Халов Андрей Владимирович : другие произведения.

Администратор", Книга одна третья "Джунгли мегаполиса", глава (10)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Глава (010). 010 -> 011 -> 09; 010 -> 09

   Выдался тот редкий день, когда Веронике не хотелось спать днём. К нему она, видимо, уже порядком охладела и потому, зайдя в номер, просто позвала его прогуляться.
   -Пойдём хоть Москву посмотрим, - предложила она ленивым и скучающим взглядом окидывая комнату, в которой глазу не за что было зацепиться за исключением той диковинной картины, которую Гладышев сам нарисовал и повесил над столом сбоку от широкого окна лоджии.
   -Пойдём, - почти безразлично согласился он, пожав плечами и стал одеваться, изредка тяжело вздыхая и покряхтывая во время зашнуровывания ботинок.
   -Чего вздыхаешь так тяжело, Гладышев? - раздразжённо поинтересовалась Вероника. - Тебе уже моё общество надоело? Признавайся!
   В её голосе он уловил неприязнь большую, чем обычно, и это привело его в окончательное уныние. "Как тяжело, однако, общаться с человеком, который тебя ненавидит", - подумал он про себя, но вслух ответил:
   -Да нет, - потом добавил, - просто не люблю, когда мною так интенсивно командуют.
   -Я что, тобой командую?! - В голосе её послышалось неподдельное удивление и возмущение. - Ты что, Гладышев?!
   -Не командуешь, - замялся он, потупив взор, - но, как бы это сказать... Ты меня держишь на коротком поводке, понимаешь? Я как собачонка у тебя. Гладышев - в постель, значит - в постель, Гладышев в кабак - в кабак, Гладышев гулять, значит - гулять. А я ведь человек, понимаешь, че-ло-век. У меня ведь должна быть своя жизнь, и если мне, к примеру, не хочется с тобой видеться, значит, ты не должна со мной быть вместе до тех пор, пока я этого не захочу..
   -Ах, вон ты как зваговорил, - Вероника сделалась бледная, белая, как простыня. Она встала в позу, в которой обычно можно наблюдать большинство ругающихся женщин, слегка расставила ноги и подбоченилась, состроила язвительную гримасу, прищурилась и ринулась в наступление. - А спать со мной ложился - тоже по команде? Да тебя, Гладышев, если ты уж взялся себя с собакой сравнивать, дороже захудалой и бестолковой дворняжки оценить нельзя. Не строй из себя волкодава. С тобой и днём страшно идти! Парнишки какие-нибудь встретяться, глянут на твою морду, а она у тебя кирпича просит!
   -Никакого волкодава я из себя не корчу, - обиделся Гладышев.
   -Не перебивай меня! Я ещё не закончила и тебе слова не давала. Ишь ты, свободный человек! Запомни, - Вероника сделала шаг навстречу ему, весь её вид напоминал разъярённую кошку. - Запомни, слышишь?! Ты будешь свободным человеком тогда, когда сделаешь себе жизнь! А пока деньги тебе даю я, или Бегемот! Ясно?! И поэтому ты должен делать то, что велит тебе он, или я!
   Она приблизилась к нему ещё на шаг. Гладышев невольно отступил. Он ещё никогда не видел её такой взбешённой и яростной, а потому невольно испугался и оробел.
   -Но ты обращаешься со мной, как будто я твоя собственность, твоя игрушка! - попытался он защититься. - Так даже самые плохие родители не позволяют себе вести себя по отношению к своим детям.
   -Да что ты говоришь?! - передразнила его Вероника. - неужели? Мало, значит, ты в жизни видел, мальчик, коль так рассуждаешь. Ты, вообще-то, отдаёшь отчёт своим словам?
   -Отдаю, - он отступил до самой стенки и упёрся в неё спиной.
   -Нет, - покачала длинным пальцем с ядовито-ярко-красным ногтем Вероника перед его лицом. - Ты не понимаешь! Ведь ты же куплен, Гладышев, куплен! Бегемот купил тебя и отдал мне для того, чтобы мне было не скучно...
   -Он не знает, чем мы с тобой занимаемся! - выкрикнул гладышев, и в эту же секунду Вероника, точно пантера напрыгнула на него, прижав к стенке, схватила его лицо снизу за подбородок, вонзив ярко-красные ногти в кожу на щеках и подбородке, и зашипела, точно змея:
   -Слушай ты, придурок жизни, осколок счастья, не тебе об этом судить! Смотри, какая сволочь, а! "...мы с тобой занимаемся" - значит? А может быть, ты со мной занимаешься? - Давай сформулируем так: ты со мной занимаешься! Воспользовался моим дружеским расположением, отсутствием мужа - разве не так поступают все соблазнители? А?!
   Палльцы Вероники чуть сжались и кожа под её ногтями побледнела.
   -А теперь представь себе, что он об этом узнает! Моли Бога, чтобы этого никогда не произошло! - она ещё сильнее вонзила ногти в щёки Гладышева, и из-под них блеснули капельки крови.
   Вероника отпустила Гладышева. Он обмяк. Она отошла к егоо кровати, и полоснула по нему хищным взглядом.
   -Ну вот, а сейчас мы посмотрим, как ведёт себя в постели обиженный и поцарапанный...
   Она сбросила одежду на пол и подошла к нему снгова, взяла его зазапястье руки и потянула за собой через комнату. Он нехотя повиновался, хотя в этот момент больше всего ему хотелось ударить её, ударить и бить, бить, бить, пока не иссякнет ярость, комкающая его душу, переворачивающая её словно бетономешалка. Однако он боялся её даже сейчас, и не мог перешагнуть через барьер этого страха даже настолько, чтобы произнести вслух: "Стерва!"
   Это слово носилось в его голове, лишая его способности мыслить, и если бы он смог заставить свои губы, свою глотку произнести это слово так, как ему хотелось, с чувством, с той резкой злостью, от которой на душе бы полегчало. Если бы он смог его произнести! Тогда бы он смог не только это... но он не мог, он не только не знал как это сделать, но и для чего это нужно.
   Вероника заставила его раздеваться. Как бы выражая протест, который не смог разрешит в действии, Гладышев стал медленно, еле-еле перебирая пальцами, расстёгивать пуговицы.
   -Быстрее! - прикрикнула на него Вероника, которую раздражала его медлительность. - Я ска-за-ла: быстрее!!!
   Ему хотелось ответить тоже что-нибудь очень обидное и неприятное, но он лишился способности думать, потому что душу его заполнили целиком два странно сочетающихся чувства: страх и бессильная ярость.
   -Быстрее! - Вероника сделала рукой молниеносное движение, замахнулась и, растопырив пальцы, как кошка когти, полоснула сверху вниз.
   Затрещала рвущаяся ткань рубашки.
   -Снимай её! - скомандовала Вероника, растёгивая ему штаны. - Она мне всегда не нравилась!
   Это было уже слишком. Однако возмущение его выплеснулось совсем не в ту сторону. Вероника вела себя как дьявольски искусная любовница. Энергию его гнева она направила в другое русло, оплела руками, увлекла за собой, падая на постель, и уже через минуту он, возбуждённый и кипящий страстью, был в её власти.
   Потом они ещё долго лежали в постели, притихший Гладышев вместе с чувством приглушённой обиды испытывал ещё и острое необыкновенное удовлетворение. Изредка он поворачивал голову к лежащей рядом с ним молодой женщине, взглядом обводил её прелестную шею, губы, глаза, которыыми невозможно было не залюбоваться, и тогда, испытывая смятение и страх перед её неясной сущностью, которая таилась, точно зверёк в норе, под всей этой прелестной внешностью, думал про себя: "Ведьма. Да ведь она ведьма!"
   Впервые он был так близок с женщиной, и это, как оказалось вдруг, стесняло его ещё более, чем все те комплексы, которые испытывал он в пору своего независимого одиночества. Только теперь это было не внешнее стеснение. Оно перекочевало внутрь него, контролируя теперь все побуждения его души. Теперь без оглядки на женщину, он не смел, казалось бы, даже подумать нечто такое, о чём раньше мог размышлять часами напролёт. Её присутствие мешало ему отвлечься от внешнего и сосредоточиться навнутреннем мире, в своей душе. Когда же её не было рядом, ничего, кроме тревоги, смятения и беспокойства, он не испытывал, и его неуспокоенная душа мешала ему заниматься своими любимыми пустяками. Они, эти его прежние занятия, теперь и вправду казались никчёмным и глупым делом, на которое он убил так много драгоценного времени своей молодости. Его писательские и живописные потуги казались уже чем-то вроде надувания мыльных пузырей: их надуваешь, надуваешь, а они всё лопаются и лопаются. Воздушные замки - вот всё, что смог он создать себе в этой жизни. Теперь ему казалось, что лучше бы, вероятно, было потратить всю ту уйму времени, которую он провёл за столом и мольбертом на более тесное и обширное общение с женским полом. По крайней мере, это была настоящая жизнь, в которой ничего не надо было придумывать, в которой все переживания, приключения и опасности были реальны и влияли на его собственную судьбу, а не на судьбу его вымышленных, бумажных героев. Подвергать опасности их жизнь было удобно и уютно. Сидеть в тепле квартиры и придумывать, как они жрогнут ночью под дождём, умирают от жути и страха. Так можно допридумываться чёрт знает до чего! Что мешает ему резать своих героев живьём на куски, а потом воскрешать, оживлять заново, и опять резать? Ему-то от этого ничего не будет и ничего никогда и не было. Правда кое-что он превносил в их жизгь из своей жизни, но это был такой нелепый и смешной мизер! А всё остальное? Сплошной вымысел и враньё! Нет, надо признаться, как это ни горько, что он убегал всё это время от реальной жизни, тратя её на никому не нужную писанину. Разве можно в таком возрасте написать что-нибудь серьёзное?!
   Он вдруг прервал свои размышления и вовсе навпопад поинтересовался у спокойно лежащей рядышком Вероники:
   -Интересно, что ощущает муж, узнавший вдруг, что он рогоносец? Ты не знаешь?
   Она взглянула на него медленно, словно устало, с презрением повернув к нему голову, а потом, ничего не ответив, отвернулась к стене всем телом, выставив ему на показ голую узкую спину, самым непонятным образом переходящую в широкие бёдра.
   Это зачаровывало, от этого невозможно было оторвать взгляд, и Гладышев с трудом продолжил:
   -Я думаю, что первым делом, он приходит в такое бешенство, что способен смести всё на своём пути.
   -Тебя в первую очередь, - отозвалась Вероника.
   -А при чём тут я? - Гладышев сделал вид, что удивился. - Я же в общем говорю, не переводя, так сказать, в конкретные лица.
   -Не прикидывайся дураком, Гладышев! - она вдруг резко повернулась, рывком сбросила на пол одеяло, прикрывавшее их ноги. - Вставай! Разлёгся тут, вставай, говорю!!!
   Уже успокоившиеся следы от ногтей на щеках и подбородке вновь заныли от этого возгласа так, что он невольно подчинился, чуть ли не кубарем свалившись с кровати.
   -Одевайся! Идём гулять, - Вероника потянулась с кровати на пол за его штанами, прогнувшись в спине, как кошка и высоко задрав при этом свой таз.
   Он снова залюбовался её фигурой, её движениями. Наблюдать за ней было подобно тому, как если бы он был всего лишь в метре от грациозной и смертельно опасной тигрицы. Быть может, где-то в душе она была не только презираема им, но и ненавистна ему в общем, но Гладышев былл бессилен против её изящного женского естества, которое влекло его к себе, и, если не руками, то взглядом он не переставал лабзать её тело.
   "Кошка! Дикая кошка!" - подумал он про себя.
   Вероника швырнула ему брюки и поинтересовалась:
   -Ты чего встал, как вкопанный? Поторапливайся!
   -Но у меня нет рубашки! Ты же её порвала!
   -Одевай свитер.
   -Как? На голое тело, что ли?! Он же колючий!
   -Ничего, потерпишь! Куплю я тебе рубашку в ближайшем же магазине. Фирмовую, конечно, не обещаю и не собираюсь тебе покупать, но тебе и так сойдёт.
   Она вышла из гостиницы. Отойдя от подъезда к автомобилям, стоявшим на парковочной площадке, Гладышев задрал голову вверх, глянув на сверкающую в лучах солнца махину здания, прищурился и улыбнулся, как мальчишка.
   -Ты чего? - спросила, подходя к нему, Вероника. Она встала рядом и тоже посмотрела наверх.
   -Я? Ничего. Так просто. Настроение хорошее.
   -Ты меня извини, Гладышев, что я так тебя ногтями поцарапала, - они пошли к проспекту. - Что-то на меня нашло такое... Ну, знаешь, как бывает, настроение паршивое, а тут ты под руку подвернулся. Вот так всё оно и вышло.
   -Ладно уж, - махнул он рукой, то ли отвергая, то ли принимая её извинения. - бывает-то бывает, только фэйс мой здесь при чём? Приедет Бегемот, увидиит мою морду. Что тогда?
   -Ну, я не хотела! - она забежала вперёд, перегородив ему дорогу.
   -Однако же, факт на лицо! Ладно. Будем надеяться, всё обойдётся.
   Ей, видимо, понравилось, что Гладышев подыгрывает ей. В этом, наверное, чувствовалась какя-то солидарность. Ведь любовники доолжны быть солидарны. Солидарны против всех остальных и, в первую очередь, против обманываемого мужа. Она заметно повеселела, и даже стала подпрыгивать на ходу от удовольствия, каак маленькая девочка.
   Уловив то, что отношения между ними теплеют, он тоже сделался поприветливее с ней и даже рискнул пошутить:
   -Что это ты распрыгалась, как маленькая?
   Вероника заулыбалась ещё шире и продекларировала:
   "Я маленькая девочка, села на диванчик. Диванчик хруп - давай мнне руб".
   Она звонко рассмеялась, поразил Гладышева до глубины души такой быстрой, стремительной и разительной переменой в ней. ему захотелось сказать ей самые хорошие слова, какие только могли бы прийти ему в голову, сделать что-нибудь приятное ей, хотя бы подарить цветы. Он почувствовал в себе прилив поэтического настроя, который наполнил его, как тёплый, горячий воздух воздушный шар, расправив его помявшиеся основательно за это неблагоприятное время тело, налив члены какой-то бурлящей жизненной силой, которая, казалось бы, никогда не вернётся уже к нему. Ему захотелось непременно петь, декларировать свои стихи и летать. Ему хотелось воспарить над землёй, и было весьма жаль, что этого нельзя сделать на самом деле.
   -Куда мы теперь? - спросил он у Вероники.
   -Наверное, в центр. Я хочу погулять по Красной площади, походить по Кремлю. Мне нравится там. Потом посмотрим. К тому же я обещала тебе купить рубашку.
   -Ну, тогда нам надо на метро, он взял Веронику за руку и почувствовал, что ей это нравится. - Побежали на автобус.
   -Может быть, пешком? - заупрямилась девушка.
   -Нет, это слишком долго. Что мы там будем делать, когда стемнеет? Побежали! Вот автобус!
   Она подчинилась ему, и через пару минут они уже спускались по экскалатору.
   "Площадь Ногина!" - как всегда чётко, беспристрастно, как-то казённо объявил диктор по динамикам в вагоне. Они вышли, и вскоре уже подбитые железом каблучки туфелек Вероники цокали и выстукивали по брусчатке мостовой Красной площади.
   -Здорово! - Вероника остановилась и вздохнула глубоко, полной грудью прохладный воздух. - Не лес, конечно, но...
   Гладышеву Москва показалась в этот вечер необычайно красивой. Он любовался Кремлём, куполами окрестных церквей и соборов. Всё вокруг было миловзору и так не хотелось, чтобы этот день проходил.
   Они исходили центральную часть Москвы вдоль и поперёк, как и обещала, Верника купила ему в одном из магазинов рубашку, такую, какая понравилась ей самой. Вообще, с ней что-то произошло, случилась какая-то перемена, и настроение всю оставшуюся часть дня у неё было замечательное
   Уже под вечер они попали на Старый Арбат, где как всегда было многолюдно. Горели розовые фонари, озаряя всё вокруг необыкновенным, призрачным каким-то светом, который делал окружающее будто бы эфимерным, сказочным, готовым раствориться вдруг в розовой дыме пробуждаемого сна в любую минуту. Под этими фонарями, уходящими вереницей и теряющимися в далёкой мгле бесконечного продолжения улицы, толклась разношёртсная праздная публика, по обе стороны улицы, а иногда и прямо в центре, сидели художники со своими картинами, какие-то ремесленники со всевозможными матрёшками и другими поделками художеств. Какие-то парни кое-где торговали военной аммуницией, формой и атрибутикой. То тут, то там выступали люди, одни показывали какие-то театральные представления, другие декларировали стихи, третьи читали какие-то произведения. Повсюду слышался звон монет и шуршание бумажек денег, падающих в раскинутые на мостовой шляпы. Каждый бросал выступающим сколько мог и сколько хотел. Никто не просил и не клянчил. Никто не отказывался. Царила атмосфера какого-то тихого будничного праздника, в которую мог окунуться любой из городской суеты и фешенебельности Нового Арбата угодив сюда, в самоорганизовавшийся ежедневный карнавал, у которого не было режиссёра, не было сценария, не было критиков, - были только выступающие и зрители, дающие и берущие. Прямое потребление культуры безо всяких посредников, никем не разрешённое, но и пока не запрещаемое.
   Всё было перемешано, перетасовано друг с другом, как карты в колоде и плотно упаковано. Каждый квадратный метр площади Старого Арбата кипел какой-то своей жизнью, нёс какую-то свою смысловую нагрузку. Всё действо улицы было плотно упаковано выстыпающими, лоточниками и публикой, ничто нет пропадало даром.
   Уже через пару шагов невозможно было предугадать, что предстанет взору, кто там окажется, певец ли с гитарой, прислонившийся к стене перед положенной на землю кепкой или хмуро сидящий за ящиками, на которых расставлено целое войско матрёшек и деревянных поделок, невесёлый, уставший за день продавец. Попадались и какие-то люди с пачками листовок, собиравшие вокруг себя толпы народу. Тут и там мелькали миллиционеры с дубинками и даже автоматами. Они свистели в свои свистки, кого-то ловили, кого-то разгоняли, кого-то уводили под руки, - в общем, вносили в эту толчею, мешанину и суматоху некоторое разнообразие и дух присутствия порядка и как бы напоминали, что власть не дремлет, не смотря ни на что. Кругом стоял монотонный, глухой гвалт, в котором трудно было уловить какие-то отдалённые звуки и можно было слышать только того, кто находился рядом.
   Это было необычайно, удивительно и по своему уютно. Отсюда не хотелось уходить, не смотря на усталость.
   Разинув рот от желания немедленно всё увидеть, Вероника отчаянно крутила головой вправо и влево. Её ввнимание привлекали то огромные матрёшки, то какие-то картины, то поэт, читающий частушки о Коллегии, то раздающаяся вдруг совсем рядом иностранная речь и какие-то японцы с телеаппаратурой, снимающие всё это кипящее сборище народу.
   Бойкий армян, развернувший посреди улицы импровизированное фотоателье со старинными автомобилями, мотоциклами, огромными бутылками шампанского и невероятных размеров плющевым слоно и верблюдом, заманил, буквально затянул их к себе через перегородку из цепи, сделал несколько снимков, выудил довольно круглую сумму денег и, широко улыбаясь, обещал через неделю прислать отличные цветные фотографии, едва не забыв, однако, записать их адрес.
   Ослеплённая его фотовспышками, Вероника долго шла потом, растирая глаза кулаками и, в конце концов, заявила, что, по всей видимости, аррмян их надул. От этого предположения они оба весело прыснули и долго смеялись. Гладышев подумал, что очень уж много хохота и веселья за этот день, - обычно, это не к добру. Какое-то тревожное предчувствие на минуту закралось в его сердце, но он отбросил его, порвав с тревогой, чтобы не мешать веселиться ни себе, ни своей спутнице. Ему нравилось, что у Вероники такое хорошее настроение. Последнее время её редко удавалось видеть такой счастливой, а после приезда в Москву такого не было ни разу, поэтому он ловил каждый её взгляд, каждую улыбку, стараясь, чтобы они запали в его сердце, как можно глубоко.
   Ему казалось, что она всё-таки любит его, но стоило вспомнить о Бегемоте, о каком-то странном парне, с которым однажды, на день рождения Бегемота, своего будущего супруга, она появилась в ресторане, как это волшебное ощущение блаженства от сознания, что ты любим прелестной женщиной, немного потухало, да и само это сознание становилось каким-то призрачным, обманчивым, неверным. Даже то, что она делит любовь между им и супругом, мешало развернуться этому сознанию до размеров, которые дают крылья, и чувствовалось, что это, всё-таки что-то не то, что этокакой-то суррогат той чистой и страстной любви, о которой он мечтал в своих стихах и мечтах.
   "Видимо, смысл жизни в том, что человеку никогда не дано достигнуть желаемого, что-то всегда мешает ему непременно. И вряд ли есть хоть один ни миллион, которому дано было испытать ту любовь, надежда на которую запала с раннего юношества в его душу. Чем старше становится человек, тем глубже засасывает его пучина разврата, тем неразборчивее и алчнее становится он в отношениях с другими, женщинами ли, мужчинами ли, и тем нечистоплотнее становятся сами эти отношения", - размышлял про себя Гладышев, глядя, как забылась в счастье и веселье Вероника.
   Уже когда они возвращались в гостиницу, она погрустнела, сделалась серьёзной, видимо, о чём-то задумалась. Гладышев смотрел, как мелькают фонари в темноте, за окном вагона метро.
   -Домой хочется, - произнесла, вздохнув Вероника.
   -Мы же едем домой, - отозвался он.
   -Нет, ты знаешь, куда мне хочется домой: в наш город, к маме хочется, и чтобы никого не было, чтобы было всё по-прежнему, по-старому, - она на минуту замолкла. - Как вспомню, что я уже замужем, так тошно становится... Ужас! Как это меня угораздило так рано выскочить замуж?!
   Вероника замолчала, задумалась и в следующую минуту отвлеклась чтением листовки, наклееной на стенке вагона.
   -А как ты относишься к нуддистам? - спросила она, показывая Гладышеву листовку.
   Он присмотрелся к тексту и прочёл несколько первых строк: "Общество нуддизма "Дельфин и русалка" приглашают всех желающих сттать его членами. Приглашаем вас еженедельно в бассен "Москва" по пятницам и субботам. Нуддизм - это образ чистоты мысли при созерцании обнажённой натуры, того, что дано человеку от природы. Прятать естество под одежду - это ханжество и кощунство...", - пожал плечами и на несколько минут задумался:
   -Как я отношусь? С одной стороны это, разумеется, интересно, - он живо представил себе картину, где вокруг бродят, как ни в чём не бывало, десятка два обнажённых женщин, естественно, стройных и красивых, потому что толстухи и уродины вряд ли осмелятся появиться среди прочих голышом, хотя... И ещё мужчины, даже, если не обращать на них внимания, стараться не обращать, то всё-таки невольно, подсознательноначинаешьсравнивать себя с другими, и, быть может, сравнение это окажется в некоторых случаях не в свою пользу. А это удар по самолюбию. Конечно, фигуру видно и на пляже, среди обыкновенных купальщиков, но чресла, всё же, там прикрыты. А здесь внимание будет сосредотачиваться именно на их изучении. - Хотя, с другой стороны, есть некоторые "но", и, ты знаешь, их довольно много. Быть может, даже больше, чем кажется, с первого взгляда и достаточно для того, чтобы его запретить. Хотя лично я не против сходить туда ради любопытства разок, другой, но не больше.
   -Но почему? - удивилась Вероника. - Ведь это же здорово: видеть кругом обнажённых, не стесняющихся своей наготы людей, и самой показывать своё тело...
   -Если оно красиво, - Гладышев поднял вверх указательный палец. - Не все обладают хорошей фигурой и с молоду, а уж с возрастом она портиться у большинства.
   -Ну и что? Пусть тогда там собираются молодые, красивые, спортивные люди. Это будет их образ жизни, и они будут стараться поддерживать себя в форме, не смотря на годы.
   -Хорошо, согласен. А половое влечение, либидо?
   -Что половое влечение? - не поняла его Вероника.
   -Оно ведь может нарушиться, выйти из равновесия, превратиться или в неуёмную страсть или сойти на нет, до полного безразличия к противоположному полу.
   -А я думаю вовсе не так. По моему, наоборот, оно должно уравновесиься, сделаться более ровным и постоянным. Когда видишь, что все женщины устроены, в принципе, одинаково, то невольно начинаешь больше ценить ту, которая рядом с тобой?..
   -Неужели? - Гладышев невольно ухмыльнулся. - Мне кажется, ты очень сильно заблуждаешься. Конечно, я небольшой знаток женщин, но, поверь мне, что моё мужское чутьёподсказывает совершенно обратное. Когда вокруг тебя не один персик, а целое море, то хочется откусить от каждого по чуть-чуть, разве не так? К тому же, то, что находится между ног, имеет животное начало, и его прямое созерцание в большом количестве делает натуру страстную просто безудержной и ненасытной! Могу предположить, что на самом сборище, конечно, никаких прецендентов может не произойти, но вот какие страсти возникнут позже, когда все, облачившись в нормальную одежду, став нормальными, так сказать, людьми, будут разъезжаться по домам, я даже боюсь представить...
   -И всё-таки, я считаю, что это здорово! Надо будет по возвращении домой обязательно подкинуть такую идею Бегемоту! Я думаю, что она ему понравиться. Ему нравятся обнажжённые женщины, ведь он бабник.
   -Вот видишь! - упрекнул её Гладышев.
   -Что видишь?
   -Ты хчешь в достижении этой цели сыграть на его низменных инстинктах. - Значит, и цель сама неизменна.
   -Быть может, - согласилась она. - Но ведь и мы не ангелы. А мне хочется, чтобы у нас в городе был такой клуб. Это ведь прогресс!
   -Прогресс, - закивал Гладышев головой, - только вот в какую сторону?! Ведь, если пойти по его стопам дальше, то можно предположить, что лет через десять, когда нуддизм станет столь же естественным, как теперь пребывание на пляже в купальниках и плавках, то более прогрессивные люди создадут движение за половые сношения на улицах. То же ведь естественно!
   Народу в агоне было немного, но их разговор привлёк внимание, и уже едва ли не все, кто ехал вместе с ними, смотрели в их сторону. Заметив это, Вероника толкнула Гладышева в бок локтем и, опустив глаза, густо раскраснелась.
   -Что ты толкаешься? - возмутился он.
   -Тише ты, на нас все смотрят, - прошептала Вероника.
   Когда они вышли на улицу, то посмротрев друг на друга, не сговариваясь, рассмеялись.
   -А знаешь, - призналась Вероника, - мне с тобой сегодня было очень здорово. Мне хорошо так давно уже не было.
   Он внимательно посмотрел в её блестящие глаза и согласился:
   -Мне тоже.
   Она ещё немного прошла молча и спросила:
   -Как тебя зовут, Гладышев? Дима? Можно, я тебя ббуду теперь так называть?
   Он согласно кивнул головой и улыбнулся.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"