*  *  *
Не пойму, что случилось.
Ты грустишь иль смеешься?
Ты вчера лишь божилась,
что вернешься, вернешься!

Слово клятвы не прочно.
И опять я тоскую. 
На зачеркнутых строчках
милый профиль рисую.

Вот и снова мне грустно.
И опять - одиноко.
В доме пасмурно, тускло,
словно в доме без окон.

Голо, горестно, душно.
Только - голос незримый.
И на смятой подушке -
светлый волос любимой...
1975


*  *  *
Вход со двора. В полуподвале,
где свет чуть теплился в окне,
меня, конечно же, не ждали,
но все же были рады мне.
Здесь в полумраке на кровати
сидела девушка... Она
сидела тихо в черном платье,
печальна и напряжена.
Здесь так наивно-неуместен
был мой наигранный поклон.
И вдруг: "Присядь. Побудем вместе.
Я из деревни. С похорон".
И я притих под кротким взглядом,
молчать готовый хоть всю ночь.
И что помочь ей очень надо,
я понимал. Но чем помочь?
И так безмолвно мы сидели...
А за окном, вовсю крича,
гремел транзистор, люди пели,
трамваи мчались, грохоча!
Платок на лоб ей полз упрямо,
она дышала горячо
и все шептала: "Мама, мама...",
уткнув лицо в мое плечо...
1975


ЕДИНСТВО

Отцовское чувство безмолвно
и этим весомо вдвойне. 
Смотрю на рожденного, словно
он бился под сердцем во мне.

Отцу быть мужчиной непросто:
слезинку тревоги сотри, 
надежно храни и бесслезно
минутную слабость
внутри.

Внутри -
и восторг, и печали.
Не ведать печали грешно.
Два сердца тоскующих ждали
мгновенья, чтоб слиться в одно - 

в живое, как праздник, единство,
в серьезное наше житье. 
...Из боли ее материнства
исходит отцовство мое.

Утихнет любая обида:
любимому сладко простить,
лишь только была б не убита
в ней высшая слабость - любить.

Тянулись мы к этой неволе,
скрывая упреки свои,
и стали вчерашние боли
сегодня опорой семьи.

Но словно в "Мадонне сикстинской",
по-прежнему тайну хранят
загадочный взгляд материнский,
младенца всезнающий взгляд...
1975


*  *  *
Опять качаюсь в электричке
в пустом вагоне в час ночной
и вновь угрюмо, по привычке
веду беседу сам с собой.
Я говорю себе: ну что же,
ты пьян, дружище, и - смешон.
Ну посмотри, ты стал похожим
на этот загнанный вагон...

Куда-то мчится электричка.
Ее ни в чем я не корю.
Я выйду в тамбур, чиркну спичкой,
к стеклу прижавшись, закурю.
Куда спешу я в этом мраке?
Не лучше ль попросту уснуть?
И жить спокойно, а не в страхе
за этот зыбкий, шаткий путь,
который кажется обманом...
Конец я вижу наперед:
мой машинист напьется пьяным
иль просто стрелка подведет...
1975


ПУСТАЯ КОМНАТА

Моя пустая комната,
мой сумрачный покой,
железная кровать,
простые занавески...
Как часто в поздний час
наедине с собой
я вздрагиваю вдруг,
услышав голос женский.
Неведомый, чужой
за тонкою стеной...

Моя пустая комната
застыла без тепла,
она всегда грустна
в своей немой обиде...
Хочу я в этот миг,
чтоб женщина вошла,
о, как мои глаза
хотят ее увидеть!

Она войдет и вдруг
прошепчет, посмотрев
на этот жалкий вид:
"Да как же я решилась?.."
И пусть она уйдет,
глаза мои согрев,
и улыбнется мне: 
"Простите, я ошиблась..."
1975


МОЯ ЛЮБОВЬ

По ней одной всю жизнь тоскую,
средь женщин всех ее одну
не обниму, не поцелую,
не оттолкну, не обману.

Меня укор ее минует,
весь этот бред пустых обид... 
Она к другим не приревнует,
в неправоте не обвинит.

Лишь ей плачу я откровеньем,
она, единственно слаба,
ко мне руки прикосновеньем
легко смахнет печаль со лба.

Когда, случалось, был я нежен,
со мной была в тот час она,
но если в чем-то был я грешен,
здесь не ее - моя вина.

Ко мне волшебный дух нисходит,
всю ночь в окне звезда горит,
когда она меня находит,
когда со мной заговорит...

Как будто вечности сиянье
сойдет в ночной голубизне,
как будто голос мирозданья
судьбу нашептывает мне.

Пусть я умчусь в любую область,
но приплывет издалека
прекрасный, чистый, женский образ,
моя любовь, моя тоска.

Я ей до святости послушен,
хоть стынет горечь на устах...
Когда она глядит мне в душу,
я вижу боль в ее глазах.

Я за нее на этом свете, 
уже наученный добру, 
всем существом своим в ответе, 
она умрет -
                     и я умру.
1977