В городе я был проездом, зачем здесь задерживаться? Пересесть на другой поезд — единственное для чего я приехал сюда. Но поезд с которого я сошел плюнул на расписание сразу по отправлению, а на который я хотел пересесть, ушел во время. Возможно мне еще бы удалось сдать билеты... Не до них — убраться бы отсюда! Как? — в курорт, куда я собирался билеты не продавались уже месяц, — не просто так я запасся ими заранее. Вечер, скука, усталость навалились на меня. Бездарный день. Да и город, в целом чопорный и несколько ханжеский провинциал, не предоставлял возможности ни развлечься, ни заняться делом. Даже по магазинам побродить (глупейшее занятие, но в нем (в городе) приходилось убивать время) я не мог - была пятница и все магазины закрылись засветло, а спать (было полвосьмого вечера) рано.
С двух дня раз десять пробежавшись от кассы до начальников вокзала. Зачем? — чтобы взмокнуть от жары и понять, что черт побери — времени полвосьмого, поздно пытаться что-то исправить, на курорт я уже приехал окончательно и бесповоротно. Возвращаться домой — глупо. Зато оставаться здесь — идиотизм. Я решил податься к родственникам, перебравшихся пару лет назад в совсем крохотное местечко. Я не видел их лет восемь. Но и в такое захолустье билеты были только на утро, впрочем тоже поздно суетиться. Я уже и не торопился — сонно добрел до гостиницы, неторопливо снял номер. И бесцельно усевшись в холле гостиницы, вяло перебирал возможные занятия. Мысли — неторопливые и туповатые, но и они практически отсутствовали. Ворох неторопливо разрастался пока, весь он совершенно бесполезный и неоригинальный не исчезал, как только усталые мысли отвлекались от него, в поисках дельной идеи. Вот так среди вороха бесполезных вялых идей, была отобрана одна, не столь тупая, энергичней и главное — звала к действию. Бесполезному, но действию. В общем, я вспомнил, что мой сослуживец, ныне дородный и солидный джентнельмен, в молодости часто впутывался в разнообразные романтические истории и как-то с восторгом рассказывал про припортовые кабаки города в которых раз остановился с развеселой компанией. Вот так я и решил завернуть туда - к дюнам, пристаням и дешевым кабакам. На худой конец билет был куплен и даже если случиться пропить все деньги я смогу добраться к родственникам, а там уже не важно.
Редкие прохожие (в полвосьмого? было время, что к восьми я только вставал!) плохо понимали куда собственно я хочу, но дорогу к тому кабаку, где когда-то пьянствовал толстяк, указали верно. Последний из добродетелей шел оттуда... я так думаю, раз редкие работающие фонари все время вырастали у него перед носом. Он ругался и чудом укорачивался от очередного взбесившегося фонаря. Но дорогу он указал правильно и уже минуты через три я сидел за столиком рядом с чадящим камином.
Что именно привело в восторг моего романтического сослуживца я не смог понять ни тогда, ни сейчас. В кабаке напрочь отсутствовала та атмосфера дешевой и напускной романтики, что так привлекает к себе людей романтического склада. Практику же, кабак малоинтересен — убранство убого, только стулья кичливые и аляповатые в своей наивной роскоши, приобретенные в закрывающемся за долги ресторанчике, отчаянно дисгармонировали с остальной нищей обстановкой.
Обеденный зал, которой так восторгался толстяк, напоминала роскошный колониальный особняк, где-нибудь под Мемфисом (чем кабак напоминала особняк очевидно - на заднем дворе особняка, совсем неподалеку, сзади от главного строения располагается обязательный аксессуар — мусорная куча, плавно переходящая в свалку, с разжиревшими ленивыми от жары, жирными, зелеными мухами, и характерным запахом... Вот запахи как раз были очень схожи, а мухи здесь даже не кружились, уже не могли кружиться, только ползать могли). Но раз делать и так нечего, то я заказал пинту пива получше и стал думать чем бы перекусить. Перекусить было необходимо, тем более, что с утра ел я очень мало, но есть здесь не хотелось. Но как пишешься в бульварных книгах избитыми штампами - у меня сосало под ложечкой (совершенно не представляю, где эта ложечка находиться и тем более из чего она сделана (может быть из мельхиора), но есть хотелось с утра, уже часов восемь).
Что ж, - решил я, - рыбу маслом не испортить, а уж тем более сметаной карпа. И первый мой заказ: порция карпа в сметане и пинта лучшего пива (первая пинта уже закончилась и была более чем посредственного качества) был доставлен поношенного вида официанткой лет восемнадцати. И тут меня кабачок удивил в первый раз. Официантка подошла с подносом, зевнула, безразлично стукнула тарелкой по столешнице и отправилась обратно к стойке. А я единственное, что еще смог сделать перед тем как наброситься на рыбу, непослушной левой рукой заправить в воротник дешевую салфетку. Стук тарелки по столу — поздно, пропал — я слабо осознавал, что делаю, лишь временами, когда очередная порция рыбы подходила к концу и я делал большой глоток из кружки с пивом, то на моем лице, наверное появлялось выражение джентельмена, гурмана, сибарита, в конце концов, пришедшего в лучший ресторан Лондона, где ему немедленно подали к телятине по-сицилийски с помидорами Токай десятилетней выдержки. Воспитание не позволяет ему указать официанту на ошибку, но взгляд, взгляд... Я продолжаю надеяться, что взгляд у меня был именно такой, градусов двухсот по кельвину, ну разве что градусов на шесть-восемь выше. Пиво как я уже говорил было отвратнейшее, более того пиво к тушеной рыбе... Зато рыба. Какая у них была рыба!
Ассортимент невелик, блюд из рыбы (в кабаке все было приготовлено только из рыбы) полдюжины. А любой бы шеф-повар из Англии так гордящийся своим приготовлении форели, попробовав бы местную сельдь или камбалу (я не знал как называются эти блюда, ни раньше, ни после я их больше не пробовал, а в меню было написано именно так: камбала, сельдь, макрель, карп, морской окунь, тунец) ровно через три минуты сорок восемь секунд повесился бы на собственных подтяжках на кухне, прямо напротив плиты с булькающими на ней деликатесами.
А я потерял контроль над собой. И только после. После порции каждого блюда — схлынуло безумие. Нельзя сказать, что я полностью пришел в себя, но реагировать на окружающий мир я стал и он больше не ограничивался для меня тарелкой с рыбой. Более того ко мне начало волнами и очень неровно приходить воспоминания о том, что происходило в кабаке во время моего безумия.
Дико, но посетители не заинтересовались мной. Странно. Но я был очень благодарен им. Только матрос невероятно взъерошенной наружности, время от времени и неуверенно и испуганно смотрел на меня. Сначала я решил, что он смертельно пьян, пьян настолько, что алкоголь затуманил его мозг и сказал ему - матрос, ты трезв. Не смей выглядеть пьяным. И ослабевшая от алкоголя воля поверила. Теперь она заставляет его с полной достоверностью изображать трезвого и только в самой глубине правого глаза таилось безумие. И тут же я понял, что ошибаюсь - он безобразно трезв. Он чего-то ждал от меня, и глазах его была смертельная усталость и страх, размерами больше кабака со складом и пристройками. Странно, что я сразу не заметил атмосферу страха когда вошел в кабак. Вероятно матрос проскользнул в кабак уже после того как у меня началось рыбное безумие.
Благодушие, сытость и лень, заставили подняться из-за стола, заставленного пустыми тарелками, (они были грязны, правда с того самого момента как их поставила на стол официантка, но теперь они были грязны концептуально) и подойти к затравленному моряку. Взгляд его забегал сильнее - он не мог смотреть мне в глаза дольше чем требовалось, чтобы их отвести. Он дернулся, вскочил и попытался выскользнуть из кабака, но я схватил его за рукав и он как-то сразу обмяк. Я заказал две пинты пива и он сделав два глотка из кружки, внезапно начал сильно сбивчиво, путано, срывающимся в крик шепотом и все время смолкая, стал рассказывать свою историю.
История в очень кратком, урезанном и сжатом перессказе звучит просто: месяцев восемь назад нанялся на контейнеровоз фирмы World Cargo inc. World Cargo inc — перевозки по всему миру. Отделения практически во всех государствах с выходом к морю. Еще директора компании очень не любили когда корабли плавали пустыми. Поэтому в каждом порту, где останавливался контейнеровоз они брали попутный груз и везли его дальше.
Понятное дело, что бюрократам из управления перевозок было совершенно плевать как скоро моряки окажутся на родине, главное — чтобы суда не ходили пустыми. И поэтому мой знакомый впервые за восемь месяцев оказался в родной стране. Платили там не то чтобы плохо, но и не слишком много и мой собеседник еще с несколькими товарищами начали подрабатывать контрабандой. Старый морской волк втянул его во все это. В ранней юности тот учился на археолога, правда когда на третьем курсе его отец обанкротился, бросил университет и устроился на первую подвернувшуюся работу. Но знания некоторые сохранились и теперь ему сильно помогали в нелегком контрабандистском ремесле. Подробности не будет. Никаких подробностей — может как-нибудь воспользуюсь одним из их трюков сам...
Денег контрабанда приносила прилично. Вот только денег... Разве бывает достаточно денег? Потому хотелось повысить обороты, а ничего серьезного не подворачивалось. И вот корабль остановился в одной африканской стране. В ней была очередная (восьмая или девятая) революция за последние два года. Так что груз который должны были везти обратно застрял на железнодорожном перегоне. Осели они в порту минимум на неделю. Так возникла на горизонте крупная операция.
Они прослышали, что в горах в шести часах езды есть заброшенный монастырь, не разграбленный. Пока не разграбленный. Местные не обращали внимание на религии, — их больше интересовали боеприпасы и оружие. В монастыре не было ни денег, ни драгоценной утвари, которую можно было бы легко превратить в то же оружие или боеприпасы, зато там была большая библиотека. Бесполезная для местных — какой прок от бумаги? Не знали — спрос есть. В Европе, в Америке. Попадут туда моряки как-нибудь. Решение — грабить.
За четырнадцать часов до отплытия матросы наняли джип и отправились в монастырь. Правда монастырь оказался заброшен меньше, чем предполагалось. Шла служба. И на службе похоже присутствовали все монахи, что и позволило моему знакомому утащить из библиотеки несколько манускриптов. Сев в джип они направились в порт.
Когда монастырь скрывался за поворотом у всех появилось неприятное ощущение. Странное покалывание в затылке, что бывает когда за тобой следят. И с юга пронесся ледяной порыв ветра и солнце начало ужасно жечь кожу. Ощущение вскоре пропало.
Нервы пошалили и перестали. Не слишком приятно, но то что нервы прошли — не повод расслабляться. А морской волк, растекся по заднему сидению. Неестественно и напряженно — странное напряжение безвольно лежащего тела. Причина нашлась под его левой лопаткой — раздавленная змея. И уже некому оценить находку. Морского волка выкинули его через борт джипа и помчались в порт.
Время от времени ощущение повторялось и его уже нельзя было объяснить разыгравшимся воображением или же только им и можно было объяснить (на последнем они и сошлись). В порту двое из оставшихся трех контрабандистов задержались на углу рынка, ожидая пока товарищ не сдаст взятый на прокат джип. Шквал ледяного ветра едва не сбил с ног, а вынырнувший из-за угла бронетранспортер снес, вышедшего из дверей агентства моряка. Ветер не прекратился, а солнце выжигало кожу сквозь одежду. До корабля было недалеко и сам он успел до отплытия, а под его товарищем обломились сходни и тот размозжил череп об пирс. И тут ледяной ветер стих. Он вернулся на родину. Он успокоился. Он старательно пытался забыть манускрипты, монастырь, улыбающуюся, раздавленную змею, бурый бетон пирса белесый от мозгов. Зря. Началось. Он думает, что из-за манускриптов.
Я сказал, что работаю в библиотечном архиве с древними и редкими рукописями, и что меня лет пятнадцать назад даже можно было бы назвать археологом. Тогда моряк вытащил из кармана кусок старого папируса и сказал, что это он таскает с собой как образец. Я рассматривал клочок в свете чадящего камина и говорил моряку, что папирус действительно древний, что его можно пытаться продать в музей или коллекционеру, причем конечно же коллекционер предпочтительней, потому как заплатит больше, а надпись на папирусе очень напоминает коптский, но точно сказать нельзя потому как сохранился очень малый фрагмент надписи.
Моряк вцепился в меня и брызгая от страха слюной стал говорить, что цена папируса - дело, дело даже не второе, не третье дело, - главное, причем тут главное, единственное — что там в манускрипте, в рваном папирусе такое, из-за чего погибли его товарищи? Теперь он не сомневался, что они погибли из-за папируса. Почему за ним следят? Следят для чего? Прямо в затылок пялиться. Вот сюда. В затылок... в затылок. И он откинулся на стуле, закрыл глаза и лишь запыхавшимся шепотом повторял "затылок" раз за разом.
Я ударил его по лицу наотмашь тыльной стороной ладони и сказал, что в эти бредни не верю. Он прекратил истерику. Тогда я продолжил. Папирус действительно древний и очень интересный, я бы наверное мог бы его перевести. Матрос сказал, что сам занесет мне рукопись. Он очень тщательно записал название гостиницы, где я остановился и номер в гостинице, и сказал, что рукописи он принесет рано утром, часов в пять, чтобы до отправления поезда я мог успеть с ними ознакомиться, а сейчас они лежат в надежном тайнике. После этого он расплатился и озираясь вышел из кабака. Больше я его не видел. Утром меня никто не разбудил и я практически забыл о случае.
Я так и не знаю было ли это на самом деле. Может быть это был глупый розыгрыш. Но теперь когда прошло немало времени, иногда меня посещает странное покалывание в затылке, что бывает, когда искушенный в убийствах человек ищет только что оплаченную цель. Твоя спина попадается ему на глаза. Он честен, умеренно честен и оплаченную работу обязательно выполнит. За спиной может быть лицо мишени, и он пытается увидать твое лицо через твой же затылок. С юга проносится ледяной ветер и солнце начинает ужасно жечь кожу. Может быть им не удалось найти бумаги матроса. Они решили — матрос успел их передать мне. И они следят за мной, чтобы несколько истрепанных листков папируса попали к хозяину, который знает как обращаться с ними.
А может они охотятся за клочком папируса, что сунул мне матрос, чтобы я не считал его безумным. Неровный кусок папируса оторванный от угла манускрипта. Он был около трех дюймов в высоту и пяти дюймов в ширину и на нем сохранились остатки двух строк, в нижней было какое-то нагромождение гортанных звуков, в приблизительном и не точном переводе Господин великого Чу, а во второй шла речь о козле с тысячью ног. Зачем он им, они помнят эти фразы и вероятно никогда не смогут забыть. Может уверены, что матрос сказал лишнее? Навряд ли, что мог сказать мне невежественный матрос, того что я и так не знал? Маловероятно, глупо, а они совсем не похожи на дураков и я не так глуп, что бы как матрос играть со смертью в прятки. И поэтому останусь жив, хотя бы сегодня, да еще потому, что соврал моряку, что папирус написан на коптском, какой такой коптский, верьте мне - навряд ли кто-нибудь писал на коптском о козле с тысячью ногами, а я узнал язык - на каком еще могли говорить о нем. Папирус конечно был слишком стар, для таких надписей, но удивляло другое — я совершенно не представляю как они могли пробраться в храм, выкрасть рукопись и остаться при этом живыми... Впрочем уже нет.