Гурвич Владимир Моисеевич : другие произведения.

Белое и черное

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Белое и черное
  
  Роман не претендует не на историчность, ни на истинность, а является плодом фантазии автора. А возможно это всего лишь сон, который однажды приснился наяву.
  
  
   Был ли в самом начале у мира исток
   Вот загадка, которую задал нам Бог.
   Мудрецы толковали о ней, как хотели
   Ни один разгадать ее толком не мог.
   Омар Хайям
  
   Не вокруг творцов нового
   шума, вокруг творцов новых
   ценностей вращается мир. Он
   вращается неслышно.
   Фридрих Ницше
  
   А что если священное есть просто
   пошлость?
   Василий Розанов
  
  
  Глава 1
  
  Симон подошел к реке, напоминавшую неширокую подвижную синюю ленточку, и остановился, смотря по сторонам. Как давно не был он здесь и как долго шел он сюда. Мысленно он вернулся к началу пути. Даже трудно себе представить, что он завершен, что все бесчисленные трудности во время этой нескончаемой дороги преодолены. И кажется странным, что вернулся сюда живым, не раз мысленно он прощался с жизнью. Видно Бог хранил ее от всех напастей и опасностей.
  Бог, подумал он, какое странное и непонятное слово. Вечно ускользающая реальность, но которая дает о себе знать в каждое мгновение бытия. Нет, сейчас он вовсе не собирается размышлять на эту вечную тему, он может позволить себе отложить это занятие на потом. За эти годы достаточно времени он посвятил ему. И его не отпускает предчувствие, что еще придется уделять этому предмету много времени и внимания.
  Симон вздохнул, но в этом вздохе не было сожаления. Какой смысл сожалеть о неизбежном, только напрасно растрачивать силы и энергию. Он вспомнил человека, который ему постоянно внушал эту мысль; его образ возник и почти тут же растаял в его воображении, словно ночное как привидение. Еще не так давно эти встречи и беседы составляли основу его жизни, ради них когда-то он проделал длинный и опасный путь. А сейчас все это отодвинулось куда-то в сторону, хотелось заниматься совсем другим.
  Он окунул в реку ладони. В это жаркое время года она становилось мелкой, ее можно легко перейти вброд. Симон вспомнил, как купались они в ней мальчишками. А теперь все они взрослые мужи. И каждый идет своим путем. Или все же нет, и их жизненным путям суждено снова пересечься? Предчувствие скорой встречи не отпускает его.
  Симон зашагал вдоль русла реки. Внезапно он услышал какой-то неясный шум. Подвижная лента воды тут делала поворот, и он не видел, что происходит впереди.
  Симон ускорил шаг. И буквально метров через двести остановился. То, что он увидел, поразило его. Несколько десятков людей стояли на берегу и внимали невысокому с черной, со всколоченной бородой человеку. Он стоял на небольшом возвышении и яростно жестикулировал.
  В уши Симона ворвался его иступленный голос.
  - Покайтесь. Покайтесь. Ибо грешны вы. Только, признав это, вы очиститесь от скверны. И только тот, кто умолит свою душу под законом божьим, очистит и свою плоть, когда он будет прыскан святой водой и освятит себя в воде чистоты.
  Да это же Иоанн, узнал Симон. Как же давно они расстались. И вот новая встреча. Предчувствие его не подвело.
  Симон вспомнил, что Иоанн вступил в секту ессеев еще совсем молодым. И яростно, как все он делал, звал туда и его. Они много спорили на сей счет, Симон не соглашался на вступление. Но Иоанн сочетал ослиное упрямство с неистовством проповедника. И вот, кажется, через много лет эта жгучая смесь дала свои плоды.
  Симон продолжал слушать друга детства.
  - Не вода вас очищает, а дух святой, который нисходит на вас после крещения. Ибо, если не подготовились вы к нему, не будет вам от этого пользы. Кто готов, идите за мной.
  Иоанн подошел к кромке воды. За ним двинулась толпа последователей. Но не все, значительная их часть осталась стоять неподвижно. В их лицах, в их облике читалось отчаяние и жажда недоступного им погружения в реку.
  Симон направился к Иоанну. Тот смотрел на пришельца, но по его лицу нельзя было понять, узнает ли он друга детства или нет?
  Симон остановился рядом с ним.
  - Иоанн, - позвал он.
  Иоанна продолжал молча смотреть на него. В его глазах горел огонь фанатизма. Симону стало не по себе. Разве не от этого пламени сбежал он из этих мест много лет назад. И вот снова оно его обжигает.
  - Кто ты? - вдруг спросил Иоанн, пристально вглядываясь в Симона.
  - Я Симон, твой старый друг.
  По тому, как изменились его глаза, Симон понял, что Иоанн узнал его. Но никакой радости его лицо не отразило.
  - Когда ты вернулся? - спросил Иоанн.
  - Сегодня. А что тут происходит, Иоанн?
  - Разве ты не видишь. Мир погряз во грехе. Он требует очищения. Я призываю и тебя последовать их примеру. - Иоанн обвел глазами стоящих вокруг них людей. Одна партия вышла из воды, другая заступала на ее место. Лица тех. кто оказались на берегу, сияли от радости, а те, кто в нее входили, были угрюмы и сосредоточены, как перед важным делом.
  Как же мало нужно этим людям, чтобы их обмануть, подумалось Симону. Впрочем, те, кто желает быть обманутым, будут обмануты. А таких абсолютное большинство. Порой ему кажется, что это качество одно из основных человечества.
  - Напрасно ты это затеял, Иоанн, - покачал головой Симон. - Так мир невозможно очистить.
  - Не тебе об этом судить, - угрюмо произнес Иоанн, и в глазах его снова загорелись яркие огни веры.
  Он не хотел этих споров, но только-только вернулся на родную землю, как все началось снова, грустно отметил Симон. Здесь все на этом помешаны. Но никуда от этого не деться.
  - Почему же не мне, друг, - мягко произнес Симон. - Каждый может об этом судить. У меня на это прав не меньше, чем у тебя.
  - У тебя на это нет прав. В тебе никогда не говорил дух святой. Зря ты вернулся.
  Возможно это и так, подумал Симон. И это единственное. В чем может оказаться прав этот человек.
  - Но откуда в тебе уверенность, что именно твоими устами говорит дух святой?
  Иоанн так посмотрел на Симона, что тот невольно сделал шаг назад. Он испугался, что проповедник набросится на него. Да еще призовет для расправы над ним своих последователей.
  - Тебе этого не понять. Я это чувствую каждой частицей своего тела.
  - Нет ничего обманчивей чувств.
   Симон уже не в первый раз вспомнил своего учителя из той страны, где он побывал. "Никогда не верь ни своим мыслям, ни чувствам, - разворачивалась лента памяти в его голове. - Мы чувствуем только то, что способны чувствовать. А мыслим только то, что на способны наши мысли. Но на каком основании мы можем быть уверенны в истинности и того и другого? Все лишь должно быть ступенью для более высшего. Запомни раз и навсегда: никогда и ни на чем нельзя останавливаться. Где остановка, там возникает неправда".
  Симон посмотрел в угрюмое лицо Иоанна, и желание процитировать эти слова у него тут же отпало. Он не поймет и никогда не согласится с ними. Он воспринимает себя носителем истины. И нет сильней этого заблуждения. А то, что ему внимают столько людей, выполняют все его повеления, лишь усиливает в нем убежденность в своей правоте. И как с этим справиться, непонятно.
  Симон остановил поток своих мыслей. Ему стало тревожно. Но не от действий и слов приятеля детства. Почему к нему вдруг пришла убежденность, что он должен воспрепятствовать этому безумию? Разве для этого он вернулся домой? Вовсе нет, это безнадежное занятие. Таких всегда было много на этой земле. Странная земля, где люди сполна проникаются божественным неистовством, где они спорят не то, что правильно и полезно, а то, что грешно или не грешно, что ведет к искуплению, а что от него отворачивает. Беда таких людей в том, что у них на глазах всегда покрывало. А тех, кто пытаются его с них снять, ненавидят лютой ненавистью. Вот и Иоанн сполна проникся ненавистью, об этом красноречиво говорит его пылающий взор.
  - Если ты не с нами, тогда лучше тебя уйти отсюда Симон, - не скрывая враждебности, произнес Иоанн.
  Пожалуй, только с этим он и может согласиться, подумал Симон.
  - Да, я пойду, меня ждут дома. Я даже не знаю, живы ли родители.
  - Они живы, - неохотно промолвил Иоанн.
  - Это прекрасная весть, - улыбнулся Симон. - Спасибо тебе за нее.
  Но Иоанн уже не слушал его, повернувшись к нему спиной, он шел вдоль русла и благословлял тех, кто собирался креститься водой. С тяжелым сердцем Симон пошел прочь.
  
  
  Глава 2
  
  Арон Шапиро закончил писать и выключил компьютер. Несколько мгновений он смотрел на потухший экран монитора, напоминавший ночное беззвездное небо. В этом заключается что-то знаменательное, подумал он. Его жизнь стала такой же темной и беспросветной.
  С тех пор, как пропала старинная рукопись, вернее, с тех пор, как обнаружилась ее пропажа, жизнь для него потеряла все краски. То, что составляло смыслом ее столько лет, в миг потеряло свое значение. С того самого момента, когда семнадцатилетним юношей он обнаружил в пещере, в которую провалился и едва не погиб, сосуд, а в нем папирус, все переменилось для него. Конечно, когда он с замиранием сердце доставал из сосуда свиток, этого не знал. Но предчувствие огромной важности происходящего настигло его уже тогда.
  Свиток оказался в хорошем состоянии, учитывая, какое количество бездонного времени он тут пролежал. А в том, что он очень старый, Арон не сомневался. Хотя тогда он еще ничего не знал о науке, изучающей древние рукописи. Да и письмена на ней были на незнакомом языке. Но охватившее его волнение было таким острым, что некоторое время он почти ничего не видел и не слышал. Такое с ним случалось впервые. И как юноша из ортодоксальной семьи, он не мог не подумать, что таким образом с ним говорит сам Господь. Иначе как объяснить, что же с ним тогда произошло.
  Как ни странно, но прошло столько лет, все переменилось в его воззрениях настолько кардинально, что он даже сам этому удивлялся, а то убеждение сохранилось по-прежнему. И даже окрепло. Разумеется, он на все смотрел теперь иначе. Но разве это что-то меняет по большому счету. В этом мире все сохраняет свою неизменность. Меняются лишь только наши представления о ней. Но этот тончайший нюанс мы редко ощущаем.
  В последнее время Шапиро томило предчувствие. Он ощущал поступь некой невидимой череды событий, которые непосредственно имеют отношение к нему, но о которых ему пока ничего неизвестно. Это утомляло и раздражало, лишало уверенности и спокойствия.
  Шапиро был убежден, что пропажа, а точнее кража древней рукописи - в чем он нисколько не сомневался - не может пройти для него бесследно. Столько лет он хранил в глубочайшей тайне ее существование, пока однажды не понял, что если и дальше будет это делать, то совершит непоправимую ошибку. И тогда он нашел этих людей, кому доверил свой секрет.
  То был долгий и кропотливый труд, который занял почти два года. Ему нужны были не просто люди, а особенные люди, которые бы отвечали его представлениям о том, каким должен быть настоящий человек. А таких в мире оказалось ничтожно мало. Как печально, что с той эпохи, из которой пришла к нему однажды эта рукопись, практически ничего не изменилось.
  Шапиро продолжал смотреть на погасший экран. Получается по всему, что один из этих людей оказался вором. Значит, он ошибся, по крайней мере, в одном из них. Обидно. Хотя стоит ли этому удивляться, ведь каждый человек загадка для самого себя, а уж для другого - тем паче. К тому же вполне возможно, что у кого-то их них серьезно изменились обстоятельства или убеждения. Мало ли чего может в жизни произойти.
  Совершил ли он в свое время ошибку, что поступил именно таким вот образом? Этот вопрос он задавал себе неоднократно, но ответа не находил. А какие были альтернативные варианты? Опубликовать свиток? Но что потом? Вселенский скандал. Но это ли было его целью? Нет и еще раз нет. Широкая огласка ничего бы не изменила в мире, то бессмысленная затея. Ни тогда, ни теперь это был не тот путь. Впрочем, и выбранный им вариант был далеко не оптимальным. Скорей всего такого просто не существует. Этот мир еще не созрел для него. И ему ничего не оставалось делать, как лавировать в этой ужасной действительности.
  Шапиро на экран своего воображения выводил всех товарищей по обществу. Нет, это бессмысленно, он никого не подозревает. Вернее, подозревает всех. Кроме одного. Потому что его не было на последнем заседании, после которого и пропала рукопись. И если что-то с ним, С Шапиро, случится, то одна надежда на него.
  Шапиро стал думать о нем. К обществу этот человек присоединился последним. Это случилось после того, как он прочитал его книгу; он послал ему приглашение. Они встретились. А он и не думал, что тот такой молодой. По крайней мере, по сравнению с ним. Все же пятнадцать лет разницы в современном мире, где время так спрессовано, совсем не мало. Он ощущал в нем представителя иного поколения, хотя и родственного ему. То, на что он затратил десятилетия размышлений, к нему пришло за считанные годы. То, что у него вызывало мучения, внутренний протест и сопротивление, которые приходилось с помощью героических усилий преодолевать, он просто перешагивал, как лежащий на земле саквояж. И это вызывало и зависть, и восхищение. И вот теперь одна надежда на него. Больше за содействием обратиться не к кому.
  Шапиров услышал, как открылась входная дверь и по квартире застучали каблучки. В комнату вошла молодая девушка со жгучими черными волосами и смуглой кожей.
  - Я тебя ждал, - сказал отец.
  - Я задержалась в университете.
   Шапиро кивнул головой. После окончания университета, ей, как лучшей студентки, предложили остаться в нем преподавать. Он был против, так как был уверен, что хорошим это не кончится. Но и возражать не стал. Что положено, то и свершится.
   - Я хочу тебе кое-что сказать, это очень важно, - произнес Шапиро.
   - Я слушаю тебя, папа. - Эльвира села рядом с ним.
   Шапиро задумчиво смотрел на дочь. Правильно ли он поступает, намереваясь возложить на нее всю ответственность в случае чего. В конце концов, у нее своя жизнь. Он вспомнил, как десять лет назад, когда он развелся с женой, всех поразила тогда еще четырнадцатилетняя девочка. Она вдруг решительно заявила, что будет жить только с отцом, хотя все были уверены, что она останется с матерью. И кто только ее не уговаривал изменить решение. Даже он попытался внести в это дело свою скромную лепту. Но она его единственного, кого не захотел слушать, просто сказала, чтобы он бы не вмешивался. И он больше не вмешивался, поняв, что это ее принципиальный выбор, который определит всю дальнейшую жизнь.
   - Я хочу тебе кое-что сказать. Ты знаешь о пропаже свитка.
  - Да, конечно, ты мне об этом говорил.
  - Но сейчас я хочу поговорить с тобой о другом. Эта пропажа не может пройти бесследно.
   Эльвира пристально посмотрела на отца.
   - Что ты имеешь в виду? - с тревогой спросила она.
   - Все, что угодно. Ставки не просто большие, они гигантские. Поэтому можно ожидать самого худшего.
   - Папа! - вскочила Эльвира со своего места.
   - Пожалуйста, сядь. Эмоции ничего не изменят. Помнишь наш девиз: что должно, то и случится.
   - Да, папа, - упавшим голосом произнесла девушка.
   - Не будем изменять ему и на этот раз. Так вот, если произойдет нечто такое, что резко изменит нашу жизнь... - Он замолчал, думая о том, должен ли называть вещи своими именами. Должен. - Если я погибну, то...
   - Но папа, - прервала его Эльвира. - Ты говоришь ужасные вещи.
  - Ты помнишь, я был солдатом и участвовал в войне Судного дня. Я несколько раз был в сантиметре от гибели. И сейчас я тоже не хочу закрывать глаза.
  - Хорошо, говори дальше, - сдалась девушка.
  Шапиро кивнул головой, словно бы говоря: так-то лучше.
  - Ты сама должна решить, что тебе делать, как поступать в этом случае.
  - Но как бы хотел, чтобы я поступила?
  - Единственный человек из всех, на кого не падает подозрение, - это Вадим Ведев. Его не было на том заседании.
  - Этот тот русский?
  - Да, он живет в России, в Москве. Только он может заняться поиском свитка. А его надо найти. Я совершил грандиозную ошибку, не опубликовав этот документ. И если он попадет в руки тех, кому он не выгоден, они уничтожат его.
  - Но ведь он представляют огромную историческую ценность!
  - Вот поэтому и уничтожат. Если истина противоречит устоявшимся представлениям о ней, то тем хуже для истины. Увы, эта логика миллионов, а также десятков очень влиятельных людей. И во все времена тех, кто бросал ей вызов, ждала печальная судьба.
  Эльвира задумчиво посмотрела на отца. Давно они так не разговаривали.
  - Но зачем эти люди так рисковали? - спросила Эльвира.
  Теперь задумался Шапиро.
  - Истина есть одновременно начало и окончание любого процесса. И тот, кто стремится к завершенности, не может ей пренебрегать. Он обречен на то, чтобы искать ее. В каком-то смысле это марш обреченных. Но ты не расстраивайся, - улыбнулся он, - быть обреченным вовсе не означает быть несчастным. Я никогда не чувствовал себя несчастным, хотя всегда был обреченным. На самом деле, мы единственные подлинно счастливые люди на земле. И другого счастья просто не существует. А то, что остальные принимают за счастье, всего лишь иллюзия.
  - А любовь?
  Шапиро молчал, вопрос дочери смутил его. Он даже не знал, как ответить. Вернее, знал, но не хотел озвучивать эти слова. Вряд ли они нужны этой очень чувствительной и страстной девушки. Год назад на палестинской территории во время небольшого военного рейда погиб ее жених. Это горе она переживала молча, но глубоко, никого не пуская на ее территорию. Несколько его слабых попыток туда проникнуть, встретили сдержанный, но твердый отпор. Но Шапиро вскоре заметил, как изменился характер Эльвиры, она стала более замкнутая, мене общительная. А иногда так глубоко погружалась в саму себя, что ему становилось тревожно. Он знал, что из такого состояния однажды можно не выйти, остаться там навсегда.
   Он в полной мере разделял горечь этой утраты. Жених дочери был очень талантливый, а может быть и гениальный молодой человек с невероятно смелым, даже в чем-то безрассудным полетом мысли. И Шапиро всерьез предполагал в скором времени привлечь его к работе их общества. А впоследствии, возможно, если с этим будут согласны и остальные его члены, передать ему бразды правления. Но пуля фанатика оборвали эту блистательную жизнь. Он тогда долго размышлял о смысле этого события. Но так и не пришел к окончательному выводу. Вернее, выводов было много. Но сейчас он не собирался о них вспоминать. Его в данный момент волновала другая тема.
  - Любовь - это тоже поиск истины, - мягко сказал он. - Если в ней не присутствует этого элемента, это...
  Он вдруг замолчал.
  - Что же это тогда, папа? - В голосе дочери звучала настойчивость.
  - Это не любовь, - закончил он фразу.
  Эльвира на несколько мгновений погрузилась в раздумья. И Шапиро не сомневался, что она вспоминает своего жениха, анализирует их отношения.
  Он слегка коснулся руки дочери. Ему хотелось сказать, что она непременно встретит еще любовь, настоящую любовь, но промолчал. Он знал, что после смерти жениха, она не обращала внимания на мужчин. И все попытки ухаживать за ней, отвергала с первого же мгновения, И это беспокоило его. На эту тему они обязательно поговорят, но в другой раз. Сейчас время для такого разговора еще не пришло.
  Шапиро посмотрел на часы.
  - Мне надо идти. Вернусь вечером. Ты все запомнила?
  Девушка кивнула головой.
  - Да, папа. Я все сделаю, как ты просишь.
  Он встал и поцеловал девушку в лоб.
  - Тогда до вечера.
  
  
   Глава 3
  
  Из окна открывался вид на прекрасный пейзаж: идеально ровную лужайку, аккуратно подстриженные кусты, на отражающий, словно зеркало, окрестную природу пруд. Всякий раз, когда кардинал оказывался в этом замке, то всегда подолгу любовался этим видом. Он никогда не менялся, невольно порождая мысль о том, что и сто и двести лет назад окрестности выглядели точно также, как будто бы время не властно над этим местом. И в этом он усматривал знаменательную символику. В мире должен сохраняться баланс между тем, что должно постоянно изменяться, и тем, что должно оставаться неизменным всегда и при любых обстоятельствах. Именно в этом и заключается божественная премудрость. И этот основополагающий закон следует охранять всеми силами ума, души и всем остальным имеющимся в распоряжении арсеналом. Именно поэтому он здесь, среди иноверцев. Есть ценности, которые способны объединить даже непримиримых противников.
   Кардинал отошел от окна и подошел к столу. Он сел на стул и посмотрел на своих коллег. Ему было не легко решиться на этот шаг. Но теперь он не сомневаться в правильности своих действий. Да, между ними есть разногласия, подчас их взгляды диаметрально противоположны. Но есть и то, что объединяет. И это крайне важно, ибо, если они позволят однажды безответственным и безбожным элементам расшатать тот фундамент, на котором стоит все здание мира, которое выстраивалось не одно тысячелетия огромными трудами и жертвами, это станет для всех них гигантской катастрофой. И перед этой опасностью они должны сплотиться отбросив и переступив через все то, что может им это помешать.
  Кардинал пододвинул к себе несколько листков. Согласно регламенту, сегодня вести заседание должен был он. Однако кардинал не спешил, он обдумывал каждую фразу, которую сейчас произнесет. То, ради чего они создавали организацию, как раз и происходит. И они не имеют право на ошибку.
  - Друзья! - произнес кардинал. По началу ему не просто давалось выговаривать это слово, но теперь он уже привык. - Сегодня мы собрались на чрезвычайное заседание, так как ситуация резко изменилась. И нам нужно принять решение, как дальше действовать. Вы все получили подготовленный мною меморандум, а значит, в курсе последних событий. А они нас заставляют принимать срочные меры. Что вы об этом думаете? - Он внимательно, даже настороженно оглядел сидящих за столом людей.
  На некоторое время повисла тишина. Все собирались с мыслями.
  - Мне кажется, меморандум - это хорошо, но стоит представить события еще раз прямо сейчас. Важно не упустить ни одного нюанса, - произнес раввин. - Вы должны понимать, что речь идет в первую очередь о моем соплеменники и соотечественнике. И я могу дать согласие на любое кардинальное решение только, если существуют к тому веские основания. А все мы прекрасно помним, что согласно нашему уставу решения принимаются при полном консенсусе. И я считаю, что мы поступили очень мудро, приняв этот параграф.
   Кардинал посмотрел на раввина. Длинный нос, острая борода, толстые губы - типичней представитель своего племени трудно представить. В душе кардинал был антисемитом, но тут не позволял даже взглядом выразить свои чувства. Впрочем, по сравнению с имамом его можно даже зачислить в юдофила, вот уж кто не ненавидит иудеев, так это он. Его антиеврейские эскапады распространяются по всему исламскому миру, питая его энергией непримиримости к Израилю. Но даже он в этом зале вполне доброжелателен к своему еврейскому коллеге. По крайней мере, с призывами извести это племя, не выступает. Общая цель способствует примирению. По крайней мере, в пределах их организации.
   Кардинал перевел взгляд на имама. Тот кивнул головой.
  - Я согласен с многоуважаемым раввином, - сказал он. - Давайте обсудим ситуацию.
  - Не возражаю, - подал голос епископ. Этот суровый протестант-швейцарец напоминал кардиналу его предшественника Кальвина, чей фанатизм сочетался с суровым аскетизмом. Если бы дать ему власть, думал кардинал, то он бы запретил все современные развлечения и удовольствия - от казино до Интернета, а всех противников своей веры сгноил бы в тюрьме. Такое ощущение, что он попал на их заседание прямо из Средневековья.
  - Я так думаю, все согласны, - подвел итог кардинал короткому обсуждению. - Хорошо, тогда обрисую ситуацию. Вы прекрасно осведомлены, что мы давно охотимся за так называемым евангелием Симона-волхва. Или то, что выдается за него. Нам понадобилось немало времени, чтобы установить его местонахождение. Оказывается, известный вам Арон Шапиро хранил его у себя дома. При этом он долго водил нас за нос - простите за такое выражение, делая вид, что оно находится в каком-то потайном месте. И вот когда мы уже подготовил операцию по его изъятию, появились новые обстоятельства. Из подслушанного нами телефонного разговора Арона Шапиро стало известно, что документ у него украден одним из членов созданного им общества: "Альтернативного мышления". Это кража породила у Арона Шапиро желание сделать то, чего мы так давно опасались, - в ближайшее время опубликовать это сочинение. А последствия публикации - вы все хорошо это понимаете - будут для нас крайне нежелательными. И это очень мягко сказано. Мы собрались для того, чтобы обсудить, что нам делать, и выработать решение.
  - Арон Шапиро - наш враг, - решительно произнес раввин, и его глаза яростно засверкали, словно два только что включенных фонаря. - Он демонстративно не соблюдает норм нашей религии, работает в субботу. Он отвращает молодежь от иудаизма. Хотя он не афиширует эту сторону своей деятельности, но раввинату Израиля она хорошо известна. Он написал несколько книг, в которых предпринял богомерзкую попытку развенчать религию наших предков, представить ее как плод невежества, примитивизма, устарелых воззрений. И самое печальное, что его творения имели определенный успех. Немало юношей и девушек под влиянием прочитанного отошли от священных канонов. А ведь именно благодаря религии наш народ перенес все выпавшие на него испытания, сохранил свою идентичность. Но это его нисколько не останавливает. Он замахнулся на весь мир, по его инициативе было создано так называемое общество "Альтернативного мышления". Его участники и не скрывают своих намерений, они хотят кардинальным образом изменить представления человечества о самом себе, об окружающем мире. И о Боге. И надо честно признать, что все они очень талантливые люди. И в чем-то им уже удалось преуспеть. А потому они крайне опасны. Крайне опасны. И мы не можем спокойно наблюдать за их деятельностью.
  Все молча слушали эмоциональную раввина, никто не прерывал его речь.
  - Мы все с вами абсолютно согласны, - произнес кардинал. - И вовсе не заинтересованы в крахе иудаизма, как и всех остальных конфессий, чьи представители находятся в этом зале. Как и тех, кого тут нет. Мы выражаем общие интересы. Но нам нужно принять важные решения. Для этого я, как координатор нашей организации созвал вас.
  - Мы не заинтересованы в публикации этого лжеевангелия. - подал голос епископ. - Это надо остановить любой ценой. Речь идет ни больше, ни меньше, как о подрыве главных устоев мировой цивилизации. Это будет катастрофа общечеловеческого, а может, и общевселенского масштаба. Мы не выдержим такого испытания. А потому я считаю, что для принятия самых радикальных и жестоких мир есть полное оправдание. - Епископ замолчал. При этом его лицо не отражало никаких эмоций, как будто бы речь шла о сухом математическом расчете.
  - А что вы думаете, уважаемый имам? - спросил кардинал.
  Среди всех собравшихся в этой комнате, имам был самым молодым. Радикал, пламенный проповедник, яростный борец с неверными, чьи речи зажигали огромные толпы, он был тут совсем иным. Он не пытался проповедовать свои ценности, обращать в свою веру - то, чем он занимался у себя дома. Он прекрасно сознавал смысл и значение их собрания и действовал в унисон с другими. И это внушало кардиналу сдержанный оптимизм. Если такие люди способны действовать разумно, у них есть все шансы на успех.
  Имам по очереди посмотрел на всех собравшихся. Его взгляд дольше, чем на других замер на раввине.
   - Вы, евреи, странный народ, - усмехнулся он. - Вы много всегда говорите, но мало делаете. Ваша ненависть часто бесплодна. А ненависть - это как раз чувство, которое должно приносить особенно большие плоды. Особенно в таком деле. Этот ваш Арон Шапиро должен быть умерщвлен уже давно, а богопротивная рукопись выкрадена и уничтожена. Вы сами создали себе проблему на пустом месте. Мы бы давно ее решили. И сейчас не ломали бы голову над ней.
  Раввин что-то хотел возразить, но, наткнувшись на острый, как рапира, взгляд имама, в последний миг передумал.
  - У меня нет сомнений, что мы должны делать, - продолжил имам. - Этот человек заслужил смерть. Он покусился на святые основы нашей религии, на то, что ниспослал нам великой своей милостью Аллах. Мы объявляем ему джихад. Я готов предоставить своих моджахедов, каждый из них сочтет для себя величайшей честью пожертвовать своей жизни ради уничтожения нечестивца. Тот, кто совершит этот подвиг, попадет в рай. Мы должны все сделать как можно быстрей, не теряя ни одного дня.
  - Спасибо, имам, за готовность предоставить нам ваших мучеников, но в этом нет необходимости. Вы не хуже меня знаете, что у нас есть, кому совершить это деяние. Итак, с вашего позволения я подведу итоги. Мы все пришли к единогласному мнению, что настала пора для самых решительных и беспощадных действий. Это требует от нас долг. Нам прискорбно сознавать, что речь идет о человеческой жизни. Но у нас нет иного выбора. Мы объединились тут для защиты священных устоев, миллиарды людей разных исповеданий даже не знают сейчас, какой угрозе подвергаются. А это угроза самая страшная на земле - неверие, отрицание божественного присутствия. Нет страшнее греха гордыни. Человек, охваченный ею, становится дьяволом. И это ничуть не преувеличение, он превращается в Сатану, становится охваченный ненавистью ко всему, что дорого подавляющему большинству людей. А потому согласны ли вы с приговором?
   Ответом ему было молчание. Но все знали, что это как раз то молчание, которое выражает согласие.
  
  
  Глава 4
  
  Кристофер Рюль прилетел в аэропорт Бен Гурион рано утром, взял такси и поехал в Иерусалим. Он был впервые в Израиле, но смотрел из окна машины на проплывающие перед ним картины незнакомой страны без всякого интереса. За свою жизнь он видел столько стран, столько городов, что они давно перестали возбуждать в нем даже самые слабые всполохи любопытства. Конечно, думал он, это не просто очередное государство, это Израиль, место, где зародились великие религии. Но это было давно, а сейчас, что осталось с тех времен, кроме развалин. Например, эти люди, которые проносились мимо него в своих машинах, какое отношение они имели к тем двенадцати евреям, которые однажды пошли за Христом? Впрочем, эта дюжина мужчин его тоже не слишком волновала; когда он был христианином, то так не обрел ни подлинной веры, ни настоящего успокоения. Ему было скучно и не интересно смотреть и слышать и католиков, и протестантов, и православных. Он не ощущал за их душой ничего, кроме слепого следования традициям, бесконечного воспроизводства заученных одних и тех же текстов. И, когда он перешел в ислам, то по началу его душа возликовала. Он ощутил огонь того неистовства, той веры, которая могла бы его очистить. Но вскоре обнаружил, как это пламя стало в нем ослабевать. Все было тоже самое, только в другом исполнении. У одних это был слепой и тупой фанатизм, у других за внешней религиозностью скрывалось равнодушие и привычка, а у третьих, их преданность Богу маскировала коммерческий интерес.
  Потом был индуизм и буддизм. Он метался по миру, пока не кончились деньги, заработанные за участие в наемнических операциях в Африке и Латинской Америке. Десять лет своей жизни он убивал, следующие десять лет каялся, пытаясь очистить душу от налипшей на ней крови. Но в этом деле он потерпел полное фиаско, он лишь окончательно разочаровался во всем. Нет, он разочаровался не в Боге, и не в себе, а в своей возможности хоть на шаг приблизиться к нему. Когда он был христианином, мусульманином, буддистом ему снились одни и те же кошмары. И он понял, что эти смены конфессий бессмысленны для него. Он был и остается убийцей. Его миссия воевать, стрелять в людей. И не надо сворачивать с этого пути. Если разобраться, не так уж он и страшен.
  Эта правда не потрясла его, а скорей даже обрадовала и уж точно успокоила. Он смирился со своей судьбой. В конце концов, кто-то же должен быть и таким. Бог ясно указывает ему на его предназначение в мире, не позволяя примкнуть ни к одному верованию.
  Иногда Кристофер размышлял о том, а во что все же он верит. И тогда к нему приходил странный ответ: он верит во все религии сразу, в которые обращался. И не важно, что их служители по большей части люди не искренние, равнодушные или фанатики; дело же не в них. Просто Бог неуловим и многогранен, в каждой религии он лишь приоткрывает свою небольшую частицу. И глупо увязнуть в какой-нибудь одной из них. Но именно потому их и следует оберегать, все они истинны хотя бы в какой-то части. А это уже немало. Без них было бы гораздо хуже, мир бы окончательно сошел бы с ума, и сотни миллионно людей просто бы удавились от отчаяния. Ведь им не нужна истина, им нужна вера в нее. А то, что эти две вещи диаметрально противоположны, мало кто замечает.
  Кристофер хорошо помнил, что эти мысли водопадом обрушились на него в каком-то тесном номере маленькой гостинце такого же маленького городка. Попал он в него случайно. Он просто ехал, без цели и смысла, так как движение приносило ему хоть какое-то облегчение от того невыносимого состояния, в котором он пребывал. И он не понимал, почему решил сделать здесь остановку. Ничего привлекательного в этом населенном пункте не было. Разбитые дороги и маленькие дома свидетельствовали о бедности и запустении. Но позже он понял, что именно это и привлекло его. Вид городка соответствовал его внутреннему состоянию. Он был такой же брошенный, никому не нужный, как и он сам. И это задержало его здесь. Он вдруг ощутил к нему родственное чувство.
  Он сидел в номере и не знал, что ему делать дальше. Здесь, в этом городке он ясно осознал, что прежняя жизнь закончилась. А контуры новой даже не прорисовываются.
  И тогда к нему пришла простая и ясная мысль. Он закончит здесь свою жизнь. Здесь и сейчас. Это будет логический конец всего того, что приключилось с ним за последние двадцать лет. Его жизнь вместила так много всего, что он вполне может считать себя значительно старше своих сорока лет. Формальный возраст - это такая чепуха, это для тех, кто не жил по-настоящему. У них день за день, год за год. А у него все не так, порой ему кажется, что он оставил за своей спиной целые столетия.
  И в самом деле, чего ему делать на этом свете? Продолжать скитаться по миру. Дома у него давно нет, его никто не ждет. Да и никого заводить он не хочет, он не сможет заботиться о ближнем. Одна эта мысль возбуждает в нем отвращение. Он абсолютно отвык от такого образа жизни. Жена, дети, свой домашний очаг - не для него.
  Он лежал на кровати и не чувствовал никого беспокойства. Он столько раз видел смерть, он стольких сам убил, что еще одно убийство, пусть даже самого себя, почти не вызывало эмоций. Он жил, пока видел хоть какой-то смысл в жизни, пусть самый ничтожный. Но и он однажды должен был исчерпать себя.
  Но ему не хотелось уходить прямо сейчас. Ему было спокойно и даже приятно лежать на широкой и мягкой кровати, смотреть в потолок. Впереди его ждала ночь. И он мог хорошо выспаться. Зачем пренебрегать такими удовольствиями.
  И в этот момент раздался звонок его мобильного телефона. Он даже сначала не понял, откуда поступает этот звук. Его телефон не звонил уже давно по простой причине - звонить было некому. Он даже думал его выбросить, но почему-то до сих пор это не сделал.
  Разговор продолжался не меньше часа. Он не знал, откуда этот человек так хорошо знает не только его биографию, но хорошо понимает его духовные терзания. Давно Кристофер ни с кем так не говорил, как с ним. Вернее, с этим мягким, благожелательным, спокойным голосом. И когда беседа завершилась, он снова ощутил сполна пульс жизни. И не стал дожидаться утра, а спустился вниз, отдал ключ от номера и сел в машину. И помчался по пустой в этот поздний час дороге. Больше ему было нечего делать в этом унылом, мертвом городке. Пусть он умирает, а вот он, Кристофер Рюль, снова ожил.
  То событие случилось почти год назад. С тех пор благожелательный голос неоднократно звонил ему, подолгу говорил с ним, внушал определенные мысли, которые не только не вызвали в Кристофере отторжения, а наоборот, органично входили в него, как гвоздь в податливую доску.
  Несколько раз ему давали какие-то задания, но они были для него пустяковые. Но он догадывался, что их единственная цель держать его в тонусе, не дать снова утонуть в болоте неопределенности, отчужденности от мира. И он был благодарен за эту ненавязчивую заботу. Он был слишком опытным человеком, чтобы не понимать, что его готовят к чему-то важному, к какой-то серьезной акции. А иначе стали бы эти люди ежемесячно переводить на его счет одну и туже вполне солидную сумму.
  И вот этот день настал. Однажды к нему подошел неприметный человек и быстро сунул в руки конверт. Он сказал всего лишь одну фразу: "Прочтите в полном одиночестве" - и исчез.
  Кристофер скрупулезно выполнил указание. Внимательно все прочитал, долго смотрел на фотографию человека. Не потому что хотел запомнить - память на лица у него была феноменальная, и оно уже надолго оттиснулась в его мозгу - его поразило само лицо. Что-то в нем было странное, необыкновенное. Он долго не могу понять. Потом решил, что более всего подходит слово отрешенность. Но совсем не та, что была у него в минуты хандры, а какая-то иная. Но дальше на эту тему он размышлять не стал, в конце концов, этот вопрос его не должен волновать. Его поручено дело, и он его выполнит.
  А этот человек? Он задумался. Ему вдруг приоткрылся краешек некой реальности, смысл той задачи, что поставлена перед ним. Люди с такими лицами не должны жить, потому что они опасны. Кристофер давно убедился в том, что лица не даются случайно, они выражают по своему нечто главное, основополагающее, что несет каждый из живущих на этой гнусной планетке. А то, что нес этот мужчина, ему не понравилось с первого же взгляда..
  Кристофер, как ему было велено, сжег бумаги, а сам направился покупать билет на рейс в Израиль. И вот уже машина мчит его в священный город Иерусалим.
  Ему был забронирован номер в гостинице. Он бросил сумку, быстро пообедал в ресторане и вышел на улицу. Но город его не интересовал, ему глубоко наплевать на все его святые места. Не терпелось приступить к выполнению задания, он так соскучился по настоящему делу. А то, что оно сопряжено с великой целью, придавала ему совсем иной колорит. Он чувствовал свою сопричастность к великой задачи спасения мира. И это на корню могло уничтожить все сомнения, если бы они у него были.
  
  Глава 5
  
  Шапиро вернулся домой под вечер. Эльвира сразу заметила, что он не в лучшем настроении. Обычно, входя в квартиру, он улыбался, но на этот раз был необычно серьезен. Не говоря ни слова, прошел в комнату, сел за свой письменный стол. Он смотрел куда-то вдаль, его взгляд был абсолютно отрешенный. Таким взглядом смотрят на то, что невидимо обычному взору, подумала она.
  Эльвира села рядом.
  - Папа, что случилось?
  Шапиро перевел взгляд не дочь. И она могла наблюдать, как возвращается взгляд отца в этот привычный мир из далеких и невидимых миров.
  - Ничего особенного, - улыбнулся он. - Случилось то, к чему я давно был готов, и что представлялось мне абсолютно неизбежным. Мне предложили добровольно покинуть университет.
  Эльвира похолодела. Она знала, что все к этому идет. И все же новость застала ее врасплох.
  - Что же теперь будет? - растеряно проговорил она.
  Отец удивленно посмотрел на нее.
  - А что должно быть, ничего не будет. Вернее, буду писать книги. На самом деле, они надеются заставить меня покинуть страну. Этого они не дождутся. Это борьба не на жизнь, а на смерть. И с этим ничего не поделаешь.
  - Но почему именно ты? - Эльвира давно хотела задать отцу этот вопрос, но решилась только сейчас.
  - Не знаю, так предопределено. Кому что. Кому быть ортодоксом, кому бороться с ортодоксами. Вот, собственно, и весь ответ. Ты, как преподаватель истории, должна это ясно понимать. Это вечное противостояние.
  Эльвира задумалась.
  - Но, папа, если это противостояние вечное, тогда какой в нем смысл? Оно же ничем не кончится. И история как раз это и доказывает. Кто-то бросает вызов устоявшимся устоям, изредка побеждает. Но через некоторое время эти новые устои приобретают твердость новой ортодоксии. И если вдуматься, то по существу она ничем не отличается от старой. Если я права, то скажи, ради чего борьба? Ради чего ты борешься?
  Шапиро покачал головой и снова улыбнулся.
  - На этот вопрос у меня нет ответа.
  - Как нет? - удивилась девушка.
  - Очень просто, нет - это значит, нет.
  - Но тогда я ничего не понимаю. Ты рискуешь всем, даже жизнью. Ведь эти люди способны на все, даже на самую крайность. - Она не решилась произнести слово "убийство".
  Но он ее понял.
  - Я бы даже сказал, что они всегда подсознательно сориентированы на убийство. Это вселенский закон: все несогласные должны быть уничтожены. И чем человек ортодоксальней, тем сильней в нем стремление уничтожать не согласных с ним. Если бы наши раввины получили бы безраздельную власть, все бы увидели, во что это вылилось бы. Однажды я понял, что нужно каким-то образом положить этому конец. Но только упаси боже пытаться распространить очередную доктрину о том, что не должно быть никаких доктрин. Уверяю, она будет ничуть не лучше.
  - Но тогда каким способом ты хочешь противостоять им? Люди понимают в основном язык идей. И чем они проще, тем легче их осваивают. Разве не так?
  Шапиро молча смотрел на дочь. Он думал о том, что он виноват перед ней. Его воспитание привело к тому, что с теми взглядами и воззрениями, что она усвоила, ей предстоит трудная жизнь. Даже женская ее судьба может сложиться не просто, где найти такого мужчину, который мог бы стать ее мужем? Увы, таких совсем немного.
  - Да, ты права, - согласился Шапиро. - Именно точно такой же спор вел Симон с Христом. Но тот не поверил ему. Он пошел своим путем - и ты, как историк, должна отлично знать, каким получился кошмарным результат. Миллионы убитых, целая историческая эпоха оказалась заморожена в своем развитии. А это более тысячу лет. Да разве и сейчас лучше, сотни миллионов людей оглуплены, их мозги не в состоянии работать, так как забиты давно прогнившими идеями. И в этой ситуации вбрасывать новые идеи? Нет, это никак невозможно, с ними будут тоже самое, что и с прежними. Их тоже заморозят, превратят в догмы. Когда-то это надо остановить.
  - Но как, я не понимаю. - В голосе Эльвиры прозвучала грусть.
  - Это все будет продолжаться очень долго. Мы только в самом начале. Даже трудно себе представить, где этот конец. Но тебя не должно это отпугивать. Меня никогда не смущал тот факт, что я всегда понимал, что никакого результата не достигну. Это было бы слишком невероятно. Но и оставлять без ответа то, что я видел, не мог. Поэтому я и создал это общество. И ничуть не жалею. Оно дало мне надежду, что не все так ужасно в мире, что происходит конденсация зачатков нового мышления.
  - Всего несколько человек из нескольких миллиардов, живущих на земле.
  - Не думаю, что я сумел охватить всех, - улыбнулся Шапиро. - Но я исходил из того, что несколько человек - это все же лучше, чем их полное отсутствие. Сегодня несколько, завтра сто, а послезавтра - десятки тысяч. Да и не в количестве суть.
  - А в чем же?
  Шапиро вздохнул.
  - Понимаешь, мне казалось, что передо мной поставлена задача. И я ее должен выполнить. Это ощущение пронзило меня еще тогда, когда я нашел тот свиток. Ведь то, что эта миссия выпала мне, было не случайно. И потом оно только укреплялось. И когда я думал об этом, у меня возникало глубокое понимание своей преемственности; я продолжаю дело Симона-волхва. Степень человеческого заблуждения такова, что оно грозит когда-нибудь уничтожить нашу цивилизацию. Мы сейчас накопили столько могущества, что нам вполне это по силам. Во времена Симона, даже ошибки Христа и других пророков, священников приводили только к локальным катастрофам. А сегодня это может стать финалом. И кто-то обязан этому противостоять. - Шапиро о чем-то задумался. Эльвира, затаив дыхание, следила за отцом. - Видишь ли, иногда мне кажется, что я совершил ошибку. Мы чересчур тихо себя вели, стараясь особенно не привлекать внимание. Да, разумеется, мы писали статьи книги, выступали с лекциями. Иногда они имели довольно сильный резонанс. Но этого явно не достаточно. Ты права в том, что нам по большому счету ничего не удалось сдвинуть. Да мы по-настоящему и не пытались. Во многом это была игра для самих себя. В каждом из нас существовало стремление к самооправданию, вот мы и пытались закрыть эту брешь. Уж больно тяжело смотреть на то, что происходит вокруг. Нежелание людей пересматривать свои убеждения, отрываться от привычных мыслей, удручает. В этом есть что-то безнадежное. Мы считаем себя разумными существами. Но в чем проявляется наш разум? Без конца повторять одно и тоже. Нет, разум это совсем другое.
  - Что же?
  Шапиро вздохнул.
  - Мы обязательно поговорим с тобой об этом. Как жаль, что я раньше старался в наших разговорах избегать таких тем.
  - Но почему, папа?
  Шапиро ответил не сразу.
  - Я не хотел тебя смущать. Ты и так многое слышала, многое знаешь из того, что не всем следует знать. Не все знания, как и не все лекарства полезны, все зависит от человека. Одному лекарство помогает, а другому тот же самый препарат наносит лишь вред. Но теперь мне кажется, что ты созрела для этих мыслей. Другое дело, нужны ли они тебе? Они изменят твою жизнь кардинально. Я этого боюсь.
  - Это моя жизнь, мне решать.
  - Разумеется. Но мое влияние на нее может оказаться слишком сильным и пагубным. Кто может знать о своем предназначении?
  - Но ты же знаешь?
  Шапиро покачал головой.
  - Все не столь однозначно. Я много думаю над этим вопросом. И не уверен, что до конца нашел верный ответ. Да и есть ли он? Если человек полученный ответ принимает за окончательную истину, он рискует остановиться в развитии. В том-то и проблема, что конца нет. Все постоянно меняется. А мы не успеваем за переменами.
  Эльвира хотела что-то его еще спросить, но Шапиро отрицательно покачал головой.
  - Наш разговор и так затянулся. За один раз всего не скажешь. У нас будет еще много возможностей поговорить. А теперь, прости, мне надо заниматься.
  
   Глава 6
  
  Прежде чем приступить к главному делу, следовало изучить то место, где будут развиваться события. Это было правило, от которого он никогда не отступал. И соблюдение его не раз помогало выбраться из почти безнадежных ситуаций. Вот и сейчас он решил, что нет никаких оснований для того, чтобы вести себя иначе.
  Он бродил по Иерусалиму, пытаясь понять, чем живет город и его обитатели. Долго блуждал по старому городу, в храме Гроба Господня залез в пещеру, где по преданию родился Христос. Затем прикоснулся к не обжигающему огню. Однако дольше всего стоял возле стены плача. Он внимательно наблюдал за евреями в черных мрачных костюмах и длиннополых шляпах, со свисающими пейсами. Они сидели с Торой в руках, читали молитвы и, словно маятники, раскачивались из сторону в сторону.
  Кристофер Рюль не отрывал от них глаз. Особенно от одного, он делал это так самозабвенно, что создавалась полнейшая иллюзия, что весь остальной мир для него сейчас не существует.
  Эти ортодоксальные евреи не вызывали у него никакой приязни. Скорей, наоборот, они казались ему экспонатами какого-то палеонтологического музея. Во время своих странствий, чтобы скоротать время, однажды он зашел в такое заведение. Он долго ходил среди скелетов динозавров, ящеров и других вымерших обитателей земли. Какого-то интереса они у него не вызвали, увиденное лишь подтверждало его убеждению в том, что в этом мире все временно и все непрочно. И ничто не способно гарантировать вечное в нем пребывание. Ни размер, ни мощь, ни ловкость. Все, кто однажды его посетил, однажды из него и уйдут. Даже если они будут властвовать в нем. Сегодня ты властитель, а завтра мертвец. Таков неумолимый, как приговор суда, закон.
  Он смотрел на богомольцев и с презрением думал о том, что они и не представляют, что рядом с ним находится человек, который призван их спасти. Они-то уверенны, что бесконечное чтение Торы или других религиозных книг способно уберечь их от гнева господня. Наивные, они даже не представляют, насколько беззащитны перед лицом существующей угрозы. Они никогда не сумеют противостоять ухищрениям дерзких умов, ведь они знают только одно - бесконечное повторение одних и тех же речитативов. И напоминают младенцев, которые не могут без сосок. И если однажды отнять у них их соски, то они почувствуют себя несчастными и беспомощными. Такова плата за любую иллюзию.
  Дом, в котором жил Шапиро, он нашел без труда. У Кристофера Рюля была одна особенность, в незнакомом городе ориентировался почти так же уверенно, как в городе, в котором бывал неоднократно. Достаточно ему было изучить карту, пару раз пройти по новым, улицам, как он чувствовал на них также уверенно, как будто бы здесь прошло его веселое детство.
  Он знал, что все должно было произойти завтра. Поэтому чувствовал себя совершенно спокойно. Напротив дома располагалось кафе. Он занял место у окна. Помимо того, что ему удобно с этого места следить за зданием, он еще тут заодно и пообедает.
  Все сложилось крайне удачно. Кристофер Рюль успел сытно пообедать, выпить чашечку ароматного кофе и даже на десерт выкурить сигарету. И едва он затушил окурок, как из подъезда показался Шапиро. Человека с таким лицом спутать было невозможно, он узнал бы его в огромной толпе. Он встал и вышел из кафе.
  Кристофер Рюль шел за Шапиро на почтительном отдалении. Впрочем, путь оказался совсем недолгим, Шапиро скрылся в здание университета. Ему же туда идти было не зачем. Он решил вернуться назад.
  Следующий час был посвящен тщательному изучению местности. Кристофер Рюль твердо знал, что от качества подготовки зависит успех операции. В ней не должно быть мелочей, все должно быть предусмотрено. Даже желательно то, что предусмотреть невозможно. Но и такое случалось в его практике, когда в события вклинивались непредвиденные факторы. И только благодаря предварительно продуманным мерам удавалось избежать гибели.
  Но на этот раз он не видел особых осложнений. Место было довольно малолюдное, до ближайшего полицейского поста едва ли не полкилометра. Так что все должно пройти гладко. Времени для отхода предостаточно.
  Внезапно какая-то сила заставила его поднять голову. Шапиро надвигался прямо на него. Их разделяло всего с десяток метров. Это было так неожиданно, что на какие-то доли секунды Рюль потерял самообладание.
  Они поравнялись, и их глаза встретились. И внезапно он ощутил какой-то удар, словно бы в его тело впился оголенный электрический провод.
  Он поспешил отдалиться от мужчины. Эти люди тысячу раз правы, этот человек представляет огромную опасность. Ему не место среди живых на земле. И он совершит справедливый приговор.
   Кристофер Рюль провел замечательный вечер. Он поужинал в превосходном и дорогом ресторане, затем прогулялся по городу. Возникло желание найти на ночь женщину, но он подавил его в зародыше; это дополнительный риск. Его никто не должен запомнить в этом городе.
  Проснулся он бодрым, сознание было свежим и ясным, как и погода за окном. В голове не было никаких мыслей, кроме тех, которые должны были обеспечить успех предстоящей акции. Он все прекрасно помнил, ведь вчера продумал каждый шаг, прохронометрировал каждую минуту. И теперь оставалось сущий пустяк - реализовать все это на практике.
  Спокойно и с аппетитом позавтракав, он поехал к дому Шапиро. Он хорошо помнил, во сколько тот вышел из своего подъезда. А для него было крайне важным, чтобы и сегодня он бы появился в то же время. Иначе у него возникнут дополнительные сложности. А этого бы не хотелось.
  Он припарковался таким образом, чтобы хорошо был виден подъезд дома. Он вышел из автомобиля и прошел в переулок. Там стояла другая машина, которую он пригнал еще вчера поздно вечером. Именно она и должна была унести его с места преступления. Он быстро осмотрел ее и убедился, что внешне с ней все в порядке. Он мысленно усмехнулся; население в этом городе законопослушно и привержено к порядку.
  Он снова сел в свою машину, на которой приехал сюда. Все это время, что он в ней находился, он не снимал тонкие белые перчатки. Ни один отпечаток пальца не должен остаться ни внутри, ни снаружи.
  Шапиро вышел почти точно по расписанию. Кристофер Рюль взглянул на часы и улыбнулся. Жить этому человеку оставалось всего две минуты. А он даже об этом не догадывается, спокойно идет по тротуару, как будто впереди у него целая вечность.
  Кристофер Рюль вышел из машины и пошел за ним. Место, где должно было все и случиться, он выбрал заранее. И теперь до него оставалось меньше ста метров.
  И тут случилось непредвиденное - Шапиро оглянулся и посмотрел на него в упор. Он даже на секунду остановился, а его лицо приняло странное выражение. Кристофер Рюль почувствовал замешательство, уж больно странен был этот взгляд. Как будто бы его обладатель все знал наперед.
  Шапиро снова направился своей дорогой. Он шел, ничуть не увеличивая скорость. Убийца поравнялся с ним. Вокруг не было не души. Его пистолет уткнулся между лопаток жертвы. Кристофер Рюль нажал на курок. Звук выстрела погасил глушитель.
  Мужчина дернулся, обернулся к убийце, их глаза встретились. Эта встреча длилась всего мгновение, но Кристофера Рюля вдруг сковал панцирь ужаса. В этом взгляде было нечто, чего он не мог постичь.
  Натренированная воля быстро стряхнула оцепенение. Машина ждала его всего в десяти шагах от места убийства. Он преодолел их за считанные секунды. Еще столько же понадобилось, чтобы завести мотор и бросить автомобиль вперед. Он даже не посмотрел на лежащее на земле тело. Больше оно его не интересовало. А то, что промаха не могло быть и человек убит, он нисколько не сомневался.
  Менее чем через час он прибыл в аэропорт. Миновал досмотр и сел в самолет. Он смотрел в иллюминатор, как исчезает под крылом самолета страна - и ни о чем не думал. Красивая стюардесса принесла ему бутылку виски. И теперь у него не было причин воздерживаться от выпивки.
  
  
   Глава 7
  
  Ведев вышел из кабинета ректора после долгого разговора с ним. Общение со своим руководителем удовольствия ему не доставило, по сути дела тот выдвинул ему почти не завуалированный ультиматум. Либо он, Ведев, умерит свои нападки на церковь и религию, либо... Что имелось в виду под словом "либо", тот не расшифровал. Но Ведев в этом особо и не нуждался. За последние годы ему пришлось сменить несколько учебных заведений. И хотя его лекции пользовались бешеной популярностью, это лишь ускоряло его уход.
  Ведев знал, что все это закономерно и даже в каком-то смысле нормально. В том мире, в каком мы живем, ни на что иное и не стоит надеяться. А потому он даже решил не огорчаться. Другое дело жена, вернее бывшая жена. Хотя прошло уже три месяца после развода и разъезда, он все еще не привык до конца к тому, что они больше не вместе. Несмотря на все увещевания самого себя, рана периодически саднила. И по этому признаку он понимал, что его отношения с этой женщиной для него еще внутренне не завершены. Он думал о том, что же их связывало и еще связывает. Дело было не в привычке, а в той духовной связи, что он чувствовал к ней. Хотя с какого-то момента эта связь оказалась односторонней, с ее стороны провода были оборваны. Сначала она испугалась, затем отказалась последовать за ним в тот незримый мир, в который он входил все дальше и дальше. Хотя ничего страшного в нем нет, по крайней мере, с его точки зрения. Разве он виноват в том, что мир совсем не такой, каким он нам представляется с первого взгляда. Радоваться бы, что приоткрывается хотя бы краешек истины. Так нет, все просто звереют оттого, что кто-то проповедует взгляды отличные от их воззрений. Хотя никаких доказательств истинности своих убеждений они выставить на показ не в состоянии.
  А может, это и к лучшему, что если он уйдет, вдруг подумалось ему. Вся эта мышиная возня абсолютно бессмысленна. Ему их не переубедить, не победить. Давно пора прекратить преподавание, запереться в квартире, зажить затворником и заниматься лишь написанием книг. Две предыдущие имели успех и даже неожиданно принесли неплохие деньги, на которые некоторое время можно как-то перекантоваться. Праёвда, с его характером, с пристрастием к увеселениям и вообще к красивой жизни такой скудный режим будет выдержать не просто. И как решить эту проблему он пока не знает.
  Чтобы не общаться с коллегами, Ведев сидел в пустой аудитории и размышлял над тем, как ему следует поступить. Здесь ему долго все равно не продержаться, ректор дал понять, что если он не изменит содержание своих лекций, отставки не избежать. А содержание лекций он менять не намерен. Так что можно сделать вывод о том, что неизбежное не избежать. И все же он пока никак не мог решиться на поступок, который так настоятельно требовала сделать от него жизнь.
  Он знал в себе эту черту, часто ему не хватало решительности для совершения поступка, в необходимости которого был убежден. Эти колебания всегда мучили его, много раз он обещал себе, что покончит с этой чертой своего характера, как революционеры с классовым врагом. Но пока все это оставалось в области благостных пожеланий. Вот и сейчас был уверен, что пройдет еще время, случатся немало разных событий, прежде чем он примет окончательное решение, которое и так для него очевидно.
  Внезапно в аудиторию вошел молодой человек. Ведев недовольно посмотрел на него - ему не хотелось, чтобы кто-либо нарушал его одиночество, но, узнав вошедшего, изменил мнение. Это был один из лучших его студентов Станислав Кидяев. Когда он общался с этим вполне обыкновенным на вид юношей, то иногда его пронзала настоящая дрожь. Какая-то незримая связь возникала в эти моменты между ними, связь на таком глубоком уровне, что становилось даже не по себе. Анализируя свои ощущения, Ведев приходил к выводу, что речь ни мало, ни много идет о некой единой информационной матрице, к которой они оба подсоединены. Иначе же откуда может проистекать такое сходство мнений, чувств, суждений.
  Станислав остановился возле двери, не проходя дальше в аудиторию.
  - Ты хочешь мне что-то сказать? - поинтересовался Ведев.
  Молодой человек несколько мгновений молча смотрел на профессора.
  - Вы уходите? - вдруг скорей не спрашивая, а, утверждая, сказал он.
  - С чего ты взял?
   Станислав пожал плечами.
  - Ничего другого вам ректор не мог предложить.
   - Тебе известно о разговоре с ректором?
  - Да, - кивнул Станислав головой.
  - И что ты об этом думаешь?
  - Уходите, - спокойно, как о само собой разумеющим, ответил молодой человек.
  - Но почему? - Ведеву был интересен его ответ.
  - Ваши старания бесполезны. Они никогда ничего не поймут.
  То, что это именно так, Ведев и не сомневался.
  - Что же ты тогда делаешь в университете?
  - Я уйду после вас.
  Ведев нахмурился.
  - Глупости, ты должен получить образование, диплом.
  - Без вас здесь оставаться нет никакого смысла. А в том, чтобы слушать их чушь, смысла еще меньше. То образование, которое тут дают, это не более чем набор невежественных теорий. Зачем они мне? Только засорять мозги.
  Ведев молчал.
  - Ты помнишь наше обсуждение на тему: зачем нужны ошибочные теории?
  - Разумеется.
  - К какому выводу мы пришли?
   Станислав посмотрел на него.
  - Не бывает неверных теорий, если рассматривать любую теорию, как ступеньку на пути познания. Неверная теория возникает не оттого, что она неверна, а оттого, что ее наделяют чертами истинности.
  - Вот видишь.
  - Не думаю, что в данном случае имеет место что-нибудь подобное. Эти люди не понимают смысл пути. Их цель любым способом найти очередную остановки.
  Да, он прав, подумал Ведев.
  - Но я не понимаю, почему? - вдруг спросил Станислав.
  - Что почему? - не понял Ведев.
  - Им так нужны остановки.
  - Ощущение бесконечности надо заслужить, оно дается в награду. Тем, кто не удостаивается этой милости, нужна какая-то замена. Вот они и соскакивают с поезда, направляющего в беспредельность, на самых разных перегонах. А что им еще делать, они же панически бояться там оказаться.
  - Вы ощущаете, что вы награждены? - Глаза юноши пристально смотрели на Ведева
  - Трудный вопрос, - улыбнулся он. - Это ведь очень своеобразная награда. Она не измеряется ни деньгами, ни движимым или недвижимым имуществам, ни почестями, ни даже удовольствиями. Она вообще непонятно чем измеряется. Просто ты попадаешь в иное измерение. А дальше делай с этим, что хочешь. Ты даже не знаешь, кем тебе в нем себя ощущать. Человек остается человеком пока он располагается в определенных пределах. А вот там с ним происходит нечто не совсем понятное. Он ощущает, что перестает быть человеком, но кем тогда становится? В этом и заключается загадка. Но я убежден, он не превращается в Бога. - Ведев замолчал, задумавшись. - В этом и заключалось главное заблуждение Христа, он очень сильно ощущал зов беспредельности, но по ошибке стал идентифицировать себя с Богом. А отсюда пошли все дальнейшие неверные действия. Видишь, как одно ошибочное восприятие порождает столь грандиозные последствия. А ты не желаешь изучать ошибочные теории. Их полезность для умной личности очевидна. А вот для глупцов это крайне опасно, они часто принимают их за правду.
  - Я вовсе не отрицаю необходимость их изучения, - возразил Станислав. - Но только с теми людьми, которые это понимают. Я не хочу идти на бессмысленный конфликт.
  - А на осмысленный?
  - Может быть, - чуть помедлил с ответом Станислав. - Но здесь это мне не грозит. У меня совсем иной путь. С вашим уходом мне тут делать нечего. И не только мне?
  - И много вас таких?
  - Нет, всего несколько. И то я за всех не уверен.
  - Ты подожди уходить, я еще сам не решил, что уйду из университета.
  - Вы все равно рано или поздно уйдете. Затем тянуть.
  Это он о себе или обо мне, подумал Ведев. И вдруг небывало остро ощутил правоту своего студента. Тянуть, в самом деле, нет ни малейшего смысла. Он завтра же пойдет к ректору и подаст заявление о своей отставки. Вряд ли тот станет его отговаривать даже для вида.
  - Ты мне помог, - сказал Ведев, - спасибо тебе.
  Станислав ничего не ответил, он очень серьезно, даже напряженно смотрел на него. И Ведев вдруг поймал себя на том, что пытается вспомнить, а видел ли он хоть раз улыбающимся этого своего студента.
  
  Глава 8
  
  Все произошло примерно так, как и предполагал Ведев. Он положил на стол ректора заявление об отставке, и ректор не стал его удерживать. Он правда выдавил из себя безразличным голосом несколько слов о том, что сожалеет об его уходе, что это существенная потеря для университета. Но оба понимали, что это не более чем проявление формальной вежливости, демонстрация неписанного ритуала, который должны соблюдать два интеллигентных человека. На самом же деле все обстоит иначе, и мысли, и чувства у всех участников этой сцены совсем иные.
  Он вышел из университета, как выходит узник из тюрьмы на свободу. По крайней мере, он так сказал сам себе. Но на самом деле, все было не столь благостно; хотя он гнал от себя неприятное чувство, оно, как кошка, которую сгоняют с кровати, возвращалось вновь и вновь. Его не отпускало ощущение, что эту партию по большому счету он проиграл, он слишком быстро сдался, он поступил именно так, как от него ждали его недоброжелатели. Раньше он сильней трепыхался, боролся несравненно более упорно. Что же с ним случилось? Возраст? Вроде еще рано, в сорок лет все только начинается. Может, он так поступил под влияние Станислава? В его убежденности он вдруг почувствовал такую силу, что ему захотелось ей подражать. Да, странный молодой человек, такой глубокий, что ему, Ведева, подчас кажется, что этот мир не для него. Он смотрит постоянно куда-то в неведомые дали, в такие далекие, что они теряются в полной неизвестности. Не случайно, у него возникло желание привлечь Станислава к работе общества "Альтернативное мышление". Кстати, что-то давно от Шапиро не приходило никаких известий.
  Мысли Ведева перенеслись в Иерусалим. Во время последнего его визита Шапиро был очень грустным. Как странно, но в тамошнем университете у него были точно такие же неприятности, как у него, Ведева, тут. Хотя, что тут странного, наоборот, все абсолютно закономерно. Несмотря на внешние отличия, менталитет у людей везде одинаков. Именно об этом они тогда говорили с ним, вернее, спорили. У них возникла тема богоизбранничества еврейского народа. Как ни странно, Шапиро, будучи евреем богоизбранничества отрицал, а он чистокровныq русский настаивал на истинности этого утверждения. Он тогда доказывал, что единобожие - самая великая идея из всех существующих на земле. А потому ее носители обречены на сильнейшие гонения и великие жертвы.
   Как жаль, что им не удалось договорить, он должен был возвращаться срочно в Москву, его ждал развод с женой, который нельзя было пропустить. Теперь ему это представляется сущей глупостью. Ну, не развелись бы тогда, развелись бы месяцем позже, разницы никакой. Их семейная жизнь все равно уже разрушилась. И восстановлению не подлежит, как разбитый вдребезги кувшин.
  А почему бы ему не отметить свою вновь обретенную свободу походом в ночной клуб? Снять женщину, позаниматься любовью. Он уже больше месяца постится, словно монах. А при его темпераменте - это сродни боевому подвигу. Наверное, жена правильно сделала, что не стала терпеть его измены. С ее житейской точки зрения он явно превысил их лимит, на который было рассчитано ее терпение. А его философию любви она никогда не воспринимала, даже на первоначальной стадии их отношений, а в конце их совместной жизни так просто возненавидела.
  Ведев вдруг прибодрился. Все же уход из университета отрицательно сказался на его эмоциональном состоянии. И ему срочно нужно подзарядится положительными эмоциями. И желательно в приличном количестве, чтобы надолго хватило.
  Он почувствовал, как засевшая тяжесть в груди ослабла. Она еще не исчезла совсем, но уже не так давила на сознание. Какая все же это хрупкая и неустойчивая конструкция - человек. Любой пустяк способен ввергнуть его в отчаяние, бросить в объятия ощущению, что жизнь кончилась. И точно такой же пустячок - возродить надежду, что впереди еще много чего хорошего. А то и просто сделать счастливым.
  Ведев углубился в размышления. В такие минуты он так глубоко уходил в себя, что окружающий мир переставал для него существовать. Жена всегда боялась этих его, как она их называла, транскосмических состояний и всячески пыталась его выводить из них. И, в общем, обоснованно, пару раз он впадал в транс, находясь за рулем. И, как считал он сам, только провидение избавило его от страшной аварии. Но именно в такие минуты он получал настоящие озарения. И тогда думал, что они стоят того, чтобы подвергаться такому риску. А вот тот с кем ничего подобного не происходит, по-настоящему обделен, хотя и не подвергает свою драгоценную жизнь никакой угрозе. Так уж устроено, что в соответствии с законом равновесия мироздания за все приходится платить. Евреям за богоизбранность, ему - за свои откровения. Но пока у него есть сильное ощущение, что предъявление ему настоящей цены еще впереди. Не случайно же его так оберегают даже в таких ситуациях, когда так и кажется, что гибель неминуема. А у него ни царапинки. Что же его в таком случае ждет?
  
   Глава 9
  
  Поздно вечером Ведев подъехал к ночному клубу. Его в основном посещало молодежь, конечно, не шестнадцатилетки, но все же юноши и девушки на порядок моложе его. Можно сказать, другое поколение, которое идет следом за ним. Но это его нисколько не смущало. Во-первых, будучи до самого недавнего времени преподавателем, он привык иметь дело с теми, кто моложе его. А, во-вторых, понятие молодости и старости весьма условное, он давно был убежден, что каждый человек достигает определенного психологического возраста - и больше не стареет. Разумеется, тело и поверхностный пласт сознания подвергается изменениям согласно природному календарю. Но это лишь одно русло течения событий. И есть внутренний возраст, который он называл возрастом духовной зрелости. И за этот рубеж никто практически выйти не может. Свой возраст зрелости он определил в 35 лет. Это был тот круг, в котором он будет крутиться до конца своих дней. И, надо сказать, ему нравился этот возрастной ценз, он находился ровно посередине жизненной реки, на примерно равном отдаление от рождения и смерти, между двумя экстремальными периодами - молодостью и старостью. А эти два диаметрально противоположных состояний максимально искажают восприятие мира. А вот для его работы положение, что он занимает, является наиболее оптимальным.
  Он сидел за столиком, потягивал свой любимый напиток - мартини с апельсиновым соком. Он смотрел на девушек, выискивая ту, которая станет для него единственной на данную ночь.
  Он знал, кого он ищет, но пока вокруг него таких девушек он не видел. Такие неудачи случались, обычно он только подсмеивался над ними, но сегодня у него было иное настроение, оставаться одному было тяжело, он нуждался в ком-то. Ведев понимал, что это желание чересчур эгоистическое, но, в конце концов, он собирался, по крайней мере, внешне отдать ничуть не меньше, чем взять. Он всегда старался следить за равновесием, будучи убежденным, что это самый прямой и оптимальный путь к счастью. Сейчас же ощущал, что внутри него оно нарушилось. И это вызывало сильный дискомфорт.
  Чтобы ослабить его, Ведев перешел на более крепкие напитки. Обычно он старался себя ограничивать, помня, что находится за рулем. Но сегодня был явно не тот случай. Хотя он и сознавал, что поступает неосмотрительно, так как теряет контроль над собой, поддается напору отрицательных эмоций. А они могут далеко его завести.
  Он уже хотел опрокинуть в себя рюмку с коньяком, как вдруг заметил ту, которую он искал. Девушка лет двадцати-двадцати двух, невысокая, но уж и не такая маленькая. У нее было именно такое лицо, какое он хотел встретить. То, что оно было вполне милое, это было важное, но не главное условие. Оно было отмечено печатью какой-то грустной задумчивости. И контрастировала с окружающими лицами. Ее обладательница то и дело смотрела по сторонам, словно бы ища кого-то. "Я знаю, кого она ищет сегодня, сегодня она ищет меня" - сказал сам себе Ведев.
  Их взгляды встретились. И ему все стало ясно. Попалась, птичка, подумал он.
  Кажется, она была с подругой, но это уже не имело никакого значения. Он взял не выпитую рюмку коньяка и направился к их столику.
  - Можно к вам подсеть? - спросил он.
  Ее подруга недовольно посмотрела на него; с ее точки зрения он был явно староват. Но та, ради которой он подошел к ним, приветливо улыбнулась.
  - Конечно, мы рады.
  Она сказала: "Мы рады". Но эта фраза явно относилась только к ней.
  Ведев приблизился к девушке.
  - Я подсел к вам, чтобы спросить: вы верите в судьбу? - поинтересовался он.
  - Только для этого? - В голосе девушке послышалось разочарование.
  Он улыбнулся.
  - Но это самый главный вопрос.
  - Почему?
  - Тот, кто верит в судьбу, имеет больше шансов прожить жизнь счастливо, потому что все, что с ним происходит, он воспринимает, как естественный ход событий. А тот, кто в нее не верит, проводить жизнь в бессмысленной борьбе с обстоятельствами. Он не собирает силы, а их растрачивает. Если хотя бы одна страничка из книги вашей и моей судеб говорит о том, чтобы провести эту ночь вместе, так нужно принять ее в том виде, как там написано. И тогда каждый из нас получит максимально возможный результат. И будет счастлив.
  - На одну ночь?
  - Счастье не имеет временных параметров, любой из них губителен для него. Потому что счастье - это и есть подчинение судьбе, а не выгадывание у нее преимуществ. Вы понимаете меня? - Ведев наклонился к ней и заглянул ей глаза.
  - Вы так уверенно обо всем говорите, - ответила она, но не отодвинулась. - Девушка задумалась. - Но какой смысл в счастье на одну ночь?
  - Счастье - это сигнал во Вселенную, что мир стал лучше. Разве вы не хотите послать такой сигнал, который дойдет до самых отдаленных ее уголков?
  Лоб девушки покрылся складками, свидетельствующими об интенсивной умственной деятельности.
  - Но что я получу оттого, что пошлю сигнал?
  Ведев снисходительно улыбнулся.
  - Ничего.
  - Но тогда зачем его посылать?
  А он в ней не ошибся, отметил Ведев. Другая бы давно прекратила этот бессмысленный разговор, а у этой интерес к нему только усиливается.
  - Жизнь каждого человека подчинена задачам Вселенной. По сути дела она и состоит из бесконечного количества таких сигналов, которые мы туда посылаем. Но одни сигналы лишь загрязняют Вселенную, делает ее еще более озлобленной, а другие очищают, делают ее более ясной и спокойной. Вот вы что предпочитаете?
  Ее подруга, которая слушала с ее точки зрения очевидны бред, внезапно с нескрываемой злостью произнесла:
  - Пересядем, это сумасшедший, мне говорили, что тут такие попадаются. Или маньяк.
  Она потянула девушку за собой, но та воспротивилась.
  - Я попозже приду.
  - Как хочешь? - Подруга направилась в другой конец зала и быстро там затерялась.
  - Никогда не думала в таком ключе, - призналась девушка. И вдруг подозрительно посмотрела на него. - Но зачем вы мне все это говорите?
  - Я хочу сегодня ночью послать во Вселенную сигнал счастья. А для этого нужны мне вы.
  - А завтра вам не нужно будет посылать во Вселенную сигнал счастья?
  - Нужно.
  - А для этого я вам уже не понадоблюсь?
  - Отвечу честно, эту страницу своей книги судьбы я еще не прочел.
  - Но я даже не знаю, как вас зовут?
  - Как меня зовут. Хорошо, я вам скажу, но не сейчас. А в самом конце нашей встречи. Если вас к тому моменту еще будет интересовать мое имя.
  Девушка внимательно посмотрела на него.
  - Я так понимаю, вы хотите со мной переспать. А я не привыкла это делать с человеком, имя которого я не знаю.
  "Сказать мое имя"? - подумал Ведев. И понял, что не скажет. Иначе сразу же нарушится вся игра, какой бы мелкой она и не была. Он должен ее убедить переспать с ней, не представляясь. Тогда это будет хоть какой-то, но победой.
  - Что изменится оттого, что вы узнаете мое имя, а я ваше. Это не сблизит нас.
  - А что сблизит? - резонно спросила девушка.
  - Если мы кончим с вами вместе. Единый оргазм создает особенно сильный очищающий импульс. Вся Вселенная словно вздрагивает.
  - Вы это все серьезно? - недоверчиво поинтересовалась она.
  - Абсолютно. Я не только в это верю, я в этом не сомневаюсь. Послушайте. - Ведев приблизился к ней. - Не думаете же вы, что весь этот механизм был сотворен исключительно для получения людьми небольшого удовольствия.
  Девушка нахмурила лоб.
  - А для чего же тогда?
  - Космос нуждается в постоянном обновление, в притоке новой очищающей энергии. И задача живущих на этой планете людей ему ее регулярно поставлять и в нужном количестве.
  Она вдруг усмехнулась.
  - Не смешите, что ему наша энергия. Он такой громадный.
  А она не так уж и глупа, отметил Ведев. Как я буду парировать этот выпад? Послушаем.
  - Но вы не учитываете, что на земле миллиарды людей. Представьте, сколько из них каждой ночью занимаются любовью. Суммируйте этот эффект и тогда поймете, какой мощный импульс посылается в космические просторы с нашей планеты.
  Теперь девушка задумалась.
  - Но если столько людей будут этой ночью посылать сигналы в космос, ничего с ним не случится, если он обойдется без нашего сигнала. На общем фоне он такой слабенький.
  Да, она почти загнала меня в угол, не без оттенка восхищения подумал Ведев. Твой ход, парень.
  - А страница книги судьбы. Каждый должен выполнить свой долг, не заслоняться чужими спинами.
  Она неожиданно весело засмеялась. Он удивленно взглянул на нее.
  - Я представила эту картину, как мы заслоняемся чужими спинами, - пояснила она. - Я знаю, что вы говорите полную ерунду, но мне почему-то нравится то, что вы говорите, - вдруг проговорила девушка. - С вами интересно. Такого я еще ни от кого не слышала.
  - У вас есть счастливая возможность услышать еще и не такое.
  - Я тоже так думаю, - спокойно согласилась она.
  - Значит, едем?
  - Да, я давно согласна, - улыбнулась она.
  Ведев вдруг почувствовал себя так, словно бы получил небольшой удар по лбу. Его вечная беда в том, что он чересчур самонадеян.
  - Едем, - сказал он.
  Они двинулись к выходу.
  - А вам не надо попрощаться с подругой? - сам не зная, зачем спросил он.
  - Вовсе нет, - махнула девушка рукой. - Ей не до меня.
  Обнявшись, они вышли из здания клуба на улицу.
  
  
  Глава 10
  
   Эльвира прилетела в Москву рано утром. После палестинской жары весенняя русская столица обдала ее просто ледяным холодом. И хотя вокруг люди ходили в пиджаках и кофтах, ей захотелось натянуть на себя зимнее пальто. Она приняла приглашение первого же попавшего ей таксиста, и даже не обратила внимания на объявленную им цену. Сейчас ей было не до таких мелочей, хотелось лишь согреться в машине.
  В самолете Эльвира почти не спала. И едва согревшись, стала мечтать о кровати, на которой можно растянуться. Но когда она доберется до нее? И где та постель, которая ее ждет. В этом чужом городе она не знает никого и не знает ничего. Конечно, можно попросить привести шофера в любую гостиницу и там вдоволь выспаться. Но почему-то ей хотелось, как можно скорей увидеть этого Ведева. Это ее долг перед отцом, он так просил его разыскать. Но вот что будет дальше, после того, как они встретятся, девушка не представляла. Она вообще не знала, что ей делать дальше. После кошмарных дней, когда отца нашли мертвым недалеко от дома, она ощущала себя растерянной и опустошенной. Рухнул привычный мир, а контуры нового пока даже не маячил вдали. Она не представляла не только, что ей делать сейчас, но и как жить.
  Почему-то подсознательно она надеялась, что этот незнакомый ей человек поможет снова обрести почву под ногами. На чем опирались эти надежды, Эльвира и сама не знала. Это было на уровне неясных ощущений. Ведь должен же кто-то ей помочь.
  Об этом она думала, когда собиралась в дорогу, об этом же она думала и когда летела в ночном небе. И об этом же она думала и сейчас, когда ехала по утреннему городу. Сам по себе он ее сейчас мало интересовал. Может быть, потом, кода она вернет себе уверенность и бодрость духа в ней проснется природное любопытство, заставляющее ее посещать самые экзотические и труднодоступные места, где зачастую не ступала нога туриста. Но если это случится, то случится потом, а пока...
  На удачу шофер довольно терпимо говорил по-английски. И Эльвира прочитала по бумажке адрес. Тот кивнул головой и сказал, что им еще ехать полчаса.
  Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Почему-то в ее воображение возник отец, хотя она этого не хотела. Слишком тяжело ей становилось всякий раз, когда это происходило. А происходило часто. Словно бы разворачивался фильм, в котором он появлялся таким, каким она помнила его в детстве и до самого последнего дня. А в ее ушах вдруг начинал звучать его голос. Да так отчетливо, что иногда ей казалось, что он рядом и разговаривает с ней.
  В такие минуты Эльвира думала о том, что отец никогда не верил в смерть. И много раз говорил ей, что вера в смерть - это главный признак полной невежественности человечества. Если человек откуда-то приходит, значит, туда же он и уходит. Умирают лишь временные носители жизни, а не сама жизнь.
  Эльвира всегда была внутренне согласна с этим суждением, но сейчас у нее появились сомнения. Даже если отец жив, что толку в этом для нее, ведь он все равно недоступен. А ей так хочется поговорить с ним, почувствовать тепло его тела, услышать тембр голоса. Но та самая смерть, которая не существует, навсегда лишила ее этой возможности. Значит, все-таки она есть, раз способна уносить с собой любимого человека.
   Эльвира знала, что это мнение не получило бы одобрение отца. Но она ненавидела смерть за то, что отняла его. А нельзя же ненавидеть то, чего не существует.
  Внезапно она очнулась от своих печальных грез, оказывается, таксист крепко держал ее за руку. Эльвира открыла глаза и посмотрела на него.
  - Вам плохо, нужен врач? - спросил шофер.
  Эльвира вернулась в привычный мир.
  - Нет, спасибо, - постаралась твердым голосом ответить она. И увидела, как мгновенно обрадовался таксист
  - В таком случае мы приехали. С вас... - назвал он сумму.
  Эльвира из сумочки покорно достала кошелек.
  
  Глава 11
  
  Ночь оправдала его ожидания, девушка оказалась искусной любовницей. К тому же в промежутках с ней можно было вполне нормально разговаривать, не прибегая к языку для идиотов, как называл его Ведев. Такая удача выпадала ему крайне редко, и к нему даже пару раз, словно юркая мышка, забегала мысль: а не сделать ли новую свою знакомую своей постоянной наложницей? Впрочем, он знал, что эта почетная роль ей предложена не будет, все же эта не та женщина, которая может остановить его внимание. И все-таки он был ей благодарен, она помогла окончательно справиться с надвигающейся депрессией.
  Они сладко спали после бурно проведенной ночи, когда в создание Ведева вломился звук звонка. Меньше всего на свете ему хотелось вставать и идти кому-то открывать дверь. Он повернулся на другой бок и почти мгновенно заснул.
  Но когда звон повторился в пятый, а может и в шестой раз, Ведев чертыхнулся, на голое тело надел халат и пошел открывать.
  На пороге стояла незнакомая девушка. В ее ногах стояла большая дорожная сумка.
  - Вы господин Ведев? - спросила девушка по-английски.
  - Да, это я, - тоже по-английски ответил он.
  - Тогда я к вам.
  - Ко мне? - почувствовал он растерянность. Куда е девать. Не предлагать же пройти в комнату, где спит обнаженная девушка. Вот ситуация.
  - Я рад, что вы ко мне, - пробормотал он. - Но я даже не знаю, кто вы?
  - Ах да, извините, так получилось, что когда вы приезжали к нам, меня не было дома. Я - Эльвира, дочь Арона Шапиро.
  - Ах, вот как! - Теперь хоть что-то ясно, подумал он. Но не все. - Но что побудило вас сюда приехать?
  - Разве вы не в курсе? - удивилась Эльвира.
  - В курсе чего?
  - Моего отца убили.
  Что-то оборвалось внутри Ведева.
  - Где? Когда?
  - Десять дней назад, недалеко от дома.
  Внезапно за спиной Ведева раздались шаги. Он обернулся; его ночная возлюбленная стояла, в чем мать родила и с интересом разглядывала гостю. Та отвечала ей изумленным взглядом.
  - Извините, я не вовремя, - густо покраснев, пробормотала Эльвира. Она быстро подняла сумку и пошла к лифту.
  Ведев не успел среагировать, как открывшаяся кабинка лифта поглотила пришелицу. Только после этого он по-настоящему очнулся и бросился вниз по лестнице.
  Само собой разумеется, что в соревнование человека и машины лифт опередил его. И когда Ведев спустился на первый этаж, тот давно был внизу. Ведев выскочил из дома и увидел, что Эльвира уже успела отдалиться от него на приличное расстояние.
  Ему ничего не оставалось делать, как только помчаться за ней. Народу на улице было много, и все с изумлением смотрели на мужчину в тапках и халате, полы которого при беге, словно крылья, взлетали вверх, показывая всем места, которые обычно принято скрывать. По крайней мере, в культурном обществе.
  Ведев, наконец, догнал девушку и схватил ее за руку.
  - Эльвира, подождите. Не уходите. Вы же приехали ко мне. Так ко мне и пойдемте.
  - Но вы же не один, - возразила девушка. - Извините меня, я совсем не подумала. Я должна была предупредить вас о своем прибытии.
  - Должны, не должны, какая теперь разница. Все уже свершилось. Поэтому пойдемте. К тому же мне неудобно в таком виде стоять посреди улицы.
  Эльвира взглянула на него и невольно улыбнулась. По-видимому, этот аргумент ей показался весьма убедительным, потому что она согласилась.
  - Пойдемте. Но вы уверенны...
  - Уверен, уверен. Лучше давайте я понесу сумку. - Он почти отнял сумку у нее и чуть не уронил - она оказалась очень тяжелой. - Что за там такое, кирпичи?
  - Мои вещи. Я же не знаю, надолго ли уехала из дома.
  Они вернулись в квартиру. Девушка еще не ушла, однако была уже одетой. И, судя по ее виду, никаких претензий по поводу поведения своего любовника предъявлять не собиралась.
  Несколько мгновений обе девушки с интересом разглядывали друг друга. Затем ночная подруга Ведева помахала ему рукой.
  - Все было отлично. Он великолепный любовник. Рекомендую, - сказала она Эльвире и вышла из квартиры.
  Дверь за ней затворилась. Они остались одни. И сразу же между ними образовалась неловкость. Ведев вдруг вспомнил о своем неподобающем к такому случаю наряде.
  - Извините, меня я сейчас переоденусь. А вы проходите в комнату и располагайтесь, где понравится.
  - Спасибо, - сдержанно ответила Эльвира.
  Когда Ведев вошел в комнату, девушка сидела на стуле с идеально прямой спиной и смотрела перед собой. Он расположился напротив нее. Почему-то он испытывал смущение в ее обществе. Может от того, что уж слишком она выглядела серьезной.
  - Давайте я вас покормлю, - предложил он.
  - Нет, спасибо, я не хочу, - ответила Эльвира. - Я к вам приехала исключительно по делу. По просьбе отца.
  - Я понимаю. Но как все произошло? Извините, я не подумал, может быть, этот вопрос для вас слишком тяжел.
  Эльвира едва заметно пожала.
  - Нет, ничего. Я готова отвечать на любые ваши вопросы. Папу застрелили на улице возле дома. Вы хотите спросить, кто? Полиция не установила преступника.
  - Этого и следовало ожидать, - пробормотал Ведев.
  - Но папа предчувствовал, что такое может случиться. Именно поэтому я и здесь. Он просил, если что-то произойдет с ним, чтобы я нашла вас.
  - Чем же я могу помочь?
  Эльвира сделалась еще серьезней.
  - Незадолго до гибели отца в нашем доме собирались члены общества нового мышления. Только вы не приехали.
  - Я не смог. - Ведев вспомнил, как раз их сбор пришелся на дату его развода. И он предпочел его не откладывать - и отказался от поездки. Но он решил, что Эльвире знать такие подробности вовсе не обязательно.
  - Именно поэтому на вас и не падает подозрение, - вдруг заявила его гостья.
  - И в чем меня не подозревают? - удивился Ведев.
  - Тогда пропал свиток с текстом Симона-волхва.
  Ведев едва не подскочил на стуле.
  - Свиток пропал? - взволнованно переспросил он.
  - Отец обнаружил это после того, как все разъехались.
  - Это серьезно, - пробормотал Ведев. - Но что я могу сделать, у меня реликвии нет.
   Эльвира несколько секунд хранила молчание.
  - Отец просил вас ее найти.
  - Найти? Но как?
  Эльвира лишь посмотрела на него, но ничего не ответила. Почему-то Ведев почувствовал нечто вроде стыда.
  - Эти люди разбросаны по всему миру. У меня даже и пятой части нет нужной суммой для таких путешествий.
  - Деньги есть, - невозмутимо сказала Эльвира. - Папа оставил специально для этих целей. Вам хватит.
  Арон, кажется, все предусмотрел, подумал Ведев. Он задумался. Да, событие из вон выходящих. Публикация этого свитка может вызвать в мире самое настоящее общественное цунами. Но заинтересованы ли в этом те, кто его украли, совсем не исключено, что они хотят прямо противоположного, чтобы эта древняя рукопись никогда не увидела бы свет. И тогда мир лишится важнейшей для себя информации, которая перевернет его представления об одной из самых фундаментальных исторических фигур. И это будет еще ужасней. Но кто может поручиться, что пергамент уже не превратился в небольшую груду пепла.
  Ведем ощутил растерянность, он не знал, как себя вести. что ответить этой строго смотрящей на него девушки. А ведь она по-своему даже очень красива, отметил он. По крайней мере, большого желания отправляться на поиски свитка он в данный момент не испытывает. У него были свои планы на ближайшее время.
  - Давайте не будем спешить с ответом, - предложил Ведев. - Вопрос не простой.
  По ее лицу он видел, что его слова не удовлетворили Эльвиру.
  - А мне кажется, вопрос вполне простой, - произнесла она. Эльвира вдруг встала.
  - Вы куда? - удивился Ведев.
  - Простите, что отняла у вас столько времени. Я пойду.
  Ведев почувствовал что-то вроде замешательства.
  - Но куда вы пойдете, вы же тут никого не знаете.
  - Это не важно. Если вы не хотите выполнить поручение отца, этим займусь я. До свидания.
  Она направилась к выходу. Ведев вскочил со стула и встал на ее пути.
  - Да, подождите, нельзя же все решать так стремительно. Речь идет не о покупке пирожков. Вы останетесь у меня до завтрашнего утра. А завтра решим, что будет дальше.
  С этой особой надо поступать решительно, понял Ведев. Не спрашивая ее разрешения, он вновь взял из ее рук чемодан.
  - Садитесь на прежнее место, мы скоро с вами будем завтракать, - приказал он.
  
  Глава 12
  
  Вечером Ведев уговорил Эльвиру прогуляться по Москве. Именно уговорил, потому, что в ответ на его предложение это сделать, она почти никак не отреагировала. Если не считать долгого взгляда с непонятным ему выражением лица, который она его удостоила.
  Ведев внезапно ощутил прилив раздражения; эта девушка вызывала в нем всплеск отрицательных эмоций. Трудно понять, о чем она думает, что хочет, непроницаема и неприступна, как скала. Понятно, что у нее горе, но прошло уже некоторое время, пора бы немного и оттаять.
  Как она провела весь день, он не знал, так как все это время не был дома. И лишь мог только гадать на сей счет. По крайней мере, рядом с ней на диване лежали несколько книг. Они были на иврите, а этим языком он не владел. Поэтому он даже не мог определить, что она читает.
  Ведев решил из чистого упрямства уговорить ее совершить прогулку. С его точки зрения ее поведение было непостижимо; впервые попав в незнакомый город, да еще такой, но при этом не испытывать никакого желания познакомиться с ним поближе. Он в этом плане был всегда крайне любознателен, и мог часами бродить по чужим и незнакомым улицам.
  На уговоры Ведев потратил полчаса. Но все же сломил ее упорство. И еще через полчаса они выехали из дома. Он доехал до центра, припарковал машину и предложил своей спутнице дальше продолжить обзор пешком. Она не возражала. Впрочем, он почему-то подумал, что он Ане стал абы возражать, если бы они дальше направились бы и на слонах.
  Они уже довольно долго блуждали по улицам. Разговор не клеился, лишь изредка они обменивались репликами. В основном это происходило так; Ведев показывал ей на очередную достопримечательность, коротко рассказывал о ней, Эльвира вежливо разглядывала ее полминуты и благодарила за комментарии.
  С какого-то момента он стал чувствовать, что все сильней начинает уставать от своей спутницы. Но что ему делать с ней дальше он не очень представлял.
  Ответ подсказал желудок; он ощутил, что проголодался. И тут же с радостью предложил Эльвире где-нибудь поужинать. Она, не раздумывая, согласилась, но ему почему-то показалось, что меньше всего на свете ее интересовала еда.
  Ведеву были известны несколько уютных местечек. В одно из них он и привел девушку. Ресторан носил громкое название "Фрейд". Меню были разукрашены весьма пикантными рисунками. Он не без любопытства наблюдал за Эльвирой, но она никак не отреагировала на эти картинки. Кажется, ей было все равно. Может быть, ей вообще все человеческое чуждо, заползла в его голову странная мысль.
  - Что будете есть и пить? - спросил Ведев.
  Эльвира отложила меню.
  - Мне все равно. Закажите, что пожелаете. Я заранее согласна.
  - Хорошо, - согласился он. Настаивать на каком-то другом варианте ему не хотелось.
  Ведева даже немного удивило то, что она ела, если не с аппетитом, то без явного отвращения. По крайней мере, хотя бы одна вполне человеческая черта ей не чужда. Если она еще и ходит в туалет, то ее вполне можно признать за человека, немного решил повеселить себя он. Это был единственный способ хоть как-то улучшить настроение, такого скучного вечера он давно не проводил.
  Внезапно девушка прервала еду на середине.
  - Я хочу кое о чем вас расспросить, - сказала она.
  - Я весь во внимание, - тотчас же отреагировал он. Наконец-то есть шанс, что у них завяжется хоть какой-то разговор.
  - Я хочу понять, чем занимался отец? И что ценного в украденном свитке?
  Вопрос Эльвиры удивил Ведева.
  - Вы разве не знаете, чем занимался ваш отец?
  - И знаю и не знаю. Он старался держать меня в стороне от своих дел ради моей безопасности. В Израиле выступать против иудаизма весьма рискованно. Там много тех, кто готов за это убить. Впрочем, я понимаю, что отец задумал что-то более широкое. Однажды он даже сказал, что хочет изменить мир. И добавил: только не уверен, пойдет ли это ему на пользу?
  Ведев задумчиво молчал. Эти вопросы не вызвали в нем прилива энтузиазма. Он сам только что пострадал из-за своего ничем не ограниченного свободомыслия. И куда их заведет обсуждение этой темы? По своему опыту он знает, что если начать идти по этой тропе, ее конца никогда не увидеть.
  - Вы уверены, что хотите действительно это знать? - на всякий случай решил уточнить он.
  - Да, - твердо и решительно ответила Эльвира. - Иначе я бы не спрашивала. Но если вы не хотите говорить на эту тему, я не настаиваю, - на этот раз с вызовом произнесла она.
  Да, эта девица не подарок, с тоской подумал Ведев. Можно только посочувствовать ее будущему мужу, ему предстоят нелегкие испытания.
  - Не вижу причин не говорить на эту тему, раз вы хотите знать. Но предупреждаю, это очень взрывоопасная тема. Может быть, самая взрывоопасная тема, которую я знаю.
  - Мне кажется, после того, что случилось с отцом, мне уже ничего не страшно.
  Ведев неодобрительно покачал головой.
  - Это вы говорите, сидя в этом уютном ресторанчике, где вам ничего не угрожает. Но если вам будет грозить настоящая опасность, вы будете ощущать себя по иному.
  - Может быть, - спокойно согласилась Эльвира. - Но сейчас я чувствую так, а не иначе.
  - Хорошо, тогда начнем. Только давайте для затравки выпьем. Не возражаете?
  Девушка никак не отреагировала на его слова. И раз возражений не последовало, Ведев разлил вино по бокалам. И поднял свой.
  - Светлой памяти вашего отца, - провозгласил он тост.
  Эльвира последовала его примеру, и они выпили.
  - С чего же начать? - задумчиво произнес Ведев.
  - Начните с общества, - подсказала девушка. - Зачем оно возникло?
  - Видите ли, мы привыкли смотреть на мир с определенной точки зрения, считать, что он устроен и действует определенным образом. Это мировоззрение так прочно сидит в нас, что всякое сомнение именно в таком, а не каком-то ином мироустройстве воспринимается как нечто вроде сумасшествия.
  - Раньше это называлось ересь, - перебила Эльвира.
  - В общем, да. Но все же, думаю, это не ересь.
  - Что же тогда?
  Ведев невольно вздохнул. Ему хотелось на некоторое время позабыть обо всех этих воззрениях и пожить жизнью обыкновенного человека. Дело заключалось в том, что ему она нравилась, он находил в ней немало привлекательных черт. А эта особа ему это не дает, опять заставляет предаваться размышлениям.
  - И все же это не ересь.
  - Что же тогда?
  - Совсем другое мировиденье. Ересь обычно касалась частного при согласии с целым, А тут речь шла именно о целом. Арон, то есть ваш отец, остро ощущал всю глубину ошибочности наших представлений о мирозданье.
  - А вы? - Глаза Эльвиры смотрели на нее в упор.
  - Думаю, я - тоже. Иначе он бы не привлек меня в свой кружок. Он искал таких людей по всему белому свету, он нуждался в единомышленниках.
  - Но в таком случае получается, что отец что-то собирался предпринять. Иначе, зачем ему были нужны вы и остальные.
  - Не могу сказать ничего определенного, план каких-либо действий он со мной не обсуждал. - Ведев ненадолго задумался. - Хотя не исключаю, что он действительно к чему-то готовился. Во время нашей последней встречи он на что-то намекал. Но я не очень его внимательно слушал.
  - Почему?
  Вот нашелся на его голову прокурор, пронеслась в его голове мысль.
  - В тот момент я был занят свои личными делами. - Он посмотрел на Эльвиру и по ее взгляду понял, что она ждет более детальных объяснений. - У меня начались не лады с женой. И я был довольно сильно погружен в эти переживания. Понимаю, что это весьма плохо меня характеризует, ведь речь шла о фундаментальных вопросах нашего земного бытия. Но из песни слов не выкинешь, тогда меня больше занимали именно эти мелкие неурядицы.
  Однако Эльвира никак не реагировала на его ироничную ремарку. Ее явно больше интересовали совсем другие вопросы.
  - И все же я не совсем понимаю, чего добивался отец? - сказала она. - Это так все обще.
  - Ну, хорошо, давайте поговорим конкретней, - согласился Ведев. - Он уже понял, что уклониться от разговора не удастся. Но главное, что беспокоило его, к каким последствиям это приведет? - Ваш отец полагал, что пока в мире господствуют три основных религии: иудаизм, христианство и ислам, он не сделает ни единого шага вперед. Он считал эти конфессии - главные мировые заповедники заблуждений. И не исключаю, что он хотел нанести по ним сокрушительный удар.
  Ведев замолчал, молчала и Эльвира.
  - А вы тоже придерживаетесь этой позиции? - вдруг спросила она.
  Он посмотрел на нее.
  - Иначе я бы не оказался в обществе вашего отца.
  - Я так и полагала, - голосом, лишенным всяких интонаций произнесла она. - Но каким образом он хотел нанести удар по этим твердыням?
  - Могу только предположить, скорей всего с помощью того самого свитка.
  - Симона-волхва? - уточнила девушка.
  - Да.
  - Отец так и не позволил мне его прочесть. - Теперь в голосе Эльвиры прозвучало огорчение.
  - Полагаю, он вас оберегал. Он не знал, какие убеждения у вас вызреют.
  - А вы читали?
  - Он ознакомил меня с переводом.
  - И что вы думаете об этом?
  - Его публикация вызовет всемирное цунами. То, что мы знаем об этом человеке, не имеет ничего общего с реальностью. Его образ был преднамеренно искажен. И причины, почему это случилось, теперь очевидны. Если вы помните, в Деяниях Апостолов он показан в качестве представителей сил тьмы, черного мага, окруженного какими-то подозрительными личностями. При встрече с Петром он предлагает ему деньги за дар исцеления, который наделяет человека Святой Дух. Кстати, именно его именем названо то явление, известное как симония. Однако в тех же Деяниях есть любопытный момент, Симон-волхв высказывает сомнение по поводу миссии Христа и полномочиях Петра, как апостола. И это соотносится с тем текстом, который однажды обнаружил ваш отец.
  - А что было дальше?
  - Существуют античные свидетельства, что Симон-волхв вызвал Петра на дуэль, во время которого они соревновались в демонстрации публики разных чудес. И даже он одолел ученика Христа. Правда, кончается для него это соревнование не слишком замечательно, во время одного из трюков он ломает ногу. И зрители присуждают победу его противнику.
  - Это все, что о нем известно?
  - В общем, да. В первые века нашей эры, то есть на заре христианства некоторые авторы обвиняли его в том, что он являлся чуть ли не основателем гностицизма. Такое мнения придерживался блаженный Епифаний. Другие уверяли, что он путешествовал в компании женщины по имени не то Елены, не то Хелены, уроженцы города Тира. Но есть основания для предположения, что она была проституткой. Но он называл ее "Первая мысль", "Мать всего сущего", земным воплощением Софии. Этот маг основал секцию, в ее идейное основание он положил концепцию, что мудрость была женщиной. И не просто женщиной, а проституткой. А спасение человека лежит через священнодействия с помощью ритуального секса. И члены секты поклонялись этой Елене, как богине. Сама же Елена танцевала перед ними обнаженной в ритуальных сетях. А в более поздние времена Симон идентифицировали в качестве Фауста. Впрочем, все это не столь уже важно, после находки вашего отца становится понятным, что все эти сведения не более, чем досужие вымыслы. По крайней мере, значительная их часть.
  - Что же на самом деле? - тихо спросила Эльвира.
  - На самом деле, - задумчиво повторил Ведев. - На самом деле, выходит так, что Симон-волхв был первым оппонентом Иисуса Христа. Он предостерегал его не идти по избранному им пути, указывал на непредвиденные последствия. Отсюда понятно, почему о нем столь негативно отзываются в Деяниях Апостолов. Из этого свитка становится ясно, что Христос не был не Богом, ни сына Бога, а обыкновенным, хотя и очень одаренным человеком. Он считал себя мессией и хотел повести за собой израильский народ. А в общем-то, он проповедовал весьма распространенную в мире программу лидера революционного движения. Скорей всего именно эту роль и хотел он сыграть.
  Ведев откинулся на спинку кресла и достал сигарету. Курил он мало и редко, но сейчас вдруг почему-то ощутил в этом сильную потребность.
  - Но если от этого свитка так много зависит, разве не должны мы его отыскать? - вдруг произнесла Эльвира.
  Ведев ничего не ответил. К своему удивлению он почувствовал растерянность. На него навалилось ощущение, что он оказался перед дилеммой, которая может полностью изменить всю его жизнь.
  
  Глава 13
  
  Симон направлялся в Капернаум, прослышав, что там находится Иешуа. С тех пор, как он вернулся в родные края, они не виделись. И все это время он раздумывал, стоит ли им встречаться. Слухи о том, что Иешуа создал новое движение и мутит народ, множились. И он не мог спокойно к ним относиться. С одной стороны. С другой стороны Симон слишком хорошо знал неугомонный характер своего друга детства, его стремление первенствовать всегда и во всем. И то, что сейчас происходило, не вызывало у него большого удивления, однажды это должно было случиться.
  Но вот что будет дальше? Этот вопрос не давал Симону покоя. Он видел, как накалялась обстановка в Палестине, религиозный фанатизм помноженный на ненависть к римлянам могли в любую минуту разжечь пожар войны, в котором сгорят буквально все. И те, кто поджигает, и те, кто пытается огонь погасить. Впрочем, таких почти нет. Или они боятся заявить об этом открыто.
  Симон перенесся в прежние годы, когда вместе с Иешуа они жили в лагере ессеев. Он помнил, как завораживали его друга рассказы про Учителя праведности. Тогда он тайком следил за ним и видел, как загорались его глаза. Он, Симон, тоже слушал эти истории, но чувствовал, что они вызывают в нем неясную тревогу. Ему не нравилось в их новых товарищах то, что привлекало Иешуа, - безмерная экзальтация, абсолютная уверенность в своей правоте при полном нежелании слушать кого-то другого. Ессеи смотрели на мир исключительно с одних позиций. И Иешуа впитывал их проповеди, как губка вода.
  То, что привлекало Иешуа. отталкивала Симона. Именно там, у ессеев у него зародилась мысль непременно узнать другие точки зрения на жизнь. В его голове блуждали смутные мысли, подчас такие смелые и непривычные, что он сам их пугался. Иногда, звездными вечерами они обсуждали их, глядя на бесчисленные светящие точки над головой. Симона не отпускало ощущение какого-то несоответствия между беспредельной Вселенной и тем узким взглядом на мир, с жесткими правилами и обрядами, которые царили вокруг. Симон пытался примирить их, но тщетно, подсознательно он чувствовал, что эти два подхода не имеют шансов на согласие. И рано или поздно ему предстоит выбрать один из них
  Как ни странно, но Иешуа в этом вопросе был с ним согласен, но при этом его мысль устремлялась совсем в другом направлении. Он говорил о том, что людям нужна новая вера в старые вечные истины, которые незыблемы, как скала, но дорога к которым все больше покрывается непроходимым кустарником. И надо ее расчистить. Иначе все застрянем в зарослях.
  И вот теперь он, судя по всему, принялся за эту титаническую работу. Но только чем она завершится? Симон не верил в ее успех, Иешуа искренен в своем желании, но разве ни искренние люди обманываются сильней всего и обманывают других, кто последовал за ними. Так ему говорили его учителя далеко от этих мест. Они предостерегали против тех, кто зажигает факел новой веры. Сначала людям кажется, что он, наконец, освещает им путь, что истина теперь с ними. Но рань или поздно выясняется, что эта дорога ведет в никуда и повторяет едва ли ни вслед в след давно исхоженные и хорошо знакомые тропы.
  Симон вернулся домой с твердым намерением оставаться от всего в стороне. В той далекой стране он постиг искусство врачевания. Он оказался очень искусным в нем. Слухи об его способностях к исцелению быстро передавались от человека к человеку, и он мог бы там остаться навсегда, наслаждаясь достатком, покоем и авторитетом. Его долго уговаривали это сделать, но он выбрал иной вариант. Его не отпускало беспокойство, какая-то неведомая сила побуждала отправиться в дорогу. И однажды он поддался ей. Собрав пожитки, он ушел.
  И только здесь и то не сразу он начал постигать ту миссию, которая заставила его сорваться с насиженного места. Он должен сделать попытку остановить надвигающееся безумство, иначе рано или поздно катастрофа неминуема. Но он уверен был и в другом, ему ничего не удастся сделать, силы, которые сейчас выпрыгивают из бутылки, многократно сильней и могущественней тех, какими он наделен. Это одна из бесчисленных партий, которая изначально не имеет шансов на успех, но которую все равно необходимо довести до конца.
  Идти было недалеко, но день был жаркий, и Симон ощущал усталость. Но он все равно двигался вперед. Им владело все поглощающее упрямство, которое заставляло преодолевать зной и отмерять по пыльной дороге все новые расстояния. Но если бы его спросили, зачем все это ему надо¸ то он не смог бы ответить на заданный вопрос, ответ находился за пределами его понимания. А коли так, зачем себя утруждать расспросами, надо следовать тому импульсу, что направляет твое движение. Так, учили его; следовать высшим силам вовсе не означает быть слепым и поступать без разумения, а уметь подчиняться высшей необходимости, смысл которой лежит за пределы человеческого понимания.
  Утомленный и запыленный Симон пришел в Капернаум. Иешуа ему не пришлось долго искать, он обнаружил его почти сразу. Вернее, сперва не его, а толпу возбужденных жителей. И лишь затем он увидел того, кого знал с детства.
  Но Иешуа, поглощенный своим занятием, не заметил Симона. В этот момент к нему подошел сотник римского гарнизона. Его лицо выражало сильное подобострастие. "Господи! Слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает".
  Несколько секунд Иешуа смотрел на просителя, и Симон мог поклясться, что на его лице отразилось нерешительность. Но он быстро себя преодолел. "Я приду и исцелю его", - ответил Иешуа.
  Вся толпа, громко галдя, направилась к дому сотника. Симон, стараясь не привлекать к себе внимания, последовал за всеми.
  Они вошли в дом сотника, и тот снова засуетился. "Господи! Я недостоин, чтобы Ты вошел бы под кров мой, но скажи только слово и выздоровеет слуга мой, ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди" и идет, и другому "приди", и приходит; и слуга моему "сделай то" и делает.
   Симон видел, как долго и внимательно смотрел Иешуа на сотника, что-то обдумывая. И внезапно обратился к своему окружению: "Истинно говорю вам и в Израиле не нашел я такой веры. Говорю же вам, что многие придут и с востока и с запада и возлягут с Авраамом, Исааком в Царстве Небесном: а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов". Иешуа подошел вплотную к сотнику: "иди и, как ты веровал, да будет тебе".
  Все взгляды мгновенно обратились на лежащего на лежанке человека. Его лицо выражало страдание. Прошло пару минут - и внезапно он встал. "Я чувствую себя хорошо, - вдруг громко объявил он.
  Слуга упал перед Иешуа на колени, но его благодарственная молитва потонула в радостным криках толпы. Симон же перехватил довольный взгляд стоявших рядом с Иешуа двух мужчин. Он узнал их, один был Петр, другой Фома. Кажется, он начинает догадываться, что тут происходит.
  Сеанс лечения продолжался, Иешуа ходил из дома в дом излечивал людей. Некоторые, в самом деле, были больны, опытный глаз Симона различал непритворные признаки недугов. И его друг детства всякий раз находил правильные решения. Да, он, в самом деле, очень талантливый лекарь, мысленно соглашался Симон. Впрочем, он знал, что во многих случаях он бы тоже излечил этих больных.
  Настал вечер, а поток людей не иссякал. Симон все никак не мог поговорить с Иешуа. Родственники привели нескольких бесноватых, их движения были порывисты, а речи невнятны. Иешуа сказал им что-то, и они ушли. Кто-то выкрикнул слова пророка Исаии: "Он взял на себя наши немощи и понес болезни".
  Толпа ответила на эти слова восторженными возгласами. И Симон вдруг ясно осознал, зачем он тут, зачем предпринял утомительное путешествие. В его ушах вдруг так явственно раздался голос его далекого учителя, что он даже огляделся, пытаясь его отыскать рядом с собой. Но его не было, эти слова донеслись до Симона через время и расстояние: "Человек так устроен, что он подсознательно или сознательно находится в постоянном поиске Бога. Но так как найти Его он не может, то принимает за Него любого, кто вольно или невольно внушит ему, что он Им и является. И такие заместители Бога на земле самые опасные люди, даже если ими движет лучшие намерения. Они порождают процессы, которыми не в состоянии ни управлять, ни контролировать".
  "Я должен донести эту мысль до Иешуа, - говорил себе Симон, глядя на беснующуюся от восторга толпу. - Будущее непредсказуемо, а тот, кто говорит от его имени, самый большой лжец".
  На Капернаум опустился теплый южный вечер. Однако очередь за исцелением не становилось меньше. Не все уходили после сеанса выздоровевшими, но никого это уже не беспокоило; эпидемия экстаза поклонения заражало все больше людей. Симон видел, как утомился врачеватель, как все с большим трудом удается ему выдерживать этот людской напор.
  Наконец с ближайшими учениками Иешуа сел в лодку, и они поплыли на другой берег. Симон успел вскочить в суденышко. Их взгляды встретились, на лице Иешуа отобразилось удивление. Но не только оно, Симона вдруг кольнуло ощущение, что их встречи его друг детства совсем не рад.
  Они высадились на другой берег. И только тогда Симон подошел к нему.
  - Я слышал, что ты вернулся, - сказал лишенным интонаций голосом Иешуа.
  Их окружили его соратники, но Иешуа дотронулся до руки Симона и направился в сторону. Симон пошел следом. Никто больше за ними не последовал.
  - Ты все видел? - спросил Иешуа.
  - Ты же видел.
  - И что ты думаешь?
  - Остановись.
  Иешуа некоторое время молчал, затем покачал головой.
  - Ты не понимаешь. - Потом подумал, добавил: - Ты никогда этого не понимал.
  - А кто-нибудь понимает?
  - Я пришел, чтобы изменить мир, вернуть людям веру, которую они утратили, которую у них отняли. Пойми, я иду не сам, меня ведет сила. Меня ведет Он.
  Теперь покачал головой Симон.
  - Ты заблуждаешься, Ешу.
  Иешуа впервые за разговор улыбнулся.
  - Ты помнишь мое детское имя.
  - Я все помню. Иешуа. ты наделен огромной силой. Поэтому ты должен быть вдвойне осмотрителен. Люди хотят верить, и, уверовав, затем не желают отказываться от веры. Они верят в то, во что верить невозможно, они начинают возводить такое огромное и прочное здание самообмана, что не способны выбраться из него часто уже никогда. Не позволяй им это делать.
  - Как я могу им отказать. Они требуют того, о чем давно мечтают. Я иду на встречу судьбе, и тебе не удастся меня остановить.
  - Но подумай, Иешуа, речь идет не только о твоей судьбе, а о судьбе многих людей, которые последуют за тобой.
  - Разве моя судьба - это и не их судьба, Симон?
  - Заблуждения превращаются в истину, когда люди начинают верить в авторитет. Но даже из твоих уст произнесенные заблуждения остаются заблуждениями.
  Иешуа какое-то время молчал.
  - Симон, если ты не идешь с нами, уйди от нас. Тебе мне не помешать.
  - Я знаю, но я должен.
  Иешуа взглянул на него.
  - Мне пора идти. Меня ждут.
  Иешуа направился к ожидающим его сторонникам. Мы еще увидим, кто прав, а кто нет, подумал Симон.
  
  Глава 14
  
  Так как квартира у Ведева состояла всего из одной комнаты, спать им пришлось по соседству. Он отдал ей свою тахту, а сам разобрал почти как лезвие узкую кресло-кровать. К некоторому его удивлению, она никак не отреагировала на его слова, когда он объяснял ей, в какой диспозиции им придется провести ночь. Он даже подумал, что она не совсем его поняла - и повторил снова. Но Эльвира ответила, что ее это совершенно не беспокоит. И по ее глазам Ведев увидел, что девушка не кривит душой; этот вопрос ее действительно нисколько не интересовал.
   Он долго сидел на кухне, давая ей возможность раздеться и заснуть. По своему опыту он знал, что на новом месте этот процесс часто длится дольше, чем обычно. Он пытался представить, что происходит в душе Эльвиры, но она была словно закрыта от него непроницаемым черным занавесом. Иногда она ему даже казалась не живой, а ставшей из гроба, подобно тому Лазарю, который, согласно Евангелию, оживил Христос. Может, и она из той же когорты?
  Ведев решил, что дал ей достаточно времени для того, чтобы освоиться в новой обстановке. Он вошел в комнату; там царил абсолютный мрак, и приходилось передвигаться ощупью. Он прислушался, пытаясь определить, спит ли гостью, но оттуда, где должна она находиться, не доносилось ни малейшего звука. Так и не определив, он добрался до своего лежбища. Ведев подумал о том, как бы отреагировала Эльвира, если бы он сделал попытку приставать к ней. Разумеется, ничего подобного совершать он не собирался, но сам по себе эксперимент был ему интересен. Жаль, что вряд ли удастся его когда-либо осуществить.
  Когда Ведев проснулся, то первым делом бросил взгляд на кровать. Она была пуста. Невольно его охватила смутная тревога. Быстро одевшись, он заглянул на кухню. И обомлел. Эльвира в спортивном костюме делала гимнастические упражнения. Причем, весьма непростые. Было видно, что она занималась этим профессионально. Он бы так ни за что не сумел, хотя сам немало времени уделял спорту.
  - Я вам не мешаю? - спросила гимнастка, ненадолго прервав упражнения.
  - Нисколько. Занимайтесь, сколько хотите.
  На кухню Ведев попал только минут через десять. И пока Эльвира принимала душ, он готовил незамысловатый завтрак: кофе и тостеры с маслом и колбасой.
  Эльвира вышла из душа, преобразившись, с распущенными волосами. И показалась ему очень даже привлекательной. Вода освежила ее, смыв не только грязь, но и словно приклеенное к лицу выражение враждебности и замкнутости.
  - А вы очень красивы, - сам не зная, зачем сказал он. Делать ей комплимент у него не было желания. - Вам идет эта прическа. - Невольно Ведев вспомнил, что ее отец красотой не отличался.
  Слова Ведева не произвели на Эльвиру, по крайней мере, внешне никакого впечатления. На ее лице не появилось даже намека на выражение благодарности.
  - Я - в маму, - безучастно пояснила девушка. - Ее все считали красавицей. В молодости она даже участвовала в конкурсе "мисс Израиля". Но это было давно.
  - А у вас не появлялось желание поучаствовать? - поинтересовался Ведев. - Мне кажется, у вас были бы все шансы на успех.
  - Такого желания у меня никогда не было, - сухо ответила она.
  - А желание позавтракать, надеюсь, есть.
  Судя по тому, что Эльвира села за стол, такое желание у нее было. Несколько минут они ели и пили молча.
  - Я могу задать вам несколько вопросов, - вдруг произнесла Эльвира.
  - Какие угодно. Готов ответить на любой ваш вопрос.
  - Если, как вы и мой отец, считаете, что все религии не верны, то почему они возникли, и что же есть истина на самом деле? Незадолго до смерти я задала отцу этот вопрос, но ему тогда было некогда читать лекцию на эту тему. А потом случилось то, что случилось.
  Ведев даже прекратил есть. Он не очень любил вести разговоры на эту тему с теми, кого мало знал. По опыту ему было известно, что нередко после таких бесед на него кидались с кулаками. И это далеко не самый худший вариант. Вот бы отвертеться от обсуждения этих щекотливых вопросов.
  - Вы уверены, что хотите говорить именно об этом, а не о чем-то ином? - на всякий случай спросил он. - Например, о любви.
  Несколько мгновений Эльвира молчала.
  - Я не хочу говорить о любви, я хочу говорить на эту тему, - с какой-то мрачной решимостью ответила она.
  - На эту, так на эту, - почти весело произнес Ведев. Он решил, что не стоит придавать этому разговору слишком серьезное значение. Иначе он в какой-то момент умрет от скуки. Он вдруг подумал, что если бы он был один, то сегодня вечером непременно привел какую-нибудь девицу. Или встретился со вчерашней, в постели она показала себя отличным специалистом, да и общаться с ней было весело, не в пример той девушки, которая сидит сейчас напротив него.
  - Почему вы замолчали? - неожиданно спросила Эльвира.
  - Я долго молчал? - спросил слегка удивленный Ведев. Ему-то казалось, что пауза длилась всего несколько мгновений.
  - Долго, - подтвердила Эльвира.
  - Извините, я собирался с мыслями. - Это было не совсем правда, вернее, совсем не правда, он думал совсем о другом. - Дело в том, что говорить, что традиционные религии не истинны - это не совсем верно. Однажды мы с Ароном, то есть с вашим отцом, долго спорили на эту тему. И в конечном итоге пришли к единому мнению: в мире все истинно, нет ничего кроме истины. Но заковырка в том, что любая истина подается людям в искаженном виде. И чем более она сложная, тем более высокого порядка, тем сильней идет искажающий сигнал. Можно смело даже вывести нечто вроде закона: уровень искажения прямо пропорционален уровню истины. А, следовательно, самая высокая истина - а за такую, без всякого сомнения следует принимать понятие Бога, максимально искажена. Вот, собственно, и все по большом счету.
  Эльвира изумленно взглянула на Ведева.
  - Как все? Так все просто объясняется?
  - А почему и нет. Чтобы понять, почему в цепи возникает ток, достаточно знать несколько законов физики. Но вы, конечно, правы, сложностей тут хоть отбавляй. Это не более чем общее направление движения мысли. Для каждого уровня сознания определен свой уровень искажения. Для самого низшего уровня он самый я бы сказал убедительный. Он требует предельной наглядности и образности. Мы тогда с вашим отцом решили, что его можно назвать художественно-литературным. Не случайно, что о Боге создано безмерное число теорий, написано великое множество книг, сделано рисунков, сочинено музыкальных произведений. Все церковные обряды любой религии обладают сильным художественным эффектом и по сути дела созданы на манер шоу. Разумеется, это весьма специфическое шоу, но сама суть его, сами методы воздействия на сознание построены по тому же принципу. Но самое поразительное тут другое, возникает парадоксальная цепочка. Чем ниже уровень, на которой способно подняться сознание человека, тем сильней потребность в наглядности, а чем сильней потребность в наглядности, тем больше ее создается. А чем больше ее создается, тем плотней эти представления о божественном забиваются во все поры сознания. И оно им полностью и целиком подчиняется, как солдаты офицеру. И выбраться для подавляющего большинства из этого лабиринта нет никакой возможности. А люди так устроены, что привычное им и кажется подлинным. Библейские рассказы о сотворении мира, человека, да и обо всем другом, что там изложены, абсолютны нелепы, они входят в вопиющее противоречие с научными знаниями, да и просто со здравым смыслом. Но верующих это не смущает, их мысль настолько заблокировано, что они не в состоянии вырваться из узкого коридора привычных представлений. Я уж не говорю, что многим такая ситуация крайне удобно. Одни получают понятного Бога, что-то вроде Бога из букваря, которым и является Библия или Коран. Другие же зарабатывают на этом неплохие деньги, поддерживая суеверие. Но самое ценное, что дает такая вера, - эта власть над телами и душами верующих. За это можно поверить во все что угодно. А уж коли уверовал, то будешь отставить эту веру любыми средствами. Если же подводить краткий итог моих размышлений, то можно сказать: какова вера, такое и сознание. И наоборот, каково сознание, такова и вера. А в итоге получаем жуткий заколдованный круг. Он катится и катится веками тысячелетиями. И конца этому пути не видно.
  Ведев замолчал, не без интереса поглядывая на Эльвиру, пытаясь определить, какое впечатление произвел на нее его монолог. Она ж сосредоточенно молчала.
  - Я всегда думала примерно тоже самое, - неожиданно ответила она. - Только не так ясно, как вы. Но что же в таком случае представляет из себя Бог?
  Ведев усмехнулся.
  - А почему вы уверенны, что он должен непременно что-то из себя представлять. Можно придумать массу теорий, где он никак не выглядит. Или выглядит таким образом, что не поддается человеческому воображению. В любом случае, я убежден в том, что любая попытка представить Бога неизбежно ведет к гигантскому искажению и жуткому упрощению. Наша беда в том, что мы мыслим привычными для нас категориями. И Бога, как домик из конструктора, составляем из того материала, что есть у нас под рукой. Но ведь любой нормальный человек не может не понимать, что мир несравненного сложней и многогранней, чем он нам видится из окна нашей квартиры, есть безмерная Вселенная, о котором нам известно невероятно мало, есть большое число иных миров, в которые мы даже не в состоянии проникнуть. И скорей всего они созданы Богом. Мы же очеловечиваем Его просто до неприличия. Ни о чем другом человек не несет такие невероятные глупости и в таких безразмерных количествах, как о Боге. Не имея знаний, мы пытаемся понять абсолют. Это даже не бессмыслица, это во много раз хуже.
  - Выходит, мы ничего не может о Нем сказать? И у вас нет даже гипотез?
  Ответил Ведев после короткого колебания.
  - Кое-какие представления о Боге у меня существуют. Но не все сразу. Поговорим на эту тему как-нибудь в другой раз. Вы не возражаете?
  Эльвира безучастно посмотрела на Ведева.
  - Не возражаю. Вы можете начать говорить на эту тему, когда захотите. Или вообще больше ее не касаться.
  - Спасибо за предоставленную возможность, - не удержался от иронии Ведев. - Мне надо довольно надолго уйти. А чем вы собираетесь заняться?
  Эльвира ответила не задумываясь.
  - Если вы не против, я посижу в квартире. Мне неохота никуда идти. К тому же мне кажется, это может быть опасным.
  - Полагаю, вы преувеличиваете, вряд ли тут что-то вам грозит. Впрочем, если вам так лучше, то оставайтесь в квартире. Тогда до вечера.
  У Ведева было запланировано несколько деловых встреч, в том числе со своим издателем, они намеревались обсудить условия договора для издания следующей книги. Ведев переговорами остался доволен, предложенные ему условия оказались даже лучше, чем он ожидал. Впрочем, он прекрасно понимал, что дело тут не в щедрости издателя, а в том, что предыдущая книга хорошо продавалась. Оставшееся время он провел со своей восьмилетней дочерью. Он испытывал настоящую радость оттого, что ребенок просто искрился счастьем от возможности побыть с отцом.
  Возвращаться домой Ведеву не хотелось. Там предстояла его встреча с Эльвирой, с ее хмурым и настороженным, словно ожидающим от него подвоха. Чем они займутся? Не могут же они сидеть напротив друг друга - и молчать. Или она снова начнет его расспрашивать о Боге? Но у него совсем не то настроение, чтобы разглагольствовать на подобные темы. Говорить о нем у него возникает желание лишь только в отдельные моменты жизни. Он никогда не знает, когда, как и почему они возникают. А сейчас ему хочется беззаботности и веселья, держать в объятиях красивую женщину. Ну что же делать, если у него такой характер, и без этого он не может жить.
   Предвидения Ведева оправдалась на все сто процентов. Эльвира встретила его хмурым взглядом и не произнесла ни слова, если не считать дежурного: "Добрый вечер". Он почувствовал, как откуда-то свнизу начинает подниматься раздражение.
  - Как вы провели день? - ради вежливости спросил он. Его этот вопрос нисколько не интересовал, к тому же и без него было все ясно; на журнальном столике возвышалась целая гора книг.
  - Я взяла ваши книги, - перехватила девушка его взгляд.
  - И правильно сделали. Они для того и существуют, чтобы их читали. Вы хотите есть?
  - Немного хочу, - вдруг призналась она.
  Почему-то эти слова удивили Ведева. Они как-то не вязались с ее обликом.
  - Тогда поедемте в город. Вам, я думаю, надоело сидеть взаперти.
  Эльвира ничего не ответила, но ему почему-то показалось, что так оно и есть, и ей хочется выйти за периметр его квартиры.
  - Надеюсь, вам хватит полчаса на сборы? - спросил он.
  - Мне хватит пяти минут, - ответила она.
  - Вы уверенны?
   Она кивнула головой.
  - Хорошо, пять минут, так пять минут.
   На этот раз ради интереса он выбрал другое заведение - шумное молодежное кафе с зажигательной музыкой. Ему было любопытно посмотреть, как станет вести себя его спутница в этих условиях.
  Вокруг бесновалась молодежь, но Эльвира спокойно сидела напротив Ведева и, не торопясь, ела. У нее был такой вид, как будто она и не замечала, что творится вокруг. Или она совершенно бесчувственная или у нее железные нервы, гадал он. Ладно, сейчас проверим.
  - Как вам тут? Не слишком шумно? - поинтересовался он.
  Она, словно видя все впервые, посмотрела вокруг.
  - Нормально. Когда я училась в университете, то часто посещала студенческое кафе. Там было ничуть не тише.
  - Вы ходили в кафе? - удивился Ведев. - И даже танцевали.
  Эльвира кивнула головой.
  - Да, я любила танцевать.
  - А сейчас не хотите?
  - Если вам это доставит удовольствие.
  - А вам?
  - Мне - нет. Я бы предпочла спокойно посидеть за столиком.
  Ведев пожал плевами.
  - Хорошо, нет проблем, давайте посидим.
  - Я бы хотела узнать, что вы решили?
  - О чем? - спросил Ведев, прекрасно сознавая, что имеет в виду Эльвира.
  - О просьбе отца.
  Ведев постарался незаметно вздохнуть. Он так не хотел этого разговора.
  - Я еще не принял решения. Я должен приступать к написанию книги. Это требует от меня мой издатель.
  - Понятно, - протянула девушка. На ее лице появилось, но быстро исчезло выражение разочарования.
  Почему-то это вызвало у него раздражение. Да что она от него хочет, чтобы он бы всем пожертвовал ради очередной химеры? Он философ, а не детектив, хотя детективы всегда любил. Но то, что интересно в кино или в книге, совсем иначе выглядит в жизни.
  - Если бы ваш отец давно опубликовал этот тест, ничего бы с ним не случилось, он был бы жив.
  Флегматично жевавшая Эльвира вдруг прекратила есть.
  - Значит, папа считал это преждевременным. А я знаю его, он ничего не делал без веских оснований. Вы сами же сказали, какая буря поднимется после того, как содержание свитка будет обнародовано.
  - Когда-нибудь она же все равно поднимется, все тайное рано или поздно становится явным. Однажды я так и посоветовал Арону. В тот раз мы довольно сильно с ним поспорили.
  Что-то вроде легкого оживления проступило в облике Эльвиры.
  - Но почему папа медлил?
  Ведев задумался.
  - Я не думаю, что он боялся. То есть если и боялся, но не за свою жизнь. Он не был уверен, что это пойдет на благо человечеству. Когда люди не готовы к восприятию какой-то истины, но при этом подсознательно ощущают ее истинность, они становятся жутко агрессивными. И готовы на самые ужасны поступки, растерзать того, кто ее провозглашает. Поэтому он и опасался непредсказуемых последствий. Религиозные войны - явление очень распространенное в мире. И при этом они самые ожесточенные, религиозное безумие способно охватывать невероятное количество народа. Люди теряют остатки разума.
  - А вы не боялись таких последствий?
  - Какой нормальный человек их не боится. Но годом раньше, годом позже или даже веком раньше, веком позже, но однажды все равно узнают про этот текст. Так что, какая разница.
  - Но может быть веком позже, как вы говорите, ситуация сильно изменится, - предположила Эльвира.
  Ведев усмехнулся.
  - Не изменится, по большому счету все будет тоже самое. Что может измениться, если прежние заблуждения сохраняют свою силу. Они надежно консервируют ситуацию. Поэтому я и выступал за скорейшую публикацию. Если суждено ее однажды взорвать, то когда это случится, не имеет никакого значения. В любом случае последствия будут ужасными. Но он меня не послушал. И поплатился. Хотите вина? - вдруг поинтересовался Ведев.
  - Вы можете пить вино, зная, что может случиться?
  - Даже если нам суждено погибнуть, то не стоит предаваться вселенской печали. В моей жизни был момент, когда я ясно понял, что мы созданы исключительно для наслаждения.
  - Вы так думаете? - Эльвира не скрывала своего удивления. - Но почему же тогда вокруг столько несчастных?
  Ведев придвинулся к девушке.
  - Людей губят всяческие идеи: политические, философские, религиозные. Идея это то, что стеной стоит между нами и подлинным бытием. И не пускает нас к нему. Вы понимаете?
  Эльвира наморщили лоб.
  - Честно говоря, не совсем.
  - Выпьем вина, тогда продолжим разговор.
  - Ну, хорошо, если это необходимо, - с сомнением произнесла девушка.
  Она заинтригована, не без торжества победителя отметил Ведев. Он попросил у официанта принести бутылку вина.
  - За что будем пить? - спросил он, поднимая свой бокал.
  Эльвира последовала его примеру.
  - Мне все равно.
  - Тогда за любовь.
  Что-то внезапно переменилось в лице девушки. Она поставила бокал на стол.
  - Я не стану пить.
  - Почему?
  - Передумала.
  - Это как-то связано с тостом?
  - Нет. - Она чуть-чуть помолчала. - Не важно.
  - Тогда с вашего разрешения я выпью один. - Ведев осушил бокал и поставил его на стол. - Вы даже не представляете, от какого удовольствия отказываетесь.
  - Вы любите вино? - поинтересовалась Эльвира.
  - Люблю. Вино - это сок жизни. А вы осуждаете это мое пристрастие?
  Она неопределенно пожала плечами. Ему же вдруг назло ей захотелось выпить еще. Он снова наполнил бокал и демонстративно его осушил. Но этот выпад, по крайней мере, внешне не произвел на Эльвиру никакого впечатления.
   - Мы с вами говорили об идеях, - напомнила она.
  - Ах, об идеях. А что о них говорить. Каждая идея напоминает мне минирелигию, это способ зацементировать сознание на каком-то уровне. По настоящему мыслить может тот, кто способен преодолеть власть идей, подняться над ними.
  - А тот, кто на это не способен?
  -Пускай остаются со своими идеями, - посмотрел мутными глазами Ведев на девушку. Два больших бокала весьма крепкого вина заставили его захмелеть. Но ему было все равно, какое впечатление производит на нее, что она о нем подумает. Он злился оттого, что она испортила ему, как минимум, несколько дней. - Если вы не способны пробить головой эту стену из идей, вы никогда не познаете... - Ведев замолчал, пытаясь поймать ускользающую, как тень, мысль.
  - Что тогда не познаете?
  - Да, ничего не познаете. Будете всю жизнь пребывать в уверенности, что достигли огромной высоты. А на самом деле, лежать в грязной луже и думать, что летаете в небесах. Жизнь - это всего лишь иллюзия. И кроме нее ничего не существует.
  - Я в это не верю, - сказала Эльвира.
  Ведев пристально посмотрел на нее. Она сидела очень сосредоточенная, как будто бы решая сложнейшую шараду.
  - А в это почти никто не верит. Хотя мысль очень древняя. А между тем это так. Поверьте, нас сейчас здесь нет.
  - Где же мы?
  - А нигде. Где изображение человека в телевизоре, который, предположим, курит сигару?
  - На пленке.
  - Вот и мыс с вами на пленке. А знаете, почему?
  - Почему?
  - Да потому, что в мире в конечном итоге господствует только один закон. Один для всех. И если кого-то можно поместить на пленку, значит, всех можно поместить на пленку. Все предельно просто и рационально. Неужели это так трудно понять? - Ведев снова выпил.
  Эльвира сопроводила его движения взглядом.
  - Мне кажется, нам лучше поехать домой.
  Ведев не возражал, он и сам чувствовал, что перебрал. Они вышли на улицу. Эльвира поймала такси и помогла ему устроиться в машине.
  Они вышли из машины и медленно направились к дому. Эльвира поддерживала Ведева, который чувствовал себя неуверенно на ногах.
  Внезапно к ним метнулась чья-то фигура. Все произошло случилось почти в одно мгновение. В руках незнакомца сверкнул, словно мини молния, нож. Еще секунда и он воткнется в грудь Ведева. Он почувствовал, как пронесся над ним ледяной фронт.
  А дальше случилось нечто неожиданное. Эльвира перехватила руку с ножом, резко крутанула ее, и металл полетел в одну сторону, а человек что только что его сжимавший в руке - в другую.
  Сильнейший шок выдавил из Ведева алкоголь, как газ пробку из бутылки шампанского. Он мгновенно почувствовал себя совершенно трезвым. Ведев видел, как быстро убегал с места происшествия нападавший. Еще пару мгновений - и он скрылся в темноте.
  - С вами все в порядке? - услышал он голос Эльвиры.
  Ведеву понадобилось какое-то время, дабы сосредоточиться на ответе.
  - Кажется, да. Но что это было?
  - Вас хотели убить. Как моего отца, - услышал он ответ девушки.
  
  Глава 15
  
  Ведеву было страшно неудобно перед девушкой, но ему потребовалось никак не меньше получаса, дабы успокоиться. Для этого он наполовину опорожнил полную бутылку коньяка. Но даже намека на опьянение не ощущал, его организм был поглощен гораздо более сильными эмоциями, чтобы обращать внимание на привычный ему алкоголь.
  Все это время, пока он успокаивался, Эльвира сидела напротив, всем своим видом выражая готовность в любой момент прийти ему на помощь. Но Ведев, хотя и не без усилий, справился с ситуацией. Впрочем, если учесть, что еще никогда он не был в такой близости от смерти, то вряд ли ему следует себя корить за подобное поведение. Другой бы на его месте повел себя несравненно позорней. Правда, вдруг пришла к нему мысль, Эльвира тоже сильно рисковала собой, но она и в тот момент и сейчас сохраняла и сохраняет спокойствие. Откуда в ней эта черта? Она что не боится погибнуть?
  Ведев внимательно посмотрел на Эльвиру и встретился с ее изучающим взглядом. Он решительно отодвинул от себя бутылку, показывая тем самым, что больше в этом успокоительном средстве не нуждается.
  - Как вы думаете, что это было? - спросил он. - Попытка ограбления?
  - Без всякого сомнения, вас хотели убить, - как о само собой разумеющимся, ответила она.
  - Но зачем?! - воскликнул он.
  Эльвира посмотрела на него, как смотрят на человека, сморозившего глупость.
  - По той же причине, что убили и папу. Это из-за свитка.
  - Вы уверенны?
  - А разве вы нет?
  Мысленно Ведев вынужден был признать ее правоту. Эта находка Арона вполне стоит того, чтобы из-за нее убивать людей.
  - Думаю, вы правы. Но что из этого следует?
  - А вы не догадываетесь?
  Ведев отчетливо различил в ее голосе презрение. И оно было явно адресовано ему. Он почувствовал раздражение.
  - Нет.
  - Это означает лишь одно: они непременно повторят попытку, пока не добьются поставленной цели. Вы для них представляете большую опасность. Как и мой папа.
  И снова Ведев был вынужден признать правоту девушки.
  - Что же делать? - спросил он. Но вот кому он задал этот вопрос Эльвире, себе или еще кому-то, он точно не знал.
  Эльвира молчала, она лишь не спускала с него своего тяжелого взгляда. Взгляда, который ему так не нравился.
  Ведев поймал себя на том, что его волнует один вопрос.
  - Скажите, Эльвира, а как вам удалось так ловко обезоружить этого киллера?
  - Я служила в армии Израиля. Это было особое подразделение для борьбы с террористами. У нас была специальная подготовка.
  - Но разве девушек берут в такие подразделения?
  - Я очень просила, чтобы меня взяли. И мне пошли на встречу.
  - И вы реально боролись с террористами?
  - Да, я принимала участие в несколько операциях. Но зачем вам это знать?
  - Пока не знаю, - честно признался Ведев. - Но любые знания рано или поздно пригождаются. В этом я не раз убеждался.
  - Тогда вы должны знать, что я решила завтра уехать. Больше находиться здесь нет никого смысла. Они идут по нашему следу.
  - А я?
  - Что вы? - удивленно посмотрела она на него.
  - Что же мне делать в такой ситуации?
  - Не знаю. Но вашим телохранителем я быть не собираюсь. Я должна найти свиток. Я обещала отцу.
  - Но я Арону ничего не обещал.
  - Папа думал иначе. Но это ваше дело. Утром я уеду. У вас есть еще целая ночь для принятия решения.
  "Ночью я привык заниматься совсем иными делами", - хотелось ответить Ведеву, но эти слова он не озвучил. Вместо этого произнес:
  - Хорошо я буду думать. А пока давайте спать. - Он вдруг почувствовал, что его сильно клонит ко сну. Это таким образом, наконец, проявил свои коварные свойства коньяк.
  
  
   Часть 2
  
  
  Глава 16
  
  Кардинал снова смотрел на знакомый зеленый газон. Он пытался оценить ситуацию во всей ее полноте. В Ватикане он славился своим аналитическим мышлением, ему поддавались решение задач, перед которыми пасовали другие. Но сейчас всеобъемлющая картина происшествия ускользала от его цепкого ума, сомнения оставляли на нем глубокие борозды. И от этого он чувствовал себя неуютно.
  Он знал, что в его спину смотрят все собравшиеся в комнате, но не спешил поворачиваться к ним. Он хотел выступить перед ними с обоснованным суждением, с твердо принятым решением, но не мог. Его не оставляло предчувствие, что события могут выйти из-под контроля, принять любой, самый неприятный и самый неожиданный оборот. И не так-то легко будет затем исправить положение.
  Но откладывать разговор тоже больше нельзя. Он повернулся к собравшимся. Все уже знали последние новости, но ритуал требовал, чтобы он доложил о них. Кардинал сел на свое место.
  - Господа, к сожалению, я вынужден начать с неприятного известия. Наш московский план постигла неудача. Один из самых ярых противников церкви, наш злейший враг остался жив. И это существенно осложняет все наши дальнейшие шаги. Я расцениваю, что степень опасность значительно возросла.
  - Почему это случилось? - хмуро спросил епископ.
  - Должен признать, это во многом наша вина. Исполнитель замысла был нами не проинформирован о всех аспектах задания. В частности, нам не было известно о том, что спутница нашего объекта в Москве Эльвира Шапиро в свое время прошла специальную подготовку в подразделение армейской разведки. И это позволило ей нейтрализовать нападение.
  Имам посмотрел на раввина.
  - Почему же вы, уважаемый раби, нам об этом не сообщили? - желчно поинтересовался имам.
  Вопрос явно пришелся не по душе раввину, он даже недовольно затряс бородой.
  - Подразделение было сильно засекречено, и раздобыть эту информацию крайне сложно. В деле Эльвиры Шапиро, которое мы читали, записано, что она проходила обычную службу в армии.
  - Выходит, вас провели, - с еще большей язвительностью констатировал имам.
  Раввин уже хотел достойно отразить выпад, но кардинал его успел в самый последний момент остановить. Только ссоры им не доставало.
  - Давайте не будет препираться, вспомним, какая великая цель нас всех объединяет. Я хочу представить вам нового члена нашей организации, архиепископа из России. Это позволит значительно укрепить наши силы. Я попрошу поведать всем нам о нашем злейшем враге. Мы должны досконально знать наших врагов. Прошу вас, владыка.
  Архиепископ говорил на прекрасном английском, но кардиналу было непривычно слышать эту изысканную речь, вылетавшую из спрятанного в густой бороде рта.
  - Прежде всего, хочу вас всех приветствовать от имени руководства Русской православной церкви. Мы целиком разделяем цели и задачи, которые собрали вас за этим столом. Безбожие в любой форме губительно для общества.
  - Мы хотели послушать о господине Ведеве, - напомнил кардинал.
  Глаза владыки стали на мгновение ледяными, но почти тут же вернули себе свое обычное свечение.
  - Сейчас перехожу. Профессор Ведев попал в наше поле зрения вскоре после окончания университета. Он написал несколько статей, в которых поставил под сомнение саму идею Бога так, как мы все, несмотря на разное исповедание и разные интерпретации в целом понимаем ее одинаково.
  - Что же он поставил вместо этой идеи? - спросил епископ.
  - По сути дела ничего. Он автор весьма популярной в некоторых по счастью узких кругах теории кибернетического мира. Однако радоваться этому не стоит, согласно нашему анализу через какое-то время она может оказаться весьма привлекательной для миллионов людей.
  - В чем же смысл этой кибернетической теории? - продолжал допытываться епископ.
  Православный иерарх некоторое время, словно собираясь мыслями, сосредоточено молчал. Затем, громко откашлявшись, как певец, проверяя перед выступлением голос на звучание, заговорил:
  - Ведев полагает, что весь мир сотворен на основе одного фундаментального принципа, единого для всей Вселенной, для всех ее видимых и не видимых проявлений. Общий смысл этого принципа можно постичь, исходя из функционирования компьютера. Все действия в нем происходят исключительно на основе заложенных в нем программ. Какие программы, такие и действия. И ни шаг влево, ни шаг вправо. Мир, как пытается доказать господин Ведев, по сути дела, является огромным компьютером, который действует на основе точно таких же программных продуктов. Или весьма похожих, только гораздо более совершенных. А значит, нет даже малейшей свободы воли, а все, что бы ни происходило в мирозданье, включая все наши с вами проявления, происходит исключительно благодаря их работе. Не случайно, что в одной из своих статей Ведев называет Бога Великим Программистом.
  Иерарх замолчал, давая слушателем оценить услышанное. Первым это сделал кардинал.
  - Но тогда получается, что все мы не боле чем фигурки на экране монитора.
  - Именно в этом и заключается основная мысль Ведева. Он так и говорит. Наш мир и каждый человек в нем - это всего лишь часть общей программы, у нас нет ни своих мыслей, ни чувств, ни желаний, все происходит только так, как определено программистом. Отсюда он делает несколько основополагающих выводов. На вопрос является ли мир реальностью или иллюзией Ведев отвечает: иллюзией. И приводит пример с телевизором: когда мы смотрим фильм, где люди занимаются любовью, - я цитирую то, что он писал - мы же не думаем, что они это делают в телевизоре, который установлен на нашей кухне. Более того, мы отлично знаем, что и в студии, откуда идет трансляция, эта пара любовью не занимается. И вообще, она могла заниматься любовью сто лет назад, а мы видим снова и снова. Более того, это вообще может быть компьютерной графикой, что означает, что никто любовью не занимался. Хотя на экране полная иллюзия настоящего человеческого секса. Это означает, что грань между реальностью и иллюзии де-факто не существует. Одно легко может переходить в другое. Но и это тоже только иллюзия, на самом деле, такого перехода нет. Потому что в основе есть только иллюзия, за исключением одного обстоятельства - это наличие первичного программного продукта, который и есть Бог.
  - Но это абсолютно противоречит Торе! - вдруг воскликнул раввин.
  Ему никто не ответил. Все сосредоточенно молчали, обдумывая услышанное.
  - Это все? - осторожно спросил кардинал.
  - Разумеется, нет. Ведев развивает еще немало различных идей, вытекающих из первоначального посыла. Я же для краткости и экономии времени постарался выразить квинтэссенцию его философских воззрений. Мне кажется из них уже многое ясно.
  - Более чем! - озлобленно пробурчал имам. - Этот человек не имеет право на жизнь. Я крайне сожалею, что возмездие в этот раз его не настигло. Но надеюсь, это случится в самом скором времени. Где он сейчас нам известно? - обратил он вопрос кардиналу.
  - Сегодня утром он вместе с дочерью Шапиро прилетел в Израиль.
  
  
  Глава 17
  
  Ведев чувствовал себя очень неуютно в знакомой квартире Шапиро. Здесь ничего не изменилось с последнего его визита, все напоминало хозяина. И только самого хозяина не было.
  Ведев ловил себя на том, что слышит его голос, перед глазами само собой возникала его фигура. Но все это были не более чем иллюзии, в реальности ничего этого уже не существовало. И только теперь он в полном объеме ощутил вся тяжесть и невосполнимость утраты.
  Ведев видел, как тяжело переживает Эльвира возвращение в отчий дом. Он привык ее видеть спокойной, выдержанной, даже отстраненной. Теперь же она сидела понурая, а в ее глазах таилось такое безразличие ко всему, что ему стало тревожно за нее. Он же никогда не знает, что у нее на уме, так что можно ожидать от нее любимого поступка. Поэтому любым способом надо вывести ее из такого упаднического состояния.
  Ведев решительно встал.
  - Что-то мы с вами раскисли. Мы приехали сюда по делу, вот и давайте делом заниматься, - громко проговорил он.
  Эльвира подняла голову и удивленно посмотрела на него. И что-то вдруг переменилось в ней, выражение вселенской скорби исчезло с лица, оно стало привычным для глаз Ведева: твердым и бесстрастным, как у сфинкса.
  - Давайте заниматься, - спокойно согласилась девушка. - Только сначала нам надо с вами поесть. Вы не возражаете?
  Ведев не возражал, голод подкрался к нему давно. Не случайно же первым делом пришла в его голову мысль пригласить Эльвиру посетить какое-нибудь кафе.
  - Нисколько. Все душой приветствую это начинание.
  - Тогда я сейчас быстро приготовлю.
  Почему-то образ Эльвиры никак не соотносился у него с человеком, приготавливающим пищу. Все, что угодно. Только не это. Сомнительно, чтобы она сделала что-нибудь съедобное.
  - Может, лучше пойдем в кафе, - осмелился предложить он.
  Эльвира бросила на него пристальный взгляд, и ему показалось, что она уловила его сомнения.
  - Не беспокойтесь, я хорошо готовлю. Папа говорил, что вкусней он ничего не ел.
  Слова девушки не развеяли его сомнения, но он решил не продолжать эту тему. В конце концов, они прибыли сюда не для того, чтобы предаваться гастрономическим изыскам. Съест, что ему дадут. И даже будет доволен, с некоторым усилием пообещал он себе
  И Ведев действительно съел все. Хотя пришлось подождать, но ожидание оказались не напрасными и было вознаграждены по-настоящему вкусными яствами. А ведь поесть он любил.
  - Вы, в самом деле, хорошо готовите, Эльвира, - похвалил он.
  Но его похвала не произвела на нее ни малейшего впечатления, ему даже показалось, что она пролетела мимо ее ушей.
  - Что вы намерены делать? - поинтересовалась она.
  Он пожал плечами.
  - То, что мы с вами обсуждали в Москве. И пока ничего другого.
  Эльвира уже не в первый раз пристально посмотрела на него.
  - Значит, вы все же решили посетить Халеба Абдель-Ваххаба. Но сейчас там очень опасно, в Газе началась междоусобная борьба.
  - Вы предлагаете ждать, когда она завершится. Но она продолжается там бесконечно, а наша жизнь конечна, - насмешливо произнес Ведев.
  - Вы не представляете, что это такое, и какие ужасы там творятся.
  - А вы представляете?
  - Я видела это все своими глазами. Поверьте, это по-настоящему страшно.
  - У нас нет выбора, мы должны выяснить, где свиток, - возразил он. - Меня беспокоит другое, сможем ли мы туда попасть? Сообщали, что все контрольно-пропускные пункты закрыты.
  - Сможем, - заверила его Эльвира. - Но это будет не просто.
  - А что просто в этом мире.
  - А вы решительно настроены, - заметила Эльвира, не спуская с него глаз.
  Ведев ответил не сразу.
  - Хотите, скажу честно. Когда я летел сюда, у меня были сомнения, стоит ли всем этим заниматься. Но когда я оказался здесь, в этой квартире, я понял, что иного выбора просто не существует. Плохо или хорошо, но это для меня предопределено.
  Эльвира долго не отвечала.
  - Странно, - вдруг сказала она, - но у меня час назад возникли похожие мысли. Меня охватило ощущение, что если не завершить это дело, я никогда не смогу успокоиться. И буду себя корить.
  - Ну, так давайте завершать.
  - Давайте. А как?
  Ведев задумался.
  - Свиток Симона пропал при последнем собрании.
  - Да, - подтвердила Эльвира.
  - Что происходило тогда?
  Эльвира задумалась.
  - Я мало видела, отец же меня не приглашал. Да я и не очень стремилась. Хотя было любопытно узнать, что там происходило. И кое-что я слышала краем уха.
  - И что?
  - Они сильно спорили.
  - На какую тему?
  - Насколько я могу понять, о публикации этого текста.
  - И в чем заключался смысл спора?
  - Не все были согласны с этим. Но лучше спросить это у Халеба Абдель-Ваххаба.
  - Спросим, - заверил Ведев. - А где во время собрания общества находилась реликвия?
  - Отец хранил ее обычно в сейфе, в специальном сосуде. Но я точно знаю, что он ее тогда доставал. Он сам мне об этом сказал.
  - Почему он вдруг ее достал? Насколько я знаю, он старался этого не делать.
  - Кто-то просил показать.
  - Кто?
  Эльвира наморщила лоб.
  - Вспомнила! Марсель д"Абовиль.
  - Д"Абовиль. - Ведев вспомнил этого по вольтеровски умного ироничного до желчности француза, которому доставляло эротическое наслаждение издеваться над своими соотечественниками, да и над всем человечеством, которое он считал находиться на уровне ниже животных. Они немало спорили, его позиция представлялось Ведеву чересчур не конструктивной. - Мы еще с ним поговорим, - произнес он. - Больше вы ничего не помните?
  - Ничего такого, что могло бы нам как-то помочь.
  - Оставим пока эту тему. - Он подошел к окну и стал смотреть на улицу. - Что будем делать? - спросил он.
  - Вам лучше не стоять у окна, - заметила Эльвира. - Что хотите, то и давайте делать. - Ее голос снова превратился в равнодушный словесный поток.
  Ведев отошел от окна.
  - Вы полагаете, что не стоит стоять у окна. - Ведеву вдруг стало не по себе. Он как-то забыл об опасности, которая идет за ними следом.
  - Они настроены идти до конца.
  - Пожалуй. - Ему вдруг стало неприятно от собственного страха. - Ну и черт с ними. Все равно случится то, что должно случится. И ничего другого. Поэтому не стоит бояться. Я хочу погулять по городу. В Иерусалиме особая атмосфера, какой нет нигде.
  Эльвира немного недоверчиво взглянула на него.
  - Насколько мне известно, вы не признаете ни иудаизм, ни христианство, считаете их лживыми религиями.
  - Это не совсем так, - вздохнул Ведев. - Это великие религии. Но об этом потом. Пойдемте. Я не могу проводить все время в квартире. У меня возникает ощущение, что я лишен свободы и нахожусь в тюрьме.
  Они гуляли по городу до самого вечера. Сначала Ведев постоянно смотрел по сторонам, пытаясь вычислить потенциального убийца. Но затем перестал это делать. Его вдруг захватил незримых дух этого города, который такое огромное количество людей в мире, придерживающихся зачастую противоположных воззрений, считают святым. И потому ведут за него непримиримую борьбу. Каждый борется за собственную святость, как будто ее, как обычного товара может быть много, и она может быть разной, словно туфли или носки.
  Он вдруг вспомнил, как полгода назад они бродили по этим же улицам вместе Марселем д"Абовилем, точнее с маркизом д"Абовилем, как любил подчеркивать он свою родословную. Француз едко высмеивал всех этих клерикалов разных конфессий и мастей, которые с одинаковым пылом и рвением готовы были отстаивать принадлежность этого города своей и только своей религии и убивать тех, кто оспаривал у них эту привилегию.
  Они стояли у стены плача, и смотрели на неистово молящихся религиозных евреев. Несмотря на жару богомолы были в черных костюмах, в длиннополых шляпах, из которых торчали спутанные нити пейсов. Марсель д"Абовиль тогда долго отпускал в их адрес желчные замечания. Ведев помнил его слова: эти люди полагают, что служат Богу, но неужели Он столь глуп, что ему нужны их молитвы. Вместо того, чтобы подниматься до Его уровня, они опускают Его до своего. И не мог с ними не согласиться.
  Внезапно Ведев поймал изучающий взгляд своей спутницы. Кажется, она что-то прочитала на его лице, отметил он. Но по своему обыкновению не стала задавать вопросы. Интересно, как она относится ко всему этому?
  Вечером к радости Ведева они решили поужинать в кафе, так как сильно притомились, чтобы заниматься готовкой дома. Это было самое скромное заведение, без всяких затей и где кормили самой обычной пищей.
  Они взяли по порции стейка и картофеля фри. Ведев позволил себе бутылку пива, Элеонора же отказалась от его предложения присоединиться к нему. Почему-то ему даже показалось, что она не одобряет его намерение побаловать себя ячменным напитом. Но даже если и так, это ее дело. Он не намерен потакать ее пуританским нравам. И где только она их успела нахвататься?
  Ведев ел быстро и с аппетитом, так как чувствовал голод, Эльвира - не торопясь и без всякого энтузиазма. Хотя они провели вместе целый день, но говорили совсем немного. Вот и сейчас их совместная трапеза протекала почти в полном молчании. Впрочем, ему это ничуть не мешало, он не был уверен, что их разговор напоминал бы приятную светскую беседу.
  - Могу я задать вам вопрос?
  Ведев не сразу осознал, что прозвучавший рядом женский голос принадлежал его сотрапезницы, инстинктивно он даже оглянулся вокруг.
  - Разумеется. Вы можете задавать любые вопросы. Даже не скромные.
  Эльвира задумалась, оценивая его предложение.
  - Я видела, с каким выражением вы смотрели на молящихся у Стены плача людей. Вы смотрели на них, как смотрят на неполноценных детей.
  Ему стало неприятно оттого, что она проникла в его мысли. В проницательности ей не откажешь.
  - А как вы сами к ним относитесь?
  - Мне важно знать ваше мнение, - не ответила девушка на его вопрос.
  Черт его знает, как она отнесется к его словам. У Ведева не было уверенности, что ему следует говорить откровенно. В конце концов, ему ничего не известно об ее религиозных убеждениях. Арон - это одно, а его дочь может придерживаться совсем других взглядов.
   - Я прошу вас говорить так, как вы думаете, - попросила Эльвира, словно бы в очередной раз прочтя его мысли. Это обстоятельство его не слишком обрадовало, она, в самом деле, весьма проницательная особа.
  - Уговорили, - усмехнулся он. - Отношение человека и Бога - самая главная проблема на земле. Я бы даже сказал, что по большому счету она единственная. Просто у нее есть бесчисленное число вариаций. Это-то и приводит к таким большим ошибкам.
  - Думаю, я понимаю, что вы имеете в виду, - произнесла Эльвира.
  - Боюсь, что никто это так как надо не понимает, включая вашего покорного слугу. Заковырка в том, что эта проблема практически не имеет полноценного решения, а не решать ее невозможно. А так как ее нерешенность крайне мучительна для человеческого сознания, то, чтобы ослабить эти тиски, ищут решения. И что самое ужасное, находят.
  - Почему вы считаете это ужасным?
  - Потому что эти решения заведомо неверные, вместо того, чтобы возвыситься до Бога, люди спускают Бога до своего уровня. Они делают с ним то, что хотели бы, чтобы Бог сделал бы с ними. Что мы знаем о Боге? Да, ничего. Все, что нам якобы известно, это не более чем наши домыслы. По большому счету все основные религии - это случайные версии божественного, которые возвели в непререкаемые догмы. Можно было с таким успехом взять другие истории - и сделать из них религии. Разницы абсолютно нет никакой. В конце концов, не в самих догматах дело, а в огромной потребности в вере, как в самой примитивной форме удовлетворения потребности в божественном. Люди с той же легкостью и с тем же неистовством верили бы и в другие истины. Да, в общем-то так и во многом происходит, ведь постоянно возникают какие-то ереси, новые ответвления от традиционных религий, появляются новые пророки - глашатаи очередной самой истинной истины. Это означает, что поиск идет. Мне это напоминает труд писателя, который придумывает все новые и новые сюжетов. Но разве мы поклоняемся литературным произведениям.
  Эльвира слушала его молча, не прерывая, но и не спуская с него своих больших темных глаз.
  - Но ведь в Бога верят миллиарды. Как может возникнуть такое гигантское заблуждение?
  - В этом-то все и дело. Закон больших чисел. Чем сильней заблуждение, тем больше в него верят людей, тем большей внушающей силой оно обладает. В массовых религиях срабатывает эффект огромной толпы. Бог там всегда отходит на самый задний план, а всем управляют могучие, освященные традицией общественные стереотипы.
  - Но где же тогда Бог, где же тогда подлинная религия?
  Ведев с грустью посмотрел по сторонам. Его охватило предчувствие, что разговор может затянуться.
  - А подлинной религии не может быть. Все, что становится религией, теряет подлинность. И почему вы думаете, что Бог нуждается в религии, это человеку она нужна, чтобы получить простые и понятные ответы на сложные вопросы. Каков уровень сознания, таков уровень религии. Зависимость самая прямая.
  - Как-то все у вас получается приземлено.
  - Это только кажется. Приземленными как раз являются эти самые религии с их акцентом на коллективную психологию масс. А вот когда отдельный человек отметает все привычные установки и начинает путь наверх самостоятельно, не опираясь, не беря в помощь никакие авторитеты, тогда-то и возникает настоящая религия, а если точнее, религиозность, где нет по большому счету ни догм, ни учения.
  - А что же есть?
  - Что есть? - Ведев невольно задумался. - Наверное, когда человек начинает искать ответ на этот вопрос, в тот момент и начинается настоящая жизнь, он обретает подлинную религию. Именно так произошло с вашим отцом.
  Несколько секунд Эльвира молчала.
  - Мне кажется, я вас утомила своими вопросами, - сказала она. - Пойдемте домой.
  
  Глава 18
  
  Они вернулись домой с соблюдением всех возможных в данной ситуации предосторожностей. Но они оказались излишними, никто их не побеспокоил. Окружающее пространство выглядело настолько мирным и спокойным, что не верилось, что где-то могла таиться опасность. Но они оба хорошо сознавали, что она существует. И даже если ее нет рядом сейчас, она может настичь их в любой момент в любой точки времени и пространства.
  В отличие от квартиры Ведева квартира Шапиро было довольно большой. Эльвира немного нерешительно остановилась посреди гостиной.
  - Где вы предпочитаете лечь? - спросила она.
  Почему-то вопрос немного его удивил. Он думал, что она не станет спрашивать его желания, а просто укажет место.
  - Вы хозяйка, вы и решайте. А я готов спать там, где вы определите.
  Она как-то странно посмотрела на него. Или ему так показалось? Впрочем, его волновало в данную минуту совсем другое. У него уже несколько дней не было женщины, а для него это весьма солидный срок воздержания. И он сейчас испытывал сильное желание. А потому голодными глазами глядел на девушку.
  А посмотреть было на что, фигура у Эльвиры с его точки зрения была почти идеальной. Девушка была довольно высокой, тело крепкое, натренированное, но при этом женственное. Особенно привлекали его взоры ее грудь. Он уже давно обратил на нее внимание, и она не давала ему покоя. И сейчас он бесплодно обдумывал, что же ему делать? Будь рядом с ним другая женщина, то проблем не возникло, алгоритм поведения давно был отработан. И за многие годы его применения всего пару раз дал сбой. Но в данном случае Ведев не сомневался, что он не применим. Хотя, собственно, почему, она сотворена абсолютно из тех же материалов, что и все остальные представительницы ее пола. И крайне маловероятно, что она так бесстрастно, как хочет это продемонстрировать. Обычно под такой холодной оболочкой кипит вулкан страстей. В своей жизни он несколько раз сталкивался с такими якобы замороженными, словно продукты, экземплярами.
  Вслед за Эльвирой он последовал соседнюю комнату. Она была небольшой по размеру, едва ли не половина ее занимала кровать.
  - Здесь спал папа, - спокойно сказала она. По крайней мере, голос ее не дрогнул. - Спокойной ночи.
  Ведев остался один. Сна у него не было и в помине. После философии секс был у него вторым любимым занятием. А может, наоборот, первым, по крайней мере, зачастую, ему именно так казалось. Особенно когда его давно не было.
  Он лежал на кровати с открытыми глазами, а в воображении вырисовывалась лежащая на постели Эльвиры. Изображение было таким четким, что у него почти возникала иллюзия, что она совсем рядом, и стоит только протянуть руку, чтобы ощутить шелк ее кожи. Но другая часть сознания, не занятая воображением, знала, что ничего в реальности этого нет, он один, а от девушки его отделяет стена.
  Он думал о том, что все религии правильно поступали, когда пытались бороться с сексом. Пока он искушает человека, тот никогда искренне не обратится лицом к Богу, в лучшем случае будет обманывать себя и других. Беда в том, что священники никак не могут взять в толк, что сексуальное стремление нельзя перебороть, его можно с помощью гигантского насилия над собой лишь загнать в подполье, откуда оно будет мстить тому, кто позволил совершить такое злодеяние. Эти люди становятся еще более сексуальными, только и сексуальность меняет знак на противоположный. Они секс не любят, а ненавидят, не практикуют, а борются с ним. И эта бессмысленная борьба делает их мрачными, злыми и жестокими. Именно такие типы поставляли рекрутов в полки инквизиции, которая тысячами отправляла женщин на костер. То был самый страшный и извращенный способ удовлетворения сексуального желания, который только можно придумать. Оно превращалось в жестокость, становилось скрытой местью за необходимость воздержания.
  Внезапно мысли Ведева, сделав довольно сложный зигзаг, покатились по иному направлению. Он стал думать о том, что лежащая за тонкой стеной Эльвира скорей всего думает примерно о том же. А именно о том, что рядом находится мужчина, и как было бы хорошо насладиться любовью. И она прислушивается к каждому шороху, ожидая его появление. Его опыт подсказывает, что такие, как она, женщины, должны быть очень страстными, так как все их чувства и эмоции не вырываются наружу, а остаются внутри них, подобно пару в закрытом крышкой котле. .
  И все же что-то удерживало Ведева от решительного шага, какая-то червоточинка сомнения мешало начать активные действия. Вроде бы он мыслит правильно, но почему-то полной уверенности в этом нет. А дело в том, что он, несмотря на то, что они знакомы уже не первый день и много времени проводят вместе, совсем не понимает эту девушку. Не понимает, чего она хочет, что ею движет, что у нее на душе? Своей непроницаемостью она напоминает ему черные дыры, куда попавший свет исчезает навсегда.
  Внезапно Ведев почувствовал, как надоели ему все эти размышления. Он человек действия, в отличие от большинства своих собратьев по профессии, предпочитавшие проводить время в созерцании и размышлении. А вот ему нравится жизнь во всех своих проявлениях, и даже не всегда в самых лучших. Ему всегда казалось, что сколько бы он не думал о вечных и нетленных истинах, по большому счету он остается человеком сугубо земным. И что нравится обычному земному человеку, то приносит удовольствие и ему. Так что хватит колебаться, он идет на приступ этой крепости.
  Ведев откинул одеяло и решительно встал. Быстро одел брюки и вышел из комнаты.
  Ведев отворил дверь в спальню Эльвиры и заглянул в комнату. Слабо горел ночник, девушка неподвижно лежала на кровати. Он прислушался, пытаясь определить, спит ли она, но сделать с порога это ему не удалось.
  Стараясь не шуметь, он вошел в комнату и направился к кровати. Внезапно его охватило такое сильное ощущение неловкости от своего поступка, что захотелось немедленно ретироваться. Но было уже поздно, внезапно Эльвира подняла голову и посмотрела на него.
  - Что вы тут делаете? - спросила она.
  Ведев решил идти напролом. Он сел на ее кровать.
  - Я подумал, зачем нам лежат по отдельности, вместе гораздо интересней во всех отношениях. Разве вы так не находите?
  Какой-то странный поток подхватил Ведева, он вдруг потерял контроль над собой и попытался обнять Эльвира. А дальше произошло нечто совершенно неожиданное, он отлетел от кровати и больно шлепнулся о пол.
  Эльвира вскочила с кровати. На девушке оказалась короткая и прозрачная ночная рубашка, сквозь материю он мог разглядеть ее большие груди. Но сейчас это зрелище не доставила никого удовольствии я, так болела поясница, что .попытка встать окончилась неудачей. И он снова рухнул на пол.
  Эльвира подошла к нему и помогла подняться. Совместными усилиями им это удалось сделать. Не без труда Ведев сел на стул.
  - Зачем вы сюда пришли? - хмуро спросила хозяйка спальни.
  Даже несмотря на боль в пояснице, вопрос показался ему нелепым. Современные девушки давно перестали его задавать. Он иронично посмотрел на нее.
  - А зачем мужчина приходит к женщине. Разве вам никто об этом еще не рассказывал?
  - Мне кажется, я не давала вам для этого никакого повода.
  Ведеву пришлось признать ее правоту.
  - Чего не было, того не было.
  - Тогда на что вы рассчитывали?
  - На гораздо более ласковый прием. - Он сделал резкое движение, его снова пронзила боль пояснице.
  - Идите к себе, - произнесла Эльвира.
  - Сейчас пойду, если смогу. - Он попытался встать, и ему это удалось.
  - Я помогу вам дойти, - предложила Эльвира.
  - Спасибо, я доковыляю самостоятельно.
  Ведев вышел из комнаты. Придя к себе, он не сразу лег в кровать, а некоторое время сидел на ней. Им владели какие-то смутные чувства, но распутывать сейчас их клубок не хотел. Будет лучше это сделать как-нибудь потом, когда настанет для этого более благоприятный час.
  
  Глава 19
  
  Утром Ведев проснулся с каким-то странным чувством. Но это не была неловкость за не слишком красивое ночное поведение. В своей жизни он попадал в самые разные ситуации, случались и похлеще этой. Поэтому сама по себе данная неудача не могла уж так сильно его взволновать. Нет, тут было нечто иное. Но что конкретно, он не мог разобрать. Его не отпускало ощущение совершенной им грандиозной ошибки. Вот только в чем она, понять он никак не мог. И это удивляло его, он всегда замечательно умел разбираться в мотивах собственного поведения. А ведь на первый взгляд абсолютно ничего необычного не произошло, вломился в спальню девушки, получил отлуп и ретировался восвояси. Самая обычная история, о которой даже не стоит ни говорить, ни думать. А вместо этого его охватывает сильное волнение при воспоминании о случившемся.
  Эльвира встретила его в обычной манере, то есть она никак не отреагировала на его появление. Правда, его уже ждал завтрак, что свидетельствовало о том, что она встала раньше его.
  Они поужинали в полном молчании. Ведев то и дело посматривал на свою сотрапезницу. У него сложилось впечатление, что она постоянно думает о чем-то своем. По крайней мере, взгляд девушки блуждал в каких-то иных мирах, она смотрела на него, но его не видела.
  - Вы не передумали? - Ее вопрос прозвучал так внезапно, что Ведев даже вздрогнул. Она уже не первый раз заставала его врасплох своим неожиданным обращением.
  - Не думаю, что меня что-то может остановить. - Собственный ответ ему не понравился, он чересчур был насыщен бравадой и патетикой. Надо постараться говорить проще, решил он.
  Кажется, Эльвира тоже это почувствовала. Ее полные губы дрогнули в едва уловимой усмешке.
  - Всегда может что-то остановить, - резонно заметила она. - Вы должны понимать, что мы рискуем жизнью.
  - Я понимаю. А почему Халеб сам не может к нам приехать. Не так уж он и стар.
  - Между Израилем и Газой сейчас нет сообщений. Все проходные пункты перекрыты. Вы же слышали, что там идут междоусобные бои.
  - В самом деле, я как-то выпустил это из вида, - пробормотал смущенный Ведев. - Но как в таком случае попадем туда мы?
  - Это моя задача. Сейчас я на несколько часов уеду. А вы пока мысленно подготовьте себя к переходу на ту сторону. Это будет не слишком комфортно.
  Ведев остался один. Он лег на диван и стал смотреть в потолок. Что все-таки он тут делает? Этот вопрос занимал его давно. Ведь он отправился в это опасное путешествие под воздействием импульса, возникшего после покушения на него. Но теперь он заметно ослаб, и ему предстоит понять, почему же, несмотря на это, намерен рисковать своей драгоценной жизнью? Так ли уж хочет он отыскать рукопись Симона-волхва? Он-то не сомневается, что какие бы там не имелись сенсационные места, по большому счету ничего не изменится. Люди настолько консервативны в своих воззрениях, привязанностях, взглядах, что ради сохранения привычных, а потому комфортных представлений, согласны неистово верить в любую глупость, мириться с любыми нелепостями. Все религии буквально трещат от них, но это не мешает им владеть и управлять, словно роботами, умами миллионов. И пока нет, да и не предвидится, что появится сила, способная взорвать эту скальную породу человеческого идиотизма. Он, Ведев, давно не только это осознал, но с этим смирился. И лишь иногда какой-то неизвестно откуда возникающий поток поднимал его на восстание против этой косности.
  Вот и сейчас именно это произошло, несмотря на то, что он, покидая университет, дал себе слово ни во что больше не ввязываться. С него и без того достаточно. Он намеревался жить тихой, спокойной жизнью, писать статьи книги, если пригласят, читать лекции. И, разумеется, заниматься любимым своим занятием - любить женщин. Слава богу, в мире есть хоть что-то, что примиряет его с жизнью, позволяет на многое закрывать глаза. А вместо этого он вовлекся не только в сомнительное со всех сторон предприятие, но вдобавок и крайне опасное. Да еще в кампании с особой, которая, кажется, совершенно не интересуется мужчинами. А что, может быть, скучней такой женщины. Но теперь все равно отступать некуда. Скоро вернется Эльвира, и у него начнется совсем другая жизнь.
  Эльвира пришла гораздо позже, чем обещала. Но не одна. За ее спиной маячила фигура очень высокого молодого мужчины. Кроме статной фигуры он был еще весьма привлекателен с тонким лицом, черными, короткими волосами.
  - Познакомьтесь, - сказала Эльвира Ведеву, - это Бен.
  Бен как-то застенчиво и по-дружески улыбнулся ему, и они обменялись рукопожатием. Ведев почувствовал, что рука у него очень сильная.
  - Кажется, нам предстоит сложное дело, - заметил Бен.
  - Профессор не представляет, как мы туда попадаем, - произнесла Эльвира.
  - Ты ему не объяснила, - удивился Бен.
  - Еще нет.
  Бен о чем-то задумался.
  - Ты уверенна, что это необходимо. У него же нет навыков.
  - Навыков нет, но это необходимо. Надежда на тебя.
  Бен посмотрел на Ведева и улыбнулся.
  - Ничего, были и не в таких переделках.
  - Бен, мой бывший командир, - пояснила Эльвира. - У нас мало времени, - сказала она уже ему.
  - Хорошо. Вы никогда не лазили под землей по узкому лазу? - спросил Бен.
  - Не доводилось, - ответил Ведев.
  - Придется пролезть около километра. Без подготовки это не просто.
  - Дома я регулярно занимался спортом.
  - Это лучше, чем ничего. Вам придется сильно постараться. А по-арабски говорите?
  - Нет.
  - Бен, он совсем из другого мира. - В голосе Эльвира послышался упрек.
  - Тогда будете молчать. - Он подал пакет Ведеву. - Это арабская одежда. Она новая, так что не волнуйтесь. Ваша задача, пока мы не окажемся на месте, не привлекать к себе внимания, не произнести ни единого слова. И слушать то, что мы будем вам говорить. Вам понятно?
  Ведев почувствовал, что сердится.
  - Объясните, наконец, как мы отправимся в сектор Газу?
  Эльвира и Бен переглянулись.
  - Это секретный подземный ход. Он сделан специально для проведения специальных операций. Бен очень рискует, ведя нас по нему. Если это станет известно, у него будут гигантские неприятности.
  Ведев уже было хотел спросить, почему в таком случае Бен делает это, но в самый последний миг проглотил слова. Он перехватил взгляд Бена на девушку - и кое-что ему стало понятным. Интересно, как бы гигант сейчас повел себя, знай он о ночных событиях в этом доме.
  - На подготовку у нас осталось не больше часа, - объявил Бен.
  Оставшееся время было занято инструктированием Ведева спецназовцем. Затем он попал в руки Эльвиры, которая стала его гримировать, превращая в араба. Его лицо стало более смуглым, брови более темными. На его счастье он был черноволосым, что избавило от необходимости краситься.
  На все эти приготовления действительно ушел ровно час. Перед самым выходом Бен критически осмотрел Ведева, но, судя по отсутствию замечаний, остался удовлетворен его видом.
  - Ты хорошо поработала, - похвалил он Эльвиру. - Можем отправляться.
  - Русский обычай требует посидеть перед дорогой, - неожиданно для себя произнес Ведев. Он сильно волновался.
  Примерно через час они приехали не то в небольшой город, не то в поселение. Машина въехала во двор крайне дома, за которым не было никаких строений, только выжженная солнцем земля. Бен вышел из автомобиля, тщательно закрыл на засов ворота. Затем все вместе прошли в здание.
  Дом удивил Ведева. Он был довольно большим, но мебели было в нем самое минимальное количество. Тут явно никто не жил, а лишь приезжал наездами.
  - Отсюда и начнется наше путешествие, - сказал Бен. - Вы привыкли к своей новой одежде.
  - В процессе, - ответил Ведев.
  - Ничего, по опыту знаю, это происходит очень быстро. Теперь наша очередь перевоплощаться. А вы тут посидите.
  Перевоплощение заняло немного времени. Зато когда Бен и Эльвира снова появились в комнате, Ведев в первый миг их даже не узнал, насколько вошли оба в образ араба и арабки. Особенно долго он не мог отвести глаз от девушки. В темном низко надвинутом на лоб хиджабе, так что были видны только глаза да выдавался вперед нос, она была не похожа на саму себя.
  - Ну, как? - поинтересовался Бен.
  - Замечательно. Вам бы в театре играть.
  - А мы и отправляемся в театр. В театр военных действий. Ну, все, не будем терять больше ни минуты. Вы готовы?
  - Готов, - утвердительно кивнул Ведев головой.
  Вместе со всеми он спустился в подвал. Они подошли к тяжелой металлической двери. Бен набрал код, и потянул на себя. Ведев невольно поежился, так как впереди он увидел уходящий в неизвестность ход.
  Первые несколько десятков метров дались без всякого труда, туннель был высокий, не надо даже было нагибаться. Но затем он стал резко снижаться. Еще через несколько метров, он ощутил прикосновение к себе Бена.
  - Все, дальше надо ползком.
  Если бы не фонарь в руках Бена, они бы ползли в кромешной тьме. Но и свет мало что менял. В туннеле было жарко, и пот заливал глаза. К тому же само ощущение, что невозможно даже чуть-чуть привстать, сильно давило на психику. До сих пор Ведев не замечал в себе симптомы клаустрофобии, но сейчас ясно ощущал, насколько тяжела может быть эта болезнь, как трудно противостоять ей.
  Время перестало давить на ощущения, он крайне смутно представлял, как долго они ползут по туннелю. Не лучше обстояло дело и с расстоянием, сколько они проползли, он не представлял даже приблизительно. Им все сильней овладевало чувство, что они не выберутся отсюда никогда, навсегда останутся в этой длинной могиле. Может пройти долгий срок, прежде чем тут обнаружат их разлагающие останки. Какая же смерть все же мерзость. Бог мог бы постараться и обставить ее более красиво. Почему плоть непременно должна гнить. Понятно, принцип великого возврата: откуда пришло, туда и ушло. А человек жертва этого неумолимого закона.
  Удивительно, что даже в таких условиях его посещают подобные мысли. Еще минуту назад ему казалось, что сейчас ему не до подобных сентенций.
   Ведев не успел среагировать на то, что неожиданно о произошло. Его настиг кризис. Он больше не мог находиться под землей, ползти в этом тесной кишке, которая стала такой узкой, что он с трудом протискивал вперед плечи.
  - Стойте! Я не могу больше ползти, - закричал Ведев.
  Эльвира и Бен замерли впереди.
  - Что случилось? - услышал он спокойный голос Бена.
  - Я хочу назад, хочу на поверхность.
  - Мы не можем ползти назад, тут просто не развернешься, - невозмутимо пояснил Бен. - Уже не так далеко. Возьмите себя в руки.
  - Я не в состоянии!
  - В состоянии. По этому пути прошло много людей. И никто тут не остался, все вышли на поверхность. Выйдете и вы. Только успокойтесь и напрягитесь.
  Легко сказать, трудно сделать, мысленно отметил Ведев. Он понимал, что молодой офицер на все сто процентов прав. Но ведь это так ужасно ползти по столь узкому лазу.
  Только минут через пять они возобновили движение. Как ни странно, но послу вспышки отчаяния Ведев вдруг почувствовал себя уверенней.
  Внезапно он ощутил, как жуткая теснота туннеля больше не давит на него. Теперь он мог протаскивать тело вперед, не задевая стены. А еще через пару минут он даже встал на четвереньки.
  Они стояли во весь рост перед такой же массивной дверью. Бен вновь набрал код, и они вышли из туннеля. Их путешествие в царстве Плутона завершилось. Правда, предстояло еще возвращение назад, но об этом Ведев сейчас старался не думать.
  Они снова оказались в каком-то доме. Хотя Ведев сразу заметил, что он сильно отличается от того, чтобы был на израильской стороне, однако и чем-то неумолимо на него походил. Он тоже казался не жилым.
  - У нас есть пятнадцать минут для отдыха, - сказал Бен. - Затем посмотрел на Ведева и поправился: - Полчаса.
  В доме оказался холодильник, из которого Бен извлек холодные напитки. Ведев жадно приник к этому источнику - ничего он так не хотел сейчас, как пить.
  Ведев лег на диван и закрыл глаза. Он истратил чересчур много сил, и ему требовалось время на их восстановление. Он бы не прочь остаться тут до утра.
  Внезапно где-то совсем близко раздались выстрелы. Ведев невольно вскочил с дивана. Его вдруг охватил испуг; так близко от него еще ни разу не стреляли. Но, увидев спокойные лица своих спутников, ему стало неудобно за себя.
  - Здесь на улицах стреляют постоянно, - как о чем-то само собой разумеющимся заметил Бен. - Нам пора. Держитесь стен. А если услышите рядом с собой пальбу, не стесняйтесь, падайте на землю. От этого, возможно, зависит ваша жизнь.
  В этот вечерний час на улице народа не было. Это было им на руку, никто не мог признать в них чужаков. Было заметно, что Бен отлично ориентируется в городе, он, не колеблясь, шел по одному ему известному маршруту.
  И лишь однажды они едва не попались. Внезапно из-за угла выбежала большая группа вооруженных людей. Завидев их, они устремились к ним, нацеливая на них автоматы.
  - За мной, быстро! - скомандовал Бен.
  Они нырнули в какой-то очень узкий проулок, напомнивший Ведеву своей теснотой подземный лаз, быстро миновали его, затем вбежали в какую-то подворотню и притаись за какой-то постройкой. Ведев слышал, как толпа палестинцев, громко крича, пронеслась мимо.
  - Эта встреча могла бы плохо для нас кончиться, - сказала Эльвира.
  Ведев взглянул на нее и удивился - такой бледной и взволнованной он ее еще не видел.
  Бен подтвердил кивком головы.
  - Мы избежали большой опасности, - пояснил он. - Это ребята из группировки "Воины пророка". Их фанатичность может лишь поспорить с их жестокостью. Не так давно они зверски замучили нашего офицера, попавшего к ним в руки. О том, что они с ним сделали, лучше не говорить.
  Взгляд Ведева вновь упал на девушку, и он удивился еще больше - она едва не плакала. Но он мог поклясться, что не от страха, а от совсем иного чувства. Вот только от какого - Ведев не знал.
  Они снова двинулись в путь. На этот раз он проходил без происшествий. И довольно скоро они постучались с виду в весьма скромный дом.
  Дверь отворилась почти моментально. На пороге стояла пожилая женщина не только с открытым лицом, но и без платка на голове, что выглядело в этой точке земного шара достаточно непривычно. Ведев догадался, что это супруга Халеба Абдель-Ваххаба. Раньше он никогда ее не видел, но помнил, что Халеб уверял, что она разделяет его воззрения. И, судя по ее свободному независимому виду, это похоже на правду.
  Она провела их в одну их комнат, где их и встретил философ. Халебу Абдель-Ваххабу было под семьдесят. Среднего роста, со смуглым лицом, но с правильными европейскими его очертаниями. Он выглядел крепким и подвижным.
  Ведев и Халеб Абдель-Ваххаб обнялись. Ведев почувствовал, что, в самом деле, рад видеть этого человека устами которого говорила сама восточная мудрость. Затем араб подошел к Эльвире, участливо взял ее руку в свою и поцеловал в лоб. Девушка опустила голову. Словно скульптурная группа они застыли на несколько мгновений.
  - Я рад приветствовать вас в своем доме, - радушно произнес его хозяин. Английский Халеба Абдель-Ваххаба.был безупречный, если не считать арабского акцента, придававшего его речи неизъяснимый восточный колорит.
  По восточной традиции все уселись на покрытом ковром полу. Жена философа принесла ужин и осталась с ними.
  - Если вы появились в моем доме, невзирая на грозящую вам большую опасность, значит, вас привело сюда очень важное дело, - сказал Халеб Абдель-Ваххаб, внимательно смотря на Ведева.
  Ведев кивнул головой.
  - Ты прав, Халеб, это дело действительно важное. Нашему обществу объявлена война. И Арон стал первой его жертвой. А я чуть не стал второй. Меня спасла Эльвира.
  - Я всю жизнь провел, как на войне, - заметил Халеб. - И безмерно удивлен тому обстоятельству, что еще жив. Мне грозили смертью десятки раз, пару раз дело доходило до исполнения приговора. Но почему-то он так и не был пока приведен в исполнении. Я окружен тут поясом всеобщей ненависти. И если бы не моя известность в мире, они бы давно меня задушили. Хотя это еще может произойти в любой момент. Особенно сейчас, когда тут идут настоящие сражения между разными группировками. Если и раньше здесь была не сильная власть, то сейчас ее практически не существует. Что будет дальше, известно одному Аллаху. -
  Он вдруг улыбнулся, а Ведев вспомнил, как всего лишь несколько месяцев назад, бродя по священному городу, они обсуждали с ним концепцию Аллаха. Именно тогда Халеб привел слова своего любимого философа ибн Араби: "Не прилепляйся к одной единственной вере, иначе усомнишься в прочих и утратишь многие блага - не познаешь тогда истины. Бог вездесущий и всемогущий. Он не ограничивает себя одной верой, ибо сказано: "Куда бы ни повернулись вы, лик Господа везде". Всяк хватит того, во что верует; его бог - его собственное творение и, восхваляя его, он хвалит лишь себя. И потому хулит веру чужую, чего бы не делал, будь он справедлив, а причина неприятие его - в неведении".
  Эти слова взволновали Ведева - ранее он их не слышал. Тогда его охватило странное ощущение, что он идет по пути, проложенному средневековым мыслителем. Понятно, что его воззрения радикально отличатся от того, о чем много лет назад писал ибн Араби. Но это скорей внешнее отличие, а сердцевина мысли очень схожа. Именно в тот момент и Ведев, и Халеб Абдель-Ваххаб поняли, что по большому счету являются единомышленники. Что, впрочем, не мешало им сохранять и разногласия по некоторым вопросам.
  - Вы устали, да и уже поздно. Я предлагаю всем лечь спать. А завтра со свежими силами мы начнем разговор, ради которого вы ко мне пришли, - предложил Халеб Абдель-Ваххаб после того, как все поели.
  Никто не возражал. Даже такой богатырь, как Бен, притомился, это было видно по безучастному выражению его красивого лица.
  Ведеву отвели скорей даже не комнату, а каморку, в которой с трудом поместилась кровать, ночной столик и стул. К его удивлению, сон ушел от него, хотя еще совсем недавно ему казалось, что он смежит веки, едва голова прикоснется к подушке. Но, по-видимому, таким вот образом на него воздействовала непривычная обстановка. Она действительно была весьма странной. За окном царила полнейшая тишина, которая внезапно взрывалась хлопками выстрелов. Один раз совсем недалеко раздался звериный вопль. Но этот вопль принадлежал человеку и был порожден невыносимой болью.
  Ведев встал с кровати, подошел к окну и слегка отодвинул штору. Но ровным счетом ничего не увидел; на улице не горел ни один фонарь. Но он знал, что на этих темных улицах идет самая настоящая война и льется настоящая кровь. А жизнь человеческая ничего не стоит.
  Внезапно он услышал скрип открываемой двери. На какое-то мгновение его охватил самый настоящий, липкий, как варенье, ужас. А вдруг это пришли его убивать. Он резко повернулся и с облегчением увидел, что в комнату входит Халеб Абдель-Ваххаб.
  - Вы не хотите спать? - спросил он
  - Хотел и расхотел, - ответил Ведев. - Сильно давит напряженность, - кивнул он на окно. - Такое ощущение, что бой в любую минуту может начаться прямо тут.
  - Междоусобная борьба. Люди не могут поделить одного бога, одну власть, одну страну, один народ. Каждый считает правым только себя. Меня больше всего на свете всегда страшила эта ужасная односторонность мышления. Я вырос в ортодоксальной религиозной семье, у нас без конца говорили об Аллахе, неукоснительно соблюдали все обряды, отмечали все праздники. И меня заставляли это делать. И с детских лет меня не покидало ощущение, что это жутко обделенные люди. Я смотрел на них и у меня невольно, без всяких с моей стороны усилий, возникала мысль, что они очень страшные. Я не понимал, чем и почему они страшны, но ужасно их боялся. Потом, когда стал взрослым, закончил университет, то долго размышлял, в чем опасность любой религии, почему она так беспощадна и агрессивна к не согласным с ее постулатами.
   - И почему? - спросил внимательно слушающий Ведев.
  - Я пришел к выводу, что агрессивность любой религии кроется в самой ее основе. Ведь любая религия претендует на обладание абсолютной истины. В противном случае она просто теряет всякий смысл. А коли так, она вынуждена отметать все, что противоречит ее догматам. Вот и попадает религия в заколдованный круг, из которого выйти не в состоянии. Она не может ни меняться, ни модернизироваться, ни отказаться ни от одного, даже самого нелепого тезиса. Иначе рушится весь ее каркас божественности; если может быть не верным или устареть одно утверждение, то невольно возникает сомнение в истинности всей доктрины. Ведь если она дана самим Богом, то разве может у Бога что-то устаревать или быть не точным. Вот и приходится священникам и богословам быть фундаменталистами в независимости от своих желаний или намерений. А фундаментализм провоцирует агрессивность.
  - "И, истинно ислам - религия Аллаха,
  И не делились меж собою те,
  Кто следовал Писанию святому,
  А несогласье родилось
  Когда пришло познание и зависть.
  А кто в знамение Господни не уверит,
  Бог не замедлит оного призвать к ответу" - процитировал Ведев.
  - Сура третья, аят девятнадцатый, - улыбнулся Халеб Абдель-Ваххаб. - Познание непременно рождает сомнение, а сомнение подрывает веру. Те, кто это сочиняли, уже тогда понимали, кто их главный враг. И с тех пор ничего не изменилось. Мне горько и больно смотреть на то, что происходит. Мы, мусульмане, становимся изгоями общества, нас боятся и ненавидят, считают примитивными, но очень опасными фанатиками. И это грустно сознавать.
  - Вы считаете себе мусульманином? - удивился Ведев.
  Халеб Абдель-Ваххаб внимательно посмотрел на него своими грустными темными глазами.
  - Я принадлежу к своему народу, а моя народ исповедует ислам. Следовательно, я мусульманин. Иного выбора я для себя не вижу. Наверное, это сложно понять, как все может уживаться в человеке с такими взглядами. С одной стороны исповедовать полное свободомыслие, с другой - считать себя мусульманином. Но только так можно пытаться что-то изменить. Вы меня понимаете?
  - Понимаю, - не без колебания ответил Ведев. Он не был уверен, что этот путь правильный. Но понимал, что для Халеба Абдель-Ваххаба в ситуации, в которой он находится, вряд ли можно идти другой дорогой.
  - Именно поэтому я был против публикации свитка, - вдруг произнес Халеб Абдель-Ваххаб.
  - Почему? - удивился Ведев.
  - Сейчас не время. Это лишь усилит радикализацию клерикалов во всем мире, включая местных. Они только и ждут нечто подобное. Они расценят это, как удар по их вере. И не важно, что это касается в первую очередь христианства, найти связывающие нити с исламом для них не составит большого труда.
  - Если мы будем отступать перед ними, то никогда их не победим, Халеб, - проговорил Ведев.
  - Нет, Вадим, сейчас их не победить. Я боролся с ними всю жизнь и не добился никакого успеха. Мы должны с этим смириться, наше время еще не наступило.
  - А вы уверенны, что оно наступит?
  - А вы?
  Они посмотрели друг на друга и вдруг одновременно, словно бы по неслышимой команде засмеялись.
  - Ложитесь спать, Вадим, - произнес Халеб Абдель-Ваххаб. - Кто знает, что нас ждет завтра.
  Он наклонил голову и вышел из комнаты.
  
  Глава 20
  
  Эльвира, Ведев и Халеб Абдель-Ваххаб расположились в небольшом кабинете хозяина дома.
  - Такого напряженного заседания, как в тот раз, у нас еще не было, - говорил Халеб Абдель-Ваххаб. - Я слушал и почему-то сильно сожалел, что вас не было на нем, Вадим.
  - У меня были неотложные дела в Москве, - пояснил Ведев.
  - Я понимаю, - вздохнул араб. - Наши маленькие дела подчас заслоняют от нас большие проблемы. Ваш отец, - повернул он голову к девушке, - поставил вопрос, что называется ребром. Хотя формально Евангелие от Симона принадлежала ему, но он считал, что его судьбу должно решить все члены общества "Альтернативного мышления". Он полагал, что это чересчур ответственный шаг, который не должен совершать один человек.
  - Но в чем заключался смысл дискуссии? - вдруг спросила Эльвира.
  - Смысл? - задумался Халеб Абдель-Ваххаб. - Готов ли мир принять новую весть и каковы будут ее последствия? Как известно, в свое время христианство стало новой вестью. А последствия этого хорошо известны. Всякая новая весть завершается тем, что приводит к тому же итогу, что и предыдущая. Все религии рекламируют себя, как инструмент обновления мира, а в конечном итоге становятся его самым сильным консервантом.
  - Но речь же не шла о создание новой религии, - продолжила расспрос Эльвира.
  - Разумеется, нет. Но кто может предсказать последствия. Вопрос стоял несколько иначе. Вы понимаете, Вадим.
  - Могу предположить, - включился в дискуссию Ведев. - Если, к примеру, христианство благодаря публикации будет ослаблено, его авторитет сильно упадет, то, что придет ему на смену? Не окажется ли новый вариант хуже предыдущего.
  - Именно вокруг этого тезиса и шел основной спор, - подтвердил Халеб Абдель-Ваххаб. - Больше всего настаивал на немедленной публикации Роберт Паркер. По мнению американца, надо использовать любые возможности и способы для уничтожения всех этих затхлых и насквозь прогнивших структур. Это его выражение. Но он оказался единственным, кто придерживался такой радикальной позиции. Самым большим противником оказался наш китайский друг. Он полагает, что это чисто европейский подход - менять одну концепцию на другую.
  - Понятно, - усмехнулся Ведев, - лучшая концепция - это отсутствие всякой концепции. Подлинная религия не должна иметь никакого содержания. Это внутреннее состояние человека.
  - Да, - согласился Халеб Абдель-Ваххаб. - Вы сжато, но емко изложили аргументы Чжан Цзюньси.
  - Они у него редко меняются, - улыбнулся Ведев. - А что говорил Карл Петерсон?
  Халеб Абдель-Ваххаб посмотрел на Ведева.
  - Он в основном отмалчивался. Мне иногда казалось, что наша дискуссия оставляла его безучастным. Он даже заметил, что с его точки зрения эта тема сегодня не актуальна.
  - А какую позицию занимал Марсель д"Абовиль?
   Халеб Абдель-Ваххаб улыбнулся.
  - Он высказался в том духе, что какое бы решение не будет принято, большого значения она иметь не будет. Все равно ничего не изменится, поколебать современную тупость не в состоянии ничего.
  - Узнаю француза, - тоже улыбнулся Ведев. - И к какому выводу, в конце концов, пришли.
  - Вопрос остался не решенным. Роберт Паркер даже предложил решить его голосованием, но все дружно рассмеялись. И все сожалели, что при обсуждениине было вас, Вадим. Особенно сокрушался Арон, почему-то он очень сильно надеялся на вашу позицию. Он даже высказал предположение, что ваше мнение могло бы помочь внести большую ясность в этот вопрос.
  Ведев внезапно поймал взгляд Эльвиры.
  - Честно говоря, у меня нет твердого суждения, - честно признался Ведев. - Но что произошло дальше?
  - Ничего особенного, - пожал плечами хозяин дома. - Поговорили еще на разные темы. Потом, как обычно, состоялся ужин. И все разбрелись по своим спальням. Я немного подустал и почти сразу заснул. А утром все отправились в аэропорт. Разумеется, кроме меня, мне, как вы понимаете, ехать туда было ни к чему.
  - И где же вы это время находились? - поинтересовался Ведев.
  Халеб Абдель-Ваххаб ответил после короткой паузы.
  - Все это время я находился в доме Арона. Один. Потом вернулся Арон, мы еще немного пообщались. И я отправился сюда. В тот момент КПП еще действовали. И проход через него больших трудностей не представлял. Боюсь, больше ничего вам не смогу еще рассказать.
  - Но кто же похитил свиток? - воскликнула Эльвира.
  Халеб Абдель-Ваххаб развел руками.
  - У меня нет подозрений против кого-либо. На мой взгляд, это мог сделать любой. В том числе и я. У меня была для этого отличная возможность, несколько часов я находился в вашей квартире один.
  Ведев задумчиво покачал головой.
  - Нет, это не вы.
  - Почему вы так думаете? - спросил араб.
  - А чтобы вы стали бы с ним делать. Мне известны ваши планы, помирить израильтян и палестинцев. А этот свиток внес бы еще большие раздоры между ними. Ведь это удар не только по христианству, но и по исламу, из которого он по сути дела и возник.
  - Вы верно рассуждаете, Вадим. Я опасаюсь всего, что способно в мире и, особенно на этой земле еще сильней взвинтить ситуацию. Фанатизма с обеих сторон и без того предостаточно. А фанатики - это особого рода помешанные люди. Все, что противоречит их взглядам, они воспринимают как кровную обиду, смыть которую можно только кровью врага. Истина заставляет их только еще больше звереть. Хотя я прекрасно понимаю, что долго скрывать этот текст невозможно, да и неправильно. Ничто так не опасно в конечном итоге, как поклонение ложным богам. Это заводит общество и все человечество в тупик. И нынешняя ситуация в мире как нельзя наглядней это демонстрирует. Мы находимся на пороге глобального противостояния. - Халеб Абдель-Ваххаб тяжело и грустно вздохнул. - Я предчувствую самое печальное развитие событий. Существующие противоречия становятся не побудительной причиной для поиска их разрешения, а предлогом для придания разногласиям статуса непримиримости. Во время последней встречи с Ароном мы много говорили об этом.
  Все утро за окном было непривычно тихо, противники то ли еще спали, то ли договорились о перемирии. Но внезапно совсем рядом раздались выстрелы, послышались иступленные крики.
  Эльвира тут же резко встала со стула.
  - Я посмотрю, что происходит, - сказала она и вышла из комнаты. Мужчины проводили ее глазами. Вслед за ней вышел и молчавший в течение всего разговора Бен.
  - Арон очень любил дочь, - тихо проговорил Халеб Абдель-Ваххаб. - Мне кажется, она обескуражена, сбита с толку смертью отца. Не знает, куда ей направиться.
  - А, по-моему, она прекрасно осознает все свои действия, - возразил Ведев.
  Араб как-то по-восточному загадочно посмотрел на него.
  - Я думаю, вы ей очень нравитесь, - вдруг произнес он.
  - Я? - искренне удивился Ведев. - Халеб, вы очень мудрый человек и знаете, как я уважаю и ценю ваше мнение. Но тут вы заблуждаетесь.
  Но Халеб Абдель-Ваххаб казалось бы и не слышал его слов.
  - К ней требуется особый подход. Вы совершите ошибку, если будете действовать так, как привыкли. Напомню вам слова великого Ибн Араби:
  "Божественный любовник есть дух без тела.
  Физический любовник есть тело без духа.
  Одухотворенный любовник владеет и душой и телом".
  Вот каким человеком вы должны для нее стать, Вадим.
  - То, что сказал Ибн Араби прекрасно, но в данном случае к нам это не имеет никакого отношения.
  Но дальнейший разговор неожиданно прервался. В комнату вбежали Бен и Эльвира.
  - К нам направляется большая толпа людей с оружием, - сказал Бен.
  Ведев мгновенно ощутил, как чуть ли не со скоростью света пронесся по его телу неприятный холодок. Он вдруг отчетливо осознал, что этот визит может плохо кончиться.
  Бен как будто бы уловил его тревогу, так как он бросил на Ведева внимательный взгляд. Затем он перевел его на хозяина дома.
  - Когда они придут, скажите им, что мы ваши родственники, - произнес он. - И чтобы они не говорили и не делали, стойте на этом. А вы, - обратился он к Ведеву, молчите, даже если к вам станут обращаться.
  - Не уверен, что это поможет, - с сомнением произнес Халеб Абдель-Ваххаб. - Но вы правы, ничего другого не остается.
   Он удобно устроился на стуле. Всем своим видом он выражал спокойствие и невозмутимость, как будто бы не ожидал с минуты на минуту появление своих врагов. Ведев посмотрел на Бена и Эльвиру и обнаружил, что и они сохраняют, по крайней мере, внешнее спокойствие. Ему же казалось, что внутри у него бешено вибрируют от страха все органы.
  Внезапно Ведеву стало стыдно за себя. По примеру остальных он попытался расслабиться. Даже если близится его смертный час, стоит ли так волноваться. Сколько раз он говорил себе, что в реальности смерти не существует, она всего лишь плод каких-то неизведанных божественных технологий, персонаж то ли некого фильма, то ли некой компьютерной игры. И если его устранят из нее, нет ни малейшего смысла о чем-то сожалеть. Его место непременно займет кто-то другой, более необходимый для осуществляемого невидимым режиссером сценария. А сам он переместится в другое предназначенное для него место. Скучно и неинтересно все время оставаться в одной диспозиции, е надо регулярно менять.
  Но эти мысли не успокаивали его, опухоль страха внутри него только разрасталась. И ему требовалось все больше усилий, дабы держать его хоть под каким-то контролем.
  Внезапно совсем близко послышались громкие возгласы. И еще через несколько секунд дверь в комнату распахнулась, и в нее ввалилась большая группа вооруженных мужчин. То, что они были настроены крайне враждебно, сомнений не было никаких, достаточно было посмотреть на злобное выражение их лиц.
  Из толпы почти сразу же выдвинулся предводитель - высокий, молодой красивый араб с автоматом в руках. Не спеша, он оглядел каждого из них. Когда его взгляд замер на Ведеве, он невольно вздрогнул - то были беспощадные глаза убийцы. В них он прочел свой приговор.
  Впрочем, эта перепасовка взглядами длилась считанные мгновения. Араб обратился к Халебу Абдель-Ваххабу. Так как они заговорили по-арабски, Ведев не мог понимать их диалог. Единственное, что он понял, что молодого человека зовут Хасан.
  Их разговор сразу же принял резкий характер. Вернее, резко говорил молодой араб, а Халеб Абдель-Ваххаб. отвечал спокойно и выдержано. И это еще сильней подстегивало его ярость.
  Внезапно он побежал к Бену, что-то его спросил, тот ответил по-арабски. Несколько мгновений он буравил его своими глазами, затем подскочил к Эльвире. Сцена повторилась почти зеркально.
  Настал черед Ведева. Он увидел прямо перед собой перекошенное яростью лицо молодого араба. Он несколько раз повторил один и тот же вопрос. Ведеву ничего не оставалось делать, как хранить молчание.
  Хасан вдруг больно схватил Ведева за плечо и с силой потряс. Затем снова что-то спросил и, не получив ответа, вновь устремился к Халебу Абдель-Ваххаба и стал бросать ему гневные обвинения. Халеб Абдель-Ваххаб смотрел на него, но на этот раз отвечал молчанием.
  Такое поведение еще сильней разъярило молодого предводителя арабов. Он прокричал несколько слов своим людям. Они тут же окружили их и наставили автоматы.
  Ведев закрыл глаза. Почему-то он проникся уверенностью, что если они сейчас начнут их расстреливать, то легче будет встречать смерть, смежив веки.
  Но вместо выстрелов он почувствовал сильный удар в бок. Ведев открыл глаза и увидел, что всю их компанию ведут к выходу. Никто не сопротивлялся, даже Бен, хотя Ведеву казалось, что этот великан-офицер не позволит схватить себя без сопротивления. Но он шел вместе со всеми, не делая никаких попыток вырваться их плена.
  Почему-то такое его поведение немного успокоило Ведева. Бен человек опытный, судя по всему, не первый раз попадает в такие переделки. По крайней мере, ему, Ведеву, ничего не остается делать, как надеется, что тот ведет себя правильно.
  Они вышли из дома, их затолкали в несколько машин. Ведев оказался на заднем сиденье между двумя юношами с автоматами наготове. Парням самое большое было по лет семнадцати. Этот немного успокоило Ведева, Но совсем не недолго, так как он быстро рассудил, что при определенных обстоятельствах эти вооруженные молокососы могут быть опасней, чем, более взрослые и опытные боевики, так как вряд ли представляют, как следует вести себя в критических ситуациях. И легко могут открыть пальбу.
  Но больше всего его беспокоило, что их могут отделить друг от друга. И если это случится, то шансы выпутаться из этой переделки в одиночку становятся просто отрицательными.
  Их путь продолжался не более десяти минут. Когда Ведева вытолкнули из автомобиля, он с огромным облегчением вздохнул; рядом находились все остальные. Он даже подумал, что это хорошее предзнаменование, ведь ситуация могла бы развиваться по самому худшему сценарию, но судьба, по крайней мере, пока выбрала его более обнадеживающий вариант.
  Их вели в какой-то покосившийся и, как показалось, Ведеву полузаброшенный дом. Мебели в нем почти не было никакой. По крайней мере, комната, куда их затолкали, была абсолютно пустой. Ничего другого не оставалось делать, как расположиться прямо на полу, который, кажется, не мыли со времен пророка. Дверь закрылась за ними на засов. И теперь приходилось лишь ждать дальнейшего развития событий.
  Ведевым почти мгновенно овладело уныние. За захлопнувшейся дверью исчез мир, который он не то, что любил, но в котором привык жить. И иногда весьма неплохо. И сейчас он мысленно проклинал себя за то, что ввязался в эту авантюру. И все по милости этой девицы. С каким удовольствием он бы ударил сейчас ее.
  Взгляд Ведева сам по себе нашел Эльвиру. Впрочем, это было нетрудно, она сидела в каких-то паре метров от него. Ее глаза встретились с его глазами, и, кажется, она прочла его мысли. Лицо девушки мгновенно изменилось, она придвинулась к нему.
  - Вы обвиняете меня за то, что с нами это случилось? - спросила она.
  Он хмуро взглянул на нее и неожиданно для себя ответил утвердительно:
  - Да.
  Она тоже посмотрела на него, но ничего не ответила, а лишь опустила голову.
  - У нас есть шанс выбраться отсюда? - спросил Ведев.
  - Не знаю. Но мы в большой опасности.
  - Это я и без вас понимаю, - пробурчал он.
  Ведев понимал, что вся надежда спастись практически целиком сосредоточилась в руках Бена. Он сидел на некотором отдаление от них и всем своим видом выражал полную невозмутимость. Словно бы ничего и не случилось, как будто им ничего не угрожает, мысленно отметил Ведев.
  Надо готовиться к смерти, думал он, одновременно пытаясь поудобней принять позу. Верней к тому, что мы обозначаем этим словом. Хотя людям давно пора понять бессмысленность и бессодержательность этого понятия. То, что мы называем смертью, ею не является, так как все сущее рождается и умирает одновременно. А между этими двумя событиями происходит лишь перемещение информационных модулей, которыми и является по большому счету люди. Он твердо уверен, что его модуль не исчезнет, не раствориться в окружающем пространстве, а будет использован для других, может быть дабе более полезных целей. Само собой разумеется, в другое время и в другом виде, человеком непохожим на его облик. Но стоит ли об этом жалеть, со всех точек зрения это совсем не великая потеря.
  Но эти мысли не помогали, по-прежнему он чувствовал себя прескверно, на грудь давила большая тяжесть. Неожиданно к нему пододвинулся Халеб Абдель-Ваххаб. Но даже с ним общаться ему не хотелось. Как, впрочем, с любым другим. Да и что можно сказать в такой ситуации.
  - Вам страшно? - задал он вопрос, который Ведев почему-то не ожидал от него услышать.
  - Страшно, - не стал скрывать Ведев.
  - Не буду скрывать от вас, Вадим, я знаю Хасана, он страшный и жестокий человек. Как и все, которые нисколько не сомневаются в своей правоте. Это следствие печальной ошибки всех религий; вместо того, чтобы расширять беспредельно сознание, они сужают его до узкой полоски. А такое сознание обычно очень твердое и беспощадное, как дамасская сталь, у него просто нет простора ни для чего другого.
  Ведев невольно кивнул головой. Он был согласен с рассуждениями коллеги. Но в данный момент его волновал совсем другой аспект этой темы: каким образом констатация данного обстоятельства способно вызволить их из этой смертельной западни. Этот вопрос сейчас для него самый безотлагательный из всех существующих в мире. А вот все остальные могут и подождать.
  - Сегодня нам что-то не везет, - вяло усмехнулся он.
  Халеб Абдель-Ваххаб внимательно посмотрел на него.
  - Странно, но я сейчас вспомнил одну деталь, которая совершенно выпала из моей памяти. Когда отец Эльвиры вернулся из аэропорта, он вдруг как-то мимоходом заметил, что один из тех, кого он провожал, передумал улетать.
  - Арон сказал, кто именно? - без всякого интереса спросил Ведев.
  - Нет. Мы заговорили о другом, и эта тема как-то потерялась. Я почти сразу забыл об его словах.
  - Какое это сейчас имеет значение? - махнул рукой Ведев.
  - Я давно пришел к убеждению, что все в мире имеет значение. Не сейчас, так потом.
  Теперь Ведев внимательно осмотрел на своего собеседника. Ему захотелось спросить: когда потом, на том свете? Но он промолчал. Ему вообще не хотелось говорить ни о чем.
  Прошло, наверное, часа три их заключения. Их не поили, ни кормили. Их вообще никто не навещал, словно бы о них забыли. И Ведев не знал, радоваться этому обстоятельству или, наоборот, оно предзнаменует собой зловещую развязку.
  Ситуация же на улице подтверждало самые плохие прогнозы. Бои в городе то разгорались, то затихали. Но всякий раз не надолго, обычно после затишья они вспыхивали с новой силой.
  Внезапно дверь распахнулась, и появился Хасан как всегда в сопровождение целого отряда. Он осмотрел всех жестким, не обещающим ничего хорошего взглядом, Затем направился к Халебу Абдель-Ваххабу и заговорил с ним по-арабски. Эльвира, не спрашивая Ведева, стала ему переводить.
  - Он уверяет, что он махди. И его задача установление во всем мире справедливое царство ислама. А он, то есть Халеб Абдель-Ваххаб препятствует достижению этой цели. Он плохой мусульманин, для него неверные дороже единоверцев. А ведь пророк при осаде Хайбара сказал: "Земля принадлежит Аллаха и Посланнику Его". Эти люди проникли из "дар-аль харб". Они враги мусульман. И должны быть убиты. Как и ты за то, что привечаешь их у себя дома. Мы долго тебя терпели - вот твой час и настал. И их - тоже.
  Крики одобрения заглушили последние слова Хасана. И Ведева охватила паника, он подумал, что их могут убить прямо сейчас. Ему стоило больших усилий сохранить внешнее спокойствие и своими действиями никак не выдать свое внутреннее состояние.
  Однако спокойный и уверенный голос Халебп Абдель-Ваххаб, как ни странно, оказался громче этих криков, которые тут же стихли, едва он начал говорить.
  - Ты не имеешь право присваивать себе титул махди. Ты обманываешь своих людей. Цель махди установить во всем мире идеальную и справедливую форму правления. А разве она может быть, если ты призываешь к убийству. Или ты забыл, Хасан, что Коран запрещает убивать детей, калек и женщин. А среди нас женщина. Какой же ты махди, ты обычный убийца. По крайней мере, ведешь себя именно так. Ты уничтожаешь всех, кто не согласен тебе подчиняться. И тебя вовсе не останавливает то, что эти люди мусульмане, твои братья уже несколько дней здесь на нашей священной земле "дар аль-ислам". Скольких ты убил за это время? Ты пьешь кровь и, как наркоман, не можешь остановиться. Если кто-то виновен, пусть его вину установит суд. И уж не тебе меня судить. Если полагаешь, что автомат делает тебя сильным или наделяет властью, то ошибаешься. Автомат дает лишь тебе одну возможность - творить произвол. Это ты им можешь говорить, что сражаешься с врагами ислама, - показал Халебп Абдель-Ваххаб на толпу сторонников Хасана, - а на самом деле, ты обычный узурпатор, воспользовавшийся удобным моментом. И если ты убьешь меня и моих гостей, то не будет более убедительных доказательств правоты моих слов. Убивать беззащитных и безоружных способны только трусы и подлецы. Ты своими поступками сам решаешь, кто ты есть.
  В комнате повисла тишина. Все смотрели друг на друга в ожидании того, что последует дальше. Ведев отдавал себе отчет в том, что последовать может все, что угодно. Халеб Абдель-Ваххаб затеял опасную игру, но быть может единственную, которая дает им хоть какой-то шанс на спасение или, по крайней мере, отсрочку от гибели.
  - Хорошо, старик, - произнес Хасан. - Мы не будем тебя убивать. Ты хочешь, чтобы над всеми вами состоялся бы суд. Ты его получишь. Пусть будет все по справедливости. Пусть весь народ увидит твое истинное лицо. И лица твоих друзей. Это случится завтра. Вы можете подготовиться к своей защите. Но учти, если суд вынесет вам всем смертный приговор, вы будете казнены немедленно. Вам всенародно отрубят голову. Как и положено поступать с врагами ислама.
  Хасан сделал знак своим людям. И, как внезапно они появились, так же стремительно и исчезли. Дверь глухо захлопнулась за ними.
  Ведев с трудом приходил в себя. Он уже отчасти смирился с мыслью, что будет убит очередью из автомата. Но вот казнь путем отсечения головы - к этому он никогда не сможет подготовиться. Такое ощущение, что только что он совершил путешествие во времени, оказавшись в далеком средневековье.
  - С вами все в порядке? - словно бы из другого времени с большим трудом пробился в его сознание голос Эльвиры.
  Ведев посмотрел на нее. Только что прозвучавшие слова Хасана никак не отразились на ее внешнем облике, она была все такой спокойной и невозмутимой.
  - Человеку только что объявили, что ему завтра отрубят голову. И, по вашему мнению, он должен быть в полном порядке? - Ведев еще пытался сохранять самообладание, но не сумел, его голос сорвался даже не на крик, а на противный визг.
  Взгляды всех, кто был в комнате, сконцентрировались на нем. Но ему было уже все равно, остатки самообладания окончательно растворились в кислоте страха.
  Он грубо схватил Эльвиру за локоть.
  - Это вы меня сюда заманили, вы должны меня отсюда и вытащить!
  Но крик или точнее визг Ведева не произвел на девушку никакого впечатления, она казалась неподвижной, как античная статуя. И хотя он больно сжимал ее руку, Эльвира не сделала никакой попытки ее освободить. Казалось, что она не только не чувствует боли, она не ощущает ничего. И это ледяное спокойствие чуть отрезвило Ведева. Он сам разжал пальцы.
  Внезапно к нему подошел Бен и положил руку на плечо.
  - Вам следует успокоиться, - негромко, но очень повелительно произнес он. - Иначе у нас не будет шансов выбраться отсюда живыми.
  Это было сродни небольшому чуду, но всего несколько произнесенных слов спецназовцем действительно успокоили Ведева. Страх, если не ушел, то, по крайней мере, съежился, больше уже не заполнял целиком сознание.
  Ведеву даже стало стыдно за свое поведение. Тоже мне философ. Он вдруг вспомнил один из последних разговоров с Шапиро. Тот вдруг, словно что-то предчувствуя, неожиданно заговорил о смерти. Мудрец отличается от глупца в первую очередь своим отношением к смерти, сказал он. Потому что именно страх перед ней и делает глупца глупцом. Это означает, что он в течение всей отведенной ему жизни не добился никого прогресса, остался на том же уровне существования, на который пришел в этот мир. Любопытно, как я встречу свое завершение этого жизненного цикла? вдруг задумчиво произнес он. Учитывая то, как умер Арон, вряд ли он успел получить ответ на этот вопрос.
  Бен сел рядом с Ведевым.
  - Теперь все зависит только от нас. Ты понимаешь? - сказал он.
  - Да.
  - Мы сделаем попытку выбраться отсюда ночью. Сейчас делать это бесполезно. Даже если мы выберемся из дома, нас все равно подстрелят.
  Ведев кивнул головой, он понимал правоту Бена.
  - У вас есть план?
  - Есть, - ответил Бен.
  Что-то в интонации Бена заставила Ведева усомниться в этом. Но развивать эту тему ему не хотелось ни в разговорах, ни в мыслях. Это был тот случай, когда надежда была нужней, чем воздух.
  - И какой ваш план?
  - Это не важно, сейчас один, потом будет другой. Все зависит от обстоятельств. Но при любом раскладе важно, чтобы каждый из нас был бы в полной готовности его осуществить. Иначе наши шансы резко уменьшаются.
  - Я постараюсь сохранять спокойствие, - пообещал Ведев.
  - Вы умеете обращаться с оружием? - спросил Бен.
  - Я целый год служил в армии. Командовал взводом.
  Невольно память на несколько мгновений перебросила Ведева в те уже далекие времена. После института ему навесили лейтенантские погоны и на целый год отправили на противоположную часть страны командовать двумя десятками несчастных солдат. Как он тогда мучился, как ненавидел свою службу. А теперь бы многое отдал, чтобы снова очутиться в том богом забытом гарнизоне, за чертой которого сразу же начиналась непроходимая, словно огромная полоса препятствий, тайга.
  - Вот и замечательно, это даже лучше, чем я предполагал, - обрадовался, то ли сделал вид, что обрадовался для укрепления духа Ведева Бен. - Придется вспомнить вашу службу. Вы не против?
  Вопрос был настолько риторический, что Ведев даже не стал кивать головой.
   Если в первые часы их заключения, они были заперты и их никуда не выпускали, то теперь появился вооруженный автоматом араб и объявил, что они могут проситься в туалет. Для этого надо два раза постучаться в дверь.
  Все сразу же воспользовались этой милостью. Но когда Ведева вывели из комнаты, им снова овладело отчаяние. Ведь дом был забит вооруженным людьми. И каким образом в этом случае выбраться отсюда, он не представлял. Ясно, как день, что любая попытка закончиться их гибелью. Их пристрелят, как куропаток на охоте.
  Ведев погрузился в прострацию. Он сидел на полу, прислонившись к стене. То был не сон, но и не явь, а что-то среднее между ними. Он сознавал, что происходит вокруг него, но в тоже время какая-то незримая стена отделяла его от действительности. Его не отпускало ощущение, что он находится в каком-то пространстве, из которого жутко боится выйти. Ведь за его границами самое страшное, что может ждать человека - уход из этого мира. Оказывается, это ужасно страшно.
  Кто-то тронул его за плечо. Пространство мгновенно исчезло, и Ведев снова оказался в мире, в котором так страшно находиться. Рядом с ним сидел на корточках Бен.
  - Вы спали? - спросил он.
  Ведев знал, что это был не сон, но вдаваться в подробности не хотелось.
  - Кажется, да, - немного неопределенно ответил он.
  - Нам будет нужна ваша помощь, - прошептал офицер.
  - Разумеется. Терять все равно нечего.
  - Ну, это как кому, - резонно возразил Бен. - Вам придется стрелять в людей. Вы готовы?
  Еще недавно Ведев на этот вопрос дал бы твердый отрицательный ответ, убийство человеком других людей он считал недопустимым. Но тогда речь не шла об его жизни, а об абстрактном принципе, сейчас же дело непосредственно касалось его жизни.
  - Готов, - произнес он.
  Бен удовлетворенно кивнул головой. Отвернул брючину и достал тесак.
  - Они при обыске его не заметили, им еще надо этому учиться. Видите, я же говорил, что у нас есть шанс.
  Бен встал, подошел к двери и несколько раз постучал. Появился молодой араб.
  Бен ему что-то сказал, тот кивнул головой. Все дальнейшее произошло мгновенно. Ведев даже не заметил удара ножом, он лишь увидел, как стал падать их охранник. Он не успел рухнуть на пол, как его автомат уже перекочевал в руки спецназовца.
  Ведев несколько секунд смотрел на мертвое лицо юноши, затем перевел взгляд на Бена. Но того уже не было в комнате.
  Вернулся он минуты через две с тремя автоматами в руках. Один он вручил Эльвире, другой отдал Ведеву. Теперь невооруженным остался лишь Халеб Абдель-Ваххаб.
   - Быстрей, выходим, - приказал Бен.
  Они вышли из своей тюрьмы, и Ведев едва не споткнулся о чье-то тело. Ступня погрузилась в липкую и густую лужу крови. Ему стало противно.
  Остальные арабы находились в других помещениях, так что они беспрепятственно вышли из дома и очутились на улице.
   Улица их встретила абсолютной пустотой, по близости не было ни души. И несколько минут они бежали в полной тишине. Внезапно раздались автоматные очереди, которые как обычно сопровождались громкими выкриками.
  Бен на мгновение остановил свой бег.
  - Они обнаружили наш побег, - сказал он. - Бежим скорей.
  Но вместо этого Халеб Абдель-Ваххаб сделал несколько шагов и повалился на землю.
  - Я не могу больше идти. Уходите без меня, - выдохнул он.
  - Черт! - выругался Бен. Он подскочил к пожилому человеку и водрузил его к себе на плечи. Только после этого они побежали снова.
  Расстояние между ними и преследователями сокращалось. Длинная очередь пронеслась над головой Ведева. Спасло их то, что они свернули за угол. Бен снова остановился, осторожно положил свою ношу на землю. И лег сам.
  - Ложитесь! - крикнул он. - Встретим их здесь.
  Ведев бросился на асфальт и передернул затвор. Рядом расположилась Эльвира, вся ее фигура выражала готовность к бою.
  Ведев подумал, что сейчас ему придется убивать, иначе убьют его. Но мысль эта была почти лишена эмоционального запала, она всего лишь констатировала очевидный факт.
  Из-за угла вылетела группа арабов. Так как улица не освещалась, они не заметили засаду.
  - Огонь! - скомандовал Бен.
  Ведев нажал на гашетку, и автомат задрожал в его руках.
  Огонь велся с расстояния не более пяти метров, и промазать с такой дистанции даже при желании было трудно. Громкие вопли раненых оповестили их, что пули нашли своих жертв.
  Те арабы, что остались живы, отступили назад, за угол. Бен, не мешкая, снова взвалил на себя Халеба Абдель-Ваххаба и помчался вперед. Ведев и Эльвира последовали за ним.
  Ведев не представлял, куда они направляются. И не пытался понять, где находятся. Он просто бежал вслед за Беном, надеясь только на него. Внезапно офицер остановился, открыл ключом дверь и вошел в дом. За ним последовали Эльвира и Ведев.
  Оказавшись в доме, Бен аккуратно посадил Халеба Абдель-Ваххаба на стул, а сам осторожно подошел к окну и слегка отодвинул штору. Вслед за ним к соседнему окну подошли Эльвира и Ведев и тоже стали наблюдать за происходящем на улице.
  Там же происходило следующее. Преследователи поравнялись с домом и остановились, не видя нигде преследуемых. Они растерянно топтались на месте, будя обывателей истошными и воинственными криками. Однако крики и проклятия не помогали, тех, кого они искали, нигде не были. Они словно сквозь землю провалились. о
  - А если эти крикуны захотят ворваться в дом? - шепотом спросил Ведев.
  Эльвира даже не взглянула на него.
  - Если мы не успеем отрыть дверь в туннель, нам придется где-то здесь затаиться. Мы не имеем право раскрывать этот дом. Мы и так сделали то, что не должны были совершать, пришли сюда вместе с Абдель-Ваххабом.
  Только теперь Ведев догадался, где они находятся. От всего происшедшего его мозги так атрофировались, что он не узнал место, где был всего лишь сутки назад.
  - Тогда почему мы не уходим, почему медлим? - спросил Ведев.
  - Бен должен убедиться, что дом не окажется раскрытым. Пока арабы не уйдут, мы будем оставаться здесь.
  - Но это чертовски опасно!
  Только теперь девушка посмотрела на него, зато на этот раз не удостоила его словесного ответа.
  Прошло минут десять, а арабы все также стояли напротив дома и все также выкрикивали угрозы. Некоторые разгневанные жители из соседних домов стали что-то кричать им в ответ.
  - Что они им кричат? - поинтересовался Ведев.
  - Просят удалиться, они мешают им спать, - пояснила Эльвира.
  - Надеюсь, они их послушают.
  Как ни странно, это и произошло. Как по команде, а скорей всего так именно оно и было, за считанные минуты вся эта вооруженная толпа убралась восвояси.
  Ведев ощутил огромное облегчение, как человек только что избежавший смертельной опасности. Ему показалось, что и Эльвира переживает подобные чувства. Впрочем, может он и ошибается. По крайней мере, по ней это не скажешь.
  Обратный путь, хотя мало чем отличался от пути в сектор Газа, Ведев проделал несравненно более легко. То ли он уже приобрел некоторый опыт, то ли ему облегчала мысль о своем почти сказочном спасении. Но та паника, которую он испытывал в первый раз, сейчас его не посещала.
  Когда они оказались на территории Израиля, Ведев вдруг без сил опустился на землю. Все удивленно столпились вокруг него.
  - Что с вами? - спросил Бен.
  - Я вдруг опьянел от воздуха, - ответил Ведев.
  - Опьянел от воздуха? - не понял Бен.
  - От воздуха свободы. Иногда он вдруг обретает такое количество градусов, что никакие виски или коньяк с ним не сравняются.
  
  Глава 21
  
  Ведев второй день приходил в себя. Пока они спасались от своих потенциальных палачей, он не испытывал больших потрясений - было просто не до того. Но когда они добрались до дома Эльвиры, и им больше ничего не угрожало, им внезапно овладел панический страх. Пережитое так сильно начало действовать на него, что он стал сам не свой. И хотя он старался скрывать свое состояние, Эльвира что-то явно заметила, так как несколько раз бросала на него испытывающие взгляды. Ему было стыдно и неприятно, но как совладать с собой не представлял. Внезапно у него начинали трястись руки, проходило тряска, появлялся тик на лице. Затем на некоторое время вдруг появилось заикание. Ничего подобного с ним еще не происходило. Хотя и таким опасностям он раньше никогда не подвергался. Но эта мысль все же не могла целиком оправдать его в собственных глазах. Он испытывал угнетенное состояние оттого, что не в силах совладать со своими нервами.
   Зато он не мог ни восхищаться поведением своего друга, к внезапным переменам в своей судьбе Халеб Абдель-Ваххаб относился с полным спокойствием. Хотя ясно сознавал, что назад ему уже дороги нет и придется доживать свои дни на чужбине. Но это не мешало арабу сохранять хорошее настроение.
  Через два дня после возвращения, Эльвира, которая все это время их почти не покидала, ушла по своим делам, и они остались вдвоем. И у Ведева вдруг появилось сильное желание поговорить о том, что мучило его все это время.
  Он сел напротив него. Араб спокойно пил свой любимый напиток - кофе. Несмотря на возраст в день он поглощал его не менее десяти чашек.
  - Вы что-то хотите мне сказать? - вдруг услышал Ведев.
  - Почему вы так думаете?
  - Вас что-то мучит все это время. Вы вернулись из сектора совсем иным.
  - Вы правы, Халеб, что-то изменилось во мне.
  Халеб Абдель-Ваххаб посмотрел на него.
  - Вас что-то угнетает.
  - Точнее не скажешь. Меня угнетает то, что я жутко, до умопомрачения испугался смерти. Я написал книгу, где доказывал, что смерть - это самая большая иллюзия человека, я, утверждающий, что мир - это не что иное, как затеянная богом компьютерная игра, в полной мере пережил страх своего ухода из жизни. Но это же означает только одно: я сам не верю в то, что проповедую, чему учу других, в том числе студентов. Разве это не самый настоящий крах?
   Халеб Абдель-Ваххаб внимательно выслушал монолог, затем снова с явным удовольствием принялся за кофе.
  - Вас смущает расхождение между вашими словами и вашими поступками?
  - Об этом я только что и говорил, - немного озадаченно произнес Ведев. - Разве это не ужасно, разве это не позор. Как я могу теперь вещать о том, во что совсем недавно верил.
  - А теперь не верите?
  Ведев почувствовал замешательство, он вдруг ясно осознал, что не знает ответа на этот вопрос.
  - Странное, непривычное состояние. Я попытался найти ответ и не нашел.
  - Мой вам совет, не думайте об этом. Разве вы не понимаете простой вещи: мысли - это одно, а чувства - совсем другое. Противоречия между ними самое естественное дело, ведь они выражают разные стороны бытия. И не важно реального или виртуального. Вы ведь знаете, что ваша идея мира адекватного нарисованной компьютерной графике мне не близка. Хотя я ее и не отрицаю. В конце концов никогда не знаешь, что может оказаться истиной.
  - Но чем отличаются мысли от чувства? - спросил заинтересовавшийся Ведев.
  - Чувства - это еще не оформившиеся мысли. Можно сказать, что это их жидкое, а иногда и газообразное состояние. Этот тот подготовительный бульон, из которого и возникают мысли. Поэтому они так по-разному действуют на людей.
  - Но ведь я же понимаю смысл происходящего, почему же тогда так сильно во мне влияние чувств?
  - Каждая область, Вадим, имеет свои владения. И всегда следует четко знать, как далеко они распространяются. В обычной ситуации вам кажется, что ваша мысль целиком вами владеет, ваша натура полностью в ладу с ней. А в такой экстремальной обстановке, в какой мы побывали с вами, становится ясным, что сила мысли недостаточна, что есть много зон, куда она не проникает или проникает слабо. А эмоции с точки зрения материального состояния гораздо более подвижны, они легче заполняют пространство вашего сознания. Особенно в тех случаях, когда у вас ослаблен обычный контроль за собой. Если хотите, говоря вашим языком, так написана программа этой игры.
  Как ни странно, но слова Халеба Абдель-Ваххаба принесли Ведеву некоторое облегчение. В самом деле, не слишком ли он суров к себе? По крайней мере, в том, что говорит этот мудрый араб, есть свой резон. Вот только он не уверен, что в следующий раз удастся ему погасить, как свечу, страх перед смертью. И опять всю поверхность его сознания зальют волны не контролируемых эмоций? А может действительно лучше об этом не думать, а оставить все так, как есть. Теперь он даже немного удивляется, что у него возникла столь острая реакция на случившееся. Что-то в этом есть для него непонятное.
  - Меня удивляет в этой ситуации другое, - вдруг задумчиво произнес араб.
  Ведев удивленно посмотрел на него.
  - И что вас удивляет?
  - Поведение Эльвиры.
  Ведев наморщил лоб.
  - А что конкретно вам кажется странным?
  - Ее ледяное спокойствие. В отличие от вас я ее знаю много лет. Она не была такой.
  - А какой? - с неподдельным интересом спросил Ведев.
  - Веселой, живой, любящей жизнь.
  - Трудно себе представить ее такой. Но если учесть, что у нее недавно погиб отец.
  - Такой, как сейчас она стала раньше. Это случилось сразу после гибели ее жениха.
  - У нее погиб жених? - изумился Ведев.
  - А вы разве не знали? - в свою очередь удивился Халеб Абдель-Ваххаб.
  - Впервые слышу от вас.
  - И как это случилось?
  - Он служил в подразделение вместе с Беном. Израильская армия проводила обычную операцию по поиску террористов. Отряд, которым командовал жених Эльвиры, попал под перекрестный огонь снайперов. Пуля угодила ему в голову. Смерть была мгновенной. Это все случилось буквально в ста метрах от моего дома. С того момента она совершенно стала другой.
  - Теперь мне кое-что становится понятным, - пробормотал Ведев.
  - Что именно?
  - Эта странная отстраненность, какое-то душевное обледенение. Мне иногда казалось, что я общаюсь то ли с манекеном, то ли с инопланетянкой, которой не присуще ничего земного. Доходило до того, что когда она, к примеру, ела, я удивлялся, что она тоже ест, как все мы.
  - Но я бы посоветовал вам, Вадим, не напоминать ей о гибели жениха. Это тему лучше совсем не трогать.
  - Я понимаю и согласен с вами. Так я и сделаю.
  Халеб Абдель-Ваххаб о чем-то задумался.
  - Этого недостаточно, Вадим.
  - Не достаточно? - удивился Ведев. - Но что я могу еще сделать?
   Халеб Абдель-Ваххаб вновь погрузился в задумчивость.
   - Я думаю, вы тот мужчина, который способен вывести ее из кризиса, которого она способна полюбить.
  - Вы это всерьез? - Ведев почувствовал изумление.
  - Я говорю это совершенно серьезно. Эльвира в своей жизни сильно любила двух мужчин: своего жениха и отца. В отличие от вас я знал и того и другого. И оба они погибли. А вы совмещаете черты обоих этих людей. Не знаю, что происходит в ее сознании, но подсознательно она уже в вас влюблена. Поверьте мне, я знаю, что говорю.
  Ведев хотел сказать, что последний тезис - полная чепуха, но в самый последний миг проглотил слова. Внезапно перед ним вдруг предстала совсем иная реальность, реальность, о которой он даже и не помышлял. А ведь столько раз он в своих лекциях перед студентами призывал их искать некие ключевые слова или образы для того, чтобы в их сознании возникала бы другая действительность. Не та, к которой они привыкли, с которой свыклись, как с домашней обстановкой, а принципиально новая, им еще неизведанная. И этот спонтанный переход Ведев считал важнейшим элементом постоянного творческого обновления личности. Но сам, как показывают факты, зачастую забывал об этом основополагающем принципе.
  - В любом случае Халеб, - проговорил Ведев, почему-то ощущая неловкость от затронутой темы, - ее путь от подсознания к сознанию в данном случае окажется очень длинным.
  В ответ араб улыбнулся
  - А, на мой взгляд, все может случиться крайне быстро. Или вы не знаете, как это происходит?
  Ведев подумал, что он действительно знает, как это происходит. И Халеб в очередной раз прав. И все же почему-то ему не очень хотелось соглашаться.
  - Давайте не торопить события. Пусть они развиваются своим чередом. Все это не так-то просто. Между прочим, я тоже должен пройти свой путь.
  Халеб Абдель-Ваххаб на этот раз промолчал. Он снова вспомнил о кофе и поднес чашечку к губам.
  - Знаете, Халеб, - произнес Ведев, - в последнее время я все больше думаю о Симоне-волхве. Я вспоминаю тот текст. И у меня возникает странное ощущение, что он как будто один из членов нашего общества. Или, по крайней мере, наш предшественник.
  - У меня тоже возникали такие ассоциации, - согласился Халеб Абдель-Ваххаб. - Судя по тексту, он предвидел возможные последствия распространения учения. Ведь каждое такое учение - это попытка краешек истины придать статус глобальной истины. А иначе как обманом и насилием это сделать невозможно. Именно об этом он постоянно предостерегал Иисуса. Но тот, судя по всему, не внемлил его словам.
  - А мне как раз кажется, что внемлил. Только по своему. Он должен был что-то противопоставить Симону. И тогда он решился на смерть. Или так получилось, что казнь сделала аргументы Симона в глазах многих очевидцев этого события неубедительными.
  - Может, вы и правы, Вадим. Но меня смущает другое: если, как вы утверждаете, его аргументы показались неубедительными тогда, почему мы считаем, что они покажутся более убедительными сейчас. Разве что-нибудь существенно изменилось с той поры. Всего два дня вы были сами свидетелями того, что мир пребывает все на той же стадии бессознательных ощущений. Неистовство превалирует над всем. А таким людям нужны простые и доступные учения, из которых можно черпать бесконечную энергию. Понимаете, в чем дело, Вадим, важна не сама истина, важно то, что она дает.
  
  Глава 22
  
  Симон сидел у очага и смотрел, как ловко и быстро Елена готовила пищу. Он ощущал голод, но еще сильней была в нем радость от присутствия в доме этой женщины. Они познакомились не так давно. На первый взгляд, то была случайная встреча, но он вскоре понял, что это поверхностный взгляд на событие. Все было заранее предрешено силами, чья власть и чье могущество неизмеримо выше, чем у самого великого царя или первосвященника.
  Сначала Симона смутило то, что Елена была чужестранка и придерживалась другой веры. Вернее, так ему сперва показалось. Он не допытывался, каким богам она молилась. Разве так это важно, все равно это были чужие божества. Но, приглядевшись, он с изумлением и даже с некоторым страхом обнаружил, что она не придерживается никакого верования, а то, что он принимал за молитвы, было нечто иное. Когда он спросил об этом женщину, та ничего не сказала в ответ, лишь загадочно усмехнулась. И больше на эту тему они не заговаривали. Он из опасения, что услышит нечто такое, что окончательно нарушит его покой.
  Но это вовсе не означало, что Симон перестал размышлять на эту тему. Он бы и хотел, да не получалось. Мысли сами возникали в голове, приходили непрошенными, как дождь или ветер. И он вынужден был с ними что-то делать, отвечать на те вопросы, что они порождали.
  Это тревожило Симона, хотя он старался внешне никак не проявлять своего беспокойства. Но Елену обмануть было трудно, ее проницательности могли бы позавидовать самые известные прорицатели. А может, и она сама из их племени, приходила иногда к нему мысль. Конечно, он мог бы ее спросить об этом прямо, но предпочитал идти к ответу на свои вопросы постепенно, окольными путями. Подсознательно он понимал, что не стоит торопиться; эта та ситуация, когда торопливость тождественно ошибки. Ортодоксы и так морщатся только при одном упоминании его имени. И если бы не известность его, как целителя, давно бы нашли возможность и способ с ним расправиться.
  Последний год Симон старался жить тихо и незаметно. Другое дело, что это получалось далеко не всегда. Его слава лекаря и чудодея ширилась, иногда за помощью к нему приходили больные из таких дальних мест, что он даже удивлялся своей известности. Нет, он к ней не стремился - в этом он был честен с самим собой, но она перемещалась по земле вместе с людьми, не спрашивая его дозволения.
  Но не только одним лекарским ремеслом были заняты его дни. Иногда к нему заходили юноши, которых интересовало его мнение по самым разным вопросам. Таких было совсем немного. Но с какого-то момента он стал замечать, как этот кружок становится все тесней и сплоченней. Это вызывало в нем противоречивые чувства. С одной стороны он не мог не радоваться, что пользуется уважением и любовью этих людей, с другой - его беспокоило то, что некоторые из них стали смотреть на него, как на их идейного вожака.
  И беспокоило его еще одно обстоятельство тесно связанное с этим. С каждым днем нарастал вал вопросов об его друге детства. О нем спрашивали не только эти юноши, что считали его своим учителем, равви, но подчас и совсем незнакомые люди. Всех интересовал человек, называвший себя новым мессией. В таких случаях Симон старался отмолчаться, либо отделаться ничего не значащими фразами. Но он видел, как оставались неудовлетворенными вопрошающие, а некоторые из них являлись снова и допытывались всей настойчивей.
  Симон кожей ощущал, как назревают события, которые должны были нарушить привычный порядок вещей. Это вовсе не означало, что Симону он нравился, скорей уж наоборот. Но какую альтернативу нес ему Иешуа, сознавал ли он всю ответственность, связанную с его разрушением. Еще ни разу новый мир, возникающий взамен старого, не становился лучше. Хорошо, если он не будет хуже, но обычно как раз таким и получался.
  Но кто способен остановить Иешуа? Он с детства был таким, упрямым. Если что-то втешит себе в голову, никто не мог его переубедить. Он был еще тогда уверен в своем высоком предназначении, смотрел на мир, как смотрит крестьянин на свой участок, перед тем как его вспахать. А Иешуа хотел вспахать всю землю. Никак не меньше. Этого он не говорил, но Симон это ощущал кожей.
  Елена, завершив приготовление пищи, подсела к Симону. Она всегда тонко и точно чувствовала его состояние.
  - Ты чем-то обеспокоен? - спросила она.
  - Меня беспокоит Иешуа.
  Елена кивнула головой, словно говоря тем самым, что она так и предполагала.
  - Намедни, я встретила Марию Магдалину.
  - Марию Магдалину? - переспросил Симон.
  - Эта женщина, которая ближе всех к нему. Говорят, что он не скрывает своих отношений с ней, и целует ее при своих учениках.
  - Раньше он никогда не проявлял интереса к женщинам, - вспомнил Симон.
  - Когда-нибудь это должно было случиться, - улыбнулась Елена. - Он же не евнух.
  - Так что Магдалина?
  - Она сказала, что Иешуа на пасху собрался в Иерусалим. Он хочет посетить храм.
  - Храм, - покачал головой Симон. - Он всегда плохо отзывался о том, что там творится.
  - Поэтому я тебе и говорю. - Елена испытующе посмотрела на него.
  - Он к чему-то себя готовит, - задумчиво проговорил Симон. - Я это чувствую.
  - Ваши пророки чересчур неистовы, - заметила Елена. - И вообще, вы иудеи не знаете удержу. Вы помешены на Боге, на заповедях, на ритуалах. Вы боитесь их не соблюсти больше, чем совершить преступление.
  - Да, мы такие, - хмуро подтвердил Симон. - Мы заключили договор с Богом. И получили от него завет. Это делает нас непохожими на всех остальных. Так мы считаем.
  Елена продолжала смотреть на него, и Симон чувствовал, что она что-то не договаривает. Он вдруг очень ясно вспомнил их последнюю встречу с Иешуа. Случайную, так как никто ее не планировал. Симон шел по дороге с Еленой от больного, как вдруг навстречу им показалась группа людей. Симон узнал в них Иешуа со своими учениками. Их было немного, но шума от них было, как от целой толпы.
  Они поравнялись и обменялись сдержанными приветствиями. Иешуа почти все время смотрел на Елену, и его глаза выражали недоброжелательство. Впрочем, и она глядела на него без большой симпатии. Эти два человека сразу же ощутили взаимное отторжение.
  Симон поспешил увезти Елену, так как заметил, как отношение к ней предводителя начало быстро передаваться и всем остальным его людям. А Симон знал, какими они могут нетерпимыми и беспощадными, словно звери, которых спустили на поиск добычи.
  - Мне нет дела ни до него, ни до того, что он проповедует, - уже не первый раз прочитала его мысли Елена. - Но он твой друг.
  - Да, друг детства, - подтвердил Симон. - Он всегда искал свой путь.
  - Искать - не значит найти, - наставительно сказала Елена.
  Симон понимал, что она права, но им вдруг овладел паралич воли. Он не представлял, как поступить.
   - Если что-то случится, будет плохо не только ему, - вдруг продолжила Елена. - Меня гнетет ужасное предчувствие. Такой небывалой силы предчувствие я еще не испытывала. А тебе известно, что мои предчувствия обычно сбываются.
  Симон это знал и потому внимательно вслушивался в слова своей сожительнице. Иногда ему даже казалось, что ее устами говорила чья-то, совсем не человеческая мудрость. Кто посылал ей эти мысли, он даже не пытался понять. В конце концов, так ли это важно. Не даром его учителя говорили ему, что тот горний мир людям неведом. И все, что они мыслят о нем, не более чем ужасное искажение. Таков уж удел человеческий. А тот, кто уверяет других, что послан провозгласить божественную истину, самый великий обманщик. Как бы красиво и притягательно не звучала его речь.
  От волнения Симон даже привстал. Кажется, он расшифровал послание, переданное ему через женщину. Он задумался о предопределение, о той длиной цепочки событий, которая привела его к этому пониманию. И снова на ум пришли слова учителя: наши жизнь - это письмена высших сил, которые таким образом выражают свою волю и свои намерения. Разгадывать их - в этом и состоит смысл повседневного существования.
  В отличие от Иешуа учитель Симона никогда не провозглашал себя пророком, никогда никого не обличал, не звал за собой. Не ставил цель изменить мир. Хотя мудростью владел выше человеческой. Много раз Симон поражался глубине его суждений. Но именно эта глубина и отвращала его от подобных притязаний. Истинный мудрец должен жить незаметно, любил повторять наставник. Этому правилу старался следовать и он, Симон. Вот только не всегда получалось. Что вызывало досаду.
  Симон поймал пристальный взгляд Елены. Ему даже показалось, что она проникает в его мысли и считывает их, как текст с папируса. И даже если это и так, что в том такого.
  - Что ты намерен делать? - спокойно, словно речь шла о самых обыденных вещах, поинтересовалась Елена.
  - Мой путь лежит в Иерусалим.
  Елена наклонила голову, подтверждая согласия с таким решением.
  В Иерусалим Симон попал как раз к пасхе. Вокруг храма было не протолкнуться. И он почти сразу же обнаружил Иешуа. Как обычно он был в окружение своих последователей. Пророк внимательно наблюдал за происходящим. На его лице было написано откровенное негодование.
  Симон вдруг ясно осознал: что-то должно вот-вот случиться. Встретились два мира, но вместе им не жить. Один мир должен уступить дорогу другому. Но во что это обойдется людям, какую цену они за это заплатят? И будет ли цена адекватна результату? Симоном на сей счет владели большие сомнения.
  Симон протиснулся к Иешуа. Тот заметил его, но радость не засветилась в его глаза. А ведь Симон помнил: когда они были мальчиками, их встречи доставляли обоим ни с чем несравненное удовольствие.
  - Зачем ты пришел? - обратился к Симону Иешуа.
  - Пасха. Все приходят сюда.
  Иешуа покачал головой.
  - Ты пришел не за этим.
  - Я пришел к тебе, - не стал больше лукавить Симон.
  - Я тебя не звал.
  - Не всегда приходят званными.
  Внезапно Иешуа насмешливо взглянул на друга детства.
  - Если ты пришел на праздник пасхи, где же твой жертвенный агнец? - спросил он.
  - Ты же знаешь, я всегда выступал против обряда жертвоприношения. Неужели Бог такой кровожадный, что ему для своего ублажения нужны стада зарезанных ни в чем не повинных ягнят? Надо ли наделять Бога собственными плохими качествами?
  - Что ты знаешь о нашем Отце? - вдруг презрительно бросил Иешуа. - Или думаешь, не знаю, что ты не веришь ни во что. Потому и не слушает тебя никто. А меня слушает народ. Я говорю тут речи, и люди внимают им.
  Внезапно перед ними остановился какой-то паломник. Судя по его бедной и запыленной одежде, пришел он сюда издалека, из какого-то полузаброшенного селенья. Но его глаза светились неистовым восторгом.
  - Какой замечательный богатый храм. Он украшен каменьями и золотом! - воскликнул крестьянин.
   Иешуа вдруг сделался торжественно-серьезным.
  - Придут дни, в которые из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне; все будет разрушено.
  Крестьянин в ужасе отшатнулся от Иешуа. В этом он прав, грустно подумал Симон, я тоже знаю, что храм будет разрушен. Но что это меняет? Он символ не нашей веры, а нашего фанатизма. И однажды это сыграет с нами плохую шутку.
  - Будет лучше, если ты уйдешь из этого города, - сказал Симон. - Тебе тут не безопасно. Ходят слухи, что Ирод Антипа готовит надо тобой расправу.
  Лицо Иешуа приняло напряженное выражение.
  - Зачем бежать от судьбы. Она все равно тебя поджидает там, куда ты придешь. Я уже пришел, разве ты не видишь. А раз пришел, то никуда не уйду, Симон.
  Словно что-то теплым вдруг повеяло на Симона. Он назвал его по имени, как в детстве. Это так редко случалось в последнее время. Но это ощущение продержалось недолго. Нет, он не должен попадать под влияние обаяния Иешуа. Ему ли, Симону, не знать, насколько оно губительно.
   Внезапно мягкое выражение на лице Иешуа, которое продержалось на нем какие-то мгновения, сменилось на решительное и непримиримое. В храме громко заспорили торговец и покупатель голубей, не придя к согласию о цене.
  - Ты видишь, что творится тут в храме? - обратился Иешуа к Симону. - Этот дом есть для молитвы, а они сделали его вертепом разбойников. Разве тебя это не возмущает?
  - Возмущает, - согласился Симон. - Но таков весь мир. И храм ничем от него не отличается. Будь снисходителен к этим людям, Иешуа, что изменится, если их отсюда погонят. Они будут также вести себя в другом месте. Святость совсем не здесь.
  Эти слова вызвали у пророка некоторое удивление, о чем красноречиво засвидетельствовал брошенный на говорящего его взгляд.
  - Не ожидал я от тебя услышать такое. В этом храме сосредоточилось все святое, что есть у нашего народа.
  - Ты заблуждаешься, - покачал головой. Симон. - Храм - это всего лишь камни.
  - Я разрушу сей храм рукотворный и воздвигну другой - не рукотворный, - провозгласил Иешуа.
  - Но знаешь ли ты доподлинно, что будет в сим храме? Не будет ли он страшней и ужасней, чем тот, у которого мы сейчас стоим? Не ты первый об этом мечтал. Но у кого это получилось?
  Но слова Симона прозвучали в пустоту, погруженный в свои мысли, он и не заметил, как Иешуа отошел от него. Кто-то из его учеников своему учителю веревку. И внезапно пророк обрушил ее на торговцев. Один из них, едва ли не самый жадный, получил несколько ударов и громко завопил.
  Между тем, Иешуа обратил свой гнев на его соседей, и буквально через несколько мгновений началась настоящая паника. Торговцы и не думали сопротивляться, с криками, воплями они обратились в бегство. И вскоре все пространство было очищено от них.
  Симон молча созерцал происходящее. Если у него еще и были сомнения, то теперь они исчезли. На ум сами пришли слова его далекого наставника: "Всегда, Симон, опасайся праведников, ибо в усердие сокрушить зло они сами начинают сеять его в еще большем количестве". Именно все так и происходит. Сейчас прогнали торговцев, но ведь они далеко не единственные грешники, кто будет следующим в этом ряду? Ведь цепочка-то длинная до бесконечности. И разве одной веревкой справишься с этим легионом? И значит, однажды кто-то из них возьмет в руки другое, более действенное оружие.
  Иешуа подошел к Симону. В его глазах сияла радость победы.
  - Видишь, они отступили, - произнес пророк.
  - Что это меняет, Иешуа?
  - Тебе это не понять. Ты все равно не видишь никаких путей.
  - Я вижу огромное множество путей, Иешуа, но все они ведут совсем не туда, куда их начали пролагать люди, - грустно вздохнул Симон.
  Но он так и не понял, услышал ли Иешуа его заключительные слова, так как в этот момент вместе с учениками он направился к выходу из храма.
  
  Глава 24
  
  Впервые Ведев смотрел на Эльвиру другими глазами. Но Эльвира была все той же: сосредоточенной, неулыбчивой, с застегнутой на все пуговицы внутренним миром, в который ему по-прежнему вход был воспрещен. Другое дело, а нужно ли это ему? На этот вопрос Ведев не знал ответа. Ему всегда нравились открытые люди. Он и сам был таким. Закрытость же для него было синонимом ограниченности и отсталости. Все закрытые системы потому и закрытые, что боятся за свою сохранность, опасаются погибнуть под влиянием внешних и внутренних перемен. И по большому счету это не более чем способ самосохранения, переходящий в способ самоограничения.
  - Что вы собираетесь делать дальше? - спросила Эльвира. Все втроем они только что поужинали и теперь пили кофе.
  Ведев сам думал все последние часы об этом. Пережитые страхи поутихли, и теперь он готов был снова устремиться на поиски пропажи. К тому же ему хотелось исправить в глазах девушки впечатление от своего не слишком героического поведения в секторе Газе.
  - Пойдем дальше по следу. Нам нужно выяснить, кто не сел в тот день на самолет. Если мы это узнаем, у нас появится больше данных для выводов, а значит, и конкретных действий.
  Ведев посмотрел на Эльвиру, затем перевел взгляд на Халеба Абдель-Ваххаба. Тот, соглашаясь, кивнул головой.
   - Вы правы, - проговорила Эльвира. - Но пока возможности незаметно проверить это обстоятельство на основе сданных и купленных билетов, у нас нет. Это не наша епархия.
  - Понятно, - сказал Ведев. - В таком случае я предлагаю отправиться во Францию к Марселю д"Абовилю. Вот только как нам быть с вами, - посмотрел Ведев на араба.
  Тот улыбнулся.
  - Обо мне не беспокойтесь, я, если вы не возражаете, Эльвира, пока поживу у вас. Тут я в относительной безопасности. А дальше посмотрим
  - Я буду только рада предоставить вам кров, - сказала девушка. - Но почему вы говорите об относительной безопасности? Здесь вам, в самом деле, никто не угрожает.
  - Абсолютной безопасности не может быть нигде, - улыбнулся Халеб Абдель-Ваххаб. - Как не может быть вообще ничего абсолютного. Включая истину.
  - Даже если эта самая высшая истина? - поинтересовался Ведев.
  - Думаю, что да. Всевышний периодически должен вносить в нее изменения. Иначе, какой смысл во всем, что происходит с нами, со всем тем ужасом, которому здесь нет конца. Он должен учитывать накапливаемый опыт.
  Ведев улыбнулся.
  - Вы полагаете, что все, что творится на земле, включая наши с вами дела, как-то влияют на конечную истину?
  - Было бы обидно сознавать, что наши усилия напрасны и ни на что не влияют. Если это так, возникает искушение плюнуть на все. Разве в таком случае не все равно, как и что происходит, если нет накопления опыта и вносимых на основании его изменений в окончательную редакцию истины.
  - Не все равно! - вдруг резко произнесла Эльвира. - Мне глубоко наплевать, накапливается ли там что-то или нет. Я знаю точно одно, что бандиты и террористы должны наказываться за свои злодеяния. И в мире важней задачи не существует.
  Ведев внимательно смотрел на девушку. Произнеся этот небольшой монолог, она вся переменилась, глаза загорелись, в голосе возникли незнакомые ноты.
  Ведев и Халеб Абдель-Ваххаб переглянулись. Ведеву показалось, что араб сделал едва заметный жест головой. Но обдумывать, что он означает, времени не оказалось, потому что случилась совершенно неожиданная вещь: Эльвира закрыла лицо руками и громко зарыдала.
  Ведев оторопело смотрел на девушку, не зная, что предпринять. Хотя раньше проблем с этим у него обычно не возникало, в жизни ему неоднократно приходилось утешать плачущих женщин. И обычно он неплохо справлялся с этой нелегкой задачей. Но как поступить на этот раз, что сказать Эльвире, не представлял.
  Вместо него утешать девушку стал Халеб Абдель-Ваххаб. Он обнял ее, и она послушно уткнулась лицом ему в плечо. Араб стал гладить по черным волосам Эльвиры и что-то шептать ей. Так как он говорил по-арабски, Ведев не понимал слов, но угадывал их смысл по интонациям.
  Внезапно Эльвира отодвинулась от него. Ведеву показалось, что она смущается своей слабости. Ничего не говоря, она поспешно вышла из комнаты.
  Халеб Абдель-Ваххаб проводил ее взглядом и повернулся к Ведеву.
  - Ее горе из-за потери жениха и отца не ослабевает. Вы один способны помочь ей освободиться от этой нестерпимой тяжести, - повторил он свой тезис.
  - Мне все же кажется, вы заблуждаетесь. Большой симпатии ко мне она не испытывает.
  Араб покачал головой.
  - Поверьте моему опыту, вы ей очень нужны.
  Ведев с большим сомнением посмотрел на него. Он всегда хорошо чувствовал отношение к нему людей и особенно женщин. И у него не возникло ощущение, что Эльвира действительно нуждается в нем.
  - Я уважаю ваш опыт, но в данном случае вы все же ошибаетесь.
  - Доверьтесь мне, даже если чувства вам говорят иное. Иногда они дают нам ложную информацию. Эльвира ждет сейчас вашего появления. И если вы не придете, то это усугубит пропасть между вами. Идите.
  Голос Халеба Абдель-Ваххаба звучал мягко, но при этом очень настойчиво. Внезапно Ведев поверил ему. Он направился к выходу из комнаты, перед дверью остановился и посмотрел на араба. Тот кивнул головой, одобряя его поступок.
  Эльвира сидела в своей спальне на кровати. Вопреки опасениям Ведева, она не плакала, а неподвижно смотрела перед собой. Но когда он появился, девушка перевела взгляд на него. И теперь глядела на Ведева.
  Он сел напротив нее. Едва ли не впервые, находясь с женщиной наедине, он не знал, как начать разговор.
  Вместо него это сделала Эльвира.
  - Вы пришли меня утешать?
  Вопрос в лоб привел Ведева в небольшое замешательство.
  - В общем, да, - признался он. Ему казалось, что сейчас он услышит гневную отповедь, но Эльвира сохраняла молчание. И теперь он был почти уверен, что она ждет от него именно того, зачем он и пришел. Но странно, Ведев не знал, что говорить. И это он, про которого все говорили, что он никогда не лезет в карман за словами.
  - Я совсем недавно узнал о том, что у вас погиб не только отец, но еще раньше также и жених, - не очень уверенно произнес Ведев. Он посмотрел на Эльвиру, но она молчала и сосредоточенно смотрела на него, как будто бы он мог сказать нечто такое, что раз и навсегда избавит ее от горестных переживаний. - Это очень тяжелое испытание. Примите мои самые искренние соболезнования.
  - Спасибо, - произнесла Эльвира, и ее голос внезапно, словно сухой прутик, надломился.
  Ведев посмотрел ей в лицо, и ему показалось, что оно отражает разочарование. Совсем не такие слова хочет она от него услышать, догадался он. Но какие?
  Так как он не знал, что ей говорить, Ведев взял ее за руку. И она не отняла ладонь.
  - Вы очень мужественная и смелая девушка, с прекрасным самообладанием, - произнес он. - Я искреннее восхищаюсь вами. Вам так много дано. Кроме красоты еще и сила воли, целеустремленность. Вы талантливы во всем, к чему прикасаетесь. Я помню, с какой гордостью говорил о вас мне ваш отец.
  - Его уже нет в живых, - тихо промолвила Эльвира. - И Шимона - тоже. Вы даже не представляете, что он был за человек. Вот он ничего не боялся.
  - Я не был знаком с ним, но зная вас, могу представить человека, на которого пал ваш выбор. Эта утрата невосполнима.
  - В этом-то весь и ужас.
  - Но невосполнимость утраты не означает, что жизнь теряет всяческий смысл.
  - Но именно так все и случилось, - возразила Эльвира с каким-то иступленным упрямством.
  - Нет, это не так. У нас с вами задача огромной важности. Мы ищем украденный свиток.
  - Это вы ищите, - не согласилась девушка.
  - Как я? - изумился Ведев. - Но ведь это вы едва ли не насильно заставили меня идти по его стопам.
  - Вы ошибаетесь. Меня мало интересует свиток. Я это делаю, потому что так завещал мне отец. Мне нет дела ни до вашего Иешуа, ни до вашего Симона-волхва. Они не вернут мне ни Шимона, ни отца.
  - А вот тут вы ошибаетесь?
  - Ошибаюсь, - горько засмеялась Эльвира. - Может быть, они сотворят чуда. Они же мастера производить чудеса.
  - Они его и сотворят, - уверенно произнес Ведев.
  - И каким же образом? - не скрывая иронии, поинтересовалась Эльвира.
  Ведев задумался.
  - Не знаю, поймете ли вы меня.
  - Уж постараюсь, вы же только что прославляли мои таланты. Или вы это говорили только, чтобы меня утешить.
  - Я говорил искренне.
  - Тогда что же вам мешает мне поведать про чудеса?
  - Понимаете, Эльвира, в мире всегда существовала когорта людей, которая пыталась преобразовать его в соответствие с замыслом Бога. Эти люди ужасно и часто жестоко ошибались в своих представлениях о нем. Но их порыв - это может быть самая большая ценность, которую мы имеем. И когда мы сталкиваемся с таким явлением, оно не может нас не преобразовать. Это неизбежно, если человек способен глубоко чувствовать и мыслить. А вы как раз из таких.
  Эльвира с сомнением посмотрела на Ведева.
  - Вы хотите сказать, что я каким-то образом преобразуюсь.
  - Нечто подобное я имел в виду. Этот поиск не может не изменить нас. И мне кажется, что вас жених того из того же числа людей. Он был бы рад и горд, что вы посвящаете себя этому делу. Я понимаю, что в вашем сердце живет любовь к нему. Но что толку в горести и печали, они не ведут к преображению. В отличие от любви. Рано или поздно она вас преобразит. Если вы сами не задавите в себе такую возможность, не разомкнув пелену черного тумана, который окутал ваше сознание. И тогда вы почувствуете, что эти жертвы были не напрасны, а ваше великое чувство не делает все вокруг вас темным и мрачным, а озаряет вашу жизнь и жизнь тех людей, что окружает вас. Только, умоляю, найдите в себе силы не поддаваться отчаянию. Если у вас это не получится, вот тогда гибель вашего жениха и отца окажутся напрасными. А вы не можете этого допустить.
  Некоторое время Эльвира сидела молча.
  - Хорошо, я подумаю над вашими словами. А сейчас, извините, но я хочу остаться одной.
  - Разумеется. - Ведев поспешно вскочил со стула. Ему было неловко за то, что он сам не до конца верил в свои слова.
  
  Часть 3
  
  Глава 25
  
  
  Кардинал внимательно обозревал своих коллег. Это заседание их общества носило внеочередной и чрезвычайный характер. Все недавно приехали и даже не успели, как следует расположиться в своих комнатах. И потому лица собравшихся отражали недовольство. Но кардинал благоразумно решил не обращать на эти настроения внимания. По сравнению с теми задачами, что они взвалили на себя, это такой пустяк, о котором и не стоило говорит. Но он все-таки скажет, уж слишком разные люди тут находятся. И крайне важно поддерживать между ними согласие.
  - Я вам всем очень признателен, господа, что вы откликнулись на мое внезапное приглашение, и, оставив все важные дела, прибыли сюда. Тем более многие преодолели немалое расстояние.
  Как обычно кардинал внимательно отслеживал реакцию на свои слова. На этот раз она была настороженной.
  - Мы бы хотели узнать, в чем причина созыва нашего синклита? - своим густым сочным голосом, который так шел к его лицу с большой бородой осведомился архиепископ.
  - Для этого и я попросил вас прибыть сюда, чтобы проинформировать, - отозвался кардинал. Этот православный иерарх почему-то больше всего вызывал у кардинала неприязнь. Но именно по этой причине он старался быть с ним максимально любезным. - Мы полагали, что наша партия входит в эндшпиль. И ничто уже не в состоянии изменить позицию на доске. Но мы ошибались, мы не учли, что игроки имеют в запасе неожиданные ходы. И теперь во многом нам предстоит все начинать сначала. Имам, если вы не возражаете, расскажите, как все произошло.
  Лицо имама приняло жесткое выражение, как будто бы он намеревался сейчас читать обвинительное заключение.
  - Мы наблюдали за ними почти все время, что они находились на территории этого незаконно созданного государства Израиль, которое однажды волей Аллаха будет стерто с лица земли.
  - Я протестую! - закричал раввин.
  Имам свирепо посмотрел в его сторону. Кардинал понял: вот-вот может вспыхнуть крупная ссора с непредсказуемыми последствиями.
  Он поспешил вмешаться.
  - Прошу вас, остановитесь. Помните, при первой встрече мы брали обязательства не заниматься отстаиванием принципов своей веры. Только то дело, ради которого мы тут собираемся. Нас сплотило и соединило здесь великая цель. И давайте не уклоняться от нее.
  Имам посмотрел на кардинала, но если и отреагировал на его слова, то исключительно мысленно.
  - Мы лишь раз потеряли их, когда они каким-то образом проникли на территорию сектора Газы. И затем каким-то образом из него скрылись. Когда мы убедились, что наши предположения верны, и они направляются к этому богомерзкому философу, я самолично направил в его дом отряд Хасана. Он арестовали их. Я был уверен, что они никуда не денутся и надежно охраняются. И потому не спешил вытрясти из них всю информацию. Вам известно, какое напряженное в секторе положение, и у меня были срочные дела. И эти шайтаны в человеческом облике воспользовались ситуацией - и сбежали. Если бы я послушался Хасана, который предлагал их немедленно расстрелять, их бы уже не было в живых. Но я хотел их прежде детально допросить. Но они ускользнули. Я никогда себе это не прощу.
  - Не расстраивайтесь, имам, - мягко произнес кардинал. - Они достойны смерти за ненависть к вере. Но, убив, мы бы ничего не достигли.
  - Убрать с лика земли таких людей, самое богоугодное дело, которое Аллах обязательно вознаградит, - горячо возразил имам.
  - Всему свое время, - произнес кардинал. - Возмездие от них не уйдет. Но я думаю, что это хорошо, что они пока остались в живых. Нам не надо торопиться с их убийством. Ведь нам неизвестно, у кого папирус. А они идут по следу. Но даже не это главное.
  Все, как по команде уставились на говорящего. Кардинал же, как хороший артист, выдерживал паузу. Впрочем, в далекой уже молодости, он, в самом деле, мечтал о сцене. Но в конечном итоге выбрал прямо противоположную стезю.
  - Так что же, по-вашему, главное? - нетерпеливо поинтересовался епископ.
  - Эти люди являются носителями глубоко враждебных нам идей. И мы должны везти с ними борьбу не на жизнь, а на смерть.
  - А разве не ради этого мы тут собрались? - спросил имам.
  - Разумеется, именно эта задача подвигла нас на создание нашего союза. Но мы должны понимать, что, уничтожив носителей идей, мы не уничтожим сами идеи. Рано или поздно они возникнут в других головах. Такое уж свойство у идей.
  - Отсечем и эти головы, - непримиримо и решительно провозгласил имам.
  - Конечно, так мы и сделаем, - согласился кардинал. - Но вот вопрос: сумеем ли мы пресечь крамолу везде, где она появляется? Лучший способ победить идею - это противопоставить ей более убедительную идею. А для этого нам нужно как можно глубже погрузиться в те мысли, которые вынашивают эти люди, понять суть их аргументации. Только в таком случае мы сумеем выработать свои непреодолимые контраргументы. А потому нам не стоит торопиться, если, конечно, положение не будет диктовать иные действии, требующие радикального решения вопроса.
  - Что же вы предлагаете? - спросил раввин. - Не забывайте, что среди этих людей есть и моя соотечественница.
  - Мы это все хорошо помним, - отозвался кардинал. - Но среди них не только ваши соотечественники. Я же предлагаю максимально ознакомиться с их беседами. Тогда мы могли бы лучше их понять и изучить.
  - Не понимаю, зачем вся эта канитель? - пожал плечами архиепископ. - Научный багаж этого кружка и так хорошо известен. Они очень плодовиты, пишут статьи, книги, выступают перед аудиториями. Зачем нам еще записи их бесед?
  - Вы правы, они действительно плодовиты. Но те идеи и мысли, что рождаются у них спонтанно во время бесед, также весьма важны и интересны для нас. Ведь это все самое свеженькое. И чем полней будут наши знания, тем более аргументированным и точным будет наш ответный удар.
  - Я против, - мрачно произнес имам. - Нам ни к чему знать, о чем они думают. Достаточно того, что мы знаем, что они наши смертельные враги. А враги хороши тем, что их можно уничтожить. И мы должны сделать это как можно скорей.
  Кардинал почувствовал тревогу. И одновременно презрение к этому примитивному и грубому мужлану, который знает только один способ борьбы - убийство своих противников. А то, что поле, обагренное кровью, всходит теми же всходами, об этом он даже и не помышляет. Если возобладает эта точка зрения, все их и в первую очередь его усилия принесут совсем немного плодов.
  - Мы все вместе должны прийти к согласию о методе дальнейших действий, - примирительно произнес кардинал. Он понимал, как много сейчас решается. И не только в судьбе отдельных людей, речь идет ни больше, ни меньше о судьбе всего человечества. Останется ли оно в лоне божьем или станет добычей сатаны?
  - Кто-то желает высказаться еще? - предложил кардинал.
  - В этом предложении есть свой резон, - высказался раввин. - Мне противны их богохульные речи, но нам не помешает изучить их как можно лучше.
  - Я не возражаю, - коротко ответил епископ и отвернулся, словно показывая тем самым, что за последствия он не отвечает.
  Теперь многое зависело от архиепископа. Кардинал вопросительно взглянул на него.
  - От имени русской православной церкви я делаю заявление: мы не только согласны на продолжение слежки за ними, но готовы внести свою посильную лепту в создание аргументации, которая бы защищала постулаты нашей святой веры от их нападок.
  Кардинал перевел дух и обернулся к имаму.
  - Ради сохранения нашего единства, я присоединяюсь к вашему решению. Но учтите, вы совершаете большую ошибку. И как бы нам всем о ней горько не пожалеть.
  
  Глава 26
  
  Что-то неуловимо изменилось в их отношениях. Оба это чувствовали, но оба вели себя совершенно одинаково. Они сидели рядом в самолете, как чужие, разговаривали немного, сухо и отчужденно. И лишь иногда в интонациях, в вибрациях голоса вдруг прорывались какие-то иные нотки.
  - Вы когда-нибудь бывали в Париже? - на середине пути спросил Ведев. Его не очень интересовал ответ, но он почувствовал, что молчание все больше начинает его тяготить.
  Элеонора повернула к нему голову. Ее черные глаза вонзились в его лицо. По крайней мере, так показалось Ведеву.
  - Нет, не была. А вы?
  - Несколько раз. Город вас разочарует, он вовсе не так прекрасен, как это принято считать. Мне он показался вообще серым.
  - Меня не интересует Париж, - отозвалась Элеонора. - Я лечу туда не с целью туризма.
  - Одно другому не мешает.
  - Мне мешает. Я хочу вас предупредить.
  - И о чем же?
  - Не думайте, что мы там в безопасности. Нас преследуют повсюду. И в Париже тоже. Я должны вам сказать одну вещь. Когда мы сидели в том доме в секторе Газы в плену у боевиков Хасана, я случайно слышала обрывок его разговора с одним из его боевиков. Хасан сказал ему, что его навели на нас.
  - Кто навел?
  - Этого он не сказал. Или я не расслышала. Наши враги гораздо опасней и могущественней, чем мы предполагали.
  - Вы хотите сказать, что они нас в покое не оставят?
  Эльвира отрицательно покачала головой.
  - Даже не надейтесь.
  - Чем же это в таком случае закончится?
  Ответа ему пришлось ждать довольно долго.
  - А какая разница. Вас это волнует?
  - Еще как! Мне совсем не хочется умирать.
  - Странно. Вы постоянно твердите о том, что мир - это иллюзия. Но при этом так боитесь смерти. Я вас не понимаю.
  - Иллюзия вовсе не означает нереальность.
  Девушка нахмурила брови.
  - А, по-моему, одно вытекает из другого. Я либо есть, либо меня нет. Третьего не дано.
  - Как раз только третье нам и дано, - возразил Ведев. - Все дело в том, что то, что мы воспринимаем, как реальность, таковой не является. А то, что нам кажется иллюзией, как раз и есть реальность. По крайней мере, может ею быть.
  Эльвира наморщила свой гладкий лоб.
  - И все же я не совсем понимаю. Вернее, если быть честной, не понимаю ничего.
  - Мы воспринимаем действительность, как действительность, не задумываясь над тем, откуда она появляется, из чего создана. Но представьте себе человека, который не слышал о кино или не видел компьютера. И вот ему показывают фильм или компьютерную игру с человечками. Как он будет воспринимать увиденное, как вы думаете, Эльвира?
  - Скорей всего как реальность.
  - Именно. Помните, во время демонстрации первого фильма в том самом городе, куда мы летим, люди в ужасе вскакивали с мест. Им казалось, что поезд мчится прямо на них. Реальность и иллюзия кинематографа были в сознании человека еще не разделены. Вот так и мы не разделили в своем сознании иллюзию и реальность в том грандиозном фильме, в котором все участвуем. Иллюзия совсем не означает, что ничего не существует. Иллюзия также реальна, как реальность. Только пребывает в иной плоскости. Ведь на самом деле, любой фильм существует на самом деле. И все, что происходит в нем, также происходит в действительности. Но в иной, как бы не в нашей действительности. По крайней мере, так мы ее воспринимаем. Если бы человечек в компьютере мог бы размышлять, он бы воспринимал себя не как иллюзию, а как реальность. Точно так же, как воспринимаем себя мы. То есть, в качестве человека, который существует на самом деле.
  - Но мы же видим, что он не более чем имитация.
  - А в чем отличия нашей жизни от той, что происходит в компьютере. Все абсолютно идентично, мы также движемся, у наших поступков сходные мотивы. Взгляните на нас со стороны. И вы увидите, что разницы практически никакой. Тот, кто смотрит на нас оттуда, видит тоже самое, что мы на экране или на мониторе.
  - Вы хотите сказать, что вся наша жизнь - это не более чем компьютерная игра.
  - Вы правы, не более чем компьютерная игра. А мы те самые человечки. Различие лишь в уровни технологии. Да еще может быть в масштабах. А в отношении принципов функционирования, то они общие. Более того, когда-нибудь будет созданы такие программы, где эти самые человечки на мониторах будут обладать сознанием не ниже нашего. И на жестких дисках компьютеров будут разыгрываться по накалу такие же жизненные драмы, какие разыгрываются пока только ту сторону экрана. Я еще лишь повторяю: различие лишь в уровне используемых технологий. Но это временный разрыв. Закон гласит: если что-то воспроизведено в одном месте, может быть воспроизведено в другом.
  Эльвира задумалась.
  - Удивительно, но мне почему-то кажется, что вы правы. Хотя это уж чересчур непривычно. Но если все так, как вы утверждаете, то совершенно непонятно, как жить в таком мире?
  - Точно так же, как вы жили до сих пор.
  - Но я жила в полном убеждении, что являюсь реальностью, что сама определяю свои поступки, убеждения... В общем, сама определяю и направляю свою жизнь.
  - Теперь вы знаете, что это не так, но что это меняет?
  - Все!
  - Ничего, - весело произнес Ведев. - Когда я все это понял, моя реакция была схожа с вашей. Но потом стал размышлять, а что собственно изменилось? Я думал так, теперь стал думать по-другому. Но я-то остался прежним. А существую ли я автономно или я лишь кукла, которая целиком и полностью зависит от кукловода, так ли это важно? Иллюзия может быть также прекрасна и интересна, как реальность. Да и если так рассудить, то иллюзия - это на самом деле, одно из проявления реальности. А потому можно по праву сказать: то, что иллюзорно, одновременно и реально. Это две стороны одного процесса. И по отдельности они не могут существовать.
  - Теперь я понимаю, почему отец создал свое общество, и что вас объединяет, - задумчиво произнесла девушка. - Ни один церковник не согласится с такими утверждениями.
  - Поэтому мы и являемся непримиримыми врагами, - пожал плечами Ведев. - Никто как они не чувствуют исходящую для них опасность. Едва любая религия чуть окрепнет, как тут же начинает крестовый поход против инакомыслящих. Потому что понимает, что для нее это вопрос выживания.
  - Но ведь в разных богов верят миллиарды людей. А вас какая-то горсточка. Эта сила вас раздавит.
  Ведев откинулся на спинку кресла и посмотрел в иллюминатор, из которого открывалась синева неба.
  - Мы много спорили на эту тему, задавили себе вопрос: какой цели хотим добиться? Конечно, заманчиво просто бросить вызов этому миру, противопоставить им самих себя. Но только ради этого мы бы не стали ничего делать. Бессмысленно обрекать себя на заведомое поражение.
  - Тогда ради чего?
  - В том-то и дело, что мы так и не ответили по-настоящему на этот вопрос. Может быть, поэтому и не публиковали этот папирус, ожидая, что найдем ответ.
  - А теперь нашли?
  - Теперь я нашел. Обскурантизм церковников всех мастей, несмотря на всю их внешнюю прогрессивность, ничуть не меняется. Это понимал Симон-волхв, он как никто опасался людей, которые убеждены, что через них вещает Бог.
  Приятный голос стюардессы, сообщив, что самолет начинает снижение, и всех пассажиров просят пристегнуть ремни, прервал их беседу.
  - Вот и прилетели, - сказал Ведев и посмотрел на свою спутницу. Как обычно, она была предельно серьезной и сосредоточенной.
  
  Глава 27
  
  Особняк маркиза поразил их своей элегантностью, тщательной продуманностью всех деталей, тонким вкусом. Перед этим его хозяин встретил их в аэропорту, усадил в свой роскошный лимузин и повез к себе домой. По пути он весело болтал, попутно показывая и рассказывая о проезжаемых мимо парижских достопримечательностях. Судя по его виду, по интонации он был в превосходном настроении. Правда, в самом начале он выразил соболезнование Эльвиры в связи со смертью отца. Но сделал это так галантно, что это походило скорей на комплимент. Ведев даже стал опасаться, что она обидится на француза, но девушка никак не отреагировала на слишком фривольный тон, если не считать того, что поблагодарила его.
  Их уже ждал обед. Слуга маркиза прекрасно справлялся со своими обязанностями, был ненавязчив, но одновременно предупредителен. И словно телепат угадывал любое желание сотрапезников.
  Ведев, любивший вкусно поесть и вообще красивую жизнь, не мог не отдать должное умению маркиза сделать свое временное пребывание на земле комфортным и красивым. Он знал, что француз не испытывает стеснения в средствах, но, оказавшись у него дома, он понял, насколько тот богат. И невольно Ведев почувствовал что-то вроде укола зависти; из всех членов кружка он был самым бедным. А бедность, по его представлению, была одним из видов наказания человека. Хотя с другой стороны наказанием может быть и богатство, если его обладатель не умеет им пользоваться. Бог крайне изобретателен в умении наказывать людей.
  За обедом продолжался все тот же легкий непринужденный с фривольными вкраплениями, хотя и не выходящими за рамки приличия разговор. Марсель д"Абовиль рассказывал о парижских новостях, о последних новинках в области искусства. Ведеву по большому счету вся эта информация была мало интересна - его мысли были заняты совсем другими темами, но маркиз рассказывал все это столь занимательно, что через какое-то время он поймал себя на том, что погружается в эту чужую и чуждую ему французскую круговерть Красноречие хозяина особняка даже пробили броню равнодушия и безразличия Элеоноры, и Ведев заметил, что и она внимательно слушает рассказчика.
  После обеда маркиз предложил Элеоноре отдохнуть в своей комнате. И к некоторому удивлению Ведева она безропотно согласилась. Вслед за слугой она вышла из столовой.
  Ведев и Марсель д"Абовиль остались одни.
  - У меня есть прекрасные кубинские сигары. Особый сорт. Говорят их курят только руководители этой страны.
  - Не откажусь, - согласился Ведев и улыбнулся. Он представил себя курящим сигару, аристократично выдувающим тонкие и ароматные облака дыма. Картинка получается весьма привлекательная. Поразительно, как быстро он втянулся в эту аристократическую атмосферу.
  Они закурили. На деле сигара оказалась не такой уж и ароматной, и Ведев предпочел бы обычные сигареты. Но он не стал ничего говорить об этом.
  Маркиз же, казалось, был с головой погружен в реку наслаждения от сигары. Он сидел с несколько пространном видом в густом облаке сизого дыма.
  - Хочу вам сказать, мсье Ведев, что дела наши с вами очень плохи.
  От неожиданности Ведев даже вздрогнул. Он посмотрел на маркиза и увидел, что тот уже не курит.
  - Что вы имеете в виду?
  Маркиз молчал, задумчиво наблюдая за своим гостем.
  - Нам пришло время поговорить откровенно.
  - А что-то раньше нам мешало это делать?
   Марсель д"Абовиль утвердительно кивнул головой.
  - Многое.
  - И что же именно?
  - Видите ли, Вадим, мир находится на пороге новой ожесточенной идеологической борьбы. Борьбы, где ставки настолько велики, что жизнь человека ничего не стоит. И так получилось, что мы с вами оказались на самом переднем крае этой схватки. А кто идет впереди наступления, тот первым и погибает. Разве не так?
  - Так, - подтвердил Ведев.
  Француз улыбнулся.
  - Вот вам и ответ.
  - В таком случае, откуда исходит опасность?
  Маркиз достал из ящика новую сигару, но закуривать не стал.
  - Полагаю, вам моя биография известна в самых общих чертах, - проговорил он.
  - Даже это преувеличение. Вы всегда много говорите, но почти ничего о себе.
  Подтверждая его слова, маркиз улыбнулся.
  - Вы наблюдательный человек, мсье Ведев. Но теперь после убийства несчастного Арона, я могу вам признаться: некоторую часть своей бурной жизни я работал в разведке.
  - В разведке? Вы маркиз?
  - А что вас, собственно, удивляет. Или вы полагаете, что эта деятельность не подходит потомственному аристократу.
  - Да нет, вполне допускаю. Просто неожиданно. Вы известный публицист, литературный критик.
  - Я им был всегда. Но в молодости это занятие служило мне прикрытием, а потом стало основной профессией. Но некоторые связи, как у нас говорят, с конторой у меня сохранились. И после смерти Шапиро с ее помощью я провел собственное небольшое расследование.
  - И каковы его результаты? - с возрастающим интересом спросил Ведев.
  Маркиз снова наполовину скрылся за вуалью дыма. На этот раз Ведев его примеру не последовал. У него почему-то как-то увяло желание быть походим на аристократа.
  - Весьма скромные. Но все же есть некоторые обстоятельства, наводящие на размышления. Должен вам сказать, что, работая в разведке, некоторое время я вращался в кругах близких к Ватикану. И мне известно, что там крайне встревожены всей этой историей.
  - А чем именно можно узнать?
  - Их крайне беспокоит судьба папируса Симона-волхва, его возможная публикация. Но, как ни странно, еще больше они опасаются деятельности нашего кружка, что она может получить общественный резонанс. И ваше имя в некоторых кругах там весьма популярно.
  - Мое имя? Честно говоря, не ожидал.
  Маркиз бросил на своего собеседника пристальный взгляд.
  - В Ватикане, среди большого числа различных идиотов работают и очень дальновидные люди. И им вполне по силам представить, к каким возможным последствиям могут привести некоторые идеи. А свои позиции, когда они видят реальную им угрозу, они готовы защищать беспощадно. Уж поверьте мне, я немало выпил прекрасного итальянского вина с этой почтенной или непочтенной - уж как хотите - публикой. Вы даже не представляете, какими они могут быть злыми и жестокими, когда их задевают за самое живое.
  - Это-то как раз я очень хорошо представляю. Но это все, что вам стало известно?
  - Почти. Увы, я давно не в разведке. Но насколько могу судить из своего опыта и по косвенным признакам, Ватикан реализует какой-то план. Не в их правилах сидеть и смотреть, как развивается ситуация.
  - Что-то подобное я и предполагал. И вы считаете, что Арона убили по команде оттуда?
  - Не знаю, но не исключаю. У Ватикана длинные руки. Но возможно, что к убийству могут быть причастны радикальные мусульманские организации и даже ортодоксы иудеи. Они жутко ненавидели Арона.
  - А если они вдруг объединились?
  - Эту версию, признаться, я не рассматривал, - после короткой паузы задумчиво произнес маркиз. - В ней явно есть рациональное зерно. Но доказать ее будет не легко. А сейчас я вам предлагаю, Вадим, немного отдохнуть, а потом мы продолжим наше всегда крайне интересное общение.
  
  Глава 28
  
  Вечером втроем они отправились гулять по Парижу. Ведев быстро обнаружил, что маркиз влюблен в свой город. В его рассказах звучало восхищение им. И Ведеву даже показалось, что это одно из тех источников, которым наполняется жизнь его французского друга. Как странно слышать подобные интонации у человека, которого по праву можно назвать одним из главных скептиков планеты. Вот еще один парадокс бытия.
  Они вышли к Сене и купили билеты на пассажирские баржи. Судно не спеша, заскользило по глади реки. Марсель д"Абовиль продолжал блистательно выполнять роль гида, причем, уже не только для своих спутников, К его словам прислушивалось все больше туристов, несмотря на то, что на корабле давал пояснения штатный экскурсовод. Но маркиз явно решил посоревноваться с ним, ему льстило всеобщее внимание.
  Ведев смотрел на проплывающие мимо городские пейзажи с каким-то странным ощущением. Он ничего не чувствовал, весь этот мировой ажиотаж, сосредоточенный сейчас на этой барже, был ему чужд и неинтересен. Это состояние безразличия вызывало в нем удивление; он всегда так любил путешествовать и сильно переживал из-за того, что стесненность в средствах не позволяла в полной мере утолять эту страсть. А тут попал в Мекку всесветного туризма - и ничего не испытывает, кроме скуки и досады от этой скуки.
  Ведев встал, подошел к парапету и облокотился на него. Он лишь мельком посмотрел на оказавшегося рядом с ним довольно молодого мужчину. На миг их глаза встретились и тут же, словно поезда, разошлись. Ведев не обратил внимания на то, что незнакомец стоял чересчур близко от него. На миг ему показалось, что его коснулась чья-то рука, но это было мимолетное ощущение, которое в одно мгновение унес с собой легкий и теплый ночной ветерок.
  После речной прогулки их путь лежал в Латинский квартал, где маркиз предложил им поужинать. Несмотря на позднее время, там было оживленно. И они не без труда отыскали столик в одном греческом ресторане.
  Маркиз ел с таким наслаждением, что Ведев и Элеонора заразились от него и тоже старались получить от еды максимум удовольствия. Они выпили бутылку вина, и Марсель д"Абовиль тут же заказал другую.
  - Вы очень любите есть, - вдруг проговорила Эльвира. - Вы это делаете так, как будто это самое большое удовольствие на свете.
  В ответ француз улыбнулся.
  - Я придерживаюсь убеждения, что от жизни следует получать максимум удовольствия. Тот, кто не умеет это делать, просто не умеет жить, использует ошибочную программу. И я бы посоветовал такому человеку сделать все возможное, чтобы ее срочно заменить. Вы никогда не задумались над механизмом получения удовольствия, Эльвира?
  - Нет, - ответила девушка.
  - А вы? - осмотрел он на Ведева.
  - Как-то упустил этот вопрос из зоны своего внимания.
  - А вот я его никогда не упускал. Меня всегда он живо интересовал. И когда я, наконец, понял, как все происходит, это навело меня на множество других мыслей.
  - И как все происходит? - спросила Эльвира.
  Ведев посмотрел на нее и увидел, что она действительно заинтригована.
  - А на самом деле все очень просто. Наслаждение возникает в тот момент, когда происходит удаление нашего сознания. Это может происходить самым разным способом: занимаемся ли мы сексом, смотрим захватывающий фильм или, как вот сейчас, поглощаем вкусную пищу и не менее замечательное вино. Когда мы полностью поглощены каким-то занятием, в этот момент и отключается наше сознание. И мы ощущаем наслаждение, блаженство или еще нечто подобное.
  - Вы хотите сказать, что сознание является барьером для получения удовольствия. Есть сознание, нет удовольствия, - уточнил Ведев.
  - Именно это хочу сказать. Сознание - это та самая разделительная линия, условно говоря, между несчастьем и счастьем. Только устранив его, мы способны присоединиться к мировому блаженству.
  Ведев не надолго задумался. Затем взял бутылку вина и разлил всем по бокалам.
  - Если мы сейчас выпьем это замечательное вино, то оно на какой-то миг отключит наше сознание. И мы подключимся к мировому блаженству?
  - Именно так все и произойдет через несколько секунд, - весело подтвердил маркиз. - Только не надо мешать этому процессу всякими посторонними мыслями. Уйдите целиком в блаженный вкус вина. Никто не возражает?
  - Не возражаю, - ответил Ведев. - Наоборот, горячо за.
  - Ничего другого от вас я и не ожидал. А вы Эльвира?
  Ведев поймал себя на том, что ждет ответа девушки не без некоторого волнения.
  - Не вижу причин против подключения к мировому блаженству, - с какой-то странной интонацией произнесла она.
  - Вот и замечательно! - воскликнул француз. - За блаженство!
  Все почти одновременно осушили бокалы. Ведев попытался разобраться в своих ощущениях, но они были крайне неясны и противоречивы.
  - Скажу честно, я не разобрался. Хотя что-то такое и ощутил.
  Марсель д"Абовиль с улыбкой посмотрел на него.
  - Ваши ощущения были слишком кратковременны и поверхностны. Но однажды вы непременно проникнете в эту область. Я вас уверяю. Кстати, мадмуазель, а что скажете вы?
  Но Эльвира молчала, задумчиво поглядывая на пустой бокал. Она явно не хотела отвечать на вопрос.
  Ведев решил ей немного помочь и отвлечь от нее внимание.
  - Но какой вывод вы делаете из этого открытия, Марсель? - поинтересовался он.
  - Я думаю, тот же, что и вы. Это барьер. Сознание - это способ нашего закабаления, попытка привязать нас к этому миру. Вопрос лишь в том, а зачем это понадобилось? Знаете, Вадим, я все думаю о вашей теории компьютерного мира. Сначала я встретил ее в штыки. Но с какого-то момента она стала казаться мне вполне вероятной. Вы правильно указали, что должен же существовать общий и главный принцип, на котором строится весь мир. И самый реальный из них тот, на который указываете вы. Мирозданье - не что иное, как гигантский компьютер. И все, что происходит, происходит исключительно на основе написанных программ. Я специально изучал на сей предмет религии. Ни в одной нет даже попытки понять и описать, как же все реально устроено и чем все обусловлено. И я пришел к выводу о том, что теория логоса глубоко ошибочна. Сначала никак не могло быть слово, чтобы под этим мы не подразумевали. Слово это конечный, завершающий результат всего процесса. Это программа, которая его запускает, который с его помощью становится понятный пользователю. А до того, чтобы возникло слово, надо пройти длинный путь. Точно как программа в компьютере, где для ее описания используют совсем иные, не словесные символы. И если мы принимаем это положение за основу, то оно наталкивают нас на некоторые выводы. - Маркиз замолчал и посмотрел на Ведева. - Я правильно толкую ваши идеи, Вадим?
  - Абсолютно верно, - подтвердил Ведев. - И какие же выводы вы делаете?
  - Они подтверждают в целом ваши умозаключения. Как это ни печально, но мы все роботы, которым управляют созданные кем-то программы. И рано или поздно человечеству придется смириться с этой мыслью. Но меня по правде больше волнует не это?
  - Что же тогда? - Как ни странно, этот вопрос задала Эльвира. Оба мужчины почти одновременно и внимательно посмотрели на нее.
  - Как нам относиться к этой мысли? - ответил Марсель д"Абовиль.
  - А в чем проблема, - пожал плечами Ведев. - Как записано в программе, так и будем относиться. От нас же ничего не зависит. А коли ничего не зависит, значит, нас по сути дела и не существует.
  - Я размышлял над этой дилеммой, - улыбнулся маркиз. - На первый взгляд вы правы, Вадим.
  - А может быть и второй взгляд?
  - А почему бы и нет. По крайней мере, не стоит отрицать его с порога.
  - Я готов с ним познакомиться.
  - Я вот о чем думаю, должна же быть какая-то альтернатива?
  - А зачем она нужна, если можно обходится без нее. С точки зрения высшего разума это бессмысленно. Всегда побеждает один вариант. А их множественность лишь иллюзия. Без них нет игры. А ведь в любой программе заложен и реализуется принцип игры. Но суть игры в создание иллюзии реальности. Этим она и увлекательна. Она просто необходима, лишенному блаженству сознанию, без нее оно не выдержит напряжения. А когда она устраняется, мы получаем доступ к беспрограммному миру. Вот в чем суть, разве не так?
  Маркиз снова разлил всем вина.
  - Вы очень все точно разложила по полочкам, Вадим. Я восхищаюсь вашим умом. Но в вашей схеме, мне представляется, есть некоторое упрощение.
  - В чем же оно?
  Маркиз медленно поднес бокал к губам.
  - В любой программе рано или поздно появляются сбои.
  - Разумеется, - согласился Ведев, - но что это, по вашему мнению, обозначает?
  - А вы разве не догадываетесь. Да то, что в существующем жестком проекте есть какой-то участок, назовем его, участком непостижимости. Происходит постепенное накопление мельчайших искажений, которые в какой-то момент дают сбой всей системы. А это в свою очередь означает, что человек наделен какой-то пусть даже микроскопической свободой воли, когда он выпадает из-под беспощадного управления внешних сил, остается вне программного руководства. Вот что крайне важно.
  Ведев с сомнением покачал головой.
  - Мысль, конечно, интересная и чисто французская, в рамках гуманистической традиции. Но я не понимаю, ради чего нам оставлять эту лазейку? Это ошибки или недочет первоначального замысла, так сказать, брак в работе или сознательно предоставленная возможность?
  Марсель д"Абовиль горестно вздохнул, но затем вдруг рассмеялся своим привычным, слегка ироничным, смехом.
  - Возможен любой вариант, так ли это важно. Мы почему-то твердо уверенны, что Создатель столь всемогущ и всеведущ, что не способен совершать абсолютно никакие, даже самые ничтожные ошибки. Но, собственно, господа, почему? А вдруг он вполне даже им привержен. И в реализуемым им проекте вынужден постоянно подчищать огрехи, устранять оплошности, как строители при сдаче дома. А то и менять направление парадигмы. Иногда он предоставляет людям шанс подправлять его деяния. Это же вполне нормально, я бы даже сказал конструктивно, обе стороны помогают друг другу. Точно так, как это происходит в отношениях между теми, кто делает компьютеры, пишет к ним программы и пользователями. Все взаимодействуют друг с другом, помогают делать общую конструкцию более совершенной. Я думаю, что с его стороны это был бы весьма разумный поступок.
  Теперь на какое-то время задумался Ведев.
  - Честно говоря, такой вариант я не предусматривал. Я всегда исходил из неизменности всего замысла, из бескомпромиссного соблюдения всех принципов. Все, что может происходить, способно происходить лишь в том случае, если существует соответствующая программа. И никаких отклонений от этого священного правила.
  - Ортодоксия, вот в чем ваша ошибка! - вдруг воскликнул маркиз.
  - Ортодоксия? - удивился Ведев.
  - Ну, да, - весело подтвердил француз. - Любая, самая на первый взгляд ультрареволюционная теория внутренне стремится добиться статуса ортодоксальной. Обычная эволюция любой идеи. Вот и вы не избежали этого искушения, Вадим. И попробуйте сказать, что я не прав.
  - И не скажу. Мы все вольно или невольно стремимся к ортодоксальности. Но ведь все зависит от того, каков мир: он неизменен, непреклонно запрограммирован или способен на изменения, которые не предвидит заранее даже Господь? Если это так, это меняет картину мира.
  - Да ничего не меняет, - отозвался маркиз, с аппетитом поглощая принесенное официантом блюдо. - Неизменный мир и меняющий мир по большому счету совсем не сильно отличаются друг друга. Так, самую малость. В любом случае все контролируется, никто из нас не может выйти за отведенные ему пределы. Вы, Вадим, правы по существу, мироздание - гигантский компьютер, который и есть подлинная реальность. А все остальное порожденное им иллюзия. Можно назвать этот компьютер гигантским производителем иллюзий. - Марсель д"Абовиль вдруг замолчал, он даже перестал есть и некоторое время смотрел куда-то мимо Ведева. - Признаюсь вам, я долго не мог принять ваши умозаключения, они мне казались абсурдными. Но я всегда непреложно понимал одну вещь: за любым полетом мушки, за скольжением микроба должно же что-то стоять. Кто-то должен все это определять, всем этим руководить и направлять. И должен существовать механизм реализации всех этих принципов. Тут, на земле мы выяснили механизмы большинства процессов, значит, они существуют и во Вселенском масштабе. Ни одна теория не объясняла этого феномена. И только ваша дала ясный ответ на поставленный мною вопрос.
  - Ну, вопросов остается еще много, - возразил Ведев.
   Маркиз пренебрежительно махнул рукой.
  - Когда есть главный пункт, все остальное уже понять гораздо легче. - Он с улыбкой посмотрел на своих сотрапезников. - Кажется, все остались довольны ужином.
  - Ужин был отличный, - произнес Ведев.
  Эльвира ничего не сказала, но и не возразила против такого вердикта.
  
  Глава 28
  
  Кристофер Руль стоял у окна номера своего отеля, курил и смотрел на улицу. Париж, как впрочем, и все другие города мира его не интересовал. Все эти бесчисленные прославленные достопримечательности - такая скука. Днем, чтобы скоротать пару часов, которые не знал, на что потратить, он зашел в какую-то галерею. Повсюду, как белье на балконе, были развешены картины. Мимо них тек людской поток, люди благовейно останавливались возле полотен, замирали перед ними, так, словно бы увидели перед собой живого бога, фотографировали, снимали на камеру. Его же охватило такое омерзение, что не исключено, будь при нем его приятель автомат, он бы ознаменовал свое посещение галереи хорошей бойней.
  Дабы избавиться от искушения он поспешил покинуть музей. Слава богу, снова появились его подопечные, от которых он не отставал до той самой поры, пока они не скрылись в доме маркиза.
  Вернувшись в отель, Кристофер Руль первым делом вставил пленку в магнитофон и включил воспроизведение. И чем больше он вслушивался в запись беседы, тем большей ненавистью к его участникам он наливался. При этом его отнюдь не возмущало само содержание разговора. Наоборот, оно захватывало своей необычностью, таких рассуждений он еще не слышал. И даже в чем-то был с ними согласен. В конце концов, ничего парадоксального в том, что они говорили, он не видит. Ему всегда казалось, что человек - это не более чем автомат, игрушка в чьих-то могущественных руках. Идея свободы воли вызывало в нем всегда отторжение и глухое раздражение. Какая к черту свобода, что говорят ему, то он и делает. Любить, так любить, убивать, так убивать. Между тем и другим такое ничтожное расстояние, что для его преодолевания даже не надо прыжка, достаточно сделать малюсенький шажок. И он, Кристофер Руль, делал его много раз. И еще много раз сделает.
  Ненависть к этим людям вызывало в нем совсем другое, их способность так легко и бесконечно размышлять на эти темы. Они наделены тем, чем полностью обделен он сам - способностью думать о чем-то таком, что выходит за рамки повседневных мыслей. Хотя он многое чувствовал и даже понимал, но его осознание таких предметов было крайне смутным. Как будто бы густой туман окутал его мозги. Да так плотно, что они не способны выдавать ничего путного, ничего оригинального.
  Кристофер Руль понимал, что не он один такой, большинство людей находятся в точно такой же позиции. Но ему глубоко наплевать на других, люди всегда вызывали в нем стойкое презрение. Человечество - это по сути дела огромное стадо, которое пасет небольшое количество пастухов. И куда они его направляют, туда оно и тащится. А чаще всего конечный пункт маршрута - это не что иное, как бойня. Но для этих безмозглых двуногих существ это ровным счетом ничего не меняет, они покорны и послушны. А если и поднимают бунт, то исключительно из желания пограбить и поубивать. Без этого им жизнь не в сладость. Он-то все это видел собственными глазами.
  Кристофер Руль вернулся на диван и снова включил запись. Некоторое время он ее внимательно слушал, затем резким движением выключил магнитофон.
  Он уже не первый раз ощутил желание их уничтожить. Кому и зачем все это, что они говорят? Они способны внести лишь в смуту в сознание людей. Чем проще, тем понятней, тем эффективней. Тезис: Бог всемогущ, не требует усилий для понимания. Это значит, что он может все, ему подвластны все и все. Чего еще надо? Вполне достаточно.
  Когда-то он сам придерживался такого же мнения. Вернее, совсем недавно. А еще верней, однажды ему эту мысль внушили, и он больше ни в чем не сомневался. А теперь он и не знает, что думать на сей счет. Эти люди похитили у него былую ясность, отняли невинность. Такое не прощают, ведь мир, устройство которого нельзя объяснить двумя-тремя фразами,- не его мир. И его терять он вовсе не намерен, ему стало нравиться в нем. У него есть деньги, он может поселиться в дорогом отели, где все дышит роскошью и богатством, снять не уличную шлюху, а настоящую высококлассную и чистоплотную не хуже королевы проститутку. В ресторанах он заказывает только ту еду и те вины, которые любит, не обращая внимания на цены. В любой момент может отправиться на фешенебельный курорт на любом континенте и там в неге, и в наслаждении провести любое количество дней. И за эти возможности он готов бороться до конца, ведь ничего другого у него больше нет. А они хотят отнять их. Может, они и сами этого не понимают, и подобных намерений не имеют. Но он чувствует: если дать им волю, так и случится. Почему - этого Кристофер Руль не знал, но подсознание упрямо нашептывало ему именно этот вывод. А он привык ему доверять, как монах своего настоятелю, ведь оно его до сих пор не подводило. И ни раз спасало в самых безнадежных ситуациях, вырывая в последний момент из цепких лап смерти.
  Вот и сейчас больше всего он желал последовать советам своего подсознания. А оно подсказывало ему: лучший выход в данной ситуации - убить этих нечестивцев. Из прошлого опыта он знал: в этом мире нет ничего дешевле, чем человеческая жизнь. По большому счету все имеет свою цену, и только она не имеет. Поэтому лучший и самый безболезненный вариант - это убрать их с этого света. Простое и самое лучшее решение. Именно с таким предложением вчера он и обратился к тому человеку, который регулярно выходил с ним на связь и давал задания. Почему-то Кристофер Руль был уверен, что встретит понимание, а вместо этого его невидимый собеседник вдруг зашипел, как змея. И категорически запретил предпринимать своевольные действия, грозя за это страшными небесными и земными карами. Таким он его еще не видел, вернее, не слышал. Хотя ранее сам давал приказ на устранение.
   Кристофер Руль посмотрел на часы. Пора идти на встречу. Хотя большого желания делать это не было. Утром в его мобильном телефоне раздался звонок. Вкрадчивый голос сообщил, что является представителем его нынешнего работодателя, и сегодня они должны встретиться. Хотя тон был спокойным, Кристофер Руль сразу же ощутил, что с его стороны об отказе не может быть и речи. Такие вещи он всегда точно распознавал, как зверь запах своей будущей добычи. И, мгновенно взвесив все, решил не лезть на рожон. Тем более партия еще далеко не сыграна, побеждает тот, кто делает успешным последний ход.
  Пока он ехал к месту встречи в машине, то слушал веселые мелодии. Они настраивали его на оптимистический лад. О предстоящем разговоре не думал, было лишь немного любопытно поглазеть на этого человека. До сих пор из этой братии, он еще никого не видел.
  Это был маленький ресторанчик на тихой малолюдной улочке. Кристофер Руль понимал, что это заведение выбрано не случайно, здесь они меньше, чем в других местах привлекают к себе внимания. Он не ждал подвоха, так как сознавал, что его миссия не завершена. И пока этого не произойдет, убирать они его не станут. А вот затем... Тут были возможны любые варианта. И если он хочет уцелеть, то следует быть настороже.
  Он внимательно осмотрел окрестности. Положив руку в карман с пистолетом, вошел в ресторан. Он сразу же узнал по описанию человека, ради которого тут появился. И направился прямо к его столику.
  Тот спокойно ждал, когда он приблизится, не сделав даже легкого движения ему на встречу.
   Кристофер Руль сел напротив него за столик и стал внимательно рассматривать ожидавшего его человека. Он был достаточно пожилой, хотя еще и не старый, со строгим, правильным лицом. Казалось, что на нем крайне редко гостит, если вообще гостит улыбка. Такие физиономии вполне могли быть у инквизиторов.
  Хотя мужчина был в обычном цивильном костюме, Кристофер Руль почти не сомневался, что перед ним священник. Эту братию он чувствует в любой одежде; чем-то она неуловимо отличается от всех остальных. Вот и от него на сто километров несет священными благовониями.
  - Здравствуйте, Кристофер. Мы рады, что вы откликнулись на наш призыв и пришли на встречу, - произнес мужчина своим вкрадчивым голосом. - Мы очень ценим такое поведение.
  Кристоферу Рулю этот льстивый святоша совершенно не нравился. Больше всего хотелось встать и уйти. Но он, как приклеенный, продолжал сидеть. На данный момент у него нет выхода.
  - Давайте сразу к делу, - довольно грубо предложил бывший наемник.
  - К делу, так к делу, - внешне ни капельки не смутившись таким приемом, произнес "святоша". Он улыбнулся своему собеседнику. - Мы приняли решение встретиться и побеседовать с вами, так как речь идет о вопросе, имеющего мировое значение. Те люди, от имени которого я выступаю, специально подчеркивают данное обстоятельство.
  - Плевать я хотел на весь мир. Точно так же, как и он на меня. Разве не так?
  Посланник невозмутимо посмотрел на бывшего наемника.
  - Вы заблуждаетесь, - мягко произнес он, - вы вовсе не безразличны миру. И свидетельство тому - наша встреча.
  - Не заливайте. Вы бы хоть тогда пиво заказали.
  - Я заказал для вас кофе. Его сейчас принесут. Для нашего разговора предпочтительно иметь трезвую голову.
  - А мне плевать, что вы считаете предпочтительным. Официант! - громко позвал Кристофер Руль. Тот тут же подскочил к нему. - Принесите для нас виски. Официант бросился выполнять заказ. - Ну что там у нас дальше? - поинтересовался Кристофер Руль.
  Мужчина покачал головой, он явно был недоволен поведением своего собеседника.
  - Вчера вы выразили желание быстро покончить с этим делом.
  - Я предлагал их убить, - спокойно уточнил Кристофер Руль. - Разве не для этого вы меня наняли.
  - Убийство есть грех, - наставительно произнес мужчина.
  Кристофер Руль засмеялся. Затем вдруг жестко посмотрел на мужчину.
  - Либо вы будете говорить по существу, либо я сейчас уйду. Ненавижу проповеди. Особенно, когда их произносят такие, как ты. Ты понял?
  - Могу ли я вас спросить: верите ли вы Бога?
   Кристофер Руль несколько секунд смотрел на него.
  - Понятие не имею. - В его памяти вдруг быстро прокрутилась беседа тех людей в ресторане, которую он недавно слушал в своем номере. - Можно подумать, что ты веришь.
  Мужчина даже изменился в лице, оно приобрело торжественное выражение, как при даче клятвы.
  - Вера в Бога - это основа моего мировоззрения, источник всех моих помыслов и поступков, - с пафосом произнес он.
  - Брось нести чушь. Что ты, козявка, можешь знать о Боге. Да и на кой черт что-то о нем знать. Важно одно: сохранить все, как есть. А остальное неважно.
  - В этом мы с вами сходимся. Поэтому так важно, чтобы вы нас поняли.
  Официант принес заказ. Кристофер Руль поднес бокал к губам.
  - Пей! - приказал он. - Иначе разговор на этом закончится.
  Мужчина без всякого желания сделал пару глотков. Было видно, что среди тех помыслов, которые посылает ему Бог, алкоголь в этом списке не значится.
  Мужчина поставил пустой стакан на стол.
  - Вы только что сказали, что заинтересованы в сохранение того миропорядка, которые существует ныне.
  - Ну, да, - проговорил Кристофер Руль. - И что?
  - Вы должны понимать, убийство далеко не всегда является решением проблемы.
  - Вот уж с этим никогда не соглашусь. Лучшего решения не бывает. Это я нагляделся на войне.
  - На войне - не спорю, так оно и есть. Но здесь совсем другая война - война идей. А убить идею пистолетом невозможно, для ее убийства существуют иные способы.
  - И какие же? - насмешливо спросил бывший наемник.
  - Нам брошен, может быть, самый серьезный вызов со времен безбожника Вольтера. А может, еще опасней. Дьявол становится все изощренней, все тоньше. И если мы не дадим ему адекватный ответ, победа будет за ним. И тогда все, что нам дорого, и все, что вам дорого, рухнет. Поверьте мне, ничего не уцелеет. В мире нет ничего разрушительней идей, никакое оружие по этой мощи с ним не сравниться. И прямая атака принесет лишь отрицательный результат. Дайте нам немного времени. Обещаю вам, наступит момент, когда вы сумеете сделать то, что хотите. Виновные не должны уйти от божьей кары. Вы согласны? А ваша рука в данном случае - это рука провидения.
  Кристофер Руль молчал. Ему не нравился ни этот человек, ни этот разговор, ни то решение, которое ему навязывают. Но в глубине души он сознавал их правоту. И это вызывало у него еще более сильный протест. Та борьба, о которой говорил этот святоша, ему не подвластна, он выведен из нее, как старый конь из конюшни. Эти люди лишь используют его, как шахтер кирку. Пока он не напугал их, они даже не желали с ним встречаться. А сейчас ими овладел страх, что он нарушит их комбинацию. Именно это более всего ему и хочется.
  Кажется, мужчина уловил его колебания. Внезапно он сделал едва уловимое движение в сторону Кристофера Руля.
  - Я уполномочен вам сообщить, - негромко произнес он, словно бы речь шла о великой тайне, - что мы готовы увеличить ваше вознаграждение вдвое.
   Кристофер Руль молчал под пристальным взглядом своего собеседника.
  - Этого не требуется, - вдруг проговорил бывший наемник. - Я привык получать по договору, а не подачки. Передайте: пусть не волнуются. А выполню все то, о чем мы условились. И за прежнюю плату.
  Он встал и, не оборачиваясь, вышел их ресторана.
  
  Глава 29
  
  Весь день они бродили по Парижу, изучали город, как исследователь клетку. И одновременно Ведев изучал Эльвиру, пытаясь определить, какие перемены в ней происходят. На первый взгляд, все было по старому, она была такой же сдержанной и непроницаемой. Говорила немного, шагая рядом с ним, одновременно держала дистанцию, словно солдаты в строю. И все же он ощущал, что перемены в ней все-таки происходят, ее голос стал мягче, несколько раз он замечал, как выражение лица принимало ранее не свойственному ему задумчивый оттенок. А пару раз она даже неожиданно останавливалась и погружалась в раздумья. И ему приходилось брать ее за локоть и возвращать к действительности.
  Почему-то Ведев то и дело мысленно возвращался к словам Халеба Абдель-Ваххаба, что он именно тот человек, который ей нужен более всего. Иногда это утверждение представлялось ему бессмысленным, иногда обоснованным. И тогда он начинал размышлять о том, кем же он в таком случае должен стать для нее? И, как ни странно, ответ на этот вопрос не приходил.
  Днем, изрядно устав от долгих пеших переходов по улицам города, они зашли пообедать в ресторан. Впрочем, устал больше Ведев, у Эльвиры сказывалась армейская подготовка, судя по ее виду, она могла шагать еще долго. Но он и не скрывал своего утомления.
  - Какое впечатление на вас произвел Париж? - поинтересовался Ведев, пока в ожидании заказанных блюд они потягивали пиво.
  Она посмотрела на него. Ее ответ удивил его.
  - Я мало видела город.
  - Мало видели город? Но чем же вы были тогда заняты?
  - Я размышляла.
  Он чуть-чуть помолчал.
  - А можно узнать о чем?
  Она кивнула головой.
  - Я размышляла над вашими словами. Точнее, теорией о компьютерном мире. Каким образом вы пришли к ней?
  - Ах, вот вы о чем. - Ведев вдруг почувствовал, что не знает, как относиться к ее внезапно вспыхнувшему интересу: радоваться или огорчаться. По прежнему опыту он знал, что часто это добром не заканчивается. - Это долгий разговор.
  - Мы куда-то торопимся? - спросила Эльвира.
  - В самом деле, торопиться некуда. Маркиз ждет нас лишь к вечеру.
  - Вот видите. А вы утомились от ходьбы, самое время отдохнуть. И рассказать что-нибудь интересное вашей спутнице. Разве не так?
  Ведев готов был поклясться, что впервые он слышит в ее голосе что-то вроде иронии или насмешки. До сих пор он и представить себе не мог, что она способна воспроизводить подобные интонации.
  - Вы правы абсолютно во всем, - произнес он. - Я действительно малость или, если быть честным, совсем не малость притомился. И самое время удовлетворить ваше любопытство.
  - Это не любопытство, - возразила девушка.
  - Что же тогда?
  Она задумалась.
  - Я вдруг поняла, что это действительно важно.
  - Раньше вы так не думали?
  - Нет. Мне казалось, что отец занимается чем-то не слишком серьезным. Как если бы он ловил бабочек.
  - Бабочки - это весьма серьезно, - пробормотал Ведев. - Но теперь вы изменили мнение?
  - Мы в Израиле воспитаны на вечном противостоянии с арабами. От его исхода зависит судьба страны. И я была уверенна, что это неизмеримо важней. - Эльвира на несколько мгновений замолчала, словно собираясь с мыслями. - А когда погиб мой жених, я даже стала относиться к занятиям отца враждебно. Одни жизнью рискуют, а другие лишь размышляют над вопросами, не имеющими никакого отношения к реальной действительности. И ко всем, кто состоял в этом обществе, я испытывала большое недоброжелательство. Вы понимаете?
  - Понять не трудно. А сейчас что-то меняется?
  Девушка кивнула головой.
  - Мне так кажется. Я стала понимать, что за этим противостоянием кроется нечто такое, что мы сознаем очень смутно. А потому и действия все наши неадекватны. И, может быть, отец и все его единомышленники были не так уж не правы. Мы боремся, боремся, побеждаем и побеждаем, а с места сдвинуться никак не можем. Но нужны ли тогда победы? А значит, и жертвы ради нее? Для меня это не праздный вопрос.
  - Не уверен, что смогу на него ответить, - сказал Ведев.
  - А я вас и не прошу. Ответьте на тот вопрос, что я задала ранее.
  - Попытаюсь. Хотя не знаю, поймете ли вы меня.
  - Путь это вас не беспокоит. Это моя проблема.
  - Хорошо, - улыбнулся он. - Буду говорить так, как смогу. Видите ли, Эльвира, еще будучи юношей меня поразил один вопрос. Может быть, тогда я его формулировал как-то неясно, расплывчато, но подсознательно я понимал, что имею в виду.
  - Что же это за вопрос?
  - Чем обусловлены все наши поступки, мысли, желания, эмоции, убеждения, все поведение?. Да чего там, вся наша жизнь?
  - И чем же?
  Он посмотрел на девушку; она слушала очень внимательно, словно бы от этого зависело ее будущее. Впрочем, кто знает, может быть, это и так. Никто доподлинно не знает, от чего оно зависит.
  - Именно это я и пытался довольно долго понять. - Ведев положил ладонь на стол и пошевелил пальцами. - Вопрос на засыпку: что заставило меня пошевелить пальцами?
  - Работа ваших мышц.
  - А что заставило их работать.
  - Ваше желание, ваша воля.
  - А откуда появилось у меня желание, откуда возникает воля?
  Эльвира на мгновение замялась.
  - Они возникают в вашей голове?
  - Но почему они там возникают? Не было - и вдруг появились. С какой стати, какие обстоятельства или таинственные силы их там поместили? Эти вопросы не давили мне покоя, я искал ответа на них и не находил. Помню, когда я читал роман Льва Толстого "Войну и мир" - роман преогромный, ко мне пришла вроде бы простая, но поразившая меня мысль: откуда он взял столько слов, как мог выдумать такое огромное число эпизодов, населить страницы таким количеством персонажей, вместить столько разнообразных идей. Как вы полагаете, откуда все взялось у него?
  Эльвира задумалась.
  - В голове, то есть в мозгу.
  - А почему не в легких, а не в селезенке. Я, конечно, шучу, однако ваш ответ абсолютно ничего не проясняет. Вы полагаете, что в его мозгу уже находилось все собрание его сочинений, десятки тысяч страниц.
  - Это вряд ли, но ведь он занимался творчеством.
  - Тут я согласен, творчеством занимался. Вот только хотелось бы еще понять, а что это означает? Каким образом появлялось все то, что выливалось затем на бумагу?
  - Но он же изучал ту эпоху.
  - Изучал. Но он придумал массу вещей, которых в реальности не существовало. Откуда это он все взял? А возьмите фантаста, так он вообще пишет о том, чего никогда не было, что может быть только когда-нибудь будет. Если Толстой опирался хотя бы на историю, то на что опираются такие авторы? А ведь и они сочинили горы книг.
  - И что вы хотите этим сказать?
  - Да только то, что истоки человеческого поведения лежат вне человека. Сколько бы мы не пытались понять, что нами движет, как в самом большом и великом, так и в самом малом и ничтожным, мы никогда не отыщем концов. Даже само появление человечества невозможно объяснить только причинами эволюции. Тут же маячит вопрос: а кто запустил механизм эволюции, а кто определил его содержание, ступени, формы, направление, сюжеты. Даже если предположить, что мы бежим сами, но кто спустил нас с горы? Да и куда бежим? Не знаем. А если бы бежали по собственному усмотрению, то уж точно ведали бы цель забега. Сколько и как не крути, а отыскать источник существования человека в нем самом невозможно.
  Некоторое время обо молчали.
  - И какой вывод вы делаете? - первой прервала молчание Эльвира.
  - Логичный, - усмехнулся Ведев. - Если в самом человеке нельзя отыскать источник его поведения, если все, что с ним происходит, зависит от внешних побудительных причин, то следует признать, что он как самостоятельное создание, наделенное разумом и свободной волей, не существует. Точно так же, как не существует сам по себе человечек в компьютерной игре. И в том и в другом случае все действия человека и компьютерного человечка целиком направляется некими программами. По большому счету разницы в обоих случаях нет, все отличие в уровне программ.
  Эльвира сосредоточенно молчала. Затем посмотрела на своего собеседника.
  - Но тогда получается, что ничего нет. Нет ни любви между мужчиной и женщиной, нет защиты своей Родны, нет ни научного поиска, нет творчества, нет искусства, вообще, нет никакой деятельности. Ваш Толстой писал под диктовку свыше. Получается, его роль сводилась только к тому, чтобы фиксировать на бумаге, что ему присылалось в готовом виде. Но тогда он не писатель, а писарь. И все писатели не более чем писари. Да и сейчас мы с вами сидим и тоже действуем на основе заранее сотворенного алгоритма. Но если следовать этой логике, мы должны признать, что нас вообще не существует. Нельзя же признать за существование, как вы выражаетесь, человечка в компьютерной игре. Я все верно сформулировала?
  - Вы объяснили, Эльвира, на удивление все точно. Именно так оно и есть.
  - Но тогда мы должны раз и навсегда отказаться от человеческого статуса. Вас это не пугает?
  - А, собственно, почему мы должны от чего-то отказываться. Как были, так и остаемся людьми.
  - Но мы всего лишь фигурки на экране монитора! - воскликнула Эльвира.
  - Да, только этот монитор - вся Вселенная. Мы должны отказаться не от человеческого статуса, а от прежних представлений о нем. Я много размышлял над этим. И по началу был также ошарашен своими умозаключениями. Но затем мои мысли направились в другое русло. Или, если хотите, я стал подчиняться другой программой мышления. А собственно, в чем тут разница? Речь идет скорей не о том, что человека как бы не существует, а о том, как на самом деле устроен мир, по каким принципам он функционирует. А эти принципы оказались кибернетическими. Когда вы смотрите фильм, вы переживаете тому, что происходит на экране. И на ваши чувства не влияет тот факт, что это всего лишь игра. А чем жизнь отличается от фильма или компьютерной игры. Да, собственно, ничем. Та же игра, то же кино, просто снятое по несравненно более сложной, совершенной технологии. И ничего страшного и ужасного в этом нет, все мироздание функционирует на основе технологий. По-другому оно не может существовать.
  - А душа?
  Ведев засмеялся.
  - Рискую показаться вам моральным уродом, но вынужден заявить, что душа - это тоже технология. Более тонкая, но технология. Мир на все сто процентов технологичен.
  - Нет, это все ужасно, - зябко передернуло плечами девушка.
  - Это не может быть ужасно, потому что это реально, потому что так все устроено. Поэтому это нормально. Ужасно наше невежество, гигантские искажения наших воззрений о мире. Да и что изменилось после того, как вы это узнали. Все осталось тем же самым. Мы с вами также сидим за столиком, вокруг те же люди, испытываем прежние чувства. А управляем мы собою сами или действуем по программе, то суть процесса не меняет. Единственное, что мешает чувствовать себя комфортно, так это непривычность наших представлений о самих себе. Но, поверьте, очень скоро вы к ним привыкнете и даже перестанете думать о них.
  - Поскорее бы, - с чувством проговорила Эльвира.
  - Вот увидите, все произойдет гораздо раньше, чем вы полагаете. Ну, как, пойдем осматривать Парижа дальше?
  Эльвира посмотрела на Ведева.
  - Если это записано в нашей программе, ничего другого не остается.
  Он засмеялся. И под его смех они покинули ресторан.
  
  Глава 30
  
  Когда они вернулись в роскошный особняк маркиза, его хозяина дома еще не было. Впрочем, неудобств от этого они не ощутили. Слуга провел каждого в ванну, затем в столовую, где их уже ждал накрытий стол. Ведев чувствовал себя голодным¸ как волк, и набросился на приготовленные для них яства. Внезапно он поймал внимательный взгляд сотрапезницы и едва не поперхнулся. Он вдруг почувствовал, что устал от этих бдительно следящих за ним черных глаз. Когда они рядом, он не ощущает себя свободным, им овладевает какая-то скованность. И его это раздражает. Вот и сейчас он не может есть столько, сколько хочет. А что поделать, если в нем действует программа большого гурмана. А если у нее почти никогда не бывает аппетита, он-то тут причем.
  - Я все время раздумываю над вашими словами, - сказала Эльвира.
  - Напрасно, - буркнул Ведев. - За столом лучше всего есть. А о всяких таких вещах раздумывать лучше в другой момент.
  - Я заметила, вас трудно отвлекать от удовольствий, - насмешливо произнесла девушка.
  - А хоть бы и так. Человек в отличие оттого, что утверждает религия, создан вовсе не для страданий, а как раз для удовольствий. Страдания - это, если хотите, ошибка в программе, Или не та программа, к которой следует подключаться.
  - Даже если страдание вызвано глубоким горем?
  Ведев ответил не сразу, он понимал, с каким нетерпением ждет ответа Эльвира. Но он решил говорить то, что думает.
  - А, собственно, какая разница. Страдание не может ничего исправить, это всего лишь привычная реакция на событие. От того, что вы страдаете, Эльвира, ни ваш жених, ни отец не воскреснут. В чем тогда смысл ваших переживаний?
  - Вы предлагаете веселиться и смеяться?
  - Почему бы и нет. К тому же наше отношение к смерти очень не правильное. Может быть, это самое большое человеческое заблуждение. Мы воспринимаем смерть, как конечную инстанцию, как завершение всего. Мы так полагаем только потому, что от нас скрыто то, что происходит за этой непроницаемой вуалью.
  - Остается программа. - В голос Эльвиры прорвалась враждебность.
  Он бросил на нее быстрый взгляд.
  - Тоже правильно. Программа, которая непременно однажды снова начнет работать. Но я хочу сказать о другом: если мы по сути дела не существуем, то и смерть не существует.
  - Что же тогда есть? У меня перед глазами стоят картины, как гроб моего жениха, а потом отца опускают в могилу.
  Ведев вдруг заметил, что Эльвира на грани срыва - и испугался. Он не представлял, как вести себя в этом случае.
  - Успокойтесь, - не слишком уверенно сказал он. - Я понимаю, как это тяжело. Но не следует замыкаться на одних мыслях и чувствах. Жизнь продолжается.
  - Какая жизнь, жизни нет, есть лишь программа.
  - А почему программ не может быть жизнью.
  - Тогда это ужасная программа. Ненавижу того программиста, который пишет программы, где убивают людей. Так ему и передайте.
  Внезапно Эльвира вскочила и выбежала из комнаты. Ведев огорченно посмотрел ей вслед. Ужин был безнадежно испорчен. Некоторое время он раздумывал, пойти ли в комнату к Эльвире. И решил, что не стоит, его визит лишь всколыхнет в ней новую порцию отрицательных эмоций. Пусть какое-то время побудет одна. Придет Марсель, может быть, ему удастся помочь ей вернуться в нормальное состояние. Он дока в таких делах. Да и она, кажется, относится к французу более спокойно, чем к нему. Трудно сказать, чем это обусловлено, но факт остается фактом.
  Марсель д"Абовиль появился довольно поздно. Ведеву показалось, что он чем-то озабочен.
  - А где Эльвира? - поинтересовался француз.
  - У нас произошло что-то вроде размолвки, - признался Ведев. - А что-то случилось?
  - Я бы хотел поговорить с вами обоими.
  - Думаю, она не спит.
  - В таком случае я сейчас за ней зайду.
  В гостиную они вошли минут через десять. Ведеву показалось, что Эльвира сейчас пребывает в лучшем настроении, чем во время их совместной трапезы. Это изменение он приписал влиянию веселого француза.
  Эльвира села рядом с Ведевым на мягкий диван. Впрочем, на некотором удалении от него. Хозяин же особняка был явно возбужден. В качестве успокоительного он налил себе в бокал изрядную дозу коньяка. Но, судя по его энергичной жестикуляции, она не дала ожидаемого эффекта.
  - Должен вам сказать, что этот день я провел не напрасно. И добыл кое-какую полезную для вас информацию. Признаюсь вам, что моя бывшая профессия продолжает оказывать мне услуги. Вы знаете, что во Франции традиционно с одной стороны сильны клерикальные круги, а с другой не менее сильно антицерковные настроения. По крайней мере, дух просвещения в нас еще не совсем угас. Поэтому и спецслужбы весьма интересуются этой проблематикой. И, как мне удалось выяснить, они присматривают за вами.
  Ведев и Эльвира тревожно переглянулись.
  - Это представляет опасность? - спросил Ведев.
  - Думаю, на данном этапе нет. Скорей наоборот. Эти люди весьма настороженно относятся к церкви, к папскому престолу. Но их интересуют те события, которые сейчас разворачиваются.
  - А можно узнать, что за события разворачиваются? - поинтересовался Ведев.
   Марсель д"Абовиль остановил свое хождение по комнате и сделал глоток из бокала.
  - События разворачиваются весьма важные, хотя их значение мы сумеем оценить позже. Ватикан предпринимает секретные изыскания по поводу фигуры Симона-волхва. Дан тайный приказ изучить все архивы, древние рукописи. Создается нечто вроде группы ответа. Она тщательно изучает аргументы, в том числе и ваши, мсье Ведев.
  - Это льстит, - усмехнулся Ведев.
  - А вот к этому я бы так не относился. - Маркиз извлек из кармана фотографию и протянул их сидящим на диване. Ведев и Эльвира склонились над фотоснимком. - Вам не знакома эта личность?
  На снимке было запечатлено лицо мужчины средних лет.
  - Мне кажется, я где-то видел этого человека, - откликнулся Ведев. - Мельком, но видел.
  - А вы? - спросил Марсель д"Абовиль девушку.
  - И у меня впечатление, что я его где-то видела.
  - Не удивительно, - заключил маркиз. - С момента вашего появления в Париже, этот человек не отходит от вас. Проще говорю, следит за вами.
  - Но кто он? - спросил Ведев. Он снова почувствовал сильную тревогу, как во время рейда на палестинскую территорию.
  - Выясняется. Думаю, завтра это будет известно.
  - Чем это нам грозит?
   Марсель д"Абовиль посмотрел на Ведева и успокающе произнес:
  - Пока вы в Париже - ничем. В спецслужбе тоже встревожены и не дадут ему ничего сделать. Но что будет, когда вы покинете Францию, неизвестно. Никаких гарантий вам никто не может дать.
  - Что же нам делать? - Этот вопрос Ведева был обращен к Эльвире.
  Девушка повернула голову в его сторону.
  - Я не отступлю от своего плана.
  Другого он от нее и не ожидал услышать. Что за упрямое создание! Впрочем, и Арон по большому счету был упрямцем.
  Кажется, француз уловил суть внутренних противоречий в этой странной паре.
  - Полагаю, не стоит принимать поспешных решений, - мягко проговорил он. - Завтра мы еще обсудим ситуацию. А сейчас, если нет других идей, предлагаю всем отправиться на покой.
  Так как других идей не последовала, все разбрелись по своим покоям.
  
  Глава 31
  
  Ведев проснулся в плохом настроении. Мысль о том, что они находятся под постоянным присмотром, стучала в голове, как молотки в столярном цехе. Кто знает, какие планы или какое задание у этого человека. А если он ждет лишь удобного момента для их убийства, как это случилось в Москве? И весьма большая вероятность, что это именно он убил отца Эльвиры. А раз так, то легко предположить, что и их ожидает та же учесть. Те, кто его послал, готовы пойти на крайние меры, чтобы не дать им выяснить, у кого свиток Симона-волхва. Скорей всего, они сами хотят им завладеть. И если это случится, они могут его просто уничтожить. Так для них спокойней, чем даже хранить его в сверхпотайном месте.
  Все эти мысли быстро привели Ведева в самое мрачное расположение. Он прикидывал разные варианты, но ничего толкового найти не мог.
  С таким мрачным настроем он появился в столовой. За столом сидели маркиз и Эльвира. К большому удивлению, в комнате царило веселое настроение, маркиз что-то рассказывал своей собеседницы, а она - не менее поразительное явление, чем воскрешение Христа - улыбалась.
  От неожиданности Ведев даже на мгновение застыл на месте. При виде его улыбка, как по команде или под влиянием рефлекса, сползла с лица девушки.
   Марсель д"Абовиль живо обернулся к вновь вошедшему.
  - Вадим, доброе утро! - радостно приветствовал его он. - Присоединяйтесь к нам. Кофе сегодня просто великолепное. Мы тут с Эльвирой обсуждали Париж. Оказывается, он произвел на Эльвиру неизгладимое впечатление.
  Ведев вспомнил слова Эльвиры о том, что она не замечает Париж - и промолчал Он сел рядом с девушкой. Несмотря на плохое настроение, при виде стольких вкусных вещей у него почти тут же проклюнулся аппетит.
  Но от проницательного взгляда хозяина дома не укрылось состояние гостя.
  - Что с вами, Вадим? Вы как будто не в духе.
  Ведев пожал плечами.
  - Учитывая то, что вы рассказали нам вчера, стоит ли этому удивляться.
  Маркиз, как бы соглашаясь, кивнул головой.
  - Я уже поделился новостями с Эльвирой. Моим друзьям удалось выяснить кое-что об этом персонаже. Зовут Кристофер Руль, тридцать пять лет. По профессии наемник, оставил приличный, в основном кровавый след в Африке. Очень хладнокровен и при этом жесток. На кого работает, пока установить не удалось. Документы абсолютно в порядке.
  - Час от часа не легче, - пробормотал Ведев. - Что же нам делать? Мы собирались уезжать.
  - И куда?
  - В Штаты.
  - Мой привет Роберту.
  - Непременно. Конечно, в том случае, если доберемся до цели.
  - Ну не стоит столь мрачно смотреть на вещи. Мы тут с Эльвирой как раз рассуждали на тему, как обмануть судьбу? В данном случае в лице этого Кристофера Руля.
  - И как?
  - Есть кое-какие соображения. Мы их еще обсудим. Существует много способов, как сбить преследователей со следа. Это целая и очень полезная наука
  - В отличие от вас я в спецслужбах не работал.
  - Ничего, с вашими способностями, Вадим, вы быстро обучитесь. Когда вы хотите лететь?
  - Собирались завтра.
  - Завтра, - задумался маркиз. Его лицо вдруг озарилось улыбкой. - Завтра, так завтра. Думаю, мы сумеем провести этого парня. И не таких обманывали.
  - Но нам не опасно выходить в город? - задал вопрос Ведев.
  - Нисколько. Я уже оговорил вам: этот маньяк под колпаком. Ему не дадут ничего сделать.
  - Выходит, за нами следит не только он, но и ваши. Сколько же людей нами занято. Даже становится не по себе.
  Марсель д"Абовиль развел руки.
  - Ваша миссия вызывает повышенный интерес. Так что смиритесь. Как и вообще ваша личность, Вадим. Прошу прощение, что я сделал это без вашего согласия. Но я сообщил кое-кому о вашем приезде. И несколько человек возжелали вас видеть. Это крупные французские мыслители. Вы не возражаете, если они придут сюда вечером?
  - Не вижу причин для возражений, кроме одной - я не причисляю себя к крупным мыслителям.
  - Не скромничайте. Ваши книги становятся все популярней. Их у нас читают все больше людей. Могу сообщить для вас приятную новость, о которой я сам узнал буквально на днях: в Сорбонне группа студентов создала кружок по изучению и распространению ваших идеей.
  Ведев вдруг ощутил волнение. Это, в самом деле, была, хотя и неожиданная, но приятная новость. Он поймал пристальный взгляд француза. Тот, кажется, понял его чувства.
  - Я бы с удовольствием пригласил и их, но сейчас каникулы, и они разъехались. Так что придется потерпеть до следующего визита.
  - Потерпим. Если, разумеется, раньше нас не убьют.
  Марсель д"Абовиль неодобрительно покачал головой.
  - Вы такой жизнерадостный - и вдруг сами себе портите настроение. Живем ли мы на самом деле или только мы плоды компьютерной графики на мониторе Вселенной, в любом случае я глубоко убежден, что жизнь - самое замечательное изобретение неведомого нам мастера. Я предлагаю Бога называть этим именем; разве не он все это придумал и воплотил в действительность - реальную или иллюзорную? Если это так, то создатель проявил просто фантастическое мастерство - из ничего сотворив такое!
  Ведев раздумывал недолго.
  - Присоединяюсь к вам, Марсель. Вы нашли для Бога, в самом деле, очень точное имя. Даже странно, что никто раньше не догадывался так его назвать.
  Почему-то у него неожиданно улучшилось настроение, и даже исчез страх перед этим страшным человеком, который где-то ждет их неподалеку.
  - Эльвира, не желаете прогуляться по городу, который вам так понравился, - предложил Ведев.
  В отличие от предыдущего дня эта прогулка показалась Ведеву самым настоящим испытанием. Он вглядывался в окружавших его людей, пытаясь вычислить среди них того самого Кристофера Руля. Несколько раз ему показалось, что он его обнаружил. И тут же возникало желание со всех ног припуститься с этого места. И если бы не Эльвира рядом, так скорей всего он бы и поступил.
  Он понимал, что, как всегда спокойная и невозмутимая Эльвира видит его нервное возбуждение. Но, несмотря на старания, справиться с собой никак не мог.
  Когда они, наконец, ближе к вечеру возвратились в гостеприимный дом их хозяина, Ведев почувствовал облегчение. То, что он еще жив, было сродни чуду. По крайней мере, ему так казалось.
  После нервотрепки сильно хотелось отдохнуть. Но вместо сна, как стаи птиц при перелете на юг, в очередной раз потянулись тревожные мысли. Как долго он сможет выдержать это постоянное напряжение? А оно имеет тенденция только усиливаться. Вот бы ему выдержку Эльвиры. Неужели она не боится. Он всегда восхищался людьми, способными преодолевать страх смерти. Сам он этим качеством, к большому сожалению, не обладал. Смерть он боялся, и никакие философские увещевания не помогали. Это программа была в нем самой мощной, которая определяла и подавляла все другие. И теперь он чувствовал, что если не справиться с ней, не сумеет ее подкорректировать, его жизнь превратится в сплошной кошмар. И, наверное, не случайно он оказался в таком положении, это необходимо для прохождения его дальнейшего обучения. Он чересчур много теоретизировал и так мало применял свои теории на практике. Вот ему и предоставили такую возможность.
  Как ни странно, но Ведев все же заснул. Когда же проснулся, то почувствовал необычный прилив сил. Он спустился на первый этаж, где его уже ждали Марсель д"Абовиль и Эльвира.
  - А вот и Вадим! - приветствовал его маркиз. - Мы с Эльвирой уже все обсудили, и она одобрила наш план.
  - А я могу о нем узнать? Или это не обязательно?
  Француз рассмеялся.
  - Вообще-то может быть и не обязательно, раз Эльвира знает. Но так и быть расскажем и вам. Вы не возражаете? - обратился он к девушке.
  - Не возражаю.
  - План таков. - Марсель д"Абовиль достал из кармана два билета. - Это билеты на Стокгольм.
  - Но мы собрались лететь в Америку, - произнес Ведев.
  - Подождите, выслушайте до конца. Мы все предусмотрели. Вы проходите весь положенный контроль на самолет до Стокгольма, и даже садитесь в автобус, который доставит вас к авиалайнеру. А там вас будет ждать машина, которая отвезет вас назад в здание аэропорта. Вы незаметно вольетесь в толпу и станете проходить новый контроль, но уже на рейс в Нью-Йорк. А тот или те, кто вас преследуют, будут уверенны, что вы отправились в Швецию. И станут искать вас там. Как вам план?
  - Мне нравится, - одобрил Ведев. - А что думаете вы, Эльвира?
  - На какое-то время должен сработать.
  - А потом?
  - Рано или поздно они нас обнаружат.
  - Обнадеживающее заявление. Но выбора, я так понимаю, все равно нет.
  - Боюсь, что нет, - подтвердил Марсель д"Абовиль. - Если вы только не хотите попасть в лапы этого маньяка.
  - Туда мне совсем не хочется.
  - Но это все будет только завтра. А сегодня нас еще ждет незабываемый вечер, Вадим и Эльвира.
  Ведев одел костюм, даже повязал галстук, которых не жаловал. И спустился вниз. Его уже ждали. Кроме Эльвиры и маркиза в зале находились еще трое человек - двое пожилых и один молодой мужчина, можно сказать почти юноша.
  - Позвольте вас познакомить, Вадим, - сказал Марсель д"Абовиль, беря Ведева за локоть. Он подвел его к гостям. - Эрнест Ренан, полный теска и далекий потомок того самого Эрнеста Ренана.
  Потомок того самого Эрнеста Ренана был пожилой, полный француз, но с очень живыми, можно сказать. юношескими глазами.
  - В свое время я восхищался книгами вашего предка, - сказал Ведев.
  - Думаю, что эти времена давно прошли, - неожиданно хохотнул потомок.
  Второй француз был немного помоложе, но значительно выше и худее с каким-то узким желчным лицом. Звали его Франсуаз Фабиан. Ведев знал это имя, это был весьма известный философ и публицист.
  Пришла очередь познакомиться с молодым французом.
  - А вот это тот самый студент, который возглавляет кружок по изучению вашего бесценного творчества, Вадим, представил его Марсель д"Абовиль.
  Студент аж покраснел то ли от счастья лицезреть своего кумира, то ли от смущения.
  - Для меня это большая честь, - произнес он. - Меня зовут Раймон Доменек.
  Ведев вдруг вспомнил другого своего молодого последователя - Станислава Кидяева. Чем-то они неуловимо походили друг на друга.
  - Торжественная церемония представления завершена, - весело провозгласил Марсель д"Абовиль. - Можно переходить к напиткам. Если никто не возражает, то роль бармена возьму на себя я. Жду ваших заказов. А также можно начинать дискуссию.
  Ведев почти не сомневался, что первым в атаку двинется Франсуаз Фабиан. Не только выражение лица, но все его худое тело так и рвалось в бой.
  - Я хочу спросить нашего уважаемого русского гостя. Я внимательно читал вашу книгу: "Единый принцип". Неужели вы, в самом деле, полагаете, что все многообразие мира можно объяснить с помощью одного принципа? - спросил Франсуаз Фабиан, игнорируя предложение маркиза что-нибудь выпить.
  - А зачем нужно много принципов, если можно все обустроить с помощью одного. По-моему, это абсолютно логично. Встаньте на место этого вселенского мастера, должен же он действовать максимально экономно и удобно для себя. Тот, кто считает, что Бог всемогущ, ничего не понимает в Боге. Все устройство мира свидетельствует об одном: он работает лишь тогда, когда подчиняется определенным закономерностям. Как и любое механическое устройство; извлеките из него самую маленькую деталь - и оно перестанет функционировать. И в этом плане Вселенная ничего не отличается от обычного фена.
  - Но во Вселенной постоянно происходят грандиозные процессы, одни объекты умирают, другие нарождаются, - возразил Франсуаз Фабиан.
  - Правильно, но это не более чем элементы общего устройства.
  - Что же в вашем понимании тогда Бог? - спросил Эрнест Ренан.
  - Простите за тавтологию, но не имею ни малейшего представления, что он из себя представляет. Но когда я думаю о нем, то всегда в моем мозгу всплывает образ мастера и программиста. Представьте себе такого человека, который создает некое устройство - назовем его вселенский компьютер, а затем пишет программы. А в результате там, где была пустота, вдруг начинается самое разнообразное движение, разные процессы. Точно также, как программист с помощью своей программы наполняет содержание своего компьютера. И там и там идет работа с чистого листа. Я убежден, что в обоих случаях мы имеем дело с одним принципом, с одним процессом. Мир не может существовать сам по себе, произвольно или по дуновению божественного ветра. Все работает лишь тогда, когда существует технология и программа и когда система подключена к источнику энергии.
  - А чем вам эта теория, господа, кажется невероятной, - вмешался Марсель д"Абовиль. - По крайней мере, она не более фантастическая, чем та, что изложена в священной книге. Если мы столь легко верим в тамошний сюжет сотворения мира, то не понимаю, почему не поверить в этот.
  - Вопрос не в том, что библейская версия совершенно нелепа. Если рассматривать ее буквально, то над ней можно только смеяться. Но если копнуть глубже, то изложенная в ней история на самом деле подтверждает мой вариант. Мы говорим об одном, только очень разными языками. Бог выступает в качестве мастера и программиста, закладывая в каждую созданную им сущность или явление единые принципы работы. Просто в то время никто не представлял, что такое кибернетика, компьютер, программирование. Библия отражает не ложь и не сказку, а определенный уровень понимания предмета. Ложью она становится тогда, когда изложенные в книге факты ради корыстных целей превращают в абсолютные истины.
  - А то, что вещает вы, и есть абсолютная истина? - желчно произнес Франсуаз Фабиан.
  - Вовсе нет, если Библия - это не более чем определенный уровень понимания, то моя теория носит точно такой же статус. Мы всегда в пути. Надо двигаться, а не стоять на месте. А вот Библия, как вечный часовой, давно застыла в одной позиции. Не могу исключить, что со временем в мою теорию будет внесено много уточнений. И даже она неузнаваемо изменится. Но я уверен, что прогресс в компьютерных технологиях рано или поздно приведет к тому, что будет воссоздан нынешний мир. Люди в мониторах будет столь же живы, наделены таким же интеллектом и такой же чувственно-эмоциональной сферой, как и мы.
  - Вы хотите сказать, что они ничем не будет отличаться от нас? - прервал Ведева Франсуаз Фабиан.
  - С моей точки зрения это неизбежно. Мы же плод технологий, которые называем биотехнологии, а в действительности компьютерных технологий. А биотехнологии их разновидность. Вселенная - это такой же компьютер, какой стоит в кабинете у Марселя. Все отличие в размерах и в том, что заложенные в ней технологии пока в необозримое количество раз превышает самые современные наши возможности в этой сфере. А, следовательно, то, что достигнуто в тех компьютерах, будет достигнуто и в наших напичканных электроникой ящиках.
  - Значит, вы считаете, что человек может догнать и даже превзойти Создателя? - поинтересовался Эрнест Ренан.
  Но вместо голоса Ведева прозвучал другой голос.
  - Мы в этом убеждены! - воскликнул Раймон Доменек.
  - Вот как, - обернулся к нему Франсуа Фабиан. - И на чем основана ваша уверенность?
  - Если все, что происходит в мире, происходит благодаря существующим программам, то рано или поздно эти программы можно будет воссоздать на земле. И тогда у нас появятся неограниченные возможности, - с пафосом произнес молодой человек.
  Взгляд молодого человека и Ведева столкнулись в пространстве, и они улыбнулись друг друга, как два заговорщика.
  Франсуа Фабиан посмотрел на Ведева.
  - Получается, что вы отвергаете теорию большого взрыва и все другие космогенные теории?
  - Совсем нет, они ничуть не противоречат тому, что я говорю. Но задумайтесь: все говорят о том, как происходил большой взрыв, что было потом. Но никто не может объяснить двух вещей: почему он произошел, и почему после него события развивались именно по этому сценарию, а не по какому-то другому. А ведь вариантов было не счесть. Никто не доказал, почему Вселенная подчиняться тем законам, которые мы знаем, а не совсем другим. Эти законы единственно возможные или они кем-то выбраны сознательно? А раз так, какая сила все же движет ими, какой силе подчиняется живое и не живое вещество? Мы делаем вид, что таких проблем не существует, они где-то за пределами нашего разумения. Может, это и так, но от этого они не исчезают. А то, что мы их не учитываем, лишь искажает наше восприятие мира. Если на стене висит картина, то у нее должен быть автор. А если есть закон природы, то почему мы полагаем, что он автора не имеет. Как будто он возник сам по себе.
  - Его придумал на досуге бог, - подал реплику Эрнест Ренан.
  - Да, бог, - согласился Ведев. - Готов согласиться с этим именем. Но это не решает вопрос: а каким образом он все создает, и каким образом всем управляет? Мы априори полагаем, что все происходит по принципу волшебной палочки. Взмахнул ей - и все возникло. Но это же глупость. Так не может быть, тогда бы и на земле все строилось по этому же принципу. Еще Гермес Трисмегист не уставал повторять: что на верху, то внизу. А раз мы видим, что внизу все очень сложно устроено, все сложно управляется, то и наверху схожая картина. Мы зеркальное отражение тех процессов, которые происходят где-то в другом месте.
  - Но даже если принять вашу интерпретацию, все равно остается крайне много неясного, - произнес Франсуа Фабиан.
  - Разумеется. Но в отличие от религий, которые провозглашают абсолютные истины, я лишь объясняю то, что могу объяснить. А чего не могу, оставляю в зоне непознанного. Тут крайне важно понимать, чего мы можем знать на данном этапе, а чего пока нет. Это вечная человеческая ошибка - пытаться объять необъятное, объяснить сразу все. А в итоге получается полнейшая ерунда. Мы сами себя отбрасываем от истины. А коли так, то вынуждены принимать за нее всякую нелепицу и заставлять в нее силой, обманом верить других. Именно такая тактика характерна для любой церкви.
  Ведев вдруг увидел, как налилось краской лицо Франсуа Фабиана. И только сейчас он вдруг вспомнил, что француз является известным католическим философом. Как он мог это забыть и допустить такую нетактичность. А, впрочем, это даже хорошо, что так получилось. Он говорил то, что думал. И ничего ему это делать не мешало.
  - Вы очень суровы к церкви.
  - Нет ничего гнусней этого заведения. - Последняя реплика принадлежала Раймону Доменеку.
  Ведев подумал, что не стал бы высказываться столь категорично, но по сути дела молодой человек прав.
  - Но если исходить из вашей теории, мсье Ведев, появление церкви тоже запрограммировано свыше, - ядовито улыбнулся католический философ. - А значит, она истинна.
  - Вы путаете программирование с истиной. Если в компьютере вы поместили программу игры, это совсем не означает, что в этой игре раскрывается истина. А церковь одна из многих игр, которые даны людям. Не более того. А потому истиной тут и не пахнет. У человечества множество самых разных забав: от футбола до войн.
  - Но зачем тогда нужны эти игры? - задумчиво проговорил Эрнест Ренан.
  - Как известно, все игры носят либо обучающий, либо развлекательный характер, - пожал плечами Ведев. - Отсюда и проистекает их смысл.
  - Надеюсь, игру в церковь вы не относите к развлечениям? - поинтересовался Франсуа Фабиан. Его тон был вполне любезен, на губах гостила улыбка, но глаза источали ненависть. Ведев понимал, что он сдерживает себя, но как долго он сохранит самообладание?
   - Честно говоря, иногда не так-то просто провести между двумя этими видами игр разделительную полосу. Со временем все сильно переплетается. А иногда и кардинально меняется местами. Развлечение превращается в обучение, например, бизнес игры, и обучение в развлечение. Полагаю, именно это случилось церковью. Архаизм ее учения таков, что никакого познавательного мотива в нем не осталось. Осталась лишь привычная всем игра. Очень старая и почти не обновляемая программа. К сожалению, тот великий программист очень долго не удаляет отслужившие свое программные продукты. Поэтому человечество столь жутко консервативно и крайне долго сохраняет даже те общественные институты, которые выглядят таким же анахронизмом, как сегодня кареты на наших дорогах.
  - Абсолютно верно, - подал голос Раймон Доменек. - Мы считаем, что пора произвести доскональную чистку мирового компьютера. И мы сейчас как раз решаем этот вопрос.
  - И каким образом? - спросил, заинтересовавшийся Ведев.
  - Пока еще не знаем, - честно признался студент. - Но мы найдем способ, - заверил он.
  - Какая самонадеянность, - скривил губы Франсуа Фабиан. - Церковь, которая существует почти две тысячи лет, которая накопили гигантский потенциал, вы хотите устранить. Ничего у вас не получится! Как и у вас, мсье Ведев. Божественность вы хотите подменить программированием, вы хотите лишить мира самого привлекательного, что есть в нем, - таинственности божьего промысла. Вам это никогда не удастся.
  - Удастся или не удастся, честное слово, про то ведаю, - подал плечами Ведев. - Но вот таинственность божественного промысла я совсем не изгоняю, тайна остается. Только переходит в другую плоскость. В плоскость реального познания. Знаете, мсье Фабиан, мне всегда интересно не что человек вещает, а почему именно это он говорит. Вы никогда не задумались над таким простым вопросом?
  - И почему же я говорю то, что говорю?
  - Да, очень просто, потому что вы все время подключены к одной информационной матрицы. Вот и бесконечно воспроизводите одни и те же мысли, один и тот же текст. Некоторые умники это считают своими убеждениями или верой. А в действительности это не что иное, как несменяемость настройки. Вроде радиоприемника, настроенного на прием одной волны. Неужели вам не интересно поискать другие волны, точнее информационные матрицы. Их целый океан, а вы, как муха к стеклу, прилипли к одной. И не желаете ничего менять. Для вас истина - это то, что вам удобно и комфортно за нее считать. Ей богу, это жутко скучно.
  - Постойте, постойте, - вдруг взволнованно произнес Эрнест Ренан. - Признаться, эта ваша последняя мысль поразила меня до самого основания. Мы высказываем мысли не потому, что мы так думаем или считаем, а потому что они к нам приходят по волнам из некого источника, к которому мы подключены.
  - Примерно так все и происходит. Поэтому мне всегда столь смешны идеологи или священники, которые важно излагают свои взгляды на мир, будучи уверенными, что глаголят истину. На самом же деле они тупо воспроизводят некий текст, ничем не отличаясь от диктофона. Скажите, мсье, насколько помню, вы читаете лекции в Сорбонне.
  - Да, - подтвердил Эрнест Ренан.
  - И если память мне снова не подводит, они пользуются большим успехом.
  - С моей стороны было бы нескромно это отрицать.
  - А вот скажите, когда вы начинаете очередную импровизацию, вы знаете, что скажите, к примеру, через десять минут?
  Эрнест Ренан ненадолго задумался.
  - Понятие не имею.
  - Но ведь говорите.
  - Говорю.
  - С моей точки зрения это означает одно: все эти слова принадлежат не вам и рождаются не в вас, они приходят к вам, а вы их только озвучиваете.
  - Получается, что так, - согласился Эрнест Ренан.
  - Здорово! - восхитился Раймон Доменек. - Наши ребята придут в восторг от этой теории. Теперь нам не страшны никакие профессора. Долой попугаев!
  - Вот что вы наделали, - бросил Франсуа Фабиан.
  - Я не виноват, что так устроен мир. Пора взглянуть правде в глаза. И строить жизнь в соответствие с ней.
  - Да, не так-то легко бывает примириться с некоторыми вещами, - задумчиво произнес Эрнест Ренан. - Если согласиться с вашим тезисом, то не знаешь, как относиться к самому себе. И кто ты сам - тоже непонятно.
  - Да, придется сделать корректировку самооценки. Зато от скольких заблуждений избавитесь.
  - Я всегда считал себя скептиком, - проговорил Эрнест Ренан. - Многие укоренившиеся истины подвергал сомнению. Но вы перещеголяли буквально всех.
  - Просто я подошел к вопросу с другой стороны. Я попытался выяснить корень всего. И когда начал это делать, то передо мной постепенно, как занавес в театре, открылась совсем иная картина. При этом я сразу решил: ни одна устоявшаяся теория не будет довлеть надо мной. Пересмотру может быть подвергнуто все, что угодно.
  - И вы в этом преуспели, мсье Ведев.
  - Не могу с этим не согласиться, - снова вступил в разговор Франсуа Фабиан. - Но хочу вас предупредить, мы не отдадим вам истину на растерзанье. Мне поручено от имени большой группы авторов координировать работу с целью написанию труда по опровержению ваших измышлений.
  Неожиданно Ведев рассмеялся. Все удивленно посмотрели на него.
  - Как вы прекрасно знаете, господа, новаторские теории Эйнштейна были встречены большим неприятием. Дело дошло до того, что была издана книга: "Сто авторов против Эйнштейна". После ее выхода в свет великий физик заметил: "Будь я не прав, хватило бы и одного".
  - Браво, - зааплодировал маркиз. К нему после короткой паузы присоединился и Эрнест Ренан. А студент бросил на Ведева очередной восхищенный взор.
   Франсуа Фабиан вздрогнул, как от удара, а его лицо стало мертвенно бледным.
  - Извините, мне пора идти. Только не думайте, что вы одержал победу.
  Не смотря ни на кого, он стремительно вышел из зала.
  - Вы обеспечили мне грозного врага, - прокомментировал его уход Марсель д"Абовиль. - Но я не жалею, сегодняшняя дискуссия стоит того.
  - Я тоже не жалею, что посетил это собрание, - подошел Эрнест Ренан к Ведеву и пожал ему руку. - Хотя, если разобраться, кто его знает, кто все же ближе к истине.
  Настала очередь прощаться молодому последователю Ведева. Было видно, как он волнуется.
  - Эти люди никогда вас не поймут, - сказал он.
  - Я знаю. Но это не так уж и важно. Нет ничего ошибочней стремления быть понятым. Начинаешь неизбежно подстраиваться под тех, кому желаешь донести свои слова. С этого все и начинается. Ты просто должен быть увлечен истиной. А все остальное имеет второстепенное значение.
  - Мы так и будем поступать, - горячо заверил Раймон Доменек. - Наши ребята будут завидовать мне, что я вас видел. Они считают вас своим гуру. А некоторые - пророком.
  Ведев не смог сдержать улыбку. Ничего подобного он не предполагал. Он в роли гуру пророка. Это даже смешно. Или серьезно?
  - Передавайте им от меня привет.
  - Непременно! - Молодой человек почему-то не пошел, а кинулся к выходу.
  К Ведеву подошел хозяин особняка.
  - Вы довольны, Вадим?
  Ведев понял, что Марсель д"Абовиль имеет в виду стремительно покинувшего их юношу.
  - К чему все это приведет?
  Маркиз засмеялся.
  - И это спрашиваете вы?
  К Эльвире Ведев подошел сам.
  - Как вам понравился диспут? - поинтересовался он.
  Еще никогда так долго она не смотрела на него.
  - Вы были молодец, - произнесла она и направилась в свою спальню.
  
  Часть III
  
  Глава 31
  
  План Марселя д"Абовиля удался на славу. Все произошло точно так, как он и предполагал. Они зарегистрировались на рейс на Стокгольм, однако возле лайнера, куда их доставил автобус, они незаметно отделились от толпы пассажиров. В метрах пятидесяти ждала легковая машина, которая вернула их в здание аэропорта. Только попали они в него через другой вход. Они снова прошли регистрацию, на этот раз на полет за океан. Уже находясь в накопители, они неожиданно увидели маркиза. Но он не подошел к ним, а показал жестом, чтобы они следовали бы за ним.
  Через три минуты они все оказались в небольшой комнатке, которую явно использовали в качестве подсобного помещения. На полу стояли несколько ведер, к стене прислонена метла, на вешалках сушилась чья-то далеко не самая чистая одежда.
  - Извините, что пришлось пригласить вас в такое помещение, но нас сейчас не должны вместе видеть, - проговорил, как всегда элегантно одетый маркиз - Могу вас обрадовать, наши усилия оказались не напрасны. Кристофер Руль был обнаружен в здании аэровокзала. Вы его заметили?
  - Нет, - почти в один голос ответили Ведев и Эльвира.
  - Вот что значит профессионал, - усмехнулся Марсель д"Абовиль. - А ведь он был совсем не далеко от вас, следил за вами до тех пор, пока не убедился, что вы садитесь на стокгольмский рейс. И теперь ждет, когда он поднимется в небо.
  - А ведь я чувствовала на себе его взгляд, - задумчиво произнесла Эльвира.
  - Хочу вам сказать, есть не только те, кто вас преследует, но и те, кто вам сочувствует. Усилением клерикальной угрозы обеспокоены многие. В мире происходит возврат к фундаментализму. Не так давно мало кто мог предположить такой поворот. Но сегодня это реальность.
  Ведев кивнул головой.
  - Мы подошли к этапу, когда впереди нас ждут радикальные изменения наших воззрений о мире, которые не оставят камня на камне от прежних представлений. И это вполне естественная реакция тех, кто боится таких перемен.
  - Может, вы, Вадим и правы. Но напоследок хочу вас предупредить. Там, куда вы летите, как и в любом другом месте, у меня нет возможностей вас прикрывать. Мои связи распространяются исключительно на французские спецслужбы. Поэтому будьте осторожны. Сейчас мы сбили их со следа, но я предчувствую, что это не надолго. Они быстро вас обнаружат. Эта организация, которая имеет глаза повсюду.
  - Мы это понимаем, - отозвался Ведев. - Но, кажется, нас уже не остановишь. Не знаю хорошо это или плохо, но это так.
  Маркиз хотел что-то сказать в ответ, но промолчал. Вместо этого пожал руку Ведева, поцеловал в щеку девушку.
  - Сначала выходите вы и идите туда, где больше всего народа. Я выйду чуть позже.
  Они летели над Атлантикой. Внизу простиралась безбрежная равнина океана, которой не было ни начала, ни конца. После вполне приличного обеда Ведев попросил у стюардессы принести бокал коньяка и теперь с удовольствием его потягивал. К нему вернулось хорошее настроение, так как он знал, что некоторое время им ничего не грозит. Ну а о том, что будет дальше, думать сейчас не хотелось. Вместо этого он поглядывал на профиль своей спутницы. Он обратил внимания на то, что в этот полет она оделась несколько непривычно для себя; обычно цветовую гамму ее одежды составляли темные, если не сказать мрачные тона. А сейчас на ней был светло серый костюм и нежно голубая блузка. В таком наряде девушка выглядела совсем по иному, не ощущалось той мрачности, которая, казалось, была от нее совершенно неотделима, подобно монашескому платью от самой монахини.
  Ведеву хотелось поговорит с ней, это же желание усиливал каждый новый глоток из бокала. Она же не только как обычно молчала, но и не смотрела на него, ее взгляд был устремлен через иллюминатор в окружающее их пространство.
  Он почувствовал, что в такой диспозиции может пройти весь полет, и его невольно охватило раздражение. Но он постарался подавить это ощущение для чего попросил еще один бокал коньяка.
   Попробуем пойти обычным путем, каким он ходил десяток раз, завоевывая очередную пассию, подумал Ведев. Этот эксперимент даже интересен.
  Он слегка придвинулся к своей соседке.
  - А вы сегодня замечательно выглядите, - почти в ухо девушке произнес он.
  Эльвира резко повернула к нему голову. Он думал, что, посмотрев на него, она снова отвернется. Но Эльвира не сделала это.
  - Вам нравится мой вид? - вдруг услышал он произнесенные рядом с ним слова.
  От изумления Ведев даже отхлебнул из бокала особенно большой глоток.
  - Да. Он вам несравненно больше идет, чем ваш постоянный траурный наряд. Не люблю я эти мрачные одеяния.
  - Я знаю, вы считаете, что люди должны все время веселиться.
  Ведев несколько даже неожиданно для себя рассмеялся.
  - Удивительно мы устроены, если у человека постоянно горестный или кислый вид, это не вызывает ни удивления, ни порицания. А если человек все время весел, то рано или поздно его начнут осуждать, как будто быть веселым равнозначно совершению преступления.
  - Я так никогда не считала.
  - А у меня сложилось мнение...
  - Я знаю. Вы даже не представляете, как я любила своего жениха. После его смерти мне казалось, что все кончено. А потом отец. По-вашему, я должны веселиться.
  - Хотите, я скажу фразу, за которую вы меня будете презирать. Если бы после этих потерь, вы бы веселились, то поступил бы мудро.
  Эльвира несколько секунд молчала.
  - Я вовсе не презираю вас за эту фразу. Более того, я понимаю, что вы имеете в виду.
  - И что? - с интересом спросил Ведев.
  - Знаете, я сейчас думаю совсем о другом.
  - И о чем же?
  - О вас.
  - Обо мне? - деланно удивился Ведев. - Это что-то новое. Даю на отсечение руку, раньше моя особа не занимала много места в ваших мыслях.
  - Может быть.
  - И что же вы думаете? Или это секрет?
  - Я не предполагала, что вы такой удивительный человек.
  - Понятно, вы думали, что я состоявшийся Дон-Жуан и потенциальный алкоголик. Кстати, рекомендую, неплохой коньяк.
  - Спасибо, я не пью крепкие напитки. Но я, в самом деле, почти так и думала. И удивлялась, почему папа вас привлек в свой кружок.
  - Теперь не удивляетесь?
  - Теперь нет.
  - И то хорошо.
  - Я в последнее время все хотела вас спросить: вам не страшно открывать двери в неизведанное? Вы разрушаете все привычное, все, на что веками опирался человек. Я даже не представляю, что будет с человечеством, если оно вдруг примет ваши идеи. Как приняло когда-то идеи Будды, Христа, Мухаммеда. Вас это не беспокоит?
  - Нет, по двум причинам. Во-первых, этого еще долго не случится, а во-вторых, если это даже случится, убежден, ничего страшного не произойдет. Если люди благополучно выживают, окутанные как проволокой, ложными идеями, то с истиной им будет только легче.
  - А это истина?
  - Нет, но я убежден, что это движение в правильном направлении.
  Эльвира вдавила себя в спинку кресла.
  - Вас невозможно победить в споре. Вы никогда ничего не утверждаете точно. Вы оперируете исключительно предположениями, версиями.
  - Я слишком хорошо помню, к чему приводит уверенность во владении абсолютной истиной. Самые страшные люди - это как раз те, кто считают себя их обладателями. А я не хочу быть среди них.
  - На самом деле, вы представляете не меньшую опасность. В первую очередь для моей страны. Она создана на фундаменте незыблемых истин. И если его разрушить, что останется?
  - Да, может быть, в этом есть резон, - был вынужден согласиться Ведев. - Но по этой причине я не намерен отказываться от своих представлений. Как и скрывать их, как большую государственную тайну.
  - А я об этом и не прошу. - Она посмотрела на Ведева своими глубокими темными глазами.
  Он ждал, что она еще что-то скажет, но девушка молчала. А ему вдруг неудержимо захотелось взять ее за руку. Но он не осмелился реализовать это желание, он лишь решился, как бы случайно прикоснуться пальцем к ее ладони.
  Эльвира сидела неподвижно и смотрела перед собой. Он же испытывал смущение, так как не знал не только что делать, но и что говорить. Эта девушка как-то странно его гипнотизировала.
  - Вы уверенны, что я готова начать новую жизнь? - вдруг спросила она
  Этот вопрос заставил его вздрогнуть, он почувствовал, какой глубокий подтекст он таит.
  - Вы хотите, чтобы я вселил бы в вас уверенность?
  На этот раз Эльвира не отвечала довольно долго.
   - Извините, я напрасно спросила вас об этом. - И внезапно как-то застенчиво посмотрела на него. - Я в некотором смятении.
  Ведев ощутил волнение. Он понимал, как было не просто такой гордой девушке сделать подобное признание.
  Он не был уверен, что ему следует задавать этот вопрос, но он все же не утерпел.
  - Что с вами происходит?
  - Это можно назвать переоценку ценностей.
  - Но это всегда замечательно. Это самое здоровое явление, какое только может быть. Только очень мало людей, способных на такое.
  - Потому что очень болезненный процесс.
  Ведев согласно кивнул.
   - Я понимаю.
  - А у вас такое было?
  - Не было. Я много раз совершал переоценку ценностей, но меня никогда это не угнетало.
  - Вы - счастливчик.
  - Может быть. Но я с самого раннего возраста не укоренялся глубоко ни в каких представлениях. А потому легко отказывался от них. А когда уже во взрослом состоянии разобрался, как возникают наши убеждения, то понял, что меня к этому открытию вела некая сила. Послушайте, Эльвира, если вам это поможет, я готов оказать вам любую поддержку.
  - Я запомню ваше обещание. Только я привыкла со всем справляться сама.
  - Я знаю.
  Внезапно на лице девушке появилась улыбка.
  - Мы с вами хорошо поговорили, - сказала она.
  
  Глава 32
  
  Кардинал что есть силы старался казаться спокойным, даже невозмутимым, но внутреннее его состояние напоминало штормящее море. Он боялся, что ситуация может выйти из-под контроля, и все переругаются. И это в тот момент, когда как никогда они нуждаются в единство. Только совместными усилиями можно выправить положение.
  Самым рассерженным из всех был имам.
  - Я говорил, что их надо ликвидировать немедленно. Чего было ждать. Аллах призывает уничтожать неверных. И вот теперь мы их потеряли. Они, как мальчишку, обвели вашего опытного наемника. И где теперь их искать? По всему свету. Кто знает, куда они подались. А эти люди крайне опасные. Особенно этот русский - Ведев. Его жизненная нить давно пора было перерубить. А вы все церемонились.
  Кардиналу стоило огромных усилий, дабы воздержаться от того, чтобы ответить имаму столь же резко. Искушение было безмерно велико. Но он его поборол и даже испытал от этого что-то вроде гордости.
  - Друзья, я понимаю ваши чувства. Но предлагаю сохранять спокойствие. Ничего страшного не случилось. Да, они нас сумели обмануть и улетели в неизвестном направление. Но я уверен, что совсем скоро они себя обнаружат. И я хочу ответить вам, уважаемый коллега. Мы следили за ними, так как надеялись, что они нас выведут на след папируса Симона-волхва. И все, кто здесь присутствует, кстати, дали согласие на это.
  - Под вашим давлением, - проворчал раввин.
  - Я бы хотел внести ясность, мы все тут равны и принимаем решения с общего согласия. И сейчас вместо того, чтобы искать виновного и ссориться, предлагаю общими усилиями думать над исправлением ситуации.
  - Полагаю, кардинал прав, нет смысла искать виновных, - проговорил архиепископ. - Опасность, исходящая от Ведева, слишком велика. Он как никто другой способен смущать молодые умы. Нам известны его молодые последователи.
  - Вы абсолютно правы, владыка, - согласился кардинал. - Нам буквально вчера стало известно, что в Париже образовался кружок из студенческой молодежи, которые исповедует и пропагандирует его идеи. В нем уже двенадцать человек.
  Громкий смех имама огласил комнату.
  - Что вас так рассмешило? - спросил кардинал.
  - Апостолов у Христа тоже было двенадцать.
  - Да, совпадение знаменательное, а поэтому особенно неприятное, - хмуро проговорил кардинал. - Поэтому мы должны вести с ними бескомпромиссную борьбу. Но во что бы то ни стало не превращать никого из них в мучеников. Эта еще одна причина, почему просто устранение их выглядит опрометчиво. Вы, имам, лучше меня знаете, какую популярность обретают мученики. В исламе они занимают почетное место. Вот поэтому я призываю к предельной осмотрительности.
  - Хорошо, я снимаю свои возражения, - неохотно проговорил имам.
  - Надеюсь, больше возражений нет ни у кого? - посмотрел кардинал на сидящих за столом священнослужителей.
  - Нет, - за всех почему-то ответил епископ.
  - В таком случае предлагаю обсудить меры, направленные на скорейшее обнаружение беглецов. Мы представляем тут церкви, которые простерли свою божественную длань по всей планете. И это сильно облегчает нам задачу. С другой стороны есть одна проблема - никто не должен узнать о том, что мы объединили наши усилия. И кто эти люди, которые нас интересуют. Эти вопросы я и предлагаю сейчас обсудить.
  Кардинал в очередной раз посмотрел на каждого из присутствующих. Все сидели с сосредоточенными лицами, которые указывали на остроту момента. Он почувствовал удовлетворение, ему в какой уже раз удалось справиться с ситуацией. Сейчас они обсудят эту проблему и уже вечером тысячи священников по всему свету получат необходимые инструкции.
  
  
   Глава 33
  
  Роберт Паркер встретил их в аэропорту, обнял Ведева, аккуратно пожал руку Эльвиры. Но этим его соболезнование и ограничилось.
  Ведев с интересом разглядывал американца. Высокий, белокурый, небрежно одетый в джинсы и свитер он производил странное впечатление. Когда Ведев увидел его в первый раз в доме Арона Шапиро, то был сильно удивлен, что он привлек к работе кружка этого янки. К тому же, то, что он говорил в своей агрессивной манере, не вызвало у Ведева большого восторга. После заседания он прямо об этом спросил. Шапиро ответил не сразу, было заметно, что он обдумывает свои слова.
  - Я тоже немало над этим размышлял. И все же решил, что он нам необходим.
  - Но зачем? Честно говоря, ничего особо оригинального из его уст не услышал.
  - Мне кажется, он представляет какой-то новый виток мирового сознания, которое мы еще очень плохо понимаем. - пояснил Шапиро. - Через какое-то время он может стать одним из тех, кого называют властителем дум. И мы должны понимать, в чем истоки этого явления.
  Ведев хорошо помнил, что объяснения Шапиро тогда его не удовлетворили. Но он решил не спешить с выводами. Он уже убеждался, что отец Эльвиры иногда бывает правым в самых неожиданных обстоятельствах и видит то, чего другие не всегда видят. И вот теперь у него, Ведева, представилась возможность проверить правильность предвидения своего погибшего друга.
  - Добро пожаловать в благословенную страну Соединенные Штаты Америки. Уверен, вам тут понравится. Это страна неограниченных возможностей. Я познакомлю вас с интересными людьми. Сейчас о них мало кто знает, но поверьте, пройдет не так уж много времени - и о них заговорит мир. Мы готовим новый духовный переворот, который изменит его облик. И не только духовный. Вот увидите, за нами пойдут миллионы. Присоединяйтесь. В последнюю нашу встречу я предлагал мистеру Шапиро влиться в наше движение. Он обещал подумать.
  Этот спич Роберт Паркер произносил, сидя за рулем своей машины. Она, словно пантера, неслась с большой скоростью по широкой ленте дороги. Было заметно, что он не только лихой водитель, но еще и большой любитель быстрой агрессивной езды. И Ведев подумал, что такой стиль вождения скорей всего отражает его характер.
  - Мы будем рады познакомиться с вашими единомышленниками, - произнес Ведев.
   Роберт Паркер взглянул на него и улыбнулся описанной в сотнях книгах широкой классической американской улыбкой.
  - Познакомиться мало, надо проникнуться. Настало время переворачивать мир. Как вы думаете, Эльвира?
  Ведева немного удивило то, что этот вопрос американец адресовал девушки, а не ему. И он решил не встревать в диалог, а послушать ответ девушки.
  - Я опасаюсь переворотов, - ответила Эльвира. - Нам бы удержать этот мир в теперешнем состоянии. Он и так хочется вырваться из него.
  Роберт Паркер громко расхохотался.
  - Это достойный ответ вашего отца. При всей смелости его мышления он был осторожным человеком.
  - А что вы думаете об его убийстве? - спросил Ведев.
  Американец пожал плечами.
  - Что тут странного. Если убивать не таких, как он, то скажите, кого же убивать. Я и не удивился, когда узнал эту новость. Я предвидел такой оборот событий.
  - Вы предвидели убийство отца? - взволнованно произнесла Эльвира.
  - По-моему это было не трудно. Этот кружок был костью во многих глотках. Нас здесь тоже не любят, и мы то и дело получаем угрозы. Но если обращать на них внимания, придется сидеть безвылазно в каком-нибудь подвале.
  - И вам не страшно? - продолжала допытываться девушка.
  - Это вопрос не страха, а выбора. Если ты хочешь изменить мир, как можно от него прятаться. Разве я не правильно мыслю?
  - Правильно, - согласился Ведев. - Вот только я согласен с Эльвирой; не стоит трогать современный мир, он такой хрупкий.
  - И это говорите вы, выдвигающий самые революционные идеи об его устройстве.
  - Я выдвигаю идеи об его устройстве, а не об его переустройстве. А это, согласитесь, мистер Паркер, большая разница.
  - Зовите меня Роберт, терпеть не могу никакой официальщины.
  - Хорошо, а вы меня Вадим.
  - В этом не сомневайтесь. Я уверен, мы еще с вами споемся и вместе перевернем этот насквозь прогнивший мир вверх-тармашками.
  Ведев решил не отвечать, чтобы не втягиваться в долгую и бесплодную дискуссию. Он вспомнил, что на том единственном заседании кружка, когда они присутствовали оба, американец тоже пытался агитировать в этом же духе. Но тогда его просто не стали слушать, что, впрочем, того нисколько не обескуражило, он как ни в чем ни бывало продолжал участвовать в общей дискуссии. Этого парня трудно смутить, он уверен в себе на все сто процентов. И идет напролом к поставленной цели. Правда, пока не совсем ясна, что же у не гоза цель. Впрочем, они слишком мало времени находятся в Америке, чтобы это понять.
  Их автомобиль остановился возле неприметного, лишенного почти всех индивидуальных черт здания.
  - Эта гостиница, я снял для вас номера, - пояснил Роберт Паркер. - Она не дорогая, но вполне приличная. По крайней мере, в своем классе одна из лучших.
  - Мы не нуждаемся в каком-то особом комфорте, - заверил Ведев и невольно вспомнил роскошный дом Марселя д"Абовиля. Но об этом можно только мечтать.
  Гостинца, в самом деле, оказалась вполне приличной. Номер, правда, был довольно тесным, но чистым и приятным на вид. И Ведев стал успокаивать себя тем, что могло быть и хуже. В этой Америке слишком много непредсказуемого.
  Пока Ведев знакомился со своим номером, Роберт Паркер провожал Эльвиру в ее номер. Вернулся он через пару минут.
  - Вы пока отдыхайте, а я заеду за вами вечером. Съездим кой куда. Заодно обо всем и поговорим.
  - Не возражаю. Надеюсь, Эльвира тоже не против.
  - Я с ней обо всем договорился. Так что, можно сказать, сделал вашу работу, - в какой уже раз засмеялся он.
  Американец быстро исчез. Ведев же сел на кровать. Он был впервые в Америке, в Нью-Йорке, но к своему удивлению никого желания осматривать город сейчас не испытывал. Почему-то в обществе Роберта Паркера он чувствовал себя не уютно. Он не знал, как реагировать на него. И, кроме того, во время поездки ему показалось, что Эльвира слишком часто посматривала на американца. Хотя чему тут особенно удивляться, по возрасту этот революционер значительно ближе к ней, нежели он, Ведев.
  Уж не ревнует ли он? задал Ведев себе вопрос. Ответ на него был столь очевиден, что ему даже не надо было на него отвечать.
  
  Глава 34
  
  С Эльвирой Ведев встретился уже ближе к вечеру. Все это время он спал. Хотя делать это не собирался, хотел лишь немного отдохнуть. Но когда вновь открыл глаза, то с ужасом убедился, что пробыл в небытии пять часов.
  Он умылся, оделся и вышел в коридор. Номер Эльвиры располагался напротив. Он постучал, и тот час же дверь открылась.
  Эльвира была в белом костюме, который очень эффектно оттенял ее смуглую кожу и черные волосы. Ему даже показалось, что перед ним незнакомая девушка. Такой красивой, такой обворожительной он ее еще не видел. Более того, до сего момента пребывал в полной уверенности, что она и быть такой не может.
  Ему понадобилось некоторое время, дабы свыкнуться с новой реальностью. Но если Эльвира если и заметила впечатление, которое произвела на своего спутника, то не подала виду.
  - Я хочу пойти выпить кофе? Вы как? - спросила она.
  - С удовольствием выпью кофе.
  Они спустились в бар и заказали кофе. Ведев не спускал взгляда с девушки. Его не оставляло ощущение, что она думает о чем-то своем. И это никак не связано с ним. Но тогда с чем или с кем?
  Ведев решил пойти ва-банк.
  - Как вам наш американец? - спросил он.
  Прежде чем ответить Эльвира сделала глоток из чашки.
  - Мне он понравился.
  Ведев почувствовал, как в его тело впились иголки ревности. Давно он не ощущал ничего подобного.
  - А можно узнать, чем же?
  - В нем есть энергия преображения. Мне всегда нравились такие люди.
  - А в таких, как я, вы ее не видите. - Теперь Ведев ощутил укол обиды.
  - А вы разве это сами не знаете. Что вы способны изменить в этом мире? Можете изменить хотя бы самую малость?
  - Я меняю представление о нем.
  - Представление вы меняете, а вот сам мир не меняется. Объясните, какой тогда в этом толк.
  - Если изменятся представления, то однажды изменится и мир.
  - Слишком долго ждать. Да и где уверенность в этом. Я предпочитаю что-то конкретное.
  - Этого американца.
  - Мы еще очень мало знаем о нем.
  - Но он вам понравился. - Ведев не спросил, а констатировал.
  - Понравился, - подтвердила Эльвира. - Я соскучилась по людям действия. Я с ними чувствую себя комфортней. Кто-то должен хоть что-то изменить прямо сейчас. Иногда я чувствую, как невозможно ждать. То, что происходит, просто ужасно.
  - Поверьте, Эльвира, быстрые перемены чаще всего плохие перемены. Все хорошее вызревает медленно.
  - У меня погиб жених, у меня погиб отец. Кого я еще должна потерять? Бена? Он каждый день рискует ради спасения других. И он знает, что обречен. Однажды это случится.
  - Не надейтесь, что ваш американец что-то изменит. Их было много, кто все время что-то менял, подкручивал или даже пытался разобрать полностью механизм и собрать совсем иной. А в результате получался все такой же. Все революционеры мира ничего абсолютно не добились.
  - И что же вы предлагаете делать?
  - Ничего. Это самое лучшее, что можно делать.
  Эльвира задумчиво помещала ложкой в чашке.
  - Иногда я вас просто ненавижу, - вдруг проговорила она.
  От неожиданности Ведев даже на секунду застыл, как капля на морозе. Почему-то сейчас эти слова он никак не ожидал услышать.
  - Жаль, если так.
  - А по моему вам все равно. Вы все равно будете делать только то, что считаете нужным.
  - А как еще я могу поступать.
  - Не знаю. Но иногда мне так хочется вас осадить.
  - А иногда?
  Эльвира задумалась.
  - Иногда я с вами соглашаюсь. Но мне это почти никогда не нравится
  Ведев усмехнулся.
  - Вы не хотите прислушаться к себе. Жизнь хочет, чтобы вы изменились, а вы хотите остаться прежней.
  - Ваша самоуверенность может взбесить любого. Вы всегда убеждены в своей правоте. Прямо как Бог. Впрочем, в глубине души вы не сомневаетесь, что вещаете от его имени. Вы осуждаете церковников, но сами втайне мечтаете занять их место и стать новым мессией человечества.
  - Вы нападаете на меня, как на врага.
  - А если это и так.
  - Ну, знаете. Мне-то казалось, что враги у нас общие. А враг моего врага всегда считался другом.
  Эльвира хотела что-то сказать, но внезапно ее взор устремился куда-то за спину Ведева. Он обернулся и увидел, как к ним быстрой, решительной походкой приближается главный герой их разговора.
  Не спрашивая разрешения, Роберт Паркер сел за их столик. И им сразу же стало тесно, его большая фигура заняла чересчур много места.
  - Ну, как вы уже привыкли к Америке? - весело поинтересовался он. - Ничего, скоро привыкните. К этой стране либо быстро привыкают, либо не привыкают совсем. Если миру суждено кардинально измениться, то он изменится отсюда. Всегда должна быть точка, откуда все начинается. И сегодня я ее вам покажу. Вы готовы?
  - Да, - почему-то за них двоих ответила Эльвира. Она явно оживилась и не спускала восторженных глаз с американца.
  - Тогда едем, - предложил Роберт Паркер.
  - Куда? - поинтересовался Ведев. Почему-то у него сильно поубавилось желание ехать с этим напористым американцем.
  - В то место, откуда все и начнется, - засмеялся Роберт Паркер.
  - Я готова! - отозвалась Эльвира.
  Она и Роберт Паркер посмотрели друг на друга, что не укрылось от Ведева. Кажется, ему предстоит не самый лучший вечер, кольнуло его предчувствие.
  Они ехали по вечернему Нью-Йорку. При других обстоятельствах Ведев с огромным интересом поглощал бы впечатления от проплывающих мимо картин городского пейзажа. Но сейчас ему было не до того. К его немалому удивлению Эльвира и американец, сидя на передних сиденьях, оживленно разговаривали друг с другом. Но самое большое изумление вызывал даже не этот факт, а тема беседы - Эльвира расспрашивала о том, что и где здесь можно купить, а Роберт Паркер со знанием дела давал пояснения.
  Ведев не мог отделаться от ощущения, что Эльвиру словно бы подменили, она совсем не походила на ту девушку, которую он знал и с которой уже свыкся. Это был совсем другой человек, оживленный, интересующий самыми обыденными вещами. И почему-то эта реинкарнация не вызывала у него большого восторга.
  Их путешествие по городским улицам продолжалось довольно долго. С какого момента Ведев совсем перестал смотреть и по сторонам и вслушиваться в разговор девушки и американца, уйдя в свои мысли. Это была своеобразная защита от неприятных внешних воздействий. Так поступал он нередко, когда хотел сохранить душевное спокойствие. А то, что оно было под угрозой, в этом он не сомневался.
  Американец ввел их в большой зал, заполненный людьми. Повсюду стояли столики, между которыми сновали официанты. Что-то странное показалось Ведеву почти сразу. Он пригляделся.
  - Роберт, да это же гей клуб или что-то вроде этого, - произнес он.
  Американец хитро посмотрел на него и положил руку ему на плечо.
  - Подожди с выводами, - сказал он. - Пока просто смотри.
  Роберт Паркер посадил их за стол, а сам ушел. Впрочем, недалеко. То, что он был тут фигурой крайне популярной, сомнений не было никаких. Он то и дело оказывался в центре какой-то компании, что-то энергично говорил, затем вырывался из этого кружка, чтобы снова оказаться через минуту облепленным со всех сторон народом.
  Ведев скосил глаза в сторону Эльвиры и заметил, что она внимательно следит за триумфальным шествием Роберта Паркера.
  - И что вы думаете обо всем этом? - спросил он.
  Она, как ему показалось, не слишком охотно повернулась к нему.
  - Пока ничего. Впрочем, место довольно любопытное. Вы заметили, какая тут разная публика.
  - Заметил, - неохотно признал Ведев.
  Его первоначальное мнение о том, что он попал в гей клуб, сейчас сильно поколебалось. Скорее это место напоминало Ноев ковчег. Только очень своеобразный. Кроме откровенных гейев и лесбиянок, тут были панки, байкеры, а также еще масса разнообразных и непонятных типов, но явно объединенных одной идеей.
  - Я еще никогда не была в таком месте, - проговорила Эльвира.
  - Да, наверное, такого места больше и нигде нет.
  К ним подошел официант. Его сексуальная направленность не вызывала ни малейшего сомнения. Он предложил сделать заказ. Ведев попросил принести виски, а Эльвира - соку. Виляя бедрами, словно корабль при качке, официант отошел от их столика.
  Теперь Роберт Паркер находился на противоположном конце зала. Вокруг него собралась настоящая толпа, и он что-то вещал перед ней. В ответ раздались аплодисменты, громкие возгласы. Он продолжал говорить, и накал слушателей раскалялся прямо на глазах. Ведеву даже показалось, что еще немного - и начнется погром.
  - Мне кажется, он из тех, кто зажигает толпу, - сказал Ведев.
  - То есть является вашей противоположностью.
  Ведеву показалось, что в голосе Эльвиры прозвучало неодобрение.
  - Я всегда считал, что играть с настроениями толпы, как и со спичками крайне опасно. Вы порождаете коллективное сознание, которое способно быстро приобрести крайне разрушительные формы. Больше всего на свете я боюсь людей, объединенных чем-то общим. Они теряют индивидуальность и оказываются под влиянием самых деструктивных программ. По сути дела, толпа напоминает сообщество насекомых, которые действуют бессознательно, но очень методично.
  - Я лучше вас знаю, что такое толпа, на арабских территориях мы не раз сталкивались с ней. И знаю, какой силой она обладает. Это очень страшно, когда она набегает на тебя. Это словно высокая приливная волна. Даже если ты вооружен, а она нет. Я так думаю, эту силу он и хочет использовать.
  - Похоже вы правы. Но я не могу одобрить это намерение.
  - Вы боитесь?
  - Боюсь. А вы разве нет?
  - Я уже ничего не боюсь. Толпа, так толпа. Пора, в конце концов, к чему-то присоединиться. Нельзя всю жизнь быть самим по себе.
  От удивления Ведев даже откинулся на спинку стула.
  - вы хотите присоединиться к ним?
  Эльвира взглянула на него, но ничего не ответила. Она снова стала наблюдать за Робертом Паркером. Пока они обменивались мнениями, окружившая американца толпа стала еще больше, горячей и неистовей. Казалось, еще немного и она устремится на штурм. Правда, что она собирается штурмовать, по доносившимся отдельным репликам понять было затруднительно.
  Весь этот угар испарился так же быстро, как и сконденсировался. Едва Роберт Паркер замолчал, как все успокоились и стали расходиться. А он направился к ним.
  Американец упал рядом с ними на стул. С его лба стекал пот.
  - Вы видели? - довольно спросил он.
  - Видели, - быстро ответила Эльвира.
  - И что скажите?
  - Мне понравилось, - ответила девушка. - Они готовы были идти за вами куда угодно.
  - Так и есть, - довольно улыбнулся Роберт Паркер. - Вы даже не представляете, какую силу вы только что наблюдали,
  - Мы действительно плохо понимаем, что происходит, - согласился Ведев. - Может быть, вы немного нам объясните.
  Роберт Паркер снисходительно посмотрел на него.
  - А я ничего не скрываю. Здесь собрались сливки протестного общества. Все кто не согласен с ее моделью, кто не вписывается в ее рамки. - Американец вдруг подался вперед. - У нас всегда было много людей, не согласных с существующим общественным порядком. Или кого этот самый общественный порядок считал чужаком, враждебным элементом. Эти люди, движения, группы и группки отстаивали свою идентичность по отдельности, каждый боролся за себя, против закостенелых обычаях, которые давно пора отправить на свалку, как мы отправляем отслужившие свой срок автомобили. На первый взгляд казалось, что все эти ребята преследуют несовместимые цели. А потому сильно разобщены и никакой платформы для союза у них нет. Более того, многие даже на дух не переносили друг друга. Я все это прекрасно знаю, потому что сам был один из них. Но однажды я задумался: а что дальше-то. Сколько можно без всякой пользы выходить на улицу, кричать, требовать. Нас лишь обливают помоями. А по большому никто не обращает внимания, считают безопасными крикунами. Не более того. И мне жутко захотелось все изменить заставить их считаться с нами. Когда я стал искать ту силу, способную это сделать, я вдруг словно прозрел: если всех нас объединить, то мы получим такую протестную энергию, что вполне можем сокрушить все, что угодно.
  - И на какой же платформе? - спросил Ведев.
  Американец засмеялся.
  - В том-то и весь фокус - никакой платформы, никаких идей. Если только начать что-то сочинять в этом плане, все тут же разрушится, все начнут отстаивать свою правоту. Все снова разделятся по группам, забьются в свои щели. И ничего не получится. Вся энергия уйдет на отстаивание своей правоты. Ничто так не поглощает ее, как междоусобная война.
  - Это точно, - не мог не согласиться Ведев.
  - Вот и я решил, что никаких идей. Вернее, это и есть главная идея.
  - Мне нравится, - вдруг заявила Эльвира. Она казалась очень оживленной и взволнованной.
  - Мне тоже понравилось, - засмеялся Роберт Паркер. - Эти люди сами не представляли, каким гигантским разрушительным потенциалом они владеют, если соединятся вместе. Какое значение имеют противоречия или несогласия между ними. Это не более чем иллюзия. Зато вместе способны на все, что угодно. Уверяю, когда они сконцентрируются до нужных пределов, никто это силу не остановит. И вы видите, как активно идет этот процесс. Сами могли убедиться, какое воодушевление ими владеет. Они после многих лет безнадежности и мрака увидели, что цель вполне достижима. Уже недолго ждать, когда все будет по-другому.
  - Как по-другому? - спросил Ведев.
  - Да, откуда я знаю. И какое это имеет значение. Разве не вы постоянно повторяете, что все запрограммировано. Вот я и взял на вооружение ваш замечательный тезис. Что запрограммировано, то и будет. Разве не я прав?
  Ведев поймал на себе взгляд Эльвиры.
  - Да, так получается, - не охотно признал Ведев. - Но как вы хотите придти к власти? Через кровь?
  - Зачем? - удивился Роберт Паркер, - я стану законным способом президентом.
  - Президентом? - не смог скрыть своего удивления Ведев. - Но для этого надо получить кучу голосов.
  - Я их и получу. Не на ближайших выборах, а лет через восемь. За эти годы число тех, кто не согласен с нынешним обществом, увеличится многократно. Оно у все большего числа людей вызывает отрыжку. Разве вы не понимаете, что оно целиком исчерпало себя, обветшало до предела. И надо открыть клапан для перемен.
  - Открыть клапан для перемен бывает легче, чем потом его закрыть.
  - Зачем же его закрывать?
  - Чтобы паром не обожгло.
  Американец осуждающе посмотрел на Ведева.
  - Вот не думал, что вы такой осторожный.
  - С моей точки зрения это самая настоящая авантюра, - произнес Ведев.
  - Все великое по началу представляется авантюрой, - вмешалась Эльвира. - Создание моего государства тоже многим казалось безумной затеей. А ведь получилось!
  Роберт Паркер дружески улыбнулся девушки.
  - Именно так все и должно произойти.
  - Это разные вещи, - настаивал Ведев.
  - Откуда вы знаете, - пожал плечами американец. - Вы разве провидец? Никто не представляет, что из чего получится. Побеждает же тот, кто чувствует веление времени.
  - А чувствуете веление времени - это вы?
  - Я, - уверенно заявил Роберт Паркер. - И пройдет не так уж много времени, как вы убедитесь в этом. - Внезапно он широко улыбнулся. - Я на вас не в обиде, есть вещи, в которые сразу трудно поверить. Помните, этого парня Иисуса, я действую точно, как он. Он ведь тоже собрал всяких там сомнительных личностей, недовольных положением дел, создал их них команду и повел за собой. А ведь если поглубже посмотреть, никакой идеи у них по большому счету и не было. Так, что-то жутко невнятное. Я до сих пор не понимаю, в чем смысл христианства, и никто не понимает, я специально многих спрашивал. Что-то каждый бормочет, но зачем все это нужно никто не понимает. Но ведь две тысячи лет все это работает! И всем кажется, что их ведет вперед великая идея. А на самом деле сплошной обман, покрытый туманом. - Довольный собой он засмеялся.
  - То есть вы намерены, как Христос, обманывать всех, - уточнил Ведев.
  - Да, не обманывать. И Христос никого не обманывал. Зачем, когда можно сделать все проще. Надо воззвать людей к чему-то великому, к тому, что придаст смысл их жизни. Плевать, что мнимый, плевать на то, что они все также будут копаться в песочнице бессмысленности. Разобраться в этом способны единицы. Но все религии, все большие политические течения построены на этих принципах. И ничего другого никто предложить не может. Важно дать ощущение чего-то значительного, ради чего стоит ввязаться в борьбу. И даже отдать свою жизнь. И тогда люди готовы на все. А что на самом деле совсем не важно, никто не будет допытываться.
  - Предположим. Но что же из этого в конченом счете выйдет?
  - Вы опять за свое, - вздохнул Роберт Паркер. - Да, какая, собственно, разница. Что вышло из учений Христа, Мохаммеда, Будды? Да ровным счетом ничего. Мир, каким был, таким остался, люди, какими были, такими и остались. Зато нашли себе занятие по душе, спорят, чья система лучше, чья ближе к Богу. Вариантов не счесть. Готовы своих противников зубами загрызть. А в действительности этакий огромный забег на месте. Ну что, убедил я вас?
  Ведев пожал плечами.
  - А не лучше ли в таком случае вообще ничего не делать?
   - Не лучше, - уверенно возразил Роберт Паркер. - Для меня не лучше. Почему я должен отдавать свое место другим. Наши президенты - это ослы, которые ни в чем абсолютно не смыслят, которые, если куда-то нас и ведут, то либо в пропасть, либо на бойню. Их надо остановить.
  - С помощью гейев и панков?
  - А чем они хуже всех остальных, всех этих демократов, республиканцев и прочей швали. Чем хуже апостолов, перевернувших мир. К тому же что вы знаете об их ориентации? Уверяю, они будут управлять государством ничуть не хуже. - Роберт Паркер на несколько мгновений замолчал. - Мне надо идти к своим. А вы можете тут еще посидеть или поехать в гостиницу. Я скажу, вам поймают такси.
  Ведев взглянул на часы, шел второй час ночи. Продлевать свое пребывание в этом бедламе ему не хотелось.
  - Я хочу вернуться в гостиницу.
  То, что случилось дальше, почти повергло его в шок.
  - А мне тут нравиться, я останусь, - заявила Эльвира.
  - В вашем лагере наметился раскол, - засмеялся Роберт Паркер.
  - Я не меняю своего намерения, - упрямо повторил Ведев.
  - Хорошо, идите к выходу, сейчас будут такси.
  Ведев взглянул на девушку, та ответила ему взглядом. Но что он означал, Ведев разобрать не сумел. Он направился к выходу. На душе было неспокойно и смутно.
  
   Глава 35
  
  Хотя Ведев лег поздно, проснулся он рано. Выждав некоторое время, вышел из номера и постучался в дверь к Эльвире. К своему большому удивлению дверь так и не отворилась.
  В течение дня он раз пять повторял свой маневр с неизменным результатом - Эльвиры в гостинице не было. И никаких признаков своего существования девушка не подавала. И точно также не проявлял себя и Роберт Паркер.
  Давно Ведев не пребывал в таком мрачном расположение духа. Что-то угнетало его, какой-то груз давил на плечи и грудь и не давал успокоиться. Не помогал ни алкоголь - для чего он спустился в бар, ни сон, которому он попытался предаться, вернувшись в номер оттуда. Но заснуть так и не удалось. Промучившись полдня, он решил развеяться. Вышел из отеля, поймал такси и поехал на Манхетем.
  Ведев бродил между небоскребами, то и дело задирая голову, пытаясь разглядеть верхушки уносящихся в небеса зданий. И думал о том, каким маленьким и ничтожным должен ощущать по сравнению с этими исполинами себя человек. Тогда зачем он создает эти громадины? Чтобы возвыситься? Доказать самому себе на что способен, как далеко простираются его возможности? Но почему он это делает, он неуверенности в своих силах или от желания познать их границы? Но зачем ему это надо, вот в чем, на самом деле вопрос? Если он реализует чужой замысел, то, какое ему дело до того, что он сумеет таким образом доказать? А если все же свой? Но в таком случае, откуда приходят к нему все эти желания, намерения, планы?
  Ведев вдруг подумал, что среди этих исполинов его личные проблемы выглядят мелкими и пустыми. Он сам накрутил их по не совсем непонятной ему причине. А ведь для этого нет ни малейшего основания. Не пришла Эльвира ночевать в гостиницу - что в том такого? Нашла приют на эту ночь в другом месте - мало ли их что ли в этом гигантском городе. Этот вопрос его вообще не должен волновать, как полет вот той птицы над его головой. Сколько раз он говорил себе, что в этом мире ничего не имеет по сути дела значения, все бесследно исчезает в водовороте времен. Миллионы людей любили, страдали, мыслили, искали, надеялись, верили. Что осталось от их упований, куда все это исчезло, подобно лужам от вчерашнего дождя. В памяти сама собой возникла фраза из Корана - книги, которую. Ведев никогда не любил, но эти слова по какой-то неведомой причине отчеканились в его мозгу, как гравюра на дереве: "А сколько поколений, живших до них, подвергли Мы гибели! Разве ощущаешь ты теперь хотя бы кого-нибудь из них, или слышишь от них хоть отзвук слабейший?" Наступит момент вот и его, Ведева, программа будет стерта, как стерты миллионы отслуживших свой срок программ. И все, что он переживает, потеряет всякое значение, раствориться в таких отдаленных глубинах космоса, что уже никогда не вернется сюда. Так стоит ли о чем-то переживать? Или все-таки стоит?
  Обычно Ведев мыслил очень ясно, последовательно и логично, но на этот раз под сенью этих великанов мысли как-то путались, никак не желали выстроиться, как обычно, в последовательную и ясную цепочку. Прогулка скорей еще больше внесла дезорганизацию в его размышления и чувства, породив внутри него что-то вроде первозданного хаоса. С таким настроением он вернулся в гостиницу.
  Ведев постучал в дверь номера Эльвиры - и о чудо она тут же отворилась, и девушка предстала на пороге. Выглядела она как обычно, разве только глаза сияли ярче, чем обычно. Это ему бросилось в первую очередь
  Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не зная, что сказать.
  - Вы что-то хотели, профессор? - вдруг произнесла она.
  Почему-то Ведев ждал от нее совсем других слов.
  - Вас долго не было, я волновался, - пробормотал он.
  Неожиданно Эльвира засмеялась.
  - Разве вы забыли, где я служила в армии. Я была в таких переделках. Что может тут со мной случиться. - Они снова замолчали. - Хотите войти? - вдруг предложила она.
  Ведев чуть поколебался. Его не отпускала обида на нее.
  - Если вы не возражаете.
  - Не возражаю, - улыбнулась она незнакомой ему улыбкой, которую он мог даже назвать обольстительной, если бы она появилась на губах другой женщины.
  Они прошли в номер.
  - Вас интересует, где была?
  Застигнутый врасплох Ведев сделал неопределенный жест.
  - Не лицемерьте, профессор, интересует.
  - Интересует, - подтвердил он.
  - Все это время я была среди приверженцев Роберта.
  Она называет его уже Робертом, отметил он.
  - И как?
  - Мне было очень интересно. Всю жизнь я сторонилась подобной публики, смотрела на них свысока. А теперь поняла, что напрасно.
  - Что же вас в них так привлекло?
  - Их необычность, стремление идти своим путем. Я служила в армии, где все ходили по струнке. Но и в гражданской жизни большинство людей ходят по струнке. Разве не так?
  - И что из этого следует?
  - Ничего, - пожала плечами Эльвира и села в кресло, вытянув вперед ноги.
  С самого первого мгновения, как только он ее сейчас увидел, им владело ощущение, что что-то в ней не так. И теперь он увидел, с чем связано оно. Впервые за все время из знакомства Эльвира была в короткой юбке, в туфлях на высоком каблуке. И это делало ее такой привлекательной, что он не мог оторвать от нее глаза. Да, она совершенно переменилась.
  Эльвира насмешливо смотрела на Ведева, она прекрасно видела, какое впечатление оказывает на него ее новый вид.
  - Вы сильно изменились, - сказал он.
  - Мне вдруг надоело быть прежней. Мой образ померк в собственных глазах. Я вдруг поняла, что он не соответствует моей натуре. Или не полностью соответствует, что в ней кроется кое-что еще. С вами так не бывало?
  Ведев кивнул головой.
  - Неоднократно.
  - Тогда вы меня понимаете.
  Он снова кивнул головой
   - И что же нового вы в себе обнаружили?
  - Точно не знаю. Но среди этих людей мне вдруг захотелось жить. В последнее время это желание у меня напрочь отсутствовало. Или было каким-то неполным.
  Ведев бросил на нее быстрый взгляд и кивнул головой.
  - Представляю, что вы думали обо мне.
  Эльвира молчала, как будто бы и не слышала.
  - Вы уверенны, что я думала то, о чем вы думаете, что я думала.
  Теперь какое-то время молчал он.
  - Мы встретились при драматических обстоятельствах. И нам было не просто понять друг друга.
  - Дело не в этом. - Эльвира вытянула вперед свою стройную длинную ногу.
  - А в чем же тогда?
  - Вы представляете мир, который я не принимала. Вы не знаете, но я конфликтовала с отцом. Только он об этом не знал. Я не разрешала себе сказать даже слово, чтобы он о чем-нибудь догадался. Он был против бесконечной борьбы с палестинцами, у него вообще была одна странная теория, которая вызывала у меня негодование.
  - И что за теория?
  Эльвира нахмурилась.
  - Он считал, что человечество совершает глубочайшую ошибку, наказывая преступников. И особенно казня их.
  - Как же надо с ними поступать?
  - Папа считал, что к преступникам следует подходить как к больным людям. Это особый вид болезни - духовная. И их надо не наказывать, а духовно излечивать. Он приводил такой пример: когда убийцу казнят, они лишают его тело жизни. Но разве тело виновато в преступление, разве это его рука кого-то убила? Он полагал такой подход бессмысленным. Источник его преступления в душе, она переполнена злом, агрессией. И оттого, что мы лишаем эту душу тела, она только становится еще злей. И переселившись в другую плоть, будет творить еще большие злодеяния. Вот почему столько тысячелетий мы не в состоянии одолеть преступность. Казнями, другими наказаниями лишь усугубляем дело. А черную душу надо отмывать от мерзости и грязи. Только, действуя таким образом, в обозримом будущем сможем побороть преступность. Ну, как вам теория?
  Ведев сидел в задумчивости.
  - Ваш отец, Эльвира, был еще более гениален, чем я предполагал. Он нашел простое, но без сомнения правильное объяснение причин преступности. И метода как ее преодолеть. Жаль, что человечество воспользуется им еще не скоро.
  - Вы уверенны, что это время все же наступит?
  - Будет невероятно трудно убедить, что людей надо не наказывать, а лечить. Но однажды этот момент все же настанет.
  Эльвира отвернулась.
  - Может быть. Но меня возмущала эта теория.
  - Почему?
  - А вы не понимаете. Мы боролись с террористами, которые никого не жалели: ни стариков, ни детей. Мой жених погиб от их рук. А вместо того, чтобы их обезвреживать, надо отправлять в комфортабельные лечебницы с психологами, врачами.
  - Да, с этим трудно примириться. Но это единственно цивилизованно решение вопроса. Мы пока же его решаем, как дикари. Не наказание, а лечение - в этом истина. Как я сам до этого не дошел.
   Эльвира посмотрела на Ведева.
  - Но теперь иногда я думаю: может, отец был прав, может, так и я должна поступать. После смерти жениха я часто представляла, как встречу его убийцу, как всажу в его живот целую обойму. И буду наблюдать, как истекает он кровью, как уходит из него жизнь. Это доставляла мне огромную радость.
  - "Жестокость - первая радость человечества".
  - Как вы сказали: "жестокость - первая радость человечества.
  - Я лишь повторил. А сказал - Ницше.
  - Да, он прав. Я много раз это наблюдала, какое наслаждение приносит жестокость.
  - Теперь вы понимаете, как загрязнена наша душа, какую опасность она представляет. Мы все потенциальные преступники.
  - Предлагаете всем лечиться. Где взять столько клиник и врачей?
  Ведев засмеялся.
  - Да, боюсь, эта проблема неразрешима. Все человечество не отправишь в лазарет.
  - Что же делать?
  - Если жизнь невозможно изменить, остается жить, как жили.
  - А если жизнь невозможно изменить, а жить, как жили, больше не получается?
  - Очень древний конфликт. В его ловушку попадали многие люди. И чаще всего кончали плохо.
  - Что-то такое я и предполагала услышать. Ну и ладно, - совсем другим тоном вдруг проговорила Эльвира. - Надоело об этом думать.
  - А о чем не надоело?
  - Как провести вечер. - Она посмотрела на часы. - Вот-вот обещал подъехать Роберт.
  И словно услышав эти слова о себе, дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая фигура американца.
  - Как здорово, что вы тут оба. Не надо никого искать! - радостно воскликнул он.
  Роберт Паркер сел рядом с Эльвирой, обнял ее за плечи и поцеловал. Ведев увидел, как ответила она на поцелуй. И, как ему показалось, достаточно страстно. А в таких вещах он знал толк.
  Американец оторвался от девушки, посмотрел на Ведева и широко улыбнулся.
  - Вы тут не скучаете? - спросил он.
  - Ничуть, - ответил Ведев. - Я прекрасно провожу время.
  Он заметил, как бросила на него Эльвира быстрый взгляд.
  - И правильно, - одобрил американец. - Эта страна не предназначена для скуки. Мне жутко повезло, что я родился в Америке. Я бывал во многих местах и скажу вам: там все не то.
  - Что именно не то? - поинтересовался Ведев.
  - Восприятие жизни. Люди боятся ее, вся их жизнь занята поиском компромиссов, которые никуда не ведут. Они утратили инициативу, они не занимаются поиском. Они создали узенький, как пенал, мирок и в нем вращаются от рождения до смерти, не желаю и носа показать из него. И еще при этом на что-то надеются. - Роберт Паркер внезапно рассмеялся.
  - А здесь не так?
  - Во многом, конечно, тоже так. Но понимаете, господа, тут еще не все закрыто, есть какое-то отверстие, куда можно проникнуть. И люди стремятся к этому, хотят открыть для себя новые горизонты.
  - Горизонты чего?
  - Опять вы за свое. Нет никакой разницы, главное, есть желание, стремление. Колумб хотел найти путь в Индию, открыл Америку. И что? Это умаляет его заслуги? Главное - это порыв. А все остальное только к нему прилагается. Точно так, как Христос. Все, что он говорил, сплошной бред, никто не обращает на его слова внимания. А порыв жив до сих пор. Такая в нем сила.
  Ведев кивнул головой. В чем-то он был согласен с Робертом Паркером. Но при этом соглашаться ему с ним совсем не хотелось.
  - Я хотел бы с вами поговорить по поводу папируса Симона-волхва.
  Американец пренебрежительно махнул рукой.
  - Мне этот Симон-волхв не нравится. Он пытался остановить Христа. Потому что был как раз из этих, что боялся высунуть нос из норки.
  - Из текста вырисовывается немного другая картина. Симон не верил, что из намерений Христа вылупится что-то стоящее. Он полагал, что к никаким переменам к лучшему это не приведет, хотя ветер поднимется сильный. Но это не ветер созидания.
  - Да вот такие, как он все и погубили. За Христом пошли миллионы и все идут. А где результат? Можно было столько всего сделать. А все потому, что все силы растратили на пустяки, на борьбу за власть, за деньги.
  - А вам это не грозит?
  - Вот увидите, сперва мы кое-что перевернем. Ну а власть, деньги, куда от этого денемся. Но это потом, на десерт.
  Ведеву стало немного грустно. Очередная нереализуемая утопия. Зачем она нужна Роберту Паркеру? Только для того, чтобы заявить о себе. Впрочем, какая ему разница.
  - Мы хотим найти папирус Симона-волхва? - сказал Ведев.
  Однако на американца это высказывание не произвело впечатления, он лишь еще сильней обнял Эльвиру.
  - Это важно, Роберт, - сказала она.
  - Ну, хорошо, чем я могу вам помочь?
  - Вам известно, кто не улетел в тот день?
  Роберт Паркер пожал плечами.
  - Я и не улетел.
  - Почему? - удивился Ведев.
  - Почти в самый последний момент в аэропорт вдруг приехал целый автобус моих сторонников. Они попросили остаться еще на день. Я едва успел сдать билет.
  - И где вы были до отлета?
  - Я же сказал: со своими сторонниками. Классно провел время. Не спал всю ночь. Такое представление устроили. После Америки, когда мы придем к власти, тоже самое устроим и в Израиле. А потом где-нибудь еще. Мир большой.
  - Рад, что вам надолго хватит дел, - насмешливо проговорил Ведев. - И все же, кто еще не улетел?
  - Да я что ли следил. Так такое в аэропорту началось. Вся тамошняя полиция сбежалась.
  - Представляю.
  - Думаю, что не очень. Но скоро многие будут представлять. Случайте, а что вам до этого текста? Пропал и пропал. Столько всего за последние несколько тысячелетий пропало. И ничего не случилось, все идет своим путем.
  - В самом деле, - вдруг подала голос Эльвира. - Может, напрасно мы всем этим занимаемся.
  Ведев повернул в ее сторону голову. Ему показалось, что во взгляде девушки таилось напряжение.
  - Мы очень равнодушны к своему прошлому, - проговорил Ведев. - Используем его для своих нужд, как салфетку. И не желаем в нем по-настоящему разобраться. А на самом деле, разбираясь в прошлом, мы разбираемся в настоящем. Ведь все повторяется.
  - Ну и пусть повторяется, какая в том беда, - пренебрежительно махнул рукой Роберт Паркер и снова водрузил ее на плечи Эльвиры. Затем наклонился к ней и поцеловал в губы. Она ответила на поцелуй.
  Ведев с беспокойством подумал, как бы на его лице не появилась гримаса раздражения. Он должен сохранять ледяное спокойствие и космическую невозмутимость. Тем более, в конце концов, его это никак не касается.
  Внезапно Роберт Паркер снял руку с плеча Эльвиры и хлопнул себе по колену.
  - А я ведь видел. Ну да, когда ехал со своими ребятами в автобусе, Карл Петерсон ехал в машине. Я тогда еще удивился, куда он направляется. Но тут же забыл о нем, было не до него.
  - И больше его не видели?
  - Не видел и не слышал. Между прочим, читал его книжонки. Так, скукота одна. Сплошные жалобы на несовершенство мира. Всегда считал, что у нас Нобелевские премии по литературе дают не тому, кому надо. Чем больше ноешь, тем больше шансов ее заграбастать.
  - А кому надо? - поинтересовался Ведев.
  - А никому. За последние сто лет не появилось ни одного стоящего писаки. Не припомню ни одной книги, которую по большому счету стоит читать. Вот вы знаете такую?
  - Нет. - Ведев с удивлением подумал, что американец во многом прав. Хороших книг было много, но они были хорошие, не более того.
  - Ну, хватит. Пора ехать. Вы с нами?
  Ведев колебался недолго.
  - Я что-то не в форме. Лучше отдохну в гостинице.
  Они встретились взглядами с Эльвирой, но он почти сразу же отвел глаза.
  - Как хотите. А мы поедем.
  Девушка ничего не сказала, только кивнула головой.
  - Желаю приятно провести вечер, - сказал он и вышел из номера.
  
  Глава 36
  
  
  Ведев проснулся от стука дверь. Несколько мгновений он не мог осознать, действительно ли кто-то барабанит в его номер или это продолжение какого-то сна? Наконец понял: все происходит в реальности.
  Лежащие на столе часы показывали три часа ночи. Не очень подходящее время для визитов. Он быстро оделся и пошел открыть.
  Ему на руки буквально упала Эльвира. Он едва успел ее подхватить и почти поволок в комнату. Она шла спотыкаясь, вися на нем, как гири. Ведев почувствовал характерный запах алкоголя. И только сейчас он понял, что она пьяна. От изумления он едва ее не выронил.
  - Что с вами? Вы напились?
  Эльвира села на разобранную кровать Ведева.
  - А разве по мне не видно, - не без усилия подбирая и выговаривая слова, ответила девушка.
  - Еще как видно!
  - Зачем тогда спрашивать? Я полежу, - вдруг сказала она, и, не дожидаясь разрешения, растянулась на простыне.
  Глаза Ведева невольно заскользили по ее телу. Она была в коротком платье, которое почти полностью обнажали ноги. И вдруг он ощутил прилив такого желания, что едва удержался от соблазна броситься на нее. Вряд ли в таком состоянии она бы оказала ему сопротивление, даже несмотря на свою спецподготовку.
  Дабы не поддаться искушению, он быстро направился в противоположную часть комнату. Эльвира приподнялась на локтях и удивленно посмотрела на него.
  - Вы хотите уйти, оставив меня одну, - капризно произнесла она.
  - Нет, я не хочу вам мешать. Мне кажется, вы сильно утомлены. Вам нужно хорошо поспать.
  - Ничего вы мне не мешаете. И совсем я не утомлена. Лучше сядьте рядом.
  - Зачем?
  - Я так хочу. Этого вам мало?
  - Достаточно, - согласился Ведев. Он сел рядом с Эльвирой на постель и посмотрел на нее. Если раньше она напоминала суровую воспитательницу в частной школе, то сейчас обиженную девочку. Удивительное преображение. Получается, он ее и не знал и не понимал, внешние проявления признавал за сущее. И все же какой-то внутренний барьер сдерживал его от дальнейших действий.
  - Вы можете лечь рядом, места хватит. В этой гостинице широкие кровати.
  Ведев погрузился в раздумье. Предложение было заманчивым. Но его удерживало одно обстоятельство. В его воображение возникла недавняя картина: они находятся в номере Эльвиры, и Роберт Паркер обнимает, затем целует ее. А что у них было после того, как они уехали? Очень сомнительно, что они ограничилась только беседой. Ведь в таком виде Эльвира раньше никогда не была. Кто и для чего ее так сильно напоил?
  - Я посижу, - сказал Ведев.
  Эльвира, словно кинжалом, пронзила его взглядом.
  - Вы боитесь за мою нравственность. Раньше, профессор, вы не были таким щепетильным.
  - Вы чересчур много выпили, Эльвира. Вам надо просто отдохнуть, - почти по-отечески проговорил он.
  - Я сама решаю, что мне надо. Даже в таком состоянии. А выпила действительно много. Одну бутылку коньяка. А потом, кажется, что-то еще. Вы не знаете что?
  - Я не присутствовал при этом историческом событии.
  - Ах да, не присутствовали. Я и забыла. Вы решили с нами не ехать. А почему? - Она снова уставилась на него.
  - Мне стало это не интересно.
  - А по моему, там жутко интересно. Мне давно не было так интересно, как сегодня.
  - Тогда я рад за вас.
  Эльвира вытянула руки вдоль тела.
  - Голос у вас совсем не радостный. Да и лицо кислое. Нет, вы вовсе за меня не рады. Не лицемерьте, профессор. Это вам не идет.
  - Не буду лицемерить. В самом деле, не рад.
  - Ну вот, это уже лучше. - Внезапно Эльвира села на колени. Выпуклость ее груди располагалась всего в нескольких сантиметров от груди Ведева. И ему жуть как хотелось положить на нее свою руку. Но он только спросил? - А можно узнать, чему вы не рады?
  - Еще недавно вы были совсем другой.
  - Да, была, - согласилась девушка. - Но что вы хотите от меня, это же все ваша программа. Одна программа кончилась и сразу же заработала другая. Я ту ни причем. Вы изобретатель самой жуткой теории в истории человечества. Оно вас возненавидит за нее. Нет, оно уже сейчас вас ненавидит.
  - В вашем лице?
  Несколько секунд Эльвира молчала.
  - Может быть. А за что мне вас любить? Вы же убиваете полностью это чувство. Только начинаешь любить и тут же ловишь себя на мысль: да, какая к черту это любовь, это же программа. И не знаешь, на какой срок она рассчитана? А вдруг все кончится уже завтра. И вы полагаете, что так можно жить?
  - Мы так живем, - пожал плечами Ведев. - И, между прочим, любим.
  - Ромео и Джульетта тоже действовали по программе?
  - А почему для них должно быть сделано исключение. К тому же учтите, если не было бы написанной программы, они бы вообще никак не могли действовать.
  Эльвира махнула рукой.
  - Ну и черт с вашей программой, а я пойду к тем, кто не думает ни о каких-то программах.
  - К Роберту Паркеру? - уточнил Ведев.
  - К нему тоже. И ко многим другим. Там масса необычных людей. Это так здорово! Но вам этого не понять.
  - Куда уж мне.
  Эльвира снова рухнула на подушку.
  - Я, наверное, выйду замуж за Роберта Паркера. Как вы к этому относитесь?
  Пока ошеломленный Ведев собирался с мыслями, дабы переплавить их затем в слова, он обнаружил, что его гостья заснула. Некоторое время он пребывал в нерешительности: что же ему делать - он тоже совсем не прочь поспать. Но в его кровати лежит женщина, с которой у него непонятные отношения. Наконец-то он принял решение: Ведев примостился на самом краешке постели. "Будет лучше, если она заснет как можно скорей" - подумал он.
  
  
  Часть IV
  
  Глава 36
  
   Кардинал не понимал, что происходит, но сознавал, как накаляется атмосфера под старинными сводами замка. Это началось с первых минут, как они собрались на очередное заседание. Словно под влиянием какой-то инфекции все были возбуждены. Хотя каких-то видимых причин для ажиотажа не имелось. Ничего особенного не случилось, мир пребывал в точно таком же положение, как и при предыдущей встрече. Но только здесь на этот раз все было иначе.
  - Друзья, - говорил кардинал, - католическая церковь и лично его святейшество прекрасно понимают свою ответственность перед миром. Мир всегда был полон еретических идей и еретиками. И мы всегда упорно и последовательно боролись против лжеучения и лжеучителей.
  - Мы знаем об этом, вы их сжигали, - перебил его, злорадно улыбаясь, имам
  - Безусловно, были и перекосы в этом праведном деле, - осторожно произнес кардинал. Но...
  - Ваша церковь на всем протяжении истории преследовала иудеев! - воскликнул раввин. - Сама ваша католическая церковь была еретической сектой иудаизма. И таковой остается. Вы исказили послание Господа, которое дал Яхве нашему народу.
  Кардинал посмотрел на собравшихся. Он ясно видел, что в эту бессмысленную дискуссию готовы вмешаться и все остальные участники заседания. По их лицам было видно, что им не терпеться выступить со своими аргументами.
  - Давайте прервем эту дискуссию, - призвал кардинал. - Каждый из нас считает только свое вероучение истинным. И в этом вопросе мы никогда не достигнем согласия. Поэтому я призываю оставить прения. Я произнес это вступление не для того, чтобы подчеркнуть чье-то превосходство, а только из желания напомнить важность борьбы с любыми отклонениями от благовещения, со всеми, кто осмеливается выступать от имени истины, не имея на то ни каких полномочий. Мы подняли архивы, чтобы получить дополнительные сведения о Симоне-волхве. До сих пор о нем известно было немного. Но так как в свете известных вам событий его фигура приобретает несколько другое звучание, мы бы хотели знать о нем больше.
  - И удалось что-то узнать новое? - спросил, наклонившись вперед своим грузным телом, архиепископ.
  - К сожалению, новые сведения не обнаружились. Но все же, считаю, наши поиски были не напрасными.
  - И в чем же вы видите их пользу? - поинтересовался пастор.
  Кардинал внимательно посмотрел на него.
  - Если вы помните, этот Симон-волхв был родоначальником гностических ересей. Он сам себя провозглашал как "великая сила Божия". Об этом говорится в "деяниях апостолов"
  - Плевать мне, что там говорится, - пробормотал имам. - Это ваши проблемы.
  - Позволю с вами не согласиться, - возразил кардинал. Вот что писал Ириней о нашем герое. "Пророки произносят свои предсказания, вдохновленные ангелами, сотворившими мир; те же, кто верит в него и его Елену, больше не нуждаются в их руководстве и могут свободно делать, что им нравится. Его милостью человечество было спасено, но не благодаря праведным деяниям. Не существует дел, по природе своей хороших или плохих, но они таковы волей случая, так как ангелы, сотворившие мир, распорядились им, как хотели, и заповедями этого рода поработили человечество. Посему он обещал, что мир исчезнет и что сам он освободится от владычества тех, кто сотворил мир". Согласно источнику, получившего название Псевдо-Климентин" Симон Волхв исповедовал "силу неизмеримого и несказанного света, значимость которого непостижима, которого не знает ни Сила создателя мира, ни давший законы Моисей, ни ваш учитель Иисус".
  - И что из этого, - пожал плечами имам. - Не вижу, как это может коснуться нас. Это было все очень давно.
  - Время, как известно, понятие относительное. Мы пребываем в уверенности, что все это надежно погребено под огромным слоем прошедших веков. Но на самом деле это может быть всего лишь иллюзия. И Симон-волхв может вырваться из могилы и вновь стать властителем дум.
  - Что вы говорите ерунду, - раздраженно буркнул раввин.
  - Разумеется, я говорю фигурально. Вопрос в другом, если мы не поймем степень угрожающей нам всем опасности, Симон-волхв может снова, как в те давние времена превратиться в знамя всех тех, кого не устраивают наши истинные представления о божественном. Это серьезный противник, таким он был в ту эпоху и осмелюсь сказать, что таким он остается и по сей день. Не случайно, что, согласно некоторым источникам, в своем окружении он звался Фаустус. А это имя наводит на большие размышления.
  - И что вас так беспокоит? - подал голос архиепископ.
  - Меня беспокоит даже не столько текст Симона-волхва, за которым мы охотимся, сколько его возможная интерпретация такими людьми, как Ведев. Для них это великолепная возможность сослаться на авторитет столь известного исторического лица. Мы сильно заблуждаемся, если полагаем, что гностицизм умер, он может воскреснуть в любой момент в современном обличье. И господин Ведев - это как раз тот человек, который как никто другой подходит на эту роль. Он давно ищет для себя опору в прошлом, чтобы от него протянуть нить в настоящее и будущее. Его цель - разрушить любую веру, поставить вместо нее некие абстракции. Для него весь наш с вами гигантский опыт ровным счетом ничего не значит. Как он написал в одном из своих трудов - это не более чем книга заблуждений человечества. А нас, священнослужителей он называет апостолами или служителями культа заблуждений. Если Симон-волхв был отцом всех ересей в ту эпоху, то этот Ведев явно претендует на эту роль сейчас. Не случайно он так настойчиво ищет манускрипт Симона-волхва, так как чувствует, что он может ему помочь в достижение этой цели. Мы стоим перед перспективой создания исторического альянса между этими двумя людьми. А для всех нас, я подчеркиваю - для всех нас это крайне опасный союз.
  - Я же уже много раз предлагал - убрать этого вашего Ведева! - раздраженно воскликнул имам.
  Неожиданно помощь кардиналу пришла с той стороны, откуда он не ждал.
  - Ваша религия все вопросы решает одним способом - уничтожением противников! - выкрикнул раввин, тряся бородой. - Это самый главный ваш аргумент.
  - Мы убивали и будем убивать евреев! - вскочил имам. - Вы наши враги, вы угнетаете наших единоверцев.
  - Ваши единоверцы - сплошные террористы. - Раввин тоже вскочил.
  Было очевидно, что оба испытывают жгучее желание вцепиться друг в друга. До решительной схватки оставались считанные секунды. Кардинал ясно понял: если она сейчас начнется, вся затея с объединением религий на платформе борьбы с наступающей великой ересью будет окончательно похоронена, как и все предыдущие попытки найти согласие разным конфессиям.
  - Господа, у меня для вас хорошая новость, - громко проговорил он.
  Все молча уставились на него.
  - Этого нового Симона-волхва убили? - предположил имам.
  - Нет, но его и его спутницу, наконец, обнаружили.
  - Где?
  - В Копенгагене. У них там была пересадка.
  - Куда же они отправились? - спросил архиепископ.
  - В Пекин.
  - Там мы их точно не прикончим, - с огорчением произнес имам.
  - Других мыслей у вас как не было, так и нет, - уколол его раввин. Но в его голосе уже было существенно меньше агрессивности и злости.
  Имам посмотрел на него и, ничего не ответив, сел. Раввин последовал его примеру, а кардинал перевел дух - снова гроза, хотя была и совсем близко, но все-таки в последний момент прошла стороной. И все же следует быть постоянно на чеку, ненависть этих двух людей друг к другу столь велика, что она, как созревший гнойник, способна прорваться в любой момент.
  - Что же мы должны в таком случае делать? - спросил архиепископ.
  - Наблюдать. Наш человек сразу же получил сообщение и отправился по следу.
  - И это пока все? - разочарованно проговорил имам.
  - Не совсем. Настало время бросить вызов и Симону-волхву, и этому Ведеву, и всем другим на их же поле. Их аргументации мы должны противопоставить свою.
  - Наша аргументация противостоит уже несколько тысячелетий, - гордо заявил раввин, победоносно оглядывая всех остальных.
  Кардинал испугался, что все начнется сначала.
  - Да, да, - поспешно произнес он, - этого никто не отрицает. Но вы же не будете отрицать и то, что все требует обновления.
  - Нет, буду, - упрямо проговорил раввин. Вечные истины не нуждаются в обновлении. Ни в чем таком я не намерен участвовать.
  - А я согласен с этим предложением, - вдруг произнес архиепископ. - Нам следует задуматься над некоторыми вопросами, которые ставит жизнь. Если мы не дадим на них ответы, это сделают другие.
  Наконец-то хоть кто-то позитивно тут мыслит, с облегчением подумал кардинал. Только немного странно, что им оказался иерарх православной церкви.
  Они улыбнулись друг другу, как единомышленники.
  
  
  Глава 37
  
  Пекин их поразил своим видом, город так стремительно рвался из прошлого в будущее, что возникало ощущение, что время тут течет по каким-то специфическим китайским канонам. В этом прыжке заключалась такая мощь, что становилось даже тревожно. Ведева вдруг в какой-то момент стало преследовать ощущение, что он остается где-то далеко позади этого несущего вперед потока. А ведь он, Ведев, ничтоже сумнявшись, считал, что это он опередил всех, заглянул в такие дали, где еще никому не удалось оказаться. А тут получается все иначе; пока он пребывал в полной иллюзии, что движется в своем мышлении все быстрей и быстрей, самые обычные люди, не отягощенные решением фундаментальных задач, стали на деле создавать образ грядущего. На первый взгляд между ним и ими не было ничего общего, они пребывали в настолько разных сферах пространства, что никак не могли соприкоснуться друг с другом. Но это только было на первый взгляд. А вот на второй взгляд, картина представлялась совсем иной. Ведев с каждой минутой все отчетливей сознавал, что в каком-то смысле проигрывает это соревнование. Созидательная мощь его разума была превзойдена созидательной мощью сотен тысяч рук, воздвигающих на пустом месте не менее, если не более грандиозное сооружение, чем он воздвигал в своей голове. Это был какой-то иной путь, который вполне мог стать альтернативным и более полезным выбранному им направлению. Но в таком случае той ли дорогой он идет?
  Потом он сам удивлялся этим мыслям, каким образом забрели они в его голову, и чтобы это значило? И пришел к выводу, что они свидетельствовали в тот момент о неком кризисе сознания, который незаметно подобрался к нему. Этот кризис явился выразителем неких протекающих в нем внутренних процессов, которые до сего момента он даже не замечал, или замечал настолько смутно, что почти не обращал на них внимания, в лучшем случае отмахивался, как от назойливых мух.
  Но в чем заключались эти процессы? К удивлению Ведева ему не удалось их быстро идентифицировать. Или он не очень хотел это делать? А дело заключалась в том, что с какого-то момента он стал сознавать, что все сильней попадает в жизненный тупик. Все его замечательные идеи вдруг перестали работать лично на него. Если раньше они несли его вперед и ввысь, придавили смысл поступкам, толкали на принятие, в том числе и не простых решений, то теперь потеряли этот ореол. Он никак не мог выйти за их пределы, раздвинуть горизонты собственного виденья, осознать новую реальность. Не может же он до конца жизни, как пономарь, бубнить одно и тоже. Он же не священник, выучивший молитвы и дежурный набор истин, и который воспроизводит их, как пластинка запись, до завершения своих дней.
  Само по себе в этом и не было ничего уж такого ужасного, если бы к этому не примешивался другой элемент, уже сугубо личный. Тут, правда, все было до невероятности туманно и зыбко, но это не мешало ему ощущать, что его судьбу начинают все сильней сотрясать какие-то вихри. А причина этой турбулентности сейчас сидела рядом с ним на сиденье и беззаботно посматривала на сменяющиеся друг друга улицы и площади. Ведев вынужден был признать, что не знает, как себя с ней вести, какую линию в их отношениях проводить. В основном по двум причинам. Во-первых, он никак не мог понять, как же он к ней относится; едва приходило хоть какое-то понимание, как происходило нечто такое, что снова погружала его в неопределенность. Во-вторых, буквально за последние два дня Эльвира так сильно переменилась, что он с трудом верил своим глазам; такие изменения не могут происходить столь кардинально и столь стремительно. Это противоречит всему тому, что он знал до сих пор о человеческой природе. И сейчас не представлял, как должен относится к девушке. То, что он чувствовал к ней, имело отношение к тому прежнему образу. И он совсем не был уверен, что его чувства можно автоматически экстраполировать к новому ее облику.
  Была еще третья причина, о которой ему так не хотелось думать, что он даже мысленно выводил ее за скобки своих размышлений. Это возможный характер отношений Эльвиры с Робертом Паркером. Что было между ними, почему она так резко изменилась после проведенных буквально нескольких с ним часов? Конечно, можно было прямо спросить ее об этом, но он знал, что спрашивать не станет. По крайней мере, до возникновения такой ситуации, когда этот вопрос сам собой соскочит с губ.
  Эта головоломка сильно портила настроение, он, который всегда презирал убогую ясность религиозных и идеологических догм, предназначенных для линейных и одномерных мозгов, сейчас хотел ее обрести в полном объеме. Так хорошо ощущать себя неподвластным хищническим челюстям сомнений, быть уверенным в своих чувствах, как верхолаз в своей страховке. Раньше такого с ним не случалось. Может, это первые признаки надвигающей старости - в стремлении обрести стабильность, не мучаться, не переживать по напрасно.
  Их путь от аэропорта до гостиницы был довольно длительным, но все это время Эльвира лишь пару раз бегло взглянула на него. При этом ее взгляд был столь невыразителен, как будто бы вместе с ней в машине ехал случайный попутчик. Зато всю дорогу она напевала модные шлягера, демонстрируя отменный слух и приятный голос и даже, насколько позволяла обстановка, - танцевальные задатки. Он и не предполагал до сего момента, что она столь музыкальна и ритмична.
  Однако то, что случилось в гостинице, повергло его шок, с которым все предыдущее не могло даже близко сравниться. При размещении их поселили в один номер, по-видимому, приняв то ли за супружескую пару, то ли за любовников, несчетное количество которых сейчас путешествует по всему миру. При других обстоятельствах Ведев только бы посмеялся над этим казусом и с удовольствием представил себе, как они будут жить вместе. Но сейчас он растерялся, мгновенно представил, как будут развиваться события перед сном. И ему стало немного не по себе.
  - Надо попросить, чтобы нас расселили в разные номера, - обратился он к Эльвире.
  И получил от нее в ответ презрительный взгляд.
  - Если вы такой стеснительный, то просите. Мне ваше столь близкое соседством никак не помешает.
  - Прекрасно, - проговорил Ведев, направляясь вслед за несущим чемоданы мальчиком к лифту. - Мне тоже это нисколько не мешает. Я заботился о ваших удобствах.
  - Я сама о них позабочусь, - ответила Эльвира.
  Ведев сознавал, что только что сказал неправду, и от этого почувствовал негодование на самого себя. Он опустился до примитивной лжи. Если это не самое настоящее падение, тогда что же это? Куда же заведут его дальнейшее развитие событий.
  Номер состоял из двух комнат, была даже маленькая кухня. Он вошел в спальню и остановился: у стены стояла роскошная, предназначенная для двоих, широкая кровать - настоящее ложе любви. Только этого не хватало, а он надеялся, что хотя бы постели у них будут раздельные.
  Вслед за ним в комнату вошла Эльвира. Увидев кровать, она лукаво взглянула на него, затем вдруг весело рассмеялась и со всего размаха бросилась на покрывало.
  - Как мягко! - воскликнула она. - Не хотите ли тоже прилечь. Путь был дальний.
  - Я не устал.
  - А вид у вас усталый.
  По выражению ее лица Ведев понял, что она насмехается над ним. В такое дурацкое положение он давно не попадал.
  Он сел на кровать. Эльвира не обманула, она действительно оказалась очень мягкой и одновременно упругой. Просто идеально подходит для любви, ничего лучшего и сыскать невозможно. На него снова нахлынуло искушение ею и заняться. Сама судьба создала для этого все условия. Внезапно в голове Ведева всплыла фамилии Паркера. И желание тут же пропало. Он даже почти успокоился.
  - А знаете, вы правы, Эльвира, в самом деле, я притомился. Полежу-ка немного.
  Ведев встал и начал раздеваться. Снял пиджак, затем расстегнул манжеты рубашки, избавился и от нее. Снова сел на кровать, но только для того, чтобы сподручней было разуться. Освободившись от ботинок, принялся за брюки. Оставшись в трусах и майки, лег на постель.
  - Вы поступили абсолютно верно, лежать в постели одетой очень негигиенично, - сказала Эльвира.
  Она вскочила с кровати и тоже стала быстро раздеваться. Военная сноровка помогла ей избавиться от одежды за считанные секунды. Аккуратно сложив свои вещи на стуле, она легла рядом с Ведевым в трусиках и бюстгальтере.
  Какое-то время они лежали молча и даже не смотрели друг на друга. По крайней мере, не смотрел Ведев, упорно разглядывая потолок. Чувствовал он себя в дурацком положении, сколько времени они еще будут пребывать в такой позиции? Час, два, сутки, весь период нахождения их в Пекине?
  Неожиданно Эльвира перевернулась со спины на живот, и ее голова оказалась совсем рядом с его лицом.
  - Вам не жарко, профессор? Не хотите снять что-нибудь еще.
  Ведев скосил глаза на девушку. Может, ее ударить, подумал он. Но мысль была глупая, поэтому он ее отверг.
  - Будет жарко, сниму, - пообещал он.
  - Какой-то вы стеснительный. Помнится, когда я пришла к вам в первый раз, вы выглядели совсем по-другому. Бросились за мной аж без трусов.
  - Вы заметили?
  - Не только я, целая улица. А я подумала: вот смелый человек, раз в таком виде бросается вдогонку.
  Ведев даже присел.
  - Вы, в самом деле, так подумали?
  - Разумеется. Это был поступок мужчины. А я привыкла ценить мужские поступки. Последние несколько лет я провела почти исключительно в мужском обществе. Я даже не совсем представляю, о чем разговаривать с женщинами.
  - Неужели у вас нет ни одной подруги? - удивился Ведев.
  - В школе были, в университете были, а затем я их всех растеряла. А если говорить по правде, это случилось по моей вине, перестала общаться.
  - Почему?
  - В какой-то момент стало не интересно. Что-то во мне отрезало. И я целиком переключилась на мужчин. И поняла, что мне они гораздо интересней. А потом встретила того, кто вскоре стал моим женихом. Но это уже все в прошлом. Его же не вернешь. Или у вас есть какая-нибудь теория, опровергающая это утверждение.
  - Нет, прошлое в будущем не появляется.
  - Вот и я так думаю. Я - живая, он мертвый, между нами непреодолимая пропасть. И ее не преодолеть. Только не говорите мне, что это не так.
  - Я вообще могу молчать.
  - Вот это совсем меня не устраивает. Зачем вы мне молчаливый. С вами и без того скучно. А уж если погрузитесь в молчание, я повешусь.
  - Так серьезно?
  Она лукаво посмотрела на него.
  - А вы как думаете. И вообще, зачем мы поселились в одном номере?
  - А, в самом деле, любопытно.
  Эльвира несколько секунд молчала.
  - А если я совсем разденусь? - вдруг спросила она.
  - Сомневаюсь, что это произведет на меня именно то впечатление, на которое рассчитываете.
  - Думаете, что я хочу вас соблазнить.
  - А чего вы хотите?
  - А у меня нет сейчас желаний.
  - Тогда какой смысл в дальнейшем раздевании.
  - Знаете, профессор, в чем наше отличие. Вы во всем ищете смысл, а я готова вполне удовлетвориться бессмыслицей. С вашей точки зрения я выгляжу очень примитивной.
  Ведев пожал плечами.
  - Люди имеют плохую привычку хвататься за смысл, как за соломинку. А потому в качестве него готовы принять любой бред. Так что ваша бессмыслица может даже и лучше.
  - Вы меня обнадежили.
   Эльвира снова откинулась на спину, а взгляд Ведева уткнулся в ложбинку между ее грудями и заскользил дальше вниз. И сразу же в нем начало разгораться желание. Но он быстро и легко его приструнил.
  - Рад, что сумел оказаться вам полезным, - пробормотал Ведев, прекрасно сознавая, что сам несет туже самую бессмыслицу.
  - Как хорошо чувствовать себя полноценным человеком, - певуче протянула Эльвира, смотря в потолок. Она скосила на Ведева глаза.
  - Чувствую, профессор, что он вас все равно пользы никакой. Сосну-ка немного, а потом пойдем осматривать город. А пока и вам поспать советую.
  Эльвира отвернулась от него. И буквально через минуту уже спала. Такой быстрый переход из одной грани бытия в другую поразил Ведева. Сперва он даже не поверил, полагал, что притворяется. Но вскоре понял, что она спит глубоким и крепким сном. Он закрыл глаза и попытался расслабиться. Некоторое время мысли еще блуждали в его голове, затем исчезли и они. А вместе них его окутала черная тишина.
  
  Глава 38
  
  Сунь Вэньцзе принял их в своей квартире. По китайским меркам она была довольно большой, однако в ней почти полностью отсутствовала мебель. Только в углу стоял компьютерный стол с компьютером, рядом с ним небольшая книжная полка с книгами и папками. В комнате, где они расположились, пол был устлан ковром, ступать по нему было приятно. И Ведев с удовольствием ощущал ступнями мягкий их ворс.
  Официально китаец считался дзен-буддистом. По крайней мере, власти страны воспринимали его именно в этом качестве, предоставляя ровно столько свободы, сколько было необходимо, по их мнению, чтобы их не обвиняли в преследование всемирно известного ученого. Но Ведев был убежден, что на самом деле, если он и являлся дзен-буддистом, то весьма сомнительным. И уж точно не ортодоксальным. Его взгляды на мироздание уходили куда-то в сторону от основного течения и терялись где-то далеко в пространстве.
  Для Ведева Сунь Вэньцзе являлся некой недостижимой точкой, подобно звезде, отделенной от земли расстоянием в десятки световых лет. Он и сам не мог выразить, откуда и почему возникает в нем это ощущение. Когда он, Ведев, соприкасается с этим человеком, ничего непостижимого китаец не вещает, не открывает великий тайн Создателя. Все, что он говорит, ясно и прозрачно, как чисто вымытое стекло. Но за этой ясностью и прозрачностью угадывается некий высший смысл, понять которого было абсолютно недостижимой задачей, но который, казалось, выводил на ту единственную дорогу, ведущую непосредственно в самую сердцевину тайны мироздания. При этом Ведев отчетливо сознавал, что лично ему никогда по этой дороге не направиться в путешествие к истине; она не для него. Но одна мысль, что кто-то все же по ней идет, и он знает этого путника, наполняла непередаваемым восторгом. Впрочем, это чувство посетило Ведева всего один раз, но его хватило, чтобы наполниться им до самых беспредельных границ своего существа.
  Ведев всегда с огромным нетерпением ждал и одновременно боялся их встреч. Он ожидал от каждой из них великого открытия и опасался, что оно превзойдет его возможности их восприятия и осознания. С одной стороны он не желал признавать своего поражения, но с другой - ясно понимал, что без этого невозможно продвинуться ни на шаг; ведь только оно открывает новые горизонты, в то время как победа их закрывает.
   Они пили чай и больше посматривали друг на друга, чем разговаривали. Сунь Вэньцзе переводил свои лучистые глаза с одного своего гостя на другого и молчал, накапливая впечатления. Ведев знал эту его способность аккумулировать внутри себя полученные таким образом знания и информацию. Как это ему удавалось, Ведев понимал плохо, да особенно и не пытался разобраться. Он сознавал, что есть вещи, постичь которые ему не дано. И будет лучше, если станет принимать их покорно, как само собой разумеющиеся, не пытаясь ничего изменить, прыгнуть выше головы. Именно в этом для него и заключается мудрость, а вовсе не в стремлении во что бы то ни стало постичь истины, отгороженные от него непроницаемым забором.
  - Я очень скорблю в связи гибелью вашего отца, - негромко произнес Сунь Вэньцзе после того, как все выпили по чашке зеленого и необычайного вкусного чая. - Но я рад, что вы уже оттаяли, и в вашем сердце уже нет прежней печали.
  - Почему вы так полагаете? - спросила удивленная Эльвира.
  - Я вижу, - коротко ответил китаец. - Зато вы грустите, - обратился он к Ведеву.
  Невольно Ведев взглянул на Эльвиру и встретил ее удивленный взгляд.
  - Вы правы, я в некотором затруднении, - признался Ведев. Он вдруг с радостью подумал, что не ошибся, что направился сюда, а не в Стокгольм, как настаивала Эльвира. Он испытывал потребность общения с этим человеком; если и кто был способен развеять его сомнения, внушить уверенность в себе, пополнить аккумулятор оптимизма, то только Сунь Вэньцзе. Поэтому к удивлению и негодованию своей спутнице он настоял на выборе именно этого направления их передвижения по свету.
   Сунь Вэньцзе не торопился с ответной репликой, он задумчиво смотрел куда-то в сторону.
  - Один ваш западный мистик сравнивал человека с окном, в котором сияет свет божий, - медленно, тихо и задумчиво вдруг начал говорить Сунь Вэньцзе. - Если оконное стекло чисто и на нем нет пятен, оно полностью прозрачно, и мы не видим его вообще. Через него виден только свет. Если человек отягощен своим иллюзорным я и духовным эгоизмом, оконное стекло его души видно отчетливо, потому что на нем множество пятен. На вашем окне в последнее время появилось много новых пятен.
  Ведев даже вздрогнул, это было именно то, о чем он думал все эти дни.
  - Вы правы. Но почему они возникли так внезапно?
  Сунь Вэньцзе улыбнулся.
  - Вы пришли в точку их возникновения - и они появились.
  - Так просто? - не поверил Ведев.
  - Для мудрого в этом мире все просто, для глупого - все выглядит упрощенно. Но в любом случае есть, на самом деле, лишь один способ решения любой проблемы - раз и навсегда выйти из ее поля, покинуть проблему, как мы покидаем квартиру, переезжая в другой дом.
  - Возникает вопрос: куда же ехать? - сдержанно улыбнулся Ведев.
   Сунь Вэньцзе ответил ему почти точно такой же улыбкой.
  - Ехать никуда не надо. Тот, кто едет, никуда и никогда не приедет. Вы можете принять ошибочное решение, так как ваша подсознательная цель из одной точки переместиться в другую. Но ведь в той точки все тоже самое. И однажды вам непременно захочется снова отправиться в путь. И так без конца.
  - Я понимаю, - грустно вздохнул Ведев, - но что же делать. Раньше это меня спасало. А теперь нет.
  Сунь Вэньцзе почему-то посмотрел на Эльвиру.
  - Я бы хотел поговорить с вами, Вадим, наедине, - сказал китаец. - Вы позволите? - обратился он к девушке.
  - Конечно, - ответила она, не выражая ни взглядом, ни жестом никакого удивления, словно бы и ждала такого оборота событий.
  Китаец встал и направился в соседнюю комнату. Ведев последовал за ним.
  Соседняя комната была точно такой же, как и та, которую они только что покинули. В ней тоже не было мебели, если не считать в углу компьютерного столика с компьютером на нем и по соседству книжная полка. Это удивило Ведева.
  - Почему у вас в каждой комнате стоит компьютер? - поинтересовался он.
   Сунь Вэньцзе улыбнулся.
  - Эту идею я перенял у Дайсэна Судзуки. В его доме в каждой комнате лежали бумаги, с которыми он работал. Так как он обычно трудился сразу над несколькими рукописями, то чтобы не запутаться, он в разных помещениях писал разные работы, имея все необходимое под рукой. Я поступаю точно также, так как пишу сразу несколько трудов. Поверьте, это очень удобно.
  Они снова расположились на ковре напротив друг друга.
  - Мне кажется, в вашей душе царит беспокойство и растерянность. И виновата в этом она. - Сунь Вэньцзе посмотрел на дверь, отделяющей их от комнаты, где осталась Эльвира.
  Ведев не стал отрицать.
  - Я испытываю к ней странные чувства. Я не совсем понимаю, что это такое. Меня никогда не страшила любовь, но сейчас я боюсь, что это чувство как раз ей и окажется.
  - Я думаю, вас смущает то, что это чувство глубже всего того, что вы раньше испытывали. Вам это состояние непривычно, оно вас смущает, пугает и беспокоит.
  - Что же делать?
  - Ничего. Это самое лучшее из дел. Тот, кто не делает ничего, постигает несравненно больше, чем тот, кто старается все время что-то сделать, направить события по руслу, которое представляется для него желательным. В этом и заключается свобода. Она приходит к тому, кто способен освободиться от желания быть свободным. Ничто так не порабощает человека, как оно. Именно это желание лежит в основе всех самых кровавых диктатур, всех наших личных невзгод. Думаю, на самом деле ваша проблема лежит глубже.
  Ведев пристально посмотрел на своего собеседника.
  - И на какой глубине?
  - Ваш великий мыслитель Экхарт говорил: "Душа должна выйти из пределов собственного мира, сбросить с себя тварную природу, и лишь тогда она познает Бога".
  - Я не готов расстаться с человеческой сутью. Не знаю, как долго это продлится, но пока мне нравится быть человеком.
  Сунь Вэньцзе в очередной раз улыбнулся.
  - Я не призываю вас сбросить человеческую оболочку, мне даже странно, что вы меня поняли именно так. Наоборот, я призываю вас обрести подлинную человеческую суть. Позвольте еще раз процитировать Экхарта: "Никакое блаженство невозможно, ежели человек не сознает свое видение и знание Бога. Воля Бога в том, чтобы я не был блажен, если не сознаю это. Если кто-то разумеет по иному, пусть разумеет. Я могу только пожалеть его". И уж простите еще одна его цитата, но на этот раз последняя: "Око, которым я взираю на Бога, есть око, которым Бог взирает на меня. Мое око и око Божье едины в видении, и ведении, и в любви".
  Ведев вдруг ощутил прилив волнения, хотя его источник был ему не совсем ясен.
  - Честно говоря, давно не читал Экхарта, - осторожно произнес он, еще не зная, куда повернет разговор.
  - А я его читаю почти каждый день. Хотя бы несколько строчек.
  - Могу я спросить зачем? Что вы в нем постоянно ищете?
  Сунь Вэньцзе задумчиво посмотрел на Ведева.
  - Я никогда не задаю себе таких вопросов. Ответы на них всегда лишь приводят к замешательству. Зачем вам это знать, если можно просто чувствовать. Я ощущаю потребность - и мне этого достаточно. Остальное случится помимо меня.
  - У меня так как-то не очень получается, - вздохнул Ведев.
  - Я знаю, - спокойно проговорил китаец. - Мое отличие от вас заключается в том, что вы желаете понять, а я - постичь. Это особенно видно из ваших трудов.
  - И что вы о них думаете? - Почему-то Ведев вдруг ощутил волнение.
  - Мне нравятся ваши идеи. Меня всегда не отпускало ощущение, что чего же не хватает нашему дзен-буддизму?
  - И чего?
  - Нити, на которую нанизываются бусы. Вы предлагаете эту нить.
  - Знаете, - произнес Ведев, - однажды ко мне пришла странная мысль. Вы первый, с кем я делюсь ею. Мне захотелось создать модель Бога. Я подумал, что исходя из его творений, можно попытаться понять, чем Он должен обладать, как должен мыслить, чувствовать, какие ставить перед собой цели, чтобы возникло бы все то, что нас окружает. Я долго возился с этой затеей, пытался выстроить его образ. Но всякий раз натыкался на одно и тоже препятствие: я не мог получить первоначальную матрицу. Они все были вторичные. А значит, не достоверные. Такое ощущение, что Бог одновременно существует и не существует. Но это не подчиняется никакой логике. От этого можно сойти с ума. Я не могу избавиться от убеждения, что для создания реального мира требуется реальный мастер, без устали и перерыва работающий в своей мастерской. Но проблема в том, что эта мастерская должна быть невероятных размеров, но при этом она остается абсолютно невидимой.
  Сунь Вэньцзе покачал головой
  - Когда человек хочет понять больше, чем ему дано понять, он неизбежно погружается в депрессию. В отличие от вас меня не мучают подобные затруднения.
  - Но почему? - почти воскликнул Ведев. - Разве вы не хотите знать.
  - Знать? - Китаец снова покачал головой. - Нет, знать я не хочу. Знания всегда не полны. А какой смысл стремиться к неполноте. Я хочу раствориться, слиться с высшим началом. Вы смертельно боитесь потерять свои знания, а я хочу избавиться от них, как от ненужной вещи. Вы понимаете, в чем отличие? Помните, как говорится в Бхагавадгите: "Кто как ко мне обращается, того я так и принимаю". Вы незаметно для себя, борясь с догмами, создали свою догму. Так, неизбежно происходит, когда человек пытается умозрительно, рационально вычислить первоначальный принцип. Увы, это невозможно. Он неизбежно будет вынужден создать догматическое учение.
  - Я сам всегда так полагал.
  - Нет, это вам так казалось. А на самом деле все обстоит иначе. Вы нашли важный принцип. Но не поняли, что этого всего лишь небольшая часть того, что незримо присутствует. На каком-то этапе каждому из нас требуется руководящий принцип. Но однажды наступает момент, когда его следует отбросить, как сношенный башмак.
  - У меня наступил такой этап? - спросил Ведев.
  - Может быть. Ваши чувства к этой замечательной девушки говорят мне об этом.
  - Мои чувства? - удивился Ведев.
  - Именно они просигналили вам, что пора идти дальше. Настоящая любовь заставляет нас выходить за рамки самих себя. Именно это с вами и случилось. Вы забаррикадировались в своих представлениях. И внезапно в вашу дверь постучали. Но далеко не всегда мы хотим ее открывать.
  - Но что означает этот стук?
  - В свое время я стоял точно перед такой же дилеммой, как вы теперь.
  - Вы?
  - А что же тут удивительного, однажды меня тоже посетила большая любовь. И я тоже переживал, совсем как вы.
  - Но к чему все это?
  Сунь Вэньцзе широко улыбнулся.
  - И я задал точно такой же вопрос.
  - И какой ответ был вам дан?
  - Именно дан. Как и вы, я чересчур увлекся интеллектуальным поиском конечных истин, наматывая внутри своей головы все новые и новые ментальные слои. Их было так много, они были такой толщины, что пробиться ничего новому, ничего живому уже не удавалось. И тогда ко мне пришло чувство, что все это следует уничтожить, что нужно освободиться от этого гнета изощренного интеллекта. Я долго и упорно сопротивлялся. И все же не устоял, я расстался со всем этим багажом, который казался мне таким бесценным. И никогда не жалел. Все нужно только для того, чтобы то, что мы имеем, преодолеть и отбросить. Вот почему все идеи, все религии столь вредны и реакционны; в свое время они появились для того, чтобы избавить людей от старого наследия. Но, справившись с этой задачей, сами превратились в такое же устарелое наследие. И не позволяют ничего новому, тому, что должно их смести, воплотиться и укорениться. Поэтому я откликнулся на призыв отца той девушки, что сидит в соседней комнате, и присоединился к созданному им кружку. Вы понимаете меня?
  Ведев наклонил голову.
  - Хотел бы на это надеется. Но иногда бывает не столь сложно понять, сколько сложно принять. Я думаю о вашем стремлении освободиться от всего ментального.
  - Нет, вы меня не верно поняли. Или поняли чересчур упрощенно. Впрочем, в свое время я тоже так размышлял. Речь не идет об освобождение от ментальных накоплений. Это было бы чересчур расточительно. Создатель не может поступать столь не разумно.
  - Тогда что?
  - Ваша ментальная энергия должна стать трамплином для прыжка вверх. Туда, где вы сумеете раствориться в невыразимом. А вы вместо этого превращаете свои ментальные наслоения в клумбы, в парк, по которому собираетесь постоянно прогуливаться, которым хотите, чтобы все любовались и восхищались. Тот, кто не умеет избавляться, расставаться с накопленным, никогда ничего не получит взамен. Как только что-то у вас появляется, это сразу же становится препятствием. И чем полезней и плодотворней кажется вам вещь или идея, тем больше вреда в будущем она принесет.
  Ведев задумчиво посмотрел на Сунь Вэньцзе.
  - Это как раз то, что пытался внушить Симон-волхв Христу.
  - Я рад, что вы это, наконец, осознали. Дзен-буддизм целиком построен на этом постулате. Правда, далеко не все приверженцы этого течения понимают эту истину. Впрочем, вас вряд ли заинтересует наши цеховые проблемы.
  Ведев, задумавшись, ничего не ответил.
  - Подумайте над всем, что было тут сказано. А я пока поговорю с Эльвирой. Она не меньше вас нуждается в разговоре, - проговорил Сунь Вэньцзе и направился к выходу из комнаты.
   Ведев проводил его удивленным взглядом, такого конца разговора он не ожидал.
  
  Глава 39
  
  Люди собрались на его дворе. С каждой минутой их становилось все больше, и вели они себя все шумней. Их крики пробивали стены и окна и атаковали Симона, мешая сосредоточению. Он знал, что они нетерпеливо ждут его появления, но не спешил выйти к ним. Он собирался с мыслями, так как понимал, как много будет означать каждое произнесенное им слово. Он долго сопротивлялся этому, пытался отстоять свое право никому не принадлежать. Вернее, принадлежать только себе. Но в этом мире это дается трудней всего. Люди просто жаждут обрести предводителя, того, кто станет их поводырем, которой поведет их... А так ли существенно, куда их поведут. По большому счету для них это не столь и важно, гораздо важней пребывать в движении, имея иллюзии цели. Это помогает обрести смысл, а с ним уверенность и спокойствие.
  Симон знал, что на него внимательно взирает Елена, но не смотрел на нее. Ей тоже отведена своя роль. И не такая уж и маленькая. Последние дни они много говорили на разные темы. И сейчас ему вспоминался шумный Тир и тот публичный дом, в который он, томимый вожделением, решил заглянуть.
  Он выбрал ее, почти не разглядывая девушку, просто вдруг что-то кольнуло в груди. То ли какое-то ее движение, то ли взгляд на мгновение приковал к себе, поразил, словно пущенная из лука стрела, в самое сердце. Все происходило исключительно на уровне подсознания, ум в происходящем почти не участвовал. Потом ему казалось, что в тот момент его словно бы кто-то отключил.
  Они прошли в комнату, сели на кровать. Некоторое время смотрели друг на друга. Он понял, что ошибся с ее возрастом, теперь видел, что она постарше. И по ее глазам и по движениям ощущался немалый опыт.
  Но секс его уже не волновал, вожделение испарилось, как лужа под ярким солнцем. Он стал расспрашивать ее о ней самой. Впрочем, ее история не вызвала у него никакого интереса, такой банальной она была. Но вот то, как она рассказывала, вибрации ее голоса проникли в него до самого нутра. Он предложил пойти с ним, она нисколько этому не удивилась и согласилась, не раздумывая. А он не удивился тому, что она столь быстро дала согласие. Он понял, что все давно было предопределенно; и то, что он окажется в Тире, и то, что его охватит вожделение, и то, что среди десятков борделей его ноги приведут именно в этот, и то, что Елена окажется в этот час свободной. И многое чего еще является абсолютно неизбежным. В том числе и то, что должно случиться в этот день.
  - Почему ты медлишь? - донесся до него голос Елены.
  Он повернул голову и увидел, что она сидит совсем рядом с ним и смотрит ему в лицо.
  - Правильно ли я поступаю?
  - Они готовы пойти за тобой.
  - Это-то меня и беспокоит. Мысль, подхваченная толпой, становится лавиной, сметающей все на своем пути. При этом постепенно сама мысль становится все более призрачной, а лавина все более могучей. И наступает момент, когда мысль уже не имеет никакого значения, она лишь обрамление лавины, которая мчится все дальше и дальше, сметая все на своем пути. Но приходит минута, когда и лавина останавливается. И уже нет ни самой мысли, ни даже порожденного ею движения. А если лишь завоеванное пространство формально принадлежащей этой мысли, а на самом деле ее служителям. Они без конца повторяют одно и тоже, но все, что они говорят и делают, давно мертво, как лежащей на дороге камень. В жизни все превращается в свою противоположность: живое в мертвое, мысль в пустоту, порыв в ритуал, самопожертвование в поклонение, горение в холод, а вера во власть. Ты этого хочешь?
  Елена молчала. Она сидела, закрыв глаза, и слегка раскачивалась.
  - Те, кто хотят найти, всегда найдут. Если не поведешь их ты, поведут другие. Ты обязан это сделать. Им нужно твое слово. А иначе они все придут к Нему.
  Симон вздрогнул.
  - Мною владеет предчувствие, что Его уже не остановить. Порожденная им лавина уже готова начать свой сход с горы. Достаточно только одного толчка.
  - Вчера мы говорили о Боге, - как бы, между прочим, произнесла Елена.
  Он внимательно посмотрел на нее. Эта была странная мысль, как и почему она пришла к нему, он не знал. Но она прочно засела в его голове. Елена являлась самым последним и самым непритязательным воплощением падшей мысли Бога, а также средством спасения для всех, кто верит в них обоих. Ведь не случайно же он встретил ее ни где-нибудь, а именно в публичном доме. И ведь не случайно же он за считанные мгновения проникся глубоким осознанием, что эта встреча имеет огромное значение для него.
  Симон кивнул головой.
  - Существует одна сила, разделенная на верхнюю и нижнюю, порождающая себя, растящая себя, ищущая себя, находящая себя, являющаяся своей собственной матерью, своим отцом... своей дщерью, своим сыном... Единый, корень всего. Этот единый, раскрывающий все. Тот, кто стоит, стоял и будет стоять: он стоит над несотворенной Силой; он стоял под потоком вод, рожденный по образу; он будет стоять над блаженной бесконечной Силой, когда его образ станет совершенным. Ты хочешь этого?
  Елена наклонила голову.
  - Да.
  - Они этого не поймут, - недовольно сказал Симон.
  - Но поверят всем сердцем. А это больше, чем понимание. Ты не создан, чтобы сидеть в этом доме. - Елена мягко прикоснулась к его руке.
  - И ты тоже? - спросил он, прекрасно зная ответ.
  - И я. Они все равно тебя не отпустят, заставят сделать то, чего они хотят. И разве это не повеление Единого, о котором ты говоришь?
  - Правда, что мы с тобой прекрасно прожили в этом доме все это время?
  - Мне было тут замечательно, - ответила она.
  - Тогда почему хочешь уйти?
  - Это сильней меня. Такое чувство, как будто кто-то приказывает это сделать. Разве не ты говорил, что все мы всего лишь струны, на которых Он играет свою песню. Одна песня кончилась, пора начинать петь другую.
  - Какая ты мудрая, - заметил Симон. - Но я опасаюсь этой новой песни.
  Со двора снова донеслись крики. Только на этот раз в них все сильней пробивалась ярость.
  - Ты желаешь, чтобы они ворвались сюда? - спросила Елена.
   - Я иду, - поднялся Симон.
  Он вышел из дома. У порога стояли люди. Почему-то он стал их считать. Их оказалось двенадцать. Странное совпадение, подумал он. Они замолкли, ожидая услышать его слова.
  - Я есмь Бог И я пришел. Мир уже разрушается. И вы, о люди, существуете, чтобы погибнуть из-за вашего беззакония. Но я хочу спасти вас. И вы видите меня вновь вернувшимся с силой небесной. Блажен тот, кто поклоняется мне сейчас! Но я предам вечному огню всех остальных, и города, и страны. И люди, которые не успели оплатить свои долги, будут тщетно раскаиваться и терзаться. Но я оберегу тех, кто уверовал в меня".
  
   Глава 40
  
  Разговор Эльвиры и Сунь Вэньцзе продолжался почти час. Все это время Ведев сидел почти неподвижно. Он чувствовал, что сейчас совершается нечто важное, хотя что именно мог лишь предполагать. А с какого-то момента вообще перестал об этом думать.
  Он сидел на ковре, совсем по-восточному поджав под себя ноги, и почти ни о чем не думал. Вернее, мысли бродили там, где им заблагорассудится. Он даже не фиксировал их, да они его не интересовали. Он весь превратился в ожидании. Хотя чего ждал, тоже точно не знал. Но и это его не волновало, то спокойствие, которое внезапно снизошло на него после общения с китайцем, поглощало как сигаретный фильтр вредные примеси все негативные эмоции.
  Внезапно дверь отворилась, и на пороге показался Сунь Вэньцзе. Он жестом пригласил Ведева войти в комнату.
  Взгляд Ведева сразу же нашел Эльвиру. Она сидела совершенно спокойной, по ее лицу нельзя было ничего прочесть. Почему-то это обрадовало его, неизвестность позволяла надеяться, в том числе на самый благоприятный ход событий. А ему к тому же хотелось продлить состояние неопределенности; если раньше он всегда его люто ненавидел, то сейчас оно вызывало в нем что-то вроде легкой эйфории. И вообще, в какой-то степени он себя не узнавал: состояние души, мысли, чувства, ощущения, эмоции были другими, чем те, к которым он привык. И невольно он стал думать о том, что тот свой образ, что он создал в своем сознании, вовсе не является его истинным, а всего лишь один из вариантов его существа. Человек допускает фатальную ошибку, когда в течение выделенному ему для жизни времени даже не пытается узнать эти иные свои личины. И тогда на многое, если не на все он мог бы посмотреть совсем иначе. А то привыкает к одному способу мышлению, к одним и тем же желаниям, привычкам, проявлениям вкуса. До чего все же мы жутко односторонние создания. А односторонность не дает надежды ни на что кроме как на бесконечное воспроизводство одних и тех же сюжетов, на непрерывное вращение в колесе жизни.
  Они ехали в машине в обратном направлении. Эльвира была задумчива, но совсем по-другому, чем раньше. Это была какая-то легкая задумчивость, временами она даже что-то напевала, иногда бросала на своего спутника загадочные взгляды.
  Внезапно она попросила остановить машину. Ведев удивленно взглянул на нее; он полагал, что они прямиком направляются в гостиницу.
  - Я хочу пройтись, - сообщила девушку. - Вы со мной?
  Был ли это вопрос или утверждение, Ведев не разобрал. И разбираться не стал, а просто вышел из автомобиля.
  Они пошли по улице. Эльвира как само собой разумеющиеся взяла его под руку. Это случилось с ними впервые. Интересно, что будет дальше? загадал Ведев.
  - Я теперь все поняла, - неожиданно объявила Эльвира.
  Воистину, сегодня день удивительных событий, мысленно отметил Ведев.
  - Все понять невозможно, этим даром не владеет никто из смертных. Тот, кто думает, что понимает все, на самом деле ничего не понимает.
  Эльвира взмахнула рукой, словно бы рассеивая в пространстве его слова, как ненужные или лишние.
  - Я это и не утверждаю, я поняла то, что мне следовало понять. Сунь Вэньцзе мне все объяснил про вас.
  - Жутко интересно узнать хотя бы какие-то детали. - Ведев не кривил душой, это действительно было так.
  - Он сказал, что если с вами ничего не случится в самое ближайшее время, то вы будете очень несчастны. И вас надо выручать. Мне самой иногда так казалось, но это было смутное чувство. К тому же я совершенно не представляла, ни что с вами происходит, ни как вам помочь.
  - Теперь появились представления?
  Эльвира кивнула головой.
  - Теперь, да. Он мне разъяснил.
  - А я могу узнать?
  - А разве вы не знаете? - слегка удивилась Эльвира.
  - Мы можем с вами думать о разных вещах. Лучше сверить наши представления.
  - Он сказал, что вы несчастны, потому что не познали любви. Вы растрачиваете себя на мелочи, на то, что не приносит вам удовлетворение. Раньше это вам хватало. А теперь - нет.
  - Понятно. А он не добавил, что мир - это любовь.
  - Нет. Он сказал, что мир - это единство, а любовь - инструмент достижения его.
  - Вот как! Никогда не думал в этом аспекте о любви. Думаю, наш мудрый китаец как всегда прав.
  - Он действительно жутко мудрый. Когда с вами говоришь, понимаешь, что вы очень умный. Но мудростью от вас не пахнет. А когда общаешься с ним, то от него исходит аромат мудрости. Хотя в отличие от вас чего-то такого он не говорит.
  Ведев подумал, не обидится ли ему, но во время спохватился; с его стороны это было бы крайне не мудро. К тому же он был согласен с Эльвирой.
  - И все же я не понимаю, что он сказал вам такое, что вас так поразило?
  - Ничего такого он как раз и не сказал. Это был обычный разговор, только... - Она замолчала. - Понимаете. Это трудно объяснить. Он говорит совсем просто, но ты вдруг ловишь себя на том, что он сообщает тебе нечто, чтобы ты знаешь, но без него никогда сама бы не поняла. Потому что было выше тебя - и вдруг это спускается к тебе, как на веревочке. И ты неожиданно для себя оказываешься в какой-то иной реальности.
  - Вы так замечательно все объяснили.
  Эльвира лукаво взглянула на Ведева.
  - Я все делаю замечательно. Разве вы не заметили?
  - Заметил, но... - немного смешался Ведев.
  - Я вижу, вы с этим утверждением не согласны.
  - Нет, но...
  - Не надо оправдываться, это я виновата. Если бы ты знал, как я занимаюсь любовью, то согласился со мной, не раздумывая.
  Они одновременно остановились и посмотрели друг на друга.
  - У меня не было возможности в этом убедиться, - внезапно пересохшими губами произнес он.
  - Так убедись.
  - Здесь?
  Эльвир снисходительно улыбнулась.
  - По-моему, для этого у нас есть великолепный номер в гостинице с прекрасной кроватью.
  - В самом деле. Что-то я плохо соображаю.
  - Есть немного. Не волнуйтесь, я все сделаю сама.
  Эльвира подошла к краю тротуара и стала голосовать. Такси остановилось почти сразу. Девушка взяла Ведева за руку и посадила в машину на заднее сиденье, сама села рядом. И едва они отъехали, накрыла ладонью его ладонь.
  Ведев вдруг испытал такое волнение, что не знал, как себя вести. Такое случилось с ним, может быть, один раз в жизни, когда он впервые встретил жену. Но то было двадцать лет назад и уже малость подзабылось.
  Он смотрел на Эльвиру, она улыбалась ему, не выпуская его руки, и Ведев поражался, как хорошо владеет она собой, как будто бы сейчас ничего и не происходит. А на самом деле происходит огромной важности событие.
  Они вышли из такси, вошли в гостиницу и направились к лифту. Они стояли рядом и молчали, словно бы готовились к предстоящему.
  Эльвира, как будто бы не доверяя ему, сама открыла дверь. Взяла за руку Ведева и ввела в номер. И тут же повисла на нем, прижимаясь своим ртом к его губам.
  Она действительно была мастером поцелуя, ее язык буквально танцевал в его рту, возбуждая каждую клетку его тела. Но одновременно им продолжала владеть еще ранее охватившее оцепенение; всегда очень инициативный в любовных играх, сейчас Ведев был не в силах проявить даже небольшую инициативу, он лишь подчинялся движениям партнерши.
  А Эльвира уже освобождала его от одежды. Делала она это невероятно стремительно, но при этом так мягко и нежно, ее руки так бережно касались его тела, словно бы опасались нанести ему какую-то травму.
  Теперь он стоял голый и наблюдал, как также быстро, как только что его раздевала, раздевалась она сама. Обнаженная Эльвира взяла его за руку и потянула к кровати.
  Они занимались любовью с таким неистовством, с такой жадностью, как будто бы не делали это, как минимум, лет сто. Они перепробовали все позы¸ какие только знали и какие сумели по ходу придумать. Вернее, это Эльвира предлагала новую, а Ведев покорно подчинялся. До этой минуты у него и в мыслях не было, что она, словно гетера, столь искушена в науке любви. И даст ему сто очков форы.
  На землю опустился поздний вечер, когда обессиленные, накрывшись одеялом, они затихли. Одновременно обоим захотелось жутко есть.
  Первой призналась Эльвира.
  - Хочу ужасно есть.
  - Я - тоже.
  - Что делать? Уже поздно. Ресторан закрыт.
  - Придется ждать до утра. Или пойти в город, что-нибудь там отыщется.
  - Ни хочу в город, хочу здесь, с тобой, - не согласилась Эльвира.
  - Тогда придется голодать.
  - В армии нас учили этому.
  - А вот меня - нет, - сообщил Ведев. - Но я согласен поголодать. Мне тоже никуда не хочется выходить. Я хочу раствориться в тебе.
  Эльвира странно посмотрела на него.
  - Сунь Вэньцзе сказал мне, что счастье - это поток, в котором человек растворяется весь, без остатка. И тот, кто однажды влился в этот поток, уносится так далеко, что назад уже не в состоянии вернуться. И затем добавил: это и есть то, что люди называют Богом.
  - Поток? - удивился Эльвира.
  - Я тоже его переспросила. Почему-то я всегда представляла Бога совсем в другом образе.
  - И что он ответил?
  Эльвира слегка приподняла обнаженные плечи.
  - Я не совсем уверенна, что поняла.
  - Не важно, скажи, как поняла.
  - Он сказал, что этот поток что-то вроде небесной воды. Как в воде на земле зародилась жизнь, так из этого потока вышло все, что существует в мирозданье. Это поток гигантской энергии, которая столь стремительна и легка, что мы ее не замечаем. Из него все выходит и в него же все и возвращается. Он все порождает, и все вбирает в себя. Это величайшая созидательная сила, где идет нескончаемая работа по формированию новых форм сознания. Энергия беспрерывно обращается в информацию, а информация в движение.
  - И это все?
  Эльвира удивленно взглянула на Ведева.
  - А что ты еще хотел.
  - Не знаю. - Но он был разочарован. Он надеялся на большее откровение.
  - Он еще сказал, что человеческий разум не в состоянии войти в этот поток, как только он туда попадает, как тут же исчезает. Поэтому мы способны воспринимать только вторичную информацию.
  - Иными словами, истина нам недоступна, - констатировал Ведев.
  - Странно, он, разговаривая со мной, как будто бы отвечал на все твои вопросы. Сунь Вэньцзе сказал, что раз истина в конечной своей завершенности нам не доступна, крайне важно не создавать ложных истин. В незнание гораздо больше истинности, чем во всех научных и религиозных книгах вместе взятых.
  - Это-то я понимаю, - задумчиво произнес Ведев.
  - Тебя это огорчает? - спросила Эльвира.
  - Все дело в том, что все наши усилия по большому счету напрасны. Возникает вопрос: что мы познаем, когда познаем?
  - И каков твой ответ?
  Ведев глубоко вздохнул.
  - Не могу отделаться от ощущения, что этот божественный поток приготовил для нас что-то вроде ловушки, окутывая нас плотным покрывалом иллюзии. Мы познаем не то, что истинно, а то, что нам подсовывают под ее знаменем. Но какой смысл в этом? Только не говори, что Сунь Вэньцзе ответил и на этот вопрос.
  - Но так оно и есть. По его словам, на самом деле, наше познание - это только познание с нашей точки зрения. А на самом деле, таким вот способом божественный поток собирает по всей Вселенной выпавшую из него энергию. Процесс познания нужен не с точки зрения получения знаний - это вторично, а именно с точки зрения концентрации энергии. Каждая новая ступень на пути познания увеличивает эту концентрацию. Тоже самое происходит, когда соединяются мужчина и женщина. Их энергетические поля были отделены друг от друга, теперь они накладываются друг на друга.
  - Как все оказывается прагматично, - усмехнулся Ведев. - Оказывается все, что происходило между нами сегодня, происходило только ради наложения наших энергетических полей. И никакой романтики. Что он тебе на это сказал?
  Эльвира помотала головой.
  - Ничего.
  - Даже странно. Неужели он не предвидел этого моего вопроса.
  - Он сказал, что любовь, какой бы смысл она не имела, это всегда прекрасно. И еще: иногда не понимать смысл происходящего предпочтительней, чем его понимать.
  - Почему?
  - Чтобы ничто не мешало счастью.
  Ведев на мгновение задумался.
  - Он прав. Мне что-то не хочется искать смысл вещей, а просто хочется поесть. Если бы разжиться сейчас парой бутербродов, счастье было бы абсолютным.
  Эльвира вдруг весело засмеялась.
  - Я почему-то так и подумала, что ты сейчас скажешь об еде.
  Ведев посмотрел на нее и присоединился к ее смеху.
  
  
  Часть V
  
  Глава 41
  
  Все изменилось кардинальным образом, путешествие, которое казалось Ведеву все более обременительным, вдруг превратилось в увлекательную поездку. Причем, ее цель отодвинулась на второй план. А на первый...
  Ведев повернул голову и посмотрел на сидящую рядом в кресле самолета Эльвиру. Он положил руку на ее ладонь. Она улыбнулась ему.
  - У тебя изменились глаза, - сказала она.
  - Это как понять? - удивился он.
  - В последние дни они были очень злыми. Даже неприятно было в них смотреть.
  Ведев на мгновение задумался.
  - Я жутко тебя ревновал.
  Эльвира рассмеялась.
  - Я замечала. Мне было очень смешно.
  - А мне нет, - обиделся Ведев.
  - Не сердись, тебе это не идет.
  - Идет, не идет, а ощущение не из приятных.
  - Тебе хочется знать, что у меня было с Портером?
  - Хочется, - признался Ведев.
  - Ничего не было. - Она о чем-то подумала. - Это был мой заготовленный вариант ответа. Но я решила сказать правду.
  Он почувствовал, как пробежал холодок по спине.
  - Очень правильно, - пробормотал Ведев.
  - Ты уверен?
  Ему показалось, что в ее голосе прозвучала насмешка.
  - Говори, а там выясним.
  - Хорошо, - согласилась Эльвира.
  - Мы целовались. Очень сильно целовались. Но не более того. Хотя он хотел более.
  Ведев сидел молча и сражался с противным чувством, которое родилось в нем одновременно со словами Эльвирой. Он понимал, что не должен поддаваться ему, а должен его перебороть, как инфекцию. Девушка тоже молчала, она спокойно сидела и смотрела перед собой.
  - А зачем ты целовалась? - вдруг спросил Ведев. И сразу же понял, как глупо прозвучал этот вопрос.
  Она вдруг серьезно посмотрела на него.
  - Мне это было очень нужно. После смерти жениха, я даже мысленно не позволяло себе ничего такого, это казалось мне кощунством. И должен быть явиться кто-то, кто помог бы мне освободиться из этого панциря.
  - А я на это не годился.
  - Я рассматривала тебя, как первого кандидата на эту роль. Но потом я вдруг поняла, что им должен стать кто-то другой. Тот, с которым все предельно легко и просто. И Роберт как раз был таким человеком.
  - Получилось так, как ты хотела?
  - Да, мне сразу же стало гораздо легче. Я поняла, что смогу построить отношения с тобой. Прошлое больше мне не мешает. Я тогда почувствовал себя ужасно счастливой. Роберт это тут же ощутил, но он приписал эту заслугу себе. А на самом деле это была твоя заслуга. А он лишь сделал техническую работу.
  - Какие же мы, мужики, все-таки все дураки, - хлопнул Ведев себя по лбу.
  - Я боялась, что будет хуже. Но у меня не было выбора.
  - Ладно, забудем эту печальную историю. Иногда события развиваются по весьма странной траектории. И нам остается лишь покорно принимать все их зигзаги, сознавая, что в этом есть своя внутренняя логика, которая нам может быть и не понятна. Но это не значит, что ее следует отвергать.
  - В тебе после некоторого перерыва снова заговорил философ, - улыбнулась Эльвира. - Ты в этом похож на папу. Он тоже часто поддавался эмоциям. Но через какое-то время непременно начинал все анализировать, раскладывать по полочкам. Меня это часто злило, мне казалось это не естественным, какой-то не натуральной игрой. Но когда я смотрю на тебя, то начинаю понимать, что для вас это нормальная форма мышления.
  - Нормальная, - подтвердил Ведев. - Этим мы главным образом отличаемся от остальных людей
  - И с какого-то момента мне стало это нравиться. Может, так и надо.
  - Не уверен.
  - Ты сомневаешься? - удивилась Эльвира и заглянула своими большими темными глазами в его лицо.
  - Иногда даже сильно.
  - Но почему?
  - Мы никуда не продвигаемся. Процесс познания - это ловушка. Чем больше узнаем, тем меньше понимаем, как все устроено. Когда мы еще пару веков совсем мало знали об устройстве мира, то нам казалось, что все его тайны совсем скоро будут выявлены. Теперь мы узнали неизмеримо больше, но количество печатей на дверях тайны лишь неизмеримо возросло. По большому счету нас водят за нос. Нам, словно детям, которым не позволяют смотреть чересчур откровенные фильмы, не дозволено видеть истинные кадры мироздания. Когда мне в голову приходит новая мысль или теория, я уже заранее уверен, что это всего лишь очередной эрзац истины. И я абсолютно бессилен что-то либо изменить. Отсюда ощущение бессмысленности своих усилий. Когда я что-то говорю, то обманываю. Не потому, что мне этого хочется, а потому что ничего другого предложить не в состоянии. Это только церковники лгут без всякой совести. Самое удивительное, что их ложь до смешного примитивная. Нормальный человек поверить в нее просто не может. Но парадокс в том, что миллионы верят. И приходят в ярость, когда им на это указывают.
  - Тебя это возмущает?
  Ведев задумчиво посмотрел на девушку.
  - Если быть честным, я этого не понимаю. То есть, понимаю, что существует мощнейшая информационная капсула, к которой подключены миллионы людей. Но почему она так устойчива? Почему люди так упорно придерживаются обветшалых представлений. Может быть, идея Бога настолько насущна, что люди готовы воспринимать ее в любой форме. В том числе в самых нелепых.
  - А мне никогда не нравился наш иудейский Бог. Он еще в детстве мне казался жестоким, немилосердным, не добрым. Я не могла понять, если Бог таков, каким его описывает Тора, как можно ему поклоняться. Только о своих сомнениях я никому не говорила. В нашем обществе положено быть религиозным.
  - В жестокие времена и Бог жестокий. Хотя по большому счету он остается таким всегда. Он ведь тоже борется за свое существование в наших представлениях. И ему, как и нам, отступать некуда.
  Эльвира задумалась.
  - Знаешь, о чем я размышляю, что же нам делать в такой ситуации? Если мы так беспомощны...
  Прежде чем ответить, Ведев взглянул в иллюминатор.
  - Если не ошибаюсь, начинаем снижаться, - сказал он.
  И в это мгновение его наблюдение подтвердил голос стюардессы, попросивший пассажиров пристегнуть ремни.
  - Ну вот, еще пятнадцать минут - и будем в Стокгольме, - произнес Ведев. - Надеюсь, это последний пункт нашего путешествия. Честно говоря, я уже немного стал уставать.
  Эльвира быстро взглянула на него, но ничего не ответила.
  
  Глава 42
  
  Кристофер Руль так близко прошел от преследуемой им парочки, что даже мог дотронуться до них ладонью. Странно, что они не обратили на него внимания. Впрочем, что тут странного, таких, как они, он встречал в десятках странах. Эти двое были столь поглощены друг другом, что ничего не замечали вокруг. Это ему на руку, потому что операция вступает в решающую стадию. Об этом ему сообщил голос по телефону.
  Это известие обрадовало Руля, ему уже чертовски надоело гоняться за этими ненормальными по всей планете. Какой смысл в их поездках, он не понимал. Ладно бы они действительно бы искали эту древнюю рукопись, но ведь в Китае они даже серьезно не пытались расспрашивать о ней у своего хозяина. А вели беседы черт знает о чем. Когда он прослушал запись, ему стало тошно. Эти умники убеждены, что только им открываются все тайны. Но что они могут реально сделать? Что способны изменить? Зайцу понятно, что ничего.
  Почему-то особенную ненависть у него вызывал этот русский. Он все время в раздумьях, чего-то постоянно пытается решить. Говорит вещи, которые он, Кристофер Руль, понимает с трудом. Да и вообще понимает ли?
  Впрочем, думать ему надо сейчас о другом. Как сказал ему голос по телефону, есть почти полная уверенность, что папирус у этого шведа, Петерсона. А значит, его можно просто взять у него.
  Услышав его вкрадчивый голос, Кристофер Руль едва не чертыхнулся по телефону. Что значит, взять? Украсть! Так бы и сказал прямым текстом. Гадости замышляют, а сказать все своими словами стесняются. Таких чистоплюев он всегда терпеть не мог. Надо всегда использовать те термины, которые отражают реальную суть вещей.
  Ему не нравилось собственное настроение; что-то чересчур раздраженное. Этот святоша из телефона выводит из себя своей манерой говорить, этот русский яйцеголовый своими вечными почему. Что ему больше всех надо, почему других не беспокоят эти вопросы. Живут себе тихо, спокойно, получают гарантированные удовольствия. А этот бегает по шарику, да еще не один, с такой же неугомонной девкой.
  Надо успокоиться, он всегда был силен тем, что умел держать себя в руках, успокаиваться в нужный момент. Потому-то и жив до сих пор, хотя десятки его товарищей давно лежат в сырой земле в самых разных уголках этой дерьмовой планеты.
  В Стокгольме он был несколько раз, правда, совсем по другим делам. Но с его фотографической памятью, умением ориентироваться в незнакомой и малознакомой местностью отыскать нужный район не представляло большого труда. К тому же и карта имеется, где все ясно и четко изображено. И только последний олух по ней не сообразит, где и что.
  Он разложил карту, внимательно ее изучил. На подготовку надо бы хотя бы денек, но этот в телефоне его торопит, боится, что русский со своей девицей раньше доберется до добычи. Ничего, в сто раз трудней дела случались, справится и на этот раз. Он давно убедился, что Бог воюет в его отряде.
   Кристофер Руль вышел из здания аэропорта. Он знал, у него есть небольшая фора. Парочка первым делом направится в гостиницу. И, судя по их виду, они просто горят желанием позаниматься любовью. На все про все у них уйдет никак не меньше четырех часов. Вот их-то он и должен использовать с максимальным толком.
  Он проследил, как Ведев с Эльвирой сели в такси. И сделал тоже самое. Попросил ехать за их машиной. Шофер удивился, но несколько купюр большого достоинства заставили его замолчать.
  Такси, в котором находились Ведев и Эльвира, остановились возле гостиницы. Каждый катя по тяжелому чемодану на колесиках, они скрылись за дверьми отеля. Кристофер Руль почувствовал удовлетворение, за эти годы он нисколько не растерял своего мастерства. Но теперь надо все делать быстро и решительно, каждая минута на счету. Тем более он не знает, как все сложится, ведь приходится действовать с чистого листа. Это, конечно, не правильно, но иногда приходится идти и на такое. Хотя принцип достижения успеха гласит: каждая операция, даже самая не сложная, должны быть тщательно подготовлена.
  Такси высадило его далеко от нужного ему дома. Хотя это была уже третья машина, но он понимал, что все равно излишне рискует. Дотошные следователи вполне могут выйти на него. И тогда таксисты обрисуют его физиономию. И его фотопортрет будет украшать стены зданий многих стран Европы. Такое в его жизни уже случалось. Полиции это не помогло, но и ему пришлось изрядно попотеть. Пришлось почти на год затаиться. Правда, место было очень уютное и приятное; с одной стороны теплое море, с другой - горы, сверху яркое и теплое солнце на почти полностью безоблачном небе. И все же ощущение зайца, за которым гонятся охотники, крайне противное.
  Кристофер Руль подошел к нужному ему дому. Он располагался в тихом и спокойном пригороде, здесь жила средняя по достатку буржуазия, которая уже покинула городские склепы под названием квартиры, но еще не настолько разбогатела, чтобы жить в настоящих особняках. Пробежался глазом по нумерации зданий и почти сразу же нашел то, что ему было нужно.
  Он огляделся. Прохожих было совсем немного, и по местной традиции никто не обращал ни на кого внимания. Он подошел к дому и нажал на кнопку звонка.
  
  Глава 43
  
  Они вошли в свой номер гостиницы. На этот раз Ведева уже не смущало, что он один на двоих. Они бросили чемоданы на пол и устремились друг другу. Поцелуй получился долгим и упоительным.
  Ведев стал расстегивать одежду на Эльвире. Она тоже самое делала с его одеждой. Внезапно девушка замерла и как-то странно посмотрела на Ведева.
  - Что-то не так? - тоже остановился он.
  - Нет, я вдруг сейчас вспомнила.
  - Что вспомнила?
  - Мужчину.
  - Очень своевременно, - засмеялся Ведев.
  Эльвира замотала головой.
  - В аэропорту мимо нас прошел один человек. Место было вокруг много, а он почему-то двигался почти вплотную к нам. Я сделала вид, что его не заметила, но на самом деле следила за ним. Когда он поравнялся с нами, то как-то странно на нас посмотрел. Его взгляд длился всего одно мгновение, но это не был взгляд прохожего. Другой бы ничего подозрительного не заметил, но нас учили по взглядам вычислять врага. И я вспомнила, это лицо однажды мелькнуло в Париже.
  Ведев вдруг ощутил сильное беспокойство.
  - Значит, они нас обнаружили. Скорей всего этот тот самый Кристофер руль, о котором говорил маркиз.
  - Получается, что так, - согласилась Эльвира. - Но меня сейчас беспокоит другое, куда он направился?
  - Куда он направился? - задумался Ведев. - А если он направился туда же, куда собирались и мы.
  - Скорей всего именно так. Едем!
  - Куда?
  - К Петерсону. Если этот мужчина поехал туда, мы должны его опередить.
  Они выбежали из отеля, сели в такси, назвали адрес. Пока они ехали, то всю дорогу молчали. Ведев поглядывал на свою спутницу, Эльвира же выглядела необычайно сосредоточенной. Совсем такой, какой он увидел ее в первый раз. Но какие изменения в их отношениях произошли с тех пор!
  Почему-то ему вдруг стало страшно. А если по вине другого человека произойдет нечто такое, что нанесет их отношениям невосполнимый урон? Они едут в неизвестное, где их может поджидать все, что угодно.
  Эльвира попросила шофера остановить машину в нескольких сот метров от нужного им дома. Оставшееся расстояние они преодолели пешком.
  Возле дома они остановились и прислушались. Сначала им показалось, что они слышат какой-то приглушенный крик. Он повторился чуть громче, отринув все сомнения, что в доме что-то происходит.
  - Кажется, мы были правы! - воскликнула Эльвира. Она устремилась к двери. За ней побежал Ведев.
  Дверь была закрыта. Но Эльвира, подергав ее, быстро оценила, что ее держат лишь одна задвижка.
  - Давай попробуем выбить дверь вместе, - сказала она.
  Они разбежались и синхронно ударились о косяк. Задвижка слетела, и они оказались в доме. Одна дверь вела в глубь дома, рядом лестница - на второй этаж.
  Они остановились, не зная, какое направление выбрать. Из-за двери послышался какой-то шум. Они бросились на звук.
  Ведев и Эльвира ворвались в комнату и на мгновение застыли, увидев такую картину. Здоровый высокий мужчина наставил пистолет на тоже высокого, но субтильного хозяина дома. На его лице багровел под глазом большой кровоподтек.
  Мужчина с пистолетом резко обернулся на шум. Его оружие установилось своим глазом прямо в живот Ведева. И он мгновенно ощутил, как стало телу холодно, как на северном полюсе, а колени сами собой подогнулись.
  И тут произошло нечто неожиданное. Ведев даже не успел как следует заметить, как метнулась на мужчину Эльвира. Она его достигла одним прыжком, удар ногой по руке с оружием выбил его у злоумышленника. Тяжелый пистолет прямо у ног Ведева.
  - Подбери его! - крикнула девушка.
  Ведев нагнулся и едва не поплатился за это, Кристофер Руль бросился на него с намерением нокаутировать Ведева. Его огромный, как баскетбольный мяч, и волосатый, как шкура медведя, кулак уже со всего размаха двигался в направлении лица Ведева, как буквально за одно мгновение до удара Эльвира с силой толкнула нападавшего. Бывший наемник отлетел в сторону. Но тут же бросился на девушку.
  Эльвира увернулась, Кристофер Руль проскочил чуть мимо, но этого было достаточно, чтобы Эльвира толкнула его ногой в спину. Он отлетел к противоположной стене, наткнулся на шкаф с посудой, которая посыпалась фарфоровым дождем на пол.
  Эльвира попыталась воспользоваться благоприятным моментом, чтобы окончательно расправиться с противником. Но тот каким-то чудом успел увернуться от удара и даже отбросил девушку от себя.
  Теперь они стояли напротив друг друга, их разделяла лишь горка битой посуды. Каждый смотрел на другого и ожидал действий от противника. Первым не выдержал Кристофер Руль, с громким криком и перекошенным от ярости лицом он бросился на Эльвиру, метя ногой ей в голову.
  Ее реакция оказалась мгновенной. Она нагнулась, огромная мужская нога в тяжелом ботинке описала бесполезную полуокружность. Эльвира выпрямилась, схватила мужчину за колено, подтянула его к себе и затем резким движением опрокинула прямо на острые осколки битой посуды.
  Подобно раненому льву тот взвыл от боли, из ссадин на руке и шеи потекли красные ручейки. Но все это продолжалось считанные секунды, Кристофер Руль вскочил на ноги, отшвырнул от себя попытавшуюся снова уложить его на ложе осколков девушку и бросился к выходу.
  Эльвира побежала за ним, но быстро вернулась.
  - Он сел в такси, - устало пояснила она Ведеву. - Как ты?
  - Я в порядке. Как он? - кивнул Ведев на Петерсона.
  Они одновременно посмотрели на него. Хозяин дома находился в какой-то прострации, отрешенно глядя перед собой. Но было полное ощущение, что при этом он ничего не видел. Он сделал несколько не уверенных шагов и наткнулся на стул. И то ли от неожиданности, то ли от боли упал.
  Ведев и Эльвира бросились к нему. Швед, хотя был с виду худым, но по весу оказался тяжелым, они не без труда посадили его на стул. Какое-то время тот смотрел на них ничего не понимающими глазами, затем вдруг быстро даже не заговорил, а скорей затараторил по-шведски.
  Он говорил, не останавливаясь, уже несколько минут. Они молча слушали его, ничего не понимая. Ведев знал, что Петерсон в совершенстве владел английским, так как закончил университет в Великобритании. Но сейчас он явно не осознавал, что его не понимают.
  Наконец, Ведеву надоело слушать чужую речь. Он довольно сильно затряс Петерсона за плечо. Этот маневр остановил словесный поток хозяина дома.
  Теперь он уже вполне осмысленно смотрел на них.
  - Господин Ведев, это вы, - уже по-английски, хотя и очень тихо произнес он.
  - Да, это я, - подтвердил Ведев. - А это Эльвира, дочь Арона Шапиро.
  - Я вас узнал. - Он вдруг как-то странно взглянул сначала на Ведева, затем на Эльвиру. Потом перевел глаза на горный хребет из битой посуды. - А ведь меня, кажется, хотел убить, - изумлено произнес Петерсон.
  - Хотели.
  - Но почему?
  - А зачем вы украли папирус Симона-волхва у Шапиро?
  - Откуда вы знаете? - испуганно встрепенулся лауреат Нобелевской премии.
  - Если бы знали только мы, это было бы просто замечательно. Но об этом известно и другим.
  - Теперь я понимаю, о чем спрашивал этот ужасный человек.
   Внезапно Петерсон наклонился и едва не упал. Ведев и Эльвира успели удержать его в последний момент.
  - Вам нехорошо? - спросила девушка.
  - Вдруг закружилась голова.
  - Вам надо немедленно лечь, - решительно произнесла Эльвира.
  - Давайте мы вас отведем в спальню, - предложил Ведев.
  Так как возражения не последовало, они взяли его с двух сторон за руки, и повели в спальню. Путь оказался не легким, так как она располагалась на втором этаже. А Петерсона окончательно покинули силы, и его пришлось, словно раненого бойца, практически нести.
  Они положили его на кровать.
  - Знаете, вы спускайтесь вниз, а я за ним поухаживаю, - проговорила Эльвира. - У меня все-таки диплом медсестры.
  Ведев, как ему и было велено, молча спустился вниз. Он сел на стул, на котором только что сидел писатель. А ведь не только Петерсон, но и он находился на тонкой ниточки от смерти. И если бы не Эльвира, в каком из миров они бы сейчас с писателем находились. Во истину, эта девушка его ангел-хранитель. Хотя с другой стороны именно она втянула его в эту авантюру. Но, впрочем, что сейчас сетовать на это.
  Он прислушался к тому, что творится на верху. Ему показались, что там раздаются возбужденные голоса. Внезапно они перешли в крик, в спальне Петерсона явно обострилась обстановка.
  Ведев бросился вверх по лестнице. Петерсон стоял на кровати и, обильно брызгая слюной, кричал, чтобы они немедленно убрались бы из его дома. Иначе он позовет полицию.
  Нет, полиция в этом деле им не нужна, подумал Ведев. А значит, нужно его как-то успокоить. Тем более, судя по растерянному виду Эльвиры, она не знала, что делать.
  Ведев подсознательно почувствовал, что в такой ситуации следует поступать максимально нестандартно. Не снимая ботинок, он тоже вскочил на кровать и заорал в ухо нобелевскому лауреату:
  - Чего ты разорался, козел. Спасли твою паршивую жизнь, а ты вместо благодарности, гонишь нас из дома. Чаем бы напоил. Тоже мне писатель!
  Петерсон удивленно взглянул на Ведева, затем сел на кровать и вдруг заплакал. Теперь удивленно посмотрел на него Ведев.
  - Что это он так вдруг? - спросил Ведев у Эльвиры.
  - Сама не понимаю. Вел себя хорошо, делал все, что я велела. А затем вдруг разъярился, набросился на меня. Хотел даже ударить. А конец сцены ты видел.
  Ведев сел рядом с Петерсоном.
  - Что с вами?
  - Вам это не понять.
  - Если вы не станете объяснять, тогда точно не пойму. Что с вами происходит?
  - Я подготовил письмо в Нобелевский комитет с просьбой лишить меня Нобелевской премии.
  Эльвира и Ведева переглянулись.
  - И что вас побудило это сделать?
  - Не вижу выхода. Я давно не вижу выхода. И в ваше общество вступил с единственной целью - вдруг что-то блеснет.
  - Но что вы понимаете под словами: не вижу выхода? - поинтересовался Ведев.
  - Разве не понятно? - удивился Петерсон. - Это может означать только одно: мы обречены на деградацию, вырождение и, в конце концов, на исчезновение. А если так, зачем нужна вся наша цивилизация. Вы можете ответить на этот вопрос?
  - Ответ самый простой: есть вопросы, которые не надо задавать. И тогда мир не покажется таким безнадежным и мрачным.
  Петерсон изумленно уставился на Ведева.
  - Вы, в самом деле, так считаете? Вы - известный философ.
  - Поэтому так и считаю. Бессмысленность возникает тогда, когда мы пытаемся найти смысл. Кто его не ищет, тот не сталкивается с бессмысленностью. Как видите, рецепт не сложный.
  - А разве не вы всю жизнь искали смысл?
  - Некоторое время назад я тоже думал. А потом понял: найти смысл - это значит резко облегчить собственную задачу. Он напоминает мне некое уравнение, которое надо непременно решить. Но уравнение - это всегда частный случай несравненно более глубокой зависимости.
  - Нет, мне это не интересно, - махнул рукой Петерсон. - Это слишком далеко от нас, как какое-то созвездье, до которого никогда не долететь.
  - Не думаю.
  - То есть как?
  - Я убежден, до всего можно добраться. Все зависит только от способа. Какое расстояние, такой и способ. Если до какого-то объекта нельзя добраться на детских санках, надо пересаживаться на лошадь. Нельзя на лошади, можно на машине. И так далее. И это всеобщий принцип. Когда-нибудь мы придумаем, как попасть в самую отдаленную часть Вселенной. И тогда мы с удивлением обнаружим, что самое отдаленное - это оказывается, на самом деле, и самое близкое. И вполне возможно, что расстояние - это такая же фикция как и время. Просто еще никто не изобрел теорию относительности расстояния. Если течение времени зависит от скорости объекта, то какие-то зависимости должны действовать и в первом случае.
  - Меня это нисколько не волнует. Я устал, мне надо отдохнуть.
  Петерсон и в правду выглядел очень измученным, как человек, вышедший из камеры пыток. Сходство с этим образом придавал большой многоцветный, как радуга, синяк под глазом. От боли писатель то и дело морщился. Но это лишь усиливало ее.
  - Отдыхайте, а мы посидим где-нибудь в другом месте.
  - Вы останетесь в доме? - встрепенулся Петерсон.
  - Уходить слишком опасно, - вмешалась в разговор Эльвира. - Вдруг тот человек вернется.
  Петерсону явно не хотелось оставлять их у себя, но против такого аргумента возражений даже у Нобелевского лауреата по литературе не нашлось.
  - Оставайтесь, - обреченным голосом согласился он. - Делайте, что хотите.
  Петерсон лег в постель, на которой оставались следы от ботинок Ведева. Эльвира хотела его упредить, но Ведев поймал ее за руку и отрицательно покачал головой.
  - Пойдем, не будем ему мешать, - прошептал он. - Ему сейчас все равно, где лежать.
   Они снова оказались в комнате, где совсем недавно разыгралось сражение.
  - Как ты думаешь, что с ним происходит? - спросила Эльвира.
  - Он у меня раньше вызывал некоторое недоумение своим поведением и манерой мышления. Кстати, читала его книги?
  - Нет. Хотя теперь припоминаю, отец советовал. Но в тот период я больше увлекалась женскими романами?
  - Тебе интересовали женские романы? - даже не поверил Ведев.
  - И даже очень. Я их прочитала огромное множество. Потому, наверное, и влюбилась в своего жениха, он сильно напоминал героя таких произведений. А о чем он пишет?
  - Это не так-то легко объяснить. Довольно сложное и утомительное чтение. Его герои без конца ищут какой-то великий смысл и на этом фоне выясняют отношения. А так как смысл они отыскать никак не могут, то постоянно впадают в депрессию, кончают жизнь самоубийством или сходят с ума. В общем, чтение не для слабонервных.
  - Кажется, всех своих героев он списывают с самого себя, - заметила Эльвира.
  - Похоже, что так. - Ведев огляделся. - А не желаешь осмотреть дом?
  - Без разрешения хозяина?
  - Хозяину не до нас.
  - Тогда нет проблем.
  Внутри дом оказался меньше, чем производил впечатление снаружи. На первом этаже была только еще одна комната. Они вошли в нее и сразу поняли, что это кабинет писателя. На большом письменном столе стоял компьютер, а по периметру стен расположились стеллажи с книгами.
  Некоторое время Ведев внимательно изучал комнату. Затем подошел к столу и стал открывать ящики - ни один из них не был заперт. Эльвира изумленно посмотрела на него.
  - Вадим, что ты делаешь?
  Ведев немного смущенно посмотрел на нее, затем вдруг усмехнулся.
  - Хочу обокрасть нашего гостеприимного хозяина. Правда, меня интересует только одна вещь - папирус, который тот в свою очередь сам украл.
  - И ты хочешь повторить его поступок?
  - Мне кажется, это оптимальный вариант. Я не совсем уверен, что Петерсон адекватен. А уж не предсказуем точно. Когда ему вручали Нобелевскую премию, он хотел от нее отказаться, заявив, что литература умерла. А потому награда за нее присуждаться не может. Его едва уговорили. Лучше помоги мне сделать обыск.
  Следующие полчаса они тщательно обыскивали кабинет, но древней рукописи так и не нашли. Это огорчило Ведева.
  - Честно говоря, я надеялся, что нам будет сопутствовать удача, - сказал он. - Полагал, что он прячет папирус где-нибудь здесь. И все же интуиция подсказывает мне, что он где-то дома.
  - Почему-то я тоже так думаю, - согласилась Эльвира.
  - Но тогда что нам делать? Уходить мы не можем.
  - У меня дело есть. Я наведу в порядок в соседней комнате. А ты сам ищи себе занятие.
  - Тогда я что-нибудь почитаю, книг тут предостаточно. Только надо посмотреть, что он делает.
  Они снова поднялись в спальню, писатель спал, как младенец, тихо посапывая. Судя по всему, почивать ему предстояло еще долго.
  Эльвира отправилась заниматься уборкой, а Ведев вернулся в кабинет. Он сел за письменный стол. Его взгляд машинально упал на книгу. Это была Библия, точнее Евангелий. Она была раскрыта на сцене Тайная вечеря. Страница была испещрена карандашными заметками на шведском. Ведев сумел разобрать одно лишь слово, которое повторялось несколько раз "Симон". Но Симон, по всем источникам там не присутствовал, мысленно отметил Ведев. А впрочем, как там было на самом деле, никто доподлинно не знает.
  
  
   Глава 44
  
  Симон спешил в Иерусалим. Его не отпускало ощущение, что его в спину толкает какая-то неведомая сила, которая заставляет все ускорять и ускорять шаг. Всеми фибрами души он чувствовал, что развязка близка. Вернее, близка не развязка, а новая завязка, с которой начнется длинная цепочка бесчисленных событий.
  Почему он так уверен, что должен прервать ее в самом начале? Откуда у него, как заноза в пальце, засела такая мысль? Но в отличие от занозы и никак не вытащишь ее. Но может ли он уже повлиять на ход событий? С каждым новым шагом он сомневался в этом все больше и больше. Ему ли не знать: то, что предрешено, должно случиться. И наши усилия ничего не значат. Так надо высшим силам, а мы не можем не понять их, ни тем более не помешать, не судить их.
  И все же он никак не мог согласиться с такими рассуждениями, что-то мешало принять их. Ведь он сам пошел по тому же пути, что и Иешуа. Но сделал это с целью переманить людей от него, не дать другу детства стать новым великим пророком. Ведь еще ни один пророк не привел следующую за ним толпу к счастью. Зато на бойню - сколько угодно. Наверное, поэтому его не отпускает предчувствие грядущих катастроф. Люди, уверовавши, готовы на любые безумия, они думают, что нашли Бога, а в действительности в них поселяется дьявол. Как же Иешуа не понимает этой опасности?
   Симон вошел в особо многолюдный по случаю пасхи город. Из окрестных селений, а также дальних мест съезжались отпраздновать праздник люди, чтобы заколоть пасхального агнца вблизи храма. И только сейчас он подумал, что не так-то просто отыскать в этой толпе Иешуа и его учеников. Он и не представляет, где эта кампания может собраться отмечать это событие.
  Он бродил довольно долго, но нигде не мог найти Иешуа со своей братией. В ответ на его расспросы люди пожимали плечами; да видели их, но куда они затем исчезли, не ведают. Да и разве до них, своих дел в такой важный день полным-полно. Уж не увел ли Иешуа своих последователей от греха подальше, окатила волной радости Симона мысль. Он даже стал подумывать, не вернуться ли ему домой. Там его ждет такая желанная Елена... Соблазн был так велик.
  Навстречу ему попался Варух, водонос. Симон немного был с ним знаком, хотя большую симпатию к нему не испытывал. Был он человеком, с его точки зрения, уж как-то по-глупому восторженный. Его даже не надо было ни о чем спрашивать, он сразу выложил ему все, что знал.
  Варух в прямом смысле подскочил к Симону. Глаза его восторженно блестели.
  - С праздником тебя, Симон! - воскликнул он. - Знал бы ты, какая у меня радость.
  Шестое чувство подсказало Симону, что сейчас он услышит нечто важное для себя.
  - Что у тебя за радость?
  - Равви решил праздновать пасху в моем доме. Петр и Иоанн - ты их знаешь сегодня подошли ко мне и сказали, что Иешуа будет вечером у меня.
  - Поздравляю. - Симон пристально посмотрела на собеседника. - А почему тебя это так радует?
  Тот изумленно взглянул на него, вопрос Симона-волхва показался ему просто нелепым. Варух даже рассмеялся.
  - Равви такой мудрый, я слушал его совсем недавно. И многие его слушали.
  - А понял ли ты, о чем он говорил?
  Варух нахмурил лоб.
  - Я уже не помню, но так ли это важно. Главное, что он говорил мудрые слова.
  - В самом деле, так ли важно значение слов, - пробормотал Симон-волхв. - То, что они произносятся с нужной интонацией, этого вполне достаточно.
  Варух недоуменно смотрел на него, явно не понимая, что хочет он этим сказать.
  - А могу ли я посетить сегодня твой дом? - спросил Симон-волхв.
  Лицо Варуха буквально расцвело от счастья.
  - Это такая честь для меня, равви.
  - Я не равви, - возразил Симон-волхв.
  - Нет, равви, - настаивал на своем варианте водонос.
  - Хорошо, пусть равви. У тебя вечером в доме будут два равви.
  - Об этом я даже не мог и мечтать. - Казалось, еще немного и Варух в порыве благодарности бросится на колени перед Симоном-волхвом.
  Чтобы этого действительно не случилось, Симон поспешно отошел от водоноса и направился к храму. И долго смотрел на него. Им овладело мрачное предчувствие. Какая-то тяжесть давали на затылок, и дальше по позвоночнику скатывалась вниз. Знаем ли мы, какой плод разовьется из посаженного нами семени? Ни он, ни Иешуа не представляют - это ему, Симону известно доподлинно. Его учитель говорил: мы так мало знаем о причинах и следствиях, что должны быть крайне осторожны в каждом сказанном нами слове, в каждом сделанном жесте. А люди всегда в поиске человека, за которым мечтают пойти. Сила пророков в том, что они указывают цель и пути к ней. Но цель эта всегда недостижима, а путь всегда ошибочен.
  Симон-Волхв представил лицо учителя, в ушах зазвенел его спокойный, почти без интонаций тихий голос. Прошло уже немало времени, а он все еще питается его щедрой мудростью, черпает из ее бездонного колодца все новые и новые пригоршни воды. Он постоянно повторял им: я воспитываю не последователей, не учеников, а тех, кто будут искать истину наедине с самим собой. Прожить жизнь в одиночестве - вот ваша задача.
  А он, Симон, нарушил этот завет. И можно ли оправдать его тем, что он не узрел иного выхода?
  Между тем солнце сползло с неба и все больше сближалось с землей. Наступали сумерки. Пора, подумал Симон. Что готовит ему и не только ему этот вечер. Бывает так, что миллионы еще не родившихся зависят от события или событий, которые случаются задолго до их появления на свет. Есть ли бы люди понимали, насколько это недопустимо. Таким образом, предки похищают у потомков свободу выбора, заставляют их идти по тропе, которую при других обстоятельствах они бы не выбрали.
  Но можно ли воспрепятствовать тому, что кажется неизбежным? Ответа на этот сакраментальный вопрос он даже не стал искать, вместо него зашагал в направление дома Варуха.
  Симон-волхв тихо вошел в дом, перешагнул порог комнаты и замер на месте. За столом сидели все ученики Иешуа, а также Мария Магдалина. Сам учитель расположился посередине. Вид у него был до странности отрешенный, как будто бы он пребывал не только здесь, но и еще в каком-то другом мире.
  - Очень желал Я есть с вами эту Пасху прежде Моего страдания, потому что, говорю вам, уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием, - размеренным негромким голосом произнес Иешуа.
  Появление Симона была замечено всеми, но странное дело, никто не обратил на него ни малейшего внимания, словно бы тут находился не он сам, а его бесплотный призрак. Все взоры присутствующих в комнате были устремлены на учителя.
   Иешуа между тем взял хлеб и, благословив, преломил. Затем стал раздавать ученикам. Каждый из них подходил к нему и с благоговением принимал еду.
  - Примите, ешьте, это есть тело мое, - произнес Иешуа. Взяв чашу, подал им и продолжил: - Пейте от нее все, ибо это есть кровь моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов. Сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего.
   Внезапно он встал, снял с себя верхнюю одежду, препоясался полотенцем, налил в умывальницу воды и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которое висело у него на поясе. После чего занял прежнее место.
  - Знаете ли, что я сделал вам? - произнес он. - Вот, вы зовете меня Учителем и Господом и правильно зовете. Итак, если я, господь и учитель ваш, умыл ноги вам, то и вы должны поступать так же. Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что я сделал вам.
  Только теперь Иешуа взглянул на Симона, хотя тот не сомневался, что он заметил его присутствие в тот момент, когда он вошел.
  - Проходи, Симон, сядь с нами, - пригласил Иешуа. Он быстро посмотрел на Магдалину, и та мгновенно поставила тарелку и кружку для вина.
  Симон занял место за столом на некотором удалении от Иешуа, рядом с Иудой. Ему показалось, что тот нервничает.
  Симон неплохо знал этого молодого человека. Среди последователей Иешуа он казался ему едва ли не самым умным.
  - Зачем ты пришел? - поинтересовался Иешуа. - Разве тебя не ждут твои ученики?
  Симон-волхв отрицательно покачал головой.
  - Не ждут, я сказал им, что мы сегодня не станем собираться, у меня другие дела.
  Иешуа удивлено взглянул на него.
  - В такой день?
  Симон, подтверждая, кивнул головой.
  - А мне сегодня особенно грустно, - вдруг проговорил Иешуа.
  - Почему? - с тревогой воскликнули в унисон сразу несколько голосов.
  Иешуа долго молчал. Возникла такая тишина, что было слышно, как где-то под потолком летала муха.
  - Сегодня один из вас предаст меня, - вдруг произнес он.
  Симон всем телом ощутил, как пробежал по собравшимся за столом смертельный ужас. Все молча взирали на учителя.
  Иешуа же повернул голову к Симону.
  - Сегодня видимся с тобой в последний раз, друг моего детства, - сказал он.
  - Ты еще можешь уйти, - возразил Симон.
  Иешуа покачал головой.
  - Кто уйдет, тот все потеряет. Так уж мне предназначено Отцом моим.
  - А если ты ошибаешься?
  Иешуа посмотрел на него долгим взглядом, но ничего не ответил.
  - Кто может знать доподлинно, в чем наше предназначение, - настаивал Симон. - Человек так часто обманывается.
  - Я не сойду с пути, - негромко проговорил Иешуа. - Мой внутренний голос не позволяем мне это сделать. А мой внутренний голос - это Его голос. Что он повелевает, то я и совершаю.
  - Так многие думали и думают. Но что происходит потом. Сколько несчастья, сколько крови проливается. Но ради чего? Что хоть раз поменялось? Уверен ли ты в том до конца, что делаешь. А если есть хоть самая маленькая неуверенность, остановись хотя бы на день.
  - Я пришел, чтобы дать миру благую весть. Зачем ты водишь в соблазн моих людей?
  - Путь он лучше уйдет, равви, - вдруг крикнул Петр. - Он не друг тебе. Это он хочет тебя предать.
  - Нет, Петр, я знаю Симона. Он не способен на это. Этим человеком будет один из вас.
  По комнате прокатился гул возмущения. Иешуа поднял руку, и он тут же затих.
  - Кровь моя прольется во искупление людских грехов. Пейте вино из ваших чаш, это моя кровь нового завета за вас проливаемая во оставление грехов.
  При полном молчании все выпили. Внезапно Симон увидел, как пролилось на стол рядом с ним несколько капель вина. Он повернул голову и заметил, как дрожит у Иуды рука. Подозрение закралось в его душу, но он ничего не стал говорить. От полного бессилия как-то повлиять на события, им вдруг завладело полное равнодушие. Будь, что будет.
  Внезапно Иешуа встал изо стола и двинулся к двери. Все последовали за ним. Затянув песню, они направились на гору Елеонскую.
  Остановились они на вершине. Какое-то время Иешуа задумчиво смотрел на покрытый плотным одеялом мрака город. Затем обернулся к последователям.
  - Все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы стада; по воскресении же моем предварю вас в Галилее, - внезапно произнес он.
  Симон ощущал, как обострились в нем все чувства, он не сомневался, что память сбережет каждое слово, каждый жест и каждый взгляд Иешуа.
  - Если и все соблазнятся о тебе, я никогда не соблазнюсь, - ответил стоящий ближе всех к нему Петр.
   Иисус пристально посмотрел на ученика.
  - Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде, нежели пропоет петух, трижды отречешься от меня.
  - Хоть бы мне и надлежало умереть с тобою, не отрекусь от тебя.
  И тут же загалдели и другие, уверяю, что ни за что так не поступят.
  Иешуа, не отвечая никому, направился вниз, по направлению к Гефсиманскому саду. Симон следовал за ним и вдруг заметил, как сильно сутулится он. Никогда раньше такого с ним не бывало.
  Внезапно Иешуа остановился.
  - Посидите тут, пока я пойду, помолюсь там. Пойдемте со мной ты Петр, и вы оба братья Зеведеевы.
  Группа избранных сделала несколько шагов, как Иешуа внезапно остановился.
  - И ты Симон, мой друг пойдем с нами.
  Вместе они углубились в сад. Иешуа шел непривычно медленно, а его плечи опускались все ниже и ниже, словно бы на них давила непереносимая тяжесть.
  Он остановился так резко, что его спутники едва не налетели на него. Но казалось, он этого и не заметил.
   - Моя душа скорбит смертельно; побудьте здесь и пободрствуйте со Мною, - непривычно молящим тоном произнес Иешуа. Затем сделал несколько шагов в сторону и, упав на землю, стал молиться: - Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия: впрочем не как Я хочу, но как Ты.
  Вся эта сцена продолжалась не больше минуты. Иешуа встал и как-то угрюмо оглядел собравшихся, словно бы недовольный тем, что они стали свидетелями его душевной слабости.
  "Зачем, зачем это ему надо", - с тоской подумал Симон. Почему-то вспомнился маленький Иешуа, веселый, озорной мальчуган. Хотя иногда что-то вдруг находило на него, он отдалялся от всех и пребывал в каком-то своем, неизвестном никому мире. И вот, кажется, этот мир позвал его к себе. Но что за мир, что за зов, кто может сказать?
  Симон подошел вплотную к Иешуа и дружески положил свою руку на плечо. В ответ Иешуа так взглянул на него, что ладонь Симона само соскользнула с тела друга детства.
  - Уже ничего нельзя изменить, - сказал Иешуа ему. - Да и не хочу я.
  Он вернулся к ученикам и сел прямо на землю. Те расположились рядом с ним. Была ночь, и их одолевала дрема. Над головой сиял усеянный блестками звезд огромный небесный купол. Он светился так ярко, словно кто-то неведомый включил дополнительную подсветку.
  Симон сел у ног Иешуа.
  - Как прекрасен мир, Симон, - негромко, чтобы не потревожить заснувших последователей произнес Иешуа.
  - Да, мир удивительно прекрасен, Иешуа. Но люди не понимают этого. Иногда мне кажется, что мы все, как один, идем не по той дороге.
  - Вот поэтому-то мы и здесь, Симон.
  - Но почему ты думаешь, что твоя дорога верна.
  - Поздно уже поворачивать. Не я выбрал этот путь, а Отец мой небесный направил по нему.
  - Так все говорят, а что в итоге? Иешуа, умоляю, пока не поздно, подумай...
  Но окончание фразы застряло у него во рту. Иешуа вдруг поднял руку. Послышался какой-то шум. А еще через несколько мгновений показалась большая группа людей с факелами в руках. Симон узнал их, то была стража храма, вооруженная кольями, и римские воины с обнаженными мечами.
  Из этой пестрой вооруженной толпы вдруг выдвинулся какой-то человек. Симон узнал в нем Иуду. Он подошел к Иешуа и показал на него.
  - Вот он, равви, - проговорил Иуда.
  Воины окружили его. Иешуа безмолвно поднялся. Разбуженные ученики попыталась оказать сопротивление, но эта вспышка была мгновенно пресечена.
  Иешуа увели. Обескураженные ученики образовали бесформенную толпу. Но их растерянность длилось недолго, внезапно, как по команде, их гнев сфокусировался на Симоне.
  - Это ты виноват, - выкрикнул агрессивный Петр.
  - Вы разве не видели, что стражу привел Иуда, - возразил Симон.
  - Значит, вы сговорились.
  - Это неправда! - Симон вдруг почувствовал тревогу, в жестах учеников Иешуа сквозила явная угроза. А арест учителя выбил их из колеи привычных мыслей, представлений и чувств, породил растерянность, которую они пытались сейчас побороть агрессивностью.
  Он заметил, как они стали окружать его с явным намерением учинить над ним расправу. Вот и все, чего добился Иешуа своими проповедями, пронеслась, как комета мысль.
  Краем глаза он заметил, как один из них поднял с земли камень. Выбора не было, силы были слишком не равны, чтобы принимать бой.
  Симон что есть силы, обдирая кожу об острые ветки деревьев, бросился вниз.
  
  
  Глава 45
  
  Сон Петерсона длился никак не меньше часов трех. За это время Эльвира успела убрать из комнаты все свидетельства происшедших там недавно бурных событий, а Ведев окончательно убедился, что в кабинете писателя папируса нет или он спрятан так хорошо, что найти его не профессионалу не представляется возможным. Зато он обнаружил там небольшой бар и счел возможным позаимствовать из него бутылку.
  Вместе с Эльвирой они сидели за столом и потягивали приторный и при этом весьма крепкий ликер. Внезапно в комнате, словно призрак, появился хозяин дома. Вид у него был не слишком приглядный; хотя цветовая гамма синяка чуть-чуть поблекла, зато волосы торчали, как иглы ежа, в разные стороны, лицо мятое, как вынутая из стиральной машины рубашка. Несколько мгновений он с недоумением взирал на расположившуюся удобно пару, кажется, он, в самом деле, не мог сразу припомнить, откуда она здесь взялась.
  -Это вы? - наконец произнес он.
  - Мы, - подтвердил Ведев. - Хотите выпить?
  Петерсон кивнул головой и примостился рядом. Он с каким-то нетерпением посмотрел на бутылку. Уж не тайный ли алкоголик этот лауреат Нобелевской премии, невольно подумал Ведев.
  Словно подтверждая его предположение, Петерсон одним глотком выпил ликер. Напиток почти сразу благотворно на него подействовал, Петерсон несколько оживился, а бледное лицо слегка покраснело.
  Ведев решил, что в такой ситуации лучше всего хватать быка за рога.
  - Карл, если вы хотите, чтобы вам ничего не угрожало, отдайте папирус Симона-волхва. Да и вообще, не понимаю, зачем он вам?
  - И не поймете, даже не старайтесь.
  - А вы попытайтесь объяснить, - предложил Ведев. - Человек человека всегда способен понять.
  - А мне кажется как раз наоборот, люди не в состоянии понять друг друга.
  - Если вести разговор в таком духе, то согласен, где ж тут что-то понять.
  Казалось, Петерсон о чем-то задумался.
  - Как вы думаете, кем был этот ваш Симон? - внезапно спросил он.
  - Полагаю, что антипод Христу.
  - А зачем понадобился этот ваш антипод?
  - Всегда должна быть альтернатива. Симон не верил, что Христос выбрал правильный путь. И боюсь, был прав.
  - Вы ничего не понимаете, - вдруг так злобно произнес Петерсон, что даже брызнул слюной на Ведева. Тот благоразумно сделал вид, что не заметил этого неожиданного дождичка.
  - Вполне возможно, - согласился Ведев. - Непонимание - самое распространенное состояние человека.
  - Хорошо, я попытаюсь вам объяснить, - снисходительно проговорил Петерсон. - Христос был подлинным аристократом духа, а ваш Симон - типичный плебей. Он думал только об одном: как бы чего не вышло.
  - Но его опасения оказались обоснованными. Ничего хорошего из этой затеи не получилось.
  - Что ж из этого. А чего хорошего в том, из чего что-то путное выходит. Вы можете сказать? Мир что становится лучше. Не знаю, как вы, я этого не замечаю. Он если и становится, то все более омерзительней.
  Ведев пожал плечами.
  - Все, что нас окружает, разве это не полезные вещи. И их становится больше. Как без них.
  Петерсон даже от негодования фыркнул.
  - Вы тоже размышляете, как типичный плебей. Вам все это безумно нравится?
  - Не безумно, но многое нравится.
  - До чего же пошл этот ваш человек. Все он оценивает с точки зрения утилитарной пользы. Всю Вселенную готов оприходовать ради удовлетворения своих аппетитов.
  - В конце концов, мы не знаем, зачем она создана. Может, как раз для этих целей.
  Петерсон издевательски засмеялся.
  - Только современному человеку могла прийти такая идиотская мысль. Вся гигантская Вселенная создана исключительно для удовлетворения его плотских желаний. И если такое говорите вы, что же ждать от других. - Он почему-то посмотрел на Эльвиру.
  - Я так вовсе не считаю, - отозвалась она.
  - Вот видите, хоть кто-то так не считает, - усмехнулся Нобелевский лауреат.
  - Вы думаете, что Симон придерживался схожих воззрений? - спросил Ведев.
  - Какое мне дело до вашего Симона! - резко парировал Петерсон. - Меня волнует Христос. Он их тех, кто кардинально хотел изменить мир. Только это и имеет значение.
  Ведев едва заметно пожал плечами. Эти речи он слышал ни раз и лишь удивлялся бессмысленному упрямству тех, кто их произносит. А почему, собственно, мир непременно нужно менять? И где гарантия, что измененный мир будет лучше? Пока такого еще не случалось.
  - Но знал ли он, знаем ли мы, куда менять мир? Каждый рулит в своем направлении. А результат? - задал риторический вопрос Ведев.
   Казалось, Петерсон с каждой минутой все больше выходил из себя.
  - Неужели вам нравится мир, в котором вы живете? - мрачно спросил он.
  - Не все, но многое нравится. А вам?
  - Я его ненавижу.
  - И за что?
  - За все.
  - Это не ответ.
  - Хорошо, я вам отвечу. Вам нравится искусство Древнего Египта, Древней Греции, римлян?
  - Нравится.
  - А как вы думаете, почему оно возникло? Да потому, что там общество было разделено на аристократию и всех остальных. И эта небольшая прослойка и создавала все то, что нас восхищает до сих пор. Поймите, самое главное в обществе - это наличие таких людей. Без аристократии оно неизбежно превращается в стадо. И пока существовало это разделение, человечество производило шедевры. Те, кто их создавал, шли наперекор всему, и, прежде всего толпы. По большому счету, шедевр и есть произведение, созданное на противоходе. Презрение к толпе, к черни - вот что питает все великое. А сейчас мы видим только одно, как потакают низменным вкусам. А все потому, что других и нет. И где им взяться, коли аристократии больше не существует. - Петерсон замолчал и посмотрел сначала на Ведева, затем на Эльвиру. - Вы шокированы?
  - Вовсе нет. Я вас с интересом слушаю, - проговорил Ведев.
  - Они были шокированы. Да еще как!
  - Кто они? - спросила Эльвира.
  - Да эти идиоты из Нобелевского комитета. Они захотели узнать, чему будет посвящена моя нобелевская речь. Видно почувствовали, что я хочу сказать. Я им и представил набросок; когда они прочитали, то в ужас пришли.
  - И о чем был ваш набросок? - снова спросила Эльвира.
  - О том, что в современном мире властвует толпа, одинаково тупая и надменная. Она уничтожила аристократию и подчинила все себе. Все ей убито: литература, живопись, театр, кино. То, что она предлагает в качестве искусства, не имеет ни малейшей ни онтологической, ни даже гносеологической ценности. Это не более чем коммерция. Искусство и продажа чайников сегодня ничем не отличаются по смыслу друг от друга.
  - Искусство всегда было нацелено на продажу, - заметил Ведев.
  - Да кто против этого возражает, я сам продаю свои рукописи. И все, что имею, только благодаря этому.
  - Тогда что вас так смущает?
  - Меня ничего не смущает, меня все возмущает. Толпа овладела всем, в том числе и тем, что всегда было привилегией избранных. Я ненавижу убогость всего того, что она вытворяет. Единственное, что сегодня волнует всех, чему подчинен гигантский потенциал мирового творчества, - это развлечь тех, кто потребляет искусство. Других целей не ставится. Да и вряд ли остались те, кто понимают, что они существуют, что искусство призвано отвечать на сакраментальные вопросы человеческого существования. Иначе она просто не имеет право на жизнь. Оно должно умереть. А оно вместо умирания смердит все сильней. И все довольны. Потому что нет тех, кто ставит такие задачи. Они исчезли в один прекрасный момент.
  - Но мир не может навсегда оставаться в одном состоянии, когда небольшая группа людей сосредотачивает в себе все культурные ценности, а большинство пребывает в глубоком невежестве.
  - Чушь! - фыркнул Петерсон. - Именно так все и должно пребывать от века к веку. - Невежество, как эпидемия, распространяется в настоящее время. И несет невежество знания. Да, да, не смотрите на меня так удивленно. Все эти ваши школы, университеты плодят плебс, чьи головы до пределы забиты информацией, мыслями о карьере и доходах. Мир помешался на сексе и футболе. Вокруг этого кипят шекспировские страсти. Вот только герои не шекспировские. Искусство - это поиск глубины во всем. А сегодня все хотят одного - болтыхаться на поверхности. И это зовется успехом, которому молятся гораздо больше, чем всем богам вместе взятым.
  Ведев ощутил утомление. Он понимал, что Петерсон эту тему способен развивать бесконечно.
  - Мир таков, каков он есть. И если он таков, в этом есть своя логика, которую мы не всегда в состояние постигнуть. Но это не означает, что его надо низвергать. Это самый легкий путь. Глубина, на которую способны спуститься единицы, не становиться общей глубиной. Значит, надо идти другим, может быть, окружным путем. Зачем вы все же взяли папирус?
  - Потому что вы все против Христа и за Симона. А что хорошего предложил и сделал он?
  - Мы опять впадем в бесконечную дискуссию. Вы должны вернуть папирус Эльвире. Он принадлежит ей, как наследнице Арона.
  - Я хочу, чтобы вы сейчас же ушли, - вдруг проговорил он.
  - А вы не боитесь оставаться один? - поинтересовался Ведев.
  - Это мое дело, я требую покинуть мой дом.
  Писатель всем своим видом напоминал упрямого мальчика, желающего во что бы тот ни стало добиться своего.
  - Хорошо, пока мы уйдем, - согласился Ведев. - Но наш разговор не окончен.
  Петерсон никак не прореагировал на последнюю реплику, у него был такой вид, что он ее и не слышал.
  Ведев и Эльвира переглянулись, одновременно встали и покинули дом.
  
  Глава 46
  
  - Рад, господа вам сообщить, что наша операция вышла на финишную стадию.
  - Наконец-то, давно пора, - пробурчал мулла. - Сколько можно ждать.
  - Осталось совсем немного. Все необходимые распоряжения отданы. И совсем скоро мы получим этот богопротивный папирус.
  - Надеюсь, этим вы не собираетесь ограничиваться, кардинал, - насмешливо проговорил мулла.
  - Успокойтесь, на этот раз мы дойдем до конца, - успокоил его кардинал.
  - Что это означает? - спросил как всегда серьезный православный иерарх.
  - Мне кажется, мы уже обсуждали этот вопрос, - пожал плечами кардинал. Внезапно он вдруг ощутил прилив необычно ярких и горячих эмоций. - Мы должны все ясно понимать, - быстро заговорил он, - что важно не только завладеть каким-то древним папирусом. Еще важней убить тот дух, который он источает. А его носителем как раз является этот русский философ Ведев. Я прав? - обратился он к архиепископу.
  - Руководство русской православной церковью разделяет ваше мнение относительно этого человека. Об этом я уже вам говорил. В нашей стране он является отщепенцем, нигде долго не держится на работе.
  - Наверное, это происходит не без вашей помощи, - желчно произнес епископ.
  Владыка посмотрел на него, и даже борода не сумела скрыть его довольной улыбки.
  - Не скрою, в ряде случаев наши рекомендации оказались услышанными. Но и без нас его идеи встречают противодействие русской научной патриотически настроенной общественности. Но мы в патриархии стараемся смотреть далеко.
  - И что вы там видите? - поинтересовался раввин.
  - Нас очень беспокоит будущее. И опасность не в распространение неверия, а в том, что углубление знания приводит к появлению абсолютно иной картины мира, чем та, которая запечатлена в священных книгах. Мы опасаемся возможного кардинального пересмотра всех фундаментальных основ существования человечества, по сравнению с которыми открытие Коперника сущие пустяки. И в этом новом мире не найдется место ни одной из конфессий. Поэтому мы за принятие самых жестких мер. Мы должны отдавать себя отчет, что это борьба не на жизнь, а на смерть.
  - Я рад, что русская православная церковь нашла в этом вопросе согласие с католической, - произнес кардинал. - Надеюсь, это послужит еще одним мостком нашего сближения.
  Архиепископ посмотрел на своего коллегу, но ничего не ответил.
  - А меня интересует, что ждет девушку, Эльвиру Шапиро. Она еврейка и гражданка Израиля, моя соотечественница, - вдруг энергично затряс бородой раввин.
  - Ничего не случится страшного, если она вслед за своим любовником отправится к Аврааму, - жестко произнес мулла. - Между прочим, она прелюбодейка.
  - Скажите еще, что ее нужно забить камнями.
  - Должен сказать, очень хороший обычай. Если бы на Западе его применяли, да и у вас в Израиле тоже нравы были повсюду чище.
  - Побивать камнями женщину за то, что она занималась любовью с мужчиной, это средневековая дикость! - воскликнул раввин.
  Лицо муллы побагровело, как будто бы он старался поднять неподъемный вес. Он встал с явным намерением вцепиться в бороду своего оппонента.
  Подобные сцены повторялись неоднократно, кардиналу стало и противно и скучно. Перед ними стоят вопросы величайшей, судьбоносной важности, а эти служители церкви заняты лишь одним - нескончаемым выяснением отношений. Какая убогость! И совсем не случайно, что такие люди, как Ведев и иже с ним нагло и дерзко бросают вызов священным устоям.
  - Давайте не будем в очередной раз выяснять отношения, - брезгливо проговорил кардинал. - У меня есть поручение его святейшества папы Римского. Он дал мне задание выступит с инициативой. Речь идет о создание тайного совета церквей для противодействия современным ересям, которые выступают от имени последних достижений науки. После того, как мы избавимся от нынешней опасности, было бы наивно предполагать, что она станет последней угрозой. Вал попыток пересмотра основных концепций мира будет лишь нарастать. И в этом вопросе я полностью солидарен с моим коллегой из русской православной церкви. Мы все находимся на рубеже, когда меняются картина мироздания. Надо признать, этот процесс неизбежен и неотвратим. И с нашей стороны было бы крайне опрометчиво пытаться его торпедировать. Но еще большая ошибка - пустить все на самотек, позволить различным шарлатанам расшатать те устои, что воздвигались на протяжении стольких столетий. У нас нет иного выхода кроме как тщательно отслеживать все происходящие события и принимать действенные меры, когда ситуация требует нашего вмешательства. И тут мы не должны стесняться в средствах, на кону слишком большие ценности. Поэтому от имени его святейшества я предлагаю учредить тайную конгрегацию. Это должна быть разветвленная структура с солидной численности из преданных вере людей.
  - Почему бы вам не создать такую организацию самим, в рамках католической церкви, - прервал кардинала епископ.
  Кардинал недовольно посмотрел на него.
  - По той простой причине, что разъедающая наши устои ересь может возникнуть, где угодно. И только соединив усилия, можно поставить ей заслон. Я бы предостерег всех нас от иллюзий, что проблему можно закрыть с помощью одной или даже нескольких акций. Надо готовиться к долголетней борьбе. Нас не будет в этом мире, мы будем наблюдать за происходящим с небес, а созданная нами организация будет продолжать действовать на благо наших церквей. Я не жду от вас ответа немедленно, но, надеюсь, во время следующей нашей встречи я его получу.
  - А разве это не последнее наше собрание? - спросил епископ.
  - Разумеется, оно может быть и последней. Та задача, ради решения которой мы тут встречались, в любую минуту может благополучно завершится. Но если можно было бы остановить мгновение, необходимости в наших собраний больше бы не возникало. Но Бог создал время, чтобы оно текло непрерывно. А время порождает изменения. А наша задача сделать их приемлемыми для нас.
  По лицам собравшихся кардинал видел, что его обращение не вызвало ни у кого большого прилива энтузиазма. И он хорошо понимал почему. Владевшая всеми неприязнь друг другу никуда не исчезла за это время, зато обстоятельства заставляли ее сдерживать. И хотя периодически она, подобно языкам пламени, вырывалась наружу, но в целом оставалась под контролем. А сейчас им предлагается сохранить этот контроль на неопределенно большой срок. Радости такой призыв, в самом деле, вызвать не может.
  Но в целом кардинал остался доволен, никто из присутствующих не поспел резко выступить против предложения Его святейшества. Все поняли разумность и обоснованность его. А это означает, что в новой организации, которая он не сомневается будет создана, католическая церковь займет главенствующие позиции. Это случится незаметно, но неизбежно.
  
  Глава 47
  
  Ведев с Эльвирой вернулись в гостиницу не в лучшем настроении. Безрезультатность общения с Петерсоном выводила из себя. Без большого аппетита поужинали в ресторане гостиницы, состояние духа даже не улучшила распитая ими бутылка коньяка.
  В номере они легли на кровать и некоторое время лежали неподвижно. Каждый обдумывал ситуацию.
  Первой не выдержала Эльвира. Она села на кровати, по-восточному скрестив ноги.
  - Может быть, он прав.
  Ведев тоже приподнялся.
  - Кто прав?
  - Петерсон.
  - И в чем именно?
  - В том, что Иисус хотел изменить мир, внести в него начало добра и света. А этот ваш Симон-волхв намеревался все оставить так, как есть. Ведь Иисус призывал людей стать совсем другими, изменить себя и жизнь вокруг. А кто на это согласится и тогда и теперь?
  - Знаешь, еще когда я слушал нашего писателя, то вдруг вспомнил афоризм одного мастера дзэн по имени Дзёсю. Он жил аж в девятом веке. Он тогда сказал: "Когда настоящий человек проповедует ложное учение, оно становится правильным, истинным. Когда неискренний человек излагает подлинное учение, оно ошибочным".
  - Как замечательно сказано! - воскликнула Эльвира.
  Ведев задумчиво покачал головой.
   - Замечательно, да не очень. Только этот древний мастер забыл уточнить: неистинное учение, приобретя на какое время черты истинного, рано или поздно проявить свою подлинную ошибочную суть. Но при этом оно уже так укоренится в умах, душах, в общественных институтах, что воспринимается как единственно верная догма. В этом-то и заключатся особенно негативные последствия проповеди такого сверхположительного проповедника, он, подобно волшебнику, не истину превращает для миллионов людей в истину. Но даже если в нее верят миллиарды, истиной она все равно не становится. И, насколько я понимаю, Симон и пытался это безуспешно доказать Иисусу.
  - Возможно, ты и прав, - вздохнула Эльвира. - Но в таком случае Петерсон прав в другом, мы действительно живем в век толпы. И это ужасно.
  - Тут я согласен, аристократического начала в современной жизни сильно не хватает. Задача аристократии отбирать все лучшее, ставить новые цели, противостоять грубости и примитивности массового восприятия мира. Когда существовала аристократия, художники создавали шедевры во всех жанрах искусства. Когда она исчезла, искусство превратилось в большую помойку. И, боюсь, нам долго из нее не вылезти.
  - Этому можно как-то противостоять?
  - Не уверен, мы только у самого истока потока. И он кажется почти бесконечным.
  - И такая ситуация уже в самом начале. Что же будет тогда в середине? Да мы все утонем в этой тине!
   - Рано или поздно родится новая аристократия. И разберется в этих завалах. Но, честно говоря, меня сейчас больше беспокоит другой вопрос: что сейчас делает наш шведский друг? И не грозит ли ему новая опасность. Тот человек приходил за папирусом Симона-волхва. А так как его он не получил, то скорей всего придет снова. Он очень упрямый. Вернее, упрямы те, кто его послали.
  Эльвира вдруг встрепенулась.
  - Причем, он может прийти в любой момент. Петерсону грозит большая опасность.
  - Вот и я о том же.
  - Надо немедленно к нему ехать.
  - Скорей всего, он нас не пустит в дом. Что-то мы ему сильно не понравились.
  - Да, как-то мы ему не очень приглянулись, - согласилась Эльвира. - Но это ничего не меняет. Все равно надо ехать.
  Ведев вздохнул. Ехать чертовски не хотелось, он испытывал сильное желание отдохнуть. Но и не ехать тоже нельзя, интуиция подсказывала ему: вот-вот все должно решиться.
  Они во второй раз подъехали к дому Петерсона. Никакого плана действий у них не было, с молчаливому согласия друг друга решили действовать по обстоятельствам.
  Пока же обстоятельства складывались следующим образом: они вышли из машины и огляделись. Был уже поздний вечер, вокруг не было ни души. В доме Петерсона светилось одно окно. Ведев мысленно прикинул расположение комнат; скорей всего это был кабинет. Значит, писатель находится там.
  Чтобы не слишком выделяться на этой пустынной улице они расположились возле телефона-автомата. Если кто-то пойдет мимо них всегда можно сделать вид, что звонишь. Зато возникло другое напастье; днем было достаточно тепло, зато ближе к ночи подул прохладный ветер. И в легких курточках им стало холодно. Особенно Эльвире, привыкшей к постоянному средиземноморскому зною.
  Ведев чувствовал, долго они на этом ветру не выдержат. Но как должны развиваться события, он не представлял. Сколько времени им предстоит дежурить?
  Порыв холодного ветра ударил им в лицо. Ведев заметил, как зябко поежилась Эльвира. Он обнял девушку, пытаясь хоть немного ее согреть. Она доверчиво прильнула к его груди.
  - Тебе теплей? - спросил он.
  - Мне так совсем не холодно, - отозвалась она.
  Но это блаженное состояние продлилось считанные мгновения, налетел еще более холодный порыв ветра, Эльвира снова поежилась.
  - Скажи, Вадим, а ради чего мы тут с тобой мерзнем? - спросила девушка. - Стоит ли наша цель таких жертв?
  - Не знаю, - отозвался Ведев. - Но меня не покидает ощущение, что мы занимаемся нечто весьма важным. И Симон так думал, иначе бы не стал встревать в это дело. Просто бы прошел мимо, как проходил мимо других проповедников. По некоторым подсчетам их там одновременно действовало до 300 мессий. А он обратил внимание только на Иешуа. Вряд ли случайно. И не мы одни это понимаем, иначе за нами не шла бы охота. Хотя, я так думаю, их в первую очередь интересует папирус. А ж потом наши особы. Они понимают, что это настоящая бомба, от которой взорвется мир.
  - И ты хочешь взорвать мир?
  Ведев задумался.
  - Честно говоря, сам не знаю, чего хочу. Лучше знаю, чего не хочу.
  - И чего ты не хочешь?
  - Чтобы все оставалось по-прежнему. Мы слишком долго топчемся на месте. В это многовековом закостенение надо наконец пробить хоть какую-то дырку. И сделать это можно с помощью Симона. Он бы согласился так себя использовать.
  - Но что это даст, если мы повержем христианство?
  - Да дело вовсе не в христианстве, это частный случай.
  - Частный случай чего?
  - Той неподвижности, которая возникает, когда побеждают религии или идеологии. Это очень давняя идея о том, что в мире свет борется с тьмой. И это, разумеется, так. Проблема в другом, бывает очень трудно отделить, где тьма, а где свет. Нередко они так тесно переплетаются, что определить, где что почти невозможно. И очень часто мы тьму принимаем за свет. Гораздо чаще, чем свет принимаем за свет. И конца этой битвы не видно.
  - Но кто все же побеждает?
  - Тьма. Она все сильней сгущается над нами. И чем она плотней, тем больше людей уверенны, что это и есть истинный свет. Такова сила внушения тьмы.
  - Но мы с тобой только вдвоем, неужели ты надеешься, что нам удастся что-то изменить. Хотя бы чуть-чуть развести тьму?
  - Если бы мы не представляли для них угрозу, они бы за нами не охотились. Вспомни, Иисус по началу тоже был один. Я уверен, мы тоже сила.
  Эльвира что-то хотела ответить, но внезапно за их спиной раздались шаги. Одновременно они обернулись и увидели идущего к дому Петерсона мужчину.
  - Кажется, это он, - прошептала Эльвира. - Лица не видно, а фигура точно такая же, как у него. Что он собирается делать?
  Словно отвечая на вопрос, мужчина спокойно позвонил дверь. Она открылась почти сразу, и в проеме промелькнуло освещенное лицо писателя. Ночной посетитель проскользнул в дома, и дверь за ним захлопнулась.
  
  
  Глава 48
  
  Такой ярости Кристофер Руль давно не испытывал. Он, герой многих сражений вынужден был ретироваться с поля боя. Да еще его противником выступила женщина.
  Первым импульсом было вернуться и взять реванш. Но он буквально в последний миг сумел себя остановить. Реванш он возьмет, но позже. А сейчас надо себя немного остудить и обдумать, что делать.
  Чтобы остудиться, он зашел в первый же попавшийся пивной бар и попросил холодного пива. Лекарство помогло, он почувствовал способность мыслить рационально. И вынужден был констатировать, что этот раунд проиграл в чистую. И вряд ли его может утешить даже то, что эта девица явно получила прекрасную подготовку скорей всего где-нибудь в спецназе. Он все равно был обязан одержать вверх.
  А теперь что ему делать? Кристофер Руль вынужден был признать, что не представляет. И это мучило его не меньше, чем только что понесенное поражение. Иди снова туда? Крайне опрометчиво, скорей всего они там останутся. Он бы так поступил. Но и ничего не предпринимать тоже не может.
   Кристофер Руль знал с самого начала, что должен сделать. Но именно это делать ему хотелось меньше всего. Какое-то время он раздумывал. Затем вышел из бара, нашел местечко, где мог говорить, чтобы его никто бы не слышал. И достал телефон.
  Такого ледяного молчания со стороны своего собеседника ему еще не доводилось ощущать. Потом полились слова, внешне вполне корректные, но внутренне уничтожающие. Но внезапно Кристоферу Рулю стало все равно. Кто они такие, чтобы так к нему относиться. Да, он всю жизнь выполняет грязную работу. А что их работа чище? Разве не такие, как его невидимый абонент, всегда являлись его заказчиками. Чем они лучше? Если разобраться, то хуже. Вся грязь от них. Их замыслы и делают этот мир таким, какой он есть.
  Мысли Кристофера Руля снова вернулись к разговору. Теперь собеседник диктовал цифры номера телефона, а Кристофер Руль их записывал. И мрачнел все больше. Да он издевается над ним, каким образом ему убедить этого писаку после всего, что случилось в его доме?
   Разговор завершился, и Кристофер Руль положил телефон в карман. Как ни странно, но он должен справиться и с этим делом, хотя бы потому, что ему не оставили другого выбора. Он обязан показать этим фраерам, чего стоит Кристофер Руль.
  Он поспешно вернулся в номер. В баре гостиницы купил бутылку виски и теперь лежал на кровати и потягивал его мелкими глоточками. Он обдумывал предстоящий разговор, ничего сложней в его жизни еще не было. Как убедить этого человека о встрече, в том, чтобы он показал, где лежит этот чертов папирус?
  Поставив бокал на пол, Кристофер Руль решительно встал с кровати и подошел к телефону. К его изумлению разговор получился совсем не тяжелым, этот писатель легко и быстро пошел на контакт. Более того, у Кристофера Руля даже сложилось ощущение, что тот рад его звонку. Об утреннем инциденте он даже не упоминал. А затем сказал такое, что у бывшего наемника даже отвисла челюсть. Хотя он практически мгновенно взял себя в руки. Этот писатель попросил его защитить от тех двоих. Причем, повторил это дважды, так что сомнений не осталось никаких. Это было и невероятно странным и невероятно большим, почти неправдоподобным везением.
  Они договорились о встрече, и Кристофер Руль снова очутился на кровати с бокалом в руке. Но теперь он пил виски с совсем другим настроением. Может, по этой причине напиток ему показался гораздо вкусней.
  Вечером он отправился в гости к писателю. Перед тем, как войти, огляделся. В метрах двести обнималась влюбленная парочка, которая не обращала на него ни малейшего внимания. Вряд ли она представляет для него хоть какую-то опасность. Но все же было бы лучше, если бы ее тут не было.
  При других обстоятельствах он бы непременно проверил, что это за парочка, за тех ли она себя выдает. Но сейчас ему было не до того. В него вдруг вселилось огромное нетерпение поскорее завершить это дело. Для этого он готов пойти на любые меры.
  Он позвонил и ему открыл писатель. Кристофер Руль оттолкнул его и устремился в дом, опасаясь засады. Быстро пробежался по всем комнатам, но никого не обнаружил. Успокоенный, вернулся к хозяину особняка.
  Тот молча наблюдал за его маневрами, не выказывая ни возмущения, ни удивления. Затем кивком головы указал на дверь. Они снова оказались в комнате, в которой утром разыгралось сражение. Он прекрасно помнил, в каком виде оставил ее, когда отсюда ретировался. Но сейчас здесь царил порядок.
  Хозяин дома сел в кресло и показал ему на другое кресло. Кристофер Руль настороженно посмотрел на него. Поведение этого человека представляло для него загадку. А загадок он не любил.
  - Так что же вы хотите, уважаемый господин? - поинтересовался Петерсон.
  - Вы отлично знаете, зачем я к вам пришел, - отозвался бывший наемник.
  - Как не знать. Ведь я вас ждал.
  - Вы ждали меня? - удивился Кристофер Руль.
  - Ни вас конкретно, а того, кто придет за ним. А то, что пришли именно вы, разве это имеет какое-то значение.
  Кристофер Руль не мог ни признать, что значение это, в самом деле, не имело. На его месте мог быть любой другой.
  - Но раз пришел я, то отдайте папирус мне, - сказал он.
  Петерсон кивнул головой.
  - А вам не откажешь в логике, молодой человек. Кстати, я не знаю, как вас зовут.
  - Какая разница, - пожал плечами Кристофер Руль.
  - И действительно, какая разница. - Петерсон о чем-то задумался. - Но тогда, скажите, а что, по-твоему, имеет значение?
  Кристофер Руль молчал, в своей голове он не находил ответа на этот вопрос.
  - Я вас понимаю, - проговорил Петерсон. - С некоторых пор я и сам в недоумении. Что имеет значение, чего значение не имеет, не могу разобрать. Еще недавно я имел ясные на сей счет представления. Но теперь мне кажется все по-другому. Понимаете, в мире нет ничего истинного. Вернее не так, человек так устроен, что не в состоянии с полной уверенностью ни про что сказать, что это истинно или подлинно. Помните мужчину, который был тут утром. - Кристофер Руль кивнул головой. - Я сегодня читал его книжку. Он утверждает, что у нас нет ни малейших оснований быть уверенными в том, что мы реально существуем. Это все равно, если бы человечек из какой-нибудь компьютерной игры вдруг выступил с заявлением, что он такой же живой, как и мы. А раз так у него есть все те же права, что и у нас. Вам ясны мои слова.
  - Ясны. - На самом деле Кристофер Руль не слишком понял речь своего собеседника хотя бы по той причине, что особенно и не пытался проникнуть в ее смысл. Он боялся, что вся эта бодяга может затянуться. Ему же надо одно: получить то, зачем он сюда явился. Применять же насилие вторично, не хотелось, этот странный человек может и не сознаться, где прячет папирус. Такие упрямцы, хотя крайне редко, но ему попадались. Ради своих убеждений они были готовы даже на смерть.
  - Я был уверен, что вы меня сумеете понять, - даже обрадовался Петерсон, как человек, нашедший единомышленника. - А коли так, то выходит, что и Иисус, и этот ваш Симон-волхв в одинаковой степени заблуждались. И по сути дела, какая разница, в чем смысл их идей и расхождений, если и тот и другой ошибались. Вы согласны с моими доводами?
   Кристофер Руль наклонил голову, его все сильней заполняло раздражение. Он предчувствовал, что эта бесплодная болтовня может продлиться долго.
  - Если вы говорите, что все это чушь, так отдайте папирус и дело с концом, - бросил он пробный камень
  - Я вовсе не говорил, что это чушь, - поправил Петерсон. - я сказал, что не то и не другое не является истиной. Прошу, следите за моей речью. Терпеть не могу, когда меня не правильно понимают.
  - Хорошо, я постараюсь, - согласился бывший наемник.
  - Уж постарайтесь, - бросил на него быстрый взгляд Петерсон. - А вот скажите, лично вы, что ищите в этом деле? Зачем вам понадобилась рукопись какого-то Симона-волхва. Разве вам плохо было без нее?
  - Это моя работа, - пробурчал Кристофер Руль.
  - То есть, вам все равно, для кого и для чего вы ее делаете?
  Кристофер Руль кивнул головой.
  - В этом-то наша великая беда. Нам всем все равно. Тогда для кого я писал свои книги? Для тех, кого истина волнует в сто раз меньше, чем вчерашний футбольный результат. Я вижу, вы из их числа. И такого человека они прислали ко мне.
  Петерсон замолчал и погрузился в меланхолию. По крайней мере, вид у него был таким отсутствующим, что если бы Кристофер Руль залез бы ему в карман за бумажником, тот бы и не заметил.
  Внезапно Петерсон как будто очнулся. И, словно не узнавая, взглянул на своего гостя.
  - Вы еще здесь, - не скрывая огорчения, произнес он. - Напрасно, вы больше меня не интересуете. А, впрочем, подождите. Значит, вам нужен папирус этого Симона-волхва.
  - Да, - ответил Кристофер Руль и настороженно посмотрел на писателя. Он кожей ощущал подвох.
  Ведев и Эльвира продолжали все также стоять возле телефонной будки. Они внимательно следили за окном доме Петерсона. Оно по-прежнему оставалось единственным светлым пятном в особняке писателя.
  - Любопытно, что там происходит? - спросила Эльвира.
  - Такое чувство, что эти два человека нашли общий язык, - сказал Ведев.
  - Что-то не верится. Что может быть между ними общего?
  - "Бывают странные сближенья", - процитировал Ведев.
  - Иногда даже очень странные.
  Они одновременно посмотрели друг на друга и тихонько рассмеялись.
  - А вообще, ты права, - сказал Ведев. - Нам надо снова попасть в дом. Только желательно это сделать незаметно.
  - Нет ничего проще.
  - Ту уверенна? - удивился Ведев.
  - Пойдем.
  Она взяла его за руку, и вместе они направились к дому Петерсона. Из кармана Эльвира достала какой-то набор инструментов.
  - Это набор, который я получила в армии Израиля. Ведь нам приходилось открывать самые разные двери.
  Набор оказался очень хорошим, на то, чтобы открыть дверь, понадобилось не более десяти секунд. Они вошли в дом и по знакомой дороге направились в освещенную комнату. Внезапно из нее раздался сильный шум.
  Они бросились в комнату. Петерсон убегал от Кристофера Руля, в руках писателя что-то горело.
  Бывший наемник почти уже догнал писателя, но в этот момент Эльвира бросилась тому на перерез и не позволила схватить пожилого человека.
   Кристофер Руль и Эльвира стояли напротив друга, не вступая в схватку.
  - Что вы наделали, я хотел отнять у него папирус. Он же его сжег.
  Эльвира и Ведев моментально обернулись в сторону Петерсона.
  - Да, я сделал это! - радостно воскликнул он. - Его больше нет.
  Ведев рванулся к нему и убедился, что от древней рукописи остались жалкие остатки, огонь разделался с ней за считанные секунды. Он почувствовал, как силы покинули его. Все оказалось напрасным.
  - Зачем вы это сделали?
  Петерсон долго не отвечал.
  - Потому что все ложь. Библия, Коран, Веды - все одна большая ложь. Если бы я мог, я бы сжег их. Но мне досталась только это. Вот за что мне надо давать Нобелевскую премию.
  - Вы совершили настоящее преступление против человечества, - хмуро произнес Ведев.
  - Уж кого, а вот от вас не ожидал такое услышать.
  Ведев махнул рукой. Дело было сделано, и все дальнейшие разговоры представлялись бессмысленными.
  - Я думаю, отсюда можно уходить, - произнес Ведев. - Пойдем, Эльвира.
  Он направился к выходу.
  - Стойте! - вдруг раздался решительный окрик.
  Ведев оглянулся и увидел нацеленный на себя пистолет в руках Кристофера Руля.
  - Сожалею, но вы отсюда не уйдете.
  Смерть смотрела на Ведева в упор. И от этого ее взгляда он не мог отвести глаз. Он сотни раз читал о том, что в эти мгновения раскручивается вся лента предыдущей жизни человека. Но сейчас абсолютно ничего не раскручивалось, наоборот, было полное ощущение, что все разом остановилось, как течение реки, скованное сильнейшей стужей. Даже настоящего страха и то не ощущалось, он не мог пробить панцирь абсолютного оцепенения.
  И все же им владел какой-то неподвижный, но неимоверно глубокий ужас. Он распространился не только на все тело, но, казалось, уходил и терялся где-то очень далеко, в бездонных долинах Космоса.
  Лицо Кристофера Руля напряглось, и Ведев понял: еще мгновение - и нить его жизнь оборвется. И все его прошлые мысли о том, что смерти нет, что это самая главная иллюзия человечества сейчас вдруг потеряли всякое значение. Зато его инстинкт самосохранения мощно, во весь свой голос сигнализировал об одном: он хочет жить. Он хочет жить и не хочет умирать!
  И в это самое мгновение краешком зрения он вдруг увидел, как взмыла в воздух Эльвира. Совершив невероятный кульбит, она ударила по руке убийцы в тот самый миг, когда прозвучал выстрел. Пуля прожужжала буквально в миллиметре от виска. Ведев даже ощутил порожденный ею толчок воздуха.
  Эльвира приземлилась на колени, но вскочила на ноги с быстротой пантеры. Кристофер Руль попытался выстрелить в нее в упор, но она перехватила его запястье, и новый выстрел ушел в пол. Следующий удар сразу двумя натренированными кулаками уже обрушился на его голову.
  Бывший наемник кулем упал на пол. Эльвира склонилась над ним.
  - Он без сознания, - невозмутимо констатировала она.
  Если бы Ведев был в нормальном состоянии духа, то непременно бы восхитился ее фантастической выдержки. Но сейчас он на это был не способен, его главной заботой было удержаться на ногах, которые стали почти такими же слабыми, как у паралитика.
  Эльвира взглянула на него и с одного взгляда поняла его состояние. Она быстро подошла к нему и усадила на диван. Затем двинулась к бару, налила большую рюмку коньяка и подала Ведева. Тот даже не заметил, как проглотил всю дозу.
  - Он больше не опасен, кивнула она на лежащего в беспамятстве Кристофера Руля. Эльвира подобрала валяющийся на полу пистолет и сунула себе в карман.
  Ведев посмотрел на мужчину и почувствовал, как страх начинает отпускать его и к нему возвращается частичная способность к размышлениям.
  - А что делать с ним? - спросил он.
  - Сдать в полицию, - предложила Эльвира.
  Ведев несколько секунд раздумывал.
  - Нет, полицию к этому делу пришивать не стоит. Оно не для нее.
  Эльвира внимательно посмотрела на него.
  - Мне тоже так кажется.
  Ведев вдруг встал. Чувствовал он себя уже вполне сносно. Он грозно подошел к Петерсону. У него возникло сильное желание врезать ему что есть мочи.
  - Зачем вы так поступили?
  Все это время Петерсон невозмутимо сидел в кресле, словно бы происходящие здесь события его нисколько не касались.
  - В этом споре я на стороне Иисуса, - спокойно ответил он.
  Ведев хотел что-то возразить, но махнул руками. Говори, не говори, а папирус Симона-волхва погиб навсегда. Хотя где-то он записан, и этот текст можно снова воспроизвести. Но туда, увы, им не добраться.
  - Пойдем отсюда, здесь нам больше делать нечего, - сказал Ведев Эльвире.
  Эльвира кивнула, и они вышли из дома Петерсона.
  
  
  Глава 49
  
  Они вернулись в отель, сели напротив друг друга. И стали молчать. Прошло довольно много времени, а они все также не произнесли ни слова.
  - Что с тобой? - прервала молчание Эльвира, слегка дотронувшись до руки Ведева.
  - Я должен тебя поблагодарить, ты снова спасла меня. На этот раз ты совершила нечто невероятное.
  - Нас долго обучали таким приемам. Так что ничего особенного. Но я не про это. С тобой что-то другое. Ведь так?
  Ведев посмотрел на нее.
  - Так. Я чувствую себя опустошенным.
  - Потому что сгорел папирус?
  - Дело даже не в этом. Я не могу отделаться от ощущения, что Симон-волхв умер во второй раз. Причем, сегодняшняя его смерть была настоящей и окончательной. Мне грустно оттого, что я ничего не могу исправить.
  - А ты уверен, что произошло нечто непоправимое?
  Ведев пожал плечами.
  - В том-то и дело, что ничего ужасного не произошло. Мир как существовал, так все и продолжается в нем идти тем же путем. Но должно же когда-нибудь хоть что-то измениться.
  - Вадим, я не узнаю тебя. Как будто тебя покинул твой реализм и скепсис. Ты становишься похож на моего отца, он тоже без конца мечтал о том, что однажды все переменится. Но это иллюзия. Мы должны жить так, как будто все останется по-прежнему. У нас нет другого выхода.
  Ведев неожиданно улыбнулся.
  - Тогда давай так и жить. У меня есть на сей счет кое-какие соображения.
  - А я могу их узнать. Или они меня не касаются.
  - Самым ничтожным образом. Думаю, я могу все вопросы решить и без тебя.
  - А хоть ради любопытства проинформируешь.
  - Если только ради любопытства. Я принял решение оформить с тобой официальный брак. И родить в нем, как минимум, парочку ребятишек.
  Эльвира несколько мгновений молчала. Ее лицо совершенно не изменилось.
  - Ты прав, дорогой, это действительно не те новости, о которых я должна знать. Единственное, я, надеюсь, ты скажешь мне, когда нам предстоит свадебная церемония. Я должна хоть как-то подготовиться. Хотя понимаю, что это не более чем формальности.
  - Я своевременно извещу, - пообещал Ведев.
  - И на том спасибо.
  Какое-то время они молчали.
  - А ты, в самом деле, согласна выйти за меня замуж? - вдруг спросил Ведев.
  - Не понимаю я тебя, сам только что говорил, что решишь этот второстепенный вопрос без моего участия.
  Несколько секунд они смотрели друг на друга, затем одновременно прыснули со смеху. Еще через секунду очутились в объятиях друг друга.
  Они упали на кровать.
  - Ты собираешься делать ребенка прямо сейчас? - поинтересовалась Эльвира.
  - Пусть тебя это не волнует, я сделаю все сам.
  - И то правда, - согласилась Эльвира.
  
  Глава 50
  
  Кардинал, как обычно, сидел во главе стола.
  - Должен вам объявить, что операция закончена, - бесстрастным тоном произнес он.
  - Насколько я знаю, не совсем так, как планировали, - желчно проговорил мулла. - Этот русский со своей еврейкой остались невредимыми.
  - Да, они живы, - подтвердил кардинал. - Но главное достигнутое, богомерзкий папирус сгорел в огне. Больше он никогда не появится на земле. И не станет смущать умы людские. А разве не это являлось нашей целью.
  - Хотелось бы надеяться, - пробурчал епископ.
  - Вы в этом сомневаетесь?
  - Кто знает.
  - Но нам нельзя успокаиваться, - решительно заявил кардинал. - Хотя документ погиб, сама борьба не закончена. Вряд ли она когда-нибудь вообще закончится. Мы должны быть постоянно на чеку. В наших руках дело божье.
  - От имени русской православной церкви уполномочен заявить, что мы готовы к продолжению сотрудничества. Разумеется, на условиях невмешательства в наши дела.
  - А что скажите вы, имам? - обратился кардинал к мулле.
  Тот несколько секунд напряженно молчал, только посматривал на собравшихся. Его взгляд задержался на раввине; служитель пророка поморщился, словно бы надкусил горький огурец.
  - Я согласен, - ответил он.
  - А вы раввин?
  Борода раввина заметалась из стороны в сторону. Он тоже без всякой симпатии посмотрел на муллу.
  - Мы готовы.
  - Вы епископ?
  - Только при одном условии.
  - Каком же? - мгновенно насторожился кардинал в ожидание подвоха.
  - Председательствовать на наших собраниях мы будем по очереди.
  Кардинал с трудом подавил в себе ярость. Он осмотрел окружающих и по их лицам понял, что все поддерживают это предложение. Он попытался трезво оценить ситуацию. Если он будет сопротивляться, то все равно проиграет, так как окажется в абсолютном меньшинстве. Лучше пока пойти на компромисс. А там он опять вернет себе полномочия руководителя собрания.
  - Я согласен, - сказал кардинал.
  Почти у всех одновременно из груди вылетел облегченный вздох.
  - Наше следующее собрание состоится ровно через месяц, - объявил кардинал. - На нем и решим все организационные вопросы. Никто не возражает.
  Возражений не последовало. Все встали и направились к выходу.
  
  Глава 51
  
  Симон и Елена в последний раз бросили взгляд на свой дом и начали путь. Впереди в поклажах на двух ослах покоился их нехитрый скарб. Они решили, что уйдут из этих мест сразу же после казни Иешуа. Почему-то оставаться здесь Симону было больше нестерпимо. А его спутница давно хотела покинуть эти края.
  Они неторопливо пробирались по узким улочкам. Внезапно к Симону подскочил один из его недавних последователей. Он был крайне взволнован.
  - Вы слышали новость? - задыхаясь от волнения, спросил он.
  - Что за новость? - поинтересовался Симон.
  - Иешуа воскрес.
  - Как воскрес?! - изумился Симон. - И где же он сейчас?
  - На небе. Да, он вознесся на небеса. Это настоящее чудо! - воскликнул мужчина.
  Симон и Елена обменялись взглядами.
  - Ты был прав, - сказала она.
  - О чем вы? - не понял недавний последователь.
  - Все хорошо, - отозвался Симон. - И как отнеслись люди к чуду?
  - Все взволнованны. Только об этом и говорят.
  - Все только начинается, - задумчиво сказал Симон. - Я сделал все, что мог. Пойдем, Елена. Нам тут делать больше нечего.
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"