Чоргорр : другие произведения.

Ульгычан, или хроника турпохода

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Древний, покрытый мхом и пылью текст. Вместе с подругой сочиняли эту историю в 1989-90, записывала я её тогда же. Правила по мелочи позже. Писалось всё очень всерьёз, и темы там серьёзнее некуда. Но некоторые куски сейчас уже вызывают нервный смех. В частности, аллюзии на кучу литературных произведений: от фэнтези до лагерных мемуаров. Кто больше опознает, тому веселее. Или страшнее, как получится. Слова "постмодернизм" я тогда не знала, а получился именно он, родимый. Однако, нечто в этой истории по сей день цепляет и просит продолжения. Вряд ли я соберусь его писать: слишком много воды утекло. Хотя...

  

УЛЬГЫЧАН,

или

ХРОНИКА ТУРПОХОДА

  

1993 год от рождества Христова. Планета Земля.

  
   Не все, то что сверху, от Бога...
   В.Высоцкий
  
   Вспоминаются черные дни.
   Вспоминаются белые ночи.
   И дороги в те дали - короче,
   Удивительно близки они...
   А.Жигулин
  
  
   Пролог
  
   Нормальные люди в такие истории не попадают...
   Впрочем, начиналось все очень мирно: невинной приятельской вечеринкой. Редкие гости - Серега и Галка из Новосибирска - приволокли четыре коробки слайдов и два альбома с цветными фотографиями. Мы смотрели и облизывались: за последние несколько лет ребята успели исходить чуть не весь Север. Кольский, Полярный Урал, плато Путорана...
   - Куда этим летом?
   Серега сделал страшные глаза:
   - На Колыму! - и довольный произведенным эффектом развернул карту. Холодок побежал у меня по спине, отчетливо, как наяву представились сопки, редкие корявые лиственницы, спокойная водная гладь под холодным, прозрачным, очень высоким и чистым небом...
   - А можно с вами? - вот с этого, наобум заданного вопроса все и пошло.
  
   Первая неделя
  
   Несколько месяцев спустя столица Колымского края приветствовала четверых "проходимцев" - туристов. Представляю по порядку: Серега, Галка, моя лучшая подруга Ладка и я, ваша покорная слуга.
   В аэропорту нас встречал руководитель группы: давний приятель Серегиных родителей, Игорь Федорович Басов. Он тут же обрадовал нас, что идти предстоит впятером вместо десяти человек по плану: рюкзаки будут ой-ой-ой. Но зато погода стоит - давно такой не было, и грибов...
   Осмотр города отложили на потом: прилетели под вечер и на следующий день, рано утром, уже покинули "цивилизацию". Попутный грузовичок бодро бежал по Колымской трассе, против ожидания не огороженной по обеим сторонам колючей проволокой, с чистейшего неба ласково пригревало солнышко, тяжеленные рюкзаки мирно лежали на дне кузова и не просились на спины - все было ok.
   Грузовик вез продукты на метеостанцию, от которой как раз должна была начаться пешая часть нашего маршрута. Ехали с остановками целый день, заночевали там, а поутру вышли. За полдня поднялись на безымянный перевал, в последний раз оглянулись на крохотные, словно игрушечные постройки - и с того момента неделю бродили по диким, дивной красоты горам, не встречая ни души.
   Все так же ясно светило солнце, в зачарованной тиши лишь ветер пел свою извечную песню, да глухо шумели на перекатах обмелевшие к осени реки. Белые ночи закончились, но до равноденствия было еще далеко: светлого времени за глаза хватало и на ходьбу, и на нехитрые хлопоты вечером у костра. Рюкзаки, как положено, с каждым днем легчали, а сами мы постепенно привыкали к их тяжести. Жалеть об оставленных в городе волевым решением Старшого продуктах пока не приходились. Жрачка росла буквально под ногами. Почти каждый вечер - внеплановый грибной суп, на второе - каша с толченой черникой. Иногда Старшой и Серега разнообразили наше меню свежепойманной рыбой.
   С трудом верилось, что этот туристский рай и проклятая планета Колыма - одно и то же. Впрочем, ИФ - так я для краткости буду звать Старшого - вполне сознательно и целеустремленно вел нас в обход любой "населенки": нынешней и бывшей. Он обожал свою родную тайгу и хотел, чтобы Колыма запомнилась нам именно такой: прекрасной, дикой и чистой. Когда я вспоминаю рассказы, которыми он тешил нас на каждой стоянке, а иногда и просто в пути - меня не покидает ощущение, что ИФ был лично знаком со всеми ее обитателями. Для каждого камня, дерева, пробивающегося из-под скалы родника у него имелось в запасе имя и какая-нибудь особая история.
   Лишь одной темы он не любил касаться - лагерной, хотя рассказал кое-что, дабы охладить наше нездоровое любопытство. Отец ИФ в 38-ом году был арестован как "враг народа" и исчез. Спустя девять лет мать каким-то образом разузнала, что он жив, и вместе с десятилетним Игорем уехала к мужу на Колыму. На Материк родители ИФ больше не вернулась. Поздней осенью 49-ого погиб, так и не увидев свободы, Федор Головин, его отец. Еще через несколько месяцев мальчишка остался круглым сиротой: зимней ночью, в мороз и пургу, Нонна Головина вышла из пристройки, в которой они ютились - а нашли ее только весной.
   Сам Игорь остался в живых благодаря одному местному охотнику. Вот о ком ИФ рассказывал много и с удовольствием: по крайней мере половина лесных баек имела в качестве главного действующего лица дядю Филю Басова.
   - Мне всю жизнь везло на хороших людей. Дядя Филя вложил в меня - мало кто в родных детей столько вкладывает. Сам - едва грамоте знал, а мне помог и на Материк уехать, и высшее образование получить. Он же меня и таежной науке учил - жалею теперь, что так и не постиг ее в совершенстве. Вообще, мудрый был старик и доброты немереной: мне до него ой как далеко. До сих пор с гордостью ношу дяди Филину фамилию, да простят меня покойные родители...
   - Игорь Федорович, а зачем было уезжать, если вы так тайгу любите?
   - Да я, дурак, слишком поздно понял, что мне без нее не жить. Уезжал в теплые края - думал никогда не вернусь. А сколько лет блукал по всему Союзу - нигде такой красоты не видел. Смолоду-то хоть много с дядей Филей по тайге мотался, крепко ее недолюбливал. Бывало, начнешь миску в реке с песком оттирать - сплеснешь - на дне золотые блестки. Сразу вспомнишь, сколько народу за этот металл загублено, отца с матерью вспомнишь - и глядеть по сторонам не хочется. А вокруг, если весна - рододендроны цветут: все сопки желтые, если осень - лиственницы в золоте... Как наваждение какое-то. Сбежал. Только что тайгу винить за беды, которые мы, люди, сами изобретаем на свою голову. Ей до нас дела нет: у нее своя жизнь, своя тайна. Как у моря, как у пустыни. Любить ее надо, тогда и жить здесь будет не в тягость. Любить изо всех сил человеческих.
   Серега, которого всегда раздражала излишняя, с его точки зрения, патетика, не упустил случая съязвить:
   - Жена-то вас к тайге не ревнует?
   - Случается иногда, - ИФ ласково, чуть печально улыбнулся, игнорируя Серегину "шпильку". Солнце золотыми искрами вспыхнуло в его изжелта-серых, светлых до прозрачности глазах, и я в тот миг ясно ощутила: ИФ здесь даже не просто дома. Каким-то образом ему удалось стать неотъемлемой частью этой тайги и гор. Редко такое дается современному человеку! Вспомнилось Гриновское "Сердце пустыни" и, вроде бы не к стати, Толкиен. Хотя... Если разобраться, не так уж не к стати.
  
   Впервые - именно со страниц "Хоббита" повеял мне в лицо ветер дальних странствий. Я тогда еще читать толком не умела, но горы, дикие горы, полные чудес, уже приворожили меня. Автор честно предупреждал: там трудно, порою - смертельно опасно, и некого позвать на помощь. Там запросто можно остаться без завтрака, обеда, ужина: хорошо, если сам не превратишься в чей-нибудь обед. Там живут драконы, тролли, гоблины... Но еще - там ждут невероятные приключения и возможность стать больше, чем ты есть в обыденной жизни. Это - самое главное. Это стоит испорченной двери, украденных ложек, в конце концов, даже потерянной репутации. Потом, классе в шестом, мне в руки попались "Хранители", и я окончательно влюбилась в Толкиеновское Средиземье. Мудрые наставления Гендальфа ложились в основу моих собственных жизненных принципов. Слова "эльфы", "эльфийский" на долгие годы стали синонимом всего светлого, прекрасного и таинственного.
   Впрочем... Мне доводилось встречать ребят, которые на полном серьезе считали себя Толкиеновскими персонажами, заплутавшими в пространстве и времени. Многие из них полжизни отдали бы за то, чтобы "вернуться" в Средиземье. Я - любя мир Толкиена и преклоняясь перед героями его книг - никогда не теряла уверенности, что дом мой здесь, на Земле. А чудеса, приключения и подвиги, которых жаждет душа и которых так не хватает в нашем сером обыденном существовании - нужно просто искать и ждать, ждать и искать.
   Я не была бы дочерью своей страны, своего народа и времени, если бы эти поиски не увлекали меня на Север и Восток. Это - исконное. Именно в той стороне всегда простирались наиболее доступные русскому человеку дикие, неосвоенные земли. В непреступные крепи лесов и тайги отступали наши предки под натиском свирепых кочевых орд, бежали от религиозных гонений. Туда отправлялись на поиски пушнины и золота. Туда же любая Российская власть вечно ссылала преступников, неугодных...
   В конце восьмидесятых - начале девяностых именно об этом чаще всего вспоминали: о Сталинском беспределе, о миллионах безымянных могил в вечной мерзлоте. Но даже у Варлама Шаламова, прошедшего все круги лагерного ада, люто ненавидевшего Север, северная природа - холодная, суровая, безжалостная к человеку - пронзительно, ярко, невыносимо прекрасна.
   Я очень люблю природу. При этом - предпочитаю попадать в красивые места по собственной воле, а не под конвоем. В общем, когда на втором курсе института я увидела объявление, где все желающие приглашались в поход по Хибинам (Кольский полуостров), долго не раздумывала. Северные горы не обманули моих ожиданий. Это было... Трудно объяснить словами: волшебная сказка наяву, и четкое ощущение, что после долгой-долгой разлуки вернулась, наконец, домой. В том походе я встретила Ладку, и мы сдружились, не разлей вода. Многое нас связало, включая увлечение Толкиеном. Но самое главное - мы понимали друг друга с полуслова, с полу взгляда. Такой душевной близости не было у меня ни с кем, никогда: ни с родителями, ни с друзьями детства, ни с... В общем, о тех двух Хибинских неделях я мола бы рассказывать бесконечно долго, но сейчас не время и не место.
   Остановимся на том, что мы с Ладкой - обе - "заболели Севером" в особо тяжелой форме. Прошло четыре года, и каждое лето нас заносило все дальше и дальше, на все более сложные и протяженные маршруты. В этом году, кстати, должно было "занести" уже не вдвоем, а вчетвером: вместе с Ладкиным мужем, Серегой Большим, и моим женихом, Игорем. Но - не сложилось. Ребят не отпустили с работы. Ладка по своему Сержу здорово скучает, а я... Трудный это вопрос: когда собираешься за муж за хорошего приятеля, но почти без любви. Может быть, даже очень кстати случился этот поход. Еще раз подумать хорошенько и решить: "Оно мне в самом деле надо, или как?"...
   На седьмой ходовой день погода начала портиться. С самого утра задул ледяной ветер, а к обеду (то есть к дневному "перекусу") низкие-низкие тучи скрыли не только солнце, но и вершины окрестных гор. Мир разом утратил резкость очертаний, стал серым и неприветливым. Ставили палатку под начинающимся дождем, наскоро варили ужин, а потом залегли в теплые, пока еще сухие спальники - и до утра: под шум капель по тенту сладко спится.
  
   Восьмой день
  
   Утро. Дождя нет, хотя сказать так можно лишь с большой натяжкой: мы выше границы облаков. Сырость, холод собачий и к тому же в десяти шагах ничего не видно. Но идти надо, иначе плакали наши обратные билетики. Завтракаем, свертываем лагерь, и вперед: сегодня - кровь из носу - надо взять Олений перевал.
   Идем ощупью: надежда, что к середине дня туман хоть немного рассеется, оказалась тщетной. Бесконечный пологий подъем уводит неизвестно куда: на голых камнях тропа теряется. Видит ли ее хотя бы ИФ - не знаю, не уверена. Во всяком случае он молчит, а не треплется на ходу, как обычно. После второго привала (идем по 50 минут, потом 10 минут отдыха) Старшой начинает проявлять явные признаки беспокойства. Не прошли двадцати минут третьей ходки, как надолго останавливаемся. ИФ сидит на корточках с картой на коленях, не обращая внимания на стоящего рядом Серегу, и что-то напряженно обдумывает. Потом, приняв какое-то решение, резко встает:
   - Подъем! По коням!
   Поворачиваем градусов на сорок влево и идем еще около часа. Сквозь клубящийся туман проступают два исполинских каменных клыка и узкий проход между ними: словно врата преисподней. Ладка за моей спиной судорожно переводит дух: у нее, как и у меня, это зрелище вызывает вполне однозначные ассоциации. Хорошо, что сейчас не ночь!
   - Ведьмины Ворота. Вышли! - в голосе ИФ - мрачноватая гордость, но почему-то совсем не слышно веселья.
   - Куда дальше?
   Старшой не отвечает.
   За Воротами - спуск в долину: наконец-то выныриваем из облаков. Внизу вьется давно не езженая грунтовая дорога, течет ручей. Останавливаемся на перекус под сенью чахлого кустарника.
   Еще полторы ходки по дороге. Крутой поворот вправо, и нашим глазам открывается просторная котловина с озером на дне. Вода - как тусклая сталь, и на этом фоне метрах в пятистах от нас - покосившиеся скелеты вышек, низкие бараки с просевшими крышами. Дальше, примерно в полутора километрах, еще какие-то развалины...
   - Вниз не пойдем, - сказал ИФ, как припечатал. Спорить не хочется...
  
   Глубокая, защищенная от ветра лощина. По дну бежит, то исчезая между камней, то вновь появляясь, ручеек с чистейшей ледяной водой. Дров поблизости не видать, но можно, в конце концов, сходить вниз, к озеру...
   Нас с Ладкой оставили обустраивать стоянку. Ставим палатку, затаскиваем под тент рюкзаки, расчищаем место для костра. Серега с Галкой пошли за дровами, ИФ взял ружье и тоже исчез. Забираемся в палатку, стелем коврики, спальники - народа все нет. Несмотря на усталость, не нахожу себе места. Замечаю, что и Ладка, нет-нет, а оглянется тревожно по сторонам. Все как обычно: небо, горы да наша палатка, и не ночь вроде, а неуютно. Прямо скажем, страшновато.
   Наконец, прибегают новосибирцы: бледные, явно чем-то до полусмерти перепуганные, без дров.
   - Что случилось?
   - Да там...
   - Там кладбище старое: груды камней, таблички с номерами. Мы хотели напрямик пройти.., - Галкин голосок заметно дрожит.
   Серега кусает губы, молчит, мнется. Семь часов вечера, светло еще. Чтобы здоровенный молодой турист старого кладбища испугался?!
   - Серый, вы что, на привидение напоролись? - Ладка чуть не трясет его за грудки.
   - Да нет, просто не по себе как-то...
   Садится на камень, с силой проводит ладонями по лицу, безуспешно пытаясь стереть с него выражение растерянности и испуга. Галка чуть не плачет. Как назло, ИФ куда-то провалился... Ладка напряженно озираемся по сторонам.
   - Серый, ты не знаешь случайно, как это место называется?
   - А? Ульгычан, вроде. ИФ здесь жил когда-то.
   - Что - ИФ? О чем базар?
   Слава Богу, вернулся: легок на помине. Вид, правда, и у него не слишком веселый. Станно как-то глядит на нас:
   - Дров, конечно, не набрали? Доставайте примус.
   Опускается на корточки, зябко потирает ладони. Сейчас он больше обычного похож на мокрого нахохленного воробья: маленький, щуплый, сивые вихры торчат в разные стороны, и без того худое лицо совсем осунулось и посерело.
   - Игорь Федорович, куда вы нас завели? - судя по подчеркнуто официальному тону, Ладка здорово злиться.
   - Не знаю.
   - То есть как?
   - Не знаю, что с местом стало. Родители здесь похоронены, старый дяди Филин дом до сих пор стоит, только крыша провалилась. Я тут каждый камушек как свои пять пальцев.., - он на полуслове замолчал, прислушиваясь.
   Где-то далеко в горах глухо пророкотал камнепад - и снова тишина.
   - Будто вымерло все: бурундуков, и тех не видно. Поджилки от страха трясутся. Никогда здесь такого...
   - Сматываться надо. Свертывать лагерь и сматываться.
   - Серег, окстись! Куда мы на ночь глядя потащимся?
   - По дороге. Назад. Не надо было с плоскогорья спускаться: топали бы себе к перевалу...
   - Заблудились бы и свернули себе шеи...
   - А может не свернули бы?
   - Может быть и нет, - разом прекращает начавшуюся перепалку ИФ
   Он внимательно смотрит на Галку, потом на меня:
   - Сегодня никуда не пойдем. Ужинаем и ложимся спать. Мы с тобой, Сергей, подежурим: хочешь - по очереди, хочешь - вместе, а девчонки должны отдохнуть. Ты, Лада, молчи. Ты баба двужильная, но не ври, что не устала.
   - Я не то хочу сказать. Помнишь, Серега, историю про четырех замерзших мужиков на Сейдъявре?
   - А что там было, я не слышал?
   Нервно подмигиваю Ладке:
   - Не надо об этом к ночи! - цитата из Профессора сейчас как нельзя более уместна: Ладка улыбается мне уголком рта, а Сереге говорит:
   - Я тебе как-нибудь потом расскажу.
   В скором времени нам стало не до занимательных историй. Серега, кажется, так и остался в неведении. А вообще - классная байка-страшилка, один мой знакомый очень любит рассказывать ее вечерком у костра...
  
   Все на том же Кольском, восточнее Хибин: за Умбозером, возвышаются Ловозеры. Они чуть пониже Хибин, безлюднее и, по-моему, еще красивее.
   Ловозеры, Ловозерские тундры. Все горы на Кольском называются тундрами: за то, что лишь у подножий растет лес, а вершины - голые, открытые всем ветрам. Серые камни устилает пестрый ковер из лишайников, мха, карликовой березки-ерника, толокнянки, брусники, голубики, шикши. Издали все это многоцветие сливается в единый светло-золотистый тон, как будто горы щедро припорошены желтой цветочной пыльцой.
   Сердце Ловозерских тундр - Сейдъявр, что в переводе с саамского означает Священное Озеро. Вообразите себе глубокую чашу безлесных, мягко-округлых, золотистых гор, а на дне ее - овальную каплю чистейшей небесной лазури. Это - Сейдъявр. Озеро не только сказочно красиво, но и богато рыбой, которая заходит туда на нерест. Одного этого, в принципе, было бы достаточно для организации заповедника, куда не очень пускают праздно шатающееся "турьё". Но ходят слухи, все не так просто.
   В частности, людская молва упорно приписывает инициативу создания заповедника "великому и ужасному" основателю ЧК - Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Якобы он в двадцать каком-то году отправил туда прекрасно оснащенную по тем временам научную экспедицию. Результаты экспедиции были тщательно засекречены, а все участники расстреляны (уже не самим Феликсом, а его преемниками).
   Среди местного населения и туристов окрестности Сейдъявра слывут местом странным, таинственным и небезопасным, куда без крайней нужды лучше не соваться. Хотя ничего конкретного никто упорно не рассказывает. Говорят, в окрестностях Сейдъявра нельзя шуметь. Вроде бы, женщинам нельзя ходить там с непокрытой головой. Показывают черную тень колдуна - Куйво - на отвесной скале над озером: его фигура постоянно меняет очертания...
   В самом заповеднике благополучно проживают двое или трое егерей: их избушка - единственное людское жилье на озере. Знакомые туристы в прошлом году заходили к егерям в гости, оставляли на хранение "заброску". Естественно, пристали с расспросами про местные чудеса, но в ответ услышали: "Отвяжитесь! Вы завтра уйдете, а нам здесь жить".
   Единственная история, которая известна более-менее достоверно - про тех самых четверых мужиков. Это были рабочие из Ревды, шахтерского поселка к северу от Ловозер. Бедолаги отправились на заповедное озеро порыбачить. Было у них разрешение, договорились они с егерями по хорошему, или просто браконьерили - не знаю точно, да это и не важно. Ушли туда на выходные. Ждали их на работе в понедельник утром - не дождались. Начали искать.
   Сначала нашли палатку: пустую. Все выглядело так, будто ее обитатели собирались ужинать, но вместо этого в панике повыскакивали на улицу и сгинули в неизвестном направлении. Потом нашли самих людей: уже не живых. Одного - километрах в десяти от стоянки, остальных - еще дальше. Кто в чем был: в легкой одежде, в носках, они кинулись бежать к Ревде. Бежали сломя голову, через горы, напрямик - пока не свалились от усталости и не замерли. Последнее-то не удивительно. Погода стояла: около нуля, мелкий дождь, туман. До ближайшей "населенки" - не меньше тридцати километров, так что шансов у них не было никаких. Вопрос в другом: что должно было произойти, чтобы подвигнуть бывалых, в годах уже, мужиков на такую самоубийственную глупость? Причем, кажется, они еще и абсолютно трезвыми были...
  
   Я ходила по Ловозерам, но на самом Сейдъявре не была. Видела заповедное озеро издали, с перевала.
   Здесь - тоже озеро. И место, наверняка, не менее красивое. В хорошую погоду, не в такую серую муть, да если бы еще убрать развалины на берегу... Только горы здесь - намного выше и круче. "Схема строения" примерно та же: как у большинства северных гор. Насколько я понимаю в геологии, это плато, основательно погрызенное ледниками. Но в Хибинах и Ловозерах скальных стенок меньше, чем плоских вершин и пологих лишайниковых склонов. Здесь - наоборот.
   От нашей стоянки скалы - с трех сторон: отвесные, мрачные, верхний край теряется в облаках. С четвертой - вид на озеро и остатки лагеря. И давит, давит что-то, наполняет душу тоской и непонятным страхом...
  
   После ужина мы, как дежурные, отправились мыть посуду. Отошли всего метров на двадцать, но накатило такое, что не приведи Господи: словно чей-то взгляд из темноты, внимательный, недобрый, и как ни повернешься - все равно в спину. Ретировались обратно к костру бегом. Под язвительные Серегины комментарии - будто не он вернулся без дров - составили в кучу грязные миски и полезли в палатку.
   То ли жуть, висящая в воздухе, все-таки пошла на спад, то ли усталость брала свое, но через несколько минут я провалилась в глубокий, как омут, сон без сновидений.
   Проснулась среди ночи. Отчего - не поняла, но тут же обнаружила, что никто в палатке не спит. Выскакиваем на улицу. ИФ с Серегой двумя изваяниями застыли на бугре над палаткой, их обращенные к озеру лица озарены бледными синеватыми сполохами. Взлетаем к ним.
   Сколько буду жить - не забуду. В окнах пустых домов разгоралось все ярче странное голубое сияние. Призрачный огонь пополз по стенам, по земле - и вот уже весь поселок беззвучно пылал, почти не видимый в светящемся тумане. Волна света побежала вверх по склонам сопок, только наша лощина почему-то так и осталась темным островком в океане холодного пламени. Запахло озоном, волосы у нас на головах, тихо потрескивая, поднялись дыбом.
   Граница света и тьмы проходила метрах в двадцати от места, где мы стояли. Там, за этой чертой, что-то происходило. Плыли, теряя свои очертания, руины внизу, сами собой беззвучно перемещались камни, на скальной полке слева неизвестно откуда возникла корявая, перекрученная ветрами лиственница...
   Потом вдруг сияние померкло, на мгновение все потонуло в непроглядной тьме - и тут же вспыхнули прожектора на далеких лагерных вышках, замерцали, заискрились золотистые огоньки в окнах домов, где-то залаяла собака.
   - Гал, ущипни-ка меня, - подал голос Сергей и сразу ойкнул от боли.
   Последующие несколько секунд мы занимались тем, что щипались, наступали на ноги и одаривали друг друга тумаками. ИФ стоял чуть в стороне и молча смотрел на оживший поселок.
   - Ребят, а вдруг это взаправду? - Галкин вопрос так и остался висеть в воздухе.
   Наши дальнейшие действия могут показаться полным идиотизмом: не сговариваясь, мы залезли в палатку и необычайно быстро заснули. Обсуждение отложили на утро с тайной надеждой, что при свете дня все вернется на свои места, мы тихо унесем отсюда ноги, а дома, в теплой уютной квартире будем рассказывать, какой клевый глюк нас здесь посетил.
  
   Девятый день
  
   Проснулись наутро от мерного, стонущего металлический лязга. Внизу били в рельсу. Подъем или развод - черт его знает. От этого "малинового звона" мурашки побежали у меня по спине: ночное наваждение оказывалось явью.
   ИФ, мрачнее тучи, разжигал примус: кажется, он, один из всех, так и не ложился. Еще одна неприятность - Галкина очередью дежурить. "И снова каша будет кислой, и вновь на ужин колбаса", так как все остальное сгорело - это про нашу Галю. Не понимаю, как они с Серегой до сих пор не перемерли с голоду. Или у них дома - он готовит? Молча заедаем жидкий суп из пакетов вчерашней холодной вермишелью.
   Галина разливает чай, раскладывает на дощечке сахар и сухари. Пока она ходила мыть миски, Серега спрятал ее порцию.
   - Кто мою пайку?.. - сказала и осеклась. В этот день из нашей речи исчезли многие слова, вычитанные в "лагерной" литературе и употребляемые нами, вполне интеллигентными и благополучными людьми, с эдакой дурацкой бравадой.
   - Я спускался вниз: там все по правде. Даже кой кого из знакомых видел. Они перемерли давно, а здесь - живые, молодые... Не понимаю! - И.Ф с досадой хлопнул себя по коленке, и тут же, словно в насмешку, дрогнула земля от взрыва на руднике.
   - Что делать-то будем?
   Дурацкий вопрос. Если мы действительно провалились в прошлое, нам не позавидуют даже беглые зеки. До меня это только сейчас доходит...
   Наверное, я сильно изменилась в лице, потому что Ладка тут же ухватила меня за рукав:
   - Ольга, тебе плохо?
   Я потихоньку присела на камушек, запахнула поглубже полы куртки.
   - Лад, с Колымы-то не бегают.
   - И зима скоро. Привет! - лицо моей подруги кривит недобрая ухмылка. - А ну вставай, чего расселась!
   - Отвали!..
   С самой жуткой паникой можно сладить. Нужно только... Встаю, подбираю "кошатницы" и иду к ручью. От ледяной воды сводит руки. Остервенело тру миски клоком ягеля и напеваю из Высоцкого:
  
   "Был побег - на рывок: наглый, глупый - дневной.
   Вологодского с ног и вперед головой.
   И запрыгали двое, в такт сопя на бегу:
   На виду у конвоя, да по пояс в снегу..."
  
   - Что-то ты не то поешь, голуба, - вздрагиваю от голоса ИФ, по обыкновению бесшумно оказавшегося за спиной.
   - Пойдем-ка, пройдемся: я, ты да Ладка.
   - А?
   - Пойдем пройдемся, говорю, не век же здесь куковать.
  
   Из каких-то своих соображений ИФ оставил ружье Сереге, а сам вооружился топором. Мы с Ладкой, больше для успокоения нервов, взяли ножи. Перевалили через отрог, отделявший нашу лощину от дороги, спустились вниз. Огляделись - никого. Пошли по самой обочине, осторожненько, с большими интервалами: впереди ИФ, за ним я, Ладка - замыкающая. Курс - прочь с Ульгычана.
   Кажется, мы были готовы к разного рода неожиданностям, но то, что случилось, превзошло наши самые смелые ожидания. ИФ миновал очередной поворот и вдруг остановился как вкопанный. Осатанело залаяла собака, кто-то гаркнул:
   - Стой!
   Мы, не долго думая, нырнули за камни. ИФ очень тихо и вежливо: на расстоянии не разобрать ни слова, объяснялся с кем-то мне невидимым. Потом замолчал. Незнакомый резкий голос:
   - Пойдешь в десяти шагах впереди. В поселке разберутся, кто и откуда. И чтоб без фокусов!
   Забралась чуть повыше. Увиденное за поворотом меня, мягко говоря, не вдохновило. Наш Старшой, без топора, топал обратно к поселку, следом вышагивал здоровенный вохровец с овчаркой, а дальше... На совершенно пустой дороге буквально из воздуха материализовалась колонна зеков. Потухшие глаза, землистые лица, рваная одежда и номера, номера...
   Люди возникали, перешагнув незримую черту метрах в двадцати от моего наблюдательного пункта. Шли по пять в шеренге, по бокам колонны - конвой с собаками. Затаив дыхание, смотрела на то место, где свернула с дороги: "Авось, пронесет!"
   Овчарка натянула поводок, зарычала. Охранники остановили колонну и стали совещаться. Они были так близко, что я видела вздыбленную шерсть на собачьем загривке и слышала осторожные ответы ИФ:
   - Один шел, никого не видел.
   Тянул время, а сам украдкой выглядывал нас среди валунов и делал рукой какие-то странные знаки. Кажется, до меня дошло! Это была лишь тень надежды. Рискнуть?
   Поискала глазами Ладку - она затаилась чуть ниже по склону. Поняли друг друга с полу взгляда: поползли, прячась за камнями, к той черте, за которой исчезал, как обрезанный, хвост колонны. Никогда не думала, что могу так быстро и бесшумно ползать. Вертухаи ничего не заметили, но почуяли овчарки. Охранник наклонился и отстегнул карабин на собачьем поводке:
   - Фас!
   Я побежала: пригибаясь, петляя, следом - Ладка, а за нами, по ощущениям - целая свора псов-людоедов. Всего три, как потом оказалось, но нам бы и этого хватило сполна. Мелькнуло в памяти: "Когда собаки близко - не беги..." Толчок в спину. Лечу кувырком. Каким-то чудом увертываюсь от лязгнувших возле самого уха клыков. Мгновение спустя обнаруживаю, что лежу на земле: локти - к бокам, лицо - в колени, сбившая меня овчарка куда-то исчезла, остальные жалобно скулят и жмутся к ногам хозяев.
   Псина материализовалась в полуметре от моих ног: она удирает с диким визгом, поджавши хвост. Ладка разглядывает порванную штанину. Немая сцена.
   Начальник конвоя и еще кто-то из охраны идут прямо на нас, но смотрят как на пустое место. Подзывают ИФ Вохровец вертит в руках отобранный топор, безуспешно пытается прочесть английскую надпись на топорище:
   - С ними шел?
   ИФ пожимает плечами, на лице написано искреннее изумление: мол я здесь вовсе не при чем. Делает шаг - у конвоира глаза лезут на лоб, он никак не может снять автомат с предохранителя. Его напарник стреляет, но очередь из ППШ, оглушив нас грохотом, не причиняет ни малейшего вреда. Ладка-то, умная, залегла, а я стояла столбом и точно должна была получить по полной программе... Ой, однако! Но точно, мы для всей этой публики - провалились куда-то в другое измерение.
   Овчарки заливаются сумасшедшим лаем, зеки в колонне смешали ряды, кто-то присел на корточки - конвою не до того. Воспользовавшись суматохой, трое бросились бежать. Как ни ошалели конвоиры, здесь они опомнились очень быстро. Упал, чтобы больше не подняться, один из беглецов, потом - еще один, шаг - и последний исчез, растворился в воздухе. Для нас, но не для вохровцев, судя по продолжающейся стрельбе.
   ИФ запустил булыжником в одного из стрелков, мы последовали его примеру. Камни, как ни странно, полетели куда надо. Некоторые - попали. Эта новая неприятность заставила охранников прекратить огонь: они наскоро сбили в кучу оставшихся зеков и погнали бегом к поселку.
  
   Как только хвост колонны исчез за поворотом, мы выбрались на дорогу. Посмотрели друг на друга: целы. Единственная потеря - Ладкин топор с надписью на топорище "Dark for dark business". К тем двоим подойти духу не хватило. Судя по тому, что видно издалека, вряд ли им еще требовалась помощь.
   Пора возвращаться на стоянку. Весь этот кошмар имеет границы: мы не будем выяснять, почему время на Ульгычане сошло с ума, просто уберемся отсюда поскорее...
   - Эй, стойте!
   Оборачиваемся на крик.
   За нами идет, заметно прихрамывая, человек в разрисованных номерами лохмотьях. Останавливаемся, ждем.
   - Здравствуйте!
   - Здравствуйте! - стоим посреди дороги и смотрим на пришельца квадратными глазами.
   - Андрей Зорин, 58-10, первая часть, 58-11. Десять лет ОСО.
   В свое время я про такие вещи много читала, соображаю: "58-10 - антисоветская агитация, 58-11 - создание антисоветской организации - стандартный по тем временам набор для порядочного человека. ОСО, особое совещание..." В жизни не видала такой страшной худобы: кожа да кости, в чем только душа держится, но глаза живые, ясные, не затуманенные голодом. Беглец ведет себя так, словно знакомство происходит на светском рауте: ни тени удивления, ни намека на страх. Пройдет совсем немного времени, Ульгычан отучит удивляться и нас, а пока ИФ представляется за всех троих, потом спрашивает:
   - Что с ногой?
   - Подвернул, когда бежал. Не свалился бы вовремя - живым не быть. Пули над самой головой просвистели.
   - Идти можешь?
   - Могу, вроде.
   - Сколько у нас времени?
   - Минут через двадцать примчатся на машине. Одного трупа не досчитаются - устроят облаву с собаками. Да и вас будут искать...
   - Девчонки, бегите, что есть духу, к палатке, скажите ребятам, чтобы смотрели в оба.
   - А вы как?
   - Бегите. Ольга, дай сюда ножик, тебе все равно без толку... Не по дороге!
  
   На стоянке с первого взгляда все вроде нормально, только Сереги не видать.
   - Здесь такое творится, такое творится! - восклицает Галка.
   Я уже поняла, что ничего хорошего в этой проклятой долине твориться не может, поэтому спрашиваю с опаской:
   - Ну что еще случилось?
   Дело было так: ребята решили раздобыть дров. До зарослей кедрового стланика под соседней сопкой - идти далеко и страшно. А лиственница, выросшая за эту ночь на каменистой круче над стоянкой, была из тех, что своим сопротивлением топору могли бы измучить любого рабочего. Но Серега, которому нечего делать - страшная сила: он пилил, пилил и отпилил-таки здоровенный сухой сук. Отпилил и швырнул вниз, к палатке. Не долетев до земли, сук истаял в воздухе.
   Не знаю, как насчет приятных эмоций, но осторожности это новосибирцам прибавило: Серега плюнул на лесозаготовки и с ружьем в обнимку устроился под той же лиственницей, откуда неплохо просматривалась дорога.
   Дослушать Галку и рассказать про свои приключения мы не успели: на горизонте показался ИФ с беглецом на спине.
   - Кого это он тащит?
   - Приблудного, Андрея. Слышали стрельбу?
  
   Я смотрю на серо-зеленые склоны гор и с тоской думаю: "Ну вот - привязался. Теперь мы отсюда точно не выберемся."
   ИФ идет по руслу ручья, тащит Андрея на закорках, потом ставит его на другой берег и возвращается к месту, где вошел в воду. Вылезает из ручья и бегом - к нам. Беглец, прихрамывая, уходит прочь от стоянки. На фиг нужно было переть его на себе?
   Сергей кричит со своего наблюдательного пункта:
   - Два грузовика с солдатами из поселка.
   - По нашу душу. Через десять минут будут здесь.
   ИФ тревожно озирается, на Ладкином лице - напряженное раздумье.
   - Игорь Федорович, кажется, у палатки нас не найдут.
   Старшой всем корпусом поворачивается к ней:
   - С чего взяла?
   - Во-первых, здесь иллюминации не было. Во-вторых, у Сереги дрова пропали...
   Моя бедная голова гудит как пивной котел, я уже ничего не понимаю.
   - А-а, не лишено вероятности... Давай-ка тогда пообедаем, - предлагает ИФ
   Сидит на корточках над примусом, заливает туда бензин и улыбается самой широкой из своих улыбок. В светлых, желтовато-серых глазах - задорные искры, по загорелому лицу лучиками разбежались веселые морщинки. Есть в этом веселье нечто нервное, преувеличенное, ну да ладно...
   - Галку от дежурства отстраняю, нечего добро переводить. Пусть готовит Ладка: шесть порций.
   Та хмурит брови.
   - Беглеца на довольствие ставите? Под вашу ответственность, начальничек. Когда жратва кончится, в магазин пойдете сами, - машет рукой в сторону поселка, безуспешно пытаясь сохранить на лице недовольную мину: "зажимпрод" есть "зажимпрод".
   На горизонте появляются новые действующие лица, впрочем... Вон того типа я, кажется, видела на дороге, это его овчарка хотела меня сожрать. Сейчас собака у другого. Огромная, черная с рыжими подпалинами псина идет по следу ИФ Под лоснящейся шкурой буграми перекатываются мускулы, крепкие лапы уверено ступают по камням, уши заложены назад. Следом за этой троицей еще человек десять с автоматами. Мы замерли.
   - Сейчас, кажется, будет интересный момент, - шепчет ИФ
   Собака остановилась как вкопанная. Поджала хвост, вздыбила шерсть на загривке. Оглянулась на хозяев и виновато вильнула кончиком хвоста.
   - Рекс, след! Пес топчется на месте, предано смотрит в глаза хозяину и не трогается с места.
   - След, говорю! След!
   Овчарка еще раз нюхает землю, садится и начинает выть: тоскливо и жутко, крупная дрожь сотрясает ее тело. Один вохровец вполголоса говорит другому:
   - Митрич, притормози: собака лучше нас знает, куда не ... соваться.
   Задние этого не слышат: они рассыпались цепью и идут в нашу сторону. В двадцати метрах от палатки исчезают: кино, да и только. Ловлю себя на том, что ни капельки не страшно, очень уж все не взаправду.
   - Лад, ты обед будешь варить, или как ? Вода вся выкипит.
   - Хочешь жрать - помогай.
   Высыпаю в котелок суп из пакетиков и смотрю, как энкаведешники вновь появляются в пятидесяти метрах за палаткой и не солоно хлебавши уходят вверх по ручью. Митрич и второй, с собакой, повернули к поселку.
  
   Остаток дня прошел без приключений. Ввиду неясности обстоятельств нас, а заодно и Андрея Зорина, на время оставили в покое.
   Он объявился, когда мы садились обедать. Оповестил о своем приходе негромким переливчатым свистом и устроился под лиственницей: стоянку, как и те, не разглядел.
   ИФ поднимается к нему и кричит:
   - Ребята, тащите все сюда!
   Наверху, среди огромных валунов, удобная площадочка. Сидим на мягком ковре опавшей хвои, Ладка делит сухари и разливает суп по "кошатницам". В бывшую вторую Сережкину - полторы порции беглецу. Алюминиевую ложку с обломанным и примотанным проволокой черенком он извлек из-за пазухи.
   - Ладка, не тяни!
   Заскорузлые пальцы намертво вцепляются в миску. Быстрый взгляд исподлобья.
   - Не бойся: дали - не отнимем, - грустно улыбается ИФ
   - Здесь еще всем на добавку хватит.
   Не прекращая жевать, беглец отрицательно мотает головой:
   - Худо будет. На этапе не кормили.
   Быстренько проглатывает суп и кашу, остатки сухарей прячет за пазуху. Чай горячий и крепкий: заварки пока вдоволь, сахара - тоже. Зажимпрод раскладывает его кучками и "незаметно" добавляет к Андреевой порции свой кусок.
   - Поели, теперь можно и поспать, - мечтательно тянет Серега.
   - Поспать - фиг! - Ладка со звоном швыряет в пустой кан "разводящего". - Кому как, милостивые государи, а мне очень интересно, в какую такую задницу мы изволили вляпаться. А главное - как будем выбираться?
   ИФ допивает свой чай, садится поудобнее и изрекает редкую по свежести и оригинальности мысль:
   - Здесь было неладно с самого начала.
   - Да уж, все почувствовали, - Галка зябко поежилась.
   - Сначала - жуть ни с того, ни с сего, потом все горит синим пламенем, и открывается дыра в прошлое. Да, - ИФ переводит взгляд с Ладки на Андрея, - мы, судя по всему, из твоего будущего.
   - Или из мира, который очень похож на ваш, но обогнал его лет на сорок, - вставляет Ладка.
   - Может обойдемся пока без параллельных миров? Сама всегда говоришь, что ни к чему вводить лишние сущности, - подмигиваю я ей.
   - Это не я говорю, это Оккам.
   - Народ, вы не на философском семинаре и не в клубе любителей фантастики. Давайте к делу, раз уж спать не даете, - недовольно ворчит Серега.
   - Давайте, - ИФ с видом профессора, демонстрирующего интересный опыт, прошелся по краю площадки. - Андрей, будь другом, спустись вон до того камня.
   Приблудный легко побежал вниз по осыпи: нога, видать, уже прошла, и исчез.
   - Сергей, теперь - ты.
   Серега вразвалочку спустился до указанного валуна:
   - Ну, что дальше?
   - Возьмите по камушку и киньте сюда... Э, да не такой булыжник, я же сказал: камушек.
   Два камня ударились о ствол лиственницы: ребята решили показать класс.
   - Теперь идите сюда... Нет, Сергей, подожди, сбегай сперва за фотоаппаратом.
   - Эй, Андрюха! Там где-то должна валяться большая такая палка дров, тащи ее сюда, - кричу я вниз.
   Приблудный материализовался на том же месте, где исчез, волоча за собой результат давешних Серегиных лесозаготовок, и через несколько секунд стоял перед нами: запыхавшийся и слегка растерянный, но с веселыми огоньками в глазах.
   - Я кричал, кричал, а вы не слышите. Потом Сергей прет на меня - я думал, снесет, а он раз - и провалился куда-то. Как вы на дороге. Мне бы так!
   - Мы тебя тоже не видели и не слышали.
   ИФ задумчиво созерцает окрестный пейзаж:
   - Это место такое: здесь и в поселке наши времена почему-то вроде как совместились, а внизу, у ручья, и там, где мы тебя первый раз встретили - нет. Пересекаешь границу...
   - Руки вверх!
   Мы аж подскочили. Довольный Сережка заснял наши обескураженные лица.
   - В глаз за такие шуточки!
   - Сначала дотянись, - "негодяй" сразу занял оборонительную позицию.
   - Дотянусь, не беспокойся!
   Ладка сделала стремительный выпад, но тут же оказалась у Сереги в плену.
   - Стоп! Хватит! Нашли время руками махать, - в голосе ИФ неожиданно зазвенел металл.
   Ладка выскользнула из Серегиных лап и с видом примерного обиженного ребенка начала собирать посуду.
  
   А потом мы стали экспериментировать.
   Это было - как забавная и чуть жутковатая игра. Сначала "водил" - то есть расхаживал кругами - Зорин. Когда мы переставали его видеть, кричали:
   - Стой!
   Он возвращался, возникал из ниоткуда - мы снова кричали. Андрей втыкал между камнями ветку: граница обнаружена. В результате получился круг: нет, овал с нашей палаткой посередине.
   Потом "водил" Серега, Приблудный им командовал. Граница совпала точно.
   Потом Ладка взяла Андрея за руку и они пошли вместе. Миновав ветку-вешку, Ладка осталась без спутника. Она чуть растерянно посмотрела на свою пустую ладонь, шагнула назад - и столкнулась с Зориным, который в своем зазеркалье, должно быть, сделал то же самое. От неожиданности оба едва не упали. Чтобы удержаться на ногах, Приблудный ухватился за Ладку - за что попало. Она сердито зашипела на него:
   - Втяни манипуляторы!
   Зорин не понял выражения. Ладка расшифровала. При этом оба балансировали на осыпи из мелкого щебня. Не удержались и поехали вниз. Теперь уже Ладка попыталсь уцепиться за Зорина, но снова осталась одна. Шмякнулась на пятую точку и метра два проехала по сыпухе. Встала, отряхнулась, полезла обратно: на этот раз - удачно, по очереди с Андреем. Они поправили вешку, которую, естественно, снесли, и вернулись к лиственнице.
   Зрители развлекались вовсю. Но Ладка потом призналась мне:
   - Знаешь, как жутко? Держишься за живого человека, потом вдруг, вместо него - сразу холод и пустота.
   А ведь излишне впечатлительной мою подругу не назовешь...
  
   Свойства у этого, по выражению шефа, "совмещенного времени", оказывались крайне интересные. С большинством из них мы столкнулись еще раньше, но только теперь - кое-как разложили по полочкам. Убедились, например, в том, что область у палатки, которую мы так старательно оконтурили вешками, и правда - идеальное убежище от любых гостей и неприятностей из 1949 года. Там нас никто не схватит, не подстрелит: просто даже не увидит и не услышит. А мы оттуда все видим, слышим, можем кидаться камнями - или стрелять. Зорин внутри этого овала мог бы столь же успешно скрывается от нас - но, увы, не от своих современников...
   Я пыталась подобрать для себя какую-то понятную аналогию происходящему. Получалось у меня - ткацкий станок, на который натянута основа для ткани. Четные и нечетные нити: каждые - находятся в своей плоскости и не пересекаются до тех пор, пока их не переплетет, не скрепит уток. Четные нити - время Зорина, нечетные - наше (или наоборот - без разницы). Уток - загадочный "фактор Х", который на Ульгычане соединил их воедино.
   А если представить себе, что на каждой системе нитей нанесен узор? Кажется, на Востоке так делают, называется это "икат", и ткани получаются - обалденно красивые... Так, у каждого времени - свой узор. Тогда на ткани два разных рисунка должны соединиться в один простым смешением. Нет, не то: сквозь очертания лагерных вышек вовсе не просвечивют развалины, которые мы имели сомнительное удовольствие наблюдать в первый вечер. Люди оттуда и отсюда отнюдь не кажутся друг другу призраками.
   Так, а если узор - только на одной системе нитей, вторая - гладкая? Почти вся - гладкая. В нашем случае - весь рисунок из 1949 года. А там, где было сразу два узора, ткани просто не возникло. Остались дырки, и в них - две несвязанные системы нитей, каждая - сама по себе. Как у нашей палатки... Что же считать узором? Во всяком случае, не пейзаж сам по себе...
   Какая-то догадка стучалась в мозги, сулила объяснения если не всем, то многим чудесам этого окаянного местечка. Увы, при попытке впустить ее, эта зараза издевательски хихикнула и растаяла в тумане...
  
   Пока я размышляла, мои товарищи пришли примерно к тем же умозаключениям, не используя текстильные аналогии.
   - Хорошенькую засаду можно устроить на такой границе. - Ладкины глаза хищно блестят.
   - Наше счастье, что энкаведешники не додумались.
   - Тут ты, Серый, как всегда прав. Но я не о том. Очень все-таки интересно, с чего это оно вдруг совместилось?
   Серега задумчиво теребит бороду:
   - Какая-то природная аномалия?
   - А может, Ученые эксперимент ставят? - именно так это прозвучало у Приблудного: "Ученые" с большой буквы.
   "Все предки склонны преувеличивать в своем воображении способности и достижения потомков. Наверное, именно поэтому отцы и дети вечно собачатся между собой", - думаю я про себя, а вслух, чтобы не обидеть его - сама бы здорово обиделась, обзови меня кто-нибудь "предком" - говорю:
   - Не, Андрей, наша наука до такого еще не скоро дозреет.
   - То что в газетах не пишут, вовсе не показатель, - вставляет Галка.
   - Пишут, не пишут, а нас бы сюда хрен пустили, - тут мне в голову приходит еще одна мысль: - А ведь не пускали! Намекали, что лучше убраться отсюда подобру поздорову. Но уж больно странным способом! Нет, чтобы охрану выставить, забором огородиться...
   - Ага, с табличками "Не влезай, убьет!" - Ладка доводит мою мысль до логического завершения.
   - Может, это все-таки какая-нибудь природная аномалия? - стоит на своем Серега.
   - Или инопланетяне? - Галка, то ли в шутку, то ли всерьез, подкинула еще одну безумную идею.
   Серега зыркает на нее сердито:
   - Они-то здесь забыли?
   - А ты, Серый, пойди и спроси, - Ладкин голос полон ехидства. - Вообще, гипотеза сомнительная, но допускает все, что угодно. Если кто-то вытворяет такие номера со временем, он запросто может сделать то же и с пространством. Сидит себе на другом конце галактики и любуется.
   - Было б на что любоваться! - возмущается Зорин.
   - Лад, а как ты думаешь, знают они, что мы здесь? - Галина спрашивает так, будто Ладка лично знакома с теми, кто заварил эту кашу.
   Та усмехается в ответ:
   - Если не знают, то скоро узнают.
   - Сматываться надо, вот что я вам скажу, - Серега перешнуровывает ботинки, встает, потягиваясь.
   Один взгляд на его "рэмбовидную" фигуру прибавляет уверенности в благополучном исходе нашего странного приключения. Найдем дорожку из "совмещенного времени" - и выберемся. Мы-то - да, а вот Андрей... Его отделяют от воли не пара-тройка километров, а тысячи верст тайги и непроходимых болот. Мы уйдем, а он останется здесь: один, без еды и оружия. Даже если не поймают, скоро зима: долгая, страшная колымская зима. Снова вспоминается Шаламовское: "Побег с Колымы невозможен", в этих словах - смертный приговор з/к Зорину.
   - Сегодня ночью и уйдете, - предлагает тот, как на в чем ни бывало.
   - А ты? - ИФ с тревогой и любопытством смотрит на беглеца.
   Тот дурашливо разводит руками:
   - Погуляю чуток, а там видно будет. Кто здесь дольше, чем на сутки вперед, загадывает, - губами улыбается, а глаза невеселые: такая там спокойная и трезвая обреченность, что просто жуть берет.
   Приблудный словно распрямился за несколько часов воли: стал выше ростом, и в движениях появилась упругая легкость. Я вдруг замечаю, как красиво его узкое, коричневое от загара лицо, красиво, несмотря на страшную худобу и грязь. На дороге оно казалось стылой маской с отчаянно живыми глазами, а сейчас оттаяло, помолодело, сразу стало видно, что этот "человек без возраста" вряд ли старше нас Ладкой.
   - Пойду схожу на разведку.
   - Погоди, я с тобой, - встает с камня ИФ - Собирайтесь потихоньку, ребята.
   Уходят, растворяясь в светлых сумерках раннего вечера. Со вчерашнего дня пасмурно, опять начинает сеять мелкий холодный дождь. На сердце скребут кошки: настроение подстать погоде.
   Быстро темнеет, в лагере зажигают прожектора. Мы сидим на сложенных рюкзаках, укрывшись пленкой, а разведчиков нет и нет.
   Через полчаса возвращается ИФ:
   - Все! Никуда не идем. Ставьте палатку.
   - В чем дело?
   - Где Андрей?
   ИФ не отвечает на вопросы, берет кусок пленки и исчезает. Дождь уже не накрапывает, а льет вовсю. Ставим палатку, забираемся в нее и сидим, слушаем его унылый шум. Серега достает гитару и начинает наигрывать что-то грустное.
   - Лад, а помнишь, мы в Хибинах так сидели, после Рамзая?
   - Как же, помню! Серый, дай-ка гитару, - и запевает тихонько:
   "Под Москвой слоняться что-то надоело.
   Мне сказали: "В тундре очень много гор".
   Я маршрут по карте пролагаю смело,
   Захотел увидеть я северный простор..."
   Обрывает песню на полуслове:
   - Слыхали, вроде выстрелы?
   Напряженно вслушиваемся в ночную тишь, но нет, только капли стучат по палатке, да глухо шумит ручей.
   - Наверное, показалось.
   - Знаете что, девчонки, давайте спать, пока есть такая возможность, - Сергей забирается в спальник и поворачивается носом к стенке.
   - Разумно: не выспаться всегда успеем.
   Гасим свечку и тоже ложимся. Медленно погружаюсь в вязкую полудрему.
   Уже под утро, кажется, кто-то ходит вокруг палатки, хрустит камнями... Свет фонарика, тихий встревоженный голос И.Ф:
   - Сергей, ты спишь?
   Невнятный Сережкин ответ.
   - Вылезай скорее.
   Просыпается Галка:
   - Ты куда?
   - Спи!
   - Что случилось?
   - Да ничего, ничего. Спите, девчонки: надо будет - разбудим. Андрей вас покараулит, а мы с Сергеем еще разок сходим на разведку.
   Опять темнота. Дождь вроде поутих. Где-то далеко лает собака. Просыпаюсь еще раз - от холода. В палатке - серый сумрак.
   Сереги нет. Тяну на себя край спальника. Ладка приподнимает голову:
   - Сколько времени?
   - Четверть шестого.
   - Спать еще будем?
   - Ага.
   Меняемся местами, теперь я в середке. Только начинаю согреваться, в палатку просовывается лохматая Сережкина голова:
   - Народ, подъем!
  
   Десятый день
  
   Мы одеваемся, вылезаем из палатки. Лощина тонет в густом, как молоко, тумане, но дождя нет. Медленно занимается серое утро. Наверху, под лиственницей, горит маленький костерок. ИФ с Андреем греют руки над огнем, Ладка присоединяется к ним, я тоже подхожу. В котелке закипает вода.
   - Лад, продукты надо растянуть... Если считать с запасом - недели на две. На всякий случай.
   - Ясно... Что вы ночью наразведали?
   - Ничего хорошего. Мы с Андреем ходили в сторону Ржавого: полночи потратили, прошли далеко за поселок, но так и не добрались до границы совмещенного времени. Чуть в неприятность не влипли. Хорошо - кусты, ночь, и собаки у них не было. Оторвались кое-как... Но всей группой там точно нечего делать. Придется двигать обратно к метеостанции: с этой стороны вся дрянь со временем кончается совсем близко. Только по дороге не пойдем, срежем немного..
   - А какие вообще варианты есть? - спрашивает Ладка, карта уже у ней в руках. - Докуда вы дошли?
   - Вот досюда, примерно... Варианты? Сама понимаешь, решать надо сразу две задачи. Во-первых, как можно быстрее выбраться из этой временной дыры. Срочно! Это главная задача. Потом - хоть какого крюка давать. Да, добраться до "цивилизации" - это уже во-вторых. Но тоже учти: места - не ваше Подмосковье. Единственная населенка, куда идти меньше месяца - метеостанция и Ржавый. Остальное все брошено. Жратва кончается, зима, опять же, на носу... Не о том я! Самое опасное - граница, переход. Мы с Андреем как ее разведывали? Как в том анекдоте: "Петька, ты меня видишь? - Вижу, Василий Иваныч!" Смешно - аж до слез! Однако, иначе - не получается.
   - Можно пучок травы или ветку из совмещенного времени взять. Когда пропадет...
   - Тоже понятно: мы с Сережей так делали. Я про другое: пока в эту окаянную границу носом не уткнешься, не поймешь, где она. А нарваться на ней - раз плюнуть. Вспомни дорогу: как конвой в нас стрелял, и как мы камнями бросались. Представь, что будет, если местами поменяться...
   - Мы это обсуждали уже!
   - Идти по совмещенному времени тоже не сахар. Однако, если аккуратно - можно. Но идти наугад, даже приблизительно не зная, где граница... Особенно - по открытому месту...
   - Противник нас видит, мы его - нет? Хреново, правда. Но почему тогда.., - Ладка морщится, пытаясь поймать ускользающую мысль. - Стоп! Андрей-то все увидит! Он из того времени! Даже ходить никуда не надо: только смореть по сторонам и делиться впечатлениями. Видим одно и то же - объекты в совмещенном времени. Видим разное...
   Я подмигиваю через костер Зорину и говорю Ладке:
   - А ты такого полезного человека на довольствие ставить не хотела! Зажимпро-од!
   Ладка кривится, как от лимона:
   - Погоди, не отвлекай! Сбила!
   ИФ бормочет себе под нос:
   - Так и так - в долине за поселком - ничего хорошего. Огни на склонах горели, где верхние штольни. Если бы граница была раньше, я бы их не увидел. И место там лысое, как коленка.
   Я невзначай встретиласть глазами с Андреем: он не отводит взгляд, смотрит сквозь дым устало и грустно. Кажется, Ладкино предположение и мои последние слова ему совсем не в радость. Будто какая-то дурацкая корысть вкралась в наши отношения. Да и лишнее напоминание, что ему отсюда пути нет... Острое чувство вины за свою бестактность. Жалость - будто ножом по сердцу. Как я его буду вспоминать, если мы выберемся, а он останется? Серые глаза со звездным блеском...
   - Лад, твой способ не будет работать на голых камнях. Только там, где постройки, люди, вещи. Кусты и деревья хотя бы. А скалы, они и за тысячу лет мало меняются, - голос Приблудного звучит хрипло и надтреснуто. То ли ИФ его загонял? Шеф наш зело легок на ногу. Даже когда на нем рюкзак, хрен угонишься...
   ИФ между тем продолжает беседу вслух с "умным человеком". Возможно, чтобы кто-то вмешался и подправил?
   - Деревья, правда, выросли. Я в первый вечер специально лазал на горку, смотрел. Дрова смотрел... Да и вообще, хотел увидеть, как изменилось место. Можно сравнить, когда туман рассеется. Тут мне и помощь не нужна, я все помню. Только ждать, думаю, резона нет. Чем быстрее мы унесем отсюда ноги...
   - Шеф, а если обогнуть озеро слева и пойти вниз по речке, которая из него вытекает? - Ладка все еще терзает карту.
   - Толку-то. Видишь, здесь дорога, а там еще один лагпункт. Вот его развалины обозначены. Что там? Боюсь, то же самое. Ничего мы не выигрываем. На самом деле, чем ближе граница, тем нам лучше. Можно было бы снова пойти прямо по дороге...
   - Пробовали уже!
   - Так перли ж по дури! А теперь понятно, чего ждать. Да и Андрей будет нашими глазами. Но я предлагаю в начале - немного в обход. Вот по этой тропинке. Мы с Серегой разведали: не до конца, правда, но все должно получиться. Хотя, можно и по дороге, если осторожно. Надо подумать... Ольга, зови народ есть.
  
   - Ребята, внимание, все! Мы сейчас быстро завтракаем, собираемся и выходим - пока туман. На еду и сборы - час. Поведу вас назад: коротким путем вдоль этого ручья. На самом верху, на перевале, чуть-чуть полазать придется, но мы справимся.
   - А местные там часто ходят? - интересуется Галка, памятуя, чем кончилась предыдущая попытка смыться с Ульгычана.
   - Редко и только в хорошую погоду. Туман нам сейчас очень на руку, - отвечает ИФ. - Вести себя будем тихо, осторожно. Слышите, девчонки, всех предупреждаю: не галдеть! И собираться - в темпе!
   Завтрак непривычно скудный: жидкая рисовая каша, желтенький чаек почти без сахара и по четыре сухаря на нос. Андрей доедает свою порцию, отрывается от миски:
   - А сухарики-то мои вчера - того. Прямо из кармана.
   - Как это?
   - Они ж из вашего времени, а я скакал через границу туда-сюда.
   - Не откладывай на завтра то, что можно съесть сегодня, - глубокомысленно изрекает Серега. Ладка, ворча, выдает Приблудному компенсацию.
   Потерянные сухари, кстати, Галка тоже нашла и вернула хозяину. Они здорово размокли под дождем, но это не помешало Андрюхе их слопать.
  
   Вверх по ручью уходит узенькая, едва заметная тропка, если только это можно так назвать. Подъем все круче. Метров через двести пологий распадок превращается в узкую скальную щель с отвесными стенками, верхние края которых теряются в тумане. Щель забита понизу угловатым каменным ломом, где-то под ним гулко, по-пещерному, журчит вода. Аттракцион тот еще: склон градусов тридцать (а кажется - все шестьдесят). Карабкаемся по ослизлым, сгрудившимся в неустойчивом равновесии гранитным глыбам, они нехорошо подаются под ногами. Только бы вся осыпь не поехала!
   Надеюсь, ИФ знает, что делает. Вообще-то, в такую собачью погоду нужно в палатке сидеть и не рыпаться. Все после дождя мокрое, скользкое, видимость - ноль, убиться - раз плюнуть...
   Первыми идут Андрей со Старшим. За ними - Ладка, потом я. Следом за мной - Галка. Сергей - замыкающий.
   Останавливаемся перед особенно неприятным участком.
   - Держите интервал метров по десять! Камни летят! - негромко командует ИФ.
   - А мы в тумане не потеряемся? - тревожно звенит позади меня Галкин голосок.
   - Негде здесь теряться, все разведано, - успокаивает ее Серега. - Ущелье узкое и без разветвлений. Держимся левой стороны, там легче лезть. Последние метров двадцать - снежник. Как только подъем кончится - передние остановятся и подождут.
   - Не орите! - шикает Старшой. - Все переговоры - вполголоса, и только при крайней необходимости. Собираемся на седловине, потом начинаем спускаться. Спуск, слава Богу, пологий. Почти сразу за седловиной - граница. Как только мы с Андреем перестанем видеть друг друга - останавливаемся, возвращаемся чуть назад, прощаемся... До конца ущелья дойдем - снова остановимся и оглядимся на всякий случай. Еще метров через сто эта тропинка соединяется с большой дорогой. Мы с Сергеем дальше не успели разведать, но думаю, там уже точно не будет никаких проблем. В любом случае в тумане нас никто не заметит.
   - Шеф, а почему вы, сразу хорошенько не разведали эту дорогу с Зориным? Какого лешего вас на Ржавый носило? - недовольно бурчит Ладка.
   - Какого лешего? На "гусятнике" обсудим, если доживем. А сейчас - пошли.
   Приблудный с ИФ растворяются в тумане. Я стою, опершись на альпеншток, с трудом перевожу дыхание. Чуть выждав, наверх уходит Ладка: ее куртка-серебрянка смутно белеет в сумраке ущелья...
   Кто-то налетает на меня сзади и сбоку, сбивает с ног. Падая, ударяюсь локтем о камень: на мгновение темнеет в глазах, в голове - звенящая пустота. Как сквозь вату слышу выстрелы и ругань где-то наверху. Отчаянный Галкин крик: "Помогите!" - рядом. Высвобождаюсь из рюкзачных лямок, отползаю с тропы. Левой руки почти не чувствую.
   Надо бы срочно оглядеться, сообразить, что происходит, встать на ноги... Ой!
   Бледная как мел Галка вжалась в скалу: на нее медленно надвигается здоровенный детина с ножом в руке. Где же Серега? А, была не была! Бросаюсь врагу на спину, что есть силы дергаю за голову: назад и в бок. В локте дикая боль, но я слышу, как хрустят его позвонки. Наклоняюсь, чтобы подобрать нож. Отпрыгиваю в сторону от метнувшейся ко мне темной тени, инстинктивно выбрасываю вперед руку с ножом. Клинок по рукоять входит во что-то мягкое - истошный вопль рвет мне перепонки, человек валится навзничь. Господи, Боже, что я делаю!
   Из тумана выскакивает Сергей. Галка судорожно вцепляется ему в куртку, рыдает. Сверху, чуть пошатываясь, спускается Зорин: ладонь прижата к боку, пальцы в крови, но из кармана робы торчит рукоять трофейного пистолета. Улыбается, довольный:
   - Кажись, все. Целы?
   - Вроде как целы, - отвечает за всех Серега.
   - Где ИФ? Где Ладка?
   Приблудный гасит улыбку, тревожно озирается:
   - Федорыч наверху, а Лада... Я видел ее рюкзак на осыпи, думал, она у вас.
   Ребята облазили все ущелье, но Ладка исчезла бесследно.
   Я не принимала участия в поисках. Человек, которого я пырнула ножом, он... В общем, Андрей с каменным выражением лица добил его выстрелом в голову.
   Вторая пуля досталась мужику со свернутой шеей, но тому было уже все равно. Прием, который показывал когда-то Серж Большой: никогда не думала, что решусь его применить, тем более - что получится... Короче, я находилась в состоянии, близком к шоковому. Кажется, меня рвало, не помню точно. Потом был невыносимо долгий путь обратно по ущелью...
  
   Очнулась в палатке. Локоть опух и горит как в огне, разогнуть его не могу. Рядом стонет и вздрагивает во сне Галка.
   Я вспомнила все - и меня опять замутило. Кое-как выбралась из палатки. На улице серо и пасмурно, часы показывают 7.24 - утра или вечера сообразить не могу. Стоим на старом месте.
   Когда, спотыкаясь о камни и бережно баюкая больную руку, я поднялась к лиственнице, там шел военный совет.
   - Мы никуда не пойдем, пока не вызволим ее или не убедимся, что она погибла.
   - В таком случае, можно сидеть здесь до скончания веков.
   - Сергей, ну ее же не могут никуда увезти: вышвырнет в ваше время, а дорога с Ульгычана одна, - беглец полулежит, привалившись спиной к камню, на посеревшем лице лихорадочно блестят глаза. Помнится, он был ранен...
   - Выспалась? - наконец замечает меня ИФ
   И уже встревожено:
   - Что с рукой?
   - Не знаю. Упала. Тогда еще.
   - Иди сюда.
   Начинается крайне неприятный осмотр. Перелома вроде бы нет: просто сильный ушиб. Мне заматывают руку эластичным бинтом и подвязывают к шее. У, инвалидная команда!
   Совет продолжается, а я начинаю готовить ужин. ИФ внимательно смотрит, как я орудую одной рукой:
   - Чай завари покрепче!
   - Игорь Федорович, обязательно надо установить наблюдение за дорогой: на случай, если ее куда-нибудь повезут, - предлагает Зорин.
   - А если не повезут?
   - Придется самим идти на выручку.
   - Перебьют как кроликов.
   - Если б держали в вольном поселке! А то ведь наверняка в БУРе. Вон он, в зоне, крайний барак у озера.
   - И ночью не подберешься.
   - Где там! Прожектора, собаки. А заметят - посекут из пулеметов...
  
   В стычке было захвачено четыре ножа и наган. С таким арсеналом лагерь штурмовать не пойдешь. А Ладка где-то там. Одна. Как же это ее смогли схватить и уволочь, так что никто ничего не заметил? Она ведь сильная, тренированная, умеет постоять за себя...
   Правда, в ущелье был разрыв "совмещенного времени" - как у палатки. Причем, не по всей ширине: только у правого края. ИФ с Серегой наткнулись на него и решили, что это уже окончательная граница. А оказался - какой-то дурацкий крохотный клочок. В нем, кажется, и стерегла засада. Хотя они могли просто между камнями затаиться, эти типы...
   ИФ сказал, что из четверых, которые нашими стараниями остались лежать в ущелье, только один оказался вохровцем. Остальные - "доброхоты" из поселковых жителей:
   - Знакомые все рожи... Были. Никчемный народ: пьянь, рвань, шакалы. Они частенько пробавлялись охотой на беглецов, хотя многие сами - бывшие зеки. Дядя Филя эту публику на дух не выносил, и мне велел держаться от таких подальше...
   Человек со сломанной шеей. Другой - с ножевой раной в животе. Оба - с простреленными головами. "Шакалы, никчемный народ". По идее, от слов ИФ у меня должно полегчать на душе. Не знаю: ничего пока не чувствую.
   - Шваль, а додумались организовать грамотную засаду. Караулили, похоже, с самого рассвета. Как еще мы с тобой, Сергей, с ними разминулись?..
   - Интересно, почему именно Лада? Вроде бы Галя и Ольга на вид - более легкая добыча, - вслух размышляет Зорин. Глаза б мои на него не глядели!
   - Это Ольга-то легкая добыча? За считанные секунды обезвредила двух здоровенных мужиков! Честное слово, я завидую: у меня бы так не получилось.
   Понимаю, что Серега пытается сказать мне "спасибо" - за Галку. Но мне тошно слушать его комплименты: какая я, оказывается, ловкая убийца. Не хочу! Я ведь на полном автопилоте действовала! Особенно мерзко, что автопилот оказался какой-то совершенно Голлумский. Не альпенштоком, не камнем долбанула противника - как большинство нормальных людей на моем месте. Нет, именно так: прыгнула на спину и свернула шею...
   Опять темнеет, опять зажигаются прожектора. Низкое серое небо над свинцовой гладью озера. Промозглая сырость пронизывает до костей. Костер погасили: экономим дрова. Чай согрел, но ненадолго. Тупо ноет рука.
   Один спальник, коврик и кусок пленки мы отдали Андрею, он устроил себе ночлег под лиственницей. ИФ и Серега по очереди дежурили всю ночь.
  
   Одиннадцатый день
  
   Снова утро. Завтракаем. Наши мужички уходят на разведку. Приблудный под лиственницей кутается в спальник: его знобит. Думает о чем-то, явно не слишком веселом. Впрочем, в нашем положении веселым мыслям взяться неоткуда. Где Ладка? Что с ней?
   - Ребят, полжизни за чашку чая и чего-нибудь пожрать! - моя ненаглядная подруга, собственной персоной, выходит из-за скалы и плюхается на камень: осунувшаяся, ободранная, грязная, но живая и, кажется, целая!
   Несколько секунд - немая сцена. Вообще-то, никуда не годится, что к нам можно вот так вот запросто подойти...
   Чай еще не остыл, но Приблудный вылезает из-под спальника и разжигает примус. Галка совсем ошалела от радости: бестолково мечется по площадке, потом снимает с себя "попинг" и подсовывает его под Ладку.
   - Ты откуда?
   - Оттуда.
   - Ты что, сбежала?
   - Нет.
   - А как же?
   - Так получилось, я здесь вовсе не причем.
   Больше мы из нее ни слова не вытянули, пока не накормили и не напоили чаем. Впрочем, вытягивала одна Галка. Андрей помалкивал: кажется, не в обычае лагерников приставать с расспросами. Что же до меня - я почти не почувствовала ни удивления, ни радости. Пока Ладки не было, я исправно - по крайней мере, никто не жаловался - исполняла обязанности зажимпрода и поварихи, но после кошмара в ущелье со мной происходило что-то странное и очень нехорошее. ИФ все время выдумывал какие-то дела, я делала их: тупо и медленно, одной рукой, хотя больше всего на свете хотелось лечь, свернуться клубком и забыться: никого, ничего больше не видеть, не слышать, не помнить...
   Нет, кажется еще кое-чего хочется, хотя это уже на грани явной "шизы":
   - Лад, спой про Элберет.
   Галка таращится удивленно: с тех пор, как меня приволокли из ущелья, я по собственной инициативе не произнесла ни слова.
   - Прямо сейчас?! - внимательно смотрит мне в глаза, - Неси тогда гитару. Гал, что с ней?
   После первых же аккордов чувствую, как немного расступается беспросветный мрак в моей душе...
   - Руки вверх!
   Ладка подскакивает.
   - Опять твои шу.., - начинает Галка и, не закончив фразы, застывает с открытым ртом. На скале над площадкой - две высокие, с ног до головы затянутые в черное фигуры со странным оружием в руках, лица - грубые, серые, ничего не выражающие маски.
   Я подняла здоровую руку, не вставая с камня. Андрей прикинулся ветошью: я сообразила, что его не видно за моей спиной. Какое-то движение возникло позади черных. Один из них обернулся, вскидывая свою штуковину - и в то же мгновение над самым моим ухом грохнул выстрел, чужак упал. Второго сшиб Серега: метко брошенным булыжником по голове. Я даже не успела толком испугаться, так быстро все кончилось.
   На скале снова стояли двое, но свои, родные - наши мужички. Через несколько секунд Сергей спрыгнул на площадку с вражьей "пушкой" в руках. ИФ задержался. Сухо щелкнули два выстрела, Старшой подобрал чужое оружие и тоже спустился к нам.
   - Бластеры! В натуре! - Прежде, чем мы успели что-либо сказать, Ладка выхватила у Сереги из рук его трофей и шарахнула по другому склону лощины: то ли нарочно, то ли случайно палец на нужную кнопку попал. Бубухнуло - будь здоров. Когда ветер развеял дым, обнаружилась здоровенная оплавленная воронка.
   - Стоп! Ты откуда взялась?
   Она молча повела стволом в сторону лагеря.
   Мужики и Ладка старательно обыскали, а потом отволокли подальше и завалили камнями тех двоих. Ладка сказала, что по виду они вполне люди: руки, ноги, лица - все почти как у нас, и кровь такая же красная. Вот только рост и цвет кожи... На земле такая раса точно не живет. Трофеи сложили кучкой подальше от костра, выставили Серегу дежурным, и, наконец, уселись все в кружок под лиственницей.
   - Рассказывай!
  
   Когда наверху началась стрельба, а внизу не своим голосом завопила Серегина супруга, Ладка поняла, что оказалась в "мертвой зоне". Скинула рюкзак, и не успела выпрямиться, как кто-то налетел на нее из тумана, оглушил, скрутил руки назад, поволок... Более-менее очухалась она только на дороге. Там поджидал грузовик. С нее содрали куртку, наскоро ошмонали, надели наручники и повезли вниз, к поселку.
   Высокие ворота с красивой надписью по арке:
  

ОЛП N ...

У л ь г ы ч а н

   Чуть ниже - кумачовый лозунг:
  

"Труд есть дело чести, дело славы,

дело доблести и геройства."

И. В. Сталин.

   Это была зона, и увы, не мертвая. Машина туда не поехала.
   - Куда ее?
   - В БУР, в карцер.
   Ладку вытряхнули из кузова и потащили вдоль длинного ряда разномастных бараков. Почти все население лагеря было в это время на работе, и никто не сбежался поглазеть на диковинное зрелище, которое она собой являла. Только издали: из темных дверных проемов, из подслеповатых окошек следили за происходящим какие-то жалкие и жуткие человеческие обноски, больше похожие на зомби из второсортного "ужастика", чем на живых людей.
   Ульгычанский БУР стоял чуть на отшибе в дальнем конце лагеря. Ее проволокли по длинному коридору и, не снимая наручников, впихнули в камеру. Лязг замка, удаляющиеся шаги - и тишина. По инерции Ладка сделала несколько шагов до стены и сползла на пол: она еще не совсем оправилась после удара по затылку, который схлопотала в ущелье. Но очень скоро страх пересилил дурноту. Не просто страх: ужас, паника.
   На всю жизнь врезалась ей в память эта камера: два, на полтора, на два метра, бревенчатые стены, некрашеные щелястые доски пола и потолка, в стене напротив двери - маленькое зарешеченное оконце без стекол, ни намека на мебель. Будь она мышью, можно было бы запросто удрать сквозь одну из многочисленных щелей в полу.
   По камере свободно гулял ветер: даже если бы Ладку не трясло от страха, очень скоро она начала бы дрожать от холода. Чтобы не замерзнуть вконец, встала и принялась разглядывать свою темницу.
   Сразу бросилось в глаза то, на что поначалу не обратила внимания: надписи. Они почти сплошь покрывали стены и низкий потолок. Читая их, нетрудно было вообразить, что все страны, народы и сословия прошли через Ульгычанский кондей. Рядом с витиеватыми матерными изречениями красовалось классическое: "Оставь надежду всяк, сюда входящий". Кириллица перемежалась латиницей, кавказской и арабской вязью. Ладка читала, что могла разобрать, и ей становилось все более не по себе.
   Вот кто-то вывел: кровью, на самых нижних бревнах:
   "НЕ БОЯТЬСЯ, НЕ ВЕРИТЬ, НЕ ПРОСИТЬ!"
   Крупные буквы вкривь и вкось наползают одна на другую, видно, что писалось это из последних сил, что у человека плыло в глазах, а рука дрожала. Пол в этом месте весь в темно-бурых потеках...
   "Мороз за сорок. Замерзаю. 12 февр. 1949 г.", - четко и аккуратно процарапано чем-то острым. Дальше - тем же почерком, той же рукой - три длинных строки непонятных значков, смахивающих на руны. Ладка предположила, что это какой-то шифр, но ключа к нему подобрать не смогла, как не билась. Видно, и писали на каком-то незнакомом языке.
   Шаги по коридору оторвали ее от попыток дешифровки таинственной надписи. Душа мигом ушла в пятки, но тут же вернулась: человек был один и явно не охранник. Неровная шаркающая походка и мягкая обувь больше пристали кому-нибудь из доходяг, которых она видела по пути сюда. В двери открылась форточка-кормушка, в камеру въехала еда: недоваренный, почему-то воняющий керосином горох в алюминиевой плошке, кусок хлеба и кружка с тепловатой водой без чая и сахара. Миску с горохом Ладка сразу же вернула по обратному адресу:
   - Я эту бурду есть не буду. Если хочешь, скушай сам за мое здоровье.
   И услышала в ответ осторожный шепот:
   - Какая статья?
   - Никакой.
   - Откуда ж тебя?
   - А ты кто такой, чтобы вопросы задавать?
   - Меня из столовой послали: обед отнести и спросить, может нужно чего. Мы сейчас много не можем, начальник - в натуре сука...
   Интонация собеседника почему-то сильно не понравилось Ладке. Ответила зло и резко:
   - Уйти мне отсюда надо.
   Ответом ей был нечленораздельный звук, выражающий крайнюю степень то ли возмущения, то ли восторга - не поймешь.
   - А что у вас за начальник?
   - Сама скоро узнаешь. Ты все-таки подумай хорошенько, может чего надо. Надумаешь - в ужин скажешь. А мне идти пора, легавый заждался.
   Снова одна. Из окошка виднелся кусок высокого проволочного забора, озеро и горы на другом берегу. Время остановилось. О том, что ее ждет, Ладка старалась не думать. Вспоминала во всех подробностях странный диалог: "Этого типа скорее всего, конечно, урки послали: "друзья народа", чтоб их! Но расспросить его поподробнее - ох не мешало бы..." Что-то тревожило ее, что-то было не так в этом разговоре, но что, она не могла понять.
   Ужин - хлеб и воду - принес охранник. Небо за окном уже начинало по вечернему сереть. Голодная, продрогшая до костей Ладка настолько устала от бесплодных умственных усилий и постоянного страха, что забилась в угол, где поменьше садило из щелей, свернулась калачиком и уснула.
   Проснулась среди ночи от окрика: "На выход!" Несколько секунд не могла понять, где находится и что с ней. Под потолком горела яркая, но пыльная лампочка без абажура, форточка-кормушка в двери открыта. "Сразу стрелять поведут или..," - о том, что "или" думать не хотелось. Снова через всю зону к проходной - там, за воротами, ждали автоматчики. Повели наверх, туда, где мерцали редкие огоньки вольного поселка. "Интересно, сколько времени?" - часы отобрали, но, кажется, уже очень поздно.
   Двухэтажное каменное здание, на втором этаже светится несколько окон. Лестница, длинный, тускло освещенный коридор тоскливо-казенного вида, унылый ряд закрытых дверей. В одну из них и ввели Ладку. Большой, насквозь прокуренный кабинет, у окна - огромный письменный стол, за которым сидит некто в форме подполковника НКВД: бесцветные глазки-щелочки на желтоватом обрюзгшем лице, волосатые лапы с короткими толстыми пальцами.
   - Присаживайтесь, будьте как дома, - товарищ ухмыляется и показывает на стульчик у двери.
   - Спасибо, - ответная улыбка.
   Ладка села, закинув ногу на ногу: "Мне, конечно, очень страшно, но вам-то я этого показывать не собираюсь". Конвоиры вышли за дверь, и тут начали происходить очень странные вещи. Ехидная улыбочка сошла с лица начальника, узенькие свиные глазки расширились и потемнели. Тяжелый взгляд пригвоздил Ладку к стулу, она попыталась отвести глаза, но не смогла. Начальник не пошевельнулся, не произнес ни слова: он просто сидел и смотрел, вернее из-за его лица-маски смотрели чьи-то страшные как бездна глаза. Он не произнес ни слова, но кажется - в звенящей тишине повис немой вопрос: "Кто ты? Откуда? Зачем вы пришли сюда?" Боль, ужас и отчаяние, голова раскалывается, нет больше сил удерживать язык за зубами, да и к чему, он и так все узнает. Не скажешь вслух - прочтет мысли, только будет очень больно...
   Еще чуть-чуть, и Ладка сломалась бы, начала выбалтывать подряд все, что только прикажет этот кошмарный взгляд. Если бы, корчась под безумным мысленным натиском, вдруг не вспомнила Галкино полушутливое предположение про инопланетян. Ведь ожидала, входя в кабинет, чего угодно. Крика, мата, побоев, издевательств - или наоборот иезуитской вежливости. А в итоге - настолько не похоже на все известные методы допросов, что...
   Озарение было таким внезапным и ярким, что для чужого в Ладкином сознании просто не осталось места. Сбросив на мгновение злые чары, она вскочила, со сжатыми кулаками бросилась к столу:
   - Ах ты... сука инопланетная! - много еще хотела сказать, но человек за столом простер руку - язык прилип к гортани, Ладка без звука опустилась обратно на стул. А начальничек снова стал обычным человеком. Вспомнил, видимо, о более традиционных методах воздействия на пленных. Нажал кнопку на столе, вошли конвоиры.
   - В БУР ее, в пятый угол. Только по хорошему: не до смерти, и сильно не калечить. Вы меня поняли?
   Зазвонил телефон.
   - Что? Авария? Где?.. Предупреждал ведь!.. Много погибших? Да говорите громче, мать вашу! - долго слушал. - Сейчас выезжаю. Конец связи.
   Повесил трубку, посидел молча, потом глянул на конвоиров, на Ладку: нормальные человеческие глаза безо всякой чертовщины. И с милой улыбочкой:
   - Вы еще здесь? Я же сказал: увести.
   Они вышли в ночь. Холодный ветер в лицо. Из-за черных гор вставала огромная белая луна, серебрила края рваных туч. Длинные черные тени ложились на дорогу. "Вот и все!"
   - Стойте! Отведете ее, и мигом на рудник. Вы мне там понадобитесь, а она до утра никуда не денется.
   - Пошевеливайся! Ползешь, как вошь по мокрому, - вохровец больно бьет стволом автомата под ребра.
   - Ты полегче, дядя, а то вообще никуда не пойду.
   "Интересно, если побегу, пристрелят?" Один из конвоиров замахивается прикладом, но другой останавливает. Они берут Ладку под руки и тащат к лагерю.
   Когда ее волокли через вахту, она во все горло распевала по-английски Мурку:
   "How do you do my Murka!
   How do you do my darling!
   How do you do my darling
   And good by!
   You have sold of all us,
   You, my dear Murka,
   And because it, darling,
   You should die!"
  
   За это она схлопотала-таки прикладом, оскорбленно замолчала и пошла сама.
   Снова захлопнулась дверь камеры, тяжко протопали по коридору сапоги. Ладка села на пол и завыла:
  
   "Ой, мороз, моро-оз,
   Не-е морозь меня-а,
   Не-е моро-озь меня-а,
   Моего-о коня!.."
  
   Она пела долго, пока вконец не охрипла, потом встала и начала метаться из угла в угол. За окном медленно светало...
   - На выход!
   Несколько шагов на подгибающихся ногах к двери: "Ой, мама, роди меня обратно!.. Если поведут по улице, надо бежать, и еще врезать хорошенько. Пусть уж лучше пристрелят." Вывели из барака, протащили под руки к выходу из зоны. За вахтой - воронок.
   - Куда ее?
   - На "Центральный".
   Машина трогается. "Кажется, пятого угла не будет. Интересно, в какую сторону этот "Центральный"?.. Поворачиваем на знакомую дорогу? Good! Good! В гробу я вас видала, ребята!" - конвойный удивленно пялит глаза. "Расслабиться, выдохнуть и вспомнить, чему учил тренер. Никогда, правда, не приходилось кувыркаться в "браслетах"... Впрочем, они останутся здесь."
   Тесные стены кабины исчезают, вокруг - ярко освещенные утренним солнцем горы. Кувырок через плечо - и Ладка метнулась за камни. Глянула по сторонам - никого, на дороге - какой-то сверток: "Да это же мои шмотки!" Схватила - и сразу назад.
   На дороге вновь показался воронок - ребята возвращались в Ульгычан пустые. "А ведь начальник не мог не знать! Отпустил? Напугал и отпустил? А если бы не авария на руднике? А если бы я шею себе свернула, когда из машины вывалилась?.."
   Что с нами, она не знала. Во всяком случае, в БУРе никого больше не было: уж как-нибудь да отозвались бы на ее дикие вопли. "Надо идти на старую стоянку: там хоть и вода есть, и вохры не достанут... Кто же он такой, этот начальник? Не примерещилось же мне! Может он меня к своим людям отправил? Когти надо рвать, а там разберемся."
   Больше всего боялась, что выйдет на пустую стоянку. Увидела нас под лиственницей, и отлегло от сердца. А когда выяснилось, какой пышный хвост она за собой привела, дошло, что выиграла сто тысяч по трамвайному билету. Задержись она на дороге...
   Ладка рассказывала про свои похождения с шутками и прибаутками, но бластера при этом из рук не выпускала. Потом вдруг замолчала, закусила губу, глаза остановились. ИФ начал что-то объяснять про засаду в ущелье, но она этого, похоже, не слышала. Первым заметил неладное Андрей:
   - Ты чего?
   Посмотрела сквозь него:
   - Нет, ничего, - ее всю трясло.
   - Иди-ка ты в палатку, ляг и постарайся уснуть, - непререкаемым тоном изрек ИФ.
   - Это агрессия. Инопланетная агрессия. Нормальный человек не может...
   - Потом разберемся.
   Мы с Галкой отвели ее вниз, завернули в четыре спальника. Попытались отобрать бластер.
   - Не отдам!
   - Тебе спросонок что-нибудь приглючится, и ты нас всех перестреляешь. Так?
   - Эта штука наверняка ставится на предохранитель, - резонно возразила Ладка.
   Пришлось Сереге опытным путем, с риском для жизни устанавливать, как это делается. Оказалось, гениально просто. Две защитные крышки: снизу и сверху. В боевом положении обе сдвинуты вперед. Перемещаясь назад, в сторону приклада, нижняя крышка наглухо закрывает гашетку (которая в точности там, где на земном оружии - спусковой крючок), верхняя - кучу каких-то индикаторов и переключателей. Их Серега побоялся трогать, только рассмотрел. Один рычаг, самый большой и удобный для доступа, явно имел всего два положения. Сейчас он стоял справа, на оранжевом секторе, а мог переводиться налево, на бирюзовый. Два других переключателя-ползунка, если Серега верно интерпретировал обозначения, должны были регулировать мощность огня и частоту импульсов при автоматической стрельбе. Был еще рычажок со стилизованным изображением глаза. Возможно, что-то для прицеливания? Большая шкала, похоже, индикатор заряда. Однако, чем и как эта штуковина заряжается, Серега так и не нашел...
  
   ИФ достал фляжку со спиртом. Ладка долго упиралась, говорила, что ни за что на свете не будет пить эту дрянь, но шеф отговорок не слушал. Через десять минут она уже крепко спала.
   Я пристроилась возле палатки. На коленях у меня лежал пояс с пистолетной кобурой. Шилом проковыряла в гладкой, теплой на ощупь черной пластмассе новую дырочку, надела поверх своей пятнистой штормовки. Пожалела, что не увижу себя в зеркале - вид, должно быть, прикольный...
   Странно, глупо: вооружилась - и стало спокойнее на душе. Серега установил, что трофейные пистолеты - на вид изящные, легкие пластиковые игрушки - содержат в себе мощный лазер, который режет гранитные валуны, как горячая проволока - пенопласт. В отличие от бластера, никаких переключателей там нет, только защитная крышка-предохранитель над гашеткой. Пользоваться - проще некуда. Хорошая штука: в самый раз для человека, который первый раз в жизни взял в руки оружие. Тем более, при стрельбе не надо делать поправку ни на кривизну траектории, ни на ветер. Но одно дело шинковать камни, а совсем другое - полоснуть лучом по живому человеку. Тогда, в ущелье, у меня не было времени на раздумье...
   Второй пистолет предложили Галке, но та от опасной игрушки отказалась.
   Ладка проспала до вечера. Я сидела возле палатки, потом забралась внутрь и тоже задремала. Чуть дуба не дала от холода, но будить ее было жалко. Накрылась Серегиной курткой. Потом, когда свечерело, пришли остальные. Ладку вытряхнули из кучи спальников, но она только пробормотала что-то вроде: "Просьба не кантовать!" - и уснула снова. Среди ночи встала, с деловым видом взяла бластер, бесхозный пистолет и куда-то смылась. Лень вылезать из тепла, но ИФ сказал еще вечером: "Пригляди за ней, как бы дров не наломала сгоряча!"
   Когда я выглянула из палатки, она как раз этим делом и занималась: от бедной лиственницы только искры летели. Андрей подбирал сбитые лазерным лучом сучья.
   - Вы что, нарочно иллюминацию устроили? Топора и пилы мало? Или ты умеешь эту штуку перезаряжать?
   - Ты присаживайся, присаживайся. Сейчас чайку заварим, плюшками побалуемся. Пардон, сухариками - у меня заначка осталась.
  
   Ладка, сидя у разгорающегося костра, внимательно изучает свои руки. Сбитые наручниками запястья распухли и посинели. Теперь, когда нервное напряжение почти сошло, все ушибы и ссадины начали громко заявлять о себе.
   - Дешево отделалась.
   - Знаю. Вернее догадываюсь. От "знать" Бог упас.
   Нехорошая тишина повисла под лиственницей. Ладка с мрачной миной разглядывает переключатели бластера, Андрей молча смотрит в костер: застыл, обхватив руками колени, сжался весь, словно холод и тьма навалились на плечи. Он-то наверняка успел попробовать на своей шкуре такое, что нам даже в кошмарном сне не приснится...
   Запел, закипая, кан с водой, спугнул тишину. Беглец оторвал глаза от огня, вздохнул устало:
   - Права Ольга. Зря мы костер на самом виду запалили.
   - Это почему же? - Ладка встала, взяла бластер наизготовку, осторожно сдвинула вперед рычажок - "глаз".
   В воздухе над прицельной планкой тут же развернулась очень красивая и четкая голографическая картинка с ярким пятном целеуказателя в центре: Серегина догадка насчет прицела подтвердилась. Первым, что Ладка увидела, были главные ворота лагеря. Моя подруга очень нехорошо улыбнулась - палец напрягся на гашетке - но так и не выстрелила. Вместо этого она стала неторопливо и внимательно изучать "расположение противника".
   В прицел все было классно видно: сдвинув рычаг до упора, Ладка увеличила изображение раз в десять. Мы с Андреем встали рядом и принялись подглядывать.
   - Лад, дай мне посмотреть! Сбоку все расплывается.
   Ладка передала бластер Зорину. Лучше бы она этого не делала! Ствол бластера зашевелился хищно: целеуказатель скользнул по одной вышке, по другой, замер на воротах... Хмурая улыбка - и я заметила: лицо Андрея каменеет, как давеча в ущелье.
   - Стой! - Ладка бьет Зорина под руку, так что заряд не разносит ворота и, по счастью, не поджигает крайний барак. Зато в середине красивой вывески, на месте слова "УЛЬГЫЧАН" - большая дыра. Лозунг с изречением Отца Народов превратился в обгорелые клочья.
   - Ты соображаешь, что делаешь? Думаешь, мне самой не охота все там разнести к нехорошей матери?
   Пока она объясняет Приблудному, почему не стоит злоупотреблять влиянием будущего на прошлое, мне приходит в голову мысль опробовать пистолет. Один из прожекторов вспыхивает и гаснет - результат вдохновляющий.
   - Ты что? - оборачивается Ладка.
   - Ничего. От одного прожектора последствий не больше, чем от испорченной вывески.
   - Тогда и я тоже! Один, больше не буду, честное слово!
   - Хватит! Отдай оружие, Зорин!
   Тот, как ни странно, сразу слушается.
   Внизу - большая кутерьма. Кто-то начинает бить в рельсу. Мы стоим и любуемся на учиненный переполох. Вдруг Ладка изменяется в лице и с воплем "Ложись!" плюхается за камни. Мы мгновенно следуем ее примеру: на ближней вышке вспыхнул и запульсировал оранжевый огонек, что-то засвистело, простучало по камням.
   - Голову спрячь! - я вжимаюсь в землю.
   Этот гад прохлестывает по площадке очередь за очередью, пули рикошетят о камни, Андрей тихо ругается. А я лежу носом в землю и думаю: "Господи, это надо же так влипнуть! Концлагерь сорокалетней давности, злые инопланетяне. Бред!" Сердитое шипение воды на углях обрывает мои мысли. "Эти сволочи продырявили кан! Чая сегодня не будет... Какой чай?! Дура! Идиотка! Тебя же сейчас убьют!" Перед глазами - снова - кровь, чьи-то трупы, в нелепых позах застывшие на мокрых серых камнях, искаженные, обезображенные лица: "И ты так будешь валяться!" Меня тошнит от страха и отвращения, я никого не хотела и не хочу убивать, но я могу и буду защищаться. У меня в руках оружие. Я попала из него в прожектор - попаду и в пулемет. Или в пулеметчика, это уж как получится. Костер почти совсем загасило, ему нас не видно, а нам его... Ладка стреляет раньше. На вышке - взрыв, пулемет захлебывается, во все стороны брызжут осколки прожекторов.
   - Good! Good! - Ладка хлопает в ладоши. - Больше не стрелять! Уверена, если мы сейчас угомонимся, они нас тоже больше не тронут...
   На площадку с перекошенными физиономиями выскакивают ИФ и Серега.
   - Живы? - мы переглядываемся. Сережкин фонарик выхватывает из темноты наши бледные, посеченные каменной крошкой лица. Андрей недобро блестит глазами и шипит:
   - Ты, выключи фонарь, мать твою! Опять накроют!
   - Вы чем здесь занимаетесь? - в тон ему спрашивает ИФ, Серега мигом погасил фонарик.
   - Мы? Мы здесь плюшками балуемся, - голосок у Ладки дрожит.
   - Ежиков пасем, - мои губы растягивает идиотская ухмылка.
   - Бананы косим, - совсем тихо добавляет Ладка.
   - Чего? - ИФ берет в руки продырявленный кан. - Психи ненормальные, как вам это удалось?
   - Мы не хотели, мы только...
   - Идите-ка отсюда, приведите себя в порядок. Андрей, расскажешь, что здесь произошло.
   - Он не при чем, все из-за меня началось, - пытается возразить Ладка.
   - Идите, идите!
   Спускаемся вниз. Все лицо дерет, как от крапивы: дотрагиваюсь до щеки - ладонь в крови. У Ладки то же самое. Разводим перекись. Руки противно дрожат. Заспанная и насмерть перепуганная Галка держит фонарик - свечку зажечь не сообразили.
   Кое-как промыли ссадины, и снова вылезли к лиственнице. ИФ все еще отчитывал Приблудного. Увидел нас - замолчал, посмотрел, как на сумасшедших.
   - Вы опять здесь?
   - Андрюш, мы тебе перекиси принесли. Протри лицо.
   - Спасибо, зачем? И так все заживет.
   - Девушки, когда вам в следующий раз захочется поразвлечься, вы хоть предупреждайте заранее.
   - Мы не хотели!
   - Хватит дурачиться! Не детский сад - взрослые. Я не говорю о том, что из вас могли сделать решето. Вы это, надеюсь, и сами понимаете. Вам известно, как все эти художества отзовутся в нашем времени? Мне нет. Мы и так здесь страшно наследили. Я же помню, чувствую, как все плывет, меняется. Я с ума схожу от этого, все время такое чувство, будто... Мы жили здесь как раз тогда. Тот старик с безумными глазами,.. - ИФ не договорил, сморщился, будто от резкой боли, отвернулся.
   Тускло мерцают вдали огоньки поселка. Где-то там спят, а может быть и не спят, разбуженные стрельбой, мальчишка, который пока еще носит фамилию своих кровных родителей, и его обреченная мать. А совсем рядом, в одном из бараков за колючей проволокой, умирает на нарах отец мальчишки. Может быть - именно сейчас. И ничего, абсолютно ничего нельзя сделать. Как ИФ вообще с этим живет?
   - О людях подумайте, каково им там, внизу. Злобу-то на них сорвут! Ох, и сорвали на них злобу потом...
   Каково это - встретиться с собственным прошлым? Или с будущим?
   Стремительно несутся по небу облака, похожие на клочья дыма. Над черными скалами нависла огромная, яркая, почти полная луна. Я смотрю, как мчится, то исчезая, то вспыхивая, неровный ее диск, мчится, не двигаясь на микрон. Я забыла, где я, и кто я, время остановилось. Невыносимая тяжесть давит на сердце. Кажется, все это уже было с нами когда-то - или еще будет? Эх, Колыма, ты, Колыма, чудная планета, глаза б мои тебя не видели!
   Гоню наваждение. В чем это Ладка так настойчиво пытается убедить ИФ? Ну-ка послушаем:
   - ...инопланетная агрессия. Возможно против всей Земли. Я уверена: нормальная цивилизация такими делами заниматься не будет. Но с другой стороны, если бы нас хотели убить, сделали бы это в первый же день. Табу? Или мы кому-то нужны живыми для допроса? Этот начальник, наверняка он замешан. Нужно действовать. Как руководитель группы вы должны...
   - Брось! Я понимаю, тебе не терпится влепить этому типу заряд промеж глаз, предварительно порасспросив о том, о сем. Но мы туристы, а не группа захвата. Да и найдется на него управа без нас, я точно знаю... Тсс!
   В неверном свете луны видно, как кто-то идет по тропе вдоль ручья. Человек. Маленький человечек. Низкорослая тщедушная фигурка в темной одежде. Вот он пересек границу совмещенного времени, но не исчез. Идет медленно, то и дело спотыкаясь о камни. Упал и долго лежал, не двигаясь. С большим трудом поднялся. Упрямо карабкается по осыпи прямо к нам. За спиной на ремне болтается бластер, но незваный гость вряд ли в состоянии им пользоваться: правая рука висит плетью...
   - Стой! - ИФ и Зорин держат чужака на мушке, Серега включил фонарик. Пришелец щурится от бьющего в лицо света: бледный как смерть, зрачки непомерно расширены - или у него по жизни глаза такие темные? Странные черты лица... Короткие волосы над ухом слиплись от крови, скула рассечена. Луч фонарика скользнул вниз, и я с трудом сдержала крик: правое плечо человека сожжено, обуглено, кажется, до кости. Как он шел?! Пытается что-то сказать - и валится ничком на камни.
   - Андрей, Лада, разводите костер, ты, Ольга, неси аптечку, Галка - за водой... Во что? Котелок от каши вымоешь, не развалишься.
   Новый костер развели за выступом скалы, так, чтобы не было видно с вышек. Когда я вернулась, пришельца уже усадили поближе к огню, ИФ укутал ему ноги Андреевым спальником. Кажется, чужак был без сознания: широко открытые глаза пусты, серые губы что-то шепчут, но слов не разобрать...
   Я отдала аптечку Ладке - она, помимо того, что зажимпрод, отвечает у нас в группе за медицину. Но и на ее лице застыло выражение полной растерянности:
   - Его бы в больницу, срочно! При таких ожогах...
   - Неужели совсем ничего нельзя сделать?
   - Если бы он был землянин, я бы могла...
   - Землянин?!
   - А ты посмотри на него повнимательнее!
   Глаза чужака вдруг ожили. Несколько секунд он, не мигая, смотрел на стоящего перед ним ИФ, потом заговорил. Медленно, хрипло, с каким-то странным акцентом, но вполне членораздельно:
   - Игорь Федорович, поторопите, пожалуйста, Галю с водой...
   Не дослушав фразы, ИФ заорал в темноту:
   - Галина! Сколько можно копаться!
   Примчалась запыхавшаяся Галка, расплескала по дороге половину котелка. Серега со зловещим видом поманил ее пальчиком от костра:
   - Ты до каких пор все будешь делать через ж... ?
   - Да заткнитесь вы, наконец! - прикрикнула на них Ладка.
   Я оглянулась на пришельца. Померещилось - или он, правда, улыбается? Наверное, здорово мы смотримся: Ульгычанская стоянка психов и доходяг.
   - Присядьте, не суетитесь, со мной все в порядке.
   - Это теперь называется "все в порядке"?!
   - Неточно выразился. В порядке будет завтра. Сегодня - плохо, но не так сильно, как вы думаете. Я с Эдэлсэрэна, это - название планеты. Меня зовут Лэлса, а все ваши имена я уже слышал. Извините, пожалуйста, за беспокойство, - голос уже не такой хриплый, как был в первый момент.
   Да, помирать этот Лэлса, правда, похоже не собирается. Почему-то приходит на ум начальник лагеря с его гипнотическими штучками...
   - Отлейте мне воды в миску - пока не закипела. Вы чай хотите заварить? Покрепче!
   - С заваркой напряг, - автоматически огрызается зажимпрод.
   Интересно, когда это Лэлса, если он, правда, инопланетянин, успел попробовать земной чай?
  
   Куском бинта стирает со щеки засохшую кровь, и становится видно, что за полчаса от здоровенной ссадины почти ничего не осталось. Ну и ну. Этак он в самом деле к утру оклемается.
   Пьет чай маленькими глоточками, кружку держит в левой руке, правая, неподвижная, лежит на коленях. Шесть человек разглядывают чужака с напряженным вниманием, а он знай себе сидит и прихлебывает чаек. Лицо - треугольное, большеглазое, с выпуклым широким лбом, выступающими скулами и острым подбородком, кажется совсем юным, едва ли не детским. Очень белая, гладкая кожа, длинные ресницы, тонкие брови вразлет. Но повадки его, твердый, спокойный взгляд - отнюдь не ребенка, а бывалого, уверенного в своих силах человека. Черный комбинезон из неизвестного материала оставляет открытыми только голову и кисти рук (если не считать прожженных дыр), на груди слева - прямоугольная нашивка: три вертикальные зеленые полосы на белом фоне и короткая непонятная надпись. Все в точности как на тех двоих. Так кто же он, массаракш, такой, и что ему от нас надо?
   - Спасибо за чай. Хорошо, если до утра меня не будут трогать. Рассказывать долго, сейчас нет сил. Время терпит.
   - Серега, тащи-ка сюда еще спальники, я больше ложиться не буду... Игорь Федорович, честное слово, никаких эксцессов, - Ладка смотрит на ИФ такими невинными "голубыми" глазами, что тот только машет рукой. - Лэлса, я понимаю: тебе очень хреново, но хотя бы в двух словах ты можешь объяснить, что происходит?
   - У вас в художественной литературе встречается такое понятие: "космические пираты". К сожалению, они бывают не только в литературе. Это - дело их рук. Я был у них в плену, потом сбежал. Вот, пришел к вам. Расскажу все, что знаю. Только не сейчас. Завтра. Может быть, мы вместе сможем что-то сделать.
   - Ладно, отдыхай, - помогаем Лэлсе устроиться поудобнее.
   Пираты! Космические! Анекдот, блин! Планета Негодяев, спутник кроваво-красной Протуберы и мертвенно-синей Некриды. Великий Спрут, Искусник Крег и Конопатая Сколопендра. "Перековавшийся" Двуглавый Юл. А также - Кир Булычев, похождения Алисы Селезневой. Смешно! Интересно, почему мне не до смеха?
  
   Мы втроем: Андрей, Ладка и я остались у костра караулить Лэлсу, остальные пошли спать. От нечего делать мы начали изучать содержимое сумочек, которые ИФ снял утром со злополучных преследователей Ладки. Очки для ночного видения, наручники, бинокль и еще кое-какую мелочь опознали сразу. Хорошо бы найти запасные аккумуляторы к оружию...
   Андрей долго вертел в руках какую-то круглую блестящую штуковину, попытался нажать на что-то вроде кнопки - и схлопотал от нас по рукам:
   - Тебе что, полетать захотелось? А если это граната?
   - Что вы там делаете? - подал голос Лэлса из вороха спальников. - Положите подальше от огня и не трогайте.
   - Понятно. Спи.
   На языке у меня давно вертится один вопрос, и я наконец решаюсь его задать:
   - Андрей, слушай, а за что тебя все-таки посадили? Если не секрет, конечно.
   - Да нет, не секрет. Кружок у нас был. Мы там с ребятами в свободное время классиков марксизма-ленинизма изучали. Вычитали много такого, о чем вслух говорить не принято. Выводы стали делать, да у самих глаза тоже не слепые. В общем, расхотелось нам на Усатого Людоеда молиться. Один парень из наших - дурак конечно - ножик в портрет метал, а кто-то потом тот портрет нашел. Ну и пошло, поехало. Влепили нам по полной программе. А за дело или нет? Не знаю, как посмотреть. Была у нас организация? Была. Ругали мы Сталина? Ругали. Но дальше все равно бы не пошли. Слишком много хороших людей в него верят, жизнь за него готовы положить. На том и держится. А против - или откровенное дерьмо, или вовсе блаженные какие-то. С кем здесь только не встречался...
   - Слушай, Андрей, а знаешь ли ты, что такое телеграфный столб?
   - Ну?
   - Это хорошо отредактированная сосна. Так примерно у нас классиков переводят, - Ладкин голос звучит неожиданно зло и резко.
   Все. Почуяла благодарного слушателя, сейчас полезет в родные социологические дебри. Так я и знала, Андрей заглотал наживку:
   - Например?
   Вопрос - ответ. Вопрос - ответ. Глаза у обоих горят, я быстро теряю нить узко специального разговора, просто сижу и любуюсь их отчаянно-веселыми, одухотворенными, какими-то стремительными лицами... Ладка, осторожнее на поворотах! Андрей вдруг замолчал и насупился, а она знай себе заливается соловьем про теорию конвергенции:
   - В общем, концепция мировой пролетарской революции себя не оправдала, здесь классики были не правы. Коммунизма мы не построили и вряд ли в обозримом будущем построим.., - осеклась. В зловещей тишине негромко лязгнул затвор.
   Приблудный был страшен в своем праведном гневе: белые глаза не вмиг закаменевшем лице, резко проступившие под смуглой кожей желваки... Его взгляд, полный ненависти, скользит по японским часам на моем запястье, по свитеру с английской надписью, по Ладкиным, якобы американским, штанам - и я чувствую, что он сейчас выстрелит. Мне становится страшно, как никогда в жизни.
   - Андрюш, ты поосторожнее с пистолетом, - Ладка предостерегающе поднимает правую руку, а левой тянет к себе бластер.
   И вдруг - словно удар тока. Искры из глаз, лечу, проваливаюсь куда-то. Когда, миг спустя, сознание вновь становится ясным, обнаруживаю, что лежу на камнях в жутко неудобной позе. Ноги выше головы, больная рука нещадно вывернута, но что самое неприятное, я не могу ни пошевелиться, ни крикнуть. Из глаз - слезы, дыхание перехватило, сердце бешено колотится о ребра.
   Это продолжалось минуты три. Когда, наконец, ко мне вернулась способность двигаться, я села, прижала к животу нестерпимо горящую руку и тихонько завыла, раскачиваясь из стороны в сторону. Сквозь слезы я видела, как Ладка наклонилась над неподвижным Андреем, забрала у него пистолет, достала наручники из утренней добычи, повертела так и этак и запихнула обратно в карман. Выпрямилась и пошла к Лэлсе: он полусидел, опираясь на камень, на коленях - бластер. Уж не он ли нас отоварил?
   Андрей пришел в себя, вскочил и как кошка бросился за Ладкой. В свете костра оранжево блеснул нож.
   Мигом забываю про локоть:
   - Берегись! - Ладка оборачивается, вскидывает, защищаясь, левую руку. От удара правой Приблудный летит затылком на камни и, кажется, теряет сознание. Ладка носком ботинка отбрасывает подальше выпавший из его руки нож, переворачивает парня лицом вниз, сводит ему руки за спиной и защелкивает-таки на запястьях "браслеты". Я прыгаю вокруг них с неизвестно зачем вытащенной из костра горящей веткой.
   - Слушай, ты его не слишком?
   - Массаракш! Откуда я знаю!
   Андрей очнулся, когда ему связывали ноги его же собственным ремнем. Застонал, попытался перевернуться на спину.
   - Лежи и не рыпайся!.. А, массаракш! - Ладка не смогла сразу выбить у него нож, удар пришелся по руке. Располосованный рукав куртки быстро темнеет от крови. Закончив возню с Приблудным, она слишком резко встала - и еле удержала равновесие.
   - Ольга, помоги! - чертыхаясь и скрипя зубами, стягивает куртку, начинает снимать свитер.
   - Подожди, давай лучше рукав закатаем.
   Повреждены какие-то крупные сосуды, кровь хлещет вовсю. Ладка пытается одной рукой наложить повязку, а у меня уже плывет в глазах: с детства не выношу вида крови. Я ругаю себя на чем свет стоит за слабость, Ладка костерит разных олухов, которые...
   - Может ИФ позвать?
   - Иди-ка сюда, - мы почти забыли о Лэлсе, - Дай сюда руку, держи вот так. Расслабься, закрой глаза...
   Он несколько раз, не касаясь, проводит пальцами вдоль раны - кровотечение останавливается, края разреза делаются как восковые.
   - Теперь можно забинтовать.
   - Спасибо, а как это ты...
   Андрей, который перевернулся на спину и даже ухитрился пристроиться на забытый Галкой попинг, с настороженным любопытством наблюдает за тем, что происходит. Глаза у него уже не такие бешеные, вернее, один глаз - вокруг второго наливается синевой здоровенный фингал.
   Ладка закрепила конец бинта и принялась стягивать свитер. Меня послала за другим. Как можно тише, только бы не проснулся ИФ, начинаю рыться в рюкзаке. Но не тут-то было: вспыхивает фонарик, луч шарит по палатке, упирается в вывороченные из рюкзака вещи. На белом полиэтиленовом пакете отчетливо отпечатались мои пальцы.
   - Что у вас на этот раз произошло?
   - Ничего.
   - А это что? Покажи руки!
   Куртка на мне вся в темных пятнах, и на руках - кровь. ИФ светит мне в лицо фонариком:
   - Что случилось?
   - Да ничего. Ладка стругала палку и порезалась. Игорь Федорович, вы не волнуйтесь, уже все в порядке.
   Минут пять я внимательно слушала, что он о нас думает. В выражениях ИФ не стеснялся, и мне это надоело. Я взяла свитер, куртку и вылезла из палатки.
   - Стой, мать твою!
   Сделала вид, что не слышу.
   Когда подошла к костру, Ладка уже сидела под спальниками рядом с Лэлсой. Он что-то объяснял ей про бластер.
   - Вот так. Действует от двух до пяти минут. Целиться надо в голову или в верхнюю часть туловища. Побочных эффектов, как правило, не вызывает...
   Понятно: на голубом секторе эта штука работает как парализатор. Ну что ж, даже при наличии побочных эффектов, вроде слабости и головной боли, парализующей заряд лучше, чем пуля.
   - А как тут аккумуляторы меняются? Хотя ладно, до утра нам их посадить все равно не удастся, так что отдыхай.
   Я отдала Ладке чистые вещи, подобрала то, что она сняла с себя: надо хоть немного застирать...
   - Так! Порезалась значит? - ИФ материализовался у костра бесшумно как привидение. Перевел взгляд с зеленовато-бледного Ладкиного лица на связанного Андрея, потом на кулек одежды в моих руках, опять на Ладку:
   - Докладывайте, что у вас произошло.
   - Да понимаете, мы тут немножко поспорили по общефилософским вопросам...
   ИФ присел на корточки рядом с Приблудным.
   - А ты, горе мое, что скажешь?
   Тот метнул быстрый взгляд на Ладку, Лэлсу, на меня, потом посмотрел прямо в глаза ИФ:
   - Так и было. Простите меня! И развяжите, пожалуйста.
   У Ладки аж глаза на лоб полезли:
   - Прощения просишь? Развязать тебя? А ты опять на людей кидаться начнешь? Слушай, у меня ведь тоже рефлексы!
   - Подожди, подожди! - ИФ распутывает ремень на ногах Приблудного. - Ты можешь толком объяснить, из-за чего вы поцапались?
   - Из-за теории конвергенции, - встревает Ладка.
   - Помолчи, не тебя спрашиваю.
   Андрей собрался с силами и заговорил. Говорил он толково и убедительно, как по писанному. О том, что был не прав: трудно разобраться в чужом времени. Что в любом случае пистолет - не лучший аргумент в споре, хотя стрелять он не собирался, просто пугнуть хотел. А с ножом - он вообще не поймет, что на него накатило. Привык не раздумывая отвечать ударом на удар. Но Ладка-то как раз не причем, это все вон тот, в черном...
   - У вас, наверное, все другое. Не мне вашу жизнь судить. Вы меня развяжите, я сразу уйду. Нечего мне здесь делать, - голос все тише и тише, поднял голову, лицо виноватое, жалкое.
   ИФ снял с него наручники:
   - Никуда ты не пойдешь, по крайней мере до утра. Оружие получишь, когда немного успокоишься, - забрал ТТ, Андрееву финку, а заодно - бластеры у Ладки и Лэлсы, и растворился в темноте.
   Приблудный осторожно пощупал подбитый глаз, потом шишку на затылке, глянул на пальцы - нет ли крови. Равнодушно махнул рукой на предложение Лэлсы помочь. Сел поближе к костру, по своему обыкновению обхватив руками колени.
   Он молча смотрел, как танцуют и мечутся синеватые языки пламени на затухающих углях: безысходной тоской веяло от его согбенной фигуры, от скорбно застывшего лица. Время от времени его начинало клонить в сон, здоровый глаз слипался, но он снова вскидывался и смотрел в костер остановившимся взглядом.
   - Эй, Андрюш, иди-ка сюда, залезай к нам, а то совсем замерзнешь.
   Ну вот, так-то будет лучше. Я развешиваю на лиственнице не то чтобы отстиранные, но мокрые шмотки и тоже забираюсь под спальники. Ладка сидит, прислонившись спиной к камню. Справа от нее свернулся клубочком Лэлса - и уже крепко спит. Слева - Андрей. Я кладу голову ему на колени, Ладка обнимает парня за плечи:
   - Успокойся, все ништяк.
   Но Приблудный, кажется, и не слышит, не чувствует наших прикосновений. Совсем плохо, надо принимать меры. Срочно! Занять, что ли разговором? Только так, чтобы без эксцессов...
   - Лад, расскажи "Властелина колец"!
   Ответный взгляд: "Хоть "Капитал" от корки до корки".
   - Андрей, ты слушай, слушай! Она сейчас роман будет тискать, интересный, ты его точно не знаешь.
   - Я начну с самого начала? Нет возражений?.. В общем так. Давным-давно, в некотором царстве, в некотором государстве жил-был в норке под землей хоббит. Но не в сухой песчаной норе, где не на что сесть и нечего съесть, и не в мерзкой сырой норе, где со всех сторон торчат хвосты червей и противно пахнет плесенью. Нора была хоббичья, а значит благоустроенная... Погожим весенним утром хоббит сидел на пороге своей норки - а там был порог и симпатичная круглая дверь, покрашенная зеленой краской. Он сидел на пороге и курил длинную вересковую трубку...
   Ладка оседлала любимого конька. Толкиен - наша давняя слабость. Переведена только часть его вещей, но моя подруга читала в оригинале почти все. Пересказывать - не на одни сутки хватит, а чем больше лапши она сейчас навешает на уши Приблудному, тем лучше. Через некоторое время, чувствую, ему становится интересно.
   Я-то знаю первые две книги чуть не наизусть: слушаю вполуха и вспоминаю, как раз пятнадцать перечитывала "Хоббита", как замирало сердце над "Хранителями". Примеряла на себя судьбы героев, думала: мне бы так. На тебе! За что боролась, на то и напоролась: "смерть по пятам и за каждым поворотом". Одним словом, приплыли, моя прелес-с-ть!
   Ладка достает из чехла гитару, настраивает ее, берет пару аккордов - и вдруг останавливается, ошалело смотрит на свою левую руку. Шевелит пальцами, сжимает кулак, потом закатывает рукав и начинает разматывать бинт. Переводит взгляд с едва заметного рубца на руке на мирно спящего Лэлсу, сует бинт в карман.
   "За синие горы, за белый туман,
   В пещеры и норы уйдет караван
   За быстрые воды уйдем до восхода
   За кладом старинным из сказочных стран..."
   Уже занимается на востоке заря. На траве, на камнях, на полиэтиленовой пленке, которой мы укрылись поверх спальников - всюду капельки росы. Засыпая, слышу, как о чем-то перешептываются Андрей и Лада, но смысл слов ускользает...
  
   Двенадцатый день
  
   Я проснулась на удивление бодрой и отдохнувшей, даже локоть почти не ныл. Вылезла из-под спальника, озираюсь по сторонам.
   Господи! Красотища-то какая! Воздух прозрачен и чист. Еще холодное, но ясное солнце встает из-за сопок. Ярко голубеет небо. Скалы, золотистые на солнце и густо-синие в тени, отражаются в зеркальной глади озера. Заросли кедрового стланика в распадках курчавятся веселой темной зеленью, молодые лиственницы - как язычки прозрачного золотого пламени, брусничники и голубичники на склонах вспыхивают пунцовым и алым.
   Но там, внизу, где еще холод и тень, где еще не рассеялись клочья тумана, уродливо торчат лагерные вышки. Одна из них разворочена взрывом. У ворот - какая-то кутерьма. Всматриваюсь получше: вешают новый лозунг... А ну их к лешему! Такое утро хорошее, не хочется портить себе настроение.
   Лэлса сидит у костра и стругает какую-то коряжину: обгорелая деревяшка на глазах превращается в симпатичного зверька, что-то среднее между кошкой и куницей. Мордочка у зверька - забавная, хитрая и озорная. Очень похоже выражение - на лице автора. Массаракш! Он ведь, правда, не врал, что к утру будет в порядке. Сквозь многочисленные дыры в комбинезоне видно, что жуткие ожоги за ночь почти прошли. Во всяком случае, подсохшие болячки ничуть не мешают ему двигаться. А там, где были просто ссадины - все зажило без следа. И самое главное: на лице - ни тени вчерашней боли: он весел и беспечен, как мальчишка на пикнике, он наслаждается, ловит кайф...
   Мы встретились взглядами - и на меня будто ледяным ветром пахнуло. Черные глаза. Непроницаемо черные. Они жадно, ненасытно ловят яркий утренний свет - и поглощают его без остатка. С такими глазами не нужно темных очков: все равно никто не прочтет их выражения. К ним бы и лицо - невозмутимую маску. Богатая, живая, абсолютно человеческая мимика Лэлсы почему-то еще больше сбивает с толку...
   Над огнем закипает котелок, Ладка с серьезной миной вершит свои зажимпродские дела. Иду умываться. Долго и с удовольствием плещусь в ледяной воде. Ладка стучит ложкой по миске, созывая народ завтракать. На одном дыхании взлетаю к лиственнице.
   - С добрым утром!
   - Привет!
   - Утро и правда доброе, - Лэлса широко, радостно улыбается, откладывает в сторону свою поделку, берет миску с кашей. Несколько минут мы молча поглощаем свои порции. Вкусно, но мало. Вместо чая ИФ заварил какие-то травки.
   Все пялятся на Лэлсу, будто в зоопарке. Его самообладанию можно позавидовать: лопает кашу, как ни в чем ни бывало. Если бы не белоснежная кожа и глазища в пол-лица, он был бы вылитый японец. Или нет - скорее смахивает на героев тех комиксов "Манга", которые один мой знакомый охапками привозил из Японии. Лицо абсолютно гладкое: ни усов, ни бороды, хотя в такой обтягивающей одежде пол не вызывает сомнений. И не ребенок он, потому что в уголках глаз и у рта при ярком освещении отчетливо различима сеть мелких морщинок.
   Вообще-то, положа руку на сердце...Облик достаточно экзотический, но встреть я этого Лэлсу нормально одетым где-нибудь на улице - не обратила бы внимания. Разве что задалась вопросом, крови каких народов в нем намешаны. На тех двоих, что преследовали Ладку, он совсем не похож. Но комбинезон - такой же, в точности, и бластер, который он с собой приволок...
   Доедает свою порцию, аккуратно отставляет миску в сторону.
   - Я должен вам кое-что рассказать, - быстрый взгляд огромных, беззвездной черноты глаз, тонкие пальцы нервно играют сухой лиственничной веткой. - Даже не знаю, с чего начать. Простите...
   Этот тип изъясняется по-русски свободно, почти без акцента. Голос - красивого, необычного тембра, неожиданно глубокий и звучный для такого замухрышки.
   - Я говорил вчера, что все это устроили космические пираты. "Редкое, не представляющее особой опасности явление", - невесело усмехнулся, будто передразнивая кого-то. - А впрочем... Мое полное имя - Лэлса Арен дэн Синорэ. Я родом с планеты Эдэлсэрэн, четвертой в звездной системе Дэлэрсэна. Я попал в плен к пиратам три марсианских года назад. Не соображу, сколько это на ваш счет...
   - Около шести лет, - тихо отзывается Галка. Вот уж не думала, что она сведуща в астрономии.
   - Флот Космической Федерации изгнал их из густонаселенных областей Галактики. Большая часть была уничтожена, остальные рассеялись по периферии. Одна из группировок, к сожалению, закрепилась в системе Солнца. Они нашли здесь богатую, обитаемую, технически развитую планету. При этом Земля даже не подозревает о существовании Федерации, космический транспорт и средства связи совершенно не развиты.
   - Сволочи! - в один голос восклицают Андрей и Ладка.
   - Для них Земля - лакомая приманка. На ней много чем можно поживиться: еда, одежда, сырье. Но вот топлива и запчастей к кораблям здесь не купить и не украсть. Это пиратам приходится делать самим. Осваивают Марс, астероиды и спутники Юпитера. На заводах и в рудниках работают многие тысячи... Землян - в том числе. Очень мало кто попал туда по своей воле. Кого - похищают, кого - заманивают обманом. Итог один - рабство. Надежды освободиться нет. Разве что сделать карьеру среди пиратов, но это мало кому удается. Да и решиться на такое...
   - Ты-то как там оказался?
   Лэлса замолчал. Веточка в его руке хрустнула, разломилась... Хрустнула еще раз... Он вздохнул, посмотрел на каждого из нас долгим изучающим взглядом - мне опять стало не по себе. Потом заговорил: негромко, монотонно, чуть нараспев. Начинал он свой рассказ сухим тоном академической лекции, а продолжил... Вот уж не знаю, как это назвать.
   Я смотрела на пришельца. Внимательно слушала его, стараясь не пропустить ни слова. Сидела посреди яркого и ясного осеннего утра, на камне у затухающего костерка. Но в то же время - находилась где-то очень далеко и созерцала события, смысл которых доходил до меня через два раза на третий. Даже не созерцала, а принимала в них непосредственное участие: чувствовала, размышляла, вела оживленные беседы с другими людьми, действовала. Только, как это порой бывает во сне - абсолютно не понимала, что творится, и при чем же здесь я, Ольга. Как будто все происходило не со мной, а с кем-то другим.
   Точно! С кем-то другим: с Лэлсой, конечно. Дошло! Я видела события его глазами, ловила отзвуки его эмоций и мыслей. Я слушала чужую речь и понимала ее: не отдельные слова, а общий смысл - рассказчик не утруждал себя дословным переводом... То же самое, кажется, было и с другими слушателями: наваждение захватило всех.
   Увиденное, услышанное и пережитое "за Лэлсу" легло мне в память накрепко - как собственные воспоминания. Хотя многих вещей я не понимаю до сих пор, а кое-что предпочла бы забыть. Впрочем, это касается не только чужой, но и своей собственной памяти.
   Лэлса, кажется, щадил нас. По-своему щадил. Он все-таки был ощутимо другим и вряд ли до конца понимал, что именно могло нас сильнее ранить.
   Нет, эмоции, оттенявшие этот странный сон наяву, воспринимались вполне естественно и не казались чуждыми. Чистая, детская, ничем не омраченная радость бытия - в начале. Неистребимое научное любопытство. Восторг Ньютона, на которого вдруг свалилось пресловутое яблоко. Гнев, страх, отчаяние, крушение надежд. Смертельная усталость, тоска. Ледяное спокойствие человека, которому воистину нечего терять, человека на грани жизни и смерти. Трудное возрождение к жизни, пробуждение надежды...
   А вот абстрактных рассуждений о долге, совести, искуплении вины; мотивов многих Лэлсиных поступков я не понимала и не понимаю, хоть убей. Тут начинаются, видимо, всякие культурные, этические, языковые нюансы - хотя очень велик соблазн подыскать всему простые, понятные аналогии из собственной культурной традиции...
  
   Их было - трое друзей. Дружили с детства, не разлей вода. Потом, как водится выросли.
   Саша (я так и не поняла: просто созвучие, или в самом деле сокращение от земного имени Александр?) стал работать в отделе по борьбе с галактическим терроризмом. Запала в память Лэлсина фраза: "Ни один живой пират не знал его в лицо".
   Сенхара, старший из троих, занялся добычей полезных ископаемых на необитаемых планетах. Более опытные коллеги говорили про него, что этот парнишка еще ничего по специальности не знает, но уже видит сквозь землю и нюхом чует рудные жилы. На самом-то деле, он много и напряженно учился. Изучал не только современные технологии, но и сравнительную историю геологических наук и горного дела у разных цивилизаций.
   Призванием младшего, Лэлсы, оказалась теоретическая физика. Свое первое крупное открытие он сделал, еще не достигнув совершеннолетия.
   Каждый шел своей дорогой, но дружба не прекращалась, да и дороги периодически скрещивались. Однажды все трое оказались на корабле, летящем к системе Солнца с грузом научной аппаратуры. Экспедицию снаряжала СБИ в обстановке глубокой тайны. Задуманный эксперимент должен был проверить некоторые Лэлсины гипотезы, смелые до безумия. Место проведения выбрано в основном из энергетических соображений. В основном. Были и другие причины, о которых Саша не слишком распространялся даже среди друзей. Зачем только они взяли с собой Сенхару? Ведь мог бы, мог провести отпуск дома, с женой и детьми... Корабль не долетел до цели. Землей, к сожалению, интересовалась не только СБИ.
   Никто не рассчитывал встретить пиратов в окрестностях Солнца. А они, памятуя о недавнем разгроме, смотрели в оба. Правда, захватив корабль, не стали устраивать экипажу обычной проверки - кто есть кто. Шло строительство баз, до зарезу нужна была рабочая сила.
   Пленных разбросали по разным местам, но друзьям повезло. Все трое оказались на Марсе, где руками рабов самых разных рас и цивилизаций вырубалась в вечной мерзлоте главная пиратская база. Было среди невольников немало землян. Даже самого крепкого человека редко хватало больше чем на месяц непосильного труда: в стылых катакомбах, без тепла и солнечного света. А потом доходягу заталкивали в шлюзовую камеру, дверь закрывалась за ним - и через несколько секунд человека не было в живых. Земля - близко, корабль слетает за новыми рабами. Даже в благополучных странах ежегодно пропадает без вести немало людей...
   По всей обозримой вселенной ходят легенды и анекдоты о живучести эдэлсэрэнцев. Половина марсианского года минула, а друзья все еще были живы. Первым, как ни странно, начал сдавать Сенхара. Однажды, в конце рабочего дня, распорядитель работ подошел к нему. Сказал, ухмыляясь:
   - Хорошо трудишься! Молодец! Свобода будет тебе достойной наградой.
   Удар кулака сбил Сенхару с ног. Способных работать наказывали иначе: зачем портить добро. Побои были началом конца, а обещание свободы - обычной издевкой. Ты свободен, если сможешь дышать разреженным и практически лишенным кислорода марсианским воздухом.
   Когда пирату надоело пинать ногами скорчившегося на полу и вроде бы уже потерявшего сознание Сенхару, тот вдруг заговорил:
   - Вышвырнете меня в шлюз - много потеряете. Пока я работал на вас только руками. Но могу поработать головой. Пользы будет больше. Вы строите базу в вечной мерзлоте так, как в скальных породах на астероиде. Включите отопление - все поплывет и обвалится вам на голову. А я знаю, как надо здесь делать, чтобы простояло века. Думал унести знания с собой в могилу, но жить хочется. Веди меня, ардара, к своим начальникам.
   В ангар, где было устроено временное жилье для невольников, Сенхара не вернулся. Следы его надолго затерялись, и друзья уже не надеялись на встречу в этом мире.
   Через некоторое время Лэлсу и Сашу перебросили на другой объект. Завод по производству топлива располагался над богатейшим месторождением золота. Как пояснил Лэлса, этот металл никогда не был в Федерации мерой стоимости, а вот важнейшим стратегическим сырьем - был. Какая-то хитрая химия: звездолеты без него не летают. Старина Ефремов как в воду глядел...
   Здесь работали практически одни земляне, по большей части - европейцы, русские и североамериканцы. Работы разворачивались надолго, поэтому жили здесь не в огромных подземных ангарах, где на бетонный пол была набросана кое-какая ветошь, а в специально приспособленных и теплых - теплых! - помещениях. Что Лэлсу поразило - так это нелепые приспособления для спанья: по четыре спальных места, закрепленных на одной металлической раме. Соседи и товарищи по несчастью называли это "вагонками" и говорили, что запатентовано данное изобретение на Земле. Впрочем, пираты внесли дополнительные усовершенствования. Через пять минут после побудки вся конструкция автоматически складывалась, стряхивая с себя зазевавшихся любителей поспать подольше, и уходила в пол.
   Дни текли, похожие один на другой. Девять нхэн - работа, восемь - отдых, по одному на еду, развод и съем. Было все-таки полегче, чем на базе, друзья немного пришли в себя. И вдруг, 40 или 50 суток спустя, появился Сенхара. Он нарисовался в спальном помещении после смены, важно прошествовал между "вагонками", сверкая значком технического руководителя работ и номером с четырьмя зелеными полосами.
   - Лаэ, Са! Как я рад вас видеть! Мне как раз нужны диспетчеры и программисты: это земной сброд невозможно ничему научить.
   Он изменился - внешне. Он говорил как пираты: короткими рубленными фразами, и с таким же акцентом. От него несло жутким алкогольным перегаром. Непонятно было, чего ждать от этого нового Сенхары, и Саша спросил:
   - Это предложение или приказ?
   - Я считаю своим долгом помочь друзьям, но помощь не навязываю.
   - Ладно, мы подумаем, - отозвался со своей "вагонки" Лэлса.
   - Думайте. Пока вы мои друзья, у вас есть время. Но слишком не тяните, - сказал, повернулся и пошел прочь.
   Когда двери сомкнулись за его спиной, заговорил один из соседей-землян, с которым у Лэлсы к этому времени установились довольно приятельские отношения:
   - Я не знаю, что ему от вас нужно, но мой совет: держитесь подальше. Это Чинхар, сука страшная, у него руки по локоть в крови. Он сам, лично, наказывает за все провинности и "на волю" отпускает...
   Поверить в такое людям, с детства знавшим Сенхару, было трудно. Но на следующий день он вызвал к себе Сашу - тот вернулся обратно мрачнее тучи. Двое друзей лежали на соседних "вагонках", глядя в мутное зеркало обитого металлом потолка, и Саша рассказывал:
   - Понимаешь, Лэлса, он потерял свою честь и имя, потерял все. Чинхар - по пиратски - "предатель", "коллаборационист". Так они называют тех из своих, кто становился наемниками на стороне планет в галактических войнах, и презирают люто. Отзываться на такое прозвище... Чтобы тебе ежедневно и ежечасно в лицо тыкали твоим предательством... Наш друг кровавой круговой порукой повязан с Лишенными Родины. Он их ненавидит, но еще больше ненавидит самого себя, и уже не надеется вернуться домой. Опасно иметь с ним дело. Но еще опаснее игнорировать предложение, сделанное, возможно, от чистого сердца. Я соглашусь, а там видно будет. Для меня-то это отличный шанс, - Саша улыбнулся, и улыбка его, как почувствовал Лэлса, не сулила пиратам ничего хорошего.
   - Я - как ты. Хорошо, что они, - взгляд в сторону двери, - не знают, кто мы такие.
   - Да уж. Кажется, у Сенхары хватило ума не распространяться на эту тему.
   Соседи-земляне снова смотрели на эдэлсэрэнцев как на пустое место. "Суки! Сучьи прихвостни!" - звучал шепоток за спиной. Бывало и кое-что похуже слов, но друзья умели постоять за себя, и после нескольких неудачных попыток наезжать на них перестали.
   Как ни странно, забота Сенхары о друзьях была искренней. Он устроил их на непыльную работу в диспетчерской и всячески ограждал от контактов со своим пиратским начальством. Прошел долгий марсианский год - Саша и Лэлса были живы, и при этом не запятнали себя ничем. Но сколь веревочке не виться...
  
   Дорассказать Лэлса не успел. Серега приподнялся со своего места, вглядываясь в даль:
   - Кажется, к нам опять гости.
   Секунду спустя и я разглядела: по долине ручья шли, рассыпавшись цепью, двенадцать человек в форме лагерной охраны. Собак с ними на сей раз не было. ИФ схватил ружье, скомандовал:
   - Лада, Ольга, вы со мной - вниз! Серега, Лэлса - наверх! Андрей и Галка, сидите здесь и смотрите в оба!
   Мы сбежали по осыпи к палатке, дальше - вдоль ручья. Ну, где здесь наши вешки?
   Я постепенно приходила в себя. Ладка на бегу комментировала Лэлсин рассказ и сопровождавшее его странное "кино", но я не прислушивалась. Вообще, чтобы уложить такое в голове, нужно время и более-менее спокойная обстановка.
   Обстановка не была спокойной: она требовала немедленной, полной концентрации здесь и сейчас...
   Заряд крупной дроби из двустволки ИФ взбил фонтанчики пыли под ногами у наступавших - они на редкость шустро попрятались за камни. Стрельба из бластера - в Ладкином исполнении - произвела на вохру еще более неизгладимое впечатление.
   ИФ отдал приказ не стрелять по людям. Да мы и сами не хотели никого убивать. Только хорошенько пугнуть, чтоб не лезли. Вряд ли наши чувства разделял Андрей Зорин, но приказу он подчинился.
   Попытка отползти назад тоже была пресечена. Чтобы уйти, вохровцам нужно было миновать совершенно открытый участок. Первый, кто туда сунулся, схлопотал парализующий заряд. Двое бросились к нему - легли рядом.
   ИФ вышел за вешку:
   - Всем встать! Оружие - на тропу, руки вверх! Кто будет рыпаться.., - не ожидала я услышать такой металл в тенорке шефа - Девчонки, проконтролируйте!
   - Быстро! Быстро! - Ладка тоже выскакивает в совмещенное время с бластером наперевес. - Автоматы не бросать! Ну я же сказала, аккуратненько... Вот так!
   Я стараюсь занять такую позицию, чтобы если что, Ладка не оказалась на линии огня.
   Оружие (наверняка не все) сложено на тропе аккуратной кучкой. Девятеро из двенадцати стоят, руки за голову, трое еще не очухались. Ладка подбирает их автоматы, извлекает у кого-то, вероятно, начальника, наган из кобуры.
   Всматриваюсь в лица наших пленников. Нормальные лица, некоторые были бы даже вполне симпатичными, если бы их не мял и не коверкал суеверный ужас. От Ладки шарахаются, как от привидения.
   Из воздуха материализуется Приблудный с пистолетом, который ему, наконец, вернули:
   - Я их обыщу?
   - Валяй! - отвечает Ладка.
   Меняю позицию: спускаюсь чуть ниже, встаю на большой плоский камень над ручьем. "Где здесь граница-то проходит? Я еще здесь, или уже там?" Андрей оглядывается, машет мне рукой: "Сдай назад, не высовывайся, мы справимся."
   - Андрюш, погоди. Вон на том типе хорошие сапоги, по-моему они тебе подойдут.
   Вижу, что он услышал, хочу сделать еще шаг назад, уйти из совмещенного времени, но вместо этого лечу в воду. Как будто кочергой заехали под колени. Сижу в ручье: пятой точке мокро и холодно, а ногам почему-то горячо, в глазах - разноцветные круги. Попробовала встать - дыхание перехватило от адской боли: я даже заорать не смогла как следует.
   Где-то наверху трещат автоматные очереди, бухают разрывы от бластеров: кажется, на нас напали с двух сторон. Вохра лежит плашмя и не подает признаков жизни. Ладка - на штанине расплылось темное пятно, лицо искажено почти до неузнаваемости - за шиворот тащит Андрея из этой кучи тел. Парализовала она всех оптом, что ли? Выше по ручью еще раз очень сильно грохнуло - и тишина.
   - Слушайте, сволочи, внимательно! Очухаетесь - и быстро, очень быстро пойдете туда, откуда пришли. Кто сунется к оружию - пеняйте на себя.
   Ладкин голос доносится как сквозь вату. Из застилающего глаза тумана выныривает лицо ИФ. Тщетно силюсь сфокусировать взгляд, сообразить, что он там толкует. Кто-то берет меня под руки, разжимает пальцы, сведенные судорогой на рукояти пистолета, осторожно поднимает из воды. Пытаюсь наступить на ноги - зря, ох как зря. Кто сказал такую глупость, что попытка не пытка. Обморок - единственное спасение от невыносимой боли.
  
   Первым, что я увидела, придя в себя, была физиономия Лэлсы. Моя голова лежала у него на коленях, от маленьких ладоней, прижатых к моим вискам, шло приятное тепло. Заметил, что я открыла глаза:
   - Ты как?
   - Не знаю, - пока я лежала тихо, ничего у меня не болело. А шевелиться не было ни сил, ни желания...
   - Ладно, отдыхай, - пристроил мне под голову что-то мягкое, улыбнулся и ушел.
   Где-то далеко - знакомые голоса, лица, а я лежу и смотрю, как по ярко-голубому небу бегут пушистые белые облака. Мое тело сейчас такое же невесомое и бесформенное, и также неторопливо проплывают в голове редкие мысли. Вот, новый куплет придумался к дурацкой песенке без начала и конца, которую любит напевать Серега:
   "Турист,
   Зачем ты лез на Колыму?
   А там такая заваруха,
   А жить-то хочется ему..."
   Интересно все-таки, что там с моими ногами? Приподнимаю голову. Успеваю разглядеть свежие бинты - на правой ноге проступила кровь. А еще - вижу Лэлсу над лежащей ничком Ладкой, Серегу, который перезаряжает бластер... Снова все куда-то проваливается. Ненадолго правда.
   Очнулась. На фоне неба вместо Лэлсы - дылда в черном комбинезоне, с бластером в руках. Пихает меня носком ботинка в бок, переключает бластер из режима парализатора на боевой. У меня под ложечкой что-то обрывается. "Не смотри на оружие, в глаза смотри," - тщетно силюсь отвести взгляд от черного рыльца, готового извергнуть смерть. Кровь бешено стучит в висках, я в том состоянии, когда бросаются бежать, не помня себя, не разбирая дороги, но даже пальцем не могу пошевельнуть. Какая же подлость эти парализующие заряды!
   Пират говорит несколько слов на непонятном языке, поворачивается и уходит. Его соратник за шиворот, как кутенка, тащит куда-то Лэлсу. Третий, видимо старший, шарит глазами по склонам окрестных сопок и дает ценные указания.
   От сердца немного отлегло. Лихорадочно соображаю, где кто из наших. Ладка, Лэлса и Серега точно здесь. И Галка где-то неподалеку - я слышала, как они с Серегой переругивались. Остаются ИФ и Приблудный. "Сосчитали" их пираты или нет?..
   Действие заряда скоро должно кончиться. Один из этих гадов подошел, присел на корточки - на морде брезгливая гримаса - и принялся обшаривать мои карманы. Перевернул лицом вниз, свел вместе руки - холодный металл на запястьях, щелчок - вот как оно бывает... Взял за шиворот, поднял: ноги не достают до земли. Может оно и к лучшему.
   Наконец-то могу оглядеться. Остальной народ уже закован, а Лэлсу оттащили в сторону и бьют. Ногами в высоких, подкованных металлом ботинках, страшно, смертельно бьют. Вернее, один бьет, а другой стоит рядом, смотрит и приговаривает. Повторяет одну и ту же фразу на разные лады, а сам ухмыляется довольно: рот до ушей, будто нарочно демонстрирует свои роскошные, ровные и белые зубы:
   - Айра! Дарра сарн! Айра!..
   Наставил на Лэлсу бластер. Второй, любитель помахать ногами, что-то недовольно буркнул. Улыбчивый пират перекинул оружие за спину, выпрямился, озирая небо и горы. Это было последнее, что он видел в своей жизни. За ветром и шумом ручья не было слышно выстрела. Пират упал ничком поперек Лэлсы, и тут же рядом свалился второй. Но больше ИФ не мог стрелять.
   - Бросай оружие и идти сюда! - мне в бок уперся ствол.
   Как только ИФ встал из-за камней, выяснилось, что и второй пират, который колошматил Лэлсу, тоже жив. Они опасались сюрпризов: положили ИФ парализующим и только потом подошли ближе. Дылда наконец выпустил воротник моей куртки. Я уже чуть-чуть могла двигаться: я прислонилась спиной к обломку скалы, чтобы хоть как-то сохранять вертикальное положение.
   Они стояли над ИФ и переругивались. Потом Дылда сковал ИФ руки, сказал что-то и пошел вниз. Заметно было, что он боится открытого пространства.
   Глупо надеяться, что они не умеют считать до шести. Но так же, как Андрей Зорин и вохровцы не видели нашу палатку, так и пираты не могли увидеть Андрея за границей совмещенного времени. Если бы только он догадался затаиться у ручья!
   Они ждали, и мы ждали, и ждал Приблудный - если он был там, если не ушел куда-нибудь, пока я валялась без сознания. Только в этот момент я вспомнила про свои ноги, и они ответили тупой ноющей болью.
   К нам всем, кроме ИФ, уже вернулась способность двигаться. Тихонько завозился Сережка, Ладка повернула голову: в кровь искусанные губы, глаза из одних зрачков. Спрашиваю шепотом:
   - Где Андрей?
   - Пошел автоматы собирать...
   - Молчать! Разговаривать - нет! - тот пират, который остался наверху, сидел на корточках над убитым товарищем и тихо бормотал то ли молитвы, то ли проклятия. Когда оглянулся на нас, глаза были бешеные, бластер плясал у него в руках.
   Вернулся Дылда. Они снова лаялись между собой, потом, уже безбоязненно, подошли к краю площадки. Наверное, они не знали про разрыв. Наверное, они решили, что Андрей просто сбежал, спасая свою шкуру. Очередь из ППШ оборвала их спор - только ветер играл сухой хвоей на месте, где они стояли.
  
   Андрей вылез на площадку. На мгновение замер, щуря на солнце лучистые серые глаза, улыбаясь во весь рот - цинга или чужие кулаки поубавили зубов.
   - Живы?
   И тут же бросился к Лэлсе, улыбка погасла. Неудивительно! Глядя на Лэлсу, можно было подумать, что в его теле не осталось ни единой целой косточки. Он был весь залит своей и пиратской кровью, избит, измочален. Бледное лицо с закрытыми глазами казалось мертвым. С заметной натугой Андрей отвалил в сторону тяжеленное тело мертвого пирата, позвал:
   - Лэлса! Лэлса!
   Маленькая рука сжалась в кулак, сгребая хвою. Эдэлсэрэнец тяжело, с хрипом вздохнул, темная струйка побежала из угла рта вниз по щеке. Андрей выпрямился, сдирая с себя куртку, попытался пристроить ее Лэлсе под голову.
   - Не надо, не трогай, - жалко исказилось лицо.
   Андрей взял его руку в свои, забормотал что-то утешительное.
   - Оставьте меня, ребята, - и то ли умер, то ли окончательно потерял сознание.
   - Бога ради, кто-нибудь, снимите с меня эту гадость! - откуда-то снизу подала голос Галка.
   Андрей бережно опустил на землю безвольную Лэлсину руку, встал и пошел искать в пиратских карманах ключ от наручников. Когда с меня, наконец, сняли "браслеты", я уткнулась носом в первый попавшийся объект - в век не стиранный, драный, одни дыры, Андрюхин свитер - и позорно разревелась. Приблудный гладил меня по головке, утешал как маленькую, а я все ревела и никак не могла остановиться. Снова навалилась слабость, мир посерел и утратил ясность очертаний, невыносимо ныли ноги.
  
   Морщась и скрипя зубами, прихромала Лада. Пришлось отцепляться от Андрея - она послала его за водой. Серегу отправила наверх наблюдателем. Галка взялась наводить порядок в палатке, где успел похозяйничать один из пиратов.
   - Лад, что у меня с ногами?
   - Ничего хорошего. Было. А сейчас - Лэлса сказал, в порядке. Болеть будут, но он велел не обращать на это внимания.
   - Блин! Легко сказать! - взвыла я, проковыляв десяток шагов от одного валуна до другого.
   - Прекрасно понимаю вас, леди, сама в таком же положении.
   - Посмотри, как там Лэлса? Живой?
   - Дышит. Надеюсь, оклемается.
   - Уж очень сильно его били! Даже Андрей испугался.
   Ладка укрыла Лэлсу спальниками, уже не боясь перепачкать их в крови, злобно пнула валяющийся рядом труп пирата, зашипела от боли.
   На этот раз я решилась разглядеть незваного гостя повнимательнее. При жизни в нем было не меньше двух метров росту. Мощные мускулы, грубое лицо с тяжелой челюстью и крупными неправильными чертами. Кожа странного асфальтово-серого цвета, иссиня-черные волосы подстрижены ежиком. Глаза закрыты, но я помню, какие они были - темные, с яркими голубоватыми белками.
   Вернулся Андрей. Мы передвинули место для костра подальше от натекшей с убитого кровавой лужи. Надо бы оттащить жмуриков куда-нибудь в сторонку...
   Галка закончила уборку и присоединилась к Сереге на его наблюдательном пункте.
   ИФ слоняется вокруг палатки как потерянный: ветер треплет седые вихры на низко склоненной голове. Его состояние тревожит меня все сильнее. Мы много слышали о нем от Сереги, и только хорошее. Он знает эти места как свою ладонь. Лет десять водит здесь группы туристов, даже иностранцы с ним ходили. За все эти годы рядом с ним не произошло ни одного несчастного случая, не было ни одного скандала, никто не болел, и все всегда оставались очень довольны. За ИФ укрепилась прочная репутация этакого ходячего талисмана. А теперь удача дала сбой. К тому же, шефа до безумия угнетает встреча с собственным прошлым. Два или три раза он тайком ходил в поселок, хотя Ладка умоляла его этого не делать. О том, что видел там - мертво молчит. Сколько он еще продержится? Не знаю.
  
   Потом на нас опять полезла вохра. Непонятно, на что они рассчитывали, раз за разом атакуя нашу стоянку. Если не делать глупостей, как в прошлый раз, именно здесь, в разрыве "совмещенного времени", мы были абсолютно неуязвимы. И мы уже вполне дозрели, доозверели того, чтобы сразу стрелять на поражение. Сорвало какие-то ограничители, и все стало предельно просто: "закон - тайга, медведь - прокурор".
   Вохровцы не дошли до границы совмещенного времени метров сто. И те, кто после первого же залпа не бросился назад, вообще уже никуда не дошли. Огненный вал смел их за считанные секунды. Остались обугленные кости на покрытых копотью камнях - кошмар, который будет преследовать меня долгие годы. Но в тот миг я не почувствовала ничего, кроме досады: "Массаракш, стоянку загадили окончательно"...
   Стоянку загадили! Да сами-то мы на кого похожи! Я думаю, почему мне так холодно? А штаны-то мои сняли, когда ноги перевязывали. Меня разбирает неудержимый смех. Я вскакиваю, одергиваю подол энцефалитки:
   - Сойдет за мини-платье?
   - Вполне сойдет!
   - Галка! Жива ли ты, моя старушка?
   - Какая я тебе старушка, негодник!
   - Жив и я, твой пакостный старик.
   Серега сбегал за фотоаппаратом, и начались безумные дикарские пляски, вакханалия без вина. Мы фотографировались все вместе и по отдельности, корчили в объектив немыслимые рожи. В конце концов Серега влез на пень - лиственницу пустили на дрова еще утром - все дамы повисли на нем:
   - Я дерево! Мое место в саду! - чуть не уронил Галку, та с визгом вцепилась ему в бороду. - Ой, мама, больно!
   Андрей поначалу стоял в сторонке, смотрел и улыбался смущенно.
   - Эй, Андрюха, иди сюда! Ты что как бедный родственник? Ну не смотри ты так на мои ноги, дай я тебя поцелую, - висну у Приблудного на шее.
   - Не смущай человека, бесстыдная женщина, поди оденься.
   - Вот еще!
   Нахожу свои штаны - похоже на шляпу почтальона Печкина. Серега делает еще один кадр.
   - Ладно, хватит пленку переводить, давайте все в кучу. Скажите "cheese"...
   Зашевелилась груда спальников, в которые укутали Лэлсу. Он сел, сплюнул в сторону, отер губы тыльной стороной ладони. Вполголоса выругался: длинно, сложно, мешая слова нескольких языков. Совсем не вязалось это с его обликом - сама привычность такого жеста и слов.
   - Живой?
   - Да... Кажется, - попробовал улыбнуться - получилось, хотя в разбитом лице по прежнему наблюдалась немалая асимметрия. - Я еще... ветошью прикинусь, если можно. К вечеру постараюсь быть в норме.
   - В чем вопрос? Прикидывайся хоть ветошью, хоть шлангом. Где русскому учился, чудик?
  
   Встать с камня - сверхзадача. Возбуждение схлынуло, и сил совсем не осталось. Голова кружится даже в сидячем положении, ноги вспомнили, что им положено болеть. Ладка тоже еле жива. Пусть сегодня Галина занимается обедом, а мы последуем примеру Лэлсы.
   Кое-как дотащилась до ручья, нашла место поудобнее. Пристроила под струю воды брюки и носки, прижала камнями - пускай полощутся. Помыла ботинки. Вот теперь точно можно ложиться спать. Надо только выбраться наверх. Или прямиком к палатке? Появляется Андрей. Плохо: вылезла за вешки и даже не заметила этого.
   - Помочь?
   - Да нет, я, собственно, уже закончила.
   Смотрит. Какое все-таки у парня хорошее лицо! Конечно, не тогда, когда он пребывает в озверелом состоянии. В спокойную минуту - как сейчас. В который раз ловлю себя на том, что тоже разглядываю его - с интересом. Совершенно неуместным: по многим причинам. Игорь, зараза, где ты? Я изо всех сил стараюсь хранить тебе верность, но... Впрочем, обстоятельства все равно за тебя, мой незадачливый жених. Вот сейчас, сию минуту, кто-нибудь щелкнет переключателем на пульте, и твой возможный соперник растает, будто его не было вовсе. Будто он мне просто приснился...
   После долгой паузы:
   - Ольга, ты где живешь?
   - В Москве, на Филях. А что?
   - Просто интересно. Фили - это ведь не Москва, это Подмосковье. Мы там на даче жили - еще до войны.
   - То до войны. А теперь это Москва, давно уже. Большие дома. Первые построили как раз в конце сороковых - начале пятидесятых.
   Мне тяжело стоять, и я облокачиваюсь о камень. Андрей присаживается на корточки.
   - А Мой дом - на Сретенке...
   Рассказывает, как жил там в коммуналке на пятерых хозяев вместе с мамой. Как в 1942-ом убили под Ленинградом его отца, и они с двоюродным братом совсем уже собрались бежать на фронт...
   - Как мама там - одна? Сволочи!.. Ольга, ну неужели и у вас все так же?
   - Как "так же"? - хотя я прекрасно понимаю, о чем он говорит. Пару лет назад начала бы с горящими глазами рассказывать про перестройку, а сейчас... Ладно, замнем для ясности.
   - Андрюш, ты извини, но мне, если честно, не до разговоров о несправедливости жизни. Мне бы лучше лечь. Пошли наверх. Дай руку, пожалуйста.
  
   Пристраиваюсь рядом с Лэлсой и Ладкой. Они крепко спят, а я не могу заснуть. Ветер свистит, холодный осенний ветер, небо затянуто какой-то белесой мутью. Беспросветно, тоскливо, пусто. Вот ты какая на самом деле, чудная планета Колыма. Проклятый край!
   Я все-таки уснула, но и во сне сердце не отпускала тоска. Может быть поэтому я так цеплялась за прикорнувшего рядом Андрея. Наплевать на живность, которая может наползти с его одежды: граница совмещенного времени - лучшая в мире дезинфекция.
   К вечеру, когда Галка разбудила нас ужинать, немного разъяснилось, но стало еще холоднее. Усилившийся ветер тянул с востока тяжелые снеговые тучи.
   Мужчины долго колдовали над системой противопехотных заграждений вокруг стоянки. В ход пошли отобранные у вохры автоматы и содержимое пиратских сумок. Теперь без шума к нам не подберешься. Главное - самим по дури не налететь на растяжку.
   Мы обнаглели до того, что опять развели костер. Жмемся к огню в надежде хоть немного согреться. Дров мало и прогорают они до обидного быстро.
   Солнце скрылось за вершинами сопок. Над миром царит фантастический по красоте закат. Небо, лимонно-желтое над горизонтом, выше становится льдисто-зеленым, прозрачным. Из разрывов антрацитовых с алым подсветом туч смотрят, не мигая, холодные яркие звезды.
   Галка заворожено глядит на запад, губы ее шевелятся, шепча незнакомые стихи:
  
   "Вечера здесь полны и богаты,
   Облака как фазаны горят,
   И на лагерных вышках солдаты
   Обращаются тоже в закат.
  
   Он остынет от жаркого блеска,
   Станет ближе, понятней, ясней -
   Этот мир молодых перелесков
   Возле тихого царства теней..."
  
   Космический холод медленно опускается на цепенеющую землю. Кажется, еще немного, и воздух тоже вымерзнет, упадет на камни белой росой - и нечем будет дышать. Но мерцают внизу живые огоньки поселка, весело трещат сучья в нашем костре. Его ласковое тепло и лица друзей, озаренные отсветами пламени, в тысячу раз прекраснее стылого великолепия небес.
   Мы снова слушаем Лэлсу. Синяки с его лица уже почти сошли, но вид все равно больной. Кожа туго обтянула скулы, глаза стали совсем огромными и лихорадочно блестят, зубов теперь - примерно такой же некомплект, как у Зорина. Старается лишний раз не шевелиться и говорит глухо, вполголоса.
   И опять меня накрыло наваждение - тень его памяти. Я могла бы сделать над собой усилие: перестать видеть. В иные мгновения мне очень хотелось так поступить. Как бывает - отворачиваешься от экрана телевизора, на котором мелькают слишком жуткие кадры...
  
   Лэлса нарвался на скандал. Все данные о приходе-расходе рабочей силы шли через его руки. Диспетчеры по-прежнему жили в одном помещении с работягами, поэтому количество умерших и "отпущенных на волю" было для него не просто рядом цифр на дисплее. Население их блока за это время сменилось минимум трижды. Давно уже не было в живых человека, который советовал им не связываться с Чинхаром.
   - Лаэ, придется запросить новую партию. Сколько у тебя подлежит выбраковке? - вопрос Сенхары прозвучал неожиданно, Лэлса глубоко задумался и не заметил, как тот подошел.
   - Сенхара! Как ты можешь? Это же люди, в конце концов! Я не могу больше считать. Хватит! - резко развернулся вместе со стулом, чтобы посмотреть в глаза другу. Бывшему другу?
   - Тут нет людей, Лэлса, включая нас с тобой. Забудь это слово. Мы все тут "лишенные родины". Из этого глайдера не выскочишь на полном ходу. Играй по правилам, и может быть доживешь до момента, когда сможешь устанавливать правила сам.
   - Играй, без меня. Чинхар! - впервые Лэлса назвал приятеля этим прозвищем, как пощечину отвесил. А у самого в ушах все еще звенел истошный вопль сошедшего с ума соседа по вагонке, стояло перед глазами его перекошенное лицо. - Лучше в забой, чем так как ты...
   - В забой? Тебе было мало? Глупенький Лэлса! Я ведь тебе добра хочу. Ну, иди куда хочешь.
   Так Лэлса сменил две зеленые полосы диспетчера на одну красную, как у всех работяг. Правда, на общие работы не попал: Чинхар определил его в ремонтные мастерские.
   На четвертый день, перед самой пересменкой, встал элеватор, подающий руду в обогатительный цех. По данным самодиагностики, заклинило цепь в нижней натяжной станции. Кроме Лэлсы, который завозился с компьютерами дольше положенного, послать было некого. И вот уже талантливый физик-теоретик с набором гаечных ключей едет на нижний ярус: чинить.
   Вся нехитрая механика элеватора была упрятана под кожух из сверхпрочной пластмассы, который для начала требовалось снять. Лэлса отвинтил три болта, а на четвертом - застрял. Затянуто было на совесть. Лэлса пристраивался так и эдак, налегал на ключ всем своим небольшим весом - никакого результата. "Если к началу следующей смены элеватор не пущу, точно загремлю на общие работы. Ну и пусть. В забой, так в забой," - Лэлса сел на пол, привалился спиной к кожуху. Закрыл глаза и уснул, как отключился.
   - Эй, приятель, тебя сюда отдыхать послали? - если бы спросили на Ханда, подскочил бы как ошпаренный. Но фраза прозвучала по-русски, и Лэлса даже не открыл глаза: "Зачем будят, ведь только что смена кончилась?"
   - Эй, чучело, проснись! Х'ваг дарая!
   Лэлса разлепил веки и с удивлением обнаружил, что находится отнюдь не в жилом блоке, к тому же - в неподходящей компании.
   - Что вам надо?
   Он знал этого человека. Наглый, развязный и злой в драке землянин больше других издевался над "сучьими прихвостнями". "Подстерег, чтобы свести счеты? Только ради этого обманул охрану и остался внизу? Зачем так сложно?" - не страх поднял Лэлсу с пола и заставил заглянуть землянину в глаза. Что-то здесь было...
   Землянин молча отвинтил непослушный болт, снял кожух. Понятно, отчего элеватор заклинило: раскололась пополам одна из звездочек. "Интересно, откуда под кожухом столько песка и щебенки?" - мельком подумал Лэлса, а вслух сказал:
   - Спасибо за помощь.
   - "Спасибом" не отделаешься, придется отработать. Не ершись, ничего такого... личного предлагать не буду. У меня к тебе дело.
   - Хорошо. Сейчас закажу деталь. Пока приедет робот, поговорим.
   Набирая на щитке контрольного устройства код нужной детали, Лэлса ломал голову, что за дело может быть к нему у этого типа. Сказывалась усталость затянувшейся смены, голова совсем не соображала.
   А дело заключалось в следующем: на руднике существует подполье. Нет, не какие-нибудь еще нижние ярусы, как с усмешкой пояснил землянин, а группа людей, которая ставит себе целью организацию побега. У подполья были свои люди даже на главной базе. Они предложили вариант побега: угнать транспортный корабль - их охраняли хуже, чем боевой флот - и, заблокировав на какое-то время системы слежения, прорваться к Земле.
   - Корабль поведешь ты. Дружка своего возьмешь с собой: тебе, наверное, понадобится помощник. По прибытии на Землю жизнь гарантируется. Убирайтесь на все четыре стороны: хоть обратно к хозяевам. Но если настучишь...
   - В смысле? Я драться не собираюсь.
   - Бестолочь! Скажешь кому хоть слово, пеняй на себя. Даже костей не найдут.
   - Зачем ты мне угрожаешь? Я вообще, наверное, не соглашусь. Ни я, ни мой друг никогда не водили таких кораблей. И отношения с "хозяевами", у меня не настолько хорошие, чтобы развезти вас по домам и спокойно вернуться...
   - Ах ты дерьмо сучье! Подумать ему нужно! Некогда думать. Сейчас ты говоришь либо "да", либо "нет", иначе.., - землянин сжал кулаки, каждый размером с Лэлсину голову, и начал приподниматься.
   - Нет. Я не поведу корабль на Землю, - Лэлса тоже уже стоял на ногах. Он перехватил негодующий взгляд собеседника, и всю свою силу вложил в безмолвный приказ: "Не смей драться. Выслушай меня!" Почти все эдэлсэрэнцы от рождения - сильные гипнотизеры. Некоторые из них считают это даром, другие - проклятием. В любом случае Лэлса здорово грешил против морали соплеменников, подчиняя себе чужую волю. Но слишком много надо было объяснить за очень короткий срок...
   Сработало. Человек слушал молча, сосредоточено, а когда Лэлса "отпустил" его, только и процедил сквозь зубы:
   - Твоя правда. Постараюсь втолковать нашим.
   Закончив ремонт, Лэлса пошел не в жилой блок, а к Сенхаре (Ладка пробормотала: "Идиот"). Шел и перебирал в голове аргументы против того, чтобы везти беглецов на Землю.
   Во-первых, транспортные корабли не имеют маскировки. Сразу засечет земная ПВО - с непредсказуемыми последствиями. Но даже если удастся сесть без лишнего шума, Земле нужно срочно избавляться от опасного соседства. Сами земляне бороться с пиратами не смогут, это очевидно. Надежда только на помощь Федерации. Как ее вызвать? У Лишенных Родины, кажется, нет на Марсе систем дальней связи. Захватывать нечего. Единственная возможность послать весточку - долететь до автоматических сигнальных буев на окраинах Федерации. Далеко. Догонят: почти наверняка. Но по другому - совсем не получается...
   Во всех затруднительных ситуациях Лэлса привык советоваться со старшим в их троице, неизменно получая мудрый совет или помощь. Вот только Сенхара был уже не тот. Главный инженер пиратского рудника Чинхар находился в своей каюте один. Он был пьян. Он сидел, уставившись в стенку, и тянул-завывал знакомую Лэлсе песню:
  
   "Нас давно позабыла родная планета,
   Сколько лет мы на Марсе проклятом
   Роем золото для ненасытных Ардара
   В ледяных марсианских горах.
  
   Девять нхэн, звонок на подъем.
   До свиданья, вольные сны.
   Снова нас ждет холодный забой,
   Проклятый забой золотой,
   Меня доконает этот забой,
   Проклятый забой золотой!.."
  
   Песню сочинил кто-то из землян. Автора - или авторов - давным-давно не было в живых. Земляне, родом из России, пели ее часто, эту и еще одну старую песню, про Ванинский порт. Общее настроение объединяло эти две песни: тоскливые и безысходные, но по-своему красивые.
   Чинхара заклинило где-то на середине, а Лэлса стоял, прислонившись к притолоке, и вспоминал концовку песни про золотой забой:
  
   "Чинхар, сука, за пультом сидит,
   Щурит недобрый глаз:
   Нормы нет - он отдаст приказ,
   И на волю выпустит нас.
  
   Шлюза тяжелая дверь,
   Прощайте вольные сны,
   Прощай, золотой, проклятый забой,
   Черная доля, прощай!
   Прощай, золотой, проклятый забой,
   Земля, дорогая, прощай!"
  
   Не хотелось ему больше откровенничать с Сенхарой. Захотелось тихо повернуться и уйти. Но Чинхар почуял его присутствие, оборвал песню, поднял на Лэлсу мутные, полные черной звериной тоски глаза:
   - Зачем пришел?
   Лэлса молча присел на край койки. Глядел на Чинхара, и не знал, что сказать. Тот заговорил первым, продолжая спор четырехдневной давности:
   - Тошно мне на вас с Сашей смотреть. Еще тошнее - нравоучения слушать. Если бы вы не трусили, дали мне суд совести - тогда другое дело. Мало ли, что нет третьего слушающего. Двое, трое, какая разница. Просто вы ответственности боитесь. Я могу понять тебя, Лэлса. Ты всегда был трусишкой. Прятался от жизни в свои формулы. Но чего Са жмется? Я уже думаю: может я ему нужен как есть - для его дел...
   - Чушь ты несешь, Сенха! Напился, и лезет в голову всякая глупость. Просто... Ну не можем мы тебя судить. Это будет слишком пристрастный суд...
   - Ладно, закончили. Нет - значит нет. Я что хотел сказать: у меня запросили двух ремонтников на Главную базу. Я могу отправить туда кого угодно. А могу - вас двоих. Могу сделать это, не спрашивая вашего согласия. Но не сделаю. Спрашиваю: хотите пойти или нет?
   Это могло быть ловушкой, провокацией, хотя Лэлсе подобная мысль даже в голову не пришла. Он обрадовался. Но радость его мгновенно погасла под тяжелым взглядом Чинхара. Не так уж сильно тот, оказывается, был пьян.
   - Вы что-то задумали?
   - С чего ты взял?
   - Иначе ты бы не засиял как алмаз, услышав мое предложение. Тебе так полюбилась Главная база?
   - Да нет, в общем-то...
   - Ладно, Лаэ. Можешь ничего мне не говорить. Вранье я слушать не хочу: незачем тебе позориться. А правды... Короче... Да осияет свет ваши дела и мысли, да окутает тьма ваши тайны, да ослепит она ваших врагов. Не поминай меня лихом, если выживешь. В крайнем случае я все-таки попробую реализовать тот план, о котором мы говорили. Мне уже терять нечего...
   - Даже не думай!!! Нельзя такие вещи отдавать им в руки!..
   - Ладно. Как знаешь, Лаэ. Отправлять вас на Главную базу?
   - Завтра скажем.
   - Хорошо, иди спать.
   Посовещавшись, двое друзей решили согласиться на предложение Сенхары...
  
   - Лэлса, тебе не кажется, что ты топишь нас в несущественных подробностях? - Ладкин вопрос, заданный резким, подчеркнуто официальным тоном, развеял видение. - По-моему, ты впустую тратишь свои силы и наше время. "Мне наплевать, на каком глазу у тебя тюбетейка!" - не обращай внимания, это непереводимый местный фольклор. Но мне, правда, без разницы, что именно пел твой дружок по пьяни, и почему сломался элеватор. Это ни на микрон не приближает нас к пониманию, как бороться с Ардара. В околоземном пространстве - вообще, и здесь, на Ульгычане - в частности.
   - Лада, потерпи. Еще немного осталось. Но это нужно - чтобы вы увидели. Я мог бы просто рассказать. Мне было бы легче. Но я хочу... У вас правильно говорят: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать".
   Я-то отчасти понимаю, чувствую, чего он на самом деле хочет. Утреннее впечатление: довольная, веселая рожица - и темные, сожженные изнутри глаза. Так бывает: по весне распускается вишневый цвет, внутри почек убитый морозом. Праздничная белая кипень, и не подумаешь, будто что-то не в порядке. А приглядишься - все сердцевинки цветов черные, мертвые. Не жить им, не наливаться сладким ягодным соком. Словно белый снег опадут на землю бесполезные, никому не нужные лепестки... Лэлса был ученым. Возможно - великим ученым. А потом собственным волевым решением перестал им быть. Отказался от дара - чтобы, не дай Бог, не послужить врагу. Поступок - сродни самоубийству. Такое не проходит бесследно. Особенно - если у человека вообще не было в жизни других ценностей. Эта нестерпимая боль в нем - до сих пор, хотя он выжил, и как-то даже научился радоваться жизни - вполне искренне. Но груз памяти гнетет, так хочется поделиться им хоть с кем-то живым...
   - Лад, не торопи человека. Пусть рассказывает, как умеет...
  
   На Главной базе на эдэлсэрэнцев почти сразу вышли подпольщики-земляне. Стратегический план, выдуманный Лэлсой в ходе починки элеватора, был принят.
   Насколько поняли эдэлсэрэнцы, на многих ключевых постах у подпольщиков были "свои люди". Через девяносто суток все было готово к побегу. Лэлса написал программу, которая должна была в момент "Х" вывести из строя всю компьютерную сеть базы, кроме систем жизнеобеспечения. В тот же момент "Х", рабочие должны были устроить большую драку и отвлечь охрану из ангара, где стоял подготовленный к старту корабль. Принимались еще какие-то меры для того, чтобы нейтрализовать пиратские патрули в космосе, всех деталей Лэлса не знал. Лететь должны были Саша и четверо землян: отпустить друзей вместе руководство подполья не согласилось. Впрочем, и у тех, кто летел, и у тех, кто оставался, шансы выжить были одинаково невелики. Миссия камикадзе.
   До поры до времени все шло как по маслу. Корабль взлетел. Взлетел, чтобы на двадцатой минуте полета, за несколько минут до прыжка, обратиться в ослепительный огненный шар. Лэлсин сменщик и товарищ по подполью видел все на экране. Он не стал дожидаться, когда за ним придут: взялся обеими руками за оголенные провода под током. Вечная память Гансу Хауфу из Франкфурта-на-Одере. Когда началось разбирательство, Лэлса свалил всю вину на погибшего.
   Досталось ему крепко, но Лэлса стоял в отказе до последнего: "Ничего не знал. Никакого отношения к побегу не имею". Его не казнили: просто еле живого после пыток отправили на рудник, на общие работы. Первая новость по возвращении: Чинхар чем-то не угодил хозяевам и отпущен "на свежий воздух". Работяги радовались недолго: новый начальник оказался гораздо большей сволочью. Еще больше стало на руднике беспорядка и бессмысленной жестокости.
   Полтора года по времени Марса (три на земной счет) Лэлса провел как в бреду. Он не надеялся выжить, не надеялся сквитаться за погибших друзей, порой вообще забывал, кто он, и как его зовут. Механически выполнял работу, ел, не чувствуя вкуса, доходил до своей "вагонки" и проваливался в мертвый сон без сновидений. Иногда - дрался, когда кто-то хотел отнять его пайку или просто наезжал на Чужого. Дрался так, что второй раз те же люди к нему уже не приставали. Какая-то сила - помимо угасшего рассудка - вела его сквозь ад. Что это было: животный инстинкт самосохранения, упрямство, злоба - он не задавался этим вопросом.
   Потом в какой-то момент почувствовал, что и эта странная сила оставляет его. Руки больше не могли удержать отбойный молоток, ноги спотыкались о малейшую выбоину, в глазах плавали черные пятна. Каменные, стальные, бетонные потолки давили сверху, наполняя все его существо темным ужасом. Ему, долгое время не видевшему снов, забывшему что это такое, вдруг начало сниться небо. Закаты и восходы, солнце, звезды, облака. Удивительно красивые и яркие сны. В очередной раз он замешкался после побудки, "вагонка" скинула его на пол - раньше с ним такого никогда не случалось. Кто-то из соседей сказал сочувственно:
   - Дошел Чужой. Вот увидишь, скоро отпустят его "на волю".
   - Все там будем, - мрачно отозвался другой голос.
   Лэлса подумал, с трудом поднимаясь на ноги: "Чего они меня жалеют, дураки? Я ведь перед смертью наверняка увижу звезды. Может быть, даже солнце увижу!"
   А через день или два его вдруг забрали в лазарет. Ему было абсолютно все равно. Здесь можно было спать, сколько влезет, и без конца видеть сны про небо. Какое-то время он только этим и занимался, изредка делая перерывы на еду. Кормили вдоволь. Эдэлсэрэнцу, даже в крайности, до которой был доведен Лэлса, такого режима достаточно, чтобы оклематься. Нужно только время. Но его еще и лечили: кому-то до зарезу понадобилось быстро поставить его на ноги.
   Потом был корабль. Лэлса не замечал снующих вокруг пиратов. Он прилип к обзорному экрану. На взлете рыжий и пыльный Марс, Марс который поломал Лэлсину жизнь и должен был вызывать одну лишь ненависть, показался ему сказочно красивым. Он радовался, как ребенок. Все мешалось перед глазами в один сияющий вихрь: многоцветная яркость звезд, ослепительное солнце, наплывающий из бархатистой тьмы зеленовато-голубой шар еще одной планеты в спиральных полосах облаков.
   Он узнал планету, увидел, куда заходит на посадку челнок, и тут ему резко стало не до веселья. Знакомые изгибы горных хребтов, рек и береговой линии вызвали обвал, взрыв воспоминаний. Все то, что он заставил себя накрепко забыть, чтобы не проговориться под пыткой или в бреду, вдруг захлестнуло его. С такой же неумолимой яркостью и достоверностью зрительных образов, как до того - сны про небо.
   Кусок карты на экране. Чертеж установки. Формулы. Сложнейшие формулы, в которых кроме него могло разобраться еще трое-четверо лучших физиков Эдэлсэрэна, и, может быть, неполная двадцатка физиков Федерации. Он сам сейчас не взялся бы в них разбираться. Он позабыл смысл этих значков, удивлялся, с какой легкостью сплетал прежде из них эти замысловатые узоры. Но формулы стояли перед внутренним взором так ясно, что он, уже не понимая значения, все равно мог бы воспроизвести их.
   Кто проболтался!? Кто!? Формулы ничего не дали бы пиратам. И раздобытые где-то чертежи вряд ли помогли бы им: слишком сложная технология, не на их уровне. Они последнее время даже компьютеры стали завозить с Земли - вместе с пленными программистами. Но установка-то была: почти готовая. И была вся документация, которую при захвате корабля капитан не успел уничтожить. Под паролем, конечно. Но пираты этот пароль как-то узнали.
   Входя под своды аппаратной... "Какая такая аппаратная? Где?" - в один голос воскликнули Ладка и Серега... Входя в аппаратную, Лэлса вызывал в памяти образы всех своих товарищей: погибших и тех, про кого он ничего не знал. Двоих из них он встретил здесь. Миндхур с Дениззара, высохший как мумия, тень человека. Варраи, вполне здоровый на вид, но мрачный, молчаливый, ко всему равнодушный. Оба оказались на Земле на пару дней раньше Лэлсы. Кто достроил аппаратную, смонтировал и запустил оборудование, которое вез их корабль - они не знали. Установка уже работала, но была сложной, капризной, и требовала дополнительной настройки. За этим их сюда и привезли.
   Отказаться? Пираты сказали, что тогда сразу убьют. Лэлсу это не сильно испугало. Всего двенадцать суток назад он мечтал лишь о том, чтобы перед смертью увидеть небо. Мечта сбылась. В лазарете он здорово окреп физически, жизнь возвращалась в его тело, а вместе с ней - неистребимое любопытство ученого. Он столкнулся с тайной, и хотел знать разгадку. Пираты вполне могли обойтись без помощи троих пленников. Ну провозились бы чуть дольше, разбираясь в документации, но это уже было не принципиально. А значит - не из-за чего жертвовать жизнью. Лэлса с легким сердцем взялся им помогать. Потому что пираты, на самом деле, даже не представляли, в какое дерьмо вляпались. Сам собой начал осуществляться безумный план Сехары.
   Через трое суток после прибытия Лэлсы, накануне очередного включения, нас вынесло на Ульгычан. Мощности инфразвука, который отпугивал все живое из области действия установки, для людей оказался недостаточно. Приборы зафиксировали наше присутствие, но пиратам пленники об этом не сообщили. У них были основания предполагать, что это и есть долгожданная помощь. Выбрав удобный момент, Лэлса сбежал. Его товарищам побег, возможно, стоил жизни: они прикрывали его отход.
  
   - Вот и все. Дальше вы знаете, - сказал Лэлса обычным голосом, прикрыл глаза и устало откинулся назад.
   ИФ подбросил охапку хвороста в костер. Сухие стланиковые веточки вспыхнули веселым, жаль - недолгим - пламенем.
   - Подожди. Мне кое-что не понятно, - Ладка явно собиралась задать какой-то умный вопрос, но ее опередил Андрей Зорин.
   Он вскочил на ноги и выпалил:
   - Вранье! Все! От начала до конца! Это ты две недели назад вкалывал на руднике? Руки покажи!
   Леса встал, неторопливо подошел к Андрею. Молча, спокойно протянул вперед руки: несколько секунд подержал их тыльной стороной вверх, потом перевернул и показал ладони. Маленькие изящные кисти, нежная, гладкая кожа. Сказал очень тихо, но твердо:
   - Не веришь - прими за сказку. Так ведь у вас говорят?
   Андрюха сделал шаг назад, сдергивая с плеча ППШ. Лэлса стоял неподвижно. Только его лицо, обычно - милое и улыбчивое, разительно переменилось. Было оно вроде бы вполне спокойным: даже слишком спокойным. Он просто стоял и смотрел на Андрея. Я уверена, что он в этот миг не пользовался никакими эдэлсэрэнскими штучками, но всем нам стало вдруг очень и очень неуютно. Кажется, Зорин нарвался на достойного противника. Приблудный сунул автомат в руки ошалевшей от неожиданности Ладки: та, наверное, хотела вклиниться между ними, заслонить Лэлсу, но не успела.
   - Будешь драться по честному?
   Лэлса ухмыльнулся, глядя бывшему зеку в глаза:
   - Я не умею драться по честному: только насмерть. И ты, кстати, тоже. Но у меня запас прочности больше твоего. Так что не советую.
   Андрей сжал кулаки, шагнул вперед:
   - На понт берешь, думаешь, испугаюсь?
   - Зорин, стой! С его темпами регенерации...
   - Ладка, на фиг выражаться не по людски! - встреваю я в склоку. - Ты видел, Андрей, как на Лэлсе все заживает? Ничего удивительного, что мозоли у него давно сошли. Если бы тебя так поколотили, как его утром, ты бы месяц лежал в лежку.
   Зорин, не выпуская из поля зрения Лэлсу, покосился на меня:
   - Если бы меня так поколотили, я бы сдох, наверное, - помолчал, принимая трудное решение. - Прости, Лэлса. Не буду я с тобой драться. Может, когда-нибудь потом...
   Лэлса расслабился, рассмеялся звонко, заливисто, весело:
   - Потом, потом. А мне после этого тебя же лечить. Спасибо, обойдусь, - нарисовал на своей подвижной физиономии шутейно-зверскую гримасу, которая славу Богу, не имела ничего общего с тем ледяным спокойствием, - Или убить его сразу? А, ребята? Чтоб не мучился?
   - Не надо, он хороший! Бешеный немного, но это пройдет.
   - Андрюха, ты правда больше не будешь на людей кидаться?
   - Скажи "честное пионерское"!
   - Да пошли вы все.., - Приблудный махнул рукой и со смаком выругался. Задним числом вспомнил, что рядом дамы, покраснел так, что было видно даже при свете костра под его загаром. Начал зачем-то ковырять палкой угли в костре, наступил в сложенные стопкой кошатницы, смутился еще сильнее...
   Ладка решила спасти Зорина от визита к антиподам, снова переводя разговор в деловое русло:
   - Лэлса, а к кому ты, собственно, шел?
   Тот на мгновение замялся:
   - Мы были уверены, что это СБИ. Я не смогу объяснить: мне русских слов не хватит, а вам - знаний физики, но возмущения при работе моей установки очень сильные и характерные. Их можно засечь даже на другом конце галактики. Их обязательно должны были засечь. Когда корабль пропал, нас наверняка искали. Но пираты очень хорошо замели следы. Скорее всего, поисковая группа решила, что мы не вышли из гиперпространственного прыжка. Такое бывает: примерно с одним кораблем из тысячи.
   - Лэлса, но почему, если вас посчитали погибшими, никто не полетел на Землю и не продолжил эксперимент?
   - Кто-то явно летал: несколько лет назад. По всем правилам законсервировал недостроенную аппаратную. Против эксперимента многие возражали - еще тогда. Возможно, нашу пропажу сочли знаком судьбы: что нельзя продолжать эти работы.
   - Неужели у вас народ настолько суеверный? Из-за таких дурацких соображений прекратить перспективные исследования? Как вы в космос-то летаете?
   - Получше вас, Лада. Но вступая в область неизвестного, часто приходится сталкиваться с противодействием странных, чуждых нашему пониманию сил. Мы вынуждены принимать их в расчет, это не суеверие, а жизненная необходимость. Вообще, многие авторитетные люди считали эксперимент слишком опасным и неэтичным...
   - А ты сам как считаешь? Теперь? - этот вопрос задал ИФ, который весь вечер молчал как рыба.
   Лэлса ответил не сразу. Костер опять почти погас, так что трудно было разглядеть выражение его лица:
   - Я в ответе за все, что здесь происходит. Для меня, как ученого, это конец. Я вижу перед собой лишь два пути: исправить последствия или погибнуть. Хотя, скорее всего, "или" тут не уместно: это один и тот же путь.
   - Ну зачем так мрачно? Скажи лучше: твой дружок Сенхара, он же Чинхар, знал, что работа установки может вызвать переполох и привлечь к Земле внимание СБИ? - Ладку морально-этическими рассуждениями не проймешь, ей подавай конкретику.
   - Знал. Я ж говорю: он с самого начала предлагал не играть в секретность, а сделать так, чтобы пираты сами себя засветили. Саша был категорически против, и меня убедил, что это слишком опасно. Мы голосовали: двое против одного. Сенхара подчинился, но остался при своем мнении. В крайнем случае он мог бы... Если бы остался жив.
   - Ты уверен, Лэлса, что он погиб? Это очень важно!
   - Я не видел его мертвым. И люди на руднике, кажется, тоже. Все говорили, что он "отпущен на свежий воздух", но так это или нет, достоверно знают только пираты... Ребята, я все понимаю про конспирацию. Но я очень прошу не дурить мне голову: вы правда местные или все-таки из СБИ?
   Одна я поняла причину Ладкиного хохота: поскольку была в курсе, где она работает.
   - Андрюха, автомат ты мне уже отдал, давай сюда ТТ и ножик, - все еще смеясь, попросила мою подруга.
   - Зачем?
   - Во избежание неприятностей. Я кое в чем хочу признаться.
   - Говори, - Андрей демонстративно скрестил руки на груди.
   - Мы все местные, Лэлса. Но одного человека из спецслужб ты нашел - в моем лице. Я работаю в Госбезопасности. Должность у меня, правда, не боевая: бумажки перекладываю, занимаюсь статистикой. И недолго, год всего: прошлым летом Университет закончила. А почему я так настойчиво расспрашиваю о Сенхаре - случилась здесь одна странная история...
   Ладка кратко описала Лэлсе свои приключения в поселке. Тот помрачнел, но от комментариев воздержался. Все сидели и молчали, глядя на затухающие угли. Наконец, Галка задала весьма резонный вопрос:
   - Лэлса, а что пираты рассчитывают иметь со всей этой истории? Если ты говорил, что установка уникальная, тиражировать ее они не смогут...
   - Им до зарезу нужно то, что здесь добывается: золото. Скорее всего у них действительно свой человек в лагере, который тайком переправляет им часть добытого...
   - Значит это не параша - про начальника!
   - Что ты имеешь в виду, Андрей?
   - Я же рассказывал, что был на Ульгычане год назад. В живых остался чудом. Но на этапе один человек говорил мне, что теперь там все изменилось - в лучшую сторону. Я не поверил...
   Вкратце излагаю рассказ Андрея, дополненный некоторыми комментариями ИФ.
  
   Этот ОЛП много лет подряд считался одним из самых страшных и гиблых мест. На золотодобыче на Колыме везде было плохо, но здесь - в особенности. Просчеты то ли геологов-изыскателей, то ли тех, кто прокладывал выработки, привели к тому, что план здесь не выполнялся почти никогда. Бесконечные аварии, несчастные случаи... Нескольких начальников сняли, кого-то даже расстреляли за вредительство. Без толку: против природы не попрешь. До высшего руководства это в конце концов тоже дошло. В 1947 году сюда назначали начальником тихого алкаша с подполковничьими погонами и большими связями наверху. Безобразия в лагере при нем превзошли все мыслимые пределы.
   А весной 1949 вдруг, без видимых причин, все переменилось. Золото с Ульгычана потекло сначала ручейком, потом - речкой. Начиная с мая месяца план не только выполнялся, но регулярно перевыполнялся. Гражданин начальник напрочь завязал с выпивкой, обложился специальной литературой, сам лазал по выработкам... Он жестоко приструнил блатных, назначил на руководящие должности людей наиболее знающих, толковых и дельных, не взирая на статьи. Это могло ему самому выйти боком: таких людей больше всего оказалось среди политических, но он мастерски балансировал на грани возможного.
   А шепотом, суеверно оглядываясь, говорили про него и вовсе странные вещи. Будто бы он заговорен от смерти, не боится никого и ничего. Будто безо всяких стукачей знает все, что происходит на подведомственной ему территории: ходит по лагерю, по поселку в чужом обличьи, неузнанным, подслушивает и подсматривает. Будто бы читает мысли и может одним взглядом заставить любого выполнять свою волю. Люди, которые пытались копать под него, или еще каким-то образом мешали, один за другим гибли дурной смертью. Особист при куче свидетелей вместо спирта проглотил стакан серной кислоты. Кинолога разорвали озверевшие овчарки - он до того сам их учил, кормил и холил. Авторитетнейший вор в законе, перед которым трепетала вся зона, на глазах у целого барака сам утопился в параше...
   Повара и прочая обслуга теперь боялись растаскивать продукты, предназначенные для заключенных. Работа на руднике осталась убийственно тяжелой, нормы - невыполнимо высокими, но смертность в лагере резко уменьшилась...
   Так, значит, все это было не более чем прикрытием беспрецедентно наглой пиратской аферы!?
  
   - Уж не твой ли это дружок, Лэлса?
   - Не знаю, может быть. Мне нужно его увидеть, тогда скажу точно.
   - Ладка его видела.
   - Это не то. Он действительно может носить любую маску. Подбросьте чего-нибудь в костер и смотрите на меня внимательно.
   Еще одна охапка мелких стланиковых веток (вообще-то - припасенных на утро) взбодрила совсем было потухший огонь. Мы послушно уставились на Лэлсу. Он сидел, спрятав руки в рукава слишком просторной для него ладкиной куртки, маленький, тощий, похожий на пацана-беспризорника. Оранжевые блики плясали в его больших, темных, неподвижных глазах. Потом вдруг... Странное ощущение. Трудно сфокусировать взгляд. На чем угодно, только не на его фигурке. Я отвлеклась, чтобы поправить ветку в костре, а когда посмотрела на Лэлсу снова, на его месте сидел ИФ. Меня давно перестали удивлять бесшумные и стремительные перемещения нашего шефа в пространстве, я спросила его:
   - Игорь Федорович, а куда Лэлса пропал?
   - Пропал? - голос ИФ прозвучал совсем с другой стороны, я посмотрела туда и увидела еще одного: точно такого же, только очень мрачного.
   Я снова глянула на двойника, чтобы сравнить, но обнаружила там копию уже не ИФ, а Сереги. Очень характерным Серегиным жестом копия дернула себя за бороду... Чтобы через секунду (я опять чего-то проморгала) снова превратиться в Лэлсу.
   - Ты как это делаешь? - Ладка первой вышла из ступора.
   - У нас это называют "авети ини". Не знаю, как перевести точно. Если дословно, больше всего подходит русское "лицедейство". А если по сути дела - это какая-то разновидность внушения, гипноза. Сенха был талантливым лицедеем. Он создавал необычайно достоверные образы: даже эдэлсэрэнцы не сразу распознавали подделку. Мог носить маску очень долго, почти не уставая. Ему прочили блестящую карьеру артиста или тайного агента, пока он не увлекся горным делом, и не стало очевидно, что это его главное призвание.
   Не передать, какая горечь прозвучала в голосе Лэлсы. О своей рухнувшей научной карьере он говорил куда спокойнее...
   - Удивительно разносторонний и одаренный человек этот твой Сенхара. Ценный кадр пиратам достался, нечего сказать, - иронично-зло подвел итог Сережка.
   - Я его хорошо помню, - неожиданно вступил в разговор ИФ.
   - Кого?
   - Начальника...
  
   Рассказ ИФ.
   Мать мыла полы в управлении и часто брала меня с собой, помогать. Убирались, в том числе, в его кабинете. Максим Николаевич был... Казался очень хорошим человеком. Все понимающим, умным, добрым - несмотря на дикие слухи о нем, что гуляли по поселку. Он был ласков ко мне: маленькому, на всех озлобленному зверенышу. Однажды, я это прекрасно помню, угостил шоколадной конфетой: в те времена - невероятная редкость, настоящее сокровище. Я откусил половину конфеты, вторую спрятал для мамы. Потом вдруг расхрабрился и задал главный вопрос, который меня тогда мучил:
   - Как мне жить на свете, ведь я сын "врага народа"?".
   Он ответил очень странными, непохожими ни на что словами, которые глубоко врезались мне в память:
   - Не бойся зла, нападающего на тебя извне. Потерпи: время развеет его как дым, и ты снова увидишь солнце. Через десять или пятнадцать лет никто не назовет твоего отца "врагом народа", эти слова напрочь выйдут из употребления. Бойся, мальчик, только того зла, которое в твоей душе, которое творишь ты сам. От него нигде не спрятаться, время над ним не властно: рано или поздно оно обязательно отомстит. Это очень трудно, но постарайся не вступать на скользкую дорожку сделок с собственной совестью. Тогда все у тебя будет в порядке...
   Мать ходила к нему. Когда я это понял, мне захотелось его убить - несмотря на все уважение и симпатию, которую я к нему испытывал. Я тогда уже знал, зачем женщины ходят домой и в кабинеты к разным начальникам. Но у меня был отец! Она не должна была ни к кому ходить. Отца я видел нечасто и не испытывал к нему никаких теплых чувств. Девять лет моей жизни прошли без него. Он был совсем чужой. Да, я тайком носил ему кое-какие продукты, собранные матерью, но мы ни разу даже толком не поговорили. Тем не менее, я был возмущен до глубины души и готов был во всеоружии отстаивать семейную честь. Я украл в столовой очень длинный и острый хлеборезный нож, сделал для него ножны из старого валенка, после чего начал подстерегать обидчика. О том, смогу ли я, сопляк, зарезать взрослого дядьку, и о возможных последствиях почему-то вообще не думал. Удобный случай для мести представился через несколько дней: вечером, в управлении, пока мать ходила менять воду к колонке, а я остался у начальника в кабинете протирать от пыли стены и мебель.
   - Игорек, я знаю, у тебя ножик за пазухой. Хочешь меня зарезать, да? Ты в своем праве, но давай сначала поговорим как мужчина с мужчиной, - небрежно брошенная фраза обратила меня в соляной столб: Максим Николаевич каким-то образом обо всем догадался. - Знаешь, есть на свете такая странная штука: любовь. Она приходит нежданной и не всегда желанной гостьей...
   - Вы любите мою мать?!
   Какая же каша была тогда у меня в голове! С одной стороны я ненавидел Максима Николаевича за то, что мать к нему ходит. С другой, если это действительно любовь... Тогда внимание, оказанное маме таким большим начальником, поднимало ее, а заодно и меня, ее сына, на недосягаемые высоты.
   - К сожалению, нет, Игорь. Она любит меня. И это очень плохо, худшего выбора она сделать не могла. Моя вина, моя большая ошибка. Капелька сочувствия, несколько уважительных, ободряющих слов, и Нонна вообразила себе невесть что.
   - А вы воспользовались? - я крепко, до немоты в пальцах сжал рукоять ножа под полой.
   - Я не могу ответить тебе на этот вопрос ни да, ни нет.
   - Как это? Либо вы ... ее, либо нет!
   - В этом смысле - нет. Можешь быть спокоен. И не смей говорить так о женщине, честь которой ты вроде бы взялся защищать.
   - А чего? Все так говорят!
   - Никогда не ссылайся на всех. Твои поступки - твой ответ. Только так. А это слово - ругань.
   - Вы - будто учитель в школе. Будто сами... Слышал я как вы материтесь...
   - Меня должность обязывает... Игорь, сейчас Нонна вернется, а мне нужно тебе сказать очень важное: береги ее. Меня скоро не будет. Совсем. Не знаю, как она это переживет. Я не люблю ее. Моя душа и тело принадлежат другой женщине, которая, слава Богу, сейчас очень далеко отсюда. Но мы в ответе за всех, кого приручили...
   Узнали цитату, ребятки? Я прочитал "Маленького принца" через много лет. Долго не мог вспомнить, откуда мне знакома эта фраза. Потом вспомнил и поразился невероятному совпадению. Но таких совпадений не бывает: этот человек просто не из того времени. Землянин он, или Лэлсин соплеменник, который долго общался с землянами... Слишком много странного, необъяснимого с ним связано, слишком непохожими, иными были многие его слова и поступки. Думаю, передо мной, пацаном, он раскрывался больше, чем перед взрослыми...
   Наш разговор с ним тогда закончился так:
   - Если вы действительно хотите маме добра, расконвоируйте отца!
   - Хорошо. Попытаюсь.
   - Обещаете?
   - Нет. У твоего отца скверная статья. Но я сделаю все возможное.
   Назавтра я отнес нож туда, откуда взял. Отца расконвоировали через пару дней, только это уже ничего не изменило: у него была последняя стадия рака легких. А начальник, правда, через некоторое время бесследно исчез вместе с портфелем секретных документов и, как говорили, с парой грузовиков золота. Был жуткий шмон. Из Магадана приезжали разбираться большие шишки, да так ни в чем и не разобрались. Много народу тогда пострадало ни за что ни про что, но не так много, как могло бы. Дело оказалось слишком темным, чтобы раздувать его. Кажется, немногочисленные достоверно известные факты настрого засекретили и похоронили где-то в архивах. А чтобы слухов не было, с Ульгычана очень долго никого не выпускали: ни вольных, ни заключенных. Лагерь до самого его закрытия в конце 50-х был как бы на карантине: сюда этапы приходили, а обратно - никогда...
  
   Ладка мрачно изрекла:
   - Насколько я знаю практику тех лет, здесь вообще должны были всех уничтожить: поголовно. А потом объявить, что лагерь и поселок вымерли от какой-нибудь чумы. Лучший способ сохранения секретности - не оставлять живых свидетелей. При Отце Народов им пользовались безо всяких церемоний. Интересно, с чего вдруг у наших славных органов случился такой приступ гуманизма?
   Никто ей не ответил. Жутковатая тишина повисла над семью маленькими человеческими фигурками, зябко жмущимися к едва живым углям костра.
   - Ладно, вернемся к нашим баранам. Игорь Федорович, вы извините, но у вас с матушкой были извращенные вкусы. На этого борова даже смотреть противно, не то что.., - моя подруга вынесла из общения с гражданином начальником однозначно мерзкие воспоминания.
   - Я не утверждаю, что он - ангел во плоти. Просто для меня тогда это был единственный посторонний взрослый, который отнесся к нам по-человечески, - ИФ замолчал, пожевал губами, мучительно подыскивая слова для объяснения чего-то для него очевидного, но никак не поддающегося ясной формулировке. - Дело даже не в этом. Максим Николаевич бывал страшно жестоким. Жестокость никого не удивляла, она была как бы естественным фоном всей лагерной и окололагерной жизни. Но чем-то очень важным он разительно отличался... Меня, глупого пацана, да и мать наверное, очаровало в нем спокойное, непоказное бесстрашие, несгибаемая внутренняя сила - и печальная мудрость, пронзительно-ясная, как свет звезд. Звезды - они... Не греют, и не освещают почти ничего, но когда на них смотришь, распрямляется душа... Вот, даже высоким штилем заговорил! Впрочем, повторяю: это мое тогдашнее восприятие. После рассказа Лэлсы...
   - Мы должны его захватить, - настаивает на своем Ладка.
   - Ребята, а как вы думаете: это все-таки тот же Чинхар, что на Марсе, или кто-то другой? Ведь по рассказу Лэлсы, марсианский - жуткая сволочь, а этот начальник - тип вполне положительный.
   - Галя, понимаешь, все познается в сравнении, - лицо Лэлсы печально, - Пираты не так уж плохо обращаются со своими рабами - по сравнению с тем, как вы, земляне, порою обращаетесь друг с другом. Мои товарищи по плену часто обсуждали этот вопрос. Я сам читал толстую книгу под названием "Архипелаг ГУЛАГ": ее привез с собой кто-то из тех, кого заманили обманом... Пиратам наплевать на Землю, она им ничего не должна, не то что планеты Федерации. На Марсе ваши люди быстро гибнут от переутомления, плохих условий жизни, неподходящей пищи. Но никто не ставит специальной цели побыстрее уморить их: пиратам это просто-напросто невыгодно. А лагеря ГУЛАГА и концлагеря у фашистов были в первую очередь фабриками смерти...
   - Ты, нечистая сила, не ставь на одну доску наших и фашистов! Морду я тебе обещал не бить, но ты не заговаривайся! - это, конечно, Зорин. - Кстати, говорят, этот начальник очень любит в одиночестве бродить по сопкам вокруг поселка. Он никого не боится, поэтому не берет с собой охраны. Может, правда, отловить его и переговорить по душам?
   - Вы уверены, что оно нам надо? Если он такой крутой? У меня нет ни малейшего желания топиться в параше. Правда, Галка? - Серега вовсе не трус, я знаю. Просто для него это все еще чужая война.
   Галка преданно смотрит на мужа:
   - Я не хочу, чтобы ты рисковал. Но кажется, это не тот случай, когда можно отсидеться в сторонке. Если ребята пойдут...
   - Я должен встретиться с ним лицом к лицу. Скорее всего, это действительно Сенхара: слишком много совпадений. Но я предпочел бы пойти один...
   - Нет, Лэлса! Раз уж ты своими экспериментами втравил нас в эту историю, мы имеем право знать, о чем вы там будете договариваться. Ты, наверное, не врал, когда показывал "кино" про свои марсианские похождения. Но и правды всей не сказал? Так?
   Ладка, когда хочет, бывает очень жесткой. А ее вся эта история здорово достала. В личном плане: сидением в Ульгычанском БУРе. И в самом общем - тоже. Среди множества моих знакомых нет человека с более развитым чувством гражданской ответственности. Философия "моя хата с краю", "своя рубашка ближе к телу" и т.п. не для нее. Пиратов она воспринимает как угрозу всей Земле, значит ради ее отражения готова положить свою жизнь, а возможно, и наши.
   - Всей правды? Конечно не сказал. Иначе мне пришлось бы излагать вам десяток гипотез о возникновении разделенного человечества, пересказывать историю нескольких планетарных и двух галактических войн, подробно объяснять происхождение и жизненную философию Лишенных родины... До снега хватит, - наконец-то Лэлса снова улыбается. Слава Богу! От серьезной мины на его физиономии у меня каждый раз мороз по коже: лукавая и задорная мальчишеская улыбка идет ему гораздо больше. - Ты прости, Лада, но время дорого. Я отфильтровал информацию, как мог. Сама просила. Будет время и возможность, расскажу больше. Ничего действительно важного я не скрываю. Если только сам не в курсе - но тут уж извините... Конечно, вы имеете право участвовать в разговоре с начальником лагеря. Я просто хотел сказать, что мне это легче сделать в одиночку. Я не такой мастер лицедейства, как Сенхара, но тоже кое-что могу...
   - Игорь Федорович, а вы что молчите? Ваше слово руководителя группы: будем мы все-таки ловить этого начальника? - молодец Галка, вспомнила основное туристское правило.
   Правило очень простое и мудрое, проверенное жизнью: серьезную проблему обычно обсуждают всей группой, но принимает решение и несет за него ответственность руководитель. Решение обязательно для всех членов группы, и больше не обсуждается. Потом, по окончании похода, можно ругаться, плеваться, набить морду негодному руководителю, подать на него в суд, не ходить с ним больше никуда и никогда. Но в походе, раз уж ты добровольно признал право этого человека руководить собой, изволь слушаться.
   В нашем случае есть два щекотливых момента. Во-первых, сама ситуация слишком далеко вышла за рамки обычного похода, даже самого опасного и трудного. Во-вторых, к группе примкнули две неизвестные величины: Приблудный и Чужой, Зорин и Лэлса. Кем их считать: полноправными членами группы, случайными попутчиками? Как они сами это воспринимают?
   ИФ растерян. Это видно невооруженным глазом, и началось, кстати, не сегодня. Он тяжело вздохнул, пригладил ладонью вихры на голове:
   - Как руководитель группы туристов я несу ответственность за пятерых человек, включая себя самого, Сергея, Галю, Ладу и Ольгу. Теперь Андрей: я сам пригласил его к нашему костру и поставил на довольствие - значит он тоже полноправный член группы. Дважды Андрей выручал нас в очень хреновых ситуациях, возможно, спас жизнь. К сожалению, он не может уйти вместе с нами из совмещенного времени, а мы не можем остаться здесь навечно. Тем более, это все равно ничего не даст: рано или поздно пиратская установка будет выключена. После того, как мы расстанемся, наша группа и Андрей уже не отвечают за судьбу друг друга. Каждый выбирается как может.
   ИФ сделал паузу, закурил, потом как бы нехотя продолжил:
   - Лэлсу я готов принять в группу на тех же основаниях, что и Андрея. Для тебя, Лэлса, это означает, что ты будешь меня слушаться. Обещаю не отдавать совсем уж глупых приказов, - ИФ невесело усмехнулся. - Если не согласен - говори сразу, и иди на все четыре стороны. Мы не будем на тебя в обиде.
   - Я остаюсь с вами и вашей группой, Игорь Федорович.
   - Хорошо. Тебя я берусь довести до "цивилизации", то есть до Магадана, если тебе туда надо... А теперь самое главное. Я не военный: ни в коей мере. Геолог по образованию, охотник и туристический гид по нынешнему роду занятий. Как охотник я неплохо стреляю и могу выследить человека в тайге. В молодости мне пару раз доводилось участвовать в серьезных драках с поножовщиной и выходить из них живым. Но планировать операции по захвату кого-то, да еще кого-то с нечеловеческими способностями... Тут я пас. И вообще, раз речь идет об ответственности за судьбу всей Земли... Тьфу, говорить неудобно, как в американской кинушке... Решения о действиях против пиратов мы будем принимать все вместе, голосованием. На крайний случай, как самый старший и опытный человек в нашей компании, оставляю за собой право вето. Итак, кто за захват начальника лагеря?
   - Я! - Ладка, Андрей, дружным хором.
   - Я, - Лэлса: спокойно, твердо, но без радости..
   - Мы, - Серега с Галкой, тихо, после некоторой паузы.
   - Я тоже за, - конечно, я голосую как Ладка, хотя очень боюсь. Одно дело сидеть на стоянке, в нашей маленькой крепости со стенами из времени, и отстреливаться поочередно то от вохры, то от пиратов. Мы можем безнаказанно "выносить" первых, Андрей - вторых, и так - до бесконечности. Дело не слишком приятное, но уже как будто даже и привычное. Совсем другое - самим куда-то переться...
   - Я воздерживаюсь. Все-таки до сих пор чувствую себя должником Максима Николаевича, кем бы он на самом деле не был. Но препятствовать вам не буду, - завершает голосование ИФ. - Прошу только воздержаться от насилия - сверх необходимого.
   - Все. Решили. У кого есть хоть какой-то военный опыт?..
   Часа за полтора, в ходе ожесточенных споров, мы разработали план операции. Решили стеречь гражданина начальника не "где-то в сопках", а за поселком, по дороге на рудник, куда по воспоминанию ИФ он ходил каждое утро, ровно к девяти. Тоже один, тоже пешком...
  
   Нет! Серега точно набивается, чтобы ему выщипали бороду: нельзя так людей пугать!
   Он весь поход таскал в рюкзаке новенький японский магнитофон, и вот теперь врубил его на полную железку.
   Виктор Цой. Люблю. Хотя и не так громко. Или это тишина такая стояла над притихшим от холода миром, что теперь разбуженное эхо в дикой панике мечется между сопок?
  
   "Они говорят, им нельзя рисковать,
   Потому что у них есть дом,
   В доме горит свет..."
  
   "Группа крови на рукаве,
   Мой порядковый номер на рукаве,
   Пожелай мне удачи в бою..."
  
   Приблудный, которому явно понравилась музыка, а еще больше - сам магнитофон - поднял ППШ дулом в зенит и выпустил длинную очередь. Пули трассирующие, красиво. "Вот и светомузыка!" - это напоминает мне уже какой-то дурацкий анекдот. Додумать мысль до конца не успеваю, потому что следующая песня...
   Самодельная запись стала слабее, глуше: все, кто хотел разобрать слова, невольно притихли:
  
   "Среди связок в горле комом теснится крик
   Но настала пора, и тут уж кричи, не кричи.
   Лишь потом кто-то долго не сможет забыть,
   Как, шатаясь, бойцы об траву вытирали мечи,
  
   И как хлопало крыльями черное племя ворон,
   Как смеялось небо, а потом прикусило язык
   И дрожала рука у того, кто остался жив,
   И как в вечность вдруг обратился миг...
  
   И горел погребальным костром закат
   И волками смотрели звезды из облаков
   Как, раскинув руки, лежали ушедшие в ночь,
   И как спали вповалку живые, не видя снов..."
  
   От этой вещи у меня всегда мороз по коже, а уж теперь, когда камни вокруг стоянки покрыты пятнами копоти от сожженных дотла трупов, когда где-то рядом, невидимые и неощутимые, бродят тени убитых нами... Я встречаюсь взглядом с волчьими глазами ледяных колымских звезд. Никогда мне уже не стать прежней. А ведь это еще не конец. Что-то будет завтра?..
   Ладка тем временем пристает к Лэлсе:
   - Как ты нас с Ольгой и Андрея лечил? Научи!
   Лэлса вздыхает устало:
   - Этому нельзя научить. С этим нужно родиться - на Эдэлсэрэне или хотя бы на Дениззаре. Я видел людей с Земли, которые пытались проделывать нечто подобное. Руки отшибать, как у вас говорят: вреда больше, чем пользы.
   - А как же...
   - Не спорь и не расстраивайся, я сейчас покажу тебе кое-что из наследства пиратов. Видишь вот эти перчатки? Универсальные биостимуляторы. Они даже более эффективны, чем моя терапия. Их обычно надевает тот, кто лечит, но можно и на самом себе заживить не очень серьезную рану. Только лучше без крайней нужды не злоупотреблять таким лечением. После него вообще-то нужен долгий сон, тепло, усиленное питание. Организм тратит слишком много сил на ненормально быструю регенерацию клеток. Если у человека есть какие-то скрытые, вялотекущие болезни, они потом, через некоторое время, резко обостряются, и это может быть гораздо хуже, чем последствия от раны.
   - А когда ты лечишь?
   - То же самое. Просто сейчас всем нужно быть на ногах. Вопрос выживания. Поэтому я и рискнул - с тобой и Ольгой. Вы обе молодые, здоровые. А у Андрея болячки были совсем несерьезные, их залечить - нечего делать. Должен был, конечно, предупредить о возможных последствиях...
   - Ладно, я поняла.
   - Биостимуляторы быстро разряжаются. Видишь индикатор? Заряжают их так же, как аккумуляторы к оружию: на ярком свету. Жалко, что их у нас всего две штуки...
   - Лэлса, а тебе трудно лечить руками?
   - Трудно? Нет. Неправильное слово. Если это дано человеку, и много раз практиковался, все получается само собой. Только силы очень быстро уходят. Приходится отдавать тому, кого лечишь, часть своей жизни. Ну да ничего, я крепкий. На пару смертельных ран меня еще хватит.
   - Типун тебе на язык! Сплюнь и постучи по деревяшке!
   - Ты хочешь сказать, это помогает? А говорила, мы суеверные...
  
   Интересно, ляжем мы сегодня спать, или как?
   ИФ и Андрюха уходят на разведку, Серега остается дежурить, а мы наконец-то забираемся в спальники. Лэлсу запихиваем в середку между мной и Ладкой: он очень сильно мерзнет, несмотря на надетые поверх комбинезона свитер и теплые штаны. Галка ложится с краю. Находиться с ней в одном спальнике - сущее наказание. Ей всегда жарко, поэтому она пихается и вылезает по пояс наружу. Меня саму колотит озноб, имеющий весьма косвенное отношение к холоду вокруг. Нервы натянуты до предела: в таком состоянии не уснуть.
   Если думать о завтрашней операции - тогда точно до утра не сомкнешь глаз. Поэтому начинаю размышлять о Лэлсе: вот он, спит рядом, сопит в две дырочки, уткнувшись носом в Ладкину спину. Странное существо. В моем представлении инопланетянин - нечто предельно чуждое, непонятное, возможно, вообще не поддающееся нормальному восприятию. А Лэлса - просто человек, хотя и со странноватыми способностями. Слишком похожий на нас, чтобы воспринимать его как чужака... Больше всего напрягает вопиющий контраст облика и биографии. Я нахваталась от Ладки кое-каких психологических знаний. Кажется, это называется "детские сигналы": черты внешности, напоминающие ребенка, которые будят в каждом из нас - независимо от пола и возраста - родительские инстинкты, подсознательную нежность, желание защитить. Так вот: я понимаю, что в Лэлсе таких черт хоть отбавляй. Большая круглая голова, огромные глаза, даже мимика его по большей части вполне детская... И вдруг - эта жуткая история, как он доходил на пиратском руднике: в лучших традициях "Колымских рассказов". Не вяжется! Или все-таки вяжется? Маленькая собачка весь век щенок. А может, он действительно очень молод - на Эдэлсэрэнский счет? Интересно, сколько лет живут на его планете?
   Другая наша приблуда, Андрей Зорин, тоже вляпался в неприятности почти ребенком. Сейчас ему двадцать один, из них три с половиной года он провел в заключении. Андрей тоже кажется одновременно и старше, и моложе своих лет. Только в нем этот контраст не так разителен... И вызывает Андрей у меня отнюдь не материнские чувства. Массаракш! Влюбиться только не хватало! Ольга, тебя в Москве Игорь ждет!
   Игорь, жених... Я с момента прощания в аэропорту всего второй или третий раз о нем вспомнила. С глаз долой - из сердца вон: в походе вообще полностью отрешаешься от всего, что осталось дома. От всего и от всех. Значит, женишок сам виноват. Не смог он с работы отпроситься, блин! Хотя, в свете последних событий, я рада, что его нет здесь. По крайней мере, жив останется. И очень здорово, что он не видел меня в некоторые моменты... Чудно: раздеваться перед ним не стесняюсь, а вот душу обнажать... Ладно. Вернусь - если вернусь - увижу друга сердечного и окончательно решу: надо нам быть вместе или нет. Хотя, одна моя родственница говорила: "Коль уж до свадьбы начинаешь сомневаться в избраннике, драпать надо без оглядки". Но он-то меня - любит. Для него это будет удар. Жалко человека. Себя, впрочем, тоже почему-то жалко...
   Андрей Зорин... Мне нравится самый звук его имени. Я никогда не забуду худое, резкое, бронзовое от загара лицо - и глаза, как пасмурное небо осенью. Этот парень во всем - полная противоположность мирному, домашнему Игорю. Иногда я его попросту боюсь. Но притягивает он меня будто магнитом. Если бы только между нами не лежала пропасть времени! Допустим даже, мы оба выживем и встретимся после. Андрей - двадцать восьмого года рождения: он будет старше моего отца. Но я все-таки поцелую его на прощание и дам свой адрес. На прощание, не раньше...
   Думая об этом, я заснула. Как ни странно, видела во сне что-то мирное и очень хорошее.
  
   Тринадцатый день
  
   Проснулась чуть свет, замерзшая как собака. Лэлсы рядом нет. Я прижалась покрепче к Ладке, натянула на голову сырой спальник... Как всегда! Только начала согреваться, пришел ИФ:
   - Подъем!
   Первое желание - послать его по матери. Но надо вставать. Мы вылезаем из-под пленки злые, невыспавшиеся, промерзшие до озноба, до ломоты в костях. Снова туман. Галка уже что-то варит. А, ясно: голубично-брусничный компот!
   - Куда Лэлса пропал?
   - Ягоды жрет. Он чудной: "Их правда можно есть, ты не шутишь?" Я ему дала попробовать. Думала, от котелка не оторву. Показала, как растут, велела: "Собирай, раз нравится!"
   - Эй, Лэлса!
   Он вынырнул из тумана: физиономия довольная, губы и пальцы - синие от сока. Галка достала из кармана зеркальце:
   - На, полюбуйся на себя.
   Рассмеялся, вприпрыжку побежал отмываться к ручью.
   Неужели только так? Нужно потерять в жизни все, чтобы научиться чисто и безоглядно, будто великому дару, радоваться любой мелочи? Солнечному лучу, глотку воды, ржаному сухарику, разделенному напополам с другом, горсти кислых ягод...
   После двадцати приседаний я немного согрелась, но голод и многодневная усталость дают о себе знать: кружится голова. Ноги тоже активно возражают против занятий физкультурой. Весь завтрак - компот с сухарями, причем в компот вместо сахара пошли Галкины "таблетки от жадности" - подсластитель.
   Вчера вечером мы высыпали в котелок последние остатки сухих супов, туда же ИФ запихнул тушку подстреленной в кедраче птицы. Жалко, что на Ульгычане совсем нет грибов, а наш ручей слишком маленький, чтобы в нем водилась рыба: ничего кроме подножного корма нам теперь не светит.
   Ладка, стоя босыми ногами на подушке ягеля, делает хитрую айкидошную зарядку. Лэлса ходит вокруг нее кругами:
   - Как ты можешь без обуви: здесь за последние дни все стало совсем холодное и колючее!
   - Дома - стены помогают, - смеется Ладка.
   Галка горестно вздыхает:
   - А я вот начинаю понимать, что бархатный сезон на Колыме - совсем не то, что нужно для счастья. Ведь могли бы в Крым рвануть, или на Кавказ...
  
   Надо идти стеречь начальника, но нас с Галкой это не касается: решили, что мы останемся на стоянке. Вчера я протестовала, а сегодня так развезло, что уже прикидываю, как провожу народ и пойду досыпать. Вон солнышко вылезло, через час будет тепло: согреюсь...
   - Ребята! - Серега со своего наблюдательного пункта машет нам рукой с зажатым в ней биноклем. - Сюда, скорей!
   По дороге кто-то идет. Мне передают бинокль: кто-то во френче, невысокого росточка, кругленький, с портфелем под мышкой. На удивление легким и размашистым шагом, почти бегом, он чешет прочь от поселка. Отдаю бинокль Ладке:
   - Гражданин начальник, собственной персоной! Смотри, Лэлса.
   - Некогда смотреть, идем, - глаза Лэлсы широко раскрыты, зубы стиснуты, голос звучит зло и резко.
   - Это он?
   - Не знаю пока. Пошли быстрее!
   Мы бежали вниз по склону, обращенному к дороге, наперерез гражданину начальнику. Вчерашний план оставался в силе, менялось только место. Ну что же, если объекту охоты угодно самому идти к нам в руки, милости просим.
   Автомобильная дорога здесь здорово петляла, обходя скалы, это давало нам приличную фору по времени. ИФ, Лэлса, Андрей и Ладка укрылись за большими валунами ближе к поселку. Серега и мы с Галкой (пришлось-таки принять участие в операции) затаились в зарослях стланика чуть выше по склону и метров на пятьдесят дальше.
   Дальнейшие события излагаю со слов Ладки.
  
   Человек в форме выскочил из-за поворота. Он был точно таким, каким Ладка его запомнила. За соседним валуном бледный как мел Лэлса тискал бластер, потом, когда начальник оказался от него метрах в пяти, крикнул не своим голосом:
   - Сэнха н'вендэ! Авети ини дамаэ! - и вскочил на ноги.
   Пиратский прихвостень затормозил, словно налетел на стеклянную стенку. А из-за камней на другой стороне дороги уже выходил, ухмыляясь и поигрывая автоматом, Андрей Зорин:
   - Гражданин начальник, какая встреча!
   Тут Ладка подала голос:
   - Привет! Нам не дали закончить ту приятную беседу. Продолжим?
   - Здравствуйте, Максим Николаевич! Помните маленького Игоря Головина? Хотелось бы еще разок потолковать по душам. Сопротивляться не советую, иначе получите жакан в пузо. Честное слово, мне будет жаль. А так, может, разойдемся мирно.
   Чинхар заметался. Вернее он-то остался стоять, где стоял, опустив руки: тяжелый портфель заметно оттягивал вниз левое плечо. Заметалась в поисках выхода его черная душа. Продолжать маскарад больше не имело смысла. И вот уже совсем другой человек стоял на дороге: высокий, стройный, приторно, по-бабски красивый, чертами лица отдаленно похожий на Лэлсу. Ладку обуяло яростное торжество: ей казалось, что она сама, своими силами порвала злые чары.
   - Портфель на дорогу, руки вверх!
   Она обыскала пленника: тот не думал сопротивляться. Ощущение было такое, будто дрожащая тварь вот-вот бухнется на колени и начнет молить о пощаде.
   Ладка достала наручники (какую гадость приходится таскать в карманах!).
   - Руки за спину! - застегнула у него на запястьях.
   - Ну кто так делает! Смотри как надо! - Андрей подошел к Чинхару. - Повернись, падла. Во-от!
   Приблудный забил наручники так, что из-под браслетов брызнула кровь, потом еще подпрыгнул, держа Чинхара сзади за плечи, и ударил коленом по цепочке. Все это с улыбочкой, которая сделала бы честь его заклятым друзьям уголовникам.
   Лэлсу передернуло, а Ладке стало противно, и шевельнулась где-то в душе непрошенная жалость. Чинхар, странное дело, даже не изменился в лице.
   - Прекрати беспредел, Зорин! Пошли, - сердито скомандовал ИФ.
   - Шаг в лево, шаг в право - считается побег! Конвой стреляет без предупреждения!
   Сергею давно уже надоело сидеть в кустах: он вылез оттуда и подтянулся к месту основных событий. Они с ИФ взяли Чинхара под локти и повели по дороге: до поворота на тропинку к нашей стоянке. Следом шли Ладка и Лэлса, Андрей поотстал.
   Пленник вдруг что-то быстро затараторил на своем языке, обращаясь к Лэлсе.
   - Я буду говорить с тобой только по-русски, Сенхара!
   - Хорошо, - тот повернул голову, чтобы видеть собеседника, недобро сверкнул глазами на Ладку, и произнес, чеканя каждое слово. - Твоя машинка не достанется никому: ни Ардара, ни этим злобным, грязным, невежественным дикарям - землянам. Я очень надеюсь, что ты, Лэлса, если останешься жив, не построишь новую. И прошу тебя: не суйся больше в аппаратную, все решится без тебя.
   Ладке жутко не понравился его звенящий от напряжения голос и опасный блеск в глазах, которого минуту назад там даже в помине не было. Она взяла бластер наизготовку, открыла рот, чтобы предупредить ИФ и Серегу...
   Дальше все произошло очень быстро, гораздо быстрее, чем она успела что-либо предпринять. Горе-конвоиры выпустили пленника, разлетелись в разные стороны и остались лежать, а он побежал, петляя и пригибаясь, прочь от дороги.
  
   Мы с Галкой в тот момент еще сидели в кустах. Я сразу поняла, что пойманный пират пошел в бега, и что у него есть шанс: уж больно ловко улепетывал он вверх по осыпи, несмотря на скованные за спиной руки. Двое наших лежали неподвижно: Ладка и Лэлса сразу бросились к ним. Туда же уже летела с криком Галка. Андрей болтался где-то позади, его с моего места вообще не было видно. Я пристроила бластер в развилку ветвей, поймала удирающую фигурку в перекрестие прицела... Зорин опередил меня: только клочья полетели от защитного френча на спине пирата. Мой выстрел вдребезги разнес камень, за который он свалился, мгновение спустя туда влепил заряд еще кто-то из наших...
  
   Эх, Андрей! Какого лешего тебя понесло обратно? Ты крикнул:
   - Подождите, я сейчас вернусь, - и скрылся за изгибом дороги.
   Надо было тебя остановить, но кто знал, что эта пиратская сволочь тащит за собой такой хвост. Мы же сверху видели только гражданина начальника, никого следом! Ты вылетел на энкаведешников из-за поворота, и они расстреляли тебя почти в упор. Кажется, в самый последний миг ты не остался в долгу, забрал с собой одного или двух из своих убийц...
   Ладка бросилась к тебе, под пули, на бегу паля из бластера по ненавистным темным фигурам, я - следом. Оглохшие от адского грохота, почти ничего не видя в клубах дыма и пыли, мы метались по дороге и стреляли, стреляли, стреляли, пока не посадили аккумуляторы. Вокруг все горело и плавилось. Повернули назад, когда поняли, что сейчас попадем под пулеметы на зоне. На обратном пути добивали раненых: из лазерных пистолетов. Только один остался жив. Он попался мне на глаза последним: он полз за камень, зажимая подмышкой культю оторванной взрывом правой руки. Что-то щелкнуло в мозгах: знакомая сцена, на фильм какой-то похоже...
   Посмотрела на свою подругу - и увидела фурию из ада. Подумала: "Нам сейчас только изгрызенных щитов недостает". А потом вдруг разом обрушилось и оглушило понимание, что мы сейчас натворили.
   Нет, не хочу вспоминать! Не могу! Ничего более страшного, чем эта дорога, в моей жизни не было. И скорее всего, не будет: до самого Страшного Суда.
  
   Мы вернулись к своим. Лэлса стоял на коленях над Андреем. Лицо эдэлсэрэнца показалось мне старым, смертельно усталым и осунувшимся, руки перепачканы в крови. Увидев нас, он сказал:
   - Я ничего не могу сделать. Раны страшные, но не в них дело. Душа ушла: сразу и насовсем. Так бывает...
   Он мог бы ничего не говорить. Кто-то уже закрыл Андрею глаза.
   Дальнейшее вспоминается отрывочно.
  
   Уйти с дороги...
   Не забыть портфель гражданина начальника...
   Серега, с трудом приходящий в себя после жестокого удара в солнечное сплетение, зареванная Галка...
   Ладке пулей содрало кожу над ухом: ничего опасного, но кровь течет, нужно перевязать...
   Очень хочется пить, больше ничего не хочется. Солнце страшно слепит глаза...
   Очень длинная дорога до стоянки. ИФ и Лэлса несут то, что осталось от Андрея. Тянется по камням кровавый след.
   Стоянка. Ладка с забинтованной головой над кучей документов из портфеля. Большую часть она просматривает и сразу бросает в костер, кое-что откладывает в сторону. Унести с собой мы это не можем, но можем сфотографировать: Серега взял в поход уйму халявной черно-белой пленки...
   У моей подруги в руках тоненькая картонная папочка: лагерное дело гр. Зорина Андрея Вениаминовича, 1928 года рождения, осужденного по статье... Не буду смотреть! Не могу! Ладка молча фотографирует немногочисленные страницы. Папка летит в огонь последней.
   - Блин, так вот он куда подевался! - Ладка вытаскивает из портфеля общую тетрадь в синем клеенчатом переплете - свой песенник. - Значит, он был в кармане куртки, когда я попалась...
   - Оля, пошли, - Лэлса трогает меня за плечо.
   Мы идем наверх, ищем место для могилы: в укромном, незаметном месте, но при этом - на солнечном склоне, в затишке от ветра, и чтобы по весне не заливало водой. Обязательно - чтобы с того места совсем не было видно лагеря: только небо и горы. Карманы Лэлсы топорщатся от брикетиков взрывчатки и запасных аккумуляторов.
   - Вот здесь.
   - Да. Годится. Дальше не пойдем.
   Задача предельно проста: выжечь лазером дырки в скале, заложить туда взрывчатку, соединить проводами... Лэлса командует. Пусть: на Марсе он в этом деле собаку съел.
   Камень раскаляется, мерзко воняет горелой землей. Аккумуляторы быстро садятся. Надо, чтобы отверстия были точно по размеру и ровные, чтобы рука с пистолетом не дрожала. А куда девать вторую? Опираюсь о скалу. Больно. Не могу понять, почему. Обожженная ладонь быстро покрывается волдырями.
   - Лэлса, подлечи!
   - Как тебя угораздило? Что с тобой, Ольга?
   - Ничего! Я же говорю, полный порядочек! Вот был человек: молодой, полный жизни, смелый ("Любимый?" - но это не вслух, только про себя). А вот могила для этого человека. Все в порядке, Лэлса... Скажи, мы могли вытащить его в наше время? Если бы он остался жив?
   - Конечно! Это подразумевалось. Не знаю, почему никто вчера так и не спросил. Нужно было только прорваться в аппаратную: там есть специальный портал. Я обдумывал это сегодня утром, но не успел предложить. Мне-то туда в любом случае надо...
   И остался невысокий, почти неразличимый со стороны бугорок из камней, и выжженная лазером надпись на большом валуне в изголовье:
  

"Андрей Вениаминович Зорин

Родился 5.09.1928

Погиб в бою 12.09.1949"

  
   Нам больше нечего здесь делать. Надо прорываться! Пираты, вохра, регулярная армия - плевать. У Лэлсы есть какие-то дела в аппаратной? Хорошо. Выберемся из совмещенного времени, а там будет видно.
   Да, желание одно: побыстрей бы все кончилось! При этом - для меня лично - сохранение собственной жизни уже не является граничным условием. За остальных - не поручусь. Но кажется всех уже невыносимо тошнит от зачумленной 1949 годом земли. Прочь отсюда! Уйти любой ценой!
   Быстрые сборы. Берем только самое необходимое. Все, без чего можно хоть как-то обойтись, остается здесь. Ладка спорит с ИФ:
   - Гитару не брошу!
   - Велика ценность: Сергей вон магнитофон оставляет...
   - Я сказала - не брошу, - дело пошло на принцип.
   ИФ машет рукой:
   - Ладно, бери, хрен с тобой.
   Тщательно запаковываем вещи в пленку, закладываем камнями (кто знает, может, еще вернемся), вскидываем на плечи тощие рюкзаки и уходим. Снова по той маленькой тропинке вдоль ручья:
   - Авось, два раза в том же месте ждать не будут, - сверкая глазами и зубами в дикой усмешке, баюкая в руках бластер, говорит Серега.
   Ладка оглядывается на него с подозрением:
   - Истерика, сударь? По морде дать? - голос спокойный, ироничный, но взгляд - не менее безумный чем у Сереги: я иду рядом и вижу.
   А мне - уже все равно. Как зайцу! И Галка молчит: наглухо замкнулась в себе. И Лэлса... У эдэлсэрэнца с самых похорон Андрея такой вид, будто он делит в уме многозначные числа. К чему бы это? А, не важно. Все равно.
   Солнце сегодня совсем не греет, ледяной порывистый ветер налетает со всех сторон, в воздухе отчетливо пахнет снегом.
   Поднимаемся по знакомому ущелью. В нормальную погоду здесь совсем не трудно идти. Наверху никого. Зря осторожничаем: никто не стреляет и не выпрыгивает на нас из того микроразрыва. Возможно, в прошлый раз охотники за беглецами сами не поняли, какое гениальное место для засады нашли.
   Если бы они попытались протащить Ладку под правым склоном и сразу остались с пустыми руками. Если бы Ладка не посидела в БУРе. Если бы лично не побеседовала с Чинхаром...
   Тропа заворачивает вниз и направо. Километра через полтора она должна вывести на основную дорогу. У кого к рюкзаку привязана лиственничная ветка с вялой желтой хвоей, у кого в кармане - клок ягеля. Как только они исчезнут, значит, все: вышли. Увы, не исчезают. Ни у кого, кроме Сереги, который специально поперся через разрыв.
   Тропа проложена по дну узкой глубокой промоины, до дороги метров двести. Впереди отчетливо слышится урчание работающего мотора, автомобильный гудок, ржавый железный скрип непонятного происхождения. Машина едет потихоньку, потом газует и уносится в сторону Ульгычана. Через несколько секунд звук резко и характерно обрывается: граница совмещенного времени, другой конец того разрыва, где мы впервые встретили Андрея, а Ладка вывалилась из воронка. Получается, где-то в середине этого разрыва - пресловутая аппаратная? Снова скрип закрывающихся ворот или шлагбаума. Что же это за напасть на нашу голову? Подходим ближе, осторожно выглядываем из-за края промоины.
   Напасть называется - КПП. Шлагбаум поперек дороги, деревянный домик, вышка - родная сестрица лагерных, пара больших военных грузовиков. И до всего этого метров сорок отлого голого склона: мышь не проскочит незаметно, не то что человек. А пути в обход нету. Весь склон с нашей стороны ущелья такой же лысый: осыпь, местами поросшая лишайником, выше - вообще скальная стенка. Как назло, вдоль другой стороны дороги течет ручей, по берегу его - симпатичного вида кустики. Не слишком густые, узкой полосой, но хоть какое-то прикрытие. Пробраться б туда - и нет проблем. Но для этого - опять же - нужно вылезти из промоины и перебежать по открытому месту перед носом у КПП. Или - вернуться к стоянке, выйти на дорогу, нырнуть в разрыв... Прокрасться под носом у пиратов мимо аппаратной, выйти из разрыва, обойти КПП по правой стороне дороги...Мне уже почти наплевать на пиратов. Но от одной мысли, что опять возвращаться...
   Кто же мог подумать, что перед нами встанет еще и такое препятствие!? Когда мы шли на Ульгычан, сорок с лишним лет спустя, клятого КПП в помине не было. Смутно помню какой-то бугорок, поросший иван-чаем... И когда на второй день пытались смыться этой дорогой, ИФ о КПП словом не обмолвился: был уверен, что все кончается сразу за перевалом. Блин!
  
   Наше убежище в промоине - тоже, кстати, ненадежное. Сидеть здесь и ждать... Нет никакой гарантии, что кто-нибудь уже не разглядывает нас в бинокль с одной из окрестных сопок. Нет больше Андрея, который мог бы заметить опасность и предупредить...
  
   - Игорь Федорович, как вы думаете, нас здесь ждут?
   ИФ молча, сосредоточено дымит папиросой. Ладка отвечает за него:
   - Безопаснее считать, что да.
   Старшой смотрит на нее со странным, мученическим выражением на лице, взгляд - как у пьяного или обкуренного:
   - Ждут, ждут. Солдат той осенью понагнали - пропасть. Не только на этот КПП, по всем окрестным сопкам кучу постов было наставлено. Помимо наших событий, в середине лета случился большой бунт и побег заключенных на Ржавом... Точно помню, что как раз в середине сентября этот КПП кто-то разнес в дым. Камня на камне от него не осталось. Не мы ли это были? Будем? Тьфу, запутался совсем!
   - Игорь Федорович, а вы не знаете, мы прорвались? То есть прорвемся? - Галка тревожно заглядывает в глаза ИФ.
   - Я знаю точно, что здесь никого не поймали. Все. Мне очень не хочется прорываться куда-то с боем и разносить что-либо в пух и прах. Я уже говорил, это не мое амплуа, да и не ваше тоже. Последние события...
   - А есть другая дорога?
   - Дайте подумать. На всякий случай - смотрите в оба: поедет еще одна машина, нужно точно отследить, где здесь кончается совмещенное время.
   Через полчаса проехал Ладкин старый знакомый - воронок из поселка. За КПП - еще метров сорок. Массаракш! Каких-то жалких пятьдесят метров. И нам их не миновать. За полчаса ИФ ничего дельного не придумал.
   О чем именно он размышлял, и размышлял ли вообще - большой вопрос. То есть поначалу шеф честно разглядывал карту, что-то взвешивал и прикидывал. Но потом с ним начало твориться явное не то. Лицо резко побледнело, покрылось испариной. Несколько минут сидел, крепко зажмурив глаза, сжав кулаки и челюсти. Когда мы уже всерьез забеспокоились, не хватила ли Старшого кондрашка, откашлялся и хрипло провещал:
   - Кажется, у нас нет другого выхода. Или прорываемся здесь, или мы - трупы. Принимаю решение...
   - Вы хорошо подумали? Точно нет другой дороги?.. Может, вам валидол из аптечки достать?
   - Нет, - шеф ответил на все Ладкины вопросы разом: на редкость лаконично.
   - Может, хотя бы до темноты подождем?
   - Нельзя.
   Почему нельзя? Какая муха вообще его укусила? Но говорит - с железной убежденностью, и он все еще - наш руководитель.
   - Прорвемся, за чем дело стало! - Серега полон оптимизма - или делает вид. - Ликвидируем вышку с пулеметом, а потом бежим, что есть духу, параллельно дороге и чуть вниз.
   - Все вместе? - Ладка иронично приподнимает бровь.
   - Конечно.
   - Ты совсем сдурел, Серый?
   - Тихо, вы, не орите - шикает на них ИФ.
   - Лад, а что ты собственно, имеешь против?
   - Это же полный маразм: бежать всем вместе под пулями...
   - Да эти пни даже сообразить ничего не успеют, если быстро!
   - "А может у них и автоматы не заряжены?"
   Цитата из "Обитаемого острова" мне сильно не нравится, но Сергей цитаты не узнал:
   - На такую удачу я не рассчитываю, но...
   - Стоп. Что ты предлагаешь, Лада? - ИФ, кажется, зол на весь мир, а на Ладку в особенности, я только не могу понять причину.
   - Сначала раздолбать этот КПП так, чтобы там ничего живого не осталось, а потом прорываться по очереди, двумя группами, прикрывая друг друга огнем.
   - Гебистка хренова! Старшая помощница младшего перекладывателя бумажек из сейфа в сейф! Наш главный козырь должен быть - скорость. К этим типам в любой момент может подойти подмога. За границей ты ее увидишь?..
   Перепалки между Серегой и Ладкой - частое явление в этом походе. Только раньше они переругивались не всерьез, а сейчас, кажется, вот-вот подерутся. У Галки глаза на мокром месте. Лэлса молчит. Он сжался в комочек, по локти засунул руки в рукава куртки и терпеливо ждет, когда закончится склока. Лицо у него землистое, исхудалое, будто он месяц голодал, глаза закрыты. Кажется, ему очень дорого обошлись вчерашние побои и неудачная попытка вылечить Андрея, а может быть - тот рассказ-исповедь...
   Я сама решаю сложнейшую техническую задачу: как удержать равновесие, сидя на корточках. В конце концов цель достигается с помощью третьей точки опоры - приклада бластера. Если бы еще ноги не ныли...
   - Хватит! - ИФ резко, зло одергивает спорщиков. - Как руководитель группы объявляю дискуссию законченной. Делаем так: даем залп по КПП и бежим все вместе. Каждый стреляет по своей цели: я и Сергей - по вышке, Ольга и Лада (не надо на меня так смотреть!), - по домику, Галка - по тому грузовику, что справа, Лэлса - слева. Стреляем до тех пор, пока все не загорится: два или три выстрела очередью. Потом, по моей команде, вперед. Кто может стрелять на бегу - стреляйте, но главное - бегите быстро и глядите под ноги. Каждый берет с собой что-нибудь растительное, чтобы точно определить границу совмещенного времени. Кто добежит первым - сразу останавливается и прикрывает огнем отставших. Все понятно?
   Мы с Галкой кивнули, Ладка недовольно пожала плечами, но не стала возражать. Лэлса тоже встрепенулся, мотнул головой в подтверждение того, что все слышал и понял.
   Подтягиваем лямки рюкзаков, перезаряжаем бластеры, проверяем шнурки на ботинках.
   - Ну, с Богом! Всем занять удобную позицию. По моей команде... Огонь!
   Наш залп сразу вдребезги разносит вышку, один из грузовиков опрокидывается и вспыхивает, потом - второй. Домик - прочнее: он загорелся, но не рухнул, оттуда выскакивает и разбегается по склону куча народу в защитной форме. Мы бежим, стреляя на бегу, они тоже стреляют, там уже ничего не видно в дыму. Мчимся, что есть духу, к границе совмещенного времени: так, чтобы пересечь ее по этой стороне дороги: "Господи, когда же!?"
   Серега, который бежал впереди, споткнулся, полетел кувырком и так и остался лежать, уткнувшись в мох. Проклятие!
   На этом склоне совсем нет камней или кочек, за которыми можно спрятаться. Я плюхнулась за какой-то жалкий бугорок, потому что там, внизу, уже разглядели, куда надо стрелять, и пули свистят совсем близко. Влипли!
   Срывающийся Галкин голос:
   - Лэлса, миленький, ну сделай же что-нибудь!
   Значит, с Серегой что-то серьезное, но смотреть некогда. Я поливаю огнем КПП: там уже и так все горит, но солдаты расползлись по склону, залегли и стреляют. Мы тоже залегли и стреляем, оружие у нас мощнее, но их - больше. Вот ведь гадство! Метров двадцать осталось - от силы... На, получай: расползался!..
   И вдруг меня хлестанул по ушам Лэлсин вопль:
   - Ардара!
   "Где!?" - но я уже вижу. Из-за поворота дороги на бреющем полете вылетело что-то такое, словно из Лукасовских фильмов. Стремительное, обтекаемое, совершенно неуместное здесь: сверкнуло на солнце, заложило крутой вираж и понеслось на нас. Я замерла за своим бугорком, мысленно закрыла голову руками - пальцы свело на бластере, так что на самом деле я продолжала палить в белый свет, как в копеечку - сердце судорожно трепыхалось в пятках.
   Умненькие солдатики! Храбренькие солдатики! Они решили, что это нам на подмогу, и открыли огонь по пиратскому транспортному средству. Те не ожидали такой встречи: глайдер свечкой взмыл вверх, и тут кто-то из наших влепил в него заряд. Хорошо влепил! Они плюхнулись на дорогу возле КПП - перед самой землей все-таки выровнялись - и сразу попали в оборот к воякам. Я так и не поняла, сколько их там было: трое, четверо, пятеро. На какое-то время всем стало не до нас.
   Потихонечку, ползком, от кочки к кочке я добралась до границы совещенного времени: зажатый в кулаке ком ягеля неощутимо протек сквозь пальцы. Я привстала и огляделась. ИФ вытащил Сережку, у того была прострелена грудь, кровь шла горлом. Он был в сознании, пытался говорить, цеплялся за Галкину руку. Лэлса сделал что-то, заставил его отключиться, прогнал Галку. Та встала в полный рост и начала палить по КПП: бледная до прозрачности, растрепанная, совсем не в себе. Потом выяснилось, что это именно она подбила глайдер. Я как-то забыла написать, что наша тихая Галя - вообще-то к.м.с. по стрельбе из лука, а из бластера попадать в цель гораздо проще...
   Ладка застряла в совмещенном времени. Когда она так отстала? Или сделала-таки по-своему: заняла удобную позицию и прикрывала наш отход? Вскочила, пробежала разделяющее нас расстояние, повалилась на колени в мох, закрыла лицо руками.
   - Ты что себе позволяешь, б... ? - ИФ схватил ее за плечо. - Все вы такие! Сучья контора! Знал бы, где ты работаешь.., - он с размаху ударил ее по лицу: метил в зубы, но не попал, сам оказался на земле.
   - Ладка, не надо! - ору я дурным голосом.
   - Лада, доставай биостимуляторы, помогай, - Лэлса колдует над Серегой, вся эта безобразная сцена прошла мимо него.
   Я увидела Лэлсино лицо и испугалась: он будто разом постарел еще на несколько десятков лет. Резкие морщины у рта, сжатые в линию губы, в глазах - отчаянная решимость камикадзе. Где-то я видела такое лицо - совсем недавно. Вспомнила! Первая встреча с Андреем Зориным: так он выглядел, после того как случайно, благодаря нам и удаче, пережил безнадежный, самоубийственный побег... Четыре дня отсрочки дала ему Костлявая.
   Лэлсе и Ладке совместными усилиями удалось остановить у Сереги кровотечение. Внизу шла разборка, про нас не вспоминали, и мы потихонечку потащились прочь от опасного места. Серега повис на плечах у ИФ и Ладки, шел, кое-как переставляя ноги. Я помогала идти Лэлсе: сам он не смог подняться с земли. Подала руку, помогла встать - и поразилась невесомой легкости его тела: будто под толстой синтепоновой курткой - птичьи косточки, кое-как обтянутые кожей. А ведь когда пришел к нам - был мелким, субтильным, но отнюдь не дистрофиком, ел наравне со всеми...
   Позади вдруг словно бы вспыхнуло второе солнце: все вокруг залилось ослепительно ярким белым светом, от ног по земле пролегли резкие, стремительно сокращающиеся тени. Мы попадали ничком, ожидая ударной волны, грохота падающих камней, гибели, катастрофы, но ничего не случилось. Свет померк, мы оглянулись и увидели: в светло-голубом осеннем небе между туч стремительно таяла яркая белая звезда. Это могло означать все что угодно, но мы на всякий случай ускорили шаг. Лэлса, который мог бы, наверное, дать объяснение происходящему, пребывал в полубессознательнном состоянии. Он только пробормотал:
   - Стартовал на форсаже. Бросил своих. Побегают теперь гады...
  
   Мы сворачиваем в боковое ущелье. Здесь не так голо: склоны густо поросли кедрачом. Ветра нет, затишек, поэтому на солнце становится жарко. Впереди безвольно мотается из стороны в сторону лохматая Сережкина голова. Лэлса, который идет, опираясь на мой локоть, уже не кажется невесомым. С валуна на валун, с валуна на подушку ягеля - она едет под ногой, с подушки ягеля - на огромную, вставшую дыбом каменную плиту, снова на валун, снова на скользкий мох... Вверх, вверх, вверх...
   - Жилье!
   Крохотная, почти до самой крыши врытая в землю избушка-зимовье. И как только Галка ее углядела? Впрочем, шеф нас сюда и вел, наверное.
   - Ждите здесь, я пойду посмотрю, - командует ИФ, мы без сил валимся на мох.
   Минут через пять:
   - Заходите! Свободно.
   Отклеиваюсь от земли, поднимаю за плечи Лэлсу: он как лег лицом вниз, так и не шевелится. В зимовье - грязноватый земляной пол, мутное окошечко, печь-буржуйка из металлической бочки, вдоль дальней стены единственной комнаты - сплошные нары из жердей. Холодно, сыро, затхло, люди здесь, похоже, давненько не бывали. Но под нарами - две банки тушенки "Великая стена", одна - сгущенки с сахаром, трехлитровая стеклянная банка с гречневой крупой; пакеты с окаменелой солью и сахарным песком. Там же - большой рулон пенополиуретановых ковриков.
   Мы с Галкой разворачиваем их, устраиваем лежку для Сереги. Укладываем его, укутываем спальниками.
   Схватил меня за руку:
   - Галь, не уходи!
   - Сереж, пусти, я не Галя.
   - Не уходи!
   Приходится силой разжимать его пальцы. У Галки по щекам нескончаемым потоком текут слезы:
   - Лэлса, ну ты же можешь! Сделай что-нибудь.
   - Я сделал все, что мог. Он не умер. И не умрет в ближайшее время. Большего я сделать не могу. Если бы пробиться в аппаратную... Там медблок, за полдня поставили бы твоего мужа на ноги.
   - Но там же пираты!
   - Вряд ли. Все, кто там был, наверняка улетели. А остальные - влипли возле той будки. Даже если они живы, в аппаратную не сунутся. Я сейчас чуть-чуть отдохну и пойду туда. Кто со мной?
   Ладка, конечно, в первых рядах добровольцев, нет на нее угомона.
   - Вдвоем и пойдем.
   - Нет. Нужно три человека, чтобы отключить установку. Дурацкая система, традиция СБИ.
   - Тогда, значит, я пойду с вами, - как со стороны слышу я свой голос.
   Мы сидим с Лэлсой на одной табуретке, спина к спине. Сидячее положение кажется слишком вертикальным, но остатки совести не позволяют мне примоститься рядом с Серегой.
   - Я бы предпочла компанию ИФ: на случай, если там еще остались пираты, - сурово глядя мне в глаза, заявляет Ладка.
   - А если с вами что-то случиться, мы с Галкой останемся с раненным Сережкой? Пусть ИФ остается. Тогда они хоть с голода не помрут: ИФ охотиться умеет.
   Ладкин взгляд блуждает по зимовью: по неопрятным стенам, по шмоткам, наспех вывороченным из рюкзаков, по нашим лицам. Лэлса молчит, Галка беззвучно плачет над потерявшим сознание мужем, ИФ куда-то вышел.
   - Ладно. Я так понимаю, ты хочешь попасть туда раньше пиратов? Тогда пошли. Поднимайся.
   - Сейчас.
   Несколько секунд мы с Лэлсой собираемся с силами, чтобы встать с табуретки. Вот так: встали, взяли бластеры, пошли.
  
   Далеко справа поднимается к небу султан чадного дыма: там догорает КПП. Спускаемся к дороге, перебегаем ее и идем по другой стороне: там вроде бы можно обойти КПП незаметно. Правда отсюда, издалека, ничего живого там не видно, но лучше не рисковать. Подходим к тому месту, где, кажется, была граница, и дальше ползем по-пластунски, не поднимая голов. Для перестраховки проползаем, наверное, лишних метров тридцать, но лучше перебдеть: вход в совмещенное время, в отличие от выхода, точно не определяется...
   Часа через полтора после того, как покинули зимовье, мы у цели. Перед нами ровненькая, без особых примет скальная стенка возле самой дороги.
   - Точно здесь?
   - Здесь. Дальше я пока пойду один. Если в течение часа не вернусь, значит не вернусь вовсе, уходите. И сейчас - держитесь подальше: хотя бы вон у тех кустов.
   - Лэлса!.. - мне почему-то очень тревожно: хочется сказать, чтобы он не ходил туда, но нет ведь другого способа прекратить все это безобразие, и Серега нуждается в срочной медицинской помощи. - Будь осторожен, пожалуйста.
   Он улыбается бледной тенью прежней улыбки. Лицо - как у последнего лагерного доходяги. А глаза почему-то светятся изнутри. Кто сказал, что черные глаза не могут светиться? Непонятно мне, с чего это вдруг беспросветная, беззвездная тьма так резко сменилась великолепием ясной августовской ночи. Мало того: я вовсе не уверена, что эта перемена - к лучшему...
   - Лэлса, ты еле живой. Может, тебе отдохнуть надо? Опасно соваться туда в таком состоянии. Давай посидим, передохнем, у меня еще два сухаря и конфета в заначке, - Ладка лезет в карман куртки.
   Лэлса берет конфету и один сухарь, благодарит, но от передышки отказывается:
   - Я обязательно посижу и отдохну - пока вы будете отходить на безопасное расстояние. Время не терпит. Идите, махнете мне оттуда рукой.
   Ладка, подумав, отдает ему второй сухарь.
   Поднимаемся на противоположный склон, даем отмашку Лэлсе. Он встает, машет нам в ответ. Делает несколько шагов к скале и вдруг бесследно растворяется в ней - как кусочек сахара в чашке с чаем. "Это ничего, это так надо," - уговариваю я себя. Силовая защита, она же - маскировка. Сейчас Лэлса отключит защиту, мы увидим в скале ворота: нужно сразу начинать спускаться вниз. Лэлса встретит нас у ворот, проведет вовнутрь...
   Что-то долго его нет. Мы сидим под кустами: ноги не держат. Ждем. Молчим. Тишина такая, что даже звенит в ушах. Время идет, и я начинаю задремывать. Безветренный затишек, тепло, на ковре опавших листьев мягко...
   - Не спи, замерзнешь, - теребит меня Ладка.
   - Глаза слипаются, хоть спички вставляй!
   И снова молчим. Прошло минут двадцать, до контрольного срока еще далеко. Отчаянно борюсь со сном.
  
   Гул и содрогание земли. Мы, ничего не понимая, вскакиваем, и тут же другой, более сильный толчок швыряет нас наземь. Пятидесятиметровая скала, скрывавшая аппаратную, рушится на наших глазах с гулом и грохотом. Это длится... Минуты? Секунды?
   Снова тишина, только медленно оседает гранитная пыль, и я слышу свой крик:
   - Лэлса! Лэлса!
   Ладка вскакивает и бежит к завалу, начисто перегородившему дорогу. Я - за ней. По каменному крошеву, по обломкам - туда, где Лэлса вошел в скалу, но места не узнать... Ломая ногти, раздирая в кровь ладони, мы начали расчищать завал: остервенело, молча ворочали неподъемные камни.
   - Помоги, - Ладка уперлась плечом в каменную плиту, раза в полтора больше ее роста, наклонно торчащую из мелкой осыпи. Первое слово, произнесенное за все время после взрыва.
   - Подожди, возьмусь поудобнее...
   Мы встретились глазами, и разом выпрямились, бессильно опустив руки. Я с трудом выговорила, давясь кашлем от пыли:
   - Без экскаватора здесь делать нечего... Лэлса... Помнишь, он говорил, что есть запасной выход наверху? Может попробуем подняться и посмотреть?
   Ладка как-то странно озирается вокруг:
   - Я помню, он говорил, что там, внутри - реактор, который надо заглушить. Интересно, сколько здесь рентген?
   До меня не сразу дошло, о чем она: я стояла, разглядывала образовавшуюся осыпь и свежий обрыв на самом верху, думая, как туда лучше влезть.
   - Сматываемся отсюда, быстро! Лэлсе, боюсь, уже ничем не поможешь. Массаракш, массаракш и массаракш! Не стой столбом, пошли на старую стоянку... Пойдем по дороге - я хочу найти труп Чинхара. Вдруг у него был с собой еще один биостимулятор...
   Я ответила, уже на ходу:
   - На фига ему, он эдэлсэрэнец, да и по легенде - начальник лагеря...
   - Что мы знаем про его легенду! Даже Лэлса...
   - Лэлса ненавидел подземелья, как чувствовал. Помнишь, он рассказывал, как на Марсе мечтал умереть под открытым небом?
   - Заткнись! Иначе я и тебя сейчас пришибу! - Ладка судорожно всхлипывает, на ходу, рукавом, размазывает по лицу злые слезы пополам с пылью. - Дело сделаем - потом будем горевать...
  
   Трупа Чинхара нет. Две оплавленные воронки от попадания наших зарядов, и больше ничего: ни капельки крови, ни обрывка одежды.
   - Только не говори мне, что его разнесло на молекулы! - возмущенно восклицает Ладка.
   - Слушай, может пираты запихнули его в 49-й год? Сейчас, когда аппаратную взорвали, установка отключилась, и он остался там...
   - Мей би, мей би, пробабли, пробабли... Оль, а ведь эта сволочь говорила, что установка никому не достанется. Ни нам, ни пиратам. Он сказал это перед тем, как кинуться бежать. Я слышала, и Лэлса слышал, да все слышали, кроме вас с Галкой.
   - Думаешь, взрыв он подстроил?
   - Откуда я знаю! Могли и пираты, которые улетели - для своих же. Хрен чего поймешь в этом гадючнике.
   - Лад, а тебе не кажется, что те пираты, которых мы перебили, вели себя как последние кретины? Чтобы профессионалы позволили себя так легко уделать...
   - Кажется.
   - Странно все. Вот, к примеру, Чинхар: на хрена он вообще нам в руки дался? Мог бы сразу раскидать по кустам. А он зачем-то позволил наручники на себя надеть, и только потом побежал.
   Идя к стоянке, мы обсуждали два варианта действий Чинхара: дилетантский и профи. Первый: он сперва растерялся, не знал, что делать. Придумал, собрался с силами и рванул. Второй: ему нужно было посмотреть на нас, понять, что мы из себя представляем и, возможно, "слить" нам какую-то информацию. Может быть - предупредить Лэлсу, чтобы тот не совался в аппаратную? А тот не понял? Или не поверил?
   - Что хочешь делай, но не верю я, что мы его убили. Дерьмо так просто не тонет, - убежденно говорит Ладка.
   - То есть как?
   - Боюсь, он просто-напросто отвел нам глаза. Если этот гад мог неделями изображать другого человека, то такое ему - раз плюнуть. Нам всем только померещилось, что Андрей его подстрелил. А потом такая кутерьма началась, что никому в голову не пришло посмотреть. Мало того, я уверена: это он внушил Андрею идти к поселку. Иначе никак не объяснишь, зачем его туда понесло.
   "Так вот, значит, как? Не-на-ви-жу!"
   Ни за что не буду напоминать Ладке, что именно она настаивала на ловле Чинхара. Серега-то был прав, когда не хотел принимать участие в этой дурацкой затее. Но все мы задним умом крепки...
   - Лад, а что с твоей тетрадью, которая оказалась в портфеле?
   - Не знаю, я туда толком не заглядывала. Раскрыла на первой странице, убедилась, что это она, и все. Блин! Там ведь могло быть что-то важное. Единственная бумага из нашего времени, которую мы у него нашли!
   Ладка грязно ругается - на свою недогадливость.
   - Перестань! Посли гибели Андрея мы все были в невменяемом состоянии.
   - Ага! И из-за этого, возможно, погиб Лэлса.
   Сворачиваем с дороги, поднимаемся на гребень. Ульгычан перед нами как на ладони: пустой, мертвый, заброшенный. Наконец-то! 1949 год отдельно, мы отдельно. Но радости нет: такая тоска, что хоть волком вой.
   На стоянке все как было. Дрова, правда, исчезли: за сорок с лишним лет сгнили, видать, без следа. Старательно упакованные вещи - целы, для них-то прошло всего несколько часов. Ладка бродит возле места, где был костер, наклоняется, что-то вытаскивает из расщелины между валунами. Хрупкая, невесомая, серебристая от времени деревянная фигурка: Лэлсин зверек. Цел каким-то чудом! Ладка застыла, повернувшись лицом к солнцу, и что-то беззвучно шепчет.
   Увязываю кое-какое барахло в два тюка, чтобы можно было нести:
   - Пошли?
   - Да, - она отвечает странным, не своим голосом. - Пошли быстрей.
  
   Третий раз идем по тропе вдоль ручья: КПП бояться больше нечего, а на уцелевших пиратов можно нарваться где угодно... Сворачиваю с тропы, перепрыгиваю ручей. Могила Андрея цела: только камни затянуло мхом, так что надпись сделалась едва различимой. Хорошее, укромное место мы тогда нашли с Лэлсой...
   Лезем наверх. Ноги подгибаются от усталости и зверски болят.
   - Лад, если мы нахватались радиации, когда это проявится?
   - Если большая доза - сегодня же.
   КПП провалился в тартарары, то есть в свое время. Но разбитый глайдер на месте. Пиратов рядом с ним не видно: ни живых, ни мертвых. Ладка забирается в кабину, возится там несколько минут, вылезает с какой-то штуковиной в руках. Круглая металлическая пластина. На ней, на черном фоне - кровавого цвета круг в окружении стилизованных языков красно-оранжевого пламени. Мрачно, красиво, похоже на эмблему или герб.
   - Зачем тебе?
   - Вещдок, - криво усмехается. - Для гражданина следователя.
  
   Мы ввалились в зимовье совершенно без сил. Плюхнулись вдвоем на одну табуретку, как давеча я и Лэлса. Выглядели мы, должно быть, впечатляюще, да и взрыва они не могли не слышать. Галка смотрела на нас с откровенным испугом, а выражение глаз ИФ мне сразу очень не понравилось. Пустые какие-то были глаза...
   В печке весело пылал огонь. Нас дожидались две полные миски гречневой каши с тушенкой, которую Галка сварила в наше отсутствие, но кусок не лез в горло - несмотря на зверский голод. Куда лучше - кипяток с сахаром. Я судорожно сжала в руках кружку, чтобы хоть немного согреть окоченевшие пальцы, и медленно, растягивая удовольствие, глотала теплую сладкую воду.
   ИФ и Галка присели на нары рядом со стонущим в забытьи Серегой: приготовились слушать. Молчали и ждали, что мы скажем. А у меня в голове вообще не осталось к этому моменту ни единой связной мысли. Молчание становилось невыносимым, когда Ладка, наконец, заговорила: глядя в пол, как нерадивый ученик у доски, медленно, с трудом отыскивая слова. Никто не прерывал ее.
  
   - Ну вот и все. Нам ничего не оставалось, кроме как вернуться, - Ладка закончила свой невеселый рассказ.
   Снова надолго повисло молчание, а потом ИФ встал с нар, подошел к Ладке, сгреб ее обеими руками за воротник и сказал - как пощечину отвесил:
   - Это все из-за тебя. Две жизни ты сгубила. Самоуверенная дрянь! Дура!
   Чего угодно мы ожидали, но не таких слов. Даже сказать на это было нечего. Зато ИФ было что сказать. Ладка узнала о себе очень много нового и интересного. Мне тоже досталось - за компанию.
   Шеф обвинял мою подругу абсолютно во всех наших бедах и неприятностях. Но в основном его перемкнуло на Ладкином месте работы. Из услышанной ругани я поняла, что ИФ люто ненавидит все и всяческие спецслужбы, любых их представителей, вообще все, что с ними связано. Такую позицию, наверное, можно понять, но...
   - Надо было пристрелить тебя, как бешеную собаку, сразу бы весь бардак кончился!
   - Попробуй!
   "Господи! Что сейчас будет! Сейчас они перебьют друг друга, вернее Ладка убьет ИФ. Его ружье - вон, в углу стоит, а у нее уже бластер в руках, снятый с предохранителя, и палец на гашетке. ИФ получит заряд в пузо, да еще Сереге с Галкой за компанию достанется..."
   Ладка не выстрелила. Она аккуратным, четким движением поставила бластер на предохранитель, перебросила за спину, вскочила и выбежала из зимовья. Все молчали, как оглушенные. В глазах ИФ медленно таяла остервенелая белесая муть. Интересно, он сам-то понял, что сейчас наговорил? Или совсем шиза скосила?..
   Я тыкаюсь в один угол, в другой, что-то куда-то зачем-то перекладываю. Руки дрожат, в глазах все плывет от смертельной усталости, от горя, от нежданной, незаслуженной обиды. И растет тревога за всех нас - пока еще живых, но явно - дошедших до ручки, уже не способных четко соображать и принимать правильные решения. Уж если ИФ сломался... Хотя, возможно, именно ему эта история обошлась дороже всего...
   Выхожу на улицу. Где Лада? Слава Богу, никуда не делась: сидит на камне под стенкой зимовья. Мокрые дорожки на чумазых щеках, пустой взгляд в пространство. Сажусь рядом, прижимаюсь к ней, пытаюсь найти какие-то ласковые, утешительные слова. Она снова начинает плакать. Я бы сама с удовольствием разревелась за компанию, но не могу: слез нет.
   Шорох в кустах стланика, еще один, еще - чуть дальше. Я вскидываю голову, прислушиваясь, Ладка перестает плакать и хватается за оружие. Но никого нет, пусто: ни зверя, ни птицы, ни человека. Нет и ветра, чтобы качать зеленые пушистые ветки. Они шуршат сами собой. Кажется, утром с этого места не было видно противоположный склон долины, а сейчас - видно.
   - Ложится!
   Мы обе - девушки начитанные: знаем, что это значит.
   - Надо идти в "цивилизацию" за подмогой. Чем скорее, тем лучше.
   Ладка кое-как вытирает слезы и ныряет в зимовье. Идет прямиком к рюкзакам, начинает спешно паковаться.
   - Далеко собралась? - кажется, или взгляд нашего шефа стал немного более осмысленным? Пар он спустил...
   - Стланик ложится. Пойдем за помощью.
   ИФ смотрит на Ладку так, будто видит ее впервые.
   - И далеко вы уйдете, интересно?
   - Дайте карту.
   - Держи.
   - Мы сейчас вот здесь, так? Вот озеро, вот дорога, вот развалины. А вот, наверное, наша избушка. Идти нам сюда, - Ладка показывает на карте Ржавый ручей, - или сюда, - тычет пальцем в метеостанцию.
   - Правильно. А дойдете? Или лучше вас здесь оставить, а самому пойти?
   - Надо, значит дойдем.
   - Игорь Федорович, не уходите, - это Галка.
   ИФ тяжело, по стариковски вздыхает:
   - Лада... Я должен просить у тебя прощения. Все, что я наговорил - плюнь и забудь. Если сможешь... Вся эта история...
   Тишина. Я знаю, что Ладка никогда не забудет и не простит. Но она вся уже - во власти предстоящего пути. Пути, который обещает быть нечеловечески трудным.
   - Мы обязательно дойдем, - уговаривает она себя, а вовсе не ИФ.
   К шефу, кажется, начала возвращаться обычная рассудительность, сделавшая ему славу одного из лучших туристических гидов Магадана:
   - Я не сомневаюсь, что вы будете идти и даже ползти до последнего. Но выход на перевал Косой Зуб вы проищите до Нового года. Снизу перевал не видно, ориентиров могло не остаться... А долина Ржавого ручья - топь. Вы там тропинки не найдете, ее там, как таковой, и нет. На метеостанцию дорога простая, но вчетверо длиннее. Я мог бы за трое суток обернуться: туда и обратно, а вы...
   - Игорь Федорович, не уходите, - как заведенная твердит Галка.
   Я представила ситуацию: ИФ уходит, а мы здесь остаемся. Три девчонки при тяжело раненном Сережке. А где-то поблизости, возможно, бродят недобитые пираты, Чинхар тот же... Кстати, обязательно надо напомнить Ладке про тетрадь!
   - Хорошо, я останусь здесь. Но если вы не дойдете...
   - Мы знаем, - прерывает его Ладка. - Тогда всем кранты. Через час - выходим.
   - Не через час. Сначала вы нормально поедите и хотя бы несколько часов поспите в тепле. Не надо повторять ошибку Лэлсы. Лада, не спорь, пожалуйста! Какое-то время вы еще продержитесь на ногах, но далеко не уйдете, потом все равно придется останавливаться. Костра из-за пиратов лучше не разжигать, в палатку вы не полезете - побоитесь. Итого: холодная ночевка, к утру наверняка будет минус.
   Он был прав. Ладка немного повозражала - для порядку. Мы запихнули в себя остатки гречки и легли. Мне было очень худо. Болела голова, будто стиснутая стальным обручем. Озноб пробирал до костей, хотя в избушке к этому времени натопили, как в бане. Я лежала на спине, бездумно глядя вверх сквозь полуприкрытые веки. Убогий интерьер зимовья, скупо освещенный отблесками пламени из печи, плыл и колыхался, нары покачивались подо мной как лодка на воде...
   - Ольга, вставай!
   Сколько времени прошло? Мне показалось - несколько секунд, а на самом деле - часов пять. Сказать, чтобы я отдохнула... Но хуже не стало, значит радиации мы с Ладкой все-таки не хватили.
   Завтрак - той же гречкой, только не с тушенкой, а с сахаром. ИФ сварил, Галка с Серегой спят.
   - Лад, тетрадка!
   - Массаракш, опять забыла!
   - Может, нет там ничего?
   Но там - есть:
  
   "Здравствуй!
   К сожалению, так и не знаю твоего имени, но это не важно. Ты хороший человек, это видно по стихам в твоей тетради. Они помогли мне скоротать две бессонные ночи. Некоторые из них заставили меня всерьез задуматься о вечном, другие - от души позабавили. Ты храбрая и умная. Как ты меня сразу раскусила! Я до сих пор пребываю в восхищении. Мне очень нравится, как ты держалась. Ты не поверишь, но мне будет очень жаль, если вас всех убьют. В любой момент это могут сделать другие пришельцы из космоса или ваши солдаты. Уходите скорее. Осторожно выходите на большую дорогу - в том месте, где вас чуть не поймали в первый раз. Идите смело до квадратного белого камня слева от дороги, его ни с чем не перепутаешь. Потом сворачивайте с дороги вправо, и осторожно, кустами вдоль реки, обходите КПП. Если повезет, вас даже не заметят. В семидесяти шагах за КПП заканчивается зона эксперимента, там вы уже будете в полной безопасности. Пришельцы вас преследовать не будут, им не до того. Уходите, не ждите ничего, и не пытайтесь вмешиваться. Только все испортите. Запомните: те, кто устроил все это - мне не друзья.
   В завершение - хочу дополнить твою коллекцию стихов стихотворением вашего соотечественника, Анатолия Жигулина. Когда я прочитал это стихотворение в первый раз (очень далеко отсюда), оно подсказало мне, как жить дальше. С автором мы могли бы встретиться здесь, в Ульгычанском лагере, но не встретились, и это к лучшему. Вряд ли он подумал бы обо мне хорошо, и вряд ли посвятил бы мне стихи. Так что можешь считать, что подарок, который я тебе преподношу, краденый. Мне уже все равно.
  
   Обложили, как волка, флажками,
   И загнали в холодный овраг.
   И зари желтоватое пламя
   Отразилось на черных стволах.
  
   Я, конечно, совсем не беспечен.
   Жалко жизни и песни в былом.
   Но удел мой прекрасен и вечен -
   Все равно я пойду на пролом.
  
   Вон и егерь застыл в карауле.
   Вот и горечь последних минут.
   Что мне пули? Обычные пули.
   Эти пули меня не убьют."
  
   Там, дальше, было еще что-то написано. Целых четыре страницы - но не по нашему. Совсем не по нашему, чужими, непонятными буквами... Теми же буквами, что Ладка видела на стене своей камеры в БУРе.
   Странное послание. Странные стихи: хорошие и странные. Вот уж не ожидала от автора "Черных камней": книги сильной, но абсолютно посюсторонней. Две последние строчки - мой ровесник, любитель фэнтези мог бы написать. Так и видится оскаленная - ухмыляющаяся - волчья морда с умными, грустными и смелыми человеческими глазами. А где уж эдэлсэрэнец Чинхар это откопал...
   - Ну, Чинхарюга, оборотень, не пожалею я на тебя самородного серебра! - в Ладкином голосе звучит лютая ненависть.
   ИФ молча смотрит на огонь в печи. Текст, зачитанный Ладкой вслух, он никак не прокомментировал...
  
   Четырнадцатый день
  
   Сборы и проводы не были долгими. В неверном свете заходящей луны выходим на дорогу - дальше не собьемся и в темноте. Рассвет застал нас уже далеко от зимовья. Мы шли часов до трех дня, потом свернули с дороги и, не разжигая костра, устроили себе привал со сном: пленку, коврики и спальники несли с собой.
   Спали по очереди. Под вечер поужинали сухарями с голубикой, запили водой из ручья и пошли дальше. Погода нас пока баловала, но чувствовалось, что это ненадолго. Днем бледное солнце едва пробивалось сквозь дымку, затянувшую все небо, вроде бы голубое, ясное, но какое-то слишком белесое. Сейчас над горами неистово полыхало холодное малиновое пламя заката. Мы были голодны, промерзли до костей и чувствовали себя совершенно разбитыми. Первые шаги новой ходовой ночи дались с невероятным трудом, а после первого часа ходьбы в сгущающихся сумерках возникло твердое чувство, что мы не движемся вперед, а топчемся на месте. Тогда я начала ругаться: сначала - мысленно, потом - вслух. И вдруг Ладка запела, на ходу переиначивая Щербакова:
  
   "Ковыляют между сопок двое путников пешком.
   То туристы с Ульгычана пробираются тайком",
  
   - ее голос сорвался.
  
   "Рюкзаки мы побросали, но гитару не сожгли,
   Сорок восемь километров до жилья мы не дошли",
  
   - подхватываю я, но песня все равно глохнет, потому что дыхания не хватает, а те слова, которые выдает "на гора" моя очумелая фантазия, вполне могут оказаться пророческими, не фиг их озвучивать:
  
   "Ледяной бушует ветер, пыль морозная дрожит.
   Посреди каньонов тесных пара бластеров лежит.
   Ну а вам среди сугробов и костей не отыскать,
   Будут вечно наши души между сопок ковылять"
  
   Идем молча, не глядя друг на друга, сгибаясь в три погибели под совсем не тяжелыми, в сущности, рюкзаками, а тут еще оружие болтается на груди...
  
   Пятнадцатый и шестнадцатый дни
  
   Мы шли всю ночь и полдня. Потом снова была стоянка без костра. Погода практически не менялась, но становилось все холоднее. В воздухе время от времени начинали порхать белые мухи.
   Следующим утром мы еще раз отдохнули, а потом распрощались с дорогой. Спускаясь с водораздела, она резко забирала вправо, вдоль реки с длинным, неудобозапоминаемым названием. Эта река нам знакома по пути туда. Выше по течению она очень живописна, а здесь совершенно изуродована человеком: тоже что-то добывали. Нам надо идти вдоль реки налево, переходить ее вброд и искать перевал, за которым метеостанция.
   Сначала нас вели старые вездеходные колеи, но потом долина сузилась, и колеи ушли в воду. Неизвестные водители предпочли твердое и относительно ровное речное дно бесконечным скальным обрывам и осыпям по берегам. К сожалению, мы не могли последовать их примеру.
   Пейзаж вокруг был совершенно безжизнен, хотя и не лишен своеобразной мрачной красоты. Источенный ветрами, водой и морозом серый гранит приобрел причудливые формы, похожие на скульптуры абстракционистов. Вот арка, вот словно бы чье-то лицо, вот окаменелые языки пламени... Отсутствие растительности придавало всему этому совершенно инопланетный оттенок.
   Ориентироваться в таком месте довольно трудно: чуть-чуть другой ракурс - и все эти каменные фигуры неузнаваемо меняют свои очертания. А нам нужно было до темноты отыскать ручей, текущий с перевала. Кажется, напротив его устья, на верхушке каменной "балды" торчала брошенная буровая. Ее было хорошо видно с седловины перевала.
   Буровая оказалась на месте: это к ней вел вездеходный след. Подниматься туда мы не стали. Перебрались по камням через реку - здесь она была уже достаточно мелкой - и пошли вверх по течению первого попавшегося притока. Меня, правда, мучили сомнения. Справа на склоне, если смотреть от перевала, был приметный камень: темнее других и похожий на сидящего медведя. Мы его с Галкой, помнится, за настоящего приняли, перепугались.
   Посовещались с Ладкой, но ей казалось, что медвежий камень дальше.
   - Может быть, подняться на гребень?
   - Тебе охота лезть наверх? Давай пройдем еще немного, а там видно будет.
   Идти, между тем, становилось все труднее: ущелье сузилось, отвесные скалы притиснули нас к самой воде.
   - Вот за тем поворотом ущелье расширится, и будет твой "медведь".
   Я не ответила, балансируя на скользком карнизе в полуметре над стремительно мчащейся ледяной водой. За поворотом скалы и правда расступились, но никакого "медведя" мы там не увидели. С десятиметрового уступа низвергался в крохотное, но, видимо, глубокое озерцо роскошный водопад. Шум его мы слышали давно. Это был тупик, дальше дороги не оказалось: только возвращаться или лезть наверх.
   Промозглый холод пронизывал насквозь, сердце сжималось от чувства полной затерянности в этих бесконечных, пустых, холодных и совершенно чуждых человеку горах. Не они ли десять дней назад улыбались нам безоблачным синим небом, стелили под ноги драгоценный ковер разноцветных мхов, щедро одаривали ягодами, грибами и рыбой? Праздник окончился. Где те горы - будто из чудной сказки? Где те мы - полные сил, веселые, беспечные? Еще немного, и меня унесет ветром, как сухой лист...
   Осторожно ступая по черной и глянцевой от сырости гранитной плите, Ладка спустилась к озерку: наполнить флягу. Потом зачерпнула воду горстью, выпила, размазала остатки по лицу.
   - Оль, иди сюда!
   - Я не хочу пить.
   - Подойди! - ей приходилось кричать, чтобы перекрыть шум водопада.
   Я нехотя спустилась к ней.
   - Попробуй! - в голосе Ладки почти не было привычной хрипоты, и глаза странно лучились на исхудалом лице. - Здесь вода такая... Попробуй!
   Я попробовала. Вода была холодной и необычайно вкусной. "Наверное, из-за водопада - как газировка", - подумала я и глянула вверх. Отвесной мрачной стеной громоздились гранитные глыбы. Сеялась белая водяная пыль. Тускло серело затянутое облаками небо. И на темном камне, возле стремительно летящей вниз воды, жарким пламенем горел одинокий кустик горного шиповника. Золотисто-оранжевые листья, тугие алые бусинки ягод. Все это отражалось в спокойной глубокой воде на середине озера.
   Наверное, у меня от голода и усталости поехала крыша. Странная вода сделала свое дело, или что-то другое, но настроение подавленности внезапно сменилось радостной эйфорией. Я даже согрелась немного. Сказала убежденно, чувствуя как расцветает на моих губах счастливая безумная улыбка:
   - Знаешь, Лад, здесь должны быть эльфы!
   - Эльфы? Скорее орки. - неодобрительно хмыкнула моя подруга. - Или урки: беглые, - добавила она, подумав. - Пошли. Ты уже забыла, что мы заблудились?
   Нет, я не забыла, но поймала себя на мысли, что уходить мне не хочется. Это место - оно было одновременно и сказочное, и до жути, до оторопи настоящее. Не лубок, не рекламная открытка. Сердце северных гор. Я сама была здесь - снова живая. Не злобный робот, способный только убивать. Не полубезумное от горя, потерявшее себя существо. Не эклектичная мозаика из этих двоих - и хрупких осколков меня, прежней. Казалось, задержись я здесь - непременно пойму что-то очень важное. Такое, что смогу, наконец, переплавить всю пережитую боль в доброту, силу и мудрость. Не знаю, как выразить словами...
   Следующие несколько часов мы карабкались вверх по бесконечным каменным кручам: решили не возвращаться. Наверх выбрались запыхавшиеся и взмыленные, но все еще способные идти дальше. Посмотрели вокруг. Оказалось, что мы даже не так уж сильно сбились с пути. Седловина перевала отчетливо виднелась впереди, "медвежье" ущелье лежало под ногами слева. Теперь, когда все было ясно, мы решили не спускаться в ущелье, а идти траверсом, чтобы не терять высоты. Ладка оглянулась назад - и вдруг дернула меня за рукав:
   - Смотри!
   Далеко внизу, между почти не видимой в сгущающихся сумерках рекой и буровой вышкой-ориентиром поднималась к небу тоненькая, подсвеченная снизу огнем струечка дыма. Костер!
   - Чего они там жгут? Там же дров нет? - ляпнула я первое, что пришло на ум.
   - Давай спрячемся на всякий случай.
   Мы нырнули в какую-то лощинку.
   - Не нравится мне это! Кто бы это мог быть?
   - Из чего они костер развели? - повторила я свой дурацкий вопрос.
   - На буровой наверняка осталось какое-то дерево, вспомни Хибины. Но кто это?
   - Может, такие же психи-туристы, как мы?
   На рукав моей куртки села снежинка, потом - еще одна. Если бы не Ульгычан, мы бы уже были в Москве. Там сейчас тепло...
   - Не нравится мне этот костер, - Ладка привела в действие прицел бластера. - Надо посмотреть получше.
   Мы осторожно выползли из лощины, но и в прицел ничего толком не удалось разглядеть: ни в оптическом, ни в инфракрасном диапазоне. Неизвестные, кем бы они не были, разожгли огонь между огромными каменными глыбами, так что ничего не было видно. Вот и гадай: от чужих глаз прячутся, от ветра, или просто так, случайно у них получилось?
   - А может, геологи какие-нибудь? Вот было бы здорово! Спустились бы вниз, связались по радио с "цивилизацией", вызвали вертолет...
   - Геологи? У костра на голых камнях? Ни палатки, ни вездехода... Я туда не пойду. Идем на метеостанцию - и идем.
   - Идем, - согласилась я, и мы пошли. Каменный гребень скрыл от нас злополучный костер.
  
   Темнело. Снежинок в воздухе становилось все больше и больше. Ладка шла впереди, и я чувствовала, что вот-вот не выдержу заданного ей темпа, а позвать - не хватало дыхания. Наконец, я собралась с духом, прохрипела:
   - Постой!
   Ладка сделала по инерции еще несколько шагов и обернулась.
   - Надо искать место для ночлега, а то мы или шею себе свернем, или опять заблудимся.
   - А что его искать? Тут везде одинаково. Надо идти, пока можем.
   На самом деле, я уже не могла. Лэлса, царствие ему небесное, здорово залечил мне ноги. Порванные мышцы, поврежденная пулей кость - не знаю, сколько бы я провалялась с этим в больнице в "цивилизации". А после часа его лечения я уже могла ходить. Остались струпья, как от обычных ссадин, и постоянная, но вполне терпимая ноющая боль. Терпимая, да! Зубы у вас когда-нибудь болели? Терпишь, терпишь - вроде ничего, а потом вдруг как полезешь на стенку...
   Трое суток подряд мы ломились по горам: километров по сорок в день. Вроде бы это немного: теоретически. Средняя скорость пешехода по дороге - пять километров в час, по целине - три. Если идти часов по четырнадцать, как мы шли, можно пройти и в два раза больше, чем у нас получалось. Но это в теории. А на практике... Всю дорогу я шла с альпенштоком. Теперь я висела на нем и чувствовала, что не сделаю больше ни шагу. От невыносимой боли из глаз текли слезы.
   - Ты что? А ну, пошли! - Ладке тогда меньше досталось, вскользь. Да и вообще она физически крепче меня.
   - Не могу больше. Подожди.
   - Да что с тобой? Шла же нормально? - в ее голосе - смесь раздражения и беспокойства.
   - Ноги.
   - А, понятно. Извини. Ты совсем идти не можешь?
   - Не знаю. Кажется, да.
   Впрочем, если бы даже и могла, это было уже не актуально. За те несколько минут, что мы стояли, воздух наполнился колючим сухим снегом, откуда-то сорвался ветер. Началась настоящая пурга, такая, что в нескольких шагах ничего не видно. Надо было что-то делать...
   Слоистый гранит, из которого был сложен этот склон, выветрился не ровно, а гигантскими ступенями. Мы шли вдоль одной из них. Ощупью, едва ли не на четвереньках, мы поползли туда, где сквозь струи летящего снега смутно виднелась громада горы. Как и следовало ожидать, через несколько метров мы уткнулись в вертикальную стенку следующего уступа. Двинулись вдоль нее: в одном месте "ступенька" козырьком нависала сверху и могла бы послужить неплохой защитой от ветра, но под ней намело уже целый сугроб. Лучшего места для ночлега нам было все равно не найти. Ладка принялась расшвыривать ногами снег, а я опять повисла на альпенштоке: "Может быть, весной кто-нибудь и найдет наши трупы". Сырая одежда липла к телу ледяным пластырем, неодолимо клонило в сон. Даже боль в ногах отошла на второй план - забытье засасывало как омут. Мне было уже тепло и хорошо, даже сниться что-то начинало...
   Я очнулась от того, что Ладка изо всех сил трясла меня за плечи.
   - Что такое? Что случилось?
   Она обматерила меня в пять этажей, сунула в руки фонарик:
   - Свети! - и направила бластер в основание скалы.
   Фонарик дрожал в моей руке, слабый луч дробился на падающих снежинках. Сквозь залепленные снегом ресницы все виднелось в каких-то радужных разводах. С трудом шевеля окоченевшими губами, я спросила:
   - Что ты собираешься делать?
   Ответом была очередная ругань. Ладка что-то старательно настраивала в оружии. Пальцы у нее тоже заледенели, не слушались, но она добилась, чего хотела. Зашипели остатки снега под скалой, потекла нам под ноги талая вода, заклубился пар. Потом мокрый темный камень посветлел, высыхая. Я ощутила на своем лице поток тепла. Ладка накаляла скалу до тех пор, пока та не стала шипеть от снега как нагретый утюг.
   - Теперь надолго хватит, - резюмировала моя хитроумная спутница, отпуская гашетку и переводя все регуляторы обратно в боевой режим.
   "Это не значит почти ничего, кроме того, что возможно, мы будем жить". Мы забрались под козырек, приникли к раскаленному камню. Надо было бы поберечь одежду: прожжем - новой взять негде, но слишком уж мы замерзли. Подсвечивая фонариком, по очереди оттирали друг другу обмороженные щеки, носы и подбородки. Потом кое-как растянули на двух альпенштоках кусок полиэтилена: вроде односкатной кровли, чтобы не наметало снег. Оставшиеся дыры "законопатили" ковриками. Получилась довольно уютная норка, самое комфортабельное наше жилье после выхода из зимовья. Мы разулись и сняли куртки. От мокрой одежды шел пар, оседал на пленке капельками влаги - пришлось сделать сверху дырку для вентиляции.
   Снизу здорово припекало, все время приходилось ворочаться, и мы с удовольствием отогревали замерзшие бока и спины. Достали и по-братски разделили последние сухари, запили их водой из Ладкиной фляги - из того самого озера: вода была все такая же вкусная. У нас осталась еще найденная в зимовье банка сгущенки, но по обоюдному согласию решили ее пока не трогать.
   Как ни удивительно, мы все еще были живы и даже имели шансы пережить эту ночь. Лишь бы пурга не затянулась надолго. Ладка предложила спать по очереди. Я согласилась при условии, что я - первая и заснула, по-моему, даже не дождавшись ответа. Когда она меня разбудила, было все так же темно, так же бушевала пурга. Полиэтилен прогнулся под тяжестью наметенного снега: там был уже целый сугроб. Камень еще хранил тепло, но было зябко - или меня знобило? Ладка уснула, пристроив голову мне на колени, а я сидела и таращилась в темноту. Осталась наедине с собой и сразу, под монотонные завывания вьюги, полезли в голову панически безнадежные мысли: "Завалит нас здесь так, что не выберемся. Сдохнем от голода, замерзнем, и никто никогда ничего не узнает". Потом как-то незаметно провалилась в сон, но сидеть было неудобно, ноги затекли и я проснулась. Стало немного светлее, или это только мерещилось? Все размышляла про тот костер в долине...
  
   Семнадцатый день
  
   Я думала, утро не наступит никогда, но ничто не длится вечно: кончилась и эта ночь. Медленно просочился в нашу нору серый рассвет. Надо было будить Ладку, потому что пурга, похоже, шла на убыль.
   - Сейчас, сейчас встаю, - сказала Ладка, не открывая глаз, и потянула на голову спальник.
   Минут через пять я повторила попытку.
   - Сейчас.
   Не скоро удалось добиться от нее более членораздельных ответов. Ладка долго зевала, терла глаза, очень не спеша вылезала из спальника. Я отогнула сверху смерзшийся полиэтилен, выглянула наружу. Кругом белели свежие сугробы, небо было все так же затянуто тучами, но снегопад прекратился. Завтрака сегодня не предвиделось: мы собрались и пошли.
   К середине дня доковыляли до перевала, постоянно благодаря Бога, что вчера не спустились вниз: на склоне снега было гораздо меньше, чем на дне ущелья. Последнее время я часто Его благодарила. Например, за то, что мама засунула мне в рюкзак вязанную шапку и теплые варежки.
  
   - Оль, смотри: Метеостанция!
   - Почти дошли!
   - Именно, что почти. Надо отметить выход на финишную прямую. Доставай сгущенку.
   - Ага. Давай только уйдем с ветра.
   Банка была торжественно водворена на большой плоский камень, Ладка полезла в рюкзак за топором, чтобы открыть ее - излюбленный туристский аттракцион. И вдруг вожделенная банка взорвалась как граната, верхушка камня почернела и оплавилась. Еще не понимая, что происходит, мы юркнули в какие-то щели между валунами.
   Вот нас и достал наш "хвост". Конечно, это были пираты, Ардара. Я не знаю и вряд ли узнаю: им ли принадлежал тот костер в долине, как мы разошлись с ними по пути к перевалу, почему они не напали раньше. Возможно, они давно потеряли след, но зная направление, вычислили, куда мы идем, и решили ждать здесь. Они все правильно рассчитали. Дождались. Застали нас врасплох. И перебили бы... Почему их первый выстрел был таким? Кодекс чести не позволял стрелять врагу в спину? Или они думали, что мы растеряемся? Собрались поиграть в кошки-мышки?
   "Мышь, загнанная в угол, как правило не сопротивляется - не верьте этому!" Мы заняли круговую оборону и стали ждать дальнейшего развития событий. Пиратам предстояло теперь либо подбираться к нам вплотную, чтобы достать парализующими зарядами, либо с безопасного расстояния обстреливать камни, за которыми мы засели. Они выбрали первое, и это было очередной ошибкой с их стороны.
   Мелькнула на фоне снега черная фигурка. Я выстрелила, но промазала. Пират благополучно нырнул за камень. Но следующая его перебежка завершилась не столь удачно. В него самого я опять не попала. Но гигантский обломок скалы, зависший на склоне в неустойчивом равновесии, от попадания заряда опрокинулся и накрыл его. Перевал огласил душераздирающий вопль. Второго пирата подстрелила Ладка, он скатился по снегу куда-то вниз.
   Мы не знали, сколько их. Посидели, подождали немного - тишина. Ладка надела свою шапку на булыжник, приподняла над нашим укрытием - никто не стрелял. Мы с опаской вылезли из-за валунов, не веря тишине, но на этот раз она не собиралась нас обманывать. Неужели все?
   Мы осторожно подошли к тому пирату, которого придавило глыбой. Он был из племени "серолицых гигантов". Из-под камня виднелись только голова и плечи. Как ни странно, он был еще жив, хрипел, силился приподнять голову: лицо жутко искажено, глаза вылезли из орбит, зубы оскалены. Он с мольбой посмотрел на бластер в моих руках, но я не спешила прекратить его мучения. Ладка присела рядом с ним на корточки:
   - Скажешь, падла, сколько вас - добьем. Нет - так подыхай. Заряд на тебя тратить...
   Нам не было его жалко. Совсем. Сейчас, при воспоминании об этом эпизоде, меня корежит. А тогда я испытывала лишь абсолютно ледяную, трезвую и спокойную ненависть. Не как на дороге, после гибели Андрея, когда нас подхватило и понесло боевое безумие берсерков: гораздо хуже, страшнее. Потому что я вполне сознавала, что происходит. В частности, что должен чувствовать этот человек... Не совсем человек...
   - Говори, сука!
   Пират ничего не сказал. Не хотел, или не мог, или, возможно, вообще не понял вопроса. Кровь хлынула у него изо рта и ноздрей, он ткнулся лицом в снег и затих.
   - Все, кончился, - Ладка перекрестилась: неожиданный жест.
   Мы подобрали рюкзаки и, не оглядываясь, поковыляли прочь: вниз с перевала, туда, где ждал нас, совсем игрушечный на вид, оранжевый домик метеостанции.
  
   У меня сохранилось очень мало воспоминаний о последних часах пути. Где на ногах, где на заду, где чуть ли не кубарем мы ссыпались до границы леса. Мы здорово смахивали на снеговиков, но сил отряхиваться уже не было. Опять начиналась метель. Шли, шатаясь как пьяные, по очереди падая и вытаскивая друг друга из сугробов, потому что подняться своими силами уже не получалось. Я давно не чувствовала ни рук, ни ног. Снег набился в ботинки, налип на варежки и таял. Брюки и поддетые под них теплые штаны промокли насквозь.
   Мы никогда не нашли бы метеостанцию, если бы не проложенная мимо нее дорога с вешками. Мы выбрались на эту дорогу уже в сумерках, сначала пошли не в ту сторону. Чисто случайно, обернувшись, разглядели огонек в окне, едва видимый сквозь пургу. Пришлось возвращаться.
   В очередной раз упав в сугроб, я сказала, что дальше не пойду. Пусть Ладка одна добирается до метеостанции и присылает помощь, а я буду сидеть здесь и светить фонариком. Она обругала меня последними словами, сказала, что пристрелит, если я немедленно не встану. Я поняла, что так она и сделает. Через полчаса мы вместе стояли под окнами большого, крепкого дома, выкрашенного ярко-оранжевой краской (в темноте он казался серым).
   За занавесками горел свет, синевато мерцал экран телевизора. Мы беспрепятственно вошли в сени, но вторая дверь оказалась запертой. Долго стучали. Наконец, внутри послышалось какое-то шевеление, сонный мужской голос спросил:
   - Кто?
   - Туристы. Из группы Басова Игоря Федоровича. Мы были у вас две недели назад.
   - Подойдите к окну, дайте на вас посмотреть.
   - Мы подыхаем от голода и вот-вот превратимся в сосульки, - я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно тоньше и жалобнее: пусть у человека за дверью не будет сомнений, что говорит женщина. Подействовало.
   Послышался лязг открываемых замков, дверь приоткрылась. На нас смотрели пара настороженных глаз хозяина дома и два ствола охотничьего ружья. Хорошо, что Ладка не поленилась запихнуть бластеры в рюкзак, а прочего не было видно под одеждой. Я, например, держала в кармане руку с пистолетом... Хозяину мы активно не понравились:
   - Я вас не помню. Документы!
   Мы-то его прекрасно помнили: это был тот самый симпатичный молодой дядька, который вместе со своей не менее симпатичной женой закармливал нас всякими вкусностями: вроде лососины и маринованных грибов. Было это в первый день похода, в другую геологическую эпоху, но было, помнилось. Я оставила в покое пистолет и полезла за "ксивником". Ладка начала скандалить. В конце концов он нас тоже вспомнил, узнал и пустил в дом. Извинился за неласковый прием, спросил, не знаем ли мы, что за стрельба была днем на перевале. Мы сказали, что понятия не имеем. Был он один: напарник на охоте, жена отгуляла отпуск и уехала в Магадан.
   - Группа терпит бедствие, один человек ранен, в тяжелом состоянии. Нам нужно срочно связаться с властями, вызвать помощь. Есть у вас радиотелефон? - Ладка сразу взяла быка за рога.
   Радиотелефон, конечно, был, но сначала метеоролог заставил нас раздеться, разуться и долго оттирал наши заледеневшие конечности. На сей раз Ладке повезло меньше, чем мне. По дороге с перевала она провалилась в невидимый под снегом ручей и последние несколько часов шла с мокрыми ногами. Без последствий не обошлось.
   - Чего спешить? Полчаса ничего не решают, - болтал между делом метеоролог. - Все равно в такую пургу, да еще ночью, ни один вертолет не полетит. Где ваши застряли?
   - На Ульгычане. Туда дорога есть. Наверняка на вездеходе можно проехать.
   - Нечего пороть горячку. Все будет нормально, - сам он при этом развил невероятно бурную деятельность.
   Не прошло и пресловутого получаса, как мы сидели, переодетые в сухое и укутанные одеялами. На плите закипал чайник, а сам хозяин накрывал на стол. Невыносимо ныли, оттаивая, пальцы на руках и ногах. От тепла клонило в сон, предметы вокруг постепенно теряли резкость очертаний: казалось, что я плыву куда-то вместе со старым уютным креслом, в которое меня усадил метеоролог. Так бы сидеть всю жизнь и не шевелиться, забыть навсегда об оставшихся за спиной голодных и холодных километрах, о жутких наших приключениях...
   Не дадут! Мы уже принялись за чай, и никто даже не спросил хозяина, запер ли он дверь, как вдруг в сенях что-то с грохотом покатилось. Кто-то споткнулся о пустое ведро. Мгновения не прошло, как моя рука оказалась в кармане старой мохеровой кофты, куда я, переодеваясь, украдкой сунула пистолет.
   - Илья вернулся. Рано...
   Со всей силы шарахнулась о стену внутренняя дверь. В сенях мелькнул черный пиратский комбинезон - я выхватила пистолет и, не раздумывая, не целясь, полоснула лучом по возникшей в проеме фигуре. Человек рухнул на пол. Ладка была уже на ногах. Метеоролог застыл в другом конце комнаты с чайником в руках, силился что-то сказать, но только по-рыбьи открывал и закрывал рот. Ладка, как и я, уже с пистолетом в руках, подковыляла к распростертому на полу пирату, заглянула ему в лицо - и сделалась белей полотна:
   - Чинхар! Живой!
   Потом добавила:
   - Был, - схватила полотенце и стала сбивать огонь с подожженной лучом стены.
   Я вылезла из-за стола, подошла поближе, стараясь не вляпаться в растекающуюся по линолеуму кровавую лужу. Да, пожалуй на этот раз даже эдэлсэрэнцу было не выжить. Луч лазера, как добрая казацкая шашка, рассек его тело от плеча до пояса. Зрелище, мягко говоря, неприглядное. Метеоролог выбежал из комнаты, слышно было как его рвет. Меня тоже замутило, но я все никак не могла оторвать взгляд от красивого, тонкого лица, с которого на глазах уходила жизнь... "Ненавижу! За Андрея!"
   - Виктор Сергеевич! Вы нас извините, мы не хотели! Мы сейчас уберем отсюда эту падаль. Ольга, давай.., - Ладка наклонилась, что-то разглядывая. - А бластер у него на предохранителе...
   Неудивительно: вряд ли он смог бы стрелять. Злополучный пиратский прихвостень шел без варежек. Пальцы у него почернели и распухли наподобие сарделек. Эти руки уже ни на что не годились... Как и все остальное, впрочем.
   - Виктор Сергеевич, у вас не найдется брезента или клеенки?
   Хозяин не отзывался. Дерюга какая-то нашлась в сенях. Борясь с тошнотой, мы завернули в нее труп, выволокли на крыльцо, подтерли кровь с пола. Ладка с пистолетом в руках еще раз вышла на улицу - не за тем ли, чтобы произвести контрольный выстрел?
   - Господи, сколько можно? Откуда они берутся?
   Мой адресованный в пространство вопрос остался без ответа, но откуда бы "они" не брались, это был последний. Пока мы отмывали руки и давясь глотали остывший чай, метеоролог по радио вызывал милицию. Сквозь закрытую дверь было слышно:
   - Пришли две сумасшедшие бабы. Голодные, страшные, злые. С кошмарным оружием. Я такого в жизни не видал, только в кино. Зарезали на моих глазах человека... Не знаю... Говорят, туристки, из группы Басова. Пришли ко мне за помощью. Кто-то в группе ранен... На Ульгычане... Москвички, если со своими документами... Что? Госбезопасность ищет?
   - Пора вмешиваться! - Ладка решительно забарабанила в запертую дверь.
   Без толку. Насмерть перепуганный метеоролог сказал, что ни за что не откроет. Пригрозил, что если будем ломиться, начнет стрелять через дверь.
   - Я тоже могу, - угрозой на угрозу ответила Ладка: за дверью тут же начали двигать мебель.
   С трудом я отговорила подругу от ведения боевых действий:
   - Метеоролог - симпатичный дядька. Не надо ему хату разносить. Он не виноват, что не привык к такому. А информация уже пошла...
  
   Восемнадцатый день
  
   Мы бы и к ужину, возможно, не проснулись, но примерно в два часа пополудни на дорогу перед метеостанцией приземлился желто-синий милицейский вертолет. Оттуда высыпало десятка полтора автоматчиков, кто-то дурным голосом проорал в мегафон, чтобы мы в течение пяти минут вышли на улицу без оружия и с поднятыми вверх руками.
   - Виктор Сергеевич! Выйдите, пожалуйста! Скажите, что мы не в форме, - с трудом оторвав голову от подушки, крикнула Ладка.
   Автоматчики уже оцепили дом. Мегафон продолжал орать. Метеоролог не подавал признаков жизни.
   Я спустила опухшие ноги с кровати, сунула их в хозяйские меховые тапочки, накинула поверх ночной рубашки жены метеоролога свою высохшую за ночь куртку, пихнула в карман пистолет и вышла на крыльцо. От холодного ветра болезненно перехватило горло. Оружия у меня видно не было, а руки поднять я при всем желании не могла. Левой держала расходящиеся полы куртки, а правой оперлась о перила. Все равно меня продолжало шатать из стороны в сторону.
   Зрелище полусонного привидения в ночной рубашке почему-то шокировало ментов. Не знаю, кого они рассчитывали увидеть. Монстра? Террористку с гранатометом?
   Зябко ежась на пятнадцатиградусном морозе, привидение откашлялось и спросило простуженным голосом:
   - Может в дом зайдем? Мне здесь холодно, а у моей подруги сильно обморожены ноги, она вообще не может встать.
   - Где Песков?
   - А?
   - Метеоролог, Виктор Сергеевич, где?
   - Я его не видела с вечера. Он - пьяный в стельку. Заперся в своей комнате и грозится ружьем. Мы не стали.., - я захлебнулась кашлем, по традиции помянув недобрым словом "проклятые рудники".
   Пятеро ментов вошли в дом, и сразу же принялись рыскать по углам. На глаза им попался Чинхаров бластер, который мы вчера забыли убрать. Ладка сидела на кровати, до подбородка натянув на себя одеяло. По ее взгляду чувствовалось, что эти ребята ей активно не нравятся.
   - В рюкзаки лапы не совать. Поняли? - она выпростала из-под одеяла руку и сунула менту под нос свое служебное удостоверение.
   Мент сначала чуть стушевался, но тут же возник снова:
   - Мы имеем полное право вас обыскать.
   - Да-а? - издевательски протянула Ладка. - А где ордер?
   - Мы уполномочены, - старший имел неосторожность подойти слишком близко, и тут же отлетел в объятия своих коллег от не сильного, но, видимо, совершенно неожиданного пинка в живот. Я незаметно просочилась мимо них к окну, потому что слишком хорошо знала Ладку. А та извлекла из-под одеяла бластер, направила его на милиционеров и провозгласила строгим начальственным тоном:
   - Прочь! Если вы немедленно не покинете помещение, пеняйте на себя. Мы оденемся и выйдем сами, - потом фыркнула сердито, - Массаракш! Вопиющая бестактность!
   Я бы, на свой характер, скандала не устраивала: нам ведь еще друзей с Ульгычана вызволять, это главное. Но если Ладке так уж хочется на ком-то отвести душу... Лишь бы до стрельбы дело не дошло!
   Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут рядом с первым приземлился второй вертолет: зеленый и пятнистый. Оттуда вышло четыре человека в штатском. Одного я сразу узнала: видела его в Магаданском аэропорту и раньше, в гостях у Ладкиного мужа.
   С прилетом магаданских гебистов все очень быстро уладилось. Ментура скисла и увяла: оставила нас в покое и взялась за метеоролога. Нам дали спокойно одеться, собраться, не требуя никаких разъяснений. Через полчаса мы погрузились в зеленый вертолет, который взял курс на Ульгычан. Перед самым отлетом мы стали свидетелями занимательной сцены: как пьяного в дым метеоролога доставали из его комнаты. Через окно, так как он с перепугу наглухо забаррикадировал дверь тяжеленным шкафом, который теперь двое ментов с трудом водворяли на место. Все равно: спасибо вам за заботу и гостеприимство, Виктор Сергеевич. Простите, если можете, за пролитую на ваших глазах кровь и прочие неудобства, которые мы вам причинили.
  
   Вертолет набирал высоту. Проносились внизу заснеженные горы, мелькнул последний раз и исчез оранжевый домик метеостанции. Вот зазмеилась под нами знакомая дорога... Ладка сквозь шум двигателя что-то пыталась объяснить Валерию - так звали знакомого ее мужа. Я мирно дремала. Путь, который занял у нас без малого четверо суток, вертолет проделал за несколько часов. Мы прилетели к зимовью еще засветло.
   Издалека было видно: кто-то стоит, глядя из-под руки в небо, на поляне перед зимовьем. Это оказалась Галка. Увидев вертолет, она замахала над головой чем-то красным. Из дверей вышел второй человек - мы узнали ИФ.
   Вертолетчик искал место для посадки: нашел его метрах в ста от зимовья. Мы приземлились, подняв целую тучу снега. Галка, спотыкаясь и падая, бежала к нам, кричала что-то на бегу. ИФ застыл на пороге избушки с бластером наперевес.
   Ладка и Валерий вышли из вертолета. В распахнутую дверцу вместе со струей ледяного воздуха ворвался Галкин радостный визг. Я выглянула наружу. Лезть в снег очень не хотелось, но меня подтолкнул сзади один из гебистов:
   - Не загораживай проход!
   Ничего не оставалось, кроме как скатиться вниз. Встреча была радостной. Потерь с нашей стороны больше не было. Даже Серегу мы увидели в гораздо лучшем состоянии, чем оставили, отправляясь за подмогой: он уже мог ходить, хотя и напоминал собственную тень. Лада, уходя, оставила Галке оба наших биостимулятора, та, значит, воспользовалась...
   У ИФ под шапкой белым-бело, лицо измученное, тоскливые больные глаза. Лет на десять состарила его Ульгычанская эпопея:
   - Девчата! Живые! А я уже и не ждал. Думал завтра, если не придет подмога, самому идти в "цивилизацию", - в голосе Старшого - неподдельная радость. Кажется, начисто забыта ненависть к "спецам": ведь именно они по иронии судьбы прилетели спасать...
   Пираты были у зимовья - почти сразу после нашего ухода, но не напали, даже не попытались поджечь избушку. Просто ИФ, промышляя с ружьем чего-нибудь пожрать, видел их следы. Он так и понял, что пошли за нами...
   Гебисты быстренько перетаскали в вертолет все пожитки, помогли забраться туда Сереге. А потом Валерию пришлось тащить на руках Ладку. Пока надо было, она кое-как передвигалась на своих обмороженных конечностях, даже пыталась таскать вещи. Но когда поняла, что от нас больше ничего не требуется, кроме как не путаться под ногами, то сразу загнездилась на освободившихся нарах с твердым намерением обитать там до скончания веков.
   Приключение кончилось. Нам еще предстояла долгая дорога в Магадан, а потом - в Москву. Предстояло долгое и нудное расследование... Или следствие? Много чего предстояло. Но дальнейшее от нас почти не зависело, мы сделали все, что могли.
  
   Эпилог
  
   - Мама, привет! Я звоню тебе из Магадана. Мы живы.
   - Из Магадана? Ты хочешь сказать, из Мурманска? Вы же на Кольском!
   - Я на Колыме.
   - Ты сказала, что идешь на Кольский...
   - Мам, извини, я соврала, но иначе ты бы меня не отпустила... Я тебе потом все объясню. Главное, мы живы... Когда приеду? Через неделю или две, как получится. Вам обязательно сообщат, или я сама еще позвоню. Если меня будут искать из института, скажи им... Мы все здоровы, все в порядке, просто тут случилась довольно странная история... Все, мам, мое время кончается. Пока.
   Нас еще не разъединили, трубка вибрировала от праведного родительского гнева. А я, почти не слушая слов - только родной голос - с тоской и усталым безразличием думала о том, какая же долгая дорога домой мне предстоит.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"