Игнатьев Сергей : другие произведения.

Lux aeterna

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  1. Антон Дерябин, Военно-Космические силы РФ
  
  Ранняя осень набросилась на Москву с такими страстью и напором, что не справлялись погодные генераторы и терморегулирующие комплексы. Шелестящее зеленое море парков расцветилось винно-красным и канареечно-желтым. Местами моросил дождь. Панорамные окна башен-новостроек будто подернулись пеленой слез, затуманились. Киберуборщики бестолково суетились, пытаясь разобраться с лужами и палой листвой.
  Агния собирала вещи.
  Я оставался ждать назначения.
  Премьер Зубаков, играя морщинами на бугристом лбу, чеканя слова, твердил с панели визора о росте валового внутреннего продукта.
  Я сидел на кушетке с "икс-троникой", делая вид, что занят похождениями мультяшного волка - ловлю корзиной яйца, перепрыгиваю метающих арбузы гиппопотамов и медведей-мотоциклистов. Согласно боевой задаче, изложенной в анимированном ролике, преследую зайца.
  На самом деле я слился на четвертом уровне.
  Поверх погасшего экранчика "икс-троники" смотрел, как Агния пытается уместить в рюкзак юбилейное издание "Страны багровых туч" с золотым обрезом.
  - Она-то зачем? - не удержался я. - Все равно, что на Клондайк везти ПСС Джека Лондона. Некогда же будет... Оставь тут. Отдам, когда вернешься.
  Агния посмотрела меня. Сдула со лба выбившуюся рыжую прядь.
  Ничего не сказала.
  В ее болотно-зеленых, с янтарной искрой, глазах, и так читалось предостаточно. И про наши былые литературные дискуссии. И про все остальные наши дискуссии. И про Клондайк. И про Джека Лондона. И про перспективу ее возвращения сюда. Ко мне.
  Вздохнув, я пробежался пальцами по клавишам "Икс-троники".
  Волк нетерпеливо подергивался на стартовой позиции уровня. Мигал, жмурился, клацал зубами и призывно качал корзиной.
  Я начал заполнять ее яйцами. В конце концов, за каждое давали целых двадцать очков.
  
  ***
  
  Через день после отъезда Агнии я нашел на опустевшей книжной полке ее сережку.
  Забыла ли? Или оставила нарочно? На память?
  Сейчас я перебираю ее в пальцах. Маленькая стеклянная капсула с замком-петлей. Длинный тонкий крючок, вдеваемый в мочку уха - фиксатора у него нет, очень легко потерять.
  Внутри капсулы - крохотные гранулы, частицы плодородного слоя нашей планеты. Забавный сувенир выпускников-почвоведов. Зримое напоминание о корнях, о нашей общей Родине, о Земле...
  
  Сирена даст нам команду на взлет. До нее считанные минуты.
  Эти крайние мгновения томительны, растянуты. Каждый по-своему справляется с лихорадочным огнем, с истомой и скукой бесконечных секунд.
  Я, к примеру, верчу в пальцах, разглядываю сережку Агнии.
  Стартуем в 17:00 по Москве, с палубы "Алексея Косыгина". Девятке наших "мигов-80" предстоит работать по северному полюсу. По южному - натовцам. Китайцы координируют нас своими орбитерами.
  На командно-диспетчерском карнавал-ад с бубенцами и сковородками. Метеорологи нервничают. Штабные суетятся. На полетах - лично генерал-полковник Окунев, главком Марсианской ГВ.
  - Сегодня, ребятишки, - замкомэска дует на кофе, щурит воспаленные от недосыпа глаза. - Мы делаем историю.
  Психологи из санчасти и пси-спецы контрразведки не спускают с нас глаз. Синоптики, блестя глазами, пророчат СМУ, хотя еще часов шесть назад были самые заурядные ПМУ.
  - Алтей, готовность два... Бадан, готовность два... Витекс, готовность два... Герань, готовность два...
  Стальные птицы медленно покидают ангары. Сипло поют турбины, заводя мелодию высоты. Сигнальщики дают отмашку лампами, след от которых алыми и изумрудно-зелеными змеями рассекает сумерки.
  Мой штурман Валера Корнеев по кличке "Корн", проверив бомболюки, бьет по рукам с техником, нагоняет меня, тыкает углом планшета под локоть:
  - Настроение?
  - Бодрое. Как сам?
  - Трепещу весь! Давай только, Тоныч, не как в тот раз, когда всю ночь до утра потом схему чертили на ватмане и перед комиссией отчитывались?
  - Радостно, как эпиляция бороды пассатижами!
  - Чертовски верно, дружище.
  Бьем кулаком о кулак, надеваем на головы гермошлемы. По приставным забираемся в кабину. Даю отмашку техникам. Пристегиваемся, включаю связь:
  - Контроль, я - Герань, запрос на запуск?
  - Герань, запуск разрешаю! Выруливай...
  Воздух дрожит и колеблется. "Алтей" в мерцании габаритов уходит на взлет. Впереди два борта:
  "Бадан, по полосе..."
  "Витекс, по полосе..."
  Корн что-то пыхтит, суеверно постукивает по гермошлему сложенными фигой пальцами - три раза.
  Ждем.
  - Бадан, взлет...
  - Витекс, форсаж!
  - Поехали, ну? - шепчу я одними губами.
  - Герань, на взлет, - раздается, наконец, долгожданное. - Впереди свободно!
  "Миг" стартует. Мы идем на взлет.
  Раскинув крылья с красными звездами, несем в когтях 50-тонные сияющие плоды.
  Марс бросил вызов нам. Мы бросаем вызов Марсу.
  Небесный лилипут, злой карлик - не смотри нас так угрюмо своим алым оком. Не швыряй в нас клубами бурой пыли. Подумай, с кем связался? У тебя даже массы меньше чем у Земли в десять раз. Холодное небесное тельце. С замерзшей водой. Без признаков жизни.
  Мы научим его дышать.
  Корн крутит настройки:
  - Тоныч, крыло шестьдесят, скорость - тысяча. Разворот на боевой выполняем через пять минут. Крен держи больше, чтоб не проскочили.
  Нижний край двести, неровный. Пыльная буря, видимость в пределе.
  Мы идем над холодной пустыней, покрытой льдом и пылью. Интенсивное ультрафиолетовое излучение Солнца на поверхности не дает шанса ни единому живому организму. Атмосфера разряжена до предела. Ее, считай, нет. Случись льду растаять - превратиться в клубы пара, не в жидкость.
  Но Марс не всегда был таким, сухим и безжизненным. На нем есть высохшие русла рек. Бассейны озер и морей разбросаны по нему.
  Он нужен нам. Здесь будет наш новый дом.
  - Глянь по таблице время задержки с двухсот?
  - Нормально, пять секунд.
  Доходим до цели в общем боевом порядке.
  Для успеха нам нужно только два слагаемых - температура и плотность атмосферы.
  Мы согреем Марс. Сделаем это легко и быстро.
  - Контроль, вышли на точку "Мелофон". Визуально наблюдаю цель. Отсчет пошел. Двадцать один, двадцать два, двадцать три...
  Нажатие гашетки, лязг створок бомболюков, свист ветра в стабилизаторах...
  Синтез одного ядра атома гелия из двух ядер атомов дейтерия. В сжатом и разогретом дейтериде лития-6 - реакция слияния. Испускаемый нейтронный поток инициирует реакцию расщепления тампера. Лучистый светозарный огненный шар затмит звезды... И мир никогда уже не будет прежним.
  Мы запускаем цепную реакцию.
  Уже существующие на планете элементы создадут волшебную мантилью, которая укроет безжизненные пустыни. Пойдут дожди. Начнется строительство инфраструктуры. Пойдет снег. Начнется терраформирование.
  Лесники-тераформаторы, почвоведы, селекционеры при помощи генной инженерии сделают Марс зеленым, как наша Родина. Как наша Земля.
  - Молодцами, Герань! Шесть нулей! Отличная работа!
  
  ***
  
  Там, откуда я родом, говорят "поехали!" и бросаются с головой в омут.
  Там говорят "мы покажем вам кузькину мать" и становятся живым примером для последующих поколений. Там говорят "звездам числа нет, бездне - дна". И всегда это звучит как вызов.
  Это все гены. Мы поколениями смотрели в небо, утопая голенищами в навозе и прелой соломе. Смачно схаркнув под ноги, протерев глаза, бормотали себе под нос: "экой чорт выдумал такую красоту!"
  Мы мечтали о них. Хотели зачерпнуть ладонью всей этой искристой россыпи, разметанной по черному бархату. Они мерцали нам сверху, будто подмигивали своими холодными глазками, маленькими и равнодушными. А мы - делили свою землю, навозом и прелой соломой засыпанную, по квадратам, и потом по ним же садили картечью, били реактивной артиллерией, жгли напалмом и жахали управляемыми ракетами.
  Шли вперед, как умели. Те, кто начал это движение, остались далеко позади, загаженными птицами памятниками и безымянными бугорками мха среди болот.
  Шли вперед, сквозь войны, эпидемии и бунты. А Мечта оставалась - одна на всех. Дурацкая и настоящая. Все эти мерцающие россыпи над нашими головами. Подмигивали, намекали нам на что-то. Ты всегда возвращаешься к истокам, всегда верен своей мечте - какой бы глупой и детской она не была. Иначе, какой смысл во всей этой гребатории, верно?
  Нам нужна была вся Вселенная, целиком и полностью, без дураков. Все это пряталось где-то внутри с самого начала. Все эти парни в дебрях еловых лесов, в меловых темницах монастырей. Гипнотическая композиция рублевских икон и бряцанье доспехами на поле Куликовом. Нам было слишком тесно и мало - этого, земного. Мы абстрагировались. Велиречивым бояном растекались по Мировому древу, дикими волчьими стаями рассыпались по степям и снегам, и шире и дальше и выше - под самые облака.
  Мы просто верили в Будущее. Стояли по колено в соломе и навозе, а смотрели - вперед и вверх. Один парень придумал ракеты, второй - как их строить. Потом еще один улыбнулся, махнул рукой и полетел вперед и вверх. По пути к далеким звездам. И тогда все поняли, что наступает НАШЕ будущее.
  
  И теперь у нас есть все эти механические помощники, информационные сети, у нас есть достижения медицины и экологическое равновесие. У нас нет войн, Планета - с большой буквы - одна на всех. И целый самосвал полной свободы. Хочешь творить - твори. Хочешь любить - люби. Хочешь лепить глиняные горшки - мы синтезируем тебе тонны этой глины. Хочешь пиликать на скрипке с утра до вечера - у тебя всегда найдется пара слушателей. Они будут слушать тебя просто из деликатности. Потому что так воспитаны.
  Я родом из России, планета Земля. Из поколения, дотянувшегося до звезд.
  
  ***
  
  На панели визора в кают-компании - бугристая физиономия премьера Зубакова. Твердит об успешном старте первого этапа терраформирования Марса, об интеграции, об эффективном сотрудничестве в технологическом и экономическом аспектах...
  - Я прямо готов расцеловать эту его бородавку, - Корн пшикает кольцом пивной банки, поднимает ее, роняя на ковролин хлопья пены. - Мы сделали это, а?
  - Верно, дружище.
  Я чокаюсь с ним своей банкой, делаю глоток, блуждая рассеянным взглядом по ленинской комнате. У нас тут и стеллаж, уставленный багровыми корешками классиков, и бюст Циолковского, и кадка с мохнатой пальмой, и фонотека с ностальгическими пластинками психоделического рока - от "Песняров" до "Аквариума", и обязательные репродукции Куинджи и Дейнеки на стенах, и мини-бильярд и даже массивный автомат для газировки с сиропом. Все, чтобы почувствовать себя как дома.
  В комнату заглядывает дежурный связист:
  - Морально разлагаетесь?
  - Ой, Жора, разлагаемся, - сияет Корн улыбкой чеширского кота.
  - Дерябин, у тебя личный вызов по четвертом каналу. Снизу!
  - С Марса?!
  - Ага, - растерянно улыбается связист. - Элизий-четыре. Ждешь кого?
  - Кто это, кто это, Антоха? - частит Корн. - Это ведь та, про кого я подумал, да?! Да?!
  Я медленно отставляю банку на стол. Выбираюсь из уютного плена кресла.
  - Эй-эй, Антоха, чего это у тебя с лицом? Ты только тут не падай, слышишь? По этому полу Жора своими сапогами ходил, он антисанитарный! Верно, Жора? Может проводить тебя до КаПэ?
  Изображаю что-то вроде улыбки. Прикладываю палец к губам:
  - Корн, умоляю...ни слова!
  - Вас понял, Герань! Затыкаюсь!
  
  У Агнии новая стрижка - короткая, озорно-мальчишеская. Косая челка падает на глаза. Глаза - все те же. Глубокие зелено-янтарные омуты, в которых хочется утонуть. Коллапсары зрачков, в которых хочется потеряться навсегда.
  - Ты забыла у меня свою сережку.
  - Я ничего не забываю, Дерябин.
  - Так и думал. Хотелось так думать, во всяком случае...
  - Рада тебя видеть.
  - Я-то как рад. Думал, ты все еще на Поясе Астероидов.
  - Прилетели только сегодня. Проверили первичную разведку. Развернули "Челюскинца", обживаемся. Теперь тут предстоит много работы.
  - Знаю, мне уже товарищ Зубаков сообщил по новостям.
  - Ох, Антон... В своем стиле!
  - Ох, Агния! Как всегда - обворожительна в гневе!
  - Мы тут разворачиваем клим-купол. На равнине Элизий, у самых Борозд Гефеста. Это я к тому... Что тебе теперь, наверное, полагается отпуск?
  - Так точно, две недели.
  - Знаешь, у нас тут, конечно, от добровольцев нет отбоя, но работы хватает. Работы ужас как много. Я помню про ваши традиционные крымские недели с Корнеевым, но... ты ведь еще помнишь, как водить краулер?
  - Мне надо подумать над этим предложением, дорогая моя.
  - Ну, тогда, дорогой мой... до связи?
  - До связи, Агния.
  Я некоторое время смотрю на экран, все еще слышу эхо ее последней фразы, сказанной, прежде чем отключить визор: "люблю тебя".
  - А я тебя, - беззвучно шепчу в ответ.
  Я вытаскиваю из нагрудного кармана футлярчик, в котором хранил все это время ее сережку. Бережно вытаскиваю, смотрю на свет ламп - на запаянные в стекло крошечные гранулы земной почвы.
  Возвращаюсь в кают-компанию:
  - Есть неплохая мысль по поводу отпуска, Корн.
  - У меня тоже. Как насчет такого: рвануть в Крым, все две недели не вылезать из гамака, на визоре - "Старики" и "Тихоход". И целое море пива и горные хребты шашлыков, а? Каково?
  - Кое-что получше...
  - Готов воспринимать, Контроль. Излагайте вводную.
  - Две недели в респираторе и защитном костюме, тучи красной пыли, очень тесно и холодно, компот из концентрата и замороженные котлеты. Каюты с низкими потолками. Работа с утра до вечера. Искусственный свет. Отвратительный кофе. Но... совершенно фантастические закаты. А уж люди какие приятные! И, кстати...
  - И кстати...?
  - Ты же еще помнишь, как водить краулер?
  Он щурится, качает вихрастой головой, сминает пивную банку гармошкой. Встает с кресла:
  - Герань... готовность два!
  - Форсаж! - улыбаюсь я, ударяя со штурманом кулаком о кулак.
  
  
  2. Инна Шилова, Сельхозспецстрой РФ, сектор "Равнина Элизий"
  
  - Я люблю тебя, - сказал Матвей.
  Отстранившись от микроскопа, я поправила защитные очки.
  Очки были желтые и добавляли всему, что видишь, какое-то радостное, солнечное настроение. Но с тем выражением, которое было на лице у Матвея, не под силу было справиться даже моим волшебным желтым очкам. На лице его, помимо всегдашней мрачности, теперь читалось отчаяние, совершенная безысходность, предельная печаль...
  - Извини, что?
  Зря переспросила. До меня-то смысл сказанного уже дошел. А вот на Матвея теперь стало страшно смотреть:
  - Давно хотел сказать... И вот... Я подумал, что...
  Он скомкал окончание фразы, сделал неопределенный жест рукой, указывая в сторону панорамного окна станции.
  За окном падал снег. Ну да, конечно...
  Снег шел всю неделю. Первый снег планеты. Знак грядущих перемен. Самое время делать решительные поступки. Закрывать гештальты.
  Я не знала, что ответить. Расправила несуществующую складку на рукаве белого рабочего комбинезона.
  Матвей мое молчание понял по-своему:
  - Извини, что отвлек... Просто, мне было важно, чтобы ты знала. Если ты когда-нибудь... Я буду всегда... Словом... Извини, Инна.
  Окончательно смутившись, он вышел. Аккуратно задвинул за собой переборку.
  На рабочем столе, между стеллажей с пробирками, остались принесенные им цветы.
  Мне не дарили цветов со времен защиты диплома.
  Здесь им просто неоткуда было взяться.
  Им - тем, о которых слагали песни поэты. Те, чей аромат смешивался с дыханием любовников. Те, в ком прячет румянец волнения счастливая невеста. Те, что погожим весенним днем пестреют в женских волосах и на ровных линиях бульваров. Как и сто, и двести лет назад. Единый символ для беды и радости. Купающийся в золотой заре утра на открытом лугу и драпирующий траурный креп. Символ тления и скоротечности жизни. Символ бессмертия и нерушимых уз, связывающих сердца.
  Я и не знала, что на Марсе есть цветы.
  Матвей отвечал за оранжерею. Это было его царство - душное, пряно пахнущее, наполненное тихим жужжанием аппаратуры. Рукотворные джунгли - чередование полной влажного шепота листьев полутьмы и яркого света люминесцентных ламп.
  У меня было свое царство - рассредоточенное в стерильной белизне лаборатории, запечатанное в капсулы и контейнеры. Поданные требовали внимания и заботы. Им не было никакого дела до смятения моих чувств. Им было неведомо само понятие "чувства".
  Интересно, знакомо ли оно матвеевым цветам?
  Я вернулась к микроскопу.
  
  ***
  
  За обедом я решила поговорить с Агнией, Кейтлин и Беллой. Никогда не любила слушать советов, а еще больше - советовать самой. Но теперь мне определенно нужен был совет.
  У девочек, оказывается, были свои новости:
  - Твой приезжает, Шилова! - засверкала зеленющими глазами Агния. - Совершенно точно! Антон звонил полчаса назад. Повезет сначала к Шубину, потом к Харту, а затем сюда, на Элизий. Он снимает какую-то документалку, будет освещать продвижение терраформинга. Антошка у него вроде гида.
  - Предупредить бы туриста, чтоб пристегнулся, - вставила ехидная Кейтлин.
  Агния показала ей язык.
  - До сих пор вспоминаю нашу поездку за фильтрами, - кивнула Кейтлин. - Антон классный! Вот только порой забывает, что теперь у него в распоряжении краулер с живыми пассажирами, а не истребитель с боеголовками. Особенно на спусках.
  - За что и люблю, - подытожила Агния.
  - Везет же! - зажмурилась Белла. - У Агнии - военный, летчик! У Кейтлин - селекционер! Ученый! А теперь вот и к Инке едет... И кто!! Звезда визора! Мне бы вот тоже найти...
  - А ты нарисуй Саймону "валентинку"... Еще одну.
  - Ему только его "макаки" интересны.
  Я отставила чашку с какао. Побарабанила пальцами по краю стола.
  Белла продолжала, ее понесло:
  - Сам Кирилл Гуляев на нашей станции! Первый канал!! С ума сойти! Девчонки мы все прославимся и станем ужасно популярными!
  - Он едет снимать не нас, - сказала я. - Он едет снимать снег.
  Повисла гнетущая пауза. Все думали о том, что долгожданный климатический сдвиг предвещает скорый переезд. А ведь мы почти привыкли к нашему "Элизию четвертому", притулившемуся на краю кратера, присыпанного красной пылью, искрящегося ледниками, имя которому заменял шестизначный номер. Между собой мы называли его "сахарница".
  Мы уже начали чувствовать себя здесь, как дома.
  - Лучше бы Антон привез нам Редклиффа, - хмыкнула ехидная Кейтлин.
  - У тебя слабость к старичкам! - мстительно заметила Агния.
  - Я выросла на его фильмах! - возмутилась Кейтлин. - И кстати он, если верить визору, в неплохой форме.
  - А я вот себе никогда не нравлюсь на записи, - сокрушенно сказала Белла. - Какая-то я не киногеничная.
  Видимо, мне все-таки не удалось справиться с лицом. Белла погасила улыбку. Кейтлин озабоченно нахмурилась. Агния спросила:
  - Подружка, ты чего? Ты ж сама нам о нем столько рассказывала... Про все эти его артхаусные шедевры. Сама я не сказать, чтоб фанатка, но в твоем пересказе все это выглядело довольно эффектно... И вот сказочный принц сам мчится к тебе...
  - На белом краулере!
  - Управляемым летчиком-истребителем!!
  - Ох, девочки, - только и смогла сказать я в ответ.
  Я передумала просить совета.
  
  ***
  
  За панорамным окном падали снежинки. Первый этап терраформирования.
  Я смотрела в микроскоп.
  На станции Элизий-четыре все заняты своим важным делом.
  Найар, Кейтлин и Саймон отвечают за функционирование внутренних систем и связь, руководят стальной армией киберов-"макак".
  Джонни-Джей и Парсонс отвечают за аккумуляторы и электропитание станции, следят за реактором и солнечными батареями.
  Я, Агния, Матвей и Белла составляем прогнозы погоды, пытаемся сладить с вздорным характером планеты, насылающей на нас - то магнитную, то песчаную бури. Исследуем добытые "макаками" образцы. Ходим на поверхность в громоздких скафандрах.
  Куча дел. Большая ответственность.
  Наша задача - превратить Марс в новый дом человечества. Сделать его нашим другом.
  В этом деле у нас были помощники. Я смотрела в микроскоп на одного из них.
  Изящный темный завиток, тонкий нитяной изгиб на светлом фоне.
  Нематоды. Домен: Эукариоты. Царство: Животные. Тип: Круглые черви.
  Поедая выращенные Матвеем и Беллой водоросли, они будут вырабатывать кислород. Они научат Марс дышать.
  За панорамным окном лаборатории шел снег - медленно падали снежинки. Они чем-то разительно отличались от земных. Как в том анекдоте про фальшивые елочные игрушки. Только наоборот. Необыкновенно крупные, пушистые, искрящиеся. Они сообщали нам о том, что планета меняется.
  Серии комбинированных бомбардировок с нависших в атмосфере крейсеров ВКС пробили в коре гигантские кратеры. Пыль и пар смешались с нищей атмосферой планеты. Закипели скованные льдом океаны, двинулись с мертвой точки, образуя бескрайние поля жидкой грязи. На эти грязевые пустыни и на обледенелые каналы двинулась лавина генетически измененных лишайников и водорослей, цепких, упорных, пожирающих на своем пути противостоящую им неорганику.
  Наша станция, "Элизий-четвертый", была форсированными темпами развернута из мех-комплекса "Челюскинец" - на краю кратера, имя которому заменял шестизначный номер.
  Здесь оседающая вечная мерзлота породила карстовые наслоения, похожие на взбитую пену. Нагромождения красных скал блистали белизной снежных шапок и глянцевито-черным - в местах, где оплавилась порода, и почти сплошь были затянуты темно-зеленым плащом лишайников. Стенки кратера пестрели красно-белыми полосами - ледники и нанесенная ветром пыль. Перевернутые взрывом древние камни кое-где хранили отметины мертвых морей, высохших во времена столь отдаленные, что от одной мысли начинала кружиться голова.
  Мы создаем новый мир.
  Мы делаем историю.
  
  ***
  
  - Ребята сказали мне, кто приезжает. Обо всем узнаю с запозданием.
  - Очень много времени проводишь в своей оранжерее. Я тебе уже говорила.
  - Наверное, такая у меня роль? Молчаливый садовник, который ждет своего часа, прикрываясь тисовыми фигурами. Таясь за клумбой с флоксами. Заняв наблюдательный пост на ближайшей яблоне.
  - В конце романа он окажется убийцей?
  - Смотря про что роман.
  - Научная фантастика, конечно.
  - Не поспоришь.
  - А какое у меня амплуа, любопытно?
  - М-м-м... Королева червей?
  - Ненавижу тебя! Еще больше, чем Беллу. У вас, садовников, какое-то особенное чувство юмора, не такое как у обычных людей.
  - Мы не садовники. Мы - фермеры!
  - Слушай, к чему ты завел этот разговор?
  - Какой?
  - О приезде Гуляева?
  - Помнишь, еще в Москве, после защиты дипломов, мы ходили на его фильм. Тот, про циркового карлика, влюбленного в экзотическую танцовщицу?
  - Тебе было скучно.
  - Неправда!
  - Ты почти не смотрел на экран. Все время вертелся.
  - Я смотрел на тебя.
  - Я-то думала, тебе нравится артхаус.
  - Я-то думал, у нас тогда было свидание.
  
  ***
  
  Кирилл Гуляев, звезда визора, создатель пяти артхаусных шедевров, которым я лично проставляла десяточки в сетевых рейтингах - не понравился мне с первого взгляда.
  На торжественный ужин по случаю собственного приезда он явился в длинных бермудах и футболке с портретом Кафки. Под нижней губой темная полоска символической бородки. В солнечных очках!
  Нагло-симпатичный, взъерошенный и шумный - он был ужасно похож на того Волка, что гоняется за Зайцем в культовой серии советских мультфильмов и сделанной по мотивам ностальгической франшизе аркадных игр для "Икс-троники".
  - Зачем вам солнечные очки? - поинтересовалась ехидная Кейтлин.
  - Привычка. Там, на Земле... Поклонники! Поклонницы, хе-хе. Знаете... Это все, конечно, очень мотивирует, это внимание, да... Но с другой стороны, вы знаете... Иногда так хочется остаться наедине с самим собой, погрузиться в себя... Впрочем, думаю, здесь, мне излишнее внимание не грозит, хе-хе...
  Он стащил очки с носа и попробовал ослепить нас своей улыбкой.
  Белла не сдержалась и одарила меня красноречивым взглядом.
  Стало жарко щекам. Я хотела пнуть Беллу под столом, но промахнулась. Попала Саймону по колену. Он спрятал ухмылку в стакане с компотом.
  
  ***
  
  Провожать на поверхность режиссера Гуляева вместе с его видеоботами выпало нам с Матвеем. Ирония судьбы.
  Кирилл рассыпался в шутках и остротах, болтал без умолку по общей связи.
  Матвей хранил трагическое молчание.
  Мне было неловко. И немножко грустно.
  По дальнему гребню дюны недавно прошел оползень.
  Поверхность менялась на глазах. Именно эти, невооруженным взглядом видимые изменения ландшафта, и приехал снимать Гуляев.
  Ландшафт меняется, а значит, завтра-послезавтра нам предстоит менять место дислокации. Снова в путь.
  Дюны "пели" - стонали и гудели, вызывая резонанс колебаниями породы - предвестник новых оползней и лавины. Снова и снова. До бесконечности - пока не иссякнет вся потенциальная энергия этого пыльно-льдистого океана.
  Марс будто говорил с нами. Как призрак из викторианских романов, заунывными стенаниями желающий выпроводить непрошенных гостей из пределов своего заплесневелого особняка. Камни и дюны, привыкшие к вековечным сумеркам, роптали, противились нависшей воздушной армаде. Той, что обрушила на планету свои мощные, точечные, тщательно спланированные удары, разбудив, растревожив сонную оцепенелость планеты.
  Не надейся, дружище. Так просто ты от нас не отделаешься. Мы пришли сюда надолго. Насовсем.
  - Солнце, - сказал Матвей.
  С жужжанием повернулись камеры, закрепленные на видеоботах Кирилла. Водруженные на высокую ходовую часть, снабженную шестеркой высоких колес, растопырив крылья солнечных батарей, застыли. Длинными шеями штативов и вытянутыми клювами объективов они походили на изящных металлических цапель.
  Мы все - и люди, и видеоботы - стали смотреть на северо-восток.
  Сквозь пылевую взвесь едва пробивались первые робкие лучи. Солнце было крошечное и малиновое. Небо было темно-сливовым, зловещим.
  В тучах изредка мелькали яркие отсветы, призрачные зарницы - кое-где, в районах, близких к экватору, еще продолжалась метеоритная бомбардировка.
  Мы молчали, глядя на небо. А вокруг кружили видеоботы, искали удачные ракурсы, скрипели толстыми шинами по пыли и осколкам породы.
  Марс менялся на наших глазах. Мы менялись вместе с ним. Где-то внутри.
  Матвей первым нарушил торжественное молчание. Сославшись на срочность, попросил извинить его. Незаконченное дело в оранжерее. Я оценила деликатность. Не стала упрашивать его остаться.
  - Мне сказали, вам по душе то, что я делаю, - сказал Кирилл. - Мои фильмы...
  Ненавижу тебя, Белла, подумала я.
  - Я выросла на ваших фильмах.
  Мою кривую ухмылку скрыло забрало гермошлема.
  - Вы не очень похожи на школьницу.
  - А вы - на режиссера.
  Он, кажется, обиделся:
  - На кого же я похож?
  - На рок-звезду. Вам бы пошла бас-гитара и беснующаяся толпа тинэйджеров.
  - На первом курсе я играл в группе. На басу. А что касается поклонниц... Нечасто приходится встречать кого-то, кто досмотрел хотя бы один мой фильм хотя бы до середины. Разве что моя мама... Но она настроена критично. Правда.
  Я могла бы сказать, что смотрела все его фильмы. Даже студенческие короткометражки. Нашла в Сети. Это была правда.
  Вместо этого я сказала:
  - Зачем же вам тогда солнечные очки?
  - Если скажу, обещаете не смеяться?
  - Обещаю.
  - Конечно, дело не в том, что меня узнают на улицах и в супермаркете. Такого со мной еще не было. На самом деле, я очень застенчив. А очки... Это помогает. Трудно говорить, глядя в глаза собеседнику. Знаете, до сих пор иногда кажется, это мое решение - журналистика, режиссура... Делать кино. Все это сплошное бегство. С самого начала. Попытка убежать от людей. Затем - от себя. Спрятаться за объективом камеры. За объективами видеоботов. Попытка сказать что-то людям, что-то важное, при этом храня молчание, оставаясь за кадром... Вот сейчас на нас скафандры и эти шлемы, я не вижу вашего лица... Это как-то способствует откровенности...
  - Вы можете убрать затемнение, вон там, на панели слева...
  - Инна, вы же поняли, что я на самом деле хочу сказать.
  - Поняла. Думаю, что да.
  - Из этого должен получиться хороший фильм.
  - Надеюсь...
  - Этот парень, который ушел...
  - Матвей?
  - Да. Он крепко в вас влюблен. Вы знаете?
  - С чего вы взяли?
  - У меня на эти вещи взгляд наметанный. Знаком не понаслышке.
  - Странно говорить с вами об этом.
  - На нас скафандры. Это располагает к некоторой доле откровенности... Хотите совет?
  - Хочу. Совет мне просто необходим. Правда.
  - Не упустите свой шанс, Инна.
  
  ***
  
  Мы уезжали с Элизия-4. Собирали аппаратуру. Паковали вещи.
  Кейтлин заранее нервничала. Везти нас на главную базу, на титаническом гусеничном транспорте, предстояло Антону с его приятелем еще армейских времен: "Один летчик за штурвалом - это еще ничего, но когда их там двое таких... Девочки, я, пожалуй, воздержусь от завтрака!"
  Мы уезжали, каждый оставаясь при своем.
  У Матвея оставалась его оранжерея, составные модули которой споро грузили в недра транспорта жужжащие сервоприводами "макаки". Его цветы. Заботливо выпестованные ростки жизни.
  У Кирилла - его фильм, запечатленный внимательными объективами видеоботов. Застывшие мгновения жизни.
  У меня - мои черви-нематоды - куда они без меня, малютки? И губчатые моря лишайников, которые нам еще предстоит засеять, вырастить, заселить... Которые дадут поколениям колонистов воздух, оживят Марс.
  У каждого - свое. И одна планета на всех. Такая громадная и такая невозможно маленькая. Такая чужая и такая родная. Противоречивая, трудная и прекрасная, как сама жизнь.
  Перед самой посадкой мы столкнулись плечами у шлюза. Я и Матвей.
  - Извини...
  - Слушай, Бирюков, завязывай с этим, а?!
  - Ты о чем, Инна?
  - Кончай постоянно извиняться. Действует на нервы!
  - Больше не буду.
  - Обещаешь?
  - Обещаю.
  - Хочу, чтобы ты пообещал мне еще кое-что.
  - М-м-м?
  - На Центральной есть кинозал. Кирилл обещал устроить просмотр отснятого материала. На большом экране. Не тридэ конечно, и не про карликов... Но если ты честно пообещаешь, что не будешь вертеться...
  - Ты опять зовешь меня на артхаус?
  - Свидание, Матвей. На этот раз я зову тебя на свидание.
  
  
  3. Кирилл Гуляев, кинорежиссер, автор эпопеи "Lux aeterna"
  
  Москва выглядит по-особенному нарядной в эти осенние дни. Несмотря на ненастье, с которым не справляются погодные генераторы и терморегулирующие комплексы. Так происходит ежегодно. Будто по устоявшейся доброй традиции. Несмотря на все наши передовые научные достижения. Осень наступает внезапно. Мы опять оказываемся не готовы к ней.
  Радость и грусть мешаются, как золото и багрянец осенних листьев, атакуемых суетливыми кибер-уборщиками.
  Я радуюсь - мы отмечаем очередной юбилей событий, участником которых мне посчастливилось стать. Самый грандиозный проект эпохи.
  Я грущу - исключительно из-за того, что это, видимо, удел моего почтенного возраста.
  Я счастливчик. И я стар. Согласно древнему анекдоту - в обоих смыслах. Да, немножко "супер-стар" тоже, но это теперь неважно. Что важно в моем возрасте? Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы? Быть может...
  Курсе на втором-третьем нам задали придумать сценарий для короткометражки: "Один день спустя 70 лет". Мы были молоды и беспечны. Веселились - кто во что горазд. Суровый постапокалипсис, готические кладбищенские зарисовки, истории про несвоевременные пробуждения экспериментаторов, замороженных в ледяной глыбе...
  Никто из нас тогда не упомянул Марс. Теперь это так странно.
  Мой вариант был примерно такой: скверный старик кормит стриптизерш черной икрой на голливудской вилле.
  Что теперь сказали бы по этому поводу мои внуки? К счастью, они в том возрасте, когда грезят Марсом и Венерой, романтикой космопроходчества и терраформинга, далекими звездами. А не замшелым короткометражным постмодернизмом начала века. К тому же, студенческой сборки.
  Марсом грежу и я сам. По-прежнему. Жизнь моя оказалась неразрывно связана с ним.
  В последний раз я был там лет десять назад. Отпечаталась в памяти тропически-буйная зелень под сводами климатических куполов. Вид из краулера - приближаются сквозь клубящуюся рыжую пыль, сквозь марсианские сумерки - россыпи огней на башнях. Поблескивающая льдом океанская гладь - до горизонта.
  Густой медвяный аромат яблок, выращенных на одной из селекционных станций. С глянцевито-блестящей кожурой, сочетающей оттенки кармина и багрянца, усеянные крапинками цвета охры. Будто маленькие глобусы планеты, на которой родились. Звонко хрустящие, исходящие пенным соком.
  Теперь их можно приобрести и здесь, в Москве, в любом относительно крупном супермаркете. Но вкус немного не тот. Наверное, виноваты зубные протезы.
  Так хочется вернуться на Марс. С удовольствием повторил бы поездку - но эти врачи... "В вашем возрасте? Ну что вы, голубчик? Ну зачем вам... Отдохните...Не нервничайте...Вы ведь не мальчик, право слово"
  Разве нет?
  В любом случае - теперь уже вряд ли.
  Зима наступает на Москву. Я знаю точно - терморегулирующие комплексы и погодные генераторы, в конце концов, одержат верх. Так бывает всегда - из года в год. День-два легкого замешательства, а потом научный прогресс берет в узды разбушевавшуюся природу - у нас не забалуешь!
  Я выбрался на балкон, чтобы поймать эти мгновения. Вылез, тяжело дыша, хватаясь за стену.
  Хоть мы придумали лекарство от зимы, но, увы, не придумали еще лекарства от старости.
  Впрочем, великие открытия совершаются ежедневно. Быть может - мне повезет? Сегодня вечером. Или завтра утром. Быть может... Дальше я стараюсь не заглядывать. К чему торопить неизбежность?
  Я хотел бы посмотреть на Марс, но смотрю на Москву.
  Робкие снежинки падают наискосок, цепляются за мои растрепанные седины, за свитер крупной вязки. Несмотря на его пушисто-колючий плен - зябко.
  Я смотрю на вытянутые силуэты высоток, на красно-желтые пятна садов, на пестрые жилые коттеджи. На точки флаеров, упрямо скользящие в прорехах туч, на фоне холодной голубизны низкого неба. Балюстрады, галереи, балконы...
  Я смотрю выше и дальше. Туда, где за хороводами снежных кристалликов, еще дальше, еще выше - в черной пустоте движутся изящные силуэты межпланетных крейсеров.
  Границы моего мира ширятся день за днем.
  Люди моего мира - просыпаются в своих светлых, просторных домах, где все так удобно устроено для хорошей плодотворной работы. Они завтракают, разговаривают, смеются, грустят. Они решают удивительные задачи, они тянутся за знаниями. Хотят узнать, как устроен наш мир. Хотят узнать, что лежит за его пределами.
  Я раскрыл морщинистую ладонь, протянул ее вверх.
  На нее упало несколько серебристых звездочек. Мгновение - превратились в капельки влаги.
  Я вспоминаю.
  Первые шаги. Робкие, неуверенные шаги. Неудачи, ошибки. Разные поступки - порой некрасивые, порой глупые. Я шел вперед, пытался менять то, что вокруг меня. Надеюсь - в лучшую сторону.
  Я создавал свой мир. Пытался запечатлеть время, его живое дыхание. Заставить хоть на мгновение замолчать самый ненавистный звук - шепот песка в невидимых часах, отмеряющих отпущенный нам век. Время-необратимое - как поток талой воды, шквал разбуженного марсианского океана, разбивающий лед, смывающий красную пыль. Время-неумолчный-хор-тысяч-голосов - растворяющийся в шорохе помех и кодах радиопереговоров. Время-веселый-дождь, расцвечивающее первой радугой предчувствие скорой весны.
  Поймать его, попробовать ухватить объективом, спеленать кинопленкой, зафиксировать в цифре. Сто миллиардов лиц, которые как снежинки, смешиваясь, падают в неизвестность.
  Теперь это делают те, кто пришел мне на смену.
  Я ухожу. Но остается мое время. Мой мир. Остаются громады крейсеров в безбрежном вакууме. Остаются цветущие марсианские яблони. Искрящиеся небоскребы, золото и пурпур московских садов.
  И тающие кристаллики снега на ресницах.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"