Дураки не обсужают политику - этим заняты умные. Дураки живут в своё удовольствие. То есть, они уверены, што так как они живут - это и есть удовольствие. Дураки же. А ишо, например, я люблю спать. Само приятно состояние. Как буд-то пьяный, только на водку не тратишься и голова потом не болит. Мозг во сне потребляет меньче энергии, но показывает красочные сны. Сплошные плюсы. Правда у дураков и сны дурацкие, несмотря на пышность цветов. А над сутью сновидений мои подданные не задумываются. Мне подражають.
Вот давеча приснилась речка. На берегу сидят двое: дед, сто лет в обед, и малец, годов с пяток, всю дорогу в носе ковыряет, разглядыват и на зуб пробует. Биолог будучий, наверное. По всему видать только пришли. Снасти лежат в чехлах, тормосок непочатый. Да рано ишо - над самой водой туману нет, но за верхушки дерев цеплятца.
- Вот ведь как выходит, тля, бытьё твоё незавидное. Моё уж прошло - прогулы на кладбище ставят. А ты только глядишь на мир и радуисся яму. А зря. Нонеча не давеча. Всех в аранджирею.
- А что это, дедусь?
- Аранджирея-то? Вроде твово детского саду, только для всех.
- И папы с мамой?
- Да, и суседи ваши и бабку мою туда.
- А ты?, - спросил биолог вытирая в дедову штанину объект исследований.
- Мне туда ходу нет, поскольку я дикой. Он слегка ухмыльнулся:, - Не возьмут. Зато турнут в лес, во поле, к чортовой маме.
- Это далеко, дедусь?
- Не близко.
- А ты навещать нас будешь? Дед осклабился прокуренными зубами: - Только если по частям.
- Это как? - малец даже прекратил добычу застряв "экскаватором" в "карьере".
- Тебе рано таку комедию смотреть. Вон снасти разбирай.
Внук неохотно поплёлся к удочкам: - А в саду хорошо, кушаем, спим, гуляем, игрушек много. Нам будет здорово, дедусь. Жаль тебя не пустят.
- Конешно, отчего же вам плохому быть? За землю данную даром всем - платим, за воду - платим, за право родиться и сдохнуть - платим. И главно не бухтим, папривыкли. Вот станете за воздух платить - даже не поймёте. Придумают копеешную, поначалу. А дале в зависимости от возраста, стажу, заслуг и протчая. Коль не уплатил - в тюрьму и мягкое удушение, как злостному неплательщику. Всё по закону. Вот родились люди посля леворюции, в двадцатые. Не знали царизму, но слышали от родных, да видели последствия. Хотели по-новому, без барьев, значит. Вот им устроили, что полегли в сороковые почти разом. Все, кто почуял ноздрями свободу. А их гапоненты, значить, в ташкентах клялись в любви к Родине. Опосля уж их детки-то не сплоховали, в девяностые, нами, лопухами подтёрлись. И ведь как он стоить, вопрос энтот: детки тех, кто ещё помнит Союз снова двадцати лет да около. Значит опять? Или вот в школу ты пойдёшь через пару лет. Так и там режут-стреляют. Где же спокойствия? В церковных трёх классах. Никто не заставит - мамки сами припрутся с отпрысками. А как же. А попы тоже не лаптем щти хлебали.
Старик задумчиво прищурился на внука. - Ты зачем козявки ковыряешь?
- Оне солёные.
- Эх ты, тля, как бы тебе сзаду сластей не добывать.
- Ты, дедусь, говоришь как после гостей ввечеру. Вроде и слова есть, а непонятно.
- Каб ты, щегол, хоть што понял, так я себе и рот зашил бы. А ну, хватай снасти, не будет сёдни клёва, мне чтой-то так ... , - вдруг нараспев затянул старик и выдал пяток таких частушек, что даже я, во сне, упрел слегка.
Тут со мной приключился обычный утренний горшковый приступ, и пока я приготовлял золотарю - окончательно проснулся. Вот приснится же!