Аннотация: Антон был обыкновенным офисным работником, а теперь, по воле могущественного Института Исторических Технологий, он несёт прогресс иным цивилизациям… как умеет. Небольшой рассказ-виньетка к нескольким сериям книг и сюжетов, в том числе опубликованных здесь.
Первое приближение
--Гунго должен быть мужиком,-- рассудительно сказал Антон, рассматривая аборигена в свете костра. -- Гунго хочет Мидон. Гунго должен пойти к ней. Гунго возьмёт её силой.
Абориген, сидевший напротив Антона, ловко отщепил пластинчатым скребком длинную полоску поджарившегося мяса и отправил её в рот.
--Ты смешно говоришь, Анто,-- заметил он, тщательно прожевав проглоченное. -- Как я могу взять Мидон, если она ещё не сделала своего выбора у осеннего костра?
--А если она выберет Суроро? -- Губы Антона скривились в иронической усмешке.
Гунго покачал головой, что у его племени означало жест глубокого раздумья:
--Суроро великий охотник. Кроме того, он мой друг и славный парень. Если Мидон пойдёт за Суроро, мне останется только подкатить по осени свои дарственные шары к рогулькам, окружающим горячий очаг Лим.
--Но Лим тощая! -- воскликнул Антон. -- Лим почти безгрудая! Разве Гунго хочет Лим?!
--Я люблю всех молодых девушек из племени у ручьёв, -- рассудительно сказал Гунго. -- Лим длинноногая, а Мидон пышногрудая. У Сит огромные глаза цвета расколотого ореха. Такими глазами хорошо смотреть в темноту. Оран гибкая и пышноволосая. Но мне нравится Мидон, и я ей нравлюсь, а мой друг Суроро знает это. Он не будет нам препятствовать. А если будет, я уступлю своему другу. Понимаешь, Анто, я ведь охотник, вольный скиталец, я хожу со своим отрядом, добывая пищу во всякое бесснежное время. Я буду видеть женщину три месяца в году, от силы четыре, пока не состарюсь. А мой друг Суроро, он стоял и будет стоять со мной бок о бок на каждой охоте. Поверь, Анто, ничьи горячие очаги между рогульками для наших вертелов -- они не стоят мужской дружбы!
--Но я тоже друг Гунго,-- сказал Антон растерянно.
--Да,-- ответил абориген. -- Но ты сразу сказал, что ты -- Высший. Ты убиваешь зверей, посылая кусочки металла-камня из огненной палки. Мы не стоим с тобой на раскатах в одном охотничьем отряде. А с Суроро стоим.
--А если Суроро скажет плохое слово про Гунго? Разве Гунго не разозлится на него?
--Не знаю,-- ответил Гунго. -- Может, и разозлюсь. Наговорю ему тоже плохих слов. Потом, когда успокоюсь, будем смеяться. А какое это имеет отношение к моим планам на Мидон?
--Суроро может сказать Мидон плохие слова про Гунго! Пусть Гунго подумает так!
Абориген отрезал ещё кусок мяса, вновь тщательно прожевал его и только после этого позволил себе рассмеяться:
--Да какая же девушка поверит охотнику, если тот рассказывает гадости про своего друга? Это ведь делается только один раз в жизни, перед кострами, когда мужчины и девушки собираются сойтись и жить вместе! Так молодые мужчины и женщины преодолевают взаимное смущение. Потом все всё равно смеются. Если Суроро пойдёт рассказывать про меня всякие смешные вещи, то Мидон просто решит, что я собираюсь прийти к ней раньше, чем зажгутся осенние костры. Она поднимет Суроро на смех за то, что тот решил ради приятеля поторопить события! Не станет Суроро заниматься такими глупостями!
Антон глубоко задумался. Сложившаяся ситуация бесила его. Не зря ведь он, новоиспечённый внештатный сотрудник Института Исторических Технологий, вытянул из мусорной корзины Судьбы свой счастливый билет! Он, один-единственный среди миллионов жителей России двадцать первого столетия, отправился нести привой прогресса на далёкую ветвь человечества, затерянную во времени и пространстве среди бесчисленных слоистых вселенных. По расчётам сотрудников Института, здесь как раз заканчивался палеолит, и местное человечество можно было бы ударными темпами привести на путь быстрого социального развития. Всё, что для этого требовалось -- запустить среди местных жителей, привыкших к размеренному существованию в условиях первобытно-общинного коммунизма, нормальные процессы человеческой конкуренции, борьбу не на жизнь, а на смерть, являющуюся, как известно, основой всякой цивилизации и прогресса. Но всё оказалось не так просто. Здоровые скоты, готовые драться с мамонтами и прочей мегалитической фауной на кулачках, в отношениях друг с другом проявляли непростительное сюсюканье. Они реально ценили каждого члена племени, даже дряхлых стариков и выживших недоносков. Более того, они мылись и вычёсывались так, будто от этого зависела их жизнь! Зато они совершенно не хотели верить в сверхъестественные силы, какие бы усилия ни прилагал к этому Антон. Тупость и инертность аборигенов порой зашкаливала, а здоровые человеческие инстинкты, на которые Антон возлагал в своей миссии наибольшие надежды, отчего-то никак не хотели работать -- во всяком случае, в этом маленьком, погрязшем в лени племени, в которое без особых усилий внедрился несколько месяцев назад молодой землянин.
--Я друг Гунго,-- снова произнёс Антон, стараясь придать своему голосу патриархальную библейскую суровость. -- И я говорю: Суроро злоумышляет против Гунго. Суроро хочет лишить Гунго женщины. Взять всех женщин себе. Суроро хочет, чтобы Гунго кормил его и его детей. Хочет, чтобы отдавал ему всю добычу на охоте. Суроро хочет, чтобы Гунго чистил его шкуры, чтобы Гунго вязал оружие Суроро. Пока это не случилось, Гунго должен убить Суроро!
На сей раз собеседник Антона успел только протянуть руку за мясом, но остановился и расхохотался, не завершив это нехитрое действие.
--Зачем Суроро будет делать такие глупости? Если бы я ему не нравился, он бы мог несколько раз подраться со мной, или бросить меня, беспомощного, на охоте!
--Гунго должен слушать меня! -- сердито бросил Антон. -- Гунго и Суроро мужчины. У мужчин есть в крови тестостерон. Это такое вещество. Оно делает мужчину сильным и мужественным. Оно заставляет убивать чужаков. Превращать друзей в рабов. Брать силой всех понравившихся женщин. У кого больше тестостерона, тот самый сильный и хитрый. У Суроро много тестостерона. У Гунго мало. Поэтому Суроро возьмёт что хочет. И Гунго, и Мидон, и Лим. И все вещи Гунго. Гунго хочет жить. Гунго хочет иметь женщину. Гунго должен напасть на Суроро первым. Так говорю я, Антон.
--О-о! -- Наконец-то Гунго выразил удивление. -- Значит, это тесто есть в крови у всех мужчин?!
--Да, конечно.
--И оно заставляет убивать и желать смерти другим мужчинам?
--Гунго верно понимает. Сегодня моя мудрость озарила его ум,-- важно ответил Антон.
--Тогда я должен действовать,-- сказал Гунго.
Он поднялся на ноги, захватил с собой большую, отполированную от многократного употребления суковатую дубинку и вышел из каменной расселины наружу, в звёздную ночь.
Антон мог поздравить себя с первой маленькой победой: наконец-то дело пошло! Разумеется, любопытство требовало от него посмотреть, что и как случится дальше, но он отчётливо понимал, что его глазам и ногам не дано тягаться с чуткостью и скрытностью дикарей каменного века. Кто бы кого ни убил -- Гунго или Суроро,-- это наверняка кончилось бы потасовкой во всём охотничьем отряде, да что там -- во всём большом, разделённом на несколько родов, отрядов и стойбищ племени речных охотников. Тогда он мог бы явить им чудеса государственной мудрости, да и разные другие чудеса. Назначить при себе жрецов, завести личную гвардию -- чем плохо? Да и худенькая длинноногая Лим выглядела желанной добычей, если её предварительно как следует продезинфицировать со всех сторон и применить к ней полевой стоматологический набор... Во всяком случае, в следующем отчёте уж точно будет что доложить в ИИТ: какой-никакой, но эксперимент состоялся. Так сказать, тщедушный охотник Каин-Гунго против могучего бородатого Авеля-Суроро, более склонного к размышлениям и медлительным, но титаническим деяниям на пользу всего племени. Именно Суроро был главной помехой для планов Антона. Он часто задавал неудобные и слишком остроумные для дикаря вопросы, когда Антон пытался изложить мужчинам племени свои взгляды на человеческие инстинкты, самцовые ранги особей в людском стаде и на вторичное, в силу интеллектуальной недоразвитости, общественное положение человеческих самок.
"И вечно повсюду чужая, чужая..." -- вслух продекламировал Антон сам себе стихи старинного русского поэта. Поэзию Антон, в силу математического и естественнонаучного склада ума, не очень любил, но уважал некоторые отдельные стихи, принадлежавшие, как правило, волевым политическим деятелям.
Чтобы успокоиться и отвлечься, он достал из кармана портативную игровую приставку и прошёл несколько уровней игры, размахивая мечом в бесконечной битве против семи богов за власть над солнцем. Играя, он представлял себе, как именно он начнёт завтрашний рапорт в Институт Исторических Технологий, вне зависимости от тех подробностей, которые составят суть донесения. Он даже собирался начать писать шапку этого рапорта прямо ночью, не дожидаясь утра. К сожалению, реализовать своё намерение он не успел: тяжёлая дубина обрушилась ему на темя, моментально и полностью отключив сознание.
...Несколько минут спустя он открыл глаза и обнаружил себя крепко привязанным ремнями к примитивной конструкции из двух брёвен, сложенных крест-накрест посреди поляны, под звёздным небом. Рядом горели и чадили факелы, воткнутые в землю. Отчаянно болела голова -- от удара, и как-то резко, необычно, до онемения, саднило левую руку, на сгибе, чуть выше локтя.
Над ним склонился Гунго, державший в руках его полевую медицинскую сумку.
--Не бойся, Анто, -- сказал он. -- Мы, мужчины нашего народа, никогда не бросаем своих друзей!
--Что вы делаете?! -- едва шевеля губами, произнёс Антон. -- Что случилось?!
--Мы с Суроро и с остальными парнями,-- ободряюще улыбнулся Гунго,-- решили избавить тебя от этого вредного теста. Ну, от того, которое у тебя в крови. Оно заставляет тебя совершать вредные и глупые поступки, а это неправильно. Ты наш друг. Мы не хотим, чтобы ты страдал из-за какого-то глупого теста там, внутри!
--Мы выпустим из тебя всю дурную кровь, а потом выдавим это тесто. Не волнуйся, это уже скоро кончится. Каменный нож хорошо раскрыл вены на локте, кровь течёт очень быстро. А потом мы нальём тебе новой крови, той, прозрачной, которую ты показывал в своей сумке. Ты говорил, что эту прозрачную кровь можно заливать и мужчине, и женщине. Значит, там нет теста. У тебя будет чистая кровь.
--Нельзя! -- слабеющими устами воскликнул Антон. -- Там нет гемоглобина! Ей нельзя дышать! Антон умрёт!
--Чудак,-- ободряюще сказал подошедший Суроро. -- Кто же дышит кровью? Кровью только захлебнуться можно. Ты же сам говорил, что дышать надо лёгкими. А кровь, она для доставки полезных растворов по телу. У тебя в сумке хорошие растворы, полезные. И мы тебя вылечим...
--Дураки... -- прошептал Антон по-русски. -- Суки... дураки...
Он хотел сделать ещё что-то, но не мог вспомнить, что именно нужно делать. Свинцовая тяжесть и равнодушие вдруг овладели им сполна. Антон откинул голову на покрытое корой неотёсанное бревно, глаза его закрылись. Он успел ещё услышать, как Гунго радостно звенит у него над головой:
--А что, Суроро, когда он придёт в себя, давай сговорим его на осенние праздники с Лим? По-моему, он к ней неравнодушен...
--Ну что,-- спросила строгая темноволосая женщина с умными, быстрыми глазами, стоявшая у экрана,-- будем его вытаскивать, или как?!
--Ни в коем случае,-- ответил Наблюдатель, вздрагивая всем телом. Выпуклые глаза Наблюдателя, все до единого, таращились в экран, и было видно, как по его гладкой сине-красной коже пробегают мурашки экстаза. Наблюдатель словно сопереживал каждое мгновение человеческой агонии, разворачивавшейся в панораме метавизира. -- Его смерть -- это большое достижение! Ведь скоро они осознают, что они его убили, и, возможно, их культурный запрет убивать чужаков будет на этом разрушен. А это сделает возможным и войну, и насилие, и рабство, все основные составляющие необходимого исторического процесса у гуманоидов. Антон отдаёт свою жизнь за прогресс. И потом, смотрите, как он красиво умирает. Вам это должно понравиться, я думаю, хотя бы своим символизмом. Ведь он отдаёт за своё учение жизнь, умирая на кресте! Не так ли, Тамара Фёдоровна?!
Строгая темноволосая женщина вздрогнула, отступив от Наблюдателя на шаг. Три из десяти глаз её собеседника с готовностью повернулись ей вслед. До чего это отвратительно, лишний раз подумала она. А ведь какая привлекательная была идея -- голова, живущая отдельно от тела, вместилище гигантского всемогущего мозга. Ни гормонов, ни эмоций, ни проклятых инстинктов, которые каждое мгновение диктует разуму грешная плоть! В теории-то оно так, но вот реализация...
Наблюдатель вернулся к зрелищу, разворачивающемуся на экране.
--Вас что-то беспокоит,-- тоном утверждения произнёс он. -- Обратитесь к вашей соотечественнице, Ларисе Сергеевне Крамцовой. Пусть подготовит очередного героя для заброски к этим болванам. Теперь задача проясняется: нужно внушить там, на поверхности, культ вины за убийство Антона и создать сословие потомственных жрецов, поклоняющихся его учению. Таков следующий этап эксперимента.
--У меня есть подготовленные люди,-- тихо, потупив глаза, ответила Тамара Фёдоровна.
--Это не то,-- брезгливо пробурчал Наблюдатель, воспаряя над рабочим пультом. -- Совсем не то. Здесь нужны не ваши слюнтяи, а волевые, решительные люди. У "ЛаСеК" такие люди есть. Вот пусть их и пошлёт. Будем учить их убивать и умирать во славу того, кого они уже убили.
Темноволосая женщина внимательно посмотрела в большой центральный глаз своего собеседника.
--Будет так, как вы захотели,-- покорно сказала она.
А про себя решительно подумала: ну и отлично, что так всё кончилось, и пусть теперь "ЛаСеК" несёт ответственность за все последствия. У Ларисы Сергеевны в группе сплошь бывшие десантники да не нашедшие себя в криминальном бизнесе головорезы. По мощам и елей, по плечу и задача! А в её собственной группе останется ещё больше сотни разных там программистов и менеджеров среднего звена, которые с большим удовольствием и совершенно бесплатно поработают живыми торпедами для слишком уж стабильных общественных систем ещё во множестве мест этого проклятого мироздания!