Аннотация: Глава, не вошедшая в роман "Свидетель Смерти".
Новое имя. Глава, не вошедшая в "Свидетеля Смерти"
Не поднимай голову, напомнила себе Касс, рядом ходит госпожа Страйд, старшая прачка. Страйд проводила утренние обходы в накрахмаленном до скрипа переднике, сморщив задранный кверху нос.
- Руки, - потребовала она от Фины, девушки, нарезавшей мыло рядом с Касс.
Фина была малышкой с большими широко расставленными глазами, что придавали ей вид изумленный и мечтательный. Она отвечала за нарезку отвердевшего мыла на куски. Работа несложная, но грязная, потому что руки приходилось постоянно смазывать говяжьим жиром, чтоб мыло не липло. Фина вытянула руки на осмотр. Они были розовыми, с мылом под изящными ноготками.
Госпожа Страйд слегка стукнула тростью по фининым кистям, давая понять, что нужно показать ладони с тыльной стороны. Фина нерешительно взглянула на Касс. Касс еле заметно кивнула, ободряя, надеясь, что госпожа Страйд не заметит. Фина перевернула руки.
К этому моменту прачки вокруг замедлили работу. На продуваемое сквозняками помещение прачечной Озерной Крепости, похожее на огромную пещеру, опустилась тишина. Все, чтобы видеть, подались вперед.
Кожа с тыльной стороны ладоней была гладкой и неповрежденной, без раздражения и ожогов, бледно-розового цвета.
Когда трость ринулась вниз, Касс вздрогнула. Фина от боли взвизгнула, но рук не убрала. Госпожа Страйд подняла трость еще раз, ударив с такой силой, что колыхнулся жир под подбородком. На обеих руках вспыхнуло по ярко-красному рубцу, и финины глаза заблестели.
"Не плачь", - пожелала ей Касс. Только хуже будет.
Когда по носу Фины поползла одинокая слезинка, необычные, почти бесцветные глаза Страйд сузились.
- Я этого не потерплю.
Третий удар получился самым хлестким. На этот раз Страйд нацелилась тростью на пальцы, и удар тяжелой трости по фалангам рассек кожу. Кровь брызнула Фине на подбородок.
Страйд удовлетворенно кивнула. Касс заметила, что хозяйка затаила дыхание, щеки ее вспыхнули.
- У меня мягких изнеженных ручек не будет. Это прачечная, а не будуар высокородной дамы. Или вы демонстрируете усердную работу, или увидите свои руки как сырое мясо. - Она посмотрела прямо на Касс. - Милочка.
Страх сжал грудь Касс так быстро, словно только этого и ждал. Изуверы существовали - она их видела - и они могли убить, а потом сжечь, чтобы убить еще раз.
- Покажи руки.
Касс вытерла руки передником. Она работала на щелоковых бочках. Чтобы сварить мыло, требовался щелок, и Касс поражало, что нечто столь едкое может превращаться в прелестные белые пузырьки, пену, которой можно умыть женское лицо. Бочки в прачечной стояли выше уровня пола, на огромной мраморной плите. Задачей Касси было доверху наполнять бочки древесной золой, а затем смачивать ее водой. Вода понемногу сквозь золу просачивалась и вытекала через отверстие внизу бочки. Желобки в мраморной плите отводили жидкость в ведра на полу прачечной. Свежая чистая вода по мере стекания превращалась в бурый едкий раствор. В прачечной эта работа считалась не самой плохой - та несомненно доставалась девушкам, которые во внутреннем дворе день и ночь топили в котлах сало - но в тройку худших вошла бы. Каждый раз, когда Касси брала ведро со щелочью, она обжигала руки.
Они и сейчас были обожжены, кожа краснела и шелушилась. В основании большого пальца подрагивал волдырь размером с устрицу.
Госпожа Страйд почти нежно похлопала тростью по ладони Касс.
- Выше. Пусть видят все.
Касс сделала как сказано. Две дюжины девушек, работавших в прачечной, смотрели на нее молча, и она поначалу не поняла, о чем они думали.
- Опусти руки, милочка. Сегодня вечером получишь прибавку к порции. - По прачечной прокатился удивленный гул, но Страйд его остановила. - Все вернулись к работе. Быстро!
Касс снова стала поливать золу водой. Грудь стеснило. Страйд, увеличив ей паек, подложила свинью, и лучшее, что Касси сейчас могла сделать - затаиться и продолжать работать. Еда в крепости играла роль валюты. Получить больше хотел каждый.
Утро в прачечной было самым напряженным временем, и, если сейчас не напрячься, она рисковала не управиться в срок. Большие, как в конюшне, двери открывались в холодноватый воздух. За ними лежал окруженный высокими стенами внутренний дворик, в котором горели очаги прачечной и мыловарни. По словам Страйд, по закону большая часть процесса мыловарения должна проходить на открытом воздухе. Огонь опасен, Касс это знала. И приняла. Лишь не знала, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к запаху дыма.
Сзади что-то ударило Касс по ноге. Споткнувшись, она не удержала ведро со щелоком, и оно вырвалось из рук. Щелок выплеснулся на мощеный камнем пол и зашипел, касаясь чего-то уязвимого, что мог сжечь.
- Думаешь, у тебя все отлично? Страйдовская любимица. - Развернувшись, Касс лицом к лицу столкнулась с Салли Тренч. Гладильщица ухмылялась. Кивнув на разлитый щелок, фыркнула: - Думаю, к своей добавке ты не успеешь.
Касс посмотрела вокруг. Женщины и девушки старательно отводили взгляды. Страйд отсутствовала. Жар от мыловаренных очагов пахнул на Касс напоминанием о пожаре, и внезапно она перестала понимать, как быть. Отец приучил ее стоять за себя и никому не давать себя использовать, но его суждениям она больше не верила.
Он говорил, что мы будем в безопасности. И ошибся.
"Будьте незаметными", должен был сказать он. "Не привлекайте внимания и спите вполглаза. Иначе вы сидите на пороховой бочке."
Избегая смотреть на Салли Тренч, Касс подняла ведро. Щелоком ей плеснуло на юбку и ноги, и она почувствовала, как зажгло щиколотки. Салли наблюдала за ней, сложив руки. Она не собиралась продолжать стычку, но, заставив девушку сжаться, уже одержала своего рода победу, и, убедившись, что это заметила вся прачечная, неспешно удалилась. А проходя мимо упавшего ведра для щелочи, его подопнула.
Касс глубоко вздохнула и задержала дыхание. Ей не было себя жаль. Ничуть. Порой было трудно понять, как все произошло. Два месяца назад она была другой.
Касилин Лок. Касси. Милое имя для милой девушки, по крайней мере, так обычно говорил батюшка. Теперь он ее не узнал бы: волосы убраны под белый чепец прачки, лицо красное и распаренное. Она похудела, понурила голову и не помнит, когда последний раз смеялась. Так что батюшка свою маленькую девочку не узнал бы. Она сама себя едва узнавала.
Касс вышла во двор. В Иль Глэйве стоял ясный день, небо над головой ярко синело. Ветер дул с севера, но из-за высоких крепостных стен самый сильный проносился над головой. На натянутых на высоте двадцати футов веревках полоскались простыни, отбрасывая квадратные тени. Девушки с помощниками поддерживали огонь и размешивали содержимое гигантских медных чанов. Подойдя к водяному насосу, Касс скинула деревянные сабо и обмыла ноги. Вода, поднятая из Черной Лохани, успокоила горящие лодыжки, и девушка подняла юбки, чтобы остудить ноги.
Странно ощущать затылком, что на тебя кто-то уставился. Волоски встают дыбом и колются. Касс опустила юбки и поправила чепец. Ветерок приподнял его середину и вытащил прядь волос. Девушка обернулась.
- Касс, не так ли? - Ей улыбался высокий молодой человек с красивыми золотыми локонами. Один из пажей крепости, и много выше ее по положению. Удивительно, что он знал ее имя.
- Я - Вильям. Видел тебя тут раньше. Одна из малышек Страйд. - Как большинство пажей крепости, он был в плаще из покрытой лаком кожи. Переливы лака странно искажали свет. - Что, язык проглотила?
Касс покачала головой. Войдя в Озерную Крепость, она инстинктивно перестала болтать. Это был второй пункт, по которому батюшка ее не узнал бы: неразговорчивость.
- Ты - прекрасная девчонка, это точно. И в парилке многие сочтут твою молчаливость только достоинством. - Вильям снова улыбнулся, обнажив мелкие белые зубки. Он медленно, не вызывая сомнений в смысле его речи, прошелся взглядом по ее шее, груди, талии и бедрам. - Пожалуй, пойду. Устанешь от этой работы, отправь весточку мне, Вильяму Горошине. Впрочем, не заставляй меня ждать слишком долго. В прачечной девушки вроде тебя теряют прелесть с каждым днем.
Касс стояла где была, с мокрыми босыми ногами, и смотрела, как он уходит. Иногда ей казалось, что она заново учится думать.
Парилки были общественными банями, по крайней мере, она так считала, когда только пришла в город. Просветила ее Фина.
- Есть парилки и - парилки, - рассказала она однажды ночью, когда они, чтобы согреться, жались друг к дружке в женском общежитии. - Не захочешь ни в те ни в другие. В тех, что получше - будешь брить подмышки и изничтожать вшей, получая полгроша. В худших - тебя поставят раком или спустят в рот, и придется обслужить всех, сколько на твою долю ни выпадет.
Подойдя к дверям прачечной, Вильям Горошина обернулся и поклонился Касс.
Она не ответила. Не знала, как. Девушка, известная как Касилин Лок, была уверена в мире и своем месте в нем. Новая, которой она стала - нет.
- Трехпенсовик в неделю, - сообщила Страйд две недели назад в то дождливое утро, выхватив Касс из очереди. - Получишь постель, но без харчей. Еда обойдется в два пенса. - Свое предложение Страйд подала как милость, и, так как в тот день на два места претендовали более ста девушек, с ней многие согласились бы.
Касс до сих не представляла, почему выбрали ее. За восточной стеной Озерной Крепости Страйд заставила девушек выстроиться в ряд и прошлась вдоль шеренги, выбирая, словно лошадь. Перед несколькими девушками она останавливалась, требуя показать их руки, зубы и босые ноги. Касс не представляла, как хорошие зубы связаны со стиркой, но все равно открыла рот для осмотра. Что бы там Страйд ни увидела, ей, должно быть, понравилось, потому что она вытянула Касс из очереди и крикнула Большой Брон:
- Мне вот эту. Захвати ее внутрь.
Это было большим облегчением. По крайней мере, здесь было где спать.
Касс не хотелось вспоминать время после пожара. Мама, Бет и Крошка Му мертвы. Зарезаны и остались гореть. Все, что после пережила она, Касилин Лок, не имело значения. Никакого. Она жива, а они - мертвы.
Недельное пешее путешествие к Иль-Глэйву протекло в каком-то горячечном бреду. С горлом, сожженным дымом до мяса, и кровавой пеленой перед глазами она брела в город на озере не помня себя. Она пять дней не ела, а когда голод наконец прорезался, просто остановилась в деревне и продала золотой кулончик, подаренный на шестнадцатилетие отцом. Она не спорила о цене, хотя ей случалось видеть, как торгуется отец, и она знала, как это делается. Как ей помнилось, она даже не говорила, просто кивнула, когда покупательница заявила, что подвеска стоит золотом половину своего веса. Ей странным образом запомнилась та первая еда: подгоревшая рулька с горкой желтого гороха. Есть ее казалось предательством. Ее мама и сестры мертвы, а она вместо того, чтобы следовать за ними, решила поесть.
И жить.
Когда она добралась до города, шел снег. Касси никогда не путешествовала далеко от Трех Деревень, и все города были для нее незнаемой территорией. Черная Лохань, бескрайнее озеро с южной стороны города, неожиданно оказалось чудом. По рассказам отца Касс ждала диковинные здания, высокие стены и тонкие, как иглы, башни, но озеро увидеть не ожидала. Оно лежало у подножия города, черное море, давно отрезанное от океана, глубокое, спокойное и молчаливое. Она полдня просидела на швартовой тумбе из известняка, наблюдая за судами: ледоколами, рыбацкими шаландами и паромами. До этого она ничего крупнее гребных лодок не видывала. Команды гребцов разгоняли ледоколы так, что они проламывало лед. Их обшитые металлом носы имели форму наковален.
Касс не хотелось покидать берег озера. Прошло десять дней, как полыхнула ферма, и с тех пор она не входила ни в один дом. Теперь ситуация меняется. Люди станут говорить с ней, им потребуются отвечать, а она не знала, остались ли у нее в голове хоть какие-то слова.
Когда она вошла в Южные ворота Иль-Глейва, снег идти перестал. Озерные Ворота высотой в три яруса были построены из тесаных бревен, обшитых железом. На каждом листе брони глубоко отпечатаны Слезы Иль-Глэйва. Отец называл это место Плачущим Городом. Самый старый город Севера.
Озерный квартал представлял собой хаос осыпающихся плит, узких улочек, дымящихся мусорных куч и затопленных строений. Касс, кидая взгляды по сторонам, высматривала путь через нечистоты. Ее окружила ребятня, тощие мальчишки и девчонки, которые нахально дергали ее за волосы и одежду. Сначала она их игнорировала, потом резко обернулась и замахнулась кулаком. Ребятня брызнула в стороны и разбежалась.
Эта первая ночь была самой тяжелой. До этого она спала в канавах по обочинам дороги, рядом с курятниками или под темными слезящимися елями. Когда в городе стемнело и загорелись костры из дешевого угля, она поняла: оставаться на улице нельзя. В этом месте, населенном тощими опасливыми людьми, законов не существовало. Когда она проходила мимо, головы жадно оборачивались вслед. Ее поразила мысль, что она имеет больше, чем они. У нее не было ничего, кроме одежды на плечах и нескольких пенни от продажи кулона. Такая малость, но люди в городе ради этой малости готовы были ей навредить.
После наступления сумерек она оказалась на освещенной факелами рыночной площади. Дерево выгорело до угля, и валил густой черный дым. Наглые городские вороны прыгали сквозь толпу, кидаясь на все, что падало на землю. В центре площади торговцы на самодельных жаровнях жарили бараньи отбивные и ломти угря. Увидев, что рыба дешевле мяса, Касс купила полфута угря. Торговец подал его в деревянной миске, политым жирной коричневой подливой, и с подозрением приглядывал за ней, пока она не доела и не вернула посуду. До этого они не обменялись ни словом, только кивали и показывали, но пока девушка ела рыбу, она решила, что должна поговорить.
- Сударь, вы не знаете, где я могу остановиться на ночь? - Прокопченный голос хрипел. Когда торговец ее понял, это стало настоящим облегчением.
- Девонька, ты, должно быть, в городе новичок. Так что учись быстро. Ни у одного мужчины не спрашивай, где тебе остановиться. С тем же успехом можешь попросить всадить в горло нож. Спрашивай у теток-зазывал. Они не озабочены, и пусть придется им платить, но хотя бы не попадешь в лапы мужичью. - Торговец, пока говорил, переворачивал отбивные, чтобы обжарить мясо с обеих сторон. Оторвав взгляд от решетки, добавил: - Накрой волосы и двигай, пока пивная шатия-братия не налетела.
Поблагодарив его, она так и сделала. Заплатив торговке три драгоценных пенни, она выяснила две полезные вещи. Первый - адрес дома, принадлежащего свояченице торговки, где девушка могла остановиться за пенни на ночь. Второй - что раз в месяц Озерная Крепость набирает добропорядочных девушек работать на кухне, в прачечной, кладовой и пивоварне.
Оказалось, что Табита Пикерел, свояченица зазывалы, управляет пекарней, и все девушки, остановившиеся у ней, отрабатывали ночлег, помогая печь хлеб. Касс была не против, и каждый день вставала затемно, чтобы поставить и промесить тесто. На ферме она привыкла к тяжелой работе. Когда отец отсутствовал, вставать приходилось затемно. Всегда находилось чем заняться.
Отец. Почему ты всегда нас оставлял?
Почувствовав, что замерзла, Касс отправилась внутрь. Ей повезло получить это место, повезло, что госпожа Страйд одобрила ее зубы, и повезло, что Большая Брон не поставила ее на работу в тот первый день.
- Как тебя зовут, девонька? - потребовала старшая мойщица, приведя Касс в Озерную Крепость.
До этого мига она всегда называлась Касилин или Касси, но теперь изменилось слишком многое, а когда становишься кем-то другим, и называться нужно иначе.
- Касс. Касс Горелая.
Большая Брон выглядела довольной: короткое имя запишется в гроссбух быстрее.
- Касс, о чем ты думаешь, оставляя на полу лужу щелока? - спросила Маура Стрекоза, как только Касс вошла в прачечную. Маура кивнула на пустое ведро. Крупная девушка с розовыми губами и светлыми вьющимися волосами. Как и все здесь, она носила белый "ушастый" чепец и белый передник, но ей каким-то образом удавалось выглядеть лучше большинства девушек. - Я прошла прямо по нему. В моих открытых сандалиях.
- Прости, Маура. - Касси взглянула на ноги Мауры; ее левая сандалия потемнела от щелока, а большой палец покраснел и распух. - Я сейчас же все уберу.
Маура энергично кивнула.
- Ты же знаешь, я лишь пытаюсь уберечь тебя от неприятностей.
Касс пришла к пониманию, что в прачечной работали два типа девушек. Такие, как она, которые обладали чем-то ценным и это утратили, и такие, как Маура Стрекоза, которым нечего было терять. Мауру растила старшая сестра-пьяница и продала ее на службу в возрасте одиннадцати лет, где та шесть лет работала, чтобы выплатить долг. Она вышла из кабалы меньше трех месяцев назад. Прачечная для нее олицетворяла свободу.
Для Касс прачечная означала склоненную голову и убегающее время. Беря у Большой Брон тряпичную швабру, она старалась не думать о том, что утратила. Бет корабли понравились бы. И Крошке Му. От фермы до города верхом меньше пяти дней. Почему отец ни разу их сюда не взял?
Касс выжала швабру. Если бы она нашла ответ на этот вопрос, случившее могло начать проясняться. Почему отец всегда отсутствовал? Почему месяцами оставлял мать одну? Чем он занимался в своих поездках?
Он еще припомнила ворона; большую черную птицу с острыми крыльями, принесшую в их дом послание, примотанное к его тощей лапе. Едва прочитав записку, отец уехал. Ни объяснения, ни обещания вскоре вернуться. Как он мог так поступить?
Чтомоглобытьважнеенас?
Касс остановила себя. Она почувствовала зарождающийся гнев и знала, что он ничего не даст. Однажды она увидит отца снова и его спросит. Но не сейчас. Не сегодня.
Геритас Кант, так звали отцова друга в этом городе. Если что-то во время отъезда отца шло не так, мама должна была послать весточку Канту. Хотя Касс ни разу не замечала, что мать это делает, даже несмотря на то, что временами что-то случалось. В какой-то год обрушивалась крыша, так что залило весь нижний этаж, за год до того, как новый жеребенок схватил трясучку и умер, а прошлым летом Крошка Му подхватила жуткий кашель и ее так лихорадило, что пришлось звать деревенского лекаря. Но не Канта. Канта - ни разу. У Касс было ощущение, что мать его недолюбливала, потому что каждый раз, когда та произносила его имя вслух, ее голос становился нервным.
Может быть, Касс вскоре выяснит, где он живет, и прогуляется мимо его двери.
Хотя одно точно: она ему не доверяла. Отец никогда не позволял Канту узнать точное место фермы; Касс это знала, потому что однажды нечаянно услышала, как он говорил об этом матери. Так что если батюшка не доверял Канту свои личные данные, то и ей не стоит.
- Деточка! Займись бочками!
Касс оторвалась от швабры и увидела госпожу Страйд, вернувшуюся с полуденного отдыха, у платформы со щелоком.
- Сейчас же! Ведра полным-полнешеньки.
Кивнув, Касс прислонила швабру к стене и кинулась выполнять распоряжение Страйд. Пар от отжимных катков и утюгов, расползавшийся по всей прачечной, оседал на стенах и верстаках, сливаясь в крупные капли и ручейки. Две девушки с пылающими лицами несли во двор корзину с простынями, расшитыми золотыми слезами, чтобы развесить для сушки. Постельное белье самого Озерного Лорда.
Касс принялась за работу. Пока она находилась во дворе, истопник выгрузил из лотка горячий пепел, и теперь его нужно было разгрести и просеять. От духа горящего дерева в животе холодело. Еще один запах, который помнился с той ночи: горящего дерева дверной коробки.
Тот дым, такой густой, что забивал горло как ком горячей шерсти. От пламени волосы потрескивали. Она пыталась помочь. Разбудив Бет и мать, держала малышку, а потом... в тот последний ужасный миг выпустила малышку за дверь.
Касс закрыла глаза, дав пару скатиться по лицу. Она тогда стояла и смотрела, как ее семья идет на смерть.
Как после этого жить? Как пытаться?
Поняв, что слишком долго простояла без дела, Касс занялась золой. Вывалив ее для охлаждения на металлический поддон, она смотрела, как невесомые пылинки поднялись в воздух.
Существовала еще одна причина, по которой ей приходилось жить склонив голову. Она пыталась убить ту женщину и облила ее ламповым маслом, и видела, как оно вспыхнуло. Попытка провалилась.
Та женщина, темной тенью ждавшая за дверью, осталась в живых. Вероятно, горящим маслом она существенно обожглась, но потом где-нибудь на севере подлечивалась. А сегодня мог настать день, когда она встала с постели и решила довести дело до конца.
Женщина вела себя как стихийная сила. Даже охваченная пламенем, когда трещали волосы и одежда, не шелохнулась, чтобы себя спасти. Осталась доделать начатое.
Разравнивая золу, чтобы остудить, Касс Горелая, когда-то Касилин Лок, вздрогнула. Она знала, что той ночью ее должны были убить, но сегодня она стояла здесь. Живая.