1.

Толпе на площади показан лист бумаги. 
Она накормлена и зрелищ ждёт от мага,
Священнодействий над предъявленным листом.
И вот журавль, живорождённый в перегибах,
Расправив перья недоверью на погибель,
Взлетел, как "О!" из пересохших ртов, -

Над сковородками с их запахом котлетным
И крышами неописуемого цвета,
Над перекрёстками житейских тупиков.
Вспорхнув трёхмерным воплощением страницы,
Он выделялся в небе светлой небылицей
На фоне тёмно-серых облаков.

2.

Толпа расходится, назвав полёт обманом.
Довольны воры, облегчавшие карманы.
Печален маг: никто не спросит, уходя,
Что над макушками - благая весть, проклятье,
Благословение? Народ, на небо глядя,
Судачит о возможности дождя.

3.

Как бы то ни было, журавлик очевиден
И машет крыльями, свободен; он обиден
Газетам утренним в полуденной пыли
И обитателям библиотечной полки,
В которых веских словосочетаний столько,
Что им не оторваться от земли.

4.

У всякой магии должно быть завершенье,
Пускай оно не для усопших воскрешенье,
И что-то, не за покаяние, а - так.
При этом маг не выбирает подоконник, 
Где крылья птицы развернутся, беспокоя
Словами прилетевшего листа.

А может быть, в нём не скрывается ни строчки:
Он чист, чернилами не тронут, непорочен
И получателю ниспослан как соблазн -
Перу, уставшему от безразличных писем,
Для обновления ветхозаветных истин
И новых рифм для и добра, и зла.