Никогда еще так трудно не давалась мне поэзия, как дались эти десять стихотворений. Угасание чувств, отсутствие эмоций, всяких эмоций, привели меня к практическому молчанию. Вот уже шестой год я нахожусь в камере, в тесной трехместной камере, куда не проникают никакие интересующие меня известия, где не происходит ничего, кроме мелких житейских столкновений. В первые годы заключения мне еще удавалось находить в себе возмущение, как вдохновение, удавалось превращать отчаяние в лирику. Но без жизни, без ощущения жизни мои творческие силы крошатся и смешиваются с пылью. Эти десять стихов - все, что я могу сегодня сказать и вам, и себе. Все, что я смог сказать за последние месяцы. В них мало света и надежды, как мало света и надежды осталось во мне.
Я хочу поблагодарить тех, кто поддерживал меня все это время, не будучи знакомым со мной. Особенно я благодарен Григорию Саони за понимание и критику, без которых всякий художник обречен на отчаяние. Спасибо. Мой почтовый адрес: Москва, 111020, Е-20, а/я 201. Ханжин Андрей Владимирович. Буду рад вашим письмам, как воздуху.
* * *
Просто сердце стучит: доживи - я тебе подыграю,
Доживи до рассыпчатой в листья мелодии строк,
Досмотри, как деревьев канва утопает на грани
Горизонта, багряно всплакнувшего в синий платок.
Полонез темноты. Фуэте придорожного вихря,
Что глаза припорошил столетьями, стертыми в прах.
Будто клавиши - мы - без руки пианиста затихли,
Лишь деревьев кайма утопает в ослепших глазах.
"Мы" - безликое "я". Это вечер и вечная осень
Научили уставшее сердце стучать в тишине,
Будто всем на земле... Только всякий у осени просит:
Удержись на ветвях, не сорвись, не заплачь обо мне.
И невидимый след корабля в океане рождений -
Наша жизнь. И волна заливает тетрадям борты.
Мы блуждаем по линиям рук, как размытые тени
Тех деревьев, которые тонут в морях золотых.
Тишина, боже мой, тишина между словом и смыслом.
Тишина - как финал затянувшего паузу "Фа".
И опять не хватает тревожной душе пианиста,
Чьими пальцами были бы набраны наши слова.
Назначение слов - обмакнуть поседевшие кисти
В акварель горизонта текущих в безвременье дней,
И рукой неумелой эскиз ускользающих истин
Наложить на себя и прижаться затылком к стене.
И проснуться. И ждать. И смотреть через шторы на гнезда,
Опустевшие гнезда вернувшихся в небо грачей.
И вздыхая, закачивать в легкие утренний воздух,
Жизни нить разжигая на тонкой сердечной свече.
* * *
А ты догоришь. Я на пепле твоем
Глаза разолью - станет дно океана.
И будет подводное наше жилье
По капле сочиться из жерла фонтана.
И гости столицы пригоршни монет -
Как вечную дань этим омутам тихим -
Рассыпят по дну нами прожитых лет
И у парапета возложат гвоздики.
Как будто простили нас... Ты догоришь
Дорожным костром на изломе орбиты.
И космоса черного строгая тишь
Глазами богов по вселенной разлита.
Не знаю я, где начинается свет -
На дне ли, любимая, в церкви ли, в море...
Мы тонем, как древние камни планет,
В рутине прочитанных где-то историй.
Мы тонем. Я в пепле твоих островов
Ищу черепки нашей свадебной чаши.
И кровью застывшей спасительный кров -
Не стою - пишу для истории нашей.
* * *
Тишина. Двое мертвых в постели.
За ночь вытекли неба глаза.
Заштрихован, размазан, рассеян
Проступившего утра пейзаж.
Заштрихован. Авто и вороны
Не гудят, не кричат. Тишина.
Двое насмерть друг в друга влюбленных
Спят, как будто земля сожжена.
Ни забот, ни житейской скрижали,
Ни печали, ни слез по ночам.
Двое мертвых друг к другу прижались,
О бессмертье во сне бормоча.
Заштрихован, размазан, зачеркнут.
Виснет дня наступившего сеть.
Они вновь оживут - двое мертвых.
Оживут, чтобы вновь умереть.
* * *
Это я, это я... Покажите мне желтое море,
Что забилось дождями в поплывший дорожный гудрон.
Я бреду по Москве в колпаке циркового героя,
Тоже кашляя хрипло в капелле бульварных ворон.
Я ползу по аллеям, цитируя вслух Моисея.
Что мне рай - если веры осталось на горечь в губах!
Покажите мне, ангелы, яму, где ветер осенний
Провалился в затишье, заснул и застыл и зачах.
Это я, это я в луже перьев из черного воска
Тщетно пробую встать, ухватившись за тень лопуха.
Только сыпятся звезды с небес, как сухая известка
На железные крыши в проплешинах ржавого мха.
И уже не спасти мне ночей, где сожгла Береника
Переписку в стихах с посвященным в безумие по.
Это я, это я... Вот души моей мертвая книга...
Неразборчиво, черт! Не прочесть. Не понять ничего.