Гурвич Владимир Моисеевич : другие произведения.

Или или

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  1.11.10-30.08.11
  
  Или или
  
  "Я попытался выразить ту мысль, что применение категории "рода" для обозначения того, чем должен быть человек, и особенно в качестве обозначения высшего итога, есть неправильное понимание и чистое язычество, поскольку этот род, человечество, отличается от рода животных не только его общим превосходством как рода, но и той человеческой особенностью, что каждый отдельный индивид в роде (не только выдающиеся индивиды, но каждый индивид) есть нечто большее, чем род. Ведь соотнести себя с Богом - это гораздо более высокая вещь, чем принадлежать роду и через род быть соотнесенным с Богом".
  Серен Кьеркегор
  
  1.
  Дубровин ехал к любовнице. Они не виделись две недели, и он успел соскучиться. И сейчас глазами он смотрел на дорогу, а в голове вставили соблазнительные картины предстоящих сексуальных утех. Молодая, красивая, страстная и уже очень умелая в науке любви. От одной мысли о ней закипала кровь сильней, чем вода в чайнике.
  Дубровин усмехнулся; ему уже пятьдесят пять лет, у него было столько женщин, а он совершенно не утолил голод по ним. Все хочется и хочется, почти как в молодости, словно бы года над ним и не властны. Хотя с другой стороны кое-что все-таки меняется. В молодости он был в сексе груб и примитивен, брал напором, не признавал никаких обходных путей и маневров. Просто элементарно получал наслаждение почти так же, как это делает бык. Однажды он видел, как тот вспарывает буренку, как при этом мычит от огромного удовольствия.
  Он был еще тогда подростком, но его буквально всего пронзило мощным зарядом электричества. Он понял, что сладострастие - самое важное, самое прекрасное, что есть в жизни, то к чему надо стремиться всеми фибрами души, ради чего стоит идти на жертвы, ради чего стоит трудиться денно и ношно, чтобы заработать деньги и получить то, чего тебе так хочется. Но тогда он все понимал чересчур примитивно, встретился с женщиной, тут же или почти тут же ею овладел. Сколько их было, он давно сбился со счета. И лишь со временем пришло понимание, что подлинное сладострастие он так и не испытал, все его ощущения оставались на бычьем уровне. И сам он ненамного превосходил это животное, хотя достиг определенной славы, заработал немало денег, поднялся на достаточно высокое общественное положение. Спасибо Алле, второй жене, она много его научила, на многое раскрыла глаза. Он постиг внутренний смысл искусства любви, тонкость и изящество любовной игры, способной раздвинуть привычные рамки, порождать всплеск небывалых эмоций, обжигающих, как горячая смола. Тело человека подобно оркестру, способно воспроизводить бесконечную гамму звуков. Но далеко не всем дано это великое умение. Многие даже и не подозревают о таких его возможностях.
  Человек должен от грубости и примитивизма идти по направлению тонкости и изящества. Таково генеральное направление движения. Об этом он даже написал целый роман, имевший самый большой успех из всех его произведений. Во время работы над ним и сам многому научился, немало понял. Он рос вместе с героями. Конечно, давно это было, без малого пятнадцать лет назад. Но ведь произведение пересдается и приносит ему доход, последний раз всего год назад. Значит, он тогда угадал, как говорится, общественную потребность, написал о том, о чем люди хотели прочесть. Немногим сочинителям выпадает такая удача. А у него получилось. А почему? Да потому что сам изменился. Хватило ума это сделать и таланта хорошо описать.
  И вот сейчас он пожимает плоды. Дубровин снова стал думать о предстоящем наслаждении, почти физически ощущая, как весь салон автомобиля заполняется каким-то сладострастным благовонием. Внезапно зазвонил телефон.
  Звонили из издательства. Но совсем не из того, из какого он ждал звонка. И чем больше он слушал, тем больше удивлялся. Он и забыл про тот эпизод, тем более он произошел уже полгода назад. Да и с самого начала не придал ему серьезного значения.
  К нему обратились из этого издательства с довольно неожиданным предложением. У них возникло намерение издать серию книг о людях, которые были непохожи на других, резко выделялись из общей массы своими взглядами или своим поведением, необычной биографией. И первым кому они решили посвятить книгу, был выбран Кьеркегор.
  Конечно, он, Дубровин, писатель известный. И все же удивился этому предложению, ведь ни о чем подобном он никогда не писал. Все его книги были о современной жизни и далеки от философии. Он сознательно не касался этого пласта, считая, что он только портит повествование, делает его унылым, лишает динамики. И когда он приехал в издательство, то первым делом поинтересовался, почему там решили, что именно он должен стать автором произведения об этом человеке. И получил ответ: потому, что он защитил диссертацию о датском философе.
  Этот ответ сильно удивил его тогда. В первую очередь он поразился тому, откуда им известно об этом факте его биографии. В самом деле, после окончания философского факультета, он поступил в аспирантуру. И по совету своего руководителя написал и даже защитил диссертацию о Кьеркегоре. После чего посчитал, что отдал философии все, что мог, и даже больше навсегда распростился с этим занятием, малооплачиваемым и по большому счету довольно скучным. Что же касается диссертации, то после банкета в честь ее защиты, не только ни разу не перечитывал этот текст, но даже не представлял, где он хранится, если вообще не был выброшен в связи с многочисленными переездами. А место своего проживания он менял неоднократно. И всякий раз оно было лучше предыдущего.
  Но не только он не представлял, где находится диссертация, но и об ее герое он больше практически не вспоминал. Если быть честным, особого интереса он у него никогда не вызывал, а взялся за написание работы исключительно следуя совету своего преподавателя; тот полагал, что эта странная, нелепая фигура после многих лет забвения скоро станет модной и популярной в стране. И, как ни странно, в чем оказался прав, если вдруг через тридцать лет кто-то вытащил из почти полного забвения тот труд. Бывает же такое, верно, говорят, что ничего не происходит напрасно, ничего не проходит бесследно.
  Первый возникший импульс - отказаться от заказа, желание снова возвращаться в прошлое, к этому персонажу Дубровин не испытывал ни малейшего. Но затем его остановила мысль, что дополнительный заработок ему не повредит. Он только что приобрел настоящий загородный дом - его давняя и наконец, сбывшаяся мечта. Но, чтобы ее осуществить, пришлось взять солидный кредит под солидные проценты. Конечно, он расплатится, но все же дело это не такое простое. Потому и не стоит отказываться от лишних денег. И все же заниматься этим проектом ни тогда, ни теперь ему ужасно не хотелось. Как говорят в таких случаях, душа не лежит. К тому же у него много других дел. Если бы не ипотека, он бы отказал сразу и безоговорочно. Мало что в молодости он когда-то настрочил. Теперь у него совсем другие интересы. К тому же жизненная философия этого чудака ему просто противна; он вообще ощущает отвращение к любому проявлению аскетизма. И нисколько не верит, что это путь к чему-то высокому и духовному. С его точки зрения это путь к полной деградации всех, что только возможно.
  Дубровин посмотрел на часы. Они просят срочно приехать в издательство. Придется, ехать. Сколько времени это все займет? Он не выдержит, если не попадет сегодня к любовнице, он так распалился в мечтах, что не знает, что не представляет, как избавиться от вожделения. В отличие от температуры не так-то просто его сбить. Да и не хочется. Но делать нечего, придется меня маршрут, дела, прежде всего. Этот принцип он соблюдал неукоснительною. Дубровин развернул машину и помчался в противоположном направлении.
  С директором издательства он практически не был знаком, видел всего один раз во время первой встречи. И даже не запомнил его имени. Еще довольно молод, и, судя по всему, амбициозен, хочет отвоевать место на рынке. Он, Дубровин совсем не против этого, но только он-то тут причем. Если этот парень хочет, чтобы он написал книгу, ему придется серьезно раскошелиться. Времена, когда он работал за гроши, давно канули в лету. Ладно, сейчас он все узнает.
  Секретарша открыла ему дверь в кабинет, куда Дубровин вошел решительной походкой человека знающего себе цену. Директор издательства поспешил ему на встречу.
  - Безмерно рад, что вы так оперативно откликнулись на наш зов, Глеб Романович, - проговорил директор издательства, пожимая ему руку. - Для нас это большая честь.
  - Ну что вы, это для меня честь, что вспомнили обо мне... - замялся Дубровин.
  Директор издательства понял причину его замешательства.
  - Меня зовут Ашот Вагранович Погосян. Думаю, запомните, так как надеюсь, нам предстоит плодотворное сотрудничество. Проходите, садитесь.
  Только сейчас Дубровин заметил в кабинете директора издательства еще одного мужчину. Он сел рядом с ним и посмотрел на него. Вряд ли ему был больше двадцати пяти, брюнет, судя по длине ног, довольно высокий. Правда, одет как-то невразумительно, какой-то потертый свитер, которому явно не один год, потертые на коленях джинсы. В общем, видок не слишком приглядный. Хотя какая ему разница, что хочет, то пусть и напяливает на себя. Только, когда человек так к себе относится, ему редко сопутствует удача. Это он хорошо знает.
  Директор издательства занял свое законное место за письменным столом.
  - Как вы знаете, господа, наше издательство объявило конкурс на написание книги о Кьеркегоре. Было получено несколько заявок, мы отобрали две, как самые достойные. И вот пришло время объявить о результате.
  Дубровин удивленно смотрел на Погоняна, он отлично помнил, что ни о каком конкурсе во время их первой встрече тот ничего не говорил. Он бы такие вещи не пропустил мимо ушей. Как-то ему все это не слишком нравится.
  - Мы тщательно изучили каждую заявку, - продолжил директор, - очень внимательно проанализировали представленные в них аргументы. И я готов огласить решение. В конкурсе победил Дубровин Глеб Романович. Поздравляю вас.
  Погосян захотел выйти из-за стола, чтобы поздравить победителя. Но в этот момент плохо одетый молодой человек резко вскочил с места и, едва не сшиб директора издательства, быстрыми шагами направился к выходу. Дверь громко хлопнула за ним.
  Погосян проводил его взглядом.
  -Что это за решительный молодой человек? - поинтересовался Дубровин.
  - К сожалению, сам мало о нем знаю. Зовут Виталий Молев. У него была довольно любопытная заявка. Но, как видите, ему не повезло, у него оказался слишком достойный конкурент.
  - А если им был бы не я, ему достался бы заказ?
  - Возможно. Его заявка, как я вам сказал, была весьма интересной.
  - Но я-то никакую заявку не подавал.
  - Мы решили, что ваша диссертация и есть ваша заявка.
  - Вы ее читали?
  - А как же. Вот этими глазами, - засмеялся Погосян. - Специально ходил в библиотеку.
  - И что?
  - Очень интересно. Хотя и написана с позиции того времени. Но книга, надеюсь, будет еще интересней, а главное современной. Многие мысли требуют развития, к тому же не мне вас учить, произведение и диссертация - разные вещи. Это должен быть живой и яркий рассказ о человеке, читатель не должен отрываться от текста до самой последней страницы. Нисколько не сомневаюсь, что у вас все получится.
  - Да, конечно, - довольно кисло произнес Дубровин.
   У него возникла мысль слегка переделать свою диссертацию и в таком виде отдать рукопись в издательство. Но после слов директора об этой прекрасной идеи придется забыть, этот чертов Погосян в таком варианте ее не примет. Это означает, что следует писать все от начала и до конца заново. А значит, придется вспомнить давно забытое, погрузиться в соответствующую необозримую литературу об этом чертовом Кьеркегоре. Только от одной этой мысли становится тошно, он давно отвык от подобных утомительных, словно бег в гору, штудий. Может, все же отказаться под каким-нибудь предлогом. Например, под предлогом занятости. Тем более, это действительно так, у него уже обязательство перед другим издательством.
  - Вы чем-то обеспокоены? - поинтересовался Погосян, внимательно наблюдая за Погодиным.
  - Я до сих пор не знаю условий контракта.
  - Разве мы с вами не обсуждали эту тему? - удивился директор издательства.
  - Насколько, я помню, нет.
  - Сейчас все исправим. Вот наши условия. - Погосян протянул ему бланк договора. - Я так понимаю, вас в первую очередь интересует размер гонорара. Посмотрите, там все прописано, остается поставить только вашу подпись. И деньги, считайте, у вас в кармане.
  Дубровин нетерпеливо стал искать строчку с размером гонорара. И почувствовал волнение, он не ожидал такой щедрости. За такую сумму стоит постараться. По крайней мере, он будет последним идиотом, если откажется от контракта.
  - Вас удовлетворяет сумма гонорара? - спросил директор издательства.
  - Вполне. - Дубровин постарался ответить как можно невозмутимей, чтобы Погосян не обнаружил его волнения.
  - К сожалению, контракт не предполагает аванса. Деньги вы получите после того, как мы окончательно прием рукопись. Вас устраивают такие условия?
  - Да.
  - Не знаете, заметили ли вы, но там есть один важный пунктик.
  - Что за пунктик? - мгновенно насторожился Погодин.
  - От момента подписания контракта до сдачи рукописи должно пройти не более четырех месяцев.
  - Как четырех?! - одновременно изумился и возмутился Дубровин. - Это очень короткий срок для написания такой книги.
  - Таковы наши условия. Именно за срочность мы вам выплачиваем повышенный гонорар. Надеюсь, вы согласны, что это более чем хорошая оплата за ваш труд.
  - Согласен, но четыре месяца - это не реальный срок.
  Погосян хитро улыбнулся.
  - Я не первый год в этом бизнесе, издал большое количество книг. И хорошо представляю реальные сроки написания. Да, сроки жесткие, но вполне реальные. В конечном итоге мы платим за работу, уважаемый Глеб Романович, а не за ваше громкое имя. Хотя, не скрою, оно для нас тоже имеет не маловажное значение. Но решать, конечно, вам.
  Что же ему делать, заметалась мысль, как пойманный заяц. Отказаться от такой суммы с его стороны было бы сверхопрометчиво. Но подписать контракт - это означает обречь себя на муторную и очень непростую работу, к которой совершенно не лежит сердце. Ему снова придется по макушку погрузиться в эту скучную для него тему, проштудировать массу литературы. К тому же одновременно с этим придется выполнять уже ранее взятое на себя обязательство. Можно будет напрочь забыть обо всем, кроме тяжелого непрерывного труда. Вот если бы можно было найти хоть какой-то компромисс, какой-то неожиданный выход? Но какой? В голову ничего не лезет.
   - Глеб Романович, какое вы принимаете решение? - напомнил о себе директор издательства.
  Дубровин положил бланк договора на стол, достал ручку и подписал. Затем протянул его Погосяну.
  - Замечательно! - не стал скрывать свою радость Погосян. - Я не сомневался, что мы с вами поладим. Не желаете выпить за успех нашего сотрудничества рюмочку великолепного армянского коньяка?
  - Коньяка? Вообще-то я за рулем. А черт с ним, давайте выпьем. - Дубровину вдруг захотелось выпить. Надо же как-то разрядить напряжение внутри себя.
  
  2.
  Дубровин отъехал от тротуара и, чтобы хоть как-то выплеснуть жуткое раздражение, тут же набрал скорость. Но, не промчался и двести метров, внезапно резко затормозил. Он вдруг увидел того самого парня, кажется, Молева, который принимал вместе с ним участие в этом сомнительном конкурсе. Он стоял возле палатки и поглощал чебурек. Делал это он так жадно, словно бы не ел целый день, а то и все два. А вдруг это так и есть, подумал Дубровин. К нему пришла одна мысль. Обдумывал он ее считанные секунды, затем припарковал автомобиль и вышел из него.
  Несколько мгновений Дубровин наблюдал за поедателем чебурека. Да он, в самом деле, на мели. Молодой человек, закончив есть, сунул руку в карман, достал оттуда деньги, тщательно их пересчитал. Но на еще один чебурек капитала не хватило. Он с сожалением посмотрел на палатку и двинулся дальше.
  Лучшего момента для реализации своего замысла и не придумаешь, решил Дубровин. Он быстро пошел вслед за ним.
  - Молодой человек, можно вас на минуточку? - позвал он.
  Молодой человек остановился и обернулся.
  - Вы меня? - спросил он.
  - Вас. Разве вы меня не узнали, полчаса назад мы были в одном кабинете у Погосяна.
  - Что ж из этого?
  - Кто знает, что может из чего получиться. Вы не против, если мы немного поговорим. - Дубровин огляделся по сторонам. Буквально в тридцати метрах от них находилось кафе. - Давайте посидим вон в том заведении. Так как приглашение поступило от меня, то и все расходы я беру на себя.
  Дубровин не без волнения ждал ответа. Парень явно раздумывал.
  - Ладно, пойдемте.
  Дубровин почувствовал большое облегчение. У него вдруг появилась уверенность, что его затея увенчается успехом.
  В кафе почти никого не было, зато было тихо и прохладно. К ним подскочил официант, явно обрадованный появлению клиентов, провел к столику и положил перед ними меню.
  Этого парня надо хорошо накормить, он сейчас в таком состоянии, когда путь к его сердцу лежит через желудок, размышлял Дубровин, листая меню. Цены тут кусались, причем, сильно, но он решил, что сейчас не тот случай, когда стоит обращать внимания на такие пустяки. Вот только надо постараться с ним быть поделикатней. Черт знает, как он будет реагировать на его предложение как следует его накормить. Вдруг взыграет гордость.
  - Мы с вами не знакомы. Давайте начнем с этого. Меня зовут...
  - Я прекрасно знаю, как вас зовут, - довольно грубо оборвал его собеседник. - Мое имя Виталий Молев. Думаю, вы его не слышали, - усмехнулся он.
  - Нет, но этот поправимо. Вы еще молоды.
  - Я не ставлю перед собой цель прославиться.
  Дубровин решил пока воздержаться от вопроса, какую перед собой ставит цель Молев. Он давно взял себе за правило, не спрашивать больше, чем надо для дела. Тем более, интуиция подсказывает ему, что этот парень не простой. Простые парни редко пишут книги про Кьеркегора. Всему свое время, такой у него будет сейчас девиз.
  - А я ставлю перед собой цель хорошо пообедать, не знаю, как вы, а я сильно проголодался. Вы что-нибудь выбрали?
  - Мне все едино, выберите сами. - Молев демонстративно отодвинул от себя меню.
  - Если вы мне доверяете это ответственное дело, постараюсь справиться с ним достойно.
  Дубровин продиктовал заказ официанту с таким расчетам, чтобы этот Молев наелся до сыта. С человеком, утолившим голод, общаться легче, чем с голодным. Не забыл он и про водку, все равно уже выпил у Погосяну коньяка, так что разница невелика сколько у него в крови будет алкоголя.
  Дубровин старался незаметно наблюдать за тем, как есть Молев. Хотя он это делал довольно неторопливо, но по некоторым признакам можно было сделать вывод, что он действительно голоден. Как же это он себя довел до такого состояния?
  Дубровин разлил водку.
  - Предлагаю выпить за знакомство.
  Молев удивленно посмотрел на него.
  - Вы же за рулем.
  - Все равно я уже пил у директора издательства. Да и разве можно двум мужикам по-настоящему познакомиться без выпивки.
  - Как хотите, - пожал плечами Молев.
  - Тогда за знакомство!
  Молев посмотрел на Дубровина, ничего не ответил и молча проглотил водку.
  - Вы, наверное, думаете, Виталий, зачем я вас остановил?
  - Ничего я не думаю, - ответил Молев, продолжая есть. - Раз остановили, значит, есть цель. Так же ничего не бывает.
  - В общем, да, если это можно назвать целью. Просто вы меня заинтересовали. Ваш интерес к Кьеркегору, он давно?
  - Три месяца назад я о нем ничего не знал, кроме того, что был такой парень на земле.
  - А сейчас?
  - А сейчас я знаю о нем все, что можно было узнать. Ну. Почти все.
  - Это все из-за конкурса?
  - А из-за чего еще?
  - Так хотели его выиграть?
  - Было такое желание.
  - Нужны деньги?
  - А вам они не нужны?
  - Деньги нужны всем, но каждому в разной степени.
  - В таком случае мне нужны деньги в самой высшей степени.
  - Разве вы нигде не работаете?
  - Нет.
  Дубровин замолчал, обдумывая ситуацию. Можно ли приступать к главной теме разговора или еще рановато?
  - А почему вы решили заработать деньги именно таким необычным способом? Есть же массу других возможностей. Вы писатель?
  - Еще не знаю, об этом можно будет судить лет через сто.
  - Я понимаю, что вы имеете в виду. И даже мог бы согласиться с этим суждением. Если бы ни одна деталь, но, кушать хочется каждый день. И ни по одному разу. Вот такая напасть.
  - С этим не поспоришь.
  - Так что же у вас с писательством?
  - Последний год я писал роман. Но ни одно издательство его не приняло. Я оказался на мели. Вы это хотели узнать?
  Надо бы попросить почитать его роман, подумал Дубровин. Но он терпеть не мог читать чужие, особенно не опубликованные произведения. И всегда старался отбиться, когда очередной начинающий литератор пытался ему подсунуть свое бессмертное творение. До сих пор у него это в подавляющем большинстве случаев получалось. Может быть, и сейчас получится.
  - Знакомая история. В свое время я тоже что-то похожее пережил. Тут главное не вешать нос. Первый роман редко удается издать.
  - Я не вешаю. Тем более и вешалку не на что купить.
  - Знаете, иногда удача приходит совершенно с неожиданной стороны, - со значением произнес Дубровин.
  - Вы говорите о себе?
  Проницательного собеседника не очень понравилась Дубровину.
  - Может быть.
  - Так, в чем моя удача?
  - Я тут подумал. - Дубровин замолчал. - Не хотите помочь мне написать эту книгу о Кьеркегоре? Разумеется, я заплачу. Понимаете, у меня есть еще ряд обязательств, которые я принял на себя ранее. И могу не успеть сдать рукопись к назначенному сроку. Учитывая ваше знание материала, могли бы выполнить часть, назовем, это технической работы. Как вам мое предложение?
  - Нормальное. Я согласен, - не раздумывая даже секунду, произнес Молев.
  Неожиданно у Дубровина что-то сжалось внутри. А не слишком ли он поступил опрометчиво? Он же совершенно не знает этого парня.
  3.
  
  Дубровин ждал Молева с непонятным для себя волнением. Утром его вдруг охватило ощущение, что напрасно он все это затеял, надо было отказаться от этого проекта и забыть про него, как про плохой сон. Конечно, деньги нужны до зарезу, все время появляются новые расходы, но можно было бы подумать, как их добыть в другом месте. А он явно выбрал не лучший, можно сказать первый попавшийся вариант. Вчера вечером он попытался сосредоточиться на герое, отрыл в Интернете все, что там написано о нем. И стал читать. И уже через пять минут ему стало муторно, как от писаний самого Кьеркегора, как и от него самого. До чего противный и главное скучнейший тип, поглощенный самим собой и собственными нелепыми представлениями о мире. Просто удивительно, что когда-то он, Дубровин мог заниматься этим человеком. Правда, насколько он помнит, он и тогда был ему не слишком симпатичен, взялся за эту тему не по велению сердца, а практически по принуждению.
  Но если тогда датчанин был ему не симпатичен, то сейчас - просто отвратителен. Как странно, что подобные личности восхищают людей, точнее, в основном потомков. Хотя скорей всего это не более чем самообман; если бы он, в самом деле, вызывал восхищение, все хотели бы быть таким, как он: так же жить, чувствовать, мыслить. Но таких нет и в помине, он, Дубровин, встречал в своей жизни тысячи человек - и ни один из них не желал быть на него похожим. Чудака или даже полусумасшедшего принимать за гения - это чисто человеческая черта; мы пленяемся непохожестью, нестандартностью, как экзотическим блюдом. Но его можно поесть раз, ну два, а потом быстро надоест. Зато любимую еду можем поглощать всю жизнь, какой бы простой она не казалась.
  Дубровиным вдруг овладела смертельная скука, все эти мысли были ему не нужны, они появились, как реакция на сделанную им глупость. То, что это была глупость, сомнений у него уже не было; согласно его представлению, глупость - это все то, что вызывает в человеке отторжение. Конечно, за эту глупость ему хорошо заплатят, потому-то он ее и совершил. И все же это обстоятельство по большому счету не меняет сути дела, внутренний голос подсказывает, что он не должен был так поступать. А к нему он всегда прислушивался. И часто не напрасно.
  А теперь помимо прочего ему придется еще как-то выстраивать сотрудничество с этим непонятным парнем. Дубровин знал, что некоторые писатели использовали таких литературных негров, но лично сам он не делал никогда. Да и не собирался, все его произведения были написаны от первой до последней буквы им самим. Но тут особый случай, он стал жертвой обстоятельств. Однако при любом раскладе надо как-то направлять процесс. Книга-то выйдет за его подписью, а потому он не может доверить ее написание другому. Понятно, что тот будет помогать, делать черновую работу, писать наброски, развивать его мысли. В общем, создаст некий скелет. А он, Дубровин, затем сядет и нарастить на него мясо, мышцы, все положенные органы.
  Дубровин почувствовал хоть какое-то облегчение, наконец-то он нашел решение. Пусть не совсем полное, но вполне приемлемое. В последнее время его мучило то, что он не понимал, как все это организовать. Хотя и сейчас не все до конца продумано, какие он станет давать руководящие указания, ему пока не понятно. Надо вгрызаться в материал, изучать жизнь Кьеркегора и все ту ерунду, что угораздило тому насочинять. Сидел бы в своей теплой копенгагенской квартире - и убивал мух. Так нет, надо было корпеть над своими сочинениями. Между прочим, результат абсолютно одинаков, ни то, ни другое занятие никакой пользы не принесло.
  Внезапно Дубровиным овладел припадок такой ярости, что он едва не запулил в стену первым попавшимся под руку предметом. Он поймал себя на том, что одна мысль о Кьеркегоре, о необходимости погрузиться в жизнь и сочинения этого человека, о предстоящей работе с Молевым приводит его в бешенство. И это только начало, а что будет по мере того, как станет разворачиваться весь этот нуднейший процесс. Хотя, вдруг озарила его мысль, ведь этот парень готовился сам писать книгу о нем. Погосян говорил, что тот подал интересную заявку. Это означает, что Молев, по крайней мере, неплохо изучил этого датского зануду. Значит, можно будет воспользоваться его знаниями. В определенной степени, разумеется. Но и пренебрегать ими было бы глупо. Следовательно, в какие-то моменты можно поручить ему делать больший объем работы. Понятно, что, не выпуская общее руководство из своих рук.
  Дубровин немного успокоился, но в глубине души он понимал, что на самом деле он скорей занимается элементарным самовнушением. Он просто утопил тревогу поглубже, но она никуда не исчезла, а только притаилась до поры до времени. Но что же делать, он не первый раз так поступал, проводил что-то вроде самопсихоанализа, заставлял себя забыть о плохом, искусственно восстанавливал нормальное состояние духа. Другое дело, что далеко не каждый раз удавалось сохранять его надолго. Но уж это вещь совсем непредсказуемая, тут уж как повезет.
  В кабинет вошла жена. Дубровин без большой радости посмотрел на нее, в последнее время ее мрачное настроение все больше раздражало его. Вот и сейчас Алла была явно не в духе.
  - Ты приготовила ему комнату?
  - Разумеется, ты же просил.
  - И где?
  - В мансарде. Комната небольшая, но очень милая.
  - Туда ведет очень крутая лестница.
  - Он же молодой, заберется. - Алла села в кресло, положила ногу на ногу и закурила. Несколько секунд она сосредоточенно выдувала из себя густые клубы дыма, которые облачками разлетались по кабинету. - Скажи, это обязательно, чтобы он жил у нас? - вдруг спросила она.
  - Так будет гораздо удобней нам работать. Нам нужен постоянный контакт.
  Алла вдруг резко встала с кресла.
  - Ты знаешь, как я не люблю, когда у нас в доме живут посторонние. Должно же быть на земле место, где я могу побыть наедине с собой. Для меня это так важно.
  - Разумеется, дорогая. - Дубровин любыми путями хотел сейчас избежать вспышку раздражения у жены; всякий раз, чтобы успокоить ее, приходилось затрагивать много времени и сил. Желания же сейчас тратить то и другое на эту пусть даже весьма благую цель, не было никакого.
  - Но тогда, зная об этом, зачем пригласил его пожить у нас?
  - Я уже объяснил, так удобней будет нам работать.
  - Ты всегда думаешь только о своих удобствах.
  - Давай не будем спорить. Я должен непременно выполнить этот контракт, если мы хотим сохранить дом. Ты же помнишь, нам надо выплачивать кредит.
  - А мне плевать на дом. Зачем мне дом, если в нем находятся люди, которых я не желаю видеть.
  - Ты его и не будешь видеть, он будет сидеть в своей мансарде и писать. Разве только спускаться на обед.
  - И на ужин.
  - И на ужин, - подтвердил Дубровин.
  - И на завтрак.
  - И на завтрак. Не можем же мы его морить голодом.
  - Мне этого вполне будет достаточным, чтобы чувствовать в своем доме чужой. - Алла быстро направилась к выходу из кабинета и изо всех хлопнула дверью.
  Кажется, у нее окончательно испортился характер, подумал он.
   4.
  Дубровин водил Молева по дому и участку, давая подробную характеристику каждому уголку своих владений. Он чувствовал гордость за то, что сумел построить такой замечательный особняк. И сейчас как бы чужими глазами обозревал всю эту красоту. Своими он уже вдоволь насмотрелся, теперь же ему хотелось узнать впечатления своего гостя.
  Дубровин и сам не понимал, почему ему столь важно услышать впечатления именно этого парня. С момента своего вселения в дом, гостей в нем пребывало предостаточно, в том числе лиц, известных на всю страну. И все как один выражали свое восхищение и восторг увиденным. Да и разве могло быть по другому, он, Дубровин во время строительство провел огромное количество времени, не жалея сил влезал в малейшие детали планировки и отделки, сам выбирал все материалы. И теперь может гордиться своими достижениями, все сделано не только роскошно, что сейчас не так уж и редко, но и с большим вкусом. По большому счету - это даже и не дом, а настоящее произведение искусств, маленький дворец, воздвигнутый для наслаждения процессом бытия.
  Экскурсия завершилась, но Дубровин так и не получил настоящего удовлетворения от нее. Молев, хотя и восторгался увиденным, но уж как-то чересчур спокойно, даже скорей безучастно. Словно бы выполнял какой-то ритуал. Дубровину вообще не понравилось, как он держался. И вообще весь его внешний вид. Держался же Молев подчеркнуто независимо, даже отстраненно, одет же был, по его мнению вызывающе, в до предела потертые джинсы и в легкий, непонятного цвета свиторок.
  В принципе ничего странного и особенного в такой одежде не было, молодежь еще и не так наряжается. Но Дубровину чуть не в каждом жесте и слове Молева чудился вызов. И это ужасно ему не нравилось, он чувствовал, как по отношению этому человеку у него формируется какой-то не совсем понятный комплекс неполноценности. А ведь кто он такой есть? Да, абсолютное никто, неудавшийся писатель. Не издал своего романа и никогда не издаст. Хотя он, Дубровин, мог бы ему в этом помочь, многие издатели прислушиваются к его мнению. Только этого он ни за что не станет делать. Пусть сам пробивается.
  Дубровин подвел Молева к своей гордости - бассейну. Голубая вода маняще слегка подрагивала у их ног.
  - Если возникнет желания искупаться, не стесняйтесь, в любое время дня и ночи, - предложил Дубровин. - Да и вообще, чувствуйте себя как дома. Я знаю, как это необходимо для высвобождения творческой энергии.
  Молев взглянул на Дубровина, но ничего не сказал. Вместо этого нагнулся, смочил ладонь водой и снова встал во весь рост.
  - Дом осмотрели, пойдемте в мой кабинет. Там обо всем и поговорим, - проговорил Дубровин, уже понимая, что Молев так ничего и не скажет.
  5.
  Дубровин предложил гостю сесть. Он знал, что с самого начала должен поставить дело так, чтобы у того не было бы никаких сомнений, кто тут главный, кто на кого работает. Он, Дубровин заказчик, он определяет весь процесс, а Молев - исполнитель. И в таком ракурсе они и должны общаться. Но, к своему удивлению он чувствовал, что не знает, как найти правильный тон. А все из-за поведения этого Молева; тот вел себя так, словно бы его все, что тут сейчас происходит, совершенно не касается. Он не то, что не заискивался перед своим работодателем, а всем своим видом подчеркивал равенство с ним. И это жутко раздражало хозяина кабинета. Еще больше усиливало это чувство, что он никак не мог придумать, как сломать эту ситуацию, подчинить его себе. Такого затруднения с ним давно не случалось. Да и случалось ли вообще когда-то?
  - Не желаете ли чего-нибудь выпить? - спросил Дубровин.
  - Почему бы и нет, - согласился Молев. Его черные большие выразительные глаза внимательно наблюдали за Дубровиным.
  Дубровин подошел к оборудованному в его кабинете небольшому бару. Разных напитков там было предостаточно. Но Дубровин сознательно решил, что не будет спрашивать, что ему налить. Слишком велика честь. Пусть пьет то, что подадут.
  Он выбрал самый плохенький коньяк, разлил его по бокалам. И один подал Молеву.
  - За наше сотрудничество. Надеюсь, оно будет плодотворным, - провозгласил Дубровин тост.
  Молев снова направил на него взгляд своих черных глаз, но этим его ответ ограничился. Он спокойно выпил коньяк и поставил бокал на стол. Дубровин не без отвращения вылил в себя свою порцию, он давно отвык от подобной бурды. Его даже слегка затошнило. Только еще не хватало, чтобы его тут вырвало на глазах у него.
  Дубровин сел в кресло, откинулся на спинку, положил ногу на ногу.
  - Нам нужно выработать стратегию предстоящей работы, - почему-то даже излишне сурово проговорил он. - Иначе будет трудно быстро продвигаться вперед. Надеюсь, вы помните, что времени у нас очень мало.
  - Да, помню. Я готов приступить к работе прямо сейчас.
  - Мне нравится ваш настрой. Думаю, у нас получится. Полагаю, мы разделим наш труд следующим образом, я буду излагать концепция главы, ну а вы делать ее черновой вариант. - Дубровин сделал паузу. - Но это совсем не означает, что если у вас есть интересная идея, то я не готов ее рассмотреть. Тем более, насколько я знаю, вы в последнее время детально изучали творчество Кьеркегора.
  - Этим я занимался последние три месяца, - подтвердил Молев.
  - А мне приходится все заново вспоминать. Представляете, я писал свою диссертацию тридцать лет назад. Мне предстоит большая работа. К тому же еще много дел.
  - Я вам сочувствую.
  Дубровин подозрительно посмотрел на своего собеседника - не издевается ли он? Но тут был абсолютно невозмутим.
  Кажется, Молев понял его чувства.
  - А вот у меня дел нет никаких, это ощущение гораздо хуже Полная безнадежность.
  - Но ведь в Москве полно работы. Можно что-то найти.
  - Мне не нужна любая работа, мне нужна та работа, которая мне интересна.
  - Вот вы какой! - невольно вырвалось у Дубровина. - Значит, эта работа вам интересна?
  - Я увлекся Кьеркегором. Хотя полгода назад почти ничего о нем не знал. По крайней мере, не более чем все.
  - Но вы же понимаете, что эта книга будет не ваша.
  - Таковы обстоятельства, - пожал плечами Молев. - Это лучше, чем ничего. К тому же это честный заработок. Разве не так? - В интонации Молева прозвучал вопрос, однако в глазах он так и не появился.
  - Разумеется, честный. Это работа моего литературного помощника или секретаря. Честно говоря, мне представлялся этот вопрос довольно деликатным. Литераторы очень ревнивы друг к другу. Особенно при таких обстоятельствах, как у нас с вами.
  - У вас не будет с этим проблем.
  - Будем считать, что этот вопрос мы благополучно обсудили. Значит, можем перейти к главному. С чего думаете начать? - Дубровин чертыхнулся про себя, этой фразой он выдал свое незнание предмета. - То есть, я полагаю...
  - Я думаю, лучше будет начать с истоков, - вдруг перебил его Молев. - Вся личность Кьеркегора, как никакая другая тесно связана с прошлым. Большинство людей стремятся насколько это возможно избавиться от него, а он жил им даже подчас сильней, чем настоящим. Может, в этом и заключался его ад и одновременно рай. Он их тех, у кого ад и рай представляет собой единое целое. Поэтому он создал нечто великое, так как сумел их объединить. Ад и рай по отдельности - скучное и жалкое зрелище, но когда они соединяются, вот тогда и возникает что-то такое, что превосходит обыденный уровень.
  Дубровин изумленно посмотрел на Молева. Ничего подобного никогда не залетало в его голову. Даже тогда, когда он сочинял диссертацию про Кьеркегора.
  - Вы так полагаете, чтобы создать нечто великое, надо соединить в себе рай и ад?
  - Я это понял, когда изучал его. Раньше у меня и близко не было таких мыслей. Я думал, как все.
  - А вам не кажется, что эта смесь слишком гремуча, слишком опасна для человека?
  - Такова плата за великое. Если вы вознамеритесь когда-нибудь создать нечто подобное, вам придется открыть внутри себя и ад и рай. И не по отдельности, а как единое целое.
  - Это слишком рискованный эксперимент, - недовольно произнес Дубровин. Ему не нравилось, как пошел разговор. Он сразу же отдал инициативу собеседнику.
  - Я лишь попытался объяснить свое понимание взаимосвязи вещей. А уж каждый сам решает, что ему делать.
  - Вот и хорошо, пусть каждый сам и решает. А у нас другие задачи. Мне нравится идея, начать с истоков. Главное, тут не пережать, все должно быть лаконично, но емко. Наша задача - создать увлекательное повествование даже для тех, кому в принципе не интересна философия. А для этого нам нужен нарисовать очень яркий образ. Это не тот случай, когда следует жалеть краски. Если в каких-то местах они будут нанесены даже гуще, чем следует, уверен, хуже от этого не будет никому. Включая, нашего героя. На наше счастье он уже возразить не сможет. Значит, договорились, начинаем с истоков. Как только напишите, покажите мне. Мы обсудим, насколько ваша трактовка отвечает моим представлениям. Вряд ли у нас сразу с вами получится попасть в нужную тональность. Но это, уверен, вопрос времени.
  - Разумеется. - Молев встал. - Если у вас нет больше пока пожеланий, я пойду.
  - Моя жена проводит вас в вашу комнату. Я ее сейчас позову.
  
  6.
  Молев поднимался по лестнице вслед за женщиной. Перед собой он видел ее ноги, вполне еще красивые, разве только самую малость полноватые. Короткая юбка демонстрировала их почти целиком. Пожалуй, в ее возрасте носить такие вещи не очень сподручно, думал он. Судя по всему, эта дама ведет отчаянную борьбу с возрастом. А, как известно, ее все проигрывают. А потому она скорей всего весьма нервная особа. И отнюдь не рада его появлению. Когда она вошла в кабинет мужа, то посмотрела на него так, словно бы он задолжал ей приличную сумму и не отдает. Что ж, тем даже интересней. Если бы она встретила его доброжелательно, это было бы чересчур пресно. А так посмотрим, что будет дальше?
  Алла отворила дверь, и первая вошла в комнату. За ней последовал Молев.
  - Вот ваша комната, Виталий... - Она замолчала и вопросительно взглянула на него.
  - Виталий Станиславович. Но лучше просто Виталий. Иначе получается слишком длинно.
  - Вот ваша комната, Виталий. Как видите, она совсем небольшая, но все возможности для работы и отдыха тут есть. Если вам будет чего-то не хватать, скажите. Если в наших силах, мы это восполним.
  Виталий огляделся.
  - Вроде все есть: кровать, компьютерный стол с компьютером, шкаф. Что еще надо человеку, чтобы быть счастливым? По-моему, больше ничего.
  - Вам так мало надо для жизни?
  - Вы считаете это мало?
  - А вы нет?
  - У меня и это далеко не всегда есть. А тут еще такая мягкая постель. - Молев сел на кровать. - Я вам очень благодарен. Я буду тут спать, как младенец. Знаете, мне очень повезло, что я встретился с вашим мужем. Теперь у меня есть работа и дом.
  - А разве у вас не было ни того, ни другого?
  - Не было.
  - Где же вы жили?
  - У одного приятеля. А когда он приводил домой женщин, приходилось идти на улицу, так как у него была совсем маленькая квартирка. Не то, что ваш дом. Я предлагал ему все делать при мне, вернее, я бы спал или делал вид, что сплю, что одно и то же, а он бы сексом занимался - и каждый был бы доволен. Но он не соглашался. Говорил, ему неудобно. А выставлять меня в ночь на улицу, удобно? Как вы полагаете?
  - И что вы делали ночью?
  - Если погода была хорошей, сидел на лавке, если плохой, стелил подстилку в подъезде и пытался спать или читать.
  Алла внимательно посмотрела на молодого человека.
  - Вы меня не обманываете?
  - А зачем мне вас обманывать?
  - В самом деле, пока еще не зачем, - пробормотала она.
  - Вы думаете, скоро понадобится?
  - Не исключено. Вы знаете мужчину, который не обманывал бы женщину?
  - Знаю.
  - И кто? Дайте адрес? - насмешливо проговорила Алла.
  - А зачем адрес, я тут ярдом с вами. Меня даже можно потрогать.
  Женщина с недоверием посмотрела на Молева.
  - Это действительно так?
  - Вы не верите ни одному моему слову. Мне вас жаль.
  - Это еще почему? - с негодованием поинтересовалась Алла.
  - Если вы не верите незнакомому человеку, значит, вы вообще никому не верите. Это плохой симптом.
  - Знаете что, иногда возникают обстоятельства, когда лучше всего помолчать, - зло произнесла она. - Вам так не кажется, молодой человек?
  - Не кажется, что проку в молчании. Мы слишком плохо друг друга знаем, чтобы молчать. Нам надо говорить и говорить, только тогда мы сможем однажды замолчать с обоюдной пользой.
  - Вот как, любопытно, хотела бы я знать, в чем тут польза? Я заметила, у вас странный взгляд на многие вещи.
  - Вы правы, последние полгода у меня почти на все кардинально изменились взгляды.
  - И что же послужило этому причиной, можно узнать?
  - Разумеется. Я все это время изучал Кьеркегора.
  - Он так вас изменил?
  - Да, - Молев кивнул головой.
  - Что-то не верится.
  - Я ж говорю, вы очень недоверчивая.
  Женщина какое-то время молчала, внимательно смотря на Молева.
  - Я практически ничего не знаю об этом Кьеркегоре, только слышала имя и то, что он был очень странный человек. Это так?
  - Более чем. Он был совершенно не похож на обычного человека.
  - Вы - тоже?
  - Я? - Молев на мгновение задумался. - Нет, я самый обычный. Даже более обычный, чем это кажется на первый взгляд.
  - Что-то сомневаюсь. Я все же актриса и могу достаточно верно определять людей на основе первого впечатлению.
  - И каково же ваше первое впечатление?
  Несколько секунд она молчала.
  - Мы с вами еще помучаемся. Муж совершил ошибку, пустив вас к себе.
  Молев вдруг широко улыбнулся.
  - Вы ему об этом скажите?
  - Непременно. Только он меня не послушается.
  - Напрасно, умных женщин надо слушать.
  - Хоть вы меня понимаете, - усмехнулась Алла. Она направилась к выходу. - Я сообщу вам, когда мы сядем за стол.
  
   7.
  Шестакова вернулась в свою комнату, села на стул перед трюмо. Несколько минут внимательно разглядывала себя. Нашла новую морщинку. И сразу же поднялось мощное желание разбить зеркало вдребезги. Она резко встала, подошла к бару, налила в бокал и выпила. То ли стало чуть легче, то ли ей так показалось. Она редко могла разграничить эти два состояния, да и не пыталась особенно это делать. Какая, в сущности, разница между реальностью и иллюзией, важно лишь то, что в этот момент чувствуешь ты. А что происходит на самом деле всегда вторично.
  Ее взгляд упал на рассыпанные по дивану листы. Давно ей так не хотелось учить пьесу. Она вызывала у нее отторжение. Шестакова уже несколько раз делала попытки приступить к заучиванию, но неизменно прерывала это занятие в самом начале. Она прекрасно понимала, почему так происходит, впервые за последнее время она получила важную, но не главную роль. Когда режиссер сообщил ей об этом, она даже пошатнулась. А через секунду захотелось расцарапать своими длинными острыми коготками его лицо. Разумеется, даже прима не может позволить себе такую роскошь, вместо этого она молча проглотила обиду, как мерзкую пищу. Ее даже затошнило. Спасла бутылочка коньяка, накануне подаренная одним поклонникам. Она вошла в свою уборную и выпила прямо из горла. И как ни странно стало легче. На самом деле или ей так показалось? Она вдруг подумала, что то, что только произошло, может иметь немалое значение для всех последующих событий. Но то была мимолетная мысль, которую она прогнала и не позволила в тот день снова вернуться.
  Все началось с приходом нового режиссера. Алла не сразу поняла, что теперь будет все по-другому, но сразу это почувствовала. Внезапно внутри нее возникла тревога, она не затихала даже тогда, когда пришелец любезно, даже отчасти подобострастно общался с ней, расспрашивал про дела в театре. Это уже потом Шестакова поняла, что он, будучи новичком в коллективе, пытался изучить расстановку сил, вырабатывал стратегию, как вести себя в новой обстановке. А как определил сразу же взял быка за рога. И все вскоре осознали, кто отныне в доме хозяин, кто будет всем тут заправлять. И она осознала, что отныне быть ей на вторых ролях. Но это перемещение уничтожало весь смысл ее жизни, напрочь лишала ее интереса и стимула, перерезывала какой-то крайне важный нерв. Может, он звался тщеславием, честолюбием, стремлением к первенству, ей было все равно. Важно было другое, что она остро ощущала, что отныне лишена этого притока жизненных сил, а все остальное уже имело второстепенное значение.
  Алла внезапно ясно осознала, как с каждым годом становится все меньше того, что связывает ее с жизнью. Муж, сын - все это отдаляется от нее, причем, все стремительней и стремительней. Она давно не питала иллюзий о том, что то, что их всех раньше объединяло, в значительной степени утратило свою силу. Осталась то ли привычка, то ли страх потерять удобный жизненный плацдарм. Но ведь вечно так продолжаться не может, опыт учит: то, что лишилось прочности, однажды треснет и надломится. Вот она и живет в этом тревожном ожидании. Но где же тут счастье? Его нет и не может быть.
  Шестакова попробовала учить текст, но он упорно вызывал только отторжение и даже не думал укладываться в ячейки памяти. Зато в памяти возникла Надежда Грязнова. Почему она никогда не думала, что именно к ней перейдет положение фаворитки. А ведь еще недавно они были подруги, она постоянно гостила у них дома, частенько оставалась на ночь, дабы не ехать в свой отдаленный пригород, где жила в старой деревянной халупе без элементарных удобств. Вернее, удобства есть, только во дворе. Однажды Алла была у нее на дне рождения, ей тогда стало жалко Надежду, она не заслужила такой участи, подумала Шестакова. Красивая, талантливая, только не слишком удачливая, особенно на ее фоне. А вот теперь ситуация поменялась на противоположную. И это не дает ей покоя ни днем, ни ночью.
  Шестакова нервно заходила по комнате. Этот дом ей нравился тем, что благодаря своим большим размерам в нем, даже если здесь кто-то еще находится, можно чувствовать себя так, словно ты здесь один. Особенно если знать, где не надо бывать. Иногда ей даже удавалось за целый день никого не увидеть. Но сейчас эта задача сильно усложнилась в связи с появлением этого странного парня. Почему-то он не то, что ей не понравился, скорей насторожил. Она знала, что не очень хорошо разбирается в людях, но благодаря интуиции артистки хорошо их чувствует. Вот и на этот раз оперативно сработала интуиция, которая подсказывала, что этот человек таит в себе некую неясную угрозу. Он появился тут не случайно, его привела ее величество судьба. Эта странная идея мужа написать книгу с помощью другого пера, едва она узнала о ней, вызвала у нее настороженность, что-то во всем этом заключалось сомнительное. Нельзя на чужие плечи перекладывать свою работу, это обычно не кончается хорошо. А когда ей стало известно, что этот литературный негр, как иронично назвал его Глеб, будет жить вместе с ними, ее охватила самая настоящая тревога. В ее жизнь входил новый неизвестный элемент. А сейчас любая неизвестность вызывала в ней повышенное беспокойство. Но к своему недовольству она одновременно чувствовала, что этот странный парень вызывает у нее непонятный интерес, она сразу же ощутила, что в нем кроется нечто такое, что может стать для нее неожиданным и непривычным. Это можно сравнить с огнем, которого боишься, но до которого хочется дотронуться пальчиком.
  Шестакова посмотрела на часы, пора начинать готовить ужин. Надо позвать на помощь Наталью; учитывая возросший объем работы, одной ей будет справиться сложно. Да и неправильно это, что все бремя по обслуживанию жильца падет только на нее, пусть его разделит и дочь Глеба. Хотя большого удовольствия находиться с ней на одной кухне вряд ли не доставит. Но ей по большому счету уже давно ничего не доставляет удовольствия.
  8.
  Молев оторвался от компьютера, встал и прошелся по комнате. Хотя слово "прошелся" не очень подходило для данной ситуации, так как свободного пространства для ходьбы здесь было всего на пару шагов.
  Молев подошел к окну, из него открывался вид на синий прямоугольник бассейна. Мысль о том, чтобы искупаться, он, несмотря на жару, отверг, как несвоевременную. Еще накупается, а пока неплохо понять, что же все-таки с ним произошло, куда он попал? Все случилось столь стремительно и неожиданно, что он не успел, как следует проанализировать происходящее. Но как бы ни фантастично все это выглядело, он ничуть не удивился таким внезапным переменам. Когда он стал глубже погружаться в жизнь и творчество датчанина, то с какого-то момента стала преследовать мысль, что все это не случайно. Так просто к таким знаниям не подводят, в этом должен заключаться чей-то глубокий замысел, некий потайной смысл. Он всю жизнь вел Кьеркегора, он же ведет и тех, кто соприкасается с ним. Необыкновенные люди для того и появляются на свет, чтобы менять тех, кто попадает в зону их воздействия. И если так рассудить, то он, Молев, давно ждал какой-то необычной встречи, чего-то такого, что выведет его за границы обыденного существования. Он всегда подспудно к этому стремился, отвергая все благие предложения судьбы? Сколько он себя помнил, ему претила обыденность и посредственность, в них он видел угрозу для себя. Он готовился к чему-то необычайному, редкому. Не будь этого чувства, не приехал бы в Москву, не поступил бы в Литературный институт, не стал бы после его окончания жить в нетерпеливом ожидании какого-то важного события. Он до сих пор сам удивляется себе, как сумел выжить в течение этих нескольких лет, по сути дела без постоянного заработка, без своего жилья, ведя полубродяжнический образ жизни. Зато сколько всего перевидал за эти годы, с какими странными людьми знакомился. Тот, кто не видел всего того, что удалось повидать ему, пребывает в иллюзии, что то существование, которое ведет, и есть подлинная реальность. Тусклое однообразие эти люди принимают за многоцветье окружающего мира. Хотя, надо отдать справедливость, эти цвета далеко не всегда радужные.
  А вот он не таков, он вооружен и опытом и знаниями. И ему приятно сознавать свое превосходство над другими. Это вовсе не чванство, ни даже тщеславие, это идущие из глубины ощущение своей силы. Оно подкрепляется тем, что последние полгода, что он провел, поглощая труды Кьеркегора, изменили его. И дело даже не столько в самих работах философа, по большому счету не так уж они и замечательны, чересчур субъективны и невероятно многословны, в результате чего подчас тонет смысл, а в том, что они позволили обнаружить массу дверей, о существовании которых он еще недавно и не подозревал. И это сделало его другим, он словно бы отдалился от себя прежнего, зато вернулся к тому давнему своему ощущению необычности своей судьбы, которое с какого-то момента стало затухать.
  Молев вдруг ясно понял то, что знал до сих пор только на уровне глубокого подсознания, что есть люди, которые призваны открывать новые миры, пробивать отверстия в толстенных каменных стенах, сложенных из кирпичей человеческой тупости, предубеждений, застывших, казалось бы на века, устаревших догм и стереотипов. И при этом вовсе не обязательно изобретать собственное учение, свою теорию; дело не в ней, точнее, не столько в ней. Можно использовать чужие достижения на этом поприще, главное не в этом, главное в другом - почувствовать свою власть над ситуацией, возможность манипуляцией людьми. Он уже пробовал, хотя совсем немного, применять эти приемы. И они срабатывали! Когда это случилось впервые, у него от волнения аж закружилась голова. Посмотрим, что будет на этот раз.
  Молев вдруг представил жену Дубровина. Женщина красивая, но при этом какая-то странная. При общении с ней его не отпускало ощущение, что что-то происходит не совсем позитивное внутри нее. При этом она почти не скрывала, что отнюдь не рада появлению в доме чужака. Тем лучше, посмотрим, что из этого выйдет. Да и сам хозяин любопытный тип. Хочет, чтобы за него сделали всю работу, но таким образом, чтобы он пребывал в уверенности, что руководит и направляет весь процесс. Что ж, посмотрим, как у него это получится. Задача-то далеко не самая простая. Что-то в нем есть очень примитивное, плохо развитое, несмотря на то, что считается известным писателем, чуть ли даже не интеллектуалом. Хотя после писаний Кьеркегора ему интеллектуализм больше напоминает бред сивой кобылы. И лишь полное умственное одичание современных читателей позволило завоевать ему подобную репутацию. Причем, самое забавное то, что, точно такого же мнения он придерживается и о себе, считает себя жутко умным, необычным, щедро обласканным судьбой. Он, Молев, перед тем, как приехать сюда, ради любопытства нашел в Интернете несколько его интервью. И во всех них сквозила одна и та же мысль: я избранник фортуны, я выше всех вас на целую голову. И вы должны восхищаться мной. Разумеется, напрямую таких слов в этих текстах нет, наоборот, во всех них он старается предстать скромным, в меру ироничным, понимающим всю незначительность своего таланта на фоне великих предшественников. Но если вдуматься в оттенки смысла, то картина становится прямо противоположная, буквально из каждого слова выпирает демон неумеренной гордыни. А гордыня - это всегда признак примитивного существа, в какие бы одежды при этом она бы не рядилось.
  К Молеву вдруг пришла странная мысль: то, что сейчас происходит с ним здесь, чем-то неуловимо напоминает то, что происходило с Кьеркегором. Этот дом - Копенгаген девятнадцатого столетия, а его обитатели - жители города. По большому счету с тех пор мало что изменилось, уж люди точно остались такими же. Меняются декорации, но не сама сцена и артисты на ней. Они постоянны, как луна над землей.
  Когда он направлялся сюда, то сомневался, правильно ли он поступает, даже, несмотря на то, что ему позарез нужен был хоть какой-то заработок. Но сейчас в нем возникла убежденность, что он тут оказался не напрасно. Есть некая закономерность, что привела его сюда. Его первый роман, на который он возлагал такие большие надежды, их не оправдал, хотя он прошел едва ли не все издательства, ни одно из них его творением не заинтересовалось. И, несмотря на огромное разочарование, в глубине души он был согласен с таким вердиктом. Произведению не хватало жизненной силы и достоверности, в нем был излишний налет юношеского задора, ничем неоправданной самоуверенности в собственной гениальности. Когда он работал над ним, это ему нравилось, но когда закончил писать и перечитал написанное, то вдруг ощутил идущий от текста гнилой запах незрелости. В первый момент это так ошеломило Молева, что даже захотелось уничтожить написанное. Но затем он успокоился и решил, что надо все же попробовать пристроить им созданное. Многие начинают гораздо слабей. Но сейчас, как ни странно, он был рад, что все так получилось, успех бы сбил его с толку, направил бы по неверной дороге. Именно так и произошло однажды с Дубровиным, он быстро пошел в гору после выхода в свет первого его романа. И это убило у него все сомнения, конечно, если они у него были, в чем можно сильно усомниться. Вот если бы он пробивался тяжело, то вполне мог бы пойти по другому, настоящему пути. Предпосылки для этого у него, может, и не слишком большие, но были. А вот сейчас вряд ли остались.
  Молев снова сел за компьютер, перечитал только что набранный текст. Он напишет книгу, которую захочет. И Дубровин ему в этом не помешает. И это в данный момент самое важное.
  
  9.
  Молев спустился вниз и оказался в небольшом саду. Деревья были еще молодыми, было видно, что их высадили совсем недавно. И некоторые так и не принялись, засохнув. И не удивительно, так как у него возникло ощущение, что за участком плохо следят; деревья не окучены, трава не скошена. В его родном городе у них была большая дача. И родители все свободное время работали на земле. И заставляли это делать и Виталия. И хотя он не любил этот тяжелый, изнурительный труд, но приобрел немалый опыт по части садоводства. И сейчас у него даже возникло желание что-нибудь здесь поделать. Все равно заняться нечем. Хотелось есть, но пока за стол его никто не приглашал. Скорей всего еще ничего не готово, так что придется потерпеть. А физический труд помогает бороться с голодом.
  Кто-то оставил на участке лопату и, судя по тому, что она вся покрылась грязью, это случилось довольно давно. Молев поднял ее, очистил и стал окапывать яблоню. Дерево только пошло в рост, и надо о нем заботиться особенно тщательно, иначе погибнет. А им наплевать. Там обычно бывает в семьях, где каждый живет сам по себе.
  Молев почувствовал на себя чей-то взгляд. Он обернулся и увидел, как на него внимательно смотрит девушка. У нее было красивое, но какое-то чрезмерно серьезное, даже в чем-то трагическое лицо. Такие лица запоминаются с первого раза и надолго.
  Молев положил лопату на землю и направился к девушке. Не дойдя несколько до нее шагов, остановился. Какое-то время они смотрели друг на друга.
  - Давайте знакомится, - предложил Молев. - Меня зовут Виталий, Глеб Романович нанял меня для помощи в написании книги.
  - Да я знаю, мне папа сказал об этом, - отозвалась девушка.
  - Значит, вы дочь моего работодателя?
  Девушка кивнула головой.
  - Меня зовут Наташа. - Она о чем-то задумалась. - Как-то странно все это.
  - Что вас удивляет?
  - Отец никогда не нанимал никого помогать писать книги. Он всегда это делал сам.
   - Все бывает когда-нибудь в первый раз. Не стоит удивляться. У вашего отца сейчас слишком много разных обязательств. Вот он и не успевает все их выполнить.
  - Но в таком случае, не лучше ли не брать обязательства, которые невозможно выполнить? Как вы думаете?
  Молев внимательно посмотрел на девушку, ни на ее лице, ни в ее глазах не было даже слабого намека на улыбку. Каждое слово она произносила с полнейшей серьезностью, словно это были самые важные в жизни слова, от которых зависела ее судьба. Странная манера вести разговор, подумал он. Может, ей катастрофически не хватает чувства юмора.
  - Каждый человек совершает свой выбор. Ваш отец выбрал такой вариант. Значит, он имел на то основания.
  Наташа едва заметно снова кивнула головой.
  - Может быть, вы и правы. Но ведь основания человек тоже выбирает. Разве не так?
  - Так, - подтвердил Молев.
  - Но тогда получается... - Девушка задумалась. - Отец сказал, что вы будете писать книгу о Кьеркегоре.
  - Да, о нем.
  - Я ничего не знаю об этом человеке.
  - Подавляющее число людей на земле о нем ничего не знают. Так что не расстраивайтесь.
  - Могу я вас попросить рассказать о нем. Нет, не надо рассказывать, я сама прочту, что сумею найти. Так будет правильней. Как вы думаете?
  - Согласен с вами.
  - Тогда так и сделаю. Только... - Наташа задумалась. - Если я чего-то не пойму, могу я вас попросить мне объяснить. Для меня это важно.
  - Разумеется. Тем более раз важно.
  - Я вам заранее благодарно. А сейчас мне надо на кухню, помочь готовить обед. - Наташа направилась в сторону дома. Но сделав всего несколько шагов, остановилась и обернулась к Молеву. - Как вы полагаете, на все вопросы можно найти ответы?
  - Не знаю. И, наверное, никто не знает. Есть версия, что нельзя найти ответ ни на один вопрос. Мне она кажется самой достоверной.
  Девушка посмотрела на Молева и возобновила движение.
  
  10.
  Молев впервые видел всю семью, которая собралась за большим обеденным столом. Ему сразу показалась царившая за ним атмосфера какой-то странной, не самой естественной. Все сидели молча, словно бы в зале ожидания вокзала. И в самом деле, чего-то ждали, но при этом не произносили ни слова.
  - Наташа, ты у нас сегодня на раздаче? - вдруг весело произнес Дубровин. - Надеюсь, для тебя это не очень обременительно.
  Девушка встала. Молев внимательно наблюдал за ней. Он уже понял, что по выражению ее лица никогда невозможно определить, что она думает, что чувствует. Оно всегда сохраняет какую-то неподвижную серьезность. В нем даже есть что-то скорбное. А ведь она и очень молода и очень недурна. Почему же так себя странно позиционирует?
  Наталья принесла большую фарфоровую кастрюлю супа и стала его разливать по тарелкам. Когда она подошла к Молеву, их глаза быстро встретились и тут же разошлись.
  - Хочу вам, дорогие мои, представить нашего гостя, его зовут Виталий Молев, - неожиданно проговорил Дубровин. - Если кто еще не знает, то извещаю, что этот молодой и красивый человек поживет в нашем доме несколько месяцев. Вас интересует, чем он будет у нас заниматься? У нас с ним совместный проект, связанный с написанием книги. Точнее, он мне помогает в подготовке рукописи. А сейчас хочу вас, Виталий, познакомить с моими домочадцами, если вы еще это сделать не успели. Впрочем, не важно, представление никому еще не повредит. Вот эта красивая женщина Алла Борисовна Шестакова. Она замечательная актриса, а в свободное от театра время еще и моя жена. Впрочем, это времени у нее немного, поэтому обязанности жены она выполняет не часто, - засмеялся Дубровин. - Кстати, хотя она и моя супруга, но у нее своя фамилия, потому что не любит, чтобы ее кто-то заслонял. Сначала я был недоволен таким ее решением, но теперь полностью одобряю. Жена вовсе не обязана растворяться в муже. Ты согласна, Алла?
  - Согласна, Глеб, - ответила Шестакова, даже не посмотрев на мужа.
  - А эта юная дева - Наташа, дочь от моей первой жены. К сожалению, она рано покинула нашу юдоль. Но так уж получилось, кому сколько отведено, тот столько и живет. Наташа замечательная девушка, очень талантливая, только очень серьезная. Если вам, Виталий, удастся хотя бы чуточку ее растормошить, вы сделаете благое дело для всего человечества. Да и я вам буду благодарен. Хотя скорей всего моя благодарность - это то, что вас интересует меньше всего, - снова засмеялся хозяин дома. - И, наконец, вот этот юноша по имени Антон, который является нашим совместным произведением с Аллой. У него тоже большие задатки, но пока он больше специализируется по мелкому хулиганству. В школе он первый заводила в этом деле. Так, Антоша?
  Молев посмотрел на красивого, довольно высокого парня лет шестнадцати. Тот со скукой смотрел на все это действо, его мысли явно бродили где-то в других краях. Однако Молев вдруг обнаружил, что он вызвал у Антона определенный интерес, тот вдруг внимательно посмотрел на него. И его глаза как-то странно заблестели.
  - Теперь, дорогой Виталий, вы познакомились со всей моей семьей. Вот так мы тут и живем на небольшом пяточке земного шарика. Может быть, не всегда дружно, но уж точно сплоченно. А это самое главное. Вы согласны, Виталий, со мной?
  - Если говорить честно, я не верю в сплоченность людей, даже если они принадлежат к одной семье. Мир так устроен, что каждый человек сам по себе. А то, что кажется сплоченным, чаще всего вызвано подавлением одних другими. Если же разобраться поглубже в любом коллективе, то от сплоченности может не остаться и следа. Ни в чем нельзя быть уверенным.
  - Хотите сказать, что я пребываю в иллюзии, обманываю сам себя?
  - Я просто высказал свой взгляд на вещи. Могу сказать, что так обстояло дело в моей семье.
  - Виталий в чем-то прав, - вдруг поддержала Молева Шестакова. - Многие сплоченные коллективы или семьи распадались за считанные мгновения. Я согласна, что ни в чем нельзя быть уверенным, все ужасно непрочно. Даже то, что построено на века, может развалиться за один миг. Все зависит от силы толчка.
  - Кажется, Виталий, тут у вас появились единомышленники, - без большого удовольствия, но с нарочитой иронией произнес Дубровин. - Помнится, Алла, ты как-то пожаловалась, что тебя никто не понимает. Такой человек появился. Ты должна быть рада.
  - Я рада! - Ее голос прозвучал излишне резко.
  - Тогда я спокоен за все, что тут происходит. Наташенька, доченька, пожалуйста, разнеси второе. Кстати, Виталий, моя жена замечательно готовит, я все время восхищаюсь ее кулинарными талантами. И вы в этом еще убедитесь.
  - Непременно, - отозвался Виталий. - Я люблю вкусно поесть. Тем более в последнее время это случалось крайне редко.
  Он увидел, как быстро посмотрела на него Наташа. И вдруг к нему пришла мысль: он разыграет с этой странной девицей нечто вроде сюжет из Дневника обольстителя Кьеркегора. Почему бы не посмотреть, как работает его теория на деле. Тем более объект для этого можно сказать идеальный. Он еще плохо понимает ее, но интуиция ему подсказывает, что она как никто подходит для этого действа.
  Молева внезапно охватил охотничий азарт, он уже предчувствовал, что это будет интересный эксперимент. У него было немало женщин, но до сих пор отношения с ними развивались по схожим и банальным сценариям. И хотя ему всегда нравилось это лакомство, как называл он слабый пол, чувство неудовлетворенности не покидало его. И только теперь он постиг его истоки - не было интеллектуальной игры, это не становилось задачей, а являлось обычным текущим процессом. А отношения между мужчиной и женщиной должны выходить за рамки обыденности, иначе они быстро превращаются в привычку, теряют остроту ощущений. Не становятся школой жизни, наконец. А без этого, какой в них смысл?
  Молев снова взглянул на Наташу, она сидела за столом, упорно глядя в тарелку. Он попытался поймать ее взгляд, но она больше не смотрела на него. Почему-то он был уверен, что когда он посмотрит на нее, она ответит ему тем же. Но ничего подобного не случилось. И все же он почти не сомневался, что она думает о нем. На чем основана эта уверенность, Молев точно не знал. Но ему казалось, что он мог бы даже воспроизвести некоторые ее мысли. И это радовало его.
  11.
  Наташа вернулась в свою комнату, села в кресло. Она всегда радовалась, когда оставалась одна после общения со своими близкими. После него на нее почти всегда наваливалось тяжелое чувство, будто она только что проделала тяжелую работу. И почти всегда ей становилось от этого неприятно, она ощущала сильную вину. Почему она не может любить тех, кого должна любить, спрашивала в такие минуты она себя? А может, ей вообще это чувство не дано? Она вспоминала свою детские годы, школу. Все девчонки влюблялись в одноклассников, в друзей по двору, а вот она ни разу не испытывала ни к кому этого чувства. И не потому, что не хотела, очень даже хотела. Но ни один из ее знакомых не заставил учащенно биться сердце. Скорей наоборот, они вызвали в ней внутреннее отторжение, она не могла представить, что этих парней можно любить. Она не видела, что именно в них есть такое, что способно породить любовь. Не все они были глупые, некрасивые, были и умные и приятные, даже талантливые. Но все эти положительные качества лежали на поверхности, не уходили куда-то вглубь. По молодости лет она не могла анализировать свои ощущения и мысли, да и не пыталась, но сейчас ей казалось, что они жили в ней изначально, она с ними появилась на свет. При этом Наташа была совсем не обделена вниманием противоположного пола, так как была привлекательной девочкой, к тому же у нее рано стала формироваться фигура со всем набором женских прелестей. Но вскоре она заметила, что, несмотря на быстрое и бурное взросление, юноши как-то странно относятся к ней. С другими девушками они заигрывали, приглашали на свидание, тискали их, а с некоторыми даже спали. На нее же только в основном посматривали издалека. А если некоторые делали попытки сблизиться, то как-то робко и неуверенно. И быстро сворачивали свои попытки, даже когда она воспринимала их благосклонно.
  Наташа относилась к такой ситуации двойственно, с одной стороны она ее огорчала, но с другой - радовала не меньше, так как позволяла не вступать в отношения, которые интуиция ей подсказывала ничего¸ кроме огорчений и разочарований не принесут. Эта двойственность мучила ее, так как она не знала, как должна себя вести в такой ситуации, какой сделать выбор? Вернее, какую себя выбрать. Это был мучительный вопрос, который без конца вертелся в голове, что нисколько не помогало находить ответа. Причем, она чувствовала, что он был так далек от нее, что не стоило даже делать попыток как-то его приблизить. Может, это случится в будущем, когда она повзрослеет. Но годы шли, а мало что менялось. Точнее, если что и менялось, так это то, что положение еще больше запутывалось. Разноречивые мысли и чувства разрывали ее, и она не знала, как это все связать. К тому же возникали все новые и новые проблемы, подчас совершенно неожиданные. И то новое, что она узнавала о себе, что входило в нее незнакомыми ощущениями заставляло переживать мучительный излом.
  Но сейчас ее мысли неслись в другом направлении, она думала о Молеве. И это вызывало у нее легкое волнение. Наташу не отпускало ощущение, что с этим человеком в ее жизнь может войти что-то новое. А она так нуждается в этом, нуждается в обновлении. Ей очень нужны новые представления и ощущения. Она давно ищет такого человека, которые позволит их обрести - и никак не может найти. Все, кого она пробовала на эту роль, не проходили кастинг. Включая, Вадима. Она задумалась о нем. Он должен скоро прийти, они почти договорились о том, что сегодня должно случиться... Да и она все вроде бы окончательно решила. Но сейчас вдруг поймала себя на том, что далеко не уверена, что хочет, чтобы это произошло именно сейчас. Хотя еще час назад ни в чем не сомневалась. Или думала, что не сомневалась...
  А все началось с того, что однажды к ней пришла поразившая ее мысль: она уже не маленькая, совсем не девочка, а женщина, притягивающая, как магнит взоры мужчин. И при этом девственница. Причем, едва ли не единственная на всем курсе. По крайней мере, ее сокурсницы не скрывали, что уже расстались с этим атрибутом невинности. Так это или не совсем так, было для нее не важно, она подозревала, что некоторые из них говорят не правду. Но ее стал мучить этот вопрос, она без конца спрашивала себя, что ей делать со своим целомудрием, не настала ли пора раз и навсегда с ним распрощаться. Еще недавно она почти не думала об этом, а теперь этот вопрос стал для нее нечто вроде клейма. Ее не покидало ощущение своей ущербности, как будто бы она была не такая, как другие. Все вырвались в этом забеге вперед, а она остались позади их.
  И как всегда одновременно с этими мыслями возникли в ней и другие, прямо противоположные. Где-то в глубине ее существа мерцало ощущение, что если она расстанется с невинностью, то утратит нечто невосполнимое. Причем, этот мотив звучал все сильней. Но при этом Наташа никак не могла проникнуть в его смысл; что изменится, если она лишиться девственной плевой? Никто это не заметит, никто не узнает, за исключением того, кто это сделает. Все будет точно так же, как было и до этого события.
  Это были абсолютно логичные рассуждения, которые вроде бы целиком закрывали тему. Как и любая девушка, она просто боится перехода из одного состояния в другой, а после того, как он произойдет, все ее страхи улетучатся, как эфирные масла. Значит, следует как можно скорей совершить этот акт.
  Но успокоилась Наташа совсем ненадолго, прежние мысли быстро вернулись к ней, причем, стали даже более настойчивыми. И с какого момента эта неопределенность стала ее раздражать, в этом заключалась некая тайна, которая она не была в состоянии разгадать. В отместку за такую непонятность, она окончательно решила: это должно случиться и как можно скорей. Наташа даже почувствовала облегчение; быть во власти сомнений всегда неприятно. Но теперь возникла новая проблема - кто тот человек, что лишит ее девственности?
  Конечно, найти такого человека было не сложно, только пусти клич - сбежится целая толпа желающих. Но Наташа с самого начала знала, она отдастся только тому, кого выберет ее душа. Иначе произойдет что-то ужасное. В чем будет заключаться это ужасное, она не представляла, просто внутри нее жила такая убежденность. И обойти ее она была не в силах.
  С этого момента она пристально стала изучать всех знакомых парней. Изучала внешность, манеру говорить, анализировала, кто что думает и как выражает свои мысли. И с ужасом убедилась, что никто не подходит для этой ответственной миссии. Сделать ее женщиной должен был ее мужчина - так решила она, точнее, так не уставал твердить ей внутренний голос. А вокруг не было ни одного, кого она могла бы назвать таковым. Все казались ей и чужими и чуждыми, по ее мнению это были грубые, примитивные существа. Кроме игры животных инстинктов в них не просматривалась почти ничего. Примитивность и грубость их натур, даже, несмотря на внешний лоск некоторых из них, отталкивали ее так далеко, что не было никаких шансов на сближение. И это приносило дополнительные муки, так как делало принятое решение трудно реализуемым.
   На Вадима она наткнулась почти случайно, они оказались в столовой за одним столиком. Среди всех претендентов он был в той группе молодых людей, которых она отвергла самого начала. Он ей показался каким-то не приметным, несмотря на довольно высокий рост, статную фигуру и приятное лицо. Но ей показалось, что за этим фасадом не кроется никакого содержания; все, что он произносил, было изначально банально, не несло абсолютно никакой оригинальности. Через пару минут общения с ним Наташе становилось скучно. Правда, до этого момента общалась она с ним всего пару раз.
  Но, оказавшись за одним с ним столом, ее поразило то, как он ел. Это было самое настоящее действо, так красиво это не делал ни один из ее знакомых. Причем, он совсем не рисовался, он почти не обращал внимания на свою соседку, эти манеры были у него естественными. И ее вдруг словно ударило током; если у него это действительно врожденное свойство, то он не может быть простым и примитивным созданием, надо лишь найти в нем тот креатив, который глубоко запрятан в его натуре.
  Наташа решила сделать то, чего делала весьма редко - заговорила первой. Сначала Вадим сильно удивился, словно бы рядом с ним сидела немая, у которой вдруг прорезалась речь, но стал поддерживать разговор. И неожиданно для обоих он их увлек. Они не расставались до вечера; после занятий в институте он пригласил ее в кафе. Затем проводил до дома.
  Так началась их дружба, которая быстро переросла... Но вот во что она переросла, Наташа не очень понимала. Интуиция ее не подвела, Вадим, в самом деле, оказался далеко не глупым, весьма способным и даже творческим человеком. И все же это находилось в каких-то ограниченных рамках, а ей хотелось, чтобы он хотя бы однажды вышел из них. Сделал бы, сказал бы нечто такое, что заставило бы ее вздрогнуть от потрясения. Но ничего подобного даже не намечалось. И она уже знала, что и не наметится.
  И, тем не менее, их отношения двигались по своей траектории, от чисто дружеского общения они перешли к более интимному. Когда Вадим впервые ее поцеловал, что-то странное произошло внутри нее, словно бы зазвенели колокольчики. Ей стало одновременно тревожно и радостно. Тревожно от того, что это происходит не совсем с тем, с кем бы она хотела. Радостно от того, что она сделала очередной шаг на пути к цели. Значит, не напрасны ее усилия, значит, она не ошиблась все же с выбором партнера.
  И вот, наконец, они договорились о том, что между ними должно произойти то самое, ради чего она все и замышляла. Психологически она была готова, по крайней мере, до самого недавнего времени была тверда в своем решении. И вдруг в одно мгновение все разрушилось, вся проделанная работа за последнее время пошла насмарку. Достаточно было появиться этому странному парню. А ведь ничего такого он не сказал и не сделал. Тогда что же случилось? Как же все-таки плохо, когда ни в чем ты не можешь разобраться.
  Вадим пришел точно, как они и договаривались, в назначенное время. Наташа почему-то пребывала в уверенности, что ради такого события он оденется как-то по-особенному. Но на нем был самый обычный наряд, легкий свитер и джинсы. И вообще, он был абсолютно обыденным, как будто просто пришел в гости, попить чая. Она понимала, что он прав, ради такого случая не фрак же ему надевать. И все же она не могла побороть досаду.
  Хотя их дружба продолжалась уже пару месяцев, Вадим впервые пришел к ней домой. И явно был поражен увиденным.
  - Это твой дом? - спросил он.
  - Это дом моей семьи, - уточнила Наташа.
  - Все равно классно! - не стал скрывать своего восторга Вадим. - Я такие дома только в кино видел.
  - Мы живем тут недавно. А до этого жили в обыкновенной квартире.
  - Твой отец крутой?
  Только сейчас Наташа подумала, что Вадим ничего не знает о ее семье, до сих пор на эту тему они ни разу не говорили.
  - Не думаю, он писатель.
  - Твоя фамилия Дубровина. Выходит, Дубровин это твой отец. Я слышал о нем от матери, она его обожает. Правда, я сам не читал. Но теперь обязательно прочту.
  - Только потому, что он мой отец?
  - А разве это не причина, должен же я знать, что пишет отец моей девушки.
  Почему-то последнее замечание не понравилось Наташе, она не считает себя его девушкой. Просто они... Но дальше было не совсем понятно, в самом деле, кто же в таком случае они?
  Она смотрела на Вадима, он сидел полуразвалившись на диване и оценивающе смотрел на нее. В его позе не было ничего ни особенного, ни вызывающего, но ей стало почему-то неприятно.
  По-видимому, неопределенность ситуации начала его постепенно раздражать.
  - Садись рядом со мной, чего так далеко от меня сидишь, - предложил он.
  Наташа встала, но тут же села на прежнее место.
  - Подожди. Я хочу тебя спросить... - Она замолчала, так как вдруг осознала, что не знает, о чем намерена его спрашивать. - Ты слышал про Кьеркегора?
  Вадим изумленно сморщил лоб.
  - Кто это еще такой?
  - Философ. Датский. Он жил в девятнадцатом веке.
  - Ему не повезло.
  - Почему, - теперь удивилась Наташа.
  - Он уже давно умер, а мы живы. А мне нравится жить.
  - Но ведь и мы умрем. А через двести лет кто-нибудь точно так же скажет о нас.
  - Когда это еще случится. А с ним уже это произошло.
  - Зато о нем помнят до сих пор. А вот будут ли помнить о нас?
  - Какая разница помнят ли тебя, если ты мертв. Все равно ты об этом не узнаешь.
  - А мне как-то грустно при мысли, что я исчезну без следа. Мне бы хотелось, чтобы обо мне помнили. Представляешь, ты давно умер, а люди по-прежнему читают твои произведения, спорят о них, как будто бы они написаны только что. Ну, скажи, разве не здорово, разве ради этого не стоит жить?
  - А, по-моему, абсолютно бессмысленно. Что дает человеку посмертная слава? Ничего. Жизнь должна состоять из двух слов: здесь и сейчас. Поверь, Наташа, этого вполне достаточно. Мне их вполне хватит. У меня на эту жизнь большие планы, а вот на то, что будет после смерти, планов нет никаких. И не собираюсь их заводить. А что твой, как ты сказала...
  - Кьеркегор.
  - А что твой Кьеркегор, хорошо пожил в своем девятнадцатом веке?
  - Я еще мало знаю о нем, только собираюсь узнать. Совсем немного успела прочитать. Но, кажется, он был не счастлив, он отказался жениться на девушке, которую любил. Хотя она этого сильно хотела.
  - Почему?
  - Не представляю. Но я постараюсь выяснить. Мне кажется, это важно.
  - Важно? - удивился Вадим. - Кому важно? Какая разница, почему он отказался от той девушки почти двести лет назад. Я не хочу в этом разбираться. Мы что-то говорим совсем не о том.
  - Подожди, Вадим, на самом деле, это важно. Вдруг то, что заставило его это сделать, хотя бы в какой-то степени относится и к нам. Мы можем воспользоваться его опытом.
  - Нет уж, спасибо, мне хватает своего опыта. Как-никак обойдусь. И докажу это тебе прямо сейчас.
  Вадим резко встал и двумя большими шагами преодолел разделяющее их пространство. Он хотел обнять Наташу, но девушка резко вскочила.
  - Не надо, не трогай меня! - закричала она.
  - Что ты, мы же договорились обо всем.
  - Да, договорились... Вадик, дорогой, сядь, пожалуйста, на прежнее место.
  Вадим с большой неохотой снова занял место на диване.
  - И что дальше? Я ничего не понимаю.
  - Думаешь, я понимаю. Но вдруг как-то все изменилось.
  - Уж не из-за Кьеркегора?
  Наташа кивнула головой.
  - Да, из-за него.
  - У тебя с головой все в порядке? - Вадим даже не скрывал, как сильно раздосадован.
  - Честно говоря, не знаю. - Наташе вдруг стало жалко Вадима, она ясно сознавала, как сильно он огорчен ее отказом. Поэтому решила смягчить ситуацию. - Понимаешь, я вдруг почувствовала, что еще не готова. Надо еще немного времени. Я вовсе не отказываю тебе. - Она подошла к нему и поцеловала в щеку. - Я знаю, ты очень хороший и не станешь на меня, дурочку, обижаться. Мне и самой неприятно, но я не могу идти против себя.
  Вадим несколько секунд оставался неподвижным, было заметно, как шла в нем внутренняя борьба.
  - Ладно, хорошо, я хоть и не твой Кьеркегор, но тоже кое-что понимаю. Буду ждать. Ведь дождусь?
  Наташа посмотрела на него и не уверенно кивнула.
  - Тебе сейчас лучше уйти, Вадим.
  - Это я уже понял. - Он встал, направился к двери. Внезапно остановился. - А все же ты это напрасно, было бы здорово. - Он вышел.
  Наташа несколько секунд смотрела ему вслед, затем с облегчением села в кресло. Впрочем, она знала, что облегчение будет недолгим, все проблемы приобрели новый, еще более запутанный характер.
  
   12.
  
  Дубровин сидел в своем кабинете, уже стемнело, но он не включал свет. Все равно ничего не идет, что-то с ним случилось в последнее время. Он всю жизнь так легко писал, почти как дышал. Хорошо ли, плохо ли, но слова и строчки вываливались из него, как сахар из мешка. Это давало уверенность и спокойствие в своем призвании, внушало чувство превосходства над другими. Он знал, как тяжело творили многие его коллеги, как ненавидели свой труд. Его же эта напасть благополучно обходила. Не случайно он даже вывел нечто вроде формулы: легкость бытия - это есть счастье, по крайней мере, лучшее из того, что способно его заменить. Не случайно, если у него застопоривался какой-то процесс, он старался как можно скорей его остановить, не продолжать упорно начатое, как это делали многие. И никогда не жалел о напрасно потраченных усилиях и времени. Зато сколько их экономил за счет того, что не стал, словно дятел, долбить дерево, которое ему не поддавалась. Он давно пришел к убеждению: если материал сопротивляется, значит, не хочет, чтобы он им бы овладел. И точно такой же принцип применял и к женщинам; если с первого раза не получалось ее завоевать, второй раз уже он к ней не только не подходил, но ставил на нее жирный крест. И не менял своего решения, даже если она затем демонстрировала признаки благосклонности. Но он уже не доверял такой особе, мало ли что она выкинет. Есть немало других, гораздо более покладистых.
  Впрочем, сейчас был тот редкий случай, когда Дубровин не думал о женщинах, его волновал совсем другой вопрос. Ему не писалось. Причем, не писалось настолько, что он даже не пробовал стучать по клавиатуре, так как им владела полная уверенность, что ничего из этого не получится. В голове царила такая бездонная пустота, что он пребывал в полной уверенности в ее непреодолимости.
  Первые признаки такого состояния возникли во время написания предыдущей книги, но они были кратковременны и легко преодолимы. Для этого иногда требовалось немного посидеть в тишине, выпить коньяку, совершить прогулку на машине по ночному городу, посетить любовницу. И все проходило. И все же уколы тревоги отложились в его сознании. Ничего не бывает случайным, все имеет свою причину и свое продолжение. Это тоже являлся его одним из основополагающих принципов. Дубровин исходил из постулата, что ни одно событие не приходит в одиночку, они всегда появляются в виде цепочке. Далеко не всякий раз мы можем увидеть эту связь¸ но это свидетельствует лишь о нашей слепоте, а не о том, что она не существует. Такой взгляд на мир привило ему занятие философией, которой он занимался в молодые годы. И даже, несмотря на то, что в дальнейшем полностью забросил этот предмет, последствия от его штудирования осталось на всю жизнь.
  А потому, то, что сейчас с ним творилось, вызывало особую тревогу, так как он понимал: то, что с ним происходит, отнюдь не случайно или временно. Опасение, что такое состояние может стать хроническим, не покидало его. Но коли так, что он будет делать дальше, как зарабатывать деньги? И вообще, в каком качестве предстанет пред миром? Ведь он еще далеко не стар, по нынешним временам пятьдесят пять лет - вторая молодость.
  Дубровин встал, подошел к бару, налил коньяка. Но не для того, чтобы взбодрить творческий процесс, он был уверен, что это проверенное годами лекарство сейчас не поможет - слишком сильным оказалась болезнь. Ему надо другое - чтобы сознание, перестало бы концентрироваться на негативных мыслях. И тем самым стало хотя бы немножечко легче.
  Дубровин никогда не любил, если ему было плохо или просто не слишком душевно уютно, оставаться одному, он всегда искал общество других людей. Причем, чем их было больше, тем быстрей он восстанавливал душевное спокойствие. Одиночество же, наоборот, усугубляло его состояние. И сейчас он раздумывал, к кому бы отправиться. Первый импульс позвал его к жене, но Дубровин, сделав несколько шагов, остановился. Он вдруг почувствовал, что не желает в ней идти. Их отношения с какого-то момента становились все прохладней, они даже почти не спали друг с другом. В этой связи он периодически задавался вопросом, как она обходится без мужчины? У него есть любовницы, поэтому в этом плане он не страдает, но не использует ли она тот же рецепт? Но долго об этом он старался не думать; его не слишком бы взволновало, если бы у Аллы, в самом деле, оказался бы сексуальный партнер, но вот знать об этом ему решительно не хотелось. Чего не знаешь, того и нет - эту свою излюбленную фразу он однажды заставил произнести своего любимого героя.
  Нет, к супруге он сейчас не пойдет. Тогда к Наташе? Вот она могла бы его понять, как никто другой. Но они никогда не были очень откровенны друг с другом, между ними всегда стояла незримая стена. С самого раннего детства он ощущал ее необычность, его это и радовало и настораживало. Внутренний мир девочки оставался для него закрытым, как дверь в камеру. И после нескольких неудачных легких попыток он перестал делать попытки проникнуть туда. Что он ей скажет? Он даже не знает слов, которыми надо говорить с ней. Иногда он ловит на себе ее взгляд¸ после которого ему долго становится не по себе. О чем она думает, что ей известно такое, что заставляет так смотреть? Много раз хотелось задать этот вопрос, но он так и не решился.
  Нет, к ней он тоже не пойдет. Есть еще Антон, но он юн. Но дело не только и даже не столько в этом, этот мальчик уж слишком похож на него. Не только внешностью, но и характером, внутренним миром. Их разговор на эту тему вряд ли окажется продуктивным.
  Получается из всех обитателей дома ему не к кому прийти, если не считать нового жильца. Впрочем, Дубровин знал, что с самого начала подумал именно о нем, а об остальных - для маскировки. Не так-то просто и приятно идти к нему со своими проблемами. В любом случае напрямую о них говорить он не собирается, хотя надеется, что тот не догадается, что его беспокоит, не приходится. Тогда может не ходить? Но Дубровин понимал, что это не более чем игра с самим собой. Должен же он каким-то образом выбираться их тупика.
  Дубровин вышел из комнаты, прошелся по саду, постоял возле бассейна. Было бы лучше, если бы они встретились как бы случайно. Но свет в окне Молева однозначно говорил о том, что тот у себя в комнате. Наверное, изучает Кьеркегора. Дубровину в очередной раз вдруг жутко захотелось разорвать контракт на эту книгу. Чем больше он думает о нем, тем больше убеждается в совершенной ошибке. Говорят же невозможно возвратиться в прошлое, а этот чертов датчанин - уж точно его далекое прошлое, которое он до недавнего времени был так уверен, что навечно похоронил, что даже и не вспоминал про него.
   Дубровин снова вошел в дом и медленно стал подниматься по лестнице. И чем сильней приближался к мансарде Молева, тем нерешительней становился. Он вдруг почувствовал злость на себя; до чего дошло, что он испытывает смущение в собственном жилище. Разве он тут не безусловный хозяин? А этот парень живет тут из его, Дубровина, милости, кормится с его стола. Он имеет полное право зайти сейчас к нему.
  Перед дверью Дубровин замер на несколько мгновений. Он вдруг ясно ощутил, как что-то съежилось внутри него. Он стал маленьким, как в детстве, его душа, сознание за считанные секунды уменьшились на несколько порядков. Надо немедленно все восстанавливать до прежнего размена, ударила, как колокол, мысль. Дубровин громко и решительно застучал.
  Молев отворил дверь. Он не скрывал, что удивлен визитом хозяина дома. И снова Дубровин ощутил, что становится все меньше и меньше. Он даже не припомнит, случалось ли с ним раньше такое? В любом случае ясно одно, с ним происходит нечто странное и далеко не самое приятное.
  - Извините за вторжение, но захотелось узнать, как устроились, как ваши дела? - скорей не сказал, а пробормотал Дубровин.
  На губах Молева возникла и тут же исчезла тонкая змейка улыбки.
  - Как видите, все замечательно, - обвел он рукой малюсенькую комнатку. - Входите, гостем будете.
   Дубровин сделал пару шагов вперед. Дальше идти было уже некуда, ноги уперлись в кровать. Как он тут будет жить в такой тесноте, подумалось ему? Перевести в другое помещение? Свободная комната была, вполне просторная и удобная. Но именно это-то делать ему очень и не хотелось.
   Взгляд Дубровина упал на работающий компьютер, судя по всему, до его вторжения Молев набирал текст.
  - Пишите?
  - А для чего я еще тут. Вот пытаюсь набросать что-нибудь.
  - Получается?
  - Пока не знаю. Вам, наверное, известен этот феномен: когда пишешь, кажется, что хорошо. А когда потом прочтешь, такая гадость, немедленно стереть все хочется.
  - Вы правы, со мной тоже такое бывает.
  - С кем не бывает, - довольно безучастно проговорил Молев.
  - А с вами часто? И вообще бывает ли у вас стопор, когда сидишь перед монитором и не знаешь, на какие буквы нажимать?
  - Если только пара минут.
  - А потом?
  - А потом все само начинает происходить. Только успевай печатать.
  - А вот у меня не всегда так, - признался Дубровин. - Было когда-то так, но теперь иногда не знаешь, что написать. Как будто бы в голове космическая пустота. Потом правда, проходит, но все равно неприятно.
  - С возрастом это бывает у многих. Вы слишком много написали, Глеб Романович. Человек же не беспределен, надо же было это делать осторожно, размерено. Чтобы раньше времени себя не опустошить. Я вот решил, что напишу немного, но так чтобы хватило бы на всю жизнь.
  - Разумно. К сожалению, раньше я над этим как-то не задумывался. Хотя теперь понимаю, что напрасно.
  Молев внимательно посмотрел на Дубровина, зачем чему-то усмехнулся.
  - Между прочим, Кьеркегор тоже столкнулся с такой проблемой. К концу жизни он почувствовал, что скудеет. Думаю, по этой причине и умер.
  - Что вы хотите этим сказать? - Почему-то последнее замечание как-то странно резануло по Дубровину.
  - Когда он ощутил, что стал пустым, жизнь потеряла для него значение. А он не из тех, кто может жить, не зная смысла, не понимая, зачем живет. И как только он это осознал, быстро пришла смерть.
  - Получается, что по вашей версии он покончил с собой?
  - Разумеется, - кивнул Молев.
  - Но это противоречит фактам!
  - Смотря каким. Разумеется, он не пускал себе пулю в висок, не вешался на трубе, не принимал яда. Он просто перестал жить. Внутренние силы истощились - и пришла смерть. Он всю жизнь черпал энергию из своего предназначения, когда он перестал его ощущать, наступил конец. Есть люди, у которых жизнь и смерть связаны воедино, это пророки и гении, - задумчиво произнес Молев. - Им не разрешается жить просто так, без всякого смысла. В отличие от всех остальных.
  - Странная мысль, никогда об этом не думал в таком ключе. Но что-то в ней есть.
  - Я тоже не думал. Но когда стал изучать его жить, то понял, что именно так дело и обстоит. Кто Богу не интересен, кто не является его рупором, тот долго живет. Обычный человеческий мусор, которым завалена земля.
  Дубровин довольно долго молчал.
  - А позвольте вас спросить, а вы относите себя к мусору? Или к рупору?
  - Пока точно не знаю. И честно говоря, не тороплюсь узнать. Слишком большие последствия наступают от такого прозрения. Может вообще не стоит узнавать.
  - Почему же, разве не интересно?
  - Интересно. А хватит смелости принять этот вызов? Мне кажется, Кьеркегор даже сам не понимал, каким отважным человеком он был.
  - В чем же вы видите его отвагу?
  - У него хватило мужества стать тем, кем он был на самом деле.
  - А у других не хватает?
  - У абсолютного большинства - нет. Это слишком трудно. Приходится выкладываться по полной. Обычно таких людей надолго не хватает. Вспомните, что Кьеркегора, что Ницше... Хотя с другой стороны измерять человеческую жизнь количеством прожитых лет - занятие для дураков. Некоторым одного года хватает, чтобы оставить след.
  - Да, возможно вы правы. Знаете, у вас для человека столь еще молодого возраста, очень зрелые мысли.
  - Поверьте, это все он. Пока я не стал изучать Кьеркегора, все мои мысли были абсолютно стандартные. Правда, тогда я был уверен, что это далеко не так. Но когда я вспоминаю о них, мне становится смешно. Вы даже не представляете, дорогой Глеб Романович, до чего же люди мыслят банально. И при этом претендуют на всякие высокие звания, вроде таланта, гения, лауреатов всяких премий. Вы согласны, что все это выглядит жутко смешно?
  Дубровин молчал. Неожиданный поворот в разговоре пришелся ему совсем не по душе. Уж не зависть ли к нему говорит в этом парне, вот он и порочит его достижения якобы от имени Кьеркегора. С каким бы удовольствием он покинул бы эту комнатушку, если бы не его проклятая проблема - нахлынувшая на него, словно лавина, бесплодность. А он так и ни на шаг не продвинулся в ее решении. Хотя маловероятно, что он пришел по адресу. Но в любом случае идти все равно некуда.
  - Не спорю с вами, это может быть, в самом деле, смешно. Мы действительно придаем чрезмерное значение разным отличиям и званиям. Но меня сейчас больше волнует другое. Изучение его творчества не дало ли вам ответа на вопрос: как заполнить содержанием возникающее в человеке пустое пространство?
  Ответ Молева прозвучал после довольно длительной паузы.
   - Такого ответа я у него не нашел. Могу лишь повторить: когда он опустошил себя, то практически сразу и умер. Разве так не должен поступить любой уважающий себя человек? Я бы сказал, что это и есть тот знак смерти, который подают нам свыше. Самое трудное в жизни - это своевременно умереть. Но и самое почетное дело.
  - А если человек не хочет умирать, несмотря на знак? Мы так бываем сильно привязаны к жизни.
  - В таком случае ему придется пережить неприятные моменты.
  - И что за моменты?
  Молев задумался
  - Ну, например, мучительные попытки отыскать утраченное, не понимая того, что его уже попросту нет. Между прочим, самое паскудное в жизни занятие. Но как ни странно, им занимаются очень многие. Мне даже кажется, чем безнадежней занятие, тем упорней люди не желают от него отказаться.
  - То есть, вы считаете... - Дубровин внезапно замолчал. - Ладно, спасибо, вы поведали мне много ценного. Не буду нарушать вашего тет-а-тет с великим философом. Я вижу, он, в самом деле, сообщает вам немало полезных мыслей. Поэтому не стану больше вас беспокоить.
  - Вы нам совсем не мешаете, - не совсем понятно улыбнулся Молев.
  - Как знать, - пробормотал Дубровин. - Я бы на вашем месте не был столь категоричным. - Нет уж, в другую комнату он его не переселить, пусть ютится тут, подумал Дубровин.
  13.
  Алла ехала в театр и думала о том, хватил или не хватить у нее решимости сегодня выполнить задуманное. А задумала она ни мало ни много, как подать заявление об уходе. Вот изумятся все, никто от нее такое не ожидал. Все считают, что она и театр - это единое целое. И правильно считают, ведь она работает в нем со дня основания. И его известность, пусть не самая громкая, но все же известность в значительной степени завоевана и связано благодаря нее.
  И вот теперь она решила уйти. И дело даже не в том, что она впервые не получила главную роль, а в том, что она вдруг осознала, что все уже в прошлом. Именно понимание этого обстоятельства угнетало ее больше всего. И не только карьера, но и семейная жизнь и любовь, и все остальное, что есть в жизни, осталось где-то за поворотом. Все произошло как-то незаметно, почти в одночасье. Вчера еще все было, ее переполняли творческие планы, надежды, чувства, ощущения, мысли, а сегодня все это исчезло почти без следа. Точнее, если след и остался, то в виде горьких, печальных воспоминаний.
  Больше всего поражало ее то, как стремительно все случилось. До недавнего времени она была уверена, что такие перемены происходят медленно, постепенно, как течет равнинная река. Конечно, если бы в театре ее не лишили главной роли, она бы некоторое время еще не ощущала это потерю. Как это ощущение поточнее назвать? Алла попыталась припомнить то немногое, что знала из философии. Кажется, это называется экзистенцией или что-то очень похоже. При случае надо будет уточнить у мужа. Или у этого парня, что поселился у них. Впрочем, название имеет второстепенное значение, что изменится, если она узнает его? Абсолютно ничего.
  Внезапно Алла припарковала машину к бордюру. Вышла из нее и медленно направилась к небольшой церкви. На протяжении двух десятилетий она едва ли не каждый день проезжала мимо нее, но ни разу не возникло желание остановиться, войти в храм. Впрочем, за минуту до того, как она тут встала на стоянку, у нее тоже не было подобного намерения. Она вдруг взглянула на него и откуда не возьмись появилось это решение.
  Алла медленно вошла в церковь. В этот час она была пуста. Догорало несколько свечей, но те, кто их зажгли, уже покинули ее пределы. И Алле показалось, что в этом есть что-то символично зловещее. Людей нет, а оставленный ими огонь постепенно затухает, стремясь к полному исчезновению.
  Аллу вдруг почувствовала такое раздражение, что по очереди задула все горящие свечи. Так лучше, подумала она, все надо кончать быстро и решительно. Нет ничего ужасней и омерзительней тления.
  Алла хотела покинуть церковь, но что-то удерживало ее. Она медленно ходила по ней, всматриваюсь в лики святых и апостолов. И чем больше смотрела на них, тем сильней наполнялась негодованием. Все это ложь, во всем мире царит обман, и тут его ничуть не меньше. Она воспитывалась в религиозной семье, ее дед был священником. И хотя отец не имел отношение к религии, был врачом, все, что касалось богопочитания, соблюдалось в семье свято. И она не сомневалась в истинности этих правил долгие годы. Но с какого-то момента в ней что-то стало меняться, это произошло совсем недавно, но быстро нарастало в ней. Бог не оправдал ее надежд, он устранился от нее в тот момент, когда она больше всего нуждалась в его помощи. Она обратилась к нему с просьбой, а в ответ была лишь тишина. И ладно бы просила о чем-то конкретном, так ведь нет, она просила дать ей новое понимание того, что происходит в ее жизни, вокруг нее. Ведь прежнее понимание, которым руководствовалась она столько лет, стремительно покидает ее, а взамен ничего не появляется. Вернее, появляется пустота, которая расползается внутри словно пятно, и которая пугает ее больше любой опасности.
  Она вдруг услышала за своей спиной шаги. Резко обернулась и увидела приближающего к ней священника. У него была классическая внешность священнослужителя: высокий, дородный, с не длиной, но окладистой бородой и специфическим выражением лица, характерным для этого сословия. Алле сразу же показалось в этом человеке скрыто что-то неприятное, неискреннее, какая-то двойственность. Впрочем, у служителей Бога она присутствует почти всегда. По крайней мере, именно так с некоторых пор стала думать Алла.
  - Вы не нуждаетесь в помощи? - спросил священник, не спуская с нее маленьких, глубоко посаженных глаз.
  - А чем вы можете мне помочь? - в свою очередь спросила Алла.
  - Помощь одного человека другому не имеет предела. А если она освящена именем Божьим, то это придает ей дополнительные, поистине безграничные силы.
  - А почему вы думаете, что мне требуется помощь?
  - Несколько минут я наблюдал за вами, точнее за выражением вашего лица. Я изучаю лица, ваше лицо отражает большое беспокойство вашей души. Вот я и решил предложить свою помощь.
  Алла снова ощутила раздражение. Чем он может ей помочь - служитель культа лицемерия и лжи?
  - А как вы хотите мне помочь? Прочитать проповедь. Я их наслушалась проповедей, они никогда ничего не меняют. Никакие слова не способны изменить того факта, что Бог зол и не справедлив. И чем больше Он зол и не справедлив, чем больше слов произносится о том, как велика его любовь.
  Священник едва заметно покачал головой.
  - Я был прав, давайте просто поговорим. Вам не обязательно думать о том, что я священник. Просто человек, посланец Бога, как и все мы.
  - А если я потеряла веру? - Алла внимательно посмотрела на него, ожидая его реакции.
  - На самом деле, это не так страшно, как полагают многие, - спокойно ответил священник.
  - Вы так считаете? - недоверчиво спросила Алла.
  - Да, - кивнул он своей бородой. - Те, кто теряют веру, а затем ее обретают, обретают гораздо более глубокую веру. Многие ее не теряет только потому, что никогда ее не имели. Привычка - это вовсе не вера.
  - Нет уж, хватит с меня. Этими сладкими речами меня не затянешь в ваше болото. Наслушалась. Я знаю, все священники умеют говорить. Только одна беда, для вас не существует правды. Мы все лишь объекты для ваших хитросплетений. Ваше более глубокая вера - это всего лишь еще более крепкий крючок, на который вы нацепляете людей. Но со мной у вас получился прокол, я не попаду в ваши сети.
  Не пытаясь выслушать ответ священника, Алла быстро покинула церковь.
  Она продолжила путь. Но теперь ее мысли и настроения изменились, короткий разговор со священником внес в них внезапные коррективы. Не слишком ли быстро она покорилась обстоятельствам, один удар - и лапки кверху. Надо биться, сражаться за себя, иначе будешь наподобие тех свечей, что тихо и незаметно сгорают вдали от людских глаз. И нет до них никому дела. Подумаешь, были и исчезли. Но она не желает исчезать незаметно. Она боец, всегда им была. И даже странно, что на этот раз так быстро сдалась. Как странно и то, что это ее не сразу удивило, а только сейчас. А сначала она восприняла этот факт, как само собой разумеющийся.
  Алла подумала, как что-то незаметно в ней изменилось для нее самой. Невольно на ум вспыли сказанные только что слова настоятеля церкви о том, что у того, кто, потеряв веру, обретает ее вновь, она становится сильней. Хитрая ловушка, ничего не скажешь, но она не собирается в нее попадать. Она обретет эту новую веру - и уж точно никогда не вырвется из ее клетки. Перед ее глазами есть пример. Ее подруга была прекрасно артисткой, отличной женой и матерью. Но в какой-то момент вдруг увлекалась церковными делами. И так в них погрузилась, что решила посвятить себя им целиком. Сначала ушла из театра, а затем из мира, став монахиней. Год назад она, Алла, навещала ее в монастыре, на юбилей, ей исполнилось всего сорок. Выглядела она старухой лет на семьдесят. И не потому, что ее лицо покрылось морщинами и складками, наоборот, оно сохранило гладкость, а потому, что у нее состарились глаза. В них полностью погас огонь жизни, они смотрели совершенно безучастно. Это был взгляд мертвеца. Осталась оболочка, а все остальное ушло, исчезло, испарилось. И с ней будет точно так же, если она подастся искушению поверить в эти слова. В конце концов, верить можно во что угодно. Если ей приспичит, она выберет такую веру, в которой будет нуждаться она, а не ту, которую ей навязывают люди, которым до нее нет ни малейшего дела.
  Алла подъехала к театру с ощущением, что в ней вызревает какая-то новая сила. Правда, пока неведомая для нее самой.
  
  14.
   Репетиция закончилась, Шестакова сошла со сцены совершенно опустошенной. Она понимала, что безнадежно проваливает роль, никогда она так бездарно не играла. И никогда еще так хорошо не играла Надежда Грязнова. Она даже не предполагала, что та способна на такое исполнение. А причина одна - получив главную партию в спектакле, у нее раскрылись крылья. Она, Алла, прекрасно помнит, что с ней случилась точно такая же история двадцать лет назад, когда ее впервые назначили на главную роль. У нее было ощущение, что она вознеслась не небо, что она не ходит, а летает. Но самое примечательное было даже не это, а то, что она безмерно удивлялась тому, как вдруг стала замечательно играть. Хотя это не совсем так, в глубине души она нисколько не сомневалась, что способна на такое. Но одно дело не сомневаться, верить в свой талант, а другое дело подтвердить его на практике. Это совсем другое чувство, совсем другие переживания, совсем иной взгляд на саму себя.
  По бросаемым на нее взглядам Алла видела, что все удивлены ее откровенно слабой игрой. Никто и подумать не мог, что она могла так резко и быстро сдать. К ней же пришла странная мысль, что во всем виноваты эти двое: этот поселившийся у них парень - Молев и настоятель церкви. Они оба окончательно ее подкосили, ввели инъекцию отчаяния и усталости.
  Эти мысли были странными сами по себе, Алла даже не понимала, почему они ее посещают, но в одном была уверенна, что это отнюдь не случайные гости. Есть какая-то тончайшая связь между этими двумя событиями и тем, что творится с ней, тем, что она внезапно и одномоментно утратила мастерство. А речь идет именно об утрате, это ощущение шло из глубины ее натуры, что отбрасывало напрочь все сомнения в том, что это какое-то временное явление.
  Алле вдруг захотелось уйти из театра, выскользнуть из него незаметно для всех окружающих. Но она знала и другое, что нельзя сдаваться, сдаться - это все равно, что умереть. Она видала много таких случаев, люди поднимали руки кверху, И затем уже ничего не помогало им вернуться на прежние позиции. А некоторые умирали и по-настоящему, какие-то жизненно важные струны обрывались внутри них, унося их в могилу. Жизнь - ужасно хрупкий и одновременно таинственный процесс, и очень часто человек не замечает, как вступает на территорию смерти. Ему продолжает казаться, что он все так же прочно привязан к миру живых, а на самом деле, уже перешел незримую черту, отделяющая одних от других. И все, что теперь ему остается, дойти до финиша. А это тот забег, в котором до него добираются все.
  - Могу я с вами поговорить? - сквозь плотный поток ее мысли прорвался в создании Шестаковой голос режиссера.
  Только теперь до Аллы дошло, что она сидит в зале с закрытыми глазами. Причем, уже довольно давно. Репетиция кончилось минут как пятнадцать. Но она так погрузилась собственный внутренний мир, что перестала ощущать ход времени.
  - Да, конечно, Юрий Максимович, - произнесла она.
  - Тогда пройдемте в мой кабинет.
  В кабинете Милорадова они довольно долго молчали. Она смотрела на его лицо и думала о том, что в другой ситуации он мог бы вполне ей понравиться, вызвать сексуальное влечение. Он их тех мужчин, которые всегда вызывали в ней волнение. Но сейчас она ровным счетом ничего не чувствовала. Ей даже казалось, что это не она тут находится, а кто-то другой. Она же пребывает в другом месте, только вот в каком не совсем понятно. Да и так ли это важно. Главное, что не здесь.
  Алла подумала, может все же стоит прямо сейчас подать заявление об уходе. И тогда разговор не нужен. Видно же по лицу режиссера, как ему трудно его начать. И она его понимает; еще вчера ведущая актриса театра, сейчас она в таком состоянии, когда надо ее выгонять. Не так-то просто решиться на такой поступок. Даже любопытно, он решится? Она вдруг осознала, что не станет ему помогать. Ей-то никто не помогает. Пусть каждый выкручивается самостоятельно из того тупика, в котором оказался.
  Ее вдруг стало раздражать затянувшееся молчание. Уже пора ему разродиться. По его виду не скажешь, что он такой не решительный.
  - Вы хотели со мной поговорить, Юрий Максимович, - напомнила Шестакова.
  - Да, хотел, Алла Георгиевна. Мне кажется, вы и сами все понимаете.
  - Ничего не понимаю. Я люблю, когда со мной говорят прямым текстом. Это гораздо продуктивней. Экономит силы и время.
  Неожиданно Милорадов откровенно усмехнулся.
  - Меня предупреждали, что у вас тяжелый характер. И даже не советовали идти в ваш театр. Но я всегда шел своим путем. А если на нем встречались препятствия, я их преодолевал. Всегда и везде. Вы понимаете о чем я?
  - Я не понимаю, на что вы намекаете, хотя понимаю, что на что-то намекаете. Сделайте одолжение, объясните.
  - Вы решили бросить мне вызов. Разве не так?
  - Не так.
  - Неужели? А как в таком случае вы объясните вашу игру?
  - Что именно я должна объяснить?
  - Вы играли так, словно бы только что пришли из самодеятельности. Но вы отличная артистка, это всем хорошо известно. Поэтому я прихожу к выводу, что вы так поступаете сознательно. Разве не так?
  - Не так, - резко проговорила Шестакова.
  - А как в таком случае?
  - Вы не можете себе представить, что у меня творческий кризис. Разве такое не случается?
   - Это не похоже на кризис. Так не бывает, чтобы вдруг вы совершенно разучились играть. Я много раз видел артистов, у которых не получается роль. И прекрасно знаю, как это выглядит. И нередко им помогал выйти из такой ситуации. Более того, я считаю это вполне нормальным явлением. Бывает, что даже опытный актер не попадает сразу во внутренний ритм своего персонажа. Но при желании это можно всегда поправить. Но вы упорно не хотите это сделать. Спрашивается, почему? Ответ прост: вы бросили вызов мне.
  Алла вдруг рассмеялась. И так же неожиданно оборвала свой смех.
  - Вы слишком много о себе мните, Юрий Максимович, - сказала она. - Я бы не позволила себе бросить вам вызов таким вот образом. Уж извините, но для меня вы не тот человек.
  - Предположим, что же тогда? Никогда не поверю тому, чтобы опытная, талантливая актриса внезапно, в один день разучилась всему.
  - Не в один день.
  - Не важно. Месяц назад я специально ходил на спектакль в театр и видел, как вы играли.
  - Вам понравилось?
  - Нет. Я сразу понял, что у нас будет конфликт. Вы играли профессионально, но не эмоционально. Вам было все равно. Но сегодня совсем другое, сегодня дело не в эмоциях.
  - Неужели вы не понимаете?
  Милорадов настороженно посмотрел на нее.
  - Что я должен понимать?
  - Вы должны были понять, что у меня кризис. А теперь наступила новая стадия. Гораздо более глубокая. Я думала, что вы более проницательный. Вы только что меня сильно разочаровали.
  Алла увидела, как помрачнело его лицо, глаза стали темными, как небо перед грозой.
  - Меня мало волнует, если я кого-то разочаровываю, я иду своим путем. Меня беспокоит другое, это мой первый спектакль в вашем театре, так сказать, моя визитная карточка. И если вы будете играть так, как сегодня на репетиции, провал обеспечен. Поэтому я вынужден вас снять с роли. Уж не взыщите. А если у вас, как вы говорите, кризис, то справляйтесь с ним сами. Никто в этом не виноват, кроме вас. А, следовательно, никто не должен от него и страдать. Я всегда придерживался мнения, что человек сам виноват в своих бедах. Это как болезнь, большинство из нас сами доводят себя до такого состояния. Хотя далеко не все это понимают. Но когда возникает первый симптом и того и другого, надо принимать меры. А не запускать недуг. А коли уж это случилось, ищите сами выход. Режиссер - это не нянька. Для меня в первую очередь важен результат.
  - А для меня в первую очередь важно то, что со мной происходит. Нам с вами будет нелегко. Так что готовьтесь. - Шестакова встала. - Только не переоцените свои силы. Это всегда плохо кончается.
  Она вышла их кабинета.
  
  15.
  После завтрака Дубровин пригласил Молева в свой кабинет. Он был недоволен собой, вчера он поддался слабости и был излишне откровенен с этим парнем. И был бы от этого хотя бы толк, так нет, пользы от разговора с ним никакой. Зато он сказал ему много лишнего, приоткрыл то, что тщательно скрывал. Даже непонятно, зачем так поступил? В этом есть какая-то загадка, он всегда старался никого не посвящать в свою творческую лабораторию. Особенно в моменты, когда в ней не все в порядке, когда возникают сбои. Поэтому Дубровин горел желанием дать Молеву бой, точнее поставить на место. Можно не сомневаться, что он вообразил о себе невесть что. Впредь ему следует быть с ним осторожней. Давно, когда он учился водить автомобиль, инструктор постоянно повторял ему: главное правила безопасности - держать дистанцию. Этот принцип применим не только к уличному движению, но и ко всей жизни. И не следует о нем забывать ни на минуту.
  Несмотря на огромное нежелание погружаться в тему, перед завтраком он все утро провел, читая про Кьеркегора и Кьеркегора. Он даже немало вспомнил из того, что когда-то изучал. Но в глубине души он понимал, что его интересовал не сам датчанин, а стремление оказаться на равных с Молевым. Точнее, он должен быть непременно выше его, чтобы у того ни на минуту не возникало сомнение, кто тут главный. И не только и даже не столько по положению, а по самой сути вещей. Очень легко утратить чувство превосходства, достаточно допустить пару ошибок. Одну он уже сделал. Теперь крайне важно не совершить другую. И тогда процесс будет необратимый.
  - Садитесь, Виталий, - пригласил Дубровин, хотя Молев это сделал и без его слов. Молодой человек вальяжно устроился на стуле, положив ногу на ногу. У Дубровина возникло ощущение, что это сделано сознательно, таким образом, он бросает ему вызов. Хотя это может было и не так, но избавиться от этого чувство Дубровин был не в состоянии. Он уже предвидел, что оно будет долго его преследовать.
  - Я пригласил вас, Виталий, дабы поговорить о нашей с вами работе. Времени мало, поэтому возможности переделывать написанное нет. Мы должны попадать в яблочко с первого выстрела.
  - Я не против такого попадания, - пожал плечами Молев. - Только вы же понимаете, не все так просто. Чем больше я погружаюсь в материал, тем не однозначней он мне кажется. Это словно заходишь в море; чем дальше идешь, тем выше вода. Пока она не достигнет макушки.
  - Так можно и утонуть.
  - Можно и даже очень легко, - согласился Молев и посмотрел на Дубровина.
  Уж не издевается ли он над ним, подумал Дубровин. Странное у этого парня лицо, ни за что не поймешь, какое на нем выражение, какие мысли и чувства оно скрывает. Теперь он понял, что насторожило его впервые же минуты знакомства, это его непроницаемость. И вроде бы лицо живое, а вглядишься - словно маска.
  - Вот что, давайте с вами будем ближе к реальности. Утонуть можно в чем угодно, хоть в тазу. Наша задача выплыть, то есть, написать книгу в срок. Только в этом случае вы получите свои деньги. Вы это понимаете?
  - Это я понимаю, - вновь с абсолютно непроницаемым лицом проговорил Молев.
  Внезапно Дубровина охватило такое сильное раздражение, что он едва удержался от того, чтобы не сказать ему что-то оскорбительное. Вроде того, что он бездарность, никчемность, годится только на то, чтобы писать под чью-то диктовку. И лишь большим усилием воли удержал эти слова в себе. Он скажет ему сейчас, но по-другому.
  - Рад, что понимаете. Я внимательно прочитал написанный вами эпизод. - Дубровин сделал почти театральную паузу. - Это не то, что нам надо. Уж очень все размазано, такое чувство, что мы никогда не придем к финалу. Вы уверенны, что читатель хочет читать именно это?
  - Понятие не имею, чего хочет читатель.
  - Что значит, не имеете понятие. Вам на него наплевать?
  - Абсолютно.
  - Послушайте, мы с вами сочиняем не диссертацию, не научный трактат, а книгу для популярного чтения. А потому каждое слово, которое мы пишем, должно найти отклик у читателей. Не ожидал, что придется проводить с вами такой ликбез.
  - Я собираюсь писать только то, что мне самому интересно. Только в таком случае получится хорошая книга. Нет ничего хуже, чем угождать вкусам публики. Кьеркегор никогда этим не занимался. Поэтому мы и пишем о нем книгу. А те, кто этим занимался, давно забыты. Разве не так, Глеб Романович?
  - Хватит! - закричал вдруг Дубровин и ударил ладонью по столу. Черт, все же сорвался, пронеслось в голове. Он постарался взять себя в руки. - Вы же все отлично понимаете, зачем вы это говорите. Скажите откровенно, чего добиваетесь?
  - Ничего, - пожал плечами Молев и положил ногу на ногу. - Я почти никогда ничего не добиваюсь. - Он замолчал, потом задумчиво произнес: - Это самый лучший способ чего-нибудь добиться.
  - В таком случае вы согласны делать то, что я вам говорю.
  - Я-то согласен, но боюсь, у меня ничего не получится. Со мной что-то произошло. Не знаю, поймете вы меня, я до какой-то степени чувствую себя им. Это трудно объяснить, может это переселение душ, может, что-то еще мистическое. Но так оно и есть.
  Только этого не хватало. Дубровин с ненавистью взглянул на Молева. То ли врет, то ли издевается над ним, то ли на самом деле что-то такое с ним происходит? Поди, разберись. Но в любом случае книгу-то писать надо и писать быстро.
  - Хорошо, пусть даже так. Но мы не можем тратить попусту время. Его слишком мало. С этим вы хоть согласны?
  Молев снова едва заметно пожал плечами.
  - Наверное, я все-таки не совсем тот человек, который вам нужен.
  Дубровин в очередной раз почувствовал, как захлестывает его гнев. Теперь он почти не сомневается, что этот парень все заранее продумал и добивается своей цели. Вот только не понятно до конца, какой? Хочет получить больше денег? А что еще может быть в этом насквозь прогнившем мире. По правилам его бы выгнать следует немедленно, но где найдешь другого, способного выполнить эту работу? В мире невероятно мало людей, разбирающихся в учение Кьеркегора.
  - Послушайте, я готов вам больше заплатить, если это вас устроит.
  - Спасибо, но я доволен нашим соглашением. Дело в другом.
  - Хорошо, хорошо, - поспешно проговорил Дубровин, - давайте искать компромисса. Это действительно необычная книга и необычный человек. И примитивный подход тут не годится. Но, согласитесь, всему должен быть поставлен предел.
  - Это не просто. Он был как раз тем человеком, который разрушал все пределы.
  Черт, придется его уговаривать.
  - Мы будем искать предел всякий раз, как возникнет в том потребность. Разве в спорах не рождается истина?
  - Думаю, она вообще никогда не рождается.
  - Нет, так нет, - примирительно произнес Дубровин. - Вы согласны продолжить работу?
  - Да.
  - Хорошо. Будем считать, что договорились.
  "Я начисто проиграл этот раунд, - думал Дубровин, когда Молева уже не было в кабинете. - Теперь он будет делать так, как захочет. А в чем же тогда моя роль?"
  
  16.
  Молев вышел из кабинета Дубровина и направился к бассейну. Он думал о том, насколько правильно вел себя он с этим писателем? Точнее, он думал о том, а как бы повел себя в такой ситуации Кьеркегор? В последнее время ему все больше нравилось представлять себя на его месте. Это стало чем-то вроде занимательной игрой. Молев не старался поступать точно именно так, как бы, по его мнению, поступил датчанин, это было все равно невозможно, да и не нужно. С тех пор прошло очень много времени - и все изменилось. Да и сам бы Кьеркегор, живи он в нашу эпоху, вел бы себя во многом по-другому. Но ведь существует определенная преемственность, некая внутренняя связь времен. Это только у дураков и невежд она рвется. Меняется лишь внешняя оболочка жизни, а внутри она неизменна, одни предрассудки приходят на смену другим, одни заблуждения сменяют другие. Люди все так же боятся свободы и ответственности, а поиск удовольствия заменяет им поиск смысла жизни, своего предназначения. Карьеру они воспринимают в качестве призвания, успех - как выполненную на земле миссию. Отсутствие боли для них признак здоровья, а если она все же возникает, то ведет не к пробуждению от сна, а побуждает лишь к одному - как можно скорей от нее избавиться. И начать все сначала. Именно против этого и выступал Кьеркегор, против тупой определенности, механистичности сознания, против успешности тех, кто готов ради нее был продать душу дьяволу. Он даже не столько ненавидел подобных представителей человеческого рода, сколько они ему были невероятно скучны. И этот Дубровин ему, Молева, столь же скушен, как Кьеркегору современные ему датчане. Дубровина даже не надо было побеждать, он сам проиграл партию, его в угол загнал страх. Он прямо растекался по его лицу. Он так боится все потерять, что соглашается на любые условия. Его, Молева, совсем не удивила бы ситуация, если бы он однажды решился даже на убийство. Этот человек еще не знает, на что он способен.
  Молев сел на шезлонг рядом с бассейном и закрыл глаза. Было очень приятно чувствовать на своем лице теплые лучи солнца и одновременно вдыхать себя идущее от бассейна испарения. В чем Дубровину не откажешь, так это в умение жить, хоромы себе он отгрохал классные. Не захочешь, а будешь завидовать. Особенно станут это делать такие, как он, Молев, бездомные и нищие. Иногда так хочется, чтобы все это было бы твое. Но если вспомнить Кьеркегора, когда-то он тоже владел домами, а что осталось от его богатства. Он все пустил на издание своих сочинений, истина для него была дороже денег. Ее он считал своим главным достоянием. Интересно, а он бы променял ее на такой особнячок? Впрочем, любой ответ бессмысленен, пока не представится реальная альтернатива, никогда неизвестно, как поступит тот или иной человек в той или иной ситуации. Вот и он ни в чем не уверен.
   А, впрочем, не так уж это и важно, на данный момент у него другие задачи. К тому же вряд ли ему в ближайшей перспективе светит такое владение. Иногда он думает, что он напрасно попал в этот дом, в эту забавную семейку. Что не выйдет у него то, что он замышлял. Слишком уж они тут все примитивны. Или ему это только кажется? Но в любом случае раз он здесь, то будет продолжать начатое. Тем более кое-какие семена уже посадил. И вполне вероятно, что они пошли в рост. Просто это еще не заметно.
  Молев не заметил, как задремал. Какие-то неясные образы вспыхивали в мозгу, он пытался их рассмотреть, но они исчезали, как тени.
  Он открыл глаза, так как ему показалось, что кто-то зовет его по имени. Он повернул голову и увидел, что рядом с ним стоит младший сын Дубровина - Антон. С этим парнем он еще не контактировал. Любопытно, что можно ожидать от него?
  - Ты меня зовешь? - спросил Молев, внимательно рассматривая Антона. Парень был для своих лет довольно высоким и крепким, в тоже время в нем сохранялось еще что-то неуловимо детское. Лицом он был похож на мать, но выражение на нем было скорей отцовское. И это показалось Молеву немного странным.
  - Ну да, - произнес Антон. - Ты же у нас теперь поселился?
  - Всего на три месяца, - уточнил Молев.
  - Тебе тут нравится?
  - Конечно, прекрасный дом.
  - А мне нет, - неожиданно заявил Антон.
  - Почему? - удивился Молев.
  - Скучно.
  - Скучно, - задумчиво повторил за ним Молев.
  - Ну да, мы живем за городом, друзья ехать сюда не хотят. Далеко. А одному в доме совсем делать нечего.
  - Разве ты один. Кроме тебя тут живут еще трое. Твои родители, сестра.
  - Сестра чокнутая, разве ты еще не заметил, - презрительно надул губы Антон. - Ну а родители, у них своих дел полно. Да и что они мне.
  - Это как понимать? - заинтересовался Молев. - Ты считаешь, что ты им не нужен. А они тебе нужны?
  Антон махнул рукой.
  - Да все нормально, сейчас почти у всех так. Меня не это колышет.
  - А что тебя колышет?
  Антон вдруг задышал учащенно, на его лице появилось что- то вроде то ли смущения, то ли неловкости.
  - С тобой можно говорить как мужчина с мужчиной?
  - Ну, раз я мужчина и ты мужчина, значит, мы можем говорить как мужчина с мужчиной. Логично? Так что давай.
  - Помоги. И я тебе как-нибудь помогу.
  - Скажи в чем тебе помочь?
  - Понимаешь, в чем дело... - Антон замолчал. - В общем, помоги найти женщину. Ну, чтобы переспать.
  Молев пристально посмотрел на Антона, его лицо покрылось красными пятнами.
  - А что разве сложно найти?
  - Мне всего шестнадцать, на меня еще никто не смотрит.
  - И какую же женщину ты возжелаешь?
  - Да хоть какую, мне без разницы.
  - Как без разницы? Неужели абсолютно все равно.
  - Ну не все равно, понятно, чтобы не старая и чтобы было все при себе.
  - У тебя еще женщины не было?
  Антон снова покрылся краской и отрицательно покачал головой.
  - Понятно, - проговорил Молев. - Хочется стать мужчиной.
  - Да, - тихо произнес юноша.
  - И для этого любая телка сойдет. Правильно мыслю?
  - Да, - снова так же тихо проговорил Антон. Внезапно он встрепенулся. - Ты поможешь?
  - Думаешь, это так просто. У меня под рукой нет такой женщины.
  - А я надеялся... - В голосе Антона прозвучало неприкрытое разочарование.
  Молев ненадолго задумался.
  - Но если есть немного денег, это не так уж сложно все устроить.
  - Деньги? Я как-то не подумал об этом. А много ли надо.
  - Долларов двести. Лучше триста.
  - Мне мало дают денег. Но я найду. А куда мы пойдем?
  - Я знаю одно вполне приличное заведение. Оно недорогое, но девушки там вполне приятные. Сделают все по высшему разряду. И заразу точно не подхватишь. А в наше время это очень важно.
  - Ты там был?
  - Был, только не за этим.
  - А зачем же туда еще ходят? - удивился Антон.
  - Девушка, с которой я дружил, пошла туда работать. Она не нашла другого способа зарабатывать деньги.
  - И она там еще?
  - Не знаю. Это было год назад, с тех пор я ее не видел. Но точно знаю, что заведение существует.
  - А когда мы можем туда пойти? - В глазах юноши вдруг загорелся такой яркий свет нетерпеливого вожделения, что Молев даже удивился. Этот парень копия своего отца, из него вырастет такой же сластолюбец, как и Дубровин - старший. Будет интересно посмотреть на эту эволюцию.
  - Как у тебя появится нужная сумма, так и сходим.
  - Я постараюсь найти ее как можно быстрей. А ты не передумаешь?
  - Вряд ли.
  - Ты мне сразу понравился, - проговорил Антон.
  - Ты мне - тоже, - ответил Молев.
  - Здорово! Наконец-то мне здесь будет не скучно. А ты мне расскажешь как-нибудь про женщин?
  - А что ты хочешь узнать?
  - Ну, как и что? У тебя же есть опыт?
  - Есть.
  - Я, конечно, много всякого читал и смотрел. Но все это не то. Правда же?
  - Правда. Мы поговорим с тобой как-нибудь о женщинах. Обещаю.
  
  17.
   Наташа внимательно наблюдала за Молевым. Она стояла у окна, прикрывшись занавеской, чтобы ее не заметили, и смотрела со своего второго этажа на мужчину. Он сидел возле бассейна и глядел на воду.
  Ей очень нравилось, как он сидит. Раньше она никогда не обращала внимания на этот момент, сидит человек, ну и сидит, какая разница. А сейчас она внезапно прозрела, что в том, как он это делает, кроется нечто невероятно притягательное. И Наташа вдруг поняла, что способна любоваться этим зрелищем сколь угодно долго.
  Она сама до конца не понимала, что же ее так привлекало. И лишь постепенно что-то стало проясняться. Молев действительно сидел как-то по-особенному, его стройное тело с длинными тонкими ногами казалось таким легким, даже невесомым, что возникло ощущение, что оно парило над землей. И одновременно в этом теле ощущалась непривычная свобода, не связанность с окружающим пространством. Именно это больше всего подкупало ее; как бы она тоже хотела быть свободной от всего, что составляет ее повседневное существование, не быть привязанной к миру вещей и обстоятельств. Но пока для нее это недостижимая мечта. И когда она станет реальностью, пока неизвестно.
  Но с другой стороны... Наташа задумалась. Конечно, она крепко привязана к этой обители, как в мыслях иногда называла она этот дом, и разорвать эти соединяющие с ним путы в ближайшее время она не сможет. По крайней мере, у нее не хватит на это смелости и решимости. Но ведь духовно она может уйти из этого мира в другой, телесно оставаясь на прежнем месте. Никто этого ухода даже не заметит. И в этом его огромное преимущество. Вот только одна проблема, она пока не представляет, что это за другой мир. Смутных мыслей, настроений, чувств и ощущений о нем много, но всего они совершенно разрознены, как слова из разных предложений, не создают общей картины. Она неоднократно пыталась их связать воедино, но так ничего путного из этих попыток не получилось. Все путалось в ее голове, она лишь понимала одно: у нее нет ни соответствующих знаний, ни соответствующих представлений о том, куда ей следует направляться.
  В такие минуты Наташа думала о том, что большинство людей живет себе спокойно, их не мучит вопрос, что им делать, как жить? Они без раздумий идут по пути, который как бы сам расстилается перед ними. И не чувствуют никакого дискомфорта, их не гложут сомнений. Им хорошо и покойно. Но почему у нее все не так, ее с детства что-то все время беспокоило, не позволяло принимать все, что подкидывало ей жизнь, безропотно. Ей казалось, что все не так, все не верно, все обманывают друг друга, потому что не искренни. А когда она неожиданно узнала то, что узнала, то окончательно уверилась в том, что мир не благ. Она до сих пор ясно помнит, каким это было для нее тогда потрясением. А сейчас? Этот вопрос она задавала себе часто, но ответа не поступало. И это мучило ее.
  С той ночи прошло много времени, но память сохранила такую ясную картину, как будто бы это случилось вчера. Мама давно болела, и ее состояние с каждым днем становилось хуже. Наташа догадывалась, что дело близится к концу, но думать об этом было так страшно, что когда к ней забегала такая мысль, по всему телу проносилась холодная дрожь. Она видела, как переживает отец, как заботится о жене. И это вызывало в ней, маленькой девочке, прилив нежности к нему.
  Но однажды все кардинально изменилось. В тот день матери стало хуже, и ее отвезли в больницу. Обычно Наташа ложилась спать рано и быстро засыпала. Но в ту ночь она внезапно проснулась, хотя такое случалось с ней крайне редко. Ей показалось, что в квартире раздаются какие-то звуки.
  Она встала, выглянула из своей светелки. В гостиной не было никого. Но она снова что-то услышала непонятное. Почему-то стараясь даже не дышать, она двинулась к спальни родителей. Остановилась перед дверью и слегка ее приоткрыла.
  То, что она увидела, потрясло девочку. На кровати лежал голым отец, рядом с ним в таком же виде лежала женщина. Но это не была, да и не могла быть ее мать. Тогда Наташа еще крайне смутно представляла о некоторых аспектах отношений мужчины и женщины, но она сразу поняла: то, что сейчас происходит перед ее глазами, это ужасно, недопустимо. Ее любимый папа не должен так поступать, особенно в тот момент, когда мама борется с тяжелой болезнью.
  Незамеченная она вернулась в свою комнатку и, положив на голову подушку, горько зарыдала. И проплакала почти до утра. Она ничего не сказала отцу, но с той ночи ее отношение к нему кардинально переминалось. Исчезло не только уважение, но любовь и преклонение, и поселилось презрение к этому человеку. Когда они хоронили мать, Наташа смотрела на отца и вспоминала увиденную картину. И ее охватывало отчаяние и гнев.
   Она пыталась бороться с этими чувствами. Но всего, чего добилась, то, что со временем презрение стало меняться на равнодушие и отчужденность. Это продолжало ее мучить, Наташа понимала, что это не правильно, отец - все же самый близкий ей человек. Но ничего изменить уже не могла.
   Она уже не помнит точно, когда это случилось, но однажды ночью во время бессонницы к ней пришла то ли мысль, то ли видение - до конца ей не было в тот момент ясно, что же это такое. В темноте вдруг возник какой-то неясный образ мужчины. А в голове вдруг появилась мысль, что однажды появится человек, который объяснит ей, что же с ней происходит.
  Образ растаял так же внезапно, как и возник. И Наташа так до конца и не поняла, что это было: видение, галлюцинация или что-то реальное. Но остался след в памяти и в душе, с тех пор она ждала человека, который ей все объяснит. Или даже не объяснит, а поможет очутиться в каком-то ином измерении. Иногда она даже думала о себе, как о представителе какой-то иной цивилизации. Правда, что это за цивилизация, ответа не поступало. Иногда она так уставала от этой непонятности, что испытывала отчаяние.
  И вот теперь... Наташа снова посмотрела вниз на Молева. Уйдя в свои мысли, она и не заметила, как в его руках появился ноутбук, на котором он быстро что-то печатал. Она невольно залюбовалась его работой. Как ловко и красиво это у него выходит, как быстро и легко его длинные тонкие пальцы следуют за полетом его мысли. Ей вдруг нестерпимо захотелось узнать, что он пишет?
  Наташа решила спуститься вниз. Ей было не очень удобно отрывать его от работы, но желание пообщаться с ним было слишком сильным. В конце концов, она ненадолго, только узнает, чем он сейчас занят. И вернется к себе, тем более надо готовиться к сессии. Она и так запустила учебу, чего раньше с ней никогда не случалось.
  Наташа подошла к Молеву, который продолжал все так же быстро стучать на ноутбуке. При виде ее он на секунду остановился, посмотрел на нее, затем продолжил в том же темпе. Она не посмела прервать его работу, молча сидела недалеко и наблюдала за ним. Он же продолжал свое занятие, как будто ее рядом и не было. И даже ни разу больше не повернул голову в ее сторону.
  Внезапно он прекратил печатать и закрыл ноутбук. Затем посмотрел на девушку.
  - Хотите что-то у меня спросить? - как ни в чем не бывало произнес Молев.
  - Да. - Наташу вдруг охватило волнение. - Могу я узнать, что вы сейчас писали?
  - Конечно. Я пытаюсь описать историю любви Кьеркегора.
  - А разве у него была любовь? Мне почему-то он казался отшельником.
  Молев кивнул головой.
  - Так оно и было, он был подлинным отшельником в самом глубоком понимании этого слова. Ведь отшельник - это далеко не всегда тот, кто живет, отгородясь от мира, в каком-нибудь ските. Я убежден, что среди таких людей немало тех, кто постоянно думает о мирском. Отшельник - это тот, кто живет исключительно сам по себе, руководствуется только собственными представлениями о благе. А в миру или отдельно от мира - это, поверьте, второстепенный вопрос.
  - Я верю. Мне кажется, вы абсолютно правы.
  - Не знаю, прав ли я. Но это я понял, изучая его жизнь.
  - Вы хотели рассказать про его любовь?
  - Ах да, про любовь. - Молев откинулся на спинку шезлонга, вытянул вперед длинные тонкие ноги. - У него была возлюбленная, ее звали Регина Ольсен.
  - Я недавно читала об их романе. Я хочу понять другое. - Наташа замолчала и посмотрела, словно бы прося помощи, на Молева.
  - И что же вы хотите понять?
  - Смысл того, что случилось. Они же могли быть счастливыми. Более того, они были всего в одном шаге от счастья. Почему он вдруг так резко побежал от него. Испугался? Мне почему-то кажется, что тут было что-то иное. Или я не права?
  - Я сам пытаюсь понять, что же произошло, - улыбнулся Молев, не сводя глаз с девушки. - Но могу я вам задать вопрос?
  - Конечно, сколько угодно.
  - Почему из стольких любовных историй в мире вас привлекло именно эта, не самая удачная? И уж точно не самая занимательная. В ней трудно найти что-то положительное.
  - Не знаю. Но мне интересна эта история. Может, это вам покажется странным, но то, что она имеет несчастливый финал, привлекает меня гораздо больше, чем, если бы он был бы счастливым. Меня словно бы это завораживает. Наверное, это выглядит не слишком привлекательно.
  - Вот вы какая! Любопытно. Знаете, Наташа, я полагаю, что и Кьеркегору такой исход был гораздо более интересен. Нет, это, наверное, все же не совсем подходящее слово. Попробую выразиться по-иному. Несчастная любовь вносила в его жизнь гораздо больше смысла, чем, если бы она оказалась счастливой. Сами посудите, во что бы это в таком случае вылилось? Он стал бы обычным бюргером, отцом многочисленного семейства. Другого просто в той ситуации не дано. Но тогда он бы лишился себя. Подлинное творчество не мыслимо без принесения себя в жертву; творчество, которое обходится без такого жертвоприношения, является фальшью и обманом. А для него это был неприемлемый вариант. Мне кажется, он рано осознал, что хочет пожертвовать собой
  - Но почему он выбрал такую судьбу, любой другой на его месте поступил бы иначе?
  - Мне трудно ответить на этот вопрос за него. Могу лишь ответить банальностью: таково его предназначение.
  - Но вы же пытаетесь в книге найти ответ.
  - Пытаюсь, - согласился Молев. Он посмотрел на Наташу. - Мы пытаемся это сделать с вашим отцом.
  - Хорошо, пусть так, - после короткой паузы согласилась Наташа - Но я вас прошу мне разъяснить. Я почему-то уверенна, что вы кое-что поняли.
  - Ну, хорошо, я попробую. Хотя это скорей версия, точной причины мы никогда не узнаем.
  - Я понимаю.
  - Странно, но еще недавно мне мои мысли показались бы полным бредом. А сейчас я их воспринимаю чуть ли не как откровение. Мне кажется, что Кьеркегор подсознательно понимал, что ему требуется не счастливая, а несчастная любовь. И делал все от себя зависящее, чтобы такой она и была.
  - Но почему? Разве цель нашей жизни не является достижение счастья?
  - У обычных людей - да. Но счастье нас делает мелкими, ограниченными, оно замыкает нас в своем коконе, из которого не хочется вылезать. Он считал, что счастье - это жалкий удел бюргеров, оно манило его сильно, но еще сильней отталкивало от себя. И эта юная девушка, которой было всего семнадцать лет, попала в такую можно сказать, судьбоносную переделку. Понимаете, Наташа, в чем дело, чтобы понять, что двигало этим более чем странным человеком, надо проникнуть в его мысли. Для него подлинная человеческая жизнь представлялась как отчаяние, которое является следствием греховной природы человека. Но только так и не иначе появляется единственная возможность прорыва к Богу. А счастье закрывало эту дорогу. А если она закрыта, то куда же идти. И вообще, какой смысл куда-то двигаться. Любое движение, если оно не к Богу, было для него бессмысленным. Вот и получается, что счастье для него было несчастьем, а несчастье являлось истинным счастьем. В одной из своих работ он писал о том, что страх возникает из осознания невозможности преодоления собственной смерти и риска неправильного распоряжения собственной свободой. Страх, таким образом, является ситуацией, в которой проявляется человеческая свобода. Больше всего его беспокоило то, что он неправильно распорядится своей свободой. Для него это был даже не принципиальный вопрос, а вопрос жизни и смерти. И кстати, дальнейшей своей жизнью он доказал, что это были не только отвлеченные мысли, они целиком воплотились в его судьбе. - Молев пристально посмотрел на девушку. - Надеюсь, я вам хоть как-то объяснил?
  - Да, - кивнула Наташа головой. - Вы замечательно все объяснили. И мне даже кажется, что я что-то поняла. - Она улыбнулась мимолетной улыбкой. - Но не о вашем Кьеркегоре, я поняла про себя.
  - Про себя? - удивился Молев. - Полагаете, все, что я сказал, имеет некоторое отношение к вам?
  - А вас это удивляет?
  - Признаться, да.
  Несколько мгновений они смотрели друг друга в глаза.
  - Мы еще поговорим на эти темы, - произнес Молев.
  - Я очень на это надеюсь, - проговорила Наташа, покраснев. Внезапно она сорвалась с места и вбежала в дом.
  18.
  Дубровину позвонил его издатель - Николай Малышев. Они с ним сотрудничали уже без малого двадцать лет. Дубровин отдавал себе отчет в том, что в немалой степени его успеху на литературном поприще во многом способствовал этот человек. Он еще не забыл то ужасное время, когда он передвигался от издательства к издательству и везде получал один и тот же стандартный отказ. Никто не объяснял ему ничего, никто не желал общаться, просто говорили составленную почти из одних и тех слов фразу: мы это издать не можем, обратитесь в другое место. Он обращался и снова слышал уже знакомые словосочетания. Его отчаяние возрастало в геометрической прогрессии, у него было ощущение, что он находится в западне, из которой нет выхода. Поэтому замкнутому кругу можно двигаться всю жизнь. И он знал, что многие и двигаются.
  Прошло двадцать лет, а он до сих пор до мельчайших подробностей помнит, как вошел в то издательство, совсем маленькое, малоизвестное, только что начавшее свою деятельность. Оно помещалось в одной комнате. Это сейчас оно занимает трехэтажное здание. И в немалой степени, благодаря ему, Дубровину; его книги принесли этим ребятам большой доход. Впрочем, выгода от сотрудничества оказалась обоюдной. Но тогда никто о таком повороте судьбы и помышлял.
  Один из двух редакторов - Малышев взял порядком истрепанную в других издательствах рукопись и обещал сообщить свой отзыв ровно через неделю. Дубровин отлично помнил, что он не хотел идти туда, его страшило в очередной раз услышать стандартный ответ. И все же он решил еще раз испытать судьбу; этот парень ему чем-то понравился, в его глазах не было того ледяного безразличия, которым были заполнены глаза других издателей. Ему даже показалось, что в его взгляде сверкал интерес, когда он смотрел на него.
  Дубровин с волнением ожидал приговора. Если этот парень скажет всю туже стандартную фразу, он бросит все к чертовой матери и займется чем-то другим, пообещал он себе. Выслушивать ее больше, нет сил. Но эти слова в тот день не были произнесены, зато были произнесено множество других слов.
  Они проговорили два часа. Роман Малышеву в целом понравился, но у него было много замечаний. И Дубровин не без удивления отметил про себя, что практически все они по делу. Этот совсем еще молодой человек обладал способностью все очень быстро схватывать.
  Через два месяца Дубровин принес изрядно переработанный роман. Он был быстро издан и имел солидный успех. С тех пор они совместными усилиями выпустили в свет немалое число книг. И почти все удачные. Малышев обладал удивительным чутьем, он отсеивал все то, что не способно было принести успех и прибыль. Почти всегда знал заранее, что будет раскупаться, а что нет. Как у него это получалось, для Дубровина являлось загадкой. Впрочем, он полагал, что и Николай сам не очень ясно понимает источник своего предвидения. Но это было и не важно, главное, что Малышев почти не ошибался в своих прогнозах, и сотрудничество с ним было на редкость плодотворным. Дубровин крайне ценил как их деловые, так и дружеские отношения. Кто знает, не встреть он Малышева, как бы сложилась его творческая жизнь. Вернее, в ответе на этот вопрос он почти не сомневался.
   На этот раз Николай Малышев попросил срочно приехать в издательство. Ничего необычного в этой просьбе не содержалось, такое случалось и раньше. Мало ли какие обстоятельства могут возникнуть. Но это была лишь первая реакция. Внезапно настроение Дубровина сильно изменилось, его охватила безотчетная тревога. Она появилась как будто бы ниоткуда, словно бы материализовалась из воздуха. Но была столь сильной, что ему стало нестерпимо тяжело от охватившегося его чувства. Чтобы как-то ослабить его хватку, он выпил рюмку виски. Немного полегчало, но Дубровин прекрасно понимал, что это иллюзорное облегчение. И едва алкоголь выветрится из организма, скорей всего это состояние вернется.
  Несмотря на наличие алкоголя в крови, Дубровин сел в машину. Он редко обращал внимания на это обстоятельства, а если его останавливали, откупался. До сих пор эта практика еще ни разу его не подводила.
  Его путь пролегал мимо театра, в котором работала жена. Так получилось, что издательство и театр располагались неподалеку друг от друга. Дубровин подумал о том, что в последнее время Алла постоянно ходит чем-то недовольная, нахмуренная. Обычно она бывает такой, когда у нее что-то не ладится на работе. Надо бы поговорить с ней, что там происходит. Но с другой стороны эти ее дела ему не интересны, придется притворяться заинтересованным. Раньше у него это получалось без большого труда, почти естественно. Но сейчас ему кажется, что будет трудно это делать. Что-то неуловимо изменилось в нем, причем в самое последнее время. Ему даже немного страшно; как-то только он согласился написать книгу о Кьеркегоре и пригласил для работы Молева, с ним что-то начало происходить странное. Ему даже иногда кажется, что в этом есть нечто мистическое.
  То, что его плохие предчувствия возникли отнюдь не напрасно, Дубровин понял сразу, едва увидел лицо Малышева. Таким хмурым оно давно не было, особенно если учесть, что по натуре Николай был человеком жизнерадостным и веселым. А его поведение еще больше усилило это ощущение. Малышев встал из-за стола, закрыл плотно дверь и сел напротив Дубровина.
  - Глеб, у меня к тебе серьезный разговор, - произнес Малышев.
  - Серьезный, значит, неприятный, - уточнил Дубровин.
  - Можно сказать и так, - согласился издатель.
  - Приступай.
  - Ты знаешь, мы с тобой знакомы уже много лет. Можно сказать, целую жизнь. Издатели много твоих книг...
  - Давай без предисловий, сразу по делу.
  - Хорошо. Без предисловий, так без предисловий. Сам попросил. Я недавно получил отчет по нашим продажам в предыдущий квартал. Реализация твоих книг упала сразу на тридцать процентов. Еще в прошлом году было отмечено падение, хотя и не очень большое, процентов на пять. Я тогда понадеялся, что это просто колебания рынка; он всегда, как качели, то вверх, то вниз. И потому решил не бить в колокола тревоги, а посмотреть, как дальше пойдут дела. Но снижение продаж на треть - это уже не колебания, это громкий сигнал, что интерес к твоему творчеству быстро снижается.
  - Но так не бывает, столько лет было все нормально, а теперь вдруг такое снижение, - возразил Дубровин. - Уверен, тут вкралась ошибка.
  - Увы, Глеб, никакой ошибки нет, это статистка, а она не врет. К тому же не так уж и все неожиданно, уже года три продажи твоих книг не росли. Не уменьшались, но и не увеличивались. А такое обычно происходит перед обвалом. Туже картину я наблюдал и с другими авторами. Если перестает расти, значит, жди падения.
  Дубровин молчал, он просто не знал, что следует говорить в таких случаях. Он еще не был в подобной ситуации. Впрочем¸ как известно, все однажды бывает впервые.
  - Но ты же меня пригласил не только для того, чтобы сообщить о снижение продаж моих книг, - наконец произнес Дубровин.
  - Видишь ли, Глеб, у нас с тобой заключен договор на роман, который ты пишешь. Я долго думал над этим вопросом. И вынужден расторгнуть наше соглашение.
  - Могу узнать, почему?
  - А разве не понятно?
  - Если спрашиваю, не понятно, - раздраженно произнес Дубровин.
  - Хорошо, объясняю. Этот роман будет в том же духе, что и предыдущие произведения. Но если они перестали хорошо продаваться, то не трудно предположить, что и новое твое творение постигнет та же учесть. Зачем же писать то, что заведомо принесет убытки. Я издатель и должен чутко ощущать и оперативно реагировать на конъюнктуру. А она такова, что публика наелась твоим творчеством, оно вызывает гораздо меньший интерес. Ты сам привел себя к этой ситуации, слишком много писал.
  - А ты издавал.
  - Да, я издавал. Мы оба хотели как можно больше заработать. Я никогда этого не скрывал. Но это время прошло.
  - Что же ты предлагаешь?
  - Прервать работу над романом, который будет заведомо провальным. Зачем напрасно расходовать силы и время.
  - Что значит прервать! - вдруг взорвался негодованием Дубровин. - Да я написал уже больше половины. Почти полгода работы. И все это кошки под хвост. .
  - Так, в твоей профессии часто бывает. Сколько произведений не находят издателей. У каждого свои риски. Я готов заплатить неустойку, но издавать этот роман не стану.
   Вспышка гнева почти обессилила Дубровина. Он вдруг почувствовал что-то вроде безразличия.
  - Но неустойка - это совсем небольшая сумма.
  - По договору десять процентов от общей суммы гонорара.
  - Что ты предлагаешь? - спросил Дудровин.
  - Что предлагаю, - задумался Малышев. - Ты дошел до определенного предела в своем творчестве, когда дальше идти по этой проторенной дорожке уже некуда. Нужен резкий разворот.
  - Куда?
  - Если бы я знал, давно бы получил Нобелевскую премию - развел руками Малышев. - Ты должен предстать перед публикой совсем в другом обличье, только тогда к тебе снова пробудится интерес. Понимаю, это нелегко, но не я создал всю эту ситуацию. Она возникла объективно. Невозможно всю жизнь добывать золото только из одной жилы, когда-нибудь она истощится. Поэтому нужно осваивать и другие месторождения.
  - Это все, что ты хотел мне сказать? - спросил Дубровин.
  - А разве этого недостаточно? - удивился Малышев.
  - Да, нет, более чем достаточно. Я пойду.
  - Ты знаешь, я всегда тебя рад видеть, слышать...
  - Коля, если мы с тобой договорились обойтись без предисловия, то давай обойдемся и без эпилога.
  - Как скажешь.
  - На сегодня это мое последнее слово. Пока.
  19.
  Алла знала одно свойство своего характера: если ею по-настоящему овладевало какое-то чувство, то оно заполняло ее всю, не отпускало ни на минуту. Такое случалось с ней может быть от силы пару раз в жизни. И вот теперь, кажется, это произошло снова. Она вся была переполнена ненавистью к режиссеру. Едва его образ или имя возникали в сознании, как тут же на нее нападало неистовство. Хотелось наброситься на него, ударить, оцарапать лицо даже тогда, когда его и в помине не было рядом.
  Алла было все это ужасно неприятно, но и справиться с собой не удавалось. Более того, она предчувствовала, что если не даст волю своим буйным желаниям, они будут разрывать ее изнутри. Она всегда была излишне эмоциональна, хотя многие считали ее чуть ли не ледяной. Но это был всего лишь панцирь или маска. И не то, что она специально ее одевала, просто такой она была создана природой: ее внешние проявления не соответствовали внутренним. Что и обманывало многих.
  Алла понимала, что пока режиссер управляет театром, спокойствие ей не найти. Она должна как-то ему отомстить за то, что он так к ней отнесся. Из-за него она почти перестала быть артисткой, он, как очковая змея, парализует ее талант. При нем он скукоживается, как старый башмак. И она ничего не в состоянии поделать. Она отлично представляет, как надо сыграть роль. Но как только выходит на сцену, зная, что он находится в зале, все мгновенно куда-то испаряется. Не случайно же вся труппа смотрит на нее с изумлением, никто не понимает, что с ней стало, куда все подевалось. А вот она все прекрасно понимает. Этот человек словно бы парализуют ее, хотя чем и почему не понятно. Ничего демонического в нем нет, режиссер он явно не выдающийся, никакими громкими постановками не отмечен. Так, средний уровень. Но почему же тогда он так сильно на нее влияет? Это была загадка, ответа на которую Алла безуспешно пыталась найти.
  Но разгадку загадки она могла поискать в любое время, а сейчас перед ней стояла гораздо более важная и конкретная задача - найти способ убрать режиссера из театра. Но как это сделать, она не представляла. Его ведь назначило на эту должность правительство города. А воздействовать на него у нее нет никаких возможностей. Конечно, есть знакомые, поклонники в высоких сферах, но никто из них не станет заниматься этим вопросом. Единственный, кто может это сделать, ее муж. У него есть несколько человек, которым вполне по зубам убрать этого мерзавца. Значит, надо срочно поговорить с Глебом.
  Она прошла в его кабинет. В последнее время муж проводил в нем очень много время, почти все, не считая ночи, когда бывал дома. Раньше такого не было, еще не так давно они много общались, обменивались впечатлениями; она - об его книгах, он - об ее спектаклях. Но с какого-то момента эти разговоры прекратились. Алла сначала даже не заметила, как и когда это произошло, просто однажды она вдруг осознала, что их супружеское общение свелось к необходимому минимуму. Сначала ее это ошеломило, потом испугало. Но потом, поразмыслив, пришла к заключению, что может быть и не стоит особенно на этом заострять внимания, как есть, так и есть. Все имеет свои циклы, ничего не остается неизменным. А следует спокойно относиться к переменам, даже если они и не самые благоприятные. И все же в глубине души Алла понимала, что таким образом она лишь успокаивала себя, неприятный и одновременно тревожный осадок остается, несмотря ни на какие философские размышления.
  Алла по лицу мужа сразу увидела, что он не в настроении. Все ли у него хорошо? мелькнула мысль. Может, она не вовремя со своими проблемами? Но и откладывать разговор о них она не может; слишком все жжет.
  - Ты что? - спросил Дубровин, не слишком гостеприимно посмотрев на жену. Алла знала, что он не очень любит, когда-то кто-то без его приглашения входит к нему кабинет.
  Алле сразу же не понравился его тон; так с любимой женой не разговаривают. Впрочем, он всегда был махровым эгоистом, если у него, что не так, ему плевать на весь мир, даже если тому угрожает вселенская катастрофа. Главное, что происходит с ним.
  - Пришла к тебе, мы мало видимся. Как известно, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.
  - Разве? - буркнул Дубровин. - По моему, видимся не реже, чем всегда.
  - Именно не реже, чем всегда. То есть, очень мало.
  - Не понимаю, о чем ты. Вроде бы нормально живем, в таком прекрасном доме. Помнишь, как ты радовалась, когда мы сюда въехали.
  Алла заметила, что при этих словах лицо мужа внезапно помрачнело. Ею снова овладело беспокойство; что-то с ним все же не так.
  - Глебушка, у тебя все в порядке? - постаралась придать Алла своей интонацией ласковость и мягкость.
  Дубровин как-то странно посмотрел на нее.
  - Что ты имеешь в виду?
  - Не знаю. Если у тебя есть неприятности, то я мне о них ничего не известно. Ты про них мне ничего не рассказывал.
  Дубровин несколько секунд молчал.
  - Все в порядке.
  - Вот и замечательно. - Но Алла не поверила мужу. Впрочем, сейчас ее больше беспокоили собственные проблемы. А Глеб - она уверена - разберется со своими. Такое случалось уже ни раз.
  - А у тебя все в порядке? - поинтересовался Дубровин.
  - Нет, - как выстрел выпалила Алла.
  Дубровин встрепенулся.
  - Что еще случилось?
  - У меня проблемы в театре. Пришел новый режиссер и задвинул меня на задворки.
  - Черт! Как не во время!
  Алла удивленно взглянула на мужа.
  - А может быть ситуация, когда это может быть во время?
  - Нет, конечно. Прости, я не то сказал. Ляпнул глупость.
  "А, по-моему, даже очень то ты сказал, - подумала она.
  - Так что же случилось? Он тебя невзлюбил?
  - Думаю, что да. Но дело не столько в этом. Понимаешь, происходит нечто странное, этот человек меня подавляет. При нем я перестаю быть артисткой. Я становлюсь никем.
  - Он тебя оскорбляет?
  - Нет, это другое. Он вполне корректен. Но от этого только хуже. Иногда мне кажется, что если бы он на меня кричал, оскорблял, со мной не происходило бы такого паралича. Можешь мне объяснить, что со мной творится? Ты все же писатель, должен лучше меня понимать такие вещи.
  Дубровин молча смотрел на жену.
  - Боюсь тебя разочаровать, но я не представляю, что с тобой происходит. Ты должна сама разобраться в ситуации. И я не совсем понимаю, что ты хочешь от меня?
  - Убери его из театра.
  Теперь Дубровин уже посмотрела на Аллу изумленно.
  - Каким образом? Я что директор вашего театра?
  - У тебя большие связи. Тебе сам президент премию вручал, а мэр города приглашал к себе домой на чай. Разве не так?
  - Мэр не меня приглашал, он нас приглашал, у него было тогда никак не меньше десяти писателей. И как ты себе это мыслишь, я звоню ему и прошу уволить некого режиссера. Да он мне на дом психиатров пришлет.
  - Значит, ты не сделаешь этого для меня, - поникшим голосом произнесла Алла.
   Дубровин быстро подошел к жене и обнял ее.
  - Я не верю, что все так серьезно, - произнес он. - Я прекрасно помню, что ты справлялась и не с такими трудностями.
  - Тогда я знала, что надо делать, а сейчас не знаю. Это какое-то колдовство.
  - Перестань, он же не шаман, в конце концов.
  - А если шаман.
  - Послушай, Алла, у нас есть более злободневные проблемы.
  - Ты о чем? - удивилась она.
  Ему вдруг захотелось рассказать жене о разговоре с Малышевым, но он промолчал. Что-то мешало ему поделиться с ней своей неудачей. А тут еще проблемы и у нее. Верно говорят: беда не приходит одна. Даже любопытно, сколько бед еще придет?
  - Мне сейчас крайне важна реализация проекта по Кьеркегору. И так получилось, что в значительной степени это зависит не от меня.
  - Я понимаю, - произнесла Алла, внимательно наблюдая за мужем.
  - Нет, не понимаешь, - вздохнул Дубровин. - От этого много зависит. Больше, чем еще недавно.
  - Ты что-то не договариваешь.
  - Все договариваю, - раздраженно буркнул Дубровин. - Сделай так, чтобы ему было хорошо у нас. Это моя личная просьба.
  - Уж не должна ли я...
   - Не говори глупости! - резко прервал жену Дубровин. - Ты отлично знаешь, я не о том.
  - Ни в чем нельзя до конца быть уверенным, Глебушка. Не беспокойся, будет все как надо. Не буду больше тебе мешать.
  20.
  
  Молев оторвался от компьютера и без сил рухнул на кровать. Каждый очередной написанный эпизод давался ему с большим трудом и уносил много сил. Скорее даже просто изнурял, делал его совершенно выпотрошенным, словно бройлер. Он понимал, что находится где-то на грани своих возможностей. А в отдельных случаях заходит и за эту грань. Но так долго вряд ли может продолжаться, он просто истощит себя. Надо же чем-то восполнять такое мощное расходование сил. А чем? Он не знает.
  Молев лег на спину и стал смотреть в потолок. К нему уже не в первый раз приходила мысль о том, что напрасно он все это затеял, слишком неимоверные усилия требуются от него для выполнения поставленной задачи. Ну а деньги можно было заработать как-нибудь иначе; грузить вагоны и то представляется ему более легким делом, чем писать эти эпизоды из чужой жизни. И самое смешное заключается в том, что этот титанический труд присвоит себе это ничтожество.
  Впрочем, плевать ему и на присвоение, и на того, кто присвоит, разве дело в этом человеке? Пока он работает над этой темой, он постигает самого себя. И тех, кто его окружает. Он стал совершенно иначе видеть мир. Правда, это взгляд уж больно странен, он проникает в те сферы, куда бы раньше ни за что бы не проник, видит такое, что раньше никогда бы не увидел. И частенько не совсем представляет, что ему со всем этим багажом делать. И все же он теперь ни за что не хочет отказаться от этого нового понимания вещей, слишком большие дали ему отрылись. И будь у Дубровина больше мозгов, он бы ни за что не поручил написание книги кому-то другому. Он даже не подозревает, от чего отказывается. Впрочем, он слишком примитивен, чтобы это понять. Он носится со своим тщеславием, как с писанной торбой. И когда-нибудь оно его и погубит, так как уже сейчас намного больше, чем он сам. При этом он даже не подозревает, какую ношу вынужден тащить на себе. А потому однажды непременно надорвется. Может, попробовать объяснить этому дуралею, чем рискует? А ну его к черту. Пусть получает то, что заслуживает. Вместе со своим семейством. Это даже справедливо.
  Молев вдруг подумал о Наташе. Пожалуй, она единственная что-то стоит во всем этом зоопарке. Но какое ему до этого дело, ему бы самому выбраться отсюда живым и здоровым. Он уже ощущает переутомление, каждый день дается не просто. Жить постоянно в обществе Кьеркегора - пожалуй, это можно пожелать разве только своему злейшему врагу. Кажется удивительным, что на фоне всего человечества словно бы ниоткуда появляются совершенно необычные люди, не похожие ни на кого, только на самих себя. А это самая большая редкость на земле; все невероятно похожи друг на друга и только буквально единицы выглядят так, словно бы спустились с небес или вылезли из преисподни. Потому-то эти редчайшие экземпляры столь и ценны.
  Интересно, а он, Молев, похож на самого себя? Или похож на всех остальных? Он вдруг встал и подошел к висящему на стене небольшому зеркалу. Несколько минут внимательно себя рассматривал. Нет, так ничего не увидишь. Чтобы это понять, нужно смотреть совсем другим зрением. Он снова лег. Быть похожим на себя - самое тяжелое, что может случиться с человеком. Такое выдерживают единицы. Кьеркегору это стоило жизни. А что будет стоить ему?
  Мысли Молева прервал стук в дверь. Он открыл ее и увидел Антона. Тот стоял на пороге со смущенным лицом.
  - Я тебе не помешал? - спросил юноша.
  - Нет, я как раз отдыхал после работы. Проходи.
  Антон я явной радостью вошел в комнату.
  - Ну и теснотища у тебя, - оценил он обстановку.
  - Что уж есть, - ответил Молев. - Зачем пришел? Посмотреть, как я живу?
  - Я на счет того дела. Помнишь?
  - Какого дела? - сделал вид, что не помнит, Молев.
  - Я же тебя просил, а ты обещал свести меня...
   - Ах, ты об этом. - Молев внимательно посмотрел на него. - Извини, забыл. Еще ничего не предпринял. Ты правильно сделал, что мне напомнил.
  - А я думал, что уже вот-вот поедим, - огорченно произнес Антон.
  - Потерпи еще немного. Или уже невмоготу?
  По лицу юноши Молев определил, что в самом деле невмоготу.
  Антон вдруг посмотрел на компьютер.
  - У тебя ком работает?
  - Как часы. А что?
  Антон на мгновение замялся. Но состояние нерешительности длилось недолго.
  - А у меня ком сломался. Починят только завтра. Порнуху можно у тебя посмотреть?
  - А ты любишь смотреть порнуху?
  - Обожаю. Есть такая классная, не оторвешься.
  - Поди и мастурбируешь, когда смотришь?
  - Ну да, - слегка пожал плечами Антон, - а как иначе. У нас в классе так многие делают. Так, посмотрим?
  - Конечно, садись к кому. Поди, знаешь все самые забойные сайты?
  Антон кивнул головой. Впрочем, он уже почти не обращал внимания на Молева, так как был уже весь погружен совсем в иной мир.
  Молев с интересом наблюдал за юношей. Тот был полностью поглощен содержимым сайтов. Он действительно был большим их знатоком, так как уверенно находил самые забойные сюжеты. То и дело его рука машинально тянулось к брюкам, но всякий раз он ее одергивал; при чужом человеке он все же стеснялся предаться своему любимому занятию. Иногда Антон оборачивался к Молеву и восторженно комментировал увиденное.
  Прошел час, а юноша продолжал все так же с упоением блуждать по океану порносайтов. Да, он не ошибся в отношении Антона, думал Молев, в том, что из этого парня вырастает невероятный сладострастник. Совсем, как его отец. И не исключено, что чрезмерное сладострастие его и погубит. Все должно быть под контролем, а он явно не в состоянии контролировать свои ощущения. Любопытно, если его не остановить, сколько он способен вот так просидеть перед компьютером, пожирая взглядом голых женщин? Судя по всему, очень долго.
  - Мне кажется, тебе пора отдохнуть, - произнес Молев.
  Антон с сожалением ушел с очередного порносайта.
  - Да, верно, надо готовиться к занятиям. Я же на английский хожу.
  - Вот и правильно, английский тебе непременно пригодится.
  Антон махнул рукой.
  - Да, скука все это.
  - А смотреть порно не скучно?
  Лицо Антона мгновенно окрасилось в красный цвет.
  - Еще ни разу не было скучно! А ты что не смотришь такое?
  - Смотрю иногда, - признался Молев. - А что ты при этом чувствуешь?
  - Кайф. Такого кайфа ни от чего не испытываю. Скорей бы по-настоящему попробовать. - Антон умоляюще взглянул на Молева, как путник в пустыне на владельца воды.
  - Ждать осталось совсем недолго, - заверил его Молев.
  Антон просиял.
  - Вот интересно, что я почувствую.
  - Тебе непременно понравится. Словишь кайфа гораздо больше. чем на сайтах.
  Юноша вздохнул.
  - Ждать еще.
  - Наберись немного терпения.
  - Ну, я пошел, - произнес Антон.
  Молев закрыл за ним дверь, поспешно сел к компьютеру. Он стал сочинять эпизод посещения Кьеркегором публичного дома.
  21.
  У Дубровина внезапно возникла мысль: написать книгу о датчанине целиком самому. В самом деле, какой смысл отдавать чужому человеку треть гонорара. Когда он договаривался с Молевым на таких условиях, то был уверен, что дела у него идут вполне нормально. Но теперь все резко изменилось. И для него важен каждый рубль. К тому же и Аллы все расстроилось, хотя она всегда зарабатывала по сравнению с ним сущие пустяки. Он даже не брал у нее денег, она расходовала их по своему усмотрению на свои нужды, о которых зачастую он ничего не знал. Да и не стремился узнать. И все эти годы безропотно оплачивал ее немалые счета. Ему было приятно сознавать, что он может позволить жене не думать о деньгах и жить так, как ей хочется. К тому же эта была некая компенсация ей за его связи с бесчисленными любовницами. Правда, Алла вряд ли не догадывалась об этой стороне щедрости мужа.
  Но теперь все менялось, в самое ближайшее время денег станет значительно меньше. И как сообщить об этом Алле? Она давно привыкла ни в чем себе не отказывать. Да и что она подумает о нем. До сих пор она была убеждена в его писательском и деловом таланте. Потому-то и вышла за него замуж. И, как ни странно, это ее убеждение для него было важным, оно питало его мужское самолюбие, как ни что другое.
  Но была еще одна причина, почему Дубровин желал избавиться от Молева, хотя он старался по-возможности не думать о ней, - он ощущал большую потребность доказать, что способен написать хорошую книгу. И в первую очередь самому себе. Общение с Малышевым больно ударило по его самолюбию, хотя он старательно пытался убедить себя, что причин для того, чтобы комплексовать нет. Этот Малышев сам виноват, перестал вкладывать деньги в рекламу его книг. А в современном мире без нее невозможно ничего продать. Правда, подсказывала ему память, некоторое время назад его творения неплохо расходились и без нее. При этом тиражи росли, и их даже не всегда хватало. Но тогда был пик его популярности, неизвестно кому возражал Дубровин, сейчас же иная ситуация, когда требуется подстегнуть читательский спрос, как подстегивают плеткой усталых коней. Но этому негодяю не хочется вкладывать средства в раскрутку его новых романов, легче и дешевле просто отказаться от сотрудничества с ним. А ведь благодаря ему, Дубровину, он стал богатым человеком, имеет домик в Испании, близ Барселоны. Однажды он там был, очень даже приятный особнячок. А уж окрестная природа, рай земной да и только. Он даже подумывал, не прикупить ли ему недвижимость по соседству, но потом решил все-таки купить дом здесь. Впрочем, без того визита в испанские владения своего издателя, он бы вряд ли приобрел это владение, так бы и жил, хотя и в просторной, но в общем обычной квартире.
  Впрочем, дом домом, но не менее важно это доказать и себе и людям, тому же Малышеву, что он способен создавать талантливые серьезные книги. Прямо сейчас и приступит к этой работе. А начнет с того, что удалит все то, что успел накропать этот чванливый молодой человек, который, судя по всему, мнит себя вторым Кьеркегором.
  Дубровин сел к компьютеру, нашел папку с текстами Молева и, не читая, удалил ее. В том числе и последний, недавно присланный им файл. Больше его они не интересуют. Сегодня же он скажет ему, что разрывает с ним соглашение, выплатит небольшую неустойку. И на этом их пути навсегда разойдутся. А теперь хватит думать о нем, пора приниматься за дело.
  Прошло несколько часов, а Дубровин находился в той же точке, с которой он начал. Точнее, за это время он набросал несколько вариантов текста, но сам же его и стер. Он вдруг ясно ощутил, что разучился писать подобные вещи, если вообще когда-нибудь умел. За годы своей писательской карьеры он привык создавать совсем другие произведения, то были интересные по сюжету, но простые, поверхностные произведения, где интрига заменяла и психологическую игру характеров, и глубокие обобщения. В глубине души он презирал читателей этих книг, но до самого последнего времени они неплохо кормили его. И он в свою очередь старался предоставить им как можно больше таких возможностей.
  И вот сейчас он почувствовал, как прошлое коварно мстит ему, он не в состоянии создавать более сложные тексты. Его мозг не желает их производить, он вообще отказывался думать на эту тему. Чтобы написать книгу о Кьеркегоре, ему надо перестроить себя едва ли не целиком, надолго и с головой погрузиться в этот давно забытый и отвергнутый им мир. Но на это требуется и время и силы, а у него нет в запасе ни того, ни другого.
  Дубровина вдруг охватило такое сильное уныние, что он едва встал с кресла. Добрел до бара, опрокинул в себя приличную порцию коньяка. Но лучше не стало. Его вдруг охватило бешенство, теперь он целиком в руках Молева. И даже не может пикнуть. Наоборот, вынужден идти к нему на поклон уже сейчас с просьбой снова переслать уничтоженные файлы. Придется придумать какую-нибудь ерунду о сбое компьютера. Эта мразь еще и догадается, что он, Дубровин, лжет. Он вообще излишне проницателен, ему так и кажется, что Молев считывает, словно экстрасенс, все его мысли и чувства. Он должен каким-то способом вырваться из этой зависимости. И вообще поправить свои дела, снова вернуться на орбиту благополучия. Вот только пока не понятно как.
  22.
  Одна мысль все настойчивей пульсировала в голове Наташи, она пыталась ее отправлять куда-нибудь на глубину, но она вылезала в самый неожиданный, а подчас в самый неподходящий момент. Особенно отчетливо она поняла это, когда общалась с Вадимом. Он явно был раздосадован неудачей и явно хотел реванша. Наташа же смотрела на него и думала о том, а хочет ли она теперь этого? Еще недавно очень хотела, но теперь все незримо изменилось. Хотя этой ночью с ней случилось нечто странное. Точнее, странного в этом, что случилось, по большому счету ничего не было. И все же она не могла успокоиться. Она проснулась, вокруг было совсем темно. И вдруг ощутила, как учащенно колотится сердце. А еще через мгновение почувствовала что-то вроде жжение внизу живота. И тут же мощная волна желания с головой накрыла ее. Она испытывала его и раньше, но никогда с такой сильной и остротой. А на экране воображения внезапно всплыл образ Молева.
  Наташа лежала с закрытыми глазами и представляла, как он гладит, целует ее тело, как его губы скользят по нему, не зная ни остановки, ни запретных зон...
  Наташа посмотрела на Вадима. И сразу же поняла, что он больше не вызывает в ней никаких эротических эмоций. Обычный парень, каких вокруг нее много. Они шли по улице после занятий в университете, и Вадим почти не замолкал. Но говорил он об одном, как бы повторить их попытку. Было очевидно, что все его мысли заняты только этой темой. Причем, с каждой минутой он становился все настойчивей, так как Наташа почти не реагировала на его слова.
  - Хочешь, я к тебе приду в эти выходные? - предложил Вадим, выведенный из себя ее безразличным молчанием.
  - Нет, не стоит. Все повторится, как и тогда, - ответила она.
  - Но почему? - раздраженно воскликнул молодой человек. - Сама же хотела. Чем я плох? Вот увидишь, тебе понравится.
   - Понимаешь, мне не нужен просто секс.
  - А что же тебе нужно? - удивился Вадим.
  Хотя было тепло, Наташа зябко передернуло плечами.
  - Если бы я знала.
  - Как это понимать? - изумился он.
  - Еще совсем недавно я, в самом деле, полагала, что очень хочу секса. - Она замолчала.
  - А сейчас?
  - И сейчас хочу секса. Даже еще сильней.
  - Тогда я ничего не понимаю!
  - Я бы тебе с удовольствием объяснила, только не знаю, как это объяснить.
  Вадим с подозрением посмотрел на нее.
  - Я понял, ты издеваешься надо мной.
  - Вовсе нет, - заверила Наташа.
  - Тогда пошли трахаться. Прямо сейчас. У меня есть местечко. Тебе там понравится.
  - Нет!
  Упрямство девушки окончательно вывело из себя Вадима. Он грубо схватил ее за руку. Она попыталась вырваться, но он ее крепко держал. И потащил за собой. Наташа что есть сил рванулась, рука Вадима то ли случайно, то ли сознательно угодила ей в глаз. Она почувствовала боль. И вскрикнула.
  Вадим сразу же отпустил Наташа и нагнулся над ней.
  - Извини, я не хотел, это получилось случайно. - В его голосе прозвучало раскаяние.
  - Я на тебя не сержусь, - ответила Наташа. - Только не приставай больше ко мне с этим. - Она поспешила к расположенной поблизости остановке автобуса.
  Наташа приехала домой. И первым делом посмотрела на окно комнаты Молева. Шторы были задернуты. Она решила, что будет ждать его, пока он не появится. У нее не было никакого плана, даже намерения были крайне неясны. Она надеялась на то, что он сам все решит за нее. Но в тоже время не хотела, чтобы это случилось. Разве она не в состоянии это сделать сама. И если она хочет, чтобы именно он бы лишил ее невинности, то должна сделать так, чтобы это и произошло.
  В ожидании Молева Наташа углубилась в книгу о Кьеркегоре. Точнее, в ту ее часть, где описывались его отношения со своей возлюбленной. Эту историю она перечитывала уже несколько раз. И всякий раз находила в ней новые нюансы. Причем, то она становилась на сторону мужчины, то на сторону женщины. Наташа хорошо помнила слова Молева по поводу того, что произошло между двумя людьми. Иногда они казались ей единственно правильными в этой ситуации. Но иногда на нее вдруг находило такое сочувствие к девушке, жизнь которой оказалась по существу разбитой, что хотелось плакать. Она представляла себя на ее месте; любить такого необычного человека - это великое счастье, которое дается избранным. Но быть отвергнутым им - это самое большое несчастье, которое может произойти в жизни женщины. Все мужчины после него кажутся лилипутами, скучными и убогими, недостойные того, чтобы отдать им свое сердце.
  К Наташе вдруг пришла мысль, что именно так она и поступила с Вадимом; после знакомства с жизнью. Кьеркегора, после встречи с Молевым он стал ей казаться совершенно незначительным, недостойным того, чтобы посвятить ему даже небольшую часть своей жизни. А достоин ли этого Молев? Сомнения на сей счет не отпускали ее ни на минуту, мешали ей ощущать себя счастливой от того, что этот человек находится рядом с ней. Цена ошибки была слишком высокой. Одно дело разочароваться, быть обманутым обычным мужчиной и другое - таким, как он. Если это случится, что она будет делать, к кому пойдет? Ее не оставляло предчувствие, что в этом случае она окажется одна в огромной пустыни. И сколько бы она не бродила по ней, ей никогда не достигнуть ее границы, не выйти туда, где зеленеют деревья, поют птицы, журчат ручьи.
  Внезапно она заслышала чьи-то шаги, резко подняла голову и увидела Молева. Он шел к дому от входных ворот, по его лицу блуждала непонятная ей улыбка. Наташа многое бы отдала, чтобы проникнуть в его мысли, но для нее путь туда был закрыт.
  Молев же думал о том, как пройдет завтра посещение Антоном публичного дома. Он только приехал оттуда, где договаривался об этом историческом визите. Ему интересно будет узнать, как этот парень станет мужчиной, что будет при этом испытывать. Для него, Молева, это в каком-то смысле эксперимент, он хочет подтвердить свои предположения о повышенной степени сладострастия юноши. Как он воспримет превращения в мужчину.
  Внезапно Молев увидел сидящую на стуле Наташу. А вот она совсем другая, такое ощущение, что между братом и сестрой природа специально не создала ничего общего. . К нему вдруг пришла удивившая его мысль: а если девушка действительно является перевоплощением Региной Ольсен, а он перевоплощением Кьеркегором. И высшие силы решили их соединить, чтобы эти два человека могли бы завершить ту самую любовную эпопею, которая произошла почти двести лет назад.
  Молев понимал, что мысль нелепая, но отбросить быстро он ее вряд ли сможет. Уж больно она по-своему соблазнительная, она искушает его своей необычностью. А разве не в погоне за необычностью он ввязался в эту авантюру? По крайней мере. это была одна из причин.
  Он снова посмотрел на девушку и вдруг ясно осознал, что она сидит тут не случайно, она сидит тут потому, что ждет его. А разве в каком-то смысле не так поступила Регина Ольсен, пытаясь встретиться со своим возлюбленным на продуваемой морским бризом набережной Копенгагена. Все повторяется, хотя и в новой оболочке.
  Он сел рядом с ней и посмотрел на лежащую на ее коленях книгу.
  - Чем вы занимаетесь?
  - Читаю о вашем Кьеркегоре.
  - Что именно?
  Она какое-то время молчала.
  - Перечитываю снова об их отношениях.
  - С Региной Ольсен? - на всякий случай уточнил он, хотя и не сомневался в этом.
  - Да.
  Мы мыслим в одном ключе, отметил Молев. Это не может быть случайным, в этом мире все закономерно, все движется к некой цели. И не важно, знаем мы о ней или нет, мы лишь орудия в чужих руках, не более того. А орудию совсем не обязательно понимать смысл и задачу происходящего, главное - выполнить возложенную на него роль. Вот этим нам с ней и следует заняться.
  - И какой эпизод привлек ваше внимание на этот раз? - поинтересовался Молев.
  - Вы желаете это знать?
  - Разумеется.
  - Эпизод, где Регина приходит к нему и предлагает себя.
  - Понятно, - протянул Молев. - И чем он вас так привлек?
  - Я представила себя на ее месте. Как же надо было любить, чтобы девушке того времени решиться на такой поступок. Если бы кто-то о нем узнал, она была бы опозорена на всю жизнь. Разве не так?
  - Полагаю, что так. - Молев откинулся на спинку стула. - Пойдемте к вам или ко мне? - вдруг предложил он.
  - Ко мне, - нисколько не удивляясь предложению, произнесла она.
  Молча, они поднялись в комнату Наташи. Должен ли он ею сейчас овладеть, думал Молев. Входит ли это в задуманный кем-то сценарий? Он вдруг ясно осознал, что не знает ответа. А без него все сведется к банальному сексу. Но он появился в этом доме не для этого, банального секса можно получить сколько угодно и в других местах. Но в таком случае, каким образом выяснить, что должно произойти в данную минуту?
  Они вошли в комнату, и Наташа закрыла дверь на замок. Теперь они оказались отделенными от всего остального человечества этой тонкой перегородкой.
  Наташа вдруг резко повернулась к нему.
  - Виталий, сейчас может произойти все, что вы пожелаете. Я готова.
  Молев рассматривал девушку, представляя ее обнаженной. Небольшая, но рельефная грудь, красивое тонкое лицо, тонкая талия, стройные ноги. К этому следует добавить блестящие глаза, полные нетерпеливого ожидания. Да, она способна доставить большое удовольствие. Если не сейчас, то потом, когда приобретет хотя бы небольшой опыт.
  Молев на всякий случай сделал небольшой шажок назад. Он должен сохранять спокойствие и не поддаваться примитивным эмоциям.
  - Вы в этом уверенны, Наташа? - мягким голосом спросил он.
  Ее взгляд отразил небольшое замешательство.
  - Я девушка, у меня еще никого не было. И я хочу, чтобы вы... - она на мгновение замолчала, - стали первым моим мужчиной.
  Молев задумался. А если отбросить к черту всю эту игру и провести следующие несколько часов часов, наслаждаясь упоительным сексом. Это всегда очень привлекательно лишить девушку невинности, быть у нее первым. Женщины обычно на всю оставшуюся жизнь запоминают этого мужчину.
  - Почему именно я? Я видел другого кандидата на эту роль. Вполне достойного.
  - Вы правы, он приходит именно с этой целью. Но я ему отказала. Он больше не кандидат.
  - Почему же отказали?
  - А вы не понимаете?
  Молев хотел сказать нет, но промолчал. Он не понимал другого: играет ли она или это, в самом деле, у нее крик истерзанной души?
  - А вы подумали, а готов ли я к этому?
   Наташа изумленно взглянула на него.
  - Но вы же взрослый мужчина. А взрослые мужчины всегда хотят женщин. Разве я не права?
  - Если вы только о чисто физиологическом акте, то, разумеется, тут вы абсолютно правы. Но это самое простое в таком деле. Но вы же отказали тому парню и обратились ко мне. Значит, вам не все равно, с кем это случится. Причем, смею предположить, то для вас это имеет первостепенное значение. Ведь так?
  Наташа кивнула головой.
  - А почему вы считаете, что у меня все так просто. Или я выгляжу настолько примитивным?
  Лицо девушки внезапно покрылась краской.
  - Извините, я не подумала. Я такая дура!
  - Вовсе нет. Наташа, вы даже не представляете, как я ценю ваш порыв. И как хочу на него ответить. Но очень боюсь, что это будет непоправимой ошибкой.
  - Непоправимой ошибкой?
  - Это не более чем порыв. А что будет после него? Вы думали об этом? Какие чувства, мысли вас станут осаждать? А что буду чувствовать я? Разве вы не видите, что мы оба не готовы к такому решительному шагу. Сейчас - это не более чем стечение обстоятельств. Поверьте, Наташа, то, что происходит в данную минуту, наполнено гораздо более глубоким смыслом, чем нам представляется. В этом-то и состоит главная опасность.
  - Я вас плохо понимаю, - пробормотала Наташа.
  - Мы можем опрометчиво разрушить то, что не успели еще создать. Я чувствую важность того, что сейчас происходит. А вы?
  - Я - тоже.
  - Наташа! - Впервые за весь разговор Молев не только прикоснулся к девушке, но и взял ее за руку. Она была очень холодной. - Нам надо разобраться в самих себя, в том, что нас соединяет. Это может быть очень важно. И не только для нас самих.
  - Для кого же еще?
  - Вспомните их, какое значение приобрели эти отношения для нас. А если они бы просто переспали, мы бы презрительно, в лучшем случае безразлично отнеслись к их судьбе, справедливо посчитав, что ничего умней они не смогли придумать. Люди так легко отказываются от своих судеб, каждый ищет в другом лишь способ получить удовлетворение своим примитивным желаниям. А получает разочарование и опустошение. Я вовсе не отрицаю секс, но готовы ли мы, Наташа, к тому, чтобы наполнить друг друга новым смыслом? Боюсь, то, что мы можем сейчас совершить, сделает это окончательно невозможным. Легкость решения превратит нас в своих заложников. Мы так и не сдвинемся с места. Сколько любовников на этом погорели, увлекшись лишь получением удовольствия. На этом они и завершили проникновение друг в друга. А ведь это самое поверхностное, что только может быть между мужчиной и женщиной. Вы этого хотите?
  - А если этого? - Она остро взглянула на него.
  - Если этого? - задумался Молев. - В таком случае я готов сделать то, о чем вы просите. - Молев стал расстегивать рубашку, сняв ее, аккуратно положил на стул и принялся за брюки.
  - Не надо! - резко проговорила Наташа. Молев замер на месте. - Не надо! - повторила она. - Вы правы во всем. А я полнейшая дура.
  Молев надел рубашку, подошел к Наташе и мягко обнял ее за плечи.
  - Вы не дура, вы очень чуткая и глубокая. Такая глубокая, что не в состоянии постичь собственной глубины. Чувствуя это, вы хватаетесь за самое привычное, самое простое, что есть под рукой. Потому что ощущаете потребность чем-то прикрыть эту глубину, чтобы не упасть в нее. Вы меня понимаете?
  Наташа повернулась к нему лицом и попыталась улыбнуться. Но улыбка вышла только на половину, да и то тут же исчезла.
  - Да. То есть, не до конца. Что же мне в таком случае делать?
  - Я постараюсь помочь вам. Мы вместе спустимся в эти глубины. И во время спуска может произойти все, что угодно. В том числе и то, что могло произойти только что.
  - Мне почему-то немного страшно.
  Молев улыбнулся.
  - Любой спуск или подъем вызывает опасение. Особенно если местность неизвестна. Главное - это не бояться своего страха, относится к нему как к должному. И однажды он исчезнет.
  - А если нет?
  Молев пожал плечами.
  - Еще никому не удалось уйти от своей судьбы. Рисковать значит тревожиться, не рисковать - значит потерять себя. Это не я, это он сказал. Понимаете?
  Наташа задумалась.
  - Да, он прав. Я вам так благодарна, Виталий.
  - За что?
  - Я едва не совершила главную ошибку в своей жизни.
  - Не будьте уж такой пессимистичной. Все на самом деле не столь ужасно. Жизнь состоит из проб и ошибок. Главное вовремя делать выводы. И еще никогда не жалеть ни о чем.
  - Хорошо, я попробую, - кивнула Наташа головой.
  - Я пойду. - Молев поцеловал девушку в щеку, подошел к двери, повернул замок и вышел из комнаты.
  
  23.
  Молев постучался в комнату Антона. Юноша распахнул дверь, на его лице отразилось недовольство вторжением. Но, увидев, кто к нему пришел, сразу расплылся в улыбке.
  - А я вас ждал! - проговорил он.
  - Вот я и пришел.
  У Антона так ярко засверкали глаза, что Молеву стало как-то не по себе. В этом парне есть что-то очень порочное, подумал он. Он Молев, тоже сладострастник, но его сладострастие не переходит некие границы, которые позволяют это свойство натуры держать в определенных рамках, не превращаться в его раба. А этот юноша, кажется, очень легко может им стать. И совсем скоро он сделает на этом пути крайне важный шаг.
  Антон впустил Молева и плотно закрыл за ним дверь.
  - Вы договорились?
  - Да.
  - А когда?
  - Да хоть сейчас.
  - Правда?! - У Антона глаза увеличились едва ли не вдвое.
  - Правда.
  Антон вдруг забегал по комнате, наткнулся на стул, он упал, но юноша не обратил на это внимания.
  - А что надо для этого?
  Молев едва не рассмеялся, но успел погасить смех.
  - Все, что надо, у тебя есть. Так что не беспокойся, можешь ехать прямо в таком виде.
  Антон с некоторым сомнением посмотрел на Молева.
  - А эти самые, ну презервативы?
  - Не беспокойся, тебя ими там обеспечат в нужном для дела количестве. Это приличное заведение.
  - А они знают, - Антон снова замялся, - что я первый раз.
  - Я же сказал, ни о чем не беспокойся, там опытные сотрудницы, они тебе помогут сделать все как надо. Ты не будешь чувствовать никакого дискомфорта. Даже и не вспомнишь, что у тебя нет опыта.
  - Тогда идем. - Антон двинулся к двери и вдруг остановился. - Я все же переоденусь.
  - Как хочешь. Не забудь только денег захватить. Это не дешевое удовольствие. Жду тебя за воротами.
  Они поймали такси. Ехать было довольно далеко. Почти всю дорогу Антон молчал, он был так поглощен своими переживаниями, словно бы ему предстояло совершить нечто великое. Молев решил, что не станет ему докучать, пусть попереживает вдоволь. Хотя, конечно, было бы занятно узнать его мысли.
  Они остановились возле обычного жилого девятиэтажного дома, которыми был уставлен весь квартал.
  - Расплатись, - приказал Молев.
  Антон протянул деньги шоферу, и они вышли из машины.
  - Это здесь? - В голосе юноши прозвучало разочарование.
  - А ты ожидал, что я привезу тебя во дворец, - насмешливо ответил Молев.
  Антон посмотрел на него и ничего не ответил. Но по лицу его было видно, что нечто подобное он и ожидал.
  Они вошли со вкусом обставленную квартиру. Антону понравилось тут сразу, и это отчасти успокоило его. Вышла менеджер салона - средних лет женщина. Предупрежденная Молевым, она ласково улыбнулась молодому гостю.
  - Пойдемте со мной, - обняла она его за плечи, - я вас познакомлю с нашей девушкой.
  Антон оглянулся на Молева, и тот заметил на его лбу пот. Неожиданно для себя он на расстоянии перекрестил юношу. Надеюсь, это не будет воспринято за кощунство, усмехнулся Молев.
  Пока Антон где-то за стеной становился мужчиной, Молев тоже не терял напрасно времени. Так как юноша платил за сеанс, то по правилам заведения в счет входили и напитки. И Молев решил, что семья Дубровиных не разорится, если он немного позволит себе слегка расслабиться. Тем более выбор вин здесь всегда был на высоте.
  Молев сидел, развалившись, в удобном кресле и смаковал очень вкусное вино. Он почти ни о чем не думал, точнее мысли, как облака по небу, лениво ползли в голове. И неожиданно обнаружил, что думает о Наташе. А вот это, пожалуй, лишнее, если у него возникнут к девушке какие-то чувства, он перестанет владеть собой, будет зависеть от них. И тогда уж точно все это выльется в обычную интрижку. Пусть даже роман, все равно ничего нового этому ему не принесет. Нет, в данном случае хочется нечто иное, познать какую-то незнакомую грань в отношениях. А девушка как раз лучше других подходит для этой цели.
  Молев еще удобней устроился в кресле и даже прикрыл глаза. Им овладело желание раствориться в неге, стать невесомым, устремиться к иным мирам. Все это было для него непривычно, обычно его сознание было плотно привязано к телу и другим материальным предметам. И мечтал он всегда о вполне осязаемых вещах. Но сейчас все было как-то иначе. Может, так на него повлиял алкоголь. Но раньше ничего подобного с ним не происходило. Он сам себя подставил, смоделировав необычную ситуацию. И теперь она постепенно затягивает его, как топь. Сумеет ли он вырваться из нее в нужный момент?
  Внезапно дверь распахнулась, и из нее выскочил Антон. Молев удивился, что уже прошло так много времени, судя по всему, он потерял его ощущение.
  Они вышли из дома, снова поймали такси. Антон был так возбужден, что не мог ни секунды пребывать в неподвижности. Они сидели на заднем сиденье машины, и слова, как молоко из кувшина так и выливались из юноши. Молеву даже не нужно было ни о чем расспрашивать.
  - Это было здорово! Ничего лучшего в жизни я не испытывал. Это прекрасно! Я сначала боялся, но она все так здорово все сделала. И я перестал смущаться. - Антон, ничуть не стесняясь, стал подробно рассказать, как все происходило. Его так увлек рассказ, что он забыл про водителя, который слушая все это, едва не врезался в другой автомобиль. Молев поймал изумленный взгляд мужчины. И усмехнулся в ответ.
  - Ты стал мужчиной, запомни этот день на всю жизнь, - произнес Молев, когда в рассказе Антона образовался небольшой разрыв.
  - Я никогда его не забуду, ведь это так чудесно. - Антон посмотрел на своего старшего товарища. - Я хочу еще туда?
  - В чем проблема, дорогу теперь знаешь. Звони, договаривайся. Если деньги есть, тебя всегда примут.
  - Деньги, - мгновенно помрачнел юноша. - Но где их взять?
  - Попроси у отца на что-нибудь, - посоветовал Молев.
  Антон помрачнел еще больше.
  - В последнее время он мне дает совсем мизер. Жадным стал. Я же знаю, у него бабла немеренно.
  - А раньше давал больше?
  - Намного! Я ж говорю, стал жадным!
  Молев задумчиво посмотрел на Антона. Как-то это выглядит странно, был не жадным и вдруг стал жадным. Так в жизни ни с того ни с сего не бывает. На все есть причина.
  - Может, у него проблемы?
  Но Антона этот вопрос совершенно не волновал, его мысли были поглощены совсем другим.
  - Виталий, помоги, дай денег в следующий раз. Как только у меня будут, сразу же отдам.
  - Не могу, денег нет, - отказал Молев, и это было правдой. - Лучше подумай, как их заработать.
  - Как их тут заработаешь, - кисло проговорил Антон.
  - Для этого есть тысяча способов. А если у тебя были бы деньги, когда снова бы туда пошел?
  - Завтра.
  Молев негромко засмеялся.
  - Мы приехали, - сказал он.
   24.
  За последние годы Дубровин привык к комфортному внутреннему состоянию, к тому, что у него все хорошо, благополучно, что он обеспеченный человек, известный и авторитетный писатель и даже общественный деятель, учитывая то, что он являлся одним из секретарей столичной литературной организации, входит в состав целого ряда престижных литературных жюри. К этому списку можно было добавить регулярные приглашения на телевидение в различные передачи и программы. А так же добавить интервью, которые он регулярно давал разным изданиям, приглашался на общественно значимые мероприятия в качестве почетного гостя. Денег, правда, это за редким исключением эта деятельность не приносило, зато весьма грело душу. Разве мог он и представить, когда начинал свою писательскую карьеру, что достигнет таких высот, что обретет статус маститого литератора. Хотя не все соглашались с этим, но на тявканье завистников, недоброжелателей, которых всегда много у успешного человека, не стоило даже обращать внимания. Он и не обращал.
  Дубровин только что проводил молоденькую и смазливую журналистку из окололитературного журнала, которая брала у него интервью. Вопросы она задавала глупые, точнее, какие-то пустые, все не о том. Он, правда, вежливо отвечал, но больше думал о своем. Но когда она спросила про его творческие планы, с трудом сдержался, чтобы не прогнать ее к чертовой матери. Какие планы! Нет у него никаких планов, вернее, план один - ему срочно нужны деньги. А все остальное не имеет ни малейшего значения.
  Девица попросила показать ей дом. Точнее, как выразилась она, читатель хочет знать, как живет известный современный писатель. Он без большого желания удовлетворил ее просьбу. Хотя еще совсем недавно она бы его сильно обрадовала.
  Во время экскурсии журналистка заметно оживилась, было видно, что дом Дубровина заинтересовал ее больше, чем его творчество, да и он сам. Как ни странно, ему это даже понравилось, по крайней мере, это нормальная реакция нормального человека. По привычке он стал внимательно рассматривать ее фигуру и нашел, что рядом с ним находится вполне привлекательное создание. Все, что должно быть у женщины, чтобы по полной программе порадовать мужчину, у нее присутствовало. И он даже почувствовал знакомый прилив желания. У него возникла мысль, не пригласить ли ее для углубления знакомства в какое-нибудь приятное местечко, которых он знает немало.
  Одна деталь испортила впечатление от прогулки по дому, внезапно они столкнулись с Молевым. Дубровин заметил, с каким нескрываемым любопытством посмотрела его гостя на молодого человека. Настроение сразу же стало пикировать вниз.
  Они вернулись в кабинет, Дубровин ответил еще на ряд вопросов. После чего они распрощались. Он не стал домогаться новой встречи, просто проводил ее до выхода с участка. Девушка пообещала прислать интервью на согласование и укатила в своей недорогой иномарке.
  Дубровин проводил ее взглядом и вернулся к себе. Раньше он бы ни за что не упустил такую аппетитную самочку. А теперь спокойно и главное без сожаления отправил восвояси. Вот как повлияли на него неприятности. Самое страшное в такой ситуации - это потерять вкус к жизни. А тот вернется только тогда, когда он сумеет найти пути выхода из тупика. Если он быстро это сделать не выйдет, то трясина неудач будет затягивать его все глубже и глубже. А тут еще и у жены неприятности. Одно к одному.
  Дубровин задумался. Как так случилось, что он незаметно для себя пришел едва ли не к краху? Восходил и восходил, а внезапно оказалось, что на самом деле шел вниз. Так все в жизни, мы никогда не знаем по-настоящему, куда идем. Но это хорошо для всяких там Кьеркегоров, по большому счету им плевать на свою жизнь, они из нее выводят всякие теории. И тем счастливы. А что при этом умирают в нищете, едят объедки, лишают себя общества женщин, их это не волнует. Но он-то не их таких, такой образ жизни его нисколько не прельщает. Выход, где же выход? Он всегда должен быть. И он всегда есть. Сейчас он припоминает, как его учитель философии говорил, что если не находится выход из ситуации, то это означает, что его следует искать в другой плоскости. Вот ему и следует поискать его в каком-то ином направлении. Только в каком? Ясно одно, новый роман, который произведет фурор, не написать. Он ощущает внутри себя такую пустоту, что даже садится за работу бесполезно. Может, он исписался, на протяжении почти двадцати лет он выдавал в год не меньше двух произведений. Вот себя и исчерпал, как винная бочка, из которой постоянно черпали вино. Надо было осторожней относиться к своему дару, не транжирить его на всякую ерунду - лишь бы заработать деньги. Иногда ему казалось, что он был одержимым в этом вопросе, сколько бы не получал, все казалось мало, хотелось больше. А к деньгам следует всегда относиться с большой осторожностью, они ужасно липкие, их трудно оторвать от ладоней. И признаться, не хочется. Вот поэтому не вырваться из этого круга, даже если он самый порочный из всех, что есть на земле. А коли так, надо как можно комфортней устроиться в этой геометрической фигуре. И для этого все средства хороши. И у него есть предчувствие, что совсем скоро он найдет такой способ. Более того, у него появилась даже одна мысль, как это сделать.
  25.
  Хотя Дубровин жил с дочерью сначала в одной квартире, теперь вот в одном доме, однако общались они мало, редко и недолго. Такие отношения возникли у них лет семь или восемь назад - точно он не помнил. Причем, если память его не подводила, это произошло крайне резко. До этого Наташа не чаяла души в отце, да и он любил и гордился не по годам умной и эрудированной девочкой. И даже строил об ее будущем различные радужные планы. Почему-то в нем жила уверенность, что она прославит их семью. Эта уверенность полностью не исчезла до сих пор, хотя и была сильно поколеблена.
  Все произошло неожиданно и без какой-то внешней причине. Только в один день все резко переменилось. Наташа перестала общаться с отцом, точнее, общалась исключительно по мере необходимости. И в крайне сухой манере. Дубровин ничего не понимал, пытался ее расспрашивать, в чем дело. Но Наташа лишь смотрела на него исподлобья, как на врага, и твердила неизменное, что все в порядке, что у нее все хорошо. Просто ей нечего сказать.
  Через какое-то время он оставил попытки о чем-то допытаться, а с течением времени привык к такой форме общения с дочерью. И даже стал считать ее вполне естественной - современная молодежь, как известно, ни во что не ставит своих родителей. Они им нужны лишь как источник средств. К тому же со временем они стали более и разнообразней общаться, хотя их разговоры никогда не выходили за рамки бытовых вопросов. И чем жила Наташа, что ее беспокоило или радовало, он понятие не имел. Да, в общем, и не интересовался. Раз однажды она закрылась от него, как раковина, так пусть в ней и остается. Он не собирается ее оттуда извлекать. Она сама выбрала такой образ жизни. А он делал и будет делать для нее то, что должен делать хороший отец.
  И все же в глубине души такое отношение к нему дочери уязвляло его, он был уверен, что не заслужил его. К тому же тут скрывалась какая-то тайна. Хотя проникнуть в нее никак не удавалось. И это периодически его раздражало. Иногда ему хотелось, чтобы Наташа однажды исчезла бы из их дома. Например, вышла бы замуж и переехала жить к мужу. Можно даже в другой город. И тогда та тяжесть, что давила на него изнутри, постепенно бы рассосалась.
  Дубровин внимательно смотрел на всех, кто приходил к дочери в гости, но до последнего времени не было никого, кто походил бы на потенциального жениха. Правда, недавно появился один парень, Дубровин даже узнал, что зовут его Вадим. И он стал надеяться, что тот уведет с собой Наташу. Но надежда жила недолго, он видел, как тот выходил из ее комнаты. Было заметно, как сильно он раздражен, если не взбешен. Не надо было быть провидцем, чтобы догадаться, что только что произошло. Она отказала ему в своей милости. Значит, придется им продолжать совместное бытие.
  Когда Дубровин понял это, то неожиданно для себя испытал сильное огорчение. Есть люди, которым противопоказано совместное житие. И не важно, какие между ними существуют родственные узы, даже самые тесные. Это ничего не меняет, скорей лишь осложняет ситуацию, так как таким людям трудней разъехаться. Не случайно, что ненависть, раздоры между самыми близкими людьми наиболее ожесточенные. И кончаются хуже всего.
  Но сейчас он хотел поговорить с дочерью. Дубровин решил, что лучше всего сделать это в ее комнате. С тех пор, как они переехали в дом, он был там только один раз - как раз в день их переезда. И с тех пор тщательно обходил ее стороной. И теперь, когда он направлялся к ней, то поймал себя на том, что немного волнуется. Как она его примет? А вдруг выгонит. Такое тоже нельзя исключить.
  Однако Наташа встретила отца без удивления. По крайней мере, внешне это никак не проявилось. Она сидела в кресле, поджав ноги, и читала книгу. Прежде чем она положила ее на полку, ему удалось прочитать название. К изумлению Дубровина это была книга по философии Кьеркегора. Кажется, в этом доме происходит самое настоящее помешательство на этом человеке, невольно подумал он.
  - Я тебе не помешал? - спросил Дубровин, стоя у входа.
  - Нет, проходи. Я уже почти кончила заниматься, - ответила дочь.
   Дубровин сел на стул напротив Наташи и осмотрелся. В комнате ему не понравилось, здесь было как-то некомфортно, он бы даже сказал, что для молодой девушки тут царил аскетизм.
  - А у тебя приятно, - произнес он.
  - Мне кажется, вполне обычно.
  - Нет, приятно, - стал настаивать Дубровин, хотя для чего это делал, он и сам не до конца понимал.
  - Да какая, в сущности, разница, папа.
  - Нет, ты не права, это важно, в каких условиях живет человек. В зависимости от этого у него в значительной степени формируется мировоззрение. Но я не об этом хотел с тобой переговорить. Вернее, я пришел к тебе с одной просьбой.
  - Слушаю тебя.
  - Даже не знаю, как и сказать. Ты знаешь, что мне помогает написать книгу о Кьеркегоре Виталий Молев. Мне кажется, вы даже с ним общаетесь.
  - Да, мы беседовали, - подтвердила Наташа.
  - И как он тебе показался?
  - Мне кажется, что он очень талантлив. Из него выйдет великий писатель.
  - Да, ты так думаешь. - Дубровин почувствовал, что уязвлен. - И почему в этом ты уверена?
  - Мне трудно тебе дать ответ. Он не такой, как другие. Он мыслит, не так, как все мы.
  - А я, по-твоему, мыслю, как все? - Дубровин с напряжением ждал ответа.
  - Да, как все, папа, - ответила дочь.
  Сейчас не время обижаться или тем более вступать в полемику, подумал Дубровин. Он пришел сюда не за этим.
  - Может, ты и права. Но ты знаешь, я хотел бы в этом сам окончательно убедиться. Тем более, он помогает мне писать важную и сложную книгу. И мне нужно быть уверенным, что могу ему доверять. Вот я и прошу тебя мне помочь.
  - Но в чем? Я не понимаю, как я могу тебе в этом помочь?
  - Сейчас объясню. Однажды Молев обмолвился, что написал роман. Вот я бы и хотел с ним ознакомиться.
  - Так, попроси.
  Дубровин негромко вздохнул.
  - Видишь ли, в чем тут дело, когда он это мне говорил, то с явным намеком, чтобы я помог его где-то издать. Каюсь, мне тогда не хотелось этим заниматься. В общем, я поступил не очень красиво. И мне теперь неудобно его просить дать почитать. К тому же я по-прежнему не хочу способствовать изданию его творения. По крайней мере, пока не увижу, что это стоит того. А он может обидеться, что повлияет на нашу совместную работу. Как видишь, дело деликатное. Ты поможешь?
  Несколько мгновений дочь напряженно о чем-то думала. И Дубровин даже близко не представлял, по какому руслу бегут ее мысли.
  - Хорошо, если получится, я сделаю это.
  - Вот спасибо, - искренне обрадовался Дубровин. - Не буду больше тебе мешать. - Он направился к выходу. Внезапно остановился. - Мне кажется, ты читала о Кьеркегоре. Тебя интересует этот философ?
  - Да, папа. Он открывает глаза на многое. Начинаешь думать и видеть по-другому.
  - Ты полагаешь. Как-нибудь мы можем поговорить о нем.
  - Я пока не готова. Но если ты хочешь...
  - Полагаю, это будет полезный разговор. Еще раз спасибо. - Он вышел.
   26.
  После ухода отца некоторое время Наташа сидела неподвижно. Хотя при разговоре с ним она сохраняла невозмутимость, но его появление в своей комнате ее изумило. По негласной договоренности он не нарушал ее экстерриториальности. Не будь этого она давно бы покинуло этот дом, уйдя в никуда. Такие мысли периодически появлялись в ее голове, пару раз она даже собирала сумку. Но в последний момент что-то ее останавливало. И все же она была почти уверенна, что однажды это случится, и она уйдет отсюда.
  Наташа достала из ящика фотографию матери, и в какой уже раз стала смотреть на знакомые черты. Она попыталась воскресить ее в памяти такой, какой она запечатлелась живой. Но картинка вышла смазанной, слишком маленькой она была, когда ее не стало. Даже материнский голос она почти не помнит; какое-то время он еще звучал, но однажды она с ужасом поняла, что его тембр стерся из памяти. Человек уходит из жизни, проходит какой-то промежуток времени - и уже никто не в состоянии воскресить, как он выглядит, как звучала его речь. И никакие фотографии не способны восполнить этот пробел, потому что по сути дела это мертвые изображения. Они не отражают во всей полноте живой образ. А люди в массе своем спокойно относятся к такому исчезновению; даже те, кто были близки к ушедшему, равнодушны к исчезновению его облика в своем сознании. Вот и она, Наташа, не сумела удержать образ матери внутри себя, от него остались лишь неясные тени и глухие, почти неразборчивые звуки.
  Мысли Наташи от матери переключились на отца. Как бы она хотела относиться к нему с любовью, ведь биологически это единственно близкий ей на земле человек. И несколько раз она принимала волевое решение - с этого дня будет его любить. Забудет все то, что непримиримой пропастью легло между ними, он станет для нее родным существом, к которому можно прийти просто так, посидеть рядом даже не для того, чтобы о чем-то поговорить, а для того, чтобы ощутить единый духовный ритм. Ей всегда хотелось иметь рядом с собой того, к кому бы она испытывала такие чувства. Наташи рано поняла, что ей не достает обычной человеческой близости, что требуется нечто более глубокое и эфемерное, соединение на каких-то иных планах. Не то, что потребность в этом была огромная, скорей, наоборот, она давала о себе знать не часто. Но где-то в глубинах сознания она присутствовала постоянно. И Наташа знала об этом.
  Странно, что отцу захотелось почитать роман Виталия. Теперь она вдруг ясно поняла, что слишком опрометчиво дала ему обещание. Что-то за этим стояло, вряд ли только простое любопытство. Она прекрасно знала, что он терпеть не может читать книги других писателей. И даже знала, почему, хотя он никогда в этом не признавался - он боялся, что ему попадется произведение лучше, чем он пишет сам. Тогда в чем же он желает убедиться?
  И все же теперь придется выполнять данное обещание. Иначе ее отношения с отцом окончательно испортятся. К тому же ей самой до ужаса интересно, что Молев понаписал. У нее предчувствие, что это необычный роман. Он из тех, кто может писать только необычное.
  Наташа всегда была нетерпеливой, ей всегда хотелось получить все и немедленно. И хотя жизнь крайне редко откликалось на это желание, тем не менее, оно постоянно возникало. С каким удовольствием она бы сейчас засела за чтение.
  Наташа выбежала из комнаты и стала подниматься по лестнице в мансарду Молева. Она немного волновалась, еще ни разу она к нему не заходила. Как он воспримет е появление?
  Внешне Молев воспринял появление Наташа совершенно спокойно. Он отворил дверь, впустил девушку и, не говоря ни слова, снова сел за компьютер и продолжил работу. Она сидела и смотрела на него, Молев же был так поглощен печатаньем, что, казалось, забыл про ее присутствие. А может, так оно и было.
  Внезапно он завершил работу и повернулся к ней.
  - Устал, писал целых три часа без перерыва. Дважды переделывал эпизод.
  - Могу я спросить, о чем он? - осторожно поинтересовалась Наташа.
  Несколько секунд Молев как-то странно глядел на нее.
  - Я писал о посещение Кьеркегором публичного дома.
  - Он посещал публичный дом? - удивилась девушка.
  - Всего один раз. Это хватило ему на всю оставшуюся жизнь. То, что для других было обыденно и банально, для него приобретало сакральный смысл. Он был из тех редких людей, которые все сакратизировали. Большинство не видят смысл ни в чем, чтобы с ними не происходило, он же усматривал его буквально в любом, в том числе в самом обычном явлении. Каждый свой поступок он воспринимал с точки зрения постижения Бога. - Молев на секунду задумался. - Никто не в состоянии прожить в таком режиме слишком долго. Так что я вам, Наташа, не советую так поступать. Иногда гораздо целесообразней вести себя проще, не допытываться до того, зачем, в чем причина поступка. Сделали его - и идите дальше спокойно.
  - Но вы же так себе не ведете?
  - С чего вы взяли?
  - Я же не слепая, я вижу.
  Молев внезапно рассмеялся.
  - Вы видите то, что хотите видеть. Для меня это слишком большая роскошь жить так, как жил Кьеркегор. Мне хочется в жизни совсем другого. И уж точно не хочу умирать как раз на ее середине. Хотя в чем-то вы правы, его влияние на меня все усиливается. И это меня тревожит. Иногда ко мне приходит странная мысль: а если в конечном итоге я превращусь в его копию? Это может случиться незаметно. Еще полгода назад я практически ничего не знал о нем, кроме самых общих и расплывчатых сведений. А сейчас иду по его следу, словно гончая собака. Впрочем, надеюсь, эта опасность преувеличена.
  - А мне бы хотелось, чтобы вы стали похожи на него, - проговорила Наташа. - И вообще, мне хочется знать о вас как можно больше.
  - Зачем?
  - Не могу точно сказать, но я ясно ощущаю наличие такого желания.
  - Если хотите знать больше, узнавайте.
  - Вот за этим я пришла. Мне известно, что вы написали роман. Я хотела бы его прочитать.
  - Откуда вам это известно?
  - Отец как-то мимоходом сказал. - Наташа покраснела, ложь далась ей нелегко. Но говорить правду она не могла. Хотя точно не понимала, почему?
  - Романы для того и пишутся, чтобы их читали. - Молев встал, достал из ящика стола флешку и протянул девушке. - Возьмите.
  - Спасибо. Мне так не терпится. Начну читать прямо сейчас.
  - Боюсь, вы будете сильно разочарованы.
  - Этого не может быть! - горячо возразила Наташа.
  - Поговорим, когда прочтете.
  Наташа, сжимая в руке флешку, быстро вышла из комнаты.
  27.
  Алла подумала, что если она пока не может убрать режиссера из театра, то надо разобраться, что с ней происходит, почему она сама не своя в его присутствии? Почему он так глобально ее подавляет? Она много на своем веку перевидала режиссеров, но ничего подобного с ней не случалось. К ней пришла мысль: а не стать ли его любовницей? Может, такое кардинальное средство поможет выбраться из кризиса, покончить с этой странной зависимостью. Да и разобраться в этом человеке с новых позиций ей станет гораздо легче.
  Алле без большого труда удалось разведать про его семейное положение, оказалось, что Милорадов холост, точнее, был когда-то женат. Но это относилось к временам его молодости, а сейчас же, как донесла театральная разведка, нет даже любовницы. После расставания с последней прошло больше года. И никаких сведений о том, что рядом с ним замечена какая-то женщина нет.
  Изменять мужу Алле было не впервой, хотя она этим никогда не злоупотребляла. И делала это в основном из утилитарных соображений, когда с помощью тела и ласк надо было достичь определенной цели. При этом сам секс ее интересовал, если не в последнюю, то далеко не в первую очередь. Главным любовником долгое время оставался супруг, с точки зрения Аллы в искусстве любви он превосходил всех остальных ее партнеров. Правда с какого-то момента их бурная сексуальная жизнь вошла в гораздо более спокойные берега, контакты сначала случались не часто а потом и совсем редко. Но их в целом хватало для удовлетворения либидо, а тогда, когда оно все же требовало большего, Алла позволяла себе небольшой, как она выражалась, расслабон. На этот случай в труппе был актер, с которым она и удовлетворяла внезапно возникшие потребности. Эти отношения были совершенно не обременительными; он ничего не требовал от нее, а только безотказно предоставлял себя тогда, когда она просила его об этом. Сначала Алла немного смущалась высказывать такие просьбы, но затем оценила простоту конструкции их связи, И стала с удовольствием ее пользоваться, когда становилось невмоготу от воздержания. Впрочем, такая необходимость возникала не часто, скорей это было некое лекарство, что-то вроде транквилизатора, который успокаивал ее разгоряченные нервы. И прежде чем попытаться соблазнить главного режиссера, Алла решила, что будет совсем не лишним использовать это средство. Раньше оно имело почти стопроцентный эффект.
  Но на этот раз все оказалось не столько замечательно. Вернее, встреча прошла на обычном уровне, не лучше и не хуже всех предыдущих. Но вот привычных комфортных ощущений она не принесла, Аллой владело все тоже изматывающее ее напряжение. Это даже заметил ее любовник, который внимательно смотрел, как она одевается. Затем вдруг спросил, все ли у нее в порядке?
  Она никогда не была откровенной с этим мужчиной, у него была узкая функция в ее жизни - приносить ей сексуальное удовлетворение. Да и ни на что иное он и не претендовал, а она не собиралась ему предоставлять более широкие возможности. Но сейчас у нее вдруг возникло желание поделиться с ним своими переживаниями. Она уже приготовилась говорить, но в самый последний миг какая-то неведомая сила остановила ее. Зачем она собирается это сделать. Этот человек совсем для других целей. Вот пусть и остается на своем месте. Не следует путать и смешивать разные вещи. Алла молча направилась к дверям.
  За режиссером она охотилась дня два. Надо было застать его в тот момент, когда театр опустеет. Она знала, что иногда он засиживался в своем кабинете довольно допоздна. Что, впрочем, было не удивительно - куда идти одинокому мужчине.
  Ей повезло, нужный момент настал быстро. В тот вечер кроме охраны в театре не было никого. Но охрана находилась на входе, а кабинет главного режиссера на последнем этаже, куда вообще люди заглядывали не столь уж и часто, так как надо было подниматься по крутой лестнице.
  Алла считала себя опытной женщиной, много повидавшей, немало испытавшей, но сейчас она волновалась почти как новобрачная перед первой брачной ночью. Чтобы немного успокоиться перед последним броском, выкурила сигарету, затем, чтобы не было запаха изо рта, заживала ее жевательной резинкой. И лишь после всех этих процедур постучала в дверь.
  Милорадов был весьма удивлен появлением Аллы в столь неурочный час. Не менее он был поражен и ее нарядом: короткой юбкой, демонстрирующей стройные не по возрасту молодые ноги, и плотно облегающей кофточкой, из которой соблазнительно выпирали большие груди средних лет женщины. . Устоять против такого натиска, по мнению Аллы, нормальному мужчине было почти нереально. И все же полной уверенности в победе у нее не было.
  Алла невольно скосила глаза на большой черный диван, который стоял в кабинете уже целую историческую эпоху. Никто не помнил, когда он тут появился. Но согласно театральному преданию, на нем ни одна артистка отдалась главному режиссеру с целью получения главной роли. Теперь настал черед это сделать и ей. И если она получит то, зачем пришла, это не станет чрезмерной платой.
  Ей показалось, что главный режиссер не слишком рад ее появлению.
  - Вы хотите о чем-то поговорить, Алла Георгиевна? - спросил он после коротких приветствий.
  - А вам сейчас некогда?
  - Если быть честным, я собирался домой.
  - Я вас надолго не задержу, Юрий Максимович.
  - Ну, хорошо, что у вас?
  Алла без приглашения села на диван и положила ногу на ногу. В результате одна нога оказалась обнаженной почти целиком. Еще самую малость - и можно было рассматривать ажурные трусики. Она заметила, как вспыхнули его глаза. Но ей показалось, что это вспышка не вожделения, а чего-то другого. Но, во-первых, она могла ошибаться, а во-вторых, отступать уже было поздно.
  - Я хотела бы предельно откровенно поговорить о своем будущем в театре, - проговорила Алла.
  - Вы уверенны, что этот разговор назрел?
  - А вы разве так не думаете?
   Милорадов задумался всего на секунду.
  - Думаю. Говорите.
  - Мне кажется, вы не видите для меня места в театре, - произнесла Алла.
  - Это не совсем так, - возразил главный режиссер. - Я ни для кого не вижу места в театре.
  Алла почувствовала, что немного ошеломлена этим заявлением.
  - Как вас понимать?
  - А очень просто. Каждый актер должен сам найти это место и доказать мне, что оно его, а не другого. Такова моя концепция. Она позволяет артисту не навязывать ему мое мнение о себе, а самому пребывать в поиске. Искусство имеет смысл тогда, когда все, кто его делают, являются свободными. Я принципиальный противник диктата режиссера, любой спектакль должен складываться исключительно на основе соавторства. - Он на мгновение замолчал. - Другое дело, что далеко не всегда это соавторство складывается. Но тут уж ничего не поделаешь. И тогда кто-то должен уйти. - Милорадов откинулся на спинку кресла. - Я понятно все объяснил.
  - Вы замечательно все объяснили! - воскликнула Алла. - И сама ваша концепция мне очень понравилась. Жаль, что я не сразу ее поняла. Тогда бы всего этого не случилось.
  - А позвольте узнать, а что случилось?
  - Мне кажется, между нами возникло некоторое недопонимание.
  - Вам кажется это недопониманием?
  - А разве нет?
  Вместо ответа Милорадов задумчиво молчал. Алле показалось, что он не спускает взгляда с ее почти голых ног.
  - В конце концов, так ли это важно, как это называется.
  - Что же в таком случае важно? - поинтересовался главный режиссер.
  - В том, что мы как никогда с вами близки к взаимопониманию.
  - Разве? - пристально посмотрел на Аллу Милорадов. - И в чем это проявляется?
  - А почему бы вам не присесть рядом со мной. Мне кажется, так нам будет удобней беседовать, - промурлыкала Алла.
  Но вместо того, чтобы встать и пересесть на диван, Милорадов продолжал сидеть в своем кресле словно окаменевший. Внезапно он встрепенулся.
  - Вот что я вам скажу, Алла Георгиевна. Я уже немало лет в этой профессии и перевидал много всего. И такие сценки для меня не в новинку. Я не тот человек, который клюет на подобные приманки. Единственное, что я могу для вас сделать в нынешней ситуации, - это забыть, что между нами был такой разговор. Вас устроит такой его исход?
  У Аллы было ощущение, что ее отхлестали по лицу. Щеки горели так, что, казалось, можно ими кипятить чайник.
  - Да, вполне, - пробормотала она, глядя в пол. - Извините, что похитила у вас столько времени. - Резко встав, она почти побеждала к выходу из кабинета.
  28.
  Наташа взахлеб прочитала роман. Не то, что он поразил ее чем-то необыкновенным, скорей в этом плане она даже почувствовала легкое разочарование. Для нее было важно другое, то, что он вышел из-под пера столь необыкновенного человека, как Молев. А в том, что Молев человек необыкновенный, она нисколько не сомневалась. Никто из ее знакомых не говорил ничего и близко подобного. У них даже не возникало таких мыслей. По большому счету у них их не было совсем, так как то, что они выдавали за мысли, таковыми не являлись. И если раньше на этот счет у нее были лишь сомнения, то теперь в этом она была уверенна твердо.
  Наташа сидела перед монитором и обдумывала только что прочитанное. По большому счету это был любовный роман, но не совсем обычный. Герои не стремились к любви, а скорей бежали от нее с единственной целью сохранить свою свободу и индивидуальность. И ради этой цели были готовы пожертвовать своими чувствами.
  В романе не было ни слова ни о Кьеркегоре, ни вообще о философии, Наташа знала, что он был написан еще до того, как автор стать изучать труды датчанина. Но при этом она ощущала внутреннюю перекличку с его идеями и тем, что происходило с героями. Они тоже искали свой неповторимый путь, пусть не на таком уровне, но, как и он, отказывались следовать простым, трафаретным решениям, которые бездумно повторяют абсолютное большинство людей, что приводит их часто к печальному финалу.
  Теперь ей стало кое-что более понятным в Молеве, истоки некоторых аспектов его поведения. Она почти окончательно убедилась в том, что он ищет примерно тоже, что и она. Хотя скорей всего это не совсем так, подумав, внесла Наташа коррективы в свои размышления. Он ее наставник вне зависимости от того, согласен Молев с такой ролью или нет. Она сама так решила, так как давно ощущала потребность в таком человеке, ей остро не хватало его. Но никто из ее окружения не подходил для этой миссии. И вот, наконец, он нашелся. Это поистине великое событие в ее жизни.
  Наташей вдруг завладело такое волнение, что она не могла оставаться в своей комнате, сбежала вниз. Около бассейна остановилась и стала смотреть на окна мансарды Молева. Ей ужасно хотелось пойти к нему, но она не решалась.
  Немного успокоившись, девушка вернулась к себе. Теперь перед ней встала другая проблема, как поступить с романом? Она обещала отдать его отцу, но делать это ей совершенно не хотелось. Во-первых, она обманет Молева, ведь она ему не говорила, что сделает это. А во-вторых, ей самой не хотелось отдавать флешку. Не понятно, зачем она ему? Данное им объяснение вызывало у нее сомнение, что-то в его словах было не совсем искреннее. Но с другой стороны она дала обещание. Раз отец ее попросил, значит ему это действительно нужно. Учитывая их отношения, без большой необходимости он не стал так поступать.
  Наташа положила флешку в карман и направилась в кабинет к отцу. Хотя он сидел за компьютером, но каким-то неуловимым признаком она поняла, что он не работает. Об этом свидетельствовала и стоящая рядом бутылка виски.
  - Наташа, как хорошо, что ты зашла ко мне, - обрадовался отец.
  По блеску его глаз она поняла, что он не совсем трезв.
  - Я буквально на минуту. Хочу отдать тебе это. - Наташа положила на стол перед отцом флешку.
  - Что это? - удивленно посмотрел он на дочь. - Постой, это его роман?
  - Да, - подтвердила Наташа.
  - Тебе удалось его добыть! - радостно констатировал Дубровин.
  Последние слова покоробили девушку. И она пожалела, что принесла флешку. У нее возникло желание взять ее обратно, но было уже поздно, отец поспешно вставил устройство в свой компьютер.
  Внезапно он посмотрел на Наташу.
  - А ты читала? - спросил Дубровин.
  Первый импульс было ответить отрицательно, но ей не хотелось унижаться до обмана.
  - Читала.
  - И как тебе?
  Наташа задумалась с ответом. Она знала, что если скажет, что роман понравился, отцу это будет неприятно. Он терпеть не мог чужие успехи. Она несколько раз становилась свидетелем того, как бурно реагировал он на них. Это черта очень не нравилась в нем, ей казалась, что это проявление духовной скудости. И потому старалась не провоцировать его, никогда не рассказывать ему о своих впечатлениях о прочитанных книгах. Но сейчас особый случай.
  - Мне понравился роман. Он весьма необычен. В нем есть то, чего не хватает во многих книгах. - Наташа хотела сказать: " в твоих книгах", но в последний момент решила смягчить выражение. Но потому, как посмотрел на нее отец, она поняла, что он проник в скрытый смысл ее слов.
  - И чего же не хватает во многих книгах? - мрачно поинтересовался Дубровин.
  - Своего взгляда на мир.
  - Значит, у других его нет, а у него есть. Я верно тебя понял?
  - В общем, да.
  - Что ж, посмотрим. - Рука Дубровина машинально потянулась к виски, но он своевременно одернул ее. - Ладно, спасибо за флешку. Только прошу, не говори пока Молеву, что его роман у меня. Договорились?
  - Будь спокоен, не скажу.
  - Спасибо, Наташа.
  Прежде чем покинуть кабинет, она подумала, что даже не помнит, когда он в последний раз ее благодарил.
  
  29.
  Молев думал о том, какое впечатление произведет на Корделию, как он в мыслях в последнее время все чаще стал называть Наташу, его роман. Когда он его писал, то не сомневался, что создает нечто выдающееся. И пребывал под влиянием этого мнения до тех пор, пока не стал знакомиться с творчеством Кьеркегора. Оно позволило ему взглянуть по-другому на свое произведение. Вначале он даже испытывал что-то вроде опустошения, столько усилий было затрачено напрасно, ради получения столь убогого результата. А ведь он связывал с ним так много надежд! Но в какой-то момент неожиданно для себя успокоился, эта неудача перестала мучить его. Молев погрузился в другой мир, несравненно более глубокий, чем тот, в котором жили его герои, да и он сам. Было бы наивным надеяться, что ему еще неопытному человеку и начинающему писателю удастся с первой же попытки подняться на самый высокий уровень. Нужно спокойно отнестись к тому, что до этого еще далеко. И вместо того, чтобы комплексовать, надо работать, идти вперед.
  Молев хорошо помнил, что когда он пришел к таким умозаключениям, то ощутил нечто похожее на эйфорию. Скорей интуитивно он понял, что сделал действительно важный шаг вперед. Он мог бы надолго, а то и навсегда застрять на этом участке дороги, как это происходит очень со многими, но ему несказанно повезло, сама судьба вывела его на магистральный путь. Он вдруг погрузился в труды человека, который жил намного раньше его. Но сумел понять о мире намного больше. И это была едва ли не главная удача в жизни. Причем, Молев отлично знал, что совсем немногие способны ее оценить, для этого требуется не меньший талант, чем написать настоящую книгу. А может и больший.
  Он тогда принял решение, что не возьмется за следующий роман в течение, как минимум, двух лет. А может и большего срока. По крайней мере, до тех пор, пока не ощутит в себе иное понимание окружающего мира. Нет ничего противнее, чем читать банальные книги, которыми заставлены все полки мира. Причем, с каждым годом и книг и полок становится все больше. Вот поэтому он презирал Дубровина, с его точки зрения он был королем банального романа, даже, несмотря на то, что некоторые из них были лихо закручены и неплохо написаны. Но это лишь еще сильней усиливало впечатление посредственности. А он для себя решил, что борьба с ней, причем, не только на полях литературы станет главной задачей его жизни. Иначе, какой в ней смысл? По крайней мере, для него. И эта семейка, в которую занесла его судьба, станет для него таким экспериментальным полигоном. А в ней - в первую очередь Корделия-Наташа. Она в этом доме самый интересный персонаж.
  Молев вышел из своего закутка. Ему не терпелось увидеть Наташу. Хотя прошло после их последней встречи меньше трех часов, он нисколько не сомневался, что она уже прочитала роман. И сама жаждет его обсудить. Правда, сам он желанием обсуждать свое творение отнюдь не горел, его вообще мало интересовало чужое, и в частности мнение Наташе о нем. Для себя он давно все решил. И этого ему было вполне достаточно. Зато этот повод удачно позволял затронуть самые разные темы.
  Они почти столкнулись лоб в лоб возле бассейна. Впрочем, Молев и не сомневался, что так оно и случится. Где им еще встречаться.
  Завидев его, Наташа кинулась ему на встречу. Молев же решил, что не помешает быть в меру холодным. В этой ситуации такое поведение заставит ее переживать и мучиться. Неопределенность - вот что более всего заставляет женщину действовать активно. Посмотрим, сработает ли этот прием в данном случае? На Регину Ольсен это подействовало очень сильно, а ведь тогда шла первая половина девятнадцатого столетия. Впрочем, время в таких делах играет второстепенную роль, чувства обычно оказываются сильней самых строгих обычаев.
   - Я прочитала ваш роман, - слегка задыхаясь от волнения, проговорила Наташа. - Читала, не отрываясь.
  - И что вы думаете? - поинтересовался Молев, рассматривая девушку.
  - Я представила себя на месте вашей героини. Это удивительно, но, только прочитав роман, я узнала, как повела бы себя в этих обстоятельствах. Если бы меня спросили, что бы я делала, то дала бы другой ответ. Это даже странно, вы словно бы вселились в меня и словно бы выведали обо мне нечто сокровенное. - Наташа в смущение опустила голову.
  - Но в этом и смысл писательства, находить в людях самое сокровенное и показывать им его. Если же этого не происходит, значит, такое произведение никому не нужно.
  - Вы говорите о моем отце? - быстро спросила Наташа.
  - Таких слишком много, из них можно формировать целые полки и дивизии, - усмехнулся Молев.
  - Да, я понимаю. Вы, наверное, презираете всех этих людей.
  - А стоит ли растрачивать на них свое презрение. Гораздо лучше их не замечать.
  Наташа с восторгом посмотрела на Молева.
  - Как правильно вы сейчас сказали! - воскликнула она и захлопала в ладоши. - Это как раз то, чего мне не хватало. А я, дурочка, мучилась, не знаю, как мне поступать в таких случаях. А теперь мне стало все предельно понятно.
  - Всегда рад вам помочь, подсказать, - со значением проговорил Молев.
  - Я непременно к вам обращусь - заверила Наташа и на несколько мгновений о чем-то задумалась. - Мне больше не к кому обращаться.
  - А родители?
  - Родители? Алла мне не мать, она для меня чужой человек. И я а ей чужая. Отец? У него своя жизнь. Мне иногда кажется, что я одна во Вселенной. Наверное, это глупо.
  - Это не глупо, только это и умно. А тем, кто считают, что нас много, идиоты, - убежденно произнес Молев.
  - Я вас не совсем понимаю, - немного запинаясь, проговорила девушка.
  - Это невозможно сразу понять, тут понимание приходит постепенно. Вы должны это почувствовать, любые же объяснения ничем не помогут. Скорей помешают. Вы станете думать об этом, и это вам будет мешать постигнуть суть вещей. Просто однажды это само собой случится.
  - Поскорее, - вздохнула Наташа. - И все-таки хотелось хотя бы чуть-то понять, чтобы знать, куда двигаться.
  - Ну, хорошо, я попробую. Но не сейчас.
  - А когда?
  - Совсем скоро. А пока я пойду, мне хочется отдохнуть. Я много работал.
  - Жаль, я бы еще поговорила, - вздохнула Наташа.
   Но Молев ее уже не слышал, он шел к дому. Пусть помучается неопределенностью, это заставит ее быть активней.
  30.
  Дубровину позвонили из банка. Музыкальный голос молодой женщины напомнил ему, что он просрочил очередной взнос за ипотеку и его просят, как можно скорей урегулировать этот вопрос. Дубровин спокойно сказал "Спасибо", после чего с остервенением бросил трубку. Сел в кресло, закурил и погрузился в размышления.
  Деньги на взнос у него имелись, но это последние его деньги. Если он отдаст их в банк, он останется почти без копейки. И что же будет делать, лапу сосать? Разорвет отношения с любовницами, будет сидеть в своем кабинете и есть манную кашку. А Алла, она же не привыкла к такому скудному существованию. Говорят от любви до ненависти один шаг, а от богатства до бедности расстояние еще меньше - один шажок.
  В такую омерзительную ситуацию он давно не попадал. Раньше всегда деньги текли рекой: от Николая, из других издательств, из-за границы, где переводились его романы, То и дело появлялись и другие финансовые источники, например, гонорары за лекции, которые периодически его приглашали читать. А сейчас, словно бы кто-то наколдовал, нигде не издают, никуда не приглашают. Единственная возможность что-то получить, это за книгу об этом идиоте Кьеркегоре. Но это в лучшем случае через пару месяцев. Да и то придется делиться с Молевым. И это в ситуации, когда на счету каждый рубль. Но как ему не отдать, ведь он же и пишет это произведение. Хотя не отдавать было бы здорово, он бы тогда как-нибудь выкрутился. Ведь должен же кто-то его еще издать.
  Кончив курить одну сигарету, Дубровин тут же зажег следующую. Что ему все же делать, этот чертов банк от него не отстанет. Пару дней там подождут - и снова напомнят. А через какое-то время придут описывать дом.
  Нет, дом ни за что не отдаст, столько сил, здоровья и средств он вложил в него. Будьте прокляты все эти банкиры-скопидомы, все им мало деньжат. И тащат и тащат их из людей. Но это все лирика, а решение надо принимать немедленно. Иначе грозит полный крах.
  Дубровин вошел в офис банка и сразу попросил, чтобы его принял президент. Разумеется, к президенту его не пустили, но так как он обслуживался как ВИП-клиент, все засуетились вокруг него. И через каких-то полчала ему объявили, что с ним готов переговорить вице-президент.
  Вице-президентом оказалась еще вполне молодая женщина, довольно красивая, но главное с очень аппетитной фигурой. Именно такая ему всегда нравилась - стройная и одновременно с большой грудью. У него вдруг возникло такое сильное желание, что Дубровин даже заволновался - не заметит ли она кое-какие изменения уже в его фигуре. Он бы с удовольствием стал с ней флиртовать, однако в данной ситуации это неуместно. Да если честно, ему не до этого.
  Женщина была явно польщена тем, что разговаривает с таким известным писателем. Она встретила его у порога своего просторного кабинета, пожала руку, предложила сесть в кресло. Затем спросила, что он будет пить. Пить ничего Дубровину не хотелось, ему было совсем не до этого, но он понимал, что не в его интересах отказываться и попросил кофе, который принесла секретарша уже через минуту.
  Женщину представилась, как Ольга Владимировна и протянула ему красивую визитную карточку.
  - Очень польщена, что вы зашли в наш банк, Глеб Романович, - улыбаясь, проворковала вице-президент. Она села не за свой стол, а напротив него положив ногу на ногу. И этим почти свела его с ума, желание просто заполыхала в чреслах. С каким наслаждением он бы завалил эту бабу прямо тут на ее роскошном столе.
  - Мне тоже приятно находиться в такой замечательной обстановке, - выдавил, как пасту из тюбик, на лицо улыбку Дубровин. - Но, к сожалению, я пришел сюда не в гости, а по делу.
  - Разумеется, в банк все приходят по делу. И все равно очень приятно видеть вас в моем кабинете. Я поклонница вашего таланта, читала несколько романов. И все произвели самое благоприятное впечатление.
  Дубровин слегка приободрился. Раз она его поклонница, появляется шанс выторговать выгодные условия погашения кредита.
  - Мне тоже очень приятно, что такая красивая дама читает мои скромные произведения, - сделал он весьма замысловатый комплимент. Невольно он покосился на ее полуголые ноги. - Но привела меня к вам одна небольшая проблема.
  - Слушаю, Глеб Романович.
  - Вы, может быть, знаете, что я взял в вашем банке ипотечный кредит.
  - Конечно, знаю, как и то, что вы просрочили уплату очередного взноса.
  Последнее замечание не слишком пришлось по душе Дубровину. Его надежда на благополучное разрешение вопроса внезапно ослабла.
  - Вот об этом я и хотел поговорить.
  - Слушаю вас.
  Дубровин вдруг смешался, он поймал себя на том, что не знает, что следует говорить в таком случае. Еще ни разу он не попадал в подобную ситуацию.
  Судя по всему, женщина почувствовала его затруднение.
  - Лучше говорите все как есть, Глеб Романович,- посоветовала она. - С банкиром надо быть так же откровенным, как и врачом.
  - Хорошо. - Он вдруг почувствовал благодарность за совет, так поступать действительно лучше. - Я понимаю, как важно вовремя погашать взносы, и готов всегда это делать. Но возникают обстоятельства, когда временно испытываешь трудности с деньгами. Как раз у меня такой момент. Одни гонорары я потратил, другие еще не подошли. Если не ошибаюсь, на вашем языке это называется кассовый разрыв.
  Ольга Владимировна звонко рассмеялась.
  - Действительно, есть у нас такое понятие. Значит, у вас случился кассовый разрыв?
  - Именно. Месяца на два, не больше. Вот я и приехал в банк договориться о переносе очередного платежа месяца на два.
  С лица банкирши слетело выражение доброжелательности. Оно стало сосредоточенным.
  - Это сложный вопрос, Глеб Романович. Два месяца - это большая просрочка.
  - Я понимаю, но я все же не рядовой гражданин. Мои книги выходили в семи странах. И я, надеюсь, у вас нет сомнений в моей платежеспособности.
  - К сожалению, мой опыт свидетельствует о том, что неплатежеспособность - это такая вещь, которая может возникнуть у любого. И нас тревожит ваша ситуация.
  - С кем не бывает хотя бы раз в жизни, - снова изобразил улыбку Дубровин. Желание овладеть этой женщиной у него пропало, зато возникло другое и не менее сильное - ударить ее по красивому, всем довольному лицу. Поди у нее есть и муж и любовник, вдруг подумал он.
  - Да бывает со многими. Однако нас смущает то, что сумма погашения весьма солидная.
  - Так я же солидный клиент, - попытался он пошутить.
  - Мы это прекрасно сознаем. И все же... - Она задумалась. - Разумеется, отсрочку мы предоставим. Но не больше, чем на месяц. Рада, но не можем. Извините, но у нас свои строгие правила.
  Дубровин понял, что разговор подошел к финалу, больше ему здесь ничего не добиться. Он встал, вслед за ним поднялась и Ольга Владимировна. Она проводила его до выхода из кабинета.
  Как бы она себя повела, если бы он сейчас накинулся на нее, подумал Дубровин. Но это была лишь мимолетная мысль, настроение у него было самое отвратительное.
  31.
  Молев проснулся посреди ночи. Обычно он спал крепко, и такое случалось с ним редко. И сразу же ощутил сильную жажду. Он вспомнил, что не позаботился о том, чтобы запастись водой. Значит, надо спускаться вниз и идти на кухню.
   Делать это ему жутко не хотелось, но он понимал, что все равно не заснет, пока не напьется. Одев брюки и сунув ступни в тапки, он вышел из комнаты.
  В доме было тихо, до Молева не доносилось никаких звуков. У него даже возникла странная мысль, а есть ли сейчас еще тут кто-то. Или может быть, все умерли от какой-то таинственной болезни. Он понимал, что все это не более чем глупости, но почему-то никак не мог выбросить эти мысли из головы.
  Молев вошел на кухню, но свет не зажег. Ему не хотелось разрушать очарование ночного дома. Зато пришлось действовать на ощупь. Он помнил, где стоял чайник, нашел бокал и налил воды.
  Внезапно ему показалось, что кто-то стоит за спиной. Ему вдруг стало страшно, он резко обернулся и действительно увидел в метре от себя чей-то неясный силуэт. Из-за кромешной тьмы он никак не мог разглядеть, кто это.
  - Кто здесь? - спросил он.
  - Это я, - последовал из темноты ответ.
  - Алла Георгиевна, - узнал он голос хозяйки дома.
  - Что вы тут делаете? - спросила она.
  - Пью воду.
  - Воду? - удивилась она. - Странно, я тоже спустилась попить.
  - Наши желания совпадают, - усмехнулся Молев. - Налить вам воду?
  - Если вас не затруднит.
  - Нисколько. Мне даже очень приятно.
  - Рада слышать. Вы не возражаете, если мы включим свет. Предупреждаю, я без грима, поэтому страшна как черт. Не испугаетесь?
  - Сообщу по факту.
  - Вы очень любезны. - Шестакова зажгла свет.
  Молев подал ей стакан воды, Алла села за стол, он сел рядом. И откровенно стал ее разглядывать. До черта ей, конечно, еще далеко. И все же различие между тем, какой она представала в гриме, и какой выглядела сейчас без него, было немалым.
  - Страшная? - поинтересовалась она.
  - Днем вы красивей, - дипломатично ответил Молев.
  Алла выпила залпом воду.
  - Странно, вот уже несколько ночей подряд меня жутко начинает мучить жажда. Столько лет уже прожила на свете, а раньше ничего подобного не случалось. Не объясните, в чем тут дело?
  Молев задумался.
  - Думаю, это по причине большого беспокойства. Что-то вас сильно тревожит. Это и порождает жажду. Ведь тревога это внутренний огонь. Вот его и приходится заливать водой.
  Алла взглянула на него, достала из кармана халата сигареты и зажигалку. И закурила.
  - А можете объяснить, молодой человек, почему в людях возникает беспокойство? Ваш философ случайно об этом не рассуждал?
  - Рассуждал, - подтвердил Молев. - Более того, это была одна из основных тем его размышлений.
  - Тогда вы не можете меня просветить, хотя бы кратко, что он думал на сей счет. Если вас, конечно, не смущает немного неурочное время для лекции.
  - Нисколько. Истина к человеку может прийти в любое время суток.
  Алла посмотрела на висящие на стене часы.
  - Сейчас два часа сорок семь минут. Будем считать, что в это время на меня снизошло прозрение. Итак, я вас слушаю внимательно.
  - Кьеркегор рассматривал человеческую жизнь как отчаяние. Он связывал это с догматом о первородном грехе. Он считал, что отчаяние является следствием греховной природы человека. Но при этом полагал, что отчаяние - это единственная возможность прорыва к Богу.
  Алла несколько секунд сосредоточенно молчала.
  - Вы наивно думаете, что я что-то поняла из этой абракадабры?
  - Ничего сложного для понимания тут нет. Просто вы еще не привыкли к подобному роду рассуждениям.
  - Предположим. Что же дальше?
  - Отчаяние приводит к появлению страха. Страх же возникает у человека как существа свободного, смертного и конечного. Страх рождается из осознания невозможности преодоления собственной смерти и риска неправильного распоряжения собственной свободой. Но в этом и значение страха, так как он является той ситуацией, в которой проявляется человеческая свобода. Вам понятно?
  - До последней запятой, - насмешливо проговорила Алла. - Значит, в страхе проявляется наша свобода. Нет страха, нет и свободы. Я верно поняла?
  - Это было бы слишком просто.
  - А как не просто?
  - Просто страх свободу не принесет. Для Кьеркегора важно то, куда вас поведет этот страх. Если ради его преодоления вы пойдете к Богу, то страх переплавится в вашу свободу. Но чтобы это случилось, вам нужно достигнуть края вашего личного существования. Лишь в этом случае может произойти прорыв к Нему.
  - И каким же образом это случится? Я дойду до отчаяния - и вдруг раз я у Бога. Что-то тут не так, молодой человек. Я надеялась, что вы мне сообщите что-нибудь стоящее.
  Молев внезапно испытал что-то вроде обиды или досады. У него возникло странное желание заступиться за Кьеркегора. Это выглядело смешно и, тем не менее, он не мог избавиться от этого чувства.
  - Как я полагаю, вы находитесь на стадии, которую он называл как отчаяние возможного. Оно связано с несоответствующими ожиданиями человека. В своем сознании человек стремится подменить свое я другим я, обладающим некоторыми преимуществами: силой, умом, красотой. Вам лучше знать, чем вы подменяете свое я. Отчаяние, возникающее от нежелания быть самим собой, приводит к распаду самости. А отдельные эстетические удовольствия фрагментарны и не обладают единством. В результате ваше я рассыпается в песок, состоящей из мириады частиц. И все попытки собрать я ни к чему не приводят.
  - Почему? - непривычно серьезно спросила Алла.
  - Потому что люди обычно идут не вперед, а назад.
  - Что же нас ждет впереди?
   - Кьеркегор пишет о следующей стадии отчаяния - мужественном отчаянии. Оно возникает в результате желания быть самим собой, добиться непрерывности своего я. Такое желание возникает только в результате нравственных усилий человека. Я для него не совокупность случайных эстетических удовольствий, а результат свободного формирования своей личности. Однако трагическая самонадеянность человека, возомнившего, что только его собственных человеческих сил достаточно для воплощения Я, приводит к отчаянию в неспособности преодолеть собственную конечность, возвыситься до Бога.
  - И что же дальше?
  - Возникает состояние, которое он охарактеризовал как абсолютное отчаяние. Оно появляется в результате осознания своего одиночества перед Богом. И далее он пишет о том, что истинная вера не является результатом усвоения религиозной традиции, она результат свободного выбора в ситуации абсолютного одиночества человека. Страх возникает из осознания риска неправильного распоряжения собственной свободой. Таким образом, он является ситуацией, в которой проявляется человеческая свобода.
  Молев замолчал и стал смотреть на хозяйку дома.
  - Значит, мой страх и есть моя свобода.
  - Если вы осмысливаете его как способ преодолеть свою богооставленность. Иначе страх вас просто раздавит или разрушит. Страх способен уничтожить все. Эта крайне опасная развилка.
  - Об этом тоже писал ваш Кьеркегор?
  - Нет, это говорю вам я.
  Алла посмотрела на Молева.
  - Да, странная ночь получилась. Спустилась выпить стакан воды, а выслушала целую лекцию по философии Кьеркегора. Таково в моей жизни еще не было. Я обдумаю ваши слова. Вернее, ваш пересказ его учения.
  - Это далеко не все.
  - Я понимаю. Но с меня пока и этого хватит. А теперь пойду снова спать. Спокойной вам ночи.
  - Спокойной ночи! - ответил Молев. Он проводил взглядом женщину, затем потушил свет и отправился к себе.
  32.
  Антон зашел к Молеву после завтрака. Молев сидел перед компьютером, работа не ладилась, он никак не мог найти начальные слова для написания очередного эпизода из жизни Кьеркегора. Он заметил, что в последние дни такое с ним случалось все чаще. У него даже возникло подозрение, что он попал в воздушную яму какого-то внутреннего кризиса. И никак не может выбраться из нее. Поэтому отчасти был даже рад прихода юноши. К тому же было любопытно, о чем он заведет речь? Наверняка о женщинах, других мыслей у парня, кажется, и не бывает. Вот только в каком аспекте на этот раз?
   Антон сел на стул, посмотрел на монитор.
  - Все пишешь?
  - Все пишу, - подтвердил Молев.
  - И не скучно. Я бы сдох от такой работы.
  - Чтобы этого бы не случилось, ты этим и не занимаешься. Какие проблемы?
  Антон поднял глаза к потолку.
  - Поговорить хочу.
  - О женщинах?
  - Откуда ты знаешь, - удивленно посмотрел на него Антон.
  - Сказал наобум, а попал в точку, - усмехнулся Молев.
  - Ты не против?
  - Я всегда только за. Какой мужчина не хочет поговорить с другим мужчиной о женщинах.
  - Ты классный, с тобой легко. - Антон все еще колебался.
  - Так о чем?
  - Ладно, расскажу. Я тут одну деваху на трах уговорил.
  - Это серьезное достижение.
  - Ну да, - то ли не понял юмора Антон, то ли ему вообще было не до него. - Только она сказала апосля, что ничего не почувствовала. И я ничего не знаю и ни умею. И вообще, я веду себя как какой-то деревенщина. И больше со мной не ляжет. А телка я тебе скажу, что надо. И теперь не представляю, как снова ее заполучить. - Я, между прочим, по теории все делал, как в книжках написано. - Антон выжидающе уставился на Молева. Судя по выражению его лица, огорчение юноши было беспредельным.
  Молев тоже смотрел на юношу. Его память воспроизводила "Дневник обольстителя". Может дать ему почитать эту книгу? Нет, не стоит, все равно ничего не поймет. Или что еще хуже, поймет неправильно. А скорей всего посчитает это ужасной чушью. Изложенные там тонкости не для таких, как он.
  - Не всем женщинам нужен только голый секс, дорогой, - проговорил Молев.
  - Что же еще? - удивился Антон.
  - Женщины хотят чувствовать себя в центре некой игры. Мужчина должен ее завоевать, именно от завоевания она ощущает самый сильный оргазм. В этом сокровенная природа женщины. Причем, что любопытно, не все они это осознают. И подчас не могут понять, почему все вроде бы хорошо, а им чего-то важного не достает. Нельзя вести себя с женщинами, как жеребец, в глубине души их это оскорбляет, даже если они соглашаются на такое к себе отношение. Но всегда это происходит не от хорошей жизни. А им очень хочется жить хорошо. - Молев замолчал.
  - И что я должен делать? - Голос Антона прозвучал недовольно. Поставленная перед ним задача явно смущала его своей сложностью,
  - Для каждой женщины тебе нужно составить отдельный сценарий захвата. Женщина всегда интуитивно чувствует, когда мужчина ведет себя с ней по трафарету. Чтобы просто так овладеть своей партнершей, ума не надо, женщина натура слабая, за небольшим исключением рано или поздно всегда соглашается. Особенно если наш брат проявляет настойчивость. Тем более, такое отношение ей всегда льстит. Но в глубине души она начинает ненавидеть того, кто ею овладел, как животным. Скорей всего не сразу, но постепенно эти чувства начинают накапливаться. Понимаешь?
  - Понимаю, - не уверенно протянул Антон. - Как-то все сложно.
  - А что делать, если хочешь иметь успех у женщин, учись. Женщина должна чувствовать, что ты ее не просто хочешь, а добиваешься, что она тебе нравится в первую очередь как человек. И что ради нее готов на жертвы, на смелые и неординарные поступки. Тогда она начинает вести себя совсем по-другому, она вся пропитывается, как торт кремом, к тебе огромной благодарностью. Запомни, мой юный друг, не любви надо добиваться у женщины, а благодарности. В основе всех чувств к мужчине лежит именно она. Благодарность сильней и глубже любви. Даже когда ее давно нет, благодарность часто сохраняется. И ею еще можно долго пользоваться. Впрочем, это скорей всего тебе вряд ли сейчас интересно. Это для тех, кто постарше.
  - Что же должно мне тогда быть интересно? - напряженно поинтересовался Антон.
  Молев снова задумался.
  - Видишь ли, мой юный друг, - усмехнулся он, - ты должен понимать, что женщина, преисполненная к мужчине чувств, говоря твоим языком, трахается гораздо лучше, нежели когда она ничего не испытывает к нему, кроме вожделения. Секс с такой женщиной приобретает особый аромат, который возбуждает сильней, чем самые умелые ласки. Ты погружаешься совсем в иную реальность, ты воспаряешь над обыденностью. И прежняя реальность тебе уже кажется пресной. Да и ты сам, как мужчина, обретешь совсем иное качество. А женщины всегда очень чутки к этому. И станут тебя обожать, становиться в очередь... Ты что-нибудь понял из моих слов?
  - Вроде бы что-то понял, - с сомнением произнес он. Антон задумался. - Это хорошая мысль. Я попробую так делать.
  - Попробуй. Только никогда не спеши. Самый лучший секс тот, который предлагает тебе пылающая желанием женщина. Это совсем не то, когда она просто соглашается на твое предложение. Конечно, она хочет тебя, но если копнуть чуть глубже, она почти абсолютно равнодушна. Ты затронул лишь самые поверхностные слои ее либидо. А оно невероятно глубоко. И как только вы расстаетесь, она забывает о тебе. В лучшем случае до следующего раза.
  - А в худшем?
  - Никогда не вспоминает.
  - А знаешь, - произнес Антон, - мне стало даже интересно, как оно все получится.
  - Это хорошо, что в тебе проснулся интерес. Без него любое дело затухает. Даже такое. - Молев на мгновение задумался, подошел к столу, взял с него книжку. - Почитай на досуге "Дневник обольстителя". Может, книга будет для тебя полезной.
  - Ладно, - взял Антон книгу. - А что мне делать с тобой телкой?
  - Надо найти способ, как к ней подкатиться. Порази ее неожиданным предложением. Пусть даже не слишком оригинальным. Например, пойти на симфонический концерт. Наверняка она знает, что ты терпеть не можешь серьезную музыку.
  - Мы как-то совсем недавно говорили с ней о музыке. Она в музыкальной школе учится. Больше всего любит Баха.
  - Вот видишь, будет весьма кстати продолжить тот разговор. Потом расскажешь мне, что из этого вышло.
  - Ладно. - Антон явно повеселел. - Прямо сейчас и позвоню. А ты самый классный из всех!
  Молев помахал ему рукой и закрыл за парнем дверь. Он поймал себя на том, что ему тоже любопытно, что из всего этого получится.
   33.
  После неудачного посещения банка у Дубровина осталась едва ли единственная мысль: где найти деньги? Ни о чем другом он думать уже не мог. Срок платежа приближался с каждой секундой, и что ему делать он не представлял. К тому же его последняя любовница вытягивала у него много средств, она даже и не скрывала, что хочет воспользоваться благоприятным моментом и обеспечить себя на некоторое время. Дубровин сознавал, что в такой ситуации, в какой он оказался, надо бы с ней расстаться как можно скорей. Но это было выше его сил. Да, она стоило дорого, но стоило того, так как была подлинной королевы секса. То, что она вытворяла в постели, ее неудержимая фантазия доставляла ему еще неизведанное наслаждение. Он признавался себе, что даже с его богатым опытом, такой женщины у него еще не было. Перед свиданием с ней он возбуждался за несколько часов, грезил о том, что скоро произойдет. Ну как тут бросишь ее.
  От всех этих проблем, вернее от того, что не знал, как их решить, Дубровин испытывал просто бешенство. Но самое трудное было даже не это, а то, что приходилось делать вид, что ничего не происходит, что он в своем обычном расположении духа. На это уходило много сил. Иногда он запирался в своем кабинете и чтобы немного расслабиться, прилично выпивал. Хотя пить он всегда любил, но всю жизнь Дубровин четко знал меру дозволенного. Но сейчас привычная норма была слишком мала, чтобы погасить недовольство самим собой. Большая же доза алкоголя на какое-то время помогала забыться. Но ее действие заканчивалось, и все тревоги снова наваливались на него гурьбой.
  За эти дни Дубровин прикинул десятки способов раздобыть деньги. Но не один из них по разным причинам не подошел. Было два-три человека, которые могли бы судить ему средства, но тогда бы весь литературный и издательский мир узнал, что у него финансовые проблемы. А это уж точно начало конца. Он был свидетелем немало подобных случаев, когда слухи о денежных затруднениях ставили крест на карьере писателей. Почему-то их сразу же переставали издавать, хотя какое-то отношение это имело к их творчеству, непонятно. И, тем не менее, они больше не интересовали издателей. А потому он не должен допускать того, чтобы и о нем заговорили тоже самое. Ни при каких обстоятельствах.
  Но деньги-то нужны. Эта мысль уже возникала у него раньше, но он ее тогда сразу же отбросил. Но теперь вернулся к ней вновь. А почему бы осторожно не попросить аванс у Погосяна. Часть работы по написанию книги уже сделана, можно поставить этот вопрос перед ним. Но чтобы начать такой разговор, нужны реальные аргументы.
  Несколько последних дней Дубровин ничего не читал и не писал. Оба этих занятия вызывали у него отторжение. И даже не представлял, что накропал за это время Молев. Если вообще что-то накропал.
  Алкоголь еще бродил по крови, и Дубровину было не просто сосредоточиться. Он включил компьютер и обнаружил несколько новых файлов. Посмотри, что в них?
  Дубровин читал целых два часа, не отрываясь. Закончил один раз, начал по новой. Он вдруг ясно увидел, что книга может получиться, причем, резонанс от нее пойдет далеко. Переводы на другие языки, престижные премии. На его взгляд весь этот набор вполне реален. Ему ли не знать, какой дряни присуждаются самые престижные награды, он сам участвовал в жюри многих литературных конкурсов. А здесь действительно есть за что награждать. Жаль только что его реальный вклад во все это, чересчур ничтожен. Но он сейчас не в такой ситуации, когда обращают внимания на подобные мелочи. В конце концов, заказ дан ему. А кто реально его выполнит, нет никому дела. И он имеет все юридические права предъявлять эти материалы в качестве собственных.
  Дабы окончательно примирить совесть с действительностью Дубровину понадобилось выпить большой бокал коньяка. Он набрал номер Погосяна, сказал ему, что хочет показать часть написанного. А так же кое о чем поговорить. Они договорились о встрече на завтра.
   Дубровин уж и забыл, когда он в последний раз так сильно волновался, отправляясь на встречу с издателем. Но руки дрожали так, что было трудно вести машину. Его тревожило такое состояние; чем дольше длится вся эта карусель, тем глубже в него проникает неуверенность в собственных силах. Он все больше теряет самоконтроль, зато все сильней его охватывает ощущение, что неумолимый рок событий несет его к некому печальному финалу. Что это за финал, пока не ясно, но то, что он не обещает ничего хорошего, он почти не сомневается. А он так привык к благополучию, к тому, что все у него кончается не просто хорошо, а замечательно. И уже не представляет, как может быть иначе.
  Погосян не скрывал радости от встречи с Дубровином. У него возникла надежда, что на этот раз все завершится для него благополучно. Издатель устремился к нему, крепко пожал руку, предложил целый набор напитков, из которых Дубровин выбрал воду. Он решил, что сегодня ничего не будет пить. Надо же сделать хотя бы небольшой перерыв.
  - Вы как-то не очень хорошо выглядите? - заметил Погосян, рассматривая Дубровина. - Похудели. Много работаете?
  - А что прикажите делать, надо же выполнять свои обязательства, - ответил Дубровин.
  - Таким уважаемым людям, как вы, я не смею приказывать. Только смиренно просить, - засмеялся Погосян. - Давайте за вами поухаживаю, налью воду. А я с вашего разрешения позволю себе немножечко армянского коньячку. Божественный нектар. Правда, только в небольших количествах. Зато часто.
  Дубровин принудил себя улыбнуться. Его сильно раздражал этот пустой словотреп.
  - Вы ознакомились с присланными мною материалами? - перешел он ближе к теме.
  - Весь вечер вчера читал. Хочу сказать, дорогой, Глеб Романович, я не ошибся, заключив с вами контракт. Материалы очень интересные. Не могу сказать, что шедевр, но видно рука настоящего профессионала.
  - А разве могло быть иначе? - спросил Дубровин.
  - Разумеется, нет!
   Погосян слегка похлопал Дубровина по руке. Этот жест вызвал у него уже даже не раздражение, а самый настоящий приступ злости. Но он себя сдержал. На кону было слишком много.
  - Я очень рад, что вы так оцениваете мой скромный труд.
  - Вовсе ваш труд не скромный, это будет отличная книга, она будет иметь успех, в том числе и коммерческий. Жду с нетерпением окончания нашего проекта.
  - Я тоже хочу его как можно скорей завершить.
  - Так, вперед, осталось покорить не так уж много вершин.
   - Вот о покорении новых вершин я и хотел бы с вами поговорить.
  По лицу Погосяна пробежала тень.
  - Что-то случилось, какие-то проблемы, Глеб Романович? Они нам сейчас крайне нежелательны.
  - А когда они желательны?
  - Вы очень точно заметили, - засмеялся издатель. - Проблемы и неприятности, как визит тещи, всегда не во время. Так что же случилось? Если в моих силах, рад помочь.
  - Так получилось, что у меня временно возникли небольшие финансовые затруднения. Я их, конечно, решу, но на это требуется немного времени. А, как вы знаете, деньги нужны постоянно. Вот я хотел попросить у вас некоторый аванс. Тем более вы видите, что работа идет интенсивно.
  Лицо Погосяна сделалось сразу же каким-то скучным. Он налил себе немного коньяку и выпил.
  - Надеюсь, вы помните, что в нашем договоре аванс не предусмотрен.
  - Я это хорошо помню. Но договор можно немного изменить.
  - Изменить можно все или почти все. Но это еще не повод, что надо что-то менять. Сожалею, но в этом вопросе я для вас ничего не смогу сделать. Я бизнесмен и у меня все деньги подсчитаны и распределены. Оплату вы получите только после написания всей книги. Пишите быстрей, быстрей получите свой гонорар.
  По ставшему совершено отчужденному лицу Погосяна, Дубровин понял, что уговаривать его бессмысленно, он не изменит решения. Говорить больше было не о чем, да и не хотелось.
  - Я вас понял, - хмуро произнес Дубровин. - Извините, что отнял у вас столько времени.
  - Ну что вы такое говорите, общаться с вами мне всегда очень приятно. Не желаете ли на посошок.
  Но Дубровин уже направлялся к двери и даже не повернулся на его слова. Ярость клокотала в нем, как вода в гейзерах. Он боялся одного, что не сдержится и выпустит горячий пар наружу. А каков он в гневе, лучше никому не показывать.
  33
  День был свободный, в театр ехать было не надо, и Алла осталась дома. Занятий особых не было тоже, точнее, было много мелких домашних дел, которые давно ждали, когда она за них примется. Но у нее то не было времени, то не было желания, то не было ни того, ни другого. Вообще, в последнее время Алла сознавала, что забросила семью и дом. Мало общается с сыном, а то общение, которое возникает, и общением не назовешь. Оно больше напоминает разговор двух случайных попутчиков в купе. Она так хотела ребенка, именно мальчика, ей казалось, что большего счастья в мире не существует. И так была счастлива, когда он появился. А сколько внимания ему уделяла. И вот прошло каких-то шестнадцать лет и от этой всей гаммы чувств осталось не так уж много. Она почти не знает, чем он занимается, чем интересуется. Но самое ужасное и большого желания узнать, не возникает. Сейчас она целиком поглощена собой.
  Алла знала, что эта самопоглощенность присуща многим деятелям искусства, она превращает их в чрезмерных эгоистов, которые кроме самих себя больше ни о чем не беспокоятся. Но сейчас у нее были дополнительные причины для того, чтобы целиком погрузиться в это состояние, она чувствует, как творческий кризис все явственный переходит в кризис человеческой, кризис всей ее личности и всей жизни. Она теряет ориентиры, еще недавно та твердая реальность, в которой она пребывала, рассыпается на части. И она не представляет, как вновь склеить ее в единое целое.
  Алла лежала на диване, смотрела какой-то фильм, но почти не вникала в происходящее. Думала она о другом, об этом странном ночном разговоре с Молевым. Философией она никогда не интересовалась, в глубине души считала эту науку скорее вредной и ненужной. Кому она принесла счастье или хотя бы пользу? Что по большому счету объяснила? Ничего не меняется. Жизнь как была неразгаданной тайной, так ею и остается. И лучше не задумываться над всякими там вещами: Бог, смерть, истина. Все равно ни на один из этих вопросов нет ответа. То ли дело театр, он всегда говорит на эти темы, но никогда не пытается ничего понять. Для него важны лишь те чувства, которые возникают при этом. Да и зрители реагируют практически исключительно на них. Это за многие годы артистической карьеры она хорошо усвоила. По большому счету все искусство ужасно примитивно.
  Но сейчас что-то сдвинулось в коре ее сознания, тот ночной разговор не выходил из головы. Само собой, разумеется, будь у нее все в порядке, она бы и не вспоминала о нем. Конечно, этот Молев большой умник, но такие люди никогда ее не привлекали, они казались ей скучными и несчастными. В жизни важно не многое знать, а многое уметь, а у таких, как этот парень, часто возникают серьезные проблемы. Она встречалась с подобными экземплярами, некоторые ухаживали за ней, один даже предлагал руку и сердце. Но она ему не просто отказала, но решительно порвала с ним все связи, чтобы он не капал на ее мозги.
  Этот Молев с самого начала ей показался из той же плеяды, едва она его увидела, как внутри возникла недобрая волна. Но после ночного разговора и мысли и чувства понеслись по какому-то иному коридору. Тогда она вернулась из кухни в спальню практически безучастной, эта беседа лишь слегка позабавила ее. Так ей в тот момент казалось. Все изменилось утром, проснулась рано, рассвет только набирал ход, темнота растворилась еще не вся и висела в комнате клочьями. И Аллу вдруг забила мелкая дрожь. Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять, что с ней происходит. А когда поняла, изумлению ее не было предала; она вдруг отчетливо осознала, что таким вот странным образом пробился к ней Кьеркегор.
  Память у нее была артистическая, то есть превосходная, она без труда запоминала длинные монологи. И слова Молева четко отпечатались в ее голове, она могла их воссоздать почти дословно. Что она и сделала: "Возникает состояние, которое Кьеркегор охарактеризовал как абсолютное отчаяние. Оно появляется в результате осознания своего одиночества перед Богом. И далее он пишет о том, что истинная вера не является результатом усвоения религиозной традиции, она результат свободного выбора в ситуации абсолютного одиночества человека. Страх возникает из осознания риска неправильного распоряжения собственной свободой. Таким образом, он является ситуацией, в которой проявляется человеческая свобода".
  Именно с ней ровным счетом это и происходит, она полна страха, так как не представляет, как распорядиться собственной свободой. Мечется между разными берегами, при этом не способна принять решения, на какой из них высадиться. И чем дольше все это продолжается, тем страшней становится. Только теперь она начинает осознавать силу ужаса неопределенности. Выходит философия не такая уж и абстрактная наука, иногда она очень точный ставит диагноз. Но если она ставит верный диагноз, то должна и прописывать лечение. Разве это не логично и не вытекает одно из другого. Иначе, какой в этом смысл? Но если ее рассуждения верны, то в таком случае у этого Кьеркегора должно быть и способы того, как выходить из подобных ситуаций. Может, стоит почитать его труды?
  Эта мысль впервые мгновения показалась ей абсурдной; до чего же она дошла, что собирается читать философские труды. Но затем она немного успокоилась; а что в этом такое? Припасть к источнику мудрости никому не повредит. Раньше она обходилась без него, но сейчас попала в сложную ситуацию. И ей потребовалось изменить свое понимание жизни. Она же, в конце концов, не идиотка, чтобы не уяснить для себя простой вещи, что она никогда не углублялась в смысл явлений, больше рассчитывала не на разум, а на эмоции и чувства. Полагала, что на ее век этого багажа хватит, чтобы дойти до финальной черты. Но оказалась, что она заблуждалась, жизнь подкинула ей гораздо более сложную задачку, чем она привыкла решать. Вот и приходится вести себя не тривиально.
   Библиотека в их доме располагалась в кабинете мужа. Только там могли быть книги Кьеркегора. Шестакова встала и направилась к супругу.
  Дубровин сидел за компьютером, но Алла была уверенна, что он не работает. Когда он работает, у него совсем иной вид, сосредоточенный. А сейчас отрешенный. Ей вообще кажется, что в последнее время он трудится гораздо меньше. И это вызывает у нее удивление. Если бы она не была так занята своими проблемами, непременно бы попытались выведать, что с ним происходит. Но сейчас ей не до этого, пусть сам с собой разбирается.
  Алле показалось, что ее вторжение во владение мужа тому не понравилось. Брошенный на нее взгляд был далеко не самый любезный.
  - Я думал, ты уехала в театр? - сказал он.
  - У меня сегодня свободный день. Я говорила. Ты забыл?
  - Да, да, припоминаю. Извини, просто дел навалилось, ничего не успеваю.
  Алла с сомнением покачала головой. Слова мужа вызвали у нее недоверие, по его виду не было заметно, что он чем-то сильно занят. Скорей наоборот.
  - Я тебе мешаю, но я ненадолго. Хочу только взять несколько книжек из библиотеки.
  - Разумеется. А что за книги? - равнодушно, явно для проформы поинтересовался он.
  Почему-то у Аллы возникло сомнение, надо ли сообщать мужа, какие книги она хочет почитать. Но он все равно заметит, что она взяла.
  - Хочу почитать что-нибудь из Кьеркегора.
  Алла даже представить не могла, что ее слова вызовут у него такую бурную реакцию. Дубровин вдруг вскочил из стола и подбежал к ней.
  - Ты что с ума сошла?! - почти закричал он. - Зачем тебе нужен этот Кьеркегор? Это он тебя надоумил его почитать?
  - А что в том такого, читать Кьеркегора? Вы пишете книгу о нем. Вот мне и стало интересно, что это за человек.
  - Ничего интересного абсолютно нет. Так, нес какую-то хрень. Ты все равно ничего не поймешь.
  - А я могу сама в этом убедиться?
  - Нет! - вдруг рявкнул Дубровин. - Извини, - уже совсем по другому, даже виновато, произнес он, - просто мне не понравилось, что он вмешивается в чужие дела.
  - Ты об этом юноше?
  - Да, о Молеве. Мне кажется, тебе ни к чему общаться с ним на такие темы.
  - А на какие темы с ним общаться?
  - Ну, про то, как он тут живет, что ему нужно, как он себя чувствует?
  - А вот это как раз меня совершенно не волнует, дорогой.
  - Что же тебя тогда волнует? Кьеркегор? - Дубровин вдруг подозрительно взглянул на жену. - Но до сего дня тебя ничего подобного не интересовало.
  - А сейчас заинтересовало. Некоторые его мысли мне показались близкими.
  - И что за мысли?
  Алле не слишком хотелось углубляться в эту тему.
  - О страхе и свободе. О том, что страх является предпосылкой для обретения свободы.
  Дубровин задумчиво посмотрел на жену.
  - А какое тебе до этого дело? Ты что чего-то боишься? Или тебе не хватает свободы? По-моему, я ее ни чем не ограничиваю.
  Алла почувствовала некоторую растерянность, она не была готова к такому разговору. Да и не очень представляла, что должна говорить. Ею владели скорее чувства, чем мысли, именно они определяли ее поведение.
  - Да, ты очень добр, Глебушка, ты предоставил мне максимум свободы. И я тебе за это благодарна.
  - Так в чем же дело? - требовательно спросил Дубровин.
  - Но тебе же отлично известно, что есть еще внутренняя свобода.
  - У тебя с ней проблемы?
  Алла нерешительно кивнула головой.
  - Иногда мне кажется, что я чего-то боюсь.
  - Вот как! И чего?
  - Это сложно выразить. - Алла подумала, что за все время их совместной жизни они ни разу не разговаривали на такие темы. Да и даже мысли не возникало затеять подобную беседу. Еще совсем недавно одно это предположение вызвало бы у нее насмешку. Она бы посчитала, что такое желание может идти исключительно от глупости. Зачем нормальным людям размышлять о подобных материях. Не о чем больше что ли поговорить.
  - Иногда я теряю уверенность в том, что делаю. Я вдруг не понимаю, что со мной происходит, куда должна идти.
  - Но раньше же с тобой такого не было.
  - Раньше не было, а теперь возникает. Может, это возраст так действует.
  - Без всякого сомнения, - даже излишне уверенно произнес Дубровин. Но по его тону Алла поняла, что на самом деле муж так не считает. Но хочет себя уверить, что это именно так.
  - А если нет? - неожиданно для самой себе произнесла она. И увидела, как буквально затрясло мужа. Это длилось считанные мгновения, но их вполне хватило, чтобы она ощутила его злость и смятение. Теперь Алла окончательно поняла, что с ним творится что-то неладное. На миг ей стало тревожно, ею всегда владела уверенность, что этот человек будет вечно благополучен, что удача никогда не отвернется от него. Но сейчас его поведение свидетельствует, что и с ним не все ладно.
  Алла подумала, что надо бы все-таки расспросить мужа, что с ним происходит. Но тут же решила этого не делать. Может быть, как-нибудь в другой раз, но сейчас она не способна воспринимать еще и его проблемы. Достаточно своих. А если у него что-то не в порядке, пусть разбирается и находит решение. Он как никак мужчина, ему положено.
  У нее возникло желание, как можно скорей покинуть кабинет. Но не хотелось уходить без книг, этот Кьеркегор к ее удивлению засел в ее душе гораздо глубже, чем она может себе представить. И что это с ней творится?
  - Хочешь, я тебе скажу одну вещь, - проговорил Дубровин. - Все, что писал этот парень, полный бред. К реальной жизни это не имеет никого отношения. Как, к примеру, мои книги. Книги вообще пишутся не для того, чтобы по ним учились жить.
  - А для чего?
  Дубровин на секунду задумался.
  - А никто не знает. Просто сначала возникает желание что-нибудь написать. А потом, у кого получается, пишут, чтобы зарабатывать.
  - Насколько я знаю, Кьеркегор писал не для того, чтобы зарабатывать.
  - Вот не предполагал, что у тебя столько о нем сведений.
  - Я знаю о нем крайне мало. Вот и хочу почитать. - Алла двинулась к книжному шкафу. И неожиданно увидела, как преградил ей путь муж.
  - Я же тебе сказал, что это все пустое. Не надо забивать себе голову.
  В Алле вдруг проснулось упрямство.
  - Разреши уж мне решить, чем забивать мне мою голову. Если я решила, я все равно почитаю. Найду его труды в другом месте.
   Дубровин посмотрел на жену, затем подошел к книжному шкафу и протянул ей пару книжек.
  - Возьми. Но ты об этом пожалеешь.
  Алла лишь слегка пожала плечами. К ней пришла мысль, что такого странного разговора между ними еще ни разу не было. И это вызывало в ней беспокойство.
  35
  Дубровину чуть ли не до боли не хотелось читать роман Молева. Все противилось в нем этому. Но он понимал, что это необходимо, это один из его шансов. Хотя, что за шанс, как его использовать, он пока представлял смутно. Ему вообще не хотелось думать на эту тему. Но при этом он сознавал, что далеко не всегда нужно о чем-то сосредоточенно размышлять, мысли иногда приходят сами, без всякого усилия. Их можно хранить в каком-нибудь ящике сознания на самой его глубине, забывать о них надолго, как о ненужных вещах. Но когда приходит нужный момент, они внезапно всплывают на поверхность и выдают требуемое решение. И Дубровин знал, что находится именно в такой ситуации.
  Когда Алла зашла к нему в кабинет, он как раз читал роман Молева. И когда она сказала, что хочет взять сочинения Кьеркегора, его внезапно охватила ярость. Получается, что Молев проник и сюда, словно змий, соблазнил своей мудростью даже жену, которая до этого никогда не интересовалась ничем подобным. Дубровину с трудом удалось сдержать себя и не накинуться на нее с кулаками. Вот дура, нашла, что читать и кого слушать.
  Из головы Дубровина и без того не выходили слова дочери о том, что ей понравился роман, так как у автора есть свой взгляд на вещи. Он сразу понял, что она имела в виду, это было совсем не сложно. Тем самым она сказала, что у него, Дубровина, такого взгляда нет, и никогда не было. Кто же он тогда с ее точки зрения? Не известный писатель, каким его считают миллионы людей, а бездарный бумагомаратель, не способный к созданию ничего стоящего.
  Он давно подозревал, что его дочь относилась к нему пренебрежительно, не считает его серьезным писателем. Она никогда не обсуждали с ним его романы. И все же до сих пор она старалась не давать ему поводу так думать, была очень тактична, если за такт принимать то обстоятельство, что она старалась никогда не разговаривать об его творчестве. А если разговор все же заходил, то, как можно скорей сворачивала его под любым предлогом. А вот сейчас сказала почти прямым текстом то, что думала. И у него нет сомнения, что все это происходит под влиянием все того же Молева. Разумеется, он не дурак, чтобы непосредственно внушать Наташе такую мысль, но в этом и нет необходимости. Он действует гораздо тоньше, он ловко прибегает к помощи Кьеркегора. Вот уж никогда бы не подумал, что этого философа можно использовать таким образом.
  Но самое противное в этой ситуации, что Наташа права в оценке романа Молева, он, в самом деле, достаточно необычен и оригинален. И при этом написан предельно просто. Такое произведение способно вызвать и читательский ажиотаж, и коммерческий успех. Но как этим ему воспользоваться? Для него было бы гораздо легче с моральной точки зрения, если бы это творение оказалось никчемным. Как бы он сейчас этому радовался. И плевать на все другие мотивы, иногда для счастья надо нечто такое, о чем сразу трудно догадаться. Чужая неудача может приносить не меньше радости, чем собственный успех.
  Ему бы сейчас стереть текст из компьютера и навсегда забыть о нем, как о страшном сне. Но Дубровин знал, что надеяться на это бесполезно, ничего он не забудет. Может, попытаться выкупить роман у Молева. Дубровин знал одного писателя, который искал талантливые произведения никому не известных авторов, покупал их, а затем издавал под собственным именем. Заработал не только кучу денег, но и славу одного из лучших литераторов. Правда, случилась не совсем понятная история, один из этих непризнанных гениев после успеха своего творения потребовал огласки, захотел, чтобы все знали, кто настоящий творец этой книги.
  Дубровин помнил, как испугался этот фальшивый писатель, тогда-то он от страха и проговорился об этой истории, будучи в состоянии сильного опьянения. И даже попросил у Дубровина совета. Совет Дубровин не дал, так как не знал, как урегулировать эту ситуацию, уж больно невероятной показалась она ему тогда. Но никакой огласки так и не случилось. Хотя почему это произошло, осталось тайной. Дубровина тогда удивило то, почему так и не объявился этот неизвестный гений. А вот плагиатор неожиданно для всех уехал за границу и провел там несколько лет. Но главное, к изумлению своих поклонников так больше ничего не опубликовал. Впрочем, денег ему вполне хватило на безбедную старость.
  Правда, скончался он еще совсем не старым, он был старше Дубровина всего лет на семь-восемь. Похоронили его с почетом, у гроба произносились проникновенные речи про талант, про самобытность, про честность и порядочность, про любовь к нему читателей. Книги его переиздаются до сих пор, обогащая наследников. И никому, кроме случайно узнавшего об этом Дубровина, неизвестно, что написаны они совсем не им.
  Дубровин вдруг поймал себя на том, что собственные мысли вызывают в нем страх. Куда-то он идет совсем не туда. Может, поговорить с Молевым? Но о чем? Нет, пока он воздержится от подобного общения. Ему надо все обдумать, взвесить все возможные варианты. Хотя какие могут быть варианты, о чем он? Когда у человека возникают неприятности, которые выбивают его из привычной колеи, у него в голове рождаются самые невероятные намерения и планы. Потом, когда все урегулируется, он будет со смехом вспомнить обо всей этой нелепице. Но только это будет когда-нибудь потом, а вот что сейчас ему делать? На данный момент он не видит ни одного решения выхода из ситуации.
  Дубровин снова стал читать роман, ощущая, как наполняется ненавистью к тексту. И вроде бы ничего нет особенного в том, что написано, но чем-то задевает, не оставляет безучастным, вызывает нетерпеливое желание узнать, что дальше. Конечно, кое-какие места следовало бы поправить, переписать, но все это в целом не столь существенно. Совсем нередко, когда маститые авторы выдают такое, что даже не понятно, как можно это было написать в твердом уме и при ясной памяти. Если только они в полном подпитии, тогда становится понятным.
  Дубровин знал, что завидует Молеву, такое с ним в жизни уже случалось два или три раза. Молодые авторы нередко присылают или приносят ему рукописи. Девяносто девять процентов из них либо дерьмо, либо чуть лучше дерьма. Но очень редко встречаются в этом зловонном потоке настоящие бриллианты. И когда они ему попадались, его охватывала такое сильное неприятное чувство, что совладать с ним был не в состоянии. И чтобы справиться с этим чувством брал грех на душу, отсылал авторам разгромные рецензии, советуя никогда больше не браться за перо. И ни один из них так никуда и не прорвался. А ведь могли. Правда, последний подобный случай был давно, с какого- то момента он вообще перестал читать то, что ему направляли. Это оказалось правильным ходом, благодаря нему он надежно оградил себя от негативных эмоций. Но сейчас они снова мощно фонтанируют в нем. Но главное он не может выпускать их наружу, поставлен в условия, когда вынужден их терпеть. И это вызывало у Дубровина ярость, с которой ему также приходится справляться.
  Когда Дубровин завершил читать роман, то почувствовал облегчение, как после выполненной тяжелой работы. К тому же финал показался ему не особенно удачным, что немного ослабило его негативные эмоции. Но все же это мало влияло на общее впечатление. К нему вдруг пришла мысль, что непременно перепишет окончание. Но причем тут он, это же чужое произведение, автору и решать, чем его завершать. И все же желание неожиданно оказалось таким сильным, что он тут же взялся за работу.
  Писал он недолго, не больше часа. И когда закончил, с удовлетворением прочитал написанное. Без всякого сомнения, это более удачный, более интригующий финал. Он может им гордиться. Вот только что с ним делать? Не предлагать же Молеву заменить его окончание своим? Во-первых, тому неизвестно, что он, Дубровин, прочитал его роман, во-вторых, как автор он ни за что не согласится принять такое предложение. Все авторы ценят каждую написанную им строчку на вес золота. Даже если это строчка полное дерьмо.
  Несколько минут Дубровин молча смотрел на монитор, затем с остервенением выключил компьютер. Таким измотанным он себя давно не ощущал. И работа ту ни причем.
  
  36
   Аллу посетило неожиданное желание, ей неудержимо захотелось поехать в ту церковь, где она не так давно была. И где ей попался странный священник. Пожалуй, только сейчас она оценила те слова, что сказал он ей тогда. В тот же момент они просто отскочили от ее сознания, как мяч от стены. Но после ночного разговора с Молевым, после непривычно нервного общения с мужем, после того как она полдня читала Кьеркегора, ее потянуло снова побывать в этом месте. Вернее, сначала она решила обсудить прочитанное с Молевым, но затем резко передумала. Это сделать она всегда успеет, к тому же благоверный будет недоволен их новым общением на такую тему. Теперь она понимает, что он воспринимает их контакты, как вызов себе.
  Алла даже задумалась над этим феноменом. Первая мысль у нее была о том, что он элементарно ревнует. Но она быстро отправила ее в отставку, судя по тому, как протекал их разговор, дело в чем-то гораздо серьезней и глубже. Что-то не совсем понятное творится с мужем. Впрочем, в его возрасте кризис - это вполне естественное явление. Справится. Ей сейчас следует заняться исключительно собой.
  Алла подъехала к церкви, вышла из машины и с замиранием сердца вошла во внутрь. Как и в первый раз, она было совершенно пустой. Ее это обрадовало, не было ни милейшего желания видеть кого-то еще. Она должна побыть одна, наедине с Богом. Или еще с кем-то неведомым, кого мы по наивности называем этим именем. Впрочем, это и не столь важно. Она вдруг вспомнила, как ее отец несколько раз произносил фразу: неважно в кого верить, важно чувствовать, что в душе есть пусть даже самая узенькая тропинка, по которой если начать идти, то однажды придешь к чему-то более высокому, чем тот уровень, с которого стартовал. Пожалуй, с этим утверждением согласился бы и Кьеркегор.
  Чего Алла хотела понять, что почувствовать, она и сама точно не знала. Но должно же случиться какое-то прозрение, когда все нанесенные за жизнь наросты отваливаются, и остается только сама сущность. Как артистка она знала, как трудно до нее добраться, даже играя всего лишь роль. А что уж говорить про реальную жизнь человека. Кажется, этот Кьеркегор один из немногих, кому это удалось. И не на сцене, а в реальности. Пожалуй, вот об этом она и хочет поговорить. Разумеется, не о том, как это случилось с Кьеркегором, а о том, как это может произойти с ней.
  Она переходила от иконы к иконе, всматривалась в запечатленные на них мужские и женские лики. Долго стояла перед большой картиной, изображающего распятие Христа. И ничего не ощущала. Ни одна клетка ее тела, ни одна, самая тоненькая струна души никак не откликались ни на что. Все было неподвижно внутри нее. Она вдруг вспомнила своего деда-священника, как неистово он молился. Его вера проявлялась как-то исступленно, внезапно все в нем все вспыхивало, словно подожженный со всех сторон костер.
  То был одновременно очень суровый и очень добрый человек, его вера была сильна, но, как теперь догадывалась Алла, не глубока. Он просто не позволял себя задавать смущающие душу вопросы, а если и появлялись ростки сомнений, выдергивал их, как сорняки, на корню. Но так ли надо верить? Странно, она в этом сомневалась еще тогда, будучи девочкой. А сейчас после разговоров с Молевым, после чтения Кьеркегора, поняла, что верить надо совсем по иному. Так, как этот делал датчанин. Хотя, как он это делал, она еще представляла не до конца четко. Но это и не важно, это Молеву надо все знать, а ей совсем не обязательно. Ей вполне достаточно, если у нее появились новые чувства, какое-то другое восприятие жизни. Кажется, что нечто подобное как раз с ней и произошло.
  Она послышала за спиной чьи-то осторожные шаги. Даже не поворачиваясь, была уверенна, что это тот священник. Его поступь затихла, и теперь Алла не сомневалась, что он стоит совсем рядом с ней, за ее спиной.
  Несколько минут ничего не менялось, наконец, Алла не выдержала и обернулась. И встретилась с глазами священника.
  - Как вас зовут? - спросила Алла.
  - Я настоятель этой церкви отец Василий. Я ждал вас.
  - Ждали? - Алла изобразила удивление, но внутренне слова настоятеля ее не удивили.
  - Поиск Бога всегда имеет разные стадии, - едва заметно улыбнулся отец Василий. - Когда человеку хорошо, Бог обычно ему не нужен. И не важно, ходит он в церковь или не ходит, молится или не молится, соблюдает обряды или не соблюдает. Душа его переполнена другим. И это хорошо.
  - Хорошо? - теперь уже по-настоящему удивилась Алла.
  - Хорошо, - кивнул головой священник. - Если человеку хорошо, разве можно по этому поводу огорчаться. А то, что его душа не внемлет Господу, так не страшно, иногда полезно заняться ей собой. И мне не нравится, когда к Богу обращаются те, кому в данный момент плохо. - Ничего не понимаю, - пробормотала Алла. - Разве это не естественно думать о Боге в такой момент.
  - Как посмотреть. В такой момент человек ищет не Бога, а способ облегчить свои страдания. А до Бога в тот момент ему нет ни малейшего дела.
  - Когда же тогда следует приходить к Богу? - спросила Алла.
  - Именно в такой ситуации, как ваша.
  - А какова моя ситуация?
  - Вы ни счастливы, но и не несчастны, вы полны сомнений, ваша жизнь разрушается, а новая не созидается. Вы мечетесь от одной крайности к другой, ищите любые пути, которые, как вам кажутся, способны вывести вас из этой западни. Увы, - вздохнул отец Василий, - всякий раз вы убеждаетесь, что всего лишь блуждали по лабиринту. И тогда однажды к вам может прийти мысль, что вам нужен прорыв, рывок, взлет, бросок в неизведанное. Называйте это как хотите. Но только в этом и заключается единственный шанс.
  Алла какое-то время молчала.
  - Я совсем недавно читала Кьеркегора. Мне показалось, он пишет что-то похожее на то, что вы говорите.
  - Но что же в этом странного. Я тоже читал этого автора. Мне близок его дух, хотя я не разделяю многие его положения. Но так ли это важно; сегодня не разделяю, завтра может быть, что-то разделю. Все в этом мире текуче. Понимание этого обстоятельства и есть начало движения по дороге к Богу. В чем наша проблема? Мы ищем к Нему подходы не с той стороны, едва мы родились, а нам уже указывают, где он и как до него можно добраться. А это неправильно, дорогу надо искать непременно самому. Только в этом заключается смысл веры. И ни в чем другом. Остальное - мало значащие слова.
  Алла с изумлением смотрела на собеседника.
  - Мой дед был священник, как и вы, настоятель церкви. Но он бы никогда не согласился с вашими утверждениями.
  - А с ними и не соглашаются, - улыбнулся отец Василий. - Поэтому меня и сослали сюда. В этой церкви совсем мало прихожан, домов рядом почти нет, зато мимо все мчатся на машинах. Но никто не желает остановиться и войти сюда. Вы одна из немногих, которая это сделала. Поэтому я с вами так и говорю. Ведь это произошло не случайно, вас послали сюда.
  Алла кивнула головой.
  - Да, это так. Хотя внешне все выглядело, как случайность.
  - Все, что внешне, все обман. Никогда не верьте ничему внешнему. Кто не верит в случай, тот не верит в Бога.
  - И все же я не понимаю, во что верить? В один только в случай?
  Отец Василий тяжело вздохнул.
  - В этом-то все и дело, чему верить? - Священник вдруг внимательно посмотрел на женщину. - Странно, что вы вдруг заинтересовались Кьеркегором.
  - Да, странно, - подтвердила Алла. - Еще совсем недавно я практически не знала, кто это такой. Но возникла цепочка непредвиденных обстоятельств - и я стала его читать. Правда, совсем немного. Устаю после нескольких страниц. Впрочем, я так понимаю, это совсем не важно, сколько прочитать. И даже что конкретно. Важно уловить дух, глубинный смысл. Разве не так? - Алла вопросительно посмотрела на священнослужителя.
  - Именно так, - подтвердил отец Василий. - Видите ли, в чем дело, каждому важно понять, зачем ему Бог? И нужен ли он вообще? Миллионы людей молятся Ему, приходят в церковь, не испытывая в Нем никакой потребности. Я говорю таким людям: уходите отсюда, не вы не нужны этому месту, ни оно вам. К Богу нужно приходить тогда, когда в этом созревает внутренняя потребность, когда без него дальнейшая жизнь становится невозможной, невыносимой. Именно с этого момента и начинается подлинная дорога в Его обитель. И я вижу, что для вас настал именно такой момент. Я знаю, что Кьеркегор никогда такое не писал, но между тем эта его ключевая мысль. Я бы даже сказал, что как раз она и определяло всю его жизнь. А сейчас начинает влиять и на вашу. Поэтому вы с ним и сошлись в одной точки.
  Алла ненадолго задумалась.
  - Даже если это и так, я все равно ничего не понимаю ни что делать, ни куда идти.
  - Не расстраивайтесь, невозможно разобраться во всем сразу. Попытайтесь не паниковать и как можно спокойней ко всему относиться. - Отец Василий слегка наклонился к уху Аллы. - Бог любит спокойных, - прошептал он. - Только почти об этом никто не ведает, это большая тайна. Большинство уверены, что ему нужна страсть, исступление, экзальтация. Поверьте, это не так, ему от этого всего противно. Тот же Кьеркегор писал, что Бог приходит к человеку в тиши. Когда внутри вас установится тишина, вы станете ощущать себя по-другому.
  - Но как ее установить? Во мне, наоборот, все кипит, - раздраженно проговорила Алла.
  Отец Василий развел руками.
  - Никто вас этому не научит, вы сами должны научиться достигать такого состояния. Ничего не достигается без собственных усилий. - Отец Василий как-то многозначительно посмотрел на нее. - Бог из двоих: того, кто в Него слепо верит, и того, кто сомневается в Его существовании, выбирает того, кто сомневается. Потому что Бог любит в человеке творца. Он же сам творец. Тот же, кто слепо верит, убивает в себе творца. И Ему он не интересен.
  Алла почувствовала одновременно усталость и разочарование. Слишком много требуется усилий, но при этом никто не гарантирует результат. И даже неизвестно, каким он должен быть. По большому счету это можно определить известным выражением: идти туда, не зная, куда, найди то, не знаю, что. Нет, в эту церковь она больше ни ногой.
  - Спасибо, отец Василий за ваши слова. А теперь я пойду.
  - Вижу, я вас не вполне удовлетворил, - не без огорчения произнес он. - Но плох тот священник, который отпускает прихожанина полностью удовлетворенного беседой с ним. Это значит, что он внушил ему ложные ожидания.
  Алла посмотрела на него и поспешно покинула церковь.
   37.
  Наташа уже не первый раз перечитывала биографию Кьеркегора. А точнее ту ее часть, что была посвящена его роману с Региной Ольсен. И пыталась представить себя на ее месте. Тем более, они почти были ровесниками, Наташа была старше ее совсем чуть-чуть. И эта жившая в далекие времена девушка оказалась в ситуации, когда пришлось самым тесным образом соприкоснуться с самым необычным человеком своей страны, настоящим гением. И хотя она оказалась в крайне сложном, щекотливом положении отвергнутой невесты, повела она себя достойно. И смело.
  Наташа снова и снова перечитывала те строки, описывающие, как Регина Ольсен пришла к Кьеркегору, чтобы отдаться ему. Легко представить, как трудно решиться на такой поступок совсем молоденькой девушке, живущей в строгом и лицемерном девятнадцатом веке. Сколько нужно сломать внутри себя барьеров, чтобы решиться поставить на кон самое ценное, от чего зависит вся дальнейшая жизнь, - свою репутацию. Если бы она ее погубила, Регину бы ждала печальная судьба. Общество тогда было непримиримо к тем, кто пренебрегал суровыми правилами морали, хотя на самом деле их мало кто соблюдал. А вот она, чтобы спасти свою любовь, не побоялась бросить вызов общественному мнению.
  Наташа сканировала из книги портрет несостоявшейся жены философа и повесила на стену в своей комнате над кроватью. У нее даже появилась привычка беседовать с ней. Иногда ей становилось так жалко ее, что на глазах даже выступали слезы. Она представляла, как бредет Регина по продуваемому соленым морским холодным воздухом Копенгагену только что отвергнутая любимым человеком, ради которого она готова была пожертвовать всем. А нет ничего унизительней, когда твоя жертва оказывается ненужной. Почему он так жестоко поступил? Конечно, у него на то были свои мужские причины. Но дело тут в чем-то еще.
  И все же Наташа понимала, что волновало ее не только судьба Регины Ольсен, еще сильней ее волновало то обстоятельство, что она сама оказалась в чем-то похожей ситуации. Ей тоже на жизненном пути встретился необычный человек, пусть не такой, каким был жених датчанки, но все же тоже непохожий на других, живущий по своим, во многом неведомым и непонятным законам. А только после знакомства с Молевым Наташа поняла, что больше всего ее в мужчинах, да и вообще в человеке привлекает именно это свойство. Как и несостоявшуюся невесту Кьеркегора. Иначе она бы ни за что не обратила на такого странного и некрасивого, даже в чем-то нелепого существа, несмотря на то, что в тот момент он был еще довольно богат. Это означает лишь одно: в ее душе таилось нечто такое, что требовало удовлетворения этой ее сущности, которая прорывалась, словно росток сквозь асфальт, через всю толщу обыденности окружающей жизни.
  Но то, что не получилось у Регины Ольсен, может вполне получится у нее, Наташи Дубровиной. Почему-то всякий раз эта мысль вызывала у нее сильный всплеск чувств; от волнения даже начиналась кружиться голова. Она не должна повторить ее ошибки и упустить человека, о котором, если это случится, она с горьким сожалением будет думать всю жизнь. А Молев может уйти в любой момент: поссориться с отцом - насколько может она судить, отношения у них далеко не самые дружественные, закончить здесь свою работу. И тогда где его искать? А это значит, что они должны пожениться как можно скорей.
  От этой мысли у Наташи уже по-настоящему начинала кружиться голова, ею овладевала настоящая эйфория. Быть женой такого человека - это ли небывалое счастье, неслыханная удача. Миллионы женщин выходят замуж за посредственностей, всю жизнь вынуждены бороться со скукой, как с тяжелой хронической болезнью. И ради чего? Чтобы быть пристроенными. А вот она так не хочет, у нее должна быть необычная жизнь с ни на кого не похожим супругом. Только тогда есть смысл жить, а не просто отбывать повинность на земле.
  Наташа стояла у окна и смотрела на Молева. Если сначала, как он тут поселился, он работал исключительно в своей каморке, то в последнее время ему понравилось садиться у бассейна, класть ноутбук на колени и печатать. Она с упоением наблюдала за его работой. Для нее было увлекательнейшее зрелище, интересней любого спектакля. Хотя обычный взгляд что-то особенного вряд ли обнаружил, просто человек трудился на компьютере. Но Наташа знала, что это не просто труд, а рождение нового мира, попытка осмысления самого важного, что есть в жизни.
  Молев действительно периодически погружался в долгий транс размышлений; в такие минуты ей казалось, что он целиком отрешен от окружающей действительности. Он сидел совершенно неподвижный с закрытыми глазами. Так могло продолжаться довольно долго. Наташа была уверенна, что сходным образом некогда вел себя и тот человек, о котором он писал. Иначе и быть не могло, ведь в такие минуты эти люди отрывают от той действительности, в которой находятся, и устремляются в неведомые дали, где и черпают свои замечательные мысли.
  Замечательные мысли. Они невероятно привлекали Наташу. Все последнее время она была занята тем, что пыталась проникнуть в суть размышлений Кьеркегора. Но это ей удавалось слабо, большую их часть она либо совсем не понимала, либо понимала крайне приблизительно. Сначала ее это сильно огорчало, но затем на нее словно нашло озарение. Разве ей обязательно постигать его теории во всех тонкостях и нюансов, ей это вовсе не нужно, для нее важно другое - ощутить неповторимость и нестандартность мышления человека. Она же не собирается становиться философом, как и у любой женщины, ее призвание в любви. Женщины всегда страдают не от того, что чего-то не в состоянии понять - с этим они легко мирятся, а от ее нехватки. Именно это она всегда подсознательно ощущала, и от этого мучилась. И, как не удивительно звучит, именно Кьеркегор помог осознать это обстоятельство. Он и его возлюбленная Регина Ольсен. Благодаря этой давно ушедшей из мира девушки у нее вдруг ясно выкристаллизировалась мысль, что любовь - это выбор не лучшего, а своего. И в этом заключалась ее ошибка, она-то как раз искала лучшего, самого достойного, а надо было искать того, кто нужен был только ей, без кого она не могла существовать на земле.
  Наташа очнулась от своих мыслей и снова посмотрела в окно. Молев по-прежнему сидел на стуле и быстро печатал. Ей вдруг нестерпимо захотелось к нему, услышать его голос, почувствовать прикосновение к себе его рук... Ни о чем больше не думая, она стала спускаться вниз.
  Наташа присела рядом с Молевым.
  - Я не помешаю, если посижу с вами? - почему-то робея, спросила она.
  Он оторвался от ноутбука и посмотрел на девушку.
  - Вы мне никогда не мешаете, Наташа. К тому же самое время сделать перевывчик. Я сегодня что-то устал, текст дается с напряжением. Будто пробиваюсь сквозь густые заросли.
  - А можно узнать, о чем вы сейчас пишите?
  - Пытаюсь описать роман Кьеркегора с Региной Ольсен. Оказалось, что это едва ли не самый трудный сюжет.
  Наташа даже вздрогнула. Такое совпадение не могло не быть знаковым.
  - Знаете, я тоже сейчас думала об их романе.
  Молев внимательно посмотрел на нее.
  - Любопытно. И что вы думали?
  Наташа смутилась. Она еще была не совсем готова поведать все свои мысли.
  - Это сложно объяснить, - нерешительно произнесла она. Наташа горела нетерпением от желания пуститься в объяснения, пусть даже самые путанные, но одновременно никак не решалась; требовался дополнительный импульс, который бы позволил поведать Молеву то, что накопилось на душе.
  - Да, сложно, - думая о чем-то своем, согласился Молев. - Ведь это один из самых необыкновенных романов в истории любви. Его драматургия не во внешних событиях, а исключительно в невероятно интенсивных переживаниях его героев. Вы понимаете, о чем я?
  - Понимаю! - горячо проговорила Наташа. - Вы сейчас озвучили мои мысли.
  - Вот не думал, - слегка удивленно протянул Молев. С каким-то новым интересом он взглянул на Наташу. - Вы тоже размышляете об этом романе?
  - Нет, не размышляю, я его переживаю. Иногда даже возникает ощущение, что я одна из его участниц. Мне так жалко эту девушку.
  - За что?
  Наташа задумалась.
  - Она могла стать спутницей необыкновенного человека, а вместо этого ей выпала судьба стать женой обычного чиновника. Мне кажется, она до своей последней минуты думала о нем.
  - Я в этом уверен, - подтвердил Молев. - Но быть спутницей необыкновенного человека внешне выглядит замечательно, но в реальности весьма обременительно. Вы же знаете, что он был за человек. Представьте, каково с ним ежедневно жить. Врагу такое не пожелаешь.
  - А я бы пожелала другу. Конечно, вы правы, с ним очень трудно. Но разве лучше серость и скука обыденности. По мне так нет ничего ужасней, когда нет рядом человека, за которым хочется идти.
  Молев молчал, думая о чем-то своем. Наташа тоже молчала с замиранием сердца, ожидая его слов, как вердикта суда.
  - А куда идти, вот в чем вопрос? - вдруг проговорил он. - Вот Кьеркегор всю жизнь шел, а куда пришел? Написал огромное число произведений, а что в осадке? Прояснил ли он хоть одну проблему?
  - А зачем их прояснять?
  - А как?
  Наташу охватило волнение. Почему-то ей показалось, что от того, что сейчас она скажет, будет зависеть очень многое.
  - Разве это столь важно. Важен же порыв. В жизни так трудно разорвать одеяло обыденности, оно так плотно всех накрывает. Знаете, сначала я пыталась понять, о чем он пишет. Но вскоре убедилась, что мне это не по зубам. Даже не потому, что я не способна проникнуть в его мысли, а потому что мне это не очень нужно. Для меня важно другое - почувствовать, что все время находишься на гребне высокой волны, которая поднимает тебя все выше и дальше. А куда? По большому счету не имеет значения. Где-то обязательно есть лоцман, он и приведет меня по назначению. Ведь главное - это быть на высоте.
  Наташа ждала ответа, но Молев снова молчал. И по его лицу нельзя было понять, о чем он думает, какие чувства испытывает. И она вдруг ощутила горечь, разве он не понял, о чем она только что говорила. Или понял, но остался безучастным к ее словам.
  - Извините, мне надо идти, - неожиданно нарушил молчание Молев и встал. Наташе показалось, что он хотел что-то сказать, но вместо этого быстро направился к входу в дом.
  
  38.
  Антон поймал Молева, когда тот выходил из бассейна. Было поздно, можно сказать, что уже наступила ночь. Об этом свидетельствовало хотя бы то, что над водой висели тяжелые грозди из звезд. И Молев долго лежал на спине, вглядываюсь в небо.
  Это огромное наслаждение - купаться ночью под звездами он открыл несколько дней назад. Он никак не мог заснуть, хотя до этого проработал несколько часов и чувствовал сильную усталость. Молев решил подышать немного воздухом, вышел из дома - и застыл в изумление от отрывшейся ему красоты; небесные светила, словно в зеркале, отражались в воде. Он не стал идти за плавками, вокруг никого не было, снял одежду и бросился в бассейн.
  Дни стояли жаркие, и вода хорошо прогрелась. Он долго плавал, плескался. И с тех пор повторял эти водные ночные процедуры ежедневно. Ему казалось, что он погружается не в бассейн, а в просторы вселенной, ныряет не в воду, а в само мирозданье, уходит в какое-то новое измерение, куда допускаются лишь самые избранные. И он нашел туннель, по которому можно пробираться в таинственную обитель неизведанного. В эти минуты он забывал о Дубровине, о Кьеркегоре, о своей неустроенности, все это исчезало, как корабль в морской пучине. Ему было не до этих мелочей, ведь он оставался один на один с чего-то непонятным, неизведанным, но таинственным и великим. И тогда он ясно постигал, что и сам пришел из этих неведомых глубин, только на время забыл об этом. А эти теплые ночи явились ему, чтобы напомнить об этой истине.
  Молев вышел их воды и едва не столкнулся с юношей. После купания общаться ни с кем не хотелось. А хотелось просто посидеть на шезлонге и смотреть и смотреть в небо. Он даже сам удивлялся этому своему желанию, никогда излишним романтизмом не страдал. Скорей наоборот, считал себя, хотя и своеобразным, но прагматиком. Может, все же Кьеркегор его и этим заразил?
  - Я вас ждал, - произнес Антон. - Не знал, что вы купаетесь по ночам.
  - И ты искупайся, не представляешь, как здорово. А когда будешь купаться, все время смотри на звезды.
  - На звезды? - удивился Антон. - Зачем? Что я их раньше не видел
  - Запомни: кто не умеет смотреть на звезды, тот никогда ничего по-настоящему не поймет в жизни.
  - Вы это серьезно? - недоверчиво спросил Антон.
  - Более чем.
  Молев вытерся, завернулся в халат и лег на шезлонг. Антон примостился рядом.
  - А я хотел с вами посоветоваться, - нерешительно произнес он.
  - Давай, советуйся. Снова о женщинах?
  - Ну да, о Вере.
  - Что за Вера?
  - Помните, я рассказывал, что меня отшила телка после первого траха. Сказала, что со мной неинтересно.
  - Помню. И как у тебя с ней?
  - Вот об этом я и хочу поговорить. В общем, я стал делать, как вы мне говорили, стал проявлять к ней внимание, беседовать о музыке. Даже в Интернете кое-что почитал и послушал.
  - Да ты совершил самый настоящий подвиг, - усмехнулся Молев.
  - Может, оно и так, - безрадостно вздохнул Антон. - Знаете, какая это смертная скука читать про композиторов.
  - Представляю. Но ты сразу переходи к делу.
  - Для этого и пришел. Я с трудом уговорил ее на встречу, мы пошли гулять в парк. Ну, я и начал излагать прочитанное. Хорошо, что хоть с памятью повезло, я обычно запоминаю с первого раза.
  - Прямо так и стал излагать?
  - Что я дурак, - обиделся Антон. - Я завязал разговор, стал говорить, как люблю музыку. Даже стал кое-то насвистывать. Потом мы стали говорить о жизни, об искусстве, ну и прочей фигне. Я большую часть даже понять не мог, о чем она. Только поддакивал, да вставлял слова.
  - Короче, что в итоге?
  - Она поняла, что меня кто-то всему этому научил. И захотела познакомиться с этим человеком. И так насела на меня, что я, в конце концов, раскололся. Ну и рассказал про вас.
   Антон замолчал. Молев почувствовал смущение юноши и почувствовал, что неожиданно для себя заинтригован его рассказом.
  - Что же дальше? - поинтересовался Молев.
  - Она стала просить познакомить вас с ней. Я и обещал.
  - Как-то не очень хорошо это делать от моего имени.
  - Я понимаю, но она пригрозила, что в противном случае не будет больше со мной встречаться. Очень вас прошу, Виталий, встретитесь с ней. Ради меня.
  В первое мгновение Молев ощутил негодование на парня, он не имел никакого права давать обещания от его имени. Но затем постарался побыстрей подавить это чувство. И едва ему это удалось, как на освободившееся место вдруг пришло любопытство. А почему бы и в самом деле не познакомиться с этой меломанкой. А то в последнее время он почти никого не видит. И ощущает, как постепенно заползает внутрь него скука. Местный зоопарк он уже изучил, хотя может и не до конца. Но все же настолько, что больших неожиданностей вряд ли от его обитателей стоит ожидать.
  - Ладно, раз просишь, встречусь, - дал согласие Молев.
  - Тогда завтра. Вот увидите, она вам понравится. Она пригласила нас к себе домой.
  - Хорошо, тогда до завтра. А сейчас, извини, отправляюсь спать.
  Молев, в самом деле, почувствовал, что сильно хочет спать.
  
  39.
  После сцены в кабинете Милорадова, Алла чувствовала очень себя неловко. Ей вообще не хотелось с ним больше встречаться. Но и не встречаться было невозможно, она все же занята в спектакле. Пусть не в главной роли, но в достаточно важной. В молодости она мечтала сыграть такую роль и долго ждала, когда выпадет удача. Но она не спешила с ней на свидание, все места на сцене были прочно заняты ветеранами труда, как называли этих людей в их молодом кругу. И эти ветераны стояли насмерть, не позволяя молодым сделать ни одного лишнего шага.
  Алла тогда негодовала, она не понимала такого звериного эгоизма. Она наивно полагала, что эти все артисты должны же понимать, что нельзя так вести себя, никого не пускать. Это ужасно не справедливо. У каждого человека должен быть шанс на успех. Не говоря уже о том, что жизнь так устроена, что все должно обновляться, как природа весной, пожилые должны уступать место тем, кто их моложе. Иначе однажды жизнь остановиться, как трамвай в том месте, где разобраны рельсы.
  Может, Алла и пробилась бы быстрей, но в силу своего характера она не слишком старалась скрывать своего возмущения сложившейся ситуацией. Это приводило к конфликтам, в результате она быстро приобрела репутацию скандалистки. И ее задвигали теперь еще и по этой причине, в отместку за то, что она осмеливалась качать свои права.
  И все же счастье улыбнулась ей, когда она уже почти совсем отчаялась. И когда вместо того, чтобы думать об успехе, все чаще думала о самоубийстве. Ее пугало то, что, зная свой характер, она однажды от слов может перейти к делу и действительно покончить счеты с жизнью. Тем более в их семье сестра матери, то есть ее тетка так и поступила, когда муж бросил ее. Суицидный синдром где-то скрывался в ее генах и наступали моменты, когда Алла ощущала его присутствие. Ее тогда посещали сильно пугавшие ее мысли о том, что ничего особенного в том, чтобы покончить с собой нет, в общем, обычное дело, сотни тысяч людей совершили над собой приговор. А потому не стоить бояться этого поступка, жизнь иногда бывает гораздо хуже, чем смерь. Тем более, люди давно разработали способы, как это делать быстро и безболезненно. Всего несколько секунд, в крайнем случае, минут - и ты за непреодолимой гранью, где ничто из того, что тебя так мучила еще несколько мгновений назад, больше не присутствует. И разве это и не есть подлинная свобода, свобода выбора, о которой все так мечтают. И вовсе это не грех, как уверяет религия, а наоборот, самая божественное дело. Не случайно Всевышний придумал такую замечательную штуку. Кто знает, может быть, он желает поскорее приблизить к себе некоторых из людей. Вот и посылает им страдания, дабы побудить их добровольно уйти из этого мира в тот, где можно быть ближе к Нему.
  Аллу одновременно изумляли эти мысли, так и пугало их появление. Они ей казались чужими, но при убедительными. Но однажды они исчезли, так как в ее судьбе произошел неожиданный переворот. Руководство театром сменилось, пришел новый молодой режиссер. Не будучи ни с кем из артистов связанным какими-либо узами, он почти сразу же все изменил. Старых отправил на пенсию, пожилые стали получать только роли пожилых персонажей, а вот молодые актеры и актрисы вышли в первые ряды. И очень скоро Алла заняла место местной примадонны.
  Затем все пошло, как и должно было идти, сначала она стала любовницей режиссера, потом - законной женой. Ее положение стало абсолютно непоколебимым, никто даже особенно и не пытался бросить ей вызов. А слабенькие попытки на корню пресекались их дуумвиратом. Это вовсе не означало, что они никому не давали жить, продвигаться. Наоборот, вели вполне либеральную и по-возможности справедливую политику, стараясь по возможности никого не зажимать, не позволять уж слишком сильно влиять личным пристрастиям на распределение ролей. Но вот то, что касалось ее позиций, было непоколебимо, как неприступная крепость.
   Через какое-то время главный режиссер покинул театр, примерно тогда же распался и их брак. Но позиции Аллы в труппе были к тому моменту столь прочны, что для нее практически ничего не поменялось, она осталась на первых ролях. Но она тогда поняла одну непреложную истину о том, почему, когда она только начинала свою карьеру, ей не давали даже небольшого прохода. А все было в том, что эти люди прекрасно знали, что если это сделать, хотя бы однажды пропустить вперед, то назад ее уже не загнать. Она вытеснит их на обочину, это будет лишь делом времени. И с какого-то периода Алла сама заняла точно такую же оборонительную позицию. Ею диктовало не желание никого не пускать, а проклятый возраст, бороться с которым с каждым годом становилось все трудней и трудней.
  Но сейчас Алла вдруг ясно осознала, что она должна поступить не так, как привыкла, а принципиально иначе. Настроил ее на такое решение Кьеркегор, Молев или священник, она точно не могла ответить. Но понимала, что не обошлось без их влияния. Каждый внес свой посильный вклад. Сама бы они ни за что на это не решилась, даже если бы к ней пришла подобная мысль. Нужен был какой-то мощный толчок извне, чтобы совершить необычный поступок.
  Но никакой радости Алла не испытывала. Скорей наоборот, в груди зависла какая-то тяжесть, которую она никак не могла изгнать оттуда. Более того, она становилась даже тяжелей. И это был плохой предвестник. Ею преследовала мысль, что однажды она пожалеет о своем поступке. И может быть, она бы отказалась от него, если бы не одна черта характера: Алла всегда доводила до конца то, что решила сделать. Неоднократно это приводило к плохим последствиям, но даже тогда, когда она ясно понимала, к чему все идет, все равно продолжала идти прежним путем. Внутри нее словно бы работал какой-то моторчик , который не позволял ни остановиться, ни свернуть в сторону.
  Вот и сейчас с тяжелым сердцем Алла входила в здание театра. Заранее она выяснила, что Милорадов находится в своем кабинете и ничем срочным вроде бы не занят.
  Она постучалась и вошла. И успела заметить недовольную мину на его лице; он явно был не рад ее появлению. Впрочем, она пребывала на нем совсем недолго. Милорадов попытался принять любезное выражение.
  - У вас ко мне дело, Алла Георгиевна?
   - Да. Я приняла одно решение. И хочу вам о нем сказать.
  Лицо режиссера отразило беспокойство. Алле показалось, что он посмотрел на нее даже с некоторым испугом. По-видимому с какого-то момента он стал опасаться ее решений.
  - Что за решение?
  - Я не стану играть в этом спектакле. Я согласна с вами, у меня вдруг перестало получаться. Наверное, я переживаю некий кризис. Вот он и сказывается на моих способностях.
  - Постойте, - Милорадов даже поднялся с кресла, - что значит, вы не будете участвовать в спектакле. До премьеры осталось совсем немного, ее дата на всех наших афишах, рекламных буклетах. Это же срыв. Вы понимаете, что вы делаете.
  Милорадов даже побледнел, у него затрясся подбородок. Она еще ни разу не видела его в таком состоянии. Алла подошла к графину с водой, налила ее в стакан и протянула режиссеру. Тот не стал благодарить, а просто выпил залпом.
  - Пожалуйста, не волнуйтесь так сильно, - сказала Шестакова. - Никакого срыва не случится. Я все продумала. Я передам роль Майе Стариковой. Она очень способная и к тому же по всем параметрам идеально подходит к ней. Вам не надо будет ничего делать, я сама займусь репетициями с Майей. Она очень быстро догонит и вольется в спектакль. Это будет лучше для всех. В том числе и для вас, Юрий Максимович. Хотите еще воды?
  - Спасибо, не надо, - хмуро произнес режиссер. Он уже почти полностью успокоился и снова сел в кресло. Какое-то время Милорадов молчал.- Вы уверены, что всесторонне обдумали свой поступок? - неожиданно спросил он.
  - Да, - ответила Алла.
  - Вы ведь знаете, как в нашей профессии, один раз уступишь свое место, вернуть его затем почти невозможно. Это удается очень немногим.
  - Я прекрасно знаю об этом. - Все это время Алла стояла, но теперь ей захотелось сесть. - Вы не возражаете, если я присяду? - спросила она.
  - Разумеется, нет.
  Алла села.
  - Я не хуже вас знаю, что обратной дороги нет. Даже вы не станете мне больше давать главных ролей. Совсем скоро Майя Старикова станет новой фавориткой. Я ее выбрала не случайно, она более других достойна такого положения. Она талантлива. Я это давно заметила. Поэтому я не давала ей ходу. Но сейчас я хочу, чтобы она получила свой шанс.
  Милорадов, откинувшись на спинку кресла, не спускал глаз со своей собеседницы.
  - А знаете, наши мнения совпадают, я тоже ее заметил. И собирался в скором времени дать главную роль в новом спектакле. Только опасался бунта, в первую очередь с вашей стороны.
  - Я бы ни за что этого не допустила. Но теперь все изменилось.
  - И это как раз меня больше всего удивляет. Мне с самого начала нашего противостояния казалось, что вы из тех людей, которые не меняются. И договориться с вами не удастся. Я видел, как вы хотели меня обхитрить. И это сильно настраивало меня против вас. А могу я спросить, что же вас подвинуло на такой шаг?
  Теперь некоторое время молчала Шестакова.
  - Не уверена, что сумею вам объяснить. Да я и сама точно не знаю. Может быть, мне помог Кьеркегор.
  - Кьеркегор?! - изумился Милорадов. - Вот никогда не думал, что он может так на вас повлиять.
  - Все произошло крайне неожиданно, я сама не успела ничего осознать. Просто вдруг я поняла, что должна поступить именно так, а не иначе. Вот и поступаю.
  - Скажу честно, никогда не ожидал такого от вас. Воистину, век живи, век учись. Сколько бы я не работал в театре, сколько бы не ставил спектаклей, всегда для меня остается главной темой - человек был и есть загадка. И вряд ли в этом плане что-то изменится. Мы никогда ее не разгадаем. Этому и должно быть посвящено все искусство.
  - Полностью с вами согласна. Я всегда была загадкой для самой себя. Долго это меня пугало, а сейчас, кажется, нет. - Алла встала. - С вашего разрешения пойду и сообщу Майе Стариковой замечательную новость, что в спектакле будет занята не я, а она. И сразу же приступлю к работе с ней.
  
  40.
  Пока они ехали к Вере, Антон не умолкал. Правда, говорил он об этом и том же. Вернее, все, что он говорил, сводилось к одной просьбой - сделать так, чтобы девушка прониклась к нему уважением. И стало бы с ним встречаться уже постоянно.
  Молев почти не слушал юношу и смотрел по сторонам. С тех пор, как он поселился у Дубровина в доме, он крайне редко уходил за его границы. Во-первых, много работы, во-вторых, куда пойдешь без денег. Да и вообще, к его удивлению, все это время почти никуда не тянуло. Но сейчас Молев ощутил, как засиделся в узком пространстве и хочется на волю, на простор. По крайней мере, уже скоро это желание станет неотвратимым. Он чувствует, как все сильней ему требуются новые впечатления, новые контакты. Может быть, эта Вера послужит небольшой отдушиной. Только по этой причине он и согласился отправиться к ней. Хоть увидит одно новое лицо. Но Антону, разумеется, знать это не нужно.
  Молев повернул голову в его сторону, Антон все продолжал и продолжал говорить. Он испытывал такое возбуждение, что никак не мог остановиться. Странный парень, как и все обитатели дома Дубровина. Каждый из них охвачен какой-то страстью или увлечением, которая поглощает человека целиком. Антон помешан на женщинах, других мыслей у него просто не бывает. Но это не может продолжаться вечно, к какому-то моменту своей жизни он переберет лимит к ним интереса. И однажды вдруг поймает себя на том, что думать о них ему больше не хочется. По крайней мере, с прежним пылом. Тогда у него наступит великое опустошение. Как там писал где-то Кьеркегор: "...никто не свободен от отчаяния; нет никого, в ком глубоко внутри не пребывало бы беспокойство, тревога, дисгармония, страх перед чем-то неизведанным или перед чем-то, о чем он даже не осмеливается узнать, - страх перед чем-то внутренним или же страх перед самим собой". Так что этот охваченный вожделением парень даже не представляет, что его ждет, что однажды наступит момент, когда женщины перестанут его волновать. В этот момент он окажется перед самим собой, совершенно опустошенный, во власти страха перед открывшейся ему бездной пустоты. Как он себя при этом поведет? Он, Молев, совсем не исключает, что у Антона может появиться мысль о самоубийстве. Такие чувственные натуры особенно сильно подвержены этому недугу, так как крайне эмоционально и психологически неустойчивы. И неизвестно, чем все это завершится. Нельзя исключить, что самым радикальным вариантом.
  Молев подумал о том, что хотел бы из любопытства поприсутствовать в финале этой весьма вероятной драмы. В крайнем случае, узнать о том, как она разрешилась. Но это будет еще не скоро. И крайне маловероятно, что он будет находиться рядом с возможным самоубийцей.
  Молевым вдруг овладело сильное предчувствие, что Антон именно так и завершит свою жизнь; однажды сам ее и оборвет. Причем, он почувствовал такую уверенность в правильности своего предвидения, что ему даже стало не по себе. Он знал, что периодически в нем пробуждалась эта способность - видеть будущее. В обычном состоянии дар предсказания, как и у подавляющего большинства людей, у него отсутствовал. Но иногда под влиянием каких-то эмоций или переживаний, он вдруг пробуждался. И тогда перед Молевым, хотя совсем и не надолго, открывались новые горизонты. И сейчас, кажется, наступила именно такая минута.
  Молев посмотрел на Антона, он наконец-то замолчал и теперь смотрел в окно. У Молева вдруг возникло желание поведать юноши о своем предчувствии. Как бы он отреагировал? Искушение было столь велико, что Молев едва удержался от того, чтобы рассказать ему обо всем. Но какой в этом смысл? Антон просто не поверит его словам. К тому же все его помыслы заняты совсем другим. Он даже не вникнет в услышанное, просто выкинет из головы. Другое дело, что однажды, может быть, даже через много лет вспомнит ту беседу. Но он, Молев, все равно об этом не узнает.
  Дом, в котором жила Вера, оказался еще больше, еще роскошней, чем жилище Дубровиных. Богатство проявляло тут себя во всей своей красе. Антон тоже оказался здесь впервые и с откровенным восхищением оглядывался вокруг.
  Но еще большее восхищение, чем особняк, вызвала у Молева Вера. Антон не напрасно запал на нее. И дело заключалась даже не в том, что девушка была красивой, с прекрасной, зрелой фигурой, несмотря на юный возраст, в ней явственно проглядывало то, что можно было охарактеризовать словом "порода". Не только лицо, но и манера поведения выдавали спрятанную внутри силу и уверенность в себе. В ней скрывалась некая великая тайна женственности, что делало ее невероятно привлекательной.
   Они прошли в комнату, где их уже ждал накрытый стол. Впрочем, никаких особых изысков на нем не было, бутерброды и фрукты. Между ними гордо, словно устремленная вверх башня, высилась бутылка сухого вина.
  На правах хозяйки Вера пригласила всех занять места за столом. При этом Молев обнаружил, что она не спускает с него взгляда. И делает это совершенно открыто, не прячась.
  - Пожалуйста, разливайте вино, - предложила Вера.
  Молев взял инициативу на себя и разлил вино по бокалам.
  - За знакомство! - провозгласил он тост.
  Вера посмотрела на него невероятно ясными большими глазами и едва заметно улыбнулась кончиками губ.
  - Вы не обиделись на меня за то, что я попросила Антона привезти вас ко мне? - спросила она, пригубляя вино.
  - Наоборот, очень рад. Только хотелось знать, почему возникло такое желание?
  Теперь девушка улыбнулась шире.
  - Мне стало интересно. Антон совершенно неожиданно стал вести себя иначе, стал говорить удивительные вещи. Я никогда не ожидала от него ничего подобного. И сразу поняла, что кто-то ему этому научил. Да к тому же так быстро и так здорово. Стала приставать, он и признался. Рассказал про вас.
  Молев посмотрел на Антона, тот смущенно улыбнулся.
  - Между прочим, я все сам выучил, - пробормотал он.
  Но ни Молев, ни Вера не обратили внимания на его реплику.
  - И все же, что вас так заинтересовало, Вера? - спросил Молев.
  - Меня интересуют только неординарные люди, - произнесла Вера, смотря на Молева.
  - Одобряю вас вкус. Но вряд ли я к ним отношусь.
  Вера отрицательно покачала головой.
  - Я хочу сама в этом убедиться.
  - Тоже верно, - согласился Молев. - Даже если человек уверяет, что он самый обыкновенный, это не причина, чтобы поверить ему на слово. Но каким образом вы хотите убедиться?
  - Самым простым, общаясь с вами.
  - А зачем вам, собственно, это нужно?
  - Ординарные люди утомляют меня уже через три минуты. Приходится искать неординарных.
  - А не боитесь, что они вас будут утомлять через десять минут. Разница в семи минутах не стоит ваших нынешних усилий.
  - Не боюсь. Я вообще ничего боюсь.
  - А чего вам боятся? - невольно посмотрел Молев вокруг.
  - Вы об этом. Я отсюда скоро уйду. Как поступлю в университет, буду жить в общежитие, на стипендию и на то, что сумею заработать.
  - Вот как! - изумился Молев.
  - Хочу добиться всего сама. Это все принадлежит отцу. А то, что принадлежит отцу, не принадлежит мне. Мое будет только то, что я заработаю своим трудом.
  - Но зачем вам такие трудности?
  - Как вы не понимаете! - живо воскликнула девушка. - Это не трудности, только так и интересно жить. Чтобы понять, чего ты реально стоишь. Между прочим, мой отец тоже так живет.
  - И он согласен с вашим решением?
  - Да.
  - Могу пожелать только вам успеха и выразить свое восхищение. С таким отношением к жизни встречаешься крайне редко.
  - Наверное. Только я не думаю об этом.
  - О чем же вы думаете?
  - О многом. Хочу понять мир и себя в нем. Для этого мне и нужны неординарные люди. Я рассчитываю на вас.
  - А если я обману ваши ожидания. Или мне не захочется помогать вам понимать мир и себя в нем?
  - Найдутся другие, но мне бы очень не хотелось вас потерять. Вы очень необычны.
  - Откуда вам это известно?
  - Я вижу, - слегка пожала плечами Вера.
  - Не понимаю, что вы видите. Пока я здесь нахожусь, я не проявил ни грамма необычности. Просто пью вино, ем бутерброды да глазею на вас. Что тут интересного?
  - Все, что вы делаете и говорите, вызывает у меня интерес. Я не знаю, почему это происходит, наверное, на уровне подсознания. Но так ли это важно. Меня влечет к вам.
  Молев вдруг почувствовал прилив сильного волнения. Почему-то он никак не ожидал услышать такие слова. Невольно он посмотрел в сторону Антона и встретился с его яростным взглядом. Но ему было сейчас все равно, что-то очень яркое вдруг сверкнуло перед ним. И он ощутил себя так, словно бы пробудился после долгого и тяжелого сна. Но внешне он остался почти таким же, как и был минута назад.
  - Я тут ни причем, просто вы ищете человека, которого полюбите. И опробуете разные варианты. Я всего лишь один из них.
  - Пусть так, - не стала отрицать Вера. - Но ведь даже если вы всего лишь один из вариантов, я должна опробовать его, чтобы в этом убедиться. Да и ни вам, ни мне неизвестно, какой из них тот, что я ищу.
  - А вдруг это Антон? - вспомнил Молев о просьбе юноши, который понуро сидел на стуле и пил уже далеко не первый бокал вина.
  Вера посмотрела на Антона.
  - Может быть, - улыбнулась она. - Но Антона я уже знаю, а вас нет. И хочу узнать.
  - У меня нет причины вам отказать.
  Они улыбнулись друг другу. Затем Вера протянула ему листок.
  - Это мой телефон, когда появится желание, звоните. В любое время суток, даже самой поздней ночью. Я буду рада вас услышать.
  - Спасибо, - проговорил Молев, пряча листок в карман пиджака.
  41.
  Дубровина часто пригласила на разные литературные тусовки, на телепередачи. Причем, на некоторых он был постоянным участником, например, на довольно популярном шоу "писатели и читатели". Обычно за неделю раздавался звонок и помощник режиссера - молодая привлекательная женщина, с которой он слегка флиртовал и лелеял надежду однажды перейти к более серьезным отношениям, приглашала его на съемки. И он не сомневался, что и на этот раз все будет как обычно.
  Дубровин целый день прождал звонка, но звонок так и не раздался. Он специально посмотрел в Интернете программу телепередач - не отменили ли его передачу? Но она стояла в сетке вещания в привычное время.
  Дубровин не выдержал и сам позвонил симпатичной помощнице режиссера, хотя понимал, что не должен был это делать. Она тут же отозвалась. Дубровин наигранным веселым и беззаботным тоном поинтересовался, не перенесена ли запись передачи? И услышал смущенный голос молодой женщины о том, что она состоялась в привычное время. И сразу же стала извиняться, что его не пригласили. Просто на этот раз решили показать зрителям другие лица, так как им становится не интересно, если они долго смотрят на одних и тех же участников. Значит, в следующий раз его пригласят, спросил Дубровин. И почувствовал, как замялась его собеседница. Потом вдруг решилась и произнесла, что скорей всего какой-то время этого не случится, судя по проведенным опросам, интерес к нему упал.
  Больше Дубровин ничего не стал спрашивать, даже не прощаясь, резко прервал связь. Сомнений не было никаких, больше на передачу его не пригласят. Кто-то там решил, что он свое отбыл. По большому счету на само шоу ему было глубоко наплевать, хотя она и способствовала росту его популярности. Но он уже в полной мере выбрал этот ресурс. Но то, что его сделали персоной нон гранта, было не случайно, подтверждало общую тенденцию того, что его звезда закатывается.
  В последнее время в нем все сильнее стала проявляться ненависть к своему ремеслу, по большому счету он никогда не любил писать. Да, периодически это дело его захватывало, он погружался в увлекательный мир собственной фантазии. Но даже в самые высокие взлеты эйфории в глубине души он сознавал, что предпочел бы никогда ничего не сочинять. Ему вообще хотелось жить, занимаясь сладким ничегонеделанием, сидеть у теплого моря, погружаться в его воды, крутить романы с загорелыми курортницами, то есть вести образ жизни классического рантье. На его век таких занятий ему вполне бы хватило. Но так как он знал, что только напряженный труд способен обеспечить ему такое вожделенное существование, он и трудился. И как трудился!
  Но такой растерянности, как сейчас, он еще ни разу не испытывал. У него было полное ощущение, что его обложили со всех сторон, как охотники хищного зверя. Вот только не совсем понятно, кто тут охотники. Ему казались, что они повсюду, где бы он ни был, куда бы ни пошел. И даже в доме его преследуют. И может быть, как раз, прежде всего в доме. Его вдруг охватила ненависть к столь еще совсем недавно любимому особняку. Не возникни у него идея его купить, он не был бы сейчас в кабале у банка. Хотя если вспомнить, то первой подала эту мысль Алла. Он прекрасно помнит, как это все было. Она вернулась с дня рождения своей подруги, которая недавно удачно вышла замуж за крутого бизнесмена. И целый вечер рассказывала, какой у них шикарный дом. А вот у него сразу возникли сомнения в целесообразности такого дорогостоящего приобретения. Но энтузиазм жены быстро заразил его, и в дальнейшем все приходящие к нему опасения он отвергал с порога.
  Дубровина охватила ненависть к жене, она всегда хотела иметь все как можно лучше и как можно дороже. Когда-то это ее качество ему безумно нравилось, он расценивал его, как проявление особой породы, как признак элитарности. А попасть в элиту всегда было его заветной мечтой. И когда она осуществилась, он был невероятно горд за себя. Вот и приходится теперь падать с высоты. А это всегда больно.
  К Дубровину пришла поначалу показавшая ему абсурдной мысль. Но, поразмыслив над ней, она показалась не такой уж и нелепой. Испокон веков попавшие в тяжелое положение должники скрывались от кредиторов в неизвестном направлении. Сколько больших людей, в том числе знаменитых писателей поступали таким образом. Почему бы и ему не сделать подобный финт? Хорошо было Кьеркегору, вдруг подумалось Дубровину, от отца ему досталось несколько домов. Правда, этот идиот все затем растратил на всякие глупости и закончил дни почти в нищете. Но что взять с подобных ему, они живут в своем мире, где царят свои законы. А он, Дубровин, живет по правилам реального существования. И в этом между ними большая разница.
  Так с ним бывало и раньше, к нему приходила какая-то мысль или идея, сначала она казалось ему нелепой или невыполнимой, а затем, словно любовное чувство, вдруг захватывала целиком. И вот сейчас с ним случилось то же самое, намерение сбежать за границу усиливалось не то, что с каждым днем, а с каждым часом. Причем, он стал думать о том, что это позволит ему не только избежать долгового позора, но и вообще решить все другие вопросы. В том числе тогда отпадет необходимость писать книгу о Кьеркегоре. Он же не сумасшедший, чтобы заниматься таким дурацким делом из своего прекрасного далека.
   Дубровин неожиданно ярко представил лицо Молева, когда тот узнает, что он исчез. И деньги свои не получит за работу; пусть выкручивается как может. А то считает себя чересчур умным, изображает из себя что-то вроде второго издания Кьеркегора, только нашего времени. То, что Молев презирает его, у Дубровина, сомнений не было. А потому желание ему отомстить не покидало его.
  И все же, размышляя о возможном бегстве за кордон, Дубровин понимал, что главный мотив, которые толкает его на этот поступок, все же не Молев и даже не долг банку. Причина заключалась в другом, ему надо было срочно убежать от самого себя, точнее вырваться из той ситуации, в котором он вдруг оказался. Для него это самый настоящий кошмар, все, чего он добивался столько лет, приложив столько труда и стараний, почти мгновенно обрушилось. И он более не желает тут оставаться, где его ждет сначала позор, а затем забвение. У него исподволь вообще уже давно созревало желание расстаться со всеми своими домочадцами. Причем, оно возникло еще тогда, когда об его крахе не было и речи. Он гнал от себя это стремление, списывал на усталость от напряженной работы, когда мало ли что может пригрезиться. И все же оно не исчезало. Он боялся себе признаться, что хочет освободиться от всех и всего, что его окружает.
  Когда он был успешен, это желание не слишком его докучало, неожиданно появлялось и также неожиданно исчезало. До следующего раза. Но после того, как все кардинальным образом изменилось, оно превратилось едва ли не в навязчивую идею.
  Но было у этого желания еще одна сторона. Дубровин понимал, что ехать ему некуда и не с чем, денег нет никаких. А перспектива оказаться в чужой стране с пустым карманом вызывала ужас. И все намерения отправиться за кордон на самом деле были всего лишь бесплодными мечтами. Но несколько дней назад все вдруг резко изменилось после того, как зазвонил его телефон. В последнее время это случалось довольно редко; если раньше он почти не умолкал, то теперь за целый день мог ни разу не подать голос.
  В трубке зазвучал смутно знакомый голос. Дубровин силился вспомнить, кому он принадлежит, но не смог. Пришлось спросить. Звонила Куманина Светлана. Едва он услышал эту фамилию, как тут же на него налетели целые вихри воспоминаний. Пять лет назад у них был страстный роман, из-за которого он едва не ушел из семьи. Светлана тогда еще совсем молодая женщина устраивала ему настоящие скандалы, требуя, чтобы он стал бы жить с ней и даже женился бы на ней. Она пугала его, что родит от него ребенка, и лишь только его бдительность не позволила ей забеременеть.
  В течение жизни у Дубровина было много разных связей. Но то, что было у него со Светланой, не было, пожалуй, ни с кем. По крайней мере, так ему тогда казалось. Они не могли никак утолить свою страсть друг в друге, и каждая встреча превращалась в долгий и изнурительный сексуальный марафон. Но их связывал не только секс, им было интересно просто общаться. Иногда Дубровина охватывало странное ощущение, что эта девушка понимает лучше его, чем кто-либо другой. И уж тем более, лучше, чем Алла. Светлана ощущала его на подсознательном уровне, он был до определенной степени для нее словно открытая книга.
  Светлана неоднократно повторяла, что они специально созданы Богом друг для друга. А раз так, то просто обязаны жить вместе. Он не возражал, но и не соглашался, предпочитая тактику бесчисленных отговорок, что всегда выводило ее из себя. Этот бесконечный спор, в конце концов, их и развел, Светлана всегда отличалась вспыльчивым несдержанным характером. И во время одной из таких ссор, вдруг стала обвинять его в том, что ему наплевать на нее, что он ее совсем не любит. К этому прибавилось еще немало самых разнообразных обвинительных пунктов, половина из которых явно вздорных. Подогрев себя до высшей точки кипения, она вдруг стала быстро кидать свои вещи в сумку - и исчезла. Дубровин думал на день, два, но оказалось, что навсегда. Больше ни разу она не ответила на его звонки. А через пару месяцев он случайно узнал, что она уехала жить за границу.
  Обычно Дубровин расставался с любовницами легко, а зачастую с большим облегчением. Большинство женщин быстро ему надоедали. Но в данном случае, узнав об ее отъезде, он вдруг испытал что-то похожее на душевную боль. Понадобился почти месяц, чтобы она утихла. Да так прочно, что все годы он ее и не вспоминал.
  Но когда она позвонила, он словно бы пробудился от сна. Нет, слава богу, прежние чувств Дубровина не одолевали. Но уже через минуту после начала их разговора его мысли потекли совсем в другом направлении. Он вдруг проникся убеждением, что это сама судьба пришла к нему на помощь. Может, это его ангел послал Светлану спасти его от катастрофы, а может, просто игра случая. Да, какая к черту разница, главное, что у него появляется шанс все резко изменить. У нее тогда была единственная мечта - выйти за него замуж. Это он ей и предложит. Они вместе уедут, станут жить, потом он как-нибудь разведется, не приезжая сюда, и они поженятся. И все будет просто замечательно!
  С этими мыслями Дубровин буквально несся на встречу с бывшей пассией. Его удивила одна деталь; когда она ему сказала, куда следует приехать, то этим местом оказался одним из самых дорогих отелей в городе. Дубровин точно знал, что там селились только богатые постояльцы. Она же всегда была бедной, из самой простой семьи; если память ему не изменяет, ее мать была медсестрой в больнице. Во время их связи у нее вечно не было денег и ему приходилось постоянно ее снабжать ими. Впрочем, тогда их было у него много, и для него помогать ей было совсем необременительно. А сейчас для него проблема пригласить ее выпить чашечку кофе, приходится экономить каждый рубль. Да, что называется, дожил.
  Дубровин с волнением вошел в расположенную в самом центре Москвы гостиницу. Выстроенная недавно, она поражала невероятно аляповатой роскошью, каким-то удивительным излишеством ненужных форм и деталей. Будь он в другом настроении, Дубровин непременно бы позубоскалил на счет мещанского вкуса архитектора. Но сейчас ему было не до подобных обсуждений.
  Номер Светланы оказался светлым и просторным. Здесь царил тот же стиль, что и во всей гостинице. Но его внимание гораздо больше привлекла его обитательница. Светлана была одета просто, но наметанный глаз Дубровина сразу определил, что вещи на ней очень дорогие, из лучших бутиков. Да и вообще представшая перед ним Светлана сильно отличалась от той Светланы, что сохранилась в его памяти. Это была другая женщина. И Дубровина такая метаморфоза сразу же сильно насторожила, с этой дамой он не знал, как обращаться.
  Еще когда он ехал на встречу, то решил, что сразу же поцелует ее. Но воплотить этот план в реальность не удалось, Светлана держалась на некотором от него расстоянии. Она протянула ему руку и почти сразу же отобрала ее.
  - Чего-нибудь выпьете? - спросила она.
  - Мы с тобой всегда были на ты, - удивился Дубровин. - После всего, что между нами было, смешно выкать друг другу.
  - После того, что между нами было, как раз выкать и надо, - усмехнулась Светлана. - Так будете что-нибудь пить?
  - В общем-то, я за рулем. Ну да ладно, налей, чего хочешь сама.
  Светлана посмотрела на него и налила себе и Дубровину коньяка. Протянула ему бокал и села на некотором удалении от него. Это снова ему не понравилось, но Дубровин решил не придавать всем этим деталям большого значения. Она всегда была очень неуравновешенной, ей всегда казалось, что ее хотят обидеть.
  - Выпьем за встречу, - потянулся с бокалом к ней Дубровин. Они чокнулись. - Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть. Я так переживал, когда мы расстались. Точнее, ты ушла от меня. Хотел вернуть, но ты не отвечала на мои звонки. А потом я узнал, что ты уехала из страны.
  - Что говорить о том, что было. Зато я на деле убедилась в правильности мысли о том, что все, что не делается, то к лучшему. Я даже вам благодарна за это.
  - Тебе, - поправил Дубровин.
  - Ну, если вы настаиваете. Тебе благодарна, что ты заставил меня уйти от тебя. Впрочем, особого желания вспоминать те времена я что-то не испытываю. Не люблю копаться в прошлом, как в старом белье.
  - А вот меня после твоего звонка воспоминания просто одолевают. Грустно от того, что все так кончилось. Это я во всем виноват.
  - Какая разница кто виноват. Прошлое не перепишешь. Да и желания такого у меня нет.
  - А вот у меня есть.
  Светлана неожиданно рассмеялась.
  - И тогда и теперь наши желания редко совпадают. Налить еще?
  - Пожалуй.
  Светлана снова подала ему бокал с коньяком.
  - Теперь твоя очередь произнести тост, - сказал Дубровин.
  - Хочу выпить за тебя. На самом деле, я тебе очень благодарна. Наши отношения закончились для меня очень печально, но я приобрела хотя и негативный, но бесценный опыт. Больше я никому не позволяла взять власть надо мной. И это оказалось самым правильным решением из всех, которые я принимала за жизнь. Так что за тебя, Глеб!
  - Спасибо. - Дубровина охватили противоречивые чувства. С одной стороны он даже был растроган этой благодарностью, но с другой - слова бывшей любовницы в очередной раз насторожили его. Не совсем их хотел он от нее услышать. Поэтому он решил, что сейчас самое время кое-что разведать.
  - Рад, что хоть так оказался тебе полезен. Но расскажи, как ты жила эти годы? Я же ничегошеньки о тебе не знаю.
  - Тебе это, в самом деле, интересно?
  - Разумеется! - горячо воскликнул Дубровин.
  - Приехала в Штаты почти без гроша в кармане, меня гнало желание как можно дальше находиться от тебя. Но вскоре это забылось, стало просто не до того, надо было зарабатывать на хлеб. История ужасно стандартная, работала с утра до вечера на самой грубой работе, уставала так, что валилась с ног и мгновенно засыпала. Не было сил на отчаяние, что меня и спасало. Удивительное дело, ни о чем при этом не жалела. Ничего не ждала, просто жила. Точнее, выживала. Однажды на улице случайно встретила едва знакомого мне человека по московской жизни. Он тоже перебрался в Америку. Разговорились. Оказалось, что он с несколькими партнерами только что организовали компанию по сбыту американских лекарств в России. И им нужны специалисты. А если ты еще помнишь, я по образованию провизор. Так я стала там работать. На удивление дела пошли хорошо и у компании и у меня. И через три года я уже была вице-президентом. И с тех пор пребываю в этой должности. Что тебе еще рассказать? У меня хороший дом с бассейном, каждый год отдыхаю на курортах. Замуж не вышла, того, за кого хочется, не встретила, а за кого попала, нет надобности.
  Последние ее слова были самыми приятными, что пока услышал от бывшей любовницы Дубровин. Он даже воспрял духом.
  - Даже не представляешь, как я рад, что у тебя все так хорошо сложилось. Это бывает не очень часто.
  - Я бы сказала совсем не часто, - уточнила Светлана. - У меня перед глазами множество людей, которым не повезло. А как дела у тебя?
  Дубровин почувствовал некоторую растерянность, он не знал, что сказать. Правду? Может быть, он бы ее и поведал, если бы дела у Светланы сложились бы плохо. Но признаваться в своем поражении в такой ситуации он не мог себя заставить. Отвечать, что все идет замечательно, тоже будет не правильно, иначе как дальше построить разговор, придется лгать и лгать. А в его положении такую роскошь он себе позволить не может.
  - Не так хорошо, как бы хотелось. Есть трудности с изданием новых книг. За последние годы вкусы читателей сильно переменились. И не так-то просто уследить за ними.
  - А я думала, что у тебя все хорошо. Ничего, справишься.
  - Конечно, справлюсь. Хотя с другой стороны... - Дубровин многозначительно замолчал и красноречиво посмотрела на Светлану.
  - И что с другой стороны? - задала она нужный ему вопрос.
  - Я все чаще ловлю себя на желание кардинально изменить свою жизнь. Мне кажется, что я написал все, что мог. И дальше заниматься этим делом бессмысленно. Есть всему предел, и я дошел до него.
  Светлана пристально посмотрела на Дубровина.
  - Может быть, ты и прав. И что собираешься делать?
  Теперь Дубровин пристально посмотрела на Светлану.
  - Знаешь, когда ты так неожиданно позвонила, у меня появилась мысль: а не звонок ли это судьбы? У меня даже учащенно заколотилось сердце, я вдруг понял, что мои чувства к тебе не умерли. - Он снова взглянул на молодую женщину, ее лицо было абсолютно не проницаемо. - Я понимаю, что наше прошлое оставило в твоей душе не самый приятный осадок. Но любая жизнь наполнена ошибками. Но страшны не они, а то, что их невозможно исправить. Но если вдруг появляется возможность это сделать, нельзя упускать такой шанс. Тогда я был не готов, чтобы ответить тебе "да". Но сейчас все обстоит по-другому, я смотрю на тебя и вижу, что ничего так не желаю, чтобы мы были бы вместе. И в знак того, что я говорю совершенно серьезно, я готов тут же все бросить и уехать тобой туда, где ты сейчас живешь.
  - Уж не предложение ли ты мне делаешь? - удивилась Светлана.
  - Да, я хочу жить с тобой.
  - Но если мне память не изменяет, ты женат?
  - Разведусь.
  - Как у тебя все легко.
  - А что в этом трудного?
  - В самом деле, ничего, - задумчиво произнесла она. Внезапно Светлана рассмеялась. - Ты действительно вообразил, что я позвонила тебе, потому что все эти годы мечтала выйти за тебя замуж? Мне просто было интересно взглянуть на тебя. Никаких чувств ни плохих, ни хороших к тебе у меня давно уже нет. Да я не верю, что они есть у тебя. Что-то тут не так.
  - Напрасно ты мне не веришь.
  - Нет, дорогой, не напрасно. Там, в Америке я поняла, что от таких, как ты, лучше всегда держаться подальше. Ты вампир, ты пьешь энергию у других людей. Когда ты увидел, что я не бедствую, у тебя сразу же возникло желание на мне жениться. Когда же я была бедной, ты всячески открещивался от этого. Знаешь, я вдруг сейчас поняла, то, что сейчас происходит в этом номере, сильно напоминает твои романы. В свое время и их прочитала немало. В них много похожих сцен. Признаюсь тебе, мне никогда не нравился ты, как писатель. Когда я была в тебя влюблена, то пыталась себя убедить, что я по глупости не понимаю, что ты очень талантлив. Но теперь я вижу, что была права, твоя проза невероятна банальна. - Светлана замолчала. - А хорошо, что я тебе все это сказала. Когда тебе звонила, об этом и не думала. А сейчас осознала, что все эти годы это невысказанное во мне сидело. А теперь ушло. Понимаю, тебе больно. Но тогда больно было мне, теперь настала твоя очередь испытать схожие ощущения. Скажи, разве это не справедливо?
  - Справедливо, - не без труда произнес Дубровин. Он понял, что больше в этом роскошном номере делать ему нечего. - Повидались, теперь я пойду.
  Светлана не стала его удерживать, проводила до порога и плотно закрыла за ним дверь.
   41.
  Антон и Наташа хотя и являлись сводными братом и сестрой да и разница в возрасте была всего в несколько лет общались не слишком много и часто. Оба подсознательно ощущали, что между ними пролегает глубокая пропасть, уж слишком разными они были буквально во всем. Хотя Наташа периодически пыталась наладить между ними мосты; иногда ей становилось грустно от того, что, будучи близкими по крови людьми, они так далеки друг от друга. Но результатов этих попытки приносили немного, юноша на такие контакты шел неохотно, он испытывал дискомфорт в ее обществе. И всякий раз пытался поскорее улизнуть. В конце концов, она смирилась с таким положением вещей. Раз Антон не желает с ней сближаться, значит, так тому и быть. К тому же они все же не родные, матери у них разные, а это всегда много значит. В их жилах течет разная кровь. Антон пошел в свою маму - Аллу - как и она, он занят исключительно самим собой, а до остального мира ему нет никакого дела. Даже если он будет рушиться, Антон обратит на это внимание лишь тогда, когда беда подступит к нему.
  Когда Антон внезапно вошел в комнату Наташи, она изумилась. Что ему понадобилось от нее? Она внимательно посмотрела на юношу и заметила, что он выглядит как-то непривычно. Обычно на его лице гостила столь отталкивающая презрительная ухмылка. Однако сейчас ее не было и следа, он был непривычно хмурым, даже мрачным. Таким еще она его не видела.
  Наташа невольно вспомнила, что совсем недавно в ее комнату вот так же неожиданно зашел отец, который тоже до этого момента не баловал ее своими посещениями. Теперь вот брат. Она вдруг ясно поняла, что такое необычное поведение и того и другого так или иначе связано с Молевым. Вроде бы он ведет себя тихо, а все в доме как-то незаметно из-за него меняется.
  Ей даже стало интересно, с чем пришел Антон? Но тот не спешил удовлетворять ее любопытство, он сидел на диване и качал ногой. Затем внезапно огорошил ее вопросом:
  - У тебя выпить нет ничего?
  - Ты для этого ко мне пришел?
  Антон посмотрел на девушку.
  - А если и для этого, что тут такого?
  - Тогда попрошу покинуть мою комнату, у меня тут не рюмочная.
  - Да, не кипятись, это я просто так спросил.
  - Тогда спроси не просто так.
  - Просьба у меня есть одна. - Антон замолчал и стал настороженно смотреть на Наташу. Она тоже глядела на него; если ей память не изменяла, за последние лет пять он ни разу не обращался к ней с просьбами.
  - Так, проси. Если смогу, помогу. Мы же брат и сестра.
  - Вот именно. Дело тут такое... - Антон в очередной раз замолк.
  - Да, говори же! - Наташа почувствовала нетерпение, интуиция подсказывала ей, что сейчас она услышит нечто неожиданное и скорей всего не совсем приятное для нее.
  - Я тут в одну девчонку втюрился. Очень классная девчонка, тебе бы точно понравилась.
  - Это приятно, что ты выбираешь таких девушек, которые мне бы тоже понравились.
  - Только я ей не очень.
  - Честно говоря, меня это не слишком удивляет.
  Антон, словно соглашаясь с этим тезисом, кивнул головой.
  - То-то и оно. Вот я и попросил Молева поехать со мной, помочь мне ей понравится. Я знал, что она таких, как он, любит.
  - Ты это всерьез? - изумилась Наташа.
  - Ну да, а что тут такого. Он согласился, и мы отправились к ней.
  Наташа насторожилась.
  - И что там произошло?
  - В общем, ничего, если не считать, что они понравились друг другу. Знаешь, как он на нее пялился. Не будь меня...
  - Мне эти детали совсем неинтересны, - поспешно перебила его Наташа.
  - Да, - удивился Антон. - Ну как хочешь.
  - Ты-то что от меня хочешь, не могу уразуметь?
  - Ты не догадываешься? - пристально посмотрел на сестру Антон.
  - Говорю, как есть, нет.
  - Ладно, сама напросилась. Я знаю, что ты к нему не ровно дышишь. Сделай так, чтобы он о Вере не вспоминал. Тебе же это раз плюнуть.
  Наташа едва не задохнулась то ли от возмущения, то ли от других чувств, она сама не могла толком разобрать.
  - У тебя с головой в порядке? - возмущенно произнесла она. - Кто тебе такую чушь сказал?
  - Ничего это не чушь, у меня глаза есть, - буркнул Антон. - Так как? Ты же сама этого хочешь.
  - Вот что, милый братец, давай завершим этот бесполезный разговор.
  - Да я, собственно, все сказал. - Впервые за разговор на лице Антона появилась та самая ухмылка, которая так не нравилась Наташе.
  - Тем лучше, - произнесла, вставая, давай понять, что ему пора уходить из ее комнаты.
  Антон исчез буквально за секунду.
  44.
  Антон ушел, а тревога, навеянная его рассказом, осталась. Она живо представила эту сцену, эту неизвестную ей особу, которую пожирает глазами Молев. Ее охватило предчувствие надвигающей катастрофы. Она может потерять его. Почему-то до этого момента такая мысль к ней даже не приходила. Они были вместе, точнее, рядом, в одном доме, он редко выходил за его территорию. А потому поводов для беспокойства не было. Она ощущала его интерес к себе, может быть, не столь сильный, как бы хотелось. Зато он был постоянный, как температура здорового организма. И вот в один миг все кардинальным образом переменилось, он может уйти от нее. И с кем тогда она останется? Об этом даже подумать страшно, эти люди, что окружают ее, не стоят и мизинца Молева.
  Невольно взгляд Наташа скользнул по лицу другой молодой девушки, пережившей в свое время схожую драму. Теперь она, Наташа, понимает, какой ужас поселился в ее сердце, когда она получила известие об отмены их свадьбы. И как трудно ей было это пережить. И сколько же в ней было отчаяния и смелости, чтобы решиться на такой страшный по тем временам поступок - пойти к бывшему жениху и предложить ему самое ценное, что у нее было - ее девичью честь. Но теперь и она, Наташа, оказалась в сходной ситуации. И ей так же предстоит принять нелегкое решение.
  До ночи еще было далеко, и девушка не находила себе место. Она перечитала тот фрагмент биографии Кьеркегора, где описывались его взаимоотношения с той, которую он отверг, но полюбил на всю жизнь. Нет, они с Молевым не должны повторить тот сценарий, для них он не имеет никакого смысла. У нее нет сомнений, что они предназначены друг для друга. Они молоды и здоровы, у них будет многочисленное прекрасное потомство, которое станут воспитывать в духе поклонения всему необычному, что выходит за пределы посредственности. То, о чем писал, к чему стремился Кьеркегор, они постараются воплотить на практике. Правда, как это может быть выглядеть в реальности, Наташа представляло крайне смутно. А точнее, совсем не представляла. Но это ее не слишком беспокоило, она надеялась, что Молев сумеет воплотить это намерение. Ведь он как никто понимает философа. Она ощущает это всеми фибрами своей души, он проник в то измерение, где душа этого великого человека встречается с его душой. Вот и ей хочется оказаться среди небожителей.
  От подобных мыслей у Наташи кружилась голова, где-то краешком сознания она понимала, что чересчур увлеклась своими фантазиями, слишком сильно удалились от реальности. Но возвращаться назад ей не хотелось, наоборот, ее преследовало желание пойти по этой дороге еще дальше. Ею с детства владело неясное стремление отдалиться от этого мира, попасть в мир горний, хотя, что он себя представляет, Наташа не знала даже приблизительно. Но сейчас ей казалось, у нее впервые появляется шанс обречь те давние мечтания в действительность.
  Стемнело. Наташа, стоя у окна, внимательно наблюдала за тем, что происходит в доме. Она видела Молева, как обычно он сидел с ноутбуком у бассейна. Затем встал и исчез за дверью. Через пару минут зажегся свет в окне его комнаты. Но горел он недолго, комната быстро погрузилась в темноту.
  Наташа слышала, как колотится сердце. Она скинула с себя одежду, накрылась легким халатиком и вышла из своей комнаты.
  Она негромко постучалась в дверь. Прошло несколько минут, но она так и не отворилась. Скорей всего он спит, поняла Наташа. Она постучала громче.
  Дверь отворилась, и она увидела заспанного Молева с всколоченными волосами. Он удивленно смотрел на девушку.
  - Вы чего? - не слишком вежливо спросил он.
  - Могу я войти?
  Входите, - без особой радости ответил он.
  Наташа вошла в комнату и остановилась возле разобранной постели с мятым одеялом в центре. Молев сел на кровать.
  - Вы чего пришли так поздно? - спросил он. - Что-то случилось?
  Вместо ответа, девушка развязала пояс на халате и легко сбросила его, оставшись полностью обнаженной. Она смотрела на Молева, Молев смотрел на нее, вернее на ее тело.
  - Я пришла, чтобы быть вашей. Я готова на все.
  Молев продолжал пребывать в неподвижности. Затем его рука приподнялась и потянулась к ее груди. Но не добралась до нее, а вернулась в исходную позицию.
  - С чего это вдруг? - спросил Молев, внимательно наблюдая за девушкой.
  - Я решила. Я хочу, чтобы мы были бы вместе. Разве вы этого не желаете?
  - Что тебе известно о моих желаниях? - вдруг довольно грубо спросил Молев.
  - Мне казалось, они похожи на мои.
  - А чего хочешь ты?
  - Я хочу уйти из этой жизни. Вместе с вами.
  - Это как понимать - уйти из этой жизни? - Голос Молев прозвучал встревожено.
  - Я совсем не о том. Я о другом уходе.
  - Очень понятно объясняешь, - усмехнулся Молев. - Ладно, предположим, я тебя даже понял. Но почему ты решила, что я тоже хочу идти туда?
  - Но вы же пишите о Кьеркегоре.
  - Сегодня о Кьеркегоре, завтра о Казанове. За что платят, о том и пишу.
  Наташа внезапно почувствовала смущение, она уже несколько минут стоит перед мужчиной полностью обнаженной. И при этом ничего не происходило. И сколько еще предстоит так провести, непонятно.
  - Так, вы возьмете меня?
  - Знаешь, не глупи. - Молев поднял с пола халат и протянул ее девушке. - Пожалуйста, оденься. Ты сама не знаешь, что делаешь. Извини, я хочу спать, завтра много работы.
  Наташа поспешно облачилась в халат и выбежала из комнаты.
  43.
  Молев сидел за компьютером, когда без стука дверь его комнаты отворилась, и вошел Дубровин. Он держался не то, что не твердо, но как-то немного неуверенно. И Молев понял, что он пьян. По крайней мере, уж точно перед тем, как идти к нему, принял солидную дозу алкоголя.
  Дубровин грузно опустился на кровать. Молев несколько секунд внимательно рассматривал его. И с удивлением обнаружил, что он изменился. И не в лучшую сторону. Лицо постарело, складки, словно каналы по земле, прорыли каналы на коже. И вообще, весь он был какой-то неопрятный, производил неприятное впечатление. От недавнего лоска осталось совсем немного.
  Так как Дубровин молчал, Молев продолжил работать на ноутбуке. Он спиной ощущал, как неотрывно смотрит на него непрошенный гость, но старался не обращать на это внимания и чувствовать себя свободно. Не исключено, что Дубровин пришел специально, чтобы потрепать ему нервы, напомнить, кто есть кто в их паре. Для него это вполне нормальное поведение, он из тех, кто постоянно показывает, когда нужно и когда не нужно свой приоритет.
  - Могу я вас спросить, о чем вы сейчас пишите? - раздался за спиной голос Дубровина.
  - Весной 1836 года Кьеркегор пережил кризис отчаяния. Мне захотелось попытаться понять, что же с ним тогда произошло.
  - А вы посоветовались со мной, считаю ли я нужным вставлять этот эпизод в книгу. Вы не забыли, что это моя книга?
  - Я ничего не забыл, и непременно спросил, что вы думаете на сей счет. Но в последние дни вам, наверное, некогда со мной общаться. Поэтому приходится брать инициативу на себя.
  Дубровин пристально посмотрел на Молева, затем из пакета достал бутылку ликера.
  - Не желаете выпить стаканчик? Очень вкусная штука, - предложил Дубровин.
  - Можно и выпить, если вкусная.
   Дубровин разлил ликер по захваченным им из своего кабинета бокалам. При этом его рука едва заметно подрагивала. Но это не укрывалось от глаз Молева.
  Ликер был действительно вкусный, но крепкий. Молев почувствовал, как ударил напиток в голову.
  - Ну как? - поинтересовался Дубровин.
  - Отличный ликер, - одобрил Молев.
  - Тогда еще? - снова предложил Дубровин.
  - Нет, - отказался Молев. - Мне еще работать. Помните, что времени до сдачи текста осталось уже не так уж много.
  - Помню, помню, - недовольно произнес Дубровин. - Думаете, успеем?
  - Постараемся.
  - Надо успеть. - Дубровин ненадолго о чем-то задумался. - А что с этим кризисом?
  - Каким кризисом? - не понял сразу Молев.
  - У Кьеркегора. Ваша версия о том, почему он в него погрузился? Вы же пишете об этом.
  - Это не просто. Я пишу и одновременно стараюсь понять, что же произошло?
  - То есть, не знаете, но пишете. Вот как теперь это происходит!
  - Можно сказать и так. Но иногда такой прием срабатывает. Твоей рукой словно бы кто-то водит и дает нужную информацию. Хотя так писать тяжело, медленно и утомительно. Я не люблю такие моменты, но иногда приходится прибегать к такому приему. Другого выхода нет.
  - Я вижу, у вас я прямая связь с космосом.
  Молев слегка пожал плечами. Тон, которым говорил с ним Дубровин, ему не нравился.
  - У всех прямая связь с космосом. Иначе, как писать.
  - Ладно, с космосом мы как-нибудь потом разберемся. Давайте о кризисе.
  - О кризисе кого?
  Их глаза встретились.
  - Разумеется, Кьеркегора, - произнес Дубровин, отводя глаза.
  - А что вы хотите узнать об его кризисе?
  - Хочу понять, откуда он берется?
  - . "Никто не свободен от отчаяния; нет никого, в ком глубоко внутри не пребывало бы беспокойство, тревога, дисгармония, страх перед чем-то неизведанным или перед чем-то, о чем он даже не осмеливается узнать, - страх перед чем-то внутренним или же страх перед самим собой" - процитировал Молев.
  - Да, что-то в этом есть, - задумчиво пробормотал Дубровин. - Отчаяние скрывается в душе любого человека, даже самого благополучного в мире. Мы все чего-то ужасно боимся, хотя спроси нас чего, ничего только не объясним. Будем что-то бормотать даже самим себе непонятное. Вы с этим не согласны?
  - Почему же, очень даже согласен.
  - А почему тогда не боитесь кризиса?
  - Когда пробьет мой час, тогда и стану бояться. А заранее, какой смысл. Нет ничего бессмысленней, чем бояться неизбежного.
  - Выходит, кризис неизбежен? Я вас правильно понял?
  - Правильно. Если человек не дегенерирует, а развивается, рано или поздно это случится.
  - По-вашему получается, что дегенерировать предпочтительней, чем развиваться.
  - Я так не сказал.
  - А как вы сказали? - уставился Дубровин на Молева.
  - Я сказал, что развитие однажды упрется в кризис отчаяния. В этом не сомневался Кьеркегор. И я с ним согласен.
  - И что же нам тогда делать?
  - Не знаю. Ждать, когда это случится.
  - А дальше?
  - Как у кого получится.
  - Безрадостная перспектива.
  Молев слегка пожал плечами.
  - Он так не считал.
  - А как он считал, по-вашему?
  - Он считал, что кризис открывает ему дорогу к Богу, даже если он потеряет в этом мире все. Его это не пугало. Мне даже кажется, что подсознательно он делал все от себя зависящее, чтобы все так однажды и произошло.
  - И вы верите в это?
  - Верю.
  - Это же смешно. Типичный самообман. Не может человек так к себе относиться, если он в ясном уме и твердой памяти. А при всей его странности он не был сумасшедшим.
  - Да, так со стороны кажется. Но есть люди, которые действительно готовы на такой поступок. Может они идиоты, может гении, а может одновременно и те и другие.
  - Ну, пусть так, - как-то безжизненно согласился Дубровин. - А вы готовы так поступить?
  - Не знаю, как-то еще не думал.
  - То есть, как не думали, вы же пишите об этом.
  - Я же пишу о Кьеркегоре, а не о себе.
  - А мне иногда кажется, что вы идентифицируете себя с ним.
  - Это действительно только кажется. Он - это он, я - это я. Мы очень разные.
  - И все же давайте о кризисе, - с каким-то не совсем понятным упрямством произнес Дубровин.
  - Почему вас волнует так сильно чужой кризис? - покосился на него Молев.
  - Задумал один роман, вот и хочу лучше разобраться.
  Молев пожал плечами.
  - Да я, собственно, все, что знал, рассказал. Я так думаю, главное не бояться кризиса.
  - Может его еще и желать.
  - Полагаю, он бы дал именно такой ответ. Кризис - это очищение, катарсис, без него человек никогда не изменится, так и будет до самого конца продолжать дуть в ту же волынку.
  - И это все, что он говорил? - вдруг презрительно спросил Дубровин.
  - Не только. Сейчас я вам найду один интересный абзац. - Молев стал искать нужный файл. - Вот он. "Существование - это всегда колоссальный риск. Мы не можем определить, является ли тот жизненный путь, который мы выбрали, правильным. Каждый, кто полностью осознает это, кто постоянно помнит об этом, тот все время испытывает тоску. Эта субъективная истина, не опирающаяся ни на что объективное, имеет своим основанием Ничто. Это следует понимать буквально. Поэтому мы приходим к осознанию ничтожности существования, полной неуверенности, которая находится в самом его сердце. Жизнь в своих основах неуловима и мимолетна".
  - Это то, с чем хочется согласиться менее всего.
  - Может, оно и так, но лично я ничем вам помочь не могу. Я полностью на его стороне. Если подумать, то жить вообще страшно. Причем, смерть далеко не самое страшное. Есть вещи гораздо хуже. Но без них мы никогда не станем людьми.
  - А что такое, по-вашему, становиться человеком?
  - Могу сказать лишь то, что, как мне кажется, ответил бы Кьеркегор.
  - Хорошо, что бы он ответил, по вашей версии?
  Он бы сказал: быть человеком - это искать в себе божественное.
  Дубровин посмотрел на Молева, встал и направился к выходу. У двери он вдруг резко остановился.
  - А зачем нам, собственно, становиться людьми, - произнес он. - Не были и не надо, разве и так плохо.
  Дубровин вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
  
  45.
  Алла репетировала с Майей Стариковой роль. К своему большому облегчению она чувствовала воодушевление, эта миссия захватила ее. Времени было мало, а сделать предстояло довольно много. А потому работали интенсивно. К тому же она хотела доказать Милорадову, да и всей труппе, что рано ее списывать со счетов, она способна на неординарные поступки. И может сделать то, что другими даже в голову не придет. Пусть все увидят, какую прекрасную подготовила она себе смену.
  Алла представляла, как после премьеры все будут благодарить ее, говорить, что в успех спектакля она внесла свой весомый вклад, сначала, отказавшись от роли, которая у нее не получалась, затем, подготовив достойную преемницу.
  Когда Алла объявила Майе Стариковой неожиданную весть, что та будет играть вместо нее, то молодая актриса чуть не села на пол от радостного шока. Алла знала, что Майя безнадежный аутсайдер, до сего момента шансов на получение роли не было никаких, в лучшем случае выход на несколько мгновений в малюсеньком эпизоде. А тут сразу такой скачок, роль хотя и не главная, но одна из важнейших в спектакле. Если ее заметят, карьера обеспечена. Такое случается раз в жизни, да и то не у всех.
  Алле нравилась покорность молодой актрисы, импонировало то, что она смотрела ей в рот, старалась угодить в любой ситуации, беспрекословно выполняла все указания и требования. Иногда на их репетиции заходил Милорадов, обычно он молча наблюдал за происходящим несколько минут, затем уходил. Алла почему-то была уверена, что он одобряет все ее действия, интерпретации и особенно не обращала внимания на его присутствие. В конце концов, он режиссер, и должен видеть, как собирается играть артистка важную роль в его постановке.
  Алла не заметила тот момент, когда все стало меняться. Сначала она думала, что это досадное недоразумение, рабочее недопонимание, пока вдруг не осознала, что Майя не выполняет ее указания, более того, оспаривает их, делает не так, как она ей говорит. Алла по началу восприняла происходящее с таким изумлением, как если бы ей сзади, совершенно неожиданно ударили палкой по голове. Она остановилась на полуслове и уставилась на молоденькую актрису.
  - Майечка, ты делаешь совсем не так, как я тебе говорю. Давай прогоним эту сцену снова. Посмотри, как это должно выглядеть.
  Алла собиралась показать, как это должно выглядеть, но голос Стариковой остановил ее:
  - Не стоит, Алла Георгиевна, я все равно не буду делать так, как вы говорите.
  Алла замерла, словно бы налетела на препятствие. Затем повернула голову в сторону своей подопечной.
  - Я не совсем поняла, что ты сказала. Будь так любезна, повтори.
  - Я не согласна с вашей интерпретации роли. Я вижу ее по-другому.
  Несколько мгновений Алла молчала, так как не знала, что сказать в ответ. К такому повороту событий она была не готова.
  - Тебе не кажется, что я лучше знаю, как играть эту роль.
  - Может быть, вы знаете и лучше, но так как играть мне, то я хочу это делать так, как вижу я, а не так, как видите вы. - Девушка сделала небольшую, но важную паузу. - И Юрий Максимович согласен с моей интерпретацией.
  - Может, это он тебя и надоумил так играть?
  Старикова потупила глаза.
  - Да, это были его советы, он сказал, чтобы я делала по- другому.
  Страшное подозрение проникло в сознание Аллы.
  - Вы репетировали?
  Она увидела, как колеблется с ответом Старикова.
  - Один раз, - тихо произнесла она.
  Алла всей тяжестью своего тела опустилась на стул. Сердце учащенно билось, а в районе виска пульсировала жилка.
  - На этом наши репетиции мы можем закончить, - произнесла она.
  Алла краешком глаз видела, как мгновенно обрадовалась Майя, за считанные секунды собрала вещи и, едва слышно пробормотав "до свидания", почти бегом устремилась к выходу. Алла еще несколько минут посидела, затем старческой походкой, шаркая по полу подошвой, направилась к дверям.
  45.
  Наташа плакала всю ночь. Если быть более точным, она плакала, затем прекращала плакать и начинала снова. Мыслей в голове почти не было, а если и были, то настолько отрывистыми, что она даже не могла их зафиксировать. Всю власть в тот момент в ней захватили чувства, которые и диктовали ее поведение.
  Перед рассветом она ненадолго заснула. Проснулась утром, и хотя спала совсем недолго, чувствовала себя вполне выспавшейся. И не только выспавшейся, у нее возникло ощущение, что она находится в другой реальности. Все, что было еще вчера, теперь кардинально изменилось. У нее больше нет сомнений, что она не нужна Молева ни в каком виде. А, следовательно, все надежды рухнули попасть в иное измерение, она навсегда прикована, как раб к галерам, к этой действительности. Мерзкой, отвратительной, невероятно мелкой и тривиальной. Но что же делать, раз попытка прорваться в какое-то другое бытие для нее окончилось неудачей. Человек, которому она отдала свое сердце и хотела отдать и свое тело, а с ним и душу, отверг ее. А без него ей там не оказаться - в этом тезисе она была уверенна на все сто процентов. Она просто не знает дороги. А больше для прорыва у нее нет никого. И она почему-то уверенна, что и не будет.
  Но раз так, она должна сделать важные для себя выводы. Она вовсе не собирается повторять судьбу Регины Ольсен, на протяжении многих лет искать случайных встреч с отвергнувшим ее возлюбленном. Она поступит иначе. И это будет неожиданное решение. Правда, какое именно Наташа пока не знала. Но ее не покидало предчувствие, что решение вот-вот придет.
  Пока же она решила, что будет вести себя самым обычным образом, как будто бы ничего особенного и не случилось. Она вышла к завтраку тщательно причесанной и хорошо одетой, поздоровалась со всеми, спокойно посмотрела на Молева и села на свое место. Какое-то время наблюдала за ним, по возможности стараясь это делать незаметно. Но и Молев вел себя абсолютно невозмутимо, ей вообще показалось, что он погружен в какие-то свои мысли. А потому, что он ни разу не посмотрел в ее сторону, она догадывалась, что они никак не связаны с ней.
  Как ни странно, но это безразличие тронуло ее не так сильно, как она боялась. Наташа поняла, что ночь не прошла напрасно, и частично в ее душе что-то перегорело. Но главное заключалось даже не в этом, в ее голове все сильней укоренялась мысль о том, что она непременно сделает то, что никто от нее никогда не ожидал. Но не ради того, чтобы всех поразить своим поступком, она ощущает внутри себя насущную настоятельность резко свернуть с того пути, по которому двигалась до этого момента. Он привел ее в никуда, а из этого можно сделать единственный вывод - выбранное направление было неправильным. И если не удалось познать жизнь с одной стороны, она найдет способ сделать это с другой.
  Завтрак завершился, все разошлись по дому. Молев так и не взглянул на нее, по крайней мере, она этого не заметила. Впрочем, сейчас ее больше интересовал не этот пришелец, а ее брат - Антон. Так как во время завтрака Наташу внезапно накрыла мысль, которая сразу же показалась ей именно той, какую она искала.
  Несколько дней назад Наташа совершенно случайно подслушала разговор между Молевым и братом, который в тот момент поверг ее в шок. Они обсуждали предстоящую совместную поездку. Сначала она никак не могла понять, куда же они собираются. Но затем по нескольким возбужденным репликам Антона ей вдруг стало ясно - они намерены отправиться в публичный дом.
  Мужчины ушли, Наташа выскользнула из своего укрытия и бросилась к себе в комнату. Эта новость неприятно ее поразила из-за Молева; то, что ее еще совсем молоденький братец посещает подобные места, ее практически не взволновало. От него можно ожидать и не такое. Но вот Молев...
  Ей было нелегко смириться с тем, что мужчина, которого она любит, посещает публичных женщин. Но чем больше она об этом размышляла, тем сильней успокаивалась. Он же еще совсем молодой человек и не может долго обходиться без секса. Между ними его пока нет, вот он и должен как-то решать этот животрепещущий вопрос.
  Наташа достала книгу о Кьеркегоре и стала быстро листать. Память ее не подвела, датчанин тоже посещал бордель. Правда, этот визит получился у него далеко не самым удачным, но Молев вовсе не обязан во всем следовать ему, у него нет психологического отторжения от подобных вещей. И может это даже к лучшему. Надо спокойней относиться к таким фактам, мужчины не могут жить в воздержании.
  Тогда Наташа почти полностью себе успокоила. И даже немного гордилась тем, что сумела столь широко посмотреть на эту деликатную ситуацию. Но сейчас ее волновало совсем иное, да и думала она совсем о другом.
  Наташа постучалась в комнату брата. Увидев, кто к нему пожаловал, он был удивлен не меньше, чем она не так давно удивлялась его посещению.
  - Ты чего пришла? - изумленно спросил он.
  Наташа прошла в комнату, взяла со стула журнал и села. Журнал оказался порнографическим. Она стала невозмутимо листать его, не обращая внимания на покрасневшее лицо юноши.
  Дойдя до конца, Наташа бросила журнал на пол и посмотрела на Антона.
  - Ты чего такой красный? - поинтересовалась она.
  - Жарко тут, - буркнул юноша.
  - Включить тебе вентилятор? - предложила она.
  - Не надо, - выдавил из себя он. - Скажи лучше, зачем пришла?
  - Скажу, - пообещала Наташа. - Мне случайно стала и известно, что ты посещаешь одно заведение.
  - Какое заведение?
  - Вот такое, - подняла Наташа журнал с пола, поднесла его к лицу брату и снова бросила на прежнее место.
  Антон молча смотрел на нее.
  - Ты не скажешь? - наконец разлепил он губы.
  - Может, и не скажу. Как дело пойдет.
  - Я не понимаю, чего ты хочешь?
  - А тебе и не надо понимать. Ответь на мои вопросы.
  - Хорошо, задавай.
  - Откуда ты узнал про заведение?
  - Это Молев меня туда отвез.
  - По твоей просьбе?
  - Да.
  - Скажи, а сам он пользовался услугами заведения?
  - Я ни разу не видел.
  При других обстоятельствах этот ответ порадовал бы Наташу, но сейчас ее мысли бродили по иному маршруту.
  - Ладно, вот что я хочу тебя попросить, когда снова поедешь туда, возьми меня с собой.
  От неожиданности Антон едва не свалился со стула.
  - Ты хочешь туда поехать? - на всякий случай переспросил он. - Но зачем?
  Наташа поняла причина его тревоги.
  - Не беспокойся, к тебе это не имеет отношения. А зачем мне это нужно, тебе знать не обязательно. Просто обещай, что в плату за мое молчание ты возьмешь меня с собой при ближайшем посещении. Могу я считать, что мы договорились?
  Антон кивнул головой.
  - Я хочу услышать подтверждение словами.
  - Да, мы поедем туда вместе.
  - Вот и хорошо. Читай свой журнал. - Наташа в очередной раз подняла его с пола и бросила на колени Антону.
   47.
  
  Алла ворвалась в кабинет Милорадова. Там было несколько человек, с которыми он обсуждал какой-то вопрос. При виде ее все, как по команде, замолкли, а лица сделались испуганными. Она поняла, что это реакция на ее вторжение, по-видимому, выглядит она страшно. Но сейчас ей было абсолютно все равно, что о ней подумают. Хуже уже не будет.
  - Юрий Максимович! Вы негодяй. Вы ведете себя возмутительно! - громко, при всех, сказала она.
  Посетители кабинета главного режиссера поспешно направились к выходу, но Алла встала у них на пути.
  - Останьтесь! Я хочу, чтобы все слышали.
  Люди вопросительно посмотрели на Милорадова.
  - Останьтесь! Нам давно с госпожой Шестаковой пора объясняться со всей откровенностью. Я правильно вас понимаю, Алла Георгиевна? И лучше это сделать при свидетелях. Я прав?
  - Абсолютно правильно, Юрий Максимович!
  - Кто начнет?
  - Я! Вы негодяй.
  - Это вы уже говорили, что-то еще хотите сказать?
  Откровенно насмешливый тон главного режиссера сбил прицел Аллы, она вдруг с ужасом обнаружила, что не знает, что дальше говорить. Она, словно рыба, смотрела на Милорадова вытаращенными глазами и только молча открывала губы.
  Наконец после довольно длительной паузы она снова обрела дар речи.
  - Я не ожидала от вас такого поступка! - выкрикнула она.
  - Какой из моих поступков вам не понравился? - насмешливо поинтересовался Милорадов
  - Вы репетировали со Стариковой за моей спиной. В результате она отказалась со мной работать. Скажите, разве это не подло?
  - Согласен, я поступил не совсем корректно по отношению к вам. Но я оказался в сложной ситуации.
  - Это я оказалась в сложной ситуации, - резко возразила Алла.
   - Вполне возможно. Но всегда приходится выбирать. Когда я понаблюдал, чему вы учите Старикову, я понял, что надо немедленно вмешаться. То, что вы пытались ей привить, никак не вписывалось в концепцию спектакля. Вся огромная работа целого коллектива пошла бы насмарку. Не знаю, заметили ли вы, но подсознательно вы заставляли ее делать то же самое, что пытались делать во время своих репетиций над ролью. Я вам тогда уже говорил, что так дело не пойдет. Но вы не обращали внимания на мои замечания. И когда у вас не получилось сделать по своему, попытались это осуществить через молодую неопытную актрису. У меня не было выбора, я не могу ставить под удар работу стольких людей из-за каприза одной дамы. Вам пора понять, Алла Георгиевна, свое место в этом мире. Ничто так не вредит человеку, как неадекватное представление о своей значительности.
  Алла почувствовала, что это конец, идти дальше некуда, она уперлась в непреодолимую стену. И это вызвало у нее невероятно горячий приток бешенства. С громким рыком она так стремительно бросилась на главного режиссера, что он не сумел отреагировать и оказался перед ней совершенно беззащитным. Она вцепилась в его волосы и стала выдирать клочья.
  Милорадов в свою очередь громко закричал и попытался оттолкнуть воительницу. Но Шестакова в ответ еще сильней вцепилась в главного режиссера и едва не повалила его на пол.
  Так бы и случилось, если бы Аллу не оттащили от него присутствующие в кабинете сотрудники театра. Они буквально обхватили ее всю, от лодыжек до головы. Это не позволило ей вырваться из плена. Она сделала несколько безуспешных попыток, но, почувствовав, что ничего не получается, мгновенно обессилила. И повисла на чужих руках.
  Эта мизансцена продолжалась несколько минут. За это время Милорадов встал с пола, подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Поединок с Шестаковой не прошел для него бесследно, мало того, что он волосы были всколочены, на щеке кровоточила довольно большая царапина от ногтей женщины. Он приложил к ране платок.
  - Отпустите меня, пожалуйста, - тихо попросила Алла.
  Ее отпустили, она подошла к столу, взяла листок бумаги и стала что-то быстро писать.
  - Юрий Максимович, я написала заявление об увольнении. Вы подпишите?
  Милорадов взял листок, быстро пробежал по нему глазами и тут же поставил свою резолюцию. Затем протянул заявление Алле.
  - Идите в отдел кадров, оформляйте. Вы уволены с завтрашнего дня.
  Алла взяла заявление и молча вышла из кабинета.
  
   47.
  Молев сидел у бассейна. День был жаркий, желание работать не было никого. Он и не работал. Ноутбук лежал на коленях, сначала он пытался что-то на нем печатать, но вскоре бросил это занятие.
  Молев вдруг почувствовал, что ему окончательно надоело тут находиться, здешний зверинец - семья Дубровиных ему приелась. Он больше не испытывает желания видеть никому из местной фауны. Сначала это было занятно, даже временами интересно, но теперь все эти люди вызывают у него скуку.
  Впрочем, может быть, это произошло бы не столь быстро, если бы все последние дни его мысли не крутились вокруг Веры. Таких, как она, единицы, и встреча с ней - лучший подарок, который может преподнести скупая на них жизнь. К тому же девушка способна надолго, если не навсегда решить все его материальные проблемы. А это тоже весьма немаловажно.
  Мысль о том, что он гол, как сокол, мгновенно испортило настроение. Будь у него хоть немного денег, он бы покинул этот приют прямо сейчас. Покидал бы свои вещи в сумку - и только его и видели. Но куда идти без гроша в кармане, он даже не только не в состоянии снять угол, но и купить букет понравившейся ему девушке.
  Молев задумался. А не потребовать ли у Дубровина денег? Он достаточно поработал на него, не так уж мало написал. Между прочим, они не договаривались на такой подряд, когда он фактически один вынужден писать всю книгу, Дубровин обещал, что они станут работать совместно. Но до сих пор не накарябал и строки. Так что это именно он нарушает их договор. Следовательно, он, Молев, имеет моральное право его расторгнуть и попросить оплатить проделанную работу. И тогда он может покинуть этот дом уже сегодня.
  Молев положил ноутбук на соседний стул, а сам направился в кабинет хозяина дома. Он понимал, что предстоит непростой разговор, но если ничего не предпринимать, он увязнет здесь еще надолго. А его уже манят совсем другие перспективы.
  К его удивлению Дубровина в кабинете не было, хотя, судя по некоторым признаком, он был тут недавно. Где же он тогда? Из дома он не уходил, его машина стоит в гараже. А без нее он никуда не выезжает. Значит, где-то тут.
  Молев спустился в столовую, даже заглянул на кухню. Но нигде никого не было. Где же Дубровин может все-таки находиться? Не заглянуть ли на всякий случай в его спальню? Но днем тот никогда не ложился. Но больше ему и негде быть.
  Молев подошел к спальне Дубровина и постучался. И, к немалому удивлению, услышал приглашение войти.
  Дубровин лежал на огромной кровати, в одежде. Молев еще ни разу не был в этой комнате и с любопытством теперь рассматривал ее. Обставлена она была шикарно, очень дорогой мебель. Денег на это явно не пожалели. Хотя со вкусом есть проблемы, уж слишком все было тут кричащим и броским.
  Дубровин не без усилий приподнялся на локтях. Выглядел он как-то неважно, лицо мятое, рубашка мятая, брюки мятые. Впрочем, подумал Молев, ему-то какое дело до его вида. У него свои задачи.
  - Это Вы? - Дубровин не скрывал, что удивлен появлением Молева.
  - Я вас искал по всему дому.
  - А я решил немного прилечь. Имею право. Разве не так? - Голос Дубровина неожиданно прозвучал чересчур агрессивно.
  - А разве кто-нибудь это право оспаривает?
  Дубровин хмуро посмотрел на Молева и принял сидячее положение.
  - Что скажите?
  - Я хотел поговорить с вами о нашей работе. Точнее, о моей работе.
  Заявленная тема разговора явно не понравилась Дубровину, он отвернулся и стал смотреть в окно.
  - А что говорить, надо продолжать работу, - буркнул он.
  - Согласен, но вам, а не мне.
  Дубровин резко повернул голову в сторону Молева.
  - Что это означает?
  - Я свою часть работы сделал, мы не договаривались, что я должен писать книгу целиком. Я должен лишь помогать вам, а получается, что я выполняю работу целиком.
  - Я занят, у меня другие дела. И когда закончите, я буду все обрабатывать. Окончательный вариант книги сильно изменится по сравнению с вашим вариантом.
  Молев коротко рассмеялся.
  - Мы оба прекрасно знаем, что ничего он не измениться. Каким я его напишу, таким вы и сдадите в издательство. Разве не так? Впрочем, это не мое дело, книга все равно выйдет не под моей фамилией.
  - Что-то я никак не вклинюсь, чего вы хотите? - спросил Дубровин, подозрительно смотря на Молева.
  - Так я уже сказал. Считаю, что свою часть работы я выполнил. Поэтому прошу, рассчитайтесь со мной. И я тут же уйду. Говоря честно, мне тут надоело.
  Дубровин молча смотрел на Молева. Он вспомнил, что почти сразу, как познакомился с ним, проникся к нему недоброжелательностью, переходящее периодически в ненависть. И он не ошибся в своем первом впечатлении. Он бы не прочь задушить его собственными руками.
  - Никаких денег я вам не дам, - почти не скрывая злорадства, произнес Дубровин. - И никуда вы не уйдете, будете тут до тех пор, пока не сдадим книгу в издательство. И деньги получите только тогда, когда заплатят гонорар. И предупреждаю: если прервете работу над текстом, я вам не заплачу ни копейки. А сейчас уходите, вы мне мешаете отдыхать. Я не очень хорошо себя чувствую. Займитесь работой, я заметил, что в последнее время ваша продуктивность упала. Пишите все меньше и меньше. Так мы не успеем к сроку и ничего не получим.
   Дубровин демонстративно лег в постель и закрыл глаза. Молев несколько секунд молча простоял, но понял, что ничего другого он так и не услышит. Резко развернулся и быстро вышел из спальни.
  49.
  О том, что случилось в театре, Алла рассказала мужа вечером. Хотя она редко обращалась к нему за поддержкой, сейчас ей как никогда требовалось его сочувствие, Она ощущала себя полностью потерянной, целиком выброшенной, как рыба из воды, из жизни. Ничего подобного она еще не испытывала. И не знала, что делать, как поступать в таком случае. Ведь она еще не старая, могла бы не меньше десяти лет, а то и больше провести на сцене. А куда пойдет теперь? В другой театр? Но ее нигде не ждут, там своих полно. Если даже где-то и возьмут, то обычной актрисой, которая годами ждет маленькую роль. Это у себя она была примой до появления Милорадова, а в других местах есть свои звезды. И они будут стоять на смерть за свое первенство, так, как стояла она, пока неожиданно для себя легко сдала позиции. Она до сих пор так не до конца уяснила, почему так поступила, что толкнула ее на этот безрассудный поступок? Уж не Молев ли с его дурацким Кьеркегором повлияли на нее? Ее одолевает смутное подозрение, что не будь этой парочки, она бы ничего подобного не совершила, билась бы до конца. А теперь ее хватило всего лишь на один скандальчик с главными режиссером. Так свои позиции, которые она завоевывала столько лет, не сдают. Она всегда была уверена, что будет за них сражаться, пока есть на то силы. Но что-то вдруг резко изменилось в ней, и она приняло совсем иное решение. Вот и проклинает себя за него.
  Когда Алла рассказала мужу, что случилось в театре и что отныне она без работы, то не ожидала такой его реакции. Он был по-настоящему взбешен. Ей даже показалось, что он готов наброситься на нее с кулаками.
  - Нашла время уходить из театра! - заорал Дубровин.
  - А что за время? - удивилась Алла.
  Дубровин молчал, он никак не решался сообщить жене о ситуации, в которой оказался. Что она о нем подумает, для нее было всегда очень важно, что она считает его успешным человеком. И если он потеряет в ее глазах эту репутацию, у него вообще ничего не останется. Он вдруг изумился от того, что они оба одновременно попали в схожие обстоятельства. Словно тот, кто вершит судьбами людей, специально сотворил такой расклад. Ради какой цели, об этом можно только гадать. Но сам факт налицо.
  - Время, как время, - огрызнулся Дубровин. - Но тебе надо восстановиться на работе.
  - Это невозможно, даже если бы я очень захотела, Милорадов никогда не возьмет меня обратно. Он счастлив, что избавился от меня.
  Следующие полчаса были заполнены упреками Дубровина. Впервые она узнала о себе много неожиданного, мгновениями ей казалось, что он ненавидит ее, словно своего злейшего врага. Она и не представляла до этой минуты, как далеко зашли у него эти чувства и насколько они сильные. Алле вдруг стало страшно, перед ней приоткрылась бездна души другого человека, в которую она вопреки желанию заглянула. И это было ужасное зрелище. Лучше бы она туда никогда не смотрела. Есть веще, о которых лучше никогда ничего не знать.
  Кончился их разговор громкой ссорой. Они кричали друг на друга, почти не выбирая выражений, используя первые, что приходили на ум. Сбежались все домочадцы, включая Молева. Такого стыда и позора она еще не испытывала. Даже тогда, когда в молодости проваливала роль. И зрительный зал встречал ее либо молчанием, либо неодобрительным свистом. На этот раз все обстояло гораздо хуже. Она выбежала из комнаты и помчалась, не разбирая дороги.
  Молев спустился вниз и вышел из дома. Какого-то особого впечатления эта семейная ссора на него не произвела, его сейчас если что и занимало, так это собственная судьба. Он чувствовал себя здесь в ловушке, из которой никак не может выбраться. И это сильно его угнетало. К тому же жизнь тут становится все хуже и хуже, каждый из здешних обитателей выдвигает к нему свои претензии. Словно он им всем должен. Но это не так, он никого и ничего не должен. Это они у него в долгу, что он хотя бы самую малость прочистил их зачехленные мозги. Один Дубровин чего стоит, дал же Господь ему немного таланта и совсем мало ума. Вот он и мечется, не зная, как выйти из этого тупика. Да и все остальные не намного лучше.
  Внезапно Молев услышал всхлипыванья. Он повернул голову и увидел Шестакову. Она сидела на траве, низко опустив голову. Ее плечи вздрагивали.
  Несколько мгновений он размышлял, стоит ли к ней подойти или пройти мимо. Какого-то желания утешать обиженную мужем женщину Молев не испытывал. Но в этот момент Шестакова заплакала навзрыд. Пройти мимо таких страданий он уже не мог.
  Молев подошел к Алле, опустился на корточки и дотронулся до плеча. Она сильно вздрогнула и резко повернулась к нему. Несколько мгновений она с каким-то странным выражением смотрела на него. Ему даже стало немного не по себе, вдруг показалась, что в ее глазах таилась ненависть. Впрочем, было темно, и он мог неправильно истолковать этот взгляд.
  Внезапно она обняла Молева и прижалась к нему. Это было так неожиданно, что он растерялся и не знал, что ему следует делать в этом случае.
  - У меня сегодня закончилась жизнь. И это случилось по твоей вине, - произнесла Шестакова.
  Молев невольно отпрянул от женщины.
  - Что значит закончилась. И причем тут я?
  - Я ушла из театра, точнее меня оттуда вытолкнули по причине профнепригодности, я потеряла мужа. Сын давно отдалился от меня. Все остановилось, словно сломанные часы.
  - Вы преувеличиваете степень несчастья.
  Алла покачала головой.
  - Преуменьшаю. На самом деле, все гораздо хуже, потому что дело совсем не в этом. Это все по большому счету ерунда.
  - Тогда в чем же? Я что-то вас не совсем понимаю. Или точнее, совсем не понимаю.
  Внезапно Алла хихикнула. Это было так неожиданно, что Молев даже немного оторопел. Невольно к нему пришла мысль: то ли она с ним играет в не совсем понятную игру, то ли у нее не все в порядке с рассудком. И что хуже неизвестно.
  - Извини, у меня сейчас на все неадекватная реакция, - пояснила Шестакова. - Ты прав, дело не в тебе. Вернее, в тебе, но не в тебе.
  - Знаете. Алла Георгиевна, говорите ясней или я пойду к себе. Поздно, пора спать. Может, и вам отправиться в вашу спальню?
  - Это все ваш Кьеркегор. А в наш дом он пришел вместе с тобой. Значит, виноваты и ты. Теперь понятно?
  - Чуть понятней. И все же причем тут этот парень?
  - Я помню твои слова, у меня почти феноменальная артистическая память.
  - Какие слова?
  - "Страх возникает из осознания риска неправильного распоряжения собственной свободой. Таким образом, он является ситуацией, в которой проявляется человеческая свобода". Ты говорил это?
  - Не я, это говорил Кьеркегор, я лишь повторил за ним.
  - Какая мне разница, кто я сказал. Я услышала от тебя. И для меня только это имеет значение.
  - Хорошо, пусть так. Но что вы хотите этим сказать?
  - Я только что проявила свою свободу. И мне стало страшно. И я не знаю, что делать дальше с этой свободой? Может, подскажешь? Или ваш Кьеркегор. Честно говоря, мне наплевать, кто конкретно?
  Молев молчал, он вдруг ясно понял, что не знает, что сказать.
  - Молчишь, так я и предполагала. Все философы только что и умеют, так это ставить неразрешимые вопросы. И еще никто из них не нашел ни одного ответа на них. Разве я не права?
  - Скорей всего, правы.
  - А ведь я чуть не поверила, поставила все на кон. А в результате осталась без всего. В том чисел и без свободы. И что я должна делать?
  - Я не обещал вам, что знаю ответы на эти вопросы.
  Внезапно Алла снова заплакала. Она уткнулась головой в плечо молодого человека.
  - У женщины на все вопросы и сомнения один ответ - любовь. Если она есть, ничего другого для нее уже становится ненужным. Это вы мужчины ищете ответы на вопросы, на которых нет ответов. И считаете себя жутко умными. Разве Кьеркегор всю жизнь так не думал про себя.
  - Наверное, думал, - согласился Молев.
  - А кого сделали счастливыми все эти его труды? Моего мужа уж точно нет. Мне почему-то кажется, что он ненавидит Кьеркегору лютой ненавистью.
  - Я тоже так думаю.
  - А ты?
  - Я к нему отношусь лояльно. Даже с симпатией. Но сам таким, как он, быть не хочу.
  - А разве философ не должен всей своей жизнью доказывать верность своей философии?
  - Должен. Но это не моя философия.
  Алла внимательно посмотрела на Молева.
  - А у тебя есть своя философия?
  - Хочу быть свободным, в том числе и от любой философии.
  - А вот мне не бывать на свободе. Ну и черт с ней. Я другого хочу.
  Шестакова вдруг обхватила Молева за шею и силой потянула на себя. Их губы оказались совсем рядом, и женщина впилась в них своим ртом.
  Молев сразу же понял, что она готова сейчас на все. Охватившее ее существо отчаяние заставляло искать хоть какой-то выход. А что еще может придумать женщина, кроме как предложить себя мужчине.
  Не то, что он хотел ее, но у Молева давно не было женщины, и желание бродило по телу. И сейчас он не видел препятствий для овладения этим телом. Тем более, это можно считать в качестве своеобразной платы за проделанную им для ее мужа работу.
  Молев стал расстегивать на ней кнопки и пуговицы, Алла порывистыми движениями помогала ему в этом не самом простом деле. Наконец она освободилась от одежды, Молев поспешно расстегнул брюки. Он вошел в нее, почти не испытывая никаких приятных ощущений. Вернее, они были, но какие-то механические. Впрочем, это для него было не столь уж и важно. Какого-то огромного наслаждения он и не надеялся испытать.
  Внезапно женщина под ним громко закричала, ее острые ноготки впились ему в плечо. И в этот же миг кончил и он. Вот и замечательно, подумал Молев, каждый успел получить хоть что-то. А со всем остальным можно разобраться позже. А лучше вообще никогда.
  Он застегнул брюки. После секса его сразу же потянуло на сон. И продолжать беседу в том же духе ему совсем не хотелось.
  - Если вы не против, я пойду, - сказал он.
  Алла посмотрела на него и ничего не ответила. Она продолжала лежать голой, смотря в небо. Молев решил принять молчание за знак согласия. И стал быстро удаляться.
  Все это время Дубровин наблюдал эту сцену из окна своего кабинета. Он как раз выходил на сторону, где расположилась пара. И ему все было отлично видно. Дубровин проводил глазами уходящего Молева, затем перевел взгляд на все еще пребывающую в нирване жену. Затем снова посмотрел в сторону Молева, но тот уже скрылся за углом дома.
  - Ты у меня пожалеешь обо всем, мерзкий ублюдок! - громко пообещал Дубровин.
  
   49.
  Обычно отец легко уступал сыну и снабжал его деньгами свыше установленного лимита. Правда, иногда Антону приходилось постараться, придумать какую-нибудь убедительную причину. Но не было еще случая, когда эти усилия не увенчались успехом. Но на этот раз ничего не вышло, отец даже не стал его слушать. Вместо этого резко отрезал, что ничего не даст. А если нужны деньги, заработай. В этом возрасте многие подростки уже где-то подрабатывают, а не сидят на шее у пожилых родителей.
  Антон в ярости выскочил из кабинета Дубровина. Он с трудом сдержался, чтобы не наброситься на него. Такую подлянку от предка, как обычно называл он его, он не ожидал, сам тратить немеренно на себя, а для родного сына пожалел каких-то жалких двести баксов. Да отец даже не замечает, как утекают у него такие суммы из кармана, как вода из прохудившейся трубы.
  На отца можно было злиться до бесконечности, но дело этим помочь было нельзя. А ему так хотелось поехать в публичный дом, он уже договорился о встрече. Там его ждет девушка, с которой он уже пару раз занимался любовью.
  При воспоминании о ней Антон почувствовал, как вздрогнуло у него все внутри. Эта Лера дело свое знает, такого кайфа, как с ней, он еще не испытывал. Но без денег путь туда заказан, а в долг там не верят. Где ж их взять-то?
  Антон, конечно, не собирался брать с собой Наташу. Только этого не хватало. Но сейчас под влиянием безденежья мысли покатились в другом направлении. А что если попросить деньги у сеструхи, она экономная, у нее они могут быть. Конечно, придется ее взять с собой, но это меньшее из зол. В сто раз большее - это туда вообще не поехать и снова смотреть порнуху. А он уж весь Интернет изучил, ничего нового и интересного при всем старании уже не находит. Да и вообще, живая телка в сто крат привлекательней, чем на экране.
  Антон, скрипя сердцем, отравился к сестре. Наташа не высказала никакого удивления, увидев брата. Даже, несмотря на его откровенно смущенный вид. Она догадалась, что он пришел сообщить, что едет туда.
  Так оно и оказалось.
  - Ты не передумала ехать со мной? - спросил Антон.
  - Нет, - внешне без колебаний ответила Наташа.
  - Хочешь, поедим.
  - Когда?
  Он как-то без энтузиазма посмотрел на часы.
  - Надо выезжать через полчаса. Там, как на вокзале, все точно по часам.
  - Я готова.
  Антон взглянул на сестру.
  - Только есть одна закавыка, - протянул он.
  - И в чем дело? - насторожилась Наташа.
  - Мне за сеанс надо заплатить, а денег нет. А без них ехать нет смысла.
  - И сколько?
  - Двести баксов.
  Наташа раздумывала всего секунду.
  - Я дам тебе двести долларов.
  Антон мгновенно повеселел. Метаморфоза произошла столь стремительно, что Наташа даже удивилась; только что перед ней сидел хмурый, безучастный, вялый парень, а сейчас он лучится от счастья, весь полон энергии.
  - Спасибо, я тебе очень благодарен, - поблагодарил, как ей показалось, искреннее Антон. - Выходи из дома через полчаса. Будем ловить мотор.
  Наташа как-то по-новому смотрела на брата. До недавнего времени она и не подозревала, что он уже ездит к проституткам. Значит он совсем взрослый. Правда, вот уж не думала, что его взрослость получит такое воплощение. Еще совсем недавно она бы была потрясена этим обстоятельством. Но теперь воспринимает вполне спокойно.
   Она вдруг припомнила тот день, когда впервые увидела Антона. В квартиру сына внес гордый отец. Вслед за ним шла счастливая мать. Мальчика положили на стол, распеленали, и она могла беспрепятственно обозревать брата. Он был голеньким, и она сразу же обратила на его едва заметное мужское отличие. Почему-то она до сих пор прекрасно помнит, как оно выглядело...
   Наташе стало неудобно за свои мысли. Даже странно, что у нее вдруг ожили именно эти воспоминания. Она снова посмотрела на брата; он же, напротив, не обращал на нее никакого внимания, словно бы она не сидела рядом с ним в машине. По выражению его лица она догадалась, что он весь в предвкушении того, что ему совсем скоро предстоит. Кто бы мог представить, что из того малыша вырастет такой сладострастник, подумала Наташа. Такое ощущение, что по большому счету в жизни его больше ничего не интересует.
  Она едва заметно коснулась его руки. Антон повернул в ее сторону голову.
  - Ты часто туда ездишь? - спросила она.
  - Были бы бабки, ездил часто. А так, иногда. А ты-то туда зачем, никак не могу уразуметь?
  - Мне интересно понять, что это такое, посмотреть, как все выглядит.
  - Выглядит классно, - ухмыльнулся Антон. Я бы мог тебе все подробно обрисовать.
  - Хочу увидеть сама. Ты меня представишь там самой главной?
  - Да, пожалуйста. Мне не жалко. Только о чем вам говорить. Ты ж не их клиент.
  - А как бы ты отнесся, если бы я пошла туда работать?
  Антон изумленно уставился на сестру.
  - Ты - туда!? У тебя крыша поехала?
  - Мне просто любопытно, что ты скажешь на это?
  - А я чего могу сказать. Хочешь, иди. Они там неплохо зарабатывают. Моя говорит: скоплю капитал, куплю квартирку и буду работать бухгалтером. Она даже на бухгалтерские курсы в свободное время ходит. Когда я это услышал, десять минут хохотал. Представляешь, после проститутки в бухгалтеры.
  - А чем плохо, - задумчиво произнесла Наташа. - Можно пойти и по такому пути.
  - Ты, в самом деле, так думаешь?
  - Да. Важно куда в конечном счете прийти. И тогда не важно, откуда начался путь. Понимаешь?
  - Как-то не очень. Это ты у Молева научилась так думать?
  - Может, и у него. Разве это плохо?
  Антон насупился.
  - Я обиделся на него.
  Наташа подумала, что ее обида на Молева несравненно глубже. Но обсуждать этот вопрос она сейчас не собиралась. Она уже приняла для себя решение, решение, которое в какой-то момент изумила ее саму. Но прошествии небольшого количества времени она стала относиться к нему спокойно, в ней зрело понимание того, что это ей необходимо, что она должно пройти через этот этап. Это только на первый взгляд все это выглядит экстравагантно, а на самом деле, все обстоит с точностью до наоборот. Она должна пережить нечто такое, что изменить ее коренным образом. Точнее, изменит настолько, насколько вообще способен измениться человек. Но Антону это вряд ли надо знать об ее мыслях и планах.
  Из стопора задумчивости ее вывел голов Антона.
  - Приехали, выходи.
  Наташа волновалась, когда входила в публичный дом, который в реальности оказался просторной, со вкусом обставленной, как она чуть позже узнала, пятикомнатной квартиры. Антон познакомил ее приятной, совсем не похожей на женщину этой профессии ухоженной дамой лет тридцати.
  Они проговорили минут тридцать. Ухоженная дама совсем не удивилась ни визиту Наташи, ни предмету их разговора. Мельком она заметила, что с подобными целями сюда приходят не так уж и редко. Это удивило Наташу, но она не стала расспрашивать свою собеседницу на эту тему дальше, ее сейчас интересовала только она сама.
  Все оказалось гораздо проще. Они довольно быстро обо всем договорились, к тому же хозяйка заведения угостила ее очень вкусным кофе. Наташа не стала дожидаться брата, который в этот момент наслаждался радостями любви. И, распрощавшись, ушла. Как ни странно, но она испытывала сильное облегчение, ничего не угнетало ее. Наоборот, она чувствовала небывалое спокойствие.
  
   51.
   Дубровин был женат дважды и бесконечное число раз изменял обоим женам. Однажды ради хохмы он решил подсчитать, а сколько же у него было женщин? Где-то на четвертом десятке он окончательно сбился со счета. Но при этом ясно представлял, что список далеко не исчерпан. С тех пор он сильно пополнился. Он никогда не коллекционировал партнерш, просто никак не мог угомониться, ему хотелось все новых и новых связей. Дубровин не пытался остановиться, так как был уверен, что ни к чему хорошему это бы не привело. Уж такова его природа, требующая постоянного притока новых ощущений. И противостоять этому натиску нет никакой возможности, настолько он силен и требователен. При этом он считал себя всегда хорошим семьянином, так как делал все от себя зависящее, чтобы домочадцы жили благополучно, ни в чем не нуждались.
  Но сейчас Дубровиным владели совсем иные эмоции. Измена жены произошла на его глазах, он видел все в деталях и поминутно. И эта картина никак не хотела исчезать, она самопроизвольно, словно ядерная реакция, то и дело возникала в воображении. И буквально наполняла его яростью. Он вскакивал с кресла и начинал бегать по кабинету, не знаю, куда девать эту рвущуюся из него горячую плазму.
  При этом происходила довольно странная вещь. Его чувства почти никак не касались жены, по отношению к ней он разве что испытывал слабую обиду. А вот в отношение Молева все было наоборот, при мысли о нем он закипал, как разогреваемый на костре котелок воды. Ненависть к нему буквально душила Дубровина, в какие-то мгновения из-за нее было даже трудно дышать. И приходилось в течение нескольких минут приходить в себя, успокаивать.
  Дубровин понимал, что в том, что происходило с ним, есть нечто патологическое. И этому надо каким-то образом противоборствовать, решительно разорвать связывающие с этим человеком нити. Но сил на это не было, все шло прямо в противоположном направлении, узел отношений с Молевым затягивался все сильней. Причем, этих узлов становилось все больше, и они становились все крепче. Но при этом он понимал, что как в плохом романе неуклонно близится развязка. И эта развязка непременно должна быть драматическая. Так уж судьбой уготовано, что встреча с этим человеком было не простой, в ней переплелись самые важные нити его жизни. А он понимает толк в таких вещах, ведь не случайно он начинал, как философ. А философия учит во всем искать внутренний смысл событий. Даже в том случае, если на первый взгляд он никак не усматривается, если они кажутся абсолютно случайными. Знакомство с Молевым и все, что за этим последовало, с первой же минуты вело его в определенном направлении. Теперь он понимает это, как никогда ясно.
  Вдруг словно что-то ударило Дубровина, он подошел к письменному столу, открыл один из ящиков. Долго там шарил, пока не вытащил пистолет. Его он незаконно приобрел несколько лет назад, когда подвергся нападению бандитов. Обманом они заставили остановиться, выманили из машины, а затем напали. В итоге он лишился крупной суммы денег, полученной в качестве гонорара за очередной роман. Скорей всего злоумышленники следили за ним с того момента, как он вышел из банка. Тогда он решил, что надо иметь всегда при себе нечто такое, что позволит ему не бояться никаких подонков, а в случае нападения дать отпор. Но к счастью больше таких происшествий не повторялось, и оружие через какой-то промежуток времени перекочевало из кармана пиджака сюда. Никто не знал об его существовании, даже Алле он не сказал, что обзавелся такой вещицей. Зато тщательно следил за ней, регулярно смазывал.
  Дубровин проверил пистолет, он был в отличном состоянии, полностью готов к применению. Он долго смотрел на него неподвижным взглядом, потом положил в карман халата.
  Внезапно зазвонил телефон. Звонили из банка, та самая красивая вице-президент. Они проговорили минут пять. При этом ее голос звучал сухо и требовательно. Ему давалась последняя неделя, если не будет погашена задолженность, будет подан иск в суд о конфискации дома и выселение жильцов.
  Все одно к одному, подумал Дубровин, кладя трубку на место. Этот звонок прозвенел именно в этот момент не случайно, кто-то толкает его к совершению поступка. Кто-то хочет, чтобы он сделал нечто. Кто и зачем, вопросы праздные, на них все равно не получить ответа. Человек всего лишь орудие высших сил и спрашивать, почему ты должен так поступить, а не иначе бессмысленно. Он забыл почти всему, чего его учители в университете, а вот эти слова одного из профессоров врезались в память навсегда. Периодически он вспоминал их, потом снова забывал. Но в критические минуты они снова всплывали в голове.
   Дубровин подошел к окну. Ему открылась картина: Молев и Наташа о чем-то оживленно беседовали. И вечно он крутится вокруг его дочери. Или что еще хуже дочь крутится вокруг него. Было бы ужасно, если бы они решили сочетаться браком. И ее муж поселился бы на постоянной и законной основе в этом доме. Он, Дубровин, не перенес бы этого, жить под одной крышей с этим человеком для него невыносимая ноша.
   Дубровин высунулся в окно.
  - Виталий, можете зайти ко мне! - крикнул он.
  Молев поднял голову. Несколько мгновений мужчины смотрели друг на друга. Дубровин мог поклясться, что на лице Молева появилась и быстро исчезла издевательская улыбка. Ну, еще бы, ведь так смотрят любовники на обманутого мужа. Это еще один повод для его чувства превосходства над ним.
  Молев вошел в кабинет Дубровина. Судя по его слегка развинченной походке, настроение у него было хорошее.
  - Поздравьте меня, Глеб Романович, я только что написал новый эпизод. Так сказать вне плана. Но больше я писать отказываюсь.
  - Мы уже говорили на эту тему. Впрочем, я не об этом хотел с вами говорить. Точнее, не только об этом.
  Молев недоуменно посмотрел на Дубровина.
  - А разве у нас есть еще какие-либо темы для разговора. Уж не хотите ли мне предложить еще работу?
  - Вы же все равно откажетесь, какой смысл.
  - Смысла никого. Поэтому продолжать разговор дальше бессмысленно.
   Дубровин плотно сжал губы. Невольно он потянулся к карману с пистолетом. Но едва нащупал железо, как рука сама отлетела от него, словно бы прикоснулась к раскаленному металлу.
  - Да что вы заладили: бессмысленно, бессмысленно. Так меня презираете, что разговаривать со мной считаете ниже своего достоинства.
  - Если быть честным, мне действительно кажется, что нам не о чем особо говорить. Все, что обоим нужно, понятно и без слов.
  - А вот мне далеко не все понятно. - Дубровин смотрел на Молева и думал о том, как все будет выглядеть, если он сейчас достанет из кармана пистолет и нацелит его на него. Молеву будет ужасно страшно, ведь он ценит свою жизнь очень высоко. Еще бы, такая утонченная натура!
  - Что вам не понятно? - спросил Молев.
  - Да почти что все.
  - Боюсь, я не сумею вам объяснить столь много.
  - Ничего, объясните, что можете, это тоже немало. Вы ведь заглянули вместе с вашим Кьеркегором можно сказать на самое дно человеческого существования.
  - На самое дно человеческого существования вряд ли кто-то способен заглянуть. Человеку это не по силам. Так, немножко внутрь вещей.
  - Тут, я, пожалуй, с вами соглашусь. И все же скажите, что вы там увидели, внутри?
  Молев какое-то время молчал и о чем-то думал.
  - Я могу лишь сказать о том, какой я сделал вывод, изучая Кьеркегора.
  - Я весь во внимании. - Почему-то Дубровин снова дотронулся до пистолета.
  - Обычный человек, живя обычной жизнью, практически себя не осознает. Он лишь реагирует на поступающие извне и изнутри сигналы, импульсы, и ищет способ, как приспособиться к ним, как сделать так, чтобы ему было бы комфортно, и вся эта внешняя и внутренняя среда не только бы не доставляла неприятностей, а позволяла жить с удовольствием.
  - Это все понятно, - нетерпеливо проговорил Дубровин. - Об этом даже не стоило и говорить.
  - Я же предупреждал, что у нас с вами нет предмета для разговора, - насмешливо произнес Молев.
  - Но я бы хотел послушать дальше, - настойчиво произнес Дубровин.
  - Хорошо, давайте продолжать. Но бывает так, что по каким-то внешним или внутренним причинам, человек вдруг заглядывает в собственную бездну. Почти всегда это происходит неожиданно. И почти всегда он к этому оказывается не готов. И тогда, собственно, и начинается подлинная история жизни, можно сказать, что только там происходит наша встреча с самим собой. Человек вступает в зону религиозного страдания, его охватывает вселенский страх, так как он вдруг понимает, что оставлен Богом, что он находится там, где он ничего не знает, где ему абсолютно ничего не гарантировано. В этой бездне возможны самые ужасные проявления человеческой натуры, здесь живет низость, подлость, жестокость. И много чего еще из этого ряда. Можно попытаться поскорее выскочить оттуда, как тонущий с морского дна. Но тогда такая личность никогда не превратится ни во что другое.
  - В целом понятно, - прервал Дубровин. - А что происходит с теми, кто задерживается в собственной бездне?
  - Я уже сказал, они окунаются в собственное страдание, как в единственный способ, ведущий к спасению. Ведь, согласно Кьеркегору, противоположность страданию является не счастье, а вера.
  Дубровин презрительно надул щеки.
  - Всегда был убежден, что вера не несет ничего позитивного, это форма застывшего сознания.
  - Полагаю, вы правы, Глеб Романович, но к тому, как понимал веру Кьеркегор, это не относится. Для него она не вера во что либо, а превращение себя в человека, который следует этой вере. Точнее даже, вера становится основой всего. Надо не верить в Христа, а быть им, надо делать и поступать так, как требуют убеждения. Не должно быть разрыва между ними и тем, как живешь. Иначе исповедуемое христианство - это не более чем ложь, обман, способ самоусыпления, самоуспокоения. Но чтобы осознать все это и надо заглянуть в собственную глубину, как это ни тяжело, каких бы жертв это не стоило. Без этого все напрасно.
  - А вы готовы заглянуть в свою бездну? - спросил Дубровин.
  - Пока такого желания у меня нет. Некоторое время я еще поживу, не заглядывая туда. А дальше, посмотрим. - Молев, который до этого момента, почти не смотрел на своего собеседника, предпочитая разглядывать пейзаж в окне, вдруг пристально посмотрел на него. Затем сделал движение в сторону Дубровина. - Я так понимаю, что вы совершенно неожиданно для себя заглянули в свою бездну. И ужаснулись от увиденного. - Он вдруг довольно рассмеялся.
  Дубровин резко сунул руку в карман и обхватил пальцами рукоятку пистолета. "Ну, почему, почему, я не стреляю, - мучительно подумал он. - Так было бы замечательно пустить в его гнусную рожу целую обойму".
  Что-то тревожно непонятное шло от Дубровина. Молев. снова внимательно посмотрела на хозяина кабинета. И вдруг явственно ощутил исходящую от него опасность. Уж не видел ли этот Отелло, как он трахал его дражайшую половину, внезапно появилась мысль.
   Дубровин вынул из кармана руку и как-то странно посмотрел на нее, словно бы видел впервые. Что у него там, подумал Молев. Вот бы посмотреть. Может, так и сделать, один прыжок, и он все увидит. Но он продолжал неподвижно сидеть на стуле.
  - А разве не для каждого человека опущения в собственную бездну сопряжено с ощущением ужаса? - спросил Дубровин. - Чего другого там еще можно найти?
  - Полагаю, найти там можно как раз даже очень много. Другое дело, станете ли искать?
  Дубровин молчал.
  - Я устал от нашего разговора, - внезапно произнес он. - Наша беседа оказалась бесполезной.
  - А какую пользу вы хотели получить? - слегка удивился Молев, направляясь к выходу и на всякий случай, наблюдая за рукой Дубровина.
  - Никакую. Считайте наш сегодняшний разговор моей ошибкой.
  - Как скажите, - пожал плечами Молев. - Одной ошибкой больше, одной меньше, какая разница, - произнес он и вышел из кабинета.
   52.
  Алла лежала на кровати и смотрела в потолок. Она чувствовала себя опустошенной. Причем, это опустошение явно прогрессировало, становилось таким тотальным, что буквально раздавливало ее, как огромная глыба. Теперь она представляла, как человек приближается самоубийству. Именно так, как это происходит с ней. Все умирает внутри, кроме одного - постоянно увеличившегося, как пятно на скатерти от пролитого вина, отчаяния. Оно заполняет все внутреннее пространство, словно ночная темень и не дает ни минуты покоя. Оно все время напоминает о себе, как назойливый гость, следует за тобой, куда бы ты не пошел, как домашняя кошка. Но эту кошка хочется не приласкать, а прогнать. Вот только сделать это никак не получается, это та самая кошка, которую никак не сгонишь со своего места.
  Все случилось после спонтанного секса с Молевым. Она и не думала об этом, как вдруг почувствовала, что хочет его. И не потому, что ей нужен был в тот момент мужчина, ею овладело стремление к какому-то прорыву. Вырваться из одного состояния и перенестись в какое-то совершенно иное. Самостоятельно она это сделать была не в состоянии, ей требовался кто-то другой, кто помог бы совершить это удивительное перемещение.
  Она почти не получила удовольствия от секса, лишь несколько приятных минут, без которых она вполне могла бы обойтись, когда Молев проник в нее. И все же это было потрясение, хотя совсем иного рода. У нее тогда возникло сильное ощущение, что она переступила некую важнейшую черту. Какую? Это она представляла крайне смутно.
  В ее жизни было немало мужчин, которые доставляли ей большое сексуальное удовольствие, но ни с одним из них она не переживала ничего подобного. Все до этой минуты протекало в рамках обычного процесса, без всяких душевных потрясений. Точнее, оргазм она воспринимала, как самое сильное потрясение. Теперь же ей было смешно от того, какой глупой она была еще совсем недавно. Подумаешь, оргазм! Эта такая ерунда, такой пустяк, о котором даже не хочется вспоминать. А ведь столько усилий прилагала, чтобы его достичь, отдавала этому много времени. Но теперь она осознает, что ни к чему другому, как только к опустошению, этот путь не ведет. Да и вообще, вся наша жизнь ведет только к такому итогу. Другое дело многие люди даже не замечают, как сильно они опустошены, им кажется, что все у них нормально, годы прожиты не напрасно, даже многое достигнуто. Но все это не более чем обман, некая гигантская иллюзия, которая словно тень накрывает миллиарды человеческих существ. А на самом же деле внутри них ничего нет, пусто, как в пустыне.
  Эти мысли изумляли Аллу, раньше ничего подобного в ее голову не залетало, но теперь они находились в ней постоянно. То, что они появились у нее благодаря Молеву, она не сомневалась. Но сейчас Аллу волновало совсем другое. Она понимала, что ей срочно требуется найти выход из возникшего положения, она должна пойти на решительный, а может даже отчаянный шаг. И она знала, какой. По крайней мере, он ей представлялся единственно возможным, ничего другого в данной ситуации помочь не может.
   А решение самое простое - они с Молевым должны пожениться. Только этот странный парень способен вдохнуть в нее новую жизнь. Она давно поняла, что это ей крайне необходимо, хотя долго в себе не признавалась, что в какой-то момент полностью погасла. Именно это и обнаружил в ней Милорадов. Может, ему был не совсем ясен диагноз, но надо отдать ему должное, симптомы заболевания он уловил точно. Вот и выгнал ее из театра; зачем ему сгоревшая свеча.
  А все произошло потому, что она потеряла любовь, как-то незаметно она угасла, словно ветер задул костер. С какого-то момента это чувство стала уходить из отношений с мужем. Когда Алла это осознала, то отнеслась к этому спокойно, как к чему-то неизбежному. И только сейчас поняла, что на самом деле из нее ушла не любовь, а все то, что связывало ее с жизнью, что позволяло выходить на сцену и срывать аплодисменты зала. А чем наполнить себе заново, до недавнего времени она не представляла. И вот на ее счастье нашелся человек, который способен это сделать. Она это чувствует всеми фибрами своей израненной души.
  Охватившая Аллу пассивность внезапно слетела с нее, как сорванная ветром крыша. Она вскочила с кровати. Чего она лежит, как тряпка, нужно немедленно действовать. Разумеется, ждать, когда Молев сделает ей предложение, бессмысленно, этого не случится никогда. А потому она должна сама предложить им пожениться. Конечно, разница в возрасте велика, но это же не помешала им заняться любовью. И вообще, причем, тут разница, это будет совсем иной брак. Ей сейчас трудно дать ему определение, но она ощущает, что тут кроется нечто необыкновенное. Обрести новый смысл жизни, наполнить ее живительной энергии, познать саму себя и через это мир... Да мало ли что еще, Вселенная же бездонна, она не имеет границ, в ней, куда ни кинь, всюду сплошная бесконечность. А значит, не может быть остановки. Только вот непонятно, почему так много людей все же останавливаются...
  Алла вдруг замерла на месте, ее поразили собственные мысли. Она еще не вышла замуж на Молева, а уже стала думать совсем, как он. Эти размышления она должна была бы услышать от него, а они сами возникли у нее, словно с помощью телепатии. А может, действительно она обрела такую способность; то, о чем он думает, открывается и ей.
  Впрочем, с этим вопросом она разберется позже, а сейчас следует решить главное. Она пойдет к нему и обо всем договорится.
  Алла постучалась в дверь. Молев, как она всего двадцать минут назад, лежал на кровати и смотрел в потолок. Увидев ее, он даже не пошевельнулся, только покосился на вошедшую. И снова обратил глаза вверх. Алла почувствовала, что ее приход оставил его совершенно безучастным.
  Алла примостилась на углу кровати, рядом с его ногами. Она заметила, что у него не самые чистые носки.
  - А кто тебе тут стирает? - поинтересовалась она. Алла не ожидала, что начнет говорить на эту тему, она пришла сюда совсем не за этим. Эти слова вырвались сами по себе.
  - Пару раз кидал свои вещи в вашу стиральную машину. Я не имел на это право?
  - Ты правильно поступал. Просто я подумала, что для тебя стирка могла стать проблемой. Ведь о тебе по-настоящему никто не заботится.
  Молев посмотрел на нее.
  - Я привык. И кто должен заботиться?
  - Обычно о мужчинах заботится женщина.
  - У меня нет женщины, которая обо мне заботится.
  - Но ее можно найти, это не самая трудная проблема в жизни.
  Молев медленно сел на кровати.
  - Если это не самая трудная проблема, то зачем тогда ее обсуждать. Может, когда-нибудь и найду. А если хочешь что-то мне постирать, то могу снабдить вещами.
  - Хорошо, я возьму, - покорно согласилась Алла. - Но ты прав, я не для этого пришла к тебе.
  - Если ты пришла для другого, то я пас.
  - Нет, - поспешно проговорила Шестакова, - и не для этого. Я пришла поговорить.
  - О чем? - Теперь Молев смотрел на нее подозрительно.
  - Это не просто объяснить.
  - Если тебя интересует что-то о Кьеркегоре, то я покончил с этой темой.
  - Что значит покончил?
  - Для твоего мужа я написал даже больше, чем мы уславливались. Поэтому меня больше он не интересует.
  - Муж?
  - Кьеркегор. Хотя и муж - тоже. Мне они оба поднадоели.
  - Не могу понять, как можно вот так сразу все вычеркнуть. Ты же столько времени изучал этого философа.
  - Философы нужны не для изучения, а для того, чтобы следовать им по жизни. Я не собираюсь следовать за Кьеркегором. По крайней мере, пока. А что будет дальше, никому неизвестно.
  - А я действительно хотела с тобой как раз поговорить о нем. Точнее, не совсем о нем.
  - Тогда о ком же?
  - О себе. Точнее, о нас.
  - О нас? - удивился Молев. - Ты придаешь слишком много значение всяким пустякам, - усмехнулся он.
  - Это не пустяки.
  - Для кого как.
  - Да, конечно. И все же, разреши продолжить.
  - Давай, вдруг скажешь что-то интересное.
  - Я постараюсь. Хотя, что понимать под интересным.
  - Может, все же начнешь ближе к делу. А то так и к утру не закончим.
  - Попробую, хотя это и не легко. Я пришла, чтобы сделать тебе предложение.
  - Какое предложение? - слегка оторопел Молев.
  - Стать моим мужем.
  Несколько секунд Молев молчал, затем захохотал.
  - Да, это несколько неожиданно. Но если память мне не изменяет, ты замужем.
  - Наш брак давно стал формальностью. Нас мало что соединяет. Но дело даже не в этом, я чувствую, что наш союз с Глебом убивает меня своей бессмысленностью. Мы уже ничего не в состоянии дать друг другу. Еще недавно я относилась к этому спокойно. Но с какого момента такое положение стало меня уничтожать. Удивительно, но ваш Кьеркегор оказался во всем прав.
  - Он не мой, - хмуро возразил Молев.
  - Для меня он всегда ваш, ведь это через вас я узнала о нем.
  - Как вам будет угодно, - холодно произнес Молев.
  Алла робко посмотрела на него.
  - Я должна найти нечто такое, что снова наполнить мою жизнь смыслом.
  - И ты полагаешь, найдешь, сочетавшись со мной браком?
  - Да. Я понимаю, что у нас большая разница в возрасте, но я не ставлю никаких условий. У тебя могут быть и другие женщины.
  - Спасибо, ты очень добра, - усмехнулся Молев. - Но я не считаю, что моя задача - придать твоей жизни новый импульс. У меня другие цели.
  - Мне казалось, что ты более добр.
  - Не понимаю, причем тут доброта. Если ты оказалась в тупике, тебе и выбираться из него.
  - А если одна я не могу?
  - Тогда погибать. Смерть - это всегда самый лучший выход. Между прочим, он всегда это ощущал. - Молев о чем-то задумался, затем встал, подошел к компьютеру, включил его. - Вот послушай, может тебе это будет полезно. Это мой конспект его книги "Понятие страха". "Кьеркегор различает два вида ужаса. Первый мы испытываем, когда нам угрожает что-то внешнее, например, рычащий лев, - стал читать он. - Второй вид ужаса происходит из внутреннего опыта: когда мы вступаем в конфликт с безграничными возможностями нашей собственной свободы. Задумываясь об этой свободе, мы осознаем ее беспредельность и иррациональность. Кьеркегор говорит, что невозможно доказать, что мы обладаем свободой, потому что любое доказательство основано на логической необходимости, которая противоположна свободе. Мы постигаем ее до конца, когда находимся в состоянии ужаса, который лежит в самом сердце всякой нормальности. - Молев замолчал и повернулся к Шестаковой. - А вот сейчас слушай особенно внимательно, это самое главное. "Его осознание погружает нас в безумие. Единственный выход находится в не менее иррациональном "прыжке в веру". Люди же предпочитают избегать этой ситуации, веря в иллюзию ежедневной реальности, в которой эта сводящая с ума свобода искусно маскируется в соответствии с требованиями нормальности". Понятно?
  - Понятно, - не совсем уверенно проговорила Алла. - Мне понятно то, что одной, без твоей помощи мне не обрести веру. Для таких дел я слишком не самостоятельная. Нужно много сил, чтобы уверовать по-настоящему.
  Молев пожал плечами.
  - Но это уже твоя забота, дальше я тебе не помощник. Итак, я сделал больше, чем намеревался. Не хотел тебе говорить, но я тут последний день. Завтра я ухожу. И постараюсь сюда никогда не возвращаться. Так что постирай, пожалуйста, мои вещи побыстрей. - Молев протянуло ей сверток с одеждой. - Сделай мне последнее одолжение.
  53.
  Алла вышла из комнаты, Молев закрыл за ней дверь на замок и снова повалился на кровать. И улыбнулся. Эта дура всерьез решила, что коли он ее трахнул, то готов жениться на ней. Он бы и за миллион долларов не стал этого делать, эта семейку до ужаса ему надоела. Он вообще не желает больше ни кого из них ни слышать, ни видеть. Он ставит жирную точку на этом этапе своей жизни. Нельзя сказать, что он был совершенно бессмысленным, он, Молев, может даже признаться себе, что обогатился весьма необычным опытом. И не исключает того, что однажды положит все, что с ним тут происходило, в основу романа. Но это будет, если будет, еще не скоро, сейчас же ему совсем не хочется даже мысленно пережить снова все эти события. Ему хочется прямо противоположное, начать другую жизнь. И для этого у него, наконец, появляются такие возможности.
  Буквально за пару часов прихода к нему Аллы со своим нелепым предложением, ему позвонили из одного издательства. И предложили заключить контракт на издание его романа. Он отсылал туда свое произведение примерно полгода назад, никакой ответной реакции так и не последовало. Вот и решил, что надеется не на что. Поэтому и принял предложение Дубровина стать его литературным негром.
  Судя по разговору с редактором, роман произвел на них сильное впечатление. И он намекнул, что речь идет о весьма солидном гонораре. А это означает, что он может, наконец-то, выбраться из этой ловушки. Они договорились, что завтра в десять часов он подъедет в издательство. Молев решил, что в девять часов он выйдет из этого дома и больше в него не вернется.
  Но сейчас его заботила одна проблема, что делать с тем материалом, который он уже успел написать для книги о Кьеркегоре. Все в нем противилось тому, чтобы оставить эти тексты у Дубровина. Хотя без него, Молева, этот писака вряд ли сумеет довести до завершения работу. И все же не хочется рисковать. Эти записи принадлежат только ему, Молеву, на их создание он потратил массу сил и времени. Дубровин не имеет к ним никакого отношения, он палец о палец не ударил, чтобы выполнить контракт. И вообще, он просто не достоин, чтобы под его именем выходили бы такие тексты.
  Вопрос заключался в том, как удалить файлы из компьютера Дубровина. Понятно, что добровольно сделать это тот ни за что не согласится. Он без зазрения совести присвоит их, может, даже заработает на этом денег. Впрочем, плевать на деньги, как это ни странно звучит, но ему обидно за Кьеркегора. Хотя Молев не врал Алле, он действительно не собирался возвращаться к этому автору. Он тоже ему надоел, хотя совсем по-другому, чем эта семейка. Просто он не желает больше разбираться в силлогизмах датчанина, хочется жить проще, веселее, счастливей. Не задумываясь над значением каждого слова, каждого поступка. Кьеркегор во всем стремился видеть смысл, а он хочет от всего ощущать удовольствие. И плевать на все остальное, сначала надо до предела насладиться жизнью, а уж потом отвечать на поставленные фундаментальные вопросы. Если, конечно, вдруг приспичит. В конец концов, он же не Кьеркегор, и его не одолевает такая же по силе страсть поиска Бога или истины, что одно и тоже. Ему всегда казалось, что с этим делом можно и не торопиться, отыщет ли человечество путь к Богу сейчас или пройдет еще тысяча лет - разницы нет никакой. Для Вселенной это одно мгновение, даже еще меньше. Кьеркегора сгубило нетерпение, а вот он Молев, в каком-то смысле очень даже терпелив. И в этом его преимущество над ним. Причем, если рассудить, весьма большое. У него тоже бывает сильное желание устремиться куда-то далеко, в какое-то иное измерение. Но он не спешит это делать, не позволяет себя увлечься подобной иллюзией. Пустить в себя ее легко, а вот избавиться от нее гораздо сложней. Кьеркегор с этой задачкой не справился. Его пример для него наука.
  Хватит о Кьеркегоре, сказал сам себе Молев. Завтра утром он навсегда покинет эту обитель, а пока здесь у него осталось одно дело - как уничтожить написанный им для Дубровина текст? Напрасно он отсылал каждый эпизод ему, надо было все хранить под каким-нибудь предлогом у себя. А теперь это можно сделать, лишь проникнув в его компьютер. Да и то, если там нет пароля. А если есть, то ничего не получится. Но в любом случае надо попробовать. Иначе он не успокоится, все время будет мучить мысль, что плоды его труда достались этому бездаря. И он может их присвоить и воспользоваться. А ему этого жутко как не хочется. Особенно сейчас, когда в его жизни замаячили радужные перспективы.
  Молев подошел к окну и стал наблюдать за происходящим. Что-то подсказывало, что ему должно сейчас повезти, раз он наконец-то попал в свою волну. Долго она обходила его стороной, но теперь она станет нести его вперед. И он уверен, что поможет и в этом случае.
  Его сердце заколотилось сильней, он увидел, что Дубровин вышел из дома и подошел к бассейну. На нем был только халат, он скинул его и прыгнул в воду.
  Молев понял, что для него это шанс, Дубровин обычно купается долго. У него хватит времени, чтобы все стереть. Тогда он достойным образом попрощается с этим гостеприимным домом.
  Молев вышел из своей комнаты и прошел в другое крыло дома. К его радости по пути ему никто не попался. Он подошел к нужной двери, повернул ручку. Она не была закрыта на ключ и отворилась.
  Молев вошел в кабинет и направился к компьютеру. Включил его и, затаив дыхание, стал ждать, преградит ли пароль проникнуть в святая святых - базу данных.
  Пароля не оказалось, путь вперед был свободен. Ему снова повезло, мысленно отметил Молев. Теперь нужно найти те самые файлы. Сподручней это сделать с помощью команды "поиск". Это лучше чем блуждать по лабиринтам базы данных.
  Молев набрал слово "Кьеркегор" и запустил команду "поиск". Придется подождать, но иного выхода нет. Он подошел к окну, Дубровин плескался в бассейне и по его виду не собирался пока выходить из него.
  Молев вернулся к компьютеру, проверил окошко "поиска". И увидел, что нужные ему файлы уже обнаружены. Он стал их стирать.
  Дверь заскрипела, Молев резко обернулся и увидел входящего в кабинет Дубровина.
  - Да у нас тут, оказываются, гости! - воскликнул хозяин кабинета. - Честно скажу, не ожидал. И что вы тут делаете, можно узнать? Лазаете по моему компьютеру? Интересно, что вас там заинтересовало?
  - Я пришел за тем, что принадлежит мне, - ответил Молев. Ему было досадно, что его застукал Дубровин.
  - Разве вам что-то может принадлежать в моем компьютере?
  - Может. То, что я написал о Кьеркегоре. И ничего более
  Дубровин рванулся к компьютеру и стал что-то в нем лихорадочно искать.
  - Этих файлов нет, где они? - закричал он.
  - Я их только что стер.
  - Какое ты имел на это право! Ты восстановишь их. Я знаю, они у тебя есть.
  - Есть или нет, но я этого не сделаю. Я разрываю наш контракт.
  - На каком основании?
  - Вы его не выполнили, вы ничего не написали. Я должен был вам лишь помогать, а не делать за вас всю работу. К тому же вы не стоите того, чтобы пахать на вас.
  - Это почему же?
  - Да потому что вы ничтожество! Вам ни за что не осилить самостоятельно эту тему. Как и не понять этого человека. Вы принадлежите к тем, кто всю жизнь его травили.
  - Вы бредите, когда я мог его травить. Меня тогда не было на свете даже в самом отдаленном проекте.
  - Какая разница. Ничего же не меняется. Вы так же его ненавидите, как ненавидели его современники. Для всех вас он постоянный укор, вечное напоминание, что так жить нельзя. Зачем вам писать о нем книгу, пишите свои дурацкие романы. Всегда найдутся несколько идиотов, которые будут их читать. Впрочем, мне до этого нет уже никакого дела.
  Молев направился к выходу. Внезапно Дубровин оказался у него на пути. Его лицо было перекошено от ярости.
  - Полагаете, мы с вами так просто расстанемся?
  - А как еще можно расстаться? - засмеялся ему в лицо Молев. - Лучше и не придумаешь.
  - А вот в этом ты ошибаешься, придумать еще как можно!
  - Вот и придумывайте, но без меня. Пустите, я хочу выйти.
  - Тут я решаю, что кому делать. - Внезапно Дубровин сунул руку в карман, достал из него пистолет и наставил его на Молева.
  - Это еще что такое? - спросил изумленный Молев.
  - Вижу, вы удивлены.
  - Это смешно, вы никогда не выстрелите. Не хватит смелости.
  - Кто знает, - зловеще усмехнулся Дубровин. - Вам ли не знать, как непредсказуем человек. Очень часто он поступает абсолютно иррационально. Разве ваш Кьеркегор не лучшее доказательство этого тезиса? Разве он не учил быть абсолютно иррациональным, за что презирал Гегеля. Порыв, вот что более всего ценил он.
  - Оставим его в покое. Мы достаточно с вами поиграли в эту игру, - произнес Молев, не спуская глаз с пистолета.
  - Если это игра, то она должна иметь окончание. А у нас его еще нет.
  - Нет и не надо. Оставим партия неоконченной. - Молев вдруг кожей почувствовал, что пистолет в руках этого ненормального действительно может выстрелить. Достаточно посмотреть в его безумные глаза. - Дайте мне пройти.
  Дубровин покачал головой.
  - Верните файлы - и тогда я вас выпущу.
  Теперь ярость охватила Молевым. Это ничтожество требует возвратить то, что ему не принадлежит, да еще угрожает. Сейчас он ему покажет. Молев сделал пару шагов, сближаясь с Дубровиным.
  - Опусти, идиот, пистолет, иначе хуже будет.
  - Стой на месте! - истошно завопил Дубровин.
  Но Молев сделал еще один шаг вперед. Раздался оглушительный выстрел.
  
   53.
   Дубровина ввели в комнату для переговоров. За стеклянной перегородкой он увидел Аллу. И сразу же почувствовал, что она изменилась, что перед ним в чем-то другая женщина. Хотя какие с ней произошли перемены, он не представлял. Да и не очень интересовался. Его не оставляет ощущение, что все, что было до суда, потеряло для него всякое значение.
   Дубровин сел, взял трубку телефона. По другую сторону стеклянной перегородки его жест зеркально повторила Алла.
  - Как ты? - спросила она. Ее взгляд выражал откровенную жалость.
  - Обычно. Главный вывод из всего, что произошло: человек может привыкнуть ко всему, даже к тюрьме. Теперь предстоит привыкнуть к лагерю. За пять лет думаю получится, - усмехнулся Дубровин.
  - Это несправедливый приговор. Я не понимаю, почему ты не разрешил адвокату подать апелляцию?
  - Потому что этот приговор справедливый, - возразил Дубровин. - К тому же меньше не дадут, я и так получил минимальный срок. Кстати, как он?
  - Незадолго до суда я была у него в больнице. Он принял меня равнодушно, практически не хотел говорить. Даже не ответил на вопрос о своем самочувствии. Но врач сказал, что идет на поправку.
  - Знаешь, - после паузы произнес Дубровин, - до сих пор не знаю, жалею ли я о том, что не убил его или нет. Впрочем, не хочу больше о нем говорить. Скажи, как наши? Что с Наташей? Все ли в порядке?
  Теперь сделала паузу Шестакова. Ее лицо отразило одновременно смущение и сомнение.
  - Не знаю даже, стоит ли тебе говорить.
  - Говори.
  - Тогда отнесись к этому спокойно. Она ушла в публичный дом. - Алла не без тревоги посмотрела на мужа.
  Но Дубровин, по крайней мере, внешне встретил известие спокойно, на его лице не дрогнул ни один мускул. Довольно долго он молчал.
  - Она всегда была необычной девушкой, с необычными поступками, - сказал он. - Я никогда ее не понимал. Да, если честно, особенно и не старался понять. А что Антон?
  - Он ведет себе несколько странно. Не расстается с книгой "Дневник обольстителя" Кьеркегора. Он встречается с какой-то девочкой и перед каждым свиданием подолгу ее читает. И при этом, как ни странно, стал гораздо серьезней. Помогает мне по хозяйству, чего я никак от него не ожидала. Однажды даже борщ сварил.
   Дубровин кивнул головой.
  - Все непостижимо, - произнес он, судя по виду думая о своем. - Ты-то как?
  - Лучше, чем думала, когда все это начиналось. Нашла работу, платят немного, но прожить как-то можно. Глеб, я все хотела у тебя спросить, почему, когда банк стал требовать срочно погасить кредит, ты все скрывал от нас? Ведь можно было, в конце концов, продать дом, вернуть им деньги и купить квартиру.
  - Да, можно, - согласился Дубровин, - но я не мог. Это было бы крахом всего, чем я жил до сих пор. - Он вздохнул. - На такой шаг требовалось слишком много смелости. - Он задумался. - Я размышлял здесь об этом. Если бы не было в доме его, не исключено, что я все же решился. Но я не мог признать при нем свое поражение. - Дубровин поднял глаза на жену. - Ты понимаешь меня?
  - Понимаю. А тебе не кажется, что с того момента, как ты начал писать эту книгу и как появился он, все стало как-то странно, все пошло наперекосяк? - спросила Алла.
  - Это знак судьбы. Я долго уклонялся от нее, но она меня настигла. Нас настигла. Ты будешь меня ждать?
  - Конечно. Когда освободишься, приедешь в нашу квартиру. Она, конечно, маленькая, всего однокомнатная, на большую денег не хватило. Но как-нибудь разместимся.
  - Спасибо тебе.
  - Знаешь, я хочу задать тебе еще один вопрос, - нерешительно проговорила Алла.
  - Задавай.
  - Ты можешь мне объяснить, что он все же за человек? Я думала об этом, но так ничего понять не смогла. Уж очень все неясно.
  Дубровин отрицательно покачал головой.
  - У меня нет ответа на этот вопрос. Хотя я тоже над ним думал, когда попал сюда. Но в какой-то момент перестал. Да и какая в сущности разница, главное для нас то, что стало со всеми нами. Разве не так, Алла?
  - Так, Глеб.
   Дубровин встал, свидание закончилось. Алла проводила взглядом исчезнувшего за дверью мужа. Она знала, что теперь не скоро его увидит, завтра он этапируется в лагерь.
  Алла, не торопясь, шла по улице. Она думала о том, что правильно ли поступила, что не сообщила мужа еще одну новость. То, что она беременна. От Молева. То единственное, можно сказать, случайно-стихийное соитие оказалось не бесплодным. Но самое важное было даже не это. А то, что, несмотря на возраст, она решила рожать, хотя понимала, что это самое настоящее безумие. О чем ей не преминул сообщить гинеколог. Но она твердо возразила врачу: чем бы это не кончилось, она доведет все до конца. И своего решения не изменит. Это ее вклад, в тот иррациональный порыв, к которому призывал датчанин. И который считал единственно стоящей моментом, ради которого только и стоит жить.
  Впрочем, эту мысль врачу она не стала озвучивать, вряд ли он бы понял, о чем она говорит. Да она и сама еще недавно не поняла бы. Но теперь они все стали другие: и она, и муж, и падчерица Наташа и сын Антон. Но что самое странное в этой истории, что она ни о чем не жалеет. И в этом и заключается самая большая радость.
  
  
  Утверждение, что именно христианство принесло миру чувственность, может показаться рискованным и дерзким. Но мы ведь говорим, что дерзкое начало - половина дела... Это вполне естественно, ибо христианство и есть дух, дух - это тот положительный принцип, который христианство принесло в мир. Но когда чувственность понимается в своем отношении к духу, она сразу же узнается как нечто, что должно быть исключено, она определяется как принцип, как сила... Дон Жуан постоянно колеблется между тем, чтобы быть идеей, то есть силой, жизнью, - и тем, чтобы быть индивидом. Но само такое колебание - это чисто музыкальная вибрация. Когда море бурно плещет, бушующие волны принимают формы странных существ в этой буре. Можно подумать, что сами эти существа и приводят волны в движение, хотя на самом деле как раз столкновение противоборствующих волн и создает их самих. Так и Дон Жуан, - это образ, который постоянно возникает, но не обретает при этом формы или основательности; это индивид, который постоянно формируется, но никогда не завершается, - индивид, о чьей истории жизни нельзя составить себе более определенного представления, чем то, что можно получить, вслушиваясь в шум морских волн... Когда же Дон Жуан воплощен в музыке, я имею дело не с отдельным индивидом, но с силой природы, с демоническим началом, которое столь же мало устает от соблазнения и столь же неспособно перестать соблазнять, как ветер может устать дуть, море - вздыматься волнами, а водопад - низвергаться с высоты.
  (Кьеркегор "Или - или". Часть I)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"