Гурвич Владимир Моисеевич : другие произведения.

Последний бастион

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Последний бастион
  
  
   Посвящается Дине Кикнарской.
  
  
  
  
  
  Глава первая
  
  1
  
  Как всегда после репетиции Княгинин чувствовал себя усталым и опустошенным. А сегодня это ощущение было особенно сильным. Хотя нагрузки были самые обычные, даже немного меньшие, чем всегда. Он закончил минут на пятнадцать раньше, чем удивил своих музыкантов. Его оркестранты привыкли к тому, что он все делает строго по расписанию. Если занятие должно длиться два часа, оно будет длиться ровно два часа. Ни минуты больше, ни минуты меньше. Такой порядок Княгинин завел вскоре после того, как возглавил коллектив. Он считал, что если существует во всем строгая дисциплина, то так легче управлять людьми. Музыканты же народ не самый дисциплинированный в мире, если произведение им нравится, репетировать они могут часами, но только тогда, когда им вздумается, когда есть настроение. Он хорошо это понимает, потому что по природе сам такой. Но они не могут себе позволить подобную расхлябанность, график выступлений и гастролей очень жесткий. Как и конкуренция. Слава богу, они в последнее время, как говорит Струмилин, на коне, приглашения выступить так и сыплются. И не только в своей стране, но почти со всего мира. Иногда у него даже возникает желание отказаться от некоторой их части. Во-первых, это не идет на пользу их игре, не всегда удается до конца отработать произведения, так как хотелось бы ему. А во-вторых, такой напряженный распорядок жизни все же несколько выматывает. Постоянные перелеты, переезды, смена городов, континентов, часовых поясов выдержать не так уж и просто. В какой-то момент он окончательно понял, что это не совсем для него, ему все хочется более размеренной, спокойной жизни. А тут надо постоянно куда-то спешить. Он даже перестал осматривать новые города, это занятие потеряло для него интерес. А ведь в молодости он был заядлый путешественник, до самозабвения любил знакомиться с достопримечательностями. Но, по-видимому, в какой-то момент пресытился и предпочитал после концертов оставаться в гостинице. Даже не всегда посещал банкеты, которые давали хозяева. По этой причине периодически ссорился со Струмилиным, который буквально тащил его на такие приемы. Чаще всего эти попытки ему удавались, но иногда Княгинин вдруг проявлял по выражению все того же финансового директора: "ослиное упрямство" и оставался в номере.
  Княгинин и сам до конца не понимал, какая сила заставляла вести его таким образом. Вот уж кем он никогда не был, так это мизантропом. Хотя не был он и рубахой-парнем, душой кампании, скорей всего он одинаково любил и одиночество, и шумное общество. Идеальный вариант, когда они чередовались, как день и ночь. Правда, в последние годы это было уже практически недостижимым; Княгинин как-то незаметно сделался публичной персоной. Передачи на телевидение и радио, интервью средствам массовой информации, фотографии на обложках глянцевых и даже не глянцевых журналов стали нормой его жизни. Изредка Княгинин задавал себе вопрос: нравится ли ему такая популярность, такой ажиотаж вокруг своей особы?
  Княгинин читал о себе статьи, в которых вполне маститые музыкальные критики провозглашали его великим артистом, создателем одного из лучших в мире камерных оркестров. И хотя он знал, что многие эти публикации проплачены все тем же Струмилиным, но незаметно все более верил им. Тем более, его директор вел себя умно, покупал лучшие перья, которые создавали вполне профессиональные материалы. В них не было примитивного восхваления, чего Княгинин терпеть не мог. Струмилин это прекрасно знал и заставлял отрабатывать получаемые деньги наемных писак по полной программе - писать профессионально, аргументировано.
  Впрочем, Струмилин был слишком умным, чтобы рассказывать ему о всех своих деяниях. Поэтому Княгинин далеко не всегда знал, оплачена ли статья или критик написал ее добровольно, восхищенный игрой оркестра. В ответ на его расспросы Струмилин обычно отвечал туманно. А иногда откровенно предлагал не лезть ему "в его епархию, каждый должен заниматься своим делом". На это заявление Княгинин обычно не возражал, так как считал его абсолютно справедливым. Он по профессии и по призванию музыкант и должен заниматься музыкой. А вот Володя прирожденный коммерсант и продюсер. Надо отдать ему должное, не будь его еще неизвестно, как сложилась бы судьба коллектива. Как бы ни был он профессионален и талантлив, без денег ничего не добиться. Это все равно, что роскошный лимузин, пока его бак не зальешь бензином, он все равно не поедет.
  Впрочем, сейчас у Княгинина была все же реальная причина для недовольства своим директором. Больше всего ему хотелось отправиться домой и просто полежать на диване, смотря телевизор или читая книгу. Такие минуты безмятежного отдыха выдаются у него редко; как раз сегодня он имеет такую счастливую возможность. И все сорвалось! Струмилин вдруг объявил ему, что звонили из радиостанции и попросили поучаствовать в посвященном музыке прямом эфире. Княгинин попытался отказаться, сославшись на усталость, но директор пригвоздил его словами: " ты с ума сошел, это наш один из лучших информационных спонсоров". Но он все же попытался еще посопротивляться, предложив послать вместо себя первую скрипку оркестра Валерия Горегляда, но Струмилин немедленно отверг эту идею: "хотят только тебя, никого другого. У тебя будет какой-то крутой оппонент, некая Дина Наровлянская, по слухам дамочка с острым языком. Ты случайно с ней не знаком?"
  Княгинин напряг память: кажется, он где-то встречал эту фамилию. Но больше она ему ничего не подсказала. Впрочем, ему хорошо известен этот тип около музыкальных дамочек, которых немало вертится в этой сфере. Он много раз сталкивался с ними в различных дискуссиях, ток-шоу. И почти всегда ему становилось неприятно от этого типа людей; их невежество может сравниться разве только с их апломбом. Неужели ему предстоит очередная такая пустая беседа? От одной этой мысли становится муторно на душе. Если его предчувствие сбудется, он не простит Владимиру, что тот заставил вместо приятного отдыха участвовать в этих бессмысленных склоках. И надо же было именно сегодня радиостанцией проводить этот прямой эфир. Других дней что ли нет.
   Княгинин взглянул на часы: пора было отправляться на радиостанцию, Струмилин просил прибыть туда хотя бы за полчаса до передачи. Княгинин вышел на улицу, подошел к стоящей на стоянке машине.
  - Толя, на радиостанцию, - приказал он, удобно устраиваясь на заднем мягком, кожаном сиденье.
  
  2.
  
  На этой радиостанции Княгинин выступал уже неоднократно. И потому хорошо знал и главного редактора и ведущего, который обычно вел с ним передачи. С точки зрения Княгинина он нередко городил чушь, но чушь в пределах нормы, которую можно было еще как-то стерпеть и даже слегка подкорректировать. В отличие от многих его коллег с радио и телевидения, которых так и хотелось обложить крепким словцом по причине их полного, но почти всегда агрессивного невежества. По свой натуре Княгинин был подвержен вспышкам вспыльчивости, которая часто налетала на него, как ветер, внезапно. И ему не всегда удавалось их вовремя погасить. Особенно страдал он этими приступами в молодости. И многим доставалось от него. Но когда стал руководителем коллектива, то быстро понял, что если себя не обуздает, то оркестр просто распадется. Никто терпеть его необузданный характер не станет. Особенно это стало ясно после ухода одного из ведущих музыкантов; Княгинин прилюдно накричал на него. Хотя, по сути он был тогда прав, музыкант филонил на репетициях, но по форме это выглядело неприглядно. Человек оскорбился и в тот же день подал заявление об уходе. Княгинин пытался его удержать, даже извинился перед ним, но не помогло, обида оказалась сильней. Этот случай заставил его задуматься над своим поведением, как и над новым статусом руководителя. Так вести себя недопустимо, сделал он вывод, он должен раз и навсегда покончить с таким негативным проявлением своей натуры. Иначе погубит все дело. Да и вообще, порядочный, интеллигентный человек не может позволять себе подобных выходок. А он себя считает именно таковым. И поэтому как бы невежественны, как бы ни противны были ему ведущие, он ни разу не позволил себе по отношению к ним ни единого некорректного выпада. В глубине души он даже гордился этим своим достижением, хотя и отдавал себе отчет, что так должна вести себя любая нормальная личность. Впрочем, в современных условиях вести себя нормально и культурно уже считается большим достижением.
  Княгинин поздоровался с ведущим. И только тут до него дошло, что он даже не знает о теме сегодняшней дискуссии. Струмилин не удосужился его об этом известить, по-видимому, считая этот вопрос, не заслуживающий внимания; для такой аудитории он, как у этой радиостанции, Княгинин, способен говорить обо всем. В принципе так оно и было, он ни раз приезжал на передачу без всякой предварительной подготовки, импровизирую по ее ходу. И до сих пор успешно справлялся с этой задачей, более того, согласно проводимым опросам у него даже образовался свой кружок почитателей, которые ждали его выступлений и комментариев на о музыкальной жизни. Княгинин немного гордился такой популярностью, по крайней мере, она была ему приятна.
  - О чем будем сегодня дискутировать? - поинтересовался Княгинин.
  - А вы разве не знаете? - искренне удивился ведущий.
   Княгинин почувствовал некоторую неловкость, в самом деле, не знать тему дискуссии за десять минут до начала прямого эфира не слишком красиво. На месте своего собеседника он бы обиделся.
   Княгинин терпеть не мог оправдываться, но сейчас просто не было иного выхода.
  - Прошу извинения, но весь день был заполнен под завязку. Узнал, что надо ехать к вам в самый последний момент.
  То, что Княгинин говорил не совсем правду, а точнее, просто неправду вызвало у него неприятное чувство. Докатился до лжи, а все из-за Струмилина, вечно тот заставляет его делать то, чего он не желает.
  Кажется, ведущий что-то почувствовал, он не то с сочувствием, не то с сожалением взглянул на Княгинина.
  - Ничего страшного, бывает и хуже. Такое у нас случается нередко. А тема такая: влияние денег на классическое искусство.
   Почему-то тема сразу же не понравилась Княгинину, в таких дискуссиях он еще не участвовал. Знал бы о ней заранее, непременно бы отказался. Деньги - это как раз епархия Струмилина, ему самое место принимать участие в таком разговоре. А он не любит говорить о них, хотя прекрасно осознает их значение для искусства и конкретно для своей деятельности. Он хорошо помнит первый период существования оркестра, когда приходилось экономить буквально на всем. В какой-то момент даже зашла речь о расформировании коллектива по причине нехватки средств. Вот тогда и появился, как черт из табакерки, нынешний финансовый директор их коллектива. Он пообещал исправить ситуацию за полгода. Княгинин тогда не поверил ему, он посчитал это невозможным делом. Но к его изумлению все так и произошло, примерно через шесть месяцев финансовое положение заметно улучшилось. Княгинин не знал, как благодарить Струмилина, ведь тот снял с него тяжелейший крест. Теперь можно было вздохнуть свободно, с оптимизмом смотреть в будущее. А главное все силы посвятить музыке, а не материальным проблемам. А об этом дне столько мечтал и не верил, что он наступит. Но ведь наступил!
  Эти мысли пронеслись в голове Княгинина буквально в один миг. Но почему-то они ему не слишком понравились, хотя причину этого явления он не представлял. Мысли, как мысли, тем более, все так и было. И ничего плохого в том, что с какого-то момента оркестр стал хорошо зарабатывать, все стали жить лучше, нет. Только хорошее. Они же не воруют, не мошенничают, а зарабатывают деньги своим ежедневным и упорным трудом. А это самое главное.
  - А где же мой оппонент? - поинтересовался Княгинин.
  Ведущий огляделся вокруг себя.
  - Совсем недавно была тут, - ответил он. - Скорей всего, пошла в буфет выпить кофе. Она его очень любит и всегда пьет перед эфиром.
  - То есть, она бывает у вас часто?
  - Не очень, но периодически приглашаем. Ее эфиры вызывают большой резонанс, слушатели звонят, пишут, хотят, чтобы она выступала бы почаще. Но не всегда получается, она часто отказывается.
  - Вот как! - Княгинин к своему изумлению почувствовал себя уязвленным. Это обстоятельство его удивило, ведь он даже никогда не видел раньше этого человека. Откуда же вынырнуло такое чувство? Прямо загадка. - И почему эта дама отказывается?
  - Этого я не знаю, возможно, не хватает времени. Или это происки наших конкурентов, она же и на телевидении выступает.
  - Что-то не припомню программ с ее участием.
  - Есть, я сам видел, - уверил ведущий. - А вот и она.
  Княгинин стремительно обернулся. К нему приближалась женщина средних лет, довольно высокая, с хорошей фигурой. Ее лицо нельзя было назвать красивым, но оно привлекало своей неповторимой индивидуальностью. Увидев его раз, запомнишь надолго, отметил про себя он.
   Княгинин решил, что как мужчина он долен первым проявить инициативу знакомства. Он сделал в ее сторону шаг.
  - Добрый вечер! - поздоровался он. Почему-то он вдруг пожалел о том, что одет в самый обычный рабочий костюм, даже без галстука. Он вообще не так много думает об одежде и подчас одевается не лучшим образом. Не случайно жена неоднократно указывала ему на этот его недостаток. - Рад с вами познакомиться. Княгинин Георгий Валентинович, руководитель оркестра: "Возрождение".
  - Я прекрасно вас знаю, Георгий Валентинович, - улыбнулась женщина. - Меня зовут Дина Константиновна Наровлянская. Я проректор Музыкальной Академии. Может, вам известно наше учебное заведение?
  - Прекрасно известно, - подтвердил Княгинин. - У нас в оркестре работает ваш выпускник, скрипач Виктор Буренин. Очень перспективный музыкант.
  - Я хорошо помню его, читала, в том числе и ему лекции. Он отличался тем, что сильно интересовался историей и психологией музыки. Среди сегодняшних студентов такое встречается не часто. А очень жаль, без этих предметов сложно стать настоящим музыкантом, исполнителем.
  - Вы действительно так считаете, - удивился Княгинин. - А я всегда был уверен, что главное - это талант.
  - На самом деле никто не знает, что главное, - возразила Наровлянская. - Талант вовсе не гарантия того, что музыкант добьется высот. Многие талантливые люди не оправдывали надежд. А как вы думаете, почему?
  Но ответить Княгинину не позволил ведущий.
  - Господа! Через пять минут начало эфира. Пройдемте в студию.
  Они вошли в знакомую Княгинину студию. А эта дамочка весьма самоуверенна, думал он, поглядывая на нее. Много о себе думает. Надо непременно узнать о ней побольше.
  Княгинин вдруг поймал себя на том, что будет доволен, если в предстоящей дискуссии одержит вверх. Обычно он не обращал на этот аспект почти никакого внимания; какая разница, кто победит. Все надо доказывать на концертах, а разговоры можно вести бесконечно. Человек вообще излишне разговорчивый биологический вид. И есть прямая зависимость между тем, сколько он болтает и сколько делает. Обычно те, кто много работают языком, плохие или в лучшем случае недостаточно хорошие профессионалы. Это его личное наблюдение. Хотя, как это и положено, из общего правила всегда есть исключение, но они лишь подтверждают общую закономерность.
  - Тридцатисекундная готовность, - провозгласил ведущий. Все замерли в ожидании, когда пролетят последние мгновения. - Начинаем. - Ведущий по очереди посмотрел на участников передачи. - Сегодня в нашей традиционной рубрике "Дискуссия о музыке" речь пойдет о весьма необычной теме. Мы ее назвали: деньги и классическая музыка. Почему именно классическая, думаю, понятно. В поп-музыке этот вопрос настолько очевиден, что вряд ли он стоит отдельного обсуждения. А вот как обстоит в святая святых, в нашей классике? Какую роль играет презренный металл там? Подчинили ли деньги себе всю эту сферу, как они сделали с другими сферами? Или там они играют иную роль, не обладают столь всеохватной властью? И как они влияют на само искусство? Вот примерно о чем мы будем говорить. Представляю участников нашей встречи...
  Пока ведущий произносил свой монолог, Княгинин не спускал глаз со своего оппонента. Наровлянская же, казалось, не обращала на него внимания, по ее лицу было заметно, что она поглощена своими мыслями. Почему-то такое невнимание к собственной персоне обижало его, все же он очень известный музыкант, причем, во всем мире. А вот эту даму мало кто знает даже в своей стране.
  - Георгий Валентинович, что вы думаете по поводу денег в классическом искусстве? - прервал его мысли своим вопросом ведущий.
  От неожиданности Княгинин даже вздрогнул, но быстро взял себя в руки.
  - Знаете, я прекрасно понимаю актуальность этой темы в наше время. Но с моей точки зрения, она не столь важна, как многим кажется. Музыканты такие же люди, как и все, и они работают за деньги. А что вы хотите, у большинства из них семьи, которые надо содержать. Да и одинокие люди тоже хотят кушать, потреблять другие блага. Поэтому деньги являются необходимым, и я бы сказал, неизбежным атрибутом нашей профессии. Мне даже неудобно говорить подобные банальности, но раз тема поставлена, вынужден их произносить. Но вот что я бы хотел донести до наших слушателей, что, на мой взгляд, характерно, прежде всего, именно для классической музыки. Те, кто пришли в нее по призванию, по неудержимому зову будут так же заниматься своим делом и при самых минимальных доходах. А многие даже и бесплатно. Потому что они в каком-то смысле не властны над собой, музыка звучит в их душах едва ли ни двадцать четыре часа в сутки. Я считаю, что по большому счету исполнение музыкальных произведений - это не совсем профессия или точнее сказать не только профессия, это призвание. А призвание и есть судьба. Поэтому при всей важности дензнаков, как говорят в некоторых кругах, для нас, исполнителей, а еще лучше сказать, интерпретаторов творений музыкальных гениев, они никогда не будут играть ведущей роли. Надеюсь, я ясно сформулировал свою позицию.
  - Да, несомненно, Георгий Валентинович, вы выразились предельно ясно. А что скажет наш второй гость, Дина Константиновна? Согласны ли вы с утверждениями вашего оппонента?
  Впервые с начала передачи взгляд Наровлянской на пару секунд остановился на Княгинине.
  - Я с интересом выслушала мнение уважаемого Георгия Валентиновича. Я бы с большим удовольствием подписалась под его словами.
  - Что же вам мешает? - поинтересовался ведущий.
  - В общем, по нынешним временам пустяк, они не соответствуют действительности.
  - Пожалуйста, поясните.
  - Я достаточно хорошо знакома с закулисьем нашего музыкального классического искусства. И могу с уверенностью сказать, что деньги полностью им управляют. Да, есть исключения, но они бывают везде и всегда. И, как я понимаю, ни о них речь. Их разлагающее влияние самым непосредственным образом воздействует на качество исполнения. Разумеется, не в лучшую сторону.
  - Не согласен! - не удержался от реплики Княгинин.
  - Я часто посещаю концерты и потому знаю, что говорю. Качество исполнения неуклонно падает. В том числе это касается и вашего оркестра. Буквально на днях я слушала ваше выступление.
  - Что же вы слушали? - Княгинин ощутил, как нарастает в нем враждебность к этой женщине. Не слишком ли она самоуверенна в своих суждениях? Не мешало бы ее проучить, сбить спесь.
  - Я слушала увертюру "Эгмонт" Людвига Ван Бетховена. Скажите, Георгий Валентинович, вам известна история создания этого произведения, чему оно посвящено?
  - Вы еще спросите, а известен ли мне кто такой Людвиг Ван Бетховен?
  - Возможно, и спрошу. Так вот, история, положенная в основу музыкального произведения, одновременно героическая и трагическая. В ней рассказывается о судьбе графа Эгмонта, который погибает за свое дело - достижение независимости от испанцев, но его соратникам удается заставить оккупантов признать ее. Я понимаю, как трудно совместить такие две линии. Но в этом и заключается искусство исполнения. Как вы знаете, Георгий Валентинович, увертюра начинается медленным вступлением. Как и в "Патетической сонате", здесь даны две резко контрастные темы. Первая из них, аккордовая, звучит торжественно, властно. Низкий регистр, минорный лад придают ей мрачную, зловещую окраску. В оркестре ее исполняют струнные инструменты. Вторую тему "запевает" гобой, к которому присоединяются другие деревянные духовые инструменты, а затем и струнные. Это очень трудный момент; как в одном звучание показать две интонации. И у вас я этого не увидела, все звучит как-то одинаково. А это не соответствует замыслу композитора. Да и в целом увертюра в вашем исполнении исполняется чрезмерно сладковато, между тем, главная партия имеет волевой, героический характер. Она изложена в фа миноре. Сила и энергия ее постепенно возрастают. А что у вас, она становится все более приторной. Где-то в середине мне захотелось уйти.
  - Так ушли бы, желания надо выполнять, - язвительно произнес Княгинин.
  - Некоторые, между прочим, покинули зал. Ни я одна ощутила эту фальшь интерпретации, чрезмерную и ничем неоправданную приторность исполнения. Но меня в данном случае волнует даже не это, в конце-то концов, не вы одни исполняете это произведение, можно послушать другой оркестр. Меня взволновало другое, почему так получилось, что такой известный дирижер и руководитель оркестра, как вы, так извратили, я бы даже сказала, упростили свое исполнение?
  - И почему же?
  - Думаю, ответ на этот вопрос имеет прямое отношение к теме нашего сегодняшнего разговора. Игра человека отражает внутреннее состояние его души, как он живет, что думает, чувствует, делает. Это некий концентрат, хотя многие этого не осознают. И если внутри сплошное благополучие, если музыканта переполняет довольство от своей жизни, то он даже самое трагическое произведение будет исполнять, словно популярный шлягер. Так оно и часто происходит.
  - Ни за что и никогда не соглашусь с вами! - воскликнул Княгинин. - Возможно, наше исполнение увертюры было не идеально, но сравнивать его с пошлым шлягером, это, извините, кощунство. Я настаиваю на этом слове. Не только я. но и все мои оркестранты вкладывали в исполнение душу.
  - Возможно, - согласилась Наровлянская. - Другое дело, чем заполнена эта душа. В силу своих профессиональных занятий я приблизительно знаю уровень вашего дохода, Георгий Валентинович. Знаете, меня давно поражает одна вещь: многие композиторы прожили материально очень тяжелую жизнь, некоторые просто бедствовали, закончили жизнь как самые настоящие нищие. А теперь музыканты исполняют произведение этих гениальных бедолаг, зарабатывают на этом огромные деньги, да еще откровенно занимаются профанацией. Вместо того, чтобы подниматься на их уровень, опускают эти творение до своего уровня. И при этом чувствуют себя абсолютно довольными, уверенными, что исполняют их мастерски. А все потому, что так им удобно думать, нет претензий к самим себе. А это главное в их жизни, если не беспокоит совесть, им кажется, что они все делают правильно. А совесть их не беспокоит потому, что она подкуплена высокими гонорарами.
   Княгинину понадобилось какое-то время, чтобы найти ответ. К такому уколу от этой дамочки, как мысленно вдруг с какого-то момента стал называть ее он, не был готов.
  - Это крайне субъективный взгляд на ситуацию, - произнес он. - Не могу говорить от имени всего нашего цеха, но за себя ручаюсь: я всегда стараюсь как можно глубже проникнуть в замысел композитора и передать его во всех красках. Другое дело, как это реально получается, тут могут быть разные точки зрения. Госпожа Наровлянская придерживается определенных воззрений на исполнение нашим оркестром, но могу привести статьи очень маститых музыкальных критиков, которые придерживаются прямо противоположной позиции.
  Наровлянская пожала плечами.
  - Не сомневаюсь, сама читала некоторые из этих статей. Но в таком случае следовало бы их приглашать на передачу. А раз пригласили меня, то извольте слушать мое мнение. Вот я его и высказала. А если оно вам не понравилось, то ничего не могу с этим сделать. Я не обещала никому говорить только приятное. Иначе не стала бы принимать участие в таком разговоре. Надеюсь, наш уважаемый ведущий это подтвердит, что подобных договоренностей у нас с ним не было.
  - Разумеется, Дина Константиновна, это так, у нашего микрофона каждый говорит то, что считает необходимым.
  - Вот видите, Георгий Валентинович, я была права.
  - В этом вопросе, да, но по сути обсуждаемой темы нет. И
   никогда с вами не соглашусь. Работа настоящего музыканта - это служение музам и при этом каторжный труд. Каждое произведение требует огромной душевной самоотдачи, это только внешне кажется, что все это не сложно, что оркестр как будто бы играет сам по себе. А ни что не дается так трудно, как слаженность. И не просто слаженность, это только полдела, музыка должна выражать замысле ее творца. А он подчас бывает сокрыт, как великая тайна. Проникнуть в ее и есть искусство.
  Княгинин гордо посмотрел на Наровлянскую, но она не обратила ровным счетом никакого внимания на его торжество. По крайней мере, ему показалось, что она занята совсем другими мыслями далекими от темы обсуждения.
  - К сожалению, наше время закончилось, - произнес ведущий. - Я благодарю участников передачи за интересный разговор. Понятно, что тема далеко не исчерпана, но я надеюсь, что как-нибудь мы еще вернемся к ней.
  Все встали и покинули студию и перешли в другое помещение. У Княгинина внезапно пересохло горло, ему очень захотелось попить. Он нашел бутылку с водой, откупорил ее и жадно приник к горлышку. Даже странно, что у него возникла такая сильная жажда, мысленно отметил он.
   Княгинин выпил всю бутылку, бросил ее в мусорное ведро и оглядел помещение. И обнаружил, что Наровлянской в нем уже нет. А ему так хотелось продолжить их диалог; даже несмотря на выпитую воду, он еще не остыл до конца от него.
  - А где Дина Константиновна? - спросил он у ведущего.
  - Она сражу же ушла, - ответил ведущий.
  - Жаль, - пробормотал Княгинин. - Я тоже пойду. Спасибо, что пригласили.
  - Значит, еще придете? - поинтересовался ведущий.
  - А как же, на ваших передачах много чего неожиданного о себе узнаешь.
  
   3.
  
  На город спустился вечер, который озарился мириадами разноцветных огней. Сидя на заднем мягком сиденье автомобиля, облокотившись, как он любил, о подушку, Княгинин смотрел по сторонам. Ему нравилось ездить в эти часы, несмотря на обилие пробок, он не ощущал дискомфорта. Наоборот, можно было даже немного передохнуть от повседневной суеты, подумать, проанализировать то, что происходило днем. Нередко именно сидя в машине, к нему приходили многие плодотворные идеи о том, как исполнить то или иное произведение. Он даже стал немного суеверным; если в эти минуты его не посещало откровение, то повышались шансы на то, что он так и не найдет нужного решения. В реальности все было немного иначе, решения обычно находились и в других ситуациях. И все же эта мысль прочно засело в его голове, и он старался с максимальной пользой использовать свои поездки.
  Но сегодня мысли Княгинина двигались совсем в ином направлении. Из головы никак не желал выходить только что завершившийся эфир. А точнее его участница. Эта дамочка, если отбросить эвфемизмы, по сути дела открыто обвинила его в пренебрежение своим профессиональным уровнем, что он играет исключительно за деньги, и что ему нет никакого дела до святого искусства, если оно не приносит барыши. Говорить такое о человеке, который всю свою сознательную жизнь посвятил пропаганде музыки, который создал, как признают подавляющее большинство критиков, один из лучших отечественных оркестров, который достойно способен конкурировать с самыми знаменитыми в мире коллективами. С ее стороны это либо наглость, либо вопиющее дилетантство. Да и что еще можно ожидать от подобных особ. Кто ее знает, кому она известна? Это же совсем не случайно, что до сегодняшнего дня он даже не слышал ее фамилию. А ведь он знаком, в том числе лично со многими известными музыковедами. А вот с ней нет. Скорей всего она самозванка, в жизни он не раз сталкивался с подобными типами. Что из того, что она проректор Музыкальной Академии, вспомнил Княгинин об ее статусе, это еще ни о чем не говорит. Может, она там по хозяйственной части.
  Княгинин вспомнил эпизод, который случился с ним несколько лет назад. Он участвовал в схожей передаче, а его оппонентом тоже был проректор одного известного учебного заведения. Человек был настолько несведущ в теме дискуссии, что Княгинин даже растерялся; о чем можно говорить с ним? У него даже возникло намерение потребовать завершить эфир раньше времени или уйти с него.
  Помня о просьбе Струмилина, он тогда не сделал ни того, ни другого, но был сильно возмущен. И после завершения передачи потребовал от руководства радиостанции объяснить, как этот субъект попал на нее. Те сами не имели понятия, только могли сказать, что по какой-то причине в самый последний момент произошла замена участника. На этом Княгинин не успокоился, он пожаловался своему финансовому директору на то, что случилось. Тот выяснил, что этот человек действительно занимает должность проректора, но только к музыке она не имеет никакого касательства, потому что он занимался исключительно хозяйственными вопросами.
  Узнав это, Княгинин долго не мог решить: негодовать ему или смеяться. В конце концов, принял решение отнестись к случившемуся с иронией. Вот и сейчас он попытался тоже начать иронизировать. Но почти сразу почувствовал: не получается. Этот проректор явно была совсем другая, она в отличие от того, хорошо понимает, о чем говорит. Как тонко она проанализировала увертюру "Эгмонт". Так что приходится признавать, что ее суждения вполне профессиональны и оригинальны. А потому отмахнуться от них, как от назойливой мухи, скорей не получится.
  Это признание совсем не обрадовало Княгинина, он бы предпочел, чтобы и на этот раз повторился бы первый "хозяйственный" вариант. Тогда на самом деле он быстро успокоился и забыл о нем, как о пустяшном недоразумении. А сейчас его не отпускает предчувствие, что все так просто не завершится. Слова этой Наровлянской никак не выходят из головы, несмотря на сильное желание выбросить их побыстрей и подальше. А главное он ощущает, что по-настоящему задет ее высказываниями. Она усомнилась едва ли не в самом главном - в его искренности и верности своему призванию. Вместо этого утверждает, что им движет исключительно жажда к наживе. Нет, нет и еще сто раз нет! Он известен музыкальному миру как один из самых бескорыстных художников. И не какому-то там безвестному проректору обвинять его в сребролюбие. Еще надо посмотреть, как она себя ведет в этом вопросе.
  Княгинин на секунду задумался. А ведь совсем будет не лишним поинтересоваться этим вопросом. Непременно он спросит у Струмилина, тот все и обо всех знает. В таких делах он настоящий энциклопедист. Нет сомнений, что и об этой Наровлянской у него есть полезная и исчерпывающая информация. Так, он и поступит.
  Принятое решение позволило снизить то напряжение от эфира, которое он все еще продолжал ощущать. Княгинин откинулся на кожаную спинку сиденья. Теперь можно даже немного подремать, до дома еще ехать с учетом пробок примерно полчаса. Он закрыл глаза.
  Проснулся Княгинин от того, что его личный шофер Анатолий коснулся его плеча.
  - Георгий Валентинович, приехали, - сказал он.
  - Спасибо, Толя, - поблагодарил Княгинин. - Можешь быть свободен. А завтра, как обычно.
  Он вышел из автомобиля и направился к входу в дом. Внезапно остановился, сделал несколько шагов назад и внимательно, словно видел впервые, поглядел на свой особняк. Трехэтажное строение с подсобными помещениями, с небольшим бассейном и беседкой поблизости смотрелось более чем внушительно. Не случайно же практически все гости восторгались этим его семейным гнездом. Да, восхищаться есть чему, особенно, если еще вспомнить, сколько это все стоило.
  И что это он вдруг вспомнил об этом? невольно пронеслось в голове. Все деньги заработаны честным трудом. Он может отчитаться за каждую копейку. Ему не в чем себя упрекнуть.
  Княгинин решительным шагом вошел в дом.
  
  4.
  
  К нему навстречу вышла жена.
  - Жорик, ты где задержался, мы тебя давно ждем, за стол не садимся. Твой телефон молчит.
  Только сейчас Княгинин вспомнил, что по просьбе ведущего перед эфиром он выключил телефон, а затем забыл включить. Конечно, она не могла дозвониться.
  - Я был на радиостанции, участвовал в дебатах. Забыл включить телефон.
  - Это с тобой не в первый раз, - наставительно произнесла жена. - Пойдем ужинать, дети проголодались, но без тебя не хотят начинать.
   Княгинин почувствовал, что растроган. Все же у него замечательная семья, хотя это не означает, что в ней все гладко. Но ведь так и не бывает, успокоил он себя мыслью.
  Вместе с женой он вошел в столовую.
  Это была весьма просторная комната, ее обставляла жена в соответствие со своим вкусом. Когда они строили дом, то распределили между собой, кто какие помещения и покои будет обставлять. Те, что достались Зинаиде, блистали золотом, яркими красками и барочной мебелью из редких пород деревьев. Те, что достались ему, были оформлены в спокойные тона, мебель была простая, зато функционально удобная.
  Княгинин знал, что жене не нравилась та часть дома, которую он обставлял, она считала эти комнаты безвкусными, он же придерживался прямо противоположного мнения. Но в дискуссии предпочитал не вступать, полагая, что согласие в этом вопросе им все равно не достичь. Да если и достигнут, то оно скорей будет притворным, чем истинным.
  За столом сидели дочь Виолетта, и сын Павел. Появление отца их явно обрадовало. Правда, как подозревал Княгинин, это было больше связано с тем, что отпадали препятствия к началу ужина, а не то, что они видят отца.
  Он и жена заняли свои привычные места за столом.
  - Наш папа сегодня выступал на радио, - объявила Зинаида.
  - А я знаю, - отозвался Павел. - Пока возвращался домой в машине, как раз случайно слушал именно эту радиостанцию. Тебе, отче, досталась серьезная оппонентка, - засмеялся сын.
  Почему-то Княгинину не очень понравилось, что сын слушал эту передачу. Следует признать, что он проявил себя в ней не самым лучшим образом. И не удивительно, он до сих пор чувствует себя несколько обескураженным, а его мысли то и дело возвращаются к этой дамочке. Уж лучше бы он отказался от участия в эфире.
  - Я никогда ее раньше не слышал и не видел. А ты что-нибудь знаешь о ней?
  - Разумеется, отче. Я даже когда учился в консерватории читал ее книгу. Между прочим, весьма толковую и интересную. Где-то она еще лежит у меня.
  - Если не трудно, отыщи и дай мне.
  - С трудом, но уговорил, отце, - снова засмеялся Павел.
  Манера общения с ним сына давно не нравилось Княгинину, но он прекрасно понимал, что изменить уже ничего нельзя. Прошли те времена, когда он был для Павла непререкаемым авторитетом. Теперь же он видел, как быстро этот его авторитет исчезает в его глазах, а его место занимает насмешливая снисходительность. Вот только не совсем понятно, чем она вызвана.
  - А что ты скажешь по поводу самой дискуссии? - не без колебания поинтересовался Княгинин.
  - Мне кажется, в ее словах есть своя правота.
  - О чем вы говорите, какая была тема передачи? - вмешалась жена.
  - Музыка и деньги, мама, - пояснил Павел.
  - Странная тема, - удивилась Зинаида.
  - Почему странная, очень даже актуальная, - возразил сын.
  - И в чем там соль? - спросила жена.
  - По мнению оппонента отца, наши музыканты получают чересчур много, при этом далеко не всегда хорошо исполняют произведения. Говоря проще, халтурят, не дотягивают до тех гениев, чью музыку они играют.
  - Какая чушь! - воскликнула Зинаида. - Никогда еще не слышала подобных бредней. Эта дама совсем не разбирается в музыке, если вещает подобные вещи. Жора, не общайся с ней больше никогда.
  - Я и не собираюсь, - отозвался Княгинин. - Хотя то, что она не разбирается в музыке, в этом ты не права, Зина. Она судит о ней тонко и оригинально. Вот и Павел так считает.
  - Ну, уж не знаю, в чем она разбирается, раз заявляет подобное. Если бы она трудилась так, как трудишься ты, Жора, она бы такое не говорила. А кто она?
  - Проректор Музыкальной Академии.
  Зинаида пренебрежительно вытянула ярко накрашенные губы.
  - Тогда все понятно, - с явным облегчением произнесла она. - Я знаю этих господ и дам. Сами ничего не умеют, зато любят поучать других. Совершенно никчемный народ, я бы вообще не пускала их ни на радио, ни на телевидении. А она поди и там подвизается.
  - Не знаю, Зина, - проговорил Княгинин.
  - Да, она выступает по телеку, есть программа: "Музыка и цивилизация". Я несколько раз ее в ней видел, - проинформировал Павел.
  - Вот видишь, - удовлетворенно произнесла жена, - я оказалась права. Представляю, что она там несет.
  - Говорит вполне разумные вещи, - возразил сын.
  - А ты молчи, - цыкнула на него мать.
  - Могу и молчать, - без обиды в голосе произнес Павел. У него была одна особенность в характере - он крайне редко обижался, даже когда о нем говорили весьма нелицеприятно.
  - Я знаю, чем вызваны ее такие заявления, - продолжила Зинаида. - Элементарной завистью. Тебя и твой оркестр знают во всем мире, естественно, что ты зарабатываешь хорошие деньги. Вот она и завидует тебе, ведь даже редкие появления на телевидении не делают ее знаменитой. А уж про доходы я и не говорю. Ну, сколько может получать проректор Музыкальной академии? Гроши.
  - Насколько мне известно, люди такого ранга имеют неплохой оклад, - произнес Княгинин.
  - Даже, если это и так, с твоими доходами ей никогда и ни за что не сравняться. А ничто так не вызывает завистливое чувство, как такое неравенство.
  Княгинин не без удивления посмотрел на жену, его удивило то, что она так распалилась. У нее даже лицо покраснело, а глаза просто сверкали. Давно он не видел ее в таком состоянии. Даже не совсем понятно, что же вызвало его? Неужели несколько оброненных этой Наровлянской фраз? Или тут кроется что-то другое?
  - Мне кажется, - произнес Княгинин, - мы чересчур много внимания уделяем этой теме и этой дамочке. Обсудили и достаточно. Мало ли кто что скажет.
  - Я с тобой абсолютно согласна! - воскликнула жена. - Как говорят: на каждый роток не накинешь платок. Если прислушиваться к каждому недоброжелательному высказыванию, долго не протянешь. Я то прекрасно знаю, как завистлив мир искусства. Сама через это прошла. Ты же прекрасно это помнишь, Жора.
  Княгинин, соглашаясь, кивнул головой. Мысленно же он не смог сдержать ухмылки. Карьера оперной дивы у жены не продолжалась и два года, после рождения Павла она навсегда ушла со сцены. И хотя через некоторое время была реальная возможность на нее вернуться, она отказалась. В минуту откровенности Зинаида призналась, что ее не прельщает тот огромный труд, который требует от нее работа солистки оперы. Уж лучше она будет заниматься хозяйством, нарожает много детей, а вот он пусть добивается своего.
  Однако, как вскоре выяснилось, особенно хозяйством заниматься ей тоже не нравилось; едва у них появились средства, она тут же наняла служанку и спихнула на нее почти все дела по дому. Рожать она тоже больше не желала, он не без труда уговорил ее на еще одного ребенка, в результате чего появилась дочь Виолетта. И больше производить потомство отказалась наотрез. А ему так хотелось еще одного сына. Но пришлось это желание задвинуть поглубже в свою душу. Зато что ей нравилось почти до безумия - участвовать в различных тусовках. На это у нее хватало и сил, и времени. Причем, если он не был на гастролях, она всегда брала его с собой. Отказы не принимались. Он прекрасно понимал мотивы ее поведения. Появление под руку со столь известной персоны, как он, сразу придавало жене небывалый вес. В этом случае она почти всегда тут же оказывалась в центре событий. Ему же было жалко растрачивать времени на эту пустоту, но он не сопротивлялся. Ведь он все же муж, а, следовательно, должен угождать второй половинке, делать ей приятное. Но горький осадок от такого времяпрепровождения накапливался постоянно.
  - Помню, дорогая, помню, - не стал оспаривать Княгинин тезис жены. Он уже наелся, и теперь ему хотелось поскорее покинуть эту семейную трапезу. К тому же у него возникло желание поговорить с сыном, но наедине от всех. Это стремление, впрочем, возникло не сейчас, с некоторых пор у него стали накапливаться претензии к нему. Под разными предлогами он откладывал разговор, но сейчас вдруг понял, что делал это напрасно. Правда, ему не хотелось затрагивать некоторые темы, обсуждение их можно ненадолго отложить. К тому ему хотелось поговорить о другом. Но он решил не форсировать события и дождаться, когда ужин завершится и все разойдутся по своим резиденциям, как было принято у них говорить.
  
  5.
  
  Но сначала Княгинин решил зайти к дочери, за весь ужин она не проронила ни слова. Это ему не понравилось, он прекрасно знал, что Виолетта очень даже словоохотливая девушка. И может говорить часами. Причем, ни о чем. Значит, для ее молчания есть веские причины. Впрочем, о них было не так уж и трудно догадаться.
  Карьера оперной певицы у дочери сразу же не заладилась. В Большой театр ее не взяли, хотя вся семья на это сильно надеялась. Жена просила его походатайствовать, но ему претил такой способ трудоустройства. К тому же так оказалось, у Княгинина там не было ни одного серьезного знакомства, а с теми, кого он знал, был не в таких отношениях, когда можно обращаться с подобными просьбами. Но Виолетта тогда обиделась на него, она не поверила, что отец был не в силах ей помочь, хотя он и пытался ее в этом разуверить. Пришлось ей довольствоваться не самой лучшей концертной деятельностью. Сейчас же наступил очередной важный этап, она готовилась к престижному международному конкурсу. Попасть в качестве участников на него было ничуть не легче, чем быть зачисленным в труппу Большого театра. Но на этот раз Княгинину удалось ей оказать содействие. Хотя если быть точным, это сделал Струмилин, он лишь обратился к своему директору с такой просьбой. Как тот сумел добиться почти невозможного, Княгинин не ведал, да и не очень хотел знать; он подозревал, что тот использовал крайне сомнительные методы. А если говорить прямо, кое-кого подкупил. Хотя Струмилин обычно не афишировал своих методов, с помощью которых он добивался нужных результатов, Княгинин все же представлял тот арсенал, который он использовал. Ему много раз хотелось поговорить с ним на эту тему, предостеречь и даже потребовать прекратить применять подобные способы. Но, во-первых, прямых доказательств у него не было, а во-вторых, Владимир почти всегда добивался стоящих перед ними целей. И Княгинина это устраивало. Он понимал, что без своего финансового директора оркестр никогда бы не достиг ни такой известности, ни нынешнего материального благополучия. И тогда бы не было этого прекрасного, комфортабельного дома, ежегодного отдыха на лучших курортах мира, да и многого другого без чего он уже не представлял свою жизнь.
   Княгинин постучался в дверь комнату дочери, получил приглашение войти. Виолетта лежала на постели и безучастно смотрела в потолок. Рядом с кроватью на полу валялась какая-то книга, но он вспомнил, что она лежала на том же месте, когда он пару дней заходил сюда.
  - Ты весь ужин молчала? У тебя все в порядке?
  Виолетта безучастно пожала плечами.
  - Когда первый отборочный тур конкурса?
  - Через неделю.
  - Как ты чувствуешь, пройдешь?
  - Не знаю, - сквозь зубы ответила Виолетта.
  Княгинин не понравился ни сам ответ, ни тот тон, которым он был произнесен.
  - Ты чувствуешь неуверенность?
  - Да, - призналась она.
  - Но почему? Ты занималась много времени с замечательным педагогом, она считает, что тебе по силам не только пройти в финал, но и занять призовое место.
  - А что она еще может сказать, получив от нас столько бабок, - фыркнула Виолетта.
  - А что ты думаешь сама?
  - Мне не пройти.
  - Почему?
  - Там в жюри Дмитрий Юрьев.
  - Но он же не должен был в нем участвовать.
  - Его ввели в последний момент, кто-то заболел, вот и попросили. И мне по секрету сказали, что ему не нравится, как я пою.
  Княгинин почувствовал беспокойство, он неплохо знал этого Юрьева, тот неоднократно участвовал в их совместных концертах. Он обладал непривычной для оперного певца то ли принципиальностью, то ли упрямством, его почти нельзя было ни в чем переубедить. На этой почве у них бывали даже стычки. Впрочем, это не мешало им с симпатией относиться друг к другу.
  - Да, Юрьев это серьезно, - вынужден был признать Княгинин. - А ты не ошибаешься по поводу его мнения о тебе?
  - Нет, тот, кто мне это сказал, знает точно. Папа, только ты можешь помочь. Вы же с ним почти друзья.
  - Это далеко не так, доченька, мы всего лишь коллеги, которые иногда выступают вместе.
  - Папа, я знаю, что он тебя очень уважает. Если я не выйду в финал и не займу там хорошее место, моей карьере конец.
  Княгинин понимал, что дочь во многом права, неудач у нее больше, чем удач. И еще один неуспех, в самом деле, способен перечеркнуть все надежды на будущее. Его пронзила острая жалость к ней.
  - Хорошо, я постараюсь что-нибудь сделать, - неохотно произнес он.
   Княгинин понимал, что на этот раз все придется делать самому, нельзя послать с этой миссии Струмилина. Юрьев его так сильно терпеть не может, что когда певец выступал вместе с оркестром, тому приходилось прятаться, чтобы он бы его не заметил. Хотя в чем причина такого недоброжелательства, Княгинин не совсем понимал. Да, разговор предстоит не простой.
  Виолетта соскочила с кровати и бросилась обнимать отца.
  - Папочка, я знаю, ты у меня самый лучший!
  Но он почему-то в этом был далеко не уверен.
  Разговор с дочерью огорчил Княгинина, он было даже решил не заходить к сыну. Но затем передумал. Во-первых, нельзя позволять себе быть таким зависимым от своего настроения, во-вторых, с Павлом ему давно надо поговорить на разные темы. А он, Княгиным, под разными предлогами откладывает это мероприятие.
  Сын лежал на кровати и слушал в наушниках музыку, поэтому Княгинин не мог узнать, какой репертуар Павел выбрал для прослушивания. Но он решил не спрашивать его об этом сейчас. Скорей всего полученный ответ станет еще одним поводом для расстройства. При виде сын даже не пошевельнулся.
  - Можешь ненадолго прервать свое занятие? - спросил Княгинин.
  Сын отложил наушники в сторону.
  - Ты чего-то хочешь?
  Манера сына задавать вопросы никогда не нравилась Княгинина, а сейчас его слова особенно сильно резанули слух.
  - Я твой отец, поэтому всегда что-то хочу от тебя. Или тебе это кажется странным?
  - Немного.
  - Вот как? - удивился Княгинин. - И что в этом странного?
  - Мы оба уже взрослые люди. У каждого своя жизнь.
  - То, что взрослые, сомнений нет. Но ты не забыл, что работаешь в моем оркестре.
  - Помню, папа.
  Что-то странное прозвучало в голосе сына, но Княгинин решил, что пока не станет уточнять, что это может означать. Его не оставляло предчувствие, что Павел еще доставит ему неприятности.
  - Ладно, про твою жизнь в моем оркестре мы еще скоро поговорим, - произнес Княгинин. - А сейчас хочу поговорить о другом.
  - Знаю, о чем. О Наровлянской.
  Проницательность Павла не слишком порадовала Княгинина.
  - Да, о ней.
  - Что задела? - Павел насмешливо посмотрел на отца.
  - Не неси чушь. Просто эта дама сказала странные вещи. Вот хочется понять, чтобы это значило.
  - Говорить странные вещи она умеет.
  - Откуда знаешь?
  - Я же кончил Музыкальную Академию. Или ты забыл?
  - Тогда ты ее должен хорошо знать.
  Павел отрицательно покачал головой.
  - Она у нас не преподавала. Лишь пару раз читала лекции взамен заболевших преподавателей.
  - И как?
  - Очень интересно, слушали даже те, кто никогда не слушал никаких лекций. Мы даже просили деканат, чтобы она стала нашим постоянным лектором, но не вышло.
  - Почему?
  - А мне откуда знать. Может, она не захотела, может, деканат был против. Там знаешь, какие бывают преподаватели, пни и то полезней. Куда-то надо было их девать.
  - Но это заведение славится качеством обучения, - не поверил Княгинин.
  - Ха, - засмеялся сын, но почти сразу же стал серьезным. - Вообще-то, как повезет. Там есть хорошие преподаватели, есть так себе, а есть никудышные. Такая там странная политика, держат всех.
  - Действительно странная. А какие были у тебя преподаватели?
  - И плохие и хорошие. Всей твари по паре, - засмеялся Павел.
  - Может, напрасно ты туда поступил, можно было выбрать другое учебное заведение.
  - Не бери в голову, все нормально. Пределу совершенства все равно нет.
  - Но это не исключает необходимости постоянного совершенствования.
  Павел на мгновение задумался.
  - Что-то похожее говорила и она. Так что ваши взгляды сходятся.
  - Возможно, - пробормотал Княгинин. - Ты, кажется, говорил, что у тебя есть ее книга.
  - Где-то завалялась. Поискать?
  - Сделай одолжение. Любопытно, что она пишет.
  Павел встал и стал рыться на книжной полке. Ему хватило пару минут, чтобы отыскать нужный том.
  - Возьми, - протянул он отцу книгу. - Можешь не отдавать. Мне вряд ли она пригодится.
  - Спасибо, почитаю. Не забыл, завтра репетиция.
  - Такое разве забудешь, папа, - засмеялся Павел.
  
  Глава вторая
  
  1.
  
  Дина любила минуты, когда она ни о чем не думала. Понятно, что мысли все равно приходили, по иному быть и не могло, но они не оставляли никакого следа, как легкое волнение ветра на поверхности океана. То были самые приятные секунды отдыха, и она с предвкушением ждала, когда они наступят, когда появится возможность пусть ненадолго отрешиться от этого мира. А в последнее время такое желание возникало все чаще, так как он все настойчивей и без всякого спроса лез к ней со своими скучными, унылыми, как осенний день, проблемами.
  Она поймала такси, как обычно села на заднее сиденье. Откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Вот-вот должно было наступить блаженное состояние. Но прошла минута, другая, пять минут, а Дина все никак не могла в него погрузиться. Какая-то сила выталкивала ее из него.
  Она открыла глаза, недовольно посмотрела на толстый затылок шофера, как будто бы он был виноват в том, что у нее ничего не получается. Сегодня она явно выведена из своего обычного состояния, а все из-за этой дурацкой радиопередачи. После ее окончания прошло уже больше получаса, а ее не оставляет чувство, что она все еще находится в студии и ведет дискуссию с этим дирижером. За это время она уже много раз себя прокляла за свои неосторожные высказывания. А все потому, что у нее длинный язык. Он ее уже много раз подводил, после чего она всегда раскаивалась в своей несдержанности. Правда, с какого-то момента она твердо решила, что возьмет себя в руки и не станет говорить ничего лишнего. Сначала ей казалась, что задача практически неразрешимая, но к ее изумлению она быстро научилась контролировать себя. А вот только что не сдержалась, без всякого сомнения, ляпнула лишнее. Не случайно же этот Княгинин буквально взвился, достаточно было на него посмотреть, чтобы понять, как сильно задели его ее слова. Тут же, словно разъяренный тореадором бык, пошел в наступление, только вот ничего доказать так и не смог. Единственное, что радует в этих обстоятельствах только то, что она из их поединка вышла победительницей. Это было даже заметно по его виду, он явно выглядел растерянным и обескураженным. И не знал, что сказать по существу. Ей даже на какое-то мгновение стало жалко его; когда он сюда ехал, то, конечно, не ожидал, что столкнется с такой язвительной особой. Привык, что все с восторгом заглядывают ему в рот, слушают, как оракула любую чушь, которую он изрекает. Хотя ради справедливости следует отметить, что на дурака он не похож, скорее давно не сталкивался с достойным соперником. Другое дело, что он, как и другие его коллеги, незаметно для себя увлекся больше зарабатыванием денег, чем музыкой. Она давно заметила это явление, даже хотела написать книгу именно с таким названием: "Деньги и музыка". Тема интересная и плохо еще изученная, так что этот труд имел все шансы на успех. Да вот только приступить к работе мешает природная лень. Сколько же она погасила ее замечательных порывов и планов, даже сказать трудно. В ней всегда боролись две сильных стихии: желание что-то сделать и желание ничего не делать. Побеждал то один, то другой участник этого противоборства. И она до сих пор не знала, на чью сторону встать.
   Желание что-то сделать наполняло ее энергией, стремление чего-то добиваться стимулировало в ней творческий зуд. И она с наслаждением погружалась в свои занятия. Зато желание ничего не делать погружало в сладкую негу безделья и вечного праздника. После такого очередного загула она с немалым трудом заставляла себя вернуться к повседневной работе. Этот переход из одного состояния в другое был для нее особенно мучительным. Зато спасал от слишком частого искушения уйти в нирвану ничего неделания, иначе бы она в жизни не продвинулась ни на шаг. Впрочем, так бы оно по любому случилось, если бы не Виктор...
  Дина прервала свои размышления, думать о Викторе ей сейчас совсем не хотелось. Хотя рана затянулась, но все же не до конца; если проявить настойчивость, можно ее и растеребить. А в данную минуту нет никакого смысла это делать. К тому же такси уже остановилось возле ее дома.
  Она расплатилась и направилась к подъезду.
  Было уже довольно поздно, и еще в машине Наровлянская решила, что сразу же ляжет спать. Завтра трудный день и надо быть в хорошей форме во всех смыслах этого слова. Впрочем, с некоторых пор у нее все дни не простые, такой уж наступил период в ее жизни.
  Она отправилась в спальню, но внезапно остановилась и вернулась в комнату. Включила компьютер. В интернете просто не может не быть видео исполнения оркестром "Возрождение" "Эгмонта". А вдруг она ошиблась, несправедливо обвинила этого Княгинина в профанации произведения. Если это так, она же место себе не найдет, будет мучиться от своей вины.
  Дина легко нашла нужное видео и стала слушать. Когда музыка стихла, выключила компьютер. Слава богу, она не ошиблась, все так и есть, как она сказала. Плохое исполнение, точнее, небрежное. Все вроде бы правильно, но крайне поверхностно, нет вхождение в глубину. Так играют, когда исполнители равнодушны к произведению. Лишь бы выполнить свою работу, чтобы получить за нее деньги.
  Дина встала и направилась в спальню. Сегодня она может спать с чистой совестью, она сказала этому человеку правду. И, как оказалось. ничего кроме правды.
  
  2.
  
  С некоторых пор Дина заметила, что является на работе предметом пристального внимания. Хотя она проработала в Музыкальной Академии почти всю свою сознательную жизнь, исключая несколько длительных зарубежных командировок, достигла большой должности - проректора по научной части, но до последнего времени особенно большой популярностью не пользовалась. Точнее, ее все хорошо знали, многие относились с большим уважением, некоторые даже любили, но все это не выходило за определенные рамки. Но с какого-то момента она вдруг обнаружила, что ее положение существенно изменилось. В кабинет, как когда-то в мавзолей, потянулись сотрудники, причем, для оправдания целей своего визита зачастую выбирали с ее точки зрения, весьма сомнительные предлоги. Многие разговоры звучали, по меньшей мере, странно, вроде бы ни о чем, но Наровлянская, будучи чуткой к чужим настроениям ощущала какой-то тайный подтекст от всего происходящего. Почти все почему-то спрашивали о том, что она думает об их работе, что она считает, что можно в ней улучшить. Такой интерес был ей не понятен, столько лет эти люди не спрашивали ее мнение ни о чем и ни о ком, а теперь чуть ли ни встают в очередь, дабы узнать его, словно к известной прорицательнице.
  Дина знала, что отличалась одной не самой лучшей особенностью - она часто узнавала последней или в лучшем случае одной из последних местные новости. Это ей нередко вредило, но изменить себя была не в силах, всю жизнь она была чрезмерно поглощена собой. Хотя никогда не была отшельницей и нелюдимкой, наоборот, друзей было даже слишком много. Но, как ни странно, одно не мешало другому, а в чем-то даже помогало и способствовало. Иногда она задумывалась над этим противоречивым феноменом, но так и не пришла к окончательному выводу. Впрочем, нельзя сказать, что ее это сильно волновало.
  Дина решила разузнать, что же происходит в Академии, чем вызван вокруг ее особы небывалый и неожиданный ажиотаж? Для этого она пригласила своею неизменную секретаршу Анастасию или Наську, как любила она ее называть. Вместе они уже работали почти десять лет, и, несмотря на солидную разницу в возрасте, подружились. По мнению Наровлянской, Наська была просто незаменимой, так как брала на себя всю черновую работу, заниматься которой Дина терпеть не могла. Не будь у нее такой бесценной помощницы, она бы давно завалила выполнение своих обязанностей и с треском бы вылетела на улицу. Одно дело выдвигать идеи, другое дело каждодневно претворять их в жизнь, выполнять бесконечную череду рутинных дел. При всякой возможности она сваливала их на нее. Чтобы с ними справиться, Наське нередко приходилось трудиться сверхурочно. И, несмотря на то, что она одна воспитывала сына, никогда не возражала против дополнительной нагрузки.
  Но Дина прекрасно понимала, что дружба дружбой, а за табачок надо платить. А потому задаривала ее подарками, из каждой командировки и или частной поездки привозила своей подруги-секретарши целую сумку презентов. А один раз подсуетилась и даже выбила Наське прибавку к зарплате. Этим своим подвигом Наровлянская гордилась не меньше, чем защитой докторской диссертации. Еще неизвестно, что было трудней и важней.
   Наська вошла в ее кабинет, Дина прикрыла дверь поплотней. Когда та села напротив нее, она обрисовала ситуацию и попросила дать к ней свой комментарий.
  Наська изумленно посмотрела на начальницу.
  - Дина Константиновна, вы не шутите, вы ничего не слышали?
  - А что я должна была слышать.
  - Да об этом вся Академия уже целый месяц только и говорит.
  - Объясни, о чем у нас говорят целый месяц?
  - Не может быть, чтобы вы ничегошеньки не знали, - не поверила секретарша.
  - Даю голову на отсечение. Давай говори, не томи.
  - Нашу шефиню вызывали в Министерство как раз примерно месяц назад.
  Шефиней Наська неизменно называла ректора Академии.
  - Что же ей там сказали?
  - Что ее время кончилось, и после окончания срока контракта будет новый ректор.
  - Этого следовало ожидать, что же тут необычного.
  - Необычное в том, кто будет ректором?
  - И кто?
  - Никто не знает.
  - Послушай, ты намекаешь на то, что им могу стать я, - изумилась Дина.
  - Я ни на что не намекаю, но слухи ходят. Кто пустил их неизвестно, но многие не исключают такой возможности. Я слышала несколько раз такие разговоры.
  - Только я их почему-то не слышала.
  - Странно, - покачала головой Наська, - я была уверенна, что вы в курсе всех этих событий.
  Наровлянская грустно вздохнула.
  - Опять я узнаю все последней. Ты должна меня презирать за это.
  Секретарша улыбнулась.
  - Это моя ошибка, я должна была вам сразу рассказать об этом. Но я была уверенна, что вам все известно.
  Дина задумалась.
  - А как ты полагаешь, я хочу быть ректором?
  - А разве можно не хотеть? - искреннее удивилась Наська. - Никто в этом не сомневается, что вы спите и видите себя ректором.
  - Даю честное слово, таких снов у меня нет. И что у меня есть шансы?
  Наська пожала плечами.
  - Разное говорят, - уклончиво ответила она.
  - Вот и скажи мне про это разное.
  - Некоторые считают, что шансы есть, другие уверяют, что пришлют кого-то из министерства. Вариантов много.
  Наровлянская задумалась. Она поймала себя на том, что никак не может решить, как ей вести себя в такой ситуации. Хотя с другой стороны, а что она может конкретно сделать, в этом деле от нее мало что зависит. Поэтому следует поступать по обстоятельствам, так она делала всю жизнь за исключением всего нескольких эпизодов. И в целом такая тактика ее редко подводила. И сейчас стоит к ней прибегнуть. Вот только непременно следует разобраться с одним вопросом: хочет ли она стать ректором?
  
  3.
  
  Когда Наська передала ей, что ее просит зайти к себе ректор Академии, то Наровлянская вдруг ощутила странное чувство. Она давно относилась к своей начальнице с ироничным уважением. Ирина Васильевна Вдовенко была дама видная, несмотря на солидный возраст, тщательно следила за собой, а потому даже пользовалась определенным вниманием со стороны мужского пола. Дина неоднократно была свидетельницей того, как мужчины подолгу задерживались возле нее. По доходившим до нее слухам Вдовенко любила и ценила это мужское внимание, хотя никто не мог упрекнуть ее в том, что она пересекала запретную черту. Хотя, возможно, если она это и делала, то умело скрывала такие пересечения. Впрочем, Дина была уверена, что ничего подобного не происходило, и ректор была примерная жена, мать и бабушка. На свою должность она была командирована в Академию из Министерства культуры, где возглавляла целый департамент. По своей психологии она осталась чиновником и на новом месте работы, больше заботилась о форме, чем о содержании. Внешне она демонстрировала довольно бурную деятельность, что поначалу даже изумило этим Дину. Но вскоре она постигла ее суть, преимущественно все делалось на показ, по-настоящему же ее волновало только одно: чтобы ей были бы довольны вышестоящие инстанции и руководящие ими люди, а до того, что происходит в стенах вверенного ею учреждении дела ей почти нет.
   Правда, с точки зрения хозяйственных нужд ректору не было равных; благодаря своим связям Вдовенко довольно легко удавалось выбивать средства на ремонт, на различные мероприятия, что создавало музыкальной Академии дополнительный престиж и известность. К тому же она знала толк в пиаре, при всякой возможности давала интервью или публиковала статьи. Правда, хорошо ни говорить, ни писать она не умела в силу того, чтобы была косноязычна и скудна на интересные мысли и идеи. С некоторых пор большую часть этой работы за нее проделывала Наровлянская. Началась эта эпопея уже давно, когда однажды Вдовенко, ссылаясь на нехватку времени, попросила написать за нее материал. Опубликованный в газете он имел определенный положительный отклик, в результате журналисты гурьбой потянись к ней. Это было так неожиданно, что она растерялась и попросила совета у своего проректора, что же ей делать. Дина прекрасно поняла смысл этого обращения, Вдовенко просила ее и дальше сочинять статьи за нее. Хотя Дине крайне не хотелось брать на себя эту миссию, но и большого выбора у нее не было. Отказ означал, что в лице ректора она в лучшем случае приобретет недоброжелателя, а в худшем - личного врага. Уходить же из Академии ей совсем не хотелось, она за многие годы тут прижилась, притерлась, знала практически всех, к тому же работа была далеко не самая напряженная. Поэтому колебания длились какие-то минуты, после чего Дина дала согласие.
  С тех пор пошло и поехало, под фамилией Вдовенко появилось десятки публикаций и интервью, написанные рукой Дины. А ведь ей еще приходилось писать и от своего имени, поэтому нагрузка оказалась приличной. Но и отказаться от этой работы она тоже не могла, иначе бы нарушила негласное соглашение со своей начальницей. А та тоже не оставалась в долгу и снисходительно смотрела на некоторые шалости Наровлянской, например, на ее частые поездки за границу. А иногда даже сама ее туда посылала, что делала Наровлянскую еще больше обязанной по отношению к ней. Для нее это была не самая неприятная зависимость, которая превратилась в неотъемлемую часть ее жизни. И все же она была бы рада разорвать эти нити. И сейчас, когда Дина узнала, что Вдовенко уже осталось недолго пребывать в своей должности, невольно ощутила радость. Правда, длилась она недолго, так как была смыта мыслью о том, что будет после того, как ректор покинет свой пост. Придет другой, а у нас принято, что новый человек приводит с собой и новую команду, а старая дружно покидает свои насиженные места. А, следовательно, существует большая вероятность того, что и ей предназначено уйти из Академии. Если только она сама не возглавит ее.
   Пожалуй, только сейчас Наровлянская поняла, как много зависит от того, кто станет ректором. До сих пор особого желания занять эту должность у нее не наблюдалось, ей казалось, что она для нее чересчур обременительна. Придется окунуться во многие вопросы, которые ей не интересны и в которых она не слишком компетентна. А сколько придется распутывать склок, которых в внутри Академии не счесть, как звезд на небе. Дина знала, что Вдовенко этими делами в отличие от многих других занималась с интересом. И надо отдать ей должное - умела их решать так, что чаще всего участники очередной драмы оставались довольными результатом ее вмешательства в события. А вот она, Дина, вряд ли сможет так лавировать между сотрудниками. К тому же ей скучно вникать во все эти запутанные межличностные отношения. Она привыкла иметь дело сама с собой, в лучшем случае с Наськой. После смерти Виктора она так и не приобрела новых знакомств и друзей для компенсации этой потери.
  Направляясь к ректору, Дина знала, зачем она ее вызывает. Некоторое время назад Наровлянская была в командировке в одной из республик СНГ. И была поражена запустением музыкального образования в этой стране. К ней пришла идея - создать на базе Музыкальной Академии межгосударственный образовательный центр, где бы училась талантливая молодежь со всего постсоветского пространства. Да и вообще, она могла на этой основе стать местом для музыкального диалога между разными государствами.
  Вернувшись, Дина без всякой задней мысли изложила идею Вдовенко. Она была уверенна, что ректор ее отклонит. Не потому, что ей она не понравилась, а из-за нежелания брать на себя дополнительную нагрузку. Так уже было несколько раз, когда она на корню зарубала предложения своего проректора по науке.
  Но к изумлению Наровлянской на этот раз все случилось прямо противоположным образом, Вдовенко внезапно загорелась. Потом Дина поняла, почему это случилось, ректор учуяла в этом начинании выигрышный политический аспект, возможность для России стать центром собирания разбросанной на огромных просторах когда-то великой музыкальной культуры. Разумеется, ее заинтересовало не сама эта идея, а то, что все это будет происходить под эгидой Музыкальной Академии, а значит и ей самой. И она тем самым превратится уже в деятеля международного масштаба. Разве не замечательный финальный аккорд карьеры!
  Поняв все это, до некоторой степени Дина даже прониклась уважением к Вдовенко; когда у нее родилась эта мысль, ни о чем подобном она и не думала. Просто ей вдруг действительно захотелось создать некий центр, который стал бы притяжением для всего по-настоящему талантливого на немалой части земного шара. Она прекрасно знает, сколько одаренных людей не могут себя реализовать, так как не способны найти нужный для этого канал прохождения. Открыть такую возможность - это действительно богоугодное дело. А у нее их в жизни было не так уж и много. И не лишним будет добавить еще хотя бы одно.
  Наровлянская вошла в кабинет ректора, который всегда поражал ее своими непомерными и бессмысленными размерами. Переоборудовав его, можно устроить небольшой спортзал. Если она станет ректором, то так и поступит, вдруг совершенно неожиданно родилась мысль.
  После того, как Дина узнала, что Вдовенко предстоит скоро покинуть это место, она как-то по-новому стала смотреть на нее. Даже не верится, что настал заключительный период ее трудовой биографии. При этом она внешне совсем не выглядит удрученной, наоборот, свежей и полной сил. Она могла бы руководить Академией еще ни один год. Может, это не более, чем слухи, мало ли что говорят. Да нет, вряд ли, по закону все так и должно произойти.
  Почти все свои разговоры у них начинались по схожему сценарию, Дина называла это китайской церемонией. Наровлянская говорила, как замечательно выглядит ректор, Вдовенко отвечала ей схожим образом. После чего они уже приступали к деловой части беседы.
  Наровлянская решила, что на данный момент нет никаких причин отступать от традиции и начала общение с комплиментов ее внешнему облику. Ректор довольно улыбнулась. Дина всегда удивлялась тому обстоятельству, как сильно ей нравились эти похвалы, судя по всему, она всякий раз воспринимала их на полном серьезе. Вдовенко в свою очередь похвалила привезенный недавно из-за границы новый костюм Дины. После чего перешла к деловой программе.
  - Хорошие новости, Дина Константиновна, - проговорила Вдовенко. - Нам все же удалось пробить финансирование нашего международного центра. Министр счел идею очень удачной. Поздравляю.
  - Спасибо, честно говоря, не очень надеялась. Только вы могли это сделать, - почти искренне произнесла Наровлянская.
  - Задача, в самом деле, было сложнейшей, - подтвердила Вдовенко. - Могу открыть вам секрет, вопрос решался на уровне вице-премьера.
  - Это огромное достижение, - оценила Дина.
  - Да, но и большая ответственность. Перед нами поставили задачу, чтобы все было бы на самом высоком уровне.
  - Я понимаю.
  Вдовенко задумчиво посмотрела на своего заместителя. Наровлянской показалось, что ректор хотела ей что-то сказать, но в самый последний миг раздумала.
  - Предстоит в самое ближайшее время выполнить большую организационную работу, - явно совсем другое, чем хотела сказать, произнесла Вдовенко. - Мне намекнули, что мы должны привлечь к преподаванию лучшие наши силы, самых знаменитых в стране музыкантов. Соответствующий их рангу фонд оплаты зарезервирован. Правда, таких людей должно быть немного, не более пяти-шести, поэтому отбор должен быть самый тщательный. Я надеюсь на вас, что вы выберите лучших. Составьте список. После того, как он будет согласован с министерством, вам надо будет провести с каждым переговоры. Нам ли с вами не знать, какая капризная эта публика. Им так трудно угодить. Но придется.
  - А если кто-то из них поставит условия выше наших возможностей? - спросила Дина.
  - Значит, придется от услуг этого господина отказаться. Только и всего, - пожала плечами Вдовенко. - Отыщем достойную замену. В конце концов, речь идет не о Моцарте и не о Бетховене.
  - К сожалению, да.
  Вдовенко посмотрела на Дину и улыбнулась.
  - Мне хорошо известны ваши требования, поэтому я и поручаю вам эту задачу. Только об одном прошу, не теряйте времени. Я хочу, чтобы мы бы запустили наш проект уже через два месяца. При наличии финансирования это вполне реально. Знаю вас, вы иногда любите бездельничать, а мы в нынешних обстоятельствах позволить себе этого не можем. Поэтому не обижайтесь, если список не увижу в ближайшие дни, попрошу другого подготовить его.
  То есть, все должно случиться до ее ухода с должности ректора, мысленно отметила Наровлянская. И тогда все будут долго вспоминать, что этот центр открылся тогда, когда она возглавляла Музыкальную Академию. Ну а то, что к этой идеи она имеет весьма косвенное отношение, никто знать не будет.
  - Не беспокойтесь, Ирина Васильевна, я сразу же начну заниматься подбором преподавателей и другими делами нашего центра.
  - Вот и хорошо, я нисколько в этом не сомневалась, - улыбнулась Вдовенко.
  Но Дине показалось, что глаза ректора были настороженными, а не улыбчатыми.
  
  
  4.
  
  Наровлянская вернулась в свой кабинет. Пока она шла по коридорам Академии, то думала о том, кого Вдовенко имела в виду, предупреждая ее, что может поручить подбор преподавателей другому человеку. А главное непонятно, это персональный выпад против нее или ректор, в самом деле, торопиться все сделать до своей отставки?
  Снова сев в свое мягкое удобное кресло Дина тяжело вздохнула: опять интриги, а она никогда в них не была сильна, чаще всего проигрывала эти партии. Дурацкое качество - вера в порядочность людей; сколько раз давала зарок - не поддаваться этому искушению, но каждый раз не выполняла собственное обещание. По-видимому, есть вещи, которые в человеческой душе неискоренимы, как их не гони оттуда, они все равно в ней сохраняются.
  Да, не очень приятная ситуация, размышляла Наровлянская, можно было бы в конечном итоге все спустить на тормоза, если бы не предстоящая смена ректора. Чем больше она думает на эту тему, тем ясней сознает, что для нее это едва ли не главная линия раздела всей ее жизни. Если ей придется отсюда уйти, то остаток своих дней она вынуждена будет провести в прозябание: писать статейки, выступать на радио, давай консультации. Как дополнение к основной деятельности это выглядит неплохо, но если все этим и ограничится, то она окончательно утратит ко всему интерес. При всей ее лени она всегда испытывала потребность заниматься чем-то важным и серьезным. Да и с деньгами станет туго, много всем этим не заработаешь. А она еще с молодости привыкла ни в чем себе не отказывать. Больше всего на свете она ненавидит экономить; когда в редкие периоды приходилось это делать, то она надолго впадала в депрессию. И не выходила из нее до тех пор, пока отпадала в этом необходимость. На ее счастье таких моментов было немного, иначе еще неизвестно, чем бы все для нее это кончилось.
  Дина снова решила позвать Наську. Может, она чего-нибудь знает и об этом.
  Наровлянская пересказала ей разговор с ректором. Наська думала совсем недолго.
  - Вдовенко поручит этот вопрос Петру Петровичу, - убежденно произнесла она.
  - Петру Петровичу? - не поверила Наровлянская. - Почему ему?
  - Он в последнее время сильно сблизился с ней. Часто бывает в ее кабинете.
  - Ты уверенна?
  Наська сделала насмешливое лицо.
  - Об этом шушукается вся Академия. Он даже был у нее дома, на дне рождении ее дочери.
  Петр Петрович Фатьянов был советником ректора. Появился в Академии он внезапно, никто точно не знал, откуда и почему он сюда пришел. Просто однажды на одном из совещаний руководящего состава Вдовенко представила его присутствующим. По ее словам, в обязанности нового сотрудника будет входить вопрос улучшения организации работы учебного заведения.
   С того момента прошло уже немало времени, но Дина не заметила, чтобы учебный и научный процесс в Академии заметно бы улучшился. По ее мнению, абсолютно ничего не изменилось. Но это не помешало Фатьянову быстро стать популярной фигурой. Прежде всего, у дам. Он был очень и красив и статен, к тому же обладал безупречным вкусом. То, как он одевался, завидовали все мужчины. А многие даже пытались ему подражать.
  С самого начала Фатьянов пытался установить с Диной дружеские отношения. Исповедуя теория неконфликтности без острой необходимости, она не видела причины для отказа ему в этом. К тому же его мужские чары не миновали и ее, и она даже всерьез подумывала, не закрутить ли с ним роман. Но однажды одна сотрудница поведала ей "страшную тайну", что их красавец Петр Петрович голубой. Это стало для Наровлянской довольно ощутимым ударом, по крайней мере, под воздействием этой новости она проходила несколько дней.
  Сначала Дина даже не поверила, но по-новому присмотревшись к нему, стала замечать все больше фактов, подтверждающих это утверждение. А зачем во время одной из многочисленных посиделок среди сотрудников по случаю очередного праздника, сильно выпив, он и сам намекнул ей про свою нетрадиционную ориентацию. Но к тому времени эта новость потеряла для Наровлянской всякое значение. Она уже навечно вычеркнула его из списка мужчин, которые представляют для нее интерес. Впрочем, это не повлияло на их дружбу, если можно было назвать этим словом их довольно странные отношения. Они состояли в основном в том, что он всякий раз, когда появлялась возможность, клеился к ней, предлагал оказать всевозможные услуги, на что она с глубокой благодарностью тоже всякий раз отказывалась.
  Дина вдруг ощутила прилив сильной тревоги. Она поняла, что есть вполне реальная перспектива, что ее проект, которому она отдала столько времени и сил, может уйти к другому человеку. А почему бы и нет, после той проделанной ею предварительной работы ему будет не так уж и трудно ее завершить. Осталось-то сделать совсем немного, подобрать преподавателей, решить ряд административных вопросов - и можно начинать. Ну, уж нет, не дождетесь, она не отдаст пальму первенства по созданию международного музыкального центра никому! Да, с Вдовенко придется поделиться славой отца-основателя, тем более, ее заслуги в этом деле неоспоримы, но больше ни с кем она это делать не собирается. А это означает одно: необходимо в самые сжатые сроки найти и договориться со всем будущим преподавательским составом. На это у нее есть всего несколько дней, о чем ректор намекнула весьма прозрачно.
  
  5.
  
  У Дины было еще несколько небольших дел, которыми она решила заняться, оставив выбор преподавателей на более поздний срок. Возможно, она примется за это дома, вечером. А сейчас следует уделить внимание другим заботам. Она и без того в силу своей расхлябанности кое-что запустила. Ее ждет, как минимум, нескольких важных писем, ответы на которых она все откладывала.
  Через пару часов интенсивной работы Наровлянская почувствовала голод. Она вышла в приемную, где Наська что-то срочно строчила на компьютере. Изумительная девушка, всегда при деле, подумала Дина. И как только природе удалось сотворить столь полезный экземпляр человеческой породы. По больше бы таких и глядишь мир бы изменился в лучшую сторону.
  Она пригласила секретаршу сходить на обед, Наська с радостью согласилась. Дина этому не удивилась, ведь по традиции, когда они обедают вместе, за их трапезу платит она. А что делать, приходится покупать лояльность. Хотя Наська и без того предана ей, но подкрепить эту преданность определенным финансированием никогда не помешает.
  После обеда Дина почувствовала небольшую усталость. Что не удивительно, она сегодня много трудилась. К тому же перенервничала. Одно радует, до конца рабочего дня осталось всего два часа. Как-нибудь пересидит. А там...
  Наровлянская задумалась: чем она займется после работы? Не сходить ли на концерт, довольно давно не была. Правда, что-то в последнее время музыканты все реже радуют ее изысканный вкус. Она вдруг вспомнила Княгинина. Еще пару лет назад его оркестр звучал несравненно свежей, несколько раз у нее даже слезы на глаза наворачивались, так глубоко в душу проникала их музыка. Но сейчас об этом можно лишь вспоминать с умилением и с сожалением.
  Нет, на концерт вечером она не пойдет, сейчас поняла, что настоящего желания это делать, у нее нет. Просто посидит дома, посмотрит фильм. Она же кроме музыки еще фанат и киноискусства.
  Внезапно дверь отворилась, и на пороге кабинета появилась Наська.
  - Дина Константиновна, к вам просится Олеся Полякова, - сказала она.
  - Полякова? - удивилась Дина. - А что она хочет?
  - Не сказала.
  - Пусть войдет.
  Олеся Полякова была ее студентка, будущая искусствовед. На курсе, где училась девушка, Дина читала лекции. При этом Наровлянской было известно, что Олеся дочь одного из самых богатых людей России, крупного нефтяного магната, владельца большой компании. Само собой разумеется, об этом Дина узнала от Наськи, так как ничего в поведении Поляковой не свидетельствовало о подобном статусе. Разве только бросающаяся в глаза независимость поведения. Да и то это Наровлянская связывала скорей не с положением отца, а с ее природным характером.
  Сведения об отце Дина в свое время специально проверила в Интернете. Журнал "Фобос" по размеру состояния поместил отца Оксаны на девяностое место. После этого Наровлянская стала особенно внимательно присматриваться к своей студентке. Но та вела себя, с ее точки зрения, безупречно. Одевалась со вкусом, но скромно, украшения носила изысканные, но размерами каратов они не изумляли. Даже на занятия приезжала не в шикарном кабриолете, а в вполне скромной иномарке. Дина сама однажды увидела, как подъезжает Полякова к зданию Академии, сидя за рулем, без всякой охраны. Совсем, как обычный человек, отметила она тогда.
  Олеся Полякова вошла в кабинет.
  - Добрый день, Дина Константиновна.
  - Здравствуй, Олеся. Что вас ко мне привело?
  - Я хотела спросить: будет ли сегодня лекция? Ребята уже собрались.
  - Какая лекция? - удивилась Наровлянская. - У меня сегодня нет лекций.
  - Как? - тоже удивилась студентка. - Заболела Титова. Нам еще вчера сказали, что вы будете читать лекцию вместо нее.
  Только тут Дина вспомнила, что действительно вчера проректор по учебной части попросила ее заменить заболевшего педагога. Наровлянская согласилась и тут же забыла об этом. Да, рассеянности ей не занимать.
  - И что никто не ушел, все ждут? - не поверила Дина.
  - Ушли два или три человека, а остальные хотят послушать вашу лекцию.
  - Неужели к ней такой интерес?
  Олеся кивнула головой.
  - Только ради ваших лекций и стоит учиться в Академии. Других причин я не вижу. По крайней мере, у меня их нет. Я для этого сюда и поступала.
  Дина с изумлением посмотрела на нее, ничего подобного она не предполагала услышать.
  - Ты это всерьез?
  - Совершенно всерьез. У нас на потоке не только я так думаю.
  - И что же такого есть в моих лекциях? - спросила Наровлянская.
  - Вы заставляете думать, говорите о том, о чем раньше никто из нас даже не размышлял. Вы открываете новый мир. Разве этого мало?
  - Немало, - согласилась Дина, - но только если это действительно происходит.
  - Уверяю, что именно это и происходит. До ваших лекций я не думала, что профессия искусствовед может быть такой увлекательной и важной. Мне казалось, это что-то вроде комментатора к произведениям искусству. Вроде того, как комментируют футбольный матч.
  - А как думаешь сейчас?
  - Так же, как и вы. Вы однажды сказали: искусствоведение объясняет жизнь через искусство, и объясняет искусство через жизнь. Я ваши слова запомнила на всю жизнь.
  - Помню, действительно, так говорила. Только не думала, что кто-то на эти слова обратит внимания, мне казалось, что они, как и многие другие, пролетят мимо ушей слушателей и исчезнут в безмерных просторах Вселенной.
  - Как видите, не исчезли, а задержались, - улыбнулась Олеся.
  - Вижу.
  - Так вы прочтете нам лекцию?
  - Но я даже не готовилась.
  - У меня давно такое чувство, что вы никогда не готовитесь к лекциям, они у вас все экспромтом. И прекрасно получаются.
  Дина внимательно посмотрела на Полякову, удивившись ее проницательности. Именно так все и происходило.
  - Хорошо, Олеся, через десять минут я приду в аудиторию.
  Этого времени Дине нужно было для того, чтобы определить, о чем пойдет речь. Обычно она это решала в самые последние минуты.
  
  
  6.
  
  Рабочий день завершился, и как обычно у Дины настроение пошло круто вверх. За спиной остались скучные дела, которые она так и не сумела полюбить за все годы своей работы в Академии. Она давно не сомневалась, что не создана для административной, бюрократической работы, она человек свободного полета, но которого обстоятельства заставили приземлиться в это учебное болото. Но сейчас она снова обрела свободу, как обретала ее каждый вечер, выходя из своего рабочего офиса на улицу.
  Стоял теплый сентябрьский вечер, и, вопреки первоначальному желанию, ей расхотелось идти сразу домой. Просто кощунство снова запрятать себя среди четырех стен, пусть теперь и домашних. Вот только куда направить свои стопы? В голове нет ни одной достойной идеи.
  Такое с ней происходило уже много раз. И на этот случай она выработала правило: если не знает, куда идти, то надо идти куда-нибудь. Вот она смотрит сейчас вперед, вперед и направится. А ноги сами ее приведут куда нужно. Тем более, ей никуда не нужно, что значительно облегчает стоящую перед ней задачу.
  Наровлянская медленно плыла по теплой осенней улице. Ей нравилась погода, обволакивающее ее мягкое неназойливое тепло. Но еще больше нравилось то, что она не думала ни о каких служебных делах. Даже о скором выборе нового ректора, даже о необходимости как можно скорей представить согласованный список будущих преподавателей музыкального центра. Это все потом, это все может подождать.
  Ей всегда нравилось это ее качество - способность отключаться от повседневных дел. Может, только это и спасает, иначе она давно бы сошла с ума от всей этой маразматической канители. Она никогда до конца не понимала и не поймет этих людей; вроде бы нормальные, но когда речь заходит об их статусе реальном и вожделенным, почти все поголовно словно бы сходят с катушек. Вот и Петр Петрович...
  Нет, о нем она думать в данный момент не собирается, есть более интересные объекты для размышлений. И даже непонятно, как она незаметно соскользнула на сей недостойный предмет. Будто нет более возвышенных тем. о которых хочется думать.
  В кафе она выпила кофе, съела не без опасения за фигуру кусок торта и пошла дальше. Она без всякой цели остановилась у небольшого концертного зала. Она знала это место, так как бывало в нем несколько раз. Он принадлежал местному муниципалитету. Здесь выступали в основном непризнанные гении, по крайней мере, так они себя позиционировали. Дина, из любопытства побывав на нескольких концертах, пришла к выводу, что такой статус эти исполнители скорей всего сохранят до конца жизни. Ничего другого им не светит.
   Она прочитала афишу: "Иван Чупшев, композитор и исполнитель: "Нестандартная симфония будущего". Невольно она фыркнула: что фамилия, что название произведения, одно другого стоит. Нет, это не для нее, в свое время она наслушалась и стандартных и не стандартных симфоний прошлого, настоящего и будущего. Понятно, что нужно любым путем привлечь внимание к своей персоне. Но она стрелянный воробей, на такой корм не клюнет.
  Наровлянская направилась дальше. Пройдя некоторое расстояние, несколько мгновений постояла в задумчивости, затем вернулась к концертному залу. А если вдруг это что-то значительное, подумала Дина. А она вот так пройдет мимо этого. Если потом она узнает, что пропустила чей-то талант, не простит себе такого поступка. Можно послушать каких-нибудь десять минут - и все станет ясно. Ее опытное ухо за это время все точно определит.
  Дина купила билет и прошла в зал. Он был небольшим, не больше двухсот мест. Народу было совсем немного, занятыми оказались всего несколько рядов. Все остальные кресла пустовали.
  Она села на некотором отдалении от остальной публики в ожидании, когда выйдет композитор и исполнитель в одном лице. Она уже пожалела, что поддавшись внезапному импульсу, пришла сюда. Ну что тут может быть примечательного? До сих пор еще никогда не было. Вряд ли будет и на этот раз.
  На сцене появился молодой человек, довольно тщедушного вида: невысокий, худой, с редкими светлым пушком на головеи не выразительным лицом. По предыдущему опыту Дина знала, что ничего хорошего ждать от такой личности не приходится.
  Молодой человек осмотрел зал. Наровлянской показалось, что его взгляд задержался на ней.
  - Спасибо, что пришли на мой концерт, - произнес человек. - Кто не знает, сообщаю, меня зовут Иван Чупшев, я композитор. Вашему вниманию хочу предложить мое новое сочинение, я его назвал: "Нестандартная симфония будущего". Почему именно так, объяснять не стану, я все выразил в музыке. Кто поймет, тот поймет, кто не поймет, значит, так тому и быть. Ничего страшного или печального в том не вижу. Больше предварительно не буду ничего говорить, я вообще считаю, что музыкальные произведения не надо комментировать даже их авторам. А сейчас я начинаю. Кому сразу не понравится, не стесняйтесь, спокойно вставайте и уходите. Не бойтесь меня этим обидеть, я вас хорошо понимаю. Эта музыка не для всякого,
  она для тех... - Чупшев ища слова, чтобы завершить мысль. замолчал. - В общем, каждый пусть решает сам, как к ней относиться.
  Несколько для Дианы это короткое предисловие к исполнению понравилось, ей показались, что произнесенные слова прозвучали искренне. И без пафоса, который она никогда не могла терпеть. Она считала, что он вызван тщеславием, самолюбованием, стремлением придать себе ложную значительность. А этого она не выносила.
  Тем временем композитор-исполнитель сел за рояль, несколько секунд он настраивался, затем заиграл.
  Для Наровлянской всегда были важны первые аккорды, по ним она составляла впечатление обо всем произведении. Затем лишь его корректировала. И почти никогда не ошибалась, ведь начало - это завязка, формирование основного мотива, который лишь развивается, но не изменяется. Это как в поэзии; если начальная строка слабая, то вытянуть все стихотворение почти никогда не удается.
  Дина погрузилась в произведение мгновенно, едва прозвучали первые ноты. Ее захватило предчувствие, что ей предстоит пережить нечто значительное в течение всего того время, пока со сцены будет звучать музыка.
  Дина вдруг поняла: это именно то, чего она давно подсознательно искала. Может, не в полном объеме, но в значительной степени. Ей хотелось услышать музыку нынешнего времени, музыку начала новой эпохи, в которую вступает человечество. С некоторых пор ее мучило ощущение, что прежняя музыка, какой бы прекрасной она не была, не отражает духа времени, а скорей даже мешает его постижению. Сначала эти мысли были смутными до такой степени, что она не относилась к ним всерьез, воспринимала, как интеллектуальная блажь пересыщенного культурой человека. Но с какого момента они так сильно ею овладели, что она была вынуждена прислушиваться к ним. И в какой-то миг осознала, что это действительно так. Нужна другая музыка, с заключенной в ней иной гармонией. Но вот именно этого не понимают подавляющее большинство музыкантов и композиторов. Тот же Княгинин. Вот привязался он к ней, даже сейчас о нем вспомнила, поморщилась Наровлянская. Вот уж кто никогда не поймет и не примет подобное произведение. Ему исполнять только слащавость, да гламур.
  Дина снова вернулась к льющему со сцены произведению. А ведь оно во многом новое слово в музыке. Какой же он смелый, не боится нарушать все каноны. Он разрушает всю прежнюю гармонию, издевается над ней, показывает, какая она не настоящая, придуманная исключительно для услады человеческого уха, а не для постижения духа. Этот неприметный парень - подлинный новатор, не боящийся идти наперекор устоявшимся представлениям. В консервативной среде, так называемых больших музыкантов, ему будет трудно проложить себе дорогу. Как только они услышат первые же его звуки, тут же подвергнут обструкции. И не дадут ни единого шанса. В чем они отлично поднаторели, так это объединяться против таланта. Пока он не покинет сей мир, надежды на успех у него крайне мало. К мертвым они относятся гораздо более доброжелательно, они могут себе этого позволить, ведь они же имеют огромное над ним преимущество, они же живые.
  Музыка смолкла, Чупшев встал и поклонился. В ответ раздались жидкие аплодисменты. Дина хлопать не стала, она делала это редко, исключительно в минуты большого восторга. Сейчас же ею владели скорей грустные чувства. Зато она решила, что поговорить с сочинителем после концерта. Поэтому не стала уходить из зала, а продолжала сидеть.
  Зрители ушли. Дина поднялась и направилась за кулисы. Чупшев уже собирался покинуть концертный зал, направляясь к выходу. Она окликнула его, тот остановился и посмотрел на нее.
  - Я бы хотела с вами пообщаться, - сказала Наровлянская.
  - Со мной? Зачем?
  - Мне понравилась ваша музыка. Разве это не повод для общения.
  - Не знаю, - вдруг угрюмо произнес Чупшев. - Как-то не замечал.
  С ним все понятно, отметила про себя Дина, типичный непризнанный гений. И, кажется, довольно озлобленный, что впрочем, можно понять.
  - Так будем общаться или нет?
  - Здесь нельзя, сейчас зал закроют.
  - Не страшно, мест для общения много.
  Чупшев нерешительно посмотрел на нее.
  - Идемте, - сказал он.
  Рядом с концертным залом располагалось кафе. Дина решила, что нет смысла заниматься поисками места для общения, а лучше не терять времени и пойти туда, где поближе.
  - Зайдемте в это кафе, - предложила Наровлянская.
  И снова она заметила в своем спутнике нерешительность.
  - Согласен, - после короткой паузы произнес он.
  Кафе было небольшим и почти безлюдным. Они заняли место возле окна. Официант принес меню.
  - Давайте посмотрим, чем тут потчевают, - произнесла Дина.
  Чупшев с какой-то опаской придвинул к себе меню, словно оно могло быть намазано ядом, быстро его пролистал, словно скучный роман, и отодвинул от себя.
  - Ничего не нашел, - заявил он.
  - Давайте договоримся, я вас пригласила, я и плачу, - сказала Дина. - И прошу, не надо возражать. Ничего унизительного в этом нет.
  - А что тут может быть унизительного, - пожал плечами композитор. Но его тон не убедил Наровлянскую, что он придерживается именно такой точки зрения.
  - Тогда выбирайте. Я уверенна, вы хотите есть.
  Чупшев посмотрел на Дину.
  - Хочу, - выдохнул он.
  - Заказывайте.
  Дина наблюдала за тем, как он ест. Судя по энергичности процесса, проголодался композитор изрядно. Любопытно, когда он ел в последний раз? Она же заказала себе лишь чашечку кофе, даже без десерта. Ох уж эта фигура, как от многого ради нее приходится отказываться.
  Дина решила не начинать разговора, пока композитор не насытится. Ждать пришлось недолго, тарелка опустела быстро.
  - Может, чего-нибудь еще желаете? - предложила Дина.
  - Нет, - решительно произнес он. - Спасибо.
  - Тогда кофе или чай. Отказа не принимаю.
  - Чай.
   Дина улыбнулась. Ей показалось, что Чупшев постепенно перестает защищаться.
  - Вам действительно понравилась моя музыка? - вдруг спросил он.
  - Я похожа на лгунью?
  Музыкант оценивающе посмотрел на Дину.
  - Вроде нет. А можно узнать, кто Вы?
  - Я музыкальный критик и по совместительству проректор Музыкальной Академии. Меня зову Дина Наровлянская.
  - Та самая? - удивился Чупшев.
  - Та самая, - подтвердила она. - А что это означает: та самая?
  - Читал пару ваших статей, смотрел вас по ящику. Толково!
  - Спасибо. А что в них, по-вашему, толково?
  - Вы понимаете суть.
  - Любопытная мысль, - хмыкнула Дина. - Но в чем, вы считаете, заключается суть?
  - Это когда человек понимает главное, то, ради чего пишется музыка.
  - И ради чего она пишется?
  Ответ Чупшева удивил Дину.
  - Не знаю, просто я чувствую, что суть существует. Когда пишу свою музыку, то ощущаю, что отражаю в ней нечто очень важное. Вы будете смеяться, но иногда мне кажется, что я провозглашаю начало новой эпохи. А в ней совсем иная гармония, не та, к которой мы привыкли. Нельзя же все время использовать одинаковые формы. В этом есть что-то застывшее. Разве не так?
  - Так, - согласилась Дина. - Все должно меняться. Есть красота новая и есть красота старая. Конечно, старая красота привычна, она сама входит в ухо, в глаза, в мозг. Но она с каждым разом несет все меньше содержания и больше привычного, чем и привлекает. А люди не понимают, что музыка - это самое содержательное искусство, они полагают, что кроме красоты созвучий в ней ничего нет. Между прочим, так даже думают многие известные музыканты. - Наровлянская снова вдруг вспомнила о Княгинине. - А это не верно, музыкальный текст очень глубок и содержателен, он провозглашает истины, которые не способны выразить ни философия, ни литература, ни даже поэзия. Они все ее обтекают, отгораживают ее от нас словами. А музыка проникает в нее непосредственно, она с ней неразделима. Она выливает философию из сосуда мира непосредственно в кубок души.
   Чупшев изумленно посмотрел на Дину.
  - Вот это да, прямо в точку. Я бы сам ни за что до такого не допер. Но именно это то, что я всегда чувствовал.
  - Рада, что помогла выразить вам свои ощущения, - скромно произнесла Наровлянская. - Это всегда важно переместить их из подсознания в сознание.
  - Да уж, еще как помогли! Теперь мне будет легче дальше сочинять. Буду знать, что хочу выразить. А то ведь я все делал на интуиции. А ее не всегда достаточно.
  - Я так и поняла, - кивнула головой Дина. - Расскажи о себе, если не трудно. - Как-то незаметно для себя она перешла с ним на ты.
  - Это как раз самое легкое. Родился в Саратове. - Чупшев на секунду замолчал. - Не совсем в Саратове, в деревне, в пятидесяти километров от него. Зато на самом берегу Волги. Недалеко был районный центр, туда ездил в музыкальную школу. Затем поступил в саратовскую консерваторию. А когда кончил, немного в Саратове потусовался, но быстро смекнул, что ничего там мне не светит. Собрал чемоданчик, да махнул сюда.
  - И сколько времени ты тут?
  - Три года, - грустно вздохнул Чупшев.
  - И ничего?
  Молодой человек кивнул головой.
  - Моя музыка никого не интересует.
  - На что же ты живешь?
  - На что придется. В основном на случайные заработки. У музыканта всегда есть возможность что-то заработать.
  - Понятно. - Дина о чем-то задумалась. - А живешь ты где?
  - Здесь, неподалеку, снимаю конуру.
  - Пригласишь меня к себе?
  - А вы, правда, хотите? - недоверчиво посмотрел он на Наровлянскую.
  - Правда, хочу. Дай мне твой телефон.
  Чупшев протянул ей бумажку, на которой ручкой был написан его телефон.
  - Я позвоню тебе совсем скоро, - сказала Дина. - Если ты все поел и выпил, можем идти.
  - Да, спасибо вам. Все было замечательно.
  Дина позвала официанта. Тот положил перед ней счет. Она достала деньги и рассчиталась.
  - Вот теперь действительно все, - улыбнулась она.
  
  7.
  Дина вошла в свою квартиру, повесила плащ в шкаф, сняла туфли и одела тапочки. Зашла в комнату. Ее взгляд по привычки остановился на портрете мужа. Как бы он отнесся к ее сегодняшнему поступку? Он не очень одобрял подобные импровизации, так как считал, что они отвлекают от главной цели. А он был человеком целеустремленным. Но, как ни странно, не добившийся больших успехов в жизни. Ему мешала его неуживчивость, не умение строить коммуникационные мосты. Но при этом он твердой рукой направлял жену в выбранном им для нее направлении. И что самое удивительное, она реализовала все его замыслы, став тем, кем он хотел. Он так гордился этим своим успехом, который в его глазах с лихвой перекрывал собственные неудачи. Как знать, может они ему были нужны как раз именно для этого.
  Дина опустилась на свой любимый диван, который она приобрела уже после кончины мужа. Когда он был жив, она всегда точно знала, какая стоит перед ней цель. А если в какой-то момент теряла об этом представление, он тут ей ее снова подсказывал. И она быстро восстанавливала целеполагание. Но сейчас его рядом нет, и никаких целей у нее тоже не имеется. Вот и сегодня она сама не знает, зачем поступила так, как поступила. А что она сделала? задала себе вопрос Дина. По сути дела взяла шефство над этим молодым дарованием. Причем, даже не заметила, как это произошло. И теперь вот сидит тут и гадает, что подтолкнуло ее на такой поступок? Конечно, этот парень действительно талантлив, может, даже гениален. Но не он же первый, за свою жизнь она встречала, как минимум, нескольких не менее выдающихся композиторов и исполнителей. Но до сих пор у нее не возникало желание оказывать им свое покровительство. Даже такая мысли не появлялась, в лучшем случае на что она была готова для них сделать - написать статью. А тут сразу такое.
  А ведь это все случилось из-за того эфира с этим Княгининым. Она упрекнула его, что он жирует за счет композиторов, многие из которых бедствовали. И тут она встречает именно такого композитора, которому даже не на что купить еду. Она до сих пор не может забыть, с какой жадностью ел этот Чупшев. Как будто бы не питался, как минимум, пару дней. И вполне возможно, что так оно и было.
  Дина глубоко вздохнула. Чего теперь сожалеть о том, что она сделала. Не может же она обмануть это молодое дарование, забыть о нем, как о страшном сне. Придется отрабатывать по полной программе свои обещания. Так уж она устроена: если дала слово, выполнит непременно, даже если придется разбиться по этой причине. Но пока она не разбилась, самое время пойти спать. Завтра трудный день, кровь из носа надо будет составить список преподавателей. Да и других дел немало. Ректор все время их ей покидывает, понимает, что лучше нее с ними никто на вверенной ей территории не справится. Вот и приходится тащить этот воз.
  
  Глава третья
  
  1.
  
  Княгинин давно заметил закономерность: если с утра день не заладится, то почти сто процентная вероятность того, что и весь он пройдет неудачно. Он проснулся непривычно рано, но спать не хотелось. Несколько минут еще полежал, пока окончательно не убедился, что больше ему не заснуть. Все последние часы его не оставляло смутное беспокойство, оно возникло сразу после этой чертовой радиопередачи и с тех пор его не оставляло.
  Он прошел в кабинет, плотно закрыл дверь. Почему-то ему очень не хотелось, чтобы кто-либо из домашних обнаружил его тут в столь ранний час. Княгинин включил компьютер, нашел в Интернете запись исполнения и увертюры "Эгмонт" своего оркестра, надел на уши наушники и стал одновременно слушать и смотреть.
  Он прекрасно запомнил все замечания этой дамочки к исполнению этого произведения его оркестром. Тогда он их отвел сразу же и бесповоротно и сейчас пытался выяснить, насколько справедливы были ее замечания. И чем больше он слушал, тем ясней убеждался, что она во многом права. Даже странно, что раньше он всего этого не замечал, более того, он был абсолютно уверен в правильности и точности его интерпретации музыки Бетховена.
  Но чем больше он убеждался в правоте Наровлянской, тем меньше было у него желания ее признавать. Он искал зацепки, чтобы опровергнуть ее утверждения, находил их, но буквально в следующее мгновение понимал, что обманывает себя. Просто ему так очень хочется.
  Прослушав увертюру один раз, Княгинин принялся это делать повторно. Им владела смутная надежда, что теперь все будут звучать по иному, просто поначалу он так настроил себя, что нашел недостатки там, где их на самом деле нет. Но все произошло с точностью наоборот, он еще больше убедился, что эта женщина описала все с изумительной точностью. Да, в чем ей не откажешь, так это в очень тонком понимании авторского замысла. Чувствует так, словно бы она написала эту музыку. А вот у него в какой-то степени слух притупился, понадобился взгляд со стороны, чтобы это осознать. Что не удивительно, в последнее время они очень заняты, все время концерты, гастроли, половину времени проводят в дороге: в поезде, в самолете, в автобусе. Зачастую в ущерб репетициям, были случаи, когда они играли сложные произведения едва ли не с листа. Конечно, это было ужасно, дело доходило до ошибок нот и аккордов. На его счастье это происходило в довольно глухих местах, и публика ничего не замечала. Да и приходила она в основном не слушать музыку, а поглазеть на столичных знаменитостей. И все же после концерта ему было стыдно; так относиться к своей работе недопустимо. И не важно, где выступаешь: на знаменитых мировых сценах или в деревенском клубе, музыка должна звучать везде одинаково прекрасно. На этой почве у него даже возникали разногласия со Струмилиным, Княгинин упрекнул его в том, что он формирует чрезмерно плотный график гастролей, но тот лишь посмеялся над ним. И больше эту тему Княгинин не поднимал. Правда, старался не допускать впредь такой профанации исполнения. Это немного успокоило его совесть, но в глубине души он осознавал, что совершил то, чего не должен был допускать.
  Неожиданно дверь отворилась, и на пороге кабинета появился Павел.
  - Ты тут, отец? - удивился он. - Ты же не любишь так рано вставать.
  - Что-то не спалось, захотелось кое-что послушать.
  - Понятно. А что именно, можно узнать?
  Княгинин почувствовал, что не хочет говорить эту сыну. Но и скрывать от него глупо.
  - Увертюру "Эгмонт".
  - В нашем исполнении?
  - Да.
  - Напрасно.
  - Что значит напрасно? - не понял Княгинин.
  - Оркестр под руководством Шелкового играет лучше. Я всегда эту вещь слушаю в их исполнении.
  Оркестр под управление Шелкового был их конкурентом, в прессе два коллектива часто сравнивали. Струмилин всегда скрупулезно подсчитывал, кого больше хвалили. И по его словам, первенство уверенно удерживал коллектив Княгинина. Но он был не до конца в этом уверен.
  - Павел, ты мне никогда об этом не говорил.
  Сын равнодушно пожал плечами.
  - А тебе это важно?
  - Еще как важно! - воскликнул Княгинин.
  Павел одновременно недоверчиво и насмешливо поглядел на отца.
  - Тогда говорю: оркестр Шелкового играет лучше.
  - И чем же лучше?
  Сын задумался.
  - Даже не знаю, просто я однажды случайно слушал их - и мне понравилось больше. Там каждая нота, каждый аккорд звучит.
  - А у нас?
  - А у нас все словно сливается, ничего не разберешь. Да ты не расстраивайся.
  - И почему мне не расстраиваться, если все так плохо?
  - Всегда у одних лучше, у других хуже. Вот Шуберта мы исполняем хорошо. Я всегда с удовольствием слушаю.
  - Но в репертуаре оркестра Шелкового этого произведения нет.
  - Нет, - подтвердил Павел. - Ну и что?
  - Не с чем сравнивать. Вдруг они бы исполняли лучше.
  - Не исключено.
   Княгинин решил, что этот не самый приятный разговор можно на время прервать, сын и так сказал на удивление много. Раньше он не допускал с ним такой откровенности. Интересно, что это на него нашло?
   - Ты куда собрался так рано? - поинтересовался Княгинин.
  - На репетицию. Другого времени у нас пока нет.
  Княгинин знал, что Павел с недавнего времени играет еще в каком-то ансамбле. Но что за ансамбль, какому направлению он придерживается, не ведал. И если честно сказать, пока не очень интересовался. А сын об этом своем увлечении ничего не рассказывал.
  - Ладно, удачи тебе, - напутствовал он. - Помнишь, сегодня у нас репетиция. Прошу, не опаздывай.
  - Сделаю все, что смогу, - в своем привычном насмешливом стиле произнес он. - До встречи, отец.
  - До встречи сын.
  Дверь за Павлом захлопнулась. Княгинину вдруг подумалось, что они до конца никогда не понимали друг друга. Безусловно, их связывала взаимная любовь, но одновременно с раннего детства сына между ними, как между двумя граничащими государствами, возникло некоторое нейтральное пространство. Шли годы, но оно оставалось неизменным. И никакие события не могли его устранить. До какого-то момента это сильно беспокоило и даже мучило Княгинина, но постепенно он свыкся с таким положением дел. И лишь иногда, как вот сейчас остро ощущал это разделение. В эти минуты он вдруг понимал, что его расхождение с ним, на самом деле глубже, чем ему обычно кажется. И однажды это может проявиться в полной мере.
  Завтракали они вдвоем с женой, Павел уже ушел, а Виолетта, как всегда спала до полудня. Княгинин хорошо знал, что больше всего на свете она ненавидит рано вставать. И если есть возможность, может почивать полдня. Это качество дочери никогда ему не нравилось, он даже пробовал с ним бороться, но не нашел поддержки у жены; та горячо вступилась за право Виолетты спать столько, сколько хочется. Он вынужден был отступить и смириться. К счастью, все главное в ее жизни происходило во второй половине дня, хотя все же были и исключения. И тогда ей приходилось не сладко.
  - Какие у тебя планы на сегодня? - вдруг, когда он уже приступал к традиционному утреннему кофе, поинтересовалась жена.
  Княгинин не без удивления взглянул на нее, обычно она редко спрашивала об его планах; жизнь мужа за пределами дома ее мало интересовала, если, конечно, речь не шла о каких-то знаменательных и больших событиях.
  - Сегодня у меня репетиция. Скоро очередные гастроли. Надо готовиться.
  - А разве вы не готовы? Ты сам буквально два дня назад говорил, что весь репертуар наигран и можно смело отправляться куда угодно.
  - Говорил, но сейчас мне кажется, что не все безупречно. Кое-какие места надо подправить и изменить. Ты же не хуже меня знаешь, что нет пределу совершенства.
  Жена подозрительно посмотрела на мужа.
  - Я-то знаю, но раньше ты таких слов не произносил.
  - Произносил, - поправил ее Княгинин. - Ты просто забыла.
  - Возможно, - с большим сомнением протянула Зинаида. - Впрочем, тебе видней. Но я бы очень хотела, чтобы ты непременно сделал одно дело.
  - Какое? - тут же насторожился Княгинин. По опыту он знал, что просьбы жены ему редко нравились.
  - Поговорить с Юрьевым о Виоллете.
   Так и есть, его предчувствие не подвело.
  - Я же обещал поговорить.
  - Знаю я твои обещания, ты будешь тянуть до последней минуты.
  Тут жена была права, скорей всего он бы так и поступил.
  - Чего же ты хочешь?
  - Чтобы ты поговорил с ним сегодня. Именно сегодня, а не в другой день. Времени осталось совсем немного, откладывать нельзя. Виолетта места себе не находит.
  - И потому спит до полудня, - насмешливо вставил Княгинин.
  - Сон - лучшее лекарство от нервотрепки, - наставительно произнесла жена. - И что мы будем обсуждать этот вопрос. Тебе не хуже меня известно, как много зависит от этого конкурса и что ребенку нужно помочь. Ты обещаешь, что поговоришь именно сегодня?
  - Да, - неохотно пообещал Княгинин. - Я ему непременно позвоню. У меня, кстати, есть к Юрьеву деловое предложение.
  - Вот и совмести, - удовлетворенно произнесла Зинаида Витальевна. - Налить еще кофе?
  - Нет, спасибо, я сыт и напоен. А теперь пойду.
  Он поцеловал жену и получил ответный поцелуй. Этим ритуалом обычно завершались все их совместные трапезы.
  Звонить Юрьеву не хотелось жутко, но и звонить он не мог, так как обещал жене. Пришлось себя преодолевать, хотя предстоящий с ним разговор был ему неприятен. Хотя к самому певцу Княгинин испытывал симпатию, ему всегда нравились прямые и открытые люди. А Юрьев как раз относился к их числу.
  Но разговор к облегчению Княгинина вышел короткий и простой. Юрьев совершенно не удивился его звонку, хотя они перезванивались не чаще раз в год. Они договорились вместе пообедать в ресторане. И на этом завершили предварительное общение.
  До встречи оставалось еще время, и Княгинин решил снова послушать увертюру. Но никаких новых нюансов на этот раз не услышал, только вновь убедился, что эта дамочка права. Он выключил компьютер и откинулся на спинку кресла. Какую странную мысль она высказала: мы зарабатываем большие деньги на произведениях композиторов, многие из которых всю жизнь провели в нищете. Это самая настоящая глупость, мы трудимся, как запряженные в плуг волы, часто не знаем ни выходных, ни праздников. Разучить музыкальное произведение - огромный , изнуряющий труд. Музыкант - одна из самых тяжелых и сложных на земле профессий, и вознаграждение за нее вполне заслуженное. Не уподобляться же им всем тем авторам музыки, которые в свое время не были должным образом оценены. Да, жизнь не совсем справедлива, с этим давно никто не спорит, но не ему же ее менять. Для этого существуют революционеры, политики. Правда, судя по результатам их деятельности, в этом они не слишком преуспели. Но если уж у них мало чего получается, то, что сказать о нем, Княгинине. Его миссия на земле совсем другая. И он старается выполнять ее честно и добросовестно.
  Княгинин взглянул на часы; пора идти на встречу с Юрьевым. Он вспомнил о предстоящем разговоре, и его снова посетило неприятное ощущение. Но почему он должен заниматься такими делами, он совсем не создан для них.
   Княгинин позвонил шоферу и попросил подать машину к подъезду. Он вышел во двор и неожиданно, словно подчиняюсь чьему-то приказу, обернулся на свой особняк и посмотрел на него новым, непривычным взглядом. А зачем им такой большой трехэтажный дом для в общем-то небольшой семьи? вдруг сам собой всплыл вопрос. Третий этаж они почти не используют, там, в комнатах даже почти нет мебели. В свое время он предлагал ограничиться только двумя, но жене захотелось иметь большие хоромы. Слава богу, деньги позволяли - вот они и возвели такое грандиозное сооружение. А зачем?
  - Вы едете, Георгий Валентинович? - услышал Княгинин вопрос шофера.
  - Да, едим. - Княгинин поспешно сел в автомобиль.
  
  2.
  Ресторан располагался в центре города, но в тихом, красивом переулке. Княгинин любил тут иногда бывать, почему-то ему хотелось именно сюда водить своих иностранных гостей. Здесь была русская кухня, и она неизменно нравилась им. Почему он пригласил Юрьева в этом заведении, Княгинин не мог точно себе объяснить. Он заметил, что в последние дни действует на основе не совсем понятных импульсов. И он даже не представляет, откуда и почему они возникают.
  - Я тут не бывал ни разу, - проговорил певец, оглядевшись по сторонам. - Очень приятное место.
  - Рад, что вам понравилось, Дмитрий Валерьевич. Будете теперь его часть посещать.
  - Вряд ли, я предпочитаю домашнюю пищу. У меня супруга великолепно готовит.
  - Этому можно только позавидовать. Когда-то у меня жена отлично готовила, но теперь делает это редко, предпочитает кухарку.
  - Я вообще человек домашний, - произнес Юрьев, - не люблю быть на публике, если не пою. Мне нравится выражение: мой дом, моя крепость. А иначе, какой в нем смысл. Я знаю людей из нашей среды, которые большую часть жизни прожили в гостинице, я бы так не смог.
  - Никогда не был у вас в гостях.
  - Милости прошу к нашему шалашу. Скажите предварительно, когда изволите нас почтить своим визитом, жена такой стол приготовит, будете долго вспоминать.
  - Договорились, - улыбнулся Княгинин. Они уже съели салат, вот-вот принесут горячее, а он все не решался начать тот разговор, ради которого и попросил о встрече.
  - Дмитрий Валерьевич, у меня к вам дело. Деликатное, - промямлил Княгинин.
  Юрьев без большого удивления взглянул на своего сотрапезника.
  - Хотите поговорить о своей дочери, - спокойно произнес он.
  - Да, - обрадовался Княгинин проницательности своего собеседника. - Вы знаете, она участвует в конкурсе, жюри которого вы возглавляете. Виолетта сильно беспокоится, что не пройдет отборочный тур.
  - Она не пройдет отборочный тур, - спокойно подтвердил Юрьев.
  Княгинин мгновенно похолодел.
  - Почему?
  Юрьев воткнул вилку в принесенный ему официантом огромный венский шницель.
  - Вы готовы выслушать правду, уважаемый, Георгий Валентинович?
  - Готов, Дмитрий Валерьевич. - На самом деле никакого желания слушать правду у него не было.
  - У вашей дочери неплохой, поставленный педагогом голос, хотя и не выдающийся. Но дело в другом, она скучно поет.
  - Скучно? - удивился Княгинин.
  - Именно. Оперная певица - это не только голос, это еще и способность выразить им множество оттенков человеческих чувств, эмоций, переживаний, настроений. Ничего подобного в ее пении я не слышу. А не слышу, потому что там этого нет. Я это называю сухим исполнением. Сожалею, но певица из нее не выйдет. При всем моем уважении к вам, ничем помочь не смогу. Это противоречит моим принципам, а я стараюсь не вступать со своей совестью в конфликт. Да и ей лучше поискать себе другое применение.
  - Какое?
  - Можно учить пению в самодеятельности. Когда я учился в консерватории, то у меня была как раз такая подработка. Уверяю вас¸ вполне пристойное занятие.
  Княгинин представил Виолетту, занимающуюся с самодеятельным хором в каком-нибудь заводском доме культурно, и ему стало тоскливо.
  - Извините меня, Дмитрий Валерьевич, за этот разговор, вы, по всей видимости, правы, - произнес Княгинин. - Больше с такими просьбами я к вам не обращусь.
  Направляюсь сюда, Княгинин хотел переговорить с Юрьевым по поводу совместной концертной программы. Но теперь это желание у него пропало. Может, как-нибудь в другой раз.
  
  3.
  
  На репетицию Княгинин приехал в мрачном настроении. Его расстроил и отзыв Юрьева о вокальных данных дочери и то, что он полез к нему с этой, прямо скажем, некрасивой просьбой. Не надо было слушать своих баб, надо жить всегда своим мужским умом. Сколько раз он убеждался в истинности изречения: выслушай женщину и сделай наоборот.
  Но была еще одна причина для мрачного настроения, он понимал, что сегодня ему предстоит весьма не простая репетиция. И он не был уверен, чем она завершится.
  Оркестранты уже собрались и ждали его. Княгинин неожиданно для себя заметил, что почти по всем лицам растеклась, словно блин по сковородке, скука. В самом деле, для многих их занятия давно перестали вызывать интерес.
  Княгинин занял свое привычное место у дирижерского пульта.
  - Я бы хотел нашу репетицию посвятить увертюре "Эгмонт", - произнес он.
   - Как "Эгмонт" - удивился первая скрипка Валерий Горегляд. - Мы же собиралась репетировать другое произведение.
   - Да, другое, Игорь. Но я изменил решение. Сегодня я все утро слушал наше исполнение увертюры. Меня оно больше не устраивает.
  - Что значит, не устраивает? - поинтересовался Горегляд.
  - Я пришел к заключению, что мы неверно интерпретируем это сочинение.
   - Это в каком смысле?
  - Я бы сказал, чересчур гламурно. У нас получилась не трагедия, а развлекательная пьеса.
  - Ты сам так предложил. И мне, кстати, нравится. Ты чересчур строг к себе.
  - Возможно. Но сейчас я хочу обсуждать не это. Все могут ошибаться, главное своевременно исправить ошибку. Поэтому сейчас мы займемся увертюрой.
  - Не вижу, Жора, в этом никакого смысла, - снова подал голос Горегляд. - Мы исполняем увертюру уже много времени, и всегда она пользуется успехом. Зачем что-то менять?
  - Успех не единственный критерий, - возразил Княгинин, - более важный критерий - собственная оценка нашего исполнения. Я считаю, что мы должны внести в него важные коррективы.
  - Не понимаю, зачем тебе это понадобилось?
  Княгинин начал чувствовать, что теряет терпение, но внешне он старался сохранять спокойствие. Будет последним делом, если он выйдет из себя. Он знал много лет Горегляда, более того, считал его своим другом. Но у него не простой характер, он вполне способен устроить скандал, если с чем-то не согласен. Такое уже случалось.
  - Давай я тебе объясню это отдельно, - предложил Княгинин. - А сейчас приступим к репетиции. Попрошу всех внимание, мои объяснения очень важны, так как у нас совсем немного времени. А изменить предстоит немало.
  Княгинин с опаской взглянул на Горегляда, как бы он не устроил тут бучу, но первая скрипка вместе со всеми остальными приготовился его слушать. Однако по лицу Горегляда он видел, что Игорь недоволен происходящим.
  Репетиция завершилась через два часа. Княгинин чувствовал такую усталость, словно все это время он поднимался на крутую гору. Зато он мог быть собой доволен, все намеченные утром изменения он внес. Теперь это остается закрепить, но это уже техническая работа. Украдкой он бросил взгляд на Горегляда, тот был явно не в лучшем настроении, о чем свидетельствовали многочисленные складки на лбу. Даже странно, что Игорь так негативно воспринял его инициативу, подумал Княгинин. А ведь когда-то они были единомышленниками, вместе создавали этот коллектив. Без его помощи у него вряд ли бы получилось бы что-то путное. Но вот с какого-то момента их отношения не то, что охладились, но перестали быть столь же сердечными. Игорь словно бы замкнулся в своей скорлупе; раньше он, Княгинин, знал об его личной жизни практически все, а с какого-то момента - почти ничего. Он даже не ведает, где живет его первая скрипка; ему известно только, что не так давно он переехал. А вот куда, не сообщил. Не пригласил и на новоселье, если его он, конечно, отмечал. Раньше такого быть не могло, а вот сейчас это, кажется, стало нормой.
   Княгинину захотелось передохнуть, что не удивительно, он слишком много растратил сил. Для этих целей у него была небольшая комната, с удобным диваном, на котором можно было даже полежать. Там же находился бар из разнообразных алкогольных и безалкогольных напитков. Он решил, что заслужил право провести в этом приятном уголке немного времени. Вот только отдых он бы хотел совместить с одним разговором.
  - Виктор, - обратился он к Буренину, - не могли бы вы мне уделить несколько минут.
  - Разумеется, Георгий Валентинович. - Лицо Буренина отразило сильное удивление. Княгинин хорошо понимал его, Буренин был всего лишь одним из скрипачей, каких в оркестре было почти два десятка. И то, что сам главный дирижер просит его об аудиенции, не может не изумлять.
  - Тогда пойдемте со мной.
  Они прошли в комнату отдыха, Княгинин рухнул на диван. Я с вашего позволения чуть-чуть полежу, очень устал. Трудная была репетиция. А вы присаживайтесь в кресло. Вот там бар, наливайте, что пожелаете.
  Буренин открыл бар.
  - Сколько же тут самых разных бутылок, - не то восхитился, то не удивился скрипач. - Что вам налить?
  - Налей вискаря.
  Буренин налил Княгинину виски, себе - сока. Княгинина немного удивил такой его выбор, но решил, что нет смысла комментировать вкусовые пристрастия своего музыканта.
   - Как вам, Виктор, теперь "Эгмонт"? - поинтересовался Княгинин.
  - Теперь лучше, Георгий Валентинович. Вы сделали то, что на вашем месте сделал бы я.
  - Вот как! - удивился Княгинин. - Если я вас правильно понял, прежнее исполнение вам не нравилось.
  - Оно меня не полностью удовлетворяло, - дипломатично отозвался Буренин.
  - А сейчас?
  - Сейчас почти удовлетворяет.
  - Но не полностью?
  - Есть несколько небольших нюансов.
  - Нюансы всегда есть, - задумчиво произнес Княгинин. Может, поговорим в свое время о них. А сейчас я хотел с вами побеседовать о другом.
  - Слушаю вас.
  - Вы же окончили Музыкальную Академию?
  - Да.
  - Значит, знаете проректора Академии Дину Наравлянскую.
  - Конечно, знаю, она у нас читала курс музыковедения.
  - Я тут столкнулся с вашим проректором на одной передаче. Что вы о ней думаете?
  Княгинин увидел, как мгновенно оживился Буренин.
  - Она была у нас любимым преподавателем.
  - И что же в ней такого, что она заслужила это почетное звание?
  Скрипач на мгновение задумался.
  - Она необычная, она мыслит так, как никто не мыслит. Сколько я не пытался угадать, что она скажет, всегда ошибался. Благодаря нее, я стал понимать музыку совсем по иному.
  - Это как по-иному?
  - Для подавляющего большинство людей - музыка - это всего лишь звуки. Даже для музыкантов. Разве не так?
  - Предположим, - наполовину согласился Княгинин. - А чему учила вас она?
  - Искать в музыке высший смысл. Музыка - это самая прямая связь с Богом, выход на Него без всяких посредников. Кроме того, по ее мнению, ничто так не отражает дух эпохи, как музыка. По тому, как меняется ее стиль, можно судить о том времени, в котором он возник. Лучшего барометра никто не изобрел.
  - Возможно, она и права, - пробормотал Княгинин. - Как-то не размышлял о музыке в этом плане. Мне она казалось скорей вневременной.
  - Вы не правы, Георгий Валентинович! - горячо произнес Буренин. - Музыка - лучший исторический календарь или хроникер. Причем, она говорит об эпохе то, что не скажут никакие исторические хроники. Они повествуют только о событиях, а музыка передает их дух. Без ее лекций я бы никогда не дошел до таких мыслей.
  - Ладно, спасибо, я подумаю над вашими словами.
  Буренин понял, что аудиенция завершена, встал и вышел, даже не допив сока. Княгинин же теперь уже сам налил себе немного виски и выпил залпом. Интересно, словно бы ниоткуда возникла у него мысль, а какие произведения отражают дух сегодняшнего времени?
  
  4.
  
  Княгинин проснулся от ощущения присутствия рядом с собой другого человека. Он открыл глаза и увидел Струмилина. Он сидел в кресле, отхлебывал из бокала и смотрел на него.
  - Силен ты спасть, - засмеялся коммерческий директор. - Полчаса тут сижу, жду, когда проснешься.
  - Извини, что-то я уморился. Была сложная репетиция.
  - Да, знаю. Уже рассказали.
  - Горегляд?
  Струмилин не сразу, но кивнул головой.
  - Доложил, - усмехнулся Княгинин.
  - Зачем ты так. Мы просто обсуждали некоторые вопросы.
  - И что обсудили?
  - Он в некотором недоумении. Впрочем, как и я. Не понятно, зачем тебе это понадобилось. Критики благосклонны к исполнению "Эгмонта". Ни одного отрицательного отзыва.
  - Но и восхищенных - тоже ни одного.
  Струмилин засмеялся.
  - Дождешься ты от них восхищения. Как мы дышим воздухом, они все дышат ядом. Раз не пишут плохого, это уже похвала.
  - Какая-то слабая и неутешительная.
  Струмилин развел руками.
  - В таком мире живем. Но что это мы все о грустном.
  - А у тебя в загашнике есть что-то веселое?
  - Ты не поверишь, есть.
  - Так, выкладывай.
  - Для того и пришел. Есть такой человек по фамилии Щербенок.
  - Тот самый?
  - Тот самый, - подтвердил Струмилин. - Пятнадцатое место в списке "Форбса". Так что сам понимаешь. У него через неделю юбилей - пятьдесят лет, как появился на свет.
  - Надо же, мы с ним ровесники, - сам не зная чему, удивился Княгинин.
  - Бывают и не такие совпадения, - ухмыльнулся Струмилин. - Он намерен с размахом отметить свой юбилей. - Финансовый директор наклонился ближе к Княгинину. - Представляешь, бюджет мероприятия двадцать миллионов долларов. Двадцать миллионов долларов.
  - Не хило, - согласился Княгинин.
  - Но для нас важно другое, два миллиона из них могут оказаться в нашем кармане. Он прислал нам официальное приглашение дать небольшой концерт для гостей.
  - И где это великое событие случится?
  - В Греции, на небольшом островке, он его владелец. Не так давно приобрел.
  - Целый остров?
  - Насколько мне известно, целый. Попросил завернуть продавца, - засмеялся Струмилин.
  - Неплохо устроился. - Княгинин напряг память. - Вспомнил, он имеет репутацию крутого плейбоя. Постоянные истории и скандалы, проститутки. Этого парня даже обвиняли в связях с преступным миром. Вроде бы его огромное состояние во многом добыто незаконным путем.
  - Видишь, ты все знаешь. А еще говорят, что люди искусства живут исключительно в своем мире. Ты прав, репутация у него не самая отменная.
  - Кто же там будет на этом юбилеи?
  - Точного списка гостей у меня, как ты понимаешь, нет.
  - Но предположить ты можешь.
  - Могу, - как показалось Княгинину, не слишком охотно подтвердил Струмилин.
  - И кто?
  - Публика там будет не самая аристократическая. Обычно много всяких девиц определенного поведения, авторитеты...
  - Ты хочешь сказать уголовники.
  - Можно сказать и так.
  - Тогда скажи на милость, зачем таким людям наша музыка?
  - Нельзя никому запретить тянуться к прекрасному.
  - Не юродствуй, Володя.
  - Да, какая нам разница, почему этому Щербенку захотелось нас пригласить. Пусть сам в этом разбирается. Два миллиона доллара за пару часов - вот что имеет значение. Сыграем, вкусно поедим, да отправимся восвояси, прихватив целое состояние. Разве плохо?
  Княгинин молчал, он не мог дать точного себе отчета, о чем он сейчас думал. Что-то крутилось в его голове, какие-то несвязанные обрывки мыслей и даже фрагменты далеких воспоминаний. Но все они постепенно и неуклонно выстраивались в одну цепь.
  - Мы не поедим туда, - произнес Княгинин.
  - Что ты сказал? - не поверил своим ушам Струмилин.
  - Мы не поедим к этому, то ли плейбою, то ли к уголовнику, - повторил Княгинин.
  - Да ту с ума сошел! - воскликнул финансовый директор.
  - Возможно. Но я как руководитель оркестра принял решение не ехать на этот юбилей.
  - Но почему, объясни?!
  - Нам там делать нечего. Этим бандюганам приспичило покрасоваться перед миром, чтобы на следующий день в газетах, в Интернете появились бы сообщения о выступлении нашего оркестра. Другой цели этого приглашения я не вижу.
  - Даже если ты в чем-то прав, то какое нам до их целей дело. Два миллиона... Вспомни, в прошлом году у нас была схожая поездка, тоже к весьма сомнительным людям. Тогда нам заплатили пятьсот тысяч долларов. А сейчас - в четыре раза больше.
  - Я помню о той поездки, о той мерзости, что нас тогда окружало. Больше подобных повторений не допущу. Запомни, пожалуйста, это на будущее.
  Струмилин вскочил с кресла и заметался по комнате. Подлетел к бару, налил в бокал до краев виски и осушил в один миг.
  - Не понимаю, Георгий, что с тобой произошло, какой жареный петух тебя клюнул. Сначала эта дурацкая ненужная репетиция, затем отказ от золотой поездки. Мы так в трубу вылетим.
  - Ты отлично знаешь, что не вылетим. У нас на этот год плотный график концертов и гастролей.
  - И что? Сейчас как раз у нас перерыв. Можно слетать, это займет всего два дня. Два дня и два миллиона долларов, по миллиону за каждый день. Фантастика!
  - Я принял решение и его не изменю.
  - Разве ты не хочешь, чтобы заработали наши музыканты?
  - Они и без того хорошо зарабатывают. Не все, к счастью, измеряется деньгами.
  Струмилин пристально посмотрел на Княгинина.
  - Скажи, Жора, честно, это все из-за той бабы?
  - Какой бабы? - Княгинин почувствовал, что краснеет.
  - С какой ты был на той проклятой передаче.
  - Причем, тут она?
  - Вот и я хотел бы знать, причем?
  - Не говори глупости. Я взрослый человек и могу мыслить самостоятельно.
  - Ты в этом уверен? - насмешливо произнес Струмилин.
  - Ты переходишь грань, Володя.
  - Хорошо. Это твое окончательное решение?
  - Окончательное.
  Струмилин кивнул головой и быстро вышел из комнаты.
  
   5.
  
  Этот день он назвал днем неприятных разговоров. Сначала неприятный разговор с женой, затем с Юрьевым, далее с Гореглядом, потом настала очередь для неприятного общения со Струмилиным. Но на этом их череда не завершилась, предстояла еще одна подобная беседа. Конечно, ее можно было бы перенести на другой день, но Княгинин решил испить всю горькую чашу до дна. Раз уж так вышло, то он именно сегодня завершит все неприятные дела. Зато завтра от них будет свободен.
  Шофер привез его домой. Княгинин вышел из машины, бросил взгляд на свой особняк. Как и утром к нему пришла мысль: зачем им нужен такой большой дом? Одно его содержание требует солидный денег, которые можно было бы потратить на более полезные вещи. Странно, он живет здесь уже несколько лет, но только сейчас у него стали возникать подобные размышления.
  Он вошел в дом. Ему навстречу бросилась жена.
  - Разговаривал? - с нетерпением спросила она.
  - Да, - ответил Княгинин.
  - И что?
  Княгинин замялся с ответом. Он понимал, что жена сильно расстроится, узнав результат разговора. Но главное это все же не она, а дочь. Пока он ехал домой, то думал о том, как преподнести Виолетте то, что сказал ему Юрьев. Ведь он по сути дела поставил крест на ее карьере. Мнение Юрьева очень весомо в его среде, если он так считает, то опровергнуть это суждение практически нереально. Но дело даже не в этом, а в том, что Юрьев озвучил его собственные мысли, ему давно казалось, что пение, особенно на оперной сцене не для Виолетты. И прав он, проблема не в голосе, а в том, что это занятие ей по большому счету неинтересно. Оно не захватывает ее душу.
  В свое время она подчинилась прессингу семейной традиции и пошла по этой стезе. Хотя большого желания не испытывала. Но ее мать буквально заставила девочку поступить в консерваторию. И затем строго контролировала ее все годы учебы, задавливая на корню все попытки что-то изменить в жизни, сделать что-то по-своему. И вот результат, провал в конкурсе. Что теперь делать Виолетте? Начинать все сначала? Но это не так уж и просто, тем более для такого человека, как она: безынициативного, привыкшего идти по проторенным до нее дорожкам.
  - Я сначала поговорю с Виолой, потом мы, возможно, обсудим ситуацию все вместе, - сказал Княгинин.
  Он не стал слушать возражения жены, а поднялся на второй этаж, где располагалась комната дочери.
  Виолетте лежала на кровати и читала книжку. Княгинин знал, что помимо женских любовных романов она ничего не признает, вся остальная мировая литература вызывала у нее скуку и отторжение. При виде отца, она встала и пошла ему на встречу.
  Они поцеловались.
  - Виолетта, - назвал он ее полным именем, что делал редко, - разговор у нас предстоит серьезный. Ты как готова?
  Лицо дочери отразило недовольство.
  - Это необходимо?
  Ее ответ его не удивил, он знал, что серьезных разговоров, серьезных тем она не любит, старается их по-возможности обходить, как лыжник препятствие.
  - Необходимо, - подтвердил Княгинин. - От этого во многом будет зависеть твое будущее.
  Виолетта какое-то время молчала, она упорно не смотрела на отца, зато на ее лице проступило отчуждение.
  - И что ты хочешь мне сказать? - вдруг глухо произнесла она.
  - Я разговаривал с Юрьевым. Пожалуйста, отнесись к его словам с пониманием. Они неприятны, но никакой трагедии в них нет.
  - Он не поможет? - Только теперь дочь посмотрела на Княгинина.
  - Не поможет. Но не это главное.
  - А что же?
  По выражению ее лица Княгинин понял, что Виолетта, в самом деле, непритворна удивлена.
  - Юрьев считает, что оперное пение, сценическая карьера у тебя не получится.
  Между выщипанных бровей Виолетты пролегла глубокая складка.
  - Это еще почему? - возмущенно произнесла она.
  - Это самое главное, о чем я хотел с тобой поговорить. Ты готова выслушать?
  Виолетта вновь отозвалась не сразу.
  - Без этого не обойтись? - спросила она.
  - Обойтись можно без много. Но если я тебе не передам его слова, это будет нашей общей ошибкой.
  - Хорошо, - вздохнула Виолетта. - Так что он там сказал?
  - Юрьев уверен, что если ты станешь упорствовать в продолжении своей карьеры оперной певицы, тебя ждет разочарование. Он считает, что у тебя не плохой голос, но ты не вкладываешь в пение душу. Тебя неинтересно слушать, ты не захватываешь своим исполнением слушателя. Может, от того, что тебя саму не захватывает то, чем ты занимаелься. Поэтому впечатление от твоего пения, прости за тавтологию, не впечатляет. Юрьев советует тебе пока не поздно заняться чем-то другим.
  - Вот как! А что думаешь ты?
  Теперь замолчал Княгинин. Ему ужасно не хотелось озвучивать свои мысли на сей счет. Но он понимал, что если сейчас смалодушничает, хуже будет и дочери и всем домочадцем.
  - Я в целом согласен с его суждением, - произнес Княгинин. - Я давно чувствовал, что это не твое.
  - И все это время молчал? - бросила Виолетта ему упрек.
  - Не совсем. Когда ты поступала в консерваторию, у нас с твоей мамой вышел спор. Я считал, что тебе не стоит идти на вокальный факультет.
  - И куда же ты хотел, чтобы я поступала?
  - На музыковедение. - Княгинин на секунду о чем-то задумался. - Хотя теперь я полагаю, что это было бы тоже неверное решение.
  - Но ты тогда не поделился со мной своим мнением.
  - Не поделился. Я уступил твоей матери, которая очень хотела видеть тебя на оперной сцене. Она уговорила меня не вести с тобой такого разговора.
  - Выходит, во всем виноват ты! - Виолетта от негодования даже вскочила.
  - Не во всем. Но в немалой степени. Теперь я понимаю, что совершил роковую ошибку.
  - Ты совершил роковую ошибку, а что теперь делать мне?
  - Вот за этим я и пришел, давай вместе подумаем.
  - Что же ты предлагаешь?
  - Всегда есть варианты.
  - Какие же?
  Княгинин уловил в голосе дочери враждебные интонации.
  - Можно, например, в школе преподавать пение. С твоим образованием тебя с радостью возьмут.
  У Виолетты от возмущения даже сперло дыхание.
  - Преподавателем в школу?! Выходит, я для этого пять лет училась, как каторжная.
  На счет учебы, как каторжная, было немалым преувеличением, большим прилежанием Виолетта не отличалась. Но Княгинин понимал, что сейчас не самый подходящий момент для упоминания этого обстоятельства.
  - Мы не всегда можем знать, для чего мы совершаем то или другое действо, - философски заметил Княгинин, дабы хотя бы немного понизить температуру разговора. - Чем плоха работа - учить детей музыке и пению.
  Но вместо ответа Виолетаа заплакала. Причем, с каждой минутой плач становился все громче и отчаянней. Княгинин смотрел на дочь, но не представлял, как ему следует поступить в данный момент. Он был и растерян и подавлен.
  На плач прибежала жена. Увидев рыдающую дочь, она бросила на мужа испепеляющий взгляд и прижала девушку к груди.
  Зинаида стала произносить слова утешения, Княгинин почти не вслушивался в них. Эта сцена наводила его на тяжелые мысли. Он встал и тихо вышел из комнаты. Ни жена, ни дочь не обратили на него внимания.
  
  Глава четвертая
  
  1.
  Неожиданно в кабинет к Наровлянской заглянул Фатьянов. Обычно они встречались на нейтральной территории, а потому она немного удивилась его приходу. По приобретенной за долгие годы административной привычки Дина насторожилась; такие вещи не происходят случайно, у них всегда есть серьезные основания.
   Фатьянов никогда не изменял своему стилю, и сейчас на нем был безупречный костюм, рубашка с бриллиантовыми запонками, а галстук скрепляла золотая заколка. Дина невольно подумала, что в таком наряде можно смело отправляться в ЗАГС, а затем - на свадебное пиршество. Ее женское сердечко на несколько секунд застучало сильней. Все же она по-прежнему чувствительна к мужской красоте, отметила Наровлянская. Жаль только, что в данном случае. учитывая его ориентацию, от этой красоты никакого толку. Так, пустоцвет.
  Свое общение с любой женщины Фатьянов всегда начинал с комплиментов. И несколько минут Дина слушала восторги по поводу того, как она выглядит. В первый раз, когда он затянул эту песенку, она вдруг почувствовала, что, как снег весной под лучами солнца, начинает подтаивать. Но сейчас, когда она точно знала, что эти слова ничего не значат, она просто пропускала их, словно уличный шум, мимо ушей.
  Наконец, советник ректора завершил свое вступление. По моментально изменившемуся выражению его лица, Наровлянская поняла, что сейчас начнется разговор о том, ради чего он появился в ее кабинете.
  - Дина Константиновна, мне хотелось бы с вами обсудить конфедициально важную тему, - произнес Фатьянов. - Обещаете мне, что никому не скажете. - Он улыбнулся своей обворожительной улыбкой.
  Дина улыбнулась в ответ, причем, она надеялась, что ее улыбка получилась не менее обворожительной. В этом соревновании ей не хотелось быть проигравшей стороной.
  - Обещаю, - ответила она.
  Дина увидела, что Фатьянов откровенно обрадовался.
  - Мне стало известно, что совсем скоро мадам уйдет из Академии. - В этом месте он поднял глаза к потолку, явно намекая, откуда он почерпнул эту информацию.
  Наровлянская почувствовала волнение. Кажется, начинается. По крайней мере, ее спокойной жизни наступает конец. Да и вообще, что будет дальше, непонятно. Обычно новый руководитель меняют команду. Так что не исключено, что в скором времени придется искать новое место для приложения своих сомнительных талантов. А ей очень этого не хочется, она терпеть не может всю эту суматоху с поиском места работы.
  - Вы точно это знаете, Петр Петрович?
  Фатьянов снова одарил ее своей обворожительной улыбкой.
  - На сто процентов утверждать не могу, это будет ясно только после подписания приказа. А вот на девяносто...
  - Понятно, - произнесла Дина и выжидательно посмотрела на своего собеседника.
  - Возникает вопрос, кто займет место ректора. Не правда ли?
  - Правда, - согласилась Наровлянская.
  - Скажите, Дина Константиновна, вы заинтересованы в том, чтобы сохранить свою должность и при новом руководителе?
  - Хотелось бы, Петр Петрович.
  - Но это не всегда получается.
  - Не всегда, - снова согласилась Дина.
  - Все зависит от того, кто станет новым ректором. Не правда ли?
  - Разумеется, от этого многое зависит.
  Пока они перекидывались репликами, Дина быстро соображала. Теперь, кажется, становится ясно, зачем тут однажды появилась эта умопомрачительная персона. Вдовенко по своей ли инициативе, а скорей всего с подачи высокого начальства привела его в качестве своего преемника. А она-то, Дина, гадала, что тут делает этот бездельник? Теперь становится все более или менее ясным.
  - Вот и я об этом. Вы хорошо знаете, Дина Константиновна, с какой симпатией я к вам отношусь. Я считаю, что вы великолепно справляетесь со своими обязанностями.
  - Спасибо.
  - Это объективная оценка вашей работы.
  - Все объективные оценки субъективны, Петр Петрович.
  - Да, конечно... - Фатьянов немного смутился и не сразу нашелся, что ответить. - Это мое искреннее убеждение. Не скрою, я бы хотел занять пост ректора. Мне интересна эта работа.
  А я бы хотела стать королевой Испании. Но я же не претендую на это место, наше желание еще не основание для того, чтобы считать, что оно должно быть непременно исполнено. Если Фатьянов станет ректором, Академии конец, уныло думала Дина. Он уже доказал свою полную неспособность что-то делать. Не человек, а красивая оболочка. Но раз он говорит о своем желании занять эту должность, значит, у него есть на то основания. Без них он бы никогда не затеял такой разговор. И это самое ужасное в данной ситуации.
  - Как вы считаете, я справляюсь с этой работой? - услышала она вопрос.
  Дина подняла голову и посмотрела на претендента на должность ректора. Ей ужасно захотелось сказать ему, что он менее всего подходит для этой работы. Но, приобретенная за многие годы административная хитрость и осторожность, заставили ее проглотить эти слова.
  - Это сложный вопрос, ведь вы до этого не работали на руководящих постах?
  - Нет, но ведь когда-то надо же начинать. Все бывает однажды впервые.
  С этим тезисом не поспоришь, мысленно согласилась Наровлянская. Что, впрочем, не делает его в данном контексте более справедливым.
  - Вы правы, все бывает впервые, - сказала она. - Так что вы хотите от меня?
  - Я бы хотел, чтобы вы бы стали членом моей команды. Ваше мнение авторитетно и весомо, к нему обязательно прислушаются, когда окончательно определятся с кандидатурой. Вы же понимаете, что выборы - это не более чем формальность.
  Что же ему ответить, словно кашель в горле, засверебила мысль. Согласиться с его предложением - это равносильно совершению предательство по отношении к Академии, а сказать ему "нет" - совершить опрометчивый поступок. Неизвестно, как будут развиваться события дальше. Это ничтожество вполне может стать новым ректором.
  - Это очень ответственное решение, я должна подумать, Петр Петрович. Надеюсь, мы с вами найдем консенсус.
   На лице Фатьянова мелькнуло разочарование, он явно надеялся на более определенный ответ.
  - Да, конечно, непременно найдем, - послал он ей свою очередную обворожительную улыбку. Он встал и вышел.
  Не приобрела ли я себе серьезного врага, подумала Дина, смотря на дверь, в которой только что исчез Фатьянов.
  
  2.
  
  Прошло уже не меньше полчаса, как Фатьянов покинул ее кабинет, а Дина все никак не могла успокоиться. Она вдруг невероятно ясно представила, какая катастрофа грозит Академии, если этот франт действительно станет в скором времени ректором. На прославленном во всем мире учебном заведении можно поставить жирный крест. Ей известны несколько хороших музыкальных училищ, которые были по сути дела уничтожены после назначения некомпетентных или корыстолюбивых начальников.
   Несколько лет назад она сама по зданию Министерства культуры входила в комиссию, которая изучала положение дел в одном из учебных заведений в большом областном центре. Тогда она была просто поражена, в какую сточную клоаку буквально за несколько лет оно превратилось после назначения туда нового руководителя - ставленника местного губернатора. Новый ректор превратил училище в нескончаемый источник своего обогащения; всех честных и хороших преподавателей выгнал, набрал проходимцев, поступления, экзамены, направление на конкурсы происходило исключительно за взятки.
  По представлению комиссии училище было расформировано, а на ректора и еще на несколько преподавателей прокуратура завела уголовные дела. Правда, чем все это кончилось, она не знала. Но ведь никто не гарантирует, что и их Академию постигнет подобная участь. Вдовенко тоже не сахар, и Дина кое-что знает про ее темные делишки. Но надо отдать ей должное, они если вредят их учебному заведению, то в пределах, которые не ведут к необратимым процессам. К тому же нынешний ректор хороший хозяйственник, все принадлежащие им объекты содержатся в образцовом виде. А этот вряд ли будет озабочен даже такими вещами, у него явно совсем иные интересы.
  Наровлянская по телефону попросила Наську зайти к ней. Через минуту та впорхнула в ее кабинет.
  Так повелось, что они нередко говорили откровенно друг с другом, каждый знал о другом слишком много, чтобы еще что-то скрывать. Поэтому Дина решила, что нет никакого смысла и на этот раз вести уклончивый разговор.
   - Меня только что посетил сам господин Фатьянов, - немного насмешливо, чтобы приуменьшить значение этого события, произнесла Дина.
  - Наблюдала, как он зашел и как вышел. Что вы ему такое сказали, у него было перекошенное лицо.
  - Это скорей он мне сказал нечто важное.
  - И что же? - Наська мгновенно превратилась в сплошной знак вопроса.
  - Наш ректор скоро покинет свой пост. А на ее место он бы хотел водрузить свою персону.
  Лицо секретарши отразило разочарование.
  - Я-то думала...
  - Ты хочешь сказать, что тебе эта информация известна?
  - Такие слухи ходят в коллективе уже больше недели.
  - И ты мне ничего не сообщаешь, - упрекнула ее Дина.
  - Я думала, что вы в курсе.
  - Как видишь, нет. Ты же отлично знаешь, я все узнаю последней. Сколько можно об этом предупреждать. И что об этом говорят?
  - Разное, - сморщила носик Наська.
  - Я понимаю, что у всех свое мнение. Но если обобщить разные мнения.
  - Многим не нравится перспектива, что Фатьянов станет ректором. Но есть и такие, кто совсем не против. И начинают под него подлаживаться.
  - Этого следовало ожидать, - пробормотала Наровлянская. - Скажи, дорогая, а тебе что-нибудь известно, почему именно его продвигают на эту должность?
  - Ничего неизвестно, - грустно вздохнула Наська.
  - Жаль, - ответила ей таким же вздохом Дина.
  - Могу только пересказать кое-какие слухи.
  - Я в тебя однажды что-нибудь запущу, - пообещала Дина.
  Наська засмеялась в ответ. И тут же стала серьезной.
  - Говорят, что его продвигает начальник департамента в Минкульте Жуков. Вы же знаете его.
  - Знаю, - подтвердила Наровлянская. В ее воображении возник образ этого человека, с которым многократно она общалась по разным делам. - Но что у них общего?
  - А вы не догадываетесь? Они же из одного профсоюза.
  - Ты хочешь сказать, что и он тоже...
  - Говорят, что они партнеры. Один преподаватель их видел вместе.
  Положение даже еще хуже, чем она предполагала, подумала Дина. Если ректора назначат по такому принципу, можно сразу тушить свет.
  - Наська, ты не ошибаешься?
  - Говорю, что слышала. Я свечку же у них не держала.
  - А напрасна, тогда мы бы знали точно, - не удержалась, чтобы не съязвить Дина
  - Уж извините, - развела руками Наська. - Исправлюсь.
  - На первый раз прощаю. Но с условием: как что-то узнаешь, сразу сообщишь мне.
  - Договорились, Дина Константиновна.
  
   3.
  Наровлянская сидела напротив Вдовенко и смотрела на ее тщательно завитые волосы. Чтобы добиться подобного совершенства требовалось много времени, усилий и денег. И всем она этим обладает, думала Дина.
  Ректор, опустив голову, знакомилась с подготовленным Диной перечнем будущих преподавателей. Хотя он был совсем небольшим, включал всего семь фамилий, но она все никак не завершала это занятие. Наровлянской стало немного тревожно, может, она включила неправильные имена? У Вдовенко могут быть, на сей счет свои представления. Тем более, она вхожа к министру, а у него, возможно, есть свои креатуры. Иногда некоторые музыканты попадают по разным причинам в "черные" списки, о которых мало кто знает, в том числе и те, кто в них оказывается. Но им перекрывают кислород, и рано или поздно они начинают ощущать это творческое удушье.
  Вдовенко подняла свою тщательно ухоженную голову и посмотрела на Дину.
  - Прекрасный список, вы молодец, Дина Константиновна. Все они замечательные музыканты. Например, Княгинин, я недавно была на концерте его оркестра. Прекрасное исполнение. Кстати, я хорошо знакома с его супругой, когда-то она была прекрасной певицей. Но затем целиком посвятила себя мужу и семье. Вы не знаете Зинаиду Витальевну?
  - Лично не знакома.
  Вдовенко снисходительно улыбнулась.
  - Теперь осталось самая малость, убедить всех этих достойных людей принять наше предложение. Они все очень заняты.
  - Я понимаю, но постараюсь.
  - Если понадобится моя помощь, то подключайте. А я могу попросить нам помочь замминистра. В крайнем случае, и министра. Уж ему никто не отважится отказать, - рассмеялась Вдовенко.
  Дина тоже улыбнулась. Знает ли она о слухах по поводу своей грядущей отставки? думала она, смотря на ректора. Их глаза встретились, и Наровлянская вдруг ясно поняла: прекрасно все знает. Как и то, кто метит на ее место. Но при этом Вдовенко ни капельки не беспокоится, что будет с Академией, если Фатьянов займет этот просторный кабинет. Ей даже не жаль своих трудов во имя блага Академии, которые все пойдут насмарку. Что же она за человек? Пока работает тут, в меру своих сил заботится о своем учебном заведении. А как только уйдет в отставку, все сразу забудет? Получается, что для нее важен только текущий день. А что случится дальше, не волнует.
  Но ведь не только ее это не беспокоит. Не волнует этот вопрос начальника департамента министерства культуры, который курирует Академию. Да и самого министра - тоже, раз допускает подобное развитие событий.
  Как-то это очень грустно. Не может общества успешно существовать, если люди не желают работать на перспективу. Если им абсолютно все равно, что будет после их ухода. Конечно, ее тоже не слишком волнует судьба этого учебного заведения, она никогда до конца не ощущала свою слитность с ним. Но все же она не настолько равнодушна, чтобы наплевать на то, что будет с Академии.
  - Желаю вам удачи в этом нелегком деле, - сказала Вдовенко. Она улыбнулась, намекая тем самым, что аудиенция окончена.
  
  4.
  
  Вечером Дина созвонилась с Чупшевым и договорилась о том, что она навестит его дома. Ей почему-то очень захотелось посмотреть, как живет этот непризнанный гений.
  Она довольно долго искала нужный адрес, пока не обнаружила в глубине двора сильно скособоченный, словно инвалид, дом. Он был таким старым, что грозил развалиться в любую минуту. Она подумала, что его даже не стоит ремонтировать, гораздо целесообразней сразу снести.
  Дина поднялась на второй этаж по пыльной и скрипучей деревянной лестнице, позвонила в дверь. Ее тут же открыл композитор.
  - Не ожидал, что мы еще с вами встретимся, - признался он.
  - Я же обещала, а я всегда выполняю свои обязательства, - сказала Наровлянская.
  - Тогда проходите, - насмешливо произнес Чупшев.
  Квартира состояла из довольно большой комнаты. Обои отслоились, штукатурка с потолка давно обсыпалась. Мебели было мало, кровать да шкаф. Но Дину изумило другое: посередине стоял большой концертный рояль. Дина неплохо разбиралась в них и сразу определила, что это старинный инструмент одной из известных фирм. Если он в хорошем состоянии, то стоит весьма дорого.
  - Это ваш рояль? - поинтересовалась она.
  - Да что вы, откуда у меня может быть такой. Вы не поверите, я снял эту квартиру у одного алкаша вместе с ним. Но он сказал, что рояль не его, он остался от прежних жильцов. А кто они были, он не ведает.
  - В таком случае вам очень повезло.
  Чупшев как-то странно взглянул на свою гостью.
  - Пока у меня в этом городе это единственное везенье.
  - Вы только в начале пути.
  - А откуда вам это известно. А вдруг в конце.
  - В вашем возрасте этого не может быть.
  - Многие композиторы умерли молодыми. Почему я тоже не могу рано умереть.
  - Тогда был совсем другой уровень медицины.
  - Я могу покончить собой.
  - Это глупо.
  - А кто вам сказал, что я умен.
  - Ваша музыка. Вы очень умный человек. Вам дано понимание многих вещей, которых лишены обычные люди.
  - Да откуда вы это знаете? - воскликнул Чупшев.
  - Из вашей музыки.
  - Можно по музыке определить уровень интеллекта композитора? - недоверчиво спросил он.
  - Еще как! - заверила Дина. - Как раз из музыки это можно сделать точнее всего. Ведь она идет непосредственно из души и ума Вселенной. Эта мысль в чистом виде, не замутненная словесными искажениями. Нет ничего лживей слов и нет ничего правдивей звуков.
  - Вы вправду так считаете? - недоверчиво посмотрел на нее композитор.
  - Разумеется. Я об этом писала в статьях.
   Чупшев задумался.
  - А возможно вы и правы. О чем-то таком я смутно догадывался. Знаете, в отличие от вас я плохо умею формулировать свои мысли. Мне легче их выразить через музыку.
  - Я так и поняла, - улыбнулась Дина. - Каждому свое. Вот я не умею сочинять музыку. Когда-то пробовала немного, получалось ужасно.
  - Садитесь, - спохватился Чупшев. - Нечем вот вас угостить. Из еды есть только полбутылки водки. Пойдет?
  Дина никогда не была любительницей водки, предпочитала хорошие вина. Но сейчас решила не отказываться.
  - Доставай.
  Чупшев извлек бутылку из-под кровати. Из шкафа достал два грязных стакана.
  Дина стала внимательно их рассматривать.
  - Не против, если я их на всякий случай вымою? - спросила она.
  - Я сам вымою. - Чупшев схватил посуду и убежал в кухню. Вернулся он через пару минут, и водрузил мокрые стаканы на стол. Затем разлил по ним водку. - За что будем пить? - спросил он.
  - Только за тебя, за твой талант и ваш успех.
  Чупшев сморщился.
  - Что-то я не верю ни в то, ни в другое.
  - Бывает, что все круто изменяется в один миг.
  - Бывает, только не со мной, - покачал головой Чупшев. - Но все равно давайте выпьем.
  Такой отвратительной водки Дина давно, а может и никогда не пила. Это была настоящая сивуха. Скорей все самая дешевая, какую только можно купить. На несколько мгновений ей даже стало не по себе.
  - А закусить эту гадость у тебя нечем? - спросила она.
  - Увы, продуктов в доме не держим. Я даже холодильник отключил, затем зря электричество жечь.
  - Ты вообще ничего не ешь? - изумилась Наровлянская.
  - Но почему, иногда бывает.
  Дина достала из сумочки кошелек.
  - Возьми пять тысяч рублей, купи себе еду, - протянула она купюру.
  - Вы что, я не возьму.
  - Бери, у меня денег хватает, я не обеднею. А тебе надо есть, без хорошей еды любой талант хиреет. Мировая история об этом ясно свидетельствует. Сегодня же накупи себе продуктов и включи холодильник. Понял меня? - Она сунула купюру ему прямо в ладонь. Чупшев неохотно взял ее. Он был явно смущен.
  - Никто мне вот так просто не давал денег, - сказал он.
  - Это на поддержку твоего таланта.
  - Вы, в самом деле, уверенны, что у меня талант?
  - Вы же в этом уверенны.
  - Ну, я, это совсем другое.
  - Теперь нас двое. Таким образом, верящих в твой талант увеличилось в два раза.
  - Действительно, - улыбнулся Чупшев. - Арифметика занятная штука.
  - Над чем вы сейчас работаете?
  - Симфония. Я ее назвал: "Начало".
  - Почему "Начало"?
  - Не знаю, сначала возникло именно это название, а потом стала возникать музыка. Вы можете мне это объяснить? Мне известно, что вы способны объяснить все, что угодно.
  - Это большое преувеличение, Иван. Но я могу попробовать, когда послушаю музыку.
  - Еще рано, я только начал сочинять. Может, в следующий раз будет готов приличный кусок.
  - Хорошо, подожду до следующего раза.
  Дина встала и направилась к выходу. Когда она вышла во двор, то еще раз осмотрела дом. Он ей показался еще более ветхим, чем при первом впечатлении. Впрочем, она думала сейчас о другом, она прикидывала, сколько средств сможет ежемесячно выделять этому непризнанному гению? С учетом того, что она уже помогает первой семье своего мужа. Если немного сократить некоторые свои барские привычки, то денег вполне может хватить на всех ее нахлебников.
  Положительный итог ее подсчетов обрадовал Дину, значит, она вполне способна потянуть эти два воза. По крайней мере, пока она занимает свою должность. Вот если она ее лишится, положение сразу же усугубиться. Не только помогать другим, но она и сама не очень представляет, как будет выживать. Конечно, на хлеб с булочкой с маслом ей хватит, но ведь она еще не настолько стара, чтобы ограничить себя лишь этими удовольствиями. По своим душевным качествам она умеренный сибарит, любит комфорт и удовольствия, новые впечатления. А все это стоит недешево. Это подводит ее к одной мысли: ей надо сохранить свой нынешний статус. А лучше его даже повысить. Даже странно, что жизнь упорно толкает ее к действиям и поступкам, которые она бы очень хотела избежать. А вместо этого ее то и дело ставят перед необходимостью их совершить. И что особенно интересно, эта атака на нее совершается с разных сторон. Словно бы все сговорились и ведут на нее синхронное наступление. Конечно, все это ерунда, никакого сговора нет и быть не может. Просто бывают такие периоды, когда от человека требуется сделать нечто важное, что определит его дальнейшее существование. Причем, не только его, но и многих других людей, целых коллективов и организаций.
  Дина грустно вздохнула. Ею все сильней овладевало предчувствие, что спокойному, почти безмятежному течению ее жизни приходит конец.
  
  
  Глава пятая
  
  1.
  
  Когда они въехали в дом, то сначала у них была общая спальня. Но так как режим их дня и ночи сильно разнился, то в скором времени они почувствовали неудобство от такого положения. И пришли к взаимному решению - оборудовать каждому по отдельной опочивальни. Благо, что комнат для этого хватало. А если они захотят позаниматься любовью, это можно будет сделать либо у нее, либо у него.
  Постепенно они стали все реже заходить друг к другу в гости; сначала Княгинина это беспокоило, но однажды он поймал себя на том, что думает о жене без всякого вожделения. Стоит ли этому удивляться; их браку свыше четверть века, за такой длинный срок совершенно естественно, что люди остывают друг к другу. У них тоже наступил такой же момент, поэтому не стоит ни огорчаться, ни придавать этому обстоятельству большого значения. Это естественный ход жизни, к которому следует быть готовым и принимать философски.
  Утром, когда Княгинин вышел к завтраку, по выражению лица жены он понял, что его ждут неприятные минуты. И не ошибся. Едва он переступил порог кухни, как она набросилась на него.
  - Что ты такое сказал Виоле, что она вся ночь проплакала?
  Начинается семейная сага, с тоской подумал он. Больше всего на свете Княгинин не выносил разборок в семье. Для него это была напрасная потеря времени и сил, а потому в этих боях местного значения, как он их называл, чаще всего терпел поражения.
  Но сейчас он решил попробовать проявить решительность, отступление могло нанести ему непоправимый вред. Иначе жена будет ежедневно будировать эту тему.
  - Сказал то, что должен был ей сказать давно. У нее нет шансов стать оперной певицей. Да и певицей вообще. Я всегда так считал, а вчера Юрьев подтвердил мое мнение.
  - И посоветовал стать учительницей пения в школе.
  - Как вариант. Можно много чего еще придумать.
  - Георгий, ты с ума сошел!
  - Вроде бы еще нет, - попытался он отшутиться.
  - Она посвятила этому делу столько лет. Как можно ей такое говорить.
  - Зина, я понимаю, что она много училась, но что же делать, если это было с самого начала ошибкой. Не рождена она певицей. И никто это не в состоянии исправить. Вот ты, отказалась же в свое время от этой карьеры. И ничего страшного не случилась, жива, здорова, вполне благополучна.
  - Я это сделала из-за детей. И у меня муж был. А у Виолы пока нет ни детей, ни мужа. Что ей делать, на кого опереться?
  - Всегда лучше всего опираться на себя. Ей как раз самое время этим заняться.
  - И это все, что ты ей можешь предложить?
  Княгинин пожал плечами.
  - Невозможно всю жизнь что-то предлагать, что-то надо начинать делать и самому. Давай посмотрим, как она выкрутится из этой непростой ситуации.
  Княгинин тут же пожалел о своем предложении. Жена мгновенно пришла в негодовании. Как он мог забыть, что Виолетта всегда была ее любимицей.
  - Я заметила, в последнее время ты становишься все более бессердечным, - бросила ему упрек жена.
  - С чего ты взяла, я этого совершенно не ощущаю. Но нельзя всем и во всем потакать. Ни к чему хорошему это не приводит.
   Княгинину вдруг стало неприятно от своих слов, он говорит так, словно читает передовицу. Это, правда, не делает его мысли менее актуальными. Но может, стоит их выражать как-то иначе? Вопрос лишь в том, как?
  Зинаида вдруг села на стул и заплакала. Это было ее самое сильное стратегическое оружие, которое она пускала в ход нечасто, зато с большой эффективностью.
   Княгинин опустился на стул рядом с ней и попытался обнять за плечи, но она решительно воспротивилась этой его попытки. Обычно после подобного демарша с ее стороны он уступал, но сейчас его охватила злость. Неужели ей не понятно, что если они продолжат потакать дочери, это лишь навредит ей. Нельзя к взрослому человеку относиться как к ребенку, это сделает его навсегда инфантильным. Потом они об этом горько пожалеют, но будет поздно. Сейчас как раз наступил критический момент, когда следует принимать принципиальные решения. Даже если они на первый взгляд кажутся жестокими. Зато в последствии они принесут пользу.
  Княгинин собрал всю свою волю, чтобы не растаять от слез жены. Если он этого не сделает, то потом будет сильно жалеть, что поддался таким чисто женским аргументам.
  - Ты должен непременно помочь Виоле, - проговорила жена. - На Юрьеве свет клином не сошелся, есть и другие через кого можно действовать. Она должна петь.
  Княгинин тяжело вздохнул. Он уже не знал, как переубедить жену. Когда дело касалось важных для нее вещей, она может быть очень упрямой. И даже совершать неразумные поступки. Такое уже случалось несколько раз за время их совместной жизни. У него возникло опасение, что это может повториться. Правда, пока он не представлял, что может в этом случае сделать она. Но женский ум, как известно, в некоторых вопросах очень изобретателен.
  - Я не уверен, что Виола должна петь. Да она и не хочет. Мы внушили ей когда-то мысль, что она певица. Но это не так. И чем раньше она это поймет, тем лучше. Никогда не стоит упорствовать в заблуждении.
  - Я знаю, почему ты так говоришь, ты никогда ее не любил.
  Княгинину вдруг стало грустно. В словах Зинаиды была своя правда, дочь он любил, но меньше сына. Из души он не мог прогнать ощущение, что она для него чужая. Между ними отсутствует духовное родство. А вот с матерью оно у нее существует. Хотя с его точки зрения не совсем здоровое. И вряд ли оно идет на пользе Виолетте.
  - Любил не любил, сейчас это не самое главное, гораздо важней принять верное решение об ее судьбе. Любовь же. кстати, не всегда этому способствует.
  - Вот значит как ты заговорил, ты как считаешь, что кровные интересы родного ребенка для тебя не имеют значение.
   - Ты меня не так поняла.
  - Я прекрасно тебя поняла, - заверила жена.
  Княгинин почувствовал, что разговор ему сильно надоел. Они словно говорят на разных языках. И даже переводчик тут бы не помог. Так как жена явно не собиралась кормить его завтраком, он решил, что сделает это сам. Он открыл холодильник и стал изучать его содержимое на предмет приготовления еды.
  Готовить Княгинин не любил, да и не умел, поэтому большинство находящихся в холодильнике продуктов он не мог использовать по назначению. Оставались яйца. Он взял пару штук, положил их в кастрюлю с водой и стал ждать, когда они сварятся. Зинаида молча наблюдала за ним, но не сделала ничего, чтобы помочь ему. А ему так хотелось кофе, но он за многие годы не научился варить его в турке. Придется выпить быстрорастворимую бурду. Но без этого напитка ему не хватит энергии на целый день. Это проверено многократно. И жене об этом прекрасно известно.
  Зинаида некоторое время наблюдала за тем, как он готовит себе завтрак, затем резко встала и молча покинула кухню. Княгинин раздраженно проводил ее взглядом. Интересна эта размолвка надолго, подумал он? Такое и раньше с ними случалось, но дольше одного-двух дней ссора не продолжалась. Но сейчас он чувствовал, что все обстоит гораздо серьезней. Даже если они помирятся, полного примирения не состоится. Уж больно велики их разногласия.
  
  2.
  
  Сегодня был один из редких дней, когда не было ни концертов, ни репетиций. И Княгинин мог посвятить его самому себе. Правда, вечером они должны были отправиться с женой на прием. Его устраивал полузакрытый клуб, членами которого являлась творческая элита страны. Оказаться принятым в него было не просто, в его состав входили только самые прославленные деятели искусства и очень богатые меценаты. Одни членские взносы составляли сумму, равную годовому доходу человека, получающего обычную зарплату. Зато прием в него автоматически поднимал человека на несколько ступенек вверх.
  В свое время Княгинин вступил в клуб по настоянию жены, она была невероятно горда, что перед ней распахнулись двери, позволяющие посещать мероприятия, которые удостаивала своими редкими визитами первая леди государства. И не позволяла мужу пропускать ни одного заседания или приема. Сам Княгинин относился к этой повинности без большого энтузиазма, хотя и не чурался ею, ему было лестно находиться в столь избранном обществе, ощущать себя частью когорты из лучших людей страны. В конце концов, своим искусством он заслужил такую честь, а раз так, почему он должен стыдиться, что является членом высшего общества, как любила регулярно подчеркивать к месту и не к месту Зинаида. Другое дело, что к этому следует относиться спокойно, иронично. И уж тем более, не задирать носа, как и не должна кружиться голова от тщеславия и самолюбования. А лучше лекарство против этих недугов - самоирония. Вот ее он и пускал в ход, когда ловил себя на том, что теряет реальный взгляд на некоторые вещи.
  Но поход в клуб предстоял только вечером, пока же Княгинин решил воспользоваться свободным временем и сходить на выставку. Он хотел предложить жене присоединиться к нему, но размолвка с ней нарушила эти планы. Впрочем, огорчался он не сильно, ему и одному будет вполне комфортно.
   Княгинин очень любил живопись, после музыки она была его второй страстью. В юношеские годы он тяжело выбирал между этими двумя занятиями, так как рисовал он ничуть не хуже, чем играл. Но, в конце концов, одна любовь победила другую. И хотя он считал, что в нужный момент сделал правильный вывод, но в глубине души не проходило сожаление о том, что он так и не воплотил в жизнь одно из своих главных мечтаний.
  Конечно, можно было писать картины в свободное от основного занятия время. Но Княгинин прекрасно понимал, что они будут носить исключительно любительский характер, ведь он не учился на живописца, кроме школьных уроков рисования иной профессиональной подготовки у него нет. Поэтому он решил, что не станет заниматься дилетантским искусством, а целиком посвятить себя карьере профессионального музыканта. А любовь к живописи он будет реализовывать в качестве зрителя. В каждом городе, в который забрасывала его судьба, он непременно шел в картинную галерею или другой музей, где можно было увидеть картины. Он мог ходить без устали по залам несколько часов подряд. И всегда уходил с сожалением, он бы с удовольствием провел в них еще какое-то время.
  Сегодня он хотел поехать на выставку художника, который в последнее время быстро становился знаменитым. Он слышал и читал об его творчестве, мнение о нем были крайне противоречивые. Одни считали его гением, другие отрицатели у него право называться живописцем. Княгинин решил составить собственное представление о нем. И даже, если возникнет желание, приобрести что-нибудь из его работ.
  Выставка поразила Княгинина. Пожалуй, такого он не видел давно, а скорей всего никогда. Это была более чем странная живопись. Все полотна художника на первый взгляд были очень однообразны и почти лишены композиции. Они были закрашены каким-нибудь цветом, причем, цвета сильно варьировались; на этом фоне был тщательно изображен какой-то рисунок. Причем, выразительность его была такова, что Княгинин долго не мог оторваться от его созерцания.
  Выставка занимала всего три небольших зала, в одном из них за столом сидел сам художник. Княгинин несколько раз бросал на живописца любопытные взгляды, но тот нарочито ни на кого не обращал внимания, в том числе и на него. Живописец был явно занят своими мыслями, возможно, он обдумывал замысел очередной работы. По крайней мере, так почему-то решил Княгинин. Ему хотелось подойти к нему, пообщаться, но он все не делал этого. Скорей всего из-за того, что ему никак не удавалось выработать свою оценку того, что он видел. Эта живопись ему и нравилась и смущала своей неприхотливостью. Уж больно все с виду просто. А вот насколько глубоко? Этого он никак не мог определить.
  Мысль Княгинина, словно колеса машины в грязи, буксовала и никак не могла вырваться из угодившей в нее западни. С какого-то момента это стало его раздражать. Он всегда тайно гордился тем, что тонко чувствует и понимает живопись, много знает о ней, его даже регулярно искушала идея написать на эту тему искусствоведческую книгу. Другое дело, что на это у него просто не было времени; он прекрасно понимал, какую огромную предварительную работу следует проделать прежде чем непосредственно сесть за писание. Но именно к ней он и не был готов. Поэтому эту мечту он решил отложить до лучших времен. А пока просто безмятежно наслаждаться любимым видом искусства.
  Княгинин один раз прошел все экспозицию и начал движение по новой. Но на этот раз с конкретной целью, он решил, что непременно приобретет одну работу художника и повесит ее в своем кабинете. Вот только выбрать совсем не просто; когда все творения сильно отличаются друг от друга, то неизбежно что-то привлекает больше, а что-то отталкивает сильней. А тут все вроде бы внешне почти одинаково, но с другой стороны каждое полотно живет только ей присущей жизнью. Хотя как это достигается, знает только один Господь.
  После длительных размышлений Княгинин все же остановился на одном из полотен. Правда, его смущала цена за нее, она была весьма высока. Даже чрезмерно высока. Художник явно дорого оценивал свое творчество. У Княгинина даже на миг прорезалась почти крамольная мысль: а не поторговаться ли с автором, но он почти сразу же отверг ее. До такого унижения он не опустится. Ему вполне по карману купить картину, уж точно от этой покупки он не оскудеет. Да, отчасти придется ужать некоторые расходы и то ненадолго, Струмилин быстро сумеет восполнить их, у него талант находить возможности зарабатывать деньги. Надо признать, что с ним оркестру повезло. Хотя некоторые его проекты весьма сомнительны.
  Княгинин вытряхнул из головы последние мысли, сейчас не время думать о Струмилине и его делах и делишках. Хотя ему давно пора разобраться с ними, уже столько времени его гложет подозрение, что не все ладно в их королевстве. Но это чуть позже.
  Княгинин подошел к художнику и назвал номер картины, которую выбрал для приобретения. Тот немного удивленно посмотрел на него.
  - Почему вы так посмотрели на меня? - поинтересовался Княгинин.
  - Вы выбрали самую лучшую из всех картин.
   Княгинин даже почувствовал гордость за себя, его вкус не подвел и на этот раз.
  - Я колебался между несколькими полотнами, - сообщил
  он.
  На эту реплику художник никак не отреагировал. По-видимому, колебания покупателя его не интересовали. Княгинину осталось лишь достать бумажник и отсчитать деньги. Живописец снял полотно, упаковал его в бумагу и протянул картину новому владельцу.
  - Спасибо, - поблагодарил он.
  - Я бы хотел задать вам пару вопросов о концепции вашего творчества, - решился Княгинин.
  - Я никогда ничего не объясняю, смотрите на картины и думайте. Объяснять - это загубить.
  - Понятно, вопросов больше нет, - сказал Княгинин и направился к выходу из галереи.
  
  3.
  
  До вечернего мероприятия еще оставалось много времени. В другой ситуации он бы поехал домой, но сейчас ему не хотелось встречаться с Зинаидой. Она либо будет обиженно и многозначительно молчать, либо снова затянет свою песню атына о дочери. Поэтому он решил, что проведет несколько часов в городе. Приближался час обеда, и он решил отправиться в кафе.
   Княгинин ехал по запруженному автомобилями городу. Утром он отпустил шофера до вечера, и сейчас сидел за рулем сам. В последнее время это удавалось ему сделать не часто; жене не нравилось, когда он управлял машиной, ей казалось это занятие для него не солидным, и делать это должен профессиональный водитель. Но сегодня он решил воспользоваться их семейной ссорой и покататься самостоятельно. В молодости это было одно из его любимых увлечений. И когда он получил долгожданную возможность приобрести собственное авто, то был по-настоящему счастлив. По крайней мере, не намного меньше, чем когда он женился. Ему даже было немного неудобно переживать подобные чувства; все же разве можно сравнивать эти два события. Но именно все так и было.
  Звонок прервал воспоминания Княгинина. Женский голос в телефоне показался ему знакомым, хотя идентифицировать его сразу ему не удалось.
  - Добрый день, Георгий Валентинович, - поздоровалась женщина. - Я вас не отвлекаю от важный дел?
  - Не беспокойтесь, не отвлекаете. Могу узнать, с кем говорю.
  - Извините, не представилась сразу. Это Наровлянская, Дина Константиновна.
  - Извините, кто? - Княгинину показалось, что он ослышался.
  Она повторила свое имя.
  - Внимательно вас слушаю, Дина Константиновна.
  - Я понимаю, вы удивлены моим звонком.
  - Не стану скрывать, удивлен.
  - Я бы не стала звонить, но у меня к вам важное дело.
  - Вот как! И что за дело?
  - Мне бы не хотелось говорить о нем по телефону. Не могли бы мы встретиться и переговорить.
   Княгинин попытался сосредоточиться. Надо ли ему встречаться с этой особой, учитывая то, чем кончился их совместный эфир? Он бы предпочел этого не делать. Княгинин уже хотел отказать ей, но внезапно ему вспомнились слова Буренина про нее. Нет, пожалуй, стоит познакомиться с ней поближе. Даже интересно, насколько его впечатления совпадут с впечатлениями ее ученика.
  - Разумеется, мы можем и встретиться и даже переговорить, - с рассчитанной для ее слуха иронией произнес он.
  - Я буду вам чрезвычайна признательна. Назначайте время и место, я подъеду.
  - Вам очень повезло, я как раз сейчас свободен. Еду обедать в кафе. Можете ко мне присоединиться.
  - С удовольствием.
   Княгинин объяснил, как добраться до кафе, после чего они разъединились.
  Звонок оппонента во время диспута сильно удивил Княгинина. Почему-то он был уверен, что они больше не встретятся. Когда они разошлись с радиостанции, он был не только в этом уверен, но еще и рад данному обстоятельству. Но сейчас он радовался тому, что не отказал ей во встрече. Его любопытство было разбужено; что ей могло понадобиться от него? Вряд ли она решила перед ним извиниться за свои высказывания. Насколько он может судить, она уверенна в своей правоте. Да теперь и он тоже Тогда что?
  Он поймал себя на том, что его любопытство даже чрезмерно возбуждено. И ему хочется как можно скорей с ней встретиться. Княгинин попытался себя несколько обуздать. Надо вернуть себе полное самообладание, не придавить значение предстоящей встречи. Мало ли с кем он за жизнь встречался, с самыми известными в мире музыкантами, политиками, государственными деятелями, включая королеву Англии. Она даже пожала ему руку. И ничего особенного. А тут вообще неизвестно кто. Ну, доктор наук, ну музыковед. Куда ни ткнешь, попадешь в кого-нибудь из этой братии. Он никогда ее особенно не жаловал; питаются объедками с чужого стола и тем довольны. Более того, он давно сомневается в необходимости критики и критиков; если они однажды вдруг исчезнут, абсолютно ничего не изменится, все будет продолжаться в том же духе. Они если и полезны, то для таких, как Струмилин, он покупает их пачками, дабы они писали нужные статьи и рецензии. Может, и ее кто-то купил. Вот она и отрабатывает свои тридцать серебряников.
  Но в глубине души Княгинин был уверен, что подобные обвинения по отношения к ней безосновательны. Откуда проистекало это убеждение, точно он сказать не мог. Просто оно в нем существовало и даже собственные мысли не могли поколебать его.
  Встречу Княгинин назначил в том же самом ресторане "Орфей", где накануне встречался с Юрьевым. Хотя воспоминания о разговоре с ним не доставляли ему удовольствия, он решил, что не стоит по этой причине менять место дислокации. К этому заведению он привык, тут его знали даже официанты. Поэтому ему будет здесь вполне комфортно.
  Он приехал первым, сел за столик, попросил принести кофе и стал ждать. Невольно он снова стал гадать, зачем она попросила о встрече? Какие у них могут быть общие дела? Они очень по-разному мыслят и чувствуют, им трудно найти точки соприкосновения. Когда они встречаются, то главная задача - не поссориться.
  Княгинин ее увидел в тот момент, когда она вошла в ресторан. И его, словно веером, обдало дуновением волнения. Только этого еще и не хватало, рассердился он на себя. Нет ни одной причины волноваться.
  Наровлянская села напротив него так быстро, что он не успел встать и, согласно этикету, отодвинуть стул. Ну и ладно, подумал он, не тот случай, когда следует вести
  себя по-джентельменски.
  - Я вам очень благодарна, Георгий Валентинович, что вы нашли время и согласились встретиться со мной, - сказала она.
  - Просто вам повезло, Дина Константиновна, выпала свободная минутка. Обедать будете?
  - С превеликим удовольствием. Я голодна.
  - Тогда выбирайте.
  Дина посмотрела на своего сотрапезника.
  - Мне кажется, вы тут завсегдатай. Может, подскажите, что заказать?
  - А почему думаете, что я тут часто бываю?
  - Когда я села за стол, официант оценивающе оглядел меня, а на вас не посмотрел. Значит, ему было любопытно, с кем сегодня обедает их постоянный клиент.
  - Логично, - признал Княгинин. - Я бы такой вывод сделать не сумел.
  - Я иногда бывают наблюдательной, - сообщила Дина. - А вообще, я многое пропускаю. Иногда не замечаю того, что происходит под носом. Моя секретарша Наська все время попрекает меня в этом.
  - Что-то на вас это не очень похоже.
  - Просто вы меня плохо знаете.
  - Я бы сказал, совсем не знаю.
  - Тем более. Тогда поверьте на словах, что это именно так.
  Княгинин не без недоумения посмотрел на Наровлянскую, он не понимал: она куда-то клонит, или это просто пустой треп? Если это так, стоит ли терять на него время?
  Он подозвал официанта и сделал заказ от имени всего стола. Затем посмотрел на нее.
  - Вы мне расскажите, зачем захотели встретиться со мной. Наше первое расставание как-то не очень предвещало новую встречу.
  - Конечно, сейчас объясню. Вы знаете, что я проректор по научной части Музыкальной Академии.
  - Знаю, - коротко произнес Княгинин.
  - И вот однажды в одной из командировок ко мне пришла идея создать на нашей базе международный музыкальный центр для одаренных детей из провинции, где они не в состоянии получить хорошего музыкального образования.
  - Действительно неплохая идея. Во время своих гастролей я не раз сталкивался с такими талантами, но не знал, как им помочь.
  - Вот видите, - обрадовалась Дина. - Мы с вами единомышленники.
  - Ну, это смотря в чем, - уточнил Княгинин.
  - Я имею в виду этот вопрос. Так вот, я приехала в Академию и поделилась своими мыслями с ректором. Неожиданно для меня она тоже загорелась. Ну, если не загорелась, то, по крайней мере, возникло возгорание. Не стану вас утомлять подробностями, их было довольно много. В общем, совсем недавно министерство утвердило наш проект и выделило смету. Небольшую, но достаточную для начала.
  - Поздравляю, но причем тут я?
  - Сейчас объясню. Мне поставили нечто вроде ультиматума: либо я привлеку к преподаванию самых известных музыкантов, либо проектом займутся другие. Точнее, мне даже известно, кто.
  - И вы решили обратиться ко мне.
  - Да, хотя не только к вам. Но вы первый, с кем я вступила в переговоры.
  - За что такая честь?
  - Я с вами лично знакома.
  - В самом деле, я это как-то не учел, - насмешливо проговорил он. - И что вы хотите мне предложить?
  - Разве не понятно? - слегка удивилась Наровлянская. - Преподавать в нашем центре.
  Вместо ответа Княгинин принялся есть принесенные официантом блюда. Наровлянская несколько мгновений смотрела на него и последовала его примеру.
  Они молча кушали несколько минут. Затем Княгинин неожиданно поднял голову.
  - Вы это серьезно?
  - Неужели вы полагаете, что это розыгрыш?
  - А кто вас знает, - буркнул он.
  - Ну, знаете, я очень люблю юмор, люблю сама пошутить. Но это совершенно не тот случай.
  - А во время передачи это был тот случай?
  - Тогда я тоже говорила серьезно.
  - Значит, мне не везет. С другими вы шутите, а со мной беседуете только серьезно.
  - У нас всего лишь с вами вторая беседа, Георгий Валентинович. Подождите немного, дойдем и до шуток.
  - Это обнадеживает. Но как вы представляете мою преподавательскую деятельность. У меня почти нет свободного времени. Сегодня - редкий случай.
  - Я это прекрасно понимаю и учитываю данное обстоятельство. Мы можем составлять график ваших занятий с учетом ваших концертов и гастролей. Я изучала их расписание, по моим прикидкам вы можете заниматься два-три раза в месяц.
   Княгинин неожиданно почувствовал прилив сильного раздражения. Эта особа имеет наглость распланировать его жизнь. Да кем она себя вообразила?
  - Вы в этом уверенны?
  Что-то в его тоне насторожило Наровлянскую, пытаясь понять его настроение, она бросила на Княгинин пристальный взгляд.
  - Извините, если я переступила черту допустимого. Просто для меня с недавних пор этот проект приобрел дополнительное значение. Может, поэтому я излишне настойчива.
  - Не знаю, что за значение, но я привык сам планировать свою жизнь. И никому не позволяю, даже самым близким людям это делать.
  - Да, я понимаю, - пробормотала Дина.
  - Это уже это радует, - не скрыл иронии Княгинин. - К сожалению, вынужден вас разочаровать, я отклоняю ваше лестное предложение. Надеюсь, вы позволите мне не вдаваться в причины.
  - Да, конечно, - растеряно проговорила Наровлянская.
  - Попросить принести десерт? - спросил Княгинин.
  - Нет, спасибо, пропало желание.
  - Бывает, - насмешливо произнес он. Его охватило сладкое чувство мести за пережитое унижение во время радиопередачи. Можно сказать, что теперь он отыгрался. И счет равный. Он вдруг поймал себя на том, что для него это было важно. Он согласился на встречу с ней с тайным желанием отомстить ей. И ему это удалось.
  - Извините, что побеспокоила вас. Больше такого не повторится. - Наровлянская достала деньги и положила на стол. - Прошу расплатитесь за меня.
  - Я вас пригласил, я и заплачу.
  - Я привыкла платить за себя сама. Еще раз извините. - Она встала и направилась к выходу.
   Княгинин проводил ее взглядом. И почувствовал, как недавний триумф начал как-то тускнеть.
  
  4.
  
  Когда Княгинин вернулся домой, жена уже была готова для поездки в клуб. Он не мог не признать, что выглядела она великолепно. Замечательное вечернее платье, которое подчеркивала ее роскошные формы, хорошо подобранный ансамбль драгоценностей превращал жену в элегантную, красивую женщину. Зинаиду непременно там заметят и отметят ее великолепный наряд. А именно это и составляет ее главную цель нахождения в том месте. Более того, если никто не обратит на нее внимания, она будет отходить от этого удара целую неделю. Такое у них уже было. Остается надеяться, что на этот раз такое не повторится.
  - Где ты был, мы ужасно опаздываем, - набросилась жена на него.
  Княгинин на всякий случай посмотрел на часы.
  - Совсем не опаздываем, у нас достаточно времени, - спокойно парировал он.
  - Но тебе еще одеваться.
  - Ты знаешь, я это делаю быстро.
  Он вошел в свою комнату, достал из шкафа смокинг. Быстро надел его и посмотрел на себя в зеркало. А ведь он привлекательный мужчина, женщины заглядываются на него. А уж в этой одежде тем более. Интересно, как бы оценила его в таком наряде эта Наровлянская. Да, причем тут она, одернул он себя. Какое ему дело до ее впечатлений.
  Он спустился вниз. Зинаида критически осмотрела мужа, но осталась довольна его видом.
  Шофер вез их по вечерним запруженным улицам. Княгинин и жена почти не разговаривали друг с другом, сказывался утренняя размолвка, но он нисколько не сожалел об этом, так как отсутствие общения не мешало ему размышлять о своем. Он уже достаточно насладился местью этой женщине, и теперь месть постепенно уступала место другим чувствам и мыслям. Он уже начинал сожалеть, что так решительно, почти грубо отказался от сотрудничества с ней. А ведь она очень точно рассчитала, у него, в самом деле, есть время заниматься в этом музыкальном центре два-три раза в месяц. И откуда она так хорошо представляет его график? Судя по всему, умеет она анализировать ситуацию. Да и вообще, это предложение не так уж и плохо, в нем давно созрело желание о преподавательской работе. Он даже думал, что когда доживет до преклонных лет, будет заниматься воспитанием новых музыкантов. Иначе в чем смысл накопление опыта, знаний, умения, если они не передаются дальше по эстафете. Такой человек, как скупой рыцарь, накопивший большие богатства, но не желающий не пользоваться ими сам, не делиться с другими. Богатством своим он пользуется, а вот на счет того, чтобы поделиться с другими, то наступает пора задуматься над этим. Надо пользоваться любой возможностью, которая предоставляет жизнь, а не заниматься удовлетворением своих далеко не самых лучших душевных порывов.
   Княгинину вдруг стало неприятно от своего поведения во время встречи с Наровлянской. Что она думает о нем? Явно к ней приходят о нем не самые лестные мысли. Но это далеко не самое ужасное; в конце концов, ему не столь уж и важно, какое впечатление осталось у нее от него. Важно другое, что он подпортил свою репутацию в собственных глазах. Он всегда заботился о ней, не позволял себе совершать некрасивые поступки, даже если он получал от них выгоду или пользу. Просто говорил себе: "стоп, машина". И она останавливалась, если не всегда, то в большинстве случаев. А вот в последнее время два раза сделать это ему не удалось. Сначала этот разговор с Юрьевым по поводу протекции дочери, потом - с этим музыковедом. Что-то с ним творится неладное. Или таким образом берут вверх над ним года. Но по современным критериям он еще юноша, в этом году всего пятьдесят. Сил и энергии, как у молодого. Тогда, почему?
  Но ответ на этот вопрос времени давать уже не было, они приехали.
  Каждый прием в клубе проходил примерно по одной и той же схеме. Проводился аукцион из произведений искусств, деньги от продажи которых направлялись на благотворительные цели. Считалось, что не поучаствовать в нем просто неприлично. Поэтому Зинаида всегда приезжала в клуб с толстой пачкой денег, а целая стена в их доме была увешена приобретенными здесь картинами. По мнению Княгинина, ни одна из них не стоила затраченных на нее средств. Но говорить об этом жене он считал бесполезно, она все равно его не станет слушать.
  После благотворительного аукциона начинался банкет. А завершался он небольшим концертом, с которым выступали члены клуба. Несколько раз в них участие принимал и Княгинин. Вот и в этот раз его заранее попросили выступить с сольным номером.
  Все шло как всегда. На аукционе Зинаида приобрела очередную мазню, заплатив за нее раз в пять больше, чем она реально стоило, если она вообще чего-то стоила. Во время банкета Княгинин общался со своими знакомыми, а жена демонстрировала себя обществу, вызывая бурю восторга и зависти. Затем начался концерт. Княгинин выбрал для исполнения свою любимую вечернюю серенаду Шуберта. Но едва его пальцы коснулись клавиш, он почти сразу почувствовал, что исполнение ему не удается. Он скользит по мелодии, но не проникает в ее глубь, не передает всю сложную гамму чувств, которую заложил в нее композитор.
  Он попробовал сменить скорость исполнения, сделал ее еще более медленной, но понял, что это ничего не меняет. Пальцы его не слушаются. Хотя нет, пальцы тут ни причем, они исправно выполняют свою миссию. Дело в нем самом, он не в состоянии выразить произведение. Он отрезан от нее какой-то невидимой, но не проницаемой стеной.
  Он доиграл серенаду, встал, поклонился, быстро и как можно дальше отошел от рояля. Ему казалось, что все поняли его позор.
  К нему приблизилась улыбающаяся жена.
  - Ты прекрасно сыграл, - довольно произнесла она. - Те, с кем я стояла рядом, восторгались тобой.
  Княгинин кивнул головой. Он решил, что не будет ей ничего говорить.
  - Нам не пора домой? - спросил он.
  - Да ты что, еще столько всего тут будет. Да и я не со всеми еще пообщалась. Выпей чего-нибудь.
  Пожалуй, эта единственно толковая вещь, которую сказала жена за весь вечер, подумал он. Княгинин подошел к барной стойке и попросил официанта налить виски. Хоть что-то хорошее еще есть в жизни.
  
  
  Глава шестая
  
  1.
  
  Дина кипела от негодования. Подобным образом с ней давно никто не разговаривал. Что он себя позволил этот Княгинин. Она понимает, что он обижен тем замечанием, что она сделала во время радиоэфира. Но это не был личный выпад против него, так она услышала исполнение оркестром музыкального произведения. Но выходит этот мелкий человечек затаил против нее зло. И как только появилась первая же возможность, решил вылить его грязные ушаты на нее. Как это низко и мелко, этот поступок очень точно его характеризует.
  Но проблема заключалась не только в личной обиде Дины, в этой истории ее не меньше беспокоил и другой аспект. Вдовенко откровенно выразила желание, чтобы Княгинин преподавал в их международном музыкальном центре. И когда она узнает, что тот ей отказал, будет недовольна. Конечно, недовольство ректора она переживет, но есть большая опасность, что та перепоручит это задание Фатьянову. А тот, воспользовшись этой нитью, соберет в своих руках весь клубок дел, связанных с организацией работы новой структуры. Такое развитие событий казалось Наровлянской вполне реалистическим, более того, его вероятность с каждым днем только возрастала. Ведь не случайно ректор пригрела этого человека, а она редко делает что-то просто так, без дальней цели. Не та закваска, не стоит забывать, сколько лет проработала высокопоставленным чиновником. А так просто ими не становятся.
  Дина решила, что не станет докладывать ректору о своей неудаче в тот же день, эта новость может потерпеть и до завтра. А пока она займется другими кандидатами из списка. Не все же такие противные, как этот Княгинин.
  Но когда на следующий день пришла на работу и попросила Наську узнать, свободна ли ректор, та огорошила ее новостью: Вдовенко улетела в заграничную командировку на целую неделю. И только после этого сообщения Дина вспомнила, что краем уха слышала об этой поездки ректора на какое-то важное международное мероприятие в Лондоне. Как она могла об этом забыть. Но такой расклад выгоден ей, за это время она договориться с другими кандидатами. И ее провал с одним из них будет выглядеть не столь трагически. А сейчас надо отбросить все дела и плотно приступить к работе с другими людьми из списка.
  Этим она и занималась ближайшие несколько дней. Ее переговоры в целом шли успешно, все дали предварительные согласия. Она могла быть довольной, но что-то мешало ей радоваться по полной программе. Мысль о выборах нового ректора не давала покоя. Если она выставит свою кандидатуру, это не обрадует Вдовенко. Если бы та хотела видеть ее на своем месте, давно бы каким-либо образом дала бы ей это понять. Но она ни разу не намекнула ни о чем подобном. Скорей наоборот, если уезжала в командировки или отпуск, оставляла за себя других проректоров и ни разу Дину. Не является ли это красноречивым посланием того, что Вдовенко никогда не рассматривала ее кандидатуру на эту должность. И до самого последнего времени ее, Дину, такое положение вполне устраивало; будучи ректором, не посачкуешь, нужно вкалывать каждый день, уж больно много вопросов приходится решать. Иначе все быстро встанет. Другое дело можно просто сидеть в своем кресле и поддерживать текущий процесс, не пытаться что-то в нем изменить, реформировать, подправить. Так Вдовенко за исключением редких случаев и вела себя все эти годы. Вот потому все в Академии идет ни шатко, ни валко. И до какого-то момента почти никто не возражал против такой ситуации. В том числе и Дину. Но скоро все изменится. И не в лучшую сторону - в этом она убеждена практически на сто процентов.
  То, что ее опасения имеют под собой почву, она убедилась в этот же день. Незадолго перед уходом с работы она попросила Наську зайти в ее кабинет. У Дины было к ней несколько поручений.
  Они быстро решили рабочие вопросы. Затем, как у них это давно повелось, разговор перешел на общие темы. Внезапно в голове Наровлянской сформировался один вопрос.
  - Слушай, Настюша, если Вдовенко укатила на целую неделю, то кого она оставила за себя?
  - Вы разве не знаете?
  - Раз спрашиваю, значит, нет.
  - Фатьянова.
  - Как Фатьянова? - не поверила Дина. - С какой стати? Он же всего советник ректора, всегда оставляют одного из проректоров.
  - Вот потому все и в отпаде. Никто поначалу в это не поверил.
  - А откуда это стало известно?
  - Дина Константиновна, вы разве не знаете, что рядом с приемной ректора находится доска объявлений. На ней вывешиваются все приказы. Там и этот приказ весит о назначении Фатьянова исполняющим обязанности ректора на время отсутствия Вдовенко.
  - Я очень редко читаю доску объявлений.
  - Напрасно, там бывают интересные вещи. Я это делаю каждый раз, как прохожу мимо нее.
  - Да, это мое опущение, - признала Дина. - Теперь постараюсь читать.
  Секретарша с сомнением посмотрела на нее.
  - Что-то не очень верится.
  - И что Фатьянов? - спросила Наровлянская.
  - Он развил бурную деятельность. Уже приглашал в свой кабинет нескольких заведующих кафедр.
  - И о чем они там говорили?
  - Вот уж этого я не знаю. Подождите, он и к вам заглянет.
  - Откуда тебе известно?
  - Интуиция.
  - Тогда, да, - согласилась Дина. - У него пока всего неделя для руководства, как думаешь, что он будет делать?
  - Вербовать сторонников, - убежденно произнесла Наська.
  - Пожалуй, тут ты права.
  - Вы же знаете, я всегда бываю права, - произнесла секретарша.
  Дина в знак подтверждения кивнула головой.
  - Это как раз меня и сильно беспокоит в данном случае, - вздохнула Наровлянская.
  
  2.
  
  То, что власть в Академии меняется, Дина почувствовала уже на следующий день. Кроме обычных дел у нее была еще лекция. Каждый раз для нее она искала новую, нестандартную тему, которая должна раскрыть перед студентами кукую-то грань музыки. Это было увлекательное занятие, ведь предстояло совершить самой небольшое открытие. А уж затем подать его слушателям. Иногда правда Дина чувствовала затруднение; никак не получался прорыв. Она могла часами сидеть, молча смотря перед собой в ожидании озарения. И практически всегда оно нисходило. За это она была благодарна провидения или тому, кто ниспослал его на нее.
  Сегодня она выбрала тему: музыка, как способ решения любовных проблем личности. Она сама не знала, почему решила посвятить лекцию именно этому. На данный момент она не испытывала этого чувства, ее душа была даже слишком бесстрастной и безразличной. Что-то с ней случилось после смерти Виктора; подобно герою любимой ей в детстве сказки о Ледяной королеве, ее сердце тоже заледенело. Сначала это Дину не беспокоило, она даже считала, что так и должно быть после кончины человека, с которым прожила двадцать пять лет.
  Но с какого-то момента этот затянувшийся ледниковый период в жизни стал ее беспокоить. Ведь для нее это неестественно; в молодости она была любвеобильной, рано стала жить самостоятельно, отделившись от родителей. И решила, что грех не воспользоваться таким великим шансом. Сколько же у нее было любовников всего за несколько лет! Однажды ради любопытства попыталась сосчитать, но сбилась со счета на втором десятке. Нет, развратницей она никогда не была, а вот легкомысленной - еще какой! Слишком легко шла на отношения, слишком мало задумывалась об их сути и возможных последствий. Как получится, так и получится, будет плохо, быстро сменит партнера, как испачканную юбку. Таково было ее тогда кредо. И она следовала ему весьма успешно. Но затем пришел Виктор - и все, как отрезало. За четверть века совместной жизни всего несколько романов. Зато каких! До сих пор вспоминать о них приятно и волнительно. Они многому ее научили, расширили кругозор. Один англичанин, другой японец. Такие непохожие люди, которых объединяло разве только одно: оба сильно любили ее. А она, пожалуй, их нет. Они ей безмерно нравились, она уважала, восхищалась ими. А вот любовь так и не появилась. Чего-то не хватило в обоих случаях. Чего? Пока она себе это точно не уяснила. Может, не возникла нужной мелодии, ни в первом, ни во втором случае она так и не зазвучала.
  И однажды она решила ее найти. Переслушала много произведений, пока не наткнулась на одну: "Послеполуденный отдых Фавна" Клода Дебюсси. Почему именно это творение вызвало в ней такой отклик, Дина не могла ответить; с ее точки зрения это было замечательная, но далеко не самая выдающаяся музыка. Но она необычно волновала ее, рождала целую россыпь чувств, как и стихотворение Стефана Маларме, ставшее побудительным мотивом для сочинения этого произведения. По-видимому, тут произошла некая сцепка между ней и композитором, который сумел выразить нечто глубинное в ней. Так и в любви должно возникнуть такое сцепление, без которого не высекается настоящее чувство, а появляется некий его суррогат. Это вовсе не означает, что это плохо, некачественно, но нет чего-то самого важного, без которого не происходит великое событие, а возникает только сам процесс. А все процессы, как известно, рано или поздно затухают, как движение маятника. Вот и у нее они тоже кончались, причем, всякий раз она не могла избавиться от ощущения, что счет не в ее пользу. Хотя именно она являлась инициатором разрыва. Но одновременно не чувствовала себя победительницей.
   Произведение Клода Дебюсси помогла ей в свое время понять одну, как оказалось, важную вещь: главная причина того, что эти романы кончились ничем в том, что эти люди не сумели вызвать в ней любовного восторга. А любовь без восторга - это не любовь, а времяпрепровождение. Пусть даже и очень приятное. Но совсем не то, что захватывает целиком. Дина была твердо убеждена: не прослушай она тогда эту музыку, осознание этого факта скорей всего так бы и не выкристаллизовалось в ее сознании. Музыка способна на то, на что не способно никакое другое искусство - открывать в себе самом новые пласты и глубины. Ни литература, ни даже поэзия, ни живопись такого воздействия на Дину не оказывали.
  Она выучили стихотворение наизусть, причем, это случилось без всяких усилий с ее стороны, оно как бы само разместилось в предназначенном для него секторе памяти. И когда слышала музыку, обычно мысленно его декламировала. Слова и мелодия сливались вместе, превращаясь в одну волну, которая куда-то несла ее. И то, что Дина не знала, куда именно, заставляло возбужденно трепетать сердце, потому что в этот миг открывалась надежда на нечто такое, чего еще не было в жизни, но что подсознательно очень хотелось пережить.
  Дина сознавала, что дело не только в самом произведении, оно лишь катализатор каких-то процессов внутри нее. Музыка имеет смысл, если она, приходя снаружи, соединяется с чем-то, что уже находится внутри. Человеческая душа - это музыкальный инструмент, у кого рояль, у кого скрипка, у кого саксофон или барабан, а у кого полноценный симфонический оркестр. Но в обычной ситуации они молчат или звучат так тихо, что человек их не слышит. И даже не догадывается о том, что у него все это есть. И пока не заиграет нужная музыка, ничего не случится. Миллионы людей проводят всю свою жизнь в полном неведении о том, на что они способны, как изменятся, если однажды услышат свою, предназначенную только им мелодию. И не важно, кто ее сочинил: композитор или она возникла как бы сама собой, важны лишь последствия того, что произошло.
  Именно такие мысли собиралась поведать Наровлянская своим слушателям в этот раз. Она сидела в своем кабинете, до лекции оставалось еще не меньше трех часов, и пока Дина занималась, как она это называла, бюрократией. Ее всегда было много, а в последнее время этот вал только вырос, он отнимал столько времени и сил, что она все чаще подумывала сменить занятие. Уйти на вольные хлеба, на свободу от докучливых обязанностей Дина мечтала не меньше Пушкина. Но она знала, что должно произойти нечто экстраординарное, чтобы она решилась на такой отчаянный поступок. Все же она по своей природе консерватор, любит плыть по течению, особенно если оно несет туда, куда ей хочется. А пока это в целом и происходило. Но нельзя же уповать на то, что поток будет всегда ей послушным. Периодически он выходит из подчинения, но до сих пор всякий раз благополучно возвращался в прежнее русло. Но как долго это может продолжаться?
  Дверь отворилась, и на пороге предстал всей своей величественной персоной Фатьянов. У Дины невольно екнуло сердце; почему-то она сразу поняла, что появление исполняющего обязанности ректора ничего хорошего ей не сулит.
  Свой визит к ней Фатьянов предварили лучезарной улыбкой.
  - Вы не слишком заняты, Дина Константиновна? - любезно поинтересовался он.
  - Занята, но ради вас отложу свои самые неотложные дела. Проходите, садитесь.
   Фатьянов сел, посмотрел на Дину, снова улыбнулся. Но на этот раз совсем не лучезарно, скорей многозначительно.
  - Вам известно, что Ирина Васильевна совершенно неожиданно оставила меня замещать ее во время своей командировки.
  - Да, слышала, - подтвердила Дина.
  - Я был очень поражен этим обстоятельством и сопротивлялся назначению. Но Ирина Васильевна даже не стала меня слушать, приказала выполнять эти обязанности. Пришлось подчиниться
  - Представляю, как вам этого не хотелось, - произнесла Наровлянская. - Вы молодец, что пересилили себя.
  Фатьянов на секунду опешил, но почти мгновенно пришел в себя.
  - Но раз Ирина Васильевна меня временно назначила на это место, вы согласны, что я не могу сидеть просто так и ничего не делать.
  - Но почему же, вполне можете, - не согласилась Дина.
   Фатьянов бросил на нее настороженный взгляд.
  - Возможно, вы и правы, Дина Константиновна, многие бы так и поступили. Но я не такой человек. Если быть честным, в Академии есть многое того, что надо бы поменять.
  - Не только в Академии, на всей земле, Петр Петрович, давно пора многое изменить.
  - Всегда ценил ваш юмор. - На красивом лице и.о. ректора появилась кислая улыбка. - Но оставим на время землю в покое. Нам хватит дел в нашей Академии.
  Услышав из его уст о "нашей Академии" Наровлянская ощутила прилив злости. Без году тут неделю, до сих пор абсолютно ничего здесь не сделал полезного, но уже считает себя полноправным членом коллектива. Вот мерзавец!
  - И что это за дела? - спросила Дина.
  - У вас сегодня лекция, - неожиданно произнес он.
  - Лекция, - подтвердила Дина.
  - Своей властью я ее отменил.
  - Как отменил! - изумилась Наровлянская.
  - Видите ли, Дина Константиновна, наши студенты сильно перегружены. Многие справедливо жалуются на усталость. Я не имею претензий к содержанию самих ваших лекций, но, если так рассудить, это по сути дела факультатив. То, есть то, что не обязательно посещать. Я скажу вам по секрету, что Ирина Васильевна тоже хотела отменить ваши лекции, но не решалась. Так что это не только моя инициатива.
   То, что Вдовенко, возможно действительно хотела отменить ее лекции, Дина решила, что это похоже на правду. Но не по причине перегрузки студентов, ректора не нравился тот неподдельный интерес, которые проявляли к ним студенты. Когда она заступила на свой пост, то тоже попыталась провести свой лекционный курс. Но его быстро стали откровенно игнорировать. И Вдовенко, смекнув, что тем самым она подставляет под удар свою репутацию, вскоре свернула его. И с тех пор занималась почти исключительно хозяйственными делами. Наровлянская не сомневалась, что она завидует ее популярности, но так как Дина была ей весьма полезна, терпела. А может именно ради того, чтобы раз и навсегда покончить с ее лекционным курсом она и оставила за себя этого гомосека.
  - Прошу прощение, дорогой Петр Петрович, но считаю ваше решение не законным. Лекция сегодня непременно прочту. А вот если Ирина Васильевна действительно их отменит, то этот вопрос я буду решать с рей. И уж простите без вашего участия. У вас еще есть ко мне вопросы?
  Дина увидела, как побледнел Фатьянов. Скорей всего он не ожидал от тихой спокойной Дины проявление такой решительности. Его глаза недобро заблестели. Ну вот, нажила она себе серьезного врага, грустно подумала Дина.
  
  3.
  
  - К вам Олеся Полякова, - доложила Наська.
  - Олеся? Проси.
  Вошла девушка, но вошла как-то странно. Плотно закрыла дверь и даже проверила, насколько хорошо это сделала. Затем приблизилась к Наровлянской.
  - Я знаю, зачем вы пришли. Скажите ребятам, лекция будет.
  - Эта приятная новость, у нас опять волнуются. Но я пришла не за этим.
  - Вот как, - удивилась Дина. - А зачем тогда?
  Олеся несколько секунд молча смотрела на Наровлянскую.
  - Вопрос уже почти решен, - произнесла она.
  - Какой вопрос?
  - По поводу ректора.
  - И как он решен?
  - Назначат этого голубого.
  - Вы говорите о Фатьянове.
  - О ком же еще.
  - Откуда вам известно?
  - Я попросила отца разузнать. У него есть контакты повсюду.
  - Я рада за него. Что же он узнал?
  - Уже есть проект приказа о назначение его ректором.
  - То есть, я правильно понимаю, что он еще не подписан.
  - Да, но это может случиться в любую минуту.
  - А как же процедура назначения, конкурс?
  Девушка пренебрежительно махнула рукой.
  - Не сомневайтесь, Дина Константиновна, это все они проведут, как положено.
  - Да я особенно и не сомневаюсь. Не первый день на свете живу. Знаю про их возможности.
  Олеся кивнула головой.
  - Так все и будет.
  - Но тогда к чему этот разговор, ведь все уже предопределено.
  - Вы не поняли меня, - быстро и как-то немного странно проговорила Олеся.
  - Чего я не поняла?
  - Я же сказала, приказ не подписан. Если подпишут, то сразу после конкурса.
  - Это я как раз поняла, - недоуменно произнесла Дина. - Но вы же сами сказали, что решение принято.
  - Я сказала, что почти принято.
  Теперь уже Наровлянская пристально посмотрела на Полякову.
  - Это сильно меняет ситуацию?
  - Все можно переменить, - уверенно произнесла Олеся.
  - Каким же образом?
  - Назначение ректором Академии стоит двести тысяч долларов.
  - Откуда тебе это известно?
  - Не важно, но это абсолютно точные цифры.
  - Зачем вы мне это говорите?
  - Если этот голубой придурок станет ректором, от Академии ничего не останется. Или вы так не считаете?
  - Считаю, - после короткой паузы подтвердила Дина.
  - Ну, вот видите.
  - Что я вижу?
  - Что никак нельзя допустить его стать ректором.
  - Вам ли не знать, что это решение не зависит от меня.
  - Я же сказала: двести тысяч долларов.
  - То есть вы предлагаете, чтобы я внесла эту сумму в министерство, Я даже не знаю к кому.
  - Я знаю, я скажу.
  Наровлянская неожиданно рассмеялась.
  - Вы представляете, сколько я тут получаю.
  - Я не представляю, я точно знаю.
  - Тогда о чем разговор. - Дина на мгновение задумалось. - У вас, Олеся, много информации о деньгах, причем, в разных аспектах.
  - Я дочь своего отца, а папа с детства приучал меня, как можно больше знать о деньгах. Он говорил, что ничего так не помогает в жизни, как информация о том, что и кто сколько стоит.
  - Возможно, ваш отец прав, но тогда вы же понимаете, что купить должность за двести тысяч долларов мне не по карману. У меня и десятой доли нет этой суммы.
  - Я это прекрасно понимаю.
  - Тогда мы можем благополучно завершить наше крайне захватывающее общение. Идите в аудиторию и готовьтесь к моей лекции.
  - Нет, не можем.
  - Что не можем.
  - Вот так завершить наш разговор.
  - Но мы же только что с вами убедились, что я не в состоянии столько заплатить.
  - А разве я вам предлагала платить?
  - А что же вы в таком случае делали?
  - Я лишь сказала, что ваше назначение на должность стоит двести тысяч долларов.
  - Так и что же дальше?
  - Я найду эти деньги.
  - Где?
  - Пусть вас это не беспокоит. Считайте, что это не ваша забота.
  - А чья?
  - Я же сказала: моя.
  - Тогда, что же вы хотите от меня?
  - Согласия стать ректором.
  - За двести тысяч долларов.
  - Ну, да, другого способа не существует.
  - Я хочу вас проинформировать, Олеся, за свою жизнь я не дала и не взяла ни одной взятки. Хотя не скрою, были возможности и ее дать и получить, причем неоднократно. Я могла бы быть значительно богаче. Считайте меня старомодной, но уж такие у меня принципы.
  - Но речь не идет о том, чтобы вы давали взятку. Все сделают без вашего участия.
  - Но от моего имени. И там, в министерстве будут знать, как я получила эту должность.
  - Да, плевать на всю эту мразь! - вдруг потеряла спокойствие девушка. - Вы же прекрасно понимаете, им нет дела не до чего, их интересуют исключительно бабки. За бабки они сделают все, что угодно. И даже больше. Они будут вам мыть ноги. Вы не представляете, какая там царить мерзость.
  - Ну, почему, представляю. Не настолько я все же оторвана от реальности. К тому же я там частенько бываю. Только уподобиться им не желаю.
  - А Академию вам не жалко? А студентов не жалко?
  - Жалко, - грустно вздохнула Дина. - Но сделать ничего невозможно.
  - Возможно. Я вам только что объяснила. Причем, если вероятность назначения этого гомика, девяносто процентов, то ваша - все сто процентов.
  - Подождите, вы намекаете на то, что...
  Олеся опустила вниз веки.
  - Да, так оно и есть.
  - Но он произносит такие правильные речи...
  - Мой отец многое знает о нем. Наши дома расположены на одной линии в Майями.
  - Я тщательно читала его имущественную декларацию, у него нет дома в Майями.
  - Он записан на подставное лицо.
  - И вам известно оно?
  - Я могу назвать фамилию, но оно вам ничего не скажет. Что вы теперь скажите?
  Дина покачала головой.
  - То же самое. Стать ректором такой ценой не согласна.
  Олеся встала. По ее лицу не было заметно, что она разочарована. По крайней мере, Дина этого не увидела.
  - Иду в аудиторию ждать вашей лекции, - как ни в чем ни бывало проговорила девушка. - Я уважаю ваши принципы. До свидания, Дина Константиновна.
  Дина проводила Полякову взглядом. Она вдруг поймала себя на том, что далеко не уверена в правильности принятого решения.
  
  4.
  
  После работы Дина решила навестить Чупшева. Она позвонила ему, и они договорились, что он будет ее ждать. Перед тем, как отправиться к композитору, зашла в супермаркет и накупила столько снеди, что она едва уместилась в двух пакетах. С этой тяжелой поклажей Наровлянская и пришла к композитору.
  С последнего ее визита в квартире ничего не поменялось. В том числе все так же не работал и холодильник. Но прежде чем расставить в него продукты, ей пришлось его вымыть. Едва она отворила дверцу, как на нее дохнул отвратительный запах. Ей даже стало немного дурно. Ни говоря ни слова, она нашла на столе тряпку, смочила ее в воде и стала удалять из камеры грязь.
  Чупшев стоял рядом с ней, он не произносил ни слова, но и не помогал ей. Дина очистила холодильник от первого слоя грязи и решила, что на сегодня с нее достаточно. Пусть домывает сам. Она быстро разложила продукты по полкам и отделам.
  В качестве финального аккорда Дина сама вставила штепсель в розетку, и холодильник тут же откликнулся на этот поступок довольным урчанием.
  - Пожалуйста, не выключай холодильник, теперь в нем будешь хранить продукты.
  - Да, - в первый раз прервал он за все это время молчание.
  - Теперь можем попить чайку, - сказала Дина, садясь на стул. Она изрядно устала, и ей хотелось отдохнуть. - Пожалуйста, будь добр, обслужи меня.
  Чупшев бросился выполнять ее просьбу. Через минуту чайник уже нагревал воду.
  Они пили чай с принесенными Диной пирожными.
  - Скажите, а зачем вы все это делаете? - вдруг спросил Чупшев.
  - Что именно?
  - Помогаете мне, покупаете продукты.
  - Потому что считаю тебя гениальным композитором.
  - А если ошибаетесь?
  Дина задумчиво посмотрела на молодого человека.
  - Но ведь ты тоже считаешь себя гением. Разве не так?
  - Ну, считаю, - неохотно признался Чупшев. - Что с того? Мало ли кто себя кем считает.
  - Смотри, уже два человека такого же мнения. Это не может быть случайностью.
  - Вы говорите о себе и обо мне.
  - Да, нас пока мало. Зато это очень компетентные суждения. Или ты не доверяешь моему мнению?
  - Доверяю. Я не доверяю другому.
  - Чему же именно, можно узнать?
  Но Чупшев не очень хотел продолжать этот разговор, он смотрел в сторону и молчал.
  - Раз уж начал, говори, дорогой.
  - Как пожелаете, сами напросились. Я не доверяю вашему бескорыстию.
  - На что ты намекаешь?
  - Не знаю, просто говорю.
  Дина пристально взглянула на композитора.
  - Все ты прекрасно знаешь, говори, я требую.
  - Хорошо. Вы женщина среднего возраста, не замужем, а многие дамы в таком положении не прочь заиметь молодого любовника.
  Дину охватила оторопь, почему-то она не предполагала, что в голову к этому парню могут забраться подобные мысли. Хотя, в каком-то смысле они вполне логичны.
  - Вынуждена тебя разочаровать. Хотя ты совершенно правильно описал мое состояние, но соблазнять тебя я не замышляла. И если мое внимание к тебе и мою помощь ты оценил таким образом, то это твое личное дело. Меня в тебе привлекает твой талант, а не твоя возможная сексуальная прыть.
  - Хорошо, считайте, что вы меня убедили, - после довольно продолжительной паузы ответил Чупшев.
  - Вот и договорились, - констатировала Дина. - Чем занимался последние дни?
  - Писал симфонию.
  - Что-нибудь можно прослушать?
  - Да, я закончил первую часть. Она совсем короткая. Да и вся симфония небольшая.
  - Так и должно быть, - сказала Дина.
  - Почему? - удивился композитор.
  - Потом объясню. Сыграй, пожалуйста.
  Они прошли в комнату, Чупшев сел к роялю и заиграл. Окончив, вопросительно посмотрел на слушательницу.
  - То, что надо! - воскликнула Дина. - Мы с тобой не ошиблись, это гениально.
  - Мне так не кажется. Чего-то не хватает.
  - Все хватает, эта часть абсолютно закончена. В ней нет ни единой лишней ноты. Оставь, все как есть.
  - Хорошо, оставлю.
  - Заканчивай симфонию, а я буду искать способы ее продвинуть. Задача не простая, но, надеюсь, решаемая. А теперь мне пора идти.
  Дина встала и направилась к выходу. Неожиданно у самой двери она остановилась.
  - Иван, а если бы я, в самом деле, захотела стать твоей любовницей, у меня были бы шансы? - спросила она.
  Чупшев спокойно посмотрел на Наровлянскую.
  - А почему бы и нет, для своего возраста вы даже очень неплохо смотритесь.
  Дина довольно засмеялась, прощально махнула рукой и вышла.
  
  Глава седьмая
  
  1.
  Когда после выходных Княгинин собрал оркестр на очередную репетицию, к своему изумлению он обнаружил, что отсутствует целый ряд музыкантов. В том числе Горегляд и его сын. Почему-то не было и Струмилина. Он сразу понял, что это не может быть совпадением, тут имеет место определенное событие. К тому же по выражению лиц присутствующих он понял, что все знают, где находятся эти люди. И он мог бы легко от них это узнать. Но Княгинин решил пока никого и ни о чем не спрашивать, а сделать вид, что совсем не удивлен этим обстоятельством.
  Он приступил к репетиции, однако мысли его были довольно далеки от того, чем он занимался. Его волновало отсутствие сына. Тот и раньше мог уехать куда-нибудь далеко, не поставив родителей в известность. Когда они его спрашивали, почему он так поступает, то слышали в ответ, что он давно уже взрослый, полностью содержит себя, а потому не обязан никому докладывать о своих перемещениях ни во времени, ни в пространстве. Сначала они возмущались, требовали информировать их, но так как Павел проявлял упорство в своем нежелании поступиться даже толикой своей свободы, в конце концов, отстали от него. Тем более, он угрожал, что если они и дальше станут настаивать, он переедет на съемную квартиру.
  Через какое-то время Княгинин осознал, что Павел был прав, такая модель отношений была даже лучше, чем стремление к постоянному отслеживанию перемещений сына. С какого-то момента, когда он исчезал из дома, они перестали волноваться, так как это превратилось в обыденное явление. К тому же, если Павел уезжал надолго, то он либо предупреждал заранее, либо через какое-то время звонил. Но сейчас была принципиально иная ситуация, нет не только его, но и еще нескольких оркестрантов. Причем, никто у него не отпрашивался, не просил оформить отгулы или отпуск. А это означает только одно: они все ушли в самоволку. За все время руководства им коллективом, такого не случалось ни разу. Некоторые музыканты по разным причинам самовольно пропускали репетиции. Чаще всего из-за загулов. Княгинин такое не прощал, так как прекрасно понимал, насколько заразно подобное поведение. Психология у многих людей искусства очень хрупкая и нестойкая, они сильно расположены к различного рода эксцессам, особенно если дать им для этого волю. Прекрасно понимая, чем ему грозит такая ситуация, Княгинин с самого начала ввел жесткую дисциплину. И несколько талантливых музыкантов поплатились за свое поведение, были им безжалостно изгнаны, даже, несмотря на потери для оркестра. Но Княгинин знал, что иногда надо идти на жертвы; чтобы сохранить в здоровом состоянии целое бывает нужно отрезать от него какую-то часть.
  Однако сейчас положение было экстраординарное, с таким коллективным нарушением дисциплины, неповиновением он еще не сталкивался. И, если честно признаться, не до конца представлял, как следует себя вести. как реагировать на этот вызов. Если он прогонит сразу столько человек, то оркестр потеряет работоспособность. Разумеется, незаменимых нет, он найдет других музыкантов. Но потребуется большой срок, пока они полноценно вольются в их слаженный коллектив. Оркестр - это особый организм, очень чуткий к любым изменениям. Слаженность и гармония достигается путем долгого и неустанного труда. А вот разрушить все можно практически мгновенно. И сделать это необычайно легко, достаточно потерять несколько звеньев. А с учетом плотного гастрольного графика у него сильно связаны руки. И очень даже возможно, что нарушители дисциплины прекрасно это осознают и рассчитывают на то, что при любом раскладе без них невозможно обойтись. И он будет вынужден их простить. Вот они и творят то, что хотят.
  Настроение у Княгинина окончательно разладилось, и он свернул репетицию раньше времени, что делал только в экстренных случаях. Но сейчас как раз и был такой. Он едва ли не впервые за многие годы поймал себя на том, что не знает, как поступить. Он давно гордился тем, что является не только общепризнанным большим, известным музыкантом, но еще и умелым руководителем, сумевшим добиться экономического процветания для своего оркестра. Конечно, он прекрасно осознает, что большая в том заслуга Струмилина. Но ведь и без него у них бы ничего не получилось. Он всегда был готов на достаточно смелые, а подчас и авантюрные эксперименты, на нестандартные решения. Далеко не каждый руководитель столь академического коллектива решается на подобные действия, большинство из них крайне консерваторы. А он это делал спокойно и не без удовольствия в силу того, что считал, что не следует почивать на лаврах, а надо быть постоянно готовым к новым, нестандартным поступкам.
   Княгинин сел в машину и попросил шофера везти его домой. Тот удивился; его шеф редко возвращался к себе в столь ранний час. Он даже поинтересовался, не заболел ли тот, но Княгинин его успокоил, сказав, что чувствует себя нормально.
  Но на самом деле Княгинин чувствовал себя не очень хорошо. Точнее, физическое состояние было в норме, а вот моральное - угнетенным. И дело заключалось не столько в прогуле целого ряда музыкантов во главе с финансовым директором, а в том, что его не отпускало предчувствие, что все только начинается, что впереди его ожидают много неприятных моментов. Уж слишком долго его жизнь была сверхблагополучной. И когда-то это же должно завершиться, ничего не бывает вечным, у всего есть начало и конец. Истина вроде бы нехитрая, но люди зачастую о ней забывают. И надеются, что ничего плохого их больше не посетит. Наверное, и он давно живет с таким же настроением; в какой-то момент он поймал себя на том, что он почти прекратил интересоваться внешним миром. Он даже перестал читать газеты и журналы, смотреть новостные и публицистические передачи по телевидению, они вызывали у него скуку с первой же минуты. Подсознательно он опасался, что эта информация разрушит его счастливый внутренний мир. А зачем ему это, если ему хорошо и без нее?
  Но сейчас Княгинин думал о том, что он уж слишком глубоко ушел в свой маленький или пусть даже совсем не маленький, но ограниченный мирок. И большой мир начинает его наказывать за это самоудаление, посылает ему неприятности. Первым таким звонком стала эта женщина, с которой он скрестил шпаги на радио, теперь коллективный прогул. Что будет следующим?
  Когда Княгинин вернулся домой, первый вопрос, который он задал жене: знает ли она, где их сын? "Он уехал на два дня в Грецию", - ответила она. "Зачем?" "Он не сказал".
  Но Княгинину и так стало ясно. Он почувствовал ярость. Зинаида испуганно посмотрела на него. "Что-то случилось?" спросила она. "Да" - ответил он и направился в свой кабинет. Он испугался, что может не сдержать своих эмоций. А потому лучше ему побыть в одиночестве.
  
  2.
  Павел заявился поздно ночью. Княгинин еще не спал, он сидел в кабинете и слушал музыку. Но его чуткое ухо сумело уловить знакомые шаги сына. Княгинин сорвал с головы наушники и бросился в коридор. Павел катил чемодан на колесиках и уже собирался зайти в свою комнату.
  - Павел! - окликнул его отец.
  Сын обернулся, и, как показалось Княгинину, без радости посмотрел на него.
  - Да, папа.
  - С приездом! Можешь зайти в мой кабинет?
  - Хорошо, брошу вещи, умоюсь и приду.
   Княгинин сидел за письменным столом в своем кабинете и с волнением ждал появление сына. Но тот явно не торопился, прошло не менее полчаса, прежде чем он отворил дверь. Павел сел на стул и положил ногу на ногу. Его вид ничего не выражал.
  - Папа, я устал и хочу спать. Поэтому давай по короткой программе.
  - Могу узнать, где ты был?
  - Это так важно?
  - Это очень важно. Если хочешь по короткой программе, отвечай. Иначе наш разговор затянется до утра.
  - Я летал в Грецию.
  - Один?
  - Нет, нас было пять человек.
  - Значит, квинтет.
  - Можно сказать и так.
  - Что вы там делали?
  - Это так важно? - повторил уже раз произнесенную фразу сын.
  - Выступали на дне рождения этого Щербенка.
  - Если тебе все известно, зачем спрашивать. Пойду спать.
  - Погоди, программа еще не окончена. А ты знал, что я запретил поездку?
  Павел ответил, не задумываясь.
  - Знал.
  - Почему же тогда ослушался?
  - Мне нужны деньги. А там хорошо заплатили. За два часа работы я заработал столько же, сколько бы в оркестре за полгода.
  - Рад за тебя. Но зачем тебе столько денег, ты неплохо получаешь.
  - Они мне нужны для моего проекта.
  - Твоего проекта? Что за про проект?
  - Я тебе говорил, у нас своя группа, мы играем hard rock.
  - Ты же талантливый музыкант. Я тебе это говорю ни как отец, а как главный дирижер оркестра. Неужели ты можешь классическую музыку променять на это грубое шумовое бесовство.
  - Я люблю слушать классическую музыку, но играть мне ее скучно. Мне в ней не хватает энергетики. Особенно в исполнение нашего оркестра. Вернее, твоего оркестра.
  - Вот тебе на! - изумился Княгинин. - Что же тебя не устраивает в нашем исполнении?
  - Все очень приглажено, я такую музыку называю музыкой для бюргеров. Меня она не задевает. Я играю, а думаю о своем. Мне хочется совсем другого, других эмоций и чувств. Поэтому я намереваюсь подать тебе заявление об уходе.
  Княгинин закрыл лицо руками. Вот оно, начинается, мысленно констатировал он. А ведь это только первый акт.
  - Твое право подавать заявление об увольнение. Но мое право, как руководителя, прежде чем тебя уволить, тебя наказать за самовольную отлучку. Я подумаю, что предпринять.
  - Будет интересно узнать, - ответил Павел.
   Княгинину захотелось ударить сына или запустить в него чем-то тяжелым, но он подавил в себе это желание. Только еще не хватало потерять самообладание.
  - Могу я теперь идти спать?
  - Больше не задерживаю.
  - Спокойной ночи, папа!
  
  3.
  
  На следующий день весь состав оркестра был в сборе. Когда Княгинин вышел к нему и занял свое привычное место, то сразу почувствовал сильное напряжение. Оно исходило от сидящих тут людей. Все смотрели на него и ждали, что он сделает и скажет. Княгинин невольно первым делом посмотрел на Горегляда, тот не отвел глаза, а ответил ему вызывающим взглядом. Это сразу же взвинтило Княгинина, он вдруг отчетливо осознал, что речь идет не только о нарушение дисциплины, но и о вызове ему. По крайней мере, со стороны его старого друга. Валерий давно испытывает по отношению к нему тайное недоброжелательство, хотя чем оно вызвано не совсем понятно, особенно если учитывать, что были времена, когда они тесно дружили. Но сейчас не время вспоминать о прошлом.
  - Друзья! В нашем коллективе случилась чрезвычайная ситуация, - начал Княгинин. - Пятеро членов нашего оркестра самовольно, без моего разрешения пропустили репетицию без всяких на то оправдательных документов и причин. Более того, мне известно, что они отправились на левые гастроли. Хотя прекрасно знают, что в типовом договоре, который заключает каждый музыкант, есть пункт, что все подобные выступления могут осуществляться только с моего согласия. - Краем глаза Княгинин заметил появление Струмилина, но пока решил никак не реагировать на приход финансового директора. - В связи с вопиющим нарушением дисциплины я принял решение о наказание провинившихся. Каждый из них на целый месяц отстраняется от работы, за этот период им не будет выплачена заработная плата. Они так же лишаются премий на полгода. Такой приказ сегодня мною будет подписан. А сейчас прошу все, кого это касается, покинуть оркестр. Вы можете не появляться на работе весь указанный период.
  В первые секунды никто даже не пошевелился. И Княгинин немного испугался: а если они не подчиняться, что ему делать. С такими случаями он еще не сталкивался. До сих пор никто не оспаривал его полномочия и авторитет руководителя. Разве что сын, да и то только в домашней обстановке. Надо отдать ему должное, на работе Павел ведет себе корректно, никогда не позволяет себе пользоваться родственными отношениями. И за это Княгинин был ему благодарен.
  После короткой паузы квинтет нарушителей встал со своих мест и направился к выходу. Княгинин почувствовал облегчение, бунт не случился. Но он еще не завершил разбираться с этим делом.
  - Начнем репетицию через час, прошу не опаздывать.
  Теперь ему предстоял самый тяжелый разговор. И он не знал, чем он может завершиться.
  Княгинин приблизился к Струмилину. Тот вальяжно сидел на стуле, положив ногу на ногу.
  - Пройдем в мою комнату, поговорим, - сказал Княгинин.
  - А здесь не можем?
  - Нет, не можем.
  - Как скажешь, - пожал плечами финансовый директор.
  Они прошли в комнату отдыха Княгинина.
  - Выпьешь? - предложил он.
  - Не откажусь, - ответил Струмилин.
  Княгинин разлил виски по бокалам, один протянул Струмилину. Они молча, словно за поминовения умершего, выпили.
  - Володя, тебе придется подать заявление об уходе, - внешне спокойно, даже мягко, проговорил Княгинин.
  - Ты с ума сошел! - воскликнул изумленный Струмилин.
  - Возможно, - согласился Княгинин. - Пиши заявление.
  - Не напишу.
  - Твое право, но мое право уволить тебя по статье. Выбор за тобой.
  - Но что собственно такое случилось? Съездили на халтуру, подзаработали бабок. Между прочим, я предлагал это сделать тебе, но ты отказался. А вот твой сын - нет.
  - Понимаю, мой сын, как операция прикрытия. Не получится. В оркестре он мне не сын, а такой же, как и все, сотрудник. К тому же он сообщил мне, что намерен уволиться.
  - Хорошо, Жора, оставим твоего сына в покое. Но давай все обсудим хладнокровно.
  - Хладнокровно? Сегодня утром я перерыл весь Интернет. Искал описание этого дня рождения. И в одной греческой газете нашел. С помощью программы перевел на английский. Содом и Гоморра отдыхают. Чего там только не было, разве только зоофилии. Или она тоже имела место? Между прочим, в статье говорится о присутствии нескольких музыкантов из России.
  - Название же оркестра не упомянуто.
  - К счастью, не упомянуто. А если бы упомянули, это был бы вселенский скандал. Ты представляешь, чем мы рисковали, отправившись туда всем оркестром?
  - Я не представлял, что там начнется такое. Думал, обычный разврат, в пределах допустимого.
  - Там был не только разврат. В газете написано, что гости подняли стрельбу, пришлось вмешаться полиции. Кого-то даже задержали. Причем, они были голыми и сопротивлялись.
  - Мы уже к тому моменту покинули виллу.
  - Это радует, но ничего не меняет. Тебе придется нас покинуть.
  - Очень интересно. А позволь узнать, кто же станет зарабатывать деньги для оркестра?
  - Пока я, а там посмотрим.
  - Не смеши, ты все просрешь.
  - Тебя это уже не касается, ты тут больше не работаешь. У нас с тобой остался один нерешенный вопрос: как тебя увольнять, по собственному желанию или по статье? Учитывая твои заслуги, предлагаю последний вариант.
  Струмилин неожиданно засмеялся.
  - Возможно ты, Жора, действительно великий музыкант, тут я не большой мастак, но вот в бизнесе ты настоящий недотепа. Когда я пришел сюда, здесь с деньгами и контрактами творился самый настоящий бардак. Тебя дурили все, кто только мог.
  - А когда пришел ты, то прерогатива меня дурить стала твоей.
  - Не исключено, - почему-то посмотрел на свои ухоженные ногти Струмилин. - Но я, по крайней мере, навел тут порядок, заработал для оркестра, а значит, и для тебя кучу денег.
  - А сколько ты их украл, не скажешь на прощание?
  - Это надо еще доказать, Жора.
  - К сожалению, это нереально. Но я в том, что ты украл и украл много, нисколько не сомневаюсь.
   Неожиданно Струмилин рассмеялся. Княгинин с удивлением взглянул на него.
  - Ты глупый идеалист, - произнес Струмилин. - Я это понял сразу, как познакомился с тобой.
  - Глупый или не глупый, теперь для тебя это уже не имеет значения. Пиши заявление, мне надоел наш бесплодный разговор.
  - Ты еще тысяча раз об этом пожалеешь.
  - Я знаю, что пожалею. Но если я тебя не уволю, пожалею об этом десять тысяч раз.
  - Заявление сейчас напишу. Только учти, будешь умолять вернуться, не вернусь. Я обиды не прощаю.
  
  4.
  
  Разговор со Струмилиным взбудоражил Княгинина. Он понимал, что тот во многом прав, без него ему будет гораздо сложней. Но он уже не мог поступить иначе, какая-то сила толкала его на такой поступок. Но теперь наступает расплата за него, придется вникать в массу неинтересных ему дел и деталей. Отныне вся ответственность за судьбу оркестра полностью ложится на его плечи. А уверенности, что он выдержит эту дополнительную нагрузку, нет. Но поздно сокрушаться, не может же он догнать Струмилина и попросить остаться. Это будет настоящим унижением.
  Княгинин подошел к бару, налил себе немного коньяку. Выпил, но облегчения не почувствовал. Конечно, со временем он найдет замену Струмилину, но сколько времени это займет? Да и подобрать подходящего человека очень не просто. Надо отдать должное Владимиру, он как никто был на своем месте. На это и понадеялся, что прокатит.
  Раздался стук в дверь.
  - Войдите! - крикнул Княгинин.
  Вошел Горегляд. Княгинин чуть не застонал; только его сейчас не хватало. Он еще не отошел от одного трудного разговора, как намечается другой, не менее напряженный. Это уже видно по хмурому и решительному лицу Валерия.
  Горегляд сел удобно в кресло и только после этого посмотрел на Княгинина.
  - Жора, ты отдаешь отчет в своих действиях? - спросил Горегляд
  - Отдаю, Валера.
  - А мне кажется, нет. Что мы будем делать без Володи?
  - Мы?
  - Да, мы, без него мы быстро накроемся медным тазом. Оркестр только на половину состоит из музыки, а на половину из бизнеса. Нас же не финансирует государство, мы сами деньги добываем.
  - И будем и дальше их добывать.
  - Как? Кто? Ты в этом ничего не понимаешь.
  - Поживем, увидим.
  - Долго не поживем, а уж увидим - так это точно. Только не то, что хочется.
   Княгинин резко повернулся к Горегляду.
  - Я принял решение и не намерен его менять. Струмилин стал действовать за моей спиной, не обращал внимания на мои запрещения. Как и ты. Поэтому каждый из вас получил свое наказание в соответствии с виной.
  - Я так тронут твоей справедливостью, - иронично произнес Горегляд.
  - Слушай, а что вы играли для этой публики? - вдруг спросил Княгинин.
  - Бетховена, Шумана, Моцарта.
  - Все три этих композитора умерил в нищете.
  - И что из этого? - удивленно посмотрел на Княгинина Горегляд.
  - А сколько ты получил за выступление в этом вертепе?
  - Так ли это важно?
  - Важно. Назови сумму?
  - Сто тысяч долларов.
  - Этим трем композиторам с избытком бы хватило этих денег на безбедную жизнь.
  -Слушай, я не виноват, что они умерли в нищете.
  - А солидарность с ними. Тебе понравилось, как ты играл там?
  Горегляд пожал плечами.
  - Ради такой публики стараться не было никакого смысла.
  - А ради этих композиторов?
  - Это бессмысленный спор.
  - А вот мне так не кажется. Поэтому ты и отстранен от работы.
  - Это безумие! Нам скоро на гастроли в Европу. Без первой скрипки невозможно работать.
  Княгинин задумался; принимая решение о наказании музыкантов, он не думал в тот момент, кем их заменить, он действовал под влиянием эмоций.
  - Тебе не хуже меня известно незаменимых нет.
  - Возможно, если не учитывать сроки.
  - Тебя заменит Буренин. Он отличный скрипач. И репертуар знает не хуже.
  - Это огромный риск. Оркестр должен сыграться.
  - Я пойду на такой риск. Есть еще немного времени, будем интенсивно репетировать. Даже не надейся, я не отменю своего решения. Ты совершил плохой поступок.
  Горегляд резко вскочил, он так посмотрел на Княгинина, что тот испугался, не бросится ли Валера на него с кулаками. В молодости он был очень вспыльчив и потому драчлив.
  - Ладно, пусть будет так, - сквозь зубы процедил Горегляд. - Только не пожалей о своем поступке.
  
  5.
  
  Домой Княгинин приехал поздно. Ему очень не хотелось возвращаться к себе, и он попросил шофера отвезти его в какой-нибудь бар. Тот высадил его возле какой-то сверкающей вывески. Княгинин отпустил водителя, сказав, что вернется на такси.
  Он сидел в углу, пил виски и смотрел на посетителей, преимущественно молодежь. Музыка играла так громко, что казалось звуки пробивали череп насквозь, залетая в одно ухо и вылетая в другое. Но, судя по поведению посетителей, никому это не доставляло беспокойства.
   Княгинин размышлял о том, что за сегодняшний день натворил столько дел, сколько не натворил за весь предыдущий год. Ему было страшно от своих поступков, он понимал, что своими руками, если не разрушил, то уж точно сильно поколебал собственный мир, который возводил столько лет. Но одновременно он ощущал какую-то непривычную легкость, им владело чувство освобождения. Правда, от чего именно он понимал весьма смутно. Все произошло слишком спонтанно, он ни к чему не готовился. Просто взял и поступил, словно нечаянно проглотил какой-то предмет. И теперь он не знает, что ему делать дальше.
  И еще им владело одно странное чувство. Он сидел один одинешенек в каком-то баре, пил виски то ли третий, то ли четвертый бокал - и при этом необычайно остро и ярко переживал чувство свободы. Он ни от кого не зависел, он мог сейчас делать все, что пожелает. Для полноты ощущений Княгинин даже отключил мобильный телефон. Вдруг кто-нибудь позвонит и отнимет у него это восхитительное ощущение.
  К нему пришла удивившая его мысль: а не хотел ли он всю жизнь прожить один, ведь другой человек, даже самый близкий ограничивает твою свободу. Для творческой личности это всегда была и остается острой проблемой; для нее весь остальной мир - большая помеха, к которой приходится приспосабливаться, подчас обдирая душу до крови. Вот и он прошел в свое время этот крестный путь, долго учился сосуществовать с женой, с детьми, с коллегами, несмотря на всю любовь к ним. Но сейчас ему все чаще кажется, что эти жертвы были напрасны. Самое печальное - отсутствие взаимопонимания, которое с годами не сокращается, а увеличивается. Когда он впервые понял эту истину, то пережил настоящий шок. Потом он с ней свыкся, она перестала его приводить в замешательство. Наоборот, чем больше размышлял на эту тему, тем органичней и естественней она ему казалась. В молодости человек хочет постигнуть мир и людей в нем, внутри него живет огромный океан любви. Но с годами его соединительные каналы с внешним пространством закрываются, и он все больше остается в своей оболочке. Так в целом происходило и с ним. Вот он и мучается от того, что никак не может совместить два несовместимых начала: жить как все, в семье, в обществе и при этом отгораживать и охранять границы своего личного пространства от чужого вторжения.
  Очередной бокал виски опустел, какое-то время Княгинин сосредоточенно смотрел на него, одновременно размышляя, не повторить снова заказ? Но в конце концов от этой мысли отказался; и без новой порции он сильно пьян. Пора домой.
  Слегка шатаясь, он вышел из бара, рядом с входом поджидали клиентов таксисты. Княгинин упал в первую же попавшую машину, пробормотал адрес и погрузился в дрему.
   Дрема в такси немного протрезвила его, но не окончательно. И когда Княгинин вошел домой, то сразу же направился в спальню досыпать. Но на его пути внезапно появилась жена. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что она в ярости.
  Зинаида схватила его за руку.
  - Ты что вытворяешь? - прошипела она.
  - О чем ты?
  - Зачем ты уволил Володю? Ты разве не понимаешь, что без него тебе крышка.
  Княгинин уставился на жену, он не ожидал от нее проявления такой злости. Казалось, она была вся нафарширована ею.
  - Он действовал за моей спиной, - пробормотал Княгинин. - Извини, мне нужно поспать, поговорим позже.
  - Ты к тому же пьян! - закричала жена. Заслышав крик, из своей комнаты выбежала дочь. - Да что с тобой творится?
  - Ничего не творится. Мне очень хочется пить.
  - Виола, принеси этому алкашу стакан воды, - попросила Зинаида.
  Дочь бросилась на кухню, вернулась через минуту, протянула ему стакан с водой. Княгинин жадно выпил.
  - Теперь говори, что ты натворил?
  - Так ты вроде бы и так все знаешь. Только откуда? Прошло совсем немного времени.
  - Они были тут недавно.
  - Кто они?
  - Володя и Валера.
  - Ты хочешь сказать, что Струмилин и Горегляд приезжали к нам домой.
  - Они уехали всего полчаса назад, - сообщила дочь.
  - И что хотели эти господа?
  - Образумить тебя, - произнесла Зинаида.
  - В чем именно?
  - Ты уволил двух человек, без которых твой оркестр не сможет существовать.
  - Я уволил только Струмилина, Горегляда я отстранил на месяц от работы.
  - Валера сказал, что будет искать другое место. У него есть несколько хороших предложений.
  - Тем лучше, не надо будет его увольнять. А я был почти уверен, что рано или поздно это сделать придется.
  - Нет, ты спятил. Валера известен в мире не меньше тебя. Он лауреат престижных международных конкурсов.
  - Когда это было. Он давно превратился не в музыканта, а в халявщика. Кроме денег его в музыке ничего больше не волнует.
  - А тебя даже деньги не волнуют.
  - Волнуют. Но деньги, заработанные честно.
  - Вот никогда не думала, что они их воруют.
  - Струмилин за время работы в оркестре наворовал очень много. Боюсь, что история так и никогда не узнает, сколько именно.
  - Вот видишь, это всего лишь твои предположения.
   - Да нет, Зина, в этом я уверен на сто процентов. Вот доказать будет трудно. Да и я не собираюсь этим заниматься, у меня другие задачи.
  - Вот и занимайся ими. А Володя и Валеру верни. Особенно Володю.
  - Нет и еще раз нет. Мы с ним расстались.
  - Виола, ты видишь, что он своими руками заколачивает гвозди в наш гроб. Скажи ты ему, чтобы он одумался.
  - Папа, ты поступаешь неверно, тебе нужен и дядя Володя и дядя Валера, - произнесла Виолетта.
  - Я принял решение и не собираюсь его менять. Оставьте меня, ужасно хочется спать.
  - Нет, ты не будешь спать, пока не дашь обещание, что все вернется к прежнему состоянию. Из-за твоей непроходимой глупости я не намерена лишиться всего этого.
  - Вот что тебя беспокоит, с этого сразу бы и начала. Ничего не могу обещать, я не знаю, что будет дальше. Ты забыла, какой я упрямый; пусть к черту все обрушится, то я ничего не изменю. А сейчас спать.
  Княгинин отодвинул в сторону жену, так как она преграждала ему путь к лестнице. И стал подниматься по ступенькам. Но на ее середине внезапно остановился, к нему вдруг пришла мысль, что им следует развестись с женой. Их дальнейшая жизнь не имеет смысла; дети выросли, а общих интересов у них нет. Так что их в таком случае связывает?
   Княгинин посмотрел на жену и продолжил подъем.
  
  Глава седьмая
  
  1.
  Как всегда самую важную информацию Дина получила от Наськи. Секретарша вошла в ее кабинет и тут же выдала:
  - Ректорша приехала. Сидит у себя прямо с утра.
  В словах Наськи заключалось сразу две новости: первая - приехала Вдовенко, вторая - пришла на работу прямо с утра, что происходило с ней крайне редко. Все сотрудники знали, что их начальница любит по утрам поспать. Если она появилась так рано, значит, ее заставили это сделать важные обстоятельства. Так что над этим фактом стоит задуматься.
  - Что говорит народ в связи с ее появлением? - обратилась за информацией Дина к секретарше.
  - Народ говорит, что это ее прощальные гастроли.
  - Ты уже видела Вдовенко?
  - Столкнулись в коридоре. Обычно она мне едва кивает головой - дескать, здравствуй ничтожное создание, вижу тебя, а сегодня громко так сказала, чтобы все слышали: "Здравствуйте, Анастасия Петровна". Никогда не предполагала, что она помнит мое отчество. Чудеса, да и только.
  - Да, это действительно завершение карьеры, - согласилась Дина. Ей стало тревожно, события явно развивалась по ускоряющейся траектории. А она, как всегда к ним не готова, ничего по-настоящему не решила, ничего не предприняла. Вот и поставят они ее скоро перед фактом. И придется ей его принимать в таком виде, в каком он свершится.
  Дина была уверена, что Вдовенко скоро захочет ее увидеть. Так и случилось, не прошло и полчала после разговора с Наськой, как зазвонил телефон, и ректор попросила зайти к ней.
  Когда Дина вошла в кабинет ректора, его хозяйка даже не повернула голову в сторону Наровлянской. Она смотрела в окно, на ее лице было какое-то непривычное для нее каменное выражение. Дина нерешительно прошла к столу и села, ожидая, когда на нее соблаговолят обратить внимание.
  - Как вы тут жили без меня? - неожиданно услышала она голос Вдовенко. Он был непривычно глухой.
  Наровлянская посмотрела на ректора. Та по-прежнему смотрела куда-то в сторону, словно бы боялась встретиться с ней глазами. А может так оно и есть, подумала Дина.
  - Не просто, - осторожно ответила Дина. Она никак не могла решить, должна ли быть откровенной с Вдовенко? И чем это для нее может кончиться?
  Ректор впервые за разговор посмотрела Наровлянской в лицо.
  - В чем, Дина Константиновна, заключалась это непростота? Вы не поладили с Петром Петровичем?
  Дина решилась. Она скажет правду. Да и Вдовенко вроде бы ждать ее от нее.
  - Да, мы как-то не нашли общего языка.
  - В чем это заключалось?
  - Он неожиданно решил отменить мои лекции.
  Вдовенко кивнула головой.
  - Я могла догадаться, ему с самого начала они не нравились.
  - Но почему?
  - А вы не догадываетесь?
  - Не очень.
  - Разве вы не знаете, как завистливы люди. Однажды он прослушал вашу лекцию.
  - Странно, что-то не припомню, чтобы он их посещал.
  - Мы живем в век, когда это совсем не обязательно. Один из студентов записал вашу лекцию на видео, он его и смотрел.
  - Запись сделала не Олеся Полякова?
   Вдовенко впервые едва заметно улыбнулась.
  - Я знаю, она очень вам симпатизирует. Можете быть спокойной, это сделала не она.
  - Получается, у Фатьянова есть шпионы. Это противно!
  - Что делать, на свете много противного. Но я вас пригласила к себе не для обсуждения этических вопросов. Есть проблемы более серьезные.
  - И что за проблемы?
  - До вас, уверена, докатились слухи о моей скорой отставке. Говорите честно.
  - Докатились, - честно призналась Дина.
  - И вы уже поняли, кто займет мое место?
  - Фатьянов?
  - Да.
  - Но это же ужасно, он убьет Академию. Его нельзя назначать.
  - От меня это не зависит. У него слишком высокие покровители. Они мне и приказали постепенно вводить его в курс дела.
  - Новость хуже - только начало ядерной войны.
  - Возможно, вы и правы. Но такова реальность. У вас же плохие с ним отношения. Я почти не сомневаюсь, первый выпущенный им в качестве ректора приказ, будет о вашем увольнении.
  - Я тоже не сомневаюсь.
  - Я вас очень ценю и уважаю, Дина Константиновна, без вас Академия многое потеряет. Поэтому я и начала этот разговор.
  - Но если все решено, что он может изменить.
  - Всегда сохраняется возможность что-то переиграть. Я многие годы провела на государевой службе и хорошо это усвоила.
  - То есть, есть надежда, что он не станет ректором.
  - Это от меня не зависит. Но кое-что зависит от вас. До его назначение еще есть время, наладьте с ним отношения. Я знаю, он будет этому рад.
  - То есть, лечь под него.
  - В переносном смысле. Вы, наверное, знаете, что в этом качестве женщины его не интересуют.
  - Кое-что слышала.
  - Понимаю, как вам все это неприятно, но уж так сложились обстоятельства. Это нужно и вам и Академии.
  - Но неужели вам не жалко, что Фатьянов загубит все, что мы с вами сумели сделать.
  Вдовенко встала, подошла к окну. И впервые, наблюдая сейчас за ней, Дина увидела, что это действительно старая женщина. Лоск, гламур как-то вдруг сошли с нее, как обожженная на солнце кожа.
  - Жалко, Дина Константиновна, но я не в силах что-либо изменить. Я пыталась говорить с министром, но он не стал меня слушать. Сказал, что я свое дело сделала, а теперь приходит время для других. Если уйдете еще вы, тогда действительно Академии наступит конец.
  - Хочется плакать, - сказала Дина.
  - Это ничего не изменит. Другого пути, о котором я вам только что сказала, не существует. Осталось совсем немного времени, если его упустим, будем об этом сильно сожалеть.
  - Но то, о чем просите меня, это большая жертва.
  - Понимаю, потому и прошу. Я давно поняла одну истину, Дина Константиновна, жизнь в своей основе грустная штука. Рано или поздно к этому выводу приходит едва ли не каждый. По крайней мере, чем умней человек, тем больше шансов, что он однажды укоренится в этой мысли.
  - Хотите сказать, что настал мой черед.
  - И мой - тоже. - Вдовенко повернулась к Дине.- Я сказала вам даже больше, чем хотела. Но у меня не было выбора.
  - Я ценю вашу откровенность, Ирина Васильевна. - Дина встала. - Пойду к себе думать и решать.
  
  2.
  
  Но пока Дина шла к себе, то решила, что прямо сейчас не будет ничего не решать. Она всегда предпочитала, чтобы ситуация это сделала за нее. И к некоторому ее удивлению в большинстве случаях именно так все и происходило. Мысль о том, чтобы покориться Фатьянову ее возмущала и угнетала. Но одновременно она была благодарно Вдовенко за это наставление. Вот уж не предполагала, что однажды услышит из ее уст подобные слова. Она всегда казалась ей чересчур эгоистичной и ограниченной дамой, чья главная, а по сути, единственная забота была о себе любимой. Даже когда она что-то делала полезного для Академии, Дине всегда казалось, что подоплека ее активности была не в стремление принести пользу возглавляемой ей организации, а таким образом сохранить свое спокойствие, уверенность в своем положении. В конце концов, Вдовенко была не настолько глупой, чтобы не понимать простую вещь: ничегонеделание способно сильно ей навредить. И уж лучше затратить определенное количество энергии и времени, чтобы сделать что-нибудь нужное и тем самым оградить себя от обвинений в некомпетентности и тунеядстве.
  Впрочем, о Вдовенко Дина думала не слишком долго, по большому счету она отыгранная фигура в разыгрываемой партии. Другое дело Фатьянов. Вот с этим господином проблем невпроворот. С ним можно было бы договориться, если бы он не был так откровенно глуп. Едва получив совсем кроху власти, тут же полез на рожон. Пока не утвердился в новой должности лучше затаиться, не искать конфронтации. В конце концов, кто его знает, как все получится. Сегодня ты на коне, а завтра под конем.
  И все же, как вести ей с Фатьяновым? Последовать ли совету ректора и попытаться наладить с ним контакт? В таких делах Вдовенко дама ушлая, ни раз попадала в подобные ситуации. Но всегда благополучно выходила из них. Значит, она, Дина, поступит верно, если пойдет на поклон к этому гомику. Но в таком случае, зачем откладывать, тем более время не ждет, это можно сделать прямо сейчас.
  Наровлянская развернулась и направилась в противоположную сторону - пока к совсем небольшому кабинету Фатьянова. Она подошла к его двери и уже подняла руку, чтобы постучать в нее, как вдруг замерла. Какая-то сила не позволяет это сделать. То, что хорошо для Вдовенко, вовсе не означает, что так же хорошо и для нее. Если она так поступит, то будет каяться долгие годы.
  Но в таком случае, как вести себя в такой ситуации? Внезапно Дину осенило: ей следует ненадолго уехать, некоторое время побыть подальше от этого серпентария. Она совсем забыла, несколько дней назад ей прислали из Красноярска приглашение провести мастер-класс среди музыкальных работников края. Периодически она ездила в такие поездки, они ей приносили не только известность, но и некоторые дополнительные доходы, благодаря гонорарам за выступление и продажи своих книг. Именно так она и поступит, прямо сейчас оформит командировку, а завтра будет уже в пути. И, по крайней мере, хотя бы ненадолго избавиться от необходимости мучительного выбора.
  Решено, сейчас она даст поручение Настьки, пусть она займется оформлением документов и заказом билетов. А она поедет домой собираться.
  
  3.
  
  Дину встретили в аэропорту. Какой-то молодой человек провел ее к машине, там ее уже поджидал среднего возраста хорошо сложенный и одетый в дорогой костюм мужчина. От всей его упитанной фигуры веяло начальственным духом. Уж его-то за многие годы она научилась различать.
  Мужчина представился министром культуры краевого правительства. Дина была смущена столь высоким рангом встречающего ее человека, этого она не ожидала и даже не совсем знала, как следует себя вести в таких обстоятельствах.
  Мужчина галантно помог сесть Дине в машину, и она понеслась в сторону города.
  - Мы все очень рады вашему приезду в наш край, - сказал министр. - Когда стало известно о вашем визите, к нам сразу же начался шквал звонков из самых разных мест с одним вопросом, как попасть на ваше выступление. Так что завтра ждите аншлага.
  - Чем я заслужила такую популярность? - искренне удивилась Наровлянская.
  - Как чем? - в свою очередь удивился министр. - Ваши книги весьма популярны. Особенно "Пусть всегда будет музыка". Я сам бывший музыкант, и с большим интересом ее читал. А уж для преподавательского состава это просто настольное издание. Ваши выступления по радио, телевидении, статьи тоже привлекают большое внимание. Неужели вы не знали о своей популярности?
  - Честное слово, не ведала. Да и книга написана уже более пяти лет назад. Я даже сама немного о ней забыла. Иногда приходится вспоминать, что же я в ней писала.
  - Вы может, и забыли, а мы - нет. Для нас она как учебник. Прямо как у поэта: "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется". Когда мы что-то пишем или сочиняем, то никогда не представляем, какой резонанс будет иметь наша работа.
  - Вы правы, - согласилась Дина. - Никогда не думала, что моя книга будет пользоваться таким спросом.
  - Вы не были раньше в Красноярске? - поинтересовался министр.
  - Первый раз.
  - Я так и предположил. Если не возражаете, после отдыха и обеда мы организуем для вас небольшую экскурсию по примечательным местам города. Обещаю, будет не утомительно и интересно.
  Гостеприимные хозяева оставили в покое Дину только вечером, организовав ей напоследок торжественный ужин в ресторане с обильной выпивкой под бесконечные в честь нее тосты. Собралось все высшее общество музыкальной общественности города. Дине пришлось выпить в несколько раз больше, чем она обычно это делала при застольях, так как не могла никому отказать. Ах уж сколько съела, она даже приблизительно не могла оценить. И теперь с ужасом думала о том, как такое обжорство отразится на линиях ее фигуры, которую она тщательно оберегала от любых излишек. Дина знала за собой одну неприятную особенность своего организма; если хотя бы немного дать ему воли, он тут же начинает расползаться в разные стороны. Многие завидовали ее стройности, но она никому, естественно за исключением Наськи, не рассказывала, каких титанических усилий ей требовалось для достижения подобного результата. И вот теперь за один вечер эти ее титанические труды могут пойти насмарку.
  Чтобы выгнать из тела алкогольные испарения и лучше уложить помещенную в ее желудок обильную и жирную пищу, вечером она решила совершить променад по улицам. Было тепло и даже немного душно, она медленно двигалась в разряженном потоке затихающего на ночь города. Находясь за столько километров от дома, ей не хотелось даже вспоминать про донимающие ее в последние дни проблемы. Но вот у них было иное мнение на сей счет, они не желали ее отпускать даже ненадолго и назойливо, словно рассерженные осы, жужжали в голове. Как бы она сейчас замечательно купались в теплых водах своей славы, если бы не вся эта московская канитель, с тоской размышляла Дина. Кажется, она достигла цели или находится совсем рядом с ней, которые когда-то точно и ясно поставил перед ней Виктор. С твоим потенциалом ты можешь стать ведущим музыкальным критиком в стране, наставлял он ее. Только не ленись и ставь перед собой большие, почти нереализуемые цели. И иди решительно к ним, не сворачивая, какое бы искушение это сделать, не появлялось. Ей же хотелось тогда просто приятно жить и не заморачиваться на решение задач, требующих ежедневного, напряженного труда. Как бы он сейчас был бы рад и горд, узнав про ее триумф. В отличие от нее, он никогда не сомневался в том, что однажды это случится. А ему очень нравилось помимо всего прочего, еще и играть в предсказателя. У него в этом плане был удивительный дар. Часто он оказывался прав, когда ошибались другие. Вот бы попросить его дать ей совета, как вести себя в этой непростой ситуации. Он бы непременно сказал бы что-нибудь толкового. У него был бесценный талант - находить решения в безвыходном положении. Пару раз они с ним проворачивали такие комбинации, что если бы кто-нибудь узнал о них, разразился бы вселенский скандал. Само собой разумеется, что и мозгом и мотором их являлся он, она лишь, следует признать талантливым, но только исполнителем. Но, увы, теперь она абсолютна одна, во всем огромном мире нет человека, способного подсказать, что ей делать. Если не считать Вдовенко, которая полагает, что для ее выживания ей следует непременно лечь под Фатьянова. И скорей всего так и придется сделать, другого выхода, она, Дина, не видит. Как бы это ни претило ей, как бы ни выглядело отвратительно, но иногда приходится поступаться чем-то важным для элементарного выживания. Даже если это отговорки, все равно она так поступит, так как не чувствует себе силы противостоять всей этой хорошо организованной и отлаженной машины мерзости. Ну а если в результате всех этих дел Академия все же де-факто перестанет существовать, то не по ее вине, а по вине тех, кто принимает, исходя из своих мелких интересов такие вредные решения.
  В конце прогулки Дина вдруг с удовлетворением ощутила, как немного успокоилась. Каким бы плохим не было решение, к которому она пришла, оно все же вносит в ее жизнь некоторую уверенность, а значит, спокойствие. А что еще она может пожелать в нынешней ситуации.
  
  4.
  
  Министр оказался прав, довольно большой зал был заполнен почти полностью, лишь где-то с краю можно было увидеть несколько зияющих прогалин из пустых кресел. Для своего выступления Дина выбрала довольно рискованную тему: "Музыка, как последняя надежда человечества", хотя еще накануне собиралась читать менее радикальную лекцию. Но вечерняя прогулка изменила ее умонастроение, ей захотелось напоследок погромче хлопнуть дверью. Пусть ее запомнят именно такой, какой она предстанет перед аудиторией сегодня.
  Дина понимала, что все это не более чем эмоции, компенсация за капитуляцию перед сильными мира сего, попытка хотя бы частично восстановить свое резюме в своих же глазах. Но другого способа это сделать она не видела.
  Ее лекция длилась почти два часа, потом еще не менее часа она отвечала на вопросы. Их было столько, и они были очень разные, не только о музыке и музыкальном воспитании, что Дина сама себе казалась новоявленным Сократом, имеющим ответы на все вопросы и при этом считающим себя, что она знает только то, что ничего не знает. Но она видела, как восхищен и воодушевлен зал, как аудитории не желает ее отпускать. Да и ей самой не хотелось уходить, она могла признаться себе, что еще ни разу не переживала такой эйфории, такого единения с другими людьми.
  Но была еще и другая причина для радости, более меркантильная. Ее книги шли на ура, с собой она привезла пять пачек, и все они распродались буквально за полчаса. А ей как раз нужны деньги, так как расходы на Чупшева пробивали определенную брешь в ее бюджете. К тому же Наська привыкла обедать за ее счет, а отказать секретарше в такой малости она не может, ей, как воздух, нужна ее лояльность и преданность.
  Наконец ее отпустили. Гостеприимные хозяева повезли Дину обедать в ресторан. Министр был столь любезен, что у Дины даже закралась мысль, не интересует ли она его еще и как женщина. Если так, она была бы не прочь провести с ним время, он мужчина и видный, и, судя по всему, порядочный. Для людей, занимающих его положение, это редкость.
  Но к умеренному огорчению Наровлянской после обеда ничего больше не последовало, министр распрощался с ней и пожелал ей счастливого пути. Дина вернулась в номер. Самолет был рано утром, это означало, что у нее есть еще куча времени. Но нет того, чем ее занять.
  Так как в первую половину дня она затратила много сил, ей захотелось отдохнуть. Дина легла и уже через несколько минут спала.
  Разбудил ее стук в дверь. Первая мысль пробудившегося сознания, которая сразу же вытолкнула ее из сладости сна, - это пришел понравившейся ей министр. Она тут же вскочила, набросила на себя халат, посмотрела в зеркало, пригладила волосы и бросилась открывать.
  На пороге стояла среднего возраста женщина. Она смущенно улыбалась.
  - Я вас побеспокоила, вы, кажется, спали, извините, - проговорила она.
  - Я уже проснулась, - успокоила ее Дина, чувствуя большое разочарование. - Проходите.
  - Я вам, правда, не мешаю?
  - Нет, не мешаете.
  Женщина прошла, протянула Дине большой пакет.
  - Это наши сувениры, не побрезгуйте, они простые, но от чистого сердца.
  - Помилуйте, даже в мыслях не было. Я вам благодарна за них. Садитесь. Кто вы, как вас величать?
  - Я директор музыкальной школы, у нас небольшой заводской поселок, километров пятьсот от Красноярска. Меня зовут Нинель Михайловна.
  - Очень приятно, Нинель Михайловна. Я так понимаю, вы присутствовали на моей лекции.
  - Поэтому я здесь. Перед отъездом домой не могла не зайти.
  - И правильно сделали. Вы хотите что-то мне сказать?
  Женщина потупилась.
  - Даже не знаю. Хочу, но что? Есть вещи, которые трудно выразить в словах.
  - Есть, - согласилась Дина. - Для этого и существует музыка.
  - Вы правы, только почти никто этого не понимает.
  - Почему же, утром был полный зал единомышленников.
  - Их было всего человек двести со всего края.
  - Так мало, я думала не меньше пятьсот.
  - Нет, - покачала головой Нинель Михайловна. - Зал вмещает всего триста мест.
  - Пусть двести, это немало. Зато это самые лучшие.
  - Возможно, но я не о том.
  - А о чем?
  - Я записала вашу лекцию на диктофон, и уже успела прослушать ее снова.
  - Это приятно.
   Нинель Михайловна энергично замотала головой.
  - Вы не понимаете, это как святой источник.
  - Думаю, что, в самом деле, не совсем понимаю, - осторожно произнесла Дина.
  - Не знаю, как вы, но я живу в невероятно грубом, я его называю зверском мире. Вы и представить себе не можете, что у нас творится. Это не люди, а животные.
  - Все?
  - Не все, но очень многие. Для них слово культура ничего не значит.
  - Печально.
   - Это для вас печально, уважаемая, Дина Константиновна, а для меня это смерти подобно. Я пребываю в этой атмосфере многие годы. И она только сгущается.
  - Я понимаю...
  - Нет, этого вам понять не дано, - горячо прервала Дину Нинель Михайловна. - И это замечательно, у вас другое предназначение.
  - И что за предназначение?
  - Давать надежду другим, воодушевлять их своим примером, наполнять смыслом их жизнь и труд.
  - Возможно, мне трудно об этом судить. Я просто делаю то, что считаю нужным.
  - Так и должно быть. Вы не представляете, как это ужасно, когда разувериваешься в том, что ты считал долгие годы должен делать.
  - Вы говорите о своей работе.
  - Да, - кивнула Нинель Михайловна головой. - Страшно то, что у меня больше ничего нет: ни семьи, ни детей, ни возможности куда-то переехать. Квартиры в нашем поселке ничего не стоят. К нам никто не желает приезжать.
  - Понимаю, - растерянно пробормотала Дина.
  - Извините, но вы не можете это понять, для этого надо находиться в этой обстановке. До вашей лекции я собиралась покончить с собой.
  - Да вы что! - воскликнула Дина. Она даже вскочила с кресла, хотя не представляла, что следует делать после такого признания. Еще никто ей не говорил ничего подобного.
  - Не волнуйтесь, в любом случае я не собиралась это сделать тут, у вас на виду. А после вашего выступления вообще отказалась от этого намерения.
  - Слава Богу!
  - Вы верно сказали: умрет музыка, точнее, перестанут существовать ее носители, для человечества все окончательно завершится. Оно не выживет. Ему некуда будет двигаться, оно отрежет себя от неиссякаемого источника вдохновения. А без него оно обречено на прозябание, деградацию и вырождение. Самое страшное, что именно все, как вы говорите, и происходит в нашем поселке. Мне кажется, уже ничего не способно спасти его жителей. Разве только некоторых, если они срочно уедут.
  - Все так печально?
  - Если бы пожили там несколько месяцев, вы бы не задавали таких вопросов.
  - Извините, Нинель Михайловна.
  - Вам не в чем извиняться. Вы для меня божественный свет.
  - Так нельзя говорить про обычного земного человека.
  - Можно, - не согласилась женщина. - У нас есть храм, я его прихожанка. Не потому что верую, а просто надо же куда-то ходить. Я слушаю нашего батюшку. Он много говорит правильных слов, но они ни до кого не доходят. Не знаю случая, чтобы после его проповеди начал бы как-то по-другому жить. Может, от того, что они звучат чересчур формально. Он говорит то, что обязан говорить. И это никого не задевает.
  - Но и после моих выступлений и книг - происходи тоже самое.
  - Это не так, я могу сказать про себя, как изменило меня то, что вы говорите и пишите. И я знаю еще нескольких преподавателей музыки, на которых вы оказали большое влияние. А о скольких мне неизвестно. Я поняла, какая великая возложена на меня миссия. Теперь у меня есть силы продолжать жить и продолжать учить музыке. И знаете еще, что я поняла?
  - Что?
  - Слово божье совсем не обязательно может произносить пастырь, его может произносить любой, кто одухотворен святым духом, божественной благодатью. Вы одна из таких людей. Слово божье не обязательно выражается в словах, вы правильно однажды написали: оно гораздо полнее выражено в музыке.
  Дина почувствовал смущение. Но не удивление. Ничего подобного до сих пор ей не говорил ни один человек, но такие мысли периодически рождались в ее голове. И то, что они совпали с тем, что сказала только что эта незнакомая женщина, было по-своему симптоматично. Однажды эти слова кто-то должен был произнести.
  - Спасибо вам, - поблагодарила Дина.
  - Мне, - удивилась Нинель Михайловна. - Это вам спасибо, вы спасли мою жизнь. Благодаря вам я знаю, для чего она предназначена. Что может быть важней.
  - Наверное, ничего, - согласилась Дина.
  - Извините, что отняла у вас столько времени?
  - О чем вы говорите, вы мне его подарили.
  - Возможно, - как-то неопределенно произнесла Нинель Михайловна. Она встала и направилась к двери, Дина последовала за ней. У порога она остановилась. - Можно вас напоследок обнять?
  - Конечно.
  Две женщины обнялись. Нинель Михайловна скрылась за дверью. Дина вернулась в номер и села в кресло. Нет, она ни за что на свете не станет угождать Фатьянову, даже если придется уволиться из Академии, неожиданно выкристаллизовывалось у нее решение.
  
   5.
  
  Дина вернулась из дальних странствий на работу в мрачном, но довольно решительном настроении. Не то, что она собиралась давать кому-то бой, но и отступать со своих позиций была не намерена.
  По заведенной традиции после возвращения из командировки она сразу же наносила визит ректору. И хотя ей не очень хотелось встречаться с ней, но и не соблюдать заведенный порядок причин не было. Тем более, она знала одну черту в характере Вдовенко, та всегда резко реагировала на любое проявление пренебрежения со стороны подчиненных к ней. Когда они только стали работать вместе, Дина пару раз не оказала ей должного внимания. И разразился скандал, да такой силы, что Наровлянская тут же написала заявление об уходе. И снова пошла к Вдовенко уже с ним. Но та не стала даже его читать, а просто порвала. "Давайте поступим так, - сказала она, - каждый из нас из этой истории сделает вывод, и в дальнейшем будет поступать в соответствии с ним. Надеюсь, мы оба кое-что поняли. Вы согласны с моим предложением"? Дина согласилась и с того дня неуклонно действовала согласно неписанному кодексу поведения. И больше подобных конфликтов между ними не возникало.
  Поэтому, едва придя на работу, Дина тут же отправилась к ректору. И снова Вдовенко удивила ее своим видом, в котором все явственней проступала офсетная печать старости. Она даже погрузнела, стала менее подвижной. У Дины невольно возникло ощущение, что какая-та часть в этом человеке уже умерло.
  - Как съездили? - встретила ее Вдовенко вопросом.
  - Поездка была очень насыщенной. Я поняла для себя кое-что новое.
  - Интересно что? - встрепенулась Вдовенко.
  - Это не просто объяснить.
  - Уж постарайтесь, вы же у нас слывите интеллектуалкой.
  - Я лучше поняла значение того дела, что мы все делаем тут.
  - И что это за дело, могу узнать?
  - Спасаем мир от одичания, к которому он невероятно склонен, мы последний бастион против него. Если мы исчезнем, сползание человечества к варварству ничего не остановит.
  - Вот как! - неожиданно оживилась Вдовенко. - Никогда не мыслила о нашей работе в таком ключе. Даже не знаю, насколько вы правы. Впрочем, для меня это уже не столь важно, может быть, несколько лет назад я бы задумалась над вашими словами. Сейчас же меня, к сожалению, заботит другое.
  - И что же, Ирина Васильевна?
  - Помните наш разговор перед отъездом?
  - Разумеется.
  - За эти дни он стал еще более актуальным. Как говорится в плохих романах, развязка неумолимо приближается. Вы что-то решили для себя?
  Дине очень не хотелось отвечать на этот вопрос; если она сделает это искренне, то для нее будет все завершено. Если не в тот же миг, то в самом недалеком будущем.
  - Я в процессе, - уклончиво проговорила она.
  - Процесс надо завершать очень быстро. - Вдовенко подняла голову и посмотрела на Дину. - Скажу прямо, у него к вам особое отношение. Недавно мы имели с ним долгую беседу, более часа. Из них пятьдесят минут он безостановочно говорил о вас.
  - Неужели я ему так насолила? - воскликнула пораженная Дина.
  - Вам ведь известна его ориентация?
  - Да.
  - Если бы не она, я бы предположила, что он в вас страстно влюблен. Но если это не любовь, значит, ненависть. Он прямо мне сказал: если ваши с ним отношения не изменятся, первым своим приказом он вас уволит. Да еще с обидной формулировкой. Он даже просил меня ее придумать.
  - У него даже не хватает ума сделать это самому?
  - Вопрос не об этом, а о вашем дальнейшем пребывании в Академии. Я бы очень хотела, чтобы вы остались.
  - Но почему?
  - Без вас Академия будет совсем другой. Разве не ясно?
  - Кому это ясно?
  - Мне, вам.
  - И все?
  Вдовенко пожала плечами.
  - Разве дело в количестве? От вашего дальнейшего поведения многое зависит. Он нетерпеливо ждет, когда вы придете к нему. Я понимаю, насколько вас это претит, но ведь и ставки большие. В том числе, и ваш проект с Международным музыкальном центром.
  - Я могу его лишиться.
  - Если не найдете с ним общий язык, он вас к нему не подпустит. Видите, как много всего собралось в одной точке.
  - Вижу, Ирина Васильевна.
  - В таком случае больше не задерживаю.
  
  6.
  
  Дина вернулась в своей кабинет в глубоком раздумье. Разговор с Вдовенко поколебал ее решимость, но не до конца. Как обычно в таких сложных, пограничных ситуациях она решила провести совещание с Наськой. Может, та что-то дельное ей подскажет.
  Как обычно их встреча началась с вручения сувениров, привезенных из далекой Сибири. Это был их неизменный ритуал, из всех своих поездок, как заграничных, так и домашних, она привозили секретарше презенты. Иногда Дина задумывалась, что случится, если однажды она приедет без них, не возникнет ли вселенской обиды? Ею постоянно владело искушение провести такой эксперимент, но пока она не решалась на столь смелый поступок - последствия его могут быть для нее самыми печальными.
  - Какие новости у нас за время моего отсутствия? - поинтересовалась Дина.
  - Вас не было всего три дня, - улыбнулась Наська.
  - Чутье мне подсказывает, что новости и важные все же есть.
  - В общем, да, - призналась секретарша. - Ходят слухи, что конкурс на должность ректора объявят совсем скоро.
  - Скоро - понятие растяжимое.
  - Точнее не могу сказать. Может, на следующей неделе, может через месяц. Но не это самое важное.
  - А что?
  - Фатьянов вербует своих сторонников. Открыто подходит к педагогам, к заведующим кафедр и заводит всякие речи.
  - Какие речи, можешь сказать ясней, - даже немного рассердилась Дина.
  - Ну, я не знаю, ко мне он уж точно не подойдет, сдалась ему какая-то секретарша. Говорят, задает разные вопросы, как кто к кому относится. В том числе к вам.
  - Ко мне?
  - Да, к вам. И многие говорят, что плохо относятся. Даже те, кто на самом деле хорошо к вам относятся. Все же понимают, в чем дело.
  - А в чем?
  Наська удивленно воззрилась на Наровлянскую.
  - А то вы не понимаете.
  - Если я спрашиваю, прошу тебя, - отвечай, - спокойно, но твердо проговорила Дина.
  Наська, не привыкшая к такой ее настойчивости, удивленно взглянула на свою начальницу.
  - Коалицию против вас создает. И многие готовы в нее вступить. Могу назвать поименно.
  Несколько секунд Дина раздумывала.
  - Не надо, лучше не знать, будет трудно с этими людьми встречаться.
  - Как пожелаете, - пожала плечами Наська. - Захотите узнать, спросите.
  - Это все новости?
  - А разве мало?
  - Ты права, даже с избытком.
  - Не забудьте, у вас сегодня лекция. Фатьянов хотел ее отменить, но Вдовенко отстояла. Говорят так и сказала ему: пока я еще ректор, Дина Константиновна будет их читать.
  Дина почувствовала, что поступок ректора растрогал ее. Все же она была к ней до сих пор не совсем справедлива. Просто жизнь наложила на нее слишком сильный отпечаток.
  
  
   Глава восьмая
  1.
  Как ни странно, но Княгинин в своей жизни мало читал о композиторах, до сих пор их биографии не сильно его увлекали. Другое дело их музыка, она была для него главной. А о том, как жили ее создатели, он почти не задумывался. Конечно, он знал, что многим было трудно, их преследовала бедность, а то и нищета, донимали враги, завистники, болезни, бытовые неудобства. Но он считал, что тогда были такие уж времена; мало кто жил благополучно, тем более, зажиточно. Поэтому в каком-то смысле все это было в порядке вещей.
  Неожиданно у него возникло сильное желание подробней познакомиться с биографиями творцов музыки. Если он не был на гастролях, то обычно утренние часы у него были относительно свободны, его деловая и творческая активность начиналось в лучшем случае с полудня, а то и позже. А так как он был жаворонком, то есть любил рано вставать, то время на чтение у него было достаточно. Правда, в связи с внезапным увольнением Струмилина ему надо было бы заниматься финансовыми и организационными делами оркестра. Но он решил немного их отложить, а пока почитать про композиторов.
  Читал он всегда быстро, и за несколько дней одолел несколько биографий. И понял, дело было не только и даже не столько в эпохе. Многие люди не только из высшего общества в тот период жили вполне сносно, даже хорошо. Дело было в личностях самих композиторов, в их непреодолимом творческом порыве. Они пребывали в своем мире, который был несовместим с миром ни обывателей, ни с сильных мира всего. Хотели они того или нет, но они были вынуждены жертвовать своим благополучием ради возможности сочинять музыку. Гений не совместим не только со злодейством, он не совместим с повседневностью, с заботой о своем благосостоянии. Конечно, были и такие творцы, у которых неплохо получалось сочинять прекрасные мелодии и хорошо на этом зарабатывать. Но все же многие великие сочинители не смогли соединить в себе эти две стороны жизни. Они ушли из нее, оставив замечательное наследство, но незаслуженно мало получив взамен. И их потомки у них в долгу. Наровлянская была права, когда попрекала его в том, что он и такие, как он, наживаются на их творчестве. И то, что в жизни такие случаи повсеместны, вряд ли могут служить оправданием. Даже странно, что он задумался над этим вопросом столь поздно и под воздействием чужих слов. Он должен был самостоятельно прийти к такому выводу. А то, что этого не сделал, свидетельствует о том, что в какой-то момент он забыл обо всем, кроме одного - зарабатывания денег. Это стало для него главным. Может, даже не столько для него, а для его семьи, в первую очередь для жены и дочери. Но он нисколько не сопротивлялся этому нажиму, наоборот, с удовольствием ему уступал. Он хорошо помнит, какое огромное удовольствие доставил ему первый заработанный им миллион. А затем пошел второй, третий... И он отлично помнит, как Струмилин подстегивал в нем желание наживы. Надо отдать должное бывшему финансовому директору, действовал он на этом поприще тонко, умело. В чем, в чем, а в психологии Володя хорошо разбирается. По крайней мере, в его, Княгинина, психологии. Действовал без нажима, упирал на творчество, постоянно внушал мысль, что оно должно быть справедливо оплачено, что он, как руководитель оркестра, просто обязан обеспечить своим музыкантам безбедное существование. И он, Княгинин, гордился тем, что ему удавалось реализовать эту задачу ничуть не меньше, чем овациями после исполнений произведений.
  Вот незаметно и попал в умело расставленную ловушку и даже не людьми, которые его окружали, а самой жизнью. Когда начинал репетировать новое сочинение, то больше не думал ни о том, как будет его исполнять, а о том, какой успех поджидает оркестр. А успех оценивался по одному критерию - сколько денег удастся заработать.
  По сути дела с какого-то момента он втянулся в бесконечную погоню за прибылью, хотя тщательно скрывал это от себя, находил бесконечные оправдания такому поведению. Впрочем, это было не сложно, так как все не только поддерживали его, но и постоянно хвалили, выражали восторг его успехам. И чего греха таить, нравилось, когда курили ему фимиам, он, словно заядлый курильщик, с удовольствием его вдыхал. И подсознательно хотелось все новых порций.
  Благополучие засасывает, думал Княгинин, читая биографию очередного композитора. Но плохо не само благополучие, а то, что оно притупляет чувства и мысли, искажает восприятие действительности. Человек становится равнодушным и безразличным ко всему, кроме своего жизненного уголка. И все воспринимает исходя из этих критериев. Вот и он постепенно превратился в самого настоящего обывателя, которого ничего больше не волнует. А ведь в молодости он мечтал покорить мир своим искусством. Он так остро ощущал каждый нюанс исполняемого им произведения, его душа буквально вибрировала от звуков. А потом все это исчезло, как солнце к ночи, все слилось в одно непроницаемое звучание. Жизнь - это погружение в какое-то болото. И требуются большие усилия, чтобы своевременно не позволить быть затянутым в эту жижу. Но еще гораздо больше сил нужно, чтобы выбраться из нее, раз уж там оказался. А именно это с ним и случилось. Вот теперь приходится решать, что делать дальше.
  До сих пор он поступал импульсивно. Выгнал Струмилина, освободил от работы Горегляда. Но, если объективно взглянуть на ситуацию, мало что изменилось, он находится все в том же болоте. Может, в лучшем случае сделал небольшой шажок, чтобы выбраться из него. Но он все ясней понимает, что шажка мало, нужен прыжок. Вот только если на него силы?
  Однажды, когда Княгинин сидел утром в своем кабинете и читал очередную биографию, к нему заглянула жена. В последнее время они мало разговаривали друг с другом, их общение сводилось к обмену информацией о том, что каждый собирается делать в ближайшее время. Сначала эта ситуация вызывала у него дискомфорт, но с какого-то момента он стал быстро к ней привыкать; оказалось, что вполне можно жить и без разговоров. По крайней мере, какой-то период.
  Поэтому он был удивлен, увидев на пороге своего кабинета Зинаиду. Она и в лучшие их времена заходила сюда не часто, а уж сейчас ее появление тут выглядит особенно странным.
  Он ждал, когда она начнет разговор, сам же молча смотрел на нее. Зинаида же явно испытывала некоторую неловкость.
  - В последнее время ты каждое утро много времени проводишь здесь, - проговорила она.
  - Что в этом странного?
  - Раньше такого не было.
  - Хочешь знать, что я тут делаю? В основном читаю.
  - Читаешь, - удивилась жена. - Ты никогда много не читал.
  - Ты не права, в молодости читал много, потом стал читать гораздо меньше.
  - Что же ты читаешь?
  - Биографии композиторов. Представляешь, выясняется, что я мало о них знал.
  - Зачем тебе это?
  - Во-первых, интересно. Во-вторых, когда знаешь судьбу композитора, лучше понимаешь его музыку. - Княгинин замолчал.
  - Мне кажется, есть и третий пункт, - подозрительно посмотрела на него жена.
  - Возможно. Мне вдруг в какой-то момент стало неловко.
  - В чем же? - нахмурилась Зинаида.
  - Мы живем в трехэтажном доме, а у Шуберта не было даже своего пристанища. Он слонялся по друзьям и богатым ученикам.
  - Предлагаешь и нам поступать так же?
  - В этом нет смысла.
  - Тогда к чему эти разговоры?
  - Неужели ты не ощущаешь тут несоответствия, мы живем за счет них, за счет того, что они написали великую музыку.
  - А ты ее великолепно исполняешь.
  - Даже если согласиться, что я ее великолепно исполняю, все равно это занятие второго рода. На первом месте всегда творец и его творения. Шуберт один, а хороших исполнителей его музыки десятки, а может и сотни. А не будь его, чтобы они делали, на чем же зарабатывали свои миллионы?
  - Что ж из того, тебе ли не знать, что жизнь несправедлива, - раздраженно проговорила Зинаида. - Стоит ли об этом даже думать, не то, что говорить.
  - С твоей точки зрения не стоит, тебя все устраивает.
  - А тебя?
  - Не знаю, не могу пройти мимо этого несоответствия.
  - Столько лет благополучно проходил, а теперь - нет.
  - Ты права, но так получается. Возможно, у меня творческий кризис.
  - Верни в оркестр Володю и Валеру - и он быстро пройдет. Без них тебе будет трудно.
  - Трудно, да, но и с ними будет трудней. Я им не верю, они давно меня обманывают. Думаешь, это первая их левая гастроль. На какие шиши Горегляд отгрохал себе дом. Да, он хорошо зарабатывал все последние годы, но не столько, чтобы так жить, как он. При этом он играет все хуже и хуже, его музыка давно перестала волновать. Вернее, волнует лишь в одном аспекте, сколько благодаря нее он может получить денег.
  - Не вижу в том ничего плохого. Всегда завидовала Наташе, ей достался прекрасный муж.
  - Тебе хуже?
  - Раньше думала, что даже лучше. Теперь сильно сомневаюсь.
  - И все потому, что я стал задумываться над такими вопросами?
  Зинаида довольно долго не отвечала, она смотрела на мужа, и в ее глазах он отчетливо видел злость.
  - Возможно, по этой причине, а возможно, по другой.
  - И по какой же?
  - Тебе лучше знать. Если хочешь, чтобы я чувствовала себя спокойной, верни обоих в оркестр.
  - Нет, Зина. Все будет в этом вопросе так, как я сказал.
  Жена встала и быстро вышла из кабинета.
  
   2.
  
  Впрочем, в своем кабинете Княгинин не только читал книги про композиторов, он еще думал о том, кем заменить ему Горегляда и других отстраненных музыкантов. Но все же главным вопросом был, кто станет первой скрипкой? Даже если Валерий передумает и не уйдет из оркестра, видеть его на этой позиции ему уже не хотелось. У него накопилось к нему много претензий. Другое дело, что когда он еще считал его своим другом, то старался о них не думать, что-то не замечать. Но теперь оснований для того, чтобы так поступать и дальше, не было никаких. Княгинин не питал иллюзий - их дружбе пришел конец. Причем, это случилось не внезапно, процесс шел постепенно, но неуклонно и по нарастающей. Пока не добрался до критической отметки, когда все стало окончательно ясно. И будет лучше им навсегда расстаться по причине несовместимости друг с другом.
  Но вот кому вручить первую скрипку вместо Горегляда? Княгинин прекрасно понимал, что от правильности выбора будет во многом зависеть дальнейшая судьба оркестра. Ведь это по сути дела в нем второе, после дирижера лицо. Ошибка будет дорого стоить.
  Княгинин по несколько раз слушал записи своего оркестра, так и отдельных его исполнителей. Он думал о том, что первая скрипка должен быть не только прекрасным музыкантом, но и его единомышленником. Горегляд им был только в самом начале, а затем их дороги начали все дальше расходиться. И было бы крайне опрометчиво повторить этот опыт. Сейчас как раз тот момент, когда требуется консолидация всего коллектива, иначе они могут не справиться с проблемами, которые рано или поздно на них обрушатся. Уход Струмилина не может пройти безболезненно, вот даже жена и та сильно встревожена, так как хорошо понимает, как будет трудно без него поддерживать финансовую устойчивость. Владимир в этом вопросе был гроссмейстером, а вот он, Княгинин, всего лишь перворазрядник. Придется ему учиться еще и азам экономики и предпринимательства.
  При этой мысли Княгинин грустно вздохнул, уж очень ему не хотелось отвлекать свое внимание и свое время на все эти скучные дела, которые станут отныне отнимать его от творчества. Но придется, по крайней мере до тех пор, пока не найдет ему замену. Но с этим можно какое-то время подождать, а вот с назначением первой скрипки - нет. Оно должно состояться еще до начала репетиции.
  Когда Княгинин пришел в офис, то попросил секретаршу пригласить к нему Буренина. Он ждал молодого скрипача, а думал почему-то об его бывшей учительнице - Наровлянской. Надо все же встретиться с ней и решить тот вопрос. Если, конечно, он еще не утратил актуальности.
  Вошел Буренин, по его лицу было заметно, что если он и не волнуется, то не слишком уверен в себе.
  - Звали, Георгий Валентинович?
  - Да, звал. Садитесь, где удобно.
  Буренин сел на стул, хотя совсем рядом стояло мягкое, удобное кресло.
  - Слушаю вас.
  - Вы знаете о бурных событиях в нашем оркестре, - сказал Княгинин, а Буренин кивнул в знак согласия головой. - Но это далеко не все.
  - Что же еще, Георгий Валентинович? - изумился Буренин.
   Княгинин улыбнулся.
  - На этот раз речь не идет об увольнениях и отстранениях. Я говорю о другом, я задумал постепенное обновление репертуара. Вам не кажется, что с какого-то момента мы погрузились в застой. Только отвечайте предельно откровенно, это важно и для меня и для вас.
  - Если откровенно, то есть такое ощущение. Застой в музыке возникает всегда, когда заплесневеет душа.
  - Интересное высказывание. Ваше?
  - Нет, моего педагога.
  - Наровлянской.
  - Да.
  - Я сразу подумал на нее. Возможно, в этом есть определенный резон. Вот я и собираюсь соскоблить с наших душ эту плесень. Вы будете участвовать в процессе?
  - С удовольствием. Вот только в каком качестве?
  - Как в каком? В качестве музыканта, члена оркестра. Я хочу сделать вам предложение, занять место первой скрипки.
  - Первой скрипки? - От изумления Буренин даже привстал. - Вы смеетесь?
  - Почему смеюсь? - в свою очередь удивился Княгинин. - Я делаю вам предложение на полном серьезе.
  - Но у нас есть более заслуженные и более пожилые скрипачи. Я же совсем недолго работаю в оркестре.
  - Я выбрал вас, этим все сказано. Вас что-то смущает?
  - Во-первых, уж очень неожиданно...
  - А во вторых?
  - Справлюсь ли?
  - Не вижу оснований вам не справиться. Я, прежде чем остановился на вашей кандидатуре, много слушал, как кто у нас играет. Разумеется, в том числе и ваше исполнение. Мне нравится оно. У вас скрипка звучит очень эмоционально. Чувствуется хорошая школа, причем, не только связанная с этим предметом. Что-то тут есть еще?
  - Вы правы, это результат работы Дины Константиновны. Она постоянно нам внушала искать в музыке две взаимосвязанных вещи: смысл и эмоции эпохи.
  - Мда, - неопределенно промычал Княгинин. Затем подумав добавил: Интересная мысль. Так, вы принимаете назначение?
  - Я не уверен...
  - Да в чем тут можно быть неуверенным, - вдруг не на шутку рассердился Княгинин. Вы замечательно владеете инструментом. Остальному научитесь. Мы уже с вами долго говорим на эту тему. Нас заждались. Пора начинать репетировать. Если соглашаетесь, я сейчас объявляю коллективу о вашем новом статусе. Ваша преподавательница, когда узнает, одобрит ваше решение.
  - Хорошо, я согласен, - выдохнул Буренин.
  
  3.
  
   Княгинин хорошо понимал, что выбор им Буренина в качестве первой скрипки вряд ли понравится, если не всему коллективу, то уж точно его значительной части. И в какой-то степени был с этими людьми согласен; Буренин хороший скрипач, но в оркестре есть как минимум несколько человек не хуже. К тому же они значительно постарше, с несравненно большим опытом и большими заслугами. А потому если исходить из этого критерия, то имеют на это назначение больше оснований. Но Княгинин назначил его на это место еще и потому, что он являлся учеником Наровлянской. Бродя по просторам Интернета, он натолкнулся на телепередачу с ее участием. Речь шла о том, зачем и кому нужна музыка. Дискуссия выдалась жаркая, ее участники выдвигали самые разные версии. С его точки зрения преимущественно нелепые или легковесные. Задели его только слова Наровлянской. "Музыка вносит в нашу жизнь подлинный смысл, потому что этот смысл не имеет словесного выражения. Слово всегда сужает наше восприятие мира, оно чрезмерно конкретно, даже в самых абстрактных своих вариантах. Музыка устраняет этот недостаток, который для очень многих становится ловушкой, из которой они так и не могут выбраться до конца своих дней. Музыка дает представление о том, о чем мы не имеем понятие. И это обладает основополагающей и не проходящей важности. В таком качестве она работает на наше очищение. Но это предъявляет особые требования к исполнителю, он обязан обладать хотя бы зачатками космического сознания. Иначе - а в этом хитрость музыки и состоит, она начнет как бы обратный отсчет, не расширять, а сужать пространство, превращать его гламур, делать более грубым и жестким. Многие, не замечая, идут именно по такому пути, теряя при этом смысловую нагрузку. В музыке заключена скрытая жестокость, она подобно рентгену, просвечивает душу насквозь, но почти никто не способен это заметить. Это такой редкий дар, что даже многие великие композиторы им не обладали. Они не поднимались до уровня своих творений. Может, для некоторых это звучит странно, но написать гениальную музыку автоматически еще не означает взойти по ней, как по лестнице, до небес. Наоборот, история показывает, что эти сочинители часто спускались вниз и очень низко. Что же происходило? Для них собственная музыка становилась товаром, разменной монетой жизни. Они предавали ее, точнее, отрекались от нее. Так, уж устроено, что великий дар дается самым разным людям, подчас не полностью достойным его. Иногда даже кажется, что он вручается без разбора. Но это все же не совсем так, его получатели те, кто способен его реализовать. Но реализовать, еще не означает возвыситься. Возвыситься может и вовсе не тот, кто записал музыку небес в виде нотной грамоты, а тот, кто проникся этим звучанием, кого оно одухотворило. В этом и заключается тайная и высшая суть события".
  После этих слов Княгинин какое-то время не мог прийти в себя, ему даже стало не хорошо. Пришлось выпить немного бренди. Как ни странно, это помогло, он вернулся к обычному состоянию. Хотя, подумал он, к прежнему состоянию ему уже, наверное, никогда не вернуться, в его восприятии мира произошел какой-то сдвиг. И теперь придется учитывать его во всех своих действиях и поступках.
  
  4.
  
  Как и предполагал Княгинин, его объявление о назначение Буренина первой скрипкой оркестра вызвало недовольство. Он поймал на себе целый пучок взглядов, в которых читалось откровенное несогласие с его решением. Но он был готов к такой реакции и решил дать объяснения.
  - Друзья! Я прекрасно понимаю, что это назначение для многих оказалось неожиданным. В какой-то степени для меня тоже. Я много размышлял, прежде чем сделать выбор. Я сознаю, что кто-то может высказать мне претензии. Виктор Буренин хороший музыкант, но в нашем замечательном коллективе есть не хуже. А ему еще надо расти и расти. Но именно это обстоятельство меня и привлекло. Далеко не все готовы к совершенствованию. И что очень важно не только к совершенствованию своего профессионального мастерства, но и духовному восхождению. А я убежден, что музыка - это один из таких самых проверенных путей. Не всем он по силам, точнее, не у всех возникает такое желание и понимание необходимости такого пути. А это ставит жесткий предел музыкальному творчеству. Мы и не замечаем, как постепенно оно выхолащивается, превращается в обыденную повседневность.
  Вскоре я объявлю о новых произведениях, которые мы начнем репетировать. Я надеюсь, что мы подойдем к работе над ними совсем по-иному. У меня есть кое-какие мысли на сей счет, но я не стану их озвучивать в данный момент. Всему свое время. Сейчас же вернусь к новому назначению. Мне кажется, что у Виктора за плечами именно такая школа, которая нам необходима для решения новых задач. Я имею в виду не музыкальную подготовку, а нечто иное - философскую или лучше сказать духовную основу проникновения в музыку. Скажу честно, это как раз то, чего многим из нас сильно недостает. В этот список включаю я и себя. А потому мне потребуется помощь первой скрипки в углубление понимания музыкальных произведений. И не только в них, но и самой жизни, так как одно от другого неотделимо. Те, кто полагают, что можно играть прекрасные сочинения, обходясь без этой компоненты, сильно заблуждаются. Эти две вещи связаны не менее тесно между собой, как сиамские близнецы. И я прошу всех присутствующих проникнуться этой мыслью. Я отнюдь не тешу себя надеждой, что это случится быстро, по себе знаю, как это происходит тяжело и нескоро. Но если вы хотите работать в нашем оркестре, вам придется начать это делать. Это мои новые требования. Я готов с каждым из вас работать индивидуально, разъяснять то, чего я хочу. Но при условии наличия встречного движения.
  Может, кто-то посчитает эти требования для себя неприемлемыми, я готов отпустить любого, причем, дам самые лучшие отзывы. Кривить душой не придется, в нашем коллективе собраны лучшие музыканты. Но у каждого свой путь. А уж наверх или вниз каждый выбирает сам. Я благодарен вам за то, что вы выслушали мой спич. Отдаю себе отчет, что не всем он пришелся по душе. Но уж так устроена жизнь. Только не забывайте одного - у каждого она одна. И исправить часто уже ничего не возможно.
  
  5.
  
  После репетиции в комнату отдыха Княгинина заглянул сын. Княгинин удивился его появлению, так как Павел наравне с другими провинившимися был отстранен от работы. И этот срок не истек. Но он решил не выказывать свое недовольство.
  - Павел, хорошо, что зашел. Хочешь чего-нибудь выпить?
  - Спасибо, папа, я пришел не за этим.
  - А за чем?
  Сын сел в кресло напротив отца.
  - Не ожидал услышать от тебя такой лекции.
  - Ты ее слушал. Я тебя не видел. Но почему не ожидал? - спросил Княгинин, хотя слова сына нисколько не удивили его. Он в этом и не сомневался.
  - Я сидел в самом углу. Что же касается лекции, то до сего дня как-то все у нас шло по-другому.
  - Имеешь в виду оркестр?
  - И в оркестре и дома.
  - Ты прав, но теперь будет идти так.
  - Возможно.
  - Ты не веришь мне?
  - Слова произносить легко, а вот что будет на деле, не знаю.
  - У тебя нет уверенности во мне?
  - Прости, папа, но нет. Я скорее буду удивлен, если ты все это реализуешь, чем, если все покатится по прежней колее.
  - Я понимаю твои сомнения. Правда, могу сказать, что я много о чем передумал в последнее время. Давно так много не размышлял о разных вещах. Скажи, а как восприняли мои слова в коллективе?
  - По-разному. Далеко не всем они пришлись по душе. Но есть и те, кто с ними полностью согласен.
  - А как отнеслись к назначению Буренина?
  - Большинству это не слишком понравилось.
  - А тебе?
  - Я одобряю. Не могу сказать, что мы с Виктором хорошие друзья, но он очень славный парень. Как раз из тех, кому близки твои новые высказывания. Вы с ним споетесь.
  - А с тобой после того, как истечет срок твоего отстранения.
  Павел покачал отрицательно головой.
  - Я пришел как раз для того, чтобы подать заявление об уходе.
  - Я надеялся, что ты передумаешь. Особенно с учетом того, что ты слышал.
  - Я все давно и твердо решил. Хочу заниматься совсем другим. Я тебе много раз об этом говорил. - Павел достал из кармана листок бумаги и вручил его отцу.
  - "Заявление об уходе" - прочитал Княгинин. Он вдруг почувствовал сильный прилив раздражения. - Ты уходишь в тот момент, когда ты мне особенно нужен.
  - Я понимаю, но ничем не могу помочь. Придется обойтись без меня. Я хочу заниматься тем же, что и ты, только в своем жанре. Если тебе интересно, приходи на наш концерт. Может, он тебя и не обрадует, но скучно точно не будет.
  - Я подумаю, - пробормотал Княгинин. Он написал на заявление: "согласен". - Можешь оформлять увольнение.
  - Спасибо, папа. Через какое-то время ты поймешь, что мы оба сделали все правильно.
  Княгинин посмотрел на сына, и ему показалось, что Павел выглядит взволнованным. А такое с ним случалось очень не часто.
  
  Глава девятая
  
  1.
  Дина несла два тяжелых пакета, до краев набитых продуктами. Ей было нелегко, но она стоически переносила испытание весом. Этот юный гений вполне способен потратить оставленные ей перед командировкой деньги на что-нибудь иное, а не на еду. А ему надо хорошо питаться, без настоящей кормежки талант может иссохнуть, как могучее дерево без полива. И раз уж она взяла на себя заботу о нем, то должна нести свой крест до конца, то есть, до того момента, пока не поможет сделаться ему знаменитым.
  Чупшев был дома и явно обрадовался ее появлению.
  - Я завершил свою симфонию, - торжественно объявил он, словно о получение престижной награды.
  - Вот и замечательно, сейчас поедим, а потом ты будешь играть, а я слушать.
  - А можно в другом порядке?
  - Нет, сначала есть. Ты когда это делал в последний раз?
  - Довольно давно, - неопределенно ответил молодой композитор.
  - В таком случае займемся приготовлением обеда.
  - И кто это будет делать? - не без тревоги спросил Чупшев.
  - Я, - спокойно сказала Дина.
  - Вы станете готовить мне обед? - изумился он.
  - А что в этом особенного?
  - Вы доктор наук, проректор известного вуза.
  - Полагаешь, это помешает приготовить мне обед?
  - Нет, но как-то не привычно.
  - Я двадцать с лишним лет готовила мужу, несмотря на все свои регалии. И он оставался доволен моими кулинарными талантами. Надеюсь, и тебя постигнет та же счастливая участь. Я купила все для борща. Не возражаешь против этого блюда.
  - Всегда любил борщ, - признался Чупшев. - Моя мама его замечательно готовит.
  - Постараюсь сделать его не хуже твоей мамы.
  Пока Дина занималась борщом, молодой композитор несколько раз порывался ей помочь; он явно чувствовал себя неловко в такой ситуации. Но Дина решительно осаждала все его попытки. Она же переживала странные ощущения. В последний раз она готовила это блюдо незадолго до смерти мужа. А когда он ушел из жизни, почти перестала заниматься приготовлением пищи, в основном довольствовалась полуфабрикатами, которые было достаточно разогреть на плите или в СВЧ. И сейчас к ней возвращалось полузабытое чувство семьи. Она как-то отвыкла от нее, приспособилась жить одна. И до сей минуты была уверенна, ну или почти уверенна, что такой вид существования ее очень даже устраивает. Но сейчас у нее совершенно неожиданно появились в этом сомнение; в свое время из-за мужа, который полагал, что в его возрасте ему поздно иметь детей, она отказалась от ребенка. Тут уже ничего не изменить, не будешь же рожать под пятьдесят лет. Но это не означает, что она должна полностью лишиться всех семейных радостей. Она как никак женщина и как бы не много значила ее работа, карьера, есть и другая, не менее, а может, и более важная сторона жизни. И нет никаких причин ею пренебрегать.
  Дина невольно посмотрела на Чупшева, чей голодный взгляд пристально наблюдал за тем, как поспевает в кастрюле борщ, наполняя кухню аппетитным ароматом. Нет, конечно, речь не идет об этом молодом даровании, она покровительствует ему, как подлинному таланту. Но тогда в таком случае, о ком? А вот это загадка для нее самой.
  - Борщ готов! - объявила она.
  Чупшев буквально за минуту проглотил целую тарелку, по его виду Дина догадалась, что он не наелся, и она налила ему новую порцию. Сама она тоже с аппетитом съела свой борщ, с удовлетворением констатирую, что нисколько не утратила кулинарных навыков. Мужу всегда нравилось, как она готовила. Понравится и другому, если он появится, неожиданно для себя подумала она.
  - Если наелся, пойдем на концерт, - проговорила Наровлянская, увидев, что пища больше не лезет ему в рот.
  Они прошли в комнату, Дина села на продавленный многими телами диван, Чупшев занял место у рояля.
  - Вы первая, кто услышит произведение целиком, - сказал он, прежде чем начать играть.
  - Не беспокойтесь, Иван, я понимаю, какая это честь и ответственность.
  Следующие полчаса звучала только музыка. Когда она смолка, Чупшев несколько мгновений продолжал сидеть за инструментом, затем резко повернулся к Наровлянской. Но спрашивать ничего не стал, просто смотрел на нее.
  Дина подошла к нему и поцеловала в щеку, затем снова заняла место на диване.
  - Удивительно, но ты написал то, что я ждала услышать. Такого в моей жизни еще не случалось.
  - Это плохо или хорошо? - поинтересовался Чупшев. По его виду было заметно, что он ожидал услышать не совсем эти слова.
  - Музыка отвечает немного на другие вопросы, - улыбнулась Дина.
  - Сколько за нее можно получить?
  - И на этот - тоже. Но сейчас я имела в виду нечто другое.
  - Я когда-нибудь узнаю, что именно?
  - Ты нетерпелив. Но это скорее хорошо.
  - Чем хорошо?
  - Вот я излишне терпелива, - думая о своем, призналась Дина. - А потому излишне медленно двигаюсь к цели. А медленно двигаться к цели часто - это равнозначно сойти с пути. Твой успех должен быть стремительным и всеобъемлющим.
  - Это все замечательно, но как его достичь?
  - Вечный вопрос, - усмехнулась Дина. - Если обещаю, то сделаю. - Вот только как, мысленно спросила она себя?
  - Но вы еще ни слова не промолвили про мою музыку.
  - Сейчас промолвлю, дорогой Иван. Начну издалека, если не возражаешь.
  - Хоть с другого континента.
  - Спасибо, друг. Вопреки религиозным представлениям, еще никогда не было, чтобы творец понимал собственное творение. Это очень похоже на отношения бога и человека, где творец - бог, а читатель - его соавтор, и только с его помощью творец может осознать свое творение, да и то не до конца. Получается, что произведение - это совместный труд автора и читателя, слушателя, зрителя. И аудитория нужна для того, чтобы завершить произведение. В данном случае я выступаю от ее имени. Может, тебя это удивит, но ты приблизил меня к творцу.
  - Вы уверенны? Когда я сочинял, то как-то не ставил перед собой такие грандиозные цели.
  - А их и не надо ставить. Если произведение талантливое, они сами проявятся. Другое дело, что их надо еще услышать. А это по силам не всем.
  - Тогда скажите, что вы услышали? - В голосе Чупшева зазвучало нетерпение.
  Дина улыбнулась. Ей импонировало, что он так сильно желает познакомиться с ее мнением.
  - Ты написал замечательную симфонию. В ней отразилось то новое, что еще только грядет. И есть расставание со старым, этому посвящена вторая часть.
  - Ну, да, так оно и есть, - с некоторым удивлением посмотрел на Дину композитор. - Именно я об этом и думал. Вернее, как-то все было немного по-другому. Но
  Мне действительно сильно хотелось послать подальше весь этот многовековой хлам.
  - И тебе это удалось. Как и выразить скорый приход нового мира. Причем, очень мощно. При этом ты используешь очень лаконичные выразительные формы. Это крайне важно.
  - Почему важно?
  - Как-нибудь потом объясню. Я должна кое-что еще продумать. Но твое произведение для меня крайне важно, оно отвечает моим мыслям. Ты понимаешь, о чем я говорю?
  - Не очень.
  Дина рассмеялась.
  - Со временем поймешь. Главное то, что ты гений. И об этом как можно скорей должны узнать как можно больше людей.
  
  2.
  Дина стала замечать, как изменяется вокруг нее атмосфера. Обычно в течение рабочего дня к ней в кабинет заходили преподаватели, административные работники, одни поболтать, обменяться новостями, другие решить деловые вопросы, третьи - совместить и то и другое. Но с какого-то момента этот поток иссяк, точнее, он превратился в тоненький ручеек. Сначала Наровлянская даже не обратила на это внимание. Но в какой-то момент ее словно бы ударило током, она вдруг поняла, как что-то вокруг нее серьезно изменилось. Ей вдруг стало очень тревожно, она почти физически почувствовала, как зашатался под ней стул. Кажется, она в очередной раз проморгала ситуацию, следуя своей обычной тактики промедления, добилась того, что та обострилась до предела. Не может же быть случайностью, что народ в один момент перестал ее навещать. Обычно это происходит в том случае, когда люди понимают, что этот человек уже здесь не жилец. И общение с ним и безрезультативно и способно повредить репутации.
  Дрожащими руками Дина набрала номер телефона и попросили Наську немедленно зайти к ней, где бы она в этот момент не находилась. Секретарша же, судя по раздающимся звукам, была в буфете. Но, по-видимому, срывающийся голос начальнице так ее напугал, что она все бросилась и примчалась к ней.
  - Что-то случилось, Дина Константиновна? На вас лица нет.
  - Я так ужасно выгляжу?
  - Да, - подтвердила секретарша. - Такой я вас еще ни разу не видела.
  Дина бросила взгляд на свои дрожащие пальцы.
  - Это я хочу тебя спросить, что случилось?
  - О чем вы?
  - Почему ко мне никто не заходит? Вроде я проказой не заразилась.
  - Ах, вы об этом, - немного успокоилась Наська.
  - Об этом, - подтвердила Дина.
  - Вы только сегодня это обнаружили?
  - Можно сказать и так. А что?
  - К вам перестали ходить уже несколько дней.
  - Что же такое случилось?
  Наська покачала головой.
  - Это все он.
  - Фатьянов?
  - Кто же еще.
  - И что он?
  - Он открыто подговаривает людей выступить против вас. По-моему, у него уже какой-то бзик по вашей части. Так многие говорят.
  - Но слушают его и не желают со мной общаться.
  - Что же делать, все бояться за свои места. А уже мало кто сомневается, что он будущий ректор.
  - И ты тоже так считаешь?
  - А я что! - вдруг вспылила Наська, но тут же постаралась взять себя в руки. - Меня никто ни о чем не спрашивает, все знают, что я ваш человек. Если вас выпрут, то и меня в тот же день.
  Дина почувствовала, что виновата перед ней. В самом деле, она-то тут при чем.
  - Что он делает конкретно?
  Наська пожала плечами.
  - Ничего особенно. Одних вызывает в свой кабинет, к другим идем сам. Но говорит всем примерно одно и тоже. Мне уже трое его слова пересказывали, совпадает, как стихотворение.
  - Расскажи мне его, можно без выражения. - Дина не без радости констатировала, что к ней постепенно возвращается утраченное чувство юмора. Это означает, что она все же немного успокаивается.
  - Да что рассказывать-то?
  - Что слышала?
  - Он говорит всем, что вы очень вредно влияете на студентов, учите их невесть чему, - неохотно начала пересказ Наська. - А потому, что сами даже не владеете ни одним инструментом. - Это была полуправда, Дина, хотя и кончила музыкальную школу на "отлично", но считала, что играет крайне посредственно, не обладает даром исполнения. А потому старалась прилюдно никогда не садиться за рояль.
   - Дальше, - потребовала Дина.
  - Вот и надо вас выгнать из Академии, вы ей не нужны, польза от вас никакой, а вред большой. К тому же вы заносчивая, считаете себя выше всех, самой тут умной и талантливой. Ну и дальше, все в таком же духе.
  - И что люди говорят в ответ?
  - Кто что, но почти никто не спорит. А многие с удовольствием поддакивают. Это в основном те, кто и раньше вас не любили.
  - И много таких?
  - Хватает. Но есть и те, кто вас любят и уважают.
  - Но и они не заступаются, - констатировала Дина.
  - В общем, да, - согласилась секретарша.
  - Грустная картина, - констатировала Наровлянская.
  - Не без этого, - вновь согласилась Наська.
  - С тобой обо мне Фатьянов пока не говорил?
  - Когда он меня видит, старается побыстрей удалиться, как будто бы увидел приведение.
  - А ведь он большой трус, - задумчиво произнесла Дина. - Правда, наглый трус, - уточнила она. Наровлянская подняла голову и встретилась с взглядом своей верной секретарши. - Ты была в буфете?
  - Да, хотела выпить кофе.
  - Я нарушила твои планы.
  - Ерунда, - как от назойливой мухе, отмахнулась Наська.
  - Совсем не ерунда. - Дина посмотрела на часы. - Пойдем, я тебя напою кофе, а заодно накормлю обедом. Уже пора. - Она встала и пошла к двери. Вслед за ней направилась и Наська.
  
  3.
  
  Пока они с Наськой обедали, Дина обдумывала свои дальнейшие шаги. Она плотно поела, и это немного успокоило ее. Руки перестали дрожать, а мысли больше не порхали в голове, как испуганные птицы. Пора серьезно поговорить с этим гомиком, с каждой минутой все настойчивей звучал в мозгу рефрен. Причем, не откладывая, а сразу после обеда. Запас времени стремительно уменьшается, ее тактике бесконечных проволочек пора положить конец. Иногда возникают ситуации, когда минута промедления или опоздания приводят к проигрышу. Кажется, она как раз входит именно в такую зону. Если она не предпримет в самый ближайший период нужные шаги, она проиграет по полной.
  Если кто-нибудь бы знал, вдруг подумала Дина, как ей не хочется вступать в эту борьбу престолов. А хочется, чтобы все продолжалось бы все в том же спокойном, келейном духе. Она не создана для битв, она не испытывает от них никакого упования, она нежное, тонкое создание, задача которого спокойно, без обострений делать свое дело. Но судьба поставила ее в обстоятельства, когда у нее по сути дела нет выбора. И зачем только ей понадобилось так испытывать бедную, несчастную и по сути дела безобидную женщину?
  Вместе с Наськой они вернулись к себе. Дина заняла место в своем кабинете, секретарша - в приемной.
  Все, пора, решила Наровлянская. Больше нельзя откладывать ни на минуту. Она направляется к Фатьянову и собирается бросить ему перчатку. Посмотрим, кто из нас окажется в конечном итоге сильней.
  Дина вышла из кабинета, подошла к Наське.
  - Держи за меня пальцы, - попросила она.
  - Вы к нему! - охнула Наська.
  - Пора объясниться.
  - Может, пока не стоит.
  Дина увидела, что секретарша испугана не на шутку.
  - Не волнуйся, ничего страшного не случится. Вернусь живой. Потом поговорим...
  Наська кивнула головой. Сил на слова у нее не осталось. Дина улыбнулась ей и вышла из приемной.
  Она не стала стучаться в дверь, а просто резко отворила ее и вошла в кабинет. Своей выходкой она застала Фатьянова врасплох, и увидела на его лице самый настоящий страх. Правда, продержался он всего пару секунд, но и эти мгновения ей многое сказали об этом человеке.
  - Пришла с вами серьезно поговорить, - произнесла Наровлянскую заранее заготовленную фразу. - Вы не возражаете, Петр Петрович?
  - Почему же я должен возражать, если есть о чем поговорить, - хриплым голосом произнес Фатьянов. - Только, если не против, выпью воды.
  - Хоть спирт, Петр Петрович.
  Советник ректора задумчиво посмотрел на Дину.
  - Узнаю ваш юмор, Дина Константиновна.
  - Пейте, быстрей, у меня мало времени.
  Фатьянов налил из бутылки в стакан воду и выпил.
  - Теперь вы готовы? - спросила Дина.
  - Да.
  - Тогда начинаем. Уж извините, буду говорить все, как есть. До меня дошла информация, что вы настраиваете народ против меня.
  - Кто вам это сказал?
  - Какая разница. Вы подтверждаете этот факт? Вижу по вашему лицу, что да. В таком случае, по какой причине вы это делаете? Я проректор, вы всего лишь советник. Кто вам дал право так вести себя? Я требую объяснений.
  - Неужели? Больше вы ничего не требуете?
  Судя по его тону, Дина поняла, что, как и она совсем недавно, он тоже преодолел свой страх. Ее вдруг поразила одна мысль: в этой ситуации они оба боятся друг друга. И с большей вероятностью победит тот, кто сумеет лучше справиться с этим омерзительным чувством.
  - Пока мне этого достаточно. А там посмотрим по обстоятельствам.
  Фатьянов вдруг навалился на стол, приблизив к ней свою голову.
  - Обстоятельства, моя дорогая, буду определять я, а не вы, - сказал он.
  - Это еще почему? - задала она вопрос, прекрасно зная на него ответ.
   Фатьянов откинулся на спинку кресла и снисходительно посмотрел на Дину.
  - Не делайте вид, что вы ничего не знаете, вам все прекрасно известно.
  - Что известно, пожалуйста, уточните?
  - Могу и уточнить, если настаиваете, - вдруг почти взвился он. - Совсем скоро рулить тут буду я.
  - Вы так в этом уверены?
  - Именно так, Дина Константиновна. Вопрос решен. В ближайший месяц все будет оформлена.
  - Вы забываете про конкурс, Петр Петрович.
  Фатьянов презрительно усмехнулся.
  - Да будет вам известно на будущее, я никогда ничего не забываю. Что касается конкурсной комиссии, то ее решение будет таким, каким нужно. Даже если бы в конкурсе участвовал сам Господь, у него не было бы ни малейших шансов. - Фатьянов неожиданно громко захохотал, демонстрируя Дине свои ровные зубы.
  - Закройте рот, противно смотреть, - прикрикнула она.
  От изумления Фатьянов резко оборвал смех, затем закрыл и рот.
  - Первое, что я сделаю, так это уволю вас. И не по собственному желанию, а по сокращению штатов. Или из-за несоответствия с занимаемой должностью. Я еще не решил с формулировкой. Но обещаю, она будет очень обидно для вас.
  - А знаете, я поступлю аналогичным образом, тоже первым своим приказом уволю вас.
  Фатьянов хрипло рассмеялся.
  - Вам ни за что не стать ректором. Все окончательно решено и согласовано. И никто не изменит решение в вашу пользу. Там вас тоже не любят. - Он поднял глаза к потолку, видимому намекая на тот уровень, где Дина не пользовалась любовью. - С каким же удовольствием я от вас избавлюсь, вы и представить не можете.
  - Вот это я очень хорошо представляю. Чем же я вам так не угодила?
  - Если коротко, то всем.
  - А если чуть длиннее?
  - Вы считаете себя самой умной и не только тут, но и везде, где появляетесь, в любой компании. Вы смотрите на всех сверху вниз и при этом никого не видите, ни на кого не обращаете внимания. Вы сеете в умах смуту. Я разговаривал с некоторыми студентами после ваших лекций. Они словно наркотики приняли, несут такую хрень.
  - Это вы о ком?
  - Да, есть одна, неприкасаемая. Очень заносчивая особа. И во многом по причине вашего влияния на нее.
  Он имеет в виду Олесю, догадалась Наровлянская.
  - Люди должны мыслить самостоятельно, вам же нужны догматики. Как и вы сам.
  - Кто нужен, определять буду я. И для меня уже не имеет никакого значения, что вы думаете и что делаете. Потому что пошел последний месяц вашего пребывания тут. Пакуйте постепенно вещи. И не забудьте прихватить свою замечательную секретаршу. Я слышал, что у вас с ней очень нежные отношения. - Фатьянов вдруг откровенно захихикал.
  - Но совсем не такие, какие у вас с партнерами. Ее задом я уж точно не пользуюсь.
  Дина быстро вскочила с места и не глядя на мгновенно окаменевшее лицо советника ректора, выскочила из его кабинета.
  
   4.
  
  Ей вдруг стало легко и весело. Она шагала по коридору и даже что-то напевала. Та давящая тяжесть, с которой она шла к Фатьянову, куда-то исчезла. Зато ее вдруг начала заполнять гордость. Она сделала это, преодолела свою нелюбовь к конфликтам и откровенно объяснилась с этим мерзавцем. И теперь отныне между ними нет недомолвок. Каждый ясно определил свою позицию. Между ними начинается война не на жизнь, а на смерть. Либо она, либо он, третьего не дано. И, как ни странно, такая определенность вносит в жизнь успокоение. Она знает, что ее ждет в зависимости от того, как будет развиваться события. И может выстроить свои ответные действия. А вот о них ей как раз и стоит подумать.
  Наровлянская вернулась в свой кабинет. Прошла мимо Наськи, встретившая ее вопросительным взглядом. С ней она переговорит чуть позже. А пока она несколько минут посвятит раздумьям. Пришло время принятия, как говорится в таких случаях, судьбоносных решений. Слабость ее противника в излишней самоуверенности, он не сомневается, что все уже окончательно определено. Но в жизни так не бывает, всегда есть зазор, который может изменить все. И не воспользоваться им с ее стороны было бы верхом глупости. Даже если и способ, как это сделать, ей претит. Но на карту поставлено слишком много. И не только ее судьба при всей важности этого аргумента, а гораздо большее. Она даже точно сейчас не в состоянии сформулировать эти пределы. Ей даже кажется, что с каждым днем они только расширяются.
  Дина почти неподвижно сидела, наверное, уже полчаса, в голове, словно горный поток, неслись мысли, далеко не все приятные. Но при этом ей было хорошо, теперь она понимала состояние Юлия Цезаря, когда тот переплыл небольшую речку под названием Рубикон. Вот и она только что совершила аналогичный поступок. И теперь находится в другой реальности. И, как оказалось, не все в ней ужасно, а даже скорее наоборот, есть и прекрасные моменты.
  Дина позвонила Наське и попросила ее заглянуть в ней. Та мгновенно вошла, вся ее фигура представляла один большой знак вопроса.
  - Ну что, Дина Константиновна? - едва ли не с порога спросила она.
  - Все замечательно, Настя, - ответила Дина.
  Из груди Наськи вырвался шумный вздох облегчения.
  - Значит, договорились.
  - Договорились, мы с ним непримиримые враги.
  На лице Наськи снова возникло тревожное выражение.
  - Как это понимать?
  - В самом прямом смысле, в Академии останусь либо я, либо он, третьего не дано.
  - Но тогда получается, что останется он, - осевшим голосом произнесла Наська.
  - С чего такой категоричный вывод?
  - Но ведь все считают, что ректором будет он.
  - Все могут ошибаться. Так уже ни раз случалось в истории.
  Секретарша растерянно посмотрела на Дину.
  - Но как можно этому помешать, я же знаю, у вас нет таких возможностей.
  - Не будем предвосхищать события, - улыбнулась Дина. - Давай вместе посмотрим, как они будут развиваться дальше.
  Наська какое-то время молчала, она сидела с понурым видом, и Дина прекрасно понимала, о чем та думала - куда она пойдет работать после своего увольнения из Академии? Даже если найдет другое место, где она найдет другую такую начальницу, которая так к ней будет относиться? Вот это как раз за гранью возможностей. И это больше всего тревожит ее секретаршу. Другое дело, стоит ли ей, Дине, обижаться за это на нее? Человек так устроен, что не может не беспокоиться о самом себе. По большому счету это его единственный вид беспокойства, а все остальные тревоги - производные от него.
  - Все будет хорошо, по крайней мере, надейся на это, - сказала Дина.
  Наська в ответ кивнула головой, но по ее виду было ясно, что она не доверяет ее заверениям. Что ж, имеет право.
  
  5.
  
  В этот день у Дины была лекционная пара. Если обычно она почти не готовилась к лекции, лишь намечала только ее тему, то на этот раз она даже написала нечто вроде краткого конспекта своего предстоящего выступления. Она понимала, что не исключено, что это одна из последних ее подобных речей, и она должна быть особенно блистательной. Пусть ее запомнят именно такой. Ну а если ее все же лишат возможностью выступать перед студентами, то пусть этим людям будет стыдно за свой поступок.
  А то, что это может произойти, Дина допускала с большой вероятностью. Хотя во время разговора с Наськой она выражала уверенность на благополучное завершение этой истории, внутри себя она была не столь убеждена в таком исходе. И расценивала свои шансы на победу не столь высоко. Но даже, если она проиграет, то покинет поле боя с высоко поднятой головой, решила Дина. Проигрывать надо даже более красиво, чем побеждать. Но как раз таким умением обладают буквально единицы. Конечно, в ее жизни были неудачи, но до сих пор каких-то больших поражений она ей не нанесла. А потому подобного опыта Дина не имела. И вот теперь настала пора ее накопить. Если даже им не придется воспользоваться, то иметь его про запас всегда не помешает.
  Когда Дина завершила лекцию, то с гордостью констатировала, что она стала лучшей из всех, что прочитала за все последнее время. Ею с первых же слов вдруг овладело небывалое вдохновение, слова лились, как непрерывный водный поток, она даже не всегда успевала осознавать, что говорит, как мысль уже устремлялась вперед к новым рубежам и высотам.
  То было незабываемое ощущение приобщения к какой-то тайне, к чему-то очень высокому. Ей казалось, что за это время она совершила долгий полет по неведомым пространствам, наполненным незабываемым сиянием и глубоким содержанием. Пока она говорила, то сделала для себя самой несколько открытий, которые позволили ей воспарить еще выше. Она наслаждалась этими ощущениями, своей властью над аудиторией, Дина видела по глазам слушателей, что и они летят в неведомые дали вслед за ней.
  Такого единения между лектором и слушателями Дина еще не переживали ни в качестве лектора, ни в качестве слушателя. Это был для нее новый и невероятно вдохновляющий виток. При этом краешком сознания она понимала, что заслужила его, что сегодня ей была оказана невероятная милость, которая оказывается только редким избранникам, - она прикоснулась к чему-то вечному, непреходящему. И была благодарна за выданный ей допуск.
  Дина замолчала и молчала аудитория. То ли она еще не верила, что лекция завершена, то ли еще не сбросила с себя очарование только что прозвучавших слов. Это тишина длилась никак не меньше минуты и была затем разорвана шквалом аплодисментов.
  Дина никогда не благодарила аудитория за прием, обычно просто уходила из аудитории. Но сейчас она позволила себе то, что всегда считала излишним и манерным, - поклониться в ответ на не прекращающиеся аплодисменты. После чего достала из кармана платок и вытерла вспотевший лоб. Что ж, этой своей цели она добилась, уже через несколько минут всей Академии будет известно об ее триумфе. Теперь на очереди другая задача, не менее трудная. Посмотрим, как решит она ее.
  Дине было известно, где Олеся обычно оставляет свою машину. И направилась к этому месту. Ждать пришлось всего несколько минут, она увидела, как идет к своему автомобилю ее студентка.
  - Олеся! - окликнула Наровлянская Полякову.
  Полякова остановилась, посмотрела на своего преподавателя.
  - Дина Константиновна, вы сегодня были великолепны. Я вами восхищаюсь.
  - Олеся, давайте отложим сеанс восхищения до следующего раза. У вас сейчас есть время для разговора со мной.
  - Вообще-то у меня встреча с моим молодым человеком. Но ради вас ее перенесу, - не колеблясь, произнесла девушка.
  - Если вам это не трудно, сделайте это пожалуйста.
  Олеся достала телефон, Дина отошла от нее подальше, чтобы не мешать девушке разговаривать. Но при этом наблюдала за ней; судя по выражению ее лица, разговор получался довольно нервным.
  Наконец Олеся закончила беседу и подошла к Наровлянской.
  - Я свободна, Дина Константиновна.
  Дина обернулась по сторонам.
  - Послушайте, Олеся, я бы не хотела, чтобы нас видели вместе. Можем мы уехать отсюда и побеседовать в каком-нибудь кафе.
  - Ничего нет легче этого. Садитесь, Дина Константиновна.
  Пока они ехали, то молчали. Дине не хотелось в машине начинать этот не простой для нее разговор.
  Олеся припарковала машину.
  - Здесь буквально в ста метрах расположено уютное кафе. Если не возражаете, можем побеседовать там, Дина Константиновна.
  - Не возражаю, Олеся.
  Кафе действительно было уютным, может еще потому, что было очень дорогим. В этом Дина убедилась, когда официант принес меню.
  - Не беспокойтесь, Дина Константиновна, я все оплачу, - поняла ее мысли девушка.
  Дина решила, что сейчас не тот случай, когда есть смысл спорить по таким пустякам.
  - Тогда мне хотелось бы выпить вина. Вам, к сожалению, нельзя, вы за рулем.
  - Не страшно, я с удовольствием съем мороженое.
  Официант принес заказ, Дина сделала большой глоток вина.
  - Никогда еще не вела такие разговоры, - сообщила она.
  - Вы можете говорить со мной, как с хорошей подругой, - сказала Олеся. - Я давно мечтаю, чтобы рядом со мной был бы такой человек, как вы.
  Дина кивнула головой. Какая же, Олеся, все же хорошая девушка.
  - Вы знаете, что происходит в Академии?
  - Знаю, хотя может и не все, - ответила Олеся.
  - Тогда вкратце расскажу. Все считают, что вопрос с новым ректором практически решен. Им станет Петр Петрович Фатьянов.
  Олеся кивнула головой.
  - Его кандидатура уже согласована с министром. Тот дал добро.
  - Откуда вам известно про министра? Хотя, ясно, откуда, - спохватилась Дина. - Вам сообщил об этом отец.
  - Да, - подтвердила девушка.
  - И как вы относитесь к этому назначению? Не изменили своего отношения?
  Олеся скривила лицо.
  - Он противный тип и большой болван. Мне кое-что известно об его похождениях.
  - Вам очень многое и о многом известно, Олеся. Но я не желаю ничего знать об его похождениях. Вопрос стоит совсем в другой плоскости.
  - Я понимаю.
  - Чего вы, наверное, еще не знаете, Олеся, сегодня перед лекцией у меня состоялся с ним принципиальный разговор. Мы все выяснили друг про друга. Если он становится ректором, то первым делом увольняет меня.
  - Вот мразь!
  - Да, мразь, он, конечно, еще та, но дело даже не во мне. При нем от Академии ничего не останется, он загубит все, что только можно.
  - Не сомневаюсь, - процедила Олеся.
  - Я долго не хотела ничего предпринимать, тянула до последнего, но после разговора с ним для меня этот вопрос стал принципиальным. Я готова на все. Вы понимаете меня, Олеся.
  - Думаю, да, Дина Константиновна.
  - Хоть кто-то меня понимает, - улыбнулась Дина. - Вы помните свое недавние предложение?
  - Конечно. Я была уверенна, что она снова всплывет.
  - Тогда я отказалась от него, а сейчас даю вам карт бланш. Конечно, если все еще остается в силе.
  Олеся вздохнула.
  - Все в силе, только теперь ситуация несколько осложнилась после того, как министр дал свое добро.
  - Значит, ничего нельзя сделать, - похолодела Дина.
  Олеся посмотрела на свою преподавательницу.
  - Я так не сказала. Но цена вопроса сильно подскочила.
  - Ясно, - грустно протянула Дина. - Значит, напрасно затеяла этот разговор.
  - Вы же сами на лекциях ни раз повторяли, что ничего не бывает напрасным, а это понятие - плод нашего невежества. Мы просто не понимаем значение происходящего.
  - Кто знает, может, я и ошибалась, - задумчиво протянула Дина.
  - Не беспокойтесь, - снисходительно улыбнулась Олеся, - для папы абсолютно все равно, на пятьдесят тысяч долларов больше или меньше. Я почти не сомневаюсь, мы решим этот вопрос. Я с ним еще тогда обо всем договорилась. Он видел ваши выступления по телевизору, вернее, я ему сама их показала. Он в полном восхищении от вас. Говорит, что вы были бы ему отличной женой.
  - Разве у вашего отца нет жены? - невольно зарделась Дина.
  - Моя мама умерла несколько лет назад. Погибла на горнолыжном курорте, слетев с трассы.
  - Я вам очень сочувствую, Олеся!
  - Спасибо. Но боль уже прошла.
  - Все равно, это невосполнимая утрата.
  - Если вы будете вынуждены покинуть Академию, это станет тоже невосполнимой утратой.
  - Но не такой.
  - Не знаю, это разные вещи, но ваш уход будет катастрофой. Мой отец говорит: истинный талант и порядочность столь редкие вещи, что надо бороться до конца за каждого обладателя этих качеств.
  - Ваш отец мудрый человек.
  - Да. Я его очень люблю и горжусь им. Я думаю, вам стоит с ним познакомиться.
  - Возможно, как-нибудь.
  Олеся отодвинула от себя пустую вазу, где еще недавно было мороженое.
  - Я рада, что вы решились на такой поступок. Не думайте ни о чем, все остальное - наше дело. Просто примите то, что вскоре случится.
  - Так и сделаю, Олеся. Ты замечательная девушка, - улыбнулась Дина.
  - Даже если и так, то все равно мне до вас очень далеко. - Олеся достала купюру и положила на стол. - Теперь можем идти. Я очень рада, что мы обо всем с вами договорились.
  
  Глава десятая
  
  1.
  Княгинин уже некоторое время выбирал произведение, которое должно было стать визитной карточкой оркестра на новом этапе его творческой жизни. Каждый день он слушал все новые сочинения, но никак не мог ни на чем остановиться. Несколько раз уже был близок к цели, ему казалось, что он нашел то, что нужно. Но затем что-то не устраивало его, и он продолжал поиски. В какой-то момент он задумался над тем, почему он так долго не может совершить выбор? Раньше такого с ним не случалось. Скорей было даже наоборот, он это делал легко, можно даже сказать играючи, почти не задумываясь, руководствуюсь своим восприятием музыки. Он не очень доверял тем музыкантам и музыковедам, которые искали в ней некий запрятанный философский смысл, пытались длинно и путано, не жалея потоков слов, его раскрыть, как некую тайну или откровение сочинителя. Не то, чтобы он не верил в такие пояснения, но они казались ему надуманными, да и наводили скуку. Музыка - это то, что воспринимается непосредственно, она должна не возбуждать мысли и заумные теории, а вызывать чувства и эмоции, это мост, который непосредственно соединяет человека с чем-то высшим. И по нему надо просто шагать и желательно ни о чем не думать. Мысль всегда нас утяжеляет, задерживает в пути. А вот музыка избавляет от всей этой тяжести, облегчает поступь, очищает, словно драга речное дно, от наносов сознание. Слушатель должен слушать и подобно птице воспарять вместе с игрой музыкантов, улетать в те дали, откуда принеслись эти божественные звуки.
  Но сейчас он впервые усомнился в этой теории. Не то, чтобы он стал считать ее неверной, но Княгинин начал осознавать, что ей недостает некой важной составной части. Музыка все же имеет свой философский подтекст, она не только связывает нас с высшей реальностью, но и отражает его земное выражение. Без этого музыка была бы неполноценной, она не может пренебрегать этой составляющей, ведь человек имеет не только духовное, но и материальное воплощение. И его путь наверх начинается у самой земли. Мы не можем отвергать эту важнейшую частью нашей сущности. И оно должно иметь свое музыкальное воплощение. Эпоха сменяется эпохой, и каждая из них приносит нечто свое, только присущее ей. И каждый композитор и музыкант слышит ее так, как слышит ее только он. Но при этом если это слышанье не находит отклик у миллионов других слушателей, оно теряет всяческие значение и уходит в мрак забвенья.
  Но вот с этим у него как раз и возникли проблемы, он все явственней осознает, что то ли утратил такой слух, то ли по-настоящему никогда им не обладал. Он слушает музыку, но не понимает ее, она проходит через него, как солнечные лучи через стекло. Его мысли буксуют, а все потому, что у него нет ясного представления, что же он хочет найти. Иногда кажется, что он подходит совсем близко к обретению такого понимания, но в самый последний момент оно, словно тень, ускользает от него. Выходит, одной интуиции бывает недостаточно, возникают периоды, когда появляется насущная потребность в глубоком осмыслении услышанного. Скорей всего это происходит тогда, когда в жизни накапливается чересчур много противоречий, и человек утрачивает основополагающие ориентиры. И совсем не исключено, что нечто подобное произошло и с ним. Если быть честным с самим собой, то все последние годы он жил довольно бездумно. Уж слишком хорошо и комфортно ему было, чтобы предаваться каким-то размышлениям. Более того, он гнал от себя ненужные и как считал несвоевременные мысли, они мешали его благоденствию. Конечно, музыкой можно вполне успешно заниматься и в таком состоянии духа и очень многие так и поступают. Но в какой-то момент наступает прозрение, по крайней мере, оно настигло его, что с каждым днем теряешь все больше и больше. Разумеется, если все оценивать на основе получаемых материальных благ, то тут все в порядке. Но могут ли они выступать критерием успешности? Он уже убедился, что если нет чего-то более важного, то они скорей носят постепенный, но неумолимо разрушительный характер. И он себя едва не погубил, но к счастью остановился у самой последней черты. Еще немного и он бы превратился в копию Горегляда или кого-нибудь еще, похожего на него.
  Внезапно к нему пришла мысль: ему надо срочно поговорить с Наровлянской. Если кто-то и способен его беде помочь, то это она. По крайней мере, никого больше он не знает. Другое дело захочет ли она с ним общаться после первых двух неудачных попыток? Он бы не очень удивился, если она откажет ему даже во встрече. Там, в ресторане он вел себя не слишком корректно, он же видел, что она ушла сама не своя. На ее месте он бы обиделся на такое обращение и не стал бы вступать с этим человеком ни в какие контакты.
  Но он все же попробует, решил Княгинин. А там уж как получится. Но если она ему откажет, он не станет на нее обижаться, а даже одобрит ее поступок. Значит, ничего иного он не заслужил.
  
   2.
  
  Княгинин не мог избавиться от чувства неловкости, набирая номер Наровлянской. Он поймал себя на том, что испытывает к этой женщине странное чувство: то ли восхищение, то ли раздражение, то ли еще что-то не совсем для него понятное. В любом случае ему пора разобраться в их отношениях. Самое удивительное в этой ситуации то, что они за всю жизнь всего-то встречались дважды, но у него не было сомнений, что между ними они действительно существуют. И при этом он не сомневался в том, что и она придерживается сходного мнения. Другое дело, что об их характере можно спорить, то ли они враждебные, то ли совсем иные.
  Иногда за внешней оболочкой кроется внутри совсем другое содержание. Взять его отношения с Гореглядом, долгое время он считал его своим близким другом и был уверен, что и Валерий думает точно так же. Но теперь ему ясно, что они никогда не были настоящими друзьями, да и не могли ими быть, для этого они чересчур разные. Просто это стало очевидным не сразу, понадобилось много лет и событий, чтобы осознать этот факт. И теперь ему, Княгинину, даже странно, что столь очевидную вещь он разглядел столь поздно. Перебирая в памяти события, он ясно видел, что с самого начала их знакомства между ними возникали разногласия по самым разным вопросам. Другое дело, что в те времена они не акцентировали на них внимание, их объединяла общая цель. Но когда она была достигнута, пропасть противоречий межличностных противоречий стала быстро увеличиваться, пока однажды не достигла размера, которая разрушила окончательно их связь. А вот в случае с Наровлянской ему почему-то кажется, что все обстоит ровно наоборот.
  Она долго не отвечала, и Княгинин уже подумал, что разговор не состоится, как вдруг она ответила ему.
  - Дина Константиновна, добрый день. Вас беспокоит Княгинин. - По возникшей в телефоне паузе он понял, что она сильно удивлена его звонком.
  - Я вас слушаю, Георгий Валентинович.
  - Помните наш последний разговор. Хочу попросить за него прощение и сообщить, что, если еще не поздно, согласен преподавать у вас.
  - Нет, не поздно. Я рада, что вы согласились.
  - Могли бы мы с вами встретиться и переговорить?
  - Разумеется. Когда вам удобно?
  - Лучше не откладывать. Можно сегодня.
  - Сегодня? - В телефоне снова повисла пауза. - Тогда только вечером, днем я занята.
  - Прекрасно, мне вполне это время подходит. Тогда я вас приглашаю в тот же ресторан, если, конечно, не возражаете.
  - Не возражаю.
  - Договорились.
   Княгинин почувствовал облегчение, этот разговор дался ему не просто. Зато теперь он перешел Рубикон. Правда, где он оказался после перехода, он представлял не совсем точно. Но ничего, скоро узнает.
  
  3.
  
  В последнее время, словно бы по обоюдному согласию, они с женой разговаривали мало, как будто бы дали обет молчания. Раньше бы Княгинин не находил себе места, а сейчас его такая ситуация вполне устраивала. Он так погрузился в самого себя, что внешние контакты егодаже стали угнетать. Да он и не знал о чем говорить с Зинаидой, все темы давно были исчерпаны, а новые уже много лет не возникли. Повторять же без конца одно и то же не хотелось.
  Княгинин понимал, что такое положение не может продолжаться вечно, рано или поздно придется принимать судьбоносное решение. Но думать сейчас об этом не хотелось, мысли были заняты совсем другим, преимущественно предстоящей встречей с Наровлянской. Почему-то он был уверен, что от нее будет многое зависеть, хотя на данный момент было не понятно, что именно. Ну, поговорят, а дальше то что? Даже если разговор продлится несколько часов, все равно затем последует разлука. И все вернется на круги своя. Или не вернется? В общем, констатировал Княгинин, полная неопределенность и запутанность.
  Он сидел и размышлял над тем, что ему делать, когда внезапно в кабинет вошла жена. Она не заходила сюда давно, поэтому Княгинин удивился ее появлению. Им овладело предчувствие, что приход Зинаиду ничего хорошего ему не сулит.
  - Ты все тут сидишь? - проговорила Зинаида с какой-то непонятной ему интонацией.
  - Слушаю музыку, никак не могу выбрать для оркестра новое произведение. Может, ты подскажешь.
  По ее лицу Княгинин понял, что эта тема совершенно ей безразлична. Вообще, с некоторых пор он заметил одну поразившую его вещь; жена в последнее время очень мало слушала музыку, как будто бы она перестала ее интересовать. А ведь она закончила консерваторию, мечтала некогда о карьере оперной певице. В таком случае, по какой причине у нее атрофировался к ней интерес?
  - Даже не знаю, что тебе сказать, - размышляя о чем-то своем произнесла Зинаида. - Ты бы лучше о другом подумал.
  - О чем, если не секрет?
  - Надеюсь, ты помнишь, у тебя скоро юбилей.
  - Да, пятьдесят лет. Такое трудно забыть. Но еще не очень скоро.
  - Осталось всего два месяца. Нужно срочно приступать к подготовке.
  - Юбилея?
  - А чего же еще? - удивилась супруга. - Мероприятие большое, надо готовиться заранее. - Зинаида спела напротив мужа и придвинула к себе лежащий на столе блокнот. - Надо все тщательно продумать и распланировать.
  Некоторое время Княгинин молчал.
  - Ты считаешь, нужно непременно отмечать мой юбилей?
  Зинаида изумленно уставилась на мужа.
  - А как иначе? Это важное событие для всей нашей семьи.
  Княгинину захотелось сказать, что семьи по большому счету уже и нет, но он благоразумно промолчал. Пока для этих слов время не пришло. Придет ли?
  - Да, возможно, но я пока как-то не задумывался на эту тему.
  - Я в этом не сомневалась, - едко проговорила Зинаида. - Зато я задумалась. Придет много гостей, надо принять их как следует. Нужно организовать поздравления от сильных мира сего, возможно даже от президента и премьер-министра.
  - Зачем? Я совсем не уверен, что они большие любители музыки.
  - Какое это имеет значение, по-настоящему музыку любят совсем немногие. Зато делают вид, что любят, важные персоны, от которых многое зависит.
  - И черт с ними! Мне сейчас вообще не до юбилея. В оркестре происходят сложные процессы, не представляю, что будет с нами завтра.
  - Эти вещи никого не должны волновать, - наставительно произнесла жена. - Перед гостями ты должен выглядеть совершенно благополучным, уверенным в себе.
  - Я не уверен в себе, Зина. Я утратил уверенность. Ты можешь это понять? Или уж нет?
  Зинаида пристально взглянула на Княгинина.
  - Это твои дела, Георгий. А есть наши дела.
  - Мой юбилей относится к нашим делам?
  - Именно так. И мы его проведем на высоком уровне. Хочешь ты этого или нет.
  - Вон как ты заговорила, - усмехнулся он. - Но коли так, то и проводить его ты будешь без меня.
  - А вот это мы посмотрим. - Жена с трудом сдерживала ярость. - У тебя с какого-то момента поехала крыша. Но мы не позволим, чтобы она съехала совсем.
  - Кто это мы, можно узнать?
  - Я, твоя дочь.
  Княгинин ощутил некоторую радость, что она не назвала в этом ряду сына. Значит, он не участвует в заговоре против него. Уже хорошо.
  - Вот что я тебе скажу, юбилея не будет. Я его не хочу.
  - А я говорю, что будет. Не желаешь участвовать, сама все сделаю. И попробуй уклониться и не прийти на него.
  Зинаида встала и. не глядя на мужа, вышла. Он проводил ее глазами. Княгинин понимал, что война объявлена. Он не хотел ее начинать, но его вынуждают это сделать.
  
  4.
  
  Княгинин отпустил шофера и сам повел машину на встречу с Наровлянской. Он решил быть в данном случае абсолютно свободным и не связывать себя с другим человеком. Он даже не представляет, сколько времени продлится их общение. Может, всего несколько минут, а может несколько часов. Во всем этом было что-то непредсказуемое, как будто смотришь фильм с лихо закрученным сюжетом, когда невозможно предугадать очередной поворот событий.
  Княгинин приехал первым, он занял тот же столик, за которым они сидели в прошлый раз. Сделал он это на каком-то подсознательном уровне, хотя свободных мест было предостаточно. Но ему вдруг захотелось переписать их прежнюю встречу на новый лад. А лучше всего по-возможности ее зачеркнуть, по крайней мере, настолько, насколько это возможно и на этом же полотне нарисовать совершенно новую картину.
  Наступило условленное время их встречи, но Наровлянской еще не было. Княгининым охватило волнение - а если она не придет? Это бы стало для него определенным ударом. А их и без того в последнее время хватает. И он далеко не все из них держит успешно.
   Княгинин посмотрел на часы, с каждой секунды их стрелки все дальше отходили от условленного часа, а она все не появлялась. Он будет ждать не больше пятнадцати минут, если она не появиться, он уйдет. Княгинин пожалел, что отпустил шофера, он бы с удовольствием сейчас что-нибудь выпил. А так придется соблюдать суровый режим трезвости.
  Отведенные им пятнадцать минут истекли, он решил дать ей еще пять минут. А затем уже точно уедет. Значит, не судьба. Он снял часы и положил их на стол перед собой. Рядом в ожидании заказа, словно коршун, нарезал круги официант. Но Княгинин не обращал на него внимания; если Наровлянская не придет, он ничего заказывать не станет, а встанет и покинет ресторан.
  Она пришла как раз в тот момент, когда он уже собирался уходить. Наровлянская буквально влетела в ресторан, по ее учащенному дыханию он понял, что она очень спешила на их встречу.
  - Извините, Георгий Валентинович, опоздала. Но в оправдании могу сказать, что по объективным причинам. Совершенно неожиданно вызвала к себе наш ректор. Мы проговорили с ней целый час. Сидела, как на иголках, но не могла ей сказать: извините, у меня важная встреча. Для начальства это не оправдание. Вы же тоже руководитель, так что должны меня понять.
  - Я вас прекрасно понимаю, Дина Константиновна, - успокоил ее Княгинин. - Вы правильно поступили, начальство не любят, когда подчиненный проявляют самостоятельность и уходит из кабинета не тогда, когда хочет оно, а когда хочет он. И давайте больше не будем об этом, главное, что встреча состоялась. Все остальное по сравнению с этим пустяки.
  - Вы так думаете, - неожиданно обрадовалась Наровлянская. - Это обнадеживает.
  - Обнадеживает? - настала очередь удивляться ему. - А можно спросить, в чем тут надежда?
  - Спрашивать можно обо всем, но не на все вопросы есть ответы. - Наровлянская уже удобно расположилась за столиком и приступил к изучению меню. - Ужасно есть хочется, - сообщила она, поймав его изучающий взгляд.
  - Позвольте, я закажу, не пожалеете. В тот раз моим заказом вы, кажется, остались довольны.
  - С удовольствием вручаю вам эту инициативу.
  Княгинин подозвал довольного этим официанта и продиктовал заказ.
  - Совсем скоро голод вас покинет, - пообещал Княгинин.
  - Не сомневаюсь. Что вы хотите мне сказать?
  - Многое.
  - Вот не думала, - призналась Дина. - И что именно?
  - Не знаю, - в свою очередь признался Княгинин.
  - Как прикажите вас понимать?
  - Так и понимайте. Ладно, давайте начнем с того, что я знаю. Я согласен в меру своих сил и возможностей преподавать в вашей Международной школе. Это мое принципиальное согласие. Полагаю, детали обсудим позже.
  - Обсудим, когда придет время. Это все?
  - Да, то есть нет.
  - Как вас изволите понимать?
  Княгинин с некоторой долей замешательства посмотрел на свою собеседницу и одновременно сотрапезницу.
  - Я много думал о ваших словах.
  Дина даже отложила вилку, на которой раскачивался изрядный кусок отбивной.
  - О каких словах вы говорите?
  - Помните, вы сказали в радиопередаче о музыкантах, которые плохо играют произведения великих композиторов, но зато хорошо живут за счет их творчества. При этом многие из композиторов жили и сочиняли в бедности и даже в нищете.
  - Да, прекрасно помню, вы тогда сильно обиделись.
  - Было такое. Но сейчас я не о своей обиде.
  - О чем же тогда?
  - Вы, наверное, удивитесь, но те ваши слова были тем выстрелом, которые сорвали лавину с гор.
  - Честно говоря, даже не ожидала такого резонанса. Я сама в тот момент немного удивилась своим словам, секунду до их произнесения ни о чем таком я и не думала. Они вырвались спонтанно.
  - Но, как оказалось, были очень справедливы. После той передаче в моей жизни многое стало изменяться.
  - Боюсь, даже спросить, что именно?
  - Да, почти все. Это относится как к личной жизни, так и к творческой. Я расстался с первой скрипкой...
  - С Гореглядом? - быстро спросила Дина.
  - Вы знакомы с ним?
  - Слышала пару раз его сольные выступления.
  - У него были сольные выступления? Не знал, мне он о них ничего не рассказывал. И какого вы мнения о нем?
  - Плохого, - чуть помедлив, ответила Дина. - Типичный коммерсант от музыки, видно, как ему скучно во время исполнения произведений. Одна мечта: скорей бы добежать до кассы. Это очень заметно.
   Княгинин горько рассмеялся.
  - Вы правы, он такой. Хотя было время, когда подавал большие надежды. Но потом увлекся другими вещами.
  - Весьма распространенное явление, - заметила Дина. - Деньги - самое большое искушение в искусстве. Противостоять ему - тоже большое искусство.
  - Согласен. Могу признаться, мне это не удалось. Но теперь я хочу многое поменять. И мне нужна ваша помощь.
  - Моя помощь? - в очередной раз удивилась Дина. - Но в чем? - Этот неожиданный разговор порождал в ней противоречивые чувства. С одной стороны он ей нравился, но с другой - вызывал настороженность. Она не понимала, куда ведет ее собеседник. А то, что беседа имела некое четкое направление, она с каждой минутой убеждалась все сильней.
  - Наверное, я вас удивлю своим ответом. Я нуждаюсь в человеке, который помог бы мне разобраться с тем, что я делаю.
  - Полагаете, что это я?
  - За последнее время я прочел немало ваших статей, книг, просмотрел телепередач с вашим участием. Вы именно тот, кто мне нужен.
  - Даже не знаю, что и ответить. Я даже растерялась. Наверное, я должна быть польщена.
  - Я всегда пренебрежительно относился к искусствоведам, мне казалось, в эту профессию идут те, кто не способны проявить себя в творчестве. И старался не тратить свое драгоценное время на знакомство с их трудами. Но когда я стал читать и слушать вас, в моих представлениях произошел сдвиг. Я осознал, как слабо мы исполнители проникаем в смысл того, что сами же исполняем.
  - Это моя старая мысль. Но не все готовы с ней согласиться.
  - Я был среди этих людей. Но теперь согласен.
  - Когда это было, чтобы творец понимал собственное творение. Это очень похоже на отношения бога и человека, где творец - бог, а читатель - его соавтор, и только с его помощью творец может осознать свое творение, да и то не до конца. Получается, что произведение - это совместный труд автора исполнителя, слушателя, зрителя. И аудитория нужна для того, чтобы завершить произведение. Вот когда вся цепочка соединяется, тогда по ней и начинает циркулировать божественный дух.
  - Теперь я понял, чего мне не хватало! - воскликнул Княгинин. - Из моего творчества ушел божественный дух. Или никогда не приходил. Как вы думаете?
  - Давайте не торопиться с выводами. Вы спешил с ними во время первого нашего диспута, спешите, как мне кажется, сейчас. Хотите кое в чем признаюсь?
  - Очень хочу!
  - В Интернете за последнее время я прослушала едва ли не все ваши выступления, что там есть. Вы очень талантливый музыкант, Георгий Валентинович, я ни раз была сильно взволнована вашими интерпретациями. Но с какого-то момента мне становилось скучно и не интересно, все было заранее понятно. Вы начинали играть произведение, а я уже знала, что будет дальше. А Бог - это всегда неожиданность, открытие, иначе - это не Бог, а начальство. Оно же чаще всего самая прогнозируемая сущность на свете. Извините, ели вас обидела.
  - Что вы, именно это я хотел от вас и услышать.
  Дина удивленно взглянула на него.
  - Уж не мазохист ли вы?
  - Уверяю, не мазохист. Просто я хочу использовать последнюю возможность. В какой-то момент я забыл, что такое музыка. Даже если ты зарабатываешь с ее помощью деньги, она создана вовсе не для этого.
  - Знаете, - задумчиво произнесла Дина, - я давно пришла к выводу, что у каждой вещи, у каждого явления есть как бы две стороны или два уровня: высший и низший. Так вот, большинство используют низший уровень и пренебрегают высшим. Подавляющее меньшинство используют высший уровень. И за это им вечная слава. Но есть еще совсем редкие единицы, которые способны используют и низший и высший уровни в полном объеме на благо себе и другим. Что я имею в виду: музыкой можно зарабатывать, в том числе большие деньги, ничего зазорного в этом нет, но в том случае, если вы при этом не теряете ее божественный дух. Вы понимаете, о чем я?
  - Понимаю, - произнес Княгинин. - У вас дар очень точно и ярко формулировать сложные понятия. Я бы так просто и одновременно глубоко не сумел бы сказать. Но мне теперь стало казаться, что именно об этом я и думал все последнее время.
  - Мне приятно, что я смогла хоть чем-то быть вам полезным.
  Княгинин посмотрел в глаза Наровлянской.
  - Мне кажется вы как раз тот человек, который приносит пользу всем, с кем вы сталкиваетесь в жизни.
  - Это чересчур лестное утверждение. Иногда я могу приносить и неприятности.
  - Значит, эти люди не заслуживают ничего другого, - уверенно произнес Княгинин. - Принести некоторым людям неприятности, значит принести обществу пользу.
  - Возможно, - кивнула головой Дина. Она о чем-то ненадолго задумалась, он терпеливо ждал, когда она продолжит. - Знаете, у нас с вами есть возможность крупно помочь одному очень талантливому человеку.
  - С удовольствием помогу. Что для этого надо сделать?
  - Для начала отправиться к нему.
  - Давайте отправимся. А когда?
  - Да хоть сейчас, если вы свободны.
  - Свободен, можем ехать.
  - Прекрасно. Я ему звоню и мы едим.
  
  5.
  
  - Кому мы едим?
  - Подождите, скоро сами все увидите и услышите. Правда, не совсем представляю вашу реакцию. Постарайтесь не поддаваться первым впечатлениям. Они части ошибочны.
  - А мне всегда казалось, что именно они самые верные.
  - Это не так, я даже однажды, правда давно, написала статью, которую так и назвала: "Ошибочны ли первые впечатления в музыке"?
  - С удовольствием почитаю. Но пока мы стоим в пробке, может, кратко перескажите содержание статьи?
  - Все довольно просто. Первое впечатление - это обычно поиск привычных представлений. У всех нас есть сформированные за многие годы вкусы, пристрастия, да просто привычки. И мы подсознательно желаем, чтобы оно им соответствовало. А когда этого не происходит, автоматически включается процесс отторжения. Он буквально мгновенно овладевают нами, мы даже не замечаем, как оказываемся под его властью. А из нее уже трудно вырваться.
  - Возможно, в этом что-то есть. Но что же в таком случае нам делать?
  - Насколько это возможно, не включать, блокировать этот механизм. Когда встречаешься с чем-то новым и непривычным, надо стараться освободиться хотя бы на время от прежнего содержания, от старых стереотипов. Конечно, не все новое имеет ценность, есть масса всего нового по форме, но очень старого и убогого по содержанию. Или вообще без содержания. В этом сложность.
  - Как же вы предлагаете ее преодолевать?
  - К сожалению, тут нет общих рецептов, каждый это делает индивидуально. Все зависит от внутреннего содержания человека.
  - Но вы же предлагаете на данный момент избавиться от него. Если я вас правильно понял.
  - Я предлагаю избавиться от наносного содержания, но не от своей личности. Ее я наоборот призываю задействовать в полную силу.
  - Честно говоря, не очень представляю, как все это должно проистекать. Убрать наносное, оставить самого себя. Но как отделить одно от другого, все так плотно слито воедино.
  - На самом деле это только так кажется. Хотя придется потрудиться, заглянуть в себя, задать себе, быть может, много вопросов: что мое, а что породило тут или иную реакцию? Знаете, это в каком-то смысле процесс очищения. Музыка должна очищать, а не переполнять. Хотя многие придерживаются именно такого мнения. Тут очень большая путаница.
  - Я вас сильно разочарую, если сообщу, что и я так считаю.
  - Я в этом не сомневалась.
  - По-вашему я ретроград?
  - В какой-то степени, да. Если человек не обновляется, то неизбежно становится ретроградом. Даже если и не хочет. Но есть вещи, которые сильнее его.
  - Удивительно, даже если я с вами не согласен, мне не хочется спорить. Наверное, в данном случае для меня несогласие не только важно.
  - А теперь я вас не совсем понимаю.
  - Да я и сам не очень понимаю. Просто мне приятно, что вы сидите рядом со мной, что слышу ваш голос.
  - Выходит, то, что я говорю, не имеет никакого значения?
   - Имеет и даже большое. Но вы не ловили себя на том, что бывает, что просто присутствие рядом с тобой личности бывает важнее того, что она произносит или делает?
  - Да, бывает такое. В какой-то степени это относилось к моему мужу.
  - А где он сейчас?
  - Уже как два года умер.
  - Извините.
  - Вы не обязаны знать досконально мою биографию.
  - Могу я спросить о вашей семейной жизни?
  - Спрашивайте.
  - Вы были счастливы с ним?
  - Мое ощущение как-то не укладывается в это понятие. Это было скорее другое чувство. В любом случае он грандиозно повлиял на мою жизнь. Скорее даже, как отец или как наставник, чем как муж.
  - Наверное, я вторгся в запретную зону.
  - Не могу определить, насколько эта зона запретна. Все зависит от человека, одному хочется рассказать все, включая самое сокровенное, а другого не пустить даже в подъезд дома, в котором живешь.
  - Знаю, вопрос несвоевременный, но уж очень хочется спросить, к какой категории людей отношусь я?
  - Вам так хочется это знать.
  - Не буду скрывать, хочется.
  - И я не буду скрывать, что еще не определила.
  - Но уже хорошо, что я пока не попал в категорию людей, которых лучше не пускать в подъезд.
  - Если вас это радует, то могу точно сказать: пока не попали.
  - Иногда радость доставляют самые неожиданные вещи.
  - Въезжайте в эту арку, там можно припарковаться во дворе.
  - Слушаюсь и повинуюсь. Мне кажется, у нас была интересная беседа.
  
  Глава одиннадцатая
  
  1.
  Чупшев не спускал глаз с Княгинина, почти не обращая внимания на Дину. Она нисколько не обижалась, прекрасно осознавая, что для молодого гения присутствие тут знаменитого музыканта является главным. Ведь это огромная надежда. Другое дело, воплотиться ли она, это вопрос. Но именно сейчас она и должна проявить себя во всем своем блеске, дабы решить его положительно.
  - Знакомьтесь, Георгий Валентинович, это Иван Федотович Чупшев, очень многообещающий молодой композитор, - представила Наровлянская своего протеже.
  - Я очень рад с вами познакомиться, господин Княгинин, - от волнения с трудом вытолкнул слова изо рта Чупшев. - Я большой поклонник вашего творчества.
  Он изъясняется не своими словами, мысленно отметила Дина. Поклонник творчества Княгинина он не большой, как-то они разговаривали на эту тему, и Чупшев весьма критически отзывался о нем. Она почувствовала, что ей не нравится, что Чупшев кривит душой. Ради успеха люди часто готовы предать самих себя. А это верный путь к деградации таланта, по нему до этого парня прошли сотни, тысячи людей. Надо постараться ему не позволить его повторить.
  - Ваня, мы пришли сюда не разговаривать, а слушать музыку. Твою музыку. Георгий Валентинович заинтересовался твоим новым произведением. - Это было не так, она даже еще не рассказала ему о нем. Но Дина сейчас считала, что это ложь во спасении.
   Княгинин бросил на Дину удивленный взгляд, но промолчал, решив не вмешиваться в не совсем понятную ему игру.
  - Может, попьете чаю, - немного растеряно предложил Чупшев.
  - Нет, сначала послушаем, а там посмотрим, - решительно произнесла Дина. Она решила взять инициативу целиком на себя. Иначе может получиться совсем не то, что она задумала.
   Княгинин вновь бросил на Дину удивленный взгляд и снова ничего не сказал. Но она чувствовала, что он почти непрерывно наблюдает за ней. Такое его поведение ее не очень устраивало, она боялась, что интерес к ней перебьет его интерес к Чупшеву, вернее, к его музыке. А в данный момент это главное. А вот потом... Но что потом, она думать сейчас не хотела. Ей нужно быть сконцентрированной на том, что происходит здесь и сейчас. И больше нигде
  - Иван, садись за рояль, - попросила она композитора и посмотрела на Княгинина.
  Тот, в поддержку ее, кивнул головой.
  - Да, садитесь, молодой человек. Мы готовы вас слушать.
  Чупцевым вдруг овладела нерешительность, это было заметно по его лицу и фигуре. Он понимал, что возможно сейчас решается его судьба, и не мог справиться с волнением.
  Дина поняла, что надо срочно действовать.
  - Извините, Георгий Валентинович, - обратилась она к Княгинину, - нам надо с Иваном надолго пообщаться.
  Они прошли в кухню. Дина усадила его на стул, на столе стояла начатая бутылка водки, она налила из нее треть стакана.
  - Выпей.
  - Я же не смогу играть.
  - Еще как сможешь. Это тебя успокоит.
  - Я волнуюсь?
  - У тебя даже руки трусятся.
  Чупшев посмотрел на свои пальцы.
  - Что же делать?
  - Отвлекись от всех посторонних мыслей, просто играй. И не старайся играть как-то особенно хорошо, ему это не нужно. Он большой музыкант, все поймет и без твоих изысков.
  - А если не понравится?
  - Абсолютно ничего страшного, у меня есть еще пару вариантов не хуже. - Это было неправдой, но это была очередная ее ложь во спасении. Не слишком ли часто она прибегает к этому приему за такое короткое время, подумала Дина.
  - Да? - Он мгновенно взбодрился.
  - Да. Поэтому играй спокойно, не хуже, но и не лучше, чем обычно. Особенно обрати внимание на вторую часть. Исполняй ее медленней, а ты торопишься.
  - Но мне так кажется лучше.
  Дина отрицательно покачала головой.
  - Поверь мне, это будет звучать выразительней.
  - Хорошо, - согласился Чупшев. - Сделаю, как вы говорите. - Ты готов?
  - Да.
  - В таком случае идем.
  Они вернулись в комнату.
  - У вас все в порядке? - поинтересовался Княгинин.
  - Все просто замечательно, - улыбнулась Дина. - Начинаем маленький концерт.
  Чупшев играл, Дина слушала музыку и одновременно следила за Княгининым. Почему-то она была уверенна, что его захватит исполнение, но сейчас ей казалось, что этого не случилось. Он был внимателен, но у нее не создалось впечатления, что он поглощен им. Значит, она ошиблась в своих расчетах? Если так, будет очень обидно. Но пока она сдаваться не собирается.
  Чупшев кончил играть, какое-то время вместо музыки не звучало никаких других звуков. Внезапно Княгинин встал и прошелся по комнате, потом снова сел. Но ничего не сказал. Дина почувствовала даже раздражение, его молчание ей не нравилось.
  - Что скажите, Георгий Валентинович? - обратилась она к нему.
  - А если я не знаю, что сказать, - ответил Княгинин, - то, что я должен сказать?
  Дина почувствовала разочарование, она понимала чувства Чупшева и старалась даже не смотреть на него.
  - Я не могу за вас решать.
  - Мне надо подумать, послушать еще раз. Молодой человек, у вас есть запись вашей симфонии?
  - На диске вас устроит?
  - Разумеется.
  - Сейчас вам дам.
  Чупшев достал с полки диск и вручил Княгинину. Дина поняла, что сейчас самое лучшее время для ухода. Все, что можно на сегодня тут произойти, уже произошло. Если они тут задержатся, будет только хуже.
  - Иван, нам пора идти, - произнесла Дина, поймав на себе очередной удивленный взгляд Княгинина.
  - А чай? - возразил Чупшев.
  - Попьем в другой раз. У нас с Георгием Валентиновичем есть еще срочные дела. Я уверенна, мы скоро увидимся в том же составе.
  
  2.
  
  Они вышли на улицу. Уже подступала ночь, было еще немного светло, но где-то в вышине начала сгущаться густая темнота. Княгинин выглядел молчаливым и задумчивым, Дина же решила, что нет смысла нарушать это его состояние. Если в него погрузила этого человека только что услышанная им музыка, то уже достигнут определенный результат. Ну а что будет дальше, скоро выяснится.
  Они подошли к машине Княгинина. Тот словно бы очнувшись от забытьи, посмотрел на нее.
  - Куда направимся дальше, Дина Константиновна? - произнес он. - В ресторане поужинали, в гостях побывали. Куда можно поехать еще?
  - Даже не знаю, что предложить. В самом деле, были почти везде. Остались разве что наши дома. К вам, думаю, нельзя, тогда могу предложить поехать ко мне и завершить наш вечер небольшим ужином. Правда, дома еды у меня нет; после того, как скончался муж, я тут же перестала готовить. Но можно что-то купить в магазине. Конечно, если вас устроит такой непривлекательный вариант.
  - Такой непривлекательный вариант меня вполне устраивает. Едемте к вам, - решительно и даже, как показалось Дине, с некоторым облегчением произнес Княгинин.
  Ехать было недолго, они почти не разговаривали, лишь обменивались немногочисленными репликами. Возле знакомого магазина Дина попросила притормозить.
  Они вошли в торговый зал.
  - Давайте разделим обязанности, вы выбираете продукты, я плачу, - предложил Княгинин. - Нет возражений?
  Возражений у Дины не нашлось. Она подумала, что хоть раз кто-то заплатит за нее, в последнее время это она платила за всех.
  Они быстро набрали полную тележку продуктов. Дина была убеждена, что им столько снеди и за неделю не съесть, но Княгинин продолжал настаивать на новых покупках. Если ему так нравится, пусть так и будет, решила она. Наровлянская поймала себя на том, что ей совсем не хочется возражать этому человеку, скорей приятно подчиняться его воли. А что в этом уж такого удивительного, это вполне нормальное взаимодействие мужского и женского начала. Так устроено в природе, и когда оно же проявляется в отношениях людей, то приносит удовлетворение. Конечно, это не относится к тем случаям, когда речь идет о феминистках. Но она никогда не числила себя в их рядах, наоборот, всегда недолюбливала и сторонилась таких особ.
  Они не без труда дотащили до машины два доверху наполненных пакета.
  - Едем к вам, показывайте дорогу, - сказал Княгинин.
  Пока они ехали несколько минут, Дина мучительно вспоминала, не слишком ли большой в квартире бардак? Вроде бы нет, бардак есть, но вполне в допустимых объемах. Она так мало чем-либо занимается в квартире, что даже при нечастных случаях наведения порядка беспорядок все же не наступает. Воистину, нет худа без добра.
  - Вот здесь я живу, - сказала Дина, когда они оказались в ее квартире.
   Княгинин с интересом огляделся.
  - А знаете, что-то подобное я и представлял. Эта квартира очень к вам идет.
  - Разве? - удивилась Дина. - Никогда не думала о ней в таком ключе.
  - Это я вам говорю, как музыкант и эстет.
  - Тогда поверю. Вы голодны?
  - Есть немного. После нашего совместного обеда прошло уже часа четыре.
  - Время от обеда к ужину бежит быстро, - с легким вздохом констатировала Дина. - В таком случае пойду выполнять обязанности хозяйки.
  - Могу вам помочь, - предложил Княгинин.
  - Я справлюсь. А вы не желаете что-нибудь послушать?
  - Желаю. Еще раз симфонию вашего друга.
  - Вряд ли его можно назвать моим другом. Но вашу идею одобряю.
  Дина отправилась на кухню превращать продукты в блюда и оттуда слушала музыку. Неужели он не проникнется ею? с тревогой спрашивала она себя. Помимо того, что в этом случае она не сумеет помочь молодому дарованию, ее мнение о Княгинине окажется ошибочным, она его переоценила. Должен же он понимать не только музыку прошлого - эта не такая уж и большая заслуга, но и музыку будущего. А вот эта способность дана совсем немногим. И ей казалось, что он ею обладает. Или ей, Дине, хотелось, чтобы было бы именно так. Но ничего не поделаешь, если он не сумеет достойно оценить данное сочинение, с этим придется смириться. Как она смирялась со многим другим в своей жизни.
  В комнату она вошла с подносом и стала расставлять яства на журнальном столике. Симфония уже смолкла, и Дина не без тревоги посмотрела на своего гостя. Но того казалось больше занимала предстоящая трапеза.
  - Выглядит, все очень вкусно, - дал оценку ее стараниям Княгинин.
  - Когда я жила с мужем, приходилось много готовить, он у меня любил вкусно поесть. Так что кулинарный опыт у меня большой.
  - А по вам это не скажешь. Вы выглядите такой утонченной.
  - Внешность, как вам известно, обманчива, - улыбнулась Дина. - А моя - особенно.
  - А почему ваша особенно? - спросил Княгинин.
  - Многим я кажусь не такой, какая на самом деле.
  - В это я, пожалуй, готов поверить.
  - Давайте есть. Пока готовила, то тоже проголодалась.
  Они дружно приступили к еде.
  - А вы правы, вкусно, - оценил Княгинин. - Люблю домашнюю пишу. Приходится много гастролировать, а значит, есть, где придется и что придется. Такой режим, сами понимаете, не улучшает здоровье.
  - А вот я не люблю домашнюю пищу, она мне напоминает долгое домашнее рабство у плиты. Я вот сейчас готовлю крайне редко, в магазине можно купить полуфабрикаты и разогреть. А еще лучше потрапезничать в кафе.
  - У вас мужской взгляд на эти вещи.
  - Нет, - покачала головой Дина, - просто я выполнила свой долг жены. И могу отдохнуть от этих обязанностей.
  - Навсегда?
  Они обменялись взглядами.
  - Не знаю, но пока такая ситуация меня устраивала. Жаль, что не можем выпить, вы за рулем. А мне почему-то сильно захотелось.
  - В этом случае мне пришлось бы оставаться у вас до утра.
  Дина отвела глаза в сторону.
  - Вы прослушали еще раз, что сочинил Чупшев?
  - Да.
  - Ничего не хотите сказать?
  Княгинин слегка вздохнул.
  - Честно говоря, я в определенном затруднении.
  - Может, попробуем совместно выбраться из него, - предложила Дина.
  - Давайте, попробуем. Когда я слушал первый раз, то у меня быстро возникло отторжение. Просто не хотелось огорчать вашего протеже.
  - Я это заметила, - вставила Дина.
  Княгинин кивнул головой.
  - Но сейчас у меня другое впечатление, удивило то, что это сочинение меня захватило. Но как-то странно, я не могу разобраться в этой музыке. - Он вопросительно посмотрел на Дину.
  - Вашему горю можно помочь.
  - Так, помогите!
  - Что вызывает у вас беспокойство, с чем вы не можете примириться?
  - Согласитесь, Дина Константиновна, это все же странное сочинение, оно очень разряженное, когда слушаешь, физически ощущаешь наличие пустот. Они одновременно затягивают и выталкивают.
  - Но это же замечательно! - воскликнула Дина.
  - Возможно, только пока не понимаю, что тут замечательного?
  - Я вам изложу одну свою теорию, можно даже сказать, сокровенную. Надеюсь, тогда многое у вас прояснится.
  - Хочется в это верить.
  - Каждая эпоха с чего-то начинается. Начало оно всегда тощее, но постепенно начинается ее наполнение. Она обзаводится своими выразительными средствами во всех областях искусства, своими идеологемами, модой, обычаями, и еще огромным числом разных атрибутов. И постепенно наступает сначала насыщение, а затем и переполнение. Эпоха движется к своему закономерному закату, хотя чаще всего ни она сама, ни живущие в ней люди этого не замечают. Для искусства периода заката характерны насыщенность, которая часто сопровождается напыщенностью формы при все большей скудости содержания. Да и откуда ему взяться, ведь все уже сказано, поэтому идет бесконечное повторение, разумеется, в разных вариациях. Они-то и воспринимаются большинством в качестве новаторства. И не осознается, что это только лишь имитация его, в реальности, происходит бесконечный повтор одного и того же. У вас, Георгий Валентинович, тонкий слух и высокий уровень эстетического восприятия мира, неужели вы этого не замечаете? - В ожидании ответа Наровлянская замолчала.
  Княгинин какое-то время собирался с мыслями.
  - Если говорить откровенно, то до этого момента ничего подобного в моей голове не появлялось. Но сейчас, когда вы излагаете свою теорию, я начинаю постепенно это осознавать. Прошу, продолжайте.
  - Сейчас мы как раз находится в том периоде, когда произошло именно такое переполнение. Одна эпоха завершена, просто еще не опубликован об этом соответствующий манифест. И люди искусства продолжают ее наполнять, давно уже не принося в эту копилку ничего нового. И ваш оркестр тоже как раз этим и напряженно занят.
  - Что же вы предлагаете, отказаться от всего прежнего репертуара?
  - Нет, тогда возникнет провал. А это опасно и пагубно. Должна сохраняться преемственность. Но пора приступать к осваиванию нового материала.
  - И ваш Чупшев его поставщик?
  Дина в знак согласия кивнула головой.
  - То, что он написал, как раз и знаменует начало новой эры. Вы сами только что обнаружили в его симфонии много пустоты.
  - И что это означает?
  - Только то, что начало всегда разряжено, оно еще мало что накопило. Это лишь заявка на будущее. Именно это он и выразил. Его произведение всего лишь зыбкий контур нового витка постмодернистского общества. И этим-то оно и ценно.
  - Возможно, - задумчиво произнес Княгинин. - Теперь я действительно, как вы и обещали, стал кое-что понимать. Но воспримут ли это сочинение слушатели? В нем на удивление мало содержательных элементов.
  - Так и должно быть в самом начале процесса. Поймите, Георгий Валентинович, публика не только оценит симфонию, но придет в восторг. Она всегда приходит в восторг, когда кто-то выразил то, что люди чувствуют, но еще не осознают. Это самый великий и одновременно выигрышный момент, следующий такой повторится, может быть, лет через пятьдесят.
  - Долго ждать, - улыбнулся Княгинин. - Есть шанс не дождаться.
  - Поэтому и нужно торопиться. Это действительно большой шанс. Второго может не быть.
  - Вы полагаете, что этот ваш Чупшев - гений?
  - В том числе именно это я вам и втолковываю, Георгий Валентинович.
  - Считайте, что почти втолковали. Но я должен все тщательно обдумать. Это ответственный шаг.
  - Я понимаю. Но я бы на вашем месте быстрей принимала решения, произведение может ускользнуть от вас.
  - Это шантаж?
  - Исключительно во имя пользы дела, - как можно приветливей улыбнулась Дина. - Но вы же понимаете, что все может случиться.
  - Это да, - думая о своем, произнес Княгинин. - Знаете, все съели, все обсудили, пошантажировали, пора и честь знать. Но я бы еще с удовольствием посидел. Так, приятно с вами разговаривать.
  - Тогда посидите, - предложила Дина. - А я уберу со стола.
  
   3.
  
  Дина вернулась в комнату через несколько минут и села на диван. Княгинин расположился рядом на кресле.
  - Вряд ли после первой встречи мы оба думали, что будем вот так уютно сидеть рядом в вашей квартире, - произнес Княгинин.
  - Да, не думали. Хотя, а собственно, почему не думали, - отозвалась Дина.
  Княгинин изумленно посмотрел на Дину.
  - Вы хотите сказать, что предполагали такую возможность.
  - Не совсем так, но в целом не исключала что-нибудь похожее. Мы оба занимаемся музыкой, у нас много общих интересов. Другое дело, что в тот момент я вряд ли полагала, что мы еще встретимся.
  - Жизнь полна случайностей, - задумчиво заметил Княгинин.
  - Закономерностей, - не согласилась Дина.
  - То есть, вы полагаете, что эта наша встреча предопределена?
  - Можно сказать и так. Есть люди, которые верят в судьбу, а есть, которые не верят.
  - А к какой категории относитесь вы?
  - Скорей к тем, кто судьбе подчиняется.
  - Что-то не очень похоже на вас.
  - Это потому, что вы многое обо мне не знаете. Хотите, в качестве подтверждения расскажу, как я вышла замуж.
  - Еще как хочу!
  - Познакомилась с мужем на одной вечеринке. Ничего особенно на ней у нас с ним не было. Просто обычный треп, ну может, довольно интеллектуальный. Честное слово, уже почти не помню, о чем говорили. Но видно я запала ему в душу. На следующий день он приехал ко мне и без предисловий заявил: собирай вещи, поедем жить ко мне, как муж и жена. И что вы думаете, что я сделала?
  - Неужели собрали вещи?
  - Именно, без всяких возражений, сделала все так, как он велел. Утром я была еще свободной женщиной, вернее, девчонкой, ведь мне в тот момент было чуть больше двадцати, а вечером уже вела жизнь замужней дамы.
  - И что было дальше?
  - Через какое-то время расписались и уже стали официально супругами.
  - Вы были счастливы в браке?
  Дина откинулась на спинку дивана.
  - А брака по большому счету и не было.
  - Как прикажите понимать?
  - Он был старше меня на четверть века, у нас скорее были отношения ни мужа и жены, а отца и дочери.
  - Простите за нескромный вопрос: а секс?
  - Секса было очень мало, нас обоих в этом плане не тянуло друг к другу, мне его приходилось искать на стороне.
  - Находили?
  - Да, но это было очень трудно, так как у мужа был ревнивый и авторитарный характер, следил, чтобы у меня никого кроме него не было. Но все же с гордостью могу сообщить, что кое-что мне удалось.
  - И все же я мало что понимаю, как-то все это выглядит странно.
  - Мой муж был своеобразным человеком, главным делом его жизни было развитие и продвижение близких ему женщин. Я стала его второй супругой, с первой он тоже пытался проделать тот же эксперимент, но далеко они не продвинулись. Разочаровавшись в ней, он развелся. А вскоре обрисовалась я. Как он мне говорил в последствие, сразу почувствовал, что со мной ему может улыбнуться удача. Так оно в целом и получилось. Я во многом его творение. Без него я бы так и осталась никем. Он заставлял меня учиться, писать статьи, книги, защищать диссертации. И много чего еще. В этом деле моя заслуга только в одном - я была послушной и способной ученицей, выполняла почти всего его указания. В конце жизни, когда я уже стала довольно известной, когда меня стали приглашать на радио, телевидение, в президиумы он очень гордился мной. Мне кажется, ему и умирать по этой причине было легче, ведь он добился своего.
  - Неожиданная история, ничего подобного я не предполагал.
  - А что вы думали?
  - Даже не знаю, ничего конкретного. Но если бы меня спросили, я бы нарисовал для вас совсем другую любовную историю.
  - Интересно, какую?
  - Очень страстную. Мне кажется, вы любите секс.
  - А я и не отрицаю, что люблю. В дозамужний период у меня было много мужчин. Когда вышла замуж, их число резко сократилось.
  - А сейчас вы снова не замужем. - Голос Княгинина прозвучал немного хрипловато.
  Дина посмотрела на него и улыбнулась.
  - Намекаете на то, что по аналогии сейчас у меня тоже должно быть много мужчин.
  - Возможно. - Он не сводил глаз с ее лица.
  - Это не так. Теперь у меня совсем другой период, чем тогда. После смерти мужа у меня не было никого.
  - Вы соблюдали траур?
  - Формально нет, но первое время подобные мысли казались мне кощунственными.
  - И кажутся до сих пор?
  Дина ответила не сразу.
  - С какого-то момента они перестали мне казаться таковыми.
  Теперь они смотрели друг на друга и молчали. Внезапно Княгинин пересел с кресла на диван к Дине.
  - Мне кажется, мы оба хотим одного и того же, - произнес он.
  - Не исключено.
  - Какая странная все-таки вещь - жизнь.
  - Не более, чем все остальное.
  Княгинин сделал еще одно движение и теперь сидел вплотную с Диной. Их ноги соприкасались.
  - Даже не представляю, какая музыка сейчас должна звучать, - тихо проговорил Княгинин.
  - Есть моменты, когда подходит едва ли не любая музыка.
  - Наверное. - Он был так взволнован, что не находил слов.
  Они смотрели друг на друга, их разделяло всего несколько сантиметров. Княгинин обнял за шею Дину и притянул к себе. Она вытянула вперед губы, и он впился в них своим нетерпеливым, жарким ртом.
  
  4.
  
  Дух отлетел от нее, чтобы пронестись на световой скорости где-то в поднебесье и вновь вернуться в ее тело. Дина возвращалась к действительности, но пока ее не отпускало ощущение, что она вернулась из дальнего и невероятно захватывающего путешествия.
  Она открыла глаза и посмотрела на Княгинина. Он еще лежал на ней и тоже глядел ей в лицо. Затем он скатился на простынь.
  - Ты так громко кричала, - улыбаясь, произнес он.
  - Кричала? - удивилась Дина. - Ничего не слышала, ни одного звука. Хотя нет, звуки были, только это не было криком. Это было какое-то божественное пение. Да, да, теперь ясно помню, что прекрасно его слышала.
  - Ты слышала пение? - удивился Княгинин.
  - А что тебя удивляет? В молодости во время секса такое со мной случалось. Потом пение пропало. А вот сейчас вернулось. Правда, я этого не ожидала.
  - Значит, тебе было хорошо? - спросил он.
  Дина не смогла сдержать смех.
  - По-моему, это было более чем очевидно.
  - Да, но мне будет очень приятно услышать от тебя подтверждение.
  - Да, господин дирижер, мне было очень, очень хорошо. Ты доволен?
  - Очень, очень доволен. А знаешь, чего мне сейчас хочется.
  - Даже страшно представить.
  - Ты права, действительно страшно. Мне до жути хочется выпить.
  - Ты же прекрасно знаешь, что нельзя, ты за рулем.
  - Но если я никуда не поеду до утра, то тогда очень даже можно.
  - Ты намерен остаться? - удивилась Дина.
  - Да.
  - Но ведь тебя дома ждут.
  - Ничего страшного, подождут до утра.
  Дина задумалась.
  - Разумеется, ты можешь остаться до утра, но прежде чем так поступить, подумай о возможных последствиях.
  - Не хочу о них думать, не интересно, скучно.
  - Но ведь они наступят уже через несколько часов. Разве не так?
  - Не исключено. Но последствия на то и последствия, чтобы наступать. Чему быть, тому не миновать.
  - Не понимаю.
  - А что тут понимать, это означает, что я созрел для последствий. По крайней мере, некоторых из них. Где у тебя вино? Я принесу.
  - Вино в гостиной, там есть, если заметил, небольшой шкафчик. Он выполняет в этой квартире почетную миссию бара.
  - Тогда сейчас бармен принесет два бокала.
   Княгинин встал и голый, не набросив ничего на себя, направился в другую комнату. Дина проводила его взглядом, отметив, что для своих лет он сохранил неплохую фигуру. Лишнего жира совсем немного. Это радует, ей никогда не нравилась излишняя полнота ни в мужчинах, ни в женщинах.
   Княгинин вернулся через несколько минут с двумя бокалами. Один из них протянул Дине.
  - Пока искал, наливал и шел обратно все думал, за что нам выпить. И представляешь, ничего не пришло в голову. А тебе?
  - Тоже нет никаких светлых идей. Давай выпьем за то, что нам сейчас хорошо.
  - Замечательный тост.
  Они чокнулись, разлив по спальне хрустальный перезвон. Дина сделала большой глоток и сморщилась.
  - Как крепко! Это что?
  - Обыкновенные виски, - улыбнулся Княгинин.
  - Я думала, ты принесешь вино.
  - Выбор был за мной, и я его сделал. Так что пей.
  - Ты уже начал командовать?
  - Нет, прости, я малость переусердствовал. Давай схожу за вином.
  - Не надо, выпью виски. Виктор тоже предпочитал эту гадость.
  - Ты часто о нем вспоминаешь.
  - На самом деле, совсем нет. Иногда не вспоминаю по недели. А потом могу несколько дней думать о нем часто.
  - От чего это зависит?
  - От обстоятельств, наверное. Он дал мне в жизни много уроков, вот я их вспоминаю.
  - Хорошо встретить в жизни такого человека?
  - И да, и нет. Он был по-своему очень властолюбив, при нем я не была ни свободной, ни самостоятельной. Я чувствовала себя счастливой только, когда на время высвобождалась от его опеки. Это страшно звучит, но после его смерти мне вдруг стало лучше, чем когда мы жили вместе. Я себя корила за эти ощущения, но ничего не могла в себе изменить.
   Княгинин приподнялся на локте и с интересом посмотрел на Дину.
  - Как ни странно, но я в сходной ситуации. Я тоже давно не чувствую живя с женой себя свободно. Ты не поверишь, я до сего вечера ни разу ей не изменял. Хотя возможностей было предостаточно. Некоторые дамы просто и откровенно предлагали себя. И они не были отнюдь проститутками, им до жути хотелось переспать с известным артистом. Это же память на всю жизнь.
  - Я их очень даже хорошо понимаю, - засмеялась Дина. - Меня тоже гложет такое желание.
  - Сильно гложет?
  - Невероятно сильно.
  - Думаю, этой беде мы можем помочь. Для этого у нас есть руки, губы и другие полезные органы.
   Княгинин обнял Дину и крепко придал ее к себе.
  
  
  Глава двенадцатая
  
  1.
  Княгинин вернулся домой к обеду. Чувствовал он себя не совсем твердо, даже немного виновато, ведь еще ни разу ничего подобного с ним не происходило. Но он старался вернуть себе уверенность. Ничего ужасного, преступного он не совершал. Наоборот, то, что произошло этой ночью вполне закономерно. И на самом деле не создает, а решает все проблемы. Ну, если не все, то многие. Только надо вести себя правильно. И не отступать от намеченного.
  Княгинин вошел на кухню. Жена готовила обед. Как ни странно, но он почувствовал, что проголодался. Ел он сегодня только рано утром, когда они расстались с Диной. Она поехала на работу, он - по своим делам.
  Зинаида услышала шум его шагов и повернула голову в его сторону.
  - И где же это ты пропадал? - насмешливо спросила она. - Ты не ночевал дома.
  - Я ночевал у любовницы, - ответил Княгинин.
  Еще находясь у Дины, он решил, что сразу же по приезде домой во всем сознается жене. А затем они вместе, как разумные, современные люди решат свои дальнейшие судьбы. Но у Зинаиды были свои представления на сей счет.
  Ответ мужа на несколько мгновений ввел ее в полный ступор. Но в этом состояние она пребывала совсем недолго. С громким криком: "Виола, Виола" она бросилась из кухни.
  Вернула она вместе с дочерью через несколько минут. За это время Княгинин успел залезть в холодильник, сделать себе бутерброд с ветчиной и даже пару раз откусить от него. За этим занятием его и застали жена и Виолетта.
  - Посмотри на него, - патетически воскликнула Зинаида, - это твой отец. Он только что признался, что у него есть любовница.
  - Это правда, папа?
  Княгинин еще раз откусил от бутерброда. Он решил при любом развитии событий сохранять спокойствие.
  - Правда, дочка. Она появилась у меня только вчера вечером. Мне очень нравится эта женщина.
  - Ну а как же мы? - растерянно протянула Виолетта.
  - Вы обе взрослые люди, должна сами строить свою жизнь.
  - Но у меня сейчас нет даже работы.
  - По поводу работы у меня есть одно предложение. Точнее, это она хочет предложить тебе работу, скоро открывается Международный центр музыки, там есть ставка администратора. Пока она вакантна. Если ты поторопишься, можно застолбить ее для тебя.
  - Ни за что моя дочь не пойдет работать к этой проститутке! - завопила Зинаида. - Пусть лучше останется навсегда без работы.
  - Ты считаешь это лучше? - не без иронии поинтересовался Княгинин.
  Зинаида бросила на мужа яростный взгляд, но ничего не ответила.
  - Папа, я же певица, вы сами хотели, чтобы я ею стала, какой еще администратор, - произнесла Виолетта.
  - Это хотела твоя мать, мне же казалось, что тебе это не очень интересно. Как бы то ни было, мы вынуждены констатировать - певица из тебя не получилось. Вдруг ты станешь толковым администратором. Это тоже совсем неплохо.
  - Видишь, в кого он превратился, - снова подала голос жена. - Монстр, самый настоящий монстр, вот кем стал твой отец. Ладно, мне, он не хочет помочь своей дочери.
  - Я как раз помогаю дочери.
  - Тем, что спишь с чужой женщиной! - выкрикнула Зинаида.
  - Да, я спал с ней сегодня. И честно в том признаюсь. Я тебя никогда не обманывал, Зина. Это моя первая измена. Да и то только формально.
  - Что же это тогда? - растеряно спросила Зинаида.
  - Это начало новой жизни. Так бывает, старая закончилась и плохо, если не начинается новая, а продолжает течь по инерции прежняя. Для всех это жуткое состояние. Самое лучшее - прервать ее как можно раньше. Что я и пытаюсь сделать. И ничего трагического в этом нет, мы совсем неплохо прожили отпущенные нам с тобой совместные годы, Зина. Но настало время для завершения. Нам надо сесть и обо всем спокойно, без истерик договориться.
  - Ни о чем договариваться с тобой не стану. Так и знай. А потому не надейся. Пойдем, Виола. У меня больше нет мужа, а у тебя - отца.
  Зинаида крепко взяла дочь за руку и почти силой увела с кухни. Виолетта почти не сопротивлялась, она покорно последовала за матерью. И только у самой двери на мгновение задержалась и посмотрела на отца жалостливыми, растерянными глазами. И этот взгляд, словно пущенная из лука стрела пронзила Княгинина прямо в сердце.
  
  2.
  
  Дина приехала на работу. Вообще, в последнее время она с некоторым опасением появлялась в Академии. Она просто физически ощущала, словно немцы под Сталинградом, как сжимается вокруг нее кольцо. С ней все меньше разговаривало сотрудников, уже мало кто обращался к Дине по делам, когда шла по коридору многие встречные отводили от нее глаза и старались как можно скорей разминуться с ней. Дина думала, что, наверное, так чувствуют себя прокаженный среди здоровых. Даже Вдовенко перестала ее вызывать к себе, хотя раньше это делала по много раз на дню. В принципе она могла и не приходить сюда, никто бы не обратил внимания на ее отсутствие. Хотя нет, еще как бы обратили, поправила она себя, ведь это замечательный предлог для увольнения. Трудно представить, что Фатьянов не воспользовался бы им. С каким бы наслаждением он бы это сделал. Но пусть уж он ее извинит, такого удовольствия она ему не доставит. Не заслужил.
  Наровлянская вошла в свой кабинет и тут же в него впорхнула Наська. Она тщательно закрыла дверь. При этом вид у нее был встревоженный, если не испуганный.
  - Началось! - выдохнула она.
  - Что началось? - не поняла Дина.
  Вдовенко официально подала заявление об увольнение, а министерство объявило конкурс на занятие должности.
  У Дины что-то оборвалось внутри.
  - Что же дальше?
  Лицо Наськи приобрело растерянный вид.
  - Это я вас хотела спросить, что дальше?
  - В самом деле, раньше задавали вопрос: что делать, теперь, что дальше?
  Дина впервые заметила, что ее слова вызвали у секретарши почти не скрываемое раздражение. Такого она раньше себе не позволяла. Значит, ситуация и в правду критическая.
  - Успокойся, пока продолжаем работать, как и работали, словно бы ничего не происходит.
  - Ничего не происходит? - со странным выражением лица переспросила Наська. - У меня вчера Веерка поинтересовалась, когда вы увольняетесь, а вместе с вами и я.
  Веерка была секретаршей ректора. А значит, скорей всего Вдовенко с кем-то обсуждала этот вопрос. А ведь не так давно заверяла, что не желает ее увольнения. Впрочем, в наше динамичное время все быстро меняется.
  - Вот что, Наська, главное - не паникуй. Пока есть надежда, еще не все потеряно.
  - И что вы собираетесь предпринять? - с той самой надеждой спросила Наська.
  - Как что? - сделала удивленное лицо Дина. - Сегодня же отнесу свои документы на конкурс.
  - Считаете, что у вас есть шанс?
  Этот вопрос следует задать Олеси Поляковой, подумала Дина.
  - А почему бы ему и не быть?
  - Вы разве не знаете, как все это делается. Могу просветить.
  - Спасибо, но на этот раз не надо. Этой информацией я владею. Иди и занимайся делами. Их, наверное, много накопилось.
  - В том-то и дело, что их почти нет.
  - Тогда пользуйся случаем и бездельничай.
  Наська вышла, а Дина перевела дух. Этот разговор стоил ей немало усилий. Но в одном секретарша права, надо действовать, не откладывая ничего не то, что на день, а даже на час. И в первую очередь следует подать документы в конкурсную комиссию, тем более она их уже подготовила.
  
  3.
  
  Княгинин обычно не закрывал дверь своего кабинета, но на этот раз запер ее на замок. Ему хотелось побыть одному. Хотя он старался сохранять спокойствие, но только что завершившаяся семейная сцена далась ему нелегко. Теперь он окончательно понял, что не так-то просто будет уйти из семьи даже к любимой женщине. Взгляд дочери до сих пор сидел где-то в груди и доставлял мучение. Они никогда не были близки с Виолеттой, гораздо более тесные и сердечные отношения у нее сложились с матерью. И все же это был его кровный ребенок, которого он нес из роддома домой, которого нянчил, с которым гулял, за которым наблюдал за тем, как из девочки она, словно куколка, превращалась сначала в девушку, потом в женщину. Рвать по живому не может ни быть больно. Еще какой-то час назад он пребывал в счастливой уверенности, что для него все пройдет достаточно легко. Он встретил ту, с которой хочет провести остаток своих дней, и уйдет к ней от той, которая ему просто надоела, к которой он уже давно не испытывает никаких чувств. Но теперь он понимает, что даже с Зиной он связан крепче, чем думал еще совсем недавно. Все это не означает, что он изменил решение, вовсе нет. Но оно ему дастся с гораздо большим трудом будет во многом болезненней, нежели он предполагал.
  Княгинин удобно устроился в кресле и прикрыл глаза. Ему надо расслабиться, избавиться от неприятных мыслей и ощущений. Иначе они его замучают. Он знает себя, ему бывает трудно очищаться от негативных эмоций. Лучше всего в этом деле помогает музыка. Пожалуй, и сейчас стоит прибегнуть к этому лекарству.
  Он не стал ничего включать, он не сомневался, что музыка сама пробьет дорогу в его сознании и зазвучит в голове. Княгинин загадал: какое произведение в ней возникнет, то и будет исполнять его оркестр.
  Обычно музыка приходила почти моментально, стоило лишь закрыть глаза и забыть об окружающем пространстве. Но сейчас прошло уже какое-то время, а в голове так ничего и не зазвучало. Княгинин почувствовал беспокойство; уж не случилось ли чего-либо с ним. И в этом момент он услышал мелодию.
  Какое-то время Княгинин просто слушал, даже не пытаясь определить, что за произведение послали ему высшие силы. Внезапно он выпрямился в кресле и открыл глаза - он узнал музыку - это была девятая симфония Малера.
  Княгинин поспешно нашел симфонию в Интернете и стал слушать. И сразу же был захвачен ее первой частью. Он был до слез очарован этим музыкальным хаосом, отсутствием твердости, заполненностью музыкального пространства водной стихией, как символа и выражению жизни с ее непостижимой и неуловимой символикой. Это именно то, что отражало его настроение, ощущения, эта была та самая стихия, в которой он неожиданно для самого себя оказался. Вот только почему он сразу не подумал об этом творении Малера? Хотя теперь он припоминает, как какие-то мысли в этом направлении посещали его. Но тогда он не последовал за ними, переметнулся куда-то в другую плоскость. Но судьба сама привела туда, куда следует. И нельзя исключить того, что все события последнего времени в его жизни как раз и случились ради этой цели.
  Княгинин продолжал слушать симфонию, все больше убеждаясь, что это именно то, что он так долго и безуспешно искал. Через нее он сможет выразить все то, что так волновало, беспокоило, мучило его. Теперь он лучше понимает, в чем причина его недовольства собой - за последние годы его личность как-то сузилась, стала мелкой в мыслях, делах и поступках, он забыл, что смертен и жил так, как будто бы впереди у него вечность. А Малер напомнил ему о предстоящем финале, о скоротечности бытия, о том, что после себя желательно оставить на земле что-нибудь непреходящее, а не только недвижимость, даже такую роскошную, как этот дом.
  Княгинин продолжал слушать, и в какой-то момент ему стало страшно. Эта симфония слишком уж сильно проникала в душу, и не просто проникала, а взрывала там, словно ненужную породу, какие-то застоявшиеся пласты. Сумеет ли он передать всю трагичность, весь накал внутренних человеческих страстей? Он отвык так подходить к музыке, в последнее время он дабы угодить вкусам публики, пытался все сглаживать, сводить к гламуру, даже самые трагические сочинения. Эта стремление жило в нем на подсознательном уровне и властно управляло им, как водитель машиной. Если он снова сведет все к той же стилистики, ему останется одно - распустить оркестр, а самому уйти из профессии. Он должен сделать нечто, что не позволит ему повторить то, что он делал до этого.
  Внезапно к нему пришла одна мысль. А что, пожалуй, стоит попробовать. Только согласится ли она? По крайней мере, он попытается ее уговорить, есть слабая надежда, что она не откажет. Княгинин неожиданно для себя счастливо улыбнулся. А из компьютера все так же текла трагическая музыка девятой симфонии Малера.
  
  4.
  
  Наровлянская читала лекцию, а думала только об одном: поскорее бы кончилось это занятие. Настроение было упадочное, а потому ей с трудом давалось каждое предложение. И по реакции своих слушателей она видела, что на этот раз они не захвачены тем, что она вещает. Такого еще с ней не было, по крайней мере, она не припомнит. Дине было и стыдно перед студентами, и неприятно за себя, но ничего изменить она не в состоянии, сейчас ее мысли заняты совсем другими вещами. И как это ни прискорбно, но пока она никак не может их отодвинуть даже на самый недолгий срок.
  Наконец лекция завершилась, а с нею и ее мучения. Но еще когда она ее читала, то постоянно наталкивалась на взгляд Олеси Поляковой. Но Дина никак не могла разобрать: то ли девушка ей сочувствует, понимая ее состояние, то ли хочет ей что-то сообщить.
  Больше дел в Академии у Дины не было, и она вышла на улицу. Она медленно шла по городу в плотном окружении прохожих. Как странно все случилось, думала она. Ее. можно сказать, после долгого перерыва посетило с визитом счастье. Она чувствует: то, что произошло между ней и Княгининым не банальная интрижка, ни, как говорят студенты, перепихон, она ощущает всей кожей, всеми фибрами души - это что-то серьезное. И в другой ситуации она была бы безмерно счастлива. А вместо этого несчастна.
  И все из-за этой чертовой Академии. Еще недавно она почти не сомневалась, что уйдет из нее без больших сожалений, ничего великого с ней за время ее работы там не случилось. А вот теперь, когда вопрос ухода стал более чем реальным, она полна горьких мыслей. Она и сама до конца не понимает, с чем они связаны. Конечно, безмерно жаль отдавать учебное заведение в руки беспринципных и бездарных людей, но сколько было уже таких прецедентов. А сколько еще будет. Не в первый и не в последний раз. А ее буквально всю трясет, как она подумает на эту тему. Какой же вывод? Человек плохо знает и плохо понимает самого себя. Он даже часто не в состоянии верно спрогнозировать собственную реакцию на то или иное событие. Плывет по жизни, как корабль по реке в тумане. Где берега, где опасные мели, где острова, на которые можно высадиться, не видно.
  Дина не сразу отреагировала на то, кто кто-то окликает ее.
  - Дина Константиновна, постойте, - все же добрался до ее сознания чей-то голос. Она обернулась и увидела, как ее догоняет Олеся Полякова. От быстрой ходьбы девушка даже немного запыхалась. - Не предполагала, что вы так быстро ходите, - проговорила она, поравнявшись с Наровлянской.
  - Я быстро хожу? - сильно удивилась Дина.
  - А вы не заметили? - в свою очередь удивилась Олеся.
  - Нет. Впрочем, со мной такое случается, когда я слишком напряженно о чем-то думаю, то не замечаю ничего вокруг.
  - В таком случае вы думали очень напряженно, - улыбнулась Олеся.
  - Ты во время лекции все время смотрела на меня.
  - Я всегда на вас смотрю, неужели вы не замечали?
  - Признаться, нет. То есть, я знаю, что ты смотришь, но что все время...
  - У вас очень озабоченный вид, Дина Константиновна, - констатировала Олеся.
  - Да, уж есть чем озаботиться, - вздохнула Дина. - Ты хочешь что-то мне сообщить?
  На лице Олеси появилась нерешительность.
  - Давайте посидим в кафе, - предложила она.
  - Не возражаю. А в каком?
  - Какая разница. В первом, что попадется.
  Дина огляделась вокруг.
  - Видишь, вон там, в соседнем доме кафе.
  - Туда и пойдем.
  Кафе только называлось кафе, а на самом деле была обычной столовой самообслуживания. Постояв немного в очереди, они взяли по чаю и по пирожному.
  Дина опасалась начинать разговор, ее одолевало предчувствие плохих новостей. Но не могут же они вести беседу, не затрагивая главную тему.
  - Олеся, говори все как есть, - вдруг решительно произнесла Дина. - Дела наши скорбные?
  - Не скорбные, Дина Константиновна, но и пока не самые лучшие.
  - В чем дело?
  Прежде чем ответить, Олеся съела пол пирожного.
  - Вкусно,- оценила она. - Попробуйте.
  - Попробую. - Дина откусила пирожное. - Ты права, вкусно.
  - Я всегда была уверенна, что наши вкусы сходятся, - улыбнулась Олеся.
  - Не заговаривай мне зубы, говори, как есть.
  - Пока нужное нам с вами решение не удается получить, - вздохнула Олеся.
  - В чем же дело?
  - Поздно начали этот проект. До нашего был запущен другой под названием "Фатьянов". Он почти уже был полностью согласован, оставалось лишь получить окончательное согласие министра. И теперь все кивают на других, никто не желает брать на себя ответственность принять другое решение. Хочется, но боязно.
  - Получается, дело провалено.
  Олеся отрицательно покачала головой.
  - Совсем нет, просто его стоимость существенно возросла.
  - Тогда не надо.
  - Надо! - решительно произнесла Олеся. - Эти гады Академию не получат.
  - Ну, она не твоя, чтобы решать, кому ее отдавать.
  - А чья же, - не согласилась девушка. - Я в ней учусь и хочу получить настоящее образование, а не липовое, как во многих других вузах.
  - Но ты сама говоришь, что стоимость возросла.
  - Что их того, придется, может быть, затратить на сто или двести тысяч баксов больше. Не велика разница.
  - Ничего себе! Нет, давай отменять эту затею. Я не могу себе позволить, чтобы мое назначение стоило таких непомерных расходов.
  - А дело вовсе не в вашем назначении, дело во всех нас. Будем ли мы получать качественное образование или, как это происходит, в сотни других вузах, нас будут учить туфте. Поэтому я отцу приказала продолжать это дело в не зависимости от затрат. - Олеся посмотрела на своего преподавателя. - А взамен пообещала умерить свои личные расходы.
  - И в чем же это будет заключаться? - Диной невольно овладело любопытство.
  - Я хотела поменять машину на другую, это совсем новая модель. Тачка просто загляденье, а сколько там самых разных опций! Но я перенесла это дело на следующий год. И, во-вторых, на половину сократила свои карманные деньги.
  - А извини за любопытство, о какой сумме идет речь?
  - Тысяча долларов.
  - В месяц?
  Олеся удивленно посмотрела на Дину.
  - Почему в месяц, в день.
  Дине стало неловко и неуютно. Она считала себя вполне обеспеченным человеком, получающим высокую зарплату. Но ее доходы ни в какое сравнение не идут с карманными расходами этой девушки, которая еще ничего не сделала, ничего не добилась в жизни. А вот она, Дина, доктор наук, автор нескольких фундаментальных монографий, известный в своей сфере человек. Невольно возникает вопрос: то, что в мире нет справедливости, это ясно, как день. Но ведь и у несправедливости должны быть хоть какие-то границы. Но и они не существуют. Не хватало только оказаться во власти банальной черной зависти. С ее стороны было большой ошибкой задавать такой вопрос.
  - Извини, Олеся, мне не надо было тебя об этом спрашивать.
  Полякова посмотрела на Дину и, кажется, что-то поняла.
  - Я знаю, это чрезмерно много, но меня так приучили с детства. У нас в семье редко говорят о деньгах, разве в таких, как сейчас, обстоятельствах. Клянусь, Дина Константиновна, мы решим этот вопрос, вы будете ректором, потому что лучше вас кандидатуры нет.
  - Ты преувеличиваешь.
  - Нисколько. Хотите еще пирожное.
  - Что ты, берегу фигуру. - Дина подумала о Княгинине. Какая же она молодец, что строго следила за собой все последнее время. Вот ей и не стыдно предстать обнаженной перед любимым мужчиной. Она вдруг ненадолго задумалась. А правильно ли она наделила его таким высоким статусом? Они-то и знакомы всего ничего. И все предыдущие встречи завершались у них не слишком дружелюбно. И что это означает? Да ровным счетом ничего, просто такой у них был путь друг к другу. Бывает и гораздо хуже и извилистей, как течение реки. Жить покажет, что их реально связывает? А пока впервые за все время, что прошло после смерти Виктора, ей с мужчиной хорошо. Чего еще надо?
  
   5.
   Настроение у Княгинина было не из лучших. Он объявил оркестру о том, что в самое ближайшее время они начинают работать над девятой симфонии Малера. Почему-то он был убежден, что оркестранты, если не все, то подавляющее большинство, с радостью встретят это известие. Однако действительность оказалось куда сложней. Всего лишь несколько человека выразили одобрение его решению. У значительной же части оно вызвало сомнение. И почти половина выступили, кто открыто, кто не совсем открыто, против.
  Княгинин не ожидал такой реакции, но решил не форсировать события, а попытаться разобраться в ситуации. Если он надеется на успех начинания, то ему требуется создать коллектив единомышленников, а не коллектив, раздираемый противоречиями. Он уже поплатился за это тем, что его часть откололась, и ему стоило усилий сохранить оркестр. Были минуты, когда он сам был готов в отчаянии его распустить. К счастью, он сумел преодолеть эту слабость. Но теперь судьба посылает ему новое испытание.
  К его удивлению, сомнения высказал и Виктор Буренин. Почему-то Княгинин был уверен, что новая первая скрипка поддержит его. Княгинин решил публично разобраться в этом вопросе. Он понимал, что рискует, что таким образом может окончательно вырыть ров между собой и остальными музыкантами. Но он проникся ощущением, что в данном случае только поставив все кон, можно надеяться на выигрыш. Он не очень ясно понимал, из каких источников пришло это осознание. Он вообще все последнее время почти все поступки совершал по наитию, смутно проникался в их глубинный, затаенный смысл. Но ни так ли рождалось подавляющее большинство великих произведений? Если бы их авторы изначально старались постичь их смысл во всей своей полноте и всеобъемлемости, им бы скорее всего не удалось сочинить ничего значительного, так как все свои силы им бы пришлось положить на осмысливание того, что они хотят сотворить. Как он недавно прочел в статье Дины: нет ничего бессмысленней, чем искать смысл. Смысл нельзя найти, его можно только воссоздать, поднявшись до его уровня. Поиск же смысла на уровне гораздо более низком, чем расположен смысл, всегда приводит только к одному: происходит падение смысла вниз, его обесценение, превращение в нечто такое, что понятно массовой аудитории. В результате от смысла остается лишь его мертвая оболочка, а внутри нее уже совсем иное содержание, доступное большинству. Но это уже не смысл, а руководству к действию, тот глобальный самообман, в котором живет человечество.
  До чего же все-таки она умная, одновременно с гордостью и завистью подумал Княгинин. Невозможно не любить такую женщину, а любить страшно. Вот и выбирай между двух огней. Впрочем, о ней он поразмышляет позже, а сейчас он должен заняться другим.
  - Объясните, Виктор, почему вы не горите желанием исполнять девятую симфонию Малера? Скажу честно, мне казалось, что вы будете рады работать над таким произведением.
   Княгинин с напряженным интересом ждал ответа. Он понимал, что от слов Буренина будет во многом зависеть, сумеет ли он найти общий язык с коллективом на новом этапе.
  Буренин медлил с ответом, он то ли не знал, что сказать, то ли не решался говорить откровенно.
  - Я вас слушаю, Виктор, - решил поторопить Княгинин его с ответом.
  - Видите ли, Георгий Валентинович, мне кажется, что
  девятая симфония Малера - это не совсем то, что желает услышать наш слушатель. Я нисколько не сомневаюсь, что это гениальное творение, но не все гениальное непременно востребовано. Разные бывают времена и ситуации, эта симфония чрезмерно насыщена. Даже мне, профессиональному музыканту ее слушать тяжеловато. А что уж говорить о простых любителях музыки. Я опасаюсь, что где-то на середине они могут заскучать. Мы вообще много играем чрезмерно насыщенной музыки, словно бы хотим наполнить произведение всем, чем только можно. Возможно, есть смысл попробовать что-то иное, более легкое, что не означает, что это делает произведение менее значительным.
  Буренин застенчиво улыбнулся и посмотрел на своих коллег. Часть из них, соглашаясь с ним, закивали головами.
  Княгинин же вдруг вспомнил о молодом композиторе, в гостях у которого он был вместе с Диной. Странным образом слова Буренина в чем-то перекликаются с тем, что говорила она. Хотя с другой стороны, почему странно, ведь Буренин ученик Наровлянской. И мог эти размышления почерпнуть у нее. Хотя это сейчас не так уж и важно.
  - В чем-то я согласен с вами, Виктор, - проговорил Княгинин, - касательно девятой симфонии. Но только в определенных моментах. Она кажется тяжелой, потому что далеко не все постигают ее смысл. А если смысл не постигнут, то кажется все нудным, непонятным. А значит, даже и не нужным. Но это, поверьте, не так, симфония наводит на глубокие размышления. У меня есть одна идея, в самое ближайшее время мы поговорим об этом произведении. А сейчас хочу затронуть другую тему, о которой так же говорил Виктор. Мы должны идти в ногу со своим временем, а лучше даже его опережать. Мир стоит на пороге новой эпохи, какой она будет, можем только догадываться. Но у нас, как музыкантов, немного иная задача, она в том, что мы должны возвестить о ней новым звучанием. И в самом ближайшем будущем, вероятно, мы займемся этим. Возможно, вас удивит мой выбор, но я надеюсь, вы согласитесь с ним. Что касается девятой симфонии Малера, то я, как руководитель оркестра, имею право подбирать репертуар. Я выбор сделал. Кто с ним не согласен, можете не участвовать в репетициях. Я не собираюсь никого увольнять, работы у нас хватит всем. Будут и другие премьеры. Прошу лишь об одном, не принимайте этого решения сразу, подождите пару дней. Вы все сами услышите, и тогда вы будете смотреть на все немного с других позиций.
  
  Глава тринадцатая
  
  1.
  Вдовенко созвала весь коллектив Академии и официально объявила, что в конце месяца она покинет свою должность. О своем преемнике она не сказала ни слова, но все дружно стали смотреть в сторону Фатьянова, который скромно сидел в углу, но на первом ряду. Наровлянская, хотя и принадлежала к руководству вузу, а потому имела полное моральное и официальное право тоже занять место впереди всех, расположилась в самом конце зала. Да еще постаралась это сделать так, чтобы не привлекать к себе внимания. Впрочем, в данную минуту всем было не до нее, каждый думал о том, как уход ректора скажется на его судьбе. Дина тоже размышляла на эту тему, правда, в несколько ином аспекте, чем все остальные. Из ее головы не выходил последний разговор с Олесей. После него ею овладело плохое предчувствие. И с каждым днем оно только усиливалось.
  В конце своей речи Вдовенко объявила, что после работы дает прощальный прием, на который приглашается весь коллектив без исключения. Эта новость явно обрадовала собравшихся, и они с радостным ощущением от предвкушения предстоящего банкета стали покидать актовый зал.
  Дина вернулась в свой кабинет и занялась делами. Их было много, словно напоследок в последние дни Вдовенко подкинуло ей целый ворох поручений. Это обстоятельство удивило ее, она не совсем понимала, зачем это нужно ректору, учитывая скорый ее уход. Могла бы в эти заключительные недели сама посиборитствовать, да и других не загружать работой. Непонятно, что на нее нашло.
  Чтобы не думать о неприятном, Дина ушла в работу. Она даже не пустила в свой кабинет Наську, так как не сомневалась, что та снова начнет жаловаться на судьбу. В последнее время это вошло у секретарши в традицию. Наровлянскую подобная невоздержанность даже стала по немного раздражать. Взрослая женщина, хороший специалист в своем деле, не пропадет, найдет новое место. Разумеется, она понимает, в чем причина такого недовольства со стороны Наськи, такого начальника, как она, ей не отыскать даже в течение ста лет. Кто еще будет ее так опекать, дарить столько подарков. Если посчитать, сколько денег у нее ушло на них за эти годы, станет страшно. А что было делать, верность нынче дорого стоит. Вот и пришлось ее покупать. Но она, Наровлянская, об этом нисколько не жалеет, то были полезные инвестиции.
  Наська все же ворвалась в ее кабинет под конец рабочего дня.
  - Дина Константиновна, все уже идут на банкет, - сообщила она ценную информацию. - Вам тоже надо уже направляться туда. Если опоздаете, все подумают, что вы это сделали специально. А сейчас не тот момент.
  Все эти часы Дина думала о том, стоит ли ей идти на прощальный прием ректора или нет? Конечно, Вдовенко обидится, но для нее, Дины, это уже не так страшно, она уже больше не сможет сделать ей ничего ни хорошего, ни плохого. Конечно, с чисто человеческой стороны поступать подобным образом не слишком красиво, но она бы с большим удовольствием занялась бы чем-нибудь другим. Она уже почти приняла решение, что не пойдет, но слова Наськи изменила его. Секретарша права, она не имеет моральное право не посетить банкет. В конце концов, Вдовенко сделала много для нее и много хорошего. Ну а то, что она делала плохого, сейчас не время вспоминать.
  Ректор всегда отличалась, если не скупостью, то прижимистостью. Но на этот раз она проявила королевскую щедрость; столы буквально ломились от обилия снеди и напитков. Голодная Дина целиком отдалась еде. И не сразу обнаружила нечто странное в поведение своих коллег; она постоянно оказывалось в безлюдном пространстве. При ее приближении все куда-то исчезали и снова появлялись на приличном от нее расстоянии. Сначала Дина решила, что ей либо это кажется, либо это происходит случайно. Но это повторялось вновь и вновь, и она, наконец, поняла, что и здесь все стараются держаться от не подальше, дабы не скомпрометировать себя перед новым начальством, который, естественно, находился в том же зале.
  Дина стала следить за ним и обнаружила, что в отличие от нее Фатьянов постоянно находится в окружении своих сегодняшних коллеги скоро - будущих подчиненных. Все пытались доступными им способами засвидетельствовать свое почтение перед ним.
  Дине стало грустно и стыдно за своих коллег, она прекрасно знала, что многие из них замечательные люди, что они не любят и презирают этого некомпетентного выскочку, и, наоборот, симпатизируют и даже любят ее. Но страх за свою шкуру сильней. Всем известно, что между ею и Фатьяновым непримиримый конфликт. И если он возглавит Академию, в чем уже никто не сомневается, ей придется покинуть ее. А никто не желает повторить вслед за ней этот скорбный путь. Вот и подлизываются перед ним, а заодно пользуются случаем продемонстрировать свою обструкцию по отношению к ней. Она уверенна, что потом некоторые из них придут к ней каяться за свое поведение, просить прощение, но сейчас их волнует лишь одно - показать свою лояльность к новому властителю.
  Дина решила, что нет смысла оставаться до конца этого спектакля. Она уже насытилась, показала всем, что пришла на эти поминки. И теперь со спокойной совестью может отчаливать. Надо только перед уходом подойти к Вдовенко и сказать ей несколько прочувственных и благодарных фраз. И тогда можно считать, что свой моральный долг она выполнила сполна.
  Дина подошла к Вдовенко. Все кто стоял рядом с ректором, тут же исчезли. Но Наровлянская уже привыкла к такому поведению, она бы скорей удивилась, если бы эти люди остались стоять на своих местах.
  Дина стала произносить положенные в такие моменты слова.
  - Давай немного отойдем в сторонку, - прервала ее на середине Вдовенко. Она подошла к столу, налила вино в два бокала, один подала Дине. - Давайте выпьем за наше с вами сотрудничество, Дина Константиновна. Если думаете, я вас не ценила, не знала, чего вы стоите, то ошибаетесь. Все прекрасно сознавала. Спасибо вам за все. Поэтому выпьем сейчас за вас.
  Дина вдруг так растрогалась, что на глазах показались слезы. Ничего подобного от нее она не ожидала услышать.
  - Спасибо, Ирина Васильевна, за ваши слова, я очень тронута ими.
  - Я всего лишь воздала вам должное.
  Женщины выпили.
  - Напрасно вы не помирились с ним, - вдруг произнесла Вдовенко. - Я надеялась на это до последней минуты. А сейчас уже поздно, он уже не хочет с вами сотрудничать ни в каком статусе.
  - Я не смогла.
  - Думаете, я не понимаю. В этом мы сильно отличаемся друг от друга, я всегда себя преломляла и делала нужный шаг. А вот вы не можете даже ради Академии.
  - Хотела, но не получилось.
  - Никто не знает, что правильно, а что нет, - наставительно произнесла Вдовенко. - Но одно мне ясно, в нынешнем виде Академия долго не протянет. Жаль, что вы не захотели принести ради нее жертву.
  - Но почему именно я? Есть министр, заместители министра, начальник департамента, они не понимают, чем все это кончится?
  Вдовенко снисходительно посмотрела на Дину.
  - Вы еще наивная. Я сама выходец из этой среды, я знаю весь этот механизм. На этих людей надежды мало. У них совсем другие интересы. Они думают только об одном: как бы чего не вышло.
  - Тогда на кого же мы должны надеяться?
  Вдовенко снова посмотрела на Дину.
  - Я ухожу, меня это больше не касается. Пусть теперь решают все те, кто остается, - сказала она. - А вам еще раз большое спасибо.
  Вдовенко отвернулась, давая понять, что разговор завершен. Дина не возражала, они и так сказали друг другу больше, чем могли.
  
  2.
  
  В возникшей ситуации в семье Княгинин больше всего опасался реакции сына. Он никогда до конца не понимал, что творится у Павла в голове и в сердце? В нем было что-то неожиданное, по крайней мере, для него, и Княгинин довольно часто ошибался в том, что скажет, как поступит он. И если Павел не одобрит его решение или еще хуже энергично выступит против него, ему будет трудней его осуществить. С чем это связано, Княгинин до конца объяснить себе не мог. Но то, что дело обстоит именно таким образом, он не сомневался.
  С сыном он столкнулся вечером, когда вернулся с работы.
  Чувствовал он себя усталым взвинченным, так как не мог найти общий язык с оркестром. Хотя никто напрямую ему не возражал, но он ощущал пассивное сопротивление части музыкантов. И пока не находил способа его преодолеть.
  Сын сам заглянул к нему в кабинет. После объяснения с женой и дочерью, он жил в доме, как отшельник. Никто с ним не общался, никто к нему не заходил. Готовил Княгинин сам себе, впрочем, делал он это всего пару раз, предпочитая питаться в кафе и столовых. Ему даже в чем-то понравился такой образ жизни, который напоминал ему веселые и счастливые студенческие годы. И теперь создавалась иллюзия, что он в них вернулся. Он хорошо помнил то пленяющее состояние свободы, в котором он тогда пребывал. И сейчас он временами ощущал нечто подобное. Его удивлял тот факт, что хотя прошло не меньше тридцати лет, но он нисколько не забыл тех своих ощущений. И сейчас наслаждается их внезапным возвращением.
  Сын прошел в кабинет и сел напротив отца. Какое-то время оба молчали. Княгинин решил, что в этой ситуации первым разговор должен начать он.
  - Мы расходимся с твоей матерью, - произнес Княгинин.
  - Это я знаю. - В голосе Павла он не услышал ноток сожаления.
  - Как ты к этому относишься?
  - Никак не отношусь.
   Княгинин почувствовал обиду.
  - Тебе безразлично, что твои родители разводятся?
  - Да, причем тут родители, отец. Мы все взрослые люди. Я захотел уйти из оркестра, ушел, ты захотел уйти от жены, ушел. Все абсолютно нормально. Какой смысл жить, если не исполнять свои желания.
  Логика сына сбила с толку Княгинина. Он не ожидал от него подобного отношения к этой ситуации. С одной стороны замечательно, что он не делает из нее трагедии, с другой - такой рационализм коробит, оставляет в душе неприятный осадок.
  Кажется, Павел понял чувства отца.
  - Папа, я тебя очень люблю и уважаю. И мое отношение к тебе нисколько не изменится, с кем бы ты не жил после мамы. Хотя с мужчиной.
  - У меня нет подобных наклонностей.
  - Это я сказал для наглядности, - уточнил Павел.
  - А что скажешь не для наглядности, а по существу вопроса. Сын пожал плечами.
  - Я давно предвидел, что однажды это случится.
  - Предвидел? - изумился Княгинин.
  - Что тут необыкновенного, вы очень разные. А разные люди по закону природы рано или поздно расходятся, а те, кто имеют общие интересы, сходятся. Я так понимаю, так все и происходит и на этот раз. Ты уходишь к ней.
  - К ней, это к кому?
  - Поправь меня, если ошибаюсь. К Наровлянской.
  - Не ошибаешься. Откуда тебе известно про нее?
  - Ну, это детали, стоит ли в них углубляться.
  - Ты прав, в детали не стоит, - пробормотал Княгинин.
  - Вот и я о том же, - улыбнулся Павел. - Не волнуйся, у всех все будет хорошо. Даже у мамы.
  - Почему ты так думаешь?
  - Если продать этот дом, то денег хватит нам всем до конца наших славных дней.
  - Продать дом? - удивился Княгинин. - Мама не согласится.
  - Когда ты уйдешь, согласится. Для нее главное ни в чем не нуждаться.
  - Как-то ты о ней не очень.
  - Я стараюсь быть объективным.
  - Это относится и ко мне?
  - А почему ты должен быть исключением. Это не мешает мне любить вас. Но ведь подлинная любовь может быть только к реальным людям, а не к выдуманным персонажам. Обычно она плохо заканчивается.
  - Даже не представлял, что ты у нас такой мудрый.
  Сын пренебрежительно махнул рукой.
  - В чем тут ты видишь мудрость, по-моему, самые обычные мысли.
  - Но не в каждую голову они приходят.
  - Так ли это важно. В мою - пришли, уже хорошо, надо этим пользоваться.
  - И как предлагаешь пользоваться?
  - У тебя нет препятствий, чтобы делать то, что ты хочешь.
  - А вот твоя сестра не ободряет моих намерений.
  Павел насмешливо посмотрел на отца.
  - Ну, если это препятствие, тогда мне тебя жаль.
  - Я знаю, ты никогда не был с ней близок, но она моя дочь.
  - Виола ей и останется. Для этого не обязательно жить вместе.
  - У тебя на все есть ответ. Где ты их набрался?
  - Где и ты, в окружающем мировом пространстве. Каждый из него берет то, что может и хочет. Кстати, я зашел совсем не за этим.
  - А зачем? - удивился Княгинин.
  - Хочу пригласить на выступление нашего ансамбля в ночной клуб. Можешь прийти не один.
  - А с кем?
  - Это уж тебе решать, - засмеялся Павел.
  
  3.
  
  Они лежали обнаженными на кровати, огонь страсти погас, но его тепло еще не улетучилось, и обогревало их тела и души.
  - Тебе было хорошо, Дина? - спросил Княгинин.
  - Очень. Как говорит молодежь, ты классный любовник.
  - Никогда не считал себя классным любовником, самым обыкновенным.
  - Обычно человек знает далеко не обо всех своих талантах, - улыбнулась Дина. - Для этого и нужны другие люди, чтобы открыть ему на них глаза.
  - В таком случае данный момент ты великолепно справилась с этой задачей.
  - Старалась, как могла.
  - Вот только одно меня смущает?
  Дина слегка приподнялась, чтобы посмотреть в лицо любовнику.
  - Что же?
  - Едва я вошел в квартиру, мне тут же бросилось в глаза, что ты чем-то озабочена.
  Некоторое время Дина размышляла, стоит ли посвящать его в перипетии того, что происходит у нее на работе. Но она вдруг почувствовала сильный прилив желания рассказать ему о возникшей ситуации. Доверяет ли она ему? спросила она себя. Если он ее предаст, это будет означать одно: она совершенно не разбирается в людях. Но ведь раньше такого за ней не водилось.
  Княгинин слушал ее внимательно, не перебивая.
  - Никогда не предполагал, что ты способна на такие авантюры, - произнес он.
  - Почему? - даже немного обиделась Дина.
  - Ты очень правильная, ко всему, что ты говоришь и делаешь, невозможно придраться. Ты просто образец поведения.
  - Это твое суждение вызвано тем, что ты меня не достаточно знаешь. А я все же воспитанница своего мужа. А он периодически вытворял удивительные вещи. Мы с ним однажды уже спасли Академию. Только об этом никому не известно.
  - И как это произошло? - заинтересовался Княгинин.
  - Только обещай, что никому не расскажешь.
  - Обещаю.
  - Лет пятнадцать назад тогдашний ректор вместе с несколькими своими сообщниками из Академии решили обогатиться. Тогда это было всеобщим поветрием.
  - Да и сейчас - тоже, - вставил Княгинин.
  - Ты прав, это вечное стремление человека. Но в то время были свои способы, как это сделать. Под предлогом того, что к нам часто приезжают гости из всех уголков страны и мира, Академии нужна своя гостиница, они предложили проект девятиэтажного пятизвездочного отеля, который должен быть построен в нашем дворе. Правда, пришлось бы снести пару старинных построек, но этих ребят это варварство смущало меньше всего. Надо отметить, что задумка была неплохая: государство выделяет на цели строительство средства, а они бы потом приватизируют объект.
  - Ну а власть?
  - Как раз с властью все было лучше не придумаешь, вся верхушка министерства культуры была в доле. От их решения и зависело выделение денег. Все в Академии прекрасно понимали смысл этого замысла, но боялись выступить против. Я пришла к мужу вся в слезах и поведала о том, какая гадость может случиться в самое ближайшее время. Виктор почти не размышлял, он сказал, что мы не позволим угробить такое известное учебное заведение. Я изумилась, так как не могла поверить, что мы способны им помешать. Я спросила его: как ты хочешь это сделать? Он думал совсем недолго и предложил план.
  - Что за план? - спросил заинтригованный Княгинин.
  - Абсолютно авантюристический. Он предложил подготовить целую серию писем якобы от имени известных деятелей искусства и политиков, в которых они протестуют против этого намерения. И отправить их руководству Министерства, а копию в Академию на имя ректора. Мы стали их изготавливать, причем, делали это добросовестно. Каждое такое послание писалось индивидуально стилем того человека, чья подпись, понятно, поддельная стаяла на бумаге. Скажу тебе, это было нелегкое занятие, зато письма получились прямо на загляденье. И мы их стали рассылать по адресам. Не только чиновникам, но и депутатам Государственной Думы, другим важным лицам.
  - Но ведь если бы обман раскрылся, если бы узнали, кто на самом деле сочинял письма, был бы грандиозный скандал. Уж точно бы твоя репутация была бы навсегда загублена.
  - Мы с ним это прекрасно понимали. Не знаю точно, как он, но я ужасно боялась, что все выйдет наружу. Но к нашему изумлению все случилось ровным счетом наоборот, письма подействовали. Этот проект постарались тихо и незаметно похерить. И ничего подобного за все эти годы больше не затевали. Виктор был горд тем, что мы с ним сотворили.
  - А ты?
  - Я тоже горда, но надеялась, что больше ничего подобного совершать не придется. Но, как видишь, моим надеждам не суждено сбыться.
   - Ты открылась мне совершенно с другой стороны.
  - Тогда я сама себе открылась совсем с другой стороны, - задумчиво проговорила Дина. - И в этом что-то было заманчивое. Жизнь периодически требует экстраординарных поступков.
  - В этом ты абсолютно права, - согласился Княгинин. - И я тебя прошу совершить еще один поступок. Он не такой экстраординарный, но все же немного необычный.
  - Что за поступок? - спросила Дина.
  - Я решил начать разучивать с оркестром девятую симфонию Малера.
  - Это круто, - одобрила Дина.
  - И я так считаю. Но не все в оркестре с этим согласны и потихоньку саботируют мое начинание. Но главное даже не это.
  - Что же тогда?
  - Я вижу, что оркестранты по-настоящему не понимают смысл симфонии. Они воспринимают ее поверхностно. Вот и прошу тебя, прежде чем мы приступить к репетициям, прочитай им что-то вроде лекции об этом произведении. Мне нужно, чтобы они прониклись его смыслом. Или скорее смыслами. Как ты смотришь на такую авантюру?
  - А почему бы и нет, - почти не раздумывая, согласилась Дина. - Гулять, так гулять. Правда, ничего подобного я в своей жизни не делала.
  
  
  4.
  
  Наровлянская редко волновалась перед выступление, в последние годы ей слишком часто приходилось это делать. И она давно пришла к выводу, что ничего страшного в этом нет, самое обычное занятие. Но сейчас она ощущала если не тревогу, то уж точно беспокойство. Хотя не до конца понимала, где закопаны его корни? Скорей всего дело заключается в той ответственности, которую, сам того не осознав, возложил на нее Княгинин. Хотя идея о том, что от ее предстоящего выступления многое зависит, вызывало у нее немалое сомнение. Дина верила в силу слов, но при этом понимала, что далеко не каждый раз удается реализовать их потенциал. Более того, происходит это редко. А гораздо чаще всего они развеиваются в окружающем пространстве, почти так же легко и быстро, как сигаретный дым. Но и отказать Княгинина она не могла, она ощущала, как все больше уз связывают ее с этим человеком.
  Дина сидела немного в стороне от оркестрантов, с которыми, возвышаюсь на помосте, беседовал Княгинин. Она замечала, что он тоже выглядит немного взволнованным, его взгляд уже несколько раз находил ее, она улыбалась ему, но не получала ответной улыбки. Ему следует успокоиться, размышляла она, волнение мешает ясности ума. А Георгию она сейчас нужно, как никогда.
  Перед тем, как занять это место, ей удалось немного поговорить со своим бывшим учеником Виктором Бурениным. Времени для беседы было совсем мало, и она напрямую спросила, что происходит в оркестре? Буренин так же напрямую ответил, что в Княгинин не находит общего языка по крайней мере с частью музыкантов. И это вносит в коллектив серьезный разлад.
  Дине стало грустно, выходит, Княгинин не ошибся в своем диагнозе. Она же все же надеялась, что дело обстоит не столь печально.
  Дина успела задать еще один вопрос: а в чем причина разлада? Буренин задумался. Его ответ расстроил Дину еще сильней.
  " Мне кажется, Дина Константиновна, - отчаянно морща лоб, произнес он, - тут вопрос в базовых ценностях. Мы немного или много запутались в них, потеряли ориентиры. Раньше все знали, хотя говорить об этом было не принято, что главная задача - заработать, как можно больше денег. И Георгий Валентинович против этого не возражал. А теперь он ставит иные цели и не все понимают, в чем их смысл и зачем они, если столько время можно было благополучно обходиться без них".
  " А ты понимаешь"? - поинтересовалась Дина у бывшего ученика.
  "Понимаю, но не до конца, - прозвучал ответ. Все оказалось запутанней, чем это представлялось в начале. Может, вы нам объясните?"
  Дина ничего не ответила, на этом они и расстались. Но этот разговор отложился в ее сознании.
  Княгинин закончил обсуждение вопроса и повернулся к Дине. Она поняла, что дошла очередь и до нее.
  - Друзья! - произнес Княгинин. - Сегодня у нас с вами замечательный гость, одна из лучших наших музыкальных критиков Дина Константиновна Наровлянская. Не сомневаюсь, что вы все знаете о ней. И не просто знаете, а читали ее статьи и книги, слушали и смотрели выступления на радио и телевидении. Я не случайно пригласил Дину Константиновну, я хочу, чтобы перед тем, как приступить нами к освоению космоса девятой симфонии Малера, она бы поведала нам свое видение этого гениального творения. Я убежден, что настоящая музыка - это всегда поиск высшего смысла. К сожалению, об этом мы часто забываем, чересчур поверхностно воспринимаем произведение. Напрасно многие думают, что зритель этого не слышит. Еще как слышит! И уходит с концерта разочарованным. И не приходит к нам снова. Но главное даже не это, а то, что происходит при таком подходе с нами, музыкантами. Мы очень многое теряем, мы превращаемся в обычных воспроизводителей нотного текста, сами не осознающих высшего замысла. И даже не думающих о нем, мы просто играем в зависимости от профессионального уровня с определенным мастерством. Но тогда музыка теряет свои самые высокие качества, из нее уходит тот вселенский смысл, ради постижения которого она рождена. В нашем исполнении она перерождается, но вместе с ней перерождаемся и мы. Я вынужден с горечью констатировать, что и наш оркестр не избежал подобной участи. Вот потому я и пригласил уважаемую Дину Константиновну помочь нам выбраться из этой западни. Больше не стану ничего говорить, а передаю слова гостье. Прошу вас, Дина Константиновна, займите мое место.
  Наровлянская встала и направилась к Княгинину. Они обменялись рукопожатием, его рука была холодной и влажной от переживаемого им волнения. Она незаметно пожала его ладонь.
  - Спасибо, Георгий Валентинович, за возможность выступить перед столь прославленным оркестром. Сразу скажу, я ни на что не претендую, просто хочу поделиться с вами несколькими мыслями. Насколько они окажутся вам интересными, судить не берусь, это решать вам.
  Начну с предыстории появления симфонии, так как она помогает понять, что же получилось в конечном итоге. В 1907 году врачи нашли у Малера неизлечимую болезнь сердца и предќписали покой. Незадолго до этого его постигла ужасное несчастье - смерть от дифтерии его маленькой дочери Марии. "С этого начался конец Малера", - скажет потом его жена Альма. Но это был не тот тип человека, который мог находиться в таком состоянии. Ведь смысл его жизни заключалась в творчестве. К тому же он должен был кормить семью, в случае его смерти его домочадцам не на что было жить. Эти обстоятельства побудили композитора отказаться от должности директора Королевской оперы Вены и принять значительно лучќше оплачиваемое приглашение - стать во главе в нью-йоркской Метрополитен-опера. Но он еще более усложнил себе жизнь, согласившись одновременно руководить симфоническим оркестром. За сезон 65 концертов. Учитывая его требовательќность, это была самоубийственная нагрузка.
  Но при этом он еще продолжал сочинять. Появилась "Песнь о Земле". Согласно порядковому номеру, она должна была стать девятой симфонией. Но он хорошо помнил одну известную среди музыкантов примету - о существовании проклятия девятой симфонии. Речь идет о двух его предшественников: Бетховена, умершего во время работы над Десятой симфонией, и Антона Брукнера, в конце жизни работавшего над Девятой симфонией. Вот и Малер
  суеверно боялся, что его Девятая окажется последней. Но прошел еще год, и возникла новая, фактически десятая, но известная под номером девять симфоническое произведение мастера. В каком-то смысле предчувствия не обманули его, ему действительно было суждеќно стать последним законченным сочинением.
  Чтобы приблизиться к пониманию Девятой симфонии Малера нужно прожить содержательно значительный период своей жизни. Существует мнение, что симфония первой до последней ноты пронизана смертью. Полагаю, с ним можно согласиться. Но с определенными и крайне важными поправками. Речь идет не просто о смерти, это еще и гимн огромной по силе любви к земле, страстное желание жить на ней в мире и в полной мере насладиться жизнью во всех ее проявлениях до того самого мгновения, пока не настигнет кончина. А болезнь ее неудержимо приближает. Для Малера смерть - это самый веский повод, чтобы поговорить о жизни и даже прославить ее.
  Музыка тем замечательна, что как ни какой другой вид искусства позволяет по-разному ее интерпретировать. Мне кажется, что композитор нам показывает смерть с очень разных сторон: от беспросветного хаоса первой части, через почти издевательский немецкий народный танец - лендлер во второй. И совершенно механический и апокалипсический с мефистофельской ухмылкой третьей. Через все эти этапы он ведет слушателя к просветлённому финалу, когда душа наконец-то обретает упокоение и вечный свет. В этой точке сходится жизнь и смерть, они объединяют усилия для просветления человека. Вот только крайне мало тех, кто способны на такое понимание. Но именно о нем нам и повествует композитор.
  Некоторые упрекают Малера, что в симфонии не достает гармонии и красоты. Возможно, в этих высказываниях есть доля истины. Но композитор не был певцом гармонии. Скорей наоборот, его больше привлекал и волновал дисгармоничный мир. В нем было нечто созвучно Достоевскому, с его стремлением продвинуться к истокам божественного творения и выразить это свое понимание доступными средствами.
  Когда вы играете Девятую симфонии, нельзя ни на мгновение забывать, что это прощание композитора с миром. Для него дальше - пустота, но, погружаюсь в нее, он хочет поделиться своими мыслями о жизни, подвести итог своего пребывания на земле. Малер любит жизнь и перед смертью это чувство достигает пика, потому что другой возможностью ее ощутить, у него уже не будет.
  И я хочу, чтобы вы постоянно помнили еще один факт: Малеру так и не довелось услышать свою симфонию, впервые ее сыграли в июне 1912 года в исполнении Венского филармонического оркестра под управлением Бруно Вальтера. Я хочу вас призвать: когда вы станете ее исполнять, представьте, что вас слушает сам маэстро. И он дает оценку вашей интерпретации. Но чтобы она оказалась благоприятной, вам надо максимально полно воплотить авторский замысел, проникнуть в него на самые его глубины. "Те, кто написал свою Девятую, подходят слишком близко к потустороннему", сказал один человек в своей речи памяти Малера. Этой потусторонностью пронизана вся симфония, И я хочу, чтобы вы постоянно помнили еще одно обстоятельство: эта потусторонность заключена даже в самых жизнеутверждающих частях творения композитора. Просто там она скрыта сильней. И ее выявить - может быть, одна из самых важных задач исполнения. Музыка тогда становится по-настоящему великой, когда способна одновременно выразить самые противоположные чувства, что с гораздо большим трудом и худшим результатам удается передать другим видам искусства. Не случайно кто-то заметил, что симфония является музыкальным эквивалентом поэтического кредо Рильке: славить жизнь несмотря ни на что. Если вам удастся это осуществить, значит, вы сравнялись в замысле с композитором. Спасибо за внимание.
  
  5.
  
  Дине пришлось подождать Княгинина не меньше полутора часа, пока он не освободится. Зато впереди их ждал целый свободный вечер, который без помех они могли провести вместе.
  Княгинин отпустил водителя, и они, словно юноша и девушка, взявшись за руки, неторопливо пошли по улицы. Им было так хорошо вдвоем, что какое-то время они молчали, так как не нуждались в словах.
  - Ты прочитала превосходную лекцию, - прервал молчание Княгинин. - Я тебя заслушался. Ты прекрасно владеешь даром слова.
  - Если быть честной, это была не совсем импровизация, - призналась Дина. - Я встала рано утром и стала читать разные материалы, потом слушала саму симфонию. Как видишь, нет ничего лучше, чем хорошо подготовленный экспромт, - засмеялась она.
  - Так ли это важно было ли твое выступление импровизацией или подготовлено заранее. Главное - результат.
  - И каков результат?
  Княгинин задумчиво посмотрел на свою спутницу.
  - Мне показалось, что он есть. Я внимательно наблюдал за музыкантами, особенно теми, кто был против симфонии Малера. После твоей лекции их лица переменились, я видел, что эти ребята задумались. После тебя я провел с оркестром еще полтора часа и просто кожей ощущал, что возникла другая атмосфера. Конечно, ничего нельзя знать заранее, но все же мне кажется, с нашей стороны это был шаг в верном направлении.
  - С твоей стороны, - поправила Дина.
  - С нашей, - не согласился Княгинин. - Это твоя лекция.
  - Но по твоей просьбе. Честно говоря, до сегодняшнего дня я не слишком хорошо знала и историю появления симфонии, да и саму музыку. Слушала как-то давно, но даже не очень ясно помню о своем том давнем впечатлении. Помню другое, мы ходили на концерт с Виктором по его настоянию. Я была тогда легкомысленной девчонкой, а он несравненно серьезней все это воспринимал.
  - Не так важны эти обстоятельства, ведь каждый человек проходит свой путь. Тогда ты была в одной его точки, сейчас - в другой. Главное - это дойти, как в школьной задаче по математике, из одного пункта в другой. К сожалению, не у всех это получается.
  - Ты прав. Я сейчас подумала, что девятая симфония, в том числе говорит и об этом. Надо было донести эту мысль до твоих оркестрантов. Жаль, что она поздно пришла.
  Княгинин махнул рукой.
  - Ты и так им многое сказала, надеюсь, навела на важные мысли. Кто способен их анализировать, сам додумается до этого. Ну а если кто не способен, его ничем не проймешь. Я старался подбирать в свой оркестр не только талантливых музыкантов, но и умных людей. Не всегда получается, но я открыл удивительную закономерность, что первых больше, чем вторых. Раньше я думал наоборот.
  - Возможно, ум и есть главный талант, - задумчиво произнесла Дина.
  - Скорей всего так оно и есть, - согласился Княгинин.
  - А куда мы идем? - вдруг остановилась Дина. - Мы уже прошагали несколько кварталов.
  - Не знаю, мы как-то не определились. Идем, куда глаза глядят.
  - Это, конечно, очень романтично, но, во-первых, я бы не отказалась чего-нибудь перекусить, а во-вторых, пора уже определиться с главным маршрутом.
  Княгинин ненадолго задумался.
  - А почему бы нам не отправиться в клуб, где сегодня будет выступать мой сын. Заодно посмотрим, чем он там развлекается.
  - Интересная идея. Я согласна.
  - Тогда ловим такси и едем.
  
  
  6.
  Клуб носил весьма говорящее название: "Мерзость". Это настраивало сразу на определенный лад, и они вошли в него с некоторым опасением. Но ничего мерзостного внутри не обнаружили. Обстановка была простая, даже немного аскетическая, но вполне пристойная. Да и еда тут подавалась приличная. В этом они убедились, заказав ужин. Так как до концерта еще было время они ели и беседовали.
  - Странный выбор сына, от классики к тяжелому року, - произнес Княгинин, держа в руке бокал с вином. - Боюсь, мне это уже не понять.
  - Возможно, я ошибаюсь, но осмелюсь предположить: при всей привлекательности классической музыке твой сын не мог себя в ней выразить. Она его просто обтекала, как вода во время купания. А ему этого было недостаточно.
  - И как он может себя выразить в этом жанре?
  - Разные души отзываются на разные звуки. Очень верно сказал поэт: "Послушайте! Ведь, если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно?" Если Павел ушел в этот жанр, и у него есть слушатели, значит, ему это нужно больше, чем та музыка, которую он исполнял в твоем оркестре. Понимаю, тебе не слишком это приятно, но надо понять предназначение каждого человека, предназначение всего, что происходит на земле. Без этого наши суждения крайне не объективны и пристрастны. Каждый из нас чересчур привержен к тому, чем занимается он сам, и не до оценивает то, чем заняты другие. Сам понимаешь, это не делает нас справедливыми.
  - Ты как всегда права. Только правота не всегда помогает принять какие-то вещи. Иногда ничего не могу с собой поделать, они просто отторгаются. Боюсь, это как раз тот случай.
  - Даже не знаю, чем помочь. Может, стоит просто послушать. Иногда впечатления побеждают предубеждения, со мной такое случалось неоднократно. Поэтому я в этом смысле ученая.
  - Постараюсь, - пообещал Княгинин.
  Когда они пришли в клуб, в нем почти никого не было. Но к моменту выступления группы Павла, зал был уже полон. Этот аншлаг удивил Княгинина, особенно поразил тот факт, что среди посетителей клуба было не так уж и мало людей его возраста и даже старше. Неужели их тоже волнует тяжелый рок? Для него это непостижимо.
  На невысокой сцене появились музыканты, зал встретил их оглушительной овацией. Пожалуй, таких приветствий в свой адрес Княгинин слышал не часто. Он внимательно наблюдал за сыном, который, судя по его поведению, был главный в группе.
  - Друзья! Мы начинаем наш концерт, - проговорил Павел. - Сегодня мы готовы предложить вам несколько новых композиций. Их автором являюсь я. Поэтому, если они не понравятся, то главным ответственным за это тоже являюсь я.
  В ответ снова раздались громкие крики, посетителям явно понравились эти слова.
  - Не знал, что Павел пишет музыку, - шепнул Княгинин Дине.
  - Вот видишь, первая польза от посещения клуба уже есть, - улыбнулась она.
  С самого детства Княгинин сторонился такой музыки, его душа отторгала ее, как желудок некачественную пищу. Вот и сейчас в первые минуты с ним произошло тоже самое. Он с изумлением смотрел, как находящиеся рядом люди балдели от нее. Но постепенно что-то изменилось в его восприятии, сквозь мощную какофонию его чуткое ухо стало различать какую-то пусть непривычную, но гармонию. Не то, что она ему нравилась, совсем не нравилась. Но как музыкант он слышал, как пробивается сквозь громыхающий фон стройный поток мелодии. Она была непривычна, но в ней было что-то по-своему привлекательное, некий мир, который не нравился ему, но который тоже имел право на существование. Хотя еще совсем недавно он его отвергал.
  Концерт завершился где-то в полночь. Княгинин чувствовал, что отчасти обалдел от почти беспрерывного грохота. Но при этом он с удивлением ловил себя на том, что уже не ощущает отторжения от этой музыки. Нет, он никогда и ни за что не превратится в ее поклонника, но больше не станет столь категорически критиковать этот жанр.
  Они уже собирались уходить, когда к ним неожиданно подошел Павел. Первым делом он с откровенным интересом посмотрел на спутницу отца. Дина в ответ благожелательно ему улыбнулась.
  - Как вам тут понравилось? - поинтересовался Павел.
  - Я думал, что будет хуже, - признался Княгинин. - Я не знал, что ты сочиняешь.
  - И очень давно, едва ли не с первого курса консерватории.
  - Но почему ты это скрывал от меня?
  - Я знал, тебе бы не понравились мои композиции.
  - Но почему ты так думал?
  - А я не думал, я в этом был уверен. Ты всегда был излишне консервативен в своих пристрастиях. Мне понадобились годы, прежде чем я осмелел.
  - Мне это не слишком весело слышать, Павел.
  - Не все в жизни весело. Главное, что мне тут интересно. А что еще надо? - Павел перевел взгляд на Наровлянскую. - Рад был познакомиться, Дина Константиновна. Отец, ты сделал достойный выбор. Поздравляю тебя с ним.
  Павел стал пробираться к своим музыкантам. Княгинин понадобились несколько мгновений, чтобы отойти от разговора с сыном.
  - И как я должен на все это реагировать? - спросил он Дину.
  - А ты никак не реагируй, - посоветовала она. - Иногда лучше просто пройти мимо. А когда поймешь, как к этому относиться, вернешься.
  
  Глава четырнадцатая
  
  
  1.
  
  Княгинин приехал к себе поздно. Он миновал ворота и возле крыльца вылез из машины. Какое-то время он смотрел на дом, все окно которого были темными. Значит, Зинаида и Виола уже спят, мысленно отметил он. Что ж, это даже к лучшему.
  Вместо того, чтобы идти в дом, он сел на скамейку и стал смотреть на него. Им владели противоречивые чувства. Неумолимо приближается час принятия кардинального решения, которое изменит всю оставшуюся его жизнь. Еще недавно, несмотря на ощущаемый им дискомфорт, он был практически на все сто процентов уверен, что доживет тут до последних своих дней с той женщиной, которая именовалась его женой. И он бы не поверил, если кто-то стал бы уверять его в обратном. Он считал, что так уж сложилась его жизнь и ничего значительного в ней уже не случится. И он не мог представить, какие перемены его поджидают в самом недалеком будущем. И как руководителя оркестра, и как супруга и как отца.
  Да, жизнь непредсказуема, в этом ее прелесть, но и в этом источник большой тревоги. Все было налажено, все шло по хорошо наезженной колеи. И вот он по своей инициативе соскочил с нее и теперь несется, только вот куда непонятно.
  Княгинин вдруг подумал о том, а что бы сейчас сказала Дина? У нее на все есть ответ, ему иногда даже бывает страшно от ее ума. Он сам никогда не считал себя глупым, да и окружающие вроде бы тоже придерживались сходного мнения, но в том, как работает ее мозг, есть что-то даже страшное. По крайней мере, иногда ему становится не совсем по себе. И появляются сомнения - а та ли она женщина, с которой ему стоит накрепко связывать свою жизнь? Ему придется находиться под постоянным дамокловым мечом ее интеллекта. Хватит ли у него на это сил и выдержки? На этот счет его периодически посещают сомнения.
   Княгинин вновь посмотрел на дом, который ответил ему взглядом своих темных окон. Что теперь говорить, он сам инициировал все эти перемены в своей жизни. Мог не выгонять Струмилина и Горегляда, закрыть глаза на их левые концерты и другие проделки, на то, что они ни во что его не ставили, и за его спиной проворачивали свои сомнительные делишки, не заводить роман на стороне, а продолжать играть роль верного и преданного супруга, попробовать, используя все свои связи, устроить дочь в какой-нибудь коллектив или театр. Оставлять все, как есть, всегда легче, чем так круто все менять.
  Княгинин невольно вздохнул. Им овладело искушение отменить все перемены. Пойти сейчас в дом, покаяться, помириться с Зиной, утешить дочь, заверить ее, что из нее получится певица, отменить репетиции Девятой симфонии Малера. Ведь для него она некая разделительная полоса между двумя частями его жизни. Он сам ее провел, точнее, пока только еще собирается провести. Он не случайно выбрал это произведение, так как ощутил в нем вызов себе, своим возможностям постичь через это сочинение глубину бытия. Он слишком долго барахтался на его поверхности, пока в какой-то момент ему стало не по себе.
  Его мысли прервал шум машины. Ворота автоматически открылись, и на участок въехал автомобиль сына. Завидев отца, он не стал заводить машину в гараж, а вышел из него.
  - Отец, ты чего тут сидишь в такой поздний час? - поинтересовался Павел, садясь рядом. - В дом не пускают?
  - Да, вот, размышляю, - неопределенно ответил Княгинин.
  - Как жить дальше? - рассмеялся сын.
  - Вроде того.
  - Брось, - уверенно произнес Павел.
  - Как прикажешь тебя понимать?
  - Все и так ясно. Прекрасная женщина, мне она очень понравилась. Тебе будет с ней хорошо.
   Княгининым овладело странное чувство, ему показалось, что сын знает и понимает нечто такое, что не дано знать и понять ему.
  - Как ты можешь знать это? - спросил Княгинин.
  - Просто я вижу.
  - Что видишь?
  - Если не все, то многое, - снова засмеялся Павел.
  - Что-то я тебя не очень понимаю.
  - Ничего сложного, - заверил Павел. - Тебе давно пора сменить обстановку. Я видел, как ты тонешь во всем, что тебя окружает.
  - Это было так заметно? - удивился Княгинин.
  - Мне - да, другим не знаю. Тобой пользовались.
  - Кто?
  - Да, все.
  - Возможно, ты прав, - задумчиво проговорил Княгинин. - А она тоже станет пользоваться?
  - Не думаю. Она не из тех. Она сама по себе, она в любых обстоятельствах живет по своим законам.
  - Вижу, ты знаток психологии людей.
  - Это вряд ли, но кое-что понимаю.
  - Почему же раньше мне все это не высказал?
  - А толк? Ты бы только обиделся, на большее ума у тебя тогда бы не хватило.
  - А сейчас хватает?
  - Сейчас, да.
  Внезапно к Княгинину пришла одна мысль.
  - Мы начинаем репетировать Девятую симфонию Малера. Может, вернешься в оркестр?
  - Нет, отец, буду заниматься тем, чем занимаюсь. Мне нравится писать свою музыку, даже если тебе не нравится ее слушать. Но уж извини, ничего не могу поделать. Я не намерен никому угождать.
  - Я вовсе не возражаю, пиши. Но тебя в оркестре мне будет не хватать.
  Павел несколько мгновений молчал.
  - Это скоро пройдет, к тому же меня тебе заменит она. Так что мое отсутствие тебя не слишком измучит. А сейчас пойдем домой, спать сильно хочется.
  - Да, пора спать, - грустно проговорил Княгинин. Но он вдруг обнаружил, что после разговора с сыном ему стало легче.
  
  2.
  
  Была суббота, выходной, и Дина решила посвятить его своим делам, точнее, генеральному обновлению своего гардероба. Она давно этим не занимались. Точнее, ее гардероб естественно обновлялся, но происходило это как-то спорадически, без четкого плана. Заходила в первый попавшийся магазин, если что-то привлекало ее взор, приобретала. Но потом нередко оказывалось, что купленная ведь не очень подходит ей, и она без применения висела в шкафу. Но сейчас ситуация кардинально изменилась, у нее появился любовник или даже любимый человек, что на порядок выше. А ей подчас нечего одеть на свидание с ним, даже иногда немножко стыдно своего вида. Нужно кардинально менять ситуацию, накупить массу модной одежды на все случаи жизни. Иначе он будет воспринимать ее в качестве синего чулка. А этого ну никак нельзя допустить.
  Но одной ей шляться по магазинам было скучно. Она бы с удовольствием попросила Княгинина составить ей кампанию, но он был занят в оркестре. Сегодня был первый день работы над девятой симфонией Малера. И Дина прекрасно понимала, что не имеет морального права отвлекать его от такого важного занятия. Перебрав в уме всех других кандидатов на эту роль, она неожиданно для себя остановилась на Чупшеве. А почему бы и нет, после того совместного визита к нему, она его больше не видела. А ей хотелось с ним поговорить.
  Чупшева удивило ее предложение, но отнекиваться он не стал, почти сразу же согласился. Они встретились недалеко от Красной площади и направились в подземный торговый центр на Охотном ряду.
  Дина заранее наметила план покупок, он был весьма обширным. Но она во что бы то ни стало хотела его осуществить, дабы какое-то время больше не заниматься обновлением своего гардероба. Она не была уверена, что ее молодой спутник сумеет выдержать этот шопинг-марафон, но Чупшев проявлял по-настоящему стоическую выдержку.
  Начали они с кед. Чупшев сильно удивился, что такая солидная и уже не молодая дама, как она, носит такую обувь.
  - Во-первых, ничего удобней я никогда не носила, во-вторых, сейчас это последний писк моды. Молодые и не очень молодые девушки и женщины с элегантными костюмами и платьями носят кеды, - пояснила она. - В этом есть вызов устоявшимся традициям, и одно это мне уже нравится. Кстати, тебя это тоже должно заинтересовать.
  - Чем же? - изумился Чупшев.
  - Именно своей нетрадиционностью, сочетанием несочитаемого. Ведь это как раз твой стиль в музыке. Ты пытаешься искать гармонию там, где другие просто отшатываются. В этом твое преимущество, не растеряй его.
  Дина заметила, как мгновенно изменился взгляд Чупшева на расставленные на витрины кеды. Дина улыбнулась про себя, вот что значит, правильно расставит акценты.
  Купив кеды, они отправились на поиски платья. Их было много, но ни одно не заставило Дину затрепетать от восторга. Она видела, что подобная разборчивость начинает нервировать ее спутника. Ничего, ему надо учиться выдержки, мужчины, способные на нее, умеют больший успех у женщин. И в жизни - тоже.
  - Не могу понять, какое же вам нужно платье, вы примерили с десяток и все красивые, - в какой-то момент не выдержал молодой композитор.
  - Когда я его буду одевать, я должна радоваться, приходить в восторг, а ни одно из них не породило во мне такого чувства. Давай искать дальше.
  Платье, отвечающие этим высоким критериям, они отыскала в пятом или шестом магазине. Она вышла в нем из примерочной и сразу же по лицу Чупшева поняла - она нашла то, что искала.
  - Ну как? - поинтересовалась она.
  - Вы правы, это действительно ваше платье, - признал он.
  - То-то, - наставительно произнесла Дина. - Теперь за кофточками и блузками.
  Поиск этих предметов занял немного меньше времени. Довольная Наровлянская шла по галерее магазина. Рядом с ней уже несколько понуро плелся Чупшев.
  Дина посмотрела на него и у нее возникла одна идея. Этот парень одет просто ужасно, не намного лучше, чем последний оборванец. Надо его хотя бы немного приодеть. Рано или поздно ему предстоит выход в люди, а что он наденет на себя?
  - Вот что, дорогой, - произнесла Дина, - за то, что ты меня сопровождал и даже почти не ныл, тебе полагается бонус. Сейчас мы станем подбирать вещи для тебя.
   Чупшев изумленно посмотрел на нее.
  - Но, Дина Константиновна, мы так не договаривались. С какой стати вы будете меня одевать?
  - Я хочу тебя приодеть, чтобы получать удовольствие от взгляда на тебя. Разве этого недостаточно?
  - Вы и так мне помогаете, а тут к тому же одни шикарные дорогие магазины, там все очень дорого.
  - Тебе, Ваня, сегодня повезло, я очень богатая.
  Наровлянская не лукавила, у нее действительно было много денег. Она неожиданно получила очень большую премию. Сначала Дина не поверила своим глазам, но затем все поняла: это Вдовенко выписала ей столь щедрую сумму в качестве отступных и в качестве компенсации за предстоящую потерю должности. Первый импульс был отказаться от этой подачки. Но второй импульс подавил первый - а, собственно, почему. Она заслужила эти средства гораздо больше других, в том числе и самой ректорши. Ведь она так много сделала для Академии, даже однажды просто ее спасла от уничтожения. А потому с легким сердцем может оставить все у себя.
  Так как Чупшев не переставал сопротивляться, она крепко схватила его за руку и почти потащила в магазин мужской одежды. Он продолжал хныкать на тему, что ничего покупать не надо, но она просто не обращала на него внимания.
  В магазине она сама отобрала вещи, которые ей показались нужными для Чупшева. В их число вошли брюки, пиджак, две рубашки и туфли. С этой увесистой поклажей она отправила его в примерочную.
  Через десять минут он вышел одетый по-новому. Дина даже немного обомлела, так здорово он смотрелся в этих вещах. Ни ее глазомер, ни вкус не подвели, она выбрала одежду для него не только верную по размеру, но и очень стильную.
  - Берем! - решила она.
  - Дина Константиновна, там же на огромную сумму! - сдавленно произнес Чупшев.
  - Я смотрела на ценники. Идем в кассу и не ной.
  Они снова зашагали по галереи магазина.
  - Я проголодалась, - объявила она. - А ты? - По его лицу Дина поняла, что и он испытывает те же ощущения. - Найдем тут подходящий ресторан и поедим.
   Чупшев снова стал гундеть, что она и так достаточно на него потратилась, но Дина уже знала способ, как с этим справиться - не обращать на это молодое дарование внимания и идти туда, куда наметила.
  Дина сама выбрала ресторан, сама заказала еду для него и для себя. Он лишь молча наблюдал за ней, даже не пытаясь ничего сказать.
   - Сейчас, наконец, поедим, - сказала она после того, как официант отошел от их столика с заказом. - Чем ты сейчас занят, что сочиняешь?
  - Ничего, - после паузы ответил Чупшев.
  - Что случилось? - удивилась Дина.
  Композитор пожал плечами.
  - Ничего не лезет в голову.
  Дина пристально посмотрела на него и стала кое-что понимать.
  - Это случилось после нашего визита к тебе?
  - Да, - признался Чупшев.
  - Что же произошло такое, что ты перестал сочинять?
  - Я понял, что это ни к чему. Княгинину моя музыка не понравилась.
  - Это не так, - возразила Дина.
  - Так. И вы это знаете.
  - Хорошо, я кое-что тебя объясню. Твоя симфония сначала действительно не произвела на него большого впечатления. Но так и должно было быть.
  - Это как понимать?
  - Когда композитор пишет музыку будущего, пусть даже самого недалекого, современники ее не воспринимают. Так было бесчисленное количество раз.
  - Это утешает, - саркастически произнес Чупшев.
  - Возможно. Но дело не только в этом. Это явление неизбежно, и ты должен с пониманием к нему относиться. Новая эра в искусстве, в политике, в литературе, в жизни всегда прокладывает дорогу вперед с большим скрипом и напрягом. Ничего другого мироздание нам предложить не в состоянии, уж не берусь судить по каким причинам. Наберись терпения, а проявить терпение все равно, что проявить мудрость. Терпение одно из его составных частей. Я убеждена, Княгинин совсем скоро возьмет твое произведение для исполнения.
  - Почему вы так уверенны?
  - Он сейчас переживает период расставания со своим прошлым. Не случайно он взял в репертуар девятую симфонию Малера. Мы тут с тобой сидим, а он ее как раз разучивает.
  - Что из этого, ее многие исполняют, - пожал плечами Чупшев. - Мне она не шибко нравится, утомительная больно.
  - Любой поступок имеет свой глубокий смысл. Мой тебе совет - пытайся как можно чаще его разгадать. Для него девятая симфония - это прощание с прошлым, дань всему тому, что исповедовал он столько лет. Но если есть прощание, значит, должно последовать за ним новое начало. И оно его уже нетерпеливо ждет. Открою тебе маленький секрет, Княгинин повторно слушал твое сочинение. И уже по-другому к нему отнесся. Он стал проникаться его смыслом, постигать иную реальность. Кое что ему объяснила твоя покорная слуга и одновременно твой горячий почитатель. После чего он еще глубже вошел эту струю. Тебе остается только немного подождать.
  - Сколько?
  В голосе Чупшева Дина услышала нетерпение. Она задумалась над ответом.
  - Меньше, чем ты думаешь. Тебе очень повезло.
  - В чем?
  - В том, что ты познакомился с Княгининым в период большого обновления и его жизни, и его самого. Если бы знакомство случилось даже месяцем раньше, боюсь, вы бы не поняли друг друга. Ему осталось сделать еще один шаг, и он приведет его прямо к тебе.
  Чупшев пристально посмотрел на свою собеседницу.
  - Можно задать вам один не самый скромный вопрос?
  - Ты меня заинтриговал.
  - А это самое обновление Княгинина произошло благодаря вам?
  - Нет, это случилось по причине его внутреннего развития, с ним случился экзистенциональный кризис, если ты понимаешь, что это такое. Но не буду скрывать, что я тоже внесла свой скромный вклад в его зарождение и сейчас вношу свой вклад по выходу из него. Мой ответ тебя удовлетворил.
  - Вполне.
  Появился официант с заказанной едой.
  - А теперь, мой друг, будем есть и говорить только о пустяках, - произнесла Дина голодными глазами смотря на поставленные перед ней яства.
  
  3.
  
  Княгинин сильно уставал. Он много времени, иногда до изнеможения репетировал симфонию Малера. Дело продвигалось тяжело, хотя он с радостью совмещенной с немалой толикой изумления констатировал, что после лекции Дины открытое сопротивление исчезло. Более того, музыканты стали проявлять больший интерес к сочинению. Ему даже иногда казалось, что они пытаются совместить музыку с ее философским началом, о котором им поведала в своей лекции Наровлянская.
  Разговор с Виктором Бурениным подтвердил его впечатления.
  - Это, в самом деле, так, Георгий Валентинович, - произнес скрипач. - Я виду, что среди ребят что-то изменилось. Могу судить по себе, хотя я не совсем типичный в нашем коллективе музыкант, я все-таки ученик Наровлянской.
  - И что произошло с учеником Наровлянской? - поинтересовался Княгинин.
  - Я перенесся в студенческие годы, когда слушал лекции Дины Константиновны. После каждой ее речи, я ощущал, как расширяется мое сознание. Этого не случалось после того, как я закончил Музыкальную Академию. И вот снова это произошло. И не только со мной, но почти со всеми. Есть правда парочка, которую уже ничего не проймет. Но они не играют самостоятельной роли, в меру своих талантов будут делать, как все.
  Княгинин задумчиво посмотрел на своего собеседника.
  - Кажется, я догадываюсь, о ком ты говоришь. Я давно хотел от них избавиться, их прием в оркестр в свое время был моей ошибкой. Но не возникало формальных причин. И пока их тоже нет. Впрочем, если остальные проникнутся философией произведения, нам этого вполне будет достаточно. Как ты полагаешь?
  - Согласен с вами, мне кажется, у нас получится. Почти всем стало интересно. - Буренин задумался. - Как бы ни была прекрасной музыка сама по себе, если музыкант по большому счету не понимает, что он играет, в какой-то момент его исполнение начинает тускнеть. Эту мысль однажды высказала Дина Константиновна. Я тогда, если говорить честно, ей не поверил. Но потом я много раз убеждался в ее правоте.
  - В том числе и в нашем оркестре.
  Буренин, чуть помедлив, кивнул головой.
  - Говори правду, не стесняясь, - посоветовал ему Княгинин, видя, что он испытывает некоторое смущение. - С некоторых пор я ее меньше боюсь.
  Но изнурял Княгинина не только трудный репетиционный процесс. После того, как он прогнал Струмилина, ему приходилось самому вникать во все коммерческие дела. Такого опыта за предыдущие годы жизни он не нажил, и эта деятельность давалась ему тяжело. Приходилось изучать непривычные документы, вести переговоры со многими людьми: спонсорами, администраторами залов, рекламодателями, транспортными компаниями и бог знает еще с кем. Помимо того, что это отнимало уйму времени, еще и сильно напрягало его, требовало быть компетентным во многих сферах и делах, которыми раньше он не занимался. И до недавнего времени надеялся, что и никогда заниматься не будет.
   Княгинин не сомневался, что Струмилин и Горегляд, насколько им позволяла ситуация, следят за ним и были бы безумно счастливы, если бы он потерпел поражения, и оркестр оказался финансово несостоятельным. Такая перспектива наводила на него ужас. И ему очень не хотелось порадовать их таким исходом. Поэтому и до и после репетиций он сидел и изучал оставленное ему состояние дел. Он прекрасно осознавал, что ему срочно требуется человек на эту должность. Но пока таковой не находился, да Княгинин точно и не знал, где искать подобных специалистов; его круг общения был совсем иным. Княгинин хорошо помнил, что Струмилин нашел его сам, но пока такого подарка судьба ему больше не предоставляла. А значит, приходиться заниматься самому.
  Но волновал его еще и другой вопрос - пора рубить Гордеев узел его семейных отношений. Шли дни, а все оставалось по-прежнему, в каком-то замороженном состоянии. Он продолжал жить в доме, вместе с семьей, но отдельно от нее. С женой они не разговаривали и по-возможности старались вообще не встречаться, благо территория это позволяла. С дочерью они изредка перебрасывались немногочисленными фразами, но так как она явно была на стороне матери, он не старался форсировать общение. Правда, с Павлом отношения у них были замечательные, но он мало бывал дома. И чем он занимался столько времени, где и с кем пропадал, Княгинин точно не ведал. И если быть честным, не слишком интересовался. Почему-то за сына он был спокоен, у него есть твердые представления о жизни, о том, что он хочет от нее и как этого всего добиться. А коли так, то он не сойдет со своей колеи. Тем более, он, Княгинин, собственными глазами видел в клубе, что в некоторых кругах Павел пользуется немалой популярностью, а его композиции принимаются на ура. Для начала этого всего вполне достаточно. А там уж, как кривая вывезет. Нельзя все спланировать до самой смерти, в жизни должно быть место для импровизации. Иначе она становится чересчур скучной, в ней пропадает стремление к поиску и обновлению. Эту мысль Дина внушила ему твердо.
  Чтобы как-то покончить с состоянием неопределенности Княгинин наметил план действий на ближайшие дни. Чтобы завершить свою нынешнюю семейную эпопею, предварительно ему следует обо всем поговорить с Диной. И уже после этого разговора принимать окончательное решение. Причем, на следующий же день, нет никакого резона откладывать его надолго.
  С Диной Княгинин встретился на следующий день после репетиции. Он был, как обычно, и уставшим, и раздраженным, так как пока не очень получалась вторая часть симфонии. Вроде бы все было ясно, а вот не давалась. И он не понимал, почему, злился на оркестрантов, требовал от них того, чего не до конца понимал сам. А в результате получал ответное недовольство.
  В какой-то момент к Княгинину вдруг пришла мысль: его неудача вызвана тем, что он никак не решается до конца покончить с неопределенностью в личной жизни. Это сильно давит на него, мешает сосредоточиться на музыке. Это еще один, причем, крайне весомый аргумент, что надо решать окончательно свои семейные дела. С таким настроением он и отправился на свидание с Диной.
  По дороге он купил большущий букет цветов, затем заехал в ювелирный и приобрел кольцо. Покупками Княгинин остался доволен, теперь он был полностью готов к одному из главных разговоров в своей жизни.
  Они решили пообедать в ресторане, хотя он бы предпочел, чтобы разговор произошел в ее квартире. Но Дина категорически отказывалась готовить, поэтому есть приходилось в общественных местах. Она его уже ждала. Он встал перед ней и торжественно вручил цветы. Кольцо он решил подарить несколько попозже.
  Наровлянская не без некоторого смущения приняла букет.
  - Что с тобой, Жора, случилась, ты впервые одарил меня цветами? - спросила она.
  - У нас очень важный разговор.
  - Только я хочу сильно есть. Это нам не помешает?
  - Нисколько. Надеюсь, сделает его только еще более приятным.
  - Два удовольствия в одном флаконе. Это обнадеживает.
  - Я ценю твой юмор, но мне сейчас не до шуток.
  - Так говорят обычно на похоронах.
  - Не только. - Княгинин почувствовал, что еще совсем немного - и разговор безнадежно уедет в сторону от главной темы. А этого он допустить не может. Ставки большие. - Есть еще несколько тем, когда без юмора лучше обойтись. По крайней мере, я так считаю.
  - Перечисли эти темы, пожалуйста, чтобы я знала бы их и не упустила оплошность.
  - Назову только одну тему - предложение руки и сердца.
  Дина посмотрела на Княгинина и улыбнулась.
  - Хочешь сказать, что за этим, надеюсь, вкусным обедом мы будем непринужденно болтать на эту тему.
  - Дина, давай следующие полчаса проведем с выключенным чувством юмора, а потом снова его включим. Я волнуюсь, и мне оно сейчас мешает.
  - Хорошо, - согласилась Дина, - засекаю время. У нас тридцать минут без юмора. Оно пошло.
  - Спасибо. Собственно разговор короткий и определенный, я делаю тебе предложение. Дина, будь моей женой.
  - Неожиданно.
  - Это не могло быть неожиданным, все к этому клонилось.
   - Неожиданно, что именно сейчас.
  - А если бы это случилось вчера или завтра, это было бы менее неожиданным?
  - Да ты прав, - задумчиво произнесла Дина. На самом деле, она едва сдерживалась, так ей хотелось смеяться. Хотя причина смеха ей была не совсем ясна.
  Княгинин извлек из кармана коробочку с кольцом и протянул ее Дине.
  - Вот мой свадебный подарок.
  Дина осторожно и неторопливо открыла коробочку.
  - Какая прелесть! - воскликнула она.
  - Тебе понравилось?
  - Да. Сто лет мне никто не дарил бриллианты.
  - Я стану дарить их тебе часто.
  - Не думаю, что это хорошая идея, тогда подарки обесценятся.
  - Возможно, ты как обычно права. Но я бы хотел услышать о моем предложении.
  - Ты имеешь в виду руки и сердца?
  - О том самом.
  - Да я в общем-то давно согласна, какие тут могут быть сомнения. - Дина надела кольцо на палец и стала любоваться им. - А у тебя хороший вкус. Это мне импонирует.
  - Рад, что угодил. Если ты согласна с моим предложением, то тогда давай уже в ближайшие дни жить вместе.
  - Ты так торопишься?
  - Через неделю наш оркестр отправляется в довольно длительные гастроли в Европу. Я бы хотел уехать туда из своего нового дома и приехать тоже в него. Мне так будет спокойней. Не хочется там нервничать по причине не до конца разрешенной ситуации. Ты меня понимаешь?
  - Понимаю. - Дина коснулась его руки. - Так давай все решим немедленно. Переезжай ко мне уже сегодня.
  Княгинин покачал головой.
  - Сегодня не могу. Мне надо выяснить окончательно отношения с женой. Нам надо выработать условия развода. Ведь материально она целиком зависит от меня, своих доходов у нее нет. А расходы немалые, только содержание дома обходится в копеечку. Да и другие вопросы есть. Я намерен обсудить с Зиной их сегодня вечером. И возможно уже с завтрашнего дня начнем совместную жизнь.
  Дина какое-то время молчала.
  - Мне вдруг стало немного не по себе, - вдруг сказала она.
  - В чем дело?
  - Я тебе рассказывала, что мой муж в каком-то смысле был тиран, давал мне мало свободы. И когда его не стало вместе с глубокой скорбью, не буду скрывать, возникла и радость освобождения от тирании. Эти два года я прожила в каком-то счастливом состоянии духа, не было никого перед кем все время приходилось отчитываться, не надо было думать о том, что он может узнать то, что ему знать совсем не обязательно. Я даже не представляла, какое это счастье ни от кого не зависеть.
  - Я тебя понимаю, ты опасаешься, что я уничтожу твою свободу, а счастье не принесу.
  - Не совсем так. Счастье и есть свобода, вот только я не совсем уверенна, насколько она возможна при наличии близкого человека. Мой опыт в этом плане увы, негативный.
   Княгинин огорченно вздохнул.
  - Но ты же пять минут назад согласилась стать моей женой.
  - Я и через пять минут после согласия, все еще согласна быть ею. Видишь, какая я постоянная, - улыбнулась Наровлянская.
  - Может, я глуп, но я не совсем понимаю смысл твоих речей. Ты согласна на наш брак, но он тебя страшит.
  - Ты понял все правильно, значит, ты все же не совсем глуп, что немного обнадеживает. Я хочу быть твоей женой, но одновременно я и боюсь ею быть. И одно не исключает другого, а дополняет, что и делает ситуацию пикантной.
  - Как же нам быть?
  - Пока не знаю, но что-то надо придумать. И как можно скорей. Ведь уже завтра мы можем начать супружескую жизнь.
  - Если мы любим друг друга, разве - это не есть свобода. Ведь мужа ты не любила, вот и ощущала себя в рабстве от него, несмотря на все его благодеяния по отношению к тебе. У нас же совсем другой расклад, наша взаимная любовь сделает нас еще более свободными. Разве не так?
  Дина задумалась.
  - А ведь ты разрешил мои сомнения, - произнесла она. - Я тебе за это очень благодарна. Говорю без тени иронии. Да и время без юмора еще не завершилось.
  - Слава богу, за это можно и выпить.
  - И закусить, - уточнила Дина.- Наш разговор вызвал у меня еще больший аппетит. А вот и официант. Как долго мы его ждали!
  
  4.
  
  Как только Княгинин вернулся домой, то сразу же постучался в комнату жены. Зинаида словно бы ждала его появление, так как открыла немедленно. Но, взглянув на мужа, сделала равнодушное лицо.
  - Это ты? - насмешливо проговорила она. - Вспомнил обо мне.
  Но Княгинин был уверен, что это не более чем игра. Учась в консерватории, она проходила курс актерского мастерства, причем, так преуспела, что преподаватель даже однажды посоветовал ей сменить специализацию; вместо того, чтобы стать певицей переквалифицироваться в драматическую артистку. Но она не послушала добрый совет, и Княгинин ни раз задумывался о том, что может быть и напрасно Зинаида этого не сделала. Ее певческая карьера не заладилась, но главное она настояла, чтобы дочь пошла по тому же пути. И, увы, с тем же результатом.
  - Зина, нам пора обо всем договориться, - сказал он. - Скорей всего разговор будет долгим и не самым приятным. - А ничего хорошего от тебя я давно не жду.
  - Тем лучше, значит, нам обоим будет проще решить все вопросы. Пойдем на кухню, попьем чаю, с ним разговор всегда идет легче.
  Они проследовали на кухню. Зинаида включила чайник.
  - Ты голоден, доставать еду? - немного неожиданно для него предложила она.
  - Нет, спасибо, я недавно ел.
  - Ну да, теперь тебя кормит другая.
  - Сегодня меня покормил ресторан. Если есть печенье, доставай. - Печенье Княгинин любил с детства.
  Жена достала печенье. Затем разлила чай по кружкам и села напротив. Она не смотрела на него, водила ложкой по дну, но Княгинин заметил, что сахар она не положила.
  - Через два дня уезжаю на гастроли, поэтому предварительно решим все вопросы.
  - Мне кажется, ты уже все решил, - глухо произнесла она.
  - В общем, да. Но так как мои решения самым тесным образом касается и тебя, нам надо поставить все точки над и.
  - Так давай, ставь! - вдруг закричала она. - Сколько можно все это терпеть.
  - Ты уже поняла, жить мы вместе больше не будем. Предлагаю завтра подать заявления на развод.
  - Это все?
  - Нет, теперь самое сложное. За годы совместной жизни мы нажили совместное имущество, нам надо его разделить.
  - И как ты собираешься его делить? - насмешливо поинтересовалась Зинаида.
  - Я хочу продать дом, а деньги разделить на всех.
  - Ни за что! - От негодования Зинаида даже вскочила со стула. - Развод, пожалуйста, но дом никогда!
  Примерно такую реакцию Княгинин и ожидал. И мысленно подготовил аргументы.
  - Посмотри на ситуацию трезво. Дом очень большой, и нашей семье он просто не нужен. А после того, как я отсюда уеду, он вообще будет выглядеть пустым. Да и Павел тут мало бывает. Но даже это не главное, он требует больших средств на его обслуживание. Одних налогов на недвижимость и землю мы платим столько, что могли бы безбедно жить целый год. Все это время особняк содержал я, но после развода я отказываюсь это делать. Я решил, что часть денег, что мы тратили на его содержание, я пожертвую в детский дом.
  - Ты с ума сошел! Какой детский дом!
  - Ты знаешь, что мой отец - воспитанник детского дома. И он всегда с благодарностью вспоминал о нем. Вот туда я и стану регулярно перечислять пожертвования. Я узнавал у риэлтора, денег от продажи дома хватит каждому из нас на покупку вполне приличной квартиры. Так что все мы останемся довольными.
  - Ты хочешь, чтобы я переехала бы в однокомнатную квартиру?
  - Хватит на двухкомнатную. Правда, возможно, не в самом центре. Но зачем тебе шумный центр?
  Зинаида закрыла лицо руками и затряслась всем телом. Княгинин не знал, разыгрывает ли она сцену глубоко несчастной женщины или на самом деле чувствует сейчас себя таковой, но в любом случае от принятых им решений он не отступит, так как уверен в их правильности для всех. Такой большой дом им никогда не был нужен, он требовался только ради престижа, только ради того, чтобы другие видели, как они богато живут.
  - Достаточно, Зина, - проговорил Княгинин. - Давай говорить по существу. Дом куплен на мои деньги, будет справедливо мне решать его судьбу.
  - Ты решаешь мою судьбу и судьбу детей, - возразила жена.
  - Судьба детей совершенно не зависит от этого дома, - не согласился Княгинин. - Она зависит от того, какую жизнь для себя они выберут. Я согласен тебе и Виоле выплачивать ежемесячно определенное пособие, но не все время, может, в течение полгода. И тебе и ей придется найти работу.
  - Какая работа, кем? О чем ты говоришь.
  - У тебя консерваторское образование, ты можешь учить петь. Виола - тоже.
  - В заводском хоре?
  - Как вариант. Не вижу в этом ничего унизительного.
  Внезапно плечи Зинаиды внезапно просели.
  - Я подпишу любые документы, - сдалась она. - А ведь я знала, что этим все кончится.
  - В последнее время все к этому шло.
  - Я это поняла гораздо раньше.
  - Раньше? - удивился Княгинин. - И когда?
  - Сразу послу той передаче с этой Наровлянской. Ты пришел с радиостанции сам не свой. Я не понимала, что происходит, но мною овладело тревожное предчувствие. На следующий день я залезла на сайт радиостанции, нашла запись этой передачи и прослушала ее. И вдруг ясно ощутила, что у нас с тобой все кончено.
  - Ты мне ничего об этом не говорила.
  - Я никому не говорила. Я все же еще надеялась, что пронесет. Но вскоре увидела - не проносит. Она тебя околдовала с первой же минуты общения.
  Княгинин вдруг ясно понял, что Зинаида абсолютно права, все так именно и произошло, как только он ее увидел и услышал, больше Дина его не отпускала. В каком-то смысле это действительно колдовство. Но может это как раз и самое замечательное во всей этой истории.
  - Возможно, ты и права. Но если это колдовство, то тогда уж точно ничего нельзя изменить.
  
  5.
  
  Княгинин уехал, и Дину вдруг окружила плотной стеной пустота. На работе почти не осталось дел, новых ей за исключением какой-то мелочевки никто не поручал, сама она тоже не проявляла инициативы. Она погрузилась в ожидании. Ее поразило одно обстоятельство: подведение итогов конкурса на должность ректора Академии и приезд будущего мужа должны были случиться в один и тот же день. Она даже назвала его историческим и ждала с нетерпением. По крайней мере, все окончательно станет ясно: останется ли она на работе или придется уволиться и подтвердит ли Георгий свое намерение сочетаться с ней браком. Почему-то в этом вопросе она никак не могла избавиться от сомнений; уж больно все быстро и неожиданно закрутилось, прямо как на карусели. Еще недавно они с Княгининым были, если не врагами, то уж, их как минимум, разделяло взаимное недоброжелательство и отторжение. И буквально за очень короткое время их отношения обратились в настоящую любовь. Так бывает или не бывает? спрашивала себя Наровлянская. И никак не могла прийти к определенному выводу. Возможно, именно их путь и есть самый оптимальный, так как их чувство возникло не спонтанно, не на пустом месте, а явилось результатом преодоления, даже скорей преображения того, что испытывали они с самого начала друг к другу. В первую очередь это касается Княгинина, она с изумлением наблюдала, как прямо на ее глазах он превращается в другого человека. Может быть, поразившись этому необычному и редкому явлению, она и ощутила в себе зарождение уже наполовину забытых любовных переживаний. Это было с одной стороны так неожиданно, а с другой прекрасно, что она поняла, что больше не владеет собой и хочет одного: любить и любить этого человека. Но теперь, когда он уехал, скрылся из ее глаз, она вдруг стала бояться его потерять. Этот страх нарастал в ней, как шум от приближающего поезда, Дина сознавала, как это глупо то, что она испытывает. Но одно дело сознавать, другое - изменить свои ощущения. Пока у нее с этим ничего не получалось. И это сильно огорчало Наровлянскую.
  Но и переживания по поводу предстоящему конкурса были почти столь же острыми. Всякий раз, столкнувшись с Олесей, она посылала глазами ей молчаливый вопрос: как там дела? Но девушка лишь едва заметно покачивала головой и проходила мимо. То ли из-за конспирации, то ли по другой причине Полякова старалась по-возможности не общаться с Диной. Она думала, что скорей всего ее студентка правильно поступает, дело не только крайне деликатное, но и подсудное, поэтому не стоит лишний раз привлекать к ним внимания других. Береженного бог бережет. Проблема заключалась в том, что Дине очень хотелось поговорить с ней, что явилось бы для нее психологической разрядкой. Раньше для этих целей Дина использовала Наську, но та в последнее время жила под мощным стрессом предстоящего увольнения. И на другие темы разговаривать просто не могла. А Дину эта темы почти выводила из себя. И едва секретарша, словно шарманку, заводила все тот же разговор, она старалась под любым предлогом прервать поток сознания своей собеседницы. Та обижалась за это пренебрежение, но Наровлянская уже не обращала на это внимание; есть вещи сейчас и по важней, чем тревоги Наськи.
  Единственное, чем еще занималась Дина, так это продолжала читать лекции. К счастью, пока их никто не запрещал. И она решила воспользоваться такой возможностью по полной программе. Если раньше ее выступления состояли почти из сплошной импровизации, то теперь она тщательно готовилась к ним. Благо времени для этого было предостаточно.
  Дина постоянно придумывала новые темы. Это даже превратилось для нее в своеобразную игру. Но ее результат зачастую превращался для нее в важные открытия. Она углублялась в изучаемый ею предмет, открывала в нем новые грани и глубины. То, что она раньше не понимала или понимала не до конца, теперь открывалось ей новым, подчас неожиданным содержанием. В глубине души она считала, что понимает и знает много, но теперь выяснялось, что постичь предстоит во много раз больше. Самомнение и самонадеянность сходила с нее как отжившая кожа. И Дина думала о том, что нет худа без добра. Без этих дней томления и ожидания она бы никогда не постигла того, как много было в ней неправильного, насколько далеко не в ту степь углубилась она. И что пора возвращаться назад. Может, для этого судьба и устроила ей такое испытание, иначе какой в нем толк и смысл.
  Дина придумывала для лекции название и, исходя из него, наполняла ее содержанием. "Музыка и здоровье - физическое и душевное", "Музыка и нравственность", "Музыка - самая главная и глубокая философия", "Музыка и любовь", "Музыка и вселенский хаос", "Музыка и мировой эротизм". Она размышляла над каждой темой, и к ней приходило понимание: как же плохо, недостаточно человечество изучило и осознало это, может быть, самое грандиозное во Вселенной явление. Оно подходит к нему чересчур утилитарно, всего лишь, как к одному из способов получать наслаждение. А этого совсем недостаточно, музыка - та основа, на которой развивается земная цивилизация. Просто пока она еще не дошла до понимания этого обстоятельства. Но на высшем этапе своего развития она сольется с ней в едином экстазе, это случится неизбежно в том случае, если она прежде не погибнет, захлебнувшись в нечистотах своих мутных противоречий.
   Дина видела по реакции слушателей, что ее лекции имеют успех. Она даже заметила, что послушать ее приходят студенты из других вузов. Это подтвердила и Олеся, которая после окончания очередной лекции, подбежала к ней на минуту, чтобы выразить свое восхищение.
  - Вы гений! - воскликнула она.
  - Не преувеличивай, - попыталась остудить ее Дина.
  - Я знаю, что говорю, - не согласилась студентка. Понизив голос до шепота, добавила. - Не сомневайтесь, мы занимаемся этим делом. Все будет хорошо.
  Но Дина уловила в тоне Олеси сильные аккорды сомнений. Ей стало еще тревожней. Если эта всегда полная оптимизма девушка сомневается в успехе, значит, дело обстоит неважно. Если еще не хуже.
  В один из вечеров Дине стало на душе так тревожно и смутно, что она почувствовала почти непреодолимое желание почувствовать рядом с собой другого человека. Она быстро перебрала возможные кандидатуры и остановилась на Чупшеве. Почему ей захотелось пообщаться именно с ним, Дина не очень осознавала. Да и настроение для анализа не было никакого. Возникло такое желание, значит, надо его удовлетворить. Главное, чтобы этому не воспротивилась бы другая сторона.
  Хотя было уже довольно поздно, это не остановило Дину от звонка. Она решила, что сделала для него достаточно, чтобы иметь некоторое право на такой поступок.
   Звонок Дины сильно удивил Чупшева.
  - Что-нибудь случилось, Дина Константиновна?
  - Ничего не случилось, просто захотела тебя увидеть. Ты дома?
  - Дома.
  - Чем занимаешься?
  - Думаю, какую музыку мне сочинить.
  - Это как? - удивилась Дина.
  - Вы меня сами учили, что музыка должна выражать какую-то мысль или какое-то философское учение. Вот я и пытаюсь.
  - Ничему подобному я тебя не учила, - фыркнула от возмущения Дина. - Это музыка рождает и мысль, и философское учение. А не наоборот. Ты не против, если к тебе приеду.
  - Приезжайте, только вот угощать нечем.
  - Это не самое страшное.
  В ближайшем от дома магазине она наполнила целый пакет снедью, затем вышла на улицу ловить такси.
  Чупшев открыл ей дверь и провел в комнату. Наровлянская протянула ему пакет.
  - Принесла нам поесть. Ставь чай. Я даже купила вино, очень хорошее.
  Они сидели на кухне, пило попеременно то вино, то чай.
  - Расскажи подробней, чем ты занят? - попросила Дина.
  - Пытаюсь придумать музыка, - ответил Чупшев.
  - Никогда этим больше не занимайся, - даже немного рассердилась она. - Композитор на то и композитор, дабы улавливать музыку из высших сфер непосредственно, без всякого посредничества. Это потом станет понятным, что ты хочешь ею сказать. В мире на одного сочинителя приходится тысяча интерпретаторов, они все разжуют досконально. Я, кстати, тоже из этого вредного племени.
  - Даже если это и так, то вы самая необыкновенная и лучшая импропретаторша.
  - Первый раз слышу такой термин, - улыбнулась Дина. - Впрочем, он мне даже нравится, что-то в нем есть. Мне вообще не очень приятно, когда женщин называют в мужском роде. Часто, например, говорят, женщина - пианист, и редко - пианистка. Я не феминистка, но считаю такую практику - дискриминацией.
  - Я буду вас называть отныне только в женском роде.
  - И этим ты завоюешь мою благосклонность. А она тебе не помешает.
  - А я еще не завоевал? - Чупшев как-то странно посмотрел на Дину.
  - Музыкой - да, всем остальным - пока нет.
  - А что надо для этого делать?
  - Прославиться. - Это была с ее стороны шутка, но она сразу же о ней пожалела, потому что Чупшев тут же изменился в лице, оно стало вдруг каким-то страдательским. Почему-то ей стало немного тревожно, и она даже пожалела, что заявилась к нему столь неожиданно и столь поздно.
  - Бери бутылку, два бокала и пойдем в комнату. Хочу послушать твою музыку, - сказала Дина.
   Чупшев довольно неохотно встал, сделал, что попросила его Дина, и вместе с ней поплелся в комнату. Они расположились на диване.
  - С вами все в порядке? - вдруг спросил он.
  - С чего ты взял, что со мной что-то не в порядке? - спросила Дина.
  - Не знаю, мне показалась. У вас сегодня другие глаза.
  - Это как понимать?
  - Обычно они лучатся весельем, а сегодня в них нет этого блеска. Они тусклые.
  - Ты уверен?
  - Да.
  Дина задумалась, она ничуть не сомневалась в правоте Чупшева, но она не могла решить, какой уровень откровенности она может позволить себе с ним.
  - В ближайшее время решится моя судьба, вот я и совершенно законно пребываю в тревоге. Не спрашивай, в чем дело, просто прими это к сведению.
  - Я могу вам помочь?
  - И даже сильно.
  - И как? - От возбуждения Чупшев даже привстал.
  - Усладить мой слух своей музыкой.
  - И все? - В голосе Чупшева послушалось разочарование.
  - Ты даже не представляешь, как это много.
  - Раз так, попытаюсь. Я буквально вчера написал одно небольшое произведение. Не хотел пока никому показывать, но вам исполню.
  - Спасибо. Не томи, садись за рояль.
  Чупшев послушно сел за рояль. Вылетавшая из-под его пальцев мелодия была простая, но при этом очень пронзительная. У Дины выступили слезы на глазах.
  Чупшев кончил играть и посмотрел на свою гостью.
  - Что с вами, Дина Константиновна?
  - Ничего особенного, просто женская сентиментальность. Замечательная пьеса. Она будет иметь успех.
  Чупшев снова сел рядом с ней.
  - Но вы же не сентиментальны.
  - Кто тебе это сказал? - удивилась Дина.
  - Никто, я вижу.
  - Ты не все видишь. Просто я всегда повернута к тебе только одной своей стороной.
  - Так повернитесь другой стороной.
  - Зачем это тебе?
  Дина заметила, как смутился Чупшев. По его виду было заметно, как протекают внутри него какие-то интенсивные процессы. Она снова пожалела, что пришла к нему, с ее стороны это неосторожный поступок.
  - Я люблю вас.
  Произнесенные им слова были столь неожиданны, что Дина в первое мгновение подумала, что ослышалось.
  - Что? - невольно вырвалось у нее.
  - Я люблю вас, - более громко и внятно повторил он.
  - Ты с ума сошел, - только и смогла произнести Дина. Такого поворота событий она не ожидала. Вот если бы он набросился на нее, пытаясь овладеть или даже изнасиловать, этому она бы удивилась гораздо меньше.
  - Разве те, кто любят, сумасшедшие? Вы ведь тоже любите.
  - Нет, конечно, не сумасшедшие. Но зачем это тебе. Я вдвое тебя старше. Мне уже скоро на пенсию.
  - Какое это имеет значение. Да и чувствам не прикажешь. Вы самая лучшая из всех людей, что я встречал. И самая умная.
  Дина на несколько мгновений задумалась.
  - Послушай, мой дорогой, что я тебе скажу. Это не я умная, это музыка меня сделала такой. Потому что музыка делает человека раз в сто умнее, чем он мог бы быть без нее. И в 10 раз более способным, приспособленным к жизни. Надеюсь, ты знаешь, что есть правое и левое полушарие, а между ними мозолистое тело. А что такое правое полушарие? Это фантазия, воображение, эмоции, страсти и, конечно, рождающиеся инновации. Вот какой- то порыв, драйв, что-то сделать - это все правое полушарие. А левое - это умение творческие порывы изложить другим людям, чтобы все меня поняли, что я хочу. И вот когда оба полушария работают в согласии между собой, рождаются открытия, изобретения. Представь, что уже после года занятий музыкой эта самая соединительная лента между полушариями на четверть больше становится. Вот так все со мной и произошло. Подожди некоторое время и с тобой случится тоже самое. Понял теперь, откуда мой ум.
  Чупшев с каким-то странным выражением посмотрел на нее.
  - Я давно вам хотел сказать про свою любовь и очень рад, что, наконец, решился. А что касается ума, то очень многие всю жизнь занимаются музыкой, но то, что от этого стали умней, как-то не просматривается.
  Дина не могла не согласиться с его правотой.
  - Да, немало таких, которых даже музыка не делает ни умней, ни лучше. Но мы же с тобой не такие.
  - А какие?
  - Ну и вопросы ты сегодня задаешь, - покачала головой Дина. - Мы с тобой из тех, для кого музыка открывает дверь в иной мир. А это принципиальное различие от других, для которых музыка либо способ зарабатывания денег, либо приятного препровождения.
  - Ну и что, что в другой мир. Вы думаете, это что-то меняет?
  - Очень многое меняет, дорогой Иван. Мы приобретаем совсем иной взгляд на жизнь, да и на себя - тоже. Это открывает перед нами огромный диапазон для перемен. Большинство людей даже при желании не представляют, как и куда им меняться. Они заложники очень узкого пространства, в котором пребывают до конца своих дней. И единственное, что они могут делать - биться об его стены. А мы имеем выход на бесконечный вселенский простор. Только надо не бояться туда выходить.
  - И вы не боитесь?
  - Я этого не сказала.
  - Но тогда какой смысл в том, что выйти в этот простор можно, а из-за страха не выходишь?
  - Музыка позволяет преодолеть и этот страх. Потому что она охватывает нас сверху донизу и снизу до верха. Мы погружаемся в ней, как в океан. Нет, не как в океан, музыка и есть подлинный океан Вселенной. Возможно, для этого она и задумывалась.
  - Красиво звучит, - задумчиво произнес Чупшев, поднося к губам бокал с вином. - Но как на счет моего предложения?
  - Какого?
  - Жить вместе.
  Дине впервые за вечер стало даже немного смешно.
  - У нас с тобой совсем другие задачи, нам надо пробиться на вверх. И мне кажется, мы близки к их решению как никогда. Подожди еще совсем немного. А как только это случится, поверь мне, ты сразу забудешь про эту блажь.
  - Это не блажь.
  - Блажь, тебе не нужна женщина, которая даже не способна родить тебе ребенка. Ну, все, я пошла. - Дина встала. - Спасибо за приятный вечер и, особенно за твое новое сочинение. Когда-нибудь она станет классикой.
   Она поспешно двинулась к выходу. Но вопреки ее опасениям, Чупшев не сделал и движения, чтобы ее ужержать. И все же окончательно она успокоилась, только тогда, когда оказалась в мчавшемся по ночным улицам такси.
  
  
  Глава пятнадцатая
  
  1.
  
  И вот наступил этот день, когда должны подвести итоги конкурса на должность ректора и когда должен прилететь Княгинин. Накануне вечером они долго проговорили по телефону. Он был недоволен гастролями, внешне они прошли вполне благополучно, публика аплодировала, но при этом была сдержана и даже немного холодна. Впрочем, такой итог они и предполагали, перед этой поездкой они обсуждали тему о том, как они могут пройти. И пришли к заключению, что ждать большого успеха не стоит, сейчас оркестр не в том состоянии, когда способен продемонстрировать нечто исключительное. Нужна большая работа, чтобы перестроить его, и он, Княгинин, ее уже начал. Но итоги скажутся еще не скоро.
  С такими мыслями Княнигин и уехал. И, как теперь выясняется, они оказались правы в своем анализе. Может, это и хорошо, что гастроли прошли достаточно скромно. В этом она убедилась, прочитав в Интернете отзывы о них. Практически никто не ругал оркестр "Возрождение" большинство отмечали его исполнительское мастерство, но при этом высказывали суждение об излишней академичности его выступлений, отсутствия вдохновения.
  И все же гораздо сильней Наровлянскую волновали результаты конкурса, которые должны были огласить. Олеся молчала, как сыч, оставляя ее в полном неведении, а других источников информации у нее не было. Это сильно угнетало Дину, и даже предстоящий прилет Княнигина почти не улучшал настроение. Если она потерпит поражение, для нее это станет ударом, который полностью не может компенсировать никакое другое, даже самое радостное событие.
  Это она поняла особенно ясно в самые последние часы. Выходя вечером из здания Академии, Дина неожиданно столкнулась с Фатьяновым. Они уже довольно давно не общались, а если сталкивались в коридоре, то проходили мимо друг друга подобно двум незнакомым прохожим.
  Но сейчас они оказались лицом к лицу. Может, этого бы и не произошло, если бы Дина более внимательно глядела по сторонам. Но она по своему обыкновению была поглощена собственными мыслями и ничего не видела вокруг. И когда кто-то встал у нее на дороге, то в первое мгновение она даже не поняла, кто этот человек. И лишь почти упершись ему в грудь, она подняла голову и признала советника ректора.
  Наровлянская хотела его обойти с фланга, но Фатьянов снова преградил ей дорогу, и она в очередной раз с разбега уткнулась в него.
  - Дина Константиновна, вы, как я погляжу, очень торопитесь.
  - Да, тороплюсь, Петр Петрович. У меня любовное свидание.
  Никакого свидания у Дины в этот вечер не было, она сама не знала точно, зачем произнесла эти слова. Скорей всего, учитывая его ориентация, хотела как-то его обидеть.
  - В вашем возрасте, что-то не верится, - нарочито громко засмеялся Фатьянов.
  - Самый лучший возраст для таких дел. Ах да, вам это не может быть известно.
  Фатьянов внимательно посмотрел на Наровлянскую.
  - Понимаю, что таким образом вы хотите меня задеть. Но вы промахнулись, снаряд пролетел мимо. Запомните на будущее, подобные намеки меня нисколько не обижают. Не усматриваю в своей ориентации ничего постыдного, не я виноват, что природа сотворила меня именно таким. Как ни ваша заслуга, что у вас она более традиционная. Вот только одна вещь меня удивляет: будучи гетеро и замужем в течение четверти века, почему у вас так и не случились дети? - Он выжидающе стал смотреть на нее.
  Дина не могла ни признать, что в ответ на попытку удара с ее стороны, получила вполне достойный ответ. Ей даже стало стыдно, до сих пор они ни разу в жизни никого не попрекнула такой нетрадиционностью, хотя подобные знакомые у нее были и раньше. А вот сейчас сорвалась.
  - Извините, я не хотела, - пробормотала она. Это извинение далось ей не без усилий.
  - Я же сказал, что не в обиде, - не скрывая насмешки, произнес пока еще советник ректора. - Я вам о другом хотел сказать.
  - О чем же, если не секрет?
  - В том-то и дело секрет. Но так и быть, по секрету я вам сообщу этот секрет.
  - Может, не стоит.
  - Очень даже стоит. Завтра все, наконец, решиться. И тем самым завершится и наш с вами поединок.
  - Это радует.
  - Возможно, вот только результат вряд ли породит у вас радостные чувства. - Фатьянов наклонился к ней. - Счастлив сообщить, что решение принято и не в вашу пользу. Однако честно скажу, заставили вы меня поволноваться, кто-то в последние дни активно лоббировал вашу кандидатуру. Не скажите кто, любопытство гложет.
  "Олеся"! - мысленно воскликнула Дина. - Значит, она до конца пытались выполнить свое обещание. И не ее вина, что не получилось".
  - Понятие не имею. Может, потусторонние силы.
   Фатьянов несколько мгновений молчал, обдумывая ее слова.
  - Что-то мне не верится, что вам ничего не известно. Ну, да ладно, коль не желаете, не говорите. Завтра эта информация уже не будет иметь значения. Всегда в конечном итоге важен только результат. Разве не так?
  - Не всегда, подчас процесс представляет большую ценность. Ориентировка на результат - признак примитивности.
  - Я знаю, что в споре мне вас не победить, - слегка огорченно вздохнул Фатьянов. - Поэтому даже не стану пытаться. Главное, я одержал победу в более важном поединке. Вы уже подготовили заявление об уходе.
  - Пишу сотый вариант текста, хочу поразить вас отточенностью формулировки.
  - И чувство юмора у вас прекрасное. Вот только оно вам не слишком сильно помогает в жизни.
  - Откуда вам про то известно?
  - Так видно же.
  - Далеко не всегда самое очевидное и есть истинное.
  Фатьянов пренебрежительно махнул рукой.
  - Какой толк от этих софизмов. С их помощью вы только наживаете себе врагов.
  - В том числе вас?
  - И меня тоже. А ведь, когда я сюда пришел, то хотел с вами дружить. Помните, я делал такие попытки.
  - Разве такое забудешь, - насмешливо произнесла Дина.
  - Вы сами оттолкнули меня своим отношением.
  - Потому что вы пустой и мерзкий человечишка.
  - А вот не все так считают. Завтра я получу в свой адрес кучу поздравлений и похвал.
  - И ни одного искреннего слова.
  - Как вы можете о том знать.
  - Знаю и все. Вас никто не любит и любить не будет, а вот заискиваться - да.
  - Как сказал один древний господин: пусть не любят, лишь бы боялись.
   - Автором этой бессмертной фразы считают слова жестокого царя Атрея из одноимённой трагедии древнеримского поэта Луция Акция. Их так же любил повторять незабвенный император Калигула. Это вам для справки.
  - И в вашей эрудиции нисколько не сомневаюсь. Тем слаще моя победа.
  - Вы без конца произносите это слово, вы явно на нем зациклились. Меня же волнует другое: что будет с Академией? Мой прогноз: вы ее развалите максимум за полгода.
  - Значит, туда ей и дорога, - спокойно произнес Фатьянов. - Не знаю, кто произнес эту фразу: что не делается, все к лучшему, но ее автор был абсолютно прав.
  - А вот я так не считаю. Иначе можно оправдать любую мерзость и злодеяние. К счастью человеку дана свобода воли, и он может решать, как ему поступать. И некоторые, прежде чем совершить пакость или преступление, способны останавливаться у самой черты. Я вас призываю так поступить. Зачем демонстрировать миру мерзкие стороны своей натуры. У вас есть прекрасная возможность их на некоторое время скрыть. А я вам обещаю, что никому не скажу про них.
  - Знаете, Дина Константиновна, вы с завидным постоянством вызываете во мне желание вас ударить. - Они обменялись быстрыми взглядами. Дина на всякий случай сделала шаг назад. - Не беспокойтесь, такого опрометчивого поступка я не совершу. К тому же я все же мужчина, хотя и не традиционный, - со смешком добавил он.
  - Уж лучше вы бы ударили.
  - Очень даже понимаю это ваше желание. Но еще раз повторяю: такого удовольствия вам не доставлю. Мне достаточно того, что я могу над вами торжествовать. Знаете, когда я пришел в академию, мне Вдовенко при первом нашем разговоре сказала: Дина Константиновна умнее здесь всех вместе взятых сотрудников; если вы намерены стать ректором, вам придется либо поладить с ней, либо ее сокрушить. Я хотел сначала поладить, но вскоре понял, что истинное наслаждение мне принесет именно ваш крах, изгнание из Академии. И даже не верится, что уже завтра исполнится моя мечта. Вот, собственно, и все, что хотел вам сказать.
  - Не много же у вас мыслей и чувств, Петр Петрович. Да и те, что есть, убоги и примитивны. Вам не только Академию, газетный киоск нельзя доверить.
  - Даже, если вы в чем-то и правы, жизнь решила все по-другому.
   - Только не забывайте одну вещь, жизнь - очень мстительная дама. Со временем она может кардинально пересмотреть свое решение.
  Фатьянов посмотрел на нее, затем приподнял шляпу.
  - Позвольте, откланяться, Дина Константиновна. Не опоздайте завтра к оглашению итогов.
   Фатьянов резко прибавил шаг и вскоре затерялся в толпе.
  
  2.
  
  Зал был полон. Собрался весь профессорско-преподавательский состав, появились даже многие из тех, кто были на больничном или в отпуске, пришла значительная часть студентов, представители министерства, а так же люди из других учебных заведений. Наровлянская присоединилась к этому скопищу народа в самый последний момент, когда все места были уже заняты и многие вынуждены были стоять вдоль стен. Аудитория гудела, но когда появилась Дина, гул, как по мановению волшебной палочки, стих. Она старалась не смотреть ни на кого, но ничуть не сомневалась, что все наблюдает за ней.
  Какая-то студентка освободила ей место на одном из последних ряду, Дина села и стала ждать. Буквально через пару минут на сцене появились члены избирательной комиссии и заняли место за столом. Ее возглавлял заместитель министра. Насколько было известно Дине, он был один их тех, кто активно двигал на должность ректора Фатьянова.
  Едва после полубесонной ночи Дина встала, то сразу стала успокаивать себя размышлениями о том, что ничего страшного не происходит. Конечно, грустно, что настал ее последний день работы в Академии, но при любом раскладе однажды он должен был наступить. Конечно, это могло бы случиться через приличный срок и при других обстоятельствах, но вышло так, как вышло. К тому же всегда следует помнить, что все могло произойти еще хуже. Поэтому не стоит чрезмерно расстраиваться, ко всему следует относиться философски, то есть спокойно, с пониманием неизбежного. С этим чувством она и отправилась на работу.
  Там она первым делом написала заявление об уходе по собственному желанию. Она немного опасалась, захочет ли новый ректор ее так легко отпустить, не намерен ли он выгнать ее по статье, к чему-нибудь придравшись. Дина прекрасно понимала, что если есть такое желание, найти способ, как его осуществить, всегда возможно.
  И без того хмурая все последние дни Наська выглядела просто раздавленной тяжеленной глыбой своего несчастья. Впервые за все время, что она работала у нее секретаршей, даже не поздоровалась с ней. Дина рассудила, что сейчас не тот момент, когда стоит на нее обижаться, ей и без того тяжко. Не каждый способен выдержать такой груз. Они много вместе пережили, Наська была ее верной и преданной не только помощницей, но и советчицей. Поэтому надо было ей благодарной за все, что она сделала, а не таить обиду за ее нынешний поступок.
  До начала объявленного мероприятия оставалось еще время, и Дина невольно предалась воспоминаниям. Она вспомнила, как впервые сюда пришла обычным преподавателем, как неуклонно двигалась по ведущей вверх лестнице, как становилось с каждым годом Академия все более для нее своей. Сколько всего тут произошло, и хорошего, и плохого, даже не пересчитать. Но главное все же не это, а то, что нет смысла скрывать, что именно тут она нашла себя. Для нее это было не просто, а потому много значило. Несколько предыдущих попыток закончились неудачно, и то, что ей все же повезло, она очень ценила. Разумеется, ничего подобного не случилось бы без содействия мужа, это он раньше нее ясно понял, в каком направлении ей нужно двигаться. И заставил это ее сделать, хотя поначалу она сильно сопротивлялась. Но он, если был уверен, в своей правоте, оставался непреклонным. И легко сломал ее противоборство. А потом она и сама поняла, что оказалась в нужном месте и в нужное время. И вот завершилось и то и другое.
  Слава богу, что у нее появился Георгий. Она приняла решение, что посвятит остаток жизни ему, не будет больше нигде постоянно работать, может, где-нибудь станет читать лекции, писать статьи. Но не более того, а все остальное время посвятит мужу: будет готовить еду, ухаживать, помогать в работе. Этого вполне ей достаточно. Жить тихо и спокойно, в семейном кругу - в этом есть своя огромная и ни с чем несравнимая прелесть. Хватит с ней борьбы, она для нее не создана, втянулась лишь по необходимости. И вот теперь наступил конец и этой стадии ее жизни.
  Дина подняла голову и посмотрела на сцену. В этот момент к трибуне подошел заместитель министра. Тишина образовалась такая, что даже самый слабый шорох разносился по всему залу.
  Заместитель министра начал свое выступление. Минут десять он говорил о заслугах уходящего ректора, о достижениях и перспективах Музыкальной Академии. Сидящие в зале стали выражать нетерпение, часть из них поглядывали на Фатьянова, часть - на Наровлянскую. Наконец наступил кульминационный момент, выступающий достал большой запечатанный пакет.
  - Как известно, на конкурс было подано две заявки: советника ректора Фатьянова Петра Петровича и проректора Академии Наровлянской Дины Константиновны. Конкурсная комиссия тщательно рассмотрела программы кандидатов, их послужной список и вынесла решение: ректором на следующий срок назначается Наровлянская Дина Константиновна.
  Зал замер на несколько мгновений, а затем разразился бурей оваций. Дина изумленно обводила глазами вокруг. К ней с пожатием потянулись десятки рук. Она стала их рассеяно пожимать. Внезапно она почувствовала на себе чей-то взгляд, она повернула голову и увидела счастливое лицо Наськи, по которому двумя ручейками катились слезы. И тогда она окончательно поняла, что случилось. Теперь ее секретарша спокойна за свою судьбу. Значит, все эти треволнения были не напрасны.
  
  3.
  
  Дина, волнуясь, ждала, когда объявят посадку самолета. А вдруг что-то случится непредвиденное; сегодня в ее жизни уже произошло одно большое радостное событие. И в какой-то момент она вдруг испугалось, что их лимит исчерпан.
  Но ее тревоги оказались напрасными, так как в этот момент диктор известил, что ожидаемый ею самолет произвел посадку в аэропорту. Дина выпустила из себя большой вздох облегчения.
  Дина первой заметила Княгинина и бросилась ему на встречу. Они обнялись и поцеловались.
  - Я так рада тебя видеть, - прошептала она. Дина вдруг ясно осознала, что ее тело и душу переполняет счастье. Давно она не испытывала ничего подобного, а, возможно, и никогда.
  - Я тоже очень рад, пока летел, все время думал о нашей встрече. У тебя сегодня очень важный день. Какие новости?
  Дина решила о том, как завершился конкурс, скажет ему чуть позже. Не хочется говорить о своем триумфе на ходу.
  - Наберись немного терпения, приедем домой, и я обо всем поведаю.
  - Мне тоже есть о чем тебе рассказать.
  - Вот и замечательно, наконец, появилась тема для разговора.
   Княгинин недоуменно несколько секунд глядел на нее, затем расхохотался.
  - Я и забыл про твое чудесное чувство юмора.
  Такси доставило их домой к Наровлянской. Во время пути они болтали о всяких пустяках, но избегали говорить о главном, приберегая его на потом.
  - Вот я и дома, - громко произнес Княгинин, садясь на диван.
  Дина ощутила, как словно бы молния ударила в нее, таких слов она от него не ожидала. Ей показалось, что ничего приятней она еще в жизни не слышала. Она посмотрела на Княгинина , и внутри нее полыхнуло желание. Не заняться ли им прямо сейчас любовью. А все разговоры перенести на более позднее время? Нет, все же не стоит, у них впереди целая ночь.
  Дина достала бутылку и бокалы. Заранее она разложила на тарелке фрукты, теперь оставалось лишь поставить их на стол. И можно приступать к общению.
   Княгинин разлил по бокалам вино.
  - Выпьем за встречу и, как я надеюсь, за твои хорошие новости.
  - Поддерживаю тост.
  Они выпили.
  - Теперь говори, - попросил Княгинин.
  - Поздравь меня, а ректор Музыкальной Академии.
  - Свершилось?
  - Да. Хотя я была уверенна, что им станет Фатьянов. И все же меня кое-что смущает в этом вопросе.
  - Что именно?
  - Я не совсем честно его победила, это заслуга Олеси Поляковой. И меня это гложет.
  Княгинин взял ее руки в свои.
  - Я прекрасно тебя понимаю. Но ведь если бы победил твой соперник, он бы тоже победил тебя не честно.
  - Это его заботы. Пусть он улаживает дела со своей совестью.
  - А она у него есть?
  - Если и есть, то где-то витает далеко. А вот укоры своей я очень даже чувствую.
  - Послушай, Дина, такое отношение к ситуации делает тебе честь. Но сто делать, если жизнь так устроена этими всеми уродами, которые нами руководят. Им же надо как-то сопротивляться. Я нисколько не сомневаюсь, что ты станешь идеальным ректором.
  - Идеальным не стану.
  - Очень хорошим, при тебе Академия сделает большой шаг вперед. И это оправдывает тот способ, благодаря которому ты стала ее руководителем. Думай о том, что тебе предстоит сделать, а этот эпизод выбрось из головы.
  - Не знаю, получится. Возможно, не сразу. Теперь твоя очередь сокровенных признаний.
  Княгинин грустно вздохнул.
  - Да что говорить, гастроли провалились.
  - Как провалились? - даже испугалась Дина. - Ты же говорил, что концерты оркестра встречали доброжелательно.
  - Так оно и было, но не более того. Публика аплодировала, но за мастерство, за известное имя, но не за игру, не за вдохновение, не за подаренный восторг. И я с ней полностью солидарен. Надо все начинать с начала, иначе в следующий раз нас даже не пригласят на гастроли. Да дело и не в приглашение, просто надо подниматься, а мы столько времени опускались. Но теперь все будет по-другому. И все благодаря тебе.
  - Ты преувеличиваешь мои заслуги.
  - Нисколько. Поразительно, но одна твоя фраза изменила всю мою жизнь почти до основания. Никогда бы не поверил, если бы это случилось не со мной.
  - В таком случае я рада, эта фраза изменила не только твою, но и мою жизнь. Вот уж чего не ожидала, когда ее произносила.
  Княгинин придвинулся к Дине.
  - Знаешь, что самое замечательное в жизни - ее непредсказуемость. Несчастны те люди, которые всячески боятся, избегают ее. Они и не представляют, сколько они всего теряют. Согласна?
  - Абсолютно.
  Дина решила, что они уже обо всем поговорили и можно с чистым сердцем заняться любовью. Она нашла его губы и сразу же забыла обо всем.
  
  4.
  
  Княгинин подписал все необходимые бумаги на продажу дома. Затем положил ручку на стол и откинулся на спинку стула. Все, сделка совершенна. Ей предшествовали бурные события, убедить домочадцев продать особняк оказалось не просто. Правда, это касалось не всех, Павел не возражал, он сразу же дал согласие. Зато Зинаида вместе с Виолеттой поначалу не хотели ничего об этом слышать. Они упрямо стояли на своем: хотят продолжать жить здесь, а деньги на содержание и оплату всех услуг должен, как и раньше, давать он.
  Княгинин же категорически отказывался это делать, та как не видел в этом ни малейшего смысла. Пришлось бы оплачивать полупустой дом, а он и до того использовался наполовину, а после его отъезда и возможного переезда сына особняк вообще будет стоять почти пустым, за исключением двух-трех комнат.
  Битва за продажу дома интенсивно продолжалась целую неделю, которая была наполнена изнурительными переговорами. Княгинин убеждал, упрашивал, когда это не помогало, угрожал, что не даст ни копейки. И в какой-то момент Зинаида сдалась, а уже после этого уговорить дочь не составила труда. Правда, победу отравило то, что пришлось выслушивать почти в течение часа рыдания в сочетании с попреками и оскорблениями жены. Но он прекрасно сознавал, что это вполне приемлемая цена за то, что ему удалось уговорить обеих женщин согласиться на его условия.
  Вечером Дина и Княгинин собрались дома. Он поведал ей о подписанной купчей.
  - Тебе жалко продавать дом? - спросила она.
  - А ты как думаешь. В нем наша семья прожила свыше десяти лет, там выросли мои дети. Да и вообще много было всего. - Он вдруг рассмеялся. - Ты и не представляешь, какой гордостью я был преисполнен, когда стал домовладельцем. Это переводило меня в разряд совсем других людей. Жить в доме - совсем не то, что жить в квартире. Это я понял быстро. Ты в собственных глазах приобретаешь совсем другой статус и начинаешь смотреть свысока на тех, кто живет в обычных многоквартирных домах
  - Неужели у тебя возникали такие чувства? - удивилась Дина.
  - Еще как возникали! - подтвердил Княгинин. - Даже самому становилось неудобно. Но самое плохое, я никак не мог избавиться от них, так как они приносили мне удовлетворение. Может, поэтому в какой-то момент я ясно осознал, что необходимо избавиться от этого огромного гнезда. Без этого поступка будет трудно начать новую жизнь. Дом, как магнит, будет притягивать меня к прошлому. Да и всем моим домочадцам так будет лучше, Виоле давно пора отделиться от родителей, в первую очередь от матери. Без этого шага она никогда не обретет самостоятельность. А ей это требуется, как воздух. Лишь тогда она начнет размышлять здраво, будет искать работу по своим способностям, а не на основе того, что ей внушает Зина. А теперь расскажи, как дела у тебя?
  Дина рассмеялась.
  - Паломничество ко мне продолжается. Все в один голос уверяют, что надеялись, что я одержу победу на конкурсе. Цветов в моем кабинете, как у оперной примы после спектакля. Но самое интересное другое, сегодня я подписала заявление об увольнении Фатьянова.
  - Этот прохвост сам подал заявление?
  - Сама я сознательно ему ничего не говорила все эти дни, ждала, когда он созреет. Но теперь я догадываюсь, чего он ждал.
  - И чего же?
  - Другого назначения. Я узнала, что он назначен на туже должность в училище имени Гнесина.
  - С той же целью?
  - Полагаю, что да. А что ты хочешь, не получилось здесь, попытаются там. Я знаю эту породу людей, так просто они от своих целей не отказываются. А вот будет ли там своя Олеся Полякова, большой вопрос.
  - Грустно, что даже в высшее из искусств - музыку проникает это зло, - грустно проговорил Княгинин. - Поэтому нам только и остается охранять от проникновения всей этой грязи свои ряды. Мы как последний бастион. Его защитой и займемся в ближайшие годы.
  
  5.
  
  Они подъехали к дому, и вышли из машины. Дина впервые видела, где до недавнего времени жил Княгинин. Она внимательно рассматривала особняк.
  - А мне нравится дом, очень хорошо смотрится. Видно, что архитектор хороший.
  - Да, хороший, - согласился Княгинин. - Я его тщательно выбирал, пересмотрел массу проектов, пока не нашел то, что мне понравилось. А я думал, что ты начнешь меня осуждать за эту помпезность.
  - Во-первых, никакой помпезности нет, дом сдержан в своих формах. А, во-вторых, глупо возвращаться к тому, что уже пройдено. Теперь ты будешь жить всего лишь в двухкомнатной квартире.
  - Ты права. Пойдем, отберем вещи и мебель, которую перевезем к тебе. Грузовик приедет через час. Так что времени у нас немного. Все другие обитатели дома уже вывезли свои пожитки. Представляешь, Зина это сделала на двух машинах. Не понимаю, как она разместит все это барахло в своей однокомнатной квартире, пусть даже и большой. Впрочем, теперь это ее дело. Мы возьмем совсем немного, только самое нужное и дорогое, - пообещал Княгинин.
  - Надеюсь, - улыбнулась Дина.
  Обнявшись, они вошли в дом.
  Они заранее договорились, что он возьмет из кабинета свой любимый письменный стол, книги, диски, разные вещи, которые он привез из своих поездок. Поэтому он сразу же направился туда. Дина же решила напоследок осмотреть дом.
  Дине было интересно посмотреть на тот мир, в котором обитал до недавнего времени Княгинин. Она бродила по пустому дому, и в какой-то момент ей стало вдруг грустно. Еще совсем недавно тут обитала целая семья, пусть даже не самая дружная и счастливая. И вот теперь она по сути дела перестала существовать, все ее члены разбежались по своим углам. И доля вины в том, что это случилось, лежит на ней, Дине. Одно ее неосторожное предложение вызвало целую лавину неожиданных событий, которые одно разрушили, другое создали. Вопрос в том, является ли это равноценным? Насколько она себя знает, его она будет задавать себе еще долго.
  Дина вернулась в кабинет Княгинин, в котором он продолжал собирать и упаковывать вещи. Она стала ему усердно помогать. Вдвое они быстро справились с работой.
  - Вот и все, что хотел, собрал, - устало выпрямился Княгинин. - Столько лет тут прожил, а оказалось, что полезного приобрел не так уж много. Может, ты зря меня тогда попрекала? - насмешливо посмотрел он на Дину.
  - Тогда бы все оставалось по-прежнему.
  - Думаешь?
  - Да, нет, стремление к переменам в тебе накапливалось. Я лишь помогла ускорить этот процесс. Поэтому не переоценивай мое влияние.
  - Ты очень сильно влияешь на меня.
  - Это не очень хорошо.
  - Почему?
  - Возникает зависимость от другого человека, определенная потеря самостоятельности.
  - А разве любовь - это всегда не потеря самостоятельности?
  - Это ее обретение. Разве можно любить человека, потерявшего самостоятельность? Он просто не достоин любви.
  -Ты как всегда права. Это меня даже иногда пугает. Такую жену - не каждый потянет.
  - Ты справишься, - засмеялась Дина.
  На участок въехал грузовик, из которого вышли двое грузчиков. Они направились в дом.
  - Вот и все. - В голос Княгинина прокралась грусть.
  Грузчики быстро погрузили вещи в машину, которых к их радости оказалось совсем немного. И машина тронулась в путь. За ними поехали Княгинин и Дина.
  - Знаешь, я решил в течение года полностью изменить репертуар оркестра, - сказал он.
  Дина повернула в его сторону голову.
  - Я предполагала, что ты так поступишь.
  - Ну, да, ты же все предвидишь и предсказываешь. О каких еще моих предстоящих действий тебе известно.
  - В самое ближайшее время ты отправишься к Чукшеву и заключишь с ним контракт.
  - А вот тут ты ошибаешься? - Княгинин хитро посмотрел на Дину.
  - Ты не поедешь к нему? - разочарованно спросила Дина.
  - Я уже был у него и заключил с ним контракт. Видела бы ты его в тот момент, он от счастья едва не потерял сознание.
  - Его можно понять, - заступилась за свое протеже Дина.
  - Можно. Но ты действительно была права.
  - Ты о чем?
  - Об его музыке. Я прослушал ее несколько раз и понял, насколько это ново и своевременно. Без тебя бы я до этого никогда не допер.
  - Допер, может чуть позже.
  - Нет, я точно знаю. И не спорь. Он, как и ты, своей музыкой говорит, что мир на пороге больших перемен. А некоторые уже случились, только мы пока этого не заметили. Я предвижу большой успех его симфонии. Остается только ее подать так, чтобы люди поняли, о чем идет речь. Это будет не просто, там есть тонкие моменты. Не уверен, что нам удастся их передать без твоей помощи.
  - В чем же проблема, дорогой, я же с тобой.
  
  27.01.2015- 05. 07. 2015
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"