Хруцкая Татьяна Васильевна : другие произведения.

Жизнь как предмет литературы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   ТАТЬЯНА ХРУЦКАЯ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЖИЗНЬ КАК ПРЕДМЕТ ЛИТЕРАТУРЫ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Санкт-Петербург
  
   2014 год
  
  
   "ЛИТЕРАТУРА - ЭТО ГЛАВНОЕ В ТВОЕЙ ЖИЗНИ, ВЫРАЖЕННОЕ СЛОВАМИ..."
  
   "Я должен жить не для своего имени, а для имени РОССИИ"...
  
   ПОКАЖИ РЕБЁНКУ РОДИНУ...
  
   Александр ПРОХАНОВ "РУССКИЙ"
  
   Роман Александра Проханова - это книга о нас с вами, о русском человеке, который движется среди сегодняшней кромешной действительности. Кажется, что весь мир, все силы зла ополчились на русский народ и стирают его с лица земли. Герой романа идёт трагическим русским путём, подвергаясь унижениям, истязаниям, казням. Но он не пропадает, не позволяет Аду победить себя. Чудовищные испытания служат преображению, превращению обыденного человека в победителя, героя, спасителя.
   Этот роман - учение о современной России, стране, где когда-то вспыхнул Божественный Свет и уже никогда не погаснет.
  
   Сергей Александрович Молошников, тридцати двух лет от роду, тёмно-русый, с узкой переносицей продолговатого носа, золотистыми бровями, под которыми серьёзно смотрели большие серые глаза. В их глубине переливалась таинственная неопределённость, какая бывает у художников в ожидании внезапного озарения...
  
   Его жизнь протекала среди увлекательных впечатлений и встреч...
  
   Он чувствовал светомузыку города...
  
   Подобные состояния ему были знакомы. Предвещали творчество. Были навеяны таинственными, витавшими в мире силами, которые вселялись в него, убаюкивали разум, усыпляли волю. Расширяли разум, куда вдруг слетались воспоминания и случайные образы, создавая фантастический мир. Преображали обыденные картины в драгоценные панорамы, многомерные витражи, где музыка истекала из цвета, а цвет порождал радуги музыкальных звучаний...
  
   Он был культовым маэстро для либеральной интеллигенции, которая ходила в его театр, как в новую церковь...
  
   - Каждая молитва - это выход в открытый Космос...
  
   - Меня увлекает психология творчества...
  
   Артистический клуб собирал в свои стены художников-нонконформистов и музыкантов авангардных рок-групп, модных критиков и журналистов эпатажных изданий. А также богемную публику, прожигавшую жизни в соседстве с экзальтированными творцами, которые нуждались в обожателях и поклонниках...
  
   - А что, если будет война, и тебя заберут на войну, и ты погибнешь...? Или я повезу в колясочке нашего сына, и на меня налетит какой-нибудь шальной "Мерседес" с мигалкой? Или мы будем возвращаться из Италии, и наш самолёт взорвут террористы? Или случится революция и начнётся гражданская война, как нас пугают политики?..
  
   - Кажется, нашёлся человек, очень богатый и предприимчивый, который может дать деньги на проект под условным названием "Русский рай"...
   Я хочу соединить храмовое искусство и современные электронные технологии, стремление людей к совершенству и философию бессмертия. Создать образ "Русского рая".
   - Там, в твоём Раю, будут райские сады и цветы? Возьми меня садовником в свой Рай. Я буду сплетать из цветов венки и украшать ими головы праведников. Какой венок сплести тебе?
   - Сплети мне венок из золотых одуванчиков. Золотой одуванчик - цветок "Русского рая"...
  
   Он пытался объяснить несчастье, которое с ним стряслось. Он не был замешан в финансовых махинациях и не обладал большими деньгами. Не имел врагов и конкурентов, которые хотели бы его устранить. Не перебегал дорогу мстительным и ревнивым мужьям...
  
   - Монахи Тибета обходятся без пищи в течение месяца. Есть духовные практики, позволяющие извлекать жизненную энергию прямо из Космоса...
  
   - Сосредоточенной мыслью могу улететь прямо в Космос. Пока вы томитесь в этом царстве Кощея, я летаю среди красот Мироздания, гуляю в садах несравненной красоты, вкушаю божественные плоды...
   - В следующий раз прихвати меня с собой...
  
   Его не оставляла мысль о природе случившейся с ним беды. Эта природа таилась не в нём самом, не в его окружении, а в загадочной, незримой реальности, в которой происходили явления, не подвластные разуму. Посылали ему намёки... Стальной невидимый обруч сжимался вокруг него и вдруг обнаружил себя, стиснул в железных объятиях...
  
   Он отличался от остальной подавленной и безвольной массы непрерывным сопротивлением, которое он оказывал угнетающим обстоятельствам. Он не давал места унынию, взбадривал себя ироническими высказываниями в адрес охраны... Он не позволял себе безропотное прозябание, в котором таяли воля и надежда на избавление, и находился в постоянном движении, перемещаясь между койками, делал гимнастику, безукоризненно, как истинный военный, заправлял постель... Казалось, что он к чему-то готовится, что-то высматривает, что-то непрерывно просчитывает. Старался держаться к нему поближе, заряжаясь его энергией...
   - Если есть ход сюда, значит, есть ход отсюда...
   Нас, славян, мусором забросали. Особо вас, русских. Да и украинцев тоже. Такая гниль и погань правит, что скоро от народов ничего не останется...
  
   - Русский человек - космический человек... Если русский человек попадает в ад, он преобразует его в рай. Миссия русского человека - преобразовать мёртвую гравитацию ада в невесомость рая...
   Гагарина толкала в Космос не только реактивная сила, но и таинственная мечта, не оставлявшая нас, русских, на протяжении всей нашей бесконечной истории. Ведь вы помните волшебные сказки о чудодейственной яблоне с плодами, дарующими жизнь вечную? Ивана-дурака в своей неподкупной доброте и простоте добывающего жар-птицу? Воскрешение поцелуем нежности и любви лежащей в хрустальном гробу царевны?..
   В каждом русском, даже в самом пропащем и гиблом, притаилась мечта о безгрешной счастливой жизни. В этой жизни отсутствуют порок и вражда, обрекающие нас на преждевременную смерть и уныние. Русская душа, даже если она ввергнута в ад, стремится в небо, в лазурь, к божественной, бестелесной красоте, "идеже несть ни болезни, ни печали", а одно чудесное солнечное существование...
   Об этом в сказках русских волхвов, в учении русских старцев, в теориях русских космистов, среди которых бесподобный Николай Фёдоров, провозгласивший идею земного бессмертия. Это они посылали Гагарина в Космос. Они целовали его в уста перед стартом. Они обнесли его вокруг земли и опустили в весеннюю, краснеющую маками казахстанскую степь...
   Это Серебряный век создал поэзию, похожую на божественный непрерывный палом, в котором славятся красота, любовь, целомудренное обожание природы, поклонение России. Не только земной, но и небесной, собравшей в себе сонм русских праведников и героев...
  
   Он испытывал странное сладкое чувство, волнующее знание о себе, восхитительное переживание того, что он - русский. Его ликующая любовь к мирозданию, его неувядаемая нежность к маме и бабушке, его молитвенный взгляд на осину с багряными листьями, сквозь которые сочилась лазурь... И всё это объясняло ему, что он русский, делало его неповторимым и одновременно сливало с бесчисленным любимым народом...
   Гагарин... В нём - искупление всех непосильных трудов, надрывных страданий, кровавых жертвоприношений, которые заплатил русский двадцатый век за то, чтобы человечество преодолело кровавую гравитацию истории... Его послали в тридесятое царство - в Космос, чтобы тот вернулся и принёс России благую весть...
  
   Он чувствовал, как уменьшается в нём, становится невесомей, прозрачней его тело. А душа, испытывая небывалую лёгкость, ликующую свободу, готова превратиться в лучистую вспышку. Мчаться в бесконечной Вселенной, среди цветущих планет и лун. И это усиливало в нём чувство, что он русский, что ему доступны неведомые миры и божественные тайны...
  
   - И ещё мы должны понимать, что Гагарин - витязь русской Победы. Победа сорок пятого года - это тот космодром, с которого Гагарин взлетел в небеса. Он принял алое победное знамя и отнёс его в Космос. По сей день оно пламенеет на орбите, вращается вокруг земли. Александр Матросов, накрывший грудью пулемётную амбразуру, был Юрием Гагариным на той грозной мистической войне, на которой Россия принесла вселенскую жертву, выпрямляя согнутую земную ось. Матросов, без скафандра, в солдатской гимнастёрке, вышел в открытый Космос и своею смертью открыл Гагарину путь в небеса...
  
   Он не умел понять, кто был перед ним. Фантаст, увлечённый грёзами восхищённого разума? Учёный, открывший способ перемещаться по лучу в пространстве и времени? Посланец иных миров с глазами, полными солнца? От него исходила благая сила, одолевающая мрачную тяжесть мира, спасающая души, оказавшиеся в адской тьме...
  
   - Гагарин улетел с земли в Космос, преобразив земное в космическое. Но и Космос через Гагарина влился в земное бытие, преобразив космическое в земное. Гагарин был земным человеком, улетевшим в мироздание. Но он был небожителем, прилетевшим из Космоса на землю. Через Гагарина Божественная сила снизошла в земную реальность. Гагарин преображён Космосом - космочеловек. Несметны богатства русской земли. Несметны богатства русской истории. Неисчислимы красоты русской культуры. Мистическая русская Победа - это чаша, полная волшебного напитка, который исцеляет нас в минуты уныния и поражения, воскрешает в час смертельной погибели...
   Юрий Гагарин, с его белоснежной улыбкой, окружённый дивным сиянием, в блеске звёзд, среди лучистых светил, - это русская икона, перед которой очищаем себя, молимся о ненаглядной бессмертной России...
  
   - Любая человеческая жизнь бесценна. В каждом человеке живёт Юлий Цезарь, Александр Македонский или Александр Пушкин. В каждом человеке теплится искра Божья. Но только до той поры, пока он не предаст своего благодетеля, своего отца. Тогда он превращается в мусор и подлежит сожжению...
  
   - В чём же твой план?
   - В России всё сгнило. В Кремле одна слизь. Повсюду карлики... Их народ ненавидит. Ждёт Минина и Пожарского, которые поведут ополчение. И оно придёт, только не из Нижнего Новгорода.
   - А откуда?
   - Из ...
  
   Он сказал это кратко и истово. Это была мысль выстраданная, ставшая сущностью жизни. От таких мыслей, однажды усвоенных, уже не отказываются, не отрекаются под пыткой, носят в груди, даже если в эту грудь вонзаются пули...
  
   - Наш поход будет молниеносным и бескровным...
  
   - Разве такое возможно?
   - Все помнят Советский Союз. Ещё живы старики инженеры, способные запустить великие советские заводы. Живы старики академики, способные возродить научные школы. Есть учёные, которые, голодая, не продали американцам своих великих открытий. У нас есть нефть, плодородные земли, электростанции. Мы не будем нуждаться в подачках Запада. У нас есть лидер, каких Западу и не снилось...
  
   - Для меня этот проект - главный шанс жизни. Может быть, главное дело, ради которого я появился на свет...
  
   Он был потрясён. Среда, которая его окружала, не предполагала подобного вероломства. Необязательность приятелей, измены легкомысленных женщин, обманы деловых партнёров - всё это огорчало, мешало, но не меняло суть суматошной, торопливой и в целом увлекательной жизни, в которой он чувствовал себя независимым и свободным. И вдруг...
  
   - Но почему именно я?..
   - Мне известны все, но тебе нет равных. Ты знаешь, я очень разборчив. Сам многое умею... Но мне до тебя далеко. Ты гений. Я не завидую тебе... Я восхищаюсь тобой...
  
   - Видишь ли, к Богу можно приближаться с двух разных сторон. Не важно с какой, лишь бы приближаться. Можно постоянно уменьшать материю в себе и вокруг, становиться всё духовней и бестелесней, пока не превратишься в чистый свет и сольёшься с Богом. Но можно постоянно увеличивать материю в себе и вокруг, сгущать её до тех пор, пока она не превратится в первичную глину, в которую Бог ещё не вдохнул свет. Таким образом, к Богу можно приблизиться через свет. А можно через тьму. Через рай или ад. Он создаёт препараты, уменьшающие в человеке материю. Но он может создавать препараты, которые увеличат её непомерно. Он хочет направить психику в лучезарные миры, но может направить в тёмные антимиры...
  
   - В чём же смысл твоего сатанинского проекта?
   Ему стало жутко...
   - Но кому это нужно?..
   - Ты ошибаешься, гений. Есть очень богатые люди, богатые общины, разбросанные по всему миру, которые готовы стекаться к этому храму, как христиане стекаются к Гробу Господню, а мусульмане - к священному камню Кааба. Религия, о которой я говорю, уже народилась и нуждается в своём алтаре.
   - Но разве такое возможно в России?
   - В современной России всё возможно.
  
   Он испытывал неведомое прежде страдание. Он был далёк от политики, не выходил за пределы легкомысленной пёстрой среды, состоящей из богемных художников, острословов, весёлых прожигателей жизни, для которых угрюмые пророчества о гибели России, о злодеях, захвативших страну, о вымирающем народе были дурным безвкусным бормотанием, набившем оскомину, лишённым поэтического смысла и художественного содержания. Но всё, что случилось с ним самим... это показало ему другую, подземную Россию...
  
   - Не удивляйся... Сейчас они выпьют водку, куда подмешаны специи, воздействующие на реликтовую память. И ты увидишь, что будет.
   - Я произношу этот тост за великий русский народ! Я пью за народ-победитель, народ-герой. Только русский народ, которому нет равных среди других народов земли, был способен одолеть чёрную силу мирового зла, принести невиданную жертву, чтобы солнце продолжало светить, а история человечества не рухнула в чёрную бездну. Миллионы русских мужчин и женщин, стариков и детей поднялись на Священную войну и выиграли её в бесчисленных боях и сражениях. Только русский народ был способен в неисчислимых трудах создать государство в одну шестую часть мира и основать это государство на принципах справедливости, братства и добра. Воплотить в реальность мечту людей о рае земном, одолеть силы ада. Только русский народ мог создать культуру Пушкина, Толстого, Тургенева, которая дышит любовью к человеку, к природе, ко всему живому, и на языке этих великих правдолюбцев скоро заговорит всё человечество. И только среди русского народа, верящего, преданного, благородного, мог возникнуть такой Лидер, символ сегодняшних и завтрашних победных свершений...
   А теперь, дорогие друзья, споём нашу, советскую!..
   Где ж вы, где ж вы, где ж вы, очи карие,
   Где ж ты мой родимый край?
   Впереди страна Болгария,
   Позади река Дунай.
   Много вёрст в походах пройдено
   По земле и по воде.
   Но советской нашей Родины
   Не забыли мы нигде.
   И под звёздами балканскими
   Вспоминаем неспроста
   Ярославские, рязанские
   Да смоленские леса.
   Вспоминаю очи карие,
   Тихий говор, громкий смех.
   Хороша страна Болгария,
   А Россия лучше всех...
  
   - Ты абсолютно верно заметил, что перекодирование архаического русского сознания невозможно без того, чтобы не вырвать из него базовые образы советской эпохи. Эти образы суть Победа в войне, образ Сталина и образ Гагарина...
   "Русская идея", "особый русский путь" лечатся промыванием мозгов, и в этом смысле наш канал - это клизма, вставленная в русский мозг...
  
   - Ну вот, солдат, пора прощаться! Умираем за Родину, а это дано не каждому. Да здравствует Советский Союз!..
  
   - Мы, русские, дремлющий народ, от того и кажемся лишними. Мы живём как во сне, но когда-нибудь да проснёмся. Ты говоришь - Америка, и думаешь, что она нас скрутила. А это она нас, сонных, голыми руками взяла. Но мы, перед тем как лечь спать, "дремлющие бомбы" построили и развезли по всему миру...
  
   - Послушайте меня, историка, который изучал народы и царства, деяния полководцев и Отцов Церкви. Русский народ потому неухожен, и крыша над ним течёт, и на столе его картошка в мундире, и заборы его косые, и дороги его кривые, потому что русский народ не здесь, на земле, строит свой дом. А строит свой чертог на небесах. И только небесное, райское имеет для русского человека подлинный смысл. А земное и бренное для русского человека мнимо и несущественно. Только там, где просияет для него образ рая, там русский человек достигает совершенства. Собор Василия Блаженного - это образ русского рая, и ничего прекраснее в мире не существует...
   И народ наш не лишний в сравнении с другими, а скорее другие народы лишние в сравнении с нами. Ибо мало кто из других народов ставит перед собой небесные цели, ради которых Бог сотворил человека и дал ему в управление земное бытие, чтобы тот законы земли уподобил законам небесным. Народ наш не дремлющий, не спящий, а уподоблен человеку, одержимому великой мечтой, охваченному неизъяснимым раздумьем. И только кажется, что он дремлет и видит сон. Но то, что сон на земле, то явь на небе. И то, что явь на земле, то сон на небе...
   Потому, говорю вам, русский народ испытывает от остального мира великие утеснения. На него ополчился мир и из века в век насылает нашествия, гонит его и мучает. И всё оттого, что русский народ миру укоризна. Укоряет мир в приверженности к земному и в отторжении небесного. Зовёт отрешиться от благ земных и стяжать благ небесных. Это невыносимо миру, и он хочет убить укоряющего. Вот почему из века в век стремятся в Россию враждебные армии, чужие проповедники и воители. Воюют с нами не за наши бескрайние пашни, леса и реки, не за несметные наши богатства, а за право вести за собою мир. Катить колесо истории не в небесный рай, а в подземный ад. И мы, русские, на их пути - камень преткновения...
   История не мутное облако тумана, которое по прихоти ветра мечется в разные стороны. История - колесо, которое катится. Человечество торит колею для колеса истории, направляет его через все кровавые рытвины и ухабы в сторону Божественного озарения. Колесом истории управляют пророки и святые. Они не дают колесу выбиться из колеи, которую прочертил Господь в своём Божественном замысле... Все святые живут среди звёзд, не выпуская из рук колесо истории...
   Историей управляют не только отдельные пророки и герои. Ею управляют монашеские ордены и закрытые ложи. Но есть народы, призванные во всей своей совокупности управлять историей. Такие народы называются мессианскими. Мы, русские, мессианский народ. Мы стремимся к тому, чтобы колея истории привела человечество в рай. В то совершенное бытие, где отсутствуют чёрный грех, подземная ненависть, насилие над Божественным творением, будь то человек, цветок или звезда небесная...
   Впервые русское мессианство обнаружило себя в учении старца Филофея, обитавшего в пятнадцатом веке на берегу Псковского озера в дивной Свято-Елеазаровской обители, мистической и чудной, где смертному человеку открывается вещее зрение. Старец провозгласил учение о Москве - Третьем Риме, взывая к великому князю Василию посвятить всю его царственную мощь сбережению православной веры, которая была утрачена в Первом Риме на италийских холмах. Канула во Втором Риме, в Константинополе, разграбленном агарянами. И восторжествовала в Третьем Риме, в Москве. Это учение о соединении Церкви и государства для единой цели, которая ведёт человека к Богу и посильна одной России. Это грандиозное творчество, вопреки соседнему кромешному Западу, которое взяла на себя Россия и русский народ...
   Ещё один пример русского мессианства. Патриарх Никон, который в семнадцатом веке под Москвой воздвиг чудную обитель, Новый Иерусалим. Он послал монахов и архитекторов в Палестину, в Святую землю, и те принесли ему под Москву чертежи храма Гроба Господня, топонимику Святой земли. И теперь под Москвой, в Ново-Иерусалимском монастыре, есть Голгофа, Крестный путь, Фавор, река Иордан, Генисаретское озеро и Гроб Господень, - все дороги и тропы, по которым ступала нога Христа. По разумению Никона, Россия была той землёй, которую выбрал для своего Второго Пришествия Иисус Христос. Россия, избранная Богом страна, строила для Спасителя среди подмосковных березняков и рек удивительный космодром, на который в буре огня и света должен был опуститься Христос. Ибо Россия - излюбленная Христом страна, которую "удручённый ношей крестной в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя". Грандиозная космогония Никона была созвучна тому, как если бы русские задумали передвинуть земную ось, поменять местами летающие в мироздании планеты и сделать Россию центром Вселенной...
   От патриарха Никона прямая линия ведёт к Иосифу Сталину - создателю "красной империи", отличной от всего того, что знало прежнее человечество, империи, задуманной как царство справедливости, как мистический порыв к совершенному человечеству. Она имела цель преодолеть гнетущую гравитацию смерти.
   Мистика красного сталинского смысла в том, что в нём заложена идея земного бессмертия. "Красное царство" Сталина строилось в пору, когда кругом, в Европе и Азии, клокотал фашизм, стремившийся повернуть колесо истории вспять. От Божественного солнца небес к Чёрному солнцу подземелий. Сталин создавал университеты и академии - эти монастыри высшего знания. Строил авиационные и танковые заводы - эти алтари будущей священной жертвы. Создавал батальоны и армии, где взращивались будущие подвижники и святые. Война, которую вёл Сталин, была войной за русский вариант истории, была космической схваткой, в которой Россия принесла невиданную Христову жертву - тридцать миллионов своих возлюбленных чад. Как и Христос, красная Россия выправила пути Господу своему, направила колесо истории к свету и совершенству. Все погибшие на полях этой мессианской войны являются святыми и мучениками. Поклонение им - это поклонение нашим святым и праведникам...
   Гагарин перенёс земную историю в Космос. С этого момента земная история России стала историей космической. Любое деяние, любой поступок, совершённые на земле, меняют весь Космос...
  
   Он испытывал вдохновение. Его оставили страхи и сомнения. Он нашёл опору, на которой может утвердить свою жизнь. В его жизни было всё неслучайно...
   Нет выше и прекрасней России с её святыми могилами и кровавыми плахами...
   Ему хотелось плакать. Его сердце было открыто для великой любви, вмещало в себя весь мир...
  
   - Можно я подпишусь?
   - Конечно.
   - А что даёт эта подпись?
   - Когда вы пишите своё имя рядом с другими, вы усиливаете общий поток. Это подобно коллективной молитве...
  
   - Помните... Вы ещё говорили о гражданском мире! Хотя какой тут гражданский мир, когда кругом гражданская война!..
  
   - Мы вернём в культуру русскую музыку, русские народные песни, русские романсы и оперы. Через музыку нация соединяется с глубинными родниками, питающими её дух. Оккупанты отсекли русский народ от великой музыки предков... Вместе с музыкой к нам вернутся воля, непобедимость, бесконечность и красота русского мироздания...
  
   Ему не нужно знать о её судьбе, об этих чёрных слёзных глазах, в которых переливаются ненависть, страх и горе. И ей не нужны его рассказы о бесконечных потрясениях и погонях, в которых иссякают физические и духовные силы, и открывается тусклая пустота...
  
   Он думал о своём странном уделе переходить из одного несчастья в другое. Словно кто-то неведомый преподаёт ему один урок за другим, ведёт от одной беды к другой... В этом мире невозможно жить, настолько он страшен и уродлив...
  
   - Батюшка у нас больно хороший, сердечный. Я ему говорю: "Отец Иннокентий, какое нам всем от вас утешение. Дай вам Бог здоровья". А он говорит: "Грешите меньше, и исповедь ваша будет легка. А то исповедуешь вас, и хоть в больницу ложись"...
  
   Он шагал мимо солнечной белой поляны с голубыми сугробами... И было радостно, ярко глазам. Душа ликовала, исполненная сил и мечтаний. Жизнь казалась ему бесконечной, сулила восхитительное творчество, небывалую любовь, необъятное счастье. Он смотрел на высокие ёлки, усыпанные малиновыми шишками, и молил кого-то послать ему знак, что мечты его сбудутся, и счастье его не минует...
  
   Отец постоянно присутствовал в его жизни, посылал ему тайные вести...
  
   Впереди огромно, размыто возник памятник. Рабочий и колхозница, вознесённые на постамент, стремились ввысь, напрягая металлические мускулы, светились, словно их окружала электрическая корона, и в воздухе, как после грозы, пахло озоном... Он остановился перед памятником, словно впервые его увидел. Вдруг ощутил его неповторимую красоту и неземное величие. От великанов веяло мощью... Он всматривался в сияющие лица великанов, в их грозную красоту. Это были представители расы, ещё недавно населявшей землю, которым были подвластны стихии и которые явились, чтобы смертным мелочным людям, с их страхами и недугами, подарить бессмертие. Люди не приняли их, не пожелали обрести бессмертие, и теперь последние великаны покидали неблагодарную землю, оставляя на ней убогих карликов с их бессмысленными краткими жизнями...
   - Я подумал, что эти мужчина и женщина - перволюди, от которых должна была произойти совершенная раса. Но вместо прекрасных великанов родились отвратительные карлики, которые мучают друг друга, творят зло, оскверняют землю. Эти два исполина сияют, потому что кругом царит непроглядная тьма. Сейчас они улетят, и свет навсегда погаснет.
   - Не совсем так. Совершенная раса возникла. Это она, раса совершенных людей, выиграла священную войну, отвернув гибнущее человечество от бездны. И она же распахнула человечеству ворота в Космос, открывая путь русской цивилизации в мироздание.
   - Почему же тогда выродилась и исчезла эта прекрасная порода людей? Почему мы снова оказались в "чёрной дыре" и падаем в неё, как в бездонную пропасть?
   - Потому что мы, русские, постоянно бросаемся на глухую стену, отделяющую этот несовершенный мир от сказочного мира гармонии и совершенства. Срываемся с этой стены и падаем в бездну. Но каждый раз, когда мы обречены погибнуть и спасение невозможно, случается чудо. Таинственная сила истории подхватывает нас, выносит на свет, чтобы мы жили как великий народ, продолжая штурмовать глухую стену.
   - О каком чуде вы говорите? Какая сила истории выносит нас на свет из "чёрной дыры"?
   - Я говорю о Русском чуде. О религии Русского чуда.
   - В чём религия Русского чуда?
   - Вся русская история - это взлёт к ослепительному небу и низвержение в пропасть. Это низвержение так стремительно и необратимо, что по всем законам истории мы должны были невозвратно исчезнуть. И после крушения Киева, под копытами монгольской конницы. И после гибели Московского царства, поглощённого смутой. И после краха романовской империи, которая провалилась в Ганину яму, растворилась в кровавом месиве Гражданской войны.
   Но каждый раз происходит нечто, что недоступно историкам, не укладывается в законы истории. Россия воскресает, является миру в пасхальных одеждах, прекрасна и лучезарна. Это проявляют себя не законы истории, а Русское чудо, которое воплощается в герое, спасителе Родины.
   - Кто же эти герои?
   - Одним из таких героев был князь Андрей Боголюбский, который, предчувствуя падение Киева, повёз икону Владимирской Божьей Матери во Владимир, откуда повелось Московское царство. Другим таким героем был Козьма Минин, которого осеняла икона Казанской Божьей Матери. С её помощью Минин одолел смуту и дал взрасти романовской империи. Третьим героем был Сталин. Явившаяся после казни царя икона Державной Божьей Матери преобразила личность Сталина и сделала его спасителем русской цивилизации. Русское чудо связано с преображением, с Русской Победой, которую одерживает Россия, вырываясь к свету из тьмы. Памятник, перед которым мы стоим, - это памятник Русскому чуду. Памятник Священной Победе сорок пятого года. Памятник улетевшему в Космос Гагарину. Памятник Иосифу Сталину.
   - Значит, сегодняшняя тьма одолима? Где и когда появится новый герой?
   - Этот герой живёт среди нас и не знает своего предназначения. Он проходит испытание жизнью, проходит сквозь муки, теряя любимых и близких, не сдаваясь, не впадая в уныние. И внезапно с ним случится преображение. Он забудет всё, что с ним было прежде. Его жизнь исчезнет, а новая, предстоящая, покажется белоснежной страницей с алой буквицей. И когда он увидит белую страницу своей будущей жизни, поцелует алую буквицу, тогда в нём проснётся герой...
  
   Он знал, для чего и куда он идёт. Он начинал свою новую жизнь с огромной белой страницы, с этого снежного поля. Он шёл, чтобы в летописи новой жизни написать красную буквицу, о которой сказал ему незнакомец, провозвестник Русского чуда.
   Впереди, за белой завесой, затемнел мутный лес. Он приблизился к лесу, утопая в сугробах, пробрался к опушке. Оглядел снег у корней сосен, словно отыскивал место, которое ему было указано. Руками стал копать, выгребая холодные ворохи. Пробивался сквозь наст, слыша шум сосен, над которыми летела пурга. И когда руки его окоченели и покрылись царапинами, открылась земля, и на ней сочно, жарко вспыхнула алая ветка брусники. Алая буквица на белых снегах.
  
   Он чувствовал, как бушует в нём жизнь, как неведомые светоносные силы делают его огромным и мощным. Он не ведал страха, а только одну любовь. Его преображение было чудесным. Его Родина была великой и дивной. И он был её герой и спаситель. Он наклонился и поцеловал красные листья брусники.
  
   2011 год
  
   Александр Проханов родился 26 февраля 1938 года в Тбилиси. В 1960 году окончил Московский авиационный институт имени С.Орджоникидзе. Работал инженером, затем лесником в Карелии и Подмосковье. В 1960-1970-х годах - сотрудник газеты "Правда", с конца 1960-х годов - корреспондент "Литературной газеты". Работал в Афганистане, Никарагуа, Кампучии, Анголе, Эфиопии и других "горячих точках". В 1971 году издал свои первые художественно-публицистические книги: "Иду в путь мой" и "Письма о деревне". В 1972 году был принят в Союз писателей СССР.
   Автор более 30 повестей, романов и сборников публицистических статей. В 1989-1990-х годах - главный редактор журнала "Советская литература".
   С декабря 1990 года - главный редактор газеты "День". После её закрытия в октябре 1993 года - главный редактор газеты "Завтра".
  
  
   Александр ПРОХАНОВ "ПЯТАЯ ИМПЕРИЯ"
  
   Герой Романа Сарафанов - провозвестник нового русского государства - "Пятой Империи", которая начинает брезжить сквозь смуту и упадок, случившиеся после краха СССР - "Четвёртой Империи" Советов.
   Мистик, экономист, конспиролог, Сарафанов стремится ускорить становление "Пятой Империи", разрабатывает проект захвата власти, организует для этого все патриотические силы России, от коммунистов до служителей церкви. Этому плану противостоит интернациональный проект "Ханаан-2" - мировые силы, стремящиеся овладеть бесценными русскими ресурсами, великими пространствами, неисчислимыми богатствами русской культуры.
   Схватка этих двух "заговоров" разворачивается в Москве, в политических салонах, тайных ложах, а также в крематориях, абортариях, ночных клубах, дискотеках и телевизионных "реалити-шоу", где Мировой Ад сталкивается с Русским Раем. Битва этих двух сил наполняет сюжет романа характерами, историческими энергиями, метафизическим смыслом.
   Роман Александра Проханова "Пятая Империя" продолжает череду его книг о драме сегодняшней России.
  
   Приложился к народу своему...
   Бытие
  
   - Русские морозы остановили Наполеона и Гитлера. Остановят и другие нашествия...
  
   Он был посвящён в глубинную тайну, во имя которой была создана корпорация. В фундаментальный, скрытый от глаз проект, куда допустил его после тщательных проверок и испытаний. Эти тестирования продолжались непрерывно, ибо, как полагал он, человек, подобно механизму, в процессе эксплуатации подвержен амортизации и его, как и любую машину, необходимо проверять и испытывать на стендах...
  
   Зыбкое вещество мозга сомкнулось, как смыкается влага, если по ней полоснуть лезвием бритвы. Микроскопическая, прилетевшая из Вселенной корпускула оставила в мозгу легчайший ожёг. Впрыснула струйку энергии, сделавшей его на мгновение обитателем всего Мироздания. Это был сигнал, говоривший, что не прерывается длящаяся на протяжении всей его жизни связь с космосом. Что он на учёте и за ним наблюдают. И ещё в земной жизни наступит момент, когда сущность этой восхитительной связи обнаружится во всей ошеломляющей, божественной полноте...
  
   Всякий раз, открывая сейф...
   На дискеты было занесено множество технологий, изобретений, идей, грандиозных проектов и замыслов, оставшихся неосуществлёнными после разгрома великой страны, уничтожения её заводов и научных центров, истребления её плодоносящей техносферы. Свидетель невиданной катастрофы, когда погружалась на дно советская империя...
   Коллекция в сейфе была частью того, что он называл "русской цивилизацией", - неосуществлённой реальностью, которая вызревала в сумеречной утробе советского строя. После всех испытаний и жертв, непосильных трудов и радений сулила великое будущее, воплощение мечты, несказанное чудо. В сейфе, на дискетах, хранилось описание умертвлённого рая...
  
   Он помнил ужас нашествия, - офицеры ЦРУ и "моссада" в тоге учёных проникали в "святая святых". Выкрадывали секреты, выманивали исследователей. Агенты врага в правительстве, в армии, в космическом ведомстве закрывали программы, свёртывали проекты, обрывали финансирование. Пускали под пресс великолепные изделия, белоснежные тела "носителей", серебристые модули. Разрушались космические старты, гибли в необъяснимых авариях межпланетные "челноки" и ракеты, рушились в океан орбитальные группировки и космические станции. Целые институты и научные школы вывозились в Америку...
   В институте, где когда-то изобретался и строился космический телескоп - драгоценный мистический глаз, способный с лунной вершины заглядывать в мглистые дали Юпитера, - в этом кристаллическом хрустальном объёме, где царствовали разум, осмысленный труд и прозренье, теперь размещался игорный дом. Огненно и тлетворно сверкала вывеска. Мерцали ядовитыми индикаторами сотни игральных автоматов. Отрешённые люди в лунатическом бреду совокуплялись с фантомами, тягались с электронными вампирами, выпивавшими из тщедушных тел чахлые соки.
   Вспомнив об этом, он испытал сердечный спазм...
  
   В проектном институте, где создавалась архитектура подводного города, выращивались вишни, способные цвести на дне океана, изучалась возможность человека дышать кислородом воды, теперь размещалась дискотека. Ночь напролёт наркотическая молодёжь под галлюциногенную музыку раскачивалась в трансовых танцах, и лазеры квантами света вырывали из тьмы пятна обескровленных лиц...
  
   Эти экстравагантные учения, подтверждённые экспедициями на Алтай, Южный Урал и Кавказ, рождали представления о новой физике и механике. Выводили представления о жизни за пределы "белковых тел". Рассматривали Землю как реально живой организм, обладавший душой, самочувствием, духовными связями с другими светилами. Одухотворённый космос был обителью Вселенского Бога, чья молитва разлеталась по бесконечной Вселенной, и каждое слово молитвы расцветало неповторимой жизнью...
  
   Он совершил подвиг, сберегая для будущего человечества ген "русской цивилизации"...
   Под песнь Высоцкого и струны Окуджавы
   рассыпалось величие Державы...
  
   Столь громадный, многомерный "объект", каким являлся Советский Союз, с гигантской экономикой, разноязыкой культурой, необозримыми пространствами и тенденциями, захлёбывался в развитии. Тормозился неверно принимаемыми решениями. Накапливал неразрешимые противоречия...
   Слепота кремлёвских управленцев "периода застоя" позволила прозорливым врагам направить на СССР "организационное оружие", уничтожившее страну...
  
   Институтский корпус, стеклянные лаборатории и цеха биофабрик были "очищены" от фантастических барокамер, небывалых приборов и установок. Превращены в супермаркет - громадное торжище, куда стремились алчные, помрачённые люди, воспроизводя в своих личностях примитивные инстинкты потребления и пользования, подменившие творчество и познание...
  
   В России все тропинки и дороги
   неутомимо исходили Боги...
  
   То был стих о "священной географии" - особое знание о России...
   Вся Россия была в энергетических родниках, откуда истекали чудесные, плодоносящие силы. В этих центрах Земля соединялась с Космосом энергетическими волноводами, незримыми пуповинами, через которые Вселенная питала планету, вносила в неё рассеянное в мироздании вещество, Божественный дух, светоносную силу... Здесь в людях усиливалась многократно Энергия Жизни и Творчества, пробуждалось Добро, ощущение Святости...
  
   - Я верил в Божий Промысел, в сокровенность Русского Духа... Русская литература, книги Распутина и Белова, Астафьева и Абрамова восполняли отсутствие церкви...
  
   - Оглядываюсь назад и понимаю, что мы жили в сокровенное время. Многие его называют "серым", "тупым". Именуют "застойным". А оно было не "застойное", а "затихшее", как затихшей бывает женщина, носящая под сердцем ребёнка. Страна наша, утомлённая революциями и войнами, насилиями и трудами, отвоевала себе покой. И как бы задумалась, - куда ей дальше идти. В самых недрах советского строя проклюнулась новая почка. Завязался небывалый зародыш. Стал взрастать волшебный эмбрион. Мы с тобой выращивали таинственный плод. "Русская Цивилизация", которой был беременен Советский Союз, предполагала невиданный взлёт науки, бесконечные открытия техники, создание совершенных машин, сотворение фантастических технологий. Они сообщали стране могущество, дарили преуспевание, переводили на новую ступень развития. "Русская Цивилизация" требовала возвращения к чудесным основам, к источникам бытия, к духовным ключам, от которых питается народ, очищается от скверны, каждый раз омолаживается, устремляясь к высотам Духа. Ты своими книгами, своей народной красотой и религией, своими волшебными словесами вычерпывал таинственную влагу из Господней Реки, переливал в народную душу. Я был одержим идеей развития, - двигался по могучим заводам, посещал космодромы, участвовал в испытании необычайных машин, коллекционировал фантастические, сверхсекретные технологии. Наши два Космоса искали друг друга, сближались. Были готовы слиться в небывалое единство, что и означало рождение "Русской Цивилизации" - предвестницы Русского Рая...
   Мы не успели с тобой духовно встретиться. Нам помешали. Младенцу "русской цивилизации" не дали родиться...
  
   - Наша Русская Православная церковь, наши монахи-отшельники, предстоятели и святые были ручейками, через которые Благодать изливалась в народную жизнь, озаряла народ откровениями, одаряла великим терпением, невиданными победами, давала народу "крылья духовные". Преподобный Сергий Радонежский, воплощение любви и света, возвестил начало Святой Руси, рождение Народа-Победоносца, Народа-Молитвенника, стоящего пред вратами Рая...
   Для русского человека государство было не Машиной, а Обителью Бога, а Россия - страной Богородицы...
   И вот теперь Россия пропала. Мы живём в пропавшей России, среди потухшего народа, который поражён беспросветным унынием. От этого уныния не родятся дети, не растёт пшеница, выпадает из рук оружие и инструмент...
  
   - Русское солнце вновь начинает светить, ещё в полсилы, ещё в тумане, окружённое тучами демонов... Но над Русью светает... "Русская Цивилизация" спасена... Мы станем выстраивать Новое Государство Российское"..
   Есть таинственные силы, скрытые в великих русских пространствах. Загадочное притяжение, стягивающее земли западнее и восточнее Урала. Есть "священная география", отмечающая контуры государства Российского, задуманного не князьями, не царями, не вождями, а самим Господом Богом. Существуют карты космической разведки. Фотографии, сделанные космонавтами из космоса, на которых обнаружены загадочные свечения, туманные нимбы. Как если бы из различных точек России исходили таинственные лучи. Били источники неизвестных энергий. Эти энергии сообщают народу необычайные силы. Наполняют духом великого строительства. Народные вожди и святители лишь улавливают эти источники силы. Поглощают эти лучи, озаряя ими народ, вдохновляя на великие государственные деяния. Империя - это божественный удел наших пространств. Неизбежная доля нашего народа. Плод промыслительной "священной географии" государства Российского, в котором нам довелось с тобою родиться!..
   Империя возродится. "Пятая Империя" возникнет на зияющем пустыре русской истории. На месте четырёх исчезнувших воздвигнется "Пятая". Вначале была Киевская Русь... "Первая Империя" сложилась вокруг киевской "Софии", от Балтики до Чёрного моря со множеством племён и народов, - славяне, норманны, угры, финны, печенеги, хазары. Затем - Московское царство с колокольней "Ивана Великого", могучий, от семи холмов, протуберанец за Урал до Тихого океана, - триумфальная "Вторая Империя". Следом - "Александрийский столп" в Петербурге, яростный Петровский порыв, устремлённый в центр Европы, - "Третья Империя" Романовых. На её месте - "Мамаев курган" и космическая лодка "Буран", Сталинский красный Советский Союз, - "Четвёртая империя", положившая свою красную лапу на весь двадцатый век. Все четыре пали, их поглотила бездна истории... Теперь мы стоим у основания "Пятой Империи". Её ещё нет, - только предчувствие, мечта... "Пятая Империя" будет создана, и мы, пережившие катастрофу "Четвёртой", отягощённые бременем великого поражения, одарённые опытом стоицизма и мистической веры, приступаем к созиданию нового, пятого царства...
  
   Он проповедовал, чувствуя, как на устах расцветают слова. Будто кто-то витавший над ним дарил ему эти словесные цветы. Он говорил не от "себя", а от "Духа"...
  
   - Но где... Кто кинет клич? Народ обессилил. Где обрести волю?
   - Наша судьба и история, наш вековечный русский порыв, который всякий раз кончается падением в пропасть, - это воля Божья. Промысел Абсолюта. Стремление Космоса, который силится через русский народ осуществить иное мироустройство, вывести иную историю, сотворить иное человечество, отрицающее тварный, жестокий, меркантильный и иерархический мир, ведущий в жуткий тупик, в чёрную глухую пещеру, где восседает Антихрист.
   "Русское инобытие", "русская альтернатива", русский вызов обезумевшему человечеству навлекает на нас гнев и ненависть мира. Мы - укоризна миру. Мы - вечный ему упрёк. Мы - угроза его сатанинскому могуществу и обольстительной красоте. Оттого мир обрушивает на нас свою мощь, ненавидит, желает уничтожить. В разные века мир избирал из своей среды какой-нибудь народ-истребитель, вооружал против нас, и мы отбивали нашествия. Хазары, монголы, ливонцы, турки, французы, немцы, евреи, - в разные времена мир посылал на нас всё новый и новый народ-истребитель. Но мы непобедимы, ибо через нас действует замысел Божий, "космическая альтернатива". Так уж устроены наши пространства. Так пролегают Урал и Саяны, текут Енисей и Волга, дуют ветры и прочерчены изотермы. Так поселились в лесах и тундрах, на холмах и на берегах океанов населяющие Россию народы. Так выглядит орнамент звёзд над русским материком. Всякий раз, после каждого крушения, мы начинаем возрождаться, складываясь в новую государственность, выращивая в нашем северном крае новый кристалл империи - "Империи Полярной звезды". Сегодня, на руинах прежних царств, под насмешки врагов, под улюлюканье святотатцев, среди разбойных банд и хищных корпораций, начинают оживать умершие русские пространства. Сращиваются переломы. Приоткрываются запавшие очи. Вокруг - всё тот же ужас, то же разграбление, немолчный народный стон. Но сквозь чёрные тучи начинает брезжить тонкий луч ещё невидимой Вифлеемской звезды, возвещающей о рождении дивного младенца - "Пятой Русской Империи"...
  
   - Россия - чаша мира. Мир пьёт из русской чаши наши слёзы и нашу любовь.
  
   - Мы должны расколдовать народ. Должны прервать его дурной сон. Спугнуть нетопырей уныния и отчаяния. Должны раскрыть священные "чакры", откуда вновь хлынут могучие фонтаны жизни. Столько прекрасных людей - военные, разведчики, инженеры, дивные писатели, многоопытные управленцы - живут как в бреду, бродят в лунатическом сне, будто их опоили сонным зельем, уморили в угарной бане. Глаза потухли, лица окаменели, на устах печальный лепет и бессвязное бормотание. Мы должны ударить в волшебный колокол, чтобы разбудить уснувшие души. Тогда в России вновь вскипят гейзеры творческой энергии, мы превратимся в пассионарный народ, способный строить заводы и марсианские корабли, возводить города и писать божественные тексты, рожать детей и воскрешать умерших. Разбуженные животворные энергии омоют Россию, станут взращивать драгоценный бриллиант "Пятой Империи"...
  
   - Надо разбудить! Пусть к каждому лбу прикоснётся ангельский перст!
  
   - Ты своими дивными текстами расколдуешь народ. Ты прикоснёшься перстом к каждому русскому лбу. Все русские книги..., вся русская литература... - это катехизис Русской Веры и Русской Победы. Мы, русские, - православные и язычники, метафизики и атеисты, - все исповедуем религию "Русской Победы". Всякий раз, после очередного крушения, принимаемся строить русский чертог, возводить на верфи между трёх океанов наш священный русский ковчег, делая каждый новый век - "русским веком". Мы побеждали, ибо становились орудием Божественной Воли. Строили неповторимый русский мир, своё инобытие. В этом суть нашей победной религии. "Символ Веры" нашей "Русской Победы".
  
   - Да, наш символ веры!.. Наша "Русская Победа"!.. Из всех огней и пожарищ!.. Со всех острогов и плах".. Наш русский божественный взлёт!..
  
   Он восхищённо взирал в открывшуюся ему бесконечность...
  
   Ты избранник. Тебе суждено великое деяние. Ты вершитель русской судьбы. Не отступай. С тобой все энергии Русского Рая. Ты победишь. Ибо имя твоё Победитель...
  
   Кто поднял его в беспредельность? Что открылось в слепящем прозрении? Кто и зачем вернул его в бренную плоть?..
  
   - Много, много русских людей, не утративших живое чувство...
  
   Бизнес-клуб... Сюда стекалась демократическая элита, состоящая из политиков, банкиров, звёзд шоу-бизнеса, и где он появлялся время от времени, - согласовывал свои экономические интересы, поддерживал выгодные знакомства, собирал информацию о жизни огромного, могущественного сообщества, управлявшего российской политикой, финансами и культурой. Эти визиты он рассматривал как разведывательные операции законспирированного агента, внедрённого в "ставку" противника. Как спуск водолаза в глубины, лишённые кислорода и света, где на дне покоятся обломки гигантского потопленного корабля с едва проступавшей надписью "Россия"... Репетировал выражение лица, произношение чужого языка, повадки и рефлексы, по которым чуткое племя отличает "своего" от "чужого". Окружает "своего" знаками благоволения и приятия. Набрасывается на "чужого" всей стаей, расклёвывая до костей. Смертельный риск бодрил, делал моложе, виртуозней...
  
   - Ваша деятельность высоко оценивается заграничными друзьями. Я знаю, что Европейский Союз выделил на вашу ... деятельность пятьсот тысяч "евро". Мы будем ходатайствовать о продолжении траншей...
  
   - Пропагандистская кампания... должны отвлечь внимание публики от другого, более важного закона - об интернационализации российских недр, об установлении над российскими запасами нефти и газа, пресной воды и редкоземельных металлов совместной с другими странами юрисдикции. А этот закон всё ещё дорабатывается с участием наших американских и английских друзей...
   Вам нужны деньги на лоббирование русских депутатов? Вы их получите. Сегодня русский патриотизм имеет свою цену. Как и русская нефть, русские алмазы и русские девушки. Назовите мне сумму, и я вам её обеспечу.
   - Россия отхватила слишком жирный кусок земного шара. Ей придётся поделиться с миром. Но "русский фашизм" - это не только пропагандистский жупел, но и нарастающая в России реальность. Если мы хотим интернационализировать недра, мы должны выжигать "агрессивную русскость"...
  
   Люди, которые наполняли зал, были элитой. Владели банками и корпорациями. Руководили газетами и шоу-бизнесом. Были представлены в правительстве и партиях. Консультировали идеологов враждующих направлений. Работали педагогами в университетах и высших школах. Здесь были русские миллионеры, ещё недавно именовавшиеся "красными директорами". Крепкие самодовольные чеченцы, владевшие гостиницами и супермаркетами. Эстонец, хозяин огромной торговой сети. Южный кореец, представлявший электронную промышленность. Актриса Голливуда... Они были разной национальности, из разных укладов, но были объединены чем-то общим. Не имели верховного управителя. Не нуждались в вожде. Мелкой подвижной сетью покрывали всю землю, создавая вокруг неё контролирующую, управляющую, влияющую на процессы среду. Вся земля находилась в плену у этой сети - континенты и отдельные страны, отрасли промышленности и науки, культурные направления и религиозные течения. Эта сеть контролировала людей, а также... микромир, ... прошлое и будущее...
   - Мы пройдём нашим маршем по Красной площади, и пусть к нам присоединится всякий, для кого свобода любви выше предрассудков...
   - А вы не боитесь столкнуться с лютым сопротивлением православных и националистических кругов?..
   - Наши сторонники работают в правительстве и на ключевых постах в парламенте. Мы - в дипломатии, в разведке, в самой церкви...
  
   Он боялся обнаружить свой мистический страх и сокровенную ненависть...
  
   Он узнал ..., банкира и нефтяного магната, тайного финансиста Кремля, невидимого идеолога правительства, творца негласных установок, меняющих политический курс страны, неформального эмиссара мировой элиты, управлявшей покорённой Россией...
   - Россия, незаселённая, полная уникальных ископаемых, становится желанной для многих народов. Мировое сообщество в своих закрытых клубах обсуждает волну переселений в Россию...
   Идея "интернационализации российских недр" получила хождение в Госдепартаменте США, в кругах крупнейших корпораций и спущена для проработки в генеральные штабы. Эксперты согласились, что русские стремительно отступают из Сибири и Дальнего Востока... Крупнейшие страны пристально наблюдают за процессами на русских пространствах. Предстоит ожесточённая схватка за "русское наследство"...
  
   Он чувствовал неистовую организующую силу, природа которой находилась вне его понимания. Имела космический смысл. Присутствующие здесь люди не имели национальности. Принадлежали к новой, доселе неведомой расе, предназначенной управлять миром... Всё, что он улавливал по отдельным высказываниям, выхватывал по разрозненным репликам, теперь обретало единство. Складывалось в стратегический план. "Частое" сводилось в "целое". И это "целое" грозило ему истреблением. Он страшился, боялся изобличения, боялся быть растерзанным или забитым камнями...
  
   - Речь идёт о передаче русских пространств под контроль тех, кого примитивно называют "золотым миллиардом" и кто реально контролирует мир. Помимо полезных ископаемых мы должны освоить "священные точки" России. Геофизические полюса, где космос соединён пуповиной с Землёй, создавая особые биоэнергетические зоны. "Духовные водопои", где народы получают свои сакральные силы...
  
   Он ужаснулся услышанному. Он становился обладателем страшной тайны. Посвящённым в ужасающий заговор. И некуда было бежать за помощью...
  
   - Но ведь это грозит войной, русским восстанием...
   - Увы, предложенные технологии показались недостаточными. Проект предполагает обвал всей мировой экономики - европейской, китайской, японской, американской... Экономическая катастрофа лавинообразно распространится по миру и сметёт глобальных конкурентов... Они хлынут в Россию, и страна должна быть готова принять миллиард иностранцев. Для этого нам следует уже теперь подавить "русский фактор"...
   Деньги для лоббирования депутатов не ограничены...
  
   Заговор, о котором он узнал на вчерашнем рауте, растекался по миру, расширялся, как огромное трупное пятно. Тень заговора накрывала мир. Поглощала Россию, Москву...
   Сражение с заговорщиками означало сражение за Родину, за ненаглядную мать, за благодатную землю. Сражение, которое он вёл всю свою жизнь. Сражение, на котором был истерзан и ранен его отец, вернувшись с Великой Войны, чтобы зачать его и тут же исчезнуть...
  
   Он выуживал из океана знаний те скудные сведения, что касались разработок генных инженеров. Фиксировал открытия биотехнологий, куда творцы грядущего мира вкачивали несметные деньги, строили секретные лаборатории, собирали со всего света самых талантливых и дерзновенных учёных. Их колдовство посягало на Божественный акт творенья. Вторгалось в святая святых, запечатанные Богом. Они срывали печати, взламывали секретные коды, перебрасывали в человеческом теле сокровенные клеммы, искажая изначальный Божественный чертёж. Рождались уроды с белыми бельмами, без рук и без ног, с гигантским вздутием хлипкого лба, под которым плавал водянистый студень мозга, рождая ужасные бреды, рисуя картины мира, уготованные человечеству. В лабораториях выводили прелестных, послушных детей, предназначенных для сексуальных насилий. Жестоких и выносливых воинов, умеющих лишь убивать. Выращивалась мозговая ткань, в соединении с электронными платами образующая гигантский компьютер, всеобъемлющий разум. Там создавались смертоносные виды оружия, истребляющие народы и расы. Биологические добавки, которые тайно внедрялись в продукты, и женщины переставали рожать, мужчин поражало бесплодие, и народы медленно сходили с ума, погружаясь в тоску и пьянство, искали спасенье в петле. Это оружие было нацелено против его страны. Угрожало ему самому, его беззащитной матери, прожившей жестокий и страшный век, для того чтобы встретить другой, ещё более ужасный...
  
   Народы, лишённые национальной культуры, легковесные и пустые, отрывались от родимой земли, повисали, как дым. Улетучивались, превращаясь в однородное на всех континентах скопище, наполняя супермаркеты и "макдоналдсы"...
  
   Технологии рождались в интеллектуальных секретных центрах, где каббалисты и чёрные маги, оснащённые знаниями психологии, антропологии и культуры, "теорией образов" и "массовых психозов", воздействовали на целые общества, разрушали полноценные социумы, добивались крушения стойких политических систем. "Организационное оружие" поражало точней и смертельной, чем удары воздушных армий или высадка военных десантов. Противнику ненавязчиво и настойчиво предлагались образы чужой, враждебной культуры. Слой за слоем внедрялись "агенты влияния", занимавшие господство в идеологии и культуре страны. Искажались идеи и смыслы, которые поддерживали устойчивость общества, - заменялись фальшивыми смыслами и ложными целями развития. В структуры экономики и управления вкрапливались организации, созданные в другой цивилизации, действующие как внесённые раковые клетки. Обрабатывались послойно все эшелоны общества - от элиты до широких масс, воздействуя на подсознание, апеллируя к архетипам народа. Шельмовались духовные авторитеты страны, уменьшалось их влияние в обществе. Ещё недавно прочное общество лишалось каркаса, теряло духовных вождей, наводнялось ложными смыслами. И тогда на него, ставшее неустойчиво-зыбким, насылались "оранжевые революции". В одночасье, под звуки рок-музыки, сметались режимы. В хаосе буйных торжеств, в вакханалии быстротечной победы устанавливался угодный каббалистам режим, обрекавший народы на рабство.
   Он испытывал панику. "Оргоружием" была истреблена его Родина - Советский Союз. "Оргоружие" гвоздило из всех калибров по зыбкой и безвольной России...
  
   Она, прикоснувшись к чудесному прошлому, где все ещё были вместе, где её окружали любящие и счастливые люди, испытала прилив тепла и энергии...
   Ему вдруг стало так жалко их всех, дорогих, исчезнувших, - тех, кого он помнил и знал, и тех, кого любил, рассматривая фотографии в фамильном альбоме...
   Ему вдруг стало обморочно и страшно остаться одному, без матери... В своей немощи, на краю могилы, она продолжала его хранить, питала таинственным сберегающим млеком...
  
   - В тяжёлые годины русской судьбы Господь посылал нам сильных духом и волей мужей, которые, полагаясь на Господа, исполненные любви к матери нашей Православной церкви и к матушке-России, спасали народ от всяческих бед и ущемлений, чему примером служит святой князь Дмитрий Донской, сбросивший иго татарское, благословенный на подвиг преподобным Сергием Радонежским. Тому свидетельство - князь Пожарский, блистательный русский воин, - откликнулся на зов преподобного Гермогена и вместе с нижегородским мещанином Кузьмой Мининым изгнал поляков из Первопрестольной. История России чудесным образом являет замечательных мужей и победоносных богатырей. Вижу в вас такого русского богатыря-избавителя. Спасайте Россию. Божье благословение на вас. Дерзайте...
  
   Союз армии, многолюдных коммунистов и Православной Церкви являл собой впечатляющее триединство - залог национальной победы...
  
   Он использовал этот торжественный вечер, чтобы увидеть патриотических лидеров всех вместе, единой когортой. Услышать их речи, уловить интонации, всмотреться в глаза, обнаруживая в каждом тайные свойства, скрытые изъяны и слабости, порыв к единению, бескорыстное служение Родине. Не ведая, они были носители его имперской идеи. Выразители "Пятой Империи"...
  
   Если придумать устройство, подобное тому, что за доли секунды сближает полусферы плутония, создавая сгусток энергии, если сложить усилия патриотов, то возникнет ослепительный взрыв, перед которым бессильны враги. Этот взрыв уничтожит зловещий заговор, не позволит среди русских пространств осуществиться проекту... Из этого взрыва, из творящего света возникнет страна, возродится Россия, воскреснет Империя...
  
   - Разве есть кто сильнее русских? Есть кто храбрее русских? Есть кто добрее русских? Слава России!..
   - Наберитесь терпения. Враг будет разбит, Победа будет за нами!..
  
   - У противника, с которым вы имеете дело, существует целая "культура подавления", "политика непрямого действия", "организационное оружие", позволяющее заманить соперника в паутину противоречий и выиграть выборы. На вас собирают "компромат", исподволь подтачивают репутацию, насаждают в вашем окружении осведомителей и предателей. У вас отнимают источники и средства информации, перекрывают финансирование. Вас запугивают разоблачениями, угрозами в адрес семьи. На вас могут устроить покушение или разгромить предвыборный штаб. Не говоря об "административном ресурсе", когда губернаторы приказывают повально всем районам голосовать против вас. Когда министр обороны запрещает гарнизонам голосовать за соперника власти. Кроме того, прямые подтасовки, передёргивания, вбросы бюллетений, фальшивые подсчёты итогов. Уверяю вас, на выборах невозможно победить... Все великие преобразования в мире начинались с военных переворотов...
  
   - История взывает. Ищет человека, готового стать Творцом Истории. И, увы, не находит...
  
   - Не в силе Бог, а в Правде...
  
   - Бог всё видит. Он не даст России погибнуть...
  
   Он был полон горьких раздумий. Собравшиеся здесь русские люди, его друзья и товарищи, достойные, умные, совестливые, лучшие из всех, кто сегодня радеет за Родину, были поражены неведомой хворью. Недостатком жизненных сил. Нехваткой пассионарных энергий, без которых невозможна победа...
  
   Всю свою жизнь она посвятила ему, превратив её в культ, в религиозное, почти болезненное служение, создавая из их отношений таинственный ритуал...
  
   - Я был в "бизнес-клубе", чтобы подтвердить мой мнимый либерализм, а заодно решить кое-какие дела, связанные с банком и инвестициями. В который раз поразился: какие в этом интернациональном сообществе колоссальная энергия, неутомимость, дерзость. Чувство общности, солидарность. Способность действовать заодно без всяких указаний свыше, повинуясь инстинкту сообщества, безымянному управляющему центру, место которого где-то за пределами видимой человеческой жизни. Я кожей чувствую этот центр, который посылает им неиссякаемые энергии, указывает путь, учит избегать опасностей. Сообщает единую, непрерывную, растянутую на века волю - "длинную волю" истории...
  
   - Существует целая теория символов, согласно которой крест, четырёхконечный, или восьмиконечный, или кельтский, или индогерманская свастика - всё это антенны, улавливающие мировую энергию, делающие её доступной отдельным народам и цивилизациям....
  
   - Мне удалось подслушать их план. Разгадать их коварный замысел о новой "земле обетованной", - так они называют Россию. Этот план ужасен. Он означает окончательную гибель России, гибель всех русских. Червь заполз в сердцевину румяного русского яблока и сжирает сердцевину. Ещё немного, и от яблока останется жалкий огрызок, а жирная водянистая гусеница выползет на свободу. Я сокрушён, чувствую себя приговорённым. Мы - во власти абсолютного зла...
  
   - Они превратились в загадочную новую общность, не имеющую национальности. И эта общность владеет миром. Откуда у неё берутся несметные силы? Малая часть человечества, рассеянная по земле горстка "избранных" научилась управлять великими народами, навязывает им волю, сталкивает в войнах и революциях. Кодирует их искусство, науку, уклады. Они управляют историей, ведут её к какой-то неясной, зловещей цели...
  
   - Увы, я слишком стар и слаб. Я обременён огромной прожитой жизнью, грехами, поражениями, слабостями. Здесь нужен молодой герой. Исполненный сил Победоносец. А я уже старик...
   Быть может, мне пора угомониться? Я прожил мой век и теперь пора умирать?..
  
   - В последнее время я нахожусь в возбуждении. Будто со мной произошла перемены. Ещё недавно казалось - моя жизнь прожита. Самое важное, сильное и высокое осталось позади. И теперь моя доля - тихо угасать, вспоминать, хранить наследство, оставшееся от погибшей страны, от пропавших друзей, от истоптанных и испепелённых идей, без всякой надежды кому-нибудь их передать. Мучиться, ненавидеть, чахнуть, видя, как торжествуют враги. Но в последнее время всё изменилось. Мне кажется, началось преображение. Среди пустыря начался рост. Всё, что казалось мёртвым, стало вдруг оживать...
  
   - Я вырос в самой сердцевине "Красной империи". Я империалист до мозга костей, и всё, что я делал в жизни, служил моей "Красной Империи". В раннем детстве, перед самым концом войны, мама повела меня в Парк культуры, на "трофейную выставку". Там стояли фашистские "Тигры" с ужасными пробоинами в башнях от советских самоходок КВ-16. огромные дыры с каплями блестящего металла. Я, малое дитя, испытал восторг, головокружение, почувствовал силу удара, разящую мощь страны, к которой принадлежал... Первоклассником я прошёл с майской демонстрацией по Красной площади и сквозь букеты цветов, воздушные шары и транспаранты видел на мавзолее Сталина... Отроком я восхищался армадами реактивных самолётов, летящих на московский парад, что и побудило меня стать инженером-авиатором. В стране назревал авиационно-космический бум... Позднее мне довелось повидать грандиозные стройки в тайге, атомные города в пустыне, нефтяные фонтаны Самотлора, первый хлеб целины... Я был частью грандиозного порыва, когда страна сотворяла новую цивилизацию, строила великолепные машины, рождала чудесные изобретения, стремилась в космос, который был не только там, среди звёздной бесконечности, но и в душе... Я пережил чувство триумфа, гордость за мою великую Империю...
   - Ты прожил великую жизнь. У тебя необычайная судьба. Ты - рыцарь "Красной Империи"...
   - Но вот я начал пугаться, чувствуя первые толчки разрушения... Признаки первых трещин, побежавших по монолиту Империи... Страна кишела предателями... "Красные директора", строившие заводы для коммунизма, разворовывали "родное производство", переводили деньги за рубеж, грезили Западом. Писатели и артисты, вскормленные советской властью, изгрызали её, как бешеные псы... Велеречивые партийцы, могучие генералы, всесильные директора, вкрадчивые разведчики - никто не вышел защитить страну. 7 ноября 1991-го года я один, надев ордена, "прошёл парадом" по пустой Красной площади, повторяя марш двух мистических "Красных" Парадов 1941-го и 1945-го годов...
   В 1993-ем году я был с баррикадниками... После подавления восстания я жил как после смерти, в дурмане, в непрерывных страданиях... Торопил смерть...
   - А я в те дни чувствовала, что совершается что-то ужасное. Не понимала что...
   - Но я не умер, не сошёл с ума. Бог меня сохранил в окружавшей меня реальности, наполненной демонами, гнусной бессмыслицей, разрушительным хаосом, вдруг что-то случилось. Необъяснимое, неуловимое, как предчувствие... "Бог приходит к нам без звона", - утверждают мистики. Точно так же, в тиши, неуловимо для суетных глаз, Ангел "Империи" снизошёл на Россию. Состоялось зачатие во сне. Завязался хрупкий бутон. Зародился эмбрион новой русской государственности. "Новой Империи".
   Когда совершилось чудо зачатия? Когда среди смерти зародилась новая жизнь? В чём обнаружила себя дивная завязь? Я не мог сказать, только чувствовал - всё вокруг изменилось.
   В 1993-ем году на баррикадах Дома Советов, под огнём стреляющих танков, гибли последние защитники советского строя... я был вместе с ними...
   - Ты пророк новой "Империи". Тебе это дано разглядеть единственному из миллионов. Значит, ты избран. Тебе неслучайно открылись глаза...
  
   - Умоляю, давай уедем! Пожалей себя! Ты столько пережил, столько всего перенёс. Пусть теперь воюют другие. Это дело молодых. А ты садись писать свою книгу. Ты столько всего перевидел, у тебя такая судьба...
   - От себя не уедешь. Мой разум одержим одной идеей, как уберечь государство Российское. Как отразить нашествие...
  
   То был Изборск, старинная крепость на рижской дороге, по которой из синих далей во все века катились на Россию нашествия...
   Тогда он был молод, исполнен благоговения, предчувствовал огромную предстоящую жизнь как ниспосланное чудо.
   Теперь, постаревший, на исходе лет, он вновь оказался у этих священных стен, в предвосхищении чуда...
  
   Чудилось, в мир льётся дыханье невидимого творящего существа, продолжающего вдувать свои волшебные силы во всё сущее, наполняя благостью и чистотой...
   - Мы в раю. Мы в русском раю. Здесь Бог поцеловал нашу землю...
  
   Он знал, его к чему-то готовили, вели сквозь волшебные субстанции мира, словно дарили силы для подвига, для предстоящего деяния, для поступка, к которому готовился целую жизнь...
  
   Переполнявшие его эмоции, грандиозность замысла, предстоящие дерзновенные деяния требовали не только денег, не только его личной непреклонной воли и отваги, но и соучастия соратников, помощь союзников, преданность посвящённых помощников...
  
   - Я часто думаю, что мы, русские, утратили дерзновение. Довольствуемся малым. Боимся перелить через край. А ведь когда-то русский слыл удальцом и фантастом, безумцем и бунтарём. Куда девалась наша пассионарность? Вот евреи её сохранили, чеченцы её сохранили, китайцы сохранили. Каждый из них - это фонтан энергии. Но не кажется ли вам, что энергия кавказцев и евреев - это хорошо усвоенная и переработанная энергия русских? Народы Империи - сообщающиеся сосуды, соединённые трубочкой. В ослабленной, полуразрушенной империи через эту трубочку русские калории, русские духовные силы перетекают к другим народам, и те демонстрируют брызжущую активность, преуспевают в бизнесе, политике, творчестве... Не пора ли перекрыть эту трубочку? Разделить сообщающиеся сосуды, покуда не будет восстановлена полноценная Империя с восстановленным национальным балансом?..
  
   - Мы связаны с Западом через финансовые потоки, которыми они владеют. Принимаем медикаменты, которые они нам продают. Слушаем музыку, которую они исполняют. Питаемся информацией, которую они поставляют через газеты и телепрограммы. Подчиняемся законам, которые они проводят через либеральных депутатов в Думе. Становимся жертвами политических решений, которые они принимают, заседая в правительстве. Через все эти каналы, через трубки, через трубочки и тончайшие капилляры мы им отдаём свою энергию. Часть её они потребляют на свои индивидуальные нужды, сколачивая баснословные состояния, скупая дворцы на Лазурном берегу и в предместьях Лондона, закладывая свои миллиарды в ценные бумаги Америки и Европы. Но другая часть идёт на взращивание фантастического моллюска, гигантского гриба, чудовищной медузы, которая является надличностным разумом, коллективным интеллектом, воздействующим на русскую историю. Он управляет сообществом "избранных", координирует их действия, сочетает индивидуальные усилия в сгусток могущественных, всеведущих и вездесущих энергий. А что, если колыхнуть эту медузу? Отломить ножку гриба? Экранировать сверхразум от его носителей? Что, если дестабилизировать эту роковую для нас реальность, в которой русские безропотно служат кормовой базой для ненасытных и яростных поглотителей?..
  
   - "Пятая Империя", которую русский народ начнёт возводить на руинах павшего государства, потребует много энергии. Не только энергию тепловых и атомных станций, не просто включение миллионов машин и моторов, но и энергию человеческих душ, пассионарный порыв миллионов, громадный взлёт народного героизма и творчества. Сегодня эту энергию отбирают у нас агенты "золотого миллиарда". Они выпивают её из каждого русского сердца, высасывают из каждой артерии, из каждого детского горлышка, обрекая народ на вялое существование, на дремотную немощь. Мы должны отобрать у захватчиков нашу энергию. Вырвать из своих вен сосущие иглы. Отлепить отвратительные присоски моллюска...
   А затем мы направим эту энергию на активацию сонного народа, на оживление мертвенных душ, на взращивания кристалла "Пятой Империи"...
   Во времена гнусной горбачёвской перестройки был вброшен лозунг: "Демократизация - гласность", стоивший нам государства. Теперь мы вбрасываем лозунг: "Дестабилизация - активация", благодаря которому возродим государство.
   - Это означает "шоковая терапия". Такая терапия приводит к неизбежным жертвам.
   - Сейчас усыплённый, пребывающий в летаргии народ, убывающий по миллиону в год, и есть самая страшная жертва... Народ очнётся. Богатырь встанет со своей печи, найдёт свою булаву, вновь двинется в вековечный поход, верша вековечное русское дело - создавая государство Российское. А мерзкий моллюск исчахнет. Жуткая каракатица изойдёт ядовитыми чернилами и исчезнет. Медуза лопнет, извергая зловонную слизь. И это и будут жертвы, которые потребует для своего создания "Пятая Империя Русских"...
  
   - Ещё "правит бал сатана". Ещё торжествует мировой сверхличностный разум. На телеканалах хулят Россию, как беззащитную, опозоренную пленницу. Называют русскую историю "кровавой бессмыслицей". Ещё в фаворе либеральные кумиры, ненавистники государства, трубадуры Америки... Все разрушители "Красной Империи", все предатели и ренегаты по-прежнему в почёте. Из огромной наркотической иглы впрыскиваются в вены поверженной страны дурные наркотики, погружая Родину в галлюциногенные сны, высасывают из неё последние соки. Однако мистика русской истории такова, что после "великого взрыва", растерзавшего пространство, начинается странное, на ощупь, собирание расколотого континента. Оторванные конечности, отсечённая голова, разбросанные внутренности начинают искать друг друга. Сближаются, собираются. Орошённые "мёртвой водой", скрепляются в единое тело. Окроплённые "живой водой", наполняются дыханием и биением. Империя, на которой либералы поставили жирный крест, начинает таинственно возрождаться. Среди воровства, чиновничьего свинства, безумства правителей и либеральных кликуш складывается таинственный централизм. "Имперский субъект", исполненный геополитического смысла. "Империя углеводородов", "централизм газовой и нефтяной трубы", геополитика Газпрома, который становится реальной столицей России, её генштабом, правительством...
   Газпром собирает Русь. Сливает компании. Соединяет трубы. Тянет стальные щупальца к терминалам Находки и Петербурга. Прокладывает трассы в Китай и по дну Балтийского моря. Эта стальная дратва сшивает кромки бывших советских республик. Вопреки сбесившимся "суверенным элитам" Грузии, Украины, Молдовы, свинчивается распавшийся геополитический механизм Евразии, в котором по-прежнему центральным узлом остаётся Россия. Спасибо Ивану Грозному, присоединившему к Москве Поволжье. Спасибо Ермаку, присоединившему Сибирь. Спасибо Арсеньеву, изучавшему "дебри Уссурийского края"...
  
   Чтобы строить нефтепроводы и насосные станции, нужны мощная металлургия и механические заводы. Чтобы управлять энергетикой гигантских пространств, нужны электроника, связь, информатика. Чтобы защищать стальные, на тысячу километров жгуты, нужны мобильные подразделения армии. Чтобы охранять нефтепроводы, проложенные по дну Чёрного и Балтийского морей, нужен мощный флот. Чтобы сберечь от завистников гигантскую чашу нефти, которой является Россия, нужны ракеты "Булава" и "Тополь". Чтобы бороться за рынки сбыта, нужна дипломатия Горчакова и Молотова. Чтобы осознать новые имперские сущности, угадать место империи среди динамичного противоречивого мира, нужны наука, философия, историческое видение, концептуальное мышление - новый "Проект Будущего". Россия и её народ после пятнадцати лет безделья получают новую работу, "домашнее задание" по курсу русской империи...
  
   Советский Союз, где мы с вами жили, напоминал дремлющую беременную женщину, в которой развивался невидимый миру плод. Дивный младенец, именуемый будущей "Русской Цивилизацией" были накоплены гигантские богатства, удивительные технологии, бесценные концепции, которые должны были превратить страну в абсолютно новое общество, духовно-технократическое, разумное, верящее, способное победить энтропию, одолеть смерть.
   СССР был убит для того, чтобы с матерью умертвить не рождённого ребёнка - эту "цивилизацию бессмертия". Кинжал пробил материнское лоно и вонзился в плод. Либерал-демократы вспороли живот беременной женщины и зарезали дитя. Но они просчитались. Множество технологий их умерщвлённых институтов, лабораторий и научных центров было сохранено и укрыто. Перенесено в "катакомбы". Спрятано в невидимых миру хранилищах. Ждут своего часа, охраняемые весталками, сберегающими священный "огонь развития"...
  
   Государство, как только ощутит себя таковым, обратится к учёным и инженерам, к философам и поэтам. "Катакомбники" выйдут на свет, неся в руках свитки своих учений и фантастических теорий, записки экспериментов, опытные образцы установок, которые, запущенные в серии, создадут новые авиацию и транспорт, новые топливо и энергетику, новые типы городов и селений. Знания о человеке расширят его творящие способности, отбросят скудоумие, приземлённость. Вновь ориентируют на познание научное, духовное, религиозное.
  
   "Первой Империей" была Киевская Русь. "Второй Империей" было Московское царство Рюриковичей. "Третьей Империей" было "белое царство" Романовых. "Четвёртой Империей" был "красный" Советский Союз. Мы свидетели зарождения "Пятой Империи". Она ещё не видна. Её зачатия почти никто не заметил. Оно состоялось во сне. Кругом всё те же карканья, клёкот и хрип. Медуза накрыла своей студенистой слизью Москву. Но священное зачатие состоялось. Так будем следить, как в снегах и зорях взращивается эмбрион, как создаётся незримый для глаз врага священный бриллиант "Пятой Империи"...
  
   - Я счастлив... Мне открылся смысл существования... Я поверил, что у русских есть будущее... Я готов идти за вами... Вы великий человек, великий подвижник... Верю каждому вашему слову... Верю в "Пятую Империю"...
  
   - Казачество - это род жизни. Пусть ты не на Дону, не на Кубани, не на Яике, а пусть ты в Москве, но если ты за волю, за Отечество, за Православную церковь, то ты уже казак.
   Он излагал свою теорию казачьего образа жизни, в котором главными были труд и военное искусство, братское отношение друг к другу, преданность России и Православию...
  
   - Как обстановка?.. Вы вращаетесь в политических кругах, многое видите, понимаете... Я считаю себя вашим учеником, всегда вас слушаю, получаю много полезного...
   - Какая, говоришь, обстановка? Русских бьют по всем фронтам, а они не отвечают. Старики наши мрут от хворей и от тоски, вспоминая сквозь стариковские слёзы о победах Жукова и полёте Гагарина. Мужики, которые когда-то строили ракеты и авианосцы, пьют горькую и гибнут кто от отравы, кто от ножа. Женщины из последних сил надрываются, тянут лямку и рыдают в церквях. Девушки в борделях заражаются СПИДом. Русские младенцы, не успев родиться, идут на фарш из стволовых клеток, чтобы какая-нибудь рублёвская дщерь сохранила белизну лица и сочность похотливого лона. И ведь некому заступиться за русского человека. Никто из русских, кто имеет при себе пистолет или автомат Калашникова, не пришёл к банкиру и не пустил ему пулю в лоб. Себе в лоб - пожалуйста, а насильнику и палачу - никогда.
   - Мы люди военные. Ждём приказа генерала... А когда приказ поступит, мы на них пуль тратить не станем, шашками всех порубаем.
   - За каждый день промедления, пока мы ждём от кого-то приказа, нас, русских, становится на три тысячи меньше. За день выбивается полк, как на полномасштабной войне. В эти минуты, когда мы с тобой разговариваем, кого-то насилуют, спаивают, сажают на иглу, заражают туберкулёзом, толкают в петлю, убивают в драке, простреливают пулей, разрывают пластидом, сажают в акушерское кресло, вырезая из чрева окровавленный плод, пропуская его сквозь мясорубку. Были у России защитники - витязи, воины, герои, богатыри. Были святые и мученики. Кто сегодня, во дни либерального ига, заступится за русский народ?
   - Мы, казаки, немало делаем. Мы сиротам помогаем. Молодёжь берём к себе, подбираем буквально на улице, не даём спиться... Мы церковь построили там, где свалка была. Собираем силы, занимаемся боевой подготовкой. Наше охранное подразделение получило право на ношение оружия. А это дело немалое.
   - Твоё охранное подразделение - дело великое. Меткие стрелки. Но охраняют они банкира или магната, которые сосут русскую нефть, на вырученные деньги скупают виллы в Ницце, а русские офицеры ютятся в бараках и гнилых сараях. Твои казаки охраняют банк..., связанный с банками Кипра. Банк отмывает деньги наркомафии и вкладывает их в медикаменты, от которых умирают тысячи русских. Вот кого ты охраняешь.
   - Я деньги зарабатываю. Я с этими деньгами не в ресторан иду, а увеличиваю численность подразделения, покупаю кое-что на чёрном рынке, о чём говорить нельзя. У кого ещё деньги, кроме банкиров и магнатов? Сейчас мы доллары зарабатываем, а скоро силой возьмём...
   - Ты строишь церковь и будешь молить Господа спасти Россию. Зачем молить Господа? Ты и есть спаситель России!
   - Мы готовы биться, готовы за Россию кровь проливать...
   - А чего бы достиг?.. В американском посольстве только бы лапки свои потирали - русские убивают русских. Опять гражданская война, как в восемнадцатом. Опять русский брат другому брату в живот штык втыкает, а русское золото и бриллианты текут в швейцарские банки. Это бог тебя сохранил - не дал стрелять по русским танкистам. Отвёл от тебя Каинов грех...
  
   - Россия - страна героев. В каждом русском солдате живёт дух Александра Матросова. В каждом офицере - дух Суворова и Кутузова. Ты своей доброй энергией расколдовал сонных русских парней. Открыл им очи, влил в их сердца мечту о геройском подвиге. Этим ты и велик...
  
   - Между счастьем и несчастьем - один удар сердца. Между светом и тьмой - один быстролётный луч. Мы угнетены и подавлены. Живём под игом "золотого миллиарда", околдованы злыми чарами. Но лишь слабое усилие, лёгкий вздох, чистый поцелуй, и спящая царевна проснётся. Россия воспрянет, сбросит с себя тёмный морок, стряхнёт злые чары. Крохотный толчок - и возникнет вихрь. Начнёт расширяться, раскручиваться, захватывать в себя всё новые пространства, новые горизонты, превращая мёртвое царство в цветущий сад. Ты и есть этот вихрь! Осознай своё предназначение!..
  
   - Так приходит на Русь весна. Ещё хмуро, мрачно. Всё сковано льдом. Мертвы леса и поля. Зимняя тоска на душе. И вдруг в низких тучах открылось голубое окошечко, блеснул луч солнца. Его блеск коснулся полей. Стал жечь снега. Потекли ручьи, засверкали алмазные струи, разлетелись во все стороны брызги света. Хлынули светоносные волны, поля покрылись изумрудной травой. Полетели птицы, загудели леса. И вся Россия покрылась золотыми одуванчиками - дивным цветком русского пробуждения. Каждый цветок превратился в прозрачный нимб. Ветер выхватывает из этого нимба лучистые семена, разносит по земле Благую Весть!
   - Какую Благую Весть?
   - Благую Весть о "Пятой Империи"! О рождении нового государства Российского, ради которого мы совершим свой подвиг!
   - Мы, казаки, всегда за Империю. Всегда сражались за Веру, Царя и Отечество...
   - Помню, как ты пел печальную песню: "Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой". Вьётся, вьётся над Россией чёрный Ворон Уныния. Хрипло каркает в тумане. Скребёт душу. Под сенью его мервенных крыл, в сиплых звуках изнуряющего крика угасает русская душа, чахнет разум, меркнут исполненные слёз глаза. Каждый порознь и весь народ вместе погружаются в зыбкую трясину безнадёжности, тоскливой печали, когда нет сил бороться с несчастьем, отпадает охота чинить крышу над головой, молотить хлеб, растить ребёнка. Уныние и тоска превратили нашу громадную, недавно исполненную могущества Россию в пустырь, по которому бродят согбенные, беззащитные люди, не умеющие постоять за себя. И над всеми нависла страшная каракатица, поливающая нас своей тёмной жижей. Поэтому и почитается уныние тягчайшим грехом, что отнимает у человека веру в разумность бытия, в промыслительность судьбы, в бесконечность и бессмертие среди небесных звёзд и светил. Поэтому я и пришёл к тебе, атаман...
  
   - Но, кажется, кончается беспросветность русской жизни. Среди длящихся кошмаров и разорений, грязи и глупости, вопреки "игу хазарскому", начинает брезжить надежда. Из-под асфальта, в который нас закатали, разламывая чёрную корку, начинает выбиваться свежий росток новой русской государственности. Слабый намёк на чудо, на "Пятую Империю", в которой силятся срастись переломы русских пространств, вывихи русского миросознания. Пробьётся ли росток? Завяжется ли бутон? Раскроется ли цветок государства Российского? Или вновь на живой упрямый стебель враги рода человеческого вывалят раскалённую гору гудрона, пройдутся тяжким катком?..
  
   - Чтобы заветный цветок "Пятой империи" распустил свои огненные лепестки, у садовника - у тебя, у меня, у генерала... - должно случиться озарение душ. Должны открыться чудесные источники, излиться потоки животворной энергии. Мы должны окропить народ, приобщить его к той загадочной преображающей силе, что делает народ несокрушимым, увеличивает в нём число героев, провидцев, творцов. У народа откроются "чакры", соединяющие его с Божеством, позволяющие пить волшебную прану, расширяющие его способности беспредельно. Именно это позволило нам, русским, создать невиданное государство между трёх океанов. Стать обладателями несметных богатств земли, защитить эти богатства от жесточайших врагов. Одержать мистическую Победу 1945-го года. Заглянуть за горизонты и осмыслить "Русскую Цивилизацию" как прообраз Рая Земного...
  
   Он воздействовал на него, направлял на него пучок незримой энергии. Будил, волновал, окрылял. Увлекал за собой в несказанную мечту, восхитительную русскую даль, откуда все они вышли и куда все утекут, приобщаясь к сонму златоглавых поющих праведников.
  
   - Сегодня незримые сосуды, соединяющие народ с "горним миром", закупорены тромбами, перехвачены зажимами. Каналы связи, через которые к народу доносится "благая весть", забиты шумами и помехами. Народ отсечён от животворных энергий космоса. Ему не дают припасть иссохшими устами к "Чаше Небесной". Целое сонмище чёрных магов сторожит пути, связывающие Россию с областью света и силы. То заставляют нас рыдать, истязая ужасами и катастрофами, которыми рябит телевидение. То вдувают нам в лёгкие "веселящий газ", принуждая хохотать до истерики. Обомлевшая от кошмаров, одуревшая от щекотки, опоённая наркотиками, оглуплённая лжепророчествами, Россия не способна на великие деяния. Мы все под "игом хазарским". Все опутаны лучами тьмы, окружены чёрными зеркалами смерти, живём под звездой могильного мрака...
  
   Его проповедь была колдовством, которым он сотворял из "ветхого" нового, преображённого человека, вовлекал в свою судьбу. Делал соучастником великого замысла, членом "Имперского ордена", куда войдут лучшие из лучших, готовые спасать Россию, строить "Пятое царство"...
  
   - Ты готов порадеть за Россию?
   - Я готов! Говори, что надо делать?..
  
   Он с тревогой и огорчением слушал её исповедь. Перед ним сидела страстная, одарённая женщина, которая не сумела воплотить свои художественные дарования, свою артистическую натуру, свою женскую, материнскую сущность. И бог весть какие драмы разыгрываются в её мятежной душе. Бог весть какие намерения посещают её истосковавшийся ум...
   - Он меня погубил!.. Он пустил на ветер все мои жизненные силы. Изувечил душу, выпил соки...
  
   Он вещал, извлекая идеи не из рассудка и памяти, а из таинственного, витавшего над ним объёма, в котором клубились образы, складывались фразы, возникали сгустки энергии. Падали в его душу, как молнии, пронзая болезненным счастьем...
  
   - "Управляемый хаос" есть нечто отличное от всеобщего, вселенского хаоса. Этот хаос поражает народы, цивилизации, оставляя "золотой миллиард" нетронутым. Это "управляемый хаос", который "сверхлюди" сеют среди других народов с помощью зловещих технологий. Этот хаос порождает среди народов вражду, растерянность, безумие, безотчёный страх. Бросает один народ на другой. Приводит к самоубийству целые племена, ввергает их в бегство, когда вдруг пустеют громадные, ещё вчера плодоносные районы земли, народы мрут от укусов "пёсьей мухи", истребляются язвой и засухой. И туда, в опустевшие дворцы, в разукрашенные безлюдные храмы, в города с полными закромами, в сады с неубранными плодами, вступает воинство "сверхлюдей", ведомое незримым надличностным разумом, за которым новые левиты несут цветной балдахин, священную скинию, золочёный жертвенник и раскалённую жаровню, где дымится то ли агнец, то ли убиенный младенец. "Технология управления хаосом" - вот главные знания, которыми обладает надличностный разум...
   - Вы рисуете картину Конца Света. В этой картине нет места России. Мы уже разгромлены, уже оккупированы. Мы не сможем противиться "управляемому хаосу"...
   - "Сверхлюди" не всесильны. Их "управляемому хаосу" мы противопоставим наш "русский хаос". Русский вихрь, который сдвинет с основ омертвелый, околдованный новыми магами мир. Разорвёт наброшенные на Россию путы...
   Мы вновь сотворим одухотворённый, пронизанный светом мир: нашу Россию, нашу праведную страну, наш богооткровенный народ. Я призываю вас, дерзайте! Русский Бог даёт вам великий шанс! Услышьте голос русского Бога!..
  
   Он чувствовал ниспадающий луч. Улавливал его чутким, жаждущим сердцем. Он был световодом, пропускающим лучистые энергии. Был проводником небесных сияний. Незамутнённость, прозрачность души обеспечивали прохождение света во всей полноте, сберегали тончайшие оттенки, чудесные переливы. Его миссия была в преображении Божественного в Человеческое, в переводе Небесного на Земное. Он был переписчик, превращавший буквы Богов в азбуку Людей. Он был переводчик с божественного языка на язык человеческий...
  
   Он был ретранслятором, безупречно отшлифованным зеркалом, отражавшим волю небес. Империя, о которой он говорил, была мечтой и фантазией, прилетевшим с неба образом. Но верой и страстью он превращал пустоту в материю. Наполнял бестелесность плотью. Сотворял из мечты реальность. Колдовством взращивал дивный бриллиант - сотворял Империю. Он был маг, чародей, владевший тайным искусством, с помощью которого бестелесная идея обретала материальную сущность. Небесная мечта об Империи становилась земным царством...
  
   - Будучи прозорливым, обладая "мистическим опытом", он задумывался о своей судьбе. О своей "богоизбранности". Бог зачем-то оберегал его силы. Заслонял от напастей охраняющей дланью. Возводил его по ступеням власти. Открывал горизонты. Словно готовил к чему-то. Ждал от него решения. Огромного, ему одному вменённого поступка. Для того чтобы не ошибиться в выборе, не обмануться прельщеньем, душа его полетела в одно из священных мест России, где, как говорило поверье, Господь Бог коснулся устами земли. Там из неба на землю проливаются священные силы, питая жизнь своей благодатью...
  
   Он с упорством исследователя продолжал странствия по Москве, которой прежде не знал. Той, что перестала быть городом лабораторий и университетов, заводов и научных центров, а превратилась в огромное злачное торжище, где увеселения и пороки были проявлением таинственной народившейся религии. Собирали паству, поклонявшуюся сатанинскому, явленному в Москве божеству. Следующим "объектом" в списке атамана значилась ночная дискотека, где собиралась "золотая молодёжь". Дети московской аристократии, праздная и развратная каста, не пускавшая в свой круг представителей низших сословий... Это был очаг тёмной энергии, которая питала сатанинского моллюска...
  
   Где-то рядом, а быть может, и в этом купольном здании когда-то размещались лаборатории. Множество инженеров, молодых и талантливых, родом из русских деревень и посёлков, сотворяли великолепные машины. Запускали их в Космос, на дно океанов, создавая Великую Цивилизацию Духа, преображающую жизнь Земли. Теперь эти машины были погублены. Их творцы сошли с ума, спились или погрузились в уныние. Лаборатория была превращена в сатанинский реактор, где варился корм для чудовища...
   С тех пор как он посещал лабораторию, мир изменился. Сменил богов. Отказался от религии света и разума, от порыва в космос и в мироздание духа. Погрузился во тьму, исполненную адских призраков...
  
   Красный Дух вонзился из неведомых миров в русскую жизнь, испепелил обломки погибшего царства, увлёк народ в гигантское Творчество. Возвёл среди лесов и пустынь невиданные города и заводы, сотворил поколение фантастов и героев, открыл врата в Рай Земной. Вступил в сражение с Духом Тьмы, забросавшим страну костями и пеплом, летел впереди победоносных сталинских армий, врываясь в пылающие мировые столицы. Одухотворил страждущие континенты, вспорол океанские льды армадой атомных ледоколов, окропил космическую пустыню животворной росой. Напомнил человечеству его богоподобие, указал путь к бессмертию. Но вдруг стал блекнуть и вянуть, терял свои красные огненные очертания. Ещё недавно громоподобный, словно мистический Ангел, стал уменьшаться, стихать. Оттолкнулся нетвёрдыми стопами от кремлёвской брусчатки, ударил утомлённым крылом по граниту мавзолея и взмыл, исчезая в неведомых мирах, откуда когда-то явился. Толпа богоборцев наполнила Старую площадь, сбивала с фасада золочёные буквы, валила наземь памятники красных вождей. Исступлённые безумцы истребляли и пускали на ветер громадные труды и свершенья, изгоняли из русских пространств Красное Видение. Таинственная сущность, наполнявшая людские сердца Красной Верой, сотворившая на месте "Третьего царства" Романовых "Четвёртую империю" Сталина, воплощённая в материальную мощь небывалых машин и духовные откровения книг и симфоний, - иссякла, оставив обессиленную, утратившую веру и смысл страну...
  
   - Я бы подумал, прежде чем позировать Шилову. Он - тонкий физиономист и искушённый психолог. Он угадает и отобразит на холсте глубины вашего подсознания. Все ваши внутренние страхи, потаённые комплексы, скрытую ущербность. Внесёт в портрет весь кошмар ваших внутренних переживаний, о которых не догадываются ваши соратники и рядовые члены партии...
  
   - Как объединить людей на борьбу? Чем вдохновить утративших веру? Как мне самому обрести угасшую веру? Разве возможно среди всеобщей гнили и тлена воссоздать государство?
   - Новое государство родится не в одном отдельном сознании. Не в уме царя или жреца. Не в масонской ложе или иезуитском ордене. "Советский проект", из которого все мы вышли, или проект "Израиль", или "Третий рейх", или "Соединённые Штаты Америки", зародились не в лабораториях РСДРП, не в сионистских клубах, не в мюнхенских пивных, не на посиделках отцов-основателей. Вначале всего был Вихрь, и сила была у Вихря, и силой был Вихрь. Та загадочная турбулентность, что искривляет поток истории, образует едва уловимую воронку, взвихривает прямолинейное время. Эта воронка разрастается, увеличивает скорость вращения, перемещается в пространстве, вовлекая в себя людские судьбы - страсти, ненависти, религиозные чаяния. Вихрь становится средоточием социальных энергий, в недрах которых появляется вождь. Или жрец. Или великий заговорщик. Так возникает первый эскиз государства. Первый набросок будущей великой страны. История становится осмысленной. Воодушевлённые люди приступают к строительству. Среди них появляется некто, кто формулирует суть проекта: "Москва - Третий Рим", "Россия - дом Богородицы", "СССР - Красный Рай на Земле". Эта формула становится понятной народу, объединяет в общее делание. Даёт название всенародному "Общему Делу"...
  
   - Строительство государства - это всепоглощающее "Общее Дело". Смысл и содержание истории. Оно объединяет все сословия, все поколения, все векторы индивидуальных и групповых интересов в их жестких, часто смертельных конфликтах, направляя в историческое творчество. Это умел делать Пётр. Умел делать Сталин. Должны суметь вы. Сегодняшняя Россия больна унынием, охвачена распадом, отпаданием "частей" от "целого". Лишена экономических, культурных, психологических центров. Энтропия распространяется по огромным пространствам между трёх океанов, превращая "кристалл" государства в "кисель" безвластия...
   Вам предстоит совершить невозможное - в момент катастрофы объединить народ для отпора. Указать на спасительную высшую цель - сотворение "Пятой Империи"...
  
   Он исторгал из сердца сияющий луч. Направлял в пустоту, где маячил желанный образ. Наполнял этот образ красками, придавал ему форму. Из замысла и мечты сотворял материальный мир... Он обращал свой дух к небесам - к вместилищу непочатых энергий, хранилищу непознанных тайн, где витали замыслы ненаписанных книг, музыка не звучавших симфоний, математика незримых миров, события предстоящей истории. Его дух наполнялся светом, сердце насыщалось энергией, и луч начинал пламенеть. Рисовал в пустоте Божественный лик...
  
   - Мы видим беспомощность нынешней власти. Её "четыре национальных проекта" не могут никого обмануть. Не носят признаков "Общего дела". Народ принимает даяния власти как "подачку", оставаясь отчуждённым от власти "народом-иждивенцем". Он не заработал благо в поте лица своего, а принял его как милостыню, стоя босиком на паперти. Газпром затевает протянуть свои трубопроводы в Китай или по дну Балтийского моря, но остаётся в глазах народа компанией-эгоистом. "Стройки века" являются не всенародными стройками, а лишь затеями корпорации с пайщиками... И никакие балаганные "Дни города" или "Праздники Независимости" не восполнял тоски по братскому пиру или тризне, артельному делу или боевому походу.
   Вам, в час грядущей беды, предстоит обратиться к стране, предлагая ей "Общее Дело" - победу над врагом, воссоздание государства Российского...
   Только вам под силу такое. Народ не забыл грандиозный советский опыт. Победу в войне. Освоение целины. Создание "нефтяной цивилизации". Космический прорыв. Соперничество с США. Рывок в будущее. "Пятая империя", возникнув среди катастрофы, пойдя первичную стадию вихря, постепенно овладеет сознанием перейдёт в неизбежную фазу "проектов", которыми был силён Советский Союз. "Общее Дело", материальное и духовное, - лишь оно одно "свинтит" сегодняшнюю разрозненную Россию в развивающееся государство. Спасёт беззащитную "русскую цивилизацию". В этом ваша историческая миссия, ваш мессианский подвиг...
  
   - Этим "Общим Делом" будет само осознание "Пятой Империи" - государства Добра и Света. Общенародный о ней разговор, включённость в эту идею философов и художников, богомыслов и социальных инженеров. "Общим Делом" станет осознание угроз - военных, политических, нравственных, - всего того, что чутко задевает народное сознание. Этим "Общим Делом" будут названы экономические и промышленные объекты, спасающие банковскую систему России от внешнего поглощения, сберегающие отечественную промышленность от разрушительных внешних воздействий. И, конечно же, "Общим Делом" станет коллективный труд на "общероссийской стройплощадке", подобный тому, к которому призывала компартия. Десяток великих общенациональных строек - могучие электростанции, возрождение русской авиации, реставрация Севморпути с флотилиями атомных ледоколов и "полярной цивилизацией" России. Эти стройки вовлекут в себя громадные массы "бездельного" народа. Загрузят его "имперской работой". Поставят сверхзадачу развития. Снимут множество угнетающих "расщепляющих" проблем, таких как национальная рознь, межсословная распря, неверие в будущее. Вам предстоит напомнить народу о великих деяниях...
  
   - Эти деяния будут интерпретироваться как главное содержание народной жизни. Выйдут на первый план в телепередачах и национальных дискуссиях, оттеснят на дальнюю периферию "мастеров чернухи" и истерических "смехачей". И тогда каждая запущенная турбина, каждый взлетевший самолёт или построенный город вольют в народную душу квант животворной энергии. "Общее Дело", в котором есть место инженеру и пастырю, художнику и педагогу, воину и лидеру партии, своим высшим назначением имеет создание государства Российского, гаранта выживания и развития. Охранителя священной "Русской Цивилизации". Великий мистик Николай Фёдоров объяснял "Общее Дело" как высшую цель объединённого человечества, побеждающего энтропию, одолевающего смерть, обретающего бессмертие. Но ведь это и есть коммунизм! Это и есть содержание всей вашей жизни!
  
   - Что надо делать? В чём сущность вашего плана?..
  
   - Отче, несчастен народ, в коего бес вселился. В Россию вселился бес. Правит страной, создаёт законы, кривляется на телевидении, изводит по миллиону русских в год, да ещё требует, чтобы ему, бесу, пели славу, служили сатанинский молебен.
   - Что ж, это и есть веяния последних времён. Океан зла и крохотные островки вокруг храмов. Кто доплывёт до этих островков, тот спасётся...
  
   - Схимоиеромонах предсказывал, что Россию ждут великие катастрофы и беды, но она пройдёт через них, и в ней воссияет новая Империя. Благословил меня на радения во имя этой русской Империи...
  
   - Президент понимает русскую беду. Он делает всё, что в его силах. Но он окружён льстецами, казнокрадами, лжепророками и наушниками. Он тянется к слову Божьему, но ему уши заклеили воском. Церковь стремится окормлять власть, из безбожной превратить её в верующую, православную. Нам не нужны волнения, не нужны потрясения. Я проповедую с амвона, а не с Лобного места. Я призываю к спасению кроткой души, а не к величию гордой плоти...
  
   - Пусть кроткие души будут у наших жён и матерей, а русский мужчина вернёт себе отвагу, воинственность, готовность к жертве, к подвижничеству и подвигу...
  
   - Сердца людей омертвели. Сбывается пророчество афонских старцев. Они предупреждали, что грядут времена, когда свет покинет мир. Монахи-черноризцы станут как белое духовенство. А белое духовенство станет как обычные миряне. А миряне отпадут от Христа и погрязнут в мерзостях и пороках...
  
   - Россия издревле угадывала дефект западного мира, раковую клетку, внесённую в тело Запада... Чурались, шарахались Запада. Выбирала иную веру, иное бытие, "иное царство". Россия всегда была "не от мира сего". Была возможностью, сберегаемой природой "на пожарный случай" для заблудшего человечества. Была хранительницей "иной истории", иного пути, на который господь Бог желал бы увлечь "помрачённых сынов Адама". Россия - страна "Иного". Стратегический резерв человечества, которое, обезумев, бежит на сполохи разноцветного фонаря, висящего над пропастью...
  
   - "Первая Империя" приняла веру от Византии, от "Востока". От той греческой духовной стихии, что уповала "на сердце", на мистику Диониса, отвергала Рим, западный разум, плотскую пластику Аполлона. "Вторая Империя" ещё дальше оттолкнулась от Запада - словами старца Филофея перенесла центр мира в Москву, в "Третий Рим", больше не почитая Запад вместилищем истории. "Третья империя" деяниями Никона возжелала стать вселенским монастырём, "страной-иноком". Отвернуться от мира. Превратиться в космодром, куда опустится корабль Нового Иерусалима, сойдёт Господь в своём Втором Пришествии, для чего под Москвой были выложены "посадочные огни", сотворена Русская Палестина с топонимикой Святой Земли. Старообрядцы, отвергая Петра-"западника", тысячами улетали из пылающих костров в мир иной, в рай, в Россию Горнюю. Славянофилы, в современных понятиях гегельянства, создали философию российской исключительности, противопоставили Россию гибнущему Западу. "Четвёртая Империя" Сталина была полной асимметрией Западу. Агрессивной альтернативой. В своём научно-техническом пафосе, в космическом рывке, таила веру в Разум, побеждающий энтропию мира. Готовилась "зажигать погасшие звёзды", оживлять умершие углы мироздания...
  
   - Рождение "Пятой Империи" совершается в мире, где люди управляют "геном", разум вторгается в галактики молекулярного строения человека, в "генетический космос". Претендует на сотворение нового человека, на оживление мертвеца, на синтез "живого" из "мёртвого". Крупнейшие корпорации мира вкладывают миллиарды в биотехнологии. Строятся секретные лаборатории и научные центры. Весь опыт мировых наук, философских теорий, теологических знаний подвёрстывается под грандиозную задачу - сотворение "живого". Словно Бог передаёт человеку одну из своих сокровенных способностей - творение жизни. "Идеология жизнетворчества", ещё не воплощённая, стоит на распутье. Использовать ли "магические знания" генной инженерии для попрания мира и перечёркивания рода людского - для создания человека-раба, человека-функции, человека - безропотного слуги, обслуживающего бессмертного левита из рода Аронова, с неограниченными познаниями и неотъемлемой властью, что превращает человечество в жуткую пирамиду с горсткой "еврейских небожителей" на вершине и сонмищем однофункциональных рабов. Или же одухотворить "сокровенную биологию" Добром и Любовью, нацелить на одоление энтропии и смерти, на воскрешение умерших, на возвращение погибшим поколениям бессмертной плоти. То есть идти туда, куда указал великий русский космист Николай Фёдоров, назвав "Общим делом" сбережение жизни, возвращение бытия умершим, воскрешение из праха мёртвых. Предрекал миру "Пасху воскрешения"...
  
   - Фёдоровская идея - абсолютно русская, "иная", "незападная". Однако в ней снимается вековечное противостояние России остальному миру, - для прорыва в бессмертие необходим ресурс всего человечества, подвиг всех живущих "детей" для воскрешения всех некогда почивших "отцов". Единение не силой, а любовью, сближение не принуждением, а Верой и Добром. Запад вольёт в это "Общее Дело" свой разум, свои технологии, свой уникальный конструктивизм. Россия, как ни одна страна мира, исполненная скорбями, страданиями, испившая чашу вселенской боли, а потому любящая и святая, привнесёт во вселенское делание Любовь. Тем самым будет использован "русский резерв" человечества, что был приберегаем природой на "крайний случай". На случай "края", к которому приблизился мир...
  
   Так убережёт ли Россия человечества от близкой погибели и сбросит с себя "либеральное иго" или "слово и дело" её будет обнаружено в иных измерениях - покажет близкое будущее. Будущее "Пятой Империи", созревающей в бурях двадцать первого века. В этом сокровенный смысл "русского глобализма". Это объясняет, почему в России столько духовных врагов. Это "Иное", "Божественное" драгоценной радугой просияет в кристалле "Пятой Империи"...
  
   - Что надо делать? Как спасётся Россия?..
  
   - Всё тщета. Все наши десятилетние усилия - прахом. Не удержали, не спасли страну. Не выиграли бой с "демократами". Не сумели создать боеспособную партию, объединить патриотов. Все конгрессы, все союзы, все начинания и манифесты кончались крахом. Вожди начинали грызться. В движение внедрялись провокаторы и предатели. "Красные" и "белые", которых мы пытались спаять, начинали свою извечную склоку... И никто не хотел понять, что этой склокой пользуются оккупанты, добивая несчастную Родину. Надо признаться - мы проиграли. Я опустошён, обессилен... Остатки дней проведу один, в тишине. Забьюсь куда-нибудь в избу, в далёкую деревню. Быть может, пойму, почему народ не пошёл за нами. Почему предпочёл умереть на развалинах великой страны...
   - Мы не проиграли, продолжаем сражаться... Пока ты жив, ты должен сражаться. Но и после смерти должен сражаться... Прорвёмся... Доживём до рождения нового государства Российского, нашей заветной "Пятой Империи"...
   - Ты в это веришь?..
  
   - Путин выхватил из всепожирающего пожара "демократии" слова и музыку Советского Гимна, Красное Знамя Победы и ввёл их в число государственных символов, но этого, увы, оказалось абсолютно недостаточно. Не направило взрыв катастрофы в "фокус" развития...
  
   - Мы видим, как сегодня над русской историей вьются демоны смуты. Не дают срастись переломам, мешают зарубцеваться ранам...
  
   - "Метаистория" - материнское лоно, откуда чередой исходили Киевская Русь, Московское царство, Петербургская империя, Союз Советских Социалистических Республик (СССР), чрево, где теперь созревает дивный эмбрион "Пятой Империи"...
  
   Он продолжал сотворять нового человека. Не омолаживал. Не совершал над ним косметических манипуляций. Не делал пластических операций. Не умащал его кожу живительными бальзамами. Он сотворял из утомлённого, прожившего жизнь человека, испепелившего весь отпущенный ему запас веры и праведности, - сотворял новую личность. Деятельного героя. Неутомимого проповедника, узревшего в туманах истории её райское завершение - опускающийся на бренную землю Новый Иерусалим, в котором сверкал драгоценный бриллиант Жизни Вечной...
  
   - Красная площадь Москвы - это каменная икона русской "метаистории". В кремлёвских соборах стоят надгробия русских князей и царей. В кремлёвской стене покоится прах красных героев и мучеников у Александровского сада дышит поминальный огонь войны, и он же - лампада Победы. Есть алая пустая стена, обращённая к реке. Она ждёт святых и подвижников "Пятой Империи"...
   Красная площадь, словно священная чаша, вбирает в себя божественный напиток, скрепляющий землю и небо, прошлое и будущее. В ней - энергия "метаистории", вскармливающая новое диво бессмертной России...
  
   Он был уполномочен Творцом совершить воскрешение... Он был "русским космистом", кому Господь поручил провозгласить великую утопию. Написать сказание о "Пятой Империи". Стать её провозвестником...
  
   - Государство добывается в великих трудах. Народ каждый раз формулирует "русскую идею" в непомерном напряжении сил, в неповторимом историческом творчестве. Под страшным давлением времени в огненной вспышке прозрения рождается... Новая Русская Государственность. Плод Русской Победы...
  
   - Ты прав, надо держаться. Негоже нам, пережившим жуткое время, покидать окоп. Моё уныние, моя слабость мимолётны. Конечно, народ устал. Конечно, люди изверились и затихли. Но начинается новый круг борьбы, новое пробуждение. Я чувствую, как закипает котёл...
  
   Он отправился в район, где на деньги Америки был построен абортарий. Фабрика по закланию русских младенцев, из которых конвейерным способом добывались стволовые клетки и отправлялись на фармацевтические рынки...
   - Вы можете убедиться, как далеко шагнула медицина Америки... Открою вам секрет. У нас существует закрытый фонд, из которого мы поощряем женщин, пожелавших прервать беременность...
   В коридоре сидели женщины... Их всех объединяла недвижная отрешённость, заколдованность, отчуждённость от чего-то, что ещё недавно соединяло их с людьми, и от чего их отделяли волшебные чары, превратили в каменные фигуры. Все они несли в себе плод, живой эмбрион, одухотворённую горошину новой жизни, связанную с материнской плотью стебельком невидимой пуповины. И все эти женщины уже отказались от своих будущих детей. Обрекли их на смерть. Передали в руки убийц. И это предстоящее детоубийство делало их похожими, отрешёнными, сонными, неживыми. Они существовали в лунатическом сне, в наркотическом забвении, а их нерождённые, обречённые на смерть эмбрионы тайно ведали о совершившемся святотатстве. Притаились, слабо трепетали, не умея разбудить своих околдованных матерей... В каждом животе была плаха, на которую они положили своё крохотное, дрожащее чадо...
   Крохотные комочки жизни прилепились к материнским утробам, трепетали, нежно пили материнские соки. Вместе с этими соками от матерей в них вливались убивающие энергии, обрекая на истребление. Для этих нерождённых младенцев была уготована белизна операционной, хромированная сталь инструментов, бурлящий кипяток, отточенные лезвия и крючья. Материнское чрево являлось плахой, где должна была состояться казнь. Через это чрево проходила ось мироздания. В него переместилось средоточие мира...
   Ребёнок был ей в бремя...
   Хирург на секунду задумался. Словно кто-то положил ему на сердце камень... Он продлевал жизнь эмбриону - комочку из красных плёнок, сеточке кровеносных сосудов, капельке живого раствора, из которых мог бы взрасти Сергий Радонежский или Пётр Первый, или Семён Дежнев, или Сергей Есенин, или Юрий Гагарин. Или просто раб Божий, русский человек, сын доброго, жертвенного, бесстрашного народа, который населил огромный материк между трёх океанов, утвердил могучее государство, прожил великую историю, сотворил иконы и книги, дворцы и храмы, реакторы и самолёты, а теперь исчезает с земли, оставляя беспризорной огромную пустеющую страну...
   Миссия русской женщины в истории народа огромна... русские женщины наплодили жизнелюбивый, деятельный, богомыслящий и добрый народ, кому было дано освоить громадные просторы Евразии, создать небывалое царство, сочетающее в себе множество вер, языков и культур, обращённое на единое для всех народов Откровение в Любви и Благодати...
   Женщина, которую оперировали, выращивала в себе шестимесячный плод. А потом продала его фирме для нужд медицины, на фарш из стволовых клеток. Гормональные препараты из русских младенцев идут на лечение самых избранных, незаменимых для человечества персон в Америке, Европе, Израиле. Продлевают их век, возвращают здоровье и молодость, исцеляют от недугов и немощей. Извлечённый плод, помещённый в цилиндрический холодильник, вынесли из клиники, где у ворот поджидала чёрная иномарка с лиловой мигалкой. Включила сирену, понеслась по Москве туда, где волшебную вакцину ждал изнемогающий вельможный старик. Как наркоман в ломке, мучился, умолял, чтобы ему влили целительный эликсир...
  
   - Так чего же мы ждём? Пока все превратимся в трупы? Когда Россия превратится в труп? Я давал присягу защищать Родину, уничтожать её врагов. От присяги не отрекался...
  
   Партизанская война начинается, русский Емеля с печи слезает...
  
   - Как дальше жить?
   - Жить мощно, спокойно, грозно. Использовать опыт нашего поражения для достижения будущей победы. Как это делали наши предки...
   - Что можно сделать? В чём опыт нашего поражения?..
  
   Он улавливал летящую из мироздания весть, слышал огромное, непрерывно звучащее Слово. Это Слово было обращено к нему, называло его по имени. Он откликался на зов своей верящей, богоизбранной душой, внемлющим богооткровенным разумом. Необъятное, нерасчленимое слово распускалось в нём на множество отдельных восхитительных слов, на людскую молвь, на человеческий, умопостижимый язык. Он был переводчиком с Божественного языка на земной. Был ретранслятором, переносившим энергии Неба в земную реальность... Исцелял, возвращая усталому воину былую волю и целостность...
  
   - Опасность, грозящая новой России, колоссальна. Уже прозвучали из уст крупнейших политиков Запада слова об "интернационализации" российских ресурсов. Уже сложился мировой заговор, имеющий целью "зачистку" русских пространств, освобождение территорий для... Войны будущего будут вестись за нефтяные поля Западной и Восточной Сибири, за пресную воду Байкала и Онежского озера, за пространства русской Евразии, позволяющие в сжатые сроки перебрасывать с Таймыра в Китай, товары из Токио в Берлин... Таково поле боя на стратегических картах двадцать первого века...
  
   - В оборонном ведомстве... не должны забывать, что "Четвёртая Империя", СССР, была разрушена не атомными взрывами, не вторжением миллионных группировок, а "организационным оружием". Особой "культурой", созданной западными концептуалистами, которая разлагает противника. Насаждает в нём "агентов влияния", трансформирует "смыслы", внедряет ложные ценности, инкрустирует "раковые клетки" чужеродных организаций, создаёт фальшивые цели развития, демонизирует национальных лидеров, подрывает фундаментальные основы "русской цивилизации". В конце концов, общество повергается в хаос, среди которого торжествует победитель. "Теория управления хаосом". "Культура управления катастрофой". Овладеть этой культурой, противодействовать "организованному оружию" противника смогут не генералы, не отважные танкисты и пилоты, а командиры "концептуальных войск", рафинированные интеллектуалы со знанием антропологии, социальной психологии, богословия и культуры...
  
   - Оружием "Пятой Империи", наряду со сталью, ураном, ракетным топливом, электромагнитной волной и супер-компьютером, станет светоносный Дух, Непреклонная Воля, Служение Родине. Что и является воплощённым "Общим Делом", в котором защита России есть мистическое счастье и героическая доля гражданина. "Религия русской Победы" - исповедальная энергия армии "Пятой Империи". "Символ веры" новой военной аристократии, кадровой элиты страны, где вам отводится наивысшая роль...
  
   - В чём заключается "теория управления хаосом"?
   - Вы помните дни ГКЧП? План неприятеля состоял в том, чтобы на несколько дней погрузить Москву в хаос. Создать правовой вакуум и, пользуясь хаосом, перебросить "провода управления" от одной "клеммы" к другой. В неразберихе передать полномочия Горбачёва Ельцину. Это было первым, блестящим применением "теории управляемой катастрофы". Впоследствии опыт "оранжевых революций", хаотизирующих на короткий срок социум, был использован в Сербии, на Украине, в Грузии, Киргизии. Мы должны воспользоваться этим опытом...
  
   Ты остро чувствуешь, как расслоился за последние годы народ на богатых и бедных. Какой разрыв между жизненными укладами...
  
   Бренность жизни и неразгаданность смерти...
   "Смерть ужасна, отвратительна и абсурдна, невыносима для человеческого разума. И одновременно является главным фактором жизни, содержанием этики, веры, искусства. Сознание вращается вокруг смерти, как вокруг чёрного солнца. Старается её объяснить, обойти, преодолеть. Убеждает нас в "жизни вечной". Объясняет смерть как досадную, мучительную паузу между жизнями земной и загробной. Заполняет эту паузу погребальной музыкой, мистической архитектурой церкви, стихами псалмов. Обещает человеку воплощение в другом существе. Или в цветке. Или в лучистой энергии разлетающихся бесцветных молекул, которые соединятся в другой жизни. Человек хочет быть бессмертным в своих детях. В надгробных памятниках. В деяниях рук своих. Он верит в Воскрешение - либо в чудесное, после второго Пришествия, когда вострубят ангелы и мёртвые восстанут из гробов. Либо через Фёдоровское "Общее Дело", когда народится просветлённое и просвещённое поколение, способное общим деланием воскресить умерших предков, воссоздавая их по остаткам костей, по горсткам пепла, по дуновению души, оставившей невидимый след на речной воде. И если человек не верит в "жизнь вечную", если верит в "вечную смерть", то его земное бытие становится страшный угрозой всему живому. Он, исповедующий безнаказанную религию "однова живём", оставляет после себя в мире жуткую рытвину".
  
   Все фрески и манускрипты, папирусы и пергаменты, все мировые религии и философские школы учат тому, что между земной, несовершенной жизнью и жизнью вечной, идеальной, где райские яблоки, несказанная красота и блаженство, - между тем и другим стоит стена смерти. Усилия человечества, его непрерывный подвиг направлены на то, чтобы сделать эту стену тоньше. Сблизить земное и небесное. Соединить его в богоподобном человечестве. Но пока всё, на что способны реальные люди, - это направить мертвеца в автоматизированное пекло, отдать покойника погребальным труженикам...
   Каждый покойник, как свидетельствовал Интернет, горел полтора часа. Младенец, не успевший создать свою плоть, сгорал без следа, не оставляя пепла, и родным не выдавали урну с прахом... Память об умершем человеке есть загадочное продление его бытия. Мистическая связь живого и мёртвого. Таинственное общение, которое не прекращается со смертью, но лишь обретает новые черты...
  
   - Пока в России есть хоть один солдат, Россия останется свободной...
  
   - Они думают, Россия смирилась... Ни хрена!.. Россия никогда не смирится!..
  
   - Ты солдат и знаешь, как никто другой, - враг всегда есть. Ты ещё ребёнок, но он терпеливо ждёт, когда ты подрастёшь. Когда зацветёшь. Когда достигнешь "молочно-восковой спелости"...
  
   - У "Пятой Империи" в период её младенчества, в её первые хрупкие дни, врагом остаётся Америка. Разгромив Советский Союз с помощью "организационного оружия", она разместила на разгромленных территориях свои оккупационные силы и никуда не ушла. Всё так же могущественны её "агенты влияния", занимая ключевые позиции в бизнесе и политике, информатике и культуре. Всё так же стойки запущенные в общественное сознание мифы, восхваляющие "либерализм" и хулящие любые формы традиционного для России "централизма". По-прежнему американский образ жизни навязывается как самый привлекательный и желанный. Кумиры американской истории, кино, шоу-бизнеса преподносятся как лучшие образцы человечества. "Информационные пушки" подавляют стремление русских осуществить своё национальное возрождение... По-прежнему ресурсы России - ископаемые, финансы, знания - работают на Америку, и любая попытка воссоздания исконных пространств расценивается как "имперскость" и подавляется. "Отдел кадров", расположенный в Вашингтоне, тщательно следит за расстановкой американских протеже на ключевые посты российского государства. Любое, пусть самое малое отклонение России от вектора американской политики вызывает окрик, возвращающий Россию в "американское стойло". Россия нужна Америке, как источник дешёвого сырья - сейчас нефти, а завтра пресной воды. Как ресурс идей и открытий, на которые неисчерпаем русский интеллект. Как "пушечное мясо" в войне цивилизаций - так называют американцы столкновение исламского мира и Запада. И как послушный Вашингтону жандарм, контролирующий самый неудобный участок земного шара, населённый народом, склонным к "инакомыслию", к вере в "инобытие", - во все века русские стремились осуществить альтернативную историю, вывести человечество на иную путеводную цель, что для Запада страшнее петровских полков под Нарвой и Жуковских дивизий под Берлином...
  
   - Как одолеть врага, не имея мощной централистской структуры, мобилизованного общества, пламенной идеологии, громадной армии и молодой, авангардной индустрии? Только созданием "контроружия", способного нейтрализовать и вытеснить из России "организационное оружие" Америки, что не подразумевает боевых столкновений... Постепенно вытеснять "либералов" и симпатизантов заморской империи, выдавливать их с позиций в ключевых областях. Обкладывать их "национально ориентированными" кадрами... Сдвигать "либералов" на периферию политики, экономики и культуры, выращивая среди них талантливых "заместителей" - кадровую элиту "Пятой Империи"... Взять под контроль ведущие электронные СМИ, не меняя их руководства, обладающего огромными навыками "информационных войн". Использовать эти навыки для формирования патриотического сознания на примерах отечественной истории, литературы, музыки, столь богатых образами воинов, учёных, поэтов, составляющих "иконостас русской славы". Главным требованием к СМИ является предложение немедленно прекратить сталкивание лбами различных исторических эпох. Соединить разорванную русскую историю в непрерывный поток, в лучистую энергию исторического творчества, направив его на взращивание хрупкого кристалла "Пятой Империи". Образ, который будет создан в "идеологических лабораториях" радио и телевидения и транслирован в общество - это "Сын Отечества". Военный, инженер, конструктор, священник, художник, рабочий, крестьянин. Причём "люди труда и ратного служения" должны вновь вернуться в центр общественного поклонения, вытеснив оттуда сутенёра, дурашливого депутата, маклера, диск-жокея или гламурную деву...
  
   Луч, исходящий из его сердца, касался... Горячая волна охватывала худое напряжённое тело... Так ослепительная мысль озаряет тусклый рассудок, делая мир осмысленным и прекрасным...
  
   - Что я должен сделать?
   - Не стану тебе объяснять всего замысла. Ты - солдат и не должен знать детали стратегической операции. Тебе поручается отдельный, ответственный фрагмент... Важно показать американцам, что мы не смирились с их оккупацией...
  
   Его всегда интересовали свалки отходов - пищевых и промышленных, интеллектуальных и духовных, исторических и культурных. Бытие было огромной свалкой, на которую выбрасывались остатки рукотворных изделий и философских воззрений, геологических эпох и биологических циклов. Субстанция, израсходованная в одном своём качестве, превращённая в отбросы, преображалась в новые формы. Целые области Вселенной были свалкой погибших планет и потухших галактик, из которых актом Божественного Воскрешения воссоздавалось обновлённое Мироздание. "Синусоида русской истории" была чередой могучих империй, от которых оставались зловонные свалки исторического мусора. И на этих мусорных кучах таинственный садовник вновь взращивал великолепное имперское древо...
  
   Он размышлял о своей судьбе, о своей духовной и исторической смерти. И о своём таинственном воскрешении... После крушения "Четвёртой Империи" он был выброшен на свалку истории. На этой свалке, превращённые в мусор, сгнивали великие идеи, истлевали несравненные изобретения, меркли духовные откровения, гасли блистательные репутации. Всё было втоптано в грязь, распадалось на первичное вещество. Исчезало бесследно. Он и сам исчезал, влипая в бесформенное, безымянное время, в котором рассасывались пространства Евразии, испарялся обессилевший онемевший народ. Таинственной силой, прикосновением чудного Ангела он был воскрешён. Поднялся из праха. Стал вместилищем лучезарного смысла. Вместе с ним из обломков и тлена стали подниматься поэты и воины, инженеры и политики - рыцари "Имперского ордена"...
  
   Так же и в истории... "Смутное время" - гигантский "полигон", где проходят дезинфекцию и очистку массивы умерших явлений и начинает вызревать новое государство. Возвращается круговорот исторического времени. Человечество борется со своими отходами, ведя беспощадную, с неизвестным исходом, войну...
  
   Рассерженное, оскорблённое существо могло мстительно затаиться и поджечь.
  
   Бомжи - художники помоек. Утончённые эстеты распада...
  
   Если искать в России самых несчастных, обездоленных людей, то это не матери-одиночки, не вдовы погибших десантников, не беженцы и погорельцы, а эти отверженные, потерявшие имена люди, выловленные умелыми ловцами в джунглях современной русской жизни, привезённые на коммерческий "полигон" для выполнения рабской работы. Роясь в отходах, они сами являются отходами "демократических реформ", которые превратили некогда могучую и цветущую страну в страшный мусорный "полигон"...
   На этом мусорном "полигоне" в смрадных испарениях туманятся обломки советской цивилизации, корчатся страшные маски умершей эпохи, валяется облезшая кожа отторгнутых идеалов и истин, блестит смрадная слизь загубленных репутаций.
   Свалка казалась прибежищем представителей недавней "либеральной" эпохи, сошедшей на нет...
  
   Лучезарный космос наполнен обломками спутников, ракет и погибших межпланетных станций. История завалена уродливыми осколками минувших эпох. Земные народы, некогда цветущие, стоязыкие, теперь превращены в свалку умирающих этносов, растоптанных третьесортных государств, над которыми высится победный столп Манхэттена, объявившего себя вершиной мироздания. Смерть превращает бытие в абсурд. Вселенную - в место казни. Бога - в палача. Стремление к справедливости и гармонии - в источник непрерывных страданий...
  
   Его уныние уступило место восторгу. Богооставленность сменилась острым ощущением Бога, который прикоснулся к его обнажённому темени, пролил в душу драгоценный ручей...
  
   - Мы - проигравшая страна, рухнувшая цивилизация. Враг торжествует, видя наши разгромленные заводы, утонувшие лодки, упавшие самолёты. Ликует, рассматривая из космоса наши заросшие сорняками поля, обезлюдившие деревни, погасшие, без огней, посёлки. Но его торжество преждевременно. Мы сумеем обратить наше поражение в победу. Нашу униженность - в торжество. Наше увядание - в бурный рост и цветение...
   Враг разрушил нашу материальную оболочку, сломал станки, увёз драгоценные материалы. Увёл в плен учёных и инженеров, оставив России разрозненные пространства. Но он не сумел унести с собой наши идеи и замыслы, учения и теории, которые составляли дух "русской цивилизации" и были превращены в тысячи чудесных технологий и уникальных проектов. Эти технологии и проекты спасены. Укрыты в потаённых хранилищах... Русские гении сохранили свои открытия, которые ждут воплощения. "Русская цивилизация" вновь обретёт плоть, превратит Россию в мировой авангард...
  
   Бесплотные идеи и замыслы, божественные прозрения и открытия были явлены русским гениям из бесконечных миров, где обитали не сформулированные теории, не явленные законы, не начертанные теоремы. Были русской мечтой, образом "русской цивилизации", спасёнными от истребления...
  
   Их свидание проходило в центре Москвы, в знаменитой галерее художника Глазунова... Он привёл его в галерею знаменитого художника, желая одухотворить и возвысить его национализм... Окрылял его страждущую, раздражённую душу образами русской истории...
  
   Он рассматривал портрет Пушкина, который являл собой расцвет "Третьей Империи"... В нём - вся божественная чистота русского духа, вся прозрачная красота русского обожания жизни, вся отвага и доблесть, породившие великое царство среди трёх океанов, населившее его великим народом, сотворившим Державу мудрости, могущества, благодати...
  
   Тайна Русского Времени, протекавшего сразу в двух измерениях. В земном, историческом. И в небесном, божественном. Два этих времени соприкасались то как поцелуй, то как удар секиры. В поцелуе, знаменовавшем гармонию небес, происходило зачатие очередного русского царства, рождалась очередная Империя. Удар секиры разрезал благодатную пуповину в момент, когда в небесах случалась битва ангельских и демонических сил, и небо роняло на Россию очередной метеорит катастрофы, испепелявший Империю...
  
   Картина называлась "Рынок нашей демократии"...
  
   Там висела картина "Россия, проснись!"...
  
   - Мы прошли с тобой по этим залам и пережили историю России в её взлётах и падениях. В каждом холсте, в каждой картине художник утверждает, что Россия - страна героев. Все её великие дела и свершения сотворяются героями. Особыми русскими, которых Лев Гумилёв называл пассионариями. Одержимые мечтой, осмысленной целью или грандиозной, им вменённой задачей, они ведут наш народ на "Общее Дело" - на священную войну, на освоение океанов и материков, на утверждение новой веры и новой цивилизации. Герои увлекают народ в "Общее дело", расходуют в этом "Деле" пассионаргую энергию неба и часто погибают. Но им на смену являются сонмы новых пассионариев, заступая их место, возглавляя отряды "работников" на ниве разрастающегося "Общего Дела". Герои возникают на огненной кромке, где народ встречается с "Общим Делом". Исчезновение сверхзадачи, приостановка великой работы, утрата "Общего Дела" ведут к исчезновению героев, к перерождению вождей, к разложению элиты. Превращают элиту в "антиэлиту", в сословие паразитов и трутней. И тогда Империя гибнет...
  
   - Мы видели с тобой трёх великих князей - Рюрика, Трувора и Синеуса, плывущих по озеру Ильмень. Впоследствии дружины Рюриковичей брали Царьград, соткали Киевскую Русь от Балтики до Чёрного моря, расширили христианство до Урала, построили и "цивилизацию городов... А потом погубили свою "Первую Империю", передравшись из-за наделов. Легли под копыта несметной монгольской конницы. Московское царство создавалось союзом аристократов и духовенства, воплощением которого стал герой Пересвет, воин-монах, погибший на копье Челубея. Из его пробитого сердца выросла "Вторая Империя" на Семи холмах. Рухнула при Иване Грозном, когда в элитах зародилась "великая смута" и молодые дворяне Басмановы и Скуратовы кидали на плаху бояр Морозовых и Оболенских. Пётр из "потешных полков" взрастил покорителей Нарвы, победителей Полтавы, строителей Петербурга, учёных, корабелов и навигаторов. "Птенцы гнезда Петрова" через поколение, в век Екатерины, явили миру цветущую державу величиной с континент - "Третью Империю", Романовых. Страна превратилась в прах, когда элита дворян окончательно выродилась, отучневшая церковь до конца "оскоромилась", и вместе они отдали помазанника в руки палачей. Революционная когорта "Ленинцев" выиграла схватку за власть... Сталин... сплотил народ вокруг "Общего Дела" - построения "Четвёртой Империи". Создал блестящую элиту стахановцев, маршалов, космонавтов. Построил на пепелище невиданное государство "труда и творчества". Последнее поколение переродившейся "сталинской гвардии", алчное, перекормленное и убогое, со своим бессмысленным лидером Горбачёвым, потеряла страну. Нынешняя, доставшаяся от Горбачёва и Ельцина, ненавидящая Россию элита является "антиэлитой". Она состоит из предателей - русских, хитроумных евреев, ловких кавказцев, всех, кто стремится пополнить собой "золотой миллиард". Грабит и добивает Родину. Не мыслит себя частью России. Держит за рубежом награбленные состояния. Переселила в Америку, Англию и Израиль свои семьи. Равнодушна к погибающему народу. Служит орудием Запада, подавляя поверженную Россию. Об этом - картина Глазунова "Рынок нашей демократии"...
  
   - Любая элита, обладая властью, получает больше благ: имеет доступ к богатству, образованию, к утончённым искусствам. Поглощает больше "калорий". Но расходует эти "калории" в государственном делании, в служении, совершенствуя страну, украшая культуру, возделывая общественные уклады. В час смертельной для государства опасности герои первыми кидаются в бой, закрывая грудью "чёрную дыру" катастрофы...
   - Где взрастает новая элита страны, лелеющая государство? Где садовники "Пятой Империи"?
   - Их надо искать среди национальных предпринимателей, которые, вопреки произволу чиновников, используют сверхсовременные технологии, строят предприятия в городах и сёлах, восстанавливают рухнувшую экономику. Эта элита появляется в патриотических партиях, провозглашающих "проекты сбережения народа". Армия и ФСБ, проливающие кровь за Отечество, пестуют генералов и маршалов нашего победного будущего. Крупные корпорации, стремясь к стратегическим целям, обладая ответственностью и кругозором, превращают газовиков, энергетиков, железнодорожников в "государственников". В культуре сильны патриотические веяния, и там возникают писатели-державники, режиссёры - певцы страны, художники - носители имперского сознания. Церковь всё смелее осеняет крестом все созидательные тенденции общества. Наука, "вырабатывающая концепцию развития", рождает молодую когорту учёных-патриотов. Сама власть, обременённая наследием прошлого, нерешительная, "повязанная" Семьёй и Америкой, несёт в себе тенденции возрождения, обнаруживает в противоречивой политике зёрна державности...
  
   - Что я должен сделать?.. Что я должен совершить для России?..
   - Ты - герой. Жди боевого приказа. Тебя позовут. Россия тебя позовёт...
  
   Полковник, обычно бледный, нервический, с волчьими затравленными глазами, бодро выпрямился за столом. Казался радостным, посвежевшим. Вновь обретал смысл жизни...
   Он любовался соратниками, которые выглядели преображёнными. Словно их коснулся перст Божий. Влил в одряхлевшие тела живую энергию, осенил светоносный силой, открыл впереди лучезарную цель, ради которой они были готовы совершить праведный подвиг. Они больше не были обыденными людьми, печальными неудачниками, утомлёнными протестантами. Были героями и верящими подвижниками, непобедимыми кавалерами "Имперского ордена"...
  
   Все смотрели на него, признавая за ним духовное превосходство и моральное лидерство. Он дорожил этим признанием. Оно давалось ему не легко. На каждого из присутствующих он потратил свои животворные силы, способствуя их преображению. Употребил свои волшебные технологии, превращающие унылых пораженцев в непобедимых героев. Но он не был чародеем. Не его духовным могуществом было совершено преображение. Он был лишь проводником Небесных Энергий. Носителем Божественных Смыслов. Пастырем, кому верховное Божество вручило судьбу паствы...
  
   - Соратники и друзья, эти благословенные минуты, когда мы совершили наш выбор и поклялись до последнего вздоха служить нашей ненаглядной России, когда от нашей воли и храбрости, от нашего великодушия и подвижничества зависят судьбы "Пятой Империи", я хочу говорить о мировоззрении, присущем нам, русским. О ресурсе русской истории, который спасает народ в моменты сокрушительных трагедий. Не даёт погибнуть "русской цивилизации" в условиях "конца света". Хочу говорить о религии "Русской Победы"...
  
   - Никто не станет оспаривать, что победа 1945-го года - это организация армии и оборонной промышленности, сломивших силу вермахта. Это мобилизационные возможности партии и государства, превратившие СССР в военный лагерь, превозмогший хвалёный германский "орднунг". Это величие русского духа, где языческо-крестьянское, мистическо-православное и огненно-советское сплавились перед смертельной угрозой полного испепеления народа, который отбил атаку "нибелунгов" в чёрных эсэсовских мундирах. Это таланты советских полководцев, умения беззаветных офицеров, непревзойдённый героизм солдат, сломивших немецкий Генеральный штаб и лучшего солдата Европы - немца. Это нечеловеческая воля генералиссимуса Сталина, победившего в духовном и метафизическом поединке Гитлера, который согнул Европу, как кочергу. Сталин же выпрямил эту кочергу, а потом согнул в нужную ему сторону...
   Победа, как волшебное откровение, как Богоявление, осуществила великий синтез советского общества, которое до войны было расколото, наполнено противоречиями, неустойчиво. В огненный фокус слились объединённые в Союз народы, ощутившие СССР своей Родиной, сражавшиеся не просто за родную деревню, хутор, кишлак, но за всю страну в целом, смотревшие на эту войну как на судьбоносное "Общее Дело", что вызвало к жизни океан пассионарной энергии. "Мистическое топливо" Победы. Народ, роптавший под гнётом жестокой и своевольной власти, понёсший от этой власти великие ущемления и траты, соединился с самой этой властью, ставшей, наконец, в ходе войны, истинной "национальной элитой". Народ признал большевистскую власть как единственную, что была способна выиграть войну...
   Прекращалась распря двух исторических эпох, совершалось "примирение на крови" двух периодов русской истории... Это возможно только в самые высшие и смертельно опасные для народа мгновения. Победа - это русский бриллиант двадцатого века...
   Победа в Великой Отечественной войне подтвердила - "русская цивилизация" сбереглась. После 1917-го года, когда "Третья Империя" - Романовых - необратимо рухнула, рассыпалась на сотни осколков, не оставляя русскому народу места в истории, "русская цивилизация" оделась в красные ризы "Четвёртой Империи" - Сталина - и выжила, утвердилась. Стала ведущей планетарной силой. Предложила человечеству альтернативную, "победную историю"...
   Все жертвы искупала Победа. "Русская Цивилизация" не погибла...
  
   - Победа 1945-го года была Победой "Русской Цивилизации". После трёх сокрушительных поражений, после распада трёх предшествующих империй, она восторжествовала в четвёртый раз.
   "Русская Победа" - загадочное свойство русской истории. Чудо, каждый раз подымающее народ из праха. Она есть тайна нашего пребывания в мире. Икона, к которой мы припадаем, одухотворённые на великие, непосильные иным народам свершения. Является вероучением нашей борьбы. "религией русской победы"...
  
   - Сегодня мы живём на пепелище сталинской "Четвёртой Империи". Русскому народу, России сулят исчезновение. Политологи-маловеры поют "отходную". Но чуткий к "музыке сфер" слух улавливает аккорды новой, "Пятой Империи", едва различимые, забиваемые грохотом высокомерных цивилизаций. Таинственное зачатие состоялось, обещая будущее венчание на царство. Нам вновь предстоит совершить невероятное - заложить на верфях ковчег новой русской государственности. Поразить воображение человечества своим богоносным порывом.
   Страна, которую мы собираемся строить, Империя, которую начнём возводить, станет ответом угасающему, погрязшему в преступлениях и безумствах миру, где человечество выстраивается в жестокую иерархию, у подножия которой толпятся угнетённые, ослепшие от несчастья миллиарды, а на вершине царствует горстка всесильных гномов. Мир, который мы будем творить, станет альтернативой существующему. В нём будут торжествовать справедливость, творчество и познание, устремляющие человечество от "бренной земли к горнему свету". К духовному и материальному космосу, куда не долетели космонавты "Четвёртой Империи", но долетят космонавты "Пятой". Мы увлечём человечество в заповеданное великим Фёдоровым "Общее Дело": соединим науку и технику с высшей этикой и Богопознанием. Одолев смерть, отпразднуем вселенскую Пасху бессмертия...
  
   - Вот так я и живу, замкнуто и смиренно, в размышлениях о высоком и прекрасном...
   Гость незваный, но желанный, гость вечерний... Гость прекрасный, роковой...
  
   - Есть в России зоны "энергетический активности", центры космических сил, вокруг которых русские создавали свои духовные "опорные пункты". Ставили крепости, храмы, возводили монастыри, города. Теперь эти центры остались бесхозными. Лишь малые группы русских допивают воду из священных ручьёв и колодцев, и эта "живая вода" делает их...
  
   Все эти бурлящие недели, состоявшие из зрелищ и встреч, он почти не бывал дома... И всё это время, среди острых переживаний и жестоких столкновений, поглощённый своим стратегическим замыслом, исполненный мессианства, он чувствовал, как рядом присутствует его ненаглядная мать... Он молил Бога, чтобы её жизнь длилась как можно дольше... После кромешного дня, измотанный, взорванный впечатлениями, он возвращался домой. Мать ждала его...
   - Я ждала!.. Как хорошо, что ты вернулся!..
   Она стремительно слабела и таяла. Всё время спала или дремала. Отказалась от упражнений, которые ещё недавно добросовестно выполняла... Лежала целыми днями. Казалось, уменьшалась, догорала, светилась последним, гаснущим светом. Когда хотела что-нибудь сказать, не находила самых обычных слов. Эти слова исчезали из памяти, словно кто-то их вычёркивал всё в большем и большем количестве...
   Он любил её... Страшился того неизбежного близкого дня, когда её не станет и он окажется один на земле. Молился о продлении её дней. Просил у Господа взять дни его собственной жизни и передать матери, чтобы она задержалась на земле, не оставляя его беззащитным и одиноким...
  
   - Я не могу это объяснить, но молитва несомненно имеет энергетический смысл. Создаётся волновод между космосом, молящимся и тем, за кого молятся. Возникают "полевые" связи, в результате которых на человека направляется излучатель витальных энергий, окружает его защитным коконом... Молитва сына за мать или матери за сына, в силу единородности их полей производит особенно благотворное действие...
  
   - Кругом так неспокойно. Какие-то убийства, пожары. Не могу смотреть телевизор. Что-то надвигается, тёмное и ужасное...
   - Это рушится старый мир... На обломках этого ветхого мира я строю мир новый, мир творческий, мир созидательный. Я строю мою "Пятую Империю", царство света и творчества...
   Есть волшебство созидания. Есть творящие силы природы. Ещё зима и мороз, всё сковано льдом, всё мертво. Но вдруг неожиданный удар света, луч... И всё воскресает. Повсюду мчатся потоки света, тают снега, обнажаются поля и опушки. В блеске ручьёв, в потоках небесных стихий бурно зеленеет трава, набухают бутоны, и вся земля в одночасье покрывается золотыми цветами - одуванчиками русской весны. Так и в народе. Мрак, унынье, беспросветное горькое пьянство. Но вдруг прозвучало слово, появился священный текст, возник в народе праведник, вождь и воитель. И началось воскрешенье. Русь очнулась, задышала, задвигалась. И вот воздвигаются чудесные города, строятся невиданные машины, сочиняются восхитительные стихи и симфонии. Воскресшая Россия облачается в свой новый наряд - в ризы "Пятой Империи". Я собираю имперскую рать. Строю "Имперский орден". Созываю пассионариев и творцов, которые станут возводить новое государство Российское... Ими окажутся талантливые инженеры и изобретатели, бесстрашные военные и космонавты, преданные педагоги и воспитатели, неутомимые сеятели и целители, богооткровенные пастыри, озарённые писатели и художники...
   Мы вернём народу "Общее Дело", которое соединит людей в неразрывное, творящее братство, где человек стремится к человеку как к брату, ищет его, чтобы поведать о своих открытиях, вовлечь его в своё созидание. Исчезнут насилие, эгоизм, подневольное принуждение. Останутся любовь, братская помощь, совместное служение богоносному русскому делу. Мы вернёмся к идеалу Сергия Радонежского, который русскую жизнь наполнял откровением и любовью. К идеалу святой Руси...
   - Ты веришь в чудо?
   - А ты не веришь? В тебе нет предчувствия чуда?..
  
   Он исповедовал "вихревую теорию" развития, когда в ленивое историческое время запускается крохотный вихрь. Малое возбуждение. Едва заметная воронка. Вращаясь безобидным волчком, вихрь начинает тревожить и будить окружающее пространство...
  
   Он стоял перед иконой "Благовещение", чувствуя, как в открытый его молитвой коридор стремятся к Москве светоносные силы...
  
   Операция, до конца ему неизвестная, меняла ход политического процесса в России...
  
   Свет померк. Его оглушённый разум погрузился в непроницаемый мрак. Всё было черно... Он испытал невыносимую боль, непередаваемый ужас. У него было отнято всё недавнее благодатное чувство, отобрано приобретённое в молитвах божественное знание. Он был отринут, выброшен из золотого сияния, помещён во мрак. Это и было невыносимой болью и непередаваемым ужасом - чувство оставленности, неугодности и отверженности...
  
   - Ну, с Богом...
   - С Богом...
  
   - "Из сотен тысяч батарей за слёзы наших матерей, за нашу Родину - огонь, огонь!!"...
   - Ещё над Россией была глухая ночь, но уже приближался рассвет. И это мы с тобой его приближали...
  
   Миллиардер, нефтяной магнат, доверенный казначей Президента Роман Львович Ефимчик покидал свой загородный великолепный дворец всегда в одно и то же время, запуская хронометр бесчисленных переговоров, встреч, селекторных совещаний, из которых уже многие годы состояла его жизнь. Перст неизреченного божества однажды указал на него, скромного математика, служившего в статистическом управлении. Среди множества цифр и алгебраических уравнений, хитроумных формул и компьютерных программ стала вырисовываться загадочная теорема его судьбы, мистическая формула его предначертания, каббалистическая математика его богоизбранности. В его маленькие, изящные ручки попадали нити социальных отношений, вовлекавшие его в сокровенные центры политики и бизнеса. К его ловким ухоженным пальчикам стягивались струны человеческих страстей и неудержимых влечений, позволявших ему слышать музыку "мировых сфер". В его крепких, твёрдых ладошках замыкались электрические провода, питавшие гигантский ротор мировых финансов. Ему открывались знания, закрытые другим. Он создавал незримые двигатели, крутившиеся в руслах финансовых рек, приносившие ему баснословные богатства. Он совершал открытия, переносившие его с одной вершины на другую, помещая на Олимп мирового сообщества, где когорта избранных олимпийцев, вершителей судеб, провидцев будущего, мановением руки меняла образ мира, навевала человечеству галлюциногенные сны, ввергала в парализующий ужас, сотрясала религиозными войнами и техногенными катастрофами, перебрасывая с континента на континент драгоценные углеводороды, триллионы виртуальных богатств. Он изумлялся своей судьбе, чувствуя постоянное присутствие чьей-то охраняющей и руководящей воли, слыша ночами шёпоты повелевающего голоса, различая среди множества причин и сиюминутных обстоятельств одну-единственную побуждающую причину - волю незримого и вездесущего божества, сделавшего его своим избранником.
   Он проснулся в своей просторной одинокой постели, в которой редко появлялась женщина - лишь очень юные, несовершеннолетние создания, прошедшие искусную дрессировку в тайных зверинцах. Или мальчики, ещё не ставшие отроками, преимущественно славянской внешности, круглолицые и синеглазые, похожие на тех, что обижали его в раннем детстве. Он никогда не оставлял их с собою на ночь, выпроваживая из спальни, засовывая в их искусанные и изломанные пальчики несколько зелёных купюр...
  
   - Ну, наконец-то переходим в атаку. Сколько можно отсиживаться!
   - Это особенно важно для коммунистической молодёжи. Ей нужны бои, подвиги, а мы вместо этого окопались в Думе.
   - Вот это по-ленински! Вчера было рано, а завтра будет поздно! Хочу увидеть нашего лидера на трибуне Кремлёвского дворца съездов, когда он провозгласит: "Товарищи, Четвёртая Русская революция свершилась!"...
  
   Он представлял себе... Доклад, который он зачитывает залу, начинается анализом международного положения. Глобальный экономический кризис ослабил капиталистический мир, обострил противоречия между ведущими империалистическими странами, включил в борьбу новые социальные силы. Латинская Америка на глазах "левеет", красные знамёна развеваются над Боливией, Венесуэлой, Никарагуа. Исламский мир консолидировано выступает против "золотого миллиарда", выдавливая американцев из Афганистана, Ирака, со всего Ближнего Востока. Рядом с революционной Россией плечом к плечу стоят могучий Китай и неколебимый Иран.
   Внутреннее положение страны характеризуется ростом экономики, которая, после национализации нефтяных и газовых корпораций, Норильского никеля и Красноярского алюминия, демонстрирует высочайшие темпы роста. Что сказывается на жизненном уровне трудящихся. Объединённые в новый Союз народы недавнего СНГ залечивают раны, нанесённые разрушителями СССР.
   Проходит "Суд народов", наподобие Нюрнбергского. Судят Горбачёва и Ельцина. Министров, расстрелявших в 1993-м парламент. Олигархов, разоривших страну, учинивших грабительскую приватизацию...
  
   - Вы перепутали время. Теперь другие года.
   - Года-то другие, а время всё то же...
  
   - Народ-то наш покорный и смирный, покуда узду не перекусит, а потом так брыкаться начнёт, что из-под копыт не то что клочья травы - континенты летят...
  
   - Сегодня в цене не компромат, а автомат. Завтра на площади мы соберём полмиллиона народа. Бог даст, нас поддержит армия. Бог даст, нас поддержит церковь. Бог даст, наутро вы не досчитаетесь одного из самых умных своих олигархов. И в итоге в Кремле, на Лубянке появятся другие люди. Настоящие русские патриоты, не изменявшие присяге, не пошедшие в услужение к иноземным оккупантам...
  
   "Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешного!"
  
   Он обратился мыслью к удивительному, сделанному им открытию, когда размышлял над таинственной сущностью родной истории. Загадочная волна катилась через русское историческое время, то возвышая Россию до небес, то сбрасывая её в глубокую пропасть. Русская история рвалась, и в местах обрыва возникали святые, которые своей святостью не давали России распасться. Когда все связи русской жизни обрывались и наступала кромешная тьма, святые передавали из одного исторического времени в другое лампаду святости, заслоняя её огонь от губительных ураганов. История Государства Российского была историей Святости, как она явлена в личностях и деяниях русских святых.
   Таково было его умозаключение, плод исторического богомыслия.
  
   В начале русской истории - "Первой Империи" - воссияли своей ликующей святостью креститель земли русской святой князь Владимир и равноапостольная княгиня Ольга. Они зажгли негасимую лампаду русского православия. В завершение "Первой Империи", среди зла и удельных стяжательств, накануне батыевых пожаров и погублений, были явлены дивные своей кротостью и братолюбием святые князья Борис и Глеб. Стоя у края пропасти, протягивали лампаду русской истории через разлом, туда, где над семью московскими холмами занималась заря нового русского царства - "Второй Империи". Это благодатный огонь перепорхнул в лампады преподобного Сергия Радонежского и святого воина князя Дмитрия Донского, сочетая Москву с древними Новгородом и Киевом. Когда рушилось Московское царство, и смута сглатывала "Вторую Империю", и казалось, что России больше не быть, просияли два святомученика: митрополит Филипп Колычев, загубленный Грозным царём, и патриарх Гермоген, замученный поляками в подземелье. Их лампады не угасли во времена ужасающей смуты, и от них повелись святые "Третьей Империи" - святой патриарх Никон и преподобный Серафим Саровский. На исходе "Третьей Империи" зажёгся несказанной красоты и святости светоч... Их души, пополнив сонмы русских святых, молились с небес за сбережение Руси, и этими молитвами была одержана святая победа. Когда рухнула "Четвёртая Империя" - Сталина - и казалось, иссякло русское время, и Россия погружалась во тьму, случилось дивное чудо... не погасла благодатная лампада...
  
   Проходя мимо посольства Америки, он чувствовал направленное на себя угрюмое, настороженное око... Оттуда изливались невидимые энергии, исходили бесцветные лучи, считывались мысли... Он ощущал этот дом в центре Москвы как каменного пришельца с другой половины Земли, как ломоть враждебного континента. Как олицетворение зла, явившегося в Россию, чтобы её покорить, придавить непомерной тяжестью. Этот дом был Америкой, её властной резиденцией в покорённой русской столице. Из этого дома изливались все яды и напасти, все огорчения и русские беды. Тёмная энергия, которую излучал этот дом, миллионами губила народ, заражала туберкулёзом и СПИДом, спаивала мужчин, растлевала детей и женщин. Отсюда исходили приказы, разоряющие заводы и гарнизоны, наводняющие телевидение дурью и мерзкой похабщиной. Повинуясь этим разрушительным силам, тонули лодки, рушились самолёты, вспыхивали в горах мятежи. Народ, опьянённый излучением зла, одурело пялил глаза на разноцветную слизь реклам, забывая о стране и о Боге...
  
   Свастика, олицетворяющая солнце и мистическое воскрешение, будучи развёрнутой против солнца, начинает нести смерть и погибель, олицетворяет кромешную тьму...
  
   У сегодняшней России есть два богатства, которые она может предложить миру и за которые мир ей заплатит. Это её бесценные ресурсы - газ, нефть, пресная вода, руды, лес и, конечно, необъятные русские пространства. А также русская духовность и святость, многострадальность русской души и намоленность русских священных мест...
  
   - Не падай духом. Ты - рыцарь, русский богатырь. Сегодня они нас, но завтра мы их. За тебя, за твой подвиг! За победу! Они чокнулись. Он, стуча зубами о стеклянный стакан, вплеснул в тоскующую душу жидкий огонь. Слышал, как упало вглубь обжигающее пламя, бесшумно залетало, вспыхивая то в груди, то в голове, опаляя живые раны... И запел...
   Он испугался этой давнишней песни, из минувших счастливых лет, когда собирались в застолье и пели, удалые, верящие, исполненные непочатых сил, в братском согласии и прозрении это время расточилось и кануло. Его завалили глыбы событий, прах испепелённых эпох, ржавчина истлевших надежд. Но вдруг...
  
   Он испытывал счастливое расширение души, ещё минуту назад безжалостно стиснутой, окружённой враждебной тьмой, обречённой на одинокую смерть. Смертный круг разомкнулся, тьма отпрянула, и возникло расширяющееся пространство, из которого летели радостные молнии света. Его пращуры, безвестные предки посылали вместе с песней свои окрыляющие силы, питали его, не давали погибнуть. Он был не одинок, со своим народом. С тем, что отшумел на земле и взирал на него с небес. И тем, что жил рядом с ним по городам и весям любимой России, страдал, молился, не смирялся с бедой, сражался с напастью. Знал о нём, вливал его голос в свой необъятный хор...
  
   Его душа, расширяясь, одновременно сосредотачивалась в огненную точку. Стремилась в глубь себя. Погружалась в заповедные глубины, где таились его святыни и заповеди, сокровенные переживания и чувства. Туда, где он был любящим, верящим, способным на бескорыстный поступок, на богатырский подвиг "за други своя". Где личность его прекращала отдельное существование, наполнялась глубинным светом, озарявшим всякую жизнь, всякое Божье творенье. Раскрывая в душе всё новые и новые глубины, он приближался к сияющей красоте и святыне, к сберегаемой в глубинах души иконе с дивным начертанным ликом...
  
   Его душа облетела необозримые пространства, сочетаясь с душами живших до него соплеменников. Проникла в сокровенные глубины, где пылал негасимый светильник веры. Устремилась ввысь, отрываясь от бренной земли... Они пели на два голоса в предчувствии счастья...
   Ещё один взлёт, ещё один страстный порыв. Магнитные путы земли разомкнулись, и он вознёсся в бесконечный свет, в котором пребывали могучие силы, необъятные знания, бесконечная, не имевшая имени любовь. Он касался сердцем озарённой сферы. Она дышала, думала, источала силы творения. Была вместилищем всего сущего, исполнена красоты и бессмертия. Он целовал её, припадал к ней устами, был её порождением. Был причастен к бессмертным энергиям, которые сотворяют миры...
  
   Он держался в светящейся сфере то ли мгновение, то ли целую вечность. Опустился на землю...
  
   Его мысли лишь отчасти рождались в его голове, на деле же являлись из иной реальности в ослабленном, несовершенном виде, лишь позволяя догадываться об их изначальной красоте и силе... Мысли... Они указывали на движение огромных, недоступных разумению понятий, отражённых в его голове как в замутнённом зеркале. Это не огорчало его, лишь волновало причастностью к загадочному незримому миру...
  
   Тесто было живым, дышащим, готовым к преображению, к чудесному претворению в плоть Господню. Говорило о существовании горнего мира, откуда по молитвам исходили чудесные силы, сообщая земному веществу свойства нетленного духа...
  
   Роман был о патриархе Никоне и о церковном расколе.
   - Оттуда все русские беды. Народ раскололся, а в Писании сказано: "Горе народу, разделившемуся в себе самом". С тех пор и живём в расколе, изводим друг друга. А в трещину вторгается всякая нечисть и изводит нас под корень...
   - Живя в расколе, Россия обрекает себя на вечное самоедство. Избавившись от одного ига, тотчас попадаем под другое...
  
   "Русские боги"...
  
   Ему было хорошо и спокойно. Он чувствовал завершение одной своей жизни и начало другой, дарованной кем-то Любящим, Родным и Прощающим. Он был в истине, в чистоте, в благодати. Вдохнул глубоко и шагнул, погружаясь в бесконечное многолюдье, сливаясь с ним безраздельно...
  
   2007 год
  
   РУССКИЙ... Поразительная гармония здравого смысла, энергии и мечтательности... Загадочная русская душа... Добродушие, простодушие, прямодушие, великодушие...
  
   А всё-таки мы прожили великое время. Маленькие, скромные люди, мы совершили великие дела и пронесли своё бремя с достоинством...
  
  
   ГАБРИЭЛЬ ГАРСИА МАРКЕС "ЖИТЬ, ЧТОБЫ РАССКАЗАТЬ О ЖИЗНИ"
  
   Жизнь - не только то, что человек прожил,
   но и то, что он помнит,
   и то, что об этом рассказывает
  
   - Я пришла просить тебя об услуге - поехать со мной продавать дом.
   Мне не надо было объяснять, что за дом, потому что для нас во всём мире существовал единственный, старый дедовский дом в Аракатаке, где мне посчастливилось родиться, и который я не видел с тех пор, как мне исполнилось восемь лет.
   В ту пору я только бросил факультет права, отучившись шесть семестров, в течение которых в основном читал всё, что попадалось под руку, и часами мог наизусть декламировать несравненную поэзию испанского Золотого века. Я прочёл все книги, какие мог достать, чтобы изучить технику создания прозы, и уже опубликовал в газетных приложениях шесть рассказов, удостоившихся восторгов моих друзей и внимания некоторых критиков. В следующем месяце мне исполнялось двадцать три, я избежал призыва в армию...
   Более-менее ясной цели в моей жизне-хаосе не было, мы, несколько неразлучных друзей, просто жили, спорили, намеривались неизвестно на какие средства издавать дерзкий журнал... Чего было ещё желать?..
  
   Ни моя мать, ни я, разумеется, и представить не могли, что обычная поездка всего на два дня станет для меня судьбоносной, как самое долгое путешествие, рассказать о котором не хватило бы и жизни. Теперь, в свои семьдесят пять, я знаю, что решение тогда ехать с матерью было самым важным моим решением.
  
   В детстве человек больше интересуется будущим, чем прошлым, так что мои воспоминания о селении, где я родился, ещё не были приукрашены ностальгией...
  
   Мама родилась в семье скромного достатка, но выросла в эпоху, когда иллюзия богатства и положение семьи в ту пору позволили ей получить хорошее образование в колледже, где учились девочки из состоятельных семей. Во время рождественских каникул она вышивала или играла на клавесине на благотворительных праздниках, под надзором тёти посещала даже балы местной аристократии. Её никто ни разу не видел с мужчиной до тех пор, пока она, против воли своего отца, не вышла замуж за молодого красивого телеграфиста. Её главными достоинствами были чувство юмора и крепкое здоровье, которое не подорвали все невзгоды и трудности, которые она пережила. Но, кроме того, была ещё и чрезвычайно сила воли. Родившись под знаком Льва, она стала его олицетворением в жизни...
  
   В море мы все равны...
  
   - Ну, скажи мне наконец, что мне ответить твоему отцу?
   - По поводу чего?
   - Того единственного, что его интересует, твоей учёбы...
  
   - Он хочет стать писателем.
   - Хороший писатель может зарабатывать хорошие деньги, особенно если он работает на правительство...
  
   Как всегда, ностальгия, приукрашивая воспоминания, стирает всё недоброе из памяти. Последствия этого ощущал на себе каждый...
   Моя мать была уверена, что ко всему относится спокойно, философски, но как только её родители умерли, обрубила все связи с Аракатакой. Однако её тревожили сны... И они всегда были связаны с её ностальгией по банановой зоне. Она пережила самые трудные времена, но не продавала дом, всё надеясь, что жизнь наладится и что выручит за него раза в четыре больше... В конце концов её одолел тяжкий груз реальности...
  
   - Ну и что всё-таки мне сказать твоему отцу?
   - Скажите ему, что единственное, чего я хочу в жизни, - это стать писателем, и я им стану.
   - Он не против того, чтобы ты стал тем, кем ты хочешь стать, если ты получишь хоть какое-то образование...
  
   "Солнце светит для всех".
   - Это первое, что я выучила на английском.
   - Не первое. Единственное...
  
   Пока поезд стоял, мы не казались себе одинокими. Но когда его вновь раскочегарили и он ушёл, издав на прощание короткий душераздирающий свист, мы с матерью почувствовали какую-то адскую беззащитность и одиночество, будто все скорби брошенного селения навалились на нас. Мы подавленно молчали...
  
   - Вы представляете, кум, он хочет стать писателем.
   - Как это здорово, кума! Это же подарок небес!
   - Поэзия?
   - Роман и рассказ...
  
   - Не знаю, как ты пишешь, но рассказываешь уже как писатель
   Мать поспешно объяснила, что никто не против моего писательства, но при условии, если я получу надёжное академическое образование, которое обеспечило бы мне твёрдую почву под ногами. Доктор не придал особого значения её словам и продолжал рассуждать о карьере писателя. Оказалось, он тоже хотел стать писателем, но те же аргументы, что привела только что моя мать, вынудили его выучиться медицине, когда родители не сумели сделать из него военного.
   - Поэтому, кума, ещё подумайте. Вот я врач у вас тут, но никто не знает, сколько моих пациентов скончались по воле Господа, а сколько от моего лечения.
   - Дело в том, что он бросил изучать право после стольких жертв, которые мы принесли, чтобы его поддерживать.
   Доктору же, наоборот, это показалось свидетельством моего призвания, что в конечном счёте и стоит принимать в расчёт и пестовать. Особенно призвание художественное, самое непостижимое из всех, требующее полной отдачи и не обещающее ничего взамен.
   - Говорю как врач, каждый появляется на свет с каким-то своим предназначением, а противиться природе - хуже всего для здоровья. Стало быть, призвание само по себе целебно?
   Я был покорён формой, в которую он облёк то, что я никак не мог объяснить. Мать видела, насколько я околдован, и ей ничего не оставалось, как сдаться на милость судьбы...
  
   - Этот несчастный дом уже сам при смерти.
   - Более того, трудно даже себе представить, сколько надо будет потратить, чтобы хоть как-то его отремонтировать...
   - Так, хорошо, дом не продаётся. Мы пришли к выводу, что раз уж здесь родились, то здесь все и умрём...
  
   Комнаты были просто обставлены, почти не различались между собой, но мне достаточно было беглого взгляда, чтобы осознать, что с каждой из них связан какой-то очень важный, а то и переломный момент моей жизни...
  
   - Вот здесь ты родился...
   Я вспомнил... Это было моим первым писательским впечатлением...
   В глубине галереи были расположены две комнаты... В первой жила моя двоюродная сестра... С раннего детства казавшаяся мне какой-то сверхъестественной и чрезвычайно волевой женщиной, это она впервые пробудила во мне страсть к писательству своим необыкновенным собранием сказок, которое в руки мне никогда не давалось из предосторожности, что я мог от восторга книгу и порвать. И это стало первым моим горьким писательским разочарованием...
  
   Трагедия произошла в ... И это был первый случай в реальной жизни, который по-настоящему пробудил во мне писательские инстинкты, от которых я не избавился и по сей день...
  
   "Деньги - это западня дьявола"...
  
   Мы были чужими на этом празднике или трагедии жизни, пришлыми...
  
   Уроженец столичного региона, от остальной части человечества их можно было отличить не только по вялым манерам и грязным словечкам, но и по зазнайству, словно они посланцы самого Божественного Провидения. Постепенно этот образ стал настолько отвратительным...
  
   Мама помнила лишь, что взрослые были напуганы...
   И у меня всегда было такое ощущение, что именно то состояние вечной тревоги и предчувствия беды, замешанное на угрызениях совести, утраченных иллюзиях и ностальгии, представлялось деду и бабушке наиболее похожими на мир. До самой смерти они всюду чувствовали себя чужаками.
   В действительности они таковыми и являлись, но в толпе, прибывавших к нам на поезде, трудно было отличить тех от этих чужаков. С такими же мечтами на лучшую жизнь, как дед с бабушкой, приехали большие семьи... Неудержимой лавиной через границы Провинции в поисках покоя, работы и свободы, утраченных на родине, катили итальянцы, канарцы, сирийцы, которых мы называли турками, всевозможных обличий и нравов...
   Иностранцы селились разрозненно или небольшими колониями...
  
   Вопреки семье и обстоятельствам она страстно влюбилась в юного высокомерного телеграфиста.
   История этой противоречивой любви была ещё одним ярким впечатлением моей юности. Родители столько рассказывали мне о ней, вместе и по отдельности, что я знал её почти досконально, когда в двадцать шесть лет писал "Палую листву", мой первый роман, отдавая себе отчёт в том, что мне ещё только предстоит постичь писательское ремесло...
   - Подумаешь, ещё один из понаехавших.
   Он таковым и оказался. Только что приехал, прервав обучение медицине и фармацевтике за недостатком средств, и вёл бесшабашный образ жизни, скитаясь по городам и весям, зарабатывая на хлеб насущный недавно освоенным ремеслом телеграфиста... Окружающим он представлялся богемным выжигой и ловеласом, хотя за всю свою долгую жизнь не сделал ни глотка алкоголя, не выкурил ни одной сигареты.
   Тогда мать впервые его увидела. Он же её заприметил в предыдущее воскресенье на восьмичасовой мессе, куда она приходила в сопровождении тётушки...
   - С этой розой я вручаю вам свою жизнь...
   Она почувствовала, как на неё пахнул ни с чем не сравнимый запах лосьона явно влюблённого мужчины...
   - Теперь у вас нет другого выхода, кроме как сказать мне "да", потому что ваше сердце за вас уже это сказало...
   - Я был счастлив...
  
   В роду испокон века считалось едва ли не аксиомой, что любой жених, по определению, - проходимец...
  
   Он всегда был намного беднее, чем казался, бедность для него была злейшим врагом, которому он, однако, так и не смог ни покориться, ни нанести поражение...
  
   - Я бы предпочла умереть, - сказала мне мать в день, когда мы с ней поехали продавать дом...
  
   Первая их брачная ночь на бурном море прошла в целомудренных страданиях от морской болезни...
  
   Назвать меня должны были Олегарио, был как раз день этого святого, но ни у кого не оказалось под рукой святцев, так что мне дали первое имя моего отца и следом имя Хосе, плотника, в связи с тем, что он был покровителем Аракатаки и, кроме того, стоял его месяц март. Сеньора Хуана предложила ещё и третье имя в память о всеобщем примирении, которое было достигнуто между семьями и друзьями с моим приходом в этот мир, но при совершении таинства крещения три года спустя его добавить забыли...
  
   В тот день, когда мы с матерью поехали продавать наш старый дом, мне вспомнилось многое из того, что с раннего детства отпечаталось в памяти...
  
   Но уверенности в том, что всё так и было на самом деле, конечно, нет, да и можно ли доверять памяти?..
  
   Таковым было состояние окружающего мира, когда я начал себя осознавать и ничего другого не запомнил - лишь боль, грусть, неуверенность, одиночество в огромном доме....
  
   В Катаке они были уважаемы и любимы, но их жизнь, словно незримой пуповиной, была связана с родной землёй. Они сплотились и оградились от внешнего мира баррикадами предрассудков, верований, привычек...
   Почти ничего в доме не подавалось к столу без приправ из ностальгии...
   Эта неразрывность с Провинцией была обусловлена и географически...
  
   Из внутренней части страны, которая на медленном огне варилась в собственном соку, доносился угарный газ власти: новые законы, налоги, солдаты, дурные новости...
  
   Я убеждён, что формированием моей личности, образа мыслей и всей жизни на самом деле я в большей степени обязан женщинам: как членам семьи, так и прислуге. Они все были наделены сильным характером и нежным сердцем и со мной обращались как будто с заведомо обусловленной непринуждённостью и щедростью земного рая...
   Думаю, что моя близость с прислугой могла стать началом нити, тайно связующей меня с прекрасным полом, и которая на протяжении всей моей жизни позволяла мне чувствовать себя более спокойно и уверенно с женщинами, чем с мужчинами. Также оттуда, быть может, и моё неколебимое убеждение в том, что именно на женщинах держится мир, в то время как мужчины вносят в него разлад, вечно стремясь творить историю...
  
   Стало известно, что он пишет по заказу речи для чиновников, а также стихи о любви, которые публикует в собственной газете, периодичность которой зависит от воли Божией. С тех пор как он появился в доме, я неустанно и тайно восхищался его славой писателя, первого, которого я узнал в своей жизни. Мне хотелось быть таким же, как он...
  
   Дедушка его предупредил всерьёз знаменитой фразой: "Вы не знаете, сколько весит смерть"...
  
   Бабушку и дедушку всю жизнь вижу мысленным взором только в том возрасте, в котором они живут в моих воспоминаниях о той поре. Тот возраст, что на портретах, которые им сделали на заре старости, и чьи копии, с каждым разом всё более тусклые, передавались по родовому обряду, через четыре плодовитых поколения. Особенно портреты бабушки Транкилины, самой доверчивой и впечатлительной женщины, которую я когда-либо знал, испытывавшей ужас перед тайнами каждодневной жизни...
  
   Среди толпы евангельских женщин дедушка олицетворял для меня несокрушимую надёжность. Только с ним исчезала тревога, и я чувствовал себя твёрдо стоящим на земле обеими ногами и хорошо устроенным в реальной жизни...
  
   Тогда я впервые услышал это мифическое слово, которое посеяло в семье росток вечных иллюзий под названием "пенсия". Оно вошло в дом до моего рождения, когда правительство учредило пенсии для ветеранов Тысячедневной войны. Дедушка лично собрал документы и сам отвёз их... По самым скромным подсчётам, это была сумма, достаточная для него и его потомков до второго поколения. "Не беспокойтесь, - сказала нам бабушка, - деньги от пенсии достанутся всем". Почтальон, которого никогда не ждали с замиранием сердца в семье, превратился тогда в посланника Божественного Провидения...
  
   Доктор был единственным, кто защищал меня с мудрым аргументом: "Ложь детей - это признак большого таланта"...
  
   Я никогда не мог превозмочь страх остаться одному, особенно в темноте... Ужас ночи...
  
   Я не могу представить себе семейную среду более благодатную для моего призвания, чем этот безумный дом, особенно яркие характеры женщин, вырастивших меня. Единственными мужчинами были мой дедушка и я, и он посвятил меня в грустную реальность взрослых...
  
   Моим лучшим источником вдохновения были разговоры, которые взрослые вели при мне, думая, что я их не понимаю, или которые они намеренно зашифровывали, чтобы я ничего не понял. Было всё наоборот: я их впитывал как губка, разбирал на части, перемешивал, чтобы скрыть источник, и когда я рассказывал им самим то, о чём они говорили, они оставались озадаченными совпадениями между моими историями и их взрослыми мыслями...
  
   Бабушка со своей стороны пришла к провидческому заключению, что внук - прорицатель...
  
   Моим первым шагом в реальную жизнь было открытие футбола посреди улицы или на каких-нибудь соседних плантациях...
  
   Накануне первого причастия падре исповедал меня без предисловий, сидя, как настоящий папа на тронном кресле, и я на коленях перед ним на плюшевой подушке. Моё понимание добра и зла было довольно простым, но падре помог мне вместе со словарём грехов, чтобы я ответил, какие я совершал, а какие нет. Он полагал, что я отвечаю хорошо, пока он не спросил меня, не совершал ли я грязных действий с животными. У меня было смутное понятие, что некоторые старшие совершали с ослицами грех, который я никогда не понимал, но только тем вечером я узнал, что такое тоже возможно с курицами. Таким образом, мой первый шаг к первому причастию был ещё одним большим скачком в потере невинности, и я не нашёл никакого стимула, чтобы оставаться служкой...
  
   Вечером, когда садилось солнце, дедушка вёл меня за руку по своим личным делам. То в парикмахерскую, которая находилась в четверти часа пути от дома, самого длинного в детстве, то смотреть на салют, от которого я пугался, во время национальных праздников, то на процессии Святой недели...
   Теперь я осознаю всё же, что в тех долгих прогулках мы видели два разных мира. Дедушка видел свой на своём горизонте, а я видел свой, на уровне моих глаз. Он приветствовал своих друзей на балконах, а я страстно мечтал об игрушках, выставленных торговцами на тротуарах...
  
   Каждый раз, когда фильм ему казался подходящим, дон Антонио приглашал нас на ранний сеанс в свой салон "Олимпия", к прискорбию бабушки, которая считала это неподобающим развратом для невинного внука. Но Папалело настаивал и на следующий день заставлял меня рассказывать фильм за столом, поправляя мои ошибки и забытые моменты, и помогал мне восстановить непередаваемые эпизоды. Это были начатки драматического искусства, без сомнения, мне чем-то послужившие, особенно когда я начал рисовать комиксы раньше, чем научился писать. Сначала меня хвалили с благодарностью к малому дитя, но мне так нравились лёгкие рукоплескания взрослых, что те в итоге начали скрываться от меня, когда слышали, что я иду. Позже я достиг того же и с песнями, которые меня заставляли петь на свадьбах и днях рождения.
   Перед тем как идти спать, мы проводили кучу времени в мастерской Белги... В первый же вечер, что в его доме не было ничего из того, что я знал и понимал, для чего оно служит. Потому что он был художником во всём и жил среди беспорядка своих собственных произведений...
   Теперь я знаю, о чём думала бабушка, когда подталкивала своего мужа брать меня на свои вечерние прогулки, она была уверена, что это только предлог для визита к его реальным или предполагаемым любовницам...
  
   Дедушка не был человеком образованным и не претендовал на это, потому что убежал из публичной школы, чтобы отправиться палить из всевозможного оружия на одной из бесчисленных карибских гражданских войн. Он не вернулся к учёбе, но всю жизнь осознавал свои пробелы и имел жажду к непосредственным знаниям, которая почти восполняла избыток его недостатков...
   Он положил знаменитый словарь мне на колени и сказал:
   - Эта книга не только всё знает, но единственная, которая никогда не ошибается.
   - Сколько в нём слов?
   - Все...
   Когда дедушка подарил мне словарь, во мне проснулось такое любопытство к словам, что я читал его как роман, в алфавитном порядке и едва понимая. Таким был мой первый контакт с тем, что должно будет стать основной книгой в моей судьбе писателя.
  
   Детям рассказывается первая сказка, которая привлекает их внимание, и стоит большого труда, чтобы они захотели слушать следующую сказку. Но не в случае детей-рассказчиков, то есть не в моём случае. Я всегда хотел ещё. Ненасытность, с которой я слушал сказки, оставляла меня всегда в ожидании лучшей на следующий день, особенно тех, что были похожи на мистерии из священной истории...
  
   Это открыло мне, помимо всего, одно свойство взрослых, которое очень пригодилось мне как писателю: каждый рассказывал эту историю с новыми деталями, добавленными, по их разумению, до такой степени, что разные версии в итоге стали изрядно отличаться от реальности. Никто не представлял себе сочувствия, которое я испытывал с тех пор к бедным детям, провозглашённым гениальными своими родителями, которые заставляли их петь для гостей, изображать голос попугая и даже врать для развлечения гостей. Сейчас я понимаю тем не менее, что простая фраза эта была моим первым литературным успехом.
   Такой была наша жизнь в 1932 году...
  
   В эти годы в Катаке открылась школа Монтессори, где учителя старались активизировать пять чувств у своих учеников практическими упражнениями и учили петь. Благодаря таланту и красоте директрисы учиться было так чудесно, будто играть в то, чтобы быть живым. Я научился ценить власть обоняния, особенно влияющую на поток воспоминаний, и вкус... Не думаю, что есть метод лучше, чтобы развить чувствительность детей к красотам мира и чтобы разбудить любопытство к тайнам жизни. Её упрекают в том, что она формировала чувство независимости и индивидуальности, и, пожалуй, в моём случае это верно. Зато я никогда не научился ни делить или извлекать квадратный корень, ни жонглировать абстрактными идеями...
  
   Смерть дедушки... Теперь я вижу ясно, что часть меня умерла вместе с ним...
  
   - О чём ты думаешь?
   - Я пишу. Лучше сказать, я думаю о том, что напишу, когда приеду в контору.
   - Ты не боишься, что твой папа умрёт от печали?
   - У него столько поводов, чтобы умереть, что этот будет наименее смертельным...
  
   Я подумал, что такого срока мне достанет, чтобы закончить начало книги, так как я ещё был слишком зелёный, чтобы осознать, что романы начинаются не так, как кому-то вздумается, а по своей воле. Так, шесть месяцев спустя, когда я считал, что я на финишной прямой, понадобилось глубоко переделать первые десять страниц, чтобы читатель в них поверил, но до сих пор они не кажутся мне совершенными...
  
   Он был колумнистом в вечернем выпуске "Эль Насьональ", метким и едким литературным критиком, с прозой настолько лихой, что она могла убедить читателя, что предметы существуют только потому, что он о них рассказывает. Он был одним из самых просвещённых дикторов на радио в те добрые времена новых профессий. Я сам бы хотел быть таким, как он, образцом прирождённого репортёра...
  
   Мудрец имел врождённое призвание не касаться практической жизни...
  
   После нескольких технических уточнений, которые мне не удалось оценить по моей незрелости, он посоветовал мне не называть город в романе, потому что это название настолько связано с реальностью, что оставляет мало пространства читателю для воображения...
   Но то, чему я следовал всегда буквально, было его напутствие, с которым он простился со мной в тот вечер:
   Не показывайте никогда никому черновик чего угодно из того, что будет вами написано...
   У него было хорошее здоровье и нетронутая ясность ума в шестьдесят восемь лет, но мы провожали его в аэропорт и прощались с ним как с кем-то, кто возвращался в свою родную землю, чтобы присутствовать на собственных похоронах...
  
   Путешествие в Катаку с моей матерью, исторический разговор с доном Рамоном и моя сердечная связь с группой из Барранкильи наполнили меня новым дыханием, которым я дышу и по сей день. С тех пор я не заработал ни одного сентаво без помощи печатной машинки... Первые авторские права, которые мне позволили жить рассказами и романами, мне оплатили в сорок с чем-то лет, после выхода четырёх книг с ничтожной прибылью. Перед этим моя жизнь проходила в вечной тревоге перед ловушками в зарослях кустарника, курбетах и иллюзиях, в попытках осмеивать бесчисленные соблазны, старавшиеся превратить меня в кого угодно, кроме писателя...
  
   Свершилась беда Аракатаки. Умер дедушка, а вместе с его смертью пришло новое горе, новая смерть, не менее страшная - умерла сама Душа нашего дома.
   Постепенно, но как-то очень быстро, стало изменяться всё то, на что имела влияние его власть. А ведь это был целый мир. Это была наша семья. И со смертью дедушки всё стало погружаться в какую-то вязкую, быстро затягивающую в себя неопределённость, абсолютно лишённую мало-мальской устойчивости. Угасало то, что ещё оставалось от его былой власти. Власти, так сильно влиявшей на жизнь семьи. И с тех самых пор общая наша судьба - да и каждого по отдельности члена семейства - всё больше и больше стала терять чёткие очертания. Пока вовсе не растворилась в неясном и сером пейзаже.
   Когда бабушка почти утратила зрение и рассудок, мои родители взяли её к себе, и это благотворно повлияло на старую женщину...
  
   Тётя Франсиска... отказалась отдать ключи от кладбища, рассчитывая на то, что, дескать, Бог призовёт её, как только на это будет Его воля. В один какой-то день она села у двери своей комнаты шить саван самой себе. И раскроила несколько чистых простыней с таким мастерством и ловкостью, что даже смерть покорно ожидала окончания её работы аж больше двух недель. После окончания столь важной по замыслу работы, пребывая в прекрасном расположении духа, не испытывая вообще никаких угрызений и тягостей, она легла спать. Даже и не попрощавшись ни с кем. Отошла тётушка в своём самом лучшем состоянии здоровья. Лишь после того как всё произошло, мы узнали, что накануне ночью она заполнила все необходимые документы о смерти и распорядилась насчёт своих похорон...
   Эльвира осталась в огромном доме в полном одиночестве...
  
   - Я так и не смог понять, как тебе удалось стать писателем с такой плохой памятью!..
  
   Нам, привыкшим быть господами и хозяевами самих себя, стоило большого труда приспособиться к чужому укладу жизни. Больше всего отец отличался тем, что являлся абсолютным самоучкой, был самым ненасытным читателем из тех, что я знал в жизни, хотя и самым непоследовательным и беспорядочным. Отказавшись в своё время от медицинского института, он посвятил себя самостоятельному постижению гомеопатии, которая в то время не требовала академического образования, и благополучно, не без некоторых даже почестей был удостоен официальной лицензии. Но для того чтобы сносить тяготы и лишения, ему всю жизнь недоставало выдержки, которой сполна была наделена моя мать. Чёрные дни он проводил в гамаке в своей комнате, читая всё, что попадало под руку, и разгадывая кроссворды.
   Вообще-то его принципиальный конфликт с действительностью был неразрешим. Он почти сакрально преклонялся перед богатыми, но не перед нуворишами, непонятно как разбогатевшими, а перед теми, кто заработал деньги честно, талантом и трудолюбием...
  
   Облик моей матери произвёл на меня тогда сильное впечатление. Она была беременна в седьмой раз... Ей было тридцать три года, и это был пятый дом, который она обставляла мебелью...
  
   В общем-то я так никогда и не сумел справиться с застенчивостью. И когда был вынужден сталкиваться лицом к лицу с поручениями, которые возложил на меня мой вечный скиталец-отец, я вынес для себя своеобразный урок: застенчивость - это призрак, мираж, который очень сложно победить. Каждый раз, когда я должен был попросить о займе, даже по договорённости и даже в магазинах друзей, я терзал свой мозг и ноги часами, нарезая круги вокруг дома, до колик в животе сдерживая нестерпимое желание заплакать.
   И заходил в дом к заёмщику с такими зажатыми от неловкости и стыда челюстями, что не мог даже говорить...
   Должен признаться, что, несмотря на всю мою бурную жизнь позднее, я так ведь и не смог преодолеть какой-то даже животный свой страх перед телефонной трубкой и приведший позднее страх перед самолётом. Вот так и вынужден постоянно подавлять этот ужас-призрак. Призрак, мираж, преследующий меня из моей юности.
   Даже не представляю, как же я смог в конце концов прийти к тому, чтобы хоть что-то сделать. К счастью, моя мама нередко говорила: "Нужно много страдать, чтобы много уметь"...
  
   Это был не просто учитель. Это был сам генеральный директор... В моих воспоминаниях он навсегда останется лучшим другом моего детства. И образ его не имеет абсолютно ничего общего с обычно жуткими типажами учителей того далёкого времени.
   Незабываемым и неоспоримым достоинством этого Учителя с большой буквы была способность общаться со всеми нами как с равными, как со взрослыми...
   Он разрешал мне уносить книги из школьной библиотеки, чтобы я мог читать их дома. Две из них, "Остров сокровищ" и "Граф Монте-Кристо, были моими наркотиками. Я их пожирал буква за буквой, слово за словом - с тревогой от знания того, что происходило в следующей строке, и в то же время с беспокойством незнания этого, боясь разбить очарование момента. Благодаря им, моим любимым книгам, благодаря и первой мной прочитанной взрослой "Тысяче и одной ночи" я понял, что всегда, открывая новую книгу, нужно помнить, что пользу душе и уму принесут только те из них, которые не принуждают к чтению.
   Зато моё чтение "Дон Кихота" абсолютно не вызвало у меня потрясения, предвиденного учителем. На меня наводили скуку смертную и зелёную тоску учёные разглагольствования странствующего рыцаря, и меня ничуть не забавляли нелепые выходки оруженосца. Причём до такой степени меня раздражали заумствования этого рыцаря печального образа, что я задавался вопросом - а та ли это книга, которую так нахваливают? И буквально насильно, как противное лекарство ложками, поглощал эту скучищу, уговаривая себя только тем, что не может быть, чтобы такой сведущий учитель мог так непростительно ошибиться в Сервантесе.
   Я совершал упорные честные попытки пролезть через дебри скуки смертной и в старших классах, там ведь Сервантес был в обязательной программе...
  
   Именно в те месяцы я осознал в действительности всю глубину одного из наиболее употребляемых слов моих бабушки и дедушки: нищета... На неё, на нищету, жаловались постоянно... Нищета моих родителей была, конечно, изнурительной, но зато позволила мне испытать счастье исключительно тёплых отношений с моей матерью. Безусловно, я всегда питал истинные сыновьи чувства. Но именно то опасное время катастрофической нищеты позволило мне разглядеть в матери потрясающей силы характер. Это был характер настоящей львицы, сдержанной, но свирепой перед лицом трудностей. Меня восхищало её отношение к Богу, которое казалось не покорным, но воинствующим.
   Две образцовые добродетели, которые придали ей в жизни уверенности. И эта уверенность, это непоколебимое чувство собственного достоинства никогда её не подводили. В совсем уж грустные от голода моменты она потешалась над своими собственными спасительными способами выживания...
  
   Сначала все навещали семьи друг друга, ну, те, кто уехал из Аракатаки после кризиса и ухудшения общественного порядка. Это были круговые визиты в том смысле, что все разговоры вращались вокруг темы несчастья, которому предалась деревня. Но когда нищета нас самих доняла, мы перестали жаловаться в чужом доме. Мы стали просто молчать. Мама же свела своё молчание к одной фразе: "Бедность видна по глазам"...
  
   Я с честью пережил издёвки приятелей, закончив год с отличными оценками. И с печалью от расставания с моим лучшим другом - Учителем... Во мне осталось вечное чувство благодарности к этому замечательному человеку.
  
   Один друг отца, которого мы никогда и не знали, достал мне на каникулы рабочее место в типографии близко от дома. Зарплата была не намного больше, чем вообще ничего, и моим единственным стимулом было обучиться ремеслу...
  
   Действительность оказалась лучше воспоминаний о ней...
  
   Мой первый восторг был вызван непривычной свободой. Всё, что нам, детям, недоставало или то, по чему мы тосковали, вдруг оказалось у нас на расстоянии вытянутой руки. Каждый ел, когда был голоден, спал в любое время, и никто никем не занимался, поскольку, несмотря на строгость законов жизни взрослых, они были поглощены своими делами, на которые у них не всегда хватало времени. Единственное условие безопасности для детей было, чтобы они учились плавать раньше, чем ходить, потому что городок был разделён на два канала из тёмных вод... Детей кидали с первого же года через балконы кухонь, сначала со спасательным кругом, чтобы они перестали бояться воды, а затем без спасательных кругов, чтобы они утратили страх смерти...
  
   Мама приводила всегда довод, который не требовал доказательств: "Бог велик".
  
   Привычка читать всё, что мне попадалось в руки, занимала моё свободное время и почти всё время занятий. Я мог читать наизусть целые поэмы из народного творчества, которые тогда были популярны в Колумбии, и самые прекрасные из Золотого века и испанского романтизма... Эти несвоевременные для моего возраста знания раздражали учителей, потому что каждый раз, как мне задавали в классе губительный вопрос, я отвечал литературной цитатой или книжной мыслью, которые они не были в состоянии оценить... "У ребёнка хорошо подвешен язык"... Я читал на занятиях, открыв книгу на коленях... Кроме того, что я писал мои глупости, я был солистом в хоре, рисовал карикатуры, читал наизусть стихотворения на торжественных заседаниях и столько ещё вне времени и места, что никто не понимал, когда же я учился. А причина была самой простой: я не учился...
  
   В моей жизни я ставил перед собой важнейшую задачу: прояснить представления о Рае и аде...
  
   Сесар писал на свой лад. Он ходил по комнатам и коридорам, словно в ином мире, и каждые две или три минуты проходил передо мной как сомнамбула, внезапно садился за машинку, писал одну строку, одно слово, возможно, одну точку или запятую и снова ходил. Я наблюдал за ним, потрясённый неземным чувством открытия уникального и тайного способа писать стихи...
  
   Тот, кто не поёт, и представить себе не может, что значит удовольствие петь...
  
   Каждая поездка давала большие уроки жизни, которые нас соединяли быстротечным, но незабываемым образом с жизнью прибрежных селений, где многие из нас нашли свою судьбу...
  
   Мы пели за выпивку, одна песня - один стакан чичи, варварского напитка из перебродившей кукурузы, вкус которого бывалые алкаши делали более пикантным с помощью пороха. Так что день экзамена я встретил с раскалывающейся головой. Я не запомнил, где был, как добрался до дома, и представлял собой постыдное зрелище...
  
   Старый монастырь держался стойко перед лицом вечности. В раннюю его эпоху на каменном портике была высечена надпись: "Начало мудрости - страх Господень". Но девиз на щите Колумбии поменялся, когда в 1936 году либеральное правительство национализировало всю систему образования...
  
   Не знаю, чему я научился на самом деле во время моего заточения в Национальном лицее, но четыре года мирного сосуществования с другими внушили мне обобщённое представление о нации, я уяснил, насколько мы разные и на что мы способны, и усвоил тогда раз и навсегда, на всю жизнь, что страну составляет каждый из нас в отдельности и все в совокупности. Возможно, именно эта правительственная идея была основной для министерства взаимодействия и взаимопроникновения регионов...
  
   В колледже была великолепная атмосфера. И во мне глубоко укоренилась привычка читать всё, что попадалось в руки. Этим было занято моё свободное время и почти всё время занятий...
  
   Больше всего из той встречи с ректором запомнился стресс, который пришлось пережить по поводу орфографии. Я никогда в ней особенно не разбирался. Меня успокаивали, говоря, что это беда многих. И всё же сегодня мне, автору семнадцати опубликованных книг, любезно оказывают честь корректоры моих печатных работ, исправляя грубые орфографические ошибки как простые опечатки...
  
   Учитель так никогда и не узнал, я не осмелился признаться ему, что в то время мечтой моей жизни было стать таким, как он...
  
   В одной из книг, которые нам давали читать учителя, я вычитал сразу запомнившуюся фразу Ленина: "Если ты не занимаешься политикой, то политика займётся тобой"...
   На первом курсе лицея мы поглощали новости о войне в Европе с такой жадностью, с такой никогда не интересовались нашей государственной политикой. Газеты доставлялись в лицей только по особым случаям, поскольку у нас не было привычки читать их. Отсутствовало и портативное радио... Поэтому далеко не сразу узнали и осознали то, что бушует кровавая и беспощадная из войн человечества. Политика ворвалась в жизнь лицея. Мы разделились на группы либералов и консерваторов и так впервые узнали, на чьей стороне каждый из нас. Возникла внутренняя партийность, сердечная, но настолько академичная по сути, что вскоре вылилась в то самое состояние духа, которое начинало разлагать и всю страну... Следствием нашей начавшейся политизированности стала угроза мятежа, однажды чуть не вспыхнувшего в лицее...
  
   Консерваторы управляли страной с момента получения независимости от Испании в 1830 году и до победы на выборах век спустя, за это время не допустив никаких попыток либерализации системы. Либералы, в свою очередь, становились всё более умеренными в стране, которая шла вперёд, оставляя истории жалкие остатки от себя самой. В те времена существовала элита молодых интеллектуалов, поддавшихся искушениям власти. Хорхе Элиесер Гаитан был более решительным и жизнеспособным её представителем. Он стал одним из героев моего детства благодаря своей деятельности... Моя бабушка восхищалась им, но я думаю, что её волновали его политические убеждения, в то время имеющие много общего с коммунистическими идеями. Я стоял позади него, когда на площади он произносил с балкона громовую речь... Его речь была не о либералах и консерваторах или эксплуататорах и эксплуатируемых, о которых говорили все, а о нищих и олигархах...
  
   Габриэль Турбай... Благодаря своим открытым отношениям с русской дипломатией в 1936 году в Риме он установил официальные отношения с Советским Союзом и стал там послом Колумбии. А семь лет спустя, находясь в Соединённых Штатах в должности министра иностранных дел Колумбии, наладил и отношения с Вашингтоном. Его связи с советским посольством в Боготе были очень сердечными. В коммунистической партии Колумбии у него было несколько влиятельных друзей, которые могли бы помочь создать предвыборный союз с либералами, о чём тогда много говорили, но только разговорами всё и ограничилось...
  
   Наш литературный вестник появился в эти неспокойные дни... Самой важной из статей была одна... В ней шла речь о необходимости пробуждения и смелого осознания борьбы против торгашей интересами государства, политиков, карабкающихся по ступеням власти, и спекулянтов, которые тормозят движение страны вперёд...
  
   Даже цитаты из Библии, отмеченные таким предвзятым образом, могут выражать смысл, противоположный подлинному...
  
   Учитель прочитал мои статьи и стихи, из тех многих, что тайком распространялись на переменах. Некоторые показались ему достойными публикации в литературном приложении. И пока я пытался преодолеть свою нещадную застенчивость, он уже заявил, что, несомненно, его намерения именно таковы. Он посоветовал мне подстричь мои поэтические локоны, несвойственные серьёзному человеку, щёткой придать форму усам и перестать носить рубашки с птицами и в цветочек, которые слишком похожи на карнавальные. Я не ожидал ничего подобного и, к счастью, проявил сдержанность и не допустил никакой бестактности. Он сдержанность мою заметил и стал сакраментальным тоном высказывать мне свои опасения в связи с тем, что мой стиль пользуется популярностью среди младших учеников благодаря моему поэтическому авторитету. Немало взволнованный тем, что на мою наружность и поэтический талант обратили внимание на таком высоком уровне, я вышел из кабинета с намерением приятно порадовать ректора и изменить свою внешность ради такого торжественного мероприятия...
  
   Не знаю уж, благодаря какому искусному фокусу учителя и одноклассники, которые всегда видели во мне замкнутого и невесёлого ученика, узрели рискового поэта, унаследовавшего дух вольнодумства, царивший в эпоху Карлоса Мартина. И не для того ли, чтобы больше соответствовать этому образу, я начал курить в лицее в возрасте пятнадцати лет? Первая затяжка была ужасной. Я провёл полночи, агонизируя в собственной блевотине на полу в ванной. Я встретил рассвет изнурённым, но табачное похмелье, вместо того чтобы оттолкнуть меня, вызвало во мне непреодолимое желание продолжить курить. Так началась моя жизнь заядлого курильщика, притом вплоть до того, что я не мог написать ни одной фразы без наполненного дымом рта... Так я пришёл к трём пачкам сигарет в сутки... Одно время, уже после колледжа, я сходил с ума от сухости в горле и ломоты в костях. Я решил бросить, но не выдержал больше двух дней, не находя себе места...
  
   Заканчивая пятый курс, увидев перед собой академические препятствия, которые не чувствовал себя способным преодолеть, я осознал свои границы... Правда без прикрас заключалась в том, что мне уже недоставало воли, призвания, упорства, последовательности, денег и знания орфографии, чтобы ввязаться в академическую карьеру...
  
   Годы летели, а у меня не рождалось ни одной идеи по поводу того, что делать со своей жизнью. Так я провёл ещё много времени, прежде чем осознал, что все эти годы шёл верным курсом, потому что ничто ни в этом мире, ни в ином не может быть бесполезным для писателя...
  
   Только сегодня я отдаю себе отчёт, до какой степени тревога в душе моей матери и вообще внутреннее напряжение в доме были связаны с крайне обострившимися противоречиями в стране, которые до поры не всплывали на поверхность, но существовали подспудно...
  
   В таком мирном, с общей дружеской, казалось бы, атмосферой селении в те годы было ещё одно проявление человеческой жестокости, менее смертоносное, но не менее подлое: пасквили. Страх жил в домах больших семей, где ждали наступления следующего утра, как лотерею рока. Там, где менее всего ожидали, появлялась обвинительная бумажка, которая на какое-то время приносила облегчение для того, о ком не было в ней упоминания, а порой и тайным праздником из-за того, что сказано про другого...
   Многие семьи решались на массовый исход из страха, что пасквили станут прелюдией к полицейскому насилию, которое сравнивало с землёй целые селения внутри страны, чтобы запугать оппозицию. Атмосфера всеобщей подозрительности превратилась в каждодневный хлеб. Организовались тайные ночные обходы, не столько чтобы поймать с поличным авторов пасквилей, сколько для того, чтобы узнать, что и о ком в них написано, перед тем как их уничтожит рассвет...
   Пасквили по-своему вскрывали не столько моральное состояние общества, сколько самую политику страны... Роман "Проклятое время"...
  
   В тот год я открыл для себя лояльность алкоголя, напиваясь в хлам, и научился жить, как жилось: дрых до вечера и распевал всю ночь напролёт...
  
   - Твой отец и я, мы хотели бы знать, что с тобой происходит...
  
   Все её доводы были обоснованными: я исчезал в полночь, одевался как на свадьбу, не ночевал дома, а на следующий день спал в гамаке до самого вечера. Я ничего не читал и впервые с момента моего рождения позволил себе вернуться домой, не помня, где был накануне.
   - Ты даже не смотришь на своих братьев, путаешь их имена и возраст...
  
   - Ты разве не понимаешь, что ты гордость нашей семьи?
   Для них всё было просто: поскольку уже не было никакой возможности мне стать выдающимся врачом, каким не стал мой отец ввиду отсутствия денег, они мечтали, чтобы я по крайней мере стал уважаемым профессионалом в любой области.
   - Ну и не стану я абсолютно никем. Я отказываюсь от того, что мне навязывают силой, когда я этого не хочу или когда хотите вы, чтобы так было, и тем более, когда так хочет наше правительство...
   - Говорят, что если бы ты захотел, то мог бы стать хорошим писателем...
   - Ели и быть писателем, то великим, а таких в наше время уже не бывает. В конце концов, чтобы не умереть с голоду существуют и другие великолепные профессии...
  
   Сейчас я понимаю, что творилось у меня в душе и что тогда я впервые начал задумываться о стране, в которой жил... Началась напряжённая кампания по выбору президента...
   Он старался сменить его на посту президента, с помощью правительственных войск прибегая к насилию по всем направлениям. Вновь вернулась историческая реальность XIX века, в котором не было мира, а только короткие перемирия между восемью общими гражданскими и четырнадцатью локальными войнами, тремя военными переворотами и, в довершение всего, Тысячедневной войной, в ходе которой с обеих сторон из населения в неполных четыре миллиона погибло около восьмидесяти тысяч человек. Так просто: всё это было совокупным планом, отбросившим страну на сто лет назад...
  
   Мои личные результаты были отмечены специальной наградой - незабываемой книгой "Жизнь, учение и изречения мужей, прославившихся в философии" Диогена Лаэртского...
  
   В часы фиесты, вместо того чтобы зарабатывать на жизнь, я запоем читал книги либо у себя в комнате, либо в том кафе, где дозволялось чтение книг. Литературу я выбирал наудачу и вслепую. Друзья, чей карман позволял покупать книги, давали мне их почитать на крайне короткий срок. Я проводил ночи без сна, дабы вернуть книги вовремя...
   Только что вышедшее книги выставлялись в витринах недоступных для меня книжных магазинов. Спасали студенческие кафе, тогдашние центры культурного обмена, в том числе и книгами...
   Я ходил туда, прислушивался к разговорам за соседними столиками, ловил каждое слово. Подслушанные украдкой литературные разговоры давали мне явно больше, чем учебники...
   - Вот современная Библия.
   Это оказался "Улисс" Джеймса Джойса. Я уже осилил его когда-то, правда, частями, целиком не хватало терпения. То моё прочтение было легкомысленным поступком. Спустя годы, уже взрослым человеком, я поставил перед собой цель перечитать его серьёзно. "Улисс" не только помог мне раскрыть мой собственный внутренний мир, о котором я и не подозревал, но и познать бесценную технику письма, способную освободить язык, умело управлять временем, владеть искусством построения произведений...
  
   Я больше никогда не мог спать с прежним спокойствием. Это были "Метаморфозы" Франца Кафки, которые с первой же строки определили мой новый жизненный путь. Сегодня "Метаморфозы" - один из самых великих символов мировой литературы...
   Были книги загадочные, чьи глубины были мне неведомы и во многом противоречили тому, что я знал до этого...
  
   Я перечитывал и правил мой рассказ до изнеможения и в конце концов написал личную записку для редактора, которого я не видел никогда в жизни. Положил всё в конверт и сам отнёс в редакцию газеты...Газета выходила по субботам. Привратник разрешил мне подняться на второй этаж и вручить письмо редактору собственной персоной. Подобная возможность сковала меня по рукам и ногам. Я быстро оставил конверт на столе привратника и убежал.
   Это случилось во вторник, и я совсем не беспокоился о судьбе моего рассказа, поскольку был уверен, что если его и напечатают, то не скоро. Тем временем в течение двух недель я пытался унять мучительное беспокойство по субботам и ходил-бродил из кафе в кафе, пока 13 сентября не наткнулся на заголовок моего рассказа...
   Первое, что я ощутил, это растерянность нищего, у которого нет даже пяти сентаво, чтобы купить газету... Я бросился на улицу под невозмутимо моросящий дождь, но не нашёл в соседних кафе ни одного знакомого, который подал бы мне эту милостыню. Я не встретил никого и в пансионе в то мёртвое субботнее время... Когда я снова вышел на улицу, готовый ко всему, я встретил господина Божественное Провидение, который выходил из такси с газетой в руках, и я решительно попросил его подарить мне номер. Вот так я смог прочитать свой рассказ в печатном виде... Я прочитал его тайком в моей комнате, с бушующим сердцем на одном дыхании. В каждой строке я открывал для себя разрушительную силу печатного слова, поскольку то, что я создавал с такой любовью и болью как подражание всемирному гению, предстало передо мной в виде запутанного и неубедительного монолога, который едва держался на трёх или четырёх спасительных фразах. Только двадцать лет спустя я осмелился прочитать его во второй раз, и тогда моё мнение о рассказе - слегка смягчённое сочувствием - было гораздо менее благосклонным...
  
   - Я полагаю, что ты понимаешь, в какой переплёт ты попал. Теперь ты на виду, в ряду известных авторов, и тебе нужно многое сделать, чтобы заслужить это...
  
   Он рассказал о своей навязчивой идее, что сначала нужно выносить смысл произведения, а затем его стиль, но одно зависит от другого и находится во взаимном подчинении, что и было волшебной палочкой классиков...
   Я так никогда и не решился сказать ему, что этот разговор определил мою судьбу...
   Я подозревал, что те, кто говорил мне о рассказе, были не так тронуты им самим, а может, и вообще не прочли рассказ, а коль прочли, то уж точно не поняли его правильно, как самим фактом публикации, да ещё и на такой важной странице...
   Я искал в памяти ситуации из жизни для второго рассказа и вспомнил, что одна из прекрасных женщин сказала, что... Так у меня возникла заготовка для будущего рассказа, а также привлекательное название... Остальное, как и в предыдущем рассказе, было высосано из пальца и посему, как нам нравилось тогда говорить, несло в себе зародыш своей собственной гибели.
   Этот рассказ был напечатан с такой же важностью, как и первый, в субботу, 25 октября 1947 года, с иллюстрациями художника... Меня поразило, что друзья приняли его как нечто обычное для уже признанного писателя. Я же, наоборот, страдал от ошибок и сомневался в успехе, но держался. Самым неожиданным событием стала заметка, напечатанная несколько дней спустя в ежедневной колонке... "Читатели литературного приложения заметят появление нового оригинального и талантливого писателя, яркой личности... Воображение может придумать что угодно, но умение предъявить естественно, искренно и непринуждённо созревшую жемчужину - это не по силам большинству из двадцатилетних авторов, только начинающих свою литературную деятельность... Гарсиа Маркес - новый подающий надежды писатель".
   Такой роскошный отзыв, конечно, свидетельство настоящего успеха...
  
   Трудно теперь это представить, но в ту пору мы жили поэзией. Она была для нас главным - неистовой страстью, иным способом существования, огненным шаром, который движется по всем направлениям, куда ему заблагорассудится. Мы открывали газету, пусть даже с экономическим или юридическими новостями, или гадали на кофейной гуще на дне чашки, во всём мы находили поэзию, отражающую наши мечты. Для нас, коренных жителей всех областей, Богота была и столицей нашей страны, и местом пребывания правительства, но прежде всего городом, где жили поэты. Мы не только верили в поэзию и были готовы погибнуть за неё, но и знали наверняка, что, как написал Луис Кардоса и Арагон, "поэзия - это единственное в своём роде ощущение собственного существования".
   Мир принадлежал поэтам. Новости в поэзии были куда важнее для моего поколения политических новостей, каждый раз всё более угнетающих...
   Их стихи различались и по форме, и по содержанию, но этой группе удалось сдвинуть археологические руины парнасского искусства и пробудить к жизни новую поэзию - поэзию сердца... Публика приняла их не сразу, да и сами они не сразу осознали свою роль посланников Божественного Провидения, призванных обновить дом поэзии...
   Статья "Случай поклонения поэту"... Это была попытка определить точные границы его поэтического дарования и уменьшить его литературный авторитет. Автор обвинял поэта в том, что в Колумбии так и не был зажжён огонь духа, а царила ортопедия слов, и дал определение его стихам как произведениям трудолюбивого мастера - высокопарного, бесстрастного и искусного. В заключение статьи он задал самому себе вопрос, который завещал нам как одно из своих прекрасных стихотворений: "Если поэзия не будоражит кровь, не ведёт за собой в неведомое, не помогает постигать многообразие мира и не совпадает с ударами моего сокрушённого сердца, в одиночестве и любви, в радости и ненависти, для чего же тогда нужна поэзия?"...
  
   К сожалению, несколько недель спустя, 9 апреля, произошёл народный мятеж, и я был вынужден уехать из дымящегося города. Когда я вернулся через четыре года, "Эль Молино" был погребён под пеплом, а маэстро вместе со своей свитой и вещами перебрался в кафе "Эль Аутоматико", где мы стали друзьями благодаря книгам и алкоголю, и он научил меня передвигать шахматные фигуры...
  
   Приятелям моей юности не было понятно, почему я пишу рассказы, да я и сам не мог объяснить этого, поскольку главенствовала тогда в литературе страны поэзия...
   Роман, наоборот, был редким жанром...
  
   Тогда для меня весь мир был молодым, но всегда находился кто-то моложе. Одни поколения теснили другие, особенно в поэтической и преступной среде...
  
   Это были незабываемые вечера, когда, согреваясь теплом ароматного шоколада и горячих булочек, мы наблюдали закат дня в бескрайних изумрудных просторах саванны. То, чему я научился от неё благодаря её нескончаемой болтовне и манере говорить о самых обыденных вещах, оказалось бесценным для познания действительной жизни...
  
   Он слыл выдающимся журналистом, который, казалось, был рождён для того, чтобы так и не написать ни одной строки за всю свою жизнь. Тем не менее, он научил многих писать статьи для своих периодических изданий...
  
   Меня поразило, что в таком молодом возрасте он рассуждал как умудрённый опытом старик, но тогда я и не думал, что годы спустя мы оба посвятим себя смелой журналистике. Не думал я и о лживости журналистики как ремесле, да и как наука она тогда меня интересовала меньше, чем юриспруденция.
   На самом деле, пока не настал тот день, я не предполагал, что журналистика будет меня интересовать. В тот день Эльвира взяла у Берты Симгерман, декламатора из Аргентины, срочное интервью, которое полностью изменило моё предвзятое представление о профессии и открыло мне неизвестное дотоле призвание. Это было больше, чем просто классическое интервью, состоящее из вопросов и ответов - которые, как и прежде, вызывают у меня столько сомнений, - оно было одним из самых необычных интервью, печатавшихся когда-либо в Колумбии. Годы спустя, когда Эльвира стала уже журналистом с международным именем и одним из моих лучших друзей, она рассказала мне, каким отчаянным способом ей удалось избежать неудачи.
   Приезд Берты Сингерман был главным событием дня. Эльвира, возглавлявшая женский раздел в "Сабадо", попросила разрешения у своего отца на интервью, тот дал разрешение с некоторой опаской, связанной с отсутствием у неё опыта. В редакцию журнала входили тогда самые известные интеллектуалы того времени, и Эльвира попросила их помочь ей составить список вопросов. Но вся редакция была на грани паники после того пренебрежения, с которым Берта приняла молодую журналистку в президентском люксе отеля "Гранада". Начиная с первых же вопросов, знаменитость принялась получать удовольствие, отклоняя их как проявление глупости или полного невежества. Она и не подозревала, что вопросы составлял талантливый писатель из тех, кого она прекрасно знала и кем так восхищалась во время своих визитов в Колумбию. Эльвире оставалось только смирять свой вспыльчивый характер, проглатывать слёзы и стойко выносить подобное презрение. Неожиданное появление мужа Берты Сингерман спасло репортаж, потому что именно он, обладая изысканным тактом и хорошим чувством юмора, разрядил ситуацию, которая начала перерастать в серьёзное столкновение. Эльвира написала не заранее подготовленные вопросы с ответами, а репортаж о грубой и невоспитанной знаменитости. Воспользовавшись спасительным вмешательством супруга, она сделала его главным действующим лицом встречи. Берта Сингерман пришла в страшную ярость, когда прочитала интервью. Но "Сабадо" был уже самым популярным еженедельником, и его тираж взлетел до ста тысяч экземпляров, это в городе с населением в шестьсот тысяч человек. Хладнокровие и остроумие, с которым Эльвира использовала глупую заносчивость Берты Сингерман, чтобы показать её истинное лицо, впервые натолкнули меня на мысль о возможности репортажа не просто как блестящего способа передачи информации, но и гораздо большего: как литературного жанра. Прошло не так много времени, и я проверил это открытие на собственном опыте, и пришёл к мысли, которая подтверждается для меня и по сию пору, что роман и репортаж - это сыновья одной матери...
   После репортажа Эльвиры я понял, что в моём сердце спит журналист, и я задался целью разбудить его. Я стал читать газеты иначе...
  
   Со временем мы стали хорошими друзьями, но в университете я не был самым усердным и прилежным учеником, и из-за моей непреодолимой застенчивости я всегда держался отчуждённо, особенно с людьми, которыми восхищался. Поэтому я был очень удивлён, когда он вызвал меня на итоговый экзамен в конце первого курса, даже несмотря на мои постоянные прогулы, благодаря которым я заслужил репутацию невидимого ученика.
   Я использовал свою старую уловку - отклониться от темы разговора с помощью риторических приёмов. Я понял, что учитель догадался о моей хитрости, но, видимо, воспринял её как литературное развлечение...
   Для нас обоих литература стала прекрасной гаванью, где мы забывали о политике, открывали удивительные книги и забытых писателей во время бесконечных разговоров, которые иногда заканчивались сорванными планами и ссорами с нашими супругами...
  
   Он был владельцем книжного магазина, популярного особенно у студентов благодаря прекрасному обычаю выставлять без присмотра на открытых столах новинки известных авторов. Даже мы, его ученики, толкаясь в магазине в суматохе вечера, искусно и незаметно прятали книги, руководствуясь школьным законом, согласно которому красть книги - это преступление, но не грех...
  
   Три моих рассказа я прочитал в том порядке, в котором они были написаны и опубликованы, они мне показались противоречивыми и умозрительными, некоторые нелепыми, и ни один из них не отражал действительной жизни...
   И всё же для меня они имеют значение, как ни для кого, ибо в каждом из них в определённой мере фиксируется стремительный ход моей тогдашней жизни.
   Я читал множество чужих романов, которыми я восхищался, но не как простой читатель, а с целью перенять технику письма. То есть с точки зрения секретов ремесла. От метафизических абстракций первых трёх моих рассказов до трёх последних того времени я находил результаты своего начального образования писателя. Мне ещё не приходило на ум использовать другие формы. Я считал, что рассказ и роман - не только два разных литературных жанра, но два организма, различные по своей природе, смешивать которые было бы пагубно. Сегодня я придерживаюсь того же мнения и убеждён больше, чем когда-либо, в превосходстве рассказа над романом.
   Публикации в "Эль Эспектадоре", несмотря на литературный успех, создали мне самые земные проблемы. Друзья, заблудившиеся в хмельных удовольствиях, останавливали меня на улице и просили взаймы денег на спасение, потому что не могли поверить, что такой известный писатель не получает огромных гонораров за свои рассказы. Мало кто допускал мысль, что мне не заплатили ни сентаво за их публикации, а я этого и не ждал от отечественной периодики, доставившей мне такое счастье. Самым тяжёлым было разочарование моего отца...
  
   Крупной помехой тех лет был страх жениться против воли...
  
   Хорхе Эльесер Гайтан ни на один день не прекращал своей предвыборной кампании и даже основательно её усилил своей программой нравственного восстановления Республики, которая оставила позади историческое разделение страны на консерваторов и либералов. Она усугубила это разделение, но уже в горизонтальном срезе, более реалистичном, как разделение между эксплуататорами и эксплуатируемыми: интересами политическими и интересами национальными. Его историческим криком "Заряжай!" и его сверхъестественной энергией были посеяны зёрна сопротивления даже в самых удалённых уголках благодаря грандиозной агитационной кампании, которая меньше чем за год завоевала признание большинства и владела им вплоть до прихода настоящей социальной революции.
   И только тогда мы осознали, что страна снова на грани той же гражданской войны, которая досталась нам со времени обретения независимости от Испании, но теперь она охватила правнуков первых её действующих лиц. Партия консерваторов, которая снова через четыре срока подряд получила власть из-за разлада среди либералов, была преисполнена решимости не терять её любыми способами. Чтобы добиться этого, правительство Эспины Переса проводило политику выжженной земли, которая залила кровью страну и вторглась даже в повседневную жизнь мирных жителей, руша семейные очаги.
   С моей политической несознательностью и с высоты литературных облаков я смутно различал даже очевидную реальность до самого того вечера, когда я возвращался в пансион, и меня пронзила моя проснувшаяся совесть...
  
   В обстановке высокого напряжения 30 марта в четыре с половиной часа вечера в Боготе открылась Девятая панамериканская конференция. Город был возбуждён и самим событием, и невероятной ценой на входные билеты, и помпезной эстетикой министра иностранных дел Лауреано Гомеса, который в силу своей должности возглавил конференцию. На ней присутствовали министры иностранных дел всех стран Латинской Америки и видные деятели эпохи. Самые знаменитые колумбийские политики имели честь быть приглашёнными, единственным и заметным исключением стал Хорхе Эльесер Гайтан, исключённый, без сомнения, согласно очень показательному запрету Лауреано Гомеса и, возможно, ещё некоторых руководителей-либералов, которые его проклинали за нападки на олигархов обеих партий. Полярной звездой конгресса был генерал Джордж Маршал, представитель Соединённых Штатов, великий герой недавно прошедшей Мировой войны, с ослепительным блеском киноартиста управляющий восстановлением Европы, разгромленной войной...
  
   - Конец стране. Только что убили Гайтана...
  
   В гуще тех беспорядочных волнений находился кубинский студенческий лидер Фидель Кастро, двадцати лет, делегат от Гаванского университета на конгрессе студентов, устроенном как демократический ответ панамериканской конференции...
  
   По истечении длинного обмена пробными соображениями он озвучил решение, которое приняло руководство либералов: предложить президенту, чтобы он передал свои властные полномочия ... во имя политического согласия и спокойствия в обществе...
   Однако ответ президента, высказанный всё с той же невозмутимостью, с которой он курил, был не тем, на который они рассчитывали... Он сказал, что для него и его семьи самым удобным было бы уйти в отставку и жить за границей на личные средства и без политических забот, но его беспокоило, что могло значить для страны, если законно выбранный президент убежал бы со своего поста. Гражданская война была бы неминуема... Он позволил себе напомнить о своей обязанности защищать Конституцию и законы, что он не только заключил договор со своей родиной, но также и со своей совестью и с Богом. Говорят, что именно тогда он произнёс знаменитую историческую фразу, которую, очевидно, в действительности никогда не произносил, но она приписана ему на века: "Для колумбийской демократии лучше мёртвый президент, чем сбежавший президент". Никто из свидетелей не помнил, слышал ли он её из уст президента или из чьих-то других. Со временем много обсуждали эту фразу, спорили о её политической ценности, исторической значимости, но никогда не спорили о литературном великолепии фразы...
  
   Я осознал, что 9 апреля 1948 года в Колумбии начался ХХ век...
  
   Было предельно ясно, что журналистика не была моим ремеслом. Я хотел бы быть особенным автором, но вместо этого подражал другим авторам, которые не имели ничего общего со мной. Таким образом, в те дни я находился в процессе размышления, потому что после трёх первых моих напечатанных в Боготе рассказов, так высоко оцененных критиками и друзьями, хорошими и плохими, я чувствовал себя в тупике...
  
   Он мне показался ловцом душ. И это, возможно, было определяющей причиной, почему молодёжные группы, которые питались его разумом и его осмотрительностью. Я заключил, без сомнения, с притворной оценкой преждевременного старика, что, пожалуй, подобное поведение и было тем, что ему мешало играть решающую роль в жизни страны...
  
   Истинная причина его звонка была в том, чтобы рассказать мне, что единственное, о чём беспокоился маэстро, было то, что моя ненормальная робость может стать большим препятствием на моём жизненном пути...
  
   - Как продвигается шедевр?..
   Неплохо, но это нельзя напечатать.
   Ответ меня не удивил. Наоборот, я предвидел это и на несколько минут почувствовал облегчение от тягостного груза быть журналистом...
  
   В последний момент мы согласовали ежедневную колонку, возможно. Чтобы определить ответственность каждой из сторон, с моим настоящим именем и постоянным заголовком "Точка и новый абзац"...
  
   - Вы далеко пойдёте.
   Моё сердце упало, я подумал, что он уже знает всё обо мне и под "далеко" подразумевает смерть...
  
   Я начал привыкать к работе в газете, которую всегда рассматривал больше как форму литературную, чем журналистскую... Я продолжал с жаром относиться к искусствам и литературе, особенно в полуночных дружеских кружках, но стал терять энтузиазм быть писателем...
  
   Я не возвращался к написанию рассказов после трёх уже напечатанных, пока он не нашёл меня и не попросил, чтобы после шести месяцев молчания я прислал ему ещё рассказ. Чтобы ответить на просьбу, я снова перебрал всевозможные идеи, потерянные в моих черновиках, и написал "Другую сторону смерти"... Я хорошо помню, что у меня не было предварительного сюжета, и я придумывал его по мере того, как писал. Он был опубликован 25 июля 1948 года... очень похожий на предыдущие, и я снова принялся за написание рассказов только на следующий год, когда моя жизнь была уже другой...
  
   Он пригласил меня в дом своих родителей на берегу огромного моря, с внутренним двором. Во всю двенадцатиметровую стену тянулась библиотека, содержащаяся в идеальном порядке, где хранились только те книги, которые необходимо прочитать, дабы не мучила совесть. Там были издания греческих, латинских и испанских классиков, за которыми настолько хорошо ухаживали, что они казались нечитанными...
  
   Больше всего во мне его встревожило моё подозрительное презрение к греческим классикам, которые мне казались скучными и бесполезными, за исключением "Одиссеи", которую я читал и перечитывал частями много раз в лицее. Поэтому, прежде чем попрощаться со мной, он выбрал в библиотеке книгу, переплетённую кожей, и дал мне её с некоторой торжественностью. "Ты можешь стать хорошим писателем, но никогда не будешь очень хорошим, если не знаешь очень хорошо греческих классиков". Книга была полным собранием сочинений Софокла. Густаво с этого момента был одним из важнейших людей в моей жизни, потому что "Царь Эдип" оказался с первого прочтения совершенным произведением...
  
   Альваро настоял на том, чтобы отвести меня к себе, чтобы я познакомился с его библиотекой, которая покрывала три стороны спальни до самого неба. Он указал на них пальцем, проделал полный оборот вокруг себя и сказал мне:
   - Это уникальные писатели всего мира, которые умеют писать по-настоящему!..
  
   Он изобрёл очень удобный способ быть мёртвым, не умирая, и похороненным без погребения и надгробных речей. Он жил в историческом центре в историческом доме исторической улицы, где родился и умер, никого не побеспокоив. Он виделся с небольшим количеством постоянных друзей, между тем как его слава великого поэта росла при его жизни, как растёт только посмертная слава...
  
   Стихотворения Мутиса и мои рассказы, по случайному совпадению, печатались вместе... и нам достаточно было увидеться, чтобы мы завели разговор, который до сих пор не закончился...
   Сначала наши дети, а потом и наши внуки нас часто спрашивали, о чём же мы говорим с такой неистовой страстью, и мы отвечали правду: мы всегда говорили об одном и том же.
   Мои восхитительные дружбы со взрослыми людьми искусства и литературы воодушеви меня на выживание в те годы, которые до сих пор я вспоминаю как самые неустойчивые в моей судьбе...
  
   В Сукре меня встретила обстановка вполне благоприятная для моих тогдашних идей. Я написал ему с просьбой прислать мне книг, много книг, столько, сколько было возможно, чтобы утопить в шедеврах шесть месяцев моего выздоравливания...
  
   Розы стали цвести с таким великолепием, что не было отбоя без любопытных, желающих постичь, откуда может быть такое великолепие, от Бога или от сатаны...
  
   Дети рождались и росли такими похожими, что было проще перепутать их, чем распознать... Мы сосчитали детей...
   Мать была уверена, что Бог своей бесконечной мудростью разрешит эту проблему лучшим возможным способом...
   Все тревоги семьи казались частью кризиса в стране из-за экономической неопределённости и политического насилия...
   Моя мать не огорчалась, будучи убеждённой в не раз проверенной мудрости, что "каждое дитя приносит свой кусок хлеба в руке"...
  
   Я узнал всё, что было известно о Маркесите, хозяйке и госпоже того просторного королевства. Там знали секретные молитвы, чтобы делать добро и зло, чтобы поднять с постели умирающего, не зная о нём ничего, кроме описания его внешнего вида и точного места его нахождения, или чтобы послать змею через болота, способную через шесть дней убить врага.
   Единственное, что было им запрещено, - воскрешать мёртвых, поскольку это была тайная власть Бога. Хозяйка прожила столько лет, сколько захотела, и считалось, что ей было уже двести тридцать три года, но она не старела ни на один год после шестидесяти шести...
   С тех пор как мне рассказали эту фантастическую историю, меня начало душить страстное желание посетить рай, застывший в реальности. Мы приготовили всё, что было необходимо, чтобы написать летопись сверхъестественного реализма...
  
   Я продолжал курить. Один врач, который видел мои лёгкие на экране, испуганный сказал мне, что через два или три года я не смогу дышать... Один мой друг-психиатр объяснил, что это самая сложная для лечения зависимость. Я решился спросить у него, какова же основная причина, и его ответ был страшно прост:
   - Потому что бросить курить было бы для тебя как убить любимое существо.
   Это было откровение. Я никогда не знал почему, не хотел знать это, но вдавил в пепельницу сигарету, которую только что зажёг, и больше не выкурил ни одной, без волнений и без мучений, за всю мою жизнь.
   Другая моя зависимость была не менее стойкой...
  
   Только после провала стало известно, что двумя днями раньше назначенной даты операции бывший президент собрал в своём доме в Боготе высокопоставленных чиновников-либералов и руководителей переворота для окончательного обсуждения проекта. В середине дискуссии кто-то задал традиционный вопрос:
   - Будет ли кровопролитие?
   Не было никого настолько простодушного или настолько циничного, чтобы сказать, что нет. Другие руководители объяснили, что были предприняты максимальные усилия, чтобы этого не произошло, но не существует волшебных рецептов противостоять непредвиденному. Напуганное размерами собственного заговора руководство либералов дало контрприказ...
  
   Вскоре я понял, что параллельно рассказывать о том, как пишется произведение, не вдаваясь в суть, - это важнейшая часть замысла и искусства писать...
   Причина такой привычки, рассказывать ненаписанное, должна была заслужить сострадание, страх писать может быть таким же невыносимым, как страх не писать...
  
   Правда из правд, что я не знал, как мне жить дальше... Я осознал, что у меня в жизни нет верного направления и никаких новых доводов, чтобы убедить родителей, что с ними ничего не случится, если они мне позволят принимать решения самому...
  
   - Это не означает, что мы останемся в стороне от жизни государства. Наоборот: именно из-за нашего пацифизма общественная трагедия страны вошла к нам на цыпочках через заднюю дверь, и у каждого из нас она внутри...
  
   Моя первая заметка на редакционной странице ... вышла 5 января 1950 года. Я не захотел подписывать её своим именем, чтобы перестраховаться, если не удастся найти ей место, как это случилось в ...
   Темой для разговоров при пробуждении были убытки от сумасшедших ветров, дувших всю ночь, которые тащили за собой мечты и бедлам и превращали в летающие гильотины тонкие металлические листы от крыш.
   Сейчас я думаю, что те сумасшедшие ветра подметали стерню бесплодного прошлого и открывали мне двери какой-то новой жизни. Мои отношения с группой перестали быть лишь удовольствием и превратились в профессиональное сообщество. Сначала мы обсуждали темы в планах или обменивались наблюдениями, вовсе не назидательными, но незабываемыми. Решающим для меня было утро, когда я вошёл в кафе, где Херман Варгас заканчивал читать в тишине рубрику, вырезанную из дневной газеты. Другие из группы ждали его вердикта вокруг стола со своего рода почтительным страхом... Закончив и даже не взглянув на меня, Херман разорвал её на кусочки, не сказав ни одного слова, и перемешал их с окурками и спичками в пепельнице. Никто ничего не сказал, настроение стола не поменялось, и случай не объяснился никогда. Но мне это послужило уроком, когда на меня нападало из-за лени или из-за спешки искушение написать хотя бы абзац, чтобы выполнить обязательство...
  
   Хозяева гостиницы никогда не могли понять, почему столько раз у меня не было полтора песо, чтобы переночевать, а между тем за мной приезжали экстравагантные люди на служебных лимузинах...
  
   Никогда не мог понять, почему посреди такой бесхитростной жизни я внезапно ушёл ко дну в неожиданном упадке сил. Мой текущий роман "Дом", начатый примерно шесть месяцев назад, мне показался пошлым фарсом. Я больше говорил о нём, чем писал его, и в действительности он был нелогичным, но у меня были фрагменты, которые до этого и после я опубликовал в рубрике, когда оставался без темы. В одиночестве выходных дней, когда другие укрывались в своих домах, я оставался в пустующем городе одиноким... Это была абсолютная нищета и птичья застенчивость, которым я пытался противостоять с невыносимой гордостью и жестокой прямотой. Я чувствовал, что она повсюду мешала, и даже некоторые знакомые указывали мне на неё. Нагляднее всего мой скверный характер выглядел в комнате редакции, где я писал до десяти часов без перерыва в отдалённом углу, ни с кем не общаясь, окутанный облаком дыма от дешёвых сигарет, которые я курил без остановки в одиночестве, без какого-либо облегчения. Я делал это со всей поспешностью, часто до раннего утра и на типографской бумаге, которую носил повсюду в кожаной папке. Однажды в рассеянности тех дней я забыл её в такси, и я понял без огорчений, что это проделка моей несчастной судьбы...
   Ежедневного заработка мне хватало только, чтобы оплачивать комнату, но то, что меня меньше всего беспокоило в те дни, это пропасть нищеты. Много раз, когда не мог оплатить её, я уходил читать в кафе "Рома", как это было на самом деле: одиночка, блуждающий в ночи по бульвару Боливар... Я тогда всё ещё продолжал быть ненасытным читателем без какого-либо систематического образования. Особенно поэзии, даже плохой, поскольку и в самом плохом расположении духа я был убеждён, что плохая поэзия приведёт рано или поздно к хорошей.
   В моих заметках в разделе... я проявил себя очень восприимчивым к народной культуре, в противоположность моим рассказам, которые больше были похожи на кафкианские головоломки, написанные кем-то, кто не знал, в какой стране живёт. Тем не менее, правда моей души была в том, что драма Колумбии дошла до меня как отдалённое эхо, и меня потрясло только, когда реки крови вышли из берегов. Я прикуривал одну сигарету от другой, вдыхая дым с жаждой жизни, с которой астматики выпивают воздух. Три пачки сигарет, которые я уничтожал за один день, были заметны не только на ногтях, но и в кашле, как у старого пса, который лишил спокойствия мою юность. Одним словом, я был робким и грустным, и настолько ревностно хранящий свою личную жизнь, что на любой вопрос о ней я отвечал с риторической дерзостью. Я был уверен, что моё невезение было врождённым и непоправимым, особенно с женщинами и деньгами, но мне это было не важно, потому что я думал, что удача не нужна, чтобы писать хорошо. Меня не интересовали ни слава, ни деньги, ни старость, потому что я думал, что умру молодым и на улице.
   Поездка с матерью, чтобы продать дом в Аракатаке, вызволила меня из этой бездны, и уверенность в новом романе показала на горизонте ясно различимое будущее. Это было решающее путешествие среди многих других, что были в моей жизни, потому что мне доказало на моей собственной шкуре, что книга, которую я пытался писать, была чистой напыщенной выдумкой, без какой-либо опоры на поэтическую правду. Проект, разумеется, разбился вдребезги, столкнувшись с реальностью той знаменитой поездки.
   Центром эпопеи, как я об этом мечтал, должна была стать моя собственная семья, которая никогда не была активной участницей событий, а только бесполезной свидетельницей и жертвой всего. Я начал писать эпопею тотчас, как вернулся в Аракатаку, потому что ничего не принесло создание романа с помощью искусственных средств, но важна была эмоциональная нагрузка, которую я перенёс, сам того не зная, и которая ждала меня невредимая в доме бабушки и дедушки. Но с первого же шага по горячему песку городских улиц мне дали знать, что мой способ не был самым удачным, чтобы рассказать о том земном отчаянии и ностальгии, несмотря на то что я потратил много времени и работаю, чтобы найти правильный способ. Не запарки в "Кронике" во время отъезда были помехой, а всё наоборот: сдавливающая сила порядка служила причиной душевной тревоги.
   Сальво застал меня врасплох в творческой лихорадке через несколько часов после того, как я начал писать книгу, остальные мои друзья считали долгое время, что я продолжаю работать над старым проектом "Дом". Я решил, пусть так и будет, из-за наивного страха, что откроется провал замысла, о котором столько говорили, будто он был шедевром. Но также я это делал из-за суеверия, которого всё ещё придерживаюсь, - рассказывать историю, а писать другую, чтобы не стало известным, какая есть какая. Особенно в газетных интервью, которые, в конце концов, вид опасной выдумки для скромных писателей, которые не хотят говорить большую часть из того, что должны...
   С первой же строчки я знал наверняка, что новая книга будет основываться на воспоминаниях ребёнка семи лет, пережившего массовые убийства людей в 1928 году на банановых плантациях. Но я её вскоре отверг, потому что рассказ ограничивался точкой зрения персонажа без достаточных поэтических ресурсов, чтобы рассказать об этом. Тогда я понял, что моя авантюра прочитать "Улисса" в двадцать лет и, чуть позже, "Шум и ярость" была недозрелой дерзостью, не имеющей будущего, и я решил перечитать и взглянуть на них сквозь призму опыта. Действительно, многое из того, что мне показалось прежде трудно постижимым в Джойсе и Фолкнере, открылось теперь со всей красотой и искренностью простоты...
   Я должен был поменять название произведения "Дом", потому что оно не имело ничего общего с моим новым романом, но я совершил ошибку, отметив в школьной тетради названия, которые мне пришли в голову, пока я писал, и у меня получилось больше восьмидесяти. Наконец я нашёл его, не ища, в уже почти законченной первой версии, когда я уступил искушению написать авторский пролог. Название мгновенно возникло в голове: "Палая листва"...
   Авторы, которые меня подстегнули ещё больше к написанию романа, - были североамериканские романисты... Особенно благодаря сходству каждого характера, которые я встречал в культурах глубокого юга и особенностей Карибского побережья, с которым я имею абсолютную тождественность, основную и незаменимую в формировании меня как человека и писателя. После этих осознаний я начал читать как подлинный кустарный романист, не только ради удовольствия, но из ненасытного любопытства открыть, как написаны книги мудрых людей.
   Я прочитал их сначала справа налево, затем наоборот и подверг их своего рода хирургическому потрошению до тех пор, пока не проник в наиболее скрытные тайны их устройства. Именно поэтому моя библиотека не была никогда больше, чем инструментом для работы, где я могу немедленно сверить главу Достоевского, или уточнить сведения об эпилепсии Юлия Цезаря, или узнать об устройстве карбюратора автомобиля. У меня также есть учебник по совершению идеальных убийств, если в них будет нуждаться какой-то из моих беспомощных персонажей. А в остальном мои друзья меня направляли в моём чтении и предоставляли мне книги, которые я должен был прочитать в данный момент, друзья предпринимали безжалостную вычитку моих оригиналов до момента их публикации.
   Ко мне пришло новое знание меня самого, и проект "Кроники" в конце концов дал крылья. Наш моральный дух был настолько высок...
  
   Кроме работы в редакции... Если время было, то, в свою очередь, чтобы писать мои рассказы в мёртвые утренние часы...
   Альфонсо, специалист во всех жанрах, положил груз своей веры на алтарь полицейских рассказов, к которым имел всепоглощающую страсть. Он их переводил или отбирал, а я их подвергал процессу формального упрощения, которое пригодилось мне и для моего ремесла. Оно заключалось в том, чтобы экономить пространство удалением не только неподходящих слов, но и лишних фактов, не трогая самой их сути, не задевая способности убеждать. То есть исключать всё, что могло быть лишним в оперативном жанре, в котором каждое слово должно бы отвечать за всю структуру. Это было одно из самых полезных упражнений для изучения техники написания рассказов...
  
   Побочное значение "Кроники" для меня заключалось в том, что она вынудила меня писать рассказы на скорую руку к сроку, чтобы заполнять непредвиденные пустоты, тревожась, что её придётся закрыть. Я сидел за машинкой, пока линотиписты и наборщики делали своё дело, и изобретал из ничего рассказ размером, соответствующим свободному месту...
   Первый из этих рассказов был началом серии с одним и тем же персонажем... Позже я написал..., чтобы спасти газету в последний момент в другой раз. Оба составили часть серии из шести рассказов, которые я упрятал в архив, когда понял, что они не имели со мной ничего общего...
  
   Причины, которыми мы хотели объяснить провалы "Кроники" и неуверенность группы, люди усматривали в моём врождённом и заразном невезении. Как убийственное доказательство читали мой репортаж о бразильском футболисте, с которым мы хотели примирить спорт и литературу в новом жанре, и это была решительная неудача. Когда я узнал о моей постыдной репутации... Лишённый уверенности всем моим существом, я обсудил это с ...
   - Спокойно, маэстро. Сам дар писателя объясняется большим везением, которое никто не в силах разорить.
   Не все ночи были плохими. Ночь на 27 июля 1950 года, в весёлом доме..., сыграла определённую историческую роль в моей жизни и писателя, и человека....
  
   Для меня это было началом нового этапа после девяти рассказов, которые всё ещё витали в метафизических облаках, и когда у меня не было никакой перспективы, чтобы продолжать жанр, который я никак не мог уловить...
   Я снова прочитал его пятьдесят лет спустя и думаю, что я бы не поменял в нём ни запятой. Посреди беспорядка без руля и ветрил, в котором я тогда жил, начиналась моя весна.
   Страна, наоборот, вошла в штопор...
  
   В любом случае нам подняло дух, что он привёз с собой лихорадку журналистики, кино и литературы. В следующие месяцы, между тем как он снова адаптировался, он нас поддерживал с температурой сорок градусов.
   Это была заразная болезнь...
   Я снова вернулся к моему увлечению взрослого человека к забавным сыщикам, но не как к воскресному развлечению, а как к новому литературному жанру, без настоящей причины отвергнутому в детских...
  
   Кроме этих ярких вспышек, впечатляющих друзей, которые следовали за ним с его крейсерской скоростью, была и другая сторона медали: он не имел выдержки сесть и писать. Мы, кто жил с ним рядом, не могли представить себе его сидящим больше одного часа за письменным столом...
  
   Он писал критические и литературные комментарии в газетах и журналах и с большой скромностью объединял их в книги. Он был читателем необыкновенной ненасытности...
  
   Тогда я не осознавал то, что прожил этот год отлично от всей моей жизни, и сегодня я не сомневаюсь, что он был решающим. До тех пор я довольствовался моей неряшливой внешностью. Я был уважаем и любим многими в городе, где каждый жил на свой манер, в своём пристанище. У меня была насыщенная общественная жизнь, я участвовал в художественных общественных вечерах...
   Сейчас я понимаю, что мой вид нищего был не из-за бедности, не из-за того, что я был поэтом, а потому, что моя воля была всерьёз направлена на упрямство - научиться писать...
   Я начал улучшаться к худшему...
   "Я привёл себя в порядок, в том, где мне следовало привести себя в порядок в моём беспорядке"...
   В противоположность тому, чего я ждал, моё здоровье и моральное состояние улучшились...
   Вместо того чтобы становиться легче с течением дней, роман, который был в работе, начал навязывать мне собственное мнение против моих, и я имел доверчивость принять их как знак благоприятных ветров.
   Настолько решительным был мой настрой, что я сымпровизировал на скорую руку мой рассказ номер десять...
  
   История внушает доверие, но не редка в краю и в касте, где самое естественное - это самое удивительное...
  
   Мой папа говорит, что ещё не родился тот принц, который женится на мне...
  
   Моей немедленной реакцией было сесть и написать репортаж о преступлении, но я столкнулся с разного рода помехами. Меня уже интересовало не само преступление, а литературная тема общей ответственности...
  
   Рассказ был напечатан два года спустя. Мать не прочитала его по причине, которую я храню как ещё одно её сокровище в моём личном музее: "Вещь, которая получилась такой плохой в жизни, не может получиться хорошей в книге".
  
   - Ты не представляешь, что существует тот ад, потому что живёшь в этом мирном оазисе. Но те из нас, кто ещё остаётся там в живых, жив только по милости Божьей...
  
   Нужно было время, чтобы подумать. Мы выпили два прохладительных напитка в молчании, каждый в своём собственном, он вновь обрёл свой лихорадочный идеализм, прежде чем закончить, и лишил меня дара речи...
  
   Всё с тем же пленённым духом он открыл мне, что достал мне должность, и всё было готово для принятия мной дел в следующий понедельник.
   - Отличная должность, там нужно только присутствовать каждые две недели, чтобы получать зарплату...
   В начале разговора я решил не уступать ни одной слабости сердца, потому что мне причиняло боль, что человеку столь доброму приходится всё время видеть своих детей в состоянии поражения. В конце я подчинился простому правилу - попросить у него ночь помилования, чтобы подумать.
   - Согласен, но только в том случае, если ты не забудешь, что держишь в своих руках судьбу семьи...
   Для меня было ясно, что круг замкнулся, и что семья снова будет настолько бедной, что можно будет выжить только сообща. Ночь не была доброй для принятия решения...
  
   Все мы были воспитаны в карибской культуре гамаков и рогожи на полу, служивших кроватями, насколько хватало места...
  
   Я как будто снова вернулся к истокам. Всё те же темы..., всё те же полуночные бифштексы из конины с ломтиками жареного банана... И всё та же тема, навести порядок в мире, обсуждаемая на бульваре до самого рассвета...
   Жизнь в полной семье, в условиях опасностей, - это сфера не памяти, а воображения...
   Я ловил на лету в реальной жизни материал для предстоящего романа...
   Ища более дешёвые районы, мы опустились до уровня дома, где по ночам появлялся призрак одной женщины. Мне повезло не побывать там, но даже свидетельства родителей, братьев и сестёр вызывали у меня такой ужас, словно я там был. В первую ночь мои родители спали на диване в зале и видели призрак дамы, которая прошла, не глядя на них... Моя сестра одним ранним утром видела её над своей кроватью, рассматривавшую сестру пристальным взглядом. Но то, что больше всего её впечатлило, это ужас быть увиденной из другой жизни...
  
   Несмотря на достаточное количество времени, которое было в моём распоряжении, желание писать забирало меня настолько, что дни мне казались короткими. Там появился вновь Рамиро со своим дипломом доктора права, политизированный, как никогда, и воодушевлённый чтением новых романов. Особенно "Шкуры" Курцио Малапарте, которая превратилась в том году в ключевую книгу моего поколения. Эффективность прозы, яркость разума и жестокое понимание современной истории захватили нас до рассвета. Однако время нам доказало, что Малапарте было предназначено стать полезным примером различных достоинств, к которым я стремился, но в конце концов его образ распался. С Альбером Камю в то же время случилось всё наоборот...
  
   Мне хотелось закрыться без промедлений, чтобы сделать первую копию на официальных листах бумаги раньше последней корректуры. У меня было на сорок страниц больше, чем в ожидаемой версии, но тогда я ещё не понимал, что это может быть серьёзной помехой. Вскоре я убедился, что я раб профессиональной скрупулёзности, которая меня принуждала делать предварительный подсчёт размера книги с точным количеством страниц для каждой главы и в целом. И один-единственный заметный дефект в этих подсчётах вынуждал меня заново пересматривать всё, потому что даже машинописная ошибка меня выводила из равновесия, как ошибка творчества. Я думал, что этот абсолютный метод обязан обострённому пониманию ответственности, но сегодня я думаю, что это был простой террор, прямой и материальный...
  
   Я послал Густаво полный черновик... Через два дня он пригласил меня к себе домой. Я нашёл его в шезлонге из индийского тростника, на террасе с видом на море, загорающего на солнце и расслабленного в пляжной одежде, и он меня потряс той нежностью, с которой он гладил мои страницы, пока говорил со мной. Настоящий мастер, который не оглашал высокопарно своё мнение о книге, не говорил мне, что она казалась ему плохой или хорошей, но заставил меня уразуметь её нравственные достоинства. Закончив, он увидел меня довольным и заключил со своей повседневной искренностью:
   - Это миф об Антигоне.
   По моему выражению лица он уловил, что меня покинули ясность ума и просвещённость; он взял с полки книгу Софокла и прочитал мне то, что хотел сказать. Трагическая ситуация в моём романе действительно была, по сути, той же, что и в "Антигоне"... Я очень плохо помнил миф об Антигоне... В тот вечер я снова прочитал произведение с редким смешением гордости, из-за наивного совпадения с писателем таким великим, и страдания из-за публичного стыда плагиата. Через неделю после мутного кризиса я решил сделать некоторые серьёзные изменения, которые спасут мою искренность, всё ещё не осознавая сверхчеловеческой тщетности изменить книгу мою, чтобы она не была похожа на Софокла. В конце, смирившийся, я почувствовал моральное право использовать его фразу как почтительный эпиграф, и так и сделал...
  
   Последний раз, когда я видел тётю Па в возрасте девяноста лет, она приехала без предупреждения... Она вошла счастливая, с широкими объятиями и крикнула всем:
   - Я приехала прощаться, потому что собираюсь умирать!
   У неё были свойские отношения со смертью. Она оставалась дома, ожидая своего часа в подсобной комнатке, и умерла там, как святая, в возрасте, который мы подсчитали как сто один год...
  
   - Первое, что писатель должен написать, - это его воспоминания, когда он ещё всё помнит...
   Я не осмелился признаться, что меня интересовала больше не тема, а техника. После года работы с такой радостью она мне раскрылась как бесконечный лабиринт без входа и выхода. Сейчас я думаю, что знаю почему. Бытописательство, которое подарило такие хорошие примеры обновления в самом начале, закончилось тем, что остановило в развитии великие национальные вопросы, которые пытались найти чрезвычайные выходы. Дело в том, что я не терпел больше одной минуты неясности. Мне только не хватало проверок сведений и стилистических решений до финальной точки, и тем не менее я не чувствовал, что повесть дышала. Но я был настолько заторможенный после столького времени работы во мраке, что видел, как книга терпела крах, не зная, где пробоины. Худшим было то, что на этой стадии письма мне не могла понадобиться ничья помощь, потому что щели находились не в книге, а внутри меня, и только я мог иметь глаза, чтобы увидеть их, и сердце, чтобы их выстрадать...
   К несчастью, ни ума, ни стойкости, ни любви не было достаточно, чтобы победить нищету. Всё, казалось, было в её пользу...
  
   - Если мы все должны утонуть, позвольте мне спасти себя, чтобы попытаться прислать вам хотя бы лодку с вёслами.
   В первую неделю декабря ч переехал снова в ..., оставив всех в смирении и уверенности, что лодка приплывёт...
  
   Я выполнял их наставления, ежедневно занимался ремеслом, чтобы научиться писать с нуля, с упорством и ожесточённым стремлением стать необыкновенным писателем. Во многих случаях я не справлялся с темой, менял её на другую, когда чувствовал, что она для меня слишком необъятная. Одним словом, это была основная гимнастика для моего писательского формирования. Я успокаивал себя, что занятия эти необходимы как питательный материал даже для самых гениальных писателей.
   В первые месяцы особенно огорчал поиск повседневной темы. У меня не оставалось больше времени ни для чего: я терял часы, исследуя другие газеты, записывал приватные беседы, я потерялся в фантазиях, которые мне портили сон до тех пор, пока меня не вывела на знаменательную встречу реальная жизнь. В этом направлении моим самым счастливым опытом был опыт того дня, в который я увидел из автобуса простую вывеску на двери одного дома: "Здесь продаются похоронные венки". Моим первым порывом было позвонить туда, но меня, как всегда, одолела застенчивость. Таким образом, жизнь сама меня учила, что один из наиболее полезных писательских секретов - научиться читать иероглифы реальности, не стуча в дверь, чтобы что-то спросить...
  
   Он был одним из наиболее сердечных и любезных существ, которых я помню, хотя я понимаю, что ему нужен был особый повод для проявления этой сердечности. Его человеческая сущность не имела ничего общего с..., но он разделял с ними врождённую способность учить в любое время и редкое везение - читать все книги, которые необходимо прочитать...
  
   Было бы безрассудным пытаться вспомнить какой-нибудь диалог из тех наших бесед ночами, но также было невозможно забыть их невыносимую зацикленность на нравственной болезни журналистики и литературы...
  
   У нас было полно времени, чтобы поговорить обо всём, но невообразимой темой для меня была тема о том, что издательство могло напечатать мой роман, который я уже почти закончил... Я не помню волнения более сильного. Издательство было одним из лучших в Буэнос-Айресе, которое заполняло издательскую пустоту, спровоцированную испанской гражданской войной. Её издатели питали нас каждый день новостями настолько интересными и редкими, что нам с трудом хватало времени читать их. Его продавцы аккуратно приезжали с заказанными нами книгами, и мы принимали их как гонцов радости. Одна лишь мысль, что одно из них могло издать "Палую листву", сводила меня с ума...
   В таком состоянии мучительного беспокойства я снова проверил окончательную версию и принял спокойное решение не печатать текст.
   В будущем это станет манией. Однажды, когда я почувствовал себя удовлетворённым законченной книгой, у меня осталось опустошающее впечатление, что я не буду способен написать лучше...
  
   В один из дней мне передали письмо... Уведомление из издательства сковало мне сердце, и мне было стыдно открыть его именно там, а не в моей небольшой личной комнатке. Благодаря этому я столкнулся без свидетелей с новостью без прикрас, что "Палая листва" не принята. Мне не хотелось читать полное решение, чтобы испытывать жестокое поражение, от которого в тот момент я собирался умирать. Письмо было высшим приговором президента издательского совета, поддержанное рядом простых доводов, в которых резонировали манера речи, высокопарность и самонадеянность белых Кастилии. Единственным утешением была удивительная итоговая уступка: "Надо признаться автору в его превосходных талантах наблюдателя и поэта"...
  
   - Больше не напрягайся. Единственное, что ты должен сделать с этого момента, - это продолжать писать...
  
   Жизнь продолжалась в мире. И через два месяца после отказа в издании рукописи я узнал, что Хулио Сесар Вильегас порвал с издательством "Лосада" и его назначили представителем Колумбии в издательстве "Гонсало Порто", продающим в рассрочку энциклопедии, научные и технические книги. Вильегас был мужчиной очень высоким и очень сильным, очень изворотливым в опасностях настоящей жизни, чрезмерным потребителем самого дорогого виски, салонным краснобаем и баснописцем...
  
   Для меня тот навес в летнем зное полдня был словно выигрыш в лотерею, потому что многие часы, которых у меня было в излишке, уходили на чтение в гамаке. Во время сильного читательского голода я дошёл до чтения трактатов по хирургии и учебников по бухгалтерскому учёту, не думая, что они мне пригодятся в моих писательских авантюрах...
  
   Положение официального террора, которое переживала страна с 9 апреля, становилось невыносимым...
  
   Единственное, что мне вернуло умиротворение, была неразделённая любовь к "Праву на рождение", теленовелле Феликса Б.Кенье, чья широкая популярность оживила мои старые иллюзии о слезливой литературе. Неожиданное чтение "Старика и море" Хемингуэя, который внезапно пришёл в журнал "Лайф" на испанском языке, в конце концов остановило меня и привело к душевному упадку...
  
   Вдохновлённый успехом "Права на рождение", за которым я следил с растущим вниманием в течение всего месяца, я подумал, что мы наблюдали народное явление, которое мы, писатели, не могли игнорировать... Я это объяснил Вильегасу после моего возвращения, и он предложил мне написать переложение с немалым умыслом увеличить обширную аудиторию, уже очарованную радиотрагедией Б.Кенье. Я сделал адаптацию для радиопередачи в уединении в течение двух недель, которые мне показались намного более показательными, чем я ожидал, из-за необычности напряжения и событий, и быстротечного времени, это не было похоже на написанное ранее. С моим отсутствием опыта в диалогах, что и по сей день остаётся не самой моей сильной стороной, испытание было ценно, и я был благодарен ему больше за практику, чем за заработок...
   Радионовелла принесла больше огорчений, чем успеха, что стало очень поучительным для моих ненасытных амбиций рассказчика в любом жанре...
   Никто не мог придумать довода в утешение, чтобы заставить меня поверить, что произведение ему понравилось, что его хорошо принимали, что это реклама, а не потеря лица. А мне, к счастью, придало новой энергии в жанре, который мне казался отодвинутым по направлению к немыслимым горизонтам. Моё восхищение и благодарность дону Феликсу Б.Кенье привели к решению попросить с ним частного интервью примерно десять лет спустя... Но, несмотря на различного рода доводы и предлоги, он никогда так и не дал себя увидеть, и у меня от него остался только полезный урок, полученный из одного его интервью: "Люди очень любят плакать, единственное, что я делаю, - это даю им предлог для этого"...
  
   В следующий раз Мутис приехал в конце года. Едва насладившись обедом, он помог мне подумать о каком-либо стабильном и постоянном способе заработать без утомления...
  
   Я знал хорошо... стиль раздела "День за днём", газетной страницы, которая пользовалась заслуженным авторитетом, и я решил подделать его с хладнокровием...
  
   Никогда у меня не шла из ума мечта стать штатным сотрудником газеты "Эль Эспектадор". Я понимал, что мои рассказы публиковали из-за скудности и бедности жанра в Колумбии, но ежедневная работа в вечерней газете была вызовом совсем особого рода для того, кто был мало закалён в шоковой журналистике...
   Его предложение, произнесённое в торжественных выражениях, состояло в том, что меня оставляли в газете как штатного сотрудника, чтобы писать об общих событиях статьи с авторским воззрением и насколько будет необходимо при запарках в предвыпускные часы, с ежемесячной зарплатой... Я перестал дышать. Когда перевёл дух, снова спросил его, сколько, и он мне повторил... Это была счастливая случайность...
  
   Впечатляющее продвижение Гильермо Кано в качестве главного редактора в двадцать три года, казалось, было не недозревшим плодом его личных заслуг, а намного больше исполнением предназначения, которое было написано ещё до его рождения... Особенно поражала скорость, с которой он узнавал новости... Это было время, когда профессии не обучали в университетах, учились на практике... и в "Эль Эспектадоре" были лучшие учителя, с добрым сердцем, но твёрдой рукой. Гильермо Кано начинал там с основ, с оценками, как на корриде, настолько строгими и глубокими, что казалось, его главное призвание не журналистика. А ремесло тореро. Так что наиболее трудным в его жизни опытом должен был быть опыт продвижения по службе от ночи к утру, без промежуточных ступеней от начинающего до большого учителя. Никто не знавших его близко не мог различить за его манерами, мягкими и немного уклончивыми, стальную твёрдость характера. С той же страстью он вступал в необъятные и опасные битвы, никогда не страшась известной истины, что даже самые благородные доводы не могут уберечь от внезапной смерти.
   Я так и не узнал никого более неспособного к общественной жизни, более равнодушного к личным почестям, более неприемлющего угодливости перед властями. У него было мало друзей, но эти немногие были очень хорошими, и я почувствовал себя одним из них с первого же дня... Эта дружба была примечательна своей способностью брать верх над нашими противоречиями. Политические разногласия были очень глубокими и с каждым разом всё больше по мере того, как распадался мир, но мы всегда умели находить общую территорию, где продолжали бороться вместе за идеалы, которые нам казались справедливыми...
  
   Мы все знали темы других и помогали, чем могли, тому, кто просил. Таким было общее участие, что почти можно сказать, что работалось вслух. Но когда возникали трудности, не слышалось даже дыхания. С единственного письменного стола, стоящего поперёк в глубине зала, командовал Хосе Сальгар, который имел обыкновение пробегать редакцию, информируя или получая информацию обо всём, между тем как изливал душу с помощью терапии фокусника.
   Думаю, что тот день, когда Гильермо Кано провёл меня от стола к столу по всему залу, чтобы представить меня обществу, был испытанием огнём для моей непобедимой застенчивости. Я потерял дар речи, и у меня подкосились ноги, когда Дарио Баутиста пошутил, не глядя ни на кого, своим наводящим ужас громовым голосом:
   - Явился гений!
   Мне не пришло в голову ничего больше, как сделать театральные полповорота вытянутой рукой по направлению ко всем и ответить им менее грациозно, но от души:
   - Чтобы служить вам.
   Я до сей поры страдаю от общего тогдашнего осмеяния, но также чувствую облегчение от объятий и добрых слов, с которыми каждый приветствовал меня. С этого мгновения я был ещё одним из этого сообщества тигров-филантропов с дружбой и корпоративным духом, который никогда не иссяк. Любая информация, необходимая для статьи, даже самая минимальная, тут же выдавалась нуждающемуся в ней соответствующими сотрудниками редакции.
   Свой первый большой репортёрский урок я получил от Гильермо Кано, и редакция прожила при полном составе один день, в который на Боготу обрушился неожиданный ливень, который ввергнул её в состояние наводнения в течение трёх часов без перерыва. Бурный поток воды волок всё, что встречалось ему пути и склонах, возвышениях, и оставлял на улицах следы катастрофы. Автомобили всех классов и общественный транспорт стояли парализованными там, где их застало чрезвычайное происшествие, и тысячи прохожих прятались, спотыкаясь, в затопленных зданиях, набиваясь в них как сельди в бочку. Сотрудники редакции газеты, захваченные врасплох бедствием в момент сдачи номера, наблюдали грустное зрелище из окон, не зная, что делать, как дети, наказанные взрослыми, изумлённые и с руками в карманах. Вскоре Гильермо Кано словно пробудился от неглубокого сна, обернулся к парализованной редакции и закричал:
   - Этот ливень и есть новость!
   Это был негласный приказ, исполненный в одно мгновение. Мы, сотрудники редакции, побежали на наши боевые посты, чтобы добыть поспешные сведения по телефонам, чтобы написать частями на всех репортаж о ливне века. Кареты "скорой помощи" и полицейские машины стояли неподвижными посередине улицы. Домашние трубопроводы были заблокированы водой... Целые районы должны были быть эвакуированы силой из-за разрыва городской плотины. В других взрывались корректоры сточных вод... Посреди хаоса пять владельцев моторных лодок организовали чемпионат на проспекте Каракас, самом глубоком в городе. Эти в мгновение собранные сведения Хосе Сальгар разделил между сотрудниками редакции, и мы их обработали для специального издания, сымпровизированного на ходу... Гильермо Кано написал главное обобщение одного из самых трагических ливней, которые случались на памяти города. Когда наконец распогодилось, импровизированное издание распространилось, как каждый день, всего лишь с одним часом опоздания...
   Моей мечтой было стать репортёром на побережье, и я знал, что Сальгар был лучшим учителем... Мы работали очень хорошо, сердечно и энергично...
   Он никогда не был агрессивен. Всё наоборот: человек сердечный, закалённый на живом огне, он поднялся по хорошей служебной лестнице, начиная с того, что разносил кофе в цеха в четырнадцать лет, и превратившись в главного редактора с большим профессиональным авторитетом в стране. Я думаю, что он не мог простить мне, что я растрачивал себя впустую в лирическом жонглировании в стране, где так не хватало передовых репортёров. Я же думал, что, наоборот, никакой журналистский жанр не был лучше, чем репортаж, приспособлен для того, чтобы выразить обычную жизнь...
   Случай вышел мне навстречу в одиннадцать часов и двадцать минут 9 июня 1954 года, когда я пришёл навестить одного моего друга в тюрьме. Войска вооружённой как на войну армии выстраивали в ряд студенческую толпу... Это была демонстрация протеста... В воздухе чувствовалось напряжение. Вскоре без каких-либо предупреждений раздался шквал огня... Несколько студентов и прохожих было убито... Я застал в редакции боевую тревогу...
   Я спрашивал себя, разве всё это заслуживало быть ремеслом, о котором я мечтал?.. Отдел происшествий, так читаемый читателями, был очень сложной сферой, которая требовала особых свойств и выносливого сердца. Я никогда больше не помышлял о ней.
  
   Другая реальность, далёкая от этой, меня вынуждала быть критиком кино...
   В стране было огромное множество зрителей знаменитых остросюжетных и слёзных драм, но качественное кино было ограничено кругом образованных любителей, и прокатчики каждый раз подвергали себя меньшему риску с фильмами, которые держались три дня на афишах. Извлечение новых зрителей из этой безликой толпы предполагало педагогику сложную, но возможную, чтобы породить аудиторию, склонную к качественным фильмам, и помочь прокатчикам, которые желали, но не могли финансировать эти фильмы. Самым большим вредом было то, что прокатчики держали прессу под угрозой отменить киноанонсы, которые были основными доходами для газет, в качестве мести за враждебную критику...
   Первые статьи успокоили прокатчиков... Предприниматели, которые встречали нас на выходе из кинотеатра, выражали своё удовлетворение нашими критическими статьями...
   - Как тебе пришло в голову разбирать фильмы без моего разрешения, чёрт возьми?! Будучи таким безмозглым, как ты, в сфере кино!
   Он стал моим постоянным помощником, конечно, несмотря на то что никогда не был согласен с мыслью о том, что речь идёт не о создании школы, а об ориентировании простой непросвещённой публики... Когда мы столкнулись с чистым и простым коммерческим кино, даже самые понятливые стали сетовать на жестокость наших комментариев...
  
   Это был первый благополучный период в моей жизни, но не было времени, чтобы насладиться им. Я снимал меблированную квартиру... Я её использовал, только чтобы спать с трёх часов утра, после часа чтения, до утренних известий по радио, которые ориентировали меня в злободневности нового дня.
   Я не переставал думать с определённой тревогой, что впервые у меня было постоянное и собственное место жительства, мне не хватало времени даже осознать это. Я был настолько занят, разыгрывая в лотерею мою новую жизнь, что моим единственным заметным расходом была лодка с вёслами, которую каждый конец месяца я аккуратно отправлял моей тонущей семье. Только сейчас я понимаю, что я насилу находил время заниматься своей личной жизнью...
  
   Он объяснил мне, что он мне не давал разрешения на репортаж об убийстве студентов, потому что это сложная информация для новичка. Взамен он предложил мне, на свой страх и риск, удостоверение репортёра, если я способен принять его смертельное предложение:
   - А почему бы вам не съездить в Медельин и не рассказать нам, какого хрена там произошло?..
  
   Я оставил в гостинице чемодан и бросился на улицу... Но поразительная правда заключалась в том, что у меня не было ни единой мысли, с чего начать... Я начал чувствовать в груди первые толчки паники... Страх в конце концов уронил мой моральный дух. Я понял, что никогда не буду способен сделать то, что мне поручили. И не найду мужества, чтобы сказать это... С огромным облегчением, вызванным мыслью уехать из ада, я взял такси, чтобы вернуться в гостиницу...
  
   Во второй вечер моей работы над "Оползнями в Медельине" меня ждали в гостинице два редактора ежедневника "Эль Коломбьяно", настолько молодые, что были даже моложе меня; с решительным намерением сделать со мной интервью о моей деятельности начинающего писателя. Им стоило труда убедить меня, потому что с некоторых пор у меня появилось предвзятое отношение, возможно, и несправедливое, к интервью, понимаемым как сеанс вопросов и ответов, где обе стороны делают усилия, чтобы поддержать разговор...
   Сегодня не счесть интервью, жертвами которых я был на протяжении пятидесяти лет и в половине мира, и всё же я не смог убедить себя в эффективности этого жанра. Большинство интервью, которых я не смог избежать по какой-либо теме, должны будут рассматриваться как важная часть моих художественных произведений, потому что они и есть только это: фантазии о моей жизни. В свою очередь, я их считаю неоценимыми, но не для публикации, а как основной материал для репортажа, который я оцениваю как звёздный жанр лучшей профессии в мире...
  
   Взлёт был жуткий из-за оглушающего рёва моторов и металлического грохота фюзеляжа, но раз стабилизировавшись в прозрачном небе саванны, самолёт ускользнул с решимостью ветерана войны. Тем не менее за пересадочным пунктом Медельина нас застал врасплох затопляющий всё ливень над спутанной сельвой между двумя горными хребтами, и мы вынуждены были войти в него в лоб. Тогда мы пережили то, что, возможно, пережили очень мало смертных: дождь шёл внутри самолёта через щели фюзеляжа. Второй пилот, прыгая между тюками с мётлами, принёс нам дневные газеты, чтобы мы их использовали как зонтики. Я накрылся моей, заслонив лицо, не столько затем, чтобы защитить себя от воды, сколько для того, чтобы никто не видел, как я плачу от ужаса. По окончании примерно двух часов удачи и случайностей самолёт наклонился вправо, спустился налётом над массивом тропического леса и сделал два пробных поворота над главной площадью Кибдо. Гильермо Санчес, готовый с воздуха фотографировать демонстрацию, истощённую бессонными ночами, обнаружил только безлюдную площадь. Обшарпанный самолёт-амфибия сделал последний виток, чтобы проверить, что не было ни живых, ни мёртвых препятствий на спокойной реке Атрато, и закончил удачное приводнение в дремоте полудня...
  
   То, что мы пытались передать в четырёх длинных эпизодах, было открытием другой непонятной страны внутри Колумбии, о которой мы не имели представления...
  
   Всё это происходило в обществе, известном своей жаждой учиться. Но школы были немногочисленны и разбросаны, и ученики вынуждены были преодолевать несколько лиг каждый день пешком и на шлюпках, чтобы добраться туда и вернуться...
  
   Его вечеринки спонтанно импровизировались после больших премьер в квартире, набитой смесью всех искусств... Его гости были избранниками из самых выдающихся людей искусства и гуманитарных наук... Я вошёл туда, как в собственный дом, после появления моей первой критики о кино... Наставница, кроме того, что была выдающейся кухаркой, была неистовой свахой. Импровизировала невинные вечера, чтобы соединить меня с самыми привлекательными и свободными девушками мира искусства, и никогда не простила мне в мои двадцать восемь лет, когда я ей сказал, что моё истинное призвание было не писателя и журналиста, а непобедимого закоренелого холостяка...
  
   В Мексике, пока я писал "Сто лет одиночества" - между 1965 и 1966 годами, - у меня было только две пластинки, которые износились, столько были слушаны: "Прелюдии" Дебюсси и "Вечер трудного дня" "Биттлз". Позже, когда я наконец имел в Барселоне почти столько пластинок, сколько всегда хотел, мне показалась слишком условной алфавитная классификация, и я принял для моего личного удобства порядок по инструментам: виолончель, которая является моим фаворитом, от Вивальди к Брамсу; скрипка, от Корелли до Шенберга; клавир и фортепьяно, от Баха к Бартоку. До открытия чуда того, что всё, что звучит, есть музыка, всякий раз они создают иллюзию, что указывают нам, куда идёт жизнь.
   Моим ограничением было то, что я не мог писать под музыкой, потому что уделял больше внимания тому, что слушал, чем тому, что писал, и всё же сегодня я очень мало бываю на концертах, потому что чувствую, что в кресле устанавливается некоторый тип интимности немного неприличный с незнакомыми соседями. Однако со временем и возможностями иметь дома хорошую музыку я научился писать с музыкальным фоном, согласным с тем, что я пишу. "Ноктюрны" Шопена для эпизодов отдыха или секстеты Брамса для счастливых дней. Зато я не возвращался к тому, чтобы слушать Моцарта на протяжении лет, с тех пор как меня охватила порочная мысль, что Моцарта не существует, потому что когда хорошо - это Бетховен, а когда плохо - Гайдн.
   В годы, когда я вызываю в памяти эти воспоминания, я достиг чуда, что никакой вид музыки мне не мешает писать, хотя, возможно, я не отдаю себе отчёта о других её свойствах. Самый большой сюрприз мне преподнесли два каталанских музыканта, очень молодых и проворных, которые полагали, что открыли удивительное сходство между "Осенью патриарха", моим шестым романом, и "Третьим концертом для фортепьяно" Белы Бартока. Верно то, что я его немилосердно слушал, пока писал, потому что он мне создавал очень специальное и немного странное состояние души, но я никогда не думал, что он смог бы повлиять на меня до такой степени, что ощущался в моём письме...
  
   Кто-то уточнил для меня, что в такой стране, как наша, нельзя быть писателем, не зная, что литературные конкурсы - это простые социальные комедии. "Даже Нобелевская премия", - заключил он без малейшего злорадства и даже не задумываясь над этим...
  
   Ежедневное напряжение было невыносимым не только из-за определения и поиска тем, но и процесса письма, всегда находящимся под угрозой чар вымысла... Не было сомнения: первичным сырьём, неизменным в ремесле, была правда, и ничего, кроме правды, и это нас поддерживало в невыносимом напряжении. В результате мы впали в эту дурную привычку, которая нас не отпускала даже во время воскресного отдыха...
   Другой непереносимой проблемой в газете была тенденция занимать нас только броскими темами, которые могли каждый раз привлечь больше читателей, а у меня была самая непритязательная склонность не терять из виду другую публику, менее обеспеченную, думающую больше сердцем...
  
   По мере того как я терпел кораблекрушение в топях репортажа, моя связь с группой становилась всё более интенсивной.... Они меня консультировали в каждом затруднительном положении, которых было много, и они мне звонили, когда были поводы поздравить меня... После сердечных шуток меня вытаскивали из болота с простотой, которая никогда не переставала удивлять меня. Зато мои консультации с Альфонсо Фуэнмайором были больше литературными. Он обладал точным волшебством спасать меня из затруднительных положений примерами из великих авторов или продиктовать мне спасительную цитату, вызволенную из его бездонного арсенала. Его мастерской шуткой было, когда я спросил его о названии статьи о продавцах уличной еды, загнанных органами санитарного надзора. Альфонсо бросил немедленный ответ:
   - Тот, кто продаёт еду, не умрёт от голода.
   Я его поблагодарил за название, и оно мне показалось настолько уместным, что я не смог не поддаться соблазну спросить его, чьё это высказывание. И Альфонсо меня внезапно удивил правдой, которую я не помнил:
   - Твоё, маэстро...
  
   Города, перенаселённые перемещёнными лицами, не давали никакой надежды. Колумбия, как повторялось почти каждый день в редакционных статьях, на улицах, в кафе, в семейных разговорах, была непригодной для жизни республикой. Для многих выселенных крестьян и многих парней без перспектив на будущее война с Кореей была личным решением... Возвращаясь в Колумбию капля за каплей, эта разрозненная группа в конце концов имела отличительный признак: ветераны. Стало достаточно того, что некоторые играли главную роль в стычках, чтобы вина пала на всех. Перед ними закрывались двери с простым аргументом, что они не имели права на работу, потому что были психически неуравновешенными. Зато повсеместно оплакивались вернувшиеся, превращённые в две тысячи фунтов пепла...
  
   Это был март холодных ветров, и пыльная изморось увеличивала груз моих мучений. Прежде чем, подавленным неудачей, зайти в редакцию, я укрылся в соседней гостинице и заказал двойную порцию выпивки за стойкой безлюдного бара.
   - Тот, кто пьёт один, умрёт один...
  
   Этой неожиданной удачи было достаточно для опровержения официальной версии. Реакция правительства была немедленной и определённой, и приложение газеты превысило все прецеденты и прогнозы интереса читателей...
   - А теперь какого хрена будем делать?
   В тот момент у нас, укаченных славой, не было ответа. Все темы нам казались банальными.
   Через пятнадцать лет после публикации этой истории издательство ... напечатало его в книге с золотым переплётом, которая стремительно разошлась вдохновлённый чувством справедливости и моим восхищением героическим моряком, я написал в конце пролога: "Есть книги, которые обязаны не тем, кто их пишет, а тем, кто проживает написанное, и это одна из них. Права на авторство, следовательно, будет у того, кто их заслуживает: нашего соотечественника, который должен был страдать десять дней без еды и питья на плоту для того, чтобы эта книга была возможна"...
  
   Найти подобную историю нам было невозможно, потому что она была не из тех, что придумываются на бумаге. Сама жизнь сочиняет такие истории, и почти всегда спонтанно...
  
   Габриэль Гарсиа Маркес... Жить, чтобы рассказать о жизни...
  
   Воспоминания великого писателя о детстве.
   Воспоминания, в которых вполне реальные события причудливо переплетаются с событиями вымышленными - и совершенно невероятными.
   Удивительные, необычные мемуары.
   Сам автор не без иронии утверждает, что в них всё - "чистая правда, правда от Габриэля Гарсиа Маркеса".
   Это важно помнить читателю, ведь прославленный мастер магического реализма даже свои детские воспоминания облекает в привычную ему литературную форму.
   И совсем не случайно эпиграфом к этой книге послужили слова: "Жизнь - не только то, что человек прожил, но и то, что он помнит, и то, что об этом рассказывает".
  
   "Как писатель, я ищу вдохновение как в окружающем меня мире, так и в своём собственном, внутреннем мире. И в том и в другом полно предметов, которые мне помогают. Я использую их волшебную силу: вызывать из памяти воспоминания. Память играет огромную роль в моей жизни... Время - это первичный материал для писателя. Он работает с ним так же, как гончар с глиной, или как детектив, которому нужно всё рассчитать по минутам, чтобы раскрыть преступление...
   Я точно не стремлюсь в своей книге свести с кем-то счёты. Нет-нет... Знаете, когда я писал эту книгу, то сказал своему брату: "Это автобиография. Можешь быть уверен, я там здорово тебя прописал. Теперь-то уж все узнают, каким ты был". И брат не на шутку забеспокоился. Потом, прочитав книгу, сказал мне, что напрасно я его так напугал, и вовсе он там не выглядит монстром. Мол, ничего особенного. Но я-то помню, как он волновался! Всё-таки книга - это страшная сила...
   Во мне живёт тяга к безудержному коллекционированию. Приходится себя ограничивать и почти ничего не собирать, иначе это примет угрожающие масштабы. Но я записываю. У меня, кстати, есть и другие тексты в виде списков. И что-то похожее делают другие авторы. Списки - это форма изложения. Когда у меня появляется какая-то идея, я записываю её на бумаге...
   Я коллекционирую воспоминания. Но в книге очень старался в них не увязнуть именно поэтому я и решил обратиться к предметам: чтобы выстроить с их помощью свою биографию, не застряв при этом в каком-нибудь одном возрасте, и чтобы она не была так похожа на все остальные. Потому что история каждого ребёнка, рассказанная в книге, - и очень личная, и абсолютно универсальная. Не думаю, что моё детство было таким уж особенным: многие люди становятся эмигрантами, многие привыкают к чужой культуре, пытаются понять непонятное, найти себя и свой дом. Но, кажется, лишь я постарался рассказать об этом через предметы.
   Существует много интерпретаций дома. Это там, где тебя ждут. Или там, где твои дети ходят в школу. Или там, где чувствуешь себя счастливым. Однако ведь на свете живут и такие люди, которых никто нигде не ждёт, у них нет детей, а ко всему прочему - они не очень-то счастливы. И всё-таки дом у них есть. А у вас есть своё определение дома?
   Наверное, люди делятся на две категории: те, чей дом находится в детстве, - даже когда они уже выросли, и те, кто его по той или иной причине потерял. Моя мама уже 38 лет живёт в квартире моего детства, где ничего не изменилось. И когда я туда возвращаюсь - вижу те же самые декорации, которые описаны в моей книге: вид из окна на озеро, горы, рядом - школа, в которую я ходил. Мне кажется, что это и есть мой дом. Знаменитый французский архитектор Ле Корбюзье назвал дом "машиной жизни". Я с ним согласен... Однажды я написал книгу - "Путеводитель по несуществующей стране" - а это всё равно что построить хижину. Я думаю, книжка тоже может стать домом".
  
  
  
  
   ЛИТЕРАТУРА - ФОРМА ВЫСШЕГО СЛУЖЕНИЯ !
  
   "Это целостное литературное свидетельство всего, что, так или иначе, затрагивало писателя в жизни. В каждом герое произведения есть частица автора.
  
   Эпоха диктует писателю свои законы - идеологические, эстетические, тематические, жанровые.
  
   У любого писателя творческая родина всегда - малая. А он уже наделяет её вселенским масштабом, даёт ей вселенское измерение, видит в ней модель мироздания.
  
   Если литература - продукт общественный, то литературный труд абсолютно индивидуален, и, кроме того, это самое одинокое занятие в мире. Никто не может тебе помочь написать то, что ты пишешь. Здесь ты совершенно один, беззащитен. Процесс писания требует величайшего самоуглубления и одиночества, какое только можно себе представить.
  
   Нельзя создать ничего великого ни в литературе, ни в чём-либо вообще, если не испытывать счастья, создавая это, или по крайней мере не считать это средством достижения счастья.
  
   Смеху, шуткам, игре, розыгрышам в творчестве сопутствует серьёзность разговора о вечных, неразрешимых вопросах, о человеческом предназначении.
  
   Ещё в XIX веке популярность лубочных книг была поразительна. В России ежегодно выходило около сотни новых книг, не говоря уже о бесчисленных переизданиях, а суммарный тираж литературы этого типа превышал четыре миллиона экземпляров. Сын Льва Толстого, Сергей Львович, вспоминал, что его отец "любил предлагать такую загадку: кто самый распространённый писатель в России? Мы называли разные имена, но он не удовлетворялся ни одним из наших ответов. Тогда мы его спросили: кто же самый распространённый писатель в России? Он ответил: Кассиров".Речь шла об одном из корифеев литературного лубка, книги которого расходились куда большими тиражами, чем произведения самого Толстого, Лескова или Тургенева.
   В чём же секрет притягательности для народного читателя подобных книг? Лубок - это круто замешанная смесь народного мироощущения, предельно точных и живых деталей народного быта, суеверий, потребности в чуде и вполне реалистической веры в него, детской страсти к преувеличениям, дилетантской, но вполне оправданной в массовой культуре мешанины из элементов истории и культуры разных эпох и народов, незатухающего интереса к болевым, вечным темам: любви, смерти, справедливости, благородства. Для лубка характерны увлекательность, доступность, узнаваемость чувств и мыслей. В то же время лубочный роман непременно расширял горизонты своих читателей и давал ответы на мировоззренческие вопросы.
   Лубочное сознание интернационально.
  
   Гениальная книга - тяжёлое испытание для любого писателя, поскольку немедленно возникает подозрение в счастливой случайности. Для великого писателя это испытание всегда сопряжено с потребностью в творческом поиске, к которому почитатели его таланта, ожидающие новых встреч с уже известным и полюбившимся, относятся подчас весьма агрессивно.
  
   "Я - это я и мои обстоятельства" применимо не только к отдельному человеку, но и к судьбам народов.
  
   Рок, преследующий людей, одержимых страстями и причудами, - одна из главных тем мировой литературы.
  
   Великие иллюзии ХХ века - утопия социальной справедливости, утопия дома, рода, семьи, утопия народного царя, утопия взаимопонимания между людьми, утопия гармонии между Старым и Новым Светом. Всё оборачивается иллюзиями и утопиями, раз с ходом времени и успехами цивилизации утрачена основа взаимопонимания между людьми и природой, между обществом и человеком - способность к любви.
  
   Всевластие природы, всемогущество страстей, неизбывность одиночества, предощущение Апокалипсиса - всё это краеугольные камни творчества писателя. И над всем этим - вера в то, что только человеческим теплом можно не столько преодолеть, сколько преобразить всё это, во благо природе, человеку, народу, человечеству.
  
   Творчество - это одиночество и любовь, по самой своей природе неразделённые. Одна из тайн творчества - способность вместить всю необъятность мира, со всем его прошлым, настоящим и будущим, вкупе со вселенной своего внутреннего мира, в сжатые рамки одной или нескольких книг.
  
   По-моему, мне удалось написать книгу, наиболее приближенную к той, какую всегда хотелось написать...
  
   "Все мы творцы в той мере, в какой наша душа принимает участие в сотворении мира".
  
   "Для меня действительное влияние и значение какого-либо автора важны только тогда, когда чтение их книг могло изменить меня внутренне, вплоть до взглядов на мир и жизнь"...
  
   "Вся Греция и Рим питались только литературою: школ, в нашем смысле, вовсе не было! И как возросли. Литература собственно есть естественная школа народа, и она может быть единственною и достаточною школою...
  
   Только то чтение удовлетворительно, когда книга переживается. Читать "для удовольствия" не стоит. И даже для "пользы" едва ли стоит. Больше пользы приобретёшь "на ногах" - просто живя, делая".
  
   Сейте разумное, доброе, вечное,
   Сейте. Спасибо вам скажет сердечное
   Русский народ...
  
   Книга беседует. Книга наставляет. Книга рассказывает. Книга не должна быть навязчива, она должна быть целомудренна. Она ни за кем не бегает, никому не предлагает себя. Она лежит...
   Книгу нужно уметь находить; её надо отыскивать; и найдя, - беречь, хранить.
  
   В 20 лет начинайте полегоньку читать, и читайте всё больше и больше, до самой смерти. Тогда она настанет поздно, и старость ваша будет мудрая.
  
   "Я весь вылился в литературу. И "кроме" ничего не осталось"...
  
   Читайте хорошую литературу!!!
  
  
  
   51
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"