С тех пор, как жена лесника ушла из жизни, минуло несколько лет. Но тронутый глубокой скорбью мужчина так и не смог оправиться. Он, будучи и без того нелюдимым, почти перестал общаться с кем бы то ни было, кроме дочери, и целыми днями бродил по лесу, утопая в жалости к себе. Из своей избы, стоявшей поодаль от села, он выходил рано утром и возвращался домой поздно вечером.
Возможно, в работе, отдавшись ей всецело, вдовец искал утешение. А на то, что дело лесничье не требовало от него столь долгих ежедневных обходов, он внимания не обращал. Как и на то, что от тяжелых дум по оврагам не убежать, за стволами древесными не спрятаться и шепотом листьев их не заглушить.
В этом тихом краю, откровенно говоря, лесник-то не особо был нужен. Ведь браконьеры в такую глушь никогда не заходили, хищного зверья тут обитало столько, что проще сказать - не водилось вовсе, а деревья местный люд рубил в меру и осторожно, с уважением к природе и правилам. По-хорошему, старосте давно бы уже следовало упразднить в селе эту должность, пользы от нее немного. Но жалко было лесника - мужик иному ремеслу не обучен, а ему еще дочь растить в одиночку.
Самой девушке этой осенью исполнилось семнадцать лет. Она, в отличие от отца, не стала отгораживаться от всего мира, хотя тоже очень тяжело перенесла смерть матери. Дочь лесника всеми силами боролась с печалью, ибо знала, что маме на том свете не будет покоя, если ее дитя погрузится в тоску и начнет отказываться от простых радостей жизни.
Поэтому - и в силу своего характера - девушка никогда не унывала. Она старалась как можно больше общаться с односельчанами, ценила дружбу сверстников и всегда старалась помочь нуждающимся. Люди любили ее, а она - людей. Неиссякаемая, преисполненная мощного спокойствия жизнерадостность дочери лесника воодушевляла окружающих, а улыбка, не сходящая с ее лица даже в минуты грусти, была способна растопить лед любого сердца. Казалось, что и зимой, даже такой лютой зимой, какая в этом году изводила село бесконечными вьюгами и безжалостными морозами, за доброй и отзывчивой девушкой всегда следовало тепло весны, где бы она ни появлялась.
А зима последняя и правда людей не щадила, будто вовсе изжить стремилась. Снегу навалило столько, что леснику пришлось сидеть дома - суров лес при такой погоде, в нем и сгинуть немудрено. Посему вдовцу и оставалось только по избе бродить, смотреть в окна, тронутые морозными узорами, да у печи сидеть на стуле и ворошить кочергой угольки, пока дремота не одолеет.
Дочка же его все по дому порхала, постоянно прибиралась, хоть и чисто было, еду готовила, одежду старую латала, рукодельничала, а когда дела кончались - в село отправлялась, нехотя оставляя тоскующего отца в одиночестве. И каждый раз, вернувшись, с улыбкой рассказывала ему о том, что видела, что слышала, что делала, где была и с кем повстречалась. Ее веселый щебет наполнял жизнью этот тихий дом.
Лесник замечал старания дочери, как она пытается приободрить его, расшевелить, и в ее присутствии он силился выглядеть действительно бодрее, даже заставлял себя порой улыбаться. Но с каждым днем в нем крепло сожаление, что он не может дать этой жизнерадостной девушке то, чего она по-настоящему заслуживает.
Жалования, получаемого лесником от старосты, едва хватало, чтобы не голодать да было чем прикрыться. Благо неравнодушные люди помогали чем могли - и то не ему скорее, а его дочери, за доброту ею проявленную и радость, которой она щедро одаривала односельчан. Но негоже ведь такой славной девице на грани нужды прозябать!
Мечтал стареющий лесник, чтобы дочь поскорее нашла себе достойного жениха и обзавелась любящей семьей, чтобы выбралась она из болота печали, куда неволей затягивал ее отец.
Нет, он тоже любил ее, сильно любил. Но именно поэтому и желал, чтобы она отстранилась от него. Лесник ненавидел себя за то, что одним своим мрачным присутствием он заставляет тускнеть свет ее чистой души, и тем сильнее, чем дольше она остается с ним. Ненавидел себя, потому что неспособен сделать дочь счастливой, ибо слаб и подавлен. Ненавидел, потому что не мог воспринимать и приумножать тепло сострадательного сердца девушки, а только притворялся, что ее старания ободрить угрюмого вдовца не напрасны.
Этой зимой леснику пришлось тяжелее всего - он слишком много времени провел с дочерью. Он видел, как от этого меркла ее жизнерадостность. Девушку отравляли его внутренние терзания, непреодолимая скорбь и чувство вины. От этого он страдал только сильнее. И потому, едва началась оттепель, он вновь стал уходить в лес, целыми днями блуждая среди деревьев вдали от дома, чтобы уберечь дочь от яда своей тоски.
Весна наступила внезапно и была так же беспощадна с зимой, как беспощадна была морозная пора с селянами. Яркое солнце пригревало, снег стремительно таял, журчали сверкающие на свету ручейки и ласковый ветерок разносил пение птиц по всей округе. Лес пробудился для жизни. Такой жизни - легкой, свежей, сильной и полной! - в какой не было места леснику, одинокому, отчаявшемуся, ищущему забвения, но скованному любовью к дочери.
Это предел. Лесник понял, что даже тут он стал чужим. И если уж лес, старый верный друг, начал отвергать жалкого безутешного мужчину, столь далекого от жизни, то каково же приходится его дочери, которая постоянно, но тщетно пытается вдохнуть в него эту самую жизнь? С каждым годом ей дается это тяжелее, с каждым годом он отчетливее ощущает, что становится для нее унылой обузой, с каждым годом он все сильнее заставляет ее страдать...
Девушку пора сватать. Пусть подумает и решит сама, кого в женихи хочет. Дальше так продолжаться не может. Лесник губит дочь, тянет ее на дно. Как ни прискорбно это осознавать, она должна покинуть его - рядом с ним у нее настоящей жизни не будет. А сам он, один... ну, как-нибудь.
С этой мыслью лесник вернулся домой. Встретившая его дочь сразу же начала весело рассказывать ему о чем-то, а он, невпопад ухмыляясь в ответ, сел на стул у печки и принялся ворошить кочергой угольки, думая, как бы поосторожнее завести разговор о замужестве. Непохоже, чтобы она была готова к столь важному решению... Но надо.
И пока лесник подыскивал нужные слова, услышал он краем уха, как дочь - не на шутку воодушевившись - поведала ему об опушке в лесу, куда некогда, еще маленькую, любила водить ее мама. Место это было мирное, красивое, где летом они собирали ягоды и плели венки.
На вопрос отца, помрачневшего от воспоминаний об усопшей жене, зачем она туда отправилась, девушка торопливо ответила, что подыскивала место, где бы с подружками по традиции встретить приход весны - песни попеть и через костер попрыгать. В селе ведь староста запретил этим заниматься, не очень-то это прилично, как старшие считают. И тут же еще более торопливо добавила, что об осторожности и уважении к лесу она знает и, как дочь лесника, пожара не допустит. А затем с огоньком в глазах, еще сильнее воодушевившись, продолжила рассказывать о том, что она на опушке увидала.
Причина странному и большому - даже по ее меркам - воодушевлению и впрямь имелась. На той опушке девушка обнаружила ледяные глыбы, вздымающиеся из не до конца прогретой земли, высотой примерно по пояс. Гладкие поверхности каждой льдины выглядели так, словно были отполированы, грани их идеально ровные, и на самой опушке стоял холод, который не смогло развеять даже светящее целый день теплое весеннее солнце.
А взглянув на одну из глыб вблизи, девушка увидела свое отражение, да такое явственное, какое не покажет лучшее зеркало, привезенное из большого мира. Она подошла к другой льдине, со сторонами покрупнее, бросила взгляд на холодную гладь - и вовсе как саму себя повстречала!
Но день уж к вечеру клонился, и потому поспешила она домой.
Удивительная история, подумал лесник. Откуда бы там глыбам ледяным взяться? Но дочери поверил, небылицу она выдумывать не стала бы, а разумное объяснение и для этой невидали рано или поздно найдется. Сказал только, что раз там такой холод стоит, как она описала, то лучше бы им с подружками где-нибудь в другом месте весну встретить.
Девушка как-то странно посмотрела на отца и ответила, что никому, кроме него, не расскажет об этих льдинах-зеркалах, остальным знать о них незачем. Да и разговаривать с подругами ей, в общем-то, не хотелось, слишком уж они болтливые и завистливые. И тут же она сама удивилась своим собственным словам, поняв, что действительно так считает.
Это на нее непохоже. Лесник обеспокоился. С чего вдруг такая перемена? Может, переволновалась, обнаружив столь диковинный лед? Да еще и там, где его быть не может... Хоть и складывалось впечатление, будто она рада находке, но могла ведь и перепугаться не на шутку, сама того не осознавая. Она девушка очень впечатлительная.
Однако дочь заверила его, что с ней все в порядке. Она, конечно, поначалу испугалась увиденного на опушке, что немудрено - размеренная сельская жизнь суевериями полнится, тут и от меньших чудес природы невольно будешь ждать подвоха. Но стоило ей увидеть свое отражение во льду, как страх сразу же пропал, причем бесследно. Теперь ей даже непонятно - с чего вообще бояться этих глыб?
Так что и прочие странности, должно быть, со временем сами пройдут, добавила девушка, имея в виду сказанное ею ранее о подругах. На эмоциях вырвалось, наверное, весна в молодой крови взыграла. И дочь лесника рассмеялась, не без облегчения найдя причину тем мыслям, таким чужим и неприятным.
А может, усталость сказывается. Не то чтобы она днем как-то перетрудилась или набегалась, но что-то ее уже в сон клонит. Пожелав отцу спокойной ночи, она ушла в свою комнату.
Лесник остался сидеть у печи в одиночестве. Разговор о замужестве не состоялся. Ну, в другой раз. Главное, не откладывать надолго. А то того гляди сам передумает, поддавшись жалости к себе, и продолжит тянуть дочку в омут уныния.
Однако ж странное дело - ледяные глыбы на лесной опушке. Что бы это могло быть? Посреди леса, да еще и прямо из земли произрастающие... Сходить бы туда и посмотреть на них. Только сначала надо дальние лесные владения обойти, а то есть опасения, что речка тамошняя залить их может излишне в половодье после такой снежной зимы.
К сожалению, на следующий день опасения лесника подтвердились. Река так разлилась, что грозилась всю ту часть леса превратить в болото. Нужно к старосте идти, мужиков подряжать рыть каналы и сооружать запруды.
А дочка дома все о необычных льдинах говорила без умолку. Она вновь ходила на опушку, до вечера по ней гуляла, всматриваясь в зеркальные глади. Только воодушевления вчерашнего в ее словах уже не было. Хоть она и рассказывала о своих отражениях словно о живых людях, но уж как-то слишком равнодушно. И устала она пуще прежнего, спать пошла, едва стемнело.
Зря лесник тогда не прислушался к речам дочери. Он думал о работе, о реальной проблеме, угрозе лесу. А стоило бы обратить внимание на состояние девушки. Может, удалось бы избежать беды...
С утра он отправился в село. Ему не нравилось выходить в люди, но тут уж пришлось. Была у него мысль отправить с поручением дочь к старосте - к ней-то люди сразу прислушаются, ее все любили, - но она уже куда-то ушла, проснувшись раньше отца.
Домой вернулся лесник ближе к вечеру. Договориться о помощи оказалось непросто, ведь у селян собственных проблем хватало после страшной зимы, им не до нужд леса. Старосту убедило только предостережение о том, что болото со временем могло разрастись до самого села.
Зайдя в свою избу, лесник облегченно выдохнул. Давненько он так долго среди людей не находился. Уже и забыл, насколько это бывает сложно.
Встретившая его дочь выглядела нездоровой. Она побледнела, говорила с трудом, движения ее были медлительны и неточны. Неужто простыла?
Взволнованный отец напоил ее травяным отваром, накормил медом и уложил в постель. Девушку знобило, но жара не было, наоборот - кожа оставалась на удивление прохладной. А пока лесник растирал ей руки, ноги и спину согревающей мазью, дочь слабо улыбалась, стараясь приободрить его, и негромко, уже в полудреме, рассказывала об опушке, на которую сегодня опять ходила.
Наконец она уснула. Отец закутал ее в одеяла, постоял рядом с кроватью, глядя как уголки губ девушки мелко подрагивали в попытке улыбнуться во сне, и с тяжелым вздохом вышел из ее комнаты. Он сел у печи, взял кочергу и принялся ворошить угольки, время от времени беспокойно прислушиваясь к тишине в доме.
На улице ведь тепло, солнышко припекает. Как она умудрилась простыть? Впрочем, погода в эту пору обманчива. К тому же, как девушка сама рассказывала, на опушке вокруг тех глыб сгустился не по сезону холодный воздух. Пожалуй, не стоит ей туда больше ходить, пока этот чудной лед не растает.
Не хотел лесник на следующий день оставлять дочь одну, но был вынужден отлучиться. Староста обещал собрать мужиков, которые с половодьем управиться помогли бы, надо их до реки сопроводить и показать, что там к чему. Лесник привел их на место, предстоящую работу с ними наметил, обратно к селу отвел и поспешил к дочери.
Вернувшись домой, он осторожно прошел в ее комнату, стараясь не шуметь - вдруг она еще спит. Времени, конечно, уже за полдень, но с болезнью и целые сутки проспать немудрено, лишь бы дело на поправку шло.
Однако ее кровать была пуста и даже не застелена, чего никогда прежде не случалось. Мужчина громко позвал дочь, но ответом ему была тишина. Тогда он понял, где она. И чувствуя, как внутри у него все похолодело от ужаса, лесник сломя голову побежал на злосчастную опушку.
Там он ее и нашел. Девушка, одетая в одну только ночную рубашку, стояла перед ледяной глыбой - точь-в-точь как она их описывала - и всматривалась в идеально гладкие поверхности, будто бы не замечая царящий вокруг легкий, но ощутимо пощипывающий кожу морозец.
Лесник бросился к дочери, на ходу проклиная жар, который, должно быть, довел ее до бреда и подтолкнул к столь глупому поступку. Оказавшись рядом с ней, он не мог не изумиться - отражение в странной льдине действительно было таким... живым, иначе не сказать. Будто бы там, за незримой холодной преградой, стояла еще одна его дочь. Причудилось ему даже, словно она, что в отражении, выглядела здоровее и улыбалась ему оттуда с былым жизнерадостным огоньком в глазах, еще не притушенным болезнью.
А вот себя в ледяной глади глыбы лесник не увидел. Стоял, может, как-то сбоку. Хотя вроде прямо за дочерью... В любом случае оно и к лучшему - меньше всего ему хотелось бы видеть лицо того, кем он стал за последние годы.
Задумавшись сразу обо всем: о прошлом, о состоянии дочери, об увиденном чуде природы, - и одновременно ни о чем, лесник закутал замерзшую девушку в свою верхнюю одежду, крепко обнял ее за плечи и поспешил увести с опушки.
Когда они вернулись домой, мужчина обогрел дочку, накормил, напоил лечебным отваром и уложил в кровать. А она постоянно встать норовила и тихонько бормотала в бреду, мол, ей надо идти туда, к отражениям, там ей лучше, там она с собой останется, ведь здесь ее уже не так много. Девушка успокоилась только поздно ночью, уснув от изнеможения.
Лесник, присев на стул у печки, обреченно вздохнул. Что за зараза к дочери прицепилась? Она так никогда не болела. А если и простывала, то за день-два полностью выздоравливала и даже в сильном жару не переставала улыбаться.
Сейчас же от ее обычной улыбки не осталось и следа. Подумал так лесник и сам себе не поверил. Но как бы он ни напрягал память, так и не вспомнил, чтобы девушка хоть раз за сегодня улыбнулась. Только там, в отражении.
От беспокойных мыслей сердце мужчины обливалось кровью, а сознание затмевалось страхом, отчаянием и ядовитой обидой на судьбу. Но ему нельзя позволять собственной слабости взять над собой верх. Только не сейчас, когда он нужен дочери. Поэтому, толком не понимая, где заканчивается боль душевная и начинается физическая, он стиснул зубы и зажмурился. Не время жалеть себя. Нужно держаться.
Так опустошенный переживаниями лесник и уснул, сидя перед печью.
Проснулся он посреди ночи, услышав, как захлопнулась дверь избы. Мужчина выскочил на улицу и увидел, как его дочь, неловко переставляя ноги, брела в сторону лесной опушки. Он догнал ее, уговаривал вернуться, хватал за руки, но девушка вырывалась и огрызалась, но будто бы совсем не сердито, а с некой обесцвеченной злобой - жалкой тенью настоящего чувства. Домой лесник отвел ее чуть ли не силком.
Утром ей стало лучше. Проспав остаток ночи, она встала с кровати и начала прибираться как ни в чем не бывало. На болезненно-бледной коже даже проступил легкий румянец. Своего странного поведения девушка не помнила, и все еще было заметно, что она пришла в себя не до конца. Тем не менее перемены к лучшему немного успокоили ее отца, не отходившему от нее ни на шаг.
Днем позже к леснику обратились мужики из села, подряженные с половодьем разбираться. Им древесина для запруд понадобилась. Староста дал добро на повал деревьев, но где именно их валить можно и какие - велено у главного по лесу спросить. Лесник на вопросы селян ответил, но видно было, что те его не поняли. Того гляди хуже только сделают.
Пришлось леснику идти с ними, чтобы лично все показать и проконтролировать. Дочка уже на поправку шла, но он строго-настрого наказал ей отдыхать побольше и никуда не выходить из дому. И на всякий случай запер за собой дверь снаружи.
Лесник отсутствовал недолго, но когда он вернулся, то заметил, что одно из окон разбито. На осколках стекла остались следы крови.
Он ворвался в избу и увидел дочь. Она стояла в комнате, глядя в пустоту перед собой. Порванная окровавленная ночная рубашка сползла с ее плеча, оголяя бледную кожу со следами порезов.
Не вполне осознавая свои действия, лесник обработал раны дочери, уложил ее в кровать и долго что-то говорил, глядя в лишенные всякой осмысленности глаза.
Разбитое окно он заложил старым матрасом и заколотил. Но когда и как - вспомнить не мог. Поздно ночью удрученный мужчина внезапно обнаружил себя сидящим перед печью. Из дрогнувшей руки лесника выпала кочерга, и стук железа об пол послышался где-то на грани сознания. Казалось, способность ясно мыслить оставила его.
Погруженный в тяжкие, но в то же время пустые думы, лесник не заметил, как наступило утро, и очнулся только тогда, когда его дочь встала и сразу же попробовала выйти из избы. Он ее не пустил. Девушка начала метаться по дому, мыча что-то неразборчивое с едва заметным оттенком тусклого гнева. Она ударилась головой о доски, которыми было заколочено разбитое окно, и, бессвязно воскликнув, собиралась уже выпрыгнуть на улицу через другое, с целым стеклом, опять изранившись, но отец успел ее поймать.
Лесник держал вырывающуюся дочь, уговаривал ее одуматься, ругался, рыдал, стиснув зубы, и кричал до хрипоты. Даже дал ей пощечину, тут же моля о прощении. Но она никак не успокаивалась, будто бы вовсе не замечая стараний отца привести ее в чувство. Ей было нужно идти на эту проклятую опушку с ледяными глыбами! Туда, к своим отражениям!
Девушку пришлось запереть в чулане, предварительно выбросив из него все, чем она могла навредить себе. Позже давящийся слезами лесник зашел туда покормить дочь, что удалось сделать лишь насильно, и соорудил для нее постель. Но ложиться она отказывалась, только непрестанно бродила туда-сюда, делая по три шага от стенки к стенке. И вторили ей громким скрипом старые половицы.
Кое-как собравшись с мыслями, лесник побежал в село. Очень кстати встретив на окраине запряженную повозку, он попросил возничего, если тот отправляется в город, передать просьбу тамошнему лекарю - срочно нужна помощь, худо дело и лучше не становится.
Возничий к его беде прислушался, да и всеми обожаемой дочке лесника был только рад помочь, поэтому подстегнул лошадей - путь, к сожалению, не близкий, - пообещав лично привезти лучшего доктора. Ему ли не знать, что в селе у них врачевателей отродясь не водилось, если, конечно, не считать таковыми бабок-повитух, коновала и выжившего из ума знахаря.
А лесник поспешил домой. Уже с порога он услышал размеренный скрип половиц чулана и, поникнув, уселся на стул, открыл печную дверцу и принялся ворошить кочергой давно потухшие угли. Ожидание прибытия врача будет долгим. И мучительным.
Весь день девушка бродила по чулану, ступая по скрипучему полу и мыча какую-то бессмыслицу. Так же прошел вечер - самый долгий вечер в жизни лесника. А за ним последовала еще более долгая ночь, в темной тиши которой ни на минуту не утихал жуткий скрип. Три шага, пауза, поворот, три шага, пауза, поворот, три шага...
До самого утра убитый горем отец не смыкал влажных от слез глаз. Не сам скрип терзал изнуренную душу лесника, но понимание того, что крылось в сем звуке. Он слышал дочь, свою любимую дочь, от которой будто бы осталась только блеклая тень, пустая оболочка, неведомо зачем меряющая шагами чулан.
Как же так случилось? Как все это произошло? С чего все началось?..
Со странных ледяных глыб.
Внезапно все накопившиеся переживания лесника вылились в слепую ярость. Он выскочил из избы и понесся на опушку, а скрип половиц преследовал его, раздавался прямо у него в голове, становился только громче.
Не помня себя от разъедающего рассудок гнева, он бросился к первой попавшейся глыбе, замахнулся кочергой, которую до сих пор сжимал в руке, и... замер.
В холодной глади льда он увидел отражение дочери.
Ее образ был встревожен, почти напуган. Но она смотрела на отца как живая, словно стояла прямо перед ним. И в тот же миг откуда-то из глубин сознания лесника всплыло смутное воспоминание о том, как девушка рассказывала, что начала было опасаться своей находки, но чем дольше смотрелась в идеально ровные поверхности льдин, тем меньше страха испытывала. Теперь понятно почему - страх остался в отражении.
Объятый болезненным осознанием страшной истины, лесник подошел к другой глыбе. И вновь он узрел плененный льдом лик дочери - воодушевленный, с огоньком в глазах. Так она выглядела, когда хотела ему что-то рассказать, чем-то с ним поделиться, уже предвкушая радость дарения. Это были ее открытость и щедрость.
Глотая слезы, безутешный отец нежно коснулся щеки девушки. И тут же отдернул руку, обожженную холодом. Все верно. Это не его дочь. Это ее отражение. Причем не одно... О, сколько же их тут?!
Лесник оббежал всю поляну, вглядываясь в ледяные глыбы. И в каждой он видел отражения дочери, в которых она улыбалась, пребывала в задумчивости, смеялась, злилась, весело о чем-то рассказывала, сопереживала, испытывала боль, со спокойным счастьем любовалась чем-то... Иными словами, жила. И все это - поделенные холодными гранями частички души девушки, украденные у нее ее же отражениями.
Ярость вскипела в груди лесника с новой силой. Ничто не отнимет у него дочь!
Он набросился на глыбы, с дикими воплями молотя их кочергой. Льдины, несмотря на массивность, оказались поразительно хрупкими, словно были полыми. Они разбивались на мелкие осколки с чудовищным звуком, будто бы откуда-то издалека доносился полный страдания крик, похожий на кристальный звон, слившийся с завываниями вьюги.
Но лесник ничего не слышал. Он исступленно крушил лед, пока на опушке не осталось ни одной целой глыбы. Отражения исчезли, как и неестественный холод, царивший в этой части леса. Все закончилось.
Домой лесник вернулся в полном истощении. Он устало сел на свой стул. Закрыл печную дверцу. Отложил кочергу, с трудом разжав дрожащие пальцы. И понял - что-то изменилось.
Скрип половиц стих.
Лесник медленно подошел к чулану, открыл дверь и содрогнулся в беззвучных рыданиях. А к его ноге подбежал крохотный ручеек из лужицы, образовавшейся под грудой осколков талого льда.