Грумдт Г. : другие произведения.

Дом Љ13

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Злоключения дома номер тринадцать.
  
   Часть первая
   Чудеса в решете.
  
   Глава первая,
   в которой вдруг появляется не очень добрая
   фея Алевтина Леонидовна.
  
  Кто не знает дома номер тринадцать на улице Барочной!
  
  Хотя... если честно, читатель, то этого дома никто не знает. И, если вы вдруг решите приехать к нам в Питер и пройдетесь вдоль улицы Барочной, то вы убедитесь лично, что эта не слишком-то длинная и не слишком красивая улица заканчивается домом номер двенадцать.
  
  Но было так не всегда. Давным-давно на улице Барочной имелся и дом номер тринадцать, а в доме этом проживал Владимир Кириллович Шкандыбайкин.
  
  Владимир Кириллович был очень умным и очень взрослым мальчиком и учился в первом "а" классе. Хотя в самом-самом начале нашей истории он еще нигде не учился. В самом-самом начале нашей сказки - т. е. в воскресенье 29-го августа Владимир Кириллович сидел у себя во дворе и, подперев ладонью курчавую голову, думал, что очень, очень, очень и очень скоро - через каких-нибудь два с половиной дня - он наконец-то станет всамомделишным учеником настоящего первого "а" класса.
  
  Если бы на месте Владимира Кирилловича была какая-нибудь девчонка-задавака, то она бы, конечно, мечтала о разной там ерунде: о клетчатой юбочке, о синеньких бантиках, о новеньком сотовом телефоне и о прелестненьких розовеньких туфлях. Но Владимир Кириллович был человеком серьезным и думал о самом главном.
  
   То бишь - об учебе.
  
  Владимир Кириллович естественно, знал, что будет учиться лучше всех в школе. Сплошь на пятерки. Но учиться сплошь на пятерки - это еще не фокус. Мальчиков, учащихся на пятерки, в городе Санкт-Петербурге, словно собак нерезаных. На одной, наверное, улице Барочной проживает штук, наверное, пятьдесят мальчиков, учащихся сплошь на отлично.
  
  Как бы тут выделиться?
  
  И Владимир Кириллович, немного подумав, решил сделать вот что: он решил стремиться к тому, чтобы за все-все время учебы в школе вообще не получать ничего, кроме пятерок.
  
  Вы меня поняли?
  
  Вообще - НИЧЕГО.
  
  По всем школьным предметам.
  
  И по самым-самым главным предметам, вроде математики и русского.
  
  И по предметам не главным, но нужным, вроде физкультуры или английского.
  
  И даже по предметам совсем уже шуточным, вроде рисования или ДПИ.
  
  Изо дня в день и из года в год - ТОЛЬКО отлично.
  
  Все ДЕСЯТЬ лет
  
  И в самом-самом первом классе.
  
  И во втором.
  
  И в третьем.
  
  И даже в самом-самом трудном пятом, в котором начинается алгебра и история древнего мира, Владимир Кириллович решил не получать ничего, кроме отлично.
  
  И вот слава о Владимире Кирилловиче разойдется по всей России, и в конце концов даже в Москве, в Государственной Думе на специальном заседании, посвященному успеваемости в российских школах, самый-самый красивый и самый упитанный депутат не спеша взойдет на трибуну и, откашлявшись, вымолвит:
  
   - Га-аспада! Наряду с позитивными процессами во вверенной нам державе имеются и отдельные... гм... не-до-стат-ки. В частности во всей... гм-гм... Рос-си-и не нашлось ни единого ученика, получающего ТОЛЬКО отличные отметки. Хоть одна четверочка-троечка да у каждого... гм... най-дет-ся.
  
   - А вот и неправда! А вот и неправда! - закричит со своего места самый высокий и самый худой депутат. - Во вверенном мне городе Санкт-Петербурге проживает ученик шестого "а" класса Вэ Кэ Шкандыбайкин и вот этот самый вверенный мне Владимир Кириллович за все время учебы в школе получает ТОЛЬКО отлично. По ВСЕМ предметам. Включая ДПИ и физкультуру.
  
   - Вы в этом уверены? - недоверчиво спросит солидный.
  
  - Да я уверен! - фальцетом пискнет худой. - Факт успеваемости Владимира Кирилловича подтвержден Счетной палатой и специальным справкой от ФСБ.
  
  - Это неслыханно! - запричитает упитанный. - Давайте-ка наградим Владимира Кирилловича Орденом за Заслуги перед Отечеством!
  
   - Думаю, что и этого мало. Полагаю, что вверенный мне Шкандыбайкин Вэ Кэ вполне заслуживает звания Героя России, а так же...
  
  
  **********************************************************
  
  Но додумать эту мысль до конца без пяти минут Герой не успел.
  
  - Мо-ло-дой че-ло-век! - вдруг раздался у него над ухом чей-то скрипучий голос. - Вы бы не были настолько любезны, чтоб подсказать мне дорогу к ближайшей подземке?
  
  Владимир Кириллович поднял голову.
  
  Перед ним стояла ОЧЕНЬ старая женщина в глухом черном платье с пелеринкой.
  
  - Видите ли, мо-ло-дой че-ло-век, - как-то очень чудно выговаривая слова, продолжила старушка, - я всю свою жизнь прожила на Песках и здесь, у вас на окраине самую малость... теряюсь. Так что скажите мне честно, к вам уже проложили подземку?
  
  Владимир Кириллович вытаращил глаза и ничего не ответил.
  
  (Честно говоря, из речи этой ОЧЕНЬ старой и ОЧЕНЬ странной женщины он не понял ни единого слова).
  
  - Мо-ло-дой че-ло-век, - укоризненно покачала головою старушка, - но это же просто невежливо. Во-первых, вообще невежливо не отвечать даме, а, во-вторых, вдвойне невежливо игнорировать даму столь превосходящую вас по возрасту. Моим годам не пристало кокетство, и я вам прямо скажу: я старше вас на двести одиннадцать лет. Впечатляет?
  
  - Впе... чатляет, - ошарашено выдавил Вова.
  
  - О, слава Тебе, Господи! - всплеснула руками таинственная незнакомка. -Вы таки умеете говорить! А я-то грешным делом подумала, что вы вообще не владеете великорусским наречием. Видите ли, моя домработница Марфушка не раз говорила мне, что здесь, на Петербуржской в преизрядном числе проживают китайцы, татары, чухонцы и прочие инородцы, практически не разговаривающие по-русски. Вот я и подумала, что наткнулась на татарчонка. А вы, стало быть, великоросс?
  
  - Да... - растерянно вымолвил Вова.
  
   - Charmant! - довольно кивнула старая дама. - Я искренне рада, что обмишурилась. А теперь скажите мне честно: к вам уже проложили подземку?
  
  - А что такое подземка? - осмелев, спросил Вовочка.
  
  - Странный вопрос! Подземка - это... подземка. Подземка - это такая чугунка, но... под землей. Вы меня поняли?
  
  - Нет.
  
  - Ну, подземка - это такая огромная конка без лошади, скрытая в земных недрах! Теперь-то вам ясно?
  
  - Н-нет...
  
  - О, Боже ж ты мой... - закусила губки старушка и вдруг с размаху хлопнула себя по лбу ладонью. - Вспом-ни-ла! Наконец-то я вспомнила это модное слово! Мет-ро! Подземка - это метро. Теперь-то вы уяснили?
  
  - Ага, - закивал Шкандыбайкин, - теперь уяснил. Только вам на какую станцию: на Петроградскую или Чкаловскую?
  
  - О, решительно безразлично! Мне бы только скорее бы выбраться из этой клоа... из этой ужасной окраины и вернуться к себе на Пески. Вы бывали у нас на Песках, милый юноша? Это лучшее место на свете. Лично я живу на четвертой Рождественской улице. Дом семнадцать, квартира четыре.
  
   - Это станция метро "Площадь Восстания"?
  
  - О да-да-да! Вы снова правы! Именно так и называется остановка нашей подземки.
  
  - Ну... тогда, - нерешительно начал Вовочка, - тогда вам, наверное, лучше на Чкаловскую. Вы... - он надолго задумался, - вы, короче, бабуся, сначала вернитесь на Барочную и шлепайте прямо-прямо-прямо. А потом дойдете до Большой Зеленина и свернете... налево. А потом опять себе шлепайте прямо и в самом конце вы увидите страшную медную бошку, а за ней - павильон. Это и есть Чкаловская.
  
  - Charmant! - расплылась в улыбке старушка. - Charm... А как вас, кстати, зовут?
  
  - Владимир Кириллович Шкандыбайкин, - с достоинством ответил ей Вова.
  
  - Шкандыбайкин? Владимир Кириллович? Это прелестно! А что касается меня, то меня зовут Алевтина Леонидовна Скавронская. Я доцент действительной магии. И знаете что, Владимир... а вы ведь без шуток спасли мне жизнь! Ваньки сдирают втридорога, и о том, чтоб нанять экипаж, не могло быть и речи, и, соответственно, не найди я метро, я бы просто навечно застряла на Петербуржской. Вы представляете? На Петербуржской! Навеки! Так что я у вас в неоплатном долгу. И как бы мне вас отблагодарить?
  
  - Да ладно уж ... - великодушно махнул рукою Вовочка.
  
  - Нет, не ладно! - неожиданно вспылила старушка. - И не надо, Владимир Кириллович, смотреть на меня, словно рекрут на вошь. Ведь вы, понятное дело, думаете: а чем меня может отблагодарить эта... эта удивительная старушка. А, между тем, старушенция может. И может - зело, а не чуть. Во всяком случае, и Виктор Михайлович Толстиков, и Андрей Андреевич Жданов не считали в свое время зазорным обращаться за помощью к этой старушке. Ибо дело, дорогой мой Владимир Кириллович, в том...
  
  Старая дама испытующе посмотрела на мальчика.
  
  - Ведь вы, естественно, пионэр? И в чудеса не верите?
  
  - Почему "пионэр"? - удивился В. К. Шкандыбайкин. - Я... беспартийный.
  
  - Беспартийный? - испуганно выдохнула Алевтина Леонидовна. - Ох, и смотрите, Владимир Кириллович, большевики вас за это не похвалят! Ну, да ладно... ладно... в политику я не лезу. Короче, слушайте меня... как это по-модному? ...в оба. Дело, Владимир Кириллович, в том, что я - фея. Вы в это верите?
  
  - Нет, - честно ответил В. К. Шкандыбайкин.
  
  - О, Боже ж Ты мой! - осуждающе покачала головою волшебница. - Какое ужасное время! Решительно всем нужны доказательства. Даже крошечным беспартийный детям. Ну, хорошо-хорошо. Будут вам доказательства. Будут. Смотрите со всею внимательностью.
  
  Старушка порылась в сумочке, достала из нее небольшую хрустальную палочку с рукояткой из чистого золота и, сделав пару странных движений, произнесла захлебывающейся скороговоркой:
  
  
   Хиккори-диккори-док,
   Э маус ран ап вэ клок,
   Э маус ран ап вэ клок,
   А потом прошмыгнула между ставнями.
   А ну, тополек, золотой мой дружок,
   Покройся на срок
   Бананами!
  
  После чего торжественно поднесла палочку к росшему рядом с площадкой дереву.
  
  Сперва не произошло ничего.
  
  - Ну, и где же ваши бананы? - разочарованно выдавил Вовочка.
  
  - Терпение, юноша! - гордо ответствовала старая дама. - Терпение и еще раз терпение! Зарубите себе на носу, что труд волшебника - это полпроцента таланта, полпроцента умения и девяносто девять процентов упорства. Так что стойте и ждите.
  
  И Владимир Кириллович, хочешь - не хочешь, принялся стоять и ждать. Достаточно быстро он убедился, что волшебника из него бы не вышло. Ибо терпеть Владимир Кириллович не любил и не умел. Да и вообще, колдовство этой странной старушки было колдовством каким-то странным... не фирменным. В отличие от красивых и быстрых чудес в американских мультфильмах, ее волшебство протекало на редкость скучно и размеренно.
  
  Прошло уже минут семь, а с росшим рядом с площадкой деревом ровным счетом ничего не случилось.
  
  - Ну и... ? - еще раз не выдержал и поторопил волшебницу В. К. Шкандыбайкин.
  
  - Тер-пе... - привычно заголосила старушка, и здесь чудо наконец-то произошло.
  
  НАСТОЯЩЕЕ чудо.
  
  Росший во дворе дома тополь вдруг целиком - от корней до макушки - покрылся бананами. К самому нижнему и самому спелому фрукту был приклеен скотчем ярлык:
  
  
   Бананы эквадорские
   (волшебные)
   БЕСПЛАТНО.
   Цена за кг:
   00 руб. 00 коп.
  
  
  
   - Вот это да! - восхищенно протянул Шкандыбайкин. - Вот... это... я понимаю! Можно попробовать?
  
  - Пожалуйста, - пожала худыми плечами фея, - ешьте, сколько хотите. Хоть всё.
  
  Ну, всё - не всё, а три с половиной банана Владимир Кириллович Шкандыбайкин скушал. Бананы были сладкие, вкусные и очень-очень большие. Пожалуй что СЛИШКОМ большие. Такие большие, что половину четвертого банана пришлось обернуть в кожуру и незаметно положить на скамейку. Доесть его до конца Владимир Кириллович не сумел.
  
  - Ну теперь-то вы верите? - улыбнувшись, спросила старушка.
  
  - Ага, - утирая измазанный белой мякотью рот, ответил ей Вова. - Теперь-то я верю. Вы, ясное дело, волшебница. И, естественно, добрая. Вы ведь добрая, Алевтина Леонидовна?
  
  Старушка надолго задумалась.
  
  - Знаешь, Владимир, - неожиданно перейдя на "ты", вдруг сказала она, - а ведь я, говоря по совести... просто не знаю, злая я или добрая. Добрыми или злыми волшебники бывают преимущественно смолоду. Ну а с возрастом все мы начинаем хотеть одного: чтобы люди оставили нас в покое. Так что всего честнее было б назвать меня не очень доброй волшебницей.
  
  - Короче, ясно, вы добрая, - бесшабашно махнул рукой Вова. - Можно загадывать три желания?
  
  - Нет, нет, погодите, Владимир. Давай-ка лучше сядем.
  
  И Алевтина Леонидовна, аккуратно оправив шуршащие складки платья, присела на скамью.
  
  Рядом с нею (незаметно откинув завернутый в кожуру банан), вздохнув, уселся и Вовочка.
  
  - Ну, во-первых, Владимир, - торжественно произнесла старушка, - желание вам положено только одно.
  
  - Как... одно?
  
  - Так. Одно. Я фея, а не золотая рыбка. Это раз. А, во-вторых... ну, Вова, голубчик, подумайте ... а так ли вам нужно использовать это желание всенепременно сразу? Ну что вы там можете сейчас пожелать? Да какую-нибудь ерунду, вроде этих несчастных фруктов. Так не лучше ли отложить загадывание на потом? На какой-нибудь не слишком обременительный срок. Лет, скажем, на сорок.
  
  - Но... почему? - возмутился В. К. Шкандыбайкин.
  
  - Да потому! Потому! - взмахнула руками фея. - Представьте, насколько же больше пользы вы извлечете из этой возможности, став человеком и мудрым и взрослым. Ну, например, когда вам стукнет лет шестьдесят. Хотя... - старушка задумалась, - хотя, знаете что, Владимир, многие и в шестьдесят способны на весьма и весьма опрометчивые поступки. Сто! Вот возраст истинной мудрости. Так что давайте-ка подождем до вашего первого столетнего юбилея.
  
   - Но...
  
  - Никаких "но"!
  
  - Но, может быть, подождать, пока мне исполниться десять?
  
  - Вы что, - удивилась старушка, - всерьез полагаете, что в день своего десятилетия вы достигнете мудрости?
  
  - Ну... десять с половиной, - заканючил мальчик.
  
   - Ну, ладно-ладно! Уговорили. В тот самый день когда вам стукнет ровно... четырнадцать, я снова с вами встречусь и исполню любое ваше желание. Или почти любое. А пока удовольствуйтесь фруктами. Поверьте, что так будет лучше. Я старше вас на двести одиннадцать лет и я вам со всею ответственностью заявляю: так будет лучше для нас обоих. Прощайте, Владимир Кириллович. Ровно через семь лет состоится наша новая встреча.
  
  Алевтина Леонидовна встала и, по-балетному ровно держа свою спину, направилась прочь.
  
  - Постойте!!! - крикнул вдогонку ей Вовочка. - А как вы узнаете мой день рождения?
  
  - Поверьте, Владимир, что для доцента действительной магии это не составляет больших затруднений, - улыбнувшись, ответила фея. - Ровно через семь лет, 24 августа 2... года мы с вами вновь встретимся, - произнесла она и продолжила шествовать к выходу.
  
  Шкандыбайкин вздохнул и сорвал свой пятый банан. Банан был такой здоровенный и сладкий, что стало даже противно.
  
  
  
  
   Глава вторая,
   повествующая о бесчисленных бедах,
   причиняемых волшебной палочкой в руках младенца.
  
   Страшный сон увидел дед:
   К чаю не дали конфет.
   Вадим Шефнер
  
   I
  
  Итак Алевтина Леонидовна направилась прочь. Но на пути ее встала песочница. Стенки у этой песочницы были настолько низкими, что мы-то с вами наверняка предпочли бы их просто перешагнуть. Однако Алевтина Леонидовна, будучи человеком весьма и весьма пожилым, немного подумав, решила-таки обойти препятствие. При этом она машинально поправила висевшую сбоку сумку и...
  
  ЧИТАТЕЛЬ, ВНИМАНИЕ!
  
  КРАЙНЕ ВАЖНОЕ СООБЩЕНИЕ!
  
  Висевшая на боку у Алевтины Леонидовны сумочка была ОЧЕНЬ красивой. С витой серебряной ручкой, из настоящей крокодиловой кожи и золоченым фигурным замком. Но у этой шикарной сумки был один недостаток. Она была вещью НЕ НОВОЙ. Алевтина Леонидовна купила ее в 1889 году на первой Всемирной Выставке в Париже.
  
  Миновавшие с той поры сто с лишним лет не прошли для сумочки даром. На самом днище она чуть-чуть прохудилась. И хотя Алевтина Леонидовна не раз и не два наказывала домработнице Марфушке наложить наконец заплату, языкастая Марфушка каждый раз отговаривалась: "Да, помилуйте, барыня, и чего там латать-то? Гнилье на гнилье. Не легче ль купить другую?".
  
  И вот довольно недавно (в 1954 году) практичная Марфушка действительно приобрела для Алевтины Леонидовны новую сумку - ярко-красную, на хрустящей бумажной подкладке, из вечно стоящего колом и за версту припахивающего галошами коленкора.
  
  О том, чтоб носить эту гадость, естественно, не могло быть и речи, и Алевтина Леонидовна упорно продолжала таскать с собой свою старую, купленную еще в Париже сумочку, закрывая прореху на дне большим и плотным листом картона. И вот...
  
  ВНИМАНИЕ!
  
  И вот от еле заметного движения, которым Алевтина Леонидовна поправила сумочку, листик картона немного сдвинулся, приоткрыл дырку и лежавшая в сумке волшебная палочка вывалилась и воткнулась в песок.
  
  ВЫ ПОНЯЛИ?
  
  ПАЛОЧКА ВЫПАЛА И ПОТЕРЯЛАСЬ.
  
  ******************************************************************************************************************************************************************************************************
  
  А надобно вам сказать, что палочка эта была не той обычной гонконгской штамповкой, которой в последние годы пользовались все санкт-петербургские феи. Палочка эта была особенной. Ее без малого двести лет назад сотворил покойный супруг Алевтины Леонидовны - адъюнкт-профессор действительной магии Валентин Петрович Скавронский.
  
  Хотите познакомиться с ним поподробнее?
  
  Тогда слушайте.
  
   ****
  ...Без малого двести лет тому назад Валентин Петрович слыл восходящим научным светилом и подавал ослепительные надежды, к сожалению, не оправдавшиеся: в 1824 году он погиб на дуэли.
  
  Его застрелил граф Лорис-Меликов.
  
  Потом в высшем свете еще очень долго судачили, что ничто не мешало профессору наложить заклятие на пистолеты своего врага и обеспечить себе гарантированную победу.
  
  Ничто. Кроме чести.
  
  И Валентин Петрович дрался как рядовой дворянин, не прибегая к помощи своего искусства. Дрался с равными шансами. Вернее, с якобы равными.
  
  Дело в том, что граф, слывший бретером, попадал в туза с тридцати шагов, а профессор отродясь не держал в руках пистолетов.
  
  Дело, короче, гиблое. Дело давнее. Почти уже всеми забытое дело. И все, что осталось от незадачливого адъюнкта - это неоконченный труд "Введение в высшую магию" да уникальная волшебная палочка ручной работы.
  
   ****
  
  Между прочим, в числе прочих своих достоинств палочка обладала еще и способностями к мимикрии. Так что, попав в песочницу, из хрустальной и золотой она тут же стала пластмассовой, а потом поменяла и форму: из заостренно-продолговатой стала широкой и плоской, после чего из ее основания вдруг выросла длинная, чуть закругленная ручка.
  
  Короче, палочка стала обычным детским совочком и даже обзавелась овальным клеймом "Made in China".
  
   II
  
   Вот этот-то самый волшебный совочек и подобрала Светочка Шкандыбайкина, вышедшая гулять ровно в половине одиннадцатого. Светочке было четыре с половиной года и она ходила в среднюю группу 99-го детского сада.
  
   Больше всего в мире Светочка Шкандыбайкина обожала три вещи: мультфильм "Крейзи Фрогз", певицу Глюкозу и чупа-чупс без сахара. А сильнее всего она ненавидела свой маленький рост и молоко с пенками.
  
   Дело в том, что Светочка была маленькой. Катастрофически маленькой. Самой-самой маленькой во всем 99-ом детском саде. Правда, в группе помладше все-таки был один мальчик ростом чуть-чуть пониже Светочки, но этот мальчик много болел и, когда он болел, Светочка оставалась самой мелкой. А когда не болел, Света была второй сзади, в чем, согласитесь, тоже веселого мало.
  
   А недавно вообще приключилось страшное.
  
   Этот, короче, мальчик (ну, который много болел) вдруг вообще заболел на три месяца, и, когда он вернулся к ним в садик, неожиданно выяснилось, что за время своей болезни этот мальчик здорово вытянулся и стал теперь выше Светочки.
  
   Вы представляете? Ужас-ужас-ужас!
  
   Если верить самому умному человеку в мире (Светиной маме), дело здесь было в том, что Светочка плохо кушала. Особенно - гречневую кашу с маслом. И хотя гречневая каша с маслом - ужасная гадость, но Света (после этой трагедии с нежданно-негаданно подросшим за время болезни мальчиком), теперь честно съедала все каши: и манную, и гречневую, и ячневую, и даже однажды поданную им на завтрак в садике кукурузную. Нет-нет, мы не будем вам врать: она никогда не просила добавку, но всю положенную ей на тарелку кашу Света съедала дочиста. И что бы вы думали?
  
   Несмотря на кастрюльки проглоченной каши она не подросла ни на сантиметр!
  
  Не далее как сегодня утром она сходила на кухню, к той самой зеленой притолоке, где с незапамятных времен папочка отмечал ее рост, и вновь убедилась, что сделанная очень-очень давно - еще в день рожденья - зарубка все так же чуть-чуть возвышается над ее макушкой. Нет, можно было, конечно, выпрямиться, а потом незаметно привстать на цыпочки и подрасти таким образом сантиметра на два, но ведь так подрасти можно было и вовсе не кушая каши!
  
   И бедная Светочка, напевая любимую песню любимой певицы: "А-а снег идет. А-а снег идет. По щекам бьет, бьет. Болею очень, тем-пе-ра-тура, стою и жду тебя, как дура..." - подобрала какой-то бесхозный совок и стала печально копаться в песочке.
  
   - Все-таки плохо быть маленькой, - подумала она. - Вот бы мне каждый день подрастать сантиметров на пять.
  
   И она даже показала пять пальцев, как бы поясняя непонятливому дедушке Богу, на сколько именно сантиметров ей следует прибавлять каждый день. Потом она с укором взглянула на небеса, обреченно взмахнула ничейным совком и снова принялась напевать: "А-а снег идет. А-а снег идет...и так далее".
  
  
  III
  
   ...Вы только, друзья, не подумайте, что дошкольница Света гуляла одна.
  
   Во-первых, на ближайшей скамейке сидел ее старший и мудрый брат Вова.
  
   Во-вторых, из окошка четвертого этажа за ними обоими наблюдал их папа Кирилл Александрович.
  
   И, наконец, именно в это мгновение в узкий и гулкий колодец двора вошла их сестра - ученица седьмого "а" класса Валерия.
  
   И ВОТ...
  
   ЕЩЕ РАЗ ВНИМАНИЕ!
  
   САМЫЙ ВАЖНЫЙ МОМЕНТ ЭТОЙ КНИГИ!
  
  
   IV
  
   - А все-таки плохо быть маленькой, - подумала Света. - Вот бы мне каждый бы день подрастать сантиметров на пять.
  
  
   V
  
   - А хорошо бы, - подумал Вова, вновь представляя посвященное лично ему заседание Государственной Думы, - стать самым-самым примерным учеником в мире.
  
  
   VI
  
   - А все-таки классно живется этим детишкам, - подумал чуток разомлевший на солнце папа. - Ни забот тебе, ни хлопот. И впереди - только светлое. А что впереди у меня? Долги, болезни да пенсия. А вот как бы было отлично, если бы после сорока человеку исполнялось бы не сорок один, а - тридцать девять. А потом: тридцать восемь, тридцать семь и так далее. Хотя год - это долго. Лучше бы сразу помолодеть... И опять наступило бы детство, по телевизору шла б передача "Будильник" и ребята во дворе бы кричали: "Кирюха, айда играть в лапту!".
  
   VII
  
   - И чего это Ирка звонила по сотовому? - подумала, входя во двор, ученица седьмого "а" класса Валерия. - Зря только деньги тратила. Нету здесь никаких бананов. Тополь как тополь. И, вообще, эта Ирка - дура. Ни рожи, ни кожи, ни бюста, ни голосу, а из-за нее половина парней из девятого "а" с умища сходит. А у меня один мой Сережа. Нет, конечно, Серега хороший, но...
  
  Дальнейшие мысли ученицы седьмого "а" было почти невозможно передать словами. Ибо это были, скорее, не мысли, а - какая-то для нее одной демонстрируемая кинолента: светило яркое солнце, звучала невыразимо прекрасная музыка, а сама ученица седьмого "а", немного похожая на звезду сериала "Бандитский Петербург" Ольгу Дроздову, шла... нет, скорее, не шла, а ПЛЫЛА по какой-то невыразимо широкой и чистой улице, и по обеим сторонам этой улицы стояли атлетически сложенные молодые люди, и все эти юноши то и дело бухались на колени и объяснялись ученице седьмого "а" класса в любви, а еще чуть-чуть в стороне стояла позеленевшая от зависти Ирка и закусивший губу Сережа, а где-то там, в сиреневой дымке виднелся Он - Прекрасный Принц на Голубом Мерседесе.
  
  А на 4-ой Советской...
  
  Ах да, чуть-чуть не забыл!
  
  
   VIII
  
  Верхний сосед семьи Шкандыбайкиных - пенсионер Крымов именно в эту минуту решил попить чайку. Слова у пенсионера Крымова никогда не расходились с делом.
  
  Сказано - сделано!
  
  Крымов зажег конфорку, поставил на нее подаренный внучкой алюминиевый чайничек, вынул пачку заварки, большую зеленую кружку с нарисованным на ней Кремлем, после чего решил достать самое главное - трехлитровую банку с брусничным вареньем.
  
  Однако банка оказалась пустой.
  
  (Крымов сам же вчера все варенье из этой банки и скушал, но, скушав, тут же об этом забыл).
  
  Итак, варенье закончилось. Но это было еще полбеды.
  
  Ведь на самой нижней буфетной полке именно на такие вот черные дни у пенсионера Крымова было припасено грамм двести конфет-подушечек.
  
  - Подушечки - тоже неплохо, - пробормотал старик.
  
  Конечно, Крымов немного кривил душой. Попить свежезаваренного чайку с душистым брусничным вареньем - это совсем не то, что ломать дорогие зубные протезы об давно превратившиеся в камень подушечки. Но варенье-то кончилось! А попить чайку даже с такою неважной конфетой - это все-таки лучше, чем хлебать пустой кипяток.
  
  И Крымов, кряхтя, нагнулся и распахнул дверцы буфета. Именно там, на самой дальней и нижней полке в грязно-сером бумажном пакете и хранился этот НЗ - купленные в позапрошлом году конфеты-подушечки.
  .
  Итак, Крымов, кряхтя, нагнулся и пошарил рукой.
  
  ******************************************************************************************************************************************************************************************************
  
  Что за притча?!
  
  Бумажный пакетик на полке был.
  
  Но внутри него НИЧЕГО не было. Совсем НИЧЕГО - кроме липкой трухи и очень маленькой серенькой мышки.
  
  - Кыш, кыш, проклятая! - истерично выкрикнул Крымов.
  
  Мышка вопросительно посмотрела на Крымова, нехотя вылезла из пакета и не спеша затрусила прочь.
  
  Таких ударов судьбы старик не переживал давно. На негнущихся от горя ногах он подошел к окну. Внизу, на площадке галдели дети.
  
  Пенсия была только первого и, соответственно, целых... целых ДВА С ПОЛОВИНОЙ ДНЯ ему предстояло пить чай без конфет!!!
  
  Маленькая девчонка внизу взмахнула красным совочком.
  
  - Бах-трах-тах-тарарх! - с чувством выкрикнул Крымов и, как всегда, представил себе тогдашнего президента Ельцина.
  
  Ельцин пил чай. Перед ним стояло огромное блюдо с конфетами.
  
   Крымов возмущенно присвистнул.
  
  Чего там только не было!
  
  На усыпанном синими ромашками блюде лежало грамм триста подушечек, четыреста грамм карамелек "Старт", ровно четырнадцать трюфелей и граммов сто-сто пятьдесят козинаков.
  
  Ельцин ссыпал конфеты горстями в рот и запивал их чаем, отвратительно хлюпая.
  
  - Вот бы и мне так, - умирая от зависти, подумал Крымов.
  
  КАЖЕТСЯ, ВСЕ.
  
   IX
  
  А буквально через мгновение подходившая к дому Алевтина Леонидовна сунула руку в сумку и обнаружила пропажу.
  
  - Боже ж ты мой! - запричитала старушка и, присев на скамеечку, основательно перетряхнула сумочку.
  
  Увы!
  
  Ключи от квартиры, кошелек и пудреница - все это было на месте. Обнаружилась масса ненужных вещей: газета "Вечерний Ленинград" с сообщением о полете Гагарина, квитанции за свет и за газ за 1939 год, выданный в самом конце двадцатых пропуск на право посадки в трамвай с передней площадки и письмо от покойной подруги с ятями и ерами.
  
  Но вот волшебной палочки - не было.
  
  - О, Боже ж ты мой! - опять застонала волшебница и безутешно всплеснула руками.
  
  Если честно, то старая фея немного лукавила. Случай был далеко не первым. Свою волшебную палочку за последние двести лет она теряла раз двадцать. И ничего такого непоправимого вследствие этих пропаж пока не случалось.
  
  Во-первых, Алевтина Леонидовна давным-давно придумала заклинание, моментально возвращающее пропажу.
  
  (Это был две первые строки старинного романса "Глядя на луч прощального заката, стояли мы на берегу Невы...", прочитанные сзаду наперед).
  
  А, во-вторых, - после одного курьезного случая, произошедшего незадолго до смерти Николая II - старая фея вмонтировала в палочку особенное устройство, полностью исключающее ее использование случайно наткнувшимися на нее людьми.
  
  (Теперь волшебная палочка могла заработать, лишь услыхав волшебный пароль: "НЕГИДЁ").
  
  Так что, несмотря на все свои "А-а!" и "О-о!", в глубине души Алевтина Леонидовна была совершенно спокойна.
  
  Она распахнула волшебную пудреницу и тут же увидела в ее зеркальце все: и размахивавшую чудо-совочком Светочку, и сидевшего на скамеечке Вову, и проходившую мимо сквера ученицу седьмого "а" класса Валерию, и разомлевшего на солнышке папу, и даже застывшего столбом у окна безутешного пенсионера Крымова.
  
  Потом она произнесла заклинание: "Ывен угереб ан ым иляотс, атаказ огоньлащорп чул ан ядялг", - и палочка тут же вернулась обратно в сумку. Алевтина Леонидовна легонечко щелкнула пальцем по овальному клейму "Made in China" и беглянка тотчас же приняла прежний вид: стала на треть золотой и на две трети - хрустальной.
  
  
  
   Глава третья,
   чудеса начинаются.
  
  
   I
  
   Я, признаться, теряюсь, дорогой мой читатель. Ведь палочка-то сработала!
  
  Но... почему?
  
  Кто произнес волшебный пароль "НЕГИДЁ"?
  
  Сам Владимир Кириллович? Его смотревший в окошко папа? Ученица седьмого "а" класса Валерия? Убитый горем пенсионер Крымов?
  
  Но ведь они не считаются. Палочка могла заработать только в том случае, если волшебный пароль "НЕГИДЁ" (который, кстати, в переводе толи с древнеарабского, толи с древнеяпонского означает: "Достопочтимый Волшебный Предмет, соизволь исполнить Желания всех взирающих на тебя Смертных"), так вот, палочка могла заработать только в том случае, если волшебный пароль произнесла сама державшая чудо-совочек Света. Но ведь она ничего подобного не говорила!
  
  Светочка просто пела:
  
  А снег идёт. А снег идёт.
  По щекам бьет, бьет.
  Болею очень,
  Тем-пе-ра-ту-ра,
  Стою и жду тебя, как дура...
  И так далее.
  
  А палочка все-таки выстрелила.
  
  По-че-му? Лично я ничего не понимаю.
  
  Гм-гм... "Снег идет, снег идет..."
  
  Может, волшебный пароль "НЕГИДЁ" здесь где-нибудь спрятан?
  
  Подумай об этом, мой мудрый читатель.
  
  А мне, увы, некогда. Мне надо дальше писать эту книгу.
  
  
   II
  
   Итак, палочка все же сработала. Но чудеса начались не сразу.
  
   Самое первое чудо произошло на следующий день утром: пенсионер Крымов обнаружил у себя на кухне полное блюдо конфет.
  
   Чего там только не было, друг мой читатель! На разрисованном синими ромашками блюде лежали: грамм триста подушечек, четыреста грамм карамелек "Старт", ровно четырнадцать трюфелей и граммов сто-сто пятьдесят козинаков.
  
   Крымов, понятное дело, решил экономить и начал есть ровно по одной конфете в час, но, как выяснилось несколько позже, делал он это зря. Тридцать первого утром чудо с блюдом вновь повторилось. На буфете, рядом с подаренным внучкой чайником снова стояла усыпанная синими ромашками тарелка, а в тарелку снова было навалено: грамм триста подушечек, четыреста грамм карамелек "Старт", ровно четырнадцать трюфелей и граммов сто-сто пятьдесят козинаков.
  
   Тоже самое повторилось и первого утром.
  
  
   III
  
   В этот же день чудеса начались и в семье Шкандыбайкиных. Первое чудо было приятным - у папы пропала лысина.
  
  Правда, лысина и так была небольшая. Величиною с пятак. Конечно, не с современный, а с царский. С так называемый "павловский". Короче, папина лысина была размером с ладошку и располагалась на темени.
  
   Кирилл Александрович ужасно ее стеснялся и каждое утро зачесывал.
  
   Но первого утром вдруг выяснилось, что зачесывать больше нечего. На месте прежних проплешин топорщились черные кудри, исчезнувшие еще в те времена, когда СССР был великой державой, в самых первых ларьках играл ансамбль "Ласковый май", а Кирилл Александрович еще только робко ухаживал за будущей Вовиной мамой и каждую пятницу вечер ходил с ней в кооперативное кафе "Сильвестр Сталлоне".
  
   И это еще не все!
  
  Вместе с лысиной исчез и животик. А десять минут спустя, когда Кирилл Александрович начал делать зарядку, выполняя наклоны вперед, он вдруг с неожиданной легкостью коснулся ладонями пола, что в последний раз ему удавалось сделать двадцать три года назад на последнем в его жизни уроке физкультуры.
  
   - Ну и дела-а! - удивленно пробормотал папа и, с аппетитом позавтракав, собрался идти на работу.
  
   - Ну и дела-а! - повторил он, выйдя на Большую Зеленина, и пружинистой легкой походкой помчался к метро. Ему хотелось петь и подпрыгивать на одной ножке.
  
   Но Кирилл Александрович из последних сил сдерживался.
  
   А у самой "Чкаловской" он все же не утерпел и прокричал пару строк своей самой любимой песни:
  
   Не ха-ади к нему на встречу, не ха-ади!
   У него гра-анитный камешек в груди!!!
  
  
  
  
   Глава четвертая,
   в которой происходят события, заставляющие
   нас позабыть о внезапном омоложении папы.
  
  Директор 959-ой гимназии Карл Иванович Гиннес больше всего на свете не любил, когда его спрашивали, не он ли написал "Книгу рекордов Гиннеса". На втором по нелюбимости месте у Карла Ивановича находился школьный жаргон (любой ученик, произнесший при нем словечко "отстой", навсегда становился личным врагом директора). А сразу за же подростковым сленгом пребывали ситуации, когда ему приходилось зря терять время.
  
  Именно в такой ситуации он сейчас и находился.
  
  Время стояло - сверхнапряженное. Самое начало учебного года. На бедную голову Карла Ивановича, как всегда, навалился целый ворох проблем: в кабинетах географии и биологии протек потолок, в штате школьной столовой из четырех полагающихся по штатному расписанию поваров числились только двое, учительница музыки ушла в декрет, школьный фельдшер грозил уволиться, и т. д. и т. п.
  
  Плюс - самое-самое главное - буквально со дня на день во дворце спорта "Юбилейный" должен был начаться "Чемпионат мира по прилежанию и поведению", в котором высокая честь представлять Россию выпала ученику именно его, 959-ой школы.
  
  Дел было невпроворот. Дел было по горло. А чем занимался Карл Иванович? Да тем, что уже минут сорок выслушивал полный бред отловившего его на школьном крыльце изобретателя Сидорова.
  
  И уйти было некуда. Находись он сейчас у себя в кабинете, Карл Иванович лишь слегка подмигнул бы секретарше Лидочка и умница-Лидочка тотчас бы вызвала его в районо. Иди он по школьному коридору, можно было бы отговориться тем, что у Карла Ивановича де скоро начнутся уроки. И, наконец, если бы они с Сидоровым были б сейчас где-нибудь в городе, можно было бы просто сбежать.
  
  Но здесь, на крыльце, положение было безвыходным.
  
  Бежать? На глазах у сотен и сотен идущих в школу учеников?
  
  Как-то, знаете, несолидно.
  
  Отговориться началом уроков? В пятнадцать минут девятого?
  
  Просто смешно.
  
  Звать на помощь умницу-Лидочку?
  
  Но умница-Лидочка находилась сейчас в метро и раньше начала десятого в 959-ой гимназии не появлялась.
  
  Так что - увы! - приходилось терпеть и выслушивать ахинею. А Сидоров нес черти что. Сперва он расхваливал свои прежние изобретения: зимние шорты, летние лыжи, облегченную гирю "Пушинка" и окатывающий спящего холодной водой гидробудильник "Здоровяк". Но это были еще цветочки. Ягодки же начались тогда, когда неугомонный изобретатель перешел к своему самому последнему и самому любимому детищу. Изобретение было настолько новым, что Сидоров еще не придумал ему названия и называл его длинно и скучно: "Чудо-ремешок Љ5 с педагогическим эффектом".
  
  - Как... как вы сказали? - переспросил изумленный директор.
  
  - "Чудо-ремешок Љ5 с педагогическим эффектом", - гордо повторил Сидоров. - Название, ясное дело, условное.
  
  - Но это же... варварство! - возмущенно выдохнул Гиннес.
  
  - Ни в коем случае! - отпарировал изобретатель. - Вот заключение от Академии педагогических наук, вот заключение от Академии математических наук, вот заключение от Академии обычных наук, вот заключение от Всероссийского общества эзотерических знаний. Все отзывы положительные.
  
  И он сунул прямо под нос директору ворох мятых и желтых бумажек.
  
  
   ЧУДО-РЕМЕШОК Љ5 (С ПЕДАГОГИЧЕСКИМ ЭФФЕКТОМ), - машинально прочел Карл Иванович. - Данные клинических испытаний. После двухнедельного применения ЧР Љ5 УСПЕВАЕМОСТЬ контрольной группы учеников повысилась в 2,5 (два с половиной) раза, количество вписанных в дневники ЗАМЕЧАНИЙ снизилось в 8 (восемь) раз, ВЫЗОВОВ РОДИТЕЛЕЙ В ШКОЛУ - не зарегистрировано.
  
  Руководствуясь вышеизложенным, Всероссийское общество эзотерических знаний настоятельно рекомендует ЧР Љ5 к применению во всех педагогических коллективах, а так же в кругу семьи.
  
   Ученый секретарь Общества
   В. В. Призрачный
  
  
   Пробегая глазами текст, Карл Иванович ни на минуту не забывал, ради чего он, собственно, стоит сейчас перед школой. Так что, глядя в бумажку, он одновременно отслеживал боковым зрением всех подходивших к школе учеников.
  
   Вот под руку со своим удивительно юным папой пробежал первоклассник В. Шкандыбайкин. Вот вместе со старенькой бабушкой прошла ученица третьего "а" Алена Гуревич. Вот - совершенно самостоятельно - вихрем пронеслись закадычные друзья, четвероклассники Галкин и Палкин. А вот - как всегда, в половину девятого - прямо к школьным ступенькам подъехал огромный черный "Лендровер" и, выстрелив дверью, изверг из своих сияющих недр пятиклассника Шмакова - стыд и позор 959-ой школы, избавиться от которого Карл Иванович, увы, не мог (слишком уж был силен разъезжавший в черном "Лендровере" Шмаков-папа).
  
   А вот - губы Карла Ивановича сами собой расплылись в улыбку - вот к школьному поребрику припарковалась скромная синяя "Ауди", а из нее с достоинством вышел Струнников Виталий - круглый отличник, перворазрядник по шахматам, краса и гордость всего Петроградского района. Все в облике Струнникова Виталия радовало придирчивый взгляд директора: и безукоризненно ровная челочка, и безупречно повязанный галстучек, и идеально отглаженная школьная форма и полыхавший на солнце школьный значок - усевшийся на карандаш совенок.
  
  - А вот еще один интереснейший отзыв, - вдруг раздался над самым ухом Карла Ивановича надтреснутый тенор неутомимого изобретателя Сидорова. - Разрешите зачесть его вслух?
  
  - Читайте, - устало согласился директор.
  
  ЧУДО-РЕМЕШОК Љ5, - с чувством продолжил изобретатель, - это новое слово во всей отечественной педагогической науке. Но, поскольку любое новое - это хорошо забытое старое, то ЧУДО-РЕМЕШОК Љ5 изобретателя Сидорова является и продолжением наших лучших традиций.
  
  "Кто жалеет розгу, тот губит ребенка", - сказано в Св. Писании.
  
  "В России чтут царя и кнут", - писал русский классик.
  
  "А может быть... драть?", - в глухие годы застоя не побоялся возвысить свой голос великий советский сатирик Аркадий Райкин.
  
  И мы - наследники этих титанов - да не побоимся вымолвить.
  
  Да.
  
  Драть.
  
  Драть, драть и драть, что бы там не писали и не говорили так называемые "либералы" и их заокеанские покровители.
  
  Драть, драть, драть и драть, ибо ЧУДО-РЕМЕШОК Љ5 изобретателя Сидорова дает нам уникальнейшую возможность взрастить поколение, преисполненное чистой духовности.
  
  Так будем достойны этой великой цели.
  
  Ученый секретарь
  Дважды Краснознаменного
   Ордена Знак Почета
  Всероссийского Общества Государственных Знаний имени
   Ста Пятидесяти Долларов за Баррель
  
   А. А. Нерешительный.
  
  - А вот, - покраснев от прочитанных вслух похвал, продолжил Сидоров, - что пишет о моем изобретении в газете "Известия" журналист Соколов....
  
  - Да-да, - машинально продолжил директор, продолжавший вовсю любоваться лучшим учеником.
  
  Любовался он им не без некой тайной цели. Откроем вам страшную тайну. Именно Струнникову предстояло участвовать в "Чемпионате мира по прилежанию и поведению" и защищать там честь не только 959-ой гимназии, но и всей России.
  
   - И, по совести говоря, - подумал Карл Иванович, - если Виталий не займет в воскресенье первое место, то это будет... черт знает что! Всем, всем хорош Виталий: складка на брюках - просто можно порезаться, галстучек... да как у английского лорда повязан галстучек. Учится сплошь на пятерки. Собою - просто красавец. И носик, и ротик, и ушки, и глазки! Хотя... простите-простите, а что это там у него под правым глазиком? - подумал Карл Иванович и обомлел.
  
   Под левым глазом у гордости школы светился синяк. При этом краса и гордость 959-ой гимназии вовсю улепетывала от хулигана Шмакова, а хулиган и двоечник Шмаков, без особенного труда ее, красу и гордость, догнав, нанес короткий разящий удар и - точно такой же лиловый фингал засветился у Струнникова под правым глазом.
  
  ******************************************************************************************************************************************************************************************************
  
  - А вот еще заключение от Общества дианетики и астрологии, - продолжил изобретатель. - Обратите внимание...
  
  И здесь хваленая выдержка вдруг изменила директору.
  
  - Во-о-он!!! - заорал он. - Сейчас же! Немедленно! Во-о-он!!! Убирайтесь к чертовой матери вместе со всеми вашими идиотскими изобретениями!
  
  После чего он подошел к хулигану Шмакову и произнес недлинную фразу, произнести которую Карл Иванович мечтал уже долгих четыре с половиной года:
  
  - Вы отчислены. Вы отчислены из 959-ой гимназии. Так и передайте вашему папе.
  
  
  
  
  
   Глава пятая,
   в которой автор подводит предварительные итоги.
  
   I
  
   Прошло несколько дней. И вот в понедельник утром несчастная Светочка Шкандыбайкина впервые не сумела найти подходящей по размеру одежды.
  
   Уже очень давно - с середины прошлой недели - Светочка не надевала своих собственных костюмов. Все ее платья, футболки и джинсики давным-давно ей стали малы. Дня два или три спасали вещи старшей сестры. Потом пришлось заглянуть в платяной шкаф к маме. А сегодня случилось страшное - даже мамины свитер и джинсы сидели на дочке, словно на клоуне: джинсы едва-едва прикрывали щиколотку, а свитер выглядел, как безрукавка.
  
   Что тут прикажете делать?
  
   - А я знаю, что делать, - сказала самая умная в мире мамочка. - Возьмем вещи этого.
  
   И она ткнула пальцем в сторону папы, которому его прежние одеяния были, действительно, уже не нужны. Папа носил теперь старые Вовкины майку и шорты и в описываемый нами момент играл с собственным сыном в футбол. Конечно, не в настоящий, а в настольный. Эту древнюю, времен папиного детства игру после неоднократных папиных просьб мама сняла с антресолей.
  
   - С мячом Карл Хайнц Румменигге, - тоненьким голосом выкрикивал папа. - Пас Герду Мюллеру. Мюллер - Беккенбауэру. Беккенбауэр бьет - гол! Го-о-ол!!!
  
   - Мам, а чего он жульничает, - тут же наябедничал Вовка. - Ведь в настольный футбол не играют руками.
  
   - Дети, не ссорьтесь, - привычно пропела мама. - И, кстати, Кирилл, тебе, малышу, хорошо, а Вовке давным-давно пора собираться в школу.
  
   И Вовка, бросив игрушку, помчался завтракать.
  
   А папа продолжил играть в футбол с самим собой и время от времени громко кричал на всю квартиру:
  
   - С мячом Паоло Росси! Обводит одного, другого, прицельно бьет - Шумахер на месте. Ответная атака сборной Западной Германии...
  
   Мама смотрела на него и вздыхала.
  
   ...А Светочка - хочешь - не хочешь - надела старые папины брюки, рубашку, галстук и коричневые ботинки сорок второго размера, после чего, конечно, осталась дома.
  
   Даже и речи не могло быть о том, чтоб идти в таком виде в садик.
  
  
   II
  
   А ученица седьмого "а" класса Валерия намеренно вышла из дома немного пораньше. Некрасивая улица Барочная была, как всегда, пустой.
  
   - Ерунда! - сказала себе Валерия и крепко-крепко зажмурилась.
  
   Средство это, как и всегда, помогло. Лишь только ученица седьмого "а" класса открыла глаза, как на некрасивой улице Барочной вдруг стало полно мужчин. Все-все мужчины были ее, ученицы седьмого "а" поклонниками.
  
   Поклонники были самыми разными. Молодые и старые, веселые и занудные, красивые и не очень.
  
   Например, двухметровый поклонник Валера был очень похож на Филиппа Киркорова. Поклонники Гарик, Марик, Валик и Сашенька явственно напоминали мальчиковую группу "Back Street Boys". Поклонник Аркадий Абрамович был точной копией Брюса Уиллиса. Кудрявый поклонник Семен имел отдаленное сходство с Аркадием Укупником.
  
   Поклонники бухнулись на колени и начали объясняться ученице седьмого "а" в любви (Аркадий Абрамович - как всегда - стихами).
  
   Валерия привычно прошла сквозь поклонничий строй, не обращая внимания на отдельных его членов. Все это было не то. И Гарик, и Марик, и кудрявый Семен, и лысый Аркадий Абрамович - все это было то да не то.
  
  Валерия терпеливо ждала Его.
  
  Прекрасного Принца на Голубом Мерседесе.
  
  
   III
  
  
   А директор 959-ой гимназии Карл Иванович Гиннес в то раннее утро стоял, как всегда, на крыльце и наблюдал за подходившими к школе учениками.
  
   Вот ураганом промчались друзья - четвероклассники Галкин и Палкин. Вон под руку с бабушкой прошла хорошистка Алена Гуревич. Вон со своей симпатичной мамой прошагал первоклассник В. Шкандыбайкин. Вон - Карл Иванович обреченно вздохнул - к школе подъехала скромная синяя "Ауди", а из нее, посверкивая черными очками вылез пятиклассник Струнников Виталий - бывшая гордость всего Петроградского района.
  
   А вот... Карл Иванович просто не мог поверить этакой наглости! ...вот, нагло подрезав "Ауди", к крыльцу подкатил огромный черный "Лендровер" и, выстрелив дверцей, изверг... нет-нет, не хулигана и двоечника Шмакова, и даже не его сиятельного папу! ...из-за тонированной дверцы "Лендровера" неожиданно вышел САМ Пал Палыч Великанов - Заместитель Начальника Отдела Народного Образования Города.
  
  
  
   Глава седьмая,
   в которой вдруг выясняется, что П. П. Великанов - человек маленький.
  
  ...Как-то сразу уменьшившийся в росте Карл Иванович колобком скатился с крыльца и поспешил навстречу высокому (во всех смыслах) гостю.
  
   - Ну, как ты там? - больно стиснув директору кончики пальцев, громко спросил Заместитель Начальника.
  
   - Да так... - поразившим его самого тенорком пропищал Карл Иванович, - ра-аботаем по-ти-хо-неч-ку.
  
   - Как там с чемпионатом? Готовишься?
  
   - Но я же... - растерянно пробормотал Карл Иванович и незаметно показал на полыхавшего черными очками Струнникова, - я же вам уже... докладывал.
  
   - Та-а-ак, - посерьезнел Пал Палыч, - А дублер?
  
   - Заболел.
  
   - А второй дублер?
  
   - Застрял с отцом на Майями. Вчера ночью отзванивался, что не сможет добраться раньше четырнадцатого.
  
   - Та-а-ак, - Пал Палыч вконец помрачнел, - что же ты, Карл, сплоховал?
  
   - А что я? - покраснел директор. - Я... не царь и не Бог. Я не могу за пару часов ни слетать на Майями, ни свести побои с физиономии Струнникова... Какой же все-таки гад этот Шмаков!
  
   - Да, Карл, - чуть смущаясь, пробасил Пал Палыч, - насчет этого... Шмакова. Шмакова, брат, придется вернуть.
  
   - Только через мой труп!
  
   - А ты все такой же, - усмехнулся Заместитель.
  
   - Уж какой есть.
  
   - Послушай-ка, Карл Иванович, - как-то особенно ласково произнес Пал Палыч и, вздохнув, присел на стоявшую рядом с крыльцом скамью, - вопрос с этим... как его?... Шмаковым уже решен. И решен на таком высоком уровне, что нам с тобой остается только взять под козырек. Надеюсь, ты помнишь, что такое партийная дисциплина?
  
   - Сейчас не те времена! - гордо пискнул директор.
  
   - Те, - добродушно пробасил Великанов, - времена сейчас те. А в вопросе со Шмаковым задействованы такие фигуры... Мы с тобой люди маленькие. Понял?
  
   - П-понял, - скрипнув зубами, сдался Гиннес, - а кого мне прикажете посылать в "Юбилейный"?
  
   - А кого хочешь, Карл. Кого хочешь. Ну хотя бы... - Заместитель Начальника посмотрел на столпившихся у дверей школы учеников и чуть-чуть задержался взглядом на миловидном лице Вовиной мамы, - ну хотя бы вон этого... шпендика.
  
   И Великанов тыкнул пальцем в стоявшего на крыльце Владимира Кирилловича Шкандыбайкина.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава восьмая,
   страшная месть изобретателя Сидорова.
   .
  
   I.
  
  
  Через три дня, в понедельник уроки в 959-ой гимназии начались на два с половиной часа позже. И здесь не было ничего удивительного. Ведь не только учителя и ученики этой школы, но и все телезрители Санкт-Петербурга, да, пожалуй, и всей России до трех часов ночи дожидались подведения итогов "Чемпионата мира по прилежанию и поведению", проходившего во дворце спорта "Юбилейный".
  
   Итоги СМС-голосования были сенсационны.
  
   Третье место занял Денис Тарасюк (Украина).
  
   Второе - Алехандро Перейра (Куба).
  
   А первое (кто б мог подумать!) занял никому не известный, в самый-самый последний момент включенный в число участников Владимир Шкандыбайкин (Россия). Именно его большинство наблюдавших за конкурсом пап и мам сочло самым примерным ребенком на свете.
  
   Конечно, самого Владимира Кирилловича в 959-ой гимназии в то утро не было. Невыспавшийся Чемпион Мира находился в тот день в Москве на специальном заседании Государственной думы, посвященном его сенсационной победе. Сопровождать Чемпиона в столицу вызвался сам П. П. Великанов.
  
  Слегка уязвленный этим Карл Иванович особо, в прочем, не раскисал и напряженно готовился к встрече с Чемпионом. Подготовка ему удалась. Коллектив 959-ой гимназии потрудился на славу. Гиннес с улыбкой взирал то на ровный лаковый пол, то на выстроившиеся вдоль стен уютные кожаные диванчики, то на прикнопленные к недавно покрашенным стенкам бесчисленные грамоты и дипломы. Рядом с самой почетной наградой - дипломом за I место во всероссийском соревновании "Педагогика Победы" - висела нарисованная от руки стенгазета. Две трети газеты занимало выписанное аршинными буквами заглавие "МЫ - ПЕРВЫЕ!!!", а на свободной от заглавия трети размещался большой портрет В. К. Шкандыбайкина и пара строчек текста, сообщавших читателю об его успехах.
  
  В двух строчках текста было три орфографических и пять пунктуационных ошибок, а улыбавшийся с портрета Владимир Кириллович был немного похож на гимнастку Кабаеву, но... хорошистку Алену Гуревич винить было не в чем. За каких-нибудь полчаса сотворив в одиночку газету она совершила маленький подвиг.
  
  ...Тишину вдруг прорезал школьный звонок. Еще пару-тройку мгновений в коридоре было сравнительно тихо, а затем - раздался всесокрушающий грохот и из дюжины классных дверей высыпали орущие и галдящие толпы, тут же помчавшиеся по направлению к столовой.
  
  Если б на месте директора оказался бы, скажем, скромный автор этой повести, то наш с вами рассказ прямо здесь бы, скорее всего, и завершился бы: катившаяся по коридору орда наверняка бы сбила автора с ног и растоптала б в лепешку. Но Карл Иванович, повстречавшись с толпой, сотворил очередное чудо. Он лишь легонько сверкнул очами и - разъяренная монголо-татарская вольница вдруг превратилась в колонну неспешно шагающих паинек.
  
  Почтительно обогнув Карла Ивановича, паиньки отсеменили шагов на восемь и, облегченно вздохнув, снова стали ордой.
  
   II.
  
  ...Минут пятнадцать спустя в коридорах 959-ой гимназии вновь стало сравнительно тихо. Неторопливо шествовавший по коридору Карл Иванович подошел к чисто вымытому окну и пригляделся. Нет-нет, еще было рано. И, хотя борт Љ 128 уже покинул аэропорт Домодедово, но в аэропорте Пулково он пока что не приземлился. До встречи с Пал Палычем и Чемпионом Мира еще оставалось часа полтора.
  
  И пока что в окрестностях школы все было по-прежнему: зеленел подсвеченный солнцем сквер, бил тоненькой струйкой расположенный в центре сквера фонтанчик, наполовину скрытый густыми деревьями дом чернел незажженными окнами.
  
  Пока что все шло, как обычно. Борт номер Љ 128 все еще находился в полете.
  
   Директор на всякий случай еще раз придирчиво оглядел доверенное ему государством хозяйство: и безупречно надраенный лаковый пол, и уютные кожаные диванчики, и вымытые до полной прозрачности окна. "Да нет же, нет, - самодовольно подумал Гиннес. - Что хорошо - то хорошо. Чистота, как на флоте. Ни единой пылинки, соринки, бумажки, ни единого...
  
   - Хотя позвольте-позвольте ... - вдруг перебил сам себя Карл Иванович, - а что это там валяется рядом с четвертым диваном?
  
  Невдалеке от дивана лежала подсолнечная шелуха.
  
  И еще одна!
  
  И еще.
  
  - А вон, - недоуменно отметил Гиннес, - валяется целая семечка.
  
  А вон - еще здоровенная горстка мокрых ошкурок. А вон... Карл Иванович не мог поверить глазам! ...весь промежуток между седьмым и восьмым диваном сплошь был усеян то белыми, то черными подсолнечными шелушинками.
  
   Ну и дела-а...
  
   Карл Иванович сурово насупился.
  
   Чьи это происки? Неужто вновь - Шмакова?
  
   Виновник будет жестоко наказан!
  
   И, приказав на ходу уборщице Клаве устранить безобразие, Карл Иванович вихрем помчался к камерам видеонаблюдения.
  
  
   III
  
   В каморке охранника Фрола Степановича пахло табаком и гуталином. Настойчивый аромат табака исходил от пепельницы с окурками, а еще более сильный запах гуталина - от принадлежавших Фролу Степановичу черных ботинок. Эти ботинки бравый охранник надраивал каждое утро, и сапожного крема, трудясь по утрам, не жалел.
  
   Впрочем, в данный момент величественный Фрол Степанович был потен, багров и смущен. Товарищ директор посещал каптерку охраны не часто. Если честно, не каждую четверть. При появлении Карла Ивановича Фрол Степанович тут же вскочил, вытянул руки по швам и оглушительно гаркнул:
  
   - Здравия желаю, товарищ директор! За время моего дежурства на вверенном мне объекте никаких происшествий не выявлено.
  
   - Вы в этом уверены? - с убийственной вежливостью переспросил Гиннес.
  
   - Так точно, товарищ директор!
  
   - А вот лично я - не уверен. Включите, пожалуйста четвертую камеру, - все тем же, вгонявшим седого охранника в дрожь, зловеще-спокойным голосом попросил Карл Иванович.
  
   Фрол Степанович повиновался.
  
   - Увеличьте вот это место в конце коридора.
  
   Фрол Степанович нашел участок между седьмым и восьмым диваном и раздвинул его во всю ширину дисплея.
  
   - Поставьте время большой перемены.
  
   Фрол Степанович выполнил приказание, но залез на пару минут назад, из-за чего четвертая камера стала показывать абсолютно пустой коридор и разгуливающего по нему директора.
  
   - Подкрутить, Карл Иванович? - суетливо спросил охранник.
  
   - Нет-нет, оставьте, - ответил директор, по опыту зная, что подкручивать Фрол Степанович может до бесконечности.
  
   ...Видеть себя со стороны Карлу Ивановичу было тяжело.
  
   "О, Господи, ну и походка!" - подумал он про себя. - "А брюхо-то! Брюхо! ... Пятый месяц беременности. Нет-нет, решено. Каждое утро делать зарядку и ни-ка-ких макарон!".
  
   Пузатое пугало оскверняло собою экран томительно долго - минуты две или три. Но, наконец-то, раздался неслышный звонок, отворились классные двери и коридор заполонили беззвучные (на экране) толпы школьников.
  
  Еще минут пять все шло нормально. Более или менее в границах дозволенного. Хулиган Шмаков отнял у размазни Квакина десять рублей (зачем они ему, богатею?). Троечники Галкин и Палкин о чем-то заспорили и чуть не подрались. Хорошист Сабуров выхватил у отличника Кынжеева школьный пенал и стал играть им футбол. Троечник Турчанинов попытался ставить подножки девочкам, но те, объединившись, напали на него гурьбой и довольно сильно помяли. Двоечник Хазин учился ходить на руках. Хорошистка Алена Гуревич, как всегда, сидела на диване с книжкой
  
  Но потом началось любопытное. Уже помирившиеся и возвратившиеся откуда-то Галкин и Палкин подошли к дивану, спихнули с него отличника Кынжеева и, вольготно устроившись, вытащили каждый по бумажному пакету. В пакетах, судя по совершаемым Галкиным и Палкиным характерным лузгающим движениям, находилось поджаренное подсолнечное семя. Все окружающие тут же принялись клянчить. И хорошист Сабуров, и троечник Турчанинов, и отличник Кынжеев, и перебивавшийся с двойки на тройку Квакин - практически все тянули руки к Галкину и Палкину и (как можно было легко прочитать по губам) умоляли: "Ну, ре-ебята, ну дайте пясточку, ну по-о-ожалуйста, ну что вам стоит...".
  
   Однако Галкин и Палкин повели себя странно. Наотрез отказавшись делиться с товарищами, они тыкнули пальцем в окно и что-то (Карл Иванович так и не понял что) сообщили попрошайкам. И тотчас как ветром сдуло не только Сабурова и Турчанинова, не только Хазина и Кынжеева, не только Шмакова и Квакина, но даже сама хорошистка Алена Гуревич вдруг отложила книгу (роман Вальтер Скотта "Айвенго") и куда-то помчалась.
  
  Еще минут через пять все беглецы благополучно вернулись. При этом практически все возвратившиеся - и Сабуров, и Турчанинов, и Кынжеев, и Шмаков, и даже - увы! - хорошистка Алена Гуревич - сжимали в руках пакетики с семечками и, горстями сыпля их содержимое в рот, сплевывали ошкурки на пол.
  
  *************************************************************
  *************************************************************
  
  Как и всегда в ситуациях по-настоящему критических, Карл Иванович стал подчеркнуто тих и спокоен.
  
  - Сколько у нас сегодня уборщиц? - негромко спросил он Фрола Степанович.
  
  - Двое, товарищ директор! - отрапортовал охранник.
  
  - Первая Клавдия... Сергеевна, а кто напарник?
  
  - Ангелина!
  
  - Хорошо, - сказал Карл Иванович, немного поморщившись (уборщица Ангелина Михайловна была женщиной вздорной и бестолковой), - отправишь их на четвертый. Чтоб все там вылизали: и коридоры, и классы, и оба туалета. Дашь им в подмогу пять-шесть балбесов из девятого "а". Скажешь, что я освобождаю их от контрольной. Теперь самое главное. Срочно зови Валентину.
  
  - Ась? - недопонял охранник.
  
  - Срочно зови Валентину Витальевну!
  
  - Слушаюсь, товарищ директор!
  
  ...Пару минут спустя настаивавшиеся в каптерке годами запахи табака и гуталина вдруг смешались с запахом дорогих духов: в дверях появилась завуч Валентина Витальевна - ОЧЕНЬ красивая женщина лет тридцати с чем-то.
  
  На ней была модная блузка с глубоким вырезом.
  
  Фрол Степанович потупился. Лицезреть все это было выше его охранничьих сил.
  
  - Валентина Витальевна, - с ледяным спокойствием произнес Карл Иванович, как бы и не замечая стоявшей в паре шагов от него неземной красоты, - в нашей школе ЧП. Какой-то мерзавец раздал детям пакеты с семечками. Ваша задача: пакеты изъять, а лузганье - прекратить. Помните, что у нас остался всего час с небольшим до прибытия Замначальника Гороно и Владимира Кирилловича. Вся надежда только на вас.
  
  - А, Боже, а разве вы... а вы чем займетесь, Карл Иванович? - в полном смятенье спросила красавица.
  
  - А я, как всегда, займусь самым трудным.
  
  
  
   IV
  
   Карл Иванович вышел на улицу. Вслед за ним, растопырив локти, шагали Фрол Степанович и Валерий Никитич (физрук).
  
   - Так-так-так, - подумал директор, - полагаю, мерзавец должен быть где-то рядом. Сквер? К черту сквер. Слева? Нет, этот крендель не слева. Да вот же он!
  
   И действительно - на углу Пудожской и Лодейнопольской виднелась фигурка в черном плаще. Над фигуркой висела прикрученная к водосточной трубе табличка.:
  
  . промо-акция
   Русские Семечки
   Акция осуществляется в рамках программы "Назад, к истокам!", одобренной Гороно и лично П. П. Великановым
  
  
  Приглядевшись получше, директор узнал в фигурке пресловутого изобретателя Сидорова.
  
  - Что это значит? - спокойно спросил Карл Иванович.
  
  - Осуществляю разрешенную райсоветом торговлю. В рамках программы "Назад, к истокам!", - с достоинством парировал изобретатель.
  
  - А то, что вся школа заплевана и загажена - это тоже является частью вашей программы?
  
  - Ничего не знаю, - все так же чуть-чуть надменно ответил Сидоров. - Осуществляемая мною акция инициирована Гороно и лично П. П. Великановым.
  
  - Да что с ним, с вредителем, лясы точить! - вдруг не выдержал Фрол Степанович. - Разрешите мне, Карл Иванович?
  
  - Ну, что ж, - подумав, кивнул головою Гиннес, - пожалуй, что... да, попробуйте.
  
  Фрол Степанович подошел вплотную к вредителю и пихнул его ладонью в грудь. Не отличавшийся особой массивностью изобретатель отлетел на пару метров в сторону. Потом Фрол Степанович сорвал с водосточной трубы картонную вывеску и стал с чувством топтать ее ногами.
  
  - Что вы делаете! - завопил, подымаясь с асфальта, не потерявший присутствия духа Сидоров. - Карл Иванович, прикажите своему подчиненному остановиться!
  
  - Тебе что, добавить? - поведя бритой челюстью, спросил Фрол Степанович и испепелил вредителя взглядом.
  
  В это время стоявший на асфальте миниатюрный кассетный магнитофон вдруг перестал исполнять полонезы и вальсы и произнес голосом П. Великанова:
  
  "...вот казалось бы ерунда, а между тем..."
  
  (Карл Иванович замер: он узнал знаменитую речь Великанова на I общегородском слете директоров лучших школ Петербурга).
  
  "... в вопросах идеологии мелочей не бывает. Вопрос стоит "или - или". Или квас, или кола. Или попкорн, или семечки. Или Микки Маус, или Микула Селянинович. И не надо, товарищи, бояться так называемых "перегибов". Недогибов надо бояться. Не-до-ги-бов! - в магнитофонных динамиках заплескался какой-то шум. Директора лучших школ смеялись. - Если "пере" - простим. А вот за "недо" будем спрашивать. И спрашивать очень жестоко! Я вот на днях был в Москве, - при слове "Москва" смех в динамиках стих. - И разговаривал там с одним о-очень высокопоставленным товарищем. Я не буду здесь зря трепать его имя и скажу лишь о том, что вы практически ежедневно видите его по телевизору. И он сказал мне: "Павел," - мы с ним на "ты" - "Павел, пойми..."
  
  Что именно сказал Великанову столичный товарищ, Карл Иванович выслушивать до конца не стал.
  
  А вот здесь, дорогой мой читатель, нам придется на время расстаться с нашими героями. И с переживающим свой первый триумф Владимиром Кирилловичем, и с его ползающим по манежу папой, и с ученицей седьмого "а" Валерией, к которой, кстати, со дня на день явится настоящий Прекрасный Принц на Голубом Мерседесе, и с уже вымахавшей под потолок Светочкой, и с доедающим десятую плитку козинаков пенсионером Крымовым, и с не очень доброй феей Алевтиной Леонидовной, ничего пока что не знающей о причиненных ею дому Љ13 несчастьях - короче, с ними нам придется на пару десятков страниц.
  
  Ибо действию нашей повести сейчас суждено перескочить на месяц вперед и охватить совершенно других героев.
  
  За мной, читатель!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть вторая
   А жизнь-то налаживается
  
   Глава первая,
   в которой появляется молодой домовой Геннадий Викторович
  
  
  С утра подморозило. Побило стужей листву, сковало тоненькой корочкой лужи, посеребрило лохматым инеем глухую стену дома напротив. И стало вдруг ясно, что - хотя пока на дворе еще осень - жестокая, злая зима не за горами. И молодой домовой Геннадий Викторович вдруг почувствовал себя отвратительно.
  
  Хотя дело здесь было не только в зиме. Причина его тоски была иная.
  
  Девятую квартиру расселили.
  
  А ведь именно в девятой квартире проживала добрая старуха Акимовна, всегда кормившая домового кашей с маслом.
  
  Но сегодня - увы! - из девятой вместо запаха каши с маслом доносился терпкий запах известки, а вместо миниатюрной Акимовны в сером платочке сновали взад и вперед здоровенные мужики в перепачканных краской ватниках.
  
  В квартире вовсю шел ремонт.
  
  И не то чтоб Геннадий боялся скопытиться с голоду. Ведь каша для домового - это, в сущности, так, баловство. Домовые ведь могут есть что угодно: хоть жесть, хоть картон, хоть цемент хоть железо. На самый худой конец Геннадий мог бы питаться временем. Ведь домовые умеют есть и его. Например, старейший питерский домовой - ветеран Куликовской битвы Ратша Кудимович в середине XVI века, не в шутку оголодав, скушал часть февраля.
  
  Прожорливый Ратша начисто слопал 30-ое и 31-ое число, после чего отъел здоровенный кусок от 29-го. Из остатков последнего с грехом пополам удавалась раз в четыре года слепить полноценный день календаря, а вот 30-ое и 31-ое пропали начисто.
  
  - Вот возьму, - вдруг со злобой подумал Геннадий, - и слопаю Первое мая. Или же Новый Год. Тогда будете знать.
  
  Нет, конечно же, молодой домовой пошутил. Не настолько плохи были его дела, чтобы есть совершенно безвкусное Первое мая или колючее от елок 31-ое декабря. До этого все же пока не дошло. Просто Геннадию было грустно.
  
  И истинная причина его печали заключалась даже не в том, что девятую квартиру расселили и он навсегда лишился любимого лакомства.
  
  Просто сегодня было такое число. 14 октября.
  
   В этот день Геннадий лишился и папы и мамы.
  
  Дело в том, что его папа - родившийся еще в Ниеншанце шведских кровей домовой Витус Ричардович прожил на свете ровно триста двенадцать лет и, отличаясь железным здоровьем, мог бы прожить еще столько же, если бы...
  
  Если бы 14 октября 1922 года уполномоченный губчека Мазин спьяну не принял бы его за религиозный пережиток и не выстрелил бы в него из маузера.
  
  (Геннадий Викторовичева мама - юная стопятнадцатилетняя домовая Агрипина Филипповна - смерти мужа не пережила и, выплакав все глаза, тоже скончалась от горя).
  
  Сегодня Геннадий уже летал на улицу Лахтинскую и на площадке третьего этажа, как всегда, осмотрел место этой трагедии. Там сохранилось практически все: и та щербатая ступенька, о которую споткнулся Мазин, и та самая крошечная выбоинка в двух вершках от скошенного потолка, чуть пониже коричневой надписи "Rap - eto crooto", где некогда раздробила кирпичную кладку вылетевшая из чекистского маузера пуля.
  
  Короче, 14 октября было днем очень грустным. И возвратившийся с Лахтинской Геннадий, печально вздохнув, залез под трубу центрального отопления, свернулся клубком и мало-помалу заснул.
  
  - Кто же там, интересно, теперь въедет в девятую? - лениво подумал он сквозь полудрему. - Наверное, эти... новые русские.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава вторая,
  в которой вы познакомитесь с любимым учеником Эйхенбаума и узнаете, как проводится волшебнизация телевизора "Радуга - 716"
  
  
   I
  
  Нет, конечно, Геннадий опять пошутил. Откуда на улице Барочной взяться вдруг новым русским? Так что в квартиру номер девять въехала обычная среднезажиточная семья: папа - менеджер, мама - кандидат наук, дедушка - ветеран труда и их дочка и внучка восьми с половиной лет Полина.
  
  Поначалу Геннадий Викторович отнесся к новым жильцам без особой приязни. Хотя в отношении чисто финансовом дела у них шли отлично. И, например, въехавший вместе с жильцами кот Фалалей даже и не смотрел на "Вискас". Он ел какой-то элитный корм, за которым дедушка ветеран труда ездил на противоположный конец города. Учитывая, что порция элитного корма стоила рублей чуть не триста, деньги у новых жильцов водились.
  
  И они вполне бы могли угощать Геннадия не перловкою с маргарином, как нищая пенсионерка Акимовна, а лучшею гречневой кашею с "Вологодским".
  
  - Но! - грустно вздохнул Геннадий. - Деньги - это не главное. Нужно еще и желание делать добро. А кто в этой лопающейся с жиру семейке способен вдруг позаботиться о сироте-домовом?
  
  Ихний папа?
  
  Но он с утра до ночи на работе.
  
  Ихняя мама?
  
  Она сутками пишет докторскую.
  
  И даже дедушка ветеран труда и тот баклуши не бьет, а заведует отделом прозы в журнале "Санкт-петербургская духовность".
  
  Остается лишь их восьмилетняя внучка, она же дочка. Но здесь, конечно, надежда слабенькая.
  
  Но... где-то дней через семь молодой домовой Геннадий все же решил попробовать. Он вылез из-под трубы, одернул рубашку, стремительно взмыл наверх, просочился сквозь межэтажных перекрытия и оказался в квартире номер девять.
  
  Залетел он прямехонько в детскую, где ученица третьего "а" Полина безуспешно зубрила таблицу умножения.
  
  
   II
  
  
  Вообще-то, таблица умножения - это полный отстой.
  
  Ее сочинили реально тупые челы. Вот, скажем, "пятью пять - двадцать пять" или "шестью шесть - тридцать шесть" - это каждый дурак запомнит. А, например, - ученица третьего "а" наморщила лоб и, нарушая данное самой себе обещание, перевернула тетрадку и подсмотрела ответы, - а, например, "семью восемь - пятьдесят шесть" и "семью шесть - сорок два" запомнить вообще невозможно. "Семью восемь - пятьдесят шесть" в голове у нормальных людей не задерживается.
  
  Из-за чего Полине и светил в этой четверти трояк по матеше, что реально нервировало всех ее предков - и папу, и маму, и дедушку.
  
  Напряглись все конкретно. Вот, например, что случилось часа полтора назад.
  
  - Дорогая Полина! - позвала ее мать. - Пройди, пожалуйста, в мой кабинет. Нам нужно с тобой побеседовать, - здесь мамочка выключила экран компьютера, но Полина все же успела заметить, что вместо темы маминой диссертации "Эклектичность эстетики Захара Прилепина" там висела страница форума "Девки на диете". - Нам очень нужно с тобою поговорить. Мне снова звонила Валентина Петровна. Что у тебя по контрольной?
  
  - Трюндель, - грустно вздохнула Полина.
  
  - Трю-ндель? - по слогам повторила мамочка и высоко задрала красивые брови. - Откуда этот жаргон? О, Боже, какая пошлость! ...Так вот, Полиночка, ты вновь получила "посредственно" (ведь тройка - это "посредственно"). И я иногда сомневаюсь: моя ли ты дочь?
  
  - Твоя, твоя, мама, - заревела Полина и постаралась теснее прижаться к маминой юбке. - Конечно, твоя. Чья же еще?
  
  - Да-да, конечно, - ответила мама, неумело вытирая ей слезы платочком. - Конечно же ты моя дочь, и я тебя, конечно, люблю. Естественно... Да успокойся же ты! Хватит, хныкать! ...Короче, ты обещаешь мне выучить всю таблицу умножения назубок? Обещаешь?
  
  - Обещаю, - вздохнула Полина.
  
  - Честное пионерское?
  
  - Честное пионерское!
  
  - Ну вот и отлично. Все хорошо. Ты можешь идти. И на прощанье запомни, что мы, Красногоровы (при словах "мы, Красногоровы" мамин голос всегда начинал чуть звенеть), мы, Красногоровы, на протяжении уже без малого двух столетий принадлежим к интеллектуальной элите Санкт-Петербурга.
  
  (Фамилия Полины вообще-то "Бычкова". Но вот мамина - "Красногорова". И дедушкина тоже).
  
  - Твой прадед, - продолжила мама, - был посланником России в Китае. Твой дед был любимым учеником Эйхенбаума, а твой троюродный дядя ведет на Двадцать Четвертом Канале ток-шоу "Разденься на вылет". А ты позволяешь себе хватать на уроках трюндели. По-зор!
  
  - Понимаешь, - приятным баском поддакнул маме некстати заглянувший на огонек любимый ученик Эйхенбаума, он же деда, - я бы мог простить тебе двойку. Но - троечка? Фэ! Посредственностей среди Красногоровых нет и не было!
  
  ...Короче, сегодня Полина решила выучить таблицу умножения назубок, так, чтоб - как выражается деда - от зубов отскакивало: и сзаду наперед, и спереди назад, и наискосок, и вразбивку. И уже целых минут пятнадцать (большая стрелочка на часах успела переползти с цифры "6" на цифру "9") Снежана честно ее твердила, почти не заглядывая в тетрадку.
  
  Но толку не было.
  
  Нет, эта таблица - полнейший отстой! Ведь пятнадцать минут - это много.
  Вот, например, недавно Полина решила выучить очень длинное и очень трудное стихотворение Пушкина "Песнь о вещем Олеге". Она начала его учить, когда большая стрелочка была на цифре "12", а закончила, когда она была на цифре "8". И вот всего за... восемь на пять... восемь на пять...пятью восемь... Полина еще раз нарушила слово и подсмотрела ответ... всего за сорок минут она умудрилась выучить длиннющее и труднущее стихотворение, толщиной в половину тетрадки. А ведь таблица-то умножения меньше этого стихотворения Пушкина раз эдак в сто.
  
  А может и в тыщу.
  
  Но вот в Полинину голову почему-то не влазит. Ей страшно мешают именно эти обманчиво легкие "пятью пять - тридцать пять" и "шестью шесть - тридцать шесть". А после них сразу "семью девять - шестьдесят три".
  
  "Нет, - твердо решила Полина, - тот реально тупой человек, что выдумал эту таблицу, должен был сразу решить, как он ее будет писать - стихами или прозой".
  
  - Шестью шесть - тридцать шесть, - твердила Полина. - Шестью семь - сорок два. Шестью восемь - сорок восемь. Шестью девять, - она вновь заглянула в тетрадку, - пятьдесят четыре.
  
  И вот именно в этот момент в Полининой детской возник домовой Геннадий Викторович.
  
  
   III
  
  
  В прочем, "возник" - это сильно сказано. Просто в самом дальнем углу Полининой комнаты вдруг появились два огромных горящих глаза и чуть красноватая пуговка носа. Полина ничего и не заметила. Она продолжала ходить из угла в угол, твердя наизусть таблицу, когда под чуть красноватой кнопкой вдруг на долю мгновения прорезалась ротовая щель и произнесла: "Здравствуйте".
  
  - Ой, а кто это? - не на шутку струхнула Полина.
  
  - Это я, домовой, - ответили два огромных горящих глаза, после чего Геннадий Викторович нарисовался во всей красе: со своею навечно всклокоченной шевелюрой, нелепо торчащей козлиной бородкой и толстенькими мохнатыми ножками.
  
  - Вы... вы кто? - удивленно спросила девочка.
  
  - Я сирота, - печально ответил Геннадий. - Мои папа и мама пали жертвами коммунистического террора. Ровно семьдесят семь лет назад, 14 октября 1922 года мой папа был расстрелян уполномоченным губчека Мазиным, а мама месяц спустя скончалась от горя.
  
  - О, это очень печально, - тактично вздохнула Полина.
  
  - Не то слово! - махнул рукой домовой. - Не то слово! Вот я, например, человек не злой. Т. е. я вообще не человек, но, уж поверьте, не злой. Вам каждый скажет. Но вы бы знали, с каким немыслимым наслаждением я наблюдал за тем, как 22 августа 1937 года товарищи Гейченко и Раппопорт вывели гражданина Мазина во двор и привели приговор в исполнение.
  
  - Это как? - удивилась Полина.
  
  - А! - махнул рукою Геннадий. - Ну, натурально, пулю в лоб, точно так же как когда-то он моему папе... Вы, наверно, за это меня презираете?
  
  - О, нет! - горячо замотала головою Полина.
  
  - Вы знаете, я вам верю.
  
  Здесь Геннадий покинул свой угол и принялся мерить короткими ножками комнату.
  
  - А как вас зовут? - на ходу спросил он.
  
  - Полина, - ответила девочка.
  
  - Меня все кличут Геннадием. Вам сколько лет?
  
  - Восемь.
  
  - Мне тоже немного. Девяносто четыре. Среди питерских домовых я, почитай, самый юный. Тебе вам известно, Полина, зачем я сюда пришел?
  
  - Нет.
  
  - Ну, во-первых, не буду скрывать, по сугубо меркантильной причине. Из-за чертовой каши с маслом. Для нас, домовых, каша с маслом - почти тоже самое, что для нового русского "Хеннеси". Одновременно источник наслаждения и символ престижа. В этом доме он есть?
  
  - Кто? "Хеннеси"? - удивленно спросила Полина.
  
  - К черту "Хеннеси"! Гречневая каша с "Вологодским".
  
  - Да, есть. Только не разогретая, в холодильнике.
  
  - Это неважно.
  
  Произнеся эту фразу, Геннадий ухватился за ручки принесенной Полиной кастрюли и нырнул в нее с головой. Следующие минуты три прошли в полном молчании. Потом домовой швырнул в руки Полине пустую кастрюлю и довольно похлопал себя по животу. Вся каша была уже там. Вернее почти что вся - примерно треть извлеченной из кастрюли каши застряла в его усах и бороде.
  
  - Но, Полиночка... - произнес домовой, приглаживая свои жесткие, как пакля, волосы, но даже и не думая вытряхнуть остатки любимого лакомства из бороды (пара особенно крупных крупинок прилипло к самому к кончику его носа и, если честно, здорово отвлекала Полину во время дальнейшей беседы), - Итак, Полиночка, - торжественно продолжил Геннадий, - ты, я надеюсь, и сама осознаешь, что пришел я к тебе отнюдь не затем, чтобы просто покушать. Нет-нет, не буду лукавить, я очень люблю покушать, но все-таки я пришел к тебе не только для этого. Ты знаешь, что за дела творятся на свете?
  
  - Н-нет, - помотала головою Полина.
  
  - Под словом "свет", - с улыбкой пояснил домовой, - я понимаю отнюдь не всю Вселенную и даже не всю планету, и даже не улицу Барочную в целом. Под термином "свет" я понимаю один-единственный дом - наш злополучный дом номер тринадцать. Знаешь ли ты, Полина, какой ворох несчастий обрушился на нас на всех двадцать девятого августа?
  
  - Н-нет, - повторила Полина.
  
  - Одна весьма высокопоставленная дама, слишком высокопоставленная, чтобы я рискнул вдруг упомянуть ее имя или фамилию, умудрилась посеять у нас во дворе свою волшебную палочку, после чего здесь началось такое... В прочем, Полина, все это лучше один раз увидеть. У тебя есть ТV?
  
  - В смысле? - не поняла девочка.
  
  - В этом доме есть телевизор?
  
  - Есть, - сказала Полина и указала на стоявший при входе в детскую телевизор "Радуга - 716".
  
  - Достойная техника, - одобрил Геннадий. - Старинной работы. Такая техника значительно легче волшебнизируется, чем весь этот нынешний ширпотреб. Итак, приступаю к конкретным действиям. Подожди буквально минутку-другую, - Геннадий достал из штанов небольшой пузырек. - Подожди, сейчас окропим телевизор волшебной водой, набормочем с пяток заклинаний и волшебнизируем его буквально за пару мгновений... Что за черт? - домовой озадаченно дернул себя за бороду. - Что за черт?! Почему аппарат не работает? Неужто я снова не сделал поправку на неопределенность Римана?
  
  - Извините, пожалуйста, - страшно стесняясь, сказала Полина, - но он у вас, кажется, не включен в сеть.
  
  - А ведь и правда! - прошептал Геннадий Викторович и вдруг отвесил себе самому увесистую пощечину. - Вот тебе! Вот! У-у, паскуда! Испортил две ложки волшебной воды. И это при вычерпанных лимитах на год. Куда ты теперь пойдешь? На рынок? Пойдешь на рынок - останешься без порток. На рынке, мой милый, свободные цены. Вот тебе! Вот! - град пощечин продолжился. -Ну да ладно, Полина, - нежданно-негаданно успокоился домовой, - ты воткнула вилку в розетку?
  
  - Да! - бодро отрапортовала девочка.
  
  - Теперь дело пойдет, - уверенно закивал Геннадий. - Вни-ма-ни-е! Волшебнизирую по новой.
  
  
  
  
  
   Глава третья,
  в которой директора школы вызывают к Владимиру Кирилловичу
  
  
   I
  
  И телевизор действительно заработал. Сперва изображение в нем было красно-коричневым. Потом - черно-серым. А потом картинка и вовсе исчезла, а потом вдруг стало цветной - не хуже, чем на жидко-кристаллической панели в гостиной.
  
  Чуть выпуклый экран телевизора показывал хорошо знакомый читателю коридор 959-ой школы. Шла обычная школьная жизнь.
  
  Судите, читатель, сами. Хулиган Шмаков отнял у размазни Квакина десять рублей. Троечники Галкин и Палкин о чем-то заспорили и чуть не подрались. Хорошист Сабуров выхватил у отличника Кынжеева школьный пенал и стал играть им футбол. Троечник Турчанинов попытался ставить подножки девочкам, но те, объединившись, напали на него гурьбой и довольно сильно помяли. Двоечник Хазин безуспешно учился ходить на руках. Хорошистка Алена Гуревич, как всегда, сидела на диване с книжкой.
  
  А чуть-чуть поодаль печально стоял у окна директор 959-ой гимназии Карл Иванович Гиннес. Творившиеся у него за спиной безобразия директора не интересовали. Он был полностью погружен в свои мысли. Карл Иванович что-то гневно шептал себе под нос, корчил рожи и даже показывал фиги. Однажды он громко выкрикнул: "А вот вам всем, не дождетесь!!!". Потом (очень нежно и жалобно) простонал: "Но учебный процесс контролировать можно?". Потом стал чертить на окне: "Интеллект не сдается!". А потом (заколдованный домовым телевизор научился показывать запахи), а потом с экрана вдруг запахло табаком и гуталином, загромыхала тяжелая поступь десантных сапог и к директору подбежал охранник Фрол Степанович. Подбежав, Фрол Степанович испуганно выпалил: "Товарищ Гиннес, вас вызвал Владимир Кириллович!"
  
  Директор втянул голову в плечи и зашагал за охранником.
  
  
   II
  
  Потом вдруг стали показывать улицу Барочную. Судя по выступившему на экране таймеру, там было восемь тридцать утра.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"