Михаил шел домой. Было воскресенье, то редкое для Питера воскресенье, когда не идет дождь, не дует западный ветер и тучи не закрывают солнце.
Жирные, раскормленные утки рассекали воды Фонтанки, поглядывая на набережные и мост. Настроение было прекрасное, дома ждал вкусный обед, да и прогулялся замечательно.
Он задержался у церкви, засмотревшись на огромные колокола, сверкающий крест на шпиле.
У входа встретились два человека. Один только что вышел из храма и, подав нищему, собирался уже надеть шапку, да так и не надел. Другой, проходивший мимо, подскочил к нему с внезапным вопросом:
- Чего вы все в церковь-то ходите? Вроде серьезные люди, а в сказки верите...Чего вам там надо? Зачем ходите? За чудесами?
Это было так внезапно, он выпалил свои вопросы и стоял довольный, вперив взгляд в растерявшегося от неожиданности мужчину. Но вдруг растерянность исчезла, и человек, надевая шапку, спокойно сказал:
-Нет, не за чудесами... За чудесами, это вон, напротив.., - он кивнул головой на противоположный берег Фонтанки.
Спросивший обернулся.
На противоположном берегу располагался цирк.
Михаил улыбнулся, глядя, как удаляется мужчина и как разглядывает здание цирка спросивший.
- Чудеса, чу-де-са... - тихо произнес он и пошел к дому. А по дороге ему вспомнилась одна история из собственной жизни.
Это было олимпийским летом, четырнадцать лет назад. В тот самый 1980 год. Кому как, а Мишке, тогда студенту третьекурснику, было не до олимпиады. Олимпиада в Москве, а его отправляли в Печору в стройотряд на три месяца. Чувства были смешанные: вроде и лето замечательное, сейчас бы в озере плавать или рыбу ловить, а тут вещи собирать приходится. Да и неизвестность присутствует. Ну никакого особого представления о работе грузчика в порту Миша не имел, от того и не знал толком, что взять с собой. Уже в отряде пришлось за деньги покупать то, о чем не подумал сейчас. Одну вещь он правда сообразил взять, удачно сообразил.
Была у него куртка сине-голубого цвета, флотская. Это повседневная рабочая одежда мичманов и офицеров на военном флоте. Купленная по дешевке в военном магазинчике, очень она ему нравилась. Куртка была толще, чем рубашка, хлопчато-бумажная, с планкой внизу, мягкая и удобная. Пуговицы маленькие с якорями. Такие у мальчишек назывались "ушки", и они в них играли, даже на деньги. Самые маленькие, вот именно такие, и ценились меньше всего, потому что в них тяжело было попасть камешком и очков за них давалось мало.
- Мам, слушай, а я еще вот эту военно-морскую возьму с собой, мало ли пригодится..
- Да зачем, Миш, вон, есть же стройотрядовская?
- Не, стройотрядовская парадно-выходная будет, а в этой можно и на работу.
- Ну ладно, сейчас поглажу...Ой, да тут и пуговочку надо пришивать, вон болтается.
Мама ушла пришивать пуговицу. Нижнюю пуговицу на планке.
Наконец все было собрано, упаковано, приготовлено. Потом были вокзалы, долгая дорога на север, незнакомые города, и наконец Печора.
Работали студенты грузчиками посменно, бригадами и, к осени, уже так поднаторели в этом нелегком деле, что им даже выделили автопогрузчики, которые и были освоены за неделю. Грузили все: конфеты, спиртное, макароны, мебель, уголь, цемент, муку, автомобили, котлы, да и вообще все, что перевозилось по огромной стране.
Конечно, не последними были мысли насчет серьезных денег. Ведь это не шутки, столько ехать и так вкалывать! Хотелось вернуться с заработанной кучей купюр, но вот тут и была загвоздка. Кадровые бригады грузчиков никто не отменял и, хотя работы хватало и им и студентам, но оплата отличалась.
Да и грузы бывали выгодные, а бывали такие, что умотаешься сильно, а заработаешь "пшик".
Понятно, что лучшие наряды чаще доставались местным рабочим, с этим никто и не спорил, но получали студенты совсем не те деньги о которых мечтали, как ни старались.
Из-за этих тонкостей бригадиры студентов, перед сменой, при распределении нарядов всячески старались урвать груз получше, поденежнее.
Из-за этого же все были постоянно заняты поиском халтуры. Иногда везло.
Повезло и в этот раз. Договорился бригадир насчет погрузки-разгрузки баржи с помидорами и вермутом. Сопровождающий торопился, а тут выходные еще, и ему выгоднее было заплатить студентам, да уехать раньше. А студенты с радостью взялись за непыльную работу. Тем более - вермут...
Баржа оказалась большой и, практически наполовину, трюм был заставлен поддонами. Грузили долго. Уже почти стемнело. С вермутом закончили. Только в углу стояли ящики, которые свалились с поддона во время погрузки. Так называемый "бой". Многие бутылки были разбиты, на палубе лужа вермута. В воздухе, винно-кабацкий аромат. В сочетании с запахом раздавленных помидор "амбре" получалось совсем своеобразное. Но, это все никого не смущало. Не первый день уже работали в порту.
Студенты довольно поглядывали на этот вермут. По негласным портовым законам бутылки, уцелевшие среди "боя", по праву принадлежали грузчикам, и сопровождающие не возражали никогда. Если же "боя" не было, то сами приносили три-четыре бутылки - премия!
Уже час грузили помидоры. Процесс монотонный. Портальный кран опускал в трюм крюк, к которому была прицеплена квадратная стальная рама с тросами и крюками поменьше. Они и удерживали поддон с помидорами. Сооружение это называлось "паук". Грузчики отцепляли крюки с четырех сторон, командовали "вира!" и "паук", набирая скорость, уплывал наверх, в проем трюма, заслоняя собой вечернее небо со звездами, уплывал за следующим поддоном. Время шло. Cтемнело cовсем.
Крановщица, невысокого роста, пухлая румяная женщина в комбинезоне, уверенно дергала рычаги огромного мощного крана, и это "чудовище" слушалось ее тихо, без малейшего скрежета. То поднимало и опускало хобот, то поворачивало всю стрелу, то двигалось по рельсам, позванивая звонком. Только приглушенный мощный вой электродвигателей да крики "майна" и "вира" слышались над Печорой. На краю трюма стоял Мишкин кореш Андрюха с повязкой сигнальщика, и собственно, он уже показывал знаками крановщице когда поднимать, а когда и останавливаться. Из трюма хорошо было видно только Андрюху.
То ли усталость расслабляла, то ли монотонность движений, но Миша и не заметил, как грубо нарушил правила безопасности, и при подъеме поддона ухватил свой трос не за крюк, а взялся выше, на уровне груди. Трос заскользил в рукавице, но крюк до руки почему то не доехал. Вместо этого он почувствовал головокружение и легкость, а затем появилось ощущение полета. Крючок паука мягко заполз за край военно-морской куртки, за нижнюю пуговку с якорьками.
Крановщица переключила скоростной режим и мощный электромотор на дикой скорости выдернул парня из трюма. Миша мгновенно оказался в свете прожектора, прямо перед носом женщины. На высоте пятиэтажного дома!
В тот год в реке Печора была "низкая" вода. То есть уровень был таков, что баржа на воде была очень глубоко внизу под причальной стенкой, а сама стенка, высотой метров десять, совершенно закрывала собой все, в том числе и видимость из кабины крана. Конечно, на стреле, был закреплен прожектор, но, все равно, наклонившийся под весом человека "паук", уже поднявшийся вверх, попал в полосу света не сразу, а только тогда, когда взлетел до самой кабины.
Наступила тишина.
Судорожно вцепившись рукавицами в трос Михаил успел подумать, даже нет, приказать себе:
- Если пуговица оторвется, руки сжать! Да пусть хоть до костей тросом разорвет, но держать и не отпускать, иначе - смерть! Баржа внизу показалась совсем маленькой, а людей в трюме не было видно...
Шли секунды. Все замерли: и ребята в трюме, и сигнальщик, и сам Миша.
Стукнула мысль:
- Что же не опускают обратно? Это же так просто. Только рычаг толкнуть, да на педаль нажать?
Глаза скосились в сторону кабины крана. А там, отскочив от рычагов и закрыв лицо руками, в ужасе оцепенела крановщица.
Из трюма стали доноситься голоса:
- Майнай! Майнай давай!
С другой стороны, из кабины послышался плач:
- Мамочки - и - и!
Наконец крановщица опустила руки. Миша смотрел на нее, продолжая висеть на тросе. Их взгляды встретились. Сам не ожидая, он каким-то не своим, утробным басом простуженного извозчика властно взревел:
- Майнай быстрее! Дура!
Удивительно, но крановщица пришла в себя сразу, будто только и ждала команды, быстро села в кресло и, нажав на рычаг, мягко опустила Мишу в трюм.
Руки не сразу отпустили трос. Заныли мышцы.
- С приземленьицем! - услышал он чей-то голос.
Странно, казалось, что испуга не было. Казалось - просто не успел испугаться. Даже начали готовить другой поддон. Но нет. Кто-то из ребят, глядя на Мишу, сказал:
- Что-то он мне не нравится. Чего-то его подтрясывает...
Миша сидел бледный, руки дрожали от перенапряжения, подкатила тошнота.
- Стрессовое состояние! Так это мы сейчас быстро вылечим, - весело заметил Андрюха.
Перед носом Миши появилась бутылка вермута без пробки, емкостью ноль восемь литра.
- Пей до дна! - сказали радостные товарищи.
Мишка, как телок, делал, что велели. Всю бутылку не осилил, но со смены его привели под руки. Страх отпустил. Он радовался всему вокруг: барже, вермуту, прожектору, крановщице, которая просила никому не говорить, разгильдяю-сигнальщику Андрюхе, который прозевал нужный момент и не остановил кран. Он, наверное, благодарил бы Бога, если бы знал, кто это такой... Но сейчас он просто радовался звездам и тому, что жив.
Через два дня, собираясь в порт, он привычно застегнул пуговицы, отметив про себя, что даже нитки в петле не вытянулись, и на секунду замер:
- Да не-е-е-т. Так не бывает! Ниточки... пуговка. Бред какой-то! Сколько во мне веса-то?
Вспомнилась цифра: семьдесят восемь килограмм.
- Точно, на медкомиссии было.. И это что же, я на этих ниточках висел, и ни одна не оборвалась? Чудеса какие то! Мда-а-а..
Мысли прервали друзья, позвавшие на выход. Потом думать было уже некогда.
Тянулись будни, холодало, и как-то раз над портом Миша увидел настоящее северное сияние. А в один солнечный день с холодным утренником, топая по тропинке над контейнерным терминалом, справа, на востоке, обнаружил красивый горный хребет в синеватой дымке. Каково же было его удивление, когда местные жители объяснили, что в такую погоду отсюда хорошо виден Урал!
Прошло два месяца. Много денег заработать так и не удалось, но вернулся он домой все же не пустой, к великой маминой радости.
Стирая вещи после стройотряда, она сказала:
- Удивительно, что эта куртка цела. Я уж думала, ты ее там совсем сносишь.
И пуговицы все на месте. Надо же!
Вспоминая это, Михаил дошел до перекрестка, но на зеленый свет переходить не стал. Остановился. Неожиданно, простые и ясные вещи открылись ему. Они входили в разум естественно и мгновенно, не требуя никакого осмысления.
Он вдруг понял, что в самые важные моменты жизни, внезапно, чья - то рука подхватывала его, кто-то утешал, откуда-то приходили единственно верные мысли, кто-то удерживал от ошибочных решений, отваживал опасных людей, подавал в жизни нужные встречи, книги, события, предметы...
-Надо очень любить человека, чтобы так опекать его, - подумал Михаил.
Действительно, в жизни ничто не происходит случайно! Все подчиняется каким-то правилам, и изменять их может только Тот, Кто и установил их. Этот Кто-то, оставил ему, Михаилу, выбор, "простор для маневра" в этой жизни. Он сберег его. Он оставил личную, абсолютно свободную волю. Свободную настолько, что человек может сам лишить себя жизни, даже дарованной дважды, трижды!
- Но зачем мне такая свобода? Может это равнодушие, пренебрежение, оставленность? Не-е-ет! Это же испытание! Шанс!
В этом была жесткая логика, ведь судить о человеке можно только по делам. Но как отличить настоящее от притворства и хитрости? Нужно дать и сберечь человеку жизнь, дать повод, обстоятельства и свободу.
И еще, Михаил подумал, что только абсолютно свободный человек может быть самим собой, проявить себя, сделать свой личный выбор... И тогда этот выбор будет честным... Еще, можно подсказать человеку направление, подтолкнуть, поддержать, если он дорог...
После этих размышлений Михаил вдруг по-другому понял разговор тех двух людей у церкви, понятными стали и ощущения, которые он испытал, глядя на сверкающий крест, даже утки и солнце гармонично укладывались в новое Мишино понимание.
Только вот что-то выпадало из этой общей гармонии, чего-то не хватало, не было завершенности, и причину он чувствовал в себе, словно Кто-то от него ждал дела, самого простого и очевидного, такого естественного, а он никак не мог ухватить, понять и сделать. Еще дважды загорался зеленый сигнал. Люди обходили его, недовольно оглядываясь. Мимо снова помчались машины. Михаил так и стоял задумавшись. Потом повернулся и пошел обратно, к храму.