Аннотация: Участвовал на Осеннем Супер ЦарКоне-2004
Проклятие.
Страх убивает.
Проклятие обнаружило себя, когда Атлион обогнал стрелу. Охотничий азарт взыграл в юноше, что выследил единорога. Тренькнула тетива, и стрела полетела к жертве. Лишь мгновение спустя, пришло осознание необратимости поступка. Ещё мгновение и падёт сражённым дивное создание! Ещё мгновение... Сердце занялось чёрным ужасом. Ноги сами понесли юношу на перехват стрелы, и распалась цепь времени - сгорая, плавились звенья в единый, долгий миг. Взмах! Не по годам крепкая рука выхватила из воздуха оперённую смерть. Взмах! Моргнул единорог, поднимая удивлённый взгляд на материализовавшуюся тень. Взмах! Мелькнул рог, снова распались звенья-мгновения, а юноша оказался в двух десятках шагов от разгневанного зверя, на самом краю лесной поляны, там, откуда произвёл роковой выстрел, разбудил Проклятие.
Говорят, что с течением лет сдаёт людская память - уходят воспоминания, словно листья облетают по осени. Ну, так то у людей. Даже будучи полукровкой, Атлион был лишён радости забвения. Все повороты его семнадцатилетней судьбы-дороги вели к сегодняшнему дню и все они горчили, как травяной отвар. Воспоминания-вешки - вот, что хотелось вытравить из памяти.
До того, как пробудилось Проклятие, жизнь в лесном селении пусть и не была черна невзгодами, но чувство отчуждения сопутствовало ей беспрестанно. Полукровка. В среде светлых альвов он был изгоем, полуживотным. Что с того, что обликом схож с ними, когда дух его изначально чужд высоких загадок альвийской души - так Атлион понимал мимолётные взгляды родичей. Но злость ещё дремала в его сердце.
Единственной отрадой в те годы служило ученичество. У них с Наставником была взаимная неприязнь, но личная, не расовая. Мастер Навиль винил Атлиона в том, что тот ломал взлелеянные стены одиночества, Старейшин, что переложили ответственность за юного сорванца на его плечи, себя, не нашедшего слов отказаться от сомнительной чести. Не хотел он принимать звания Наставника...
Заснеженное поле уходило к горизонту, окаймлённому по левую руку тонкой синевой холмистой гряды. День пути. Пустое белое пространство казалось чужим, враждебным. Утренний морозец злобно холодил открытое лицо путника.
Атлион с сомнением покинул опушку. Где-то там, у подножья холмов, ждала его будущая, человеческая судьба. Он решил - пути назад не будет...
Возвращаясь в селение, Атлион хотел скрыть от Наставника возникшую из ниоткуда способность мгновенно перемещаться. Но мастер Навиль, увидев огненную прядь в смолянисто-черных волосах ученика, догадался сам.
"Рано или поздно Проклятье пробудилось бы в тебе", - втолковывал он чуть позже Атлиону. - "Такова, Волчонок, расплата полукровок за грех их родителей".
Тот разговор был особо памятен. В единственный и последний раз Наставник переступил собственную неприязнь к ученику-полукровке. В его вечно непроницаемом взгляде юноша вдруг увидел жалость, жалость к маленькой обречённой зверушке - к нему, Атлиону.
"Время сжигает проклятых, и они ярко горят в его пламени..."
Видение злого огня с тех пор не оставляло юношу.
Первый день вне леса дался нелегко. Увязая по колено, Атлион упрямо, но медленно преодолевал снежную препону. При движении тихо похрустывал присыпанный ночным снегопадом наст.
Еще до полудня юноша выдохся окончательно, а лента холмов казалась столь же далёкой. От изматывающего пути его отвлекла одинокая цепочка припорошенных следов, что вела к черневшему поодаль валуну. Такие следы мог бы оставить лось, измотанный волчьей облавой. Но лапы серых охотников не запятнали снежную холстину, а, значит, зверь умер собственной смертью.
Атлион склонился и, смахнув рассыпчатый верхний слой, обнаружил в нём кровавые вкрапления - след был свежим - кровь падала с ночным снегом.
Юноша обнажил дар Наставника...
На слова об уходе мастер Навиль ответил тем, что, отстегнув от пояса охотничий нож, вложил его ученику в руку. "Не думай, Волчонок, что за пределами Леса тебя примут. По внешности ты альв, а духом - человек. Но если мы оцениваем сердцем, то люди на глазок". Ни напутствия, ни последнего прощай. Лишь сдержанный голос и короткий клинок с шершавой рукоятью.
Это оказался не лось. Мёртвый человек, придавленный павшим конём. Шапку льняных волос трепал ветерок. На бровях и в жидкой бороде сверкали острые льдинки. Пустые глаза.
"Воин", - решил юноша, рассматривая бляшки на доспехе мертвеца, стараясь вновь не столкнуться с безжизненным взглядом. К седлу павшего скакуна был приторочен меч. В руках мертвый всадник сжимал красноперую стрелу. Загадка. Что он хотел с ней сделать?..
Атлион гнал от себя образ мертвеца. Не хотелось признаваться в собственном страхе, но сегодня юноша впервые столкнулся со смертью. Охотясь, он убивал. Но одно дело неразумные звери, а другое - существо, которое мыслило, чувствовало, имело какие-то мечты, надежды. Атлион попробовал представить на месте мертвого человека мастера Навиля. Но воображение отказывалось белить лицо Наставника, подводить чернично-синим сжатые губы и превращать в блеклое стекло сапфиры его глаз.
У подножья угадываемых в сумерках холмов манил и пугал одновременно огонёк человеческого жилья. Месяц парил в небесах, прорезая ветхие облака.
Давно стемнело и погас огонёк, когда Атлион пересёк заснеженное пространство, разделявшее лес и холмы. Шагов за сто раздался звонкий в морозном воздухе пёсий лай, острый слух различил конское ржание. Сердце сжалось в предчувствии, но юноша не убавил шаг...
- Что это у тебя? - спросил Владим ночного гостя.
Хоть и пустил он его на порог, но подозрительная натура брала своё. Много лиц повидал старик за свои годы, но любой мальчишка мог определить то, что парень был чужаком. Чёрные волосы стянуты на манер конского хвоста, рыжая прядь у виска, широкий лоб, янтарные, волчьи глаза, скулы, острый, волевой подбородок. Странный юнец внушал тревогу, да и явился он не под солнечным ликом, а вышел из покрова темноты. Тени от слабого света лампы придавали лицу незнакомца диковатое выражение.
Атлион, положив на скамью к дорожному мешку завёрнутый в ветошь лук, как раз снимал колчан. С удивлением юноша посмотрел на хозяина. Янтарный и лазоревый взгляды столкнулись на миг. Владим отвернул мясистое лицо и толстым, как корешок, пальцем указал на одну из стрел, что красовалась алым меж белоперых сестриц.
- Что это? - переспросил он, хотя ответ уже был на уме - вражеская армия прошла перевалы и вторглась в королевство...
- Откуда тебе знать, что красноперая стрела - знак опасности? Вижу, не держал ты меча, иначе, увидь такую стрелу, споро бы рванул под защиту крепостных стен. Это в мои годы последний час едино близок, бегай от него или жди на месте.
- Но вот, что я хочу сказать тебе, сын Атли, парень ты конечно странный, но чувствую, есть в тебе светлая воля, отважный дух, уж поверь старому солдату. В Тарте должны увидеть эту стрелу. Скверное у меня, паренёк, предчувствие. Хорошо, если гонец был не один, но он погиб, и как сложилась судьба его товарищей - то нам с тобой не ведомо...
До боли в коленях сжимал Атлион бока старой дедовской лошади. "Тарт - ключ к долине Сотаса. Если на помощь гарнизону не успеют подойти баронские дружины, то врага мы остановим, но крови при этом прольётся немало. Потому у тебя, сын Атли, в руках не просто стрела, но надежда на завтрашний день многих людей", - напутствовал его Владим, и осознание собственной значимости окрыляло. "Делай, что должно", - говорил Наставник, с ледяным спокойствием принимая успехи и неудачи ученика. Никто никогда не доверял ему своей надежды. Но тревога вкупе с радостью боролись на сердце - надо было ещё успеть.
На вторые сутки Атлион увидел вражеский авангард. Когда он обернулся на почудившиеся за спиной громовые раскаты, то воображение сыграло злую шутку, показалось, что позади вырос лес. Остановив лошадь, юноша присмотрелся и едва не выпал из седла - так велико было удивление. Плотная цепь странных существ - на глаз они могли быть выше сосен лесной опушки - застила горизонт. Бескрайняя белизна поля обрела грозную границу. Сердце сжалось. Враги, видимо, заметили одинокого всадника, глас множества глоток басовито ухнул под небо. Лошадь дико заржала, взбрыкнулась, и юноша, выпустив от неожиданности поводья, свалился на снег.
Кровь глухо и часто била в виски. Подняв голову, Атлион ошалело заметил, как от цепи отделилось несколько гигантов. Чёрный ужас объял нутро...
"Время сжигает проклятых, и они ярко горят в его пламени..."
Рыжий вестник, красноперая стрела. И по отдельности они не сулили ничего хорошего, но вместе служили предупреждением, что настало скверное время. Барон Тарта Алофар угрюмо взирал на посланца, неосознанно теребя оперенье стрелы. "Скверное время", - повторил он про себя. А так не хотелось верить. Рассказ этого мужлана был странен. Говорит, что пятерику дней назад подобрал стрелу у Хмурых Холмов, что вторгнувшаяся в королевство армия состоит сплошь из великанов. Но... Инеистые великаны. Откуда им взяться? Из сказки? Пять дней. Ни один конь не домчит от Хмурых Холмов до Тарта за такой срок, особенно зимой, а мужик пришёл к крепостным воротам на своих двоих. Вестник. Хитрая морда у этого рыжего и глаза звериные, нечеловеческие. Расставив факты по местам, барон мысленно усмехнулся и посмотрел на капитана гарнизона. Тот видимо сделал те же, правильные умозаключения. Он ждал от барона только знака и Алофар кивнул.
- Ты лжец!..
С удивлением Атлион рассматривал ладони. Он чувствовал, что с ним произошли какие-то изменения. Ступив в пламя Проклятия, знал, что придётся чем-то платить, но Наставник так туманно сказал: "Время сжигает проклятых..." Ах, если бы это была одна из высоких загадок альва! Нет. Рассматривая состарившиеся руки, Атлион понял, что в тот единственный раз мастер вложил в слова их истинный смысл. За два дня... сколько своих лет он сжёг на костре времени? Десять? Двадцать? Злоба едва шевельнулась в душе, как яд её отравил мысли.
Атлион до крови прикусил губу. Будь люди Тарта благодарны, возмести они его время... Но за порыв души отплачено узилищем, за драгоценную весть - оскорблением, за будущие надежды - презрением. Лжец?! Эти люди обманули себя сами!
На камнях темницы лежал иней. Узник, свернувшись клубком на соломенной подстилке, пытался согреться. Несмотря на его усилия, тонкие пальцы холода проникали в малейшие прорехи одежды. Стены отражали далёкий гул - должно быть великаны штурмуют замок. Злость отступила, спряталась под сердцем, где теплее.
Атлион не знал, что делать. Виденные замковые укрепления, по его суждению, не могли сдержать великанов, а, значит, он обречён умереть, заточенный среди стылых камней. Если бы представился шанс освободиться! Он бы показал, на что способен проклятый! Пусть сгорит ещё один десяток лет, но тогда люди воочию убедятся, как неблагодарны они были к нему, Атлиону! Под дробный стук зубов узник на один момент сам поверил в то, как выйдя с охотничьим ножом на армию великанов, он победит её за несколько мгновений. "Это просто, - отрешенно думал Атлион, - всего-то перерезать каждому яремную вену".
Страшный грохот стал ответом мечтам. Донжон, в темнице которого был заточен Атлион, задрожал под страшными ударами. Стены плясали перед взором узника. Вдруг треснуло дерево камерной двери. Атлион вскочил. Возбуждённо забилось сердце и в отекших членах закололо в предвкушении свободы. Узник кинулся к двери, ударил в неё плечом. Но та едва поддалась. Новый удар сотряс донжон и с ним в такт Атлион ударил в дверь. Дерево сдалось раньше камня.
У ворот донжона сгрудилась горстка защитников. Атлион зверем накинулся на них, разметав в пару мгновений, что занял у чёрного пламени. Словно загнанный в ловушку волк, сейчас он готов был загрызть любого, кто стоял на пути. Спустя следующую пару мгновений распахнулись створки. Морозный воздух свободы обжёг лёгкие. Атлион судорожно вдохнул и в голове чуть прояснилось.
"...и они ярко..."
Быстрый взгляд. Четыре великана. Трое крушат дубинами камень башни. Один смотрит на появившегося из ниоткуда человека. Жёлтые, выпуклые глаза. Звериная морда. Черный зев пасти. Клыки!
Великан взревел и, замахнувшись дубиной, попытался расплющить букашку-человека. Сердце занялось чёрным ужасом...
"...горят в его пламени"
Издалека Атлион наблюдал за тем, как разрушался город, словно невидимая рука ломала его стены, повергала оземь башни. Грохот долетал даже досюда. Что ж, он спасся, а неблагодарные люди получили по заслугам.