Конан прогуливался по Хибе - самому северному городу Султанпура. Конан был при деньгах (если денег этих и не хватало на покупку собственного королевства, то хватало на ежедневный кусок хлеба на ближайшие триста лет, при трехразовом питании, плюс размачивании этого самого хлеба в паре кувшинов вина и закусывании его половиной телячьей ноги) и деньги эти были добыты с таким неимоверным напряжением всех сил Конана, с таким превеликим риском для жизни Конана, с таким преизрядным исчерпанием запаса удачи Конана, что сейчас Конан наслаждался ничегонеделанием и беззаботной жизнью. По правде беззаботная жизнь началась этим утром, после того как Конану удалось передать в хорошие руки Кси Пламенную и Росамунду Великую, актрис захудалого бродячего театра, игравших последний месяц исключительно на нервах Конана. Передавая актрис в хорошие руки, Конан с удовлетворением отметил толщину стен гарема, отсутствие в нем окон и охрану у входа. Так же Конана удивила щедрость этих самых хороших рук, как и сам факт, что за Росамунду и Кси, кто-то собирался платить деньги, лично он (Конан) уже приготовил некоторую сумму в качестве доплаты за актрис, впрочем деньги от хороших рук Конан взял. Некоторое время Конана беспокоило то, что хорошие руки не отличались ни молодостью, ни крепким здоровьем. Но прикинув, что месяц хорошие руки выдержат и не помрут, а он (Конан) будет уже достаточно далеко от Хибы, Конан успокоился.

И отдыхал по полной программе - оставив в самой приличной харчевне города вещи и деньги, Конан ротозейничал, зачем-то приобрел амулет от укуса крокодила, поробовал в каждой встретившейся таверне вино, стукнул пяток раз неудачливого карманника об глинобитную мостовую и ближе к утру натолкнулся на ватагу козаков. Ежели быть точным, то в кабак его направил покрытый шрамами ванир, со словами - как увидишь на вывеске Мифгарда, что собирается блевать - то ты на месте. А в кабаке этом резвилась ватага козаков, точнее, как познее оказалось, на три разные ватаги, напивавшиеся в одном из кабаков. Часть козаков прибыла с берегов Запорожски, часть из плавней восточного берега моря Вилает, а остальные из степей северо-восточного угла. Бритоголовые, усатые, с пуком волос на темени, окладистыми бородами, волосами стрижеными кружком и космами свисающими до пояса - козаки от нерастраченной щедрости загнали хозяина гостинницы под стол и совали ему туда время от времени окорока и кувшины полные вина, первое заставляли съедать, а второе выпивать до дна. Хозяин жалобно просился из-под стола, но его не выпускали, потому, что в кабаке еще оставалось и что пить, и что есть. Вощедшего Конана заметили двое козаков, прочие были слишком заняты кормежкой хозяина, кипячением в чане вина с крепчайшими вендийскими и кхитайскими прянностями, а также течение пари - кто точнее вонзит нож в дверь как можно ближе к потерявшей сознание субтильной рыжей служанке, висевшей на ножах претендентов на звание победителя. К счастью для козаков, оба они владели в некотором объеме туранским и заморанским, а кроме того все трое были достаточно пьяны, чтобы пробудился лингвистический гений. Выяснилось, опровергая все ранее слышанные Конаном слухи, козаки не чурались законных зароботков, а точнее, - они просто не интересовались законностью своих зароботков, так Мечеслав Нецеса пригнал в Хибу три лодки вяленой и свежей рыбы выловленой им у восточных берегов моря Вилает, десяток отрезов пунцового шелка - доля от налета на иранистанский караван, еще ряда товаров, для которых он выступал посредником между скупщиком краденного и добытчиком, стоуны овечьих и лошадиных кож снятые частично с табуна Нецесы, а частично с овец и лошадей угнаных у рыжего, дикого народца, под напором козаков отходившего все дальше на восток, плюс ячмень, купленный им у странного белоглазого народа живущего в языках лесов вклинивавшихся в степь на севере, и занимавшихся земледелием на потаенных полянах, Ингвар же Разноглазый ограничился продажей двух дюжин юэджей захваченных два дня назад по дороге в Хибу из Султанпура, и проданых на рудники Карпашких гор и собственно, то из-за чего он забрался так далеко к северу от благословенного Салтанпура, породистого скакуна конюшен иранистанского Пех-Кхана. Конан тактично восхитился таким размахом - Да вы, Митра вас проглоти, глаз у Сета сопрете. Ингвар моргнул сначала серым, а затем зеленым глазом, и сказал, что он-то как раз, самый, что ни есть честный купец, ни чета всякому ворью, и серым глазом посмотрел на Нецесу. А Нечеса поперхнувшись вином закашлялся и стал мрачен и молчалив, верно обиделся, отметил Конан. Еще Конан отметил, что служанка очень даже хороша и удивительно свежа для такого заведения, хотя ее белесые зенки и общая снулость, несколько ее портили. Да и слишком рыжие волосы на фоне слишком белого лица, тоже не улучшали картину.

К полдню козаки несколько пришли в себя, и к изумлению Конана, весьма щедро расплатились с плохосоображающим, после вчерашнего, хозяином таверны. Ингвар и Мечеслав со словами, что их здесь каждая собака знает, а Конан здесь впервые, спотыкаясь и налетая на стены увязались за Конаном.

Утром Конан проснулся в харчевне, у себя в комнате, и даже поразился тому, как странно прошел вчера день - Мечислав и Ингвар таскали Конана по городу, тыкали пальцами в дворцы, храмы и лавки, и сообщали множество интересных фактов касающихся преимущественно ценностей находящихся в здании, ориентировочной их оценки, охране здания и связей хозяина. Если бы Конан в ближайшее время собирался обворовать кого-нибудь в Хибе, то вчерашней прогулке не было бы цены. Конан натянул тунику, всыпал в кошелек пригоршню меди и несколько драгоценных камнней, немного полюбовался игрой света на гранях огромного красного камня - если бы не цвет, то конечно же Конан решил бы, что это сапфир, затянул завязки на кошельке и зассунул его запазуху, проверил кинжал за голенищем, снял было со стены меч, но передумал и повесил его обратно - в планах был завтрак, а для воришки или грабителя хватит и кинжала. Конан вчера присмотрел дешевую таверну, в меру грязную, с сытной и простой пищей, завсегдатаи которой, как указывал опыт Конана еще спали. Так и оказалось - в таверне под вывеской со Змеей пожирающей свой хвост, было совершенно пусто, даже заспанная служанка вышла только после когда Конан уже испугался, что сорвет горло.

Но горло не сорвалось, а служанка растирая внушительного размера ладонью заспанное лицо, больше напоминающее растекшийся оладий или, у Конана запершило в горле, то ли от недавних воплей, то ли от ностальгии - точно такие же бесформенные ноздреватые блины из одной ржаной муки без всякого жира и без соли и честно говоря вообще без ничего, кроме ржаной муки, ну быть может еще плесени, что готовились его матерью, да в общем любой матерью своим чадам в поселке, где родился Конан, - во-первых из-за полезности таких безвкусных блинов для детей (об чем несколько поколений назад поведал первый и наверное последний полуюродивый-полусвятой поселившийся в их клане), во-вторых из педагогических соображений, и в-третьих от того что к весне в поселке из провианта не оставалось ничего кроме заплесневелой ржаной муки и пива, но пиво на детей не переводили. По-этому Конан предпочитал вино. О чем и известил служанку.

Дебелая, изрядно помятая и заспанная девка соображала туго. Перемещалась она небыстро, но при ее то массе в этом не было ничего удивительного. Конан быстро перекусил, бросил пару медяков служанке и вздрогнул наконец то хорошо рассмотрев в тусклом освещении служанку: мертвецки белая, нездоровая кожа, глаза почти без радужки, круглое плоское лицо, огромные складки жира и в добавок неестественно рыжие волосы. Это было не то, что требуется по утру для хорошего настроения. Конан сплюнул и едва ли не бегом покинул кабак. И тут Конан понял еще одну странность в кабаке - хозяин так и не появился.

На центральной площади царило столпотворение. Очень тихое и настороженное столпотворение. Молчаливое столпотворение. Замершее столпотворение. Затаившее дыхание. Конан стал прокладывать себе дорогу разбрасывая напряженные тела. Он шел как косарь по пшеничному полю, а люди как колосья падали близ него. И наконец добрался в центр людского муравейника. Там на невысоком помосте разлогольствовал высокий, сухопарый, выбритый налысо мужчина средних лет в тяжелой черной мантии, он пронзительно глядел из под кустистых бровей поверх голов. Мужчина вещал, а толпа слушала его затаив дыхание. За мантией скрывалась фигура с мешком на голове, которую за руки поддершивали две алебарды.

Будут вешать, - подумал Конан. И вероятнее всего был прав. Потому что, если стигийский маг оказывался у виселицы со связаным человеком у которого (человека, а не мага) мешок на голове, то (для такого логического заключения, нет нужды заканчивать Аргоский ликей) человека всенепременнейше повесят. Последовательность в действиях Конан одобрял. И эта последовательность в стигийцах Конану нравилась. А вот торгашество - нет, ведь ежели стигийский маг кого-либо собирался вешать, то скорее не из-за того, что по его (стигийского мага мнению) субъект необычайно и совершенно зря зажился на свете, а вероятнее просто ему (стигийскому магу, а не субъекту) внезапно понадобился некий ингридиент, что можно получить только из повешенного. Аналогично с перерезаными глотками, а так же более экзотическими способами предоставить стигийскому магу жизненно необходимый ингридиент. И зачем совмещать упрочнение собственной репутации с добыванием ингридентов, Конан не понимал. И это совмещение попахивало дешевым балаганом. А после недолгого, но чрезмерного знакомства с Росамундой и Кси Конан перестал переваривать дешевый балаган, и даже в чем-то стал поддерживать театральных критиков. Кроме того, Конан, начал подумывать, что у лицидеев слишком спокойная, лишенная опасностей жизнь, от чего эти балаганные паяцы живут неоправданно долго.

Вот такое вот театральничание Конану в стигийских магах абсолютно не нравилось. Нет чтобы просто взять и раскроить в профилактическийх целях, посмотревшему на тебя косо череп. Вот это Конан одобрил бы - ведь ежели каждый начнет смотреть косо, скажется это незамедлительно на репутации. И с такой репутацией определенно не стать королем или хотя бы герцогом. И тогда прощай запланированная на неопределенное будущее коронация. Впрочем, конечно, если посмотревший на тебя косо, попадает в лапы городской стражи, а затем в скорой перспективе на виселицу, то желающих смотреть косо, также не станет наблюдаться, как не станет наблюдаться ущерба репутации. А кто знает (вот Конан, точно не знал) может у стигийского мага в планах покорение всего мира (достаточно характерный план для двух третей магов) или руководящее место в черном круге (для оставшейся трети).

В общем смотреть на площади было не на что. Что Конан трупов не видел что-ли? Или стигийцев? Да Конан видел трупы стигийцев. В самых экзотических ракурсах. Например, через пасдане гарды. И даже имел некоторое отношение к рождению этих трупов, хотя ежели смотреть трезво, то самое непосредственное отношение к появлению этих трупов обычно имели сами трупы - ведь всем известна репутация Конана - его устами сочится млеко незлобливости, его сердце источает бальзам успокоения, его меч блистающ и от взляда на него замирает сердце у эстетов и коллекционеров; а ежели кто из трупов и не знал репутацию Конана, то он вдвойне повинен в собственной смерти. Конана же участие - опосредовано и вторично. И любой властитель поймет это и трижды обдумает и не пошлет за Конаном стражу, ведь как может быть виновен гранитный утес в том, что он упал на караван, да и стражу жалко, ежели только не день получки.