Мой дедушка, ровесник революции, сгинул в первые месяцы Великой Отечественной, попав в окружение где-то под Витебском, а бабушка, царство ей небесное, не пережила блокады Ленинграда. Слава Богу, папу, появившегося на свет акурат перед самой войной, забрали в Москву родители деда, соответственно мои прадед и прабабка. Они его и вырастили. Я-то их совсем не помню, но папа столь трепетно относился к памяти стариков, спасших его жизнь, что я с детства привык считать их почти святыми, этакими Моисеями отдельно взятой семьи. Почти все свое свободное время отец, кстати преподаватель истории, посвятил составлению генеалогического древа нашей семьи. Целыми днями, бывало, он копался в различных архивах, выискивая любые сведения о семье Граниных и, надо сказать, настолько преуспел в своих поисках, что к концу жизни добрался уже до эпохи Петра I, обнаружив в родственниках знаменитого унтер-офицера Федора Гранина, во времена Северной войны первым поднявшегося на бастионы Ревеля и получившего от самого императора дворянскую шпагу и деревеньку в 50 душ крепостных.
Вот этот-то семейный архив, вкупе с однокомнатной "хрущевкой", и достался мне в наследство от папеньки. Что делать с собранными сведениями, я не знал, так как продолжать изыскания не имел ровно никаких намерений. Успешно окончив институт, я обзавелся семьей и работал инженером на одном из заводов Москвы. В 1992 году наше предприятие постигла та же участь, что и тысячи других, не сумевших пережить эпоху реформ. Я остался без работы, и, поскольку коммерческой жилкой не обладал, перед моей семьей остро встал вопрос, на что жить дальше. И вот тогда-то я вспомнил о папиных записях. На волне множества исторических публикаций, наводнивших в те годы страну, мне показалась интересной мысль опубликовать многовековую историю одной дворянской фамилии. Наивный, я думал, что смогу этим хорошо заработать...
Но сказано - сделано: на последние сбережения я приобрел старенькую пишущую машинку "Янтарь" и, разбирая потихоньку отцовские записи, начал писать свою книгу.. И все бы ничего, но рассказ мой получался каким-то скучным - обычные истории взлетов и падений отдельно взятого дворянского рода, местами интересные, конечно, но, в общем, ничего особенного - не было в них интриги, тайны, способной увлечь читателя. И вот, когда руки совсем уже опустились, я совершенно случайно обратил внимание на аккуратный шов в подкладке чемоданчика, где хранились отцовские документы. Под подкладкой оказался небольшой пожелтевший от времени конверт, опечатанный сургучной печатью. Никаких надписей на конверте не было. Сердце тут же учащенно забилось - вот, наконец, она, семейная тайна...
Вскрыв конверт, я разочарованно вздохнул - судя по всему, передо мной была обыкновенная любовная переписка каких-то древних родственников. Первое же прочитанное письмо это подтвердило, но я решил все-таки просмотреть их до конца. Прочитав последнюю строчку, я упаковал пожелтевшие листки обратно в конверт и убрал подальше. С того дня я не написал больше в своей книге ни строчки...
Прошли годы. Я так и не нашел себя в новой жизни, прыгал с одного места на другое. Кем я только не поработал - скупщиком ваучеров, продавцом на рынке, грузчиком на молочном комбинате... Все это было не по мне, но я тянул жилы, стараясь хоть как-то кормить семью. В 1998 году жена забрала сына и ушла к какому-то коммерсанту, занимавшемуся продажей подержанных иномарок. Тогда я на все махнул рукой и запил. Сейчас я собираю бутылки в Битцевском парке. Единственное, что я еще не пропил, так это квартирку, но все, видимо, идет к этому. На днях, копаясь в старых бумагах в поисках завалявшийся монетки, я наткнулся на тот самый конверт. Как вы думаете, смогу ли я продать какому-нибудь эти документы? Может, они заинтересуют какого писателя? Хотя бы за пару бутылок водки, а?
"Здравствуйте, милый Серж. Простите меня, что так долго не отвечала на Ваши письма. Ах, Вы же знаете, как необязательно работает наша почта. Бывает, письмо неделю где-то бродит, пока не доберется до нашей глубинки. Но, если честно, я не хотела давать Вам ложных надежд. Послания Ваши были так горячи, так страстны, что я боялась ранить Вас ненароком вырвавшимся холодным словом. Милый мальчик, то, что этим летом я позволила себе слабость несколько раз прогуляться с вами по Беренеевской аллее, было лишь мимолетной слабостью, поверьте. Я ведь слабая женщина и хотела хоть на какой-то миг забыть о своем горе. Вернувшись в Клин, я вновь предалась печали, каждый Божий день навещая могилу моего Павла.
Но нынче исполнился год со дня его смерти, и я сказала себе "хватит". Хватит хандрить и лить слезы, ведь мне всего двадцать и я еще, может быть, найду свое счастье. И вот сегодня же я Вам пишу. Помнится, в своих посланиях Вы спрашивали меня, не собираюсь ли я на Рождество в Беренеево, кататься на санках. Что ж, может быть, очень может быть... Думаю, мы сможем с Вами там увидеться, побеседовать. Может быть, даже Вы не откажетесь опять почитать мне свои стихи - те, что читали тогда в беседке над Волгой. Мне бы очень этого хотелось. До встречи, мой друг, до встречи.
P.S. Да Серж, не могли бы Вы оказать мне одну маленькую услугу. У моей соседки, помещицы Головановой, в Москве на Малом Ивановском переулке, в доме напротив монастыря, живет дальняя родственница, купчиха Коневская Ираида Трофимовна. Не могли бы Вы как-нибудь мимоходом зайти к ней, передать поклон и пожелать здоровья. Я была бы Вам очень признательна. Вы ведь знаете, у нас в глубинке так мало с кем можно провести время. А помещица Голованова - добрая моя подруга, хотелось бы для нее расстараться.
S.N. Клин. 15 октября 1909 г."
"Здравствуйте, дорогая, милая Софья Николаевна. Первым делом спешу сообщить, что письмо Ваше получил. Не могу описать ту радость которую испытал, узнав почерк, да что там почерк - запах от конвертика, доставленного давеча почтальоном. Дорогая, любимая Софья Николаевна, как я рад, что Вы помните меня. Поверьте, я то думал, что Вы вовсе позабыли своего верного слугу - бедного студентика, столь назойливо навязавшего Вам свою компанию этим летом в Беренеево. Господи Боже мой, как хорошо было в этом Беренеево. Помните ли Вы тамошних соловьев?!... Да что я спрашиваю, конечно, помните. С Вашей тонкой, лирической натурой это не возможно забыть. Ах, Софья Николаевна, Вы даже не можете представить того счастья, что я испытываю, читая и перечитывая Ваше письмо и надеясь на встречу под Рождество.
О деле же, что Вы меня просите исполнить, Софья Николаевна, дайте мне слово, что никогда, слышите, никогда, не будете меня ни о чем просить - только приказывать. Исполнить любой Ваш приказ для меня столь великое счастье, что ни о чем другом я и думать не могу. Поверьте, мне легче умереть, чем не исполнить Вашу просьбу. Сегодня же поеду в Малый и всё сделаю. Завтра отпишу.
P.S. Вы дали мне надежду!
Всегда у Ваших ног, Серж Гранин. Москва. 18 октября 1909 г."
"Приветствую Вас, милая Софья Николаевна. Вчера, как и обещал, поехал на Малый Ивановский. Не знаю, как и сказать, дорогая Софья Николаевна, уж очень не хочется огорчать Вашу подругу, но ее родственница, купчиха Коневская Ираида Трофимовна уж месяц как умерла, хотя особо старой-то не была, только-только за пятьдесят. Я попросил управляющего домом рассказать о ее последних днях, чтобы Вы хоть как-то могли утешить свою подругу. И, знаете ли, узнал очень интересные вещи, которые очень могут пригодиться Вашей помещице. Лет уж десять, как преставился муж Ираиды Тимофеевны, богатый текстильный мануфактурщик, оставив ей все свое состояние. Она же, поверите ли, не только не обеднела, а, говорят, удачными вложениями многократно приумножила свои капиталы. И это при том, что жила она на удивление экономно и в роскошествах замечена не была. Управляющий домом очень заволновался, узнав, что где-то в Клинском уезде у купчихи имеется родственница. Сначала я, признаться, не понял его беспокойства, но он объяснил, что является душеприказчиком Коневской и, согласно ее последней воле, может вскрыть конверт с завещанием лишь тогда, когда кто-либо предъявит неопровержимые доказательства своего родства с покойной. Кроме того, родственник должен достичь к тому времени двадцати одного года, чтобы быть человеком уже взрослым и неспособным враз промотать накопленные капиталы. Управляющий просил у меня адрес, но, по понятным причинам, дать я его не смог, обещая, однако, непременно известить наследницу, о чем Вас и прошу.
Да, вот что интересно, когда я уходил из дома, пьяный дворник, по русскому обычаю подслушавший наш разговор, отвел меня в сторону и стал просить денег на водку, уверяя, будто может мне рассказать про купчиху что-то такое, что может меня очень заинтересовать. Пустое. Что спьяну может наболтать глупый дворник? Глупые сплетни про почтенную даму мне слушать не хотелось, и я от сделки отказался. Может быть, зря?
Очень, очень жду Вашего письма. Ваш покорный слуга, Серж Гранин. Москва. 19 октября 1909 г."
"Здравствуйте, милый Серж. Оба Ваших письма я получила. Что ж, хоть и горькие Вы принесли вести, но все равно огромное спасибо за то, что Вы для нас сделали. Соседка моя в печали, но ничего, наверное, переживет. Все одно она не видела свою родственницу уже много лет, а вот наследство ей точно не помешает, в долги влезла в последние годы моя помещица. Да и не сама даже, а муженек - ни одного покерного вечера в дворянском собрании не пропустит. Уж и усадьбу свою заложили. Ну да Бог с ней, с Головановой. Еще раз спасибо за Ваши старания. С нетерпением жду встречи в Беренеево.
P.S. Да, кстати, не берите в голову, с дворником Вы все правильно поступили.
S.N. Клин. 24 октября 1909 г."
"Софья Николаевна, целую Ваши ручки. Умоляю, простите. Давеча, в который раз перечитав Ваш post scriptum, я все понял. Как же Вы умны, что столь тонко намекнули мне - мол, не до конца выполнил просьбу, не узнал чего-то важного. Ах, какой же я дурак, что не выведал у дворника всей правды о Коневской! Сейчас-то я понял, как важны эти подробности Вашей подруге. Да я и сам никак не мог успокоиться. Понимаете, что-то такое я увидел в глазах дворника, что все эти дни не давало мне покоя. Сегодня же я сходил по известному вам адресу и все сделал как надо. Чего уж греха таить, дворника я подпоил. И вот что выяснилось: Ираида Трофимовна, особа обычно замкнутая и до разговоров с прислугой не опускавшаяся, стала вдруг, накануне смерти, заметно добрее и веселее. Отчего произошла та перемена, дворник не знал, но накануне смерти к купчихе приезжала какая-то дамочка и долго у нее пробыла. А уж в тот день, как преставиться, миллионерша и вовсе ходила радостная и все твердила, что не зря она копеечку к копеечке складывала. На радостях даже рубль дворнику дала. И вот ночью, когда он, как водится, накушавшись водки, выходил на улицу, прошу прощения, по нужде, то видел, как из подъезда опять выходила та же дамочка с чемоданчиком в руке. А наутро преставившуюся Ираиду Тимофеевну обнаружила приходящая прислуга. Дворник утверждал, что есть и еще свидетель - жилец, бывший адвокат, за пьянство отлученный от дел. Этот бедняга сейчас в скорбном доме по причине алкогольной горячки, но дворник божился, что и он в тот день видел дамочку у квартиры Коневской. Полиция им, впрочем, не поверила - что может привидеться двум дуракам спьяну. Да, и еще один интересный фактик. За день до смерти купчиха неожиданно рассчитала экономку, служившую ей верой и правдой более пятнадцати лет. Очень интересное совпадение.
Сегодня, дорогая Софья Николаевна, вот только закончу письмо, отправлюсь на поиски экономки. Сдается мне, что-то в этом деле нечисто.
С наилучшими пожеланиями, Серж Гранин. Москва. 30 октября 1909 г."
"Ах, Серж, какой Вы, право, милый. Вы так по-доброму отнеслись к моей просьбе, что я не знаю, как и благодарить. Но про post scriptum Вы ошиблись, ничего подобного я не имела в виду, мнительный Вы мой. Я, кстати, рассказала Головановой про Ваши поиски. Она благодарит, конечно, но просит Вас особо себя не утруждать. Ей, видите ли, неудобно перед незнакомым человеком. Но, если честно, Серж, то неудобно перед Вами мне. Это я втянула Вас в эту историю, а Вам ведь, помимо прочего, и учиться надо. Хотя... Мне так скучно этой осенью. Слава Богу, вчера выпал снег. Все так бело, так светло... Может, Бог с ней, с учебой, Серж? Может быть, сбежим вместе в наше Беренеево на пару дней, а? Накатаемся на тройках, надышимся воздухом. Как будет хорошо, свободно! С нетерпением жду ответа.
Ваша Софи. Клин. 04 ноября 1909 г."
"Дорогая Софья Николаевна, вчера я нашел экономку купчихи. Что послужило причиной ее увольнения из дома Коневской, бедная полячка (простите, забыл сказать, что экономка - полячка) не знает. Но последние три-четыре дня до расчета Ираида Трофимовна стала цепляться к ней за всякую мелочь. Заметьте, после увольнения экономки, миллионщица постоянную прислугу не наняла, только приходящую. Не угодно ли Вам, уважаемая Софья Николаевна, вместе со мной сделать вывод, что дней за пять до смерти купчихи произошло нечто необычное. Я такой вывод сделал, осталось узнать, что же именно случилось. Ираида Трофимовна, будучи человеком замкнутым, никуда особо не отлучалась и почти всегда была на виду у экономки. А полячка, если бы произошло что-нибудь из ряда вон выходящее, мне бы непременно рассказала. И тогда в мою голову пришла мысль, что старуха получила какую-то весть. И как Вы думаете, куда я пошел? Несомненно, Вы уже догадались - к почтальону. Конечно, существовала вероятность того, что Ираида Трофимовна получила весточку не почтой, но проверить, согласитесь, стоило. И, о чудо, почтальон вспомнил, что за неделю до смерти купчихе действительно пришло частное письмо. Для почтальона это было необычно - за два года работы он носил Ираиде Трофимовне только деловую корреспонденцию, частных же писем не было ни единого - старуха давно уж отказала всем в благотворительности, а родственников у нее не водилось. Кстати, экономка ничего не слышала и о помещице Головановой.
Что ж, видимо мне ничего не остается, как тщательно обыскать дом в поисках загадочного послания. Сегодня ночью я собираюсь это сделать. Как только вернусь из Малого Ивановского, тут же допишу Вам письмо и сообщу о результатах. Пожелайте мне удачи, милая Софья Николаевна.
Как и обещал, пишу о том, как прошли поиски. Для того, чтобы проникнуть в квартиру Коневской опять сгодился дворник, который на сей раз был зол, от водки почему-то отказался, взяв деньгами.
Софья Николаевна, не помню, рассказывал ли я Вам, что растила меня тетушка Мира, хоть и дворянка, но, по сути, из той же породы, что и Ваша купчиха. И, уж поверьте мне, их купеческие повадки я знаю. Короче, нашел я это письмо за литографией мужа спрятанное. Представляете ли Вы, что я почувствовал, когда его увидел.
Не беспокойтесь, Софья Николаевна, это ТО САМОЕ письмо. Мне ли не узнать его почерк! Стоит ли говорить, что я прочел его? Ах, как подло когда-то, еще до замужества, поступила Коневская, подкинув к воротам приюта малышку дочь, лишь для того, чтобы удачно выйти замуж. Ах, как подло...
Я хорошо помню, Софья Николаевна, как Вы мне рассказывали, что росли в приюте, что вышли замуж за достойного человека, который, к несчастию, умер молодым. В найденном мной письме Вы опять повторили это слово в слово. Как красиво вы расписали свою ненависть к людям, пользующимся прислугой! Теперь я понимаю почему купчиха, лишь бы угодить объявившейся доченьке, прогнала бедную полячку. А Вы только этого и ждали, ведь правда? Почему? Вы ведь могли бы жить припеваючи и при жизни матери. Ах, понимаю, Вы хотели всего и сразу. Но зачем, зачем Вы послали меня к ней? Только ли для того, чтобы выяснить, что думает полиция по поводу ее смерти, и не считает ли это убийством? И главное, какие доказательства собираетесь предъявить душеприказчику, что Вы дочь Коневской? Что Вы взяли у нее в квартире?
Пока я не собираюсь ничего сообщать полиции и надеюсь, что все эти вопросы мы обсудим при встрече в Беренеево.
P.S. Кстати от чего умер Ваш муж?
Ваш (зачеркнуто) С.И. Гранин. 10 ноября 1909 г."
Ах да, я же не сказал, моих прабабушку и прадедушку звали Софья Николаевна и Сергей Иванович Гранины.