Горд (Губарь) Вячеслав. Родословная (Автобиографические Записки)

Горд (Губарь) Вячеслав
Родословная (Автобиографические Записки)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Типография Новый формат: Издать свою книгу

Комментарии: 9, последний от 27/04/2010. © Copyright Горд (Губарь) Вячеслав (vecheslav_ag@mail.ru) Размещен: 07/05/2009, изменен: 25/07/2010. 400k. Статистика. Сборник рассказов: Мемуары Скачать FB2		Оценка: *6.414** Ваша оценка:
Аннотация: Заметкам, что пред Вами- 25 лет. Сегодня, в 2009 году, по просьбе однокурсников, шокированных исконным вариантом записок, запоздало вычеркнул интимное о бывших рядом... Но и убирать записки вообще? "Облагораживать", доводить "строку" истории до вранья? Не хочу. Отбросив иллюзии, каждый уходит в Одиночестве.

Содержание

по страницам брошюры РОДОСЛОВНАЯ (автобиографические записки)

	Д *е т с т в о*			Ю *н о с т ь*
NN стр	Часть первая Предки		Часть третья Пенаты		Часть четвертая Университет
1	*Поиск начала* *Пращуры*	28	*Класс*	61	*Новый мир предо мной*
2	*Прадеды*	30	*Екатерина Васильевна*	63	*Виноградник(Ищерская ) Метаморфозы*
4	*Деды*	31	*Одноклассники*	64	*Рождение анекдота* ( 14.09.70 г. (?)
8	*Мой родитель*	32	*Родители мои*	69	*Киношка. Горланя убожества псалмы*
11	*Мама*	34	*Растет человек*	71	*Пьянка* ( 19.09.70 г., вечер)
13	*Встреча.*	35	*Год первого взросления*	75	*Возвращение в цивилизацию. Первый семестр*
		36	*Галопом по урокам. Чтение книг*	76	*" Любовно - маетная карусель"*
Часть вторая Утро моей жизни		37	*Математика*	77	*Да святится имя...*
15	*Я вхожу .*	38	*Странствий сладостная страсть*	79	*Вновь филармония*
16	*Память.*	39	*Любовь к человеку*	80	*Шаг в Никуда.* *Ночные почтари*
17	*Открытие Родины.*	41	*Интеллигенты*	85	*Бунт* *Линейка*
20	*Рождение личности*	42	*Вопросы Утверждение себя* *Учителя*	87	*Завтрак. Обед. "Похороны".*
23	*Журналы.*	45	*И опять первая учительница Юность моя*	89	*Голодовка*
24	*Капка*	47	*Первые преподаватели*	91	*Кризис*.
26	*Тетя Наташа*	51	*Филармония*	92	*Ужин* *Грустное.*
27	*В школу*	52	*Библия*	94	*Театралы*
		53	" *Глаза мои увидели года и годы ...* *".."*	95	*Юля*
		56	*Предчувствие творческих мук*	98	*Минуты запомнившиес. Первые проводы.*
		58	*Мне жить- мне и решать.*	99	*Кто рядом*
		59	*Козловские*	102	*Те, кто после нас*
		60	*Бабушка*	104	*Кто в памяти*
	*М о л о д о с т ь*			105	*Кто я ?*
	Часть пятая Учительство		Часть шестая Новоросийск	106	*Учителя*
133	*Поселок Гикало*	158	*Мой новый дом .Чебанов*	107	*Что вынес я из университета ?*
134	*Расслоение*	159	*Отчим. Дивных два месяца осени*	110	*О моей " подлости".*
135	*Руководство школой*	162	*Ухожу в Армию*	112	*Школа пера*
139	*Костоломушка.*	166	*Исполин*	114	*Когда не существует расстояний*
140	*И, все-таки, о коллегах.Подруги*	167	*Отслужил, слава тебе , Господи*	117	*Обременительный "женский вопрос"*
	*Коллеги- друзья. Собутыльники.*	168	*Сомнения. Сам себя обманываю*	119	*Святогорская отчизна*
144	*А поутру*	169	*Приближение к реальности*	120	*Что в багаже.* *Тригорская наяда*
145	*Свет и мрак детства.*		*Безумие*	123	*Что в багаже. Каждому свое.*.
147	*Генофонд*	173	*Первенец*	124	*Книги.*
	*Одевание детей*	174	*Прогулки по над морем. Школа*.	128	*Ощущение корней.*
150	*Мои уроки и уроки мне*		*Урок мерзости от Мопассана*.	129	*Попытка послесловия*
	*Предновогодняя "диверсия"*	177	*Художница*
151	*Духовный "запой"*	178	*Купля-продажа меня*
155	*"Задумал я побег...."Прощай, Родина !*

Р О Д О С Л О В Н А Я

(автобиографические записки)

Стр. 1

Часть первая Предки

Поиск начала

Тяга к изучению собственной родословной пришла ко мне поздно. В лет двадцать пять. Живя, практически днем сегодняшним, я мало думал о днях былых, еще меньше- о будущем. Воспоминания, если и были, более походили на грезы. Грезы о долгом и солнечном, обостренно одиноком и уединенном детстве. Будущее не представлялось никак . Оно вырастало из бесплотных -безплодных фантазий . Желания были инфантильны: вот хорошо, если бы ... Это уже к годам тридцати, вчитавшись в "Обломова", я увидел свое в нем отражение .

Так вот о родословной .

Она начинается с бабушки. Именно той бабушки, которую лет до пяти упорно называл мамой. ( Маму - родительницу, бабушкину дочь, иногда уже и во "взрослые " годы звал ласково по имени Раичка ),

Пращуры

От бабушки я услышал впервые рассказ о наших предках. Корни Криковцовых - по бабушкино- маминой линии уходят к небогатым польским шляхтичам. Кто-то из них перебрался в XYIII веке на службу к русскому царю. Самодержец отправлял новоявленцев в те годы на Волгу . Рубежи Руси против ханства Татарского требовали постоянного надзора. Волжанином по рождению стал мой пра-прадел Георгий, дед моей бабушки. Крестили деда по-старообрядчески. Его отец, поляк по происхождению, принял не только веру жены своей, но и фамилию, стал Криковцовым .

Кто-то из наших родствеников- старейшин обронил любопытное суждение. Мол, в предшествующем поколении утверждали: мама нашего пращура Георгия была из семьи степного племени нарож-давшегося оренбургского казачества. По матери она, то ли татарских, то ли башкирских корней. К чему этот смутный момент привожу ? Да суть в том, что фамилия "Криковцовы" исходит именно из способности той степной пра- пра- прабабушки моей красиво подражать крику овцы. По дару этому и наречена была новая

супружеская пара вольного казака- землепашца и гордой степной смуглянки Криковцовыми . (Дабы степняки - родственники девушки не смогли разыскать молодца, умыкнувшего у них знатную невесту.) Покрестив новой фамилией и именем, батюшка-священник, гласит легенда, отечески поцеловал вновьнареченную в губы . Смуглянка- недотрога вмиг перепоясала грешного попа нагайкой, одарив его щеку шрамом.

С Волги пошла-понеслась судьба славян Криковцовых. Казацкая верность Отечеству бросила уже в ХIХ веке, Криковцовых на Кавказ .

Завоевывали скалистый край не в белых перчатках. Кременной прочности были защитники ущелий и аулов. Прапрадед мой командовал отрядом "пролетных" казаков . Внезапность и остроумный расчет атак позволяли отряду Криковцова одерживать победы почти без потерь с обеих сторон. Ошеломленные горцы оказывались, либо отрезанными от табунов лошадей, либо умело захватывались спящими. Стремительной была военная каръера Криковцова, но вмиг и закончилась. Не поднялась его рука на плененного муллу. Вернулся казак в станицу непонятым соратниками .

Прадеды

Прадед мой Исидор Криковцов, был младшим из шести братьев. От отца он унаследовал только тягу к знаниям, да приверженность к старообрядчеству. Жесткой самодисциплиной, безграничным трудолюбием и непоколебимой справедливостью вышел неимущий Исидор в атаманы, сначала станичные, затем - волостные (районные, по-нынешнему ). Но как-то не вязался его статус главы с неказистой хатенкой, где жило немалое его семейство. Не до накопительства было атаману. Добротный дом появился у него намного позже. Станичный сход повелел в благодарность за верную службу поставить Исидору хоромы .

Крепок был еще в ту пору коренной Криковцов- завоеватель Кавказа. За сто годов было, а никого не обременял. В лес за дровами сам. Все сам. Жил уединенно, спал в собственноручно выструганном гробу. Когда умер, провожала вся станица. Оказывается, втихомолку станичные со своим горестями ходили к

казаку. Получали совет, доброе слово . Что-то было в деде такое, что сейчас назвают экстрасенсорностью. Дед не просто "зашептывал" молитвой болезни, но при этом, видимо, погружал страждущего в что-то подобное гипнозу. Был старый казак потаенным исповедником и духовным наставником всей округи.

Прожил он, как гласит легенда, сто пятнадцать лет.

Не менее легендарна его жена. Прадед, не то привез ее из похода в Турцию. Не то отбил из плена у адыгов. Но то, что она была турчанкой -факт. Ее кровь осмуглила моего прадеда Исидора. Смуглой была моя бабушка. Все Криковцовы поныне, как на под-бор, смуглы кожей и "лучисты" глазами-очами. Похоронив мужа, турчанка неожиданно "запила горькую", невзвидела свет. Но через несколько месяцев все оборвалось разом. Вышла из флигелька, где жила потаенно, Тщательно причесанная, в свои более чем девяносто лет лишь едва седая. Собрала семью и объявила :

" Сегодня пришли бесенята. Из-за графина пальцем грозили...". Трезво, праведно она прожила еще полгода, пережив мужа ровно на год.

Прадед Исидор, потеряв родителей, был уже преклонных лет. Поселился во времянке, где до этого жил его отец. Окружил себя большой библиотекой. Но от жизни обыденной не уединился. В поле трудился по - прежнему наравне со всеми. А это значит- в летнюю пору- от темна до темна. В дни проводов первых рекрутов на мировую войну стал прадед Исидор настоятелем староверческой общины. Только проповеди его были не совсем канонические. Христос был в его слове не столько божьей силой чудотворцем , сколько гуманным человеком. Прадед вел паству к главному постулату: пред богом мы все равны. Только лодырей, да лживых он открыто притеснял, нередко добивался изгнания их из общины. Этого гуманного, негромкого в речах старца перекашивало при виде бездельничающих в страду "иногородних".

На Кубань пришла гражданская война. И в первые же месяцы ее смутной коловерти настоятель староверов затерялся в застенках то ли красных, то ли белых, то ли еще каких "цветных".

Ушел за границу его старший сын Ефим Криковцов. В свое вре-мя за выдающуюся храбрость в военных действиях в Закавказье, Ефим попал в личную гвардию царя. Но вскоре был замечен в со-чувствии московским волнениям 1905 года. И уволен из армии. Офицерского звания лишить не могли, так как он имел четыре ордена св. Георгия и полный иконостас иных боевых наград. Умни ца, бесконечный трудяга, он, по возвращении в нашу станицу Келермесскую вошел в число лучших хлебопашцев. Казалось- навек осел на земле. И бросил нажитое, навечно оставил Родину. Мог ли он принять Революцию ? Вопрос без ответа .

Следы прадеда моего Исидора Криковцова и двоюродного деда Ефима Исидоровича растаяли в двадцатом году .

О прабабушке, жене прадеда-атамана почти ничего не знаю. Говорили, что звали ее Анастасия, в девичестве Новосельцева. По одному из отголосков старших Криковцовых ее родители пришли на Кубань откуда-то с вологодчины, с Севера России. Да, похоже, не выдержали южного "гнилого" климата - умерли от малярии. От нее наш род характерен высоким лбом и полнотой в зрелые годы. Замуж она выходила сиротой за малоимущего, почти нищего Исидора по "сватовству" староверской общины. Каково ей было ? Не знаю. Но, думаю, жилось в тяжком труде. Родила и вырастила четырнадцать детей. Из мужа помощник плохой: он на "общину" отдавал себя всего, да и когда казак считался с бабой ?

Пережила она своего мужа на два года.

Деды

Двадцатый- год выхода замуж моих бабушек: Матрены Исидоровны и Натальи Семеновны. Каждое из замужеств подобно яркому роману и достойны романа .

Бабушка Мотя не раз говорила о своей жизни: если б написать о ней хоть повесть- не поверят люди, что все -быль.

В доме настоятеля старообрядческой общины о дочерях, как и вообще о женском роде, говорили без обиняков: то не люди, так-навоз. Однако, когда одна из шести дочерей изъявила желание учиться, папаша ни словом не воспрепятствовал. Хотя, ни толковых денег, ни благословления не дал. А ведь достаточно

было бровью недовольно повести, как вопрос об учебе навек бы иссяк. Слово мужчины, тем более отца, папаши, было в семьях у казаков больше, чем закон .

В учительскую семинарию держали экзамен около полсотни дочерей уездных среднелюдинов. Выдержали лишь две : Матрена Криковцова и Анна Гречишкина. Впоследствии дружба двух девушек пронзила их судьбы долгой, на 73 года, крепкой и искренней привязанностью. До своих последних дней они переписывались. Незадолго до кончины, в возрасте за восемьдесят лет, встретились в последний раз. Бабушки моей уже не было, а еще несколько раз к нам приходили письма Гречишкиной. Конверты надписаны каллиграфическим "учительским " почерком перьевой ручкой красными чернилами. Хотя уже лет пятнадцать, как в употреблении были только шариковые ручки

Как ныне оценивается уровень полученного бабушкой обра-зования ? Не ниже курса педагогического института. Будучи талантливым математиком и пытливым естествознателем что- ли, бабушка до последних дней своих была верна четкой, неза-мутненной предрассудками мысли. Любила и глубоко знала астрономию. Обладая математическим складом ума, однако любила русскую поэзию прошлого века. Наизусть читала множество стихов, каких я, по первому диплому - филолог, не знаю и поныне .

Ей было двадцать пять, когда к ней посватался Влас Васильевич Зеленский, мой дед. По тем временам- двадцатипятилетняя незамужняя считалась старой девой. И выйти ей замуж считалось невозможным. Дед мой получил категоричный отказ. Он был на пять лет моложе избранницы. Мечтательный, худенький старший техник - мелиоратор с серо-зелеными глазами. Небольшого роста с густым ежиком русых волос. Рядом с статной, красиво смуглой, ярко сероглазой, самостоятельной взрослой суженной он не смотрелся. Семейная легенда свидетельствует о долгой осаде неприступной невесты. И когда жених, вроде, отступил и попытался из-за неудачи всеръез рассчитаться с жизнью, союз состоялся .

Бабушка учительствовала. Дед "вырос" по службе до ведущего ирригатора Ставрополья и Чечни. "Ворочая" освоением много-

миллионных капиталовложений, он, зачастую не замечал потребностей семьи. "Гол как сокол, но- честен" - говорил дед. Крутой руководитель, высококвалифицированный специалист, он постоянно наживал врагов нетерпимостью к бесхозяйственности и воровству. Был случай, когда добился понижения в должности своего заместителя. Тот привез тайком от руководителя его семье дефицитные в той местности дрова на зиму. Бабушка повторяла мне слова деда: " Не мог я взять , пока не обеспечу рабочих ...". Однако, как ни парадоксально, семья была за Власом Васильевичем как за каменной горой. Не умел он преднамеренно обижать близких .

Голод двадцать третьего и тридцать третьего годов, тревожные ночи тридцать седьмого чумой пронеслись над страной, лишь "краем" задели моих предков. Умерла от голода их старшая дочь Анна- в двадцать третьем.

На войну дед ушел летом сорок второго добровольцем. Конечно, была у него "бронь", как у немалого руководителя, но - ушел. Осенью того же года пришла на него похоронка. Был он ровесником века. Осталась бабушка с двумя дочерьми 17 и 13 лет. Дом недостроен, долги. Кто теперь скажет, что пережила она, по-своему капризная перед мужем, уже немолодая женщина, став вдовой посреди войны ?

Другая моя бабушка, Наталья Семеновна Белинская, была потомственной учительницей русского языка и литературы. Раньше это называлось- быть словесником . Статная, на редкость богатая на дарования. Казалось, ей уготовано выгодное замужество, яркая судьба. Но именно Судьба распорядилась иначе. Странным, на первый взгляд, было ее замужество.

Лихолетье гражданской войны свело ее с невзрачным станичным учителем. Она жестоко переболела тифом, он ее выходил. А когда тут же заболел он, выхаживала она. Да так и не смогла оставить этого, так и не полюбившегося человека. Это было на грани жалости и неудовлетворенной благодарности к боготворившему ее мужчине. Вскоре, после рождения сына, моего отца, она, бросив все, сбежала от мужа. Аким Губарь запил. Куролесил. Притом начал куражиться над беззащитной женщиной так, как и в кошмаре не привидится.

Откуда была родом Наталья Семеновна? Кто ее предки ? Не ведомо. Но уровень внутренней культуры, неискоренимая благородность манер свидетельствовали о явно непростолюдин ном происхождении. Внутренняя культура не приобретается с получением высшего образования. Она формируется на генном уровне в течение нескольких поколений. Это явление в быту зовется породой. И не смотря на то, что человеком Наталья Семеновна была далеко не кристально чистым, (ведались за ней всплески жестокости, самодовольства), отрицать в ней породистость невозможно.

Девичьей фамилии бабушки я не знаю. Знаю только, что ее родная сестра, недавно умершая в Москве, хранила как фамильную реликвию, грамоту о пожаловании княжеского титула одному из предков. Подписана и печать под ней государева. Не то Ивана- IY -Грозного, не то Михаила Алексеевича- Тишайшего. В общем- ХYI- ХYII веком датируется начало родословной Натальи Семеновны.

Сестра- москвичка заведовала кафедрой французского языка института иностранных языков им. М.Тореза. Брат их был академиком, лет десять возглавлял НИИ неорганической химии АН СССР. Жил в центре Москвы на улице Горького напротив главного телеграфа. Пару раз у него гостила моя мама. Называла мне она его фамилию. Ничего фамилия та мне в детстве не говорила, потому не осталась в памяти. А ныне б услышать !

Каково подлинное происхождение моего деда Акима Губарь, не знаю. По глухим отголоскам, обрывочным обмолвкам матери и бабушек складывается любопытное. Якобы были мои прадеды по мужской линии, Губари, приазовскими купцами несредней, а пожалуй и покрупнее, руки. Разметало их империю в революцию и растворились они в разночинной толпе. Так пошла от них ветвь учительская, пустившая крепкие корни в степном казачестве .

Как вдруг, в 1982 году, за год до начала работы над этими записками, я неожиданно услышал по краевому радио информацию, может и побудившую погрузиться в думы о предках. В городе Темрюке в фундаменте еще дореволюционного купеческого особняка обнаружен крупный клад серебряных и немного золотых монет начала века. Среди них серебряная табличка с надписью " Сия закладка принадлежи

семье купца I-й гильдии Губарь и его сыновей ." Услышанное враз сделала реальной то, что казалось легендой. Дед мой Аким Губарь из Темрюка. Место рождения моего отца - Темрюк. Как- то, еще до радиоинформации, отец рассказывал, что ездил на родину, чтоб увидеть дом прадедов наших. В нем в 50-е годы была одна из средних школ Темрюка .

Кто же может в годы социализма открыто признаться, что клад купцов- собственность его прямых предков ?. Представляю, прийти и сказать: мужики, а дом-то моих дедов...

Мой родитель

Особой повести требует судьба моего отца Анатолия Акимовича Губарь. Из его детства мне достоверно известно лишь одно. Воспитывал его двоюродный дядя по матери. От отца Акима, долго пытавшегося вернуть семейство к себе, не раз убегал, едва тот запивал. Мать, Наталья Семеновна, вышла второй раз замуж - за коллегу по работе, утонченного эстета-словесника по фамилии Белинский. Он был потомком польского графа Белостоцкого. Но разве можно в том признаться в советское время ?. И сменил он фамилию на привычное русскому уху Белинский. Был он несколько не от мира сего, а потому не получилось у них с шустрым пройдохой Анатолием сердечной привязанности. Чтоб пацан не пропал в уличной беспризорщине, взялся за его воспитание бездетный дядька, обладавший крепкой силой воли и глубокой образованностью. Мальчик был от природы одарен аналитическим мышлением. Надо было только обуздать всплески анархизма и на основе привития ему жесткой самодисциплины воспитать тягу к образованию. За это и взялся дядя.

Мать была от сына без ума. Блестящие его способности, как бабушке казалось, граничили с гениальностью. Все бралось с лета. В будущем ожидались обильные всходы в яркой научной деятельности. Или, по крайней мере, предвещался крупный административный пост.

Анатолий поступил в 1939 году в Ленинградское Высшее военное инженерно-морское училище имени М.В. Фрунзе . А в сорок первом, кажется поздней осенью, под Ленинградом глубокий снег чернел

курсантскими бушлатами. Лишь считанные десятки ребят, из тысяч, остались живыми. Им был уготован ад на земле- концлагерь Саласпилс в Прибалтике. Среди них- досрочно произведенный в офицеры, лейтенант Губарь.

В глубоком зловонном каръере концлагеря сотни узников, агонизировали. Выживали несгибаемые. Безоружные прорывались сквозь пулеметный ураган. Чудом уходили от собак. Отец помнит, что участвовал в четырех побегах. И снова в ад.

Освобождение пришло года через два. Но до этого отец уже пару месяцев жил в подполе у неведомой нам женщины, укрывшей беглого узника. И потому, сразу после прихода наших войск, эшелоны с освобожденными прошмыгнули среднюю полосу России, остановившись лишь в подступах к тундре.

Отца лишили всего, что было до "того" . Невероятным счастьем стало еще года через два само возвращение домой .

Молодой, красивый. А глаза - потухли. Два карих омута ...

Начинал рабочим железнодорожного депо. Как талантливый и жадный к механике, волевой организатор, выбился в бригадиры, потом в мастеры. О военном образовании и о плене знал лишь "особист" железнодорожного узла.

Учился заочно в Ростовском институте инженеров железнодо-рожного транспорта. И только "на отлично".

Но все это - до тех пор, пока не запил. И не один раз. Потом все начинал сначала. Уже механиком завода. Потом строителем Потом... На гребне очередного взлета судьбы усматривал в себе какую-то бездну и ухал в нее запойно. Можно сказать, что запойной была вся его судьба. Не мог, и не умел, думается, что больше не хотел, жить уравновешенно, неэксцентрично. Все, за что ни брался, удавалось. Везунчиком, видимо, и родился. Но, достигнув цели, круто охладевал к достигнутому. Начинал в другом месте с нуля...

Его безумно любили женщины. Но, пожив с ним, вскоре начи- нали люто ненавидеть. Он жалел и берег животных, но мог хладнокровно издеваться над женой. Покупал, разбивал вдрызг, по десять раз восстанавливал с нуля, легковые машины.

Знаменательны несколько его любимых фраз-принципов.

" Для меня не существует расстояний ". Его постоянно тянуло на край земли, за горизонт. Многие годы работал на Сахалине, беспокойно колесил по стране. Мог последнюю трешку истратить на такси. Только чтоб из аэропорта красиво подкатить к родному дому.

"По мне - портфель министра". Теперь только осознается глубокая верность этой самонадеянной фразы. Размах его начинаний широк. Немало документально обоснованных легенд в свидетельство тому. Вот одно из реальных событий.

В 1954-м стал главный сборочный конвейер "Красного молота" в Грозном. Бились над его восстановлением долго. Столичные эксперты даже подписали бумаги о целесообразности постройки нового. Но это грозило крупному машиностроительному заводу оборонного комплекса многомесячным простоем.

Родители мои жили в Грозном у моей бабушки Матрены Иси-доровны. Отец работал не знаю кем на "Красном молоте". Он взялся пустить завод за три недели. Набрал бригаду в 25 крепких ребят- фронтовиков и потребовал полного доверия к их действиям. Нагло добился отправки в отпуск главного инженера сборочного цеха. И заперся со своей командой в главном блоке цехов. Четверо суток без сна выхаживал взад-вперед с двумя старыми механиками по-над конвейером. Еще полтора суток что-то бурно обсуждал вполголоса с главным механиком завода, потом попросту вышвыр-нул того из блока. А через три недели, после непрерывного гряка, сплошного зарева электросварки, "проглатывания" машин с бетоном, уханья парового молота, главный конвейер, а затем и весь завод " дали" пробную партию продукции. Потребовалось еще две недели- на "устойку" бетона, и громадный комплекс словно и не останавливался. То есть в три недели бригада не уложилась, но смертельно раненый богатырь воскрес !

Митинг по случаю пуска "Молота " Акимыч сорвал. Помирившись с главным инженером и механиком, умудрился напоить их и увезти на угнанной директорской машине. Веселую троицу нашли за городом в Тыртовой роще. Директор лично развозил их по домам..

... То было в те дни, когда во мне, годовалом, вспыхнуло воспаление легких. Мать не могла добраться к отцу, чтоб взять

у него деньги на дефицитное импортное, а потому дорогое лекарство для меня. Она, у кого занимала обычно вся округа, металась по соседям, собирая нужную сумму. И каждый раз возвращалась к сыну в ужасе, не надеясь застать живым .

Мама

Моей маме не было и шестнадцати, когда началась война. Выросла в типично интеллигентной среде. Домашние стенгазеты. чтение стихов, новогодние вечеринки, разговоры о прочитанном. Интересные беседы с высокообразованными папиными гостями- сослуживцами и многочисленными его друзьями. Учеба в музыкальной школе.

Тяга к знаниям приветствовалась родителями. Но и не больше. Порой, до слез было обидно девчонке. В очередной раз на общем собрании ее награждают Почетной грамотой за отличную учебу. Она постоянно на Доске Почета. Родители всех ребят пришли. А ее папе с мамой некогда.

Знания не брались с ходу. Упорство, умение рационально рас-пределять время, давали положительные результаты Когда по своему желанию перешла в более лучшую, но и более трудную центральную школу, нахватала сначала двоек. Но не могло это сбить с толку упорную девчонку. Уже вторая четверть была закончена на четверки, год- в основном на "отлично",

Вторую грозненскую школу она заканчивала в сорок втором. Вскоре погиб отец. В невозвратное ушло все светлое и безза-ботное. Словно не было никогда ни шумных именин, новогодних домашних утренников. Тогда приглашалось домой множество друзей по школе, еще больше- по улице .

Все ушло, остались только друзья . И через многие годы, и через двадцать, и через сорок все теми же дорогими будут они друг- другу с Ниной Надировой, Томой Гликсон, многими другими.

Еще больше подруг подарит институт. Грозненский нефтяной военных лет. Через многие годы будни тех студентческих лет стали легендой. Преподавали в те дни многие светила эвакуированной столичной, киевской , ленинградской передовой науки . А с другой

стороны, студенты были заражены каким-то особенным романтизмом . Это уже потом его назовут социалистическим оптимизмом.

В те годы в моей матери, рядом с ранее приобретенным упорством и трудолюбием, сложилась неуемная жажда деятельности, стремление всем делать добро, умение и стремление со всеми ладить, в крайнем случае находить общий язык. Все то, что потом с годами, перерастет прямо-таки в болезненное чувство долга, интеллигентскую боль за ближних. Так она и идет по жизни, совмещая в себе контраст: внешнюю нехоленость с внутренней лучистостой утонченностью. заражающим жизнелюбием.

Долго не мог понять преподаватель, у кого "содрала" большая часть группы нестандартное решение биноминального уравнения. Пока не вызвал Раечку Зеленскую. Почерк ее математической логики никому не удалось повторить. Другой, светило машиностроитель-ного черчения, не поверил, что именно эта, явно истощенная недоеданием, крайне бедно даже для военного времени одетая, предельно аккуратная щуплая девушка, способна была сделать классически грамотный и столь красивый чертеж сложнейшего узла. Преподаватель усадил ее одну в институтской чертежке и дал не менее сложную деталь. А она не могла нарадоваться, что сидит в тепле, при ярком свете, и работала еще старательнее. ( За окном черной пеленой поздний вечер. Город словно вымер -война, )

Несколько лет потом висел ее чертеж в кабинете машиностро- ительного черчения, как образец академической графики .

Ее никогда не смущало начальное недоверие преподавателей. Знала, это ненадолго. Мало кто знал, что не было у нее достаточного времени для кропотливой работы над учебниками. Огороды в военное время для нашей семьи были, может, единственной возможностью выжить. Два- три огорода в разных концах большого города. Времени они отнимали много. Часть урожая надо было продать, часть обменять на насущное. Практически все это одними ее руками. Мама весь день на работе в школе, Младшая сестра больше мешала капризным характером, чем помогала. Беззаботной юность моей мамы не назовешь.

Была и иная , на редкость жизнерадостная, скорая на студент-ческую хохму, Раичка. По аудитории долго ходил самодельный конверт с надписью "Пожертвования на бритье NN. Более двух копеек не подавать ". Пока где-то в верхней части аудитории, на галерке конверт ни выпал случайно. И все двушки, копеюшечки звонко покатились вниз. Сейчас NN светило науки, ректор столичного ВУЗа. Но уже многие десятилетия никто ни разу не видел его не бритым. Он до сих пор беззлобно вспоминает злополучный конверт, которым , по его мнению, именно Раечка Зеленская враз отучила от неряшливости .

После института моя мама работала сначала в Тихорецке, затем была переведена в Управление в Краснодар .Затем, уже с мужем вернулась в Грозный. А в 1962 -ее перевели на вновь образующийся нефтеперевалочный комплекс в Новороссийске. На каждом новом месте начинала рядовым инженером. Затем, как грамотного специалиста, умелого руководителя, выдвигали начальником смены, бригадиром. В управлении она была главным специалистом, начальником одного из ведущих отделов. Есть сведения, что работала и в московском главке. Но сбежала от безлюдной канцелярщины, не прижилась в омуте власти. Умение ладить с людьми, как говорится, адское терпение- вызывали крепкое уважение окружающих. "Сначала ты работаешь на авторитет, затем уже он на тебя" - учила меня мама.

Встреча.

Родителей моих Судьба свела в Краснодаре.

Что надо было маме в паровозном депо, доподлинно не знаю. Вероятно, то было в период ее работы на нефтебазе. На установке, где она была начальником смены, что-то "полетело". Хорошие наладчики были по- соседству, в депо. Лучшие -в бригаде Губаря. "Гонораром" за безвозмездную помощь механики попросили - сходить совместно бригада и смена -в театр. Потом еще раз. Потом уже общая компания начала распадаться "на интересы". Перед третьим "походом" бригадир пошептался с лучшей подругой начальницы смены. В результате подруга подозрительно исчезла, оставив после театра их с Раечкой вдвоем.

Маме моей , вероятно, уже было двадцать шесть. Многие сверстники не вернулись с войны. А тут фронтовик, обаятельный, умеющий себя представить, по-настоящему неглупый.

Недели две в свободное время прогуливались вечерним городом. Потом, в начале очередного свидания, он сказал, что узнал, где ЗАГС. В день свадьбы был проливной дождь.

Еще долго, больше года , отец подтрунивал: "Нет, это еще не жена , вот будет у нас сын !..". Буквально следом ходил за Раечкой, Как бы ни упала в гололед, как бы ни споткнулась. Делал все по дому, и "мужское" и "женское". Чурался лишь кухни.

Часть вторая Утро моей жизни

Я вхожу .

Сын, то есть я, появился в июле пятьдесят третьего.

В нашем старом грозненском доме долго хранилась внушительных размеров пачка писем, открыток, записок с какими -то на редкость яркими поздравлениями любимой Раечке с появлением сына .

Мало сказать, что с первых дней я был окружен пристальным горячим вниманием. Я был на улице первенцем из нового поколения детей первой половины пятидесятых. Так сложилось, что на нашей Киевской улице младенцы появлялись "кучно" к концу очередного пятилетия. По пятилеткам складывались поколения. Открывавший "пятилетку" был всеобщим любимцем и баловнем судьбы.

И, надо сказать, судьба меня баловала. Но и испытывала на жизнестойкость тоже. По сути дела тем , что остался в младен-честве жив, я обязан трем великим женщинам. Мама родила и выкормила. Участковый педиатр Мария Васильевна Огаркова дважды спасала покидавшую меня жизнь : младенцы гаснут к утру, Мария Васильевна оставалась и ночевать ради меня , и несколько раз ее вызывали среди ночи. Бабушка Мотя выходила, в буквальном смысле слова, со мною на руках вышагала мою жизнь. Родился классически здоровым. Это помогло при помощи трех моих мам преодолеть участь искусственника и прочие баръеры на пути к жизни .

Ходить начал очень рано, чуть ли не полугодовалым. Это была зима. Жестокая простуда ослабила организм. Нагрянули разные инфекции и опустили меня на землю. Ползал удивительным обра-зом. Не на четвереньках. Сидя выкидывал ноги вперед и подтяги-вал к ним попу. Из-за этого штанишки подшивались плотной кожей (однажды даже брезентом ). Так что младенчество я "вы-ползал" не сгибаясь, держа спину с достоинством. Но особенного , как замечу, не проявилось в моих дарованиях и поныне. Да и никто из близких ничего особенного, вундеркиндного, во мне и не искал. Потому возраст от двух до трех конечно во мраке. Чем занимался - неизвестно. Дело в том, что

даже штанишки не мочил- доносил все до горшка, Видимо, или бережливый или жадина с малолетства.

В основном, мною занималась бабушка. Ради внука вышла на пенсию. Хотя могла работать, ею дорожили в школе как специалистом, умевшей находить подход к самым отъявленным хулиганам .

Бабушка со стороны отца наотрез отказалась брать внука на руки. Отец куролесил. Гробил и воскрешал свои легковушки. Куда-то ездил, что-то творил. Возвращался с кучей денег и тут же их прокучивал. Мама тоже часто ездила в командировки.

Память.

Отлучки родителей прошли мимо моего сознания. В тот период, с которого себя помню, родители были уже в разводе. Вернее, уже не жили вместе. Мама перестала уезжать. Была всегда рядом. Первое четкое воспоминание, оказывается, связано с возрастом около трех лет. Мы с мамой пришли фотографироваться. Студия рядом с грозненским "Детским миром". Надо спуститься в полу-подвальное помещение под громадным серым домом. Мне немножко боязно вступать в прохладу подземелья. Но любопытство берет верх: уцепился за мамину руку и топаю вниз. Мы уже вошли. Осматриваю ярко раскрашенные, увешанные картинками стены. Тишина, ждем. Я осмелел, пошел по- над стеной. Как вдруг, из-за портьеры, к которой я приблизился, вырывается пронзительный визг младенца. Вместо того, чтоб отпрянуть, подаюсь вперед и заглядываю за портъеру. В полу-мраке несколько дядей и теть склонились над дрыгающим ножками человечком. В панике рванул через салон, по ступенькам наверх - к свету . Без памяти вылетел прочь. Пронзенный страхом, вмиг вылетел на улицу.

С трудом остановленный, я только и мог лепетать с выпученными глазищами:" Там режут маленьких. Там ...".

Страх просквозил мое сознание и словно пришпорил восприятие жизни, обострил память. И позже, уже во взрослой жизни, не раз ловил себя на мысли: встреча с опасностью, с вероятностью смерти, обостряет мышление, словно снимает пелену сонной одури с глаз, расцвечивает мир вокруг.

Из вороха ярких, солнечных, исключительно радостных впечатлений детства трудно выбрать "самое". В детстве все самое. Новый человечек еще редко ловит себя на мысли, что вот это уже было.

Моим миром, моей вселенной, был громадный дом из трех больших солнечных комнат и длинного коридора -веранды В нем можно было заснуть в западной комнате на закате. А назавтра почему-то, ( перенсенным ночью бабушкой), проснуться и увидеть первые лучи солнца уже в восточной. Вскоре я научился сам, топая в полусне, переходить под утро из постели в постель под окно на восток.

В августе своего четырехлетия я проснулся на утренней заре и вышел во двор. Он был продолжением дома. И началом сказки. Высокая абрикоса над воротами, справа высокий густой буль-донеж, а за ним- дебри рослых георгин. Слева черешня, а потом айва и груша. Но я шел прямо от порога: абрикоса, слива. Потом направо: виноградник, за ним китайская, так у нас ее называли, курага (разновидность абрикоса). И, наконец, в углу рос мощный раскидистый орех. Сумрак едва рассеивался, расступаясь передо мной. Подошел белый дворняга Мурзик. Я его обнял и мы долго стояли , прижавшись друг- к другу . Горизонт на востоке был чист, над ним едва румянилось.

То утро было для меня открытием мира.

Наверное так длилось минут двадцать. Пока, глубоко потрясенный рождением дня, я упал от усталости. Так нас и внесла бабушка в дом: меня в обнимку с Мурзиком.

Но я не проспал приход мамы с ночной смены. Появление жизнерадостной красивой мамы было началом удивительной игры. Игра в отгадки : что и от кого принесла мне в гостинец . Больше всего я любил подарки от мишки. Из хрустящей обертки вынимался шоколадный бочонок с медовой начинкой .

Открытие Родины.

В нашей семье развит дух странствий. В пять лет меня взяли в очередную поездку. Называлась она : "На Родину".

Ехали втроем: бабушка, мама и я. Надо было добраться до Армавира . Затем, с одного вокзала переехать на другой. Оттуда уходили поезда в сторону Майкопа. Шел 1958 -й, сентябрь.

Детские воспоминания как обрывки цветных кинолент. Утро яркого осеннего дня. С верхней полки в окошко мне видно бескрайнее поле неубранного темно-желтого подсолнечника. В каждом всплеске желтого пламени гроздь угольков. А я пытаюсь увидеть, где же конец желтому морю с черными гребнями волн . Становится не по себе- вырвется ли из него наш поезд ? Уже приходит в голову, что мы заблудились в желтом зареве. Хочу сказать о том маме, но поле вдруг кончилось.

Такого бескрайнего простора я уже больше никогда в жизни не видел. Даже во сне Даже широкое однообразное полотнище пус-тыни, увиденное в двадцать два года, не было для меня не настолько бескрайним, как то поле.

Увиденный у железнодорожного полотна ветряк. Черное свеже-вспаханное поле, а на краю него ветряк. Почему он врезался в детскую память ? Может отозвалась жалостью его одинокость посреди сырой осени ...

Майкоп запомнился широким выгоном грунтового аэродрома. Мы, пацанва, бегали по нему наперегонки с моей дальней родст-венницей, года на два старше меня. Хотели догнать ватагу сосед-ских мальчишек, но не смогли. И пошли разговаривать с привязанной к колышку на краю поля чьей-то козой.

Потом был Хадыженск. Его называли Хадыжи. Ехали туда в кузове грузотакси, покрытом брезентом. Автобусы тогда там не ходили. И вот она: голубая долина. В нее спускается по склонам гор, вперемежку с бушующим обилием зелени,отдельными остров-ками небольшой город . Едва заметной черной ниткой по дну долины петляет железная дорога. На одном из склонов, прямо над маленькой станцией "железки" дом тети Евы. Просторный светлый. ( Мне все кажется, что стоит он и поныне там )

Позади колодец. В его бездну я чуть не упал. Слишком перегнул-ся, попытавшись разглядеть такое близкое дно сквозь кристально прозрачную воду. Чтоб отвлечь от острого испуга, мне подарили легкий плотницкий топорик с молотком на обухе. ( Лет тридцать потом он у меня был. "Позаимствованный " кем-то и поныне он радует чью-то руку.) В другой раз, собравшись всем гуртом, чело-век десять за столом, подсмеиваются надо мной. Вспомнили , как я заснул на корточках, не выдержав долгого

разговора "на посошок" у кого-то из родственников. Так и заснул около калитки в ногах у бабушки, пока взрослые часа полтора прощались. А вот сейчас, у тети Евы за столом, смеются . А мне хорошо. Я полон смущения, оттого что меня любят и мне рады.

Потом мы ездили в Сочи.

Тоннели перед городом не пугали. Стараясь перекрикнуть стук колес, любопытствующе спрашивал: "А мы глубоко под землей ? "

Парень в форме военного моряка . Видимо демобилизованный. Достает из вещмешка модель летящего над зеленой волной военного корабля . Меня восхищает блестящий колпак над моделью. Сама она как-то мимо сознания- просто море-океан и настоящие корабли я еще не видел. Даже то серое однообразное пространство до горизонта, что подступает к поезду справа никак, не осознается морем.

Наконец - море!. Мы с мамой стоим в маленькой беседке-ротонде на выступе скалы. А внизу лениво бегут к нам серо-зеленые валы. Кромки берега почему-то не видно и валы со всех сторон . Странное щемящее чувство парения одинокой птицей в бесконечном просторе охватывает меня . Впервые в жизни, такой еще небольшой, меня неудержимо тянет рвануть ввысь. Но мамины руки крепко держат меня за плечи. И я заплакал от невозможности расправить крылья навстречу теплому влажному ветру. Уткнулся в мамин бок и беззвучно плачу. Ничто не тронуло меня: ни пальмы, ни бамбук, ни лебеди. Я мог часами стоять над морем.

(В том же месте, над морем, мы с мамой были лет через пятнадцать. Шум новой автострады за спиной напрочь заглушил рокот вечно бегущих волн. Ветер, даже с моря приносил гарь. )

Потом был Краснодар. Где-то по пути бабушка пересела на поезд в Грозный. Проснулся утром, а ее нет. Я притих в тоске от невос-полнимой потери.

Это был город буквально вчерашней маминой молодости. От

подружки к подружке, а потом еще к одной, еще...

Я увидел мороженое . Пронизывающий холодный ветер .

- Можно ?

- Нет, видишь холодно- горлышко заболит .

- Ну, мам !

- Я же тебе объясняю ...

- Ну , м-а-а-м ...

- Ладно, ешь. Только я тебя предупредила .

Заболел жутко. Вот откуда появилась в нашей семье знаменитая-знаменательная фраза:"Помнишь мороженое?", снимавшая с по-вестки дня любой каприз.Мороженое перестал ненавидеть недавно.

Вернулся из поездки как из кругосветного путеществия. Открыта вселенная. Майкоп, станица Келермесская, Краснодар -земля , на которой выросли мои предки по материнской линии. Тогда, в пять лет, врядли я осознавал понятие Родина. Но залегло же с той поездки зерно истины, пробудившее буквально через несколько лет, когда стал подростком, привязанность к земле предков, к песням казачества, их раскованности, трудолюбию, христианской гуманности .

Рождение личности

Оставалось полтора года до щколы . У меня начались увлечения . То был доктором. Набрал "аптечку", "мед. инструменты" и добросовестно дырявил громадной колючкой безропотных кукол моей сестренки Елены. Кончилось это тем, что и она втянулась в "амбулаторную" эпопею. За испорченных вконец кукол почему-то больше всего досталось сестренке. Пытался накормить аспирином кошку. Потом полторы недели ходил с поцарапанной мордахой. Но особенно, после тех "процедур", я гордился глубоко прокушен-ной пипкой носа. Самое интересное, что кошку за мои "раны " не наказали. Я ее не "выдал".

Потом строил песочные замки. С десятком многоярусных башен, тоннелей, воротами и подъемными мостами неповторимых кон-струкций. ( Именно об этом увлечении ярко вспомил, уловив неординарную "инженерную" смекалку моего Саньки). В течение полудня полмашины сырого песка превращались в сложнейшее сооружение . Потом был металлический конструктор. В сторону инструкции ! На столе возникали сооружения конструктивно оригинальные , но нереальные донельзя.

Обыкновенное детство. Но с позиции нынешнего ощущения себя, поражаюсь, откуда в том , пятилетнем пацаненке столь

изощренная фантазия ? ( Значит, действительно - основа наша только Богом дается при рождении, передается на генном уровне !) Обидно, что некому было во мне то заметить и развить. Хотя . Если б и заметил кто : что бы с тем можно было сделать ?

С горечью осознаю, что и сам слеп по отношению к своему сыну. Не видя того, что хотел бы видеть, не вижу того божьего в нем дара, который, вероятно, лежит на поверхности.

С малолетства я был молчалив. Такой малообщительный индивидуалист. вечно углубленный в себя. Поражал непредска-зуемыми поступками и фразами. Оригинальными в том числе. Никто их не фиксировал . Не та среда для внимания интеллекту ребенка. Не фиксировал, значит, для человечества все это несущественно.

Летом 1959-го, может- уже и 60-го года приезжала к нам тетя

Ева. Приезд родственников в нашей семье не был выдающимся событием. В любое время года кто-либо гостил от пары дней до месяца. Одни сменяли других. Все -таки социализм, в отношении родственной сердечности, был благодатной эпохой. Это уже потом пришла дикая отчужденность, искусственно насажденной "дерьмократии".

Гостевание тети Евы стало ярким событием. Все родственники приезжали с подарками, которые быстро съедались и забывались. Но тетя Ева оставила во мне и моих уличных друзьях непреходящее. На всю жизнь запомнилось: в то лето именно из ее уст я впервые услышал Пушкина. Тетя Ева собирала всех детишек, кто "попадал" под руку по улице. Умудрялась рассаживать вокруг себя и читала сказки. Уже с утра очередного дня детвора хороводила около наших ворот. Издали по- очереди спрашивали "А когда сказка будет?...". Неохотно расходились после чтения и до конца дня не раз разыгрывали меж собой утром услышанное чудо.

В моей памяти отложилось, что именно тетя Ева подарила мне книжку- раскладку "Сказки Пушкина". Составленная из красочных иллюстраций кульминационных моментов сказок на отдельных скрепленных меж собой картонках с четырехстишьями внизу.

По этим надписям меня, вроде, пытались учить читать. Но- возмутилась бабушка. Школа научит, а сейчас нечего насильничать- как бы не отбить охоту к учебе. Она по- старинке была за системность в учебе, без отрывочного домашнего ликбеза.

С другой стороны, при всем глубоком индивидуализме, я вырос в полной детской коммунизации. Ватаги разных поколений на улице редко распадались на стайки. Все решалось и делалось сообща. Набеги на бывший совхозный сад разрабатывались как военная операция: с формированием групп отвлечения, резерва, группы захвата. На громадной луже, не пересыхавшей по полгода, сообща строились запруды, переправы. Зимой заливались горка и каток. Любая идея реализовывалась с участием всех без исключения. Порой, втягивались даже уже женатые молодые парни.

На новогодний утренник в нашем доме собиралось до пятнадцати моих сверстников. На одном из них родилась очередная легенда нашей семьи. Гвоздем застольной части праздненства должны были стать вареники. Кружась со всеми около елки , я не забывал- мне предстоит объявить " Вареники !". То и дело бегал к бабушке узнать- скоро ли сварятся. Торжественная минута приближалась. Все ждали с радостью. Во мне же росла горечь. Ведь я картавил ! Боязни быть осмеянным не было, но какую-то неловкость почему-то испытывал. И уже сварились, и уже их сладостный запах обгоняет меня. Плетусь с блюдом, полным аппетитных вареников, на вытянутых руках. Избежать роковой минуты, вроде, невозможно. Но ! Войдя в комнату, я неожиданно для себя поднимаю блюдо над головой, чтоб никто не увидел содержимого. С плутоватой улыбкой на сияющей мордахе выпаливаю "А сейчас- оладики !!!". Было вспыхнувший восторг друзей сменяется дружным разочарованным "У-у-у-у-...". (Оладьи дома надоели, а вареники моей бабушки, как и борщ, ценились на уровне деликатесов). Едва я опустил блюдо, оно вмиг опустело. Также вмиг забылся мой розыгрыш. А это не было розыгрышем ! И не было очередным приступом извечной моей рассеяности. Детское подсознание в той мучительной обстановке нашло спасительное решение. И впервые я ощутил- безвыходных состояний нет !!

А легенда об оладиках- варениках нет-нет, да и вспомнится. Особенно вовремя вспоминается, когда упрешься лбом в тупик,

откуда, кажется, выхода нет.

Журналы.

В большой комнате просторного грозненского дома стоял массив-ный диван. Конструкция мебели того времени была максимально практична- в нише под диваном долгие годы хранилось множество старых книг. Из года в год там складывались подшивки журналов "Огонек" и "Работница". Когда я обнаружил эту сокровищницу, то мир окружающий вскоре сузился до ее пределов. Особенно я пропадал "под диваном" зимой. В женском журнале я, правда, заболел лишь яркими репродукциями картин из Третьяковки. Так в мою память вошли "Княжна Тараканова", "Грачи прилетели", "Явление Христа народу". А потрясла до основания "Последний день Помпеи". Остальное в "Работнице" интересовало лишь бабушку с мамой. Но и тут было любопытное. Я, к их радости, обнаруживал там давно искомые ими выкройки юбок, платьев. Какое отношение к выкройкам имел я ? Прямое. Я обалдевал, часами кропотливо прослеживая до конца, до "кончика", линию чертежа неведомой мне детали выкройки.

Но неиссякаемым миром информации были подшивки "Огонька". Фотографии Кубы, тогда начинавшейся Африки, меня завораживали. Блуждая из номера в номер, я жадно впитывал все подряд.

Как теперь понимаю, уже тогда во мне была развита зрительная память. Логотипные буквы названий журналов я легко перенес в внутреннее текстовое поле. Не умевший еще читать, запросто находил в тексте слова "Работница" и "Оногнек". А когда кто-то из взрослых соседей мимоходом объяснил, что кружочек есть "о", и озвучил другие две-три буковки, я шустро отыскивал теперь их во всех заголовках. Почему так сложилось, что я не похвастался своей "находкой" маме с бабушкой ? Глядишь, к годам пяти свободно бы читал !

Книжки меня постоянно окружали, мне их мама покупала охотно. Очень много было раскрасок. Зачастую, по картинкам я составлял для себя целые эпопеи из жизни героев иллюстраций. Но почему меня не учили по этим книжкам читать, не знаю поныне

Капка

Штакетник отделял нас от "наших".

Моя бабушка Мотя и бабушка Феня, старейшина наших соседей, были родными сестрами, в девичестве Криковцовыми. То есть моя мама и дядя Леша, сын бабушки Фени, были двоюродными братом и сестрой. Только он -Купин, мама моя - Зеленская.

Мама и бабушка рассказывали многое о "наших". Бабушка Феня на четыре года старше сестры. Ее муж погиб в боях с большевиками. Старший сын пропал в голодном двадцатом году. Ушел за хлебом и сгинул. Купины приехали в Грозный тоже в тридцатые годы. Жили "на хуторке", в поселочке из убогих глиня-ных хижин- мазанок над строптивой рекой Сунжей. Каждую весну, переполненная таявшим в горах снегом, "строптивица" в одну ночь выскакивала из берегов и сносила все на своем пути. Несколько раз смывало хуторок. Дважды бабушка Феня лепила хату заново. По настоянию моей бабушки, дед мой Влас Василь-евич, выделил родственнице часть земельного участка, получен-ного им под строительство дома. С полвека две наших семьи разделяла условная ограда.

У дяди Леши с его женой тетей Шурой выросло трое детей. Старшая- Нина, потом сын - Федор, и младшая Лена. Я был глав-ной игрушкой старших. А с младшей мы росли рядом четверть века. И до сих пор я храню к ней братскую любовь, как к родной сестричке.

Лена младше меня, условно, на год. Но трудно разобраться, кто кого был по развитию старше. По крайней мере, не столько шуст-рее, сколько самостоятельнее, конечно была Лена. Впрочем, и поныне так. Жизь ее, уже взрослая, формировала в более жестких условиях, чем меня. Потому она способна решать жизненные проб-лемы, в которых я пас. Мне, пятилетнему, Лена завязывала шнурки. И вообще, я явно был ее большой игрушкой. Меж нами были своеобразные отношения. Как более прокудливая и шкодливая, она меня запросто втягивала в различные проделки. А потом учила

выкручиваться, что я не умел, и не умею поныне. Так мы сперли с новогодней елки шикарные конфеты, но вот догадаться вынести обертки за пределы дома догадалась лишь Лена. А когда

брошенные мною обертки нашли за диваном, досталось обоим. За вранье, конечно, а не за конфеты... В другой раз. Мы сидим на дереве и оттуда бросаем в окно зелеными абрикосинами. Выскакивает моя бабушка, недоуменно осматривается, ругает пацанов за то , что кидают камни. Поднять голову наверх, конечно, не догадываается. А нам смешно.

Нас действительно и поныне связывает что - то душевно близост-ное. Когда болел я, Лена терпеливо высиживала рядом со мной. Когда заболела "свинкой" она, меня нельзя было отогнать от окон комнаты, где лежала она. А выздоравливала, я первый брал ее за руку, выводя на улицу играть.

Почему она назвала меня "Капкой", доныне мне неведомо. Было в том прозвище что - то от нежности. Спасибо тебе за это, сестрен-ка !! Говорят, мы с ней сильно дрались. Лена доставала меня, сего-дня не знаю уж чем. Я терпеливо сносил обиды. Но когда вски-пал, доставалось за все скопом. Не помню того, но, говорят, было.

У "наших" я пропадал часто. С интересом наблюдал как делает уроки Федя. Позже, с холодящим ужасом, рассматривал Нинины медицинские учебники, слишком мертвячие там были рисунки.

Но приходил папа Леша. И в доме наступало особое торжество. Большой, красивый, усатый, мускулистый, скупо, но привлека-тельно улыбавшийся мужчина обмывался над широким тазом. Рядом полыхала печь. С другой стороны стояла жена и поливала мужу из ковша на шею. Отец зычно кряхтел и фыркал.

Большое семейство детей, нередко включая меня, терпеливо ожи-дали Отца за столом. Наконец, он обтерся широченным полотен-цем, переоделся в хрустящую накрахмаленную рубаху, и садится во главе стола. Господи, хоть бы на полчаса вернуться в тот Рай!. Бабушка Феня подавала на стол только что вскипевший на печке борщ. По старшинству. То есть, начиная с Отца. Поныне дрожь берет, как и в детстве, от картины: деревянная ложка еще кипяще-го варева вливается под смоляные усы, заедается кусочком горького перца, а потом шматом черного, терпко пахнущего хлеба. Потом, второе блюдо. Особенно мне нравились шкварки: кусочки сала, зажаренные на широченной сковородке...

Как не хотелось поздно вечером уходить мне домой!.

Всего пару раз я ночевал у наших, оба раза зимой. Наутро в хате тишина. Выглядываю из-за занавески. В глаза бъет ярким заревом изь окна - там снег. А рядом, возле пышущей жаром печки, бабушка Феня купает в корыте сонную Лену. Она стоит закрыв глаза, по ее мокрой коже лениво блуждают розово- голубые блики из окна и желтые всполохи из печки. Я каким - то чутьем угады-ваю, что это сказочно красиво. Чтоб не растерять красоту, закры-ваю глаза и поворачиваюсь на другой бок.. В другой раз, проснув-шись, вижу: бабушка Феня стоит у икон и молится. Икон много, киоты их блестят. Оттого и лицо бабушки необычайно озарено отблесками огней в лампадах...

Как будто не со мной было все это...

Тетя Наташа

Дважды в год, после Первомайской и Ноябрьской демонстраций, родственики по дедушкиной линии- Зеленские- собирались у Тети Наташи. Наталья Васильевна Зеленская- родная сестра моего деда.

Невероятно хлебосольная, она собирала в квартире на улице Розы Люксембург, в центре города, до двадцати человек нас, родствен-ников. За широким праздничными столом собиралось сразу четыре поколения. Бабушка, вернее для меня - прабабушка Татья-на была мамой моему дедушке, значит - она была бабушкой моей маме Рае. Потом, по старшинству за столом были Зеленские тетя Наташа ( т.е. мне она была двоюродной бабушкой,. но звалась как тетушка.). Рядом с ней ее сестра и сестра моего деда-тетя Оля. Потом их дети : тети Наташина Татьяна, тети Олина Тамара и Лида. А уже потом мое поколение. Я был какой-то "межпоколен-ный", а потому для меня понятия бабушек и теток несколько сместились. По сути дела, мои тетки- Татьяна, Тамара и Лида были фактически мене как сестры. А бабушки-тетками. То есть условная граница поколений была иной, чем в реальных наших отношениях.

Праздничные застолья, однако, не были ограничены гос. праздниками. Может, еще большим событием были застолья в день рождения тети Наташи, в августе. Но как- то так сложилось, что практически круглый год, в любой день, у тети Наташи толклись, за редким исключением, по поводу, еще чаще- без повода, два или три из нас, родственников. Только ныне я задаю

себе вопрос- что это было ? Как сложилось, что эта, в общем-то сложная по - характеру женщина, стала центром большого родст-венного прайда-семейства! Характер у нее был не подарок. Власт-ная, упертая, самодовольная, как большинство Зеленских, порой крутая эта замечательная женщина умела дивным образом сдер-живать все негативное в себе. И врядли ныне найти нам в своей среде настолько чуткую, сердечную. И по-настоящему человечную!

В школу.

Впервые привела меня в школу бабушкина подруга Анастасия Дмитриевна Солдатенко. Было лето. После жаркой, пыльной, шумно- людной улицы, в полутемных высоких коридорах было прохладно, пустынно и несколько боязно. Но Анастасия Дмитриевна открыла передо мной одну из высоких двухстворчатых дверей. На меня, зажмурившегося от пронзительно яркого солнечного света, хлынули запахи свежей покраски и глухие отзвуки улицы. Оглушенный, ослепший, я обмер.

Именно в этот класс в правом крыле на первом этаже школы через двенадцать лет я впервые вошел учителем- практикантом. Не раз влетал, до этого, учеником - старшеклассником. Но, конечно же, того, первозданного ощущения, будто ты наедине с неведомой Вселенной- не было, да и не могло быть. В дверях первого в своей жизни класса я испытал потрясение.

А пока- начиналась школа. Первое сентября помню смутно.

Но накануне родилась еще одна легенда. На работе у мамы собра-ли завтрашних первоклашек. Это было в здании грозненского управления Главнефтеснаба. Вручали подарки: книжки, канце-лярские орудия, конфеты. Распрашивали: "Хочешь ли в школу ?!". Все мои "соратники"- ровесники беззаботно отвечали утверди-тельно. И лишь моя личность взбунтовалась против стереотипа. "Конечно нет !" - простодушно выпалил я. От двоюродного брата я уже был наслышан о двойках и неизменных затем выволочках от отца.

Часть третья Пенаты

Класс

Как один из рослых мальчиков в классе я сидел на предпос-ледней парте. Рядом с Ирой Шейн. Длинная, редкостно болтливая

Говорят, сейчас она яркая пианистка.

В мою десятилетнюю школьную судьбу прочно вписались одноклассники. Умница Лена Пароменская. Говорят, ее судьбу едва не перечеркнула тяжелая травма. Симпатичная Рита Исаакян,- впоследствие первое мое увлечение. Сейчас она инженер- механик. Саня Кузнецов, наглый, скользкий приспособленец, ныне конечно, яркий каръерист и, вероятно, немалый начальник. Таня Ковалева-добродушная хромоножка. Гриша Аракелян- всегда озаренный беззаботной улыбкой баловень судьбы и лодырь . Умница Таня Бойко- безгранично трудолюбивая зубрилка, сейчас "добивает" докторскую; Неуклюжая участница всех детских драк, предельно начитанная Оля Ядвесская. Кто она ныне: медик ли, физик ли ? Все ей давалось. Любимец девочек, женившийся на яркой красавице- ровеснице, едва ли не перед выпускным балом, Вадик Дулин. Ныне он, вероятнее всего, посредственность. Помнится рано ушедший из класса Сережа Кожевников. Предельно собранная, пружинно энергичная личность, с ежиком полубокса. Вероятнее всего ныне, по семейной линии, яркий руководитель госбезопасности.

Уже потом в класс приходили, из класса уходили.

Класс расформировывали, переформировали. Появлялись и уходили примечательные и малозаметные мальчики и девочки. Но оставался вот этот костяк - маленькие личности - класс, которому в моей душе всегда уготована ода.

Моя бабушка называла класс "выборным", а школу "обкомов- ской". Не знаю, как насчет школы. Просто была в центре Грозного, одной из старейшей в республике. Первой в регионе и задолго до

нынешней профанации специализации наша, школа специали-зировалась в углубленном изучении математики.

А класс действительно был необычным, в некоторой степени, экспериментальным. По меркам того времени умение читать и писать до школы было еще диковинным. В классе не читал и не писал лишь я. Мало того, никто из моих родителей не был руководителем большого ранга, как у большинства одноклас-сников. И не жил я в "обкомовском" квартале в центре города, Не ходил со всеми в специализированный детский комбинат, где они сиживали на соседних горшках.

Вероятно, первое время родители одноклассников ломали голову, как чужак втесался в среду их детей. То, что директор школы Мария Ивановна Пугачева, лучшая подруга бабушкиной подруги Анастасии Дмитриевны, лично вписала мою фамилию в список класса лучшей учительницы школы звучало прозаично. Во мне исподволь искали неведомой "породистости". Не находя искомого, возмущались : Неужели этому оборвышу покровитель-ствует сама Пугачева !!!.. Был ли я "фигой в кармане" у нее, вечно воюющей с партократией, с плебейскими выскочками ? Недавняя обкомовская завотделом, прожженая комиссарша, она обладала великой властью на просветительском фронте. Истинная причина покровительства неведома. Скорее всего, обыкновенное чувство долга перед подругой.

Тем не менее остается фактом. Я выглядел беспородным щенком среди отпрысков "аристократии" (зачастую в первом поколении.). Сын спившегося инженера волей случая вошел в инкубатор по выращиванию элиты. Отец Гены Дятлова- главный чекист города. Отец Володи Соколова- на генеральской должности чего-то не афишируемого. Отец Гриши Аракеляна- директор радиозавода. Володи Колесникова- завода "Красный молот". У Тани Бойко - отец в обкоме партии. У Саши Вышкварко- профсоюзный бог республики. У Оли Ядвесской- главврач республиканской больницы.

А ведь двадцать лет до этого нашу вторую школу заканчивала и мама. Тогда все дети были равны. Без деления на служебные ранги родителей, просто по месту жительства Потом у многих отцы не вернулись с фронта. И столько же погибло одноклассников. Не

30.

вернулись те, кто не стал прятаться за бронь. Остались живы те, без кого Родина действительно не могла в тылу, и те, кто не мог без тыла у любой родины.

Вернувшиеся с войны привели в сентябре 60-го своих детей и внуков в первый "А" .

Екатерина Васильевна

Первая учительница меня ненавидела. Я тормозил класс, отнимая время занятиями после уроков. Молодая, около сорока лет, пышущая здоровой красотой. Классический славянский образ: тугой венец ярко золотистых русых волос , васильково голубоглазая, изящное лицо богини и пропорционально сложеная коренастая фигура. Талантливая педагог, в зените славы. Конечно, она знала свою немалую цену.

И против нее - на вид тихий, но незабитый, на поверку смышленый, строптивый малый. На необдуманно брошенное обидное слово мог ответить так бурно и хлестко, что диву даешься- откуда такое ! Да разок и матюком покрыл. Неуютно с ним. А ведь всего- семь лет пацану !

Но - это все было вначале . Я догнал в чтении и письме одно-классников. Немало из них остались позади по сообразительности в арифметике, умении схватывать на лету. ( Вот они - гены бабушек и отца ). И всего лишь за первую четверть !

Отношение учительницы ко мне изменилось..

Пусть первая в моей жизни оценка в тетради была единица вполстраницы. Прибежал домой и с порога восторженно заорал " Мама, я оценку получил ! "...

Пусть в дни вражды с учительницей меня шпынял весь класс. Пусть не раз сидел на уроке, закусив губу, чтоб не разрыдаться. А учительница , как узнал позже, не раз прибегала к директрисе зареванная, умоляя : " Заберите его у меня !..."

Но первую учительницу, Екатерину Васильевну Косареву, боготворю и всегда вспоминаю с нежностью .

Она, видимо, обо всем забывала , работая с малышами. Мне она пыталась исправить почерк, напрочь испоганившийся в "гонке-догонялке" с одноклассниками.

Но- я о другом. Такой "фрукт", как я, для Екатерины Васильевны был в диковинку. Она была в той поре, когда ее уже оберегали от "черновой" работы. Во имя творческого развития вундеркиндов из материально и интеллектуально обеспеченных семей. А тут ... Конечно, Екатерина Васильевна, видимо, сначала растерялась. Ей надо было себя доказывать вновь. И в ней пробудился неведомый инстинкт. Не то - самосохранения. Не то, хочется хорошо думать о ней, инстинкт материнский. То ли, и в это хочется верить,- инстинкт русского гуманизма. И низменное , и равно - высокое, полный спектр инстинктивных чувств был присущ этой внешне и духовно красивой славянке.

Екатерина Васильевна взялась за меня. Не переступила через неудобного человечка, не отпихнула. Уделяла мне время намного больше, чем иным породистым интеллектуальчикам.

Садилась рядом за парту и показывала , как пишется очередная трудная для меня буква. Склонив голову набок, ручкой с чернильным пером выводила изящные буковки. Меня это заво-раживало. Длинными пальцами, с уже морщинистой кожей, она цепко держала ручку и указательным пальцем, То нажимала, то отпускала перо. Отчего оно скрипело, жалуясь на притеснение, но выводило аккуратным следом каллиграфическое творение .

Четыре года длилась начальная школа. Многие из событий в классе той поры запомнились четко и объемно. Но, конечно, далеко не все достойно витрины памяти . Нельзя умолчать об ином, личном.

Одноклассники

Многие одноклассники оказались детьми маминых одноклассников. Умненькая Лена Пароменская - дочерью серенького Володи Пароменского. Ирина Шейн - дочерью Томы Гликсон.

Позже была Оля Фоменко. Дочь неуклюже долговязого Гены Фоменко. Впрочем, cтавшего инженером высокого класса. Оля поступила в МЭИ. Вышла замуж за выпускника МГИМО . Ждала ребенка. Рожать ехала откуда-то из Африки. В Москве, у родителей мужа , съела что-то несвежее и через сутки умерла. Дочь ее , тоже Оля Фоменко, растет в семье младшей из Фоменко - Татьяны.

Умница, великая труженица Оля... Первая смерть в нашем классе. Почему именно она ? То ли предрасположенность к болезни почек обострила ее умственные способности, но обрекла на раннюю смерть. То ли действительно существует Судьба , отнимающая у нас без разбора. Но для нас заметен уход самых ярких...

С Олей нас связывала невинное школьное приятельство. На что-то большее мы друг- друга вдохновить не могли. Ни я не был в ее вкусе, ни она в моем. Но как легко было с ней разговаривать ! . Может быть, в ней единственной за всю мою жизнь я ни разу не видел фальши, лицемерного кокетства всего женского сословия. По -настоящему широкими очами спокойно и открыто взирала Оля на жизнь. Может быть, видела уже тогда то, что к нам, ее сверстникам, пришло в свое время- во взрослости с мудростью, а иным не придет никогда.

Родители мои

Я пошел во второй класс, когда перевелась в Новороссийск мама. Работать. Почему она уехала без меня?! То ли действительно была еще в лютой силе бабушка и не отдала внука. Конечно, это отговорка для наивных. То ли слишком ощутимым был я балластом молодой женщине . Матери было лишь тридцать пять. Конечно, был обузой в ее новой неустроенной жизни, с неведомой перспективой. А как насчет материнского инстинкта? Сложно все это ... Так не хочется быть прокурором для мамы. ..

В Новороссийске я бывал каждое лето. Но "насовсем" приехал лишь после университета и армии.

Судить мать в малодушии я не вправе. Но и оправдывать ничем не могу . Так все сложилось. Любая ошибка родителей калечит нравственно детей. И дело не в том, насколько. Нравственное увечье переходит на внуков...

После отъезда матери приезжал отец. Высокий, крупный, ему

уже сорок лет. Помотался со мной по городу, все на такси. Понакупал мне одежонки. Убеждал уехать с ним. ( Не знаю- искренне ли ). Не убедил. Исчез. Через год родители приехали вместе. Молодые, красивые. Тогда я и услышал, что отец работает на Шикотане. Даже книжку мне подарил про эти земли . О жизни

мальчика на неведомом северном острове с птичьими базарами на скалах.

Вместе отца с матерью я больше никогда не видел .

Вновь с отцом встретился едва ли не через пятнадцать лет.

А от матери шел нескончаемый поток писем и посылок. Иногда приезжала она сама. На два - три дня.

Растет человек

Я учился. Ни плохо ни хорошо. Сам себе хозяин. И воспиттатель, как мне казалось.

Почему не вырос шпаной? В классе я по- прежнему был "окраинным" дикарем. На улице же "обкомовским". Проделок, шалостей и, порой уже недетских грехов, было навалом. Но характер, как ныне понимаю, формировался в те годы хаотично, в ключе индивидуализма. В набегах на Сады участвовал редко, драк принципиально избегал. Активно, лишь, мотался с друзьями за стреляными гильзами на полигон.

Остальное время читал . Быстро научившись читать, принялся поглощать бабушкины брошюры по астрономии, фантастику Стругацких. То есть читал во имя процесса чтения, явно еще не "переваривая" головушкой своей проглоченное глазами. Этого "запоя" явно не было б, не будь вблизи от нас библиотеки. Она была частью сооружения в просторечьи названного "избущкой". Там же кинотеатр мест на сто. В подвальчиках различные курсы типа "кройки-шитья". Что-то подобное районному дому культуры. И это действительно был храм культуры. Поход в "избушку" был важной составляющей быта каждой семьи в округе. Ходили семьями , компаниями.

Библиотека "избушки" была на порядок богаче качественной литературой любой нынешней городской читалки. Фонды были открыты для всех. Любой читатель любого возраста мог взять любую книгу. Дважды в месяц я бродил среди полок с книгами по два-три часа, просматривая массу книг и выбирая самую интересную. И это с семи лет !!

К своему первому юбилею я учудил.

Пригласил на десятилетие своей личности всех родственников, друзей, соседей , друзей и малознакомых приятелей с соседних улиц. А дома об этом как-то позабыл сказать.

Каково было бабушкино изумление , когда потоком хлынули гости. ! Но столь предельно приятным , столь обильным на искренне доброжелательных гостей, столь богатым на разнообразные подарки и любовь ко мне, больше не было именин ни у меня ни у моих друзей. Да и не будет !

Год первого взросления

Школьные годы соскальзывали в забвение.

В пятом классе наш коллектив впервые "перетряхнули", перефор-мировали. То было следствием очередного "дворцового" переворо-та. Директрису успешно добивали функционеры из прилипал новой республиканской власти. Новоявленные хозяева возжелали видеть своих чад в "самом" привилегированном классе , не рядом с этими ...

Меня, одним из первых, как "не нашего микрорайона" едва не отчислили. Тем более, на всю школу я был единственным "бесхозным", брошенным на бабушкино попечение сиротой. Позор ! В образцовом заведении !! Но бабушка, "как педагог- педагога" уговорила несгибаемую- стальную Пугачеву. Меня оставили. То был закат великой комиссарши . Через год ее выжили. Вернее сжили со света . Закатный свет ее воли светит мне поныне.

То был год первого моего осознанного взросления. Год, когда вырисовались наклонности, склад мышления.

Началось все в четвертом классе.

Готовились к сочинению о зиме. Я высмотрел случайно, по дороге из хлебного магазина, что на солнце снег переливается цветами радуги . Каждая снежинка- грань алмаза ! Этот образ, среди прочего, я бесхитростно внес в свой опус. Сверкающей палитрой морозного утра , собственно и завершалось творение. Сочинение читали по всем параллельным классам. А контрастом ему комментировали творение Танечки Бойко. Скомпонованное из логически завершенных, бесстрастных констатаций фактов, ее умненькое сочинение зримо проигрывало в эмоциональности. Столкнулись рационально- математический склад мышления звездной девочки и мой рельефно

гуманитарный. Две, как оказалось, равносильные, но диаметраль-но противоположные индивидуальности. " Соперница" неудержи-мо и безутешно рыдала из- за первой в ее жизни, думаю - и последней, тройки. Помню ее изумленное недоумение в мой адрес. Как это !? Кто-то оказался "выше" нее !. Этот же взгляд, но уже пронизанный ненавистью, увижу через пять лет. Нам "давали" контрольную из курса заочной математической школы при МГУ. Требовалась неординарность мышления. Ибо нас предупредили : правильность будет оцениваться меньшим баллом, чем оригинальность решения. Из тридцати пяти учеников справились с заданием лишь двое: Бойко и Губарь. Но мое решение оказа-лось нетривиальным. Оно и было отослано в МГУ на всесоюзный конкурс. Откуда было знать однокласснице- ненавистнице, что мое решение задачи было вынужденным. Не надеясь на глубину своих бессистемных знаний, я пошел интуитивно, и довольно легко пришел к очевидному ответу.

Во мне постоянно борятся жажда графоманства и преклонение перед математической логикой. Притяжение математики привело меня, впоследствии, к самостоятельному постижению, сначала математических, а затем и физических основ теории относи-тельности.

Но мой образ жизни гипертрофировал литературную "шишку.".

( О чем периодически, конечно сожалею ).

В пятом классе расслоение на физиков и лириков пошло и нтенсивно. Появился "свой" поэт - Дима Пекониди. Музой его опу-сов стала Лена Кладченко. Внешность ее: рано созревшие изящ-ные формы и излучающее поистине божественное сияние голубоглазое с мраморной белизной личико, действительно было достойно воспевания. Вполне естественно, что через пару лет она стала предметом похабных слухов. А после девятого класса, в трудовом лагере,ее застукали в заполночь в компании полупьяных парней, свободных от моральных устоев. Дима же и после того творил в ее честь неплохие строфы.

Последний раз я его видел после армии. Он еще больше походил на сорокалетнего Блока. Дима был неустроен в жизни, неприкаян , опустошен армейской душегубкой. При встрече затравленно

зыркнул на меня, словно обороняясь от невидимо для меня занесенного над ним кулака. Но опомнился - обмяк. Производил он впечатление потерянного, заблудившегося в бытье. И самое горькое: уже без проблеска былой поэтической возвышенности.

Галопом по урокам.

Пока же ползли : пятый, шестой , седьмой классы.

Представленный сам себе, я на долгие годы приобрел бытье как бы из двух половинок . Одна- бесконечная нуднятина. Тяжелое раннее пробуждение. Бегом до школы. Галопом по урокам ( с 8 до 15 часов). Побыстрее домой - на сонную окраину. Час - полтора сон. Затем, до заполночи уроки. И только лишь потом - вторая - cладостная половина . Чтение перед сном. Затем дремотные грезы на фоне заполночных радиопрограмм.

Лишь недавно, к годам тридцати, с трудом переборол привычку читать и творить в ночные часы. Отрывая часы от сна, я нередко забывал о нем. Вынужден был перебороть, получив первый "звоночек" наползавшего инфаркта. Острая боль шилом медлен-но прокалывает сердце. А ты бессильно таращишь глазищи, замерев перед неотвратимостью.

А пока, школьником , я болезненно потянулся к уединенности. Я "занимался" собой лишь после того как скидывал обязаловку уроков. Помимо них, ведь, "на мне " было хождение на базар, в магазины, рубка дров, заготовка угля и прочая необременительная , но пожирающая время "бытовуха".

Потому и поныне : день - не мой. Зато ночью я волен собой. Даже когда свободен днем, предпочитаю поспать, чтобы поработать за письменным столом ночью.

Чтение книг .

Читал много и все подряд. Как теперь признаюсь себе, уйму времени угрохал на нередко никчемные книжонки. Некому было подсказать. Рекомендуемый на лето школьный список - минимум литературы, через неделю терялся .

Я стал завсегдатаем букинистического магазина .Сколько бесцен-ных книг успел приобрести в нем почти за бесценок, 15-30 копеек, и проглотить за вечер -ночь ! То были "золотые" 4-5 лет , пока не

грянул бум книгонакопительства, опустошивший магазин. Сколько толковой литературы и поныне в моей библиотеке из грозненского букинистического.

Знаменательно отношение бабушки к моему увлечению. На учительскую пенсию в 52 р. 90 коп. не пошикуешь. Но бабушка регулярно выделяла долю на крупные покупки. Тогда томик Ст. Лема или Тургеневский трехтомник мог стоить от трех до десяти...

Математика

Что говорить и горевать теперь о том, что, пропустив по болезни месяц занятий, я упустил одно из ключевых понятий алгебры? . Потом не восполнил его и бесповоротно "поплыл" в математике.

Порой интуитивно понимая и находя верный ход анализа, форму-лируя нередко оригинальные решения, без знания основ увязал

в лабиринтах решений, как теперь вижу- из-за чепухового нюанса. Результат был диким.

Математикой же, причем высокого уровня и намного глубже школьного курса, учебный процесс в нашей школе был насыщен плотно. Не надо забывать, что профиль ее физико- математический. И была она фирмой по подготовке в московские ВУЗы. А тем более наш, неизменно "ашниковский" класс .

Но получить дельный совет, может, получить помощь, было не у кого. О репетиторстве позаботиться было некому. Сам же искать учителя не был способен. Так и осталась Математика несбывшейся любовью, нереализованной Судьбой. Хотя и виделась, при всей моей неискушенности, ее красота. и неземная потаенность.

Сейчас, в 1983 году, когда во мне созрела решимость идти в политехнический институт, я с замиранием сердца предвкушаю встречу со своим иным, математическим нутром - мудрым, краси-вым своей независимостью от проститутской политики, от око-логуманитарной плесени. Жду встречи с Наукой. В ней для меня сияет подлинное, ненамалеваное словоблудием солнце Разума !.

Странствий сладостная страсть

Мама приезжала на два- три дня. Каждое лето был в Новороссийске два- три месяца. Легкость на подъем стала вынуж-денной чертой характера нашей семьи. К моим годам четырнадцати я уверенно ориентировался в предметной географии Северного Кавказа и Черноморского побережья.

В частых и нередко длительных поездках открываалась людская вселенная . Всматриваясь , вслушиваясь в нее, я начинал всматриваться в себя. Самоосознание не всегда было радостным. В кастовой разобщенности класса я так и не приобрел друга . А навык нахождения друзей, если не сложился в школе, не сложится никогда. Да и знакомился я ненадолго. Потому пробуждающееся самосознание было однозначно эгоцентрично. И зачастую рождало неизбежно пессимистические выводы о моем значении для окружающих.

Таким пришел я к восьмому классу.

Зимой того года я впервые был в Москве. Мама отправлялась в командировку. Это была не та призрачно - легендарная , в Италию, куда я не попал. В Москву отправились поездом, Заснеженная

степь весь день за окном, потом впервые увиденные березняки. Все чистое, слепящее белизной .

Жили в "России" на девятом этаже южного сектора. Впервые увидел много нового, вроде необычного. И не сразу поймал себя на мысли- все это неизмеримо впечатляющее, масштабное , не ошеломило меня. Оно стало к концу первого же московского дня привычным, Я стал просто частицей ускоренно суетящейся толпы...

Так в мое сознание вошло понятие : все материальное, каким бы оно неведомым ни было в мечтах - реально и достижимо. Так когда-то неведомой была Москва. Была неведомой череда иных стран , большие деньги, электроника , и пр. и пр. Все пришло и уходит.

Контрастно материальному, недостижимым , вернее непости-жимым вошло в мое сознание духовное.

Любовь к человеку.

Почему в своих записках отсекаю период жизни с пятого по восьмой класс?. Случайно ли? Всё объективно . Более тёмного периода мне трудно воссоздать . Полная апатия духа .Путь в подземелье со скользким полом, ползком на четвереньках, до ною-щих болей в пояснице . Кончалась молодость моей тётки Юли, росла её ненависть к окружающим, махрово вызревало сумасшествие, долго покрываемое бабушкой - её матерью. Укоренившаяся старая дева, тётка . вымещала буйволиную энергию своей мизантропии на мне, подростке. В диких драках доходило до крови. Выработавшаяся чёткая реакции спасла меня однажды от удара острием лопаты сбоку в затылок, в другой раз от куска шиферины. А сколько кирпичных половинок и просто булыж-ников свистело рядом ! Конечно, и я не подарок был в драках. Но что хорошего мог сформировать такой "стиль" жизни ?

И как реакция на ежедневный кошмар - в мои четырнад-цать родилась во мне Любовь. Сначала, как говорится -христианская, затем земная.

В детстве я бывал в церкви с бабушкой. Повзрослев, провожал бабушку на Пасху и Рождество на ночную службу . Но сам там. почти не бывал. Воинствуюций атеизм вылавливал школьников, спроваживая в ментовку. Четырнадцатилетним пошёл в церконь полуосознано, больше из любопытства. В службе, конечно ничего не понимал, Дика мне и поныне апатичность исступлённых старушек, отрешённых в механическом бубнении молитв и крутых поклонах до земли . Я трепетно поглощал песнопение хора на клиросе . Не вникая в смысл слов, слушал и не мог наслушаться прелестных голосов . И- моё отупелое стояние среди ошалелых от духотищи старух и валящей с ног тяжести, наконец вознагражда-лась выходом батюшки на амвон с проповедью. О чём бы он ни говорил, как. бы ни говорил - он говорил лично мне, разговаривал лично со мною .

В тот год я начал думать о Боге . Почему все народы прошли через

Религию? Каким. был в действительности Христос, во что всё-таки

верят верующие?... Тысячи подобных вопросов роились в моей слабой для таких раздумий голове. Я тайком, взялся читать Евангелие. Ни фига из неё не почерпнул серьёзного. Взялся за Библию - ещё хуже . И всё же, всё чаще под разными предлогами откликался на просьбу бабушки Фени, сестры моей бабушки, почитать вслух толстенную Библию. Книга была с яркими картинками, печать современная, в отличие от нашей- напечатан-ной староелавянским шрифтом со многими титлами - сокраще-ниями . Верующим я не стал, о чём искренне и поныне жалею . Не могу я поверить в то, что не "познал" . Повести за собой по этому дивному пути оказалось некому. Мои бабушки, конечно, и не догадывались о муках внука. Внешне я всегда производил и произвожу поныне впечатле-ние серой непутёвой лошадки. Истинное же лицо удавалось видеть мало кому. Паталогическая боязнь быть ударенным в спину заставляет всегда играть под дурачка ... -Игра ж со временем переходит в натуру....

Но Судьба Меня наградила . Ецё. до поездки в Москву, в декабре, когда "проходили" Евгения Онегина я "влюбился". Каждое увлече-ние я и поныне переживаю остро- болезненно. Лишь неизменное ощущение новиз-ны отличает одну влюблённость от другой. Но та была Первой. Конечно, Рита Исаакян, того стоила, чтоб быть объектом Первого чувства.

Выбор мой, как и миллионы других в истории человечества, чисто случаен, Но я того не знал, конечно. Не знал, что делать с ней, с влюбленностью. Накорябав безалаберный, но тем не менее вполне искренний цикл строф, которые даже тогда не казались стихами, тетрадку с ними, конечно, подарил ничего не подозревавшей Рите. В том цикле от реальной, ангелоподобного действительно обаятельного, глубоко женственного, голубогла-зого, белокурого, утонченного образа, не осталось и черточки.

Ответ не замедлил объявиться :

" Мне было приятно прочесть

И перечесть..."

Аккуратно притёсанные друг к другу фразочки, сформированные с явной помощью бабушки - Ашхен Мелконовны .

Дружим мы с Ритой и поныне. Странным был её выбор в замуже-стве. Но классически верна отговорка:" Любовь зла - полюбишь и козла". Бросалась в глаза не столько отвратительная внешность её супруга. Квазимодо- ведь был красив душой. А этот самец излучал железобетонное хамство. Двое детей у них. Дочурка - полное ангелоподобие мамы. Сын- глыбист телом, но его лицо светится умом. Растут ныне без папы. Всегда урановешенная, красивая в словах, жестах и поступках, Рита,. пройди кошмар развода, броси-ла мне, своему многолетнему. одному из наиболее близких друзей, в лицо: "Вас, мужиков, по талонам- из публичного дома выдавать бы на одну ночь в месяц- на большее вы не годитесь" !

Интеллигенты

Поныне я благодарен Ритиной семье моих школьных лет. Они были все из практически вымершей ныне кагорты подлинных интеллигентов . До конца школьных лет я не раз находил у них приют, доброе напутствие и, нередко,просто тарелку супа с хлебом . Бабушка, мама- Кнарик Петровна, Рита. Вот и вся семья. И много-много книг в старинном ёмком шкафу. Впервые у них я прочитал " Мой Пушкин" Цветаевой, " Тиль Уленшпигель" Шарля де Костеря, начал читать "Братьев Карамазовых" Достоевского , и немало иных сокровищ .

Одна фамилия Ашхен Мелконовны что стоила - Султан- Шах ! Дни рождении, разные праздненства, собирали в этом просторном доме разновозрастное шумное общество. В нашем поколении начинались игры: угадай великого человека по ответам на. твои вопросы о нём "да - нет"; Или - чья загадка: головоломки с подвохами. И многое другое. Каким-то генным чутьём я догадывался : это были те же интеллектуальные игры поколения

детства моей матери, такими они были и в доме моего дедушки . Лишь много позже я узнал , что дом моего деда в этом "элитном коттеджевом" квартале на ул, Первомайской , до войны был совсем рядом с Ритиным домом. Возможно, наши деды не только были знакомы, но и дружили. Всё может быть ...

Вопросы .

Это были не простые годы. В моё сознание напористо хлынули потоки вопросов о смысле жизни и собственного бытья. Всё чаще они оказывались непостижимыми. Никто ведь не в силах за тебя разгадать вечные вопросы

Долго не мог смириться с прозрением в том, что мои мысли , мои муки, никому не нужны, Пожалуй, четырнадцатилетие было серъ-езным этапом взросления - болезненным, но так необходимым.

Утверждение себя

Что - то во мне находили такое, что, при всех расформированиях и переформированиях нашего класса, позволяло остав-лять меня в костяке исконно "екатериновасильевского" первоначаль-ного "А".

Утверждать себя приходилось постоянно . Не всегда успешно. Врагом номер один много лет был Саня Кузнецов - лицемер и хамлюга по своей сущности . Пользуясь правом более крупного, он не раз наседал и досаж-дал шпыняниями . В борьбе с ним я обрёл понятие - с гадами биться их же оружием , иначе - рабство . Уважение у Кузнецова и ему подоб-ным приходилось завоёвывать в беспощадных драчках- где не хватало кулаков и ног , в ход шли подручные предметы -подножные средства борьбы : то ли веник, или швабра , то ли портфель или кусок мела поувесистей .

Учителя

Завоёвывать уважение приходилось и у преподавателей , За спином "руки" не было , потому моей "рукой" стала независимость характера, неприятие авторитета. Не менее важны были "лобовые" атаки в соревновательных контрольных.

Главной целью всего -болезненный поиск и утверждение своего имени . У нас уже был свои поэт, свой математик, своя- биолог ,

свой физик, свои ростовщик, свой фашист, свой "Турок" ( замор-дованый Серёжка. Туркатов ), свой "офицер". Я стал "журналистом", но об этом позже. А пока - Учителя.

Они были, конечно, разные . Одно их объединяло: неординар-ность большинства из них. Марка заведения требовала высокого профессионализ-ма, свободного мышления. Но не в меньшей степе-ни - гражданского мужества у тех , кто сам не был защищён с тыла высокопоставленным мужем или иным родственником . Контингент "ашников " диктовал учителям фронтовые правила - оступился- взлетаешь, то есть вылетаешь вон. Не угодил папаше какого- нибудь хамовитого отпрыска- завтра в этом классе не работаешь. Зато, конечно, и требо-вании к знаниям учеников были жёсткими. В этой преподаватель был волен творить всё, что считал нужным. Мог быть деспотом- невыполненное задание или поручение учителя ставило ученика вне закона. Потому слу-чайные учителя, ремесленики, у нас были редки.

Добрым словом вспоминается Зоя Александровна -историк древнего мира и Анна Павловна - географ. О последней особое слово. Она - фронтовичка. Искорёженные войной её нервы не всегда выдерживали наши малолетние шалости и чёрствость. Но

мужество, с каким она не столько молча выдерживала наши гадости, а тот необъяснимо пронизывающий тебя укоряющий взгляд и едва слышное "Вы что, деточка, без сердца ? " пробивали броню любого хамства. Стыдно потом становилось всем, без исключения. Правда, некоторые, будущие подлецы, умели скрывать свое истиннное состояние. От сказок до Шолохова провела нас Раиса Андреевна Кушнаренко. Рядом с ней учила нас гражданственности историк Тютчева Галина Александровна. Ее вера в лучшее в тебе самом невольно завораживала. И ещё одна историк -обществовед, уже в старших классах ( рассказ о ней позже ) пронзила нас исторической мудростью марксизма. И социализм-коммунизм конечен, за ним придет иная, другая формация. Перед нами открывалась вечность.

Снобизм холёных отпрысков родительских доблестей,

царивший в нашем классе, растаял, хоть и не сразу перед самоотверженной добротой нашей первой классной руководительницы Веры Константиновны Шашловой. Как чёрт от ладана, шарахались от нашей команды все хоть мало- мальски "защищённые" учитетеля. А она, если не совсем добровольно, но и без отнекиваний взвалила кошмарный груз "ашников " и вела нас до восьмого . В открытую воюя с ней, даже изощрённо хамовитые, за глаза уважительно - любовно величали- её "Верушкой". Нередко, вопреки своим барским привычкам, отпрыски безропотно напере-бой рвались выполнить любую её просьбу. Так она умела попросить. Умница !

Уже после школы, при случайной встрече, Вера Константиновна, рассказала горькую правду. Кропотливо и мучительно ей удава-лось, по одному, отвоёвывать моих одноклассников, спасать от нарождавшегося бессердечия. Мы ей достались в период переходного возраста. Семена здоровой нравственности, чудом взлелеянные в нас Верой Константиновной, не одного спасли от душевного вырождения уже во взрослой жизни, когда пришло пресыщение раноизведанным избытком материальных благ и вседозволенностью.

Семена эти не сгубила даже яркая глупость, беспардонное равно-ду-шие к своему делу, безудержная необузданность, сменившей Верушку другой классной дамы - Евгении Алексеевны. Она была "химичкой" и яркой дурой. Дер-жалась мужем- чекистом, крупной фигурой того небосклона. Не стоит "Евгеша" своей никчёмностью упоминания здесь, едва не сыграй гнусную роль в моей судьбе. Брызжущую слюной ненависть к презиравшему её классу она выместила в характеристиках по итогам восьмого класса . И особенно безудержно изощрилась над беззащитными. Одним из них был я . Тем более, что придраться в моей неприкаяннной личности, конечно, было к чему. Самым объектиным, и, пожалуй, единственно объективным в той характеристике было: " В резуль-тате воспитания без родителей сформировался лишённым элемен-тарных норм воспитанного (стиль ! ) поведения .. и т.д и т.п.

И опять первая учительница

Вместо девятого класса, мне предстояло идти в нефтяной техникум. Мои документы там выхватили мигом, узнав, в какой школе учился . Каникулы заменились зубрёжкой - и поныне не могу идти на экзамены "на авось". К повороту судьбы отнёсся спокойно, даже равнодушно. И, пожалуй, так бы и пошёл по рабочей стезе, ни разу не вспомнив о дуре - химичке, так коварно заслонившей своей вонью мне среднее - всеобщее, образование.

Если б, как- то случайно на трамвайной остановке напротив Главпочтамта, не встретил Первую учительницу Екатерину Васильевну . Она уже не работала в нашей школе. Готовилась к отъезду за мужем - получившим "дивизию" на Севере . Наутро, после этой случайной встречи и распроса "на ходу ", она пошла за меня просить . Пришлось техникуму за два дня до вступительных распрощаться с моими документами . .

Случайно ли, что именно Екатерина Васильевна стала моим ангелом -спасителем ?

Ецё раз, пожалуй, когда уже учился в университете, видел её, И в последний раз . Сейчас, в начале восемьдесят четвёртого, она уже на пенсии. И не увидеть её, ни поговорить, ни поблагодарить .

Юность моя

Последние два года щколы прошли сонно и вспоминаются невнятно. Сонно, потому что в те годы во мне поселилась постоянная сонливость из-за хронического недосыпании и измож-дённость от недоедания (забывал поесть). Начинавшийся из-за неврозов вследствие тёткиных сумасшедших кордебалетов где-то, в восьмом классе, птоз ( опущение век ) к середине девятого завершился до нынешнего обезображения лица.

Шесть - семь уроков, плюс факультативы: физика, и литература . С 16 до 17-18 часов -сон, и уроки до 23.-24. И такая каторга изо дня в день. Моих сил на такое напряжение явно не хватало. Но - выдюжил !

И, помимо этого, умудрился "заболеть" журналистикой. Безрассуд-но ринулся в школьное репортёрство. Писал в областную газету "Комсомоль-ское племя". И неожиданно, 5 декабря в каком -то для

газеты юбилейном номере за 1968 год появилась заметка, под которой второй подписью стояла моя фамилия. После, в течение пятнадцати лет, моя фамилия завершала сотни полторы разношёрстных материалов на страницах от многотиражки до всесоюзного журнала . Но конечно- Впервые!!! И восторг и непонимание значения моего" почина" .

И школьные, и институтские, и годы работы в "комсомоле", и нынешние- "парткомовские" годы насыщены газетническим зудом. В подавляющем большинстве- дежурные материалы. Но как не сознаться в гордости - двадцать трои моих статьи за первые пять лет были удостоены высокой оценки. А что может быть выше для газетчика, даже штатного, когда вырезка с его материалом висит в редакции на стенде "Лучший материал месяца". А я ведь был внештатником, то есть непрофессиональныи газетчиком, которых пруд- пруди вокруг любого издания.

Правда, до этого всего мне предстояло ещё дожить . Пока же - двадцать строк с тандемной подписью: "Л. Тарануха, В. Губарь, юнкоры шк. N 2 ".

Кстати, год я учился в школе юнкоров . Из-за этого пришлось бросить музыкальную. ( К моему великому удовольствию - ведь мама. меня засунула туда уже великовозрастным - в 12 лет. Тем более, что особым муз.даром я и поныне не обладаю ). Школа юнкоров ( то есть юных корреспондентов) была странным "пред-приятием", типа клуба по интересам. Но скольких интересных людей мне довелось увидеть и услышать ! Писатели, журналисты, артисты- все мал- мальски яркие личности тогдашней Чечни с удовольствием приходили на наши "среды". Беседы с ними будо-ражили воображение, давали некоторый ориентир в книжном море, в окололитературных , околотеатральных кругах.

Дали, наконец, возможность лично познакомиться с рядом само-бытных личностей .Где б я ещё всеръёз сдружился с Ахмедом Вед-зижевым, кинооператором Микаилом Арслановым из Орджони-кидзе, слегка влюбился в почги ровесницу - пианистку Лизу Беркович. ( Увы - ее Судьба завершилась неординарной скорбью- она умерла в день своей свадьбы- просто не проснулась). А знакомство с грозненскими чекистами, начало ему -юнкоровское!.

Амплуа журналиста крепло за мной от публикации к публикации

и рождало в классе уважение . Но , тем не менее врагов ещё доставало. Презрительная усмешка играла на губах Саши Губина- себялюбивого, волевого и хладнокровного до цинизма юнца . Он готовился в лётное. Позже, уже в университете, я его мельком видел. В очках, прорезалась близорукость. Осунувшийся, без следа неприступного самодовольства. Неразговорчивый, Какая красивая была у него мечта, цель и смысл- жизни ! Рухнули !. Работал он лаборантом в институте. Не думаю, что отказался от мечты совсем. Где-то, видимо, сейчас в авиастроении. Но беда в том, что такие люди не гибки, потому, если ломаются, то до смерти, до гибели. Санька, Губин - брат- жив ли ты ?

Перепадало мне ядови-тое словцо от Спичакова, тоже Сани. Он года два до того попался на ростовщичестве - давал одноклас-сникам немалые деньги "в рост". Я -вечный бедняк, потому не был в его сетях , чем питал его презре-ние ко мне . .

Девятый и десятый, из-за напряжённости, слились в один долгий учебный год

(Почему в этих главках язык мой непреносимо дубов ? )

Первые преподаватели .

Преподавали нам, конечно, мощно. Физику вёл только что проворовавшийся в нефтяном на вступительных экзаменах, кандидат с кафедры физики Аскольд Александрович Ионат. Слава о нём, как о признанном специалисте в нелинейной оптике, имевшем свой вузовский учебник и сгубила его. "Папаши", уповая на его авторитет на научном небосклоне, завалили еврея "подарка-ми". В нашей школе он был "на перестое"- пока "муть осядет ".

Материал он давал редкостно глубокий, предельно насыщенный . Но умел преподнести, мало сказать, доходчиво - он любил выра-жаться - с "карамелечкой" . Скидки на невузовский наш уровень не делалось. Чем раньше ваш разум пропитается главными принципами сей науки- тем ярче и доступней окажутся вершины- было его принципом. Порой, выкладка из Паскалевых парадоксов

в жидкостных законах могла к месту смениться анекдотом о газе с " заразой" посередине. Что есть всего лишь Сара. в газовом платье . Те Парадоксы знаем мы все и поныне: ставшие инженерами., учёными, разведчиками, дипломатами и алкоголиками. Померкнет ли в памяти их "автор"- любимец и "ашников " и " бешников", всей кагалы старшекласников второй школы 1968-69 учебного года?!. Толстый, лысый, в толстых очках, неизменно улыбающийся во все круглое лицо . Из-за него и физику мы все поныне глубоко знаем и бесконечно любим .

Математику нам преподавала директриса Нионила Георгиевна. Особо ярким математическим талантом она не обладала. Нередко ученики распутывали создаваемую ею на доске вязь формул . Зато "Нионила" уверенно ориентировалась среди "айсбергов" вузовской приёмной эпо-пеи. Сумела ж всё-таки вселить в нас дух уверенности в будущем успехе!.

Немалый духовный запал мы поучили и от преподавателя обществоведения Любови Гавриловны. Духовно раскованная и рискованная, широко начитанная, она сумела избежать казёнщины урокодательства. Обязанности завуча её, явно тяготили. Но, конечно, административная рутина не затмила в ней яркого педагогического дара . Радостно она работала именно с нами, старшеклассниками, получая , видимо удовольствие от общения с задиристым "народом". Сумев увлечь даже самых ярых циников, она заставляла думать. Как бы теперь сказали - создавала острые проблемные ситуации . Порой, их разрешение выливалось в нашем классе в драчки, слава богу, словесные. Её вопросы были на грани провокации, анархистского нигилизма и чистейшей демагогии. Легко вплетая случайно услышанную в коридоре реплику какого-нибудь "бунтаря " из 7-го, к примеру "В", она могла на этой реплике построить весь урок . Материал учебника мы знали, как правило, далеко наперёд. И все наши вопросы, все сомнения по прочитанному в учебнике, а нередко - где - нибудь сбоку него, выплёскивались именно у Любовь Гавриловны . Контингент был на-столько

раскованным, что открыто можно было аргументировать инфор-мацией из вчерашней "вражеской " радиопередачи . В минуты доброго настроения кто- нибудь обязательно вставлял - К нам бы на урок товарища Андропова ( тогдашний лидер КГБ ). Надо ли говорить, что ради обществоведения могли пожертвовать и очередным хилёжем на "малинку". Кстати, вопросы об "этом " , как его теперь пазывают- о сексе, были далеко не запретными на этих уроках. Хотя, конечно, вовсе не распространёнными . Буквально одной умной фразой Гавриловна. отсекала малиновую окраску этой темы, И именно Любовь Гавриловна, утопив нас в ворохе проблемных "мышеловок", очень грамотно подвела к оптимальному доказательству исторической перспективности нашего покорёженного варварскими культами, социального строя Вынесенная из её уроков историческая логика и трезвая оценка пути развитии человечества, дали подлинно большевистскую закал-ку не одному мне. Равно объективно она ориентровала нас на нормы христианской морали. В скольких же юных хамах, пыжившихся вырасти в паны, она поколебала, пусть хоть нена-много, но поколебала родовую спесь новоявленной соцэлиты !! Ей бы, Любовь Гавриловне, быть второй "пугачихой" в нашей второй школе. Но за её спиной было лишь учйтельство, а это и поныне - не строка для анкеты боссов просвещения.

Литературу, на наше счастье, все годы средней школы преподавала Раиса Андреевна . Не буду кривить душой. Уроки литературы при-званы формировать нравственность. В атмосфере вызревшей продаж-ности хамовитых "сынков", её уроки не могли пробить достаточную брешь в уже устойчивом скептицизме, порой, уже и ядрёном цинизме. С Наташей ли Ростовой к хамлюгам ? А, тем не менее, литературу класс, все до единого, не только знал, но любил тайно и стыдливо, сокровенным обожанием. И это не парадокс, не моё заблуждение Изподволь. ненавязчиво, Раиса Андреевна разви-ла вкус к красивой стилистике ( увы - прежде всего я первый, угро-бил-утерял подаренный Раисой Ивановной дар).Феноменом для администрации школы оставался факт: наиболее посещаемыми у "ашников" были математический и литературный факультативы !.

Все яркие журнальные публикации 60-х годов пришли к нам через

факультатив Раисы Андреевны. И обсуждались и переживались новинки всерьёз и беспристрастно . Пом-ню наше" расслоение" из-за" Братской ГЭС " Евтушенко. Кто "за" поэму , а кто против ее автора - проститутки . И ведь до личных обид доходило ( Спасибо Вам, Раиса Андреевна !!) .

Выпустив нас, она ушла завучем 18-й школы, куда её забрала Г. А. Тютчева, ставшая директором. "Вы у меня были самым больным, но, боже мой -каким умненьким классом- душа изнывала, пока в вас хоть искру себя уидела. Сердце именно с вами загнала " - при-зналась она, встреченная случайно в трамвае, резко постаревшая, поблекшая. Но сколь дивные глаза у неё и поныне : мудрая грусть глубоко интел-лигентного, доброго старца. Своих детей у неё так и не было. Говорят, ее жених остался на войне .

А в соседнем классе литературу преподавала второй завуч Имя её не запомнилось. Вроде - Зоя Поликарповна, или что-то в том роде. Грубая, недалёкая, формальная в своем предмете. Её коньком стали казённые литкружки, неизменные и низменные "Зелёные лампы". Плоские по содержанию лит.олимпиады и прочая- мура.

Все ее многочисленные "мероприятия" по своему содержанию не превышали сути мыльного шузыря, зато переливались яркими

блёстками. Любое языковое чутьё, любая тяга к творчеству, по моему, враз, в один присест травилась и уродовалась этой показу-хой. В нашем классе гнильё той "зелени" учуяли сразу, и шарахну-лись врассыпную, придурившись неграмотными. А "бэшники" попались. Внутри их уютного "гнёздышка" не всем повезло . Жертву "Зеленой лампы", В. П., ушедшего после пед-института в радиомонтёры, непризнанного стихоплёта, в общем-то небездарного, литературно-шибанутого (правда, слишком уж!), я наблюдал лет шесть, пока не свершился его уход "в народ" .

Так что в школе было чем мне жить и на чём расти. И было от кого и от чего шарахаться, а к чему прирасти душой .

Филармония

Удивительный пласт бытья, который возник благодаря тому, что я жил в областном городе. Не помню уже, кто приучил меня к филармонии. Похоже, это был хороший мамин друг Иван Василь-евич Чабанов. Смуглый, глазастый неискоренимый оптимист, энергетик по образованию. Он был в командировке в Грозном и, по поручению мамы, встретил меня после школы. Как я догадал-ся, маму тревожили не совсем светлые мои настроения, прорвав-шиеся в одном из писем.

Мы с Иваном Васильевичем хорошенечко отужинали в кафе. А на следующий вечер пошли в филармонию. "Культпоход" всегда волнтелен . До этого я вместе с одноклассниками был не раз в драматическом театре, регулярно нас водили в кукольный ( через дорогу от школы), на художественные выставки ( а потом, пожалте, господа ученички, пишите об этом сочинение ! ). Но филармония была впервые.

А потому доныне помню трепет, с каким входил в небольшой зал тогдашней грозненской филармонии.

В тот вечер симфоническим оркестром дирижировала Вероника Дударова. Женщина- дирижер всегда редкость. Тем более, по - происхождению, осетинка - это уникально. Звучала пятая симфония Бетховена. Мощная тема борьбы за жизнь приво-дила в восторг и доводила до мороза по коже.

По завершении симфонии Вероника Дударова обратилась с своеобразным приветствием к публике. И столько мудрости было в словах далеко не хрупкой духом изящной женщины, что ее слушали не меньше затаив дыхание, чем Бетховена перед этим.

Надо ли говорить, что я "заболел" и надолго филармонией. Музыка, пронизанная философией бытья, обладающая нестан-дартной мелодикой, меня завораживает. Иногда душе больно, когда соизмеряешь бесконечный гуманизм, даримый музыкой и мелочное бытье рода человеческого...

Потом, в этом маленьком зале, вместимостью в пару сотен слушателей, но невероятно объемной акустикой, мне довелось слышать Давида Ойстраха, Павла Когана, Рихтера....

Библия

Еще одно удивительное явление доныне смущает мое сознание. С его описанием, если исповедывать хоть какую-то хронологию моего бытья, я, конечно, опоздал.

Может, еще перед школой, но, скорее всего, в начальных ее классах, то есть с моих семи лет, меня исподволь и незаметно окружили церковные книги. Я обратил внимание на то, что бабушка Мотя регулярно читает какую- то книгу в толстом темном переплете. Сам я читать еще не мог. Но, вот удивительно, ярая противница домашнего обучения чтению, бабушка, видя мой интерес к чисто внешне- сказочной витиеватой печати Псалтыря, без особого труда, научила меня читать первую его страницу. К ее удивлению, я довольно просто воспринял многочисленные титлы (сокращения), приняв их как игру в тайну. Мне безумно нравилось расшифровывать "замкнутые" титлами слова. Буквально первые же прочитанные строки Псалтыря спровоцировали во мне массу вопросов " А почему!". Может, бабушка и не рада была тому, что научила меня азам церковно- славянского языка. Таким образом, я освоил церковно- славянскую письменность несколько раньше, чем современную. А с церковной печатью входил в мое сознаниие мир церковный, мир Веры и религии. Бабушка рассказывала мне о Христе, изредка читала из Евангелия.

Церковные, как бабушка их называла- духовные, книги прочно вошли в мое сознание и всегда были под рукой. Конечно, мне было не до их самостоятельного чтения.

Но у "наших", у Купиных, мне доводилось нередко слышать чтение из Библии. А иногода и читать. Дело в том, что на вечерних посиделках в их семье книги читались, зачастую, вслух. И чтение Библии было таким же обычным явлением, как и чтение детектива "Над Тиссой" о пограничнике Цурюпе. В их семье мне не раз приходилось слышать разговоры о разных сюжетах из

священного писания.

У бабушки Фени было русское издание Библии, выпущенное в начале двадцатого века. Толстенный фолиант в тысячи, наверное, полторы страниц. Формат страниц был сантиметров наверное сорок на двадцать. И множество гравюрных иллюстраций. Но, самое главное, язык изложения был современый - легкочитаемый. Научившаяся самостоятельно читать, бабушка Феня подолгу читала эту Библию. Но нередко просила почитать кого-нибудь из нас. Читал ее и я . Пожалу, я реально испытывал какй-то священный трепет, беря в руки и открывая священную Книгу. И уже через пару минут забывал обо всем вокруг.

Современное издание Библии, небольшого формата, с очень мелким шрифтом я недавно купил. Изредка заглядываю в нее. Но, нередко, с светлой грустью вспоминаю тот, бабушки Фенин фолиант. Где ты , священная книга ...

" Глаза мои увидели года и годы ... ".."

По- моему, эта пустая строка из тех дней. Но. дни те были не пустыми. После девятого, в трудовом лагере, я умудрился сломать ключипу...В каждом "ЧП" есть своя прелесть . Почти на месяц я вырвался из однообразной обязаловки. Жил как хотелось, думалось что хотелось. Ненасыт-но набросился на книги. Может, впервые, ничем не подстёгиваемый, - день за днём стал получать от жизни своеобразную интеллектуальную радость. Залпом прочитал "Войну и мир", галопом "пройденную поперёк" в школе .

В эти же дивные дни я духовно приблизился к одному инте-ресному человеку. К соседям, вернувшимся с Чукотки "на континент" про-живать и пропивать накопленное с пенсией заодно, приехала дочь. На лето. С трёхлетним моим тёзкой. Она была старше меня лет на пять, но взрослее - вдвое.

От мужа, областного силача и башибузука, она, то ли сбежала, то ли просто его бросила. ( что одно и то же ). Курила сигарету за

сигаретой. Не гнушалась тянуть родительскую сливовицу. Жила в летней кухне. Заси-живалась, иногда, до утра, поглощая суррогатный расейский кофе . Образованием мы с ней оказались равны. А вот образованостью во мне, в отличие от неё, и не пахло. Ранняя беременность не дала доучиться до выпускного вечера . Глубокое знание, насыщенность, русской литературой , тонкое стилистическое чутьё возвышали ее и непреодолимо разделли нас. Рядом с ней я был пещерным бормотайлой.Откуда в ней это было? От отца ли -спившегося лётчика и одновременно не растерявшего мощный заряд, едва ли не энциклопедических знаний равнозначно: как в технике, так-и в литературе ?! Может быть. Но по- моему, это не только от природы, от Бога, но и результат самоотречения. Хотя, без природного дара самоотречение бессмысленно.

Ещё до её приезда я читал любовно собраные её матерью вырезки с литературными работами Светланы . Ярко зримы, с выверенным каждым словом, зарисовки и сказки школьницы поражали зрелостью мастерства. Прочитав однажды любую из строчек, надолго её помнишь, а главное- видишь и слышишь . Читая некоторые ее зарисовки , я - даже со своим неуклюжим языковым "нижним", нюхом, прямо- таки заболевал прочитанным . Несомненно , она была ярко талантлива .

И в келье - летней кухне, по ночам, творила. Мало из созданного ею в те ночи я прочитал. Но прочитанное ошеломляло отточенностью стиля и вольностью воображения.

Светлане доверяли редактировать свои творения соискатели литературных лавров . Однажды мне довелось читать рассказ до - и после правки ею. Своими глазами я увидел и осознал, что подлинная литература -труд, и труд ответственный, каждо-дневный, но мизерно зависимый от случайного вдохновения .

Конечно, убогие остатки и осколки моих отрывочных литера-турных познаний, примитивно- дилетантские опусы тех лет, не давали , казалось, мне права приблизиться к творческой лабораторни Свет-ланы. Однако, видимо, одиночество и

омерзение от непросыхающих родителей, толкало её на ... Скорее, вынуждало терпеть моё присутствие. На моём месте мог быть кто угодно . Света на мне проверяла, нередко мне поверяла немало своих мыслей и находок. От неё я унаследовал потаённую любовь к Игорю Северянину, услышал много славных имён русской культуры, узнал о таинствах их творений .

Нрава Светлана была вольного, Вернее нравственность у неё- была собственная, порой попираюцая "золотые" каноны Естественная мягкость - женственность, обаятельность, спокойно уживались с отсутствием стыдливости. Какая-то отрешённая сосредоточенность, углублённость вовнутрь себя, естественно трансформироваласъ в разнузданную ярость против пошлого чьего-то выпада, хамства. Причём, "переходы" были резки .

В те, "ключичные дни" я подолгу пропадал в её летней кухне . Пожалуй, столь содержательных разговоров мне и впо-следствии мало с кем приходилось вести. Волей-неволей мозг мой вынужден был работать в одном с ней ключе, хотя разница в уровне культуры была разительной . Научился я в те дни слушать, обрёл способность ничему в этой жизни глубоко не поражаться. Овладел, может быть только азами , искусством проникновения в душу другого человека . То были одни из тех дней , в которые человек осознаёт перешагнутый им, оставленный позади отрезок жизненного пути...

Характерен для того времени такой разговор. Я застал её одну. Плещется в чуланчике, преобразованном под душ. Окликаю, чтоб не испугалась постороннего. Усаживаюсь в комнате за недо-читанную накануне "Деревню " Бунина . И не сразу замечаю, что Света выскочила из душа вослед моему оклику. Стоит в сум-рачном проёме двери . Сжимает-теребит полотенце

"Знаешь, сейчас взглянула на себя- в зеркало -какая-то серая стала.. И в душе зябко .. Так, как-то, пронзило меня: ухожу от юности - в зрелость .Переходный возраст.. А с другой стороны: ведь умный, думающий неинертный человек всегда в переходном возрасте. И это здорово. Но я, прежде всего, - женщина ? Пока я ещё не стара - кому это совершенство ?"

-- 56

-- Света, совершенное меня не стесняясь в своей наготе, с какой- то миной, скорее всего недоумения, вжимает в грудь сосок. И тут же озорно смеётся : "А всё- таки я - ого ! " И, показав большой палец, убегает под душ .

А мне- то шестнадцать! Может, именно Света своей предель-ной естественностью, воспитала во мне здоровое отношение к женской наготе . Готов ненасытно рассматривать, но без намёка .на животное слюноотделение с соплами до подбородка . "Женская прелесть " не в прелестях, которые боязливо прикрывают, дабы скрыть или ущерб природы иди нажитое безобразие .

Света мне запомнилось, как на фотографии, сделанной её мужем . Голова подпёрта рукой, в зубах уже изрядно обгрызанная трех-цветная толстенная ручка (пишу синим, редактирую красным, на полях зелёным). Слегка раскосые глаза опущены долу .Думает Сейчас Светланы уже нет в живых. Сердпе не выдержало громадных доз кофе и прочих возбудителей . Знаю, что все семиде-сятые она металась с работы на работу. Без диплома для работы близкой к творчеству и одновременно дающей кусок хлеба, она сгорела .

Среди моих многочисленных армейских записок сохранился изряд-ный по объёму кусок рассказа "Переходный возраст". На подсту-пах к тому, что могло быть тайной лишь двоих, я, конечно, остановился. Теперь можно завершить рассказ. Определённая доля домысла отнюдь не искажает в нём реальности дней лета 69 -го.

Предчувствие творческих мук

Зрел ли во мне талант? Что заставляло меня в те годы творить ? Подлинной, тем более - глубокой культурой мышления я никогда, не отличался, да и поныне, вряд ли, обладаю. Не чувствовал тяги к формировавию этого в свои шестнадцать- семнадцать лет . Потому на поставленные вопросы ответить однозначно сложно- .

Предсонные бдениия, самокопания, порой в- заполночь, отнимали носледние духовные силы, развеивали веру в себя .

Психологический мазохизм мог привести и вёл подспудно к психической болезни. Вполне вероятно меня спасли попытки творить- .

Домашняя обстановка была удушающей. Ненормальные истерич-ные бунты и разгульные- необузданные взрывы ненависти ко всему сущему у моей тётки. К тому времени она вышлана пенсию ( в 45 лет ! ). Полная растворимость в бедах дочери, моей дорогой бабуль-кой . Мать- оторванная от оставленной ею в Грозном реальности, но так и не "устроившая" свою жизнь. Хотя, лично я считал наоборот. Что может быть дороже обретённой свободы: от ответственности и повседневной обязанности быть матерью, дочерью, сестрой , женой !

( Не было у меня прочных друзей . И т.д и т.п )

Потому я пропадал в читалке республиканской "Чеховки". Был там. все свободное, время, в выходные, на каникулах, когда болел, когда хандрил, когда прятался от всего мира .Одним из "штуди-руемых" мною тогда журналов стал "Журналист". В нём натолкнулся на странный конкурс "Золотое перо " или может "Проходной балл". Напиши хороший материал, пройди собеседование, и - льготно пожалуйте на журфак МГУ ! Конечно то была провокация столичной боссятины. Корпел я много вечеров. Тему взял - кружок, что-то вроде клуба этики (не правда ли, милое словосочетание ) в соседней первой школе . Работал урывками, язык мой издавна лапидарен . В итоге, на мою потугу, кстати не такую уж и дубовую, пришло письмо от т. Чугунова ( но там же была и фамилия А. Верченко. Так что, чести быть чьим корреспондентом удостоился -не знаю, хотя это и не имеет уже значении. Деревянно- казённые фразочки изложили разгром моего материала. В конце послания донесли до меня доброжелательно- унизительный совет избежать журналистики, заняться чем-либо иным. Хотя, творение, пред-ставленное мной на тот конкурс, как сейчас припоминаю, было не первым, написанным мной для центрального издания. Первым было в ногу с новой рубрикой тогдашней "Юности"- "Сочинение на свободную

тему. Но то была детская потуга . Ее я сам пресек, уловив сколь высока планка для еще не взлетевшего тогда моего духа. А тут был проблеск надежды. И, пожалуй , именно т. Чугунову в пику уже столько лет работаю над словом. Правда, с колокольни нынешнего мироощущения понимаю, сколь различен полет слова

разных людей. Все таки с инстинктом этого полета надо родиться.

Крылья, даже выкованные адовым трудом,( как у Горького, к при-меру или у Л.Толстого ), все равно тяжелее природных, из перьев.

Мог ли т. Чугунов враз сказать, мол, выше графоманства Вам, т N, не воспарить, ваш удел- натужно выдавать белиберду- я бы на прямое мужское слово ответил отказом от писаний. Хотя, хотя, все - от лукавого. И столь прямолинейным не мог быть Чугунов,

лишь Творец вправе оделять предназначеньем, И столь реши-тельным не мог быть и я. По слабости пред сладостью строки...

Где мерка графоманства ?

В душные ночи , в угарно- полусонном заполночном бдении, в те два последних года школы я написал немало. Сам все это назы-вая "школой пера". Где ныне те примитивные литературные прописи моего самоформирования ?....

Мне жить- мне и решать.

Десятый ( выпускной ) класс и школа близились к завершению. Пора было задуматься о будущем, надо было хоть что- то выбирать. В зимние каникулы в очередной раз приехала мама. Понавыдавала прожектов и укатила, ничего конкретного не пред-приняв. Универсальный ее принцип "Тебе жить- тебе решать " проповедовался уже несколько лет. Удобный лозунг при незнании, что делать- то с эти выросшим чадом. Потому он мысленно мной -завершался "...тебе самому все осуществлять." Вполне естественно, что после выпускных я отнес документы на филфак педагогического института.

Козловские

Незадолго до вступительных экзаменов в институт в моей жизни возникло новое явление, явно изменившее в чем-то меня.

На каникулы приехала Татьяна, тети Наташина дочь, учившаяся в МГУ. Оказывается, она вышла замуж. Таня пришла к нам в гости и как-то вскользь об этом обмолвилась. Пока я ее провожал домой,

как-то изподтишка распрашивал кто он, муж, откуда, и прочее.

На следующий день нетерпеливо захожу к ней в гости к новым ее родственикам на улице Ленина и шепчу "Ну, где твой муж ?!", Она мило улыбается и в свойственной только ей манере "срезать" заговорщически шепчет"Щас, принесу...".Через пару минут, дейст-ви-тельно, выносит на руках бородатого небольшого размером очкарика. Я обалдело уставился на его лоб. Давно не видел столь высокого, какие присущи потомственным интеллигентам и мудре-цам. С той минуты и на все последующие десятилетия я очарован Владом Козловским, Татьяниным мужем. Периодически мы с ним столь тесно "духовничаем", общаемся, что Татьяна невольно ревнует с подтекстом, кто кому ближе родственник.

Внук православного священника, сын преподавателей нефтя-ного института, Влад, действительно очаровывает интеллектом. Но, бывает сухой- жестко давящее превосходство знаний. А тут - заинтересованность тобою, предрасположенность к тебе, отчасти даже своеобразное любопытство к тебе. И это, конечно, ничем и никак не подделаешь. Это от породы.

Искренней расположенностью к тебе, неуемным хлебосоль-ством заражены все Козловские: отец Сергей Сергеевич, мама Людмила Сергеевна, младший брат - Миша.

Надо было видеть и ощутить, хоть долю того горячего участия, с каким Козловские отнеслись к предстоящей мне эпопее поступ-ления в ВУЗ. Влад, даже, попытался поднатаскать меня в англий-ском, но мизерные сроки и порядочная моя запущенность, конеч-но, обрекли эту эпопею на пшик. Но, тем не менее, именно ангийскийя потом сдал, как никакой другой экзамен нагло и самоуверено, с видом знатока предмета. Знать, верные зерна

Владом были заронены во мне тогда...

История наших с Козловскими взаимоотношений достойны приличного объема повествования. Аж жаль обрывать эту тему...

Бабушка

Поныне не поддается рациональному осмыслению поступок моей бабули перед экзаменами в институт. Она пошла "просить" за меня преподавателя института, сына своей бывшей подруги, Юрия Борисовича Верольского.

Неловкость, как понимаю, испытывали все мы. Меня злила позиция просителя- так как "сам с усам". Юрию Борисовичу было неловко, потому, что врядли он мог реально что-либо гарантиро-ванно "обеспечить". Ну, а вдруг я окажусь "дубом" ? Смущена, конечно, была и бабушка. Но гнула что-то там свое, с чем пришла.

Конечно, умнейший Юрий Борисович, сумел тактично всеоб-щую неловкость разрядить. Я видел его сочувствие просителям. Но, в то же время, взгляд его темных глаз мною читался однозначно: "Слушай, мужичок ! Ну какого черта, неужели без этого спектакля нельзя было ?".

Конечно, какую-то, доселе мне неведомую, роль Юрий Борисо-вич сыграл. Хотя, зная его чистый характер, знаю, что не решаю-щую роль... Я в неоплатном долгу перед Вами, Юрий Борисович!

Но доныне побаиваюсь его ироничного взгляда : "Слушай, мужик, а можно по - иному, без этих самых...".

Часть четвертая Университет

Новый мир предо мной

Как- то само- собой сложилось , что сразу и надолго , еще до вступительных, сформировалась лидерская группа. Она прошла потом все "круги" к диплому впереди "пылящей" за спиной толпы малопородистых рысаков-русаков (в основном- то русачек ). Каким-то боком, как само собой разумеется, вошел в эту группу я. Поныне не понимаю, кая мне Серому доходяге, удалось внаглую встать рядоом с яркими Личностями.

Володя Хазан, Саня Высоцкий, Женя Кузьменко... Откуда то потом выплылл и прилип к Высоцкому Серега Дрокин. Из девчат для меня были интересны Оля Столярова, Наташа Люцфай (с "двойняшкой" Красноштановой), Верушка Г-ч и т.д. Был "лидер" и явочного порядка, косивший по возрасту под "пахана". Женя Чудайкин. Лет, эдак, старше основной юненькой массы и внешне массивный, из работяг. С великим самомнением, с проблеском интеллекта, но не более. Но в итоге- дуболом и Хам по сути. Серега Дрокин выделяллся нахрапистостью, как единственный смазливый. Его антиподом был аристократ крови и духа Ахмед Хусиханов, сдержаннный умничка и трудяга.

И на фоне этого стандартного винегрета удивительно выделялся Махмуд Магомадов. Талантливый от природы. Я впервые воочию увидел самородка. Языковое его чутье в русской стилистике восхищало. Чеченец по - национальности, с неискоренимым акцентом, родом из дальней станицы, он "слышал" такие полутона русского слова, какие неведомы большинству "коренных" русаков...Правда, все это определилоь позже. Но Магомадов с первых дней, уже "отстраненностю" от мелочности бытья, неприлипчивостью к нему мишуры студентческой вульгарности, сразу обращал на себя внимание. Лишь позже я нашел определение такому поведению - это умение всегда быть с "прямой" спиной, не сутулиться ни при каком повороте судьбы. В этом они с Ахмедом Хусихановым были духовнными близнецами ....

Пока же многоликая, еще чуждая друг- другу, толпа , пихаясь, с замиранием сердца в каждой своей "составляющей" душе, надеялась ухватить свою удачу.

С некоторых пор я приобрел способность равнодушно - фаталь-но ощущать сложные моменты своей жизни : "Будь что будет !". Может, то генный след от бабки- турчанки, все- таки фатализм от

Востока. На первом экзамене, на сочинении, я взял свободную тему, считая для себя ее нерискованной. И- получил трояк! Как потом выяснил, мне ее поставили "на запас". Но если формально, полагался "неуд", Цитаты из Маяковского изобилуют авторскими непредсказуемыми знаками препинания, и "подарили" мне кучу -малу ошибок. Полагалось завалить мальца, то есть меня на спину

и прижать, чтоб не рыпался к диплому. Тут родилась очередная легенда моей судьбы . Перед следующим экзаменом "литература устно" меня изловила преподавательница и спросила :" Это в

вашем сочинении фраза "Откуда у русских этот ужасающий врага героизм?". Я признался в грехе. "Прошу Вас ! "- воскликнула женщина" сдайте завтра экзамен на пять, вы нам нужны ! ". Это Наталья Гончарова ( ! ) - преподаватель одной из дисциплин в современном русском языке. Назавтра и все годы учебы я сдавал ей экзамен только на "отлично", иначе бы провалился сквозь землю от стыда за свою лень.

Тот экзамен я сдал действительно блестяще. Шел ва- банк !. Либо-либо. Шел в числе первых пяти абитуриентов. Эта "пятерка" была лидерской до последних дней учебы. Володя Хазан, Саня Высоцкий, Вера Г-ч, по- моему, Лена Соснина (может-Лациинникова!), где-то я ..

Сдал "отлично" и историю. А на "ин.язе" умудрился слепить по-английски фразу и прямолинейно "выдать" экзаменатору:"Я дол-жен получить только "пять". Тот с улыбкой вывел "хор", что впол-не хватало для проходного балла.( Когда позже "англичанке из своей школы я сказал, что получил у Чапанова Исы "хор", она была на грани обморока. Трояк у него был подарком. )

Поступил ! И - никакого нового ощущения. Рядом новые знакомые- будто были со мной всегда. И, словно, в прошлом веке остались бывшие одноклассники.

Что запомнилось ярко с первых дней первого курса ?

Сидим скопом в казавшейся тогда громадной аудитории на четвертом этаже . Приняли - не приняли ?!?. "Чистые - нечистые",

Чистые - то есть мы ушли из этой аудитории в актовый

зал на посвящение в студенты. А непринятые, впрочем, тоже пошли туда же, но большинство из них , вскоре исчезли. Нередко, со слезами на глазах, а то и просто с застывшим на лице горем.

Догадываюсь, как ломало душу ушедших ребят невезение на последнем этапе "гонки". Зачем вообще их пригласили на посвящение ? Чтоб зародить уверенность, что и они могут через год получить заветную корочку пропуска к высшему образованию ? Или, наоборот, чтобы, сломавшись, больше не рыпались.. Н- е

з - н - а- ю ...

В конце торжества какой- то глупо- примитивный концерт. С него мы, все те же Хазан, Высоцкий, Галинич, Дрокин, Губарь, Чудайкин и иже с ними, благополучно схильнули- сбежали. . Идем беззаботно болтающей, периодически хохочущей толпой, посреди, не помню уже имени кого, широкой улицы. Солнце в небе, ветер в голове и туманное будущее впереди ...

Виноградник ( Ищерская )

На сельхозработы выезжаем в первых числах сентября. Везут нас в грузовиках . Дома остались высоченные стопы учебников из институтской библиотеки.

Пока же, предстояло провести месяц в радикулитной позе на коленях перед виноградной лозой. Обдирать ароматные гроздья,

до боли в суставах пальцев, с раннего утра до синих сумерек, с получасом перерыва. С утра прохладно, особенно, к концу месяца - перед октябрем. Обед в поле. После обеда летнее пекло. И неудержимое желание упасть под куст и мертвецки заснуть. Но надо было еще обдурить колхозную учетчицу. чтоб не делать "лишние! " ведра. А еще сложнее - сдать ряд. С моей врожденной безалаберностью это было сложно.

Метаморфозы

Несколько лет потом по ночам мне снилось въявь: пожилая учетчица Олеся из станицы Ищерской доходит до моего ряда и раздается ее истошный не крик, не визг, а рев - "Гу-барь, бу-боч-ки

!!!!" ( это обозначало, что в моем ряду остались виноградинки )

Кстати, она стала, можно сказать, моей первой женщиной. В крайнем удивлении я узнал, что Олесе всего лишь около тридцати, то есть разница в возрасте у нас не более десяти лет. И я, несколь-ко наивно, начал оказывать ей знаки внимания. Мне было любопытно, как в этой женщине с лицом старухи, умещается душа молодой женщины. Буквально несколько несложных знаков внимания, вроде привезенного из побывки в Грозном какого-то мелкого дефицита, да серии заинтересованных вопросов в ее адрес, совершили чудо! Я был удостоен откровенного пригла-шения на бл-ки. И не пожалел !! Хотя, поначалу, было не по себе и, даже, страшно. Место встречи - серный источник горячих подземных вод примерно в километре от студенческого лагеря. Многое бы я отдал, чтоб вернуть те три часа , что мы с ней провели в этом небольшом природном бассейне !!! Как в каком-то былинном сказании, искупавшись в горячем вареве источника, женщина вдруг возродилась. Не постесняюсь передать ощущение прелести от ощупывания в сумерках ее, оказывается, девичьи плотной груди, и от невероятно горячих (не вру- кипятковых ) поцелуев.ю Наверное, несколько лет у нее не было нежного мужика, и женщина такое выдавала !!!! Да, она алкоголичка с детства, да- у нее церроз печени, потому лицо старухи. Да - не было и не будет детей, потому что мужики, даже по пьяни, брезгуют ею. Господи, с Олесей, как с женщиной, эти три часа было так хорошо. Невероятным казалось, когда узнал, что она закончила математический факультет Ростовского университета ( по крайней мере, основу дивного бинома Ньютона выложила запросто, а какие собственные стихи читала !! ). Обалдеть можно было от бездны чудес этого божьего создания ! Но, под конец, Олеся выволокла припрятанную в кустах бутыль самогона, начала лакать из нее. И вот тут началась преисподняя. Она превратилась в мегеру, люто ненавидящую всех и вся, и всю вселенную. Я был попросту раздавлен морально, когда эта прекрасная телом и, натрезвую с мощным интеллектом женщина,

превратилась за пять минут после трех жадных глотков пойла, в фантастического монстра. Чисто из жалости я перетерпел мощный психоз алкоголички, потом скрутил нехилое тело молодухи, ради того, чтоб она не осталась голяком посреди прохладной сентябрьской ночи. Наверное, другие мужики, которых она конечно из-за пьяни и не помнит, брезгливо бросали ее под кустами. У меня душа не налегла оставить убогую посреди виноградников. Она заснула, положив украшенную дивной, но седой, косой, голову мне на колени . Конечно, в том же году она умерла от церроза печени...

Рождение анекдота

( 14.09.70 г. (?)

Врубаясь в рядки виноградные, мы не забывали с надеждой стрельнуть взглядом в небо, на тучи. То и дело раздается винни- пуховское : "Кажется, дождь собирается.!". Проговаривалось сие скороговоркой в тоне не то мольбы к небу, не то в оплакивание нелегкой доли.

И, о- чудо ! Что-то капнуло, что-то хлюпнуло. И мелким песком

зашепелявил дождичек. Он шуршал по упргуим виноградным листьям, обещал сложиться в мелодию студентеской радости. И мелодия зазвучала ! Загрохотали ведра, об которые лупилось чем попало ! Несчастные жестянки, отслужив панихиду по солнечным гроздьям внутри оустевших грязных чрев, черной стаей ринулись в кусты из рук жизнерадостных студентов.

Идет дождь ! Конец работе !! Что может быть прекрасней!!!

Толпа, было, ринулась в лагерь. Но фигурой комиссарского "трупа" на пути встает преподаватель. Путь к свободе перекрыт. Но не надолго ! В обход живого "шлагбаума", через кусты, "галерка" беглой аудитории просочилась за "кордон". Преграда стала бессмысленной. А когда еще и ливень припустил ! Поле опустело.

Вот и лагерь.

Негостеприимным жестом, ладонь - "лицом" навстречу, нас встретил начальник - Вагапов. Начальник есть начало. Не радости, а пакости, конечно ж. Стоим, мокнем, хотя, уже и намокать нечему. Кажется, мы сами уже состоим из леденящего жилы холода. Меж телом и пронзающими пространство струями границы нет, дождь внутри нас тоже.

Ждем отставших- застрявших, может, уже утонувших в хлябях земных. Бедные девчонки! Начинают топтаться, потихоньку поскуливать, "кучковаться", чтоб погреться. Ждем неумолимое начальство.

Все в сборе. Начальник лагеря и какой-то плюгавенький тип, похожий на обваренную кипятком перед ощипкой курицу. Они напару подняли руки, устанавливая тишину. Но когда смолк наш говор, еще откровенней захлюпал дождь.

Плюгавого представили, мол- агроном. Как корреспондент, берущий перед телеобъективом интервью у туза, начальник лагеря обернулся всем телом к гостю и торжественно вопросил:

-- Скажите нам, разве это дождь ?

Собеседник продрогши передергивается и хмыкает - Мда ! На что начальник мгновенно реагирует монологом :" Конечно же, это не дождь! Это же так- капли с небес ..." И понеслась душа в тартарары!. Речь на полчаса с выводом: "А вы, бездельники, побросали свой фронт". Вот уж этот фронт вечной обороны моей страны от остального человечества, не желающего с нами быть солидарно убогими дебилами !

Все больше вызревала мысль, что происходящее с нами сейчас - больной сон. Проснемся, окажется, что одеяло на полу. А мы ленимся его поднять, или, хотя бы, упрятанные под подушкой трусики надеть...

И лишь догадываешься, что вагаповский балаган - не что иное , как рождение анекдота. Дикого, и с каждой минутой промерзания под дождем, более жестокого. Крепко же в нас и непреодолимо рабское терпение унижений. Значит, тупа наша нация и готова раздвинуть ноги любому насильнику,

татаро-монголу нынешнего века.

Лил дождь, звучавший все большим дифирамбом рождающему-ся черному анекдоту о непобедимом самодурстве и детишках, у которых их собственные в опухших яйцах пищат.

Осень- Сентябрь 72-го. Заплывающие грязью виноградники. И лишь робко тлеющая в наших душах ненависть к себе, безропотно внимающим деспоту

Рождался анекдот с ключевой фразой " Рази дождь ? Так- капли с небес" посреди ливня, заносящего селевым потоком унижения наше достоинство, честь, здоровье и способность иметь духовно здорое потомство.

Неужели, через 25 лет, в 1997-м, ты. мой сын - кровинушка, будешь тоже стоять под дождем и безропотно внимать невооруженному ч....у или кому, матерящему меня и твою маму?

Клянусь убить его и раба в себе, сын, чтоб они не убили в тебе человека.

Киношка

Была, после работы, и каждодневная предвечерняя бойня с тучами комарья. Но были накануне вечера, до ужина, и дивные, ни с чем ни сравнимые по блаженству полчаса, компенсировавшие нам муки от кровососов. Недалеко от столовой была выстроена из грубоотесаного горбыля душевая - баня. Это было фантастично : стащить с себя прилипшие от виноградного сока одеревеневшие штаны, поставить их около кровати до утра, содрать с липких плеч рубаху, отодрать от копны волос кепку, одеть на голое тело "банные" шорты и прошмыгнуть в душ ! То, что надо постирать - трусы, носки, и т.д. забиралось с собой. Но самые большие "гурманы" предпочитали сменную одежду брать с собой в кульке и под горячие струи душа становиться прямо в рабочих штанах (если у кого их было двое). Конечно, эти полчаса, что мы нежились под душем, были небольшой, но яркой завесой между откровенно изнуряющей непривычной работой в поле и последующим обильным ужином, предночными, затем, посиделками, а потом и 68

почти домашним сладким сном в, поначалу, свежих хрустящих простынях...

Вскоре, в рамках душевого рая обнаружилась потайная пацанячья радость. В горбыле от сырости стали выпадать сучки, а кое- где не без помощи "страждущих". И, конечно, к этим "окошкам" на девичью половину душевой мы стали приникать пытливыми взглядами. Первое время чеченцы, наши однокурс-ники, чурались этого, но вскоре и они, втайне друг от друга, стали грешить тем же. И, надо отдать должное, подсматривание за моющимися однокурсницами не превратилось в пошлятину. В этом процессе, не побоюсь утверждать, было что- то от любования прекрасным. По крайней мере, никто не хихикал и не распускал слюни. А, тем более, увидев подругу, смущались, и прилагали все силы, чтоб ее не увидели другие. От "стены любви" отходили молча. Впрочем, интерес к подглядыванию быстро иссяк. Вскоре стало ясно, что в трех "контролируемых" отделениях "их" душа стали мыться одни и те же девушки, которым все равно - видят их или нет. А это уже не возбуждает...

Доныне помню свое ощущение, когда впервые в этом "кино-театре" увидел двух своих однокурсниц. Это были неразлучные подружки Валя Шевченко и Оля Смирнова. Валя - реальная красавица среднерусского типа: аристократично сдержанная, брюнетка. Оля - типичная смешливая хохлушка - блондинка. Обе- голубоглазые, с длинными ресницами. Худенькие идеальные их фигурки в естественной оголенности были божественны.!!. Увидев их с расстояния метра в полтора, я машинально отпрянул. Неудержимо хотелось протянуть руку и потрогать каждую, чтоб удостовериться в реальности. Даже в убогом свете тусклых светильников их фигурки реально сияли, как бы озаренные изнутри чем-то божественным ! Странное ощущение фарфоровости им, как ни странно, придавало смоляная чернота волос одной и альбиносная белизна другой. С десятка два нагих чаровниц за годы студенчества мне довелось видеть в разных ситуациях. Но доныне эти две красавицы для меня идеал женской 69

красоты. Действительно, одарил же их Бог (ВЫЧЕРКИВАЮ, май 2009 г.)....коль был я наивен, полагая, что наше "кино" было девушкам неведомо. Оказывается, когда время от времени, на девичьей половине тух свет, девчата в свою очередь глазели на "мужское отделение". Так что все мы одним мирром мазаны, и одной и той же глупостью маялись.

Горланя убожества псалмы

Вечером, после ужина, стихийно возникали самодеятельные концерты. Носатый еврей с громовым голосом и уникально емкой памятью, Володя Хазан мог без остановки часа два горланить Маяковского, Евтушенко, и замалчиваемых тогда Мандельштама, Высоцкого. "Косящий" под барда Витька Петрухин неплохим голосом под невнятное самодельное бренчание гитары выпевал псевдобардовские баллады " о девочке из Нагасаки" и прочих шизоидных странностях. В стиходекламаторы на этих концертах лез интеллигент "от кирпича" Женя Чудайкин. ( Вчерашний каменщик, громила по стати, сути и характеру, он тужился втиснуться в литераторы, хотя ему по его естеству полагалось бы - в паханы ). Ах, те концерты ! Сколько наивной прелести было в их первозданной откровенности чувств и устремленности к чему-то высокодуховному. В убого- примитив-ной лапидарности декламаторов и певцов был дивный шарм, неподвластный скепсису.

Ближе к "отбою" вспыхивали общелагерные танцы под случай-ные пластинки. Да еще иногда "крутили" допотопное кино, единственно ярким из которых было наивное "Доживем до понедельника".

Лишь к заполночи полевой стан, то есть студ. лагерь, погружался в кромешную тьму, пронизанную храпом уснувших.

Тогда приходила пора хозяйничать полчищам зычных сверчков, да фантомам до тошноты жутких в своем беззвучном полете громадных летучих мышей. Периодически разносились звонкие поцелуи потаенных влюбленных, да счастливый девичий смех .

Шуршат под ними, порой до утра, окрестные скирды душистого сена. А на шестах по- над дорогой наутро нередко остаются развеваться то трусики, то пара использованных презервативов...

По старой пионерской привычке мы, как- то под утро, прокрались в соседнюю - девичью комнату - мазать их зубной пастой. Посланный вперед "разведчик" через пару минут вышмыгнул с перекошенным лицом. Мы, было, шарахнулись прочь, мало ли что. Но он яростно замахал руками, приглашая в "девичью". И действительно было от чего обалдеть ! В сумраке предстала ошеломительная для нас картина. Веревки, протянутые поперек прохода меж нарами густо увешаны девичьим бельем. Однокурсницы наши, безобразно храпя, беспробудно спят. Но разведчик повел нас в угол, отгороженный двумя рядами простыней. Вот это да!! Четверо девочек, включая двух чеченок, обычно паталогично стеснительных, спят, к нашему великому удивлению нагишом !! Простыни где-то в ногах и- надо же !. Недаром накануне девчата всей комнатой с большими тюками ходили "в бассейн", к серному источнику горячей воды. А возвратившись, даже не пошли на танцы. Господи, в этой великой стирке девчат для нас открылась доселе неведомая телесная и душевная чистоплотность Женщины. Не знаю как кому, но мне стало стыдно за свою мужскую безалаберность и плохоотмытую накануне в душе еще небритую рожу. В эту девичью светелку

надо входить, предварительно попарившись и надев белую рубаху. Через несколько минут, преодолев обалдение и смущенно потоп-тавшись, мы предельно осторожно вышли прочь. Конечно, наш "визит" остался в тайне даже от "собратьев" по бараку. Словно нам была доверена сокровенная тайна ...

А в дождь был иной образ жизни - нас захлестывало картежье на верхней полке двухэтажных деревянных нар. Поверх нар замызганные матрацы, набитые соломой. На них вкруг, скрестив по- турецки ноги, сидим мы и "режемся" часами, то и дело перемежая сосредоточенное сопение то взрывами негодования, то хохотом, то руганью. Как вдруг, в проеме двери, враз оплеванный матюками, неузнанный нами, выныривает из дождя в комнату барака, наш декан, имевший странную фамилию Лоов, с свитой.

-- "В это логово порядочная змея не заползет, не то что..."-

изрекает он и вновь растворяется в стене дождя, оставляя открытой дверь и раззявленные в удивлении наши рты.

-- Змея не знаю, а декан заполз !- парирует неведомый остряк и

картежье обретает новое дыхание..

Пьянка

( 19.09.70 г., вечер)

Холод. Осенняя промозглость. Делать нечего, все книги, взятые из дома прочитаны. Бродить с девчонкой по слякоти глупо. Да и какую неженку вытащишь?. Выйдет лишь дурочка, а такую даже е... скучно. Зря время только потратишь..

Все руганки изрыганы. Что ж- пустота ? Безделье ?

Неа! Русская убогая нация изобрела попойку. Может, и не пред-ков наших в том авторство. Но творец- явно он, дебелый курно-сый русак с заплывшей в запое, щетинистой рожей!

Средь шума дождя слышится хлюпанье и чавканье выдираемых из жижи сапог. Вместе с хлеснувшим по нашим

разгоряченным щекам ветром, в комнату сквозь приоткрывшуюся дверь просачивается Санек Высоцкий.

Головы братии заговорщически поворачиваются в направлении его рук. А он на робкое "Ну, как ?" этими руками стучит по выросшей под пиджаком "груди" этак четвертого размера. Мол: "О, кей!"

Мне на втором этаже было не так уж плохо. И восхищение "мужеством" и одновременно презрение к санькиной дурости :

пропереться сквозь ливень и грязь по я...ца, километров с десяток в станицу и обратно, ради пойла, по- моему шиза. "Сдохнуть тебе милый, захлебнувшись в собственной блевотине"- зло подумалось мне о пацане. Яркий, энергичный, но- больной. Жаль, слишком он русский, а не жид польский ! Подлинные евреи мудры, потому имеют весь мир во всех проекциях. Я понимал, что моя неприязнь к алкашу - всего лишь попытка "отступного" за свою слабость. Я слишком непрост, чтоб не осознавать, что будет дальше и как это коснется меня самого...

Значит, будет пьянка.

Тепло , светло, книга интересная, Что мне еще надо?. Но когда Санек позвал " Мы ждем тебя. Пойдем "- тут не откажешься. Интуитивно он понимал, что скрываю за маской примитива. Честь и хвала тебе, друг. Мы хорошо осознаем, что друг без друга мы слабы. Я - твоя мудрая тень, ты- мое энергичное и обаятельное лицо. Ты не кукла, как Кузька или Дрокин. Тем более- не гиря, как Чудайкин. Длиннее, чем у нас руки только у Хазана, На то он и еврей. Люблю Вас " "манов" и "цких- ских"! Вы быстро улавливаете, что я хочу, делаете то, что иногда я не успеваю вам высказать. И это окрыляет...

Все иные мои желания растаяли, когда попросил Санек.

Резиденция нашей "орги" - старый сараи ремонтной мастерской. Одеты мы как можно теплее- холод. И у каждого под покровом бутылка "сухача". Он бесценен, потому что добывался поистине тяжелыми усилиями Саши. Нужно уйти с вечера в глубокую грязь-снизу и холодный дождь- сверху. Дойти до станицы.

Втереться в доверие к замызганной бабусе на одной из окраиных улочек. Бывает, что "визит" проходит зря. Потому я поставил себя так, что не хожу за пузырями, Не трудно, но- вернуться с пустыми руками, показать свою несостоятельность ? Взломаю на фиг ларек, грохну строптивую бабку- ростовщицу винного пойла, вскрою винзаводский склад. Но- с пустыми руками- ни в жисть, Потому мне опасно- запросто грохну за ненужный лично мне пузырь. Во имя чего, спрашивается. Лучше привычно сыграть под дурачка, а энергичные маньяки пусть прут.

Может, Саша тож- ларек поднял ?.

Над сараем омут неба. Морозец, скоро октябрь. Внутри ж сарая относительно тепло- затишек. Расположились кто-где. Мой бушлат, что я "изъял" у какого-то хлюпика "на прокат" - лучший защитник от холода. Но после нескольких глотков живительной влаги его услуги несколько поблекли. Хотя сухач и холодит, но просто мы аклиматизировались что-ли.

Но как священен он, этот првый глоток влаги ! А перед ним тост, как молитва. Пара, другая, слов напутствий, общий вздох пред застольной мудростью- и трепещущее движение: опроки-дывание первой посудинки в бездну твоего естества. И невольно рука тянется к хлебу, понюхав его, наполняешься ароматом дома. А дома ты в безопасности,

Первый глоток растворяет последнюю скованность. и разжигает братское единство пьющих. Мие нельзя выпивать. Мое внимание к окружающим обостряется, я жадно срисовываю в память и великое и постыдное в движениях и словах моих братьев. Пружинка инстинкта не дает мне пьянеть внутри, а глаза и язык, наоборот- намного раньше, чем у окружающих, являют сиянье питейного дебилизма. Не пейте со мной, ребята. Моя обманчивая внешность вмиг окосевшего слабака дает Вам повод мне рассказывать и доверять то, в чем натрезвую самому себе ни-ни ! Не надо, пожалейте меня. Ибо память, моя истязательница, как бы ни перепил, поднимает в заполночь и я воочию переживаю вас каждого. И это кино кошмарнее, порой, Хичкока.

Вот и теперь, я сижу в заполночь, в столовой студлагеря и пишу записку о сладко заснувших уже собутыльниках. Неведомым образом вывалившаяся из дождя однокурсница спит рядом, прикорнув на бушлате и укрытая одеялом, чудом найденным за сундуком на кухне. Она тоже крепко выпила, долго блуждала по грязи, пока я ее не подобрал. Еле отмыл от грязи остатками воды в душевой. Дрожа, матерясь, она долго напяливала обратно свои трусики-мусики с подобием платья. Потом лезла целоваться. Твою дивизию, не будь она горянкой - ж. б набил. А то еще прирежут родичи за свою "девственицу", И дрожи над ней, чтоб какой-нибудь Кузьменко не поимел ее спящую. Вечно везет мне на дерьмо..

Но песни в сарае мы пели с мужиками хорошие ! Гимн не гимн. В подлиннике, может, и вякали невразумительное, но по сути это были хоралы, исторгаемые из глубины души !

Я лежал, потом, в сарае на какой-то железяке и глазел сквозь приоткрытцю дверь на треугольник серо- синего небы в блесках дождя. Что-то там бренчалось гитарой. Что-то там мурлыкалось, потом, каждым врозь. Философия питья в единодушии одиночества каждого. Фиг его зает, на трезвую такое б не ляпнул.

Потом толпу потянуло на откровения. Моя садистская память, почему ты все хранишь в подробностях. ? Теперь болит душа и ноет, как ударенный молотком ноготь.

Конечно, в апогее пьянки - подрались. Апофеоз дебильной моей Родины, Напиться, чтоб убиться.

Вот, только, что с этой горянкой глупой делать?. Чертовски красива девчонка. Особенно грудь - даже не колыхнулась, когда раздевал в душе. Раздел и обалдел. Красива! Щас бы потушить свет, да, ради интереса, полапать, что за фрукт с гор. Но, украдкой, как вор ? Пущай живет .

Я что-то спать уже хочу. Надо вайнашек разбудить, пускай свою непутевую матусю волокут. До утра дуба даст одна. Да и бушлат жалко.

Возвращение в цивилизацию.

Домой нас привезли числа десятого октября. Если не позже.

Больше месяцы назад мы покидали солнечный, пронизанный теплом и суетой , прекрасный город. Вернулись в слякоть, в предзимнюю полуобморочность умерших до весны деревьев. Вымершим был и мой родной дом на Киевской. За месяц, что меня не было, тетушка настолько замордовала психику моей бабули, что та слегла и готова была реально помереть. С моим появлением дом ожил, у бабульки появился яркий стимул для активного бытья.

Первый семестр

Потом была серятина семестра со всякой всячиной заковырис-тых, порой далеких от реальности предметов. Так нам казалось, пока мы по уши не погрузились в пучину филологии. И осознали реальность и необычайную интересность поглощаемых знаний. Ощутили, что мы не захлебнулись в их массе, а дышим и жадно вдыхаем, как дышит жабрами рыба. Всеми фибрами души начали наслаждаться сложностями новой для нас области науки о литературе и языке. Вскоре уже безбоязно погружались в ее глубину, казавшуюся ранее пучиной и адской бездной. Так малек, вырастая в красавицу - дельфина, все чаще и чаще радостно уходит на глубину или несется сквозь искрящиеся толщи моря быстрее штормовых волн наверху.

Началось и иное. Были тупые пьянки в чьих- то холостяцких квартирах. Многие среди нас были приезжими, потому квартир

- навалом и на выбор. Пили с горла и из граненых. Тогда я впервые в жизни напился до чертиков. Бутыль откровенного

пойла- "чернил" из серии алжирских крепленных вин, была выпита по- гусарски, единым махом до дна, едва ли не в какой-то сырой подворотне. Результат ошеломил. Сквозь осеннюю слякоть я буквально пролетел в каком- то экстазе фантастической окрыленности. Ощущение полета и озаренности вселенской блаженностью бытья было реальным. Но сколь отвратительным было последующее отравление всего и вся во мне в

последующие сутки !. Не тогда ли была мною осознана инстинктивная аллергия ко всему спиртному ? .

" Любовно - маетная карусель"

На редкость глупым было увлечься Светой Ку-ой.

Вскоре выяснилось, что она порядком ограниченна. Да и я рядом с ней явно не блистал интеллектом. Хотя, увлечения противопо-ложным полом сродни гриппу: не закален, слаб - получай полную пригоршню вонючих соплей и изматывающую головную боль. Вскоре, правда, в Светлане обнаружился неординарный поэтический дар. Проявился он в гениально емком и по - своему мудром стихотворении "А любовь, это что такое ?". Но на том , формально, фонтан ее таланта иссяк. Может, что - то было в ней потом....

( Приписываю через двадцать лет

Светлана по любви вышла замуж. Пару раз я ее случайно встречал в поезде из Гудермеса в Краснодарский край с удивительно похожей на нее, тогда ангелоподобной, дочерью.. Вскоре, как я понял, она разошлась с крепко пившим мужем. Переехала в глухую станицу Черноериковскую на Кубани. Учительствовала. А потом, в разгар перестройки, лучше бы я ее ни разу не видел. Она приезжала в Новороссийск торговать на рынке, видимо от колхоза. Пару раз мы с ней разговаривали. В ее манерах и обмолвках с каждым разом все больше сквозила нищета, тяжелая усталость и потеря интереса к жизни. В последний раз я увидел ее в троллейбусе совсем опустившуюся. Она ехала напару с каким- то замызганным, явно моложе ее, мужичком. Крепко подвыпившая, нескрываемо готовая за ночлег трахаться с этим алкашом. Она сделала вид, что мы не знакомы. О какой былой поэтической искорке можно было вспомнить при виде этой оплывшей бабищи с поблекшими неопределенного цвета глазами?)

Маетная, бессмысленная карусель моих увлечений- влюблен-ностей не давала опомниться. Лишь развязавшись с Светланой

( не без ее помощи, к обоюдому облегчению, в итоге ), странным образом, совершенно случайно, вскоре, столкнулся с В. Г-ч, моей будущей, на многие годы, слабостью...

Январь. Солнечное утро. Промерзший сумеречный вагон старого трамвая. Окна в алмазных густых узорах - оттого и сумрачно Сквозь растопленную в узорах проталинку сквозит фейерверк отблесков от сверкающего на солнце снега.. Серые глаза Веры враз очаровывают меня дивной искринкой. Рядом с ней как-то легко. Чисто механически, по- джентлеменски, прово-дил ее до порога центрального молочного магазина на парадной улице ( кажется, проспект Победы, или ему параллельная - короче, где театр им. Ханпаши Нурадилова). Конечно, я был слеп, и не разглядел в ней будущую свою богиню. Так, что - то симпатичное, миниатюрное с сияющим серыми очами, милым лицом, в обрамлении пушистой белой шапочки. Вновь наши с Верой пути пересеклись лишь в апреле.

Да святится имя...

Затеяли на нашем филфаке какую- то дикую пантомиму- буффонаду. Двигатель этого сумасбродства- неутомимый В.Хазан, мнивший себя режиссером. Тот самый, оравший на сельхозработах по вечерам строки всех подряд горланов- главарей за последние полвека истории советской литературы. Ему удалось сколотить толпу "чокнутых!" статистов его затеи. Постановка по письму в тридцатый век Евтушенки. Кошмарным и позорным кривлянием вспоминается та ахернея и поныне. Не видеть себя со стороны, оторваться от реальности напрочь, могли лишь глупые юнцы, каковыми мы и были...

Удобное амплуа своеобразного консультанта при хазанов-ском балагане избрала себе Вера Г-ч. Два .... - Хазан и Вера, быстро нашли общий язык. Она им ловко рулила и от этого концерта в четыре руки, вернее в два языка, постановка зазвучала

Концерт был создан на прахе наших нервов и амбиций.

. Как- то само- собой сложилось, что я втюрился в Веру, глупо и беззаботно. Иначе, видимо, и не могло быть. Она, как блесна для не видевшего божьего света омутного карася, то бишь меня. Звонкая- задорным смехом, яркая искренней жизнерадост-ностью, улыбчивая.

Безобидные хилянья напару в залитый солнцем, оттаявший, успевший вмиг запылиться, весенний парк. Пробежка вечером, держась за руки, вслед убегающей ее "пятерке", обязанной отвезти Веру на ул. Фасадную 7 "....", кв. .... ( литер дома мог забыть-ся с годами). Бежали мы за автобусом 17 апреля, накануне Пасхи. Этот день как бы первая строка длинной и непонятной повести, каждая страница которой начинается с имени Вера Г-ч. В том апреле было несколько культпоходов, то на концерт заезжего эстрадного дива, то на модный фильм- однодневку, то еще на чью-то халтурную продукцию. За две недели более ли менее активного общения с Верой я ей, явно, надоел как горькая редька. Абстрактные анекдоты воспринимал кисло. Отстаивал право смотреть пустые фильмы. Часто по пацанячьи "заливал" несусветные фантазии. Романс о сиреневом счастье в весеннем саду не подхватил. О Платонове не слышал. А, главное, по- щенячьи бездумно влюбился, не давая ни себе ни предмету обожания опомниться.

Финал был предельно очевиден и неизбежен. Ну, и конечно- болезненен. Но то была так мне необходимая болезнь взросления. Я вынужден был обостренно внимательно взгля-нуть внутрь себя и ужаснуться увиденному.

Да, Вера стала невольным громоотводом моей шизоидной одинокости и неприкаянности. Как оказалось, мир огромен и беспросветно сложен, а я не готов идти во взрослость. Не на что было опереться в моем инстинктивном стремлении выкарабкаться на твердую почву под ногами. А тут подвернулась светлая душой девочка... Конечно, я любил слепо. За то, что она, увидев мою несостоятельность, и угадав неприкаянность, не шуганула меня одним махом на все четыре стороны, а нашла в себе материнскую мудрость и силы возиться....За это многие грехи прощаются даже таким как онна праведникам. Девочка, дай Господь тебе в жизни Всего!

Как теперь понимаю, в Вере, тогда восемнадцатилетней девчонке хватило, не столко ума, сколько сердца, удержать на плаву, над омутом небытья мою к тому времени вконец обессилевшую и опустошенную душу. Не раз ей пришлось терпеливо выслушать мои бредни, но все же дождаться, когда я , наконец, поверил в жизнь.

Вновь филармония

В перерыве между обычными вечерними "занятиями": подготовкой к экзаменам, любовными увлечениями, чтением книг и графоманством, удавалось вырваться в филармонию. Не буду вновь о музыке серъезной. Мое восприятие Музыки, пожалуй, слишком сокровенное ощущение, глубоко личное, потому- без подробностей....Но! Услугами филармони-ческого зала пользовались и шарлатаны, которым требовался небольшой, камерного объема, зал. С ощущениеми, что идем на халтуру, мы- студентики, пошли в филармонию на выступление некоего Бендиктиса. Доныне не знаю откуда и куда следовало по советсткой действительности тех лет это явление. Так называемые психологические этюды. Арифметические действия второго поряд-ка, ряд алгебраических операций с числами по 15-20 знаков произ-водились, казалось, запросто. И, конечно, казались проявлением запредельных способностей. Тут только разинуть рот. Но, когда начались собственно психологические этюды, тут вспыхнул азарт соперничества и желания уличить "жулика". В отсутствие гастро-лера, кто-либо из зрителей прятал у себя в одежде иголку. Раз за разом она находилась. Я вычислил "принцип" отгадки. Лицо чело-века, спрятавшего иголку, отлично от массы других, видимо озарено ожиданием. Иголку спрятал я и крикнул публике, чтоб не смотрели на меня. Гастролер прошел по залу раз- другой, заинтри-гованно- в третий. Хотя, до этого, достаточно было пройти раз. Но в конце третьего прохода по залу он резко обернулся к залу и уже секунд через двадцать озаренно уткнулся взглядом в меня. Вопреки всему, он тут же вывел меня на сцену, почему-то приобнял и громко объявил: "С этим юношей я рад был бы поработать !!". В ответ раздался шквал аплодисментов. Позже мне регулярно посвящались аплодисменты многих собраний и коллегий. Но -первые и столь бурные!

В том случае что-то есть. Лето -78. Так называемые "комсомольские поляны" в горах. Увидел, как врач- психиатр, наш сотрудник, погрузил девушку в гипноз а через пять минут вывел из него. Из любопытства взялся повторить. Выбрал из толпы самую худенькую. Хладнокровно усыпил ее, заставил нюхать вместо гроздьев сирени лопух. Но усыпил, видимо, слишком глубоко. Едва пробудил. Стало страшно ...

Шаг в Никуда.

Где-то на втором курсе угнетенность от постоянных скандалов с теткой привели меня в тупик.Уже не помогала учеба в "вечерней школе", о которой постараюсь рассказать позже. Дело дошло до малодушной попытки самоотравления.

Как же мне досталось от бабушки Моти !!

И, когда меня, сволочь такую, инстинктивно понесло к Вере, из-за меня плакала она.

Все это, конечно, не прошло безнаказанно. Совесть время от времени за все постыдное, совершенное в те годы, острой болью, жгучим стыдом хлещет по моему самосознанию.

Далее, по "галерее"

Если продолжить. цепь моих дурацких влюбленностей, то, пожалуй, второй курс был без особых потрясений, Лишь нудно тянулось заочное обожание В.Г., переросшее со временем в прочную, пожалуй не юношескую, привязанность к недостижимому "идеалу".

В начале третьего курса была ненормальная дружба с Ритой З-ой. Она была старше меня на пять лет. Неплохо образованная, художница и танцовщица, эта, по- моему медичка, зачем-то поступила на биофак. Где- то на очередных сельхозработах я "клюнул" на ее болезненно широкие голубые глазищи. За несколько месяцев моих откровенных глупостей и ее лукавых притворств, свойственных предбрачному часу ее возраста, мы друг- другу изрядно надоели. И, по- моему, равнозначно вздохнули с облегчением, расставаясь. Единственная польза от той дружбы: научился ненасытно целоваться, выбирать в подарок лучшее женское белье, да немножко разбираться в балете...

Ночные почтари

Практически, все началось еще на первом курсе. Хотя, как теперь моделирую, еще на вступительных экзаменах. Я вырос в среде не бытового, но периодического своеобразного двуязычия Мы, пацанва, на нашей окраинной Киевской свободно переходили с русского на язык большинства слободки- армянский. Далее - вперемежку татский( язык горных евреев), конечно- чеченский,

отчасти кумыкский. Кавказ- никуда не денешься. Так что языковой барьер мною преодолевается практически незримо и без усилий. Природа одарила слухом, способным чутко воспринять иностранный язык. И речевой аппарат оказался достаточно гибким для чистого озвучания услышанного. Школа дала словарный запас для нормального устного общения на английском. Недаром нас учили языку со второго класса - требования к способности общаться были высоки. Потому моя тройка, заработанная самостоятельно, без репетиторства, в школе, высоко котировалась в университете.

Но на этом я "попался".

Пришел новый преподаватель английского, зав. кафедрой иностранных языков Чапанов. Не помню его подлинных имени-отчества. Для нашего круга он был Иса, при посторонних Иса Минкаилович. Аристократично утонченная внешность потомка знатного рода. Но именно в интеллигентном породистом варианте: стройность- прямая линия позвоночника, правильные черты лица, здоровый цвет кожи, благородная седина. Мягкая полуулыбка, замешанная на смущении и одновременно снисходительной иронии. Утонченность черт лица говорили о явной полукровности. И действительно . Среди однокурсников была его прямая родственница, чуть ли не сестра, с явными азиатскими чертами киргизской или туркменской примеси. Высланные в Казахстан чеченцы, активно осеменяли таких же туземцев.

С первых же фраз, услышанных от меня, Иса преобразился. Раз-другой, третий я удостоился его одобрительной улыбки. А я, как та кокетка, видящая к себе интерес, изощрялся в позах. Не сразу Иса уловил, что я попросту воспроизвожу его же, подлинно оксфордское, произношение. Кому знакомо отличие московского {млако}, вологодского " {молоко} и рязанского { малако}, поймет в чем секс. И Чапанов обалдел от догадки. Но еще больше зауважал меня. На очередном занятии он изменил произношение на йоркширское - я воспроизвел. Тогда Чапанов перешел на американский грубо укороченный как выхлоп звук. Воспроизвел. Причем, вся эта игра шла в ходе обычного занятия при всей аудитороии. Из всей толпы, как я ощутил, только Высоцкий уловил, какой "пин-понг" затеялся. Предпоследним был уже

акцент "латинос"- я взял эту ноту. Потом французский - взял. Но, когда Чапанов выдал германский акцент, я спасовал. А секрет был прост. У каждого свои вывихи. Мало кто знал, что еще летом между девятым и десятым, я увлекся "раскапыванием" языков. Первым был учебник болгарского. Легонькое пособие, не требовавшее звукового приложения. На чем я "обломился" позже , не уловив вовремя примесь турецкого звучания в речи болгар. Потом-самоучитель польского. Толковый учебник с комплектом пластинок. К встрече с Чапановым .я "болел" азами французского по глупому учебнику для каких-то курсов, а от Козловских нахватался мелодики испанского. Так что поймать меня на незнании звуковой структуры этих языков в английском уже нельзя было. А Чапанову, видимо, показалось, что у меня природный талант.

А что касается немецкого, то мне он доныне чужд, У каждого свои странности, Чураюсь языка гитлеровцев, хотя знаю и положительные идеи фашизма. Глупо, конечно. Французский, кстати, я тож-не знаю. Испанский был второй моей специализацией. Сохранились приобретенные в Армии навыки в основах китайского, уверенное восприятие японских видов иероглифики- катаканы и хираганы. С радостью поныне воспри-нимаю знакомую символику удивительной нации. С иероглифа иерино-о-номи начался "мой" Басе. Это старояпонское: песчинка в пене (прибоя). Позже настал Акутагава Рюноске. Но это уже иная тема.

Оставив меня после занятий, Чапанов опрометчиво предложил мне заниматься у него дополнительно. Через пару месяцев, когда я кукарекал на нормальном уровне, он "передал" меня коллеге ...> 84

......( ВЫЧЕРКИВАЮ, май 2009 года) были извращенными. НО - в нашем ковчеге всякой твари по паре.

Это был тот период, когда неразлучные ....н- ... объя-вили, что по ночам подрабатывают на привокзальном почтамте. Действительно всем "курсом" мы месяц работали там, и только по ночам. "Ночные почтари", так негласно мы звались у конкурирующей второй группы курсов. Мы действительно одну ночку провели там бурно- тем и "прославились". Видимо, нашим гусарам "Др.- Выс" запомнилось и понравилось на почтамте

Сегодня, в сентябре 84-го я задумываюсь " А что это было ?" Для чего - знаю. Но что это было -наши "языковые" курсы ? Клуб, пансион, семья .. Все, видимо, вместе Мне не дано знать судьбу выпускников. В. ушел, Р.Л., видимо, на Востоке. Д. ? Тут целая легенда. Знаю его поползновения на ниве языкознания. Что-то начиркал, псевдонаучное. Что он там может изобрести в лженауке лжеученый с гнусным мировоззрением? Да- фиг с ним. Но вот- мистика. Берлин недавнего времени. Аэропорт Шенефельд, отставить- Карлсруэ, потому что Берлин Западный. Подкатывает BMW, Выходит Иса Чапанов. Совсем седой, высох-ший. Мне бы к нему, обнять. Он меня вряд ли узнал. Перед командировкой я месяц был на сборах- рулил батальоном партизан. Приобрел устойчивую обветренность и вовсе не похож на блеклого пацана, каким он меня знал. Конечно, я бы улучшил момент, все равно, где-нибудь в здании перехватил Учителя. Хоть бы руку пожать, лучше - фразу вполголоса по- чечннски, обгоняя его. Но меня отвлекло иное. Машинально я увидел водителя его машины. Ни фига себе- С. Д.! Хоть стекла затенены, но бакенбар-ды, усы, блудливая улыбка, глаза-гвозди. Он- мерзавец !! Пока разглядел, осознав-ошибаюсь, упустил Чапанова.

Учитель, еще занимаясь со мной, готовился к командировке в Алжир. С отъездом я его потерял. Теперь, конечно, насовсем. Видимо, он теперь на Западе. А Д. мне до лампочки. Водила - извозчик с бакенбардами, мерзавец с дипломом ученого. Правда, там не написано, что ученый - обучен он только в одном - в

мерзостях. И не кандидат он, а если б присваивалось - быть в звании профессора омерзительных мировоззрений

Кстати, исчезновение знаменитого "досье" филфака. .... с Саньком Высоцким два года собирали о каждом из сокурсников

все, что можно, чуть ли не подтирки с образцами г-на. Прятали пухлый фолиант так, что сами не сразу находили. Потом он, почему-то, исчез.

Изучая его, я был поражен тем, что их интересовали прежде всего те, кто действительно мог стать нужным в дальнейшей с ними работе. Не глупы, пацаны, но переиграли в сыщикоа. .

Бунт

( Главка написана 17-19.09.72 г. Нашшел ее в ллит.дневниках тех лет. Вклиниваю ее сегодня в 2001 г. )

Линейка

Третий курс. Виноградники. Я воспользовался протекцией "наставников" и по блату работаю грузчиком. Потому не лечу утром на линейку, за опоздание на которое ругают.

"Утро туманное, утро седое..." Осеннего дня начало. Убаю-канные ночным дождем да усталостью предыдущего дня, мы блаженствовали в снах праведников (Хотя- праведники совестли-вы, потому - какая покойность сна, скорее, ь бессоница ). Никто нас сегодня не не будил.

Ночь, правда, была холодной и я спал одетым. Потому, чтоб выйти на линейку, достаточно было пары минут. Уже в строю я вспомнил о немытости своей небритой рожи. Стыдливо поднял заспанные глаза, но увидел, что в это утро многие также заспанны

Линейка проходила как обычно: килограммы - ведра, передови-ки - вчерашняя пьянка грузчика с трактористом напару Это в мой огород. Врет, мужик. Это не меня, а я привез на капоте подпоен-ного тракториста. Сам научил водить Т-40. Лишь передав его в лагере сельским, я позволил себе вырубиться. Ага, вот- поправился настиавничек- сказал, кто-кого перепил и привез А то я уж собрался отбрехиваться...

Кстати, о передовиках. Наш шеф Вагапов высказался: "Будто я не знаю, что вы делаете с передовиками ?". Интересно, как можно "перевести" его выпад : едим их гнилые останки, передовиков, что-ли, после линча ?! Потому на нашем, третьем курсе, их нет.

Ничего доброго от Вагапова. "Вам надо мозги "прочистить"! - заявил этот официоз. Что- дымоход или канализация чистятся при этом, али начнет с унитаза- рукой - в эту, самую, полезет уважаемый ?

Конечно, врядли кто из нас всеръез внимал дяде, а тем более- вникал в его протокольщину. Да и сам он, явно, все понимал, потому сегодня почти не упивался своей "верховностью". Толпа втихомолку сопела, догрезивая предутренними видениями из сна.

И- вдруг ! Нестандартная тема. Народ очнувшись, встрепенулся.

Третьекурсники вчера пьянствовали скопом. Так, что-то новое - заговорили о нас всех. Пришлось вникать. Оказывается, был день рождения у Леночки Лацинниковой. И с этим шеф связывает неизвестно чью блевотину у барака. Но мерзость в том, что именно вчерашнюю именинницу Вагапов заставляет убрать "историческую метку".

Ну, это уж слишком !!

Да, вчера девчонки ушли из лагеря, чтоб не попадаться на глаза начальству, и устроили аманины где-то на лужайке. Но лишь потому надо изгадить им настроение ? Нет уж !!

Оказалось, что происшедшее публичное оскорбление- лишь начало вагаповских речей.

Далее мы оказались поголовно "неискоренимыми выпивоха-ми", обжирающими других студентов, мычащими как коровы на любое замечание руководства... И так далее.

Первой осмелилась одернуть хама, конечно, Вера Галинич. Они чем -то неуловимо, даже внешне, похожи с Леной. Подруги с примесью родства по духу, а чем кто не шутит, может и корнями. Только Лена на порядок сдержаннее, суще, породисто хдаднокровнее что-ли... И - началось !

Шефу некуда отступать, но и обороняться нечем.

Веру поддержал Витя, тайно и смертельно влюбленный в Лену, как всегда третьим - я, все еще в душе не остывший к Вере. После третьего голоса, как обычно, загорается и остальной хворост-

остальная толпа.

В ответ шеф решил попугать. "Деликатным" образом предло-жил всем, не признающим начальство, собирать вещи . Предварительно спросил у Веры ее фамилию.

К бочке с порохом поднесли горящий факел, фитиль вспыхнул!

Завтрак.

За столом несколько парней. Девчонок наших -однокурсниц, нет. И, даже, кофе не лезет в горло. Где девчонки ? Что у них в комнате происходит ?

Горел фитиль...

Выход в поле.

В поле наши девчонки опоздали. Гала Саркисянц сразу ж кинулась ко мне: "Ты - завтракал ?".

- "Ну, да, конечно"

-"У-у, штрейкбрехер !"
У меня встала поперек горла сладкая слюна от воспоминания о кофе. Его-то я не пил.

Позже я узнал. Огонь по фитилю подобрался к пороху вплотную. Девоньки объявили голодовку. Не до обеда. До часа, когда Вагапов извинится за оскорбления. Перед строем - в его исполнении. А по пути в поле- от жополизов, хихикавших в спину: "Ну, что, девки, из горла водку, али - самогон ?".

Порох затлел.

Обед. "Похороны".

Приближался обед. В предвкушении его Санек Высоцкий блажен-ствовал в гуще виноградной куста. При его горизонтальной позе головаа в обрамлении резных листьев лозы напомиинала окаймляло венком маску. Не понял, чьей находкой была эта ассци-ация. Обычно я подбрасываю изподтишка какую-нибудь лажу Хазану, Кузьменке, тому же Высоцкому- горластым, ярким, заводным. А они уже озвучивают, нередко, как свою. А я тешусь созер-

цанием дурящей с моей подачи толпы. Но тут я что-то упустил. Видимо, находка осенила самого Саньку...

Балаган вспыхнул всей шутовской мишурой !

Вокруг, заглушая вынужденное безделье, запели чушь заупокой-ного характера. А потом, по естсественно логичному порыву, подняли Саню на плечи И "покойничек" на плечах трех дебелых мужичков, с виноградарской кепкой и двумя кистями винограда на сложенных к пузу руках "Труженика", поплыл между рядов. Стихийно построившаяся группа "провожающих" во главе с плакальщицами, предстала всеръез оформив-шейся процессией. Мы вышли на пыльную дорогу меж виноградников.

( Пометка 2001 г. Господи, милостливый ! Провожая Сашу реально в последний путь, я невольно вспомнил его проводы в виноградной республике и улыбнулся. И как-то легче мне стало под гнетом знания, как и почему он ушел. Прости нас, брат! Что-то есть мистическое в том, что из "пятерки" ушел первым именно ты ).

"Замучен тяжелой неволей ...", "Умер наш Сашка", " НА кого ты покинул ..."- пели наши девочки. Самопальные "Псалмы" подобного содержания рождались в глубине оскорбленных душ. Инстинктивное ли оплакивание нашей, в генах перенасыщенной унижением, нации был тот плач?. Потому и религия наша заживо погребающая, потому мы обращены в прошлое, в отличие от иных европейских наций...

Из пересохших глоток изголодавших мужиков рождалось что-то вполне потрясающее до мороза по коже.

Погребение обрастало ритуальным таинством.

Отец святой Махмуд Магомадов сотворял " Ныне отпущающе раба твоего, по глаголу твоему, с миром....". И мало кому было дела до того, что батюшка- не православный. Процессия мерно будоражила пятисантиметровый слой пыли . В мертвой тишине полуденного марева слышались всхлипывания . Дыхание изголодавшихся "мучеников" выплескивало вверх все новые

только что озарившее воображение "псалмы".

Ноги Саньки лежали на моих плечах. Время от времени я их перекидывал на другое плечо, мерно впечатывая шаг в пыль, пудрой клубившуюся едва ли не до пояса. Думалос, не дай Бог споткнуться.

Впереди я увидел двух преподавателей и заместителя начальника лагеря.

Мы знали, что их появление - "резонанс" нашего "завтрака".

Порох раскалился.

Голодовка

Похоронная процессия все также мерно вытаптывала пыльную тропу. Шли едва ли не величаво навстречу начальству . Пройдя мимо них, как мимо пустого места, пошли далее. Что творилось у каждого в душе, кроме господа Бога, неведомо было, видимо, и нам самим. Единой была решимость не останавливаться на полпути, заглушавшая трепет перед "что будет ?."

Привезли обед. Демонстративно, не замечая машины с бачками еды, мы шли ей навстречу. Нас объехали. И тут нас обогнали преподаватели.

"Идите кушать!",

"Мы идем гулять..."

"Идите кушать"

"Ровно в три мы будем в рядках!"

"Слушайте, хватит Вам...Ведь это политическое- голодовка !"

"Мы гуляем"

"Уже директор совхоза знает о вас, пойдет дале. И Вашего куратора группы снимут"

Диалог мог длиться долго. Ибо мы почувствовали главное- наше дело получило огласку. Лишь упоминание о репрессиях ни в чем не повинному куратору несколько поколебало нашу решимость. Сразу же как-то откололась "именинница"- Лена Лацинникова. Перемучилась тревогой, что она, вроде, источник "заварухи".

Бедная девочка. Потому мы и "гнилая интеллигенция", что знаем слишком много "нельзя", вместо "хочу" и решительного "могу и возьму".

Почувствовав некоторое смятение "рядов", начальники пошли в наступление. Правда, ненадолго.

Дипломатично откланявшись, мы ушли подальше ог соблазня-ющих запахов горячего борща. Лишь Шерш, поначалу, попытался нас сопровождать. Но вскоре отстал.

Мы одни. Засели в чаще дальних рядков.

И вдруг из-за кустов - первое явление. Кухонный "амбал". Собрав нас, мужичков, коротко пообещал перевоспитать щенков, подвластных юбке. Потом пристыдил. Его увещевания остались без отклика.

И опять одни.

Но голодовка оказалось лозунговой. Девчонки, хитрюги, припас-ли полбуханки хлеба, обрезок колбасного кольца. Двадцать три взрослых человека по-братски разделили участь друг-друга Двадцать три кусочка хлеба, двадцать три крохи колбаски, столько же ложек варенья.

"Причащается раба божья " - и далее по тексту до "Аминь!" в двадцать два голоса. И "причащенная" вступала в ряды "протестантов". Священность обряда связала нас узами братства. А единое- непобедимо !

Появился Шерш. Единство протестующих, разделеное ранее двумнением - попадет ли куратору, вновь восстановилось. Мы искренне извинились перед Иваном Алексеевичем за голодовку. Он усмехнулся и предложил не голодать далее, а изложить свой вызов письменно. Правда, прибавил, что из того мало что путного выйдет.

Сколь я еще глуп, но скользкая лукавость куратора мне блеснула ярче "зайчика" в колодце. Ссышь, дядя! Хотя, наверное б и я заменжевался, когда пацанва из детской справедливости дон- кихотски шла лбом прошибать стену из дерьма. А брызги- мои.!

С тем Шерш ушел. Мудрый ты мужик, но и нам пора из пеленок

вылезть. Предложил на ухо Дрокину, чтоб сагитировал братву письмо с жалобой на Вагапова заказным письмом в райком партии пульнуть. Петушок пококетничал, но прокукарекать духу не хватило. Искать другую куклу - Кузю я не стал. Тот, как всегда при опасности растворился. Дурак- дураком, а как жареным пахнет- толстяк бздит паровозно. .

Кризис.

Ровно в 15.00. мы были в рядках и "врубились" в виноградник. Надо было оправдать то, что не зря нас "кормят", но опровергнуть "обжорство" по- вагаповски.

Только мы разогнались, над полем клич: "Вагапов !" Его ждали, конечно. Но не в поле, и не так быстро.

Что он скажет ?

Но позвольте описание самой "встречи" на высшем уровне договаривающихся сторон пропустить. Главное, не она сама. В этих перговорах не сладко было, конечно, оказаться на месте Вагапова. Петушился он немало. А своего гавняный горец не добился. Волей-неволей он заставил себя вынужденно явиться повинной, а не наоборот. Стоя под шпагами двадцати трех пар глаз.

Порох нашего духа продолбил брешь в самодурстве. Наврядли горбоносый гавнюк посмеет теперь перед линейкой незаслуженно кого-либо оскорбить. Пороховой огонь нашей решимости выжег тупость.

Конечно, не только я, но и многие из нас прекрасно понимали, что победа наша мнимая. Вонючий абрек поимеет теперь каждого из своих кровников поодиночке. Главное теперь, чтоб пути наши не пересекались. А еще надежнее- подставить подонку ножку руками его группы, чтоб шея его непросто нагнулась, как ныне, а обломилась.

Ну это-дело техники. Держись, мерзавец. Не учуешь, с какой стороны кирпич на голову брякнется. Игра на смерть, иначе с тобой нельзя. А то так ты и верх в моей России обретешь...

Ужин.

Лагерь был на взводе. Оваций не было. Не было триумфальных шествий . Был ужин. На котором даже застревающая, обычно, в горле перловая каша была вкуснее пиршеской роскоши деликатесов. Был вечер Победы.

Грустное.

Время за ужином летит быстро, легко и незаметно. Но сегодня не у всех весело на душе.

Ахмед Хусиханов сидит рядом с М-ой. По его лицу видно, что лучшее меж ними позади, и лучше б не было этого ужина. Этим чувством, кажется, заражены и все мы - невольные свидетели их вчерашней такой красивой дружбы.

Годы летят как месяцы. Дни как часы, Если любишь, конечно. Но вечна история : кто-то кого-то любил, а тот ушел к другому.

Нелегко и Ма-е. Встретила, кажется, настоящую, просто- иную любовь, А по старой, уже никчемной, неудобной, вроде душа болит. Замужество горянок- мутный вопрос. Не разберешь, что естественно, что по закону стариков. Неужели "вина" перед Ахмедом гложет ее ? Наверное, просто неловко. И в глаза ему не глядит.

Вид у обоих - будто ничего не происходит. А происходит грустное. Как и всегда Ма-а уговаривает о чем-то понуро сидящего над чашкой Ахмеда. Внешне она весела. Вероятно же, что зреет в ней ребенок, и она на Ахмеде инстинктивно проверяет свою женскую суть. Ма-а- мама !( Счастья тебе, милая !

За темными очками Ахмеда не видно выражения глаз. Но слишком хорошо я его знаю, чтоб понять- ему не просто грустно, тоскливо. Он машинально говорит, что прошли те времена, когда женщины могли владеть его нстроением. Но это, конечно, бравада, а в итоге- мальчишество. Он еще в прошлом и не готов быть мужем, за кем женщина может оградиться в материнстве.

Грустно не им одним. Ибо вечна история, что кто-то еще

долго будет любить кого-то, но тот ушел к другому.

Грустно.

Я сидел тоже в столовой, как всегда из угла наблюдая происходящее. Откуда же во мне сегодняшнем, девятнадцатилетнем, снисходительная созерцательность, схожая с иронией, по поводу безисходной тоски Ахмеда?. Не оттого ли, что сам я два года назад прошел через потерю любимой еще острее - на грани меж сумасшествием и самоубийством. Но не зациклился ж на том ! Спасибо моей нынешней "вечерней школе". То, через что я прошел за полтора последних года, иному не прожить за двадцать.

Выйдя из столовой, боясь горькой иронией опошлить прощание двух кисок- М-ны и Ахмеда, я пошел к бараку. Обогнала меня Вера с кем-то из девочек, в темноте не увиденной. Во мне вспыхнула ярость. Вот сейчас, взбеситься, украсть Веру и все ей выложить.... ВЫЧЕРКНУЛ 2009 год ...

Вспыхнул и тут же "выпорол" себя. Заставил, как учат в "вечерней школе", задаться вопросом "А дальше ?!". Живо представил реакцию Веры. Прищур серых очей премудрой змеи. Тревожно, привстав на цыпочки, приложит ладошку к моему лбу и с ехидными словцами: "Окстись, мальчик, на горшочек - и в постельку !" пошлет, качая головой "Вконец свихнулся паря...". Не скажу же ей, что- только с тобой, дорогая, в постельку. Перепугается, девочка. А мне так не хочется терять ее из числа друзей.

Вышел за лагерь и только тут позволил себе взвыть от тоски. ....

Мне даже не интересно, что, конечно же, "предмету" сероглазому и в кошмарном сне не привидится мой порыв. Мы из разных вселенных и эпох. Тебе хохм- рассказы писать и чужие романы высмеивать. Нарожать с десяток детей, да всех их пап на фиг послать. С твоей паталогической жаждой справедливости: либо менять мужиков- тех, кто жестче тебя, Да нет же, пожалеешь тихого алкаша, будешь бесконечно терпеть пентюха.! Я другому отдана . И буду век ему...." А в конце -концов уйдешь в монастырь.....

Мне уйму ... взорвать, двух жен похоронить, насчет сына и дочери не знаю. Но, в конце -уйду а монахи, где в ночных кошмарах орать буду: "Не убивал, они сами !!".

Там, седые и страшные- встретимся, любимая. Тогда уж наглядно убедишься, что я - твоя неувиденная тобой Судюба.

Тьфу ты ! Дописываю этот бред собачий вновь в столовой, где уже ни Ахмеда, ни Мадины.- никого. Вплыть ли привидением к спящей Вере, чтоб поцеловать ее на ночь в губы. Фу ! Еще уписиится, ребенок, от страха (или равно- отвращеия)...

Театралы

Мы повально увлекались театром. И не мудренно !

"Юные" преподаватели, недавно примчавшиеся из аспирантур столичных ВУЗов, Очман и Кан- Калик не могли не заразить нас театром .

В то же время, в Чечне объявились свои звездные режиссеры

В имени Лермонтова был Краснянский или Краснов. Вылетело из головы. В имени Ханпаши Нурадилова тоже кто-то из аборигенов. Да не суть дела в режиссерах. Их Спектакли живы в памяти поныне ! Не буду следовать хронологии, но вот малая часть имен - заглавий: "Варшавская мелодия", " Валентин и Валернтина" (однодневный, но яркий ) - в Лермонтова, "Кровавая свадьба", "Ромео и Джульетта"- в Ханпаши. Не думаю, что секрет лишь в моей впечатлительности. Рядом со мной "балдели" и наши откровенные циники и станичные "коровки", и откровенные дубы.

О театре могу говорить бесконечно. А потому - умолкаю.

Ныне, когда я все чаще "командируюсь" в Москве и в других столицах, хоть разочек в приезд, мчусь в театр. И то же в нем очарованье, и та ж во мне к нему любовь. К театру, конечно !...

Вы не видели театральные туфельки ? Такие, бархатные, с изящными бантиками, на мягкой подошве. Недавно в Германии, в фойе Дрезденской опере, я увидел. Мы с коллегой "толпились" в гардеробе. Наша помошни-ца - Сюзи (полуфранцуженка, полубл., полуинтеллигентка и др. полу-), видимо "укреплялась" перед спектаклем прокладками. А мы, два идиота, пялились на древнюю бабульку с, видимо, правнучкой- ребенком. Так вот, бабушка, явно, впервые привела свою девочку в блистающий дворец оперы и напяливала на ее нетерпеливые ножки эти самые- туфельки. Похоже, в бантиках были неподдельные изумрудики. А туфельки были столь удобны, что явно не могли помешать слышать Вагнера..

Юля

Расставшись с Ритой З-ой, я машинально занялся поиском иного объекта своего внимания. На повогоднем университетском танц-вечере, вторично на третьем курсе, я столкнулся с Юлей М-ор. Милая улыбчивая девочка. Вскоре, едва не стала мне женой.

До того меня, уже "умудренного" третьекурсника, эта первокурсница, в союзе с подружкой, брала "в плен" посреди столовой сентябрьского студлагеря на сельхозработах. Я тогда отшутился мимоходом, как снисходительно реагируют на шалость

детворы, и тут же забыл. Но девочка, через время, напомнила. К моему удивлению, я ей "зацепился"

Мало того, оказывается, я был объектом еще одной шалости первокурсниц. Верхом тайной шкоды у нее с подругой Ирой было ( Вычеркнуто, декабрь 2009 г)... Мгновенно вырубив холодную

воду, я едва не ошпарил незадачливую диверсантку, пихнув под струи кипятка. Надо ей отдать должное. Ни визга, даже ни звука!. .....

Так вот, на университетской танцульке, чуть ли не она меня, воспользовавшись "белым" танцем, захороводила. И моя расхлябанная фраза, про между прочим, что-то о белых туфельках, в которых танцевала на сцене Р. З-а, тоже запали Юле в душу. Проводив ее домой, я опять о ней забыл. А в апреле, волей чего-то там, мы оказались с ней в СТЭМе. То был студ.. театр. эстрадных миниатюр под управлением все того же В.Хазана.

А после репетиции выпала моя очередь провожать Юлю домой. Она была действительно очаровательной, семнадцатилетняя девочка в зеленом клетчатом пальто. В серый пушистый воротник она то и дело прятала свой изящный замерзающий носик. На туманной набережной Сунжи в тот вечер мы досиделись до полночи. Где-то к маю вовсю целовались. К лету ....

.... Была ли это настоящая любовь ? Видимо, да ! По крайней мере для Юли чувство было не с прописной буквы. Девочка полюбила меня напористо, ярко, жадно и безрассудно. А мне оставалось лишь найти в себе амурову царапину и дарить ей совершенно искреннюю нежность. Но ей ли были посвящены мои чувства? Как теперь понимаю, то было проявление инстинктивной потребности любить. Как у нее, так и у меня душа созрела до умения любить. На моем месте мог оказаться такой же случайный парень, на ее месте тоже должна была быть иная девочка. После этого скажи, что союзы не вершатся небесами !!

....

....Наша нежность освящена чем- то, не иначе, божественным.

..... Она то становилась ребенком, позволяя себя купать. То становилась верной подругой, читая стихи и подбирая мне книги. То была ... она это понимала и принимала. Мужики, признайтесь, что таких жен не бывает по определению! А у меня-была! (Храни тебя Господь, девочка и дАруй самого дивного на свете мужчину в мужья). То Юля была матерью, кормя меня, испытывающего после очередного скандала с теткой отвращение к еде. А то и просто голодного, потому что после вечерней школы еще не был дома. И незаметно для меня рядом выросла молодая женщина, которой я поныне благодарен за ее любовь ко мне...

Ни с кем, кто мог бы стать мне женой, я не хотел бы прожить долгие годы, как с ней...

Юля- дочь крупного ученого-нефтеразведчика. Галина Юлиа-новна, юлина мама, спасая его от сумасшествия в первой семейной жизни, умудрилась его не только окрутить, ..., но вскоре стать соратницей по науке. Так они и жили. Мама с папой большую часть суток в институтской лаборатории. После работы шесть дней в неделю каждый под свою крышу. Мама в двухкомнатную квартиру. Папа в свой уединенный коттедж о 3- 4 комнаты. Лишь на воскресенье, по звонку папы , все собирались под папиной крышей.

С раннего детства она с книгой. Глубокое самообразование, интеллектуальное чутье, богатая память создали незаурядный аппарат ее мышления. Вполне трезво она осознавала и четко доказывала свои психические отклонения . Из всех женщин , с кем свела меня Судьба в первые три десятилетия жизни, Юля поныне

наиболее интеллектуальна с ярко налаженным аналитическим процессом мышления. Если В.Г-ч одарена творческим началом, то Юля - исследователь - аналитик. Что, в принципе, близко друг к другу, но не одно и то же. Тем более оно различно по плодам своим ...

Любовь Юлина "сгорела" не сразу.. Но напрочь. Причин более чем достаточно. Она упорно взрослела, темпы ее духовного роста опирались на изнурительную работу над собой. За год круто изменились ее интересы...

Сначала инстинктивно, потом осознанно, я все чаще задавал себе вопрос : вправе ли "владеть" этой женщиной. Нам было интересно вдвоем. Но мне все чаще хотелось погрузиться в прострацию одиночества. И однажды я сделал выбор, после которого стал исподволь разрушать ее чувство. Понимал, что иначе нельзя. Потом себе не прощу, что моя любимая потухла только из-за того, что у меня не хватило мудрости уйти...

Ни одно из расставаний с увлечениями не проходит легко. Это тоже. Тем более, что впервые я был перед лицом большего, чем преходящее чувство ради любопытства или похоти..

Конечно, вроде мысленно вычеркнутый из жизни ( в смысле плодотворности - практической плодотворности моего бытья ), год рядом с Юлей в реальностьи не был пустым. Определенную роль он сыград в моем духовном росте. Я уверовал в себя как

мужчину. Оказывается, достоин большой любви. Способен быть и в поступках, и в мыслях, и в ...... крепким и толковым. После разрыва с В.Г. это тщило больное самолюбие. ..(вычеркнуто , декабрь 2009)

Минуты запомнившиес. Первые проводы.

Прочно врезалось в память немало.

Но вот непреходящее. Двадцать первое июля 73-го. Суббота. День моего двадцатилетия.

Утром ем яишницу еще в Грозном. Днем Юлечка М-р одарила меня тремя крупными алыми гвоздиками. А впридачу к

ним был огромадный, пожалуй, в полметра высотой, медведь-кукла. С ним она провожает меня на самолет в Краснодар. А там будет- Новороссийск. Потом- Крым. Потом - очередное мое "странствие" за три моря. Накрапывает дождик. И мишка перебрался к

Юле под плащ. Лишь темный носик торчит наружу. Она топает за мной. Оборачиваюсь к ним. И неожиданно новыми для себя глазами, враз повзрослевшими, увидел. Через время любимая родит мне сына. Они будут, вот так же провожать своего папу.

Знаю, что следующим Юлиным другом (Вычеркнутго , декабрь 2009) ...

Вышла замуж Юля в 21 год ( 1976 год) за сотрудника отцовой лаборатории, старше ее лет на десять. Родила сына. Конечно же счастлива. Дай Бог тебе, девочка, всего и дальше...

Кто рядом

И все-таки, со мной рядом находились родники отдохновения. Сколько ярких ребят !!

Безусловно, интеллектуальными лидерами в нашей среде были все те же Володя Хазан, Вера Г-ч, Леночка Лацинникова....

Но- время отмело наносное . Время отдало должное в моем нынешнем миропонимании В. Хазану и Махмуду Мангомадову. Даже, Махмуду тех лет больше. А позже просияла

100

звезда Вали Медведева. Но, правда, он уже не был нашим однокурсником, а из поколения качественно уже иного, университетсткого "сословия".

Володя Хазан. Типичный семит : носатый, с выпуклыми глазницами, сочными пухлыми губами. В профиль он смотрелся эффектно. Коренастый крепыш. Широкая грудная клетка позволила иметь крепкий голос. Объем его поэтической памяти

поражал. Организаторско- режиссерская хватка заставляла "сереньких лошадок" подчиняться, а ребят поярче - привлекала.

Откуда в этом, физически и духовно мощном парнише, тяга к литературе ? Ему бы "рулить" десантом, или еще чем-либо круто мужским. Писучестью он не обладал, больше был критиком. Хотя и литературоведческим чутьем врядли блистал. Не думаю, чтоб семья способствовала развитию литературных наклонностей.

Ларчик, видимо, просто открывался. Литературная "шишка" в нем была лишь основанием для практического выхода мощной организаторско- режиссерской энергии. Правда, после окончания университета Хазан "заблудился" в литературоведческой аспирантуре. Что-то чирикал и чиркал, что явно не соизмерялось с неосуществленными возможностями его интеллекта. Хотя бы, как режисссра.

Повесть об однокурсниках- это действительно повествование о "заблудившихся" в филоолухии и филоахинее. Я не беру во внимание тех станичных девочек, пришедших в университет за лицензией для работы в школе. С таким же успехом они могли учиться на бухгалтера, Их цель - продолбиться к исполнению мечты о работе в непыльной конторе с теплым сортиром. А что до филологии, при чем тут в их планах литература ? Предмет, которым они готовились дубасить детские головы, мог быть любым : глобус или книга в одинаковой степени как и кеды или пробирки....

Единственно кто поныне вызывает мое уважение- Махмуд Магомадов. Природное языковое чутье и безграничная работо-способность этого чеченца из села восхищали. Говоривший с неискоренимым акцентом, он ощущал ничтожную языковую фальшь. Этот истинно народный , вернее- природный

101

интеллигент, был достоин аспирантских возможностей в работе над собой. Но он упорно готовил себя только к учительству. Притом максималистски , по большому счету. Очень много отдал бы, чтоб узнать, где и как живет ныне этот удивительный человек. Языкознание явно упустило талантливого исследователя.

Отношения между однокурсниками были разные. Но, пожалуй, лишь он, Махмуд, единственный, кто заслужил ровного

уважительного отношения к себе, без исключения, от всех. С ним рядом не фальшивилось ни в слове, ни в поступке.

Вот он - интеллигент- подвижник ! Скольким поколениям учеников он будет Учителем. Вот вам и разрешение проблемы бессмертия ...

Заблудившимися на филфаке того поколения были все мало- мальски толковые ребята. Театральное поприще не состоялось для Володи Хазана. Милицейская школа - для Саши Высоцкого. Исторический или ин.яз - для Хусиханова Ахмеда. Инженерно- строительный - для Чудайкина Евгения . Журфак - для меня. И т.д. и тому подобное.

Время все расставило по местам. Г-ч и Горт. Мал. неожиданно всплыли в редакциях. Хотя, конечно, на одну " интеллектуальную " доску их не поставишь. Хазан недавно ассистировал в универе, явно готовясь к защите диссертации. Глядишь- начирикает о роли революционного процесса в развитии творчества какого - либо Мендельшмута. Породистый Хусиханов, да беспородный и бездарный нахал Серега Др. конечно, выцарапали себе также бездельные местечки где - нибудь на кафедре языкознания. Ушел в госбезопасность Высоцкий, явно будет гонять братьев своего легендарного однофамильца. И прочие пути- дорожки развели нашу филоолуховую братию. Лишь сельские телочки, гамузом повыходившие замуж на выпускном курсе, видимо доныне дрючат доверчивых ванек и саидов образами Екатерины на дне, да бунтами Раскольникова- Базарова...

Кто мне любопытен поныне, кто своей непознанностью смущает мою память поныне. Где ты, самое светлое во всех

102

отношениях мое ощущение- Леночка Лацинникова ? Прелесть , а не человечек!. Где ты, Ратмир Льянов? Я ведь знал с первыз дней твоего появления о твоем втором дне. Ты - циник, презиравший всех, кого без застенчивости влюблял в себя. И в то же время обладал удивительно светлым, гуманным, интеллектом. И то и другое раскрывалось единицам. Портить наших дурочек- черт с тобой, на то и кобель. Но двулично стравливать доверяющих тебе людей? Я тебе не судья. Но мне до тебя далеко с моим даром потаенным - кукловодческим. Мы видели друг- друга поверх голов окружающих. Только ты не сразу догадался, что это мой взгляд. Как мне нужен был ты в друзьях, но я смалодушничал, не стал рисковать своей безопасностью. А ты, ослепленный собственным сиянием не разгляденл мой порыв. Я- то всегда прячусь в тени и уж оттуда !! Надеюсь, жизнь научила тебя истине "Хозяин правит через холопов".

Да, еще одна однокурсница. Девочка, милая, что за магия была в твоем чувстве ко мне? Ты что ослепла что ли- я ведь внешне был тогда, на третьем курсе, почти уродлив. А ты мистически прозорливо увидела то, что дано было видеть единицам. Ты меня огорошила. Но честно- поныне не знаю, может ты сумасшедшая: горянке по своей инициативе отдаться русскому ? Или я сдурел тогда и не очухаться мне вовек. Или- ну не знаю...Или, все намного проще. Девочка, я слаб разгадать тебя поныне, потому, позволь мне скрыться за спасительным "под дурачка". Ты ж меня знаешь, поймешь. Но где ты ? .

Те, кто после нас.

Пришедшие на филфак после нас были уже иным поколением. с иными категориями мышления.

Они учились по университетской программе. Это, хоть и ненамного , но уже ощутимо разнило уровни подготовки.

Неординарной личностью был Валя Медведев. Он, пожалуй,. был единственным подлинным интеллектуалом. Самого наитемнейшего происхождения, скорее всего -детдомовский. Отличался системой мышления, достойной породистого,

103

может- рафинированного, потомственного интеллигента. Пунктик поглощательства литературной, и только литературоведческой информации, перешибал в нем любой иной дух. До литфака он умудрился к 25 летнему возрасту пройти жестокую школу десятка полтора работяжных профессий. От грузчика до охраннника. Приобрел крепкие мускулы и ясное мыщление. Хотя, характерец был тож крепок, до прямолинейной жестокости.

Лично меня он привлекал только незаурядной эрудицией. Порой, она поражала не столько широтой, сколько глубиной знания вопроса, о котором он говорил..

Как одного из лучших студентов, Медвелева направили в ленинградский университет на учебу. В нем он позже преподавал, потом какое-то время преподавал в ЧИГУ (Чечено- ингушском гос, универе - для тебя, Санек, непосвященного ).

Был ли он феноменом ? Да, конечно, особенно на фоне окружавшей серятины. Этакая мыслящая машина, на мой взгляд.... А с другой стороны, что-то среднее меж двух крайних типажей преподавателей универа. Они были ровесниками - лирик и физик из круга моих неплохих знакомых. Один- башибузук - баловень, ярко- скомороший по духу ( если цивильнее- яркий актер )- это Александр Очман. Живчик, преподававший нам античную литера-туру. В итоге, фонтан его интеллекта ничем непреходящим не излился. И второй хорошо мне знакомый преподаватель - физик. Я ходил на его лекции ( все-таки физику я всегда любил и люблю). Порой, сбегая с старославянского (по глупости, конечно), а еще радостнее - с так называемого современного русского языка ( Предмет этот излагался столь безалаберно, что редуцировался до уровня белиберды ). Так вот. Высохший телом и лицом, в громад-ных очках, едва вышаркивающий полумеханической походкой, словно ноги двигались отдельно от него. Говоривший дохлым голосом, от которого картина ядерного взрыва походила на описание замерзшего болота. Видимо, кроме глубокого знания ядерной физики он мог запросто не знать, что держат в руках, стоя в сортире над писсуаром. И действительно, выводы его диссерта-ции вошли во все фундаментальные военно-химические учебники мира. И- все ! После блесятящей защиты наука ушла из

104

него. Так убегает молоко, оставив после себя вонь. То есть результат интеллектуальной крайности одинаков- пшик. !

Медведев, и немало иных толковых ученых, кого я знал, среднее меж описанными моими друзьями. Обычные нормальные трудяги, с разной степенью божьей искры и пробивного потенциа-ла, пополам с незаменимым в околонаучной среде хамством.

Но о преподавателях наших позже.

В принципе, все однокурсники , все, о ком упоминаю в этих записках, были яркими, сформировавшимися личностями. Кровень мышления, конечно, разнился , порой, до крайних точек "кипения" и одубления мозгов. Но за быстролетные студентческие годы многие сумели приобрести Имя. А это не мелочь в жизни.

Кто в памяти

Повесть об обретших в студентчество Имя в стенах ЧИГУ, конечно, достойна отдельной книги. Объем этих заметок мал. В опусе сем, который творится урывками, в заполночи, а значит в пору не нормальную, трудно быть объективным. Все это заставляет "отсеивать" большую часть "величин", достойных отдельного слова.

Как ни покажется странным максималисту, в моем мироощу-щении , достойна упоминания Лена Лацинникова. Она не обладала запасом яркости. Наоборот, сдержанно отстранялась от проявления себя. на учебном небосклоне. Но насколько же целостная личность!

Интуиция мне подсказывает, что подводная часть "айсберга" ее самобытной души незаурядна. ( Кстати ! Не люблю слово айсберг из-за его мертвозамороженности, а еще больше из-за подводной части "ледяной горы" - пропарывает днища лайнеров. Лучше бы речь шла о скрытой в дымке вершине: красивее, живее и неопасно для " неальпинистов " ). ...

Талантливым педагогом , а впоследствии - партийным работником- идеологом, вдруг, оказалась Люда Федосова. "Вдруг" не бывает. Но врядли эта крупная красивая молодая женщина только через амплуа любовницы партийного пахана пришла в

105

райком. Из того болота можно выбраться с незагаженной душой, а перед этим- удержаться на плаву, если женщина имеет что-то не только в лифчике и ином белье, но и выше воротника. Голову....

Удивителен человеческий феномен Оли Столяровой. Взвинченная, казалось- без царя в голове, способная на любую экстравагантность, на вид - полная оторвила, именно она совершила трезво осознанный женский подвиг. Инвалидом первой группы, обезноженным, вернулся из армии ее парень. Оля вышла за него замуж, и, как мне кажется, поставила его на ноги...

Кто я ?

И это все- мои однокурсники. Питательная среда моей жизни в этот период . Без них иным был бы, конечно, и я. Какое место в этой, далеко не исчерпанной мною "галерее" однокашников, занимал я ?

Мои самооценки всегда ниже реального уровня. Был личностью, может, и я. О масштабе, конечно, умалчиваю. Личность моя была выше среднего, но не более. Потому что до возможной по моим "запасам" интеллекта величины я не "доставал" по обычной, самой распространенной, причине. Слабая воля. Отсюда и неумение трудиться каторжно над книгой, над своим престижем, над утверждением среди окружающих. Как раз последнее, "утверждение среди...", было во мне наименее развито, а , может, и атрофировано вообще. А потому, на втором и прочих местах среди причин моего "чуть выше середнячества" были объективные начала. Мое сиротство, хотя, слава богу, меня это не угнетало !. Мертвящее влияние шизоидной тетки- старой девы, это уже посеръезнее. Отсутствие, от природы, смазливой внешности. Правда, и это не было моим комплексом. "Угробили" меня лень и общение с теткой. Первое- лень- всех пороков мать. На том и сказ обо мне можно завершить. Но, почему не говорю о своих явных дарах божьих, не давших мне опуститься ниже среднего ? Что от боженьки, то вне обсуждения. Грех мой, что не развил, не взрастил данный свыше "капитал" тот духовный. Потому и умалчиваю....

В результате, моя внутрення несформированность, мутное мироощущение, изломанность и противоречивость, постоянная

106

моральная угнетенность, ставили меня в разряд явно "невидных" величин на студентческом небосклоне. Нередко были яркие про-светления, когда мог написать статейки, неделями висевшие в редакции городской газеты среди лучших, были толковые рассказы "для себя", некоторые стихи. Но не реже были "закидоны", от которых поныне жжет внутри стыдом. Сплошная цикличность, если вду-маться.

Еще школьником я прочитал фразу о "вечном вступлении в жизнь" людей нерешительных, по лени ли своей, по убогости ли умственной, по наследственной ли невезучести, неспособных жить самостоятельно и красиво... Спорно, но верно.

Учителя

Из преподавательской плеяды наибольшую дань искреннего уважения могу отдать Рувиму Павловичу Дулерайну и Юрию Борисовичу Верольскому.

Были, конечно, и более яркие внешне. Имели "ключик" к сту-дентчеству недавние сами студенты, заводилы и лицедеи по нату-ре, Очман Александр и Кан-Калик Виктор Абрамович, наши любимые "литераторы". Глыбисто смотрелся Александр Тенненбаум, учивший выразительному чтению. Впечатляли и некотрые иные. Но это- блесна..

Твердо и ощутимо глубоко владели своим предметом, конечно, по моей оценке, лишь два преподавателя. Старик Владимир Былов, сухопарый аристократ с академической внешностью фило-софа.. Старопартийной закалки по мировоззрению, он свободно излагал устное народное творчество. Былины в его исполнении завораживали, мы погружались в них до степени забытья.

Рувим Дулерайн - тоже пожилой, с скальными размерами фигуры. Одноглазый. Мощный взрыв - от проволочно упругой седой шевелюры до вкрутую истоптанных 44 размера неизмен-ных ботинок. Нескладным языком, исковерканным ближневос-точным акцентом, он убеждал каждой логически стройной фразой, настойчиво убеждал в непреходящем значении м-л. фило-софии. И, надо сказать, с его "нелегкой руки", мы все поныне убежденные диалектики. А откуда "акцент" ? Конечно же, Рувим мыслил не на русском языке. Поговаривают, он был нашим развед.

107

- резидентом в годы провозглашения Израиля. Легенда гласит, был лично знаком с Моше Даяном, Голдой Мейир, и другими "агентами" то ли Интернационала, то ли Сионизма. Что, в принципе, почти одно и то же.

Верольский был нескладен, конечно же нестандартен, где-то неярок. Сутуловатый, высокий, одно плечо ниже другого, глубокая лысина освящаля его благородно посаженную мудрую голову с глубоко посаженными темными глазами, грустными до степени омутной тоски. Так и казалось, вот сейчас этот Гриф расправит широченные крылья и воспарит с скалы над долиной. И он действительно воспапрял, нередко умудряясь прихватить с собой нередко дебиловатую для полета аудиторию. Как он "вырос" в наших глазах всего лишь за один спецфакультатив по творчеству В.В. Маяковского !. Грубиян, горлан и неотесаный ревгромила от литературы, таким В.В. был для многих из-за школьной задолбленности им. Маяковский же в изложении Ю.Б. предстал, если не мыслителем, то эрудитом, трагичной до неприкаянности личностью, явно обладавшим иетеллектуальной мощью гения. А вместе с этим , совершенно в ином - ярком ракурсе, высветился сам Верольский. Чтоб так объемно не столько знать, сколько осознать, вульгарно заштампованного до железобетонной болванки, живого поэта, надо самому обладать незаурядным интеллектом и, прежде всего, порядочностью и смелостью породистой личности.

Вот тот всоеобразный круг однокашников- единокурсников

( вроде бы мы шли одним курсом, хотя, конечно же, не единым.), и ведущих нас тем курсом преподавателей. Общаясь с ними , я находил отдохновение в смысле - одухотворение, рядом с которыми явно вырастал мой интеллект.

Что вынес я из университета ?

Прочные ли знания учебных предметов, обогащение ли жизненного ли опыта ? Да, я и поныне прочно знаю диалектику " из философии". Да, я неплохо ориентируюсь в современной литературе, хотя не млею от нее, потому что циничен в своих

108

оценках об общем ее уровне. Хуже знаю, но люблю литературу первой половины прошлого века. ( Хотя, экзамен "по ней" Виноградову лишь потугами вытянул на "хор". Еще бы: мое тогдашнее голое знание учебника было несовмесимо с уровнем пронизанности духом века у деда, еще живущего в том веке.

Не в восторге от серебряного века. Исхожу из постулата: все гениальное просто. А выкрутасы охреневших от дармового пойла, творивших зачастую там же - в кабаках, и тут же потреблявших -изрыгавших опусы как блевотину, те опустившиеся псевдо-дворяне, не могли написать путевое. Да, согласен, меж запоями, их осеняло божественным. Но это было как в укор за бездарно и преступно размазанный по загаженным каба-кам талант....

Пренебрежение к так называемым языковедам и литературоведам у меня неискоренимо. "Вед" нужен предмету приложения "ведческого" таланта, по- моему, как хирург, в значении лечащего врача. Но не как паталогоанатом, каковыми многочисленные "веды", шакальей стаей накинувшись на живое явление языка- литературы, неизбежно становятся. Искусственно расчленяемые, не подлежа-щие "вскрытию" только потому, что живые, язык и литература старательными "исследователями" умерщвляются. А те ковыряются "внутрях", слизывая длинными языками сопли с своего носа, и не замечая, что "пациент" дал дуба.

Таковой была преподавательница т.н. современного русского языка. Статная и обаятельная, начитанная дама, явно заблудилась на подступах к науке. И слепо дубасила непричастных к ее блуканьям студентов массой пустопорожних словоблудий о научных псевдоосновах языка. Жаль мне ее, а еще больше тех, кто создал ее лженауку. Убогое племя либо даунитов от языка, либо, что вероятнее, откровенных шарлатанов, сварганивших себе полудармовую кормушку .

С другой стороны, моя, как ощущаю, недообразованность, объективно коренится, конечно же во мне. Сколько времени бездумно потеряно из-за многочисленных "любвей" !. Прорехи в знаниях изрядные. С другой стороны, и любовные тревоги развивают человека. Тем более, они не были помехой для

109

развития главного во мне - графоманской жилке. Для себя я мысленно поставил задачу - пройти "школу пера", как я называл свои заполночные бдения над "опусами".

Хуже всего я знаю, еще с универа, зарубежную литературу 16-18 века. К сожалению, сегодня уже блеклы следы от изучения

иных эпох. Над сохранением знаний надо постоянно работать. А вот чего нет ныне во мне, того нет. Практически отошел от увлечения всей литературой как единого целого, И это, видимо, неизбежно и объективно обусловлено.

Учился я, в итоге, неплохо. За все годы лишь два предмета пересдавал на лучшую оценку. На четверку вытягивал русскую литературу второй половины прошлого века. Да историческую грамматику умудрился совсем завалить ( Знала бы предельно интеллигентная, чудаковатая, старая дева - "старославянка", после сколь бурной "прощальной постели" поперся я, очумелый и глухой, на злосчастный экзамен! Эта симпотяга только лишь сокрушенно воскликнула:"Славочка ! Да вы ли это, как можно ?..." В ее светлой головушке не умещалось, как это- Губарь - и вдруг Дубарь в ее предмете. ) . Конечно, мои загулы не оправдание лени.

Что я все-таки вынес из университета ?

Достаточной литературной культуры, к которой должен был стремиться, не достиг. Не врос в литературу, не задышал ею. Так и остались для меня несусветной чушью абстрактные, на мой взгляд, наукообразные методологические предметы, типа литературо-ведения. А ведь преподавал нам его замечательный человек, талантливая личность, Говоров. Низкий поклон Вам, за то, что вы у нас были. Но моей головы не хватило принять всеръез ваш предмет. Простите меня, неразумного. О современном русском я уже сказал. То есть два столпа знаний для аналитического осмысления литературы во мне не сформировались. Вернее, конечно же, в той или иной мере я ими владею, знания есть. Но пользуюсь ими неосмысленно, на уровне подсознания, а сознание противится в том признаться и не приемлет их значимость.

В экзаменационных перипетиях меня выручал логический аппарат мышления, да, пожалуй, к тому времени-профессионально цепкая "оперативная" память. Что, увы,

110

конечвно же, не делало схваченую информацию полной, тем более- долговечной. Многое так и состалось, хоть и понятым- осознанным, но усвоенным поверхностно, а что еще хуже- воспринятым по-школярски как чуждое, ненужное. Как мы все

втом ощущении заблуждаемся ! Ничто, усвоеннок в молодости, не

остается не примененным в последующей жизни. Пусть даже интепретированное в навыки, совершенно далекие от изученных наук, затребованных сиюминутной жизнью, но удивительно основанных на плодах твоего школярского труда.

О моей " подлости".

Чем я занимался в эти годы всеръез ?

Если побалаганить, то на ум приходит- любовью. Глупо, конечно. Но это "увлечение" обрубило враз. Стал смотреть в другом "разрезе" после одного, считаю, хоть и не постыдного из-за необдуманности, но все равно - подлого дела.

Все было примитивно. Меня подловили на мальчишеском гоноре. Доставали и достали некоторые любители тухлятинки домыслами о былых отношениях с Ю.М. Не хочу суть дела вскрывать. НО . Я пообещал на спор, что смогу уложиить в постель первую же однокурсницу, что вот сейчас зайдет в аудиторию. По- моему, то была N 27. Маленькая подлестничная комнатенка возле сортира. Вошла NN ( конечно же ее фамилию не называю). Была она с другого факультета, у них в этой аудитории было занятие после нас.

С темного коридора, навстречу яркому солнцу из громадных окон в две стены, входишь вслепую. И девушка, конечно же, не видела нас, подлецов, разбивающих "спор". Лишь возглас провокатора "Вот ее !". Его она вспомнила через месяц. Господи, сколь наивно - чистой была эта девочка !. Первый в ее жизни акт был феййерверком долгого стона от острой боли, первозданного восторга от новых ощущений, и первобытного воя на пике страсти !! Я был раздавлен неожиданной для меня ее реакцией. Вот те и тихоня! Вот это вулкан!. Извиняюсь за интимную подробность, в наших с ней отношениях, вскоре она проявила "озабеченность" самца, нежели я. Мне быстро все приелось. Где-

111

то в глубине души я даже был напуган ее жаждой постели. Искренне скажу, разбуженная мною в ней женщина, была мне неожидана. Потому я и поныне пребываю в недоумении от этого феномена.

Доказательства выигранного спора были вскоре налицо. Я едва "выпутался" из этой подлости. Нет, огласки не было. Все так произошло чумово- скоротечно, что наши с ней отношения остались тайной, как для моих, так и для ее сокурсников !. Как понимаю, эта удивительная по кристальности души, девочка, даже матери не открыла авторство своей беременности.

А это был бы кошмар: маманя, обладая достаточным весом в "верхах", могла смести обидчика. Либо под венец, либо в камеру. Среднего не дано. Лишь провокатор- соучастник, третьим, знал разгадку. Честно приволок импортный коньяк "Наполеон", который мы распили по -уговору в той же аудитории N 27. Потом перешли в ресторан "Терек", пропили приличную сумму из кармана его отца. Пили за здоровье будущей мамы, за ее кристально чистую душу. Кляли нас, подонков. А после, поклявшись на ней жениться, честно расквасили друг- другу морды мерзавцев.

Кого и какого числа в начале декабре 74-го девочка родила - тогда я не узнал, долго- не хотел. А "случайно" узнал лишь через два ггода. Потому что за месяц до того произошло поистине чудо. Она "расписалась", как в сказке, с тем, "провокатором". Скажите мне после этого, что союзы не в руках небес ?

Тот час, когда я был у нее последний раз, наполнен и поныне мистикой. Природная ли обостренно - болезненная интуиция, или неведомое нам, мужикам- кобелям, провидение уже, беременной женщины, раскрыло ей глаза. Суток пять длился наш с ней параноидально безудержный "медовый" зае.... Шестые начинались в понедельник. Уже изрядно изнуренный "марафоном", я машинально отстранился от очередного ее "желания", скомканно найдя удобный предлог. Девочка вмиг изменилась лицом. Блаженная полуулыбка последних дней сменилась на ее порядком ввалившихся щеках румянцем азартного возбуждения. Она как-то облегчено рассмеялась. Настойчиво принялась "заражать" меня, ощарашенного ее

112

переменой, своим возбуждением. Добилась своего. А в самый "неподходящий" момент, едва не перебив экстаз, сатанински глумливо выкрикнула :"Да ты, сука, поспорил на меня !!"

Через полчаса, как ни в чем ни бывало, мы прощались. Совершено ясно понимая, что навек. Черт его знает, что там было внутри нее. Но на лице ни слезинки, полагающейся всякой стандартно обманутой. Как можно было вполне искренне обнимать подлеца, и убеждать его, что все равно любит, что безумно хочет родить именно от меня ребенка, что если я хоть кому нибудь скажу о ней- зарежет !! В дурном сне такую достоевщину не привидишь, и спьяну не сочинишь.

О том, что способна зарезать, не сомневаюсь. Все-таки: нацменка из непростого тейпа ! И во всем ином не сомневался. Потому все воплотилось в реальность. Доныне можно рехнуться от "согласия", что заключала она со мной на прощание....

Много лет все происшедшее меж нами, береглось памятью Но теперь феномен из моего прошлого созрел до уровня дивной легенды. Истина, конечно, еще прекрасней, чем в моем дубово- лапидарном изложении....

Девочка, я всегда озаряюсь улыбкой, когда вспоминаю тебя. Ты меня не зарежешь теперь ?. Ты была явно мудрее меня. Огонь, воспламенившийся в нас первобытным инстинктом, конечно, не был подлостью. Не в оправдание или утешение себе, могу сказать, мы зачали ребенка не с пустым сердцем, а в искренне непреодолимом желании любить. Мы, ведь, были счастливы. Потому "спор" на тебя стал лишь поводом найти друг- друга. А остальное- производное во имя мимолетного счастья. Ты это, милая , поняла сразу. Мне дано было осознать лишь сейчас, через десять лет...

Школа пера

Так, чем же я занимался в эти годы всеръез ?

Писал. И немало писал. Стихи, рассказы. Даже, две новеллы "родил". Газетные материалы "шли" потоком.

Эта, так сказать, страсть писательства, поглотила меня всецело.

Все было взаимосвязано. Ненормальная изматывающая обстановка упадка в семье. обрекала на физическое безделье,

113

отнимала всякое желание жить, хоронила заживо. Волей-неволей это уводило в мир грез. Назревавшее, и вполне осознаваемое в своей неизбежности, сумасшествие подстегивало воображение. Неприкаянность шарахала от увлечения к влюб-ленности. Рано или поздно очередная из них заканчивалась обычным разрывом. Но для моей издерганной натуры это было болью, порой острой. Подспудно вызревала и естественная мужская неудовлетворенность. Хотя, правду сказать, причин для страданий из-за этого, как то, не было. В комплексе таких предпосылок не могла не появиться тяга к творчеству. (Старикан- З.Фрейд, ты ликуешь ?!)

Что конкретно написано, сейчас мало имеет значение. По датам, что неизменно ставлю после "точки", видно все наглядно. Это с точки зрения хронологии ( а если объективно- хренологии), объема, и прочих учетных данных.

На девяносто с гаком процентов то были стихи. Остальное- маловнятная литературщина. Во многом, явная бредовшина, явная бездарность. Хотя, много позже, после Армии, посчитав "отлежавшимися", я их "процедил" и осмелился распечатать на пишмашинке. Этак, с полсотни восьмистиший. "для потомков" и в память об юности ( Примечание начала 21-го века: Сейчас в компьютерной распечатке восемьдесят страниц. Еще через три года выросло до 17 книжек-брошюр по 120-200 стр ). А в целом, в толстенной, стандартно книжного формата, книге для черновиков их пронумеровано с полтысячи. Да безалаберно разбросано по клочкам еще сотни две.- три, и, видимо- по счастью, где-то брошено. Не зацикливался я на стихах никогда. Если, может, не считать начала- летом 72-го, в Пушкиногорье. Вообще, стихи я считаю явлением, столь камерным, что даже близким людям не всегда доверишь созерцать, тем более- примерять к своему мироощущению. Как белье, извиняюсь за вульгарное сравнение. Мне и в жизни- проще голым, чем в нижнем.

Рассказы, зарисовки, сохранились. Не знаю, все ли. Время от времени натыкаюсь то на одну, то на иную малую общую тетрадь, форматом такую же, как эта - с "Родословной". Продираюсь в ней сквозь дикий почерк, вчитываюсь в свои строки тех дней. Немало там дичи и неискоренимой ахинеи. Но есть яркие

114

картины. К примеру, случайные записки о сельхозработах ( Будет время, а скорее всего- его не будет, но надо бы эти записки как приложение к Родословной распечатать.( Примечание в нач. 21-го века. Глава "Бунт" - те записки ). Есть совершенно четкий психологический абрис настроений в "Ветре", "Дне словесности", и т.д. Кто б довел все написанное до ума, если оно самому, видимо, уже не нужно.? Хотя бы распечатать на пишмашинке, попутно подредактировать.!

Многое из того, что напечатано мною в газетах, я собрал в альбом. Немало еще безвозввратно затерялось. В альбоме от первой заметулечки декабря 68-го до материала в пухлый местный краевой еженельник 1983 года. Подавляющая часть нынешних

публикаций протокольна, однодневна. Но есть, ведь, работы, достойные гордости автора. Мало, с два десятка, что ли. Все они выставлялись в редакциях как лучшие публикации недели, а то и месяца.

Когда не существует расстояний

В цепи моих увлечений тех лет - странствия.

Им посвящались все каникулы. И они достойны особой книги, но , хотя бы подробного путевого их дневника, почему- то , не сложилось. А жаль !!

Традицией для меня стало утром в первой пятерке сдать последний экзамен сессии, имея в кармане билет на послеобеденный самолет в Москву. Или в Новороссийск В книге стихотворных черновиков есть схема некоторых моих странствий . Вог их неюольшой перечень :

Зима 71-го. Грозный-Москва- Киев-Краснодар-Новороссийск-Грозный.

Лето 71-го. Грозный- Москва-Ленинград-Москва- Владимир- Суздаль- Москва - Новороссийск-Грозный

Зима 72 года. Грозный - Москва- Таллинн-Рига- Москва- Новороссийск- Грозный.

Лето 72. Грозный - Новороссийск-Москва-Великие Луки- Пушкинские горы-Псков-Старая Русса- Новгород (т.е. - по "Золотому кольцу") и домой- в Грозный.

Лето 73-го. Крым.

115

И другие поездки, которые неярко пропечатались в памяти, или -еще больше- которые не могу описать. В короткий срок я успевал по четко выверенному графику побывать в, порой, невероятно удаленных друг от друга местах. Даже близкие, уж не говоря об однокурсниках, были бы бессильны проконтролировать хоть один маршрут. Мои исчезновения и возвращения не всегда поддавались логике и рационально- обыденному измерению. Эту жизнь я выбрал сам....

Кстати ! Странствие 71-го года. Мы с другом тогдашним, Ахмедом Хусихановым, ездили переводиться на журфак МГУ. Родилась тогда очередная легенда моей Судьбы. В Москве я потратился на кинофестивальные просмотры. Но припас трояк на дорогу от Краснодарского аэропорта до Новороссийска, да пятерку до Шереметьева, откуда улетал. Но на самолет я умудрился опоздать. Оказывается, регистрация на рейс, вместо обычного - в централь-ном аэровокзале, была перенесена в аэропорт. Типичная летняя неразбериха из-за массы дополнительных рейсов. Влетаю в здание Шереметьевского аэропорта под звуки дикторского воззвания : опоздавшим на рейс до Краснодара подойти туда-то. Никуда я не пошел, из страха, что -ли, наказания за опоздание. Прямо, колхоз "Путь к социализму". Ну, не разбирался я в аэрофлотских тонкостях..

Вернулся в центральный аэровокзал. В результате всех передвижений, а потом и сдачи багажа в камеру хранения, остался посреди Москвы с пятнадцатью копейками в кармане.

Хорошо, номер телефона московких нефтяников сохранился в памяти. Представляю ощущение матери, когда вместо долгожданного чада, ей сообщили по телефону: "Стоит ваш сын на Ленинградском проспекте с последними десятью копейками в кармане. От встречи отказался, но голос бодрый."

Мог ли я тем незнакомым людям признаться, что, как всегда в своих странствиях по стране, ночую на вокзале. Что на меня косится милиционер, но его останавливает мой еще непомятый, даже - наутюженный костюм ( Пять копеек стоил прокат утюга в сортире аэровокзала). Готов предъявлять паспорт.

Три дня прошло с того, как самолет мне "отхвостил" от ворот - поворот, до момента , когда я взял из окошечка кассира заветные

116

червонцы. Посланные мамой телеграфом, они, почему-то, блуждали меж почтамтом и телеграфом.

Три дня с двумя ночами я испытывал яркую гамму разных чувств.! Сегодня, беря стакан газировки, вспоминаю ту- москов-скую. Даже без сиропа она стала тогда самой вкусной на свете !

Конечно, из Москвы я поехал поездом. Даже, если б были билеты на самолет.

Что врезалось в мою память из странствий, помимо описанного? Каждое из них было открытием новой вселенной..

Обременительный "женский вопрос"

Почему ж меня зациклило на круговерти женской ?

Десять лет назад эта замкнутость круга на грани манъячности не осознавалась. Теперь, в начале 85-го, когда пишу эту главку, все представляется и видится совсем по-иному. Я женат на великолепной женщине, сын. Наконец-то в отношении к женщине окончательно все "устаканилось".

Но путь к этому надо было пройти.

Опять эта В.Е. Г-ч. С нее все, началось, кажется, ею все закончилось зимой 76-го, когда с ней расстался насовсем. Она первое и последнее звено пережитой круговерти. Честно говоря, периодически уже тошнит от бессилия избавиться от этого "Центра мироздания", Я другой, мир иной, той В.Е. давно нет, а привязанность остается. Вот зараза. Привязанность , конечно

Но- проанализируем процесс.

Сам себе создал идола и ношусь как с писанной торбой 15 лет Почему? Еще тогда, весной 71-го, когда шибануло по башке кирпичом с ее именем и ее серыми ехидными глазами, в божественно лучистом прищуре. я реально осознавал до мелочей абсурдность союза с ней. Я тогдашний ей в подметки не годился. Но уже тогда быть подметкой, даже у В,Г,. я не мог. Не те гены. А полюбил ее, вот ведь сумасшествие ! Простите мне, потомки, я был блаженно безумен.

Количество, при его максимальном насыщении, переходит в качество. Захлебнувшись в обожании В.Е.Г., я отрезвел до приступа омерзения от бытья.

117

Началось накопление нового количества. Шоковой была экскурсия в морг. Один из ... устроил это "удовольствие". На алюминиевом столе лежали раскуроченные останки ровесницы наших однокурсниц. Вздыбленная вверх решетка распиленной грудной клетки с крупной грудью на каждой половине. Расквашенный живот. Думаю- достаточно ! Среди учащихся вечерней школы были четыре девушки. Первоначальное смущение сменилось ужасом, потом их по очереди вывернуло наизнанку. Это спасло нас, парней , от позорного повторения их реакции. Мигом подхватив одноклассниц, уже впавших в истеричные рыдания, мы мужественно сдержались от эмоций во время бегства из морга.

Покойница была на середине срока беременности. Для меня доныне жуток факт двойной смерти- как могла девочка отравиться, зная о ребенке ?

Но- увиденье женских потрохов конденсирует в горькую влагу любой туман юной головы. После морга я переболел цинизмом. Слава богу, только в качестве прививки против глупого обожествления женского пола.

Далее еще хлеще. Обучавшая постельным премудростям выпускница медучилища, несмотря на ангельскую внешность и эфирность телосложения, была горячо и легко возбудимой. Но, прежде всего я набрался от нее уксусного цинизма по поводу кобелей и сучек. Согласен, хладнокровный цинизм, как нельзя лучше способствует потенции. А второй постулат из ее талмуда: ни у одной не выросла поперек, ни у какого не встает на 180 градусов, у всех одинаково и к любой подойдет в данный момент именно твой, а не соседа...

Эта школа не сделала меня е...м - перехватчиком, но в постели я не скоро стану слабаком. Это ведь так просто- отключил воображение с интеллигентностью, и - погнал. Как физзарядка. А- поговорим потом, всему свое время. Потому, когда пришла ко мне ..... (выеркнуто, дек. 2009 ).

Чистая девочка своей дюбовью сохранила во мне остатки обожествления женщины. Самообман в отношении с ней

118

нужен. Без чувства к ней женщина недолговечна рядом с тобой- упорхнет. А в упорхнувшую без твоего разрешения женщину обязательно влюбляются. Но- зачем эта искусственность от безволия. Мужчине дано женщину в себя влюблять, чтоб контролировать что-ли ее прибиженность к тебе..... Иначе- глупость. Женщина становится мужчиной, а тут как айсберг Тот, подтаивая снизу ( мужчина, разрушаемый женщиной), переворачивается вверх низом и таяние его завершается в сто раз интенсивней, чем при нормальном взаимоотношении полов.

Ладно об этом. К четвертому курсу я готов был со всех сторон взяться за .... всеръез. Она уже не представлялась недостижимой. Опыта, ума, хватки было достаточно, чтоб влюбить ее в себя. Но. Тут я был, как оцениваю, наказан. Поспорил об одной невинной девочке на ящик коньяка с мерзавцем, став сам мерзавцем.

Это, конечно, спасло тогда ...., а может и меня заодно, от нашего неизбежного супружества. Сыграть на вериной гипертрофированной сердобольности и порядочности, на ее интеллектуальной развитости, было нетрудно и увлекательно. Тем более, я готов был искренне и умело одарить ее чувством, способным надежно уберечь от жестокого мира. А что женщине- матери еще нужно?. Стандартное: увлеклись, обженившись -переспали, родили и разбежались, я уже был в силе избежать.

Меня же попросту убило открытие зловещей истины - моя способность хладнокровно влюблять в себя - зло, и зло дъявольски изощренное. Брошенная, вскоре, мною девочка оказалась моей карой. Ощущение, что я мерзавец, погребло даже мысль приступить к осаде .....

Запросто мог сломать и поныне хрупкую психику этого замечательного человека. Рядом со мной может быть только столь же несгибаемая и одновременно хрупкая душой женщина, как моя Натали. С ней не боюсь быть любящим, растворенным в ней, но одновременно - могу быть самим собой, Сильным, без оглядки непредсказуемым, хозяином нас двоих. Только сейчас ощущаю, что значит любить без страха зашибить любимую при взлете. Не потому, что не вижу ее. Мы видим друг-друга взаимно, надо - она вовремя увернется, чтоб не зацепил. Но так отступит на шаг в

119

сторону, что, дав взлететь, успеет вдогонку лукаво бросить "Тебе не страшно там, без меня ?". Второй раз ей не надо будет увертываться- улетим ввысь вместе. И вернемся тож. Так было: моя любимая со мной и в счастьи и в горе. Мадам .... слаба для этого, ненадежна, ее надо на земле оберегать, стеречь гнездо, пока будет там копошиться. Не тот Губарь, гнездо его большую часть без хозяина, вечно неустроено. На фига ...... неженке такой ? .

Господи, спасибо тебе за дар бесценный- мою Натальку!!!

А что ..... ? Либо я бы был уже трупом от ее рук, потому что уже не способен был бы полностью раствориться в ней. И суд бы ее оправдал. Либо, что намного реальнее- она навсегда б поселилась в дурдоме. Так все просто.

Святогорская отчизна

Здоровым всплеском творческой энергии отозвалась поездка в так называемы Пушкинский заповедник. Но, чем больше хочу рас-сказать об этом, тем более от робости и осознания своей несостоятельности перед непостижимой для меня одушевлен-ностью Пушкиногорья деревенеет мой язык. Атмосфера, бытье что ли , самой природы ( вне туристического комплекса ) располагает к "думанью". (Фу, как дремуче и скованно изрекаю !)

Я именно там , в парке Тригорского имения, а потом в Петров-ском, осознал, что накопленный в миру творческий потенциал разрядится впустую без изнурительного труда души ( Хоть бросай писать, не идет у меня тема ! ) И тем более, если есть возмож-ность уединения, то надо по-пушкински, с ледяной купелью по пробуждении, до одури творить, отринув напрочь праздность ! Но, чтоб не оказаться бесплодным ко времени такой возможности (уединение- великий дар от боженьки ), трудись, друг, головой, трудись.Хоть трезвй, хоть пьяный, хоть затурканный заботами, хоть праздный...

Сидел я на горке, по- моему Савкиной, над Соротью, и слушал перезвон михайловской колоколенки. За час до того имел фантас-тическое счастье видеть, слышать, а потом, неожиданно, разгово-риться с самим Гейченко. А сейчас сижу и слушаю перезвон, а, вскоре, после него, слышу уханье близкого, впервые мной узнан-ного филина. И, словно, вечность до того, был здесь,

120

и навсегда здесь останусь...Окрылял доселе неведомый восторог от осознания своего россиянства, гордость за принадлежность к великой нации .

Только вот осознание великого чуда, в которое я был погружен пять дней в Пушкиногорье, пришло намного позже. Большое видится издалека. Как в храме господнем иконы, бывает, намо-лены сотней поколений до меня. Так Пушкиногорье, одухотворенное за полтора века до меня, одарило меня частицей себя. Не скажу, что было вдохновенье, Но то, как я писал стихи там, не передащь словами. Мною реально двигало нечто. Правда, результат того весьма убог. Это тот случай, когда ни мой разум, ни мой дух, не были готовы к плодоношению.

Что в багаже. Тригорская наяда

Очередной импульс взросления пришелся на Тригорское.

Аллеи его парка уводят так далеко, что мало кому, по туристсткой суете доводится пройти в их конец. Я машинально добродился до самой дальней окраины парка. И неожиданно вышел вновь к Сороти. Аллею от края парка к ее берегу замыкали заросли громадных кустов чего-то, вроде сирени. Я уже почти обогнул его, но инстинктивно отпрянул и притаился. Неведомым чутьем уловил сквозь не совсем плотное полотно листвы, что там кто-то есть. Входившая в речушку обнаженная девочка- подросток, лет пятнадцати, настороженно оглянулась. В тени, за чащей я был невидим. А она, при каком-то изгибе моей шеи оказалась как на ладони, освещенная заходящим солнцем. Не в силах оторваться от очаровательной изящности ее вполне сформировавшейся фигурки, я стоял обалделый и оглушенный. Так подробно, с расстояния максимум два метра я еще не видел нагую незнакомку- почти сверстницу Мне было едва восемнадцать и подлядывание в душе

за Валей Шевченко сейчас были не в счет, и казались неприличными.

Вода, видимо, была теплая, потому что через минуту купальщица смело вошла в оказавшиеся глубокими в этом месте воды. К тому же, явно, девочка была здесь не впервой. Насладившись видением ее изящных безмолвных скольжений в уже темной воде, я не стал

121

ждать окончания купанья. Как только девочка подплыла к берегу, я собрался уйти. Как вдруг, буквально, в трех шагах от кустов хлестко хрустнул сухой веточкой. На миг замер. А буквально в следующий был мощно сбит с ног вылетевшей из-за куста купальщицей. Она уселась на меня и злобно зашипела

-- Ну нетушки, подглядывать ! Не стыдно тебе !!

-- Она оказадлась не столько сильной, сколько напористо

цепкой. Заставила полняться, поволокла за собой. Я запросто мог ее смять в ответ и уйти. Но был ошарашен ее прытью и обреченно пошел за ней. Она шустро, будто тысячи раз это делала, стянула с меня все ! Мне аж страшно стало, как безапелляционно она это проделала. Тут она вмиг обмякла, и неожиданно испуганно- робко попросила .

-- Побудь со мной, пойдем в воду, мне надо еще поплавать! А то я боюсь ...

-- Бояка бесштаная !- огрызнулся тогда я

-- А это, чтоб не стыдиться тебя, понял ! - рассмеялась она

На мою попытку прикрыть вмиг принявшего боевую позицию "друга", мило улыбнулась и успокоила -. "Оставь красоту ! ".

Надо ли говорить, что то вечер мы провели вместе ! И это было каким-то вакхическим праздненством. Поплавав по заводи, мы, как были, раздетыми вылезли на противоположный - высокий берег Сороти. Продрались сквозь высоченные заросли чего-то подобного бузине, и оказались перед громадным лугом. Он слегка парил туманом. До конца жизни запомню тот телесный восторг, каким мы с Ксенией, два голых сумасшедших, добежали, сломя голову, едва ли не до середины луга, Потом долго перекатывались по теплой траве, но уже набиравшей ночную парохладу. В конце мы обнаружили большой ворох сена, в который закопались едва ли не на час. Уходили мы с поля уже продрогшие. Но окрыленные и наболтавшиеся. Купаться и спать обнаженной ее приучила мама, одинокая, мудрая профессорша философии в одном инженерном ВУЗе Ленинграда. Ксения сказала, что мама назвала ее в честь какой-то святой. Девочка оказалась на год меня младше.

122

В реке было тепло, Но надо было вылазить на берег. Мы долго искали запрятанные в кустах свои одежонки. Они были влажные Потому мы, до самого турлагеря шли голяком. В ту ночь мы спали вдвоем в моей постели. Не могли наговориться. Я поразился, как взросло она отнеслась к естсественно вновь возникшему возбуждению. - Если ты хочешь ? ! Но такую интонацию вложила в слово "ты", что вопрос сам собой иссяк.

Ксения Серебрякова ! Где вы ? Я поныне очарован вашей высокой культурой. Хоть бы раз еще услышать

-- Я - петербуржанка !

Почему я придал такое значение случайной встрече с безкомплексной девушкой ?. Воспитанная в культе естественного состоя-ния души и тела, она и меня в короткий срок тем заразила. C встречи с ней пошла и моя бескомплексность души и тела.

Прощались мы с Ксенией рано утром. Через час я уезжал. Проводил на вчерашнее место. Дождавшись, пока она отплыла, ушел. Во мне уже теплилось новое, ранее неведомое. Словно боясь расплескать прелестное видение, я шагал по тенистой алее осторож-но. Ощущение прекрасного - виденного вблизи изящества молодой фигуры и полусумрак липовой аллеи переплелись воедино мягким озарением души. В памяти восторженно перебирались наши с Ксенией ночные разговоры. Невольно мысли мои голове перекинулись к Пушкину. Им пронизано на той земле все. Может, и Ксения , всего лишь привидевшаяся Наяда Сороти ?

А в реальности ее не было ? ...

Импульс того взрослого осознания великой магии воздействия красоты души и тела юной грации возбуждало сознание. Неведомое словно окрыляло меня в тот час в Тригорском. А выражение чувств словами на бумаге сопряжено с запредельными возможностями психики ( неуловимое отражается неуловимым же). Очарование той встречи поныне озаряет мою душу.

( Запись почти через тридцать лет после Тригорского. Самое фантастическое, что Судьба одарила меня еще одной встречей с Ксенией. Скажу лишь о внешнем. Профессор философии одного из Питерских ВУЗов. Муж, по ее словам, трус-

123

ливо сбежал от ее нестандартности. Дочь замужем. Внук. ...Место нашей случайного свидания оригинально. Описание встречи требует отдельного повествования. )

Что в багаже. Каждому свое..

Как ни безалаберно я жил в студентческие годы, но умудрялся настойчиво взрослеть. С каждым очередным курсом менялся для себя ощутимо и зримо. . Импульсы взросления были, порой , неожиданными, но аккамулировались ежесекундно и подспудно

Так, на первом курсе понял, что я - личность. И, порой, нердинарная. И в то же время понял, как мне далеко до того, что бы я от себя хотел. Единственно ценное было в тот период, что приучил себя к ежевечерней работе за письменным столом.

Понял, вскоре, что способен любить ярко, прочно, но абсолютно эгоистично. Потому беззащитен перед неизбеженой безответностью юношескрого чувства. Взаимная любовь, как осознал, подобна самородку на прииске. И- на редкость хрупкая, потому что в любых отношениях кто-то чувствует жизнь острее, чем другой. Открытие ? Для меня - да.

Вот- импульсы к взросления.

На втором пришло ожесточенное одиночество. В нем я трезво осознал: жизнь человеческая не имеет рационального смысла.. Мы, ведь, не знаем, зачем жизнь вообще зародилась из неживого. И увидел, что для большинства окружающих осознанная мною истина не существует. Живу и живу. А что еще ? Увиденье этого стало очередным импульсом взросления

После второго курса я был пионервожатым в лагере. Так называемая педпрактика. Впервые самостоятельная работа. И не скажу, что я справился. Так себе. Важна была именно самосос-тоятельность. А неудачи сплочения разношерстных маленьких личностей в единый коллектив, вполне закономерны. Я ведь уже был закостенелым индивидуалистом. Даже, когда на пед. сборах

студентов перед лагерной сменой мне поручили стенгазету, я запорол задание. Именно потому только, что не был тогда

124

организатором, Я был сформирован как само- работающая система, без сопящих в спину и сбоку помошников. Борька же Титов, с мат.фака, по-моему то был он, в два счета зарулил "редакцией". Пройдоха был далек от газетного промысла, но соорудил такие выпуски, что ахнуть впору. И мои материалы были неизменным "гвоздем" каждого номера. Даже денежную премию на том заработал.

То ведь тоже - из серии взросления !

Импульс процесса совпал как раз с тем, как я вместо торжествен-ной "линейки" засел в какие-то гущи цветущей сирени. И, чтоб не материть самого себя за административную неспособность в стенгазете, бубнил Пушкина. И такое было. В том не стыдно признаться сейчас, а тогда было стыдно появиться на глаза кому бы то ни было, Не смог быть редактором. Позор , как мне казалось

Книги.

Мозаичные контуры моего студентческого бытья были бы неполными или однобокими. Скорее- были бы зыбки. Если б я не отдал должное прочитанным в те годы книгам. Вместе взятые, они, вероятно сгрудились бы внушительным бугром. Не говорю, конеч-но, об "обязаловке"- учебниках, критике, калейдоскопе текстов- иллюстраций. Немало было случайной беллетристики. Это все - подножия и ущелья. Сияющиея вершины - любимые книнги.

Но продуманности или, хотя бы упорядоченности, в очеред-ности их "поглощения", увы, нет. Все читалось вперемежку. Ощутимо повлияли на меня немногие, которыми "переболел". Потрясли бунинские рассказы. Кристально чистый язык. Минимум сложных оборотов, каждое слово однозначно и значимо до афористической исчерпанности. Потому фразы просты, язык не спотыукается. Взгляд не блуждает в поисках конца фразы и не оглядывается на ее начало. А какая светлая тоска сквозит в большинстве сюжетов ! Пронзает острой болью нравственно здоровой психики бессильного, отмирающего дворянства...Начало века. Пора гибнущей духовности. Словно человек духа (духовный по своей сути ). взметнулся в зенит своей нравственной зрелости. И вмиг, за невидимой гранью , оказался в вакууме , и опереться

125

ему не на что . И крылья бессмысленны . И вскрикнуть в ужасе невозможно. Такова трагедия героев Бунина. Дух обреченности вырождавшегося племени последних подлииных иентеллигентов России.

Пьесы Чехова, вроде, о том же. Но как искусственны, порой ходульны его персонажи, по сравнению с зеркальным прямым отражением жизни у Бунина. Проза же Чехова генальна.

Вчитался в Маяковского. Как ни странно, при все "допусках" именно как личностть, потом уже стихотворец, он встал в моем восприятии на уровень бессмертных.

"Господ Головлевых" я начал читать в Новогоднюю ночь, после возвращения из "горячей" компании, встречавшей 1972 год.. Конечно, такое чтение .- извращение. В наказание я потерял сон на двое суток. Едва не рехнулся по прочтении. Впору было выть от каждой межстрочной жути этой трагедии.

Впервые вчитался в Толстого Льва. Но не врос он в меня. Вернее, его Язык. Раза четыре брался за "Войну и мир" - в один присест не "забегал" далеко., даже " с оразбега", когда сам себе даешь "задание" на столько- то страниц. Как вдруг, то ли на третьем, то ли уже на четвертом, явно, когда было "не до" Толстого, "зачитал". Так начинает дышать только что родившееся дите, с болью и радостью от каждого вдоха. Единым духом прочитал "Войну..", " Анну Каренину".

Не сразу были "взяты" "Братья Карамазовы", но проще Толстого. Только "вчитался", и очнулся, как бывает, через неделю по прочтении. С трудом, урывками читал "Идиота"- как раз был период каких- то дерганных блужданий по городу посреди зимней сессии.: читал в трамваях и автобусах, на ходу. Вторую половину романа прочитал во время каникул : в самолете, поездах, на вокзалах. "Весь" Тургенев и великаны, завершавшие -открывавшие девятнадцато-двадцатый век читались запойно. Но, к примеру, Вересаев, проглоченный в пять томов собрания сочинений, вызвал неадекватно недоуменную реакцию "Ну и что ? !". И тут же растаял как дымка. Конечно, множество

126

прочитанных авторов, так и не зацепились в моей памяти. К примеру, я "вгрызался"м в Болеслава Пруса, затем- Анатоля Франса, и недоумено "выплюнул" как попавший на зуб уголь. Ну не по вкусу мне литература созданная ради писания строк.

Зато Акутагава Рюноске, практически случайно "обнаружен-ный" после сумеречного Кафки, поразил до колик в кончиках пальцев. С такой жадностью я перед этим давно ничего не читал. Читал Хемингуэя, в университетской читалке. Заболел им в попытке перенять стиль. Убогое подражание выплеснулось бле-вотной бессмыслицей, от которой тошнило меня, Юлю Майдебор. еще пару друзей. Стошнило, потом, и Валеру Хилтунена, а, рикошетом Юру Щекочихина. (К ним я по- свойски прилепился через общих знакомых. Да, да ! "Комсомолка", ее полуколхозная псевдодомашняя поделка - подделка -страничка "Алый парус". . В "Комсомлку" к друзьям я наведывался в каждые каникулы.) Тогда, от похмелья Хэмом меня вылечил Александр Грин. Случайно купленны й в прекрасном "Кагизе" на грозненнской площади им. Ленина двухтомник Грина был глотком свежего русского духа, пополам с морской солью.

С упоением читал Бронислав Нушича, Гашека. Заболел на многие годы "Двенадцаттью стульями". (Вкус к ним, отчасти, -"наследие" Юлечки Майдебор.) Вот такой литературный винегрет.

Но наиболее сладостно, ярко и глубоко я заболел на многие годы "Тихим Доном". Прнтом, впоследствии, уже в нынешние 80-е годы новое прочтение романа у меня началось за несколько дней до очередного удивительного явления нашей, советской, культуры. С детства у меня выработался рефлекс на вечерние передачи радио "Театр у микрофона". В этот раз читали "Тихий Дон". Днем я читал очередную главу: одну - две. А вечером слушал по радио. Господи, доныне дрожью в горле отзывается память о тогдашнем чтении романа Михаилом Ульяновым. Начинались и завершались передачи напевами казаков. Господи, я, уже не мальчик, в принципе женатый мужик, с душой, практически покореженной в один день моей войны, не мог сдержать слез, что днем- читая, что вечером - слушая "Тихий Дон". Не Григорий, а я сатанел, рубая сначала белых, потом красных-братьев. Не Ильинична, а я прощался с жизнью, стоя на базу,

127

последним взглядом на заходяшее над Доном солнце,. То не Наталья безответно любила Григория, терпеливо прощая паскудной Аксинье ее сучью сущность. Это я, а не Григорий скупо рыдал над свежей могилой любимой женщины. Это я бросал в полыню винтовку с патронами, а потом боялся раздавить грубыми руками вскинутого в воздух сына - Мишатку. Генная ли память моих предков в том ? ....

Потому теперь уже сколько лет я не смею раскрыть роман. Чтоб сумасшедшим наутро не проснуться . Так когда-то высказалась мама Веры Галинич.

Немало исключительного, неординарного прочитано мною в те годы. И вовсе не из-за требований программы. Восприятие талантливого, непреходящего, как сам талант, как любовь- не имеют расписания. Они- книги- особо талантливые мои наставники, привившие мне навыки мышления, научившие понимать окружающих .

Ощущение корней.

И - последние, завершающие штрихи.

В эти годы неизбежно обострился интерес к культуре моих предков. Зачарованно слушал я казачьи песни Считаю, что мне невероятно повезло. "Наши"- Купины, двоюродный брат моей мамы - Алексей Иосифович и его жена - теть Шура, были замечательными певцами. Я всегда нетерпеливо ожидал праздники. Приходили к Купиным гости. И не позже, чем через полчаса начиналось песнопение. "Ты, Кубань, Кубань-ты наша Родина ! ...", " А стоял рекой наш Урупский полк...", " "Хас-Булат, удалой! ...". Гости были под стать хозяевам. Мужчины - лихо черноусые, крупно срубленные матушкой природой, с невероятно мудро и в то же время озорно блестевшими карими глазами. Женщины- жилистые, крепко ядреные - с пышущими здоровьем щеками, . Все феноменально голосистые !!

Но. И магнитофона у меня тогда не было, и песен тех, можалуй сегодня не воспроизведу ясно.

Пели они невероятно и непередаваемо красиво. В три, а то и в четыре голоса. С подголосками, где надо и с присвистом, гиком,

128

притопом. Порой, и со слезой. Не пьяной, а светлой- сладостно хмельной, после взявших за душу слов.

Так пели в конце мая 74-го года, У меня начались гос. экзамены в университете. Я лежал в высокой траве под курагой. А за изгородью, под виноградником, что ниже широкой кроны этой же кураги, выводили " Черный ворон ! Черный ворон ...". Силился не расплакаться. Но помимо моей воли, задавило набухшей влагой, и я захлебнулся в беззвучных рыданиях. Эта песнь моих предков прощала мне многие глупости и уже непро-щаемые подлости, отчеркивала незримую черту жизни. За этой линией оставалось все плохое, а с ним и все прекрасное. За той чертой осталась юность. Осталось солнечное детство. Осталось рождение личности, осознание себя в этой громадной жизни.

Будущее было неведомым . Но мне верилось, что в нем уйдет от меня моральная угнетенность от вынужденного соседства с теткой, уйдет одиночество. Придет духовное здоровье и счастье любимого дела.

Март 1983 г.- 12 февраля 1985 г..

129

Попытка послесловия

Месяца полтора я переносил эти записки из рукописной книжки на компьютер. В ущерб работе - часа полтора в рабочее время. В ущерб здоровью и семье - после работы часа два-три. Зачем ? Во имя чего ?

Тот, кому мог бы доверить их прочтение, уже не прочтет. Бабушки моей нет. Матушка моя не видит шрифт такого размера. Жене оно неинтересно, по крайней мере свой интерес не выразит никак. Друзьям новороссийским оно тоже мало интересно- там еще нет их.

Тебе, Санек, кому я обязан их дать прочитать, прямо необходима информация лишь из первых десяти страниц. Любопытно же прочитать о предках по моей линии. Но, о мамы Наташиных предках нет ни строчки.

А остальные страницы сего повествования ?

Города моего детства, Грозного, нет. Друзья детства и одноклассники - кто где. А некоторых нет на этом свете. Все - таки всем нам сегодня, условно говоря, по пятьдесят лет. Однокурсники? Там еще сложнее. Каждого из них я индивидуально люблю. ( Даже ненавидящего меня, мелкого душой Петрухина. Он, Сань, просто психически болен) Но это никому из них не нужно. Полдень жизни, нашей явно, пройден. Ну о логичном конце бытья, который возможен в любой миг, хоть через полминуты, не говорю. Особо к нему не спешу. Но и воспринимаю его, честно говоря, вообще никак. Неизбежен. Как говорится-"проходили, знаем". Потому - к чему о нем, все там будем Важнее иное - сиюминутное.... Одногодков - одногоршочников ( с кем сидел на соседних горшках) нет, одноклассников нет. Потому, остальное в этом повествовании сегодня никому, может и мне самому сегодня не нужно. Все описанное там ушло, прошло. Но, если Санек прочитаешь - тоже неплохо. Думаю, чтение будет небесполезным. А посему, ни к чему не обязываю. Не прочитаешь сегодня, знаю- прочитаешь потом.

А неизбежно прочитаешь, когда меня не будет, когда не к кому будет обернуться и спросить: "Слушай, пап...".

Я буду с тобой разговаривать этими записками. Талантливый и графоман, сильный духом и безвольный, красивый и безобразный, святой и мерзавец, родной и невыносимый. Какой я в жизни- живой и нестандартный. Какими мы все бываем в реальной жизни.

130

Если по большому счету, то эти записки существуют доныне только по одной причине. Тебе нужно хоть что-то знать о своих корнях. Рассказать о них должны твои предки. Я попытался это сделать. Начал писать о пращурах -своих предках. А неизбежно перешел на себя. Потому что я тоже твой предок. И без знания меня твое самосознание в чем-то проиграет. Так и получились эти странные мемуары, тогда еще молодого- тридцатилетнего, меня.

Мемуары пишут старики. Потому что старики разговаривают с прошлым, обращаясь к будущему. А мне тогда, в марте 1983-го, захотелось поговорить с моим настоящим. Этим настоящим был наш с будущей твоей мамой ребенок. В марте 83-го мы с ней узнали, что ты родишься вскоре. Потому и начались эти автобиографические записки, когда я закончил эту часть записок, начались записки под названием "Сын". Ты "виновник" этих опусов. Поймешь мое побуждение, когда твоя жена скажет, что у вас будет ребенок. И ты будешь уже любить еще не родившееся твое "произведение"...

Раскрою "секрет". У этих записок есть продолжение. Там описывается период до моей женитбы в мае 1978 года. Врядли я их "запечатаю" в компьютер. Ни времени, ни желания к тому нет.

Опять к тому же- и эти записки, что ты прочитал ( или прочи-таешь) не должны были бы увидеть "свет", Слишком они камерны, глубоко личны. Они ведь оголяют мою душу. А оголенность даже среди таких же нагих не всегда уместна. Хам по Библии почему проявился ? Потому что престарелый его отец, захмелев, оголил-ся, чем дал повод для насмешек сына. Правда другой его сыну, умный и воспитанный, молча прикрыл отца, чтоб над отцом не смогли насмехаться, чтоб е заболел. Так и с записками. В них я могу перед тобой "оголиться" - показать себя без мишуры нанос-ного. Отчасти потому, что описываемый в них я еще не совсем твой отец. Но еще по большей части потому, что я вижу в тебе ставшего взрослым Сына, который не оборжет отцово открове-ние. Ну а записки о нашей с мамой жизни, если даже будут напи-саны, прочитаешь после нашего с ней ухода.. Я не имею этичес-кого права и права того, кого ты откроешь после моего ухода, обнажать принадлежащее только двоим.

131

Я говорю тебе об этом потому, что хочу завершить эту главку одной просьбой, обращенной лично к тебе. Записки, доверяемые

тебе - достояние семьи нашей. Береги их от не столько от посторонних, сколько- равнодушных глаз.

Все разложится временем по своим "полочкам".

Моим родственникам : сестре моей - тете Лене из Ахтубинска, Козловским - Король из Москвы, я с радостью подарю по экземпляру записок, если они проявят интерес. А больше никому во всем мире они не интересны.

А не будет меня - хоть на рынке пускай в них селедку заворачивают, а потом с любопытством почитывают оставшиеся лоскутки текста. Лишь бы обложки с нашей фамилией не было.

Может потом, когда-нибуль, я добавлю что -нибудь к этому послесловию. Но только не сейчас.

Почему ? А просто рано подводить черту моей жизни, которая, как кажется, вроде и не начиналась, а формально- к закату. Не буду же я говорить сейчас о "результатах", об отноше-нии к... Ну, в общем, не разворачивать же сейчас стандартный набор белья в виде тряпья души моей. Надо сперва заслужить это право по возрасту, по результатам своей "деятельности" в этой жизни, по необходимости, наконец. Именно, никакой необходимости в том нет, а будет ли - мне неведомо.

Ведь, в третий раз - уже открыто, скажу. По большому счету, эти записки не должны быть. В том, что они есть - доля абсурда, по крайней мере- неловкости, это точно. Это объективно. А раз уж они представлены : затыкай- нанюхались, господа. Все наизнанку!

Налетай, глазей, затыкай нос, или просто закрой глаза - если невмоготу. Но, коли хочешь "выразиться" по поводу и без повода, пожалуйста - обратись к зеркалу. Не такого ли, как в записках, там увидишь ? Все мы, ребята, из одних обдристанных пеленок, выползли. Потом, встав на слабенькие лапки, об одни косяки шишки набивали. Одинаковые двойки- тройки в дневнике стирали, а потом за это по ж. аполучали. И за похожими голенькими девочками подглядывали, прежде чем, к их удовольствию, начинали где-нибудь на лавочке ...

132

Только вот подлости в разной степени делали, В зависимости от от этой степени разными и выросли.

25 октября 2001 года

133

Часть пятая Учительство

Студенческая эпоха осталась позади.

Сколько замечательного и сколько постыдного совершено мною за четыре года !

Замечателен был труд души и разума, Исписанные вдоль и поперек тетради стихов, горсть блокнотов с рассказиками и зарисовками. Ряд неплохих публикаций в газетах. Прочитана гора учебников.

Главное- учился, все время в чем-то меняясь. Учился у преподавателей, у окружающих, ненасытно впитывал все подряд, без разбора - вечное или мгновеннное, святое или мерзкое. Жадно приникал ко всем возможным источникам информации .

Глупым и, конечно, всего вероятнее, ненормальным были мои бесконечные амурные увлечения. Неведомый ангел - хранитель провел меня через них, почти невредимым духовно. Хотя - нравственно я все равно покорежен.

Четыре года оказались на редкость плотно насыщенными событиями, значительными для моего духовного роста.

Поселок Гикало

Распределение я получил в село Кень- Юрт. Как я говорил : в пфриканский банту- стан. Кень- Кения, кстати , страна с очень красивой природой. Но вступил великий закон по имени Блат в лице прекрасного человека Верольского Юрия Борисовича Плюс силы, о которых я тогда лишь подозревал. Юрий Борисович, конечно же не подозревал как его действия подстраховывали. Я нужен был работающим рядом с городом. И, благодаря Юрию Борисовичу, я попал в среднюю школу поселка Гикало, недалеко от города. И подстраховка не потребовалась. Его усилия упали на удобренную почву. ,

Поселок Гикало, Грозненский район. От "Минутки" (одного из трамвайных колец Грозного, в районе автостанции "Южная" )

134

каждое утро в семь утра, мы - учителя, отъезжали автобусом А через полчаса - сорок минут прибывали в село.

Поселок состоял как бы из трех зон. Культурный центр из выстроенных в одну линию зданий. Биостанция, школа, магазин, сельсовет, библиотека, аптека , трех- четырехэтажные дома молодых специалистов. Второй зоной был собственно сам поселок, Разнокалиберные дома-крепости и рядом же халупы. Лишь кой-где полоски асфальта, в основном - сочная жижа, она же в жару- пыльная пудра. Во дворах масса детей. Специфические хлевные запахи. Третьей зоной завершался поселок. Там были пастбищные выгоны, нефтяные вышки разведочных буровых.

В этом мирке мне предстояло год с месяцем учительствовать . По тополиной прямой аллее, уходившей перпенликулярно от трассы Грозный - Гудермес, каждое утро автобус подвозил почти к школе нас, группу "городских". Метров шестьдесят, что надо было идти, к двери в здание, иы постепенно погружались в иную национально-культурно- социальную среду. Со стороны подворий несся рев ишаков. То был местный вариант петушиного кукарека в станицах. Все чаще попадались группы учеников. Обшарпанные, замызганные младшеклассники. Это еще не люди. Безвкусно - тяжело, в шикарно- парчовые платья и в золото оформленные старшеклассницы. Невесты-товар. Но это тож - не люди. Молодцеватые аккуратно и модно приодетые их сверстники. Мужчины- люди. Среди них и великовозрастные, лет по двадцать. Они имели отсрочку от армии до окончания школы.

Ребята расходились по классам, мы- учителя, поначалу шли в учительсткую

Расслоение

Пед. колектив был большим и "многослойным".

Водоразделы были разными, порой неожиданными, искусственными. Как теперь понимаю расслоение культивируется в любом творческом коллективе: редакционном, школьном, институтском, худсоветах. И не только потому, что там преобладают женщины. Там, где результатаы работы не могут быть определены объективно, там - мерзость сжирания друг-друга. Плюс женское начало- и ад здоровой психике обеспечен.

135

В педагогической, как наиболее гнилостной и феминизиро-ванной среде, расслоение наиболее извращенно. Не буду клеветать, в нашей Гикаловской, расслоение было сглажено волей директрисы. И все-же. По. пед стажу, нас- первогодок было всего четверо. Городские и местные. Нацмены и мы, славяне. Предметники и "начальники", учителя начальных классов. Вот только, половой признак не обострялся, оттого, что директриса по характеру была все-таки , мужиком. Ее два зауча - по женски кокетливы. А остальной народ среднеполо не стеснялся ни колготок, ни матюк загнуть, ни пить до ужрачки. Именно этот вид расслоения, обозначив яркую границу, пришлось возродить мне уже через несколько месяцев, Тогда женщины вспомнили свое начало, ну а мужики вернули свое. И, кажется мне доныне, это все произошло помимо моей воли. Но об этом позже. Потому что это не главное.

Руководство школой

Итак, начинался учебный год.

Директор- преподаватель истории Валентина Ивановна Шупикова. Фронтовичка и партизанка- подпольщица, как теперь понимаю - офицер из гэбэшников. Бывшая крупный партработник послевоенного периода, и пр. Руководитель жесткий до жестокости. Впрочем, в женском коллективе по-иному не сохранишься.

Ощутив ее способности, услышав ее речь в учительской впервые, я радостно озарился улыбкой. Директриса, хоть и вида не подала, ибо всегда, даже гвоздя последними словами, умела оставаться приветливой, улыбчивой. Но что-то иное я узрил в ее глазах и резкое "Губарь, ко мне !!"( то есть в ее кабинет) не сулило ничего доброго. По-моему, коллеги прекрестили меня вослед. В своем кабинете, не оборачиваясь, уставившись в окно, Валентина Ива-новна, изрыкнула более чем грозное "Н-н-н-у !!!", Мне уже расска-зывали, что так год назад она довела новоиспеченного завуча-неудачника до недержания мочи. Мужик уписился как младенец. Но мне в минуты опасности терять нечего, и я хладнокровно ответил: "Вы мне напомнили одного прекрасного человека ...". И..?!", также не оборачиваясь вопросила

136

комиссарша. Как на духу, не торопясь (погибать, так красиво) я минут пять рассказывал директрисе в спину о Марии Ивановне Пугачевой, директоре второй школы. Реакция была настолько неожиданной, что я действительно обалдел. Отпихнув меня, директриса, заперла кабинет, достала из сейфа коньяк, хлюпнула в граненые по грамм сто и буркнула "Давай - помянем ее ...". Кинула жидкость внутрь и с влажными глазами, но совершенно сухим голосом, процедила сквозь зубы "Гавкнете, уважаемый, оторву !" Рукой с стаканом, почему -то показала не на мою голову, а ниже пояса.

Естественно, я молчал.. И, вообще, был настолько послушным солдатиком ее команды, что время от времени ощущал- она меня, не знаю почему, но изподтишка любит. Но, стоило б ей показать приязнь ко мне, и "коллеги" б сожрали. Так она и делала, порой с теми, кого хотела отдать на растерзание. Может, она любила меня за умение в любой ситуаци держать язык за зубами, может- за адское терпение и умение вида не подавать, что мне больно от ее унижающих выходок, и, одновременно - независимость, умение не лизать задницу, как это привыкло делать и умеет только учительское сословие. Может, от всего вместе...

Из памяти, конечно, уже стерлись фамилии трех ее заместителей. Все-таки, коллектив учителей свыше пятидесяти человек- большой.

Завучем, как бы заворготделом был Петр Иванович. Сухонь-кий мужичок предпенсионного возраста. Удивительно добрая улыбка и ярко голубые лучистые глаза. . Но- средне- специальное образование, потому- учитель начальных классов. От первоклашек он навек заразился и до конца дней своих остался ребенком. Единственый раз я услышал от него ругань, в прямом смысле матерный вопль. Макет расписания всех классов школы он делал на громадном листе бумаги, отмечая каждый предмет своим аппликационным значком. Эти сутки, пока он раскладываал значки, на двери его кабинета висела яркая табличка "ДЕЛАЮ РАСПИСАНИЕ" И все знали- вход воспрещен. Заканчивались сутки, готовый макет накрывался листом стекла. Приходила машинистка и впечатывала получившийся расклад в официаль-

137

ный бланк, и относила на утверждение директору. А Петр Иванович в это время уже отсыпался дома. В тот раз Петр Иваанович уже обернулся к шкафу, чтоб накрыть расписание. В этот миг распахивается дверь, влетает в кабинет его трехлетняя внучка, приехавшая с родителями из города, видит мозаику разноцветных квадратиков, треугольничков, кружочков, собирает их в охапку и подкидывает вверх. В классическом варианте последствий этого должен быть инфаркт дедушки. Труд полутора суток изматывающего труда - в распыл. Но мужественный Петр Иванович разразился столь многоэтажным фольклером, какой, видимо, ему и в кошмарных снах на фронте не мог сложиться. Может, именно эти матюки и спасли его психику от сумасшествия

Другой завуч. Игорь. Молодой, лет тридцати. По внеклассной работе. С вставным глазом. Но уродство его было в ином. Игорь был тонким и настойчивым подхалимом, то есть настоящим педагогом. Конечно, директриса его недолюбливала, не подавая вида. И завучем Игорь стал, явно, не по ее воле. Из нынешнего опыта работы в парт и иных органах, нетрудно аналитически вычислить, почему он стал завучем. В партию вступил еще в институте, прошел "закалку" вторым секретарем райкома комсомола. Умея без мыла влезть в любую щель, явно не только через половую щель жены какого-либо бонзы взлетел в обком партии. А оттуда за бездарность ( там уже требуется умение руководить, не только задницу лизать), или проштрафившись перед любовницей, ушел от греха подальше, спрятался в престижной школе. Директрисе его навязали, как "партийное" укрепление коллектива. Вернее будет сказать , дружески укатали, сумев доказать, что не допусти она рядом с собой Игоря, то он сразу бы без передыха занял бы ее место, пользуясь поддержкой "огого- кого, самого". Думаю, что Шупикова с тоской смотрела на Игоря. Мужичок, неизбежно должен был ее подсидеть. И года через два после описываемого, подсидел- таки. Проработав года два директором, ушел завгороно. Там таких, с стекляными не только глазами, но и звенящими скудными мозгами, пруд-пруди. Конечно, во мне доныне по отношению к этому пополизу сидит пакостливый анархист. Одноглазому я крепко насолил, не единственный раз, и не примитивным хулиганством, а похлеще. Об

138

этом, если не забуду, позже. Но- однозначно, под ним мне не работать бы ни дня, останься я до восшествия Игоря в школе. Хуже и реальнее было б иное. Игорь мог безнаказанно - несколько лет подряд- играться мною, как мышонком, медленно доводя до тихого помешательства. И, пожалуй, только какой-нибудь инфаркт мог вынуть меня из петли. А нет- закончить бы дни свои в петле с фиолетовым языком наперевес. Мерзавец бы из моих похорон устроил патриотическое шоу. Естественно, не будет открытием упомянуть, что дети его, люто ненавидя, боялись. .

Третий завуч, ровесник Игоря, был замом по учебному процессу. Градаци их должностных обязанностей достаточно условны.. Звали его, по моему, Руслан. Нацмен. Корректен, как говорится, до скрипа в локтях. Всегда был готов упредительно подать руку, даме ли, колеге ли, или ученику. Сдержан до непроницаемости маски. Педантично акуратен в одежде.

Преподавал физику, и, кроме нее - вряд ли чем болел в этой жизни. Дети его обожали.

Почему он стал завучем, будучи, в какой-то степени далек от "высотной болезни" и руководящего зуда ? Директриса, я думаю, поставила Руслана завучем, в своеобразный противовес Игорю. И - не ошиблась. Руслан был великолепным исполнителем ее воли, самоотверженным организатором, делавшим дело не ради показухи. Если б он, со временем, сменил Шупикову, сумев потом оградиться защитой друзей директрисы в верхах ...Если б, да кабы...Ведь его преимущество было в том, что его, нацмена , можно было б поставить на щит как пример национального выдвиженца.

(Добавление начала 21 века : Мир тесен. Руслана я мимолетно встретил в начале 90-х годов преподавателем нефтяного института. По - прежнему хладнокровно сдержанный, он неожиданно для меня озарился полуулыбкой и мы крепко обнялись. "Привет, коллега!" - рассмеялся он и пошутил "Жаль - мужчины не целуются". На том мы навеки расстались. В 93-м. ,в июне, я видел его труп среди выставленных Дудаевым на обозрение убитых бойцов "оппозиции".)

139

Костоломушка.

Как бы контрастом "верхушке" были мелкие предметники. Учителя труда, физкультуры, пения. Что-то серенькое, мокренькое, прошмыгивающее. В получку закрывались в столярке и "квасили". Они в моем восприятии сохранились поня-тием мелких ремеслеников от учительства, урокодательства.

Физкультурник обладал громадным достоянием - спортзалом. Замыкался по поводу и без повода за железной дверью. Там нередко спал во время "окон" меж уроками, из-за чего иногда просыпал очередной урок. К великой радости учеников. За мощные габариты к нему прочно приклеилась кличка "Костоломушка". Втихомолку его любили. Но кончилась история пана спортсмена плачевно. Ему прощали, когда он запирался после уроков с кем-нибудь из наших "вдовушек", разведенных учителок из местных, поселковых.. Даже как-то по-доброму к этой его неразборчивости относились. Вдовушкам, потом, на неделю хвавтало энтузиазма. Но где-то в марте разразился скандал, который мог закончиться жуткой поножовщиной оскорбленных горцев против всех без исключения городских. В конце второй смены, когда большая часть учеников и половина учителей разошлись по домам, в школьном вестибюле раздался истошный вой. Таким предсмертным криком прощается с жизнью крупное молодое подстреленное животное. Орал подросток. Вбежал потом в коридор второго этажа, где мы, в том числе и я , вели последние уроки. Распахивал по пути двери всех классов, умудрялся выдергивать "с мясом" запертые, Когда, вместе с математиком, мы , наконец, выловили безумца, единственное, что мы могли понять, что там, в спортзале, кто-то громадный душит его ... сестру.

140

(Далее ВЫЧЕРКИВАЮ, май 2009)

Вся эта история мрак, конечно. Девчонку утром обнаружили повесившейся, или сход ее приговорил, а отец исполнил, смывая смертью позор. Лично я до утра мучился сомнением, идти ли мне на работу. Пошел, поняв, что это не тот случай, когда можно скрыться. И правильно сделал. Ельтинов- местный, С ним до утра разобрались. Со мной, когда утром приехал. Поговорили, выяснили, пальцем не тронув. А еще одному нашему "попутчику" по ночной погоне не повезло. Он не вышел на работу. Его нашли, молча избили, проломив три ребра.

(Далее ВЫЧЕРКИВАЮ, май 2009) ...Трагедия в том, что в чеченские, еще полудикие семьи, европейской "культурой", внесены все чаще встречающиеся случаи сожительства ....... М... М...ов немало рассказал нам об этом. Один раз, даже, разрыдался, начав рассказывать, как бежали с отцом от родственников в горах, где стали свидетелями сожительства. ...

И, все-таки, о коллегах. Подруги.

Я был из "зелененьких" первогодков. Со мною пришли недавние однокурсники. Валя Шевченко и Лена Шлычкова.

Валя, светленькая лицом, с яркими глазами, ладной фигурой, темными волосами. По-настоящему красивая, на редкость

141

сдержанная девушка. Отличница в универе, она оказалась уникальным, талантливым педагогом Объективно она метила в отличные учителя. Непримиримым соперником- врагом был Николай Николаевич. Бездарный урокодатель проработал в школе к тому времени почти двадцать лет Может быть, если объективно, он был толковым теоретиком- методистом. Недаром считался глубоким знатоком учебного процесса. Но все его изыскания впрах разбивались в ходе реального урока. Николай Николаевич не владел классом, и, по-моему, попросту терялся перед малышней.

Конечно, мнивший себя специалистом высокого уровня, корифеем, незаурядным преподавателем языка и литературы, он поедом ел и выживал юную, божьим даром, русичку. Раздражало уже одно то, что вчерашние его ученики - троешники, бездари и косноязычные выродки, на уроках Вали Шевченко не только затаив дыхание слушали ее, но и рвались отвечать, тарахтели большими кусками стихов, а диктанты и сочинения неизменно писали на хорошие оценки. А ведь голос у Вали был едва слышным, в отличие от постоянного ревущего учительского на его уроках.

В универе она была особнячком. Мать и отец, как говорят, умерли во время эпидемии в Африке, где работали врачами. Заменила их Вале тетка.. Дала образование. Явно обладая каким-то весом, устроила на отработку в блатную гикаловскую школу. Думаю, далее ей организовали удачное замужество. Сама по-себе Валя трезвомысляща, без воздушных замков, свойственых юности.

Там, в универе, мы с ней, практически не знались. Не считаться же всеръез с моим заочным любованием- подглядыванием ее внешностью, несколько общих пьянок, да не более десяток непродолжительных случайных разговоров. Ее поведение было откровенно сдерживающим, обмораживающим любую попытку сблизиться. Тем более, моя отвратительная внешногсть давала к тому повод.

И вдруг здесь, в Гикало, мы с ней подружились. Ни больше не меньше, Общаясь с обоюдной радостью каждый день и при любой возможности. В ней оказалось развитиым то, без чего я женщину

142

ни в грош не ставлю. УМ. Валя оказалась общительной умничкой, свободной от ложных предрассудков. Началось мною, с в общем-то плоского теста. Валюша уловила мое намерение и выдала нужный вариант. Изподтишка подловила меня на аналогичном по цели, но более лукавом тесте. Я- взял эту ноту, И, чувствую, нам обоим стало легко на душе. Продолжилось прощупывание парой пошлых анекдотов. Оказалось -нормальная реакция. "Что естсественно, то не безобразно !"- это от нее впервые я услышал в тот момент, когда запнулся в ее присутствии во "взрослом" анекдоте...

И вскоре Валюшу прорвало. Видимо, ей остро не хватало друга, брата, если хотите. Она была сыта по горло кругалями массы ухажеров с жадными глазами. А домогательства Игоря -завуча вообще унижали естсественное женское достоинство. Если б ему нужно было расположение ее тетки, было б терпимо. Но он в том не нуждался. Потому, было кой что, о чем сейчас можно рассказать. Валя чуть не выкрикнула в отчаяньи "Слав, я прямо готова член ему откусить!", И Слава остается с челюстью, отвалившейся до пола. И начинается наш с ней совет, как ее изумительно белые зубки заменить в этом деле на нож. Это сейчас смешно, а тогда доходило до отчаянья и брезгливой тошноты.

Конечно же, я нашел возможность отомстить за Валю. После этого необходимость откусывания отпала. Честь сестры была сохранена !

О чем мы только с ней ни говорили, зачастую шептались, опоминаясь, когда уже автобус пришел в конечный пункт, или звонок звал на урок. ! Надо ли говорить, что дружба со мной спасала Валю от поселковых кобелей. А разыгранная нами сцена харких поцелуев за плакатом новогодней елки,! То был высший пилотаж мистификации. Секрет его знала только Лена Шлычкова, хитрая бестия

Лена, как была в университете взбаломошной прохиндейкой, начитанной умничкой, светлой душой пофигисткой, так и сохранилась в Гикало. Своеобразная эстетствующая ее натура, порой, откровенно тяготилась школьной рутины, Но, главное, Лена была порядочным человеком

143

. В ней для меня обнаружились настолько яркие и глубокие познания в серъезных искусствоведческих вопросах, что диву давался, откуда и когда она это впитала в себя. Педагогом Лена была знающим и толковым, но явно чуждая учительству. Видно было, насколько ее горизонт шире, а просветительский труд вызывает брезгливость, как необходимость подтирать детские какашки.

Нашим другом стала местная жительница из молодого поколения учительской династии. Она закончила истфак универа одновременно с нами. Звали ее Руфина Андреевна ( звучание фамилии поблекло в памяти) Она ярко и самобытно была предана призванию. Как понимаю, на инстинктивном уровне.

Но друзья - женщины, естественно, ненадежны и не самые приятные в общении. Мне просто повезло, что я подружился именно с этими умницами нестандартными личностями, еще не погрязшими в учительской трясине. Может, нас объединял один возраст.

Коллеги- друзья. Собутыльники.

Конечно, самым близким мне ругом стал Володя Ельтинов. Математический фак-т универа он закончил года за два до нас. Местный. Прирожденный педагог, неуемный выдумщик, обладав-ший незаурядным, оптимально работающим мыслительным аппаратом. Во многом одаренный, в сельской рутине он бесповоротно спивался. От самоубийственной страсти не спасала предельная загруженность в школе, годовалый сын в семье, масса бытовых проблем. Неуемную энергию не к чему было приложить..

Рядом с ним и в кругу других коллег - собутыльников, к этому финишу незаметно шел и я. В конце месяца в руках оказывалось не менее 200, а то и триста рублей зарплаты. Сумма не малая. И каждая получка невольно и неизбежно "обмывалась". Пивные Минутки и Грознефтяной знали, когда и из какой пригородной школы учителя приезжали пьянствовать после начальной попойки в столярке. Но пиво было лишь первым глотком. Далее в ход шло все : от суррогатного "Яблочного" до изысканных наливок из малины. За год работы в школе я изучил полный "иконостас" возможных видов пойл практически во всех гадюшниках и в

144

половине кабаков Грозного. Чередой сменялись гадюшники сменялись районы пребывания. Наиболее любимым нами был кабак около ДК им. Ленина. Кстати, выйдя однажды, в сумерках яз него, я нос к носу столкнулся с Верой Галинич. Неузнанный прошел мимо. Да и то, что это она, я осознал не сразу. При всем том, что уже обладал тренированным восприятием и специфи-чески обостренной способностью дифференцированно фиксиро-вать зрительную информацию. Просто, Вера,по ряду причин, целенаправленно была вычеркнута из моей "программы", Вернулся, "вел" до ее дома, Так и не решился тронуть за плечо и спросить "Девушка, мы, вроде, знакомы !?". Работа в школе позволила мне заглушить боль о невозможности быть рядом с ней. Видимо уже тогда, идя метров десять позади нее, я осознавал, что не вправе связывать ее судьбу с своей....

Мог ли я , тем более подвыпивший, подойти к Вере ? Да гнет, конечно. Приобретенные уже навыки запрещали, когда выпью, с кем либо вообще общаться. С Верой я мог наболтать слишком многое. А зачем это девчонке, мной любимой, а тем более мне самому. Я уже тогда знал свои способности прочно убеждать в себе женский пол. Девчонке это как кирпич на голову, она иного образа жизни. Слишком наивна и чиста, чтоб быть рядом со мной. Мне же та встреча - петля на шею. Между семьей и своим долгом, я уже тогда преимущество отдавал долгу.

Как бы ни выпил, я всегда добирался до дома. Ровно и неуклонно проходил некороткий маршрут, порой, из другого конца города. Уже на грани беспамятства вваливался во двор, орал на всю округу "Бабушка ! Разбудишь в шесть утра.". Сил хвавтало только переступить порог своей комнаты и упасть на кровать.

А поутру...

Наутро, порой совершенно не подготовленный , шел на уроки.

Как мне кажется, я был невежественен в стандартных методиках преподавания. Все шло от наития, порой нащупывалось чутьем. Учебную программу на год я и то не скоро нашел в хламах рекомендательных материалов. института усовершенствования учителей. Оттого многое делалось, конечно, на "авось". Правда, дидактическим материалом я пользовался широко, Искал,

145

отыскивал все мало-мальски интересное. Я стремился максимально использовать возможность индивидуальной работы ведь ребята были такие разные .

Достались мне четвертые - пятые классы. Классным папой я был в четвертом "Б".

Личность не стандартизируется и не программируется. Корнем подхода к моим воспитанникам было единственное- учет национального фактора. (фу! как топорно излагаю). Большая часть учеников была чеченцами. Дальние потомки именно тех "татар", густо населявших прошловековую русскую литературу. Как читать с ними "Кавказский пленик", тем более лермонтовский "Валерик". Пишешь на доске, к примеру, безобидное "как-будто", а класс за спиной, явно, в замешательстве. Во втором местоимении для них звучит запретное наименование женского органа.

Свет и мрак детства.

Внутри национальной общности дети были, конечно, несхожи Даже близнецы, братья и сестры.

Если о близнецах, то в моем 4 "Б" были Хаджимуратовы , брат и сестра. Асет. Живописное лицо с легкой косоглазостью ярко блестящих темых глаз. Как на иконах 13-го века (лик в три четверти оборота). Смышленная, аккуратная, крепкая девочка. Рядом брат- Адам. Мелкий, глупый, с бегающими мутными глазками, пацаненок-недоносок. Не верилось, что он старше сестры на нескольео минут, так они несхожи.

Фамилии многих, чьи светлые лики, каждый день в течение года сияли в классе предо мной, не померкнувшие и поныне, конечно же не запомнились. Помнится неприкаянный, неухожен-ный уродец и уже в то время сволочь, Супьян. (Как каламбурил Ельтинов "Супьян- с утра пьян). Маленький "квазимодо" был приземист, непропорционален во всех проекциях. Маленький ростом, одноглаз, Супьян наслаждался любой возможностью извращенно напакостить любому, кто попадал в поле его "деятель-ности". Не откликался он на доброе слово. Опасливо озираясь, звереныш лишь оскаливался жуткой ухмылкой. Тем более зверел при попытке волевого пресечения его каверз. Особенно он ненавидел девочек. Одиннадцатилетний выродок прямо озарялся, если удавалось резко ущипнуть рано

146

взрослеющих южанок за интимное место. Зная, что две трети сверстниц еще редко имеют возможность носить белье, с диким ревом наслаждался видом поднятого подола. Единственной возможностью урезонить дебила была изоляция. Но в ней он зверел еще более.

Естественно, Супьян был ненормален. Яркое последствие частого в замкнутых тейпах внутрисемейного кровосмешения. Признаки вырождеия : яркая уродливость или гиперторифиро-ванная ( на уровне т.называемой божественности ) красота встречалась нередко.

Класс- комната кривых зеркал

Кстати, об этом.

В один из первых сентябрьских дней, после первого урока, залетает Володя Ельтинов и с порога кидается ко мне, сменявшему его в классе. "Зайдешь, не вздумай ржать !" Расшифровать предупреждение не захотел. Но хорошо, что предупредил, я готов был к сюрпризу в правом ряду. Захожу в класс. На первой парте- Супьян с единственным правым глазом и тот- заплыл яркои синяком. За второй партой - его друг и вечный противник по дракам. Хаваш. Тоже одноглаз, но - на правый глаз. А левый сияет не меньшим "фонарем". За Хавашем его брат с расходящимся косоглазием и громадной чернильной кляксой на носу. Впечатление, что на каждой половине выпуклой мордахи по глазу. Замыкает "галерею" толстушка с сходя-щимся косогла-зием. "В собственном носу соплю разглядывает"- сказал кто-то из остряков.

Специально ли рассадил несчастных на уроке Ельтинов или их сочетание оказалось случайным поныне не знаю. Думаю, Ельтинов рассадил. Он был чертовски наблюдателен и способен на хохмы.

Это - внешние признаки вырождения. А сколько явно дебильных детей - объективности ради: жуткий процент не превышал 30-4- объективности ради: жуткий процент не превышал 30-40 от общего состава детей. Но жуть была в том, что дебильные "заражали" остаавшиееся 2/3 в принципе нормальных детей ! Больно смотреть, как рядом, среди таких, чахли огстальные, по-настоящему толковые ребята. Светлые головушки были у брата и сестры Сайдуллаевых, Микаила Махмудова, Саида Чакоева, у ряда других ребят из параллельных классов. Глаза ярких умничек сверкали как созвездия на темном небосклоне убогости и дикости.

147

Генофонд

Откуда вырождение ?

Чеченское село всегда было родовым- местожительством определенного рода. Аллероево, Чахкиево, Мехкеты - фамильные. В Гикало, видимо, было три рода ? Хаджимуратовы, Сутиевы, Магомадовы. Брачные отношения складывались внутри только одного, крайне двух соседних родов. Редко дальше общности села. Доскладывалось до неизбежного кровосмешения. Ходили слухи о связях, граничивших с половым безрассудством. И это в поселке под боком у громадного города, в той или иной степени окультуренном. А что дальше- в горах ?

На своем опыте знаю, что, конечно же, старики - чеченские старейшины прекрасно знали о начавшейся трагедии. И боролись с этим как могли. Но столь тайно, что их потуги воплощались с трудностями, похлеще организации переворота в стране. В город приезжали из аула посланцы стариков. (Далее ВЫЧЕРКИВАЮ, май 2009) ..................

Одевание детей

Быт села, при всей внешней атрибутике современности- телеантенны, радиосеть, иногда - авто, был примитивен. Обладая собственной моралью, нравственными нормами, явно иными, чем у евпропейцев, ранее угнетенный народ творил свою жизнь по

148

неведомым нам канонам, не прописанным в государственном законодательстве.

С весны до осени, нередко всей семьей, выезжали на заработки в Казахстан "шабашить", Возвращались с пачками банкнот, Но, нередко, именно этим семьям помогала советская власть, государ-ство. Из директорского фонда школа выделяла суммы на самое необходимое для детей, порой, буквально брошенных выживать уехавшими родителями. Деньги давать было бесполезно, приходилось самим покупать в городе платьишки, брючки, рубашки, обувь. Прямо в школе детей одевали с наказом приходить в этом на занятия.

Я был глубоко поражен, когда в ноябре, вызвав меня, директриса вытащила из сейфа пачку девчачих трусиков и отсчитала мне четыре штуки, прибавив сверху совсем взрослые. Увидев мое изумление, она возмутилась: "Вы хоть знаете, что девочки голые ? Холодно, иней. Другие учителя своих одели, а вы !" (Далее ВЫЧЕРКИВАЮ, май 2009) ..................................

149

Раздеты были и пацаны. В одних и тех же дырявых штанишках, с видом на гусинокожие маслы. Зачастую из одежонок своих они давно выросли. Значит, вот-вот перейдут следующему младшему брату.

По причине убогости одежонок с наступлением холода школа опустевала, порой, наполовину.

Мои уроки и уроки мне

Примитивный домашний быт, нередкая бесправность детей и заброшенность на многие месяцы.

И тем не менее, для детей школа не была и не могла быть светлым часом жизни. Первые уроки, особено в младших классах, проходили с полупустой "аудиторией" Дети досыпают.

И вот к этим человекам я шел с Пушкиным, Толстым, Достоевским, понятиями деепричастных оборотов русского языка.

В "моем" четвертом классе, порой, без игрового элемента обяъяснсть грамматические категории было б бессмысленны. И объяснял . Рисунками, условными знаками, схемами. И усваивалось ! Значит, недаром я сдедал ставку на первоначальную форму восприятия: абстрактно-зрительную, конкретно- предмет-ную.

Чисто развлекательными, игровыми, с глубокой познаватель-ностью проходили так называемые факультатативные занятия. Что мог серхезного я дать в языке человеку, почти им не владеющему ? Но, как теперь понимаю, факультативы - то и развивали по-настоящему детскую речь.

.. В дикость, зачастую, превращались классные часы . Не с чем существенным было идти к ребятам, рвущимся домой. Вернее- в поселково- полевую стихию. А выходить к им с формализмом, требуемым пед.нормами того времени, пионерско - пр. сборов , я не стал. Во- первых, чтоб не переходить дорогу вожатой, во- вторых, не чувствовал себя миссионером среди папуасов. Хоть кол на голове теши, а папуас останется язычником, могущим запросто "причаститься" твоими потрохами. Миссионерский- не мой путь. Надо было выходить с тем, что имел за душой сам.

По теплой погоде ходил с ними по окрестностям поселка, за пределами которого некоторые никогда не были. По пути рассказывал им, завороженным о дальних странах, континентах,

150

столицах, иногда полудетективные истории и описания .... в чем я уже тогда был знаток. С чем к взрослым коллегам выйти, значит прослыть уже свихнувшимся. А детям занимательно, как сказка.

Пожалуй, кроме этих прогулок, интересной были лишь подготовка к Новому году. Готовились и к иным, официальным и нами изобретенным торжествам.

Как ко мне относились дети ? В подавляющем большинстве были искренне привязаны. Конечно, такое окрыляет Но были, что кривить душой, ненавистники (типа Супьяна). К моему сожаленеию, поначалу оказались неизбежными стычки с хороши-ми ребятами Но- притерлись

Когда я уходил, расставание оказалось очень грустным и полным слез. Для меня не меньше, чем для моих детей. Именно поэтому я утвердился в неизбежно вызревавшем во мне желании уйти из школы, как формы жизни. Я мог, однажды, слишком переболеть моими ребятами и не найти в себе силы их оставить до выпускного. А это однозначно потребует остаться в школе до конца дней своих.

Предновогодняя "диверсия"

В педколлективе я избирался в массу ощественных формиро-ваний и обязаловок. Моя природная общительность, шустрость и, видимо, неглупость, вызывала ответную реакцию: тянет-нагрузим. Но в общественники я не лез. Прочно и принципиально поддерживал все застолья во главе с директрисой, умея профессионально оставаться созерцателем происходящего.

Однажды, конкретнее - на предновогоднем мероприятии демонстративно "набрался", Естественно, не теряя голову, остался вне контроля руководства. Все ради того, чтоб от души "набекать" в раковину в кабинете завуча- подхалима Игоря. Возвратившись к застолью, изобразил только что вернувшегося с улицы. Разыграл дальнейшую ужратость. Но тем не менее, кой что бесконтрольно подлил Игорю, отчего он, помимо воли, захмелел по черному. Выждал, когда он пошел к себе. Он опрометчиво не закрыл за собой дверь. Большой удачей было подкараулить именно тот момент, когда, войдя к себе, он направился к раковине. Я

151

рассчитал верно. Остальное было делом техники. Не ожидавший пинка сзади, Игорь мордой въехал в облеванную раковину, а при инстинктивном упоре вырвал ее с штырей в стене !

В тот вечер, вторично удачно вернувшись за стол, словно не уходил, я действительно ужрался окончательно. А опомнившись, обнаружил себя в ситуации, в сто раз еще больше унижающей мужскую честь пополиза. Но, пока, из чисто этических соображений, опущу это описание.

Духовный "запой"

Зимой того же 74-75 учебного года у меня пошел "белый стих". С широкой рифмой, с четко просматриваемой ритмикой. Стихи б искусстве. Как теперь, перечитывая, оцениваю, то был реальный прорыв в высокую поэзию. Виток моего поэтического творчества, достойный гордости...

Мне та пора казалась вторым дыханием. А оказалось своебразной болью, откликом на переходный возраст моей поэзи. Только через два года, намного мощнее и ярче будет во мне, что-то подобное. Но об этом в ином повествовании.

В тот же период во мне стал рождаться серэезный прозаик. Куча "опусов" послевузовского Лета-74 была полна полудет-ских, где-то шизоидных, явно графоманских глупостей. Как ирезультат примитивных и бесплодных потуг

Да и откуда в большинстве из рассказов было взяться чему-то чркому, здоровому, если жизненный багаж был мизерным и пропитан параноей домашних концертов тетушки ?

Новая серия "опусов" Зимы -75 шла уже под знаком более серъезного осмысления жизни и отношения к творчеству. Ну и сказывался, конечно, крутой скачок в моем развитии за последние перед этим три года. Увиденный мной мир не только ошеломил, но и заставил интенсивно мыслить категориями, явно уже не стандартными.

Неожиданное рождение рассказа "Дкрачок", видимо, не было случайным. То был процесс зарождения, который я сам в себе проигнорировал. А будто- неожиданно, сел и, почти без поправок, написал то, что не вяжется ни с чем остальным.

152

Была серия рассказов, порожденных явно моим учительством, Особено "День словесности". Дв и весь остальной "букет" тож- оттуда.

Неохота- принуждение к перемене мест

Наверное я бы и поныне огинался в сельской школе. Но пришел момент, когда в одной точке столкнулись мое нынешнее офицерское призвание, моя греховность, реальное опасение за жизнь, и прочая мелочовка.

Начну с самого простого - греховности, оттого что ее следствие - опасение за жизнь. Может что-то было написано на моей мерзкой роже, лишь мне невидимое ?. Но сам, клянусь, я там вывеску не малевал. Круговерть началась перед новым годом, вернее- в канун его. Подпив на учительском сходняке, я впервые после длительного периода, потерял над собой контроль. Очнулся, когда внутренний дядька с плеткой был уже не нужен. (Далее ВЫЧЕРКИВАЮ, май 2009)

153

Но это еще куда ни шло. Остапа понесло по кочкам голым задом.

Не зря у меня было предубеждение против протокольных походов в семьи учеников. То, что юные абреки, пользуясь неизвестностью городскому пришельцу, запросто могли прибить, было пол -дела. Я боялся иного. От неожиданности нападения, а шакалье нападало только со спины, сработает инстинкт и убью я. А еще хуже - искалечу. Месть дикарей безумна. Потому я с облегчением воспринял то, что на меня только дважды напали. Первый раз я, конечно, зашитился, второй раз вчетвером мне, конечно, расквасили нос.

Напоролся я совершенно неожиданно, серъезней и страшнее мордобития.

Валюша Шевченко попросила меня проверить, действительно ли уехала на заработки вся семья ХХ. Сведения из уст родственников семьи противоречили друг- другу. Сама Валя после неведомого мне случая, когда однажды сходила в поселок одна, наотрез отказалась идти даже со мной, ходившего с ней охранником Я понимал ее. Видимо, была попытка изнасиловать, а может юные дебилы и поиздевались над учителкой.

Черти понесли меня в этот окраинный дом водиночку. Вход в него был из глухого малоприметного переулка. В принципе, если б меня в нем убили- никто никогда б не узнал. Потому я и напоролся. Кто вошел или вышел из него, тем более- что деется внутри него остальному селу неведомо. Долго стучался в глухие двери, а когда собрался уходить, был впущен в дом застенчиво улыбающейся девочкой- девушкой, дочерью хозяина. Не ответив на мои вопросы, она молча повела на второй этаж, где у них был зал для приема гостей.

Усадив на диван, она шустро упорхнула, наконец произнеся " Я сейчас. !". Наверное - отца зовет, как принято. Но минут через десять она заявилась сама. Выпалила с порога, словно не выходила. из комнаты "Уехали все, вчера. Сегодня вечером приедет бабушка, будет здесь жить!".

Я обалдел от ее вида. Вернее- одеяния. (Далее ВЫЧЕРКИВАЮ, май 2009)

154

............. Светлой памятью от тех дней осталась выученная с ее помощью сура, освящающая брачную постель. Ныне, изредка открывая писания Пророка, я первым делом ищу эту суру, Читаю сначала по-русски, потом вспоминаю заученный исконно арабский текст.

......". Со следующего урока ее, по обычаю, украли,

Заканчивались выпускные экзамены. Беременная моя тайная подруга не дочитав письмо Татьяны, разрыдалась. Тут же в класс влетел рыжий битюг и подхватил жену на руки. Я остолбенел от общности черт их лиц. И тут меня проморозило. Родит осенью похожего на меня лупоглазого сыночка. И что тогда?

155

Бред , конечно. Но от .....что хошь можно ожидать. И перестану я быть бычком-производителем. Если вообще в живых останусь. Осознав это, я впал в тоску.

Тут подперло ряд иных серъезных обстоятельств, о которых не место говорить. Нельзя было упускать возможность вырваться из рук туземцев, жаждущих оскальпировать, а заодно и оскопить тебя.. Узел проблем затягивался мертвой петлей. Изподволь наступало удушье, оставалось похрипеть и высунуть язык. Но человек- животное мерзкое, и, к сожалению, живучее. Хотелось, почему-то, быть дальше. Выход был единственным- сматываться из Гикаловской школы. Пока вместе с тем, что между ног нохчи и голову не чикнули.

"Задумал я побег...."

Мое первое учительствование было всего год с небольшим. Месяцы эти оказались одновременно и быстры и долги. В работе дни пролетали мгновенно. И в то же время это были дни нередко, уже весомых размышлений, полных глубокими и яркими образами, толковыми идеями. Из творчества, как из жизни, почти ушда подавленность. Душа моя распрямлялась .

Но,если б мне пришлось учительствовать далее, то, вероятнее всего я б кончил свои дни алкашом или в дурдоме. Примером был каждый из моих тогдашних коллег по Гикаловской школе. Сколько светлых голов ! А, либо- в запой, либо-регулярно в отделение нервных расстройств, двери из которого рано или поздно открывались только в одну сторону- в психиатричку. "Ангелов" , типа супьянов, или завуча Игоря пруд - пруди.

Прощай, Родина !

Потому, я твердо затеял организацию ухода из школы. С последующим отъездом из города вообще. Помощники в этом процессе были. Сам я был лишь пешкой в чужой игре.

Со школой я расставался без особой грусти. Если, конечно, отбросить мою, едва ли не истерику, когда я осознал, что мой теперь 5 "Б" больше никогда не встретит меня у школы, В тот день пацаны из класса ходили за мной по пятам с руками на поясе в жесте, каким держат свои кинжалы джигиты, готовые вмиг выхватить их и кинуться на защиту уважаемого "устаза"- учителя.

156

Последней, уходя из школы, я увидел Асет Хаджимуратову. Эта, фигурой и ликом почти уже девушка, совсем по- детски кинулась ко мне на выходе из здания. Повисла на шее, разрыдалась, но сумела каким-то чудом выговорить " Я люблю Вас, слышите !!" Понимая, что задержись я в школе еще хоть на миг,останусь навек, нашел силы оторвать ребенка от себя, поцеловать ее в губы и буквально убежать к остановке автобуса....

Прощаясь с Грозным, я обошел многих друзей. Одноклассников, однокурсников.

На мое счастье дома, приехав на день перед отъездом в Африканскую страну, была Оленька Фоменко. Беременая. Ей оставлось жить несколько месяцев. Готовилась к отъездк в Москву Леночка Пароменская. Рита Исаакян собиралась в декретный отпуск. На перкрестке из остановивщейся машины выскочил Санька Кузнецов, улетавший через неделю работать в Ирак. Побывал на могиле ...... В-я С-в, из жирного став мускулистым громилой только и сказал мне "Буду преподавать в академии" ( Академия КГБ), Султан Минкаилов уже "служил" в обкоме комсомола.

На родной улице Киевской мы полдня пили кислое вино с Валерой Власовым, помянули уже покойного Вовку Мурыгина. А потом, когда повозвращались с работы остальные друганы, квасили до утра, не пьянея, а чем дальше - просто отравленно тосковали и к утру пьяно горланили песни казаков.

Ю.М. Прости меня, девочка. Я пришел к тебе наутро пьяный в задницу, и ты отпаивала меня. С трудом уложила в постель. Ты единственная, кто меня еще любил тогда в Грозном. А я, мерзавец, позвонил манюне, родившей моего с ней ребенка. Ты, Ю. не знала, с кем я разговариваю. Но уловила, что на том конце провода разрыдалась женщина. Плакала в трубку и все причитала " Славчик, ты мерзавец! Славчик...". Так я от нее ничего не смог добиться. Вот почему я долго не знал, кто мой первенец.

Обойдя за день универских однокурсников (кого смог, конечно, а был готов расцеловать всех без исключения), к вечеру вновь лыка не вязал. Мужское расставание, обычно, сухое по сдержанное. Но мы "размочили" его, что в универе, потом в

157

кабаке. Я повел всех в "Терек", что рядом со стадионом в ДК Ленина.

Самое мистическое, что по-моему, в тот вечер я вновь, как когда-то, выйдя из "Терека", увидел Веру Г-ч Но это уже не оригинально, подумалось мне - второй раз на том же месте. Я садился в такси, а она шла пешком на свою Фасадную. Или мне уже мерекалось?. Тоска из-за своей нерешительности- последнее, что меня оглоушило тогда в Грозном. Не подошел к Вере, не поклонился ей в благодарность за все, что из-за меня ей пришлось в прошедшие годы вытерпеть.

Простите меня, непутевого, я грешен перед Вами всеми.

Рано утром я улетал ..... По дороге на Ханкалу наша машина шла по улице Ленина. Видя мое невменяемое состояние, провожавшие новые коллеги, испытующе просили "Хочешь на универ еще раз посмотреть ?". "Нет, мужики, у церкви тормозните. Представляю картину со стороны . С визгом поперек движения "Волга" заворачивыает к храму. Вываливаются из нее трое жлобов и волокут (утрирую, конечно) худющего пацана-безумца. Церковь еще не открыта. Пацан бухается пред храмом на колени и бьет земной поклон. Мужики закрывают сумасшедшего от посторонних.

Конечно же я понимал, что расстаюсь с Грозным навсегда. Оставляю в нем все лучшее, что было до этого в моей жизни. Впереди ждал Новороссийск. Потом я наметил Армию.

158

Часть шестая Новоросийск

Предстояла Армия.

Мой новый дом

Пока же я перебрался в Новороссийск, к маме. Впервые видел этот город осенним, опустевшим - без толп отдыхающих. Опустевшим была и материна квартира . Впервые я в ней появился в возрасте девяти лет. Вышел тогда на балкон и задохнулся в испуге перед простором неба и пропастью глубиной в четыре этажа . За тринадцать моих летних приездов к маме я, порой, видел в этой крошечной комнатенке (17 кв.метров) одновременно до пятнадцати (!) разновозрастных родствеников, приехавших на море. Ночью все, конечно, размещались на полу. И этот табор представлял предельно живописное зрелище. Толпища наших менялась нашествиями многочисленных друзей.

Вечеринки, сабантуи по случаю возвращения из агитпоездки в подшефный совхоз "Чебургольский", обмывание удачных баскетбольных матчей на спортплощадке перед домом . Впрочем, неудачные тоже бурно "отмечались". Собирались здесь и после субботников.

И многое иное. Все прокатилось потопами и землетрясениями через эту кваритиру на Анапском шоссе 19.

И этих стен начинались большинство выездов в выходные дни на отдых. Отправллись в пустынные уголки побережья, типа , тогда еще необжитого Малого Утриша, в Джанхот, а то и в горы- на Неберджайку к водохранилищу.

Все прошло. Матушка уже была замужем за Иваном Ильичем Казанковым, жила в его доме. Мне осталась притихшая квартира.

Чебанов

Кстати, об отчиме, и не о нем сначала

Поклонников у привлекательной молодой женщины, моей мамы, было немало.

С Иваном Васильевичем Чебановым они собирались пожениться. Я был за их союз. Но против встала стеной несосто-явшаяся свекровь.

159

Мы с Иваном Васильевичем дружили крепко. Вместе проводили выходные . Когда был в восьмом классе, зимой - ездили в Домбай. По натуре он был неистребимым оптимистом. Остроумен был искрометно. Вечный странник.

По специальности Иван Васильевич был энергетиком- наладчиком. Работа в командировках по Северо-Кавказскому региону. Загорелый до черноты, вечно улыбающийся Не курил, трезвенник.

Судьба его трагична. Уже в лет сорок его твердохарактерная мать настояла на женитьбе. Нашла "станишную" девочку. Родив, станичница круто развернулась во всю ширь мощной груди. Добившись развода, разменяла квартиру свекрухи, естественно с преимуществом для себя. Осознав, что "любовь" супруги имела конкретную цель- хату в городе, Иван Васильевич в несколько месяцев сгорел от скоротечного рака горла. Рок настиг и его бывшую жену. Она вышла замуж за "обеспеченного". Через год села за руль их машины и в первый же день в лоб влупилась в бензовоз. В адском огне сгорела она, второй муж и двухмесячный их сын. Дочь взяла на воспитание мать Ивана Васильевича, уже потерявшая сына.

Отчим

Конечно, я не осуждал маминого выбора, когда она, как говорится, сошлась с Иваном Ильичем. Крупный, типичный славянин. Старше мамы он был на 11 лет. Профессиональный мебельщик. (Надо бы сегодня, в 2002 году, перенести в компьютер "Рассказы исполина" об Иване ИИльиче).

С ним я быстро нашел общий язык.

Дивных два месяца осени

В Новороссийске осенью - 75-го я прожил дивных два месяца. До призыва в Армию не работал. Утром просыпался от яркого солнца, а не от будильника. И весь день все вокруг для меня было пронизано солнцем. Время проходило вольно и хмельно. Все казалось удивительным, я словно бы окунулся в детство. Но видел его уже взрослыми глазами, ощущал душой далеко уже не детской. Особенно в те дни, когда жил в доме Ивана Ильича. Завтракали мы с ним в столярке - просторной, солнечной. Полстакана юного вина наливал сбе из десятилитровой бутыли, оплетенной толстой лозой. Каждый день, до моего ухода в

160

Армию, то есть до конца октября, мы ходили с Иваном Ильичем на море на Косу. Даже в сногсшибающий норд-ост. Дивные пустые пляжи завораживали незамутненной белизной камней, незагаженностью берега мусором, первозданной нетронутостью песка в кромке прибоя. Мощная волна с пенящимся гребнем над зелеными бурунами, густая синева неба, пронизанные чистым солнечным светом, уже не замутненным ни летними песчинками, ни еще - изморосью штормов поздней осени.

Перед купанием мы на короткий срок заходили в "гадюшник"- никогда не пустую стекляшку на Косе. Нас быстро заприметили. Подаваемые нам добротная ветчина, либо что подобное, было явно не из общего обихода. Прожаривалось удивительным образом так, что практически не было привкуса масла. Что-то подобное я уже видел в своих "командировках" по столицам: называется микроволновая печь. Иногда брали неподдельный шашлык. Напару, пропорпционально весу каждого из нас распивали бутылочку сухого. Причем, вино, конечно, было не с конвейера плебейских пойл, отличающихся лишь этикеткой. Марочное молдавское было реально молдавским.

Особый наш статус в "гадюшнике" не был случайным. Я невольно купался в славе Иван Ильича, обладавшего достаточным авторитетом в городе. Льстит моему самосознанию, что Иван Ильич, не встал дыбом и не стал задавать ненужных вопросов, когда вскоре в этом гадюшнике ко мне стали подходить далеко не простые в городе личности. Однажды вместе с ними я исчез на четверо суток. С полуслова он понял, как объяснить маме мой отъезд.

После гадюшника шли к берегу, неспешно раздевались на ветру и разом ухали в теплые высокие волны. Заплывали далеко. Но Иван Ильич был вообще мощным пловцом, иногда уходил за горизонт, куда я со своей слабоватой дыхалкой уходить побаи-вался. Через силу заставляли себя вернуться на берег.

Во всем сухом шли вновь в гадющник. Теперь ели только горячее . Если пили, только коньяк. Стопочку- для сугрева. Разомлевшие, словно после бани - шли через весь город домой. Избегали тихих тенистых улочек, только под солнцем, все семь

161

километров. От рыбзавода, в основном, по набережной. Вдыхая солоноватый ветер всей грудью. Шли с ясной головой и с приятным томлеием в теле. Заходили на базар, нагружались в магазинах. По приходу, могли часа два, до маминого возвращения, поспать. Затем, как и утром, до еды каждый в свою мастерскую Он к своему верстаку, я- к письменному столу Обильный семейный ужин за широким столом. Потом, если не было интересного по ТВ, опять- по мастерским. В десять вечера я оставался бодрствовать один. "Старики" уходили в свою комнату. Я полуночничал за книгой или над бумагой. Нередко засиживалс до 3-4 утра. Уже засыпая, слышал, как вскоре вставали и начинали свой день "мои".

Не помню, что читал, что, конкретно написал в те дни. Помнится само ощущение раскованности бытья. Сам себе планируешь время. Знаешь, что никто не ворвется, чтоб прервать твой труд. Это был ритм жизни, когда я проводил за письменным столом по 10-12 часов, занимаясь своим делом. Спал в те часы, в которые мне хотелось, Делал все без обязаловки. То были дни исполнения мечты : жить без принуждения, жить собственным, а не навязанным ритмом. Ни до этой осени, ни тем более, после я в жизни не был так свободен. Духовно яркие, подлинно счастли-вые дни Доныне, и, видимо, до конца дней моих, приходится жить навязанным окружающими враждебным моему естеству ритмом. Одно то, что поныне не сформирую дома мой рабочий уголок. Да, то были дивных два месяца...

Прощальными дивными аккордами той осени было два дня.

Один - 15-го октября. Воскресенье. Выезд в лес за перевалом по грибы. Зрело-заторможенная, умиротворенная золотая осень располагала к возвышенным мыслям Мы сидели с мамой на лесистом склоне горы, потеряв счет времени, любуясь голубой долиной, На другом далеком ее краю укуталась в дымку синяя гряда гор. За ним море.

Бабулька моя

За два дня до отправки в Армию я вылетел в Грозный повидать бабульку. Новыми глазами я увидел, словно со стороны, свой родной дом. Он виделся уменьшившимся. Убогий быт,

162

заросший бурьяном двор. Грязнючий, вонючий крупный город, где я родился, уже казался чужим.

Провожала меня бабушка. Маленькая ростом, хрупкая, с ясными глазами. Откуда она набрала сил проводить меня до трамвая, долго со мной стоять, пока мы ни решились расстаться?. Все говорили и говорили.

Конечно, я грешен перед бабулькой. Очумело рвался вперед, неудержимо несся к ДК Ленина. Там жила, как тогда четко осознавал, моя Судьба. Что грех таить, может, из-за Веры я прилетел в Грозный. Друзья выручили - удалось пристроиться в военный почтово- багажный самолет из Крымска в Ханкалу. На все про все в городе у меня было шесть часов. С бабушкой я был часа два и рванул к Вере Г-ч. Конечно, это было чистейшей глупостью. На Фасадной квартира Романовых была пуста. У меня хватило ума не оставлять какую-нибудь идиотскую записку. Во мне уже был силен фатализм "Да-да, нет так нет".

Ухожу в Армию

Вернувшись в Новороссийск, я еще умудрился зайти в парикмахерскую и какого-то лешего остричься налысо.

А наутро. Наскоро позавтракав, к военкомату. Автобус с нами, призванными, с трудом выбирался из толпы плачущих, нередко пьяных провожающих. Матушка с Иваном Ильичем стояли поодаль. Мама напряженно застыла, но только автобус вырвался из толпы, зарыдала.

Здесь начинается долгая глава моей жизни - Армейщина. В ней много подглавок. За несколько послеармейских лет записки, которые я постоянно вел в этот год, литературно сложились в повесть "И какими мы вернемся". Как теперь понимаю, тут сказалась моя зашоренность литературным образованиенм. Я знал, как надо писать повесть, знал как делали это до меня. Но не задумался, какую могу создать сам. Машинописный вариант повести затерялся в редакционных джунглях. Но, в итоге, пришел все же ответ. И по возвращенному экземпляру я видел, что повесть читали. Увиденное как бы чужими глазами, "произведение" ошеломило уровнем не бесталанной, но, явной поделки. Я взял себе слово искоренить в себе отравленность литературовед-

163

ческими навыками. И поныне с ним не всегда успешно борюсь. За правило взял "якутско- туркменское" " Как вишь, так и пишь ..."

Многочисленные черновики к этой поделке и поныне заложены в четыре объемные стопки микрозапкнижек. Тема мне порядком надоела за период подготовки машинописной рукописи.

Осмелюсь сегодня, в 85-м, лишь на одну характерную картинку с той "выставки"

( Вставка начала 21-го века. Там, далее, в тетради переписана первая главка повести. В прошлом 2001 году я собрал для сына все записки в удобочитаемую подборку с одноименным названием "И какими мы вернемся". Отсылаю к ней. Уверен, не пожалеете, ребята. прочитав. Сейчас, при перепечатке в начале 2002 года, позвольте этот "кусок" опустить ...)

Не хочу больше подробностей об Армии, Этот 76-й расписан порядочно и будет лучше, если я их как- нибудь обработаю в подборку коротких сюжетов, как эти странные для 32 летнего мужика "мемуары". Хочу сформулировать для себя анализ моего армейского года.

Можно сказать, армейский год, явно омужествил меня. Дал возможность по-праву носить нынешние офицерские погоны. Год прошел в реально напряженной борьбе с своим духом и телом. Имевшаяся до этого подготовка, действительно, оказалась годной только для детских игр в жизнь.

Сразу скажу, тело мое оказалось слабым. Дважды попадал в госпиталь. Сочетание длительного голодания из-за дедовщины и обморожений, конечно, и крепкому от природы были б не просты.

Борьба духовная была еще сложней. Придя в армию закоренелым эгоцентриком, твердо, к тому ж, убежденным , что здесь не думай- повинуйся ать-два, вынужден был на ходу перестраиваться. Определенная готовность к такому пере-оформлению уже была. С благодарностью вспоминаю мудрых учителей, готовивиших меня еще в универе к действиям в любой, даже непредсказуемой обстановке. Потому во мне с первых дней шла напряженнейшая работа мысли. переориентация на коллективное бытье. Произошло осмысление многих до того неведомых категорий. Закалялась воля к жизни, несколько

164

пошатнувшаяся после первых "заданий" еще в универе. Не все из которых для моей психики прошли бесследно. Конечно, я мог в армии в любой момент сказать "Все, с меня хватит !" и назавтра я был бы дома. Оформление подходящей комиссации избавило б от дальнейшей службы. И то, что выдержал, придает самоосознание себя уже не стандартным интеллигентиком, который себя-то не защитит, каким я пришел на службу, а мужчиной, хозяином жизни. Избежавший армии - убог, как гермофродит.

Для меня поныне парадоксом остаются две модели психологи-ческого состояния, при котором возможно выдержать испытание Армией. Либо, как я - за счет душевного багажа, способного преодолеть любую тяжесть из упрямства "чем я хуже". Либо, как многие из окружавших меня, оттого, что душевно толстокожи и без осознания мерзости службы, способны идти по головам и трупам, спасаться за спинами идущих впереди? Не знаю, каждому свое, у каждого свой путь,

И о, чудо ! Дух мой не огрубевал, становился гибче склад мышления. Пребывание в госпитале я активно использовал для чтения. Прочитано в госпитале очень много. В подвалах хранилась библиотека еще китайских времен. По моему статусу мне разрешалось брать все что пожелается. Читал Сталина, Мао. Мир Конфуция буквально в трех книгах раскрылся намного ярче и объемнее, чем нам дают и поныне в кастрированном переложении.

"Записки у изголовья" Сэй Сенагон, это уже Япония. По сравнению с примитивщиной красного Китая тех годов, японское радио поражало полифоничностью и многогранностью тем, мнений, необычной логикой изложения. Потом мне было разрешено по ночам смотреть телевидение Хоккайдо. Поначалу это был мощный порноканал. Но перед третьей ночью я взбесился и спец. исправил, якобы, ошибку, перенастроив на информационный канал. Во вторую неделю я попросил настроить канал "Культура", и остро пожалел, что не попросил об этом вначале. Япония, какой не знаю доныне ее, которая неведома нам, европейцам, была интересней любых ночных "ахов" и простреленных женских запчастей вполэкрана.Даже треть понимаемой речи давала мне канву погружения в дивный дух уникальной страны. Легче было с чтением. Обладавший зачаточными доармейскими навыками

165

чтения, я за неделю "въехал" в детскую газету "Сверчок". Подшивка двухгодичной давности звучала мне дивной инопланетной музыкой...

Остальное время было для размышлений о предстоящей послеармейской жизни. В те дни я окончательно свернул с перепутья к нынешнему стилю жизни, понял, что не служить Родине, отсидеться в затишке, лепя свое гнездо из новых тряпок и мебельных стенок не сумею. Моя доля- это, не принадлежащий себе, перекати - поле...

Надо ли здесь повторять, что я перечитал заново собрания сочинений Вересаева ( и окончательно стал к нему равнодушен), прозу Чехова ( и напрочь отверг пьесы), Маяковского. Вчитался новыми глазами в Евгения Онегина и новым ухом вслушался в стихи последнего периода его жизни. Глава за главой "Онегина" просторно умещались в памяти, будто я их всегда знал, но вот сейчас вспомнил. Перечитал много до того неведомого. Готовясь к работе в Новороссийском пароходстве, вошел в мир Виктора Конецкого. Джон Апдайк, Уильям Сароян, Карпентнер - американцы. Наверное, не стоит перечислять, да и не место здесь

Правда, работа моего мозга в те годы имела ущерб, сохраняющийся и поныне. Поиск объекта изучеия был прикладным. Но тем не менее я чурался досконально изучать толстые журналы, просто считал пустой тратой времени читать их от корки до корки. Опять бессистемность! В тот год я читал только актуальные публикации, не более. Остальное нутро почти брезгливо отбрасывал в предубеждении против публикаций штатных авторов, толкающихся возле кормушки и повизгива-ющих, если их укусят за пятачок. коллеги. И доныне не сформирован вкус настойчиво штудировать толстые журналы. Все формируется в свое время. Таким временем могла стать армия.

Школа духовной закалки принесла непохие плоды. В конце службы сказалось все, враз пригодилось все накопленное. Описывать не стану. В повести (теперь- подборке - 2002 г.) все размусолено достаточно. Но в дни реально нависшей инвалидности мог пасть духом, Я забаррикадировал сознание чтением наизусть Евгения Онегина, Бо Цзюй И (в переводе Эйдлина), Такубоку, Перечиитал в эти дни пятитомник Бунина. Когда совсем было тошно, читал как молитву, пушкинское "Дар случайный, дар напрасный...". А в облегчении

166

, читал Тютчевское "Есть в осени первоначальной ...", Но однажды, посреди ночи, не выдержав боли, бредил громким выкрикиванием обрывков молитв "Отче наш, иже еси...". Прибежавший дежурный врач, как рассказывали, остолбенело стоял минуты три надо мной, парализованный моей агонией. Я завывал "Ныне отпущающе раба твоего, по глаголу твоему, с миром...". Откуда-то знающему молитвы врачу кошмарным видением обозначилось, что агонизирующий исто-щенный молодой офицер сам себя отпевал !. Но, я выжил А наутро, когда рассказывали о прошлой ночи, лишь обалдело мотал готовой : не было такого !

Конечно, только сейчас осознается, что не только встать на ноги после "аварии", но и отбросить костыли, на которые был обречен, чудо ! Это была моя духовная Победа. Без помощи неведомых мне сил моих предков- казаков, моих близких, без моей тогдашней любви к В.Е.Г - фиг бы мне встать на ноги.

Простите меня, неверующего. Вы за меня молились и я остался жить ...

Исполин

Вернулся из Армии я в последних числах ноября. Несколько заторможенный в восприятии мира сего, я даже не осознавал, что наконец, из обязанностей перед жизнью у меня осталось только две : работать и родить сына. Учеба и Армия позади.

Дома, в Новороссийске, ждал ошарашивающий факт : мама ушла от Ивана Ильича.

Что он был, все-таки, за человек ? Таланливый мебельщик, имевший лишь начальное образование, но незаурядный интьеллект и трудолюбие. Стал замом. генерального директора мощной мебельной корпорации - фирмы "Черноморец". Внешне грубова-тый имел духовно богатую натуру интеллигетного мужика- русака. Масса уважающих его различного ранга знакомых и немало близких друзей. Потому он был известен большей части взрослого населения двухсоттысячного города. Его мощное здоровье, казалось, не сломили изуверства немецкого концлагеря.

Беспощадно, в короткий срок, сжег его рак.

167

Когда изменился первоначальный диагноз и определилась неизлечимость болезни, мама ушла. Перед самой смертью Иван Ильич мне проговорился, что сам он настоял, чтоб мама ушла. Понимая, что ей не под силу выходить его. В те годы мама уже маялась "грозненцами". Сестричка ее, моя тетка Юлька, камнем повисла на матери, бросив бабульку одну в Грозном в возрасте под восемьдесят лет. Жуткая арифметика, но она решила все. Ключевым же для мамы оказалось иное. За стеной, во второй половине громадного домы Ивана Ильича, оказывается, жила первая жена Ивана Ильича с сыном и дочерью. Узнав о болезни отца, дети потребовали права остаться с отцом до конца дней его. Мать моя от претендентства на свою долю в наследстве еще живого исполина наотрез отказалась.

Странно все складывалось. Пройдя развод и первоначальную моральную раздавленность, мои старики до последних дней Ивана Ильича поддерживали самые близкие отношения. Регулярно астречались и проводили вечера в "Родничке", что у развилки дорог на Цемдолину и Абрау-Дюрсо. Виесте гуляли по набереж-ной, бывали в кино, ездили в соседние прибрежные города. Ивану Ильичу я доставал для лечебных целей дефицитную черную икру.

Он мне сделал отличный встроенный книжный шкаф. Добрым и званым гостем был на моей свадьбе в 78-м. Обладая уникальными знакомствами и влиянием на высокопоставленных хозяев города, не раз пытался помочь "избавиться" от "командировок". Пока не состоялся открытый разговор в его присутствии, где было выяснено, что я не знал о его действиях, а он не знал о неведомых ему пордках "в Багдале". Гле всегда все спокойно.

Конечно, мы с мамой были на его проводах среди близких родственников. Мама часто бывает на его могиле, какой-то период они ходили на кладбище с его первой женой Марией. С его сыном я искренне дружу поныне.

Отслужил, слава тебе , Господи

Но это все потом.

Пока же начинался декабрь 76-го. Я все не выходил из сумереч-ного психологического состояния. По ночам тягуче ныло

168

передавленное нутро. Все круче отзывались болью на погоду преломы. В хроническую бессоницу "оттаивала" и томилась непонятным душа. Нависавшее безумие осознавалась неизбежной могильной плитой, под которой я заживо погребен..

Мне надо было во что бы то ни стало коснуться земли на Родине. Я поехал в Грозный. Убогий, старый родимый дом, был уже не мил. Иным, повзрослевшим, взглядом я смотрел на царившую в нем безысходность. Извращенной мнительностью, могильным настроем поведения, тетка Юлька угробила в общем-то еще крепкую бабульку. Здравая мышлением, с уникальной памятью и светлой душой,бабулька круто сдала за год моего отсутствия.

Сомнения. Сам себя обманываю

Я рвался из дома. Ходил по гостям Зачастил к Вере . В гикаловский год учительствования целенаправленно загасил память о ней. Та неудержимая тяга к ней, что привела меня в Грозный перед уходом в Армию, пресеклась службой, но вновь обострилась и стала неподвластной сейчас, в деабре 76-го. Синим огнем полыхало трезвое осознание невозможности взять ее в жены. Не выдержать ей, по своему избалованной, темпа жизни, на который я добровольно обрекся с переездом в Новороссийск. Слишком многого Вере уже не дано и не нужно было знать обо мне. Да и на черта ей Губарь, измеившийся в основе, но обретший совершенно неведомую ей форму бытья. Кастовым требованиям она, конечно, не соответствовала. Да и некоторые ее высказывания ставили однозначно вне рамок моего выбора в подруги жизни. А я сомневался, дурил сам себя, пытался убедить, что может бвть по-иному. nbsp; Но и это было, как мне казалось, еше впереди.

В Грозном для меня оказался непреодолим галиничевский вирус. Доныне не знаю, какого лешего именно ей я отослал перед армией черновой журнал своей проз.бредятины . Теперь все кажется глупым, плоским, инфантильно недальновидным. Много позже, неожиданно осмыслив тот период, я случайно сделал странный, пусть самонадеянный, ошибочный и пр. вывод. Роди-лась дневниковая запись, не дававшая одно время покоя моей

169

женушке, Натали, на свою беду, без разрешения сунула свой шкодливый носик куда не надо.

. " В Армии я получил от Веры несколько милых просветленных, как теперь понимаю- грустных, открыток мудреющей женщины. Вероятнее всего, они были своеобразно озарены светом одиночества. Вернувшись из армии, я через день бывал у нее дома. Вера окунула меня в мир Гарсиа Лорки, Ивана Драча, Танечки Кузовлевой, ...оросила пустыню вымершей моей души...отголосками дзэн- буддиствских веяний.

Приближение к реальности

(И еще - Запись из "Дневника - 83.". Женушка, редактор, мы уже говорили с тобой об этом в Фос сюр Мер. Вышли из к/театра, помнишь- на наб.Роз. Блин, а может- в Бретони, перед переездом в Лондон? Мы и там и там смотрели тот к/ф (впиши франзузское наименование, лады?) .Так что- дальше -, не читай...)

"Очень скоро я прекратил свои визиты.

В тот вечер мы шли с встречи- пирушки бывших однокурсников . Пересекали парк, где когда-то я морочил голову ей, а еще больше себе, непонятно какими, неопределенными любовно- дружескими отношениями. К моему наивному удивлению нас встретил верин сосед по подъезду.

В общем-то, на первый взгляд, неплохой парень. Но именно- с первого взгляда, с полоборота, он обозначался как лопух. Потому я так просто, опять наивно, "сдал" подругу ему и с чистой совестью ушел. Не люблю хождение "вгрупповую". .Брр, ..... Ко двору тебе я, девонька, хоть десять рядом с тобой.. Но, . - увольте !

Беззаботно передав подругу увальню, шел, уверенный- он не конкурент. Ну- скучно же с таким умной женщине! Ушел, чтоб наутро осознать оплошность. То был единственный раз, когда взвыл от потери женщины. Обычно: ушла и ушла, увели так увели. Не удержишь насильно. Тут- взвыл из-за беспомощности, а еще больше- нежелания что -либо изменить. ...вычеркиваю

А союз со мной - тяжелый приговор ей, действительно любимой.

Года через полтора, когда Господь одарил меня Натали, подходящей по всем кастовым меркам, вскоре поженились и они. Признаться, издали, я контролировал, что ли, их перипетии. Корпоративные возможности позволяют поныне периодически

170

иметь скудные вести из Нефтеюганска. К сегодняшнему дню они настрогали трех гвардейцев, По последним данным, вроде бы, третья - дочь.

Как же это случилось, что единственную женщину, которой остро, видимо и поныне, болею, запросто, получается - отдал другому ? Конечно, все обыденно. Я еще приближался к реальной послеар-мейской жизни. Мрачной глыбой нависала более сложная, избранная мною стезя. Еще наивно представлял Веру, отчасти недосягаемой, еще более- слабой для жизни рядом со мной. А для нее, как женщины, реальность стучала в окна и становилась острой болью. Годы "поспевали", и, казалось, выбора- то нет ! Один дурак, другой урод, третий во всем сразу противен, четвертого- глупо упустила, а пятому - неинтересна. Должен был прийти мужик, равный ей по интеллекту, но тверже ее характером . Сказать: "Девочка, хватит - поиграла. Теперь я укрою тебя от невзгод, согрею в нашем теплом гнездышке. Твое дело- дать жизнь и душу нашему потомству. Все...." Но такого не было. "...." же терпеливо ждал год за годом. И- создал ей подлинное личное счастье....вычеркиваю ".

Зачастую поздно мы осознаем, что союзы вершатся "там", а счастье- ключик к союзу, надо добиваться здесь, на земле, где ходим рядом с любимыми, но- глупо их теряем, отдаем в совер-шенно случайные руки ".

Вот такая запись в "Дневнике -83". Почему она появилась, да столь объемная, не помню. Вероятнее всего...оттого, что в этих странных "мемуарах" тогда подошел к теме Веры Г-ч. И, может быть впервые задумался, а что это я, мужик, оказывается, не примитивного "разлива", а остался без Веры. Может то было первое осознание, что в личной жизни я оказался также удачлив. Но было подозрение : " Что-то тут не так !". Ну, смущает меня, когда "Доволен сам собой, своим обедом и женой..". Не может быть так просто. Наталья досталась мне, вроде, даром : не искал ее, не завоевывал, не влюблял- не пудрил мозги, и прочий балаган.

171

А вот так, как подарок божий: она для меня, а я для нее. И все. И никаких сложностей, что нагородил из-за Веры Г-ч.

Ведь это только на вид Губарь простой и смирный. Видя высоту и желая взять ее, уже не раз, как говорит женушка, "закроет лупалки" и танком не остановишь - сметает все и вся. Есть такой грех, не отказываюсь. А почему я должен уступать, я что - не человек, а он только человек, что - ли. Не обдурю так прибью в темном углу ( шучу , конечно). Но человек действительно не узнает, кто его бъет. Из ничего возникает великая дуля и человек зависает в космосе. А от невесомости лопается, одни ошметки летят. Но что-то ж меня остановило от этого рядом с Верой. Никто и ничто реально не мог меня остановить. Сам. Повернулся и ушел. Как теперь понимаю, .....вычеркиваю .

(Добавление в 1988 году. С разрешения моей святой ....м, что не касается работы) меня подвел. Уже, было начал ей рассказывать о встрече с Евгением Терентьевичем на одной из хитрых дач посреди сосновых дебрей. Его пригласили а феврале 78го по моей просьбе, когда он был в командировке в Москве. Мне надо было решать "личный вопрос", а без поддержки отцам намечеенная "операция" не имела смысла. Умнейший человек, он с ходу понял недосказанное. Обнял меня и сказал всего две фразы:" Вне России она долго не проживет. Тем более- во имя коммунистической державы?"....). И мой план жениться на ....рухнул окончательно)

..... Ведь, если б Господь не одарил меня Натали, уже б давно спился от равнодушия к жизни.

Конечно, сейчас в конце, 85-го, мне легко обо всем рассуждать, легко быть несправедливым к людям, которые далеко от меня,

172

которых Господь сберег от меня, как от чумы. Слишком убойны мои даже тогдашние возможности для двух невинных птенчиков, народивших ныне, видимо, белобрысых ангелочков.

Безумие

В реальности, в начале декабря 76-го, я спасался у Веры от сумасшествия. Какое там, к чертям, жениховство, если каждая минута пребывания дома, жуткое наследие тетки, взвинчивали меня до предела? К Вере я приходил, порой, отупелый, опустошенный. Сердобольная подруга терпеливо кормила на кухне борщом с чесноком и я оттаивал. Положив голову на руки перед собой, она ироничным прищуром глаз изучала меня, а я разглядывал снегирей в заснеженном палисаднике. Мне было стыдно, Потому что оттаивая, еле сдерживался, чтоб не рассказать свой недавний бред. Пережил его в минуты клинической смерти там, на склоне сопки, где размазаны железякой семь моих братьев. Я прилетал к ней через полпланеты. И Вера, а одновре-менно, за сотни километров от нее, мама, прнжав руку к сердцу, вскинулась мне навстречу- бесплотному....

Меня еще в госпитале предупредили, что будет "отходняк". Бойся не болевого шока. Его можно перетерпеть, снять в конце- концов морфием. При этом, в худшем случае, если не успеешь или перетерпишь - инфаркт. Это поправимо. Бойся за психику. Даже твоей воле может оказаться не под силу. Пей перед сном спирт, чтоб ничего не снилось- алкоголиком не станешь, но мозг от сбоя спасешь.

Думаю, не получи я дополнительного потрясения, назло карканью, постепенно "пришел" бы в себя. Но "предохранители" неудержимо разъедало. Выход был прост - наркота, спирт. Но дури было во мне еще много. Я - буду позориться, что- слабак что ли?. Так в одиннадцать вырубился из "толпы"- единственный из друзей не закурил. Так в тринадцать запретил себе сладость онанизма. Так в универе и, тем более, в школе - вопреки среде, не стал алкашом.

Это упрямство меня и сгубило.

Поводом для сбоя послужила, конечно, не одна "сдача" В.Г. Была и иная причина, о которой, пока, не место говорить.

173

И я почувствовал: в голове "начинается". Едва добравшись в тот день к уже "не моей" Вере, несколько отошел. Догадываясь о неладном, она только что не муркала надо мной, только что не облизывала, как мамы -кошки уже великовозрастных блудящих сыновей - котов. В те несколько часов мне мамой была Вера. Чем-то отпаивала. Видя взрывное состояние, заговаривала зубы. Вериного заряда материнской любви к полудохлому ребенку, ко мне, хватило, чтоб в полуобморочном оцепенении я смог доехать и ввалиться в новороссийскую квартиру.

Кошмарные ощущения, одно хлеще другого, терзали мое естество. Мозг горел, нутро выворачивало до едкой желчи. и судорог по телу. Реально казалось: с меня заживо сдирают кожу. Казалось, весь я до последней клетки отравлен и агонизирую. Не помню, как удалось скрыть от мамы начало этого кошмара. И удалось ли. На несколько дней я остался один. Маме надо было срочно улетатьь в командировку. В Италию, что ли. В квартире была запасена мамой куча мандарин Их кожура за три дня моей агонии причудливой стаей оранжевых колибри покрыла пол. d> Те трое суток я конечно жен не мог спать. Замкнутый круг одних и тех же видений взрывался в глазах. Безумец в кедах с гранатометом, выросший из земли навстречу нам.... Животный рев из сотен глоток на перекошенных болью скуластых лицах посреди адского беззвучного пекла... Хруст костей моих братьев, погибающих под дробно лязгающими в абсолютной тишине траками БМП ... И хруст моих костей... И самое тягостное- вечное ожидание зыбкого просвета в могильной бездне, куда я проваливался... Все, что напрочь "забыло" сознание через три месяца бепощадно вернуло мне подсознание.

И все же, я пересилил безумие. Удержал сознание в руках. Оружием против недуга стало стихотворчество. Одно безумие вышибало клином другое. В яром неистовстве я создал цикл странных творений. Были в той массе явно неординарные находки. Конечно, теперь жалею, что тот блокнот не просто выкинул, а чуть ли не ритуально сжег. Малодушно развеял клочки, случайно спасшиеся под стаей "колибри". Просто, вполне естественно боюсь тех строф. Боюсь возвращения непереносимой боли. Как поныне избегаю диск "Воздушная кукруза", даже отдаленные вариации какой-либо из его мелодий оживляют те три дня и возвращают ощущение проникающей в мозг дрели. Таким диском тоже стал "Парад оркестров", звучавший с утра до вечера в те дни.

Первенец

Это было в декабре.

В январе еще раз съездил в Грозный. Дохнул, уже как чужой, чуч-мецкой промозглости. Окрепшей психикой отстраненно огля-делся. Ни к кому особо меня уже не тянуло. Когда лоб в лоб, конечно же не случайно, наткнулся на девочку, родившую за два

174

года до этого моего ребенка, как-то удивительно спокойно взглянул в детское личико. Характерная моя лобастость и оваль-ность личика. Светлые большие глазенки. Таким я был в детстве.

Но, слукавить ли? Я искал и организовал эту встречу. Лишь для девочки она действительно была случайной. Глядел на укутанное в же видений комбинезон дите и все-же пораженно думал: " Неужели это мое продолжение.?" Девочку я, почему-то, не разглядывал. А она, не ожидавшая меня увидеть, пораженная изменениями, явно мной испуганная, лепетала "Славчик! А я- заиужем..."

Подняла ко мне чадо с словами " Это- ты !". Наверное, я выкрикнул, а может и не я вовсе. Но испуганно: "Не надо, ты ж замужем !". Обнял их обоих на миг и с жалким видом буркнул " Береги... ". Затем, , попросту сбежал.

Мистика, конечно, но я так и не спросил, кто родился. Конечно, мальчик. Уже тогда я инстинктивно знал, что от меня рождаются только пацаны. Я панически, до жути, боялся исковеркать судьбу девочке и нашему первенцу. Наверное прав, и чем дальше живу, в том больше уверен. Прав, от меня тех дней была только беда..

Из Грозного уезжал впервые без сожаления в уже родной Новороссийск.

Прогулки по над морем. Школа.

Было пара дивных недель до начала февраля, Матушка все-таки узнала о ранении и угрозе "сдвига". Думаю, "продал"начальник гарнизонного госпиталя, амбулаторно лечивший меня. Каждый день мама выгуливала меня в любую погоду по- над морем. Наволокла кучу лекарств. Пошла бесконечная череда бесед, которые она навязала. Мать не давала ни минуты продыха. Раз по двадцать эа день звонила. с работы. Совершенно мудро заставила выговориться о Вере Галинич. Тем самым окончательно.вытащила гвоздь из меня тогдашнего. Самое интересное, что наши мнения о Вере сошлись. Мама тогда улыбнулась.. Мол, действительно, готов быть мужем и отцом, раз внутри себя отказался от нее.

В первых числах февраля 77-го я пошел работать в сороковую школу. Пока, на "подмену", с "перспективой", Впрочем, я знал уже, что в школе не буду работать. Если преподавать, то только в

175

"вышке". Так именуется высшее инженерно морское училище - НВИМУ. Но там я пришел не ко двору. Почва еще не была подготовлена, как когда-то в Гикаловской школе. Мой прнход на работу, связанную с выходами в загранрейсы, должен был состояться естественно. Потому возможный силовой прием отменялся. Надо было выждать подходящую "нычку".

Урок мерзости от Мопассана.

Учеников в сороковой было под три тысячи. Учителей - легион. Кто-либо из русистов заболевал и меня кидали на прорыв. Утром, перед занятиями я редко знал, где буду сегодня вести уроки. Мною затыкали "дырки" и присматривались - держусь.ли на плаву.

Разное бывало. Девятый "В" оазался мне, явно, не по зубам.

Извращенные приморской всепокупаемостью юные хамлюги попросту издевались над молодым, "временным" учителем. Гроза школы, враг любого проблеска нравственности, Крицкий только что не харкал в лицо наставникам. Что мог я сделать за четыре урока в борделе, где правил этот подонок?. И все-таки, сделал невозможное. Но при этом, конечно, по уши опоганился. Подруга Крицкого, Стешка_Степанида, была похлеще друга. И изощрен-ней. Действовала изподтишка. Захожу в упомянутый 9 "Б". Одни девки, пацаны смылись. Не подав вида, отметил отсутствующих. Начинаю вести урок, опрос. В классе жарковато. Стешка и ее подруга демонстративно растегиваются до пупа и задирают подолы до "ватерлинии". Проигнорировать - пойдут дальше. Не прерывая урок, вполголоса бросаю "Застегнитесь".Балаган начался!

" А что, у меня белье плохое ?"

"Белья нет, да и прикрывать ему нечего.."

"Как это ?"

"А зачем скукотищу выставила - не впечатляет.."

Девки аж взвились "Что - уже импотент!?"

"Не рекомендую проверять !!"

"А мы проверим "- озверели блядешки.

Тут уж мне стало не по себе. Но, отступить -перестать быть мужчи-ной, человеком, наконец.. Думаю, сучки, сдрейфите. Говорю "Что- слабо класс закрыть ?" Вроде, охренеют и на попятную. А те, уже явно невменяемые, кинулись баррикадировать дверь

176

двумя стульями. Тут я понял, что пришел песец, загремлю за развращение и пр. - несовершеннолетних.

Так идут лоб в лоб два самолета, пилотируемые безумцами.

Единственно, на что хватило ума, рыкнуть остальным "Сидеть , сучки, прибью !!". Представляю, если б этот кодляк вырвался в коридоры с истошным визгом: : "Насилуют !!"

У Стешки спросил: "Сдаешься ?". Та, дуреха, явно, уже ничего не соображала. Решил ее сломить: "Попросишь пощады - сама уйдешь из школы, заметано !?". Та начала приходить в себя, но еще не соображала, на кого напоролась. При всех ее подругах я хладнокровно сотворил с дурой такое, о чем ей с десяток лет будет с дрожью поминться. Брр, аж, мороз по коже.

Хорошо, что классная комната была в глухом углу верхнего яруса последнего этажа. Отпало опасение случайных свидетелей. Озверев, довел шестнадцатилетнюю шлюху до безумного воя, и, наверное б дальше над ней измывался. Ей досталась месть за всех, кто издевался неделю до этого надо мной.

Но несчастная попросила пощады. Я облегченно обмяк, ибо неокрепший организм девчонки мог попросту не выдержать. "Гонки" под жестоким наездником кончаются для кобылки инфарктом.

Остальные девки были развратны не меньше и несколько дебиловаты. Но казнь Стешки повергла даже их в шок.

Только через два часа пришел в себя я. Стало неизмеримо омерзительно. Придя в тот день домой, я часа полтора торчал под душем. Но все равно не выдержал и пошел в парилку. Еще потом до глубокой ночи шелудисо чухался. На каком-то энегргетическом уровне Стешка меня опоганила.

На следующий день в этом классе было по-иному: Пришли все. Парни сели впереди, девчонки спрятались на последних партах. Я не подал вида. Класс сидел притихшим, обалделым. Я был несколько озадачен, когда через месяц, тогда я уже не работал в школе, один из парней спросил, как я понял, по поручению остальных:" Так о чем вы девчонкам тогда рассказали ? А то они до сих пор не колются". "О Мопассане, о любви немного...".

"От , счастливые !!"- протянул парень.

177

Стеша сразу перевелась в другую школу. Крицкий, как я и предрекал, сел в тюрьму. Сидеть ему долго. Сидеть бы и мне там. Из -за педагогичесмкого "рвения"

Художница

Приобрел за два школных месяца, конечно, и симпатию.

Глазастая очкарик, слегка перезревшая фигурой. Глазищи у нее были уникальны. Ослепляли как два крупных солнечных зайчика. Потому ее любимым зверем был заяц. И меня звала тоже-зайцем. К тому времени я навсегда спрятал больные глаза за темные очки Предполагалось, что мы с ней нашустрим выводок зайчат Ибо дело легко дошло до интимных бесед, поцелуев с последующей атрибутики. Мне шел 24-й. Трудно простаивать "без разгрузки".

Людмила, милая девушка. Вот с кем не было проблем. Ни в чем. Ни моральных, ни этических, ни физических, ни эстетических, ни материальных.. Поныне удивлен-бывает же!. За что ни возьмись - все разрешалось обоюдным согласием, обоюдным удовольствием..

Она была толковой художницей. Преподавала рисование, черчение. Оказывается, я недооценил в себе рисовальщика. Увидев мои работы, Люда ахнула "Тебе б хоть чуть образования, ведь- рука и виденье природой поставлены!". Вот те и подруга. С ней разрешились и некоторые зревшие внутри догадки о природе форм человеческого тела. От нее услышал аксиому, осознанную самим.до этого интуитивно: "Для художника нет разницы- одет и обнажен человек. Главное-лицо, даже при индивидуальности тела". И многое другое, что поныне греет мне душу. В нас обоих, как оказалась легко преодолима ложная стыдливость. Когда уместно, наедине или в уединении, особенно в море - можно без всего.

Конечно же я слегка переболел ею. Но, как-то машинально. Талантливой Люда не была, глупой тем более. Милое создание, способное народить тебе симпатичных детишек с хорошей наследственностью, не больше. Будь счастлива, зая..

Только вот нашим родителям мы не нравились. Маме моей диоптрии ее очков, ее папе -моя худоба и еще больше худой карман. Потом, враз, потребовалось мне уходить- пришел мой

178

призыв на службу в штатском, но не менее защищающую Родину. .. А Люде срочно "потребовалось" замуж. Мы с ней расстались. Легко, хотя не скрою- поболело. Ну, слегка так И поныне мы приветливы. Способны, ради хохмы обняться, расцеловаться. За нами не заржавеет, бросив семьи, исчезнуть в район Мысхако. Там намотаться за день, накупаться в море нагишом до "обгара" задницы. Потом неделю шокировать коллег, близких и своих чад обменом по телефону рецептами какой сметаной эту самую, "корму", лечить.

Купля-продажа меня

Пережив в конце марта горькую неделю безработицы, я был "на корню куплен" комитетом комсомола пароходства. Сработал невидимый посторонним механизм. Я попаал в среду, еще более близкую к морю, чем "вышка". Нескоько лет был потом инструктором отдела пропаганды и прочим ответ. работником.

Но это уже иные страницы жизни, Как и последовавашая, вскоре, женитьба. По сегодняшнему моему ощущению первых дней 86-го года тема и содержание тех дней мало созрели для описания. Много в них такого, что не вправе рассказть без огляд-ки на десяткаи отдельных от меня людей.

Моя личная жизнь, насыщавшая эгоцентричное мировоззрение , аккумулировала субъективное миропонимание. В 77-м этому миру пришел конец. Каждый свой шаг я поныне вынужден соизмерять с сотней людей, меня создающих и меня осознающих как часть нашей обшей системы, где у каждого свое место.

Пришла пора не только создавать, как раньше, реалии, которым обязал быть верным, но и служить им всем естеством, без остатка. Зачастую, без права на собственное мнение. Пришла пора сажать деревья в новом общественном саду.

Когда - нибудь напишу об этом повесть. И будут там главами рассказы о тех, кого я условно уже могу назвать: Сказочник, Фокусник, Иллюзионист, и другие. Там буду и я: Фантазер, Студент, Кукловод.

Это будет повесть об иной жизни. Богаче, красочнее, интереснее и во сто крат сложнее, чем до того.

179

О ней речь иная.

А от нынешней речи я устал.Отпустите меня, друзья. Дайте подумать. Только это я и умею в этой жизни и постоянно этому учусь. Научусь ли ? . .

Записки эти оставляют меня в возрасте почти 24-х лет. Сейчас приближаюсь к возрасту Христа. Арифметически цифры лет условны. Реально - за ними: лабиринт "линии" жизни и калейдоскоп впечатлений от нее. Мельтешат, сменяясь: святое и мерзкое - вокруг и во мне, блеклое и яркое в результатах каждого прожитого дня, серое и красное в ощущении бытья, непроницаемый мрак- будущее, солнечное утро - детство.

В каких формах оценивается нынешний возраст ?

Работа, семья, достигнутое- это внешнее. Состояние души, здоровье, желание и умение строить свою жизнь- внутреннее. Внктреннее- на фиг кому нужно?. Дюбопытно окружающим, но до брезгливости чуждо. С другой стороны: каждый свою кость грызет втихомолку н - цапнет, ежели тронешь. Потому, внутрен-нее- оно для внутреннего потребления.

Внешнее. Семь лет отдал пароходству. Быть шестеренкой, о зубья которой далеко не каждый отважится поцарапаться, интересно. Льстит конечно, Акакию Анакиевичу, когда перед ним снимают шляпы начальники департаментов и вынуждены ждать его веского слова. Такой эти годы была моя работа. Быть чином, реально влияющим на положение, достаток и достойное существо-вание ярких людей, повидать столько краев и весей, как удалось мне, явно "не по карману" подавляющему числу моих бывших однокурсников. Правда, об одноклассниках не могу, не решаюсь то сказать. Там планка, естсетвенно, выше. Но и по сравнению с одноклассниками, мною выиграна не худшая из лотерей. Правда, каръера, при всей блистательности перспектив должна была закончиться тюрьмой. Но, если б, не престиж моего департамента, сидеть бы мне, по глупости. Советская прокуратура только с нашей "службой" считается, ибо у них кукловодами наши. Мой коллега осужден на 11 лет, правда, по более сложной статье. Моя - 196.

180

Ушел из пароходства. Ныне я-нефтяник. Вновь набираю оборо-ты. Горизонт взлета мелковат. Но - он чист и мне "по крылу".

Это- было о работе.

Семья. Что - семья. Тот же труд, каторжный и неблагодарный. Но, опять я одарен удачей. Редчайший тип единства внешности и интеллекта в моей женушке. Миллионы мужчин лишь мечтают об этом. Господи, спасибо тебе за дар сей, Натали. У меня прочный тыл. Что еще нужно мужчине? Натали не думает ранжировать меня под себя, но и не дает себя в обиду. Вот она- золотая середина в семейной жизни. И не держит под юбкой, но и не отпускает своей любовью. Ничего к этому не добавишь. Родила, умничка, здоро-вого и нестандартного поведением сына. Дай Бог Вам обоим здоровья, любимые мои !

Достигнутое ?

Да ничего не достигнуто. Вечный подъем. Цепляешься, вгрыза-ешься, поднимаешься. Но кто сказал, что ты будешь на вершине ? Вранье. Потому что вершины нет. В конце - ящик с кисточками по краям и оркестр с дурацкой мелодией, да фарисейское лицемерие прощающихся с тобой. Ты их слышишь, а возразить не можешь.

Только потом, через дней сорок, вроде бы что-то светлое. перед тобой. И ты, голенький.: " Отче ! Прими меня, грешного...". Хоть бы в целофане хоронили, чтоб подольше кости были чем-то прикрыты? Впрочем, обо всем этом рано. Мертвые сраму не имут Уж скоько моих ребят, там, где ни креста ни холмика, одно забве-ние. Простите меня, ребята, я еще здесь Но мы, встретимся, И споем наше "Ли Шао, о-но-лай". Я улыбаюсь, ребята. Потому, что кроме мам, да меня, затерявшегося в сегодня, рядом с вами, душой мало кто. Я приду и мы станем едины. Пусть меня посчитатют сумасшедшим, но вижу Вас - воочию. Вот сейчас. До встречи, братья !.

Но. Это надо мне заслужить Чтоб в любой миг не стыдно было

"в гости к Богу". Приду и скажу? "Прости, Отче ! Не дано было мне в тебя верить безоглядно. Потому я и ангел, и мерзавец. А в сумме, плюс -минус, человек. Прими меня, прошу смирено. Я твой и здесь и там, и сегодня и навечно

05 февраля 1986 го

Эпилог 14 декабря 2009 года. Ккая то мистика, братцы! Самые гнусные бяки в моей судьбе происходят 14 декабря (даже 26 сентября, когда прошел сквозь клиническую смерть - скорее было вторым днем рождения !!) И сегодня! Невольео улыбаюсь мистике. Вместо прощальной записки. Заметкам, что пред Вами- 25 лет. Сегодня, в 2009 году, повычеркнул интимное о бывших рядом. Запоздало- однокурсники уже шарахнулись прочь... Но и убирать записки вообще? У-Х-О-Ж-У. Потому "облагораживать", доводить "строку" истории до вранья? Не хочу. Отбросив иллюзии, каждый уходит в Одиночестве. Как будете меня вспоминать- уже неважно. Насколько быстро забудете меня- уже неважно. Только я Вас всех, кто был рядом со мной на этом свете любил и поныне люблю. И на том свете, какими бы ни были мои муки душевные, останусь любящим Вас. И насколько будет мне дано , буду молиться , чтоб Господь не оставил Вас. Жизнь, ребята, бессмысленна как форма существования, если мы неспособны любить. Смерти нет, ребята. Энергетически я буду любящим и ТАМ. Пока. ....

Комментарии: 9, последний от 27/04/2010.
Размещен: 07/05/2009, изменен: 25/07/2010. 400k. Статистика.
Сборник рассказов: Мемуары

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"

Горд (Губарь) Вячеслав Родословная (Автобиографические Записки)

Горд (Губарь) Вячеслав
Родословная (Автобиографические Записки)