Аннотация: Приключенческий роман из жизни народов, населявших Землю 250 миллионов лет назад, на излёте пермского периода
Красная лихорадка
(Фантастический роман)
Это колокол Вселенной
С языком из серебра,
Что качают в миг мгновенный
Робеспьеры и Мара.
(Валерий Брюсов)
Владыки совещаются
Здесь всегда царила тишина.
Высокие стволы кордаитов, увенчанные гордыми плюмажами тёмно-зелёной листвы, поднимались сверкающими башнями из влажной стены древовидных папоротников. Меж стволов бежала вверх по склону высокая, прямая аллея из полированного белого песчаника, украшенная по сторонам замысловатыми навесными виадуками с кристальной водой. Ночами вдоль аллеи зажигались факелы, привлекая гротескных ночных насекомых, но при свете дня большая часть членистоногих обитателей пряталась, боясь попасться на зуб многочисленным бело-рыжим зверькам, день напролёт ловко карабкавшимся с ветки на ветку в поисках добычи.
Аллея упиралась в приземистое здание из полированного порфира, окружённое узорчатыми решётками искусной ковки. Над зданием поднимался в небо высокий золотистый силуэт тонкой башни, на страшной высоте увенчанный смотровой площадкой с открытой галереей и сверкающим шпилём. Противоположный конец аллеи упирался в морской берег, в набережную из песчаника с волнорезом и едва приметным причалом для небольших кораблей.
День клонился к закату, и алое солнце заглядывало в прорезь аллеи, окрашивая белый камень кровью и пурпуром.
Старый Сет Аскор, владелец аллеи, принадлежавшей ему вместе со зданием из порфира, башней и всем островом, вышел к своим гостям. Гости собрались внутри здания, в главном зале, древнем и нерушимом, как сам владелец. Здесь всё источало призрачные флюиды могущества. Даже простые деревянные скамьи, на которых восседали собравшиеся, были отмечены тысячелетней историей, когда сидящие на них решали судьбы людей, народов и стран. Ныне же разговор должен был коснуться судьбы всего мира. Многие из пришедших уже знали это: их позы и осанка выражали приличествующее случаю благородное величие.
Аскор не смог не обратить внимания на фигуру молодой женщины, пристроившейся в углу, перед пустой и холодной плитой грандиозного очага. То была Гиора, дочь Арно Миракса, наследника одного из самых древних и влиятельных аристократических родов Катрены. После смерти отца дальняя родня Гиоры несколько раз пыталась выгодно пристроить её замуж, уповая на хорошее происхождение. Однако современных катранов не так волновали родословные, как богатство и власть, а род Мираксов уже много десятилетий назад утратил то и другое. Вместе с тем, Сет Аскор не мог отказать девушке в приглашении: он свято чтил древние традиции и верил в то, что без участия представителей всех знатных семейств Катрены сегодняшний разговор не будет иметь ни малейшего смысла.
Остальные приглашённые явно чувствовали себя в привычной среде. Они занимали места на скамьях в соответствии со старшинством и древностью рода. Один за другим гости приветствовали хозяина дома на аристократический манер, кланяясь не ему, но двум чашам с водой и яствами, которые нёс в руках за Сетом Аскором глухонемой слуга. Поклонилась в свой черёд и Гиора, пряча в рукав платья маленькую ручную ящерку.
Сет Аскор, обойдя гостей, сел на предназначенную для него скамью. Слуга принёс огонь и тихо удалился. Хозяин дома поднял руку.
--Друзья мои, -- негромко сказал он, зная, что каждое слово, сказанное им с этого места, будет услышано во всяком уголке зала и не покинет между тем его пределов. -- Всякий из нас рождён был для того, чтобы определять путь истории. Мы -- владыки и потомки владык. Ныне я призвал вас на совет, чтобы решить важнейший из вопросов, когда-либо стоявших перед нами. Наш мир, наша Земля, неотвратимо гибнет, и нет никаких способов спасти её от грядущей катастрофы.
В нескольких сжатых, полных глубокого смысла фразах он рассказал присутствовавшим то, что многие из них знали только понаслышке. Учёные утверждали, что климат в мире меняется, становясь постепенно всё более засушливым и холодным. Пресной воды, этого главного источника жизни сухопутных растений, а вслед за ними и человека, постепенно становилось всё меньше. Она уходила, испаряясь, в грозовые облака, а те, охладившись у полюсов, постепенно сковывали планету гигантскими ледяными шапками. В умеренных областях, где миллионы лет назад процветали жаркие лесные болота и эстуарии, теперь с каждым годом всё сильнее проявлялись каменистые солончаковые пустыни.
--Наши предки, зверозубые хищники, во всём зависели от пресной воды, -- говорил Сет Аскор. -- Продолжаем зависеть от неё и мы, люди. Лишь рептилии, относительно недавно появившиеся на лице нашей планеты, умеют подолгу обходиться без неё, довольствуясь малым. Папоротники, хвощи, саговники и кордаиты, водоросли и плауны -- все сухопутные растения в привычной для нас среде обитания зависят от пресноводных водоёмов. Растения кормят насекомых и зверей, растениями и зверями питаемся мы. Пресная вода -- основа всего жизненного цикла. Но именно мы, люди, размножившись чрезмерно, делаем так, что уменьшаем количество этой воды! Мы льём её на посевы и орошаем ею парки, мы расходуем её на мелиорацию и питьё, на быт и благоустройство, при этом в десятки раз увеличивая естественное испарение. Поэтому то количество пресной воды, что могло бы при благоприятных обстоятельствах служить нам миллионы лет, благодаря нашим усилиям может сойти на нет за несколько столетий. Человечество погибнет, лишившись главного источника своей жизни. Так не пора ли нам, его владыкам, остановить грядущую катастрофу?
--Но как остановить её? -- спросил молодой Вэн Кут, владелец прибыльных земель в дальних регионах Катрены. -- Если запретить людям пользоваться мелиорацией, купальнями и питьевой водой, запретить поить животных и поливать растения -- что мы получим, кроме голода и свирепого бунта? Я, например, просто потеряю всё, что имею, если мне вздумается запретить моим людям пользоваться водой по их усмотрению!
Другие гости сдержанным гулом поддержали молодого землевладельца.
--Было бы неразумным полагаться лишь на грубую силу и запреты, -- согласился Сет Аскор. -- Конечно же, людям, потерявшим веру в своё предназначение в этом мире, сложно внушить что-то одними лишь благими речами. Но и отступать нам не следует. Если не мы -- кто остановит катастрофу, нависшую над миром? Нужно быть осмотрительными и умными, чтобы не встретиться с сопротивлением невежественной толпы, или хотя бы серьёзно ослабить его.
--Есть ли способы достичь этого? -- усомнился Вэн Кут. -- Люди сейчас стали жить сытнее и богаче, чем раньше. Древние традиции уже не пользуются былой популярностью. Слишком много стали себе позволять люди, слишком утратили представление о бережливости -- вот отсюда и наши беды.
--Я думаю, -- сказал на это хозяин дома, -- что причина наших бед куда глубже. Сама природа человека во многом порочна. Жадность, алчность и стремление обладать тем, что не принадлежит по праву, -- вот три вещи, которые заставляют людей губить Землю. Только отрешившись от этих грехов, мы познаем золотую тайну жизни и смерти, но для этого время ещё не пришло -- во всяком случае, это верно в отношении большинства из нас. С другой стороны, Вэн Кут, я с вами согласен. Людей становится всё больше, а ума и уважения к традициям среди них всё меньше. Это сильно осложнит нашу задачу. Так начнём же с другого конца, ослабим это неминуемое сопротивление! Пришло время дать нашим подданным урок послушания.
--Урок? Это будет очередная битва за власть, только и всего. Мы сразимся с ними, и вне зависимости от того, кто победит, они только будут ненавидеть нас ещё больше.
--Мы не будем с ними сражаться! Мы только покажем им могущество стихий, оставим их беззащитными перед силами природы. Пусть они поймут вслед за нами, к какой беде они толкают весь мир! Тогда они прислушаются к нашим голосам, тогда мы вновь сможем говорить с ними о том необходимом, что спасёт впоследствии нашу Землю!
Встала, поднимая руку, высокая, тонкая женщина: то была Зара, владевшая Северной Катреной. Её родовой протекторат простирался некогда на земли диких каттов до самого хребта Объединения.
--Мы слушаем вас, владычица Зара, -- сказал Сет Аскор.
--То, что вы предлагаете, всё равно означает бойню,-- ответила вставшая гостья. -- "Преподать урок", "научить послушанию" -- всё это значит, что прольётся кровь. Я даже не касаюсь того, как это страшно, владыка Сет Аскор. Но не затопит ли эта кровь и нас самих? Чем мы можем испугать людей -- оставить их без нашего покровительства, без принадлежащих нам средств защиты от стихийных сил? Но они сами попытаются взять эти силы и средства в свои руки. Что мы будем делать тогда? Разве мы достаточно сильны, чтобы одной лишь своей волей принудить к подчинению сотни тысяч наших людей?!
--Одной лишь силы будет недостаточно, -- согласился хозяин, -- но на нашей стороне -- тайное знание, которого нет у наших подданных. Наше могущество давно уже оставлено на крайний случай, мы предоставили избранным нами республиканским властям делать всё за нас. Но ведь мы сами не забыли о могуществе! Мы можем затопить побережья, наслать на людей и скот неизлечимые болезни, наконец, просто сжечь за неповиновение бунтующие города! Да, это жестоко. Но ответьте мне: разве не пришло время для этого? Или мы, истинные владыки этого мира, будем спокойно смотреть, как мир гибнет и разрушается по вине наших подданных? Разве не мы отвечаем за их безопасность, процветание и следование правильному пути?! Или не в наши руки вложено будущее всей Земли?
Сет Аскор поднялся со своей скамьи, шагнул в зал, простирая руку:
--Пусть кровь, пусть необходимое насилие -- эти жертвы оправданы! Час смерти для непокорных будет одновременно и часом избавления для нашего мира! Вечный и нерушимый порядок, заведённый в начале времён, зашатался и рушится -- но мы вправе остановить это любой ценой! Пришло время напомнить об этом тем, кто в гордыне и презрении нарушает великие заветы наших праотцов!
--Я не умею говорить так высоко и красиво, как вы, -- ответил на этот призыв горный властитель Этри Виркон, -- поэтому скажу проще: под видом спасения Земли от беды вы опять призываете к гражданской войне за возвращение нам наших исконных прав. Я не возражаю против самой идеи. Какая, в самом деле, цена любому праву, пока оно не добыто и не завоёвано в бою?! Но вы должны соразмерять силы, владыка Сет! Если чернь поднимется на нас бунтом -- нам ныне точно несдобровать!
Сет Аскор усадил говорившего на место жестом протянутой руки.
--Мой благородный Виркон, ведь я говорю не об открытом столкновении! Вы невнимательно слушали мои объяснения. Мы можем, используя своё тайное искусство, напомнить человечеству, как оно беззащитно перед стихиями природы. А когда простые люди осознают это -- мы предложим им свою помощь в обмен на послушание, так, как это уже случалось раньше, в эпоху завоевания Катрены варварами. Думаю, владыки других стран поддержат нас -- ведь приходится им ничуть не легче, и их древняя кровь тоже должна напоминать им об ответственности за судьбу всего мира. В Месоре и Квиссе, в странах юга и востока, даже в проклятом Аратане -- везде есть люди, которые сочувствуют нам!
--Но у нас есть и общий враг, -- напомнил кто-то из зала. -- Великий враг!
При этих словах старый Сет Аскор сжал кулаки так, что из-под острых выпускных ногтей растеклась на бледной коже капля крови.
--Враг! Вы правы, у нас теперь не враги, а единый враг! Вы правы: враг великий и общий. Именно он -- причина наших бед, именно из-за него -- все наши несчастья! Уничтожить его -- наш долг перед историей. Может быть, долг более важный, слышите меня -- более важный, чем даже спасение Земли! Пусть лучше мёртвая планета, лучше пустыня и царство ящеров, чем дать этому... этим... дать распоряжаться всем, что нам дорого! Но он встанет, обязательно встанет у нас на пути! Он к этому готов!
В изнеможении от неожиданной вспышки, старик опустился на свою скамью.
В зале заговорили громко, выплёскивая накопившееся негодование и гнев.
--Враг! Да, это верно!
--Аскор прав! Уничтожить планету -- полбеды по сравнению с тем, чтобы отдать её судьбу в такие руки!
--Не руки, а щупальца! Скользкие, обвившие нас кровавые щупальца, которые давно пора обрубить!
--Не стоит так нервничать, благородные властители! Разве мы уже проиграли? Мы спасём мир от беды, и Земля вновь будет нашей, она будет вечно принадлежать нам и нашим подданным.
--А если они, не понимая своей конечной пользы, склонятся на сторону врага?
--Истинный человек никогда не примет сторону врага! Его жизнь, его сила -- в его корнях. Традиции древности, которые дают ему права, обязанности, место в жизни! Кто откажется от этого ради призрачных благ?!
--Но отказываются же!
--Значит, они сами себя прокляли! Мы только поможем им осознать боль проклятия, которое они на себя навлекли...
--Вообще, сородичи по крови, мне кажется, что сокращение населения планеты за счёт разной шушеры как раз было бы лучшим благодеянием и для человечества, и для самой Земли!
-- Эта речь выдаёт кровавого тирана!
--Что вы, уважаемый! Я, напротив, полон благородства и всепрощения самой высокой пробы. Сказать такие страшные слова заставляют меня только сами условия нашей жизни...
--Он прав! Война, кровь -- ничто по сравнению со всеобщей гибелью! Пора браться за меч!
Сет Аскор вновь поднял руку, призывая к молчаливому вниманию.
--Я и не рассчитывал на другие ответы, -- сказал он задумчиво. -- Всякий из нас знает, что он потерял слишком многое. Даже здесь, в моём доме, на принадлежащей мне земле, мы вынуждены встречаться втайне. Но цель наша велика и благородна: спасти человечество от вырождения и вымирания в плену сладких иллюзий, вернуть народам твёрдый порядок, освободить Землю от тяжкого груза враждебной ей воли. Кто из нас не готов поддержать это? Наоборот, я уверен, что всякий из присутствующих положит все свои силы на то, чтобы добиться победы в намеченной задаче.
--Кроме меня, конечно, -- заметил чей-то спокойный голос, раздавшийся от самых дверей роскошного зала.
Ночной мститель
Голос принадлежал рослому человеку чуть моложе средних лет, отсутствовавшему в списке приглашённых. Никто не видел, как этот человек вошёл в зал, воспользовавшись накалом страстей, царившим здесь несколько минут назад. Его серо-золотые глаза цепко осматривали каждого из владык, сидевших в зале. Этот цепкий взгляд на мгновение дольше, чем обычно, задержался на Гиоре, поднявшейся на плиту очага, чтобы лучше видеть говорившего. Девушка, вытянув шею, бесстрашно разглядывала вошедшего, и он, сощурившись, сдержанно улыбнулся ей.
--А кто вы такой? -- спокойно спросил Сет Аскор, поворачиваясь к нему лицом.
--Я, -- ответил новый участник разговора, -- представитель Рабочего Конгресса. И у меня к вам есть любопытное послание от этой уважаемой организации, которую вы здесь совершенно справедливо назвали вашим всеобщим врагом.
Успокоившиеся было гости вскочили на ноги вновь, встретив слова пришельца дружным рёвом ярости.
--И что это за послание? -- прерывая крики и гул, вновь спросил Сет Аскор.
Повинуясь воле хозяина, люди в зале вновь примолкли, сдержав до поры своё возмущение.
--Сет Аскор, -- сказал новый гость, дождавшись тишины, -- вы признаны виновным в том, что заразили смертоносной болезнью восемь тысяч забастовавших рабочих на фабрике, принадлежащей вашему клиенту Нитте. Трибунал Рабочего Конгресса, рассматривая ваше дело, счёл улики против вас неопровержимыми. Вам была дана возможность оправдаться, но вы пренебрегли ей, назвав трибунал и сам Конгресс "бандой преступного сброда". В связи с этим, рассмотрев обстоятельства дела, трибунал приговорил вас к высшей и исключительной мере социальной защиты -- смертной казни.
--Да? -- усмехнулся хозяин дома. -- Любопытный образчик наглости: как будто вы, а не мы, правите этой страной! Куда же и когда вы прикажете мне явиться для исполнения этого приговора?
--В этом нет необходимости, -- ответил гость.
С этими словами он выхватил из-под дорожного плаща семизарядный армейский револьвер и точным выстрелом всадил пулю прямо в плоскую переносицу Сета Аскора. Собравшиеся взвыли, истошно завизжали женщины. Гость вежливо улыбнулся, показывая другой рукой стеклянную бутыль.
--В этой колбе -- ядовитый газ, -- не повышая голоса, предупредил он. -- Если вы будете столь глупы, что нападёте на меня -- вам, возможно, и удастся меня одолеть, но вы все падёте жертвами вашей минутной неосмотрительности. Проявив же благоразумие, вы, возможно, ещё долго будете осквернять собой лицо нашей цивилизации... Приятной вам ночи, благородные властители!
Он спрятал револьвер под плащ и направился к дверям.
--И, кстати, -- сказал он, уже выходя, -- позвольте вам дать добрый совет. Не стоит сейчас принимать близко к сердцу слова старого мёртвого садиста. Вы все ещё имеете хорошие шансы на выживание -- даже тогда, когда наше дело победит. Но стоит вам вступить на преступный путь, стоит начать сознательно вредить человечеству только за то, что оно перестало нуждаться в вашей мудрости и вашем руководстве -- и тогда...
Не договорив, гость вышел.
Вслед ему устремились те из собравшихся, кто не попытался оказать помощь хозяину дома.
--За ним! Задержите убийцу!
--Не дадим ему уйти!
--Стреляйте же! На открытом воздухе газ будет безопасен!
--Оружие! Эй, слуги, где моё оружие?! Подать охотничий карабин!
На улице грохнул выстрел, за ним второй. Один за другим зажигались факелы, отбрасывая блики на сверкающие стволы кордаитов. Вооружённые люди разбегались в беспорядке среди кустов.
Высоко на крыше странный гость взялся тем временем за свисающую сверху верёвку, прикрепил её к широкому дорожному поясу. Рядом с ним стоял слуга Сета Аскора, дворецкий, которому старый властитель поверял многие свои секреты, зная от личного врача о его совершенной глухоте и немоте.
--Не жалеете о своём хозяине? -- спросил гость у старого слуги. -- Я знаю, иногда они бывают довольно милыми в отношениях с доверенными людьми.
--Нет, -- жёстко ответил дворецкий, пряча зловещую улыбку. -- Это был негодный, скверный человек. Убийца и насильник. К тому же по его вине умерли моя жена и мои дети. Но берегитесь, Арти Кереф: у него много связей и много тайн. Его наследие ещё может навредить всем нам.
--Я знаю, -- ответил гость. -- Прощайте, и спасибо!
Старый слуга перерезал верёвку. Небольшой воздушный шар, скрывавшийся среди ветвей, поднял ночного гостя и понёс его в тёмно-синюю звёздную мглу.
Единственным человеком, кроме слуги Сета Аскора, кто видел этот полёт, была Гиора. Она осталась стоять у очага в оцепенении, и тень воздушного аппарата, промелькнувшая в дальнем окне зала, на мгновение привлекла её взгляд. Она слабо вскрикнула, повела рукой, но никто не обратил на неё внимания. Вошли слуги, занялись мертвецом, которого надлежало теперь обмыть и, по катранскому обряду, до наступления утра захоронить вниз головой в наглухо запаянной свинцовой трубке, предварительно пересыпав тело сернокислым цинком изнутри и снаружи.
Стремительно поднимаясь в воздух, Арти Кереф тоже обратил внимание на фигурку Гиоры в окне. Он видел, как девушка взмахнула рукой, указывая на него. В следующий миг порыв ночного бриза подхватил шар, быстро понёс его с берега в сторону моря. Мимолётной встрече пришёл логичный конец.
Вновь он увидел Гиору только два с небольшим года спустя.
В году тогда было триста восемьдесят два дня. Подходила к концу пермская эра -- самая таинственная и загадочная из геологических эпох в истории Земли.
До наших дней, до расцвета нашей цивилизации оставалось двести тридцать миллионов лет.
В конце пути
Два года спустя пойманный Арти Кереф предстал перед судом Катрены, был обвинён в запрещённой деятельности и приговорён к смертной казни за подрыв государственных устоев страны. Серьёзные катранские юристы и политики предупреждали, что такой поворот событий мог быть чреват осложнениями. Если бы Керефа осудили за убийства и похищение ценностей (а боевое крыло Рабочего Конгресса, в котором он состоял, регулярно требовало от него того и другого) -- общественное мнение страны встретило бы этот приговор достаточно спокойно. Однако обвинитель, сам из знатного рода Кин, хотел проучить возомнившую о себе чернь и добился осуждения Керефа по "политической" статье. В свою очередь, политические преступники пользовались рядом привилегий, отнюдь не предусмотренных для обычных уголовников. Им разрешалось писать письма и встречаться с газетчиками, жаловаться на условия содержания и ругать тюремные власти на чём свет стоит; попытка избить или покалечить политического узника приводила к неизбежному скандалу. Смертная казнь за политические преступления, кроме шпионажа, осуществлялась в Катрене расстрельным взводом при отдании воинских почестей и знаменном салюте. Но на сей раз прокурор и тюремный пристав решили не потрафлять воле и без того распоясавшегося сверх меры народа. Керефа швырнули в каменный мешок с мокрыми стенами и дном, запретили ему любые свидания и встречи. День его казни тоже не был назван; зато достоверно известен был её способ -- палач должен был удушить Керефа с помощью специального приспособления, установленного в одной из комнат тюрьмы, тело же планировалось разрезать на куски и скормить хищным зверям -- в Катрене этот способ похорон считался крайне непочётным.
Нечего и говорить, что такая суровость вызвала возмущение у многих сограждан Керефа, даже у тех, кто вовсе не сочувствовал его идеям до его поимки. В открытую говорили о дикости и нецивилизованности нравов правящего сословия, что в Катрене могло считаться прямым оскорблением. Рабочий Конгресс делал всё возможное, чтобы извлечь из народного возмущения как можно больше политических выгод. Фабрики и заводы бастовали. На улицах всё чаще начали мелькать лимонно-жёлтые флаги с красной полосой вдоль древка -- древнее знамя восстания, под которым Катрена некогда освободилась от ига захватчиков-рабовладельцев.
Дошло до того, что секретарь правительства позвонил государственному прокурору:
--Ваша идея дорого обходится для нас! Народ перестал поддерживать правительство, и всё из-за этого Керефа. Если так пойдёт и дальше, нам придётся вызвать войска и стрелять!
--Ну так стреляйте, -- согласился прокурор.
Как и многие другие катранские аристократы, он в грош не ставил существующее правительство. Он верил только в древнюю власть, по праву крови принадлежащую ему и его сородичам.
Правительство, опасаясь революции, вынуждено было действовать на свой страх и риск.
В назначенный для казни день тюремные чиновники привели Арти Керефа в небольшую комнату, где должна была совершиться экзекуция. В углу комнаты, на возвышении, стояло прочное деревянное кресло с несколькими ремнями, надёжно привязывавшими приговорённого. Задняя спинка кресла снабжена была незамысловатым механизмом, затягивающим на горле приговорённого толстую стальную петлю.
Свидетели, присутствовавшие при казни, отметили, что Арти Кереф явно подвергался в тюрьме неоднократным побоям. Кроме того, ему, видимо, дали сильнодействующее питьё, вызывающее у жертвы панический страх. Однако он держался спокойно, даже вызывающе. Лишь расширенные вертикальные зрачки его глаз выдавали колоссальное внутреннее напряжение.
--Ты умрёшь не как герой, -- сказал ему прокурор, -- почётная смерть под пулями расстрельной команды слишком хороша для тебя. Я решил провести казнь по-другому. Мы просто удушим тебя в этом кресле, тайком, без лишних свидетелей. Ты будешь умирать несколько минут, и твоя смерть будет грязной и страшной. Твоих последних слов не услышит никто, кроме нас, и палач уж точно сумеет позаботиться о том, что этими словами будут мольбы о прекращении твоих мук. А позже газетчики найдут что расписать в подробностях о том, как скверно ты держался в последние свои минуты...
Керефа толкнули в кресло, плотно привязали ремнями, в то время как палач взялся за рукоятку, приводящую в движение механизм петли.
--Что ж, -- сказал тот, пока его привязывали, -- вы надеетесь услышать от меня эти слова, поэтому и не заткнули мой рот кляпом. Но помните: каждый оборот этой рукоятки затягивает петлю на вашем собственном горле! Или вы думаете, что я не знаю, как народ относится к моей казни?!
--Начинайте, -- сказал побледневший прокурор.
Палач накинул петлю на горло Керефа и сделал первый оборот. В этот миг дверь распахнулась. Вошёл офицер правительственной гвардии, держа в руках лист гербовой бумаги с печатями. Должно быть, он уже давно стоял за дверью, ожидая наиболее эффектного момента, чтобы появиться. С ним вошли в комнату два солдата.
--Остановите экзекуцию, -- приказал офицер.
Палач бросил рукоятку, отошёл в угол комнаты, предоставляя старшим чиновникам разбираться.
--В чём дело? -- жёстко спросил прокурор.
--Республиканское правительство аннулирует ордер на смертную казнь для приговорённого Арти Керефа. Поскольку он совершил политическое преступление, этот ордер был заменён во внесудебном порядке семью годами каторги на острове Морха. Таково распоряжение правительства -- потрудитесь, благородные сограждане, выполнить его!
--Это возмутительно, -- сказал прокурор. -- Мы не отдадим вам нашего заключённого. Мы можем сопротивляться.
--Не советую, -- ответил офицер, -- у меня снаружи конвойная рота. Ваше сопротивление было предсказуемым исходом, и я получил приказ применить силу, если только вы зайдёте слишком далеко.
--Что бы вам стоило войти на три минуты позже? -- вздохнул начальник тюрьмы. -- Вы принесли бы благую весть о помиловании трупу. Вы же понимаете, что преступник должен быть наказан!
--Он будет наказан, не беспокойтесь об этом, -- ответил офицер, -- а пока прошу вас передать его мне.
Тюремщики нехотя отвязали Керефа, надели на него ручные кандалы и сдали конвойным солдатам.
--Прощайте, сограждане, -- сказал Кереф людям, собиравшимся казнить его, -- мы не скоро увидимся вновь.
Сидевшие в комнате отвернулись, чтобы не смотреть на него.
Солдаты вывели Керефа в коридор. Офицер шагал позади него, держа в руке револьвер.
--Вас убьют сегодня ночью на корабле, якобы при попытке к бегству, -- негромко сказал офицер, когда коридор с обеих сторон стал глухим и узким. -- Всё уже подготовлено к этому. Но ещё раньше всё подготовлено к вашему побегу. Мы поможем вам!
--Вы не боитесь говорить мне такое? -- спросил Кереф у офицера. -- Ведь я убийца и террорист, а вы -- офицер катранской армии!
--Я знаю, что вы враг существующего строя, -- ответил тот. -- Но вы не поднимали руку на беззащитных людей или даже, как это делают террористы, на важных персон, виноватых лишь в том, что они занимают государственные посты. Люди, убитые вами, были виновны в страшных преступлениях. Они не скрывали своей вины, они не отрицали её, наоборот -- они гордились своей безнаказанностью, своим правом делать всё, что им заблагорассудится. Да, я офицер, но я ещё и гражданин Катрены! Моя сестра была изнасилована и убита одной из ваших жертв, мой брат умер от литейной лихорадки в четырнадцать лет прямо на заводе, а мне было сказано, что они виноваты перед нашими хозяевами и что я должен беспорочной службой искупить свою -- свою! -- вину в их глазах! Это выше моих сил. Я не стану обвинять вас в убийствах, которые вы совершили. Быть может, вы только сделали то, что должен был сделать я!
--Берегитесь, офицер, -- заметил на это Кереф. -- Путь террора опасен и бесперспективен. Вам не стоит возлагать на него слишком большие надежды.
--Тогда почему вы сами встали на него?
--Я -- подчинённое лицо, я выполняю приказы, даже если они мне не нравятся. Такова дисциплина. Но я всегда был против убийств, даже если они были направлены в нужную цель. Из всех моих жертв лишь одна не вызывает у меня сочувствия.
--Кто он? -- спросил офицер.
--Старый Сет Аскор, тайный владелец нескольких мореходных и кораблестроительных компаний. Этот человек лично виновен был в тысячах смертей, в неисчислимых бедствиях и нищете простых работников. Два года назад я убил его в его собственном доме, в тот самый момент, когда он со своими соратниками-аристократами замышлял сделать какую-то новую гадость всему человечеству...
--Какую? -- встревоженно спросил офицер.
--Мне не удалось узнать это, а жаль. Возможно, если я переживу все эти неприятности, у меня будет предлог отойти от никчемного террора и заняться устранением настоящих бед, которые вся эта банда принесла человечеству. Ну так что я должен сделать, чтобы бежать?!
Офицер передал Арти Керефу инструкции от боевой ячейки Рабочего Конгресса, подготовившей побег. Тем же вечером Кереф скрылся.
Так окончился путь одного из самых опасных и знаменитых боевиков-революционеров, когда-либо наводивших ужас на катранские власти. Но судьба Арти Керефа на этом не прервалась. Она просто вошла в новую, более важную и опасную фазу.
Трагедия на набережной Риа
Освобождение и побег Керефа отозвались радостью в сердцах многих жителей Катрены. Одни из них хвалили правительство за проявленный гуманизм, другие искренне восторгались смелостью и предприимчивостью народного героя, бежавшего из рук смерти, и его хитроумных товарищей. В полный голос обсуждались предположения, кого из тюремщиков, кого из нелюбимых народом чиновников и аристократов казнит следующим беспощадный революционер.
В самом Рабочем Конгрессе ситуацию, однако, воспринимали по-другому. Все понимали, что Кереф как боевик надёжно выведен из игры. Разумные лидеры движения, понимавшие, что террор не приведёт ни к чему хорошему, искренне радовались такому исходу.
--Необходимо взять власть, -- говорили они, -- и уж тогда требовать от виновных перед обществом ответа. В противном случае ещё большой вопрос, кто преступник -- они или мы! Кереф всегда понимал это, и жаль, что его направляли неопытные и не всегда чистые руки!
Радикалы по-другому видели ситуацию:
--Кереф стал грозой наших угнетателей! Именно теперь он становится настоящим палачом, призраком мести для душителей народной свободы! Теперь каждый удар, который мы нанесём его руками, будет ударом человека, уже побывавшего по ту сторону жизни -- ударом самой смерти, неотвратимым и грозным!
Находились и такие, кто говорил совсем уж несуразное:
--Жаль, что Арти Керефа не казнили! Его смерть была отличным агитационным материалом, а что мы сейчас можем получить с его жизни? Как боевик, он потерял ценность. Убеждения у него всегда были недостаточно радикальными, так что и агитатора за наше дело из него не выйдет. Нет, что ни говори, а труп замученного насмерть Керефа был бы полезнее для народного дела, чем нынешний, живой и здоровый Кереф!
Эта последняя точка зрения, впрочем, не пользовалась особенной популярностью.
Между тем демонстрации в городе и по всей стране отнюдь не утихали. От судьбы Керефа манифестанты перешли к проблемам более насущным и оттого несколько притупившим чувства: недостатку продовольствия, чрезмерно большому рабочему дню и невозможности умерить бесчисленные права и привилегии олигархов. Хотя конституция республиканской Катрены устанавливала равноправие граждан перед законом, ни для кого не было секретом, что старые аристократические дома продолжали держать в подчинении обширную клиентелу, возвращавшую на практике повседневную жизнь тысяч катранов к состоянию рабской зависимости от прихотей немногочисленной горстки хозяев.
Арти Кереф, совершивший немало славных, пусть и сомнительных дел, потому и пользовался среди народа популярностью, что его целью становились прежде всего заговорщики и преступники из древних, гордящихся своей исключительностью и безнаказанностью родовых кланов. В на следующий день после побега Керефа, в праздник новолуния, на набережной Риа произошла народная манифестация. Чего хотела эта возбуждённая, разряженная в пух и прах толпа простолюдинов, оставалось непонятным. Они то ли воздавали дань уважения Керефу, то ли выражали признательность правительству, пощадившему жизнь отчаянного революционера, то ли просто хотели лишний раз продемонстрировать, что имеют голос. Впрочем, манифестация проходила без осложнений. Полицейские не вмешивались, с трибун не звучали отчаянные призывы к террору, не было ни давки, ни пьяных выкриков, столь обычных для неорганизованных демонстраций. Там и сям мелькали уличные торговцы, предлагавшие обычный в таких случаях товар: охлаждённую воду с газом, орехи, саговые лепёшки, светописные портреты Керефа и маленькие жёлтые, с красной полосой флажки.
Рабочий Конгресс как политическая сила не принимал участия в этой непонятной манифестации. Лишь несколько радикальных агитаторов распространяли листовки и воззвания среди шумной толпы. Более сознательные и спокойные члены этой организации сидели по домам или собирались в кружки по заранее оговорённым адресам; им, как всякому разумному человеку, претило бесцельное буйство.
День уже клонился к закату, когда зеваки на набережной Риа заметили, что море изменило свой цвет. Ещё несколько минут назад лазоревое и безмятежное, оно стало вдруг свинцово-серым, мутным от песка и поднятого эстуарного ила. Вслед за тем вода с шумом отступила от самых стен набережной, обнажив, насколько хватало глаз, ленты водорослей и яркие гирлянды граптолитов на окатанных камнях. Раздались предупреждающие крики, кто-то засвистел. Толпа ринулась с набережной на три примыкавшие к ней улицы -- и застряла в трёх узких проходах, образовав столь нелюбимую катранами давку.
Тем временем зловещую свинцовую гладь моря прорезала полоса белой пены. С кажущейся медлительностью на берег накатывала приливная волна высотой примерно в четыре человеческих роста. Люди, обезумев от ужаса, били друг друга, толкали локтями, в буквальном смысле слова шли и лезли по головам, стремясь как можно скорее добраться до безопасного укрытия. Более сообразительные или менее удачливые поднялись на фонарные столбы, на высокие тумбы и другие архитектурные сооружения, в изобилии украшавшие набережную.
Повсюду слышались стоны, крики ужаса и проклятия. Их прервал громкий гул, похожий на залп артиллерийской батареи: волна обрушилась на берег, неся с собой выдернутые необоримой силой стволы папоротников и хвощей. Насколько хватало взгляда, прибрежная часть города погрузилась в белую пену волн. Акведуки и резервуары городского водоснабжения, гордость Катрены, в прибрежных кварталах за доли мгновения превратились в грязное болото, лишив множество людей на месяцы вперёд их главной потребности и сокровища -- чистой пресной воды. Язык цунами лениво откатился, унося с собой тела и обломки. Береговая линия города опустела. Ждали новых волн, но на берег накатывала лишь крупная зыбь -- трепет потревоженного моря.
Лишь ночью, когда стекли последние остатки солёной воды с улиц и площадей, правительство произвело более или менее точный подсчёт потерь. Жертвами волны и наводнения пали сто девять человек, почти три четверти из них -- участники манифестации на набережной Риа. Семьдесят из них были убиты в толпе во время возникшей давки. Пять тысяч были ранены, тысяча сто жителей осталась без крова, две тысячи семьсот -- вышвырнуты работодателями на улицу, поскольку их рабочие места серьёзно пострадали. Без постоянного источника чистой воды осталось почти девяносто тысяч жителей столицы.
Солнце следующего дня вставало над Катреной в кровавой мути рассветных облаков.
Стихия нанесла человечеству свой первый удар.
Нежданное путешествие
Пресная вода и в самом деле очень ценилась людьми пермской расы. Как и их предки, теплокровные животные из обширного надкласса зверозубых, с точки зрения физиологии они стояли где-то посередине пути между земноводными и современными нам кайнозойскими млекопитающими. Их обмен веществ, достаточно сильный, чтобы обеспечить им тёплую кровь и могучий разум, всё же значительно уступал по точности и гибкости тому, что встречается у современных зверей. Пресная вода и относительное тепло были для них намного более важны, чем для нас, их отдалённых сородичей.
Для удовлетворения потребности в воде города и поселения Катрены, как и других стран того периода, располагались преимущественно на берегах крупных рек или в эстуариях малосолёных внутренних морей. В каждом городе существовала хорошо проработанная система акведуков и питьевых источников, чистота которых тщательно охранялась. В древние времена загрязнение общественных источников водоснабжения каралось смертью, впоследствии же запрет осквернять их сам по себе стал неотъемлемой частью культуры народов. Источники воды пользовались почти религиозным уважением.
Арти Кереф просидел двое суток после побега в деревянной водонепроницаемой бочке, опущенной в один из таких источников поблизости от столичного порта. Бочка сообщалась с воздушной средой через полый стебель сухого хвоща. Это неожиданное, но вполне надёжное укрытие приготовили для него товарищи из Рабочего Конгресса. Пять-семь суток ожидания здесь должны были пройти спокойно, после чего Кереф мог выбраться наружу и покинуть Катрену, отправившись с поддельными документами в одну из удалённых стран за океаном -- Аратан или Месору.
Однако трагедия на набережной Риа отразилась самым неожиданным образом и на судьбе Керефа. Волна, обрушившаяся на городское побережье, сорвала бочку с её подводных якорей, с рёвом и гулом поволокла её в открытое море. Отважный революционер оказался беззащитным в своём убежище перед яростью морских вод. К счастью, бочка не была разрушена, и у Керефа был ещё запас воды и пищи, позволивший ему выжить в течение следующих нескольких суток.
Шли дни. Бочку беспорядочно носило по волнам, трепало неожиданными шквалами. Еда и вода подошли к концу, а у Керефа не было даже инструментов, чтобы разбить свою неожиданную темницу и выбраться наружу. Кухонный нож и два револьвера, которые он пытался пустить с этой целью в ход, оказались не очень удобными инструментами. К тому же неразумным было бы и разрушать полностью своё убежище, находясь в открытом море, поэтому Кереф решил ждать дальше, надеясь, что переменившийся ветер рано или поздно выбросит бочку на какой-нибудь берег.
Так и произошло. На одиннадцатый день плеск волн сменился плавным рокочущим шумом, давая понять о близости берега. Кереф, обдирая в кровь руки, принялся разламывать неподатливые доски. Дело шло плохо, но в щелях всё же появилась вода -- верный признак того, что доски всё же расходятся и расшатываются. Вскоре бочка затрещала под ударами о прибрежную гальку. Мощный прибой поднял её и с размаху забросил на мелководье. Тогда Кереф с риском для жизни пустил в ход один из револьверов, сбив выстрелами внутренние заклёпки на прочном обруче. Одна из досок отошла, открыв глазам Керефа голубой край дневного неба. Напрягая последние силы, он расшатал и выломал ещё две доски, выполз наружу, рухнул без сил среди солоноватой прибойной пены...
Отлежавшись, он поднялся на ноги, осмотрелся. Широкий галечный пляж, на который выбросило его бочку, изгибался пологой дугой, заканчиваясь к северу поросшим деревьями мысом. Поблизости частой гребёнкой торчали из воды острые скалы из красного архейского гранита -- Керефу оставалось только радоваться, что его не выбросило течением прямо на эти убийственные каменные зубы. За скалами поднимались в небо ажурные заросли древовидных папоротников, окружавшие пляж плотной стеной, а дальше в необозримой синеве виднелись неясными силуэтами древние вулканические горы, засушливые и безжизненные. Разноцветная плёнка окислов, проступившая пятнами поверх застывшей лавы на горных кручах, придавала их склонам зловещий оттенок. На вершинах гор лежали тонкие шапки снега.
Арти Кереф имел достаточно широкие познания в географии, чтобы понять, куда игра стихии забросила его импровизированное судно. Он находился на одном из крупных шельфовых островов, принадлежавших Сакхару -- морскому соседу Катрены. Издревле рабовладельцы-сакроты, населявшие Сакхар, нападали на катранские поселения, угоняя жителей Катрены в позорное рабство. Более двух столетий назад, при поддержке горстки предателей-аристократов, сакроты сумели даже завоевать Катрену, но народ восстал и сверг иноземцев, заодно и ущемив власть и привилегии аристократической верхушки. В нынешнем мире, где научно-технический прогресс и капитал способствовали широкому развитию экономики и социальных отношений, Сакхар с его примитивным общественным строем выглядел отсталой страной. Промышленники и финансисты двух более передовых держав региона, Катрены и Квиссы, фактически заправляли всеми делами сакротов, однако те и по сей день сохраняли день призрак государственной независимости, гордились своими древними традициями и продолжали вовсю эксплуатировать рабский труд. Цивилизованные страны не вмешивались: их вполне устраивало положение Сакхара как источника ресурсов для их собственной промышленности, а для добычи сырья рабы годились пока что не хуже, чем машины. Попасть в руки рабовладельцев совершенно не устраивало Арти Керефа.
Отдышавшись, он с трудом выкатил бочку на пляж и с помощью выловленной из воды тонкой жердины закатил её под самый полог леса. Вокруг не было признаков жилья, но расслабляться не следовало: сакроты имели пограничную стражу, и её появления можно было ждать в любой момент.
Он тщательно замаскировал бочку, убрал с пляжа все до единого следы своей высадки. Вскарабкался на высокое дерево, долго осматривал всё вокруг, но не нашёл никаких признаков близости жилья. Только вдалеке, за поросшим деревьями мысом, поднимался едва заметный в полуденном мареве столб полупрозрачного синеватого дыма.
Четыре следующих дня Кереф провёл, заготавливая пищу и воду. Из стволов сухого хвоща он сделал несколько примитивных туесков, покрыв их снаружи для водостойкости смолой. В лесу росли в изобилии небольшие саговники, мучнистая сердцевина которых годилась в пищу. Разводя огонь, Кереф сушил на нём куски саго, другие же замачивал в морской воде, предварительно выпаренной так, чтобы увеличить в ней содержание соли. Другие растения давали сладкий сок, третьи служили источником съедобных орехов. Но растительная пища не могла бы насытить на долгое время человека, потомка зверозубых хищников. Нужно было мясо, а взять мясо было негде. Кереф поймал среди галечника несколько плоских прибрежных рыб -- химер, засолил и провялил их. Но этого было слишком мало. И он рискнул отправиться на охоту вглубь острова.
Охота на бекку
Арти Кереф шагал сквозь чащу леса по каменистой почве, лишённой покрова трав. Цветковых растений здесь ещё не было, и лишь отдельные зелёные пятна травянистых папоротников, выдававшие местоположение временных дождевых луж, нарушали под сенью леса угрюмое однообразие буро-коричневой голой земли. В лужах плавали бесчисленные яркие рыбки-эфемеры, стремившиеся успеть вырасти и дать потомство раньше, чем пересохнет их лужа. От гниющих древесных останков вода лужи становилась кислой и тёмной, как в торфяных болотах. Пить её было нельзя. Поэтому Кереф нёс с собой туесок пресной воды, набранной из скального родника у берега. Кроме этого туеска, у него были нож, два револьвера и три круглых бумажных обоймы с патронами.
В лесу царила жутковатая тишина, столь отличная от привычного для нас птичьего многоголосья. Воздух казался дымным от пыльцы и мириад мельчайших насекомых, круживших в воздухе беспорядочными хороводами. К счастью, эти насекомые не кусались. Гораздо неприятнее и опаснее были крупные клещи, в изобилии сидевшие на рифлёных стволах кордаитов. При приближении теплокровного существа эти клещи прыгали на пять-семь шагов и почти мгновенно впивались сквозь кожу в мягкие ткани жертвы. Кереф обладал отменной реакцией, успевая всякий раз вовремя прихлопнуть на себе этих отвратительных восьминогих паразитов.
Лес не выглядел ни девственным, ни обитаемым; нигде не было и признака человеческого присутствия, но немногочисленные мелкие животные -- ящерицы и зверозубые -- шарахались при одном появлении двуногого существа. Один раз дорогу Керефу заступил аннатерапсид -- взъерошенная тварь размером с крупную лисицу, покрытая жёсткой жёлтой с белыми подпалинами шерстью. Мелкий хищник злобно зашипел и заквакал, демонстрируя десятикратно превосходившему его размерами существу своё бесстрашие и непроходимую тупость. Кереф поднял заострённую палку, служившую ему посохом, и аннатерапсид, осознав кое-как свою ошибку, быстро убрался с дороги. Убивать его Кереф не стал: мясо аннатерапсида, питавшегося падалью и насекомыми, было жёстким и вонючим.
Кереф не умел выслеживать дичь. Вместо этого он избрал более мудрую и простую тактику, рассчитывая найти большой пресный водоём, на берегах которого наверняка можно было обнаружить съедобных животных. Поэтому, осторожно ступая среди лесной глуши, Кереф старательно выискивал признаки такого водоёма: особенно пышную травянистую растительность, влаголюбивые плауны и мхи, скопления крупных летающих насекомых...
Далеко за полдень, когда солнечный свет уже приобрёл предвечерний тёпло-жёлтый оттенок, Кереф заметил впереди полосу зелени, стеной пересекавшую лес. Деревья здесь становились чаще и гуще, местами появлялись древовидные плауны и пышные разноцветные мхи на валунах. Замедлив шаг, Кереф проверил заряды в обоих револьверах. Походка его сделалась крадущейся и осторожной. Он явно приближался к большому болоту или речной пойме -- возможному источнику вожделенной добычи.
Шаг за шагом он пересёк лесную опушку и оказался на краю крутого склона, поросшего папоротниками. Стараясь не производить звуков, Кереф сполз по склону вниз, во влажный прибрежный воздух. Спрятался между комлями поваленных хвощей, осмотрелся, высунув голову, подтянул к себе поближе револьвер...
Пермское болото кишело жизнью, по преимуществу мелкой. У самых ног Керефа по влажному илу ползали мелкие земноводные, украшенные пучками розовых жабр. Поодаль на бревне сидела крупная хвостатая диссорофа -- прародительница нынешних лягушек. Её жёлто-зелёное брюхо ритмично сокращалось от усиленного дыхания, длинный язык с присоской выискивал неосторожных насекомых и личинок земноводных. Диссорофа, или тама, как называли её катраны, несмотря на свой хищный нрав, была вполне съедобной добычей размером примерно с курицу, но Керефа сейчас интересовала не она. На прибрежном мелководье паслись небольшим стадом бекки -- пермские водяные свиньи. Эти крупные звероящеры из обширной группы дицинодонтов были куда примитивнее настоящих зверозубых, обладали крошечным мозгом, но очень вкусным мясом. Одомашненные жирные бекки разводились в Катрене как убойный скот, но и дикая бекка могла составить прекрасный запас пищи для невольного путешественника.
Убить бекку не составляло труда. Главной проблемой было впоследствии вытащить её тушу из воды, не опасаясь непредсказуемой реакции её сородичей. Скорее всего, выстрел и гибель товарки испугали бы остальное стадо, но бекки, как и все стадные животные, могли внезапно проявить агрессивность. В воде и влажном иле они передвигались куда лучше человека. Поэтому Кереф, мало знакомый с повадками диких животных, решил выждать, пока хоть один из зверей вылезет на сушу, где будет шанс быстро добыть его.
Косые лучи солнца погрузили лес и болото в чересполосицу резких теней. Дневная жара спадала, в воздухе отчётливо повеяло прохладой. Насекомые, до того серьёзно докучавшие Керефу, постепенно начали покидать воздух над болотом, устраиваясь на ночлег. Ушла со своего охотничьего поста и толстая диссорофа, тяжело волоча прожорливое пятнистое брюхо.
Молодая бекка, плескавшаяся чуть поодаль от стада, вдруг выставила морду из воды и тяжело всхрапнула. Шумно расталкивая воду, она поплыла к берегу и вылезла на влажный ил шагах в тридцати от притаившегося Керефа. Засуетились и остальные животные, собираясь покидать воду. Кереф быстро понял, в чём причина суеты: на корягу, торчавшую из воды в отдалении, с шумом выбрался молодой хтонозавр -- примитивный ящер, немного похожий на крокодила. Для взрослой бекки слабые челюсти хтонозавра были совершенно безопасны, но в сезон размножения ящер мог изредка поедать беспомощных детёнышей дицинодонтов. Инстинкт требовал от животных покинуть воду, ставшую опасной для потомства. На суше хтонозавр охотиться не умел.
Кереф не стал ждать. Воспользовавшись суетой в стаде животных, он переполз по-пластунски за ту корягу, на которой лежала весь день диссорофа, прицелился в серо-синюю клыкастую морду молодой бекки и выпустил пулю. Над болотом прокатился треск выстрела, заставивший хтонозавра и стадо дицинодонтов броситься наутёк в разных направлениях. Звероящер, величиной с некрупного барана, лежал мёртвым на илистом берегу болота. Пуля Арти Керефа мгновенно убила его.
Опасаясь, что выстрел привлечёт нежелательное внимание других людей, Кереф не стал разделывать и свежевать тушу бекки прямо на месте. Взвалив убитого звероящера на плечи, он бросил последний взгляд на болото и зашагал вверх по склону обратно, в наполнившийся вечерними тенями лес.
Ночная схватка
Неся на плечах убитое животное, Кереф быстро шёл через лес к своему убежищу у моря. Солнце уже садилось, среди деревьев царил сумрак, и невольному охотнику приходилось полагаться главным образом не на зрение, а на врождённое чувство ориентирования. По временам он останавливался, чтобы отпить глоток-другой воды, смешанной со сладким соком. Тяжёлая туша бекки затрудняла его движение. Вдобавок, в воздухе вновь появились насекомые, на сей раз -- кровососущие, и Керефу приходилось отбиваться от них то одной, то другой рукой. Запах крови, исходивший от бекки и раздавленных насекомых, привлекал со всех сторон настоящие полчища новых членистоногих тварей. Воздух наполнился их басовитым, протяжным гудением.
Поглощённый тяжёлой дорогой и борьбой с кровососами, Кереф не заметил вовремя крупного зверя, появившегося позади. Зверь бежал вразвалочку, шаткой походкой, казавшейся в сумерках неуверенной и тяжёлой. Однако это впечатление было обманчивым. Керефа преследовал полосун, один из крупнейших хищников пермской суши, принадлежавший к семейству горгонопсид; размерами эта тварь была больше иного крупного быка. Чаще всего полосуны подкарауливали добычу в мутных водах рек и болот, но могли неутомимо преследовать её и на сухой почве. Единственным спасением от этих страшных зверогадов была их глупость, позволявшая легко отвлечь их внимание другой, более близкой или более вкусной добычей. Но здесь, в пустынном ночном лесу, Арти Керефу оставалось либо расстаться с тушей бекки и попробовать спастись бегством, либо принять бой.
Отважный революционер прижался спиной к толстому стволу дерева, сбросил наземь свою тяжёлую ношу и вынул из-за пояса оба револьвера. В сумраке зловеще щёлкнули курки. Полосун остановился, всхрапнул, заслышав непонятный звук. Впрочем, уши этих хищников были неразвитыми и слабыми; металлический щелчок, видимо, не сказал животному ничего особенного. Опустив к самой земле тридцатисантиметровые сабельные клыки, полосун издал зловещий храп и припустил вразвалочку к нежданной добыче, показавшейся ему маленькой и легко доступной.
Кереф с присущим ему спокойствием выжидал приближения чудовища. Хищник был уже в полусотне шагов. Пасть зверогада распахнулась, обнажив однообразные острые зубы, едва заметные в темноте; чудовище вновь издало не то стон, не то рёв, и прыгнуло. Навстречу ему дважды блеснуло грохочущее пламя. Две пули с хрустом вонзились в лоб пермского хищника, завизжавшего от неожиданной боли и страха. Но револьверные пули не обладали достаточной останавливающей силой, чтобы отбросить или убить нападавшее животное, а головной мозг чудовища был слишком неразвит и мал: выстрелы Керефа не задели его. С залитой кровью мордой, визжа и рыча, животное вновь прыгнуло. Арти Кереф отпрянул и выстрелил полосуну в загривок. Но выстрела не последовало. Револьверный боёк бессильно щёлкнул по капсюлю -- патрон, сидевший в гнезде револьвера, был, должно быть, безнадёжно испорчен. Полосун повернул к Керефу страшную окровавленную морду, подобрался для последнего, решающего прыжка. Атака полосуна и новый выстрел последовали почти одновременно. Кереф, раненый и сбитый с ног ударом страшной верхней челюсти, покатился вбок по сухой каменистой земле, а убитый наповал хищник, ударившись мордой о ствол дерева, растянулся ничком над тушей бекки.
Оглушённый ударом и раной Кереф несколько минут приходил в себя. Сознание то отдалялось, то снова возвращалось к нему; сердце, напитанное болью, билось о рёбра, точно огненный факел. Наконец, он смог перебороть боль и сесть, подтянув ноги. Рана в бедре выглядела обширной, но неглубокой и неопасной. К сожалению, у Керефа не было ни воды, ни спирта, чтобы обработать её как следует. Поэтому он ограничился тем, что перевязал бедро лоскутом чистой материи, который всегда носил с собой на всякий случай. Затем, с усилием поднявшись на ноги, он принялся грубо свежевать полосуна ножом. Вырезав из шкуры хищника большой неровный четырёхугольник и проделав в углах этого куска четыре дыры, Кереф переложил на него убитую бекку. Пропустил сквозь дыры ремень, он связал шкуру в нечто вроде кармана и побрёл дальше сквозь лес к своей стоянке, таща за собой с таким трудом добытую пищу на этой импровизированной волокуше.
Уже под утро, когда за дальними горами разгорался свет, Кереф добрался до спрятанной в лесу бочки. Здесь он вволю напился воды, промыл и перевязал заново рану. У него ещё хватило сил освежевать бекку и нарезать из её мяса длинные постные куски, которые Кереф разложил провяливаться и коптиться на горячих камнях в костровой яме. Жир и съедобные внутренности он свалил в туесок, засыпал морской солью и хотел залить кипятком, но на этом силы уже оставили его окончательно: взяли своё лихорадка и потеря крови. Кереф успел заползти в бочку и там, на ложе из сухих листьев папоротника, упал без сознания в жарком бреду.
Болезнь и изгнание
Трое суток Кереф лежал в лихорадке. За это время ему лишь однажды удалось набраться сил и выползти наружу, чтобы подобрать остатки мяса бекки, не расхищенные ещё мелкими ящерками и вездесущими крысоподобными животными -- двиниями. Шкуру хищника Кереф тщательно просушил на солнце и натёр изнутри золой от костра, чтобы предотвратить гниение. Поев и напившись, он вновь провалился в забытье, вновь и вновь переживая в бесконечном кровавом кошмаре страшные годы своей прошлой жизни.
Арти Кереф искренне верил в конечную правоту и справедливость дела, которому он отдавал жизнь. Девятьсот поколений сменилось в писаной истории пермского человечества; каждое из них было поколением бессчётных страданий и неслыханных злодейств. Сотни тысяч и миллионы людей, живя в нищете и невежестве, страдали от рождения и до скорой смерти, насыщая аппетиты властителей среди невиданной роскоши мегалитических империй. Только накопившийся скачок в науке и технологии, сделавший невыгодным рабский труд крестьян, позволил огромным массам работающих граждан добиться хотя бы формальной личной независимости, элементарных человеческих прав. Но власть капитала, пришедшая на смену неограниченной власти аристократов, шаг за шагом становилась столь же бесчеловечной и опасной. Люди вновь гибли -- от непосильного труда, от катастроф на плохо организованном производстве, от скученности, болезней и дурного питания в городах, рабочие окраины которых стали грязными и отравленными. С этим нельзя было жить, но с этим можно было бороться. Однако стачки и демонстрации, политические требования и громкие скандалы привели лишь к тому, что новая олигархия финансистов и промышленников затосковала по привольному житью вне рамок закона и совести, которыми так неограниченно пользовалась олигархия старая -- рабовладельцы. Между бывшими и новыми господами, хозяевами жизни, заключён был открытый и бесчеловечный союз. Рабочий Конгресс, боровшийся во всём мире за права тружеников, по мере своих возможностей противостоял этому альянсу. Арти Кереф, смелый и опытный, был захвачен идеей справедливого возмездия для поставивших себя выше закона преступников, однако с годами понимал всё больше, что одного лишь возмездия было недостаточно. Следовало точно осознавать не только сиюминутные задачи и проблемы, но и дальние перспективы идущей борьбы. Террор и месть были в этой борьбе не самой лучшей тактикой. Нужно было предложить всему обществу иной строй, более справедливый и вместе с тем -- достаточно выгодный с экономической точки зрения. Насилие не могло дать такой строй людям, оно не вело к прогрессу само по себе, что бы ни думали по этому поводу радикалы из Рабочего Конгресса. Следовало искать иной путь.
Здесь, среди безлюдья и хищных зверей, страдающий от ран Кереф не мог, конечно, серьёзно размышлять об этих новых перспективах. Но плоды предыдущих его раздумий раз за разом давали пищу для его сознания, укрепляя его уверенность в необходимости более радикальных перемен. Его душа, и без того давно уже отторгавшая мстительность и насилие, словно переплавлялась сейчас в огне раневой лихорадки. Сознательно и подсознательно Кереф из борца и разрушителя становился идейным созидателем новых, более высоких общественных отношений. Широкое, почти энциклопедическое образование, полученное им в основном нелегально, всегда давало ему широкий простор для мысли и действия. И даже сейчас, в те часы, когда сознание его достаточно прояснялось, он вёл в подмокшем путевом блокноте записи и расчёты, свидетельствуя для своих товарищей каждую из полезных мыслей, обдуманных им во время невольного заточения.
Трое суток спустя Керефу стало хуже. Видимо, в рану попала инфекция, а может быть, и сам местный климат был недостаточно здоровым. Лихорадка усилилась, появились отёки и жажда, кожа на внутренних поверхностях рук и бёдер покрылась красноватой звёздчатой сыпью. На четвёртые сутки Кереф обнаружил, что не может есть. Его мучила жажда, но вода и сок растений уже кончались, а сил, чтобы добраться до источника и принести воду, у него уже не оставалось. Тогда он взял шкуру полосуна, погрузил на него мясо, туесок с оставшейся водой, револьверы с запасом патронов и блокнот. Теряя силы, пополз от бочки к скалам, из-под которых бил прохладный ключ. Здесь, в скалах, он напился вволю, лёг в тени на шкуру полосуна -- и остался лежать недвижим. Лихорадка, голод и мытарства лишили его последних жизненных сил.
Очнулся он под утро. Кости и мышцы жгло, точно огнём, но лихорадка спала: он чувствовал это всем телом. С усилием открыв воспалённые глаза, Кереф огляделся. Он вновь лежал в своей бочке, на ложе из листьев, прикрытом толстым шерстяным одеялом. Нога была перевязана чистой тряпицей. Подле него в туеске стояла свежая вода. Чувствуя непереносимую жажду, Кереф напился и почувствовал себя ещё лучше.
--Как я сюда попал? -- хрипло спросил он вслух сам у себя. -- Должно быть, в бреду приполз обратно ночью и спрятался от хищников. Хорошие же номера выкидывает моё подсознание, стоит мне упустить его на минутку из виду...
При этих словах лёгкий полог из сухой листвы, служивший бочке одновременно дверью и завесой, откинулся в сторону. Вошёл огромного роста худой человек в зелёном плаще, судя по землисто-бурой коже -- уроженец Сакхара или Квиссы. Его бело-рыжие, как у катранов, волосы и белые кисточки бровей составляли удивительный контраст с тёмным цветом кожи. Впрочем, такая внешность вовсе не была редкой, особенно в рабовладельческих странах вроде Сакхара, где рабы всех национальностей и рас, вступая в смешанные браки, передавали своим потомкам самые причудливые комбинации разнообразных черт.
--О, -- сказал человек в плаще по-катрански, -- ты пришёл в себя и даже разговариваешь. Тебе нужно лежать, не вставай. Твоя болезнь идёт на убыль, но дня через два тебе снова станет плохо -- такое уж свойство у этой лихорадки. За это время ты должен набраться побольше сил, а твоя рана -- затянуться. Иначе ты можешь не пережить второго приступа.
--Кто вы такой? -- спросил его Арти Кереф.
--Меня зовут Исмир Тикк. Я не стану говорить, что я твой друг, но я уж точно не враг тебе. К тому же, я у тебя в долгу: ведь ты убил полосуна, от которого я был уже трижды вынужден спасаться бегством. Это была самка, ждавшая детёнышей, и какой-нибудь месяц спустя мне было бы несдобровать от её возросших аппетитов. Пришлось бы бежать отсюда -- или к сакротам, или в бесплодные горы, где нет воды.
--К сакротам? А разве мы не в Сакхаре?!
--Мы в Сакхаре, но эта земля не принадлежит империи сакротов. Здесь охотничьи угодья, принадлежащие катранскому богачу Этри Виркону. Он купил тут целый кусок леса. Далеко к востоку отсюда есть его охотничий домик, но я туда не хожу, а его егеря меня не трогают: они привыкли ко мне, и, кроме того, я иногда лечу их.
--Так вы врач?
--Не совсем, а точнее -- не только. Я -- Искатель, странствующий поклонник древней философии познания. Мы ищем вечное и знаем странное: так у нас принято говорить о себе самих. Правда, -- прибавил Исмир Тикк, -- меня изгнали из общины здесь, в Западном Сакхаре.
--За что? -- поинтересовался Кереф, слышавший обычно об Искателях самые нелестные отзывы.
--В погоне за своим познанием странного, -- ответил Исмир Тикк, -- Искатели давно уже забыли один из самых старых законов нашей философии: Искатель не должен мириться со злом! Ведь зло порождает ложь, а ложь вредит познанию. Я посмел напомнить им об этом. Результат, как говорится, оказался предсказуемым...
--Странно, -- удивился Кереф. -- А я как раз был уверен, что Искатели в отношении дел повседневных ставят себя выше добра и зла. Разве они не практикуют философию полного невмешательства.
--Ну, только не я, -- ответил на это Исмир Тикк.
Деловой разговор
Пока Арти Кереф оправлялся от лихорадки, в сотне километров от его пристанища происходили иные события, имевшие впоследствии большое значение.
Катранский промышленник Нури Дат, зять и наследник Сета Аскора, явился в Сакхар, чтобы исполнить весьма щекотливое поручение покойного тестя. В небольшой фактории на Сакхарском побережье он встретился с главой местной общины Искателей, старым сакротом по имени Прау.
--Как волна? -- поинтересовался Искатель вместо приветствия.
--Очень эффектно, -- ответил Нури Дат, -- а главное -- своевременно. Смыло несколько сот болванов, собравшихся выразить свои гражданские чувства. Впрочем, дорогой мой Прау, не присваивайте себе эту честь целиком: наши провокаторы тоже потрудились на славу, собирая народ в нужное время и в нужном месте. Единственное, что нам не удалось, так это толком перегородить выходы с набережной торговыми палатками. Впрочем, как я уже говорил, и так неплохо получилось.
--Рад за вас и ваш успех, -- сухо сказал Прау. -- Вы привезли деньги?
--Да, естественно. Половина -- в серебряных слитках, как вы и просили. Когда вы будете готовы к следующей атаке?
--Быть может, в ближайшее полнолуние, -- ответил Искатель. -- Я хочу надеяться на это. Но вы вряд ли сможете непосредственно оценить результат: наши сейсмологи считают самым разумным объектом следующего удара восточное побережье Месоры.
--Нас это устраивает, -- Дат поднял голову в знак согласия. -- Низменности Месоры кормят дешёвой пищей едва ли не треть бедного населения планеты. А что насчёт тех страшных машин, которые проектируют аратанские учёные?
--О, -- ответил на это Прау, -- в этом направлении мы тоже далеко продвинулись. Скоро чертежи машин будут в ваших руках. Но у нашей общины, любезный наследник Сета Аскора, есть новые условия.
--Вы получите двойную плату, конечно же. А лично вас, великого Искателя, я сумею наградить и отдельной премией.
--Не стоит считать нас меркантильными, дело вообще не в деньгах. Ведь мы -- хранители древнего и великого знания, у нас иные интересы, чем у простых людей, будь они даже могучими владыками. Помните, несколько встреч назад я говорил вам об одной девчонке из Катрены?
Дат прикусил губу. Кисточки его бровей поднялись почти вертикально, отражая специфическое мысленное усилие.
--Не делайте вид, что вы забыли, друг мой, -- Прау положил руку на плечо собеседника, -- я вам всё равно не поверю. Её зовут Рения, она врач, занимается редкими инфекциями. Её проницательность в некоторых вопросах начинает нас серьёзно беспокоить, а должна бы давно уже начать беспокоить и вас. Но дело не в этом -- конечно же, дело не в этом! У нас есть основания считать, что она ясновидящая, точнее -- ясночувствующая, если вы понимаете, о чём я говорю.
--Примерно понимаю, -- кивнул Нури Дат. -- Вы хотите, чтобы её способности, если они у неё есть, служили интересам братства?
--И да, и нет, -- согласился Прау. -- С одной стороны, врождённые способности к ясночувствию очень редки, а тренировать их ей было бы негде. Ведь во времена нашей оккупации в Катрене так или иначе были перебиты все нежелательные носители этого дара, в чём мы, Искатели, оказали по мере сил оккупационному правительству серьёзную помощь. И потом, есть же заповедь отречения женщины: "Не позволяй женщине касаться тайного!". Заповеди надо выполнять, Нури Дат!
--Это мелко, -- пожал плечами катран.
--Вам сложно понять, на какую глубину простираются идейные интересы нашего братства, -- ответил Прау. -- Не следует лишать людей старых иллюзий, но не следует и давать им новые. То, что про нас все почти забыли, и вам, и нам сейчас на руку. У нас есть намного больше времени, чтобы исполнить задуманное. А если люди, подобные этой Рении, начнут вызывать интерес к своим феноменальным возможностям, то за них ухватятся: сперва газетчики, потом политиканы, а потом и рядовые обыватели. А так как ничего феноменального в этих способностях, по большому счёту, нет, мы мигом утратим одно из тактических преимуществ. Так не лучше ли оставить древние загадки человеческой природы в распоряжении столь же древнего и загадочного, как сам мир, ордена?! -- Прау заглянул собеседнику в глаза и хитро сощурился.
--Я примерно понимаю, о чём вы, -- кивнул тот. -- Пусть будет по-вашему: наши люди похитят её и привезут сюда, в Сакхар. Вы избавитесь от ясновидящей конкурентки, а мы -- от чересчур любопытного специалиста по заразным заболеваниям. Меня это устраивает. Это и есть ваша цена?
--Пожалуй, -- сказал Искатель. -- Вот только вы неверно представляете себе, к чему приведёт такой ваш подход. Если её похитить, о ней заговорят в катранской прессе -- не хуже, чем о вашем проклятом Арти Керефе. Пожалуй, было бы лучше, если бы её пригласил в Сакхар один из ваших друзей, а уж тут её быстренько похитят рабовладельцы или бандиты: мы -- дикая страна, чего уж с нас взять!
--Да, так будет более романтично, -- поднял голову Нури Дат. -- Я знаю одного человека, у него как раз есть повод пригласить её на увлекательную прогулку. У него есть свой собственный повод интересоваться эпидемиологией. Хотя с ним есть одна сложность: он дурак. Я, знаете ли, вообще боюсь рассказывать ему о наших планах. Никогда не поймёшь, что придёт в голову в следующий миг этому выродившемуся потомку многочисленных кровосмешений!
Искатель поднял руку.
--Воля ваша, действуйте, как хотите. Нам важен результат, а не подробности. Хотя есть ещё одно условие: девчонка должна попасть в наши руки живой и по возможности невредимой!
--Меня это устраивает. Инструктируйте лучше ваших головорезов! А всё-таки: что такое она о вас знает, помимо этого вашего ясночувствия?
--А вот этого, -- жёстко усмехнулся Прау, -- от меня не узнаете ни вы, ни ваши сотоварищи по заговору, ни даже ваш покойный тесть, который нас вовлёк во всю эту историю. Я хочу иметь гарантии, что мы будем нужны и после вашей победы.
--Нашей победы, дорогой Прау, нашей с вами общей победы! Жаль, что ваш орден такой закрытый: он мог бы претендовать на статус мировой религии, когда человечество вернётся к естественному состоянию. Пока же не смею вас тревожить расспросами. Вы получите свою Рению на территории сакротов, а остальное -- уже ваше дело.
--И деньги, -- напомнил Прау. -- Деньги в двойном размере. Взамен у вас будут чертежи ваших адских машин. Развлекайтесь на здоровье!
Поговорив ещё немного о делах не слишком важных, они разошлись.
Следствием этого разговора стало то, что врач Рения Эйн, работавшая в катранской столичной больнице, была приглашена в Сакхар, в охотничьи владения властителя Этри Виркона. Причиной приглашения стала вспышка острой водной лихорадки, поразившая егерей Этри Виркона и рабов на двух ближайших сакротских фермах. Погибла или заболела также часть животных в угодьях властителя Виркона. Ранее лихорадка с такими симптомами в этой части света не встречалась, властитель был встревожен, а катранские власти, и без того оказавшиеся беззащитными перед лицом эпидемий, связанных с загрязнением прибрежных вод, собирались вообще ввести полный карантин, что могло повредить торговле. Сам Этри Виркон, проявлявший озабоченность создавшимся положением, пригласил Рению в путешествие на его личной прогулочной яхте и вызвался сопровождать её в путь с достойными рыцаря намерениями.
Тем же вечером, когда Рения Эйн поднялась на борт яхты, Арти Кереф окончательно оправился от последнего лихорадочного приступа и в первый раз за полмесяца заснул у костерка крепким, здоровым сном.
Личные причины
Кораблик, покачиваясь на крупной зыби, пересекал внутреннее море, направляясь в Сакхар. Солнце уже зашло, над горизонтом вставала огромная и жёлтая жестяная луна -- верный признак грядущего ветра. Зыбь усиливалась: оттуда, с востока, море давало уже знать о своём неспокойном настроении.
Рения Эйн сидела в каюте, обитой тончайшими шелками. Хозяин каюты, владетельный Этри Виркон, предложил её вниманию лёгкие закуски, не утруждавшие без нужды желудок во время морского путешествия. Вин это человечество не знало вообще, а саговое пиво было, с точки зрения властителя, грубоватым напитком для столь утончённого вечера. Хмельное за столом заменяли шишки одного из сортов беннеттита, дальнего предка сосен. Алкалоиды, в небольшом количестве содержавшиеся в этих шишках, давали ощущение лёгкого опьянения, пробуждая беспечность и склонность к фантазиям.
--Я очень рад, что заполучил одного из лучших врачей Катрены в своё распоряжение, -- сказал Этри Виркон, вынимая из шишки съедобное семечко при помощи длинного серебряного пинцета. -- Было бы чёрной неблагодарностью, если бы я не мог отплатить за такую честь, как минимум, великолепным морским путешествием.
--Будем надеяться, что причина этого путешествия окажется столь же достойной, -- Рения укрыла ноги тонко выделанной шкурой полосуна, предложенной любезным хозяином каюты. -- В столице сейчас для врачей слишком много работы, чтобы прерывать её ради развлекательной морской экскурсии в Сакхар. Меня фактически продали вам руководители нашей клиники, в обмен на ваши щедрые пожертвования, но я не рабыня, а гражданка, и я отлично осознаю, что моё место сейчас -- там, в Катрене!
--Да ведь волна ударила три недели назад! И не такая уж она была высокая. Уже убраны все разрушения, уже правительство разместило бездомных во временном жилье -- неужели же вы, врачи, продолжаете до сих пор беспокоиться?
--Для нас работа только начинается, -- ответила Рения, -- ведь затронуты были системы водоснабжения. Люди вынуждены были пить грязную воду три или четыре дня. Только сейчас мы столкнулись с волной брюшных заболеваний, и число их всё увеличивается. Честное слово, я даже не думала, что в воде может быть столько грязи! Как будто кто-то специально намешал в источники настоящий коктейль из самых редких и экзотических микробов...
--В этих рабочих кварталах всегда найдётся целый склад грязи! Дай только повод -- и она распространится по всей стране!
--Вы ошибаетесь, владыка Виркон, я выросла в рабочих кварталах и знаю, как в последние десятилетия их жители старательно блюдут чистоту. Ведь правительство вновь перестаёт заботиться о здоровье и благосостоянии тружеников, поэтому самим жителям приходится волей-неволей следить за порядком.
--Интересные вещи вы говорите, Рения! А вы, часом, не поддерживаете Рабочий Конгресс?
--Мой отец был членом этой организации, но их пути разошлись. Он всегда говорил, что лозунгами и стачками многого не добьёшься. Нужна кардинальная перестройка самого уклада жизни.
--Ломать не строить, -- проворчал Этри Виркон. -- Болтунов всегда было много, и мне жаль, что ваш отец был одним из них. Тем удивительнее, что он вырастил такую воспитанную и умную дочь.
--Мой отец был горным инженером, дельным и очень образованным, -- ответила Рения. -- Он погиб во время взрыва на серебряных рудниках Кин, погубленный бездарностью администратора рудника, свихнувшегося аристократа, и полным пренебрежением правительственных чиновников к технике безопасности.
-- Серьёзный удар по моему классовому самолюбию, -- согласился Виркон. -- Но вы-то сами, во всяком случае, не участвуете в планах Рабочего Конгресса?!
--У меня нет на это времени, -- ответила Рения. -- Но постойте -- что у вас-то за личные счёты с Рабочим Конгрессом?
--А я, по-вашему, не должен иметь претензий к организации, пытающейся лишить меня того, что нажито было моими предками?!
--В Конгрессе сказали бы на это, что насилием охранять нажитое насилием -- удел убийц.
--Я не убийца, я -- воин, и я готов воевать за дело, которое я считаю правым и чистым. Нас теснят со всех позиций, которые по праву рождения занимали наши предки, которые они завещали нам! Я знаю, что вы гордитесь техническими достижениями остального человечества, но для меня-то эти достижения -- символ трагедии моего рода! Инженеры, мелиораторы, фермеры, технические работники -- вот истинные виновники экономического рывка, уничтожившего власть нашего класса. Обуздать их власть любой ценой, вернуть себе контроль над судьбами мира и общества -- в этом я усматриваю свой долг и свой путь.
--А вам не кажется, что подло лишать человечество того, что завоёвано им?
--Если вы находите подлой борьбу за свои права, то я не подлее и не хуже ваших боевиков из Рабочего Конгресса! Разве они не провозглашают одной из своих целей физическое уничтожение аристократии, этих, как они говорят, выродившихся дегенератов, паразитирующих на остатках былого изобилия?!
--Быть может, эта потеря не столь уж велика: ведь вы как класс не производите ничего, кроме воплей о вашем былом величии...
--Двойной стандарт, девушка, не более того. Принимая его, вы делаете вашу дальнейшую жизнь зависимой от точки зрения, а не от фактов: ведь и вы, с нашей точки зрения, не более чем стадо грязных рабов, возомнивших о себе невесть что! Так что война есть война, и за своих сородичей я буду драться на ней без пощады, в том числе и с вами. Но это -- благородная война!
--Война не бывает благородной, -- устало ответила Рения, -- а война горстки мерзавцев с оголодавшей толпой не может быть ею вовсе. Вы меня не убедили в чистоте своих намерений. Пока вы придерживаетесь таких убеждений -- вы мне не друг, властитель Этри Виркон, и вряд можете стать им. И моим любовником, -- прибавила она, бросив на него внезапный быстрый взгляд, -- вы не можете стать тоже. Разве что вы возьмёте меня силой.
Катранский аристократ ничуть не смутился.
--Это была мимолётная мысль, естественная в обществе красивой женщины, -- ответил он, -- и не беритесь утверждать, что для приличного человека это не так. Вы прекрасно знаете, что биология разумного существа обязывает нас всё время думать об этом -- хотя бы подсознательно. А сознательно я, как вы видите, вполне способен координировать свои порывы. Поверьте, я с уважением отношусь и к вам, и к вашей профессии. Я считаю, что вы должны помочь остановить болезнь, поразившую Сакхар, и в этом вашем деле я предлагаю вам свою бескорыстную помощь и дружбу.
--А чем болезнь, поразившая Сакхар, с вашей точки зрения хуже цунами, затопившего катранское побережье? Я не вижу разницы: и в том, и в другом случае погибнет множество людей, не имеющих роскошных вилл, где можно переждать катастрофу, изобилия чистой воды и денег, чтобы нанять лучших специалистов. Отчего бы вам не предоставить болезни идти своим чередом?
--Вам не понять, -- произнёс Этри Виркон, опуская брови, как человек, погруженный в свои тяжкие мысли.
--Вы хотите сказать, что у вас есть личные причины?
--Восемь лет назад, -- тихо сказал властитель, -- мой отец неожиданно скончался от лихорадки. Это была редкая и странная тропическая болезнь, до сих пор не встречавшаяся в наших краях. Впоследствии сакроты так и не сумели разобраться, в чём дело. А вот шпионы донесли мне в конце концов, что эту болезнь намеренно завезли к нам странствующие философы из древнего братства Искателей. Отец был страстным охотником, на охоте он, по всей видимости, и заразился. Наверное, это сделано было по заказу какого-то аристократа. Мой древний род имеет много врагов. А теперь -- снова загадочная болезнь, и снова в моих охотничьих угодьях! Я думаю, что за новой вспышкой эпидемии может стоять всё та же преступная рука, и тогда мне понадобится ваша помощь, чтобы её обнаружить. Тогда я узнаю, кто стоит за всем этим, я совершу месть, достойную аристократа! Вот зачем я купил вас, Рения Эйн! А рабочие, умирающие от поноса, могут при таких делах и подождать, знаете ли...