Гринштейн Борис Владимирович : другие произведения.

Zemlya za okeanom(plus6)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Глава Љ27
  
  Торговля и поэзия*(1)
  
  В популярной литературе принято не замечать правителя Чистякова. Пишут о Муравьеве - строителе, Врангеле - исследователе. Честолюбец Чистяков просто затесался меж ними, хоть и был он был одним из наиболее энергичных и деятельных правителей.
  Да, честолюбия Петру Егоровичу было не занимать, хотя и деловых качеств тоже. С одним честолюбием в адмиралы не пробиться и астраханским военным губернатором не стать. Условием, поставленным за согласие принять пост правителя были хлопоты Главного правления о повышение его в чине, что и было выполнено. 26 октября 1825г. капитан-лейтенант Чистяков стал главным правителем Русской Америки, а 21 декабря 1826г. он был официально утвержден императором в этой должности с одновременным присвоением ему звания капитана 2-го ранга.
  Редко упоминается, что Чистяков стал первым правителем всех российских колоний в Новом Свете. К его управлению был окончательно присоединен Атхинский отдел, ранее зависевший от распоряжений Охотской конторы РАК. Счета его были переведены из Охотска в Новороссийскую контору, а сам отдел официально подчинен главному правителю.
  Во время инспекционной поездки Чистяков посетил Атху, знакомясь с новым колониальным отделом и "нашел тамошнее заселение в самом жалком состоянии и множество других беспорядков, происходивших от дурного управления и от небрежности Охотской конторы". Правитель ещё до своего прибытия на остров прислал много леса для построек, послав для этого старый шлюп "Константин", построенный в Охотске еще в 1803г. Это был его последний морской поход, так как с этого времени корпус шлюпа использовался исключительно как склад для товаров.
  Петр Егорович приказал заново заложить на новом, более удобном месте, центральное селение РАК в Атхинском отделе, отстранил от должности начальника отдела Петра Выходцева, назначив на его место Ивана Сизова, после чего отбыл на Уналашку. Там правитель уделил внимание улучшению работы местной школы в селении Иллюлюк, где обучалось 22 учащихся. Чистяков распорядился установить штат (расходы по содержанию) на каждого ученика местной школы для 30 учащихся. Подобные штаты были введены им и в отношении уналашкинской больницы на 8 человек и воспитательного дома для девочек-сирот. Инспекцию других школ и приютов, которых к тому времени было в его подчинении 14, Чистяков поручил Филиппу Кашеварову, назначенного для того инспектором. Он же обязывался присматривать за "ремесленными учениками при мастерских". Главное правление требовало ускорить подготовку местных кадров.
  Побывав первый раз "на сельди", перед инспекционной поездкой, Чистякова оставил Якову Дорофееву, правителю Ситхинской конторы, подробные инструкции в которых предписывалось соблюдать особую осторожность в отношении живших у крепости тлинкитов. "В крепости и на каждом судне в гавани постоянно находиться часовым... на мелких по два вахтенных, а на больших и по три. Пушкам крепости и судов быть заряженным на картечь и проверять их еженедельно... За каждым орудием или постом закрепить нужное количество людей на случай внезапного нападения диких."
  Такие меры предосторожности были отнюдь не излишни. Уже в самом начале правления Чистякова у стен Озерского редута произошел случай, который мог иметь весьма серьезные последствия. В ночь с 5 на 6 декабря 1825 г. несколько каноэ с тлинкитами, занимавшимися ловлей рыбы, приблизились к укреплению, не отвечая на отклики часовых. Начальник редута Федор Сысоевич Слободчиков, опасаясь внезапного нападения, приказал открыть огонь, в результате чего один индеец был убит. К счастью, враждебных действий не последовало, так как тлинкитам был известен запрет приближаться к редуту в ночное время, и они вполне осознавали правомочность действий русских. Чтобы окончательно исчерпать инцидент, Петр Егорович подарил родственникам убитого товаров на 250 руб., что соответствовало индейским представлениям о выплате компенсации за смерть сородича.
  Главное правление РАК, получив сведения об этом происшествии, одобрило все его распоряжения. В своем послании от 31 марта 1827 г. директора писали: "Решительный поступок Начальника Озерского редута был необходим и заслуживает всяческую похвалу; Правление Компании совершенно одобряет принятые Вами меры для исследования сего дела и приведения диких к сознанию в своей вине. Происшествие сие случилось при самом начале Вашего колониями управления и тем лучше может оно действовать на обуздание диких от неприязненных покушений и на внушение в них должного к Вам уважения, доверенности и подобострастия. ...Правление Компании желает не только сохранять с Колошами всегдашний мир и доброе согласие, но и упрочить с ними торговые связи".
  Такая политика давала свои плоды. Тлинкиты стали относиться заметно лояльнее к русским, чем во времена Баранова. Год спустя обезумевший промышленный Семешин проломил камнем голову индейцу, а месяцем позже двое калгов сбежали от своих хозяев и укрылись в Михайловской крепости. Ни один из этих инцидентов не имел серьезных последствий, как это обычно случалось ранее. Более того, тлинкитские вожди сами приглашали русских основать у них фактории, гарантируя знатными аманатами безопасность приказчиков. Аманаты эти потом возвращались домой, одетые в мундиры военного образца, а вождям вручались серебряные медали с надписью "Союзные России" на одной стороне и российским двуглавым орлом на обратной. Главный правитель, как и правители контор и коменданты крепостей регулярно устраивали патлачи, сопровождавшиеся торжественными речами о необходимости поддержания мира и раздачей подарков. А капитаны судов, привозивших в фактории товары, обязательно устраивали "кашу", угощали всех рисовой кашей с патокой и фруктами и барановским квасом, после чего следовали "игрушки" - песни и пляски.
   Значительно увеличился товарообмен с тлинкитами. В послании к Чистяков от 16 апреля 1826г. директора компании предупреждали его, что после заключения конвенций с Великобританией и СШ конкуренция с иностранными торговцами может усилиться. Поэтому для удержания торговли с индейцами в своих руках Правление разрешало платить тлинкитам за каланью шкуру не менее, чем бостонские капитаны, и даже более. С этой же целью директора готовы были, если потребуется, пойти и на полный запрет на промысел на их территориях.
  "Правление Компании просит Вас сколько можно усиливать и поддерживать сию торговлю не только около Ситхи, но и по всему колошенскому берегу, где иностранцам позволено совместничество с нами. Собственная наша около Ситхи промышленность давно уже стала весьма малозначительной и конечно не может приносить Компании пользы, а между тем служит, как известно, главнейшею причиною всегдашней вражды диких против Русских, и без сомнения в теперешних обстоятельствах может вредить успехам предполагаемой с ними торговли. А посему, если Вы усмотрите, что прекращение собственной около Ситхи промышленности будет иметь полезное для нас на торговлю с дикими влияние и Компания за потерю промышленности может вознаградиться торговлей, в таком случае Правление Компании согласно собственную около Ситхи промышленность оставлять, а партовых Алеут перевести в другой отдел".
  Ещё Муравьев старался всемерно способствовать торговле с тлинкитами и незадолго до сдачи своей должности Чистякову, в предписании конторе РАК в Михайловской крепости от 14 октября 1825г. он указывал, что "сею торговлей рассчитывать не на одни барыши компании, но от оной и та польза, что может (компания) приобрести от колош дружество и расположение к русским". В соответствии с этим Муравьев распорядился платить тлинкитам по 100-150 руб. товарами за одну шкурку калана, что в 10-15 раз превышало сумму, которую получали за нее зависимые алеуты и кадьякцы (им увеличили платеж за калана в два раза только в 1828г.).
  Сама торговля с тлинкитами по новому положению стала производиться уже при Чистякове и увеличение покупной цены заметно сказалось на количестве приобретаемых у индейцев мехов, которое возросло сразу в несколько раз. Уже в 1826г. было закуплено 195 каланов, 1169 лис и 1374 речных бобров.
  Но это же прибавило Петру Егоровичу немало головной боли. За добытые шкуры алеуты и коняги получали строго установленную плату по так называемой таксе. И хотя при Муравьеве в 1825г. плата за меха была увеличена, новый главный правитель посчитал это недостаточным и в 1826г. предложил директорам РАК увеличить платеж за некоторые виды пушнины еще на 50%. К этому шагу Чистякова подтолкнули волнения среди алеутов и кадьякцев, которые стали выражать недовольство, узнав, что их давние враги и соперники тлинкиты получили прибавку при продаже мехов Компании. Чтобы успокоить партовщиков, Петр Егорович взял ответственность на себя и без санкции Главного правления распорядился увеличить в полтора раза расценки на меха, приобретаемые у зависимых туземцев. Он опасался, что в противном случае у них совершенно пропадет стимул к труду и придется силой рекрутировать их в промысловые партии.
  Главное правление пошло навстречу Чистякову и в 1828г. утвердило новую таксу. Так, если по прежнему положению коняг получал за шкуру калана товарами или банкнотами РАбанка только 10 руб., то с 1829 г. (когда новая такса вступила в силу) - 20 руб., а уналашкинские алеуты соответственно начали сдавать шкурки чернобурых лис по 6 руб. (до этого действующий тариф оценивал их в 2 руб. 50 коп., а положение 1825 г. - 4 руб.). В то же время остались практически без изменений расценки на меха, получаемые путем "вольной" покупки у индейцев танаина (кенайцев), чугачей и других полунезависимых и независимых, племен, а платежи алеутам за котиков на Прибыловых островах даже уменьшились в 1827 г. с 75 до 45 коп. за каждую шкуру.*(2)
  Что касается промысла, то некогда богатые охотничьи угодья к тому времени настолько оскудели, что летом 1826г. Чистяков доносил в Петербург: "Главному правлению известно, что у нас ныне только и остались два пункта - Якутат и залив Льтуа или Порт Франсе где мы промышляем бобров и жители тех мест, хотя и негодуют на сие, но по малочисленности препятствовать не могут. Ныне отправлены были 80 байдарок под защитой 2 судов, а добычи взяли 249 бобров, едва окупив расходы".
  Куда больше пушнины приобреталось в Кадьякском и Уналашкинском отделах. Как и прежде, каждую весну отправлялись промысловые партии, но это были лишь бледные копии тех огромных байдарочных флотилий, которые посылал на промысел в начале века Баранов. Главной партии больше не существовало из-за сопротивления индейцев, да и калан был уже почти полностью выбит на всем северо-западном побережье. Основная масса байдарок (до 80) принадлежала собственно кадьякской партии, которая вела с апреля по август промысел у Кадьяка и прилегающего побережья материка. Еще две мелкие партии высылались из Александровской одиночки на Кенайском полуострове (10-12 байдарок) и Катмайской одиночки на северном побережье пролива Шелихова (до 15 байдарок). Около 40 двух- и трехлючных байдарок снаряжалось в Константиновском редуте из подведомственных чугачей. Да ещё в Уналашкинским отделом выделялось для "бобрового промыслу" до 140 байдарок. Еще около 60 снаряжалось в Атхинском отделе.
  Компенсацией падения добычи морского зверя служило увеличение вымена мехов у внутриматериковых племен. Важнейшим центром сбора "земляного" зверя стал Ново-Архангельск, куда стекались меха со всего Орегонского бассейна. Торговля в тех местах была ещё прибыльнее тем, что компанейские торговые партии добирались до верховьев орегонских притоков, скупая меха много дешевле, чем в разбросанных по океанскому берегу факториях. Стоимость приобретённой без посредников бобровой шкуры в зависимости от величины составляла по таксе 1825 г. от 60 коп. до 1 руб. 20 коп. товарами - материя, готовая одежда, одеяла, железные и медные котлы, топоры, ножи, виргинский табак, голубой и красный бисер, крупные синие и мелкие зеленые бусы, а также высоко ценившиеся в качестве украшения цукли - трубчатые раковины моллюска Dentalium, которые в огромных количествах добывали в Славороссии на Нутке. Компании они обходились в 10 коп., а всего за пару цуклей, то есть за 20 коп. можно было приобрести бобровую шкуру, за хлопчатобумажный платок стоимостью 4 руб. - 4 бобра, за 5 бобров индейцы получали большой топор, а большой железный котел вместимостью в полтора ведра стоил целых 20 бобров. Другими словами, если не считать цукли, количество которых ограничивалось чтобы не сбить цену, средняя цена бобра была всего 1 руб. товаром (без учета транспортных и накладных расходов). В то же время на международном рынке стоимость крупной бобровой шкуры доходила до 40 руб. Аналогичным образом шкура выдры по таксе составляла всего 3 руб. 20 коп., а продавалась в Кантоне за 50 руб. В целом расходы Компании в Ново-Архангельске, составляли в 1828г. всего 87 500 руб. (истраченные товары на обмен, годовое жалованье служащим и т.д.), а стоимость приобретенной за этот период пушнины:
  Барсуков ............................... 1069
  Бобров ................................... 11228
  Волков ................................... 5484
  Выдр .......................................4296
  Выхухолей(ондатр)............... 29409
  Енотов ....................................713
  Лебедей ..................................4918
  Лис ..........................................6937
  Медведей ................................741
  Росомах ...................................171
  Рысей ......................................1425
  Соболей(куниц) .....................6449
  Хорьков ................................. 2510
  составила 918 500 руб. Из этих цифр нетрудно сделать вывод о степени прибыльности для Российско-американской компании прямой меновой торговли.
  Как ни странно, после экспедиций барона Штейнгель и до 30-х гг. ни один правитель не организовывал более комплексного исследования Орегонского бассейна. Только с появлением британских фортов начались кое какие изменения, да и то, не особо энергичные. Плохую шутку с Компанией сыграло слишком удачное расположение Ново-Архангельска. Крепость находилась в самом главном торговом центре этой части континента.
  Все племена Плато знали о знаменитых "торгах на водопадах" и хотябы изредка посылали к ним своих купцов. Через пару лет после закладки крепости даже самые отдалённые племена узнали о белых торговцах, а после экспедиций Штейнгеля за русскими закрепился статус экстерриториальных торговцев. Небольшие отряды, состоящие из приказчика и 2-3 каюров, свободно перемещались по всем притокам великой реки не опасаясь нападения. Табак, ножи, одеяла, сёдла, бисер и цукли нужны были всем, а ионополистами в этой области долгое время была Компания. А когда британцы смогли построить новые фактории традиция уже сложилась, так что даже их конкуренция не смогла значительно сократить приток мехов в Ново-Архангельск.
  В целом в период управления Чистякова количество приобретаемых компанией мехов было достаточно стабильным и в среднем оценивалось в 3 200 000 руб. Однако даже этой суммы не хватало для закупки в Кантоне необходимого для загрузки барков товара. Не от хорошей жизни Главное правление беспрерывно требовало увеличить добычу мехов. "Следует Вам обратить пристальное внимание к приобретению барсучьих шкур, в коих Английские шорные и седельные немалую нужду имеют." И это пишет директор, который ещё десятью годами ранее советует не размениваться на калифорнийского калана, чья шкура ниже качеством и дешевле, чем у северного.*(3)
  Впрочем Петр Егорович и сам обладал всеми необходимыми данными, чтобы оценить ситуацию в перспективе.
  "Если вести счет по шкурам речного бобра, кои составляют более чем половину от цены всех шкур не морского зверя, то картина открывается прискорбная...
  В 1-й год, как обустраивается компанейская фактория, народы туземные уже увидев все преимущества от нее, еще не имею нужной снасти и не промышляют достаточное количество бобров. На 2-й год они приносят на размен много больше бобров, а на 3-й - в 10, а то и в 20 раз более чем в 1-й. Однако затем торговля умаляется и к 6-му или 7-му году имеет в половину от 3-го, а к 10-му менее нежели в 1-й.
  Происходит это потому, что дикие, начав бить бобра в каком озере, не успокаиваются пока не выловят последнего, не думая о сохранении зверя для будущих поколений. И изменить тут ничего нельзя. Если, к примеру, я прикажу не менять шкуры молодых бобров, индейцы тут же сбудут их британцам или французам... Потому и приходится продвигаться все далее в дикие земли где зверь еще не выбит. Но видны уж Скалистые горы пределом нам положенные...
  Единственно где можно выменивать меха не нарушая договора, это вверх по великой реке Квихпах, что в верховьях своих именуется Юканом.
  С малемутами*(4) привозящими в Ново-Александровский редут меха, никакого договора у нас нет, а дикие с верховьев Квихпаха буду только рады потому как те купцы сбывают им наши товары дороже раз в 5, а то и более."
  В исполнение этого проекта и была снаряжена Чистяковым в 1827г. экспедиция "прапорщика корпуса флотских штурманов Ивана Яковлевича Васильева" с целью "Обозрения системы вод, орошающих внутреннюю сторону наших северных владений и составления описания страны, орошаемой этими реками".
  Экспедиции предстояло выйдя из Ново-Александровского редута подняться по Квихпаху производя съёмку и уделяя особое внимание описанию населения, составляя подробные этнографические заметки и внимательно изучая характер и масштабы местной торговли. Кроме того Васильев длжен был выяснить вопрос о целесообразности основания в тех местах новых поселений.
  Кроме экономических причин организации этой экспедиции были и политические резоны. До Новороссийска дошло сообщение от Главного правления об экспедиции Фредерика Бичи на корабле "Блоссом". Он в 1825г. отправился из Англии и должен был, не заходя в российские поселения, обогнуть Аляску и соединиться с отрядом Франклина. Правда пройти дальше Необходимого мыса ему не удалось, но об этом не знали ещё и в Лондоне.
  В состав экспедиции, кроме самого Васильева, входил его заместитель "помощник мореходства" Пётр Колмаков (сын управляющего Ново-Александровского редута Федора Колмакова), толмач Семён Лукин, 2 русских промышленника, 2 стрелка кадьякца и 8 эскимосов киатагмиютов. Отправившийся 31 мая отряд в тот год смог подняться по Квихпаху только на 500 вёрст, до устья Коюкука. Постоянные провокации местных эскимосов, которые не желали терять свои позиции в посреднической торговле, вынудили прапорщика с оставшимися у него 6 людьми вернуться в Ново-Александровский редут. Все киатагмиюты дезертировали раньше.
  На следующий год Васильеву удалось подняться на 200 верст выше Коюкука и начать торговлю с индескими племенами, но болезнь заставила его вернуться.
  За два сезона прапорщик Васильев смог выполнить лишь часть из возложенных на него задачь. Кроме того, описание некоторых пройденных им районов было недостаточно точным, а сведения о местных жителях - не всегда достоверны. Тем не менее собранная информация побудила Правление к планированию новых факторий на этих территориях, а Васильев по ходатайству ГП РАК был награждён орденом Св.Владимира 4-й степени.
  На основе отчётов Васильев Петр Егорович составил обстоятельный доклад в Главное правление. Суть его сводилась к тому, что для получения значительных доходов с Квихпаха, необходимо будет построить на его берегах не менее 20 факторий.
  "Обустройство каждой (фактории) станет в 80 000 руб... к тому еще на каждую следует командировать 20 работных не менее, ибо малемуты, сметливые торговцы, имеют там немало народу и не будучи разборчивы в средствах обогащения и предвидя для себя убытки могут промыслить наши фактории, отнимавшие у них торговлю, пожечь. Дабы избежать столь значительных расходов разумнее производить торг только на летние месяцы июль и август. Достигнуть сего возможно, если (ежегодно) с очищением реки от льда, и дождавшись совершенного проносу хлама направлять через Дельту вверх по Квихпаху особые суда, на которых доставлены будут с приказчиками товары на размен. Обойдя деревни и оставив в каждой приказчика, забирая в замен аманатов из тоенских детей. На обратном пути суда будут возвращать аманатов и принимать на борт приказчиков с мехами...
  Подобная система прибыльна еще и тем, что торговые обороты тогда будут производиться на год быстрее и русские товары, отправленные весною из Новороссийска, вернутся мехами тою же осенью, а не следующей, как случилось бы при отправке тех же товаров в факторию. Да и фактору с помощниками, кроме того что жалование следует платить за весь год, так еще и провизии на всякую факторию доставлять до 500 пуд. А те же 500 пуд. товаров принести могут не убытки, но новые прибыли...
  Единственно следует заложить хорошо укрепленный редут у тех перекатов, что препятствуют дальнейшему плаванию на 64№56'07" с.ш. и 154№18'45" з.д. Из сего редута можно будет отправлять торговые экспедиции обойдя перекаты волоком. По словам туземцев выше порогов на два дня хода байдары до устья речки Ногчойя, при которой собирается значительный их стан для расторжки. А далее, по их же словам простирается море, откуда берет начало Квихпах. В отчетах гг.Романова и Лескова также описаны на 500 верст раскинувшиеся огромные, богатые зверем и рыбой озера, соединенные рукавами Квихпаха, именуемого там Юкахан. Отсюда последовательные каждогодные поездки дадут возможность простирать изыскания далее. Вся же страна низовьев Квихпака до взморья, со всеми рукавами этой реки уже сейчас подает заключение к богатой закупи...
  Хотя приливная вода доходит до самого Ново-Александровского редута, который располагается в 100 милях от устья, плавание в Дельте для большого судна весьма трудно. Потому указанным судам следует быть водоизмещением до 100т. Однако мореплавателям ставится задача поддержания заданного курса и максимальной скорости хода даже в условиях очень свежих ветров и умеренных штормов, и при их малотоннажности не переходить в режим штормования без хода.
  Далее река шириною до 1,5 верст глубока, усеяна низменными большими и малыми островами; некоторые из них имеют озера, изобилующие рыбой. Часты также песчаные мели но даже в конце лета вода стоит высоко...
  Половодье в начале мая крайне бурное, вода поднимается на 10 саженей выше меженного уровня. Но к июлю скорость течения уменьшается до 3, большее 4 узлов, что позволяет подниматься под парусом. Однако судно в этих условиях должно быть не только быстрым и маневренным, но иметь также неглубокую осадку... Для улучшения маневренности и уменьшение необходимого экипажа следует использовать на них косое парусное вооружение, на слабых ветрах увеличивающееся лиссель-спиртами."
  Главное правление, рассмотрев рапорт Чистякова, решило не торопиться развивать торговлю на Юконе, хотя Петр Егорович утверждал: "Следует спешить, ибо г.Васильев наблюдал там в торговле всякие мелкие вещицы английского производства. По всему судя приказчики Гудзонбайской компании конвенции не нарушали и они(вещицы) доходили сюда с туземными купцами. Однако если мы не поспешим, Компанию в скором времени могут ожидать немалые убытки."
  Сидящих в Ст.-Петербурге, не желающих революционных преобразований директоров, можно понять. Исправно, во всё увеличивающихся объёмах, поступают меха земляного зверя, да и морской промысел вдруг возродился, получив второе дыхание.
  Каланы опять появились у острова Медный и с Атту туда была переброшена небольшая партия алеутов (17 байдарок) с семействами. За два года калан был выбит и Кирилл Хлебников, посетивший Командорские острова с инспекционной и "ради привоза на острова оленей для расселения" предложил использовать их для добычи котиков и песцов, переселив на соседний остров Беринга, хотя алеуты сильно тосковали по родным островам. "Оставить же острова вовсе без людей опасно потому что всюду проникающие бостонцы или по известиям или по случаю могут узнать об оставлении оных и не упустят пользоваться, нанеся тем для нас вред ничем невосполнимый".
  В 1827г. году Главное правление, получив сведения с Камчатки о появлении большого количества каланов в районе Курильских островов, решило возобновить там свое поселение, существовавшее на острове Уруп до 1805 г. Новое селение должно было стать промысловой базой для партии алеутских байдарок, направленных сюда для добычи ценного зверя. Чистякову было предложено "вновь завести на Урупе прочную оседлость... а партовых алеут прислать туда из Михайловской крепости, где они бесполезны по недостатку в там бобра".
  Помимо чисто экономических соображений, существовали и политические причины для основания нового поселения на Курильских островах, особенно после заключенных в 1824 и 1825 гг. конвенций: РАК серьезно опасалась появления на своих промысловых территориях иностранных конкурентов. "Кроме надежды на выгоды от промыслов в Курилах Правление Компании сделать там оседлость не менее побуждается и политическими видами, особливо в теперешних обстоятельствах".
  По указанию директората Чистяков направил в 1828г. на бриге "Байкал" под командованием мичмана Этолина на Уруп отряд из 12 русских промышленников и 39 кадьякцев с семействами во главе с опытным Сысоем Слободчиковым. На "Байкал" были погружены лес и доски для строений, товары и продовольствие, 2 большие байдары и 20 байдарок, а также четыре пушки для защиты будущего поселения в случае возможного нападения японцев с Итурупа.
  Этолин и Слободчиков с успехом справились с поручением, и на Урупе вновь появилось русское поселение. А в 1829 г. лейтенант Липинский, посланный из Новороссийска на бриге "Чичагов", высадил на Урупе подкрепления находившемуся там отряду и вывез в Макао большое количество накопившейся там пушнины. Первые два года промыслов на Курилах были на редкость успешны, и в 1828-29гг. РАК получила оттуда мехов более чем на 800 000 руб.
  Так что предложения Чистякова были отложены в долгий ящик вместе с проектом "особого судна", на котором рукою Якоба Ван-Майера была наложена резолюция: "Столь несовместные качества в одном судне невозможны!". И только когда в 1837г., точно по предсказанию, малеймюты сожгли факторию в Иглемюте и вырезали её персонал, новые директора вернулись к старому проекту. В результате этого появился новый класс судов - юконская шхуна. А спустя 20 лет странные европейскому уху имена: "Кенай", "Чугач", "Кламат" появятся на первых страницах газет и будут упоминаться на биржах, в салонах и страховых компаниях Лондона и Парижа. Задуманные Чистяковым суда ещё скажут своё веское слово в мировой политике, а пока Петр Егорович решил обратить свою энергию на иное кораблестроение, тем более, что после смены на посту главного правителя колоний Баранова суда в Рус-Ам почти не строились. Уже в ноябре 1825г. в Москве был заложен небольшой, 40-тонный бот "Уналашка". В июле 1826г. он был спущен на воду, а в начале августа отправлен "для коммуникаций" в Уналашкинский отдел.
  Новое пополнение колониальной флотилии произошло в 1828г.: с московских стапелей сошли еще два бота - "Бобр" и "Сивуч", строительство которых началось здесь в ноябре 1827 г. В мае 1828 г. "Сивуч" под командой шкипера Андрея Ингстрема был направлен на Атха для поддержания сообщения между островами Атхинского отдела. А "Бобр" использовался для снабжения факторий. В декабре 1828 г. в адмиралтействе Москвы был заложен трехмачтовый корабль "Уруп", вошедший в конце следующего года в состав колониальной флотилии. Кроме того, еще в 1827 г. у бостонцев был куплен небольшой бриг "Тэлли-ха", переименованный в "Чичагов".
  Федор Петрович Литке, побывавший в Америке в 1827г., с большой похвалой отзывался о состоянии колониальной флотилии. "Управляемые офицерами императорского флота суда содержатся весьма чисто, некоторые даже щеголевато и в воинской дисциплине, что делает равную честь как командирам, так и компании, доставляющей им к тому средства". И действительно, за время правления Чистякова Компания не потеряла ни одного судна: мрачные времена чуть ли не ежегодных морских катастроф, которыми был так богат период правления Баранова, казалось, навсегда канули в лету. Отслужившие своё суда списывались и отправлялись на слом своим ходом, не дожидаясь их гибели.
  
  
  В 1825г. в Америку отправились сразу 5 барков и четырём из них предназначалось остаться там навсегда. "Архангельск", "Рыльск", "Великий Устюг", "Курск" - славные имена кораблей по 10 и более раз опоясовших земной шар. Они состарились.
  "Никакая починка не могла уж укрепить их усталый остов или не допустить течи долее чем до первого шторма. Наскоро подлатанные они должны были доставить в к новому месту службы самый неприхотливый груз - русских чудо-богатырей... Пусть льет сверху сквозь рассохшую палубу; пусть снизу из трюма подступает вода. Ничего. Чай не сахар, не соль, не сукно - даже размокнув убытку не принесет, ведь деньги за провоз из казны уж получены. А ежели вода слишком прибудет можно поставить его к насосам хоть на всю дорогу, пусть отрабатывает свой рацион."
  Слова эти принадлежат штаб-ротмистру Митавского полка Василию Николаевичу Щастному, поэту и переводчику. И филлипики его были вполне справедливы. Старые, отправленные в последний рейс, в конце которого они предназначались на слом, барки текли как решето. Никакого груза, кроме драгун с семьями, этим "плавучим гробам" Главное правление не доверило и шли они только с балластом. То, что все они благополучно, хотя и в разные сроки, добрались до Новороссийска, иначе как чудом назвать нельзя.
  Щастному ещё повезло, хотя он и ссорился всю дорогу с командиром "Архангельска" лейтенантом Зайцевским. "Этот мальчишка долго испытывал мое терпение, а когда я все-ж бросил ему вызов, трусливо зачитал мне статью из их моркого устава. Мол - Если офицер, нижний чин или другое лицо на корабле осмелится вступить в ссору с командиром, либо не подчинится законному приказанию, таковое лицо подлежит смерти." Зайцевский привёл свой барк в Новороссийск за 9 месяцев. Лейтенанты Станюкович и Литке, командовавшие "Иркутском" и "Москвой", не спешили, не хотели рисковать. Ну и кроме того из ежедневных 22-х коп. серебром кормовых денег на каждого драгуна и члена семьи, не менее пяти копеек оставалось в судовой кассе. Так что плыли они без малого год.
  "Почему, Любезный друг мой, отправился я в сие плавание? ...Каждый младший офицер: мичман, лейтенант - есть гусеница, мечтающая стать прекрасной бабочкой - командиром корабля, минуя стадию куколки - помощника. Удается такое крайне редко, а вот мне посчастливилось...
  И пускай на самой легкой волне мой "Архангельск" стонет как в урагане и весь набор вместе с досками палубы и бортов то жалобно скрипит словно барк сплетен из прутьев, как корзина, да и течет также; то трещит, будто огромный костер из самых сухих сучьев. Я Командир! Первый после Бога!
  ...Барк наклоняется вбок медленно-медленно, а гордый его бушприт встает все круче и круче. Бортовой крен еще продолжается, а нос уже соскальзывает с дальнего края волны, вспенивая воду; бушприт начинает двигаться по дуге вниз, и корабль тяжеловесно возвращался в горизонтальное положение. Тут ветер наклоняет его, и тотчас же волна, уходя, поднимает корму, нос опускается, с тяжелым достоинством завершая движение и под высоким бущпритом взвивается фонтан брызг, а в нем на мгновение возникает радуга.. Крен на корму, на борт, подъем, крен на другой борт; чудесно завораживающий ритм. Как несущийся скакун или танцующая красавица. Несколько ослепительно белых облаков плывут по небу, меж ними светит животворное солнце, отражаясь в бесчисленных гранях лазурного моря. Благословенные секунды, когда можно стоять на качающейся палубе, предаваясь вольному полету мыслей."
  Эти строки, адресованные Владимиру Ивановичу Далю, принадлежат другому поэту Ефиму Петровичу Зайцевскому, который в чине лейтенанта командовал "Архангельском" и грозился вздёрнуть на рее своего "собрата по литературному цеху" штаб-ротмистра Щастного.
  Надеюсь я не очень шокирую читателей, сообщая, что в том году в Америку прибыл ещё один поэт, также офицер, штаб-ротмистр Митавского полка Александр Альдарионович Шишков. Будучи персоной привилегированной, он плыл на новом, построенном в 1823г. "Смоленске". Рано оставшийся сиротой, Александр воспитывался в доме дяди, адмирала Александра Семеновича Шишкова. Обладая несомненными талантами,(отмеченными Пушкиным в поэтическом послании "Шишкову") он прославился взбалмошностью, "кутила и бретер" за три года сменил 4 кавалеристских полка и был сослан в Одесский пехотный. Не даром в том же послании Александр Сергеевич характеризует его, как поэта-эпикуреца и политического вольнодумца. В Одессе женился на дочери отставного поручика Твердовского, похитив её у родителей. И обеспокоенный адмирал, как раз назначенный министром народного просвещения, добился перевода племянника, чтобы отправить молодоженов подальше от сплетен.
  К сожалению ни Щастный, ни Зайцевский, ни Шишков не оставили значительного следа в Руско-Американской литературе. Последний, так и вовсе не успел ничего написать. В Новороссийске его ждал приказ об аресте. При расследовании по делу о 14 декабря, в III отделение попали его волнодумные стихи, которые, как например "Когда мятежные народы..." или "Ротчеву"*(5), прямо направленные против правительства.
  Зайцевский провёл в колониях почти пол года, написал несколько стихов:
  
  Забуду ли тебя, страна очарований!
  Где дикой стороной пленялся юный ум,
  Где сердце, силою пленительных мечтаний,
  Узнало первые порывысмелых дум,
  И в дань несло восторг живейших удивлений!
   Волшебный край! Приют цветов!
   Страна весны и вдохновений!...
  
  И, по утверждению Баратынского, вступил в творческое состязание с Пушкиным, назвав поэму "Американская Таврида"*(6):
  
  Земли улыбка, радость неба,
  Рай океанских берегов,
  Где луч благотворящий Феба,
  Льет изобилие плодов,
  Где вместе с розою весенней
  Румянец осени горит,
  Тебе - край светлых впечатлений,
  Свет Новый - песнь моя гремит!...
  
  Щастный же, проведя в колониях более двух лет не написал ничего. Муза его в "ненавистной Америке" молчала и лишь доносы и прошения об отставке выходили из под пера:
  "Обязавшись поставить коней уставного росту и шерсти управляющие устав нарушили и драгуны наши восседают на мелких, без двух и трех вершков, разномастых лошадях и в галопе шпорами задевают землю...
  Между тем - как начальство колоний не занимаясь распоряжениями в доставлении хлеба, инструментов, скота и прочего, для разведения хлебопашества и скотоводства и не было сделано еще и порядочного начала к землепашеству, и во все сие время выстроено только солдатами три дома, да и те более для компанейских нужд...
  Испрошенная на семенной хлеб, земледельческие орудия и прочее, сумма 44,349-ть рублей - почти вся уже издержана; но ни малейшего успеха в хлебопашестве по сие время нет и ожидать никогда нельзя...
  Солдаты упражняясь в разъездах с компанейскими товарами по острожкам, в переходах из места в место и перевозке всяких грузов, в ловле рыбы и прочих невоенных упражнениях, получая еще за то от казны плату, доведены до того, что они не сделавшись крестьянами, забыли вовсе службу, даже и самая одежда воинская кажется им необыкновенною, потому что носят платье партикулярное...
  Принадлежавший нижним чинам провиант выписывается в расход и продается частным лицам, чрез посредство прикащиков Российско-Американской К(омпании). Сие казнокрадство и грабительство скрывается книгами и счетами с фальшивыми росписками... Управляющий Хлебников продавал казенный порох компании, которая сбывала его туземцам по баснословно высоким ценам, нарушая тем закон..."
  Четвёртый поэт оказался более плодовит (хотя следовало назвать его 1-м, ибо горный инжинер и маркшейдер в службе РАК Александр Павлович Крюков прибыл в Америку раньше всех поэтов "чистяковского набора", через Охотск, осенью 1825г.) Выписанный в колонии, чтобы: расширить производство меди на Сланском заводе, отыскать нужный для торговли в Китае нефрит и помочь дружественному калифорнийскому правительству дона Луиса Аргуэльо в добыче серебра, Александр Павлович в этих начинаниях не преуспел. Новых месторождений меди не обнаружил; нефрит на реке Кутчои в Монтерее нашёл, но тёмный, китайцами нелюбимый; а серебрянные калифорнийские руды, не смотря на утверждение Завалишина, оказались пустыми. Зато Крюков заложил фундамент для чёрной металлургии, обнаружив железную руду в Нимпкиш и каменный уголь в Сненеймукс.
  Кроме того он интересовался фолклором, бытом и историей индейцев и стал автором нескольких этнографических очерков: "Орегонская фактория", "Рыбные ловы на Виламетских водопадах". А после поездки в Калифрнию, где ещё год назад, во время восстания, пылали миссии - "Индейский набег". Написал он также роман "Катрай-Тоен" и "индейскую" поэму-балладу "Сакваджа". Впрочем в стихотворной форме Александр Павлович был менее успешен и сам с юмором относился к своим поэтическим изыскам:
  Таланта скромный обожатель,
  Я не поэт, а подражатель;
  Мой не блистателен венок;
  Но подражанье - не порок!...
  
  Однако Кюхельбекер называл его "небесталанным подражателем Пушкину" и, очевидно, справедливо, ведь именно Крюкову приписывали современники некоторые анонимные пушкинские эпиграммы.
  Внезапная и ранняя смерть скосила этот значительный, но не успевший окрепнуть поэтический талант. А посвящённое Байрону "Сравнение с Орегоном" вполне подходит и автору:
  
  Все одолев, поток надменный -
  Подобье бури и войны -
  Волной гремящею и пенной
  Слетает в бездну с крутизны.
  С какой отвагой волны злые
  Крушат оковы берегов!
  Трещат лишь камни вековые
  Да корни мшистые дубов!
  
  Так ты, ничем неукротимый,
  Презревший свет и гневный рок,
  Сердечной бурею гонимый,
  Стезею жизненной протек.
  Кумир веков - оковы мнений,
  Неверный счастию призрак,-
  Все пренебрег ты, гордый гений!-
  И гордо пал в могильный мрак!
  
  Последний из поэтов "чистяковского набора" прибыл в Америку по доносам первого - Щастного. Так-как штаб-ротмистр делал упор на экономические нарушения, для ревизии в 1828г. был прислан чиновник Экспедиции государственных доходов Василий Николаевич Григорьев, не смотря на молодость имевшего репутацию авторитетного знатока экономики и статистики. Правда старшим в комиссии числился подполковник Броневский, но курировало её министерство финансов, да и отчёт императору подавало оно же.*(7)
  К прибытию комиссии самого возмутителя спокойствия в колониях уже небыло. Получив, при годовой атестации, в формулярный список нелестную оценку: "...по службе веде сябя посредственно, требует побуждения и в хозяйстве нерачителен", он вышел в отставку "по домашним обстоятельствам".
  Проверка прошла успешно и члены комиссии опровергли в своём отчёте почти все обвинения в адрес Компании и полкового начальства.
  С конским составом и строевой подготовкой в полку проблем не возникло. Большой знаток лошадей, Дмитрий Богданович Броневский писал: "Кони сии местной породы ламтов хоть и несколько менее уставного росту - 2 аршина и редко с вершком, по всем остальным статям отменны и годятся хоть под офицерское седло. ...Отличается, быстротою, выносливостью, послушанием и силою, что делает ее чрезвычайно пригодною для воинской службы. ...Способность их на длинные пробеги весьма значительна... Выездка также отменная, не смотря что все кони только год как стали под седло, так что сей полк вполне достоин быть на Высочайшем смотре... Построения и передвижения повзводно и эскадронно отменны... так же производство атак в сомкнутом строю, с выездом фланкеров, в россыпном строю. Эскадрон представлялся с алюрами уравновешенными и с траверсами (боковые движения) и галопом исполняемыми с отменным соблюдением дистанций... достигая высокой степени боевого образования."
  Старый кавалерист просто влюбился в апалузу и даже не отметил в отчёте некоторое отступление от уставной масти - частенько встречающиеся белые пятна. "...Глаза подобны оленьим; уши маленькие и острые; шея крепкая но стройная; грудь широкая; круп округлый и мощный с высоко приставленным хвостом; грива и хвост необычайно шелковисты... Они (лошади) старательны и добронравны... у нее великолепный галоп и необыкновенная совковость (способность быстро менять скорость движения)."*(8)
  Григорьев разбирал экономические обвинения.
  "За прошлый 1827 год на нижних чинов полка отпущено было из компанейских магазинов: муки ситной 2038 четверти, крупы маисовой и бобов 189 четверти 5 четвериков и 2 гарнца*(9)
  Так же, по договоренности правителя Американских колоний подполковника Чистякова с командиром полка полковником Ливанским, компанейские приказчики отпустили по 20 фунтов соли всем нижним чинам и кроме четырех постов отпускали по пять 1\2 фунтовых порций мяса каждому. В счет чего сии нижние чины отслужили на компанейских нуждах в свое время.
  Посему, для общего удобства, командир полка разрешил нижним чинам, собрав свое время за 3 дня, раз в неделю полный день трудиться на компанейских нуждах...*(10)
  По причине жаркого климата и ради сохранения амуниции командир полка приказом по полку дозволил нижним чинам на компанейских работах облекаться в более пригодное для того парусиновое платье.
  Что касается полкового имущества, то положенные по уставу на эскадрон 16 кос командир 2 эскадрона штаб-ротмистр Нечволодов передал заимообразно управляющему Ново-Архангельског поселения для косьбы хлеба, а для своих нужд косы в эскадроне совершенно не нужны, ибо в сем благословенном климате вольный выпас коней возможен круглый год...
  В иных поселенных кавалерийских полках определяются некоторые повинности для приписанного населения - хозяев и их помощников. Они несут также повинности по обработке общественной запашки, чем и снабжают провизией действующие войска. В Американских же колониях сие невозможно за отсутствием землепашного населения... Самим поселенным драгунам лучше упражняться в разведении скота и коней, покрывая остальные нужды от Компании."
  Далее Василий Никифорович развивал тему, превратив свой отчёт в проект дальнейшего развития военных поселений. Цели их он определял следующим образом: "...дав заслуженным воинам оседлость и умножив ими русское народонаселение в землях диких народов, оградить безопасность наших границ и путей сообщения от враждебных набегов, поспешествовать в том краю земледелию, торговле и промышленности, и посредством взаимных нужд и взаимных польз положить наконец прочное основание к сближению с племенами, до сего нам чуждыми". Исходя из поставленных проектом целей, должны были определяться места размещения, назначаться удобные земли и определяться в них "нижние чины регулярных войск Отдельного Американкого корпуса, женатые и уже прослужившие известный срок".
  Эта модель военно-поселенной организации отличалась по своим задачам и предназначению, а также самой сущности. Военные поселения по ней в большей степени были поселениями пограничными, а также выступали опорными пунктами при продвижении вглубь неосвоенных территорий. И это было их главным и самым значительным отличием от российских военных поселений пехотных и кавалерийских полков. Единственным общим было определение "дать воинам оседлость", то есть отдельные части армии получали постоянные квартиры при их расквартировании в поселенных округах. Старослужащие солдаты, становясь военными поселянами-хозяевами, также получали постоянные квартиры и возможность вести свое хозяйство.
  Военные поселения в Америке должны были иметь и особое административно-территориальное устройство, и нетрадиционное структурное построение, что было обусловлено как спецификой региона их расквартирования, так и теми задачами, которые определялись для них. Не объединяясь в специально сформированные округа, они должны были существовать в виде отдельных селений и при постоянных штаб-квартирах полков и батальонов, быть разбросаны на значительном пространстве. Фактически, Григорьев предлагал построить линию фронтира.
  Выбор конкретных мест для устройства отдельных селений вменялся в обязанность командира Отдельного Американского корпуса по соглашению с Главным правлением. Условия определяющие этот выбор: "здоровое местоположение, безопасность от набегов хищников и оборона в местах, подверженных нападениям, достаточность плодородных земель, пригодных для хлебопашества, местные способы к устройству жилищ и отапливанию, удобное сообщение с соседними селениями".
  Не предусматривалась в американских поселениях и специальная военно-поселенная администрация, как это было при формировании округов военных поселений в России (ротные, эскадронные штабы, штабы поселенных батальонов и полков, штабы региональных военных поселений и др.). Военные поселения должны были находиться в подчинении руководства штабов полков и батальонов, а "командир Отдельного Американского корпуса осуществлять общее местное руководство военными поселениями специальным отделением по военным поселениям при Дежурстве штаба корпуса". В поселения для осуществления непосредственного надзора должны были назначаться смотрители из обер-офицеров. Отсутствие специальной администрации в военных поселениях в Америке Григорьев обуславливал их малыми масштабами, иным подходом в деле их формирования, а также финансовыми проблемами. "Водворение военных поселян следует осуществлять постепенно, но непременно каждый год, по мере возможности, какую представляют к тому денежные способы, чтобы довести воинские силы в Америке до корпуса".
  
  Военными поселянами должны были назначаться солдаты, прослужившие от 15 до 20 лет, "беспорочного поведения... имеющие способности к хозяйственным и земледельческим работам".
  Обязанности и повинности военных поселян в Америке также должны были отличаться от таковых в российских поселениях. Это определялось предназначением американских военных поселений, как поселений пограничных и опорных пунктов. Военные поселяне здесь не должны были снабжать продовольствием действующие армейские части. Главная их обязанность заключалась в охране поселений и границ. Таким образом военные поселяне американских колоний в сословной иерархии ближе всего находились к казачеству.*(11)
  В свободное от инспекционных трудов время Василий Никифорович, разумеется, писал стихи и, конечно, в основном сентиментальные: "Отъезжающему на родину" - Прости, любезный! Добрый путь!
   Лети на родину святую...
  Или "Тоска Оссияна" - О арфа!пусть твой слабый стон,
   Исторгнутый десницей устарелой...
  
  А когда в Санта-Барбаре был представлен донне Консепсьон, которая вернулась в Калифорнию после смерти матери, посвятил ей стихотворение "К***":
  
  Жар юнности блестит в ее очах,
  Еще ее ланиты не завяли,
  Порой мелькнет улыбка на устах,-
  Но на душе тяжелве печали.
  Он чуть узрел любви волшебный свет,
  Как вихрь сует задул его лампаду;
  Хотел вкусить он дружества привет
  И сладкую взаимности отраду,
  Но Рок и тут! - и вот прекрасный друг
  Уж увлечен на жертву смерти жадной!
  И дева юная, тая в груди недуг,
  Бредет одна в сей жизни безотрадной.
  В Каскадных так горах угрюмый кипарис
  На капище растет уединенно:
  В нем никогда птиц гнезда не вились,
  И лилия красой своей смиренной
  В его тени беспечно не цвела;
  И лозы гибкие к нему не припадали,
  Не ластились, и мрачного чела
  Гирляндою живой не украшали.
  
  Но весь модный в свете сентиментализм пропал без следа, как только поэт познакомился с прелестной донной Альфонсой де ла Гуэрра, родственницей донны Консепсьон и своячницей дона Хуана де Калма.
  
  От огня твоих очей,
  Дева юга, я томлюсь
  И под музыку речей
  В край надзвездный уношусь.
  
  Я счастлив наедине,
  Будто с ангелом, с тобой, -
  И земля, как в сладклм сне,
  Исчезает подо мной...
  
  Однако в истории Рус-Ам Григорьев остался не из-за своих стихов или амурных похождений.
  Согласно конвенции 1825г. подданные британской короны, кроме всего прочего, получили право в течение 10 лет подниматься вверх по всем рекам впадающим в океан, пересекая российские владения. Другое дело, что реки эти были непроходимы для морских судов . И лишь по Орегону можно было подняться на 100 миль до водопадов, чтобы далее отправить экспедицию на шлюпках. Но до 1829г. такой попытки никто не сделал, а после было уже поздно.
  Началось всё с того, что 12 мая в Ново-Архангельск пришла шхуна "Дженни" из Бостона. Капитан Джон Клайвел собирался торговать у Северо-Западного побережья, но во время шторма потерял много провизии и теперь надеялся пополнить запасы рыбой.
  Вождь Хаястаатуума Кихтуупкуот не был против, чтобы бостонцы брали лосося на его территории но, по обычаю, потребовал свою долю улова за "лицензию". Клайвел возмутился, отказался платить и поставил сети. В ответ вождь выставил на берег сотню воинов.
  Капитан зарядил пушки, но потом решил не ссориться по пустякам (у него было 14 человек) и благосклонно выслушал предложение титулярного советника Андрея Карловича Тиль, на тот период исполнявшего обязанности управляющего, взять в компанейских магазинов любое количество рыбы, оплатив её векселем.
  Сделка состоялась и бостонцы ушли, но в день их ухода появились первые больные, а через неделю хворь растеклась по берегам Виламета и Орегона. Доктор Мейер называл её в своих записках инфлюэнция, а индейцы в преданиях более поэтично - "ледяная горячка". Отмечено было более 1100 смертельных случаев.
  Григорьев прибыл в Ново-Архангельск в июле, в самый разгар эпидемии, и тут же заразился. Переболел легко, но сильно разобидившись на бостонцев и ещё в жару объявив себя чиновником для особых поручений, приказал "ради сбережения от заразы устроить в крепости Святого Георгия карантин, дабы все корабли прибывшие не из Русских колоний в Америке выдерживались там положенные 40 дней". Управляющий крепостью Иван Суханов получил соответствующие указания и отделил на берегу Георгиевской бухты высоким забором большой двор, чтобы сидящие в карантине могли размять ноги. И надо же было такому случиться, чтобы первой жертвой указа стал лейтенант Эмилиус Симпсон, племянник главного правителя Компании Гудзонова залива Джорджа Симпсона.
  В 1820 году герцог Селькирк, глава Компании Гудзонова Залива, пригласил этого энергичного шотландского баронета на должность интенданта компании в Северной Америке. А срaзу после объединения Компании Гудзонова Залива с Северо-Западной Компанией Симпсон стал главным поверенным в делах. Именно под его управлением компания производила мощное наступление против РАК на севере и западе материка.
  В феврале 1822г. Симпсон разослал подчинённым инструкции, в которых требовали от них расширить свои операции в северо-западном направлении и соорудить там торговые посты. В 1824г. он отправил агента Сэмюэля Блэк в экспедицию по реке Пис для выяснения степени присутствия русских в том регионе. С его же подачи была отправлена вторая экспедиция Франклина на Макензи. А сразу после заключении конвенции назначил управляющим северо-западными факториями своего единомышленника, доктора Джона Мак-Лафлин, с целью активизировать строительство новых факторий на запад от Скалистых гор. Сам же баронет, изучая пушные ресурсы и знакомясь с торговлей края, инкогнито, на судне "Кэдборо", прошёл вдоль побережья и даже посетил крепость Росс. А в 1829 г. на том же судне послал своего племянника с указанием подняться по Орегону до нового поселения Форт - Ванкувер в среднем течении Кутене.
  Однако лейтенант застрял в самом начале пути и полтора месяца только и мог, что писать протесты в Ново-Архангельск и Новороссийск. Впрочем за это время Эмилиус Симпсон, от лица дяди, предложил Чистякову торговый союз РАК и КГЗ, который, по его мнению, помог бы вытеснить с Северо-Западного побережья бостонцев.
  Главный правитель российских колоний учтиво отклонил его предложения, "ибо заключение подобного контракта превышает полномочия дарованные мне". Правда, в своем донесении в Ст.-Петербург Чистяков писал, что "предложения сии выгодны для Российско-американской компании в плане политическом, поскольку заключение их может стать известной гарантией неприкосновенности Русской Америки в случае войны между Россией и Великобританией".
  Никаких политических последствий эта переписка не имела, как не было и новых попыток наладить снабжение английских факторий через российские территории.
  Вот как случилось, что указание находящегося в жару чиновника невысокого ранга перечеркнуло конвенцию, подписанную министрами двух великих держав.
  
  
  1* Использована работа А.В.Гринёва "Торгово-промысловая деятельность РАК"
  2* Не исключено, что такое снижение тарифа на котиковые шкурки отрицательно сказалось на их добыче к концу 1820-х гг., так, если в 1826 г. было получено 30 050 котиковых шкурок, то в 1832 г. - только 16 034, т.е. почти в 2 раза меньше. Хотя по мнению И.Е.Вениаминова, виноват в этом был прежний управляющий о-вами Прибылов Иван Сизых, который, несмотря на распоряжение М.И.Муравьева в 1822 г. отпустить для размножения 40 000-50 000 животных, оставил в пять раз меньше. В результате, когда в 1828г. П.Е.Чистяков предписал добыть 40 000 котиков, с о-вов Прибылова едва было получено 28 000.
  3* Автор опять "забывает" об опиуме. В 1826г. было вывезено в Макао компанейскими барками 117 850 фунтов опиума, закупленного в Турции по 2,5-3 пиастра. Разумеется это менее 8% от количества бенгальского опиума, завезённого англичанами. Но при кантонской цене на турецкий опиум в 6 пиастров за фунт, одна эта торговля обеспечивала полную загрузку обоих компанейских барков того года. Более того, в том году контора РАК в Макао дала в кредит конторе Ост-Индской компании 182 тыс. пиастров. Сохранились также расписки на пердачу 36000 пиастров гуандунскому губернатору Ли Хунбинь и 4-х ящиков (576 ф.) опиума начальнику береговой охраны Хань Чжаоцин. Требование директоров увеличить закупку мехов объясняется тем, что значительная часть их: почти весь речной бобр, волк, барсук, лебедь- продавались в Европе. А там, благодаря различным банковским операциям, половина их стоимости благополучно растворялась. Разумеется, главным движителем этих операций был Ван-Майер. Этим и объясняется его требование закупать шкуры барсука.
  Ниже автор противоречит сам себе, утверждая, что директора были удовлетворены количеством добываемых мехов.
  4* Малеймют - "Обитающие в юртах из одеял". Первоначально эскимосские посредники, осуществлявшие торговлю с народами Северо-Восточной Азии. В указанное время относилось к любому туземному торговцу с севера. В 1850-60-е гг.слово перебралось на юг. В Калифорнии, Аризоне и Неваде так стали называть еврейских торговцев. Ныне в Рус-Ам и западных штатах- разъездной торговец, коммивояжер; также порода ездовых собак.
  5* Адресат этого стиха, разумеется так же поэт, Александр Гаврилович Ротчев, появится в Рус-Ам, но несколько позже, в 1835г.
  6* Впрочем Зайцевский уверял: "Я не толко не старался ловить его мысли, но даже во всем избегал подражать ему".
  7* По мнению пр. А.С.Филиппова, министр финансов Е.Ф. Канкрин послал Григорьева в Америку на поиски компрамата против РАК. Сам крепко замазанный в деле 14 декабря он, несомненно, искал возможности обелить себя в глазах императора и отвести его возможный гнев. Но к возвращению комиссии Николай I одобрил новые проекты ГП и Егор Францевич тут же изменил свои планы. Это подтверждается сроками подачи отчёта. Григорьев прибыл в столицу 28 июля 1830г. на "Москве II" под командованием капитан-лейтенанта Хромченко, а отчёт императору от Мин. финансов был представлен только 11 октября, что не характерно для этого ведомства в управлении Канкрина. Пр. Филиппов утверждает, что это время понадобилось Григорьеву для кардинальной переделки отчёта.
  8* На самом деле ламты были лишь в двух эскадронах, стоящих в Новороссийске и Ново-Архангельске. В более отдалённые гарнизоны комиссия не заглядывала. В ожидании инспекции агенты Компании, с великими трудами и затратами, смогли найти и купить чуть больше 200 породистых коней гнедой масти. Для их подготовки и обучения были наняты трое "лошадиных людей", двух палусов и одного нес-персе. Они-то , менее чем за 8 месяцев, смогли так отлично подготовить коней к смотру.
  9* Четверть = 1/12 ласта = 8 четвериков по 8 гарнцев. Содержит: муки - 7 пуд 10 фунтов; маиса - 6 пуд.
  10* "Если нижние чины не были отряжены в караулы и не имели каких-либо иных поручений по службе ...то после обеда и до шести часов вечера они могли свободно распоряжаться своим временем... После обеда нижних чинов даже отпускали на вольные работы... они нанимались к местным обывателям строить, копать огороды, пилить дрова...Особенно это было распространено в Ст.-Петербурге и других больших городах."
  11* Проект В.Н.Григорьева не был осуществлён в Америке. Состояние финансов государства не позволяло быстрыми темпами формировать сеть военных поселений, тем более в столь отдалённых районах, так как это требовало значительных вложений и дотаций. 2-й Американский драгунский полк был отправлен в колонии только в 1849г. Но работа Григорьева не пропала в туне. Его проект, почти без изменений, в 1837 г. лёг в основу "Положения о военно-поселенной организации на Кавказе".
  
  
  
  
  Глава Љ28
  
  Большая Охота
  
  
  14 декабря в истории РАК стало той датой, о которой говорят - это было до ..., или это было после ... При том, внешне, почти ничего не изменилось, хотя некоторые служащие были арестованы. Монополия, привелегии, квоты остались, но Компания никогда больше не пользовалась столь полным доверием правительства.
  "Вы из Компании сударь? Хороша же у вас там собралась компания!"- в сердцах бросил император во время допроса столоначальнику РАК Оресту Сомову. И был совершенно прав. 11 декабря 1825 года из дома 72 на Мойке была послана с курьером Российско-Американской компании депеша в Москву: "...мы уверены в 1000 солдат..." - сообщалось в этом письме Пущина к Орлову. Именно там, как считают многие авторитетные историки, находился штаб грядущего мятежа.
  В доме у Синего моста, где находилось Главное правление и квартиры некоторых служащих РАК, собирались члены Северного общества. Ключевой фигурой Компании, правителем канцелярии Главного правления, до самого дня выступления на Сенатской площади служил Кондратий Рылеев, столоначальником - Орест Сомов, правителем Московской конторы барон Владимир Штейнгель. Гаврила Батенков, протеже Сперанского, рассорившись с Аракчеевым, намеревался поступить в службу РАК на должность главного правителя.
  Все офицеры, над головами которых на палубе флагманского корабля "Князя Владимира" "по обряду морской службы" были сломаны их шпаги, совершали кругосветку на компанейских барках, а некоторые и не по одной. За борт полетели сорваные эполеты и мундиры: адьютанта начальника Морского штаба лейтенанта Торсон; офицеров Гвардейского экипажа - Арбузова, братьев Александра и Петра Беляевых, братьев Бориса и Михаила Бодиско, Михаила Кюхельбекер; братьев Николая, Александра и Михаила Бестужевых... Ещё несколько офицеров - членов тайных обществ, во время попытки мятежа находились в Американских колониях.
  Но была ещё одна групп людей, стоявших близко к мятежникам, но прямого участия в тайных обществах не принимавших. Директор РАК Иван Прокофьев лично сжёг большое количество бумаг из канцелярии Компании. Какие бумаги были уничтожены установить уже невозможно, но объяснение Прокофьева, что "там значились имена бунтовщиков" неубедительны.
  Близок к Рылееву был другой директор и крупный банкир Петр Северин.
  Один из "людей Рылеева" Николай Ростовцев, сыгравший в событиях 14 декабря очень неоднозначную роль, был племянником крупного акционера РАК, петербургского городского головы Николая Кусова. А зятем, мужем сестры, Ростовцева был другой первогильдейный купец, директор Государственного Коммерческого банка и директор РАК Алексей Сапожников.
  Не ясна роль в заговоре Григория Перц, сына Абрама Перец, крупнейшего откупщика, банкира и судостроителя, в доме которого Якоб Ван-Майер познакомился со Сперанским и Канкриным. Кстати, в показаниях на следствии часто мелькали имена этих покровителей Компании, как и имя адмирала Мордвинова.
  Так что Александр Сергеевич, в 10 главе "Онегина" давший уничтожающую характеристику декабристам:
  Все это были разговоры,
  И не входила глубоко
  В сердца мятежные наука,
  Все это была только скука,
  Безделье молодых умов,
  Забавы взрослых шалунов.
  
  ошибался. Были там и другие люди.
  Делопроизводитель Следственной комиссии Андрей Дмитриевич Боровков в своих записках утверждал, что наряду с общим следствием, существовало второе, выделеное и засекреченое. Это следствие "было проведено с такою тайною, что даже чиновники Комитета не знали; я сам собственноручно писал производство и хранил у себя отдельно, не вводя в общее дело". Никаких подробностей Боровков благоразумно не приводит. Документы эти никогда не публиковались и, скорее всего, давно уничтожены.*(1)
  Зато имя ван-Майера в общеизвестных документах следствия почти не упоминается. Однако следует вспомнить, какими прибылями обернулся для него переворот 1801г., в коем он также небыл замечен. В случае успеха мятежа 14 декабря он заработал бы ещё больше, правда не сразу.
  Во всех своих проектах декабристы собирались освободить крестьян без земли, а
  это обеспечивало большое количество свободных работников без которых ван-Майер не мог осуществить свой давний план - наладить китобойный промысел на Тихом океане. Предположение, что Якоб задумал его после прочтения отчётов экспедиций 1816-25гг. не выдерживает критики.
  В письме отцу от 19.08.1788г., отправленному с "Нортштерном", он писал: "Вчера, почти у входа в бухту я увидел наконец настоящего кита. Он плыл в нескольких саженях от нашего борта и вода правой струи его фонтана достигала палубы". Кто знает, тот поймёт. А ван-Майеры знали. Они имели доли в нескольких китобойных судах, промышлявших в водах пролива Дэвиса, пока голландский китовый промысел не прекратился вследствие национальных бедствий и последствий французской революции. Одной короткой фразой Якоб сообщил, что у побережья Кадьяка есть стадо настоящих китов (они крайне редко ходят поодиночке и потому носят также имя "sarda" (стадный). Да ещё подтвердил это рассказом о фонтане. Такой V-образный фонтан встречается только у настоящих, гладких китов, самой ценной добычи китобоя.
  10 сажен в длину и гораздо массивнее и толще иных китов, он весил до 8000 пудов и до 1000 из этих пудов приходится на превосходную ворвань, стоимостью пиастр за галлон. Но ещё дороже то, что настоящий кит носит во рту - до тонны своего уса, совершенно необходимого для дамских туалетов.
  К тому времени, когда Якоб ван-Майер впервые сообщил о тихоокеанской популяции настоящих китов, они уже были полностью выбиты в проливе Дэвиса и цена за фунт китового уса поднялась до 7 пиастров. Но ван-Майеры не торопились на это новое эльдорадо. На китовом промысле, как на сборе грибов, выигрывает тот кто пришёл первым, если у него есть большая корзина, а корзины-то у голландцев как раз и не было. К концу века из-за войн, истребления китов и конкуренции голландский китобойный флот уменьшился с 400 до 35 судов, против 138 британских и, главное, более чем 300 бостонских. Их города Нантакет, Нью-Бэдфорд, Коннектикут, да и Нью-Йорк тоже, в те времена в основном процветали за счёт китобоев.
  Ван-Майеры понимали, что начинать промысел с 3-4 судами, означает просто привлечь на богатые поля конкурентов. Основные прибыли получат те, кто в первые годы, пока кит ещё не выбит, будет иметь наибольшее количество китобоев. А взять их было негде. Найти в Европе разом большое количество молодых, здоровых людей, готовых на многолетнюю каторжную работу, было невозможно, а в России рынка рабочих рук вообще почти небыло.
  Так и лежал строго засекреченый проект в столе. А тем временем Якоб всячески мешал кому бы то ни было, даже Компании, развивать китобойный промысел в его угодьях. Было это несложно. Другие директора РАК совершенно не обращали внимания на развитие промысла, сулившего огромные прибыли, считая, что создание китобойного флота, приобретение оборудования потребуют очень больших затрат, которые не скоро окупятся. Свое нежелание развивать китобойный промысел они оправдывали также отсутствием отечественных кадров китобоев. Ван-Майер смог также на десятилетия заморозить на 30 руб. цену, которую приказчики Компании платили алеутам и конягам за добытого кита, хотя доход получаемый от него, составлял около 2000 руб.
  Первым, кто серьёзно попытался пастись на этом поле, стал бостонский негоциант Питер Добель "славный малый, торговать любит и умеет со всеми народами и нациями". Во время континентальной блокады он оказал Компании немало услуг информацией и поставками из Кантона. Щедрость, с которой с ним расплатились, побудила бостонца поближе познакомиться с Россией. В 1812 году он пришел в Петропавловскую гавань с товарами на двух судах, оставил на Камчатке своего представителя, а сам поехал в Иркутск. Во время встречи с иркутским губернатором Николаем Трескиным Добель высказал предложение о прекрасных возможностях развития на Камчатке китобойного промысла. Губернатор выслушав иностранца, предложил ему съездить в Ст.-Петербург, "потому как решение сих вопросов принадлежит высшей власти".
  Добель пробыл в Петербурге целых шесть лет и вернулся в Петропавловск в конце 1818 года уже русским подданным и купцом 2-й гильдии. Вместе с начальником петропавловского порта Рикордом он занялся обсуждением проекта о китобойном промысле, после чего отправился на Филиппины и Гавайи испонять обязанности Российского консула. Летом следующего года на Камчатку прибыл корабль под командованием китобоя Вильяма Пигота. Он привез с собой полномочия от правительства СШ заключить в Петербурге договор на китовый лов. Не смотря на все попытки сорвать его, договор был подписан 18 июля 1819 года.
  Договор предоставлял Вильяму Пиготу и его команде исключительное право производить у восточных берегов Сибири промысел китов и других морских зверей в течение 10 лет, начиная с 1 июня 1821 года, под русским флагом, без всяких пошлин и налогов. Взамен бостонцы обязаны были принять на свои корабли и обучить китобойному искусству не более 18 русских матросов.
  Однако китобойное предприятие, задуманное Питером Добелем, уже после заключения договора неожиданно дало сбой. Из опалы вернулся Сперанский, назначенный сибирским генерал-губернатором. Договор отправили в Петербург на утверждение, а там, вдруг, посчитали его невыгодным интересам Российской империи, и он потерял свою силу. Петропавловск же был объявлен портом, закрытым для иностранцев.
  Первая атака была отражена, но в печати стали появляться сообщения о неспособности русских организовать свой китобойный промысел и правительство спустя год обязало РАК завести китовую ловлю. Правление поручило ван-Майеру найти инструктора и тот нанял некоего Джона Бартон из Нантакета "ради ознакомления туземного населения с опытом европейских китобойцев".
  Пять лет инструктор Бартон обучал алеутов Уналашки и Кадьяка охоте на китов, получая ежедневно 2 кварты рому. Алеуты же продолжали по старинке бить китов отравленными стрелами, выпуская их из лука на почтительном расстоянии из своей байдарки, а затем возвращались на берег и ожидали, когда погибшее животное будет волнами выброшено на берег.
  Окончательно спившийся Бартон был щедро награжден и отпущен, а Компания объявила, что вознаграждение охотникам за каждого добытого кита удваивается. Шумиха, поднятая вокруг обучения алеутов иностранным инструктором затихла, алеуты же по-прежнему продолжали бить китов для себя, а если и сдавали ус, то в небольшом количестве.
  В случае успеха переворота Ван-Майер расчитывал уже через год отправить в Охотское море 20 судов и делее ещё по 20-25 ежегодно. Но вместо этого банкиру пришлось искать способы очищения Компании в глазах императора. Именно к тому периоду относится завоз с Камчатки на остров Беринга 16 оленей, выросших через несколько лет в большое стадо. Глобальным планам ван-Майера предстояло ещё нивесть сколько остаться в столе, как вдруг 26 августа 1827г. император подписал указ о воинской повинности евреев.
  В нём говорилось о желании правительства "уравнить рекрутскую повинность для всех состояний" и выражалась уверенность, что "образование и способности, кои приобретут евреи в военной службе, по возвращении их, после выслуги узаконенных лет (четверть века!), сообщаться их семействам, для вящей пользы и лучшего успеха в их оседлости и хозяйстве". Приложенный к указу "Устав рекрутской повинности и военной службы" являл, однако, собою яркий пример чего-то совершенно противоположного "уравнению повинностей". При желании уравнить воинскую повинность для всех состояний не было, конечно, надобности издавать особый для евреев обширный устав из 95 статей, с дополнительными "наставлениями" гражданскому и военному начальству, а достаточно было объявить, что общий рекрутский устав распространяется и на евреев. Вместо этого оговорено противоположное: "законы и учреждения общие не имеют силу для евреев", если они противны специальному уставу (ст. 3). Исключительность еврейской рекрутчины, особенно била в глаза в существенной части устава. С ужасом читалась в еврейских семьях восьмая статья устава, гласившая: "Евреи, представляемые обществами при рекрутских наборах, должны быть в возрасте от 12 до 25 лет". Её дополняла другая статья (ст. 74): "Евреи малолетние, то есть до 18 лет, обращаются в заведения, учреждённые для приготовления к военной службе". Институт малолетних рекрут, под названием кантонистов, существовал и для христиан, но там в этот разряд принимались только сыновья солдат, находившихся на действительной службе, в силу аракчеевского принципа, что солдатские дети принадлежат военному ведомству. Евреев же малолетних приказано было брать из всех семейств без различия, вдобавок заявлялось, что годы приготовительной службы малолетних не засчитываются в срок действительной службы, которая начинается лишь с 18 лет (ст. 90), так что евреи-кантонисты должны были служить ещё шесть лет сверх обязательных 25. От рекрутской повинности освобождались гильдейские купцы, цеховые мастера, механики на фабриках, земледельцы-колонисты, раввины и редкостные тогда евреи, окончившие курс русского учебного заведения. Освобождённые от личной повинности уплачивали "рекрутские деньги" - тысячу рублей с рекрута. Право очередного рекрута заменить себя "охотником" предоставлялось евреям только с условием, чтобы "охотник" тоже был еврей.
  Всё это было "кричащ[ей] аномали[ей] в российском законодательстве, закон принятый в обход всех существовавших в это время законодательных норм ибо вообще в России законодательству о евреях было чуждо возлагать на них большие повинности, чем на остальных подданных".
  Разумеется население, недавно только вступившее в состав Российской империи, патриархально-религиозное, отчуждённое и, вдобавок, граждански бесправное, не могло мириться с перспективой 25-летней военной службы, которая оторвёт детей от религии отцов, от родного языка, быта, уклада жизни и бросит их в чуждую, враждебную среду. То, что в уме творцов нового проекта таилось именно эта, не подлежащая оглашению цель, было несомненно.*(2)
  Родители искали способы спрятать сыновей и Компания дала им такую возможность.
  1 сентября 1827г. из министерства финансов в канцелярию е.и.в. был подано прошение "Об устройстве китоловных промыслов".
  "Китоловные промыслы есть наилучшая мореходная школа, и потому правительства тех стран, чьи корабли занимались сим промыслом, выплачивали особые премии за каждую бочку китоваго жира. В 1732 году Великобритания поощряла китовый промысел премиями - в 30 шиллингов с тонны каждому кораблю. В 1749 г. эта премия была повышена до 40 шилл. Всего же между 1750 годом и 1788 годом выдано было Великобританским китоловам на целый миллион фунтов премий. А французский король Людовик XVI на собственные деньги снаряжал китоловные суда из Дюнкерна. Делалось все это с целью привлечь как можно больше народа к сему выгодному для каждой страны промыслу. Китобои есть, пожалуй, лучшие моряками изо всех, потому что это ремесло воспитывает в моряках храбрость и беспощадность и требует исключительных силы и смелости. Именно потому военный флот каждой страны старается набирать как можно больше китобоев."
  Никаких премий Компания не получила, однако император приказал "для нужд строения китоловных кораблей отпускать по казенной цене лес, снасти и железо". На китобои распространилась также привилегия нанимать морских офицеров. И главное. В список евреев, освобождённых от воинской повинности были внесены "морские служители".
  Кроме того Канкрин предложил для еврейского земледелия ещё и пустующие земли в Америке и Николай I это утвердил. Предполагалось отпускать там еврейским переселенцам "по 15 дес. удобной земли на мужского пола душу", земледельческое орудие и рабочий скот за счёт казны, готовые рубленые избы, оплату переезда и питания в пути. Этот, очень выгодный для РАК, проект в полную силу не заработал из-за нехватки средств, хотя некоторую прибыль Компании принёс. Зато огромное количество претендентов на должность моряков на китобои обогатили вербовщиков. "Благодарность за обустройство" начиналась со 100 руб., а за мальчика до 12 лет доходила до 500 руб.
  Мендель МОГИЛЕВСКИЙ (Денвер)
  Воспоминания моего деда
  Мой дед Шмуэль Хаим жил в Окленде. С раннего утра он сидел в синагоге за фолиантами религиозных книг, а вечерние часы проводил в Бет Мидраше (синагога), где втолковывал ученикам премудрости Талмуда. По субботам он оставался дома и рассказывал своим домочадцам истории, свидетелем которых был он сам. Вот что он рассказывал.
  В 1827 году царь Николай I издал указ о воинской повинности евреев (до этого указа евреи, как мещане имели возможность откупаться деньгами). Срок службы в армии был установлен 25 лет и брали много больше чем с остальных - 10 рекрутов с тысячи человек каждый год вместо 7 раз в 2 года. В дополнение к этому указу еврейские общины были обязаны отдавать ежегодно определенное число детей, достигших 12 лет, для зачисления в кантонистские "батальоны", где их готовили к службе в регулярной армии. Вся тяжесть этого указа легла на плечи евреев-бедняков. Богачи отделывались взятками. Уже первые наборы посеяли среди евреев страх и отчаяние. Дети погибали как в кантонистских подразделениях, так и по пути к месту их дислокации в Сибири и других отдаленных местах. В еврейских домах стояли плач и слезы. Стало известно, что кантонистов заставляют отступать от веры отцов и принимать крещение, а отказавшихся подвергают истязаниям и пыткам. Среди евреев поднялась паника. Детей стали прятать. Чтобы избежать наказания, руководители еврейских общин, отвечавшие головой за недобор кантонистов, стали нанимать людей, которым поручалось отыскивать детей. Этих людей называли "хаперами", а обнаруженных детей- "пойманниками".
  В 1837 году, когда Шмуэль Хаиму было 12 лет, его семья поселилась в городе Шклов Витебского уезда, где кое-как сводила концы с концами. Своего старшего 14-летнего сына Залмана мать отправила жить в Витебск к надежным людям, а Шмуэля, чтобы спасти от призыва, спрятали в дом плакальщицы Ханы. Хана занималсь тем, что обмывала и обряжала покойников в тахрихим (саван) и оплакивала их. Говорили, что она продает белье покойников. К ней относились, как к отверженной, и обходили стороной. Поэтому на нее пало подозрение, что в ее доме устроено убежище для кандидатов в кантонисты. Облава оказалась успешной. Хаперы обнаружили в доме Ханы детей медника Нахмана, сапожников Вульфа и Ицхака и кузнеца Мойши, а Шмуэлю удалось вырваться и бежать. 3 дня он скрывался в овраге, куда сбрасывали мусор.
  Моя прабабка Рахель тем временем упала в ноги петербургскому купцу Райхману, который приехал закупать пеньку. В те годы Компании требовалось большое количество работников на китобойные суда и евреи этим пользовались чтобы спасти детей. Ребёнку приписывалось 5-7 лет, вербовщик получал 100-150 рублей и 10-тилетний мальчик подписывал 7-летний контракт на матросскую службу.
  Купец не только сжалился над ней, но и сам пошёл с ней к Исраэлю Коэн и сговорился с ним на 150 рублях. Вскоре Райхман закончил свои дела и поехал в Петербург, а с ним Шмуэль и еще 2 мальчика отправляющихся в Америку. Один Борух, сын Финкельштейнов из Шклова. Дважды Финкельштейнам удавалось спрятать сына от набора, отправив его к их знакомому крестьянину в белорусскую деревню. Тот поселял Боруха на сеновале или в хлеве. Однажды приятель Финкельштейнов отказался дальше им помогать, опасаясь доноса соседей. До Финкельштейнов дошли слухи, что Райхман дал в долг на выкуп Шмуэля и они тоже попросили у него денег.
  С Беней Вайнштейн из соседнего со Шкловым местечка Копыси произошла другая история. Соломон Вайнштейн, отец Бени, занимался столярным делом. В молодости судьба занесла его в Смоленск. В это время там развернулось строительство военных казарм, и Соломон устроился подсобником к отделочникам. Он проработал в Смоленске три года и в совершенстве овладел ремеслом. Он решил использовать свои навыки в столярном деле, чтобы укрыть детей от хаперов, и построил в одной из комнат дома двойную стену. Дверь в междустенное пространство Соломон искусно замаскировал. Хаперы сбились с ног, разыскивая его детей - они прятались в стену при их приближении. Как-то к Соломону пришла мадам Беркович, у которой он ремонтировал мебель. Она услышала разговоры детей. Через несколько дней хаперы ворвались в дом и, переворошив все, нашли тайник. Беню хаперы увели, а его брат Ицхак успел убежать. Тогда Соломон заложил всё что мог и за 400 рублей Коэн сделал бумагу задним числом, что Беня уже подписал договор с Компаниеей на 7 лет и Беню отпустили.
  Добрались они до Петербурга в сентябре, а в ноябре 1838 года отправились в плавание на кругосветном барке "Казань". Моему деду повезло. В ту пору множество барков отправлялось в Америку с пустыми трюмами забирать плоды охоты на китов: ворвань и ус. Это спустя несколько лет, когда множество людей бросилось в Калифорнию искать золото, каждый фут трюма и палубы был занят. А тогда каждому матросу из команды и 80 будущих китобоев нашлось много место.
  За время плавания взрослых контрактников обучали морской науке. К каждому приставляли "дядьку", матроса из команды, с которым новобранец работал в его вахты. Им пришлось нелегко. Не зная русского языка и не понимая морских терминов они часто ошибались. За это их сначала били "дядьки", а потом ещё мичман Эсаулов, которому командир "Казани" капитан-лейтенант Шихманов поручил надзор над новичками назначал 10 или 20 линьков - ударов по голой спине короткой, осмоленой веревкой толщиной в мизинец.
  Детей пристроили к лёгкой работе. Они драили палубу, начищали медяшки, разбирали снасти. Старший над ними мичман Закревский редко кого порол но к концу плавания почти все немного говорили по русски и знали названия всех снастей, ловко лазили по вантам и умели вязать узлы и сплеснивать канаты.
  Кормили их хорошо, хотя первое время, пока не привыкли к качке, почти никто не ел. Мясо давали каждый день. Сначала некоторые не хотели есть некошерное мясо, но им дали линьков, а мичман Эсаулов сказал, что вся солонина только говяжья. В шабес (суббота) и в праздники им выделяли особое время для молитв, однако работать их заставляли и в шабес. Но ещё дома шкловский равин реб Зуся сказал Шмуэлю, что в плавание по морю, когда прекращение работы может обернуться гибелью, это не грех.*(3)
  Однажды "Казань" попала в страшный шторм. Шмуэль за какой-то надобностью пришлось выйти на палубу и тут огромная волна сбила его с ног и лишила чувств. Шмуэль быстро очнулся и только благодаря этому его не смыло за борт следующей волной. Какой силы был тот шторм можно оценить по тому, что одной из волн у "Казани" в тот раз сломало бушприт - бревно толщиной в 2 фута. Как раз был шабес и все усердно молились о спасении. Видно Всевышний услышал их молитвы и на исходе шабеса шторм стих.*(4)
  В свободное от вахт время в хоршую погоду их сажали на специально расставленные на палубе лавки с уключинами и заставляли часами ворочать тяжеленными веслами. Чтобы не мешать морякам вёсла были короткими но с большими свинцовыми обручами для тяжести. Тех кто не мог грести в лад опять пороли. К приходу в Новороссийск все они стали хорошими матросами и гребцами.
  Но Шмуэль до Новороссийска не доплыл. К тому времени во владениях Компании скопилось множество детей так же, за взятки, завербованных в китобои. Посильной для них работы не было, отправить обратно в Россию дорого, кормить на месте- ещё дороже. Поэтому за год до приезда моего деда их стали отправлять на гавайские сахарные плантации и Шмуэля вместе с остальными малолетними "китобоями" с "Казани" ссадили в Гонолулу. В том году вместе с ними на "Тотьме" приехали на Гавайи ещё много евреев из Могилёвской, Гомельской и Минской губерний, среди них почти половина детей.
  3 года Шмуэль бесплатно работал на плантациях. Бесплатно, потому, что завербовавшись в китобои 12 лет он нарушил договор, по которому ему было 18. Потому работа детей была выгодна Компании. 2 детей заменяли 1 взрослого, а работали они только за еду и одежду, и то и другое на Гавайях дешёвые.
  Главным управляющим Компании в то время был Моисей Баркан, человек богатый и благочестивый. Он следил чтобы у работников была кашерная еда. У него было даже несколько настоящих шойхетов.*(5) Баркан указал приказчикам насколько возможно облегчить труд детей и не ставить их на особо тяжёлые работы. Разрешил не работать в шабес. Только во время уборки тростника он поневоле заставлял всех работать не глядя на праздники. Труд на плантациях был тяжёлым но никто не жаловался. Письма из дома приходили исправно и все знали как тяжело приходилось тем, кто попал в кантонисты.
  Так Шмуэль проработал 3 года. А в Шклове тем временем дела у его семьи пошли совсем плохо. Отец Хаим заболел и денег небыло даже на хлеб. Долг Райхману и даже проценты по нему тем более отдать не могли.
  Шмуэлю исполнилось уже 15 лет и хотя не был он особо силён, мог исполнять любую работу. Однажды он упал в ноги управляющему плантацией на Ланаи, где он тогда работал и рассказал о тяжёлом положении его семьи. Управляющего звали Иосиф и был он племянником Моисея Баркан. Шмуэль просил посодействовать в отправке его на китобойное судно. Земляки его Борух и Беня были уже хорошо устроены. Борух был очень большой и в свои 15 лет смотрелся на все 18. Год назад его взяли юнгой на китобойца "Морж". Беня работал у отца в подмастерьях и на "Казани" пристроился подмастерьем к корабельному плотнику. На Гавайях он тоже на плантациях не работал и сразу же был приставлен к своему ремеслу и уже получал немалые деньги, работая плотником на ремонте судов в порту Гонолулу. Начальники его хвалили и даже помогли получить кредит. Его отец Соломон смог расплатиться с долгами и теперь собирался со всей семьёй приехать в Гонолулу, где так ценят хороших плотников.
  Иосиф Баркан выслушал Шмуэля и обещал помочь. А через месяц уговорил капитана китобойного судна "Шаста" взять Шмуэля юнгой и выговорил ему 900-ю долю, то есть 1\900 часть чистой прибыли от всей добычи, какой бы эта добыча не была."
  Судьба Шмуэля Хаим была типичной для детей завербовавшихся в китобои, которых было чуть ли не больше, чем взрослых. Главное правление и правители колоний не возражали против приезда большого количества "молодняка". Это был как раз тот случай, когда нарушение договора выгодно всем сторонам. Родители, за сравнительно небольшие деньги, гарантированно освобождали детей от тяжких мучений, почти неминуемого отказа от веры отцов и вполне вероятной скорой смерти. Вербовщики богатели. Правление, имея долю от вербовщиков, получало также бесплатных работников на плантации. Правители колоний и управляющие во всю использовали даровую рабочую силу также и на своих плантациях. Капитаны китобоев получали под своё начало парней 17-18 лет, привыкших уже к физическому труду и владевших в достаточной степени русским, гавайским и, часто, английским языками.
  Многие из юнных китобоев, подобно Шмуэлю, оставили после себя записки. Наиболее известные из них принадлежат Пинкусу Райчик, ставшему впоследствии известным калифорнийским журналистом, издателем и поэтом. Завербовавшись в 1836г. в возрасте тринадцати лет, он также работал на плантациях, купором в порту, юнгой и матросом на китобое. Пожалуй, если не считать Германа Мелвилл, именно Пинкусу принадлежат самые реалистичные, и при том поэтичные, описания китобойного промысла.*(6)
  В отличие от Шмуэля, который сразу попал на добротной постройки китобойца, первым судном Пинкуса оказалась "Царица", которую моряки ласково именовали Гнилушкой.
  "Грузоподъемность ее была около 250 тонн. Все судно находилось в крайне ветхом состоянии, а кубрик и вовсе напоминал старое гниющее дупло. Дерево везде было сырое и заплесневелое, а местами мягкое, ноздреватое. Кубрик по обыкновению находился в форпике - помещение, расположенное в носовой части, впереди фок-мачты. Из-за постоянной тряски и повышенной влажности для грузов оно считается негодным. Это самое неуютное местечко на судне, где качка ощущается наиболее неприятным образом, где постоянно царит сырость, считается вполне подходящим местом для кубрика команды. Чудное это жилье имело треугольную форму и было оборудовано грубо сколоченными двухъярусными койками. Постели не предусматривалось и я застелил доски своего ложа старой парусиной и всяким тряпьем, какое мне удалось разыскать. Подушкой служил чурбан, покрытый той же парусиной. Эти ухищрения не особо облегчали участь моих костей во время качки и заставляли с тоской вспоминать соломенный тюфяк на плантации. Притом бортовая и килевая качка были настолько сильны, что первое время вообще не мог сомкнуть глаз. Сон не приходил ко мне еще и потому, что даже при небольшом волнении мачты и крепления корпуса скрипели и стонали не переставая.
  Трапа в кубрике не было и мы спускались по доске с набитыми поперечинами. Крышка люка настолько разбита, что в случае необходимости разумнее было закрывать люк просмоленной парусиной, которая давала хоть какую то защиту от волн, перехлестывавших через фальшборт. Поэтому при малейшем ветре в кубрике было ужасно сыро. Во время же шквала вода врывалась туда потоками... Кроме того кубрик кишел тараканами, блохами и крысами. И если первые две напасти устав от сырости, перебирались в более уютные места, то последние были лихими моряками и чувствовали себя хозяевами судна. Крысы были настолько дерзки, что забирались
  даже в плотно закрытые сундучки, где мы хранили свои запасы сладостей: сахара, патоки и фруктов. Усмирить этих бандитов не смог и вооружённый отпор с нашей стороны. Казалось, что на место убитой крысы приходят две новые. Поскольку бедствию этому не предвиделось конца, и мы вынуждены были в конце концов прекратить безрезультатные боевые действия и смириться.
  Разумеется никому не приходила в голову мысль использовать драгоценную пресную воду для мытья, но и к идее помыться забортной водой мало кто склонялся. Немного отмывались мы лишь под проливным дождем на палубе во время выполнения авральных работ, замена поломанного рангоута или починка разорванного на куски паруса или после разделки кита. Поскольку для бритья тоже нужна вода, отказались также и от бритья. Тем более что на такую роскошь и времени не хватало.
  Добавьте ко всему этому одурманивающий букет чада салотопки и вони гальюнов.
  
  Экипаж "Царицы" с первого взгляда показался мне необычным, хоть я уже не был мальчиком из местечка. Капитан Джон Сторп из Нью-Бэдфорда очень широкий в талии, седой, краснолиций мужик, которого, за все время плавания на "Царице" я не видел трезвым, хотя и пьяным в лежку тоже. Говорили, что он лет 20 командовал китобойными судами, но судя по тому, что все расчеты он поручал своим помощникам, выше боцмана наш капитан не поднялся. Отличал его особый азарт. Когда Сторп видел кита, он напоминал мне большого сторожевого пса, который хрипя и задыхаясь стремиться вцепиться в горло противнику, а крепкая верёвка, стягивая его шею, душит и не пускает.
  Помощники капитана Степан Горяков, Константин Жилецкий и Семен Херувимов были выпускниками одного года Архангельской штурманской школы. Горяков и Жилецкий здоровые, светловолосые поморские парни, неторопливые и обстоятельные. Зато Херувимов - маленький, чернявый и непоседливый, напоминал еврея более, нежели многие еврейские матросы у нас на борту. А было их столько, что если зажмуриться и вслушаться в разговоры, кажется что ты не на корабле посреди океана, а на ярмарке в Бердичеве. Из 18 матросов: 3 были русскими, 2 алеута, а остальные евреи. Плотник, кузнец и кормилец кок также были родом из Волынской или Минской губернии.
  Самыми странными для меня людьми на борту казались гарпунеры. Набраные из диких племен Америки, они резко выделялись на нашем местечковом фоне. Гарпунеры считались "господами", жили на баке и ели за капитанским столом. Старшим у них был Костя - эскимос с дальнего севера. Невысокий, очень толстый он, при этом, двигался с удивительным проворством. Каждые 2-3 дня он снимал лезвие своего гарпуна и, направив его на подметке, выбривал голову, оставляя кружок на макушке. Зато жидкие усики и бородку , не закрывавших татуированных кружков в углах рта, он тщательно лелеял. Если Костя не был чем-то занят, он вырезал что ни будь из дерева или кости. На носу своего вельбота гарпунщик искусно вырезал касатку, которой, очевидно, поклонялся. Но гребцов евреев это не беспокоило. На другой стороне была железом выжжена строка из Исайи: "В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим, и крепким, левиафана, змея прямобегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет змея морского".
  Костя дружил с другим гарпунером, индейцем из племени нутка по имени Сивиди. Третий гарпунер, Федор, тоже нутка, держался от них в стороне и больше молчал. И Сивиди, и Федор перед тем, как спуститься в вельбот, раскрашивали лица киноварью и графитовой пылью и посыпали свои длинные, черные волосы птичьим пухом.*(7)
  Кроме меня на "Царице" были еще двое юнгов: Меер из Новогрудка, и Пинкас из Молодечина.
  Наше обучение началось с дозора. По традиции на китобойцах дозорных на топах мачт выставляют почти одновременно с выходом из гавани, хотя иной раз более 1000 миль отделяет их от промысловых областей. Если же, приближаясь к родным берегам, корабль несет на борту хоть одну пустую бочку, тогда дозорные у него наверху стоят до последней минуты и до самого захода в бухту не оставляет их надежда добыть еще одного кита.
  С восхода до заката стоят дозорные на топах всех трех мачт; матросы сменяют там друг друга (как и у штурвала) через каждые два часа. В тропиках в тихую погоду стоять на мачте чрезвычайно приятно, а для мечтательного, задумчивого человека просто восхитительно. Зато в северных широтах, где дождь неизменно сменяется штормом, стоять над бездонной на стофутовых ходулях мачт, которые выписывают в мрачном небе страшные восьмерки, вахта не для слабых желудков. За полугодовое плавание общее количество часов, проведенных матросом на верхушке мачты равняется месяцу, а для юнгов, бывает, и двух. И эти месяцы проводятся на насесте, состоящем двух тонких параллельных брусков топ-краспиц и железного обруча...
  14 апреля, когда мы находились вблизи Камчатки, нам встретились первые следы "брита", хорошо видные с мачт, разбросанные там и сям желтоватые пятна размельченной желтой планктонной массы, которые весьма убедительно свидетельствовали о присутствии настоящих китов. На следующий день мы очутились среди обширных лугов. Повсюду на многие-многие мили колыхался вокруг нас "брит", будто мы плыли по безбрежному полю спелой пшеницы. В тот же день мы увидели первого кита.
  Был мой черед дежурить на грот-мачте. Стояла на редкость тихая в тех местах погода. Дул ровный юго-восточный ветер. Прислонившись спиной к провисшим брам-вантам я отдался мерному, убаюкивающему качанию мачты, как вдруг чей-то вопль вдребезги разбил дрему. Пиня на бизань-мачте орал, указывая направо. Бросив взгляд в ту сторону я
  увидел справа на траверзе, милях в двух от нас плывет по волнам огромный кит, сверкая в солнечных лучах ширченной черной спиной, лениво покачиваясь и время от времени пуская фонтаны подобные двум радугам.
  - Фонтан на горизонте! Вон, вон! Фонтан на горизонте! Фонтан!
  - Где, где?
  - Справа на траверзе, милях в двух!
  Словно мановение волшебной палочки преобразило нашу Гнилушку в военный корабль.
  "Приготовить вельботы! Привести к ветру!"- скомандовал Сторп.
  - Хвост показал!
   "Время!"
  Херувимов кубарем скатился вниз, взглянул на часы и с точностью до одной минуты сообщил капитану время. Корабль между тем был приведен к ветру и теперь спокойно покачивался на волнах. Кит ушел под воду, держа курс по ветру, так что мы твердо рассчитывали увидеть их теперь прямо по носу.
  Дозорные с фок- и бизань-мачт спустились на палубу, кадки с линем были установлены на своих местах, шлюпбалки выведены за борт, грота-рей обрасоплен, и три вельбота повисли над волнами, а их команды, охваченные нетерпением, выстроились у борта, одной рукой еще держась за поручни и поставив уже ногу на планшир. Так стоят наготове матросы у бортов военного корабля, идущего на абордаж.
  Прошло минут 10, в течение которых я не видел ничего, кроме вспенившейся беловато-зеленой воды, как вдруг воздух впереди задрожал, заколыхался, словно над сильно нагретой железной плитой. Очевидно под этими атмосферными волнами, скрытый тонким слоем воды, плыл кит.
  На палубе это тоже заметили. Вельботы упали в воду и гребцы молнией метнулись к своим банкам.
  - Весла, весла на воду! Навались! Вон, вон они!
  Все три вельбота летели теперь полным ходом к тому месту, где воздух и вода были охвачены волнением. "Царица" ковыляла позади. Мне, на топе, хорошо были слышны с вельботов надсадные выдохи на гребке.
  Вдруг Горяков заорал: "Горб! Давай!"
  Костя взвизгнул и метнул свой гарпун в показавшуюся перед носом черную, лоснящуюся голову. Взметнулась ввысь струя воды, линь натянулся и вельбот, полетел вперед среди клокочущей пены, рассыпая веер брызг от носа и оставляя водоворот за кормой.
  Сверху мне было видно, как Горяков и Костя обменялись местами - гарпунщик прошел на корму, а офицер на нос, - что казалось очень опасным при такой скорости.
  - Выбирай! Выбирай! - крикнул Горяков и вся команда, повернувшись лицом в сторону кита, стала на ходу подтягивать к нему вельбот. Вдруг кит сделал поворот и стал буксировал их прямо на "Царицу". Чудовище было уже так близко от судна, что казалось, оно намеревалось протаранить корпус; но вдруг, взбив страшный водоворот футах в сорока от борта, оно скрылось под водой, словно поднырнуло под киль.
  "Руби, руби линь!" - крикнул Сторп на вельбот, которому, казалось, угрожало столкновение с корпусом судна. Но там оставалось ещё много линя, поэтому Горяков вытравив его приказал гребцам что было мочи налечь на весла.
  Несколько мгновений судьба их висела на волоске, но тут замученный кит резко сбавил скорость и, слепо меняя курс, стал обходить "Царицу" с кормы, волоча за собой вельбот.
  На вельботе снова стали выбирть линь, пока наконец не подтянулись к киту почти вплотную. Как только они сблизились, Горяков, упершись коленом в бросальный брус, стал швырять в кита острогой, а гребцы по его команде то табанили, чтобы вырваться из кипящей пены, то подгребали снова, чтобы он мог нанести удар. По бокам чудовища ручьями струились красные потоки. Его туша билась теперь не в воде, а в крови, которая бурлила и пенилась даже на сотню саженей позади них. Между тем из китовьего дыхала снова и снова судорожно выбивались столбы белого пара, а ... еще и еще метал в кита острогу, иногда выправляя ее о борт вельбота.
  - Подгребай, подгребай! - раздался новый приказ, когда ярость
  изнемогающего кита, казалось, истощилась.
  - Подгребай ближе! - и вельбот подошел к китовому боку. И Горяков, перегнувшись далеко за борт, воткнул в тушу длинную острую пику. Он достал до сердца и, выйдя из оцепенения, чудовище стало с такой силой биться в море собственной крови, что вельбот, подавшись назад, с трудом выбралась из этой сумятицы.
  Неистовство кита улеглось. И вдруг фонтан густой темно-красной крови взметнулся в воздух. Сердце его разорвалось!
  Залитые с ног до головы кровью герои без сил разглядывали дело своих рук. А Костя, тут же срезав полоску китовой кожи с тонкой прослойкой сала, начал ее с наслаждением есть.
  Все это происходило прямо под бортом и кита быстро и надежно пришвартовали крепким линем за хвост. На отдых никто не расчитывал, следовало как можно быстрее разделать тушу. Это рядом с береговой базой можно в прилив отбуксировать кита, посадить его на мель и передать береговым раздельщикам, которые, дождавшись отлива, примутся за шумную и хлопотливую работу. Нам же пришлось натянуть подбитые гвоздями сапоги и всё делать самим, в любой момент ожидая шквала.
  Прежде всего огромные разделочные тали были подтянуты под топ грот-мачты и прочно закреплены у грот-марса - самого надежного места над палубой. Конец троса крепился к лебедке, а громадный нижний блок талей повис прямо над китом; к этому блоку был прикреплен толстенный гак - крюк весом фунтов на сто.
  Кита начинают разделывать с головы. Сначала вырезают и поднимают на палубу губы пяти футов ширины, которые дадут нам свыше 500 галлонов жира. Открывается пасть через которую проходил Иона. Потолок футов в 12 высотой круто уходит вверх, точно скат крыши с настоящим острым коньком, а с ребристых сводов свисают штук по 300 с каждой стороны, полосы того самого китового уса. Края этих пластин украшены волосяной бахромой, через которую настоящий кит процеживает воду, улавливая из нее мелкую живность, когда он, разинув пасть, проплывает по планктонному морю...
  Это самая дорогая часть нашей добычи, почти тонна уса по цене 2,5 пиастра за фунт.
  Но прежде следует вырезать язык. Он очень нежный и жирный и легко рвется на части, когда его поднимают на палубу. Язык этот шестибаррелевый; то есть даст после вытапливания в салотопке шесть бочек жиру.
  Салотопка расположена между фок- и грот-мачтой на самом просторном участке палубы. В этом месте сделаны дополнительные тимберсы из особо толстых бревен,
  способных выдержать вес целой постройки из кирпича 10 на 8 футов и высотой в 8 футов. Основание салотопки надежно прикреплены посредством тяжелых железных скоб прямо к тимберсам. По бокам она обшита досками, а сверху у нее находится прочно задраенный люк. Когда крышка с него снята, открываются 2 огромных котла. Их содержат в идеальной чистоте и мне не раз приходилось сидеть внутри, начищая
  мыльным камнем с песком.
  К полуночи топки работали вовсю и также вовсю воняли. Топили их не дровами, а "оладьями", почерневшими и свернувшимися после вытопки листами сала, издававшими страшный смрад.
  Палуба "Царицы" тем временем превратилась в бойню, а мы все - в мясников.
  Повиснув за бортом в люльках, Костя и Сивиди, вооруженные длинными лопатами*(8), начали вырезать в туше над боковым плавником углубление для того, чтобы зацепить гак. После этого возле углубления вырубился широкий полукруг, вставили гак и вся команда, тесно столпившаяся у лебедки, принялась тянуть. Судно тут же в стонах и срипе начало крениться все сильнее пока наконец не раздался громкий треск. "Царица" с плеском выпрямилась и тали показались из-за борта, волоча на гаке вырванный полукруглый конец первой полосы сала. И, поскольку слой сала окутывает кита совершенно так же, как апельсин кожура, его и очищают как апельсин, сдирая кожуру спиралью. Лебедка непрерывно тянет, и эта сила заставляет кита кружиться в воде вокруг своей оси; сало все время сматывается с него ровной полосой по надрезу, который делают лопатами Костя и Сивиди. Одновременно, разматываясь, сало равномерно поднимается все выше и выше, покуда не касается наконец верхушки грот-мачты; мы перестаем крутить лебедку, потому что теперь огромная кровоточащая масса начинает раскачиваться и все внимание должно быть устремлено на то, чтобы вовремя от нее увернуться.
  Тут вперед выступает Федор, держа в руке длинное и острое оружие, называемое фленшерным мечом, и, улучив удобный миг, ловко выкраивает большое углубление в нижней части раскачивающейся туши. В это углубление вставляют гак второго блока и подцепляют им слой сала. После этого фехтовальщик-гарпунер дает знак всем отойти в сторону, делает еще один мастерский выпад и несколькими сильными косыми ударами разрубает жировой слой на две части; так что теперь короткая нижняя часть еще не отделена, но длинный верхний кусок, так называемая "попона", уже свободно болтается на гаке, готовый к спуску. Матросы у носовой лебедки снова начинают тянуть, а первая полоса уходит прямо вниз и режется на тонкие пласты.
  Один матрос багром подцепляет кусок сала и старается удержать его в одном положении, покуда судно раскачивается и кренится из стороны в сторону. А тем временем другой матрос, стоя прямо на этом куске сала и отвесно держа лопату, разрубает его у себя под ногами на узкие полосы. Лопата наточена так остро, как только может точить оселок; работают матросы босиком; сало, на котором стоит
  человек с лопатой, в любой момент может выскользнуть у него из-под ног. Так нужно ли удивляться, если иной раз он отхватит палец на ноге - себе или своему помощнику? Плоды их труда огромными вилами на длинных шестах забрасываются в кипучие котлы.
  С полудня повсюду начал раздаваться стук - это били десятки молотков, потому что каждый матрос теперь превратился в бочара. Масло, еще теплое, разливалось по бочкам которые, одна за другой устанавливаются днищем к днищу. Наконец последнее масло остужено и последняя бочка ушла в трюм, чтобы обрести покой среди волн морских.
  Дело сделано, крышки люков водворяются на место. Но команда не отдыхает. Грязнули китобои, насквозь пропитанные салом, наводят чистоту. Все вокруг покрыто смесью крови, жира, копоти и сажи. Но проходит день и все уже отмыто до бела и протравлено очень крепким щелоком, приготовляемом из золы. Потому-то на китобойце палуб никогда не бывает такой чистой, как после "масляного дела". В отчищеных котлах нагревают воду. Люди тоже отмываются; переодеваются с ног до головы во все свежее и наконец выходят на белоснежную палубу, сверкая чистотой, как после предпасхальной уборки.
  Но там, в вышине, на топах всех трех мачт, стоят трое дозорных и пристально высматривают вдали китов, которые, если их поймают, опять превратят белую палубу в предверие ада.
  Случилось это уже через неделю.
  2 мая прямо по носу милях в пяти от нас, образуя широкий полукруг, охватывающий полгоризонта, непрерывной цепью играли и искрились в полуденном воздухе сотни двойных фонтанов.
  Расправив все паруса, "Царица" устремилась вперед с попутным ветром, а гарпунщики потрясали своим оружием и громко кричали, стоя в еще не спущенных вельботах.
  Мы постепенно настигали стадо, но тут ветер спал и Сторп отдал приказ спускать вельботы. В этот раз я шел гребцом на вельботе Горякова. Его загребной сильно обжегся маслом и еще не мог грести в полную силу.
  Сбросив одежду, в одних нижних рубашках, мы что было сил навалились на весла и после часа отчаянной гонки приблизились к пасущемуся стаду.
  Вельботы, как полагается в подобных случаях, сразу же разделились, и каждый, выбрав себе одного какого-нибудь кита на краю стада, устремился к нему. Не прошло и трех минут, как мы приблизились к своему киту.
  "Костя! Влепи ему!" - скомандовал штурман.
  Тот вскочил и с обычным своим визгом метнул гарпун.
  "Табань!".
  Мы заработали веслами, и в то же мгновение что-то горячее со свистом заскользило по моим запястьям. Это был линь. Что было дальше я помнил смутно и фрагментарно. Погоня за китом. Долгое его добивание. Ясно запечатлелось в памяти последний момент, когда кит выпустил черный фонтан, рванулся со страшной силой, извергнул
  поглощенную прежде пищу и, перевернувшись на спину, трупом закачался на волнах.
  Потом была долгая его буксировка, также не оставшаяся в памяти из-за невероятной усталости.
  Мне было 16 лет и это был мой первый кит.
  Тогда мы взяли всего 4 кита и следующие три дня занимались разделкой.
  В подтверждение народной мудрости, что везет дуракам и пьяницам, мы уже в начале мая стали поливать бочки*(9)
  За следующие две недели мы добыли еще 6 китов, загрузили весь трюм и даже на палубе выставили полсотни бочек, опасаясь каждый миг, что под их тяжестью рассядутся старые бимсы.
  Уже в середине июля мы смогли отправиться за новой добычей и опять вернулись бы с полными трюмами. Но бедная Гнилушка начала набирать воду с такой быстротой, что помпы сначал работали по 2, потом по 3 и по 4 часа в день, выматывая команду. Не расчитывая утопить нас сразу, Гнилушка могла уморить нас работой на помпе. Когда за одну вахту мы ломались на помпе целый час, даже до Сторпа дошло, что судно разваливается.
  После того, как в Петропавловской гавани с днища "Царицы" ободрали медную обшивку, оказалось, что под ней сплошная гниль. На эту атракцию приходили смотреть моряки со всех судов в гавани, не зная, чему больше поражаться - нашей глупости или везению. Ведь не смотря на все добычу мы взяли неплохую. Даже я, со своей 1000-й долей получил 622 рубля.
  "Царская" удача не оставила меня и потом. В следующем году уже я плавал в школе левитов.*(10)"
  В компанейском китобойном флоте, в лучшие годы доходящему до 118 судов, в первое время было довольно много старых развалин, подобных везучей "Царице". Ежегодно 3-4 из них не возвращались в порт. Но агенты Компании продолжали скупать старые суда и, наскоро подлатав и переделав под китобойца, отправить их на Охоту. Такая жестокая политика себя оправдывала. Чтобы успеть снять сливки и не остаться с носом нужно было иметь множество судов. До трети всех китобойцев в Охотском и Беринговом морях ходили под компанейским флагом. С 1830 по 1846г. компанейские барки вывезли уса и жира на 29,5 млн. долларов, что почти в 6 раз превышает стоимость скупленных и добытых за это время мехов. К концу же этого периода отправились на слом последние плавучие гробы.
  "Чудное зрелище. Под сводами огромных элингов в ряд строятся сразу 6 судов и когда у первого закладывают киль, у последнего закладывают монету."*(11) Организатором этого чуда был уже не раз упомянутый нами Абрам Перетц "человек, многим памятный по своим достоинствам, по своим огромным делам и потом по своим несчастиям". Теневой автор финансовой реформы Сперанскоко, когда-то один из самых богатых откупщиков и банкиров и крупнейший в России подрядчик по строительству кораблей. Он первым построил два "вольных эллингов" в Херсоне и на них три 32-пушечных фрегата, три шлюпа и линейный корабль. В один прекрасный день в полиции было заведено дело "О распродаже имущества Перетца для погашения его долгов". Всё было продано за 1,5 млн. руб., хотя долг казны по отношению к Перетцу составлял 4 млн. Не помог ему ни Канкрин, ни сам Державин, назвавший как-то Перетца плутом но, пытаясь восстановить справедливость, ходатайствовал в его пользу при разборе дела в Сенате. Этого "банкрута" и уговорил Якоб ван-Майер в 1829г. заняться строительством новоманерных китобойцев. И не ошибся. Перетц собрал лучшие наработки двух знаменитых верфей: в Нантакете и Нью-Бедфорде и наладил на соломбальской верфи поточное строительство 400-тонных китобойцев, которые могли нести по 7 вельботов. Так как им часто приходилось заходить во льды, суда имели двойную обшивку и усиленные киль и бимсы. Не слишком быстроходные, но чрезвычайно надёжные, с глубокой осадкой, с широченной палубой и встроенной салотопкой.
  Одновременно с китобойцами Перетц курировал строительство новой серии барков, которых, для перевозки в Европу добычи, требовалось не менее 60. К тому времени стали ясны большинство конструктивных ошибок допущенных при проектировании первых барков. Для устранения их, Иван Амосов, к тому времени начальник Кронштадской верфи, по просьбе ван-Майера отправил в Архангельск двух поручиков корпуса корабельных инженеров: своего племянника Ивана и его друга Степана Бурачека. Но вместе они проработали не долго. В 1830г. Адмиралтейств-коллегия отозвала Ивана и командировала его вместе с капитаном 1-го ранга Авинов в Соединённые Штаты. Офицеры должны были оценить шумно рекламированный 30-ти пушечный паровой корвет. Убедившись, что вся история с корветом -- обычный рекламный трюк, Амосов зря времени не терял и объездил самые знаменитые верфи изучая чужой опыт и привез в Россию исчерпывающие сведения о бостонском кораблестроении. В Соломбалу он уже не вернулся и был назначен управляющим Охтинской верфи, но его заменил молодой талантливый кораблестроитель Джон Гриффит, работавший в Нью-Йорке на верфи "Смит энд Даймон". Амосов смог уговорить его с помощью двойного жалованья и предложения построить самого быстроходного в мире судна.
  В 1833г. первый барк новой серии "Новороссийск" отправился в свою первую кругосветку. Впервые в истории парусного флота носовая часть выполнена не просто узкой, а заостренной, так что корабль не подминал под себя воду, а именно резал ее, не создавая турбулентных потоков, завихрений. Это был результат строго научных расчетов. Конструкторы убрали с палубы все надстройки, тем самым повышая скорость. Высокая скорость обеспечивалась не только архитектурой судна, но и высокой степенью устойчивости, которая позволила капитан-лейтенанту Розену не убирать паруса даже при штормовых ветрах. Единственно, где пришлось это сделать, участок пути вокруг мыса Горн, когда сила ветра достигала 10 баллов.
  Далее были другие усовершествования, как доморощенные, так и позаимствованные у конкурентов. На компанейских барках киль выступал из корпуса гораздо больше, чем принято, что делалось в основном из соображений прочности, а также для
  уменьшения дрейфа. Фальшборт, который обычно в расчетах прочности не учитывался на барках делался высоким и очень прочным. Кроме этих мер по повышению устойчивости судна к изгибающим нагрузкам, были впервые применены железные диагональные полосы (ридерсы), находившиеся под обшивкой и скреплявшие шпангоуты между собой.
  Абрам Перец умер в 1837г. Последний его доклад в Главное правление содержал оригинальные предложения, которые могли дать новый толчёк компанейскому судостроению. "По причине значительной длины барков сделать их продольно прочными возможно путем подкрепления набора фальшкилем и внутренними кильсонами больших сечений. Кильсон достигает значительной высоты и занимает много место... Из-за крупных размеров книц, крепящих центральные пиллерсы, а также бимсовых книц в трюме не используются под груз значительные объемы трюма, что может сделать их при увеличении барков убыточными. ... Переменить сие возможно сделав набор из железа".*(12)
  Этот доклад был мельком рассмотрен на текущем заседании ГП РАК, но не одно предложение не было принято, так как единственный из директоров разбирающийся в судостроении, Якоб ван-Майер, уже несколько месяцев из-за болезни не показывался в доме у Синего моста. Последний из отцов-основателей Компании, умер 4 марта 1838г.
  "Ума тонкого и гибкого, он сделал при дворе сильные связи. Обязательный и приветливый в обращении, он удерживал равных в хороших отношениях и сохранял расположение прежних приятелей. Обогащенный славой путешественника и открывателя новых земель, допускал разделять труды свои, в настоящем виде представляя содей ствие каждого. Подчиненный награждался достойно, почитал за счастие служить принем... Никто из начальников не давал менее чувствовать власть свою; никогда подчиненный не повиновался с большею приятностию."
  Хороший некролого. Но главное - справедливый.
  
  
  
  1* Кое что сохранилось. Спустя пол века в Министерстве финансов был вскрыт "секретный ящик". Оказалось, что в нём хранилось: проектный рисунок пробного константиновского рубля, 19 оттисков на олове, на которых пробовали штемпеля, 3 пары штемпелей и свёрток с 5 рублями. Ещё через 100 лет были открыты документы по этому делу. Выяснилось, что 6 декабря 1825г. по специальному распоряжению министра финансов Канкрина на Монетном дворе началось изготовление штемпелей для теснения рубля с изображением, именем и титулом Константина. Медальерам объявили приказание министра "употреблять все усилия" и приготовить образцы к 10 декабря, т.е. за 5 дней, хотя для этого обычно требовалося 10 дней. К сроку не успели и лтшь к 12 декабря отчеканили пробные экземпляры. 2 монеты были доставленны главному управляющему Департамента горных и соляных дел (и пайщику РАК) ...Карнееву. !4 декабря, по его приказу, начальник расположенного в Петропавловской крепости Монетного двора Эллерс запечатал ящик, в котором были сокрыты "приготовления, сделанные насчет известного рубля" и передал его Карнееву, а тот, 20 декабря,- Канкрину. Министр же надолго похоронил ящик с чёрной печатью в своём секретном архиве.
  2* А.И. Герцен в "Былое и Думах" рассказывает, как в 1835 году, во время своего невольного путешествия в Вятку встретил партию еврейских кантонистов. Между Герценом и офицером произошёл следующий диалог:
  "- Кого и куда везёте? - Видите, набрали ораву проклятых жиденят с восьми, десятилетнего возраста. Во флот, что ли, набирают - не знаю. Сначала, было, их велели гнать в Пермь, да вышла перемена: гоним в Казань. Я их принял вёрст за сто. Офицер, что сдавал, говорил: беда, да и только. Треть осталась на дороге (и офицер показал пальцем на землю). Половина не дойдёт до назначения, - прибавил он.
  - Повальные болезни, что ли? - спросил я, поотрясённый до внутренности.
  - Нет, не то, что повальные, а так мрут, какк мухи. Жидёнок, знаете, этакий чахлый, тщедушный, не привык часов десять месить грязь да есть сухари, - опять чужие люди, ни отца, ни матери, ни баловства. Ну, покашляет, да и в "Могилёв"... Эй ты, служба! Вели мелюзгу собирать.
  Привели малюток и построили в правильный фронт. Это было одно из ужасных зрелищ, которые я видел. Бедные, бедные дети! Мальчики двенадцати, тринадцатилетние ещё кое-как держались, но малютки восьми, десяти лет... Ни одна чёрная кисть не вызовет такого ужаса на холсте.
  Бледные, изнурённые, с испуганным видом стояли они в неловких толстых солдатских шинелях со стоячим воротником, обращая какой-то беспомощный, жалостный взгляд на гарнизонных солдат, грубо равняющих их. Белые губы, синие круги под глазами показывали лихорадку или озноб. И эти бедные дети без ухода, без ласки, обдуваемые ветром, который беспрепятственно дует с Ледовитого моря, шли в могилу. Я взял офицера за руку и, сказав: "поберегите их", бросился в коляску. Мне хотелось рыдать. Я чувствовал, что не удержусь..."
  В батальонах положение кантонистов было не лучше. "При первом осмотре нашей партии командир заявил перед всем батальоном, что пока он будет жив, ни один не выйдет из его батальона евреем, - и действительно сдержал свое слово...Старшие кантонисты двенадцати-пятнадцати лет дольше мучились; тех больше били, пороли. То и дело передавали, что тот или другой из наших товарищей от тяжких побоев умирает...В архангельском батальоне трое кантонистов зарезались, двое повесились, несколько человек утопились..."
  "Жаловаться было некому. Командир батальона... был Бог и царь. К битью сводилось у него все учение солдатское. И дядьки старались. Встаешь - бьют, учишься - бьют, обедаешь - бьют, спать ложишься - бьют. От такого житья у нас иногда умирало до пятидесяти кантонистов в месяц... Если умрут сразу несколько, солдаты-инвалиды выкопают одну яму и в нее бросают до пяти трупиков, а так как трупики при этом не кладутся в порядке, то инвалид спускается в яму и ногами притаптывает их, чтобы больше поместилось".
  В 1827-55гг. в армию было рекрутировано около 50000 мальчиков от 8 до 15 лет.
  
  3* В 1829г. между ГП и некоторыми авторитетными раввинами, через посредничество ... , было заключено негласное соглашение, по которому завербованных в колонии не принуждали сменить веру и, насколько это возможно в условиях морского плавания, позволяли соблюдать еврейские законы и кашрут. В замен они издавали респонс (религиозное постановление рассылавшееся по общинам в виде писем) согласно которому, завербовавшиеся обязаны были в течении всего указанного срока исполнять приказания начальства, даже если они приводили к нарушению еврейских законов.
  
  4* Описание Шмуэля достаточно точное. Мичман Филиппов в своём дневнике записал. "В пятницу 11 января начался самый сильный шторм из всех, которые были доселе, огромные волны поднимались ввысь. В ночь на субботу (с 11-го на 12-е) одна из них сломала бугшприт. Шторм продолжался и в воскресенье."
  
  5* Шмуэль особо уточняет - настоящих шойхетов, т.е. высококласных специалистов по особому, совершенно безболезненному забою скота. В указанный период шойхетом также стали называть раздельщиков китов. В настоящее время также лесоруб.
  
  6* Герман Мелвилл и Пинкус Райчик никогда не встречались, хотя и могли бы. Герман с августа 1842 по май 1843гг. охотился на китов на компанейском "св.Петр и Павел", Пинкус в это время служил на "Баранове". Позже, когда Мелвилл служил на нью-йоркской таможне, а Райчик уже стал издателем и владельцем нескольких газет в Калифорнии, они длительное время состояли в переписке.
  7* Судя по имени, Сивиди принадлежал не к нутка (нучанулт), а к племени квакиутл. В их эпосе воин Сивиди попал в гости к Вождю Подводного Мира и, вместе с воинами-касатками, путешествовал и сражался. Это объясняет его дружбу с Костей. Т.к. оба относились к касатке как к тотему, они были почти родственниками. На компанейские китобои обычно нанимали гарпунеров из племён - куиллиут, куинолт, маках, квакиутл, нучанулт, хейлтсук. Реже юпики (эскимосы) и чукчи.
  8* Фленшерная лопата, употребляемая при разделке, изготовлялась из лучших сортов стали, имела размер человеческой ладони с растопыренными пальцами, а по форме напоминала клин с плоской режущей кромкой. Орудие это всегда было остро наточено, и во время работы его по нескольку раз правили, как бритву. Рукояткой ему служил прочный шест иногда до 8 аршин длиной.
  
  9* На китобойцах, имеющих на борту значительное количество масла, дважды в неделю обязательно спускали в трюм шланг и обливали бочонки с маслом морской водой, которая затем выкачивалась. Т.о. бочкам не давали рассохнуться, а выкачивая воду можно было заметить по ней любую течь в бочках. В современном слэнге "поливать бочки" - добиться материального успеха.
  10* Автор опять забывает, что для его аудитории общеизвестные в Рус-Ам вещи совершенно внове. Урия-Филипс Леви - офицер ВМФ СШ и талантливый педагог. За строптивый нрав он дважды списывался из флота, но оба раза восстанавливался. Во время первой отставки 1819-21гг Леви, по рекомендации Нью-Йоркского консула Дж.Стил, командовал различными судами РАК. Второй раз, в 1840г., он был уже богатым и солидным человеком, почетным гражданином Нью-Йорка, но А.П.Шабельский, рассказами о тяжёлом положении еврейских матросов, сумел уговорить Леви вернуться в службу РАК. В течение 4-х лет он командовал "Барановым", на котором было организованно что-то вроде морских классов. Около 100 его учеников впоследствии служили на различных судах РАК. Большинство преподавателей в Новороссийской штурманской школе также были выпускниками "Школы левитов".
  11* Имеется в виду старый обычай, на счастье закладавать монету под основание грот-мачты строящегося судна.
  12* Первый композитный барк "Тула" был построен только в 1852г.
  
  
  Глава Љ29
  
  Удачливый барон*(1)
  
  
  Из всех правителей, после Баранова, Фердинанд Петрович Врангель самый известный и любимый историками и литераторами. Хотя, если говорить честно, барону просто фартило. Причём везло почти всегда. В научных экспедициях; во время правления - оно выпало на самый расцвет китобойного промысла; даже с потомками ему повезло. Если же оставить в стороне эту врангелевскую удачу, барон был не многим лучше, но и не хуже, большинства правителей Русской Америки.
  Будучи высококлассным профессиональным моряком Врангель, также как и Чистяков, уделял много внимания кораблестроению. Так как основные усилия Компании в тот период сосредотачивались на закупке и постройке китобойцев, в Петербурге решили для нужд колоний развивать только местное судостроение. При этом директора РАК сделали ставку на возобновление строительства кораблей в Охотске, хотя Врангель и считал, что это дело здесь не могло принести Компании ничего кроме убытков. Тем не менее, чтобы освободить Московскую и Новороссийскую верфи для ремонта китобойных судов и чтобы занять в период между навигациями людей, находившихся при Охотской конторе, Главное правление готово было терпеть "запланированные финансовые потери". В 1829г. на охотской верфи была спущена на воду шхуна "Акция", в 1830г. - трехмачтовый корабль "Ситха" и в 1931г. - бриг "Полифем". Правда, в дальнейшем директора все же отказалась от продолжения судостроения в Охотске, видимо, согласившись с мнением барона о большей целесообразности его развития в американских колониях. В 1831г. в Москве был спущен на воду гукер-яхт "Мореход", а затем шхуны "Квихпак" и "Чилькат" пополнили колониальную флотилию. Но затем все мощьности компанейских верфей были задействованны на обслуживании китобойного флота и необходимые суда вновь стали покупать. Такая политика имела успех. За время правления Врангеля не погибло ни одно подчинённое ему судно.*(2)
  Оставив судостроение барон переключил свою энергию на строительство. "Благодетельны труды гг.Муравьева и Чистякова, но можно сказать, что только с поступления в 1830г. главным правителем г-на барона Врангеля, первого семейного правителя, началась новая эра для колоний. Вникнув в ход дела, он, можно сказать, воссоздал Новороссийск. На месте обветшавших строений возвысились новые и красивые." Утверждение не слишком справедливое к предшественникам, но заслуги Фердинанда Петровича в этой области несомненны. Особое значение Врангель придавал усилению обороны Михайловской крепости: в 1831-1832гг. здесь была возведена новая стена с деревянной башней - так называемой "колошенская батарея" - чьи орудия и фальконеты были направлены непосредственно на примыкавшее к городу селение тлинкитов.
  "Вообще ограда сия, кажущаяся Колошам чрезвычайною крепостью, такое произвела на них впечатление, что они сделались весьма смирны и осторожны, не переставая удивляться, как она могла воздвигнуться в такое короткое время". С помощью новой крепостной ограды стало возможно предотвращать мелкие грабежи обывателей со стороны беспокойных соседей. В то же время простым служащим РАК стало значительно трудней покупать ром у предприимчивых индейских торговцев, который те получали с бостонских судов, а затем перепродавали русским рабочим. Подобная же стена была возведена в Новороссийске и, кроме того, там были построены также две новые 4-орудийные батареи. Их тяжелые морские 24-фунтовые карронады прикрывали город со стороны моря.
  Для такого масштабного строительства необходимы были дефицитные в колониях рабочие руки и правитель нашёл их на китобойных судах. В первый год его правления их было всего 12, зато в последний - 113. Врангель требовал от их командиров зимовать в Новороссийске, Москве, Ново-Архангельске или на Ситхе, в отличие от бостонских и британских китобоев, которые отправлялись на Гавайи. Учитывая, что на каждом судне было от 25 до 40 моряков, это давало неограниченное (по колониальным меркам) количество работников. Так что в 1834-35гг. правитель отправил "лишние" суда зимовать в Гонолулу.
  Повезло барону и с персоналом. По рекомендации ван-Майера он приблизил к себе Симона Вульф, который, продолжая числиться бухгалтером, стал фактически выполнять роль ближайшего помощника правителя. Тем более, что Кирил Тимофеевич Хлебников, неизменный помощник правителей последние 15 лет, в 1832г. подал в отставку. С помощью Вульфа Врангель смог провести несколько важных для существования колоний реформ.
  Для начала, предвидя значительный спрос на пиленый лес, Вульф предложил нескольким евреям, которые в России арендовали пильные мельницы, вернуться к старому ремеслу. Он обещал от Компании кредиты и оборудование. Летом 1832г. Янкель Горовец поставил на Москве у Белых порогов первую лесопилку. В 1835г. уже 11 пильных водяных мельниц скрипели день и ночь, а из России плыл первый в Рус-Ам паровик.*(3) В Ново-Архангельске и Россе работали мастерские по изготовлению бочечной клёпки. Большинство работников на лесопилках и в мастерских были китайцы. Они и раньше широко использовались на компанейских работах, так что количество их в иные годы превышало 200 человек. Некоторые китайцы женились на алеутках, крестились и оставались в колониях. Но теперь впервые компанейские суда стали привозить кули из Кантона для частных предприятий.
   Всю продукцию Компания брала себе по фиксированным ценам, а излишек сбывали иноземным китобоям. Те с охотой покупали для своих нужд и клёпку, и доски. В Гонолулу даже образовалась лесная биржа, где в 1835г. было продано товара на 52318 пиастров, причём управляющий Кичеров старался брать оплату не векселем, а тоннажем. Китобои, уходящие в Европу или Восточное побережье и имеющие место в трюме, брали с собой и компанейское масло. Звучит странно для того, кто слушал о "маслянных барках", которые вывозили большую часть добычи китобоев северо-запада. Но это будет в середине 40-х, а пока у Компании не хватало тоннажа даже для своей ворвани. Виноват в этом был прежде всего договор "О принципах наибольшего благоприятствия", подписанный посланником СШ Дж.Бьюканен и управляющим МИД Нессельроде и приуроченное к именинам императора 6 декабря 1832г.
  Статья 3 его гласила: "Всякий товар и предмет торговли, которые могут быть законно привозимыми в гавани Российской империи и на российских судах, будет дозволено привозить также и на судах Американских Штатов, с платежом только таких пошлин и сборов, которые под каким бы ни было видом или названием взиматься будут... с таких же товаров или предметов торговли, привезенных на российских судах". Аналогичное условие "во взаимство" распространялось и на товары привозимые в СШ на российских судах.
  Как и в эпоху континентальной блокады трансатлантическая торговля стала очень выгодной. Для снабжения колоний российскими товарами достаточно было груза одного барка, а для остальных (в 1833г. - 2; 1840г. - 13) удачная кругосветка стала длиться не 2, а 3 года. Они стали выходить в апреле-мае с грузом парусины, пеньки и железа для Бостона, Нью-Йорка, Филадельфии. Оттуда, с продовольственными товарами, они шли на Кубу, а далее в Бордо, Брест или Нант с грузом сахара, кофе и красильного дерева. В порту, обычно, поджидал другой барк, привезший из колоний ворвань и китовый ус. Груз был уже продан и трюмы освобождены для сахара. Разгрузившийся барк с товарами для китобоев уходил на Гавайи, а вернувшийся из кругосветки возвращался в Россию весь в сахаре. Были иногда и такие случаи, когда вернувшийся из кругосветки барк был в хорошем состоянии, а пришедший с Кубы требовал ремонта. Тогда на них просто менялись экипажами.
  Такая коммерция приносила изрядные доходы и позволяла также изрядно воровать. Так как груз для Кубы и кубинский сахар числились за какой-то бостонской или филадельфийской компанией, за гроши зафрахтовавшей компанейский барк, налогов с этих операций казна почти не имела, а расходы благополучно ложились на рядовых акционеров. Кроме того значительная часть ворвани и уса, иногда до 1\25 груза, оказывалась принадлежащей Дж.Д.Льюису из Филадельфии или торговому дому Роупс. Но акционеры помалкивали, так как не смотря ни на что дивиденды росли и в 1834г. они получили 463 руб. 18 коп за 500 рублёвую акцию. Огромные доходы свели на нет противостояние акционеров-купцов, которых в компании было еще немало, с Главным правлением.
  За несколько лет до начала Охоты по сути дела сложилась оппозиция к Главному правлению. Недовольные акционеры выступали не только против частных злоупотреблений директоров, но и в целом против той политики, которую вело Главное правление. Политика же директоров не учитывала экономические интересы акционеров. Держатели акций требовали от Правления коммерческих выгод, а не решения государственных задач.
  Началось столкновение в мае 1823г., когда на общем собрании акционеров был рассмотрен вопрос об отправки кораблей в навигацию следующего года. Возникли некоторые разногласия, для устранения которых был создан специальный комитет из акционеров РАК. В него вошли нарвский купец Егор Карлович Сутхов, петербургский купец Степан Чаплин, титулярный советник Василий Федорович Беляев и лейтенант флота Василий Николаевич Берх. Как только комитет начал работать, вскрылись серьезные упущения в работе директоров Крамера и Северина. Оказалось, что Главное правление купило в 1820 г. корабль "Елену" без всякой надобности. Выяснилось также, что бывший владелец корабля Дж. Д'Вульф продолжал эксплуатировать судно даже после того, как получил за него деньги, По мнению комитета, общий ущерб от этой махинации составил 200 тыс. руб.
  Осенью 1823 г. комитет завершил свою работу и представил подробный отчет Особому совету компании. Члены комитета признали, что Крамер и Северин совершили ряд предприятий, нанесших вред всей компании. Во-первых, два корабля - "Елена" и "Елизавета" куплены без всякой надобности, кроме того, на их ремонт было потрачено очень много денег. Во-вторых, по мнению комитета, в последнее время очень сильно увеличились расходы по Сибирским конторам. Третье обвинение касалось непосредственно директоров РАК. Их обвинили в использовании денежных средств Компании в личных целях, в необоснованных выплатах разных премий и вручении денежных наград семье Гагемейстера. Комитет постановил, что расходы по Сибири надо снизить и взыскать с Крамера сумму, заплаченную им за корабль "Елена", а также наказать директоров за использование капиталов компании в личных целях.
  Представили члены комитета и свою точку зрения на причины, приведшие РАК к такому положению дел. Комитет выделил три главные причины кризиса компании. Во-первых, "удаление в 1818 году от управления колониями в Америке господина Баранова и преобразование дел в оных; во-вторых, отзыв первенствующего директора господина Булдакова в том же году, что он по случаю постигших его удара и болезни вовсе от службы отказывается... в-третьих, что с сего времени, когда господа директора Крамер и Северин приняли в единственное заведение все дела компании, возникли в полной силе нерасчетливость, худое хозяйство и неосмотрительность".
  Детальная критику реформ Леонтия Андреяновича изложена в анонимной "Записке о зловредном влиянии Л.А. Гагемейстера на дела Российско-американской компании". Автор записки был явно человеком близким к комитету, возможно даже одним из его членов. Вот что он пишет о реформах Гагемейстера: "Он уничтожил паи и положил промышленникам жалование - перемена сия вредна как для компании, так и для промышленников, для компании вредна потому, что промышленники, имея в виду известное жалование, перестали заботиться об улучшении промышленности и от того промышленность в последние годы приметно упала... Я всегда говорил, говорю и, пока жив, утверждать буду, что если бы Александр Андреевич (Баранов. - А.Б.), владея прежними силами, прожил бы еще в Америке десять лет и если бы Михаил Матвеевич (Булдаков. - А.Б.) такое же время поуправлял компанией по-прежнему, то компания наша наверно стала бы наряду с первыми европейскими компаниями, обладающими отдельными морями и землями... Я неохотно, но должен сказать правду, что компания значит теперь совсем не то, что значила за пять лет перед сим. Главнейшая к тому причина есть запрещение расторжек с иностранцами в Америке, и главный виновник тому есть Гагемейстер".
  Конфликт в Компании был частично разрешен при активной посреднической деятельности адмирала Мордвинова. Сами акционеры призвали его быть арбитром в споре. Изучив все документы, Николай Семенович "нашел в действиях правления некоторые неудачные дела", но они, по его мнению, "от случайных обстоятельств проистекают". А потому "не токмо не благоразумно было бы заводить о сем следствие, но даже очень вредно и для собственных капиталов компании, ибо от подобного действия могли бы потерять акционеры наши достоинство свое". Мордвинов все же предлагал навести порядок в делах компании и рассмотреть вопрос об увольнении директоров РАК.
  Авторитет Николая Семеновича был очень велик среди акционеров и мнение адмирала было признано единственно правильным. Крамер был уволен, а на его место 24 июня 1824г. избран петербургский первой гильдии купец Николай Иванович Кусов. Еще до конфликта на пост директора был приглашен другой купец - Иван Васильевич Прокофьев. Он был правителем Московской конторы РАК и пользовался авторитетом среди акционеров, после того как в 1812г. при взятии Наполеоном Москвы сумел организовать эвакуацию всех капиталов конторы за пределы города. Иван Васильевич вступил в должность директора в 1823г. и принял активное участие в конфликте на стороне акционеров.
  Сочетание же интересов Компании и государства отразилось в деятельности Кусова. Очевидно в немалой степени благодаря этому Николай Иванович в 1824г. был избран Петербургским городским головой, в 1826г. возведён в дворянское достоинство.
  К середине 30-х гг. оппозиция к Главному правлению РАК практически перестала существовать. В последний раз в 1834г. нескрлько держателей акций подписали ходатайство в Особый совет РАК с просьбой назначить комитет для обревизования дел компании. Однако совет постановил, что дело в оборот пускать нельзя, так как "это возродило бы самое невыгодное мнение в публике о благонадежности состояния дел компании и обратилось бы к потрясению общего к ней доверия". Совет рекомендовал более тщательно рассматривать книги и балансы Главного правления во время ежегодных отчетов директоров, чтобы потом не возникало надобности вновь возвращаться к их содержанию.
  
  Ещё одну реформу Вульфа можно назвать "полусвободным рынком". Новые стены позволили колониальной администрации попытаться упорядочить закупку у индейцев продуктов питания и ввести здесь монополию РАК. Проект был предложен Хлебниковым, который объяснял необходимость такого шага стремлением избавить обывателей от излишних трат. "Для компании, иногда по недостаткам, выменивают от диких палтусов и иной рыбы; яйца чаечьи, арьи и другие; уток, гусей, тетерок, коренья, твавы, ягоды, яманы*(4), раков, раковин и других черепокожих; и из своих изделий шляпы, ковры, маски, трубки, и другие мелочи, за кои и получают от промышленных, креолов, алеут, их жен все те товары и вещи, кои расходуются от магазина ... Сие облегчало бы продовольствие ... если бы наблюдали одинаковое правило платить умеренно; но они часто платят без всякого расчета. ...Часто случалось, что промышленный отдает за тарелку ягод платок стоящий 2 рубля... Дикие промениваю также покупаемый ими у бостонских корабельщиков ром, с чего многие спиваются... Нельзя исчислить вреда, который производится от подобных оборотов."
  По идее Хлебникова Компания должна была взять на себя посредническую роль и покупать продовольствие по твердым и низким ценам, а затем уже снабжать им служащих РАК. Вульф, признавая справедливость утверждений Кирила Тимофеевича, считал, что держать в каждом поселении приказчика на жаловании будет слишком накладно и предложил отдать эту отрасль на откуп евреям. Фактически, они должны были заниматься той же мелочной торговлей, что и дома.
  Главный правитель принял соломоново решение и в начале 1831г. постановил, что отныне свободная торговля жителей крепостей и поселений с индейцами запрещалась, а в каждом поселении и крепости всем должен был ведать особый приказчик (без жалования). Им вменялось ежедневно выменивать продукты в лавке на специально огороженном рынке. Сдавать всё чиновникам и служащим Компании должно было по таксе, по которой, например, яман, в зависимости от размера, стоил 5-12 руб.; палтус 1,5-3 руб.; гусь или лебедь 1,25 руб.; утка, пара куропаток или ишкат мамаев*(5) - 75 коп.; а ведро брусники - 2 руб.
  Сохранился отчёт "провизийного приказчика" в Новороссийске Гершона Мошке за 1832г. Он сдал компанейским чиновникам продуктов на 15934руб. 36 коп.
  137 яманов;
  388 ног яманьих
  4376 п. палтусины
  932 гусей и лебедей
  1215 уток
  868 тетерок и куропаток
  10113 рыб трески
  2118 окуней и камбалы
  101132 сельдей и корюшки
  445 ишкатов малины
  483 дюж. раков
  24 п. 26 ф. сала яманьего
  73 1\4 ведер брусники
  396 пучков зелени разной
  Не смотря на столь незначительные обороты эта торговля имеет огромное значение, так как является, хоть и с некоторыми ограничениями, первым случаем официального разрешения российским подданным в Русской Америке заниматься коммерцией вне Компании.
  Разумеется еврейские торговцы почти сразу перестали дожидаться, когда индейцы принесут в лавку продукты, и сами стали разъезжать по деревням и стойбищам. Как ранее на Украине и Белорусии они скупали продукты в сезон, в межсезонье давали компанейские товары в кредит под договор о поставках ягод, зелени, дичи. Мошке, в 1835г. приобрёл даже небольшой бот, чтобы не зависить от случая, когда необходимо доставить скоропортящийся груз с материка. Причём евреи демонстративно не торговали на меха, что было с их сторон очень благоразумно. Жители ближайших к поселению или крепости племён могли в любое время прийти за покупками в факторию, а скупать пушнину у отдалённых племён, значило нарушить монополию ближних. А это могло обойтись неосторожному скупщику очень дорого.
  Что касается рыбы, то малемуты её обычно не покупали, а нанимали "алеутских женок", которые неплохо справлялись с рыбацким промыслом, в случае же удачи могли заработать больше, чем их мужики от Компании. А весной стали снаряжать целые экспедиции на Ситху за сельдью.*(6)
  Хотя такая торговля была выгодна для РАК, но от введения монополии пострадали в первую очередь простые служащие Компании, поскольку свежие дефицитные продукты стали попадать, в основном, на стол администрации, колониальной и крепостной, а работникам приходилось довольствоваться в основном соленой рыбой и солониной. С другой стороны, за время правления Врангеля централизованные закупки продуктов у американцев заметно выросли. Помимо свежей рыбы, дичи, ягод Компания приобретала древесную кору и глину для строительных нужд, а иногда также дрова для отопления. В свою очередь, индейцы стали закупать у РАК больше товаров, в том числе табака, одеял, материи и муки. Усиление товарообмена весьма способствовало налаживанию добрососедских отношений между русскими и индейцами, даже перманентно враждебными тлинкитами. Ведь теперь любой калга мог, набрав при случае ведро ягод, купить нужную вещь, да ещё с доставкой на дом. Барон Врангель в 1835г. писал, что "ныне обыватели Михайловской крепости могут поодиночке и безоружными ходить по окрестным лесам, что совершенно немыслимо было еще недавно".
  Несмотря на твёрдую таксу малемуты не бедствовали. Несомненно, немалая часть деликатесов уплывала на китобойные суда. Упомянутый уже Мошке, в 1834г. передал "в уплату товаров масла 11 боч. и 14 гал.". Это более 400 пиастров по тогдашней цене. Разумеется, ворвань могла быть украдена с компанейских складов или куплена у индейцев. Но скорее всего её притащили в мошкину лавку истосковавшиеся по свежей пище бостонские, британские или компанейские китобои.
  Правитель также стремился выкроить что ни будь из иноземного китобойного нашествия. Верфи, за хорошие деньги, чинили их суда. Компанейские магазины снабжали экипажи сухарями, овощами, солониной и живыми баранами с Уналашки и Кадьяка. Были и другие возможности, приносившие колониям немалые прибыли. После нескольких месяцев непрерывного плавания и тяжёлой работы морякам был необходим отдых и Новороссийск, Москва, Михайловская предоставляли его. Свежее мясо - после солонины; горячий хлеб - после плесневелых сухарей; неограниченное количество рома, водки, пива - только плати.*(7)
  Фердинанд Петрович очень разумно использовал часть этих, неподконтрольных Главному правлению, доходов на улучшение здравоохранения. Весьма способствовала этому также развернутая Врангелем борьба с пьянством среди русских промышленников. "Сильное ограничение в употреблении крепких напитков доставило промышленным способы к заведению необходимо нужных им вещей для хозяйственной жизни и столько же способствовало к погашению на них возросшего непомерного долга".
  Главный госпиталь колоний и аптека при нем находились в Новороссийске. Здесь постоянно находился медицинский чиновник с помощниками. По общему мнению это больничное заведение находилось в образцовом порядке. "Здесь есть также госпиталь, которую не стыдно перенести в любой из городов Европы. Госпиталь получила усовершенствование при нынешнем главном правителе(Ф.В.П.) и помещается в прекрасном доме на 30 кроватей, размещенных в палатах хорошей отделки, светлых просторных и опрятных до возможной степени. С изобильной аптекой, одежда больных, продовольствие и прислуга вполне отвечают другим частям, а внимательность и попечение, с каким обходятся с больными, довершает совершенство этого прекрасного заведения... При докторе стоят ныне четыре мальчика из креол, кои обучаются медицине, анатомии и хирургии."
  Значительно улучшилось и медицинское обеспечение других отделов. Так, в 1832г., благодаря распорядительности самого Врангеля и возглавившего Кадьякский отдел Василия Кашеварова, больница в Павловской Гавани, устроенная еще Муравьевым, была существенно расширена и переведена в отдельный большой дом, в котором находилось два отделения на 25 коек. Говоря об этой больнице, Фердинанд Петрович мог с удовлетворением отметить: "Порядок введен хороший, и присмотр за чистотою и пищей неослабный. Один опытный фельдшер, служивший многие годы при кронштадтской морской гошпитали, имеет главный присмотр за здешнею больницею". По заданию правителя в том же 1832 г. главный врач колоний Мейер объехал весь Кадьяк и провел осмотр больных в туземных селениях, отсылая наиболее тяжелых на излечение в новую больницу. Несомненно, что благодаря этим усилиям удалось приостановить падение численности зависимого туземного населения колоний, а затем и стабилизировать его.
  Были организованны также небольшие, на 5-8 коек, лазареты и "аптечные огороды" в редутах и крепостях: Славоросия, Святогорская, Кутини, св. Георгия.и Благонамеренная. "Медикаменты расположены по шкафам в порядке и, конечно, превосходят и количеством, и выбором лучшие аптеки уездного города. Хирургические и анатомические инструменты превосходной работы. Для лазарета в связи с аптекою особая комната, в которой помещено 8 кроватей для тяжелобольных; прочие же, живущие по квартирам, являются по утрам в оную и получают лекарства."
  Кроме решения медицинских проблем, Врангель поставил себе задачу решить и юридическую проблему, которая не давала спокойно спать этому законопослушному немцу. Письмом министра внутренних дел от 19\10\1824г. разрешалось отслужившим свой срок работным оставаться в колониях, но все они имели паспорта, причём уже просроченные, по месту постоянного жительства. Фердинанд Петрович, начиная с 1831г., писал в Петербург и настаивал на решении этой проблемы. И Главное Правление, не видя иного выхода из создавшейся ситуации, решило пойти ему навстречу. В феврале 1835 г. оно через министра финансов подняло перед правительством вопрос о "приравнении пенсионеров к поселенцам иудейскага вероисповедания" и "дозволении уволенным от службы старым и больным работникам, обремененным большими семействами, оставаться навсегда в Америке". Санкция императора и правительства была дана довольно скоро: 2 апреля 1835 г. последовало высочайшее повеление разрешить вольнонаемным русским мещанам и крестьянам "селиться на территориях колоний в местах, по усмотрению правления". При этом новые поселенцы избавлялись от всех государственных платежей и налогов, кроме подушной подати, платить которую за них обязывалась Компания. Вместе с ними "на таковом же основании" было предписано селить и уволенных от службы креолов. На компанию возлагалась обязанность снабдить поселенцев жильем, инструментами, скотом и семенами, а также продовольствием на один год и в дальнейшем поддерживать их благосостояние на приемлемом уровне. При этом колониальное начальство должно было строго следить, чтобы при наделении своих бывших работников участками земли "не страдали бы интересы туземцев", которых поселенцы также не должны были обременять в вопросах пропитания, а добывать его своими собственными силами. Первый указ, разрешающий русским почти свободно селиться в Америке.
  В тот же день было подписано императором и другое, уникальное, разрешение евреям в Америке брать в долгосрочную "аренду от Компании земли и хозяйства ...и узаконялись пpомыслы и pемесла в деpевенском их быту". Прошение на это, широко цитируя донесения Попечительного Еврейского комитета, написал Симон Вульф.
  "Повинуясь крайности, - [евреи] могут сделаться земледельцами, и даже хорошими, но с первою благоприятною переменою обстоятельств - они всегда бросают плуг, жертвуют хозяйством, чтобы вновь обратиться к барышничеству и другим любимым своим занятиям... Для еврея первый труд - промышленность, самая мелкая, изумительная своим ничтожеством, но доставляющая большие выгоды... Состояние духа, по природе промышленного, не находящего удовлетворения в спокойной жизни земледельца... не составляет истинного их желания заниматься хлебопашеством за коие принимаются они с совершенным отвращением. Притом есть способ устpоить евpеев на таких пpавилах, кои, откpывая им свободный путь к снисканию безбедного содеpжания упpажнением в земледелии и пpомышленности и к постепенному обpазованию их юношества, - в то же вpемя пpегpаждали бы им поводы к пpаздности и к пpомыслам незаконным. Арендное хозяйство с наёмным рабочим трудом... находит более сочувствия у евреев, чем трудный во всех отношениях переход от барышничества к труду хлебопашца... Многие из евреев до запрета сего для них промысла в России жили тем, что брали в аренду у помещиков Украины и Царства Польского их имения или служили у них управляющими. Таковой их опыт и постоянное стремление к занятию сельскими промыслами, преимущественно в форме арендования земель и обработки их наемными рабочими, резонно было бы применить в Американских колониях.
  Передав от казны земли до 100 десятин с привилегией передачи таковой аренды по наследству и доставив им наемных работников - китайцев, искусных в земледелии, возможно придать евреям добpую волю и желания упpажняться в сельских занятиях, учинив образцовые еврейские колонии и тем самым положить начало, может быть, огромного поселения сего народа. При том, что язычники китайцы весьма восприимчивы к слову божьему и могут послужить достойным примером для евреев."
  Указом от 6 ноября 1835г. все эти предложения были приняты. Евреям дозволялось не только арендовать казённые земли, но и, после уплаты долгов, объявлять их своими. "Дабы желательные торговцы и промышленники - евреи сделались, через несколько времени, желанными земледельцами и землевладельцами." Еврейские земледельцы освобождались от подушной подати на 25 лет, от земской - на 10. "Китайские же работники, воспринявшие таинство крещения, награждаются по 15 дес. удобной земли на мужского пола душу, избой, земледельческими орудиями и рабочим скотом за счёт казны."
  Все эти меры социального характера безусловно имели значительный эффект, но, с другой стороны, стоили немалых средств и тем самым уменьшали доходы РАК. Прибыли от китобойного промысла проходили по другим статьям, а меха уже не приносили прежних доходов. Особенно болезненно на них сказалось падение добычи морских котиков, начавшееся еще при Чистякове. Это привело к дефициту их шкурок в России и, как следствие, к резкому росту цен на этот мех в метрополии. Поэтому уже в 1830 г. Главное правление специально предписало максимально сократить обмен котиковых шкур в Кантоне, а направлять все меха в Россию. В свою очередь, Врангель также был весьма обеспокоен падением промысла котиков и дал предписание соблюдать в этом деле величайшую осторожность. В 1834г. директора РАК согласились с мнением главного правителя ввести ежегодную квоту в 4000 шкур котиков вместо 12 000, поставлявшихся ранее с острова Св.Павла.
  Курильский отдел так и не стал сколько-нибудь важным источником доходов компании: пушные ресурсы здесь были уже основательно истощены, а рассчитывать на развитие торговли с айнами не приходилось из-за их крайней малочисленности и примитивного хозяйства. Неудачей закончились также попытки начать промысел на Шантарских островах в восточной части Охотского моря. Поэтому главные надежды сам Врангель и директора РАК связывали с расширением торговой деятельности компании на Севере. В 1831г. Главное правление рекомендовало Врангелю учредить факторию на морском побережье в районе Берингова пролива: в этом случае суда РАК могли бы "посещать чукоч на противолежащем берегу". Руководствуясь этими соображениями правитель распорядился послать в 1832г. судно под начальством лейтенанта Тебенькова к Берингову проливу для выбора подходящего места под поселение и для торговли с туземцами.
  Весной 1833г. Врангель вновь отправил в район Берингова пролива два судна - "Квихпак" и "Уруп" под командованием лейтенантов Розенберга и Тебенькова. На последнего главный правитель возложил задание выстроить там торговый пост Компании. Тебеньков успешно справился с поручением и летом 1833 г. основал новую укрепленную факторию в заливе Нортон. Она была заложена на юго-восточной стороне маленького острова, рядом с более крупным островом Стюарт и побережьем материка в 100 милях к северу от устья Квихпаха. Устроить в этом удобном месте поселение намеревался еще Чистяков, о чем он писал в 1829 г. прапорщику Васильеву. Новая фактория была названа по имени его основателя Михаила Тебенькова "редутом Св.Михаила". Первоначально здесь разместилось 25 служащих Компании под началом Петра Малахова. На следующий год Петр Васильевич байдарами прошёл вдоль побережья 200 миль и заложил одиночки Юналаклит и Шактулук. А в 1835г. ещё Коюкук и Унгалик. В те же годы усилиями Розенберга и Тебенькова были заложены ещё 14 одиночек вдоль побережья Аляски до самого Необходимого носа, а также ещё одну в Мечигменской бухте на Чукотке.*(8)
  "Но главнейше должно стараться простираться далее к Северо-Востоку во внутренность Америки, где водятся речные бобры в изобилии." Одновременно с освоением побережья Берингова моря продолжалось начатое Чистяковым освоение бассейна Квихпаха. Им занимался сам начальник Ново-Александровского редута Федор Лаврентьевич Колмаков. Опытный байдарщик, он принимал участие в экспедиции Колмакова, а затем в строительстве Ново-Александровского редута. Сначала Колмаков прошёл маршрутом Васильева до Коюкука, где основал одноимённую одиночку. Оставив тут байдарщиком своего спутника креола Семена Лукина, уже побывавшего на Коюкуке с Васильевым, а также трёх работников аглегмютов, Колмаков в сентябре двинулся дальше. Ему удалось подняться по течению реки на 1000 верст до самых Перекатов.
  Встретив там довольно дружественных индейцев, которых он обозначил как колчан, что на языке атапасков означает "чужаки", "гости". "При сем свидании с Колчанами наградил тоена их серебряною медалью Союзных России... Народонаселения сих мест весьма малочисленно, а изобилие в речных бобрах довольно значительно".
  Дальнейшим исследованим Квихпаха должна была заниматься экспедиция во главе со штурманом Андреем Кондратьевичем Глазуновым, получившего образование в колониях креола, свободно владевшего языками атапасков и эскимосов. Он должен был добраться до Перекатов и миновав их исследовать бассейн Юкона и наладить торговлю с проживающими там племенами. Экспедиция столкнулась с трудностями ещё до выхода. Эскимосы, жившие около Ново-Александровского редута, узнав о намерении Глазунова отправиться на Юкон и о его целях, категорически отказались наниматься проводниками "якобы из страха перед населявшими ту реку свирепыми народами именуемыми Инкалихмы*(9) которые по их словам весьма враждебно настроены как к Русским, так и к юпикам видя в нас торговых соперников... Лишь за двойное вознаграждение трое крещеных г.Колмаковым местных жителя согласились сопровождатьнас, но и они вскорости дезертировали". С оставшимися при нём четырьмя русскими промышленниками Глазунов к 11 июня добрался до Коюкукской одиночки, доставив Лукину запас товаров на размен.
  Отдохнув два дня пятеро путешественников продолжили свой путь. Заходя по дороге в индейские селения Глазунов повсюду встречал тёплый приём. Одаривая хозяев табаком и бисером он рассказывал о себе и о новых русских поселениях и приглашал всех посетить для торговли Коюкукскую одиночку. Эти выступления всегда встречали благожелательный отклик. Таким образом благополучно добравшись до Перекатов 12 июля и перетащив через них байдару, экспедиция через 3 дня дошла до деревни Кутча, оказавшейся довольно бойким, учитывая редкое население, торговым местом.
  Глазунов произнёс свою, сопровождавшуюся подарками приветственную речь, а старый Кааклу, вождь Кутча, в ответной речи от лица своих сородичей и гостей заявил: "Теперь мы не поверим слухам про русских, будто у них зубы и ногти железные, огнем дышут и имеют самый свирепый нрав; с мала до велика мы видим теперь русского и благодарим, что ты открыл нам всю истину; мы будем ходить к вам и желаем торговать с вами мирно".
  По вполне понятным причинал гостеприимный Кааклу не хотел отпускать русских дальше, да они и не могли продолжить свой путь. Начальник экспедиции внезапно заболел и почти ослеп. Несмотря на это Глазунов продолжал собирать информацию и составлять отчёт. "Выхухоль(ондатра) водится во множестве. По заметкам туземцев, она появляется в изобилии через четыре лета, на пятое... На добычу лисиц и рысей обращают еще меньше внимания, нежели на промысел бобра... Выдр стреляют из лука, ловят мордами, а иногда и просто руками; в последнем случае промышленник, догнав выдру и схватя ее за хвост, отделяет заднюю часть туловища от земли настолько, чтоб она оставалась на передних лапах до тех пор, пока другой рукою успеет распороть ей брюхо; выдра таким образом приподнятая, не имеет возможности обернуться: иначе, остервенясь, бросается и наносит смертельные раны... В мене туземцев между собою пара соболей(куниц) равняется ценностью среднему бобру... Умерших своих жгут, и пепел, собрав в небольшой согнутый из бересты кузовок, отвозят непременно на то место, которое назначено умирающим. Жгут тело тогда только, когда труп начинает разлагаться, и потому в зимнее время хранят его иногда месяца по три... Увидя преимущества нашей одежды для летнего времени (индейцы) начали требовать ситцевых рубах, одеял, суконного платья, шапок, даже сапогов."
  В сентябре Глазунову полегчало и экспедиция вернулась в Ново-Александровский редут. С того год "ради умножения возможностей и уменьшения трат" в торговых экспедициях в верховья Квихпаха впервые стали широко использовать индейцев танаина (кенайцев) и атене (медновцев) к скупке мехов у юконских племен. Будучи родственными по языку живущим на Квипахе коюконам, танана, хан и кутчин, они гораздо лучше могли исполнять роль посредников. Главной базой этих походов стал Николаевский редут. В начале лета оттуда отправлялись вверх по Сушитне партии "доверенных кенайцев" с грузом товаров для колмаковской фактории. Перетащив свои байдары и каноэ через волок в Ненану, они спускались до Тананы и Квихпаха. Для того Колмаков отправил Лукина основать в устье Тананы новую факторию. Зимовали эти агенты в различных селениях по Юкону и выменивали пушнину, привозя иногда весной в Николаевский редут до 600 бобровых шкур каждый. Эта практика продолжалась до 1837г., когда колмаковская фактория была сожжена, а её служащие перебиты.
  Хотя за одно одеяло стоимостью в 15 руб. эти агенты должны были отдавать компании 5 больших или 8 малых бобровых шкур (по рыночной цене - около 200 руб.); а за фунт бисера или пол фунта табака 2 больших бобра, партнёрство было обоюдовыгодным, так как юконским индейцам товары обходились в двое дороже. По договору со всеми вождями танаина, за подобный кредит каждый из них должен был отрядить в летний сезон (с апреля по сентябрь) по одному мужчине и женщине от своего селения для работ на Компанию (всего по 20 мужчин и женщин). Эти временные работники получали плату товарами по 7 руб. в месяц. Привлечение танаина в качестве постоянных служащих позволило значительно сократить гарнизон Николаевского редута. Если в 1820-х гг. в нем состояло 12 русских, 12 каюров и 4 каюрки (при редуте жил еще один промышленный с семейством, уволенный от службы), то в 1834 г. гарнизон уже состоял всего из 6 русских, 5 индейцев и одной индеанки. Служащие в нем разводили картофель и репу, при этом часть урожая выгодно сбывалась танаина. К этому времени при редуте имелось небольшое стадо коров, но увеличить их число не представлялось возможным. Врангель с сожалением писал, что помимо слабых навыков ухода за скотом у индейцев, для умножения поголовья не хватает рабочих рук, а набирать дополнительных работников из местных было невозможно без принуждения.
  Одновременно с операциями на севере колониальная администрация обратила пристальное внимание на южные рубежи. Приближение окончания срока конвенций о свободе мореплавания и торговли в водах Русской Америки, заключенных Россией с СШ и Великобританией в 1824-1825 гг., заставило Правление загодя принимать необходимые меры с целью вытеснения иностранных конкурентов. Для этого следовало перехватить торговлю с у иностранцев и выстроить несколько укрепленных факторий в устье наиболее крупных рек, в некоторых местах заменив ими одиночки, чтобы пресечь поступление пушнины из глубин материка на побережье, где она попадала в руки иностранных купцов. "Предприятию сему, - писало Главное правление в 1833 г., - в особенности благоприятствует теперешнее расположение к нам Колош, которые сами предлагают поселить к ним Русских и ручаются за безопасность сих поселений, как о том в прошлогоднем сведении было упомянуто. Главному Правителю колонии предписано было, на счет водворения на Колошенском берегу и самой торговли с Колошами, употребить все зависящие от него способы не теряя времени, тем более, что и срок, определенный конвенциями, приближается".
  В начале своего правления Фердинанд Петрович выражал осторожный оптимизм относительно возможностей сотрудничества с англичанами и писал этому поводу директорам РАК, как в донесении от 30 апреля 1831 г.: "Чрез новое заселение Гудзонской Компании в Observatory Inlet (Форт-Насс. - А.Б.), может быть, действуя в одном духе с Российско-Американской компанией, несколько ограничится продажа огнестрельных снарядов (индейцам. - А.Б.), и я почитаю весьма не лишним войти с оною Компанией в дружеские связи, как ею предложено было".
  Однако теперь барон был встревожен опасными перспективами, тем более, что Компания не могла успешно конкурировать с КГЗ в торговле с независимыми индейскими племенами северо-западного побережья из-за запрета на торговлю оружием и спиртным. В связи с этим главный правитель запрашивал разрешения директоров РАК продавать индейцам спиртные напитки для снижения торговых расходов и более действенной конкуренции с англичанами, которые не брезговали спаивать туземцев, несмотря на прямое нарушение Конвенции 1825г., заключенной между Россией и Великобританией. "Приученные торговцами Соединенных Штатов и Англии, колоши в проливах не отдают пушной промысел по тем ценам, которые платим им в Ситхе и которые кажутся нам чрез меру высоки: они требуют и того еще более и с великим трудом могли склонить их сделать уступку такую, что платежом нашими товарами обходится нам речной бобр большой величины в 15 рублей, средний в 10, малый в 7... Таковые высокие цены становятся нам менее тягостны тем только, что с разрешения Главного правления платим колошам частью и ромом, ибо на ром накладывается здесь 180% на покупную цену, так что платя за речного бобра большой величины 1\8, ведра или по счетам 20 рублей, в самом деле обходится оный нам около 7 рублей".
  Однако директора РАК не дали на это своей санкции до истечения срока Конвенции в 1835г., хотя и соглашались во многом с мнением Врангеля. "Вы справедливо замечаете, что Компания не должна оставаться страдательной свидетельницей действия Англичан, клонящегося к явному возобладанию всей Колошенской торговлей в границах наших и почти пред нашими глазами, что непременно должно принять меры дабы противостать им и что, наконец, для достижения сего необходимо нужно иметь в колониях достаточный запас товаров на Колошенскую руку".
  С другой стороны, считали директора РАК, сами англичане скоро будут не в состоянии поддерживать явно убыточный для них завышенный тариф за индейскую пушнину. Кроме того, приближалось окончание срока свободной торговли, введенной на 10 лет по англо-русской Конвенции 1825г. А после этого ГП готово было дать Врангелю полную свободу рук в торговых операциях с независимыми племенами. Директора советовали Врангелю немного потерпеть: "Срок Конвенции кончается скоро и, в случае торговли с Колошами, Вам предоставляется полное право продавать Колошам не только крепкие напитки, но и самое огнестрельное оружие и снаряды...".
  Однако подобные увещевания не могли оказать на Врангеля существенного воздействия, поскольку он непосредственно и весьма конкретно ощущал усиление торговой экспансии компании Гудзонова залива на сопредельных территориях, а то и прямо в прибрежных водах Русской Америки. Быстрое их продвижение к границам Рус-Ам и появление их торговых судов в проливах архипелага Александра не на шутку встревожили колониальное начальство. В такой ситуации даже соблазнительное предложение англичан совместными усилиями вытеснить с северо-западного побережья бостонских торговцев-конкурентов не находило должного отклика у руководства РАК. Это было равносильно "приглашать тигра для расправы с волками".
  Для успешной борьбы с конкурентами агенты КГЗ разработали специальный гибкий тариф за индейскую пушнину и приступили к строительству факторий в верховьях рек, впадающих в океан. Последние в комбинации с судами компании смогли бы пресечь утечку мехов из глубин материка на побережье в руки бостонцев и русских. Еще в 1827г. на Москва реке был основан Форт-Лэнгли, в 1831г. англичане соорудили Форт-Насс в верховьях одноименной реки и Форт-Ванкувер на Кутини, а в 1833г. - Форт-Мак-Логлин и Форт-Нисквалли. В 1831 г. лейтенант Симпсон исследовал на судне КГЗ "Кэдборо" район впадения в океан реки Стахин. Согласно собранным им сведениям, "американские и русские торговцы ежегодно выменивают у местных индейцев от трех до четырех тысяч бобровых шкурок". Для того, чтобы лишить конкурентов одного из богатых источников пушнины, Симпсон решил основать торговый пост в верховьях реки.
   Еще более усилились опасения главного правителя в 1832г., когда агент КГЗ Питер Скин Огден с партией служащих прибыл к устью Стахина и поднялся на гребных судах вверх по его течению, где присмотрел удобное для поселения место.
  Необходимо было срочно принимать какие-то меры. Ранней весной 1833 г., получив дополнительные инструкции Главного правления, Врангель направил в южные проливы архипелага Александра своего помощника капитан-лейтенанта Этолина на бриге "Чичагов". Он должен был провести дипломатические переговоры с местными индейцами и определить места, удобные для сооружения редутов.
  Уже 26 мая Этолин возвратился в Новороссийск. Во время путешествия он посетил селение хайда-кайгани на южной оконечности острова Долл, а затем побывал в устье реки Стахин, в верховьях которой англичане намеревались основать свою торговую факторию.
  В связи с этой миссией директора РАК сообщали в Министерство финансов: "По возвращении г(-на) Этолина, то же поручение было возложено на лейтенанта Зарембо, и, как видно из представлений тех офицеров, что они с великим трудом, постоянным терпением и значительными издержками едва успели привести в исполнение предписание Главного Правителя. Обитатели тех мест Колоши, народ многочисленный, военнолюбивый, суеверный и до дерзости наглый, быв подстрекаем внушениями завистливых соперников в торговле о правах России на те места и что они будут порабощены Русскими, напитались сильным подозрением и негодованием к Русским. Одно только постоянно справедливое обращение помянутых гг. офицеров, пожертвование капиталом для подарков начальникам диких и неизменная честность в меновой торговле, сперва смягчили и наконец привели их в необходимость просить, чтобы Главный Правитель сделал между ними Русское поселение".
  С этой просьбой обратились к Врангелю жившие в устье Стахина тлинкиты, хотя они были не прочь иметь здесь и английскую факторию: опытные торговцы стахинцы умели извлекать максимальную выгоду для себя от торгового соперничества между европейскими скупщиками пушнины. Просьба индейцев, которую передал Врангелю Этолин, а еще более желание не дать англичанам закрепиться в верховьях реки, побудили главного правителя ускорить устройство новой русской фактории. Для ее основания в конце августа 1833 г. был вновь отправлен бриг "Чичагов" с необходимыми материалами и людьми под начальством лейтенанта Дионисия Федоровича Зарембо. Вскоре по прибытии его на место в устье Стахина был заложено укрепление, названное в честь его основателя "редутом Св.Дионисия" (Дионисиевский редут). Строили его всю осень и зиму, а 8 марта к "Чичагову" присоединилась шхуну "Чилькат" под командованием прапорщика Корпуса флотских штурманов Кузнецова. Он привёз 22 человека, назначенных в гарнизонредута, а также пушки для его вооружения. В своем предписании Зарембо и служащим редута Врангель специально указывал на необходимость поддержания с местными тлинкитами мирных и дружественных отношений. В случае появления англичан в районе устья Стахина главный правитель высказался достаточно однозначно: "Буде же Англичане захотят поселиться вверх по реке Стахин, то старайтесь сему воспрепятствовать, не позволяя им въезжать в устье".
  Прапорщик Кузнецов, сдав груз, продолжил своё плавание согласно инструкции. Он должен был специально побывать в районе залива Линн-Ченнел у лояльного к русским вождя тлинкитов-чилкатцев Анахуца, передать ему подарки правителя и новый запас товаров для фактории. Вслед за тем Кузнецов должен был посетить лежащий южнее залив Таку, где также начинался торговый путь в глубины материка. А уже после этого ему было предписано отправиться на юг и сменить Зарембо в Дионисиевском редуте. Здесь экипаж шхуны обязан был остаться на зимовку для подкрепления гарнизона.
  Экспедиции прапорщика Кузнецова руководство РАК придавало большое значение. В перспективе предполагалось выстроить к северу от Дионисиевского редута еще несколько редутов при устьях относительно крупных рек Чилката и Таку. Возведение этих торговых постов должно было послужить как для противодействия возможным попыткам англичан продвинуться по их течению в британские владения, так и для приобретения мехов, поступающих на побережье от внутриматериковых охотничьих племен.
  "Начав теперь торговлю в проливах, состязательную с Гудзонской компанией нам должно непременно ее некоторое время выдержать, чтобы не повредить успешному начинанию."
  Вооружение Дионисиевского редута произошло весьма своевременно. Уже 18 июня 1834г. у его стен появилось судно компании Гудзонова залива "Дриад", на котором находился Питер Огден с отрядом англичан, целью которых было основание в верховьях Стахина британской фактории. Зарембо, имевший 14 пушек на "Чичагове" и 8 на бастионах запретил, однако, англичанам плыть вверх по реке, ссылаясь на инструкцию Врангеля и 2-ю статью англо-русской Конвенции 1825г. Агенты КГЗ впоследствии утверждали, что лейтенант Зарембо угрожал в случае неповиновения силой остановить их продвижение по Стахину. Переговоры осложнялись тем, что никто из русских не знал английского языка, а из англичан - русского, и диалог велся большей частью через случайных переводчиков на ломаном испанском.*(10)
  Переговоры ни к чему не привели, и в Новороссийск была послано каноэ с донесением Зарембо и письменным протестом Огдена главному правителю Русской Америки по поводу самоуправства его подчиненных. Между тем англичане чувствовали себя неуютно у Дионисиевского редута, превосходство русской артиллерии дополнялось открытой враждебностью хорошо вооруженных тлинкитов-стахинцев. Англичане полагали, что лейтенант Зарембо специально настраивал против них воинственных индейцев. На самом деле, в этом не было большой нужды: тлинкиты хорошо понимали, что устройство британской фактории в верховьях реки подорвет их торговую монополию на вымен пушнины у внутриматериковых племен. Полученные таким образом меха сами стахинцы в свою очередь выгодно перепродавали затем бостонским морским торговцам и приказчикам Российско-американской компании. Поэтому неслучайно вожди Шекж и Анакаджо, явившись на переговоры с Огденом, в резких выражениях потребовали от англичан очистить реку. "Лишая нас нашей торговли вы хотите довести нас до положения рабов".
  Между тем, 29 июня из Новороссийска вернулось каноэ без каких-либо новых инструкций для Дионисия Федоровича и с отказом Огдену в его протесте - в возникшем инциденте барон Врангель полностью встал на сторону своего помощника. С той же оказией для Зарембо пришло письмо Этолина: "Известие ваше о хорошем расположении к нам стахинских тоенов и мысли их насчет заселения англичан несколько утешительны; они, конечно, имеют полное право воспрепятствовать англичанам водворяться вверх по реке Стахин, ибо это отнимет от них всю их промышленность и выгоды, от того происходящие". Долгие дни напряженного ожидания деморализовали англичан. Огден решил не искушать судьбу и отказался от своего проекта. Отправившись на 20 миль южнее, он попытался заложить в заливе Портленд-Ченнел новый торговый пост, названный им Форт-Симпсон. Однако разведчики внимательно следили за всеми действиями британцев. Когда Огден 30 июля послал партию своих людей на заготовку бревен для форта, их встретил отряд стрелков под командованием Зарембо и вынудил англичан убраться.
  Тогда Огден отправился в Новороссийск, где обвинил Зарембо в нарушении статей 6, 7 и 11 англо-русской конвенции 1825 г., то есть о свободе торговли в российских колониальных владениях для британских подданых до 1835 г., о свободном плавании для них по всем рекам Русской Америки и, наконец, об отказе применения силы в случае нарушений конвенции со стороны подданных любой из заключивших ее держав.
  Барон Врангель, хотя и принял гостеприимно Огдена, однако вновь отклонил все его претензии на основании 2-й статьи конвенции. Она оговаривала право судов другой державы приставать в районах поселений соседних колоний только с разрешения местного начальства. В письменном ответе Огдену от 19 сентября Врангель сообщал своему британскому оппоненту, "что решительно не дозволяет он иностранным судам приставать к Стахинскому редуту, ниже входить в сию реку, присовокупляя однако, что он во всяком случае будет действовать на основании XI статьи вышеозначенной конвенции".
  После этой вторичной неудачи на переговорах агенты Компании Гудзонова залива направили жалобу в Лондон на противоправные действия служащих Российско-американской компании, одновременно требуя возмещения своих убытков от срыва экспедиции на Стикин в размере 22 150 фунтов стерлингов. Директора КГЗ тут же обратились за поддержкой в британское министерство иностранных дел, а оно, в свою очередь, выразило свой протест Петербургу по поводу стахинского инцидента. В результате весьма непростые в те годы англо-русские отношения обострились еще больше, что сопровождалось довольно бурной русофобской компанией в британской прессе. Посланник СШ в Лондоне даже доносил в Вашингтон, что инцидент в далекой Северо-Западной Америке может стать поводом для войны между двумя державами из-за Босфора и турецких владений. Однако британское правительство не хотело еще в то время идти на риск войны с Россией и предпочло жесткий дипломатический нажим на российский МИД с целью добиться от Российско-американской компании денежной компенсации Компании Гудзонова залива за понесенные ею убытки и принятия мер для предотвращения инцидентов, подобных стахинскому, на будущее время.
  Переговоры по этому вопросу продолжались несколько лет. С самого начала британский протест поставил российское правительство в затруднительное положение. Нессельроде доносил императору в 1835г., что при беспристрастном рассмотрении сущности вопроса жалоба Компании Гудзонова залива представляется вполне справедливой. Однако сразу признать правоту англичан Нессельроде не желал и, чтобы затянуть время и сгладить остроту проблемы, занялся многолетней перепиской с представителями британской дипломатии. Одной из целей этой бюрократической процедуры, по признанию самого министра, было желание избавить РАК от выплат по иску КГЗ. В качестве аргумента Нессельроде ссылался на то обстоятельство, что русские на Стахине выразили только письменный протест и запретили Огдену подниматься вверх по реке, но вовсе не пытались при этом воздействовать на него силой. Со своей стороны российский МИД обещал принять все необходимые меры для предотвращения повторения подобных инцидентов.
  Что же касается Компании, то она с самого начала дипломатических баталий категорически отвергала все обвинения своих британских конкурентов и, прежде всего, в имевших якобы место угрозах применить силу против англичан во время стахинского инцидента. Действительно, в письменной декларации Зарембо Огдену от 18 июня 1834 г. отсутствуют какие-либо намеки на вооруженные санкции с русской стороны. По мнению руководства РАК, не мнимая русская угроза остановила Огдена, а враждебные намерения стахинских индейцев, хорошо осознающих свои экономические интересы. И в этом была доля истины. Неслучайно в переданном министру иностранных дел лорду Палмерстону рапорте Огдена с жалобой на неправомерные действия РАК, британская компания вычеркнула ту часть, в которой речь шла о противостоянии с индейцами. Таким образом, КГЗ гарантировала себе правительственную поддержку, ведь виновными во всем случившемся становились одни русские.
  У Главного правления были свои претензии. Уже весной 1835г. стахинские тлинкиты стали проявлять недовольство. Причинами этого, как удалось выяснить, были подстрекательства агентов КГЗ через посредничество цимшиан и подкуп англичанами стахинских вождей. Врангель отреагировали быстро, в редут были переброшены дополнительные подкрепления, и стараниями Зарембо назревающий конфликт был улажен. Эти происки англичан не могли добавить дружелюбия правителю. Фердинанд Петрович отмечал, что хотя обострение отношений с индейцами осложнит деятельность компании, но не принесет британской стороне однозначных выгод, "ибо необходимость в собственной защите понудит наше колониальное начальство прибегать со временем к таким средствам, от коих оно доселе удерживалось и платить агентам Гудзонбайской компании той же монетою".
  Вызывала протесты РАК и незаконная продажа англичанами оружия и спиртного "американцам Русских владений", что являлось прямым нарушением Конвенции 1825г. При этом, как говорилось в документах РАК, Компания понесла не только материальный, но и моральный урон, так как "туземцы озлобились противу нас, упрекая в притеснении в противность поступкам Англичан, наделяющих их всем, что дикари ни пожелают".
  Указывая на эти обстоятельства, директора считала, что если признать законность иска КГЗ по поводу стахинского инцидента, то и ей самой причитается возмещение за ущерб, нанесенный в результате нелегальной торговли англичан. Справедливости ради надо отметить, что позиция самой РАК в этом вопросе была не совсем безупречна, еще в своем апрельском донесении за 1834г. в Главное правление Врангель, жалуясь на высокую стоимость индейской пушнины, писал, что вынужден продавать им ром с целью уменьшения торговых расходов.
  Со своей стороны британцы, несмотря на неудачу у Стахина, не отказывались заполучить пушнину береговых тлинкитов и племен Скалистых гор. Один из агентов Компании Гудзонова залива Джон Уорк писал в 1835г., что будет давать приезжающим к нему стахинцам и другим индейцам из русских владений по три галлона ликера за одну шкурку речного бобра вместо двух, а управляющий, доктор Дж.Кеннеди, приказывал покупать у индейцев каланью шкуру за 10 одеял, лишь бы она не досталась приказчикам РАК или бостонским торговцам. Стремясь заручиться поддержкой индейцев, колониальное начальство одаривало стахинских вождей, награждало наиболее лояльных из них серебряными медалями и грамотами, поощряло индейскую торговлю, скупая меха по завышенным ценам и часто в кредит. Главным форпостом противодействия английской экспансии оставался Дионисиевский редут, который продолжал укрепляться несмотря на убыточность.*(11)
  
  
  
  1* Использована работа Алексея Ермолаева "Главное правление Российско-американской компании"
  
  2* Это не совсем верно. Даже если не учитывать не подчинявшиеся непосредственно правителю китобойцы, в 1830г. на Кадьяке потерпел крушение бот "Карлук", а в 1831г. у о-ва Атха - бот "Сивуч". В обоих случаях команда и груз были спасены.
  
  3* Ошибка автора. На Сланском заводе уже были к тому времени 2 паровые машины 2-х и 4-х сил.
  
  4* Яман - в Сибири домашний козёл. В Рус-Ам яманами называли как снежных коз, так и горных баранов.
  
  5* Ишкат(чин.) - большая корзина или род мешка; у алеутов и кадьякцев (наух-наух) плетётся из стеблей трав, у индейцев - из корневых волокон деревьев.
   Мамай - морской гребешок
  
  6* Так как кроме рыбалки евреи там ещё и "прикупали что Б-г пошлет" они брали с собой различные товары. Со временем в Ситхинском заливе сложилась знаменитая весенняя Барановская ярмарка, забытая было, но возрождённая в 1958г.
  7* Автор скромно умалчивает об ещё одной статье дохода Компании - женщинах. Наряду с кабаками, во всех названных портах обустроены были также публичные дома. Как и кабаками, управляли ими обычно евреи, бывшие шинкари. Этот промысел приносил Компании до 280 тыс. руб. но способствовал распространению венерических болезней. Сохранилась докладная записка управляющего одного из 4(!) новороссийских публичных домов "... фсе дефки балны и к рабате никатна(негодны)...". Использовались в них обычно каюрки, купленные калги, женщины, вывезенные из Южной Америки, Гавайев и Китая.
  
  8* Требование ГП скорейшего освоения Северной Аляски связано прежде всего с развитием китобойного промысла. Главной стратегической задачей РАК было опережать конкурентов, концентрируя при этом максимальное количество своих судов в "неообловленных" ещё местах, при наличии береговых баз. В 1830г. начался промысел Охотского стада. Бостонцы и британцы появились там в 1832г. В 1835г. в Охотском море находилось свыше 300 китобойцев, из них 92 компанейские, в результате чего добыча резко сократилась. В том же году капитан Б.Т.Фолджерс на китобойце "Ганджес" из Нантакета обнаружил китовые пастбища в районе острова Кадьяк и и Врангель приказал перевести туда большую часть компанейского китобойного флота. А т.к. Фолджерс старался сохранить своё "открытие" в тайне, компанейские китобойцы целый сезон промышляли там без конкурентов. В 1841г., когда и Кадьякское стадо проредилось, капитан Д.Уилкокса ("Парашют" из Нью-Бедфорда) обогнул Алеутскую гряду и наткнулся на арктическое стадо. Информация об этом немедленно была отправленна в Новороссийск, но Уилкокс не смог сохранить секрет и летом 1842г. не менее 50 судов под флагом СШ отправилось вместе с компанейскими китобойцами в море Беринга. Впрочем российские промышленники имели там значительное преимущество, т.к. благодаря ежегодным отчётам из одиночек, имели подробную информацию о сезонных кочёвках китов. Последний этап этой гонки начался в 1848 году, когда капитан С.Ройс ("Сьюпириор" Нантакет) прошел через Берингов пролив и положил начало промыслу китов в Чукотском море, где уже в следующем году побывали 154 китобойных судна. Следующие 22 года снабжение одиночек происходило посредством попутных китобойцев, они же вывозили меха. После гибели 34 китобойцев во льдах в 1871г. и, как результат, резкого паденя промыслов, одиночки быстро захирели и почти все были покинуты. Возродились они как базы и порты в начале XXв., благодаря резкому подъёму оленеводства.
  
  9* Очевидно имеется в виду племя инкалик, в произношении юпиков - инкалихмют. Подобные рассказа часто имели место на Аляске с целью запугать путешественников и не допустить их прямого контакта со своими соседями, который мог закончится потерей дохода от торгового посредничества.
  
  10* В действительности Д.П.Зарембо неплохо владел английским языком и такое показное невежество очевидно использовал для затяжки времени.
  11* Такое мнение утвердилось в литературе с легкой руки П.Н.Головина, ревизора деятельности РАК. Это, однако, не совсем верно. Хотя содержание редута и гарнизона обходилось Компании в среднем по 20 тыс.руб. в год, тем не менее приказчики РАК приобретали здесь мехов ежегодно на 70 тыс.руб. Именно из Дионисиевского редута получали особо ценные шкурки "стахинских выдр", которые были "отменной доброты против обыкновенных" и шли в торговлю в Кантоне по 78 руб. вместо 45 руб., соответственно. Но особенно много выменивалось у стахинцев речных бобров, причем значительную часть с английской территории, даже с верховьев Пис, из чего Компания, как говорилось в официальном отчете РАК, "извлекала немаловажную выгоду". Кроме того, при Дионисиевском редуте была налажена выделка кирпича, поставлявшегося затем в Михайловское.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"