Гришко Сергей Владимирович : другие произведения.

Зима. Вавилон

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
   Цель высшая моя, в чем заключена она?
  
  
   Разумной мою жизнь не назовешь и с этим глупо спорить, но в отличие от многолюдного человечества, я просто живу, а не существую, пытаясь выжить в перипетиях неудач, обломов и баталиях социальных метаморфоз. Мое не замороченное кредо определяется тройкой не подлежащих критике слов, анархия мать порядка, как говорится, комментарии излишни и вопросы до плеши проевшие многие умы, это не ко мне.
  
   Отсутствие манны небесной к существованию в социуме, делает мою жизнь полноводной, насыщенной всеми соками и красками жизненной палитры. Есть цели оправдывающие потраченные средства.
  
   Порою, находясь иногда в истошной нужде, без крыши над головой и с двухдневным рокотом голода в пузе, реально светит на подвалившую халяву укуриться подобно ядреному пауку каракурту и так не по-человечески отъехать в некое запределье или зазеркалье. После же, через сутки врубиться в цветную реальность, ничего не помня и обнаружить в дырявых карманах не пустоту лишнего человека, а деньги упавшие прямо с неба. Возрадоваться идиотом, осознав простую природу чуда, к черту неудачника Карнеги!
  
   Сегодня, ибо оно не повторится еще раз. Именно сегодня, после сумбурного утра с дикой сексуальной возней на кухне, ваш покорный слуга, продрав свои мутны очи, ощутил признаки жизни во всем организме.
  
   Двухдневный марафон пожирания больничных пилюлек с труднопроизносимыми названиями лишило дара речи и отчасти парализовало вестибулярный аппарат. Я был парализованной куклой неваляшкой, я плевался ядом, я искал кухню в глубинах ада.
  
   Барон Борзых с колоритным фингалом под правым глазом, гремучая помесь благородных кровей, подонка и охотника за скальпами, в своем амплуа, с опаленным ирокезом восседал на табурете за крохотным столом, с остатками вчерашнего кутежа. Бессмертные тараканы бесстрашно во имя хлеба, встречали смерть на бранном столе, у окна задумчиво курила тощая Лиза.
  
   Долговязая, угловатая дура бледная словно смерть. Вообще-то тощая плотно присела на хмурого, и признаться честно ей пока еще было хорошо и утренний секс с типом вроде барона, задерживал ненадолго предстоящие нервы и сделанные мозги, но систему никто не отменял. Собственно финиш будет и он не за горами, сейчас же, она активная блядь, и соитие ей необходимо.
  
   Осмотрев меня с ног до головы, Борзых открыл холодильник и вынул крохотное спасение, полбутылки красной портвяшки, поставил бутылку на стол.
   - Выглядишь, как новорожденный геморрой - соизмерив взглядом, констатировал он, предлагая вино.
  
   Тощая усмехнулась, постукивая костяшками пальцев по подоконнику. Возрадовавшись, я допрыгал к бутылке и пиявкой присосался к горлышку, с каждым глотком ощущая, что мой перпетуум-мобиле получает бензин, и совсем скоро я подобно винтокрылому Карлесону вернусь в сей суетный мир, мелодично жужжа начищенными лопастями.
  
   - Деньги есть мужчина? - лениво спросила тощая, об этом и многом другом думать не представлялось возможным. Ее предложение давным давно потеряло всю заманчивость, заодно лоск, притягательный блеск, это развод и повод выпотрошить меня, как деревянного Буратино.
  
   - У меня дела срочные, может работенка подвернется, бежать надо, иначе все пропущу - я начал спешно собираться.
  
   Сидеть на герыче не мой профиль, а эти уроды опять вмажутся и сказке конец. Деньги, деньги, за эти бы деньги, что они прокалывают, я бы купил цельное княжество Монако вместе с престолонаследием.
  
   Солнце светит, но почему-то никогда не греет черствой зимой. Ноги примерзают к кедам, но я в реальной краденой косой при деньгах замыкаю кольца Сатурна, 267 троллейбус еще один круг. Конечная остановка океан, консервный завод. Роза ветров, а там, вмиг найдется движение по любой масти.
  
   Зарисовки в черно-белом формате. Тетка с молоденькой дочерью, явно студенткой, косят коровьим взглядом в мою окутанную сортирным перегаром сторону, дешевый портвейн не породит ароматного амбре. Презрение и опаска с их стороны ощутимы, но я способен на подвиг, куда им морально недоношенным курицам. Их судьбы читаемые, рождены, чтобы быть проданными.
  
   Играет по венам шальной собака портвейн, исчезают, возникая псевдофизии разнообразных человеческих особей. Военный таращится глазами призыва, он бы из каждого сперматозоида вылепил плац и дубового человека, демиург до первого стакана с водкой. Хватит с меня, я за истекшие тысячу лет достаточно постоял под знаменами и не единожды видел сучье потомство героев и освободителей.
  
   Для божьих старушек я воплощение настоящего зла. Демон, лукавый бес, маньяк, наркоман, пропитая рожа, они чужие мне, следовательно, я не лучезарный внук. Дневной свет, конечно же, не мое время, в лучах солнца я кажусь выходцем из мира иного, но дав газа смрадной органики, и с чувством выполненного долга схожу на розе ветров. Презрение брошено в рожу социума и нутро троллейбуса забурлило ненормативной лексикой.
  
   Время близится к обеду, на пятаке тусуются лишь дармоеды да торчковые, об их гнилой природе можно написать эпохальный многотомный труд, настоящее дно, ад Данте, кого ни возьми, подонок, упырь, мародер, скотина эталонная. Приходится, вжав голову в плечи пройти сквозь эту Лернейскую гидру, но не тут-то было.
  
   Сопля, этот лысый адепт культа синекуры, который умело для не сведущих выдает себя за непризнанного гения современной прозы, и более натурально за халявщика в первозданном виде, узнает меня и размахивая длиннющими ручищами, гребет в мою сторону.
  
   Восклицая на барский манер - Дружище Пилат! - словно мы не виделись с добрый десяток лет.
   - Дай ка я тебя обниму, старый, похотливый кобелина! - ну вот не доброе начало, здравствуй. Он внаглую меня начинает крутить, сейчас на горизонте образуется четверка романтично продвинутых шалав с букетом венерических подарков.
  
   Чертов Сопля, его холодные, сухие руки не столько обнимают и похлопывают в дружеских жестах, сколько шарят по карманам, и вот скудная наличность обнаружена.
   - Да ты брат Крезу подобен! - понеслась душа с горы да прямо в петлю.
  
   Жизнь замирает в точке достигнутой сонливости, когда ты видишь все медленно, словно уставший пловец, еще чуточку, немного и вот вода одолевает, твои казалось стальные мускулы. Я вял, апатичен, практически не жилец, моя снисходительная улыбка говорит одно.
   - Идите вы в жопу - а мне отвечают с той же учтивостью.
  
   Всенепременно пойдем, есть пустая квартира и вот они, безотказные, продрогшие нимфы. Делай что хочешь, весь спектр услуг. Сопля берет подготовительные мероприятия в свои алчные руки.
  
   - Пилат это мировой человечище! Талантище коих не сыскать ныне! Глыба и сценарист порнофильмов - между этим трепом за мои же деньги, меня закармливают барбитурой, после предлагают транквилизатор, я требую водки и пива. Колодец желаний это провал в черноту. Прыщавая девка, блюет при попытке минета, а мне весь мир под медным колпаком, пахнет консервою и свежею рвотой.
  
   Пробуждение, пробивает озноб, проясняется сознание, не знаю, почему такая последовательность. Зимняя летаргия должна быть вечной, незыблемой, а здесь истерика, девка вопит голая с окровавленной физиономией, беснуется, грозит трусами зажатыми в кулаке.
   - Твари! Выродки! - соответственно - Ненавижу! - ее приводит в чувство сериями оплеух и затрещин вдрызг пьяная подруга, обыкновенная чернуха во всей своей красе.
   - Скоты! Грязные свиньи! - прямой правой Сопли отправляет истеричку в реальный нокаут, слышен глухой стук падения тела.
  
   - Сумасшедшая дура!
   - Сука, совсем с катушек слетела! - Сопля отирает сочащуюся из разбитой губы кровь.
   - Прикинь, чуть губу не порвала - он переводит взгляд на пошатывающуюся девку, но там тупое стекло бессмысленных пьяных глаз. Грязь подобного отвращает.
   - Где ты откопала это животное? Не втыкай убогая!
  
   На этом витке играемого фарса, меня вновь накрывает душное покрывало кайфа, я уже по уши гребаная Белоснежка с семью гномами в жопе.
  
   - Самое страшное, это пресыщение, когда ты начинаешь искать, апробируя выходы в нечто новое, более огромное и страшное - это сказано моим голосом, вероятно это мой монолог.
   - А любой поиск, это пустые надежды в кромешной темноте, это не выбор по каталогу, и осознай к чему в итоге приходишь. Разочарование, та самая обитель грехов. Бог уходит и потешается бес, он принимается тиранить мысли, мучить, изводить, вскоре надежды становятся чернотою.
  
   - Пилат! Пилатище! Ты чего? - Сопля не напуган, но жмур каждому портит цветные реалии, особенно тем, кто вынужден после объясняться с ментами.
   - Ползи ка ты дружище в ванную, а то смотришься сплошной рвотой. Совсем измучили тебя эти бездарные будни - и Сопля прав.
  
   Теплая вода, кровь по каплям из носа, жгучая желчь нутра. Я подобен человеческому эмбриону, уродлив, беспол, слеп в чреве достижений цивилизации. Я уже долго не жевал еды. Вечер, день, утро, не важно, или пришла опять зима, этого не рассмотреть в окне за плотными шторами.
  
   Только она без имени, молчаливо жарит картошку, на столе пакет кефира, круасаны, в доме была уборка, дезинфекция памяти, тела, это теперь частное жилище и просто девушка. Я смотрю тупо в окно, на незнакомку с побоями на лице у плиты, где жарится картошка.
  
   Замкнутый круг бесконечен. Сегодня повторится вчерашнее, а завтра не наступит никогда. Ты дашь слабину, после свыкнешься и произойдет обыкновенное житейское чудо, весь мир уместится в этой каморке, а ночью она будет податлива, нежна, покорна.
  
   Сейчас ты не веришь во что превратишься. Просто ангел покинет эти стены. Уйдет навсегда, станет тошно, захочешь все перекроить и плевать на одышку. Убить себя в спящем мертвецки пьяном мерзавце.
  
   Пустота грубая, жестокая пустота. Не хочу быть с ней рядом, поедать пищу приготовленную ее руками, говорить бессмысленную дребедень, используя пошлые словечки. Штаны высохли и чисты, я равноправен, ныряю в кеды, за дверью конуры голод и воля, а за спиной вновь крылья, перевернутая страница ушедшего дня.
  
   Есть ли цель в моем движении? Залажу пальцем под подкладку, выуживая заначку до которой не успел добраться Сопля, значит, на "Катафалк" лежит дорога, тоже не последняя яма в земле, где адский повар предлагает пожиратель мозга, чтоб мир чесался до крови, а ты кометою летел сжигая слои атмосферы.
  
   Фишка данного заведения в том, что владеет им прожженный сатанист, наворотивший тут и бездну мрака, и не реальные пространства миров не здесь и не сейчас. Кругом черным черно, кроме раздражающих матовых софитов. Зомбировав несчастных бедолаг из жаркой Африки, он их в золотое трико принарядил лица спрятав за злобными масками. Сидя же за столиком, листая маниакальное меню, дивясь названиям невероятных блюд, я поджидал официанта с номером 13.
  
   Халдей в маске восточного демона ёкаи, принял заказ и подобно тени бесшумно исчез. Жуткие декорации в оных поминутно трезвеешь, сползаешь на измены и выпускаешь ветра. Еда ужасна, кажется то блюдо, что сейчас ты ешь, вскоре им ты станешь.
  
   Окровавленный шмат мяса из операционной, даже водка не скрашивает его визуальную составляющую, с закрытыми глазами я жую мясо средней прожарки с кровавым соусом. Еда падает в кишки и начинается процесс, я добавляю водки, чтоб не полезло все обратно. Приходит чувство сытости, странное, но не дивное состояние. Ощущения привычны, идет расщепление, двигатель пыхтит, заряжаясь энергией перевариваемого полусырого мяса, я людоед без пяти минут.
  
   Заказ получен, пулею на выход. Солнце, вернее солнечный день, уже вскрыт подобно консервной банке мертвых бычков в томате, он готов к поеданию страждущими. После мрака "Катафалка" мир чуден, как и любое божье творение. Ваш покорный слуга, посредством нехитрых умозаключений познает окружающее сравнением, и в подворотне глухой принимает адское блюдо от шефа, жизнь превращая в пыль на ветру.
  
   Это некий синтетический продукт современной противозаконной алхимии, принимаешь чудо порошок, запиваешь шипучим Пепси, и тебя уносит в океан.
  
   Паруса полны ветра, даже отпадает само желание жить, так лениво дышишь. Слушая эфир собственных говорящих мыслей, расслоение мира, картинка просто палитра, живи если не умеешь писать.
  
   Чуден я, неповторим в бесконечных ремарках своей же вялотекущей шизофрении, нет места откровениям вслух и в пустоту. Вряд ли правда, навряд ли дикий бред, это праздное возрождение, разлагающийся на атомы ренессанс, фейерверки маскарада анархии провозглашенного свиньей трубадуром.
  
   Здорово-то мне, я живой! Я солнечным зимним днем плыву улицами прохожих людей, летящих асфальтом машин. Я придурком без текущей слюны улыбаюсь экстатично на солнце, познаю скоротечность ползущих туч, нет ничего в моем организме отягощающего мои же мысли.
  
   Там, там мир не на поиске пропитания с опохмелом, он сейчас отчасти деловито-суетлив, муравейник в сахарной вате и есть же козлы, кто обгадит всю эту взбухшую идиллию своими борзо-свинскими наездами. Я не трус, но и на танки в кедах не бросаюсь, меня напрягают дешевым слогом быкования, они даже не видят, что хорошо-то мне, их дверь в гуманность крышка унитаза при не смытом дерьме.
   - Сосите средний палец господа кондомы - а далее, кеды скороходы понесли меня дворами, оградами, подъездами, это победа, потому что нет горечи поражения.
  
   Пустой, а к вечеру опустошенный, пыль высосала весь бензин из крови. Я побитой дворнягой смотрю на отмороженных граждан и сотоварищи, увы, на мели.
  
   - Что делать, братцы махновцы, коли, мошна худа, что делать? - трагично вопрошаю сам себя.
  
   Ближе к темноте вопрос гнетет своим сакраментальным грузом, худую карму. Крепчает мороз, и замерзают сопли, кеды оледенели и отбивают хаотичный степ притоп, у парней имеются шапки, а моя копна покрылась инеем и морщит скальп. Тут все же возникает идея, куда податься и кое-чего замутить, а бывали и совсем препоганые деньки.
  
   Гонимые холодом, остывающей молодой кровью и желанием отрывного пилотажа на грани возможного, мы оказываемся в "Мухоморе", тоже сказка с концом.
  
   Веселый клуб, где задорные мальчишки ублажают проказников постарше и солидней. Резвятся содомиты и сердечные дела плетут. Праздник раскрепощения, свободные нравы и карнавал нон-стоп с морячками, танцорами на каблуках и прочей мишурою в пудре.
  
   Главное не вестись на базары с посулами и не пить очумело, помня о бдительности, то вполне реально светит подмутить у подвыпивших псевдомужчин деньжат и соскочить вовремя, уповая на везение. Только не гоп-стоп в клозете, тогда брутальные дяди в коже вам анус на лоскуты с заплатами порвут, жить с этим обыкновенному мужчине противопоказано категорически.
  
   Свобода у тех, кто сзади! - гласит девиз заведения, мы держимся как братва, один за всех и все за одного. Номер начинает играться, нас угощают элегантные мальчики, у них кокаин, приличные деньги в крупных купюрах, а мы темное, провинциальное замордованное лошьё.
  
   Пьем за знакомство, вот и начало спектакля, очень приятно - Мишель, Натан и Антуан. Нас четверо храбрых, отчаянных мушкетеров, Митяй, Шпиль, Бек и, конечно же, ваш покорный слуга.
  
   Признаться честно я бы столь рисковой идеи не родил, равно как и пролетарии Митяй со Шпилем, а вот Бек авантюрист и аферюга, в две минуты изложил в красках весь план, довольно простой в исполнении.
   - Будьте естественными, вы открываете новые горизонты, вы тянетесь к этому проявляете интерес и где же раскрыться, как не в подобном приюте для ищущих странников?
   - Чтобы этот новый манящий мир раскрылся перед вами, нужен провожатый. Станьте простаками, упростите мимику, еще немного трепета и пугливости жертвы. Они клюнут и начнут обхаживать, пользуйтесь моментом, берите дары и после по тапкам. Забудьте о воровстве и разбое, крутите интригу - Бек плотоядно усмехнулся.
  
   - Выкупят нас и отымеют в сласть - резюмировал Митяй.
  
   Тревожных звонков пока нет. Поэтому мы жрем, пьем, нюхаем, ожидая тревожные сигналы, когда придется спешно уходить. Бек плетет мыльную историю, ссыт безбожно в уши, это все кокос и фантасмагория, прогон без тормозов.
  
   Голубая интрига заискрилась, стала на глазах закручиваться. Платиновые блондины из мира моды, голубчики с поволокой в глазах Мишель и Натан облюбовали бледнеющего в аристократические тона Митяя, вернее его тыловые места. Такой напористый задор у парня вызвал шок, бедняга поперхнулся, пролил на брюки любовный коктейль и ломанулся галопом в уборную.
   - Парни наш Митюша дико возбужден, когда вернется из уборной, берите в оборот. Клянусь он ваш на веки, вы не пожалеете - Бек подает знак, подчищать поляну и бежать со всех копыт.
  
   Но в дело вступил Антуан, причем неожиданно и этот аккуратненький, пухленький лысеющий амурчик, а именно так сей дядя выглядел, несколько в раздражении произносит.
   - Мишенька голубчик, (Он же Мишель) похотливый ты пидорюга! Что же ты кобель блудливый, на всякие не надушенные дырки провинциальные кидаешься! Ведь это существо пассивное от сохи, просто фу и даже большее тьфу!
   - Тварь ты бессердечная, я же страдаю! - звонкая пощечина за непереносимые страдания влетает в лицо Мишеля, вторая пощечина по тому же адресу, вызвала бурную реакцию со стороны взбесившегося Натана, треугольник из трех членов преподнес сюрприз.
  
   - Заткнись жалкое ничтожество! Пресмыкающееся! Бледная моль, серая тля!
   - Ты не мужчина, ты обыкновенная истеричная блядь! Я устал от твоего постоянного нытья, глупой ревности!
   - Ты обыкновенный серенький пассив, безвкусно одетый, начисто лишенный фантазии, просто рабочие дырки на худые дни безрыбья. Не мешай нам жить и вкушать плоды беззаботного существования!
  
   Далее мальчишки пересрались окончательно и началась потасовка. Особо не отсвечивая, мы наскоро прихватили все плохо лежащее, во всеобщей суматохе дергаем с места происшествия, сначала на танцпол. Ждем, когда охрана потянется к столику и затем дергаем изображая изрядную степень опьянения. Охрана не трогает блюющих людей.
  
   Вскоре они доберутся до задницы раздора, а ее не окажется на месте.
   - Прощай навсегда голубой "Мухомор" и иди ты в жопу Бек! - процедил сквозь зубы Митяй.
  
   После домоганий он молчалив, Шпиль ласково с голубизной в голосе шепчет ему на ухо - Митюшенька дырочка, кормилица ты наша - и мы валимся с хохоту.
  
   Бек, отирая слезы, закурил трофейные сигареты.
   - Братцы, реально говорю, не начни эти голубчики грызню между собой, хрен бы мы чего поимели, и Митяй мог невинность потерять - снова мы валимся с хохоту, хотя есть не озвученный вполне возможный исход данной авантюры, где мы попадаем в эпицентр и страшно подумать.
  
   Бек словно прочитав мои мысли, шумно выдохнул - Признаюсь честно, опасно братцы такие танцы танцевать, реально на интим можно нарваться, и случится тогда Танечкина история, и сказке полный конец.
  
   Шпиль ухмыльнулся, прикурил, ни я, ни Митяй не знали Танечкиной истории, поэтому недоумевая, таращились то на одного, то на другого.
  
   - Это грозный ты наш прокуратор, страшная, драматичная история с поучительной моралью. Сейчас расскажу - сказал Бек.
  
   Вообщем слушайте Танечкину историю детишки и их родители, да мотайте на ус. После не долгих препирательств, а именно, с чего начинать, Шпиль и Бек сошлись на персоне страшного и всемогущего злодея.
  
   Так вот о чем речь пойдет.
  
   - Существует на белом свете этом, наиглавнейший прародитель всего гомосексуального карнавала или точнее быть круговорота в природе. Чего не коснется, тут же начинается аномальщина, что на виду и на слуху.
   - Конечно дядя этот бессмертный от начала времен, смерть не властна над ним. Значит путешествует он по миру и присматривает за своим племенем мальчишеским, где надо помогает, а то и на выручку приходит.
   - Он вроде божка геям приходится, такой папа заботливый и все время сзади - мы заржали.
   - Вообщем, нормальным парням лучше не попадаться в сети этого лукавого дяди.
  
   Бек сплюнул под ноги, закурил и продолжил историю.
   - Был еще среди нашей братвы, тоже ушлый малый, гений халявы и разводов, прожженный и мутный тип.
   - Звался грозно Танк, был он непревзойденный мастер экстра-класса и вряд ли кто мог расшифровать его хитроумные планы. Фартило ему, как борову в корыте.
   - Конечно с нашей не богатой братвы и окурок, то не каждый раз вымутишь, так принялся Танк разных обеспеченных дяденек с тетеньками на деньги по черному разводить. Искусен в этом ремесле был сукин сын, правда схемы свои держал в секрете.
   - Все шло как по маслу и Танк при купюрах, сыт, нос в кокосе, про жизнь красивую чешет, да и в лес его закапывать не везут.
  
   - Итоговая же мораль такова, не бывает по жизни такого фарта долго - перебил рассказ Бека, нетерпеливо пританцовывающий Шпиль.
   - Геи они геями, да не лохи базарные. Везло Танку до поры до времени, пока не попал в сети бессмертного дяди.
  
   Так вот, в то самое время, гостил главный гей в нашем славном городе Вавилон, ну дело за малым, прослышал он про беспредельщину Танка, причем сходящую ему с рук.
  
   - Холод собачий - Бек потер окоченевшие руки.
   - Пересеклись их пути дороги, по доброй воле или случайно, но мне думается всегда есть план, и не важно чей, даже если его нет, мир неспроста вертится - Бек спохватился и вернулся к повествованию.
   - Вообщем засветился наш махинатор в одном заведеньице типа Мухомора.
   - Танк то ни черта не знал про дядю этого вечного, принялся, думал вертеть на шпинделе пидорюгу, а вышло наоборот.
   - Проснулся как-то после дурной попойки Танк, и увидел себя Танечкой, да такой девочкой, что ничегошеньки от мужчины и не осталось.
  
   - Как так? - спросил Митяй.
  
   - А вот так Митяй. Был парень, а стал девочка, чего не понятного? - Бек закурил.
  
   - Гонишь ты Бек, не верю!
  
   - Дремучий ты Митяй, ты хоть почитай, чего в мире не возможного в твоем понимании происходит, пересобрать человека, плевое дело, реально Митяй, как зима и сопли.
  
   Бек помолчал - Дальше история прерывается, потому что Танк исчез. Поговаривали, мол, повесился.
   - А вот Шпиль говорит, что Танк он же Танечка, окопался где-то в Голландии и снимается в лесбийском пореве. Как бы настоящая порно звезда, хотя морали, именно я не вижу в упор.
  
   Митяй откровенно заржал - Козлы, битый час мы с Пилатом на чертовом морозе, околевая, слушали эту ахинею! Да вы скоты, совсем ополоумели!
   - Бессмертный гей, охранитель с мандатом - далее пошел откровенный, забористый мат.
   Митяй довольно близко принял сказанное.
  
   - Ладно, сейчас кассу подобьем и решим, где прибьемся - прекратил все это Шпиль пересчитавший наличность.
  
   - Слушай можно у Ленивой с таким капиталом недели две, как тюлени на лежбище - предложил Митяй.
  
   Бек недовольно поморщился, он цыган недолюбливал, все их кулинарные изыски, корректно говоря опасный пилотаж в плюсах дешевизна услуг и прочие приблуды, когда все включено. Крыша, теплый приют, дешевые бляди, предупредительные конечно за деньги ромале.
  
   После коротких прений, было решено забить на Ленивую.
  
   - А может к Санычу? - предложил Бек.
  
   - Он через лет пять с нар слезет, вот тогда и двинем с визитом - отрезал Шпиль.
  
   -Так все таки, куда же? - я конкретно замерзал.
  
   После недолгих споров, пришли к единогласному решению осесть в первом ночном заведении чьи двери будут открыты. Плевать на расценки, мы имеем капитал тянущий практически до утра. Держись ночной кабак, продрогшие голодранцы идут!
  
   Митяй всю дорогу ныл о пустой трате с трудом добытого капитала, что у Ленивой и без ширки здорово бы пожили месяц, а тут спустим все за полчаса. Спору нет, Митяй в чем-то прав, но цыганский притон, это не кабак с гуляками в центре, лучше здесь и сейчас, чем там пилотировать с риском для жизни, господь еще не отменил вирусные инфекции.
  
   Ура, стриптиз конюшня! Потеплело, далее стало не выносимо жарко, после горячо, грудастые девицы у шестов в клетках, мать их, как же хороши! Звучит заводная музыка, вспышки ослепляют, девки пляшут танцы откровенные, чтоб шевелилось и вставало у мужчин.
  
   Маслянистый заводила несет словесную пургу, сменяются тела, мельтешение поп и титек калейдоскопично. Девки всегда хороши, когда пьян и хочется. Публика сыплет деньгами и получает желаемое, мы выбрали нужное на тот момент заведение.
  
   - А рок н ролл умер дядя. Прямо в нас. Издох к чертям собачьим. Всплыл к верху пузом и разлагается по-модному среди позорных чартов и статеек о вчерашней траве.
   - Ты посмотри на это уродливое чудище, что развлекает нас. Кто оно? Что оно?
   - Я вижу лишь марионетку, где бунт, где рок н ролл?
   - Наша веселая одержимость, эпилептичные танцы, свобода сродни потехе, игристое буйство в крови, теперь это в других руках, рациональных.
   - Время стало шоу жвачкой, помоями в которые нагадили все кому не лень, а мы тут морочим тяжелыми словесами лишь банальный человеческий геморрой. Ностальгия порочна, как онанизм.
   - Деньги твоего кармана может и заслужены по праву, а дальше то что? Надо успеть занять теплое место с бабенкой молоденькой, какой средь бела дня бунт, где та самая анархия?
   - Жизнь не терпит вечной весны и молодости, жизнь требует осмысленности, а рок н ролл, сам понимаешь, как последний патрон, для тебя самого.
   - Я предчувствую что заканчиваюсь, осталось не много, и свобода это отрезок до температурного нуля.
   - Лучше выпьем это общее, что еще способно объединить на какое-то время нас, в остальном ничего светлого, личного, обычный прагматизм, где играет совсем другая музыка.
  
   Разговоры, пустая болтовня, сушь во рту, порции алкоголя с не большими интервалами во времени. Бек реально бредит, в таком состоянии ему необходима безотказная девка, сплошь Марианская манда, иначе беда.
  
   Моя голова идет кругом. Я изрядно пьян, и не думаю останавливаться, веселый рок н ролл лезет из разлагающегося трупа очередной звезды на нитках. Пылает разум в антагонизме зреющего бунта и торжество анархии сжигает все надоевшие мосты.
  
   - Мы жалеем себя, и без сожаления давим таких же, как мы - это к тому говорю, что ночь бесчеловечно длинна, денег нет. Все в этом мире ты никому не нужен.
  
   Мимические потуги смешны, не напрягайте сфинктер мистер, вы не являете собой образчик эпатажа, вы гнида в глазах паучьих многих. Идите проспитесь, после возвращайтесь в общественное лоно, чтоб на службу не опоздать. Я понимаю, что полностью пропился и остался один на один с пачкой мятых сигарет и двойной водочной порцией.
  
   Посреди шума, бурления ночной Мекки, когда всем есть чем заняться, стало тошно. Двести миллионов лет одного и того же декаданса. Двести миллионов лет опошления пошлости или колесо сансары сделало свой оборот?
  
   Вопросы душевнобольного о смысле происходящего в мире, затыкаются новостями и льется обыденный елей, привычный фактаж. Нажраться пива до тошноты и обрыгать сортир, оставив лаконичную эпитафию напоследок. Эх, были бы деньги на такси, уехал бы к чертовой матери за город, к черной пашне наших истоков, за краем которой конец всего, может и мироздания.
  
   Там сидит долговязый Серега, солдат вечной весны и читает "Отче наш" правдиво умирая с каждым словом молитвы, а мы жалко задыхаемся в зловонном смраде будки живодеров, именуемой каменные джунгли, где валом диких тварей.
  
   Я спал сидя на стульчаке, прижавшись к перегородке кабинки и приближение не доброй уборщицы, явилось мне, как знамение во сне, что тут же стало явью. Базарным кипишем озверевшей тетки способной убить мирно спящего Роденовского мыслителя. Охрана злая, усталая с вектором на действие, вышвырнуть взашей пьяную срань. Паршиво, когда нет денег.
  
   Зима до весны не хватит и кошачьих жизней, кругом надоевший снег, метет метель, но по мне целый буран. Не проходит и часа, как из всех достоинств, якобы высшего творения скажем природы, остались сосульки соплей и ходули, что плелись в сторону блошиного хауса.
  
   Обители аскетичной и суровой, уставшим путникам чтоб перекантоваться в тепле до утра. Отключиться от матрицы, под храп кочевников и туберкулезные отхаркивания соседа по шконке, ему терпеть до утра и в другую сторону. Там вечный покой, где прописана сытость, ядреная баба нагая с распущенными волосами, у врат натопленной парной, там он вновь человек, идущий не ко дну, а верно избранным путем.
  
   Сон где-то рядом колобродит, голову забытые мысли грызут. Закрываю глаза, а там сплошная полоса до горизонта, разве это жизнь?
  
   Ворочаясь, гоняю шустрых вшей, пожалуй, единственный недостаток данных чертогов. Усталость от калейдоскопии последних дней, промелькнувших пестрым попсовым клипом, канувшим в вечность. Орды остервенело грызущих вшей, покоряют континенты и человечество бессильно, а остальное воздушные прилагательные из мира теней.
  
   Сон приходит, одолевает, проникает крадучись в извилины мозга. Напускает туман, дурачит рассудок, мутит время и стрелки в часах, нашептывает путанные мысли, посылает по нисходящей сны.
  
   Черно-белая игра света и тени. Тишина пустынной местности нарушается лишь коротким завыванием дворовой, невидимой шавки. Иду по черной земле к темной воде, под чистым, белым небом без туч, без солнца, без звезд, этот странный туман или пар, похож на парное молоко.
  
   Близость воды оживляет мелкой рябью легкий, прохладный ветерок, на краю отмели я замираю, закрывая глаза. Ожидание в нем от искомого ничего нет. Слышен всплеск весел, откуда-то из далека, хотя всматриваться вдаль просто лень.
  
   Я открою их, когда наступит совсем тишина, только ради приставшего к берегу. Может, спрошу его о чем-нибудь пустячном, а может, промолчу. Или же продолжая хранить молчание, сяду в лодку без определенной цели. Главное ведь в том, кто меня заменит на пустынном берегу? Этот неизвестный человек, будет мною, и я теряюсь в догадках, кто же действительно сядет в лодку и сойдет на берег?
  
   Шум потасовки стирает черно-белый пейзаж сна, загадки символики, теряются вопросы. Блошиный дом атакован, здесь идет битва видов, охотники и их жертвы. Агрессия на пассивное бегство, орудуют дубинами, а мне пора на чемоданы, ментовка или больничка не место для поэтично настроенных индивидов с посторонними вшами.
  
   Морозная улица свежа и даже привлекательна, на солнце искрится вчерашний снег, мир и покой царят во всем. Я иду вперед с улыбкой счастливого человека, чтоб приобрести собачий шампунь и избавиться от нежелательных паразитов.
  
   Перепутье дорог и вот тупик с огромным, сумасшедшим лозунгом "Ну и что, что я говно! Я говно уже давно!" ниже Иван Ява вселяет в меня порядком пол литра принятого оптимизма. Я задумчив, собственно как и положено вяло размышляю о содержимом карманов, а там ведь покоится последний спаситель на купюре, хотя радоваться данному номиналу преждевременно.
  
   Почему то вспомнился попугай по кличке Боцман и его приятель алкоголик с псевдонимом Мариман, такой мрачноватый молчун, персонаж с тайною или знающий о ней. Все спиртное в нем просто исчезало как в бездне. Затем наступало алконебытие, Мариман падал замертво, не дыша, не шевелясь, мертвел, черствел, превращаясь в пластмассовый манекен, всем видом своим отрицая настоящее. Меня это всегда пугало, не может человек так натурально выпадать из мира.
  
   Боцман, конечно, являлся уникальнейшей в своем роде птицей, прирожденный рассказчик с не дюжими познаниями в философии и истории. Он поговаривал, что родом из Конго или Мадагаскара, что ему перевалило за пять сотен лет, и это не вызывало сомнений. Особенно те дух захватывающие истории о поисках Эльдорадо с отрядом отчаянных конкистадоров, что и говорить Боцман был живой феномен, собственно как и черти при белой горячке.
  
   Жаль, конечно, их более нет в живых. Мариман выхлопотал свой законный цирроз с пропиской на кладбище, а в крематории жгут всех, будь ты шут или король. Включая даже живых, нарисованных птиц, им вряд ли про жизнь расскажешь, они безэмоциональные скептики рационалисты в блеклой униформе, работающие с не живым материалом городского дна.
   - Эх, Боцман, Боцман, сейчас бы твой мудрый совет оказался, кстати, по поводу этой стены, этого тупика и мусорных баков.
  
   Глаза пробегают по облезлым, серым стенам, натыкаясь на нацарапанный текст, подойдя ближе пытаюсь разобрать написанное.
  
   Рождение, жизнь, смерть. Простые неразрешимые загадки вплетенные в судьбу. Время, которое связывает эту тройку, наполнено магией, символами, ты следуешь за едва понятными подсказками, протаптывая замкнутый круг в твоем понимании это предвосхищаемая вечность.
  
   Ты вовлечен в этот путь заблуждений, забытья, поиска личной звезды. Смотришь в глубину свежевыкопанной могилы. Покой и тюрьма, от угла и до угла, измеренные неторопливым шагом землемера.
  
   Комфортная свобода замкнутого пространства, кормление и рост. Крохотные ручки младенца в слепом бунте прыжка из материнской утробы, его первый и последний крик-зов к душе и есть чудо осознанное человеком. Он останется слепым до скончания веков, в его глазах овечьих затмится разум вечной жвачкой, воля обернется в лоб упрямый, речь и слова заменят звуки.
  
   Сейчас же он ликует, что наконец-то выбрался на волю. Пуповина отброшена ее заменит цепь. Сильные властные руки примут беззащитное, хрупкое тельце и окропят ледяною водою крещения миром, который просто более просторная тюрьма.
  
   Младенец дня от роду, ступает в жизнь под покровительством судьбы, за ничтожно малый отрезок времени сквозь учение Иисуса, Будды, Магомета замеряет глубины загадок создателя, но находит ответы на поверхности.
  
   Голод гонит к кормежке, и тут среди объедков пиршества возникает зверь, он предлагает кровь и мясо, сахарную кость.
   - Отринь в себе скотину, стань хищником, учись рычать и смерть нести!
  
   С тобой говорит не чучело, которым пугали, он реален. Зверь напоминает тебе, что человек это хищник, без налета эфемерности и стилистических фигур.
  
   Вселяй первобытный страх и животный ужас, будь тварью коварной, исконное зло в душах за лицами не разглядеть. Он лишь подскажет и хищник проснется. Ожидаемо, все вспять и по-новому, мир у ног, вселенная на пальце, твой выход близок или рядом? Ты делаешь шаг и оказываешься там же, вне протоптанного круга. Пилигрим.
  
   Только сейчас по мне пробежал мороз и тронул ледяной холод. Я отшатнулся, осмотрелся по сторонам.
   - Шаг - прошептал словно заклинание.
  
   Вздрогнул, попытался отмахнуться, но мысль прочно засела в голове. После усмехнулся, что было то и будет, что делалось, то будет делаться и ничего нет нового под солнцем. Грядущее в веках бывших прежде нас и да простят мне мудрые люди заимствования и вольности в трактовке, обыкновенно хочется курить и жрать.
  
   Возникла она, Глафира, подобное иногда происходит и мне не удается придумать этому подходящее объяснение. Молодая женщина в собольей шубе до пят, загадочной не здешней, даже феноменальной красоты, она заговорщически подмигнула. Я поплыл, головокружительный приход и сознание померкло, я просто собака, мне не терпится вильнуть хвостом, в глазах моих жестокость и пустота одиночества, еще зима, хочется вымолить или попросить - Хозяйка забери.
  
   Молчание без сигарет, ее взгляд пронизывает и сердце покрывает иней прелая листва, эти пугающие, желанные минуты, подлинного состояния замершего на краю пропасти. Адреналин скучен и жалок, он не пьянит. Большее, неизведанное и громадное раскрывается, оживает, ждет тебя.
  
   Малоприятно конечно быть в собственной шкуре, чувствуешь неловкое неудобство, и где-то затерялось незыблемое жизненное кредо, пасует перед бездной.
  
   Глафира улыбнется и сделает шаг на встречу. Рука в перчатке из белой, теплой кожи протянется ко мне, ладонь раскроется, там будут деньги Данайские дары, это самое последнее, что она могла дать мне во спасение, ей больно от происходящего. Очень давно, во сне я открыл бесконечность дураков, конечно утром сон был позабыт, душевные муки лечатся введением в организм счастья.
  
   Жизнь, вот она во всей красе, с подотрядами спешащих с подвидами оттолкнувшихся в среду обитания, когда на кармане ощутимы деньжата, состояние (не жаль) желанно, приятно и востребовано здоровьем. Счастье должно быть простым, дешевым и доступным, только так мы добираемся до гармонии, будучи покладистыми во всем.
  
   Погода сказочна, пришло некое теплое дуновение, названное мною Атлантическим, ни что не отягощает идущего в предопределенную неизбежность по тротуарам. Пункт назначения пока не ясен, поэтому кофе, пара тройка сигарет и снова кофе. Судьбе привет!
  
   Новостная пулеметная лента разряжается, там ура, революция на все выходные! Свободолюбивые светлые люди на кол сажают рабов свобод, господ закона. Демократией пахнет как чем-то несвежим, ветра свободы дуют немилосердно со свалки.
   - Мы те кто нужен, это мы - так говорят те, кто больше потратился.
  
   Блещут эрудицией будущие палачи, гильотины по наши буйны головы уже на площадях. Приведут недовольный сброд, вывалят кучею, примутся скармливать ложь и хлебную пайку казематов, толпа возжелает крови и либерализм очень кстати. Пьют, закидываются, истерят, помойка разрастается и радость кругом пошлая, прилюдная как дефекация собаки.
  
   Пока беснуются без крови, это пробный камень. Бархат листвы в глазах палачей вскоре вспыхнет багрянцем, их глумление в слезе отеческой по быдлу народных масс, пущенных на убой. Нам плевать как буддистским коровам, мы с балкона рассматриваем водоворот революции, а эти стойкие люди с активной гражданской позицией уже предвкушают свой тщедушный террор.
  
   Я предчувствую кровь, за правду ее прольют с удовольствием много. Парадокс, в такое страшное время почему-то весело жить. Я делаю наброски романа на салфетке, о неком живом человеке, который, как и я, вот так сидел и смотрел всю эту всемирную ахинею, а после рекламы на очередном витке самого чмошно-экзистенциального сериала, позвонил в одну канцелярию и разыгрываемую чумную пляску расстреляли прямо на площади, вместе с заказчиками и взятыми напрокат невинными детьми.
  
   Свершился террор, который звали истошно вымаливая у сатрапов да деспотов, проклиная окровавленные руки палачей и мясников. Настала тишина, все мертвы, новостям конец, революциям конец, сериалам не продлят сезоны, убийцы выполнили свое дело.
  
   Звучит голос и мое имя, не врасплох, но вздрагиваю. Я же на другой планете, под вымышленным именем с чужим лицом и биографией. Ты произносишь мое имя снова. Моя Марго.
  
   Королева Марго. Аморфный сон мой в хлористых руках психоаналитика, то бесконечное живое, о чем с неохотой но философски хочу рассуждать, быть может, не натурально, но очень искренне.
  
   Марго и содрогается нутро, я без стеснений признаю, что страстно обожаю и люблю тебя, подымим градус, я слепо боготворю нетленный образ прошлого, как фанат индус воплощения Вишну.
  
   Марго, ведь это же ты? Ты и никто более! Стоишь за спиной и уже не смело произносишь мое имя. Твой взгляд, твои глаза, так и не классифицированные мной знаками гороскопов, тускнеют вечерним, снежным небом.
  
   Я не знаю, что делать. Проклятая дилемма, ты и улыбчивое ерзание на стуле в дымке розовеющего, тошнотворного прошлого, с мольбой во влажных глазах наполненных ностальгией. Невозможность высидеть время и принять багаж твоих разлук едино неделимым, когда в кармане пилюля счастья и долгий летний день.
  
   Какая жизнь в каких делах? В кармане пилюля, бомба с начинкою сжатой вечности и всех истин мира. Я смотрю на обожаемый мною вид роковой женщины, безальтернативный идиллиум ума и тела, женщина желанная, ради ее улыбки голову на плаху отнесешь.
  
   Марго, мой Рубикон, камень преткновения, яблоко раздора, ларец Пандоры, что уже открыт и по миру разбросан. Марго ведь это ты, а теперь тебе за тридцать. Карьера, должность в процветающей конторе, субботний фитнес, пустота квартиры, спешка современности в ритме вудуиских танцев.
  
   Жизнь идет к нулю, когда она не сложилась, ты уже смердящий мертвец в чужих глазах. Иногда пройдите мимо, обыкновенно по рассеянности не узнайте человека из былинного прошлого, время беспощадно и порою индивид не достигает успеха, или же приобретает габариты исполинского карлика, и вообще нас калечит рутина. Гордая фемени помнящая длину твоего члена и рассчитавшая, что сейчас ты стал ничтожно мал. Предвкушает излитие моей якобы трагедии, чтобы выдать судейский балл.
  
   Я же хочу, болтать не умолкая, хочу, чтоб слова вылетали лонг плэйем "Сержанта пеппера" но лучше, желанней расстаться растворившись в потоке. Ты же изысканно убиваешь вопросами блажь в душе, после оставляя утрированно утробный рык обделенной костью собаки.
  
   Марго, я плету для тебя дымно придуманную историю о проповеднике евангелисте, малый просто обделался перед паствой и богом, сам сошел на дно, продал веру, крылья все спустил в казино. Пилюля жжет карман и обостряется чувство голода.
  
   Да я голоден, но пожирать желаю тебя, а не это уже враждебное, разочарованное существо, которым ты становишься с каждой утомляющей минутой. Пожалуй отыграть мизансцену, стрельнув мелочевки и исчезнуть, благородное попрошайничество приблизит развязку поднадоевшей нам душевной пантомимы.
  
   Что останется во времени, вспоминать, поминая былое?
  
   Боже да все мы наступаем на одни и те же грабли именуемые любовь, не единожды. Приобретая шрамы, разбитые сердца и горький опыт, но поступаем так, словно счастливы всегда.
  
   Чего нам надо? Вспомнить эпизоды, посмеяться?
  
   - Помнишь - ты говоришь мне это слово неоднократно с повторением склеротика.
  
   Помню что? Увы, я давно не волшебник и разучился летать. Дары звездного неба сейчас не в ходу и морально устарели, романтика не та, она поблекла, мода изменилась в угоду ей возьмем еще и выпьем.
  
   Может моя улыбка еще не истерлась в дыму сигарет, но я умру в тридцать три от дешевой дозы уличного героина. Мне так спокойней, а дальше будет все равно.
  
   Королева Марго, я отрекся от титула властителя своей судьбы, по-детски махнув на пару конфет. Видишь ли, сейчас я сорвусь на содержимое кармана и прощай ностальгия. Польется, хлынет желчь веселого сюра с обязательными сказками про то, как было прекрасно во вселенной и без нас.
  
   Сигареты, кофе, коньяк. Стрелки пассажиры, бедра официантки, умудренной, одинокой шатенки с голубыми глазами, ярко алой помадой, немного призыва, свободы на этот вечер. Больше коньяка, меньше кофе.
  
   Ты плывешь, умирая в дыму сигарет, теряются черты твоего лица, исчезая в белом среди слов разговора. Я чувствую смех, зреющий в горле и комья желудочной депрессии. Одна за другой сигареты, нет, не нервы, не думай столь упрощенно.
  
   Я помню вкус твоих губ, все еще помню запах твоего тела, шелк волос и то, чем ты делилась со мной, это было сродни вечной мать ее нирване. Мир, этот чертов мазанный благодатью мир у подошв начищенных ботинок и все в жертву на сияющий алтарь. Крутится колесо, Грааль, Голгофа, братва на стрелке, позорный столб, сотый верстовой в вековой пыли вечного города. Муки и страдания, приносим мы ради секунд человеческого счастья. Королева Марго.
  
   Журнальные статьи предопределяют выбираемое будущее. Плевками родительских наставлений, ты топишь человечка, оперенного ангельским крылом. Ланцетом, скальпелем, вырезаешь на сердце шрамы отторжения, заболевшего смертельным недугом старика. Желчь заменяет кровь.
  
   Пожалуй, стрельнуть деньжат и на улицу, смыть тину твоих глаз, я все еще живой. Я не ссучился в мутном течении судьбы. Я не тот фраер в тапочках на босу ногу, что методично долдонит на кухне после двух стаканов вискаря, что он творец геополитики, властелин планктона, мегачлен в сочлении, истребитель мух.
  
   Урчит в пустом животе, а твои глаза полны разочарования. Какой к черту шанс я не использовал?
  
   Самореализация задуманных планов резко превращается в долг перед понятием Родина, эта общая мать богата тремя вещами, спирт, сигареты, смерть. Награда ждет уставших не спавших героев в конце пресловутого тоннеля, дядя в погонах руку пожмет в благодарность за службу, тебе еще нет двадцати, а настрелялся по миру вдоволь.
  
   Коньяк и без меры благородство его потребления, путь к пьяному скотству. Затяжка сигаретой и планетарное вращение разума и тела, язык знай мелет воду.
  
   Задрать твою юбчонку, вцепившись мертвой хваткой самца в возбужденность взмокшей промежности. Вздрагивать, предчувствуя отсчет перед разрядкой семяизвержения, постукивание откинутой головы о белый кафель, почувствовать удовлетворение и это вылетает вслух. Слова, опередившие обыкновенное желание.
  
   Животное уже во всей красе поет, танцует! Прощай Марго!
  
   Впереди ждет движение по розе ветров. Тротуарами, зебрами, сточными канавами, муниципальным транспортом, энергией тока медных проводов, трамвайно-троллейбусными депо. Маршруты за горизонт мечтаний проложены, метки выставлены, прощай Марго!
  
   Далее, через мосты самосожжения и отречения, сквозь зеркальное отражение огней города в полноводной реке, по течению с пивом, музыкой, парой оливокожих шалав из глубинки, и где-то на дне муравейника осесть плашмя на пол, набитым до отказа клофелином с водкой. Ты в этой жизни гой, иноходец, иноверец, хлебнувший через край социальных реалий или падший хромой доволокший ноги до похмельного воскресенья.
  
   Вася-шурави, человек за сорок, дважды контуженый с портаком Чегевары на плече, настоящий десантник во всю длину жизни. Разочаровавшийся в дедукции Холмса, ментах, из этого проистекает неприязнь к мелочам и противоречиям.
  
   - Ничего братуха, война позади. Не бзди, прорвемся на любую высоту.
   - Будет водка, не переведутся и девки - твердит он.
   Далее отрывисто - Пьем. Будем.
  
   Начинается десант. Мы бог знает, где и кровные братья, он окончательно уходит на штурм высоты по мере выпитого алкоголя. Я ведусь, прикрываю тылы, потому что тупо соображаю, не отпустил клофелин, высшая точка взята, полная жопа, кульминация.
  
   Окраина. Утро. Ларек Бородино. Одноглазый Кутузов в тельняшке, так и не вернувшийся из Кандагара задумчив. Мы растормаживаем белую чертовку на троих. Васек и Багратион на отдыхе в обезьяннике, был дебош, но факты из уст Кутузова явно недостоверные, лукавит чертяка.
  
   Я не в себе, но собран, невозмутим, реагирую сообразно обстоятельствам.
  
   - Сука она, твоя королева Марго - похлопывая по плечу говорит возникший Наполеон с подбитым глазом.
  
   - Выпей - это слово сейчас ничем не перешибешь, даже ультимативным отказом.
   - Выпей - это как истина не в тему, но правдиво верна.
  
   - А как не выпить?
  
   Градуированный абсурд, сумасшествие человека, траги-комизм жизни, определенно где-то существуют нормальные люди, даже Марго.
   - А где я? В обществе гротесков, фантомов, приближенный умалишения, еще пара минут и начну хохотать, если возникнет какая-нибудь Жанна дева Орлеанская с разносторонними взглядами на жизнь.
  
   Водка испаряется, и я повторяюсь в нелепом вопросе - Что серьезно? - и главное в ответ.
   - Смотри Фома неверующий - тычут паспортом, а там Кутузов Михаил Илларионович, год рождения, адрес, южное Бутово и Бонапарт в пьяном угаре в полной мере оскорбленный недоверием корсиканец с Таганки, лезет в нагрудный карман.
  
   - Достаточно, верю! - лучше продолжать праздник, который всегда с нами. Лучше, вернее принять как данность, столь нереальное наличие вполне живых однофамильцев именитых исторических персонажей.
  
   Пластик стаканов, правда и водка, никакого розыгрыша.
   - В Афганистане, в черном тюльпане - я тухну, где-то в середине, остальное череда вспышек, рваные куски передвижения тел в пространстве алкогольной прострации.
  
   - Вива Лас Вегас!
  
   - Предъявите ваши документы. Пройдемте.
  
   Становится скучно, из-за отсутствия новизны ощущений и разгульного эпатажа. Ларек Бородино, сакраментальное - Быть или не быть? - пьяного элемента потерявшегося в чертогах ментовки, пресытившегося экстрактом Менделеевского эликсира и квинтэссенцией идей Достоевского.
  
   - Наш дом тюрьма и в нем же проживает воля.
   - Наш разум соляной бунт, пути, что Сусанинские тропы.
   - В конечном итоге тройка слепо мчит, но не Гоголевская тройка, там впряжены, хромая справедливость, ряженая свобода и слепой бунт по выходным, дороге этой не будет конца.
  
   Хомо новус это отрезвевший хомо сапиенс, если не устроил корриду в ментовке и тебе не посшибали рога. Итак, хомо новус витязем на распутье вечной розы ветров, взирает поверх черепов, куда податься да заморить червячка, что мучит тело, грызет разум и тысячи дорог или весь мир сужаются в одну не самую лучшую но неполживо единственную.
  
   Она, застыла разделительной полосой в глазах созерцающих знаковость мистики талого снега, плывущих на юга туч, до Кубы очень далеко. Следовательно, не испить в час полуденной сиесты рюмашки рома и цепляющего жизнелюбия старины Хэма, так отвлечься и полюбопытствовать праздным зевакой.
  
   Брожу среди островков собственных мыслей, подкармливая надежду энергией космоса, алхимией формулировок невозможного чудо сотворения. Плюнуть под ноги да прибиться к едва знакомым холстомарателям кубизма и абстракции, толкающим вечно ходовые натюрморты и старые дворики исчезнувшего времени.
  
   Вылепить погружено-непроницаемое лицо эстета гуманитария в поиске символичных загадок. Зацепить на бутафорной идее первого встречного живописца, друг мой ты же не ремесленник, далее, какова Каппадокия в абстракции?
  
   Чтобы рассказать и выслушать, как последняя бездомная падла, осесть на плодородной почве паразитом, пожить в тишине студии. Придумав по ходу дела, пару порнушных новелл для пошло-глянцевого журнала пестреющего огромными гениталиями. Чем больше твоя голова забита житейскими планами, тем ближе вероятность раздобыть деньги.
  
   Стометровка пройдена и все творцы на мели, им бы тоже водки в кишечник для души, да побалагурить. Живопись и человеческая натура, универсум в нем полно однотонности и к сожалению согласия нет, гармония это что-то далекое, запредельно дорогое, время застыло, кругом полный цейтнот. Нынешний день начат невостребованностью искусства и во мне тошнит мерзкое желание опять заложить душу, потому что урчит в животе.
  
   Не останавливаясь, бреду вялым шагом, рассеяно пробегая глазами по серым холстам. Нет солнца, блекнут краски, хотя там иные миры, измерения буйной поросли фантазии, никакого менеджмента, маркетинга, просто идея, не стратегия предательства, создаю, чтоб сотворить новое.
  
   - Как вы думаете, стоит ли это полотно того, чтоб приобрести его, скажем для гостиной? Что вы скажете, первое, что придет на ум? - приятный голос со стороны озвучил вопрос и рука в кожаной перчатке прикоснулась к темной рамке. Глаза лучистые наполненные светом, который так же играет искоркой в легкой улыбке, как мне кажется знающей толк во многом женщине, нет, не денежной мадам со скудным выговором. Я задумался.
  
   Все как-то вдруг преобразовалось в гармоничное молчание пары минут. Я разглядывал холст, незнакомка считывала мою мимику. Яблоки, бледная зелень оленьи рога на стене и ружье, пустое окно в котором ничего нет, или же задумка закончилась на яблоках.
  
   - Репиным ему не быть, и да простит он мне, свою бездарность.
  
   - Да, полотно пустое - с сожалением подмечает она.
  
   Живописец в нас не увидел заинтересованных клиентов, этот малый потягивал кофе и может подумывал податься в портретисты. Расстояние сделало нас давно знакомыми приятелями, абсолютно равнодушными к миру представленной живописи и в частности данным творчеством.
  
   - Вы мне напоминаете писателя, вы же пишете? Я посмотрел на свои руки, когда же это было?
  
   Посыпались эпизоды. Вспомнился Серега, его молитва, как пуля снайпера разнесла голову, как позже бежал без оглядки. Обезумев от животного страха, ненависти ко всему скотскому миру, давясь матом, захлебываясь отчаянием, оглохший от взрывов и стрельбы.
  
   Тогда я страстно желал убить, расчленить того выродка, обглодать его кости, вырезать всех его ближних, бесноваться проливая кровь. После все пройдет, стихнет, утрясется, ты привыкнешь делать работу, гасить огарки жизни, затем восполнять недостаток в сигаретах и глухой норе до скончания веков.
  
   - Пишу, это о войне, о подлости дилемм - я замолчал, разглядывая раздавленный окурок прилипший к подошве.
   - Мрут там все словно мухи, героизм выглядит иначе, ближе к противоречию, вселенной плевать на реальность, галактики продолжат существовать, или как остаться человеком не растворившись в дикости растущего в тебе тотемного зверя.
   - Множество вопросов и правильные ответы вышибает контузия, остаются лишь проверенные. Смерть на глазах, под носом, ее трупное дыхание в спину. Страх испаряется, после же, а после за всем господь бог, и даже валькирия о нем вспоминает.
   - Им, избранным, отвергнутым, лишним, небесной рати или легионам ада, что сказать? Оружие в руках только убивает, победа это трупы, новый порядок это трупы, ваша цель это трупы, слабым оправданием служит убеждение, что ты на правильной стороне. Будут победы, будут поражения, война будет всегда в человеке, я ненавижу войну, но я никогда не признаю право вооруженного человека решать мою участь.
  
   Я стрельнул у прохожего сигарету, жадно затянулся, что происходит? Зачем высказал сказанное? Вдруг все окружающее показалось шатким, в крайней степени неустойчивым карточным домиком, потеряло размеренную текучесть мыслей, размылось в тени. Растеряло ощутимость значимых слов, ты просто продрог на ветру, рассматривая зыбь на потемневшей реке.
  
   Мне стало зябко, как когда-то, там, в параллельном мире обретших плоть призраков войны, злая зима и неубиваемый холод. Мысли, вопросы, этот пчелиный рой в голове, ожил, загудел, многократным эхом прокатился по всем извилинам.
   - Мы оставим кровь на талом снегу, она превратится в ржавчину, после - я посмотрел на незнакомку окопными глазами победителя оценивающего трофейную приблуду.
  
   Она протянула фляжку нержавейки - Гленливет, если это что-то значит.
  
   - Ах, вот ты где, а я уж обыскался - возник еще персонаж. Он бегло оценил мою персону, обменялся взглядом со своей спутницей.
   - Молодой человек писатель и отнюдь не бульварный романист. Мы очень интересно побеседовали. Опередила ответом предстоящие расспросы незнакомка.
   - Что ж, нам пора - она пожала мне руку.
   - А насчет ремесла, не бросайте, пишите. Книга выйдет, и тогда отправьте ее вот по этому адресу - в моих руках оказалась визитка.
   - Виски ваш трофей. Прощайте - вот так мы и распрощались, я стрельнул еще пару сигарет.
  
   Город, моя душа в оковах асфальта, бетона и дорожной разметки. Я бреду усталым пилигримом твоими улицами сменных поколений навстречу тем, чьи спины вижу я. Виски оседает граммами глотков, дешевые сигареты привносят кашель и горечь аспирина.
  
   Я не одинок, всего лишь один, среди крыш и каналов, разведенных мостов, дыхания студеного моря, где белый песок спрессован в мрамор стачиваемый набегами волн. Уныние глаз сторожа шашлычной, его приятеля лодочника, пенсионера отставника, капитана второго ранга торпедного катера "Храбрый". Людей, которых никогда не узнаю, но которые прожили жизнь и безропотно ее доживают.
  
   Гленливет двенадцать лет выдержки. Пути к дому нет, только зима да сырость и кеды скороходы несут, отмеряя границы районов, кварталов в неизвестность надлома души, где у края будет теплое солнце острова свободы, немного моей.
  
   Баралгин или попросту Бара. Человек гуманоид, без определенной планеты проживания. Вечный грузчик всевозможных магазинов, натур философ водочных мистерий. Для многих, просто козлина без души и квартиры, но в тоже время кочевой квартирант, плотник-затейник, что вырезает детишкам одиноких крупнотелых клуш сабо и каравеллы их мечты. В последнем и есть ускользающая суть его же жития с бытием.
  
   Баралгин балагур, хлебосол, на мое извечно стонущее безденежье, он выход из очередного тупика тупиков, златая песнь песней с хрипотцой шансонье эстрадника.
  
   - Блядская жизнь - бормочет он, да и плевать ему видней. Почесывает слои перхоти кружащие шорохом заоконного снега, который виден из закопченного проема коморки у стены нерушимого гипермаркета и наливает, наливает из битых, целых, списано-краденых бутылок.
  
   Вот великолепие спиртного мира, я космополит, гость желанный не нахлебник, вот мой пропуск к благам доступным, от пуза, здесь начинаются те райские кущи, как упоительно хрустеть соленым огурцом заедая теплый виски. Я оттаиваю, снисходительно для себя уходя в алкогольную нирвану.
  
   После пары анекдотов, Баралгин, закинув руки за голову, начинает разглагольствовать обо всем сущем, судьбы безумного мира ему не чужды, о хлебе насущном, пока не касаясь войны да тюрьмы.
   - Эх, Пилат такое время. Чего там базарить.
   - Ты вот вроде умный, потому как ешь и молчишь, а я вот хоть рот зашей.
   - Видать более во мне накипело, а ты часом не из картавых? - вдруг спохватившись, спрашивает он. Смотрит искоса и не находя подтверждения, наливает полный стакан, умудряясь не пролить.
   - Ты ответь ка друг любезный, вот почему господь бог не наведет никак порядок в этом кошмарном балагане?
   - Я будучи пьян или трезв, говорю все дерьмо! Говно кругом и, конечно же, не первый, кто об этом кричит, но почему все именно так, а не иначе?
  
   Дымит раскуренная сигара, пауза комична, я выпиваю, пожимая плечами в ответ.
  
   - Нет, братан и видно ни черта путного не будет дальше. Бог в дерьме, людишки тоже по маковку и мир весь в параше - он смотрит мне в глаза.
   - Вот и ты поди особо не задумываешься, потому и молчишь, знаю, легче живется если вынуть пальцы из розетки.
  
   - Думаю, так задумано, задолго до нас - ключевая фраза оживляет разговор. На этот раз льется изумрудный абсент, от чего теплеет в глазах и кровь начинает расползаться по роже красными пятнами, багрянцем наливаются щеки, мимика проседает, ты просто добродушная пьяная морда готовая внимать всему исходящему бреду.
  
   Нить разговора теряется, становится неуловимой и сложной. Чертов Париж, улица Морет 13, отстраненное лицо человека в окне, он холоден и бледен, его очерствевшая душа остывает.
  
   Полынь, кубики тростникового рафинада, горькая полынь. Картины нашей жизни акварелью, маслом, а на заборе пишут советы, истины и вероятней правду. Мы подсели на этот убийственный дурман остекленевшего сахарного куска пропитанный скорбной горечью, который грызем как тараканы.
  
   Баралгин хлопает по плечу - Поешь браток, а то совсем закис голодранец - сует под нос черную икру с воткнутой пластмассовой ложкой. Жаль, что человеку не дано наесться впрок.
  
   Кружат в ночи, крупные хлопья девственного снега, слышен насосный гул вечно живой автострады, поглощающей ненасытно потоки машин, затягивающий нас в водовороты жизненных проблем. Мы обречены на зло во спасение, в нас страх дрогнувшего духа, идеи с кем и как грешить, чтоб жить по заветам легко непринужденно, а в небе полная равнодушия медная луна.
  
   Абсент выпит, бутылка пуста и тлеет сигара. Безухий Ван Гог, Мариман, Кассий и ты, Брут, в одной лодке с Хароном замершие среди водоворотов мутного Стикса. Молчаливые мертвецы без биения пульса, в плену холода царства теней залежалых героев дней минувших, тьма поедает свет удаляющегося фонаря.
  
   Каждый думает о вечности, проигрывая ей во всем, до мелочей и любовь лишь сверток оберточной бумаги, где притаилась карта Джокера. Стряхнуть бы все, избежав очередного шага на круги своя, к прелому матрасу на крыше панельной девятиэтажки. Голубей стая, бесконечное синее небо, ветер и катящая слеза, преддверие праздника возвращения нового человека из огня да в полымя.
  
   Боже, сколько голой правды зарыто в мусорных могильниках истории человечества, а нам бы выстирать грязное бельишко сопливого поколения. Баралгин уже готов, он бесноватая свинья, маргинальный индивид, мочеиспускатель набивших оскомину афоризмов.
  
  - Наливай дядя, коль ты здешний Крез - мне по колено, мне здорово, я воскрес, это тянет на несколько дней оттепели в продрогшем рассудке, пока пир грядущей вседозволенности и вольнодумства не разгонит бдительная охрана.
  
   Утро небо в пролежнях, радио розыгрыши, беззаботность пустоты, которую преподносят голоса звезд шоу бизнеса. Я распластан на шконке подобно битой собаке, ноет голова от излишеств, провозглашенная анархия на фоне начатого дня бледна и тошнотворна, словно неубранная рвота, она та проклятая мать в чреве, которой не зреет плод порядка.
  
   Победить или умереть, усмиряются дрессурой банального опохмела. После сворачиваешься, принимая позу подслеповатого эмбриона. Гадкие мысли исподтишка, планы на завтра, ржавыми гвоздями вколачиваются в череп и заражают мозг, просто мерзкое состояние.
  
   На столе мелочевка, знаковая, предопределяющая дальнейшее действие. Я соскакиваю с этого синего порожняка, наполнив фляжку горькой полынью. Прощай Баралгин, балагур, хлебосол. Сегодня мне улыбнулась сама удача в лицо, она окрылила не одноразовым везением. Кто опровергнет, что в жизни все просто, математическим дважды два и нет роковых вычетов. Играет музыка, распрощаемся навсегда, без оглядки и сожаления.
  
   Я играю играючи. Я играю ради выигрыша. Я играю делая выигрышные ставки. Я загребаю лопатой фишки, фортуна так сладко целует в губы. Водопад обналиченных фишек переходит в шелест купюр, образовывая хруст пачек, становящихся капиталом не приснившимся бородачу Марксу. Обналиченная удача, приобретает самую желанную ипостась чуда.
  
   Везет братцы и не последний раз, обобрать этот вороватый мир казино до нитки, пусть барыги чешут репу. Рулетка умножение провидения до жирных сумм с долгими нолями, отрицание загубленных душ игроков. Я презираю потные ручонки, алхимические формулы, системы прописанные кровью и скрепленные печатью ада. Мне прилюдно везет.
  
   Плевал, есть или нет, убейте, закопайте, знайте, разница не велика, учтите я умею огрызаться в подворотнях. Прет отовсюду, в карманы лезет, ломится деньга шальная, жиреет мошна миллионами, вскоре они попросят покинуть помещение.
  
   Скотски пьяным засыпаю в люксе гостиницы, с довольной девкой играющей вялым членом мужичка с деньгами. Начат новый этап жизни плывущей к температурному нулю, зеро на котором опять срываю куш, путая следы роковому выстрелу.
  
   - Почему тебе так везет? - она заглядывает в мои глаза, теплая грудь касается живота, я поглаживаю ее щеку.
  
   - Разве везение не ответ?
  
   Она задумалась - Это не справедливо.
  
   - Столько людей в мире выбиваются из сил, готовые на все, но это лишь душит неумолимо безнадегой, отчаянием. Болезни, неудачи, голод, нищета, ты видишь как угасают жизни, любовь, трудно жить, когда это пытка, а тебе везет, почему? - она снова пристально посмотрела.
  
   - Я ничем не обременен, значит, везение моя ноша.
   - Сейчас не забивай голову вопросами, просто переключись, в тебе говорит обыкновенная зависть. Тебе кажется, что неплохо получить эти деньги, но первым делом ты не побежишь творить добро, просто станешь решать свои проблемы, только материального плана в остальном, коего много чем мир вещей, это не покупное.
   - Отдав эти деньги, я подарю тебе еще соблазн тратить. Затем ты обнаружишь в себе подлинно жестокое качество решать чью-либо судьбу исходя из собственной правоты.
   - Когда-то давно и я помышлял о простом человеческом счастье, жить по потребностям, а после все изменилось, пришло разочарование и грусть с печалью, я воочию столкнулся с расценками и осознал, быть человеком оставаясь в живых не имеет цены в денежных знаках.
   - Мир вещей стимулирует большие приобретения, что с ними делать?
   - Купив жизнь неизлечимо больному ты не подаришь ему счастливой судьбы, это цинично, но факт остается фактом.
   - Сколько ты хочешь? Далее, я отдам тебе всю сумму, что дальше?
   - Твоя жизнь заиграет красками? Квартира в престижном районе, загородный дом, мужчина из заоблачных девичьих грез, свой бизнес, детишки. Все как у людей. Сегодня, завтра, или всегда?
   - В мечтах все прекрасно, мечты это фантастический роман о путешествиях во времени, увы чего в реальности нет. Сегодня ты просто вернешься обратно, в точку отсчета грядущего дня, там ты обитаешь и иногда видишь сны, там протекает твоя рутинная жизнь. У тебя будет наличность, вполне щедрое вознаграждение за оказанную услугу, хочешь, сделай ставку на лучшую жизнь, может слепая фортуна выберет именно тебя в этом казино набитом дураками, мошенниками и плутами.
  
   Она молчала, в такие моменты необходимо выпить, отвлечься. Лениво мурлыча едва различимые фразы с философским оттенком в постели люкса будучи без трусов, такое под силу только людям с не уснувшим рассудком, им каждая женщина, это новый субъект для познания.
  
   Мы не проживаем свой отрезок жизни ради утех и удовольствий, мы с самого рождения познаем мир и людей, совершаем поступки, ошибки, принимаем решения, за которые после получаем в массе одни лишь воспоминания. Хотя утехи и удовольствия намного слаще черствого хлеба духовного роста, оправдывающего твою жизнь.
  
   Я поглаживал ее грудь, затем ощутил расслабленность всего тела, ей было хорошо, обыденная повседневность заглушена алкоголем, удовлетворенностью, деньгами, женщина рядом почувствовала комфорт и безопасность, это малое но приятное счастье. Я выпил и решил, что самое время поболтать.
   - Лучший мир, после потерянного рая, сколько о нем говорят, сколько его строят?
   - Представь, сколько тысячелетий нам обещают лучший мир, без грехов и пороков, болезней, где смерти нет. Все, на что сподобился род человеческий, обещание, что когда тебя зароют в землю, ты наконец-то отдохнешь и то не факт.
   - Вот сейчас мне интересен этот обещанный новый рай, готовы ли мы вступить в такой мир? Человечество красиво, одухотворено, законопослушное, я хочу воочию увидеть эти миллиарды подлинно счастливых людей нашедших свое призвание и место в этом мире. Кто свяжет это пространство воедино, как подобное будет взаимодействовать?
   - О чем останется мечтать, надеяться, если это исключено потому, как его нет? Что за порядок действий приведет к этому миру? Не противоречит ли новый мир от человека божьей задумке?
  
   Она не ответила, встала, подошла к окну закурила сигарету. Я не стал ждать ее слов, монолог ей был в тягость, нужна была жизненная история.
  
   - Два дня назад я просто замерзал на улице, спал, где придется, и там были вши, смерть людей оказавшихся за чертою нормальной жизни, мне было плевать я влачил жалкое существование от пайки хлеба к дешевой дозе кайфа.
   - Просто выжить, здесь и сейчас. Отличие людей с деньгами им надо наполнить время событиями, оно беспощадно ко всем.
   - Ты когда-нибудь получала истинное удовольствие от простого факта того, что ты жива? Неприкаянный но живой, и время можно оставить в покое, забыть как прошлое, отвергнуть планы на будущее, наши проблемы не решаются они порождают новые, это закон жизни.
  
   Я протянул ей пачку купюр - Летом два полоумных сектанта, конечно же, руководствуясь одними благими намерениями, пытались вовлечь меня в веру единственно настоящего бога. Конечно, они были заряжены исполнить свою миссию до конца.
   - Я попросил денег на особое лекарство и получил отказ, а мне требовалось спасение как никогда.
   - Пришлось совершить преступление, я уверен, что мой поступок стал назидательным, если вы пришли спасать и противостоять злу, умейте бороться тут же на месте, а не давать ориентировки. Глупость доверчивых, это не весь мир, зло вездесуще, всеядное, в нем отсутствует избирательное благородство.
   - Они рассказывали о конце дней, просто упиваясь фактом глобальной катастрофы, смрад миллиардов гниющих трупов вызывал в этих ублюдках оргазм, избранные, исключительные и прочее, они хозяева будущего.
   - Если вы унаследуете землю, то наличные и телефоны вам определенно не нужны. Добрые люди, отдали в мои руки спасение и я благодарен.
   - Если грешник отрицает рай, напугай его адом, как верно это было сказано.
  
   Она взяла деньги, стала собираться, мне стало жаль ее слабая, несчастная женщина, которая мечтает жить по человечески, великое заблуждение, как и критерии нормальности, существуют ли они?
  
   Потрескивает сигарета, мини бар пустеет, если ты не родился вчера, зачем тебе умирать завтра? Зачем тебе смотреть в зеркало и безудержно хохотать с собственного отражения? Кто она? Кем была? Что преподнесет ей новый день? Праздник всегда с нами и завтра он продолжится, потому что праздник всегда со мной, и на это действо приглашение не требуется.
  
   Обрюзглая мамка Роза, ее доверенное лицо Ираклий, барыжный астматик Артемка, колоритная троица представляющая здешнее ивент агентство с манящим названием Малина. Я хочу праздника в свою исхудалую рожу, чтоб грации и бестии веселили, ублажали, радовали тело мое бренное, чтоб сердце учащенно билось, кровь разгоняя молодую, чтоб душа заткнулась и поспала.
  
   Пухлый сосисочный палец Розы ползает по цветным фото разномастных девиц в неглиже, раскрывая достоинства полового товара. Ираклий молчалив, ему нечего делать, клиент не из буйных, он скучает поэтому отстранен. Мутный взгляд Артема змеей ползает по полу, он в ожидании своего предложения, когда ларчик с чудесами откроется.
  
   Усталость от однообразия, происходящего в его мире, наиболее остро выражена именно в этом взгляде прожженной рептилии. Выстрели в лоб этой дряни и вряд ли наступит смерть, просто дырка с опаленной кожей, пустяки в запасе еще несколько голов.
  
   Мамка расписывает свой розарий с теми вензелями символизма, что благоухают цветы зла и из паучьего кокона выпорхнет пестрая бабочка. Взмах ее крыльев принесет часы заоблачного блаженства, если хватит сил, плати за свой выбор, заполучи блудливую, порочную ночь, где все включено.
  
   - Такого шикарного рецепта вам юноша, даже добрый доктор не пропишет - Роза получает наличные и откланивается.
  
   Артем оживляется, собственно ему нет нужды нахваливать свой лоточный товар, он работает от людей, где иерархия была выстроена задолго до закона и порядка, мне остается оплатить и не гундосить с дешевым гонором.
  
   Время идет приятно и тихо. Хотя я устал, что день сменяет ночь, опротивел восход и закат, мне безразличен ток спешащих масс из ниоткуда в никуда, бессмысленные зарисовки, текучие пейзажи. Я затягиваюсь, сказочная тишина отфильтрованная кондиционером в данный миг как скрежет зубовный, после кашель, вторая затяжка.
  
   Клубы дыма, растворяются в царстве молочного тумана, заползающего сыростью склепов в легкие. Я жду идущее время, упырей стрекоз, шепот тайн параллельных миров, откуда придет дракон сказочник, полный речей Соломоновой мудрости, где каждое слово, словно алмаз, плавящийся в эликсире молодости.
  
   Там, после распития чаши в кругу индейских шаманов кто-то незримый подбросит философский камень на чашу весов, но мы не возьмемся плавить золото. Будем просто созерцать, не протягивая алчных рук к хрупким сокровищам, и тогда истина обратится в притчу, метафора в парадокс. Ангелы смогут говорить с нами о далеких вселенных, что так близки и безлюдны.
  
   Стены исчезнут, соты расплавятся. Будет солнце и луна на чашах весов, даль, лишенная горизонта за которой есть все, нет, не содержимое гипермаркета, а нечто без расценок и маркировки, то о чем говорится в преддверии смерти, от чего мы не застрахованы.
  
   Новое пространство настолько огромно и необъятно, оно нас пугает, как беспристрастность Фемиды. Далее шаг и последний вердикт единого, который знает все предписанное без софистики или постановочных чудес, до последней мысли и нет возможности источать искусную ложь, вертеть хвостом. Ты, отбегался.
  
   Есть прекрасный путь в небо без терний, к тучам бродягам, там все по-другому. Легкость мысли, простота помыслов, живи братуха в ус не дуй пей амброзию. Нет этой набившей оскомину юродствующей публики, повседневных мы, нас или как все.
  
   Нет паутины сотканной из частностей, где аналитики не бьют морды психологам, там адвокаты пьяны от правды и ратуют за дисциплинированность лжи. Какая военная махина милитаризации параноидальных умов выживет там? Какой сектант баптист перекричит гимном гром небесный, а папа Римский открестившись, отвергнет растаманский косячок от Павла, куда там.
  
   Богиня Диана, Конотопская блудница Ева, девы павы, сбросьте оковы нарядов своих откровенных. Явите наготу тел не тронутых временем, хочется вкушать вас словно яство дорогое и мять да тискать формы благолепные, гладить бархат кожи, вдыхать ароматы суть пьянящие.
  
   Пелена метели скрывает ночной город, окна домов превращаются в далекие мерцающие огоньки, где на кухнях призрачные тени пожирают ритуальную снедь. Вавилон выдыхает, словно схлынувшая волна растворяясь в песке мелочей, сползает на диван, дремлет.
  
   Нагая Диана проводит пальцем по стеклу столика, добирая остаток белой дорожки, оседающей на ее язычке, деснах. Ленивая нега, она словно кошка растягивается на диване выставляя напоказ свою порочную соблазнительность. Кровоток, половое влечение, мы похожи на персонажей незамысловатого фильма в канве раскручиваемого взрослого увеселительного сюжета.
  
   Мысли средь облаков, это я, но в ином я, а здесь и сейчас, член стоит колом. Предстоит не шуточная борьба, совладать с парой высокооктановых блудниц, сойтись в схватке взрослых откровений не посрамив наследия рода мужского. Уж если ебля, то пыль столбом да дым коромыслом, через порок мы познаем суть добродетели, и об этом скажет еще не один человек.
  
   Я взвинчен до предела, купленные тела хороши, это еще не битое стекло у обочин шоссе. Данная минута прекрасна и дальнейшее действие в любом случае будет фейерверком приправленным чудо зельями. Сейчас соски Евы гипнотично маячат у лица, я стараюсь голодным младенцем поймать их.
  
   Диана божественна, невинность не ее амплуа, разврат вот от чего она пьянеет. Конкретное дралово от которого взрывается содрогаясь все нутро и вскипает кровь, гальванизация самого ядерного оргазма на молекулярном уровне в бисере пота, слез. Спущенном с поводка похотливом звере, порошок уничтожает остатки разума, остаются инстинкты.
  
   Она обожает член, он придает смысл движению данного существа в пространстве, биению дикого сердца, это идол, тотем, объект ее поклонения и сумасшествия, жертвенности. Жадные губы Евы в лихорадочном поиске находят приоткрытый рот партнерши, ее глаза закрыты, она тает, тлеет, стекает теплым воском. Я взрываюсь, бьюсь эпилептиком в судорожных конвульсиях, скольжу по выступившей испарине распластанного, разгоряченного девичьего тела в котором сейчас беснуется сорвавшийся с цепи зверь.
  
   Тишина, дым сигарет приглушенный, предрассветный джаз. Наша бешеная энергетика потушила все фонари Вавилона.
  
   Все мы приходим, чтобы по разному уйти, исчезнув в предрассветной дымке отступающей нехотя ночи, теряя наигранную загадочность в урчании мотора подъехавшего такси. Я молчалив и задумчив, мимолетная насыщенность последних часов, получив наличные исчезла, как и похоть. Нужен голод, иначе лишусь остроты ума, восприятия окружающего, извечных проблем.
  
   Курю ради дыма, без желания, оживляя в памяти день столетней давности, никто и никогда не придет просто так, не постучит в дверь, не зайдет за забытой вещью. Сизый кольцами дым тлеющей сигареты, осязаемость видения вползающего в пространство комнаты. Ангелы выдыхают пурпурный дым неба.
  
   Лица уставших людей в пропитанной потом и кровью форме, зной, прилипчивые мухи, гул техники медленно вползающей в крохотное селение стертое под ноль в пыль. Пот, едкий соленый струится по лбу, ест глаза, едва переносимое палящее солнце. Седая борода мертвого старика лежащего у обочины дороги, загустевшая кровь в отпечатке ботинка, плач невидимого ребенка.
  
   Фоновые голоса из радиочастот, едва разборчивые, вдалеке полны приказов и мата, а тут на холме стрекочут цикады. Я подымаюсь во весь рост, подбираю автомат, меняю магазин, волком озираясь по сторонам, подаю знак остальным и начинаю идти. Жестокое солнце, выгоревшее небо и выжженная степь в воронках до горизонта, пустые глаза мертвецов засеявших это коптящее поле чудес. Тошно от обилия смерти, вот ваша Вальгалла чертог Одина.
  
   Эпизод без слов, принятое воздаяние по делам нашим. Часом позже, теплая водка во мне возникнут слова довольно подходящие, остыло время в мертвых, их Один не отправит похоронок родным, они погибли, чтоб напиться на пиру в загробном мире, не дураки ли?
  
   Все, больше не существует имен в списках павших и прежде не существовало, они пропавшие без вести и даром. Отец не купит сыну машинки, а жене шубу или украшение, он мертв навсегда.
  
   День долог словно бесконечность. Курево на исходе. Хочется немного выпасть за рамки происходящего, забыться во сне и чтоб девка теплая была рядом, а мертвецы пусть хлещут ханку в заслуженной Вальгалле, они за это умирали.
  
   Следом возникает некий незнакомый персонаж, конечно же перепутавший этажи, нумерацию комнат, веселый астронавт вкусивший Земных соблазнов после сонма изученных звезд далеких галактик. Пьяный навеселе в компании бойкой, боевой подруги в шубе до пят, нелепый казус постепенно переходит в ненавязчивое знакомство с замирением. Как тут не выпить?
  
   Папаша после пары рюмок отъезжает в царство Морфея, мирно посапывая в кресле, он устал от энергичного образа жизни ему бы внуков рыбалке учить, а не коротать вечера в отрыве с шикарной, раззадоренной визави.
  
   - Все, выдохся папа - она разочарована, пьет без меры водку, не замечая моего присутствия рядом.
   - Спи Акела, ты уже не промахнешься - в этом вся злая штука любовь, досада разочарованной женщины перед принятием поступка, праздник должен продолжаться.
  
   Я не скажу чего-то нового, ей хочется сбросить шубу и отдаться незнакомцу тут же в присутствии этого спящего милейшего дяди, дабы лавры рогоносца украсили его плешь. Закусив губу тихо стонать, чувствуя в себе твердый член без устали обрабатывающий ее манденку, если бы она хотела спать, зачем мне тогда распинаться?
  
   Двоякая мораль, общественное порицание всегда подталкивают к совершению предосудительного и я туда же. Просто трудно отказать женщине, когда сам ее хочешь. Я наливаю, с каждой рюмкой наблюдая, как в женщине расцветает и крепнет решение согрешить по обоюдному согласию.
  
   Разговор вяжется, клеится, слово за слово, шутки комплименты, продвигают нас к полному контакту, прелюбодеянию во всей красе и цвете. Она пьяна, но от беспомощности перед своей, же сексапильностью несколько тушуется, ей нужен предлог.
  
   Вот, настает та самая пауза, когда ты пристально смотришь в ее глаза, голубизна которых в утренней серости бездонна, осязая всеми чувствами, бери, срывай свой поцелуй и отдайся желанию целиком.
  
   - Хотите - почему-то на вы.
   - Я могу позвать свою подругу. Жанна очень веселая, знает множество смешных историй, она вообще душа любой компании.
  
   - Интересный поворот в страну сказок - и я киваю в сторону папика.
  
   - Он устал, пусть поспит, а мы тихо пошалим - она подмигивает и уходит, слышен щелчок дверного замка. Обман, упущенный шанс? Не всё ли равно, проснется дядя и отправлю его восвояси, может к лучшему, что остаток времени проведу в тишине, секс марафон это созидательный труд, главное не надорваться, в дверь снова еле различимо постучали.
  
   Если женщина в раздетом виде хороша, любая одежда накинутая поверх тела лишь подогреет интерес к снятию оной, следовательно, рано или поздно она окажется в первозданном виде.
  
   Незнакомка, ее подруга представленная как Жанна, в небрежно наброшенном гостиничном халатике, сквозь ткань которого прорисовывались волнующие округлые формы тела. Девица вполне подходила под оживший образ пляжной красотки из глянцевых журналов и смуглая кожа не характерная для наших широт и соляриев, добавляла немного экзотики в столь очаровательный портрет.
  
   - Вы эталонная богиня, уж простите мне банальный слог, в данный миг, вы над земною красотой - ее улыбка чарующа, в ней все эликсиры жизни, она воскрешает дремлющий в истине разум творца, но пробуждаются базовые инстинкты.
  
   Кто бы сказал мне в тот момент - Выпей еще старина и за ее трусы галактику не думая просрешь - я бы однозначно размозжил ему череп.
  
   Опрокинув по паре рюмашек за знакомство, Карина, а именно так зовут незнакомку, вдруг спохватилась, что необходимо сменить туалет, на что-то более подходящее. Зачем слова, зачем одежда на тебе? Просто улыбнись и займемся нам приятным делом. Я подхожу, становлюсь на колени и просто отдаюсь во власть этой чертовки.
  
   Срываю халат и замираю, любуясь открывшимся моему взору видом. Ее беззвучный смех, запрокинутая голова, пальцы, зарывшиеся в волосах, медленно тянут к груди, все ближе и ближе приближая знаковый поцелуй, затем завертится волчком мир, посыпятся искрами звезды.
  
   Я выдыхаю жар, по ее телу пробегает мелкая дрожь.
  
   - Подожди немного - шепчет она. Давай дождемся Карины. Разыграем? - предложение безоговорочно принято.
  
   Жанна подбирает халат и тащит в спальню, быстро с завидной ловкостью раздевает меня, хватает резко за член приводя за считанные секунды к стартовой готовности.
  
   - Не плохо, теперь поехали - подмигивает мне. Быстро стаскивает одеяло, разбрасывает подушки - Можно начинать - и мы валимся на кровать, сплетаясь словно змеи.
  
   - Теперь замри, притворись что спишь, как в отключке - Жанна снова играет со стоящим колом членом.
   - Так, отлично, готов гренадер - тихо присвистывает и выходит из спальни.
  
   Стало тихо в голове вертелся пошловатый водевиль с похабными куплетами - Кто там? Фрау Марта я сантехник, вызывали? Я пришел к вам кран чинить, где же ваши инструменты? Что вы, что вы, я в них не нуждаюсь, дверь откройте я сейчас все покажу - я чуть не рассмеялся, и вот послышались тихие шаги.
  
   - Вырубился твой мачо, срубила водка бойца - они вошли в спальню.
   - Смотри сама, лежит и не шевелится.
  
   - Жан, глянь, а он стоит.
  
   - Ой, чудо дивное и в правду колосится, что делать будем подруга? Я со спящим не пробовала. Давай ты первая. Седлай - Жанна прыснула со смеху.
  
   - Чего это я первая, а вдруг проснется? Мне как-то неловко.
  
   - Так сама же хотела, вот он стоит в одиночестве, действуй. Фас!
  
   - Но, тогда я думала, что он сам начнет, а сейчас облом.
  
   - Подруга, ты как первый раз замужем, член вот стоит, чего еще надо? Стихов с цветами? Карина, я тебя не понимаю - я едва сдержал приступ смеха.
  
   Она приблизилась, слышно было как, шурша, сползла одежда и после теплая ладонь коснулись члена. Раздался легких шлепок, она вздрогнула, придерживая рукою мой вздыбленный орган стала пристраиваться. Здорово было оказаться в ней и ощутить выдох оседающего тела. Чувствовать, как она раскрывается, осваивается, скользит, раскачиваясь маятником, не впуская его до конца.
  
   Жанна нашептывая приободряла подругу - Так осторожней, аккуратней. Вот это по нашему, по взрослому.
  
   Я плыл и млел, чувствуя ее возбуждение, обильную влагу. Карина задрожала, дыхание сбилось, стало тяжелым, и после, она, расслабившись, впустила меня целиком. Затем сжала бедра, ее сердцебиение участилось, этот бешеный пульс пронзал наши тела электрическим током такой силы, что с десяток сердечников восстали бы в кардиологии.
  
   Прикидываться спящим не представлялось возможным, я открыл глаза, видя перед собой уже слетевшее с катушек существо, не женщина, а сплошь эрогенная зона. Наэлектризованная с отсчетом ведущим к путешествию в нирвану наполненную фееричными оргазмами.
  
   Хватаю ее за плечи и впиваюсь словно пиявка, жадным поцелуем, бешеными толчками вонзаясь в пульсирующее нутро, пожирая эту податливо-обреченную покорность, тяжелыми хлопками скачущую на мне, вот это плотская любовь, до последней клеточки без остатка.
  
   Карина резко отталкивается руками, отстраняясь в сторону, яростно теребит клитор в глазах бешенство, бессмыслие, она подымается во весь рост и после падает, вскоре она сорвется в пропасть и душа вырвется криком стоном, дикой самки, которая вдоволь насладилась даром матери природы, чтоб снизойти легкой поступью в царство вечной неги.
  
   Насыщение, безмятежность, полуприкрытые веки, она поглаживает грудь, на лице легкая улыбка безразличного ко всему или просто счастливого человека, вкусившего плодов радости, она получила желаемое.
  
   Теперь в поле моего зрения оказалась Жанна, увиденное произвело должный эффект. Я подмигнул, предприняв попытку выиграть дуэль взглядов, загипнотизировать ее, обвить кольцами удава, вероломно добиться жертвенной покорности, но не тут-то было. Она отстранилась, оскалилась, обозначив решительно другой сценарий, в ней присутствует природа хищника.
  
   Эта исцарапает и покусает, она не для самцов из мягкого пластилина.
  
   - Попробуй, возьми - звучало серьезно, словами не пустыми, словно в ее руках были зажаты нити манипулирующего кукловода.
  
   Безумие и одержимость расширенных зрачков, провоцирующая нагота, влекущая к агрессивным выпадам первого шага навстречу. Меня околдовала эта виртуозная игра пластики тела, кровь бешено неслась по венам, по всем чертовым капиллярам, отдаваясь пульсацией боя миллионов тамтамов в висках.
  
   Я безумно желал сунуть голову в предлагаемую петлю, нет не рабом, а более вероломным, кровожадным хищником, подобных ей надо побеждать.
  
   - И попробую, и возьму - предупредил севшим голосом, протягивая руку вперед.
  
   Вот пальцы коснулись плеча, проскользили по талии, остановились на бедрах. Она отстранилась, показывая все тот же хищный оскал.
  
   Я опустился на колени и просто зубами впился в кожу, обхватил крепко ее ягодицы и притянул к себе, уверенно приближаясь к заветному. Она инстинктивно дернулась, проверяя крепость хватки, а после поплыла, обмякла.
  
   Мы повалились на пол, так и не найдя опоры кровати, за стенами вскипал очередной, пронумерованный день, а здесь время испарилось, сосредоточившись в наших телах, которые вели борьбу за это обожаемое, вожделенное удовольствие.
  
   Безумие, оголенные нервы, похоть, инстинкты, жадные поцелуи, от этой калейдоскопии и круговерти в голове, живой была лишь одна мольба, чтоб это продолжалось и продолжалось до бесконечности, среди которой изойду в пыль и тлен, покоящийся на дне самой глубокой бездны, которая есть она.
  
   Жанна выгибалась дугой, стонала навзрыд, покрывалась искрящейся испариной, она пожирала меня, исполняя ритуальный танец бесноватой вакханки, чтоб после полыхнуть пламенем бедствия, разрушительным морем огня. Принести жертву древнему плотоядному богу.
  
   Я вырвался из ее оков, ничего не соображая, затем мощным толчком вонзился снова, уже животное, а не философ созерцатель заполнило меня. Мысли, истины, анархия все в тартарары и кашу, одно желание, повторить, ее ноги сплетаются ядовитым плющом за спиной и подталкивают к озверелому совокуплению.
  
   Утерян контроль, потерян человек некогда бывший мной. Плоть в плоть, в трении, скольжении, агонии, поцелуях, укусах, проникновении, безудержном пожирании самкой самца, возрождении в ритуале жизни и смерти.
  
   Жанна опрокидывает меня на спину, седлает, вращая бедрами, наскакивает и сползает, обжигает поцелуями, полосует кожу ногтями, рычит обреченно, впивается в шею, вспарывая языком, плоть проникает с кровью в сердце, раскаленным оловом разливается по телу.
  
   Я содрогаюсь, бьюсь в мучительных конвульсиях выламывающих суставы, задыхаюсь, лаская языком окаменелые соски пышной груди. Ее губы находят мои, жуют, покусывая, пуская солоноватую кровь, в голове стоит оглушающий, доминирующий над хаосом мира звук надорванного грудного стона.
  
   - Не могу больше - это обоюдная мольба, но этого не достаточно.
  
   Теперь она на спине с искаженным от страсти лицом, с жилами вытянутыми в струны и я уничтоживший неумолимое время бьюсь в этом ритуальном экстазе, предчувствуя взрывной оргазм. Отстраняюсь и исхожу в семя, видя лишь белое, белое, которого много даже слишком, она прижимается ко мне и обнимает, в бреду нашептывая - Ты мой, ты мой.
  
   Я не верил в любовь и наверное, никогда не поверю. Беспощадное чувство, одушевленное безмозглыми дураками. Любовь никогда не порождает взаимности, человек из страха перед одиночеством, идет навстречу другому, упрямо надеясь, что он обратит его в свою любовь, из этого проистекает та самая кабала и бремя, ярмо на шее со звенящими бубенцами, ты чей-то раб или хозяин.
  
   Женщина покорная обретает смысл жизни в детях и датах. Мужчина растворим в обретаемых мыслях, далее мечтах. Он идет дорогою извилистой по жизненным коллизиям, или просто деградирует в козла.
  
   Я смотрел, как они одевались, любуясь умопомрачительными телами, за окнами был день холодной зимы с уже не интересными словами о чем-то, что укладывается в чемодан и рамки прощания.
  
   Развеселил дядя, понукаемый своими спутницами, он как ребенок капризничал, спорил, я предложил опохмелиться. Мне понравилось его искреннее удивление, когда он понял, что провел ночь в чужом номере. Статустность и вес в обществе, увы не предполагают долгих извинений. Они ушли, оставив воспоминания о былой ночи, кто они?
  
   Поцелуй хранящий тлеющую страсть, губы в губы еще не отошедших от возбуждения женщин, им надо, необходимо постоянно с различными вариациями, продлевающими скоротечную иллюзию молодости. Соответствовать всем догматичным критериям журнальных фемени, но видели бы вы этих мертвых невостребованных сучек, ночами, крапающих свои статейки. Я люблю женщин и для этого не обязателен посыльный с оранжереей в корзине.
  
   Снег у обочин, серый, грязный, в плевках и окурках. Проходные утробы дворов, вывешенное на сушку белье, семейные трусы по колено, ужасные молочные рейтузы, линялые простыни, как флаги неизбежной капитуляции перед временем. Нестерпимый смрад коммуналок, в склепах которых скрыты, вернее погребены юные гении дворовой культуры, с азартом гоняющие в футбол.
  
   Мейнстрим, дух времени, из подворотен в люди к солнцу, а время идет.
  
   Живейшие из живых, дворовые псы разбойники, неоднократно битые но гордые, начисто лишенные продажности, я родом отсюда, из этого крохотного мирка. Может микровселенной, недосотворенной господом, где стучат костяшки домино в мозолистых руках работяг, глухо позвякивают граненые с дешевой водкой, рождающей присказ истины старых кварталов.
  
   Древность сошедших под откос цивилизаций, плавильня наций, Вавилон, если хотите. Многоязычный иконостас собора, где раввин и православный поп в одном сапоге служат дневную мессу для паствы крохотных каморок, в которых молодая плоть восстает для жизни.
  
   Мелодия талой капели. Глаза женщин идущих на работу, чтоб выбиться из сил в люди и вернуться вечером к эрегированному члену подвыпившего мужа. Запах мускуса и мазута, солоновато-горький пот. Варить пищу и с тяжелыми мыслями кувыркаться в койке, ожидая плевок спермы. Очередная душа будет зарегистрирована краснощеким холостым участковым. Начинается бытие.
  
   Девочка по имени Наташа, Наталья, Натали, первая любовь, первый шаг к совершеннолетию, быть может, она уже здесь не живет, ведь участковый всегда имеет шанс стать капитаном. Я вдыхаю воздух мира породившего меня. Он призрачен, те, кого помнил, ушли навсегда.
  
   Дань уважения Савве Гольдману, ты пережил всех этих царственных ублюдков и убедился в своей правоте. Музыка играет и лабух на месте, тесная ресторанная эстрадка работает для души, музыка вечна, несмотря, что все прозябают в жопе, а история просто проститутка.
  
   День убийственно долог. Солнце скатывается по небосводу, сыпля ржавчиной песочного покрытия обледенелых дорог. В моих руках увядшая роза, предмет просто так отданная мелочевка у портала метро.
  
   В подземке есть уютная кафешка под вывеской "Вечность" так почему бы и не разбавить не состоявшееся цветочное свидание в кругу незнакомой публики под пустеющую бутылку вина. Ведь на дне поджидает истина, а она бог знает, какого подкинет собеседника.
  
   Глядя на эти лица, местами даже личинки лиц, осознанно понимаю, что игра продолжается, что в сухом остатке не только смерть. Я подумываю, может в подобных местах должна зародиться вначале пресная история, набросок на салфетке в последствии переходящий смыслообразующий роман.
  
   Островитянин, в бесконечном до горизонта Вавилоне человек обнаружил необитаемый остров, этот клочок суши на котором нет внутренних раздражителей, страстей. Просто пальмы, ветер, пляж, коралловые рифы, тигровая акула приплывающая к отмели в лунную ночь. Человек вероятнее всего заполучил в пользование кусочек рая.
  
   Вино веселит, история человека продолжается. Подумать только, акула подбрасывает человеку идею сотворить рай на дарованной земле, стать наместником бога, далее время покажет к чему приведут их беседы в лунном свете.
  
   Конечно человек сделает многое, а замыслит еще большее, как предписано, но преображенный совершенный мир в его глазах в действительности окажется искаженной реальностью сошедшего с ума. Человек не умея плавать войдет в океан и акула закончит их разговор.
  
   Возникнет она, надтреснутое одинокое сердце с тоской и грустью тянущееся к розе. Незнакомка и прилагающийся секс, ей по душе BB King. Странность, я давно не слышал блюза, а у нее драма, обыкновенная человеческая. Личное, терпимое под вино с излитием якобы души и горечи одиночества, когда за тридцать, а кругом зима. Желание подарить нежность и ласку, складируемые в комод с постельными принадлежностями.
  
   - Ведь вы понимаете меня?
  
   Да, еще бы. Ведь у меня есть уши, чтобы слышать. Мозг, который анализирует. Язык, говорящий слова, естественно я понимаю, проникаюсь, воспринимаю, поглаживая вашу холодную руку.
  
   Мы растворяемся в ауре сочувственных обезьяньих ужимок, лицемерной, насквозь протухшей, заезженной мистерии этих псевдо убаюкивающих глаголов действия. Предпосылки к празднеству двух нагих тел в наследной койке с каждым бокалом становятся очевидны и менее завуалированы, а утром, надев очки, вы словно не узнаете меня.
  
   Злым утром, вы конечно же не припомните ночных кульбитов, прочего разврата. Как так, разве это была я? Виноват лишь алкоголь. Сорвалась, что поделаешь, мне еще детей учить музыке.
  
   Раздолбать бы тебя в групповом хороводе, с кучей онанирующих дебилов, тебя и твое же не востребованное одиночество. Страшно и гадко жить во лжи и подохнуть в оной, так и не признавшись себе в том, кто ты есть на самом деле.
  
   Я устал и просто слушаю. Молчаливый слушатель в данном монологе самый востребованный персонаж, продолжая поглаживать вашу руку, терпеливо внимаю, а ведь глаза не лгут.
  
   Конечно у нас тут трагедия, лучезарный сын своей матери, бросил ее, ради похотливой соплячки, которая не умеет печь фирменные блинчики и чего ему индивиду полорогому надо было? Ведь под боком со своей жилплощадью проживало совершенство.
  
   Напейтесь мадемуазель и как последний дворник похулиганьте. Наконец приоденьтесь в красивые вещи и загуляйте в кабаке, наше время богато на заведения по интересам, их превеликое множество на все вкусы и возраста. Познакомьтесь с породистым кобелем для разовой случки. Хватит штудировать классиков, каждый человек не без греха, поживите в свое удовольствие без блинчиков и бесконечно долгих вечеров за томиком умершего молодым поэта.
  
   Вот увидите, что ваш кавалер заскучает если не за вами, то за комфортом и блинчиками, тогда и принимайте решение, вернуться в уныние с ним или разбить сердце в другом месте при иных обстоятельствах.
  
   Бессмысленность всегда чем-то оправдана, когда идешь неведомо куда, когда мечешься в тупике, лезешь на стены. Найди и одолей заколдованный мост. Перейди с одного берега смерти на другой в пепле, не потеряйся в оправданиях золотой середины, не позарься на суицидальный прыжок вниз, а там другое измерение, ты делаешь шаг вперед и продолжается уже новая история.
  
   Мир открываемый с нуля, не знакомые люди предложат по-цыгански срисованную линию счастливой судьбы. Вскроют ладонь, высосут гной пережитого, наградят ожерельем с позолотой надежды. Будешь радоваться тому, что раньше угнетало, в итоге чистенький, шумный фастфуд. Свободная касса! Свободные люди получают еду и напитки, в свете ламп лучится сытое счастье, реальность доступной жратвы, какая свобода тебе еще нужна?
  
   Мозг отключен, обыкновенно утоляешь голод, чтобы пройти дао батарейки Энерджайзер, еще образуется общество усталых медсестер, после долгой смены. Ты попутчик, человек никто, из ниоткуда. Одна из них обязательно подберет мужичка на ночь.
  
   Зима не станет летним днем, в нас эта леденящая, сковавшая холодом и страхом сердца зима. Криминальная хроника лишь подтверждает устойчивые предпосылки к неизлечимой отмороженности отдельных граждан, которых порождает все та же зима с ледяным сердцем.
  
   Виктория, не победа, а серая мышь. Пуглива, робка, неуклюжа в телодвижениях, рождена, чтобы рожать. Дева пава под абажуром над круглым, карликовым столом короля Артура. Колбасная нарезка в руках и припрятанный по случаю на всяк, про всяк, коньяк.
  
   Бойкая подружка Кристина, извечный девичий тандем и полная противоположность Виктории, обласканная толпой воздыхающих кавалеров. Классическая периферия в большом городе, приодетая в барахлишко по моде, но провинция на генном уровне, это не в упрек, в этом есть свой шарм.
  
   Слово за слово. Кто я? Летчик-водолаз? Десантник-кавалерист? Герой-крохобор? Или же молодой человек в шоколаде, муха в паутине, кто? Мы выпьем коньяк, после водку. Девицы утратив сон, раззадорятся. Полифония мобильного уведет Кристину очередным тет-а-тет. Грозный мужик ревнует и готов посшибать рога всем кобелям, не взирая на чины и статус. Мне весело, есть твердая почва для шуток.
  
   Смех, приглушенная музыка. Виктория преображается от поглаживания ягодиц, она мурлычет слова песни, медленно возбуждаясь. Может вспомнит первого запавшего в душу засранца, что тупо драл ее у ржавого памятника фалосоподобной ракеты невдалеке от дискотеки, грубо тиская сиськи.
  
   Входит Кристина, ей пора, но мы настаиваем, и она с радостью остается, опрокидывая махом рюмку. Эх, была, не была! - это предзнаменование чудного времяпрепровождения.
  
   Приятны эти пустые застольные беседы обо всем, жизнь анекдотична если с легкой руки выпил. Роль незнакомца с тайной близка мне, это интригует девиц, кто же я? Откуда пришел? Не маньяк ли? Со смешком глуповатым, но ведь допустимо.
  
   Уйти к чертовой матери, после сигареты упавшей в унитаз, почему-то подумалось так. Уйти от этих залежалых любовных, тусклых романов, пугающих своей серийной востребованностью. Ведь эти, уже женщины заражены до корней волос романтичной содомией, с типажами персон от которых рвет кровью.
  
   Елейная тошнота от тупиковой безвыходности, жертвенная обреченность изо дня в день, отчаяние разбавленное одиночеством уходящим в летаргический сон. Счастье сомнамбул избежавших расстрела мародеров у кирпичной стены разваленной Гоморры, карманы полны чужого добра но остаются пустыми. Просто уйти, чтобы не стало окончательно тошно.
  
   С легкой руки напоить девок в деревянное состояние, после покинуть эти душные чертоги, на волю к спасительному одиночеству, посреди нагого сумасбродия мира, где морозный воздух приятен и свеж. Пусть спят они сладко и сны видят о счастье бабском, не шибко мудреном, нежели весь нынешний льющийся отовсюду любовно-романтический вздор.
  
   Человека можно убить, за то, что он подвернулся под руку. Человек на войне, помехи зачастую принимает за противника.
  
   Улица, манящая адом неоновых реклам, адом спешащих демонов в человеко-овечьей шкуре, адом обращенных в прах и пепел соборов, синагог, минаретов. Молитвы обращаются в смрад и копоть. Бродяги Иуды на коне, слезливые попрошайки крышуют мир, юродивые, цыганва. Отовсюду деньги, деньги. Дно бурлит, клоака социума засасывает, эти оборотни в телах растленного разума играют не милосердной слезою Христа. Чертовы деньги.
  
   Мир переполнен рабами божьими, которые на дурняк получили вольную на все четыре стороны, но, по сути, они грязные рабы, ленивые, глупые с мечтой об одном, заставить творца пахать в их угоду, своего рода революция. Очередная с душком, перепрошить раба и сотворить нового.
  
   Великий по задумке фарс и если некто вновь апробирует роль великомученика, готового пожертвовать собой ради всеобщего спасения, я первым брошу камень, возьму этот грех на душу, только не видеть позор и шоу, на котором эти выродки облагородятся. Незачем знать сколько они заработают, в какие рты впихнут золотую ложку. Тошно.
  
   Красноречивость молчания в том, что сругнулся в сердцах и сплюнул. Ты не критикуешь, не выражаешь претензий, недовольства, не харкаешь в рожу прохожего. Идешь, играя на струнах пассивной инертности, ты сторонний наблюдатель, созерцатель поверхностного слоя жизни до начала асфальта, под которым крысы и немота прикопанной истории человечества.
  
   Я впервые в жизни увидел Глашу. Одинокую, незнакомую, но спокойную не в суете сует, как бы вечную, на века. Она промелькнула искрой метеорита, подобно мистификации исчезла, растворилась среди бодрых, бегущих еще не проснувшихся. Я увидел капли крови на снегу, уверовал что рано.
  
   Ночь пройдена до опустевших улиц, уже гаснущих фонарей. Сонный портье. Гостиничный бар среди безлюдья и тишины, храм горний. Мой номер оплачен надолго вперед, как бы куплен. Я вернулся в искомую пустоту, опустошенный человек, отвергший смуту многообразия, почему не Куба? Почему не в буклете Непал? Или карликовый Люксембург? Да потому что до Сибири далеко, в руках водка, больная вынуто-вывернутая душа, божественное время, когда мир уснул, хлебнув из чаши ночной летаргии.
  
   Можно спокойно марать чистые листы бумаги всем, что взбредет в голову. Уснуть, сопя в унисон с этим псом городом, пересчитывая песчинки в часах повседневного волшебства, что дарит фантасмагорические видения элементарного дневного кошмара жизни, распятого, спущенного с цепи. Агасфер все колобродит собирая на спиртовую настойку, спрашивает время, тошно.
  
   Сон не долог, сон ужасает вскрытой памятью, там кошмары, от чего начинаю хлестать водку, идущую в кишечник ключевою водой. Хмелею, снисходя к завываниям, увы, ни одна разудалая манденка не толкнет на подвиг, она не подходящий инструмент.
  
   Дракон видений в дыму, шипя, нашептывает слова - Иди далее. Следуй за моим хвостом, а куда?
  
   Загадить рвотой унитаз? Это ли выход? Червь сомнений, разлагается в болотной тине, когда-нибудь течение примет твой прах. Вода перетекает во время, она не умирает вместе с тобой. Вода растворяет плоть твою и становится частью течения, чистого, кристального в лучах солнца, где не видны частицы праха, мыслей, разума.
  
   Мне приснился Моррисон. В отличие от многих ныне мертвых, он мог говорить и болтал, не умолкая, что стоило пожить еще с пяток годков для шухера и форса.
  
   - Рановато я браток. Оплошал не подумавши. Глупо ведь глупо рано уйти, самому открыть дверь, занять пустое место - он смолк, задумавшись, поглядывая на не допитую водку.
   - В раю ли я? Хотя и здесь вино по воскресеньям отпускают, когда создатель любит отдыхать.
   - Признаюсь честно, я при деле, много срочного отчего не заскучать, канцелярия ульем кипит от понедельника и до субботы. Туда-сюда мчусь аки ветер, курнуть порою в закутке мне не досуг.
   - Не залипай на лени Джимбо, так ныне меня кличут. Король всех вертких ящериц, шевелись! Порой прикрикнут в спину.
   - Я быстро скинул бремя жизни, теперь таков, каков я есть. Тружусь усердно и верю, что настанет время, где ветер в дюнах кочевых позовет меня вслед за собой. Я стану музыкой полуденного зноя, речь моя воплотится в зыбкости песка, а мысли? Я буду дружен, веришь друг? В ладах гармонии, как часть всего под солнцем и луною.
   - Знаешь, нет этих микроскопичных миллионных я, реинкарнации, метемпсихоз припарка для слабонервных, я вижу дюны и песок времен, прочее херня.
  
   Я предложил выпить, Джим согласился - Что еще сказать? Все моралисты, дармоеды без угла, демагоги скуки, здесь на черновой работе. Метут метлой, как и положено гоняют пыль, им нет почета, оболваненная паства ждет скорого прихода им места нет.
   - Знаю Диогена Синопского лично, уважаю, человек с заглавной буквы. Имеет ту же бочку, в ней живет, еще другую подарили с пивом, а он все так же перлы выдает.
   - За честность держат здесь, хоть бывает зажигает свой фонарь и по сумеречному лесу бродит, что ищет или кого-то потерял?
   - А бывает пива с воблой выпьет и ну мочиться вниз, чертям позор. Вообщем ходячий анекдот - тут Моррисон спохватился.
   - Все братан пора. Поболтали, теперь дорога ждет, в путь. Я ведь на должности спешного курьера, депешу срочную несу, куда, секрет и не расспрашивай. Привет живым еще и тем, кто ровно дышит. Будь. Он стрельнул сигарет, хлебнул водки и исчез.
  
   Сон во сне, порою словно явь. Наутро трудно распознать, но пепельница полна окурков. Бутылка водки пуста, мой перпетуум-мобиле едва тарахтит, сонливо взбрыкивая прерывистым пульсом, требуя очередной не дозированной нагрузки.
  
   Оптимистичная полоса, съеденный завтрак, сердце оживает в груди. Все идет по плану, что-то маячит впереди, сродни концу радуги, где есть припрятанный горшочек золота, не метал презренный, а в чистом виде. Надо сорваться с места и успеть вовремя на небесную каравеллу, не раствориться в горизонте сходящимся с краем земли.
  
   Пилигрим, человек, которого я мог знать когда-то и вероятно знал. Это его рука оставила следы страниц книги "Дымной сказки" на кирпичных стенах города. Не его дорогою, но по следам пойду и я. Ведь удалось же ему выйти из лабиринта первичных желаний, осилить мерным шагом безбрежность верескового поля.
  
   Растворившись исчезнуть в легкой дымке млечного пути. Отвергнуть плен громоздких слов свобода, равенство, братство, не разочарованность приобрести, а взрастить ясность пытливого ума. Сбросить навязчивость головокружительного жизнелюбия и прилипчивость оптимистичной легкости бытия, идти легкой поступью через мост, а после сжечь его.
  
   Подлинный мечтатель расширит здешние горизонты, его миры оживут, заговорят на волшебных языках и дети с удовольствием выслушают эти наполненные чудесами сказки, отложат вечно голодные устройства, поставят на паузу тупое кино. Война правителей мира за вакантное место под солнцем закончится перемирием, пока не истончится вязь сказки. Останется лишь идея, вечной борьбы добра со злом, этой дороге не будет конца.
  
   Я вновь самонадеянно открываю дверь в себе, чтобы выйти и натыкаюсь, налетая всем телом на преграду кирпичной стены с ровной кладкой напудренного псевдо лица. Стена вопит - Придурок это седьмой этаж! Я вызову милицию!
  
   - Мамаша ради бога, прекратите, этот кипиш в женской бане!
   - Водка в человеке порождает буйство и пожар стихий на нервной почве, ты обязательно попутаешь выходы в иное. Ищите бесов в этом действе и гоните, как нашкодивших котов!
   - Даю слово, я успокоюсь и усну. Возьмите деньги, не сотрясайте воплем воздух. Князь Мышкин погорячился, с кем не бывает. Человек бывает болен, помилосердствуйте Христа ради.
  
   - Полудурок! Идиот! Кретин! Больной ублюдок, алкоголик, наркоман, распутник, конь в пальто! - сколько во мне даров природы увидело проницательное око этой алчной жабы административного статуса.
  
   Я ужаснулся при мысли, что эта тварь породила, каких эталонных рептилий выпустила в мир, привитых со справками, они же цепки, что клещи, в оных лишь яд. Они создали лиловые гнойники очерченного мирка смрадной субстанции, пустив корни, паразитирующие, грызущие остервенело словно тля. Тьфу, обмылки рода человеческого.
  
   Конопляные холмы, это аварийный особняк в старом городе, странное мистическое вневременное наследие, его вряд ли снесут, а вот отреставрировать смогут. Поговаривают здесь обитал чернокнижник, правда очень давно. Затем дом перешел в собственность известного фабриканта с темной биографией.
  
   Дремучие времена сменились идеями молодых людей грезивших революцией, принесших террор и ужасы гражданской смуты. Великое переселение в коммунальный рай, застенки подвалов медленно эволюционировали в притон, на подходе маячила растамания еще не обозначившая своих четких начал.
  
   Время стерло все следы деятельности бывшего буржуя-контры, похоронив за штукатуркой древние символы черной магии. Поселив в некогда роскошные апартаменты иных жильцов, нареченных безродными овцами счастья, из этой глины, вскоре выйдет обожженный новый человек-исполин.
  
   Пришлые новой волны надо отдать им должное прижились, окрепли, пустили корни, пережив войны, зимы, чистки, коммуны, светлое в полутонах будущее. Теперь их наследие и призраки обитают тут, ведя бизнес, что и не грезился их предкам.
  
   Конопляные холмы, Эльдорадо, Клондайк, точка на карте, где купите все, если вас лихорадит. Несите свои денежки в дрожащих ручонках, грешите, безбожно грешите, чтобы их добыть, и не копите долги, иначе отобьют голову тяжелым предметом под мультяшную песенку о трудной дороге в город, где исполнится заветных три желания.
  
   Черный лимузин, наполненный маркированной радостью люкса и собаками в шаге от передоза. Они уже пустили по ветру не одну тысячу знаковых купюр. Большой дядя, огромные деньги перекочевывают в холеные руки дилера по именуемого Заратустра, что он болтает, навряд ли сравнится с оригиналом, в этом движе даже пройдоха Насреддин пробитый фраер.
  
   Злая цепная охрана, парад фантомов в масках, что ежедневно борются с наркогидрой в хрониках телевизионных новостей. Открываются двери головокружительного аттракциона, тебя держат псовой хваткой за яйца.
  
   Хлопает дверь, рука тянется к кнопке звонка. Открываются новые двери, ведущие в мягкий, тускло освещенный коридор в бордовых тонах, тут могут выстрелить в затылок, поэтому шагов не слышно, здесь всегда тишина. Я бесшумно ступаю по полу к единственному выходу из этой безмолвной утробы.
  
   Клетка лифта. Полутьма. Открывается последняя дверь. Неон очерчивает контуры бара с безжизненным ликом человека гранитных черт. Он подобен мраморному ваянию, жизнь в этом существе выдают синеватые прожилки вен на лысом черепе, висках, шее.
  
   Саид крохобор, живое воплощение ангела смерти, его лицо некогда поразила редкая болезнь и оно омертвело, исчезла мимика, а вслед за ней и способность улыбаться, шутить, воспринимать адекватно иронию и юмор.
  
   Саид прирожденный хладнокровный убийца, боже избавь встретить подобного типа в своей уютной квартире, когда висит должок, и вы полагаетесь на компромиссы.
  
   - И ты Пилат воскрес - эдакое шипение затаившейся змеи. Беломраморная рука, лишенная волос протягивает, пододвигая бокал с красным вином. Охрана бесшумно исчезает, оставляя нас наедине.
  
   Уж лучше какой-нибудь Вельзевул из преисподней, чем общество данного субъекта порожденного миром наших темных страстей.
  
   - Пей Пилат кровь смерти - сказано так, что стынет кровь, там, наверное, яд, содержащий душевную агонию, вытяжку гноя из мертвой плоти недавно освежеванной этими палачами.
   - И он испил, той чаши яд! Познав всю боль страданий жертвы! - эти восклицания принадлежали Заратустре.
  
   Я расслабился, это не сидеть мишенью в змеиных глазах убийцы, с которым не может быть диалога, по одной простой причине, ему не зачем болтать с живыми людьми.
  
   - Саид он такой, в его обществе диалектика пустой звук, а вот плодить золотые яйца вполне реально.
   - Согласись, хочется отдать денежки и сдрыстнуть? - Заратустра усмехнулся, не сводя глаз с полностью отрешенного подданного, иначе не назовешь.
  
   - Он же человек, а не заговоренный? - вопрос отметается в широком маховом жесте отрицания.
  
   - Не шути Пилат, шутовство презренно. Он же внушает реальность ужаса или тебе по силам набить ему морду?
   - Хочешь, я скажу фас, и оценим в какой жопе окажется твоя голова? - Заратустра с издевкой усмехнулся.
  
   Дешевый Мефистофель думаю про себя, сейчас бы ствол, а вы не боги, черта лысого после пули во лбу воскреснете.
  
   - Сложным натурам не многого надо, приюта спокойного для истерзавшейся души.
   - Чего сник? Бросай ты это дело, давай поболтаем, а то финансовые дела меня суетой отяготили, уже не то ремесло. Никакого удовольствия, одна лишь грязь на руках - Заратустра недовольно поморщился.
   - Финансы, чертова бухгалтерия, аудит, какое гаденькое словечко, что дальше? Легализация и после мы станем корпорацией удовольствий с советом директоров, держателями акций, как отвратно звучит.
   - Видал у входа люксовый мусоровоз?
   - Там помимо шалав раззадоренных, сидит плевок плешивый, этот короед курирует мои дела, понимаешь, он тут главный - Заратустра посмотрел на безразличного ко всему Саида.
   - Скоро, мне придется просить разрешения, чтобы купить пачку сигарет в магазине напротив и предоставить чек, потому что время другое, правила иные.
  
   Я закурил, вряд ли кто-то вечен по линии жизни, значит, Дамоклов меч занесен над Заратустрой. Крыша выдала черную метку, конечно он знает, скоро это приведут в исполнение, может Саид.
  
   - Так вы теперь есть юридическое лицо? - он махнул рукой.
  
   - Я рудимент, я анахронизм, я завершенная история - Заратустра молча поднял бокал.
  
   Человек пьет красное вино в обществе гротескного существа олицетворяющего безмолвие ужаса, второй коим являюсь я, разбавлен в клубах сизого дыма, он причудлив, обволакивает данное молчание и служит ответом. Время идет помимо нас, мы лишь иногда участвуем в событиях.
  
   - Эрос моего сластолюбия в постоянном везении, по незримым причинам, конечно же, имеющим реальные корни, жизненный фарт, перевоплотился в скорую смерть - Заратустра говорил с расстановкой и вдруг замолчал.
   - Посмотри на мою ладонь. Этот въевшийся бороздой жирной линии след судьбы, исчез. Видишь?
   - Его нет. Парадоксально, нет циничной философии, теперь мне хочется жить. Даже самым последним обмылком, ссыкуном на содержании, но жить! Жить, не на кладбище, жить, не в аду у дяди, а быть, тут и сейчас. Живым, цельным и целым.
   - Это ли страх?
  
   Я перевожу взгляд на Саида, который безучастно колдует над содержимым шейкера. Теперь в нем присутствует что-то детское. Сосредоточенность над творимой проказой, забавы ради, он полностью поглощен действием. Это Танатос, бицепсы, кости, равнодушие, смерть.
  
   - Попробуешь фирменный? - вопрос возвращает в действительность.
   - Берет и погружает мозги в космос. Сказочное зелье, привет от языческих богов - подобные слова всегда искус, это порог перед тайной, не шуточный выбор, даже не меченный чек, ты рискуешь умереть только не здесь и не сейчас, а когда-то далеко.
  
   Выпиваю, чувствуя языком спиртовую основу и волокна растительного происхождения, они вяжут слюну своей терпкостью.
  
   - Экзотика братан, южноамериканские вершки-корешки, хрен выговоришь, но погружает в состояние задолго до бытия - Заратустра из хвастовства называет цену.
  
   Это не шепот, а набат колокола. Далекий, зовущий, идущий из под толщи воды кишащей множеством теней, безликих, бесформенных, холодных. Хаотично мельтешащих перед глазами в громаднейшей, выставленной на показ ухмылке Заратустры.
  
   В левой лобной доле зияет дыра и медленно сползает одинокая струйка крови, огибающая рельефы черепа. По межбровной ложбинке тягуче тянется, исчезая в сломанной переносице, растворяется в кровавом месиве разбитых губ, раздробленных скул, подбородка.
  
   - Время истощено - гортанно хрипит это изуродованное существо на фоне застывших глыбами льда волн.
  
   Сигареты истлевают, одна за другой, падают окурки, шипят, потрескивая угольками, сыплют искрами. Вот возникает образ великого халявщика Танка со студнеобразными обвислыми сиськами. Он всхлипывает, почесывая не бритую щетину, шевелит дутыми рыбьими губами, царапает стекло крашеными ноготками, за которым однополое кино о трубочистах, вовлекающее в свой сюжет пропащего Танка.
  
   Шаманское зелье всецело овладевает мною. Я иду по водной глади босыми ногами, затем водоворот затягивает меня в темный омут. Вода полна песка и ила, или же это я, всплывший в мутном потоке вздутым трупом, полный газов, прожорливых личинок, червей. Я источаюсь расползаясь маслянистым пятном.
  
   Вижу хаотичные картинки, словно череда ненужных воспоминаний. Дорожные фонари, висельники, неоновая вывеска бойни радости и счастья, теплый хлев. Морды скотов, животных, комичная олигофрения, все окружающее приобретает человеческие черты повседневности. Работники покидают бойню, превращаясь в безликих химер, их ждет дом-хлев смена масок и настроения.
  
   Салюты и город взрывается пестрым праздником. Хаотичное бурление карнавала поглощает меня без остатка, там лихо вращают бедрами шоколадные танцовщицы в бисере алмазного блеска. Самки с характерным запахом молодого вина и прянностей. Звучит четкий, ритмичный бой барабанов.
  
   Это и грозовой рокот или расстрельная дробь, сопровождающие экзальтированный акт совокупления белой женщины и лилового негра. Она тяжело выплевывает жгучий, будоражащий нервы стон сквозь стиснутые зубы, ее глаза бессмысленны в похоти, близки к опустошению, сейчас там беснуется кипящая кровь. Жертвенность, приближает ритуал.
  
   Этого не остановить, ей перерезают глотку, и толпа возбужденных людей втаптывает вздрагивающее, окровавленное тело в брусчатку. Они исполняют самбу на грани смерти и экстаза под тот же ритм барабанов.
  
   Смерть. Глафира. В этом пышном, многоликом, красочном карнавале безудержно танцующих полунагих людей. Слепящие улыбки отовсюду. Лес рук с зажатыми талисманами надежд. Сумасшедшая мистерия, идущая под нож гильотины с воплями и одержимостью революционной марсельезы, сафари вечно молодых проклятых убийц с пеной в уголках губ.
  
   Лезвие ножа, вспарывающее плоть, из которой вырывается эмбрион кровосмешения плененной свободы, непризнанный, проклято-заклейменный, отвергнутый, преданный анафеме, который держа за неокрепшие ножки, разобьют о пыльную мостовую осатаневшие от водки и кайфа хмельные храмовники. Веру превращают в культ смерти.
  
   Срываюсь с края пропасти, бездна огня пожирает крылья, первое рождество когда с неба сыпется пепел. Потолок черной комнаты без дверей, чрево дарующее гниение, безмятежный покой. Нирвана раба - покорность.
  
   Пилигрим ушел. Ушел дельфином средь лазури моря отдающего вкусом жженого сахара и прокисшей патоки. Я барахтаюсь в этом вареве города удовольствий, рвусь пулей ввысь, камнем идя ко дну бездны.
  
   Чернота сомкнутых, вспухших век, Заратустра демон-ангел с той же лукавой простотой усмешки, что и минуту вечности назад, живой, смакующий вино или мою кровь. Танатос, это он.
   - Этому ты не раб, на это не подсядешь плотно, это исцеление, оно расширяет грани познания.
   - Никакие синтетические мутанты не перешибут своим гниловатым пирогом рая эту нить из узелков древнего разума влекомого вглубь личных, неопознанных вселенных.
   - Это дверь в царство боли к пророчествам смерти и далее по дороге без конца к бесконечности, лишенной замкнутости пространств.
   - Разве это имеет реальную цену? Разве это не дар, который я преподношу тебе в самом, что ни на есть бескорыстии. Забывая о порочности любого человека и в частности о своих пороках.
   - Разве, вопрошаю я, это не та глубина перевоплощения, перерождения, что дает понимание не доступное миллиардам других?
   - Дружище Пилат, а у людей фирменный Саида вызывает только понос. Они тут же обсераются, как молокососы в памперсах и разбегаются подобно крысам в углы со штанами полными дерьма. Даже не подозревая, сколько стоит сей дьявольский эликсир и что он принесет этим ублюдкам.
   - Я ведь в шутку угостил бухгалтера и его блядей именно этим, представляешь, в каком дерьме сейчас барахтаются эти животные. Оно хлещет, хлещет безостановочно, а они захлебываются собственным зловонием, напуганные до смерти.
   - Им не до сложных материй, может бога молят - Заратустра расхохотался.
   - Пилигрим, дельфин пожираемый смертью, карнавал. Это оригинально, стоит растолковать символы - он похлопал по плечу.
   - Прими как дар братан, а теперь пора прощаться, ведь скоро шутка закончится и чувство юмора станет в тягость.
   - Остальное получишь у выхода. Ступай падший к возрождению, ступай не мозоль око.
  
   Вырваться на волю, из обездвиженной духоты логова Заратустры в морозное покалывание утра, с перевернутой, опустошенной до последней капли чаши спутанных мыслей. Приобрести пачку сигарет и планы на сто лет вперед.
  
   Закурить, сбросив старую кожу в шрамах и метках, легкой поступью войти в мир газетных новостей. Я младенец, заново слепленный, скроенный, окрепший, выползший червем в мир божий для промысла созидающего.
  
   Я люблю вас на 2/3 никакая девушка без имени, хоть вы и не мыты со дня сотворения, но регулярно принимаете душ с необъяснимым упорством.
  
   Я обожаю вас взбалмошная кокетка, красотка, в чьих глазах антилопьих и выразительно обреченных, застыл скомканный шанс одинокого счастья.
  
   Хотите розы? Не жаль мне ускользающих денег, ведь в моих карманах покоятся еще не открытые миры. Возьмите живые цветы, подарите улыбку, начните благоухать.
  
   Спросите меня о чем угодно, о сущей безделице или в чем смысл жизни? Я рассмеюсь многозначительно, словно знаю ответ, он и так ясен без дураков, ведь это просто тайна.
  
   Хочу веселья, среди рукоплесканий гимнов стадионных, я осознал, что могу радоваться жизни.
  
   О, не смотрите так на меня господин прохожий, вы есть сумерки, а я невесом, беззаботный дурачок в лучах солнца сошедшего в тираж гения. Голубь мира на гранитном лике тирана.
  
   Плевать, экзистенциальная нервотрепка ничто, послушайте, оглянитесь разве беспричинная радость является преступлением против этого бессмысленного дня, нет и еще тысячу раз нет.
  
   Мне хорошо и во все горло, из легких свист, сердце то бьется, не смотря на то, что Заратустра умрет и что девушке любовь не придет долгожданным подарком букета роз от маргинального сантехника в дождливый день. Фрау Марта наденьте халат.
  
   Я вернусь в отель и принесу самую клятву клятв той жабе администраторше, что никогда и не под каким предлогом не гляну в окно. Затем расцелую ее всю, а может руку пожму.
  
   Скажу много разных хороших слов всем встречным, пусть думают, что это любовь. Хотя, да будет так и хлопнет в ладоши маленькая деточка в далекой мартовской промозглости, которую довел до отчаяния скотский мирок жалких бяк и бук.
  
   Зачем тебе дорогие подарки наполненные мягким тленом, я вырываю большую часть своей радости и дарю тебе всю без остатка, когда-нибудь ты поймешь, осознав цену этого бескорыстного дара. Вырастешь, вдохнешь, съешь, выпьешь, наденешь, и не стоит слов благодарности.
  
   Я дарю солнце, лучезарность, апрельские краски Суматры, летний дождь и лужи, небо, птиц вольных, легкие полные жизни. Дарю, понимаешь, дарю!
  
   Я живой. Я последний император змеевидных дорог, властитель падающих белых хлопьев снега, тот, кто весел и беспечен, тот наследный принц, глазами которого течет остывшая темная река, пыхтит мотор моей лодки и пепел сигареты падает в воду.
  
   Мосты, каналы, студеная вода, гул города миллиона башен, а я в лодке среди текучести. Увлечен течением, плыву, повторяя заученное (что в одну воду не войдешь дважды). Мои мысли полны ренессанса, поэзии символов, это придает цвет талого снега глазам, кажется, за спиной начинают расти крылья. Я реально чувствую, что окрылен.
  
   Стать ангелу подобным, человек встающий на крыло, способный дотянуться до неба, солнца, звезд. Пилигрим.
  
   Кружит снег, скрывая очертания бегущей по наитию жизни. Одиночество сейчас желанно, в нем полно упорядоченных воспоминаний, которые играют в едва различимой рассеянной улыбке, нет тех суетных желаний одолевающих каждого встречного. Кругом белый снег.
  
   Снег. Снег, тишина зимней летаргии. Я жил, живу не зря, не о чем сожалеть, додумывая молитву покаяния отцу небесному. Путь пилигрима предельно прост и ясен, идти неведомо куда, неведомо зачем. Сейчас жизнь, после мир, после война.
  
   Кофе, салфетки, миловидная девушка, болтающая по телефону без которого она вряд ли проживет. Молчание ей не к лицу, оно принесет страшное одиночество и пустоту стен, напомнит о смерти, поэтому поток словесной чепухи не иссякает, а я смотрю на нее безучастно.
  
   Уйду оставив чаевые, позабыв малозначимым эпизодом черно-белого фильма.
  
   Война, пыльная дорога, времени нет. Крестовый поход саранчи в пустоте растущей империи, выгрызть врага на том берегу. На самом деле навстречу нам идет чума, каждый день я вижу мертвые безобразные тела, оружие здесь бессильно. В штабе бардак, высокие чины не могут поделить медсестру.
  
   Обоз забит золотом мертвых, мы тащим ее труп волоком, единственная доступная, безотказная девка чумой расцелована до смерти. Стервятники собрались на пиршество, я стал подмечать, что это мы.
  
   Страшно сейчас, существовать в состоянии бреда. Ночью бывает, проснешься мертвечиной несет отовсюду и сигареты твои сперли, шаришь руками в карманах, а там вши. Рад бы свалить беглым шагом, но кругом темнота кромешная, уныние одолевает до гробовой доски.
  
   Сидишь отупело без сна, воняют сыром тела еще живых, в них остатки сигаретного дыма, индульгенция от папы, фото дамочек из далеких мифических борделей, грезы нарушает чей-то храп.
  
   Крестовый поход, мы все сбились со счета, сколько их было и будет? Во имя чего, а знать не положено. Абсолютное зло заражает кровь. Я с удовольствием, осмысленно убивал бы за сигареты и спирт. Ложь и грабеж, аргументированный повод начать войну, далее символы, за гроб господень, демократию, свободу и прочее.
  
   Лучше приказ, желание выполнить выстрел на поражение. Худшее в человеке, превращает его в зверя, необходимо пролить море крови, чтобы оправдать победою эту ненасытную тварь. Чума погасит все фонари безлунной ночью, тихой поступью пройдя секреты и посты, коснется хладной дланью каждого, что человек, что зверь, мы все равны.
  
   Снится, что вернулся героем, грудь в орденах, карманы полны богатствами, бабенка ласковая, нежная поджидает на брачном ложе, вся извелась в ожидании, истосковалась так, что и сапог не снять. Холодное касание, чуждый поцелуй, ты замер навсегда в нелепой, неудобной позе.
  
   Утро, зной, песок, пылает солнце, до родины семь рек осилить и бездну лет в окопе просидеть.
  
   Смерть кругом на всех дорогах, море огня пожирает мертвецов, плавя оружие, доспехи, земные подлые дела. Жду время, когда возникнет праздник, в честь которого всегда буду пить. День гибели всех дураков умело расставленных на шахматной доске, остальные даты просто пустые звуки я перестал любить праздники.
  
   Убивать! Убивать! Кричит честнейший человек боящийся крови, он не брезглив получая оплату золотом трупов, он строит замок и счастливую долгую жизнь в закромах. Женщина родит ему деток, которые никогда не узнают, за что куплена жизнь.
  
   - Дорогая моя Беатриче. Я все же набрался смелости, и решил написать вам, это надеюсь короткое письмо. Сейчас в минутку зловещего затишья мне явилось видение, о котором собственно я и спешу сообщить вам. Я вспомнил наш прощальный бал, вы блистали, затмив всех остальных присутствовавших, равных вам не было.
   Наш с вами танец был завершающим, вы быть может, вспомните того самого робкого юношу, который отважился пригласить вас и нас увлекла музыка. Знайте же, я был вашим тайным поклонником, теперь мне не страшно сознаться в этом, потому что я действительно вас любил, и чувство это милостиво сохраняет мне рассудок сейчас, потому как я стараюсь не забыть это светлое время.
   Явилось же мне вот что, туман и пустота зловещего пространства, в котором меня поджидал неизвестный, который заберет меня навсегда из мира живых, и я безропотно последую за этим потусторонним существом, поэтому я и спешу сообщить вам о своих чувствах. Быть может это признание запоздалое и покажется вам смешным, но проявите снисходительность и строго не судите меня. Это последнее что я спешу сделать, будучи на стороне живых, а после можно смело ступить дальше, я признался -
  
   Был бой, может страшный и кровопролитный, может просто забивали скот, смерть не зачем мерить смертью. Гибли по разному рядовые люди с обеих сторон, после решили затеять рукопашную схватку, чтоб весело разбавить монотонную бомбежку, были вопли и мат, трещали кости. Воскрес кошмар после жуткого сна и чумы.
  
   - Аллелуя, что все горим в огне - повторяли все хором и радовались, как дети подаркам на рождество.
  
   Надежда, что совсем скоро мы одолеем смерть, и все к чертовой матери закончится, окрыляла, но, увы, ненадолго. Эффект пропадал и требовалось нечто веское, тогда воскресали мертвые, прямое доказательство отсутствия живых, и медсестра с оторванной головою бродила полем пугая стаи воронья.
  
   Я стал нервным, всегда не хватает патронов для прицельного выстрела, мне кажется, их кто-то крадет, поэтому сдают нервы и надежда не частая гостья в нашем окопе. Голова разболелась от свиста летящих в молоко пуль.
  
   Я прожил еще один день, вечером перечитал письмо и счел его излишне перегруженным сантиментами, не нужным порывом, банальным наконец, решил порвать. Зачем ей знать, что существует человек на белом свете, и он любит эту женщину, простой любовью, действительно зачем?
  
   Завтра порву, перечитаю и порву, и забуду ее навсегда.
  
   Братва подтащила трофейный подогрев, забили, покурили после ели тушенку. Вот оно, простое первобытное счастье, когда все не имеет смысла, тебе не скучно, ты близок к удовлетворению протекающей жизнью. Медитировать сидя голой жопой на ржавых гвоздях и тут же мечтать о машине, даче, бабе, о чем это? Кругом смешно и сыто пузо, в нем жирует душа и хохочет по бестолковке, ей, как и тебе проебом все, она в ладах с телом. Гармония вселенская не обоссаться бы от радости.
  
   Водка с ней один на один в неравной схватке и просто так на вылет из системы координат, должен же у человека быть выход? Есть две нити белых порошка и снова водка. Джаз, я пританцовываю с сигаретой в зубах, безобразно пьяный, беззвучно смеюсь, отсчитывая удары сердца, когда-нибудь оно остановится и обыкновенно замрет.
  
   В тот день я перейду в иную ипостась. Мой скорбный лик сменит довольная мина и отбуду навсегда в другие чертоги, а когда вновь вернусь. Мир обязательно изменится в лучшую сторону, где человекоубийство исчезнет навсегда, отпадет за ненадобностью, превратится в миф о мифе, страшилку, а война займет место на полке забытых историй.
  
   Человек способен лишь на опосредствованные поступки, где все средства хороши, это куда страшней объяснимых законов природы. Если вникнуть в суть проблемы, задаешься одним только вопросом. Каким же дерьмом мы твари набиты?
  
   Поверьте, я не разочаровался, просто взгляд изменился на вполне обыденные вещи и может мы действительно паразиты на теле планеты, какой в жопу венец творения или продукт эволюции, любая бактерия творит, куда большее, нежели сотня килотонн, падающая на городок без названия.
  
   Мы осуждены на вполне заслуженную толчею у Вавилонской башни и муки вечных незаконнорожденных. Замерзающий на улице человек вызывает одну не излечимую радость, что это еще не ты.
  
   Да и человек этот изначально дурачок безымянный, родства не помнящий, презревший начало Танатоса, отрицающий прозу данного момента, он живет по себе, сторонясь спешки и радости. Я могу бесконечность смотреть на него и то доброе, что способно родиться среди мыслей, подскажет только сухое - Выпей человек и умирай дальше.
  
   Почему утеряна способность, помочь, понять, протянуть руку? Он грязен, болен, заразе подобен, а ты брезглив. Безнадежный, пропащий бродяга, рожденный таковым, увы, не подвластный лечению, быть может, с человечеством происходит нечто схожее.
  
   Еще живой, сродни гордому Могиканину. Борьба и война с химерами надуманных морально-этических норм, желтый сон мечущегося в клетке примата, животная паника мировой души. Маргинализация веры, где тебя распинают за долги перед сообществом в тени, человек не успевает достигнуть зрелости, эгоистичные забавы перетекают в дорогие игрушки, он расплачивается чужими жизнями, отрицая пролитую кровь.
  
   Бессмысленна! Глупа! Изначально наигранна! Главное остаться живым во всеобщем сожжении трупов отмеченных чумой. Разве после этого уверуешь в рекламу гаданий, любовных заговоров, сглазов, порчи, пития целебной мочи. Омовений кровью, похуданием диет людоеда, ожирения скотством.
  
   Тебя нарекут тем самым хромым бесом, изгонят, четвертуют, колесуют, отрекутся, проклянут, забьют как паршивую овцу. Даже эта чумазая, копченая цыганка отшатнется не влазя в будущее. Ты живой!
  
   Пьян. Пьян, как свинья у корыта. Болтанка, качает, море штормит. Кондратий гость запоздалый. Аве опохмел. Шалом, мутноокое лихо. Виват сумасбродство!
  
   Отсутствие калейдоскопии дней и ночей, затерявшихся порванной нитью среди беспробудного пьянства, стаканно-бутылочных мезальянсов, высказываний в населенную молчаливыми призраками пустоту комнаты, ванной, спальни. Ищи себя в отражении зеркала.
  
   Бог опять умер, да и остальные отошли на погост. Я все еще помню, как упился на поминах. Прощай Сократ, прощай Платон, прощай Аристотель. Желтеют листаемые страницы, где Вольтер, Ницше, Декарт патентованные мертвецы, кто там еще под гробовой доской?
  
   Многие и мнимые вертятся в гробах, кладбища величия полны и ухожены, но земля перейдет в иные руки, вообще тут много чего понастроят.
  
   Алхимическое варево играет с рассудком в кошки-мышки. Смотришь в звездное небо над городом и проникаешь в не зримое. Время жвачная тянучка, странные картины извне, нет, не этот ирреальный, иррациональный мирок богов на иждивении.
  
   Все идет, все движется, от мысли человеческой до созвездий. Плавно перетекает материей гармонии в хаос атомов, где взрыв беззвучный порождает искру голодного ума, разума, безумия, слабоумия, деградирующего прогресса изобретения палки способной разрушить до основания стены чего-либо, а может просто уйти и выращивать капусту?
  
   Даунтаун, где кружится голова, и крутятся немалые деньги. Почему именно тут? Шагами вымеряю дорогое пространство в надежде обнаружить среди круглосуточности предлагаемых услуг божественное время открытия магазинов.
  
   Лицезрею, реактивную спешку людей в футлярах с заполненными по фен-шую органайзерами, акульи аппетиты предопределяют судьбу на торгах, спекуляциях, котировках, индексах, они горят в информационном потоке страстей.
  
   Падает курс, снижается жизненный тонус, вылетает из окна человек. Стереотип лишившийся глянцевого лоска, вот он лежит на асфальте без галстука. Красноречивый софос магнат, ставший за секунды реальным пакетированным охлосом, изо рта сочится струйка крови, мозги по тротуару и шокированная фотомодель замершим манекеном не для витрин, хватает судорожно ртом воздух.
  
   Скоро его соскребут, привычное дело, ее приведут в чувства, конечно, она в хлам напьется и некто под шумок поимеет по-дружески эту стерву в обоюдное удовольствие, сдобрив трагедию кокаином до чертей лохматых. Зачем даром момент терять, красочная женщина до определенного времени, всегда переходящий флаг.
  
   Завтра ее фото пополнит гламурный некролог. Очередная амбиция, приодетая в парадный макинтош отправится восвояси за город, к березам и елям в снегу. Вакханалия продолжится, это бесконечный круговорот.
  
   Бессердечный полон добра, коим не побрезгует мародер, мизантроп сама добродетель в сравнении с миссионером, опускающим лохов на денежные эквиваленты разыгрываемой мистерии. Голый король так же смешон, как голый бродяга в короне, это все кружит водевилем, затягивает искусно подсаживая на алхимический порошок.
  
   Меня клеит ухоженная леди в баре, женщина, не приемлющая отказов в принципе. Самцы не рассуждают среди междуножия, они с грубой силой действуют. Входят как пуля со смещенным центром тяжести, а для обломов есть муж в тигровых тапочках, дрессированный мурзик млеющий от расслабленных поглаживаний по плеши, гипоаллергенный аксессуар первой необходимости, чтоб не болтали подруги.
  
   Предельная ясность очевидна проста, когда договориться можно за пару минут, а остальное пустая болтовня и любезности. Мы на животный манер обнаружили себе пару, чего время терять, дальнейшее за малым, извольте, скоро будет секс.
  
   Гонзо порно-опера под названием (кобель на сучке) начата. Мы с моей визави отхватили главные роли, никаких резиновых статистов или эпизодических электроприборов, все живым кадром, напропалую.
  
   Постельный марафон без дублей, вопли, стоны, выпущенные когти, животная случка, и пусть икнется всем рукоблудам мира. Смотрите, снимайте фильтры, учитесь фанаты похоти, лицезрейте эту разверзшуюся мокрую, голодную щель. Готовьте смазки, кремы и попкорн, надевайте очки для стереокино, мы платы не берем. Шутами кувыркаемся переигрывая маркиза де Сада, получая конвульсивные щедроты плотских утех, ведь скоро сбросят занавес и наступит темнота, где тлеет сигарета.
  
   Малыш позвонит? Мы встретимся конечно же скоро. Обязательно, не значит всегда на связи. Подчеркнутое бесстыдство в дорогой упаковке порочной рептилии насытилось, обозначив свой интерес. Лучше сделать счастливой бедную Лизу из Урюпинска, вырвать ее из плена серой безликости. Сотворить Елизавету не за вышиванием чаек над морем, а преподнести бескрайний океан с солеными брызгами к стопам.
  
   Сорвать мешковину одежд и выставить наготу первозданную ласковым лучам солнца, пусть будет богиней рожденной из пены, пусть радуется, смеется, а не гибнет в солярии и под ножами хирургов, не обращается в захламленную тварь.
  
   Я и так богач и богатство мое поболее Крезового, оно в ином. В анархичной свободе, саркастичной усмешке, походке гуляки, умении рассмеяться в дождливый день, потеряв зажатую в руке шляпу. Безумие ли это? Нет! Обыкновенное здоровое жизнелюбие без налета добрых пилюлек прописанных в рецепте.
  
   Звездопад, парад планет, играет в сердце музыка. Планетарий шепот космоса или сказ тягучий о трех китах, о рыбе багамут. Современность зачастую не своевременна, именно здесь. Комета, летящая по эллипсоидной орбите, радость, что виден ее хвост, далее усеченное начало и пресечение всего.
  
   История убогой морды, девки с тучным телом из рабочей столовой, которая усердно закладывает коллег с мечтой, что когда-нибудь в тридевятом царстве, она встретит мазохиста лягушонка. Бесполого принца ее мечтаний из обеспеченной семьи.
   - Чтобы все завидовали - повторяет она во сне.
  
   Съемная квартира в обшарпанном спальнике, после жизнь, после злобное существование, бешеное пьянство, вонючие сапоги, мозоли, после сумерки. Я свидетель абортов ночных, столь ужасного творчества грехов чужих. Пахнет псиной, прилипшая кошачья шерсть, кров с клопами и стол с тараканами, апрельское колдовство, после рвало желчью при одной мысли, что подобное возможно на свете белом.
  
   Когда человек выравнивает фронт своего жизненного пространства, он становится пауком в банке. Роль помеченного потерпевшего побуждает к совершению поступков, иначе чуждая мечта, сделает тебя безропотной жабой в извращенной сказке. Пухлые ручонки схватят тебя, словно удачу и затолкают в рыжую, зловонную клоаку, после исторгнут бременем самого настоящего ублюдка, бездушного с жилисто-узловатым сердцем. Обособленного злым визгом - Мое!
  
   Война лекарство от неудавшейся жизни. Солдатиком в мире пушечного мяса затеряться, павшим для многих, выжившим для себя. Через реки полноводные крови, вплавь, к храму, где не вымолить прощения, но выговоришься до хрипоты и пустой пачки сигарет.
  
   Голова полна мыслей, а собственно, где я? Человек подмерзает на пустынной остановке, до автобуса еще бесконечный час, после метро, гостиница, бутылка водки, продолжение истории.
  
   Попутчик Яша, его все знают, мелкая гопота с маниакальным уклоном я подумываю набить ему рожу, чтобы не заблуждался. Советую идти прямо на х-й, созывать босоту на районе, чтоб четко не попутать рамсы. Попутка, наличные моего кармана избавляют от назойливого урода, иначе быть ему битым и притом ногами.
  
   Вопрос, ответ. - Да так никуда. Отосплюсь в гостинице, а после музей или театр. Отпуск у меня, значит отдыхаю.
  
   - Чего же не теплые страны?
  
   - Родину холодную люблю.
  
   Последнее пресекает расспросы водилы, он накручивает громче радио, ворчит чего-то под нос. Видно определение Родина, вызывает в этом человеке некое состояние, которое необходимо задавить любым способом, а я люблю смотреть, молча в черноту стекла, там Родина.
  
   Героям проще, герои населяют страницы книг, они всегда находят равнозначных злодеев или благодарную толпу орущую - Вот зло, ату его!
  
   Реальность выглядит иначе, зло в нас и оно определяет все текущее, трудно вести войну с собою. Припрет к стене подвиг и противно смалодушничать, обнуляешь на кураже и азарте жизнь свою, наперекор своей же судьбе.
  
   Эфемерная чушь с привкусом бунта накачанная психотропами, родит героический эпос до первой плахи на лобном пятаке справедливости, зеваки уверенны, что уже волки но инстинктивно сторонятся темноты.
   - Всегда анархично торжествуй! Победа близка, на пятаке - не унимаясь вопит надорванная глотка, герои толпы всегда глупы.
  
   Деревья. Деревья, нумерация трасс, мелькают огоньки не погасших пригородов, близок пантеон небоскребов, набитых столпотворением агрессивной массовки, готовой ради денег на любое жертвоприношение. Радуются пожарам, убийствам, заманчивым обещаниям, даже готовы душу продать.
  
   Обочина трассы. Занесенная метелью кафешка на самом, что ни на есть отшибе мира, пиво пенится в бокале. Мы вынуждены переждать снегопад, белую холодную пелену, скрывшую очертания дороги.
  
   Редкие посетители, незнакомые судьбы, приглушенные голоса, музыка разбавленная этническими мотивами. Метет метель за окном. Не удивлюсь, если так было сто лет назад, двести, пребудет во веки веков.
  
   Трасса закрыта на неопределенное время, об этом говорит подошедший шеф, прикуривает, внимательно осматривая присутствующих. Глянь, а та рыжая глаз с тебя не сводит - он подмигивает куда-то вглубь зала. Сверкает золотой витриной, хлопает по плечу и направляется к стойке бара.
  
   Я всматриваюсь вглубь зала, встречаясь взглядом с незнакомкой, улыбаюсь, получая взаимность в ответ, силуэты окаймлены дымом, плавно движутся к выходу словно сонные. Жестом приглашаю присоединиться, сам собою завяжется разговор, незнакомка изменит местоположение парой кошачьих трюков. Окажется рядом, потому что скучно.
  
   - Как дела? - я угощу ее здешними разносолами, раскупорим бутылку дрянного винчишки, посмеемся с пары бородатых анекдотов. Легкость общения с девушкой, чьи слова просты, не раздражительны для слуха, они естественны без уловок.
  
   - Чем занимаешься?
  
   - Вроде бы пишу книгу.
  
   - Какую, если не секрет?
  
   - О людях, разных еще живых и смертных.
  
   В голове четко всплыл эпизод расстрела мародеров, вот нравится это людям, хоть убей. Живые тела, после мертвые, расстрельная команда ждет отбой. Пустые лица, пулевые отверстия, загустевшая кровь, пыль, мы уйдем, праздник кончился для этих людей навсегда.
  
   Смерть и суетные мухи. Мы отираем пот, курим, перебрасываясь пустыми фразами. Кругом бездонное небо, напряжение спало после выстрелов и настала непоколебимая тишина. Одни, снова стрекочут цикады, словно сбылось заклинание и окружающий мир исчез.
  
   Играет радио "Молодость" мелодия игривого танца с видами на взаимную любовь. Волнительные моменты, признания в чувствах, рафинад растворяется в зловонной жиже творимой истории. Телевизор тошнит правдою бессмысленных обещаний. Боже сколько же помоев они пролили из экрана в наше-то не занятое время, какими оболваненными шляпниками мы растем.
  
   Любовь превращается в стервозную меркантильную тварь с собачьим сердцем, ее течка делает безумным от хочки весь континент. Мечемся из стороны в сторону во всю длину с шириной нашей Родины, метим углы в кабак, а все не у дел.
  
   Нам даруют торговцы новые, ценные планы, обирают до нитки вгоняя в долги. Ломовое движение от праздника к значимой дате в небытие воскресных дней, таблетки, инъекции, пойло, божественные приходы а затем извечный бег с горе-бедой зажатой в кулаке. Трезвая мысль затеряна в пене эмоций, перекричать всех, не слушая никого.
  
   Богатые столы пиров горкой вскоре становятся жертвенным алтарем. Вкушаем безудержное веселье, дармовые коктейли, набирает силу чад кутежа. Ряженые клоуны, пляшущее отребье, избирает профессиональный путь от шеста к шесту.
  
   Скачут педерасты в тигровых стрингах, спермоглоты избранные, они мишурой блестящею скрывают время, коверкают слова в спутанных нотах. Кривлянье субъектов далеких от реалий, превращающих жизнь в формат пошлого клипа, вызывает отторжение и тошноту, говоря это я тоже становлюсь смешным.
  
   Я презираю шоу и останусь при своих взглядах, это оскорбительно для достоинства. Многие умерли там, среди бутафории воздвигли дворцы, наладили конвейер. Дерьмо производят, народ съедает и тоже гадит, такова суть дерьма.
  
   Распинаться по этому поводу сотрется язык. Зачем, если востребовано? Вполне логично звучит, но существует другое, ты только попробуй, затем задайся вопросом, почему его нет?
  
   Может я смогу сохранить право выбора, ценить и наслаждаться искусством не фабричным, человек человеку не павлин!
  
   Улыбка, усталая улыбка на моем лице, играющем фальшивой мимикой. Плету словесный порожняк, рассматривая влажные от вина губы рыжей девицы. Утолив голод, она отскочит в сторону, была бы порядочной блядью, озвучила цену.
  
   Зачем все это? Всемирный, нелепый заговор мышей, точить по мелочам и не гнушаться хлебных крошек. Даже в худые времена я отрешенно голодал, абстрагируясь словно вмазанный.
  
   Шершавым языком вену зализав, холодом медицинской стали войти в тело, взять контроль. Вот она кровь! Вот ее пых и чих! Клубится духом немым в стекляшке баяна. Войдет в мой храм, принесет мучение жертвенных персон.
  
   Сбросит с пьедестала совесть и честь, швырнет мелочевку оракулу, возродит надрывный смех-хохот пьяных греческих гетер, их то на мякине не проведешь. Жизнь в искушениях, болячках духовных, чирьях на жопе, ради еды. Фонарь зажжен, а суки разбежались.
  
   Вавилон ждет. Эта утопия тонет в водке, банальное беспробудное многодневное пьянство. Я в декадансе, валюсь крепостным валом, беспомощная пьяная черепаха, корчусь в рвотных спазмах. Все обращается в дым окутавший память. Душа притихла, я променял альфу и омегу на фишки в казино, сделав ставки. Тяну уставшие руки к звезде не пуганных идиотов.
  
   Пришлые бесы уходят за дверь. Я пьяный мертвец притихший на холодном кафеле. Неужели Рубикон?
  
   Пойди, посмотри очередное ток шоу, найдешь там, несомненно, мудрый совет. Решить проблему, почерпнув неврастеничного эпатажа в утрене-вечернем сказочном бардачке житейских истинок, слоганов, сведенных в лаконизм рекламного корма.
  
   Барон Борзых, его верная скво, тощая Лиза, сон или явь? Утреннее недоумение застигнутых врасплох людей, по глупой случайности открывших дверь.
  
   - Что за конь? - сходу наседает крепкий мужичок в черной коже, по убеждениям своим неизлечимо провоцируемый. Второй оппонент лезет в карман за стволом. Я знаю, что он снимает с предохранителя, вряд ли будем за круглым столом пить чай с плюшками.
  
   - Зовите меня пьяный мастер винного бокса из провинции Хэнань - Борзых берется за голову и оседает на стул, тощая сидит полной дурой, раскрыв рот.
  
   - Борзой, это что за чудо? - мужик хватает барона за шиворот ища ответ.
  
   Меня разбирает смех, я делаю пару нетвердых шагов вперед и резко бью ногой по руке в кармане. Раздается выстрел, штаны братка намокают, он шокирован внезапностью, сейчас ему станет так больно и вырвется крик. Уклоняюсь от удара второго и сбиваю его с ног, завершая наш несостоявшийся диалог ботинком в грызло, после безостановочно пинаю пока кровь не станет клокотать в глотке, он уже пакетированный.
  
  - Пилат, ты чего творишь? Совсем мозгом потек? - после закричал Борзых. Совсем потерялся солдат? - он был ошарашен, если не больше.
  
   Тощая мертвенно бледна, глаза навыкате, зрачки расширены, нервно покусывает губы.
   - Идиот, он же пьян! - барон ее не слышит, незваные гости его более занимают, нежели реплики со стороны.
  
   - Лизок чего делать будем? Такого беспредела нам не простят.
  
   - Право же барон, достаточно истерик. Скажите правду обо мне, не время стесняться титулов, тем более перед данными примитивами - я подавил смешок, разборки с явными садистами лишь пачкают твои ботинки.
   - Барон, а вы не находите мою версию оригинальной? Винный бокс и пьяный мастер, вот тут, в твоей квартире, такой не замшелый сюжет.
  
   - Заткнись Пилат! Какой в жопу мастер кунг-фу? Когда приедут еще люди и станут нас резать на куски, между прочим из-за тебя полудурка пьяного, смешно уже не будет от слова совсем! А Лизка моя в положении, четвертый месяц. Я может отцом стану.
   - Мы с системы спрыгнем, все по уму рассчитано. Новая жизнь, никаких связей с прошлым, понимаешь никакого дерьма!
  
   - Барон ты на хмуром торчишь и девка твоя от смерти неотличима, какие детишки? Тебя завтра с ней на пару ломать начнет, так люто, что вши разбегутся, и побежите вы спринтерами, кто кого первым сдаст. Расслабон всегда дорого обходится.
   - Эти садисты мочить вас пришли, они не выбивают долги, эти людей валят!
  
   - Мне обещали, Заур человек слова. Он сказал, никто не посмеет ослушаться - куда подевалась вся баронская спесь, правдоподобный аристократизм. Передо мной сейчас находился обгадившийся со страху малолеток.
  
   - Сколько ты должен им? Однозначно мокнул рыло в чужое корыто.
  
   - Неважно сколько, можно договориться, а вот за такие дела не простят - он утер идущую носом кровь, руки пробивала дрожь.
   - Вымороженный придурок - всхлипнул Борзых, попытался закурить, после смял пачку, отбросил сигарету.
   - Что же делать, что за жопа - повторял он.
  
   Я подошел к лежащим телам, вытащил запачканный кровью ствол. Пошарил по карманам, нашел глушитель и запасную обойму. Взял телефон, порылся в меню, вышел на нужный номер, коротко сказал - Возникла серьезная проблема - это было началом инспирированной мною войны.
  
   Привинтив глушитель, произвел два контрольных выстрела в затылок. Начало было положено - Если не ошибаюсь, Ницше тот что Фридрих, говорил, что не стоит спасать козлов, непонимающих смысла этого спасения - Борзых просто потерял дар речи.
  
   - Пора бежать, аристократы, время вышло, обратного пути нет - я закурил, сегодняшней ночью много человечины погибнет в перестрелке и об этом обязательно с три короба наврут.
  
   Наплевать, шанс пострелять в вооруженного человека, однажды использовав и прочувствовав на своей шкуре, ты обязательно попытаешься испытать снова. Война и убийство изначально заложены в нашей природе. Я направился на кухню, заварил крепкий кофе, закурил, отметив про себя, что выпивка в притоне отсутствует.
  
   Убогий клоповник, хлопнула дверь, баронская чета дала по тапкам, дабы плодить недуг людской в другом месте, чего данных тварей жалеть. Медленно тлеет сигарета, погашенный свет растворил без остатка лежащие трупы. Я закрыл глаза, проигрывая в уме сценарии, апофеоз 105-ой. Пара на лестничном пролете, трое четверо займутся квартирой, двое или трое будут осуществлять контроль с улицы.
  
   - Дело не хитрое, выхватить в лоб пулю можно всегда, пуля любит дураков - повторял наш ротный, эдакий спец по военным хитростям Суворовских времен.
  
   Тускло мерцавший светильник едва освещал тесную прихожую, оптимальное место для стрельбы, сойдет шкаф с баронским барахлом . Полусумрак их приостановит, два выстрела, затем смещение и повтор. Накрыл трупы простыней им тут отдыхать до утра. Проверил заново ствол, постоял недолго в дверях, вслушиваясь в сонную тишину квартиры.
  
   Скоро вновь почувствую вкус адреналина, быть или не быть, это к тому подвожу, кому как повезет. В дверь постучали, затем бесшумно вскрыли и вошли люди, их было пятеро.
  
   - Проверь зал, ты кухню - прозвучали команды шепотом. Шаги удалились, значит в прихожей осталось трое потенциальных противников.
  
   Вскоре вернулись разведчики. Оба готовы - это являлось прелюдией.
  
   Мышеловка захлопнулась, как в тире, выстрел, выбил, еще выстрел наповал, они не успели опомниться и ни один не вышел. Сменив обойму, контрольными в голову добил каждого. Собрав трофеи, без суеты проверил исправность инструмента.
  
   Глянул в глазок, никого, но на лестничном марше обязательно кто-то должен быть. Толкнул с ноги дверь, и ее прошила автоматная очередь. Густой пороховой дым и тишина.
  
   Выскочил, увидев замершего врага, его лицо, руки пытавшиеся передернуть заклинивший затвор. Два выстрела, мурал по стене, может потом открою в себе дар художника. Прислушался к этой ставшей роковой тишине, подобрал автомат. Дилетанты.
  
   Спокойно вдоль стены спустился вниз, выглянул из парадной. Машины припарковались тут же, любители, им только понты разбрасывать по кабакам. Они ждали результатов, что означает только одно, эти уроды даже не обложили дом грамотно, просто послали идиотов с пушками и решили, что делу конец. Нет, ребятки будем воевать.
  
   Внезапность в мирном течении событий, она фатальна, она застает врасплох, на этот раз автомат не дал осечки. Я работал короткими очередями, наповал все клиенты, сидящие в салоне авто. Крошево битого стекла, игра на добивание, никто так и успел оказать достойное сопротивление, а королевская конница и вся королевская рать прибудут, когда иссякнут пули и люди.
  
   Пассажиры упокоились с миром все как один, правда паренек с пробитым горлом имел шансы, хотя, зачем они ему. Пробитая голова никогда не болит.
  
   Я так сильно захотел перепихнуться с какой-нибудь шикарной девицей, чтоб совершенно потерять рассудок, шпилиться и шпилиться нон-стопом, чтоб мозг порвало в лоскуты и мошонка ссохлась, не помнить ничего о произошедшем в этом временном моменте.
  
   Такси уносило с места ночного происшествия, словно и не было всего произошедшего. Может сейчас, валяюсь в кровати, так и не отойдя ото сна с бутылкой водки и тлеющей сигаретой. Наблюдая, как по потолку ползут замысловатые, калейдоскопичные узоры, на пороге спальни возникнет она, которая отдастся без уговоров с моей стороны.
  
   Шатенка из заснеженного кафе снимет плащ. Распустит волосы. Расстегнет молнию юбки, которая сползет, тихо шурша, ее руки замрут на бедрах и я попрошу не останавливаться. Знакомая игра продолжится, она нерешительно, но снимет последнюю деталь туалета.
  
   Красота и страсть, это все иллюзия иллюзорного сна, дымка, которую развеет порыв холодного утреннего ветра. Прокураторская зима, тысячи башен Вавилона дырявят свинцовое небо.
  
   - Алло, барон у вас все нормально?
  
   - Кто это? Пилат, ты что ли? Какими судьбами, где ты, чего не заходишь? Поздравь меня, у нас в семье прибавление!
  
   В утренних новостях в рубрике ЧП покажут ужасы криминальной разборки, мордастый майор поведает о нелегкой борьбе с наркомафией, об авторитете по кличке Заур, которого застрелили прошлой ночью и что это лишь начало очередного передела территории.
  
   Конечно мы будем бороться, прилагая все мыслимые и невозможные усилия, когда-нибудь закон и справедливость восторжествуют, тогда-то наступит новая, золотая эра добра.
  
   Очередной, новый, крещеный, солнечный день прокураторской зимы начат. Он придет во все задернутые шторами окна квартир многоэтажных домов. Люди проснутся нехотя, лениво потирая глаза, им лень подыматься и идти дабы погрузиться в рутину работы, надо, иначе безденежье, крах благополучия, долги, отрезанные газ, вода, электричество, а без таковых нет кислорода.
  
   Они спешно одеваются, бегут к лифту, чтоб выползти тонкими струйками на промерзшую, серую улицу. Там этот поток людей становится полноводным, хаотичным, наполненным утренним раздражением давки.
  
   Думаю каждый хочет вернуться в теплую постель и сладко зевнуть, вырвать из времени крохи блаженного сна, самого необходимого на данный момент.
  
   Метро, троллейбусы, трамваи, такси вечные маршруты, увлекающие миллионы занятых служащих, работяг с приглушенным перегаром в неторопливый мерный ход из живых фрагментов, некоего целого, единообразного, пугающе гармоничного с интеллектом шахматных партий и домино. Это социум, а душа то желает вдоволь выспаться.
  
   Забываемся за разговорами в курилках. Мы обожаем провести утро именно там. Делимся пережитым, плевыми впечатлениями, выходим на дистанцию рабочего забега, но в сущности, что произошло?
  
   Еще один день взваливается на плечи и эту массу необходимо нести. Энергия масс переходит в коэффициент полезного действия с направленным вектором в просчитанное количество рабочих часов. Так создавались пирамиды, дворцы, политические строи, империи, безумие.
  
   Я люблю созерцать эту предрассветную накипь суеты, смакуя полную отрешенность от мира идущих на работу, ты не такой, эта способность утрачена подобно рудименту.
  
   Нет, ты не оборзевший в край сибарит, допустим, преждевременно вышел на пенсию. Куришь, почесывая задницу, голова трещит от переработанной водки, и выпьешь еще, выползешь на улицу, остановишься у столба, задумавшись над вполне разрешимым вопросом, куда же идти
  
   Я бесцельно блуждаю бульварами, иногда замыкая кольцо, измеряя выверенным шагом пространство, что опять от меня далеко. Любуюсь солнцем, сижу подмерзая на лавочке, дымлю сигаретой, надеясь, что лучик согреет меня, какая же непостижимая радость порою накатывает, от обыкновенно неприметного человеческого бытия.
  
   Прогуливается дневная публика, все идет обычным путем. Сейчас вот подумалось, не возьми я ту мелочевку у Баралгина, наверное, тоже ошивался бы от подворотни к подворотне, банным прилипчивым листом с мутными глазенками водянистой натуры псевдогения, но с чистым языком, белыми ручонками, благими намерениями.
  
   Деньги, их обилие в купе с неумением выбросить на ветер, да, я не желаю накормить до отвала всех уродов праздно голодных, похожих все как один на Соплю. Деньги в моем случае инструмент, ключ от множества дверей, путь к особому познанию мира, по ту сторону моих глаз, чтобы узнать некую тайну, там суета и ничего нового, что было прежде.
  
   Дорога, небо его цвет не ясен, глаза раскрыты и солнце не слепит, боль, к ней примешан запах пота, горелой резины, еще привкус железа во рту. Вскоре понимаю что дела плохи, на самом деле посекло меня, дырок как в дуршлаге.
  
   Я лежу на спине, а все кружится в глазах, поэтому нет возможности, определится с цветом неба и не ослепляющим солнцем, все это вертится волчком безумным и страшно закрыть глаза, тогда зовите доброго доктора.
  
   Я не слышал прилета, что-то извне, реактивно пришло, прошив плоть насквозь. Свет потух, цвета размылись и поблекли, оставив привкус железа холод под кожей. Страх парализует, может, я могу бегать как никогда в жизни, но сейчас тело оцепенело и лицо в пыли смотрит неестественно равнодушно, конечно ему плевать потому что, это, черт возьми, оторванная голова.
  
   Теперь я всецело понимаю, что меня серьезно зацепило. Хочу ли я жить? Конечно я хочу жить. Нас атакуют штурмовые команды садистов и живодеров, они начнут добивать все живое и глумиться над мертвыми.
  
   Вот когда начинается самое веселье, голова сплевывая кровавую кашицу, говорит мне - Беги чувак, беги как можешь!
  
   Я начинаю шевелиться, припоминая этого бедолагу, мы еще спорили насчет скальпов, от самого блокпоста он пытался доказать мне, что снимать скальпы с врага, правильное дело, это трофей, которым просто обязан гордится воин.
  
   Беги, куда бежать, если кончилась музыка стихает песнь жизни, в руках остался самый простой аргумент на право существовать, автомат. Напоследок, о тебе будут помнить, покуда не убьют. Если бы правила соблюдались, лежал тихо постанывая, они ведь гуманны.
  
   Сейчас нет правил, есть внезапность и когда они выйдут на дистанцию прицельного выстрела, я стану стрелять, питая призрачную надежду, что положу всех и эта оторванная голова заткнется.
  
   Плачет гитара, рука теребит струны. Хриплый голос, растягивая слова, поет о перекрестках разбитых дорог, о судьбах полных скитаний. Мое одиночество разбавлено пивом и сигаретным дымом. Пусть эта грустная песня звучит бесконечно. В ней горечь прожитого и меланхоличная тоска, слова бередящие раны на сердце, востребованные душой.
  
   Я случайно оказался в этом баре без вывески, официантка, длинноногая мулатка, улыбаясь, пояснила, что они только открылись, и сейчас проводится конкурс на оригинальное название.
  
   - Желаете поучаствовать, победителю достанется приз - она произнесла это так, словно приз она и есть.
  
   - Живой.
  
   - Прошу прощения, что вы сказали?
  
   - Назовите клуб "Живой" вполне подходит, если хозяева желают поддерживать туже атмосферу.
  
   - Хорошо - ответила она.
  
   На сцене появился Элвис он был молод, строен, словно сошел с обложки, публика тут же окружила его плотным кольцом, слышалось восторженное - Король! Король! Меня это немного позабавило, не обычное место со странной, даже загадочной публикой.
  
   Элвис улыбался, благодарил преданных поклонников, раздавал автографы.
  
   - Все, все ребята стоп, достаточно. В этом зале есть человек, который - Элвис замолчал и поклонился кому-то из зала.
   - Сейчас эксклюзив, я представлю на ваш суд свою новую песню. Пожалуй, меньше слов и пусть будет музыка.
  
   - Что скажешь? - спросил некто за моей спиной.
  
   Незнакомец присел и протянул руку - Можете меня называть господин Время, потому как есть, был и буду - представился он.
   - Может быть и экстравагантно, но предпочту данную формулировку, примите как есть, она соответствует духу данного заведения - продолжил он.
  
   Господин Время, имея довольно не привычный псевдоним для человека в остальном, выглядел обыкновенно, по годам, за полтинник, суховатый, седой в потертой джинсе, он мог бы запросто возиться в гаражах с байком. Глаза вот что непонятным образом останавливало тебя избито может звучать там читалась мудрость, не просто человеческая, а пространственная, вневременная, этот взгляд, как врата в бесконечность огня, воды, звездного неба. Есть осмысленность, разум, спокойствие, все идет своим чередом.
  
   Я отпил пива, посмотрел на сцену - Элвис у вас другой.
  
   - Элвис самый настоящий, это при жизни он был другим - ответил г-н Время. Он подозвал официантку, сделал заказ, затем повернулся ко мне - Кури у нас разрешается - опередил с ответом он.
  
   - Так вот, касаемо названия. Живой. Мне кажется для вывески вполне подходит. Сейчас переговорим со вторым владельцем и если солист даст добро, считай, что ты получил свою клубную карту.
  
   Время повернулся к стойке бара и махнул рукой бармену. Неторопливо тот подошел, посмотрел мне в глаза.
  
   - Проставляйся князь, у нас по ходу дела победитель определился - бармен присел, перевел взгляд на меня, затем достал сигареты, прикурил.
  
   - И как сей земной балаган будет озаглавлен? - спросил выпустив облако дыма.
  
   - Живой - ответил я и снова уставился в кружку, выдержать подобный взгляд было нелегко, это глаза инквизитора и палача в одном лице.
  
   - Знаешь и возразить как-то нечем. Живой - последнее он как бы сжевал.
  
   Подошла официантка - Принеси фирменный и порцию моего - повелительным тоном сказал он, та покачивая бедрами удалилась.
   - Я тебе еще тогда говорил, зачем нужна толпа креативщиков, просто спроси у первого подходящего человека.
   - Мне просто трудно поверить, на что тратится время. Открываешь маленький филиал, бар с живой музыкой и сразу же горишь на мелочах - бармен привстал.
   - Зная куда катится мир, иногда даже ты задаешься этим вопросом, озадачиваясь, куда он катится?
   - Потратить неделю впустую, работая без вывески, повторюсь неделю. Общаясь на языке у истоков которого ты был, неслыханно. Дальше больше, деньги вперед стали требовать сукины дети.
  
   Время усмехнулся - Князь давеча солировал. Заметь, это ты данный балаган устроил, я тебе еще в ветхозаветные времена намекал, коли свербит выпей и угомонись не баламуть народы.
   - Нет, ты уперся рогами, сам себе режиссер, теперь удивляешься, что труппа театра с устоявшимся репертуаром, выглядит, как ансамбль самодеятельности в колонии строго режима.
   - По делам узнаете их, как верно сказано.
  
   Сквозь дым я увидел Моррисона, он махнул мне рукой в знак приветствия и принялся за настройку аппаратуры.
  
   - Ладно, это вечная полемика. Вот Пилат, дал нам наконец название, я думаю паренек заслужил клубную карту - г-н Время глянул на бармена.
  
   Князь усмехнулся - Ты вот, что действительно зашел случайно, просто выпить? Ни вещих снов тебе, ни знаков, голосов?
  
   - А зачем еще в бары ходят? Кстати музыка у вас классная и слава богу не караоке - ответил я.
  
   - Вот народ, к чему идем. Тут Элвис, король старается пыхтит, а он сказал музыка классная. Кстати, караоке это как опиум для народа - Князь затушил сигарету, опрокинул рюмку.
   - Охренеть, чудны твои творения отец небесный!
  
   Заказ повторили, Князь благодушно посмотрел на официантку - Знакомьтесь, Лилит, можно сказать первая разведенка в истории человечества, эта медно-рыжая бестия праматерь всех языческих богинь.
   - Хороша чертовка? Женщина с большой буквы, ради ее благосклонности и голову не жаль под топор, хотя дай ей волю, палач устал бы работать на плахе без выходных.
   - Кстати Пилат, попробуй мой фирменный, я называю этот коктейль, червоточина - мы взяли бокалы и выпили.
  
   Время зерном просыпалось на пол и зазвенело бубенцами тройки мчащейся в заснеженной степи, я стал теряться или может играть в прятки. Загорелая темноволосая женщина в алом хитоне, яблоки в ее руках. Сорванные плоды на белых ладонях, ее глаза наполнены сияющим жемчугом, белоснежная улыбка открыта, добра.
  
   Не знакомая речь действует умиротворенно, она приглашает ей помочь донести корзину с яблоками до полноводной реки к лодке. Я достаю сигареты, стараюсь невозмутимо закурить. Братья и сестры все нормально, думаю, какое-то время я покурю и снова вернусь, чтоб совсем не выпасть из контекста.
  
   Разговор шел своим чередом, и никто не обратил внимания, где меня носило ближайшие три тысячи лет, существует наваждение, но после проходит. Ты сидишь, куришь, пуская кольцами дым, киваешь в знак согласия, еще не пойман, еще годен для дел.
  
   - Мы тут поговорили с солистом и собственно пришли к решению, что надо поднасыпать тебе бонусов - Время посмотрел на бармена и кивнул Лилит.
   - Может есть просьба или желание?
  
   - Слушай, ты опять за свое принялся. Предложение, значит предлагать, то чем владеешь, собственно о чем это я преглупый, творцу его творение дарю - бармен зло усмехнулся отложил - Хочешь ее?
   - Ты только посмотри, такая наполнит всю твою жизнь без остатка любовью и смыслом, если тряпка, погубит, если достоин, то окрылит. Нет, ты посмотри, присмотрись внимательней, это эксклюзивная женщина, равных которой не сыскать.
   - Не думай парень, прикоснись, почувствуй ее ток, тепло, дыхание.
  
   Признаться честно я едва понимал, кто передо мной находился. Бармен понял все сразу, а Время рассмеялся.
  
   - Вот поэтому ты и солируешь Князь.
   - Человек конечно бы и купился, но посмотри кто Пилат.
  
   - Питаешь ты слабость к этим болезнетворным обезьянам. Твои люди, ничего найдет искомое, я помогу.
  
   - Не шипи, нечего было червоточиной угощать - урезонил Время.
  
   Они поднялись и направились к освещенной сцене, официантка посмотрела мне в глаза с нескрываемым разочарованием, собрала пустую посуду и оставила визитку.
   - Вы являетесь почетным клиентом, этот столик за вами до скончания веков. Выпивка за счет заведения.
  
   Легкое состояние отрешенности, может даже эйфории, в голове звенят бубенцы мягким переливчатым звоном. Многое кажется мистификацией порожденной игрою воображения, тайны которые бы переврали всевозможные длинноносые индивиды с целью перепродажи, теперь скучны словно академический час.
  
   Я шагаю среди распродаж, приходя к одной единственной мысли, что близок запой Нового года с нашим безудержным гаргатюанским размахом и пафосом.
  
   Кружит белый, девственный снег. Улицы пусты ни души и одинокий милицейский патруль стрельнет сигарет, а я угощу их водкой, хоть не особо жалую но парни подмерзли и улов не богат, так что разопьем мы белую на троих. Поделимся истинами анекдотов.
  
   Сейчас они более люди, потому что холод собачий, зима как никак и дежурство близится к концу. Выпьем, после пусть снова олицетворяют закон, порядок, марают руки, чтоб гражданам хорошо спалось.
  
   Ночь подыхает, тускло отражаясь в неоне реклам, пустынном завывании ветра. Мой взор устремлен вдаль ленты шоссе. Тишина с исходящим подземным гулом, запустение. Горизонт сер, монотонен, в нем нет никаких знаков.
  
   Кажется, будто бы планета прекратила свое вращение навсегда, она замерла, выжидая хронометраж парада планет или что-то в этом роде. Я почему-то представил расположение бильярдных шаров и руки, держащие кий. Мастерский удар и все вылетит к чертовой матери, под нескрываемую радость всех сектантов мира, вот будет праздник у праведного заблудшего стада.
  
   Тишина. Пустота громоздких каменных строений. Тлеющая сигарета в руке, тонкая струйка выдыхаемого дыма, глаза продолжающие дырявить серо-пепельный горизонт, пока все не смажется, пока не достигну кёнсе.
  
   Белое отличимое от снежной пустоты. Много, много белого, без пульсации мыслей, это вакуум, новое измерение на расстоянии мучительного шага вперед. Неужели или может быть, именно здесь, есть следующая надпись, обрывок слова, эхо шагов пилигрима.
  
   Ангел с бледным, безжизненным лицом кукольного существа, его глаза наполнены болью и грустью. Белые одежды измазаны кровью, кружат вороны в тихом безмолвии совершенно пустого неба. Рядом на фонарном столбе покачивается висельник.
  
   Я замечаю, что он без кистей, что глаза выклевали птицы. Ангел поворачивается я вижу его спину, крыльев нет, там две ужасные кровоточащие раны. Пытаюсь спросить, но он прикладывает палец к губам и произносит - Тише. После жестом подзывает ближе.
  
   Нетвердые шаги, хруст, скрип снега под ногами, расстояние сокращается.
  
   - Пилигрим не ушел, он всегда оставался здесь, не тревожь его вопросами - ангел показывает на висельника, смотрит как змея.
  
   - Скажешь слово и он проглотит тебя, не оставив шанса Иона.
   - Но - это зависает долгой нотой. Застрявшим в глотке, криком отрицания, не согласия, страхом.
   - Обернись назад и ты повторишь его путь, точь-в-точь. Ты столкнешься с самим собою. Ты сойдешь с ума, прольешь кровь совершив убийство, насилие станет оправданием.
   - Твой внутренний зверь вырастет в прожорливого пророка, способного дать любое наставление на завтра и первое, о чем он требовательно попросит. Убей, так повелел господин. Поверь, в человеке есть эта скрытая сила.
  
   Он вымученно улыбнется - Как это больно, какое мучение жить без крыльев, убивать человека зверя, убивать человека крысу, проливать кровь, орошая душу. Ты веришь мне? Мой искус не лгать.
  
   Я разворачиваюсь, чтоб уйти, на этот раз решительно, но сталкиваюсь с самим собой, в руках острая бритва и в этом безмолвии молниеносно рассекаю ватный воздух. Лезвие впивается в плоть, чувствую, что пенится вытекающая кровь, чертыхаюсь с мольбою в глазах. Втягиваю носом воздух, но там сухо, изморозь. Иглы холода, а во рту полно горечи и соли, чья это кровь?
  
   Я валюсь наземь, корчусь в судорогах, лезу вглубь раны пальцами, вижу, что радужные пятна ускользают солнечными не пойманными зайчиками, исчезают за горизонтом белого пространства и моя текущая кровь обыкновенная лужа. Густеет впитывая пыль обочины, становится чернильным пятном в тени заходящего солнца.
  
   Теперь вороны пируют и четко вопят - Жатва, жатва!
  
   Тысячи мертвецов в молитве поклонения гниющему идолу смрада. Бритые наголо головы, воздетые к небесам руки и тень гигантского колокола с вырванным языком, беззвучная набатная тень, пылает пламя, в котором крылатый воин с обнаженным мечом ведет обряд крещения. Мечом и огнем пишется история, в остальном разговор ни о чем.
  
   - Молодой человек, что с вами? Вам плохо?
  
   - Нет мне значительно хуже - механически отвечаю, пытаясь разглядеть за всем этим лицо спросившего.
  
   Я жив или более мертвец? Гниющий зомби контент с взведенным механизмом рефлексов, инстинктов, функций.
  
   - Вам определенно плохо, а когда плохо, лучше перейдите на другую сторону улицы и спросить у прохожего время, а может в действительности вы бледны?
   - Он обязательно вам подскажет точное время и этот час не удовлетворит вас, вы вероятней всего задумаетесь. Зачем спрашивали?
   - Главное вы в потоке времени и остальное вряд ли удивит вас, чтобы не происходило кругом. Вы знаете точное время, а с ним тягаться не по силам никому. Есть время идущее вперед и хотите вы того или нет, оно тянет и вас.
  
   - Щедрый совет. Спасибо - я закурил и зашагал к подземке, являясь на данный момент первым человеко-пассажиром.
  
   Веселье настигает человека шальной пулей в голову и жизнь превращается в водевиль, варьете, клоунаду близких к оргазму гримас, где события сходят потоком беспрерывных лавин, бреющих мозг мой в граненый алмаз или того хуже в глянцевый глобус с разметкой ведических легенд.
  
   Почему я совершаю это действие, а разве можно воспротивиться? Зачем?
  
   Распахнуты двери в пространство города удовольствий, развлечения в каждой вывеске, где деньги лишь первоначальный пароль. Красная дорожка к гротескному конкурсу пудовых сисек, скотоподобных жоп, истеричному хохоту плоскогрудых моделей с заостренными бритыми лобками и подбородками.
  
   Они вечные лики презентаций, банкетов, костюмированных вечеринок. Количество бесполого эпатажа заражает легкие кокаином, опиумным дымом, следами помады на щеках.
  
   Я болтаю в обнимку с увальнем Бахусом, конкретно ряженым под подгнившую Мэрилин Монро. Он директор агентства раздолбанных попок, он волосат как сатир, задвигает речь о свободе нравов, хотя просто помешан на мальчишечьих попках. Хватает мою руку и тянет под юбку.
   - Не стесняйся проверь.
   - Стоит не свалишь, спасибо чудо таблеткам сатаны! - кривляется животное, от дерьма в распухших ноздрях я захожусь истеричным хохотом. Опрокидываю рюмку дымящей анисовой. Хватаю его подругу и висну на ней, нашептывая кошачье мурлыканье, грядущий мартовский позыв.
  
   Пусть она нервно дергается, пусть играет эту самку в конвульсиях, пусть заплюет меня верблюжьими плевками. Хаос долбит молотом о наковальню. Я на отрыве и окружение как карты в покере, всегда есть возможность спасовать, чтоб запереться в кабинке туалета с пьяной куклой силиконовой, ка не мни эту глину, выйдет Голем, мне на все плевать!
  
   Она хочет, хватая член аморфными, излишне мягкими теплыми губами, порошок из южной Америки творит свои чудеса. Сатурналии не скучно пляшем, жжем по-взрослому. Мы вываливаемся из туалета, вальсируя по белому мрамору. Скрипим жилами, кожей, зубами, спариваемся в поцелуе искусанных в кровь губ.
  
   Тьма и свет благословляют наше сплетение. Уводят дальше вниз, по лестницам к ВИП отделениям разноплановых услуг.
  
   Только руки отовсюду, протягивают очередные ключи и двери открываются. Похотливая мораль вседозволенности рассуждений в будуаре, шлюхи старые порождают молодых шлюх. Потеря пространства и времени, желаешь в обязательном порядке девке засадить.
  
   Сауна, две русалки я массажист, я порно продюсер, я режиссер, тут же исполнитель главной роли вздыбленного члена, вообщем красавец и жеребец. Сытая любовь, они заливаются смехом, сплевывают сперму.
   - Самец - задувают в уши, этот призыв алчной матки. Борьба голышом, перезарядил и продолжится. Финиш в постели, кальян, гнойная рвота пресыщения.
  
   Калейдоскоп крутится снова. Шоу продолжается, от столика к столику. Конкурс на решительное безумие, где не ясны правила, но определено действие. Она снимает все, зрачки расширены, струится бисер пота.
  
   Хлопает шампанское, ее подруги визжат, аплодируют. Двадцатилетие наготы молодого цветущего тела прослойки сливок общества. Барышня выпив игристого коктейля пошла в разнос, великолепие тела поглощаемого жадными глазами и сцена заполняется раскованными девицами, решительно избавляющимися от одежды.
  
   Я принял пророческую дозу, но еще способен видеть их ягодицы, тянуться и поглаживать бархатную кожу, истошно вопить приматом взбешенным, хлебать ведрами водку, реветь утробой - Бис!
  
   - Говори, что я тебе нравлюсь. Повторяй это бесконечно, мне так приятны эти слова. Я хочу, чтоб ты это говорил!
   - Говори, говори не молчи. Данный миг не повторится. Видишь, как тело мое податливо, как оно тянется к твоей ласке. Я хочу, до изнеможения. Ведь все это ради тебя и только для тебя.
   - Что же ты сидишь? Бери меня! Избавь от этой лихорадки! Тяни за волосы куда угодно, только овладей сейчас же, сию минуту. Войди, трахни, выеби, как последнюю блядь на планете.
  - Вырежи это сердце полное страсти, наполни бокал кровью вен своих, не останавливайся, не смей так поступить!
  
   Она мастурбирует, безумная, оторванная, потерявшая рассудок в адреналиновом марафоне телодвижений. Взрывает шампанское, льет на грудь. Твердые соски касаются губ и исчезают в темноте, из которой возникает хищный оскал лица сведенного судорогой боли. Губы искривлены и шепчут бредовую абракадабру.
  
   Она набрасывается на меня и покрывает тело горячими, влажными поцелуями. Я теряюсь, растворяясь в этом взаимном влечении вечной ночи. Начинаю пылать, выгораю, рассыпаюсь пеплом истлевшего трупа. Она приносит боль реинкарнации, каждый толчок есть спасение, в ней снова обретаю жизнь.
  
   Королева Марго, милая Рита, ошалевшая Маргарита, сколько угодно фантазий, плеск душа, глаза цвета миндаля, которые упорно выискивают в тебе эмоциональную брешь взаимности. В них нет ни капли от смиренности раба, они не остыли, там непокорный прожорливый огонь.
  
   Она распускает волосы, затем собирает их в хвост, они русые. Садится мне на колени, обнимает. Мы молчим, может долго и ждем чего-то извне. Проходят минуты, часы. Оживает город за окном, я курю, поглаживая ее живот, иногда касаясь легким поцелуем губ. На данный момент слова излишни в этом нет надобности. Лишь эта девушка, которая не уйдет, как остальные списанные в архив ячеек памяти. Она будет тут, пока не умрет любовь, не остынет страсть.
  
   Мы останемся вдвоем до рассвета, будем сидеть молча, как заговорщики и понимать друг друга, языком полутонов тишины, созерцая свет дня, глумление циничных масс над судьбою песчинок в часах. Слыша звон колоколов собора воскресшей веры, сумевшей простить миллионы ослепших и ныне слепых.
  
   - Я не уйду - вдруг скажет она.
   - Даже если прогонишь, назло останусь, пока не увижу лед в твоих глазах. Это впервые. Это пугает, но желанно, очень, очень.
   - Веришь, а почему не знаю и не ищу ответа. Хочу, чтоб так было. Поцелуй меня, обними как можно крепче.
   - Жестокое чувство - после добавит она и уйдет в спальню.
  
   Я докурю, обдумывая ее откровения. Это жестоко. В этом все. Сладость, горечь. Смерть, жизнь, неделимость, свобода. Обреченность, замкнутый круг, неизведанный путь двух начал. Пойду вслед, чтоб лечь рядом с ней, обнять крепко, вдохнуть полные легкие смеси кружащих голову ароматов женщины запавшей в душу, забравшей часть живого сердца навсегда.
  
   Она спала, я не осмелился прошептать слово любовь. Посмотрел, запоминая этот, увы неповторимый миг, закурил последнюю сигарету. Все уходит водою в песок безвозвратно, бесшумно исчезает в туманной дымке предрассветной, только пепел, щемящая боль не твои будут слезы.
  
   Пройдет и уйдет, где-то время, когда все так легко разрешалось? Когда была возможность вернуться по сожженным мостам?
  
   Прощай, прощайте прекрасная маркиза граф де Пистон свалил за дверь и пусть люди в зале рассмеются из-за комичных откровений, сопливой мелодраматичной истории о нас, далее ожидает новая сюжетная линия.
  
   Как говаривал Заратустра - Любовь, идеальный наркотик и по цене, и по качеству. Ее придумал господь, а продавать стал дилер Сатана, следовательно, продукт превратился в кидняк.
  
   Роза ветров, протороза мира, привычные до тошноты морды, вероятность клинических случайностей подстерегающих в словах - Старина Пилат, а ну выворачивай карманы, жизнь или кошелек.
  
   - Здравствуй Сопля, с Новым мать его годом тебя! Подкинь ка сценарий праздника судьбоносных насмешек для моей заскучавшей души. Я вернулся, чтоб заново вкусить эликсир твоей болтливой стряпни.
  
   Карнавал гламурных кондомов. Фейерверк постных физий. Немыслимая по своей тупости речь, увлекающая в декаданс и плевки из окна, после не формат, полное отчуждение выпавшего в астрал субъекта северо-западного угла помойки Где третий этаж и февральское солнце, предпоследний день лунного календаря?
  
   Комичные реверансы нелепо выглядящих пьяных горгон. Смех мертв, я ору неистово, как можно тупо и беспомощно, потому как они в жизненных умозаключениях не проходимы, не пробиваемые скверная простота. Их жизнь умещается в одно слово, их можно пинать как собак, слишком глубоко спрятана их Терра инкогнито попробуй найди.
  
   Сопля в своей родной стихии, руководит движением.
  
   - Чудо как хороши институтки! Валя покажите фокусы.
  
   Тут же, парад алле, матерные трели и глохнет мир, сморкаться в занавески, зацените баб на пьяном кураже.
  
   - Просто магия никакого мошенничества, глянь как на раздетой девке исчезают трусы - восклицает Сопля, по-гусарски лихо, расплескивая водку в стаканы.
  
   - Потанцуем? - она неуклюжа в своих телодвижениях, пьяная девка готовая босой пройтись по углям с мутными очами проницательного человека.
  
   - Молодой человек, а как вас зовут? - падает на колени, заливается пустым смехом.
   - Я такая пьяная, что не смогу сказать нет - и подмигивает чуть косящим глазом.
  
   - Кто они? - Сопля удивлен вопросом.
  
   - Ты чего? Славные девушки, приехали покорять Вавилон, хватай за жопу и кайфуй Пилат!
  
   За любовь человеческую, безраздельно властвующую надираемся до безобразия. Девки идут в разнос любительского стриптиза, который видели по телевизору, подобное перешибет любой пьяный угар и можно пить долго, чтоб это больше нравилось, чтоб после влезть на это тело смело, нагло бросив вызов судьбе.
  
   Победа, я смог! Я превзошел все ожидания не уйдя под лед безразличия, какое позорное кривлянье, все шутовство.
  
   Нехитрая одежонка с въевшимся потом тружениц, видевших последнее омовение лишь в детской пластмассовой ванночке. Потупленный взор подобный покорному принятию судьбы, это плата еще ликвидным активом в виде секса, якобы за достойную жизнь. Теперь же случай и судьба нагло ломится в дверь веселой квартиры, чтобы девок отыметь. Сопля тварь и я знаю об этом.
  
   Там гости, три наглых борова с поляною, заряженными папиросами "Беломор". Борзая выморозь Иван, Степан и Колян с ними верная мурка Анюта, под винтом уже без нервов, пассивная сонная корова, которой сильно безразлично на окружающую действительность.
  
   Она плюхается на диван, одним раскрытым глазом оценивает меня. Яркие губы шевелятся, выбрасывая изжеванный вопрос - Верите ли вы в бога, так как я?
  
   - А он есть, или попросту существует? - Анюта зависает.
  
   - Вы меня обижаете. Может минет? - на этом вопросе ее зрячий глаз закрывается, и она уходит далеко за пределы прокуренной комнаты.
  
   - Эй, братуха качни ее. Она втыкает, чего как не родной - говорит один из трех, стаскивающий трусы с разболтанной девицы.
  
   Я вижу, что Сопля загнан в угол, что парни начинают быковать. Наш праздник гламура и безобидного стеба быстро переходит в грубое, скотское зависание с блядьми. Вторая чудачка уже повизгивает. Она раздета донага. Нелепо стыдлива, сплошь комизм и трагичное стечение обстоятельств.
  
   Сопля подает знаки, что лучше плыть по течению. Девок дерут со знанием дела. Иван кончает, громко выдыхает, поворачивается ко мне - Сопля, это кто? Он начинает пить мою водку, тянется лапой к моим сигаретам.
  
   Слышна хлесткая пощечина - Не мычи сука! Стонать надо.
  
   - Что брателово, пообщаемся не много, а то чего-то ты приуныл.
  
   - Иван работает с Гариком, ну ты в курсе Пилат - глупо мелет Сопля, начинает суетиться за столиком, после убегает на кухню.
  
   Я выжидаю, рассматриваю золотую гайку на его пальце, вызов в наглых глазенках однозначного быдла. Там, за всей этой напускной шелухой, человек с одной ходкой, приподнятый на базаре. Оживает Анюта.
  
   - Вань, а Вань? - она снимает куртку, вываливая коровье вымя в топе с красным сердечком.
   - Какой-то неприятный гость у Сопли, в бога не верит, вопросы мне заумные задает. Паренек наверное не христианин?
  
   После в комнату заходит Степан отирающий член носовым платком - Грязные бляди, как бы не подхватить чего - он переводит взгляд на меня.
   - Так что, молодой человек позабыл уважение дома. Хамит уже, не видит в нас людей?
  
   Понятное дело к чему разговор ведется, я улыбаюсь, начиная подыгрывать - Простите, я просто зашел навестить старого приятеля, оттянуться немного, неприятности мне не нужны.
  
   - Иван, да что вы, в самом деле. Пилат свой человек - вмешался несмело Сопля.
  
   - Кто тебе разрешил дырку во рту раскрывать? Мы тут сами разберемся кто свой, кто чужой.
   - Что делать будем гость не званый? - Иван подымается во весь рост и нависает надо мной.
  
   - Может исправим положение? - отвечаю с расстановкой.
  
   - Вот видишь уже начинает понимать - подключается к разводу, как бы добродушный Колян.
  
  - В куртке есть деньги, вполне достаточно для хорошего настроения.
  
   Иван быстро понимает - Колян проверь.
  
   Через минуту в комнате возникает Колян, в его руках вся моя наличность - Да Буратино с копеечкой. Хорошенький, богатенький Буратино!
  
   Глаза Анюты оживают - Вань пусть сгоняет, чего вола тянуть?
  
   Разливается запотевшая водка по стаканам. Мне ставят полый граненый, они уверены, что лох опущен на деньги.
  
   - Сопля к тебе надо почаще наведываться в гости, при таких знакомых, глядишь и девки будут чище.
   - Ты пей, не напрягайся братан. Сейчас раскумаримся, а там гляди в оба и Анюта глаз на тебя положит.
  
   Появляется девица с разбитой губой, ее собачьи глаза с мольбой смотрят на Ивана - Быстро стерлись шалавы - говорит он, выпивая водку.
   - Чем же ты живешь Пилат? Вижу, деньги у тебя водятся, наверное в офисе подъедаешься? Задрачиваешь у компьютера, порнушку качаешь? - он воспроизводит на лице улыбку, поблескивают золотые фиксы.
  
   Очевидно, что скот почувствовал почву под ногами, теперь будет нагнетать атмосферы, чтоб засвистело очко у оппонента.
  
   Я подыгрываю в тему - Серьезная контора, преуспеваем на рынке.
  
   - А меня возьмешь секретаршей? - спрашивает, Анюта ехидно посмеиваясь.
  
   - Могу посодействовать - вполне серьезно отвечаю. Сопля бледен, он уже учуял неладное и теперь перебирает в уме окончание данного фарса.
  
   Хлопает дверь. Слышна возня в прихожей и вот в зале появляются новые девки, счастливый по уши Колян, в руках которого два пакета со жратвой и пойлом, да пара чеков для Анюты.
  
   - Вот и праздник наступает Буратино. Будем пить и веселиться, ты не бзди, давай расслабляйся менеджер - Иван подымается, хлопает по плечу, резко хватает за шею - Что сученок ссыкотно тебе?
  
   Я нахожусь на дистанции удара, он поздно понимает это, хватаясь беспомощно за кадык. Степан бросается ко мне, цепляется за кресло, падает на пол. Я что есть силы, бью ногой в грызло, набрасываясь на Коляна. Наотмашь, хлестко по бороде, он сползает по стене, добавляю ногой в голову, чтоб совсем притих.
  
   - Сопля, где бита?
  
   Оживает Анюта вскакивает, начинает бежать. Хватаю ее за волосы, валю на пол, девки с визгом разбегаются.
  
   - Что Анюта, будем проводить собеседование на вакантную должность?
  
   - Пусти сука! - визжит она, выхватывая пару смачных оплеух.
  
   Приходит в себя Степа, правда слишком поздно. Я беру биту и превращаю это тело в отбивную. Много брызг крови, в скотах ее всегда в достатке, наступает тишина развязки. Три тела вне зоны доступа, бледный Сопля и Анюта в своем вызывающем топе с коровьими сиськами.
  
   Пульс у Ивана есть, подтягиваю его к дивану, не реагируя на лепет бледного Сопли, повторяющего - Гарик, Гарик.
  
   - Пойди, запри дверь дегенерат - рубашка вся в крови, новая, дорогая рубашка.
  
   - Что, Анюта? Сегодня черный день у вашей дешевой гоп-компании и от тебя зависит будет ли он последним - наливаю водки, долго смотрю в грани стакана.
   - Скоты полорогие - произношу шепотом.
  
   - Гарик зароет тебя, найдет и закопает живьем - шипит злобно Анюта.
  
   - О себе подумай убогая, жизнь твоя не дороже плевка. Гарик твой, он не господь бог и имя ему не легион, если говорить в тему.
   - Ты сама сейчас под вопросом, представь, что мне не составит особого труда вкатить тебе двойную дозу.
   - Ты хоть это понимаешь?
  
   Приходит в себя Иван, начинает шевелиться, откашливается - Что царевич, к бою готов? - не дожидаясь ответа, битой разбиваю ему голову, Анюта теперь все понимает и замерла как мышь.
   - Идем секретарша будем проводить собеседование, правила знаешь, не подмажешь не поедешь. Вот упакуем быдлоту, чтоб не мешали интимной обстановке.
  
   Звучит Хендрикс "Hey Joe". Сигаретный дым клубится над загустевшей кровью. Сопля снова суетится на кухне, немного расслабился, вероятней всего нашел, куда исчезнуть поутру до спокойных времен.
  
   Ведь он еще не знает, что Гарик вылетел на встречную полосу и его темно-синий спорт кар в лобовую расцеловался с длинномером. Человеку оторвало голову и ее не скоро обнаружат ребята из неотложки, что тело будут вырезать из гармошки машины.
  
   Я курю, молчалив в этом безразличном созерцании грудастой девки, напуганной до смерти, а время неумолимо движется вперед.
   - Ты спрашивала меня о боге. Сейчас самый подходящий момент поговорить о нем. Есть ли он? Да, отвечу тебе.
   - Он реален, ибо он во всем. Следовательно, твой вопрос, верю ли я ему или в него, имеет свой ответ.
   - Пей водку, проще будет.
  
   - Кровожаден ты Пилат - Сопля выпил, налил снова.
  
   - Они что, часто к тебе захаживали?
  
   - Раньше раз в месяц, а после сам понимаешь, прикормились, потолковали с Гариком и все.
   - А что делать, копейку надо зарабатывать, да и жить как-то тоже.
  
   - Хендрикс вещь, я при возможности всегда слушаю. Бывает такая канитель, а хей джо врубишь вроде бы попустит. Джо взял ствол, чтоб пристрелить свою старуху, потому что путалась она со всеми, слушай Анюта и ведь пристрелил, а дальше в Мексику подался старина Джо, там нет Гариков, сплошь Хуаны и Педро - Сопля часто закивал головой.
  
   Совсем захмелев, я посмотрел на Анюту, улыбнулся плотоядно - Раздевайся курва - приказал перепуганной девке, расстегивая штаны. Праздник, как и шоу должен продолжаться, а что будет после, не имеет значения. Сейчас она раскорячится, примет указанную позу, мотор.
  
   Эрозия тела склонного к полноте. Бритый лобок, бледно розовые губы, игра пальцев по клитору. Животное тянется к любому проявлению ласки, слышен глухой стон. Она расслабляется, впускает пальцы в себя, ерзает, вращает бедрами, заводится, уже сама лезет в штаны.
  
   Из всех видов человеческой продажности, женская стоит одной из первых. Это врожденное непостоянство натуры, разведенное алкоголем или тем самым любопытством, толкает слабый пол во все тяжкие. Вот она играет, массируя член, что было двадцать минут назад под запретом, Анюта хочет жить, желательно в удовольствиях.
  
   Ненависть, презрение, позабыты, задвинуты в уголок. Конечно, потом Анюта расскажет свою историю, как я брал ее силой, бил, угрожал, а сейчас она близка к удовольствию.
  
   Тяжело дышит, отсчитывает толчки, пластично движется, подмахивает, ожидает, быть может, затяжной оргазм или мечтает о дозе, ей хорошо. Девка в своей роли, колышутся сиськи, хлопки, шлепки.
  
   Скоро она задрожит, покроется испариной. Брызнет сперма и я отвалю, растворившись, в миллионе проснувшихся аборигенов. Начнется новый день, приближающий переломную дату истраченного года. Время убывает, неумолимо прогрессируя в этой бесконечной агонии жизни.
  
   Что значит быть? Я думал над этим вопросом в материнской утробе, стесненный околоплодной рубашкой. Я мыслил и грезил этим, когда руки акушеров тянули меня сонного, повзрослевшего среди родовых схваток кричащей женщины, желавшей в данную минуту аборта, отдохновения, весеннего дождя.
  
   Лепестки, подхваченные порывом ветра, вальс этих кружащихся, невесомых частиц опадающих среди тишины сонного леса. Спокойствия, где быть, означало неповторимость момента счастья.
  
   Крик, вонзенный в барабанные перепонки - Навсегда до самой смерти - шептала она, умирая, тускнея, окрашиваясь в бледный траур мертвеца.
  
   Быть, быть? В неосознанном блаженстве детства, тающем фруктовом мороженом. Вопрос без ответа, который не догнать, даже если мчаться быстрее ветра. Стены растут, вопрос мучает. Пьяные люди приносят грязь и пыль бессмысленных разговоров, судеб. Ты жаждешь найти выход, обнаружить ту потаенную дверцу в мир, созданный тобой за миллионы лет до тебя.
  
   Поиск оживленных светом глаз. Знаки, разбросанные по небу, закодированные в пыли книг, развязках шоссейных дорог, венах руки уходящих под кожу, в слезах возрастающей боли. Стены тюрьмы темнеют, мраком заполняются углы и приходит плюшевый бес. Ворчун, он каждую ночь говорит тебе о тайнах грядущего, называет верные цифры, преподносит непереносимый дар стойкости.
  
   Узнать, что принесет восходящее завтра. Пробуждение ото сна, пророческого сна - Что значит быть?
  
   Ответ существует и до смешного верен, до грамма взвешен, имеет рыночную стоимость, безразличен в ухмылке проводника забравшего билет. Он пьян от золота, осевшего на дне его поганки души, поезд продолжает путь по дороге которой не будет конца.
  
   Солнце уходит, сползая к закату дня, место беса никогда не пустует, там возникнет ангел моей талой воды. Он нем, в его глазах прощение, чаша с вином, что гуще крови. Ангел ждет и может вовремя не подать руки.
  
   Тьма в тени дня. Истина, намазанная на белый хлеб, сахар и чай, бутылка непочатого портвейна. Исхудалое лицо, впалые щеки, полумрак ставших кровной родней сумерек. Ты возносишься над дневной тенью, ты дешевеешь в цене. Блекнут ценности красок на холсте, грамм за граммом или по капле. Приближаются к состоянию самадхи, дорога противоречий ждет пилигрима.
  
   Быть, когда нет и невозможно вскрыть струны души. Лишь боль, непонятная речь незнакомцев, занятых камланием для последующей лоботомии мозга. Смотришь в их глаза, улавливая только блеск начищенных медных монет, пулевые отверстия во лбу, выступивший липкий опий.
  
   Быть, значит забрать эти сгустки мягкого пластилина, узко направлено, но это выход в иное пространство, где смерть порождает огромный мир улиц города. Там бурлит карнавал пестрых масок, сыплется конфетти, хлопают хлопушки, шум и смех не смолкают.
  
   Джаз, на данный момент просто музыка одиночества. За закрытой дверью старого дома осталось пройденное, обыкновенная дорога. Нет, не терновый венок, а месть способным распять, воздаяние погрязшей в искушениях. Она сейчас выпьет водки, полезет в сумочку, вывернет содержимое. Перетянет жгутом руку, поколдует, разбавляя смертельный нектар, вмажется так и не сумев вынуть иглы.
  
   Приход. Выдох. Прыжок через реку. Сон бытия. Реальная черная кома. В ванной стонут забитые на мясо быки, а распластанная на диване мурка Анюта завернет радужные видения в серую мешковину, наденет холщовую рубаху, замедлит дыхание и горизонт схлопнется.
  
   Ей хорошо. Ей больно. Она мертвец. Джаз, кофе, сигареты, расписание долгов на салфетке, просто очередная черточка Робинзона. Еще одна и крестик, все мы в какой-то мере любим смерть.
  
   Рекламный ролик двадцать пятого кадра. Две минуты притяжения к полу. Стиснутые зубы нечищеные дней семь, на улице близится Новый год, можно что-то прикупить для не существующего человека, кроме подарка в руках ничего нет.
  
   Что значит быть? Далекая земля, горы. Чертовы горы. Отголоски скомканной в сердцебиение кролика войны. Каплевидное эхо событий имевших место здесь и сейчас. Короткая пулеметная очередь в темноту, трассеры, трассеры, метеоритный дождь, как же хочется жить.
  
   Именно сейчас в миг передышки. Накатывает огненный вал, скоро совсем скоро, люди в окопах начнут грызть друг другу глотки, вспарывать ножами животы, кроить черепа саперными лопатками, чтобы быть, иметь скальп врага за поясом. Хохочет оторванная голова без скальпа.
  
   - Еще кофе? - по оставшимся деньгам тяну на бутылку коньяка. Делаю заказ. Почему мы пьем? Потому что требует душа, она не переносит на дух животину тела. Ей подавай нирвану, такой белый лист без отягощающих смыслов.
  
   Сокращайте объемы вдыхаемого воздуха, идите к просветлению и куда подальше в тантрические упражнения. Учитесь этому, учитесь парить босиком. Вот таблица вычислений с печатью и подписью главного минималиста. Он пережил цирроз печени, освоил чудо, теперь сам мифы плетет.
  
   Издает макулатуру, зарабатывает стартовый капитал на дебилах мечтающих стать босоногими. Я пью, напиваюсь до тяжелой головы, мну чаевые, нехотя выползаю на улицу, где свинец туч давит на зрение. Сейчас так тошно, снова это перепутье дорог, пробки, сигарета в зубах, собачий холод, как будто провел всю ночь в подворотне.
  
   Такси. Сводки новостей. Войну наконец-то победоносно завершили. Жертвы принесли не зря. Мировая общественность хмурится, не вовремя залечили прибыльный конфликт, на этом кровавом сафари, где они сфотографируются, на фоне чьих мертвых голов? Новые освежеванные шкуры в татуировках украсят чей-то дорогой кабинет.
  
   Нет войны и все кислород по нулям. Нет войне, хорошо продается предвыборный слоган, но до выбора еще две тысячи лет.
  
   Реанимированный поп идол, блеет над пепелищем сгоревшей дотла любви. Тонет в соплях, душит слезой, душным парфюмом, старый перештопанный хрен. Подыхает на разворошенных углях чувств, в припеве оживает, пританцовывает. Приходите на концерт, проведите с пользой досуг. Для тех, кто в пути, лучше вернитесь домой и застрелитесь.
  
   - Куда едем? - спрашивает таксист, нервный человек с ненормативной лексикой в общении. Подобных ему необходимо запускать на орбиту, чтоб они свысока крыли надежды налогоплательщиков.
  
   Гостиница, в бар там я свой человек. Бармен в приподнятом настроении наливает и готов продолжать это вечно. Он даже перебрасывается со мной парой предложений на тему прочитанной недавно книги, потому как уверен, что я маститый писатель.
  
   Время идет, чередуясь с водкой. Занимаются столики, наступает не раздражающая суета. Я в обществе двух женщин, только что вернувшихся с какой-то конференции по поводу освоения рынка. Вообщем дамы после дебатов отдыхают, словоохотливы, достаточно эрудированны для многообразия вскрываемых тем. Просты в распитии водки, не равнодушны к духу соревнования.
  
   - Итак, вы являетесь убежденным пессимистом. Послушать вас, в пору в петлю соваться. Разве стоит собственно так драматизировать саму жизнь?
   - Я допустим, счастлива, признаюсь, конечно, в жизни полно негатива, но право же еще не кромешная темнота.
  
   Далее по существу - Вы же живя на грани, позвольте человек при этом быстро выгорает и всем это известно.
   - Не скрою, вы натура с выраженным творческим началом, конечно отсюда и проистекает обособленность, эгоизм, пренебрежение ценностями и это собственно наталкивает на мысли о смерти.
   - Но позвольте, не кажется ли вам здравой мыслью, что человек просто обязан чем-то дорожить?
   - Вы же уничтожаете все с завидным постоянством, главное обдуманно, зачем, какой в этом смысл?
  
   Мы пропускаем еще по рюмашке - Может попробовать иначе. Я так поняла, вы питаете страсть к игре, тогда как говорят в казино "смените стол" попытайтесь написать более доступное произведение, понятное для отдыха.
   - Детектив, романтическое чтиво, войдите в образ легко узнаваемого героя.
   - Пилигрим, извините, но это навязчивая идея, его путь, явно наркотические видения.
   - Оставьте господа и дьявола церкви, священнослужители в подобных вопросах более сведущи, зачем изобретать колесо. Не поймите превратно, это не укор или критика. Я говорю о конструктивизме в мыслях.
  
   Александра, спортивного телосложения блондинка, ослепительно улыбнулась, словно плакат эпохи физкультурных праздников. Надежда, вторая моя собеседница повторила заказ, расстегнула пуговку блузы - А вы издавались?
   - Простите мне мою прямолинейность, но я впервые сталкиваюсь с настоящим писателем, это правда - она усмехнулась.
  
   - Пора переходить мои дорогие, на "ты", уже как бы освоились - пьем за знакомство, за любовь, за красоту, за тех, кто в море. В глазах плавающее декольте Надежды, аромат ее парфюма, смех, очередной анекдот, настоящие женщины редкость, как собственно и настоящие мужчины.
  
   Немного позже выяснилось, что мы сталкивались у барной стойки, дня три тому назад, но ваш покорный слуга был безобразно космичен, запредельно далек и неузнаваем.
  
   - О чем же будет история? - спрашивает Саша.
  
   - В этом вся проблема, таковых много и органично сплести их в некое подобие сюжета просто не возможно сейчас, когда я начинаю искать, я принимаюсь пить. Тупик ли это? Скорее я ищу отправную точку, затем, надеюсь дело пойдет.
  
   - Есть предложение - говорит Саша - Переносим праздник в более спокойное место, ничего такого - она делает ударение на последнем.
   - Оттягиваемся, выпиваем до утра. Итак, возражения есть? Нет, значит, действуем - подводит итог она.
  
   Уверенно направляемся к лифту, подымаемся на этаж, пошатываясь, вваливаемся в номер, осваиваемся, заполняем столик напитками. Надежда отправляется в ванную комнату, наступает момент монолога Александры, это будет набор узнаваемых клише, всегда присутствует одиночество, с которым трудно справится, если не знаешь как им пользоваться.
  
   Она тянется к сигаретам - Конечно, есть эта не скрываемая потребность дарить любовь, ласку. Я же женщина, но с каждым днем ее берут все меньше и меньше, да и у Надежды та же канитель.
   - Бывает, сорвется, притупит сексом, а после пустота. Ты отдаешь все детям, но они растут, они становятся взрослыми, их проблемы напоминают твои в более новых декорациях.
  - Мужчины со временем напоминают предметы, ты можешь воспользоваться этим, тем, но в остальном инопланетные существа, иногда ждешь понимания, живого разговора.
   - То как он говорит с тобой, в лучшем случае представляет подростковый треп, хуже, когда он тиран да деспот, твое мнение не в счет, это вздор.
   - Остается пустота и право на выбор кошка или собака. Я хочу теплый очаг, не бегство в путешествия по миру, работа, хобби, хочется чуточку понимания и уважения, чтоб меня в отношениях воспринимали как человека живого.
  
   Я молчал, как инопланетное существо, действительно диалог между полами редкость, каждый на этой войне засел в собственном окопе и превратился в труса, притупившего себя страхом.
  
   Почему хорошие люди часто бывают одиноки? И мне стыдно, что задаюсь подобным вопросом, давным-давно смог бы найти ответ, даже придумать формулу и забыть.
  
   Ночь в самом начале, вся впереди. Мы молчим, чередуя сигареты и водку. Бывает так, нахлынут откровения и кажется вот именно этот незнакомый человек, тебя поймет. Поймет, потому что не близкий, не в курсе дел домашних. Он сможет выслушать, а слова сами собой вылетают.
  
   Куришь, вспоминая разное, так и выкладываешь всю жизнь, от нуля и до скрываемого возраста. Вопросы, однозначные ответы, диалог. Долгие монологи в дым к окну, размытым теням, ползущим по потолку. Всех нас страшит время, как мы переживем то, или иное неминуемое событие, да, нас пугает завтра, даже ужасает.
  
   Ты просыпаешься и понимаешь, что летоисчисление перевалило за черту, а там вроде и ты, по крайней мере, все знакомое, обыденное и треклятый кризис о котором, неоднократно повторяясь, говорили. Я жив и этого вполне достаточно. Зачем все остальное надуманное в тишине?
  
   Упорная борьба в карьере, капитале, за трудовой стаж и звездочки, создание семьи, возведение прочных основ, поиск любви. Испытать гордость после, ты выполнил данную миссию, оставил след после себя, пройдет сто лет и на твоем кладбище построят новый дом из композитных материалов, ты не вернешься больше сюда.
  
   Молчим. Надежда готова возразить - Собственно, а ради чего ты живешь? Зачем вся эта философия?
  
   - Одиночки, редкая вымирающая особь - поддержит подругу Александра.
   - Неужели достичь желаемого, поставленной цели, занять подобающее место в обществе, развиваться, наконец идти вперед - она явно находилась в недоумении.
  
   - У меня нет желаний, я им больше не раб. Я просто живу и данного вполне достаточно. Приходят и уходят разные люди, изменчивость, событийность, так же деньги, я живу среди этого как рыба в океане, понимаешь о чем речь?
   - Суть в том, что я за рыба? Океан огромен, мы же избрали атолловый риф, пестрое, мелкое разнообразие в теплой воде, именно здесь жизнь бьет ключом и нам невдомек, что рифы хрупкая система.
   - Мы лишили себя шага к настоящему путешествию, вот великая беда. Есть еще суша. Эволюция на мой взгляд рисковая авантюра и вот некая рыба уже барахтается в прибрежной грязи по воле задуманного случая.
   - Почему у меня нет мечты? Была конечно, но это обман.
   - Я тогда мечтал, что стану островитянином. Мой личный остров в теплом океане, мой персональный рукотворный рай. Тропические кущи, сказочные рифы полные говорящих рыбок, черепах. Тигровая акула, которая приходила каждую ночь и мы болтали с ней до самого утра.
  
   Я резко встал - Получилась книга, причем жестокая, страшная. Мир ожившей мечты был прекрасен, но ему наскучил ты.
   - Я покинул свой остров, стал рыбой в океане. С этого просто начинается, назовите прозрение. Я замолчал.
  
   Надежда усмехнулась - Довольно исчерпывающая ночь прошла. Завтра я проснусь и почувствую желание жить, странную радость в груди. Пойду и с легкостью посмотрю назад, я забуду о прошлом, пьянея от каждой минуты своего бытия. Спасибо вам не изданный писатель. Мы распрощались.
  
   Ночь прошла. Осталось полусонное, отупелое состояние, визитки на память, хотя вряд ли позвоню по этим номерам. Мексика. Далекая Мексика, Тихуана, Мехико точки на глобусе, где никогда не было снега.
  
   Там босоногая шпана шмонает пузатых янки, разворачиваются действия разных боевиков, пульсирует трафик, жиреют картели. Кокаин, каннабис полноводным потоком шурует в оплот всемирной демократии, порождая поколения депрессивных людей в постоянном пограничном состоянии, это продают как мечту и ее охотно покупают.
  
   Окно предрассветная мгла, горят фонари. Метет метель, завывает ветер, тлеет сигарета. Слышны шаги входящего человека, он садится в кресло и смотрит в мои глаза. Мексика подождет до обеда, вернее сиесты.
  
   Пустая тишина тянется долго, долго и незнакомец продолжает молчать, не сводя с меня взгляда. Он, наверное, ждет вопроса, чтоб я узнал его имя, цель визита.
  
   - Водки? - спрашиваю, не дожидаясь ответа. Он, молча, кивает, снимает пальто, на свитере видны пятна крови, руки в ссадинах и дрожат.
  
   - Гена - представляется он, быстро выпивает, наливает еще, опрокидывает рюмку.
  
   - Смею предположить с вами что-то произошло? - вопрос действует на Гену, он замирает, оглядываясь по сторонам.
  
   - Ничего существенного, так пустяки. Я закурю?
  - Нет, они неверно все поняли. Может же человек совершить опрометчивый поступок? Просто вляпаться в историю - он жадно затянулся, опять налил водки, выпил.
   - Нет. Нет, черт возьми, это уже не исправить.
  
   - Ты совершил преступление?
  
   После вопроса Гена задрожал - Это все Эдик с его неуемной энергией.
  
   - Остановись, Гена стоп, давай все по порядку - я налил по рюмке и закурил, ожидая историю Гены.
  
   - Эдик и я, мы работаем в службе эскорта - он по-собачьи, виновато глянул на меня.
   - В принципе легкие деньги, да и не малые. Очередной вызов. Выехали в эту гостиницу. Заказчица тетка хоть куда, заведует ювелирной конторой, одного мужичка ей мало, предпочитает молодых, атлетичных, задорных, это пока телефонный разговор. Берет полный пакет услуг, вообщем пыль столбом - Гена немного расслабился.
   - Приезжаем, бабенка по всем параметрам глянец в цвете, дорогое бельишко на теле, готова к разврату. Проходим в номер, а там облом. Сморчок старикашка на ладан дышит, муж этой тетки и три амбала охраны.
   - Бабенка щебечет, мол, муженек со своими тараканами, любит смотреть.
  
   Эдик говорит - Платят, чего стесняться, пофиг, перед кем голой жопою сверкать.
  
   - Налей еще - просит Гена.
   - Я тогда еще подумал, быть беде с извращенцами просто не бывает. По ходу дела раздеваемся, проходим в спальню. Вкатывают этого деда на коляске по пояс раздетого. Присматриваюсь, а он весь синий, места живого на теле нет. Босс мафии из Магадана, ставит условие, если заведем его кочерыгу, то получим вдвойне.
   - Идиот этот Эдик. Одним словом тупоголовый.
   - Дело за малым, пялим эту женушку. Хардкор. Она в экстазе, визжит и тут этот старый козел заявляет, подставляй задницу.
  
   Гена округлил глаза - Вот это поворот! Требует категорично, давай задницу, иначе свистну братве, и не заштопают дырку.
  
   Эдик ему в ответ - Ты чего городишь дедушка? У нас в комплектации такой резьбы нет! Не предусмотрена.
  
   А он в ответ как заорет - Пидрила живо подставляй жопу, иначе живьем закопаю - Эдик же придурок, носок ему в рот вместо кляпа.
  
   - Черт возьми, бред какой-то, совсем неправильный старый хрен.
   - Дед закашлялся и кони двинул с носком во рту. Задохнулся мафиози, мы и обмерли, на жену смотрим, когда в себя придет, чем обрадует.
   - Оргазм ее как ветром сдуло, она сама в панику, что делать?
  
   Эдик носок вынул и говорит - Ты минет, делала, вот он хрен старый и не выдержал - а баба эта, как закричит.
  
   - Мол хрыч новопреставленный, всю сознательную жизнь мальчуганов петушил, на девок и не кидался, какой там минет!
  
   - Тут заваливает амбал, видит наши дебаты и дохлого деда в коляске.
  
   Гена пожал плечами - Не знаю, как я выбрался оттуда. Они там, наверху в пентхаузе ищут меня - он посмотрел на меня с мольбой в глазах.
   - Что делать? Это же бандиты. Они найдут, вопрос времени. Кто поверит в случившееся? - принялся причитать он.
  
   Послышался стук, и вошли люди. Гена вскочил, бросился к окну. Теперь я разглядел в его руках пистолет, медленно поднял руки вверх и посмотрел в сторону вошедших.
  
   Раздалось два тихих хлопка и у Гены по свитеру расползлись большие пятна крови, он всхлипнул и осел, продолжая смотреть на меня. Два действительно амбала, один с глубоким порезом на щеке вошли в комнату.
  
   - Готов - сказал один другому, отходя от трупа. Теперь проблемы начали вырисовываться у меня.
   - Опусти руки и замри - тот, что с порезом присел, отер сочившуюся кровь.
   - Шустрый парнишка был. Человека в номере завалил, оружие отобрал, мне вот шкуру попортил - он глянул на меня, перевел взгляд на початую водку, пепельницу полную окурков со следами помады.
   - Вижу, отдыхал ты, дверь плохо запер. Может, ждал кого?
  
   - Он случайно зашел, вы сами сказали что дверь плотно не закрыта - ответил я.
  
   - Да и я так подумываю, но сам посуди, проблема у нас с мертвым телом - он кивнул на труп, посмотрел снова на меня.
  
   Хлопнула дверь, вошли еще люди. Возглавлял их сухощавый тип с бильярдным шаром вместо головы и практически черными глазами, в которых читалось умение принимать решения.
  
   - Папа наш ушел - сказал второй амбал стоявший за спиной, скорей всего он целил мне в затылок.
  
   - Девка в отказ, говорит, что не в курсе, мол мальчуганы побаловались с ней, а реально дело пришли исполнять. Носок в рот и весь расклад. В номере по минус одному, они не профи.
  
   Лысый посмотрел пристально на меня - Труп у тебя на руках молодой человек.
  
   - Какой труп? Я вижу пакет с мусором, утром выброшу.
  
   Он ничего не ответил, достал сигареты, разлил водку, кивнул на рюмку. Мы выпили по одной, напряжение не спадало, ствол все так же находился у затылка.
  
   Подумалось, если он встанет, значит, грохнут на месте, какие драгоценные секунды, как много сейчас пройдет перед глазами и главное только хорошее. Звездное небо, голуби, оконченная война, добрый десяток лиц, не зря пожил.
  
   - Ладно, живи парень. Водка то есть? Расслабиться надо, а то родственники нагрянут, папа остывает значит наследство пилить начнут. Одна головная боль - лысый резко поднялся.
  
   - Эй, горе-беда закажи в ресторане все для стола, помянем папу.
  
   Может я и прикрыл глаза в ожидании выстрела, но ничего не произошло.
  
   - Как звать тебя? Пилат? Часом не прокуратор? - он усмехнулся.
   - Продолжим, можешь называть меня игемон - он улыбнулся и протянул руку - Будем знакомы.
   - Ты пей, мы скоро уйдем. Сейчас прибудут гости, скажем, как в не безызвестном произведении, публика словно на балу у Воланда, ты не суетись. Сидишь, как мышка и не дергаешься.
  
   Только он договорил, мы выпили и в комнату влетела новоиспеченная вдова с человеком по виду похожего на бухгалтера.
  
   - К чему такая спешка, что произошло? - с порога стал сыпать вопросами полноватый бухгалтер.
   - Меня хватают, ничего не говорят.
  
   - Папа отошел от дел.
  
   - Как отошел? Не понял? - он посмотрел удивленно на игемона, на меня, на вдову, увидел лежащий на полу труп Гены.
  
  - Такое бывает, знаешь ли человек смертен, причем внезапно смертен - лысому определенно нравилось произведение, где рукописи не горят.
  
   - А-а что собственно произошло? - смог выдавить из себя очередную глупость, растерявшийся бухгалтер.
  
   - Приедут все наши с оравой бойцов, будут требовать папины реквизиты. Конечно тебя начнут трясти - игемон усмехнулся.
   - Кому мыло, кому вошь, осмыслил тему?
  
   Вдова расхохоталась, плюхнулась на диван - Вот это да! Значит, деребан замыслил упырь.
  
   - Заткни дуру! - рявкнул игемон, женщине ощутимо влепили звонкую пощечину, вдова тихо заскулила. Я понял одно, скоро мы всей честной компанией угодим в криминальные хроники и дай бог мне выжить в этом аду. Что за отель такой я выбрал?
  
   Мы продолжаем пить водку в обществе на смерть перепуганного бухгалтера и почему-то очень веселой вдовы. Теперь всецело осознаю, что чертовски пьян и могу вырубиться прямо в этом кресле. Лицо игемона плавает в сигаретном дыму, собственно и стены неустойчивы. Мне задают вопросы, я киваю головой, глаза слипаются.
  
  - Да он набрался - это звучит довольно часто, с натянутым смехом невидимой женщины.
  
   Люди прибывают и если отбросить троение в глазах, народу меньше не становится, это геометрическая прогрессия в действии.
  
   Где деньги? Краеугольный, риторический, сакральный, животрепещущий, мучающий, актуальный и прочее, царь всем вопросам. Формулы, схемы, выкладки, расчеты все тлен и мусор, как слова ответов. Где деньги?
  
   После сыплются угрозы вперемешку с матом. Размытые тени сходятся, растворяются в свете ламп. Они клубятся черным паром, растекаются по полу липкой субстанцией, приобретают резкие очертания распластанных тел с пулевыми ранениями разной степени тяжести и едким запахом гари. Здесь стреляют, как в голливудском спаме о беспредельщиках, какие там переговоры, они мочат друг друга из автоматов. Летят злые пули, бьющие живые тела наповал.
  
   Я сползаю, видя, как кресло прошивает автоматная очередь. Ангел хранитель везения гладит по волосам, шепчет на ухо - Прорвемся.
  
   Утренний ро н ролл, веселая анархия, адреналиновый укол не страшно жить на свете белом. Сворачиваюсь калачиком укрываясь с головою пледом. Слышна отчетливо сирена, надо бежать, а я плюхаюсь в выпотрошенное кресло наливаю водки - С почином господа бандиты!
  
   Там в коридоре визжит как свинья толстая тетка с разбитой мордой, старая знакомая. Кругом хаос, порожденный бандитской разборкой, еще срабатывает пожарная сигнализация, я начинаю ползти на выход. Коридор словно муравейник, испуганные, заспанные лица постояльцев, многоголосая какофония женских криков.
  
   Вдова подхватывает меня и тянет к лифту, чего-то говорит, утирает слезы, после смеется. Холл полон ментами, везде ОМОН, кругом нервная суета. Я тухну, не противясь водовороту, в котором кружу, не реагируя на вопросы и испуг окружающих людей. Наступает темнота без цветовых, размытых пятен.
  
   - Сегодня ожидается снегопад. Минус восемь. Ветер северо-западный. Бродяжничает по земле арктический циклон. С наступающим Новым годом! Популярный шлягер от мега звезды, супер звезды с миллионными тиражами канонизированного динозавра сцены.
  
   Моррисон мертв, Кобейн послал все это в жопу и вышиб себе мозги, длинный список мертвецов, их продолжают доить на деньги.
  
   - Хорошо же ты набрался паренек, нечего добавить - женщина у окна. Контуры ее тела, жуткая головная боль, сухая гортань, вкус канализации во рту, а за стеклами снег. Бескрайняя белая пустота, в которой нет линии горизонта. Она поворачивается, подходит ближе и молча, смотрит долго, долго не отводя взгляда.
  
   - Доброе утро, Пилат пьет кофе?
  
   - Было бы кстати - хрипло отвечаю, начиная кашлять.
  
   - Вот и славно Пилат - женщина уходит - Алла - напоследок бросает она.
  
   Скромный особнячок, где-то в глуши. Кругом снег, ни одной видимой дороги, только эта сонная деревенька с чернеющей стеною леса в снежной дали. Бородатый дед сторож, вечно под газом и два злобных ротвейлера. Алла объясняет, что тут надежное место, о котором практически никто не знает в шумном мире, разве что папа в аду.
  
   - Отсидимся какое-то время, пока не утихнет шумиха - она приносит кофе.
   - Сейчас мы в розыске. Денег нет, мы свидетели, а перероют офис картавого, ну бухгалтера, а там завещание и последние распоряжения папы, я уверена ничего хорошего там не будет - Алла усмехается, как-то странно смотрит на меня, этот взгляд не разгадаешь.
   - Грохнули бы тебя, так что радуйся, Новый год наступает, праздновать будем.
  
   Потрескивают поленья в камине, просторная зала погружена в мягкий полумрак, горят свечи, стол полон изобилия. Нарядная Алла в облегающем вечернем платье неотразима. Она сказочная фея, дивная, прекрасная, нереальная. Полная жизни, желаний, слов идущих непрерывным потоком.
  
   Потому что все позади, за далекой чертой проклятого, злобного города с его скоротечным временем, бесцельной борьбой, насилием, а тут, в этом мирке, как бы все остановилось. Близка, осязаемая теплота очага.
  
   - Поднимем же эти бокалы за нас, за то время счастливое время, которое придет незаметно с боем часов.
  
   Раздается треск стекла, пуля входит в затылок Аллы, идет на вылет, застрянет в стене. Вторая пробивает спинку стула, где секунду назад был я. Наступает тишина, уже зловещая. Бой курантов, отовсюду салюты, не загаданное желание, шампанское выдыхается в бокалах. Донесся гул мотора, хлопнула дверь. Одна машина, четверо или пятеро противников, прикинул в уме.
  
   - Вставай Пилат дело есть - раздался голос игемона.
   - Подымайся, чего залег партизан? - он был один в руках автоматическая винтовка. Я поднял руки.
   - Сирота теперь я и горемыка в розыске - он подмигнул.
   - Империя распалась, ушла так сказать в анналы истории, а вот золото партии нет.
  
   Игемон сел на стул Аллы - Жалко бабу, смазливая чертовка была, ну да все мы там будем в свое назначенное время, кто-то раньше - он замолчал, прислушался, огляделся.
   - Ладно, сантименты в сторону, сейчас пойдем папин клад откапывать.
   - Не грусти о мертвых, печалься о участи живых, она баба ушлая была - говорил он, когда спускались в подвал - Ноги бы раздвинула и пропал ты, как тот бедолага, любила это дело, скольких погубила, не счесть - разбив стену я вынул из тайника кейс.
   - Вот они папины сокровища немалые и все мои - игемон взял кейс.
   - Все Пилат, игра заканчивается - он нажал на крючок, раздался выстрел, при патроне 7,62 полная профанация держать винтовку одной рукой. Наверное папины сокровища прокляты.
  
   - Дядя, дядя такой облом на самом финише - вряд ли он услышал мои слова, что поделать, собаки пожирают собак. Понятное дело пуля просвистела рядом, я бросился вперед, была недолгая борьба, второй выстрел был точен.
  
   Я снова взял грех человекоубийства на душу, после с мылом вымыл руки. Обязательно схожу в церковь. Поставлю свечу, попрошу у батюшки прощения, потому как купаюсь в грехах, словно та рыба в придуманном океане.
  
   Ночь. Новогодняя мистерия, бездонная пустота вокруг. Два трупа замотанные в белые шелка простыней, мои руки кровоточат.
  
   - Что же сказать вам, мои дорогие убиенные? Я опечален фактом вашей смерти и видит бог, я не желал этого.
   - Игемон убивает тебя Алла, я вынужден убить его, что собственно путает карты всем, знать судьба, пусть и избито звучит, больше на ум ничего не приходит.
   - Я прошу у вас прощения. Покойтесь с миром, ибо могила ограждает нас от суетности этой жизни, в ней заключен покой, равновесие, забвение.
   - Печальная конечно развязка, но смею вас заверить, ваша новая ипостась принесет, несомненно, большее, нежели то, что есть. Вам выдадут крылья, пустят в рай, быть может, настоящая свобода придется вам по вкусу, мирская суетность все же болото. Покойтесь с миром.
  
   Я замолчал, слов не осталось, налил полный стакан водки - Прощайте - после выпил, отер губы, засыпал могилы под жалобное завывание ветра, пошел к дому.
  
   На черном бархате искрилась алмазная россыпь, в моих глазах просто стекляшки, я никогда не знал им цены. Захлопнул кейс, с тоской глядя на водку, приближаясь к единственному выходу, напиться в привычном одиночестве. Припомнил незнакомку, которую, наверное, полюбил. Ведь бывает такое, какая-то ночь и все, навсегда, к бесконечности. Первая и последняя любовь, желанная, востребованная до скрежета зубовного.
  
   Пустынная трасса, рекламные билборды, завихрения, дорожные знаки, разметка. Джазовая волна, близость энергетического потока города, в котором бурлит праздник. Горит свет, хлопает шампанское, счастливые детишки утром найдут подарки. Пьяные деды морозы практически все подарили и наверстывают упущенное, тиская половозрелых снегурок.
  
   Это наша жизнь, сведенная в одну простую формулу, рождение-жизнь-смерть, все логично, не прибавить не убавить. Остальное суета и томление духа, приправленные житейской мудростью, определенной заработной платой, халтуркой на стороне. Первыми шагами и открытиями крышки унитаза, разочарованиями, грехом и отрицанием последнего, уголовной ответственностью и всем остальным.
  
   Звучит блюз. Господин Время импровизирует, творит, перебирая струны гитары, кивает в знак приветствия. Сцена в сигаретном дыму и один лишь луч прожектора освещает музыкантов. Смуглая мулатка напевает знойным голосом, растягивая в припеве слова текста, похлопывает рукой по ноге в такт.
  
   Во мне пара не детских порций фирменного коктейля, я плыву, храня отрешенное выражение на лицо. Атмосфера не напрягает, бар практически пуст в нем еще не убрали следы вчерашней вечеринки и что-то присутствует в воздухе. Некая энергетика для одиноких душ, бывает такое, именуемое временем одиночек, тем, кому мира мало. Тем, кто пылает жаждой познания, поиском истины, тишиной среди которой рычит озлобленная душа, взалкавшая крови, насилия, но способная говорить.
  
   Сейчас просто хорошо, как в начале романа без названия. Одинокий герой в баре, где играет чудесная музыка, сидит выпивает, бармен колдует над коктейлем судьбы.
  
   Смолкает гитара, слышны редкие аплодисменты, г-н Время задумчив, делает поклон, подходит к столику.
   - Она совсем не дурна, славно поет. Согласись, цепляет голос, думаю куда пристроить, да и репертуар надо подходящий подобрать - хлопает легонько мулатку по попке, затем отпускает.
   - Отшумел праздник, уже знаю, можешь не говорить. Вчера Князь солировал, так, что карнавал кипел на крови.
   - Вот римские ВИП персоны опохмеляются, Князь рассказывал, тираны да деспоты были в ударе, кутили, проказничали - он усмехнулся, принесли вино.
  - Анархия мать неугомонных - он замолчал, стал снова задумчив - Тысячи лет, а они не угомонятся, громят и жгут на пепле пляшут, отчего таковы?
   - Что устал Пилат? Все ходишь, все бродишь, от столба к стене. Ищешь, как одержимый неведомое, вкус к вопросам и ответам потеряв. Слушай лучше эту музыку, а не ветер в отяжелевшей голове.
  - Посмотри новым оком на эту дарованную Землю, рыбой погрузись в глубины океана, прислушайся к тайнам леса, склепы городов тебя подождут - Время улыбнулся.
   - Право же треплюсь, как психоаналитик. Научись слышать и слушать время - он допил вино.
   - Скоро, правда даты еще не наметил, мы будем расширяться, есть клиентский запрос в других городах, хорошая музыка всегда вне времени и моды, чтобы там Князь не болтал, новые песни, не тленные таланты всегда востребованы, люди хотят слышать и слушать их.
  
   Я закурил - Значит Рим не вечен?
  
  - Скажу больше, не вечен и Вавилон. Слушай музыку Пилат, отдыхай сил набирайся, кое-что, и для тебя припасено.
  
   Я хотел еще кое о чем расспросить, но смолчал. Будущее, прошлое, настоящее пусть всегда будут в ладах со временем, это все же его тема, теребить струны, следовательно музыка всегда с ним. Вообще мне неслыханно повезло, быть почетным завсегдатаем бара под вывеской "Живой". Я вдоволь испробовал фирменных червоточин Князя, продолжая оставаться живым.
  
   После на сцене произошли передвижения, свет потух слышалась возня. Затем вспыхнули софиты, в этом рассеянном матовом свете, за клавишами восседал Князь. После вышел Время - Для нашего почетного гостя, шуточная импровизация. Джимми Хендрикс, Парпл Хэйз!
  
   Я закурил, прикрыв глаза, не заметив, как на столике образовалась текила, присела рядом девушка с историческим прошлым. Может леди Годива, может Елена троянская.
  
   - Они так всегда, после каждого Нового года. Начинают с импровизации - Я открыл глаза, прицелился на текилу.
   - Глаша - представилась девушка, ослепительно улыбнулась.
  
   - Я вас где-то видел, вам наверное часто это говорят? Но уверен, мы определенно пересекались.
  
   - Вы правы, хотя некоторых это пугает и мне приходится преображаться в более доступное, привычное обличье и тогда проблем не возникает.
   - Я угадала с текилой? - накатило легкое головокружение, может от ее духов.
  
   - Пилат почетный гость, человек живой, солдат вечной войны, где-то без вести пропавший, местами чудак. Была бы шляпа, я снял бы ее перед вами.
  
   Я разлил текилу - За знакомство Глаша.
  
   - За знакомство - ответила она.
  
   Подумалось, что данный миг, это самое настоящее преддверие большой, единственной, настоящей любви. Кем бы она ни была, но это есть.
  
   - Знаете Глаша, все больше утверждаюсь в решении стать писателем и напишу, будьте уверены, а начну с нашего надеюсь судьбоносного знакомства.
  
   Я подумал в очередной раз, о чем собрался писать и почувствовал, что готов, вся книга мгновенно собралась воедино, как на ладони.
  
   - Давайте выпьем еще и может не раз Глаша. Я чувствую в вас, что-то близкое родное, скорей всего частицу собственной души - мы выпили по второй.
   - Именно души, хотите, верьте, хотите, нет. Я уже по уши в вас влюблен и страшусь этого. Боюсь, что к утру ближе вы исчезнете, испаритесь как ночной призрак и придется вновь идти, следовать за звездой ни на йоту не близкой.
   - Дрогнул ли я? Решив остановиться, найдя обыкновенное человеческое счастье? Нет, эта вспыхнувшая любовь вряд ли заменит дорогу. Она в вашем лице придаст сил, продлит этот тернистый путь.
   - Я уверен, что вы способны ждать, ждать, если придется вечно, пожертвовать всем не растеряв любви. Этой россыпи дорогих бриллиантов сердца - я закурил, затянулся во все легкие, более растерян, нежели подбирая слова.
  
   Музыка. Божественная, живая, головокружение без голода в пустом обреченном мире. Текила, соль на губах. Полуприкрытые глаза, только я и она. Кругом пустота космоса, под ногами закручиваются в спираль вселенные, веет прохладой, кружат белые лепестки мега светил.
  
   Цветение порождает плод, ты пробуешь его на вкус, осознавая условную запретность, так как не в состоянии определить, что же это на самом деле. Течешь по наитию свыше, игра струн.
  
   Любовь, искушение или начало начал? Шепот вряд ли окажется истинно верной правдой, он чей-то, принадлежит невидимой силе. Просто необходимо молчание и это кружение, кружение в легком невесомом танце с закрытыми глазами, наполненными эйфорией, а не уловки выверенных фраз. Ведь кровь течет по венам, циркулирует, ее хватит на миллиарды лет и триллионы протянутых кубков.
  
   Как легко, невесомо ваше податливое тело, как горячи ваши уста. Вы молчите и это красноречиво, от этого исходит бессмертие и желание жить, любить. Это будет всегда, вряд ли руки спрячут раскрытую тайну в ларец за семью печатями и росписью некой Пандоры.
  
   Поздно пятиться назад в раковину, мы кружим, нас не остановить, даже меланхоличной осени, ее траурному листопаду желтых, золотом облагороженных листьев.
  
   Время ударяет по струнам и голос женщины влечет роковым финалом развязки. Близится утро, шествует гротескным парадом весна, она нарядна, полнокровна, тревожит подсохшие гнойники вен.
  
   Дорога выведена синими точками на мертвенно бледной руке. Часы и время обращены в пустоту пребывания обезличенной особи с живым сердцем, там любовь, слышишь любовь.
  
   Вслушайся, навостри уши, вот он неповторимый, мелодичный перезвон бубенцов, от которого сходишь с ума, притупляя бытие пошлой инъекцией, чтобы сползти по стене. Горишь, выгорая, это бегство, амок, ускоренный метаболизм. Грызя кость приползаешь в нирвану, тошнота и слабый стон.
  
   Моя любовь, моя смерть, мое воскрешение из пепла в прах и волны океана вселенной. Заблудший по выходу из глубины, одинокий скиталец на вересковом холме, среди ветра несущего хмель не доступной свободы, готовый к битве, кровопролитию, летаргии сна, смерти. Она не страшит, есть господне начало и промысел, ну и что, книга завершена, обещания выполнены.
  
   Заратустра говорил - Героин в чистом виде, дарит быстрое счастье от кайфа. Настолько стремительно, что не успеваешь умереть, потому что уже мертв, поэтому его разбавляют мучением, чтобы иметь какой никакой бизнес.
  
   Первые шаги к последнему пристанищу, вялые, старческие в слепоте обесточенного существования к огоньку лампы. Шепот молитвы, воскрешающий вздутие вены, где кровь да любовь штопанные черной засаленной ниткой.
  
   Я смотрю в этот белый лист истории, оставленный про запас. Он был неоднократно скомкан, там будет постскриптум, взятый из пуговиц глаз игрушечной крысы. Последнее человеческое, что вымученно ляжет почерком не твердой руки, словами рваных предложений.
  
   Музыка тягучая в противоречие легкости текста обезжиренной исповеди последних недель без греха. Я просто слышу эту музыку, которую чувствовал еще в материнской утробе, пытался воспроизвести, насвистывая детскую считалку. Видел подвешенными нотами в небесной знаковости и стуке колес, теперь молчу, не желая проводить линию.
  
   Разное из последнего распечатанного набора оставляет следы крошек на столе. Будет звонок телефона и голос скажет - Ты ушел в тираж.
  
   Назовет мой порядковый номер. Теперь меня клонировали, меня достаточно много, я не востребован в единственном числе, не нужен как личность, даже для этой темной норы в которой обитаю.
  
   Склеп пророчествующих шутов, почему бы и нет. Подохну тут, буду разлагаться, чтоб не стать мумифицированной задрочкой в глазах объективах удивленных туристов с биркой на пальце "Пилат прокуратор. Человек живой".
  
   Глаша, мне еще десять минут. Я возвращаюсь к тебе для ворчания и своих конспиративных дел, ты снова подаришь любовь, сорвешь пыльные шторы, распахнешь настежь окна. Впустишь это обжигающее солнце, шальной ветер, сдувающий мою сонную пыль, скажешь - Я люблю тебя!
  
   P. S ГЛАФИРА.
  
   Как бы ни быстро или вяло протекал последний день умершей прыщавой весны, многим удалось пройти его с реальным грузом проблем. Звонил телефон, на стульчаке восседала надоевшая жопа мира, шахматная партия не решалась на черной доске.
  
   Сплошные черные фигуры, дареные коты в мешках. Часы и время или время в часах. Прямая полоска света от еще не захлопнутой двери, иконостас на стене и белые нити дорожек, ватная вязь тишины. Глаша принесет абсент.
  
   Деградируем ли мы постоянно, когда наступает регресс?
  
   Иногда, бывает чаще, постоянно вижу в людях худые анализы. Мне хотелось бы это эмоционально приукрасить, но страсти безразличны мне.
  
   Глаша, Глафира, чудное создание. Она молода, ее тело упруго, мозги забиты романтичной фигней, а как точена ее фигурка, волнует ее колышущиеся груди, улыбка чаровницы, глаза от беса, искрятся пылающей страстью, ты во власти этого сверхсущества.
  
   Я поднятый ветром пепел, ее щенячья доверчивость ранит меня в сердце. Почему? - задаюсь вопросом.
  
   Потому что Глаша, это моя Глаша, она идет рядом, я пытаюсь ей вяло доказать, что любовь всего лишь страсть, а страсть слепа и безрассудна.
  
   - Нет, ты не прав - отвечает она - Посмотри на меня и повтори глупость еще раз. Я хочу быть другим, чтоб самому застать и устроить истеричную провокацию, откопать томагавк скандальной войны. Затем убегаю за угол, прячусь весь день.
  
   Дороги мои белые нити, спасите меня, убейте, по злому погубите, отвергните на корню спасение, я возжелал разрушения. Глаша смеется, а после со знанием дела хохочет до слез, от моих драматичных монологов самоеда, мне хорошо, копошусь усердно в неврастении и психозах.
  
   Глафира же наблюдает, нет, она не Цербер. Иногда утром, диким, ужасным, ранним утром, я вижу, как она расправляет крылья и плачет по мне, ублюдкам соседям, эти клопы грызутся, плодятся, порождая обреченных.
  
   Мир полумрак, монотонные сумерки и в нем гниет сирень, розы которые отравил рвотой. Я ищу подтверждения, что она ангел, но почему, какой?
  
   Глаша с ее проницательным взглядом рассматривает, как я тщетно пытаюсь заблудиться в мистификациях, барахтаюсь в пыли, чего-то мелю языком, болтливо превознося сумеречный бред.
  
   Мне кажется, что жизненные задачи вполне разрешимы, но они Гордиев узел запутанный, или секущий Дамоклов меч. Разрубив однажды, я все равно иду под лезвие, занесенное над головою. Я уже плотно торчу, мне об этом расскажет любой ребенок в песочнице.
  
   Вечер уходит и наступает ночь. Камлания пляски с бубном, сера рассыпанная по углам. Тлеющие разговоры на кухне с собою, ложка, вата и тишина.
  
   Глафира равнозначна покою, может заболтать и я откажусь от любой масти замастыренной. Ее голос из бархата, нежно нашепчет слова, вязкие вопросы. Но уже пришла зима, остыло море, всплыло над водой безразличие.
  
   Выбери между выше и больше. Стоишь, видя бегущих, в их лицах смерть и постоянство гниения, разложения, затравленность обреченных взглядов. Их спасает спешка, для очередного хода пешкой по белому в черное.
  
  
   Шепот Глаши, я понимаю что ночь и откуда вынута эта преданность, сумасшедшее желание спасти, вытолкнуть на свет божий, который наверняка убьет меня. Попробую спрыгнуть на вокзале, обещаю ей и ухожу. Выразительно бывает лицо случайного человека, когда его спросят о точном времени, поэтому я не ношу часов.
  
   Придет Ипатий, это враг, которого ценю как друга, он будет долбить в дверь столетиями, пока ему не откроешь. Глаша не любит его, она старается не впустить, прогнать взашей, но Ипатий принес необходимые ингредиенты для гиперскачка. Рутина космоса, она засасывает как градуированная шкала на баяне.
  
   Молчалив, я это приметил. Ипатий никогда не говорит и иногда мне кажется, что он маньяк, о котором писали еще позапрошлом столетии. Неуловимый Ипатий потрошитель, гроза всех без исключения беззащитных жертв. Молчун с чернотою помыслов в глазах.
  
   Я всегда спрашиваю - Как дела? Но молчание подразумевает разные ответы и это хорошо, потому что, у Ипатия, они не лучше. Но Глаша любит меня, а этот скрытный молчун вряд ли понравится отличной девушке, в этом я уверен. Хотя ему пофиг, со знанием дела он гремит осторожно на кухне.
  
   Я готов попрощаться, но думаю о Глаше, о том, что произойдет ближе к утру. Жую сладкое медовое печенье. Ожидание самое проклятие для нетерпеливого человека. Часы, там время идет не зависимо от наших возможностей и желаний. Я разобью их, но ход стрелок будет бежать из секунды в минуты, из минут в часы, к бесконечности лет, неисчислимости звезд.
  
   Тишина, как же оглушительно тихо. Почему притих Ипатий? Затаился? Ни записки, ничего не оставил. Только сытый ужин, заправленный баян, розовая лампа и честные слезы Глаши.
  
   Тишина, немая мольба в ее взгляде, ну почему же так тихо, почему она молчит? Неужели больше не любит и хочет, извинившись сказать - Прости, ты безнадежен, ты над крышами домов, а мне необходима любовь, теплая и разная, с цветами. Зачем ты даришь холодные звезды? Они убивают.
  
   Ослаблена хватка и уходит контроль. Я тлею бикфордовым шнуром, но в конце, почему-то безболезненно горько и как-то неприятно захлебываюсь слезами, они без причины льются. Во мне опять зима, покрывает изморозь.
  
   Сердце сонно вздрагивает, а в легких тлен и мох. Боли нет, только меня заполняет вата. Скрипят суставы. Удается разлепить глаза, и вот осознаю, что финал.
  
   Глаша в черном саване, ее глаза лишены век и губы мертвенно серы, она холодна. Соткана из другого материала, тянет свои руки, мне противно, я боюсь, не желаю быть пойманным, по-детски плачу, но не противлюсь.
  
   Холод ее дыхания, ледяные пальцы вонзаются в сердце и тянут душу в черноту. Нет, Глаша не плачет и не смеется, она уносит в кромешную темноту, чернейший мрак, там поджидает Ипатий. Рогатый, гниющий с крыльями летучей мыши, почитатель талантов загубленных душ и Глафира оставит меня в бездне. Покинет поцелуем на прощанье, исчезнет навсегда, чтобы обрести снова любовь.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"