Аннотация: Шорт-лист "Книга года по версии Фантлаба 2016" (Лучшая литературная критика: статьи / рецензии)
С 1983-го года, когда с легкой руки американского фантаста Брюса Бетке в лексикон любителей жанра вошел термин "киберпанк", множатся и множатся жанровые ответвления, расходятся борхесовские тропки, змеятся смыслы и интерпретации. "Панков" стало много, на любой вкус - от сшитого грубой ниткой ститчпанка до завораживающего ренессансным изяществом клокпанка, от "пара" до "дизеля" - им нет числа... Общее у всех "панков" - горький привкус антиутопии, мрачная ирония эпохи больших перемен, повсеместная тектоническая дрожь социальных катаклизмов... "Мусорный ветер, дым из трубы..."
И кажется, ничем уже не удивить искушенного читателя, всё было... Однако, не перевелись в нашем Отечестве авторы, способные разворошить избитые медийные штампы и жанровые клише, начать мести по-новому, поставить всё с ног на голову и увлечь аудиторию праздничной атмосферой бахтинско-набоковской карнавализации!
Повесть "Ыттыгыргын" автора, издающегося под псевдонимом К.А.Терина, впервые вышла в 2014-м году в антологии АСТ "Призраки и пулемёты". Антология включила в себя произведения, написанные в жанре "паропанк". Год спустя повесть была опубликована при помощи издательского сервиса "Ридеро".
Повесть многогранна, это самый настоящий постмодернистский "метатекст", слоеный пирог, насыщенный культурными кодами и отсылками. Тут есть и фантдопущения, интересные для любителей "твердого сайфая", и литературные игры для тех, кому по душе мейнстрим. Тут и популярный до начала XX века способ описания гравитационных явлений - Теория Эфира. Тут и фольклор народа луораветланов (в русской разговорной культуре прочно закрепившихся архетипом "чукчей"). Тут и излюбленная гиками эстетика промасленных шестеренок, очков-гогглов и мощных паровых двигателей.
Прежде всего "Ыттыгыргын", конечно, следует рассматривать как безупречно сделанный образец уже упоминавшегося "паропанка". Можно увидеть тут и признаки прозы "Цветной волны", одним из ярких представителей которой является К.А.Терина, и жаркие дискуссии о которой до сих пор не утихают в сети... Это книга высокой, как принято говорить у сетевых обозревателей, "читабельности", с увлекательным сюжетом и крепкой драматургией, она прекрасно скрасит вечер-другой даже самому искушенному читателю, но вопросы при этом ставит очень серьезные.
"Ыттыгыргын" - раздолье для критика, потому что тут можно найти буквально всё. Это и альтернативная история, и этнографический детектив, и психологический триллер... Это немного космогонический трактат, и немного психоделический трип... Отдельные читатели даже упрекали автора в этой "мозаичности", но в его защиту хочется сказать: "какие времена, такие и книги!" Мы живем в эпоху победившего клипового мышления, а настоящий писатель тем и отличается от ремесленника, что пытается творчески осмыслить свою эпоху, что его проза всегда - в контексте окружающей действительности.
"Ыттыгыргын" - это "пэчворк", лоскутное шитье литературных течений и стилей, мастерски исполненная жанровая гибридизация. Но в нашей заметке хотелось бы несколько сузить диапазон восприятия текста, и рассмотреть повесть исключительно с позиций так называемого "винтерпанка".
Читатель задаст резонный вопрос: что такое "винтерпанк"?
Это экспериментальное и довольно узкое жанровое течение, пока еще не снискавшее широкой популярности, но представляющее несомненный интерес.
Сам термин впервые был сформулирован Григорием Панченко в начале 2012-го года в статье "Колотун-Бабай в санях Снежной королевы". Статья предваряла собой тематический, собственно "винтерпанковый", выпуск журнала "Меридиан". В своей статье Панченко упоминает сетевое литературное сообщество "Сюрнонейм" (и одноименный конкурс сюрреалистического и экспериментального рассказа), участники которого активно пробовали себя в новорожденном жанровом течении и первыми попытались обозначить "винтерпанковый" дискурс.
Изначально винтерпанк позиционировался как радикальное переосмысление жанра "святочного" рассказа, использующее характерное облако "зимних" тэгов (от шапок-ушанок до курток-кухлянок, от северного сияния до белых медведей), иронически обыгрывающее "типично новогоднюю" атмосферу.
Как пишет Панченко о ключевых винтерпанковых образах: "...Измененная реальность зимних игрищ (...), когда истончаются преграды между мирами. И волшебство соприкасается с обыденностью, в одной пляске кружатся жизнь и смерть, страх и смех, святость и кощунство..."
В случае с "Ыттыгыргыном", как уже говорилось, речь идет о жанровой гибридизации. Облако тэгов здесь значительно расширяется, и переосмысляется уже не просто "типично новогодняя", но "типично зимняя", "северная" атмосфера, возведенная в космический абсолют.
Действие повести разворачивается в начале XX века. Развитие технологий пошло по альтернативному пути, в авангарде прогресса по-прежнему - Владычица морей Британия, но только здесь она сделалась уже владычицей Млечного Пути.
Овладев секретами эфира, используя топливо-"флогистон" и сложнейшие паровые конструкции, британцы научились преодолевать подпространство-Изнанку, вступили в контакт с аборигенами Млечного Пути, луораветланами, и присоединили к империи новую колонию - снежные земли Наукан, расположенные по ту сторону Изнанки.
Главный герой - капитан пассажирского парохода "Бриарей" Удо Макинтош. В страшной катастрофе двенадцатилетней давности, связанной со спецификой Изнаночных путешествий, он потерял жену. Результатом этой трагедии стала особая форма лихорадки ("поселившийся в солнечном сплетении беспокойный птенец..."), сопряженная с полной атрофией обычных человеческих чувств. Капитан Макинтош - эмоциональный калека. И, кажется, единственная форма чувств, доступная ему - ненависть к аборигенам.
Дело в том, что все луораветлане обладают особым органом чувств - "эйгир", нити-волоски, сродни вибриссам у кошек, при помощи которых они воспринимают окружающую реальность в эмоционально-цветовом диапазоне.
Пришествие британцев вносит свои коррективы в привычный уклад жизни аборигенов. Выясняется, что для детей-луораветланов непереносимо находиться в подпространстве-Изнанке (для них это - "Большая Тьма"). В сочетании с разрушительной силой, заложенной в "эйгир", это приводит к катастрофе, унесшей и жизнь супруги капитана Макинтоша, и его душевное здоровье.
Спустя двенадцать лет история повторяется - на борту вошедшего в Изнанку "Бриарея" оказывается похищенная девочка-аборигенка Мити, имеет место явная диверсия - убито несколько членов команды... До катастрофы остаются считанные минуты. И единственный человек, на чью помощь капитан Макинтош может рассчитывать, это шаманка Аявака. Двенадцать лет назад она стала причиной катастрофы, погубившей жену Макинтоша. От нее теперь напрямую зависит, чтобы ужас, сломавший жизнь капитану, не повторился вновь.
Как и полагается в винтерпанке, значительную роль в произведении играют отсылки к бытовой культуре и фольклору народов Севера.
Во-первых, стоит отметить особый лексикон, используемый героями. Кроме уже упомянутых "эйгир", тут еще целый ряд терминов. Причем они не создают ощущения искусственной усложненности текста (как бывает зачастую с авторскими сеттингами "миростроительских" направлений), но усиливают погружение читателя в атмосферу повести.
Вот, например, "онтымэ" - загадочный ритуальный напиток луораветланов, позволяющий путешественникам через Изнанку сохранить душевное равновесие (чопорные британские ученые в псевдо-документальных вставках, о значении которых будет сказано отдельно, спешат повесить на него однозначный ярлык: "нейротрансмиттерный ингибитор").
Или важнейший для внутренней мифологии повести термин "умкэнэ", проще говоря, ребенок, чья эмоциональная нестабильность при столкновении с Большой Тьмой приводит к стольким трагическим последствиям...
Во-вторых, повесть до предела насыщена мифологией северных народов. И ключевыми здесь являются образы Кутха и Кэле.
Кутх - священная птица, воплощение духа ворона. Кутх находится в центре космогонического мифа: он создатель земли и прародитель человечества. Кутх освобождает светила.
Согласно внутренней мифологии повести, Кутху противостоит Кэле. Это Большая Тьма, бесформенный хтонический спрут, метафора любого зла, которое совершают люди, и, одновременно, - та самая Изнанка, беззвездная чернота, через которую, прорывая ткань эфира, путешествуют пароходы Норд-Науканской компании.
Один из главных собственно винтерпанковых символов тут - Черный лёд, побочный продукт путешествий в подпространстве. Это и метафора негативного воздействия Тьмы-Кэле на человеческую душу, и вполне осязаемое вещество, которому люди, как всегда, находят самое недостойное применение. Чёрный лед нелегально распространяют и употребляют как наркотик. Как в "нашей" реальности это происходило с, например, опиумом.
Для винтерпанка, как и для его "контркультурных" предшественников постарше, характерна переоценка канона. Если рассматривать "Ыттыгыргын" исключительно как паропанк, можно увидеть, что он отсылает к главным зачинателям "паровой" фантастики Стерлингу и Гибсону, и к популяризаторам жанра - Мьевилю и Ди Филиппо, и к его духовным отцам - Жюлю Верну и Герберту Уэллсу. Но приставка "винтер" уведет нас еще дальше - на территорию андерсеновской Снежной Королевы и "Снегурочки" Островского. Дело тут в особой авторской палитре. Что Макинтош с его хронической неспособностью почувствовать человеческие эмоции, что девочка Мити, которую похититель накачал снотворным - оба будто бы "приморожены", скованы инеем, окоченели... Как в свое время мальчику Каю, им в сердца впились осколки льда. И следя за их реакциями, мы физически ощущаем тот страшный холод, который царит в беззвездной пустоте Изнанки.
Если же говорить о пересечениях с современниками, мы сами не заметим, как забредем в звенящую снежную даль симмонсовского "Террора". И очевидное сходство тут в самом подходе к заявленной проблематике. Обойдемся без спойлеров, но авторский намек ясен: в противостоянии рационального "европейского" мышления и буйства хтонической стихии, в конфликте двух способов восприятия мира - научного и мифологического, победа далеко не всегда остается за шестеренками и паром.
Среди прочих жанровых признаков винтерпанка Панченко называет нарочитую цитатность, отсылки к современным медийным кодам и реалиям окружающего нас мира. Следует отдать автору должное: К.А.Терина не ударяется в неистовый постмодернизм. Все сделано с большим вкусом и чувством меры, поэтому каждая найденная "пасхалка" приносит читателю особую радость. Чтобы не лишать его этого удовольствия, но дать представление о широте охвата аудитории, упомянем только два примера. Первый: "мятные мишки", которых предлагает капитану доктор Айзек - для читателя, чья юность пришлась на девяностые, это говорит о многом! Второй пример: "некто Калуца", утверждающий, что черный лёд представляет собой дополнительное измерение пространства, свернутое еще причудливей, чем Изнанка - остроумная отсылка к ученому, стоявшему у истоков теории суперструн.
Винтерпанк - это, конечно, не только отсылки к классической "зимней" литературе и поколенческим тэгам, но и эксперименты с языком. "Ыттыгыргын" в этом смысле представляет настоящую кладезь для вдумчивого исследователя. Кроме сухих и прагматичных газетных вставок и красочных преданий аборигенов, вводящих нас в контекст сеттинга, тут и особый, выхолощенный от эмоций, тон повествования Макинтоша, и невероятно живописное, очень "цветное" восприятие мира луораветланками при помощи "эйгир" - здесь у каждой эмоции, у каждого незримого нюанса, свой неповторимый оттенок. Автор умудряется виртуозно описывать то, что согласно заявленному сеттингу, описанию практически не поддается: шестое чувство в работе. Отдельно стоит отметить, как меняется язык книги, когда в происходящее включается Большая Тьма... Здесь читателю становится уже по-настоящему жутко. И довольно легко удается примерить на себя то, что происходит с героями: и мороз по коже, и осколки льда в сердце...
Цитатность и совмещение несовмещаемого, игра с метатекстом и языком изложения, упражнения со стилем, а, ближе к концу, еще и множественность смыслов и интерпретаций... Все описанные в статье Панченко признаки винтерпанка тут налицо!
Современный, системный подход здесь соединяется с укоренённостью в мифологической традиции. Карнавальная пестрота персонажей второго плана и блестящий антураж: тут и незабываемый машинист-механик Мозес - получеловек-полумеханизм, и выступающие в качестве подсобных рабочих роботы-томми, и замечательный механический пес Цезарь... Причем в мире, где суда ходят на флогистоне, а особо негодяйские моряки увлекаются курением черного льда, даже у механических существ можно предположить наличие если не души, то хотя бы ее рудимента. Это, в конечном счете, и пугает больше всего: Большая Тьма всегда сумеет найти лазейку.
Таким образом, "Ыттыгыргын" можно с полным правом назвать ярчайшим на данный момент образцом жанра винтерпанк. Но одним винтерпанком тут дело, разумеется, не ограничивается. В повести есть то, что во все времена выводило книги за пределы жанровых условностей и стилевых парадигм. Важно, что это не просто остроумная фантастика, не просто "клок..." или "винтер..." В "Ыттыгыргыне" есть тайна и волшебство, есть живые человеческие эмоции и достоверность характеров, здесь есть оголенный нерв и нешуточная боль. Прежде всего, это история про людей. Про человеческие чувства. А ведь это и есть настоящая литература.