Аннотация: История вторая. ЛЮБОВЬ КАК БОЛЕЗНЬ С ОСЛОЖНЕНИЯМИ.
ЛЮБОВЬ КАК БОЛЕЗНЬ С ОСЛОЖНЕНИЯМИ
История вторая
Сколько Рита себя помнила, она всегда тяготилась ощущением потенциальной опасности. Вряд ли кому-нибудь из знакомых пришло бы в голову назвать энергичную смешливую девочку, кандидата в мастера спорта по синхронному плаванию, трусихой или слабачкой, но, натыкаясь на чьё-то упорное непонимание или ощущая психологическое давление, она старалась немедленно уйти, спрятаться, разорвать отношения.
С двенадцати лет она привыкла сама распоряжаться своей судьбой и в шестнадцать в очередной раз удивила родителей, заявив о своём намерении уйти из спорта и начать серьёзно готовиться к поступлению в университет. Попытки тренера повлиять на её решение не дали никакого результата. Рита всякий раз молча наливала ему чашку чая, когда тот заходил по вечерам, уговаривая родителей заставить её одуматься и не губить свою жизнь, и опускала глаза, провожая его до двери.
Несколько месяцев усиленных занятий с репетитором - пригодилась выработанная за годы изнурительных тренировок привычка к дисциплине, − упорная напряжённая работа без перерыва и отдыха не были напрасными: она блестяще выдержала экзамены и поступила на факультет иностранной филологии. Рита всегда мечтала серьёзно заниматься французским. С первых уроков в школе её околдовало необычное звучание языка, мелодизм и чувственность гортанных гласных гипнотизировали, вводили её в состояние, по силе воздействия на разум равное трансу. Она стала разыскивать оригинальные экземпляры книг и забывала обо всём, вчитываясь в диалоги героев исторических и любовных романов.
Учёба давалась легко, и не потому, что физическая подготовка позволяла отвоёвывать для факультета призы и награды в студенческих спортивных играх и состязаниях, а потому что ей нравилось учиться. Память и мозг, долгие годы не получавшие должной нагрузки, жадно впитывали знания, не испытывая усталости и напряжения.
Начиная со второго курса, студенты разъезжались на лето по так называемым 'франкоговорящим' странам - и подзаработать, и попрактиковаться в языке. Но 'малышей' в 'студенческий десант' не брали, с них достаточно было нагрузки в течение года, − поэтому все спешили в последний раз перед взрослой жизнью насладиться, как следует, отдыхом. Наталья Ивановна уговорила мужа купить для Риты путёвку на какой-нибудь Черноморский курорт: 'Пусть девочка позагорает, силы восстановит - такой тяжёлый год был, страшно вспоминать'. Тот был полностью солидарен с дочерью и не видел смысла ехать за тридевять земель только лишь для того, чтобы отдохнуть: 'Почему она не может поглощать витамины вместе с нами на даче? Я буду беспокоиться. И ей в первый раз будет сложно одной'.
― Поэтому и нужно купить путёвку. Чтобы не волноваться: привезут-увезут, поселят, накормят. Вон, школьников одних отправляют на детские курорты и не переживают, а ты боишься восемнадцатилетнюю дылду отпустить. Она у нас ответственная, слава Богу, да и помоталась за свою жизнь по базам да по лагерям достаточно'. Дочь сдалась первой:
― Хорошо, я поеду. Только не ссорьтесь, пожалуйста.
В конце концов, что было плохого в том, чтобы отдохнуть на Юге? Книжки и плейер она возьмёт с собой, не всё ли равно где загорать и читать? 'Заодно и поплаваю'.
Рита не видела смысла в долгих проводах, но родители всё-таки приехали на вокзал.
― Доберёшься - позвони. И каждый вечер чтоб отмечалась. Всё рассказывать не обязательно, но что жива и здорова, доложи. Хорошо? Ну, давай, малыш, отдыхай, набирайся сил − второй курс тоже сложный, а потом будет полегче...
Отец стоял на перроне, пока последний вагон не скрылся из виду. Что-то тревожило Ростислава Павловича, он жалел, что не переубедил мать и всё-таки отпустил дочь одну. Одно дело спортивный лагерь, и совсем другое - южный курорт. Да и время такое...
Турфирма не подвела, отдых был организован по высшему разряду: на вокзале группу ждал автобус, в пансионате - в трёхстах метрах от моря - забронированы двухместные номера с туалетом, душем, холодной и горячей водой, заказано питание и обратный трансфер. Не упущена ни одна мелочь.
С соседкой Рите повезло. Интересная женщина пенсионного возраста, медик по образованию, приезжала сюда регулярно уже много лет подряд и сразу изложила барышне все преимущества и недостатки организованного отдыха. Впрочем, каждая представляла себе отдых по-своему, и то, что одной казалось посягательством на права и свободу личности, у другой не вызывало протеста.
Молодёжи тоже было достаточно, и всё же Рита не видела среди отдыхающих никого, с кем хотела бы подружиться. Несколько раз какие-то ребята пытались завязать с ней отношения, но быстро отстали:
― Да оставь её, что с ней делать, с интеллигенткой, о звёздах говорить? Пусть книжки читает. А мы лучше найдём кралю попроще и подоступней.
Она и не пыталась спорить, так, действительно, было лучше для обеих сторон и проще − в пансионате хватало роскошных девиц, приехавших на Южный берег Крыма насладиться жизнью в полной мере. А ей не скучно было в обществе своих героев - мушкетёров, благородных кавалеров и придворных дам.
***
― Я когда-нибудь разломаю эту балалайку у тебя на голове! Никуда не поступишь - загремишь в армию. И легко не отделаешься, потому как флот светит - к бабке не ходи.
― Отец обещал помочь.
― Что? Раскатал губищи, жди. У него законных детей трое − будет он за тебя хлопотать, как же. Берись лучше за учебники, говорю тебе.
Егор не ввязывался в перебранку и не пытался успокаивать мать. Никакие слова не могли заглушить в её сердце обиду на отца за то, что он бросил её когда-то. И относительное благополучие в последние годы - за восемнадцать лет беспрерывной работы в городской больнице она дослужилась до должности старшей медсестры хирургического отделения - не могло заставить её забыть о других временах, когда мыкалась с младенцем по съёмным квартирам, когда по несколько раз на дню убегала тайком с дежурства, чтобы только поглядеть, не проснулся ли маленький, не сотворил ли чего с собой или с чужим имуществом. Бежала и тряслась от страха, умоляя Всевышнего не оставлять больных без призору, оттянуть рецидивы и кризисы до её возвращения. Иногда только ночью вспоминала, что ни разу не ела за день, и так и засыпала голодная, не в силах подняться и пожевать чего-нибудь. Потому и высохла вся к тридцати годам от этого 'марафона', отвоёвывая победу в неравной схватке с нищетой, родительским проклятием, людской злобой и детскими болезнями. Мальчишка к пяти годам умудрился переболеть всем, что только можно было подхватить в детстве: корь, скарлатина, коклюш, дизентерия - и это далеко не весь список. Светка выпивала до десяти чашек кофе за смену, вкалывала себе в руку возбуждающие препараты, и всё равно теряла сознание и впадала в прострацию, стоило лишь присесть на стул и опустить взмокший лоб на плотно сжатый кулак. Смуглая кожа с годами приобрела землистый оттенок, в уголках рта и на лбу появились глубокие складки морщин. Её руки, когда-то тонкие и лёгкие, словно крылья птицы, теперь свисали по бокам, оттянутые тяжёлыми авоськами и до шести лет не желавшим засыпать в кроватке ребёнком, натруженные бесконечной стиркой и бесчисленным отжиманием мокрого белья или грязной тряпки, когда по ночам, таясь от соседей и знакомых, мыла подъезды в соседних многоэтажках. Какая-то дальняя родственница, в конце концов, пожалела её и отписала старенький домик родителей в частном секторе старого города. Там они и жили последние девять лет - немного подлатали и подкрасили, а в остальном он мало отличался от соседних 'скворечников' старожилов с удобствами во дворе. Благо, климат позволял не испытывать сильного дискомфорта от этой экзотики ни летом, ни зимой.
Отец встретил её случайно, в погожий осенний денёк, спустя несколько лет после дурацкой ссоры и последовавшего за ней расставания - заметил у детской площадки молодую мамашу, наказывающую сына за то, что тот без разрешения влез на горку и, скатившись кубарем, порвал курточку. Он орал и изворачивался, пытаясь вырваться из крепких женских рук. Молодой человек поймал её руку и хотел, было, отчитать за неправильный метод воспитания (он к тому времени окончил педагогический институт и преподавал математику в районной школе), но оторопел, узнав в ней свою первую большую любовь. Приблизительно угадав возраст мальчишки, он понял, что вступился за собственного ребёнка.
Потом они долго сидели в кафе, пытаясь найти подходящие слова и простить друг другу обиды, однако разговор не клеился. Егор, вспотев и устав сидеть смирно на стуле, начал капризничать и звать маму домой. Расстались, не прощаясь, обменявшись адресами и условившись о новой встрече.
Она благодарно принимала его помощь, разрешала видеться с сыном, но так и не простила пережитой боли и унижения. Что-то сломалось внутри, и мужчины не вызывали в её сердце других чувств, кроме жалости и презрения.
Так и не растопив намёрзший грудами лёд в душе матери, отец через несколько лет женился на коллеге, воспитывавшей девочку от первого брака, и помог появиться на свет ещё двум малышам - двойняшкам Варе и Ване. Егор с радостью оставался с ребятнёй один, милостиво разрешая их родителям слинять куда-нибудь и несколько часов побыть наедине. Вторую комнату сдавали внаём 'дикарям', и мужчина и женщина вынуждены были 'поститься' шесть месяцев в году, ютясь с детьми в замкнутом шестнадцатиметровом пространстве.
Егор рос щедрым и добрым, почитал отца, жалел мать - не перечил, не клянчил денег на всякую ерунду; подрабатывал, не сильно напрягаясь, в магазинах и дешёвых кафе, за сезон делающих годовую выручку. А в холодные месяцы часами бренчал на гитаре, плотно закрыв дверь в спальню, чтобы не мешать матери отсыпаться после ночного дежурства. За три года он освоил полный курс 'пятилетки', выучил все джазовые композиции, какие только нашлись в книжном магазине, потихоньку начал сочинять свои. Его ничего не интересовало, кроме музыки, но ехать куда-то учиться не хотелось. Ещё учась в школе, он подвизался 'лабать' в ресторане на набережной и быстро завоевал авторитет у хозяев и популярность у завсегдатаев. Светка не поощряла увлечение сына, ругала его, пытаясь внушить отвращение к этому недостойному ремеслу, но всё было тщетно: сын уходил каждую среду и пятницу поздно вечером и возвращался лишь под утро следующего дня. Она подолгу сидела на веранде, прислушиваясь к шагам на улице и пытаясь выловить из темноты знакомые очертания фигуры, и скупым движением вытирала слёзы. Воображение рисовало страшную картину его загубленной жизни и незавидной судьбы.
Люська сбежала в Ялту из Симферополя, за четыре месяца до родов. Родители узнали о 'непорочном зачатии' только после благополучного разрешения дочери от бремени. Весёлую неунывающую мамашу нисколько не удручали, ни трудная судьба матери-одиночки, ни высшее образование - так навсегда и оставшееся неоконченным, ни весьма сомнительная перспектива когда-нибудь выйти замуж. В ресторан её взяли сразу же, ещё с пузом - сезон был в самом разгаре, так что перебирать не приходилось. Девчонка оказалась расторопной и, благодаря то ли юному возрасту, то ли крепкому здоровью, до самых родов крутилась с подносом между столиками. И потом, уговорив старушку, сдавшую ей угол, за дополнительную плату нянчиться с младенцем, уже через полтора месяца вернулась на работу. На шмотки и всякие там женские штучки денег не хватало, но грех было жаловаться: ребёнок не чувствовал недостатка ни в заботе, ни в памперсах или витаминах, ни в одёжках и ярких игрушках.
'Ой, спасибо Вам, Рустам Рашитович, не представляю, что бы я делала, если б Вы не пожалели меня тогда', - не уставала благодарить хозяина Люська. Никакой особой жалости он к ней не испытывал − по правде, ему не было никакого дела ни до её 'интересного положения', ни до неустроенности, - ему нужна была лишняя пара рук с ногами, не трясущихся и с не дрожащими, после выпитого накануне. Впрочем, он не смущался и, улыбаясь, долго рассказывал о своём отзывчивом и горячем сердце, не позволившем ему выставить за дверь несчастную девушку.
В Егора она влюбилась с первого взгляда, в том момент, когда тот поднялся на сцену и, взяв в руки гитару, пробежался по струнам, проверяя чистоту настройки. Благодаря кое-какому опыту, она сразу уловила магнетизм мужского обаяния, скрывающийся за худеньким торсом с широкими плечами. Точные движения его рук, осанка - чуть сгорбленная над инструментом, привычка поворачивать к собеседнику лицо вслед за взглядом - всё выдавало в нём самца, способного стать вожаком и защитником. Люська поняла, что пойдёт на преступление, только бы заполучить его душу, заарканить и пришпилить к себе навеки. В паузе она усадила его за столик в подсобке, накормила и начала расспрашивать, кто он да откуда, с кем живёт, и есть ли у него девушка. По-мальчишечьи робко сутулясь и краснея, он мычал что-то нечленораздельное и, дождавшись объявления 'белого' танца, опрометью бросился в зал. На полгода они оба превратились в объект для общих насмешек, и, возможно, это сообщество лучше всяких интриг сблизило их и сплотило. В начале весны он сложил доспехи и остался у юной мамочки на ночь. Единственное, что запомнилось Егору после первого в жизни свидания, это обжигающее чувство стыда - всё получилось не сразу, и ни он, ни она не испытали удовольствия. И всё же этого хватило, чтобы он привязался к ней, начал жалеть и стараться по мере сил делать её существование счастливее. Митьке к тому времени минуло два, он рос здоровым и спокойным, и не очень мешал их любовным играм.
Светка немного попереживала по поводу совращения опытной женщиной её малолетнего чада, но потом привыкла и уходила спать, проводив сына на работу в привычные дни. 'А может, так оно и лучше: будет при жене, а то горячая татарская кровь взыграет - не отвадишь потом от баб. Больно уж хорош, у самой голова кружится, как смотрю на него.... Тьфу ты, Иисусе Христе, прости и помилуй!'.
Отец задействовал все связи, чтобы выхлопотать для сына 'белый билет', но какие-то препятствия мешали раз и навсегда поставить в этом деле точку. Один не вовремя заболел, другой некстати уехал в командировку, кто-то эмигрировал. Сам Егор не сильно переживал по этому поводу, но расстраивали заплаканные глаза матери, печальная улыбка подружки и озабоченность в голосе всех остальных, близких и знакомых. Определённая напряжённость всё-таки потряхивала нервную систему, не давала расслабиться и не думать о маячивших на горизонте кардинальных переменах в судьбе.
В тот день они с Денисом встретились, чтобы, возможно, в последний раз на гражданке накачаться, как следует, пивом в летнем кафе под звёздным Крымским небом. Друг Егора не подлежал призыву из-за слабого зрения и не очень радовался перспективе на год или, скорее всего, на два лишиться поддержки единственного товарища.
― Может, получится, ещё есть время.... Твой батя полгорода на ноги поднял, кто-нибудь да поможет.
― Да ладно, что вы все, в самом деле.... Ну, отслужу, как другие, подумаешь. Не рассыплюсь. Не на войну же ухожу. Ты-то что собираешься делать?
― Завтра поеду в Симферополь, посмотрю списки зачисленных на первый курс. Думаю, прошёл. Через неделю поеду устраиваться в общежитие, так что будем видеться только по выходным и в праздники. На каникулах тебя уже не будет, если заберут-таки...
― Ну, и классно, не будешь скучать. На первых курсах тяжело - все говорят, особо некогда будет гулять. А через два года вернусь, и снова повеселимся.
― Да не-е, я не за себя переживаю - не хочется, чтобы ты терял время. Музыку забросишь, работу потеряешь.... Вернёшься уже не тот....
― Ладно, кончай ныть, там видно будет, глянь лучше, какая принцесса.
Он провожал глазами стройную девушку в пляжном сарафане, с длинными гладкими волосами ниже середины спины. Она остановилась у пешеходного перехода, ожидая, когда зажжётся зеленый свет, и не скрывала нетерпения, чуть свысока поглядывая на отдыхающих, вальяжно прогуливающихся по набережной.
― Пойду, догоню. Не уходи.
'Закажи ещё пива', − успел крикнуть перед тем, как перепрыгнуть через низкое ограждение с кустами синих петуний вдоль верхней перекладины.
― Привет, я Егор.
Девушка оценивающе смерила его взглядом и отвернулась.
― Не подхожу? Ты откуда такая, русалка?
Она не обращала на него внимания и быстрым шагом направилась через улицу. Егор сжал её руку чуть выше локтя и заставил обернуться.
― Не уходи, я не обижу.... Просто хочу познакомиться.
В голосе не было давления, парень явно не пытался принуждать её силой. Рита остановилась и спокойно посмотрела ему прямо в глаза.
― Маргарита.
Её глаза заставили его на мгновение оцепенеть: чёрный зрачок с отражёнными в нём огнями фонарей неестественно блестел на фоне очень светлой радужки. Пристальный взгляд напоминал объектив фотокамеры. Егору казалось, что она впрыснула в его мозг волшебный препарат, превративший его в легко читаемый файл, и теперь выкачивает из него все подробности биографии и 'истории болезни'. Он почувствовал, как волосинки эпителия зашевелились на спине, и передёрнул плечами от побежавших 'мурашек'.
― Мы тут с другом отдыхаем, в кафе. Посиди с нами. Я тебя потом провожу до самой двери, ты не беспокойся.
― Я и не беспокоюсь, - соврала Рита, она явно боялась гулять по ночному городу. - Пошли.
Они немного поболтали. Девушка не пила. Она оказалась нормальной девчонкой, без 'тараканов' и барских замашек, отличающих приезжих из российской столицы от всех остальных. Егора неудержимо тянуло к ней, ощущение необходимости его присутствия в её жизни и значимости её роли в собственной судьбе не покидало разум. Он жадно впитывал каждое слово, познавая моменты её жизни, и, прощаясь у двери пансионата, уже знал о ней всё: о ранимости и незащищённости, тщательно скрываемой за маской холодной сдержанности и превосходства, о мучимом её чувстве одиночества и неприкаянности в нынешнем её явлении на грешную землю. А ещё его пленила необычная красота неожиданной знакомой и источаемая ею чувственная энергия, парализующая волю и усиливающая опьянение.
Он пообещал найти её на следующий день и побежал домой.
***
Егор догнал Риту на пляже, когда та выходила из моря, направляясь к своему лежаку. Солнце отражалось в солёных каплях на загорелой коже, и она искрилась тысячами микроскопических огоньков. Он остановился, и какое-то время провожал девушку взглядом. Что же так волновало его, будоражило воображение? Красотка не была миниатюрной, как её сверстницы, широкие плечи выдавали в ней спортсменку. Может, походка? Рита и по земле плыла, словно по волнам, плавно скользя, едва касаясь поверхности, и свободно выбрасывая ноги. Он представил, как она сжала коленями его торс и прогнулась, подставляя грудь поцелуям, и горячая волна желания подступила к горлу и краской залила лицо. Он присел на корточки, просеял горсть песка сквозь пальцы и отшвырнул ракушки.
― Привет. Уже искупалась? Я тоже окунусь. Позагорай пока.
Он быстро стянул шорты и тенниску и, разбежавшись, прыгнул под воду. Вынырнул почти у самого буя, лёг на спину и подставил счастливое лицо палящим лучам. Сердце учащённо билось где-то чуть ниже кадыка: он нашёл свою звезду, свою мечту и надежду, и теперь ему всё по плечу, и не страшны ни армия, ни перемены. Ради неё он завоюет весь мир, разрушит стены и добудет золотой ключик от 'волшебной дверцы'.
Он не сразу увидел её, когда вышел на берег. Подумал, что сбежала, и уже готов был разозлиться, когда разглядел недалеко знакомый купальник. Рита сидела на лежаке, подогнув ноги, и расчёсывала волосы. Когда перекинула их на грудь, разглаживая сбившиеся концы, в вырезе лифчика чётко обозначилась складка меж двух хорошо заметных округлостей. Она, то становилась глубже, то почти исчезала, когда девушка заводила руку с гребнем.... Егор чуть не захлебнулся слюной и закашлялся.
― Больше не пойдёшь?
― Вода такая тёплая - совсем не освежает, лучше под холодный душ. Немного обсохну и пойду домой, в смысле в номер. Она улыбнулась, ― А ты?
Рита хотела добавить, что ему загорать вовсе ни к чему, но посмотрела в его шоколадные глаза и промолчала, опасаясь ненароком задеть какую-нибудь не ту струну его наполовину нерусской души. Она хотела, чтобы он снова проводил её, чтобы пригласил куда-нибудь, показал укромные уголки его родного, удивительно красивого города. Её тянуло к этому крепкому, жилистому мальчишке, что-то было в нём магнетическое, хищное.
― Да я-то что на пляже не видел? Лучше побродим где-нибудь.
Ей нравилось, что он не отворачивал лицо, когда говорил, а его взгляд не скользил по её телу, задерживаясь на интимных местах. Он, казалось, старался уловить что-то особенное в её односложных ответах, когда расспрашивал о подробностях её пока короткой, но богатой событиями жизни.
― Да нечего рассказывать: тренировки, сборы, соревнования, - никакой романтики или разнообразия. Твоя жизнь намного интересней.
'Ну, да...', - ухмыльнулся про себя Егор: музыка, ресторан, Люська. Он заметил, что девушка устала, и разговор не увлекает её. Он незаметно повернул в сторону пансионата, придумывая повод встретиться с ней на следующий день.
― Не надо, не пей, летом вода не очень чистая.
Егор взял её за руку и увёл от фонтанчика с питьевой водой. Риту удивило проявление заботы мужчиной в столь раннем возрасте. Это говорило о зрелости, и она посмотрела на него с интересом.
― Посиди здесь, сейчас принесу кипячёной.
Когда он вернулся с пластмассовым стаканчиком, до краёв наполненным спасительной жидкостью, Рита дремала, прикрыв глаза и подставив лицо исчезавшему за кроной деревьев и крышами высоток светилу.
― Разморило? Тебя покормить? Ты пропустила обед, да и ужин, похоже, тоже.
― Хотелось бы, я не брала на пляж денег.
Он вспомнил, что тоже не готов к крупным расходам, и пригласил её в гости.
― Мать сегодня заступила на сутки - значит, с утра наготовила жратвы на два дня. Пойдём, попробуешь местную стряпню. Синие, кабачки, слоёные пирожки со сливами или с абрикосами. Персики прямо с дерева...
Рита непроизвольно сглотнула.
― Это не честно. Я умираю от голода!
Они развернулись и наперегонки помчались к старому городу...
― Уф-ф-ф, больше не могу.
― Да ты почти не ела. Ещё пирожок попробуй.
― Потом, ладно? Можно я тут посижу, на диванчике?
На веранде было прохладнее, и они не стали заходить в дом. Егор настроил приёмник на приятную музыку и сел рядом. От снова вспыхнувшего желания сбилось дыхание. Он отклонился на спинку и стал изучать её профиль. Русые волосы надо лбом и на висках совсем выгорели, распушились и стали бесцветными. Лоб и щёки загорели сильнее и выделялись на лице. Или она покраснела? Он резко встал и засунул руки глубоко в карманы.
― Может, потанцуем?
Она поднялась и положила руки ему на плечи.
― Давай.... Хотя не очень хочется.
Она пыталась дышать ровно, но странное чувство мешало успокоиться. Ей хотелось прижаться к нему, и в то же время страх и смущение парализовали тело. Она уставилась на маленькую прозрачную пуговичку на вороте его рубашки и боялась оторвать от неё взгляд.
Он легонько обнял её за талию, коснулся губами мочки уха, прижался к щеке. Потом свёл руки за спиной и прижал её к себе. По его телу пробежала мелкая дрожь, он согнул колени, и их губы встретились.
Рите показалось, что она захлебнулась, она оттолкнула его и жадно втянула носом воздух. Он не спешил и дождался, когда она сама вновь прильнула к его губам. Потом расстегнул пуговицы на её платье и стащил с плеч.
Она осторожно провела рукой по мышцам на его спине, замерев от страха, погладила напрягшиеся ягодицы. Он взял её кисть и переложил себе в пах. Рита осознала, что держит в руке два упругих мячика, заботливо спрятанных Создателем в нежной плоти. Сознание озарила вспышка: 'Ах... чудо какое...' Она сжала пальцы, и Егор вскрикнул от боли и, усмехнувшись, горячими губами прошептал в ухо: 'Ух-мм-м-м, хочешь превратить меня в тенора?' Он поцеловал её грудь, коснулся пальцем соска. Рита выгнулась, пытаясь заставить его плотнее прижать руку, но он отстранился и продолжал гладить её, едва касаясь кожи. Она больно впилась ногтями в кожу и издала сдавленный стон. Другая его рука скользнула вдоль позвоночника и, немного задержавшись на тонкой талии, спустилась к бёдрам.
― Маленькая моя, ты готова...
Он прижал её таз к себе и впился зубами в её рот, не дав крику вырваться наружу....
Потом легко подхватил её на руки и отнёс в постель. Сам опустился на колени рядом с кроватью и стал целовать обмякшее, ставшее покорным тело.
― Сладкая моя... Ягодка.
Она напоминала себе сосуд, налитый, словно водой, сладкой негой. Стоит ему качнуться, и капля этого нектара перекатится через стеклянный бортик и тонкой прерывистой нитью сползёт на стол и растечётся лужицей у дна.
Рита погрузилась в глубокий сон, унёсший её в детство. Она снова первый раз ныряла в воду и, сопротивляясь силе, выталкивающей её на поверхность, цеплялась руками и ногами за прозрачное бестелесное существо, не желающее покориться её воле и признать её своей.... Проснувшись среди ночи, не узнавая обстановки вокруг, она испуганно села в кровати. Заметила рядом мужчину и в ужасе зажала рот рукой. Её душили слёзы: 'Как это могло случиться? Зачем?' Последний вопрос пульсировал в мозгу, словно заевшая дорожка на поцарапанном диске. Она, не дыша, выбралась из-под простыни, подняла с пола бельё, платье и босоножки и выскользнула во двор. Там оделась и прокралась к калитке. Куда же идти? Одной...? Шорох в доме заставил забыть о страхе, она рванула за ручку и бросилась наутёк.
― А в чём, собственно дело, девушка? Чем вы недовольны? Вода есть, кормят хорошо, соседка приличная - что вас не устраивает?
Администратор отказывалась принимать номер и возвращать документы.
― Я довольна, спасибо большое, просто срочно должна уехать. По семейным обстоятельствам. Ну, как вам объяснить?
― Да не надо мне ничего объяснять, мы не сможем вернуть вам деньги, вот и всё. С нашей стороны все условия выполнены.
― Не надо денег. Помогите мне перерегистрировать билет, и больше я вас ни о чем не прошу. Пожалуйста...
Из глаз девушки выкатились слёзы. По вмиг покрасневшим белкам стало ясно, что она уже плакала утром. Женщина вышла из-за стойки, подхватила одной рукой сумку, другой - руку постоялицы и устремилась в коридор, куда 'Посторонним вход воспрещён'. Ногой толкнула первую дверь, усадила Риту в кресло и достала из шкафа чистое полотенце.
― Посиди, доню, поплачь. Сейчас я позвоню Раисе и всё устрою, ты не волнуйся, милая. И как это родители отпускают детей одних на курорт, о чём думают?! А потом ругают и наказывают. Глядеть надо лучше, и лаять будет не за что.
Она ещё что-то ворчала, потом села к телефону и стала накручивать диск. На другом конце, по-видимому, всё время было занято, и она нервничала, переживая за девочку и беспокоясь, как бы ей самой не влетело за то, что оставила пост.
― Так, ты сиди, а я пойду. Буду там звонить, а то ещё неприятностей не хватало.
Когда она вернулась, Рита уже успокоилась, умылась и подкрасилась.
― Вот и умница. И чего расстроилась, − красавица, здоровая, родители, наверно, обеспеченные - всё уладится. А следующим летом чтоб все вместе приезжали, так оно спокойнее. Так, езжай, я договорилась. В кассах спросишь Раису, она поменяет тебе билет на сегодняшний поезд. Погуляешь по Симферополю до обеда, а там, глядишь, и состав подадут. Ну, извини, если что не так...
― Спасибо вам большое.
Рита повесила сумку на плечо и побрела к автобусной остановке. Чья-то рука потянула за лямку и заставила обернуться. Егор сверлил её взглядом, не давая отвести глаза в сторону.
― Что это значит? Ты говорила, что уедешь в сентябре. Это из-за меня?
Она вдруг стала по-взрослому спокойна: она приняла решение и готова была отстаивать его любой ценой.
― Никто ни в чём не виноват. Просто мне нужно ехать, какая разница, сегодня или через две недели?
― Большая разница. Я не хочу, чтобы ты уезжала.
― Ах, ну да...
Он кружил на одном месте, размахивая руками. И вдруг стал печальным и виновато потупился:
― Я обидел тебя? Прости, ну прости меня. Ты просто сводишь меня с ума. Не уезжай, прошу...
Автобус вырулил на остановку. Рита поправила сумку и развернулась к дороге.
― Я не отпущу тебя, слышишь? Ты не можешь уехать. Ты не должна меня бросать, я пропаду без тебя. Ритушка, милая, поверь мне, я погибну...
Он старался её обнять, но она вырвалась и побежала к автобусу.
― Я не отпускаю тебя, запомни! Ты моя! И ты никогда не будешь...
Он готов был выкрикнуть 'счастлива', но вовремя вспомнил о каре божьей и не закончил фразу. Потом сел на скамью, обхватил руками голову и заплакал - впервые в жизни, горько, по-детски, размазывая слёзы по щекам. Всё было кончено, жизнь потеряла смысл, ему стало безразлично, проснётся он следующим утром, или нет, каким он вернётся из армии, и что будет делать потом, как сложится его судьба. Ничего не имело значения, если её не будет рядом.
***
Рита долго не могла забыть Егора. Первое время ей казалось, что она умрёт от тоски. Её продолжал преследовать запах его тела, солоноватый привкус губ, она не могла избавиться от ощущения, что чувствует на себе его взгляд, и всё время ждала, что он подбежит сзади и, закрыв ей глаза ладонями, шепнёт на ухо: 'Угадай...'.
Если бы не занятия, она бы, наверно, сошла с ума. А так... Лекции, семинары, коллоквиумы - и понеслось по нарастающей. Опомнилась за неделю до Нового Года. Да и то, только потому, что не рада была передышке: сразу после праздника сессия, а значит, каждый день дорог.
Новогоднюю ночь провела дома, и в этом году она ничем не отличалась от всех предыдущих. А вот Татьянин день праздновала со студентами. Готовились заранее, организовали и концерт, и спортивный праздник, и гулянья до утра. На банкете познакомилась со старшекурсником по имени Сергей - воспитанным, галантным, умным, красивым. После сессии стали встречаться. Рита не чувствовала к нему ничего, что возбудило бы в ней интерес к его мужским качествам, но она с удовольствием ходила с ним в кино, в рестораны, прокатилась в Питер.
Такие отношения не мешали учёбе и ни к чему не обязывали, поэтому она не отказывала ему во внимании. Со временем они стали дружить 'домами', отмечали дни рожденья всех членов семей, по очереди отдыхали на обеих дачах, строили планы на лето.
Незадолго до очередной сессии мама усадила её за стол в кухне и плотно закрыла дверь.
― Мне кажется, нам пора поговорить. Серёжа после диплома собирается ехать в Мали, работать переводчиком при Посольстве. Мы должны подумать о свадьбе.
Рита даже приоткрыла рот: 'О чём ты, мам? Я не собираюсь замуж! По крайней мере, пока не окончу учёбу'.
― Переведёшься на заочный, ничего страшного. Ну, что ты, как маленькая. Тебе представилась редкая возможность как нельзя лучше устроить свою судьбу. Ты только представь, тебе больше ни о чём не придётся думать, ты всё получаешь сразу: и перспективного супруга, и квартиру, и друзей, и общественный статус...
― Я ничего не понимаю! А ты не много на себя берёшь? В конце концов, он ни разу не предлагал мне руку и сердце! Мы просто друзья, и я рада, что у него всё складывается отлично, но ко мне это не имеет никакого отношения!
Сергей уже спал, когда позвонила Рита. Она, не объясняя причину, попросила его приехать.
― Не поднимайся, я сама спущусь.
Он быстро собрался, оделся поприличнее и пошёл за машиной.
― Почему ты в спортивных штанах, мы никуда не поедем?
Рита, казалось, не собиралась оправдываться. Она сидела рядом, разглядывая через лобовое стекло дверь парадного в доме напротив, и молчала. Потом, не задумываясь об обосновании причин или удобоваримой форме заявления, произнесла, чётко разделяя слова:
― Мы больше не будем встречаться. Я не выйду за тебя замуж.
От неожиданности Серёжа потерял способность мыслить и говорить. Вопросы и упрёки готовы были хлынуть из него нескончаемым потоком, но, похоже, никак не могли разобраться между собой, какой важнее и весомее, и так и грудились кучей, путаясь и мешая друг другу, не имея возможности вылиться разом, единым многоголосым хором.
― Что-то случилось?
― Ты, правда, обсуждал с родителями женитьбу на мне?
― Мы разговаривали с твоей мамой на даче, я рассказал, что скоро уеду на несколько лет и готов жениться.
― А меня спросить, готова ли я выйти замуж, ты не собирался?
Рита повернулась к нему всем корпусом и стала гипнотизировать своим 'телескопическим' взглядом.
― Я думал, ты обрадуешься...
Он не смутился и не покраснел. Похоже, он ни минуты не сомневался, что она не сможет отказаться от 'перспектив и общественного статуса'. О, Боже, о чём тут говорить... Ему следовало бы жениться на её матери - идеальный получился бы союз!
Рита открыла дверцу и вышла из машины.
― Всего тебе хорошего, Серёжа, не звони мне больше.
Ей захотелось раскинуть руки и кружиться, сколько хватит сил, пока не потеряет равновесие и не рухнет спиной на землю. 'Вот и ладненько, вот и славненько. Всех вон! Не нужен мне никто!'.
Утром Сергей пришёл с огромным букетом белых роз, был растерян и сразу стал извиняться, не дожидаясь приглашения пройти в комнату.
― Я не прав - конечно, сначала нужно было с тобой поговорить.... Но ты, действительно, мне не безразлична.... И мне не всё равно, на ком жениться. Не делай ошибку, подумай.... Ты никогда не пожалеешь, что выбрала меня, я всё сделаю, чтобы ты была счастлива. Не молчи.
Рита сидела за столом, подперев кулаком подбородок, и время от времени поднимала на смущённого парня глаза. 'Может, и правда, согласиться? Он хороший, добрый, не жадный, симпатичный, и я верю, что буду счастлива. Но...'. Она представила, что он каждый день всю оставшуюся жизнь будет касаться её обнажённого тела, и ей отчаянно захотелось выпутаться из ненавистной, связавшей её по рукам и ногам, сети - подобно тому, как собаки стряхивают с себя воду, выбравшись на берег; она даже сделала порывистое движение, словно хотела встать. 'Море волнуется - раз, море волнуется - два, море волнуется - три. Смешная фигура, замри!'. Нет, эта история закончилась вчера, и ждать продолжения бессмысленно - герои уже превратились в восковых кукол.
Двадцать девятого июня Рита, вместе с однокурсниками, пополнила многочисленную армию студентов европейских стран, прибывших в Алжир обслуживать туристов в сети прибрежных бистро, а заодно - практиковаться в разговорной речи. Работать её предстояло со смуглой худенькой брюнеткой из Болгарии, она только ещё собиралась стать студенткой. Вернее сказать, подтверждение о зачислении на первый курс 'Сорбонны' она уже получила, и приехала заработать деньги на вступительный взнос.
Даниэла говорила по-французски блестяще, не хуже так называемых 'носителей языка'. Она, не запинаясь, щебетала весь день, сыпала идиомами и цитатами из Лафонтена, бранилась. Рита чувствовала себя счастливейшей из смертных, они сразу подружились и не расставались до конца сезона.
Уже на третий день бедняжки поняли, что, чтобы заработать, придётся вкалывать 'не по-детски' - без выходных, по десять часов в день без перерыва на обед, хорошо ещё, что им разрешали отлучаться на пятнадцать минут три раза за смену, чтобы принять душ и наспех перекусить. К вечеру обе валились с ног от усталости, а утром, наперегонки сплавав к бую и обратно - в этом удовольствии они не могли себе отказать, - снова надевали униформу и выходили к столикам.
К концу августа Рита не отставала от подружки в скорости извлечения иностранных звуков, и словарный запас её увеличился, как минимум, вдвое. В последний день они решили устроить себе отдых - загорали и ныряли весь день, а вечером отправились в летний ресторан с баром и площадкой для танцев. К ним сразу подсели два 'аборигена', смуглые, сказочно красивые, сверкающие белыми зубами и глазными яблоками. Остальные черты лица сливались с ночью, стоило им отойти на приличное расстояние от источника света. Девушки были рады знакомству, смеялись и кокетничали. Потом болгарке пришло в голову покуражиться: танцевать, меняясь партнёрами, и целоваться с каждым по очереди, а после - сравнить впечатления. Завелись не на шутку. В половине третьего Даниэла незаметно отвела Риту в сторону и потащила прочь: 'Главное - вовремя смыться'. Они рванули стремглав и мчались, не оглядываясь и не останавливаясь. Только заперев за собой на ключ дверь номера в отеле, решились отдышаться. Смеялись, копируя и передразнивая случайных знакомых, пока в дверь не постучал портье и не пригрозил неприятностями.
В аэропорту долго не могли распрощаться, договорились не теряться и не забывать друг о друге. Но, то ли в адресах допустили ошибки, то ли не нашлось времени или подходящего повода, ни одна так и не вышла на контакт, хоть и вспоминала эти восемь недель, прожитые душа в душу с подругой, еще много-много лет.
***
― Забирай свои вещи и выметайся! Сил моих больше нет! Лучше бы ты в армию ушёл, сейчас бы вернулся человеком! Ты чудовище! Подонок...
Люська уже не могла кричать, а только хрипела, с трудом выдавливая из себя слова. Год они прожили в сплошном кошмаре. Что-то произошло с Егором тем летом, он вдруг замкнулся и разорвал нить, связавшую их, казалось, прочно и надолго. Отец выхлопотал-таки ему освобождение, и в армию его не взяли. Стал лабать в ресторане четыре ночи в неделю, а на следующий день отсыпался до обеда. Потом без цели шатался по дому до вечера и, если не уходил на работу, допоздна сидел с гитарой, развернув кресло к окну, не замечая ни Митькиной возни на полу, ни метушни сердобольной няньки-хозяйки. Иногда вовсе не вылезал из кровати и лежал молча, уставившись в тёмное пятнышко отколовшейся побелки на потолке. Музыку сочинять перестал, с друзьями почти не виделся. Денис несколько раз заходил, когда приезжал на выходные, но не смог вывести друга из этого состояния. Посидев немного, перекинувшись с Люськой несколькими ничего не значившими словами, уходил с тяжёлым сердцем, не в силах ни помочь приятелю, ни наблюдать за его страданиями.
Когда-то влюблённая в него без памяти, Люська всё чаще замечала в себе приступы необузданной ненависти к сожителю. Он больше не был с ней нежен, не разговаривал, не пел песен. Отвечая на её ласки, быстро грубо насиловал и уходил из дома. Иногда сознание изменяло ему и, потеряв связь с происходящим, он горячо прижимал её к груди, целовал жадно, пытаясь утолить иссушившее его душу неудовлетворённое желание, повторяя жарким шёпотом 'Рита...'. Из Люськиных глаз ручьём лились слёзы, а сердце разрывалось от жалости - и к нему, и к себе, такой невезучей и горемычной.
Она начала лучше следить за собой, приоделась, остригла волосы и стала краситься. Надеялась, что он очнётся, обратит на неё внимание, и всё снова будет, как раньше. Но Егор не замечал перемен, высох, осунулся, стал выпивать.
В конце концов, её нервы не выдержали. Она собрала его пожитки, несколько раз проверив, не забыла ли чего, и строго наказала:
― Всё, пожили и хватит. Давай, к матери. Воспитала себе помощника - вот пусть и радуется. А я как-нибудь одна проживу. Ничего, справлюсь, не пропаду...
Где-то в глубине души она продолжала лелеять надежду, что её решение разбудит в нём гордость или злость − или жадность, наконец, − и он возмутится, швырнёт вещи, разобьёт что-нибудь, ударит её - пусть! Только бы не тлел, как обугленная головешка, не молчал, не буравил глазами точку на потолке.
Егор не встал, не припал к её ногам и не бросился умолять о прощении, он сидел, уперев локти в колени, и его сгорбленная спина говорила о готовности смириться с любым её решением. И тут Люська не выдержала и зарыдала, изрыгая из себя обидные слова, крича о своих муках и разъевшей сердце, подобно ржавчине, горечи.
... Светка приняла сына спокойно. Новая порция боли не всколыхнула душу. Она давно согласилась со своей собственной теорией о том, что одни люди приходят в этом мир, чтобы быть счастливыми, а других посылают на землю в качестве балласта, для равновесия, чтобы было кому расплачиваться за их везенье. Значит, и сын унаследовал её долю, и суждено ему, видно, страдать всю оставшуюся жизнь, пока хватит сил.
Кто-то из 'ресторанных' дал попробовать несчастному 'зелья', и он быстро привык к чудодейственному эликсиру, вводившему его иссушенный единственным воспоминанием мозг в состояние покоя и сладостного забвенья. Он стал играть, как Дьявол, вынимая из инструмента душу, заставляя струны стонать и плакать. Посетители перестали заказывать танцевальную музыку, и ресторан превратился в джазовый клуб, забитый до отказа такими же 'ранеными калеками' все дни недели. Люди, однажды пережившие трагедию и не сумевшие залечить рану, отдавались своей боли, терзаясь и стеная, чтобы, насытив её кровью, выбраться, в конце концов, чуть живыми из гнилой тёмной ямы и возродиться для жизни. Они провожали его под утро до самого дома и благодарили, целуя руки, за исцеление и воскресение.
Егор, опустошённый и измученный, вымокший от пота и слёз, проваливался в сон, похожий на смерть, и изо дня в день, снова и снова срывался в бездну. Не успевая достигнуть дна, просыпался и в который раз возвращался к верному служению этой, своей и чужой, боли, уже не в силах дышать без неё − не чувствуя постоянный груз в груди, заставлявший нервы подрагивать и звенеть, как задетые ногтем струны.
***
Осенью на какой-то тусовке Рита встретила старого товарища по сборной, несколько лет боровшегося за место на пьедестале почёта, но, так и не добившись особенных результатов, год назад покинувшего большой спорт. Диплом института физкультуры пригодился ему в поисках работы, и Павел легко устроился тренером в один из престижных фитнес-клубов. Они сразу сошлись и стали жить вместе. Как говаривала соседка по лестничной клетке по имени Екатерина Ивановна, ― Мужчина нужен обязательно: от собак, от соседей.... И Рита была полностью с ней согласна. Статус девушки 'с мужчиной' дарил явные преимущества по сравнению с такой же юной особой, пока не связанной отношениями с постоянным партнёром: ей были рады на закрытых вечеринках; она могла быть разборчивее в выборе одежды и украшений и всегда рассчитывать на водителя с личным автомобилем. Да и вообще, жить стало намного спокойнее и веселее.
Её 'красный' диплом обмывали несколько дней. В сентябре Рите предстояло выйти на работу - сразу после защиты дипломной работы к ней подошёл директор крупной торговой компании и предложил должность переводчика в отделе международных сношений. Командировки не пугали молодого специалиста, мечтающего о стремительной карьере, - скорее наоборот, - и она с радостью согласилась.
Чтобы как следует отдохнуть перед началом трудовой деятельности, они отправились вдвоём с Павлом в Крым. Ялта встретила их оживлёнными улицами, переполненными гостиницами и забитыми до отказа пляжами. Рита быстро поняла, что приехала напрасно, ей куда больше пришлось бы по сердцу спокойное уединение на родительской даче, в тени деревьев, в любимом гамаке, растянутом между вишнями, с книжкой в руках.
― Киска, не грусти. В июле везде аншлаг, во всём мире каникулы. В следующий раз устроим себе отпуск весной, или осенью, когда в южных широтах ещё не так жарко.... Позагораем, покупаемся, не понравится - уедем домой, и поселимся на даче.
В самом деле, миллионы людей находят удовольствие в авантюрах подобного рода, зачем капризничать? Нужно расслабиться, абстрагироваться от неприятных ощущений и получать удовольствие. Её расторопный друг постарался устроить всё как нельзя лучше: престижный отель почти на самом берегу с закрытым пляжем, шикарный номер - просторный, с огромной кроватью и кондиционером. Рита стала привыкать к суете и шуму, к ней вернулось доброе расположение духа и задорное настроение. В пятницу Паша предложил развлечься вечером, посидеть где-нибудь, выпить вина.
― Я тут поспрашивал, все рекомендуют наведаться в местный джаз-клуб. Говорят, настоящую музыку играют.
― Замечательная идея.
Она предусмотрительно захватила с собой наряд для коктейля - чёрное маленькое платье с американской проймой и бантом сзади.
После пляжа вымыла волосы и прошлась по ним 'утюжком', чтобы добиться идеальной гладкости и сверкающего блеска, подвела глаза и накрасила губы рубиновой помадой.
― Ты восхитительна, милая. Я тебя обожаю.
Дорогие украшения смотрелись особенно хорошо на загорелом теле. Рита осталась довольна отражением в зеркале и готовилась насладиться ужином.
В зале ресторана свободных мест не было, и им предложили подождать в баре, пока не освободится какой-нибудь из столиков. На сцене виден был только седовласый мужчина за фортепиано. Он прикрыл веки и, не обращая внимания на то, что происходило вокруг, перебирал клавиши, вслушиваясь в мелодический лад извлекаемой им мелодии. Она настраивала посетителей на определённую волну, словно готовила к главному номеру вечера. Коктейль, с изрядным количеством алкоголя, приятно кружил голову. Рита, особенно не задумываясь, водила по залу глазами, время от времени задерживая взгляд на интересных лицах. Паша отошёл поинтересоваться, как обстоят дела со столиком, и она повернула голову, пытаясь проследить, куда он направился. Наткнувшись на чью-то грудь, она отшатнулась: вплотную к ней стоял мужчина в рубашке без галстука и свободном пиджаке. Он, не мигая, смотрел ей в лицо, словно столкнулся с привидением. В его распахнутых от удивления глазах с белками в красных прожилках отражалась буря эмоций, родившаяся где-то в самой глубине его души и сокрушительной стихией несшаяся наружу. Однако, непреодолимая сила крепко держала её в узде, она дыбилась, пытаясь разорвать поводья, и, теряя мощь, затихала, не достигнув поверхности. В мутной бездне его расширенных зрачков Рита разглядела - или ей показалось? − того необыкновенного мальчишку, который подарил ей незабываемые ощущения, никогда больше не испытываемые ею ни с кем. Но это не могло быть правдой: замерший перед ней в оцепенении мужчина был на вид гораздо старше, чем должен был бы выглядеть тот юноша, спустя всего несколько лет. Его лицо, уже не смуглое, а какого-то землисто-серого цвета избороздили морщины, взгляд словно упёрся в стеклянную стену, гасящую свет, когда-то озарявший весь его облик. Он опрокинул в рот рюмку водки, повернулся и, не сказав ни слова, поднялся на сцену.
― Милая, столик готов, пойдём.
Паша, довольный и бодрый, взял её под руку и повёл в глубину зала. Его спутница чувствовала на спине сверлящий взгляд взбередившего воспоминания странного субъекта и с усилием передвигала сведенные судорогой ноги.
Когда он заиграл, зал замер. Никто больше не стучал приборами, не тянулся к бокалам - все, словно застигнутые врасплох сорвавшейся с вершины горы снежной лавиной, застыли на склоне в неестественных позах, с забитыми снегом ртами и лёгкими. Риту душили слёзы, и она выбежала в туалет, стараясь спрятаться от этой страшной музыки, выворачивающей наизнанку её душу, высверливающей где-то в животе глубокую зияющую дыру, поглощающую, как воронка, все приоритеты и ценности, которые она считала важными для себя в жизни. Ни стены, ни двери не заглушали звука инструментов. Она спустилась по стене на пол, обхватила голову руками и зарыдала, проклиная себя за жестокость и глупость. 'Я виновата, я.... Прости меня, родной мой, прости...'.
Она вышла из туалета, только когда музыка совсем стихла. Павел обеспокоенно метался в вестибюле, теряясь в догадках, что могло произойти с любимой за несколько минут его отсутствия.
Следующий день Рита провела в постели, а вечером попросила срочно перекомпостировать билеты. Утренним рейсом они вылетели в Москву. Больше она никогда не бывала в Ялте.
Работа захватила её целиком. Новые люди, частые командировки в разные города и концы света не давали чувствам никакой свободы. Она быстро освоила тонкости новой для себя сферы деятельности и добилась определённых успехов. Паша сначала радовался быстрому продвижению своей девушки по служебной лестнице, но через полтора года, в очередной раз застав её за привычным занятием - перед раскрытым чемоданом, с охапкой чистого белья в руках - не выдержал:
― Может, хватит? И долго ты ещё собираешься мотаться по миру в поисках приключений?
Она ждала этого разговора - в последнее время он стал угрюмее, раздражённее, перестал наблюдать за ней, когда она одевалась или расчёсывала волосы. Всё чаще в голову приходила мысль, не завёл ли он себе подружку на стороне? Ну, да, гражданский брак тоже обязывает супругов соблюдать определённые традиции, но он отличается от законного тем, что его гораздо легче расторгнуть. Можно даже не обосновывать причину, просто сказать что-то типа: 'Ты меня больше не возбуждаешь' - и собрать вещи. В данном случае - её. Что же, с этим она способна справиться сама.
― Я не развлекаюсь, это моя работа.
― Я устал ждать тебя и провожать. Ты приезжаешь домой только для того, чтобы постирать вещи. А мне нужна хозяйка. Не в смысле 'кухарка', а в смысле друг... подруга! Которая выслушает, похвалит или пожурит, порадуется или погрустит вместе со мной. Когда ты последний раз спрашивала, как мои дела? Ты помнишь?
― У тебя проблемы?
― Да нет у меня никаких проблем, причём здесь это?! Ты - моя проблема. Я не могу тебя бросить, и жить так я тоже больше не могу!
Он вдруг сделался тихим и вкрадчиво предложил:
― Давай, родим кого-нибудь.... Я бы любил вас обоих, заботился.... Ты сидела бы дома...
Рита позвонила перед вылетом и попросила:
― Собери, что осталось, и отвези к родителям. Я не вернусь к тебе. Ключ в почтовом ящике. Спасибо тебе.... Прощай.
В самолёте она плакала. Без всхлипываний, без истерики - просто сидела, окаменев, не отрывая взгляда от красного мигающего огонька на крыле, и время от времени прикладывала край носового платка к внутреннему уголку глаза.
***
Годы кочевой жизни научили Риту проще смотреть на многие вещи: на своё естественное предназначение, на потребность в чьём-то тепле и сочувствии, - она и сама постепенно теряла способность сопереживать и жалеть. Мужчины по-прежнему теряли голову, попадая в радиус действия излучения, идущего от её глаз, но больше никто не предлагал ей разделить с ним судьбу, строить общий дом и растить детей. Привязанности сменяли одна другую, каждая новая история мало отличалась от предыдущей. Она начала серьёзно обдумывать идею о замужестве и переезде за границу. Почему нет? Найти приличного старичка, подписать контракт - и поселиться в каком-нибудь уютном домике, в милом городке на юге Франции, и заняться литературными переводами. Что может быть лучше?
Пьер не скрывал симпатии, его глаза лоснились от нестерпимого желания овладеть симпатичной сотрудницей. Казалось, он готов был это сделать при первой же возможности, в любом мало-мальски подходящем для этого месте, в туалете или вестибюле ресторана. Риту начала раздражать его готовность целовать её руку каждый раз, когда она тянулась к бокалу, ощущение влажных губ на своей шее, когда он заговорщически шептал какие-то двусмысленные пошлости прямо ей в ухо, прикосновение потных рук, сжимающих талию во время танца. Она готова была отдаться, только бы никогда больше не слышать его вкрадчивого голоса, не целовать его гладковыбритых и пахнущих кремом щёк. Горьковатый запах мускуса вызывал першение в горле, ей хотелось вырваться из его душных объятий, нырнуть в прохладную глубину моря и смыть с тела память о нём.
― Почему ты складываешь вещи? Назавтра для вашей делегации запланирован Мулен Руж. У тебя же билет на воскресный рейс! Куда ты идёшь, а номер...?
Рита спешила к лифту, неся чемодан за ручку. Её казалось, что, если она опустит его на колёсики, её проще будет догнать и остановить, ухватившись за планку с другой стороны. Бежать! Завтра она снова будет сильной и сможет вернуться к привычному порядку вещей, а сегодня ей нужно спрятаться, забиться в угол и не отвечать ни на какие вопросы.
Она доехала на метро до окраины, увидела симпатичную вывеску и зашла в маленький семейный ресторанчик. Мужчина с приятным лицом и приветливой улыбкой помог ей затащить поклажу за перегородку гардероба и проводил за столик.
― Мадмуазель одна? Или принести второе меню?
― Спасибо, не нужно, я одна.
В его глазах промелькнуло что-то доброе, хорошо ей знакомое с очень давних времён. Словно кто-то близкий, давно наблюдавший за перипетиями её насыщенной и такой бестолковой жизни, приглашал её присесть и задуматься, не пора ли завершить эту бессмысленную гонку? Не разумнее ли занять место в голубом лайнере, способном поднять её над суетой, и дать ей возможность почувствовать никчёмность такого существования и обречённость всякого, кто решит пройти этот путь до конца.
Рита почувствовала острую боль под рёбрами и поняла, что ужасно голодна. Она растерянно читала меню, не в силах остановиться на чём-то одном. Ей казалось, что она способна съесть всё.
Приятный мужчина вернулся, присел напротив и, снова улыбнувшись, протянул ей 'спасительную соломинку':
― Можно я сам сделаю выбор? Мне кажется, я знаю, что вы любите, и я с удовольствием вас накормлю. Вы знаете, куда пойдёте после?
О, да, теперь она не сомневалась, что будет делать потом. Она решила, и сейчас была - больше, чем когда бы то ни было - уверена, что сделала правильный выбор: она впредь вообще ничего не будет решать самостоятельно. Пусть судьба сама подскажет ей, какой дорогой идти. А она забудет обо всём, и станет есть! О, Боже, как вкусно! И ещё вкуснее оттого, что всё приготовлено специально для неё. Этот загадочный повар, действительно, знал её много лет, он помнил каждую мелочь − какое мясо она любит, какие овощи и специи способны вызвать в ней чувство абсолютного блаженства и ненасытного желания. Она доверится ему, и он поднимет алые паруса на своей яхте и увезёт её в волшебную страну грёз, где нет суеты и насилия, где люди любят друг друга и желают добра, где на всех хватает счастья и везения и не живут разочарования, обиды и проклятия. Наконец-то и она обретёт свой уголок в этом огромном, покинутом Вечным Разумом мире. Всё будет хорошо...