- Они, блин, сделали Эрике полную лоботомию, - тихо призналась Бритни. - Мозги у нее теперь мертвые. Дебилка.
Эшли Тейлор безучастно смотрела в окно тётиной "Тойоты Камри", наблюдая, как вдоль шоссе 31W мимо проносятся унылые октябрьские мертвые деревья и ничего, кроме мертвых деревьев. Она больше не хотела слушать, как они ссорятся. Каждый вопрос об оставшихся членах семьи, просто выворачивал её наизнанку в новых приступах тревоги, но перестать о них думать и притворяться уже не было никаких сил.
- Эрика не дебилка, - усталым голосом возразила тетя Кимберли, - и лоботомию ей не делали. Твоя бабушка не хочет, чтобы ты ругалась, так что если ты не начнешь следить за своей речью...
- Ей сделали лоботомию, - пожала плечами Бритни. - Она теперь дебилка. Я сама это видела. Лоботомировали.
Лоботомировали, это как... удалили мозг? Эшли почувствовала, что бледнеет от ужаса, и ее в очередной раз захлестнуло чувство вины. Лоботомировали как молодого Франкенштейна?
- Твою сестру не подвергали лоботомии, - настаивала тетя Кимберли. - Ее начали лечить литием, чтобы немного стабилизировать ее настроение. Поначалу она должна быть немного ненормальной. Это нормально. Ей не делали лоботомию, она просто спит на ходу.
Тетя снова везла их в Ирландию, которая оказалась уродливым армейским госпиталем в пятидесяти минутах езды от Спрингтона, а не великолепной зеленой европейской деревней, как подумалось Эшли сначала. Теперь они ездили туда каждую неделю - порой с Бритни на буксире, порой без нее - чтобы посетить какого-либо психиатра или еще кого-то, кто помог бы распутать сложный клубок проблем в семье Тейлор. До сих пор это были лишь долгие утомительные поездки, за которыми следовало ожидание, а затем невероятно трудные сеансы, когда леди пыталась заставить Эшли говорить обо всем, что было неправильным.
Эшли эти сеансы ненавидела. Она хотела, чтобы ее оставили в покое. Эшли безусловно не хотела, чтобы всё вернулось на круги своя - ни за что на свете - но от того, как обстояли дела сейчас, лучше нисколько не становилось. Жизнь стала странной, неуютной и пугающей.
- Гребаная лоботомия, - долбила своё Бритни. - Ей стерли память, это было как пытаться говорить с маленьким слабоумным ребенком. Я спросила, все ли у нее в порядке, и она такая: я в поря-я-ядке. Я такая говорю: мне сказали, несколько дней назад ты плакала, в чем было дело? Она вся растерялась и смутилась. Я расспрашиваю вокруг, и выясняется, что однажды утром она не могла сообразить, как правильно надеть штаны. Как чертов карапуз. Без шуток.
- Ей все еще подбирают лекарства, с ней все будет в порядке, - сказала тетя Кимберли. - Биполярное расстройство - это не то, что волшебным образом проходит за несколько недель. Это займет какое-то время. Ей станет лучше.
- ...Станет лучше с чем? - недоверчиво спросила Бритни. - Это не "Вредный Фред" (фильм 1991года про воображаемого друга- прим.перев). С ней изначально всё было в порядке. Всё это чушь собачья.
- Следи за речью, Бритни, - предупредила тетя Кимберли. - У твоей сестры диагностировали расстройство. Оно заставляло ее делать то, чего она обычно не делала, мешало ей мыслить здраво. Литий должен помочь, просто ей какое-то время нужно его попринимать, и она придет в себя.
Биполярное расстройство было их новомодным названием для неуправляемого характера Эрики и ее постоянной потребности срываться на всем, что ее окружает. Таблетки выглядели очевидным решением проблемы. Эшли ёрзала на заднем сиденье машины, то поправляя ремень, то безуспешно пытаясь расположить ноги поудобнее. Опустошенность и тревога, казалось, сочились отовсюду и окрашивали все стороны ее существования.
Однажды без какого-либо предупреждения на пороге их дома появились юрист, социальный работник, женщина из школьного совета и полицейский. Все столпились в коридоре их дома и казались большой группой. Миссис Тейлор подозрительно сразу начала оправдываться за прогулы Эшли, и по мере того, как мать становилась все более взволнованной и возбужденной, Эшли поняла, что что-то серьезно не так. Социальный работник, выглядящая рассерженной женщина средних лет с ежиком седых волос и голосом заядлой курильщицы, попросила разрешения поговорить с Эшли наедине в соседней комнате.
Там она спросила Эшли, нет ли у нее синяков.
Эшли испытывала гордость и смущение, надежду и ужас, демонстрируя женщине в соседней комнате свою обнаженную спину, а крики по ту сторону двери звучали все громче и громче. К тому времени синяки были такими скверными, что Эшли из-за них снова стала с трудом засыпать, и теперь, наконец, кто-то их как-то заметил, и, возможно, что-то предпримет. Было так захватывающе - осмелиться помечтать о возможных переменах.
Перемены наступили сразу.
Через несколько минут после осмотра синяков Эшли социальная работница ушла, забрав Эшли с собой. Девочку увезли оттуда с такой стремительностью, что она совершенно растерялась - оглядываясь назад, можно сказать, что все это походило на эпизод далекого, несбыточного сна. Последнее, что она помнила, - это как ее мать в истерике рухнула на лужайку перед домом, крича, визжа и царапая полицейского. Эшли ошарашенно смотрела через окно машины на некогда знакомую женщину, как та исчезает вдали.
Эшли разлучили с ближайшими родственниками, и после долгих разговоров и довольно неприятного медицинского обследования она провела две ночи в "доме на полпути" - реабилитационном центре - и ее, наконец, отправили погостить к дальней родне, тете Кимберли, на другой конец Спрингтона. С той поры ошеломляющие новости, казалось, посыпались одна за другой. Эрика совсем обезумела и попыталась убить девочку. Полиция и социальная служба начали расследование в отношении их семьи. Папу собирались посадить навсегда, мама подала на развод. Бритни отправили жить к бабушке, а Эрику - в психушку для несовершеннолетних, а затем, видимо, подвергли лоботомии.
За попытку убить мою подругу, заторможенно вспомнила Эшли. Табби. Девочку, которую я обвинила в том, что делала сама. В том, что сделала я.
Все эти внезапные перемены не просто вызывали замешательство; они приводили в ужас. Казалось, каждый новый день какой-либо психотерапевт, консультант или социальный работник задавал ей неудобные вопросы, и никто, похоже, не был особенно доволен ее ответами. Большинство тревожных сигналов даже не были связаны с самой Эшли - явно на некоторых отцовских способах общения с Эрикой крупными буквами было написано "НЕПОРЯДОК". "Непорядок", превышающий границы обычного родительского наказания непослушного подростка и переходящий в сексуальное насилие - растление малолетних.
Нелегко было продолжать прикидываться дурочкой, когда взрослые были так надуманно настойчивы, да и в любом случае рассказать им было нечего. Он никогда меня не трогал. Я даже не знаю, что он с ними делал. Точно не знаю.
Тема во многом была для Эшли болезненной. Несколько лет назад совсем юная Эшли набрела на своих сестер, прятавшихся в густых кустах у забора в дальнем конце их заднего двора. Любопытство по поводу того, что это они там делают, переросло в полным недоумение, когда она обнаружила, что Эрика рыдает, а Бритни пытается ее утешить. Эрика никогда не плакала, и, по мнению десятилетней Эшли, делать этого никогда бы не стала.
- Оставь нас в покое, Эшли, - строгим голосом предупредила ее Бритни. - Уходи играть в другое место. СЕЙЧАС ЖЕ.
Эшли в испуге начала выбираться оттуда, потому что видеть Эрику в щекотливый момент было своего рода табу, и позже ее вторжение сюда имело бы свои последствия, но, к ее удивлению, Эрика позвала ее, остановив Эшли на полдороге.
- Эшли, - голос Эрики переполняли эмоции, и от этого она казалась даже более опасной, чем обычно. - Если папа. Если папа хоть раз прикоснется к тебе. Везде. Когда-либо. Ты должна прийти и сказать мне. Ты придешь и скажешь мне, и... если он хоть пальцем к тебе притронется, я его убью. Я просто... Я убью его, когда заснет. Перережу горло.
Сбежав тогда с места происшествия, Эшли не поняла, что произошло - она просто испугалась, что Эрика попытается убить их отца, но не поняла, почему. Она даже могла представить, что это произойдет, ведь порой юную Эрику просто заносило.
Впасть в ярость из-за чьих-то неудачно выбранных слов, укусить одну из одноклассниц в школе во время потасовки - на предплечье девочке пришлось накладывать швы - или просто выйти за дверь с рюкзаком, потому что она вдруг решила убежать из дома. Полиция перехватила Эрику на дороге в Фэрфилд, и все были потрясены тем, что маленькая девочка смогла уйти так далеко.
Мысль, что Эрика подвергалась сексуальному насилию - и Эрика, и Бритни - никогда по-настоящему не приходила Эшли в голову. Видеть в них жертв чего бы то ни было требовало бы от нее немалых умственных усилий, потому что, по мнению Эшли, ее сестры были совсем не такими. Иногда Бритни и Эрика сидели где-нибудь в сторонке и разговаривали вполголоса, запрещая Эшли к ним подходить, но никогда не было никаких признаков того, что их связь была чем-то иным, кроме обычной солидарности симпатичных девушек, которую Эшли ненавидела.
Разумеется, не считая тот единственный случай, когда она видела Эрику в слезах.
В свете новых открывшихся обстоятельств Эшли могла представить, что Эрика в тот момент проявила сестринскую заботу. Это ощущение было странным и необычным, но в то же время таким привлекательным, что она просто не могла от него отказаться, каким бы неправдоподобным оно ни казалось.
В конце концов, Эшли всегда ненавидела отца только за то, что он никогда не защищал ее от сестер и всегда и во всем принимал их сторону, что еще более запутывало открытие о неподобающем обращении. Мистер Тейлор никогда пальцем не тронул Эшли. Он всегда, казалось, сильнее нервничал из-за нее, чем другие - люди часто испытывали трудности в общении с ней, потому что из-за ориентации ее глаз было трудно понять, куда она смотрит.
Наверное, он никогда не мог привыкнуть, с горькой улыбкой подумала Эшли. Если не считать глаз, я выгляжу точно так же, как сестры. Темные волосы, правильное лицо. Красивая - почти.
Некоторые люди, казалось, даже не замечали ее расфокусированный взгляд - например, ее лучшая подруга Табби, слишком погруженная в собственные проблемы и горести, чтобы обращать на ее глаза внимание. Эшли это нравилось. Она это ценила. Родные сестры Эшли звали ее Глазгор, именем печально известного комедийного персонажа Марти Фельдмана (фильм "Молодой Франкенштейн" - прим.перев.). Другим детям она казалась странной, и они смеялись над ней, или ее жалели, как учителя, и все они неизбежно так или иначе от нее отдалялись.
Если бы я все время держала глаза закрытыми, люди, возможно, относились бы ко мне нормально, подумала Эшли. Но тогда я никогда не смогу увидеть, как это происходит. Все, что я могу сделать - продолжать смотреть и всех отталкивать.
Все эти новые представители власти в ее жизни, похоже, тоже не понимали, почему Эшли забрали из школьной системы и перевели на домашнее обучение. Теперь ей сказали, что на самом деле она не обучалась на дому, потому что родители не давали ей никаких учебных программ и материалов для изучения. В конце концов, дома обнаружили документы и пакеты с курсовыми работами, но Эшли о них не знала.
Эшли понимала, почему так произошло, но никто их этих людей, казалось, не посчитал фразу "я очень плохо училась в школе, и они устали с этим мириться" приемлемым ответом. Ее мать никогда об ее учебе не беспокоилась - Эшли не делала домашних заданий, и с ней было слишком трудно иметь дело. Ее почти смешило, как все этим ужасались и возмущались.
Как будто это не было для Эшли совершенно нормальной жизнью.
Неожиданно то, что мать знала о синяках, само по себе оказалось преступлением - теперь она считалась соучастницей злодеяний сестер. Эшли всегда переживала, насколько несправедливой казалась жизнь, но то, что ситуация так внезапно и жестоко изменилась, ее совершенно ошеломило. Она даже не была уверена, что ненавидит свою мать. По крайней мере, не полностью.
- Ла-а-а-дно, - насмешливо улыбнулась Бритни, возвращая внимание Эшли к происходящему. - Как бы то ни было, Эрика теперь полная дура. Я думаю, это похоже на возмездие. Око за око, за то, что она повредила мозг Бочки Табби или что-то в этом роде.
- Это не возмездие, прекрати, - покачала головой тетя Кимберли. - Так не бывает, оно не имеет к этому никакого отношения. Твоя сестра была не в себе, и теперь ей оказывают помощь.
- Ага, - хмыкнула Бритни, бросив на Эшли многозначительный взгляд. - Помощь, как же.
- Она была совершенно неуправлямой, - повторила тетя Кимберли, на этот раз тоном, не терпящим возражений. - Давайте просто прекратим, хорошо?
- Да, точно. Лучше оставить все нытье на сеансы психотерапевтов, им за это платят, - закатила глаза Бритни. - Знаешь, Эш, они и тебя заставят пить таблетки. От твоего СДВ (синдрома дефицита внимания). Смотри, чтобы тебе не дали таблетки для дебилов.
Леденящий страх снова расцвел внутри Эшли, потому что она и впрямь нечаянно слышала разговор о возможных лекарствах. Обсуждалась возможность выписать ей препарат под названием риталин, чтобы помочь ей сосредотачиваться на школьных занятиях. Я ничего такого не хотела. Не хотела ничего подобного. Почему всё так получилось? Почему всё это с нами происходит?
По ее мнению, Эрика, возможно, и впрямь заслуживала кое-что из того, что происходило. Конечно, не лоботомию - это был уже перебор. Но Эшли всегда хотела, чтобы Эрика понесла какое-то наказание, чтобы ее жестокие поступки имели какие-то последствия. О том, что ее сестра опасна и неуправляема, Эшли знала всегда, с самого детства. Все остальные были шокированы этим "внезапным открытием" совсем недавно. Бритни, конечно, тоже была злой, и порой Эшди думала, что та еще более жестока, чем сестра... но Эрика могла быть ужасной. Непредсказуемой, несдержанной. Сумасшедшей.
Эшли не разрешалось описывать сестру как сумасшедшую ни психологу, ни еще кому-либо в Ирландии, даже если сестра явно была сумасшедшей. Вместо этого в растлении Бритни и Эрики был виноват их отец. Виной всему служило биполярное расстройство, а не то, что Эрика просто психопатка. Было неудачное стечение обстоятельств, которое привело к тому, что ее сестра неожиданно совершила серьезное преступление. Казалось, все так стремились во всем разобраться и всеисправить, но Эшли не считала, что их способ и сравнение всех этих ошибок что-то когда-либо исправит.
Это все просто... дерьмо, думала Эшли, прислонясь щекой к дребезжащему стеклу машины. Окончательно облажались. Здесь нет хороших или плохих, есть только клубок. Это нельзя ни уладить, ни исправить, ни привести в порядок. Дерьмо. Полное дерьмо. И все из-за меня.
При этой мысли ее лицо снова исказилось невеселой улыбкой.