Поучительная вещь - история русской литературы
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Татьяна Хруцкая
ПОУЧИТЕЛЬНАЯ ВЕЩЬ - ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Санкт-Петербург
2015 год
"Как я могу тебя убедить?
До этого своими мозгами люди доходят, сердцем доходят..."
"По-моему, преподавание - лучшее, что сейчас можно делать, по крайней мере, в сфере культуры. Нынче не время шумных акций, общественных дискуссий и безадресного просветительства. Поколение, заставшее "тучные годы" и сформированное гламуром, представляется мне если не проигранным, то, по крайней мере, достаточно взрослым, чтобы спасать себя самостоятельно. Бороться надо за детей, за тех, о ком сказал поэт: "Самые интеллигентные люди в стране - девятиклассники, десятиклассники. Ими только что прочитаны классики и ещё не забыты вполне". Вдобавок дети не могут переключить канал, обломив рейтинг твоей культурной программе, или предпочесть Толстому глянец: им приходится читать "Войну и мир" и слушать тебя, не отвертишься. ЕГЭ по литературе, конечно, сдавать не всем, да и сочинения в большинстве вузов либо вот-вот отменят, либо уже упразднили. Но из программы твои 20-25 часов пока не исключены, так что дерзай.
Первое и главное: есть серьёзный шанс, что следующей модой после начисто скомпрометированного гламура будет культура, русская, классическая. С чем это связано? Гламур был культурой клерков, залогом их уверенности, что они - партнёры и совладельцы, новые хозяева земли... Кризис стал коллективизацией среднего класса: им объяснили, что они никакие не совладельцы и гламуриться им теперь особенно не на что. Уважать себя приходится за другие вещи... Грядёт мода на интеллект вдобавок надо снимать сериалы, а в этом смысле российская классика предоставляет серьёзные возможности... Настоящее наше жалковато, а главное - смутно, зато прошлое! В массах крепнет убеждение, сформулированное ещё в девяностые годы: "Русская национальная идея есть русская национальная культура". Раньше была пара "культура и нефть", но нефть подешевела.
Так что дети хотят и будут читать, ибо тоже обладают нюхом на тренд. Штука в том, чтобы их к этому подтолкнуть. И здесь, коллеги, мы должны вести себя так же хитро, агрессивно и временами цинично, как разведчик, вербующий осведомителей, или агитатор, призывающий рекрутов записываться в элитный спецназ...
Мы должны прибегать к самым сильным, лобовым и нижепоясным приёмам - читать вслух или по ролям, рассказывать сюжет и обрывать на интересном месте, проводить параллели с современностью... сегодня иначе невозможно, мы их попросту не прошибём... Мы должны... дать им почувствовать себя умными...
Не стесняйтесь умных слов - дети их любят, уважают себя за их повторение. Не пресекайте творческую инициативу...
Наибольшим шоком был для меня всеобщий интерес к некрасовской поэме "Кому на Руси жить хорошо"... Вещь оказалась легкоусвояемой, легко транспортируемой на современность; обсуждение, кому на Руси хорошо сейчас, выливается в увлекательный спор...
Дорогие школьные словесники, товарищи по ярму! Нам трудно, но у нас есть мощная компенсация. Будущее сегодня зависит только и исключительно от нас. И все эти пильщики бабла, сосальщики сырья и лакировщики пустоты отлично это понимают. Либо интеллектуальным стержнем России станем мы и наши ученики, либо не будет ни России, ни будущего".
"Человек рождён деятельно улучшать мир..."
"Вера в идеальное куда плодотворней скепсиса..."
"Сидеть сложа руки, пока богатые доедают бедных..."
"Он был молодой, здоровый и над всем смеялся..."
"Геройство, пафос, удаль, мораль, гигиеничность,
нравственность, умиление и азарт -
ненавистные для меня слова и чувства.
Но я вполне понимаю и уважаю:
восторг и восхищение, вдохновение и отчаяние,
страсть и сдержанность, распутство и целомудрие,
печаль и горе, радость и смех..."
"Самовлюблённый, прямой и отвратительно
бесчеловечный тип..."
"На что я человек без стыда, без совести, а о
некоторых вещах до сих пор вспоминать стыдно..."
Дмитрий БЫКОВ - прозаик, поэт, известный публицист...
Для настоящего воздействия важна именно исключительность,
неважно - положительная или отрицательная...
Высказаться по существу сегодня трудно... Вопрос не в том, будет ли опубликовано и оплачено такое высказывание, а в том, кому оно нужно. Вместе с 20-ым веком закончилось тысячелетие разговоров и осмыслений. На смену ему пришло что-то иное, совсем новое, и все достижения, катастрофы и противостояния предшествующих десяти веков сделались историей - скорее мёртвой, чем живой...
Большинство людей понимает, что прошлое отсечено и говорить о нём... бессмысленно... Однако для нас это тысячелетие - не только история, но ещё и личное прошлое. И потому нам дорог хотя бы календарный повод вспомнить имена и события... Это не самое бесплодное занятие... Кроме дня сегодняшнего, есть и будущее, для которого, как для Бога, мёртвых нет...
В русской классической литературе свинья традиционно наделяется мудростью, дальновидностью и практической смёткой. Особенно велика её роль в творчестве Николая Васильевича Гоголя, чьё внимание к салоносному животному было обусловлено украинским происхождением...
Почти всё великое создаётся с невинными и скромными намерениями...
Задолго до своего девяностолетия Феллини стяжал репутацию художника светлого, жизнерадостного, всеприемлющего - крылатой стала фраза Никиты Михалкова о том, что улыбка Федерико взошла над миром, как солнце; воистину "что пройдёт, то будет мило!" Это тем более удивительно, если вспомнить, что Феллини на протяжении сорокалетней режиссёрской жизни только и делал, что переживал кризисы и об этих кризисах снимал...
Сэлинджер был последний русский классик. "Русский классик" - не столько национальная и хронологическая примета, не принадлежность к эпохе великих тысяча восемьсот шестидесятников, но психологический тип... Он был из того теста, из которого делаются гении. Одна из примет этого типа - приступ глубокой депрессии по достижении потолка своих эстетических возможностей...
Это точное... осознание исчерпанности, переход на новое пастбище, охота за впечатлениями...
Есть и другая версия - что по достижении в литературе определённого уровня, после которого иерархия уже неважна, а есть только категория "величие", писателю становится невыносима реальность, с которой он раньше мог мириться: теперь, ощутив всевластие над героями, он хочет подкорректировать и жизнь. Как правило, историческая реальность оказывается неподатливей виртуальной, и в общественной деятельности ни один сколько-нибудь серьёзный литератор... ещё не достиг результата, хоть отдалённо сопоставимого с его художественными открытиями; но с другой стороны - скудный пейзаж русской общественной жизни без толстовства... был бы бедней... Максимум того, что удаётся писателю, - объединение сравнительно небольшой группы единомышленников в организацию, которая ни на что особо не влияет, но планку нонконформизма задаёт. Люди с общественным темпераментом создают нечто вроде секты или партии...
Есть и третья версия, объясняющая, почему этот тип классика особенно распространён в России... В какой-то момент - обычно на пике творческих способностей - художнику становится стыдно жить прежней жизнью...
Русский классик - тот, кто... "даёт не от слабости, а от силы". И с ума он сходит не от слабости, а от силы...
Писатели... умолкают редко. Видимо, с этого ремесла так же трудно соскочить, как с иглы. Оно заманчиво и привязчиво. Проблема большинства литераторов: они не умеют замолчать вовремя и продолжают выдавать на-гора книгу за книгой, повторяя то себя, то других, что ещё хуже.
Замолчавших и сколько-то значимых писателей в мире - единицы. Надо обладать особым душевным устройством, чтобы в некий момент суметь отказаться от словесности и либо перевести её в более высокий регистр (например, заняться проповедничеством), либо замолчать вовсе... Чаще всего с писателем происходит самая обидная ситуация: субъективно ему кажется, что он достиг столь высоких вершин, что суетная литературная жизнь и читательские запросы с них уже не видны. Он с Богом беседует, а эта беседа не требует слов. На деле этим наивным самогипнозом маскируется обычная утрата дара или критическое его ослабление... Вероятно, организм насобачивается утешать себя и ловко выдаёт творческое бесплодие за гениальность особого рода...
Все эти случаи внезапных писательских умолканий и бегств можно разбить на три группы. Первый случай: явное иссякание дара, творческий тупик, в который упирается автор (иногда - не без влияния религиозной мании, хотя трудно сказать, что тут первично: фанатизм ли подсекает писательскую способность к объективному и многоцветному восприятию действительности, сам ли автор ищет в религии утешения в творческом кризисе). Часто так происходит, когда автор исчерпывает жилу, которую разрабатывал, и не может переключиться на новую тему или манеру. Это случай наиболее тяжёлый: его не спишешь на общественные проблемы. Эпоха не виновата. То ли дар оказался мелок, то ли психические возможности недостаточны.
Случай второй: виновата как раз эпоха. Автор замолкает не только потому, что чувствует невозможность или прямую опасность публикации лучших текстов (иногда в этих случаях он начинает писать в стол, но тогда хоть некоторые современники знают о сокрытых шедеврах), но потому, что не во всякое время можно сочинять стихи и даже прозу... Одни - как Блок - с особенной остротой чувствуют перелом в эпохе, другие - как большинство прозаиков девяностых - подспудно ощущают, что литература (не только их собственная, но и вообще любая) никому больше не нужна. Чаще всего это приводит к долгому творческому молчанию и неизбежной депрессии, но из этого состояния можно по крайней мере вернуться... Сам Вяземский объясняет это необходимостью пройти серьёзную научную школу и сформулировать сначала собственное мировоззрение, а потом писать... Сейчас он почувствовал, что слово опять что-то весит...
Александр Терехов - его возвращение в литературу совпало с усиливающимся ощущением застоя и даже гнёта, но именно в этих условиях литература опять нужна и значима.
Но есть и третий случай, наиболее интересный. Автор начинает разрабатывать некую тему - но не может её завершить, пока она не завершится в реальности; пытается предсказать, как повернётся жизнь, - но жизнь непредсказуема...
"Для писателя не писать так же важно, как и писать"...
Что делать замолчавшему писателю, который не хочет повторять себя, а для нового рывка не накопил сил? Хемингуэй в этой ситуации предпочёл самоубийство... но это не лучший выход. Другие начинают экспериментировать с наркотиками - не будем называть имён, ибо таких ситуаций полно в текущей реальности, - но это, в сущности, лишь растянутое самоуничтожение. Есть лишь один вариант: надо превратиться. Начать и прожить совершенно новую жизнь, набраться нового опыта, фактически уничтожив старый... Но не у всякого есть такой потенциал. Безоглядность этого перерождения - в удавшихся, состоявшихся вариантах - поражает...
Почему-то во все времена писателю казалось чем-то позорным замолчать и покинуть литературу - хотя иногда оставаться в ней гораздо позорней; просто мы понимаем, что это очень хорошая, единственно значимая вещь, и потому уходить из неё - значит неизбежно спускаться ступенькой ниже. Однако многие при этом упускают из виду, что есть высшая форма существования в литературе - молчание. Оно больше любого текста...
Если писатель не может больше писать, он может действовать по схеме: "Сперва он оглушил нас Криком, теперь талантливо молчит". Есть эпохи, когда молчание - золото; и высшее мастерство писателя заключается в том, чтобы иссякание собственных сил или усталость от самого процесса (первый случай) выдать за второй или третий - нежелание участвовать в измельчавшем литературном процессе или соответствовать исподличавшейся эпохе.
Тогда молчание может стать великим жанром... Неписание - высшая форма литературы: на фоне этого все пишущие как-то особенно мелочны и суетливы. Так что из великого кризиса можно извлечь великую славу - было бы умение, но на то вы, господа, и писатели...
Это было невыносимо пошлое время. На вопрос, что такое пошлость, ни один русский литератор ещё не дал вразумительного ответа... Попробуем... Пошлость - всё, что человек делает ради самоуважения или чужого восхищения, всё, что делается для соответствия образцу, а не по внутреннему побуждению. Когда все цели иллюзорны, а методы скомпрометированы, человеку остаётся одна задача - самоутверждаться в собственных или чужих глазах. В такие эпохи омерзительной пошлостью веет от всего - любовного объяснения, интеллигентского служения народу и даже от самого этого народа, несколько кокетничающего собственной темнотой. Никто же не мешает мужику жить менее зверской и тёмной жизнью. Но он живёт вот такой, какая описана у Чехова... или у Толстого...
Вот вам тоже смешная история из другой пошлой эпохи. Однажды мы с друзьями в середине девяностых перепились и заспорили: есть у России будущее или нет?..
- Меня прогнали!.. Прогнали за то, что я выпивохом! А не понимают того, что я пил с горя, с досады!
- С какого горя?
- А с такого, что я не мог ихней неправды видеть! Меня их неправда подлая за сердце ела! Видеть я не мог равнодушно всех их пакостей! Этого они не хотели понять... Ладно же! Я им покажу!.. Всю сущую правду им выскажу! Всю правду!
- Не выскажешь... Одно хвастовство только... Все мы мастера в пьяном виде глотку драть, а чуть что, так и хвост поджал... И ты такой...
О том, что 20-ый век понимал сверхчеловечность ложно, написано более чем достаточно, но то, что предыдущий век обозначил некий предел в развитии человеческой природы и заставил ожидать эволюционного скачка - думаю, очевидно даже для тех, кто читал прозу и философию этого века самым поверхностным образом...
Мораль придумана для тех, у кого нет внутреннего самоограничения...
Те, чьё поведение регулируется моралью, безнадёжно плоские, смешные, часто жестокие люди. Они не понимают высшего, музыкального смысла жизни, а потому поступают в соответствии с идиотскими правилами. Кто заглянет под эту оболочку и поймёт вдруг, что жизнь устроена нелинейно, не по правилам, - сходит с ума... или гибнет... А до того, как с ним это случилось, он был пошлый человек...
Автор чувствует относительность, искусственность этих норм и что жизнь его управляется более сложными законами...
Но есть ведь другое. Есть ведь... "нежность, талант и гордость", ... "восторг и восхищение, вдохновение и отчаяние", есть... религиозность - осознание вещей куда более тонких и сильных, чем общепринятые нормы и растиражированные грёзы. Есть чувство высшей осмысленности мира, недоступное произносителям максим... И эти вещи - которые за бытом и за моралью - серьёзней всякого реализма...
В России недостаточно... быть хорошим...
Чехову - не только его лирическому герою, но автору - всех жаль и себя жаль: что-то потеряли и не найдём. И отсюда странное ощущение, которое владеет любым читателем Чехова - по крайней мере, читателем, который хоть что-то слышит: почему, допустим, именно чеховская проза так утешает в депрессии?.. Чехова считают мрачным, чуть ли не депрессивным, а ведь в депрессии вы схватитесь именно за него, он покажется вам утешительней почти всех современников и уж точно всех потомков.
Чтобы читать Толстого, нужно и самому быть в "состоянии силы", Толстой нужен здоровому, больной в его мире теряется, ему эти наслаждения... недоступны...
Достоевский не утешает, не лечит, а растравляет рану: ведь резонанс нашего несчастья с чужим почти никогда не исцеляет, а только углубляет боль. И у нас всё плохо, и у всех всё страшно. Глупости, что можно кого-то утешить рассказом о чужих проблемах: это годится только для людей жестоких и завистливых, кого действительно утешает чужое горе.
Утешает Чехов - но не потому, что жизнь его героев так уж похожа на нашу собственную. Он целителен именно потому, что каждая его строчка намекает на огромное и прекрасное пространство, открывающееся за жизнью...
Пространство - вообще ключевая чеховская тема... Любовь к открытому пространству, к большому, разомкнутому миру - ему это свойство присуще в высочайшей степени... И в метафорах его, в самых абстрактных рассуждениях огромную роль играет пространство. Скажем, рассуждает он о религии - и пишет, что между верой и неверием в Бога лежит огромное поле... Думаю, что и вся сахалинская поездка понадобилась ему не затем, чтобы встряхнуться, и не затем даже, чтобы утолить жажду подвига, а попросту затем, чтобы вылечиться пространством от московской скуки и тесноты... Именно после этой поездки ему стал очевиден масштаб страстей и страстишек, которыми томились "московские гамлеты" (о, какой убийственный у него рассказ об этом - "В Москве", какой плевок в лицо всем тем, кто считал себя его героями, а его - своим писателем! Какая ненависть ко всем, кто смеет скучать - ничего не зная, не видя, не умея, никого не замечая вокруг себя!)...
Столь многочисленны сторонники публичной благотворительности. На свете полно людей, желающих самоутвердиться за счёт больных, нищих и убогих, желающих прислониться к чему-нибудь безоговорочно хорошему, чтобы купить себе моральную безупречность и право поучать других. Таким людям в занятиях благотворительностью дороже всего одно - право свысока смотреть на окружающих и попрекать их тем, что они к добру и злу постыдно равнодушны...
Но ведь она права в своих отповедях: "Нужно же делать что-нибудь!". И впрямь, проповедовать праздность легче, чем учить и лечить...
"Когда зелёный сад, ещё влажный от росы, весь сияет от солнца и кажется счастливым, когда около дома пахнет резедой и олеандром, молодёжь только что вернулась из церкви и пьёт чай в саду, и когда все так мило одеты и веселы, и когда знаешь, что все эти здоровые, сытые, красивые люди весь длинный день ничего не будут делать, то хочется, чтобы вся жизнь была такою. И теперь я думал то же самое и ходил по саду, готовый ходить так без дела и без цели весь день, всё лето".
О, как ненавидел бы Чехов советскую проповедь труда!..
"Архиерей"... Это рассказ об ужасе смерти и попытке с ним свыкнуться. Если уж архиерею, которого столь символично зовут Петром, мысль о смерти страшна и невыносимо печальна, потому что нечто главное ещё не сделано и не понято, - что говорить об агностике? У Чехова нет более откровенного высказывания о собственной смерти и мучительном привыкании к мысли о ней; и не то тяготит, что впереди неизвестность, - для него, кажется, никакой неизвестности не было, мысль о загробной жизни его и в юности не посещала, он лишь теоретически может помыслить о том, что где-то, когда-то - "на том свете, в той жизни мы будем вспоминать о далёком прошлом, о нашей здешней жизни с таким же чувством", как о юности. Тяготит то, что здесь нечто главное осталось непонятым, невоплощённым, и теперь уже не понять...
"Ах, как непонятно, и страшно, и хорошо". Это и есть самый точный портрет религиозного чувства во всей его подлинности.
Почему хорошо? Потому что смерть, отдых от всего непонятного и чуждого, от жизни, в которой не с кем поговорить, в которой приходится, не чувствуя ног, стоять посреди собора на чтении Двенадцати евангелий; потому что можно снять тяжёлое облачение, не видеть больше робкого заискивающего выражения старухи-матери, с которым та прежде говорила с богатыми родственниками, а теперь говорит с сыном. Почему хорошо? Потому что "Мы отдохнём".
Почему непонятно? Потому что главное не определяется словами, и вот он, архиерей, по самому своему положению стоит так близко к чуду - а всё равно не понимает в этом чуде чего-то главного... Ведь и писатель к этому чуду близко, и всю жизнь писал, как каторжный, и понял всё, а не понял главного, чем всё это удерживается вместе и почему сливается в такую гармонию.
Почему страшно? Потому что никогда больше не увидимся и не скажем друг другу того, что должны были; от этого чувства - страха, благодарности, жалости - плачет у Чехова вся церковь, и плачет архиерей.
Никакой морали, да, собственно, и никакого внятного смысла в этом рассказе нет; есть точнейшая, потребовавшая многих деталей и точной расстановки действующих лиц фиксация чувства, с которым мы живём, стареем и будем умирать, если повезёт умирать в своих постелях.
Эта религиозность не имеет отношения к смыслу жизни, нравственности, образованности, порядочности, семье и браку, уму и глупости; эта религиозность не предполагает философии, не касается споров о теодицее и о векторе истории; она просто есть, и всё, как есть у каждого мало-мальски слышащего восторг, ужас и благодарность перед лицом жизни...
Жизнь посмеётся над любыми предположениями... Но нам хочется думать... и переселиться в те необъятные и бесконечные пространства, где... проистекает настоящая жизнь...
Робинзон... Селькирк, проживший всего сорок семь лет, представлял собою натуру выносливую, но невыносимую... Некоммуникабельность в сочетании с явной тягой к лидерству; такой человек рождён организовывать, командовать, даже спасать - но повелевать ему некем, ибо он не выдерживает никакого общества. Лучший выход для него - стать господином безгласной природы на маленьком удалённом острове...
"Кратчайший способ расправы с диссидентами"...
Каждая эпоха находила в истории Робинзона Крузо нечто своё, интерпретируя робинзонаду в соответствии с духом времени.
"Эмиграция - капля крови нации, взятая на анализ"...
Робинзон - капля крови цивилизации, и всякий новый человеческий тип подвергался эстетическому испытанию островом. Для людей 18-го века, в особенности для британцев с их культом имперского супермена, "Робинзон" был гимном человеческим возможностям, торжественной одой в честь упорства, могущества и неугасимой веры. Это нормальный взгляд для эпохи, избравшей человека мерой всех вещей...
Человек - светлое начало, доводящее природу до ума; он не пропадёт нигде, из всего исследует выгоду и по всему необитаемому покамест миру пронесёт весть о славе британской короны.
Робинзонада 19-го века прошла под знаком сознательного бегства от цивилизации: американский Робинзон бежит в "Хижину в лесу", где пытается отыскать подлинную гармонию, давно утраченную заблудшим человечеством...
19-ое столетие сильно скорректировало взгляды на человеческую природу: Робинзон этих времён - не гордый покоритель островов, не миссионер среди дикарей, а либо сумасшедший романтик, либо маргинальный бандит. Надо учиться притираться к обществу, вот что; нет счастья, кроме как на путях материального прогресса...
20-ый век вообще выявил новые "возможности острова"... Главный герой блестящего философского рассказа... представляет собой точную пародию на современного человека, который, оказавшись на необитаемом острове и не найдя вокруг ничего мясного, съел самого себя. Это и метафора самоедства, преследующего интеллигенцию, и одновременно сатира на общество потребления, которое не может не жрать, и в результате вынуждено питаться собою...
Я не очень представляю себе, как выглядит Робинзон начала 21-го века...
Он сидит на своём острове... Он нашёл на своём острове нефть и питается ею. Он больше всего озабочен суверенитетом своего острова и страшно боится, что его кто-нибудь спасёт... Мир смотрит на него со смесью восторга и ужаса, а он на мир - с ненавистью и подозрением...
Энди Уорхол (1928)... Его величайшая заслуга заключалась в доказательстве неожиданного вывода: протест против общества потребления является в обществе потребления востребованным и хорошо оплачиваемым продуктом...
Термин "западное общество потребления" был охотно подхвачен восточным обществом лицемерия...
24 августа 1938 года родился термин "мыльная опера". Главный редактор журнала Чарльз Клейтон Моррисон (1874 - 1966) в редакционной статье обозвал дневные радиомелодрамы "мыльными операми", поскольку "заплакать над этой ерундой можно только с помощью мыла"... Объяснений этому ярлыку давали множество: по одной версии, главными спонсорами большинства сериалов в тридцатые годы - да и потом - выступали неразлучные..., до которых в 1931 году дошло, что лучший способ рекламы - это пятнадцатиминутные юмористические радиошоу из жизни домохозяек... По другой версии, мыльные сериалы так назывались потому, что домохозяйки во время их слушания всё время что-нибудь стирали... Они мыльные потому, что замыливают глаза.
Но термин Моррисона прижился, поскольку в самом словосочетании "мыльная опера" передаётся суть сериального продукта... Мыльный - значит пафосный, раздутый, как пузырь, обильный, как пена, и совершенно пустой внутри...
Точно так же и мелодрама, в особенности телевизионная: выглядит она как настоящая, но питательности там ноль. Неустранимый мыльный вкус присутствует во всём - в слезах, разборках и даже целомудренных любовных сценах; наконец, она лезет в ваш дом и ваше сознание без мыла - и эта ассоциация тоже присутствует на периферии сознания.
Теперь о том, почему опера: в мыльных сериалах речь идёт об одном и том же. Роковая любовь, смертельная болезнь, родовая тайна - всё это неизменные двигатели оперных сюжетов...
К концу мыльной оперы при попытке обнаружить её смысл чувствуешь, что он выскальзывает между пальцами. Ради чего все эти люди на протяжении полугода, а то и года, а то и двадцати лет вертелись перед нами, умирали, рождались, разводились, впадали в кому, рожали близнецов, путали их, кончали с собой, воскресали по многочисленным просьбам телезрителей и, в конце концов, поженились? Обмылок, оставшийся от их бурной жизни, теряется, ускользает куда-то в сток... и знаете, с человеческой жизнью примерно так же... Думаю, смотреть мыльные оперы полезно - привыкаешь по крайней мере не относиться слишком серьёзно к собственной биографии...
Это нормальный путь искусства, вполне определившийся вектор... Ведь было как? Была скучная повседневность - и высокое искусство, в котором герои умирали, отчаянно сопротивлялись, страстно любили и тем давали публике намёк на другую, лучшую жизнь... А поскольку количество высокого и низкого в мире неизменно и сбалансировано, то в нынешней нашей повседневности всё стало некоторым образом наоборот. Искусство сошло с котурнов, поместилось в телевизор, научилось выглядеть глупее обывателя, чтобы ему интересно было смотреть... оно измельчало, замылилось, свелось к служебным ролям, к глазной и ушной жвачке, и нам смешон сочинитель на котурнах, задавшийся целью спасти мир... Мыльные оперы чудесно вобрали в себя всю пошлость, оставив жизни всю подлинность. Смотришь на себя, сравниваешь с телеперсонажем и видишь: герой. Так что всё к лучшему...
Новое эсперанто...
БАКС, амер. Универсальная денежная единица, символ преуспеяния и бездуховности...
ВОДКА, рус. Русская национальная идея. Универсальный смазочный материал, быстрейший способ установления контактов, причина гибели и процветания большинства русских талантов и организаций.
ГАЗ, инертн. Топливо, иногда заменяющее национальный дух. Основа суверенитета.
ГАСТАРБАЙТЕР, нем. Дешёвая приезжая рабсила, напоминающая Европе о её исторической вине перед слаборазвитыми странами.
ДЖИХАД, араб. Священная война против чужих национальных идей, в особенности против фастфуда.
ДОПИНГ, англ. Разновидность драгс. Способ превратить Олимпиаду из спортивного праздника в непрерывный скандал.
ДРАГС, амер. Химические средства для расширения сознания. В сочетании с сексом и рок-н-роллом были способом показать буржуазным ценностям фак.
ИНТЕРНЕТ, интерн. Универсальная замена секса, драгс и рок-н-ролла, главный враг джихада, наследник спутника, предтеча нанотехнологий, альтернатива суши и фастфуда, прибежище фашиста и террориста, последняя надежда прессы в случае полного суверенитета.
КАРАОКЕ, япон. Способ почувствовать себя попзвездой, не имея для этого никаких данных.
МАФИЯ, итал. Итальянская национальная идея. Крепкая, здоровая семья, основа консервативного общества. Попытка внедрить здоровые семейные ценности в другие государства часто сталкивается с непониманием и завистью, но почти всегда побеждает.
НАНОТЕХНОЛОГИИ, рус. Русская национальная идея. Идеальный предлог для инвестиций: вещь, которую никто не видит и которая стоит очень дорого. Так, новое платье короля в сказке Андерсена было явно пошито с помощью нанотехнологии.
О'КЕЙ, амер. Универсальное словосочетание, изначально обозначавшее полный порядок, но со временем расширившееся до бесконечности. В зависимости от контекста способно выражать восторг, недоверие, угрозу, вопрос, утверждение и американскую национальную идею.
ОЛИМПИАДА, греч. Реклама принимающей страны в форме спортивного праздника. С 2007 по 2014 год - русская национальная идея.
ПАРЛАМЕНТ, англ. Британская национальная идея. В России - альтернативный сексу способ делать карьеру, имя, деньги и т.д.
ПЕРЕСТРОЙКА, сов. Русская национальная идея. Выступает способом спасти Отечество, когда уже не помогают нанотехнологии, спутник, Олимпиада и водка.
ПРЕССА, франц. Группа людей, информирующих мир о новостях (на Западе) и виноватых во всём (в России).
РОК-Н-РОЛЛ, амер. Очень громкое караоке с элементами социального протеста.
САММИТ, англ. Способ для глав государств продемонстрировать нерушимые личные отношения на фоне нарастающих межгосударственных противоречий.
СЕКС, англ., амер. Способ сделать человека, карьеру, сюжет, брак, развод, скандал, стихотворение, песню, рок-н-ролл. Мужчина вспоминает о сексе каждые десять минут, а женщина не забывает вообще никогда.
СПУТНИК, сов. Русская национальная идея...
СУВЕРЕНИТЕТ, интерн. Заменяет вообще любую нацидею.
СУПЕРМАРКЕТ, интерн. Большой дорогой магазин, выстроенный на месте большого дешёвого рынка.
СУПЕРМЕН, амер. Тот, кто может себе позволить закупаться в супермаркете. Ещё умеет летать, но это вторично. Летать умеет и спутник.
СУШИ, япон. Японская национальная идея, местный фастфуд. По слухам, способствует сексу и приводит к харакири.
ТЕРРОР, интерн. Один из способов осуществления джихада...
ТВИКС, амер. Лучший способ занять неловкую паузу, возникающую в сексе или рок-н-ролле.
ФАСТФУД, амер. Американская национальная идея. Непривычные люди забалдевают от неё, как от водки, примерно с теми же последствиями...
Натан Дубовицкий (1964)...
Блатной авторитет, который большую часть жизни проводит в сауне и непрерывном жертвовании на монастыри, переехал сюда из города Блатска, а про хазар, контролирующих весь юг России и являющихся потомками того самого каганата, мне даже напоминать неловко...
"В комнате всё было краденое, и даже воздух какой-то спёртый"...
Основное чувство его - странная снисходительность к людям, стране и самой жизни: иногда жалость, иногда агрессивное презрение, иногда сдержанное высокомерие. Копошатся вокруг какие-то людишки, большей частью взяточники и торгаши, похотливые губернаторы и зловонные братки, вообще все плохо пахнут, посыпаны пеплом и перхотью, и даже главный оппонент героя (а главный оппонент всегда ведь наше зеркало) оказывается трусливым садистом, не более. Герой ужасно хочет любить, он читал Первое послание к коринфянам и даже ссылается на него, и знает, что если кто имеет всё, а любви не имеет, то нет ему в том никакой пользы... В эту жажду любви можно бы, пожалуй, даже поверить, если бы диагноз герою не устанавливался так просто. У него все эти валентности уже заняты, всё поглощено любовью к себе, истовой, мощной, неплатонически-страстной. Он постоянно отмечает собственную эрудицию, молодость, красоту, силу; он умнее всех собеседников и выше их на голову; он слышит свою "тишину" и знает суть мира... "Круг его чтения очертился так прихотливо, что поделиться впечатлениями с кем-либо даже пытаться стало бесполезно..."
"Как быть?.. Что я за сволочь! Господи, почему я никого не люблю?"...
Единственное, по-настоящему сильное чувство испытывает герой к проститутке - она одна ему вровень, ибо моральных ограничений у неё ещё меньше. Именно по этой причине его влечёт к ней так мучительно - как к ещё большей пустоте...
24 августа 79 года нашей эры, около часу дня жители приморского города Помпеи увидели четырнадцатикилометровый столб дыма над Везувием. Спустя несколько минут на город посыпался дождь из мельчайших кусков вулканической пемзы. В Помпеях жили порядка 20 тысяч человек. Больше половины населения спаслось - те, кто переждали в домах первый чёрный дождь и успели уйти до второго, сопровождающегося волной термических газов температурой 400 градусов... Некоторые спаслись на кораблях, другие ушли из Помпей, погибли в основном те, кто надеялись пересидеть в надёжных укрытиях или крепких домах. Три потока лавы, сошедшие с Везувия через 19 часов после начала землетрясения, погребли под собой Помпеи, Стабии и Геркуланум...
Не сказать, чтобы горожане были вовсе не готовы к бедствию: в 62 году землетрясение, которое считают предвестником пробуждения Везувия - разрушило треть города, но из него никто не ушёл. Жители Помпей привыкли жить на вулкане. Для Рима постоянное соседство смерти вообще было нормой...
В Помпеях, судя по настенным надписям, кипела постоянная свара всех со всеми - не только политическая или экономическая, а просто на вулкане всегда такая темпераментная, что каждый каждого поносит...
Русскому человеку посещать Помпеи мучительно вдвойне - он многое в них узнаёт. Перед ним удивительное сочетание праздности, торговли, хитрости, стоицизма, социального расслоения и удивительно крепкой взаимопомощи...
Помпеи поражают зазором между богатыми и бедными кварталами: примерно треть города состоит из роскошных вилл, зато по обширным окраинам ютилась такая нищета, что, право, извержение начинает казаться чем-то вроде возмездия за несправедливость...
Фёдор Панфёров (1896)... Даже я, при всей своей критической добросовестности, кое-что пролистывал - ну долго же!..
Константин Воробьёв (1919)...
"Это мы, господи!"... "Картины души"... Воробьёв был такой писатель - рассказать своё было ему необходимо физиологически. Ведь не узнают!
Эти упрёки во лжи, вымысле, очернительстве, фактической и психологической недостоверности сопровождали тогда - и сопровождают ныне, во дни очередных массовых вспышек самодовольства и паранойи, - всю честную русскую литературу, начиная с Астафьева, который первым из собратьев оценил Воробьёва, и кончая Окуджавой, постоянно выслушивающего от высокопоставленных военных, что "такого на фронте не было". На фронте было всё...
Из всей русской прозы семидесятых Юрий Трифонов остаётся самым непрочитанным и потому притягательным автором...
"Есть люди, обладающие каким-то особым, я бы сказал, сверхъестественным зрением: они видят то, чего нет, гораздо более ясно и отчётливо, чем то, что есть..."... Но здесь описан совершенно правильный способ читать трифоновскую прозу, и в его обычной зашифрованной манере ключ указан недвусмысленно. Страшная густота, плотность, точность трифоновского "бытовизма" особенно наглядна на фоне его вечной тоски по живой истории, по осмысленному бытию...
Это было поколение, воспитанное на комиссарских идеалах, описанное в "Доме на набережной" с откровенной, несвойственной ему прежде нежностью...
Советское - при всех его минусах и плюсах - было естественным продолжением русского, а вот постсоветское пришло откуда-то из другого пространства, это явление совсем иной, небывалой ещё природы. В России побеждали те или иные идеи, но никогда ещё не было так, чтобы само наличие идей объявлялось опасным и катастрофическим; никогда не было эпохи, когда конформист, карьерист, ловчила представлялся менее опасным, чем борец...
Весь Трифонов - о том, как убивает, мучает, корёжит людей отсутствие идеи, как они убивают и унижают друг друга, побуждаемые к этому не сверхидеей, не внеположной ценностью, а банальной и уютной жаждой покоя и сытости... Он противопоставляет людей идеи людям быта...
"Исчезновение" - роман с названием, почти синонимичным "отсутствию", тому самому отсутствию просвета, надежды, чуда, о чём и вся его городская проза... Это книга об исчезновении смысла, о постепенном размывании его.
"Другая жизнь" - это подлинно другая жизнь, наставшая в стране, лишённой ориентиров...
Советское - это зигзаг в сторону? Или это великий шанс, которым страна не воспользовалась? И выходило у него, что великий шанс; что люди изломали и предали себя, но революция выковала великое поколение, и следующее её поколение тоже было великим, а быт сожрал, а проклятое воровство догнало, а человеческое отмстило...
Трифонов тосковал по сверхчеловеческому, по великому. Он таким запомнил отца. Он такими видел друзей - поколение людей, постоянно себя закаляющих и готовящихся к великому. И душу его непрерывно оскорбляли другие люди, которые выросли вместо них....
Величие - не соблазн, а долг. Стремиться надо к сверхчеловеческому, несбыточному и недостижимому. Тот, кто даёт внушить себе, будто любая идея ведёт к крови, а любой идеализм чреват садизмом, попросту расписывается в трусости и лености.
Проза Трифонова трагична именно потому, что любой подобный порыв обречён, но это не значит, что он отменён...
Не следует думать, что хороша всякая свобода: свобода, дарованная свыше и вдобавок временная, с неизбежностью порождает временщиков, думающих только о собственной выгоде и разрушающих страну с потрясающей эффективностью. Эта свобода очень быстро приводит к торжеству примитивнейших инстинктов - ограничивается "Баркова-сочиненьями" в культуре и ничем не стеснённым воровством в экономике: ясно же, что праздник ненадолго...
24 января (4 февраля) 1722 года Пётр Великий утвердил Табель о рангах - главный регламент российской бюрократии, с незначительными изменениями действовавший до 1917 года...
Нижним из 14 чинов был коллежский регистратор, а высшим - канцлер. Личное дворянство давалось с 14 чина, потомственное - с 8 (коллежский асессор). Обращаться к шести нижним чинам следовало "ваше благородие", к следующим трём - "ваше высокоблагородие", к статскому советнику - "высокородие", к последующим - "превосходительство", а к трём высшим - "высокопревосходительство"...
"Коррупция в России - явление сложное и многосоставное"...
Дмитрий Менделеев - классический тип русского учёного: никто больше не выразил его с такой полнотой, хотя принадлежал он к блестящей плеяде, революционно изменившей мировую науку. Павлов, Тимирязев, Циолковский, Бутлеров, Мечников, Сеченов, Ключевский - всё это фигуры толстовского масштаба: физики, физиологи, историки, мыслители... Даже в этом ряду заслуги Менделеева исключительны: именно с Периодической системы элементов началась химия, какой мы её знаем... Феноменальная его слава и нынешнее высокое место в рейтинге величайших россиян обеспечено именно тем, что он был русский человек во всей полноте своих дарований, заблуждений и страстей...
Всю жизнь занимаясь гидратами, поиском правильных соотношений разных элементов в смесях, он и Россию рассматривал как одну гигантскую смесь, которую, Боже упаси, не нужно лишний раз взбалтывать. В 1905 году он опубликовал "Заветные мысли" - свод указаний по политэкономии, просвещению, а также "Желательное для блага России устройство правительства"...
"Желательно, чтобы Россия вновь прочнейшим образом заключила теснейший политический, таможенный и всякий иной союз с Китаем, потому что он явно просыпается, в нём 430 миллионов народа, и он имеет все задатки очень быстро, наподобие самой России, стать могущественнейшей мировой державой". Этот прогноз сбылся...
Высшей функцией правительства должно считать заботы о просвещении народа и его промышленном развитии...