У города было труднопроизносимое название - вернее, все произносили его на свой лад. В Брайтоне, где Франклин вырос, говорили "Дойре" или "Дор", по радио, официальным голосом с напряженно-свистящим акцентом, его называли "Дортаун". Никакого "тауна" там изначально не было, его потом уж прицепили англичане. В самом городе - по меньшей мере, в том квартале, где Франклин родился, и откуда родители спешно его увезли, город называли правильно: Ди-ира. Когда Франклин был подростком, он говорил "Я из Дира" с затаенной гордостью страдальца, будто демонстрировал, как узник Аушвица, лагерный номер на руке. Позже и он стал говорить "Дойре", но к "Дортауну" так и не приучился.
Возможно, кто-то мог бы заскучать о детстве, проведенном между закопченными кирпичными стенами и на серо-зеленых развалинах укреплений - но скорее вздохнул бы с облегчением оттого, что выбрался. Здесь почти не осталось деревьев - все они, как и сам город, загнаны за стены, отгорожены решетками. Чистый серый камень, резкие вытянутые прямоугольники заводских труб.
Однако в воспоминаниях Франклина город был мрачнее. Теперь он сиял новенькими витринами, трепетали яркими лепестками навесы над кафе, и стеклянные небоскребы золотились на солнце. Франклин думал сперва, что будет выделяться в своем лондонском костюме, купленном специально для конференции, но в центре города почти все были одеты так же.
Их дом снесли, обнесенная забором стройка торчала, как временная пломба, между двумя зданиями. Впрочем, дома Франклин все равно не помнил; удержал в памяти только квадрат заднего двора, качели с проржавевшими петлями. Он постоял минуту, уставившись на забор, и отыскал в телефоне адрес тети Сирши. Тетю он тоже совершенно не помнил, но на фотографиях она походила на мать.
Отец не любил разговаривать о Дира и не захотел, чтобы мать лежала на здешнем кладбище. Похоронил ее в Брайтоне и родню не позвал. Впрочем, отец был протестантом. Родня с ним и так знаться не желала.
Франклин и сам вряд ли вернулся бы в Дира, если б не конференция, которую кому-то вздумалось провести в здешнем отеле.
Для отца город был намертво связан со всем, от чего он увез сына: страхом, взрывами, солдатами на улицах и треском вертолетов над головой. Возможно, если б он приехал сюда и побродил по городу, то увидел бы, что от того времени остались только шрамы. Ясно различимые следы пуль в стене углового дома, надпись красной краской "Убирайтесь домой". Намалеванный на стене Патрик Пирс с пылающим нимбом и надписью "1916". Франклин снял его на телефон, хотя среди тех, кому он собирался показать снимки, никто не знал Пирса. Да наверняка и нынешние обитатели Дира задаются вопросом, кто это у них на стене нарисован.
Шрамы - это прошлое.
Тетка жила на Ватерфоллз-роуд, шестнадцать. Если там когда-то были водопады, сейчас о них ничто не напоминало. У калитки дома, которому по логике полагалось быть шестнадцатым, девчушка лет шести скакала на одной ноге, сосредоточенно повторяя:
- Сколько миль до Дуб-ли-на,
Шестьдесят и дю-жи-на,
Будем там до у-жи-на...
Рядом лежал, завалившись на колесо, ярко-красный детский велосипед.
Франклин забыл, насколько все здесь рыжие. Девчонка замерла на одной ноге, захлопала на него морковными ресницами:
- Ой.
- Ой, - согласился Франклин, потому что не мог взять в толк, кто это. Дети тети Сирши вроде бы взрослые, и никто из них не живет в Дира.
- Я Эшлинг, - сказала девочка, встав наконец двумя ногами на землю. Рукава ее свитера были хипповски продраны на локтях.
- Ты не знаешь, Сирша Дуган здесь живет?
- Там, - махнула рукой девочка .
- Эшлинг? - из калитки выглянула молодая женщина, тоже рыжая, с бледным точеным лицом - кажется, именно такие называют "фарфоровыми".
- Он тетю Сиршу ищет, - доложила девочка.
- Разве это не шестнадцатый дом?
Она улыбнулась, и Франклин подумал - разве фарфор бывает таким теплым?
- Шестнадцатый, только Дуганы дальше по улице живут. А вы, наверное, Фрэнси, их племянник?
- Франклин, - поправил он. Отец позаботился о том, чтоб дать ему имя, за которое не прибьют в подворотне. Его назвали в честь американского президента, а не святого душной католической церкви. Он не собирался становиться "Фрэнси" даже на неделю.
- А я Кэтлин.
Франклин смотрел на медные пряди, вьющиеся у ее висков, и думал, каково это - быть рыжей и длинноволосой, и зваться Кэтлин. Хотя, возможно, здесь это в порядке вещей.
- В плохой час вы приехали.
Голос у нее был ровно-певучий, со странными, усыпляющими волнами интонаций.
- Простите?
- Я говорю, погода плохая...
Естественно, стоило тетке его увидеть, как он непоправимо стал Фрэнси. "Фрэнси, ну-ка дай на тебя посмотреть", "Фрэнси, а ну живо за стол, ты же целый день не ел", "Какая еще гостиница, Фрэнси, а мы с Лиэмом на что, ты цены-то видел в этих гостиницах?" Ее спонтанная и неотвратимая доброта и суета вокруг Франклина, и певучие интонации - все напоминало мать. Они проговорили до ночи, а после три дня подряд он возвращался с конференции поздно, и так и не пригласил рыжую Кэтлин куда-нибудь сходить.
Была середина июля, и вечером, когда Франклин пошел прогуляться, он обнаружил, что город трещит кострами. С укреплений были видны трепещущие огоньки в квадратах улиц "чужого" квартала. Мать эти костры не любила, и, завидя их, запирала Франклина дома. Но ему, закисшему от скуки на конференции, захотелось вдруг совершить акт неповиновения, что-то веселое и пьянящее. Спуститься туда, где костры. Он пошел вниз, все ускоряя шаг шаг, прыгая на длинных, обесвеченных солнцем камнях укреплений. Спуск захватил его, воздух, пахнущий гарью и железом, как на вокзале, бередил душу. Франклин очнулся, только оказавшись в лабиринте улочек рабочего квартала.
- Ну, начинается, - сказали из сгустившегося сумрака.
- Что начинается? - тупо переспросил Франклин
- Да ведь просишь их, просишь, чтоб не затевали больше такого. А все равно, костры что ни год. Как будто они не знают, что будет.
- Что - будет, Франклин спрашивать не стал. Голос принадлежал крупной женщине, тень которой разостлалась по ступенькам, будто фата. Отворилась, едва скрипнув, дверь, Франклину открылся освещенный, уютный квадрат чужой жизни, пахнуло жареной картошкой.
- Возвращайтесь к себе, нечего вам тут.
Франклин пожал плечами. На вид женщина была чуть старше его тетки. Очевидно, она до сих пор жила в намертво поделенном городе.
Как почти все они живут.
Даже Кэтлин.
Дверь захлопнулась. Он не собирался прислушиваться к словам женщины, и все-таки его шаг стал тяжелее, на душе остался неприятный осадок, как после услышанной по дороге супружеской перепалки, которая к тебе не имеет отношения.
Звуки слышались теперь совсем близко: возбужденные голоса, позвякивание пивных бутылок, треск разложенного под ясным небом костра.
- Давай, Вилли, неси! - прокричал девичий голос. Простучали сандалии по асфальту. Несколько мужских голосов затянули песню - слов Франклин не разобрал. Кто-то завизжал: уголек из костра попал на платье.
- Ну скорей, Вилли, давай!
Надо было завернуть за угол, но Франклин остановился в нерешительности. Звуки чужого праздника обычно пробуждают ностальгию и зависть, но ему, по-дурацки замершему у кирпичной стены, показалось в них что-то враждебное. Песня показалась слишком разухабистой, явно пьяной. Франклин обругал себя: ведь явно ничего плохого не случится, если выйти к ним и поздороваться. Может, удастся распить с ними бутылочку пива.
Но он медлил; а потом совсем рядом протренькал велосипедный звонок.
- А ты что тут делаешь? Тебя мама отпускает одну гулять?
- Они двери закрыли, - сказала Эшлинг, сморщив носик.
- Кто закрыл?
Ребенок промолчал.
- Ничего себе порядки. Тебе что же, на улице ночевать? Ну-ка, пошли...
Он взял велосипед за руль, втайне радуясь, что нашелся предлог вернуться.
- Где твоя мама?
- Наверное, на укрепления пошла...
- У вас в окнах свет...
Ребенок не ответил. Франклин неожиданно проникся розоватой тишиной летнего вечера. Такими бывают только вечера в детстве, когда возвращаешься домой как можно медленнее. Ведь когда вернешься - волшебство прервется, и тут же загонят спать. Но пока идешь, на город укладывается тишина - птицы заснули, машины расставлены по гаражам - и первые фонари зажигаются, напитывая воздух обещанием тайны.
Кэтлин вышла из дома, услышав их издалека, и стояла у калитки.
- Эшлинг говорит, вы ее домой не пустили.
- Просто кое-кто ключ забыл...
Девочка прислонила велосипед к забору и прижалась к Кэтлин, обхватив ее за пояс.
- С ее фантазиями за нами скоро опека придет, - пожаловалась Кэтлин.
Эшлинг фыркнула и ушла в дом. Франклин откровенно глазел на Кэтлин, пытаясь найти, что сказать, может, просто напроситься на чай. Но она поблагодарила его и извинилась, сказав, что нужно собираться на работу - и калитка закрылась. Солнце село, вечер окончательно потемнел, забыв обо всех обещаниях.
- Господи, Френси, - сказала тетя. - Одиннадцатая ночь, а ты ничего лучше не нашел, как по городу шататься. Лиэм уж собирался тебя искать.
- Никуда я не собирался, - сказал Лиэм из-за газеты.
Франклин лежал на оттоманке, перебирая стопку детективов, которые принесла тетя Ширша. Мятые обложки пахли чердаком: плесенью, старым деревом и мышами. Детективы были американские, авторов, о которых Франклин и не слышал. Он поправил лампу и растянулся поудобнее. Из-за окна доносились далекие голоса и взрывы петард. Франклин лениво прислушивался к этим звукам, и хлопнувшая совсем рядом дверь его напугала.
- Cирша, - сказал недовольный мужской голос, - ты окна-то занавесь.
- Гляди, кого кошка притащила. Ты чего явился, Донни?
- Хочешь, чтоб было, как у Райли? Лиэм, хоть ты жене скажи.
- А что ей говорить? - флегматичный голос Лиэма. - Патруля она не слушается, ты хочешь, чтоб мужа послушалась?
Патруля?
- Вот я как раз насчет этого и пришел. Макгиган в больнице, Сэмми Хини за каким-то чертом в Республику понесло. А у нас рук не хватает. Куда катится эта страна?
- Начнем с того, что это даже и не страна...
- Лиэм, - сказала тетя Cирша, - не начинай.
- Хозяйку вот возьмите, - вздохнул Лиэм, но, судя по скрипнувшему креслу, поднялся. - Сирша их мигом распугает.
- Сирша пусть окна занавесит, - серьезно сказал гость. - Вы ж у самой стены...
- Я занавешу.
Франклин слышал тяжелые шаги Лиэма по лестнице. Гость за дверью сказал что-то совсем тихо.
- Нет уж! Его вы не впутывайте.
- Ты храбрая женщина, Cирша. Пошла бы с нами и посмотрела.
- Я на это насмотрелась. А малого не трогай. Хватит с того, что Мэри пришлось уехать.
- Я бы его взял. Посмотрел, чего он стоит. Все равно он теперь из города никуда не денется...
После нескольких минут тяжкой тишины на кухню спустился Лиэм. Звякнула заклепками кожаная куртка. И Франклин отчетливо услышал, как передернули затвор ружья.
Дверь захлопнулась. Прошагали под окном, просвистели песенку - видимо, Донни, Франклин ни разу не слышал, чтоб Лиэм свистел. Все утихло.
Как же неудобно быть гостем. Чужим. О Макгигане говорили, что он был в Армии. Старый прово Макгиган.
Он нерешительно вышел из закутка. Тетка сидела в кресле, закрыв глаза; видимо, молилась. Он подождал, пока ее губы не перестанут шевелиться.
- Тетя, все хорошо?
Она открыла глаза.
- Господи, Фрэнси. Тебя-то чего подняло?
- Что за патруль? - спросил он прямо. - Куда ушел дядя?
Тетка натужно засмеялась.
- Те еще у них патрули. Ирландская Распивочная Армия, сильнее нет. Ничего, к ночи вернутся. Опять придется Дэнни у нас положить, а он храпит, хоть уши затыкай. Они и тебя с собой взять хотели. Да только куда тебе. Хоть бы раз выспался. Посмотри на себя, худой, как Лазарь...
Теперь с укреплений не было видно города. Только бесконечные поля, и на полях - армия. Войска, расположившиеся в бивуаках, как на средневековом фесте. При дневном свете он бы с удовольствием их поразглядывал, но сейчас они наводили страх. В поле мелькали костры - почти как те, что он видел в чужом квартале.
- Сегодня они на штурм не пойдут, - раздался у самого уха голос Донни. - Но мало ли что...
Ему сунули винтовку - старинную, еще времен Первой мировой. Франклин попытался возмутиться.
- Чем богаты...
- Сегодня стрелять не понадобится, - сказала Кэтлин. Она стояла, оперевшись о каменную стену, и глядела вдаль. Ветер раздувал ее волосы, и она похожа была на носовую фигуру корабля. Франклин на нее чуть не зашипел. Что она тут делает, да еще ребенка притащила, не видит, что в городе война.
Он подхватил Эшлинг на руки.
- Они закрыли двери, - сказал ребенок ему в плечо. - Не пустили никого.
- Кто закрыл?
- Ты, - сказала Эшлинг.
- Фрэнси, Фрэнси, - звала тетка. Он с трудом продрал залепленные сном глаза.
- Мы выходим через полчаса. Я почистила твой костюм.
- В-выходим?
Тетка поглядела на него с такой укоризной, что до Франклина сразу дошло: церковь.
С раннего утра. В воскресенье. Господи Иисусе. Тетка отчего-то решила, что он католик.
Он думал, что неминуемо задремлет в церкви, даже надеялся на это: все-таки для службы божией выбрали безбожно ранний час. Они шли сквозь стену дождя, по ставшей невидимой дороге. В церкви было тепло, трепетал свечной огонь, тускло блестели витражи с непривычным рисунком. Уютно. Выбравшись из мокрого плаща, он поудобнее устроился на скамье. Но голос священника скоро вывел его из дремы.
Поутру служитель человека Божия встал и вышел; и вот, войско вокруг города, и кони и колесницы. И сказал ему слуга его: увы! господин мой, что нам делать? И сказал он: не бойся, потому что тех, которые с нами, больше, нежели тех, которые с ними.
Франклин вспомнил уже забывшийся сон. Он удивился тому, как прихожане слушали проповедь: напряженно наклонившись вперед, ловя каждое слово. Никто не перешептывался, не кашлял; даже дети не елозили в нетерпении по скамьям. Так слушают напутствие перед боем.
И после, в церковном дворике - дождь ненадолго стих - лица были хмурыми, собранными. Франклин улавливал обрывки разговоров:
- ... сходишь вечером вместо Джейми? У него дочка заболела...
- ... двустволку забрал, а то бы я...
- ... детей к Логанам отправила. Другой конец города, все спокойнее.
На обратном пути снова полил дождь. Он тяжело падал на землю, будто кто-то выворачивал на землю ушат за ушатом ледяной воды. Ни у кого здесь не было зонта - при такой погоде зонты бесполезны, люди кутались в дождевики, в капюшонах напоминая шествие монахов странного ордена. Никогда бы в жизни Франклин не сказал, что сейчас июль.
Дома Лиэм включил телевизор. Штормовое предупреждение по всему Северному берегу; на "оранжевом" параде в Белфасте случились беспорядки, двое раненых, один убитый. Власти Дира приняли решение закрыть аэропорт из-за метеоусловий...
Вот черт.
"Все равно он никуда из города не денется".
Зазвонил мобильный.
- Слышал новости? - спросили его. - Говорят, раньше вторника не улетим.
- Можно поездом...
- Шмоездом. Железная дорога бастует.
Отчего-то Франклина это не удивило.
- Что делать в этой дыре два дня?
- В бильярд поиграйте, - Франклину и самому захотелось очутиться в отеле, слушать стук бильярдных шаров и не думать об укреплениях и сегодняшней проповеди.
Тетя Сирша вышла из кухни.
- Лиэм, у нас молоко кончилось.
- Я схожу, - вскочил Франклин.
Тетка посмотрела на него с подозрением, но отпустила.
Он поднялся на крепостную стену, держась, чтоб не упасть, за мокрые ледяные перила. Сейчас на стене почти никого не было - только два упорных туриста в желтых дождевиках. Их силуэты едва виднелись из-за водяной мороси. Интересно, знают ли они, что заперты в городе? Крепость он помнил еще с тех пор, как лазил здесь мальчишкой. Плотные серые стены, выщербленная лестница с железными перилами. Но в детстве угловая башня казалась огромным замком, а на пушку, сохранившуюся от осады, он еле залез. Франклину вспомнилась тяжесть старинной винтовки в своих руках. Он взглянул еще раз на улицы внизу - никаких огней, даже самый мощный костер погас бы от такого дождя - и отправился за молоком.
Кажется, во всем Дира в воскресенье работал только один магазин, полный людей и запаха мокрой одежды. Франклин взял два пакета молока и устроился в очереди за очень старой женщиной в шляпке и зеленом дождевике. Та набрала столько продуктов, что они еле поместились на ленте перед кассой. Она глянула на Франклиновы пакеты молока и пропустила его вперед.
Франклин подождал ее на улице и забрал из рук тяжелые пакеты.
- Куда вам, мэм?
Она указала высохшим подбородком: вверх.
- Это по пути.
Пакеты оттягивали руки.
- Вы блокаду собрались выдерживать?
- Ты ведь слышал проповедь, верно? "И ты будешь есть плод чрева твоего, плоть сынов твоих и дочерей твоих, которых Господь Бог твой дал тебе, в осаде и в стеснении, в котором стеснит тебя враг твой".
Они шли медленно: Франклин подстраивался под ее шаг. Мостовая тут была каменной, и нога то и дело оскальзывалась на округлых мокрых камнях. Дома из мрачного кирпича возвышались над ними.
- Это не ты ли у Сирши и Лиэма поселился?
Дира. Дыра. Деревня.
- Я не поселился, мэм, я приехал погостить.
- Так ты сын Мэри. Эшлинг мне о тебе все уши прожужжала. А я Розалин.
Эшлинг, едва не спросил он глупо, а как же Кэтлин? Кэтлин не говорила обо мне?
- Что у вас тут происходит?
- Ты что же, не учил в школе про Осаду?
- Ну, - он замялся, - мы ее быстро прошли.
Он запомнил лишь странное чувство отчуждения, когда пытался сопоставить редкие фрагменты собственных воспоминаний о городе с написанным в учебнике - и не мог. И как на перемене сказал мальчишкам: "Я из Дира". Знание про осаду хранилось где-то на задворках памяти, вместе со сказками Матушки Гусыни и прочим хламом, от которого невозможно избавиться, но который взрослое сознане задвигает на антресоли. Он знал, что Дира не сдался, так же хорошо, как то, что Джек одолел великана.
И знал, что в конце концов город взяли - предательски, и в честь этого в чужом квартале жгли костры.
Старушка завозилась в сумочке в поисках ключа, и Франклин понял, что они пришли. Они стояли у знакомой калитки; во дворе за решетчатым забором виднелся брошенный в траву велосипед.
- Осада-то не кончилась, - заговорщически сказала она.
- Как это?
- Да вот как, - она забрала у него пакеты. Столько умерло из-за тех закрытых ворот. Кто от голода, кто от тифа, от ран... Куда им деваться, неупокоенным. Вот и лезут, прости Господи, к нам на стены...
Франклин нашел Донни в пабе. Узнал его по авторитетному голосу, несущемуся от стойки. Протолкался, поймал на себе несколько удивленных взглядов.
- Возьми меня сегодня в патруль.
Тот смерил его взглядом.
- Какой еще патруль?
- Знаешь, какой, - кажется, он копирует интонации тети Сирши...
- Зачем это тебе, турист?
- Я родился в Дира, - сказал Франклин.
- Да ты хоть оружие в руках держал?
- Отец учил меня охотиться, - он чувствовал, что Донни на самом деле хочется задать один вопрос - почему. И надеялся, что тот его не задаст. Как будто он сам понимал. От безделья. От любопытства.
Донни уставился на него, а потом расхохотался, широко открыв рот и запрокинув голову.
- Вот дела! Фрэнси Хэган у меня в патруле! Бог с тобой, пойдешь талисманом.
Он попытался было затянуть "Был оранжевым папаша, мать зеленою была", но голоса у него откровенно не было, и остальные не поддержали.
За ним зашли вечером. Тетя Сирша только головой покачала.
- Теперь туман, - плюнул парень, пришедший с Донни. - Вечно так. Сперва дождь, а теперь - вот.
И верно. Фонари размыло; церковь возвышалась неясным, почти призрачным силуэтом. За укреплениями стелилось белое.
Франклин подумал рассеянно, что нужно бы сдать билеты.
Из тумана было слышно чужое войско. Совсем близко - отрывистые команды, смех. Смех пугал больше всего, взрываясь у самого уха. Язык полузнакомый - Франклин угадывал отдельные слова, но не понимал.
- Они за ровом, не трясись, - сказал Донни.
Наверное, было бы легче, если б он побывал в Ираке или в Афганистане. Ему дали не винтовку Первой мировой, а старый АК. Даже Франклин понимал, из чьих запасов он взялся.
- Ты был в Армии? - спросил он у Донни, когда тот учил его стрелять.
- Много будешь знать, - сказал тот. - Первым не стреляй. Иногда бывает, что они месяц до Луназы так и простоят, если их не трогать. Вот если они к орудиям полезут - другое дело. Снимать надо этих стрелков. Раз их подарочек к Райли в окно залетел, к малому в спальню, - Донни перекрестился. - Райли потом кукушкой поехал.
- Так и брали бы снайперов...
- Так и брал! А сейчас что... Только мы с Лиэмом и остались. Макгиганн в больнице, да с концами, говорят...
Воздух заметно потеплел, несмотря на туман. Франклин встал поудобнее. Сна не было ни в одном глазу. Он сказал Донни, что родился в Дира, но сейчас ощущал себя туристом на сафари. "Не забудьте принять участие в любимом аттракционе горожан - обороне укреплений.."
- Не высовывайся, - сказал Донни. - Могут достать.
- Достать? Они же не...
Не - настоящие, едва не сказал он.
- Ага. Потом скажут, что упал на лестнице. Или старые запасы оружия нашел. Им же не расскажешь...
Сейчас из боковой башни он четко видел ворота. Днем их не было, на их месте стояло бюро туристической информации. Но теперь бюро исчезло, а на его место стали мощные каменные ворота. Они были закрыты, и широкий деревянный мост подняли, полностью обнажив ров.
В эту ночь войско внизу ничего не предприняло. Солдаты перекликивались, грелись у костров, посылали проклятия тем, кто стоял на стенах. Под утро Франклин заледенел. Когда посветлело, в тумане стали проглядываться силуэты многоэтажек, и Донни отпустил честную компанию. Франклин спустился прямо в паб - открытый, несмотря на ранний час. Он почти заснул над столом, когда перед ним встала чашка с кофе.
- За счет заведения, - сказал знакомый голос. Франклин встрепенулся. Кэтлин забрала волосы в пучок; на ней был растянутый свитер, и Франклин против своей воли взглянул на ее локти. - Всем мобилизованным.
Он улыбнулся:
- Я пошел добровольцем.
Взял чашку в ладони, согреваясь. Кэтлин ушла обслужить Донни с приятелями, но потом вернулась, тоже с кружкой.
- Не возражаете?
Он мотнул головой, подумав с сожалением, что видок у него, верно, тот еще.
- Много у вас... мобилизованных?
Она наклонила голову.
- Как будто весь город, - играет, едва не сказал он. - Все знают, что происходит...
- Кому надо, знает, - подтвердила Кэтлин.
Утреннее солнце было еще слабым, и в пабе горел свет. Казалось, стоит утру по-настоящему наступить, и разговор их потеряет смысл, и Франклин сам перестанет верить в то, что произошло ночью. Решит, что это тоже был сон.
- Давно они у вас стали появляться?
- Да они и не уходили, - Кэтлин сидела совсем рядом, и тепло ее тела чувствовалось даже через свитер. - Они там... со времен Осады. Говорили, бывало, что их долго не видели. Я не знаю. Как Неприятности начались, так они каждый год стоят...
- Донни сказал, это до Луназы.
- Когда до Луназы. А когда и до Успения могут проторчать. Но на Успение уж точно уходят.
- А до этого что, так из города и не выехать?
- Выехать, наверное, можно. Только все равно не приедете, куда надо... Говорила я вам.
- Говорили... А с той стороны? - вдруг пришло ему в голову. - На их укрепления тоже лезут?
- Мы туда не ходим, - сказала она и ушла за барную стойку.
На укреплениях оказалось не так уж плохо. Кэтлин приносила им кофе и сэндвичи прямо на стену, и задерживалась поболтать. Обычно неразговорчивый Лиэм стал рассказывать Франклину про свое детство.
- Видишь вот тот дом? Во-он там, похожий на башню? Когда я был маленьким, представлял себе, что это маяк. Там окно высоко горит. Когда был дождь, я воображал, что он подает сигнал кораблям. Хотел стать моряком тогда, да видишь...
После этого разговора Франклин понял, отчего Донни злился, что Сирша не задернула занавески. С горящими окнами ее дом - как прожектор: наводи и стреляй.
Он увидел их только на третью ночь - если не считать сна. Туман рассеялся ненадолго, и на земле за ровом проступили чужие шатры и человеческие фигуры. Это походило на картину: все вырисовано черным карандашом на светло-сером; только белки глаз блестели, когда они поднимали голову и глядели на стену. Но на миг Франклину показалось, что это луна светит сквозь пустые глазницы.
- Вот бы эта гадость ушла, - пожелал Кахал, с которым они уже успели познакомиться и выпить пива.
Но марево вернулось, гуще прежнего. Донни пробежался по стене, вернулся, нахмурившись.
Франклин услышал какой-то неясный звук - треск? - а потом грохот. Что-то ударилось о стену, лопнуло, взорвалось огнем.
- Черта-дьявола, они на штурм пошли!
- По моей команде! Приготовиться! Огонь!
Орудия внизу были надежно скрыты туманом, но теперь в нем проступали то и дело размытые вспышки огня. И сразу же - грохот. Снаряд свистнул совсем рядом и разорвался на лестнице.
- М-мать честная!
- Задело?
- Стреляй, не смотри!
Внутри башни было не так страшно.
- Есть один!
Легкое жужжание.
Свист.
Грохот.
- Да мать же ж!
- Хэган, живой там? Чего замолчал, огонь!
Франклин услышал очередь; и сам принялся палить - неумело, в туман, в пустоту; палить по призракам.
Наконец все стихло.
- Фрэнси! Хэган, мать твою! Кахалу досталось, вызывай скорую!
Он выронил автомат, зашарил по карманам. Мобильный глухо молчал - батарейка...
- У паба телефон, Фрэнси, живо вниз!
Он выскочил из башни; Донни сидел у стены, придерживая за плечи Кахала; показалось сперва, что тому оторвало голову, потому что лицо у него было все в темной крови. Франклин бросился вниз, оскальзываясь на лестнице, забыв об оружии. Он обежал вокруг паба, рванул дверь будки, испугавшись, что сейчас окажется - телефон неисправен. Но он работал; Франклин не вспомнил бы, что набирать, если б не список экстренных номеров на стене
Здесь не грохотало, но в трубку он заорал, так что диспетчер попросила его успокоиться.
- Характер ранения?
- Э... травма головы?
Повесив трубку, он рванул наверх, но оказалось, что бой кончился, а "Скорой" уже не нужно.
Утро настало резко; будто ждало только, пока машина уедет, увозя тело. Все было тускло, будто утром после праздника. При скудном, но неумолимо трезвом свете все выглядело нестрашным. Лестница не обрушилась, как ему сперва показалось, и даже перила не сгорели. Но подойдя поближе, в ступеньках он увидел выбоины - кажется, раньше их тут не было.
Прошлое - это шрамы.
Прошлому много не надо: один погибший, следы от ядра на лестнице, призраки за стеной. Этого хватит. чтоб не забыли.
- Он... Его осколком?
Донни кивнул.
- Напишут какую-нибудь причину смерти... Может, опять свалят на Армию. Надо сказать Бриджит.
- Да, - сказал Франклин, разозлившись. - Жена его похоронит под трехцветным флагом. Под салют от парней из ИРА.
Лицо Донни стало очень твердым. Злым.
- Не учи отца е...ться. Ты тут второй день.
- Вы даже не думаете, как это остановить.
- Что мы тут на стенах который год делаем, по-твоему, продди?
Он не обратил внимания на ругательство.
- Вы не думаете, как это остановить, - он развернулся и пошел к дому.
- Вечно мы так, - сказал Донни вечером. На руке у него красовалась черная повязка. - Они в нас из орудий, а мы с винтовками. Как в шестнадцатом.