Ответа нет - только ветер завывает над полуночной долиной, да вихрится в воздухе пыль.
- Горыны-ыч!!! Вызываю тебя на смертный бой!
- С-с-с-смертный бой? - Глаза чудища светятся красными угольками во тьме пещеры. - А от кого перегаром раз-з-зит так, что даж-ж-же з-з-здесссь дыш-ш-шать неч-ч-чем?
- Горыныыч! - Богатырь не слышит негромкого ответа.
Он вообще ничего не слышит: у него еще шумит в голове после молодецкого застолья. Однако детинушка даже во хмелю разумеет, что слово - не воробей, а он побился об велик заклад! Об велик заклад, да самому Добрыне, да на княжеском пиру.
...И что теперь придется костьми лечь, а слово свое не замарать!
- Горы-ыны-ыч! - Человек опускается на четвереньки и, выставив перед собой зазубренный меч, устремляется в пещеру. - Как бы ты ни хоронился, я все равно тебя найду!
- Не с-с-споткнис-с-сь.
Чудище прекрасно видит в темноте. Нетрезвый молодец движется кривыми зигзагами, его штормит - так, что бряцают уцелевшие пластины на доспехах. Видит чудище и другое...
Лет эдак через сотню с этим человеком можно было бы говорить - о пережитом. О том, что могло бы стать таковым, но в силу разных причин не стало. Но простые люди так долго не живут. У этого и вовсе слишком много шансов "сложить буйну голову", как говаривали в его племени. А сейчас он совсем уж легкая добыча. Легкая, но настолько пропитанная дурманящим зельем, что чудище брезгливо отворачивает голову, задерживает дыхание и... исчезает из пещеры.
Впрочем, через какой-то миг оно появляется снова - снаружи от "завоеванного" логова. И уже тогда, расправив перепончатые крылья, с удовольствием вдыхает вкусный воздух чужого для него мира. Мира, в бархатном темно-синем небе которого дрожат мохнатые звезды.
- Романтишшшно... - Чудище зевает во всю пасть и, сложив на спине перепончатые крылья, устраивается спать.
И вскоре засыпает. Из его ноздрей текут тоненькие струйки горячего воздуха; порой оно издает мелодичный переливистый свист. Ему вторят раскаты молодецкого храпа.
***
Прошло всего несколько часов, и солнце осветило голую скалу, под которой темнел вход в пещеру. Шустрый солнечный лучик пробежался по спящему серебристо-зеленому ящеру, потанцевал на сложенных крыльях, и попрыгал дальше - с чешуйки на чешуйку, пока не коснулся закрытого века. Оно чуть дрогнуло, и луч, будто испугавшись, соскочил с морды исполина. А потом и вовсе смешался солнечным потоком.
Вся долина чернела всадниками.
- Луу...
- Луу!..
- Луу!!
- Кого ещ-щ-ще принес-с-сло? - Дракон поднял голову.
Повсюду были щуплые конники с раскосыми глазами. Одни его окружали - хоть и держались на почтительном расстоянии - с трех сторон; другие продолжали стекаться в обширную долину; все они были ему абсолютно не страшны. И лишь самую капельку интересны.
- Алдартай! - от войска отделился всадник на кауром коротконогом жеребце и медленно - очень медленно - направился в сторону выходца из другого мира.
- "Великолепный", говоришшш.
Ящер поднялся на мощные лапы. Расправил перепончатые крылья. Коротконогий конь под послом замедлил и без того неспешный шаг.
- Аварга... - непроницаемые черты лица человека исказил страх. - Лут...
Но дракон не стал уничтожать посла - исполина в этот момент интересовало совсем другое создание этого мира. Тоже жеребец, высокий, массивный - под стать тому одурманенному русичу.
Конь не издал ни всхрапа: только мотнул головой в сторону пещеры.
"Переживаешь за своего одурманенного хозяина..." - облизнулся исполин.
- Ивээг! - всадник остановился на расстоянии окрика.
Приложив обе руки к груди, он зацокал на каком-то птичьем языке.
Дракон не торопился отвечать, хоть и прекрасно понимал посла - в этом мире крылатый ящер предпочитал изъясняться на русском, из-за обилия любимых им шшшипящщщих.
А коннику было нужно покровительство. Покровительство для нападения на земли "урусов".
Иномирец видел страх и почтение в глазах всадника. Ему были понятны - и немного приятны - переживания человека. Но дракон медлил с ответом. Посол же, видя, что 'луу' молчит, махнул рукой. Из рядов войска выметнули белоснежную овцу.
"Хххм..." - исполин дохнул тонюсенькой струйкой пламени, и на жертве, лежащей на расстоянии трех взмахов крыла, сгорела шерсть - так, чтобы не опалить вкусное мясо. Дракон не любил запаха гари. А еще ему не нравилось, когда...
- Алдартай! - снова закричал посол - видя, что крылатый ящер занят лишь едой.
Исполин медленно, с явной неохотой, перевел взгляд на человека. Ящер не любил, когда перебивают его мысли. А еще он не уважал тех, кто пытался его подкупить.
- Тустай... - всадник, еле заметно натянув поводья, заставил коня сдать назад.
Впрочем, посол почти сразу взял себя в руки: заговорил-зацокал, то и дело бросая взгляд на темного тяжеловоза, стоявшего рядом с крылатым ящером.
Дракон не отвечал. Посол было замешкался...
Исполин прочел мысли о своей 'возможной неразумности' и осклабился, показав немаленькие клыки.
Желтолицый конник побледнел... и снова махнул рукой. По войску прошло шевеление; ряды расступились, являя взору дракона носилки, наполненные самоцветными каменьями.
Ящер недовольно поморщился. Посол, стиснув побелевшие скулы, еще раз взмахнул рукой...
"Какой же ты глупый", - иномирец с сожалением смотрел на человека. - "А не поджарить ли мне..."
- Горыыныыч!!! - раздался в это самое время знакомый вопль.
Такой привычный. Только, чуть более трезвый.
- Горыныыыч! Где ты?! - давешний детина появился на пороге пещеры.
Богатырский конь, издав продолжительное ржание, устремился к хозяину.
- Здорово, Ветер! Хорошо ли пасся? А... Вот ты где! - сфокусировался, наконец, молодец на "змее". - Но... Почему?! Почему всего две?!
- Пить надо меньшшше... - дракон, впрочем, не без любопытства смотрел на русича. Но тот его не слушал:
- Горыынушка, голуубчиик! Кто же тебя головушки-то лишил? Да я ему, ворогу!..
И богатырь, причитая - почти по прямой! - устремился к "змею".
- Вот ужо, доберусь я до басурмана! Вот ужо, покажу собаке, как рубить голову чудо-юду, да воперед меня... Святые небеса!
Исполин передвинулся в сторону самую малость - по мере приближения богатыря запах нелюбимого им перегара усилился - и молодцу стало видно вражеское войско.
- Святые небеса... И впрямь, басурманы! Тьма-тьмущая... Так это они тебя так... Горыынушкааа...
Дракон не отвечал - задумчиво переводил взгляд, с носилок с каменьями, на раскосых конников, похватавших сабли, и далее, на русича. На русича, отбросившего порядком иззубренный меч, и вцепившегося обеими руками в шипастую дубину. На русича, изготовившегося биться - с несметными полчищами. За землю русскую!
...За забаву молодецкую - "уже лишенное одной головы" чудо-юдо.
***
- Ратный друг ты мой, Горыныч! - уже порядком датый богатырь поднял полуведерную чарку. - Вызываю тебя на смертный бой!
- Да ну? - дракон смотрел пристально: на не просто на пьяного. На боевого товарища! - Прямо щщщассссссссс?
И что-то такое было в шипении исполина... Такое, что нетрезвый молодец не стал спешить с ответом: прислушался к ржанию любимого коня; поставил чарку на обильно посыпанную пеплом врага землю... Никуда не торопясь, прошелся детинушка взглядом - вершок за вершком - по ратному другу. Начиная с перепончатых крыльев, затем, по покрытому серебристо-зеленой чешуей телу, по мощным когтистым лапам...
- У тебя снова две головы! - победитель басурман осоловело фокусировался на морде могучего существа. - Только что было тр - ик!
- Хххм... - от иномирца струились невидимые для человека, но от того не менее эффективные антиалкогольные чары.
Ящер крайне редко прибегал к этому колдовству - ему очень не нравилось иметь дело с дурманящим зельем. Но в этот раз и чары не помогали. И тогда дракон решился на крайнюю меру:
- Сссколько теперь?
Богатырь не отвечал - лишь изумленно разводил могучими руками, глядя на одноголового Змея. В глазах исполина переливалась всполохами Вечность. Там были грозы, раздирающие небеса неведомых миров; жестокие битвы с равным, а иногда превосходящим по силе противником; взлеты и падения... И просто долгие, исполненные мирных красок и тишины закаты.
И не только закаты. Было там что-то, заставлявшее задуматься. Вот и в трезвую, как клинок меча, голову простого русского детинушки настойчиво приходила какая-то мысль. Раз, другой, третий... Казалось, еще чуть-чуть, и молодец ухватит ее. Поймет, осознает -Такое... Такое же далекое, как звезды, что уже начали загораться в сумеречном небе.
Однако ничего не случилось: глаза дракона снова стали просто красными. И мысль, что неоднократно стучалась к русичу, ушла безвозвратно.
- Эх! - разочарованно вздохнул тогда он.
- Груссстно?
- Да, - просто ответил силач.
Он не мог понять, почему боль стеснила его грудь; а душа, казалось, еще чуть-чуть, и вырвется наружу! Неужто лишь потому, что слову богатырскому, данному Добрыне, суждено остаться пустой похвальбою?
На этот вопрос не было ответа. Однако добрый молодец мог кое-что сделать:
- Горыныч, - твердо сказал он. - Не должно мне сей же час ратиться с тобою.
- А когда должжжно?
"Ежели головы отрастут. Да и то..." - русич снова вздохнул и вылил басурманское зелье. На втоптанные в пепел вражеские самоцветы.