Гурвич Владимир Моисеевич : другие произведения.

Власть и любовь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Владимир Гурвич
   Власть и любовь
  
   Тот, кто знает, не говорит.
   Тот, кто говорит, не знает.
   Лао-цзы
  Глава 1
  
   Разлогов посмотрел на часы. Еще час и они приедут. Позади осталась длинная полубессонная, плотно заполненная размышлениями ночь, после которой у него слегка от перенапряжения побаливала голова. Он всегда легко и даже с удовольствием переносил дорогу, а вот это совсем не такое уж и длинное путешествие досталось ему трудно. Он понимал, что дело тут не в том, что из-за экономии денег пришлось взять билет в плацкартный вагон, который за все время, что они ехали, проводница ни разу так и не подмела, а в том, что закончилась одна часть жизни и через каких-то шестьдесят минут начнется другая, абсолютно неизвестная. Слишком много неопределенностей ждало его впереди. И не то, что ему так уж и хотелось окунуться в топкое болото размеренного, как ход хронометра, существования, вовсе нет, но иначе ему будет трудно сохранить семью. А это столь хрупкий организм, что с трудом переносит втряски и потрясения.
   Инстиктивно Разлогов взглянул на жену. Ольга поймала его взгляд и пересела с соседней скамьи к нему. По ее глазам он понял, что она настроена серьезно. Он вздохнул про себя. Почему-то он никогда не любил тех моментов, когда у них начинался важный разговор, сразу же чувствовал себя не в своей тарелке. Еще ни разу эти беседы не приносили какого-то положительного результата, обычно все такие попытки кончались взаимным отчуждением. Правда к счастью обычно недолгим.
   - Саша, - тихо сказала она, дабы не привлекать внимание детей к разговору родителей, - скажи честно, что ты обо всем этом думаешь?
   Он отлично знал, что она имела в виду, но сделал вид, что не понимает намеков супруги.
   - Ты о чем? - спросил он.
   - Ты знаешь не хуже меня, - разгадала Ольга его не слишком хитрый маневр. - Мы не можем так жить вечно, мы меняем уже третье место. Если ты будешь продолжать себя вести, как и раньше, то и здесь долго не задержимся. Подумай хоть раз, но не как ты привык только о себе, но хотя бы о детях. Про себя уж молчу. Какое образование они получат, если все время будут кочевать по стране?
   Он понимал, что она права, но от этого желание соглашаться с ней не только не прибавилось, но скорей убавилось.
   - Ты знаешь, - хмуро произнес он, - я не собирался никуда уходить, но меня вынудили.
   - Это ты их своим поведением вынудил заставить тебя уйти из университета. Кто бы мог долго вытерпеть твою заносчивость.
   - Это совсем не заносчивость. Но я считаю, что каждый человек имеет право быть таким, какой он есть, иметь те убеждения, какими обладает.
   Ольга не выдержила и ее голос зазвенел от нахлынувших эмоций.
   - Да где ты видел, чтобы кому-нибудь позволяли бы быть самим собой. Разве только сумасшедним и большим знаменитостям. Но то особая статья. О все остальные приспосабливаются.
   - Ты знаешь не хуже меня: приспосабливаться, значит терять.
   - Это мы потеряли, а не они.
   Ее голос зазвучал уже так громко, что на них стали обарачиваться не только рядом сидящие их дети, но и в другие пассажиры.
   Разлогов понял, что надо во что бы то ни стало потушить разгорающийся пожар скандала. Не хватало только менее чем за час до приезда поссориться.
   - Я думаю, что тут нам ничего не грозит, - примирительно проговорил он. - Здесь не такое, как другие место. В этом университете пытаются внедрять новые формы обучения. Потому-то меня и пригласили. Ты же знаешь, я не просил ни о чем, они сами меня нашли и предложили работу. Таких хороших условий у нас еще не было. Вот увидишь, все будет просто замечательно.
   Эти слова немного успокоили Ольгу, он увидел, что на ее лице появилась надежда, что на этот раз все сложится иначе, более благополучно. Он обнял ее за плечи и притянул к себе. Она доверчиво прижалась к мужу.
   При всем несходстве их натур, при возникающих периодически разногласиях у них все же хорошая семья, думал Разлогов, смотря на мелькающий за окном поезда пейзаж. Он же не осел, чтобы не понимать простой вещи: существует совсем немного женщин на свете, способных вытерпеть такого мужа, как он. А Ольга однажды взвалила на себя этот крест и с тех пор несет его, несмотря ни на что. Да и женщина она красивая, а для него это всегда было немаловажным обстоятельством. Иногда он в шутку говорил, что некрасивая женщина - это ошибка природы, допущенный ею во время работы брак. И слава богу, что ему досталась ее качественное изделие.
   - Ты мне обещаешь, что на этот раз все сложится по-другому? - посмотрела Ольга в лицо мужа.
   - Клянусь, - торжественно произнес он. - И пусть я окаменею, если нарушу свою клятву.
   Он увидел, что Ольга полностью удовлетворена разговором. Он же в глубине души был не уверен, что сумеет выполнить данное только что обещание. Человек - это всего лишь игрушка обстоятельств, и если они решат подчинить его своей воли, вряд ли у него хватит сил, дабы воспротивиться им. Так в его жизни уже случалось не раз. И хотя он поклялся сейчас, что теперь будет иначе, его вдруг охватило неясное и неизвестно откуда прилетевшее предчувствие, что все и на этот раз обернется против него.
   Впрочем, стоит ли заранее готовиться к таким испытаниям, портить настроение себе и близким. А вдруг на удивление все сложется хорошо. Должно же быть где-то место на земле, где могут прижиться такие люди, как он. Иначе зачем их создала природа? Не для вечного же скитания. Хотя, кто знает, может, и для вечного.
   Поезд вдруг резко сбросил ход. Разлогов снова посмотрел в окно и обнаружил, что состав уже движется вдоль перрона. Ну вот, это короткое путешествие подошло к концу. Эх, знать бы что его ждет впереди. И почему люди не наделены даром предвидения? Хотя в этом случае жизнь бы потеряло всякий смысл, лишилась бы любых проявлений новизны. Зато обрела бы невероятную устойчивость. То, чего так не достает Ольги, и что она мечтает приобрести. Но в таком случае... Он прервал мысль в самом начале. Поезд остановился.
   - Приехали, - произнесла Ольга и к удивлению Разлогова перекрестилась. Это был едва ли не первый раз, когда она совершила этот обряд. И по этому ее поступку он понял, что она боится будущего настолько, что готова на помощь призвать Бога. А кого еще, если так рассудить. Не своего же мужа, вот уж на кого трудно надеяться. И все же он постарается сделать все от него зависящее, чтобы ей и детям было бы тут хорошо.
   Разлогов поднял тяжелый чемодан.
   - Идите за мной! - решительно провозгласил он.
  
   Глава 2
   Квартира им понравилась, трехкомнатная, хотя и не слишком большая, зато чистая, после ремонта и в очень приятном месте, рядом не то с большим парком, не то с маленьким лесом. Особенно этому соседству обрадовались дети. Они сразу же решили, что летом тут будут гулять, очищать легкие от бензиновых паров городской атмосферы, а зимой кататься на лыжах. Да и сам город произвел приятное впечатление, ни маленький, ни большой, со старинными церквями и дворцами давно сгинувшей в небытие знати и которые новые владельцы постепенно начинали приводить в порядок после десятилетий запустенья.
   Университет представлял из себя целый, хотя и компактно расположенный, городок. Здания блистали новыми яркими красками, что свидетельствовало о том, что совсем недавно по ним гуляли кисти маляров. И на Разлогову, когда он впервые попал сюда, все здесь произвело благоприятное впечатление. Ему понравилась не только чистота улиц, свежесть отреставрированных фасадов, но и какая-то непривычная атмосфера непринужденности и свободы, которыми, казалось, был насыщен здешний воздух. Обычно весьма отчужденные, разделенные невидимым, но прочным барьером, студенты и преподаватели на этих улицах двигались, если не вместе, то рядом. Иногда прямо на них между ними завязывались оживленные диалоги. И было видно, что никого такое панибратство не смущало, не удивляло, все относились к этому как к должному. И Разлогов вдруг почувствовал здесь себя уютно, как будто бы после долгих странствий попал к себе домой.
  Это ощущение радовало его, вселяло надежду на то, что как знать, может быть, и он наконец нашел свою гавань, тот причал, где корабль его судьбы простоит много лет. И не то, что он особенно уж мечтал о такой долгой стоянке, но отлитчно знал, как это обстоятельство обрадует Ольгу. Только тогда, когда она убедится, что это не оптический обман, она успокоится, обретет твердую почву под ногами, которую не ощущает с того самого момента, когда связала с ним свою судьбу. Однажды, довольно давно, в минуту откровенности, жена призналась ему в этой своей неуверенности. Те слова запали в его душу, садня и царапая ее нежную поверхность. И если тут ему удастся залечить эту ее рану, то он тоже будет счастлив.
   Он уже имел короткую встречу с деканом философского факультета Григорием Валентиновичем Каменским, от которого остались у него вполне приятные впечатления. Он показался ему милым, приветливым и умным человеком.
  Невольно он вспоминал прежнего своего начальника, конфликт с которым вынудил его покинуть предыдущее место работы. Их отношения иначе как враждебными было трудно назвать. Правда, вспомнил совсем не кстати Разлогов, по началу они складывались вполне благоприятно, прежний декан даже покровительствовал ему, помогал в работе, шел на встречу. Но постепенно между ними начала расти напряженность, слишком уж разные взгляды на многие вопросы оказались у них. А потому нельзя исключить, что и на этот раз все может произойти по старому сценарию. Хотя и очень бы не хотелось.
   Хотя лето клонилось к закату, но день был теплый, солнечный, и Разлогов, наслаждаясь хорошей погодой, неторопливо шел по университетскому городку. На себе он ловил любопытные взгляды студентов, а еще чаще студенток, и честно признавался себе, что они волнуют его. А что, насмешливо думал он о себе, вполне видный мужчина, не старый, довольно высокий, с приятным интеллигентным лицом. Почему бы ему и не нравится молодым девушкам.
   Он тоже бросал на них взгляды и убеждался, как же много собралось тут на этом пяточке прелестных созданий.. Пожалуй, нигде он видел такого их богатого собрания. Что за удивительная тут почва, коли расцвел такой яркий цветник. Он вдруг ясно отдал себе отчет в том, что данное обстоятельство еще больше повышает привлекательность этого места. И дело вовсе не в том, чтобы завести с кем-нибудь роман; когда они с Ольгой поженились, то дали клятву, что не будут нарушать супружескую верность. И что касается его, то он оставался ей верен все это время. Но присутствие большого числа красивых девушек невольно разогревает его творческое воображение, как ни странно, но стимулирует мысль казалось бы далеких от этой областях. Он замечал, что такое происходило с ним и раньше, и он уже предчувствует, что тоже самое будет и здесь. И это не может не вызывать у него прилив положительных эмоций.
   Незаметно для себя он подошел к зданию своего факультета. Оно сразу понравилось ему своими ясными и четкими классическими формами. Он остановился на крыльце, словно в раздумье. Вот здесь и будет отныне происходить все самое важное в его жизни. Долго ли?
   Двери отворились и из них быстро вышла группа студентов. Среди них была только одна девушка, и их взгляды на несколько мгновений соединились.
   Ее лицо мгновенно отпечаталось в памяти Разлогова. Его нельзя было назвать красивым, скорей для него больше подходило слово: одухотворенное. Про таких частенько говорят: не от мира сего. Впрочем, и про себя он нередко слышал такое определение. Однако он никогда не считал его обидным или тем более оскорбительным. В конце концов еще доподлинно неизвестно, в каком из миров мы по-настоящему живаем. Так что это высказывание можно трактовать совершенно по разному, а не только таким примитивным способом, как это делают большинство.
   Стайка студентов скрылась за углом здания, и он решил, что и ему пора идти. Встреча с деканом должна была состояться ровно в двенадцать, и ему не хотелось, чтобы его работа под руководством этого человека, начиналось бы с опоздания. Он хочет оставить у него о себе благоприятное впечатление. Впрочем, не только у него.
   Разлогов поднялся на второй этаж, нашел нужный кабинет и постучался. Услышав разрешие войти, открыл дверь.
   Внешность Каменского по-видимому на всех производила благоприятное впечатление. Интеллигентное лицо, открытый взгляд, хорошо сшитый, хотя и не броский, костюм. Правда Разлогов до встречи с этим человеком никогда о нем не слышал, не читал его книг и статей, хотя знал уже, что они существуют. Впрочем, может быть, это даже к лучшему, такой декан скорей всего не будет активно вмешиваться в учебный процесс, а преимущественно займется административными делами. А это как раз ему и надо, с него хватит того контроля, который учредил над ним его последний начальник.
   Каменский с радостной и, как показалось, Разлогову, искреней улыбкой, пошел на встречу. Мужчины обменялись рукопожатием.
   - Садитесь, дорогой Алкександр Владимирович, там, где вам удобно. Правда выбор не слишком велик, - засмеялся Каменский.
   Выбор в самом деле был не большой, из четырех стульев и одного кресла. Последнее он решил оставить Каменскому, хотя бы по причине его более пожилого возраста. Впрочем, признался он себе, и из некоторого угодничества тоже.
   Они сели напротив друг друга.
   - Как вы устроились, как квартира, понравилась ли супруге? Это же ведь самое главное в жизни, чтобы жена была бы всем довольна. Когда это происходит, все остальное воспринимается не так трагически.
   Каменский произнес этот монолог весело-ироничным тоном, и Разлогов решил, что именно такие интонации и стоит взять на вооружение для их общения. По крайней мере до тех пор, пока лучше не узнает этого человека.
   - Вы правы, когда жена довольна, мир выглядит совсем по-другому, чем когда она сердится. Даже стыдно становится от своей зависимости от ее настроения. А еще кто-то сомневается, кто главный в семье.
   - Да, сомнений тут быть не может, - подтвердил, улыбаясь, Каменский, но Разлогову вдруг показалось, что одновременно он думает о чем-то другом. - Могу ли я быть с вами откровенным? - вдруг спросил он.
   - А стоит ли разговаривать иначе?
   - В самом деле, тут вы абсолютно правы, - с облегчением произнес декан. - Не скрою, когда я предложил ученому совету пригласить вас к нам на факультет, далеко не все были согласны с такой идеей. Разумеется, ни у кого даже в мыслях не возникло сомнений в вашем таланте и в ваших знаниях, но вы же понимаете, что в этой ситуации кандидатура рассматривается со всех сторон. В том числе и с тех, на которые, на мой взгляд, не всегда нужно обращать внимание. Но я убежден, что вы именно тот человек, который нам требуется.
   - Спасибо за доверие, - даже отчасти растроганно поблагодарил Разлогов.
   - Прошу вас, дорогой Александр Владимирович, никогда меня не благодарите. Я это сделал, исходя из интересов университета, студентов. Хотя вы, конечно, немало слышали о нашем учебном заведеиие, все же хочу, чтобы вы это услышали из первых уст. Когда в этом замечательном городе несколько лет назад на базе нескольких вузов решили создать университет, то была поставлена не совсем обычная задача. Мне ли вам говорить, что в том соревновании, которое сейчас происходит между государствами, победу одержат те страны, у которых человеческий капитал выше ка качеству. Любые технологии можно купить, в крайнем случае украсть, а вот если граждане мыслят неординароно, постоянно генерируют новые идеи, как технические, так и гуманитарные, предлагая их международному сообществу, такая держава рано или поздно вырывается вперед, становится мировым лидером. И именно решать эти задачи и призван теперь наш с вами университет. А для этого прежде всего требуются новые формы обучения, такие, которые высвобождали бы в студентах скрытый творческий потенциал. Поэтому главный упор у нас делается не на заучивание материала, а на созидательную работу, на поиск новых путей решений стоящих перед обществом, наукой, практикой проблем.
   - Я понимаю и от всей души приветствую такой подход, - вставил фразу в декановский монолог Разлогов.
   - Я и не сомневался, дорогой Александр Владимирович. Поэтому вы и были призваны. Более того, скажу откровенно, что вы, быть может, как никто другой нужны нам. Хотя наша кафедра философии небольшая, значение ей придается большое. Не мне вам объяснять, в какой ситуации пребывает современный мир. Повсюду разброд и шатание, никто не видит дороги вперед. А отсюда произрастает неверие в будущее, отрицание многих моральных и иных ценностей, которые человечество с таким напряжением, через кровь и пот выработало за последние несколько тысячилетий. Мы подошли к опасной черте, за которой бездна. Наша цивилизации погибнет, если не отыщет новые идеалы, соответствующие наступившим новым временам. Так уж мы, люди, устроены, что не способны существовать в идеологической пустоте; если человек не идет вперед, то он летит в пропасть. Но где они, эти идеалы, я вас спрашиваю, кто способен привнести их в современный мир и подарить их ему? Только философия. Но в каком она пребывает состоянии? В прежние времена слова философов ловили, как в древности пророчества оракулов. Сейчас же наш голос не слышен; если раньше философы были известны не меньше писателей, артистов или политиков, то нынче люди понятие не имеют ни о них самих, ни о том, чем они занимаются. Более того, зачастую на них смотрят, как на бездельников. И это очень печально. Если во главе колонны слепых не окажутся зрячие, то она когда-нибудь целиком свалится в пропасть. Отсюда вы понимаете, какая грандиозная и трудоемкая задача стоит перед нами. Нужно выйти из изоляции, нужно найти новые мысли, новые подходы которые придадут человеческой жизни новое понимание ее смысла. Речь идет вовсе не о теоретических разработках, речь идет о спасение всех нас. Ни больше, ни меньше. Вы теперь понимаете, зачем мы все здесь?
   Разлогов внимательно слушал Каменского, пытаясь по привычке выйти на более глубинные пласты мысли декана, на те слои его сознания, которые и диктуют ему этот текст. Он давно понял, что истинные мотивы слов и поступков человека чаще всего находятся далеко от того, что он говорит или делает. И обычно этот разрыв даже не осознается, а говорящий пребывает в полной уверенности в своей честности и искренности. Но пока Разлогов не мог определить, какие побудительные причины двигают Каменским, он слишком мало знал этого человека. Хотя все произнесенное им, оставили в Разлогове двойственный след. Он был согласен с его словами и не согласен. Более того, все сказанное вызывала настороженность.
   Он тихонько вздохнул, он рано радовался, не так-то просто и гладко будет ему тут. И все же то, что он только что услышал, по сравнению с тем, с чем он сталкивался ранее, являлось большим продвижением вперед. Ему надо будет, не афишируя, гнуть свою линию, внезапно нашел он выход из затруднения. Каменский в отличии от предыдущего его шефа, не похож на самовластного диктатора и не станет следить за каждым его шагом, фиксировать каждое произнесенное слово. Да и сама атмосфера здешнего университета гораздо раскованней и разяженней, он уже успел это почувствовать. А атмосфера - нередко определяет все, подчиняя своему влиянию даже тех, кто природой не приспособлен дышать воздухом свободы.
   Он посмотрел на Каменского и по выражению его лица понял, что тот ждет реакции на его слова. Что ж, он попробует ее сейчас продемонстрировать.
   - Мне кажется, Григорий Валентинович, вы очень правильно указали на главные болезни нашего времени. Мы зашли слшиком далеко, идя по одной и той же дороге. А рано или поздно все дороги кончаются. И мы все ближе к этому финишу. Вот все больше людей подсознательно и ощущают, что вот-вот они упрутся в непроходимую стенку. И им становится очень неуютно. Нельзя идти только по одному пути, рано или поздно за это ждет наказание. Пора менять направление.
   - Именно это я имел в виду, дорогой Александр Владимирович, - горячо согласился Каменский. - Мы находимся на сломе эпох, а каждый таком слом требует осмысления и формулирование новых целей. И если наша страна, наши мыслители предложат их человечеству, то наше первенство окажется неоспоримым.
   Вот значит что его гложет, он мечтает стать пророком нового времени. Или по крайней мере тем человеком, под руководством которого будут выработаны новые великие идеи и устремления.
   - Но я не могу уверять вас в том, что знаю такие идеи, - заметил Разлогов. - По большому счету все идеи, даже самые грандиозные, преходящи, они не выражают самую сердцевину явления или процесса. В лучшем случае лишь создают иллюзию их выражения. А это всегда опасно.
   Каменский несколько секунд молчал, обдумывая ответную реплику.
   - Да, конечно, по большому счету вы правы. Но человек так устроен, он все время стремится оказаться в замкнутом пространстве. Оно может быть сколь угодно большим, но все равно замкнутое. И вот для того, чтобы чувствовать в нем себя комфортно, он должен понимать на сознательном или на подсознательном уровне, что представляет из себя эта геометрическая фигура. Мы должны видеть свои подлинные размеры. Когда же мы их преувеличиваем, а то и растягиваем до бесконечности, то вдруг оказываемся в безвоздушном пространстве. Нет, решительно мы не можем без кислорода.
   Каменсккий вдруг смехом прервал себя.
   - Что-то мы с вами прямо с места в карьер бросились спорить. Что значит философы. Их хлебом не корми, дай поразмышлять о мироздание и места человека в нем. У нас еще будет время поговорить на разные темы. А сейчас, если желаете, можете познакомиться кое с кем из своих коллег. Они в соседнем кабинете. Там и для вас стол приготовлен. Не знаю, как вам, а мне наша встреча доставила истинное удовлетворение.
   - Мне - тоже, - ответил Разлогов. Но на самом деле он точно не мог определить, действительно ли ему понравился их обмен мнениями. В таком случае лучше всего не делать скоропалительных выводов.
   - Что касается непосредственно рабочих вопросов, то у нас еще будет время их обсудить. До начало занятий - неделя. А теперь пойдемьте, я вас представлю вашим коллегам.
   Каменский ввел его в довольно просторную комнату. В ней находились двое мужчин.
   - Друзья, - проговорил декан, - позвольте представить вам вашего нового коллегу: Разлогова Александра Владимировича. Заочно он вам хорошо известен. Не удивляйтесь, - повернулся Каменский к Разлогову, - в прошлом семестре у нас был большой семинар по вашей книге: "Свобода от свободы". Признаюсь вам, что таких горячих споров давно не вызывал ни один труд.
   Разлогов почувствовал приятное удивление. А он и не подозревал, что где-то внимательно штудируют первую его настоящую работу, которой он может гордиться. Правда после того, как она вышла, было несколько откликов, в том числе и из-за границы, но большой приливной волны критики труд не вызвал. Если говорить откровенно, это вызвало у него разочарование; когда он его писал, то втайне лелеял надежду, что шум поднимется немалый. Пожалуй, все же прав Каменский, когда говорил о том, что современное общество заражено вирусом равнодушия к философии и вообще к любой серьезной, выходящей за рамки привычной, мыслительной деятельности. Уж очень многим кажется на этой планете, что на все вопросы найдены ответы и можно просто жить и наслаждатсья жизнью, ни о чем не задумываясь. Словно человек уже находится в раю. Хотя на самом деле он в предверие ада.
   - Разрешите мне представить вам ваших коллег, - снова произнес Каменский. - Палий Валерий Витальевич.
   Из-за стола поднялся мужчина среднего роста, с приятным, можно даже сказать, красивым лицом. Он подошел к Разлогову, дружески улыбнулся ему и подал руку. Они обменялись рукопожатием.
   Палий понравился Разлогову что называется с первого взгляда. Он, казалось, распространял вокруг себя сильную ауру обаяния. Причем, оно не было искусственным, а являлось естественной эманацией его натуры. И у Разлогова появилось предчувствие, что они подружатся.
   - А это наш известный теолог, отец Дмитрий Тихонович Шамрин. Я думаю, вы читали его работы.
   Разлогов действительно читал несколько его статей, которые кроме неприятия и отторжения ничего другого у него не вызвали. И то, что ему отныне придеться работать бок о бок с этим человеком, было весьма неприятным сюрпризом. Но, как известно, ни родителей, ни сослуживцев не выбирают. Придеться искать с ним общий язык, какой бы трудной задачей это бы не было.
   - С вашего разрешения я вас оставлю, господа, у меня еще много дел, - откланялся Каменский. - А вы уж тут сами, пожалуйста.
   Каменский удалился. Однако неловкая пауза, которая обычно возникает в таких случаях, продолжалась совсем недолго.
   - Очень рад, что вы будете работать в нашем университете, - сказал Палий. - Я как только узнал о том, что вас к нам приглашают, сразу обрадовался. Здесь нужны такие люди, как вы. Правда Дмитрий Тихонович?
   Разлогову показалось, что в этом вопросе заключался какой-то подтекст или даже подвох. Вполне вероятно, что речь шла о каких-то неизвестных ему спорах. Пока неизвестных.
   Шамрин как бы нехотя взглянул на Разлогова. Он явно колебался с ответом. С одной стороны, ему хотелось быть любезным с новым коллегой, но с другой, он почти не скрывал, что не одобряет его появление здесь.
   - Всякий человек создан Господом, а значит не нужных людей на земле не появляется. Каждый Ему угоден, каждый выполняет уготованную ему миссию.
   На первый взгляд ответ теолога не вызывал возражений и был по своему справедливым. Но с другой стороны, Разлогов чувствовал, что на самом деле это едва скрытый выпад против него.
   - Значит, и любой преступник, к примеру маньяк-убийца тоже выполняет полезную миссию? - засмеялся Палий.
   Разлогов с любопытством посмотрел на Шамрина, ему было интересно, как он выйдет из этой ситуации.
   - Что ж, грешник нужен не меньше праведника, он указывает нам на то, кем мы можем стать, если не будем выполнять Его наставления, - хмуро ответил Шамрин. - Прошу прощение, но мне надо идти. Надеюсь, у нас еще будет время для плодотворного общения, - посмотрел он на Разлогова.
   - Без всякого сомнения, Дмитрий Тихонович, - отозвался Разлогов.
   Шамрин вышел.
   - Ну как вам наш падре? - засмеялся Палий.
   - Нам будет друг с другом не легко, - оценил ситуация Разлогов.
   - Не знаю, насколько вы в курсе, чем занимается отец Шамрин?
   - Не в курсе.
   - В каком-то смысле он разрабатывает новую церковную доктрину. Она держится под большим секретом, но кое-какие отрывки иногда проскальзывают в его речениях. Я думаю, у нас еще будет время поговорить на эту тему. А что вы намерены делать сейчас?
   - Честно говоря, не знаю, - пожал плечами Разлогов. - Я так полагаю, что на сегодня все университетские дела завершены.
   - В таком случае, не хотите ли немного посидеть в каком-нибудь уютном заведении. Я знаю, одно такое, оно расположено неподалеку. Там вполне прилично и не дорого. Что весьма существенно при наших зарплатах.
   - С удовольствием.
   Они вышли из здания и пошли по территори университета. На встречу им попадались группы студентов. Некоторые здоровались с Палием.
   - Знаете, здесь в самом деле собраны лучшие из лучших, - пояснил Палий. - Сюда намерено отбирали тех, кто действительны способны самостоятельно мыслить. И это создает для нас, преподавателей, уйму проблем. Как мы привыкли работать: излагаем материал, а затем спрашиваем. А тут все не так, здесь постоянно происходит сводобная дискуссия. Иногда даже не совсем понятно, кто же кого обучает? Бывает, что идешь на семинар со страхом, а вдруг тебя поставят в неловкое положение каким-нибудь вопросом или замечанием, и ты будешь выглядеть профаном. Вас случайно не пугает такая перспектива?
   - Еще не знаю. Но в любом случае, это интересно. Терпеть не могу напыщенных профессоров, излагающих давно обкатанные, словно асфальтовыми катками, теории. Можно не знать ни одного из великих имен прошлого и быть подлинным филосфом, а можно быть набитым под завязку знанием их учений и быть всего лишь попугаем.
   Палий засмеялся.
   - Думаю, вам тут с вашими взглядами будет где развернуться.
   Они вышли с территории университета, прошли еще немного и оказались возле кафе. Оно действительно оказалось вполне уютным и, как убедился, Разлогов, познакомившись с меню, недорогим.
   - Кафе в основном посещают студенты, отсюда и цены, - пояснил Палий. - Я предлагаю выпить за знакомство. У меня есть предчувствие, что оно может оказаться обоюдо приятным.
   - Мне тоже так показалось, - признался обраданный таким совпадением впечатлений Разлогов.
   - В таком случае, как истые философы, предлагаю заказать водочки.
   - Не возражаю, - улыбнулся Разлогов.
   Они сделали подошедшей официантки заказ.
   - За что же нам с вами выпить? - задумчиво произнес Палий, когда перед ними на столе появился графин с водкой вместе со скромной закуской к ней. - Может быть, просто за удачу. В нашем деле она особенно необходима. Каждый идущий следом философ полностью опровергает другого. Спрашивается, что же остается в осадке?
   - Что-то да всегда остается. Опровержение часто на самом дле является развитием. А то, что выпадает в осадок, может по истечение времени как раз оказаться самым ценным
   - В таком случае выпьем за то, что остается с осадке. Даже в том случае, если он совсем микроскопический. Лишь бы был.
   - Хороший тост, - одобрил Разлогов.
   Они чокнулись и, дружески улыбаясь друг другу, выпили.
   - А вас это не страшит? - вдруг спросил Палий.
   - Выпасть в микроскопический осадок? - Разлогов задумался. - Наверное, это не самое приятное ощущение. Каждому хочется вписать свои имя в историю золотыми буквами. Или хотя бы позолоченными. Или на крайний случай просто вписать. Даже если понимаешь, что на самом деле это не имеет ровным счетом никакого значения. Разве важно, кто какое слово сказал. Важно, что оно произнесено. Когда я всякий раз ощущаю, что начинаю носиться с сосбственной персоной, что мне становится важным непременно сказать нечто первым, то понимаю, что на самом деле иду против самого себя.
   - То есть идти к самому себе - это отказываться от самого себя.
   - Именно так. Такое направление движения требует от нас истина. Только на этом пути она начинает приотрываться нашему взору. Быть самим собой - это одновременно быть всем и никем.
   - Свобода от свободы. Об этом ваш труд.
   Разлогов кивнул головой.
   - Поиск сводобы делает нас несвободными, зависимыми от этого поиска. Свобода закабаляет так же, как и все остальное. А ,может быть, даже и больше.
   - И все же быть закабаленным свободой лучше, нежели чем-то рабстовм. Не так ли?
   - Так, - согласился Разлогов. - Хотя на самом деле, если углубиться в предмет, то ...
   Палий вдруг прервал его смехом.
   - Не стоит перессказывать вашу книгу. Я ее знаю почти наизусть. Давно не читал ничего с таким удовольствием. Не могу сказать, что со всем согласен. Но об этом сейчас не хочется говорить. Ваш мысли многих пугают своей глубиной и резкостью. Вернее, даже не глубиной, а бездонность и не резкостью, а бескомпромиссностью. Глубина у нас приветствуется, а вот бездонность вызывает неосознанный ужас. Такое чувство, что ты летишь, а куда не понятно, как и непонятно, когда упадешь и упадешь ли вообще. И где после этого окажешься. Это очень многим не нравится. Хочется четко знать, что есть конец даже у самого длинного туннеля. А если он не нмеет ни начала, ни конца, возникает вопрос, что же тогда делать и какой вообще в этом смысл? Исчезает направление движения. А если некуда двигатсья, то куда же идти? Я правильно все сформулировал.
   - Абсолютно. - Разлогов чувствовал, как с каждой минутой становится ему ближе этот человек. Даже если Палий в чем-то не соглссен с его воззрениями, зато он способен их понимать в целостности. А это важнее всего, даже согласия.
   Палий сидел молча, погруженный в свои размышления. И Разлогов решил не прерывать их течение, несмотря на то. что ему очень хотелось продолжить столь захватывающий разговор.
   - А давайте еще раз выпьем и заодно перейдем на ты. - Если не возражаете? - вдруг предложил Палий.
   - Могу только приветствовать оба предложения.
   Палий рассмеялся.
   - Мы на удивление легко находим согласие. Вот бы всегда так.
   Они выпили, и Разлогов ощутил легкое кружение в голове.
   - А почему бы тебе не прийти к нам в гости, не познакомиться с женой и детьми. Кстати, ты женат?
   - Нет, как-то не получилось. А за приглашение спасибо, непременно им воспользуюсь.
   Дверь в кафе отворилась, и в него вошли несколько студентов. Среди них Разлогов заметил и ту самую девушку, что видел уже у здания факультете. Их глаза во второй в жизни встретились. Группа заняла один из столиков.
   Палий заметил направление взгляда Разлогова.
   - Между прочим, это ваши будущие студенты. Последний курс. В прошлом году они учились у меня, теперь я передаю их вам, как эстафету. Присмотритесь вот к этой девушке, ее зовут Анна Маковеева.
   - Что же в ней примечательного?
   - Вы сами увидите и сами оцените. Кажется, нам пора уходить. Все выпили и съели. Да и не стоит смущать ребят. Все же в отсутствие преподавателей они чувствуют себя раскованней.
   Они вышли из кафе и прошли до автобусной остановке.
   - Очень был рад познакомиться, Александр, - проговорил Палий.
   - Взаимно, Валера. Жду тебя в гости.
   - Как только скажешь.
   - Закончим расставлять мебель и милости прошу.
   Подошел автобус, Палий вскочил на него и прощально махнул рукой.
   Машина уехала, Разлогов проводил ее взглядом и улыбнулся. Своим новым знакомством он остался доволен.
  
   Глава 3
  
   Палий задумчиво шел по улице. Сперва он намеревался направиться к себе домой, но уже у самого подъезда неожиданно изменил решение. Он испытывал сразу столько разноречивых чувств, что не мог определить, какое все же впечатление оставила у него эта встреча. Если разобраться, то ничего особенного и не случилось, разговор был самый обыденный, даже можно сказать не слишком уж интересный. Так обменялись несколькими тренировочными фехтовальными выпадами своих интеллектов - вот, собственно, и все. Но он не сомневался, что последствия того, что произошло сегодня, окажутся для него и не только для него весьма существенными. Он никак не может избавиться от предчувствия, что приглашение в университет его нового знакомого не пройдет ни для кого бесследно. Такие люди, как Разлогов, никогда и нигде случайно не появляются, они приходят чтобы посеять семена сомнений, и раздоров, разрушить устоявшиеся представление, а вместе с ними и породивший их мир с его жесткой иерархии людей и ценностей. Вот только вопрос, а нужно ли его разрушать и что делать в этой ситуации лично ему?
   Палий вдруг ясно осознал, что над всем его будущим навис огромный знак вопроса. То, к чему он шел столько лет, то здание, что складывал по кирпичику, может разрушиться одним дуновением, порожденного Разлоговым, ветра. А ведь за последнее время ему так много удалось сделать, так много возвести в нем этажей. И что теперь, всем пожертвовать ради чужого величия?
   Палий сел на скамейку, достал сигарету, закурил. Он подсознательно чувствовал, что ситуация требует от него каких-то важных решений, он должен встать на ту или другую сторону. Есть вещи, которые невозможно совмещать, они отрицают друг друга, как кровные враги, не способные к примирению ни на каких условиях, и как в кровавой битве один из его участников непременно должен будет победить.
   Ему не нравилось ни одно из решений, который он мог бы принять. Разлогов был ему симпатичен, вернее это слово не выражало подлинного отношения к нему. Он читал достаточно его книг и статей, чтобы ясно представлять значение этой фигуры для формирования современного мировоззрения. Но он не менее ясно понимал и другое, а именно всю ту мощь разрушительной силы, которая таилось в этом приятном и совсем с виду не страшном человеке. Может быть, он по своему тысячу раз прав, но его правота уводит нас далеко в туманные дали, когда все мы живем в этом грешном и грубом мире, где господствуют совсем иные идеи, иные идеалы и устремления. Что ему делать со всем этим багажом, который хочет раскрыть перед ним и нее только перед ним Разлогов? Да если выпустить все, что в нем хранится, на волю, то содержимое ящика Пандоры окажется сущей безделицей по сравнению с тем, что пойдет гулять по свету на этот раз. И мало окажется тех, кто устоит. И среди этих жертв в том числе и он, Палий. Что он способен противопоставить этому мощному напору мысли? Призывом к здравому смыслу? Но он действенен лишь в том случае, когда люди не выходят за рамки обыденности и безопасной дозволенности. В том же, что проповедует Разлогов, здравому смыслу места нет, он выглядит жалким пигмеев в обществе великанов.
   Да, он никогда не найдет своего места в том мире, который несет внутри себя Разлогов и который, может быть, сам того не сознавая, собирается воссоздать именно здесь, в том месте, где живет он, Палий. И он не может позволить себе безучастно смотреть на то, как будут рушаться всего его надежды.
   Внезапно Палий ощутил, как охватившее было его после встречи с Разлоговым безволие уступило место решимости. С тех пор, как в человеке сквозь толщу тьмы стали пробиваться первые лучики света абстрактного мышления, шла отчаянная борьба между различными ее носителями за право называть то, что они проповедуют, истиной. И ничего в этом ни нового, ни ужасного нет, это обычная и нормальная борьба, даже несмотря на то, как много зависело от ее исхода; кто побеждал, тот и определял на многие годы и даже столетия ход истории. И сейчас ничего не изменилось, может быть, даже наоборот, никогда противостояние не достигало такого накала. Ведь человечество подошло к самому краю, к пределу возможностей своего познания, И теперь ставки возросли до такой степени, что никакой компромисс невозможен. Это только наивные люди полагают, что наступило время терпимости, разномыслия, полной свободы взглядов. А на самом деле все точно до наоборот, это в древности люди могли себе позволить создавать многочисленные философские школы, бесконечно спорить и расходиться, сохраняя независимость и непоколебимость своих взглядов. А сейчас материк разногласий сузился до небольшого острова, который, подобно шагреневой кожи, все уменьшается и уменьшается прямо на глазах в своих размерах. И каждый шаг на этом малюсеньком кусочке суши становится судьбоносным. Вот только мало кто сознает сколь велика ответственность перед современниками и потомками, Людям по невежеству кажется, что их мысли в большинстве случаев не имеют последствий, что это забава каких-то чудаков, до которым большинству нет никакого дела. Глупцы, как же жестоко они заблуждаются. Именно эти чудаки и прокладывают те дороги, по которым через некоторое время и будут шагать гигантские толпы народа, не сознавая, ни куда идут, ни зачем отправились в этот дальний путь?
   Но он-то в отличии от них сознает последствия всего того, что только-только намечается, какие всходы дадут те семена, которые еще только должны лечь в почву. И не имеет права безучастно смотреть на то будущее, что открывается его взору. Не только во имя себя, но и во имя других он обязан встать на этом пути в никуда.
   Палий поднялся со скамьи и решительно пошел по улице. Если до этого он не знал, куда ему идти, то теперь ясно понимал, куда направляется.
   Впрочем, дорога не заняла много времени. Уже через пятнадцать минут он подошел к двухэтажному малоприметному у зданию. Словно раздумывая, а стоит ли ему идти дальше, остановился возле входа. Его взгляд машинально пробежался по хорошо знакомой вывески с крупной надписью: "Политическое движение "Национальное единение". Он решительно отворил дверь.
   В кабинет руководителя регионального отделения движения Германа Арсентьевича Сурова Палий вошел с чувством сомнения и неуверенности. Еще буквально несколько секунд назад он был убежден в правильности своих действий, то сейчас при виде этого человека, встретившись с его пристальным взглядом, вновь оказался во власти сомнений.
   Он знал, что Герман Суров был полковником в отставке, прошедший через большое число "горячих" точек. Полгода назад сам пригласил Палия в этот кабинет. Он был уверен, что встретит солдафона, с прямыми, как трамвайные рельсы, суждениями. А познакомился с человеком, умеющим понятно выражать свои мысли, ясно и четко ставить цели и намечать пути по их достижению. При этом он был хорошо знаком по крайней мере с некоторыми направлениями современной философии, гибко и удивительно точно приспосабливая их к своим задачам.
   Хотя они быстро поняли друг друга, настоящей близости и симпатии между ними не возникло скорей всего потому, что каждый считал себя именно тем человеком, способным определять идеологическую базу стремительно набирающего силы движения.
   Сопровождаемый пристальным взглядом Сурова, Палий сел напротив него. Этот взгляд всегда вызывал у него не совсем приятные ощущения, ему казалось, что он прожигает его насквозь, словно луч лазера.
   - Вы чем-то озабочены, Валерий Витальевич, - после короткого приветствия спросил Суров.
   - Пожалуй, что да, - согласился с такой оценкой Палий. Он был все еще в нерешительности: а стоит ли исповедоваться перед этим человеком, который меньше всего походил на священника. Но другого, кому он мог бы поведать о своим сомнениях, просто не было. По крайней мере можно быть уверенным в одном: Суров быстро и верно все поймет. Чем чем, а проницательностью он не обделен.
   - Мне представляется, что совсем скоро мы можем столкнуться с одной серьезной проблемой, - сказал Палий.
   Суров мгновенно насторожился, как всегда в таких случаях его позвоночник превратился в строго вертикальный столб. Эту его манеру Палий уже изучил.
   - Что же за проблема?
   - Эта проблема имеет конкретную фамилию.
   - И как же она звучит?
   - Разлогов.
   Суров внимательно посмотрел на Палия.
   - Не слышал о таком ничего.
   - И не удивительно, он известен только в весьма узких и специфических кругах.
   - В ваших кругах, - уточнил Суров.
   - В наших, - подтвердил Палий. - Зато хорошо.
   - И в чем заключается эта опасность?
   Палий задумался, пытаясь найти единственно верные для объяснения слова, понимая, что от правильного их подбора будет многое зависить.
   - Этот человек очень талантлив.
   - Это хорошо, стране нужны талантливые люди. И нашему движению - тоже.
   - Боюсь, что его талант придеться движению не ко двору.
   - Поясните.
   - Этот человек идет своим путем.
   - Что же в этом плохого?
   - В общем ничего, - усмехнулся Палий, - только его путь и наш путь не только не совпадает, но и пряом протиовречат друг другу. И совместить их нет никакой возможности. Если победим мы, то ему будет некуда идти, если победит он, то все мы окажемся не у дел.
   И так почти идеально прямая спина Сурова стало еще прямей.
   - Послушайте, Валерий Витальевич, вы можете говорить конкретно. Я предпочитаю знать о противнике все. Только в этом случае можно выработать эффективную стратегию противодействия.
   Он правильно назвал его "противником", мысленно отметил Палий. Так и придеться его характеризовать.
   - Я попробую. - Палий задумался. Он вдруг понял, что будет не так-то легко довести до милиторизированных мозгов отставного полковника, в чем заключается опасность для их движения Разлогова. - Есть люди, для которых цель, как и средства по ее достижению, не имеют значения. Потому что у них нет никаких целей, а следовательно они не используют никаких средств.
   - Ну и пусть себе не имеют, ну и пусть себе не используют, какое нам до них дело. Такие люди нас не интересуют.
   - Конечно, мы можем не обращать на них ни малейшего внимания. Только однажды мы почувствуем, как почва уходит из-под наших ног, и вдруг оказывается, что висим в пустоте.
   - Я вас уже просил говорить ясней, - недовольно протянул Суров. Его явно утомляли метафизические построения своего собеседника.
   - Я стараюсь, но, поверьте, иногда это сделать не так-то просто. Разлогов и такие, как он, считают, что мир настолько свободен, что в нем не существует даже свободы. Так как если есть свобода, значит есть и несвобода. А в таком случае появляется предопределенность, которая не совместима со свободой. - Палий взглянул на Сурова, желая удостовериться, понимает ли то, что он ему говорит. Отставной полковник внимательно слушал, но по его лицу трудно было определить, улавливает ли он ход его мыслей. - А потому все, что мы делаем в нем, имеет столько же смысла, сколько и не имеет. Народ, нация, государство, партии, идеология - это всего лишь временные, а точнее иллюзорные построения, инструменты собственного закабаления. Вся эта атрибутика делает человека рабом своих убогих представлений. Величайшая глупость из большого и безграничного мира, не имеющего о себе никакого представления, делать маленький и ясный, как задачки из школьного учебника математики для младших классов. Человеку ничего и ничто не должно мешать в его поисках того состояния, которое сделает его независимым от любых внешних и внутренних проявлений и в конечном итоге независимым от самого себя.
   Палий замолчал и посмотрел в лицо Сурова. И по его выражению почувствовал, что он, понимает, если не все, то уж по крайней мере достаточно для того, чтобы уяснить, к каким разрушительным последствиям могут привести такие идеи.
   - И вы полагаете, что подобные проповеди могут получить широкое распространение?
   - Я в этом уверен. Люди устали от понятных истин, они уже не греют их души. Конечно, для того, чтобы усвоить подобные воззрения, требуется определенный склад ума. Но я вас уверяю, что среди молодежи в нашем университете найдется немало таких, которые восторженно воспримут такие взгляды. А ведь там учится будущая элита общества. Что она сейчас усвоит, так себя в дальнейшем и поведет.
   - Я понял, - прервал его Суров. - Но тогда зачем его пригласили в университет? И где были вы?
   - Что касается вашего покорного слуги, то меня никто об этом не спрашивал, - насмешливо ответил Палий. - А почему пригласили? Ну хотя бы по той простой причине, что в университете пытаются собрать цвет нашей научной мысли. А Разлогов без всякого сомнения относится к этой категории людей.
   Суров задумался.
  - Согласны ли вы действовать вместе со мной? - внезапно спросил он.
  - Палий почувствовал некоторое волнение. Он понимал, что этот вопрос, кроме непосредственного, имел и гораздо более глубокий смысл.
   - Да, согласен, - ответил он. - Но что вы намерены предпринять?
   - Пока ничего. Просто наблюдать с помощью ваших глаз и ваших ушей за ним. Еще рано предпринимать какие-либо шаги. А знаете что, было бы неплохо, если бы вы под каким-нибудь предлогом привезли его ко мне. Мне хочется побеседовать с ним. Вы же уверяете, что это цвет нашей науки. А с такими людьми следует обращаться, как с хрусталем, очень осторожно. Сможете?
   - Я постараюсь, но не обещаю, - пожал плечами Палий. - Это зависит не только от меня.
   - Вы уж постарайтесь, если хотите, чтобы вас по-настоящему заметили. Ваше будущее в ваших руках .
   - Я понимаю.
   - Вот и хорошо. Жду от вас известий.
  
   Глава 4
  
   С каждым днем Разлогову все больше нравилось в этом городе. Он оказался очень красивым. Несмотря на все бурные события, которыми была отмечена его история, сумел сохранил прелесть своей старины, чудесную неповторимость сложившегося за века облика. В нем царила какая-то своя особая атмосфера одновременно покоя и в тоже время внутренней интенсивной жизни. А то, что она существует, свидетельствовал и университет со своей особым укладом, и многочисленные церкви и монастыри, которые, к удивлению Разлогова, оказались заполненными монахами. Он еще никогда не видел столь большого количества одетых в черные одеяния людей обоего пола.
   Этот факт его несколько и удивил и обескуражил. С одной стороны, едва ли не самый прогрессивный в стране университет, кузница людей будущего, с другой - огромный пласт жизни пришедший в наше время совсем из другой эпохи. Конечно, он знал, что город являлся центром большой епархии, объединяющей несколько областей. И все же концентрациия религиозного элемента показалась ему чрезмерной и даже не совсем естественной.
   Впрочем, он старался особенно не думать о таких вещах, так как не хотелось нарушать благостные ощущения от всего происходящего. Он видел, что в Ромске нравится не только ему, но и Ольге. Да и дети быстро прижились тут. У жены даже появились первые знакомые по дому, тоже жены профессоров, а дети уже вовсю играли с их детьми. Да и он, кажется, обзавелся, если не другом, то хорошим приятелем. Они уже несколько раз встречались с Палием и все глубже проникались взаимной симпатии. Они мало беседовали на философские темы, словно бы опасались появления возможных разногласий, зато их взгляды на то, что творилось вокруг, почти всегда оказывались очень близкими. И сегодня Валерий наконец должен был прийти с визитом к ним домой.
   Утром жена составила длинный список необходимых для встречи гостя продуктов, и сейчас Разлогов возвращался домой, с двумя нагруженными до верху пакетами. Он вошел в квартиру, сложил принесенное на кухне. Ольга хлопотала у плиты. Он видел, что она рада предстоящему приему, как шутливо она назвала сегодняшнее событие.
   - Ты, конечно, не выяснил, что любит твой друг, - произнесла она, не оборачиваясь.
   - Как-то не пришло в голову, - виновато признался Разлогов. - Мне, кажется, он всеяден.
   - Это ты судишь по себе. Я давно заметила, что ты периодически склонен забывать, что все люди разные. Я понимаю, ты поглощен самим собой и, я, как хорошая жена не обижаюсь, когда не учитываешь мои вкусы. Но это вовсе не означает, что и другие будут так же снисходительно относитсья к этому.
   Разлогов рассмеялся и обнял Ольгу. Она в ответ прижалась к нему. В последние дни они переживали нечто вроде второго медового месяца, ни одн ночь не обходилась без долгих занятий любовью. Этот взаимный порыв нахлынул на них совершенно внезапно, как никем не предсказанный ураган. Скорее всего, размышлял Разлогов, это случилось от того, что им обоим понравилось новое местожительство, и это обострило их чувственность. А то ему уже начинало казаться, что после пятнадцатилети лет брака их страсть стала по немногу остывать, переходить в другую, более спокойную стадию. Да и невзгоды последних месяцев не способствовали ее усилению. Но теперь все переменилось, и Разлогов чувствовал, что счастлив. Более того, занятие любовью приобрели какое-то новое, более зрелое и раскованное содержание, он понял, что до сих пор Ольга по какой-то причине, скорей из стыдливости, сдерживала себя, вела слишком академично. Теперь же покров этой академичности упал, и он вдруг понял, сколько много еще радостей подарит им дальнейшая жизнь.
   У него возникло сильное желание. Но он понимал, что сейчас не время для его удовлетворения. Вот-вот с прогулки придут дети, да и дел еще много. Валерий придет уже через два часа, а у них почти ничего не готово. Его визиту Разлогов предавал особое значение, он надеялся, что этот светский раут закрепит те отношения между ними, которые начали так успешно складываться, и он обретет настоящего друга. А именно такого человека в этом совершенно чужом городе, ему сильно не хватает. Жена, семья - это замечательно, но они занимают в его жизни отведенную именно для них нишу. А вот ниша близкого друга все последнее годы оставалась незанятой. И скорей всего в этом виноват он сам. Он знает, что у него не слишком общительный характер, и он всегда с немалым трудом находил себе товарищей. Да и тех, что находил, чаще всего по разным причинам не мог удержать.
   Разлогов почувствовал, что и у Ольги возник аналогичный порыв, однако и к ней пришли теже самые мысли об его временной неуместности. Поэтому после страстного поцелуя она отстранилась от него.
   - Давай займемся делами, - предложила она. - Каждому овощу свое время.
   - Ты права, - вздохнул он. - Но хочется, чтобы это время быстрей бы пришло.
   Ольга красноречиво посмотрела на мужа, но промолчала. Несколько минут она занималась своими делами.
   - Мне кажется, ты придаешь этой встрече большое значение, - вдруг проговорила она. - Что-то не припомню в последнее время, чтобы ты так бы готовился к встрече гостей. Наоборот, пытался улизнуть перед их приходом.
   - Да, - не стал скрывать Разлогов, - мне кажется, что мы сможем стать с ним друзьями. Я уже понял, что мы далеко не во всем единомышленники, но разве это должно обязательно становится непреодолимым шлагбаумом на пути нашего сближения. А ты ведь знаешь, как трудно...
   - Поэтому так старательно и готовлюсь.
   Он почувствовал благодарность к ней. Хорошо, когда жена не только жена, но еще и понимающий друг. Правда далеко не всегда она выступала в такой роли, были моменты, которые едва не окончились разводом. Впрочем, чего не случается в семейной жизнью, особенно в такой сложной и не стабильной, как у них. Ведь случались периоды, когда он месяцами сидел без работы, и они не знали, чем накормить детей. Тут и ангел потеряет самообладание, а не то, что человек из крови и плоти. Впрочем, стоит ли вспоминать о плохом, когда сейчас им так хорошо.
   - Я думаю, что и вы можете подружиться. Палий человек во всех отношениях приятный, в том числе и внешне. А не что так не способствует на первоначальном этапе возникновению дружбе, как этот фактор. К тому же собеседник интересный. Уверяю, тебе скучно с ним не будет.
   - Ты так разогрел мое любопытство, что я начинаю с нетерпением ждать той счастливой минуты, когда откроется дверь, и он появится в нашем доме. Придеться ради такого случая сделать мой фирменный салат.
   - Черт возьми, это здорово, ты знаешь, как я его обожаю. Буду крайне удивлен, если он ему не понравится. Тебе помочь?
   - Лучшая помощь - это не мешать. Займись самым из всех мужских дел - выбери , какие вина будем пить.
   - В самом деле, об этом я как-то не подумал.
   Вечер удался на слава. И на девяносто процентов заслуга в этом принадлежала Палию. Разлогов честно признавал этот факт. Их гость показал себя в самой лучшей стороны. С первой же минуты стал солировать и почти не замолкал: весело и остроумно шутил, рассказывал смешные, но при этом не глупые анекдоты и истории, умно в тоже время не выпячивая свое я, рассуждал на серьезные темы.
   Разлогов иногда поглядывал на жену и видел, что она зачарована их гостем. Но никаких признаков ревности не испытывал. По крайней мере честно старался внушить себе эту мысль. Ему хотелось радоваться успеху своего нового знакомого и одновременно радоваться за себя, что обрел такого умного и приятного друга, с которым можно весело провести время и одновременно беседовать на самые серьезные темы. Когда в одном человеке сочетаются столь замечательные и разноликие качества, он становится просто незаменимым.
   Впрочем, и со своей стороны они тоже не ударили в грязь лицом. Ольга постаралась на славу, и стол получился замечательным. Кроме того, она вспомнила, что у нее так же высшее философское образование, и когда-то она подавала немалые надежды. Давно он не слышал от нее столь тонких и умных замечаний. Она, словно жонглер, на лету подхватывала темы разговора и умело и со знанием дела развивала их. Впрочем, по взаимному молчаливому уговору они избегали затрагивать чрезмерно серьезные вопросы, и беседа протекала в основном легко и непринужденно. Наконец основная часть трапезы была завершена, Ольга вместе с детьми стала убирать со стола, а мужчины вышли на балкон покурить. Разлогов делал это крайне редко, в исключительных случаев, но сегодня был как раз тот случай, когда он решил составить кампанию своему гостю.
   Вечер был теплый, хотя и не жаркий, в воздухе уже незримо бродила в осень, и изредка налетавший ветерок заставлял поеживаться.
   Несколько минут они молча курили. Каждый из них переваривал и только что поглощенную в большом количестве разнообразную пищу и отнюдь не меньшее количество самых разнообразных впечатлений.
   - Знаешь, - проговорил вдруг Палий, - я сегодня впервые пожалел, что не женат.
   - Что же тебе мешает?
   - Наверное, сам себе и мешаю. Все хотется достичь определенной высоты, вот и казалось до сих пор, что семья будет тому помехой. Когда рядом с тобой другой человек, а потом повляются еще и другие люди, то ты уже не принадлежишь себе. Все, что делаешь, должен сопрягать с их интересами. А я, скажу честно, до сих пор считал себя к этому не готовым. Мое желание или моя воля для меня закон.
   - Такая проблема, конечно, существует, - согласился Разлогов, - но ведь есть и другие аргументы. Мужчина и женщина - это половинка человека, и каждый из них самой природой обречен на поиск второй своей составной частью. Когда-то давно я размышлял так же, как и ты, мне казалось одному будет легче идти по предназначенному мне пути. Тем более я всегда был почему-то уверен, что он не окажется легким. Но однажды мне как откровение пришла одна мысль. На самом деле быть одному - вовсе не означает сохранять свободу, наоборот, половинка никогда не может быть свободной, ведь тем больше цельности, тем больше и свободы. Вопрос надо ставить по другому: тот человек, на котором ты женишься, способствует ли обретению тобой большей свободы или, наоборот, отнимает даже ту, что была раньше. Подлинная проблема - в ошибочности выбора, а не в том, чтобы оставаться одному. Именно в ней и скрываются страшные рифы, которые вздребезги разбивают миллионы семейных кораблей.
   - Честно говоря, никогда не размышлял на эту тему в такой плоскости. Хотя мне кажется, что в твоих словах есть свой резон.
   - Самое удивительное в том, что ко мне эти мысли пришли совершенно неожиданно, мне тогда было всего двадцать лет. До сих пор помню, что сидел на скамейке в сквере, как всегда о чем-то думал, как истинный философ, забыв напрочь об окружающей действительности. И вдруг с удивлением обнаружил, что думаю именно об этом. Хотя в тот момент у меня и мысли не было о женитьбе. Но буквально через неделю встретил Олю и почти тут же вспомнил о тех своих неожиданных размышлениях. И для меня эти мысли стали решающим аргументов в вопросе о том, жениться или не жениться. Я воспринял это как указание свыше.
   - Выходит, ваш брак заключен на небесах?
   - Все не так просто, наверное, заключить настоящий брак на небесах могут разве что святые. А нам до святости пока далековато. Всякое между нами случается. Скорей это шанс создать такой альянс. Но на практики это еще труднее, чем представляется в теории.
   - Я понимаю и все же, Саша, у вас замечательная семья. И вы - прекрасная пара и дети у вас прекрасные. Я первый раз чувствую зависть к чужому семейному счастью. Ольга - великолепная женщина.
   - Да, хотя ей приходится не сладко. Я не лучший партнер для созданию счастливой пары. Сколько раз давал себе слово не попадать в сложные ситуации, не конфликтовать, но затем какая-то сила бросала меня в очередной бой. И не было случая, чтобы он не имел бы серьезных последствий. А какой жене такое понравится.
   - Такова твоя природа и тебе ее не изменить, Думаю, Ольга понимает и мириться с этим.
   Разлогов благодарно посмотрел на Палия.
   - Да, понимает. Но не всегда хватает терпения смириться с некоторыми вещами. Впрочем, я тоже стараюсь по-возможности не забывать, что ее терпение не безгранично. Полагаю, что опасность заключается не в самих конфликтах, а в том, что люди не желают понимать их причины. Они реагируют лишь на их внешнии проявления, которые вызывает у них поток отрицательных и взрывных эмоций. В таких случаях я стараюсь поставить себя на ее сторону и выяснить, что же с ней происходит, чем вызвана эта вспышка. Не всегда, но нередко это помогает. Когда доходишь до корня явления, то с удивлением замечаешь, как становится легче разрешить всю ситуацию.
   - Вот подлинный подход к проблеме философа, - засмеялся Палий. - Впрочем, наверное, так и следует себя вести. И не только в таких ситуациях, а во всех. А вот меня на такое поведение не всегда хватает. Обычно поверхностные желания заглушают все остальное.
   - У меня нередко - тоже, - грустно вздохнул Разлогов. - Так что я сейчас больше излагаю теорию, чем реальную практику.
   На балконе появилась Ольга.
   - Мужчины, прошу к столу, кофе подано.
   Палий быстро подошел к женщине.
   - Позвольте вас проводить.
   Ольга взяла его под руку, и они направились в комнату. Разлогов последовал за ними.
   Они заняли места за небольшим столиком, на котором ароматно дымились три чашечки кофе.
   - Валерий Витальевич, - обратилась Ольга к Палию.
   - Давайте договоримся, просто Валерий, - улыбнулся он.
   - Хорошо, Валерий, - легко согласилась Ольга. - У меня будет к вам одна просьба.
   - Готов выполнить любое ваше пожелание.
   - Я очень волнуюсь за то, как Саша приживется в университете. Последние наши попытки это сделать нельзя назвать удачными.
   - Я понимаю, о чем вы говорите. Но я думаю, что на этот раз все будет хорошо. Наше учебное заведение особенное и такие, как Александр, как раз ему и нужны.
   - А я не уверена. Учебное заведение может быть и особенное, но мой опыт подсказывает мне то, что люди везде одинаковые или очень похожие. Они не любят проявления никакой инаковости. А мой муж буквально весь пропитан ею, как торт маслом.
   Палий сделал маленький глоток из чашки и посмотрел на молодую женщину.
   - Вы правы. Я как-то не учел этого обстоятельства. Но что можно сделать в такой ситуации?
   - А если вас попрошу взять над ним шефство? Попытайтесь одергивать Сашу, когда его заносит.
   - А у меня есть право вставить хотя бы слово? - вмешался в разговор Разлогов.
   - Подожди, - вдруг решительно проговорила Ольга, и по ее тону он почувствовал, что она будет сейчас говорить о на болевшем. А потому Разлогов решил больше не встревать, даже если ему это будет слушать неприятно. Но у каждого своя правота, и он признавал правоту жены, хотя и не соглашался с ней. - Я прошу вас, как друга нашей семьи, я могу вас так называть, Валера.
   - Это для меня больша честь, Ольга.
   - Как бывший фиолософ, я понимаю, что люди на протяжении всей истории боролись за истину и нередко ради нее не жалели даже своих жизней. Но разве сейчас те времена, когда надо приносить на ее алтарь такие жертвы? Вот ответьте вы, только честно.
   У Палия возникло ощущение, что его застигли врасплох. Он бросил быстрый взгляд на Разлогова. Нет, в данном случае лучше всего будет отвечать так, как он думает. Иначе тот уловит фальш.
   - Я должен вас огорчить, Ольга, - мягко произнес он, - но боюсь, что в некотором смысле времена мало изменились. Конечно, отрадно, что сейчас никого не превращают в полено для разжигания костров, так что хоть в этом нашему брату немного повезло. А вот во всем остальном... Разногласия во взгляде на мир не становятся слабей, быть может, они даже усиливаются. Чем ближе мысль человека подбирается к конечной истине или то, что он принимает за нее, тем ожесточенней становятся споры. Другое дело, что в отличии от прежних времен они почти не выплескиваются наружу, в основном ограничиваются стенами университетов Но поверьте, мы находимся перед новой эпохой глубоких потрясений. И от этого никуда не уйдешь, с этим нужно сжиться. Другое дело, что вовсе не обязательно в каждом видить своего врага, которого надо непременно одолеть Мне кажется, что лучше позволить оппоненту заблуждаться, чем вступать с ним в смертельный бой. В конце концов истина вечна и нет смысла спешить с ее постижением, она всегда век другой, а то и целое тысячелетие может подождать. И ничего с ней не случится, не протухнет, не покроется плесенью. Я придерживаюсь мнения, что в этом вопросе не надо торопиться. Тот, кто непременно хочет познать все и прямо сейчас, чаще всего за подлинную реальность принимает очередную иллюзию. Зато он готов отстаивать ее до последней капли крови. Причем, подчас не только своей, но и чужой. А по мне тот гораздо ближе подойдет к истине, который проявит больше терпения, выдержки, и я бы сказал благородства в отношениях с противной стороной, чем тот, который любой ценой хочет убедить мир в своей правоте, даже если для этого есть серьезные основания. Важно не только то, что мы доказываем, ио и как мы это делаем. Тот, кто говоря истину, при этом оскорбляет своих противников, находится дальше от нее, чем тот, кто заблуждается, но высказывает свою позицию благожелательно, ненавязчиво. Извините за длинную речь, я не собирался вас так сильно утомлять, но уж так получилось.
   Палий поднес к губам почти остывший кофе и сделал большой глоток.
   - Вы абсолютно правы! - воскликнула Ольга. - Я всегда это подсознательно ощущала, хотя не могла выразить свои мысли так хорошо, как это сделали вы. Вам сварить еще кофе?
   - Буду премного благодарен.
   Ольга поднялась и быстро направилась в кухню. Палий повернулся к Разлогову.
   - Извини, но я не мог по-другому ответить, у тебя слишком умная жена, чтобы обманывать ее.
   - Мне понравилась твоя речь. Даже если я с чем-то и не согласен. Но ты прав на все сто процентов: тот ближе к истине, кто сохраняет спокойствие и любовь к своим оппонентам. Вражда и ненависть разрушает все, я всегда полагал, что на самом деле истина - это состояние, в котором пребывает душа человека, а не те слова, которые он произносит. Если постараться, правильные вещи можно научить произносить и попугая, но какое это имеет отношение к истинности.
   Разлогов протянул Палию руку, и мужчины обменялись крепким и дружеским рукопожатием, как это делают два единомышленника. Палий поймал себя на том, что даже немного взволнован. А такое с ним случалось весьма редко.
   Ольга вернулась с чашечкой кофе на подносе, которую поставила перед Палием. И Разлогов невольно отметил то, что, хотя у него кофе тоже остыл, Ольга не предложила ему принести новую порцию напитка.
   - Вот видишь, - сказала Ольга мужу, - можно заниматься наукой и в тоже время не подставлять под удар свою карьеру и семью, не ссоритться со всеми. Знаете, Валерий, Саше кажется, что если он что-то не сделает, так это не сделает никто и никогда. Но ведь это нелепо.
   - Все, что человечеству дано узнать и понять, будет непременно когда-то узнано и понято. Ну а кто это сделает персонально... - Палий пожал плечами. - Хотя, конечно, если бы в науке не было бы личного первенства, бог знает, где бы мы еще топтались. Может, только только научились бы пользоваться огнем. А вместо этой уютной квартиры сидели бы где-нибудь в пещере или в землянке у костра, накрытые шкурами, и спорили о том, кто из нашего племени больше других съел своих врагов. - Он засмеялся. - Так что стимул тоже имеет немаловажное значение. Увы, далеко не всегда можно отыскать простые решения, как все это безболезненно совместить. Но я вам обещаю, Ольга, что постараюсь, насколько в моих слабых силах, смягчать все разногласия. Если, конечно, Саша не возражает против моего вмешательства.
   - Нет, не возражаю, - скорей для жены, чем для себя согласился Разлогов. Впрочем, ему в самом деле совсем не хотелось ни с кем ссориться. И он надеялся, что услуги Палия не понадобятся.
  
   Глава 5
  
   Лето подходило к концу. Разлогов шел по липовой алее, ведущей к философскому факультету, и разглядывал кроны деревьев, Еще недавно они были изумрудными, теперь же в глаза бросалось большое количество золотистых вкраплений. Как всегда в таких случаях эти картины природы наводили его на размышления о конечности всего сущего. Он знал за собой этот грех, осенние мотивы чаще чем какие-либо другие порождали в нем грустные мысли о бесплодности всех человеческих усилий, которые однажды неизбежно поглотятся бездной неизвестности, тлена и распада. При этом он отлично понимал, что на самом деле все совершенно не так, что мироздание - это огромная кладовая, где ничто, никогда и ничего не пропадает, а все накладывается друг на друга, все взаимно влияет, все имеет свое продолжение. Но то была чистая теория, сейчас же чувства вызывали совсем иное настроение, диктовали совсем другие думы. Пожалуй, его беда в том, что он чересчур остро переживает собственное бытие, придает ему непомерно важное значение. Вместо того, чтобы уменьшать размеры свое я, невольно старается увеличивать его до непомерных объемов, до масштабов, где заканчивается зона нахождения человека и начинаются совсем иные владения... А ларчик на самом деле-то открывается просто. Все дело в том, что в нем чрезмерно развилась гордыня. И как бы он не пытался ее усмирять, сколько бы не рубил голов этой гидре, ему хорошо известно, что оим отрастают синова и снова и определяют многие его поступки.
   Впрочем, сейчас такие мысли, подобно ряби на поверхности океана, лишь слабо будоражили его сознание. Его больше волновало другое, какая группа студентов ему достанется. И если признаться честно, хотелось знать, окажется ли в ней та самая девушка, которую он встретил во время первого посещения кафедры, а потом увидел в кафе. Затем они еще раз столкнулись в университетском городке, их взгляды третий раз в жизни пересеклись, и у него внутри вдруг что-то екнуло.
   И в тот момент им овладел испуг. Несколько секунд он стоял неподвижно, не решаясь посмотреть ей вслед, так как боялся, что и она обернется, и их глаза вновь соединит прямая бескомпромиссная линия жизни.
   Он не знал, почему его так волнуют эти безмолвные встречи, но он привык относиться к таким вещам райне серьезно. В мире нет ничего случайного, все события имеют свои предопределения и свои последствия. И если у него екается внутри, значит, где-то там, где от него ничего не зависит, происходит нечто гораздо более важное, чем можно сделать вывод, исходя только из внешней канвы происходящего. Но к чему все это может привести, ни ему, ни ей пока неведомо. Хотя ответ давно уже есть.
   Одновременно ему одинаково хотелось встретить ее и прямо сейчас и чтобы это свидание не происходило как можно дольше. Он не желает никаких осложений в своей жизни, все только-только наладилось, и вся семья наконец нащупала под ногами твердую почву.
   И чего он паникует, ему ли боятся какой-то молоденькой девчонки. Просто у него от каникулярного безделия разыгралось воображение. Такое с ним случалось и раньше, Разлогов с детства сочинял самые разные и невероятные истории, которых объединяло лишь одно: он неизменно выступал в них главным героем. Вот и сейчас кажется с ним происходит нечто схожее и в его воображение возникают контуры знакомого сюжета. А чему тут удивляться; взрослые - это на самом деле те же дети, только нагруженные возом ненужных знаний и отягощенные отрицательным опытом. Вот им и мерещется черт знает что.
   Разлогов знал, что успокаивает себя, что на самом деле маховик событий уже запущен, и ни он, ни кто-либо другой не в силах остановить раскручивающуюся нить рока. Но сейчас ему ужасно не хотелось лишатсья столь приятного состояние душевного подъема, и он сознательно топил все мешающие ему мысли в глубоких заводях подсознания.
   С некоторым облегчением он подошел к уже хорошо знакомому зданию, поднялся по лестнице на второй этаж и остановился возле кабинета декана. Ему показалось что за дверью идет разговор на повышенных тонах. Разлогов прислушился и убедился, что слух его не обманул. Он даже узнал голоса; один принадлежал Каменскому, второй - Шамрину. Он уже хотел отойти подальше от кабинета, дабы не подслушивать разговор, но внезапно замер на месте. Он услышал свою фамилию.
   Голоса звучали громко, так что для того, чтобы слышать все, что говорилось в кабинете, не надо было даже напрягать слух.
   Шамрин: "А я вам говорю, что Разлогова нельзя допускать до преподавания. Он в полном соответствии со своей фамилией разлогает всех, кто с ним соприкасается. Он нигилист, он не верит ни во что, не верит даже в те истины, которые сам же и провозглашает. И при этом открыто об этом заявляет. Это один из основных тезисов всей его философии".
   Каменский: "Помилуйте, Дмитрий Тихонович, разве вы не читали его статей, он нигде не ставит под сомнение существование Бога. Наоборот, всегда доказывает неразрывность Его и человека. В чем же тут нигилизм?"
   Шамрин: "Его Бог - это пустота, он уверяет, что существование Бога доказывается не верой в него, а ее отсутствием. Он говорит: тот, кто верует в Бога, в Него на самом деле не верит, а вот тот, кто не верит, тот находится в Боге. Он даже призывает как можно меньше думать о Нем, так как чем больше думаешь о Боге, чем сильнее от него удаляешься. Вы представляете, какое разлогающее влияние могут оказать подобные суждения на молодежь. Раз не надо думать о Боге, значит, нет никаких ограничений, не существует моральных запретов. Значит, всем все позволено. И чем все это однажды кончится? А ведь ответственность падет на вас, Григорий Валентинович".
   Каменский: "Не преувеличивайте, уж кто кто, а Александр Владимирович далек и от нигилизма и от проповеди вседозволенности. Да, он имеет свои воззрения на этот предмет. Но пусть каждый из нас проповедует свою истину. Любая ортодоксия вредна".
   Шамрин:" Вы считаете меня ортодоксом? Но если применять ваш критерий, то тогда любого, кто отстаивает истину и не идет на компромиссы, можно причислить к этой категории людей. Нельзя примирить то, что не примиримо по самой своей сути. Всех, кто отступал от учения цервки, рано или поздно настигала моральная катастрофа".
   Каменский: "Его пригласил на работу университет, а значит Разлогов будет работать у нас до тех пор, пока это приглашение не будет анулированно. А на данный момент никто так вопрос не ставит. И давайте закончим эту бесполезную дискуссию. Еще ничего не случилось, а вы уже так встревожены".
   Шамрин: " Именно потому и встревожен, что уверен, что однажды случится нечто. И вы вспомните мои слова, мое предупреждение. И тогда я вам не позавидую."
   Разлогов услышал стремительные шаги Шамрина и едва успел отскочить от двери. Шамрин выскочил из кабинета и, увидев его, остановился в изумлении. Разлогову показалось, что он сейчас начнет креститься, как при виде черта. Но Шамрин не стал этого делать, он ошпарил его уничтожающим и одновременно яростным взглядом и, не оборачиваясь, быстро пошел по коридору.
   Несколько мгновений Разлогов смотрел ему вслед, затем открыл дверь в кабинет декана.
   Ему показалось, что при виде его на лице Каменского мелькнуло испуганное выражение. Но декан тут же постарался взять себя в руки и приветливо улыбнулся ему.
   - Приветствую вас, дорогой Александр Владимирович. - Каменский старался казаться веселым и непринужденным, но Разлогов видел, что это не более чем маска или игра, а внутренне он подавлен. В отличии от губ его глаза не только не улыбались, но смотрела хмуро и отчужденно.
   - Мне кажется, у вас был не очень приятный разговор с Шамриным, может быть, нам побеседовать в другой раз, - осторожно произнес Разлогов.
   - Нет, ни за что. Да и с чего вы взяли что разговор был неприятный. Возникли кое-какие разногласия, но это обычные рабочие моменты. Они могут возникнуть и с вами. Все же мы живые люди, у каждого свои взгляды на некоторые вещи, свои пристрастия и даже предрассудки. Садитесь, пожалуйста, я вам хочу кое-что сообщить.
   Разлогов сел, хотя ему хотелось уйти. Он знал, что Каменский говорить неправду, и это сильно роняло декана в его глазах. Это означало, что отныне он не может всецело доверять этому человеку, ибо совравши единожды, будет врать и в дальнейшем, так как в его крови нет антител против лжи.
   Каменский тоже сел напротив Разлогова.
   - Я хочу, чтобы вы взялись за преподавание в одной группе студентов. Это наши старшекусники. Но не это главное. Там специально собраны особо подающие надежды молодые люди и девушки. Их отбирали со всей страны, и отсев был весьма суровый. Я уже говорил вам, что нам нужны не просто высококлассные специалисты, а люди, способные глубоко мыслить. Кто-то должен осмысливать те процессы, что происходят в мире, идти впереди и вести за собой остальных. С нас достаточно невежественных руководителей, которые кроме безмерной жаждой власти не обладают никакими другими достоинствами. И руководство университета надеется, что кто-то из этих молодых людей сможет взять на себя эту миссию. А подготовить их к ней поручается вам.
   - Но почему мне, есть же и другие. Валерий Витальевич, например.
   Каменский бросил на Разлогова взгляд, который ему не удалось идентифицировать.
   - Да, конечно, Валерий Витальевич талантливый ученый и отличный педагог, но решено все же, что этим займетесь вы. Вы уже зарекомендовали себя в качестве несстандартного мыслителя, вот теперь сможете проверить себя на практике. Могу обещать вам, что преподавание в этой группе окажется нелегким занятием. Но тем интересней. Разве не так? - Каменский испытывающе посмотрел на Разлогова.
   - Так. - Почему-то в воображение Разлогова возник образ выбегающего из кабинета декана Шамрина. - Не все будут довольны этим моим назначением.
   - Возможно, - согласился Каменский, отводя глаза в сторону. - Но нам ли не знать, что добиться общего согласия - вещь абсолютно нереалистическая. Да и нужно ли это? Пока декан тут я, я буду принимать те решения, которые считаю полезными для учебного процесса..
   Разлогову вдруг стало стыдно за возникшее недоверие к нему. Чтобы понять человека, надо встать на его место. Ему, Разлогову, хорошо, он-то имеет дело только с самим собой, а Каменскому приходиться примирять подчас противоположные интересы. А без потерь и компромиссов это не обходится.
   - Я согласен с вашим предложением, Григорий Валентинович, - решительно проговорил Разлогов.
   - Я знал, что вы согласитесь. Думаю, вам будет с ними интересно. Да им с вами - тоже. - Каменский замолчал, что-то обдумывая. - Я бы хотел вас ко о чем попросить.
   - Да, слушаю вас.
   Декан тихоненько вздохнул.
   - Не лезьте на рожон, будьте осторожней. Особенно с Дмитрием Тихновичем. Он человек крайних взглядов, к тому же весьма вспыльчивый. Вам ли не знать, испортить отношения легко, а вот на то, чтобы наладить их потом, иногда целой жизни не хватает.
   - Я учту ваше пожелание.
   Каменский кивнул головой, однако у Разлогова осталось ощущение, что декан не слишком верит в благополучный исход своей просьбы.
   Разлогов вышел в коридор и направился в ординаторскую. В последнеее посещение он оставил в своем столе несколько журналов и сейчас хотел их забрать. Но едва вошел в комнату, как тут же пожалел об этом. В ней в гордом одиночестве пребывал Шамрин. По его виду было заметно, что он еще не до конца остыл после жаркого разговора с деканом.
   При виде Разлогова, у Шамрина явно стала повышаться сразу температура и давление. Лицо побагровело, а глаза засверкали недобрым блеском. И все же ему удалось пока себя сдержать.
   Они поздоровались, и на этом их диалог прервался. Разлогов решил, что постарается как можно скорей покинуть помещение. Он достал из ящика журналы и уже собрался было уходить, как вдруг у него резко изменились намерение. А почему, собственно, он должен трусливо ретироваться. Он здесь находится по праву, это его рабочее место. Что же ему теперь, всякий раз, как здесь будет находиться Шамрин, сломя голову убегать отсюда, словно потерпевшее поражение войско?
   На миг он вспомнил о предостережние Каменского и о своем обещание ему. Но он вовсе не собирается конфликтовать с этим человеком, он просто посидит тут несколько минут, так сказать отдохнет перед дорогой назад. Что в этом такого?
   Шамрин уже несколько раз бросал взгляды на безмятежно сидевшего на стуле Разлогова, который как будто не обращал внимания на то, что находится в комнате не один. Но при этом каждый буквально кожей ощущал присутствие в непосредственной близости от себя другого, так как энергетические поля обоих от соприкосновения едва ли не искрились. Разлогов чувствовал, как растет напряжение между двумя полюсами и по этому признаку безошибочно понимал, что он и Шамрин - непримиримые враги. И никакой компромисс между ними невозможен. Он сознавал, что самый лучший вариант - это по скорей уйти отсюда, пока дело не дошло от открытого столкновения. Но какая-то неведомая, а может и вполне ведомая сила, пригвождала его к этому месту. Интересно, кто же первый из них не выдержит, вдруг со злорадным интересом подумал он.
   Первым проиграл соревнование на выдержку Шамрин. Он вдруг сделал в сторону своего оппонента решительный шаг и навис всем своим высоким ростом над ним. Разлогов поднял голову.
   - Уезжайте отсюда, - негромко, но очень четко выговаривая слова, словно бы Разлогов мог читать только по губам, проговорил он.
   - С какой стати?
   - Вы знаете это не хуже меня.
   - Меня пригласили преподавать, и я на намерен этим здесь заниматься.
   - Вы пожалеете об этом.
   - Это что угроза?
   - Понимайте как хотите.
   - Скажите, именно такому отношению к своему коллеге вас учит Бог? Я-то полагал, что он призывал относиться с любовью даже к врагам своим. А я, между прочим, ничего плохого вам не сделал. По крайней мере до сего момента.
   - Сделаете? - уверенно, как о само собой разумеющейся вещи, произнес теолог.
   - Вы что провидец, читаете в будущем, как титры фильма? - Разлогов видел, что Шамрин и так едва сдерживается, а последние сказанные им слова еще больше распалили его чувства.
   - Для этого не обязательно был провидцем. Есть вещи и без того очевидные. Уезжайте.
   - Собственно, а какие у вас претензии ко мне?
   - Вы - нигилист в самом высшем его развитии. Обычный нигилист просто все отрицает, а вы же все утверждаете. Но то, что вы утверждаете, на самом деле все отрицает.
   Разлогов мысленно не мог не отдать должное весьма меткой характеристике его философии. Правда он был коренным образом с ней не согласен. Но какая-то доля истины в словах теолога все же заключалась.
   - Вы глубоко заблуждаетесь, Дмитрий Тихонович, - улыбнулся Разлогов. Он вдруг почувствовал, как к нему на быстрых и легких крыльях прилетел тот самый азарт, который превращал философские споры в столь упоительные занятия. И сейчас он просто не мог упусть возможность пережить еще раз такие блаженные мгновения. - Вы глубоко заблуждаетесь, Дмитрий Тихонович, - повторил он, - вы сознательно или несознательно, но путаете две вещи: я отрицаю не истину, я отрицаю то, что считаете истиной вы. А собственные представления о ней вы почему-то воспринимаете, как божественное откровение. И как у всякого ортодокса, у вас нет и тени сомнения в своей правоте. Хотя на каком основании вы придерживаетесь таких воззрений на собственную личность мне не понятно. Скорей всего вам так просто удобно мыслить и жить. И вот во имя вашего удобства я должен покинуть это столь понравившееся мне место. Не слишком ли вы себя высоко оцениваете?
   Лицо Шамрина стало пунцовым от ярости. А вдруг он полезет драться, мелькнула у Разлогова тревожная мысль. Шамрин производил впечатление достаточно сильного человека.
   - Зато вы себя оцениваете невероятно высоко. Я знаю, вы мните себя Богом на земле, что именно вашими устами он решил провозгласить истинную веру.
   - Ничего подобного, я вовсе не сумасшедший, чтобы приписывать себе непогрешимость, как это сделал однажды римский папа. Вера в нее как раз ваш удел. Я вовсе не считаю, что провозглашаю истину, я просто излагаю то, что думаю. А истина это или не истина, про то не ведаю. Это только Бог может оценить. В этом, кстати, и заключается наше с вами кардинальное отличие: вы полагаете, что все, что вылетает из ваших уст, осенено божественным благословением. И на этом оснвоании считаете здесь себя главным. А все тех, кто с этим не согласны, мечтаете отсюда удалить. На самом деле вами движет не любовь к истине, а стремление к власти. Между прочим, вся история церкви пронизана им. Под бесконечный шелест слов о любви к Богу, церковь утверждала свое господство. А всех, кто не соглашался с такой ее ролью, уничтожала. Живи мы в другую эпоху вы бы уже написали донос в священную инквизицию и как та самая старушка с каким бы наслаждением подкинули бы полено в костер, на котором бы меня сожгли. Вот в чем ваша подлинная вера, вот о каком Боге вы грезите. И ничего не менятеся с течением времени, разве только на улицах больше не совершаются сожжения еретиков. Но разве это столь важно, коли ненависть к ним в душах таких, как вы, пылает столь же жарко. Вы не продвинулись ни на шаг по дороге любви, единственной дороге, ведущей к Богу.
   - Вы закончили? - Вся фигура Шамрина выражала одно презрение.
   - Ну что вы, я и не начинал. Это даже не предисловие, это скорей предисловие к предисловию. Все остальное я надюсь сказать в скором врмеени. Но не вам. Вам что-либо говорить бесмысленно. Больше всего на свете вы боитесь, что однажды кто-нибудь покалеблет зазубренные вами мысли. И вы останетесь ни с чем. И чтобы не дай бог этого бы не случилось, вы готовы... Впрочем, на что вы готовы вы еще продемонстрируете.
   - Вы невероятно самонадеяны, это ваша основополагающая черта. Вы всегда думаете, что всех умней, что понимаете больше других. Но придет время и вы убедитесь, что это совсем не так.
   - А вот с последним вашим тезисом я даже соглашусь. Я вовсе не исключаю, что такой момент однажды настанет. А на счет самонадеянности, это как раз не про меня. Знаете, в стародавние времена черту присваивали все отрицательные качества и пороки, которые только возможны. Вот и вы меня стараетесь ими сполна наделить, сделать из моей скромной персоны новое исчадие ада. Ей богу, это неразумно и как-то не по современному.
   - Что ж, мы еще посмотрим кто из нас прав. Но уж не обессудьте.
   - А я так полагаю, что мы оба с вами будем не правы. Правда по разному. Вы будете думать, что нашли истину. И будете ошибаться. А я буду думать, что не нашел истину. И это тоже будует заблуждением. Улавливаете разницу?
   - Кто из нас прав, мы увидим.
   Шамрин стремительно вышел из комнаты. Разлогов же несколько мгновений сидел неподвижно, как бы отходя от только что завершившейся схватки. Он знал, что победил в ней, но знал, что это знает и его противник. И со своим поражением не смирится. А ведь по началу он, Разлогов, не хотел вступать с ним в спор, надеялся, что чаша сия минует его. А теперь расхлебывать последствия этой милой беседы. Он вдруг поймал себя на том, что ему хочется поделиться своей тревогой с Палием. Может быть, его природное благоразумие поможет ему с ней справиться.
  
   Глава 6
  
   Шамрин шел, не разбирая дороги. Он пытался бороться с душущей его, словно удавка, ненавистью, так как понимал, что это грех. Но ничего поделать с собой не мог. Тяжелое, как гиря и липкое, как лейкопластырь, чувство, как будто бы приклеилось к нему всей своей массой и не ослабляло свою хватку ни на миг. Он возневидел этого человека сразу же, как только его увидел. Нет, гораздо раньше, когда в каком-то случайно попавшем в руке журнальчике прочитал его статью. Уже тогда он ощутил мешающий дышать комок в горле.
   Сколько Шамрин себя помнил, он всегда ненавидел эту бесовщину, эту попытку человеческой гордыни вознестись, воспарить над всеми, встать вровень с Богом. Выросший в семье, где ни одно поколение предков были священниками, он с детства впитал в себя этот дух преклонения перед божьей воли. У него не было и тени сомнения, кем стать. Ну, конечно, же он продолжит семейную традицию служения. Церковь для него было всем: и домом, и семьей, и миром, а посвящение в сан повергло его в ничем не сравнимый экстаз приобщения к высшим ценностям бытия. При этом он вовсе не был ордоксом в том смысле, что считал, что церковная доктрина, словно орден за заслуги, дается раз и навсегда. У него рано пробудился интерес к философии, ум, оснащенный хорошей памятью, жадно впитывал мысли и светских и религиозных мыслителей. Он понимал, что все требует развития, даже Богом данная вечная истина не может оставаться полностью неизменной во все времена и эпохи. Жизнь меняется, психология и умонастроение людей становятся иными. И все, что их окружает, требует подновления, как простоявший много лет дом. Но даже при капитальном ремонте необходмо всячески стараться сохранять прежние размеры и архитектурный стиль здания. Только в этом случае все изменения имеют смысл. А если ничего не остается от прежнего облика, то и прежняя жизнь внутри него теряет всяческое значение. А с ним и все, что его окружает.
   До сих пор он нисколько не сомневался в непоколебимости, неприступности своей доктринерской крепости. Да, ветер перемен может быть очень сильным, но он лишь освежает извечный, построенный вне времени дом, сметает с углов паутину, делает пребывания в нем еще более комфортным. Без обновления нет постоянства, тот, кто не обновляется, рано или поздно потеряет то, что имеет. К этой мысли он пришел очень рано, чуть ли не школьником, и затем этот тезис неизменно отстаивал. Далеко не все с ним соглашались, более того, тех, кто были согласны, насчитывалось единицы. Был момент, когда его едва не лишили сана. Но он не отступил и победил. И не случайно, что он оказался одним из тех немногих, кому поручили разработать отдельные положения для модернизации некоторых канонических постулатов. Это касалось как самой доктрины, так и обрядовой стороны культа.
   Эти достижения достались ему нелегко, в напряженной борьбе с консерваторами. И даже скорей не с консерваторами, а ограниченными начетчиками, готовыми умереть, но не позволить изменить в священном тексте ни одной буквы, ни одной запятой. Что делать, таких людей, как называл их Шамрин, с неподвижными умами, всегда много в любой сфере. И религия, увы, не исключение. Может быть, их здесь больше где бы ни было. Но это вовсе не повод для того, чтобы предать ее анафеме. Высшему служат много низших. И с этим приходиться и считаться, и мириться.
   Но все это ни в коей мере не относиться к Разлогову. Он из тех, кто не изменяет, а разрушет. Он. Шамрин. нисколько не сомневается в его ненависти ко всему церковному, ко всему тому, что составляет основу его существования и веры, что, впрочем, для него неразделимо. И нисколько не сомневается, что этот человек пришел, чтобы уничтожить все то, что ему так дорого, что составляет для него высшую и ничем незаменимую ценность. А потому его долг восприпятствовать гнусным замыслам, не позволить этому дьяволу в человеческом обличье добиться своих омерзительных целей.
   Теперь он понимает, что это испытание ниспослано ему Господом. Появление в его жизни Разлогова - это проверка и экзамен на верность Ему. Этот тот случай, когда от слов и заверений следует переходить к конкретным делам, реальному доказательству преданности и искренности своей веры.
   Внезапно Шамрин ощутил, как на него , словно божий дух, вдруг снизошел покой. Как только он узрел замысел Божий, Бог подарил ему это ни с чем не сравнимое ощущение уверенности и спокойствия. С этого благословенного момента он точно знает, что ему следует делать, как себя вести с этим страшным человеком. И пусть он не надеется, что ему все сойдет с рук.
   Теперь он шел по улице совсем иначе, твердой поступью человека, знающего направление движения. Через десять минут он приблизился к массивным, обитым железными листами воротам монастыря. Эта была очень древняя и некогда знаменитая на всю страны обитель, прославившаяся своими старцами. К ним за советом съезжались отовсюду многие известные и неизвестные люди. Правда затем она пришла в запустение, великолепный храм - некогда гордость города обветшал так, что казалось мог рухнуть от любого дуновения ветра. Но в последнее время монастырь начинал возрождаться. Произошло это после того, как сюда был назначен новый настоятель отец Афанасий. Пожилой, даже старый, но еще очень крепкий, как столетний дуб, и подвижный мужчина он приступил к восстановлению старинных построек.
   И свершилось чудо. Буквально за пару лет обитель преобразилась, ее территория очистилась от гигансткой, выросшей за многие десятилетия горы мусора, сперва храм залатали, а затем приступили к восстановлению, начали проводить службу, в кельях и трапезной сделали ремонт, Снова, как и в старь, замелькали черные одеяния монахов, которых с каждым месяцем становилось все больше.
   Шамрин, узнав про перемены, поспешил познакомиться с настоятелем. Он привел его в смущение своей суровой, не ведающей компромиссы верой. Отец Афанасий мечтал о возрождение былой славы монастыря, надеялся, что он вновь превратится в центр духовной жизни всей страны. А для этого, считал старец, существует лишь один путь - заселение обители праведниками.
   Шамрин, слушая отца Афанасия, мысленно часто не соглашался с ним. Ему казалось, что его непреклонность, безоговорочная, не ведущая и тени сомнения вера, в чем-то слишком примитивна и устарела. Нельзя же воспринимать все буквально, держаться за каждую букву священного писания. В концов концов нам неведом истинный замысел Бога; действительно ли он нам послал его для того, чтобы мы буквально трактовали все продиктованное Им? Или, наоборот, для того, чтобы по мере собственного развития, углубляли бы свое понимание содержания и смысл великой книги.
   Эта мысль являлась основополагающей в том труде, над которым Шамрин работал последние два года. Эта была его заветная тайна, которую он страстно мечтал однажды сделать известной всем.
   Но хотя воззрения настоятеля не вызывали у Шамрина полного согласия, он не мог не восхищаться тем, как глубока и как искренне его вера. Не то, что у него были какие-то сомнения, вовсе нет, но он отдавал себе отчет, что верил по- другому. Ему нужны были аргументы, тезисы, он пытался понять логику как излагаемых событий, так и поступков героев Библии. Не раз он ловил себя на том, что не одобряет их, что не согласен с высказываемыми ими мыслями. Иногда это вызывало такой страх, что бросало то в жар, то в холод. Но машина сомнений работала автономно от него, и он не был в состоянии остановить ее ход, нажав на торомза. Они либо отсутствовали, либо располагались в недоступном ему месте. Правда это нисколько не ослабляло его личной веры, но делала ее путь более извилистым и тернистым. Он завидовал прямоте отца Афанасия, но понимал, что ему никогда не обрести ее.
   Дежуривший на входе монах без слов пропустил его на территорию монастыря. Здесь все знали Шамрина в лицо. Прежде чем направиться к настоятелю, он вошел во внутрь храма, купил у служителя свечку и поставил возле своей любимой иконы Божьей матери.
   Икона была древней, она считалась чудотворной и находилась тут почти со времен основания монастыря. Ей удалось пережить сокрушающий все вал атеизма благодаря тому, что один из монахов успел спрятать святыню. Умирая, он поведал своему знакомому о спасенной им реликвии, тот в последние минуты своей жизни поступил точно так же. Так, словно передавая эстафету от одного к другому, сведения о тайнике, где хранилсь древняя доска, переходили по цепочке до тех пор, пока скрывать их отпала необходимость. Вот тогда икона снова при огромном стечение верующих торжественно была водружена на свое прежнее законное место.
   Шамрин присутствовмииал при этом великом событии и прекрасно помнил то огромное волнение, которым было охвачено все его существо. Словно не изображение Божьей матери, а она сама явилась в тот день в полуразрушенный и чудом воскресающий к жизни храм.
   Вдоволь и с наслаждением помолившись, он направился к отцу Афанасию. Он не случайно пришел сегодня именно к нему, так как подсознательно чувствовал, что нуждается в укрепление своей воли перед тяжелой битвой.
   В монастыре шло большое строительство и почти весь день настоятеля был посвящен хозяйственным делам. Шамрин вошел в небольшой одноэтажный домик, в котором располагалось пристанище старца. Здесь находились его и спальня, и кабинет.
   Отец Афанасий разговаривал с подрядчиком. Причем, делал это так уверенно, с таким знанием дела, будто всю жизнь проработал прорабом на стройке. Но Шамрин знал, что большая ее часть прошла в служении Богу и протекала в разных, преимущественно отдаленных, монастырях.
   Шамрин сел в сторонке и стал слушать. Он знал, что пока отец Афанасий не закончит свое дело, то даже не обратит на него свой взор. Он никогда не отвлекался ни на что постороннее и одинаково сосредоточенно занимался строительными проектами и исполнял обязанности сввященника во время службы в храме.
   Прошло не меньше получаса, прежде чем отец Афанасий и подрядчик закончили свои дела. Он ушел, и они остались вдвоем.
   Шамрин подошел к отцу настоятелю и смиренно поцеловал руку.
   - Благословите, - попросил он.
   Отец Афанасий его перекрестил.
   Лицо настоятеля как нельзя зримо выражало его суровый и непреклонный нрав. Прямой нос, на который он надевал, когда читал, очки, густые кусты, сходящих на переносице бровей, пристально смотрящие темные глаза, несмотря на возраст, туго обтягивающая кожа скулы. Последнее придавало ему отдаленное сходство с инквизиторами, по крайней мере именно такими изображались они на иллюстрациях во многих книгах.
   Отец Афанасий никогда не начинал первым разговора. Он мог ждать сколько угодно, когда его собеседник заговорит. Шамрину порой казалось, что выдержка и терпение у него столь же безграничные и необъятные, как Вселенная. Впрочем, речь скорей шла даже не о выдержке и терпение, а о том, что этому человеку некуда было торопиться. Он как бы всегда находиося в том месте, в котором хотел быть и делал то дело, которое хотел делать.
   - Я хотел бы с вами посоветоваться, - начал беседу Шамрин.
   Отец Афанасий внимательно посмотрел на него и слегка кивнул головой.
   - У нас появился новый преподаватель, его фамилия Разлогов.
   - Я знаю о нем, - отозвался настоятель.
   Шамрин не мог скрыть своего изумления.
   - Вы знакомы?
   - Нет, но я кое что читал из его писаний.
   Этого Шамрин никак не ожижал, он вообще за все время их знакомства ни разу не видел настоятеля с книгой или журналом. Не считая, разумеется, священного писания.
   - Тогда вы должны понимать, сколь опасен для церкви этот человек. Он отрицает всего то, что составляет суть нашей веры. А молодежь всегда падка на такие речи, им нравится чувствовать себя независимыми от всего на свете, нравится, когда сокрушают авторитеты. Мне ли говорить вам, к чему это в конце концов приводит.
   Отец Афанасий молчал, по выражению его лицо было невозможно понять, о чем он думает. Да и думает ли вообще.
   Шамрин почувствовал некоторую растерянность. Он предполагал, что их разговор будет протекать совсем по другому руслу. Молчание же отца Афанасия почему-то настораживало его, в нем чудилось не согласие с ним.
   - Я не вижу никакой опасности, - вдруг спокойно произнес настоятель. - Он верит в Бога.
   - Но позвольте, отец Афанасий, его вера ничего не имеет общего с нашей верой. Более того, его и наша вера несовместимы! Он ненавидит нашу церковь. Он говорит, что она порождение не Бога, а дьявола. Вы читали его книгу: "Свобода от свободы"?
   - Читал. И сожалею, что там присутствуют нападки на нашу церковь.
   - Я не совсем понимаю ваши слова, что означает, "я сожалею"? Разве он не является нашим врагом.
   - Христос завещал не иметь врагов. И у меня нет врагов. И никто не может быть моим врагом.
   - Даже тот, кто пожелает вашей смерти?
   - И он в том числе. Нет никакой разницы.
   - Но всепрощение не может быть безграничным, иначе оно оборачивается гибелью всепрощающего.
   - Но разве тебе неизвестен Его призыв: любить врагов своих.
   - Да, конечно, но...
   - Когда-то я много размышлял над словами Спасителя. я долго не мог понять, почему он призывает нас любить врагов своих, хотя они несут нам смерть. И когда понял смысл его призыва, то почувствовал ни с чем не сравнимое блаженство. Там, откуда Он пришел, там, куда мы все уйдем, мы все едины. Там наше общее семя, из которого мы все произрастаем. Ненавидя другого, ты ненавидешь самого себя, убивая другого, ты убиваешь самого себя. И в этой книги я нашел туже мысль, к которой пришел однажды. И тогда я понял, что этот человек не может быть моим врагом. Если мы оба прониклись одной мыслью, это означает, что наши души находятся рядом. И кто знает, может быть, после смерти воссоединятся.
   Шамрин молчал, ошеломленый услышанным, он не находил даже слов чтобы что-либо сказать или возразить. Ничего подобного он не ожидал от настоятеля. То, что говорит отец Афанасий, никак не вписывается в учение, это самая настоящая ересь.
   - Позвольте вас спросить, отец Афанасий и пусть вас не изумит и не обидит мой вопрос: верите ли вы в Господа нашего Иисуса Христа?
   - Верю и никогда не сомневался в своей вере.
   - Но тогда как расценить ваши слова?
   - Не знаю, я говорю то, что чувствую. А мои чувства определяются Им. Значит, они Ему угодны, значит они истинны.
   Вот значит какого себе союзника обрел Разлогов, думал Шамрин. Значит, этот философ даже еще опасней, чем он предполагал.
   Ему захотелось немедленно покинуть монастырь, расстаться с его настоятелем и по-возможности больше сюда не приходить. Конечно, для него это существенная потеря, до сего момента отец Афанасий был хорошим для него наставником. Но это все же к лучшему, что он узнал о том, что настоятель не его союзник на том этапе, когда борьба с Разлоговым по сути дела и не началась. Придеться поискать других соратников. Зато есть и положительное во всей этой истории, он воочию убедился, что Разлогов даже еще опасней, чем он предполагал. Если уж пала такая твердыня, как отец Афанасий, значит, он, Шамрин, не ошибся в своих тревожных предчувствиях.
  
   Глава 7
  
   Палий уже не первый раз ловил себя на том, что думает об Ольге. Ее образ вдруг сам собой возникал в его воображение в самых разных, иногда совсем не подходящих для этого местах и ситуациях. Он почти на яву слышал ее голос, вспоминал жесты и улыбку, которыми она сопровождала свои слова.
   Эти чувства были для него неожданными, с последнего его серьезного романа миновала несколько лет, в течение которых его сердце пребывало в состояние спокойствия. Женщины, с которыми он знакомился, не вызывали у него почти никакого волнения, они были не более чем инструментами для получения удовольствия, но душа, словно лежащий в поле камень, была неподвижна и нема.
   Но сейчас он чувствовал, как что-то случилось с ним, какие-то струнки его души вдруг начали выводить непривычную мелодию. И эти звуки одновременно волновали и беспокоиле его.
   Он знал, что пользуется успехом у женщин. Их подкупала и его приятная внешность, и ум, и образованность, и умение вести непринужденную и одновременно насыщенную интеллектуальным фаршем беседу. А потому никаких проблем с прекрасным полом у него не возникало; если изредко кто-нибудь ему отказывал, он больше удивлялся, чем огорчался, так как всегда был уверен, что быстро утешится с другой. Да и случалось такие осечки совсем не часто. Но сейчас обычной уверенности он не испыитывал, он вообще не знал, как ему поступать. Одно дело считать Разлогова идейным противником, угрозой для своего будущего благополучия и совсем другое соблазнять его жену. До сего дня он никогда ничего подобного не совершал. Да и зачем нужны лишние трудности и хлопоты, если вокруг бродит сколько угодно свободных и голодных женщин, ждущих только одного, чтобы их позвали бы. Многие его студентки были влюблены в него, и с некоторыми у него даже возникали кратковременные связи. Правда в университете при всем его либерализме подобные вещи не поощрялись и при огласке вполне можно было вылетить с работы, а потому он не злоупотреблял такими возможностями, стараясь не подвергать себя не нужному риску.
   И все же ситуация была бы гораздо проще, если бы Палий не испытывал симпатию к Разлогову. Он сознавал, что жизнь распорядилась таким образом, что им никогда не стать друзьями, несмотря на имеющиеся к тому предпоссылки. Но одно дело политическая и идейная борьба, а другое - банальная супружеская неверность. Ему одновременно хотелось, чтобы Ольга и уступила бы ему и воспротивилась бы его домогательствам.
   Эта борьба двух противоположных желаний внутри него утомляла Палия. Больше всего в жизни он ценил душевный комфорт, как философ отлично сознавал, насколько может быть разрушительным любой, а особенно подобный внутренний конфликт. И не хотел оказаться на линии его огня. Но как выйти из этой ситуации, Палий не представлял. Он предчувствовал, что образ Ольги по крайней время в ближайшее время в покое его не оставит.
   Обычно в таких случаях он все отдавал себя на волю судьбы и подчинялся ее указаниям. В конце концов там наверху лучше знают, что он должен делать. И ему лишь остается покорно выполнять замыслы гораздо более могущественной силы, чем его собственная.
   Палий отнюдь не считал себя фаталистом, но ему казалось, что противиться судьбе столь же нелепо и опасно, как идти против ураганного ветра. Все равно и в том и другом случае человека отнесет туда, где ему предназчено находиться. А следовательно надо поступать так, как указывают желания. А желания на данный момент требуют от него одного: любым способом снова встретиться с Ольгой.
   Он стал размышлять, каким образом это сделать? Конечно, можно выбрать момент и прийти к ней домой, когда там никого не будет. Но Палий сражу же отверг такой вариант. Ольга вряд ли готова к такому шагу, и он лишь спугнет, отдалит ее от себя. А в то, что между ними началось сближение, он был уверен. В тот вечер он ясно видел, что понравился ей. Это было заметно и по тем взглядам, что она бросала на него, и по тому, как все время подкладывала самые аппетитные кусочки в его тарелку, и как всякий раз подкрашивала губы, после того, как возвращалась из кухни в комнату.
   Он всегда был крайне внимателен к языку мелочей, на самом деле они почти всегда несли несравненно большую информацию, чем любые долгие и нудные разговоры и объяснения. И потому почти не сомневался, что Ольга тоже думает о нем, жаждет новой встречи. Она по определению не может быть очень счастлива со своим мужем; такие мужчины, как Разлогов, просто не в состоянии дать настоящего счастья женщинам. Или это должны быть особые женщины, совсем иного склада ума. Другой вопрос, насколько ясно она отдает себе отчет в своих чувствах, старается ли она их подавить, вытеснить на задворки своего подсознания или, наоборот, упивается ими и тем самым только усиливает.
   Но ответы на эти вопросы невозможно получить, не встретившись с ней. Но как это все же сделать? Он решил последить за их домом. Пока занятия не начались я него есть для этого время.
   На охоту, как мысленно назвал он это свое занятие, Палий вышел на следующий день. Впрочем, ждать долго не пришлось, уже через час после того, как он занял вахту возле дома, увидел, как из подъезда вышла Ольга. Сохраняя приличное расстояние, он последовал за ней.
   Это был типичный выход из дома замужней женщины. Сперва Ольга посетила несколько магазинов, затем зашла в отделение Сберегательного банка. Ее сумка отяжелела от покупок. Он уже думал, что она пойдет домой, но к его удивлению она выбрала иной маршрут - направилась к лесу.
   Само по себе в этом не заключалось ничего удивительного, так как день был довольно жаркий, и прогулка по лесу могла доставить немало приятных минут. Но зачем идти туда с тяжелой сумкой?
   Ольга вошла в лесной массив и неторопливо стала углубляться в глубь него. Она шла по тропинке, не оборачиваясь, и следовать за ней не представляло большого труда. Его больше занимал вопрос, что ему делать дальше? Каким образом сделать так, чтобы их встреча показалась бы ей совершенно случайной? Если же она что-то заподозрит, все его дальнейшие планы могут полететь к вверх тормашками.
   Она дошла до развилики и повернула направо, к небольшому пруду. К нему пришла спасительная мысль. Он хорошо знал этот лес и к водоему можно попасть по более короткой дороге, о которой скорей всего Ольна не ведает. Он опередит ее, встанет возле воды, и она, увидев его, сама подойдет к нему. И только тогда он ее заметит. И при этом окажется вне подозрений.
   Его план блестяще удался. Палий стоял у пруда и делал вид, что любуется на невозмутимую и ровную, почти как каток, водную гладь, наслаждаясь и открывающимся видом, и хорошей погодой. И даже когда он услышал рядом с собой ее шаги, то не повернул головы. Пусть вся инициатива будет исходить с ее стороны.
   - Валерий Витальевич, это вы?
   Палий ясно услышал, как радостно прозвучал ее голос.. Он обернулся и сделал удивленное лицо.
   - Ольга Ильинишна!
   - Вы тут гуляете? - спросила она.
   - Да вот зашел перед началом нового учебного года насытиться чистым кислородом, - улыбнулся он. - Скоро будет не до того.
   - Да, Саша тоже старательно готовится. Целыми днями сидит за компьютером, пишет конспекты лекций.
   - Как видмите, я не такой старательный, как он, я больше уделяю времени прогулкам на свежем воздухе. Вообще, я в душе большой лентяй.
   - Хорош лентяй, который в вашем возрасте уже стал доктором наук, написал пару книг и множество статей.
   - Ну у вашему мужа таких заслуг даже больше.
   - Наверное, вы правы. Вот только он почти совсем не находит время для прогулок.
   Ей скучно, отметил он, Разлогов уделяет мало внимание своей жене.
   - Такова участь жены ученого. Для него главное - его наука. И с этим ничего не поделаешь.
   - А для вас тоже?
   - Я не был женат и потому не знаю, как бы в этом случае распределял время между женой и наукой. Наверное, многое зависит от того, как мужчина относится к жене; чем больше ее любишь, тем больше хочется быть с ней, даже если приходиться жертвовать профессиональными занятиями.
   Палий понимал, что рискует, так как Ольга может воспринять его слова, как скрытую критику своего мужа, намек на то, что супруг любит ее недостаточно. И обидится и уйти. Но, судя по всему, она не собиралась делать ни того, ни другого.
   - Раз мы уж с вами так счастливо встретились, может немного погуляем по лесочку. - Его взгляд сфокусировался на сумке. - Да у вас тяжелая поклажа, давайте я вам помогу нести.
   - Я ходила в магазин за продуктами для обеда, а затем вдруг сильно потянуло в лес, - призналась она. - Сама не знаю, что вдруг со мной случилось?
   Палий протянул руку за сумкой, Ольга отдала ее ему.
   - Здесь есть красивые места, давайте я вам их покажу, - предложил он. И так как отказа не последовало, он осторожно взял женщину под руку и повел в нужном ему направлении.
   Палий не обманывал, он в самом деле знал тут красивые уголки. Но их красота меньше всего сейчас его волновала. Та. Что его волновала, шла рядом с ним
   - Мне кажется, вам не просто жить с Александром, - осторожно проговорил он, вглядываясь в ее лицо, так как хотел знать, как будет реагировать его спутница на эти слова.
   - Да, иногда в самом деле бывает не просто. Но что делать. Он необыкновенный человек, он смотрит туда, куда обычные люди не заглядывают. А мы, женщины, в отличии от того, что говорим публично, предпочитаем любить людей простых. С ними легче и понятней, как себя вести.
   - Но можно быть великим ученым и в тоже время хорошим семьянином. Просто надо ясно представлять, где и когда какую роль играть.
   - Вы полагаете? - Она даже на мгновение приостановилась. - Почему-то не задумывалась о такой возможности. Может быть, вы и правы. Но к Саше это не вполне относится. Иногда он вспоминает о семье, о том, что, как вы говорит, надо играть роль хорошего семьянина. Но на длительный срок его не хватает, он довольно быстро возвращается в свое естественное состояние. Насилие над собой не может продолжаться слишком долго.
   - Но вам в такие моменты бывает, наверное, не просто.
   - Не просто, - подтвердила Ольга. - но что же делать. Ведь у нас семья. Да и вообще, у каждого человека свой крест и его надо нести. Разрушить легко, а вот построить заново сложно.
   - Но многие же строят.
   Ольга посмотрела на своего спутника, но что выражал ее взгляд, Палию определить не удалось. Он не должен провоцировать ее, она слишком умна и вполне может догадаться об его истинных намерениях. А это пока явно преждевременно. Они оба еще не созрели для того, чтобы перевести их отношения на другой уровень. Она просто испугается и убежит.
   - А вы полагаете, что легко найти человека такого уровня, как мой Саша, - вдруг произнесла она. - Иногда я думаю, а смогла ли я жить с другим, не таким, как он, более обыденным?
   - И каков ваш ответ? - с замиранием сердце спросил Палий.
   - А нет никакого ответа, - вдруг лукаво улыбнулась она. - Я только задаю себе этот вопрос, а ответа на него даже не ищу. Зачем он нужен, ведь такой альтернативы все равно нет.
   - А если однажды вдруг появится?
   - Ну тогда и посмотрим. Какой смысл говорить об этом сейчас.
   Внезапно Ольга остановилась и несколько секунд смотрела вперед.
   - Какая красота! - вдруг воскликнула она.
   Пейзаж действительно был красивый. Они вышли на покрытую изумрудом травы круглую полянку, в центре которой росли три очень похожие друг на друга, словно близнецы, сосны. Ольга подбежала к деревьям и прислонилась к одному из них. В этот момент она была удивительно хороша и трогательна, и он почувствовал, как у него заскребло в груди.
   Она вернулась к нему.
   - Я в молодости очень любила рисовать, даже занималась в художественной студии. Мой учитель пророчил мне известность. Но затем я увлеклась другими вещами... Я не рисовала уже десять лет. А знаете, я, пожалуй, возьмусь за старое. Тут очень красивые места.
   - Ну это еще далеко не самое красивое. Я довольно хорошо знаю окрестности города, и есть такие пейзажи, от которых просто невозможно оторвать глаза.
   - Вы мне их покажете?
   - С большим удовольствием.
   Они направились дальше. Несколько минут Ольга, погруженная в задумчивость, шла молча.
   - А почему вы до сих пор не женаты? - вдруг спросила она.
   Несколько мгновений он обдумывал ответ. Он понимал, что от его содержания будет немало зависеть, как станут развиваться их отношения.
   - Не встретил ту, смотря на которую я бы чувствовал, что без нее моя жить абсолютно пуста. Знаете, Ольга, мы философы странные люди, во всем ищем скрытый смысл. Часто это мешает наслаждаться обычным человеческим радостям. В самом деле, прочему бы не найти просто приятную заботливую женщину, которая окружит тебя комфортом и лаской, подарит прекрасных детей. Несколько раз я уже был близок к такому решению. Но когда уже приближался к нему вплотную, какой-то голос останавливал меня у самой финишной черты. Словно бы некто предупреждал меня, что совершаю ошибку, что с ней не буду счастлив. Ласка и комфорт станет со временем клеткой, о прутья которой будет биться моя душа. Нужно что-то еще, более важное, более глубокое для брака.
   - Что же?
   Он взглянул на нее и увидел, что молодая женщина взволнована и слушает его с повышенным вниманием.
   - Не знаю. Вернее, знаю, но это не просто выразить словами. Если женщина и мужчина любят друг друга, то они становятся единым целым. Для большинства же людей брак - это способ жить по отдельности вместе. Они старательно пытаются сделать вид, что их что-то соединяет, но на самом деле радуются, когда их супруг уходит, и они оказываются в одиночестве. И, честно говоря, такая перспектива меня не прельщает. Тянуть лямку супружеской жизни только по тому, что так положено, что люди некогда придумали такой обычай, как-то не хочется.
   - Но таким образом можно всю жизнь прожить одному?
   - Значит, такая моя судьба. Поверьте, Ольга, я вовсе не стремлюсь к одиночеству, я бы очень хотел встретить близкого себе человека. Но заметил, что, если это происходит, то он уже не свободен. Может быть, таков мой удел.
   Палий уже не сомневался, что Ольга действительно взволнована, и он выбрал правильную тактику, его слова проникли сквозь все защитные линию обороны, в ее душу. И теперь ей будет не легко прогнать их оттуда.
   - Мне кажется, что Саша смотрит на брак несколько проще, чем вы.
   - Если это так, то в этом его преимущество. Хотя, выбрав вас, я думаю, он поступил как истинный философ. Вряд ли бы он нашел другую женщину, способную на такое взаимонимание и взаимопомощь. И я бы сказал еще: самопожертвование.
   - Мне кажется, вы преувеличиваете мои достоинства.
   - Ничуть! - даже излишне, чем следовало горячо, воскликнул он.
   Ольга уже не в первый раз о чем-то задумалась. Он же не мешал течь ее мыслям туда, куда их сам постарался направить.
   Она посмотрела на часы.
   - Мы с вами загулялись, прошло уже больше часа после нашей встречи.
   - Он очень быстро миновал, я даже не заметил.
   - Мне пора домой, а то семья останется без обеда.
   - Я вас провожу.
   - Только до выхода из леса.
   Они быстро добрались до опушки. Ольга протянула руку за сумкой.
   - Если надумайте выбраться на пленэр, я к вашим услугам - произнес Палий.
   - Я подумаю, - сказала она и быстро направилась в сторону расположенному неподалеку жилого массива.
  
   Глава 8
  
   Разлогов чувствовал, что давно так не волновался. Он шел по липовой аллее, смотрел на еще зеленые, но уже с желтыми вкраплениями кроны деревьев, вдыхал свежий воздух. Но при этом ни на секунду не забывал о скором предстоящем испытании.
   Он сам не совсем понимал, почему так волнуется? Преподаватель он опытный, не один год тянет этот малоблагодарный воз. Были у него самые разные группы, самые разные студенты, талантливые, не очень талантливые, а то и совсем тупые. По разному складывалась с ними отношения. Но сейчас его не отпускает предчувствие, что на этот раз все произйодет как-то по иному, необычно, и что это будет иметь немалые последствия для всей дальнейшей его жизни.
   Он всегда бдительно относился к подобным ощущением, так как понимал, что они отнюдь не случайны. Не обязательно сбудутся, но если они появляются - это знак судьбы, который предупреждает о возможных ее переменах. И теперь многое будет зависеть от него самого, откликнется ли он на предзнаменование или постарается его нейтрализовать.
   Впереди показалось здание факультета. Разлогов невольно замедлил шаг. Ему даже захотелось присесть, как перед дальней дорогой. Что, кстати, в каком-то смысле так оно и было.
   Рядом, словно по заказу оказалась скамейка. Он сел и попытался расслабиться, прервать беспокоющий поток мыслей. Будет лучше, если он попытается очистить от них сознание, сделать его пустым. Тогда ему будет легче приступать к новому делу.
   С ним поравнялась группа студентов. И снова среди них он обнаружил ту самую девушку, которую видел уже, кажется, дважды. Он вдруг ощутил неловкость, словно его застали за каким-нибудь постыдным занятием. Дождавшись, когда молодые люди скрылись в дверях, он поспешно встал и тоже зашагал к зданию факульетта.
   Он не сразу направился в аудиторию после звонка. Пару минут стоял неподвижно стоял в ординаторской. К нему подошел Палий и дружески пожал его локоть. Разлогов благодарно ему улыбнулся. Тот улыбнулся в ответ и пошел к выходу. Здесь же находился и Шамрин, но он старательно, даже слишком старательно, делал вид, что не замечает его. Но Разлогову сейчас было совершенно не до теолога.
   Он вошел в аудиторию. Комната была не слишком большой, но, как и положено, в форме амфитиатра. Он прошел на кафедру и, только, взойдя на нее, оглядел помещение.
   В аудитории сидели семь студентов, шесть юношей и одна девушка. Девушка была та самая, с которой они уже несколько раз обменивались взглядами. И сейчас она не спускала с него глаз.
   - Здравствуйте, друзья! - произнес он. - Меня зовут Александр Владимирович Разлогов. С вами же я познакомлюсь по мере дальнейших занятий. Все равно сразу не запомню столько новых имен. Хочу сразу вам сказать, в чем я вижу задачу моего преподавания. Она заключается не в том, чтобы наполнить вас новыми порциями знаний, я уверен, что вы и без меня проглотили немалое количество порционных блюд. Моя задача в другом, очистить ваши умы от всякой обусловленности, сделать их максимально открытыми к проникновению в них любой новизны. Философия, на мой взгляд, это вовсе не процесс создания очередной теория строения мироздания, а достижение такого состояния души, при котором истина приходит к человеку без всяких с его стороны усилий. Потому что подготовлена почва. Потому что он сам становится ее носителем. Если вы усиленно пытаетесь построить какую-то теорию, тратите на эти цели массу интеллектуальных усилий, это верный признак того, что вы идете не туда. Вернее, вы никуда не идете.
   - Вы отрицаете разум? - воскликнул один из студентов - высокий, худой и красивый парень с длинными светлыми волосами. Он напоминал Разлогову анархистов, тот человеческий тип, который давно, как ему казалось, исчез с подмостков истории.
   - Я вообще ничего не отрицаю, как и ничего не утверждаю. То и другое действие считаю одинаково ошибочными. И это в полной мере относится к разуму. Мы должны научиться правильно им пользоваться. А для этого четко понимать, до каких пределов познания он способен нас довести и где его следует оставить. Если в своих поисках мы опираемся только на разум, то рано или поздно неизбежно упремся в тупик. Нельзя решать с помощью интеллекта те задачи, для которых он не пригоден, которые для него не предназначены. Но именно этим уже не одно тысячилетие грешит философия. А в итоге множутся до бесконечности теории и концепции, каждый выдумывает свои оригинальные идеи и отстаивает их с пеной у рта. Но человек уже становится не правым тогда, когда начинает самозабвенно доказывать свою правоту. Будто правота становится более верной только от того, что он ее горячо защищает. Вспомните, что вся история философии состоит в бесконечных спорах и столкновений оппонентов. Говорят, что в спорах рождается истина. На мой взгляд, в спорах рождаются только темы для новых спорах. И больше ничего.
   - Александр Владимирович, но если следовать вашим рассуждениям, то отрицание чей-либо правоты - эта точно такая же теория, как и любая другая, доказывающая чью-то либо правоту. Только вы одним махом отрицаете всех остальных и возвеличиваете самого себя.
   Реплика принадлежа единственной в группе девушке. Разлогов посмотрел на нее и заметил, что она с нетерпением ждет ответа.
   - Можно узнать, как вас зовут? - поинтересовался он.
   - Анна Маковеева.
   - Спасибо Анна за вопрос, вы затронули, пожалуй, самое уязвимое место в моих умозаключениях. Признаюсь, что сам корпел над этой проблемой не один год, пытаясь найти выход из логического тупика. И не могу сказать, что нашел его в полном объеме. Разрешите поделиться с теми выводами, к которым пришел. Видите ли, любая, выраженная словами мысль, не носит абсолютный характер, в ней всегда можно отыскать либо не полноту, либо противоречие. Таково уж печальное свойство нашей речи. В этом случае важно не само утверждение, не его формальный смысл, а то направление, на которое оно указывает. Идем ли мы как бы во внутрь наших рассуждений, будет ли они порождать бесконечный круговорот мыслей и фраз, либо наоборот, направят нас за пределы этого замкнутого пространства. Если мы с вами умели бы общаться не словами, а, к примеру, образами или еще лучше ощущениями, наверное, стольких недоразумений не возникало бы. Но, увы, нам дано словесное выражение того, что мы понимаем или пытаемся понять, и это ведет к бесчисленному количеству разногласий и недоумений. Многие мыслители до хрипоты спорили друг с другом, хотя по большому счету выражали одно и тоже. Но использование разных слов разводило их по разным углам философских рингов. Беда нашей речи в том, что в ней постоянно теряется смысл. И чтобы его обрести, мы вынуждены произносить еще больше слов, доводя путаницу просто до невообразимых размеров. А потом долго пытаемся понять, где мы оказались. Вот собственно что я хотел вам ответить, Анна, - улыбнулся Разлогов.
   - Но то, что вы проповедуете, не позволит нам выстроить никакой системы. Для этого нужны слова и тот смысл, что в них заключен, каким бы ущербным он не оказался, - снова вскочил "анархист", как мысленно прозвал его Разлогов. Не исключено, что эти двое студентов наиболее активные в группе.
   - А как вас зовут?
   - Владислав Варяник.
   - Согласен, отсюда частично и проистекает несовершенство нашей жизни. Жизнь - компромисс между тем как должно быть и тем, как все существует в реальности. Чем больше между ними расстояние, тем хуже все устроено. А чем хуже обстоят дела, чем дальше они от идеала, тем сильнее желание людей изменить ситуацию, ввести мир в идеализированное состояние. Это стремление к достижению идеала преследует человека, словно гарпии, как непроходящий кошмар.
   - Выходит, по вашему плохо стремится к идеалу? - с нескрываемым вызовом спросил "анархист"
   - Стремиться к идеалу плохо, достичь его - прекрасно.
   - Но извините, это просто абсурд, - возмутился Варяник.
   - А мне кажется, Владислав, я понимаю Александра Владимировича, - встала со своего места Анна. - Тот, кто стремится к идеалу, становится зависимым от своего стремления, а не от идеала. К идеалу нельзя стремиться, он сам однажды придет, когда человек поднимется до его этой вершины. Или не придет, если не поднимется.
   - Чущь! - фыркнул Варяник.- Ты сама не понимаешь, что городишь.
   Разлогов с волнением посмотрел на девушку. Она выразила его мысль так ясно и доступно, что ему нечего было к ней добавить.
   - Я согласен с Анной. Это именно то, что происходило практически со всеми идеалоискателями. Собственные устремления и предубеждения они принимали за высшее проявление истины. В этом беда и трагедии всех религий. Они до сих пор считают, что если они без конца говорят о Боге, то приближаются к Нему. Но Бог вообще не требует от человека никакого поклонения; если Бог - это любовь, хотя это не совсем так, то не может не быть против всего того, что заставляет делать верующего любая конфессия. Преклонение и ритуал любит власть, а любовь питается созерцанием и молчаливым проникновением. И все внешнее лишь разрушает ее тончайшую ткань. Так получилось, что люди чаще всего путают эти два понятия: любовь и власть. Под видом любви они стремятся установить над другими свою власть, свое господство, а чтобы скрыть свое властолюбие, проповедуют любовь. А тем, кто не принимает их власть, они отказывают в способности к любви. Такую они выстроили цепочку и теперь готовы на все, дабы она бы не разорвалась.
   - Это неправда! - вдруг раздался чей-то громкий глас!
   Разлогов повернул голову на голос и увидел невысокого и некрасивого хрупкого юношу. Его лицо было покрыто красными, неровными пятнами.
   - Как вас зовут?
   - Антон Богородский.
   - В чем по-вашему неправда? - спросил Разлогов.
   - В том, что под видом любви церковь стремится к власти.
   - Достаточно вспомнить даже бегло историю. Да и сегодня ничего не изменилось, - пожал плечами Разлогов. - Предлагаю, не спешить с выводами, мы еще только в начале нашего совместного пути. О любви и власти мы еще много будем говорить. Я вообще считаю эту тему едва ли не основной в мировой истории. Если мы поймем, как тесно переплетаются и как трудно разделяются, подобно сиамским близнецам, эти два понятия, то сумеем многое изменить прежде всего в себе. Но при одном условии, не надо бояться рассуждать об этом. Я понимаю, что иногда подобные размышления вызывают неприятные ощущения, приходиться нажимать на болевые точки. Но без этого, уж извините, обойтись нельзя.
   Разлогов с улыбкой посмотрел в зал. Взгляд его на мгновение дольше, чем на остальных, задержался на девушке.
   - Это в общем все, что я хотел вам сказать на первый раз. Будем считать, что сегодня у нас было просто знакомство друг с другом. Мы обменялись философскими визитными карточками. Что касается непосредственно курса лекций, то они бдут посвящены теме: "Человек и Бог". Я давно готовился к ней, долго откладывал, не решался по разным причинам публично говорить об этом. И не только потому, что чувствовал себя не до конца готовым, но и потому, что видел, что аудитория не вполне подходила для этих целей. Но сейчас, верю, созрели обе стороны. Надеюсь, продолжить занятия в прежнем составе. Хотя, разумеется, каждый из вас волен выбирать преподавателя. До свидание.
   Разлогов направился к выходу. Ему очень хотелось обернуться и посмотреть на реакцию своих слушателей. И особенно девушки. Но он решил, что все же не будет так поступать.
  
  
   Глава 9
  
   Анна и Владислав постарались отделиться от остальных своих сокурсников и сейчас шли в одиночестве по липовой аллее. Их дружба началась еще на первом курсе, однако все это время отношения были неровными. Они то сходились, то расходились, то любили друг друга, то испытывали едва ли не полное отчуждение. На третьем курсе они решили пожениться. Но затем за день до свадьбы так рассорились, что не разговаривали полгода.
   - Как тебе наш новый преподаватель? - спросил Владислав.
   - Мне было на занятие интересно. Он думает сам и хочет чтобы тоже самое делали бы и мы.
   - А по моему пижон! Он выставляет свои умственные добродетели на показ, как проститутка свою телесную привлекательность.
   - Ты просто завидуешь ему.
   Владислав даже остановился.
   - Чему же я по-твоему завидую?
   - Тому, что ты не можешь быть столь свободным в своих мыслях, как он. Мне иногда кажется, что ты не мыслишь, а злобствуешь. Не понимаю, чем он тебе не угодил?
   - Зато тебе он всем угодил, - буркнул Владислав.
   - Еще не знаю. Сегодня было лишь первое занятие. Рано делать выводы.
   - Я вижу, как ты запала на него.
   - У тебя одно на уме, что я на всех западаю.
   - А что разве не так?
   Анна не ответила. Она чувствовала, что сегодня ей особенно не интересно разговаривать с Владиславом, он слишком настроен агрессивно. Она понимает, что он в нее давно влюблен, и всякий раз, когда она проявляет хоть какой-то интерес к другому мужчине, с ним начинает творится неладное, он теряет самообладание, становится заносчивым, нестерпимым, вульгартным. До сих пор она прощала ему подобные прояления его характера, списывая на ревность, но сегодня поймала себя на том, что больше ей не хочется это делать. На самом деле плохой характер - это не только плохой характер, а знак, указывающий на глубокие изъяны в человеческой натуре. А характер - лишь внешнее отражение этих неполадков.
   Но ничего подобного говорить своему спутнику не стала, хотя знала, что он нетерпеливо ждет ее ответа. Для него он имеет большое значение, от этого будет зависеть его душевное состояние, которое, как заметла Анна, в последнее время становится все более неустойчивым. Когда-то ей даже нравилась эта власть над ним, она повышала собственную значимость в своих глазах, позволяла видеть в ней проявление своей женской силы. Но с некоторых пор такой способ самоутверждения почему-то потерял привлекательность, она стала чувствовать его уязвимость и неправедность. Правда пока она еще не разобралась до конца в причинах этого явления, но была уверена, что однажды это непременно случится. И сегодня у нее возникло ощущение, что это может произойти совсем скоро. И причиной приближения этого знаменательного события - их новый преподаватель.
   - Я пойду в общежитие, - сказала Анна.
   - Я с тобой.
   - Нет, Владислав, мне надо позаниматься. И вообще, кое о чем поразмыслить. А это лучше всего делать в одиночестве. Ты знаешь, что я не умею как следует думать, когда кто-то рядом.
   Анна понимала, что обижает его, и ей не хотелось так поступать. Но у нее не оставалось выбора, тем более она не лукавила, когда уверяла, что ей нужно побыть в одиночестве. Девушку не оставляло ощущение, что сегодня в ее жизни произошло нечто значительное. Она еще была далека от понимания того, что же на самом деле случилось, но ей очень хотелось побыть с этим ощущением один на один. В данную минуту ей сейчас был не нужен никто. Даже Разлогов.
   - Не сердись, - прикоснулась Анна к руке молодого человека. - Так надо.
   - Кому надо? - недовольно пробормотал он.
   Но она уже не слышала этих слов, так как быстро удалялась от Владислава.
   В общежитие Анна занимала маленькую комнатку, не больше десяти метров. Впрочем, оно все состояло из таких каморок. Анна вошла к себе и, не раздеваясь, легла на кровать. В воображение, как корабль в бухту, сам собой вплыл образ нового преподавателя. Он был таким ясным и четким, что казалось, что до него можно дотронуться.
   Она постаралась прогнать видение. Немного по сопротивлявшись, оно исчезло.
   Почему-то воспоминания перенесли ее в детство. Сколько она помнила, всегда ощущала себя необычным ребенком. Странные мысли, словно дождь среди ясного неба, нежданно негаданно приходили в голову, приводя ее в сильное возбуждение. Это выливалось в поток необычных вопросов: есть Бог, зачем мы живем, страшно ли умирать, которые ставили взрослых в тупик. На нее смотрели то как на юного гения, то как на ненормальную. Но такое состояние налетало периодами, затем все куда-то уходило, и Анна превращалась в обычного ребенка. Но не совсем. То, что приходило в ее сознание за это время, не исчезало бесследно, оставляло в нем отпечаток, приводило к появлению несвойственных возрасту интересов. Она рано увлеклась философской литературой, ее притягивали книги мыслителей и даже не столько своим содержанием, которое в основном оставалось для нее недоступным и загадочным, пододбно письменам на незнакомом языке, сколько сами по себе. Она доставала их из богатой библиотеки отца, открывала, читала обычно несколько абзацев, а затем просто смотрела на заполненные сплошным шрифтом с редкими пробелами страницы. Ей было вполне достаточно того ощущения, которое шло от этих толстых томов, ощущение чего-то очень важного и значительного, ощущение ответов на еще не поставленные ее детским незрелым умом вопросы.
   Повзрослев, она принялась выборочно читать эти книги. Не все ей они нравилось, не все было в них понятно, не со всем соглашалась. Но они направляли ее мысль по совсем другим руслам, нежели окружающая жизнь, обращали ум к совсем другим ценностям. И все же чем старше становилась Анна, тем больше доверяла собственным рассуждениям. В год окончания школы она впервые почувствовала свою непосредственную связь со Всевышним, вернее с чем-то таким, что несравненно могущественнее и сильнее ее.
   Тогда же впервые ее посетила любовь. Объектом чувств стал одноклассник, ничем особенно не выделяющийся среди прочих: ни внешностью, ни умом. Но что-то было в нем такое, что привлекло ее внимание, притягивало, как магнит железо, к нему. Ощущение временами были столь острыми, что она не знала, куда себя девать, как снять охватившее ее напряжение.
   И вот в один из таких моментов в ее мозгу зазвучали стихи. Стихи именно зазвучали, так как она их не сочиняла. Минутой назад ей и в голову не приходила подобная мысль - выразить с их помощью накал своих чувств. Анна даже не представляла, что это можно сделать таким вот неожиданным образом, так как, несмотря на любовь к поэзии, из под ее пера до сих пор не вышла не одна стихотворная строка.
   Но стихи звучали в голове столь же отчетливо, как если бы кто-нибудь декламировал их рядом. Но она была в комнате одна. Анна бросилась к письменному столу и стала лихорадочно переносить звучащие в голове слова на бумагу. Ею овладело безотчетное ощущение, что если она сейчас этого не сделает, строки бесследно исчезнут, подобно солнечным лучам, когда на небе появляются тучи. Затем она снова и снова перечитывала их, пытаясь проникнуть в сокровенное значение пришедшего к ней поэтического послания.
   А то, что оно пришло к ней не случайно, Анна не сомневалась, так как стихи были полностью созвучны тем чувствам, что владели ею. Нельзя сказать, что это стихотворное послание несло в себе прямой совет или рекомендацию, как действовать, оно было расплывчатым и неясным, подобно изображению через мутное стекло, но вчитываясь в записанные неровные по причине торопливости строки, к девушке стало приходить понимание какого-то более глубокого смысла всего того, что происходило с ней.
   Ей вдруг стало страшно, впервые к ней пришло осознание того, что она по крайней мере не полностью принадлежит себе, что некто столь могущественный, что отправляет ей прямо в мозг стихотворные послания, знает об ее чувствах и переживаниях. И может быть, Он-то как раз и наслал их на нее.
   С тех пор мысль о постоянном божественном присутствии не покидало ее, шаг за шагом все сильней завладевала помыслыми, диктуя ее поведение и определяя жизненные планы. Труднее всего в этой ситуации было понять, как к этому всему следует относиться. Должна ли она безоговорочно принять чужую волю, слепо следовать намеченной отнюдь не ей программе или прокладывать исключительно самой по карте жизни линию своего поведения.
   Между тем стихотворный поток не прекращался. Иногда тот неведомый и незримый поэт не напоминал о себе месяцами, но иногда давал о себе знать чуть ли не каждый день. И тогда ее охватывало такое возбуждение, такое мощное ощущение великой силы, к которой она тоже причастна и которая выбрала ее одну из немногих для своего проявления, что ей становилось одновременно и страшно и удивительно прекрасно.
   Именно эти послания и определели выбор ее будущей стези. Анна решила, что ее жизненная миссия - изучение присутствия Бога в мире людей и поиск способов воссединения людей с Богом. Но почему она выбрала философию, а не религию, не знала. Это был неосознаный импульс. Может, он взноик под влиянием тех толстых книг философов, которые столь влекли ее в детстве. И с тех пор ею владело желание прочесть и постичь их таинственный смысл.
   Родители Анны были изумлены выбором дочери, но препятствовать ему не стали, они уже отчасти привыкли к необычному ее поведению, к странной реакции, которую вызывали у нее самые обыденные вещи и поступки.
   Однако все эти годы учебы у нее лишь силилось разочарование и недовольством теми знаниями, что давали ей преподаватели. Она далеко не всегда могла сама ясно объяснить, чем же конкрентно вызваны эти ощущения. Ясность мысли, четкие и безукоризненные логические построения казались ей клетками, в которых билось ее сознание, не находившее ответа на самые жгучие свои вопросы.
   Постепенно у нее формировалось собственное представление о мироустройстве и ее месте в нем. Это не была четко прописанная теория с ясно выставленными, как дозоры, приоритетами, не красивая картина, скорей это был набор хаотичных мыслей, представлений, ощущений, чувств, образов, на которые откликалась душа. И все, что она слышала, все, что читала, отныне пропускала на истинность через этот фильтр.
   И вот сегодня, кажется, случилось то, что Анна ждала столько времени, она услышала то. что душа ее приняла сразу и без всякий сомнений и колебаний. Правда, если разобраться, то по большому счету ничего особенного нового этот преподаватель так и не сказал, в той или иной трактовке ей все это известно, она об этом читала сотни раз. Или ей кажется, что было известно, так как она не раз замечала, что если кто-то говорит нечто такое, что она жаждет услышать, с чем безоговорочно согласна, возникает подсознательное ощущение, что это ей уже знакомо. Хотя на самом деле до сего момента подобные мыслей в голове еще не появлялись. Просто у каждого человека присутствуют непроявленные знания, до которых надо еще добраться. И удается это далеко не каждому. И когда их кто-либо озвучивает возникает чувство, что человек знал об этом всегда.
   Имено это случилось с ней сегодня.
   Уже не в первый раз за этот день Анна почувствовала сильное волнение. Ее охватило предчувствие, что у того неведомого поэта уже готово для нее очередное послание. Она закрыла глаза и стала ждать, когда, преодолев безмерные просторы Вселенной, оно достигнет ее.
   И строки пришли. Она бросилась к столу, достала из ящика заготовленный для таких случаев специальный блокнот и стала записывать.
   Стихи смолкли так же внезапно, как и возникли. Несколько секунд Анна успокаивалась, затем стала внимательно читать:
   Чем ближе то, что не бывало.
   Тем дольше срока длится день.
   И мнится сладкою отравой
   Надеж душистая сирень.
  
   И сердце бьется удивленно
   Дрожит и верится едва,
   Что будет праздник обновленный
   И чья-та верная рука.
  
   Склонится тихо день беспечный
   К ногам печальною тоской
   Прощай уныло-бесконечный
   Так опостылевший покой.
   Анна попыталась проникнуть в скрытый смысл стихотворного послания. Впрочем, на этот раз он был предельно ясен. Вот что оказывается ей суждено пережить.
   Анне стало одновременно и грустно и радостно. Грустно от того, что ее прежней, безмятежной жизни приходит конец. Радостно, что наконец начинают сбываться предчувствия. Она давно знала, что это событие непременно случится. Так записано в книге ее судьбы. И ей не избежать предназначенного ею. Да она и не хочет, чтобы это произошло. Наоборот, она готова пойти на встречу своему будущему быстрыми и легкими шагами.
  
   Глава 10
  
   Все последнее время Ольга чувствовала беспокойство. Но докапытаваться до его причин упорно не хотела. Она понимала, что если ясно определит источник этого чувства, будет только хуже. И все же долго обманывать себя бфло невозможно, уж слишком часто в ее воображение вплывал л образ Палия. Мысли, вопреки ее желанию, сами собой возвращались к их совместной прогулки. Как хорошо, как легко, как комфортно ей было все это непродолжительное время. И как грустно стало, когда пришлось расставаться.
   Такое случилось с ней впервые за все пятнадцадь лет ее супружеского стажа. Конечно, ей нравились за это время и другие мужчины. Но дальше порога приятного впечатления о них чувства не заходили. То были, если разобратсья, всего лишь дружеские симпатии, даже не переходящие в легкую влюбленность. Они не вносили в душу никакого разлада, зато делали жизнь немного насыщенней и разнообразней.
   Но сейчас все было как-то по-другому. Мысли о Палии преследовали и не отпускали ее, как попавшего к врагам пленника. Она ходила взад и вперед по квартире, пытаясь избавиться от этого наваждения. Если бы кто-нибудь был бы рядом, справиться с собой было бы легче. А то дети в школе, муж на работе. И, оставленная одна, ей приходиться расхлебывать всю эти неприятности самостоятельно.
   Ольга вдруг почувствовала, что больше не может находиться дома в одиночестве. Будет лучше, если она выйдет на улицу и окажется среди людей. Может быть, их присутствие отвлечет от этих навязчивых мыслей о совершенно чужом и не нужном ей человеке.
   Она поспешно оделась и выбежала на улицу. День был по-летнему теплый, но не жаркий; именно такую погоду она и любила. Но сейчас ей было не до того, она быстро шла по городу, не выбирая пути. Тревога гнала ее вперед, как кнут лошадь.
   Ольга не помнила точно, сколько времени прошагала таким вот образом. Внезапно она остановилась и осмотрелась. Прямо перед ней возвышались стены древнего монастыря. Она подняла голову и увидела позолоченный купол собора.
   Внезапно к молодой женщине пришла странная мысль. А что если исповедоваться? Никогда раньше она не только не делала этого, но такого намерения даже не возникало. И если бы ей сказали, что однажды оно появится, очень бы удивилась и ни за что бы не поверила такому предсказателю.
   Но, появившись, эта мысль становилась с каждой секундой все настойчивей, требовала немедленного воплощения. А почему собственно и нет, думала Ольга. Общеизвестно же: если поделиться со своей проблемой с другим человеком, становится легче. А священник идеально подходит для этой роли, он связан клятвой о тайне исповеди. А значит, услышанное им, никуда и никогда больше не распространитсяю.
   Она перешла дорогу и миновала монастырские ворота. Никто ее не остановил.
   В соборе в этот час никого не было. Она осмотрелась и ей бросились в глаза многочисленные следы запустения. Ольге стало неприятно, и она уже подумала, что стоит найти другой, более благоустроенный храм для воплозения своего намерения, как внезапно услышала за спиной шаги.
   Она обернулась и увидела, что к ней приблажается пожилой монах. У него было суровое лицо, и у молодой женщины лишь усилилось стремление уйти отсюда.
   - Вы чего-нибудь хотите? - спросил монах вполне доброжелательно.
   Эта доброжелательность погасило ее желание немедленно покинуть храм.
   - Я хотела бы исповедоваться.
   Монах внимательно смотрел на нее.
   - Вы крещенная? - вдруг спросил он.
   - Да.
   - Веруете?
   - Верую, но в церковь не хожу. Мне всегда казалось, что это не главное.
   Монах, о чем-то размышляя, несколько секунд молчал.
   - Исповеди принимаются в определенное время, - проговорил он.
   Ольга почувствовала досаду.
   - А я-то думала, что исповедуются тогда, когда человек испытывает потребность в этом.
   Монах пристально посмотрел на нее.
   - Хорошо, проходите вот туда, - показал он на закрытую занавесом исповедальню. - Или вы хотите со мной побеседовать непосредственно?
   - Нет, лучше так, - поспешно произнесла Ольга.
   Ольга вошла в тесную каморку.
   - Я вас слушаю, - донесся из-за перегородки слегка приглушенный голос монаха.
   Ольга вдруг поняла, что не представляет с чего начать.
   - Я не знаю, как говорить об этом, - честно призналась она.
   - Говорите то, что лежит в сию минуту на сердце, - посоветовал исповедальник.
   - Несколько дней подряд я думаю об одном человеке.
   - Вы за мужем?
   - Да.
   - И это не ваш муж.
   - Нет.
   - Вы любите этого человека?
   - Нет! - поспешно и испуганно воскликнула Ольга.
   - Но вы не можете избавиться от мыслей о нем.
   - Да.
   - Раньше такое с вами случалось?
   - Нет.
   - Значит, вы никогда не изменяли мужу?
   - Нет.
   - А он вам?
   - Тоже - нет.
   - Вы в этом уверены?
   - Абсолютно!
   - Вы любите мужа?
   - Люблю.
   - Но думаете о другом? А о муже почти не думаете?
   - Да, получается так, в последние дни мало думала о муже.
   - Кто ваш муж?
   - Мы недавно здесь, Он преподает в университете философию.
   Некоторое время монах молчал. Пауза так затянулась, что Ольга даже подумала, а не вышел ли монах тихонько из исповедальни.
   - Вы должны следовать своего сердцу, - вдруг услышала Ольга.
   - Что вы имеете в виду? - изумленно спросила она.
   - То, что оно вам вещает, то и есть истина.
   - То есть вы хотите сказать... - У нее не хватило духа завершить фразу.
   - Пусть сердца- путь истины, - тихо, но очень отчетливо провозгласил монах.
   - Но то, что вы говорите, это же грех! Я не могу! Извините, но я пойду.
   - Подождите! - остановил Ольгу голос монаха. - Вы можете убежать отсюда, но от себя вы не убежите. Ваши страдания лишь будут усиливаться с каждым новым днем.
   Ольга с невероятной отчетливостью поняла, что он прав, так все и случится.
   - Что же мне делать?
   - Слушать свое сердце.
   - Но оно мне говорит то, чего я не хочу слышать. И я не понимаю, как вы можете советовать так поступать. Ведь в Библии сказано, что прелюбодение - это грех.
   На несколько мгновений монах снова замолчал.
   - Я долго размышлял над этим, не прелюбодеяния есть грех, грех - есть самообман. Тот, кто обманывает себя и других, тот грешит.
   - Я вас не понимаю, - растерянно пролепетала Ольга.
   - Из самообмана, как из глубокого источника, выходят все наши грехи. Отныне ты будешь перед мужем своим делать вид, что ничего не происходит, что любишь его по-преженму, а мыслями станешь отдаваться другому. Так скажи, с кем ты будешь прелюбодействовать?
   - С мужем, - выдохнула Ольга. - Как странно все получается. Но что же в таком случае делать?
   - Никто не в праве принимать решения за другого. Но помни, что чем больше ты будешь обманывать себя и его, тем тяжелее будет у тебя на сердце. Правда, даже самая горькая, всегда лучше самого сладкого обмана. Только понимаем мы это не сразу, а по прошествии времени, когда не знаем, как разорвать путы, которыми сами и обвязались. Не затягивай никогда и ничего.
   - Вам легко говорить, - с обидой протянула Ольга. - Такого мужа, как у меня, ни у кого нет. Он самый умный человек из всех, которых я когда-либо знала.
   - Но сердце твое не знала любви. Когда ты смотрела на мужа, ты не видела Бога. А когда смотришь на другого человека, а видишь Бога, это и есть любовь.
   - Но когда я смотрю на того человека, тоже не вижу Бога.
   - Ты не можешь его видеть, твое сердце объято страхом и сомнениями, оно, как мутное стекло, сквозь которого ничего не проглядывает. Дело не в этом человеке, дело в тебе. Тебе понадобился кто-то другой, кто заставил бы тебя проснуться от долгого сна, сойти с пагубного пути самообмана. Другой - это всегда лишь зеркало, в которое мы смотримся.
   - Выходит, все то время, что была за мужем, я обманывала сама себя?
   - Иначе, ты бы не почувствовала влечение к другому. Это знак того, что твои отношения с мужем были совсем не такие, какими ты их представляла.
   - И как же по-вашему должна поступить?
   - Это решать тебе. Следуй путем сердца, лишь он выведет тебя из того лабиринта, по которому ты до сих пор блуждала.
   - Но это конец всему!
   - Это начало всему!
   - Но я не хочу ни такого конца, ни такого начала. Я хочу душевного успокоения. У меня к тому же двое детей. Что с ними будет?
   - За детей не волнуйся, они не пропадут. У них своя дорога и от тебя на самом деле мало что зависит. Думай о том, как поступить тебе. Ты не сумеешь достичь душевного равновесия, пытаясь убежать от того, что творится в твоей душе. Будет лишь становиться хуже.
   - Вы меня утешили, - с горькой иронией произнесла Ольга.
   - Но я не обещал утешения, исповедь предназначена вовсе не для этого.
   - А для чего?
   - Чтобы лучше узнать, что творится в сердце исповедующего. Если ты полагаешь, что можешь свои проблемы таким вот способом переложить на другого, то заблуждаешься. Это не удалваось еще никому.
   Ольга вдруг почувствовала сильную усталость. Она-то надеялась, что разговор со священником принесет облегчение, а вышло все наоборот.
   - Я хочу уйти, - сказала она.
   - Если тебе понадобится моя помощь, приходи снова.
   - Хорошо, - согласилась Ольга, уверенная, что ни за что больше не заглянет сюда.
   Поспешно она покинула исповедальню и почти бегом бросилась к выходу их храма. Только очутившись за воротами монастыря, замедлила шаги и отдышалась. Что за странный священник попался ей. Как будто бы судьба сознательно искушает ее, толкает к поступкам, которые она не желает совершать и к которым совсем не готова.
   Ольга посмотрела на часы. Вот-вот должны были прийти из школы дети. Надо спешить домой, кормить их. Она вдруг поймала себя на том, что впервые ей страшно возвращаться к себе. Как вести себя с ними, как вести себя с мужем? Она никогда не обманывала их, не притворялась перед ними. Всегда была честна и искренне. Пусть даже тот противный монах прав и по большому счету она себя обманывала, и между мужем и ей так и не растеклось озеро настоящей любви. Но была искренняя привязаность, уважение друг к другу, взаимопощь и взаимовыручка. И если по большому счету самообман в сфере чувств действительно имеет место, то в повседневной их жизни его практически не было.
   Почему-то в этот момент она снова подумала о Палие, и ее сердце заколотилась сильней. И вдруг ясно осознала, что монах во всем прав. Другой человек уже завладел ее чувствами и помыслами и сопротивляться этому захвату она не в силах. И все же без боя она не сдастся, а станет противиться до тех пор, пока будет оставаться хотя бы единственная возможность.
  
   Глава 11
  
   Палий подошел к своему дому. Рядом с подъездом стояла черная "Волга". Шофер вышел из машины и направился ему на встречу. Его лицо показалось знакомым. Да, это же личный водитель Сурова. Однажды он подвозил его до университета. Что ему тут надо?
   Шофер поравнялся с Палием.
   - Здравствуйте, Валерий Витальевич.
   - Здравствуйте, Валентин. - Палий даже почувствовал нечто вроде гордости за то, что сумел припомнить его имя, хотя слышал его лишь однажды.
   - Вас очень просил заехать к себе Герман Аресентьевич,
   - Хорошо, поехали, - недомоумевая, согласился Палий.
   Большого желания общаться с Суровым он в данную минуту не испытывал. В последнее время он был полон совсем другим человеком; Ольга все сильней и все властней завоевывала ему мысли и чувства. Он даже немного жалел, что связался с руководителем местного отделения движения "Национальное единение". Сейчас ему меньше всего интересовала политика.
   "Волга" доставила его до офиса движения за десять минут. И едва он вошел в кабинет Сурова, как сразу же почувствовал, что его хозяин настроен совсем иначе, чем во время их предыдущие встречи. Тогда он держался с ним холодно, если не отчужденно, всем своим видом подчеркивал ту гигантскую пропасть, которая разделяла его, почти небожителя, и какого-то там профессора философии.
   Сейчас же Суров, широко улыбаясь, как к долгожданному гостю, поспешил ему на встречу. Он крепко пожал руку Палию и в дополнении ко всему совсем по-дружески, как старого товарища, с которым съедено немало пудов соли, хлопнул по плечу.
   - Здравствуйте, уважаемый Валерий Витальевич, - приветливо произнес Суров. - Спасибо что так быстро откликнулись на мое приглашение. Прошу садиться. Что будете пить? Чай, кофе. А может быть, вот это, - подмигнул ему Суров, доставая из шкафа пузатенькую бутылку коньяка.
   Палий знал эту марку коньяка, он был дорогим и вкусным. И потому был совсем не против вкусить этого нектара.
   - Не откажусь, - согласился с последним предложением Палий.
  - Вот и хорошо. Сейчас все соорудим. Лимончик нарежем.
  - Палий не верил собственным глазам, так как это было сродни самому настоящему чуду, Сурова даже не попросил заняться нарезкой лимона скучающую в приемной секретаршу, а самолично стал резать цитрус на ровные дольки. Затем густо посыпал их сахарным песком.
   Все это он расставил на столе, затем налил две стопки коньяка, и одну протянул Палию.
   - Предлагаю выпить за ваши успехи, - провозгласил Сурова тост.
   Против такого развития события Палий не возражал, а потому с особым удовольствием выпил в самом деле превосходный коньяк.
   - Хорошая вещь, - оценил Сурова творение далеких виноделов. - Еще?
   - Вы позвали меня для того, чтобы поить коньяком?
   Сурова громко засмеялся.
   - А чем плоха цель. Не так-то легко иногда бывает отыскать человека, с которым приятно выпить. Хороший собутыльник - это все равно, что хороший друг.
   - В таком случае с удовольствием выпью еще раз.
   Они выпили. Суров стал так аппетитно сосать лимон, что Палий не выдержал и последовал его примеру.
   - А как ваш друг, новый преподаватель? - внезапно спросил Суров.
   - В своем репертуаре. Насколько я знаю, в своей первой лекции он поверг в изумлению по крайней мере часть студентов.
   - Что же он такого им сказал?
   - Что философия - это состояние души, а вовсе не мыслительный процесс.
   Суров, не вынимая лимона изо рта, внимательно посмотрел на своего собеседника.
   - А если он прав?
   - Вполне возможно, что прав, вот только возникает вопрос: как преподавать состояние души? Это скорей задачи для мистиков, а не для ученых. И в таком случае, как оценивать их труд? Боюсь, что для бухгалтерии эта задачка окажется не по зубам.
   Суров громко рассмеялся.
   - А вы шутник. Мне нравится ваше чувство юмора. - Внезапно он стал серьезным. - Мистика нам ни к чему, - безапеляционно провозгасил, как лозунг дня, Суров.
   - И я думаю, что ни к чему, - поспешил согласиться Палий.
   - Я рад, что вы так тоже считаете. Особенно сейчас.
   - А почему именно сейчас? В общем-то это вечный конфликт между наукой и мистикой.
   - Ну может быть и вечный, вам видней. Но перед нами стоят конкретные задачи.
   - А можно узнать, что за задачи?
   - Так для того вас и попросил приехать. Давайте-ка перед важным разговором еще по одной. Чтобы легче говорилось бы и думалось. Возражений нет?
   Так как возражений не последовало, и Суров в очередной раз наполнил стопки.
   - То, что я вам скажу, это конфиденциальная информация, - наклонился Суров к Палию, обдав его запахом только что выпитого коньяка. - К нам на днях приезжал почти полным составом президиум нашего движения. В том числе и сам его председатель.
   - Я ничего об этом не слышал! - изумленно произнес Палий. Это было в самом деле очень странно, так как посещения такого уровня случались не часто и являлись для города большим событием.
   - Не только вы, почти никто не слышал. Визит не афишировался. Они сняли особняк за городом, там и проводили совещания. И на них, между прочим, неоднократно звучала ваша фамилия.
   - Моя?!
   - Ваша.
   - Честно говоря, ничего не понимаю.
   - Сейчас поймете. - Суров вдруг прямо на глазах превратился из вполне свойского мужика в серьезного и недоступного главу движения. - Во-первых, можете меня поздравить, я теперь тоже член президиума.
   - Поздравляю. Я рад за вас. Это большое повышение.
   - Что верно, то верно, но не это главное. Главное - та задача, которую поставило руководство нашим движением.
   - И что за задача?
   - Для того и позвал, чтобы сказать. В стране разброд и шатание, молодешь гибнет косяками от алкоголя, наркотиков и СПИДа, ее затягивает болото преступности. А ведь молодежь - будущее страны. Каким же в таком случае оно будет. Вы согласны со мной?
   - В общем, да, положение сложное.
   - Если оно было бы сложным, было бы даже очень легко, - усмехнулся Суров. - Оно катастрофическое.
   Палий благоразумно решил не спорить по поводу определений.
   - Надо спасать и страну и молодежь, - продолжил Суров. - Наше движение не может безучастно смотреть на распад всех моральных устоев общества. Но мы понимаем, что полицейскими методами положение не исправить, нужны совсем другие решения. Вы следите за моей мыслью?
   - Очень внимательно, Герман Арсеньтьевич.
   - Что сплачивало нацию во все времена? Как по вашему?
   Палий на секунду задумался.
   - Идея.
   - Правильно мыслите, идея. Только не просто идея, а национальная идея. Надеюсь, вам не надо разъяснять разницу межу ними.
   - Не надо.
   - И сейчас нам нужно новая национальная идея, которая объединит, сплотит народ, поведет его вперед. И наше патриотическое движение решило дать народу такую путеводную нить. Как вам, уважаемый Валерий Витальевич, задачка?
   - Грандиозная, - не совсем искренне ответил Палий. Он еще не знал, как ему относиться ко всему только что услышанному? То ли воспринимать все всреьез, то ли мысленно поглумиться.
   - Именно, грандиозная. Но национальную идею нельзя купить в магазине, как булку, ее нужно выпечь. Президиум решил создать на базе университета нашего города специальную группу для ее разработки. А возглавить ее мы хотим поручить вам. Руководители движения знакомы с вашими трудами и высокого мнения о них.
   Палий почувствовал волнение. Если Суров не шутит, а судя по его виду, так оно и есть, это великий шанс. Кто из мыслителей не мечтал получить такой заказ, кто хотел из них стать пророком в своем отечестве, создателем национальной идеологии. О таком шансе он даже и не мечтал.
   - Но почему выбран наш университет. Почему разрабатывать национальную идея не хотят в Москве. Там же такие огромные научные силы.
   - Имено поэтому и не хотят. Силы там в самом деле огромные, но здесь нужна не сила, а нечто иное. Этот вопрос обсуждался на Президиуме очень бурно. И общее решение оказалось таким: Москва - это не Россия, она не чувствует страну, Москва - это космополитичный Вавилон, где каждый занят только собой. Там никогда не родится подлинная национальная идея, которая объединит нацию. Московские ученые слишком амбициозны, для них главное - прославление собственного имени любой ценой. Им никогда не справится с этой задачей. То, что они создадут, станет грандиозной научной конструкцией, но пользы от нее не будет накакой. Тут требуются совсем иные умы, с другим мышлением, по-настоящему национальным. Вот таким, как у вас. Скажу по секрету, на вашей кандидатуре особенно настаивал председатель нашего движения. А вы же знаете не хуже меня, что он вхож к президенту. Полагаю, вам не составит труда проследить всю цепочку.
   Суров бросил на Палия многозначительный взгляд и снова потянулся к бутылке.
   - Давайте, с вами еще раз выпьем, думаю, сейчас как раз самое время.
   Они выпили, и на этот раз Палий даже не почувствовал вкус коньяка.
   - Но как все это будет происходить? - вдруг немного отрезвел не то от коняька, не то от охватившей его эйфории Палий. - Любой процесс требует каких-то организационных форм.
   - Ну разумеется, - как-то рассеянно, словно думая о чем-то своем, согласился Суров. - Этот вопрос на президиуме тоже поднимался. Под вашим руководством предполагается создать специальную комиссию, состоящую из ваших коллег, и вы будете совместно вырабатывать основные принципы нового государственного учения.
   Палий рассмеялся.
   - Вы плохо представляете моих коллег, мы никогда не придем ни к каким единым принципам. Уж скорей небо упадет на землю или случится еще что-нибудь из того же разряда.
   - Но почему же, уважаемый Валерий Витальевич, это мы как раз хорошо себе представляем. И не питаем на сей счет никаких иллюзий. Потому и делаем вас главным, чтобы решающее слово оставалось за вами. Вам предстоит отбирать и суммировать высказанные в процесссе обсуждения предложения. А вы уж подумайте, кого включите в этот избранный круг. Туда должны попасть самые лучшие умы.
   - Я подумаю, хотя это будет не просто. Можно представить, сколько будет зависти, сколько интриг.
   - А вот этого нам как раз не надо. Никто не должен знать, чем вы занимаетесь. Только посвященные. Это непременное условие. Вам понятно?
   - Понятно.
   - Тогда считайте, что мы обо всем договорились. Между прочим, эта ваша работа будет оплачиваться. Хорошо оплачиваться. Но надеюсь, вы понимаете, что это тоже между нами.
   - Разумеется.
   - Не знаю, как вы, Валерий Витальевич, но сегодня я получил истинное наслаждение от нашей беседы. И от коньяка - тоже. - Он громко засмеялся.
   Палию ничего не оставалось делать, как вторить этому смеху.
   - Да, совсем забыл, - вдруг резко оборвал себя Суров, - вы собираетесь включить в число разработчиков вашего приятеля Разлогова?
   - Мне кажется, это нецелесообразно, ничего путного из этого не получится. Насколько я понимаю его философию, он враг любой идеи, а национальной тем паче.
   Суров внимательно посмотрел на Палия.
   - А нам бы хотелось видеть его в вашей команде. Вы сами уверяли, что это один из самых светлых умов. Это не мое пожелание. Вернее, не только мое, - многозначительно произнес Суров.
   - Хорошо, я предложу ему участвовать в этом проекте. Но не уверен в его положительной реакции.
   - А вы убедите. Заходите ко мне через несколько дней с готовым списком. Время не ждет. Надо приступать к работе в самое ближайшее время.
  
   Глава 12
  
   Как все хорошо начиналось, ей так понравился этот тихий уютный город, им сразу же предоставили хорошую квартиру, муж тоже был доволен, так как у него появилась интересная работа. Дети быстро освоились в новой обстановке и буквально через неделю у них уже появились местные друзья. А после того, как они пошли в школу, то стали чувствовать себя здесь едва ли не старожилами.
   И вот тебе на!
   Беда подобралась к ней с той стороны, откуда она совершенно не ждала нападения. Когда она приехала сюда, даже и тени мысли не возникало, что такое может с ней случиться. Влюбиться в абсолютно чужого и по сути дела незнакомого мужчину, да еще так внезапно и бесповоротно, едва ли н с первого взгляда, в ее уже далеко не юном возрасте при наличии двух детей.
   Все это казалось настолько непонятным и непостижимым, словно наваждение, что она никак не могла до конца поверить в случившееся. Сперва Ольна надеялась, что это всего лишь блажь, некое лекарство от скуки и, как легкое недомогание, пройдет само собой, без медикаментозных методов лечения. Но судя по всем признакам болезнь затягивалась, грозя перейти в хроническую, и она совершенно не представляла, как ее лечить. А тут этот противный монах внес еще большую сумятицу в душу. Что за путь сердца, куда он ее приведет? Ничего понятно. Что же она должна все бросить и безраздельно отдать себя во власть неуправляемой стихии чувств? И если это не безумие, в таком случае что это такое?
   Ольга знала, что ревнива. Причем, ревность возникала в ней столь неожиданно, поднималась откуда-то из глубин ее существа так стремительно, как вода из прорвавшейся плотины, что она была не в состоянии ее контролировать. Однажды ей показалось, что у мужа с одной из студенток завелся флирт. Выдержки ей хватило буквально на пару минут, после чего она закатила бурную сцену. В тот раз они впервые по-настоящему поссорились и не разговаривали целую неделю. Впрочем, как вскоре выяснилось, тревога оказалась ложной, эти отношения не перешагнули грань дружбы. Но тогда она вдруг поняла, что столь сильное возмущение с ее стороны возможной изменой во многом объясняется собственной непорочностью. Она считала, что не имеет право давать самую маленькую слабинку для подобных чувств. Хотя такие возможности бывали; далеко не все знакомые и даже приятели мужа вели себя корректно по отношению к ней и кто прямо, кто намеком предлагали вступить в небрачные отношения.
   Ольга знала, что некоторые ее подруги вступают в такие связи, причем, причем, делают это легко, безо всяких угрызений совести. Но для нее подобный поступок натыкался на внутренний непреодолимый барьер, на некое табу, переступать которое было равносильно совершению настоящего святотатства.
   И вот теперь она сама близка к тому, чтобы переступить эту черту. Она не может скрывать от себя того факта, что ее влечет к этому человеку. И хочет, чтобы это бы случилось. Вернее, хочет одна часть ее натуры, а другая не менее сильно противится. И кто пересилит в этой борьбе она не знает.
   Впервые ей стало трудно находиться рядом с мужем, общение с ним приносило мучения. На ее счастье он бывал дома нем часто. В университете было много работы, он вел несколько групп на разных курсах. Кроме того, приступил к написанию новой книге. Вернее, пока собирал для нее материалы и потому немало времени проводил в библиотеке.
   Это разлука несколько облегчала ее жизнь. Она не умели и не любила притворяться, ей всегда казалось, что любой, даже самый невинный обман в ее устах, выглядит неестественно и будет быстро разоблачен. А тут речь идет о настоящей большо лжи.
   И все же Ольга понимала, что ей для излечения, как больному лекарство, нужно поговорить с мужем. Вот только о чем? Это было не совсем понятно. Нельзя сказать, что они не были между собой откровенны, наоборот, не раз и не два говорили о самом сокровенном и интимном. И она очень ценили такую доверительность между ними. Правда вот о профессиональных делах Разлогова они разговаривали крайне редко; выйдя замуж, Ольга сразу же и полностью погрузилась в семейные дела и совсем отошла от занятий наукой. Отныне это сфера ее не интересовало. Она поняла, что именно такая жизнь и является для нее наиболее органичной. У нее нет стремления к решению кардинальных вопросах бытия; гораздо больше проблемы, кто и зачем создал этот несовершенный мир и как проявляется свобода воли ее волнует здоровье детей и настроение мужа. А решение этих и других подобных вопросов можно оставить тем, кому они не дают покоя.
   И в таком ключе она и мечтала прожить до конца своих дней: спокойно, без лишний треволнений, не пытаясь понять того, чего понять невозможно или крайне трудно. Ее всегда привлекала идея мужа о том, что женщина является представителем и проводником пассивного начала во Вселенной, что это тот идеал, к которому мужчина - представитель активной ее части стремится и по пути преобразует окружающий мир. Вот она и хотела быть таким пассивным идеалом и насколько было ее силах старалась соответствовать этой роли.
   Но сейчас заботливо выстроенный дом ее души подвергался атакам сильных пронизывающих ветров, от которых становилось зябко и неуютно. С какого-то момента ею овладела почти навязчивая мысль, что именно муж должен помочь ей выпутаться из этой ситуации. Конечно, идеальным вариантом было бы ему все честно рассказать. Он же умница, он поймет. Но она не могла решиться на такой поступок, какая-то неведомая сила смыкала ее уста так крепко, что разжать их и во всем признаться она могла бы разве только под пыткой.
   И все же поговорить с мужем становилось для нее насущной необходимостью. Воскресенье у всей семьи вдруг спонтанно возникла идея пойти погулять в лесопарковую зону. Ольга заметила, Разлогов что утомлен, он был слишком бледен, так как мало гулял на воздухе. Они быстро собрались, положили в сумку бутерброды, налили в термос кофе и вышли из дома.
   Когда они вошли в лес, Ольга пожалела, что согласилась на эту вылазку на природу. Они двигались тем же самым маршрутом, которым совсем недавно она гуляла с Палием. И воспоминания об этом прогулке вновь заполонили ее голову.
   День был по-хорошему осенний, не жаркий и не холодный, небо хотя и хмурилось, но не так грозно, чтобы пролиться дождем. Деревья уже частично по золотились, и образовывали красочные мозаичные полотна.
   Обычно на прогулке они вели с мужем активный диалог. Но сегодня Разлогов явно предпочитал ему молчание. Он шел, почти не смотря по сторонам, погруженный в мир своих мыслей. И она знала, как далеко они могут находиться от места пребывания его тела. Невольно ей на память пришел один из его афоризмов, которыми он периодически любил разбрасываться: "Тот, кто молчит, находится в одиночестве, зато ближе к Богу".
   Если он прав, а так скорей так и есть, значит, он, хотя и идет рядом, но находится не с ней, а с Ним. Ей стало тревожно; неужели так вот незаметно, шаг за шагом распадается их семья? Надо что-то немедленно предпринять, спасать ее.
   - Саша, здесь так красиво, а мне кажется, ты не обращаешь ни на что внимание, - проговорила Ольга.
   Разлогов сначала взглянул на нее, затем на окружащий пейзаж.
   - В самом деле, тут великолепно. Природа перед тем, как погрузиться в долгую спячку, демонстрирует свои возможности по части красоты. как будто она хочет, что ее запомнили именно такой.
   - Очень поэтично, - заметила Ольга. Она посмотрела на бегущих впереди детей. - Им тоже тут нравится.
   - Знаешь, - вдруг оживился Разлогов, - этот город самый лучший их всех, куда забрасывала нас судьбина. В нем царит какся-то необычная атмосфера.
   - А какая? - с волнением спросила Ольга. У нее возникла мысль, что сейчас в словах мужа она может быть услышат разгадку того, что с ней творится, узнает, почему именно тут, а не где-либо еще ее настигли эти чувства.
   - Трудно сказать, - задумчиво ответил Разлогов. - Мне почему-то кажется, что здесь больше свободы, чем в других местах. Тут собрались люди, которые хотят мыслить без всяких ограничений и жить так, как они мыслят. Знаешь, мне тут буквально на днях в библиотеке попалась книга об этом городе. В ней рассказывается, что он издавна славился своим свободомыслием, в здешних монастырях селелись старцы, которые были противниками официальной церковной идеологии. Они хотели обновления церкви, вернее, даже не самой церкви, сколько они выступали против того пути к Богу, которым она принуждала идти паству. Они полагали, что между Богом и человеком не должно стоять никакх посредников, что посредники на самом деле подменяют собой Его. Посредники превращают Бога в свою собственность и люто ненавидят тех, кто покушается на нее. Это так созвучно моим мыслям.
   В памяти Ольги возник тот странный монах, которому она исповедовалась. Выходит, такие старцы существовали не только раньше, они живут здесь и теперь. Как жаль, что она не может рассказать мужу о разговоре в монастырской церкви.
   - Получается, что мы с тобой не случайно тут оказались, сама судьба привела нас сюда, - произнесла она.
   - Выходит так. В мире вообще не существует случайностей; если бы мир подчинялся случайностям, в нем бы царил сплошной хаос. Просто мы не видим всю цепочку, которая приводит нас к тому или иному событию. Например, наша с тобой встреча, может быть, была запланирована миллиарды лет тому назад. И с тех пор вся Вселенная целенаправлена работала над тем, чтобы мы однажды бы встретились.
   Выходит, что и их знакомство с Палием, было неизбежно, сделала свой вывод Ольга. Но тогда должна ли она противиться дальнейшему развитию событий? Вернее, чего бы она не делала, она придут к такому финалу, который давно уже определен. От этих мыслей ей вдруг стало еще тоскливей.
   - А если мы с тобой однажды расстанемся, то получается, что нет смысла огорчаться или переживать, так как и это событие уже заранее определено, - не без волнения проговорила она.
   Разлогов удивленно посмотрел на жену. Ольга хорошо поняла смысл его взгляда; никогда раньше она не заговаривала о расставании.
   - Ну в общем, да, - согласился Разлогов. - Чему быть, тому не миновать. Нет абсолютно никаких причин считать, что для нас почему-то сделано исключение. Но ты полагаешь, что мы обречены на расставание?
   - Вовсе нет, - даже слишком поспешно произнесла она. - Я просто пытаюсь развивать твои мысли. В конце концов у меня такой же диплом, как и у тебя.
   - Да нет, я рад, что ты пытаешься размышлять на такие темы. Хотя мне казалось, что ты давно потеряла интерес к своей профессии.
   - Наверное, это так. Тебя это огорчает?
   Она заметила, что он мнется с ответом.
   - Отчасти, - признался он. - Иногда у меня возникает желание обсудить с тобой кое-какие проблемы.
   - Что же тебя останавливает?
   - Мне кажется, что тебе будет скучно. И потому придеться притворяться, делая вид, что интересуешься тем, что я говорю. Да и привычки такой уже нет. А привычка очень многое значит.
   - Я помню, ты однажды развивал идею о магнитных центрах.
   - Было такое. Все, что мы делаем, создает там, - посмотрел Разлогов на небо, - магнитные центры или поля. И они уже ничинают диктовать нам наше поведение, которые мы по простоте душевной называем привычками. Вот поэтому, делая что-либо впервый раз, всегда надо представлять, а стоит ли овчинка выделки, так как потом мы будем зависеть от нами же образованного магнитного центра. А чтобы разрушить его, требуются большие усилия. И лучше иногда не начинать делать какие-то вещи, дабы потом бы не мучиться от своей зависимости от них.
   А я уже создала свой магнитный центр по имени "Палий", грустно констатировала Ольга. И смогу ли я его разрушить?
   - А ты в последнее время создал какие-нибудь магнитные центры, о которых сожалеешь? - спросила она.
   Настал черед задуматься Разлогову. Почему-то он сразу же вспомнил о своей студентке Анне Маковеевой. Неужели она приобрела для него столь большое значение, что уже в его сознание сформировался ее магнитный центр? Но как сказать об этом Ольге, вряд ли ей понравится его признание?
   - Думаю, что за это время возникло немало самых разных магнитных центров. Если начать анализировать, какие появились, это займет уйму времени. Обычно мы не замечаем, как все происходит. И только по прошествии времени вдруг обнаруживаем, что приобрели новые привычки и пристрастия или попали в зависимость от других людей. Ведь дружба, любовь, ненависть, злоба, презрение - это все теже самые магнитные центры.
   Значит, я окончательно попалась, снова констатировала Ольга. Что же с нами со всеми будет?
   - Знаешь, Саша, я что-то устала, давай вернемся домой.
   - Но мы гуляем не так долго, - удивился Разлогов. - И детям тут нравится. Да и я бы еще ппрошелся. Со мной это случается редко. Да и разговор мы затеяли интересный.
   - Да, это так, но я, кажется, немножечко простыла. Мне сейчас самое время выпить горячий чай и лечь в теплую постель. Тогда к вечеру все пройдет.
   - Конечно, возвращаемся. - Он позвал детей.
   Разговор с мужем ни капельки не успокоил Ольгу, скорей, наоборот, внес еще большую сумятицу в ее мысли и чувства, усилил беспокойство. Теперь она как никогда ясно понимала, что в самом скором времени ей предстоит принимать тяжелые и ответственные решения, которые повлияют на судьбы, как минимум, пятерых человек. А она к этому не привыкла или, говоря словами мужа, у нее нет соответствующего магнитного центра. Но с каждым днем она все отчетливей понимает, что ей же не отвертется от того, что определено судьбой.
  
   Глава 13
  
   Анна с нетерпением ждала нового занятия Разлогова. Еще с вечера ее овладело такое сильное волнение, что ночью она почти не спала. Но это не помешало ей встать рано. Она умылась, позавтракала и села за стол, положив перед собой книгу, в ожидании той минуты, когда можно будет отправляться на лекцию.
   Она смотрела в книгу, но глаза не видели строчек. Ее голова была заполнена собственными мыслями. Правда все они были отрывистыми, легко перескакивали, как горные козочки, с одного предмета на другой. Но через некоторое время она вдруг замечала, что в мозгу снова звучит фамилия Разлогова. Это повторялось с периодичностью движения маятника. Сперва она сопротивлялась этому навождению, затем, поняв безнадежность своих усилий, покорилась той воли, которая неизменно возвращала поток ее размышлений к одному и тому же человеку.
   Внезапно в дверь громко постучали. Анна знала, что так стучит Владислав. Он всегда делал это одинаково: сперва два раза, затем после небольшой паузы еще три.
   Анна открыла ему дверь. Владислав вошел в комнату и попытался поцеловать ее в губы. Но Анна отвернула лицо и подставила ему щеку.
   - Ясно, больше мы в губы не целуемся, - насмешливо проговорил Владислав. - Эта привилегия отныне принадлежит другому. Могу даже назвать его фамилию. Назвать?
   - Зачем ты все начинаешь по новому. Те наши отношения кончились еще весной.
   - Ни черта не кончились! Я тебя не отдам ему. Так и знай.
   Красивое лицо юноши перекосилось, и Анна вдруг отчетливо увидела, сколько в его душе скопилось зла. Он даже и сам не подозревает о той бездне, около которой ходит, подумала девушка.
   - Владик, - постаралась она говорить как можно спокойней, - ты же меня знаешь. Я никогда не буду ничего делать, что не отвечает моим чувствам. Я не уступлю насилию ни с чьей стороны. Мы же с тобой были хорошими друзьями. Ничего нам не мешает ими и оставаться.
   - Ну да, мы будем друзьми, а вы с ним, кто?
   - Никто. И вообще, я не понимаю, что ты пристал к нему. Дело совсем не в нем, а только во мне. Мы с тобой не пара.
   - Добавь еще небесная.
   - Могу добавить.
   Владислав как-то странно посмотрел на нее. При этом его кулаки сжались так сильно, что побелели пальцы.
   - Знаешь, все никак не могу понять, то ли ты великая грешница, то ли ты святая, то ли ты отъявелнная дура, то ли умница, каких свет не видел.
   Анна улыбнулась.
   - А мне кажется, что одно от другого не так уж и далеко. Святые многим кажутся дураками, а непорочные - лицемерными извращенцами. Так что ты близок к истины. - Она взглянула на часы. - Пора идти на лекцию.
   - Что ж, потопаем, послушаем новоявленного пророка.
   От общежития до факульетта философии идти было не больше десяти минут. Молодые люди шли по липовой аллее. Внезапно откуда-то с боку вынырнул Разлогов. Они едва не столкнулись друг с другом. Владислав бросил на него неприязненный взгляд, но преподаватель быстро перевел глаза на девушку.
   Они поздоровались. Разлогов, секунду поколебавшись, быстро стал удаляться от них. В здание они вошли по отдельности.
   Разлогов направлялся в аудиторию, а перед глазами стояло лицо девушки. Какой у нее поразительный взгляд, он проникает глубоко в душу. Трудно отделаться от ощущения, что она читает в ней как по книге. Так смотрят колдуньи, однажды в жизни он совершенно случайно столкнулся с такой женщиной. Случилось это незадолго до свадьбы с Ольгой. Он был влюблен до безумия и шел по улице, как пьяный, не твердой походкой, не замечая ничего вокруг. И вдруг услышал, как кто-то окликает его. Он обернулся и увидел дородную, средних лет женщину.
   "Можно мне с вами поговорить, молодой человек?" - спросила она.
   Он пожал плечами и подошел к ней.
   "Извините, что я вас остановила, но когда вы прошли мимо я услышала голос, призывающий обратиться к вам".
   Что за чертовщина, подумал он.
   "Я знаю о чем вы подумали, - улыбнулась женщина. - Но не удивляйтесь, со мной такое часто случается. Я колдунья".
   По-видимому, лицо Разлогова более чем наглядно отразила его мысли, потому что женщина пристально посмотрела на него.
   "Вы мне не верите. Это естественно. Но это и не столь важно. Я лишь вам скажу то, что поручено мне вам передать. А там уж сами решайте, как вам относиться к моим словам, как поступать".
   "И что же вам поручили мне передать? И главное кто?" - насмешливо поинтересовался Разлогов.
   "Кто поручил вы должны сами понимать. Кто не может этого понять, тому Он никогда ничего непосредственно не передает. Того Он только учит и наказывает".
   "Хорошо, предположим я догадываюсь об источнике вашей информации. Но почему именно вы?
   "Разве это столь важно. Я всего лишь Его уста. Лучше послушайте меня. Ваш ждет великая, но печальная судьба. Однажды вы встретите свою настоящаю любовь, но упустите ее. Это станет для вас настоящей трагедией, но и великим откровением. Некоторым постижение истины дается через обретение любви, а некоторым - через ее потерю. Но не уклоняйтесь от своего пути. От этого вам будет только хуже".
   "Я уже нашел свою любовь, - возразил Разлогов. - Через неделю я женюсь на превосходной девушке".
   Колдунья посмотрела на него, покачала головой, но ничего говорить больше не стала. Неторопливо стала удаляться от него. Он смотрел ей вслед, и мелодия тревоги вдруг громко зазвучала в его душе.
   Все это глупости, подумал он тогда. Просто какая-то сумасшедшая тетка вообразила себя божьим посланником. Тут явно есть работа для психиатара.
   Странно, что эта встреча не всплывала в его памяти много лет. Можно даже сказать, что она забылась почти сразу же после свадьбы. Уж слишком велико тогда было его счастье, слишком остры и сладостны нахлынувшие волны новых ощущений, чтобы думать об этом нелепом пророчестве. И вот сейчас после столь длительного периода забвения оно всплыло на поверхности сознания. Он забыл об одном фундаментальном правиле, на котором базируется вся Вселенная: в ней ничего и никогда не происходит случайно и никогда ничего не исчезает бесследно. Даже самые, на первый взгляд, нелепые события имеют свой тайный смысл. И однажды непременно получают продолжение.
   Разлогов вошел в аудиторию, взглянул на студентов. Их было ровно столько. сколько в первый раз. Его глаза, словно магнитом притягивало лицо девушки. Он старался не смотреть в ее сторону. но все равно чувствовал на себе ее взгляд.
   - Сегодня я намерен поговорить на тему, о которой заявлял на предыдцущем занятии, о связи человека и Бога, - произнес он. - Правда аспект этой темы может вам показаться немного странным. Однако считаю его наиважнейшем. Хотя почему-то мыслители прошлого да и настоящего уделяли ему недостаточно внимания. Я говорю о любви и власти. Многим может показаться, что такое соединение понятий притянутым, даже неестественным. Разве любовь и власть не являются антиподами. И там, где господствует любовь, там нет места власти, а там, где власть, трудно встретить любовь. И это верно. Но дело в том, что любовь и власть очень часто используют друг друга, прикрывают и маскируют одно под другое. Власть очень хочет, чтобы о ней думали, что она и есть любовь. А любовь постоянно пытается утвердить и удержаться с помощью власти. Подчас они столь переплетены между собой, что отделить их бывает крайне трудно. Положение усугубляется тем, что люди крайней охотно выдают одно за другое и всеми доступными силами и средствами стараются вцушить окружающим, что так оно и есть. Самый яркий пример тому - религия. Практически любая конфессия проповедует вселенскую любовь. Но если кто-нибудь из паствы усомнится в истинности того, что вещают с амвонов священники, они готовы использовать любые методы, в том числе самые жестокие, чтобы наказать отступника. Так было всегда и с тех пор ничего не меняется, мировые церкви по-прежнему думает только о власти, а не о любви.
   - Это не правда! - вскочил Антон Богородский. - Я знаю многих священников, они все полны любви. И вообще, если вы были бы правы, неужели за столько лет никто бы не разобрался в этом вопросе. А значит, в церкви существует настоящая любовь.
   Разлогов прошелся по аудитории. Он размышлял о том, насколько он имеет права колебать веру этого юноши. Без нее человека оставить не так уж и сложно, а вот чем заполнить опустевшее пространство? Именно с этого момента начинаются все трудности, в этом причина многих трагедий. И все же он отчетливо ощущает, что не способен остановиться. Он обязан сказать этим молодым людям то, что считает нужным.
   Его взгляд вдруг скрестился со взглядом Анны, и ему показалось, что она проникла в его сомнения.
   - Мы с вами при всей нашей разности и несхожести едины в одном: мы выбрали в качестве основной жизненной стези философию. А философия означает поиск истины. И ничего более. Этот процесс отнюдь не всегда бывает гладким и приятным, иногда он сопряжен с большими потрясениями. Каждый должен дать себе отчет, что же действительно он хочет. Уверовать в удобную теорию, с которой легко и приятно будет идти по жизни, или разобраться, как же обстоят дела на самом деле. Кто выбирает первую стезю, с тем нам не по пути. Лучше уж расстаться прямо сейчас. Ну а если вы согласно следовать той дорогой, которой намерен вести я вас, то тогда вперед, чего бы нас там не поджидало.
   Разлогов обвел взглядом присутствующих, остановился на Богородском. Тот сидел смертельно бледный, но никаких признаков покинуть аудиторию не выказывал.
  - Будем считать ваш молчаливый ответ за согласие по крайней мере какое-то время следовать тем путем, что я вас веду. Тогда в дорогу. Коллизия власти и любви возникла, наверное, еще при первобытно общинном строе. Она проявилась в ту эпоху, когда из человеческой стаи стали выделяться первые вожди. Именно тогда они столкнулись с проблемой обоснования своих претензий на руководство племенем. Чтобы властвовать, нужно иметь оправдания и таким оправданием становилась забота о своих соплеменников. Ну а там, где забота, там один шаг до любови, которая и заставляет заботится о других. Увы, вожди, цари, императоры редко испытывали любовь к своим подданым, зато официальная идеология с тех стародавних времен всегда чье-то господство основывало на любви. Раз любит, значит имеет право править людьми. Ведь власть нельзя оправдать властью, никто не согласится с таким аргументом.
  - - Но многие так и делали, - подал реплику Вареник.
   - Случалось и такое. Но это относилось обычно к тем, кто сам понимал, что его власть не имеет никакой легитимности. То было наглое насилие - и больше ничего. Эти люди сами понимали уязвимость и не обоснованность своих претензий. И здесь мы с вами подходим к важному вопросу о том, а что такое власть, почему она столь притягательна практически для любого человека? Даже в самом тихом и покорном таится стремление к ней.
   - В самом деле это крайне интересно, - снова раздался иронический возглас Вареника.
   - Да, вопрос действительно не безинтересный. А все дело в том, что власть прямая эманация божьего присутствия. Человек, обреченный властью, как бы дублируют роль Бога на земле. Он как бы занимается высшим видом деятельности. Ибо власть в чем-то сродни процессу творения мира. Как нет ничего выше Бога, так в земном эквиваленте нет никакого выше того, в чьих руках находится власть. Этим-то и определяется высший рейтинг притягательности ее для человека. Он испытывает мощнейшие притяжение к власти, противостоять которому способны разве только буквально единицы, обретшие святость. Для не духовной личности восхождение к власти сродни духовному восхождению. Внешне эти процессы идентичны. Тут и там движение вверх.
   - Но ведь духовное развитие и восхождение к власти - антиподы, - проговорила Анна. - На самом деле это движение прямо в противоположном направлении.
   Разлогов быстро взглянул на девушку и тут же отвел глаза. Затем, уже не смотря на нее, кивнул головой.
   - Безусловно. Но мы с вами говорим не о власти, а о власти и любви. Постарайтесь меня понять. То, что я сейчас скажу, является краеугольным камнем всех дальнейших размышлений. Человек так устроен, что он всегда стремится к высшему. Сейчас я сознательно обхожу тип личности, который полностью деградировали. Там идет падение только вниз. И об этом мы сейчас говорить не станем. Так вот, каждый из нас - это штурман, который прокладывает свой путь на верх. Но, чтобы идти в этом направлении, требуется огромная работа, требуется глубокое понимание как собственной природы, так и природы мироустройства. Просто так туда не пускают. Поэтому существует огромное число псевдо или обходных путей. Высшие пути заменяются на бесчисленное количество низших путей, адепты которых пытаются всевозможными способами убедить мир в том, что их путь на самом деле и есть высший. Особенно этим грешат представители всех без исключения конфессий и радикальных политических течений. Для них отстаивания конечной истинности своих воззрений - это вопрос выживания. Вы никогда не задумывались, почему пробуксовывает экуменическое движение, почему церкви не могут договориться. А потому что каждая из них я бы сказал просто обречена на то, чтобы считать свое учение единственно верным; если же они признают, что не во всем правы, что правота присутствует и в других верованиях, то это неизбежно ставит под сомнение само их существование, все, что они исповедуют. У них нет пространства для компромисса, так как каждая конфессия считает себя носителем конечной истины. А коли так, то не о чем и договариваться.
   Разлогов взглянул на Богородского и увидел смертельно бледное лицо юноши. Что-то надо с ним делать, подумал он, ему слишком трудно слышать то, что я тут вещаю.
   - Вы нам с самого начала сказали, что будет говорить о любви и власти, но почти все, что вы говорите, только о власти. Но ведь в этом дуэте любовь гораздо важнее. Так в чем же вы все-таки видите эту связь?
  - Вы правы, Анна, - Разлогов впервые назвал девушку по имени и почувствовал, как его звучание отозвалось в нем какой-то приятной вибрацией. - До сих пор я вел речь преимущественно о власти. Давайте поговорим о любви, но одновременно не выпуская из поля зрения власть. Человек стремится установить власть над себе подобными. Он может это осуществлять с помощью общественных институтов: государства, религии, просто авторитета, А может устанавливать свою власть над теми, кто рядом с ним. И чаще всего это происходит посредством любви или точнее того, что он принимается за любовь. Между любовью и властью есть одно важное органическое сходство: то и другое служат делу объединения. Власть объединяет людей и любовь объединяет людей. Но между этими понятиями есть и принципиальное различие: власть объединяет людей принудительно, при этом сам человек нисколько не меняется; любовь - добровольно. И человек, охваченный этим чувством, испытывает трансформацию своего внутреннего мира. Но добровольные объединения возникают крайне редко, такой союз требует от людей очень глубоких чувств, растворения друг в друге. В каждом Создателем заложено глубочайшее стремление к любви. Но редко кто из нас действительно способен любить в подлинном понимании этого слова, когда оба человека как бы поглощаются друг другом, а вместе - всеобщем. Для большинства любовь - это установление своего господства над другим человеческим существом, узаконивание своего право частной собственности на него. Подлинная же любовь - это избавление от всякого принуждения, полное и безоговорочное освобождение другого от всех форм зависимости, когда он становится тобой, а ты - им. Но так как на такой подвиг способны единицы, то любовь обретает форму власти. Иначе она не способна проявлять себя. В тоже время сила ее такова, что не проявлять себя она не в состоянии. Хочу ваше внимание обратить на один любопытный, но весьма распростарненый момент; эта власть любви совсем не обязательно может проявляться в виде прямого господства одного над другим, но и в виде обратной подчиненности. Один человек хочет целиком и полностью зависеть от другого и навязывает ему свое подчиненное положение. То, что можно назвать, как власть наоборот. Помните известное выражение: сила женщины в ее слабости. Это и есть проявление той самой отрицательной власти, власти подчинения.
   Разлогов замолчал, переводя дыхание. Он внимательно оглядел свою аудиторию; у всех были сосредоточенные лица. Пора заканчивать, сказал он мысленно себе, на сегодня достаточно.
   - Этой тесной взаимозависимостью между любовью и властью, словно нитью, пронизана вся история человечества. Все говорят о любви, но стремятся к власти. А отсюда тот нескончаемый поток из насилие, войн, диктатур, не утихающее ни на век соперничество между мужчиной и женщиной за лидерство в обществе. Думаю, что на этом сегодня можно поставить точку. Хотя, уверен, что вы понимаете, что мы лишь прикоснулись к этой теме. Но моей задачей было направить ваши мысли по определенному руслу, а не разложить все по полочкам. Признаюсь, я сам далек от полного понимания вопроса. Но, надеюсь, вместе, мы приблизимся к нему. Всем спасибо.
  
   Глава 14
  
   Разлогов медленно шел по коридору. Он чувствовал какую-то усталость. Он и раньше замечал, что рассуждения на некоторые темы приводят к повышенному расходу энергии, словно соприкосновение с ними, если и не находится под запретом, то по крайней мере требует от человека больших, чем обычно усилий.
   - Александр Владимирвоич! - услышал он за спиной чей-то голос.
   Разлогов обернулся; перед ним, тяжело дыша, как после забега, стояла Анна.
   - Да, я вас слушаю.
   - Мне бы очень хотелось продолжить затронутое вами тему. Нельзя как-нибудь поговорить отдельно?
   - Ну, конечно же, в любое время. Хотя бы даже сегодня. Тем более день у меня в отличии от всех остальных не самый загруженный.
   - Здорово, я тоже почти свободна, - обрадовалась девушка. Она вдруг смутилась. - Я не слишком много требую?
   - Нет, не слишком, - улыбнулся Разлогов. - Наоборот, очень рад, что вас заинтересовали мои трюизмы. У меня будет еще один семинар на первом курсе, а потом можем поговорить. Вам это подходит?
   - Да, полностью. А где мы встретимся?
   Разлогов задумался: а в самом деле, где бы им встретиться? А почему бы не в том кафе, где они сидели с Палием и где он во второй раз увидел Анну?
   - А что если нам соединить приятное с полезным, выпить по чашечке кофе. Здесь не подалеку есть кафе, кажется, мы там с вами однажды виделись.
   - Я помню. Значит через час в этом кафе.
   - Договорились.
   Анна, словно испугавшись своей дерзости, исчезла так же быстро и неожиданно, как и появилась перед ним. Он посмотрел ей вслед. А ведь он ввел ее в заблуждение, отметил Разлогов, на сегодня он наметил весьма обширную программу. Но едва она попросила о встрече, он заявил ей, что свободен даже еще раньше, чем осознал, что говорит. А это может означать только одно: подсознательно он хотел этого свидания, а потому так стремительно среагировал на его предложение. Но что это означает по большому счету? А вот с ответом на этот вопрос, пожалуй, торопиться не стоит.
   Оставшийся до встречи час Разлогов старался не думать об Анне. Он вел занятие, добросовестно излагал материал. Но в подсознание сидела одна мысль: совсем скоро он увидит ее. Но должен ли он так поступать? Может, найти предлог и отметить это посещение кафе? Но где гарантия, что он не будет еще больше думать о ней?
   Ровно через час Разлогов вошел в кафе. Девушки не было. Это он понял сразу, так как в зале находилось всего несколько человек. А если она не придет, что он будет испытывать?
   Он сел за столик у окна и стал смотреть на улицу. Погода стремительно портилась; если утром светило солнце, то сейчас оно ничем не напоминало о своем существовании. Зато напоминал о себе пронизывающий ветер, отправляя в недолгий полет стаи желтых листьев. Небо было таким темным, что не оставляло сомнения в своей полной готовности в любую минуту пролится дождем и, казалось, ожидало только на это команды.
   Наконец она поступила, причем обрушиться на землю всей мощью своих водяных потоков. Дождь падал сплошной стеной. Улица в мир опустела. Прошло уже минут пятнадцать, как Анна должна была прийти, а ее все не было. Теперь он не сомневался, что и не будет, так как только сумасшедший пойдет на встречу в такую жуткую погоду. Он еще посидит немного тут, подождет, пока ливень хотя бы чуть-чуть утихнет, а затем отправиться восвояси. И вообще, с самого начала эта была глупая затея назначать свидание в кафе; если у нее есть вопросы по курсу, то выяснить их можно на дополнительных занятиях.
   Дверь распахнулась, в кафе, вся мокрая, вбежала Анна. Она быстро оглядела зал, увидела Разлогова и направилась к нему.
   - Извините, я опаздала, - прежде чем сесть сказала она. С ее одежды на пол стекали струи. Анна не стала говорить, что задержалась из-за того, что никак не могла отделаться от Владислава.
   - Вы вся мокрая. Вам надо немедленно выпить что-нибудь горячее. - Разлогов жестом позвал официантку. - Принесите нам два чая, только чтобы это был бы настоящий кипяток, - заказал он.
   - Спасибо, - поблагодарила Анна. Было видно, что ей холодно.
   - Вам не следовало приходить в такой дождь, - сказал Разлогов. - Ничего бы не случилось, если мы бы перенесли нашу встречу.
   Анна быстро посмотрела на него, но ничего не ответила. Он же вдруг почувствовал себя неловко; в самом деле девушка пришла, несмотря на кошмарный ливень, а он ей говорит такие вещи.
  - Но я рад, что вы пришли, - добавил он.
   Анна посмотрла на него и едва заметно улыбнулась.
   Принесли чай, Анна стала его пить. Он смотрел на нее. С мокрыми волосами она показалась ему не такой привлекательной, как в аудитории. Она напоминала попавший под дождь воробышек.
   - Как хорошо, - выдохнула Анна, отодвигая от себя пустую чашку. - Никогда еще не пила чай с таким удовольствием. А знаете, я согрелась. - Она взглянула в окно. - Какой сильный дождь! Даже не верится, что я шагала под ним целых два квартала.
   - Неужели ваше желание задать мне несколько вопросов было столь сильным, что его даже не остановил ливень? - спросил Разлогов.
   Анна посмотрела на него, и ему показалось, что в ее взгляде затаилось осуждение.
   - Извините, я не прав. Наверное, это в самом деле важные для вас вопросы. Я весь в внимание.
   - А у меня нет к вам вопросов.
   - Как!? - изумился Разлогов. Но тогда...
   - Мне очень захотелось с вами поговорить. Меня не отпускает ощущение, что вы постоянно озвучиваете мои мысли. Они сидят где-то в моей голове, но до вас я никак не могла их там обнаружить.
   - Это нормально, так бывает всегда, когда встречаются единомышленники. Человек обладает во много раз большим объемом знаний, чем он предполагает. Трудность лишь в том, что по разным причинам ему часто не удается до них добраться. Поэтому очень важно найти того, кто бы мог ему в этом поспособствовать. На востоке такого человека называют учителем. Он помогает ученику преодолеть это расстояние.
   - Значит, вы мой учитель?
   - Не исключено. Каждому человеку предназначен свой учитель. Я называют это браком познания. Другое дело, что его бывает найти так же трудно, как и своего настоящего возлюбленного. Но иногда случается и то и другое.
   - Но тогда получается, что мы с вами находимся в таком браке?
   Разлогов смутился. Кажется, он зашел слишком далеко.
   - Я не думаю, чтобы это можно определить вот так сразу. В таких делах всегда возникает много иллюзий, особенно на первоначальном этапе. Кажется, что ты нашел такого человека, но проходит немного времени и убеждаешься, что это не так. Просто было какое-то небольшое временное наложение. Оно быстро исчерпало себя и все стало на свои места. Поэтому я призываю вас н спешить со столь радикальными выводами. Поиск настоящего учителя не менее, а подчас и более труден, чем поиск супруга. В мире очень мало настоящих учителей. Уж слишком сложная эта миссия. Впрочем, подлинных учеников вряд ли больше.
   - А у вас был такой учитель?
   - Да, мне повезло. Был человек, который научил меня многому.
   - А если все же вы являетесь моим учителем?
   Разлогов посмотрел на девушку. Красный огонек опасности не затухал в его голове. Он понимал, что каждое сказанное им слово толкает его, вернее, их вместе по какому-то неведомому пути. Но он не мог и не произносить этих слов, это было бы нечестно по отношению к Анне. Да и по отношению к нему тоже.
   - Я могу вас уверить, что не намерен уклоняться от этой миссии. Иначе мне как профессионалу грош цена. Вопрос лишь в том, чтобы выяснить действительно ли я тот, кто вам нужен?
   - А как по вашему это можно сделать?
   Он внимательно посмотрел ей в лицо, но оно было совершенно серьезным. Трудно было себе представить, что в ее словах скрывался какой-то тайный смысл или подвох.
   - Это можно сделать одним лишь способом, я должен вас учить, а вам нужно анализировать, какой отклик вызывают у вас мои слова. По крайней мере другой путь мне не ведом.
   Анна о чем-то задумалась.
   - Может, вы голодны, хотите есть, - воспользовался паузой Разлогов. По ее глазам он понял, что угадал. А как она вообще питается, на что живет? Ему ничего об этом не известно.
   Разлогов сделал заказ официантке.
   Анна ела, а он наблюдал за ней. Она в самом деле была голодна, но кушала красиво, без жадности. И ему нравилось эта ее манера.
   - Неужели вы правы и везде только власть и нет любви? - вдруг услышал он вопрос. Почему-то он застал его врасплох, от чего Разлогов даже вздрогнул.
   - Да, власть, а не любовь правит и до сих правило миром.
   - Но почему?
   - Любовь требует от человека все отдать, а власть - все взять. Какой из двух вариантов он предпочтет?
   - Вы правы, все взять. А если ничего не нужно?
   - Тогда возникает не любовь, а равнодушие. Равнодушие - это нейтральная позиция между властью и любовью. В человеке отсутствует и то и другое. Это путь в никуда.
   - Мне кажется, что иногда я абсолютно ничего не хочу. Ни власти, ни любви. Такое чувство, что тебя нет.
   - Но ведь это чувство, что вас нет, возникает у вас. И вам оно не нравится.
   - Да, - подтвердила Анна.
   - Значит, в вас нет равнодушия. А есть какой-то провал, пустое пространство, которое требует заполнения. Но вы не знаете, чем. И, чтобы узнать, вы и почувствовали потребность в учителе.
   - И все же мне не понятно, отчего возникает этот провал?
   - Каждый из нас лишь маленькое промежуточное звено в бесконечной цепи мироздания. Его жизнь приобретает значение лишь тогда, когда он выполняет эту задачу. Но человек считает себя самодостаточным, он желает служить лишь самому себе. Даже если он полагает, что служит некой великой идеи, то почти всегда это не более чем самообман. Это идея служит ему, а не он ей. В этом и состоит фундаментальное противоречение нашей жизни. Но, как я полагаю, вы таким образом себе служить не хотите, для вас такой подход непреемлим. Но и стать частичкой общего потока вы пока тоже не в состоянии. Вот скорей всего отсюда и те провалы, которые вы ощущаете.
   Анна снова задумалась. Разлогов же не прерывал ее молчание.
   - Мне было очень приятно с вами побеседовать, учитель. Можно я так буду вас называть. Она взглянула на него. - Только когда мы будем одни, - предвосхитила она его возражения. - А сейчас я пойду, ладно. Я должна кое-что обдумать. Да и дождь кончился.
   Разлогов только сейчас заметил, что ливень в самом деле затих и даже выглянуло солнце.
   - Конечно, идите. Если захотите еще раз вот так встретиться и побеседовать, я всегда готов.
   Девушка ничего не ответила. Она встала и, не сказав до свидание, направилась к выходу.
  
   Глава 15
  
   Шамрин внимательно смотрел на юношу. Антон сидел нахохлившись, словно замерший воробей, весь его вид выражал растерянность. Он бы не сильно удивился, если бы парень сейчас расплакался.
   Шамрин приметил Богородского еще в прошлом году. Он сразу же ощутил интерес к этому хрупкому пареньку. От других студентов он отличался неподдельным интересом к богословским вопросам. Антон слушал его в прямом смысле открыв рот. А вопросы, которые задавал, свидетельствовали об его немалых познаниях в теологии.
   Шамрину удалось просмотреть личное дело Богородского. И с удовлетворением отметил, что не ошибся в нем, юноша оказался из семьи потомственных священнослужителей. Так что соответствующая закалка была налицо.
   Шамрин еще тогда обдумывал, как ему вести себя с ним? Чутье подсказывало, что юноша может пригодиться. Правда тогда, как его использовать, еще не представлял. Но решил на всякий случай заранее привязать его к себе. Пару раз он устраивал так, чтобы у них проиходили бы собеседования один на один. Шамрин остался доволен состоявшимися разговорами. Антон был с ним вполне откровенен, честно поведал о своих сомнениях, и Шамрин постарался их развеять. Впрочем, с самого начала их контактов, он преследовал гораздо более важную для него цель; ему надо было утвердить в душе юноши свое влияние. И, кажется, эта задача вполне удалась.
   И сейчас Шамрин решил, что настала пора воспользоваться плодами тех трудов. Однако ему меньше всего хотелось, чтобы Богородский, по крайнйе мере раньше времени, проник бы в его истинные намерения.
   - Антон, - мягко произнес Шамрин, - я попросил тебя прийти сюда, так как мне показалось, что в последнее время с тобою что-то происходит неладное. Я помню, каким уверенным и оптимистичным ты был в прошлом семестре, когда я вел у вас курс. А сейчас ты совсем другой, понурый. Не поделишься ли ты, как и прежде, своими сомнениями? Может быть, я сумею тебе помочь их развеять?
   Антон нерешительно посмотрел на своего бывшего преподавателя.
   - Я не знаю, что вам сказать.
   Шамрин понял, что в этой ситуации следует быть настойчивей. Иначе юноша спрячется от него, как малюсок в ракушке, и выковыварить его из этого убежище будет очень сложно.
   - А мне кажется, ты знаешь, что хочешь сказать, но почему-то не решаешься. Мне-то казалось, что между нами установились вполне доверительные отношения. Я могу на это надеяться? Или с самого начала заблуждался на сей счет.
   Богородский кивнул головой.
   - Нет, так оно и есть.
   - Так что же тебя в таком случае останавливает?
   - Мне трудно выразить эту мысль. У меня такое чувство, что в моей голове все спуталось и смешалось.
   - Это случилось под влиянием лекций Александра Владимировича?
   - Да, - тихо произнес Антон.
   - Скажи же мне, в чем выражаются твои сомнения? Твоя вера пошатнулась?
   - Не знаю. Иногда мне так кажется. Я вдруг ловлю себя на том, что не понимаю, в чем моя вера. Раньше понимал, а теперь нет.
   Шамрину с большим трудом удалось сдержать рвущуюся наружу, как хищный зверь из клетки, ярость. Вот оно наглядное проявление страшного и тлетворного влияния Рразлогова, которое он так опасался. Этот человек разрушитель. Он оставляет после себя духовную пустыню, по которой даже не проедет бедуин. Сплошные пески, куда не кинешь взглядом, ничего кроме безжизненных барханов. И ни одного даже захудалого оазиса, ни одного источника с водой. Теперь у него, Шамрина, уже нет ни малейших сомнений, что борьба с этой страшной личностью должна идти до конца, до полной победы над ним.
   Шамрин с презрением взглянул на грустно опустившего голову юношу. Какой слабый, незрелый ум, какая маленькая и податливая тлетворным влиянием душонка. Но он ему нужен, он должен стать его глазами и ушами во вражеском лагере. А значит следует вселить в него уверенность в своих силах.
   Шамрин ласково положил руку на плечо Антону.
   - Скажи, ты веришь мне?
   - Да, - почти без колебаний произнес Богородский.
   - Тогда послушай меня внимательно. То, что я скажу, определит твюю дальнейшую жизнь.
   - Я слушаю вас. - На лице Антона вдруг проступила надежда.
   Он в самом деле невероятно податлив, отметил Шамрин. Но нужно сделать так, чтобы он был бы податлив только на мои внушения. Хотя это и очень трудно, почти невозможно.
   - Не он первый, не он последний, таких было много и, к сожалению, будет еще немало. Эти люди ненавидят Бога, для них он постоянная мишень для нападок.
   - Но почему они так ведут себя?
   - Ты помнишь, один из смертных грехов - гордыня. Бог учит смирению, он учит ничтожности наших умствований и устремлений, он призывает быть покорным Ему, отрешиться от всего бренного. Но этого-то они как раз и не могут Ему простить. Они сами хотят быть богами, занять его место. А для этого им нужно сбросить Его с пьдестала, превратить Его в некое безличное существо. Вспомни, твой учитель никогда не утверждал, что Бога нет. Но что он оставляет от него. Безжизненный принцип, который можно трактовать любым образом. Разве он не призывал освободиться от всего, в том числе и от свободы?
   - Призывал, - негромко подтвердил Антон.
   - Иисус призывал беречь свои души, Он призывал к праведности. Только в этом спасение, только это дарует вечная жизнь. Ты же веруешь в спасение и в вечную жизнь?
   - Верю.
   - А к чему, если разобраться, призывает Разлогов? Все есть ничего, а ничего - это все. А значит, нет ни добра, ни зла, тот, кто спасает ребенка из пруда равнозначен тому, кто его туда и столкнул. Вот какой страшный вывод следует из всех его столь красноречивых речений. Ты никогда не задумался, а зачем Бог послал в мир своего сына, зачем отдал на заклание нечестивцам?
   - Для искупления всех наших грехов.
   - Ты прав. Но нужно смотреть на все глубже. Иисус был послан на землю с великой мессией - принести людям надежду. Надежду на то, что жизнь дается человеку не зря, что своими деяниями он может заслужить обретения вечности. Задача же дьявола разрушить эту надежду, внушить, что все вокруг - это всего лишь пустота, иллюзия, сон. И тогда у человека опускаются руки; коли так, то гори все синем пламенем, а между грехом и добродетелью нет никакой разницы, так как и то и другое не более чем такой же мираж, который видят путники в пустыне. Скажи, Антон, тебе хочется жить в подобном мире, в мире, где все разрушено до основания, где убийца и его жертва равны между собой и оба одинаково виноваты или одинаково невиновны? Так ли уж много требуется ума, чтобы провозгласить, что ничего не существует. Я понимаю, что все это обставляется эффектными и тонкими рассуждениями. Я не осуждаю, а хорошо понимаю тебя, против таких аргументов трудно устоять и несравненно более искушенному. Было время, когда я и сам подподал под их гиптотическое влияние.
   - Вы - тоже? - изумился Антон.
   - А что тут удивительного. Когда тебя заводят в дебри, из них бывает трудно выбраться. Мне тоже пришлось по ним долго блуждать. Но на мое величайшее счастье огонек подлинной веры не угас во мне окончательно. Он-то меня и спас, вывел на праведную дорогу. Поэтому так волнуюсь за тебя, вижу, что в тебе оживают мои тогдашние сомнения. Но вспомни о родителях, Антон, как они опечалятся, когда узнают, что ты их чуть не предал.
   Шамрин увидел в глазах Богородского слезы и почувствовал удовлетворение. Он правильно понял психологию юноши и сумел добраться до его чувствительных струн его души. Теперь играть на них будет легче.
   - Ну не плачь, ничего еще не потеряно, - положил он ладонь на плечо Антона. Будем считать все, что случилось, небольшим помрачением разума.
   Богородский поднял голову и посмотрел на Шамрина.
   - Я больше не стану посещать его курс.
   Шамрин понял, что настал самый щекотилвый момент их беседы. Теперь все зависит от того, как тонко ему удатся разыграть свою партию.
   - Конечно, ты можешь уйти, - сказал Шамрин. - А другие?
   - А что другие? - встрепенулся Антон.
   - А они будут находиться под влиянием его зловредных речей?
   - Но что я могу сделать?
   Шамрин замолчал, обдумываю не только фразы, но и отдельные слова, которые он собирался произнести.
   - Я надеюсь, ты теперь понял, чьими устами вещает дьявол?
   - Да.
   - Но как ты думаешь, что нужно делать в таких случаях?
   - Я не знаю, - не уверенно произнес Антон.
   - Но если мы ничего не будем предпринимать, если просто отойдем в сторону, ты полагаешь, что таким образом спасемся? Поверь, этот вихрь унесет всех, в том числе и тебя, и меня. Мы обязаны встать на его пути. К этому призывает нас Господь.
   - Но каким образом?
   - Еще не знаю. Но Господь в нужный момент вразумит нас. Так случалось уже не раз. Казалось бы дело церкви совсем плохо, что она разгромлена, разграблена, поставлена на колени, унижена и вот-вот капитулирует. Но всегда находились люди, которые спасали положение. И сейчас я вижу такого человека.
   - Кто же он? - с придыханием спросил Богородский.
   Шамрин сделал эффектную паузу.
   - Это ты, - торжественно провозгласил он. - Эта та великая миссия, которую Он поручает тебе.
   - Но я не представляю, как я ее могу выполнить?
   - Я же сказал: Бог вразумит в нужный момент. А пока слушай, внимай всему, что говорит этот человек. Приходи ко мне и мы вместе будем обсуждать с тобой его доводы. Мы должны быть готовыми нанести ему сокрушительный удар. Ты согласен?
   - Да. - На лице Богородского отразилось облегчение. Он нашел ту нить Ариадны, за которую можно отныне не только держатся, но и с помощью которой находить выход из интеллектуального лабиринта.
   - Я рад, что мы поняли друг друга, - нежно улыбнулся Шамрин. - Иди и помни.
   - Я не забуду ни единого вашего слова, - пообещал Антон.
   Шамрина г охватила сильная радость. Он выиграл первое сражение у Разлогова, отныне Антон безраздельно принадлежит ему. А это дает основание надеяться, что и вся военная компания закончится для него успешно.
  
   Глава 16
  
   Палию не нравилось предложение Сурова привлечь Разлогова к работе над созданием национальной идеи. Он не сомневался, что ничего путного из этой затеи не выйдет. Но и ссориться с влиятельным руководителем патриотического движения не собирался. В конце концов, размышлял он, тут может возникнуть вполне выгодная для него комбинацию. Если Разлогов докажет свою полную непригодность для выполнения этой задачи, то рейтинг его, Палия, способен существенно возрасти. Это может стать трамплином для дальнего прыжка. А он давно мечтает уехать отсюда, из этого провинциального городишки, вырваться на оперативный простор. Правда после знакомства с Ольгой это желание как-то странно трансформировалось, и теперь он был готов остаться здесь еще на некоторое время. И все же он не сомневался, что это лишь временное явление. В жизни у него было немало романов, каждый из них своим особым образом влиял и на него и на его жизненные планы, но потом все проходило, и он возвращался, как выражался Палий, к привычному самому себе.
   Так будет и на этот раз. А потому не стоит поддаваться магии чувств, не надо под их влиянием круто менять свою жизнь. Он позволит увлечь им себя ровно настолько, насколько это способно по большому счету все оставить так как есть. И вообще, что-то на этот раз он очень медлит с проведением атаки. После их того знаменательного гуляния в лесопарковой зоне прошло не так уж мало времени, а никаких новых наступательных действий так и не предпринял.
   Как-то после занятий Палий подошел к Разлогову.
   - У меня к тебе есть один важный разговор, - произнес он.
   - Давай, говори.
   - Да не здесь. На ходу такие вещи не решают.
   - Ну пойдем где-нибудь посидим, - предложил Разлогов. За одно выпьем кружку пива. Я тут недавно попробовал местного пива, знаешь, оказалось совсем не отрава.
   - Пиво - это здорово, но до вечера я занят. А дело не терпит отлагательства.
   - Тогда приходи вечером к нам домой. Ольга будет тоже рада. Она недавно добрым словом вспоминала о тебе.
   Палий внимательно посмотрел на Разлогова, проверяя, не таится ли в его словах двойного смысла. Но он лишь дружелюбно улыбался.
   - Уговорил, приду.
   - Тогда до вечера.
   На самом деле свободное время у Палия сейчас было, но он все рассчитал точно, ставя перед собой цель попасть в домой к Разлоговым. Он не сомневался, что Александр пригласит его к себе. Таким образом, одним ударом он убивает сразу двух зайцей: поговорит с хозяином квартиры о деле и повидается с хозяйкой.
   Перед тем, как отправится в гости, он зашел в магазин. Хотя лишних денег не было - профессорская зарплата не позволяла шиковать - он решил не скупиться. Для Разлогова купил несколько бутылок пива, упаковку креветок, для Ольга - большую и красивую коробку конфет. Приобрел презенты и для детей. Около дома в цветочной палатке попросил подобрать пышный букет.
   Дверь отворила Ольга. По тому, как была она одета и причесана он определил, что она тщательно готовилась к его визиту. Иначе вряд ли бы стала наряжаться в этот дорогой костюм и столь тщательно укладывать волосы.
   - Это вам, - протянул Палий букет.
   Он увидел, как мгновенно вспыхнули ее щеки, почти сравнявшись по цвету с алыми розами.
   - Спасибо, - поблагодарила она. - Саша вас ждет.
   "Это ты меня ждешь", - мысленно поправил он ее.
   Разлогов сидел за компьютером и печатал.
   - Ваяешь новую книгу? - спросил Палий.
   - Да, - как-то рассеяно ответил Разлогов.
   Палий понял, что он еще находится под наркотическим влиянием своей работы.
   - А я пива принес, как ты просил.
   - Спасибо, ты настоящий друг. Сам не понимаю, но почему-то в последние дни мне хочется именно пива. Хотя раньше был к нему вполне равнодушен.
   - Местный пивзавод выбрасывает свои отходы впрямо в атмосферу Вот воздух и проникнут пивным ароматом. Отсюда твое желание, - улыбулся Палий.
   - А ведь ты прав, я в самом деле иногда ощущаю в воздухе какой-то странный привкус. Теперь понимаю, что пивной. Как все просто. И не надо никакой мистики.
   - Мир вообще просто, даже скорей примитивно устроен, - сказал Палий. - Или ты не согласен?
   - Согласен. Для дураков и мудрецов - действительно просто. А вот для таких, как мы с тобой, любителей покапаться в его механизме, даже слишком сложно. Мы заняты тем, что неустанно ищем взаимосвязи. А надо искать их первоисточники, выяснять, откуда тянутся нити.
   - Путешествие к первоисточникам затягивается обычно надолго. Я предлагаю считать сегодня в качестве их бутылки с пивом.
   - Принимается, - засмеялся Разлогов.
   Ужин прошел весело. Палий острил, даже Разлогов развеселился. И, как оказалось, с юмором у него все в порядке. Хотя по-видимому проявляет он его не слишком часто. Палий заметил, что Ольга периодически несколько удивленно поглядывает на своего мужа. Так что есть все основания считать, что таким она его видит не часто.
   После ужина Палий и Разлогов сели напротив друг друга за журнальный столик и разлили по бокалам пиво. Ольга сновала рядом, но Палий заметил, что она прислушивается к их разговору.
   - Что ты мне хотел поведать? - напомнил Разлогов.
   - Видишь ли, есть одно дело, для решения которого понадобились настоящие мозги, а не их имитация. Ты согласен, что такое встречается крайне редко?
   - Целиком и полностью, - улыбнулся Разлогов. - Подавляющее большинство людей понятие не имеют о том, что такое, как ты говоришь, настоящие мозги. Дураки всегда принимают за умных дураков, а за дураков - умных. Что остается делать? Только смотреть на эту ситуацию как умный и не пытаться доказать дуракам, что ты не дурак. Они все равно не поверят.
   - Да, ты прав, быть умны - нелегко. Все равно что платить дополнительный налог. Нужна хотя бы своя среда. А где ее взять? Но сейчас появилась возможность ее воссоздать, хотя бы на некоторое время.
   - Ты говоришь загадками. И между прочим правильно поступаешь, так как это увеличивает мой интерес к твоим словам.
   Палий засмеялся.
   - Тебя в самом деле трудно обхитрить. Тогда не буду даже пытаться. Но учти, ты сам попросил так поступать. - Он мгновенно стал серьезным. - Ты не хуже меня знаешь, в каком положении находится наша несчастная страна. Кругом разброд и шатания, народ разобщен, каждый дует в свою дуду. Все бредут в разные стороны и все относятся друг к другу как к злейшим врагам.. Скажи, разве может такое общество достичь каких-то положительных результатов?
   - Такое не может, - согласлися Разлогов. - И что ты предлагаешь?
   - Предлагаю не я, предлагают другие. Ко мне обратились из движения "Национальное Единение". Ты знаешь, что оно сейчас становится очень влиятельным в стране. Его руководство пришло к выводу, что спасти и сплотить народ способна только новая национальная идея. Лишь она может дать людям ориентир, поможет им понять, свое высшее предназначение. Т ы согласен с такой постановкой вопроса?
   - Предположим. И что из этого вытекает?
   - Но ты же понимаешь, что национальная идея - это не трава во дворе, ее семенами необходимо засеять головых людей. Но предвартельно ее еще нужно создать. Она не может спуститься к нам на парашюте с небес. И вот это сделать предлагают нам.
   - Кому нам?
   - Мне, тебе, другим. Они очень хотят привлечь тебя к этой работе, так как считают одним из самых лучших наших философских умов. Мне кажется, для тебя это шанс продвинуть свои идеи. Какая от них польза, если они вращаются в таком тесном кругу, как наш с тобой.
   - Сила идеи зависит не от количества голов, в которые она проникла, а от ее истинности, - заметил Разлогов.
   - Ты прав и не прав. Если идея даже пять раз истинна, но о ней никому не ведомо, то какой прок от нее. А вот если какая-нибудь дурацкая или нелепая идея завладеет умами миллионов, то тут становится не до шуток. С ее помощью можно такие натворить дела. Или мне тебе надо в качестве подтверждения моих слов приводить исторические примеры.
   - Не надо, - хмуро произнес Разлогов.
   - И я думаю, что не надо, - делая вид, что не замечает его тона, сказал Палий. - Я понимаю твои сомнения, любая идея, в том числе и национальная, когда пытаются приспособить для всеобщего пользования, упрощается, даже вульгаризируется. А скажи, что делать? Оставить все как есть, сделать вид, что мы тут ни причем. Пусть какой-нибудь умалишенный выдвинет новый лозунг типа: все вперед или будем всех лучше и сильней, а для этого дружно затянем пояса и засучим рукава. И что случится со страной, с народом в этом случае? Те политики, которые предлагают нам разработать национальную идею, исходят именно из такого понимания вещей. Ты же не хуже меня знаешь, что любым обществом управляют идеи. И все зависит от того, какие они: конструктивные или деструктивные, внушающие любовь, воспитывающие трудолюбие, терпимость к инокомыслию или ненависть, зависть к достижениям других, ксенофобию. Скажи, мы отвечаем за духовное и умственное развитие нации или мы сами по себе, заботимся только о собственном совершенствовании? Но я не верю в такое совершенство, когда все рушится, падает с пьедестала, летит в пропасть, и лишь один мудрец в гордом одиночестве поднимается в гору к собственной вершине. Не знаю, как тебе, а мне отвратительно это зрелище. По-моему это самый худший из всех видов эгоизма.
   Несколько секунд Разлогов молчал.
   - Я даже не предполагал, что ты можешь быть таким убедительным, - вдруг проговорил он. - Если бы с таким предложением обратился ко мне кто-нибудь другой, даже и минуту не стал думать, а просто отказался. Я всегда был убежден в крайней вредности искусственно созданных национальных идей. Но тебе первому удалось поколебать мою уверенность. Прими мои поздравления.
   - А мне кажется, что Валерий абсолютно прав, - вдруг вмешалась в разговор Ольга.
   Для Разлогова это было столь неожиданно, что он посмотрел на жену так, как смотрят на немого, который вдруг заговорил. Давно она не участвовала в обсуждениях подобны вопросов.
   - Я не понимаю, почему надо всегда непременно отказываться от таких предложений и не сделать попытку попробовать, посмотреть, что получится, - продолжила она.
   - Кстати, за это собираются платить деньги, причем вполне приличные, - вставил Палий.
   - Национальная идея за деньги, - усмехнулся Разлогов. - Это что-то новенькое. Так гляди и специальные таксы разработают в зависимости от конкретного вклада каждого.
   - Деньги предлагают не за национальную идею, а за труд, - поправила мужа Ольга. - Каждая работа должна оплачиваться. Что тут такого? Я права, Валерий? - обратилась она к Палию.
   - Согласен с вами на все двести процентов. Вы удивительно точно все выразили.
   Разлогов переводил удивленный взгляд с Ольги на Палия и в обратном направлении. Этот внезапно образовавшийся дуэт единомышленников явно застал его врасплох.
   - А деньги бы нам очень пригодились, - сказала Ольга. - И кое-какой ремонт в квартире нужен и одежду детям справить.
   - Хорошо, я согласен, - сдался Разлогов. - Не знаю, что получится, но попробую.
   Несмотря на согласие, его голос прозвучал довольно кисло, он явно был не в восторге от своего решения.
   - Я уверен, что ты не пожалеешь, что согласился, - сказал Палий. - Между прочим, с тобой выразил желание познакомится глава местного отделения движения Суров. Он очень интересуется твоими работами, считает их очень оригинальными. Что правда не мешает ему далеко не во всем разделять твои взгляды.
   - Еще бы, - усмехнулся Разлогов. - Если бы он их все разделял, то самое меньшее, что могло бы случиться, - это всемирный потоп.
   - Ты напрасно иронизируешь, он вполне разумный человек и понимает современные направления мысли. Только в отличии от тебя стоит на земле, а не витает в эмпириях. А такой подход требует некоторой корректировки сознания. Кто-то же должен заниматься этим грешным миром, наводить в нем хотя бы самый элементарный порядок. Ты представь себе, чтобы было бы с нашей планеткой, если бы ее населяли только такие люди, как мы с тобой. Мы бы первые взвыли от всего, что тут творилось бы.
   Разлогов ничего не ответил, и Палий понял, что разговор закончен. Он мог быть в целом доволен и им и собой, ему удалось совершить почти невыполнимое, он уговорил Разлогова принять участие в создание национальной идеи и произвести еще большее впечатление на его жену. Это он понял, поймав на себе ее взгляд. Пора переходить в решительное наступление, плод уже близок к созреванию и его можно совсем скоро срывать.
   - Спасибо за гостеприимство, пора и честь знать, - стал прощаться он.
   Разлогов не стал его удерживать. Ольга же молчала. Внезапно она встрепенулась.
   - Я совсем забыла, мне же надо в магазин, у нас на завтрак ничего нет.
   - Вот пусть, Валера тебя до магазина и проводит. А то уже стемнело, - заметил Разлогов.
   Ольга и Палий вышли из дома. Оба молчали. Каждый ждал, что другой начнет первым. Он взглянул на свою спутницу; Ольга шла, опустив вниз голову.
   - Я вас буду ждать завтра, - негромко произнес он. - В три часа. Знаете, сквер возле театра, там есть бюст Пушкину. Возле него.
   - Зачем? Она повернулась к нему и посмотрела ему в лицо.
   - Мы оба знаем, зачем.
   Ольга ничего не ответила. Они проходили мимо уличного фонаря, и он ярко осветил ее лицо. Палий удивился странному его выражению, оно было совершенно отрешенным, как у человека, чья душа временно отсутствует в теле. Ему даже стало немножечко не по себе.
   - Вы придете?
   - Да, - совсем тихо ответила она, но он расслышал ее ответ. И тут же почувствовал, как все тело словно бы обдало невесть откуда налетевшей теплой волной.
   - Вот ваш магазин, - сказал он, когда они поравнялись с универсамом.
   - Спасибо, что проводили, - поблагодарила Ольга и поспешно скрылась в дверях.
   Палий несколько секунд постоял возле входа в магазин, словно надеясь, что Ольга вернется к нему, затем уверенно зашагал к остановке автобуса.
  
   Глава 17
  
   В это день у Разлогова не было занятий, но его попросил зайти к себе Каменский. Когда он вошел в кабинет декана, тот быстро встал со своего места и закрыл дверь на замок.
   Разлогов удивленно наблюдал за этими манипуляциями.
   - Я хочу поговорить с вами конфедециально, - объяснил свои действия декан.
   - Что -то случилось? - спросил Разлогов.
   - Пока слава богу нет. Но может случиться.
   - Мне не привыкать, - пожал плечами Разлогов.
   - Напрасно вы так. Я заинтересован в том, чтобы вы продолжали бы работать. Вы украшение нашего факультета и всего университета. Я горд, что вы преподаете на моей кафедре.
   Разлогов почувствовал благодарность к Каменскому. Не часто ему приходилось слышать подобные признания. Гораздо больше о нем высказывались прямо противоположныи словами.
   - Так в чем все-таки дело?
   Каменский тяжело вздохнул.
   - Ваши взгляды нравятся далеко не всем. Буду с вами откровенен. Дмитиний Тихонович написал на имя ректора докладную, где он резко критикует ваша лекции. Он считает, что они направлены против религии и морали и тлетворно воздействуют на молодые души. Его письмо обсуждали и решили не давать ему ходу. Однако некоторые высказывались против вас весьма резко. Хотя они слава богу оказалось в меньшинстве.
   Разлогов пожал плечами.
   - Если мне память не изменяет, у нас не клирикальное государство, и церковь отделена от него. А я никогда не скрывал своего негативного отношений к ней.
   - Вы, конечно, правы, церковь у нас отделена от государства. Но вы же видите, какое влияние она имеет сегодня в обществе. Практически все высшие государственные чины открыто демонстрирует свою приверженность православию. В какой-то степени оно становится официальной идеологией. Ни одно серьезное, да все чаще и не серьезное мероприятие не проходит без благословения священника. Кстати, вы слышали, что к нам назначен новый еписков, владыка Венимамин. Он известен своей решительностью в отстаивании интересов церкви.
   - Нет, не слышал. Но разве дело в этом. Все это уже было и ни к чему хорошему никогда не приводило. Новое столкновение науки и религии. Или время пошло вспять?
   - Но вам ли не знать, дорогой, Александр Владимирович, что все повторяется. Мы постоянно ходим по одним и тем же кругам, всякий раз надеясь, что уж сейчас не попадаем в ту же западню. Старые идеи тем притягательны, что их не надо придумывать, они привычны, обкатаны, с ними комфортно. А хороши они или плохи, так на этот счет всегда может быть множество мнений. Я согласен с вами, что все это грустно, что человечеству легче повторять старые ошибки, чем искать новые пути. Но так есть и еще долго будет. Мы уйдем, придут другие, затем они уйдут и снова придут другие, а все будет по-прежнему. Стоит ли конфликтовать с теми, кого все равно не победить. За ними такой длинный шлейф традиций. Не лучше ли поискать компромисса.
   - Григорий Валентинович, я позволю вам напомнить, что специфика нашей профессии заключается в том, что мы ищем истину. А истина так уж устроена, что не терпит компромисса. Если есть компромисс, то нет истины. А если нет истины, то зачем все то, что мы делаем. В мире много других занятий, за которые платят деньги. И даже гораздо больше.
   Каменский молчал. В его душе боролись противоположные чувства. Это было заметно по тому, как менялось выражения лица декана.
   - Хорошо, Александр Владимирович, поступайте так как сочтете нужным, - безнадежно проговорил он. - И все же очень прошу вас, хотя бы изредка вспоминайте о моих словах.
   Разлогов неопределенно кивнул головой и вышел из кабинета. Он был расстроен. Каменский прав, все повторяется до такой степени, что становится неинтересным. Ну и черт с ними, он не желает обо всем этом думать.
   Разлогов вышел на улицу и зашагал по липовой аллее. Внезапно дорогу ему преградил высокий парень. Он узнал в нем Варяника. От него исходил такой сильный заряд враждебности, что Разлогов невольно поежился.
   - Мне надо с вами поговорить, - произнес Владислав.
   - Если надо, давай поговорим. Прямо здесь?
   Варяник немного смутился.
   - Лучше куда-нибудь пойдем.
   - Тут есть не подалеку кафе. Ты не против?
   - Все равно.
   - Тогда пойдем.
   Когда Разлогов вошел в кафе, то первым делом невольно посмотрел на тот столик, за которым совсем недавно они сидели с Анной. Сам не знаю, почему он решил выбрать место подальше от него.
   Они сели. К ним тут же подскочила официантка, та самая, что обслуживала их с Анной.
   - Нам по стакану чая, - заказал Разлогов. - Ты не против? - обратился он к молодому человеку.
   - Мне все равно.
   - Значит не против. Чаю, пожалуйста.
   Официанта ушла.
   - О чем же ты хотел со мной поговорить? - спросил Разлогов.
   - Будто вы не догадываетесь, - усмехнулся Варянек.
   - Нет.
   - Я требую, чтобы вы оставили бы ее.
   - А у этой "ее" есть имя и фамилия?
   - Не делайте вид, что не понимаете. Терпеть не могу, когда пожилые мужики врут, как дети.
   - Я не понимаю, но догадываюсь. Ты говоришь об Анне.
   - Она моя. И будет только моей.
   - Странно слышать такие речи, будто мы вернулись на несколько тысяч лет назад, в славную эпоху рабовладения. У тебя есть на нее купчая? Я бы хотел взлянуть на документ. Правильно ли он составлен. Все ли печати на месте.
   - Бросьте, вам ли не знать, что любовь - это и есть настоящее рабство.
   - Это не любовь. Это чувство собственности.
   - Плевать. Любовь, собственность. Какая разница? Я не могу без нее. А почему не столь уж важно. И предупреждаю: не вставайте на моем пути.
   - А до ее чувств, я так понимаю, тебе нет дела.
   Варяник несколько секунд молчал, словно собираясь с мыслями.
   - Разве не вы утверждаете, что каждый человек свободен?
   - И что из этого следует?
   - А то, что моя свобода включает и ее.
   - Ты, как и очень многие, путаешь свободу и произвол. Знаешь, чем они отличаются. Произвол - это свобода только для себя и за счет других. А свобода она для всех, это когда ты и другой абсолютны равны. И если кто-то не свободен, ты не свободен тоже. И свобода другого увеличивает твою свободу. Потому что вы с ним едины.
   - Это ложь, профессор, другой - это не я и никогда мною не будет. Это всего лишь сладкая сказка. В этом мире каждый за себя. Только тогда он по-настоящему свободен.
   - Боюсь, нам не понять друг друга, а значит не договориться. Но меня беспокоит другое, я опасаюсь, что если твои взгляды не переменятся, ты принесешь Анне много зла. Да и не только ей. Неужели только в этом и состоит твою любовь? Лучше всего тебе уехать куда-нибудь подальше. Там ты убережешь не только ее, но и себя. Потому что, на мой взгляд, ты представляшеь для самого себя большую опасность.
   - Спасибо за совет, профессор. Но я не припомню, чтобы я за ним к вам обращался.
   Варяник резко встал и едва не выбил из рук поднос принесшей чай официантки. Та удивленно посмотрела ему вслед и поставила чашки на стол.
   - Спасибо, но про-видимому, чай сегодня отменяется, - сказал Разлогов, расплачиваясь. Он тоже встал и направился к выходу.
  
   Глава 18
  
   Владислав особенно и не надеялся на успех разговора с Разлоговым. Он знал, что ничего путного из него не выйдет. Да и что может выйти, если он по большому счету не знал, что хочет иметь на выходе. Он же не такой наивной, дабы надеяться, что этот профессор откажется от своих домогательств по отношению к Анне. А то, что он на нее глаз положил, это он понял еще во время их первой случайной встречи. Разлогов тогда так на нее пялился, что он, Владислав сразу и почувствовал: быть беде.
   Вот и затеял он этот пустой, ни к чему не ведущий разговор только для того, чтобы хоть как-то ослабить внутреннее напряжение. С тех пор, как Разлогов появился в университете, оно росло с каждой новой их встречей. Ему же не нравилось в Разлогове все: ни то, что он им вещает с кафедры, ни как ходит, ни его худосочный вид. Одним ударом можно переломить пополам.
   Невольно Владислав посмотрел на свой натренированный многолетними занятиями боксом кулак. Почему-то с раннего детства его влекли именно боевые виды спорта. Он перепробовал их немало и везде ему пророчили хорошее будущее. Но к собственному удивлению, несмотря на пристрастие к спорту, эта стезя его почти не влекла. Ему нравился сам поединок, процесс единоборства, возможность одолеть соперника. Его захватывала ярость боя, растущее внутри него с каждым его мгновением стремление сокрушить противника, навязать ему свою волю. В этом заключалось что-то невероятно притягательное и захватывающее, поднимающее его куда-то вверх, на какую-то иную ступеньку бытия.
   Может быть, он все же посвятил себя спорту, если бы в старших классах его вдруг не охватило страсть к философии. Произошло все совершенно случайно, в его руки попала книга Ницше: "Так говорил Заратустра". И Владислав понял, что она попала к нему не случайно, что это перст судьбы и что путь его совсем иной. Скучно становится чемпионом, что в этом такого особенного; каждый год этого звания удостаиваюстя сотни людей, а добиваются тысячи. Что он приобретет, если к этому длинному списку присоединит и свою фамилию? Да ровным счетом ничего. Это дорога, которая никуда не ведет, вернее, ведет в серую обыденную повседневность, в полное забвение, которое непременно наступит в один момент. Да и что за удовольствие бороться на ковре или на ринге по строго написанным какими-то идиотами правилам, под строгим оком судьи, который всякий раз останавливает тебя, когда начинаешь только-только ловить ни с чем не сравнимый кайф господства над побеждаемым соперником. Нет, этот скучный, строго упорядочный и жестко управляемый спектакль не для него. Ему нужна полная свобода, возможность окунуться в штормовую стихию собственных чувств и эмоций. Ему требуется та самая неограниченная власть над собой, которой призывал обрести Заратустра, бросивший смелый вызов всем устоявшимся канонам и затхлым, как старый чердак, моральным предрассудкам.
   Владиславу нравилась философия тем, что это тоже был тоже борьба, только в чистой сфере мысли, без мордобоя, но не менее, а то и более жестокого и бескромпромисного. Приступая к чтению очередного философского трактата, он преследовал исключительно цель найти аргументы для того, чтобы не оставить камня на камне от этого опуса. Страсть к опровержению, к несогласию захватила его целиком, а цепкий и изворотливый ум почти всегда находил возможность удовлетворить ее. С некоторых пор преподаватели стали его бояться, так как он всегда был готов вступить в спор. А так как к каждому подобному состязанию Владислав готовился весьма тщательно, штудировал много книг, то некоторые лекторы, зная о том, какое тяжелое испытание им предстоит, с испугом входили в аудиторию.
   Эта репутация талантливого, но очень своенравного студента напоняла душу Владислава гордостью. И именно она во многом и помогла быстро завоевать Анну, которая пленилась необычным сокурсником с оригинальным умом и своенравным характером.
   Как ни странно, но в Разлогове он чувствовал родственную себе душу; тот тоже бросал вызов всему устоявшемуся, для него так же не существовала власть традиций. Но на этом родственные начала заканчивались, дальше Владислав ясно ощущал, как расходятся, словно железнодорожные ветки, их пути. Разлогов призывал отказаться от самого себя, соединиться со Всеобщим, для него любовь означала растворение в другом. Владислав же категорически отвергал эти призывы, он видел смысл в утверждение своего я, в подчинение этому я я других. Какой толк в любви, если она не ведет к обладанию, если не становишься господином того, кого любишь. Можно искать соединение со Всеобщим, растворяясь в другом, а можно это делать, поглощая другого.
   Но именно с Анной все получилось ровным счетом наоборот. Он сразу почувствовал, что эта хрупкая девушка со странным, немного отрешенным лицом, и есть его судьба. Хотя все по началу развивалось так, как он и желал. Она покорилась ему быстро, гораздо быстрей, чем он даже того хотел, покорилась с какой-то иступленной радостью. Правда Владиислав не любил быстрых побед, больше всего удовольствия он получал от самого процесса завоевания. А когда противник сдается почти сразу, то и победа не в сласть, так как не успевает созреть до уровня спелости чувство превосходства над ним. А именно оно-то и является конечным смыслом ради чего все затевается. И быстрая капитуляция Анны по началу его немного разочаровала.
   Но с некоторых пор между ними возникло охлаждение. Вернее, холод стал исходить со стороны Анны. Она начала отдаляться от него, как теплоход от причала, - медленно, но с каждым днем, с каждой минутой это расстояние увеличивалось. А как только появился на горизонте Разлогов, девушка юросилась к нему. И никакие ее разговоры о дружбе не могли скрыть того очевидного факта, что на самом деле между ними быстро вырастает стена.
   Владислав посмотрел на часы. Ребята его уже ждут. Отлично, по крайней мере они не ставят под сомнение его право на лидерство. Это был небольшой кружок, он возник совершенно случайно два года назад. Он тогда приобрел уже некоторую известность в университете благодаря своим нестандартным высказываниям и поступкам. В курилке у него завязался разговор с несколькими студентами, которых он почти не знал. Но оказалось, что они давно и с интересом присматриваются к нему, более того, ищут человека, способного их возглавить. Никаких ясных идей у них не было, скорей их толкнуло друг к другу какое-то стадное чувство, желание противопоставить себя остальным, идти не вместе со всеми, а исключительно по своему пути. Они проговорили несколько часов; из курилки переместились в пустую аудиторию; когда их оттуда попросили, пошли в известную среди студенческой братии пивную, славившуюся своими низкими ценами, разведенным пивом и жуткой антисанитарией. В ней-то они и оформили создание некого тайного общества, без цели и без программы, просто лишь для того, чтобы быть вместе. Нечто вроде семьи или общины.
   За это время к ним присоединились всего два новых человека. Но они и не стремились к росту своих рядов, такой задачи, по крайней мере на данном этапе, их кружок не ставил. Но эти годы не прошли напрасно, постепенно они стали по немногу понимать, чего же они хотят, что за порыв однажды сплотил их вместе.
   Владислав шел к ребятам и обдумывал, что он им скажет. Лекции Разлогова, последняя встреча с ним устремила поток его мыслей по новому руслу. а то, что оно пробивало себе дорогу совсем не в той стороне, куда его направлял преподаватель, радовало молодого человека особенно сильно. Он инстинктивно чувствовал, что отныне его жизнь будет озарена тотальным противостоянием этому человеку. Ни одна его идея, ни одна, даже самая ничтожная мысль, ни один душевный порыв никогда не найдет у него, Владислава, согласие или сопереживание. И эта идейная борьба отныне окрашивается личным соперничеством из-за женщины.
   Владислав вдруг повеселел. Он необычайно ясно представил себе весь свой жизненный путь. До сих пор его скрывал непреодолимый мрак, в котором приходилось искать дорогу на ощупь. Но отныне все становится иначе, в тумане появились первые проблески. Конечно, он еще не ведает, к чему эта кривая его выведет, пока лишь просматривается только общее направление поиска. Но и это уже совсем немало. Произошло главное, случился прорыв. И дальше будет существенно легче.
   Даже его спор с Разлоговым об Анне теперь выглядел иначе. Это всего лишь еще один пункт в их глобальном противостоянии. Пусть очень важный, даже болезненный, но не более того. Есть вещи и по важней. Тот путь, которым он намерен идти, значит несравненно больше. Он убежден, что за ним со временем пойдут и другие. Много других, И он докажет и ему, и ей, да и всем остальным, на чьей стороне правота и сила.
   Ребята его уже ждали. Они собирались на квартире одного из членов кружка - Сергея Ивлева. Отец его был богатым человеком и деньги, которые выделял сыну, хватало на то, чтобы снимать большую квартиру, которую они и превратили в свой штаб.
   Владислав открыл дверь своим ключом. По согласованию с хозяином он мог приходить сюда в любое время дня и суток. В комнате полукругом сидели все члены кружка. Их было пятеро, с ним - шестеро. Владислав оглядел свое воинство. Конечно, оно очнеь малочисленное. Но это только начало, а что будет дальше, посмотрим.
   - Привет! - бросил он.
   - Мы тебя давно ждем, - сказал Юрий Субботин. Хотя он был почти на два года старше Владислава и успел отслужить в армии, но считался правой его рукой и безоговорочно признавал авторитет Владислава.
   - Я шел медленно, потому что думал, - ответил Владислав. - Нам пора уже ясней представлять, чего же мы хотим, чего требуем. Пока мы внятно не заявим о том, чего добиваемся, то будем собираться в этой квартире в том же составе до бесконечности. Мощные политические движения возникали из малюсеньких кружков. Но эти люди знали, чего хотели, у них была своя программа, это делало их сразу сильней. Даже пусть она будет самой дурацкой, не важно. Если идеи четко сформулированы, разложены по полочкам так, чтобы в них мог бы разобраться любой идиот, это сразу придает им огромную силу. Умничать можно всю оставшуюся жизнь, да что проку в этом.
   - Но что за идея? - от имени всех собравшихся поинтересовался Субботин.
   Владислав с сомнением посмотрел на своих единоверцев. Поймут ли они его? Он давно шел к этой идее, но только сегодня благодаря Разлогову она вдруг ярко выстветилась в мозгу. Сперва она даже показалась ему нелепой, но чем больше он размышлял над ней, тем привлекательней казалось. Именно нечто подобное даже ждет мир. Только никто до него по-настяощему не осмелился это провозгласить. А у него хватит смелости.
   - Слушайте меня, что я вам скажу. Нам нужен бунт. Но бунт не ради какой-то конкретной цели, не ради чей-то паршивой глупой идейки, а бунт ради самого бунта. Людям до чертиков надоело соблюдать все эти бесчисленные правила и установления, они живут в них, словно в клетке. То нельзя и это нельзя, так не надо и по другому тоже не следует. Даже трудно себе представить, скольких тошнит от всего этого и сколько мечтают выбраться из этой западни, глотнуть свежего воздуха настоящей свободы.
   - Ну, предположим, тошнит, тут я не спорю, - сказал Субботин, - и что из этого?
   - А то, что человек имеет право на бунт только потому, что его тошнит от этого мира. Он хочет освободиться от него. Абсолютно никакой идеологии, одна тошнота. Тошнота, которая приводит к полной свободе. Если кто-то верит в Бога, то тем самым через бунт он с ним сливается, если кто-то верит в черта, то он через бунт соединятеся с ним. Если кто-то ни во что не верит, то бунт служит доказательством его неверия. Если кто-то хочет секса, пусть его его получит выше крыши, а кто хочет денег пусть набьет ими полные карманы. Главное - это не подчиняться обществу, не подчиняться никому, никаким законам, ни каким условностям. Мы выпадаем отовсюду, куда нас пытаются запихнуть. Наша высшая идея - никакой идеи, наша высшая любовь - никакой любви. Мы отвергаем все не потому что мы это не признаем, а потому что мы все отвергаем изначально. Мы крушим все, что стоит на нашем пути, что мешает нам идти свободно и беспрепятственно. Нас ничего не должно останавливать, даже убийство. Мы не аморальны, потому что аморальны те, кто не соблюдает мораль. А мы ее не признаем, она для нас не существует, как вчерашний туман. Мы во всем абсолютны, и от всего независимы. Мы новое поколение бунтарей, которое бунтуюет не ради чего-то и не против чего, а потому что такая его природа. Бунт внутри нас и мы лишь хотим высвободить его энергию. А затем следовать за ней туда, куда она нас поведет. Мы сами на знаем, где в конце концов окажемся, к чему придем. Но нас это нисколько не интересует. Тот, кто все время думает о последствиях своих действий, жалкий слюнтяй.
   - Здорово! - воскликнул Илья Соболев, самый младший из них и самый восторженный. - Это то, что нам надо. Какие только причины не выдумывали, чтобы поднять бунт. А он нужен сам по себе.
   - Молоток! - одобрил его Владислав. - Именно об этом я вам и толдычу. Все предельно просто. Однажды мы поднимем бунт и призовем всех, кто хочет через него раскрыть себя, обрести подлинную свободу встать под наши знамена. Я нисколько не сомневаюсь, что к нам присоединятся миллионы, потому что в тайне об этом мечтают огромное число людей. только боятся признаться в этом даже себе. Но как только они увидят, что есть люди, которые выражают их чаяния, они пойдут за нами. И тогда они поймут, кто мы такие!
   Перед мысленным взором Владислава одновременно возникли Разлогов и Анна. Они стояли рядом и почему-то держались за руки. Ну ничего, однажды он разобъет это трогательное единение.
  
   Глава 19
  
   Палий с самого утра, едва проснулся, думал только об одном: придет Ольга или не придет на свидание. И в университете на лекции его сверебила та же мысль. И что с ним такое происходит, у него на лицевом счету немало романов, но никогда он еще так не волновался, как в этот раз. Неужели он столь сильно влюблен в эту женщину? И не настало ли время разобраться в чем кроется истинная причина столь пылких и обостренных чувств?
   Хотя занятия уже кончились, у него еще оставалось много времени до назначенного часа. Чтобы успокоиться и хотя бы частично разобраться в себе, Палий решил прогуляться по городу. Тем более погода была, как на заказ, превосходной; неяркое, но еще сохраняющее тепло солнце светило с не по-осеннему ясного голубого неба. ветра почти не было, зато деревья поражали разноцветной палитрой своих красок.
   Он направился к выходу из университетского городка как вдруг заметил, что впереди него, всего в каких-то ста шагах идет Разлогов. Несколько секунд Палий размышлял, стоит ли ему догонять его, учитывая сегодняшние особые обстоятельства. Но затем решил: а почему собственно и нет. Это даже пикантно перед свиданием с женой провести какое-то время с мужем.
   Палий догнал Разлогова. Он явно обрадовался его внезапному появлению. По-видимому, ему скучно, мысленно хмыкнул Палий.
   - Как хорошо, что мы встретились. А то такая замечательная погода, а ты идешь один. Хочется с кем-то поговорить, - подтвердил Разлогов догадку своего коллеги.
   - Я тоже рад нашей встречи. Ты куда идешь?
   - В центральную библиотеку, в нашей университетской я не нашел кое-какие книги. Надеюсь, что они есть там. Погода хорошая, вот и решил добраться до нее пешком.
   - В таком случае нам по пути. Я тоже иду в том направлении. И тоже решил по той же причине пройтись пешком.
   Они оба одновременно улыбнулись. Правда Палию было не совсем до смеха. Центральная библиотека располагалась всего в каких-то двести метрах от сквера, где должно было состояться у него свидание с Ольгой. Первым его импульсом было под каким-нибудь предлогом как можно скорей расстаться с Разлоговым. Но внезапно вся ситуция в его глазах приобрела комический оттенок. Он проводит мужа до места назначения, а затем пойдет на встречу с его женой. Чем не сюжет для фильма.
   - О чем твоя книга? - спросил Палий. - Мы как-то все не удосужимся как следует поговорить о ней.
   - Меня давно волновала мысль о формах и пределах человеческого познания. Пора окончательно определиться с тем, каким образом для человека возможно познать мир.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Например, до какого уровня человек способен познать мир с помощью ума. Философия всегда априори считала его если не единственным, то уж точно главным инструментом познания. Но на самом деле разум может познавать мир лишь в определенных границах. Использование его за этой территорией ведет к гигантским искажением действительности. Дальше должны вступать в действие иные познавательные возможности человека. Ведь это отнюдь не случайно, что Создатель резко разделил их, не позволяя нам воспринимать мир таким, какой он в реальности.
   - А в самом деле зачем он это сделал?
   - Ты хочешь, чтобы я отвечал бы за Бога, - улыбнулся Разлогов.
   - Почему бы и нет. В этом и заключается работа философа, он дает объяснения Его замыслам и намерениям. Другое дело, как это у нашего брата получается на практике. Об этом мы спорим уже не одно тысячелетие.
   - Ты прав. В самом деле, что нам еще остается, только давать ответы от божьего имени. Так вот, отвечая тебе от имени и по поручения Всевышнего, полагаю, что это задумано для того, чтобы сделать практическую и позновательную деятельность человека многогранной. Ведь мы делаем то, что познаем, а познаем то, что делаем. Ум позовляет нам познать, а значит и преобразовывать физический мир или по-другому мир времени и индивидуальных сущностей и явлений, а способность мистического познания дает возможность постигать другую сторону мироздания, ту, откуда все и проистекает, осознать единство всего сущего. И между двумя этими видами познания и протекает весь эволюционный процесс.
   - Мне кажется, ты не открываешь Америку. Эти идеи хорошо и давно известны.
   - Нет, конечно, Америку не открываю. Но мне представляется необходимым наконец четко разграничить и определить пределы философии, возможности и методы ее познания. Тогда мы избавимся от самомнения и начнем гораздо реалистичней смотреть на самих себя. Очень важно всегда знать, что мы можем узнать, а что останется непознанным. Прежде чем начинать выдумывать очередную теорию, почему бы предварительно не провести анализ, а что реально она в состоянии объяснить. Мне всегда удивляло это свойство нашего брата выдвигать конечные учения. Каждый из нас втайне уверен, что именно ему откроется главная истина во всей своей полноте. Но при этом не даем себа труда выяснить, а находятся ли наши познавательные возможности на соответствующем этой задачи высоте.
   - В твоих рассуждениях есть свой резон, - согласился Палий. - Но по сути дела ты меняешь основной предмет нашей уважаемой науки. Вместо того, чтобы искать подлинный смысл всех вещей и взаимосязей, ты делаешь акцент на изучение наших позновательных возможностей. Но что нам делать после того, как мы их изучим? Будет ли польза от этих знаний? А вдруг мы придем к выводу, что вообще ничего не в состоянии познавать, и мы окончательно впадем в абсолютный агносцицизм?
   - Все как раз с точностью наоборот, - не согласился Разлогов. - Хотя внешне выглядит именно так, как ты говоришь, и такое вполне возможно. Но моя мысль течет по другому пути. Речь идет об анализе нашего сознания, о том, что в нем содержится и не только с точки зрения конкретных знаний, сколько с точки зрения познавательных возможностей. То есть, почему бы каждому из нас не попытаться понять, а до какого предела абсолютного разума дошло наше сознание. И только после того, как этот предел установлен, можно начинать постигать истину в ее окончательном варианте. Разумеется, помня, что полноее ее постижение человеку не подвластно. Быть может, этот постулат и должен стать главным в нашей с тобой профессии.
   - Значит, ты решил начать бороться с самомнением, - заметил Палий, - которое у нашего брата, пожалуй, самое сильное, чем у всех предствителей других профессий вместе взятых.
   Разлогов засмеялся.
  - Можно сказать и так. И в первую очередь намерен бороться с собственным самомнением.
  - В таком случае желаю тебе удачи. Не исключено, что и я к тебе как-ибудь присоединюсь. Но не сейчас.
   Палий замолчал, так как они подошли к библиотеке.
   - Здесь наши с тобой дороги расходятся, - улыбнулся он. - Надесь, не во всем остальном.
   - Как получится, Валера.
   Палий удивленно посмотрел на Разлогова, почему-то он не ожидал от него услышать такого ответа. Уж не подозревает ли он об его интриги с Ольгой?
   Он внимательно посмотрел на Разлогова и немного успокоился. Выражения его лица было вполне дружеским. Скорей всего он имел совсем другое.
   Они распрощались. Палий проводил Разлогова взглядом до дверей, убедился, что он вошел в библиотеку. Затем направился к сверику. До свидание оставалось еще минут пятнадцать. Он не сомневался, что оно состоится. Ольга желает этой встречи ничуть не меньше, нежели он. А, может, и больше.
   Палий сел на скамейку. Он попытался сосредоточиться на только что состоявшимся разговоре и вообще на отношениях с Разлоговым. Иногда он ловит себя на том, что ему становится неловко его обманывать. Вот уж кто не заслужил к себе такого отношения, так это Саша. Хотя подчас он его раздражает. Чего он хочет доказать, чего добиться? Дойти до предела возможного? Вот он, Палий, вовсе не стремиться добраться до самой сути, ибо давно понял бессмысленность и бесплодность этих попыток. Да и что эта суть она ему по большому счету способно дать? Что он будет с ней делать? Вертеть между пальцев, наслаждатсья ее запахом. Жизнь - это краткий миг между двумя вечностями: той, что было до твоего появления на свет, и той, что будет после. И все остальное не столь уж важно. Зачем мы существуем, с какой цели вышли из мрака небытия? Можно придумать любое количество гипотез, отвечающих на эти каверзные вопросы. Но человек даже не в состоянии понять, какая из них истинная и есть ли среди них таковая. И ради этой химеры столько споров, люди готовы перегрызть друг другу глотки, дабы отстоять свою правоту. Словно бы какой-то невидимый механизм действует в нас, заставляя отстаивать свою точку зрения нередко даже ценой собственной жизни. Но вот у него такого тяготения нет, для него философия одновременно и способ зарабатывания на хлеб насущный и любимое развлечение. Но не более того. А потому он не намерен ничего, что происходило, происходит и будет происходить в его жизни воспринимать уж чересчур серьезно. А значит, и его сегодняшнее свидание вполне оправданно со всех точек зрения.
   Палий посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что пока он предавался размышлениям прошло уже больше получаса, а Ольга все так и появилась. А если она решила вообще не приходить?
   Хотя он только что успешно убедил самого себя, что ничего не стоит воспринимать слишком серьезно, отсутствие Ольги по-настоящему огорчало его. Получается, что с этим свиданием он связывал гораздо больше ожиданий, чем до сих пор признавался себе.
   Он подождал еще минут пятнадцать с тревогой и нетерпением, всматриваясь в том направлении, откуда должна было появиться Ольга. Но она не приходила. Он почувствовал раздражение. Невольно его взгляд устремился на библиотеку, где находился Разлогов. "Признаю, этот тайм выиграл ты. Но не весь матч, до конца поединка еще далеко. И не надейся. я не сдамся. Она будет моей. Так и знай", - послал он Разлогову мысленное послание.
   Палий встал и медленно направился к автобусной остановке.
   Глава 20
   О новом епископе ходили многочисленные, но противоречивые слухи. Одни со знанием дела уверяли, что это назначение является чуть не ссылкой, другие утверждали прямо противоположное, что эта должность даже не просто повышение, а очередная ступень на пути к шапки патриарха. И как только место окажется вакантным, он переберется в покои в Даниловом монастыре.
   Одно было известно точно, что владыка Венимамин является если не реформатором церкви, то по крайней мере не чужд современным влиянием. Именно из-за разногласий с частью церковного руководства и оказался тут. И теперь сторонники ждут лишь подходящего момента, дабы провозгласить его неформальным преемником нынешнего главы церкви.
   Шамрин давно хотел попасть на прием к епискому, но путь к нему преграждала целая рать служителей его канцелярии. С прежним руководителем местной епархии и его окружением дружба у Шамрина не очень получилась, его идеи воспринимались ими весьма настороженно, если не враждебно. Но теперь появился совсем другой человек с гораздо более широким кругозором. И с ним могли завязаться совсем иные отношения.
   Радости и изумления Шамрина не было предела, когда ему позвонили из канцелярии и от имени епископа сами пригласили его на встречу с ним. От переполнивших его чувств Шамрин аж запрыгал, чем вызвал изумление у жены, привыкшей видеть мужа почти всегда сдержанным и уравновешенным.
   До встречи оставалось еще целые сутки, и это время он посвятил обдумыванию предстоящего разговора. Тем для обсуждения было предостаточно, но из них нужно было выбрать наииглавнейшую. Владыка должен увидеть в нем человека, способного развить его идеи, довести их до нужной литературной и философской кондиции.
   И все же почти с самого начала среди прочих тем уверенно пробивала дорогу одна - Разлогов. Да, он будет непременно говорить о нем, сумеет внушить епископу чувство той опасности, который несет в себе этот человек.
   Резиденция епископа располагалась рядом с кафедральынм собором в не слишком большом, но красивом старинном особняке. Шамрин прибыл заранее и ему пришлось подождать назначенного часа. Но он не считал это время потерянным, направился в храм и стал молиться. Он давно заметил благостное влияние, которое оказывало на него молитва, оно помогало собраться с мыслями, придавало дополнительную смелость и целеустремленность его поступкам. И вот и сейчас он ощутил ее благотворное влияние.
   Он стоял перед алтарем и смотрел на знакомые ему лики святых. В такие минуты он ясно ощущал, как устанавливается между ним и ими вневременная связь. Эти люди во имя веры совершали удивительные подвиги, явив чудеса небывалой силы человеческого духа. Только присутствие Бога в их душе помогло им выдержать столь ужасные истязания и муки. И он, если понадобится, повторит их славные деяния во имя Того, кто взяв на себя грехи мира, позволил себя распять, как последнего раба.
   Полный водушевления, он вышел из собора. Настало время идти на аудиенцию.
   Он сразу заметил по поведению чиновников епископа, что отношение к нему изменилось. Если раньше с ним и говорить-то по-настоящему не хотели, то сейчас все были максимально любезны и предупредительны. Это еще больше усилило его уверенность в судьбоносности предстоящего разговора.
   Кабинет у епископа был просторный и красиво обставленный. Шамрин быстро приблизился к его владельцу и приложился к ручке. И только после этого взглянул на него.
   - Садитесь, Дмитрий Тихонович, - вполне по светски проговорил епископ.
   Шамрин сел и стал внимательно разглядывать его. До сих пор он видел епископа только на расстоянии. У него было умное и волевое лицо. Несмотря на возраст, а ему приближалось к шестидесяти, кожа была гладкая почти как у юноши. Но больше всего поражали его глаза; такого пристального, смотрящего прямо в душу взгляда Шамрин еще не встречал.
   - Рад нашему знакомству, - произнес владыка. При этом он смотрел на Шамрина так пристально, что по его груди даже пробежал холодок. - Мне знакомы ваши труды. Я давно хотел с вами встретиться. Многие ваши обновленческие идеи весьма полезны и отвечают духу времени.
   - Не все так думают, - с горечью заметил Шамрин.
   - Разумеется, не все. А когда новаторство приветствовалось всеми? Была ли такая эпоха? Но в этом и ценность ваших идей. Если бы весь клир придерживался бы таких воззрений, какой бы был смысл в ваших трудах. Я полностью разделяю вашу позицию: в этом грешном мире все должно меняться, Только в этом залог неизменности и незыблемости нашей церкви.
   - Совершенно справедливо, ваше святейство, - воодушевился Шамрин. Неужели ему так сказочно повезло и наконец-то встретился человек, который разделяет его взгляды. У него вдруг возникло почти непреодолимое желание еще раз приложиться к этой холеной ручке.
   - Не думайте, что все обстоит так просто и что вам гарантирована моя поддержка, - словно поняв его чувства, охладил пыл своего собеседника епископ. - Вам еще предстоит многое доказать и сделать. Не все считают вас благонадежным.
   - Я всегда был горячо предан нашей церкви, - горячо возразил Шамрин.
   - Мне это известно, но то, что знаю и понимаю я, еще не означает, что того же мнения придерживаютя и другие. Причем, весьма влиятельные иерархи. Борьба только-только разворачивается. И мне нужны верные сторонники, а не попутчики, идущие со мной вместе до первого серьезного испытания.
   - Я готов! - воодушевился Шамрин.
   Владыка Вениамин задумчиво смотрел на сидящего перед ним человека. Шамрину очень хотелось проникнуть в его мысли, но лицо епископа было непроницаемо, как у сфинкса. Он умеет владеть своими эмоциями, сделал вывод Шамрин.
   - Не всегда благие цели достигаются благими средствами, - вдруг негромко, скорей не сказал, а обронил епископ.
   - Я знаю, - так же негромко ответил Шамрин.
   Они посмотрели друг на друга, как два заговорщика. Это было единственое мгновение в течение всего разговора, когда маска невозмутимоссти слетела с лица епископа и открылось то выражение, которое скрывалось за ней.
   - Отдаете ли вы себе отчет, что придеться сражаться сразу же на двух фронтах? - вдруг спросил владыка.
   - Да, это неизбежно. Мы со всех сторон окружены врагами, как внешними, так и внутренними.
   Епископ, соглашаясь, кивнул головой.
   - Мне известно, что вы схлестнулись с очень опасным врагом.
   Он имеет в виду Разлогова, словно обожгла мысль Шамрина.
   - Да, я говорю о нем, - словно бы прочитал ее епископ. - Я изучал его труды, это очень опасный враг. Его Бог - это не наш Бог. Его Бог - враг нашему Богу.
   Как образно и емко он охарактеризовал его учение, искренне восхитился Шамрин.
   - Я с вами полностью согласен, так все и есть.
   - Есть мыслители, с которыми церковь полностью не согласна, она с ними полемизирует, но при этом и хочет ужиться. А есть мыслители, с которыми не может быть компромисса. Мы или они. Мы вовсе не хотим такой постановки вопроса, но именно они нам не оставляет иного выбора.
   - Я сразу это понял, как увидел его. Он толкает всех нас в никуда, в беспредельную пустоту. И из нее никому не выбраться.
   Владыка молчал, о чем-то задумавшись. Шамрин терпеливо ждал, когда он нарушит свою немоту.
   - Это древняя борьба, которая церковь вела с ересями, - вдруг произнес епископ. - И всегда выходила победителем. Потому что чувствовала свою правоту, потому что ей помогал Бог. Но эта не ересь, это во сто крат хуже, это полное отрицание всего и вся. Если нет ничего, то нет и Бога. Нет и его божественной любви и сострадания к своим детям. Что же остается от человека?
   - Дух отрицания всегда был силен в человеке, так многим казалось, что они становятся свободными. А он им просто переполнен, - поспешно вставил Шамрин.
   - Свобода только в Боге, - наставительно произнес епископ. - Тот, кто отрицает Бога, отрицает и свободу.
   - Да, - снова поднялось в Шамрине ликование, - Иисус, прибитый к кресту, был во сто крат свободней всех тех, кто обрек его на мучения.
   - Я рад, что вы понимаете это. Но свобода - самая беззащитная вещь на земле. Любой может растоптать ее.
   - Не дадим! - От охватившего его возбуждения, Шамрин даже вскочил со стула.
   - Успокойтесь. - На лице владыки обрисовался и почти сразу же исчез абрис улыбки. - Еще ничего не потеряно. И ни ему отнять у нас то, что вручил нам Господь. Но мы должны быть бдительными.
   - Я делаю все, что от меня зависит.
   - Мне известны ваши старания. Но нужно больше.
   - Я готов!
   - Вас ничего не остановит.
   - Ничего!
   - Мы скоро вернемся к этому разговору. Я вижу, что вас ждет славное будущее. Как следует подумайте еще раз над моими словами. Эта та самая миссия, которую поручаю вам не я, не мои единомышленники, а Он. Помните об этом всегда.
   Шамрин понял, что аудиенция подошла к концу. Он снова подошел к владыке и облобызал его ладонь. Его губы дольше, чем обычно, прильнули к руке епископа. Но тот не воспротивился, а позволил ему целовать себя столько, сколько хотелось Шамрину. И это был еще один добрый знак.
   - Я скоро призову вас, - сказал владыка на прощание.
  
   Глава 21
  
   - А почему бы сегодня не поговорить о самом Боге? Все с Него начинвает-ся и все им и заканчивается. Чего бы мы не делали, какие бы деяния не совершали, нам все равно не выйти за установленные им пределы. Есть два мнения о Боге. Одни полагают, что Он - это внешний атрибут, который все создал, а сам с тех пор располагается где-то в сторонке, взирая оком строгово надзирателя за всем, что происходит в мироздание. Другое мнение заключается в том, что нет ничего кроме Бога и все мы не более чем Его проявления. Иными словами, мир - это иллюзия. Правда приверженцы этой теории почему-то никогда не объясняют, а что такое иллюзия? И кто ее видит? Если человек - иллюзия, то сомнительно, что иллюзия возникает у иллюзии. Получается уж больно сложная и непонятная конструкция. Если же иллюзия возникает у самого Бога, то не следует ли признать в таком случае, что у Него есть проблемы с психикой и Ему неплохо бы показаться психиатору. Но вот беда, психиатр - не более чем иллюзия, а следовательно и помочь даже такому VIP-пациенту просто некому. Конечно, все мною только что сказанное можно воспринимать в качестве шутки. Но иногда в шутке больше истинности, чем в многостраничных серьезных научных трудах весом чуть ли не в килограмм. Еще в детстве меня поразил один странный силлогизм, пришедший к нам из далекой эпохи. На уроке закона божия в старой гимназии ученик спрашивает учителя: "Скажите, батюшка, вот вы в последний раз нам говорили, что бог всемогущ и вездесущ". "Да, говорил". "Тогда скажите, а может ли Он создать такое место, куда сам не в состоянии попасть. Если может, то Он не вездесущ, а если не может, то - не всемогущ". Попробуйте найти решения этой задачки.
   Разлогов, улыбаясь, стоял на кафедре и смотрел в зал. Он не случайно решил посвятить лекцию этой теме, так как чувствовал, как среди его слушатей конденсируется заряд напряжения, и ему требуется некоторая разрядка. Конечно, можно попробовать спустить все на тормозах, увести слушателей от главных вопросов к второстепенным так, чтобы их мысль оказалась бы в таком лабиринте, из которого выбраться очень трудно. Именно по нему в безнадежном поиске выхода блуждали сотни мыслителей в самых разных эпох. Но это ложное решение проблемы. Уж лучше довести все до крайней точки, когда станет окончательно ясно: могут ли его слушатели продолжать дальше двигаться вместе с ним по этой дороге или лучше каждому пойти по своей тропинки.
   Поднялась Анна.
   - Если на вопрос нет ответа, следовательно он сформулирован неверно.
   - С этим можно согласиться, но как тогда сформулировать его правильно.
   - А почему бы не предположить, что Бог подобен писателю или художнику, который создает свое произведение, а дальше его жизнь и судьба от него не зависит, - выкрикнул, не вставая Варяник. - Он сделал свое дело, а все остальное поручил нам. И тогда становится понятным, зачем нужен человек. Он выполняет его работу. И как мы решим, так и будет. И есть ли вообще в таком случае смысл так много размышлять о Боге. Он остался в далеком прошлом, а сейчас его как бы нет с нами, подобно тому как нет наших далеких предков. А значит мы вольны поступать так, как нам угодно. Он нам не указ.
   - Если правильно вас понял, Владислав, то вы подводите нас к старому тезису: если Бога нет, или если он не принимает участие в наших делах, то все можно. Так как нет никаких моральных законов. И даже оправдание не нужно, просто добро и зло абсолютно равнозначны.
   - Это неплохая мысль, - одобрил Вариник. - Я, пожалуй, возьму ее на вооружение.
   - Мысль на вооружение, - усмехнулся Разлогов. - Уж лучше сразу автомат. Зачем промежуточные звенья, все равно этим однажды все кончится. А там совсем близко до того, чтобы установить свой порядок, когда человек принимает на себя функции Бога и на этом основании считает, что обрел право распоряжатья судьбами других людей.
   Разлогов посмотрел на молодого человека, тот не мигая встретил его взгляд. Более того, он усмехнулся.
   - Может, и так, - пробормотал Варяник. - Кто-то же должен устанавливать порядок, коли Бог устранился от этой задачки.
   - Знаете, что в нашем обмене мнения мне показалось самым интересным, - проговорил Разлогов. - Едва мы усомнились в существование Создателя, вернее, в то, что он принимает непосредственное участие в жизни, как почти мгновенно пришли к идее о полной вседозволенности, о том, что любой, кто возьмет в руки автомат, имеет право устнавливать свой порядок, превращать других в рабов. Не правда ли удивительно. Вот о чем стоит всем нам задуматься. Я честно говоря до сего момента и не предполагал, сколь короток этот путь. Теперь понятно, откуда берутся все эти диктатуры и тоталитарные режимы.
   - Бог внутри нас! - вскочил Богородский. Его лицо вдруг покрылось бурыми пятнами.
   - А вне? - спросил Разлогов.
   - И вне - тоже. Он повсюду.
   - В том числе и там, где убийца убивает невинную жертву?
   Богородский молчал. Вместо ответа бурые пятна на его щеках стали еще ярче.
   - Если Бог повсюду, то следует признать, что Бог преимущественно злой, так как зла в мире несравнено больше, чем добра и любви. Не правда ли?
   Богородский продолжал хранить молчание, лишь с ненавистью смотря на Разлогова. Ему стало неприятно от этого откровенного взгляда.
   - На самом деле, мне думается, что Анна права. Мы действительно должны поставить вопрос иначе. Нам не следует пытаться понять Бога во всем его всеобъемлющем содержании - это попытка изначально обречена на неудачу, которая ведет только к одному: к созданию крайне искаженной картины мироздания, что свойственно для всех религий. Не имея возможности проникнуть в истину, они занимаются одним и тем же: собственное ее понимание превращают в догматику и разными путями заставляют паству проникнуться этими бесплодными идеями. - Разлогов быстро посомтрел на Богородского и увидел в его глазах подлинную муку. Ему стало жалко юношу, но ничего сделать для него он не мог. Тот сам выбрал эту дорогу и должен идти по ней до конца. Хотя какой будет конец, сказать не может никто. - Мы должны поставить перед собой задачу постигнуть божественное ровно настолько, насколько позволяет нам наше сознание. Но при этом желательно всегда помнить, что сознание - есть саморастущая сущность, оно имеет безраничные возможности для роста. "Копаешь и копаешьм и чем больше копаешь, тем дальше кажется дно". Так говорили риши Вед.
   - Я всегда это чувствовала, - подала реплику Анна. - Это глубина, которая не имеет дна.
   - Да, - согласился Разлогов. - И в этой связи я хочу вам указать на одно свойство нашего познания. А дело в том, что каждое сказанное нами слово, кроме привычных нам звуковых и смысловых характеристик, имеет и еще свою геометрию. Когда мы его произносим, то сразу же возникает некое пространство, которое требует немедленного заполнения. Если мы говорим "чашка", то пространство возникает совсем небольшое как раз такое, в котором умещается этот предмет. И нам его заполнить не так уж сложно. Но вот если мы произносим "Бог", то тут же возникает необозримая по своим размерам плоскость, которую мы вынуждены чем-то немедленно наполнить. А чем? Нашими представления о Нем, домыслами, гипотезами, фантазиями. В общем, всем, чем угодно. Вот и возникают гигантсткие искажения нашего сознания.
   - Что же в таком случае делать, вообще не произносить слово "Бог"? - с вызовом произнес Богородский.
   - Во многих случаях это лучше всего. Чем ниже уровень сознания, тем реже стоит произносить это заветное слово. Ни к чему хорошему это не приводит. Почему многие отстаивая свою веру, свое представление о Нем, готовы убивать всех инакомыслящих и инаковерующих? Да, потому что в силу неразвитости своего сознания у них возникают столь чудовищные его искажения, что оно диктует им задание на уничтожение не согласных. И это повсеместно происходило и происхдит, несмотря на то, что те же самые люди без конца говорят о любви и милосердии, которые внушает им Бог. Вопрос на засыпку: почему же возникает столь странное явление?
   Однако ответом ему стало всеобщее молчание.
   - Мой ответ таков: такие люди утверждают одно, а чувствуют совсем другое. А чувства в нас сильнее разума. Каждое же чувство соответствует определенному уровню сознания. Можно сказать, что каждый уровень сознания порождают свои чувства, это самый верный его индикатор. Не важно, что человек проповедует, важно, что он при этом ощущает. Если мы развиваем наше ментальное сознание, но не подтягиваем к этому уровню сферу чувств, то последняя, как более сильное в нас начало, устанвливает над нами еще большую власть по той простой причине, что ментальное сознание поднимаясь вверх, образует пустую нишу, которую стремительно заполняют чувства. Вот по какой причине жестокость, ненависть, злоба доставляют нам радость, хотя и отрицательную. Но для очень многих эта отрицательная радость приносит удовольствие несравненно более сильное, чем радость от положительных эмоций. Отсюда становится ясным, почему столь опасны движения чувств, они, подобно воде, заполняют все пространство, которое оказывается свободным для них. Но мы немного отвлеклись в сторону. Ибо все же не выяснили основной вопрос: а как нам определить бытие Бога? Присутствует ли он ежечастно, ежесекундно в нашем мире, в наших жизнях или где-то сидит на заваланке и скучает от безделия?
   Анна поднялась со своего места.
   - Я нисколько не сомневаюсь в его присутствии. Я знаю, что нет ничего, кроме Него, и что я - Его частичка. Он постоянно общается со мной. Он пишет для меня стихи, чтобы я лучше бы понимала Его замыслы и желания.
   - Он что у нас поэт? - насмешливо выкрикнул Вареник.
   - В самом деле, - заметил Разлогов, - в чем выражается его поэтическое творчество?
  - - Сердце в звуках волшебного плена
  - Замирает и бьется слегка
   Эта песня безмерной Вселенной
   Той, что в бытность меня родила.
  
   В этих ритмах мое начало,
   Беспрерывного ход колеса
   Разомкнется в таинственной дали
   Смертный обруч того кольца.
  
   Вновь упала раненой птицей
   И до боли сжата рука
   Почему мне сегодня не спится
   Ведь дорога еще так длинна.
  
   Набежит светлых дней вереница,
   Словно волны на мокрый песок
   Унесет черный ветер те лица,
   Что твердили: твой путь одинок.
  
   Канет в лету забытый, нетленный,
   Этот остро прожитый день
   И вплетут его пальцы Вселенной
   В ожерелье жизни моей
  
   Анна закончила чтение стихотворения, все смотрели на нее и молчали.
   - Замечательные стихи, - взволнованно произнес Разлогов.
   - Они мне пришли от Него сегодня утром.
   - По почте? - насмешливо произнес Варяник.
   - Они появились в моем мозгу сразу все. Я просто записала их. Это не мое стихотворение. Оно целиком принадледжит Ему.
   - Это ваше стихотворение, - возразил Разлогов. - Оно послано было вам. Творчество и есть послание Бога конкретным людям с целью доведения его до остальных. В этом и заключается их миссия. Мне кажется, это вполне убедительное доказательство не только Его существования, но и того, что он присутствует повсюду и постоянно.
   - А я все равно не верю в это, - упрямо сказал Варяник. - Богу нет дело до нас. И даже если он иногда что-то кому-то и отправляет по утрам, это ничего не меняет. Просто это у него такая забава. А по большому счету мы брошены им, как ненужные родителям дети.
   Разлогов под взглядом собравшихся пару раз прошелся по аудитории.
   - Есть такое выражение: дьявол хочет, чтобы люди думали бы, что он не существует. Почему у него такое желание, понять несложно, так ему несравненно легче творить свои черные дела. Но мы только что слышали, как и Бог часто тоже желает того же самого. Только вот почему? Мне кажется, что Бог не стремится открываться тем, чье сознание не дозрело до уровня его понимания. Причем, делает он это хитро и многогранно. Одним он внушает, что Его не было и нет, а в голове других он рисует свой до неузнаваемости искаженный облик. Этих обликов было и есть огромное множество. Бог заставляет людей заниматься самопознанием, что равнозначно поиску божественного. Тот, кто отказывается это делать, никогда не поднимется вверх. Поиск же самого себя рано или поздно неизбежно приводит к потере самого себя. Мысль о том, кто потеряет себя, обретет все, варьируется многократно, так как является ключевой. "Если мы живет в Боге, мир исчезает; если мы живем в миру, то Бога уже не существует". Так формулирует эти дилемму Рамакришна. Можно условно представить, что Бог - это центр, а человек располагается на самой перефирии. А чем дальше от центра, тем слабее доходит посланный им импульс. Человек, дабы ощутить в себе присутствие божественного, вынужден обрести индивидуальное сознание, самоосознание. Ибо лишь начав с этой точки, в состоянии двигаться дальше. Он становится как бы богом для самого себя. Можно сказать, что это та плата, которую он платит за свое отчуждение от Бога. Кстати, священослужители путают собственного Бога с Богом подлинным, так как собственному Богу они придают черту подлинного вместо того, чтобы освободиться от своего Божка. "Будто опутанные чарами, видят они ложное, как истинное", - говорит Маитри Упанишада. И все же лучше всех, на мой взгляд, отношение Бога и человека сформулировал Мартин Лютер: "Между мною и Богом никого нет". Давайте на этом закончим сегодняшнюю нашу беседу и продолжим ее с этого места в слдующий раз. Надеюсь, что каждый обдумает это утверждение и выскажет свое мнение о нем.
  
   Глава 22
  
   Особых дел после этой лекции у Разлогова не было, но он не спешил уходить из университета. Он был почти уверен, что на этом сегодня его занятие не закончилось, и оно получит продолжение. На чем основывалась эта его убежденность он не то, что не знал, а скорей не хотел останавливать на этом пункте свою мысль, предпочитая, чтобы она, подобно курьерскому поезду, который минует без остановки маленький полустанок, пробегала бы мимо этого опасного места без задержек.
   Он вышел из здания факультета и медленно зашагал по липовой алеи. Погода была довольно мерзкой, между деревьями крутился холодный ветер, который то и дело бил, словно боксер, прямо в лицо.
   Так как утром было довольно тепло, а погода испортилась только к обеду, Разлогов был одет в легкий плащ. И сейчас ему было ему холодно. Но, несмотря на столь неприятные ощущения, он не спешил. И не напрасно. Внезапно. словно из-под земли, перед ним выросла Анна. Они одновременно замерли на месте и несколько секунд молча смотрели друг на друга.
   - Вы хотите ли со мной поговорить? - спросил он.
   - Да.
   - Хорошо. Но где? Тут неуютно. Погода совсем испортилась.
   - Пойдемьте в нашу кофейню.
   Она сказала "в нашу", отметил Разлогов.
   - Хорошо, пойдемьте.
   Пока Анна и Разлогов добирались до заведения, они не только не обменялись ни одним словом, но, кажется, словно случайные прохожие, не ни разу посмотрели друг на друга.
   Они сели за свободный столик, и знакомая официантка подала им меню. Бегло его просмотрели и заказали кофе и пироженое.
   - Так о чем вы хотите поговорить со мной? - спросил Разлогов главным образом для того, чтобы чем-то заполнить неловкую паузу, которая уже тянулась так долго, что оба чувствовали неловкость.
   - Вам понравилось стихотворение? - спросила Анна, о чем-то сосредоточнно думая.
   - Да, очень.
   - А как вы думаете, почему оно пришло ко мне именно сегодня утром.
   - Я не знаю, не я же вам его посылал.
   - Вы знаете, - спокойно и уверенно проговорила Анна.
   Разлогов вдруг ясно осознал, что не то что неправда, любая уклончивость сейчас и бессмысленна и неуместна. Анна все равно все поймет
   - Ну хорошо, у меня есть кое-какие предположения.
   - Они совпадают с моими? - спросила Анна.
   Они посмотрели друг на друга.
   - Совпадают, - как бы неохотно признал Разлогов.
   - Как вы думаете, что все это значит?
   А она, кажется, настроена очень решительно. Скорей всего он совершил ошибку, что пошел вместе с ней в кафе. Но теперь уже ничего не изменить. Да и на самом деле, никакой ошибки он не совершил, а сделал именно то, что должен был сделать. Просто ему становится страшновато от возможных последствий. Но страх вовсе не обязательно указывает на то, что делается что-то не так.
   Он взглянул на девушку и увидел, что она напряженно ждет ответа.
   - Не исключено, что на каком-то уровне мы с вами были единой сущностью, затем разделились. И вот снова встретились здесь.
   - Чтобы вновь соединиться?
   Разлогов почувствовал замешательство.
   - Может быть, - пробормотал он. - По крайней мере такой вараинт исключить нельзя.
   - Но разве это и не есть любовь?
   - Да, - признал он, - это как раз то, что мы называем любовью в ее подлинном значение.
   - Что же в таком случае нам делать?
   Он молчал, он в самом деле не знал, что ответить.
   - Что с вами происходит? - наконец спросил он.
   - У меня такое чувство, что я куда-то лечу. Когда со мной что-то происходит важное, ко мне оттуда, - посмотрела она на потолок, - спускаюстся стихи. Они разные, я их так и называют в зависимости от содержания: утешение, предостережение, предуведомление.
   - К вам уже приходили стихи?
   - Да, сразу после первой вашей лекции. Это было предуведомление. Хотите я их вам прочту.
   - Да, пожалуйста.
   Анна прочитала то самое стихотворение, что тогда пришло ей в голову. Разлогов внимательно слушал, не пропуская ни слова. Он понимал, что одним из адресатов этого послания -это он сам. Может, не напрямую, но разве Анна не является для него тем вестником, зовущим в другой мир?
   - Скажите, Анна, что вы хотите, чего добиваетесь?
   - Я не знаю. У меня такое чувство, что кто-то ведет меня за руку и подсказывает, какие поступки я должна совершить. Я не могу этому противиться.
   - Предположим. Но что будет дальше?
   - И это говорите вы?!
   Разлогов вздохнул. Она дважды права. Права в том, что эти слова произносить он не должен, и права в том, что ничего подобного он не должен говорить. Вот только одна маленькая заковырка: он представление не имеет, как должен вести себя в такой непривычной ситуации.
   - Послушайте, Анна, а вы уверены, что нас обоих сейчас ведет Бог?
   - А кто?
   - Да хотя бы дьявол. Его любимое занятие надевать личину Бога и в таком виде представать перед людьми.
   - Но как же мне узнать, Бог это или дьявол?
   Разлогов ненадолго задумался.
  - Если в вас играет похоть, вожделение, то значит это дьявол.
  - Он увидел, как она покраснела.
   - Я в самом деле вас хочу, - призналась она. - Как только увидела.
   Разлогов почувствовал, как бешено, словно барабан в руках шамана, заколотилось его сердце.
   - Но я совсем не уверена, что, как вы говорите похоть или вожделение, непременно посылает нам дьявол. Бог тоже хочет, чтобы мы насладились любовью.
   - В чем же по-вашему отличие?
   - В целях. Дьявол хочет, чтобы мы предавались бы удовольствиям, а Бог хочет, чтобы мы занялись поисками друг друга, а значит и Его. А любовное наслаждение - это лишь способ или инструмент, который ведет нас к этой цели.
   Она права на сто процентов, тоскливо подумал он. Что-то дальше будет. Когда он ехал сюда, то и представить себе не мог, что с ним начнет твориться такое. Знал бы объехал это место стороною.
   О чем я думаю, вдруг спохватился Разлогов. Ведь мне дают шанс все исправить, освободиться от лжи. А я так привязан к ней, что готов защищать ее любой ценой. Нет, он не готов продолжать этот разговор. Ему надо время, чтобы привести мысли и чувства в порядок.
   - Анна, - мягко сказал он, - права вы или не совсем правы, мне трудно сейчас судить, все произошло так внезапно. В конце концов мы едва знакомы. Я должен разобраться в себе, понять, что от меня хотят. В моем положении даже самые простые вещи становяфтся сложными.
   Анна молчала. Она могла бы немного помочь мне, грустно подумал Разлогов.
   - Давайте расплатимся и уйдем, - предложил он.
   - Хорошо. Я сохранила дисконтную карточку, что нам дали в предыдущий раз. Достать?
   - Я тоже сохранил на всякий случай, - признался Разлогов.
   - Мы оба знали, что окажемся тут еще раз.
   Он решил оставить эту реплику без ответа.
   Едва они вышли из кафе, как тут же, не сговариваясь, расстались. Они оба знали, что на сегодня они достаточно сказали друг другу.
  
   Глава 23
  
   Не состоявшаяся встреча вызвала у Палия богатейшую палитру чувств, в которой было не так-то легко разобраться, выбрать главный цвет. То были и досада, и гнев, облегчение, что на этом все и закончилось, и сильнейшее желание добиться своего. Он нисколько не сомневался, что Ольга не пришла на свидание не потому, что не смогла и не потому что не хотела, а потому что не решилась. Он представлял, какую борьба ей пришлось выдержать с собой. Иногда ему даже становилось ее жалко, но не надолго, собственная обида была куда сильней, и не давала покоя. Он должен непременно заставить Ольгу прийти к нему, хотя бы только для того, чтобы зажила саднящая рана самолюбия. Он не привык к женским отказам, обычно это он диктовал условия, на которых строились отношения.
   Палий понимал, что ему необходимо как можно скорей встретиться с Ольгой. Он хорошо знал женскую психологию, более того, даже специально изучал ее и написал на эту тему пару небольших работ. Одна из них лет пять тому назад наделала немало шума, была переведана на несколько иностранных языков. В ней он разбирал особенности психики представительниц слабого пола, какими внутренними и внешними факторами вызвано ее отличии от мужской. Палий пришел к выводу, что она обусловлена ролью женского начал во Вселенной, которая одновременно несет пассивную и идеальную функцию. Женщина хранительница и носительница основного принципа жизни, она снабжает мужчину целью достигать его, что на практике имеет вид завоевания ее Но добиваясь женщину, на самом деле мужчина решает подспудно другие, гораздо более важные и грандиозные задачи, прокладывая дорогу мировому развитию. Вот почему те страны, где женщины угнетены, где целиком отданы в собственность мужчинам, развиваются медленно, а нравы и обычаи - дикие и жестокие, так как там отсутствует стимул для совершенствования и общества, и человека.
   Но сейчас ему было не до таких умозаключений. Он просто хотел увидеть Ольгу. Вот только как это устроить? Встреча непременно должна состояться наедине, чтобы никто бы им не мешал. А если он пойдет домой к Разлоговым, то там они не сумеют поговорить. Скорей только еще больше можно испортить этим вторжением, сильней отпугнуть ее. Надо искать какие-то другие варианты.
   А почему бы не прибегнуть к хитрости? Конечно, он рискует, она может обидеться за его обман. Но почему-то интуиция подсказывала ему, что после того, как схлынет ее возмущение, она простит его. Ведь если тебя тянет к человеку, то ради этого можно и поступиться и принципами, и моральными нормами.
   Палий был уверен, что если он предложит Ольги зайти к нему домой, она решительно откажется. А почему бы в таком случае не пригласить ее в гостиницу, так сказать на нейтральную территорию. Снять на день номер и спокойно там побеседовать. Уже довольно давно у него был весьма страстный роман с одной замужней дамой. Встречаться им было негде, так как тогда у него своего жилья еще не имелось, и он жил в университетском общежитии, куда она приходить не соглашалась на отрез. И тогда к нему пришла мысль воспользоваться услугами какого-нибудь отеля. Правда для его тощего аспиранского кошелка это было более чем накладно. Но на какие жертвы не пойдешь ради свидание с женщиной, которая безумно нравится.
   Палию даже понравилась там встречаться, по крайней мере не надо ничего убирать за собой, Не надо бояться случайных глаз. Вот только как завлечь в гостиницу Ольгу?
   Помог ему, не позозревая об этом, Разлогов. Они беседовали на житейские темы, Палий, стараясь, чтобы его голос прозвучал как можно равнодушней, спросил, как поживает Ольга? И ее муж ответил, что на днях должна проездом приехать ее старая подруга Надежда, и она очень ждет встречи с ней. И сразу же у него возникла идея, как завлечь ее в гостиницу. Только надо все делать, не откладывая.
   На следующий день он послал телеграму на имя Ольги, где сообщал о прибытии Надежды, название гостиницы и номер комнаты и час, когда она будет ждать свою подругу. Палий понимал, что рискует, так как его авантюра могла не удастся, и Разлогову станет известно об этой интриги. Но почему-то он почти не сомневался, что все пройдет благополучно. Его не покидало ощущение, что там на верху покровительствует этой любовной истории.
   Номер в гостинице он снял еще вечером и после занятий помчался прямиком туда, хотя Ольга должна была прийти только через два часа. Но он решил, что к встрече нужно как следует подготовиться, дабы она прошла бы на высшем уровне. Не жалея денег, он купил дорогого вина, разнообразных фруктов и конфет в огромной и красочной коробке. Все это он по возможности красиво разложил на столе. После этого сел в кресло и стал ждать.
   Отель был не самый шикарный в городе, а потому и номер был не самый комфортабельный. Довольно маленький, мебель старая, по-видимому закупленная, еще тогда, когда гостиница только была сдана. И хотя с тех пор прошло не меньше лет двадцати, обстановку так и не удосужились поменять. Но, насколько он сумел изучить Ольгу, вряд ли скромный и весьма потертый антураж смутит ее. Если это и случится, то совсем по другим причинам.
   Ольга должна была совсем скоро прийти, И Палий почувствовал, что волнуется так сильно, что у него дрожат ноги. К нему даже внезапно пришла мысль: если она не появится, то может, это и к лучшему. Обдумал ли он все последствия своей затеи? Он же видит, что она совсем не тот человек, который способен удовольствоваться банальной интрижкой, краткими мгновениями наслаждения. Будь это так, она бы пришла в первый раз. Она потребует его всего или большей и самой лучшей его части. Но вряд ли он готов к такой самоотдаче. В нем говорят чувства, а они никогда не были хорошими советчиками. Зато приносили гораздо больше радости, чем разум, от рекомендаций которого веет безопасной скукой и безграничной тоской.
   Внезапно ему стало так страшно, весь гиганский масштаб опрометчивости его поступка предстал перед ним в своих реальных размеров столь зримо, что он вскочил с кресла с намерением немедленно покинуть номер. Он не должен встречаться с ней, это станет главной ошибкой в его жизни. Тучи чувств рассеялись, и в их проеме он увидел ясный свет разума.
   Палий приблизился к выходу. Он хотел уже выйти в коридор, как внезапно раздался стук. Палий обреченно замер, он опоздал со своим решением на какую-то минуту. Покинь он номер чуть раньше, его жизнь потекла бы совсем по другому руслу. А теперь у придеться отворить дверь неизбежному.
   Он открыл дверь. Ольга переступила через порог и вдруг замерла, словно пораженная неведомой силой. Она не спускала с него глази на ее лице, словно титры фильма, поочередно отражалась целая гамма чувств: изумления, испуга, негодования.
   - Почему вы здесь? - наконец обрела она дар речи. - Я пришла к Надежде.
   - Я знаю, - виновато отозвался Палий, - это я послал вам телеграмму. Я обманул вас.
   - Вы... Это... Как можно... - Она никак не могла подобрать слова, которые отвечали бы напряженности и драматичности момента, накалу ее чувств. - Я не желаю вас больше знать.
   Ольга повернулась и направилась по коридору. Палий побежал за ней.
   - Ольга, умоляю, не уходите, остановитесь! Да, я очень виноват перед вами, но, поверьте, у меня не было иного выхода. Я безумно хотел вас видеть. а вы не пришли на свидание. Я не могу без вас, я люблю вас! - патетически воскликнул он.
   "Интересно, это в самом деле так? - одновременно мелькнула мысль. - Но в любом случае должно подействовать. Это всегда на женщин действует. "
   И в самом деле последние слова возымели действие, Ольга остановилась.
   - Вы сказали...
   - Я люблю вас. И только это оправдывает мой поступок. Я случайно узнал, что вы ждете свою подругу и решил, что это мой последний шанс объясниться с вами. Я понимаю, это безумие, но бывают обстоятельства, когда ничего другого не остается.
   Он видел, что настроение Ольги изменилось, теперь она смотрела на него совсем по иному. И он понял: у него появляется шанс. Вот только так ли он нужен ему?
   - Ольга, - уже спокойней сказал он и осторожно дотронулся до ее руки. Она ее не отдернула. - Нам надо поговорить. Нет смысла избегать этого разговора, будет только хуже. Все, что уже назрело, так или иначе, должно совершиться. Таков закон, по которому живет мир. Давайте сядем и все обсудим.
   Ольга была в явной нерешительности. Палий хорошо понимал ее состояние и не торопил с решением, он боялся, что любое неосторожно произнесенное им слово может заставить ее уйти.
   Прошло уже никак не меньше минуты, а она все не могла ни что решиться. Палий понял: настал тот момент, когда он должен принять решение за нее. Она сознательно или подсознательно этого желает, так ей легче и удобней сбросить на другого свой груз ответственности.
   Он снова взял ее за руку, но на этот раз решительней.
   - Вернемся в номер, Ольга, вам же ничего там не грозит. А любая определенность всегда лучше неопределенности. Это я уже вам говорю как философ.
   - Вы полагаете?
   - Да.
   Осторожно он потянул ее за собой и она покорно пошла за ним. Палий ввел ее в номер, усадил в кресло, затем закрыл на замок дверь. Теперь им уже никто не помешает. Он выиграл этот раунд. Не у Ольги, это в сущности мелочь, а у него.
   Палий сел напротив женщины. Ольга почему-то не отрывала взгляд отс стола, на котором стояла бутылка вина и ваза с фруктами.
   Нет, мысленно отметил он, откупоривать бутылку еще рано. Ольга еще не готова принять из его рук фужер с вином.
   - Оля, я знаю, что все, что случилось не красиво и выставляет меня в ваших глазах не в лучшем свете. Но, как ни странно, я рад происшедшему. И знаете, почему? - Он пристально взглянул на нее. Если вы так резко не восприняли мой поступок, я бы вряд ли осмелился сделать вам признание. А теперь все в прошлом и мне сразу стало легче. Теперь я уже не так всего остального.
   - Мы не должны говорить на эту тему, - промолвила она.
   - Молчать - это далеко не всегда не говорить. Ведь каждый из нас вел друг с другом внутренний диалог. Разве не так?
   - Так, - едва слышно согласилась Ольга.
   - Так зачем же обманывать себя, делать вид, что ничего не происходит, что мы не разговариваем друг с другом. Не лучше ли быть честными с самими собой.
   - А с другими? - так же тихо спросила она.
   - Вы правы. - Он замолчал, так как напряженно собирался с мыслью. Они подошли к самому щекотливому, самому трудному пункту их беседы. И от того, как они проскочат этот порог, будет во многом зависеть все остальное. - Меня мучит этот вопрос не намного меньше, чем вас. Ведь он мой друг, я искренне восхищаюсь им. Это выдающийся человек. Но у любви свои неведомые законы. Мы в каком-то смысле жертвы их, так как она не спрашивает нас, в кого нам влюбиться, а просто указывает на этого человека стрелкой. И ничего поделать с этим невозможно. Ни он, ни вы, ни я не виноваты в том, что так все получилось. Мы орудия провидения. И когда мы сопротивляемся его указаниям, оно наказывает нас немилосердными муками, разбивает в дребезги о скалы ладью нашей жизни. Так уж все грустно, если хотите, несправедливо устроено. Но у любви свой, высший смысл. И все меркнет, все уступает под его непреодолимым давлением.
   - Какой же смысл вы видите в любви?
   - Это вопрос, который я задавал себе многократно. Особенно часто с того момента, как впервые вас увидел. Меня тогда словно бы током ударило, я почувствовал, что обречен на любовь к этой женщине, то есть к вам. Вы спрашиваете, какой смысл у любви? Он самый простой, но и самый величественный; любовь возникает тогда, когда два встретившихся человека создают единство, некое новое существо, в котором гармонично сливаются их разроненные души. Все в мироздание стремится к единству; мысль эта как очень древняя, так и вечно актуальная. И то, что мы чувствуем оба, способствует его обретению.
   - Я вам не говорила ничего о своих чувствах.
   Он посмотрел на нее.
   - Да, правильно, вслух не говорили. Но я видел блеск ваших глаз, когда вы смотрели на меня - и я не мог ошибиться. Вам будет легче, если вы не будете скрывать от меня то, что происходит в вашей душе. Это нужно даже больше для вас, чем для меня.
   Ольга молчала, но он видел, что это молчание было уже другим, чем в начале встречи, созидательным. Ольга не просто молчала, а напряженно размышляла.
   - Хорошо, я скажу, я действительно испытываю к вам чувства. Я не знаю, любовь ли это, или что-то иное, но вы постоянно присутствуете в моих мыслях. И все же вы не ответили на вопрос: а что нам делать с другими?
   Палий вздохнул. Ну что она привязалась в такой момент со своим мужем, когда так все хорошо идет.Они удачно проскочили весьма трудное место.
   - Могу я быть с вами предельно откровенным. - Ольга кивнула головой. - Я наблюдал за вами, я знаю его, знаю вас. Вы никогда вместе не были по-настоящему счастливы. Да, вам было хорошо, но хорошо - это не счастье. Хорошо людям бывает только какое-то время, а потом они, как планеты после равноденствия, начинают отдаляться друг от друга. И я вижу, что у вас как раз такая фаза. И, как это не грустно, вы оба ничего не сумеете изменить. Это предопределено. Это было предопределено еще в первую вашу встречу. Можно лишь замедлить процесс или ускорить. Но рань или поздно ваша семья разрушится. И вовсе не из-за меня или кого-то другого. А под влиянием внутреннего хода событий. Вы должны это знать и готовиться к тому, что однажды случится. Даже если я сейчас встану и никогда больше не окажусь перед вашими глазами, все равно все будет идти своим путем. Поверьте, так уж устроена жизнь, чему быть, того не миновать. И самое главное, вы дано все поняли. Только до последнего момента боялись признаться в этом себе.
   Палий с замиранием сердца ждал ее ответа. Если она подтвердит его предположения, дальше все будет проще. Ей уже никуда не деться от него, как мышке, попавшей одной лапкой под неумолимую и беспощадную пружину мышеловкн.
   - Да, я знаю об этом, - призналась Ольга, смотря в пол. - Однажды, это было примерно полгода назад, вдруг проснулась ночью, словно кто-то меня затряс за плечо. Но, разумеется, никто не тряс, так как муж спокойно спал. Я посмотрела на него и вдруг ясно осознала, что рядом со мной лежит чужой человек. И что однажды мы с ним расстанемся.
   Палий смахнул капельку пота со лба. Теперь можно чуток и расслабиться, а то таким внутренним напряжением еще доведешь себя до сердечного приступа.
   - Вот видите. Древние это называли роком. Они очень верили в него и старались не противиться его предзнаменованиям. А вот мы все время пытаемся обмануть судьбу, даже тогда, когда она чуть ли не громогласно заявляет о своей воле. Но ничего хорошего из этого не может выйти по определению.
   - Пусть вы правы, но что же в таком случае делать?
   Вот подошли они и к еще одному трудному вопросу. Палий снова напрягся, хотя чувствовал небольшую усталость. Но пьеса требовала продолжения игры в том же темпе.
   - Я не знаю, что делать. Я даже не знаю, нужно ли что-то делать. И мне и вам, хотя по разным причинам, очень трудно. Если судьба толкнула нас друг к другу, то надо довериться ей, и в один прекрасный момент она сама подскажет решение или развяжет этот узел за нас. Я заметил, что так обычно бывает, когда следуешь ее повелениям, а не сопротивляешься им. Может быть, не стоит нам сейчас задаваться этим каверзным вопросом, мы только в самом начале, а уже хотим заклянуть в конец. Но так можно в книге, но не в жизни. Она так устроена, что открывает свои страницы постепенно, по мере того, как мы переходим от одной к другой. И ни на мгновение раньше. Оля, давайте не будем думать о будущем, а жить тем, что нам предлагает каждый день.
   - Я не уверена, но пусть пока будет так, - пробормотала Ольга, не смотря на него.
   "Теперь надо быстро развивать успех", - мысленно посоветовал сам себе Палий.
   - Я предлагаю выпить. У нас сегодня было очень трудное объяснение. Но мы все же успешно с ним справились.
   Ольга молчала, но это было то самое молчание, что означало знак согласия.
   Палий разлил вино и подал фужер Ольги.
   - Я восхищен вами, - вместо тоста проговорил он.
   И, пожалуй, впервые за весь разговор он не лукавил, она действительно очень нравилась ему. И не только потому, что была по-настоящему привлекательной женщиной, он чувствовал в ней подлинную живую душу. То, что так не хватало ему.
   Внезапно он почувствовал сильное влечение к ней. Может быть, еще ни одну женщину он желал так сильно, как ее. Но для достижения это цели надо сыграть еще одну сцену, сцену страстного влюбленного.
   Палий вдруг упал перед ней на колени и зарыл голову между ее ног.
   - Милая, прекрасная, самая дорогая моя, как я тебя люблю.
   Ольга нерешительно положила ладонь ему на голову и нежно провела по волосам. Эта первая с ее стороны ласка воспламенила его. Рывком он поднялся с колен и прильнул к ее губам. И ее мягкие податливые губы ответили на его поцелуй.
   Он стал целовать ее подбородок, растегнул верхнюю пуговицу кофточки и прильнул, как жаждующий к источнику, к шее. Она попыталась оттолкнуть его, и ее руки уперлись ему в плечи. Но это был всего лишь мимолетный импульс. Теже самые руки, словно лианы, обвились вокруг его тела.
   - Пойдем на кровать, - шепнул он ей.
   - Ты уверен, что это надо? - согласилась она с его "ты".
   - Да, без этого все будет неполным. Разве ты этого не знаешь?
   Больше вопросов у Ольги по ходу дальнейшего действия не возникало.
  
   Глава 24
  
   Ольга торопливо шла по улице. Накрапывал мелкий дождь, но она не замечала его, так как была целиком поглощена тем, что творилось у нее в внутри. А там происходило нечто невообразимое. Сразу целый вихрь чувств бушевал в ее душе. Она испытывала одновременно и любовь, и ненависть, и стыд, и спокойствие, и страх, и надежду. Она никак не могла понять, что же выбрать за основное из всей этой гаммы переживаний, на чем остановиться и из какого материла соткать ткань своего нового мироощущения.
   Никогда ничего подобного с ней еще не происходило, какая-то незримая, но невероятно могущественная сила, которой невозможно сопротивляться, подобно могучему вихрю или урагану, толкнуло ее на совершение поступков, которые она еще совсем недавно, всего два часа назад, была уверена, что никогда не совершит.
   Ольга вспомнила волшебные минуты их близости и внезапно ее тело охватило вожделение. Ей так захотелось снова заняться любовью с Палием, что она даже остановилась и вознамерелась вернуться в гостиницу. Но в последний момент с сожалением вспомнила, что он сказал ей, что сразу вслед за ней тоже покинет номер.
   Куда же ей идти? Его домашнего адреса она не знает. Не спрашивать же ей всех, где он живет.
   Дабы успокоиться, она присела на скамейку в расположенном по близости скверике. Только сейчас она обнаружила, что идет дождь.
   Ольга мысленно перенеслась в пошарпанный гостиничный номер. Еще ни разу она не испытывала такого сильного оргазма. Словно бомба взорвалась где-то у нее внутри, но бомба, несущая не смерть, а огромный заряд невиданного наслаждения.
   Невольно она вспомнила о иочах любви с мужем. Когда они поженились, то редко, ложась спать, не занимались любовью. Да, это были замечательные ощущения, днем, она с нетерпением ждала того часа, когда с небес на землю опустится темное покрывала вечера, и настанет пора укладываться в постель. И все же даже то, что она ощущала тогда, ни в какое сравнение не идет с теми упоительными сладостными мгновениями, которые она только что пережила. Валера был абсолютно прав, когда доказывал ей, что без этого их отношения будут неполными, и они станут постоянно натыкаться на этот барьер.
   К Ольге пришла поразившая ею мысль,, что отныне она находится полностью во власти Палия. Она вдруг вспомнила, что на заре их совместной жизни Разлогов однажды сказал ей, что брак имеет смысл лишь в том случае, если он делает его участников более свободными, чем до его заключения. В противном случае это просто один из видов рабства. Но сейчас она вдруг поняла то, что не понял ее муж: быть в рабстве у любимого человека может доставлять огромное счастье. Просто свобода одного может заключаться и в зависимости от другого, если эависимость дает радость и наслаждение. И что это за свобода, если она приносит пустоту и неудовлетворенность.
   Дождь усилился. С небес лились прохладные потоки воды, и Ольга на удивление прохожих не пыталась не укрыться от них, не защититься зонтиком, хотя его конец выглядывал из ее сумочки. Но этот холодный душ охладил ее чувства, к ней начало возвращаться ощущение той реальности, в которой она пребывала. Ведь сейчас она вернется домой, встретится с детьми, с мужем и как будет смотреть им в глаза, что говорить. Конечно, лучший вариант рассказать сразу всю правду, но она понимала, что скорей согласится взойти на костер, чем признаться в содеянном. Может быть, некоторое время спустя, она сумеет поведать об этом одновременно самом ужасном и самым счастливом дне, но не теперь. К такому подвигу в данный момент она абсолютно не готова.
   Ольга встала и все так же, не раскрывая зонта, побрела по лужам к дому.
  
   Глава 25
  
   Палию неожиданно впервые за все время не то их знакомства, не то сотрудничества позвонил Сурова и напомнил, что пора приступать к работе. Затем немного помолчав, попросил передать Разлогову приглашение встретиться с ним.
   Просьба эта Палию не понравилась, но возражать он не стал. Во-первых, поглощенный думами об Ольге, он немного позабыл об этом поручение; а во- вторых, ему было любопытно, как сложится разговор Сурова с Разлоговым. Ему даже захотелось по присутствовать при нем, это должна быть интересная полемика.
   После того, как он переспал с женой Разлогова, он его еще не видел, хотя прошло целых два дня. Но Палий подсознательно избегал с ним встреч, он вдруг поймал себя на том, что чувствует себя неловко, более того, даже испытывает чувство вины.
   Он попытался заглушить голос своей совести, но это, к некоторому его удивлению, оказалось не таким уж простым делом. Обычно Палий достаточно легко и быстро заставлял его умолкать, но на этот раз тот проявлял не свойственную ему настойчивость, в самые неподходящие минуты вдруг ни с того ни с сего напоминал о себе. И по этому безошибочному признаку Палий понимал, что совершил действительно некрасивый поступок. Даже если он влюбился в жену своего коллеги, то надо было все сделать иначе, а не так, как он, добившись своей цели обманом и хитростью, подстроив бедной женщине ловушку, из которой она не сумела выбраться.
   Но возникала и другая, причем, не менее острая проблема: как строить дальнейшие отношения с Ольгой? Пока он ее добивался, то над этим вопросом почти не задумывался, он был полностью поглощен своей целью. Но теперь вопрос встал перед ним во весь своей отнюдь немаленький рост. Продолжать тайно встречаться? Это не так уж и плохо, но, насколько он знает Ольгу, вряд ли ее долго устроит такой вариант. В отличии от него - циника и сластолюбца она очень порядочная, а то, что случилось, явилось результатом накопелнной за жизнь неудовлетворенности, вечного поиска любви, которую она до сих так и не нашла. И сейчас она скорей всего думает, что он и есть как раз тот человек. Но в отличии от нее он-то не питает подобных иллюзий. И рано или поздно к ней придет прозрение, она поймет, что он совсем не тот, за кого она его принимает. И что с ней случится тогда?
   И все же, что делать дальше? Ольга нравится ему столь сильно, что будь она свободна, он бы всерьез задумался над тем, чтобы жениться на ней. Тем более ему давно пора обзаводиться семьей, хотя особой склонностью к семейной жизни никогда не испытывал. Но она не одна, с ней двоей детей, которые уйдут вместе с матерью. А вот становится им отцом или вернее отчимом у него желание нет абсолютно никого. Кто кто, а вот он уж точно для этой роли совсем не годится.
   Окончательно осознав, что решение этого запутанного вопроса ему быстро не найти, Палий решил, что нет никакого резона по этой причине изводить себя. В конце концов жизнь, к радости или к огорчению, но рано или поздно распутывает любые узлы. А сейчас перед ним стоит другая задача - создать эту самую национальную идею, раз кому-то это так сильно это приспичело. Ну а с Ольгой он будет делать то, что он захочет. Это он понял в гостиничном номере. По крайней мере в ближайшее время. Его вдруг охватило сладостное ощущение своей власти над этой женщиной. Прав на все двести процентов ее муженек: для подавляющего большинства людей власть и подменяет любовь. Ну а, что будет дальше с ними, как говорится, поживем, увидим.
   После занятий он вошел в ординаторскую, но Разлогова не застал, хотя он должен был находиться здесь. Палий чертыхнулся: куда же он подевался именно тогда, когда он срочно нужен. Суров просил привезти его прямо сейчас.
   Так как плащ Разлогова висел в платяном шкафу, Палий сделал не сложный вывод, что он находится где-то в здание. Он вышел из комнаты и стал искать его по всему корпусу. Он уже заглянул в несколько помещений, но нигде его не обнаружил.
   Подойдя к очередной двери, он услышал голос Разлогова. Палий осторожно заглянул через щелку в аудиторию и увидел, что рядом с ним сидит студентка. Он узнал ее, в прошлом году он вел занятия в ее группе. Он тогда быстро смекнул, что перед ним неординарная личность. Палий даже почувствовал, что она ему нравится, как женщина, но никаких шагов в этом направлении делать почему-то не стал, хотя на его лицевом счету было пара вполне приятных романов со своими слушательницами. Правда в глубине души все же сознавал, что его тогда остановило; он почувствовал, что она ему не по зубам, что эта не та девушка, которой он может понравиться.
   Палий уже хотел толкнуть дверь и войти в аудиторию, но внезапно передумал и решил послушать, о чем беседует эта странная парочка.
   Разлогов: "Понимаете, Анна, человеку трудно постигнуть истину, это всегда долгий и тяжелый путь. Но есть определенная возможность подойти к ней как бы с другой стороны, так как мы на самом деле легко распознаем, что есть не истина, хотя всячески пытаемся внушить себе, что это не так. И если мы не будем идти по пути не истины, то невольно начнем приближаться к истине, так как у нас просто не будет другой дороги. Я бы посоветовал для многих поступать именно таким образом.
   Анна: "Но вы же знаете, что в реальности все происходит с точностью до наоборот, люди без конца придумывают самые нелепые идеи, не имеющие ничего общего с истинными, но зато позволяющие им пребывать в уверенности, что они на правильном пути".
   Разлогов: "Вы правы, но такое уж свойство нашего сознания, я его называю, первичным сознанием, когда мы некритично воспринимаем то, что к нам приходит в голову. Прежде чем думать, надо научиться думать. А это великое искусство. Я много посвятил его изучению времени и, кажется, приобрел кое-какие навыки. Но беда этого умения в том, что постепенно становишься слишком большим скептиком, ты уже не можешь ни в чем быть уверенным. И честно говоря даже не знаю, что лучше: быть самоуверенным, принимать собственные измышления за глас предельной истины или все, что приходит в голову, подвергать нескончаемому сомнению".
   Анна: "Когда я слушаю вас, у меня, наоборот, возникает ощущение, что вы ни в чем не сомневаетесь и точно знаете, о чем говорите".
   Разлогов: "Это лишь означает, что я научился хорошо маскировать свои сомнения. Но я хочу, чтобы вы поняли бы другое. Представьте себе наше сознание в виде двух рек. И между ними множество сообщающихся протоков. Одна река - это наше индивидуальное сознание, другая - это сознание истинное или абсолютное. Ваша задача заключается в том, чтобы переплыть из своей реки в реку божественного осознания мира".
   Анна: "Но как это сделать? Как определить, в какой из рек ты находишься и по какой из ваших протоков переплыть из одной водной магистрали в другую? И как уловить тот момент, когда ты поймешь, что уже плывешь среди совсем других берегов? Ведь велика вероятность оказаться в плену иллюзии; ты думаешь, что ты уже в реке абсолютного сознания, а на самом деле все в той же своей речушке. Вот сколько сразу вопросов."
   Разлогов: "Вы умница, Анна, вы точно поставили все вопросы, И мне ничего не остается сделать, кроме того, как попробовать дать на них ответы. Во-первых, постоянно следует помнить, что первичная мысль человека всегда устремляется по индивидуальной реке. Она не может не быть связаной с вашим восприятием действительности. В каком-то смысле можно сказать, что она обслуживает ваши интересы, вернее, то, что вы под ними понимаете. Если вы начнете ее развивать, холить, лелеять вы лишь будет углубляться в собственную субъективность. Попробуйте очистить мысль, как долго пролежавший в земле предмет от всех напластований и наслоений. Попытайтесь отрешиться от самой себя и сделать вашу мысль не вашей, а объективной. Постарайтесь услышать ее чистое звучание, то звучание, которое приходит сверху, когда оно еще не прошло сквозь все фильтры нашего сознания. Если вы думаете, к примеру, о Боге, не пытайтесь его представить в привычном для вас образе: будь это Христос, Аллах, Яхве, Брахма или что-то еще из этого ряда. Бог не может иметь много личин, это люди имеют бесконечное количество личин, вот и наделяют ими и Всевышнего. Направьте ладью своих рассуждений из привычного вами русла, по которому они текут как бы сами собой, в другую реку, где вы знаете, что вы еще никогда не бывали. И тогда вы поймете, что Бог сразу же лишается привычных вам черт и атрибутов. Если вы сумеете избавить вашу мысль от примесей вашей собственной натуры, то тоже самое произойдет и с любым объектом, о котором вы думаете. Если вы отрините идиотскую мысль о том, что ваш Бог - это истинный Бог, а Боги других людей не более чем заблуждение, вы сразу же окажетесь в том самом космическом потоке."
   Анна: "Но неужели все так просто, достаточно отрешиться от самого себя - и вы уже в другом мире".
   Разлогов:"К сожалению, не все так просто, это путь гораздо извилистей. Это скорей некая схема. а в реальности все намного сложней. На самом деле в нашем сознании течет не две реки, а множество рек, там расположена целая речная система. И подсчитать количество в ней русел и ответвлений нет никакой возможности. Обычно человек переплывает с одной реки на другую, которая не намного отличается от первой. И кроме того, не забывайте, что кроме движения снизу вверх, есть еще не мене интенсивное движение сверху вниз. Даже если вам удалось попасть в реку более высокого уровня сознания, это вовсе не гарантия того, что вы в ней навсегда и останетесь. Вниз по реке плыть, как известно, значительно легче, и вы незаметно для себя можете вскоре оказаться снова все в том же потоке".
   Палий почувствовал, что ему надоело слушать этот диалог, который может продолжаться бесконечно, и решил прервать его своим появлением. Он вошел в аудиторию и обнаружил, что лица Разлогова и Анны вдруг явственно отразилось смущение. На его губах едва не появилась кривая ухмылка, но усилием воли ему удалось сдержать ее.
   - Вот ты где! - воскликнул Палий. - А я с ног сбился в поисках тебя. Ты мне до зарезу нужен.
   - Что-то случилось? - спросил Разлогов.
   - Как сказать, - засмеялся Палий. - С тобой очень хочет познакомиться Суров. Помнишь, я тебе говорил о нем.
   Разлогов, подтверждая, без энтузиазма кивнул головой.
   - А его случайно не интересует, хочу ли я с ним познакомиться?
   - Но ты же обещал принять участие в группе по разработке национальной идеи. Она скоро соберется. А Суров как бы ее куратор от движения. Вот он и хочет познакомиться с разработчиками.
   - Ну хорошо, я не против. Когда состоится это историческое знакомство?
   - Он просил привезти тебя прямо сейчас.
   - Ладно, поехали.
   - Тогда я сейчас позвоню ему, он обещал прислать машину.
   - Извините, Анна, - повернулся Разлогов к девушке, - предлагаю в силу непридвиденных обстоятельств перенести наш крайне интересный разговор на другое время. Но мы его непременно закончим.
   - Хорошо, Александр Владимирович, - согласилась Анна. - Я готова в любой момент.
   Девушка вышла из аудитории, мужчины дружно проводили ее взглядом.
   - Симпатичная и очень одаренная, - оценил ее Палий, когда за Анной захлопнулась дверь. - Я ввел у них лекционный курс в прошлом году, она выделялась среди других.
   - Выходит ты тожэе читал ей лекции, - как-то немного загадочно отозвался Разлогов.
   - Лекции читаешь ей ты, а я читал лекции всему потоку. Просто она задавала самые неординарные вопросы, потому я ее и запомнил особенно хорошо.
   - Ты верно подметил, вопросы она задает в самом деле неординарные, - задумчиво произнес Разлогов. - Но пойдем звонить.
   Машина пришла буквально через десять минут после звонка Палия. Они сели в нее и покатили в центр города. Их путь лежал мимо гостиницы, где состоялось его свидание с Ольгой. Невольно он посмотрел на ее мужа.
   - Ты как-то странно на меня смотришь? - поймал Разлогов взгляд Палия.
   "Надо лучше контролировать не только свои слова, но и выражение лица и взгляды", - отметил про себя Палий.
   - Не знаю, как-то не обратил внимание. Задумался о своем.
   - И о чем ты думал, если это не секрет.
   "О твоей жене", - мысленно ответил Палий.
   - О том, что нам предстоит великая миссия. Создать национальную идею - это совершить философский подвиг.
   - Не волнуйся, из этой затеи ничего путного не выйдет, еще никто не вырастил национальную идею, как цыплят в инкубаторе. Уверяю тебя, люди, которые все это придумали, не самые умные. Их интересует вовсе не национальная идея, а возможность с ее помощью обрести власть.
   Как будто я и без тебя этого не понимаю, подумал Палий. Но разве получить власть не является всеобщей человеческой задачей. Все только и занимаются этим, просто у каждого свой уровень и свои методы.
   - Ты в чем-то прав, - сказал Палий, - но не до конца. Власть в любом случае должна быть в чьих-то руках, пока существуют общество и государство, они не в состоянии обходиться без нее. Но одно дело, когда власть в руках людей, которые кроме властолюбия ничего за душой не имеют и им абсолютно наплевать, куда вести страну лишь бы править самим, и другое дело, когда власть у тех, кто желают сплотить нацию для того, чтобы вывести ее из трясины на твердую почву. Неужели тебя не вдохновляет такая цель?
   Разлогов покосился на Палия.
   - С помощью национальной идеи, по крайней мере в том виде, в каком ее хотят получить заказчики, как ты говоришь, из трясины на твердую почву народ не выведешь. В лучшем случае получится общий марш в направлении другой трясины. А надо, чтобы каждый бы сам добрался до сухого и надежного места. Только тогда мы обретем уверенность. А таких желающих всех построить в один ряд уже было до чертиков.
   - Так мы будем выбираться десять тысяч лет, - возразил Палий.
   - Не исключено. Но зато уже выберемся по-настоящему и навсегда. Вот в чем на самом деле подлинная задача.
   - А где будем мы с тобой через десять тысяч лет? - насмешливо проговорил Палий.
  - Здесь же, разве только в другом обличьи.
  - "Иногда он кажется сумасшедшим или гением в одном лице. Но от этого ни кому еще не стало легче, скорей, наоборот". -
   Палий взглянул на Разлогова, но тот не смотрел на него, его взгляд устремлялся куда-то вдаль. Может быть, на десять тысяч лет вперед, насмешливо подумал Палий.
   Машина остановилась возле здания отделения движения, и Палий невольно почувствовал облегчение. Все же не так-то просто общаться с Разлоговым. Он не без злорадства подумал о том, что сейчас этому нелегкому испытанию подвергнется Суров. Посмотрим, как он его выдержит?
   Они вошли в приемную Сурова. Предупрежденная секретарша пропустила их в кабинет без промедления.
   Суров тут же встал изо стола и пошел им на встречу. Никогда еще Палий не видел на его, обычно замкнутом, если не хмуром лице, столь широкую и дружественную улыбку.
   Он пожал руку Разлогова.
   - Давно хотел с вами познакомиться. Очень интересуюсь вашими воззрениями. И не только я... - многозначительно проговорил Суров. - Прошу, садитесь. - Он мимоходом взглянул на Палия, но возражать против его присутствия по крайней мере вслух не стал.
   Разлогов и Палий устроились на мягких креслах. Напротив них уселся Суров.
   В кабинет вплыла секретарша. На подносе, который она несла, кроме трех чашек с чаем стояли вазочки с дорогими конфетами и печеньем.
   - Угощайтесь, - любезно предложил хозяин кабинета. - Я очень рад, что вы приняли наше предложение по работать в творческой группе. Вы понимаете, какая перед нами стоит ответственнейшая и грандиознейшая задача. Страна в разладе с сама с собой, нет ни целей, ни знамен, ничего. Одни обрывки чужеродных идей, из которых вот уже сколько лет пытаются сварить несъедобный компот, от которого у всех изжога. Вы, как настоящий патриот, не можете не сочувствовать нашему намерению.
   - Я считаю себя патриотом, но вашему намерению не сочувствую.
   У Сурова замерла рука с чашкой чая, которую он уже почти донес до рта.
   - Отчего же, Александр Владимирович. Не мне вам объяснять, что именно идеи движут миром. Ни экономика, ни политика, ни даже секс, а идеи. Именно за них люди идут на смерть. Великая идея в глазах человека стоит дороже его жизни. Или я по-вашему не прав?
   - Правы. Но смерть за идею еще не означает ее правоту. Можно вспомнить, за какие только абсурдные идеи не гибли люди. Поэтому-то и надо относиться к таким вещам крайне осторожно. Неправильная идея - хуже страшной эпидемии, косит людей похлеще.
   - С этим не поспоришь, бывало и такое. Но мы-то хотим создать совсем другую идею, которая вовсе не требует такой кровавой дани.
   - А невозможно сказать заранее, какая идея каких потребует жертв. Многие внешне хорошие идеи оказывались на поверку самыми кровожадными.
   Суров, что-то обдумывая, молчал. Наконец он отхлебнул из чашки чай.
   - Вот вы каков, - задумчиво покачал он головой. - И все же я убежден, что стране, как воздух, даже больше, чем воздух, нужна национальная идея. Без нее народу нечем дышать. Он уже задыхается в безвоздушном пространстве безыдейности. И нам нужна ваша помощь, Александр Владимирович.
   - Но национальную идею невозможно придумать. Она витает где-то в воздухе, люди чувствуют ее, но когда-то кто-то пытается ее оформить на бумаге, получается идеологию. А идеология требует диктатуры. В конечном итоге все сводится к одному: к власти духовной или физической над людьми.
   - Но, согласитесь, без власти тоже нельзя.
   - Да, конечно. Но власть духовная - самая страшная ее разновидность. Тот, кто устанавливает ее, считает себя полным властелином общества, он требует от соотечественников тотального подчинения. Разумеется, во имя их блага. Я всегда опасаюсь тех людей, которые претендуют на то, чтобы таким вот образом возвыситься над всеми. Им кажется, что то, что они определяют духовное содержание жизни, дает им право подчинять себе других. Поймите, что суть власти в том, что она является проекцией Бога на земле; тот, кто получает даже небольшую власть, уже подсознательно мнит себе маленьким Всевышним. Только это бог, который не становится беспредельным и безграничным, а бог, который суживает мир до уровня, позволяющего ему руководить и властовать над ним. Это бог, в самой низком своем проявлении.
   Палий с самого начала решил, что не будет вмешиваться в этот разговор, как бы он н скалдывался. Он с любопытством поглядывал на Сурова ; понимает ли он то, что ему говорит Разлогов. И к своему удивлению по выражению его лица видел: да, понимает. И поэтому еще более не согласен с ним.
   - Пусть даже будет и так, как вы говорите, - произнес Суров. - Ну и что? Я вас спрашиваю, а что делать-то в этой ситуации? Что вы можете предложить взамен? А хотите я отвечу за вас: ничего. Нуль. У вас есть рецепт как решать острейшие проблемы страны? Нет рецепта. И не будет. А как жить? Чего лукавить с таким умным человеком, как вы. Да, мы хотим власти. Да, нам нравится эта дама больше любой женщины. Но кто-то должен руководить этим государством. Вы, извините, на это не способны, ваши идеи только разрушат то, что еще тут уцелело. И чтобы справиться с разрухой, в том числе и в людских головах, без национальной идеи не обойтись. Да и национальная это идея или не совсем национальная, кто там разберет. Но нужно нечто, что заставит людей поверить в свои силы, доверять в тем, кто ими руководит. И с вашей помощью или без вашей, но мы такую идеи создадим. Потому что мы стоим на земле, а вы витаете на небе. И с ее помощью тут все изменим, уважаемый Александр Владимирович.
   Разлогов покачал головой.
   - Сделать вы это сделаете, да только однажды все разрушится, потому что построите дом на песке. И будет еще хуже. Другое дело, что может быть, вы этого не увидите. Люди часто не доживают до того, как проявляются в полной мере последствия их деяний, а потому умирают в полной уверенности, что совершили благо, хотя на самом деле сотворили большое зло.
   Палий заметил, как вдруг изменился в лицо Суров, он явно потерял интерес к разговору. И он, пожалуй, прав, отметил Палий, каждый из его участников дошел до конечной точки, за которой уже нет никаких линий для соприкосновения.
   - Очень жаль, - произнес уже почти безучастным тоном Суров, - вы могли бы оказать своей отчизне неоценимую услугу. Но по крайней мере было интересно с вами по дискутировать.
   Разлогов и Палий вышли из здания и пошли по улице. Некоторое время они молчали.
   - Я знаю, что не оправдал ни твоих надежд, ни Олиных, - вдруг произнес Разлогов, - но я и сам не ожидал, что так все получится. Но я не мог говорить ему ничего другого. Это было сильнее меня.
   - Я понимаю, - отозвался Палий. - Идти против себя всегда мучительно. Но иногда все же приходиться, - добавил он после небольшой паузы.
   - Это как-то повредит тебе?
   - Пока не знаю. Все зависит от решения Сурова и тех, кто стоит за ним. Но в любом случае на тебе нет вины.
   Они подошли к автобусной остановке.
   - Нам в разные направления, тебе сюда, мне туда, - кивнул Палий на противоположную сторону. - Как символично, невольно подумал он.
   - Да, поеду домой. Что-нибудь передать от тебя Ольги?
   Палий бросил на него пристальный взгляд и затем быстро отвел глаза.
   - Только привет.
   Он быстро, даже поспешно, стал переходить улицу.
  
   Глава 26
  
   Спокойный и размеренный ритм жизни Ольги нарушился в один миг. Мысль об измене мужу преследовала ее, как навязчивый кошмар. Чувство вины и даже не вины, а глубокого падения давило на душу, словно камень. Это было самое настоящее предательство и осквернение не столько супружеского ложа, сколько самих основ всего того, на чем держалась до сих пор вся ее жизнь.
   То, что произошло в дешевом потертом, как старые джинсы, номере гостиницы, словно гигантским плугом в одно мгновение перепахало весь ее внутренний мир, разрушило так тщательно накапливаемый ею на протяжение многих лет гумус. То здание жизни, строительству которого она посвятила столько лет, вдруг в один миг зашаталась до самого основания и в любой момент грозило рухнуть, погребя под собой не только ее, но и всю семью.
   Была бы она другим человеком, воспринимающим все повороты на своем жизненном пути легко и естественно, как само собой разумеющие, а потому лишь обтекающие ее, подобно воде судно, никаких бы особенных переживаний этот короткий эпизод не вызвал. У нее были подруги, изменяющие мужьям, так же просто и спокойно, как будто речь шла о посещение театра и не придающие этим фактам большого значения. И хотя такое поведение не вызывало у нее приязни, в глубине души она даже отчасти завидовала им за их умение ко всему относиться без напряга. Но сама она была совсем иной натурой; чтобы чувствовать душевный комфорт, ей было необходимо ощущение правильности и праведности своих поступков. Она привыкла уважать себя не только и даже не столько за то, что делала, сколько за то, чего не делала.
   Ей было очень нелегко с мужем по многим причинам. После того, как рассеялся густой туман страсти, окутывший их отношения в первые годы супружества, она поняла, что далеко не все у них так прекрасно. Уж слишком сильно и глубоко погружен ее муж в собственный мир, куда она не могла попасть не потому, что перед ней туда закрывали двери, а потому, что уж очень непривычен и специфичен он был. И, всякий раз волей случая оказавшись ненадолго на этой заповедной территории, она просто терялась там и спешила выбраться на твердую, знакомую землю. К этому добавлялись житейские неурядицы; они никак не могли нигде бросить надолго якорь. Едва ей начинало казаться, что они уже врослись в ту ил ииую почву, как возникали обстоятельства, обрубавшие эти корни. И им снова приходилось собирать пожитки и отправляться, как выражался Разлогов: "в путешествие по волнам жизни".
   Но эти волны уж больно сильно кидали их утлый челн в разные стороны, и иногда ей казалось, что очередной шторм может его окончательно опрокинуть. Но одновременно с этим она гордилась тем, что за все это время не пала духом, не бросила мужа, хотя подобные мысли периодически начинали бродить, как бедуины по пустыне, по ее сознанию. Наоборот, всякий раз доставало сил перебороть эти желания, стать мужу еще ближе, помочь ему пережить трудные моменты. И Ольга отлично сознавала, что не будь ее рядом, ему бы было бы гораздо труднее выдержить посылаемые судьбой испытания.
   Не случайно Разлогов себя и Ольгу иногда сравнимвл с протопоп Авакумом и его женой, с чем она бла согласна; в их жизненные перрепитиях они находили нечто общее с тем, что переживала та пара.
   Ольга сознавала, что ей выпала судьба нести тяжелый крест и что ее жизнь в каком-то смысле тихий и незаметный подвиг. И осознание этого согревало душу, наполняла силой и уверенностью в том, что она не просто честно выполняет свои супружеские обязанности, а выполняет определенную и важную миссию. И совсем не имеет значения, что никто не знает и скорей всего не узнает об ее подвижничестве; слава, известность ее совершенно не привлекали. Зато понимание важности того, что она ежедневно совершает, наполняло таким сильным ощущением своей значимости, что до самого последнего времени ей казалось, что она никогда не обменяют это чувство на что-либо еще.
   И вот это невероятное событие, которое никогда не должно было произойти, случилось, и теперь она не представляет ни как к нему отнеситься, ни что делать. Все рухнуло очень быстро, как плохо построенное здание во время землетрясения. Но одновременно она чувствовала и нечто прямо противоположное; это совсем не случайный эпизод в ее жизни, который больше не повторится. То, что она пережила, слишком великолепно, это наполняет ее душу новыми, еще не пережитыми ею эмоциями. И она совсем не хочет, чтобы на этом все бы и закончилось, подобно сыграной музыкальной пьесе.
   Если бы в ней возобладало бы исключительно чувство вины, она может быть, сумела бы выбрать какую-то опредленную линию поведению. В конце концов можно во всем признаться мужу; она вполне может надеется, что с высоты своей мудрости, он бы сумел бы понять ее. А значит, и простить. И они бы нашли какой-то иной вариант совместного существования. Как знать, не стало бы им даже легче после этих испытаний, так как это бы весьма напоминало на вскрытие давно нарывавшегося гнойника. Она помнила, как одна из подруг говорила ей, что измены мужу позволяют ей не только сохранить семью, но и относиться к нему еще нежней. Просто один человек далеко не всегда способен закрыть все потребности души и тела другого и нужен кто-то еще, кто бы восполнил недостающее. Но сейчас все обстояло иначе, связь с Палием была не просто таким закрытием, а являлось началом какой-то совсем новой, еще неизведанной жизни.
   Она чувствовала настоятельную необходимость поговорить о своих проблемах. Причем, ей хотелось это сделать как с мужем, так и с Палием. Разумеется, она ясно осознавала, что эти разговоры будут неравнозначными; если с Валерием она могла говорить совершенно открыто, не потому что больше ему доверяла, а потому что от него не было смысла чего-либо утаивать, то с супругом нужно было найти предлог, чтобы каким-то образом, не вызвав подозрений, затронуть волнующую ее тему.
   В каком-то смысле ей повезло, так как разговор с мужем возник совершенно внезапно. Правда повод, который привел к нему, был настолько неожиданный, что Ольга даже не знала, радоваться ли ей ему или бояться.
   У них был заведенный еще в первые месяцы их супружеской жизни обычай: перед сном, закончив предназначенные на этот день дела, они садились на кухне, пили чай, обменивались мнениями, впечатлениями или просто вели беседу. Правда в последний год такие чаепития случались все реже, и Ольги от этого иногда становилось немного грустно. Она не могла отделаться от ощущения, как что-то важное незаметно уходит из их жизни, как рвется еще одна соединяющая их нить.
   Но в этот день Разлогов немного неожиданно для нее предложил выпить чай перед сном. Ольга согласилась, хотя после того, что случилось, ей было не просто оставаться наедине с мужем.
   Они сидели на кухне, в чашках остывал чай и молчали. Ольга с некоторым удивлением поглядывала на расположившегося напротив нее мужа. Обычно в такие минуты он был необычайно разговорчив, к нему словно нисходили сразу множество информационных потоков Вселенной, которые требовали немедленного выхода.
   - Ты хорошо себя чувствуешь? - решила спросить она, чтобы разогнать гнетущее молчание. С каждой минутой ее все сильней беспокоила мысль о том, а не проведал ли муж об ее измене.
   - Да нет, с этим все в порядке, - отозвался Разлогов. - Ты будешь смеяться, но мне не дает успокоиться приснившйся мне сегодня ночью сон.
   - Сон? - удивилась Ольга. - Ты раньше никогда не предавал значение своим снам. Я даже не помню, когда ты в последний раз мне его рассказывал.
   - Ты права, но раньше мне не снились такие сны.
   - Расскажи, что же тебе приснилось?
   Разлогов провел ладонями по лицу, словно бы вспоминая о недавнем сновидение.
   - Да, надо рассказать, иначе от этого наваждения не избавиться. Я иду по нашему городу, ищу тебя. Внезапно передо мной возникает какое-то здание. Я приглядываюсь и понимаю, что это гостиница. Я вхожу в нее и направляюсь к какому-то окошку. Я достаю твою фотографию и показываю сидящей там женщине. Она узнает тебя и говорит, что ты в гостинице зачем-то сняла номер. И называет мне его. Я поднимаюсь по лестнице, отыскиваю нужную дверь. Она оказывается незапертой, открываю ее и входу. И вижу, что ты лежишь обнаженной на кровати и занимаешься любовью с мужчиной. Я что-то кричу, ты вскакиваешь, кидаешься на меня...
   Разлогов замолчал. Ольга же чувствовала, как выступет на лбу испарина. Она с подозрением смотрела на мужа. Действительно ли это был сон или кто-то ему рассказал о том, что случилось наяву. Но кто? Этим человеком мог быть лишь Валера. Но она ни за что не поверит в такое предательство с его стороны. Хотя есть мужчины, которые очень любят бахвалиться своими победами над женщинами, но она уверенна, что к Палию это никак не относится.
   Ольга, дабы хотя чуть-чуть успокоиться, отпила большой глоток чая.
   - Что же было дальше?
   - Дальше я проснулся, ты спала рядом, а я, потрясенный, долго не мог заснуть.
   - Но объясни, зачем ты рассказал мне свой сон, какую преследовал цель?
   Разлогов посмотрел на жену и тоже отхлебнул чая.
   - Он остыл.
  - Сейчас подогрею. Ольга подошла к столику, на котором стоял электрический чайник, и включила его. Но возвращаться она не спешила, ей было удобно находиться тут, так как муж не мог видеть ее лица. - Так зачем же ты мне рассказал его?
   - Понимаешь, сны не возникают на пустом месте, они никогда не бывают случайными. Это обмен информацией высшего мира с нами.
   - То есть, ты хочешь сказать, что я тебе изменила?
   - Не обязательно, - не сразу ответил Разлогов, - сны могут представлять из себя картины будущего. Ведь на самом деле прошлое, настоящее и будущее разделено только в нашем восприятии, а в подлинной реальности все эти три ипостази времени слиты воедино. Помнишь мою статью, которая наделала шуму два года тому назад...
   - Подожди, - прервала она его, - давай сейчас не углубляться в философию. Ты видел сон, где я тебе изменяю, пусть даже в будущем. Но, если я правильно поняла твою мысль, ты считаешь, что если я не делала это сейчас, то сделаю это когда-нибудь, так как сон - это не фантазия, а реальность. А принадлежит ли она к прошлому, настоящему или будущему - это вопрос второстепенный.
   - В общем, ты правильно все сформулировала. Знаешь, получается очень странная ситуация, я знаю, что ты мне не изменяешь, но теперь я так же знаю, что однажды это случится.
   Чайник вскипел, Ольга налила чай и поставила на стол чашки. Затем села на прежнее место. Ее удивило то обстоятельство, что она внезапно успокоилась, ей вдруг стало интересно, как же собирается муж выходить из этой в самом деле странной ситуации.
   - И что же делать в таком случае. С одной стороны измены нет, с другой стороны она обязательно прозойдет. Сны же не могут обманывать - .- Ольга вдруг пристально посмотрела на мужа. - Кстати, а ты не скажешь мне, с кем я тебе все-таки изменила. Согласись, не знаю, как тебе, а мне эта деталь все же не без интересна. Хотя понимаю, что не это главное.
   - Я видел мужчину только со спины. Я не знаю, кто он. Да это не важно, не в нем дело.
   Он говорит правду или не хочет называть имени? Нет, она все же знает его, он бы не стал ничего скрывать. Даже если узнал бы Палия. Саша прав, для него это второстепенный вопрос.
   - Как же ты собираешься поступать с женой-изменщицей?
   - Но ты же мне не изменила. Это еще только предстоит.
   - А какой смысл ждать самого факта. Ты же только что сам говорил, что времени не существует: настоящее, прошлое, будущее - это все одно и тоже. А следовательно я тебе уже изменила.
   Разлогов удивленно взглянул на нее.
  - Ты права, я только не ожидал от тебя, что ты сдлаешь такие выводы.
  - А что ты ожидал услышать? Что я буду тебе доказывать, что это не может быть, потому что не может быть никогда.
   - Честно говоря, нечто подобное.
   - Но все дело в том, что я тоже верю в сны. Правда мне ничего похожего не снилось, но в нашей семье ты принимаешь самую важную информацию. А значит, я вынуждена доверять тому, о чем тебе сообщают. Но ты не ответил на мой вопрос.
   Разлогов расстерянно посмотрел на жену.
   - Как-то странно говорить о том, что я стану делать, если однажды это в самом деле произойдет. Но никто не может точно сказать, как он поступит в будущем, ведь столько всего еще случится. Мы меняемся ежеминутно и каким я буду, когда ты мне изменишь, я не в состоянии представить. Вдруг это произойдет через десять лет. За это время каждый из нас так может кардинально перемениться, что мы и себя-то не узнаем.
   - Это не ответ. - Ольга вдруг почувствовала одновременно раздражение и разочарование. Ей самой были не до конца понятны истоки этих чувств, но с самого начала разговора почему-то хотелось большей определенности. Она должна знать, что ее ждет и хоть как-то подготовиться к этому. - Мне кажется, ты боишься размышлять на эту тему.
   - Может быть. Мне трудно представить и себя и тебя в такой ситуации. Почему-то я всегда был уверен, что уж нас минует чаша сия.
   - Сон говорит об обратном.
   - Ну хорошо, я постараюсь ответить. Моя задача будем заключаться в том, чтобы предоставить тебе максимальную свободу действий. Я твой муж, а не хозяин, наш союз добровольный и нас ничего не связывает друг с другом, кроме желания быть вместе. Если оно исчезнет, значит и наш союз аннулируется. И твоя измена знак того, что это случилось.
   Если это так, то нас уже сейчас ничего не связывает, подумала Ольга. Тогда, что мы делаем вместе на этой кухне? Нет, не все так просто, она вовсе не чувствует, что их союзу пришел конец. Просто какая-то часть соединяющих их конструкций разрушилось, но часть-то осталось! Она вздохнула, так как поняла, что запутывается еще больше.
   - Ну а если эта измена под влиянием минутной слабости. Что тогда?
   - Не знаю, наверное, можно будет оставить все как есть. Хотя минутная слабость подготавливается годами. Значит, не все так хорошо у нас.
   "Вот те слова, ради которых затеян весь этот разговор", - молнией сверкнула мысль у Ольги.
   - Что же по твоему у нас нехорошо?
   - Где-то там, на тонких планах, - поднял вверх голову Разлогов, - в чем-то мы не совпадаем. Этот сон пришел оттуда, как предупреждение. А знаешь, - вдруг совсем другим тоном произнес он, - я теперь понял, что слишком прямолинейно воспринял его. Я забыл, что сон крайне редко повествует о событии, которое свершилось или должно свершиться. Чаще всего это намек, предупреждение или аллегория. Нам указали, что у нас есть проблемы и что если мы их не решим, будет не слишком хорошо. Не исключено, что мы станем подозревать в неверности друг друга. Но это совсем не означает, что ты должна непременно мне изменить.
   Ольга почувствовала, как что-то обвалилось у нее внутри. Такую концовку разговора она не ожидала. Она даже не знала, радоваться или огорчаться. Теперь уж совсем не понятно, как поступать.
   - Может, ты и прав, - пробормотала она. Ольга видел, что муж явно повеселел. Странно, но даже такой человек, как он, с его философским складом ума ради собственного спокойствия готов поверить любой уловке самообмана. Это действительно универсальное лекарство, лучший в мире транквилизатор. И вряд ли в ближайшее время изобретут более эффективное средство.
   - Тогда давай спать. Я уже устал, - проговорил Разлогов.
  - Хорошо, давай спать, - согласилась Ольга. - Тем более очень интересно, что каждому приснится этой ночью. Ты мне расскажешь?
   - Разумеется!
   Ей очень хотелось обсудить эту ситуацию с Палием. На следующий день она позвонила ему и сказала о своем желании поговорить с ним.
   - Приходи ко мне домой, - предложил он, - Тем более, ты еще у меня не была. Посмотришь на мою холостяцкую берлогу.
   После небольшого колебания, она согласилась. Бессмысленно бежать на месте, надо идти либо вперед, либо назад. Она решила, что пока будет идти вперед. А там, куда кривая выведет.
   Квартира Палия понравилась ей. Имено такую она и представляла. Однокомнатная, в тоже время совсем не холостяцкая, все прибрано, все вещи находятся строго на своих местах. Опытным глазом она определила, что это является обычным состоянием этого жилища, а вовсе не результатом уборки перед встречей с ней. Ей понравилась аккуратность своего любовника. Ее отсутствие было как раз тем, что постоянно раздражала в муже, что влияло на ее чувства к нему. Если всякий раз убирать за ним, наводить после него порядок, то это постепенно превращается в непрекрощающийся кошмар.
   Палий не стал ждать, когда она освоится в квартире, а сразу же стал ее целовать. Она почувствовала, как от его искры зажигается в ней огонь желания. И все же сейчас ей хотелось заняться другим, более прозаическим делом, поговорить с ним.
   - Подожди. Валера, я хочу тебе кое что сообщить. Давай сядем на некотором удалении друг от друга.
   Палий не без сожаления оторвался от молодой женщины.
   - Ты вызываешь у меня прямо огнедышащее желание, - признался он. - Никого я не хотел так сильно, как тебя.
   Ей было приятно, но сперва она все же хотела обсудить ситуацию.
   - Садись и давай поговорим.
   Палий с глубоким вздохом сел.
   - Что у тебя случилось?
   - Саша видел нас в гостинице, - сообщила она и заметила, как Палий мгновенно побледнел.
   - Не может быть! Что он так мог делать?
   - Это было во сне.
   Испуг сменился у него на изумление.
   - Кто из нас бредит: ты или я?
   - Ни ты, ни я. Вчера вечером за чашкой чая он перессказал мне свой сон. Ему приснилось, как я с каким-то мужчиной занимаюсь любовью в гостиничном номере.
   - И он видел и меня в своем сне? - недоверчиво спросил Палий.
   - Нет, кто был мужчина он не видел. Только меня.
   - И на том спасибо, - с явным облегчением проговорил Палий. - Оператор, который крутил ему этот сон, оказался на высоте, не показал ни одного лишнего кадра.
   - Ты не совсем понимаешь, что произошло.
   - Объясни.
   - Саша считает, и я с ним согласна, что сны приходят к нам не произвольно, а самым тесным образом связаны либо с нашем прошлым, либо с нашем настоящем, либо с нашем будущем. И он полагает, что раз раньше я ему никогда не изменяла, то сон предупреждает о том, что однажды я все же это сделаю.
   Палий вдруг засмеялся. Он смеялся довольно долго, так как никак не мог остановиться. Ольга терпеливо ждала, когда закончится этот приступ веселья. Она понимала, в чем его причины и не обижалась. На его бы месте она бы скорей всего вела себя так же.
   - Извини. - Палий понял, что вел себя все же не слишком корректно. - Но, согласись, это все так неожиданно и удивительно. Я даже себе представить не мог, что может случиться нечто подобное.
   - Я - тоже.
   - Но что тебя так волнует? Насколько я понял, твой супруг пока ни в чем тебя не подозревает. Ну а то, что случиться в будущем... - Он пожал плечами. - В конце концов есть вероятность, что это не произойдет никогда.
   - Но это уже призошло!
   Палий удивленно взглянул на Ольгу.
   - В данном случае я размышляю с точки зрения твоего мужа. Любой сон можно интерпретировать самым разным способом. Например, это может означать, что вам не мешало бы почаще заниматься любовью. Ведь вы сейчас не очень часто это делаете.
   Ольга, подтверждая, кивнула головой.
   - Вот и намекни ему, дескать там поняли, что я не удовлетворена и тебе надо бы больше уделять внимание своей бедной женушке. Как тебе моя версия? По-моему неплохо ложится на ваши отношения. Причем, об этом просишь его даже не ты, а его предупреждает Всевышний. А к его рекомендациям не принято относиться пренебрежительно.
   Ольга подумала, что при всей видимой простоте эта версия не такая уж и плохая. Но если бы ее беспокоил только этот аспект ситуации.
   - Пойми, я не знаю, что мне дальше делать, как вести себя с мужем? То, что ему кажется может случиться еще когда-нибудь, на самом деле уже случилось.
   - Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь себя несколько непривычно. Ты так долго и талантливо играла роль верной жены, которая разделяет все свалившиеся на голову мужа беды, что сама поверила в свою игру. А теперь у тебя другая роль. Ты еще не выучила ее текста, плохо знаешь основные мизансцены. Вот тебе и сложно. Хочешь я стану твоим режиссером?
   Ольга удивленно смотрела на Палия. Такой подход не приходил ей голову. Она даже не могла распознать, чего больше было в его словах: цинизма или здравого смысла, знание реальной жизни или попытки усыпить ее беспокойство. А впрочем, почему бы не принять его идею, в отличии от Палия глубоким знанием жизни она никогда не отличалась.
   - Тогда скажи мне, как режиссер, как я должна играть свою роль, какой произносить текст?
   Палий задумался.
   - Лучше всего, если ты будешь говорить то, что говорила всегда. Чем больше появится новизны в твоих словах и поведении, тем больше возникнет оснований у него для подозрений. Послушай, зачем тебе все это надо? Подсознательно ты хочешь разрушить все то хоршее, что приносит в твою жизнь наша связь. Есть тип людей, которые считают удовольствия, наслаждения нечто вроде ниспосланного им свыше испытания, а то и наказания, а следовательно надо приложить максимум усилий, дабы отринуть эти дары судьбы. Ты хочешь этого? Но тогда уж, извини, тут тебе я не помощник.
   Ольга как-то нерешительно отрицательно покачала головой.
   - Но ведь он мой муж. А тебе - друг. И мы оба обманываем его. В этом есть что-то мерзкое. Разве ты не чувствуешь?
   - Тогда давай ему все скажем, подтвердим, что его сон был вещим. И не в далеком будущем, а в самом недавнем прошлом. Ты готова к такому развитию событий?
   - Нет. Я хотела сказать, но не смогла. Я не могу произнести эти слова.
   - Тогда у тебя есть другой вариант, ты можешь отказаться от меня. А то, что было, пусть останется маленьким эпизодом. Как говорят, чуть-чуть не считается. Вскоре ты все забудешь, иногда тебе даже будет казаться, что все это выдумка, нечто вроде сна, как у твоего мужа. Только учти, твое недовольством жизнью будет быстро нарастать. Так ты этого хочешь?
   - Не хочу.
   - Тогда у тебя остается только один выход : продолжить то, что уже начато. И вообще, хватит болтать. Я больше не намерен сдерживать своего желания. После твоего звонка я только и думал об этой минуте.
   Палий встал и мгновенно преодолел разделяющее их расстояние. И когда она почувствовала его нетерпеливые руки на своем теле, она тут же забыла обо всем. Она поняла, что тоже жадно ждала этой минуты.
  
   Глава 27
  
   Разлогов вошел в аудитоию, оглядел собравшихся. К своему удивлению он обнаружил прибавление, его пришли послушать еще целая группа студентов. Хорошо это или плохо? задал он себе вопрос. То, что его лекции становятся популярными, разумеется хорошо. Но по прежнему опыту он знал, что так просто ему подобные вещи не сходят с рук. Закон физики гласит: если где-то прибавляется, то где-то и убавляется. Иными словами кто-то из профессоров не до считают своих слушателей. А вряд ли им это понравится.
   Он внимательно вгляделся в лица вновь обращенных. Если он не ошибается, то некоторые из них пришли с курса Шамрина. А можно не сомневаться, то он такое никогда не простит. Но не отступать же ему, не отсылать этих ребят обратно. Значит, вперед.
   - Если вы помните, - начал он, - прошлое занятие мы закончили словами Лютера: "Между мною и Богом нет никого". Высказывание, безусловно замечательное в своей истинности. Однако если понимать его буквально, то вряд ли будет от него много пользы, так как оно не дает представление о сущности отношений человека и Всевышнего.
   - Но разве не ясны эти отношения, человек выполняет данные ему заповеди, с помощью молитвы устнавливает непосредственную связь с Богом, - произнес один из новых слушателей Разлогова.
  - Если бы все было бы так просто, о чем бы тогда мы с вами здесь говорили бы. Вот мы привычно говорим: человек верит в Бога. Но что значит слово "верить"? То, что только что сказал молодой человек? Но само по себе признание того, что Он существует, что нужно следовать его заветам, абсолютно ничего не меняет. Считается, что вера - понятие не материальное, что она имеет духовный характер. Молодой человек заявил нам, что верующий устанавливает связь с Богом. Но почему-то обычно выпадает вопрос: а что это за связь: телеграфная, телефонная, по Интернету? Многим такая постановка вопроса покажется абсурдной, для них такой проблемы просто не существует. Как бы само собой подразумевается, что ответа на него и не надо искать. Это как бы дело Всевышнего, а для него это пара пустяков.
   - Бог всемогуч, и он знает, как установить связь с человеком, который истино верует! - воскликнул Антон Богородский.
   - Бог, конечно, знает, а вот знает ли человек? Для того, чтобы установить связь должно быть двухсторонее движение. Понимаем ли мы что такое духовность? Как она образуется, как достигается? Столько усилий было потрачено и тратится ради достижения этих целей, столько не покладая рук трудятся священников, какие строятся гигантские храмы и мечети, пагоды, а воз и ныне там. Но самое удивительное, что всего этого совершенно не нужно. Если хотите отдалить человека от Бога, придумайте новую религию, разложите ее на ритуалы, сочините тома молитв...
   - Молитва помогает нам обратиться к Богу, тот, кто ее произносит, полностью меняется, - снова воскликнул Антон.
  - Может быть, что-то в нем действительно меняется. Только после ее окончания все возращается к прежнему. А раз есть возвращение, значит нет и изменений. Просто человек глубоко вздохнул, погрузился в воду, побыл там чуток и снова вынырнул на поверхность. Но стал ли он человеком-анфимией? Ясно, что не стал.
  - Что же тогда по-вашему ведет к Богу? - спросил Варяник. - Или туда вообще дороги нет?
   - Дорога всегда есть. Другое дело способны ли мы ее найти? Что касается развития духовности, то как ни странно, это сугубо материальный процесс. В каком-то смысле духовность вообще не существует, это понятие возникло в связи с не понимаем того, как все устроено на самом деле.
   - И как же? - вновь с вызовом спросил Богородский.
   - На самом деле все религии не имеют никакого отнощения ни к духовности, ни к пути человека к Богу. Вопрос стоит так: как распределяется энергия в человеке. То есть путь к Богу - это исключительно энергетический процесс. Другое дело, что заставить течь энергию не произвольно, как это происходит обычно, а по определенному маршруту требует большой и целенаправленной работы. Но эта работа так же вполне конкретна и материальна.
   - Я же говорил, что Бог - это по большому счету фикция! - торжествующе произнес Варяник.
   - Я бы так не сказал, - возразил Разлогов. - Если уж говорить о фикции, то к этому определению скорей всего подходит человек. Ибо если разобраться по существу, то мы не существуем как личности, на самом деле человек больше похож на сложный агрегат, напоминающий кухоныый комбайн, только со значительно большим числом функций. Он включает телефон, телевизор, приемник, копмьютер и многое другое. Между прочим, все, что мы на изобретали и еще изобретем в качестве действующего принципа уже имеется в нашем теле.
   - Вы хотели пояснить нам на счет энергии, - напомнил Богородский.
   - А разве моя мысль не понятна. Хорошо, я поясню. Еще в древности было известно, что существует семь планов бытия или семь космосов, в нашем теле каждому из них соответствуют семь чакр. И по мере того, как направляемая нашими сознательными усилиями энергия начинает свое путешествие, открываются чакры, каждая из которых как бы соединяют нас со своим уровнем космического сознания. Каждая чакра - это очередной рубеж, приближающий нас к абсолюту, к воссоединению с источником всего сущего. Все остальное не имеет никакого отношения к Богу, никак не способствует нашему с ним сближению. Как видите, все предельно ясно и просто. Не надо придумать сложнейших филосовских и теологических систем, это не более чем продукт ментального плана, на котором застряло человечество. Вот потому-то мы и заняты, что без конца что-то придумываем и сочиняем: новые романы, новые филосовские теории, новые религиозные доктрины. Для того же, кто способен осуществить это изумительное энергетическое путешествие, все эти сложные и тонкие построения нашего ума нужны, не более чем семечная шелуха. А кому это не под силу или кто далек от понимания реального положения вещей, тот невольно начнинает заполнять пустое пространство между собой и Богом с помощью изощренной догматики, запутанным ритуалам. Энергетическая пустота заменяется не ведущим никуда ментальным наполнением.
   Разлогов мельком взглянул на Анну, но она сидела так низко опустив голову, что он даже не смог разглядеть выражение ее лица. После ее признания в кафе об ее влечение к нему, у них была лишь короткая, прерванная Палием встреча, во время которой оба старательно обходили столь щекотливый вопрос. Но оба знали, что долго у них это не получится. Идя на лекцию, Разлогов совершенно неожиданно для себя принял решение, что в самое ближайшее время непременно поговорить с девушкой на эту тему. Мысль к нему пришла внезапно, так как мгновением ранее он даже и не думал ни о чем таком. И по этому признаку понял, что где-то на одном из планов космического сознания было принято именно такое решение и ему ничего не остается только как подчиниться приказу.
   - Есть огромнео число свидетельств, что молитва преобразует молящего, - не унимался Богородский. Его глаза смотрели на Разлогова с такой ненавистью, что, всякий раз встречаясь с взглядом юноши, ему становилось не по себе.
   - Вы правы, Антон, во время молитвы человек может испытывать глубокие и волнующие эмоции. Только связано это не с молитвой, а тем, что под ее воздействием меняются частоты вибрации молящего, и он входит в резонанс с более тонкими планами, которые и вызывают у него непривычные ощущения. Однако дело не в самой молитве, так как можно научиться входить в такое состояние под воздейсвтием любого текста, даже самого нелепого. А те, кто уже овладели этим искусством, способны менять свои вибрации с помощью небольшого ментальнгого усилия. А некоторым даже и оно не нужно. Но недостаток молитвы в том, что с ее помощью достигатеся лишь временное преображение, которое длится и не долго и очень поверхностно. А потому человек быстро впадает в прежнее состояние, так как в нем не происходит почти никаких перемен на энергетическом уровне. Поток энергии вновь начинает течь по старому руслу. Поймите одну важную вещь: мы существуем одновременно на всех уровнях Вселенной и все, что с нами происходит, происходит как бы в семи вариантах. Только каждый вариант имеет свои задачи, свои особенности, приводит к своим последствиям. Нам открывается практически безо всяких с нашей стороны усилий только фиизический план бытия, и мы подсознательно привыкаем придавать значение только ему. Но по-настоящему религиозный человек сознает, что находится сразу везде, и он думает о том, как отразится любой его не то что поступок, но мысль или чувство на всем этом необозримом пространстве. Причем, поступки имеют важность в основном на физическом плане, а тем план тоньше и удаленней, тем больше приобретают значимость наши мысли, чувства, ощущения, намерения. Если мы кого-то убиваем, то погибает только физическое тело убиенного, все остальные шесть остаются. Зато отзвуки злодеяния пронизывает все мироздание, оставляют по пути своего следования грязные следы. Они затем неизбежно снова выпадут на землю в виде духовных осадков, придуя к нам с новыми душами со следами прежних черных дел. В этой связи хотел бы обратить ваше внимание на один важный момент: почему нельзя казнить преступников. Да потому что мы должны понять, что преступник - это на самом деле больной человек, подверженный особым видам заболеваний - духовным. Пока мы еще не доросли до понимания, что преступность - это недуг и что преступника надо не наказывать, а лечить, очищать его душу от скверны и грязи. И чем страшней его преступление, тем более тщательное и длительное лечение требуется. Если же мы, как нам кажется, убиваем злоумышленника, то это приводит лишь к тому, что его душа становится еще более озлобленной, еще более черной. И когда она возвращается на землю в новом воплощение, а злые души возвращаются к нам обратно до тех пор, когда здесь не очищатся, то их носители совершают новые преступления. И весь этот круговорот зла может продолжаться очень и очень долго. Этим-то и объсняется загадка неискоренимости преступности. Борясь с ней карательными методами, мы лишь зажигаем все новые и новые ее очаги . На сегодня все.
  
   Глава 28
  
   Разлогов вышел из здания факультета и тут же замер на месте. Он увидел Анну. Она явно кого-то ждала. И по тому, как изменилось, как только он появился ее лицо, он понял, что ждала она его.
   Она решительно направилась в его сторону.
   - Я вас ждала, - сказала она.
   - Зачем?
   - На лекция я поняла, что вы хотите поговорить со мной.
   Как она могла это понять, изумился Разлогов. Он же почти не смотрел на нее, да и она на него - тоже.
   - Почему вы так подумали? - спросил он.
   - У меня в голове возникла эта мысль.
   - И вы в ней не усомнились?
   - Нет. Но это же так?
   - Да, - не очень охотно сознался он. Эта ситуация приводила его в смущение. - Хорошо, коли так, давай поговорим. Пойдемьте в кафе?
   - Не хочу в кафе. Мне там разонравилось.
   - Тогда куда?
   - Я приглашаю вас в свою комнату.
   - Но... - Разлогов замялся. - Нас могут увидеть.
   - Вас это беспокоит? - удивленно и, как ему показалось, разочарованно спросила она.
   Разлогов почувствовал, что сердится на себя, так как понял, что ведет себя глупо.
   - Нет, пойдемьте, - решительно произнес он.
   До студенческого общежития идти было всего минут пять-семь. И за это проведенное в пути время они не обменялись ни словом.
   Они вошли в общежитие и стали подниматься по лестнице. Разлогову очень не хотелось, чтобы их кто-либо увидел. На его счастье им никто не попался на встречу. Они остановились у комнаты, где жила Анна. Девушка немного замешкалась в поисках ключа.
   В это мгновение и появился Варяник. Он шел в Анне. Увидев, что она не одна, молодой человек застыл от удивления на месте.
   - Вот эта приятная встреча! - воскликнул Варяник. - Я так понимаю, что у вас намечено продолжение лекции. Только так сказать, в менее официальной обстановке. Так, наверное, лучше усваивается материал, - насмешливо проговорил он.
   - Как тебе не стыдно! - произнесла Анна.
   - Мне стыдно? А собственно можно узнать за что? Я человек свободный, могу ходить куда угодно и к кому угодно в отличии от нашего уважаемого профессора. Я давно заметил, что он на тебя глаз положил.
   Самое неприятное в этой ситуации для Разлогова заключалось в том, что он никак не мог определить, как должен себя вести? Возмущаться, молча проглатывать наглые выходки этого юнца, заступиться за девушку?
   Анна наконец открыла дверь и пропустила Разлогова в комнату. Затем вошла сама и закрыла ее на замок.
   - Садитесь, - предложила она. - А на него внимание не обращайте. Все самое ужасное, что он совершит, еще только впереди.
   - Он совершит ужасное? Почему вы так думаете?
   - У меня предчувствие. Наши с вами и его жизнь еще пересекутся.
   - Каким же образом?
   - Этого я не знаю.
   - Вы, Анна, настоящая ясновидящая. Я вас начинаю бояться.
   - Я не ясновидящая. А почему вы их боитесь?
   - Не хочу знать своего будущего, не жела. знать, чего меня ждет. Это нарушает течение жизни. Тот, кто знает свое будущее, перестает быть человеком.
   - Почему?
   - Потому что суть человека в том и заключается, что ему неизвестно, что его ждет впереди. Это дает ему иллюзию свободы, так как он должен неустанно, ежеминутно что-то выбирать. Наша задача неизвестное делать известным, находиться в постоянном поиске. А если нам откроется будущее, это означает заврешение процесса человеческой эволюции. Она может происхоидить лишь в условиях неизвестности.
   - Но некоторым такое знание все же дается.
   - Дается. Вопрос только почему?
   - Так почему?
   - Может быть, потому, что эти люди уже поднялись на чуть более высокую ступеньку по сравнению с остальными. А тот, кто выше других, видит дальше. Или есть люди, чья миссия столь велика и ответственна, что знание будущего им дается как помощь, как облегчение их ноши. Но при всех случаях, никто не получает знания о грядущем в полном объеме, а только отдельные фрагменты. Все зависитот того, какие стоят задачи; чем они масшабнее, чем больше позволяется заглянуть в будущее.
   Анна задумчиво сидела напротив Разлогова и казалось была целиком погружена в свои мысли.
   - Вас испугало мое признание? - вдруг спросила она.
   Он сразу понял, о чем она говорит.
   - В какой-то мере, да. Не забывайте, я женат.
   - Вы хотите сказать, что испытываете ко мне тоже самое?
   Разлогов почувствовал укусы раздражения. Его опять загоняют в угол.
   - Скажите откровенно, чего вы добиваетесь?
   - Не знаю. Могу лишь сказать, что в моей жизни происходит нечто крайне важное. Самое важное из всего, что до сих пор происходило. Никогда я так часто не получала раньше сообщения.
   - Вы говорите о своих стихах?
   Анна кивнула головой.
   - Хотите послушать то, что ко мне пришло сегодня?
   - Конечно.
   Анна взяла лежащий на столе листок и стала читать:
  
   - Опять я время тороплю
   Как долог день в лучах сомнений
   Вновь гостя дорогого жду
   Из тьмы туманных откровений.
  
   Открой прекрасное лицо,
   Откинь прозрачные вуали
   Блеснет ли золотом кольцо?
   Развеется ли дым печали?
  
   Хочу узнать чуть наперед
   Горька ли участь наважденья?
   И пусть спокойно сердце ждет
   Земной любви благословенья.
  
   Несколько минут Разлогов молчал. Он сам не знал, почему вдруг чувствовал себя подавленным.
   - Есть вещи, которые требуют осмысления, - наконец не очень уверенно проговорил он.
   - А по-моему все ясно. Я же ничего не требую от вас. Но вы сами понимаете, что не сумеете от всего этого отмахнуться.
   - Эти ваши стихи, почему вы думаете, что они непременно имеют отношение ко мне.
   - Потому что она мне об этом сказала.
   - Кто она? - не понял Разлогов.
   - Та женщина, которая мне их посылает.
   - Ничего не понимаю. Вы же говорите, что они к вам приходят оттуда, - посмотрел Разлогов на наполовину осыпавшийся потолок.
   - Да, оттуда. Но непосредственно их посылает мне она. Я вам сейчас все объясню. Это случилось только однажды. Я иногда медитирую, когда возникает желание расслабиться или привести в порядок мысли и чувства или решить проблему, которая никак не решается. Я зажигаю свечу, вон ту, - показала Анна на стоящий на подоконнике подсвечник с огарешем свечи. Разлогов тоже внимательно посмотрел на него. - Однажды так получилось, что я ушла в медитацию более глубоко, чем обычно. И мое сознание очутилось в каком-то неизвестном мне плане. Я вдруг ясно, как в кино, увидела город. Он был не похож на современные города, улицы очень узкие и кривые, дома невысокие, никаких машин, только верховые и экипажи. То был скорей всего средневековый город. Я оказалась в каком-то особняке, вернее в комнате. По обстановке поняла, что это довольно богатый дом. Там сидела молодая женщина, в длинном платье с воротом до самого подбородка. Но больше всего меня поразила ее прическа; у нее были гладкие волосы, которые закрывали щеки. Такие прически я видела на старинных портретах. Мое появление ее нисколько не удивило, у меня даже создалось впечатление, что она ждала его. Она заговорила со мной.
   - Вы можете сказать, на каком языке велся разговор? - вдруг спросил Разлогов.
   Анна отрицательно покачала головой.
   - Я не знаю, на каком языке. Просто я понимала ее, а она - меня. Я даже не уверена, что мы говорили в привычном понимании этого слова, но общение не было для нас проблемой.
   - И чем же вы разговаривали?
   - Она мне сказала, что скоро умрет и что я буду тем человеком, который выполнит то, что предназначено ей, но чего ей совершить уже не удастся.
   - И что же?
   - Она сказала, что пишет стихи. И теперь эти стихи она будет посылать мне. И еще сказала, что она умирает потому, что ее посетила великая любовь. Но обстоятельства так сложились, что она не может соединиться с любимым. И что мне предназначено восполнить то, что не суждено ей. Затем все померкло, и я очнулась.
   - И вы больше не пытались вызвать дух этой дамы?
   - Нет, я больше не входила в такую глубокую медитацию. И кроме того, меня не оставляет ощущение, что я не смогу ее увидеть. Она сообшила мне то, что должна была сообщить. И в новой встрече смысла больше нет. А раз так. То ее не допустят. Только мы совершаем бессмысленные поступки.
   - Просто какая-то мистика, - пробормотал Разлогов.
   - Но почему мистика? - живо возразила Анна. - Разве вы сами не говорили о том, что нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, а есть лишь единое пространство-время, которое все это объединяет. А мистика возникает в нашем представление тогда, когда разделение времени по какой-то причине вдруг исчезает, и оно соединяется. Мое сознание вышло из привычного круговорота событий и самым естественным образом устремилось к тому человеку, с кем у меня с самого рождения была связь. Только теперь она мне приоткрылась. Скорей всего в меня переселилась ее душа. И те стихи, что посылались ей, тепреь приходят ко мне. Вот и все, что случилось.
   - Скорей всего вы правы, Анна, - согласился Разлогов, - просто на меня все это обрушилось так внезапно, что я не успел осознать того, что вы мне рассказали. К сожалению, я сам лишен таких прозрений, мое сознание затянуто чересчур плотной ментальной пленкой, сквозь которую пробиться крайне трудно. Вы же обладаете драгоценным свойством, вы умеете устранять диктат ума, подобно космонавту из корабля, выходить за его узкие пределы. А это значит больше, чем вся философия. Но к чему это нас ведет?
   Анна пожала плечами.
   - Вы сами должны решить.
   - А вы?
  - Я - решила.
   Несколько мгновения Разлогов молчал.
   - Наверное, мне стоит уже идти. У нас с вами состоялся очень содержательный разговор. Я даже что-то понял такое, что до сих пор не понимал.
   Анна взглянула на него, но ничего не сказала. Он тоже не стал больше ничего говорить, встал и вышел.
  
   Глава 29
  
   То, что целая группа его студентов отправилась слушать лекции Разлогова, стало для Шамрина настоящим потрясением. Он охватившего его негодования он не находил себе места. Причем, среди ренегатов, как мысленно он их называл, были и те, на кого он возлагал особенно большие надежды. Ему-то казалось, что это его единомышленники, та самая молодежь, которой он намеревался передать горящий факел своего огня.
   Но если ему изменяют самые верные, то что говорить об остальных. Если они не перешли к его сопернику, то только по причине своей неразвитости. Но будет ли толк от таких учеников, смогут ли они пронести дальше свет великого учения? А ведь с каждым годом это делать все сложней и сложней.
   Внезапно его космическим холодом обдала мысль: а что если и Антон так же переметнулся на сторону его врага? Ведь он систематически подвергается разлагающему влиянию этого изощренного нечестивца. И, как, увы, показывают факты, далеко не каждый способен противостоять этому напору.
   Ему надо срочно переговорить с Антом, он должен немедленно убедиться, что его вера по-прежнему крепка, как броня, которая надежно отражает посылаемые в нее любые снаряды.
   Антона он нашел в университетской библиотеке. Ему не хотелось афишировать перед посторонними свое особое с ним отношение, поэтому он предпочел терпеливо дожидаться, пока юноша не освободится.
   Ждать ему пришлось около часа. Шамрин кипел от нетерпения. В конце концов он даже решил наплевать на конспирацию и немедленно позвать Богородского. Но тот, словно бы услышал его нетерпеливый призыв, собрал книги и направился к выходу.
   Здесь его и поймал Шамрин. Он так крепко и главное неожиданно схватил его за руку, что Антон от испуга вздрогнул.
   - Это вы? - почему-то удивленно спросил он.
   - А кого ты думал увидеть? Сатану? - усмехнулся Шамрин.
   Антон не ответил. Шамрину показалось, что парень чем-то подавлен, в его глазах не горел свет, а плечи были опущены, как у старика. Но он решил не торопиться выпытавать причины такого настроения, учитывая сложную ситуацию, надо быть особенно осторожным.
   - Ты долго сидел в библиотеке? Что ты читал?
   - Святого Августина.
   Шамрин пристально взглянул на Антона.
   - Почему ты выбрал именно этого автора?
   Антон явно колебался с ответом.
   - Я ищу опоры для своей веры.
   Шамрин вдрогнул.
   - Нашел?
   - Не знаю, - не уверенно произнес юноша. - . Dillige, et quad vis fac.
   - Люби и делай, что хочешь, - перевел Шамрин.
   Богородский кивнул головой.
   - Замечательыне слова, - согласился Шамрин. - Но какой ты делаешь вывод?
   - Разве этого недостаточно?
   - Недостаточно для чего, - переспросил Шамрин, зная заранее ответ.
   - Для религии, для веры, для Бога. А все остальное - лишиие. Разве не так?
   - Я виду, ты снова весь в сомнениях. - На несколько мгновений Шамрин задумался. - Пойдем, - вдруг повелительно произнес он.
   - Куда?
   - Пойдем и не спрашивай, покуда я тебе не дозволю. Одевайся.
   Они вышли из корпуса. Шамрин шел впереди, не оглядываясь. Он загадал: если Антон не покинет его, он снова сумеет убедить этого слабого человека. Конечно, очень жаль, что приходиться вновь начинать все сначала. Но так хочет Он. А значит, у него, Шамрина, достанет терпения, чтобы раз за разом изгонять бесов из тела юноши.
   Шамрин подошел к церкви, поднялся на паперть. И только тогда оглянулся. Антон покорно следовал за ним.
   - Пойдем за мной! - все так же повелительно проговорил Шамрин.
   Они вошли в церковь. Она находилась на территории учебного заведения, и хотя формально не считалась университетской, но неофициальный ее статус был именно такой.
   В этот час здесь никого не было. Шамрин подвел Богородского к картине, на которой изображался страдающий на кресте Христос.
   Шамрин, тщательно выговаривая каждое слово, стал читать наизусть:
   - "Ibi vacabimus et videbimus, videbimus et amabimus, amabimus et laudabimus. Ecce quod erit in fine sine fine. Nam quis alius noster est finis nisi pervenire ad regnum, cuius mullus est finis.
   Антон, запинаясь, но все же перевел:
   - Седьмой век будет нашим днем субботним, который завершится не вечером, а вечным восьмым днем, днем господа, который будучи освящен воскресением Христова предуготовит вечный покой духа и даже тела. Тогда мы освободимся и узрим, узрим и возлюбим и вознесем хвалу. Вот что будет в конце и без конца. Ибо, что есть наша цель, если не достижение царства, у которого нет конца".
   - Святой Августин: "О граде Божьем". Этими словам он заканчивает свой труд. Разве не по своему, но по сути дела о том же не говорит, только другими словами, твой учитель?
   - В общем, да, - не очень уверенно согласился юноша.
   - Вот видишь, святой Августин пришел к такому же выводу гораздо раньше его. Так в чем же новизна слов этого человека?
   Антон молчал.
   - То, о чем он говорит вам и выдает за собственное откровение, давно понято, осмысленно и высказано отцами церкви. У тебя не очень хорошо с латынью, тебе бы следовала на лечь на этот предмет. Знание языка помогло бы лучше тебя понять всю глубину мысли наших патриархов, при переводах многие нюансы теряются, и мысль зачастую искажается. А этим пользуются недобросовестные так называемые философы. Святой Августин был величайшим мыслителем, он мог уходить на самую глубину, проникать в смысл божественного замысла. Но он всегда понимал, кто позволил нам проникнуть в его самую сокровенную суть, кто указал нам единственную дорогу к спасению, к вечной жизни, а потому не приписывал себе Его достижения. "Истина написавна в кратких словах, не пускайся в длинное исследование", - писал преподобный Ефрем Сирин. И вспомни долгие рассуждения твоему преподавателя, как много говорит он всего. А знаешь для чего? Чтобы твоя мысль утонула бы в его словах и никогда из них уже бы не выплыла. И я вижу, что он добивается успехов. - Шамрин подошел вплотную к картине. - Вглядись в этот неземной лик. Я не стану тебе напоминать про Его страдания, ты все это знаешь не хуже меня. Я тебе скажу более, на мой взгляд, о них говорят больше, чем следовало бы. Страдания - это терновый венец на Его челе, но не менее, а, может быть, и более важно другое: Он своим примером показал нам, как достичь единства с нашим Создателем, он даровал нам величайшую надежду на то, что вечная жизнь и вечная любовь вовсе не абстракция, и вполне достижимы. Вспомни, Он всегда говорил ясно и не лукавил, он не пытался вселить ложные упования на несбыточное. он указывал точную дорогу к царству небесному. Он знал, что не все спасутся, не все обретут неземное блаженство у чертога его Отца; те, кто недостойны такой милости, получат по заслугам. Думаешь ли ты о том, что ждет тебя там, за заневесом, отделяющим этот бренный и мелочный мир от мира незамутненной вечности?
   - Думаю, - сознался Антон. - И я боюсь.
   - Ты боишься, что поддашься бесовскому очарованию его речей и потеряешь царство небесное?
   - Да. Эта мысль гложет меня постоянно.
   Шамрин задумался. Момент был ответственный и все же что-то ему подсказывало, что открывать все карты преждевременно. Антон еще не созрел.
   - А ты не пробовал читать молитвы, когда тебя одолевают сомнения.
   - Нет, мне не приходило это в голову.
   - Жаль, это хорошо помогает. Ведь в молитве наш Господь изливает на дущу молющего свою милость и свою благодать, протягивает ему свою божественную длань, которая защищает его и от опасностей и от сомнений, что во сто крат хуже любых угроз. Послушай меня, - ласково проговорил Шамрин, - ты должен научиться защищаться. Скажем так: не дружественные тебе силы стараюся любыми путями поколебать твою веру, сбить с истинного пути. Не ты первый, не ты последний, кто стоит на рубеже огня. Вспомни мучеников, какой силы была их вера. Они расставались с жизнью с улыбкой на лицах, так как знали, что их ждет вечная жизнь и вечное блаженство. Ради этого можно пойти на все. Бог знает тех, кто жертвует ради Него всем и привечает такие души.
   - Но ничего подобного мне не грозит, сейчас же не те времена, - удивленно произнес Антон.
   - Откуда ты знаешь, что тебе грозит и какие сейчас времена. Да, ты в чем-то прав, никто сейчас не бросает мучеников в пасть львам, но разве это так уж существенно. Хулители Бога не перевелись и даже не изменились, только стали несравненно тоньше в своей ненависти к Нему. Они многому научились, но суть их не переменилась. И Бог теперь, как и тогда, требует от своих приверженцев подвижничества во имя веры. - Шамрин положил руку на плечу молодого человека. - Желаешь ли ты во имя Его совершить подвиг?
   - Да, желаю. Но только не понимаю, в чем он должен состоять?
   - Я уже говорил тебе: Бог вразумит. Настанет миг, когда он шепнет тебе, что надо делать. И тогда все будет зависеть от тебя.
   Антон посмотрел на своего наставника.
   - Мне бы хотелось, чтобы это произошло как можно скорей.
   Нет, не нужно спешить, подумал Шамрин.
   - Нам не дано проникнуть в Его замыслы, а потому следует вооружиться терпением. Ты прошел еще не через все горнилы сомнений, пока ты ими пленен, ты никогда не услышишь Божий глас во всей его полноте. Он возвещает только тем, кто безраздельно доверяет Ему. А может ли ты с предельной искренностью сказать, что предан Ему полностью и целиком? Загляни в свое сердце и ответь не мне, а себе.
   Несколько секунд Богородский молчал. Он был таким бледным и неподвижным, словно статую, что у Шамрина даже возникло опасение, что он может упасть.
   - Нет, не могу, - вдруг прошептал Антон.
   "Я правильно поступил, что не доверился ему до конца, - подумал Шамрин. - Здесь еще предстоит много работы".
   - Понимаешь ли ты, что виноват перед нашим Господом?
   - Да, - кивнул головой Антон. - Но я постараюсь исправиться!
   - Конечно, - согласился Шамрин. - У тебя не все потеряно. А Он милостив к заблудшим. - Он подумал, что на сегодня достаточно, важно не переборщить, не давить на юношу слишком уж сильно, дабы не возникло бы сопротивления. - Иди. И помни. Не мои слова, а помни Его, - показал Шамрин на Иисуса.
   - Я буду помнить, - тихо произнес Антон.
   Затевая этот разговор с Богородским, у Шамрина была еще одна тайная цель. Вчера ему позвонили из канцелярии епископа и объявили, что владыка ждет его на следующий день. И Шамрину очень хотелось явиться на аудиенцию не с пустыми руками.
   Он направлялся в резиденции епископа, раздумывая над предстоящим разговором. Интуиция подсказывала ему, что он будет в той или иной степени связан с Разлоговым. Владыка умен, в отличии от многих других иерархов церкви хорошо понимает, в чем заключается высокая степень опасности этого человека. А главное он способен на действия, а не только на извержение потоков лавы словесных негодований.
   По тому, как встретили его церковные клерки, как предупредительно, словно по волшебству, распахивались перед ним двери, Шамрин безошибочно определил, что он отныне в фаворе. Сердце его возрадовалось; неужели сбываются его самые смелые чаяния? Но не стоит торопиться, как только он окажется за этими массивными вратами он надеется, что многое прояснится.
   Владыка встретил его не за столом, а посередине комнаты.
   - Рад вас видеть в добром здравии, Дмитрий Тихонович, - своим густым, поставленным баритоном проповедника проговорил епископ. Располагайтесь вот в этих креслах. Что хотите: чай, кофе?
   - Тоже, что и вы.
   - Ну не во всем следует брать с меня пример, - улыбнулся хозяин кабинета.
   Молодая и красивая, но вся в черном монашеском одеянии женщина бесшумными, словно бы бесплотными шагами, вошла с подносом и поставила на столик две чашки с кофе. По запаху Шамрин определил: кофе первосортное.
   - Пейте кофе, - предложил владыка, но Шамрину показалось, что его мысли заняты чем-то иным.
   Шамрин не стал ждать вторичного приглашения и сделал малюсенький глоток. Запах не обманул, кофе был превосходным.
   - Позавчера я был удостоен чести быть принятым патриархом, - вдруг проиговорил епископ.
   "А я и не знал, что он уезжал из города", - мысленно констатировал Шамрин.
   - Наверное, это была очень важная беседа, - высказал предположение Шамрин.
   - Более чем важная, может быть, самая важная е в моей жизни. И я говорил ему о вас.
   У Шамрина заколотилось сердце. Что все это значит? На этот вопрос, точного ответа у него не было, Но вот то, что имеет немалое значение для его будущего, он сомневался все меньше с каждой минутой.
   - Патриах высказал ряд важных идей. И сейчас я их вам изложу.
   Епископ пристально посмотрел на Шамрина и тот вдруг почувствовал, как высохло у него во рту. Поспешно он отхлебнул из чашечки.
   - Слушаю вас с предельным вниманием.
   - Церковь переживает трудный, можно даже сказать, критический момент в своей истории. Хотя внешне это не заметно, число прихожан растет. Но не стоит обольщаться цифарми, следует посмотреть в корень происходящихэ явлений. А они весьма тревожны. Еще мало тех, кто это осознает, но когда это станет общедоступным фактом, то, может быть, будет уже поздно. Трудность же сего момента состоит в том, что накапливаются силы зла. Но если раньше они выходили в бой под знаменами неверия, вульгартного атезима, то сейчас положение несравненно серьезнее. Никто не отрицает Бога, но каждый считает, что вправе представлять его таким, каким подсказывает ему либо безудержная фантазия, либо извращенное воображение, либо злокозненная воля. Церковь атакуют с той стороны, с какой она всегда атаковала сама. У нас выбивают из рук привычные аргументы.
   Епископ замолчал и уставился на Шамрина, словно приглашая его высказаться.
  - Я очень рад, что его святейшество произнес именно такие слова. Я давно узрел эту опасность и в меру своих слабых сил веду с ней борьбу. На нашей кафедре как раз работает именно такой человек, кто видит в Боге собственную вотчину, укрывшись в которой можно безнаказанно заниматься мыслительными упражнениями для собственного возвеличивания. Он видит Бога таким, каким хочет видеть его извращенный ум и старается привить эти воззрения юношеству.
  - Вы верно все подметили. Мы дойдем и до вашего коллеге. Тем более патриарх упоминал среди прочих и его имя.
   - О нем говорил его святейшество! - воскликнул Шамрин.
   - Я сказал: упоминал, - скорректировал его епископ. - Но патриарх думает о другом. На аудиенции я высказал мысль, которую пытался развивать и раньше, но, к сожалению, безуспешно о том, что современная жизнь требует изменения некоторых подходов к нашей практике и нашим постулатам. Мир меняется, и церковь не можем оставаться неизменной. Нам вручена вечная истина, но это вовсе не означает, что она не требует углубления. Иначе она не была бы вечной. Нельзя считать, что Иисус, апостолы, отцы церкви все исчерпали и что нельзя более ничего прибавить. Эти идеи я уже развивал, но тогда она не встречали понимания. Но теперь они получали высочайшее одобрение. Вы понимаете всю историческую важность этого события.
   - Да. - От волнения у Шамрина охрип голос.
   Епископ посмотрел на него и, кажется, остался доволен.
   - Патриарх поручил мне подготовить предложения. Разумеется, наш символ веры не может быть ни в кое мере пересмотренным, но есть отдельные положения, в основном второстепенные, которые требуют некоторого обновления. И для этого нужен в том числе и ваш свежий взгляд, дорогой Дмитрий Тихонович.
   - Я понимаю, - еще сильнее охрип голос у Шамрина.
   - Вам предстоит проделать большую работу. Ее в какой-то степени можно сравнить с той, что в свое время осуществил блаженный Августин. Мы должны, не отходя от нашей догматики, представить нашу веру в немного ином свете. Не надо бояться мистических откровений, заимствований у лучших умов. Даже у вашего Разлогова. - Владыка усмехнулся. - Но так, что если он даже что-то и учует, не смог бы ни в чем нас упрекнуть. Нам надо уяснить направление движения человеческой мысли на многие годы вперед, понять, каких новых откровений жаждет душа человека, что может ее насытить и успокоить. Если мы не дадим на вопросы времени свои ответы, их дадут другие. И тогда нам не удержать паству. И есть уже немало признаков, что мы проигрываем эту битву.
   Шамрин невольно вспомнил о своих эмигрирувших к его сопернику студентов. Епископ прав, трижды прав!
   - Я думаю, что мне не надо вам многое объяснять, - продолжил владыка, - какая задача стоит перед нами и что требуется лично от вас. Скажу лишь одно: ваше имя может быть вписано золотыми буквами в историю церкви, подобно многим ее отцам. Патриарх просил передать лично вам, что готов при наличии соответствующего результата сделать все от себя зависящее, дабы возвеличить ваш духовный подвиг.
   Шамрин, не скрывая волнение, поймал руку епископа и припал к ней губами. Тот дал ему насладиться поцелуем, затем аккуратно, но решительно выдернул ее.
   Еписком вспомнил о кофе и поднес чашечку к губам. Затем снова поставил ее на блюдочке.
   - Да, как у вас дела с этим вашим Разлоговым? - как бы между прочим поинтересовался владыка.
   Несколько мгновений Шамрин колебался: рассказывать ли ему о побеге студентов?
   - К нему перешла группа моих студентов, - кратко доложил он.
   Епископ внимательно взглянул на преподавателя.
   - Видите, насколько актуально то, о чем мы с вами только что говорили. К сожалению, среди наших злейших противников встречаются люди, одаренные талантами. Но от того они еще опасней.
   - Эта проблема будет решена, - промолвил Шамрин, не глядя на собеседника.
   - Я буду молиться за вас. - Епископ встал, давая тем самым поня!ть о завершение аудиенции. - Теперь мы с вами станем видиться значительно чаще.
  
   Глава 30
  
   Все то время, что Разлогов пребывал в комнате Анны, Варяник находился неподалеку и следил за дверьми. У него не было никакого плана, он даже не знал точно, зачем он находится тут. Он просто стоял и смотрел.
   Он увидел, как дверь отворилась и из нее вышел Разлогов. Тот сделал несколько быстрых шагов, словно убегал от чего-то или кого-то, но затем внезапно резко остановился. Несколько минут стоял на лестничном марше неподвижно. Если бы Разлогов внимательно огляделся вокруг, то заметил бы молодого человека, но он был настолько погружен в себя, что не видел ничего рядом с собой. Наконец, сбросив с себя оцепенение, зашагал вниз по лестнице. Варянику показалось, что он не то чем-то расстроен, не то растерян. По крайней мере его вид показался ему странным.
   Дальнейшие свои поступки Варяник помнил не слишком четко, так как действовал исключительно по наитию, подчиняясь какой-то неведомой, но чрезвычайно властной силе. Он дождался, когда Разлогов выйдет из общежития, после чего быстро спустился вниз и тоже выскочил на улицу.
   Разлогов уже удалился на достаточно большое расстояние, и ему пришлось его догонять. Но сближаться Владислав не стал, предпочитая выдерживать дистанцию.
   Темнело уже довольно рано, к тому же день был пасмурный, и улицу укутали преждевременные сумерки. Варяник машинально отметил, что это ему на руку. Хотя зачем ему понадобилась темнота, он не вполне сознавал. Он просто знал, что она нужна для выполнения его замысла.
   Владислав вскоре понял, что Разлогов направляется к своему дому. Внезапно на глаза ему попался увесистый обломок кирпича. Он поднял его с земли и спрятал за куртку. Теперь нужно было выбрать подходящий момент, чтобы рядом не было бы никого.
   Чтобы сократить путь, Разлогов пошел через лесопарк. В такое время и в такую погоду народу тут было очень мало.
   "Ну вот, настал и твой час, - прошептал Владиислав. - Будешь знать, как шастать по молодым девушкам".
   Варяник извлек из-под куртки кирпич и стал быстро сближаться с Разлоговым. Он решил его обогнать. План выстроился сам собой: он спрячется за деревом, а когда тот окажется рядом, опустит кирпич ему на голову. А затем убежит. Свидетелей нет, так кто его никто не заподозрит.
   Чтобы Разлогов его бы не заметил, обгоняя, он сделал большую петлю. Затем притаился за толстым стволом дерева, который примыкал почти вплотную к тропинке.
   Разлогов быстро приближался к дереву, за которым стоял Владислав. До самого последнего момента он не чувствовал никакого волнения, он действовал расчетливо и спокойно. Но сейчас решимость вдруг покинула его, сердце забилось гулко и неровно. И он уже не был уверен, как поступит через те тридцать секунд, которые необходимы Разлогову, чтобы поравняется с ним.
   Разлогову оставалось пройти не больше метров двадцати. Варяник почувствовал, как разжимается его ладонь, держащая кирпич. Он выронил его и одновременно шагнул на тропинку. Они едва не столкнулись лбами.
   От неожиданности, а может и от испуга Разлогов вздрогнул. Он внимательно вгляделся в стоящего перед ним человека.
   - Это вы, Владислав? - удивленно спросил он. - Что вы тут делаете?
   - Я прогуливался, - растерянно пролепетал молодой человек. - Увидел вас и захотел поговорить.
   - Вам не хватает времени для общения на занятиях?
   - Нет. Там много посторонних ушей.
   - Что же такое вы хотите спросить, что не предназначено для посторонних ушей?
   - Зачем вы приходили к Анне?
   Разлогов помедлил с ответом. Ему было трудно говорить этому странному, явно враждебно настроенному парню правду, но и врать тоже не хотелось.
   - Она рассказывала мне о своих видениях, - сказал он полуправду.
   - Видения? Она мне никогда не рассказывала ни о каких видениях, - удивился Варяник. Он не обманывал. Это было на самом деле так.
   Разлогов пожал плечами. Он сам не знал, почему этот парень вызывает в нем такую жгучую неприязнь. И дело не только в ревности, которой тот допекает его, а в гораздо более глубоких причинах, в полном несходстве их темпераментов и натур.
   - Значит, она вам не доверяла настолько, чтобы поведать о таких вещах, - безжалостно произнес Разлогов. Ему самому не нравились содержащая в его словах злорадство, но удержать его в себе оказался не в силах. Ему доставляло удовольствие нанести рану Варянику
   - А вам, выходит, доверяет.
   Разлогов ничего не ответил, но это как раз было то молчание, которое является красноречивей всяких слов.
   - А как же ваша жена? - вдруг спросил Варяинк.
   - Что жена?
   - Ну если прознает, что вы шастаете к другой? Ей поди не понравится. Сцену закатит.
   - У нас с Анной ничего нет. Я учитель, она ученица. И очень необыкновенный человек. Мне она интересна именно этим.
   - Да бросьте, я ж не слепой, могу различить, зачем мужик ходит к бабе. За километр видно, как вы хотите трахнуть этого необыкновенного человека.
   - Знаете, Владислав, я много чего могу хотеть, но это далеко не всегда означает, что я так и поступаю. Вот, например, мне хочется двинуть вас по физиономии, но я же этого не делаю. И очень надеюсь, что и не сделаю. Тоже самое и с Анной. И мне кажется, что нам лучше всего на этой ноте закончить наш невероятно содержательный разговор. Если вас Анна не любит, я тут ничего не могу поделать. И вымещать на меня свою досаду, бессмысленно. До свидание.
   Разлогов, не дожидаясь ответа Варяника, двинулся дальше. Владислав посмотрел ему в спину, затем перевел взгляд на валяющий в паре метров кирпич. Он вдруг поднял его и закинул подальше.
   - Ничего, это была только репетиция, - прошипел он.
  
   Глава 31
  
   Неожиданная сцена в полутемном парке высветила перед Разлоговым настоятельную необходимость дать себе ясный отчет: действительно ли он влюбился в эту девушку, действительно ли он желает ее, как женщину, действительно ли...?
   Неожиданно количество "действительно" оказалось столь велико, что он даже растерялся. Что ему делать с этим взрывоопасным багажом? И вообще, очень странная история. И даже странность не в том, что студентка и ее преподаватель почувствовали взаимное влечение, а в том, что оно сопровождается столь удивительными обстоятельствами. У Разлогова все сильнее складывалось ощущение, что во всем происходящем участвует некая третья сторона, несравненно более могущественная, чем две других. И если это так, то противостоять ей столь же невозможно, как и гигантской лавине, сметающей все на своем пути.
   Пожалуй, только сейчас он всерьез задумался о своих отношениях с Ольгой, о детях. Если их семье предначерчено распаться, то что будет со всеми ими? Как он станет жить без своих ребят. Да и с женой расставаться ничуть не легче. Как бы порой не просто складывалась их совместная жизнь, но они не только много пережили вместе, но и во многом сделались одним целом. Ему крайне трудно себе представить рядом с собой другую женщину. Пусть он даже не испытывает к Ольге тех ярких и горячих чувств, что бушевали в нем по началу, но все меняет свои формы, оставляя неизменным содержание.
   А что Анна? Ему даже трудно себе представить их совместную жизнь. В его голове она просто не укладывается. Каждый день вместе: вместе ложатся, вместе встают, вместе идут на работу, вместе обедают... Разлогов пытался вызвать в своем воображение эти картины, но оно отказывалось проецировать их на свой экран, демонстрируя вместо них пугающую черную пустоту.
   Что же хотят ему таким образом сообщить высшие силы? В различны моменты своей жизни, он часто задавался таким вопросом. Если все, что происходит с человеком, это тот символический язык, на котором с ним разговаривает Бог, то что же Он этим желает сказать, какие решения побудить предпринять?
   Во многих случаях Разлогову удавалось достаточно легко разгадывать эти ребусы, со временем он даже неплохо научился понимать, что же от него хотят там, то ли на небе, то ли где-то еще. И это помогало ему совершать правильные шаги, предохраняло от неверных или опрометчивых поступков.
   Он обнаружил, что нередко диктуемые ему сверху указания казались на первый взгляд едва ли не самоубийственными. Но через некоторое время всякий раз убеждался, в их верности. Он уже давно практически не сомневался, что Бог ведет его к определенной цели и старался не сопротивляться этому поводырю, даже в том случае, если испытывал внутреннее несогласие с направлением движения. Но сейчас едва ли не впервые он был вынужден признать, что не понимает замысла Создателя. Разлогов почти не сомневался, что речь не идет ни об обычной любовной связи, ни даже о браке, хотя вполне вероятно, что ни то, ни другое отнюдь не возобранялось. Но есть во всем этом несравнено более важная и ответственная задача. Вот только какая?
   Мыслей и чувств был такой наплыв, что ему хотелось поделиться с кем-то всем тем, что его переполняет. С Ольгой он решил пока повременить с разговором, так как совершенно не понимал, что же он должен ей сказать. Правду? Но как она воспримет ее? Он-то знает, что семья для нее - это вся ее жизнь. Отказавшись когда-то от академической карьеры, она посвятила всю себя мужу и детям. И если выдернуть из-под ее ног это твердое основание, может так упасть, что уже и не встанет. И хотя неизвестно, как все сложиться у них в дальнейшем, но сейчас он не может с ней так поступить.
   Его мысль сама собой выбрала в качестве конфиданта Палия. С его ясной головой, четким логическим умом, знанием психологии можно надеятся на то, что он даст дельный совет. Ему, Разлогова, никогда не нравились столь любимые писателями треугольники, и он всячески старался не попадать внутрь таких геометрических фигур. Но сейчас, когда он оказался как раз именно на этом узком пространстве, им овладело ощущение, что на самом деле это не треугольник, а лабиринт. И ему нужен кто-то, кто бы показал дорогу, чтобы выйти из него.
   Палий сам облегчил ему задачу, сказав, что желает с ним переговорить. Они решили пойти в кафе. Официантка принесла заказ и улыбнулась Разлогову, как старому знакомому. Палий заметил ее улыбку.
   - А ты пользуешься успехом у женщин, - засмеялся он. - Вот не предполагал.
   - Почему?
   - Ты слишком серьезен, чересчур погружен в себя. А женщинам нравится, когда мужчины целиком поглощены ими. Впрочем, ты производишь сильное впечатление не только на женщин.
   - А на кого еще? - удивился Разлогов.
   - На мужчин - тоже. Меня уполномочил передать тебе свою нижайшую просьбу Суров. Его так впечатлил ваш разговор, что он, несмотря на твое негативное мнение к разработке национальной идеи, просил тебя все же поучаствовать в заседании комитета. Он сказал, что твое отрицательное отношение к этому проекту может оказаться во многом более полезным, чем положительное - многих согласных с этой задачей. Не правда ли, весьма разумный подход. Честно говоря от него не ожидал такой широты взгляда.
   - Я, пожалуй, тоже. Я подумаю. Но меня сейчас волнует нечто иное.
   Палий отложил даже вилку и нож, чтобы ничего не мешало бы внимать словам Разлогова.
   - Что же тебя беспокоит?
   Разлогов замялся. Как объяснит Валерию то, что с ним происходит, не вдаваясь в конкретные детали и не раскрывая персонажей, исполняющих эту пьесу, которую пишет сама жизнь? Задача по истине не из легких, если вообще их выполнимых.
   - Видишь ли я столкнулся с одной странной проблемой, - медленно, словно с трудом, начал Разлогов. - Я познакомился с девушкой, которая обладает некоторыми необычными способностями.
   "Он говорит об Анне", - понял Палий.
   - И что за способности?
   - Можно назвать ее медиумом. У нее очень сильная связь с космосом.
   - Не такое это уж и редкое явление. Я встречал таких людей. В чем же проблема?
   - В том, что эта связь имеет и связь со мной.
   - Не пойму, объясни ясней, - сделал вид, что в самом деле не понимает Палий.
   - Я попробую, - вздохнул Разлогов. - Например, ей приходят из космоса стихи после того, как она начинает думать обо мне. И эти стихи указывают на определенные наши отношения. То есть, пойми меня правильно, Валера, никаких отношений у нас нет и не будет, но космос указывает на то, что они должны быть.
   Разлогов замолчал, так как почувствовал, что запутался в словах. И что за бес его попутал рассказывать все Палию. Он должен был сам во всем разобраться, найти выход из этой мложной ситуации. Но теперь уже поздно, раз начал, то придеться продолжать рассказ. Он вынужден признать, что иногда он, Разлогов, бывает просто невероятно глупым.
   - Если я тебя правильно понял, ты хочешь сказать, что раз космос того требует, то ты просто обязан сближаться с этим твоим медиумом.
   - В общем, получается где-то так, . промямлил Разлогов. - Я всегда придерживался мнения, что все предопределено, что человек - это лишь орудие высших сил. Нам остается лишь понять то, что они нам гооврят из своего прекрасного далека и следовать их указаниям.
   - Тогда в чем трудность, - пожал плечами Палий. - Сближайся, раз велят.
   - А Оля, а дети? Что будет с ними?
   - А почему тебя это должно заботить. Сам же говоришь, раз все предопределено, так и не о чем беспокоиться. Чего бы ты не делал, будет так, как хочется, Ему, - поднял глаза Палий вверх. - Наоборот, тебе можно только позавидовать, ты получаешь указания сверху. А я, например, такой чести не удостоился, мне приходиться ломать голову самому над каждым своим шагом.
   - Ты смеешься?
   - Вовсе нет. - Палий сам не знал, смеется он или нет, все смешалось у него в мыслях, и он никак не мог определить, как же ему относится к этому странному диалогу. И какие последствия для его отношений с Ольгой могут произойти от всей этой забавной истории.
   - Понимаешь, - задумчиво проговорил Разлогов, - когда исходишь их посыла, что все предопределено, то оказывается, что вообще не знаешь, как себя вести. Любой поступок становится неизбежным. В какую бы сторону не свернул, ты не можешь избавиться от мысли, что выполняешь чужую волю.
   - Старый спор о свободе воли. Боюсь, он столь же неразрешим, как задачка о квадратуре круга. Будет лучше, если ты не станешь ломать над этим вопросом голову. Все равно толну никакого.
   - Я с тобой в целом согласен, когда речь идет о чисто теоритической модели. Но когда она переходит в практическую плоскость, да еще касается лично тебя, то просто не знаешь, как поступить.
   - А знаешь, все на самом деле значительно проще! - внезапно воскликнул Палий, как человек, которого только что осенило. - Вопрос заключается в том, кого ты любишь? Если уж мы заговорили о Всевышнем, то подлинная его воля проявляется в любви. Кого Он побуждает тебя любить, с тем хочет, чтобы ты и соединился. Ну а все остальное - это не более чем декарации для этой божественной пьесы. Как бы они не были хороши сами по себе, приобретают настоящее значение, когда на их фоне происходит то действие, которое задумано Им.
   - Бог мой, ты ведь ты на все сто процентов прав, - с воодушевлением проговорил Разлогов. - Даже удивительно, что ко мне не пришла такая ясная и простая мысль. Любовь - это и есть высшее предопределение, которое, подобно королеве, парит над всеми остальными подданными.
   - Ну вот видишь, для всего можно найти выход. - Палий вдруг почувствовал смущение. А ведь если применить это его формулу к самому себе, как тогда квалифицировать его отношения с Ольгой? Есть над чем поломать голову не только Разлогову, но и ему.
   - Получается, что теперь осталось только понять, кого же я на самом деле люблю? - проговорил Разлогов.
   - Хочешь не хочешь, а коли попал в такую переделку, придеться заняться таким анализом.
   - Ты прав, - кивнул головой Разлогов. - Я не зря затеял с тобой этот разговор. У тебя есть одно замечательное свойство, там, где моя мысль начинает часто блуждать по тропинкам, не находя выхода из леса проблем, ты идешь по прямой и быстро его находишь. Я тебе крайне признателен.
   - Всегда рад тебе помочь, Саша. Кстати, ты так и не ответил на просьбу Сурова .
   - Я могу это сделать только ради тебя.
   - Тогда сделай. По-видимому, это тоже предопределено.
   Они одновременно улыбнулись, но при этом у каждого получилась разная улыбка: у Разлогова растерянная, у Палия - какая-то неопределенная.
  
   Глава 32
  
   Ольга сидела в квартире Палия и наблюдала за его манипуляциями. Он же был занят тем, что готовил коктейль. Это было его одним из любимых занятиев, сам про себя он частенько думал, что истинное его призвание в жизни - быть барменом. Он был уверен, что добился бы на этом поприще большего признания, чем в философии. И иногда у него возникал соблазн бросить все к чертовой матери и заняться тем, к чему его так влечет. В конце концов еще неизвестно, что важней, что приносит больше пользу: средний, хотя и достаточно талантливый философ, или человек, помогающий людям утолять их жажду, находить отдохновение от этой, бессмысленой, неизвестно зачем придуманной жизни.
   Палий поставил два фужера на стол.
   - Попробуй, - предложил он Ольге.
   Та сделала глоток.
   - Очень вкусно. Как называется коктейль?
   - Он без названия. Я его недавно сам придумал. Можно сказать, мой фирменный. Мне нравится это занятие. Послушай, а давай-ка в таком случае назовем коктейль в честь тебя - "Ольгой". Коктейль "Ольга". По-моему, очень даже неплохо звучит.
   - В честь некоторых людей называют планеты, а в честь меня - коктейль. Наверное, это по своему справедливо, так как указывает на мое место в жизни.
   - Брось, - махнул Палий рукой, - чем коктейль хуже планеты. По крайней мере удовольствие он доставлет гораздо больше.
   Палия так и подмывало перессказать Ольге разговор с ее мужем. Вот было бы любопытно поглядеть на ее реакцию. Но он, конечно, ничего подобного делать не станет. Пока. Время для этого еще не пришло. Пусть события набирают ход. Каждый из их участников должен по сильнее запутаться в собственных сетях. Разумеется, кроме него.
   Ольга быстро выпила весь бокал, и Палий заметил, что она немного захмелела. Он не удивился, так как знал, что коктейль на самом деле с сюрпризом. Хотя и сладкий, но в тоже время и крепкий.
   Палий подошел к Ольге и крепко обнял ее. Она прижалась к его животу головой, но тут же отстранилась.
   - Валера, я хочу поговорить с тобой.
   И она туда же. Он становтся конфидантом их семьи. Любопытно, что ему еще предстоит услышать?
   - Давай поговорим. О чем?
   - Ты знаешь, я как-то случайно зашла в здешний монастырь. И встретила там не то монаха, не то священника. Сама не знаю, почему я попросила исповедать меня.
   - Не знал, что ты увлекаешься подобными играми.
   - Прошу, не будь циником. Это было в первый и пока в последний раз.
   - Ну хорошо, просто я от тебя не ожидал такого поступка. И что сказал тебе этот не то монах, не то священник?
   - Он сказал, что я должна следовать дорогой своего сердца. И еще сказал, что есть на свете только один грех - грех самообмана. Из него вытекают все остальные грехи.
   Палий задумался.
   - Пожалуй, с ним можно согласиться, это интересная мысль. Но что беспокоит конкретно тебя?
   - Понимаешь, он еще произнес одну фразу, которую я никак не могу выкинуть из головы: он сказал, что истинная любовь появляется тогда. когда человек через своего любимого, как через окно, начинает видеть Бога.
   Палий достал сигарету и закурил.
   Ну и семейка, думал он, один ловит команды из космоса, другая хочет узреть через любимого Бога. Даже не понятно, как они умудрились прожить вместе столько лет, они давно должно были разругаться в пух и прах на идеологической почве, а в худшем случае свети друг друга с ума.
   Ольга молчала, ожидая ответа Палия. Но он лишь продолжал курить.
   - Ты мне так ничего и не скажешь?
   "Только не раздражаться", - мысленно приказал он себе.
   - Прости дорогая, но я не совсем понимаю, чего ты хочешь услышать?
   - Я и сама не знаю. Но меня мучают сомнения. Я изменяю мужа. Ладно, пускай. Но ради чего? Да, мне хорошо с тобой, я получаю огромное удовольствие от нашей близости. Но неужели это и все? Чем мы тогда отличаемся от животных?
   - А разве мало, что тебе просто хорошо. Почему непременно надо искать прчины. Для того, чтобы только отличаться от животных? Но это просто глупо. А знаешь, чем люди отличаются от зверей? Они в отличии от них обожают задавать глупые вопросы и тем самым портить себе жизнь. Тебе хорошо со мной, ты наслаждаешься моим обществом, нашим сексом. Это обычные человеческие радости. Они тебе кажутся примитивными, не одухотовреннымию. Не спорю. Но если они приносят счастье, то разве это не есть верный признак того, что мы делаем все правильно. Разве оно не являются целью всех усилий человека. Если же ты хочешь святости, вознестись еще при жизни на небо, то это в самом деле не ко мне. Я человек земной. Мне-то как раз казалось, что это тебя во мне и привлекает. Не спорю, твой муж может быть и гений, но он и не от мира сего. А для совместной жизни такой тип личности не подарок. Или я не прав?
   - Да нет, прав. Все так и есть. Но меня что-то постоянно гложет, как будто делаю что-то не так.
   - Ничего удивительного, ты просто не привыкла изменять мужу. Такие клинические симптомы наблюдаются почти у всех верных жен7 Но к этому быстро привыкаешь. Если когда-нибудь у тебя возникнет новая связь, поверь, ты не станешь так переживать. Подожди немного - и все успокоится.
   Ольга, не соглашаясь, покачала головой.
   - Ты в самом деле циник, - грустно констатировала она.
   - Ерунда! - Он почувствовал, как кольнуло у него в горле раздражение. Ну что за бред она несет. - Я тебе уже говорил: я не циник. Конечно, если подразумевать под цинизмом понимание реального положения вещей, то в таком случае не возражаю против такого определения. Многие вся жизнь тратят на то, чтобы бороться с реальностью, выдумывают себе невесть что. Кстати, твой муж страдает именно такой болезнью. И тебе это надоело. Но затем ты сама начинаешь крутить теже самые педали. Я тебя уверяю: потерпи немного и вот увидишь, как все быстро зарубцуется.
   - Нет, это не то. Как ни странно, но я уже почти привыкла к роли неверной жены. Тут какая-то другая причина.
   - Через меня ты не видишь Бога?
   Ольга не уверенно кивнула головой.
   - Но в таком случае должен тебя огорчить: и не увидишь. Я не тот человек. Я люблю жизнь во всех ее проявлениях, естественно приятных. Если же ты ставишь перед собой совсем иные задачи... - Палий красноречиво посмотрел на молодую женщину, потом перевел взгляд вверх.
   - Да не ставлю я никаких задач! - воскликнула Ольга. - Это само откуда-то поднимается. Вот и пришла к тебе за разъяснениями. Сашу же теперь я не могу ни о чем таком спрашивать.
   - Хочешь я сделаю еще один такой коктейль?
   - Сделай. Он действительно очень вкусный.
   Палий не случайно взял паузу, он был встревожен. Он проявил легкомысленность, затеяв эту интрижку. Да, Ольга очень нравится ему, но с ней происходит что-то непонятное. И он не знает, как себя вести.
   Он снова поставил коктейли на стол.
   - Что тебе я могу сказать? Человек не властен над собой, мы лишь игрушки в руках сил в милллион раз более могущественнех, чем самые сильные из нас. Если с тобой что-то такое происходит, значит, это какой-то знак.
   - Но какой? Не в монахи же мне идти.
   - Надеюсь, что нет. Хотя стоит прокрутить все возможные варианты, в мире случалось и такое. Аристократки и даже носители королевских кровей становились монахинями.
   - Мне иногда кажется, что ты издеваешься надо мной. Вернее, не только надо мной, а над всеми.
   "В какой-то степени она права, - отметил Палий. - Но самое занятное, над нею я как раз и не издеваюсь. Или почти не издеваюсь. Я даже ее уважаю за эти чувства. Я то полагал, что все будет гораздо банальней".
   - Я не издеваюсь, а уважаю твои сомнения. Но пойми, я ничего в этом плане не могу для тебя сделать. Я не в состоянии стать другим и навсегда останусь таким, какой есть. Ты должна решить: любить ли меня такого или порвать со мной?
   - Ты ставишь меня перед тяжелым выбором, - жалобно протянула Ольга.
   - Я понимаю, но пойми и ты, что так будет лучше и для тебя, и для меня, и для нас обоих. Иначе мы так запутаемся, что ничем хорошим это не кончится.
   - А это в любом случае ничем хорошим не кончится, - фатально произнесла она.
   Очень даже может быть. Вопрос лишь в том, к каким последствиям принесет эта связь каждому из ее вольных и невольных участников, подумал Палий о Разлогове.
   Он обнял ее и прижал к себе.
   - Зачем пугать себя будущем, ведь нам хорошо в настоящем. Не правда ли?
   Ольга кивнула головой.
   - Так стоит ли портить себе жизнь? Подумай. Мы даже не знаем достоверно, а будет ли действительно в будущем так плохо, как мы предполагаем. Даже если разрушится теперешняя жизнь, кто сказал, что новая будет непременно хуже. Мы подаемся привычке все видеть в плохом свете. Но зачем выдавать наше незнание того, что случится, за уверенность в печальном конце. Это просто глупо.
   Ольга прижалась к Палию.
   - У тебя удивительный дар убеждения. Ты всегда находишь аргументы, которые успокаивают или убеждают. А вот у Саши все наоборот, он все видит, как ты говоришь, в плохом свете. Иногда это вызывает у меня отчаяние.
   Она все время сравнивает меня с ним, отметил он. Может быть, это не так уж и плохо, так как счет явно в мою пользу.
   - Но ведь тебе нравится это мое качество?
   - Да, очень.
   - Значит, мы сможем еще некоторое врмея по наслаждаться настоящим?
   Ольга в очередной раз кивнула головой. Палий наклонился к ней и поцеловал в губы. Она жадно ответила ему, и он почувствовал сильный прилив желания. Да, он не ошибается, эта женщина действительно волнует его как никакая другая. Он понял, что сейчас испытает такие прекрасные минуты наслаждения, ради которых можно пойти на многое.
  
   Глава 32
  
   Ехать на первое заседание комитета по выработке национальной идеи Разлогова совершенно не хотелось. Ничего хорошего от этой затеи он не ждал вообще, а для него лично был уверен, она кончится неприятностью. Он лишь утешал себя тем, что в какой-то степени это может быть занятным и поучительным зрелищем. И почему люди хватаются за то, что уже давно устарело, доказало свою бесполезность? Потому что не в состоянии осознать вызов времени, выработать действительно отвечающему духу эпохи теории. Но он-то тут причем, он всегда старался уходить от подобных инициатив, так как был убежден в их огромной вредности. Ладно, посетит это сборище один раз и будет считать, что его долг по отношению к Валере исполнен. Он связывает свое участие в этой деле с какими-то своими планами. И, может быть, по своему прав; чем глупее или безнадежней идея, тем больше пользы она способна принести конкретному человеку. Не бывает практической пользы только от истины, ее суть в том и состоит, что она существует совсем для других целей, не имеющих никакого отношения к выгоде отдельных людей.
   Разлогов остановился и посмотрел на небо. Эта была его давняя традиция. Когда к нему приходила понравившаяся ему мысль, он обращал свой взор вверх и выражал благодарность за ниспосланное послание.
   По-видимому для того, чтобы подчеркнуть, что создание национальной идеи не есть прерогатива или монополия одной организации, для работы комитета сняли отдельное помещение в Доме Культуры завода. Когда-то это было процветающее предприятие, у которого хватило средств отгрохать помпезный, хотя и невероятно безвкусный дворец. Но затем дела пошли плохи и сейчас тут царило пустота и запустение.
   Разлогов не без интереса разглядывал интерьеры здания, расписанные трафаретными картинами из жизни рабочего люда. Он поднялся по беломраморной лестнице, отыскал нужную дверь.
   Посередине большой комнаты стоял полукруглый стол вокруг которого распложились человек десять. Большинство из них Разлогов знал, то были в основном профессора из университета. Во главе этой команды ученых сидел Суров. Увидев вошедшего Разлогова, он приподнялся.
   - А мы ждем только вас, Александр Михайлович, все остальные в сборе. Занимайте любое место.
   Разлогов сел на ближайший стул. И только после этогоо обнаружил, что его сосед справа - Шамрин. Тот даже отодвинулся, как от нечистой силы, и старался не смотреть в его сторону. И теперь Разлогов уже почти не сомневался, что это мероприятие ничем хорошим для него не кончится.
   Со вступительным словом выступил Суров.
   - Уважаемые собравшиеся! Мы с вами приступаем к очень важному для всего нашего народа дела: хотим предоставить ему ту путеводную нить, которая выведет его на светлый путь. Не мне вам рассказывать, в каком трудном положении находится страна, которая не знает, куда ей идти. Я глубоко убежден, единственный способ спасти заблудшее стадо лежит через объединение лучших представителей интеллигенции с патриотически настроенными политиками. Наш народ всегда славился своей духовностью, он искал не только и не сколько материального достатка, сколько некой идеи, способной вобрать в себя его высшие чаяния. И не его вина, а беда, что ему вместо нее предлагали какие-то суррогаты, которые лишь усугубляли положение. Я глубоко убежден, что без обновленной национальной идеи нам не вырваться из тисков глубокого кризиса. И сейчас как раз тот момент, когда надо ее предложить. Если мы не выполним возложенную на нас миссию, то боюсь, впереди нас ожидают еще более печальные времена. Не буду злоупотреблять вашим терпением, предлагаю начать высказываться. Сегодня мы собрались только для того, чтобы обменяться предварительными замечаниями и мнениями, понять, что каждый из здесь присутствующих думает по этому поводу, что способен реально предложить. Хочу напомнить, что идет синхронная запись, все, что тут вы скажете, будет затем расшифровано. Так что не пропадет ни одно слово. Предлагаю начать краткие выступления. Слово руководителю комитета Валерию Витальевичу Палию.
   Разлогов взглянул на Палия и увидел, что он одет в лучший свой костюм. И вообще, выглядит важно и торжественно, как на свадьбе.
   - Коллеги! Я убежден, что движение "Национальное Единение" начало на великое дело. Если идея овладевает массами, она превращается из некого аморфного образования в великую силу, которой по плечу любые деяния. Я полностью согласен с Германом Арсентьевичем, что без национальной идеи нам не преодолеть глубокого общественного кризиса. Вопрос лишь том, чтобы предложить обществу именно ту идею, которая отвечает данному историческому моменту? Мы с вами хорошо знаем, к каким ужасным последствиям приводили подобные ошибки. И не имеем на нее право. Поэтому хочу вам напомнить о той огромной ответственности, которая лежит на всех нас. И призываю каждого выступающего произносить не то что фразу, а каждое слово с учетом этого обстоятельства. Кто хочет высказаться?
   - Позвольте мне, - громко и требовательно произнес Шамрин.
   - Пожалуйста, Дмитрий Тихонович, - проговорил Палий и почему-то посмотрел на Разлогова.
   - Спасибо, Валерий Витальевич. Я целиком согласен с вашим тезисом об ответственности за каждое произнесенное здесь слово. Мы говорим о национальной идее. Но что такое национальная идея? Не является ли она на самом деле идеей Бога. И нужно ли нам создавать новую национальную идею? И да и нет. Не нужно в том смысле, что она существует и воплощается в православной церкви, которая и есть душа нашего народа. И ничего нового придумывать нет никакой нужды. И в тоже время национальную идею нужно создавать едва ли не заново, ибо требуются новые адекватные формы ее прочтения. Такая уж горестная судьба у граждан страны, что их насильно отлучили от своего духовного истока, как отлучают дитя от груди матери. Богоненавистнические и богомерзкие учения внедрялись и внедряются некоторыми до сих пор в головы людей. Под видом новых идей идет массированная обработка ими сознания, церковь предстает в них как главный враг, главное препятствие для поступательного развития. Эти люди считают себя апосталами новой веры, верой, где Бог трансцендируется до такой степени, что он практически перестает существовать, где грань между его присутствием и отсутствием полностью стирается. Я хочу вас спросить: можно ли отыскать на этой засушливой почве даже самые чахлые ростки национальной идеи, что в этом беспредельном хаосе способно воодушевить миллионов граждан. Из какого источника им черпать воодушевление, без которого любая идея, как тело без дыхания, мертва. Что в состоянии вдохновить, наполнить созидательной, а не разрушительной энергией их души, придать смысл их существованию? Полный уход из жизни в в никуда - вот тот путь, по которому нас призывают идти. Только при условии возвращения к христианским ценностям возможно обретение народом и смысла и творческого единения для преобразования жизни, преодоления разрухи, нравственного возрождения. Нам следует не выдумывать идею, а поразмыслить над тем, как вернуть то, что было некогда утрачено. Как распутного мужа вернуть к жене, как мздоимца заставить отказаться от своей порочной практики, как бизнесмена, который думает только о прибыли, заставить понять, что его святая обязанность - работать на благо отчизны, как молодого наркомана вместо мыслей о ядовитом зелье побудить думать о своей бессмертной душе. Вот та в кратце программа, с которой идет церковь к народу, вот содержание национальной идеи, которую мы намерены ему предложить. Лишь тот кто воистину предан Богу, способен изменить и себя и жизнь вокруг.
   - Спасибо Дмитрий Тихонович, нам понятна ваша позиция, - произнес Палий. - Безусловно она достойна уважения. Кто хочет выступить следующим?
   - Позвольте мне. - Разлогов чувствовал, как от охватившего его возбуждения пылают щеки, но голова оставалась ясной. Он сознавал, что его выступление вряд ли мирно завершится, но оставить без внимание выпад этого святоши было выше его сил. В противном случае тогда зачем вся его предыдущая жизнь, все написанные им книги и статьи, прочитанные лекции. Тогда все это неправда. - Я согласен с мыслью предыдущего оратора о том, что любая национальная идея принадлежит Богу. Я только не согласен с тем, что выражать ее должна церковь. Национальная идея - это одна из глубоких таинств жизни, и никто по-настощяему так и не сумел его разгадать. Каждая нация имеет определенное свыше предназначение. Но это вовсе не означает, что всевышний поручает именно церкви интерпретировать его. Для нее национальная идея - это один из самых эффективных способов утвердить свою власть над умами и душами людей, подняться на недосягаемую для критику высоту над обществом. С какой стати мы должны соглашаться с тем, что национальная идея - это перечень заповедей господних, весьма ограниченных, а подчас и сомнительных по содержанию. Проблема в том, что национальную идею нельзя сформулирввать, перевести ни на лаконичный язык лозунгов, ни на чеканный язык команд, ни на велеречивый язык религиозных проповедей. Она несравненно глубже и выше всего этого. Нас же хотят поставить в идеологическую зависимость, заставить всех подчиниться одним и тем же постулатам. Что мы будем иметь в результате? Новую теократию под плохо пахнущем соусом национальной идеи. Неужели всерьез можно полагать, что такое решение вопроса способно вывести нас на светлую дорогу. Если и способно, то только вернуть в сумерки мракобесия. Подлинная национальная идея всегда связана с переживанием человеком и всем народом чувства свободы, в том числе и от любых узких доктрин, даже завернутых в упаковку с надписью "Бог". Нас же хотят построить строем и под командой командиров-священников всем скопом вести на молитву. Все это уже много раз было и везде кончалось одинаково: такой народ вместо расцвета начинал быстро деградировать.
   На мой взгляд, церковь давно потеряла всякую связь с Богом; я никогда не понимал, с какой стати она присвоила себе право вещать от Его имени. Почти сразу же после своего зарождения, она стремилась только к одному: к неоганиченной власти, которую пыталась утвердить, принуждая всех любить Бога в той упаковке, в которой они Его поместили для собственного удобства. Национальная идея становится силой, если объединяет людей общим порывом к свободе, но вовсе не общим походом к идеологическим водопоям.
   Едва Разлогов замолчал, как тут же вскочил Шамрин. По его виду было ясно, что у него набухал гнойник ярости все то время, что Разлогов говорил. И сейчас он прорвался.
   - Я всегда знал, кто вы. - Он сделал паузу. - Вы - сатана! Ваша ненависть к Богу и к церкви не знает границ. Вы не в состоянии постичь величие божественной идеи и потому ненавидите все и всех, кто ее выражает. На самом деле вы типичный изгой, отщепенец. В этом ваша подлинная суть. И не в силах ощутить Его любовь, вы взамен распространяете вокруг себя трупный яд своих идей. Но скоро, совсем скоро придет час расплаты!
   Дальше случилось то, чего никто не ожидал. А потому все несколько секунд наблюдали за событиями неподвижно, словно завороженные. Шамрин схватил Разлогова за волосы и стал их яростно дергать. Боль была такая роезкая, что у него выступили слезы. Он попытался вырваться, но Шамрин и так человек физически не самый слабый под влиянием гнева испытывал прилив сил.
   Первым опомнились Палий и Каменский. Они оба одновременно устремились к ним.
   - Дмитрий Тихонович отпустите Александра Владимировича, - взмолился декан.
   Но Шамрин в слепой ярости не внемлил ни просьбам, ни уговорам. Пришлось вмешаться Палию, он схватил зачинщика потасовки за талию и стал отрывать его от Разлогова. Удалось ему это сделать только с третьей попытки.
   Разлогов схватился за голову. Шамрин же продолжал барахтаться в объятиях Палия и выкрикивать угрозы.
   - Запомни, Бог накажет такого нечестивца и совсем скоро. Ты сам развратник и развращаешь моложешь. Тебе воздастся за это по справедливости.
   Молчавший до сего момента Суров вдруг подал голос:
   - Думаю, нам сегодня лучше разойтись. Но мы продолжим свою работу, задача остается прежней.
   Палий почти вытолкнул Шамрина из помещения, затем вернулся к Разлогову.
   - Как ты, Саша? - участливо спросил он.
   - Ничего, сейчас лучше. Теперь ты видишь, что значит раздразнить церковного зверя. Когда они слышат о себе правду, то свирепеют.
   - Ну не только они, - резонно заметил Палий.
   - Но они особенно. Их беда в том, что они по самому своему статусу вынуждены уверять весь мир, что глаголят от имени и по поручнеию Бога, что являются владельцами конечной истины, выше которой не может ничего быть. А потому они сами себя лишают возможности для компромисса, а от этого свирепеют еще больше. Они либо отстаивают свою позицию, несмотря ни на что, либо унгичтожают оппонента. В этом-то их и проблема, они не имеют возможность признать свою неправоту, так как сразу же рушится все здание церкви. Чтобы уцелеть, им нужно иметь огромную власть над миром. Только она способна гарантировать им выживание.
   Палий несколько мгновений раздумывал над услышанными аргументами.
   - Полагаю, если не полностью, но во многом ты прав. Но ты же понимаешь, что у нас много верующих в стране. И они нас не поймут, если мы обойдемся без ребят в сутанах. Таким образом мы сразу же отсечем большой пласт людей.
   - Я тебя понимаю, но больше сюда не приду. Желание драться с Шамриным на кулаках сегодня я полностью удовлетворил. Так что спасибо за полученное удовольствие.
   - Ты же знаешь, всегда рад помочь, - едва заметно улыбнулся Палий.
  
   Глава 33
  
   - Продолжим наш цикл лекций "Человек и Бог". Нет возражений? - Разлогов посмотрел на аудиторию и убедился, что она еще увеличилась на несколько человек. Если так пойдет дело, он в конце концов переманит всех студентов у других профессоров.
   Мысль эта вызваа у него одновременно удовлетворение и опасение. Такие примеры его практике уже были. В одном из университетов, где он преподавал, бегство к нему студентов объединило преподавателей против него, и они устроили ему настоящую абструкцию. Дело едва не дошло до физической расправы, столь велик был их гнев. Пришлось подавать в отставку и искать другое место. Но что ему в таком случае делать, если его лекции вызывают повышенный интерес. Не читать же специально какой-нибудь давно устаревший академический курс, вызывающий лишь непреодолимое желание спать, чтобы отвадить от себя своих слушателей.
   Возражений не поступило, и Разлогов продолжил.
  - Сегодня мне хочется коснуться одной темой, которая как-то выпала из внимания философов. Может, потому, что она была уж больно очевидна и не требовала специального изучения. Но доблесть философа в том и состоит, что он должен задумываться над вопросами, которые казалось бы не вызывают никаких вопросов. Я хочу вместе с вами порассуждать о том, а зачем собственно человек занимается познанием, изучением наук, какой в этом занятии заложен смысл? Зачем вы тут сидите и слушаете мои разглагольствовании вместо того, чтобы потягивать в баре пиво или гонять на спортплощадке мяч? Почему меня заинтересовала эта проблематика? Однажды ко мне пришла странная мысль - это было в библиотеке, когда я готовился к очередным экзаменам, - что заставляет меня сидеть за учебниками, зачем я хочу чего-то познать? Ведь Бог все знает, он обладает всей полнотой информации. По сути дела мы узнаем то, что уже известно. На первый взгляд, все вроде бы ясно, знания нужны нам для выживания и развития. Но с другой стороны, можно и без них обойтись, есть так называемые дикие племена, которые столетиями и даже тысячилетиями живут себе на одном интеллектуальном уровне, обеспечивающий им приспособление к окружающей среде и даже не думают вымирать. Значит, здесь работает какой-то глубокий замысел, заставляющий нас постоянно стремиться пополнять запас своих знаний. Давайте совместно попробуем найти ответ. Владислав, не хотите сделать первую попытку.
   - С удовольствием. - Молодой человек встал. - Человек стремится к знаниям, так как они позволяет ему обрести власть. Не зря же говорят: кто владеет информацией, то владеет миром. Тот, кто больше знает, а еще тот, кто умеет эффективно пользоваться своими знаниями, может в качестве высшей точки своего развития стать земным богом.
   - То есть диктатором, - внес уточнение Разлогов.
   - Да, диктатором. А разве тот Бог и не является самым могущественным диктатором. Он уставливает нам законы, карает за отступление от них, определяет судьбу каждого из нас. А что мы можем противопоставить Ему? Ничего. А обретение знаний позволяет нам подняться до той высоты, на которую вообще способен вознестись человек. Поэтому я голосую за знания.
   - Мне нравится ваша точка зрения, хотя я с ней категорически не согласен. Но она весьма привлекательна, ибо в ней заключен свой смысл. Хотя страшно представить, чем обернется такая диктатура знания. Впрочем, такие примеры есть, церковь пыталась да и сейчас не оставила попыток заставить нас поверить, что она владеет высшим знанием. А следовательно все должны склонить перед ней голову. Ну а тем, кто не желал склонять, она их рубила. То же самое будет делать и ваш диктатор, Владислав. Понимаете в чем дело, очень скоро такой человек будет ценить не знания, а власть. А всех, кто способны овладеть не меньшими знаниям, будет рассматривать в качестве опаснейших конкурентов, которых надо уничтожать. А значит, он придет неизбежно к выводу, что нельзя допускать людей до знаний, по крайней мере выше определенного уровня. И научный поиск неизбежно остановится. Вот такая логическая цепочка вырисовывается из вашего посыла. Анна, может, вы скажите нам свое мнение?
   - Мне представляется, - задумчиво произнесла девушка, - что знания нужны для того, чтобы с их поомщью выхода из одного круга жизни на более высокий круг. Если мы не будем понимать, что с нами происходит, куда мы движемся, то рано или поздно окажемся совсем не там, куда устремлялись. Так бывало много раз и в истории целых стран и отдельных людей; из-за незнания или неправильного знания цели ставились одни, а результаты получались прямо противоположное. Даже если человек выдвигают перед собой задачу духовного роста, он не может ее добиваться с закрытыми глазами, ему нужно ясно осознавать всякий раз, на каком этапе он находится.
   Разлогов украдкой бросил на Анну красноречивый взгляд, но утаить его от всех ему не удалось, Владислав сумел перехватить этот лучезарный поток восхищения.
   - Я согласен в целом с вами, - сказал Разлогов. - Без знания не возможно подниматься к вершинам. Бог не случайно наделил нас познавательными способностями, так как, если задача человека пройти расстояние от низшей до самой высшей точки и таким образом соединить низ и вверх, то без знаний выполнить этот проект нереально. Они раскрывают перед нами замысел Божий, мы постепенно постигаем и красоту и строение мироздания. Это очень длительный и трудный процесс, причем, он так устроен, что каждый должен пройти его от начала до конца. Только в этом случае происходит духовная эволюция личности. Но чтобы она произошла, одной информации совершенно недостаточно, потому что это двоякое движение. Рост знаний должен сопровождаться изменением потоков энергии в нашем организме, только в этом случае происходит переход на новый виток движения. Только механическое накопление знаний как и равным образом с помощью специальных упражнений перевод энергии в верхний отсек тела одинаково опасно. Знания не подкрепленные соответствующей энергетикой порождают начетничество, превращаются в религиозную догматику и как следствие неизбежно обращаются в жажду власти. Потому что лишь власть будь она физической или властью авторитета может заставить поверить других, что это и есть та самая вершинная истина, перед которой следует пасть на коленях. Подъем же энергетического столба без соответствующего уровня знаний ведет к тому, что человек впадает в иную крайность, он оказываетя на других планах бытия, неподготовленным, плохо понимает, где очутился и что ему дальше делать. И рано или поздно, непременно скатится вниз туда, откуда начинал свое восхождение. Итак, что же я хочу, чтобы вы усвоили.
   Приобретая знания, всегда соотносите их со своим уровнем энергетического развития. Поймите, каждая новая энергетическая точка отрывает вам новые горизонты познания, расширяет ваши представления и о своих возможностях, и о структуре устройства мира. Поэтому требуется новое накопление знаний а затем новый рывок. И нельзя ничего достичь, не пройду весь этот маршрут, как бы вас не искушали, уверея, что все уже на самом деле пройдено и сделано, а вам лишь надо выполнять указания тех, кто уже когда-то преодолел этот путь.
   - Но в таком случае получается, что учитель совсем не нужен.
   - Это не так, Антон, роль учителя всегда огромна. Но она состоит не в том, чтобы объяснять ученику чужой опыт и принуждать слепо повиноваться, а в том, чтобы указать на то, как обрести ему собственную практику. При этом она может быть весьма отлична от опыта наставника. Но у него это не должно вызывать смущение, наоборот, он радуется такому результату, ибо это означает, что ученик вступил на собственный путь, а не является слепым подражателем. У меня всегда отвращение вызывает картина одинаково молющихся людей, бездумно повторяющих одни и теже зазубренные слова молитв. Вот уж точно, что подобные молебны никогда ни к чему не ведут; коллективизм убивает все живое. О каком духовном развитии в этом случае можно вести речь, когда никто из них даже не пытается выйти на собственную тропу познания и роста. Бог ведь не случайно сотворил нас всех разными, тем самым Он ясно дает нам понять, что видит в нашем многообразие залог многообразия Его проявлений. Иначе мир бы скатился к чему-то одному, и вся наша с вами наука была бы просто не нужной. Вернее, она даже никогда бы не возникла. В мире заключено гигантское количество возможностей и знания ключ к их дверям и калиткам. Нам как бы говорят, что не стоит гнать лошадей и переходить к первоначальному единству; сперва узнайте всю его многомерность и разнобразие, только после этого вы поймете во всей глубине неиссякаемое богатство единства. Если же мы приходим к единству, минуя все эти этапы, то невероятно обедняем весь процесс возвращения к истоку. Ибо в этом случае мы достигаем единство совсем другого рода, единство духовной нищеты. А из этого зловонного болота и вытекают все преступления во имя единства, испаряется весь тот мракобесный смрад, который покрывает своды церкви.
   В процессе познания нельзя торопиться, забегать вперед, важно, чтобы познающий имел бы представление о том, на какой стадии он находится, что на ней ему дозволено знать, а чего нет и как действовать дальше. И тогда мы поймем, что Бог - это то, что ждет нас всегда впереди, что мы способны его познать только в той степени, в какой познали уже себя. А все остальное от лукавого.
   Разлогов посмотрел в зал и увидел внимательные лица.
   - На сегодня я завершил лекцию. На следующем занятии мы продолжим наш курс "Человек и Бог".
  
   Глава 34
  
   Анна и Владислав вышли с лекции вместе. Причем, инициатива явно исходила от молодого человека. Он просто преклеелся к ней и не отходил ни на шаг.
   Они шли рядом, но Анна почти не замечала его. Она думала о своем. И Владислав в какой уже раз почувствовал сильную обиду. Впрочем, не исключено, что он и увязался за девушкой, чтобы вызвать в себе это чувство. В последнее время ему все больше нравилось ощущать себя обиженным, это подпитывало его дополнительной, хотя и отрицательной, энергией. Но, как ни странно, отрицательная энергия привлекала его значительно больше, чем положительная. И подсознательно он был даже в чем-то благодарен Разлогову за то, что тот порождал в нем эту бурю негативных эмоций, так как они помогали ему лучше понять и принять собственный выбор, к которому неуклонно шел.
   И сейчас ему хотелось как можно сильнее задеть Анну, чтобы вызвать у себя ответную реакцию. Он открыл закон, что ненависть надо так же поддерживать, как и любовь. Без энергетической подпитки она гаснет, становится тусклой и ломкой, как старая бумага.
   - И не надоело тебе слушать его бредни? - Владислав сознательно задал вопрос в грубой форме, чтобы сильнее задеть девушку и вызвать ее ответную реакцию.
   Но его расчеты не оправдались.
   - Если тебе не интересно, зачем ходишь на лекции, он никого не принуждает. Записался бы на курс к Палию, - спокойно, даже как-то безучастно отозвалась Анна.
   - Очень надо, что он мне может дать. Этот хоть немного развлекает. Смешно смотреть на человека, который считает себя всезнайкой. У него из ушей так и прет: я самый умный, самый гениальный, ловите и восхищайтесь каждым моим словом.
   - А если это так и есть? Кто-то же должен же быть самым умным и гениальным. Почему бы и не он.
   - Все знают про ваши отношения, вот ты и говоришь.
   Владислав увидел, что у Анны впервые за разговор появились слабые эмоции.
   - У нас нет никаких отношений. И тебе это известно. Чего ты добиваешься, Владислав?
   Нет, он не станет ей говорить, чего он в действительности добивается. Ему еще предстоит выработать свои цели. Да и вообще, это ее не касается. У них разные дороги. Пусть идет е своему Разлогову раз они такие стрвстные единомышленники.
   - Знаешь, Владислав, нам пора выяснить отношения, - вдруг повернулась Анна к нему. - Мне надоело твое вмешательство в мою жизнь. У тебя на это нет никаких прав.
   - Есть, - произнес он, понимая, что она права.
   - Нет. То, что было в прошлом, не дает тебе никаких оснований на власть надо мною в настоящем и будущем.
   - А кто обладает над тобой властью, можно узнать? Хотя и так ясно. это он.
   - Нет, не он. А власть... Анна задумалась. - Она есть надо мной, только тебе этого не понять. В том числе и его власть. Но это совсем не та власть, о которой ты думаешь.
   - Разумеется, это власть духовная. Или ты полагаешь, что я такой дурак, что совсем ничего не понимаю, - усмехнулся молодой человек.
   - Ты не дурак, но ничего не понимаешь. Тебе даже объяснять нет смысла. Когда в человеке столько злобы и презрения, как в тебе, другие чувства ему становятся недоступными. Очнись, подумай, куда ты катишься. Год назад ты был совсем другим.
   - Год назад ты была совсем другая.
   Анна отрицательно покачала головой.
   - Тебе только так казалось. Ты просто не видел во мне того, чего не хотел или не мог видеть. Ты наслаждался моей покорностью, своей властью надо мной. А когда я вышла из под нее, ты стал беситься.
   - А что я должен по твоему делать?
   - Радоваться за меня, что я освободилась от плена, от зависимости и чувствуя себя свободной. Если бы ты любил меня по-настоящему, то был бы счастлив вместе со мной. Даже если бы я ушла от тебя. Но мое состояние тебе никогда не интересовало.
   - А его?
   - Его интересует, - не сразу ответила она. - Но совсем по другому, чем ты думаешь. Прости, но дальше я хочу идти одна.
   Владислав было бросился ей в догонку, он не собирался прощать Анне ее слова, но почти тут же остановился. Нет, его ответ будет другой. Он посмотрел на часы. Можно идти к ребятам.
   Они его уже ждали. Сегодня Юра Субботин должен был привести новичка, который заинтересовался их кружком. Он сидел чуть в сторонке от всех и пока чувствовал себя не в своей тарелке.
   - Вот привел, как обещал. Это Павел Угрюмов со второго курса математического факультета.
   Эта фамилию соответствовала образу ее носителя, в Павле в самом деле ощущалось что-то угрюмое, мрачное. Но Владиславу это его свойство понравилось, этот тип человека больше других клюет на его идеи.
   - А вот это наш предводитель, - представил Владислава Субботин.
   Владиславу понравилось это представление. То, что ребята покорно соглашались с его главенствующей ролью, вдохновляло его.
   - Значит, будущий математик?
   - Да, а что? - поинтересовался Павел.
   - Это замечательно. Точные науки нам еще пригодятся.
   - Зачем?
   - Поживим, увидим. Пока знаю только то, что пригодятся. А почему ты пришел к нам? Тебе что-то не нравится?
   - Все не нравится.
   Владислав засмеялся.
   - Я вижу, что ты человек больших масштабов. Если не нравится, то сразу все.
   - А тебе что не так? Тогда мне тут делать нечего. - Павел сделал шаг в сторону выходной двери.
   - Подожди, - схватил его за руку Владислав. Такого ценного приобретения он не хотел лишаться. Конечно, если он не изображает перед ним дурака. - Нам тоже абсолютно все не нравится. Эти люди, - он неопределенно кивнул головой, - придумали мир под себя. И никогда нас не спрашивают, а согласны мы с таким его устройством или нет? Они полагают, что двух мнений быть не может, вернее, может быть только одно - их мнение. А сами при этом ничего толкового сделать не в состоянии. Болтают невесть что, а у нас даже общежитие в дождь как решето. Зачем нам такие руководители? Ты согласен со мной?
   - Согласен. Все сволочи, - дал свою характеристику миру Угрюмов. - В прошлом году они выставили меня из университета, пока восстанавливался, целый год потерял. А им хоть бы хны.
   - А из-за чего выставили?
   - Да одному профессору в рожу съездил. Он клеился к моей девчонке, говорил, если ноги расставит, поставить хорошую отметку. А не расставит, завалит на экзамене. Ну ей ничего не оставалось, как выполнить пожелание этого ублюдка. А я узнал и врезал ему. А он, мразь, объявил всем, что я напал на него якобы за то, что он на семинаре поставил мне плохую оценку. Разумеется, что ничего доказать я не мог. Вот год и гулял без дела. А пока мой папаша не продал машину и не вручил декану взятку, никто из этой мрази и слышать обо мне не хотел. Скажи, на кой черт мне жить в таком гнусном мире?
   - А что с девчонкой? - поинтересовался Владислав.
   - А он сделал ей ребенка и знать ничего не хочет. Ей пришлось домой возвращаться. Ну а там сам понимаешь, как ее встретили. А ему что, он свое получил, а теперь с другой крутит. Я хочу их всех взорвать, - несколько неожиданно заключил свой рассказ Павел.
   - Взорвем, - пообещал Владислав. - Подожди и взорвем. Сам бомбу сделаешь.
   - Правда? - впервые оживился и даже улыбнулся Павел.
   - А для чего мы тут собираемся, - пожал плечами Владислав. - Только не сразу. Все надо тщательно подготовить. Согласен?
   - Да.
   - Да и не в твоем гавнюке дело, ты верно ставишь вопрос, весь этот мир надо взорвать, чтобы от него осталось бы как можно меньше. Он прогнил насквозь. У нас тут один гаврик преподает философию, Разлогов фамилия.
   - Слышал, у нас про него ребята говорили. Он какие-то необычные идеи развивает. Некоторые даже ходили его слушать. Вроде им понравилось. По крайней мере что-то новое, не так, как у всех.
   - Ерунда. Все это давно известно. На самом деле он за одной студенточкой ухлестывает. Вот ради нее и старается. Она странная, вся где-то там далеко. Он и хочет на нее впечатление произвести. А если внимательней послушать, то все это сплошная туфта.
   - А что не туфта?
   Владислав оценивающе взглянул на Павла, словно решая, а стоит ли метать бисер перед этой свиньей.
   - Тебе нравится этот мир, люди, что тебя окружают?
   - Да кому все это может нравиться, - фыркнул Угрюмов. - Все хотят бабок словить да студентками попользоваться.
   - Вот и этот такой же, - обрадовался единомыслию Владислав. - А говорить можно все, что угодно. Сейчас какие хочешь книги есть, оттуда сдуть любую идею труда не составляет. Я тоже могу все это прочитать, а потом на лекциях изголяться.
   - Бросать надо университет, - сказал Угрюмов.
   - Подожди, куда торопиться. Бросить всегда успеешь. Пока есть возможность, надо лучше противника изучить. Узнать все слабые стороны, если однажды хочешь его уничтожить.
   - Я Таньку им никогда не прощу, - мрачно провозгласил Павел.
   - И правильно. Только не это главное.
   - А что же главное? - удивился Павел.
   Владислав сделал эффектную паузу.
   - Бунт сам по себе, - высказал он свою заветную мысль. - Без всякой видимой причины, чтобы нас не обвиняли, что мы преследуем какие-то корыстные цели. А целей нет никаких, это бескорыстный бунт. Просто мы не приемлим тот мир, что создали до нас. Они имели право его создать, потому что он им подходит таким, а мы имеем право его разрушить, потому что он нам не нравится. Как тебе такая идея?
   - Здорово! - восхитился Павел. - И все же я еще и за Таньку.
   Владислав пожал плечами.
   - Твое дело. Только зря. Настоящая идея должна быть кристально чистой, без всяких примесей. Ты меня понял?
   - Понял, - задумчиво проговорил Павел. - Хорошо, что к вам попал. Я давно искал таких, как вы, ребят. Хотя сам точно не знал, чего хотел. Так бродили какие-то мыслишки. А как мы будем бунтовать?
   - Найдем способ. Наше время еще не пришло, нас слишком мало. Но будь спокоен, станет гораздо больше. Очень многих тошнит от всего, что происходит. Надо только кинуть клич, и они сбегутся. Ты поди сам знаешь таких?
   - Да, есть кое-кто. Не так что б уж много, - задумчиво проговорилт Угрюмов, - но пару ребят найти можно.
   - Вот и тащи их сюда. - Владислав вдруг ясно осознал, что пора придумать обряд посвящения в новые члены общества. Это всегда хорошо действует на вновь вступающих. К следующему их собранию он непременно сделает это. - Ты пока пораскинь мозгами хочешь ли ты быть до самого конца с нами или так немного потусоваться. У нас тут все всерьез. И отступников мы не жалуем. Если надумаешь, то мы тебя примем, пройдешь чрез ритуал. Так что, если решишь, приходи.
   - Я непременно приду, - заверил Павел.
   За ним захлопнулась дверь. Кажется, мои дела двигаются успешно, в моем войске пополнение, довольно подумал Владислав. С этим парнем, судя по всему, можно иметь дело.
  
   Глава 35
  
   В последнее время Разлогов заметил, что их отношения с Ольгой изменились. Вернее, изменилась Ольга, а потому изменились и отношения.
   Она стало более замкнутой, иногда глядела на него как-то странно, и он не мог понять, чем вызван этот взгляд. У него возникало желание поговорит с ней, но он не совсем понимал о чем. Не спрашивать же ее, почему ты на меня так смотришь? Правда, Разлогов сознавал, что и сам как-то немного отдалился от жены. Работа в университете, написание книги поглощали массу времени. И все же главная причина заключалась в другом, вернее в другой - в Анне. Эта девушка все глубже входила в его внутренний мир, занимала все больше место в его жизни.
   Он думал о ней много, но при этом старался не акцентировать внимание на своем отношение к ней. Вместо этого пытался понять, для какой цели состоялась эта встреча, зачем Тот, кто вершит всем, соединил дороги их судеб? И чем больше размышлял об этом, тем яснее становился для него ответ. Все свою жизнь он проводил в рассуждениях, все дальше углубляясь в ментальный план мирозданья. Но чем больше он шел по этому пути, тем отчетливей ощущал его узкую ограниченность. Из-за своего гипертрофированного интеллектуального развития он был лишен соприкосновения с другой, более тонкой реальностью. Те же знания, что приходили к нему, требовали долгой и исследовательской работы, тщательного анализа и осмысления. Он шел путем трудным и утомительным, но полученные результаты разочаровывали и даже обескураживали. Да, он многое сумел постичь, но то, что легко, без всяких усилий постигала Анна, зачастую было ему недоступно. И она выполняла роль того мостика, который вел в те заповедные зоны, куда без нее ему дорога была заказана.
   Они удивительно дополняли друг друга: он помогал осмыслить ей мир теорически, расширить горизонты ее мышления, она предоставляла возможность выйти за пределы собственной огранниченности, ощутить пульсацию гораздо более высоких и тонких, чем доступных ему, сфер.
   Но если все так, как он думает, то какова роль Ольги в его жизни? Это был тот вопрос, на который он не то, что не мог, а скорей очень не хотел давать ясный и определенный ответ. Но клубки мыслей в независимости от его воли разматывались сами собой. И он все отчетливей осозновал, что если Ольга и играла когда-то в его судьбе важную роль, то с какого-то момента перестала это делать. Ей нечего ему предложить, да и ему жене - тоже.
   Но одновременно Разлогов чувствовал, что не мыслит своей жизни без Ольги. За прожитые совместно годы она так глубоко вошла в его плоть и кровь, что он абсолютно не в состоянии представить другую женщину на ее месте. Однажды он попытался мысленно поставить на него Анну. На него внезапно дохнуло холодным ужасом. Он понял, что потеря Ольги станет для него настоящей катастрофой. Ведь кроме небесной, существует еще и земная жизнь. И в этой земной жизни Ольга - лучшая для него жена, которая не раз придавала ему мужество в минуты отчаяния или печали. Это было и тогда, когда его выставляли с прежних работ, и тогда, когда он, полный отчаяния, хоронил родителей. Обеселинный в те дни минуты горем он был настолько беспомощным, что она взяла на себя все хлопоты по организации похорон. Разве такое можно забыть?
   И одновременно он понимал, что если Ольга - его судьба в земной жизни, то Анна - в небесной. И та жизнь для него не менее реальна, не менее важна. Без Анны он до конца своих дней будет топтаться на одном месте, предаваться сухим умствованиям, не в силах сделать следующего шага. Но человек, не способный идти вперед, непременно с некоторого момента начинает пятиться назад. Таков закон Вселенной, он столь же непреложен, как и смена сезонных циклов. И потому-то Анна и появилась в его судьбе, что он как раз подошел к такому рубежу, когда должен либо подниматься вверх, либо начнет спуск вниз. Он и так чересчур задержался на одном уровне, слишком долго наслаждался достигнутым, не понимая, что это наслаждение не что иное как посланное ему искушение отказаться от дальнейшего пути. А так всегда и случается, что пока не пройдешь проверку, дальше дорога перекрыта шлагбаумом. И, если он не ошибается, сейчас он как раз и проходит ее.
   Иногда противоречия обострялись до такой степени, что он чувствовал, что они разлымывают его, словно корку хлеба, пополам, Земная жизнь и жизнь небесная столкнулись в нем в непримиримой борьбе. Он понимал, что шел к этому моменту все эти годы, но от этого легче не становилось. Нужно сделать выбор. Но какой?
   К нему пришла мысль, которая сперва ему показалось абсурдной. Но по мере того, как он обдумывал ее, то все больше склонялся к ней. Раз ему отказано в непосредственном общение с высшими силами, почему бы не прибегнуть к посредничеству Анны. Он читал о людях, действиями которых непосредственно руководил Бог, давал советы, подсказывал решения. направлял их жизненую поступь. И у него как раз такой момент, когда ему крайне необходима помощь свыше. Самостоятельно он не знает, как справиться со своими проблемами.
   Несколько дней от откладывал разговор с девушкой. Ему было неловко признаваться в своей слабости, просить у нее помощь. В конце концов он преподаватель, профессор, мужчина средних лет, а она всего лишь молоденькая студентка. А тут получаются, что они меняются как бы местами, и наствником становится она. С этим надо еще смириться, к такому положению следует еще привыкнуть.
   Решение отправиться к Анне, назревало давно, но возникло спонтанно. Он сидел в библиотеке, выписывал нужные ему цитаты из одного автора, и в тот момент совсем не думал ни о ней, ни о своих проблемах. Он был уверен. что целиком погружен в свои занятия. Внезапно в голове вдруг четко оформилось решение; он немедленно отправится к ней. Разлогов тут же сложил свои вещи в портфель, сдал книгу и поспешно выскочил на улицу. Он опасался, как бы решимость не оставила его, и тогда разговор снова отложится на неопределенное время.
   Он подошел к общежитию, чувствуя, что сильно волнуется. Все было непонятно для него, Разлогова не покидало ощущение, что его подхватил какой-то вихрь чувств и куда-то несет, руководствуясь исключительно своей волью. И в правду, зачем он идет к ней, что ей скажет? Для него это была полная загадка. Он попытался сосредоточиться и наметить хоть какой-то контур возможного разговора. Но ни одной мысли не появилось в голове. Там царил густой туман, какой иногда конденсируется утром на реке.
   Он поднялся на этаж, где располагалась комната Анны и постучал. Ему показалось, что прошло много времени, прежде чем она отворила дверь. По ее лицу он понял, что она его не ждала и крайне удивлена его приходом.
   - Входите, - пригласила Анна.
   Он вошел и увидел, что за столом сидит молодой парень. Он узнал его, это был его студент. Почему-то к Разлогову все это время не приходила самая простая мысль, что она может оказаться не одна.
   Возникла пауза, все чувствовали себя неловко. Разлогов понимал, что должен как-то объяснить свой незапланированный визит, но ничего не мог придумать. Было такое ощущение, что туман в голове сгустился еще сильней.
   - Вы просили принести вам книгу, - наконец пробормотал он, хотя никакой книги у него с собой не было.
   Анна молчала, она смотрела на Разлогова и по ее виду было совершенно невозможно определить, что девушка чувствует.
   - Дима, - вдруг попросила она, - оставь нас, пожалуйста, нам с Александром Владимировичем надо кое о чем переговорить.
   Парень встал и, ничего не сказав, вышел.
   - Садитесь, - пригласила она.
   Разлогов сел на то место, которое только что занимал Дима.
   - Извините, я не знал, что у вас гости.
   - Мы иногда вместе занимаемся, - пояснила Анна. - Как раз мы обсуждали вашу последнюю лекцию.
   Разлогов кивнул головой. Он вдруг ясно осознал, что не знает, что говорить. Признаваться в любви? Но он пришел совсем не ради этого. А тогда ради чего?
   Анна ждала, что он скажет.
   - Мне нужна ваша помощь? - наконец выдавил он из себя.
   - В чем?
   - Понимаете, Анна, я, кажется, немного запутался. Меня подводят к некому решению. Но я не могу понять, что же я должен сделать. Я как бы разделен на две равные половинки, одна здесь, - он показал взглядом вниз, а другая - вверх, - его глаза устремились в высь.
   - Но при чем тут я?
   Ему показалось что ее вопрос прозвучал как-то безжалостно.
   - Вы имеете к этому тоже определенное отношение.
   Анна молчала. Никогда раньше она не вела себя столь отчужденно. И он не понимал. в чем причина такого поведения? Кажется, он ничего не сделал. дабы вызвать к себе подобного отношения.
   - Вы ошибаетесь, - вдруг покачала она головой, - я не имею отношений к вашим проблемам. Как вы - к моим.
   - Да, это так, - промямлил Разлогов, - и все же не мне вам объяснять, что все в мире взаимосвязано. Нельзя так категорично отделять одно от другого.
   - Но что же вы хотите конкретно?
   - У вас есть непосредственная связь с тем миром, - снова посмотрел Разлогов вверх, - а у меня такой связи нет. Вы получаете прямо оттуда информацию, а мне она дается в виде бесконечного количества идей. Но эти идеи напрямую не связаны с моей жизнью. Вернее, связаны, но не так как у вас. А мне сейчас нужен ответ на вопрос, касаемый лично меня. Я хотел бы вас попросить спросить, что мне делать? Может быть, оттуда ответят.
   Анна несколько секунд молчала.
   - Это невозможно, я могу задавать вопросы только если они касаются меня лично. Там не станут со мной ничего говорить о вас. Разве вы не знаете, что таков закон космоса, каждый получает информацию только для себя.
   Теперь настала для молчания Разлогова.
   - Да, вы правы, я как-то об этом не подумал. Я вообще заметил, что ответы на некоторые вопросы как будто бы заблокированы. Меня словно не пускают в определенные области.
   - Это не так, у вас заблокирована мысль, потому что вы все время боитесь. Вы не все делаете правильно.
   - Может быть, я всю жизнь прожил неправильно. И вот пришел час расплаты. Только сейчас я осознал, что вы правы, мною владеет страх, который и блокирует мысль. Пока я не избавлюсь от него, мне не позволят двигаться в этом направлении дальше. Но дело в том, что я не представляю, как это сделать. Правда же смешно. Рассуждаю на самые глубокие темы, а сам не в состянии справиться с собой.
   Анна, сидевшая на кровати, вдруг откинулась к стене, прижали ноги к себе, накрыв их длинной юбкой и закрыла глаза.
   - Однажды я медитировала и у меня возникло странное видение. Я вдруг ясно увидела, что мир поделен как бы на две половины: жизнь и смерть, а им соответствует любовь и страх. И жизнь каждого человека зажата между двумя этими полюсами. И что он выбирает, то с ним и происходит. Либо жизнь и любовь, либо смерть и страх. Многим кажется, что можно проскочить где-то посередке, не выбрать ни того, ни другого. Но это иллюзия, я ясно видела, что нет никакой середины. И тогда поняла, что нет смысла прятаться от самой себя. Я порвала с Владиславом и стала ждать, когда придет тот человек, с которым я обрету жизнь и любовь. И такого человека ждет каждый из нас, только одни это знают, а другие - нет. Они просто тыкаются в того, кто оказался на их пути, и надеются, что однажды с ними что-то случится. Но с ними ничего не происходит до самой смерти. Поэтому им так страшно умирать.
   - А вам н страшно?
   - Я не знаю, я еще не по-настоящему об этом не думала. Но если начну боятся смерти, значит, ее и выберу. И лишусь любви. И тогда все ни к чему.
   - Смерть все равно однажды приходит, как стражник к заключенному.
   - Смерть - это главная иллюзия человека. Кто думает, что умирает, значит так и прожил в ее путах. Его жизнь оказалась просто обманом.
   Анна открыла глаза, и Разлогову показалось, что она устала.
   - Я почти сделала то, что вы просили, - произнесла она, не сводя с него глаз.
   - Я всю жизнь как раз и пытался освободиться от иллюзий, а получается, что не продвинулся на этом пути ни на шаг. Лишь от грубых иллюзий перешел к более тонким. Вот и весь перевал, который преодолел. Стоило ли в таком случае идти?
   Она молчала.
   - Почему вы ничего не говорите, Анна?
   - Мне хочется вас утешить, но я знаю, что это делать не надо.
   - Почему?
   - Будет еще хуже. Вы ведь за этим пришли. А что потом, вы подумали?
   - Вы как всегда правы. Утешение, как анастазия при операции. Анастезия проходит и боль возвращатеся. Я не должен был сюда приходить с этими вопросами.
   - Но куда же вам еще идти? - вдруг ласково произнесла она.
   Разлогов чувствовал, что еще мгновение, и он бросится в ее объятия. И тогда случится непоправимое. Последним усилием воли он заставил себя оставаться на месте. Но сколько раз ему еще удастся перебороть себя?
   - Вам лучше сейчас уйти, - вдруг сказала Анна то, что он должен был сказать себе сам.
   - Вы думаете?
   - Наш час еще не наступил. Мы оба не готовы.
   Разлогов встал и направился к выходу. Возле двери на мгновение остановился и взглянул на Анну. Она не смотрела на него, потому что ее глаза были снова закрыты. Ему показалось, что она снова погрузилась в медитацию. По крайней мере он не может отделаться от ощущения, что Анна находится в каком-то другом мире, нежели в том, в каком пребывает он.
  
   Глава 36
  
   Анна чувствовала, что посещение Разлогова отняло у нее много сил. Некоторое время она неподвижно сидела, закрыв глаза. Но не медитировала, а позволяла мыслям свободно приходит из космоса в ее голову, не пытаясь их ни систематизировать, ни выстроить в какую-то одну линию. Она была уверена, что они это сделают самостоятельно, без всякого участия с ее стороны. И тогда сами подскажут, что больше всего ее беспокоит на данный момент.
   Так и случилось. Но то, что оказалось в итоге, удивило Анну. Впервые за все время своего знакомство с Разлоговым ее мысли стал занимать не он, а его жена. До сих пор она почти не думала о ней, это был какой-то неясный, полумифический образ, который не возбуждал ни мысли, ни чувства. Но с некоторых пор он обрел живую плоть. Это случилось после того, как однажды в лесу Анна случайно натолкнулась на эту семейную пару. Ей удалось в самый последний момент спрытаться за деревом, и Разлогов ее не заметил. Анна же смотрела не на него, а на идущую под руку с ним женщину. Она понравилась ей, так как была приятной, со вкусом одетой, к тому же впереди них весело бежали мальчик и девочка. И этот случайно подсмотренный фрагмент чужой жизни потряс ее. Она вдруг ясно осознала, что в их с Разлоговым отношениях неизбежно рано или поздно втянутся и другие, на первый взгляд не имеющих к ним прямого касательства. Но только на первый взгляд, а на самом деле все, что происходит между ними, затрагивает этих людей самым непосредственным образом. Тогда она долго не могла прийти в себя, потрясенная сделанным открытием.
   Затем эти мысли ушли куда-то в глубь созннаия. Но не исчезли совсем; образ жены Разлогова вдруг совершенно неожиданно всплывал в памяти, заставляя снова и снова переживать те ощущения. Правда по сравнению с первой вспышкой их острота немного ослабла, но Анна понимала, что по мере развития ее отношений с Разлоговым, ситуация будет только обостряться.
   У Анны вдруг возникло сильное желание поговорить с ней. О чем она не знала, более того, ей казалось это совсем не важным. Но ей хотелось понять, что за женщина уже столько лет находится рядом с мужчиной, которой ей суждено полюбить.
   Анна давно заметила закономерность, что когда у нее возникает какое-то сильное желание, то рано или поздно оно осуществляется. Потому что это желание принадлежит не ей, а тем высшим силам, что управляют ее поступками и чувствами. И когда оно осуществилось, причем, за день до прихода Разлогова к ней в комнату, Анна не сильно удивилась.
   Иногда Анна посещала монастырь. Ей нравился тамошний настоятель, отец Афанасий. Как ни странно, при всем внешнем различии между ним и Разлоговым, она ощущала, что этих людей соединяет какая-то внутреннюю связь.
   Анна познакомилась с настоятелем год назад, когда случайно забрела в обитель. Она вошла в храм и долго всматривалась в лица апостолов и святых. Тогда она переживала очень смутный период, в ней что-то бурлило, какие-то непонятные чувства вздымались мощными волнами ее душевном море. Но что с ней творится она не понимала, просто ощущала вал надвигающихся перемен, которые одновременно обнадеживали и пугали. Вот тогда-то к ней и подошел священник.
   Они долго говорили. Нельзя сказать, что эта беседа внесло успокоение и прояснение в ее душу, но помогла обрести большую уверенность в себе. Отец Афанасий внушил ей в общем-то простую мысль о том, что не надо беспокится, если она ощущает в себе душевную смуту, то это хороший признако того, что со временем ей будет ниспослано новое откровение. И надо просто ждать, когда это произйодет, потому что ничего случайного в мире не бывает, на все есть свои причины.
   Она так и поступила. И предсказание настоятеля сбылось. Не то, что она получила какое-то послание, которое раз и навсегда очистила бы ее душу от всех сомнений и тревог, но яснее, чем когда-либо раньше, стала ощущать свою связь с другими мирами, то, что она в жизни не одна и что она вовсе не выброшена в мирозданье, подобно ненужной пустой бутылки в безбрежный океан, а соединена с ним прочными, хотя и незримыми нитями, и выполняет отведенную ею задачу. А в награду за это ей посылают мысли, стихи, предчувствия и вот теперь, как кульминация всего - любовь.
   Анне давно хотелось повидаться с отцом Афанасием. Последняя их беседа состоялась несколько месяцев назад, еще до знакомства с Разлоговым. С тех пор многое переменилось в ее жизни.
   Служитель сказал ей, что настоятель занят, так как у него посетитель, и Анна стояла в храме, ожидая, когда отпец Афанасий освободится. Прошло довольно много времени, а он все не появлялся.
   Внезапно из исповедальни вышла женщина и направилась прямо к ней. Анна с удивлением узнала в ней супругу Разлогова. Выходит, и она знакома с отцом Афанасием, исповедуется ему.
   Анне показалось, что женщина взволнованна. Она вдруг остановилась рядом. Их взгляды встретились.
   - Вы к отцу Афнасию? - вдруг спросила Ольга.
   - Да, - подтвердила Анна.
   - Он просил вас немного подождать.
   Анна подумала, что ей во что бы то ни стало следует воспользоваться этим неожиданным шансом.
   - А я вас знаю, - произнесла девушка. - Вы жена Александра Владимировича, я вас однажды видела вместе. А я его студентка. Меня зовут Анна Маковеева.
   Ольга окинула ее внимательным взглядом. Она вдруг припомнила, что однажды муж упоминал это имя. Если ей память не изменяет, он тогда сказал, что эта самая талантливая его слушательница.
   - Он говорил мне о вас. Он вас очень ценит. А что вы думаете о нем?
   Кажется, вопрос прозвучал неожиданно не только для того, кому он был предназначен, но и для того, кто его задал. Обе женщины на какое-то мгновение оторопели. Анна увидела, как смутилась Ольга.
   - Я восхищаюсь им, такого преподавателя у меня еще не было, - сказала Анна.
   - Да, знаю, он необыкновенный. - Ольга о чем-то задумалась. - А вот наша жизнь обыкновенная. Вы случайно не знаете, как это совместить?
   Анна почувствовала, что вопрос с подвохом. Правда подвох скорее всего относился не к ней, а к кому-то или к чему-то другому. Если жена Разлогова об этом спрашивает, если приходит на исповедь к отцу Афанасию, значит, не все благополучно в их жизни, сделала вывод девушка.
   - Это невозможно совместить, - ответила Анна.
   - Вы в этом уверены?
   - Да, из этого никогда ничего не получется.
   - Но откуда вам это известно, вы же так молоды?
   - Потому что с вами говорю не я.
   - А кто же? - удивилась Ольга.
   Анна молча перевела взгляд на картину, изображающего Иисуса с учениками.
   - А если вы заблуждаетесь? - спросила Ольга.
   - Я говорю то, что чувствую. А заблуждаюсь или нет, не мне решать.
   - Наверное, Саша был прав, считая вас лучшей своей студенткой, - усмехнулась Ольга. - Но вам не кажется, что жизнь все равно возьмет свое, и человек всегда останется человеком.
   - Нет, - твердо произнесла Анна.
   - Но почему вы так думаете?
   - Потому что каждого из нас там, - посмотрела Анна на купол, - больше, чем тут.
   - Я этого никогда не ощущала. Я всегда чувствовала, что все как раз обстоит наоборот.
   - Так думают многие, но это ничего не меняет. Важно лишь то, как есть на самом деле.
   - Но кто может об этом знать? - с сомнением произнесла Ольга.
   - Ваш муж.
   - Да, - вдохнула Ольга, - но что это меняет?
   И это его жена, подумала Анна. Бедный, он бедный, как они могут вместе жить? Теперь кое что становится более понятным.
   - Каждый сам решает, что это меняет для него. И каждый сам отвечает за возникающие последствия, - довольно безжалостно произнесла Анна. И не без удовлетворения заметила, что ее собеседница побледнела.
   - Вот не думала, что у Саши такие студенты. Как он с вами управляется?
   - Очень хорошо управляется, его у нас все слушают с большим интересом. И все очень уважают и любят.
   - Это-то я понимаю. Только что будет дальше? Вам известно, сколько раз его изгоняли из разных мест?
   - Плохие и глупые люди есть везде.
   - А коли так, то с ними надо находить общий язык.
   Анна отрицательно покачала головой.
   - Не надо находить общий язык с такими людьми. Александру Владимировичу этого никогда не удастся.
   - А как тогда жить, милая девушка?
   - Так и жить.
   Ольга посмотрела на Анну долгим взглядом, затем вздохнула.
   - Вы еще очень молоды, у вас нет детей. Вы не чувствуете ни за кого ответственности. Вот вам легко говорить. А ведь мир пытались переделать множество раз. И где результат? Разве вы не понимаете, что и Саша тем же кончит.
   - Результат не имеет никакого значения.
   - Как? - удивилась Ольга. - А что же тогда имеет значение?
   - Все остальное, кроме него.
   - Это вам тоже сказано свыше? - В голосе Ольге послышилась насмешка.
   - И это тоже.
   - Но мне оттуда говорят прямо противоположное.
   - Всем говорят одинаково, только каждый слышит то, что желает услышать.
   - Даже не знаю, что вам и сказать, - расстеряно произнесла Ольга. - Наверное, вы не случайно встретились с моим мужем. У вас есть нечто общее. Только вот не знаю, на благо ли это или на беду. Не представляю, Анна, как вы будете жить? Мир не преемлит таких, как вы.
   - А я этот мир.
   - Но другого же нет. - Внезапно к Ольге пришла одна мысль, и она с каким-то новым выражением посмотрела на девушку. - Или вы намерены уйти в монастырь?
   - Я никогда не уйду в монастырь, - твердо заверила Анна.
   - Но почему, с такими взглядами, как у вас, вам было бы там неплохо.
   - Я не уйду в монастырь, - повторила, как заклятье, Анна. - Я сумею найти свой путь в этом мире. Мне еще многое надо сделать и сказать. И я хочу иметь детей.
   - Дай вам бог, надеюсь, что вы не ошибетесь в своем выборе.
   Из двери показался отец Афанасий.
   - Было очень приятно познакомиться, - сказала Ольга, заметив появление настоятеля. - Передаю вас в его надежные руки. - Впервые за разговор она улыбнулась Анне.
   Ольга быстро направилась к выходу из храма. Анна же вдруг почувствовала, что у нее пропала охота общаться со священником. На душе почему-то скребли кошки.
  
   Глава 37
  
   Каменский чувствовал смущение и растерянность. Он только что вышел из кабинета ректора, где у него состоялся неприятный разговор.
   Его темой был Разлогов. Ректор тоже испытывал некоторую растерянность. Он даже сказал Каменскому, что ему очень не хочется говорить об этом. Но не видит другого выхода. Почти одновременно на его имя пришло несколько жалоб на преподавателя. В них, хотя и с разных позиций, идет речь практически об одном: то, что проповедует в своих лекциях Разлогов, разлагает общество, подтачивает основы, на которых оно стоит.
   Ректор был известным математиком, однако всегда остерегался слишком глубоко увязать в мировоззренческих вопросах. И по-возможности пытался их обходить. Но сейчас у него не было выбора.
   Если верить тому, что написано в письмах, говорил ректор, то получается, что ваш Разлогов отрицает практически все. Например, он считает, что религия - это не что иное, как умение управлять потоками энергии в теле человека, а все остальное не более чем вредная чепуха. Он уверяет, что свободы не существует, это не более, чем наша иллюзия, что свободен тот, кто не свободен, но и не зависим. Он уверяет, что мир не существует в равной степени, как и существует. Или вот еще: по его мнению, преступников не надо наказывать, а следует лечить и чем страшней преступление, чем большая потребность в лечение. Его так же обвиняет в том, что он сманивает студентов у других профессоров.
   И вот еще что удивительно, продолжал ректор, письма с жалобами на Разлогова пришли из совершенно разных источников. Одно подписано епископом Вениамином, другое руководителем местного отделения влиятельной организации: "Национальное единение".
   - Я вовсе не ортодокс, и уж тем более не мракобес и хорошо сознаю необходимость свободы в научном поиске, но все же и она должна вмещаться в какие-то рамки, в какие-то пределы. Если наука разрушает, а не созидает, то это опасная наука. Мы знаем из истории, к чему приводят такие ошибки. Вы уж, Григорий Валентинович, сделайте что-нибудь, чтобы мы бы больше не получали подобных писем. Я понимаю, что вопрос сложный и деликатный, но скандал может разразиться на всю страну.
   Состоявшийся разговор не слишком удивил Каменского, с некоторых пор он допускал, что однажды он может состояться. Более того, ждал, когда все это случится. Он ясно видел, как нарастает конфликт между Разлоговым и Шамриным, как прямо на глазах конденсируется напряженность между ними. Во всей это истории его больше всего встревожило другое, что конфликт вышел за стены не только кафедры, но и университета и начал приобретать масштабы всей страны.
   Конечно же, он побеседует с Разлоговым, но что ему скажет? Философия такая наука, где нет и не может быть окончательных истин. Хорошо ректору, он математик, а это имеет ряд существенных преимуществ. Во-первых, язык математике понятен только посвященным, а во-вторых, любые формулы поддаются экспериментальной проверки. А здесь все считают себя вправе выносить суждения. Да и как проверить, кто поймал в свой научный сочек птицу истины, а где она и не ночевала.
   Каменский вошел в свой кабинет. Когда он впервые увидел Разлогова, у него мелькнула мысль: добром это не кончится. Правда он надеялся, что все же в стране настали другие времена, когда каждый волен мыслить так, как ему заблагорассудится. Но не учел одного обстоятельства, что люди, несмотря на все разговоры о вольномыслии, остались по своему умственному складу столь же узкими доктринерами, как и были несколько тысяч лет назад, когда приговаривали к смерти Сократа, когда сжигали Джордано Бруно и преследовали Спинозу. На самом деле ничего не изменилось, сохраняется в полном объеме все тот же конфликт между правом думать абсолютно свободно и необходимостью следовать и подчиняться вековым традициям и канонам.
   Каменский глубоко вздохнул, вышел в коридор, заглянул в соседнюю комнату. Разлогов и Палий о чем-то беседовали.
   - Александр Владимирович, зайдите, пожалуйста, ко мне, - попросил Каменский.
   Они уже сидели несколько секунд друг против друга, а Каменский все не начинал разговора. Слова разбегались в голове, и он не знал, с чего начать.
   - Как ваши дела, Александр Владимирович?
   - Как ни странно, хорошо, - улыбнулся Разлогов. - За последний месяц количество слушателей моих лекций увеличилось на треть.
   - Это действительно неплохой показатель, - согласился Каменский. Он вздохнул. - Буду с вами откровенен. Только что имел разговор с ректором. Он встревожен, к нему пришло несколько писем, где вас обвиняет в совращение молодежи, разрушение устоев общества и религии.
   Разлогов вдруг захохотал. Он смеялся долго и от всей души.
   - Григорий Валентинович, ну просто процесс над Сократом, один в один. Ей богу вы должны гордиться, что я заслужил такие обвинения.
   - Я горжусь вами и ничуть не жалею, что был одним из инициаторов вашего приглашения в университет. Но вы же понимаете, что мы живем не вакууме, нас повсюду окружают люди. Ваши идеи никак не вписываются в то, что происходит в обществе. Оно ищет твердую почву, на которую можно было бы, не боясь, поставить ногу. А вы эту почву размываете.
   - Во-первых, если пользоваться этим термином, то размываю не я, а те, кто вещают через меня. Если я проповедую определенные идеи, значит, там считают, что пришло время по крайней мере известить или вернее, напомнить о них. А во-вторых, на самом деле эта почва во много раз надежней и тверже, чем все остальные. Только для того, чтобы это понять, надо сойти с места, где все привыкли стоять. Вот всем кажется, что если сделать шаг в сторону, то все тут же провалятся в Тартары. А на такой поступок действительно решится не просто. Но рано или поздно это случится. А потому лучше заранее знать и готовиться к тому, что нас ждет.
   Каменский обречено вздохнул.
   - Даже если предположить, что вы и правы, но не слишком ли вы забегаете вперед, дорогой Александр Владимирович. Любая, даже самая истинная идея, если она провозглашатеся раньше времени, выглядит как ложная. И до не которой степени так оно и есть, потому что все должно идти последовательно, по мере созревания условий. А все, что опережает эпоху, действует разрушающе. Не кажется ли вам, что вы слишком уж торопитесь.
   - В чем-то вы правы, - после некоторого раздумья согласился Разлогов. - Но вот вопрос: а кто может доподлинно сказать, какая идея своевременна, а какая нет. Если топтаться на одном месте, то любая новая идея будет выглядеть преждевременной, пришедшей их далекого будущего. Не я виноват, что, к примеру, христианство вот уже две тысячи лет застыло, как изваяние, в полной неподвижности. Хотя любому мыслящему человеку ясно, что это учение не более чем переходное, каких было великое множество. Ничего нельзя абсолютизировать, в том числе и мои собственные измышления. - Разлогов вдруг рассмеялся.
   - Местное христианское начальство очень вами недовольно. Письмо епископа написано в резких тонах, - заметил Каменский.
   Разлогов задумался.
   - А знаете, коли мы возвращаемся в прошлое, почему бы нам не воспользоваться опытом прежних времен и не провести диспут. В Средневековье это было весьма популярным способом выяснение позиций и доказательством своей правоты не согласных друг с другом сторон. Я даже думаю о том, что мы напрасно забыли эту традицию. Предложите моему коллеги Шамрину скрестить наши шпаги. Я думаю, это будет интересно не только нам.
   - Идея неплохая, - без энтузиазма согласился Каменский. - Правда не уверен, что диспут устранит все разногласия. По мне так в спорах рождается не истина, а темы для новых споров. Но попробовать можно. Я поговорю с Дмитрием Тихоновичем. А вас все же хочу попросить... Декан замолчал, потом безнадежно махнул рукой. - Я знаю, вы все равно не прислушайтесь к моим словам.
   - Я был бы рад, но не могу, Григорий Валентинович, это выше моих сил. Иначе ради чего вся моя деятельность, вся моя жизнь. Вы требуете слишком большую жертву.
   - Хорошо, идите и готовьтесь к диспуту.
   - Я всегда готов.
  
   Глава 38
  
   К идеи диспута Шамрин отнесся негативно. Когда декан предложил ему сойтись с Разлоговым в публичном споре, решительно отказался. Он не видит смысла в этом спектакле. Вопрос давно решен в пользу христианства, ее триумф - ярчайшее доказательство истинности учения. Это не означает, что в нем нельзя трогать ни одну строчку, все требует обновления. Но это дело не таких людей, как Разлогов, а тех, кто искренне верен делу христовой церкви. Да и какой смысл дискутировать с ним, если между воззрениями двух участников нет ни единой точки соприкосновения. Каждый будет говорить свое и не обращать внимание на аргументы противника.
   По началу Каменский пробовал настаивать, утверждал, что это наиболее преемлимый, цивилизованный способ разрешения разногласий, но в конце концов сдался под напором доводов Шамрина. И все же тому показалось, что декан огорчен этим отказом, что мысль о диспуте уже свила гнездо в его сознании.
   Но когда первый пыл у Шамрина прошел, он не мог скрыть от себя того, что на самом деле его отказ объясняется совсем другой причиной; он боится столкнутся на прямую с Разлоговым. Страх поражения затаился в нем с самого первого дня их знакомства и с тех пор, словно конвоир преступника, не отпускал его ни на мгновение. И как бы далеко он, Шамрин, не прятал бы его в подсознание, он управляет его поведением и оттуда. Ничего невозможно скрыть, грустно думал Шамрин, рано или поздно все выходит на поверхность.
   Но осознание данного факта лишь обостряла ненависть к Разлогову. Едва эта фамилия всплывала в мозгу, как он тут же ощущал, как начинается перемещаться внутри него горячие потоки лавы ненависти. Она душила его, останавливала дыхание, лишала сна и аппетита. Он замечал, что постепенно эта мысль превращается в навязчивую идею, и ему становилось неприятно и страшно осознавать свою зависимость от этого человека.
   Неожиданно ему позвонили из канцелярии епископа и попросили срочно прибыть туда. Там его объявили, что его ждет владыка.
   Шамрин вошел в знакомый кабинет и ему показалось, что его хозяин смотрит на него не слишком приветливо.
   - Садитесь, - пригласил владыка, но сам не стал, как обычно, выходить изо своего большого стола. - Мне стало известно, - начал без предисловия он, - что Разлогов предложил вам скрестить шпаги в публичном поединке. Но вы отказались.
   - Да, отказался, посчитал, что участие в диспуте с таким человеком умаляет авторитет церкви. И к тому же...
   - Я знаю ваши аргументы, - непривычно резко прервал его епископ Вениамин. - Вам придеться участвовать в диспуте. Мы позвонили декану и от вашего имени дали согласие.
   Шамрин, раздавленный молчал. Хотелось возражать, но он не осмеливался.
   - Я вижу, что вы недовольны этим решением, - проговорил владыка.
   - Разлогов сильный полемист. А что если мы проиграем?... - Шамрин не решился дальше продолжить свою мысль.
   - Я не исключаю такой возможности, - спокойно произнес епископ.
   Шамрин, не скрывая изумления, посмотрел на него.
   - Но ведь это...
   - Послушайте, Дмитрий Тихонович, - чуть мягче проговорил владыка,- я прекрасно отдаю себе отчет в существующей опасности. Спекулятивный ум, особенно такой изощренный, как у Разлогова, способен сокрушить едва ли не любого. Но гораздо хуже, чем неудача на диспуте, будет наше в нем не участие. Тогда все будут считать, что мы испугались. А это означает, что мы понесем невосполнимые моральные потери. Иногда гораздо важней проявить смелость, даже если результат заранее прогнозируется негативным. Но тот, кто не страшится противника, уже частично становится победителем. Все будут видеть, что мы ничего и никого не боимся, что готовы отстаивать свои позиции в противоборстве с любым оппонентом. Очень скоро все забудут аргументы, которые использовала противная сторона, но зато все будут помнить, что мы не уклонились от дискуссии. В этом и будет заключаться наша главная победа.
   Шамрин почувствовал восхищение; нет, совсем не случайно этот человек занимает данное место.
   - Я склоняюсь перед вашей мудростью. - Неожиданно для себя он встал на колени и в самом деле склонился в низком поклоне. - Этот урок запомню на всю жизнь.
   Шамрин по выражению лица епископа заметил, что он оценил этот жест покаяния и остался доволен. Владыка вышел изо стола и подошел к склоненному теологу. Он перекрестил его.
   - Готовьтесь к битве. Силы света не должны уступить силам тьма. Сколько веков, тысячилетий продолжается эта битва и конца ее не видно. Вам будет трудно, но ваш дух будет укреплять сознание своей правоты. С вами Иисус, а с ним кто? Вставайте, сын мой.
   Шамрин встал. Он был так растроган, что не сдерживал слез.
  
   Глава 39
  
   Ольга позвонила Палию на работу и попросила о свидание. Он удивился; такой поступок был несвойственен ей, до сих пор все предложения о встречах исходили от него. Он понимал причины ее такого поведения, эта ситуация все еще вызывала у нее чувство неловкости и потому она предпочитала, чтобы всю инициативу, а следовательно ответственность и вину, он бы брал на себя. А потому, пока он ехал к себе домой, то гадал, что же такое случилось, что она изменила своему правилу.
   Ольга пришла даже чуть раньше условленного времени, что тоже было непривычно. Обычно она немного опаздывала.
   По ее виду Палий сразу понял, что она сильно взволнованно. Ольга упала в кресло и несколько секунд сидела неподвижно, словно приходя в себя.
   - Валера, ты один можешь повлиять на ситуацию! - вдруг воскликнула она.
   - На что я могу повлиять? - не понял Палий.
   - Поговори с Сашей, пусть он откажется от диспута.
   - Ты об этом. Боюсь, это не в моих силах. Весь университет гудит, как растревоженный улий, все ждут этого представления, словно давно обещанную премьеру спектакля. Ты даже не представляешь, какой поднялся интерес к диспуту. Даже из других городов собираются приехать.
   - В этом-то и весь ужас. Когда он вчера вечером сообщил мне о том, что предстоит, меня охватила паника.
   Палий взял ее за руку и почувствовал, как она дрожит.
   - Не понимаю, что тебя так сильно тревожит?
   - Неужели не понятно. Ведь это конец.
   - Какой конец. Наоборот, если он выступит удачно, его популярность, как ученого, может сильно возрасти.
   - Этого я опасаюсь еще больше.
   - Извини, - решительно произнес Палий, - но я никак не могу ухватить твою мысль. Объясни ясней.
   - Да все это было, и диспуты были. Ну, может быть, не такие громкие, без большого стечения народа. Но всякий раз после них сразу или через какой-то небольшой промежуток времени его заставляли уволняться и ему приходилось искать новую работу, а нам всем переезжать. А я не желаю больше переездов, я устала от этих бесконечных, а главное бессмысленных путешествий. Дети не успевают привыкнуть к одной школе, к одним одноклассникам, как им все приходиться начинать сначала. Сколько так может продолжаться. И я нисколечко не сомневаюсь, что на этот раз все повторится. Рано или поздно, но его выживут отсюда. А если он к тому же одержит вверх в этом дурацком споре, то это случится совсем скоро.
   - Оля, поверь, этот спор совсем не дурацкий, от него зависит очень многое. Я не исключаю, что он даст сильный толчок для нового направления мысли. Это давно пора сделать, ты даже не представляешь, как на самом деле все застоялось. Если глубоко копнуть и отрешиться от частностей, то за последнее столетие философия не сделала ни одного подлинного рывка вперед. Сплошной бег по кругу. Просто этот факт еще мало кто уяснил. А твой муж один из немногих, кто это понял, причем, лучше других. Потому что он большой талант.
   Ольга посмотрела на любовника и ласково провела рукой по его щеке.
   - Валера, твои слова о Саше делают тебе честь, но пойми и меня: мне нет никакого дела до философии. Я давно рассталась со всем этим, я просто жена, просто мать, просто домохозяйка. Теперь еще просто любовница. И на все смотрю исключительно с этих позиций. Да, я понимаю, это мелко, может быть, недостойно. Но уж я такая. И мне важны не новые толчки в философии, а сохранение стабильности в своем доме. Я хочу знать, что ждет меня, моих детей завтра. А сейчас надвигается катастрофа. И я не знаю, как ее предотвратить.
   Палий молчал. Он не знал, что ответить. Он сочувствовал Ольге, но вовсе не желал отмены диспута. И при любом раскладе не стал бы отговаривать Разлогова от участия в нем. Ему очень хотелось послушать и посмотреть на то, как все это будет происходить. И кроме того, он был согласен с Ольгой; закончится ли этот спор победой или поражением Разлогова, все равно через некоторое время он будет сокрушен. Против него объединяются слишком мощные силы. Суров, например, после первого заседания комиссии был просто взбешен, его надежды приручить эту норовистую лошадку Разлогова разлетелись в пух и прах. В добавок сама работа комиссии поставлена под угрозу, так как несколько человек уже отказались принимать участие в ее работе, сочтя эту затея вредной или неосуществимой. И теперь не только репутация, но и положение Сурова находится по угрозой. А с ней и его, Палия, надежды на то, что его имя засияет яркой звездой на идейном небосклоне страны. А это Разлогову он прощать не собирается.
   - Ты больше ничего не скажешь? - немного даже робко спросила Ольга, не дождавшись ответа любовника.
   Он снова взял ее за руку.
   - Оля, милая, ты должна понять одну вещь. Пока ты находишься с ним в одной связке, ничего не изменится. Я не представляю его другим. И тебе придеться разделять его судьбу, какой беспокойной и печальной она бы не оказалась. Такой уж у него характер. Наверное, таким людям вообще не следует заводить семью или выбирать на роль жен женщин, которые сами похожи на него и готовы разделить все его жизненные перепетии. Твоя проблема в том, что ты не такая.
   - Ты так думаешь. - Ольга неожиданно для себя самой вдруг почему-то вспомнила ту странную девушку, встреченную в монастырском храме. Кажется, она именно такая, о которой только что говорил Валера. - Но тогда что же делать?
   Палий еле заметно поморщился. Он терпеть не мог, когда Ольга спрашивала у него подобных советов. Что он ей может сказать? Бросить своего мужа? Но это означает, что она вместе с детьми уйдет к нему. Больше не к кому и некуда. Он вдруг поймал себя на том, что с некоторых пор все чаще жалеет, что затеял эту интрижку. Когда он ее начинал, то все же не предполагал, что у нее будет столько подводных камней.
   Ольга все так же вопрощающе смотрела на него, и он понял, что уклониться от ответа не удастся. Палий встал и прошелся по комнате.
   - То, что я скажу, может не совсем тебя устроить. Но ничего другого посоветовать не могу. Ты должна смириться со своей участью, принимать ее как должное или как неизбежное. И не роптать на судьбу. От этого всегда только хуже. Если удастся этому научиться, тебе будет несравненно легче переносить все невзгоды. Пойми, это не моя мудрость, эта мудрость проверенная временем. Не ты первая и не ты последняя, кто сталкивается с такими проблемами. Если ты начнешь противостоять судьбе, идти наперекор ей, однажды она тебя раздавит. В конце концов у нас не Средневековье, на кострах никого не сжигают.
   - Тебе легко говорить, - с упреком произнесла Ольга.
   - Ты не права, мне это говорить совсем не легко. Ты мне совсем не безразлична. Но что ты хочешь, чтобы я тебя обманывал, произносил только то, чего ты желаешь от меня услышать. А что будет потом, когда эта сладкая ложь разлетится, как солома на ветру. Конечно, тебе со мной было бы гораздо легче, но ведь не я отец твоих детей.
   Ольга внезапно выпрямилась в кресле, она хотела что-то сказать, но в тот же момент сникла.
   - Ты совершенно прав, а я была не справедлива к тебе, - тихо и как-то обреченно произнесла она. Ты мне в самом деле дал превосходный совет. Только не уверена, что у меня хватит сил им воспользоваться. Пусть будет так, как будет. - Она встала. - Я пойду.
   - Ты разве не останешься?
   - Нет, я не в настроении.
   - Хорошо, я тебя провожу.
   На пороге они кивнули друг другу, и Ольга стала спускаться вниз по лестнице. Впервые за последнее время они не поцеловались при прощание. И у каждого из них возникла одна и таже мысль: а не является ли эта встреча последней?
  
   Глава 40
  
   Разлогов был удивлен и даже смущен возникшем ажиотажем вокруг предстоящего диспута. С кем бы он не разговаривал, непременно собеседник сворачивал беседу на эту тему. Некоторым эта идея представлялась весьма забавной, так как спорить о Боге в наше время казалось им все равно, что смотреть спектакль о давно минувшей эпохе. Другие же, наоборот, к этому событию отнеслись более чем серьезно, сочтя, что давно назрела пора начать в обществе подобную дискуссию. И чем ближе был день, на который назначили проведение теологического спора, тем сильнее накалялась вокруг него атмосфера.
   Внезапно на кафедру обрушился град междугородних звонков. Более того, звонили даже и из-за рубежа, хотя оставалось непонятным, каким образом до них дошла информация. Никаких объявлений ни в прессе, ни по Интернету никто не давал, лишь в местной газете была напечатана небольшая заметка. Но и ее оказалось достаточно, чтобы сведения о предстоящем событии далеко бы вышли за пределы города.
   Разлогов получил целую пачку подметных писем, в которых его оскорбляли, называли богохульником, богоотступником, а так же грозили небесными и земными карами. Несколько таких же анонимных звонков раздалось и в квартире. Так получилось, что всякий раз трубку снимала Ольга, и именно она выслушивала угрозы и оскорбления. Ее опасения, вызванные возможным исходом диспута, теперь превратились в полную уверенность, что добром эта затея не кончится. Но, помня совет Палия, решила даже не делать попыток отговарить мужа от участия в нем и покорно принять свою судьбу. Все равно он ни за что не согласится с ее доводами, а потому лучше не нервировать его.
   Но Разлогов ясно видел, как встревожена Ольга, и эта тревога все сильнее передавалась ему. А она порождала чувство неуверенности. Он все больше испытывал потребность поговорить на эту тему. Но почему-то в его воображение в качестве человека, способного укрепить его дух, возникала не жена, а Анна.
   Однажды Разлогов поймал ее на факультете и попросил о встрече. Он полагал, что она пригласит его прийти к ней в общежитие, но она предложила посидеть в кафе. Идти туда ему не хотелось, но он не стал возражать.
   Разлогов пришел раньше ее. Знакомая официантка посмотрела на него, как на родного, и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ.
   Анна появилась с небольшим опозданием. Он сразу же заметил, что сегодня она как-то непохожа на саму себя, ведет себя как-то странно. Она с шумом отодвинула стул, небрежно бросила сумку на пол и только после этого взглянула на Разлогова. Почему-то такое поведение девушки его так шокировало, что даже пропало желание разговаривать.
   - У вас все в порядке? - на всякий случай спросил он.
   - Да, а что?
   - Ничего. Просто... - Он замолчал, решив, что нет смысла завершать мысль. - Я хотел поговорить о диспуте.
   - О нем только и говорят.
   - Вот поэтому и мне захотелось, - усмехнулся он. - Меня не покидает ощущение, что этот диспут станет повортным моментом в моей жизни. Как будто что-то должно непременно произойти.
   Анна внимательно посмотрела на него.
   - Но чем я могу вам помочь?
   Разлогов некоторое время молчал, словно бы собирался с мыслями.
   - Я хотел бы узнать... Вы, Анна, для меня способ связи с теми силами. Наверное, это звучит глупо, но они через вас не передавали мне никакой информации?
   Теперь настала очередь молчать Анне.
   - В последние дни я ничего не получала. Такое чувство, что там перерыв. Мне даже ничего не снится. Я засыпаю, как убитая, а утром просыпаюсь совершенно пустой. Никаких воспоминаний.
   - С чем вы это связываете?
   - Не знаю. Может быть, там хотят, чтобы мы, обошлись бы без их помощи. Там вам доверяют.
   - В таком случае вы не можете передать им мою благодарность за доверие, - усмехнулся он.
   - Я попробую, - в тон ему ответила Анна. - Но я не совсем понимаю, чего вы так опасаетесь?
   - В жизни человека бывают моменты, когда у него нет право на ошибку, на заблуждение. А здесь идет речь о самом главном вопросе на земле - О Боге. Бывют события, память о которых не затухает многие не то что столетия, а тысячелетия.
   - Вы полагаете, это такое событие.
   - Понимаете, Анна, меня чуть ли не с раннего возраста не покидает предчувствие, что мир нуждается в кардинальном обновление идей. Такие обновления периодически происходили и раньше. Но сейчас особый момент, человечество накопило такой уровень заблуждений, напридумывало столько ложных доктрин, что его существование подошло совсем близко к критическому порогу. Если раньше мы были слабы, а потому даже глубоко заблуждаясь, не могли при всем нашем желании себя погубить, то в настоящий момент обрели такую силу, что это становится вполне по силам. Человечество еще не поняло, но постепенно начинает прозревать, что дальше двигаться по-преженму пути невозможно. Люди уже сейчас все чаще сходить с ума или кончают самоубийством от безнадежности, от того, что жизнь в их глазах теряет всякий смысл. И процесс будет только усиливаться. Любое е горизонтальное развитие имеет свой предел, а мы очень долго идем этим путем. Дольше, чем следовало бы. Если не станем двигаться в том числе и по вертикали, будет плохо всем. Время еще есть, пока лишь отдельные индивидуумы испытывают этот духовный стресс. Но нужно провести огромную подготовительную работу, а она займет весьма длительный период. И можем не успеть. А ведь речь идет о столетиях. Но начинать надо сегодня. Надо устранить старые институты, которые давно не работают или работают на холостом ходу. Но миллионы, даже миллиарды, упрямо держатся за них, не желая, ничего не видеть, не сознавать. И как сдвинуть с места эту гигантскую гору, не представляю. Вот поэтому-то я и надеялся на подсказку свыше. Там тоже не могут не быть озабоченными этими вопросами.
   - Извините меня, Александр Владимирович, - сказала Анна и коснулась его руки, - я была к вам не справедлива. Мне казалось, что вы пошли на диспут из-за гордыни, чтобы мне доказать свое превосходство.
   - Почему у вас возникла такая странная мысль? - удивился Разлогов.
   - Мне стало казаться, что вы завидуете мне, моему избраничеству, тому, что лишены таких непосредственных контактов. Вот и решили организовать этот диспут.
   - Знаете, Анна, вы правы в том, что действительно завидую. Но диспут не имеет к этому никакого отношения. Просто я всю жизнь шел к этому столкновению. Как мог, старался его избегать, по крайней мере по крупному. Не всегда говорил все, что думал. Но сейчас чувствую, что отступать больше нельзя, иначе уже никогда не скажу то, что должен сказать. Ну а что будет дальше, посмотрим. Я никогда не считал себя героем, но иногда даже трусы совершают смелые поступки. Наверное, это как раз тот случай.
   - Вы не правы, вы очень смелый человек.
   - Был бы смелый, это событие случилось бы раньше. А знаете, я понял, что это произошло благодаря вам. Не будь вас, я бы скорей никогда не решился на такой поступок. Ни для того, чтобы вам чего-то доказать, а потому что с помощью вас осознал, что мы гораздо ближе или вернее при желании можем быть гораздо ближе к Нему, чем мне до сих пор казалось. До встречи с вами я полагал, что меня и Его, что нас всех и Его разделяет гигантское и фактически непреодолимое расстояние. Но ваш опыт убедил меня, что это совсем не так, все невероятно близко, совсем рядом. Но наша трусость, нерешительность, дремучее невежество, косность, махровый эгоизм отделяет нас от Него непроходимым барьером. Поэтому я и бросил вызов. И моя судьба по сравнению с теми задачами, которые стоят перед нами, кажется такой ничтожной.
   - Я буду с вами в тот момент, - взволнованно проговорила Анна. - А раз я, значит и Он. Вы же сами утверждаете, что Он говорит с вами через меня.
   - Спасибо Аня. - Разлогов впервые назвал ее уменьшительным именем. - Будем надеятся, что мы победим.
  
   Глава 41
  
   Как всегда для своих бесед они нашли отдаленную пустующую аудиторию. Шамрин смотрел на Антона, тот выглядел каким-то не уверенным, даже немного не здоровым. Но Шамрину было сейчас не до того, чтобы разбираться в сложных процессах, происходящих в душе студента. Его целиком занимали другие вопросы.
   - Ты слышал о диспуте? - спросил Шамрин.
   - Да, о нем говорят все, - негромко отозвался юноша.
   - И что говорят в частности в вашей среде? На чьей стороне симпатии?
   Богородский взглянул на преподавателя.
   - Почти все считают, что он победит. И большинство хотят его победы. Многие восхищаются им.
   - А ты?
   Богородский отрицательно покачал головой.
   Шамрин ласково положил руку ему на плечо.
   - Ты должен хорошо понимать значение этого события. Оно выходит за рамки обычного диспута.
   - Я понимаю, - не уверенно произнес Антон.
   - Все же полагаю, что не до конца. Сатана переходит в генеральное наступление, в лице Разлогова он хочет дать великий бой сынам света. Тебя не смущает, что я использую такие термины.
   - Нет, я понимаю. - Однако в голосе Антона не прозвучало уверенности.
   - На самом деле все так и есть. То, что сейчас не принято говорить о Сатане, вовсе не означает, что он больше не существует, а означает лишь то, что он стал гораздо коварней. Если раньше действовал почти открыто, то теперь маскируют свои действия самым различным образом. И Разлогов ярчайший тому пример. Ты должен понимать, в этом диспуте церковь скорей всего потерпит поражение.
   - Но почему? - изумленно воскликнул Антон.
   - Потому что так хочет Он. Это новое испытание, новая проверка для истинно верующих. Если они поддадутся доводам противной стороны, какими бы убедительными они не казались, значит, вера слаба, есть только ее видимость. Изощренный ум способен найти любые аргументы для доказательства правоты своей позиции. Ложь всегда берет на вооружение правду. Но Бог выше всех подобных доводов, Он спасает нас верой в Него, а не убеждениями. Теперь ты понимаешь истинный смысл того, что будет происходить?
   Богородский задумался.
   - Но очень многие поверят Разлогову, очень многих он соблазнит.
   Шамрин радостно улыбнулся. Наконец-то Антон сказал те слова, которые он от него ждал, ради которых затеял этот разговор.
   - Ты верно все уловил. В этом-то и заключается страшная опасность таких, как Разлогов. Те люди, которые могли бы со временем уверовать в Спасителя, приобщиться к той благодати, которую источает церковь, будут навсегда отринуты от нее, их души сгорят в адовом огне лжеверы.
   - И ничего нельзя сделать?
   - А что можно сделать? Подумай. Сатана будет снабжать его все новыми и новыми аргументами, они будут становиться все хитрей, все утонченней. И с каждой минутой их будет труднее разбивать. В этой борьбе ничего нельзя изменить, все преимущества на чужой стороне. Коварство одевает одежды мудрости и мало кто способен увидеть сквозь них эту мерзопакостную наготу.
   - Но тогда зачем вы соглашаетесь на этот диспут? Ведь если вы проиграете, то... - Антон не довершил фразу.
   - То обреку себя на позор, - закончил ее Шамрин. - Ты прав, так многие будет смотреть на меня. Но кто-то должен принести эту жертву. Кто-то должен положить свою голову в пасть льва. Вспомни христианских мучеников первых столетий, сколько безвинных пожертвовало собой ради торжества истинной веры. А я всего лишь обречен на позор. Моя участь счастлива и несчастна одновременно. Счастлива потому, что я получаю величайшую возможность пожертвовать своей репутацией ради великой идеи. Несчастная же потому, что это всего лишь репутация, а не жизнь. То дело, которому мы оба с тобой служим, достойно самого большого жертвоприношения. И мне безмерно грустно от того, что судьба не позволяет мне отдать за него все, что имею.
   Антон вдруг вскочил с места и схватил руку Шамрина.
   - Учитель, - он впервые назвал Шамрина этим именем, - теперь я сознаю, как был мелок, подл и глуп. Я сомневался в вашей правоте, меня искушали его слова. Мне еще так много надо сделать, чтобы почувствовать в себе истинную веру. Как многого еще не понимаю.
  - Не сокрушайся, все поправимо. Главное, ты осознал, что с тобой происходит, и готов изгнать из себя бесов, которые вошли в твое тело вместе с его речами. Но тебе предстоит доказать свою преданность Ему.
  - - Я сделаю все, что вы скажите.
   Несколько мгновений Шамрин колебался. Затем принял решение.
   - Не спеши, однажды ты получишь указание, как тебе доказать свою преданность И тогда поймешь великую тайну - какую участь готовит тебе наш Господь. А теперь иди. И когда будешь слушать диспут, помни все, что я тебе говорил здесь, и что сказал мне ты.
  
   Глава 42
  
   Варяник не понимал, почему диспут вызывал в нем такое сильное беспокойство. В конце концов это событие, которое к нему не имеет никакого отношения. Мало ли кто там дискутирует, ему то что до того? Как будто можно словами решить каую-то проблему, особенно есть ли Бог, нет ли Бога и вообще что это за фрукт? Он для себя все определил: ему нет дела до Всевышнего, тот сам по себе, а он сам по себе. А прав он или не прав, не имеет ровным счетом никакого значения, важно лишь его собственное мнение. Он не из тех, кто ищет истину, а из тех, кто ее устанавливает, кто хочет заставить принять других ее такой, какой она видится ему. И с этой позиции никакая дискуссия его не сдвинет.
   Но Варяник неожиданно понял, что не только он испытывает беспокойство, в рядах его сторонниках тоже не все ладно. Почему-то вдруг каждый почувствовал себя задетым предстоящим диспутом, ощутил, что он имеет к нему какое-то таинственное отношение. Варянику это не нравилось, к нему пришла вдруг мысль о том, что предстоящее событие способно поколебать его авторитет. Он не совсем ясно представлял, какая тут связь, но уже не сомневался, что она существует. И чтобы этого не случилось, нужно как можно быстрей вмешаться в ситуацию.
   Он подошел к Сергею Ивлеву, на квартире которого они обычно собирались. Тот никогда не отказывал. Но на этот раз Варяник видел, что тому не хотелось давать согласия на сбор их кружка. Это еще больше обеспокоило Владислава, и он окончательно убедился, что поступает правильно. Он стал настаивать, и Ивлев быстро капитулировал. Но неприятное ощущение того, что тот не желает, чтобы они собрались на этот раз, осталось.
   Владислав боялся, что придут не все. Но его худшие опасения не оправдались, явилась вся команда целиком. Он решил, что следует сразу же брать быка за рога. Надо показать всем, кто здесь главный, его авторитет должен быть непоколебим при любых обстоятельствах.
   - Вы знаете, завтра у нас в университете будут большой спектакль в жанре комедии. Двое уважаемых профессоров будут выяснять, кто из них умней, кто лучше умеет читать мысли Бога, - насмешливо произнес он. - Мы должны решить, как отнестись к этой дурно пахнущей пьеске.
   - А по-моему событие интересное, - возразил Юрий Субботин. - У нас ребята все собираются пойти.
   У Владислава мелькала мысль заставить свою команду отказаться от посещения спектакля. Но, выслушав Субботина, смекнул, что если будет на этом настаивать, то останется в одиночестве. И совсем не исключено, что его не послушают. А потому не стоит лезть на рожон и рисковать завоеванным положением. Если все желают посетить это представление, то он возражать не будет. Глупо мешать тому, чему помешать невозможно.
   - А разве я не сказал, что событие интересное, кто из нас не любит смотреть комедии. Или вы в серьез относитесь ко всему этому. Два мужика не поделили одного Бога, вот и решили выяснить, кому из них он должен принадлежать на правах собственности, кто будет отныне вещать от Его имени. Ну скажите, кто-нибудь из вас может это воспринимать в серьез. Им и Бог-то нужен только для того, чтобы себя выпячивать. А кто по настоящему в Него верит, тот не кричит об этом при большом скопление народа. Славы захотелось, вот и готовы каждый из них другому башку проломить. Фигурально, конечно. Хотя может и не совсем фигурально.
   - А ведь так оно и есть, - вдруг громко проговорил Павел Угрюмов, и Владислав бросил на него благодарный за поддержку взгляд. - Я как узнал про жиспут, то все думал: и чего они это затеяли? Нормальные люди давно такие вопросы публично не обсуждают. Славы захотелось, вот и решил повыпендряться перед всеми. Не нравится мне все это.
   - Верно говоришь, - одобрил выступление Павла Владислав. - Им нужна власть, как они любят говорить, над нашими душами. Только фиг они ее получат. Я правильно мыслю?
   - Власть над нами мы им не отдадим, - согласился Илья Соболев. - Мы сами будем властвовать над собой.
   - Ты прав, только надо поразмыслить над тем, как нам вести себя во время диспута. Я предлагаю сделать так, чтобы все бы поняли, как мы относимся к их высокомудрым потугам. Чем умней, как им кажется, они будут говорить, тем больше станем мы смеяться. Это как раз и будет нашей первой публичной демонстрацией. Пусть все увидят, что есть люди, которые смотрят на все совершенно по-другому, кто не позволит себя подмять под себя всяким там умникам. Мы должны показать всем, что ничуть не глупее их, но не с помощью всех их дурацких силлогизмов, а благодаря тому, что начисто отвергаем все их доводы. Они должнвы нас услышать во время своего диспута.
   - А по-моему это здорово! - восторженно воскликнул Илья. - Наконец-то мы громогласно заявим о себе. Эти преподаватели давно всех достали. Почему они изначально считают себя нас умней? Я что-то не замечал.
   - Браво, Илья! Ты все верно схватил. Предлагаю сесть всем вместе и в самые патетические моменты диспута громко смеяться. Посмотрим, как они на это прореагируют.
   - А может, не стоит это затевать, - вдруг произнес обычно больше слушавший, чем говоривший Сергей Ивлев. - Все относятся к этому диспуту очень серьезно. Пусть каждый сам решает, как ему себя вести. Разве не так?
   - Конечно, давайте молчать. Или лучше еще организуем хор восхищения. Я, кстати, уверен, что от желащих в нем участвовать отбоя не будет. Кого тянет в толпу, с тем нам не по пути. Запомните наш принцип: мы всегда плывем против общего течения. Иначе, зачем мы тут собираемся? Отправляйтесь на площадь, на народные гуляния, будете со всеми целоваться и обниматься. Пожалуйста, я никого не держу. Только уж потом свой вагон к нашему поезду не подцепляйте, он идет не по общему расписанию, составленному кем-то другим. Он идет туда и тогда, куда хочет только он и больше никто.
   Владислав осмотрел свое славное воинство и с удовлетворением констатировал, что его пламенная речь достигла своей цели и все почувствовали его правоту. Даже Ивлев и тот смотрел на него, если не восхищенно, то с не скрываемым уважением. Теперь следует закрепить победу и при этом не переиграть. Он не должен давить на них больше, чем они это могут ему позволить. Иначе возникнет обратная реакция, и ребята выйдут из под контроля.
   - В общем так, собираемся за полчаса до диспута и занимаем удобные места. Нас должны все видеть, пусть поймут, что в зале есть те, кто имеет на все собственные суждения. А теперь расходимся.
  
   Глава 43
  
   Большой зал был забит битком. Люди стояли в проходах, сидели на подоконниках. В президиуме находились трое: Разлогов, Шамрин и Каменский. Он и вел диспут. Судя по кислому выражению его лица, эта роль ему пришлась не слишком по нраву.
   Разлогов облачился в синий костюме и в рубашку с открытым воротом. Галстука он не одел. Шамрин был во всем черном, в рубашке со стоячим воротником, фасон, который часто носили священослужители. Тем самым он демонсративно подчеркивал свой официальный статус священника.
   Каменский уже пару минут тщетно пытался утихомирить зал. Особенно сильно шумела небольшая группка студентов, сидящая в первом ряду. Они то и дело что-то выкрикивали, размахивали руками и вообще вели себя агрессивно. Наконец после очередной попытки ему удалось все же успокоить собравшихся.
   Каменский встал.
   - Друзья, коллеги. Сегодня у нас знаменательное событие, два наших преподавателя сочли возможным вынести на ваш суд свои взгляды на некоторые важные вопросы бытия. В наше время публичное обсуждение философских вопросов происходит крайне редко, на моей памяти это первый случай. Хотя в прежние времена подобные события считались вполне обычным явлением. Мне кажется, давно настало пора реанимировать эту традицию, мы с вами свидетели того, что утихшая было идеологическая полемика снова набирает обороты. Человечество вступает в новую эпоху, и ему нужно обновлять свой идейный багаж. Это абсолютно нормальное явление, по моему глубокому убеждению, сегодня на земле нет ни одной идеи, ни одной доктины, будь то светской или религиозной, которую можно причислить к разряду окончательных и исчерпывающих. Все они носят в той или иной степени промежуточный характер. И по-видимому пройдет еще очень много времени, когда мы, земляне, быть может вплотную подойдем к обретению конечной истины. Но при этом никто не может быть уверен, что такое когда-нибудь все же случится. На мой взгляд, мы не знаем главного, какой предел в познании нам доступен. Или я бы сказал, разрешен. Поэтому призываю наших уважаемых участников диспута помнить об этом и проявлять уважение к позиции и взглядам другого. Это позволит вам как избежать крайних суждений, так и излишнего ожесточения. А теперь я намерен предоставить право на вступительное слов нашим диспутантам. Дмитрий Тихонович, вы как старший, не желаете выступить первым.
   - Спасибо, Григорий Валентинович. - Шамрин вышел к трибуне. Несколько мгновнеий он строго смотрел в зал. - Человек всегда искал Бога. Это заложено в его природе, как и стремление к счастью. Да и разве стремление к счастью на самом деле не являются теми же самыми поисками Бога. Только счастье ищем не в Нем, а в другом человеке или в какой-то локальной цели. И в том и в другом случае с помощью подобных суррогатов пытаемся заменить Его. Так уж по своему неразумению смотрим на мир. И в этом заключается наша беспредельная по масштабам трагедия. Трудно узреть Бога в простом смертном, земные страсти и соблазны застелают взор. Но одновременно с этим в всегда человеке жила страстная потребность преодолеть притяжение жизни земной и ограниченной во времени и обрести жизнь вечную и нетленную. Совместными ее поисками, хотя и каждый по своему, были заняты человечески ум и душа. Не зная подлинный образ Бога, люди населяли небеса, мир подземный и подводный невероятно разнообразным сонмом богов. Какой только вид они не приобретали: и животных, и людей с птичьими и зверинами головами и невиданных чудовищ. Не было народа, который бы не создал свою портреную божественную галерею. И это ли не свидетельство того, что Бог заключен в каждом из нас, что душа - это его неумирающая, вечная, как и Он сам, частица в человеке.
   В этой связи возникает вопрос: а почему Христос? Почему он стал тем Богом, который раз и навсегда указал нам единственно ведущий к небесам путь? Ведь столько предлагалось и предлагается других дорог. В Иисусе произошло великое соединение природы человеческой и божественной, сын земной женщины и Всевышнего слил воедино небеса и землю. Именно Он, пожертвовав своей земной природой и приняв мученический венец, тем самым явил не только свою божественную суть, но стал героем в человеческом понимании этого слова, примером для тысяч христиан, принявших во имя Его страшную смерть. И кровь этих невинных жертв, смешавших с кровью Христа, оросившей крест, на котором был распят, превратилась в тот цемент, что сделала несокрушимым здание христовой церкви. Величие христианства с самого начала заключалось в том, что оно не была религией господства, а являлась религией сострадания и милосердия не только к своим, но в равной степени и к безразличным к ней , и к врагам, и к злейшим и свирепейшим гонителям. И именно любовь, завещенная Христом, победила меч, милосердие оказалось сильнее силы. Человек реально обрел то, что столь жаждал, то, ради чего создавал все новых и новых идолов и богов. - он получил путь к спасению, к вечной блаженной жизни праведника. Позвольте на этом завершить краткое свое вступление.
   - Александр Владимирович, ваша очередь, - провозгласил ведущий.
   - Спасибо, Григорий Валентинович. Друзья! Однажды, а было это уже давненько, ко мне пришла странная мысль. Я задумался, а почему собственно на столь малюсенькой планете, как Земля, существует такое невообразимое многообразие минерального, растительного и животного мира? Почему человечество разделено на такое огромное количество рас, народов, племен, почему говорит на стольких языках и диалектах. Почему ум человека порождает такое разнообразие доктрин, религий, иных учений, почему мы напридумали такое множество богов, если признаем, что на самом деле Бог един? Но при этом каждый, как солдат знамя, оберегает своего личного Бога. Меня заданный самому себе вопрос так поразил, что я размышлял над ответом не один год. К каким же выводам я пришел?
   На мой взгляд, земля - один из тех конечных пунктов во вселенной, где находит завершение те лучи жизни или те импульсы, которые расходятся по ней из единого источника. Единство распадается на множество и, говоря образно, проливным и нескончаемым дождем обрушивается на нашу маленькую планету. Поэтому здесь сходятся в своем наиболее грубом и зримом проявлении все те противоречии, которые возникают во время этого магистрального пути от максимального единства к максимальной раздробленности мироздания. И так как мы имеем дело с величинами, достигших своих конечных, самых низких пределов, то все противоречия и конфликты обретают у нас непримиримый и жестокий характер. И любые мысли, доктрины, религиозные верования, которые мы продуцируем, несут в себе отпечаток этого нисхождения мирового духа в свою предельную точку, отпечаток всех существующих расхождений.
   Что же из этого следует? А то, что все наши философские и религиозные представления в своей основе очень далеки от истинных, они подчинены влиянию этого нисходящего потока и отражают именно этот конечный или низший уровень восприятия мирового духа. Пытаясь понять загадку, почему все без исключения мировые религии, толкуя о божественной любви, в своих реальных проявлениях демонстрировали и демонстрируют такую непримиримость и жестокость, такую враждебность друг к другу, я пришел к выводу, что это происходит именно по причине невероятной отдаленности их от своего первоисточника. Это приводит к огромным искажениям сознания. Я хочу особо подчеркнуть: речь вовсе не идет конкретно о христианстве, горячим адептом которого является мой оппонент, речь идет об уровне нашего сознания, а христианство это по сути дела случайная или вернее одна из случайных его форм. Существуют и другие, вам всем известные, их можно изобрести еще множество. Если мы сочиняем бесконечное количество сюжетов для своих книг и фильмов, то с той же плодовитостью можно придумывать религии и Богов. И по сути дела этим и занимались или, не побоюсь этого слова, развлекались философы всех времен и народов. Религия - это один из видов творчества, может быть, его особый вид, направленный на достижение не промежуточных, как, к примеру, искусство, а конечных результатов. Что и определяет как его специфику, так и нрав и характер тех, кто занимается этим своеобразным видом творчества. Авторы всех священных книг были по большому счету настоящими писателями, просто темы их сочинений являлся Бог и сотворение мира, взаимоотношение человеческого и божественного. Но все это не выходит за рамки искусства или философии. Дорога к Богу пролегает совсем в другом месте. Спасибо.
   Внезапно раздался громкий свист. Разлогов посмотрел в сторону освистывающих его и увидел, что звуки исходят от нескольких парней. Кроме Варяника, остальыне свистуны были ему незнакомы.
   - Хотите что-нибудь ответить, Дмитрий Тихонович? - осведомился Каменский. Его голос едва пробивался сквозь шум.
   - Разумеется, выпад моего коллеги просто нельзя оставить без внимания. Поражает тот апмломб, с которым высказывает мой оппонент свои измышления. В священных книгах не содержится ничего священного, они написаны каким-то второразрядными писаками, которые абсолютно ничем не отличаются от современных графоманов, творениями которых забиты все книжные магазины. Евангелисты, апостал Павел не несут в себе ничего божественного, что с того, что они излагают жизнь и деяния Спасителя, повествуют о событиях и эпизодов, которые выходят за рамки обыденности. Это все есть проявление их буйной фантазии, они предтечи современных писателей-фантастов, авангардистов, которые, дабы потешить публику и на том заработать, готовы придумывать все, что угодно. И все это говорит человек, претендующий на звание серьезного ученого, не хуже меня, остальных присутствующих знающий, что правдивость библейских текстов подтверждается из других источников, археологическими раскопками. Но что значат все эти факты, если они не встраиваются в собственную концепцию. Их можно проигнарировать, а вот абсолютно ничем не подкрепленным измышлениям тут же присваивается гриф истинности. В своей земной жизни Иисус совершал чудеса не потому, что хотел продемонстрировать свое могущество, а потому, что это был единственный способ завоевать доверие маловеров и сомневающих. Но неужели этого недостаточно, чтобы развеять все сомнения в Его божественном происхождении!
   - Мне недостаточно, ибо я не верю в чудеса Христа. И дело не в самом Христе, а в том, что Бог не демонстрирует свое существование таким, мягко говоря, примитивным образом, способным поразить разве что невежд и детей. У него совсем иные цели и проявляет он свое присутствие в мире совсем иначе. Все, что говорил Христос при всем великолепии им сказанного, однозначно свидетельствует о том, что Он был далек от понимания как божественного замысла, так и божественного мироустройства. Я смотрю на его фигуру, как на типичное проявление искажения мирового сознания в силу его падшести. Возьмем хотя бы такой пример. Иисус является символом печального или даже трагического духовного начала. Но почему он столь печален? Да, потому, что с самого начала своей проповеднеческой деятельности, сознательно или подсознательно понимал, что не ведает подлинного пути. В этом-то и заключалась его трагедия. Но на самом деле, и это между прочим прекрасно знают мистики, выход на божественный уровень связан с переживанием неземного блаженства. Бог открывается тем, кто способен к наслаждению и радости, а не к горестям и печалям. Разумеется, не в нашем примитивном понимание смысла этих слов. Что же касается печали и горести, то это тупиковый путь, он никуда не ведет, а свидетельствует о том, что восхождение мирового духа в данном месте полностью заблокировано по той простой причине, что эти чувства сопряжены с потерей энергии, в то время, как выход на божественный план возможен лишь при ее концентрации в восходящем потоке. Именно в этом заключается коренная ошибка многих религий. Когда буддисты говорят о нирване, то далеко не все из них осознают, что кроме нирваны просветления существует нирвана окаменения. И чаще всего она и становится конечной станцией на этом маршруте. Я вовсе не утверждаю, но и не могу отделаться от мысли, что Христос вовсе не сын божий, а порождение сатаны. Думаю, все слышали фразу о том, что сатана хочет, чтобы люди думали будто он не существует. Но почему бы ему не сделать дальнейший шаг и не явить себя людям в божьем образе. Между прочим, сам Христос говорил о том, что по плодам вы узнаете его. А каковы плоды? Я не хочу напоминать о сотнях тысячах Его именем уничтоженных, о разрушении целых цивилизаций, только по той причине, что создавшие их люди поклонялись другим богам. Главное в другом, нет не только никакого продвижения по пути поиска божественного, все давно застыло и окаменело, превратилось в лишенный смысла обряд. Какие цели преследует церковь, куда ведет свою паству? В никуда. Вернее, она и в никуда не желает ее вести. Церкви нужна только власть и все делается исключительно ради нее. И она просыпается от своего летаргического многовекового сна только в те моменты, когда этой власти что-нибудь угрожает. Но хочу подчекнуть еще раз: я вышел на эту трибуну не ради того, чтобы подвергнуть критике христианство, да и любую другую конфессию. И я очень сожалею, что приходится вести дискуссию в таком ключе. Свою задачу я усматриваю в другом: настала пора осознать, что между Богом и человеком нет никакого расстояния, что на самом деле это одна и та же субстанция, только пребывающая в разном состояние, как, к примеру, вода и пар. И задача религии в том и заключается, чтобы одно привести к другому, найти тот реальный путь, который ведет к этой великой цели.
   Снова раздались негодующие крики и свистки. Однако на этот раз их производили не только сидящие в первых рядах юнцы, выкрики доносились и из других секторах зала. Но если у этой группе ощущалось организационное начало, то остальные протестовали по зову души. Правда таких было совсем немного, буквально единицы.
   Каменский уже не пытался ни успокоить, ни перекричать зал. Он просто повернулся к Шамрину, предоставляя ему слово.
   - Мудрость божья бесконечна! - прокричал Шамрин в зал, который, словно море во время шторма, становился с каждой миной все более неспокойным. - Она не боится никаких нападок, никаких искажений. Она раскрывается только тому, кто чист сердцем, кто до конца смирил свою гордыню. Ибо нет страшней греха, чем гордыня. Из нее, как из отравленного и загрязненого источника вытекают все мутные и ядовитые потоки заблуждений. Гордыня поощряет людей не смиряться перед божественной истиной, а искать свою, отличную от нее. И перед нами ярчайший пример того, в какие опасные дебри заводит она. Сколько душ было загублены по ее вине. Скольких она направила по неверному пути и затем погубила.
   Я произношу эти слова с огромной горечью и сожалением, ибо предвижу печальную судьбу моего оппонента. Вы полагаете, что он просто высказывает перед вами свои мысли. Ошибаетесь, на самом деле он мостит себе дорогу к своей погибели. И после нашего диспута непременно стану молиться за спасение его, за то, что Господь помог бы избавиться ему от своих ошибок и пагубных заблуждений и наставил бы на путь истины. Неиссякаемое величие Христа в том и состоит, что он завещал относиться к врагам своим так же, как и к друзьям, ибо нет на небесах между ними разницы, у всех бессмертные души, порожденные одной великой душой.
   Послышались одобрительные хлопки, но весьма слабые и непродолжитенльные. Всех интересовало, что ответит Разлогов.
   - Давайте попробуем выяснить, почему известные нам конфессии приобрели нынешний вид и что есть на самом деле подлинная религия? Сначала попытаемся разобраться с первым вопросом. Я уже говорил, что хотим мы того или нет, но находимся в конечной точке нисхождения мирового духа. Между прочим, это легко доказать. Человеческое тело - это на самом деле модель мироздания, который включает все существующие по крайней мере основные планы: от низшего до высшего. Схема этого плана запечатлена в чакрах. Каждая из них связана с одним из уровней миропорядка. Вряд ли кто-нибудь станет спорить, что наиболее сильно выражена в человеке сексуальная функция, которая является не только основой вообще его существования, но лежит в основании его психолоии. За сексуальную функцию в той или иной степени отвечают две чакры: муладхара-чакра и свадхистана-чакра.
   Я не собираюсь читать лекцию и значение чакр, тем более это хорошо известно, как минимум, несколько тысяч рек. Хочу только подчеркнуть: острие всех религий не случайно обращено против секса. Их адепты всегда правильно понимали, что секс препятствует духовному развитию, так как расходует на свое обслуживание столь существенную часть получаемой человеком космической энергии, что на дальнейшее продвижение по восходящему пути ее уже не хватает. А потому всячески пытались изгнать его из жизни. Но при этом не понимали, да как мне кажется не понимают до сих пор, что они не изгоняют его, а загоняют в подсознание, где он становится доминирующем элементом. Просто сексуальная энергия со знаком плюс меняется на знак минус, приобретая извращенный и садисткий характер. Ибо садизм - это прооявление не реализованной сексуальной энергетики. И все костры инквизиции, другие преступления во имя религии во многом возникли как раз по этой причине. Те, кто сжигали еретиков, соершали другие злодения были переполнены не находящим выхода сексом. То были глубоко несчастные люди, судорожно ищущие дорогу из тупика, куда сами себя и загнали. Жестокость, непримиримость и являлось таким извращенным выбросом скопившейся сексуальной энергии.
   Так вот, все религии - это попытка, говоря условным языком, перескочить одним прыжком из первой чакры в самую последнюю. Стоит ли говорить, что она заведома обречена на неудачу, потому что физиология этого процесса требует прохождение энергии по всей дистанции. А раз прямой путь не достижим, необходимо найти ему замену. Но так как это невозможно, потому что этот путь один, то все конфессии обречены создавать свою концепции на основе низших чакр, ибо к высшим н в состоянии пробиться. Отсюда такая ожеточенная борьба против секса, так как на нем и основаны. И между прочим, смерть Иисуса Христа связана именно с этим обстоятельством. Он сознательно или подсознательно понял, что все его попытки преобразовать мир не имеют шансов на успех, и ему ничего не оставалось сделать, как отдать себя на заклание. Его смерть - символизирует тупик, а вовсе не искупление грехов всего человечества, ибо согласно божественному закону каждый человек сам искупает свои грехи. И никто за него сделать это не дозволено.
   Думаю, что тепреь понятно, что же представляет из себя подлинная религия. В основе мироздания лежит энергия, вернее энергия-сознание, так как это на самом деле это разные проявления одного явления. И когда меняется энергетический уровень, изменяется и уровень сознания и наоборот. И как ни странно, духовное развитие человека на самом деле является чисто материальным процессом, потому что напрямую связана с изменением энергетики человеческого тела, переход с низших уровней на более высокие. А значит, и подлинная религия - это восходящее движиние по энергетическому столбу. Понятно, что пока очень немногие, буквально единицы способны к таким усилиям. Чтобы начать энергетический рост, требуется полная перемена всех наших воззрений, отказ от всего того, с чем привычно у нас ассоциируется наша индивидуальность. Не преувеличивая, можно сказать, что речь идет о создание новой личности. Несравненно легче сходить ненадолго в церковь, мечеть, синагогу, пагоду и помолиться, а затем со спокойной совестью от выполненного долга вернуться к повседневным делам. Что из того, что после такого посещения абсолютно ничего ни в вас, ни в мире не изменилось. Но именно это как раз и требуется священнослужителям всех конфессий, так как такой верующий непременно будет приходить за покупкой Бога, словно в магазин за картошкой, в культовое сооружение снова и снова. А значит их служителям обеспечена работа и власть. Человек, начавший собствеенное восхождение не нуждается ни в молитвах, ни тем более во всей этой в равной степени грандиозной и бесполезной надстройкм между человеком и Богом.
   Можно сказать, что каждый уровень сознания рождает свою религию. Низший уровень порождает так называемую низшую или доктринерско-бюрократическую религию с усложненной и запутанной теоретической моделью, с разветленной церковной иерархией, с доминированием идеей власти Бога, а в реальной действительности - клира над человеком. В этой религии Бог и человек полностью разделены, между ними непреодолимая пропасть. Бог нависает над ним, как гильотина над головами приговоренных к смерти, в любой момент готовый опуститься на них. Истинная религия другая, да и вообще, на самом деле это и не религия, это трудное, но и захватывающее путешествие по планам сознания, когда перед человеком последовательно открывается вся иерархия строения Вселенной, появляются такие возможности, о которых он не имеет в обычном состоянии даже отдаленных представлений. По большому счету, может быть, только ради этого и стоит жить. Эта та подлинная свобода, о которой мы столько мечтаем, как сказал один древний философ: свобода от самого себя.
   Как мне представляется, я сказал все, что хотел сказать сегодня. Спасибо, что вы выслушали меня.
   Несколько мгновений в зале висела тишина. Затем она разорвалась громом аплодисментов. Некоторые вскочили со своих мест и подбежали к трибуне. Шамрин хотел выступить, он поднялся со стула, стал что-то говорить, но напоминал рыбу, открывающую рот, но не издающую ни звука, так как стоявший в аудитории шум поглощал все его слова. Поняв это, он быстро вышел в коридор.
   Разлогов, окруженный людьми, немного растерянно улыбался. Внезапно он почувствовал, как кто-то пристально смотрит на него. Он поднял глаза и встретился со жгучим взглядом Антона Богородского. Несколько мгновений они глядели друг на друга, затем молодой человек опустил голову и поспешно стал пробираться к выходу.
  
   Глава 44
  
   Разлогов шел по коридору в плотном кольце людей. Многие были возбуждены, одни что-то кричали, одни хотели пожать ему руку, одним было достаточно дотронуться до него. Какой-то юноша вдруг вынырнул прямо перед самым его носом и иступленно закричал: "Вы наш новый пророк, ведите нас за собой".
   Разлогов чувствовал разочарование, весь этот нездоровый ажиотаж был ему неприятен. Эти люди так и не поняли главного, что те, кто устремляются за пророком, никогда ничего не достигают. Вместо того, чтобы изучать себя, искать свой путь, копируют его поведение и мысли, слепо следуют его учению, надеюсь через него приобщиться к тем истокам, из которых оно вытекло. А на самом же деле возникающая на этой основе доктрина не имеют с ним, кроме слабого внешнего сходства, ничего общего, а лишь отражает их убогие представления о ней. Не зря же сказано: не создавай себе кумира. Но люди упрямо совершают одну и туже ошибку, им хочется поклоняться, любить и подражать, вот они и, сами того не понимая, находятся в постоянном поиске того, кто бы мог стать для них таким человеком. Нарекают его миссией, возводят в сан бога, а сами при этом скатываются еще ниже, чем были раньше. Вот и получается, что его выступление, кроме вреда, ничего не принесло. Чтобы не говорилось, все бесполезно, все вновь и вновь возвращается на круги своя. И как разорвать эту порочную круговерть, он должен честно себе признаться, что не знает.
   Внезапно он увидел Анну. Она шла в стороне от этой восторженной толпы и ему показалось, что у нее грустный вид Она понимает, что сейчас происходит, и жалеет его, жалеет не потому, что он потерпел неудачу, а потому, что ему никогда не одержать победу.
   Наконец Разлогову удалось отбиться от восторженных поклонников и остаться одному. Он вышел на улицу. Было прохладно, утром ударил первый морозец, и воздух был пропитан его свежестью. Разлогов несколько раз жадно глотнул его.
   Из здания вышли Палий и Ольга. Они шли рядом, но ему показалось, что их разделяет какое-то незримое расстояние. Кажется, они поссорились, мелькнула у него мысль. Но из-за чего?
   Они подошли к нему.
   - Я тебя поздравляю, ты был великолепен, - проговорил Палий. - Не оставил от Шамрина даже мокрого места. Так и надо этому святоше.
   - Я не преследовал такой цели, - отозвался Разлогов.
   - Значит, это побочный результат твоего выступления, - засмеялся Палий.
   Разлогов посмотрел на жену, она выглядела хмурой и недовольной.
   - С тобой все в порядке? - спросил он.
   - А ты как думаешь. Ты же обещал.
   Он понял, что она имеет в виду.
   - Давай поговорим об этом позже, - предложил он. Ему не хотелось при Палии обсуждать внутрисемейные дела.
   Ольга, соглашаясь, едва заметно кивнула головой.
   Втроем они направились к выходу из студенческого городка.
   - Ты вскоре станешь очень популярным, - заметил Палий. - В зале было немало журналистов, в том числе и из центральных изданий. А так же иностранные корреспонденты. Я видел, они все тщательно записывали.
   - Не в этом деле, - сказал Разлогов. - Меня волнует то, что многие так и не поняли подлинного смысла того, что я говорил. Журналисты будут выставлять меня глашатаем новых истин. А я не хочу ничего подобного. Я не гожусь для этой роли. Я лишь хочу чуть-чуть сдвинуть глыбу всеобщего мыслительного одеревенения. Удивительны не те мысли, что я высказываю, а удивительно то, что люди воспринимают их за новое откровение. Хотя все это невероятно очевидно, все необходимые знания об этих вещах можно почерпнуть в сотнях книгах. Но они словно бы закрыты непроницпемым занавесом от миллионов умов. Вот что поражает, Валера.
   - А меня как раз это не поражает, я считаю это вполне закономерным явлением. Таков средний человек; ему что ни говори, он все переделывает под свой уровень, на свой лад так, как ему удобно воспринимать. И их не переделаешь, по крайней мере при нашей жизни. Так зачем ставить невыполнимые задачи. Воспринимай реальность спокойней. Радуйся, что ты ушел гораздо дальше их. Разве плохо чувствовать себя выше толпы?
   - Плохо. Я чувствую себя не выше толпы, я чувствую себя ненужной толпе.
   - А восхищение, а восторг?
   - Это все быстро проходит, как дым их трубы, и ни к чему не ведет. Я бы хотел, чтобы мое выступление породило бы молчание и сосредоточенность. Они же просто услышали нечто непривычное, что и вызвало у них такую бурю эмоций. А твои журналисты превратят диспут в очередную сенсацию. А на следующий день появится новая сенсация - и все забудят предыдущую. Вот собственно и весь результат.
   Палий пожал плечами.
   - Ты смотришь на все чересчур пессимистично. Конечно, ты в чем-то прав, но нельзя же надеяться с помощью одного выступления перевернуть весь мир. Но я наблюдал за залом, там были и те, кто воспринимали твои слова именно так, как ты говоришь: молча и сосредоточенно. Рядом со мной сидела Анна Маковеева, периодически я поглядывал на нее, она вся ушла в себя.
   - Кто такая Анна Маковеева? - поспешно спросила Ольга.
   - Его студентка, - ответил Палий. - Да вот она идет, - показал он на девушку.
   Ольга посмотрела на нее и узнала ту самую девушку, с которой разговаривала в монастыре.
   Они вышли из городка и подошли к автобусной остановке.
   - Ну я поехал, - сказал Палий. - Этот день когда-нибудь войдет в историю философии.
   Палий уехал, они же пошли пешком, почти не разговаривая. Миновав лесопарк, вышли к своему дому.
   Они вошли в квартиру. Дети были еще в школе.
   - Ты хочешь есть? - спросила Ольга.
   - Знаешь, как ни странно, очень хочу. Этот диспут пробудил во мне зверский аппетит. Это еще один его побочный эффект, - вспомнил он слова Палия.
   - И не самый плохой. Сейчас накормлю.
   Разлогов ел, Ольга же наблюдала за тем, как поглощает он пищу. Ей не хотелось начинать этого разговора, но и не начать его она не могла. Все внутри нее кипело от негодования. К тому же еще этот хитрый Палий, она не сомневается, что он прекрасно осознает, чем для Саши все это может обернуться. Но вместо этого подливает масла в огонь.
   - Саша, ты помнишь, что ты мне обещал, когда мы ехали сюда.
   Он перестал есть и поднял голову.
   - Помню.
   - Что теперь будет?
   - Не знаю.
   - Нет, знаешь.
   - Ну хорошо, предполагаю.
   - Но ты же понимал, к чему это ведет, когда предлагал провести этот диспут.
   - У меня не было выбора, меня спровоцировали. Я больше не мог отмалчиваться.
   - А что будет с нами, куда мы теперь направимся.
   - Но нас пока никто не выгоняет.
   - Это дело времени. Ты не должен был так поступать. Ты нарушил свое обещание.
   - Ты права, нарушил. Но правильно сказать, что я не должен был давать тебе такого обещания.
   - Значит, у нас нет шансов.
   - Шансов на что?
   - На то, что мы будем жить как все нормальные люди, спокойно, без потрясений, без бесконечных перездов. Мы живем как цыгане, нам не хватает только кибиток и сходство будет полное.
   - Мне кажется, что на этот раз все может обойтись, - впрочем, без большой уверенности произнес Разлогов. - Здесь хороший декан, он понимает что к чему.
   - Я наблюдала за ним, если на него как следует надавят, он ничего для тебя не сделает. Он слабый и уступчивый человек, он хочет, чтобы хорошо было бы всем. А так не бывает.
   Разлогов не мог не отметить, что жена дала Каменскому исчерпывающую характеристику. Просто поразительно, как хорошо раскусила она его за столь короткий срок.
   Он встал и обнял ее.
   - Но что поделать, так уж получилось. Я не знаю, как все это удержать в себе. Мысли и чувства рвутся на свободу, как птица из клетки. Я призван обнородовать все это. Могу лишь посочувстоввать, что тебе не повезло с мужем.
   Ольга почувствовала, что тронута его раскаянием. Он прав в том, что в каком-то смысле не виноват. Нет ничего труднее для человека, чем идти против своей природы.
   Внезапно раздался сильный звон разбитого стекла и в кухню влетел увесистый камень. Он едва не задел голову Ольги, упав к ее ногам.
   - Вот еще один побочный результат твоего диспута, - сказала она.
   Ольга закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Разлогов растерянно стоял рядом, не зная, как утешить ее в такой ситуации. Квартира же быстро заполнялась потоками холодного воздуха, который, казалось, только того и ждал, чтобы ворваться в нее.
  
   Глава 45
  
   Разлогов уже на следующий день почувствовал, как изменилось вокруг него атмосфера. Причем, она была совершено разная. Если одни сторонились его, как чумного больного, то другие, наоборот, радостно бросались ему на встречу, горячо пожимали руки, говорили восхищенные слова.
   Ему же было неприятно и то и другое, больше всего он хотел, чтобы его бы оставили в покое. Ну был диспут, каждый изложил свою позицию, затем все тихо и мирно разошлись. Вот на этом бы следовало и закончить эту эпопею. Тем более ничего особенного не случилось, мир не перевернулся, а находится точно в таком же положении, никто не убит, все живы и здоровы.
   Более всего Разлогова беспокоила позиция Каменского. Он него зависело, если не все, то многое. Он понимал, что декан оказался в не простой ситуации, теперь на него будут давить разные силы. И ему окажется не просто устоять против их натиска.
   Если бы не Ольга, если бы не устроенная ею вчера истерика, которая началась сразу же после того, как в окно влетел камень, он бы не стал ничего выяснять. Но она сама просила поговорить с Каменским. Хотя Разлогов не совсем понимал смысл этого разговора. Стоит ли лезть на рожен, да еще прямо сейчас, когда не остыли пушки, принимавшие участие в сражении.
   Когда Разлогов вошел в кабинет декана, то по лицу его хозяина заметил, что тот не слишком рад посетителю, у него даже промелькнуло выражение растерянности.
   - Это вы, Александр Владимирович. Раз уж пришли, проходите.
   - Может быть, я не во время?
   Каменский усмехнулся.
   - Садитесь. Вы выступили блестяще. - Однако его голос прозвучал как-то безрадостно.
   - Спасибо, ваша оценка дл меня очень важна и лестна.
   Каменский махнул рукой.
   - Ерунда, что я могу особенного сказать. Я давно по большому счету только администратор.
   Разлогову показалось, что в этих словах кроется какой-то скрытый смысл.
   - Вы не справедливы к себе. Я знаю ваши работы...
   - Бросьте, Александр Владимирович, все это вчерашний день. Вы были правы на все сто процентов, когда заявляли, что нельзя стоять на месте, надо двигаться, идти вперед.
   - Но я имел в виду совсем не вас! - горячо запротестовал Разлогов.
   - А я имею в виду себя. Да, совсем запамятовал, что за дело вас привело ко мне?
   Разлогов вдруг почувствовал нерешительность. Не в его характере идти окольными путями, выяснять, кто и что о нем думает и как это отразится на его карьере.
   - Я хотел у вас спросить, что мне делать?
   Каменский словно бы застыл на месте. Он сидел неподвижно и смотрел в сторону от Разлогова.
   - Я не совсем понимаю ваш вопрос.
   Разлогов был уверен, что вопрос он понял отлично.
  - Не все довольны моим выступлением, в том числе и влиятельные особы. Сейчас мода на церковь, руководство страны не пропускает ни одного праздника, чтобы не отметится в храме. А тут такое.
  - - Вот вы о чем. - Голос Каменского прозвучал непривычно сухо. - Что вы беспокоетесь, сейчас не те времена, каждый имеет право на свое личное мнение.
   - Я могу в полном объеме продолжать занятия?
   - Разумеется.
   - А если?..
   - Если что? - Каменский вздохнул. - Если кто-то потребует вас убрать?
   - Что-то в этом роде.
   - Я буду категорически против.
   Разлогов почувствовал некоторое облегчение. Хоть какая-то определенность. Есть чем обрадовать Ольгу. По крайней мере на данный момент ему ничего не угрожает.
   - Послушайте, Александр Владимирович, конечно, ситуация не простая, вы сами настраиваете против себя определенные силы. Но я думаю, что когда-то это должно было случиться. Консервация некоторых идей и традиций в обществе зашкаливает за все мыслимые и немыслимые отметки.
   - Я рад, что вы так думаете.
   - К сожалению, то, что я думаю, имеет мало значения. Всегда важно то, что думают люди, наделенные большой властью. Вам надо перетянуть их на свою сторону.
   Разлогов подумал об Сурове. Но каким образом это сделать?
   - Это не так, Григорий Валентинович. Важно, чтобы каждый бы отстаивал свою позицию. Тогда им нас не сокрушить.
   - Хорошо, Александр Владимирович, я вам сказал все, что мог.
   Разлогов понял, что это сигнал о завершение беседы.
   - Я надеюсь, что все обойдется, - сказал Каменский скорей для себя самого, нежели чем для своего собеседника.
   Погруженный в свои невеселые мысли, Разлогов вышел из кабинета.
   - Александр Владимирович, можно с вами переговорить?
   Разлогов поднял голову и увидел прямо перед собой юношу. Его лицо было ему знакомым, хотя ни имени, ни фамилии его он не знал. Пару раз видел этого молодого человека на своих лекциях.
   - Да, пожалуйста.
   Юноша замялся. Разлогов понял его затруднение.
   - Давайте найдем свободную аудиторию и по общаемся, - предложил он.
   Аудиторию нашлась быстро.
   - Так что вы хотели мне сказать? Только для удобства беседы скажите сначала как вас зовут.
   - Вадим Соболев. Я учусь на третьем курсе математического факультета.
   Теперь Разлогов вспомнил, что слышал эту фамилию. Об ее носителе говорили, как о падающем большие надежды математике. Что же понадобилось этому юному дарованию от человека, имеющего об этой науке самые общие представления?
   - Я говорю не от себя лично, мне поручили связаться с вами, - сказал Соболев.
   - Вот как. И кто поручил?
   - Я представляю общество: "Новое мышление".
   - Никогда о нем не слышал.
   - Оно создано совсем недавно, а создали его вы, - выпалил Соболев.
   - Я? - изумился Разлогов. - Кажется, я еще не полностью потерял память и не помню, чтобы был бы причастнен к столь славному начинанию.
   Молодой человек кивнул головой.
   - Его создали мы, но создали под влиянием ваших лекций.
   - Теперь более или менее понятно. И чем вы собираетесь заняться?
   - Менять структуру мышления, а на основе ее - и все общество.
   - Планы громадные. А что вы хотите от меня?
   - Мы предлагаем ывм возглавить наше движение.
   Разлогов почувствовал замешательство. Предложение было столь неожиданным, что он сразу не нашелся что сказать.
   - И каким образом вы намерены добиваться поставленных целей? - спросил он.
   - Не думайте, нас на самом деле не так уж мало. И не только студенты из нашего университета, есть ребята и из других городов. Мы отбираем самых лучших, самых талантливых, способных мыслить по новому. Наша задача - завоевывать лидерующие позиции по всех сферах общества. И когда мы накопим достаточный потенциал, то тогда предложим ему новую программу. И заставим принять ее.
   - Что означает: "заставим". Силой?
   - Не совсем. То есть в каком-то смысле силой. Потому что новые идеи не могут быть приняты, если их не заставить принять. Сопротивление будут огромным. Вот потому-то мы и хотим занять основные ключевые позиции в стране. А потом и не только в стране... Люди идут за теми, кто наверху, даже если им не всегда это хочется. - Соболев выжидающе посмотрел на Разлогова.
   - Но зачем вам все это нужно?
   Несколько мгновений Соболев сосредоточено молчал.
   - Мы не желаем жить в мире, где господствуют идиоты со своими идеями, религиями, установлениями, обычаями. Нам надоело смотреть, как эти люди без конца повторяют одни и теже мысли. Все, что они проповедуют, это самый настоящий исторический хлам. Пора все это выбросить на свалку. И мы сделаем это. Разве вы не добиваетесь того же самого?
   А чего я в самом деле добиваюсь, вдруг возник у Разлогова вопрос. Странно, но за все это время он ни разу не задавал его себе. К нему приходили мысли, он излагал их, а вот о том, какое они способны оказать воздействие на окружающий мир, чем это может однажды обернуться, по-настоящему не задумался. А вот у этих ребят, судя по всему, совсем иной подход, они ставят перед собой конкретные цели.
   - Может быть, - неопределенно ответил Разлогов. - Но какую вы отводите мне роль?
   - Вы станете идейным лидером и вдохновителем нашего движения. Нам нужен именно такой человек, как вы. У вас есть не только нужные нам идеи, но вы умеете убедительно их провозглашать, так, чтобы в них поверили бы. А мы станем претворять их в жизнь.
   - Любопытное разделение труда, - пробормотал Разлогов.
   Соболев, соглашаясь, кивнул головой.
   - Вместе мы добьемся всего. - Он как-то странно взглянул на преподавателя. - И для вас это шанс. Зачем вам нужны все эти идиоты? Они никогда вас не поймут.
   А ведь это действительно шанс. В этом Соболеве ощущается не по возрасту большая целеустремленность и убежденность. И, наверное, те, кто стоит за ним, похожи на него. Кто знает, если опереться на таких ребят, в самом деле можно добиться многого. Он наконец вырвется из злополучного круга, избавиться от унизительной зависимости от невежественных и злокозненных людей, перед которыми вынужден унижаться, как только что перед Каменским. А эти ребята обеспечат ему поддержку и защиту, а следовательно столь желанную независимость. И вовсе нельзя исключить, что будущий мир принадлежит именно им. Когда-то должно же это случиться и на смену всей этой косной человеческой массе прийти совсем новые люди, способные мыслить свободно и творчески. И он станет знаменем этих перемен, полководцем нового войска, одерживающего одну победу за другой.
   - Спасибо за предложение, Вадим, поверьте мне очень лестно, что вы обратились с ним именно ко мне, но оно мне не подходит.
   - Но почему? - удивился он.
   - Понимаете, вы мне предлагаете стать нечто вроде пророком нового движения. А мое изучение вопроса о роли пророков в истории дает однозначно негативный ответ. Даже у тех пророков, которые провозглашали правильные идеи, все равно ничего хорошего не получальсь. А плохое выходило повсеместно.
   - Но почему?
   - Те, кто воспринимали их идеи, делали это на своем уровне и приспосабливали их под себя. В итоге же получалась, что оболочка вроде бы таже самая, а внутреннее содержание совершенно иное. Может быть, в вашем случае будет не так, не знаю. Но рисковать не хочу. Не желаю стать еще одним пророком, породивший еще одно лжеучение. Хватит с них нас.
   - Но что же нам тогда делать? - не без растерянности и досады проговорил Соболев.
   - Попробуйте сами, может, что и получится. Только учтите ошибки прошлого. Да и не верю, что с помощью движения можно преобразовать мир. Создать еще одну утопию - да. Как-то это все должно происходить по иначе. Пока в каждом отдельном человеке не пробудится понимание необходимости перемен, пока в нем не созреет желание выйти ищ своего привычного кокона, ничего реально нельзя изменить.
   - Но на это же потребуется тысяча лет! - воскликнул юноша.
   - Тысяча лет, это вы слишком оптимистичны, - улыбнулся Разлогов. - По моим прикидкам гораздо больше. Но куда вы, собственно, торопитесь, раньше или позже, но, я надеюсь, это произойдет.
   - Но нас-то уже не будет! И что же всю жизнь прожить при этом маразме?
   - Вот видите, вы думаете, что вас не будет. В этом-то и беда человека, он всегда хотет успеть сделать за жизнь то, чего успеть сделать ну никак нельзя. Поэтому придумывает без конца теории по срочному мироустройству. Пока мы с вами не поймем, что мы вечны, до тех пор будем создавать придумывать губительные утопии. Утопия - это и есть способ опередить время. Но в том-то и дело, что это абсолютно невозможно. Его можно устранить, ему можно подчиниться, но его нельзя опередить.
   - Что же тогда делать? - В голосе Соболева впервые за весь разговор прозвучала грусть.
   - А вот это как раз тот вопрос, на который я, честно говоря, никогда не знал ответа. Единственно, что могу посоветовать - это просто жить в соответствии со своими взглядами, по возможности не отступать от них ни при каких обстоятельствах. Это всегда приносить хоть какой-то, но результат.
   - Но не тот, на который мы надеемся.
   - Что делать, не создавайте иллюзии, не будете чувствовать себя обманутыми ими. Я понимаю, что вас разочаровал, но, согласитесь, что лучше разочаровать, чем обмануть. Когда-нибудь вы оцените этот наш разговор.
   Соболев посмотрел на Разлогова. В его взгляде не было уже того блеска решимости, который Разлогов заметил в первые минуты встречи.
   - Извините, до свидание, - пробормотал он.
   Разлогов остался один в аудитории. Он сознавал, что только что преодолел одно из самых сильных искушений в жизни. Он не сомневался, что совершил бы роковую ошибку, приняв это предложение. Но ошибку, которая могла бы создать на долгие годы прочное положение ему, и его семье. Таких примеров история знает тьма. Но он нисколько не жалает о принятом решении, оно было бы против его совести, его взглядов и устремлений. Это бы явилось предательство самого себя. И все же иногда бывает грустно и от правильных поступков.
  
   Глава 46
  
   Впервые за все время их весьма странных отношений Богородский сам нашел Шамрина. Он всегда выглядел не слишком веселым, но таким понурым он Антона еще не видел. Впрочем, Шамрин отлично понимал мысли и чувства молодого человека.
   Они нашли свободную аудиторию. Шамрин особо тщательно закрыл дверь, но прежде посмотрел в коридор, не видел ли кто-нибудь, как они зашли сюда. Но там было пусто.
   Шамрин подошел к Богородскому и положил ему руку на плечо. Тот поднял опущенную голову.
   - Ты расстроен? - мягко спросил Шамрин.
   Антон кивнул.
   - Ты считаешь, что я потерпел поражение?
   - Так говорят все.
   - Меня не интересует, что говорят все. Меня волнует только, что думаешь ты.
   - Я согласен с ними, - тихо ответил Богородский.
   - Жаль, а я-то думал, что ты сумеешь понять.
   - Что понять? - встрепенулся юноша.
   - Мы не можем потерпеть поражение. Гонения и неудачи делают нас только сильней, вселяют в нас новые возможности отстаивать Его дело. Если какой-то пустяковый спор, пусть и закончившийся не в нашу пользу, способен поколебать твою веру, какая же ее цена, чего стоит она? Он всего лишь умник, способный плести кружева из плестительных мыслей. Но ему не сияет тот свет, который сияет тебе, мне. Ты же ощущаешь его?
   - Да.
   - Тому, кто ощущает этот свет, не нужны никакие аргументы, этот свет неизмеримом выше всех доводов рассудка. А тот, кто его не видит своим внутренним взором, вынужден изощряться и поносить Того, кто явился миру воплощением добротый и милосердия. Скажи, Антон, разве не важнее пример доброты и милосердия всех доводов за и против.
   - Важней!
   - Вот видишь. Так кто же потерпел поражение: тот, кто все время ищет и никогда ничего не находит, или тот, кто давно уже нашел и ничто не способно поколебать крепость его веры?
   - Как я сам этого не понял! - воскликнул Антон.
   - Не расстраивайся, это случается не сразу. Но помнишь ли ты, что сказал он о Спасителе?
   - Да, это было омерзительно!
   - И это прозвучало в аудитории, где сидели молодые люди, твои товарищи. Сколько яда в тот момент проникло в их души и сознния, как много людей навсегда отвернутся от Него. В тот момент он убил одним выстрелом сотни людей, убил их надежду на спасение. Как ты полагаешь, можно ли такое простить?
   - Ни за что!
   - Готов ли ты постоять за дело христово?
   - Да!
   - Даже в том случае, если тебе придеться совершить нечто такое, что противно твоей душе?
   - Я согласен!
   Несколько мгновений Шамрин пребывал в неподвижности. Затем растегнул сумку и достал какой-то завернутый в белую материю предмет. Поддержав его в руках, протянул его юноше.
   Антон принял предмет и стал медленно разворачивать его. На белом фоне материи четко выделялся черный пистолет.
   Антон посмотрел на Шамрина.
   - Я сделаю это, - медленно проговорил он.
   - Это богоугодное дело. Так хочет Он. - Шамрин перекрестил юношу. - Я благославляю тебя на подвиг во имя веры.
  
   Глава 47
  
   Всю жизнь Каменский пытался лавировать. К этому своему свойству он относился, как философ. В мире. где сплетено в единый узел множество противоречий, диаметрально противоположных интересов, который населен столь разными по развитию и взглядам людьми, такая тактика неизбежна. Более того, в большинстве случаев целесообразна, только с ее помощью можно добиться чего-либо положительного. Иначе не дадут, уничтожат на корню. Человек так устроен, что склонен отдавать предпочтение всему консервативному, затхлому. Следование традициям ему подменяет поиск истины, а всякий отрыв от них достигается с помощью больших усилий. Но при этом Каменский отдавал себе отчет в том, что сам он на такие усилия не способен, будучи вполне смелым и раскованным в мыслях, всегда проявлял осторожность в поведение.
   До сих пор он не мог до конца понять, почему все же предложил пригласить тогда Разлогова, хотя уже тогда понимал, какую опасность это представляет. Но прежняя осторожность вдруг отступила от него, он вдруг почувствовал, что надо на что-то решиться. Скорей всего то был вызов самому себе.
   Но сейчас Каменский все больше жалел о тогдашнем порыве. Разлогов зашел слишком далеко, он не думает о других,не хочет принимать во внимание, что в столкновение, которое после диспута стало неизбежным, может пострадать не только он. Последствия могут быть очень большими. Разлогов столкнул камень с горы и никто не знает, какой по силе камнепад он породит.
   Каменский сидел в приемной ректора и ждал, когда тот пригласит его к себе. Но пока он был занят, и это являлось плохим знаком. Раньше таких задержек не случалось.
   Плохие предчувствия, возникшие сразу же, как только его пригласили к ректору, усиливались с каждой минутой. Если все это кончится его отставкой, то для него это будет полным крахом. Разлогов еще молодой, найдет работу, в крайнем случае может уехать за границу. А что делать ему, в его предпенсионные годы? Да еще с клеймом человека, которого выставили за дверь. И не важно уйдет ли он формально по своему желанию или по чужому, все всё будут знать.
   Наконец секретарша сообщила ему, что ректор его ждет. Сколько раз он был в этом кабинете, но никогда еще не испытывал такого желания туда не входить.
   По лицу ректора Каменский понял, что его худшие опасения оправдываются. Ректор при виде его, едва кивнул головой. Раньше же он встречал его непременным набором из улыбки и крепкого рукопожатия. Сейчас же не было ни того, ни другого.
   - Вы догадываетесь, по какому поводу я вас вызвал, - проговорил ректор.
   - Думаю, что да.
   - Полагаю, что затея с организацией диспута была не самой удачной. Он получил слишком широкий резонанс. Многие центральные газеты опубликовали о нем отчеты. И везде выделяют сказанные вашим протеже слова о том, что Иисус Христов на самом деле это дьявол. Это заявление вызвало сильное возмущение. Я уже получил несколько писем и телеграмм от весьма влиятельных особ с требованием сурово наказать виновного в богохульстве. Как видите, даже в наше свободомыслящее время далеко не все можно произносить публично.
   - Он сказал об этом в полемическом задоре, - пробормотал Каменский.
   - Кого это волнует, как он сказал. Хоть в бреду. Главное, что сказал и слова эти получили широкую огласку. И все обратили внимание только на это. Это выражение несколько газет даже выделили жирным шрифтом. Один депутат намерен направить депутатский запрос в министерство образование, черт бы его побрал. Самое противное в этой истории то, что она может ударить по многим, - красноречиво посмотрел ректор на декана.
   Каменский ощутил холодок в районе живота. Он всегда возникал там, когда чувствовал, что боится.
   - Что же вы предлагаете?
   Ректор задумался.
   - Пока ничего. Скандал только набирает обороты. Не исключено, что он погаснет само собой. Так случается достаточно часто. Надо подождать. Не стоит забывать, что у вашего Разлогова есть и сторонники. Хотя в значительно меньшем количестве и не такие влиятельные.
   - Он популярен среди студентов, - быстро заметил Каменский.
   Ректор вздохнул.
   - У студентов всегда вызывают симпатии радикалы и смутьяны. Но сейчас ставки гораздо выше, если события примут для нас неблагоприятный оборот, речь может пойти о существовании нашего университета. Не всем нравятся принципы, лежащие в основе его деятельности. А тут такой удобный повод. Сначала резко сократят финансирование, начнется массовый исход преподавателей и студентов. А затем под этим предлогом, что мы не справляемся с организацией учебного процесса, нас просто прикроют. Что буду делать я, что будете делать вы, Григорий Валентинович в нашем почтенном возрасте? Вот в чем вопрос.
   - Я понимаю и разделяю вашу тревогу.
   - Я был уверен, что мы с вами поймем друг друга. Давайте решим пока так: не станем предпринимать никаких мер, но будем готовы к любому повороту событий. А там уж как придеться. - Ректор задумался. - Внутренний голос подсказывает, что не удастся все спустить на тормозах. Очень уж задеты некоторые деятели. И церковные и, как ни странно, светские. Причем, некоторые из них в своих оценках даже более категоричны. Вот что меня удивляет. А вас?
   - Не очень.
   - Да? А почему?
   - Мне кажется, что церковь уверенна в силе своих традиций и своего влияния. Да и вряд ли хочет особенно громкой полемикой привлекать внимание, а значит и пропагандировать подобные взгляды. Ну а светские политики хотят нажить на этом политический капитал в качестве защитников национальных традиций и святынь.
   Ректор с уважением посмотрел на Каменского.
   - Наверное, вы правы, мне как-то не приходили такие объяснения на ум. Этот Суров просто мечет громы и молнии. Но не станем забегать вперед. Будем считать, что мы договорились.
   - Да, договорились.
   Каменский возвращался к себе на факультет с тяжелым сердцем. Ему не хотелось причинять неприятности Разлогову, но другого выхода не было. В конце концов он сам виноват в своих бедах. Но убедить себя, что это именно так, по настоящему Каменскому не удавалось.
  
   Глава 48
  
   Сперва Палия обрадовал разрыв с Ольгой. И особенно то, что он произошел без долгих и нудных объяснений, без скандалов, без взаимного выяснения отношений. Все случилось как бы само собой, естественным образом, как фотосинтез в природе; они просто перестали встречаться. Но когда он слушал выступление Разлогова во время диспута, то совершенно неожиданно у него возникло мысль, что он хочет продолжения этой связи. Уже потом, когда он вышел из аудитории и подошел к Ольге, то с необычайной ясностью осознал, что дело тут не в ней. Или почти не в ней. С самого начала его по настоящему интересовала не она, а ее муж. Именно через нее между ними протягивалась незримая нить, он, Палий, каким-то образом становился причастен ко всему тому, что делал, о чем думал, что замышлял Разлогов.
   А зачем ему понадобилась эта причастность? - не мог не спросить себя Палий. Впрочем, это была скорей чистая формальность, ибо он знал ответ на этот вопрос раньше, чем задал его себе. Через Разлогова он приобщался к чему-то гораздо более высокому, чем мог это сделать сам, к тому вечному источнику жизни, дающий надежду на то, что не все бессмысленно, не все тленно на земле. А страшная мысль о собственной конечности хотя не часто, но заглядывала в его сознание, нарушала в нем то комфортное состояние, которое он ценил превыше всего.
   К тому же Ольга была для него еще и компенсацией за то унижение, которое он испытывал от существования Разлогова. И суммировав все это в своем уме, он пришел к выводу, что поступил опрометчиво. Разумеется, рано или поздно их отношения прервутся окончательно. Но не сейчас, она нужна ему для восстановления душевного равновесия, которое никогда не будет устойчивым, пока рядом находится Разлогов.
   И, как вскоре убедился Палий, схожие настроения владели не только им одним. Ему позвонила секретарша Сурова и сообщила, что тот хочет встретиться с ним.
   Их отношения в последнее время немного охладели. Палий это связывал с тем, что работа комиссии по разработке национальной идеи продвигалась вяло и малорезультативно. В самих идеях недостатка не было, но все они были какими-то не четкими, расплывчатыми или заумными. И уж никак не могли воодушевить народ, сплотить его вокруг определенной партии и ее лидеров. Он понимал, что Суров надеется, что этот успех стал бы катализатором его дальнейшего продвижения по политической лестнице, но при всем своем желании сделать ничего не мог. Да, если быть честным, то не очень-то и хотел. Все это было мелко и по большому счету скучно, особенно тогда, когда он сравнивал высказываемые по время заседания мысли с теми, что отстаивал Разлогов. И тогда его охватывало ощущение своего бессилия, ненужности всего того, чем он занимается.
   Он сидел напротив Сурова и с удивлением думал о том, что совсем недавно связывал с этим человеком свои надежды на возвышение. Как ни странно, но сейчас таких планов у него почти не осталось. Может, потому, что изменился его настрой, оптимизм сменился на пессимизм. Ему как никогда нужна Ольга, вдруг на первый взгляд совсем не кстати подумал он. И надо сделать все, чтобы вернуть ее.
   - Я хотел с вами посоветоваться, - сказал Сурова непривычно глухим голосом. - Мы не можем пройти мимо этого случая.
   - Какого случая? - почти машинально спросил Палий, так как, думая о своем, плохо слушал своего собеседника.
   Суров удивленно посмотрела на него, словно не веря, что он не понимает, о чем идет речь.
   - Я имею в виду вашего коллегу Разлогову и его некоторых заявлений. Мы мучительно ищем то, что способно создать твердую опору для всей нации, а он подрывает даже те устои, что еще сохранились. Причем, копает под самый корень. Разве вы со мной не согласны?
   Он требует согласиться с ним, отметил Палий. Черт с ним, соглашусь.
   - Согласен.
   - И что вы намерены сделать в связи с этим?
   - Я?
   - А кто же! Вы работаете вместе, кому как не вам поставить вопрос о недопустимости подобных высказываний. Имеет ли право преподавать такой человек, разрушающий до основания национальную веру, которая на протяжение стольких веков сплачивала народ в единое государство. Нам известно, что популярность его лекций быстро растет.
   - Это так, - подтвердил Палий.
   - Вот видите. А что будет дальше?
   - Но это вопрос не в моей компетенции.
   - А по моему этот вопрос в компетенции любого честного патриота. Если ваши чувства возмущены, разве можете вы молчать и тем самым фактически потворствовать ему?
   Палий почувствовал, что попал в ловушку. Если он выступит с такой инициативой, его репутация будет на век загублена. На нем до конца жизни да и после нее останется клеймо гонителя свободной мысли. Да и Ольга после такого демарша и на километр к себе не подпустит.
   - Конечно, он перегнул палку, но в нашей среде существует определенные этические нормы. Если я подниму этот вопрос, это нанесет большой урон моей репутации.
   Суров несколько секунд молчал, и Палию стало неуютно. От фигуры этого человека веяло неодобрением и недоброжелательством.
   - Если вы не поставите этот вопрос, вашей репутации будет нанесен еще больший урон. Правда в других глазах.
   Намек был настолько очевидным, что сомневаться было просто не в чем.
   Палий почувствовал ненависть к этому человеку. Разлогов тысячу раз прав, утверждая, что человеческое сознание стало таким косным, что ситуация становится просто критической. К какому, четр побери, светлому будущему, способны привести страну эти люди? Рано или поздно все, что они делают и сделают, будет без остатка смоется волною времени. Потому что на самом деле они строят дома на песке. Хотя им и кажется, что на гранитном фундаменте.
   У него возникло искушение выложить Сурову все то, что он думает о нем и всех тех, кого тот представляет. Конечно, это полный и бесповоротный разрыв, зато как сразу станет легко на душе. Зачем мы сами нагружаем ее всяким грузом, что становится трудно нести?
   - Дайте мне немного времени. Сейчас не самый благоприятный для такой атаки момент.
   - Почему?
   - По нескольким причинам. Во-первых, он сказал слишком мало, всего одну фразу, за которую его можно по-настоящему упрекнуть. Во-вторых, она произнесена на диспуте, то есть в запальчивости. В третьих, после этого злополучного спора его популярность среди студентов вознеслась очень высоко. Если сейчас его начать обвинять, она поднимется еще выше. У него появится ореол гонимого. А вряд ли это кого-то может устроить. И наконец, я не сомневаюсь, что сказав "а", он вскоре скажет и "б". То есть нужно запастись терпением и ждать, когда он совершит гораздо большую оплошность. Я зная его невыдержанность, не сомневаюсь, что это вскоре случится.
   - Черт возьми, может, вы и правы. Я как-то не подумал обо всех этих тонкостях. Будем считать, что вы меня убедили, и стоит немного подождать. Но совсем немного. Это дело без последствий оставлять нельзя. Держите его на контроле и следите за каждым словом вашего приятеля. И как только, так сразу.
   - Непременно.
   Суров вдруг почти весело посмотрел на Палия.
   - Есть вещи, о которых можно сколько угодно думать, но которые ни при каких обстоятельствах нельзя произносить публично. Знаете, Валерий Витальевич, - впервые за разговор назвал он Палия по имени отчеству, - мы с вами еще по работаем.
   "Осел, придурок. И в таких руках будущее страны. Воистину, мир принадлежит идиотам", - думал Палий, спешно удалясь от офиса движения "Нацоинального единения", как от чумного барака. Внезапно ему сильно захотелось встретиться с Ольгой. Он знал, что Разлогов до позднего вечера будет работать в библиотеке, он завершает книгу и ему надо сверить цитаты. Дети тоже в школе. Значит, она дома одна.
   Он позвонил в дверь с волнением ожидая, откроется ли Ольга ему и станет ли с ним разговаривать? Она явно не ожидала его увидеть и с удивлением смотрела на Палия.
   - А Саши нет дома, - сообщила она.
   - Я пришел к тебе. Мне надо поговорить.
   Ольга, не зная, как поступить, находилась в нерешительности.
   - Ну хорошо, проходи.
   Они прошли в комнату. Он сел в кресло, она не стала садиться, а встала напротив него, но на достаточном удалении.
   - Не понимаю, зачем ты пришел. Мне казалось, что все и так ясно, - произнесла она.
   - Мне тоже так по началу казалось, а потом я почувствовал, что сильно скучаю. То, что тогда произошло между нами, это просто минутное затменеие. Все на самом деле обстоит по другому.
   Она покачала головой.
   - То, что было между нами, - и есть как раз затменеие. Я много думала, что меня толкнуло к тебе.
   - И что же, я могу узнать?
   - Почему бы и нет. За годы жизни с Сашей у меня накопилась сильная неудволетовреность. Он замечательный человек, но в каком-то смысле он не мужчина.
   - Разве он...
   - Нет, я не о том. Это трудно объяснить. В этом плане у него все в порядке. Но мужчина понятие весьма определенное, может быть, даже в чем-то грубое. Это выполнение конкретных функций, это исполнение мужской роли. А он не такой, у него роль другая, более универсальная. Иногда я ловила себя на странной мысли: я не могла четко определить, кто же он на самом деле: мужчина, женщина, человек без пола? Или кто-то еще? Ты же философ, ты должен меня понять.
   - Я вполне тебе понимаю. Но и ты пойми меня. Я о такой, как ты, мечтал всю жизнь.
   Ольга с сомнением покачала головой.
   - Я все же немного изучила тебя. Мне кажется, ты вообще ни о ком не мечтаешь. Ты не такой человек. Тебя заботит только своя особа. В этом-то твое принципиальное отличие от Саши. Его больше заботит мир, чем его собственная персона, а у тебя все наоборот, мир для тебя - это лишь место, где должно тебе быть хорошо. И все остальные должны служить этой великой цели.
   - Но что в этом особенного, все живут так. В том числе и ты.
   - Я - да, но не он. Потому-то мне и не хватало все эти годы ощущение мужчины рядом с собой.
   - А теперь хватает?
   - Нет, не хватает, но наш роман - это тоже не выход.
   - А что же выход?
   - Не знаю. Но где-то он должен быть.
   - Тебе его никогда не найти. В тебе слишком много женского.
   - Может быть, ты и прав. Я чувствую сильную растерянность. Жизнь требует от меня чего-то другого, но что понять не могу. Наверное, это другое больше меня. Вот и не знаю, что делать. Но это мои проблемы, я не хочу делиться с ними ни с кем.
   - Даже со мной?
   - А почему собственно ты должен стать исключением?
   - В самом деле, - усмехнулся Палий. - А с ним?
   - Не знаю, - не уверенно проговорила Ольга. - Мне кажется, ему сейчас не до меня, над ним снова сгущаются тучи.
   "Еще какие" - мысленно согласился с ней Палий.
   - В этой ситуации тебе особенно нужен кто-то.
   - Ты имеешь в виду себя?
   - Да.
   - Нет, все быстро как-то возникло и все так же быстро исчезло. Это как налетевший дождик. Он прошел, освежил немного атмосферу - и все сразу о нем забыли.
   Палий вдруг почувствовал, как начинает бурлить в нем гнев. Что она себе позволяет, выходит он для нее был нечто вроде осадков, смочивших ее засохшую почву. И, после того, как задача выполнена, полив произведен, о нем можно безболезненно забыть. Нет, он не позволит так к себе относиться.
   - А я-то думал, что ты испытывала ко мне сильное влечение.
   Ольга немного удивленно взглянула на него.
   - Так и было, не будь оно сильным, я бы никогда не сблизилась с тобой. Но сильное далеко не всегда означает продолжительное. Я-то полагала, что с тобой произошло тоже самое. И никаких проблем у нас больше нет.
   - Как видишь, это не совсем так. Я хочу тебя. Прямо сейчас.
   - Ты с ума сошел! Я не испытываю никаких желаний больше заниматься с тобой любовью. Это умерло навсегда.
   - Ты ошибаешься, это может и ожить. Помнишь правило: никогда не говори "никогда".
   Что-то непривычное прозвучало в голосе Палия, и Ольга бросила на него тревожный взгляд.
   - Валера, тебе лучше уйти немедленно. Ты теряешь контроль над собой.
   - А любовь как раз и есть потеря такого контроля. И кто тебе сказал, что я этого не хочу.
   Теперь Ольга посмотрела на него с откровенной опаской.
   - Валера, ну будь же благоразумным.
   - Да не хочу я быть благоразумным, - с досадой ответил он. - Я хочу тебя. Для этого я и шел сюда.
   Он встал и двинулся к Ольге. Та попыталась выбежать из комнаты, но он среагировал мгновенно; одним прыжком перекрыл выход из нее, и женщина угодила прямо в его объятия.
   Он схватил ее и стал целовать. Ольга попыталась вырваться, но Палий оказался сильней, чем она предполагала, и ей не удалось освободиться. Он толкнул ее к дивану так сильно, что она не удержалась на ногах и упала прямо на него. Палий набросился на нее и стал срывать одежду. Он уже растегнул ее кофточку и теперь возился с застежкой на юбке.
   Ольга внезапно перестала сопротивляться, она лежала под ним покорной и безучастной. Только по щекам текли слезы. Но ему было глубоко наплевать на них, он понимал, что своими действиями навсегда сжег между ними все мосты. И теперь оставалось поставить лишь окончательную точку во всей этой истории, взять ее в последний раз.
   Он уже наполовину раздел женщину до гола. Внезапно дверь отворилась, и на пороге показался Разлогов. Несколько секунд он изумленно созерцал эту сцену, словно не веря своим глазам. Затем подскочил к Палию, схватил его за воротник пиджака, оторвал от жены и что есть силы приложил кулаком по лицу.
   Палий ударился головой о шкаф. Но не очень сильно, так как быстро вскочил. Разлогов снова двинулся к нему, но Палий выставил вперед кулаки.
   - Я в юности занимался боксом, - предупредил он. - Так что лучше не надо.
   Разлогов бросился на него, и тут же получил удар в скулу.
   - Мы в расчете, - сказал Палий. - Ну я пошел. Всем привет.
   Он быстро вышел из комнаты. Через несколько секунд громко хлопнула входная дверь.
  
   Глава 49
  
   Ольга медленно приходила в себя после этой дикой сцены. Она старалась не смотреть на мужа, но чувствовала на себе его одновременно вопрощающий и растерянный взгляд. Пауза слишком затягивалась, при этом оба понимали, что объяснений избежать не удастся. Даже если они оба этого не желают.
   Но она не знала, что сейчас говорить; надо ли ей обманывать мужа и придумать какую-нибудь правдоподобную ложь или, свалив все на Палия, или лучше сказать всю правду.
   Шли минуты, а она все никак не могла ни что решиться.
   - Оля, - произнес Разлогов, - я ничего не понимаю, что случилось. Если бы я все не видел собственными глазами, то ни за что бы не поверил, что такое возможно.
   Ольга внезапно почувствовала злость. Почему он полагает, что случилось нечто невозможное, такие коллизии переживают тысячи семей. И нет никаких причин, почему и у них не может быть ничего такого. Они что слеплены из другого теста? Нельзя же ему вечно витать в небе, пора спустить его на землю. А там будь что будет.
   - Объясни мне, что такого необычного ты увидел? Мужчина хотел овладеть нравящейся ему женщиной, она в тот момент была не в настроении отвечать на его порыв. Вот и произошла неувязка, которой ты по случайности оказался свидетелем.
   - Это ты называешь неувязкой. А что же по-твоему увязка?
   - Увязка - это когда мужчина и женщина желают одного и того же.
   - И часто у вас происходят такие увязки?
   - Раньше довольно часто.
   - Раньше? - До сих пор Разлогов стоял, теперь же он сел. - Ты хочешь сказать?..
   Ольга вдруг почувствовала огромное облегчение, словно сбросила с плеч тяжелый рюкзак. Она перешла через рубикон, сказала главное и теперь все остальные признания дадутся ей несравненного легче.
   - Да, я хочу тебе сказать, что мы были с Палием любовниками.
   Разлогову внезапно стало так жарко, что он был вынужден снять пиджак и освободить ворот рубашки от галстука.
   - Любовниками? - Это казалось столь невероятным, что он все еще никак не мог в это поверить.
   - Ты была его любовницей, - зачем-то уточнил он.
   - Я была его любовницей, он был моим любовником, мы занимались с ним любовью. Что еще тебе не понятно?
   - Все. То есть, многое. Но почему?
   - Потому что мне хотелось почувствовать рядом с собой мужчину, а не только философа. Если женщина заводит любовника, значит, ей что-то в муже не устраивает. Это не твоя вина, ты такой, какой есть, но я почувствовала, что мне этого мало.
   - Но ты могла поделиться своим недовольством со мной.
   - Что бы это изменило, ты же не стал бы другим.
   Ольга вдруг почувствовала, что совсем успокоилась. Даже странно, что она так боялась этого разговора. Ничего в нем нет страшного, наоборот, с каждым произнесенным словом становится легче. Долго зревший нарыв прорывается гноем. Вот собственно и все, если вести речь в медицинских терминах.
   - Да, не стал бы, ты права, это невозможно. - Разлогов замолчал, он все время пытался поймать ускользающую от него мысль, которая не давала покоя. - Внезапно у него возникло чувство, что внутри его разорвалась граната. - Ты же спала с ним, занималась с ним любовью. И тебе было хорошо? Отвечай! - его голос внезапно сорвался на крик. За всю их совместную жизнь это был первый случай, когда он кричал на нее.
   Ольга вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.
   - Давай не будем обсуждать этот вопрос. Поверь, он второстепенный. Тем более все уже в прошлом, я порвала с ним. Это-то его и взбесило.
   - Ты хочешь сказать, что раз ты порвала с ним, то у нас все нормально и нет никаких проблем?
   - Нет, это не так, но я не вижу смысла обсуждать некоторые подробности.
   - А я даже очень вижу. После этого ты как ни в чем не бывало приходила домой, разговаривала со мной, потом ложилась в нашу постель. И мы даже занимались любовью.
   - Ну зачем все это ворошить, Саша.
   - А что надо ворошить? Я-то думал, что у меня любящая жена, что у меня есть хороший друг. А получается...
   - В моих чувствах к тебе ничего не изменилось. А что касается его, он никогда тебя не любил. Я даже не исключаю, что он твой самый беспощадный враг. Враг под видом друга - самый опасный тип врага. Теперь ты знаешь его подлинное лицо.
   Разлогов вдруг засмеялся.
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что я должен благодарить тебя за это разоблачение. Может, и в связь ты вступила с ним ради этой благородной цели?
   - Нет, в тот момент ни о чем таком не помышляла. Я поняла это только в самом конце. - Ольга о чем-то задумалась. - Не исключаю, что и ко мне он проявлял интерес главным образом для того, чтобы досадить тебе, нанести травму твоей психике.
   - Вам это удалось вполне. - Он закрыл лицо руками. - Только сейчас мне стало по настоящему больно. Ой как больно! Ты принадлежала другому, отдавалась ему точно так же, как отдавалась мне. Это невозможно вынести. Я никогда не предполагал, что такое может случиться со мной. Я не представляю, как теперь жить.
   Ольга немного удивленно смотрела на мужа. Почему-то ей казалось, что он менее драматично воспримет эту новость. Кажется, чего-то она в нем так и не поняла.
   Неожиданно Разлогов вскочил и, как тигр в клетке, заметался по комнате. Вдруг он остановился в нескольких сантиметров от сидящей на диване жены.
   - Нет, я не могу успокоиться, я все время представляю, как вы занимаетесь любовью. Где это происходило?
   - Саша, ну зачем? Что это меняет?
   - Я спрашиваю, изволь отвечать! - заорал он.
   - Первый раз это случилось в гостинице, а затем происходило у него на квартире. В нашем доме не было ничего.
   - Ты хочешь сказать, что супружеского ложа ты не осквернила. За что я должен сказать тебе большое спасибо и даже поклониться в ноженьки. Ты этого желаешь?
   Ольга как-то растерянно молчала, словно не совсем понимая, что ж происходит.
   - Почему ты молчишь?
   - Знаешь, все это очень странно. Я понимала, что тебе это все будет крайне неприятно. Но почему-то была уверена, что ты будешь вести себя иначе.
   - И как же по твоему я должен себя вести?
   - Мне казалось, что ты сумеешь лучше владеть собой. Ты попробуешь разобраться, что и почему все это произошло. Ты же в любом явление пытаешься отыскать причинно-следственную связь. А ты ведешь себя как самый банальный обыватель, как классический обманутый муж из посредственной пьесы.
   - Да, я веду себя как обыватель, как классический обманутый муж. А веду я себя так, потому что мне очень больно. Моя любимая жена, которой я верил как самому себе, вдруг выясняется, что обманывала меня с моим приятелем. Все как в плохом водевиле. А ведь я тебе ни разу не изменил, хотя я мужчина. А знаешь сколько возможностей было для этого. Ты даже и не представляешь. Десятки, может, сотни студенток желали со мной переспать. И видела бы ты, какие были среди них красавицы и умницы.
   - Вроде этой твоей Анны Маковеевой?
   Лицо у Разлогова исказилось так, словно его только что ударили по голове.
   - Причем, тут она. У нас абсолютно с ней ничегошеньки не было. Хотя все очень логично, тебе для оправдания срочно понадобилась моя измена. И ты мне шьешь дело о неверном муже. Ради этого ты даже готова опорочить невинного человека. Знаешь ты кто после этого! Страшна даже не твоя измена - хотя она омерзительна - страшно это твое безграничное лицемерие и цинизм. Я не представляю, как мы после всего этого сможем жить друг с другом. - Он снова заметался по квартире. - Я готов тебя убить за то, что ты все разрушила! - вдруг закричал он.
   Почти не помня себя, он метнулся в прихожую, схватил пальто и шапку и выбежал на улицу.
   Был первый по зимнему холодный день. А к вечеру мороз еще усилился. И Разлогов тут же почувствовал как обдало его стужей. В спешке он забыл про шарф, и холод быстро проник сквозь одежду. Чтобы согреться, он даже не шел, а скорей бежал.
   Город всегда плохо освещался, а в этот день фонари вообще почему-то не горели. И он шел, не разбирая дороги. Вся эта ужасная сцена снова и снова прокручивалась в его голове, все новые и новые ее дубли вспыхивали в сознании. Это вызывало такую боль, что хотелось кричать и плакать. Он и сам не понимал, почему столь болезненно воспринял эту новость. В этом заключалось что-то аномальное, что-то противоестественное. Но она настолько полно овалдела его сознанием, что он никак не мог собой совладать.
   Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем у него мелькнула мысль: а куда он собственно направляется и вообще куда ему идти? На улице уже ночь и ему где-то ее надо скоротать. О том, чтобы вернуться домой, не может быть и речи, он не в состоянии видеть Ольгу, это выше его сил. Он даже не знает, на что способен под влиянием эмоций. А потому дорога туда ему закрыта. Пусть она как хочет выкручивается перед детьми, объясняя отсутствие отца.
   Но и идти ему по сути дела некуда. За все время своего пребывания в этом городе он подружился только с Палием. Но теперь на этой дружбе поставлен большой и жирный крест. Так куда же ему деться?
   Мысль об Анне пришла как бы исподтишка, вынырнула из глубин подсознания. Но это же полнейшая ерунда. У них совершенно не такие отношения, чтобы он мог бы переночевать у нее.
   Но мысль, словно верная собака, не покидала его, И чем больше он размышлял над своим положением, тем все больше убеждался, что другого выхода нет. Не сидеть же ему на лавке в парке, было бы лето, тогда еще куда ни шло. Но сейчас он просто замерзнет на смерть.
   Он еще не решил, что отправится к девушке, а ноги уже сами вели его в том направлении. В конце концов случаются экстраординарные ситуации, когда отступают привычные моральные нормы. Сейчас же как раз такой случай. А между ними возникла определенная близость, даже более глубокая, чем бы полагалась между преподавателем и студенткой. В любом случае он не собирается с ней спать. Это так же исключено, как написание им доносов на своих коллег. Даже на Шамрина - человека, который его люто ненавидит. Он бы никогда не стал делать ничего подобного, даже если бы это помогло навсегда избавиться от него.
   Он вошел в студенческий городок, и каждый шаг приближал его к общежитию. С того момента, как он выскочил из дома, мороз усилился. Он вдруг вспомнил, что краем уха слышал прогноз на завтра - до двадцати градусов ниже нуля. Начинается настоящая зима, а он так не любит холода. Он был всегда убежден, что его предки по кармической линии жили где-то в теплых краях. А вот его к несчастью забросило на север.
   Он вошел в общежитие, прошел мимо пожилой коменданши, у которой от изумления сам собой открылся рот, и стал подниматься по лестнице. Только теперь он замедлил шаг, сомневаясь в правильности своего поступка. Как она воспримет его нежданный приход? А если она не одна? Такой прецендент уже был. Он даже остановился.
   Разлогов снова вспомнил о морозе, который, как враг в засаде, его поджидает сразу же за дверьми общежития. И снова стал подниматься по лестнице.
   На встречу ему спускалась группа студентов. Среди них были и те, кто посещали его курс. Они поздоровались с ним, не скрывая своего удивления его присутствием в студенческом общежитие в столь неурочное время. Но он решил, что его ничего не остановит. В каком-то смысле это его Голгофа.
   Перед дверью в комнату Анны он простоял несколько секунд неподвижно, стараясь определить, есть ли там кто-нибудь, кроме девушки еще. Но никаких звуков до него не доносилось. Он постучал.
   Анна открыла не сразу.
   - Это вы, Александр Владимирович? - не скрывая своего изумления проговорила она.
   - Как видите. Я вам не помешал?
   - Нет, я собиралась лечь спать.
   - Извините. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, я бы никогда не позволил себе в такой час... - Разлогов замолчал, не зная, чем завершить фразу.
   - Ой, извините, проходите, - спохватилась девушка.
   Слава богу, в комнате не было больше никого. Разлогов топтался на пороге. Он и не помнил, когда в последний раз чувствовал себя столь неловко. Наверное, в далеком детстве.
   - Да вы садитесь. То есть раздевайтесь, а потом садитесь. Хотите чая?
   - Вообще, да. Я малость замерз. - Он виновато улыбнулся.
   - Сейчас вскипячу. - Анна включила стоящий на столе электрический чайник. Затем села на кровать и выжидающе посмотрел на него.
   Разлогов понял, что от него требуют объяснений.
   - Я сейчас все объясню. Я попал в странную ситуацию. Неожиданно оказалось, что мне негде провести эту ночь. Совсем негде.
   - Негде провести ночь?
   - Именно так. Буквально менее двух часов назад я узнал, что моя жена мне неверна, что она изменяет мне с одним человеком.
   - С Палием?
   - Вы знали?
   - Нет, но не исключала. Однажды я видела их вместе. Мне что-то показалось необычное в их поведение, то, как они смотрели друг на друга.
   - Я вдруг почувствовал такой гнев, такую ненависть к жене, что не мог находиться дома. Я боялся, что совершу нечто ужасное, о чем буду жалеть всю жизнь.
   Анна сидела задумчивая.
   - Я знаю, такое случается, это неправильная работа подсознания.
   - Неправильная работа подсознания? - переспросил Разлогов.
   - Да. Одна неверная программа в подсознании оказалась сильней, чем вся ваша философия.
   Теперь настал черед задуматься ему.
   - Наверное, вы правы, странно, но я никогда не думал об этом в таких терминах. Но в любом случае я ничего не могу с собой поделать, как я только подумаю о том, что произошло, меня начинает душить ненависть к ней. Это ужасно.
   - Вы хотите провести эту ночь у меня? - вдруг спросила она.
   - Если это возможно, - робко проговорил он.
   - Почему же нет, у меня есть матрас, я постелю вам на полу. Вы не возражаете?
   - Что вы! - воскликнул Разлогов.
   - Чай вскипел. Сейчас я вам налью.
   Анна налила чай, сделала несколько бутербродов. Разлогов вспомнил, что давно не ел. Он бы скушал гораздо больше, но попросить добавки постеснялся. Хотя ощущение неловкости поубавилось, и все же он по-прежнему чувствовал себя неуютно.
   Анна положила матрас на пол, постелила на него простынь, положила подушку.
   - А вот еще одного одеяла нет, - сообщила она.
   - Ничего, я накроюсь своим пальто, - успокоил он ее.
   - Я тушу свет.
   - Конечно, тушите.
   Даже в темноте ему было неловко раздеваться. Он решил ограничиться минимумом. Снял ботинки, пиджак рубашку, оставив на себе брюки. Лег и накрылся пальто.
   В комнате царил тишина, но никто из них не спал. И оба прекрасно это осознавали. Мысли бились в голове Разлогова, как волны о причал. Их было так много, что казалось удивительным, что они все умещались в голове. Он чувствовал, что если не поделится с ними, они расколотят его череп.
   - Вы не спите?
   - Нет. Вам хочется поговорить, - угадала она.
   - Да, Анна, хочется. Иногда бывает трудно все удерживать в себе. Но если вы хотите спать...
   - Я не хочу спать, - прервала его Анна. - Я хочу вас слушать.
   Неожиданно он вдруг поймал себя на том, что не знает, что сказать. Да, мыслей было чрезвычайно много, но они путались, как никогда. И он никак не мог зацепиться ни за одну из них.
   - Что же вы молчите?
   - Не знаю, с чего начать. Вернее, это не совсем так, я вообще не представляю, о чем говорить. Такое со мной, мне кажется, впервые в жизни.
   - Вы просто растерялись.
   - Да, растерялся. Но это все же не совсем то слово. Я скорей обескуражен.
   - Обескуражены тем, что случилось?
   - Наверное, еще минут десять назад я бы так и ответил. Но сейчас начинаю сознавать, что обескуражен другим: своей реакцией, своим поведением. У меня не выходят из головы ваши слова о неправильной программе подсознания. Это действительно неправильная программа. Но как ее исправить, убей, не представляю. Это так сидит глубоко, что туда сразу не заберешься. Как только вспомню обо всем, на меня тут же наваливается какая-то страшная тяжесть. Я становлюсь сам не свой.
   - Помните вы говорили о любви и власти.
   - Разумеется, помню.
   - Вы сами стали жертвой силы власти, которая у вас выступала в качестве любви. Вы обескуражены тем, что ваша власть над женой оказалась не тотальной, что она позволила себе вырваться из ее тисков. Этого-то вы и не можете ей простить.
   - Не стану спорить, я в таком состояни, когда трудно проникнуть в истинные мотивы собственного поведения. Слишком сильно болит. Такое ощущение, что все вокруг меня разбито. Не представляю, как дальше жить. Боюсь, но я никогда не смогу переступить через этот порог. Может потому, что вы правы и власти во мне оказалось больше, чем любви. А то, чего любовь прощает, власть за это беспощадно наказывает. Извините, Анна за то, что все это вам говорю, в конце концов моя история не имеет к вам никакого отношения.
   Несколько секунд Анна молчала.
   - Вы знаете, что это не так. Я очень рада, что вы пришли именно ко мне.
   - Спасибо, - растроганно произнес Разлогов. - Знаете, когда все это случилось и я выбежал на улицу, то меня вдруг поразило то, насколько же я одинок. Во всем городе, кроме вас, оказалось не к кому пойти.
  - Странно, - задумчиво произнесла Анна, - буквально за час до вашего прихода ко мне вдруг стали поступать стихи. Хотите прочту?
   - Конечно.
   Метит небо осень журавлиным клином,
   Неприметным сереньким дождем.
   Я печаль из сердца нынче выну,
   Позабыв о прежнем, о былом.
  
   На еще нехоженых тропинках
   Проложу чеканным серебром
   Легкий след свой. В радужных картинках
   Вытку покрывало, где вдвоем.
  
   С тем, чья тень давно уже сгустилась.
   На ресницах трепетно дрожит.
   Чувствую - назначенный и милый.
   Близко у дверей моих стоит.
  
   - Вот видите, мое появление в вашей комнате было предопределено. Я просто не мог не прийти. Я иногда задаю себе вопрос: а что означает тот или иной знак. Ведь буквально все, что с нами происходит, имеет свой смысл, ведет нас в каком-то определенном направлении, к какой-то цели. События нашей жизни - это тот язык, на котором с нами разговаривает Всевышний. Вот только далеко не всегда удается разгадать эти таинственные знаки. Иногда все так запутывается, что понять взаимосвязь событий становится невозомжным.
   - А я не пытаюсь разгадывать. И не хочу этого делать. Пусть события сами ведут меня туда, куда захотят. Главное, ничего не боятся. И тогда все будет хорошо. Страх всегда сбивает нас с правильной дороги.
   Разлогов даже сел на своей импровизированной кровати.
   - Вы правы, на все сто или даже на двести процентов. Страх всегда жил в моем подсознании и дирижировал моими поступками. Не случайно же я часто себя убеждал, что ничего не боюсь, что сознательно иду на встречу опасности. А сам всего лишь хотел заглушить мысль, что страх - это и есть то главное, что сидит во мне.
   - Теперь вам станет легче.
   - Вы думаете? - с сомнением спросил он.
   - Мне хочется, чтобы так было бы.
   - Почему?
   - Вы мне нужны. А ваш страх будет заражать и меня.
   Разлогов замолчал, что-то обдумывая.
   - Аня, я хочу вам сделать одно сумасшедшее предложение. Я только что завершил книгу и завтра намеревался отправить ее в издательство. Его владелец обещал мне приличный гонорар. И вот я подумал. Эти морозы, я всегда их ненавидел, моя жена, я не знаю, как строить с ней отношения. Я не хочу сейчас здесь оставаться, мне надо уехать отсюда, подумать над всем, что произошло. Давайте отправимся вместе куда-нибудь к теплому морю. Там, где нет ничего из того, что есть здесь.
   - Я согласна, - не раздумывая, ответила Анна.
   - Спасибо. А сейчас давайте спать. Спокойной ночи, Анна.
   - Спокойной ночи, Александр Владимирович.
  
   Глава 50
  
   Разлогов, чтобы его никто не увидел бы из обиталей общежития, покинул его рано, когда еще все спали. Анна пыталась его отговорить, но он чувствовал, что им управляет некая сила, противостоять которой не в состоянии.
   Он вышел на улицу и сразу же поежился. В комнате Анны было тепло, а здесь еще свирепствовал ночной мороз, который затянул лужи прочной пленкой льда. До начала занятий оставалось много времени, и он не знал, куда идти. Он просто брел по улице, решив, что войдет в первое же кафе, где будет открыта дверь. Там можно не только согреться, но и позавтракать.
   Он вдруг впервые в жизни почувствовал себя бездомным. Это было какое-то странное ощущение, с одной стороны безнадежное, а с другой - дарующее небывалое чувство свободы. В миг исчезло множество обременительных обязательств, которые он, как тяжело нагруженный воз, тащил всю жизнь. Теперь же он стал значительно легче, и Разлогову казалось, что он не только избавился от них, но и от значительной части самого себя. И оказалось, что от это совсем не так уж и плохо.
   Впрочем, вся эта эйфория длилась не слишком долго. Его мысль внезапно переключилось совсем на другой предмет. До сих пор, вспоминая о случившемся, он думал об измене Ольги. Но теперь он вспомнил о том, что совсем скоро ему предстоит встреча с Палием. Как себя с ним вести?
   Он представил, как происходили встречи Ольги и Палия. Его, Разлогова, жена раздевалась перед Валерием, целовала его, шептала ему ласковые и страстные слова. Он видел ее обнаженной, он овладевал телом женщины, которое принадлежало другому мужчине.
   Разлогов снова почувствовал, как задыхается от охватившего его гнева. На какое-то мгновение он вспомнил слова Анны о неправильной работе подсознания. Но что он может сделать, если находится целиком во власти чувств, которые, словно ядовитые испарения, поднимаются на поверхность его души. Все мы, если копнуть поглубже каждого из нас, по сути дела дикари. Просто дикость у нас погреблена под таким толстым слоем цивилизпации и культуры, что большинство даже не подозревают об этом факте. Они всерьез считают себя культурными, интеллигентными людьми. Иллюзия, которая свидетельствует лишь о том, какие поверхностные слои сознания питают нашу повседневную жизнь. И нужен настоящий взрыв, чтобы разметали бы все эти наслоения и во всей своей красе или точнее безобразии явилась бы истинная наша природа.
   Он увидел открытые двери какой-то забегаловки и вошел туда. До сих пор он не бывал в этом заведении, даже не знал об его существовании. Но сразу понял, что оно из себя представляет. Здесь были только высокие стоячие столики, которые облепили человек восемь-десять. Их вид и запах не вызывали сомнений, что это бомжи. Они пили водку, закусывали ее огрызками хлеба, колбасы и сыра, которые были разложены на газетах. Разлогов хотел сразу же уйти, но вспомнил, что идти-то некуда. Да и хотелось есть.
   Бомжи с подозрением посмотрели на человека явно не из их круга. Сопровождаемый их недоброжелательными взглядами он подошел к стойке и заказал пельмени. В студенческие годы они было его чуть ли не основным кушаньем. И лишь появление в жизни Ольги изменило его меню. И вот, кажется, он снова возвращается к прежнему, подтверждая истину, что все в мире движется по кругу.
   Он получил тарелку горячих пельменей и встал за свободный столик. Пельмени были отвратительные, в этом он понимал толк, вместо мяса - мякиши хлеба. Но он все равно ел их с большим аппетитом, так как к своему удивлению почувствовал сильный голод.
   К нему вдруг подошел один из бомжей. По возрасту он был примерно ровесником Разлогова. Да и вообще его лицо показалось ему вполне интеллигентным, вернее, когда-то оно было таковым.
   Некоторое время он откровенно разглядывал Разлогова, словно не веря, что он мог сюда забрести.
   - Тебя что из дома выгнали? - вдруг спросил он.
   От удивления Разлогов даже прекратил есть.
   - Почему вы так думаете?
   - А зачем в такую рань забрел в этот гадюшник. Тут еще сегодня ничего, а так обычно нашего брата раза в три больше набивается. Не продохнуть. Кто сюда не войдет, тут же выскакивает вон. Здесь только такие, как мы, харчевают.
   - Я здесь случайно, - хмуро сказал Разлогов. Беседовать с бомжем ему совсем не хотелось.
   - Да все с этого начинают. Сперва случайно, а потом постоянно. Ты я вижу тоже пошел в разнос.
   - Я сказал, что здесь случайно. Поем и уйду.
   - Да куда идти, коли идти некуда. Да и зачем. Оставайся с нами. - Мужчина придвинулся к нему и понизил голос, словно собираясь поведать важную тайну. - Я по первоначалу тоже думал, что так жить невозможно, что это не люди, а что-то вроде животных или даже хуже того. А потом пожил среди них и понял, что тут тоже нормальная жизнь. Просто другая. И люди как и везде тоже разные. Это страшно, когда со стороны на все это смотришь, когда всего этого не знаешь, а как потрешься тут, становится даже легче. Никто над тобой не довлеет. Поверь, жить вне общества в сто раз лучше, чем в вашем обществе. Там у вас все запротоколировано. А здесь что хочешь, то и делаешь. Надоедят одни, уходишь к другим. И никто не в претензии. Разве не здорово?
   - А вы что проповедник освобождения от условностей общества? - усмехнулся Разлогов, снова принимаясь за пельмени. - Кем вы были в той жизни?
   - Кем был, того уже нет. Даже следов не осталось. Тоже, как ты, шастал в костюме и галстуке. Да с этим навсегда покончено. Говорю, приходи к нам, у меня глаз наметанный, вижу, ты тоже по духу из нашенских.
   Разлогов внезапно вздрогнул. Он вдруг подумал о том, а что если действительно однажды действительно окажется среди подобных его собеседнику людей. Нет, он не хочет такой участи и такая свобода ему нужна.
   - Как уговорил я тебя? - спросил бомж.
   - Еще нет, малость подожду. Поживу еще немного среди своих.
   - Только время теряешь, - уверенно проговорил бомж. - У нас тут как: чем раньше придешь, тем быстрее обвыкнешь. А то некоторые старики к нам попадают, им трудно приходиться. А молодые ничего, быстро приспосабливаются. Главное нет обязанностей, живешь одним днем, занимаешься самыми простыми делами: где бы погреться, где бы шкалик раздобыть, как улизнуть от фараонов? Все просто и не надо ничегошеньки выдумывать. А ты поди мозги каждый день до основания напрягаешь?
   - Бывает, что напрягаю.
   - И зачем? Толку никакого. Разве не правду говорю?
   - Ваша правда, - согласился Разлогов, - толку нет и не предвидется.
   - Так зачем?
   - Черт его знает. Вроде раньше нравилось, а сейчас, наверное, уже вошло в привычку.
  - Наш ты человек, - убежденно проговорил бомж. - Вот увидишь.
  - Бомжи за другими столиками, позавтракав, начали собираться.
   - Ну прощевай, еще встретимся, - сказал собеседник Разлогова. - На шкалик не дашь?
   Разлогов полез за бумажником и протянул мужчине купюру.
   - За тебя его выпью, - пообещал на прощание бомж.
   Разговор оказал на Разлогова угнетающее впечатление. Он не мог отделаться от мысли, что только что ему показали его будущий образ. По крайней мере один из его вполне возможных вариантов. Каждый из нас, не останавливаясь ни на секунду, движется к некой неизвестной ему цели, иногда совершенно неожиданный для него самого. Если вспомнить историю жизни многих известных людей, особенно творческих, то его всегда поражали удивительные развязки их судеб. Некоторое время назад он даже задумывал написать на эту тему книгу. Но не придеться ли ему однажды черпать материал для нее из собственного опыта?
   Разлогов вдруг ясно осознал, что этот бомж абсолютно прав: самое ужасное, что к такому образу существования вполне можно привыкнуть и найти в нем привлекательные черты. Иначе чем объяснить, почему столько опустившихся до этого состояния людей не желают возвращаться к своему прежнему облику.
   Он уже вполне по времени мог отправляться на кафедру. Скоро занятие. Вот только он так и не определил, как ему вести себя с Палием. Придеться импровизировать прямо при встрече.
   Он вошел в здание факультету с опасением, что вот-вот ему встретиться Палий. Но того не было видно. Может, он вообще сегодня не пришел, предположил Разлогов. Он даже почувствовал некоторое облегчение; по крайней мере тягостное объяснение перенесется на другой раз.
   У него были консультации. Студенты недоумевающе смотрели на него, так как он был не похож на самого себя: говорил без всякого энтузизаза, зачастую не в попад. Разлогов понимал, что производит неблагоприятное впечатление, но сейчас ему было все равно.
   И едва он вышел из аудитории, как тут же столкнулся с Палием. Дальше все произошло по мимо его сознания. Он схватил его за фалды пиджака и попытался повалить на далеко не чистый пол. Его противник, разумеется, всячески этому препятствовал. Они стояли посреди коридора и боролись. Народу в этот момент тут сновало много и никто не понимал, что же происходит на самом деле: драка ли это или это такие странные дружеские объятия?
   - Саша, не дури, давай поговорим, не надо устраивать этот цирк. Ты позоришь меня и себя, - прошипел Палий, безуспешно пытаясь отцепить от себя Разлогова.
   - А мне глубоко наплевать, - тоже в ответ прошипел Разлогов. Но на самом деле эти слова оказали на него отрезвляющее воздействие, он отпустил Палия и огляделся. Их обступило не меньше человек пятнадцати и все, хотя и с разным чувством, но с одинаковым изумлением смотрели на них.
   - Пойдем быстрей отсюда, - сказал Палий и разрезал своим телом толпу зевак.
   Разлогов последовал за ним.
   Палий втолкнул его в свободную аудиторию.
   - Остынь! - тоном приказа произнес Палий.
   - Ну уж нет, теперь-то мы с тобой выясним до конца отношения, - возразил Разлогов, выказывая явные намерения снова наброситься на Палия.
   - Ну ты и осел, я даже не предполагал, что ты такой осел. Что ты хочешь этим доказать?
   - Ничего. Просто меня распирает желание набить тебе морду.
   - А дальше что?
   - Не знаю и знать не желаю. Ты занимался с моей женой тем, чем хотел, я хочу тоже занятсья с тобой тем, чем хочу я.
   - О том, что случилось в коридоре, через полчаса будет знать весь университет. Ты хочешь стать всеобщим посмешищем? Можешь не сомневаться, скоро всем станет известно, чем вызвана наша стычка.
   - Уж не от тебя ли?
   - Нет, но такие вещи становятся известными неведомы способом. Давай поговорим спокойно.
   Разлогов хмуро посмотрел на Палия. У него все еще чесались руки съездать ему по физиономии и все же первый агрессивный импульс уже прошел, вернее, его своими речами сумел погасить Палий. И теперь он уже начал поддаваться его уговорам.
   Разлогов сел и положил сжатые кулаки на стол перед собой, как бы напоминая, что они еще могут быть пущены в ход. Палий занял место напротив него, но на некотором безопасном отдалении.
   - Я понимаю, что всето, что произошло, чертовски неприятно. Да, мы были некоторое время любовниками. Мне сразу понравилась Ольга. И, как говорят, я ее возжелал. Что я мог сделать? Такие желания рождаются помимо нас. Там на верху.
   - Ты мог оставить это желание при себе, где бы оно не возникло.
   - Я-то мог, а вот Ольга?
   - Что Ольга? - встрепенулся Разлогов.
   - Ей что было делать со своим желанием? Она тоже хотела меня. Так уж получилось, что нас объедило общее стремление друг к другу. Ему было невероятно трудно противостоять, хотя, поверь, каждый из нас пытался это сделать. Но есть вещи сильнее наших намерений.
   - Но таким идиотским образом можно оправдать все, вплоть до убийства, - насмешливо отреагировал Разлогов.
   - Ты прав. Но я не думаю, что сейчас есть смысл обсуждать данную философскую проблему. Мне странно, что ты ведешь себя как классический обманутый муж из старой пьесы или романа. Ты даже не хочешь ничего понять.
   - А по-моему все ясно.
   Палий достал сигарету и закурил.
   - А ты не задумался, почему Ольга бросилась в мои объятия. Ведь если ей понадобился другой мужчина, значит, в ее жизни с тобой не все было благополучно. Такие женщины, как она, решаются на подобные поступки только в исключительных случаях, если сосуд их терпения переполнилось и больше не осталось в нем сводобного места. Ты бы предпочел, чтобы твоя жена продолжала бы мучиться, но сохраняла бы номинальную верность тебе. Но где тут любовь? Тут та самая власть над Ольгой, о которой ты так любишь по рассуждать к месту и не к месту. И когда ты вдруг понял, что лишился этой безраздельной власти, то и взбеленился.
   Разлогов молчал не меньше минуты.
   - Ну хорошо, я допускаю, что ты в чем-то прав. Но объясни, как ты мог пойти на это. Вроде бы мы числились в друзьях. Даже если тебе нравилась моя жена, неужели наши близкие отношения не стали для тебя запретом.
   - А так ли для тебя важны мои мотивы. Будет лучше, если каждый станет разбираться в собственных, а не чужих поступках.
   - Но разве ты не знаешь известный постулат: другой - это ты сам. Твои поступки задевают и меня.
   Палий вдруг насмешливо улыбнулся.
   - Вот потому-то Ольга и искала у меня утешения. Ей до чертиков надоел твой интеллектуализм, когда во всем ты ищешь высший смысл. А ведь это смешно, когда поступки человека определеются самыми обыденными мотивами и желаниями, но при этом он начинает отыскивать в них божественное предначертание. Очнись, посмотри в каком поганом мире мы живем, мы сами дикари и вокруг нас дикари. В нас клокучат первобытные желания. И даже если мы ищем для них оправдания где-то там очень далеко, это абсолютно ничего не меняет. Что первично, а что вторично? Первична наша животная натура, грубые и примитивные инстинкты, а вторично все наши глубокомысленные рассуждения про устройство мироздания, про божественный замысел и промысел и прочее в этом духе. Вся наша жизнь состоит из сплошного самообмана, кроме него в ней по сути дела ничего и нет. Даже странно мне, Саша, что я все тебе это говорю. Я-то считал тебя гораздо талантливей, гораздо глубже, чем я сам. Но у меня такое чувство, что ты не понимаешь самого элементарного. А может быть, не хочешь понимать, так тебе комфортней. Еще бы, ты же взобрался по лестнице духа выше всех, и с этой вершины озираешь наш презренный ничтожный мир. Но, как видишь, и он тебя достал. За иллюзии надо платить по полной программе. Знаешь, чем наши с тобой философии коренным образом отличаются: я иду по земле, смотрю вокруг и пытаюсь, что вижу, использовать для своей пользы. А ты летишь по поднебесью, стараешься понять, как там все устроено и проецировать эту на грешную землю. А когда, из этих попыток ничего не получается, начинаешь обвинять мир, что он не такой, каким должен быть. Я кончил, даже устал, - вдруг засмеялся Палий.
   - Спасибо тебе, Валера.
   - За что? - изумился Палий, явно не ожидавший такой реакции на свои слова.
   - Ты убедил меня в том, что никто в этой истории не виноват. Вернее, виноваты все, что нивелирует вину каждого. Это не означает, что я простил Ольгу или тебя, до этого еще далеко. Я не могу себя заставить это сделать, внутри меня все этому противится. Как сказал один человек: неправильная программа подсознания. Но это быстро не изменишь. Зато я отчасти успокоился, теперь могу нормально разговаривать и с женой и с тобой. Пойду.
   Разлогов двинулся к двери. Затем остановился и подошел к Палию, протянул ему руку. Тот с некоторым колебанием, словно не веря в реальность происходящего, пожал ее.
  
   Глава 51
  
   Разлогов действительно успокоился. Он не очень задумывался над словами Палия, в них, на его взгляд, почти нииего, кроме довольно примитивной демагогии не содержалось. Но одна его мысль запала в душу: если Ольга решилась на такой поступок, значит действительно что-то было неладно с ней. А он совершенно не обращал на это внимание, жил в своем мире, как в каком-то ящике. И вот поплатился за это.
   Сперва он хотел открыть дверь своим ключом, но затем передумал и позвонил. Ольга отворила ему почти сразу.
   - Нам надо поговорить, - не переступая порога, заявил он.
   Ольга пожала плечами и пошла в глубь квартиры. Он последовал за ней.
   Почему-то, не сговариваясь. они прошли в кухню.
   - Ты чего-нибудь поешь? - спросила Ольга.
   Разлогов аж вздрогнул. Вопрос был такой обыденный и такой привычный, словно бы ничего между ними не произошло.
   - Честно говоря, я голоден, как волк.
   - Садись, сейчас накормлю.
   Он сел, она поставила перед ним еду. Пока он ел, они ни о чем не разговаривали. Затем он выпил чаю.
   - Нам надо поговорить, - повторил он.
   - Говори.
   Ольга вела себя не совсем так, как он представлял, была совершенно невозмутимой, даже безучастной. Казалось, что мысленно она пребывала где-то в другом месте.
   - Как ты объяснила детям, что я не ночевал дома?
   Ольга убрала со стола. Он внимательно следил за ее движениями.
   - Я сказала им правду, но может не всю. Сказала, что мы поссорились и что будет дальше не знаю.
   - И как они это восприняли?
   - Сначала переживали, потом немного успокоились. Мне кажется, что они воспримут наш разрыв без излишнего драматизма. Современные дети к таким вещам относятся спокойней, чем в их возрасте относились мы.
   Разлогов испытал не то досаду, не то огорчение. Почему-то он думал, что для них это будет настоящим шоком. Ольга права, это поколение ко всему относится прагматично. Раз поссорились, так тому и быть и не стоит делать из этого трагедию. Их-то жизнь продолжается!
   - Я недавно разговаривал с Палием. Сперва мы чуть не подрались, но потом беседовали вполне мирно.
   - Да, - без всякого интереса произнесла Ольга. - Что же он тебе наговорил?
   - Многое. Но он сказал одну вещь, которая касается непосредственно тебя. И меня это сильно задело. Он сказал, что в тебе долго копилось неудовлетворение от нашей совместной жизни. Потому все и случилось.
   - И для тебя это стало открытием? Я-то думала, что это настолько очевидно. А тебе понадобился Палий, чтобы ты понял эту связь между событиями.
   - Наверное, это действительно выглядит глупо, но уж я такой, иногда не понимаю самые простые вещи.
   - Стоит ли сейчас это обсуждать?
   - Думаю, что не стоит. Я пришел сказать о другом. Не знаю, что будет дальше, но пока не могу жить с тобой. Мы измучаем друг друга. По дороге сюда я зашел в гостиницу и снял номер. Пока поживу там. Тебя не может не волновать вопрос денег. Я буду давать тебе их столько сколько смогу.
   - Спасибо. Я надеюсь найти работу. Давно было пора это сделать в независимости от конкретной ситуации.
   Разлогов кивнул головой.
   - Вот собственно и все. Я пойду.
   - Да, иди.
   Разлогов встал, но снова сел.
   - Неужели мы вот так и расстанемся, после стольких лет жизни?
   - А как ты хочешь, чтобы мы поплакали с часок на груди друг у друга. Или ты предпочитаешь, чтобы я валялась бы у тебя в ногах? Если ты уж очень этого желашеь, можем устроить и такую сцену. Начинать?
   - Зачем ты так?
   - А как? - Впервые за весь разговор в голосе Ольги появились эмоциональные нотки. - Ты объявил, что уходишь, я не возражаю. Тебя это обидело, тебе сразу стало неинтересно. Ты бы хотел, чтобы я умоляла остаться, просила прощение, заламывала бы руки. Да, я виновата перед тобой, но только в том, что скрывала свою связь с Палием. Мне нужна была отдушина, я ее получила. А все остальное как приложение к ней. Если наша с тобой жизнь завершилась, то стоит ли рвать волосы на голове. Может быть, это закономерный итог. Кое чему я научилась у тебя, в том числе видеть за повседновностью более глубокий смысл.
   Разлогов невольно вспомнил недавно состоявшийся разговор с Палием. Каждый из этой истории сделал свои, совершенно отличные от других ее участников выводы.
   - До свидание, - сказал он и направился к выходу.
  
   Глава 51
  
   Предложение Разлогова отправиться с ним к морю ошеломило Анну. Она согласилась не раздумывая. Но когда первый всплеск эмоций, как огни фейеверка, стали гаснуть, ее дружной гурьбой стали одолевать сомнения. Правильно ли она поступила, ведь он все же женатый мужчина? Пусть его семейная жизнь трещит по швам, но если они поедут вместе, не погибнет ли она совсем. Да и в качестве кого она в пустится в это путешествие? Друга, любовницы, утешителя?
   Все смешалось в каком-то невообразимом компоте из мыслей и чувств, и вскоре Анна если что-то и понимала, так это лиль то, что ничего не понимала. Как обычно, когда она попадала в затруднительные обстоятельства, спрашивала у небес, как ей поступать? Она нисколько не сомневалась, что и на этот раз придет ответ, который все разъяснит. А ей достаточно небольшого намека, символа, чтобы разобраться в том, что ей советует. В последнее время она далеко продвинулась в этом направлении, стало во много раз чутче воспринимать любые знамения, даже самые слабые. Ее все больше увлекала эта игра, когда она переводила на язык привычных понятий те странные и загадочные знаки, который посылал ей неведомый покровитель.
   Но на этот раз на все ее запросы ответом было молчание. Впрочем, такое случалось и раньше. Иногда ее неведомым собеседником вдруг овладевала немота. Она попыталась понять, что все это означает, почему не хотят дать подсказку для принятия столь ответственного решения. К ней вдруг пришла странная мысль: а вдруг и там не знают, как следует ей поступить в такой ситуации? Если в мире не все определено, если для каждого случая есть несколько путей возможного развития событий, то тогда отсуствие указаний вполне объяснимо. Но не означает ли это, что ей таким образом предлагают самой выбрить тот путь, по которому ей предстоит идти.
   Анна решила, что не пойдет на лекции, все равно сегодня в голову ничего не влезет, так как она целиком занята думами об их предстоящем совместном путешествии. Если, оно, конечно, случится.
   Анна сидела на кровати, поджав под себя ноги и бездумно смотрела в окно. Вернее, мысли кружились в ее голове, как весенние хороводы, но она не пыталась поймать ни одну из них. Они были сами по себе, она - сама по себе.
   Внезапно в дверь постучали. Аана недовольно поморщилась; она не хотела сейчас видеть никого. Даже Разлогова. Ей нужно побыть наедине с собой. Она решила не открывать, но стук настойчиво повторился.
   Незванным гостем оказался Варяник. Вот уж кого она хотела сейчас видеть меньше всего.
   Владислав первым делом обвел глазами комнату, словно ища в ней еще кого-то. Затем вальяжно устроился на стуле, как у себя дома. Анна в прежней позе устроилась на кровате.
   - Ты чего на занятие не пошла? - спросил он. - Заболела?
   - Нет, я здорова, просто не захотела.
   - Странно. Ты же ни разу не пропустила ни одной лекции, ни одного семинара.
   - Когда-то все случается впервые.
   - А он где спал? - внезапно спросил Варяник. - На кровати или на полу?
   Анна похолодела.
   - О ком ты говоришь?
   - Да брось ты, весь университет обсуждает его дела. Про то, что он от жены ушел из-за ее измены с его дружком Палием, как они подрались прямо в коридоре, как он заявился ночевать к тебе. Больше ни о чем сегодня и не говорят.
   - И ты пришел меня об этом проинформировать?
   - Кто-то же должен это сделать. Нельзя же оставлять тебя в неведение, - усмехнулся Владислав. - А мы как никак не чужие.
   - Мы давно чужие.
   - Ну положим недавно, с тех пор, как он появился в университете. Но все равно что-то да осталось.
   - Ничего не осталось. Что тебе надо, Владислав?
   - Вы трахались?
   Анна посмотрела ему в глаза.
   - У нас ничего не было.
   Владислав не сомневался в правдивости ее ответа. Болле того, он был в этом уверен и до того, как задал вопрос. Откуда появилась эта уверенность, он не знал, она вытекала из какой-то внутрененй логике событий. Но услышав подтверждение своим предположением, почувствовал облегчение и даже некоторую благодарность к Анне и ее кавалеру. Это говорило о том, что до конца чувства к ней в нем так и не остыли.
   - Ты еще желаешь что-нибудь узнать? - спросила Анна.
   Владислав пожал плечами.
   - Не представляю, как он теперь будет жить? - усмехнулся Варяиник. - Он же такой праведник.
   - Тебе что за дело?
   - Есть дело, - вдруг зло проговорил он. - Он всех нас учит, а сам-то... Не зря я ему с самого начала не верил.
   - Ты врешь, он никогда не говорил, что он какой-то особенный, что он ведет праведную жизнь. Ты просто его ненавидишь, вот и придираешься, выдумываешь небылицы.
   - Еще бы тебе не защищать его. Но знаешь, мне кажется, мы с ним однажды встретимся на узкой дорожке.
   Анна на мгновение прикрыла веки.
   - Ты раньше был другим, мог других понимать, им сочувствовать. А сейчас, когда ты говоришь о нем, из тебя буквально вылезает комплекс неполноценности. Это смешно, Владислав.
   - Так ты полагаешь, что я смешон! - вскочил он со стула. - Но ты забыла, что смеется тот, кто смеется последним.
   Внезапно он подскочил к Анне и попытался ее обнять. Она что есть силы оттолкнула его. Он отлетел от нее и слегка ударился об шкаф. Это немного отрезвило Владислава.
   - А все равно он будет в тебе после меня. Я его опередил. - Он довольно рассмеялся. - А над вами все будут хохотать. Вот увидишь.
   Владислав, не прощаясь, зато громко хлопнув дверью, выскочил из комнаты.
   Визит Владислава раздосадов Анну. Не то, что она боялась пересудов, они ее практически не задевали. Но она понимала, что вряд ли Разлогов окажется к ним столь же безучастен. В отличии от нее у него есть сложившаяся репутация, положение в обществе, и все это может быть сметено в один миг. И если такое случится, для него это будет сильным ударом.
   Анна вдруг осознала, какая тяжелая ответственность лежит на ее плечах. И не только за Разлогова, но и за его жену и его детей. Все они оказались соединены невидимыми, но от того не менее прочными нитями. И любой ее шаг отразится и на них.
   Эта ситуация мучила ее, так как не позволяла прийти к определенному решению. Мысли метались из одной стороны в другую и не могли остановиться ни в какой точки. А что если спросить совета у отца Афанасия? По крайней мере больше она никого не знает, с кем бы могла поговорить на эту тему.
   Анна слетела с кровати, наспех оделась и выбежала из комнаты. Хотя на улице было холодно, она шла так быстро, что не чувствовала мороза. Она хотела одного: поскорее избавиться от изнуряющих ее сомнений.
   В монастыре она спросила у монаха, где найти настоятеля. Тот странно посмотрел на нее и указал на двухэтажный дом.
   Она вошла в него и тут же ей на встречу попался Антон Богородский. Он был очень бледен и ей даже показалось, что весь дрожал. Увидев Анну, он ускорил шаг, даже не кивнув ей головой, как незнакомому человеку. А она и не подозревала, что он тоже знаком с отцом Афанасием.
   С Антоном у них так не установились тесных отношений, хотя он вызывал у нее некоторый интерес. И если бы он не держался особняком, ей казалось, что они могли бы даже подружиться. По крайней мере она ощущала с ним какое-то если не родство душ, но некоторую их схожесть. Но зачем он приходил сюда и что его так напугало?
   Она постучалась, услышала приглашение войти. Отец Афанасий стоял на коленях перед иконой и молился. Анна застыла на месте. Настоятель посмотрел на нее и встал с пола. Анне показалось, что между убегающим, бледным, как смерть, Антоном и коленопреклонящим отцом Афанасием есть какая-то связь.
   - Ты давно не была, - сказал настоятель. - Что-то случилось?
   - У вас сейчас был Антон Богородский. Мы вместе учимся. Он какой-то странный.
   Отец Афанасий задумчиво смотрел на икону.
   - Его душа в большом смятении, она потеряла Бога.
   - Но разве можно потерять Бога?
   - Ты права, нельзя, его можно только не найти. Но не все это понимают. Надо всегда идти дальше, тогда не будешь испытывать растерянности.
   Как верно, подумала Анна. Именно это мне и нужно.
   - Вы сказали ему об этом?
   - Сказал, но он меня не услышал. Мои слова не сумели к нему пробиться. Он не позволил мне этого.
   - Он потерял Бога из-за Разлогова? - спросила Анна.
   - Да, вернее, он так полагает. Поэтому в его душе живет ненависть к этому человеку.
   - Я тоже пришла из-за него. Я не знаю, что мне делать.
   - Расскажи.
   - Я боюсь его любить.
   - Почему?
   - Это может принести несчастье не только нам, но и его жене и детям. Мы все связаны, хотя и не знаем друг друга.
   - Не надо бояться любви. Пойми, мы любим не человека, а Бога. Любимый человек лишь канал, по которому наша любовь движется в направлени Его. И если она подлинная, то принесет лишь всем счастье и освобождение. То, что кажется по началу несчастьем, потом оборачивается благом. Человеку трудно освободиться от лжи и самообмана, и это вызывает в нем страдание. Но если он преодолеет это испытание, на него нисходит небывалая ясность и спокойствие. Не пытайся решать за других, решай только за саму себя. Если Бог послал тебе настоящую любовь, следуй ее путем. Это знак, что он хочет тебя приблизить к себе. А страх - отдаляет. Увидишь, что все образуется, правда может совсем не так, как ты сейчас полагаешь. Но не надо собственные заблуждения принимать за Его предостережения. Ничего не бойся, просто все меняется в его и твоей жизни. Это тяжело, но это необходимо. Отступишь, все будет хуже.
   Анна молчала, осмысливая услышанное.
   - И все же я все еще боюсь навредить.
   - Это пройдет, страх не исчезает, как легкое облако. он рассеивается постепенно, как тяжелые тучи. Иди и ни в чем не сомневайся. Если ты сомневаешься в своей любви, значит тебе любить рано.
   - Я не сомневаюсь. Спасибо, отец Афанасий. - Анна склонилась и поцеловала его руку. Она вдруг почувствовала, что ей стало легко. Тяжесть упала с плеч.
  
   Глава 52
  
   Разлогов вошел в аудиторию и тут же наткнулся на пристальный взгляд Анны. Она не видела его целые сутки, с того самого момента, когда утром он покинул ее комнату. Но выглядел он вполне бодро, даже весело. Ничего не указывало на то, что он пережил серьезную душевную драму.
   - Сегодня я намерен прочитать последнюю лекцию из нашего цикла "Человек и Бог". Не потому что я прощаюсь с вами и не потому, что тема исчерпана. По большому счету мы даже не закончили с вами и предисловия к ней. Но я решил прекратить ее читать. Не знаю, делаю ли это на время или навсегда, жизнь покажет. Но мне кажется, что я сказал достаточно для того, чтобы ищущих истину направить по пути, который однажды способен их к ней привести. Ну а тех, кто не согласен с моими тезисами, я счел своим долгом познакомить с альтернативной их воззрениям точкой зрения. - Разлогов быстро посмотрел на Богородского и встретил его горящий, словно факел, взгляд. Но ему было не до молодого человека. - Вопрос, который каждый человек должен решить для себя: в каком отношение он находится к Богу. Это не вопрос веры, это вопрос того, на каком участке долгой и длинной дороги вы пребываете. Люди обращаются к Богу, даже отдаленно не представляют, какое же расстояние отделяет их от Него. А потому удивляются, если не получают ответа. Они молятся, выполняют обряды, но не думают о том, что все их усилия напрасны, так как они не способны преодолеть разделяющую их дистанцию. К чему я веду? Есть такая старая китайская пословица: "За чужой лук не берись, на чужого коня не садись, в чужие дела не вмешивайся". Человек простого ума поймет ее как предостережение от воровства, от зависти к чужому добру. Однако, как мне кажется, те, кто придумали ее, в кладывали в эти слова совсем иной смысл. Они предостерегали: никогда и ничего не заимствовавайте у других. Как бы не были прекрасны и глубоки те идеи, которые кто-то исповедует, как бы они вам не нравились, они не ваши, они чужие. У каждого свой источник откровения, и его содержимое всегда отличается, оно всегда своеобразно и неповторимо. Да, может быть, много похожего и общего, и люди концентрирует внимание именно на этом. И не замечают, что есть и отличия. А именно они и есть то главное, каким бы незначительными они не казались. Потому что человек - это путь. И как не бывает двух абсолютно похожих лиц, так и не бывает двух абсолютно одинаковых путей. Будь это так, не было бы никакого смысла создавать среди нас различия. Все мы были бы совершенно идентичны. Вот почему ни у одного из великих основателей религий ничего путного не вышло. Они предлагали своим последователям идти по их стопам, а надо было внушить каждому из них, что идти следует только своей тропинкой, какой бы узкой она не казалась. В этом-то и заключалась их подлиная миссия. Но почему-то никто из них этого не понял. А не понял потому, что каждым владело сильнейшее желание прослыть основателем, стать духовным лидером человечества. В результате же им стали слепо подражать, не имея той связи с высшими силами, что была у них.
   О чем говорит этот великий опыт? О том, что никогда, ни при каких условиях и никому нельзя отдавать свою свободу. Пусть даже кто-то говорит, что послан Богом. Ибо ваша свобода - это и есть его настоящий посланец. Только она способна рано или поздно соединить вас с ним. Те же, кто предлагают отдать им вашу свободу, а взамен обещают привести вас за ручку к Нему, обманщики, они жаждут лишь власти.
   В одной книге я прочел такую теорию, которая мне показалась весьма убедительной. Было время на земле, когда люди были наделены совсем другой психикой, они могли напрямую общаться с духовным миром. Может, они не совсем ясно понимали, что это такое, но контакт был непосредственным. Эти первобытные представители человеческого рода почти совсем не обладали индивидальынм сознанием, в лучшем случае лишь отдельными его проблесками. Но затем развитие пошло в направление его индивидуализации, и этот канал стал постепенно закрываться. Для подавляющего большинства обиталей земли окончательно это произошло как раз в эпоху Возрождения, что, кстати, и породило тогда такой культурный взлет. А дело в том, что обретение индивидуального сознания рождает культуру. Мощный культурный слой, который накопился к тому моменту, и вызвал это удивительное явление. Но плата за него была непомерно большой, мы оказались почти отрезаными от непосредственного восприятия иных, гораздо более тонких планов. С тех пор этот культурный слой невероятно утолщился, и расстояние, отделяющее наш физический мир от мира иных сущностей, стало значительно больше. А значит и преодолеть его во много раз трудней, чем тогда. Но мы обречены на совершение этого подвига, в этом смысл нашего появления на просторах мироздания. И все, что не совершается там, подчинено этой единственной целью. Даже тогда, когда нам кажется, что происходящее имеет прямо противоположный смысл.
   Но это не так. Просто мы видим лишь небольшую траекторию пути, которая становится не подвластной нашему взору за ближайшим поворотом. Но духовное развитие в том и состоит, чтобы не поддаваться чарам повседневности, а все время искать возможностей заглядывать за угол и выходить на новые участки дороги.
   Те, кто уверяют, что знают о Боге все, знают, как к нему прийти, те, кто заставляют зубрить книги, которые они называют священными, потому что в них якобы излагается о нем подробный рассказ, совершают чудовищное преступление. На самом деле мы не знаем о Боге ничего и одновременно знаем о нем все. Потому что Он неотделим от нас. А вот мы пока отделены от Него.
  
   Глава 53
  
   Там, откуда они приехали полнывластным властителем природы была зима, закрасившая все вокруг белой краской. А тут буйствовала разноцветная палитра лета, небо было голубым, деревья - зелеными, люди ходили в легких ярких одеждах.
   Разлогов и Анна вышли из здания аэровокзала. В одной руке они держали дорожные сумки, в другой - свои зимние пальто. Разлогов с первой же минуты пребывания здесь стал ловить лицом теплые солнечные лучи. Им владело ощущение, что все беды и огорчения мгновенно исчезли, едва он ощутил нежное прикосновение к свеой коже прогретого солнцем воздуха. Ему захотелось просто опуститься на свежую зеленую траву и растянуться на ней.
   Он посмотрел на Анну, поймал ее ответный взгляд и улыбнулся.
   - Как хорошо! - сказал он.
   - Да, хорошо, - подтвердила она, но уж очень серьезно, словно они только что обменялись крайне важными для всех их дальнейшей жизни замечаниями.
   Они легко отыскали представителя их туристической фирмы. Местная молодая девушка, но отлично говорящая по-русски с едва заметным акцентом, что придавало ее речи своеобразное очарование, показало им на автобус.
   Они ехали уже больше часа. Автобус заезжал в гостиницы, высаживал туристов и катил дальше. Дорога большей части шла вдоль моря, то отдаляясь от его кромки, то приближаясь к ней так близко, что они слышали шум накатывающихся на берег волн. Разлогов сидел, откинувшись на мягкую спинку кресла, смотрел в окно на то и дело меняющийся пейзаж и наслаждался вдруг воцарившим в нем внутренним покоем. Дни, предшествующие поездки, прошли невероятно напряженно и нервно, до самого последнего момента у них не было уверенности, что они отправятся в путешествие.
   Сперва его не хотели отпускать на кафедре, затем Ольга, узнав о предстоявшем вояже, восприняла эту новость весьма эмоционально. И ему пришлось выдержать с ней неприятный разговор. Затем сложности возникли у Анны, и декан, и ректор под предлогом, что скоро сессия, не позволяли ей отлучиться. На самом же деле причина была иная; хотя они не афишировали, что намерены отправиться в далекие края вместе, все каким-то ообразом быстро прознали об этом альянсе. Слухи об их романе будоражили весь университет, несмотря даже на то, что все последнее время они почти не виделись, а лишь иногда разговаривали по телефону, обсуждая детали предстоящего путешествия. Между ними вдруг возникло какое-то отчуждение, мешающее им встречаться. Но при этом оба не ставили под сомнение свое намерение отправиться в совместную поездку.
   Разлогов надеялся, что это отчуждение растает, как апрельский снег, как только они окажутся одни. Но сев в самолет, он с удивлением обнаружил, что ровным счетом ничего не изменилось, Анна вела себя так, словно он не был ее спутником по путешествию, а всего лишь случайным попутчиком, чей билет выпал на соседнее с ней кресло.
   За более чем трехчасовый перелет они обменялись несколькими малозначительными фразами. И сейчас он с тревогой думал о том, что произойдет, когда они останутся одни в номере. Эта была единственная мысль, которая вносила мотив тревоги в овладевшее им безмятежное состояние.
   Их гостиница оказалась последней. Не очень большая, но вполне приятная на вид. Они вошли в холл, подошли к ресепшен, протянули свои паспорта. Молодая девушка по-русски не говорила, зато сносно изъяснялась по-английски, приняла их документы. Обнаружив разные фамилии в паспортах, окинула их любопытным взглядом.
   И вот то, о чем он столько думал в последнии дни, случилось: они вошли в отведенный им номер. Разлогов закрыл дверь, и они остались одни. Никто им не мешал, никто на расстоянии нескольких тысяч километров ровным счетом ничего не ведал о них, они могли делать все, что захотят, абсолютно никого не опасаясь. Если не считать самих себя.
   - По-моему, хороший номер, - не совсем уверенно произнес первую фразу в их новой жизни Разлогов.
   Номер трудно было назвать шикарным. Весьма тесный, две аккуратно застеленные кровати разделял лишь узкий проход, в котором мог уместиться только один человек. Зато из окна виднелась голубая полоска моря, до которого было не больше метров двести.
   Он вышел на балкон, несколько секунд полюбовася на уходящую в беспредельность аквамариновую равнину, затем вернулся в комнату. Анна по-прежнему стояла у двери, даже не поставив сумку на пол. У нее был такой вид, словно она собралась уходить.
   Разлогов подошел к ней, взял сумку и отнес в шкаф сначала ее, потом свою. Заглянул в ванную, там было чисто, а красивый кафель придавал ей даже изящный вид.
   Разлогов снова подошел к Анне, которая так и сдвинулась с места. Может, стоит ее поцеловать, подумал он.
   - Я предлагаю принять душ и пойти к морю. Пока летел, все мечтал искупаться.
   - Да, давайте так и сделаем, - сказала она.
   - Кто первый пойдет принимать водные процедцуры? - весело спросил Разлогов.
   - Мне все равно.
   - Тогда, если не возражаете, я.
   Разлогов вошел в ванную комнату. Секунду поразмышлял над вопросом: стоит ли запирать дверь? И решил, что в этом нет никакого смысла.
   Он вымылся и вдруг подумал, что не знает в каком виде выходить их ванны? В трусах неудобно, надевать же на себя брюки, как-то нелепо. Неожиданно его рука сама потянулась к штанам.
   - Теперь вы, - сказал он, выйдя из ванны.
   Анна кивнула головой. Разлогов заметил, что пока он мылся, она приготовила одежду дл смены.
   Они перешли дорогу, по которой активно сновали машины, и оказались на пляже. Туристическая фирма заверяла их, что лежаки будут бесплатными, но, как пояснил, подошедший к местный служащий, за них надо платить. Пришлось раскошелиться. Разлогов вздохнул: хватит ли у них денег, их было в обрез.
   Но все эти заботы отступили, когда он подошел к морю. Теплая волна, словно кутенок, лизнула его ступни. Неужели там у них сейчас мороз, а реки уже скованы льдом? Здесь в это трудно поверить.
   Разлогов сделал несколько шагов вперед, и море легко впустило его в себя. Он погружался в него, словно в океан блаженства.
   Он купался, наверное, уже почти час. Он никак не мог оторваться от воды, словно от любимой женщины. Он то заплывал на глубину, то возвращался на мелководье, затем снова делал дальний заплыв. Теплая волна ласкала кожу, он погружался в прозрачныфй аквамарин с головой, затем снова показывался на поверхности. Он перепробовал все известные ему стили плавания, с радостью убеждаясь, что они, как и раньше, подвластны ему, и что он не потерял прежние навыки.
   Наконец вдвоволь наплавывшись, Разлогов вышел на берег и подошел к лежащей на лежаке Анне.
   - Не вода, а просто океан блаженства, - сказал он. - Искупайтесь.
   Анна, не отвечая, лишь молча кивнула головой. Она встала, и Разлогов получил долгожданую возможность рассмотреть ее в купальнике. И остался доволен увиденным. Тело было стройным, грудь не слишком большая, но развитая.
   Девушка направилась к кромке воды и стала осторожно входить в море. Затем окунулась.
   Она плыла типично по женски, медленно, высоко подняв над водой голову, чтобы не замочить прическу. Разлогову показалось, что и там, в море, она сохраняет напряжение. Если в самое ближайшее время им не удастся снять его, поездка, обещавшая столько наслаждений, способна превратиться в сплошное мучение.
   Анна вернулась быстро. Обсыпанная бисером зеленых капель, она встала рядом с ним на солнце.
   - Надо натереться кремом, иначе сгорим, - заметил Разлогов.
   Анна, не смотря на него, снова кивнула головой.
   - Садитесь, - предложил он, - я натру вас.
   Анна села на лежак. Разлогов достал крем и стал втирать его в спину девушки. Он ощущал под своими пальцами ее нежную и одновременно упругую кожу. И вдруг почувствовал сильный импульс желания. Он даже на несколько мгновений перестал размазывать белую густую субстанцию. И заметил, как напряглось ее тело.
   Он продолжил свое занятие. Закончив, передал тюбик Анне.
   - Ну а дальше вы сами размажите. А потом, если вам не трудно, меня.
   Таких острых сладострастных ощущений он не помнил, когда испытывал в последний раз. А вполне вероятно, что никогда не испытывал. Тонкие пальцы Анны, смазанные нежным прохладным кремом, скользили по поверхности его тела, выделывая на нем сложные геометрические фигуры.
   Чтобы посторонние впечатления не создавали бы помех его ощущениям, он закрыл глаза. И сразу же что-то странное ворвалось в сознание, которое вдруг заполнилось непривычными звуками и разноцветными бликами. Они рождались где-то внутри, заставляя его буквально брожать от непривычного блаженства.
   Разлогов не сразу понял, что Анна завершила размазывать крем по его спине. Он обернулся к ней. И их глаза едва ли не впервые за день встретились. И он понял, что она уловила его состояние.
   Разлогов улыбнулся.
   - У вас это очень хорошо получается. Вы не пробовали заниматься массажем. Ваши руки обладают сильной энергетикой.
   - Я знаю, - ответила Анна, - и иногда занимаюсь массажем. Но не всегда получается, иногда энергия бывает очень слабой. Я не знаю, почему.
   - Будем считать, что мне повезло, сейчас ее было предостаточно.
   Разлогов растянулся на лежаке. Анна тоже самое сделала рядом.
   - Не правда ли как все замечательно, - сказал он. - Погода, солнце, море. Если все же разговоры о рае не досужий вымысел, то теперь я знаю, где он находится. А вот вы, мне кажется, пока не в настроении. Может быть, это связано с аклиматизацией. Некоторые перемену климату переносят весьма болезненно.
   - Нет, - ответила Анна, но больше пояснять ничего не стала.
   Разлогов понял, что пока она явно не настроена на откровенную беседу. Но тянуть с ней нельзя, в крайнем случае вечером они должны все выяснить. Иначе поездка окажется испорченной.
   Разлогов несколько раз еще ходил купаться, подолго оставаясь в воде. Но не только потому, что испытывал огромное блаженство от своего пребывания в море, но и потому, что видел, что Анна по-прежнему напряжена. И у него возникло ощущение, что когда он уходит от нее, она испытывает облегчение. Анна же за все это время окунулась лишь однажды.
   Они вернулись в номер, когда начало уже темнеть. В той же очередности приняли душ и направились на ужин. Столовая располагалась на последнем этаже, откуда открывался красивый вид на город и окружающие его горы. Правда сейчас все это великолепие было затянуто пеленой сумерок, но даже они не мешали оценить всю красоту природы.
   Разлогов никогда особенно много не ел, но сейчас испытывал просто зверский аппетит и наложил на тарелку гору снеди, преимущественно мяса. Когда он взглянул на то, что выбрала себе Анна, то удивился, она взяла лишь салат.
   - Вы так не наедитесь, - сказал он. - Возьмите что-нибудь мясное.
   - Я редко ем мясо. И вообще, ем немного. Мне вполне этого хватит.
   После ужина, коротко обменявшись мнением, они сочли, что сейчас самое время для вечерней прогулки по городу. Они вышли из отеля. Всего в нескольких десятках метров начинался главный проспект. По нему фланировали толпы отдыхающих. Многоязычная речь густо наполняла вечерний воздух, и Разлогов с большим удовольствием ловил это лингвическую разноголосицу. Сам он владел всего двумя языками: французским и английским, но ему даже нравилось, что он не понимает большинство звучавших вокруг него наречий. Это было как раз, о чем он всегда подсознательно мечтал: на этом пяточке земли зримо проявлялось единство всего мира. В этом теплом, наполненым морскими ароматами вечерее, было щедро разлито то, что объединяло всех людей и что, по его мнению, должно было их когда-нибудь объединить повсюду: поиск и стремление к блаженству.
   Они миновали несколько кварталов, прежде чем Разлогов осмелился произнести первую фразу:
   - Вам сейчас хорошо?
   Анна повернула к нему голову и серьезно посмотрела на него.
   - Да, хорошо. А вам?
   - Мне давно так хорошо не было. Просто удивительно, но ничего не тревожит. Ну почти ничего, - внес некоторое уточнение он. - Так и должна проходить жизнь, в ней ничего не должно быть тревожного, печального, грустного.
   - Вы полагаете, что это реально?
   - А почему собственно нет. В конечном итоге все зависит только от нас. Мы так легко поддаемся чувствам, эмоциям, что нам кажется, что это и есть единственно реальная жизнь.
   - А это не так?
   Разлогов посмотрел на звезды, которые дружно высыпали на небо.
   - Видите какой огромный мир, он кажется невероятно спокойным, ничего его не беспокоит, не волнует. Он просто есть, и с негоэто вполне довольно.
   - Но тогда откуда приходит все то, что вызывает в нас столько самых разных чувств, тревог? Разве не из вашего спокойного мира?
   - Да, оттуда, - признал Разлогов. - Значит, и там не все так замечательно, там идет борьба различных стихий. А мы сейчас шествуем с вами по бульвару и не представляем, какие отголоски этого противоборства дойдут до нас через полчаса, завтра утром. И нам совершенно неизвестно, что мы почувствуем: раздражение, досаду, а может ненависть. - Он на мгновение остановился и быстро взглянул на нее. - А может, любовь.
   Она тоже приостановилась на миг.
   - По вашему мы не можем ничего выбирать. То, что этот океан, - посмотрела она на небо, - выбросит на берег, то мы и подберем.
   - Вас не устраивает такая перспектива?
   - Нет, мне она совершенно не нравится. - Впервые за все последние часы в голосе Анны послышалась хоть какая-то интонация.
   Они проходили мимо какого-то ресторанчика, которых тут было видимо невидимо, навстречу выскочил зазывала и на вполне сносном русском стал приглашать их в заведении.
   Разлогов и Анна остановились и переглянулись.
   - Пойдем, раз приглашают.
   К великой радости зазывалы они приняли его приглашение. Официант показал им столик.
   - Что будем есть, пить? - спросил Разлогов, раскрывая меню.
   - Есть не хочу, а что-нибудь выпила бы с удовольствием.
   - Что же именно?
   - Мартини с апельсиновым соком. Мне очень нравится этот напиток.
   - Я тоже его люблю. Два мартини, - заказал он стоящему рядом официанту.
   Тот быстро принес заказ. Разлогов дождался, когда Анна отпила глоток и только после этого взял бокал.
   - Знаете, Анна, - сказал он, - я поймал сейчас себя на странной мысли, что вокруг много людей, съехавших сюда со всех краев земли, а мне кажется, что мы с вами одни. И никого мне больше не надо.
   - Вы заблуждаетесь, профессор, - впервые назвала она его так, - я при всем своем старании никогда не смогу заменить вам весь мир. Это сейчас вам так кажется. Но вы вскоре меня исчерпаете. И вам станет со мной неинтересно.
   - Это не так! - даже излишне горячо возразил Разлогов. Он посмотрел на лежащую на столе тонкую руку девушки и ему страстно захотелось взять ее в свою. Но он не решился. - Вы сами еще не осознаете всей свой глубины.
  - Может быть, и так. Но где гарантия, что я ее когда-нибудь осознаю. А вдруг я останавлюсь где-нибудь в той точке, где ваш интерес быстро угаснет.
   - Я уверен, вы не остановитесь. Вы глубже меня.
   Анна с сомнением покачала головой.
   - Иногда мне становится страшно от этой бездны. Там какой-то другой мир. Он привлекает, но и пугает. И я не могу разобрать, что сильней.
   - Вы разберетесь, вы лишь начали свой путь. Только не надо стремиться постичь все сразу. Иначе все скомкаете. У вас впереди еще уйму времени. А вот я, все больше убеждаюсь, что остановился.
   Анна о чем-то задумалась.
   - Может быть, ваша задача - помогать другим.
   - Не исключено. Но иногда остро чувствую, как этого не хватает. Когда кто-то другой, путь даже не без твоей помощи, уходит вперед, а ты продолжаешь стоять на месте, это не может удовлетворять. Наоборот, проникаешься завистью к этому счастливчику. Иногда смотрю на вас и очень ясно понимаю: однажды вы так удалитесь от меня, что мы окажемся друг друга абсолютно чужими. Чтобы между нами до этого бы не происходило.
   - Но даже если такое случится, я вам обещаю, что навсегда сохраню к вам благодарность.
   - Спасибо, - улыбнулся Разлогов. - Благодарность - это то, чем мы платим другому человеку, когда больше не желаем ему платить ничем другим.
   - Это неправда, - с обидой произнесла Анна. - Чувство благодарности - это самое важное, что остается, после того, как человек уходит из жизни другого. Эта та нить, которая их связывает навсегда.
   Разлогов посмотрел на девушку. Хотя было темно, и он плохо различал ее лицо, но ему почему-то показалось, что она покраснела.
   - Вы правы, - произнес он, - это, наверное, во мне начинает сказываться возраст, провестник того, что когда-нибудь превращусь в брюзгу. - Он посмотрел по сторонам и не без удивления заметил, что еще совсем недавно ресторан был почти полон, теперь же был полупустой. Да и на проспекте гуляющего народу заметно поубивалось. - Хотите еще мартини?
   Анна отрицательно покачала головой.
   - Тогда, может, пойдемьте, уже поздно. Люди постепенно расходятся по своим палатам.
   - Да, пойдемьте, - согласилась Анна.
   Они снова вышли на проспект и пошли в обратном направлении к отелю. Народу действительно заметно стало меньше, зато возросло количество парочек, многие из которых вели себя весьма вольно.
   Не сговариваясь, они быстро шли к гостинице, словно бы их в спину гнал ветер. Но никакого ветра не было и в помине, воздух был соврешенно неподвижен, словно бы устав от нескончаемого движения за день, решил взять ночной тайм-аут.
   В отеле они взяли у портье ключ и поднялись на лифте на свой этаж. Вошли в номер и оказались в царстве почти кромешной тьмы, так как шторы были плотно задернуты и не пропускали с улицы света.
   Они застыли. Слышалось только их дыхание. Они стояли почти вплотную друг к другу, и Разлогову надо было всего лишь поднять руки, чтобы обнять девушку.
   - Зажечь свет? - спросил он.
   - Да. - Ее голос прозвучал как-то странно.
   Он щелкнул выключателем. То ли так было на самом деле, то ли он принял желаемое за действительное, но ему показалось, что на лице Анны промелькнуло разочарование.
   - Я пойду умоюсь и переоденусь, - сказала она.
   Анна вышла из ванны в легком домашнем халате.
   - Теперь ваша очередь?
   Когда он вышел из ванны, то в комнате Анны не было. Он заглянул на балкон и увидел, что она сидит на стуле. Из комнаты он принес другой стул и сел рядом.
   - По-вашему выходит, что человек не более чем игрушку чужих стихий. Он думает, чувствует, поступает только так, как они ему укажут. И нет абсолютно никакой свободы воли. Но если нет свободы воли, нет и человека, - вдруг выпалила Анна явно заранее подготовленную тираду.
   - Я немало размышлял над этим вопросом и вынужден настаивать на своем тезисе: увы, человека как самостоятельного создания не существует. И свободная воля ему не дана. Его можно сравнить с радиоприемником, которому не нравится пойманная им радиостанция, и он ищет другие. Но все дело-то в том, что он способен поймать лишь ту радиостанцию, чьи волны приходят к нему из эфира. Сам он не может издать ни единого звука, ни единой ноты.
   - Но вы сами сейчас сказали, что поиск- он начинает по собственному желанию.
   - Да, - признал Разлогов, - мое сравнение не совсем точно. И поиск радиостанции он тоже начинает вести, когда получает извне соответствующие указание. Мы с вами всего лишь отражение и преломление внешних потоков энергии или вибрации. И все наши отличия друг от друга в том, что каждый из нас реагируют на свои волны и сигналы. Мы просто принимающие устройства. Не исключено. что самые сложные во Вселенной. Но не более того.
   Анна вдруг достала из кармана халата сигареты и зажигалку.
   - Вы курите? - удивленно спросил он. - Я не знал.
   - А вы многое обо мне не знаете, - с вызовом проговорила Анна. - Извините, я не права. Вы и не можете много знать, в этом совершенно нет вашей вины. Я курю очень редко, когда меня что-то слишком волнует. Вот как сейчас.
   Она закурила и несколько секунд задумчиво пускала дым в ночной воздух.
   - Могу ли я узнать, что же вас так взволновало? - осторожно спросил Разлогов.
   - Мне трудно согласиться, что человек не имеет никакой свободы воли. Мой опыт говорит о другом. И если нет свободы воли, что же тогда есть? Если принять вашу позицию, мы ничем не отличаемся от роботов.
   Разлогов вздохнул.
   - Наверное, к этой мысли сложно привыкнуть, я тоже принял ее далеко не сразу. Если смотреть на все как бы снизу, с точки зрения человека, то почти невозможно смириться и согласиться с полным отсутствием свободы воли, с нашей полной роботизацией. Но если взглянуть на ситуацию сверху, то есть с точки зрения Бога, то все меняется. Ему не нужны существа, наделенное свободой воли, они становятся неуправляемым, нарушают весь божественный замысел, где все на самом деле едино, а размежевание и разделение - всего лишь развертывание сложной структры этого единства, демонстрация его неограниченных возможностей. - Разлогов неожиданно встал со стула и облокотился о перила балкона. Несколько мгновений он смотрел туда, где за плотной пеленой мрака плескалось невидимое сейчас море. - А вы никогда не задумывались о том, что не будь все проникнуто единством, не существовало и бы любви. Любовь - это тот способ, которым Бог соединяет всех и все. Если говорить грубо, то любовь - это инструмент или механизм для обретения единства.
   - А я считала, что Бог - это любовь.
   - Нет. Бог - это единство. Когда достигается единство, любовь исчезает, так как становится ненужной, она выполняет свою задачу. Впрочем, когда достигается божественное единство, становится не нужным абсолютно все, включая и само понятие едиства. Не говоря уж о нас с вами.
   - Вы рисуете страшную картину, совершенно бездушную, - резким движением затушила Анна сигарету.
   - Это только кажется с непривычки. Нас приучили считать человека венцом творения. Все мировые религии Бога рисовали таким, каким он хотел Его видеть. Не люди служили Богу, а Бог - людям. И только тогда, когда мы осознаем, что нас как таковых по сути нет, вот тогда, может быть, и придем к Богу.
   - Но объясните, если нас нет, кто же в таком случае приходит к Богу?
   - В самом деле, кто? Больше некому, кроме как Богу прийти к Богу.
   - Но это какая-то нелепица! - воскликнула Анна.
   - Отнюдь. Если исходить из того, что у человека есть свобода воли, то тогда вы правы - нелепица. Но если предположить, что мы на самом деле лишь часть Его самого, что мы выполняем некий заранее составленный план, то все вполне логично.
   - Но ради чего все это? Если все вокруг Бог, то зачем эта игра?
   - Да не за чем. Просто игра. Знаете, я еще в детстве задумался, над этим странным явлением - игра. Конечно, мысли у меня были очень смутные, неясные, примитивные, но меня поразило одно обстоятельство: когда я, ребенок, играл, то получал наивысшее удовольствие. Хотя никаких прагматичных целей это занятие не преследовало. И потом, став старше, все более убеждался, что игра - это некий макет или намек, как хотите, на божественный замысел. Да и во взрослой жизни коли отсутствует элемент игры, она тут же становится пресной, а то и просто мучительной. Скука - как раз всегда возникает тогда, когда мы не знаем, в какую игру нам поиграть.
   - В какую же игру мы играем сейчас с вами?
   - А вот над этим вопросом стоит поломать голову, - засмеялся Разлогов. - Нельзя исключить, что мы играем с вами в разные игры. Но если нам сейчас не скучно, значит, партия идет. Вам скучно?
   - Нет, - чуть помедлив ответила Анна.
   - Мне тоже ни капельки не скучно. Значит, все в порядке, мы занимаемся божественным делом.
   Разлогов снова сел рядом с Анной и посмотрел на нее.
   - А вам немножко ни странно, что мы с вами посреди ночи, в тысячах километрах от дома сидим на балконе и разговариваем на такие темы. Как будто бы нельзя было поговорить обо всем этом у себя. Например. В вашей комнате в общежитие.
   - Вы сами же утверждаете, что мы всего лишь отражаем вибрации. Что к нам приходит, то мы и выдаем. И если нас отправили за тридевять змель, следовательно там было нужно. Когда человек отдаляяется от своей привычной жизни, ему становится несравннено легче воспринимать иную реальность. Там в моей комнате, ни я, ни вы не чувствовали себя свободными. Но мне в самом деле кажется, что мы засиделись. Посмотрите, на улице ни одного прохожего и ни в одном окне не горит свет.
   - Это намек на то, что пора спать.
   - Пожалуй, действительно намек, - вдруг рассмеялась Анна. - Пойдемьте в номер.
   Она первая ушла с балкона. Разлогов, чуть помедлив, последовал за ней. Он так волновлася, что даже слышал, как неровно билось его сердце.
   В комнате было темно. Он видел, как Анна вдруг замерла на месте. Затем резко повернулась к нему. Он пропустил тот самый миг, когда она оказалась в его объятиях, так быстро все произошло. Он только ощутил, как к нему приникло теплое девичье тело, а к его губам прижались ее губы. Острое, как игла, желание пронзило его где-то в области живота.
   Он с силой прижал девушку к себе, нашел ее сухие губы и вдавил в них свои. Их влажные языки сплелись, словно лианы. Так они стояли, наверное, несколько минут. На каждый новый поцелуй тело реагировало новой сильной вспышкой желания, и он никак не мог насытиться, ему казалось, что мог бы целовать ее всю жизнь.
   - Я так долго ждал этого момента, - прошептал Разлогов, на мгновение оторвавшись от ее губ.
   - Я тоже, - так же шепотом ответила Анна, и их губы снова образовали то единство, о котором они только что вели речь на балконе.
   Они одновременно почувствовали, что наступило насыщение их первыми поцелуями и им захотелось идти дальше.
   - Пойдем на кровать, - шепнул Разлогов.
   Анна кивнула головой.
   Она села на кровать, он опустился рядом с ней на пол и стал гладить и целовать ее ноги. Он поднимался все выше и выше, словно ведущей в мир неземеного блаженства лестнице. Он впервые дотронулся до ее трусиков и стал гладить бедра. Она же положила ему руки на плечи и целовала голову, щеки, шею.
   Разлогов почувствовал, что ему все труднее сдерживаться. Рывком сел на кровать и стал растегивать ее халат. Он легко, словно только того и ждал, соскользнул с плеч.
   Разлогов смотрел на ее груди, словно на нечто никогда ранее невиданное чудо. Не очень большие, но и не маленькие, упругие, как мячики, с крупными сосками, обведенными ободками, как лики святых нимфами. Сперва он едва коснулся их кончиков, затем вложил каждое полушание в свою ладонь и стал мягко сжимать их.
   Внезапно он почувствовал, как задрожала Анна. Ее руки стали стермительно растегивать рубашку. Она стащила ее с него и бросила на пол. Затем принялась за брюки.
   Ее пальцы мягко обволокли его член. Не в силах сдержать рвущийся наружу восторг, он громко застонал. Она поняла его и мягко, но властно, как хозяйка, сжала головку пениса. Ее нежные и мягкие, как шелк губы, прижались к нему в поцелуе.
   - Ты будешь сейчас моей? - страстно прошептал Разлогов.
   - Я давно твоя.
   Одним движением он освободил Анну от последнего бастиона одежды - трусиков и прижался лицом к ее животу. Его губы уходили все дальше вниз до тех пор, пока не коснулись мягких складок влагалища. Он зарылся в них насколько глубоко, насколько смог. Его язычок ласкал нежные ткани. На мгновение прилетела мысль: ничего подобного они с Ольгой не выделывали. Но она тут же исчезла, как пугливый комар.
   Анна громко застонала.
   - Я хочу тебя, сделай это сейчас.
   Разлогов осторожно лег на нее. Давно ждущий этого момента член легко вошел внутрь девушки и словно насос энергично заходил там. Больше сдерживать семя он был не в состоянии. Выброс его озарился таким ярким пламенем блаженства, что ему даже показалось, что на какой-то миг он потерял сознание. Анна громко стонала, ее тело несколько раз дернулось и замерло в неподвижности.
   Они медленно приходили в себя. Разлогов скатился с Анны и растянулся рядом.
   - У меня так еще никогда не было, - с удивлением сказал он. Внезапно он встрепенулся. - Я кончил в тебя. Ты не боишься?
   Анна ответила не сразу.
   - Не беспокойся, я приняла таблетку.
   - Ты знала?
   - А разве ты не знал.
   - Знал, - признался он. - Я начал об этом думать, едва мы сели в самолет. А скорей всего и раньше. Как только мельком увидел тебя в первый раз.
   - Я тоже все время думала об этом, - улыбнулась она. - И тоже с тоже же раза.
   - Послушай, почему ты была такой отчужденной все это время?
   - Ты хочешь это знать?
   - Конечно, я думал об этом весь день.
   - Когда я увидела тебя в аэропорту, ты мне показался совершенно чужим. Мне захотелось уйти и никуда не лететь. Я с трудом уговорила себя этого не делать.
   - Но почему, что случилось?
   - Не знаю. Может быть, это была совершенно новая ситуация, непривычная для мня. Раньше я тебя воспринимала по другому, как преподавателя, человека гораздо старше меня. Нас разделяло расстояние. А тут все разом изменилось, мы неожиданно стали почти на равных. Меня стала преследовать мысль: зачем я все это делаю?
   - Теперь не преследует?
   - Теперь нет, - снова улыбнулась она. - Теперь меня преследует вот он. - Она накрыла ладонью его член. - Но мне это очень нравится. - Анна прижалась к Разлогову. - Со мной никогда такого не было, я чувствую ненасытность.
   - Я - тоже. Просто удивительно, до чего похожи наши чувства.
   - Ты можешь сейчас больше ни о чем не размышлять.
  
   Глава 54
  
   Когда Разлогов проснулся, Анна уже не спала. Он повернул в ее сторону голову и увидел, что она смотрит на него.
   - Ты чего? - спросил он.
   - Ничего, просто смотрю на тебя. Интересно.
   - Что тебе интересно? - Он приподнялся на подушке.
   - Все, что с нами происходит. Мне никого не надо, кроме тебя. Понимаешь, никого. Даже Его? - посмотрела она вверх.
   Разлогов понял, кого она имеет в виду.
   - Ты не права. Я и есть...
   Анна поспешно прикрыла ладонью его рот.
   - Не надо, я и так знаю, что ты сейчас скажешь. Через тебя я испытываю любовь к Богу, я приближаюсь к нему, я соединяюсь на самом деле не с тобой, а с ним. Любовь между людьми - не более чем иллюзия, обман. Так?
   - Примерно, - улыбнулся Разлогов.
   - Я понимаю все это, но сейчас хочу другого.
   - Чего же ты хочешь?
   - Обычной земной любви. Когда мы с тобой не два сосуда для приема вибраций, а мужчина и женщина. И любовь у нас плотская, с поцелуями, объятиями, соитиями. И никто при этом не помышляет ни о каком Боге, а только друг о друге. - Анна замолчала и посмотрела на него. - Ты полагал, что я - другая: неземная, небесная, бесплотная, как дух.
   - Отчасти, да, - сознался Разлогов. - Твой образ у меня сложился ближе к такому, каким ты его только что описала. Но я совсем не жалею об этой метаморфозе. Как ни странно, но я хочу той же человеческой любви. С оргазмом и с нежностью, с ощущением счастья всего лишь от возможности держать твою руку.
   - Что же с нами случилось? Там мы не были такими, - задумчиво произнесла Анна.
   - Были. Просто у нас не было возможности проявить себя в этом качестве. Но иногда я ощущал, как готово во мне это выплеснутся. Только приходилось сдерживаться. А тот, кто вынужден сдерживать в себе чувства, всегда несчастен.
   - Господи, какие мы все глупые!
   Анна вдруг вскочила с кровати и предстала перед ним во всей своей обнаженной красе. Она поворачиваясь, подставляя его взору то одни, то другие участки тела.
   - Я тебе нравлюсь?
   - Не то слово, это гораздо больше.
   Анна довольно рассмеялась.
   - Я иду в душ.
   - А почему бы нам его не принять вместе.
   Так как возражений не последовало, Разлогов понял, что предложение принято. Он тоже вскочил с кровати, обнял ее за талию. Обнаженные, они отправились в душ.
   - Мне хочется тебя вымыть, - призналась Анна.
   - Сегодня все желания сбываются, - засмеялся Разлогов.
   Анна намылила мочалку и стала водить ею по плечам, груди и животу Разлогова. Он стоял, обсыпаемый теплыми струями воды, и жмурился от удовольствия. Ее руки коснулись пениса, мягко сжали яички. Удовольствие вдруг стало невообразимо расширяться, превращаясь в безбрежное, как расположенное совсем рядом море, наслаждение. Он обхватил девушку и прижал ее к себе спиной.
   Разлогов гладил ее груди, мягко теребил соски, Затем его руки спустились в низину тела Анны и стали ласкать лоно. Оно было мягким и податливым, готовым принять его в любой момент.
   Он лег на пол, Анна опустилась на него и ввела член в себя. Водяной поток по-прежнему падал на них, он видел, как по волосам и лицу девушки струилась вода, скатываясь на его грудь и живот.
   Анна с каждым мгновением ускоряла темп, в нем тоже росло напряжение. И наконец фонтан спермы ударил по стенкам ее влагалища. Выброс энергии был таким значительным, что он сразу почувствовал опустошение и не мог больше продолжать. Но в этом момент сильная судорога сотрясла тело девушки. В изнемождение она легла на его живот.
   Несколько минут они восстанавливали силы. Анна встала первая и подала ему руку.
   - Такого я еще в жизни не испытывал, - задумчиво, как бы не совсем доверяю самому себе, сказал Разлогов.
   - Тебя это беспокоит?
   - Странная гамма чувств. С одной стороны, вроде бы я весь, до самой последней клетки, поглощен еще неизведанным блаженством, а с другой - нарастает чувство вины.
   - Не думай об этом, - быстро и решительно произнесла Анна. - Никакой вины нет. Ни перед кем.
   Разлогов ничего не ответил. Он взял полотенце и стал вытираться.
   - Нам пора идти на завтрак, - сказал он и вышел из душевой.
   После завтрака они отправились на пляж. Тот самый вчерашний молодой и приятный служитель подошел к ним, установил зонтик и взял деньги. При этом его взгляд как бы сам собой то и дело вовзращался к Анне. Она явно производила на него сильное впечатление.
   - Мне кажется, ты ему понравилась, - заметил Разлогов, когда парень отошел.
   - Мне он - тоже. Красивый. - Она легла на спину, сняла верхнюю часть купального костюма и подставив грудь солнцу. - Теперь я буду наслаждаться спокойствием и теплом.
   Разлогов долго купался, а когда вернулся к лежакам, то обнаружил, что тот самый парень разговаривает с Анной, при этом откровенно пожирает взглядом ее обнаженную грудь.
   Разлогов вдруг ощутил уколы ревности.
   - Его зовут Ахмед, - пояснила Анна, - он рассказывает много интересных вещей про здешнюю жизнь.
   Он прислушался. Ахмед свободно говорил по-английски, вставляя в свою речь иногда русские слова. Так что языкового барьера не возникало никакого. Несколько раз парень оглянулся на Разлогова и, по-видимому, что-то почувствовав, вскоре встал и ушел.
   - Ты пользуешься успехов у аборигенов, - сказал Разлогов.
   Анна поцеловала Разлогова.
   - Не ревнуй, - весело сказала она, - а радуйся, что твоя девушка имеет бешеный успех. Пойду искупаюсь.
   Он наблюдал за тем, как плавает Анна. Почему этот парень сразу же прибился именно к Анне. Ведь на пляже полно самых разных девушек и женщин всех цветов кожи и всех типов лиц, и в том числе загорающих с обнаженной грудью. Но этот Ахмед выбрал среди них ее. Значит, и он почувствовал нечто такое, что выделяет Анну среди всех прочих.
   И все же какой-то неприятный осадок этот эпизод оставил в нем.
   Ахмед больше вблизи них не появлялся, хотя и постоянно мелькал в отдалении. И Разлогов постепенно успокоился. Они весло болтали о пустяках, сознательно избегая любых намеков на серьезные темы. Впрочем, на этом пекле вести подобные беседы было почти невозможно, так как мозги просто плавились.
   День тек как-то не спеша. Обычно дома он пролетал подобно ракете над головой, только и удавалось замечать его дымный шлейф. Нужно было успеть сделать множество дел, а времени не хватало буквально ни на что. Здесь же оно двигалось степенно, никуда не торопилось. Казалось, что его столько, что столь же невозможно исчерпать, как невозможно осушить океан.
   Днем по молчаливому уговору они решили не заниматься любовью, а после обеда просто немного поспали каждый в своей кровати. Они сберегали силы для ночных бдений.
   Вечером они снова вышли на главный проспект. Но прогуливались по нему недолго, им вдруг стало скучно наблюдать за однообразным шествием тысяч, ничем не занятых людей.
   - А пойдем посидим у моря, - предложила Анна.
   Разлогов не возражал.
   Они сели рядом с водой на лежак. Он обнял ее за плечи, она доверчиво прижалась к нему. Он вдруг почувствовал беспредельную к ней нежность. Казалось, что она струилась к нему из самых затаенных глубин космоса, который гигантским шатром нависал над их головами.
   - А почему бы нам не просидеть так всю ночь? - предложил Разлогов. - Я бы мог. И даже не хочется ни о чем говорить. Да и что способны выразить слова? Они лживы по своему определению. Они лишены одухотворения, они не отражают наших подлинных чувств. Когда человек говорит: "Я люблю тебя", он обычно не понимает, что же это на самом деле означает. Просто он что-то чувствует, его что-то переполняет. Но что и откуда и зачем это пришло, да и что с этом по большому счету ему неизвестно.
   - Но тебе же известно.
   - Да, я так думал до недавнего времени. Я считал себя очень умным. Хочешь раскрою страшную тайну?
   - И ты еще спрашиваешь. Конечно же, хочу.
   - Еще совсем недавно всерьез был уверен, что являюсь одним из самых умным человеком на земле. Н,у может, таких еще наберется с десяток. А может, и не наберется. Представляешь, с чем я жил, какое носил в себе самомнение.
   - А если это действительно так, кто-то же должен занимать место главного умника человечества. Почему бы не тебе?
   - Это не я, я даже не знал, что со мной произойдет совсем скоро, каким любовным неистовством буду охвачен. Я был твердо уверен, что со мной ничего такого случится не может. Удивительно, я сейчас в себе не чувствую никакого ума, мне он даже неинтересен. Мне лишь хочется быть с тобой. И этого вполне достаточно, чтобы ощущать себя счастливым. А быть счастливым - это значит быть самодостаточным. - Разлогов внезапно откинулся на лежак и стал смотреть на небо. - До чего же замечательно, темный фон, как черный бархат, и на нем покоются бриллиантики звезд. Может быть, вся эта грандиозная конструкция для того и создана, чтобы поразить нас сейчас своей красотой. Как ты полагаешь?
   Анна засмеялась и примостилась рядом, положив голову ему на грудь.
   - Еще немного и ты вообразишь себя Богом.
   - Не исключено. Бывало минуты, когда ко мне приходили такие поразительные по глубине и всеохватности мысли, что в самом деле воображал себя по крайней мере почти ему равным. Я думал, раз Он посылает именно их мне, значит, выделяет меня из общей массы и таким образом хочет максимально к себе приблизить. Ну скажи, разве это не настоящее сумасшедствие размышлять подобным образом, Настоящая мания величия.
   - Нет, ты в самом деле отмечен Им. Я это поняла сразу. Но тебя искушали грехом гордыни. Но ты же не поддался ему в конце концов.
   - Не поддался, - не слишком уверенно подтвердил он. - Но иногда был очень близок к тому, чтобы поддаться. Да и кто точно об этом знает. Иногда мы отвергаем искушение только для того, чтобы дать возможность прийти к нам новому, еще более сильному искушению.
   - Какое же новое искушение ты ждешь?
   - Не знаю, но мне почему-то кажется, что оно не заставит себя долго ждать. А может, уже и пришло в твоем образе.
   - Я - искушение?
   - А что же еще.
   - Я думала - любовь.
   - А разве любовь не искушение?
   - Нет, она может быть надеждой, испытанием, преобразованием. Но искушение - это что-то другое.
   - Что же тогда?
   - Мне кажется, что искушение всегда сопряжено с желанием стать тем, кем ты не должен становиться.
   - Наверное, ты права. Я часто пытался стать не тем, кем я являюсь на самом деле. Хотел стать знаменитым философом, образцовым мужем, заботливым отцом. И всегда чувствовал, что играю чужие роли. А в действительности мне скорей всего хочется быть никем. Куда-нибудь идти и идти и не знать, куда идешь. И от этого испытывать счастье. Здесь я впервые чувствую себя по-настоящему свободным. Мне ничего не мешает, никто не держит за ноги и не пеленает руки. Я избавился от всех и от всего. Может, это звучит ужасно, но ощущаю облегчение даже от того, что со мной рядом нет моих детей. Они тоже мешали мне двигаться туда, куда я хочу. Я должен был каждый свой шаг соотносить их потребностями и желаниями. Я говорю кошунственные вещи?
   - Нет, - не сразу отозвалась Анна. - Хотя, наверное, большинство бы сочли тебя чудовищем. Но я знаю, что это не так. Чтобы тебя понять, надо хотя бы однажды ощутить подлинную свободу. А это дано немногим.
   С моря задул легкий ветерок. Но он не вносил дискомфорта в уют теплого вечера, а наоборот, нежно ласкал кожу.
   - А если нам тут заснуть, - предложил Разлогов. - Говорят, у море спать очень полезно.
   - А я почти уже засыпаю, - призналась Анна. - Глаза сами собой слипаются.
   - Тогда спим.
   Девушка не ответила, а лишь удобней положила голову на его грудь. И через несколько минут он вдруг обнаружил, что она в самом деле спит. Он осторожно и нежно провел рукой по ее волосам. Неужели он встретил свою настоящую любовь? Даже трудно поверить. Он всегда знал, даже в самые счастливые моменты жизни с Ольгой, что не она та женщина, должна быть где-то другая. Но он не верил, что они когда-нибудь встретятся.
   Разлогов открыл глаза и с удивлением обнаружил, что лежит на неудобном жестком лежаке и что у него затекло тело. Он в самом деле заснул. Любопытно, сколько же он пробыл в таком состоянии?
   Анна продолжала спать, ему не хотелось ее будить, но в таком положении лежать он был больше не в состоянии. Он слегка затряс ее за плечо. Она открыла глаза и приподняла голову.
   - Я, кажется, спала. Так было замечательно. У меня совершенно свежая голова. Как будто мне ее хорошо почистили.
   - Это все морской воздух. Он в самом деле чистит мозги. Пойдем в номер?
   - Пойдем.
   Они встали и, держась за руки, направились к гостинице.
   Гуляющих на улице почти не осталось. Они вдруг почувствовали такое нетерпение, что почти побежали к гостинице.
   Оказавшись в номере, сразу же жадно приникли друг к другу. Их губы соединились так плотно, насколько это позволяли законы физики.
   - Пойдем, скорей, милый, - потянула Анна Разлогову к кровати.
   Она оторвалась от него и стремительно стянула с себя одежду. Разлогов последовал его примеру. Обнаженные, они повалились на постель. Он почти сразу же вошел в нее, стоны Анна нарастали с каждым новым его тактом, подобно шума приближающего поезда, пока не наступила мощная разрядка.
   Не разрывая достигнутого физического единства их тел и душ, оба медленно приходили в себя. Разлогов вдруг радостно засмеялся.
   - Что с тобой? - спросила Анна.
   - Я радуюсь, что у нас с тобой до утра еще столько времени.
  
   Глава 55
  
   Утром они решили, что пора вести более подвижный образ жизни и что-нибудь посмотреть. Еще раньше они заметили, что на проспекте через каждые сотню метров сидит местный житель с красочными плакатами предлагаемых экскурсий. Они подошли к первому продавцу путешествий, что им попался на пути.
   Тот так обрадовался новым клиентам, как будто они были его ближайшими родственниками, и стал, мешая русские и английские слова, рекалмировать свой товар. Но так как денег у них было мало, то пришлось сразу же отсечь наиболее дорогие экскурсии. Посовещавшись, они остановились на двух: осмотр в окрестности города старинной крепости и посещение восточной бани. Почему-то на этом настаивала Анна, ей вдруг очень захотелось испытать ее прелести.
   Они решили, что сначала посетят крепость, затем - баню. В крепость они должны были поехать завтра, а банная процедура ожидала их послезавтра. Расплатившись, Разлогов и Анна направились на пляж.
   Предвидение не обмануло его, как только они появились, к ним тут же подскочил Ахмед. При этом он даже не скрывал, что интересуется исключительно Анной. На Разлогова он лишь мельком взглянул и тут же отвернулся, словно забыв о нем.
   Разлогов заранее решил, что не станет обращать на эти шашни никакого внимания. Если Анне приятно это ухаживание, затем лишать ее удовольствия. Смешно же видеть соперника в этом служителе пляжа.
   Он лежал под зонтом и вслушивался в болтовню этой парочки. Впрочем, говорил в основном Ахмед, который рассказывал о своей семье и себе. Оказалось, что он студент университета, а здесь подрабатывает. И через несколько дней снова поедет учиться.
   Разлогова вдруг сильно заинтересовал вопрос, почему все же этот Ахмед обратил внимание на Анну? Она не ослепительная красавица, фигура, конечно, неплохая, но и не топ-модель. Что же за флюиды она испускает, что, словно бабочку к цветку, так влечет к ней. И если этот Ахмед их почувствовал, выходит он тоже не лишен каких-то особых свойств.
   Ему даже захотелось поговорить с юношей, но тот по-прежнему не обращал на него внимание. Внезапно появился хозяин, которому принадлежало все это пляжное хозяйство, и что-то на своем языке резко сказал своему служителю. Тот быстро встал и удалился.
   Хозяин вдруг наклонился к Разлогову.
   - Если он вам мешает, я его удалю, он больше не будет тут работать, - на вполне приличном английском сказал он.
   Соблазн расправиться с соперником был велик. Разлогов взглянул на Анну и увидел, что она внимательно смотрит на него.
   - Нет, он совсем нам не мешает. Прошу, не наказывайте его.
   - Как скажите. Вам ничего не надо принести?
   Разлогов вопросительно посмотрел на Анну.
   - Я бы съела мороженое.
   Разлогов, подтверждая заказ, кивнул головой.
   - Сейчас принесу.
   И в самом деле, через несколько минут хозяин лежаков и пяжных зонтиков, как мысленно прозвал его Разлогов, принес мороженое. При этом он отказался взять деньги, сказав, что это плата за причиненое им беспокойство. Пожелав им хорошо отдохнуть, удалился.
   Анна дотронулась до руки Разлогова.
   - Спасибо, - поблагодарила она.
   - За что? - сделал вид, что не понимает Разлогов.
   - Ты знаешь.
   - Искушение было.
   - Я догадалась. Но ты же ему не поддался.
   Продолжать разговор на эту тему ему не хотелось и чтобы прервать его он побежал к морю. Но когда он вернулся, его ждал сюрприз.
   - Ко мне недавно подходил Ахмед, он сегодня вечером приглашает меня к себе, показать, как они тут живут. Одну меня, - не без некоторого лукавства добавила Анна.
   Он ощутил, как ее слова отразились неприятными ощущениями в его животе.
   - Не мне же тебя удерживать, конечно же, иди.
   - Мы там будем не одни, соберется вся семья. Он сказал, что им тоже интересно посмотреть на меня.
   - По моему из находящихся тут русских женщин можно сформировать целую армию амазонок. Почему именно он выбрал тебя?
   - Я тоже удивилась, но он сказал, что таких, как я, здесь почти не бывает.
   - А он не уточнил, что он под этим подразумевает.
   - А мне самой интересно, это одна из причин, почему мне хочется пойти в гости.
   - А есть и другие?
   - Любопытно взглянуть на эту семью. Все же они из другого мира.
   - "Все счастливые семьи похожи друг на друга", - не без едкости процитировал Разлогов.
   Анна засмеялась.
   - А вдруг это семья несчастная, а каждая семья несчастна по своему. - Анна внезапно поцеловала его. - Я понимаю, тебе не хочется меня отпускать, но считай это еще одной экскурсией. Бесплатной.
   - Мы с тобой уже десять минут говорим о каких-то бессмысленных вещах, - пожал плечами Разлогов. - Ты абсолютно свободна и если хочешь пойти, так о чем разговор. Так что давай не будем больше обсуждать эту тему.
   Анна внимательно посмотрела на Разлогова, но ничего не сказала.
   Они в самом деле больше не возвращались к этой теме. День протекал самым обычным образом. Разве что после обеда они позанимались любовью, но без прежнего неистовства. Впрочем, возможно виной тому была жара, которую не полностью укрощал кондиционер.
   Почти сразу после ужина за Анной зашел Ахмед. Девушка уже была готова. Она поцеловала Разлогова в щеку.
   - Не скучай.
   - Постараюсь. - Разлогов хотел попросить не возвращаться слишком поздно, но промолчал.
   Он достал привезенную из дома книгу. За это время, что он находился здесь, у него ни разу не возникало желание читать. Раньше он и помыслить такое не мог. Если он в течение дня не уединялся хотя бы ненадолго с томом, то возникало ощущение какой-то невосполнимой потери.
   Но сейчас его хватило не более чем на пятнадцать минут чтения. В голову ничего не лезло, она была словно заблокирована от проникновения чужих слов и мыслей броней собственных чувств и размышлений. Он никак не мог успокоиться, в груди постоянно ныло, ему хотелось что-то немедленно предпринять. Но ничего придумать не мог. Не идти же ему домой к этому Ахмеду. Тем более он понятие не имеет, где тот проживает.
   А может, ему тоже найти какую-нибудь дамочку на вечер и пойти с ней гулять. Он вдруг вспомнил, что во время обеда пару раз ловил на себе взгляд вполне симпатичной женщины с соседнего столика. Она явно скучала и искала приключений. Правда он не знает, в каком номере она проживает. Но может ему повезет, и он встретит ее в холле.
   Он вышел из номера, спустился вниз. Там располагался небольшой бар. Но дамы не было. Он сел на высокий стул и заказал пива. Он медленно тянул его из банки и смотрел, не покажется ли соседка по столу. Правда, что он будет делать, если она появится, Разлогов не представлял.
   Ему вдруг стало стыдно. Как он себя ведет? Просто противно. Оставив банку с пивом не допитой, поспешил обратно в номер. Там, не зажигая света, лег на кровать. Он решил, что лучшим лекарством от его душевного недуга станет сон. А там придет Анна. И все вернется на круги своя. По крайней мере он сильно на это надеется.
   Но заснуть сразу не удалось. Сознание, несмотря на все усилия с его стороны, никак не хотела мириться с происшедшем. Разлогов чувствовал себя уязвленным, им, профессором, человеком достаточно известным, пренебрегли. И ради кого? Ради какого-то местного, абсолютно ничем не примечательного паренька, обслуживающего отдыхающих на пляже.
   Неожиданно он стал думать о том, что где-то на просторах мирозданья происходят некие процессы, жертвой которых и становится он. Могучие силы борются друг с другом, а он лежит сейчас в темноте и ничего не может с собой поделать, он целиком во власти негативных эмоций, которые накрывают его с головой. И ему лишь остается подчиняться их непреклонной воли. Вот и все на что он способен.
   Разлогов проснулся от того, что кто-то гладил его по лицу. Он открыл глаза и увидел склонившуюся над ним Анну.
   - Вы сладко спите, профессор, - весело произнесла она. - Я уже сижу пять минут рядом и целую вас и только сейчас вы изволили проснуться.
   Разлогов приподнялся на подушке. Он еще не совсем пришел в себя после сна.
   - Сколько сейчас времени?
   - Всего лишь половина второго.
   Сон слетел с него, как пух с одежды от порыва ветра.
   - Ты пришла только сейчас?
   - Да, мы немножечко погуляли.
   - Это ты называешь "немножечко"?
   - Ну может быть, немножечко больше, чем немножечко, - вновь засмеялась девушка.
   - Я виду, у тебя хорошее настроение.
   - Тебе это не нравится, ты бы предпочел, чтобы я вернулась в плохом расположении духа?
   Пожалуй, он действительно бы предпочел. Анна поняла ход его мыслей.
   - Я не думала, что ты столь эгоистичен и властолюб. Хотя могла понять это и раньше.
   - Да, я такой, - недовольно подтвердил он. - И что же вы делали?
   - Разговаривали, целовались.
   Разлогов ощутил, что его словно бы выворачивает наружу. Она сказала это так просто, словно речь шла о братских поцелуев.
   - И много вы целовались?
   - Немало. Он это делает отлично.
   - Лучше, чем я?
   - Не лучше, по другому. И я вдруг поняла, что мне нравится разнообразие.
   Он вдруг почувствовал, как поднимается откуда-то снизу ярость. Точно так, как это было тогда, когда Ольга рассказывала ему про свою измену. Чтобы не случилось чего-нибудь непридвиденного и непроправимого, он рывком вскочил с кровати и устремился на балкон.
   Ему было неприятно и стыдно за себя, но ничего с собой он не мог поделать, поток негативных чувств был столь плотным, что ему никак не удавалось с ними справиться. Он стал учащенно дышал. Он знал, что такая увеличенная циркуляция воздуха в организме помогает успокаиваться.
   Анна вышла на балкон и обняла Разлогова сзади, обвив руками его живот.
   - Прошу тебя, не сердись. Если бы ты представлял, какой период в своей непутевой жизни я переживаю, ты бы относился ко мне снисходительней.
   - Что же это за таинственный период?
  - Я впервые в жизни ощутила свою глубинную женскую суть. Раньше я не была женщиной, скорей каким-то бесполым существом, считающим себя особой женского пола. А теперь поняла, что действительно женщина. И все исключительно благодаря тебе. Ты разбудил во мне ее, и я очень нуждаюсь во внимание мужчин. Прежде могла месяцами не обращать на них внимание. А теперь ловлю каждый брошенный на меня взгляд. Наверное, через это надо пройти и тогда успокоюсь. Но сейчас я как раз нахожусь в таком периоде.
  - Разлогов повернулся к девушке и тоже обнял ее.
   - Прости, я не могу справиться с самим собой. Еще недавно и не предопалгал, насколько я беззазщитен против атак некоторых сил. Мне пока трудно им сопротивляться. Я должен был бы радоваться, что ты провела замечательный вечер, а вместо этого бешусь. Я понимаю, ревновать с моей стороны ужасно глупо. Но, увы, глупость - самое распространенное человеческое свойство.
   - Давай немного тут посидим. Когда шла в гостиницу, мне вдруг очень захотелось поговорить с тобой на нашем балконе.
   - И даже его поцелуи не отвлекали тебя от этого желания?
   - Отвлекали. Но нельзя же все время целоватсья, надо же делать и перерывы. И как раз во время них мне хотелось попасть на наш балкон. - Анна села, как бы приглашая Разлогова последовать ее примеру. Он тоже опустился на стул.
   - И о чем же ты хотела поговорить?
   - Не знаю, о чем нибудь. - Она подняла голову к усеянному звездами небу. - Например, о них. Я иногда пытаюсь понять, каким же образом все же возник мир. Откуда появилось то самое слово, от которого все это и произошло? И не могу ничего представить. Как же все это могло образоваться?
   - А оно скорей всего и не образовывалось. И первого слова тоже не было. Было время, когда я тоже мучительно размышлял над этим вопросом. Мне кажется, что мироздание существует вечно. По крайней мере такой ответ мне был прислан. Просто то, что мы воспринимаем за начало, на самом деле лишь очередной цикл. Вся существующая во Вселенной материя сжимается до такой плотности, что происходит взрыв, мощность которого мы даже не можем представить приблизительно. Атомный взрыв по сравнению с ним все равно что щелчок по лбу. Выделившаяся гигантская энергия приводит к тому, что материя начинает разбегаться. Это расширение происходит до того момента, пока хватает энергетической мощи у этого процесса. Но в какой-то момент она начинает ослабевать. И это дает старт противоположному процессу, и Вселенная сужается. Пока не происходит полный коллапс, дающий начало новому этапу. И так без конца.
   - Бр, - поежилась Анна, хотя на улице было тепло. - Как-то становится страшно, слишком уж все безнадежно. Чего бы мы не делали, все когда-нибудь будет обязательно уничтожено. И ни от кого не останется даже малейшего следа, слабого упоминания. Но тогда, в чем же смысл человека, его существование становится совершенно никому не нужным.
   Разлогов покосился на Анну.
   - Я так полагаю, что человек способствует приближению коллапса. Все наши действия, поступки направлены на достижения единства. А единство ведет к затуханию энергии, оно в ней просто не нуждается. Ведь энергия и выбрасывается, когда оно нарушается. И чем успешней мы движемся в этом направлении, тем раньше случится сжатие материи. Вот собственно и все.
   - Ну а что же тогда Бог? Я не вижу его в этой конструкции.
   - Бог, - пожал плечами Разлогов, - это тот основополагающий принцип, который и заводит, подобно часовщику, этот грандиозный механизм. Он во всем и потому в каком-то смысле нигде. Тот, кто не способен Его обнаружить вот в этом стуле, на котором я сижу, не обнаружит Его ни в чем. Его можно выдумать, напридумать множество про Него историй. Но это ни на йоту не приближает к Нему. Потому-то эти рассказы и возникают, так как Он неисчислимо многообразен. И при этом един. По крайней мере больше я про Него ничего не знаю. И не верю тем, кто уверяют, что знают про Него еще что-то. Свое невежество они возводят в божественный принцип и требуют, чтобы ему бы поклонялись.
   - Мне иногда кажется, что на самом деле ты ни во что не веришь, - задумчиво произнесла Анна.
   - А что это это означает. Я никогда не понимал значение этого слова. Вера - это всего лишь способ успокоиться, завершить на этом свои поиск. И ради этой цели люди не жалеют никаких усилий, готовы на любые преступления. Вот почему во имя самых разных религий было совершенно такое огромное число злодеяний. Душевное спокойствие стоит очень дорого.
   - Но если так, как ты все говоришь, как же жить дальше? Верить не во что, надеятся не на что, любить - значит приближать единство мира, а следовательно и его уничтожение. Это какой-то страшный кошмар.
   - На самом деле все так и не совсем так. Просто надо понять, что уничтожение имеет не меньший смысл, чем созидание. Мы созидаем ради уничтожения, и уничтожаем ради грядущего созидания. И тогда появляется просвет.
   - Уж больно он слабенький. Пройдут миллиарды лет прежде чем все это уничтожится, потом - еще миллиарды прежде чем снова начнется новое созидание. И между этими гигантскими циклами - человеческая жизнь в несколько жалких десятилетий. Мне не хочется верить в такую философию.
   - У тебя есть другая?
   - Нет. Но лучше уж не иметь никакой.
   - В этом есть свой резон. Беда лишь в том, что коли она уже в тебе сидит, ее не выгнать никакими заклинаниями. Тебе придется жить с этим грузом до конца. С другой стороны, может, и в самом деле не стоит обращать на все это такое внимание. Вовсе не обязательно каждое событие оценивать с точки зрения вечности. Просто есть жизнь и надо ее прожить по возможности приятней. Раз нам предоставлена такая возможность, значит, в этом тоже заключается божий замысел.
   Разлогов нашел губы Анны. Она ответила ему. Несколько минут они целовались на балконе. Затем, не сговариваясь, обнявшись, перешли в комнату.
   - Я так соскучился по тебе, - хрипло прошептал Разлогов.
   - И я.
   Они быстро освободились от одежды. Разлогов целовал ее шею, плечи, грудь, затем встал на колени и прижался губами к лону. Анна почувствовала, как родившийся внизу ее тела жар желания стремительно перемещается на вверх, превращая все тело в горячий и могучий энергетический сгусток. Она обхватила его голову руками и с силой прижала к себе. И это было то единство со Вселенной, на которое она сейчас была согласна полностью и безоговорочно.
  
   Глава 56
  
   Этот день в последствии Раззлогов вспоминал особенно часто. И не потому что тогда произошло что-то особенное, а потому что ничего не произошло. Но еще никогда он не переживал такого счастья, такого внутреннего единения и гармонии с другим человеком. Они были вместе во всех значениях этого слова: физически, духовно, эмоционально. Между ними исчезло даже то небольшое расстояние, которое разделяет самых близких людей.
   Они бродили между камней и постороек старинной крепости. Экскурсовод рассказывала им о том, что ее основал еще Помней, высадившийся однажды на этот берег со своими легионами. Потом ее владельцы менялись, как игроки в хокее, кажется, здесь оставили свои следы едва ли не все известные завоеватели мира. Крепость то разрушалась, то достраивалась, то становилась тюрьмой, то западней для прятавнихся за ее стенами жителей.
   Разлогов и Анна, тесно прижавшись друг к другу, бродили меж древних строений. С некоторого момента они вдруг стали замечать, что члены их группы то и дело бросают на них странные взгляды. От этой пары исходило такое яркое сияние счастья, что не заметить его было невозможно.
   Они оба вскоре поняли, чем вызвано это пристальное внимание к ним совершенно незнакомых людей и, улыбаясь, посмотрели друг на друга. Затем, подхваченные одновременно возникшим импульсом, поцеловались.
   Крепость располагалась на горе. И вид со смотровой площадке был неописуемо великолепный. Почти прямо под ней вдоль береговой кромки раскинулся разноцветный город, а чуть поодаль до самого горизонта простиралось морская равнина.
   - До чего же красиво, - восхищенно проговорила Анна. - Я бы могла здесь простоять до самого вечера, пока не стемнеет. Не хочется ни говорить, ни думать, только смотреть и любоваться.
   Разлогов был с ней солидарен, давно он не испытывал такого эстетического наслаждения. Он вдруг поймал себя на странной мысли: совсем не исключено, что вся его философия изначально неверна, коли мир способен одаривать такими замечательными картинами. Может быть, он в самом деле вечен. Иначе к чему все это великолепие, неужели только для того, чтобы однажды быть уничтоженным под прессом вселенской неумолимости. В такой исход не только не хочется верить, но даже возникает стремление все это защитить. Хотя что способен сделать человек, абсолютно бессильный против самоуправства высшей силы. Разве только наполнится нескончаемой грустью.
   Вопреки обыкновению он не стал делиться с Анной своими мыслями, вместо этого стал энергично щелкать фотоаппаратом, дабы как можно полнее запечатлеть эту картину. Он уже знал, что в дальнейшей своей жизни будет неоднократно рассматривать сделанные сейчас снимки, чтобы хотя бы в какой-то степени снова пережить эти чудные мгновения, которые чаще всего даются человеку один раз в жизни.
   Обедать их привезли в ресторан. Счастливое настроение не проходило, и хотя еда была не лучшего качества, и Разлогов вышел изо стола не вполне сытым, он по-прежнему ощущал небывалый подъем.
   Вернувшись в экскурсии, они направились на пляж, Там их поджидал грустный Ахмед. Но едва их увидев, вернее, увидев Анну, его лицо тут же расцвело улыбкой. Но Разлогов сейчас не испытывал никакой ревности, он весело смотрел на оживленно болтающую парочку.
   Он как обычно подолгу купался в море. Было небольшое волнение, и он с наслаждением покачивался на волнах, как на качелях. Раскинув руки в обе стороны, он лежал на воде, как на перине, и смотрел в ослепительно голубое небо с ослепительным ярким желтым пятном почти прямо над головой.
   Когда он вышел, Ахмеда рядом не было. Разлогов лег на лежал рядом с Анной. Она придвинулась к нему.
   - Ахмед снова приглашал меня на вечернюю прогулку, но я сказала. что сегодня не могу. Я хочу весь это день провести только с тобой.
   Он благодарно ей улыбнулся.
   Вечером они отправились на прогулку. Все было как всегда: шествие отдыхающих, зазывалы у сверкающих разноцветной иллюминацией ресторанов, разноязычная речь.
   - Может быть, где-нибудь посидим? - предложил он.
   - С удовольствием, - отозвалась Анна.
   Они не стали долго выбирать заведение, а зашли в ближайшее. Так как деньги таяли стремительно, их заказ ограничился двумя морскими салатами и двумя бутылками пива.
   - Знаешь, странный день, - сказал он, отхлебывая из бокала пиво, - я его назвал "днем счастье". Мне еще не было никогда так хорошо. Даже немного не верится в ральность происходящего. Почему это вдруг случилось именно сегодня? Непостижимо. Сколько же должно пересечься самых различных линий, чтобы я получил бы такой щедрый подарок.
   - Не только сегоднешний день, вся эта поездка странная. Я за все это время не получила ни одного послания. Такого давно не случалось.
   - Как ты это объясняешь?
   - Только одним. Когда человек счастлив в своей земной жизни, ему не требуется никакой помощи. А мне очень с тобой хорошо. Вот поэтому оттуда ничего не поступает. И мне в самом деле этого и не нужно. Я и так вся переполнена тем, что есть.
   "А почему бы нам не поженится?" - совершенно неожиданно подумал Разлогов. Что им в самом деле мешает? Его семейная жизнь скорей всего приближается к финишу. И самое время начать другую. Почему-то раньше он никогда не думал в таком ключе об их отношениях, в нем жила внутренняя убежденность, что это пусть счастливое, но временное явление. И однажды все непременно завершится расстованием. Но, собственно, почему их должен непременно ожидать именно такой конец, все зависит только от них.
   Но он сам не знал, почему не стал заводить разговор на эту тему. Посчитал его преждевременным? В последствии он много размышлял на эту тему и никогда не мог прийти к однозначному выводу: правильно ли он поступил в тот теплый вечер или нет, и насколько его тогдашнее молчание повлияло на всю дальнейшую жизнь?
   Они почти не разговаривали, им было хорошо и так. Разлогов думал о том, что часто люди словами пытаются заполнить разделяющую их пустоту. Общепризнано, что если двое являются друг для друга хорошими собеседниками, они подходят друг друга. На самом же деле, если двоим хорошо вместе, когда они молчат, то лишь тогда возникает подлинное единение.
   Они доели салаты, допили пиво и покинули ресторан. Не сговариваясь, направились к отелю. Войдя в свой номер, вышли на балкон и сели на стулья. Несколько минут молчали.
   - Ты заметила, - сказал Разлогов, - что именно на балконе у нас возникают самые интересные беседы.
   - Да. - Анна вдруг обернулась к нему. - И все же я не согласна, - вдруг решительно заявила она.
   - С чем? - немного оторопел от неожиданного ее заявления он.
   - С тем, что буквально все предопределено. Я много думала об этом сегодня на пляже.
   - И что же надумала?
   - Я согласна, что многие события уже существуют как бы в проекте и нам остается лишь добраться до них. Но не все, а только самые важные. Понимаешь, там, - она кивнула головой вверх, - по сути дела не волнует то, что происходит тут, на земле. Для них важны не события, для них важны чувства и эмоции, которые они вызывают, и которые уходят туда. Для того, кстати нам события и посылаются, чтобы в нас возникали бы чувства и эмоиции. А события имеют значения только для нашей несчастной и малюсенькой планетки. И то, что не оказывает большого влияния на весь этот огромный мир, отдается нам как бы на откуп. Ну скажи, разве я не права? - торжествуя, посмотрела она на Разлогова.
   - Никогда не думал на эту тему в таком аспекте, - признался он. Некоторое время он молчал, сосредоточенно размышляя. - Пытался сейчас понять, так ли это - и не сумел. В голове по этому вопросу какой-то вакуум. Значит, мне не позволено самостоятельно узнать истину. Или пока не дозволено. И все же мне трудно согласиться. Получается какая-то неразбериха, одно предопределено, другое - нет. Мне кажется, Бог не играет по таким правилам. А на счет эмоций, тут, пожалуй, ты права, по-настоящему только они имеют значение. Обычно считается, что человека определяет его мысли. На самом деле - чувства. Они как бы конечная инстанция того, что с нами происходит и что мы выбрасываем в космос.
   - В эти дни от нас в космос уходили в основном положительные эмоции, - улыбнулась Анна. - Там нам должны быть сильно благодарны.
   - А разве то счастье, которые мы испытываем, не есть наше вознаграждение за это.
   - Получается что-то вроде торговли: мы - им, они - нам.
   - В этом нет ничего плохого, главное, чтобы товарообмен был бы честным. Мы же искренни в наших чувствах. Разве не так?
   Анна повернула голову к Разлогову и внезапно поцеловала.
   - Пойдем, - прошептала она.
   Они занимались любовью долго и неистово. Казалось бы, что энергия, которую они расходуют, тут же восполняется ее новыми, присланными специально им из космоса дополнительными порциями. Разлогов сам удивлялся своей ненасытностью и неутомимостью, это тело, что он сжимал в объятиях, покрывал поцелуями, возбуждало в нем все новые и новые приливы желаний. И единственная перчинка, которая слегка портила этот сладчайший пир любви, была мыслью о том, что рано или поздно, но этому настанет конец.
  
   Глава 57
  
   Как сказала Анна, это был "банный день". После завтрака они отправились к тому месту, где купили билеты. Их уже ждали. Продавец обрадовался при виде их, словно встретился со старыми добрыми знакомыми. Он заверил, что машина придет с минуты на минуты.
   Разлогов и Анна, не слишком доверяя пунктуальности местных жителей решили набраться терпения для ожидания машины. Но его не понадобилось, она в самом деле прибыла совсем скоро. Они сели и поехали.
   Разлогов даже немного волновался. Он еще в детстве читал о чудесах восточной бани и ему всегда хотелось посмотреть, что же они представляют из себя на самом деле. И вот то давнее желание вот-вот сбудется.
   Их привезли к обычному зданию, ничем не напоминающее баню. Они вошли и оказались в вестибюле. К ним подошел банщик - усатый, довольно упитанный, с приятной улыбкой средних лет мужчина. На вполне сносном английском осведомился: откуда они? Узнав, что из России, почему-то сильно обрадовался.
   Он отвел их в переодевалку. "Пештемаль", - показал он на лежащие там полотенца, которые должны были заменить их повседневные наряды. - Мужчине по грудь, даме по шею" - лаконично обрисовал он им фасон новой одежды.
   Они быстро сняли одежду и обвязали вокруг тела пештемали в точном соответствии с рекомендации банщика, и вышли в вестибюль. Мужчина оглядел их профессиональным взглядом, словно проверяя, сколько на них налипло грязи, затем улыбнулся и сказал, чтобы они следовали за ним.
   Он ввел их в большое помещение с потолком куполообразной формы. "Это харатет", - словно на экскурсии пояснил он.
   Хотя их тут же обдало жаром, но вполне терпимым; до русской парилки было далековато. Но вместо того, чтобы заняться ими, банщик показал на душевые кабинки и предложил самостоятельно ополоснуться.
   Первые минуты пребывания в бани немного разочаровали Разлогова; он ждал чего-то более необычного, но пока все протекало вполне буднично. Он тер свое тело мылом и думал, что эту нехитрую гигиеническую процедуру мог бы вполне проделать и в душе своего номера.
   Вымывшись, он вышел из своей кабинки. Анна тоже завершила первое омовение. В большом помещении никого не было. Уж не забыли ли о них? мелькнула вдруг мысль.
   Он был не прав, так как почти сразу в харатете появились сразу два банщика. Второй был полной противоположностью первого - высокий, чуть сутоловатый и даже не худой, а скорей тощий.
   Улыбчивый и упитанный подошел к Разлогову, худой и высокий - к Анне. Их отвели к находящемуся посреди зала мраморному возвышению. "Ложитесь на гекикташ", - произнес банщик.
   Банщик одел жесткие руковицы и стал тереть ими тело Разлогова. Временами было довольно больно, но в тоже время и приятно от того, что н физически ощущал, как сползает с его тела старая кожа, как открываются на ней давно закупоренные поры. Ему даже показалось, что весь его организм задышал как-то более легко и свежо. Краем глаза он посматривал на Анну; она лежала на спине с закрытыми глазами, словно бы эта процедура усыпила ее.
   Банщик снял руковицы и попросил лечь на спину. Он сдернул с Разлогова полотенце и теперь он был полностью обнажен. Он видел, что и Анна распласталась на скамье. Правда в отличии от него полотенце прикрывало низ ее живота.
   Банщик откуда-то достал мешок, который оказался наполненный мыльной пеной. И через несколько мгновений Разлогов уже полностью погрузился в нее.
   Так как мыло упрямо лезло в глаза, он прикрыл веки. Было очень приятно лежать в теплой мыльной ванне, чувствовать, как по телу гуляют сильные и умелые руки, разминают давно застоявшие от отсутствия настоящей работы мышцы. Он попытался было посмотреть, что происходит по соседству, но залепленные едкой пеной глаза ничего не смогли разглядеть. И потому предпочел снова погрузиться в блаженную темноту и целиком отдаться ощущениям.
   Банщик через каждые несколько минут спрашивал, не больно ли ему, Разлогов в ответ отрицательно мотал головой. Под давлением сильных и умелых рук его тело преображалось, становилось легче, гибче, наполнялось новой энергии жизни.
   Ощущения были столь приятными, что Разлогов потерял представление о времени. Он не мог сказать, сколько времени он лежит на теплой мраморной поверхности. Чужие руки передавили его телу все новые и новые энергетические заряды, и он физически чувствовал, как циркулировала по нему эта энергия.
   Банщин попросил его приподняться и подвел к стене, рядом с которой находился фонтан с прохладной водой. Служитель смысл с него мыльное наслоение, и Разлогов получил краткую возможность осмотреть зал. К своему удивлению он не обнаружил ни Анны, ни ее банщика.
   Но затем все вновь исчезло из вида, так как банщик вылил на его голову из мешка мощный поток мыльной пены и стал втирать ее в волосы. Затем смысл все водой. Эту процедуру он повторил несколько раз.
   - Ну как, понравилось? - спросил он, подавая ему полотенце.
   - Да, - подтвердил Разлогов.
   - Все, можете идти.
   Он вышел в вестибюль и обнаружил, что Анна сидит на скамье. Ему показалось, что вид у нее был немного странный, по губам ползла блаженная улыбка, а глаза блестели. Разлогов занял место рядом с ней.
   - Каковы впечатления? - спросил он.
   - Очень здоров, - ответила Анна, по-прежнему улыбаясь. - А как тебе?
   - Неплохо. Хотя я ожидал большего.
   - Еще будет массаж, - обнадежила она его.
   - Да, удовольствия продолжаются, - согласился он.
   К ним вышел пожилой мужчина и жестом пригласил Разлогова в другое помещение. Судя по тому, что он изъяснялся руками, английскому был не обучен.
   Это был небольшой, хорошо освещенный закуток, с лежанкой, накрытой белой простынью. Разлогов снял полотенце и обнаженный улегся на нее.
   Массажист умастил его тело маслом и стал массировать. Но ощущать в полной мере удовольствие от массажа мешал то и дело возникающий в воображение образ Анны со странной улыбкой и необычайно ярким блеском в глазах.
   Массаж кончился, и его место заняла Анна. Разлогов внимательно посмотрел на нее, но ее лицо уже приняло обычное выражение, а в глаза смотрели спокойно.
   Затем они выпили чая, оба банщика подошли к ним и поинтересовались, понравился ли им сеанс. Потому, что они не спешили уходить, Разлогову стало ясно, что они дожидаются бакшиша. Пришлось сходить в раздевалку и принести деньги.
   Назад их отвез на машине худой и высокий банщик, Они тепло поблагодарили его, и он быстро укатил. Они же направились в номер.
   Разлогов и Анна лежали на своих кроватях и наслаждались покоем. Никогда он не чувствовал еще себя так хорошо. Тело было таким легким, что казалось почти невесомым, а волосы напоминали тонкие шелковые нити. Он с удовольствием проводил по ним руками, перебирая пальцами мягкие и непривычно гладкие пряди.
   Он взглянул на Анну и его снова поразило странное выражение ее лица, точно такое же, как в бани. Его вдруг охватило неприятное предчувствие.
   - Ты какая-то странная, - сказал он. - Тебе понравилась баня?
   - Да, я пережила необычайные ощущения.
   - Ты их можешь мне передать?
   Анна задумчиво посмотрела на него.
   - Если ты хочешь?
   - А почему я не должен хотеть?
   - Хорошо. У меня там случился оргазм. Такого я еще не переживала.
   Он вдруг почувствовал удар, как будто от потолка оторвался тяжелый кусок штукатурки и упал на его грудь.
  - Да? И как это произошло? - выдавил он из себя.
  - - Банщик стал меня тереть. У него оказались очень чувствительныем руки. И во мне стало зарождатьяс сильное желание. Он это быстро почувствовал и стал меня уже ласкать по-настоящему. Потом он меня повел в кабинку. Там оказывается есть специальная кабинка, предназначенная для таких утех. Он сорвал с себя полотенце, и я увидела, что он совсем готов. Мною овладело такое вожделение, какое я еще в жизни не испытывала. У меня не было сил сопротивляться. Вернее, я даже об этом думать не могла, так вся в тот момент представляло из себя одно огромное желание. И кроме него ничего больше не было. Он спросил: хочу ли я этого. Я сказала: "да". И он мною овладел. Мне кажется, я громко кричала, хотя точно не помню.
   - Это все?
   - Да все. А что еще?
   - Ну откуда я знаю. Может, вы договорились о встрече?
   - Нет. Я не хочу. Да и зачем? Все получилось совершено спонтанно. Этого нельзя повторить дважды.
   Какая-то таинственная сила подбросила Разлогова с кровати. Он вскочил, но не зная, что делать дальше, снова лег.
   - Как ты могла? - вдруг воскликнул он.
   Анна приподнялась на локтях и удивленно посмотрела на него.
   - Что я могла?
   - Так поступить! Неужели ты не понимаешь, что плюнула мне прямо в душу.
   Эмоции так переполняли Разлогова, что ему срочно был необходим какой-нибудь способ выбросить их наружу. Но он никак не мог отыскать его.
   Внезапно он вскочил с кровати и, подбежав к двери, громко заколотил по ней.
   - Ну зачем, ну зачем? Что ты наделала, ты все испортила! - несколько раз воскликнул он.
   - Ничего я не испортила, - отчужденно проговорила Анна, - это ты все портишь своим идиотским отношением к случившемуся. Для меня это уже не имеет никакого значения, так, приятный эпизод и только. А ты начинаешь беситься. Ты так относишься к этому, как будто произошла вселенская катастрофа и виновата в ней я. Однажды я тебе уже говорила о неправильной работе подсознания.
   - Да, ты права, у меня не правильно работает подсознание, но уж я такой. И ты, между прочим, прекрасно это знаешь. Но тебе было наплевать! Тебе было важно лишь собственное наслаждение!
   Последние слова Разлогов уже прокричал. Эмоции так сильно распирали грудь, что он боялся сделать шаг или неосторожный жест, дабы окончательно не потерять контроль над собой. Какая-то небольшая часть сознания все же еще удерживала его от того, чтобы не перейти черту, за которой начиналась бы область уже непоправимого.
   Разлогов выскочил из номера, минуя лифт, скатился кубарем по лестнице и под удивленные взгляды портье выскочил из гостиницы.
   Не раздумывая, он бежал к морю. Это направление движения Разлогов выбрал инстинктивно. Очутившись на пляже, он сбросил одежду и помчался к воде
   Плавал он долго. Море оказалось неплохим целебным средствам помогло немного успокаиваться. И когда он вышел на берег, то бушевавший в нем гнев, словно смытой волной стих. По крайней мере это был уше не шторм, а лишь только волнение. Но до возвращение в прежнее безмятежное состояние было очень и очень далеко, если вообще было возможно. Тяжесть по-прежнему давила на грудь, не позволяла расслабиться и снова ощутить радость бытия.
   Он растянулся на лежаке. К нему подошел Ахмед.
   - А где Анна? - спросил он, явно огорченный ее отсутствием.
   - В номере, не очень хорошо себя чувствует. - Врать было неприятно, но говорить правду неприятней в сто крат.
   - А что с ней? - встревоженно спросил Ахмед.
   - Голова болит, - первое, что пришло на ум, ответил Разлогов.
   - Я могу ее проведать?
   Разлогов почувствовал, как что-то сжалось внутри.
   - Это не запрещено, - буркнул он.
   Ахмед явно уловил его недовольство и поднялся, чтобы уйти.
   - Постой, - неожиданно для себя окликнул его Разлогов.
   Ахмед остановился и с удивлением и с надеждой посмотрел на него.
   - Я хочу тебя кое о чем спросить, - произнес Разлогов. - Тебе она нравится?
   Вопрос, что называется, был на засыпку, и Ахмед медлил с ответом.
   - Да, - кивнул он головой. - Я бы на ней женился.
   - А почему она тебе нравится?
   Теперь он задумался.
   - Не могу точно сказать. Она не такая, как все, - обвел Ахмед взглядом пляж. - Я всегда чувствую других людей.
   - Если хочешь, зайди проведать.
   Лицо Ахмеда озарилось улыбкой.
   - Я сейчас пойду. Можно?
   Разлогов кивнул головой и снова разлегся на лежаке, закрыв глаза. Он слышал быстро удаляющие шаги Ахмеда. Ему по-прежнему было тяжело, он не мог отделаться от мысли, что вся поездка да и не только поездка окончательно испорчена. Случилось нечто такое, что в один миг изменило все. Не в их отношениях - в этом Анна права, а его в внутренем состояним. Счастье оказалось крайне непрочным и недолговечным, как плохо сотканная ткань. И ничего он не может с собой поделать, так как внутри отсутствует тот самый стержень, которой позовляет человеку чувствовать себя счастливым и благополучным при любом раскладе событий. А у него вместо этого сплошные неправильные программы подсознания, которое заставляет его вытворять невесть бог что. Так произошло с Ольгой, так случилось и теперь. И, судя по всему, он обречен переживать такие ситуация снова и снова. До тех пор пока не найдет лекарства, которое излечит от этого недуга.
   На пляже он провел время до самого вечера. Даже немного поспал. Вернее, это был не совсем сон, а какая-то странная дремота,сквозь пелену которой до него доносились, хотя и искаженно, внешние звуки.
   Он опасался возвращаться в номер, так как не знал, как его встретит Анна. И в тоже время ничего так сильно не желал, как вернуться туда и вновь увидеть ее. Он вспоминал о вчерашнем, таком счастливом, таком безмятежном дне. Ему тогда казалось, что они могут повторяться и повторяться. Как же оказывается ничтожно расстояние, отделяющие счастье от несчастья. Между ними нет ни перегородки, ни барьера, за считанные мгновения можно перейти из одного мира в иной, даже не заметив самого перехода. Просто внезапно все оказывается иначе и ты уже на другом берегу.
   Ему захотелось есть. Только теперь он вспомнил, что пропустил обед. Он поплелся к гостинице. Не заходя в номер, поднялся в столовую. Анна там не было. Он ел с удивлением убеждаюсь, что, несмотря на депрессию, его аппетит не пострадал.
   Больше причин откладвать возвращение в номер не было. Он спустился вниз, подошел к двери. Она оказалась не запертой.
   Анна лежала на кровати. Его появление не вызвало у нее никакой реакции, она лишь посмотрела на него и отвела глаза, как от чужому, не представляющего интерес человека.
   Он сел на свою кровать, не зная, что делать дальше. Он почти физически ощущал сгутившееся в номере напряжение. Прошло минут пять, а сцена не изменилась.
   Внезапно он решился. В одно мгновение он преодолел разделяющее их расстояние и сел на ее кровать.
   - Ахмед был? - спросил Разлогов.
   - Был, - не смотря на него, проинформировала Анна.
   - И как?
   - Поговорили. Если тебя интересует, то ничего другого не было.
   - Я был не прав. Я потерял контроль над собой. Это мое уязвимое место. Всякий раз я думаю, что это любовь, а на поверку оказывается власть. Я в этом очень глубоко увяз.
   - Что же ты хочешь от меня?
   - Не знаю. Может быть, помощи.
  - Я не могу тебе помочь. Ты должен это сделать сам. Я тебе рассказала, потому что думала, что ты порадуешься за меня. Я пережила нечто важное, я дошла до края одной из сторон бытия. Мне теперь легче, я наконец знаю, что это такое. А ты вместо этого разъярился.
  - - Мне и сейчас тяжело. Любовь и власть так тесно переплетены между собой, что разрезать эту соединительную ткань неимоверно трудно.
   Анна ничего не ответила, вместо этого села на кровати.
   - Мне надоело тут лежать, я хочу подышать воздухом.
   - Ты не против, если я составлю тебе компанию?
   - Пойдем.
   Они вышли из отеля. Все было как вчера и все было по другому. Тогда они шли вместе, а теперь вроде бы и вместе, но и врозь.
   Разговор тоже не клеелся, они вдруг словно бы потеряли нить беседы, каждая фраза появлялась после долгих мук, как рожденнный на свет ребенок.
   Пройдя несколько кварталов, они, не сговариваясь, повернули обратно. Разлогов проклинал себя, свою идиотскую ревнивость, помноженную на несдерженность. В такие минуты он словно бы перерождается, становится непохожим на самого себя. Или наоборот, именно в эти минуты он становится самим собой?
   Разлогов и Анна вошли в свой номер и замерли в нерешительности, не зная, что делать дальше.
   - Может быть, посидим на балконе, - робко предложил он.
   Анна кивнула головой и первой вышла на балкон. Он последовал за ней. Но и здесь, на философском балконе, как мысленно называл он его, где они так по долгу беседовали, красноречие оставило их. Анна извлекла из кармана сигареты и закурила. Если Разлогов не ошибался, она делала это за всю поездку всего лишь во второй раз.
   - Я знаю, что виноват, - прервал затянувшееся молчание Разлогов. - Прости меня.
   - Я тебя уже простила, но что это меняет. В следующий раз с тобой случится тоже самое.
   - Скорей всего, да, - согласился он. - Есть какие-то вещи во мне, которые необычайно сильны. И я не научился их контролировать.
   - А по-моему, ты не очень и хочешь.
   - Да, и в этом ты скорей всгео права. Когда через меня хлещат, словно проливной ливень, эмоции испытываешь странные ощущения. Я бы даже сказал, что чувствуешь себя свободным. Между собой и тем, что на тебя нисходит исчезают всякие барьеры. И подсознательно тебе не хочется останавливаться.
   - Но ведь это эмоции дикаря! - воскликнула Анна. - Он поступал точно в соответствии с теми импульсами, что приходили к нему. И от этого тоже получал огромное удовольствие.
   - Что делать, выход гнева, ярости, все, что в нас необузданно, всегда прносит наслаждение., - вздохнул Разлогов. - Цивилизация учит нас сдержанности, принуждает загонять эмоции в коробку подсознания. А когда заслонки под влиянием каких-то обстоятельств вдруг открываются, происходит неконтролируемый выброс. Зато мы можем знать, чем же забито наша подсознательная область.
   - Странно, никогда не предполагала, что ты будешь мне читать такую лекцию. Ты постоянно нас звал вперед за собой, а сам возвращаешься далеко назад. Ты намерен исследовать содержание своего подсознания таким вот образом?
   - Не знаю, - честно признался Разлогов, - я запутался. Проповедовал одно, а сам оказался другим. Мне надо время, чтобы во всем разобраться. - Он замолчал. - Между прочим, завтра последний день, послезавтра утром мы улетаем.
   - Я помню. - Она посмотрела на Разлогова и внезапно дотронулась губами до его щеки. - В конце концов все было даже очень неплохо.
   - Ты полагаешь? - с надеждой спросил он.
   Она кивнула головой.
   - Ты хочешь?
   Теперь кивнул головой он.
   Они вернулись в комнату и обнялись. Они занимались любовью и все же на этот раз без той страсти, без того иступления, которые сопутствовали им все эти дни.
   Последний день их пребывания на курорте промелькнул как-то незаметно, как сгоревший в атмосфере небольшой метеорит. На пляже Анна сказала Ахмеду о том, что завтра они уезжают. Разлогов увидел, как мгновенно изменилось лицо юноши, казалось, что его огорчению нет предела. Внезапно он придвинулся вплотную к Анне и стал что-то горячо ей шептать на ухо. Та внимательно слушала, затем рассмеялась и несколько раз повторила "Нет". Потом поцеловала его в губы и провела рукой по его щеке.
   Ахмед встал, несколько мгновений пребывал в полной неподвижности, затем посмотрел на Разлогова, кивнул ему головой и удалился.
   Разлогов вопросительно взглянул на Анну.
   - Он предложил мне выйти за него за муж.
   - Может быть, стоило принять предложение? - иронично произнес Разлогов. - Вон он как расстроился.
   - Может быть, но я уже отказала.
   Разлогов с грустью ощущал, что им так и не удалось до конца преодолеть возникшее отчуждение. Они разговаривали и много разговаривали, но их беседам не доставало той искренности, того ощущение единомыслия и единочувствования, что объединяли их в предыдущие дни.
   Вечером, прощаясь, они пошли гулять по проспекту.
   - Мы провели здесь всего-то ничего, а такое чувство, что этот город для нас родной. Странно, что завтра нас тут не будет, а все останется по-прежнему. Эти толпы гуляющихся, эти огни, зазывалы в ресторанах.
   - А что в этом странного, - возразила Анна. - И через десять и через двадцать лет тут все будет точно так же. Одни люди выбывают, их место занимают другие. Это же поток и мы с тобой в потоке.
   Разлогов о чем-то задумался.
   - А знаешь, мы с тобой ведь до сих пор ни разу не танцевали. Я даже не знаю, любишь ли ты танцевать?
   - Очень люблю.
   - А не попробовать ли нам найти заведение, где можно удовлетворить это желание?
   Но оказалось, что на всем побережье таких заведений совсем немного. После долгих поисков удалось отыскать диско-бар. Музыка тут играла столь громко, что разговаривать было невозможно. Поэтому официанту они долго втолковывали, что хотели бы выпить мартини с апельсиновым соком. В результате им принесли мартини и сок по отдельности. Они посмотрели друг на друга и засмеялись.
   С танцами тоже мало что получилось. Музыка была уж слишком специфическая, явно не предназначенная для них. Они пробовали ловить ее рваный ритм, но выходило как-то нелепо. Разлогов вдруг почувствовал гораздо более сильную досаду, чем вызвавший ее повод. В этой неудаче в самый последний их вечер заключалось нечто символическое.
   Допив мартини, они вышли из бара.
   В номере они стали собирать сумки. Затем сели напротив друг друга.
   - Ну вот почти все, - вздохнул Разлогов. - Эти дни быстро пролетели. Может, пойдем в последний раз посидим на нашем балконе.
   Анна кивнула головой. Ему показалось, что и она выглядит немного подавленной.
   Они сидели на балконе и молчали. Анна курила, а Разлогов наблюдал за спиралями дыма от ее сигаретами.
   - Я перед самым отъездом случайно взял в руки томик Серена Киркегора, - произнес Разлогов. - И наткнулся на забытую мною его идею о двойном движение бесконечности. Под этим он понимает, что все имеет свое повторение, только на другом уровне. Если, к примеру, после любовных отношений следует разрыв, то мы тем самым освобождаемся от их земной зависимости. Но если случилось освобождение, то становится возможным, что однажды все возвратится. Но не в прежнем виде, а в обновленном, обусловленным тем смиренным отречением, которому подчинился человек.
   - Какая красивая идея, - задумчиво произнесла Анна. - Я все время подсознательно ощущала, как чего-то мне не достает в наших отношениях, они приобрели чересчур обыденный характер. Мы как будто бы забыли обо всем другом и оказались поглощены лишь одним их аспектом. Но теперь мне становится все более понятным. Однажды нам придеться отречься от всего, что было между нами в эти дни. И тогда вернется то, что являлось в них вечным.
   Почему-то последнее замечание не вызвало у Разлогова большого восторга, хотя было и логично вытекало из им же произнесенных слов.
   - Наверное, ты права, но я знаю и другое: эту неделю всегда буду вспоминать, как самую счастливую в своей жизни. Не спорю, что может быть, это счастье, как ты говоришь, было чересчур обыденным, но я его испытал. Вот что главное. Спасибо тебе.
   - Мне тоже было с тобой очень хорошо. Но мы забыли, что нас ожидает, когда мы вернемся.
   Разлогов пожал плечами.
   - Так ли это важно. Я говорю о том, что было в эти дни. А о том, что будет, мне не хочется сейчас размышлять. Все произойдет можно сказать, без нашего участия. Мы просто окажемся вовлечены в этот хоровод событий в независимости хотим того или нет. Я думаю о втором движении бесконечности. Случится ли то, что предсказывал Киркегор?
   - Я уверена, непременно случится. Так все и должно быть. А ожидание этого события придаст всему последующему, что с нами произойдет, глубокий смысл. Только не надо ничего торопить. Ты сам только что сказал, что мы должны пройти через смирение и отречение. Чтобы попасть во вторую бесконечность, нужно отрешиться от всего, что было в первой. А вряд ли мы пока к этому готовы.
   - Честно говоря, я пока не очень представляю, когда и при каких обстоятельствах это может случиться.
   - Если бы мы это знали, все было бы предельно просто. Тебе не хуже меня известно, что так не бывает.
   - Это значит, что впереди много испытаний.
   - Они тебя пугают?
   - Да, по крайней мере некоторые из них. Я никогда не был героем, а если и поступал героически, то скорей вопреки себя. В глубине души всегда хотел приспособиться к окружающей действительности, найти с ней общий язык. Но всякий раз что-то неожиданно восставало во мне, и я поступал вопреки своему желанию.
   - Это что-то и есть твоя подлиннная натура.
   Разлогов вздохнул.
   - Да, скорей всего, но от этого не намного легче. Когда ведешь не подлинную жизнь, подлинная натура только мешает. Человечество придумало массу способов по ее сокрытию. Иногда мне кажется, что я всего лишь жертва обстоятельств, они заставляют меня действовать, принимать решения, против которых все выступает во мне. Вот и метаюсь между Сцилой и Харидной не в состоянии сделать выбор между ними. И начинает казаться, что первая бесконечность в самом деле бесконечна, а вторая бесконечность бесконечно далека.
   - Бедненький, - ласково проговорила Анна и нежно провела ладонью по его щеке. - Не хотела бы я попасть в такое же положение.
   Она о чем-то задумалась. Он с напряжением ждал, что она скажет, но Анна предпочла оставить свои мысли при себе.
   - Пойдем спать, - вдруг сказала она. - Завтра рано вставать. Вот будет смешно, если опоздаем на автобус. Он ждать нас не будет.
   - Пойдем, - грустно согласился Разлогов. Он бросил взгляд в направление скрытого темнотой моря. Увидит ли когда-нибудь он его еще раз?
   Анна первая обняла Разлогова, провела ладонью по его лицу.
  - Не расстраивайся, все будет хорошо, милый, - шепнула она. - Забудь обо всем, первая бесконечность этой ночью целиком наша.
  - Он благодарно поцеловал ее.
   Она стала его раздевать. Он с радостью освобождался от одежды, словно от старой, отслужившей свой срок шкуры. Потом Анна сама избавилась от всего, что ее прикрывала ее тело.
   Анна потянула его на кровать. Он лег, и она стала покрывать его тело, легкими, как прикосновение ангела, поцелуями.
   Разлогов лежал неподвижно, Анна все делала сама, она ласкала и ласкала его тело, не пропуская даже самого малюсенького участочка. Он чувствовал, как с каждым ее поцелуем, с каждым прикосновением наполняется горячей лавой наслаждения, которая текла по нему, заполняя всю бесконечность мироздания.
   Она села на него, и он ощутил свой пенис в ее горячем, словно кратер вулкана, лоне. Они содругнулись одновременно, высвобожденные из их тел мощные пучки энергии вылетели через балкон и устремились к поглотившему их морю.
   Их разбудили телефонным звонком. Они встали, сложили в сумки оставшиеся вещи. Все было готово, дабы навсегда покинуть их гнездышко.
   - Посидим на прощание, - предложил Разлогов.
   Анна кивнула головой. Каждый сел на свою кровать.
   - Пойдем, - первая встала Анна.
   Они вышли из номера, спустились последнйи раз вниз на лифте. Отдали заспанному служителю гостиницы ключ и вышли на улицу.
   Было рано, и город еще спал. Разлогов то и дело посматривал на Анну. Что-то в ее поведение ему казалось странным. Она выглядела хмурой, даже отчужденной. Точно такой, какой была в первые часы их путешествия. Конечно, они оба не выспались, а это не улучшает настроения. И все же он не мог отделаться от ощущения, что тут кроется какая-то иная, более существенная причина.
   Откуда-то из-за угла вынырнул небольшой автобус и заторомзил рядом с ними.
   - Разлогов и Маковеева? - осведомилась таже самая молоденькая сотрудница туристической компании, которая сопровождала их во время поездки из аэропорта в гостинцу. Теперь им предстояло проделать обратный путь.
   - Это мы, - за двоих ответил Разлогов.
   - Садитесь в автобус, едем в аэропорт.
   Тихие, почти безлюдные улицы выглядели непривычно. Казалось, это был другой город, не тот, в котором они провели семь счастливых дней.
   Впрочем, минут через десять городские строения оказались позади, и дорога теперь шла вдоль моря. Но Разлогов мало смотрел по сторонам, гораздо больше красот окрестного пейзажа его знимала Анна.
   Хотя девушка сидела рядом с ним, но он почти физически ощущал, как далеко она сейчас от него.
   - Мне кажется, с тобой что-то случилось? - тихо, чтобы не слышала сопровождающая их девушка, спросил он.
   Анна как-то неохотно повернула к нему голову.
   - Да.
   - Я могу узнать, что именно?
   - Мне приснился сон.
   - Сон? Что за сон?
   - Ты хочешь, чтобы я тебе его рассказала?
   - Разумеется, раз он погрузил тебя в меланхолию.
   - Хорошо, сейчас расскажу. Мне приснился поезд. Я еду в нем. Затем он прибывает на станцию. Это не моя станцию, но я почему-то беру сумочку с документами, оставляю вещи в купе, а сама выходу на платформу. Я стою и жду, когда состав отправится дальше. Внезапно он трогается и начинает ехать. Я пытаясь вскочить на подножку вагона, но обнаруживаю, что двери закрыты. Мне ничего не остается делать, как только спрыгнуть на землю.
   Я иду по совершенно незнакомому городу. У меня только документы, а весь багаж уехал вместе с поездом. Я понимаю, что мне придеться начинать новую жизнь. Я думаю, что мне делать, мне надо как-то зарегистрироваться здесь, ведь я буду теперь тут жить. Виду отделение милиции, вхожу в него, подаю документы и объясняю цель своего визита. Милиционер берет документы и ставит на них штамп.
   Анна замолчала.
   - Это все?
   - Да.
   - И этот сон так сильно испортил тебе настроение?
   Она кивнула головой.
   - Но неужели ты столь впечатлительная, что сон способен на тебя так сильно повлиять.
   - Это не сон.
   - А что же тогда?
   - Это сообщение о том, что будет со мной. Я давно поняла, что все сны вещие. Когда мне что-то снится, то это непременно сбывается. Иногда не скоро, но все равно наступление события неизбежно. Сначала я этого не понимала, но потом заметила такую связь. И стала все, что мне снится, записывать.
   - И что означает этот сон?
   - Мне кажется, он вполне ясный. Поезд - это ты и наши отношения. И скоро они умчатся, а я останусь.
   - Ерунда, все зависит от нас, - сердито проговорил Разлогов. - Разве не ты утверждала, что нет абсолютного предопределения.
   - Нет, это от нас не зависит. Еще ни разу не было случая, чтобы сон не сбывался. Нам послали эту информацию, чтобы мы смогли бы подготовиться к неизбежному, И чтобы когда это случится, не было бы так больно.
   - Я не хочу тебя терять! - решительно произнес Разлогов. - Я люблю тебя, я никого так еще не любил.
   - Я тоже люблю. Но нам говорят, что наше чувство временное, что каждому предстоит идти по жизни своим путем. Мы ничего не сможем изменить. У нас не будет второй бесконечности.
   - А вдруг будет? Если мы хотим оставаться вместе, то почему бы не сделать все, чтобы добиться этого.
   Анна внимательно посмотрела на него и грустно улыбнулась.
   - Когда я поняла, что это не просто сны, а информация о предстоящих событиях, я стала размышлять: а можно ли сделать так, чтобы изменить их ход. И я пыталась. Но всякий раз вдруг происходило нечто, что лишь подтверждало правильность сообщения. Причем, это всегда случалось неожиданно, заставало врасплох. Такое не под силу человеку. это равнозначно изменить течение процессов во Вселенной.
   Разлогов сидел подавленный, он не знал ни что говорить, ни что делать.
   - Как же нам быть? - спросил он скорей не для того, чтобы получить какой-нибудь ответ, а для того, чтобы сказать хоть что-то.
   - Никак. С этим ничего нельзя сделать. С этим надо смириться.
   - Мы въезжаем в город, через десять минут будем в аэропорту, - вдруг объявила сопровождающая.
   Ну вот все и завершилось, пронеслась у Разлогова мысль. И если я был когда-нибудь по-настоящему счастлив, то только эти дни.
   Автобус въехал на территорию аэропорта и остановился возле здания аэровокзала. Они вышли из машины. День был теплый, безоблачный, буквально в паре метрах от них зеленели пальмы. Им же предстояло ехать туда, где повсюду лежал снег.
  
   Глава 58
  
   Возвращение из лета в зиму для Ралогова оказалось тягостным. Даже не верилось, что их встретит снег и мороз. Но едва они вышли из самолета, сразу же убедились, что чудо не произошло, вокруг лежали белые горки, а воздух щипал холодом.
   Во время перелета они почти не общались, каждый ушел в собственный мир. И сейчас Разлогов с грустью смотрел н Анна, которая откровенно радовалась своему возвращению.
   Пройдя все необходимые формальности, Разлогов и Анна вышли на привокзальную площадь. Их тут же атаковали таксисты.
   - Поедем на машине, - предложил он, - у меня еще осталось немного денег. На дорогу хватит.
   - Как хочешь, - безучастно отозвалась она.
   Ему в какой уже раз за последние часы стало горько. Но он не представлял, что можно сделать в такой ситуации. Может быть, эта месть богов за то, что он посмел бросить им вызов, за то, что отказался от слепой в них веры? Хотя с другой стороны, если рассудить, все, что не происходит с человеком, является наказанием только за то, что он просто существует. Ведь даже счастливейшие из людей обречены на смерть.
   Пока они мчались в направлении города, Разлогов решал один и тот же вопрос: ехать ли ему в гостиницу или домой? Очень хочется увидеть лица детей. Но одновременно он совершенно не готов для разговора с Ольгой, не представляет, о чем говорить. Да, если честно, и не хочет разговаривать с ней. Он еще весь переполнен Анной, этими проведенными совместно днями. И нужно хотя бы немного времени, хотя бы одни сутки, дабы освободить внутри себя немного места для другой женщиной.
   Машина въехала в город и вскоре показались знакомые очертания университетского городка.
   - Высадите меня здесь, - вдруг попросила Анна, хотя они немного не доехали до нужного ей места. Автомобиль остановился. - Анна повернулась к Разлогову. - Прощайте, профессор. - Она наклонилась к нему и быстро поцеловала. Затем поспешно вышла из автомобиля и, не оборачиваясь, зашагала по тротуару.
   Шофер вопросительно посмотрел на него.
   - Едемьте в гостиницу "Мир", - сказал Разлогов.
   Разлогов шел по алее на кафедру. Он чувствовал себя не очень хорошо, голова побаливала, вдобавок начинался насморк. Он думал о том, что смена климата явно не прошла для него бесследно. К тому же он плохо спал ночь, картины совсем свежего прошлого возникали с такой частотой и яркостью, что никак не позволяли уснуть.
   Поэтому он ничего не видел, что происходит вокруг. Да и не интересовался этим. Внезапно прямо перед ним возникла чья-то фигура. Разлогов хотел ее обойти, но она не позволила, снова оказавшись на его пути.
   Он с удивлением поднял голову и увидел, что дорогу его загораживает Антон Богородский. В руках он сжимет направленный прямо ему в грудь пистолет.
   - Стойте! - срывающимся голосом воскликнул Богородский. - Я должен вас убить!
   - Почему? - Вопрос прозвучал нелепо, но Разлогов был так ошеломлен происшедшем, что ничего больше ему не пришло в голову.
   - Потому что вы отбираете у людей Бога, - завопил Антон.
   - Я возвращаю людям Бога, - возразил Разлогов, не спуская глаз с пистолета.
   - Нет, отбираете Бога!
   - Возвращаю Бога.
   - А я говорю, отбираете Бога!
   - Возвращаю Бога!
   - Нет, отбираете! И я вас за это убиваю.
   В этот момент откуда-то с боку сперва возникла какая-то тень, затем появился еще какой-то человек. Он ударил по руке с пистолетом, и оружие упало на снег. Человек что есть силы толкнул Богородскому и тот отлетел на несколько метров и уткнулся у сугроб.
   Только сейчас Разлогов узнал в своем спасителе Вареника. Несколько мгновений они смотрели друг на друга.
   - Спасибо, - не без труда разлепил губы Разлогов. После пережитого стресса они еще плохо подчинялись ему.
   Раздались громкие рыдания. Богородский сидел на снегу и безутешно плакал.
   - Он хотел вас убить, - констатировал Варяник.
   Разлогов подошел к Антону и наклонился.
   - Убейте меня, очень вас прошу, - сквозь плач попросил Антон.
   - Я не могу. Пойми, каждый, кто убивает другого, на самом деле убивает и себя. Это мы тут все врозь, а там мы все едины.
   Разлогов выпрямился и обернулся к Варянику.
   - Прошу вас, Владислав, никогда и никому не рассказывайте о том, что случилось. Вы обещаете?
   - Как пожелаете, - пожал плечами Варяник. - А с этой штукой, что делать? - показал он на по-прежнему лежащий на снегу, словно замершая черная птица, пистолет.
   Разлогов задумчиво посмотрел на оружие, из которого едва не был убит.
   - Выбросите его где-нибудь так, чтобы никто бы не нашел.
   Варяник снова пожал плечами и, подняв пистолет, положил его в карман.
   - Ну я пошел. - Он сделал пару шагов и остановился возле лежащего Богородского.
   - Слизняк, - бросил он ему и быстро направился в сторону здания факультета.
   - Спасибо, - крикнул ему в догонку Разлогов.
   Варяник, не оборачиваясь, махнул рукой в знак того, что слышит.
   Разлогов протянул руку Антону.
   - Вставайте, а то простудитесь.
   Юноша удивленно посмотрел на него, но руку взял и поднялся.
   - Знаете, Антон, я сегодня, пожалуй, не пойду на работу, я что-то плохо себя чувствую, Если вам не трудно, передайте декану, что я заболел
   Разлогов повернулся и пошел в обратном направлении.
  
   Часть вторая
  
   Лес начинался сразу же за околицей города. Причем, это был не какая-то там лесопарковая зона, а настоящая тайга. Говорили, что иногда к самой опушке подходят волки и даже медведи. Правда Разлогов ни разу таких серьезных зверей не видел, хотя гулял тут часто. Ему нравилось то, что погрузиться в самую настоящую дикую природу, можно, сделав всего несколько сотен шагов. И цивилизация сразу оставалось где-то позади. Покидать же ее ему было вполне удобно, так как его дом располагался не так уж далеко, и почти каждый вечер он гулял здесь.
   Сегодня день был самый обычный. Вечером у Разлогова были занятия, затем он зашел в магазин, купил на ужин сосиски и направился к себе. Он жил в небольшой однокомнатной квартирке, обствленной лишь самым необходимым набором мебели. Поужинав, кк обычно решил прогуляться перед сном.
   В этот город Разлогов попал неожиданно. Три года назад он получил приглашение заняться преподавательской работой в местном, только что созданном университете. Сперва он хотел отказаться - уж больно далеко было ехать, но поразмыслив, принял приглашение.
   То, что по началу оттолкнуло его, вдруг обрело особую привлекательность. Здесь, на краю земли, как называл он это место, Разлогов надеялся обрести то, чего до сих пор обрести не удавалось: возможность затеряться в этом мире, остаться, насколько это вообще реально, наедине с самим собой. С некоторых пор он вдруг обнаружил, как растет в нем мизантропия. Ему не хотелось ни общаться с людьми, ни объяснять, ни доказывать им чего-либо. Он стал постигать невыразимую и ни с чем не сравнимую прелесть существования наедине с самим собой.
  Оказалось, что подобный образ жизни - великое и, может быть, самое трудное искусство. Но зато тот, кто овладеет им, превратится в самого счастливого человека на земле, ибо никакие внешние обстоятельства отнне не будет способны повлиять на его безмятежное состояние духа.
   Поэтому за те три года, что тут уже провел, он так не обзавелся друзьями. Ему было известно, что студенты за его образ жизни дали ему кличку "Отшельник". Но она не только не обижала его, но наоборот, даже льстила. Значит, он не зря потратил время и другие замечают, что он живет в ладу с самим собой. В тоже время никого заставить креститься в эту обретенную им веру, Разлогов не собирался и не пытался, ни разу не агитировал за нее. Более того, с удовлетворением ощущал, что ему в сущности все равно, разделяет ли кто-нибудь из тех, кто находится по близости от него, это пристрастие к одиночеству. Даже если все они окажутся враждебны по отношению к нему, это обстоятельство его вряд ли взволнует. Он уже дошел до той степени погружения в самого себя, что все внешнее потеряло власть над ним. По крайней мере он сильно на это надеяется.
   Но вглубине души этот свой образ жизни немного удивлял его. Он привык считать себя человеком с немалым общественным темпераментом, в молодости, да и в более зрелые года мечтал увлечь своими идеями миллионы. Он был всерьез убежден, что ему предназначено свыше стать провозвестником новых идей, способных открыть новую эру в жизни человечества. Теперь же эти мысли вызывали у него лишь улыбку, ибо он ясно понимал, что не один человек, даже самый сильный и самый мудрый не в состоянии выполнить эту задачу, что у нее есть совсем иное решение. Какое? Над этим вопросом он даже не задумывался, он просто знал, что не ему предназначено дать на него ответ. Да и прозвучит ли вообще он когда-либо, неизвестно.
  Его миссия иная, найти согласие с самим собой, отказаться от всего заведомо невыполнимого, чем так любит нагружать себя человек. И в этом отдаленном, на удивление спокойном и размеренном городе он очутился не случайно, а был отправлен сюда именно с целью отрешиться не только от своего прошлого и настоящего, но и будущего. А это особенно важно, так как позволяет сменить весь маршрут движения.
   Разлогов шел по лесу и вдыхал настоенный на хвое воздух. Ему нравилось ощущать свою слитность с природой, свою растворимость в ней. Чем меньше чувствую я себя, тем счастливей себя чувствую, говорил он в таких случаях себе. Но сегодня что-то мешало соединению с ней, словно бы какая-то сила выталкивала из леса. Он не понимал, что происходит. День сложился абсолютно обычно, и он был уверен, что точно так сложится и вечер. Он вернется домой счастливым, умиротворенным и сразу же заснет глубоким и спокойным, не прерываемым до утра сном. А вместо этого в нем вдруг начала нарастать совершенно беспричинная тревога. И он не может понять, чем она вызвана, ведь вокруг так спокойно, нет ни души.
   Он огляделся, словно проверяя так ли это. Но кроме шумевших деревьев рядом не было никого. Тревога же все нарастала, как шум приближающего поезда. Придеться идти домой.
   Он вышел из леса и неторопливо направился к дому. В этот не такой уж и поздний час на улицах почти никого не было. Здесь ложились рано. И он тоже вскоре освоил эту привычку, перестал сидеть далеко за полночь, как делал это раньше, читая или работая. А здесь он и работал и читал немного. И вовсе не потому, что ленился, а потому что не видел ни необходимости, ни смысла. Ни то, ни другое не вело никуда, вернее, вело как раз в никуда. А он там достаточно побыл и больше туда не хочет.
   Разлогов вошел в квартиру. В лесу он немного замерз и решил перед сном выпить чаю. Обычно он этого не делал, по возвращению тут же ложился, желал себе с улыбкой "спокойно ночи" и почти сразу же засыпал.
  Но сегодня все было не так.
   Он сел за стол перед телевизором. Включал он его крайне редко, последний раз это случилось может быть месяца два назад. Но сейчас сама рука потянулась к пульту. Хотя затем это сделал, он не знал.
   Передавали последние новости. И это было странно, так как обычно в это время шли совсем другие передачи. Разлогов всмотрелся в экран и увидел внизу бегущую надпись: "Экстренный выпуск". У него вдруг учащенно заколотилось сердце, едва ли не впервые после того, как он приехал в этот город. Он стал вслушиваться в то, что говорил ведущий. И вдруг от изумления даже привстал.
   Речь шла о захвате заложников в том самом городе, где он когда-то некоторое время жил. Группа неизвестных террористов ворвалось в кинотеатр, когда там шел сеанс фильма, и взяло в плен более двухсот человек.
   На экране появилась картинка кинотеатра. Разлогов узнал это здание, построенное в духе классицизма. Когда-то давно оно выглядело весьма величественно, но когда он впервые увидел его, оно сильно обветшало. И с тех пор, насколько он мог судить, по телевизионной картинке его вид ни чуточки не улучшился.
   То, что он услышал дальше, заставило его вздрогнуть. Диктор сообщал, что заложники выдвинули пока единственное требование, чтобы к ним прибыл в качестве парламентария профессор Разлогов. За это они обещали отпустить половину заложников.
   Разлогов ничего не понимал. Какое он имеет отношение к этому захвату, кому он мог понадобиться? Он-то полагал, что все, даже самые некогда близкие люди, о нем забыли, не исключено, что многие даже считают его умершим. И он совсем против этого не возражает. Но оказывается это не так, кто-то помнит его, причем, так хорошо помнит, что требует к себе.
   Разлогов снова стал слушать диктора. Тот сообщил, что по их сведениям, профессор Разлогов некогда преподавал в местном университете, затем уехал из этого города. И пока неизвестно, где находится. Если он смотрит сейчас эту передачу, то пусть позвонит в студию. На экране высветились цифры.
   Разлогов бросился к телефону и стал дрожащими руками набирать номер. Пришлось повторить набор несколько раз, прежде чем произошло соединение.
   На том конце провода ему отозвался молодой мужской голос.
   - С вами говорит профессор Разлогов?
   - Не может быть, вы нас разыгрываете. К нам уже звонили несколько людей, которые так же представлялись этим именем.
   - Я вас не разыгрываю, сейчас не та ситуацию. Вы же сами попросили меня с вами связаться, - раздражась, произнес Разлогов.
   - Неужели это в самом деле вы, Александр Владимирович? - удивленно воскликнул далекий собеседник.
   "Они даже узнали мое имя отчество", - подумал Разлогов.
   - Да, это я.
   - Откуда вы звоните?
   Разлогов назвал город.
   - Но это же очень далеко. Они требуют вашего пребытия немедленно.
   - Самолет вылетает только завтра утром. Передайте им, что я смогу прибыть в город лишь ближе к вечеру. Кто эти люди известно?
   - Нет, они не называют себя. Вернее, уверяют, что представляют революционную бригаду.
   - Запишите мой телефон. Если возникнет экстремальная ситуация, то звоните.
   Но не только он смотрел телевизор. Едва экстренный выпуск завершился, как раздался звонок в дверь. Пришли соседи, которых он до этого момента практически не знал, разве что помнил в лицо. Но, как выяснилось, они-то знали его гораздо лучше.
   Эта ночь выдалась просто сумасшедшая. Его квартира вдруг оказалась объектом для паломничества. Кроме соседей, коллег по работе пришли и местные начальники милиции, устроившие ему форменный допрос. Но убедившись, что ему ничего неизвестно о террористах, ушли, пообещав утром прислать машину для поздки в аэропорт.
   Но утром никакой машины не было. Пришлось брать такси. Он купил билет практически на последние деньги и, дождавшись посадки, прошел в самолет. Он почти не спал ночью и чувствовал себя разбитым, голова была просто чугунной, как шар, которым рушат старые, отжившие свой срок, дома. И едва сев кресло, погрузился в сон.
   Проснулся Разлогов уже в небе. Сон прогнал тяжелый дурман, и голова теперь была ясная. До сих пор у него не было возможности поразмышлять о том, что произошло, но теперь он мог себе это позволить. В этой истории заключалось какая-то загадка. Дело было не в террористах - он сейчас не думал о них - а в нем самом. Его уединение было безжалостно нарушено, скомкано, словно ему подали это был знак о том, что пора выходить из изоляции, что одиночество, отшельничество как бы не были привлекательны сами по себе не его путь. Если так, то очень жалко, он-то надеялся, что наконец, после долгих блужданий отыскал свою дорогу.
   Разлогов прибыл в город под вечер. Он не был в нем семь лет. Он смотрел по сторонам и убеждался, как мало изменилось вокруг, словно бы время застыло на этих улицах неподвижно, как река в мороз. Его никто не встречал, и он не представлял, как должен поступать в такой необычной ситуации. Поразмыслив, решил отправиться к кинотеатру "Юность". Скорей всего он окружен милицией, он сообщит, кто он такой и ему скажут, что надо делать.
   Его расчет оказался верен, еще издалека он увидел милицейские машины и людей в форме. Правда к самому кинотеатру его не пустили, так как он был оцеплен. Разлогов стал объяснять, кто он таков, но его не слушали, а просто толкали в грудь.
   Внезапно им завладела ярость. Он приехал черт знает откуда, отдал за билет едва ли не последние деньги, чтобы помочь разобраться с ситуацией, а его даже не желают выслушать.
   Разлогов почти сразу заметил, что оцепление не очень плотное и что в нем есть просветы. Внезапно от оттолкнул толкающего его в грудь милиционера и бросился бежать в сторону кинотеатра. Никто не ожидал такой дерзости и преследование началось не сразу. Ему удалось преодолеть половина расстояния до кинотеатра, когда его догнали и повалили.
   - Потащим его в штаб, - рассержено сказал один из милиционеров, сопровождая свои слова пинком.
   На запястьях защелкнули наручники и его не повели, а скорей потащили в штаб, хотя он и не упирался. Штаб располагался в специально привезенном сюда вагончике. Разлогова втолкнули во внутрь, и сопровождающий милиционер стал рассказывать о обстоятельствах его задержания.
   К Разлогову подошел полковник.
   - Вы кто? - весьма недоброжелательно спросил он.
   Разлогов понял, что лучше всего об его личности скажут документы. Он достал паспорт и протянул его полковнику.
   Тот посмотрел на него так, словно не верил своим глазам.
   - Так это вы Разлогов?
   Разлогов кивнул головой.
   - Да вас же по всей стране ищут! Подождите минуту.
   Полковник подошел к телефону и что-то стал говорить в трубку. Из обрывков фраз Разлогов понял, что он дает отбой его поискам.
   Закончив телефонный разговор, милиционер снова подошел к Разлогову.
   - Да вы садитесь, - предложил он. - Почему они требуют вас? - спросил полковник.
   - Не представляю. Вам известны имена тех, кто захватил людей?
   - Нет. Они постоянно находятся в масках. Всего же их четверо. Судя по всему они достаточно молодые люди. Заложников захватывают не первый раз, но это случай особый.
   - Почему?
   - Мы никак не можем определить, чего же добиваются эти люди. Их поведение аномальное.
   - Что вы имеете в виду?
   - Они до сих пор не выдвинули никаких требований, если не считать вашего появления. Не вступают в переговоры. Они не похожи ни на политических, ни на уголовников. Что вы думаете обо всем этом?
   Разлогов в самом деле задумался.
   - Лучше всего будет, если я как можно скорей окажусь в кинотеатре. Тогда все станет ясно.
   - Вы уверены? - с сомнением произнес полковник.
   - Да, уверен. Пожалуй, только в этом и уверен.
   - Вы не боитесь, это сопряжено с большим риском?
   - Боюсь, но ведь они обещали, как только я приду, отпустить половину заложников.
   - Да. Вы полагаете, они сдержат обещание?
   Разлогов пожал плечами.
   - В этом можно будет убедиться лишь тогда, когда я к ним приду.
   - К сожалению, это так.
   - Тогда я пойду.
   Полковник внимательно посмотрел на Разлогова.
   - Вы твердо решили?
   - Да.
   - Хорошо, мы сейчас их известим, что вы к ним идете. Иначе они могут вас пристрелить. Постарайтесь уговорить их сдаться или в крайнем случае отпустить как можно больше заложников. Прежде всего всех детей и подростков. А еще лучше и всех женщин.
   - Я постараюсь.
   - Тогда подождите.
   Полковник вышел из вагончика. Разлогов сидел на стуле и ни о чем не думал. Даже о том, что предстояло ему совершить в самое ближайшее время. Он лишь чувствовал, что сейчас должно произойти нечто важное, к чему он шел может быть всю жизнь. Почти никому не дано знать, какова же конечная цель жизни человека, это всегда тайна Всевышнего. Но иногда что-то происходит, и человек узнает, что же ему уготовано, зачем явился на эту землю.
   Вошел полковник и подошел к Разлогову.
   - Александр Владимирович, вы можете туда идти.
   Разлогов кивнул головой и встал. Он вышел на улицу и направился в сторону кинотеатра. Неожиданно он вспомнил, что пару раз его дети ходили сюда смотреть кино. Кто мог тогда предугадать, какие события тут развернутся.
   Ему предстояло преодолеть метров семьдесят. В окнах кинотеатра свет не горел, словно бы внутри здания боялись бомбардировки. Поэтому он никого там не мог разглядеть, но не сомневался, что оттуда внимательно следят за его передвижениями. Скорей всего он на мушке одного из террористов.
   Разлогов подошел к двери и остановился. Он дернул за ручку, но створка не поддалась. Что ему делать, не стучаться же? Это выглядело уж совсем нелепо.
   Внезапно дверь отворилась, и чьи-то руки буквально втащили его во внутрь. Он оказался почти в кромешной тьме. Его грубо толкнули в спину, и он понял, что следует идти в этом направлении.
   Его еще несколько раз толкали, пока он не очутился возле закрытой двери. Она внезапно распахнулась, и в него ударила яркая вспышка света. Он даже зажмурился.
   Разлогов открыл глаза, вошел в помещение и остановился. Перед ним с автоматом на коленях сидел молодой мужчина.
  - Добро пожаловать, профессор, - насмешливо сказал он
   Лицо человека показалось Разлогову знакомым. Но он не не сразу его узнал.
   - Здравствйте, - не очень уверенно проговорил Разлогов.
  - Здравствуйте, профессор. Не ожидали меня увидеть?
   Разлогов продолжал всматриваться в лицо сидящего напротив него человека, но по-прежнему не мог его вспомнить.
  - Неужели не можете меня узнать. А ведь когда-то я был вашим учеником. Правда не самым любимым.
  - Варяник! - воскликнул Разлогов. Теперь он понял, почему не сразу его вспомнил, он так глубоко ушел в самые глубокие слои его памяти, что извлечь сразу это имя оттуда он не смог.
  - Я рад, что вы вспомнили меня профессор. Признайтесь, не ожидали встретить меня здесь?
  - Даже в мыслях не имел. Но почему, зачем все это, Владислав? Я ничего не понимаю.
  - Поймете, - пообещал Варяник, - времени для этого у нас предостаточно.
  - Что значит предостаточно? Вы не собираетесь прекращать весь этот балаган?
  - Это не балаган, - нахмурился Варяник, - это все очень сереьезно.
   Разлогов понял, что совершил ошибку.
  - Извините, я, наверное, неправильно оцениваю ситуацию.
  - Вполне вероятно, - внешне миролюбиво проговорил Варяник. - Впрочем, я вас в этом не обвиняю, ситуация в самом деле не ординарная. Любой человек поступил бы точно так же на вашем месте.
  - Послушайте, - вдруг встрепенулся Разлогов, - вы обещали, что если я появлюсь здесь, то отпустите половину заложников.
  - Раз обещал, отпущу. Я привык выполнять свои обещания.
  - А может быть, тогда больше?
  - Нет, только половину. Но вы сами можете их выбрать по своему вкусу. Пойдемьте.
  - Владислав встал и направился к выходу. Разлогов поплелся за ним.
  - Они вошли в зрительный зал. Он был тускло освещен. Внезапно кто-то щелкнул выключателем. Разлогов увидел большое количество людей. Они сидели группами, которое разделяло небьольшое пространство.
  - Он стал ходить между рядами, внимательно рассматривая людей. У всех был понурый изнеможденный вид. Люди смотрели на него с надеждой, хотя и не знали, что можно ждать от этого человека.
  - Разлогов вдруг почувствовал растерянность. Кого освобождать? От него зависит судьбы этих людей. Но он не готов взять на себя такую большую ответственность.
  - Ну что? - спросил Варяиник, который следовал за ним по пятам. - Кого освобождаете?
  - В первую очередь всех детей и женщин.
  - Здесь в зале двести семьдесят пять человек. Их всех переписали. Детей и женщин сто тридцать. Остальные мужчины. Так что можете осовбодить несколько и их. Какие критерии вы выберите, профессор?
  - Не знаю, - посмотрел на него Разлогов. - Это очень трудно.
  - Но вы же любите трудные задачки. Вы всегда брались за решение самых фундаментальных вопросов. Неужели не справитесь с этим?
  - Постараюсь. Я могу говорить с людьми.
  - Разумеется. Причем, можете говорить все, что угодно. Свободу слова здесь никто не отменял.
  - А свободу передвижения?
  - С этим хуже. Кстати, вы теперь тоже мой пленник.
  - Разлогов посмотрел на него, но ничего не ответил.
   Чтобы его лучше видели, Разлогов поднялся на сцену.
  - Друзья, - громко сказал он, - для части из вас я принес долгожданную весть. Вы будете освобождены. К большому моему сожалению, ваши тюремщики согласились отпустить пока только женщин и детей. И кроме того, еще семь мужчин. Я не могу выбрать из вас этих счастливцев. Вам придеться это сделать самим.
  - Женщины и дети радостно зашевелились и загудели. В тоже время Разлогов видел, что большинство мужчин остались сидеть неподвижно.
  - Освобожденные заложники гурьбой направились к выходу. При этом возникла давка. Несколько человек упали, по ним двинулись другие, не бращая на них никакого внимания. Всеми двигало непреодолимое стремление, как можно скорее покинуть ставшем тюрьмой кинотеатр.
  - Разлогов взглянул на стоящего неподалеку Варяника и увидел, как откровенно ухмылятеся он. Затем Впряник обернулся к Разлогову.
  - Подлинная сущность людей - это стадность. Не правда ли, профессор? А вы распинались, говорили о божественной природе. А вот она вся ваша философия, как на ладони. Ради своего спасения, они готовы пробежаться по головам себе подобных. Их ничего не остановит. Разве не так?
  - Вы сами сделали все, чтобы они стали бы такими.
  - Бросьте, - махнул рукой Варяиик. - Мы лишь создали ситуацию, чтобы явилась их подлинную сущность.
  - Это и есть цель вашего захвата?
  - Может быть. А разве она не достойна?
  - Разлогов промолчал.
  - Мы еще поговорим на эту тему. А что вы будете делать с мужчинами?
  - Я прошу всех мужчин собраться в одном месте, - громко произнес Разлогов.
  - Мужчины сделали это очень оперативно. Разлогов спустился к ним.
  - Нам разрешили освободить семерых мужчин, - сказал он. - Я не знаю, кого выбирать.
  - Несколько секунд царили тишина. Затем один из них вдруг проговорил:
  - А чего думать, давайте тянуть жребий. На кого он выпадет, тот и уйдет. Это справедливей всего. Пусть выбирает случай.
  - Разлогов согласно кивнул головой.
  - Я не согласен, - вдруг резко возразил пожилой мужчина.
  - Его лицо показалось Разлогову смутно знакомым.
  - Вы меня не помните? - спросил он Разлогова.
  - Очень смутно.
  - Я профессор Классон Михаил Львович, доктор химических наук. Я автор нескольких очень ценных изобретений. И сейчас занимаюсь работой, которая принесет большую выгоду. Мы должны при освобождение исходить не из воли случая, а из того, кто представляет максимальную ценность.
  - Разлогов почувствовал растерянность. Он не знал, что делать в такой ситуации и как определять макксимальную ценность собравшихся здесь людей .
  - И что мы теперь будем проводить опрос, кто из нас что представляет? - насмешливо произнес тот самый мужчина, что предлагал прибегнуть к жребию.
  - А почему бы и нет, - возразил Классон. - Зато на свободу выйдут ниболее достойные.
  - А как определять, кто более достойный? - вдруг спросил молодой, лет восемнадцати парень. Вот вам сколько лет? - спросил он у Классона.
  - Шестьдесят два.
  - А мне девятнадцать. Когда мне будет шестьдесят два, я, может быть буду в десять раз вас ценней. И кроме того, у вас дети есть?
  - Есть.
  - Вот видите, вы уже своих детей родили, других у вас по причине почтенного возраста не будет. А меня еще будут обязательно дети. Я считаю, те, кто дадут детям жизнь, первые кандидаты на выход.
  - Ерунда! - резко возразил Классон. - Вы оперируете вероятностными величинами. Может быть, вы к моему возрасту будете более ценными, чем я, а может, к этому моменту просто сопьетесь. Или через год попадете под машину и погибнте. Мы не можем исходить из того, что возможно будет, а возможно и нет. Мы должны принимать во внимание только то, что есть уже в наличии. А пока, как я понимаю, вам нечего предъявить. Вы поди и в институте даже не учитесь.
  - Сейчас не учусь, а вот поступлю буду учиться. Я между прочим школу с одной трокой всгео кончил.
  - А я в таком случае тоже имею право сейчас уйти, - вмешался в разговор грузный мужчина. - Я отец четырех несовершеннлетних детей. Это не менее важно, чем любое ваше открытие, - посмотрел он на Классона. - И я их имею уже сейчас, а не когда-то там, - перевел он взгляд на юношу.
  - А у меня тяжело болен отец. Кто ему еще поможет? Я в кино выбрался впервые за последний год. Думал чуть-чуть развеяться. Вот и развеялся, - проговорил средних лет худой мужчина.
  - По виду окружавших его мужчин Разлогов понял, что вступить в этот спор готовы еще никак не меньше пару десятков человек. И можно не сомневаться, что у каждого есть достойные аргументы для обретения свободы.
  - Давайте прекратим этот спор, - предложил Разлогов. - Мы его никогда не кончим.
  - А как же тогда выбирать тех, кто уйдет отсюда, - возразил Классон. - Я категорически настаиваю на своем принципе. Лучше потратить какое-то время на выяснение, но выйти должны самые полезные и нужные. .
  - Мы никогда не определим таких, - уныло произнес Разлогов. - Таких критерием просто не существует. Это вариант дьявола.
  - Мне известны ваши бредни! - завопил Классон. - Не зря вас в свое время выставили из университета.
  - Бредни ни бредни, а надо в самом деле что-то делать. Иначе никто не выйдет.
  - А я считаю надо бросить жребий, - снова напомнил мужчина о своем предложении.
  - А я категорически против, - резко проговорил Классон.
  - Я тоже не согласен, - сказал отец четырех детей. - Я, как многодетный родитель, имею привилегии. Во всех законах это прописано.
  - У нас тут другие правила, - не согласился мужчина, предлагающий бросить жребий. - Давайте кончать базар. Кому повезет, тому и повезет. Они уже через пять минут могут оказаться на свободе.
  - Разлогов был на стороне этого мужчины. Но далеко не все разделяли эту позицию.
  - А мне нравится предложение как его Классона, - выступил вперед хорошо одетый господин. - У меня, к примеру, фирма, на нй работают почти сто человек. Если со мной что случится, все быстро развалится, и люди останутся без работы. А у нас и так тут безработица зшкаливает. От вас зависят четверо детей, а от меня почти сотня. Кто из нас важней?
  - То мои дети, а у вас чужие. Без куска хлеба не останутся.
  - Ситуация стала быстро накаляться. Оба мужчины явно выражали желание вцепиться друг в друга. Причем, почти мгновенно возникло два лагеря, которые поддерживали одну из сторон. В любой момент могла начаться общая потасовка.
  - К мужчинам подошел Варяник. По его лицу было заметно, что происходящее доставляло ему удовольствие.
  - - А ну тихо! - повелительно крикнул он. Все тут же затихли. - Я даю вам ровно час. Если за это время не решите по какому принципу будут освобождены семь человек, никто из вас не выйдет на свободу. А вы, профессор, пойдемте за мной.
  - Разлогову ничего не оставалось сделать, кроме как подчиниться. Они снова оказались в небольшой каморке. Судя по всему тут располагался штаб террористов.
  - - Садитесь, - предложил Варяник. - Хотите чего-нибудь поесть или выпить? В нашем распоряжении целый буфет.
  - - Спасибо, ничего не хочу.
  - - Как пожелаете, профессор. А знаете, некоторое время я следил за вашей жизнью, но затем потерял вас из виду. А мне интересно, как сложилась ваша судьба?
  - - Зачем вам это, Владислав?
  - - Наши судьбы оказались тесно переплетены. Неужели вы этого не чувствовали?
  - - Должен сказать, что нет. Иначе я бы, наверное, понял, зачем вы это предприняли? Это же полная бессмыслица.
  - - Это с вашей точки зрения бессмыслица. А с моей точки зрения все иначе. Помните, вы как-то говорили, что человек на самом деле не существует, он лишль орудие высших сил. А коли так, могут ли они поступать бессмысленно? Если все, что происходит на земле, происходит по воле божьей, значит это он послал нас сюда. Так вытекает из ваших поучений. И в чем вы в таком случае нас обвиняете? Вините уж Его? Будьте последовательны. Он в равной степени в ответе за зло и за добро.
   Разлогов почувствовал себя в ловушке. Он вдруг понял, что не знает, что ответить.
  - Вы стали проводником злых сил. Я не понимаю, почему именно вы?
  - - А почему не я. Так хочет Бог, я же только добросовестно выполняю его волю. А почему он так хочет, почему он внушает мне именно эти мысли, побуждает совершать такие поступки, почем не знаю. Людей просто ставят перед фактом. Вот, собственно, и все. Тогда скажите, в чем я виноват? Я не вижу никаой своей вины. Все претензии к тому, кто выше меня.
  - - Нужно ли нам сейчас вести такие споры. Правы вы или не правы, но причем тут заложники. Отпустите их, и мы можем дискутировать на эти темы, сколько вы пожелаете?
  - - Не считайте меня дурачком, если я освобожу заложников, тут же окажусь в камере. И вряд ли там у нас с вами будет возможность вести дискуссии. Извините, профессор, но другой возможности уж не представится. А я давно мечтал поговорить с вами на эту тему.
  - - В чем вы меня обвиняете, Владислав? - вдруг спросил Разлогов.
  - - Ни в чм. В том-то дело, что ни в чем, - довольно засмеялся Варяинк. - Неужели вы всерьез полагаете, что все это моя личная вам месть?
  - - У меня сложилось такое впечатление, - признался Разлогов.
  - Варяник о чем-то задумался.
  - - Расскажите, как вы жили эти годы? Я думал, что вы останетесь с Анной. Помните, вы же ездили вместе отдыхать.
  - - Этого я никогда не забуду. Но на той поздки по большому счету все и завершилось. Я оказался для нее лишь предтечей. Вскоре после нашего путешествия она встретила мужчину, за которого вышла за муж. Причем, это случилось на автобусной остановке. Она сама подошла к нему. Она мне рассказывала, что перед этим несколько раз подряд видела сон про то, как знакомится с ним. И видела его лицо. И когда заметила его, сразу поняла, что это он. Мы не поддерживаем с ней никакой связи. Я лишь знаю, что она счастлива, у нее двое детей. Впрочем, эта информация пятилетеней давности. Но почему-то уверен, что с тех пор мало что изменилось.
  - - Почему?
  - - Мне трудно ответить. Все это произошло не случайно. Когда она ушла от меня, я сильно переживал. Но теперь понимаю, что ничего другого не могло произойти. У нас с самого начала были разные пути. Просто однажды мы встретились на их перекрестке и некоторое время шли вместе. До следующего угла.
  - - А ваша жена?
  - - Мы пытались с ней наладить совместную жизнь, но ничего не вышло. Все уже было сломлено. Через несколько месяцев мы тихо и мирно снова разошлись, Теперь уже окончательно.
  - - И что с тех пор больше не виделись?
  - - Ну почему ж, виделись, последний раз год назад Ведь с ней живут мои дети. Но наши встречи проходят очень странно, мы почти все время молчим. Как будто нам нечего сказать друг другу. Или мы все уже сказали. Хотя скорей всего так на самом деле и есть.
  - - Грустная история, профессор. А что случилось с вашей работой?
  - Вскоре после моего возвращения из поездки с Анной, меня вызвал к себе декан. Если вы помните, его фамилия Каменский. У нас был с ним долгий разговор, после которого я понял, что мне на кафедре делать больше нечего. Слишком влиятельные силы сплотились против меня. А я, признаюсь вам, не борец. Всегда предпочитал уходить, когда меня об этом просят. Как-то я подумал, а почему я так себя веду? И пришел к несколько парадоксальному выводу: я слишком уверен в своей правоте, дабы ее еще кому-то доказывать.
  - - Понятно, профессор. - Варяник посмотрел на часы. - Осталось пять минут. Пойдемьте посмотрим, до чего договорились ваши подопечные. Спорим, что они так и не пришли к общему решению. Они предпочтут все вместе погибнуть, чем позволить кому-то спастись.
  - Разлогову пришлось снова следовать за своим бывшим студентом. Едва он вошел в зал и посмотрел на оставшихся в нем людей, то сразу понял, что Варяник прав. Мужчины разбились на несколько лагерей, между которыми шла громкая перепалка. При их появление, все, как по команде, замолчали.
  - Варяник подошел к ним.
  - - Решили по какому принципу я должен выпустить семь человек?
  - Ответом было молчание.
  - - Понятно, значит к согласию не пришли, - засмеялся он. - Это означает, что никто из вас отсюда не выйдет. - Варяник повернулся к Разлогову. - Видите, профессор, я был прав. Люди не способны договориться. А знаете почему? Каждый хочет, чтобы другому было бы плохо. Тогда ему станет хотя бы немного лучше. Пойдемте. Они недостойны нашего с вами присутствия.
  - Внезапно к Варянику подбежал Классон.
  - - Я прошу вас, отпустите меня, я на пороге важного научного открытия. Человечество вам будет на веки благодарно.
  - Варяин вдруг громко рассмеялся. Затем навел автомат на ученого.
  - - Мне глубоко наплевать на благодарность человечества. Я сам себе человечество. А, как ученому, вам ли не знать, что если открытию суждено случиться, его обязательно кто-то сделает. Ну а кто, какая разница. Так что не растраивайтесь, не пропадет ваш труд. А, впрочем, если вас согласятся все до одного отпустить, я согласен. Но больше никто тогда не выйдет. Эй вы, голосуйте, - крикнул он стоявшим мужчинам. Кто за то, чтобы выпустить нашего химика, поднимите руки, кто против - держите их там, где они у вас сейчас.
   Примерно половина подняли руки, зато другая половина осталась стоять неподвижно. Классон посмотрел вокруг себя, затем уныло побрел куда-то в глубь зала. Все молча смотрели ему вслед.
  - Я ж вам говорил, - обратился Варяиник к Разлогову. - Оставим это стадо, нам не место среди них.
  - Я хочу быть с ними, - вдруг неожиданно для себя произнс Разлогов.
  - Вам с ними делать нечего. Вы мой личный пленник. Так что будете делать то, что я вам прикажу.
   Внезапно в Разлогове проснулось упрямство.
  - Я останусь тут.
  - А я говорю нет. Илья, Павел, - позвал Варяник своих подручных, - помогите нашему дорогому профессору покинуть зрительный зал.
   К нему побдежали двое молодых людей.
  - Я сам, - сказал Разлогов.
   Они снова вернулись в каморку.
  - И все же я не понимаю, зачем вы все это делаете? - произнес Разлогов, устало садясь на стул.
  - Я же вам объяснил. Раньше вы все лучше понимали.
  - Но вы же можете выбрать не только зло, но и добро. Для этого достаточно сделать всего один шаг. Освободите людей - и все кончится хорошо.
   - Бог приказывает мне соврешать злые дела, - насмешливо проговорил Варяиник. - А я человек послушный.
  - Вы всю жизнь испытываете комплекс неполноценности. И вам хотется его чем-то компенсировать. А чем компенсируют этот комплекс? Властью над людьми. И чем над большим числом власть и тем она абсолютней, тем глубже зарывается в глубины подсознания этот недуг. Но поймите, Владислав, это самообман. Вы таким образом не решите свои проблемы, а только их обострите..
  - Ерунда! Ваш комплекс неполноценности ко мне не имеет никакого отношения. Вам не дано этого понять, потому что всегда покорно сносили все, что вам готовили судьба. Вы - раб. А для меня это бунт. Мне не нравятся люди, мне не нравится этот мир. Он мерзкий, противный. И я восстал против него. Я бросил всем вызов. То, что вы никогда не осмеливались делать. Вы только бунтовали на словах, а как только на вас прикрикнут, сразу же в кусты. Вы знаете только один способ противостояния миру - бегство из него. А я не желаю никуда убегать, мой бунт везде, где я нахожусь. Все эти годы я так и жил. И мои ребята - тоже. Вы даже не представляете. В каких горячих местах и местечках я с моими друзьями побывал. Ваша беда в том, что вы всегда искали обоснования всех своих поступков. И пока это деалли, вся ваша энергия уходили на это. А на действие ничего не оставалось. Но что вам это дало? Признайтесь, профессор - ничего. А я даже не пытаюсь ни о чем задуматься, я просто знаю, что все вокруг - сплошное дерьмо. И ничего, кроме дерьма. Меня даже не волнует собственная судьба, какое имеет она значение.
  - Мне кажется, вы сами не понимаете, что говорите.
  - А очень даже может быть, профессор. И что из этого? Меня не волнуют такие пустяки. А вы разве когда-нибудь это понимали? Признайтесь, что нет. Но это не мешало вам без конца говорить. А чтобы вы еще можете делать? Разве не так?
  - Разлогов посмотрел на Варяинка, но ничего не ответил.
  - - Я спрашиваю вас, извольте отвечать, Вы мой заложник, я могу сделать с вами все, что угодно. Даже убить, И я совсем не шучу. Я давно обдумываю этот проект. Отвечайте!
  - Хорошо, коли так, буду отвечать. Понимал ли я то, что говорил? Сложно сказать. Я бы ответил так: я всегда понимал то, чего не понимал. И это мне даже казалось важней, чем понимать то, что понимаешь.
  - - Софистика! -фыркнул Варяиник. - Единственное, чему вы научились за всю свою жизнь, - это выражаться красиво. Вы так красиво говорите, что завораживаете самого себя. А на самом деле все это сплошаня пустота. Вы пусты, как вот эта пивная бутылка, - показал он на валявшуюся на полу бутылку из-под пива.
  - Пусть так, какое это имеет сейчас значение.
  - Большое! - вдруг закричал Варяник. - Это означает, что я прав. И все, что я делаю, тоже правильно.
  - Вы не хуже меня знаете, что все это не так, все, что вы делаете, не только неправильно, но и преступно.
  - - А вы не боитесь, профессор, так говорить, Все все-таки заложник. Я в самом деле могу вас убить. Вы же страшитесь смерти. Разве не так?
  - Знаете, Владислав, однажды мне казалось, что я уже почти умер. Это было тогда, когда Анна объявила, что уходит от меня навсегда. Мне показалось, что меня больше нет. Так оно до некоторой степени и было, оболочка была живой, а все остальное мертвым.
  - Почему же вы не воспользовалсь таким благоприятным моментом и не совершили самоубийства?
  - Не знаю, что-то не позволило, хотя я был необычано близок к этому шагу.
  - Зато я знаю. Все дело в том, что вы на самом деле притворялись, это такая игра, когда кажется, что все по-настоящему, а на самом деле все по нарошке. Вы великий мастер самообмана, профессор. Вы не способны ни на что, даже на самоубийство. Это же позор!
  - Как знать, может быть, вы и правы. Иногда человеку невероятно трудно отличить искренность от позы. Все так близко и похоже, но вместе с тем совершенно иначе. Но не пора ли нам перейти к другой теме.
  - И что за тема, уважаемый профессор?
  - Там ждут люди. Не пора ли выставить свои претензии. Может быть, они будут удовелетворены. И все тогда кончится.
  - Пожалуй, тут вы правы. Хорошо, я скажу о своих условиях освобождения заложников. Вы можете их по телефону передать властям. Я требую отставки президента страны и назначения себя на эту должность.
  - Разлогов вздрогнул и изумленно посмотрел на Варяника.
  - - Вы сошли с ума. Это абсолютно нереально, все равно, чтобы потребовать, чтобы сегодня утром солнце бы не взошло.
  - - Как знать. Я лично не вижу ничего не реального. Разве трудно нынешнему президенту уйти в отставку. А парламенту проголосовать за меня. И столько людей будет спасено. Иначе мы всех расстреляем. - Варяник снял трубку телефона. - Будете звонить?
  - - Не вижу никакого смысла. Эти требования никогда не примут, даже если бы в ваших руках было бы десять тысяч заложников.
  - - Как хотите, - пожал плечами Варяинк. - Обойдемся без вас, я сам позвоню. А знаете, вы мне что-то надоели. Чем больше с вами разговариваю, тем становится скучней. Идите в зал к заложникам, отныне там ваше место. И, кстати, не надейтесь на штурм, он никому не принесет избавление. Здание заминировано, достаточно чиркнуть спичкой - и все взлетит на воздух. В том числе и вы, дорогой профессор. Отправитесь прямо на небо, о котором вы так любили поговорить.
  - Разлогов ничего не ответил, он вышел из комнаты и побрел в сторону зрительного зала.
  - Когда он вошел туда, то эмоции, по крайней мере внешние, уже стихли. Все сидели как-то безучастно. Некоторые даже дремали, сидя в креслах или улегшись на грязном полу. Но такие мелочи, по-видимому, уже перестали смущать.
   Разлогов сел в кресло и прикрыл глаза.
  - Как они там? - услышал он чей-то вопрос.
  - Разлогов открыл глаза и посмотрел на своего соседа. Это был молодой приятного вида парень.
  - - Обещают взорвать кинотеатр.
  - Парень кивнул головой.
  - - Я видел, как они закладывали взрывчатку. Вполне профессонально. Я знаю, в армии сапером был. Взорвемся, никто не уцелеет.
  - - Как вас зовут? - зачем-то спросил Разлогов.
  - - Вадим.
  - Они сумасшедшие. Это такой особый вид помешательства, когда человек вроде бы нормальный, но поступает, как сумасшедший. И считает, что это нормально.
  - Да черт с ними. Другое невыносима, чувствовать, что ты целиком зависишь от каких-то подонков. И ничего не можешь сделать. Вот что самое мерзкое в этой ситуации. А я всегда был очень свободолюбив, в армии из-за этого чуть ли не каждый месяц на гаупвахте сидел. А уж сколько нарядов вне очереди! А тут полная зависимость, как у раба. Нет, это не по мне.
  - - Что же вы намерены делать?
  - - Еще не знаю. Было бу тут с десяток нормальных мужики, можно было бы что-то предпринять. А то черт знает кто подобрались. А вы этих бандюг давно знаете?
  - Разлогов кивнул головой.
  - - И что они за люди?
  - Это нелегко объяснить. Они хотят большой власти. Им кажется, что только она способна помочь им выйти из тупика.
  - А что за тупик?
  - В них нет любви, и они ищут ее замену. А замены нет. Им кажется, что власть способна компенсировать ее отсутствие. Так думали очень многие и все ошибались.
  - Вадим наморщил лоб.
  - - Честно говоря, не очень-то я вас понимаю. Ну да ладно, выйти бы отсюда, а там разобрались бы. Я вообще-то толковый, только читал маловато. - Внезапно он наклонился к Разлогову. - Если вы с ними общаетесь, выхватили бы вы у кого-нибудь из них автомат, да перестреляли этих козлов. Их мало, можно сразу всех положить. Одна очередь - и все на свободе.
  - Разлогов покачал головой.
  - - Сожалею, но я никогде не держал оружие в руках. Даже не знаю, как из него стрелять.
  - - Жаль, а то операцию вполне можно было бы провести.
  - - Мне тоже жаль.
  - Разговор завял сам по себе. Разлогов вдруг почувствовал, что сильно хочет спать. Последняя ночь была малосонной, затем последовал длительный перелет, вся эта дальнейшая нервотрепка.
  - - Очень хочется спать, - сказал он.
  - - А ложитесь на пол. Сейчас не до гигиены. Вырвемся отсюда, отмоемся. А не вырвемся, какая к черту разница грязный ты или чистый.
  - Разлогов подумал, что в словах Вадима есть свой резон. Он сполз с кресла и устроился в проходе. Хотя было жестко, зато можно было вытянуть ноги. Он закрыл глаза и почти сразу же погрузился в тяжелую дрему.
  - Разлогов не представлял. сколько времени он провел в таком состоянии. Проснулся он от того, что кто-то грубо тряс его за плечо. Он не без труда открыл глаза и увидел склоненного над ним Варяника.
  - - Пробуждайтесь, профессор. Сейчас вы услышите может быть самые важные в своей жизни слова.
  - Разлогов сел в кресло. Варяник взошел на сцену.
  - - Слушайте меня внимательно. Я передал свои условия вашего освобождения властям. Наши условия очень просты. Мы требуем отставки президента и провозглашением президента меня. Если в течение двадцати четырех часов эти требования не будут удовлетворены, вы все будете уничтожены. Не надейтесь, никто не спасется.
  - Разлогов подумал, что никогда так близко он еще не подходил к смерти. До нее осталось всего каких-то двадцать четыре часа. Даже уже немного меньше. А может, это не так уж и плохо, эта ситуация имеет свои преимущества. Ему стало казаться, что с некоторого момента он потерял не только смысл жизни, но и ее вкус. Когда это случилось, он точно не знал, хотя впервые явственно почувствовал симпомы болезни, когда от него ушла Анна. Тогда что-то оборвалсь в нем и так не соединилось. И если он умрет, то наконец-то получит возможность заглянуть за грань привычной реальности, в мир несравненно более разнообразный и чудесный, где совершенно все по-другому. И ему, быть может, откроются все тайны бытия. По крайней мере, он на это сильно надеется. Так стоит ли в таком случае страшится того, что может вскоре произойти?
  - Варяник, объявив ствою страшную весть, сошел со сцены и подсел к Разлогову.
  - Вам не страшно, профессор? Каждая секунда приближает вас к вашей смерти.
  - Разлогов посмотрел на него.
  - Не могу точно сказать, какие-то странные ощущения. И страшно и радостно, что близок час освобождения. Конечно, переход от жизни к смерти всегда не прост. Но знаете. Владислав, я уже не вижу смысла в своем существовании в этом виде. Я дошел до границы возможного для себя познания и давно уже стою на месте. Чувственные же радости меня тоже с некоторых пор не привлекают. У меня не было ни одной женщины семь лет, я ни разу никуда не ездил отдыхать. С тех самых пор, как ушла Анна. Да и что такое жизнь и смерть, разве это не проявление разных сторон одной великой реальности. Вы же все-таки мой ученик, а я всегда внушал своим студентам мысль, что в мире нет ничего, кроме единства, из которого все выходит и в которое все возращается. На самом деле ваш бунт - это попытка опровергнуть этот закон, поставит на его место собствнную волю. Но это невозможно. Вы ведь тоже не переживете этого события вы бы подумали, с чем уйдете туда.
  - - За меня не волнуйтесь. И начхать мне на ваше единство. Для меня оно заключается во мне и в моих соратниках. Все остальное чепуха.
  - - Все, что вы говорите, ничего не меняет, Если кто-то упорно доказывает, что дважды два - пять, все равно при любых обстоятельствах эта сумма будет равна четырем. Нравится или не нравится, но уж так устроен мир. Насилием вопрос об истине еще не раз н был решен. И никогда не будет.
  - - Посмотрим, - сказал Вариянк и посмотрл на часы. - Вам осталось жить двадцать три часа двадцать минут. Как летит время. - Он встал и направился к выходу из зала.
  - К Разлогову на соседнее кресло подсел Вадим.
  - - Я слышал ваш разговор, правда половины не понял. Зато понял главное: нам всем крышка.
  - - Боюсь, что так оно и есть, - подвтердил Разлогов.
  - - А если я не хочу умирать. У меня невеста, вскоре мы хотели жениться, детишек завести.
  - - Что делать, не все наши планы сбываются. Человек предполагает, а Бог располагает.
  - - К черту Бога! Сейчас не до него. Если спасемся, можно ему будет поставить целый ящик свечей. А сейчас надо самим думать, как выбраться отсюда. Без вас не получится.
  - - Я не хочу ничего предпринимать. Пусть будет так, как будет.
  - - Это вы не хотите, а другие очень даже хотят, - вдруг зло прошипел Вадим. - Вам плевать, что они все погибнуть, - кивнул он на сидящих не подалеку людей. Подумайте о них.
  - - Вы правы. В этой ситуации я не имею права принимать решения только за самого себя. Но что делать?
  - - Еще не знаю. Надо поломать башку. Я бы смог все разминировать, но они же пристрелят. Их надо бы как-то собрать в одном месте и запереть.
  - Но они не дураки, они понимают эту опасность. Я заметил, они не собираются все вместе.
  - Я тоже заметил. Значит что-то надо придумать.
  - Внезапно Разлогов очень ясно ощутил, что он обязан сделать все возможное, чтобы спасти заложников. Это высший долг всей его жизни, ради выполнения которого его так долго и так последовательно готовили. Это была не просто мысль, а небывало ясное прозрение. Вот только за ним не последовало другого прозрения: как это осуществить?
   К нему вдруг пришла мысль, которая сперва показалось нелепой. Но чем дольше он над ней размышлял, тем больше она представлялась приемлимой. Ему следует постараться взять в заложники самого Варяника и потребовать от его сообщиников освобождение людей. Ради спасения своего предводителя, можно надеятся, что они так поступят. По крайней мере ничего другого в голову не приходило.
   Разлогов встал и, ничего не говоря Вадиму, вышел из зрительного зала. Он не стал стучать, а открыл дверь комнаты, где находился Варяник. Тот явно не ожидал его появление и был застигнут врасплох. Он держал в руке бутылку коньяка и пил прямо из горлышка.
   Однако он попытался быстро взять себя в руки.
  - Не хотите, профессор?
   - Нет, спасибо. - Разлогов посмотрел на автомат, стоявший между ног Варяника.
  - Зачем вы пришли? Вы же видите, что ваши лекции не имеют успеха. Я не поддаюсь на приводимые в них аргументы.
  - Да, не поддаетесь. И все же я не могу молчать и должен попытаться убедить вас еще раз. Послушайте, если вам уж так нужна жертва, может ограничимся мною. Вы убьте меня, а остальных отпустите.
   Варяник вдруг рассмеялся.
  - Вы всегда переоценивали свое значение в этом мире. Вы полагаете, что являетесь столь значимой фигурой, что я могу удовлетвориться вашей смертью. Да о вас почти все забыли, я специально интересовался этим вопросом. За последние годы вы не опубликовали ни строчки. А кстати, почему?
  - Я пришел к выводу, к которому до меня пришли еще несколько тысяч лет назад. Я понял, что слова не способны выразить подлинную реальность, а лишь еще больше уводят человека от ее постижения. Вместо того, чтобы проникать в ее внутреннюю сущность, он начинает изучать тексты, невольно путая одно с другим. Истина дается нам лишь в молчании.
  - Так давайте молчать, профессор. И мы поймем, что есть истина.
  - Увы, от простого молчания толку нет никакого. Нужно...
  - Не надо объяснять то, что нужно. Я тоже книжки читал. Но я нашел свой путь. Помните вы любили рассуждать о любви и власти. Мне понравилась ваша идея. И раз вы меня лишили любви, то я решил, что вам никогда не лишить меня власти. Вот почему я никогда не поддамся вашим уговорам.
   Варяник снова поднес бутылку к губам. До этого момента Разлогов был убежден, что тот полностью уверен в своих поступках и не испытывает ни сомнений, ни страха. Но сейчас в нем стало расти убеждение, что это не совсем так, и Варяник на самом деле сильно волнуется. Для того ему и понадобилось лекарство в вид коньяка, дабы ослабить хватку этого недуга.
  - Зря вы не пьете, отличный коньяк нашел я в здешнем буфете. Только ради него стоило все это затевать, - усмехнулся Варяник.
  - Хорошо, давайте выпьем, - вдруг согласился Разлогов.
  - Вот это правильно, профессор. Выпить коньяк перед смертью - высшее удовольствие. Будете из горла или вам, как интеллегенту, налить в стакан.
  - Из горла.
  - А вы делаете успехи, профессор. Держите, - протянул Варяник бутылку.
   Разлогов и не помнил, когда пил в последний раз. Скорей всего это было во время поездки с Анной к морю. Он отхлебнул из бутылки. Коньяк показался ему крепким и резким.
   - Ну как? - поинетресовался Варяник, с любопытством наблюдая за этим номером.
  - Нормально. Вы правы. коньяк хороший.
  - Я вас никогда не обманываю. А вот вы меня обманываете.
  - В чем?
  - В том, что вы пришли ко мне не просто так, с четкой целью. Вы решили меня либо убить, либо взять в заложники. Не зря же вы то и дело поглядываете на мой автомат.
   Разлогов почувствовал, как заметалась в нем мысль. Он никак не мог придумать ничего в свое оправдание.
  - Это не так, - пролепетал он.
  - Не берите под самый конец жизни грех на душу и не лгите. Это портит вашу репутацию в моих глазах. Кроме того, я не прощаю такое. Вы поплатитесь за желание меня убить.
   Варяник снова отхлебнул коньяка. Затем встал, но пошатнулся, и автомат покатился прямо к Разлогову. Он схватил его и наставил на Варяника. Но внезапно понял, что не знает, как взвести затвор. Он стал лихорадочно шарить по оружию, теряя на этом драгоценные секунды
   Варяник одним прыжком преодолел расстояние между ними, схватил автомат за ствол и с силой рванул на себя. Разлогов не сумел удержать его в руках.
   Варяник наставил на него оружие.
  - Думал, профессор, что вы умрете со всеми. Но вы сами пожелали открыть этот скорбный список. Прощайте.
   Внезапно Разлогов почувствовал, как сперло у него дыхание и стало быстро мутнеть в глазах. Он успел увидеть, что теже самые симптомы проявляются и у его противника. Варяник выронил автомат и схватился за грудь. Его глаза расширились, став почти идельно круглыми.
   Неужели это все, мелькнула у Разлогова мысль. И почти сразу же погасла. Но у него еще хватило сил упасть не сразжу на пол, а сначала опуститься на колени и лишь потом аккуратно растянуться на нем. Последние блестки света еще успели проникнуть и на несколько мгновений задержаться в сознание, но затем померкли и они. Все затянулось темной пеленой и что-то странное стало происходить с ним. Впрочем, Разлогов уже не знал, происходит ли это действительно с ним или его уже нет, а есть беспредельная пустота, с которой сливается когда-то оторвавшаяся от нее его душа. И как знать, может быть наступает та самая вторая бесконечность, о которой они когда-то мечтали с Анной.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"