Сергей Меркулов, молодой преподаватель факевроисткульта, а по-русски факультета европейской истории и культуры института Красной профессуры, устало откинулся на спинку скрипучего венского стула и с упреком посмотрел на потолок. Только что от него оторвался кусок побелки размером с ладонь и приземлился точно на голову историку, изгнав из нее последнюю путевую мысль.
"Сволочи!" - обозвал Меркулов про себя непонятно кого и который уж раз пожалел, что не согласился год назад с предложением Оси Самулевича убраться из этой страны к чертовой матери. Ося, по слухам, служил теперь магистром истории в университете Тарту и зашибал неслабые деньги, теоретически доказывая несостоятельность власти Советов. Меркулов же, лучший ученик старика Герье, в недавнем прошлом самый перспективный преподаватель Высших женских курсов, без пяти минут профессор, прозябал в Москве, куя кадры новой рабоче-крестьянской интеллигенции. С этой, мягко говоря, антиреволюционной мыслью, историк оделся, оставил свою протекающую каморку, по злой шутке завсоцхоза именуемую кабинетом, и отправился на прогулку, подышать свежим весенним воздухом.
Выглядывая свободную скамейку в парке у Новодевичьего монастыря, Сергей вполне отдавал себе отчет, что остался в Советской России не из-за какого-то там патриотизма и уж тем более не из-за веры в торжество коммунизма. Единственной причиной была Люсенька. Хотя Люсенькой себя звать она теперь категорически запретила. Исключительно "товарищ Вознесенская". Носила она теперь кожаную куртку, широкие штаны, была сторонницей свободных половых отношений между комсомольцами и служила, если Сергей не ошибался в названии, в Наркомподелмоле, что в переводе на русский обозначало народный комиссариат по делам молодежи. Узнать в ней ту застенчивую слушательницу высших курсов, в которую Меркулов безумно влюбился в далеком шестнадцатом, было решительно невозможно. Впрочем, несмотря на радикально свободные от пережитков взгляды, товарищ Вознесенская решительно отвергла все его притязания, заявив, что допустит Меркулова до своего тела только в том случае, если он делом докажет приверженность идеалам мировой революции. Вот теперь, готовя красных профессоров, Сергей эту самую приверженность и доказывал.
Да все бы ничего, но недавно Бог послал нового руководителя факультета. Прежний, милейший Иван Григорьевич, был из научспецов и толк в педагогике знал. Новый же оказался из ткачей Орехово-Зуевской мануфактуры, имел звучную фамилию Барабанов, церковно-приходское образование и необычайно своеобразное представление о европейской культуре и истории. Неделю назад, рубя воздух загрубевшей ладонью, он в два счета доказал коллективу, что подготовка специалистов института в нынешнем ее виде полнейший "анахренизм" (происхождение этого слова так и осталось загадкой, хотя большинство склонялось все-таки к "хрену", чем к "анахронизму") и предложил искать новые подходы. Один из таких подходов на следующий день он и озвучил Меркулову. Новый метод заключался в том, что лекции о реальных исторических событиях слишком скучны и малоинтересны революционной молодежи.
"Ты, товарищ Меркулов, должен развернуть перед слушателями легендарные подвиги представителей трудового народа, кои, не сомневаюсь, имели место во все времена. Да так, чтоб дух захватывало. Лучше, если герои будут из рабочих, ну на худой конец из крестьян", - поглаживая бюстовую лысину недавно почившего вождя, заявил Барабанов. "Так что, я сказки рассказывать должен, что ли? Не было особо в древнем мире и в средневековье рабочего класса", - удивился Сергей. "А вот за такие слова, товарищ Меркулов, в восемнадцатом... - рука бывшего ткача потянулась к тому месту, где обычно крепится кобура, и историк как-то сразу сник, - короче, через неделю жду твоих предложений".
Курс, который вел Сергей в то время как раз покончил с античным миром и перешел к раннему средневековью. Поломав пару дней голову и не вспомнив ни одного подходящего подвига рабочего класса, относящегося к этому времени, молодой ученый решил просто придумать какую-нибудь историю. Это оказалось не так-то просто, ибо, как выяснилось, талантом сочинительства он не обладал. Еще через день Меркулов решился на плагиат - придумал переписать и преподнести Барабанову какую-нибудь легенду под революционным соусом. А чтоб тот не догадался, легенду предстояло подобрать в рабочих кругах малоизвестную. "Вряд ли он знает о сокровищах Нибелунгов", - подумал Сергей и приступил к работе.
И вот под его пером обитающие в мрачных подземельях черные альвы, владельцы сказочных сокровищ, превратились в шахтеров, вынужденных горбатиться и приносить несметную прибыль своим хозяевам - братьям Шильбунгу и Нибелунгу. Зигфрид, отнявший сокровища у братьев, предстал романтичным, пламенным революционером-экспроприатором, павшим от рук подлых Хагена, Гунтера и Брюнхильды, в коих студенты без труда бы узнали эсеров. Вкупе с эстетическими вкусами эпохи Крестовых походов и красочными описаниями рыцарских турниров, получалось очень даже ничего. Для вящего эффекта оставалось лишь придумать достойную концовку - обойти место, где бургунды топят сокровища на дне Рейна, обернуть драгоценности на пользу революции в Бургундском королевстве, а Кримхильде и Хильдебрандту придать черты товарищей Розы Люксембург и Сталина. Именно в этот момент злосчастная побелка и свалилась на голову Меркулова, прервав полет его разыгравшегося воображения.
Дурманящий апрельский воздух напрочь мешал думать о серьезном, и мысли Сергея как-то незаметно, сами собой, от революции в Бургундии вернулись сначала назад к сокровищам, а потом и вовсе приняли фривольный характер. Как бы, думал он, отнеслась Люсенька к тому, стань он обладателем этих самых сокровищ и швырни их ей под ноги. Рискнула б она тогда бежать с ним за границу? И так захотелось ему в это поверить, так ее возжелалось, как может это случиться лишь с тридцатилетним мужчиной долгие годы платонически верным одной женщине. Желание было настолько велико, что сердце бешено застучало, готовое вырваться из груди, голова закружилась, а свет в глазах начал меркнуть.
В тот же самый момент, то ли от того, что потемнело в глазах, то ли еще от чего, прозрачный вечерний воздух перед ним сгустился, превратился для начала в киселеобразное марево, а потом и вовсе принял вполне определенные черты, свойственные человеческой фигуре карликового роста.
- Загадкой сокровищ интересуетесь? - спросило существо на правильном русском, впрочем, опытный лингвист без сомнения уловил бы легкий фризский акцент в его произношении.
Меркулов перекрестился, а потом осенил крестным знаменем и галлюцинацию, ибо нисколько не сомневался, что явление это обусловлено его воспаленным воображением.
- Напрасно вы так, - обиделось существо, - я ведь с лучшими намерениями. Знаете ли, как трудно быть столько веков единственным хранителем тайны?
- А... вы кто? - к Меркулову вернулся дар речи, ведь страшного-то ничего не произошло. Ну присел на лавку невесть откуда взявшийся человечек маленького роста. Ну одет он не совсем обычно, в шкуру какого-то страшно лохматого существа. Ну нос с ушами у него немного, раза в три всего, больше обычного. А так ведь все нормально, вон и люди вокруг спокойно проходят мимо, не обращая на них ровным счетом никакого внимания.
- Ах да! Позвольте представиться, Аахарон, бывший первосвященник черных альвов. В свое время за дружбу с бургундами потерял доверие среди своего народа, был изгнан и вынужден скитаться, - тут бывший священнослужитель грохнулся перед ученым на колени, сцепил руки и загнусавил жалобным голосом, - подайте Христа ради калеке убогому, муку принявшему, во имя Отца и Сына и Святаго духа-а-а-а-а-а....
Рука Меркулова непроизвольно потянулась к карману, но существо выставило вперед ладонь всем своим видом показывая, что не нуждается в милостыне.
- Вот так и зарабатывал на жизнь долгие годы, - нажаловался карлик, отряхивая пыль с колен, - но час пробил. Я расскажу вам, как найти сокровища Нибелунгов, ибо только мне, отправляясь на смерть в королевство гуннов, доверили бургунды свою тайну...
- Но почему именно мне?
- Достойный вопрос. Видите ли, я дал обет, что открою тайну лишь тому, кто так страстно захочет получить сокровище, что будет готов ради этого на все. О, многие были готовы на все, но есть дополнительное условие. Желание иметь сокровище должно быть не своекорыстно, понимаете? Ну например, чтобы построить церковь или там накормить кучу голодных детей, ну или для другого кого. Таких за последние несколько веков нашлось всего двое - Рихард Вагнер и вы. Но старина Вагнер умер до того, как я успел к нему наведаться, поэтому с вами я решил не рисковать. Вы ведь не будете отрицать, что жаждите сокровищ для передачи другому человеку? - вдруг забеспокоился черный альв.
- Не буду, - промямлил Меркулов.
- Хотя, я думаю, достойные бургунды несколько иное имели ввиду, - неожиданно засомневался бывший первосвященник, но тут же махнул рукой, - но я умываю руки. В целом условия договора я выполнил, а мне и так давно пора на покой. Последняя формальность. Вот здесь ваши подписи, пожалуйста.
Ошалевший историк подмахнул невесть откуда появившиеся бумажки, одну из которых карлик аккуратно сложил и спрятал в складках своей одежды, а вторую небрежно запихал в карман меркуловского пальто.
- Следуйте за мной, господин.
Тут же странная парочка поднялась со скамейки и, удивляя редких прохожих скоростью передвижения на которую Меркулов и не думал, что способен, пронеслась через Новодевичий парк, через кладбище, лихо свернула в ближайший переулок и скрылась под первым попавшимся канализационным люком.
Проваливаясь в бездну колодца, Сергей успел проститься с жизнью и даже пожалеть, что его истерзанный, никем не обнаруженный труп так и сгниет в вонючих недрах подземелья, но посадка прошла неожиданно мягко. Не медля ни секунды альв увлек его в какую-то нору, потом еще в какой-то проход, потом еще... в общем Меркулов быстро потерял ориентацию.
С необычайной скоростью неслись они по подземному ходу то тут то там освещенному огнем факелов, лишь изредка натыкаясь на стены погребенных под землей замков и крепостей. Тогда бывший предводитель духовенства останавливался на секунду и безошибочно выбирал новое направление. Иногда ход опускался особенно глубоко, видно, чтобы пройти под руслами рек, а иногда настолько приближался к поверхности, что в его стенах можно было увидеть множество человеческих останков от скелетов, до совсем еще недавно закопанных, разлагающихся личностей. Некоторые, особенно экзотически одетые трупы не могли не заинтересовать Меркулова как историка, но альв, чувствуя это, лишь бормотал:
- Позже, господин, позже, - и еще быстрее увлекал его за собой.
Но каким бы волшебным способом карлик ни воздействовал на Сергея, рано или поздно им пришлось остановиться, ибо силы человеческие не безграничны. Выбрав место у богато убранного склепа, Аахарон объявил привал.
- Нате-ка, выпейте, - протянул он Меркулову серебренную флягу.
Тот сделал глоток, и теплая волна накрыла его, возрождая к жизни обессилившее в бешеной гонке тело.
Карлик, меж тем, пнув ногой кладку склепа, заявил:
- А вот здесь покоится Вацлав Одноглазый. Человечище! Славный был король, рубака отличный, но... Он ведь как глаз в молодости потерял, когда тур его на охоте закатал, так и озлобился на весь мир. Кстати поговаривают, что лишился он не только глаза. А королева меж тем понесла и родила ему сына Отакара. Ну да ладно, не наше это дело. Ох уж и напоил Вацлав землю кровушкой... Одних только ведьм на кострах пожег несколько тыщ. Примыкал то к гвельфам, то к гибеллинам и в зависимости от того казнил противников. А в казнях он никогда не повторятся, выдумщик был знатный. Вот как-то раз, я слышал, приказал одного чудака, что крылья к рукам привязал и взлететь вознамерился, на вертеле изжарить и под видом дичи подать настоятелю храма Девы Марии. Тот, видишь ли, гнусные помыслы чудака поддерживал. Настоятель мясо откушал и был, говорят, очень доволен. А как узнал правду сам с часовни, что твоя птица, и сиганул. М-да, красивая история... Но нам пора.
Меркулов с интересом слушал, пораженный тем, что они, чудесным образом, оказались уже под Прагой.
Бешеная гонка под землей, меж тем, продолжилась. Силы Сергея второй уж раз были на исходе, когда они поднялись, наконец, на поверхность. Оказалось, что под землей путники пробыли всю ночь - над живописнейшей местностью, где они очутились, занималась заря. Солнце, наполовину поднявшееся над огромным озером, проложило по его глади серебристую дорожку, пресекающуюся зеленью гор. У подножья одной из изумрудных скал, у самой воды приютился средневековый замок. Шпиль его главной башни сверкал золотом.
- Боденское озеро. Замок Пфальцбаденштейн, - торжественно произнес Аахарон, - Самая распространенная ошибка охотников за кладом Нибелунгов заключалась в том, что они искали сокровища в среднем и нижнем течении Рейна. Меж тем бургунды похоронили его в водах озера. Но вперед, мой господин.
С этими словами он направился прямо к замку. Привратник, единственное живое существо, обитавшее в нем, отнесся к карлику с великим почтением. На причале ждала лодка, и вскоре они оказались уже вдали от берега. Тут Аахарон уставился вглубь вод, бормоча какие-то заклинания, и озеро не заставило себя ждать. Не прошло и минуты, как солнечный свет померк, невесть откуда налетел ураган, закрутил, поднял до самого неба столб воды и погнал его к берегу. В том же месте, где находилось суденышко наших путников, образовался гигантский водоворот. Лодка, кружась с бешеной скоростью, устремилась к обнажившемуся дну, пока не исчезла в открывшемся входе в подводную пещеру. И сейчас же пасть пещеры, как у хищника поймавшего добычу, захлопнулась, не пропустив внутрь ни капли воды.
Так же как и подземный ход, пещера освещалась непонятно кем запаленными факелами, но не это сейчас интересовало Меркулова. От его ног в такую даль, что не хватало глаз, уходила гора золота, бриллиантов, изумрудов и еще невесть чего столь дорогого и искусно исполненного, что захватывало дух. Сказочную картину портили лишь немногочисленные скелеты карликов, то там, то здесь разбросанные средь богатств.
- Не обращай внимания, - увидев его замешательство, сказал карлик, - когда-то последние из моих соплеменников явились за сокровищами. Мне пришлось убить их всех. С тех пор племя альвов пресеклось, но я сдержал свою клятву.
- Так теперь все это мое? - дрожащим от возбуждения голосом спросил бывший преподаватель. Он не верил еще своему счастью, но в голове рождались уже смутные планы.
- Нет! Согласно договору все это теперь принадлежит Людмиле Николаевне Вознесенской.
- А как же я, - пробормотал Сергей, - ведь я же...
- Читайте договор, молодой человек. О, скоро вы поймете, как это важно - внимательно читать договоры, - строго сказал карлик и на глазах изумленного историка начал терять свои очертания, превращаясь в киселеобразное марево, пока и вовсе не исчез. Тут же, зачадив, испустил дух один из факелов.
Сергей в панике сунул руку в карман пальто. Крик, которого никогда не слышали здешние своды, разорвал тишину пещеры сокровищ, когда он закончил чтение документа. Последний раздел "Прочие условия" гласил: "Лицо, согласившееся пожертвовать всем, чтобы драгоценности Нибелунгов были пожертвованы на какое-либо благородное дело или третьему лицу, добровольно принимает на себя обязательство остаться на месте захоронения сокровищ до тех пор, пока они не будут полностью учтены, оприходованы и истрачены. Если же смерть его наступит ранее того события, то до смерти. Аминь".
16 мая 1925 года на четвертой странице "Правды" вышла небольшая заметка под заголовком: "К бдительности, товарищи". Вот ее текст:
"Враг не дремлет, друзья. Мировая буржуазия всюду протягивает свои липкие щупальца и показывает звериный оскал. Исключительно только происками Чемберлена и Кулиджа можно объяснить неожиданное падение комсомолки, активистки, кандидата в члены ВКП(б) Людмилы Вознесенской, которая, как мы все помним, неожиданно исчезла в конце апреля с.г. На ее поиски были брошены лучшие силы народной милиции, но и они не дали результатов. Весь коллектив Наркомподелмола и лично товарищ Симонян оплакивали ее смерть. Но кто бы мог подумать, что итог этих событий окажется намного страшнее. На днях от товарища Фриды Бергман из Берлина пришло удручающее известие. Не далее как неделю назад она видела Людмилу Вознесенскую, с которой познакомилась на 5 конгрессе Коммунистического интернационала, в самом модном ресторане города беспутно прожигающую жизнь в кампании известных берлинских жигало. Самое отвратительное же, что в то время как наша страна строит светлое будущее, Вознесенская пила шампанское, угощала им всех праздношатающихся и танцевала кан-кан. Тем страшнее приведенная здесь история, товарищи, что эта, с позволения сказать, дамочка, многие годы тщательно скрывала свою истинную личину под маской пламенного борца, а мы, друзья, не замечали врага, затаившегося в самом сердце Советской Республики. К бдительности, товарищи".