Сказка написана для проекта «Заповедник сказок».
Выпуск № 171, тема «День пропавших букв».

Самый лучший день

В прошлом октябре

Холодный ветер кружил за окном пожелтевшие листья. Дождь никак не мог решить, идти ему или нет, и удовольствовался тем, что время от времени туманил стёкла полотнами воды. В разрывах туч были видны далёкие горы, по которым солнечный свет, сдавая позиции теням, неспешно отступал в сторону вершин.

С этой стороны оконной рамы было сухо и прохладно. Воздух остро пах ветхостью и лекарствами, шепчущий в углу освежитель воздуха не мог его очистить. Центр комнаты занимала высокотехнологичная кровать, каждый элемент которой регулировался. На стойках вокруг кровати было развешено медицинское оборудование, в изголовье были закреплены кислородные баллоны, трубочки от которых змеились по голубой простыне до ноздрей лежащего в кровати мужчины. Капельницы насыщали кровь умирающего порциями лекарств. Размеренно попискивал монитор сердечного ритма, отслеживающий удары  старого, изношенного сердца.

На металлическом стуле с клеёнчатым сиденьем, стоявшем рядом с изголовьем, сидела женщина, такая же высохшая и старенькая, как и мужчина, лежащий в кровати. Женщина держала в ладонях руку своего мужа. Его рука была тонкой, почти невесомой; сквозь жёлтую, похожую на бумагу кожу прощупывались кости. Старые часы «Tissot» на его запястье болтались свободно, под исцарапанный металлический браслет можно было просунуть два пальца, — мышц на руке мужчины почти не было, затяжная борьба с болезнью выпила из него все соки. Женщина вспомнила, какими сильными эти руки были когда-то, как они могли закружить её в танце, поднять в воздух, как она, смеясь, могла откинуться на эти руки в полной уверенности, что они не уронят её и не допустят ей никакого вреда, как туго браслет часов охватывал его запястье, — и новые слёзы потекли по проторённым дорожкам из её старых, подслеповатых глаз.

— Ну, ну, будет тебе, – мягко упрекнул её муж. Его голос был слабым, чуть сильнее шёпота, и когда очередной шквал швырял в оконное стекло заряд дождя, приходилось напрягаться, чтобы расслышать слова. – Хватит уже плакать.

— Я… – женщина, стушевавшись, вынула платочек и промокнула уголки глаз. – Я никак не могу привыкнуть, что… Ну…

— Мы уже много раз об этом говорили, – голос мужчины прошелестел по палате подобно оранжевым листьям, кружащимся на октябрьском ветру за окном. – Никакой надежды нет, ты сама это знаешь. Мы обсуждали эту тему с докторами снова и снова, и…

Мужчина замер и сделал глубокий вдох кислорода, набираясь сил, чтобы закончить фразу. В воцарившейся тишине стало слышно, как прокравшийся в комнату октябрьский ветер запутался в струнах сиротливо стоящей в углу гитары.

— ...И согласились, что сегодняшний день будет отличным финалом.

— Я не хочу, чтобы ты уходил. – Женщина всхлипнула и сжала руку своего мужа чуть сильнее, но не настолько, чтобы причинить ему боль. Меньше всего на свете она хотела причинить ему боль.

— Мне тоже от этого не по себе, Рыжик. Но нам и так было подарено больше времени, чем мы рассчитывали. И лучше я уйду сам, пока я ещё в сознании и могу принимать решения. Ты же знаешь альтернативу, — моё тело проживёт ещё три-пять месяцев, но в крови будет столько наркотиков, что клопы в этой кровати возомнят себя акромантулами из «Гарри Поттера».

— В этой кровати нет клопов, – женщина сумела улыбнуться сквозь слёзы.

— Я образно. – Мужчина снова сделал вдох кислорода. – Ты знаешь, как всё будет. За меня будет дышать машина, кормить меня будут через катетер, и я буду всё время или под наркотой, или страдать от боли, но не смогу это показать… Я всё равно умру, – с усилием произнёс он запретное слово, – только на условиях, которые будет диктовать мне болезнь. А ты же помнишь…

— …Ты всегда и всё делал на своих условиях. – Женщина подняла сухую ладошку мужа, похожую на птичью лапу, и поцеловала её, легонько коснувшись кончиками пальцев болтающихся на запястье часов. – Я понимаю. Но мне всё равно грустно.

— Эй, улыбнись, солнышко, – мужчина попытался сжать её ладонь своей. – У тебя освободится целая комната. Продашь весь этот хлам, – он показал глазами на аппаратуру у изголовья, – и тебе хватит на хорошие холсты и краски. Ты снова сможешь рисовать! Ты же так хотела сделать себе мастерскую в комнате, выходящей на горы!

Женщина, волосы которой уже давно потеряли рыжий цвет, и которую уже двадцать лет никто, кроме мужа, не называл ни «Рыжиком», ни «солнышком», снова расплакалась.

— Ты… Ты…

— Прагматичный циник, я знаю, – прошелестел мужчина.

— Я бы отдала все холсты и краски в мире, чтобы ты прожил со мной ещё месяц, – призналась женщина, прижимая морщинистую ладонь мужа к своей щеке.

— Солнце, мы уже всё решили. – Мужчина улыбнулся уголком губ, — на большее у него не хватало сил. – Хватит думать о печальном. Неужели в этот день тебе хочется вспоминать только грустные события?

— Ведь сегодня…

— Пятьдесят четвёртая годовщина нашего знакомства.

*   *   *

Пять лет назад

— Доктор, вы точно ничего не напутали? – с мольбой в голосе обратилась пожилая женщина к молодому человеку в белом халате и с обязательным стетоскопом на шее. Почему у всех врачей на шее висит стетоскоп? Даже у онколога, которому он абсолютно бесполезен?

— Увы, – онколог пожал плечами. – Вот результаты томографии.

— Но химиотерапия… Или радиотерапия…

— Не в его возрасте, – покачал головой врач. – Активная химиотерапия убьёт его быстрее, чем рак. Вдобавок, метастазы развиваются очень быстро. Я удивлён, что он пришёл сюда сам. Он должен страдать от ужасных головных болей. Мы можем дать ему поддерживающее лечение, замедлить рост опухолей, но, боюсь, полностью сдержать их не сможем.

Женщина сглотнула комок.

— И сколько ему?..

— Говоря откровенно… – Онколог поднял снимок и посмотрел его на просвет. – Два года. От силы три, если его организм воспримет лечение хорошо. Вряд ли больше.

По щекам сухонькой женщины, достигшей самой границы старости, пролегли тонкие влажные дорожки слёз.

— Что мне делать, доктор? Что же мне делать теперь? Мы вместе почти полвека. Сегодня как раз сорок девять лет, как мы познакомились. Что мне делать теперь?

Доктор, которому не так давно исполнилось тридцать пять, не мог даже представить себе, что такое пятьдесят лет совместной жизни, но зато он знал ответ на этот вопрос. Это один из тех вопросов, который рано или поздно в своей карьере слышит каждый врач. Дерматологи и трихологи реже, чем все остальные, но и они не застрахованы. Поэтому ответ на этот вопрос изучают ещё в университете.

— Вам осталось очень мало времени быть вместе, – сказал доктор, мягко положив руку на плечо пожилой женщины, – поэтому используйте его, чтобы любить и ценить вашего мужа. Радуйте его. Заботьтесь о нём. Подарите ему свою любовь. Это его последние годы, и болезнь будет убивать его, причиняя ему невыносимую боль. Постарайтесь сделать так, чтобы, когда на пороге вечности он оглянется назад, он сказал бы, что ваша любовь была важнее, чем эта боль. Сделайте его счастливым.

Женщина всхлипнула.

— Вам предстоят тяжёлые годы, – продолжил врач. – Из-за боли, скорее всего, он станет раздражительным, вспыльчивым. Из-за наркотиков, которые ему придётся принимать, чтобы облегчить боль, он будет казаться вам другим человеком. Однако вы должны помнить: внутри он по-прежнему тот мужчина, за которого вы выходили замуж и которого вы любите. Мужчинам тяжело признавать, что они нуждаются в помощи, и собственная слабость может даже сделать его агрессивным. Возможно, он попытается причинить вред вам или себе. Не исключено, что вам придётся поместить его под наблюдение специалистов, — благо, полис медицинской страховки, открытый его бывшим работодателем, «Рэд Хук Энтерпрайз», всё это покрывает, и о деньгах вам заботиться нет нужды. Знайте, вам будет тяжело. Но всё это не должно помешать вам любить его. У вас осталось всего несколько лет, чтобы ценить человека, который прожил с вами всю жизнь, поэтому используйте эти годы на всю катушку. Пока есть возможность, пока он ещё не прикован к постели, осуществите все ваши совместные мечты. Съездите в отпуск. Промотайте деньги в казино. Понежьтесь на солнышке во Флориде. Отправьтесь в круиз. Если он хотел научиться играть на пианино или гитаре, купите их ему. Это ваш шанс показать, насколько он вам дорог.

— Очень дорог, – прошептала женщина сквозь слёзы. – Очень.

— Тогда воспользуйтесь этими годами, чтобы знать его, ценить и любить, – мягко ответил доктор. – Воспользуйтесь шансом провести время рядом с ним. Это последняя возможность. Другой не будет.

— А как мне жить без него?

— На этот вопрос сможете ответить только вы сами.

Женщина отвернулась к окну, за которым октябрьский ветер трепал листья, побитые первыми заморозками. На самом деле она хотела спросить «А зачем мне жить без него?», но на этот вопрос никто не смог бы ответить.

*   *   *

Девять лет назад

— Рыжик, ты скоро? Напоминаю, у нас билеты на сегодня, а не на декабрь.

— Да, уже иду!

Мужчина стоял в прихожей, сложив руки на груди и опираясь плечом на стену. Ещё несколько лет назад он прохаживался бы в нетерпении перед большим, в рост человека, зеркалом, но сейчас и отражение в зеркале, и колени, и спина были уже не те. Костюм, некогда сидевший идеально, стал немного свободен в груди и в плечах. Хорошо хоть, в талии он был всё ещё впору. Может, даже стал несколько тесноват.

— Такси уже приехало? – послышался вопрос сверху.

Тело могло сдавать, но некоторые вещи не менялись. Мужчина взглянул на старомодные часы на запястье, мимоходом подумав, что сквозь заменённое стекло снова стало легко разглядеть стрелки, и что не так-то просто оказалось найти замену для стекла этой модели «Tissot». Его жена, наводившая марафет за туалетным столиком, всегда опаздывала ровно на двадцать две минуты, и ему осталось прождать её ещё четыре.

— Не торопись. Я заказал такси только пять минут назад, зная, что ты задержишься.

Жена появилась на верхней ступеньке лестницы, ведущей к спальням на втором этаже. В своём синем с искрой платье и с крошечным клатчем в руках она производила сногсшибательное впечатление. На её шее поблёскивало сапфировое ожерелье, в ушах сверкали звёздочки бриллиантов. Один из пальцев на руке обрамлял изящный белый ободок с единственным крошечным бриллиантом.

— О! – мужчина изобразил полупоклон. – Знаешь, я передумал ехать с тобой в оперу. Ты же затмишь там всех, включая примадонну, про нас напишут в газетах, и все критики в городе примутся нас обсуждать, а мне ещё на улицу выходить.

Женщина, элегантно положив руку на перила, спустилась к мужу:

— Не волнуйся, дорогой. Я, может быть, и буду красивее всех в опере, но ты в достаточной мере компенсируешь меня, чтобы вместе мы были заурядной средней парой. Так что там насчёт такси?

Мужчина улыбнулся. Острый язык жены был неподвластен времени. Не то, что его колени.

— И куда бы ты меня повёз, если бы я согласилась с тобой и отказалась от оперы?

— Может быть, в ночной клуб?

— Слушай, нам хорошо за шестьдесят. Что нам делать среди молодых придурков, трясущихся под музыку, которую мы не понимаем?

— Это кому тут за шестьдесят?! Я чувствую себя очень опытным двадцатилетним балбесом!

— Для двадцатилетнего балбеса с опытом будет ерундой отжаться сорок раз.

Мужчина с сомнением посмотрел на пол. В окне рядом с входной дверью показалась машина с зелёным огоньком на крыше.

— Опыт подсказывает двадцатилетнему балбесу, что отжиматься ему не в кайф. Так что, опера?

— Опера. Давай в этом году отпразднуем нашу годовщину так, как хочу я!

Женщина обулась в элегантные полусапожки в тон к платью, затем муж набросил на её плечи меховую накидку.

— Я думал, тебе понравился праздник, который я организовал тебе год назад.

— Это когда мы смотрели матч «Пари Сен-Жермен» против «Барселоны» в спортивном баре, ты перепил холодного пива, охрип, тебя стошнило прямо на барную стойку, мне пришлось проставиться всем запачкавшимся, потому что ты забыл портмоне, потом я расплатилась за выпитое тобой пиво, кстати, мерзкое донельзя, и вдобавок ты застудил горло, простыл и провёл две недели на больничном, поминутно чихая так, что в серванте дрожала посуда? «Понравился» — не то слово. Это было незабываемо. Я уж точно не забуду эту годовщину до самой смерти. А в нынешнем году, для разнообразия, мне хотелось бы чего-нибудь приятного.

— Мне тоже. Жаль, что наш любимый сериал закрыли… Я бы с удовольствием променял билеты на возможность сидеть с тобой рядышком, в тепле и без необходимости куда-то идти.

Женщина обернулась к зеркалу, проверяя, как сидит платье, и заметила, как за её спиной что-то сверкнуло. Она обернулась и увидела, что яркий кружок света от потолочной лампы, отразившись от стекла старых наручных часов, скачет по зеркалу, потому что муж потирает лоб. Его лицо на долю секунды исказила гримаса боли.

— Знаешь, у тебя эти головные боли всё чаще. Надо бы показаться врачу.

— Покажусь. Подай мне пальто, там, кажется, зверски холодно.

— Ну понятно, на дворе всё-таки октябрь.

*   *   *

Четырнадцать лет назад

— Ну что, ты идёшь?

— Да, конечно, солнышко. Минутку, тут какая-то официальная бумага пришла.

Жена ждала его в гостиной на первом этаже. Два кресла стояли бок о бок перед огромным телевизором, на котором застыл последний кадр заставки их любимого сериала. Муж стоял в прихожей, перебирая дневную корреспонденцию, сложенную на полочке у входной двери. В щель для писем задувал пронзительный ветер, и мужчина ёжился, переступая с ноги на ногу. Среди нескольких писем с просьбами о благотворительных пожертвованиях, открыток от отдыхающих на курортах со своими семьями детей, анонса театральной программы на следующий сезон, приглашения на встречу пенсионеров фирмы «Рэд Хук Энтерпрайз» и рекламных буклетов затесался счёт за электричество, который он сразу воткнул в раму большого зеркала, чтобы не забыть его оплатить. Под счётом скрывался конверт донельзя официального вида. Мужчина достал из кармана домашнего халата очки для чтения, вскрыл стальной дужкой клапан конверта, надел очки на нос и вчитался в пестрящие канцеляритом строки.

— Солнышко, помнишь нашу первую квартиру?

— Это которая на холме, с соседями, помешанными на стрижке газонов в шесть утра?

— Нет, то была вторая. Первая была на Бэй-вью. Три комнаты и большой салон с панорамными окнами на океан.

— А, верно. Ох, какая в ней стояла холодина! Неудивительно, что я постаралась её забыть. Надо было сразу сообразить, что теплоизоляция в ней никакущая. Как вспомню, что холодный ветер с залива дул строго к нам в салон, и прогреть её до мая не получилось бы даже у вулкана… Бр-р-р! Помнится, мы тогда оба заливались соплями каждую зиму, пока не нашёлся какой-то идиот, купившийся на красивый вид. А что с ней?

Муж перевернул страницу, продираясь сквозь дебри терминологии:

— Похоже, мы только что выплатили за неё ипотеку.

Жена издала победный визг:

— Аминь. Теперь мы можем, наконец, забыть её, как страшный сон. Зайди на кухню, захвати пакет попкорна и пару бутылок пива, и поторопись, — через две минуты, где бы ты ни был, я нажму «Play».

Мужчина аккуратно запаковал банковское уведомление обратно в конверт:

— Подумать только, Рыжик, двадцать пять лет. А для меня это было словно вчера. Солнышко, ты уверена, что хочешь провести годовщину знакомства, сидя перед телевизором и пожирая попкорн? Может, выберемся куда-нибудь, а сериал посмотрим завтра?

— Ты издеваешься?! Это же первая серия нового сезона!

*   *   *

Двадцать семь лет назад

Он стоял в дверях спальни и смотрел, как его жена швыряет платья в жадный зев раскрытого чемодана.

— Послушай… – начал он, но голос изменил ему.

— Нет, это ты послушай! – Жена разъярённой фурией обернулась к нему, и он отшатнулся, не выдержав яростного огня в её глазах. – Я ухожу, ясно? И забираю детей! Отодвинься от меня, старый похотливый кобель!

Мужчина слушал, как горькие слова жены, подобно каменным плитам, запечатывают склеп, похоронивший их отношения.

— Подожди. Не уходи. Не надо.

— Почему? – Очередное платье полетело в чемодан. – Потому что тебе нужен кто-то, стирающий твои носки, пока ты брюхатишь красоток на рабочем столе? Ты, небось, и в начальники отдела пошёл только потому, что теперь у тебя есть запирающийся кабинет!

Всё происходило вовсе не на рабочем столе, а в чулане, в котором уборщица хранила чистящие средства и запас тряпок, или в дешёвых отелях с почасовой оплатой, но мужчина инстинктивно понял, что сейчас не лучший момент об этом упоминать.

— Потому что я люблю тебя.

— Ты избрал чертовски неправильный способ доказать свою любовь, – женщина рассмеялась ему в лицо и попыталась захлопнуть чемодан. У неё не получилось, потому что торчащие края платьев мешали защёлкнуться замкам. – Я пришлю тебе документы на развод.

— Нет! – Земля уходила у него из-под ног, и он съехал по стене на пол.

— Да.

— Подожди! Я был неправ! Я очень, очень сожалею!

— Конечно, сожалеешь. Потому что теперь некому будет готовить тебе ужины и ждать тебя дома с очередной случки!

— Нет!!! Не поэтому! Я не хочу тебя терять!

— Ты меня уже потерял.

Он смотрел, как любовь всей его жизни уходит из неё. Как убедить её в том, что она — единственный человек, имеющий для него значение?

Она остановилась в дверях, поставила чемодан и обернулась к нему.

— Почему? Мне важно знать. Почему ты это сделал? Тебе не хватало меня?

— Потому что… – Он замялся. – Потому что мне вот-вот стукнет пятьдесят. Я задыхаюсь, когда поднимаюсь в гору. Я не могу читать мелкий текст вблизи. Когда мне говорят что-то, а я не сосредоточен на говорящем, мне приходится переспрашивать. Морщины у меня на лбу перестали разглаживаться, а сам лоб доходит почти до макушки. Раньше я мог пробежать десять километров, сейчас после двух минут бега у меня начинает колоть в боку. – Он перевёл дыхание, по-прежнему сидя на полу, являясь живой иллюстрацией собственных слов. – Я старею. Но внутри я чувствую себя ещё молодым, сильным и здоровым. Как я мог убедиться, какой я — настоящий? Тот, что внутри, — сильный, смелый, задорный, душа компании и заводила, — или тот, что снаружи, — развалина, не распадающаяся только потому, что она затянута в костюм? Кто я на самом деле, эффективный специалист, который может реорганизовать работу отдела в «Рэд Хук Энтерпрайз», или плывущий по течению тюлень, которого отфутболили на руководящую должность, чтобы он не мешал делать настоящую работу? Я не могу спросить тебя, потому что ты знаешь меня внутреннего лучше, чем я сам себя знаю, но совсем не видишь меня внешнего, а больше мне не к кому обратиться. Как мне узнать правду? Как понять, жив я ещё, или мне уже пора откладывать на похороны?

— Лучше бы откладывал. Сейчас это было бы очень кстати.

Она стояла, опустив чемодан и постукивая по нему туфелькой. Он купил ей эти туфли несколько дней назад и преподнёс вчера вечером на годовщину знакомства, сказав, что они стоили на сто двадцать долларов больше, чем на самом деле. На отмытые таким образом из семейного бюджета сто двадцать долларов он купил красивое ожерелье для той, другой женщины. Ещё один поступок, о котором он сейчас сожалел. О, если бы он мог отмотать время на полтора месяца назад, когда его жизнь стала намного сложнее!..

Он поднял руку и показал ей часы «Tissot» на запястье:

— Я как эти часы, понимаешь? Потёртый корпус, тронутый ржавчиной браслет, исцарапанное стекло. Но внутри механизм, который всё ещё точно отсчитывает время. Как понять, что истинно? Они старые или ещё годные?

— И ты в великой мудрости своей решил обратиться к стороннему эксперту?

— Мудрость — это не то слово, которое я бы использовал, но, образно говоря, да.

— И каким же было заключение эксперта?

— Надо восстанавливать форму, сбросить вес, качать мышцы груди и пресса. Потому что колоть в боку начинает после двух минут не только бега. В целом могу сказать, что обращение к эксперту того не стоило.

Она ждала продолжения, сложив руки на груди и не переставая постукивать по чемодану.

— И ещё мне было любопытно. Понимаешь, мы с тобой вместе двадцать семь лет. Тебя я знаю. Я знаю, как ты реагируешь на мои ласки, я знаю, как ты движешься, как вздыхаешь. Другая женщина… Когда мы познакомились, я был… У меня никогда в жизни не было другой женщины.

Туфелька замерла.

— Это была первая женщина за всю нашу совместную жизнь?!

— Это была вторая женщина за вообще всю мою жизнь. Я не испытываю к ней никаких эмоций. Ну, разве что кроме признательности. О любви и речи быть не может. Только любопытство и желание почувствовать себя молодым. А оказалось, что это как почесать спину о стену. Приятно, да, но ничего такого, чего нельзя сделать дома. Что ж, любопытство удовлетворено, а желание почувствовать себя молодым разбилось о реальность. Я действительно люблю тебя, только тебя, и обещаю… Если ты вернёшься… Я никогда больше не буду смотреть на других женщин.

Она задумчиво стукнула туфелькой о чемодан в последний раз, принимая решение.

— Я выслушала твои аргументы, а сейчас я уйду и буду думать. Помни вот о чём. Я тоже не молодею, и мне тоже хочется почувствовать себя живой. Сейчас счёт два-один в твою пользу. Когда… И если… Я вернусь, то вопрос о текущем счёте будет последним вопросом, который ты задашь в нашей совместной жизни. И чтоб не было недопонимания, то же самое произойдёт, если я узнаю, что на твоей половине табло появилась цифра «три».

Она подняла чемодан, уходя в стылый промозглый октябрь. Хлопнула входная дверь. Но холод октября не мог сравниться с холодом, сковавшим его сердце.

Эту годовщину их знакомства он отметил тем, что рухнул в жуткий, тупой, беспросветный запой, последовательно пройдя весь путь от выдержанного виски из домашнего бара до бормотухи из пластиковой канистры, купленной в какой-то подворотне за наличные. В бормотухе была почти вся органическая химия, включая метанол, но мужчина решил закрыть на это глаза.

Первым, что он увидел, придя в себя в больнице четыре дня спустя, было лицо его жены.

*   *   *

Тридцать девять лет назад

— Солнышко моё!

Он подхватил её на руки и закружил. Она счастливо рассмеялась. Её ярко-рыжие волосы взметнулись на ветру и вспыхнули под лучами тусклого октябрьского солнца, словно язычки пламени, отгоняя холод приближающейся зимы.

— Что-то ты подозрительно радостен для человека, только что общавшегося с банком, – выгнула бровь она после обязательного поцелуя.

— И есть от чего радоваться, – подтвердил он, опуская её на землю. – Нам одобрили ипотеку!

— На каких условиях?

— На двадцать пять лет, будем платить и основной фонд, и проценты, с привязкой к индексу цен.

— Ну… Стандартные условия. А что по утверждённой сумме?

— А это самое приятное. Помнишь ту квартирку на Бэй-вью?

— С панорамными окнами на океан? Только не говори, что она нам теперь по карману!..

Он послушно замолчал, любуясь золотыми искрами в её глазах. Она на секунду задумалась, а затем победно вскинула руки:

— Ура-а-а! У нас будет своё жильё!

— Хороший подарок к пятнадцатой годовщине знакомства, да, Рыжик? – он снова поцеловал свою жену, взглянул на наручные часы на потёртом браслете и потянул из кармана визитку. – Так что, я звоню тому агенту по недвижимости? Сейчас только три, он ещё должен работать… Где ближайший таксофон?

*   *   *

Сорок три года назад

Входная дверь скрипнула, пропуская внутрь морозный, пахнущий осенью воздух. Жена сбросила сапоги у входа, встряхнула зонтик и поставила его на пол открытым, чтобы просушить.

— Привет! Я дома!

Муж высунулся из кухни, на которой пытался приготовить ужин к её приходу. К сожалению, его кулинарные таланты оставляли желать лучшего. Из кухонной двери валил сизый дым.

— Привет, солнышко. Прости, у меня там котлеты…

Она втянула дым носом:

— Ничего страшного, можешь уже не торопиться. Я надеюсь, они успели раскаяться в своей ереси, прежде чем ты предал их в руки светской власти для аутодафе?

Он разочарованно потыкал в спёкшийся комок фарша деревянной лопаточкой:

— Что, совсем плохо? Я так хотел приготовить что-нибудь вкусненькое!..

— Дорогой, ты сможешь прославиться на весь мир, если напишешь книгу рецептов и озаглавишь её «Карательная кулинария». Давай просто закажем пиццу?

Муж помрачнел.

— На какие шиши гуляем? Ты же знаешь, что я уже три месяца не могу найти даже подработку!

— Проедим мои накопления.

— А чем мы будем платить за коммуналку в следующем месяце?

— Я рассчитываю, что в следующем месяце платить за коммуналку будешь ты. – Она показала ему конверт: – Тебя приглашают на собеседование, и не куда-нибудь, а в «Рэд Хук Энтерпрайз». – Жена ладонью растрепала его густые, чёрные волосы: – Сейчас поедим пиццу, потом снимем остатки с моего счёта, а затем поедем в торговый центр, сделаем тебе стрижку и найдём хороший, качественный костюм. Хорошо, что у тебя приличные часы. Ты должен выглядеть так, как будто это ты делаешь им одолжение, согласившись на работу в их шарашкиной конторе, а не наоборот.

Муж схватил протянутый ему конверт, вытянул из него лист и вчитался:

— Слушай, действительно, «Рэд Хук Энтерпрайз»! Ух, только бы меня взяли!

— Возьмут, куда они денутся! – Жена отвернулась к холодильнику, выискивая среди множества наклеенных на него магнитиков рекламу пиццерии. – У тебя диплом с отличием. Да и вообще, тебя не могут не взять!

— Почему?

— Потому что это письмо пришло в самый счастливый день в нашей жизни. Ты ведь помнишь, что произошло в этот день одиннадцать лет назад?

— Конечно! – он обнял жену и поцеловал её.

— Ага, значит, помнишь. Подарок где?

*   *   *

Пятьдесят один год назад

Однокомнатная квартира площадью шестнадцать квадратных метров представляла собой узкий длинный пенал, протянувшийся от одной внешней стены до другой в десятиподьездном шестнадцатиэтажном доме уплотнённой застройки. Единственные два окна квартиры размещались в противоположных её торцах, и поэтому она продувалась так, что в середине можно было ставить ветрогенератор и обеспечить электричеством весь дом. Риэлтор, убедивший их снять именно это жильё, утверждал, что такое расположение окон позволит летом сэкономить на кондиционере. На самом деле это означало, что всё лето в квартире дул непрекращающийся самум с температурой воздуха около сорока градусов. На кондиционере, действительно, получилось сэкономить, потому что включать его не было никакого смысла: те крупицы прохлады, которые старый, дребезжащий агрегат умудрялся выдавить из себя, мгновенно выдувались в окно и рассеивались в мареве летних улиц. Зимой в комнате царил арктический холод, стакан чая остывал за пару минут, а воду в бутылках поутру покрывал тонкий ледок.

Он вошёл в дверь, сбросил с плеч рюкзак, повесил свою единственную куртку на исполняющий роль вешалки гвоздь и потопал ногами, стряхивая с ботинок капли октябрьского дождя и налипшие листья. Снизу заколотили в потолок. Шумоизоляция в многоэтажке из монолитного железобетона была такой, что люди в соседних квартирах могли переговариваться, не повышая голоса.

— Простите! – крикнул он в пол, влез в разношенные домашние тапочки и пошлёпал в сторону кровати.

— Привет, – произнесла она, сидя по-турецки на единственном стуле за столом, расположенным прямо под окном в торце комнаты за кроватью. – Ты сегодня рано. Что-то случилось?

— Привет, солнышко, – он подошёл к ней и зарылся носом в её рыжие волосы. – Нет, ничего особенного, просто сегодня в нашей забегаловке было мало клиентов, я управился с уборкой быстрее обычного, так что шеф позволил мне уйти до трёх. Как твои дела? Всё сидишь над дипломом?

— Да, – она потёрлась головой о его подбородок и сладко потянулась, вытянув руки в стороны, а затем обвив ими его шею. – У меня тут проблема с ротором турбины. Если сделать его из стали, то при вращении на полной скорости его лопатки разорвёт в клочья центробежной силой. А если лопатки сделать из более тонкого и лёгкого материала, поток воздуха будет их корёжить.

— То есть тебе нужен крепкий и в то же время лёгкий материал, – задумался он. – Титан пробовала?

— Выходит за рамки сметы, – скорчила гримаску она и потёрла свою шею ладонью.

— Тогда делай лопатки из бальсы.

— Из дерева?! Лопатки турбореактивного двигателя?!

— Да. Просто не говори напрямую, что это бальса. Сделай сноску в конец текста: «Поскольку этот диплом никто никогда читать не будет, отсюда и дальше я предполагаю, что лопатки сделаны из бальсы». И после сноски в тексте делай все расчёты для фанеры. Должно помочь.

— И что, это сработает?!

— Я же это не сам придумал. У многих студентов такая штука сработала, почему именно на тебе отлаженная поколениями хитрость должна дать сбой? Неужели ты думаешь, что именно в твоём дипломе кто-то полезет читать примечания?

— Я всё-таки попробую замедлить скорость вращения, – она поджала губы. – А что это за блеск в твоих глазах? Неужто опять не завтракал? И чем тогда ты собрался питаться? В холодильнике из съедобного только лёд, и он там уже месяц стоит, я бы не рисковала.

— Не завтракал, но дело не в этом! – он расплылся в улыбке, и она тоже начала улыбаться. – Помнишь, я говорил тебе о моём знакомом, священнике-протестанте? У него образовалось окно, и он согласен обвенчать нас сегодня в пять вечера.

— Но я не протестантка, – нахмурилась она. – Я, если честно, вообще в Бога не верю.

— Это нормально, он тоже, – отмахнулся он. – Он говорит, неважно, веришь ли ты в Бога, важно, верит ли Он в тебя. У этого знакомого был выбор — идти в тюрьму, в армию или в служение, и он решил, что чёрная сутана ему к лицу больше, чем камуфляж или полосатая роба. Но священник он настоящий, и выданный им сертификат будет признаваться в любом штате.

— Погоди. Так ты делаешь мне предложение? – осторожно уточнила девушка, словно ступая на тонкий лёд.

Он легко поднял её с кресла и, держа за талию, перенёс на протестующе заскрипевшую кровать, а затем опустился перед рассохшейся, старой кроватью на колено:

— Я никогда не встречал никого подобного тебе. Ты моё рыжее солнце, которое освещает каждый мой день. Я встаю утром с мыслью о том, насколько ты мне дорога, и бегу домой вечером, потому что знаю, что дома я увижу тебя. Я люблю тебя всем сердцем и хочу всегда быть с тобой. До конца жизни, если позволишь. Мы вместе уже три года, а я люблю тебя только сильнее. Пожалуйста, пожалуйста, солнышко моё, будь моей женой.

Он вынул из кармана маленькую чёрную коробочку и открыл перед ней. Она посмотрела на тоненький металлический ободок, на котором переливалась многоцветными бликами крошечная белая пылинка.

— Это кольцо наверняка обошлось тебе в целое состояние, – заметила она, надевая его на безымянный палец и оценивая блеск миниатюрного бриллианта.

— Я почти неделю экономил на завтраках, – гордо подтвердил он. – И ещё заложил свою машину.

— Твой «Фольксваген Жук»?! Музейную модель шестьдесят пятого года выпуска, в котором за всю его историю ни разу не чистили обивку, а бензобак при каждом торможении протекает прямо в салон? Да за неё больше пятидесяти долларов дадут только антиквар и сборщик металлолома!

— Кольцо стоит семьдесят два доллара и пятьдесят центов, – подтвердил он. – И мне позволили пользоваться машиной, пока не кончится срок залога. Так ты согласна?

— После того, как ты делом доказал, что я для тебя дороже твоей машины?! Конечно! – она обняла его и поцеловала. За стенкой слева раздались аплодисменты, кто-то из соседей закричал «Горько!». Она с трудом оторвалась от губ своего жениха:

— Погоди, у меня для тебя тоже есть подарок. В принципе, я купила тебе его на годовщину знакомства, но теперь он переквалифицируется в свадебный. – Она ужом вывернулась из его объятий, нырнула в прикроватную тумбочку и достала оттуда ещё одну коробку, тоже чёрную. Он осторожно открыл её и замер в восхищении:

— Вот это да! «Tissot», с подстройкой точности хода, датой и даже фазой Луны! Спасибо тебе огромное, Рыжик! Уж они-то точно обошлись в целое состояние!

— Я выбила из продавца тридцать восемь процентов скидки прежде, чем он пригрозил обвинить меня в попытке грабежа. В целом, получилось не так уж и много. Кольца у меня, уж извини, нет, поэтому будешь носить вот это, – невеста защёлкнула на запястье жениха металлический браслет. – Выражение «оковы брака» отныне будет для тебя буквальным. Только береги их, это обычное стекло, его легко поцарапать или разбить. Кстати, который час?

— Почти три, – посмотрел он на свои новые часы.

— Сколько времени добираться до церкви твоего знакомого?

— Минут сорок, или полчаса, если стартёр «Жука» не будет выпендриваться, как обычно.

— То есть у нас есть час и двадцать минут, – подытожила невеста. – На душ у нас уйдёт минут десять, высохнуть, высушить волосы и одеться — ещё двадцать. Есть идеи, как провести пятьдесят минут?

Вместо ответа он повалил её на кровать. Из-за стены ворчливо прозвучало «Опять они за своё», но будущие молодожёны этого уже не слышали.

*   *   *

Пятьдесят три года назад

Они сидели в баре, глядя друг на друга в глаза поверх бокалов пива. Голова каждого из них лежала на кулаке опирающейся на локоть руки, а пальцы вторых рук были переплетены. Он любовался золотыми искорками в её смеющихся глазах, ласкал взглядом густые рыжие волосы, точёный подбородок, мягкую линию губ. Она взглядом, полным молчаливого обожания, смотрела на его чёрную шевелюру и купалась в любви, которой был полон его взор. Где-то на заднем плане любительская группа натужно лабала лёгкий блюз, но они были сосредоточены друг на друге, и весь остальной мир для них перестал существовать.

— Послушай, Рыжик, – начал он, подняв свой бокал. Она машинально отметила, что ему и в голову не пришло забрать ту руку, которую она держала в своей. – Мне пришла в голову отличная мысль.

— О как, – вскинула бровь она. – Отрадно слышать. Я вся внимание.

— Мы встречаемся уже целый год, – продолжил он.

— Точно. Мы и сюда-то выбрались, чтобы отметить этот факт.

— Я тебя очень люблю, и заметил, что я тебе вроде как тоже не противен… Или ты это очень хорошо скрываешь… Солнце, как насчёт того, чтобы сделать следующий шаг в наших отношениях?

— Но ты уже знаком с моими родителями.

— Как и ты с моими! Но я не об этом. Я о том, чтобы съехаться и попробовать жить вместе.

Она замолчала. Несмотря на внешность фотомодели, за её миловидным лицом скрывался безжалостный компьютер, перебирающий и оценивающий факты со скоростью, недоступной лучшим творениям инженеров. Недаром её так ценили на аэрокосмическом факультете, — умная, красивая, да ещё каждый год получает стипендию за успехи в учёбе, потому что её оценки постоянно выводят её в лучшие три процента студентов факультета.

Он расценил её молчание как признак сомнений и торопливо заговорил:

— Я в этом году получаю диплом, пойду работать на полную ставку, а не как сейчас, разнорабочим в ресторане. Тебе осталось доучиться ещё два года. У меня будет диплом с отличием, у тебя наверняка тоже. Снимем квартирку, поначалу маленькую, однокомнатную, мне агент по недвижимости обещал показать одну дешёвую. Представь, там даже кондиционер есть! Но он говорит, что летом можно и без кондиционера обходиться, сэкономим на электричестве. Начнём жить вместе, попробуем вести совместный быт… Я клянусь закрывать тюбик с зубной пастой!

Она тряхнула головой, всколыхнув свою причёску рыжей волной:

— Чур, я сплю со стороны окна. Будешь забывать опускать стульчак — я его тебе на шею надену.

— Согласен!!! – он думал, что от радости взлетит в воздух, как воздушный шарик. – Сегодня самый лучший день в моей жизни!

— В нашей жизни, – поправила она и сжала его руку, по-прежнему лежавшую в её ладони.

Они были молоды, счастливы, полны амбициозных планов, и вся жизнь с бесчисленным множеством дорог, тропинок, путей, перекрёстков, направлений и поворотов лежала перед ними, раскинувшись подобно степи перед конницей Тамерлана. Можно было двигаться куда угодно, любой шаг сулил победу, потому что они были вместе и готовы были поддерживать друг друга. Они понимали, что им также предстоит познать разочарования и беды, но относились к этому философски, как к октябрьскому ветру, завывавшему за стенами бара: холодные октябрьские дожди, ноябрьские заморозки и даже январь с его снежной крупой обязательно придут, но потом точно так же неизбежно придёт весна с её теплом и сводящим с ума запахом просыпающейся травы. Они были вместе, так что сможет устоять против их совместных усилий?

Мир лежал на их ладони, и они готовы были вскрыть его мечом, как устрицу.

*   *   *

В прошлом октябре

— Я доставил тебе множество проблем, – прошептал умирающий, – множество неприятностей. Я прошу прощения за каждый удар, который тебе нанёс.

— Не говори так, – жена склонилась к нему, по её щекам текли слёзы. – Ты не всегда был примерным мужем, это верно. Но ты делал меня счастливой. Никогда я не была так счастлива, как с тобой. Все эти годы, ровным счётом пятьдесят четыре, я была счастлива, потому что ты был со мной и любил меня. Всё остальное — просто шелуха, она не имеет значения. Я была счастлива.

— Я тоже, – кивнул он и вдохнул кислород. – Я тоже.

Он шевельнул рукой. Старинные часы, подарок на свадьбу, снова сверкнули на его запястье. Она погладила его руку своей, на её сухих, узловатых пальцах по-прежнему блестел тонкий ободок с крошечным бриллиантом. Ветер, пробравшийся в комнату, еле слышно загудел струнами стоящей в углу гитары, качнул висящие на стене рамы с двумя застеклёнными дипломами «с отличием», но стих, едва дотронувшись до следующей рамы.

— Мы прожили хорошую жизнь, – еле слышно сказал муж.

— Это была отличная жизнь, – подтвердила она сквозь слёзы.

— Я горжусь тем, что ты была моей женой, Рыжик. Кстати, сегодня уже можно спросить. Так какой там счёт на нашем табло? У меня по-прежнему два.

Старушка взметнула седой пушок тем самым движением, от которого раньше по её рыжим волосам прокатывалась волна, и у умирающего от нежности защемило сердце.

— Два-один в твою пользу, любимый. Два-один. Все эти годы. Два-один.

Муж легонько сжал её пальцы. На большее у него уже не хватало сил. Он чуть сдвинул голову и взглянул в окно. Небо стремительно темнело, лишь самые пики вершин ещё отражали солнечный свет.

— Солнце садится. Я не хочу уходить в темноте. Пора. Любимая, не могла бы ты… Пожалуйста. Я не сумею сам.

Жена, сердце которой разрывалось от боли, а глаза застилали слёзы, протянула руку, откинула предохранительный колпачок, ввела код и дважды подтвердила выбор. Ещё одна жидкость потекла по капельнице к катетеру, вставленному в вену.

— У нас осталась примерно минута, – послышался слабый шёпот. – Потом я засну. Спасибо тебе, солнышко моё. Ты была для меня всем. Дальше тебе придётся идти без меня.

Она решила было ответить, но испугалась, что голос выдаст её боль, а ей не хотелось, чтобы её муж в последнюю минуту своей жизни думал о причинённой ей боли. В панике она оглянулась и увидела последнюю раму, висящую рядом с двумя дипломами. В ней за стеклом хранился пожелтевший, почти выцветший лист бумаги, на котором едва угадывались слова. Он проследил за её взглядом и улыбнулся тенью той улыбки, за которую она была готова перевернуть мир.

— Я так рада, что написала то письмо.

— Если бы не оно… Я не стал бы собой. Спасибо тебе и за это. Прощай.

— Это тебе спасибо, муж мой. Ты на него ответил. Прощай, любимый. Спи спокойно, и пусть тебе приснятся наши лучшие дни.

— Все наши дни были лучшими.

Он улыбнулся ещё раз, а потом закрыл глаза. Его грудь поднялась раз… Другой… Замерла… Монитор сердечного ритма издал монотонный писк.

Она, не глядя, протянула руку и отключила оборудование. Впервые за долгое время в доме воцарилась полная тишина. Эта тишина резанула нервы, подобно самому громкому крику. Старушка отпустила руку своего мужа, — та безвольно упала на простыню, — и горько разрыдалась.

Вершины гор за окном погасли. На мир стремительно надвигалась ночь. Холодный ветер, почувствовав свою силу, принялся раскачивать все три рамы. Выдержав, пока рыдания стихнут, в соседней комнате завозились люди. Готовилась к своей работе женщина из службы психологической поддержки. Там же ждали дети, внуки, близкие друзья, — те, которые ещё остались в живых, в частности, поженивший их священник, — а также медики, которым предстояло разобрать оборудование и заняться покойным.

Вдова сделала глубокий вдох, подавляя рвущийся из груди плач. В комнате быстро темнело. Если не включать свет, можно было решить, что муж просто глубоко заснул. Поначалу она будет думать именно так. Потом, возможно, попробует представить себе, что он уехал в командировку.

Она встала, потёрла занывшую спину и снова посмотрела на третью рамку, с которой продолжал играть октябрьский ветер. На то письмо, с которого всё началось.

*   *   *

Пятьдесят четыре года назад

— Привет! Я Джейми.

Она скользнула взглядом по подошедшему к ней парню.

— Рада познакомиться, Джейми.

— Я хотел бы пригласить тебя в кафе.

Она взглянула на него внимательнее. Почему он так напорист? Ведь явно же видно, что он смущён ситуацией и не знает, как действовать дальше.

— Я живу на Подлунной улице, 27. Ты прислала мне письмо. Ну, то, в котором ты пишешь, что считаешь меня симпатичным, и не против сходить со мной на свидание. Я сначала решил, что это шутка, но потом подумал… Даже если шутка, — что я теряю, если попробую пригласить тебя?

Ага, подумала она.

Билли Пройдоха, мечта всех девчонок района, носился на мотоцикле, играл на гитаре и обладал бархатным баритоном, от которого душа любой девушки улетала в небеса. Девчонки увивались вокруг него стаями. Билли Пройдоха этим беззастенчиво пользовался. Она, подумав, что не хочет быть просто очередным завоеванием, решила действовать хитрее и выделиться из толпы стреляющих глазками отроковиц, написав письмо с признанием в симпатии. Вряд ли Билли так уж часто получал письма, думала она над листом писчей бумаги. Письмо получилось довольно туманным и расплывчатым, потому что она не хотела, чтобы Билли считал её легкодоступной, а ещё она не упоминала ни мотоцикл, ни гитару, чтобы Пройдоха не решил, что она меркантильна. Адресовано письмо было «парню», потому что обращаться к Пройдохе «дорогой Билли», по её мнению, было рано, а кличку «Пройдоха» она не любила. И как это она не заметила, что получившийся текст подходил для любого парня района?

Билли Пройдоха жил на Полуденной улице, 27.

Почтальон, доставлявший корреспонденцию, опустил письмо в ящик на Подлунной улице, 27.

Обратный адрес был настоящим. Выяснить, кто автор письма, не составляло труда.

И теперь Джейми стоял перед ней в уверенности, что она сочла его симпатичным и заранее согласилась пойти на свидание, если он её пригласит.

Она оглядела его ещё раз. И правда симпатичный, высокий, хорошо сложен, лицо открытое. Шевелюра чёрных волос явно редко встречается с расчёской, но зубы ровные и белые, то есть гигиеной он не пренебрегает. На ногах потёртые джинсы, на плечах кожанка, знававшая лучшие времена, — он не богач, а значит, не будет задаваться. Но в руках ключ с логотипом «Фольксвагена». Вряд ли машину ему подарили родители, уж слишком сильно поцарапан брелок, да и сам ключ выглядит старым, — значит, Джейми заработал на машину сам, и весьма этим гордится, даже ключ прятать в карман не стал, думая, что это принесёт ему дополнительные очки. Ну что ж, принесло. Костяшки пальцев не сбиты и без шрамов, то есть он не драчлив. И как он очаровательно смущается! В целом, вполне хороший экземпляр. До Пройдохи, конечно, не дотягивает, но если его причесать, приодеть и научить играть на гитаре…

— Конечно, – тряхнула головой она, посылая по рыжим волосам волну. – Давай, сходим в кафе. Я Нора, но все зовут меня Рыжик.

От его улыбки октябрь на миг превратился в июль.