Жидким золотом тёк коньяк, джин сверкал, как аквамарин, а ром был воплощением самой жизни... Стойка бара была капитанским мостиком на корабле жизни, и мы смело правили в пучину будущего...

   Э.М.Ремарк. Три товарища.

  

  

   Итак, я пришёл в Диниц. Вернее, прилетел, влекомый парами не то смутного влеченья, не то банального алкоголизма. Дух семилетней давности гнал меня через весь Тель-Авив (практически от Москвы до Петушков) в поисках ощущений и воспоминаний, задача о шахматных фигурах не давала мне покоя. Лёша уже сидел там, практически, на том же месте, где и я сел, придя туда впервые. Скупые мужские объятья сменились лёгким обменом впечатлений от нового места.

  - Я уже заказал, как ты думаешь, что? - спросил он. Я, на автомате, прикинул:

  - Ром?

  - Близко...- продолжил Лёша. Оказался мохито. Я поддержал. Принесли коктейли, и под первую сигарету Житана мы пригубили. Мохито был слишком сладкий. Лёша это поведал не только мне, но и официантке, находившейся поблизости. Ответ её был предсказуемо скучен для меня. Ну, действительно, что может сказать девочка, если и не родившаяся в здешних местах, то определённо здесь проросшая, и совершенно ничего не смыслящая, независимо от её мнения на сей счёт, в банальной человеческой выпивке, на фразу: - Это не мохито! Девочка оказалась наглой не на все сто. Речь о том, что это мохито, что у них мохито такой, что в коктейле присутствует ром и т.д., прозвучала лишь после попытки проверить у бармена. Лёша потребовал добавить тоник, я же вяло отказался. Просто пил, усталый от опыта объяснений, что айриш кофе - кофе с виски, а не с айриш кремом, что блади мэри не ограничивается водкой и томатным соком, что...вообще, склонность к употреблению алкоголя в больших количествах не всегда является заболеванием. Как я узнал позже, местный рецепт мохито включает в себя коричневый сахар. Может быть, это единственно верный рецепт, но мы его не признаем никогда.

   От еды отказались. Поговорили о невыдержанности стиля этого заведения израильтянами, о последних событиях в его и моей жизни, и решили перебраться в другое место. На пути оказалась Маленькая Прага. Посмотрев в меню и остановив свой выбор на закуске с солёными огурцами, заказали водки. После первой, я перешёл на Балантайнс, а Лёша продолжил водкой, присовокупив к ней по российской традиции поллитра светлого пива. Подали мясное, обрадовавшее своей обильностью. Стало сыто и весело. Расправились спрятанные куда-то до поры, до времени крылья, душа воспряла, зажмурив глазки и тихо урча. Полились воспоминания. Знакомый бармен с серыми волосами приветливо помахал нам рукой, мы ответили. Повторили водку и Балантайнс. Было тепло и мило. Душа просила продолжения, тело удовлетворилось кофе, совесть предложила две опции - початую бутылку виски дома и то же самое, но без виски. Лёша настоял на поиске следующего места.

   Следующим местом почему-то оказался популярный в некоторых кругах бар Джойс. Он запомнился мне по нашим похождениям семилетней давности своим вечным полумраком, стенами, сплошь завешенными фотографиями и прочей ерундой, здоровенной головой лося, выпирающей где-то между входом и стойкой, обилием англоязычной туристической молодёжи, отвязные самки которой в кульминационный момент вечера плясали на той самой стойке, и, разумеется, замечательным по своей непредсказуемости фэйсконтролем. Джойс Бар считался баром американским. Американским по стилю, духу, посетителям, и, возможно, хозяевам. Работнникам-то уж точно. Каждый год, в день независимости США, в нём устраивалась грандиозная по своему размаху вечеринка, на которую мы с Лёшей всё хотели сходить, но по той или иной причине так и не попали. Как во всех прибрежных барах подобного типа, деньги тут брали сразу после заказа и только наличными. В тот раз, что мы забрели в него посреди ночи, ребята из фэйсконтроля, одетые в форменные куртки и бейсболки заведения, завернув перед нами нескольких местных кадров и услышав о нашем с Лёшей желании выпить, весело пропустили нас внутрь. Сейчас же, ввиду неурочности часа, пусто было как снаружи, так и в самом баре. Одинокая фигура бармена всё в той же униформе маячила за стойкой под звуки Квинс.

   Бармен оказался местным и чрезвычайно назойливым в своей ни к чему не обязывающей приветливости молодым человеком. За четверть часа, что мы там провели за стойкой в его компании и выпили по одному Балантайнс, он умудрился два раза найти и поставить заказанную Лёшей музыку (оба раза неудачно), развести нас на разговор о том, что вот семь лет назад, а вот сейчас, обcчитать на двадцатку, а потом признать свою ошибку, и полностью отбил желание оставаться в баре и дальше. Быть может, семь лет назад ему было четырнадцать лет - размышляли мы, уходя прочь от этого места, - что может он знать о ночной жизни Тель-Авива в те годы? Ничего. Тысячи раз проходил я мимо этого места, но довелось побывать только сейчас, да и то по нелепой случайности. Странно иногда выпадают карты в колоде случая.

   Тем временем мы даже как-то отрезвлели в своих желаниях. И, поскольку это было по пути обоим и по пути к бутылке виски, двинулись в сторону Дизенгоф Центра. Вдруг вспомнился Кэй Джи Би. Ничего общего с КГБ, кроме аббревиатуры. Этот плохо выдержанный в айриш стиле айриш паб носил имя Кинг Джордж Бар ввиду своего месторасположения. Я знал, что он некоторое время назад был закрыт, но что там теперь, даже не мог предположить. Решили проверить. Всё равно по пути, да и мысли о Гиннес приятно согревали.

   Были, конечно, и неприятные воспоминания личного характера, связанные с тем, что, когда мы сидели там года четыре назад, Лёша в состоянии глубокого опьянения нёс какую-то чушь моей жене в чём-то её обвиняя, а Галка жутко обиделась и на него, и на меня, думая, что я на что-то ему поплакался, что касалось только нас двоих. Кризис жанра, да и только. Но думать об этом не хотелось, впрочем, мы уже стояли у дверей.

   Я даже не знаю, как называется то заведение, куда мы попали. В том месте, где был старый недоделанный айриш паб, появился новый чисто израильский вариант прогрессивного бара. В центре полукругом возвышалась стойка, за которой шустро колдовали двое барменов, по периметру - несколько низких столиков. Помещение довольно светлое, ассортимент напитков за стойкой приличный, какая-то ничем не примечательная музыка, из посетителей - в основном парочки обоих полов, и тарелки с оливками и хумусом в зёрнах. Такая, примерно, картинка.

   Бармены тоже, как это ни странно, оказались прогрессивными. Быстро смешали мохито по предложенному нами с Лёшей рецепту, подсунули тарелочку не то оливок, не то орешков и предоставили спокойную обстановку для общения. Мы же, со своей стороны, не заставили себя ждать, ответили достойно. Сидели за стойкой, потягивали напитки и общались вдоволь. За что я люблю барные стойки и бары вообще, так это за атмосферу интимности, которая обволакивает тебя после первого глотка алкоголя. Ты можешь сидеть один или в кампании, беседовать или быть погружённым в свои мысли, но как только прикурена сигарета и тепло от принятой внутрь жидкости приятно растекается по телу, стены бара и остальные посетители как будто отодвигаются от тебя, тают во мраке бестелесыми тенями, и звуки тонут в этом глухом скоплении теней так и не достигнув тебя. Изредка голос улицы врывается в открытые двери с появлением в баре новых людей, как напоминание о том, что где-то по-прежнему кипит жизнь. Врывается и снова уносится прочь от твоего уютного мира, надёжно укрытого иллюзией замкнутости пространства. Или твой взгляд упрётся в напротив сидящую девицу, постоит на ней, да и двинется дальше. И мысли потекут своею дорогой, а образ девицы - своей. Подобно приливам и отливам, как верно заметил Ремарк, вот только что оставит нам ушедшее море на пустынном берегу? Обломки каких кораблей будут темнеть напоминанием о былых сражениях, гордиевы узлы каких рыбацких сетей и морских водорослей придётся распутывать усталыми руками? Доказательством того, что мы всё ещё живы, может служить лишь предъявленный официантом счёт. Крылья складываются за спиной в приятный запах кожи портмоне, характерный хруст купюр, привычную роспись на квитанции от кредитки, стуком монетки чаевых - благодарности за предоставленную радость полёта...

   Но что же было дальше? Была ещё одна порция рома с тоником, рассказы о зимних похождениях, докуренные пачки сигарет, пропущенные мимо себя быстрые взгляды окрестных девиц, тёплое и краткое прощание. Вечер, в принципе, подходил к концу. Я же двигался в сторону дома и что-то неудержимо блюзовое было в моих шагах, то ли извечный русский сплин, то ли дышал полной грудью. Не могу сказать точно.

  

  

  19/08 -27/12.2006 Тель Авив.