Аннотация: Отпускаю водителя около Красной площади и ныряю в толпу. Пора в аэропорт, а я куда-то исчезаю.
Поющее чистилище Москвы.
Отпускаю водителя около Красной площади и ныряю в толпу. Прочь от его недоуменного взгляда вослед. Пора в аэропорт, а я куда-то исчезаю. К тому же он знает мое отношение к Москве. Когда есть возможность - вообще не ступаю на ее мостовые. Так и мотаюсь по замкнутому кольцу. Прилетев рано утром в "Домодедово", несусь в офис компании. Вечером - Часовня Иверской божьей матери. На ночь - в гостиничный комплекс "Салют". Наутро - в Шереметьево - домой.
Можно сослаться на то, что за три десятилетия регулярных приездов сюда, Москва надоела. В принципе, поныне порхаю душой на Тверском бульваре. Трепетно вступаю под сумрачные своды ее церквей. Рассыпаюсь тысячами искр восторга, бродя по староарбатскому Вавилону... Но, насколько б я ни был безумно счастлив от встречи с городом, каждую клетку моего естества, все святое во мне, все чаще отравляют встречи с "официальными" горожанами. Можно, конечно, иронично отнестись к высокомерной сыкушке - библиотекарше из фонда научных публикаций. Для нее твой стандартный заказ на первоисточник по теме диссертации - всего лишь повод испузыриться спесью. И внутренне пожалеть за убогость душонки гардеробщицу или уборщицу сортира, из рыгающих последние ругательства в адрес всего мира. Если упаси боже, попадешь в их гневное поле зрения! Можно, даже, восхититься талантливости сановного хама в кабинете с высоченными потолками. Он, конечно, виртуоз в умении сладкозвучными словесами виртуозно унизить тебя каждым ударением и паузой между словами... Но когда сплошное хамство москвичей, в итоге, помимо твоей воли, связывается в единый узел, ты начинаешь ощущать столицу мертвой петлей на шее России.
Наверное, если б не было возможности спрятаться в метро, врядли б я вообще выходил из служебной машины. Так бы и глядел из-за тонированного стекла на безмолвную суету монстра. Но сегодня вынужденно остаюсь наедине с гнусным городом. В метро, наконец, попадаю через двадцать минут, успев заскочить в церковную лавку на Никольской улочке. Бережно прижимая к себе купленную в лавке видеокассету фильма Ивана Охлобыстина "Прощеное воскресенье", поспешно ныряю в подземный переход под Манежной площадью. И оказываюсь вне пространства и времени. В этом тоннеле всегда играют классику консерваторские музыканты. Мне оставалось спуститься две ступеньки вниз, когда сикстет скрипачей только вступил в первые звуки тревожно-мятежной темы Аллегро нон молти ("Октября") из "Четырех времен года" Антонио Вивальди. И я замер. Окаменела и толпа из сотен случайных прохожих. И каждый из оцепенвших пронзился темой вечности. Когда музыка смолкли, наступила тишина и лишь через пару минут молчаливая масса возобновила сошествие в рай. И не сразу можно понять непосвященному сопутствующий едва слышному шарканью подошв шелест. Инстинктивно, чтоб не спугнуть звяком мелочи очарованье, проходившие опускали в футляр скрипки банкноты. Я уже был в конце перехода, пред спуском в метро, когда позади зазвучали мощные аккорды Темпо импетуозо де эстате (Июнь). Я не спускался в подземелье. От мощной музыкальной темы душа взлетает в поднебесье....
С "Охотного ряда" мне надо на "Театральную". Я всегда вхожу в переход меж этими станциями с щемящим предвкушением. И оно оправдывается. Та же, что и три месяца назад, и во все прошлые приезды в Москву, поет флейта. Поет Моцарта. В московском подземелье несколько переходов я преодолеваю вслепую. К "Театральной" мой поводырь сквозь пространство и вечность флейтист. Его душа поет мелодию "Одинокого пастуха". К Курской - кольцевой ведет также одинокий - трубач. В его исполнении вальс Евгения Доги из к/ф "Мой нежный ласковый зверь" заставляет поднять лицо вверх и крепко зажмурить веки, чтоб сдержать в горле комок от восторга и боли ...
И как бы ни было мне тяжело, еще полчаса назад там, наверху, как бы ни был отравлен высокомерной спесью очереднй сволочи, здесь - в подземных переходах я способен все и всем простить и бродить-бродить часами....
Осознавая замирающей душой, что наверняка опоздаю в аэропорт, мчусь на "Курскую" послушать трубача. Потом на "Таганскую"- там дуэт аккордеона и губной гармоники переносит меня в Парижский Люксембургский сад. А на обратном пути все ж выхожу на "Теаьтральной", чтоб прийти к флейтисту. В этот раз я не просто - слушаю. Сегодня - записываю каждого исполнителя на взятый в командировку чуткий диктофон ....
Уставший, с нарастающей волной паники "Опоздаю ж!", вваливаюсь, наконец, в пустой вагон поезда в сторону "Речного вокзала". И враз осознаю- с меня хватит!!!
Придя, вскоре, в себя, читаю аннотацию к купленной видеокассете. Фильм о пожилой женщине, обрекшей себя на многолетнее нищенство у входа на кладбище. Самопожертвование во имя сбора денег на постройку мемориальной часовни. И теперь на старонемецком кладбище стоит этот дивный храм.. Потрясенный прочитанным, закрываю глаза и без зазрения совести даю волю расшатанным в этот день нервам. Москва - Москва... Населенная хамами и бандюгами, готовыми за доллар маму родную угробить. И рядом же - хрупкая старушка, собирающая копейки для святого дела. С удивлением ощущаю просочившуюся меж веками влагу. Ну, совсем тебя, брат столица доконала! Хотя, не грех и оплакать погрязший в мерзости мегаполис.
Ехать до "Речного вокзала" было далеко и я надеялся до конечной прийти в себя...
Конечно, в этом мире ничего не происходит случайно.
Прийти в себя мне не дали. На "Соколе" влетели трое ребят. Вернее сказать - два парнишки с девчушкой. На меня зомбирующее подействовала их похожесть. Как будто не трое, а один человек в трех лицах, мало того, что явился словно ниоткуда, но и уселся напротив, уставившись в меня в упор. Будто всегда, и вчера, и тысячи лет назад мы неслись в бездне тоннеля метро, сидя друг потив друга в ярко освещенном пустом вагоне. Да, действительно- как одно лицо. Словно все трое полчаса назад одновременно вылезли из-под одного душа. Одинаково длинные прямые промытые волосы по плечи. У парней - черные глазища изподлобья - насквозь. Дрожью отозвался во мне немужской пронзительный взгляд девчушки. Такой взгляд давит. Но, если у парней зрачки - черные, то у нее, контрастом, абсолютная васильковость светлоголубых распахнутых вполлица поистине очей. Тоже рассматривает, но все ж - ласкает.
Не скоро осознаю, что ошибаюсь. Оказывается, их привлекла вовсе не моя помятая рожа, а видеокассета в моих руках. Разворачиваю к ним обложкой. Переглядываются, улыбаются. Решительно обнимаются и запевают: громко и красиво, пронзая болью незнакомых мне слов.
Мне, конечно же, непонятен этот порыв. Неведома причина их боли. И не только потому, что уже чужд юному возрасту певцов...В гнусной атмосфере Москвы, когда каждый шаг, как по коровьему выпасу- все равно вляпаешься, я ожидаю только провокацию, А тут - боль. ( Шестью часами позже, прилетев домой, я услышал эту песню вновь. Увидел, наконец, "Прощенноле воскресенье". С экрана телевизора, за кадром, мне пел не бард, а трое не по годам мудрых ребят. Господи, разве не чудо ли было дано мне пережить в том вагоне метро? Значит, пацаны несмышленные видели "Прощеное воскресенье" и приняли его в свои, оказывается, неизгаженные Москвой души!...)
А пока, в чуждой мне столице, все еще душно предвкушавшей очередную летнюю грозу, я пытался добраться от "Речного вокзала" до Шереметьево- один. Москва сопротивлялась, ставя подножки на каждом шагу. Запнулся конвейер маршруток. Обычно они идут сначала к российскому Шереметьево-один, потом - к второму , международному, терминалу, а оттуда обратно- напрямик в Москву. Впервые, за сотни моих поездок, я оказался заложником Шереметьево - два. Нигде в мире таксист не бросит пассажира, не доехав до конца маршрута. Но это ж Москва! Таксист рванул сначала ко второму терминалу, значит- назад должен был ехать через первый, мой. Но, увидев толпу более выгодных - иностранных клиентов, вернул мне деньги с словами: "Извини- добирайся сам". Все последующие маршрутки, набрав пассажиров, возвращались в город, также минуя первый терминал.. Хоть через летное поле бежи к "своему" аэровокзалу, где уже вовсю шла регистрация на рейса на Юг. Идти пешком шесть км. вокруг -все равно - опоздать. Я застыл посреди расейского бедлама, никому не нужный, взбешенный и униженный бессилием переломить ситуацию. Кинувшись ловить попутку (это-то в районе международного терминала!), долбанулся перекошенной рожей в стену отчаянья: "Все -опоздал!". И как малое дите завертелся на месте в поисках родительской защиты. Вытаращенные глаза не находили спасения. Все вокруг равнодушно отпихивало меня. Тогда я закрыл глаза. Как всегда в безвыходной ситуации внутренне похолодел. Откуда-то изнутри, навстречу ледяному ощущению "не может быть, чтоб не было выхода!", вскипела решимость помолиться Богу. Попросить: "Господи! Прости меня, грешного. Смиряю гордыню пред волей твоей. Но, если можно - помоги!". Это не была истерика. Наоборот - защитной реакцией пришло хладнокровие, почти оцепенение. Посреди четырехярусного ада "Шереметьево- 2" я перекрестился три раза на восток и сказал во весь голос "Господи! Иисусе Христе! Помоги!". Стоявшие возле меня, покосилисьи отошли на шаг. В следующий миг ринулись к подлетавшей маршрутке. Но из микроавтобуса раздалось: "Одно место в Шереметьево-первый, быстро!!". Толпа отхлынула, расступилась. Через живой коридор я прошел к распахнутой двери.
В "моем" аэровокзале на спецконтроль, казалось, не пробится. Параноики - фанаты провожали куда-то дебелых футболистов ЦСКА.
... Но и этот дурдом позади. Из-за отлета ЦСКА мой вылет, оказыается, "тормознули" на час. Но - все ж, взлетели !.
Я опустошенно откинулся в кресле. Мне нетерпеливо хотелось достать купленную на Никольской видеокассету и посмотреть фильм. Но в наших самолетах нет плейеров. И что толку ругать за это нищую авиакомпанию? Не позовешь привычно, не "плиис"нешь стервадессочку, чтоб та выдала "песонс севис". Да ладно. Мы ведь до дебильности терпеливы, мы - русские..... Такими нас сделала Москва - типичное сатанинское подворье. Подумав так по инерции, я ощутил, что внутри меня разжимается пружина. Ощутилось, что мне по барабану вселенское хамство столицы. Ну, заполонили и стали в последние десять лет хозяевами Москвы пришельцы из нероссийских кошмаров. Космополитично презирающие материнскую святость Родины, "обеспеченные", "состоявшиеся" бандюганы с ворюгами. оградились от России кварталами казино, кабаков и мегамаркетов. Населили их толпами ярких блядей, разъезжающих в сараях-лимузинах. Ну и что? К этому она шла веками. Собственно говоря, Москва, а до нее -Питер никогда не была русской, Столица должна быть космополитичной. С удивлением я обнаружил, что пытаюсь самому себе защитить самый главный город страны. А ведь ни в одной из столиц закордонья я не ощущаю себя чужаком. Только сегодня в Москве. Потому потаенно радуюсь, возвращаясь из командировки по Сибири, или из-за кордона, возможности проскочить мимо столицы. В крайнем случае, прошу водителя нашей компании гнать из Домодедова в Шереметьево по кольцевой.
Вот тебе и сердце нашей Родины. Мне думается, Москва перестала быть столицей России в октябре 1993 года. Даже Гитлер не посмел в открытую громить неугодный ему парламент -рейхстаг. Поджог изподтишка ночью, а козлами отпущения сделал коммунистов. Первым политическим геростратом стал Ельцин. Под одобрительное улюлюканье дерьмократов, только чтоб показать, кто пахан на зоне, Боря приказал расстрелять государственный парламент из танков. Сердце живое размозжили, дали понять, что от этой страны как государства осталось лишь название. Потому на этой территории законно любое преступление. Сердце заменили насосом, управляемым извне. Сердце доставляло государственную волю во все органы единого организма. Насос исправно выкачивает внутреннюю энергию некогда сильного тела, переправляет в банковые сейфы других держав, шаг за шагом омертвляя Россию. Такова нынешняя роль Москвы. Не то чтоб я ярый антизападник. И на Востоке и на Западе и дерьма и святости хватает в равной степени. Я против гибельных попыток совместить несовместимое: делая российскую столицу западной ей лишь переломила хребет и оставили сдыхать на обочине развития цивилизации. Наверное Москва достойна иной участи.
Так думал я, глядя из иллюминатора на проваливающиеся позади взлетающего самолета в бездну хищные челюсти столичных массивов. С такими мрачным мыслями недолго и разочароваться в жизни вообще. И все-таки, чем дальше самолет удалялся от Москвы, тем более я склонен был считать гибель самобытности Москвы необратимой. Так хотелось думать, что и Россия возродится, что и Москва не станет окончательно чужеродным телом. Инстинктивно я включил диктофон на воспроизведение. В наушниках зазвучал Вивальди. По канонам перед Адом - Чистилище. Для меня испытание земным адом - столица. Творчество подземных музыкантов- вместо Чистилища после этой заразы. Небесный свод души осенило солнце. Мысли вознесли над московской мерзостью.
Стало неловко. Сегодня не успел даже позвонить по телефону, чтоб на отклик знакомого голоса выпалить " А я в Москве, я - к тебе, или - ты ко мне?"....Ведь я стал все реже и реже заходить туда, где мне всегда рады, где всегда для меня светло, уютно и тепло. Ведь до умопомрачения поныне влюблен в едва ли не с десяток семей родственников, перебравшихся в столицу после гибели Грозного. Как бы ни был занят в компании и университете, стараюсь находить время для бывших однокурсников. Все они невероятные труженики и умницы, поныне очаровывают мою душу. Конечно, сегодня до этих редких ныне капель жизни надо пробираться через выгребную яму по имени Москва. Но вечная музыка, которую поет московское подземелье, способно очистить твою душу от любой мерзости. Я летел домой, дав слово, что через две недели обязательно задержусь в Москве на пару дней, и пойду "по гостям". Задавить поистине московское радушие друзей и родственников не смогла даже перестройка.