Санька несся по ночному городу на своем любимом вишневом Фольксвагене и размышлял о Перове.
"Ну почему эта зараза мелкая так запала в душу? Нос у него в мороженом, видите ли... Как мороженого хочется... Вот никогда его не любил, а теперь вдруг хочется..."
Раньше Санька покупал мороженое, только если надо было заработать ангину - лучшее средство от контрольных. Вообще он сладкое не любил, любил острое и соленое. Но тут вдруг так захотелось сладкого и холодного, что он остановился у круглосуточного магазина и пошел за мороженым. Взяв самого дорогого мороженого за 25 рублей и заодно замороженных куриных котлет на ужин... или завтрак... он подошел к кассе. Там стояла чрезвычайно симпатичная девушка-кассирша, скучавшая без покупателей.
- Здра-авствуйте, де-евушка, - сказал он своим фирменным тоном в нос. Девушка, естественно, его узнала.
- Здрасте. Ой, а автограф можно?
- Вы сначала вот это и это посчитайте. А потом автограф. - И он ослепительно улыбнулся. Все это было столько раз отрепетировано, что он даже не задумывался о своих поступках.
Расписавшись на подставленном листочке, Санька забрал покупки и поинтересовался:
- Барышня, а что вы делаете сегодня вечером?
- Работаю, - засмеялась девушка.
- А завтра?
- Мы с мужем едем на дачу.
- Как я завидую вашему мужу, - сообщил Санька, попрощался и ушел.
Лопая по дороге мороженое, Санька продолжал думать. А думать ему было о чем.
Какой черт дернул его придумать эту чушь с переодеванием? Ну вот зачем ему это понадобилось? Хотя мальчик, конечно, красавец. Как не был Санька уверен в своей неотразимости и красоте (наследственной, черт бы ее побрал), Никита Перов был красивее. Какой-то особой красотой, не внешней, а внутренней... Как в тех стихах, которые он когда-то учил в третьем классе, про девочку-уродку: "Но если это так, то что есть красота, и почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?" Вообще в том году они читали всякие вещи, доказывающие, что красота внутренняя важнее внешней.
(Такое ощущение, что мы с ним по одним учебникам учились. - Прим. авт.)
Так вот, у Перова была именно внутренняя красота. Внутреннее свечение. Его в принципе-то некрасивое лицо будто светилось какой-то чистотой и наивностью...
"Блин, какие-то дурацкие романтические прибамбасы! Ненавижу такие штучки!"
Наивный мальчик. Соблазнить такого - раз плюнуть. Два намека, один поцелуй - и готово. От намеков он зацепенеет, от поцелуя размякнет - и можно брать тепленького голыми руками. Но ведь соблазнить - это одно, а ВЛЮБИТЬ - со-овсем другое. Это значит "заставить себя полюбить, чтобы он помирал от любви и жить не мог". Примерно так. А это сложно.
Санька вспомнил собственный крик души: "Ванька, сволочь, я тебя люблю, сволочь, люблю, сволочь!" Вот до такой степени надо влюблять в себя мальчика. Чтобы забыл нафиг своего блондинчика!
Санька радостно засмеялся.
"Я ревную, черт возьми! Я ревную Перова! Здорово! Никогда никого не ревновал, а тут - на тебе! Какого-то мальчишку, блин! Ревность - простое человеческое чувство! Ну, слава богу, я человек, а то уже почти опасался, что меня клонировали..."
Действительно, Санька никогда никого не ревновал. Некого было. Девушек у него было такое бессчетное количество, что он и не считал... а Ваньку не к кому было ревновать. Он был человек замкнутый и ни к кому никаких чувств не испытывал. Даже в его любовь к себе Санька не верил.
"Я у него есть, а его у меня нет... Он просто не хочет, чтобы я к нему привязывался. Он думает, что скоро умрет. Но я не дам ему умереть! Пусть только попробует..."
Санька заехал в "карман" и остановился у дома. Открыл ключом дверь и прошел мимо охранника.
- Ко мне никого не было?
- Нет, не было.
- Снимите квартиру с сигнализации.
Вообще-то, жильцы должны были это делать сами, но мог сделать и охранник, если его просили.
Санька открыл дверь квартиры.
- Эй, кто есть дома! - негромко сказал он. Разумеется, он великолепно понимал, что никого дома нет, но это была одна из детских привычек - дома мог оказаться кто угодно...
Побывав у Перова, Санька отметил несколько отличий.
У Перова квартира была хоть маленькая, но уютная: все было раскидано по углам, диван складывался очень редко, пыль вытирали еще реже... У Саньки дома - двухкомнатная, но большая квартира - все было чистенько-блистенько, отглажено, вытерто, все на своих местах. У него даже домработница была, приходила три раза в неделю убираться.
У Перова стояли фотографии на полках - Санька отметил две. Одна - Перов на фоне крейсера "Аврора" с каким-то пацаном и с взрослым мужчиной - явно отец и брат, очень похожи. Это значит - семья. Вторая - Перов с теми же ребятами, что были сегодня днем - блондин, рыжий и девочка. Это значит - друзья. У Саньки ничьих фотографий не было. Даже Ванькиной, потому что Ваньку он помнил наизусть и так. Только одна фотка все-таки была. Это когда Санька и Лорд выиграли соревнования. Санька, четырнадцатилетний, верхом на Лорде, он же просто Солнышко. (Нет больше Лорда, умер вороной красавец два года назад от какой-то болезни). В руках - кубок, сам Санька, естественно, в костюме - красно-белом, в штуке этой дурацкой на башке - вечно уши натирала - счастливый, как-то умудряется держаться в седле и удерживать кубок. Самый счастливый день в его жизни, наверно...
У Саньки Рыбакова было много "заскоков". Недаром помимо прозвища "Санька-сволочь" за любимое цензурное ругательство, он гордо носил кличку "Псих".
В лошадей он влюбился в 12 лет, прочитав Алмазова "Прощайте и здравствуйте, кони!" Мама пыталась отговорить, но разве можно заставить человека отказаться от величайшего счастья в жизни? Ведь ездить верхом - это все равно, что летать, только наяву. Тогда мама поставила условие, что он не бросит музыку и плавание.
Музыкой его мучили с семи лет, но он все-таки ее не бросил, хотя ненавидел жуткой ненавистью. А плавание бросил через год, когда готовился к первым соревнованиям. Тогда он занял почетное четвертое место. Зато ему пришлось сразу бросить фехтование и судомодельный кружок. О судомодельном он не жалел - парусников там почти не делали, только всякие теплоходы. А вот фехтование... но за 4 месяца он кое-чему успел научиться.
Вы не удивляйтесь, что он столько вещей переделал. Санька - натура увлекающаяся, он кем только не хотел стать. Но в конце концов стал актером, потому что делать было нечего. Столько всяких ролей сыграл еще до окончания школы, что втянулся. К тому же денег много платят, а таланта в сериалах большого не надо. Нет, конечно, в серьезном кино он себя почти не пробовал, а в театре - тем более. Кино еще туда-сюда, это все-таки техника, много дублей... А театр - это с глазу на глаз со зрителем, чувства настоящие, халтурить нельзя...
"Папочка, конечно, сволочь, что тут говорить. Но он все-таки дал мне роль в спектакле. В хорошем спектакле, с хорошими актерами. Это значит, он считает, что способности у меня есть. Нельзя его подводить".
Его фотографии еще были - Олег Валентинович подарил несколько. Но, естественно, Санька не держал их за стеклами - они лежали в альбоме. Отец в детстве и ранней юности. Вроде как доказательство, что он тоже человек.
" - Все-таки я не понимаю, Александр, почему вы никак не можете помириться?
В детстве спать укладывал, а теперь "Александр" и на "вы".
- Потому что мы и не ссорились. Мы всю жизнь так друг к другу относимся. Ну, мою сознательную жизнь. А я в свою очередь не понимаю, зачем вы упорно стараетесь нас помирить? Вам-то какая польза?
- Ему нужен кто-то близкий, какой-нибудь человек, который бы хорошо к нему относился.
- Олег Валентинович, а вы не подходите на роль "близкого человека"?
- Я... нет, это не то. Я не смогу все время быть рядом с ним. К тому же вам тоже нужен близкий и понимающий человек.
- Ой, как хорошо вы все про меня знаете! У меня, слава богу, уже есть такой человек. И без вашей помощи.
- Кто же?
- Не ваше дело.
- Зачем же так грубо? Мне просто интересно, способны ли вы на какие-то чувства.
- Ой, какая избитая фра-аза. А зачем вам это знать? Может, я вам нравлюсь?
Боже мой, зачем он это сказал? Больше всего на свете Санька боялся попасть в дурацкое положение. Так вот, это оказалось самое дурацкое из всех дурацких положений. Спокойно, не показав никаких эмоций, Олег Валентинович ответил:
- Не помню, чтобы я давал вам повод так думать.
А в глазах читалось яростное:
"Как вы вообще могли подумать, что вызываете какие-либо чувства, кроме отцовских, у Олега Трубецкого! Моих чувств достойны только неординарные личности, вроде вашего отца, а не депрессивные, неуравновешенные подростки, которые изображают из себя невесть что!"
Санька покраснел. Нет, покраснел - не то слово... в общем, так стыдно ему никогда не было. Действительно, как он мог подумать?
- Извините, я... не подумал. Простите. - Господи, как стыдно-то...
- Ладно, проехали.
- Опять про него будете впаривать? Какой он хороший, умный и все такое?
- Вы думаете, ему нравится, что его собственный сын его ненавидит?
- Не знаю. Он же тоже меня ненавидит.
- Ну что за ребячество? Когда у вас будут дети, вы же не захотите, чтобы они к вам так относились, как вы к вашему отцу?
- У меня не будет детей! - закричал Санька. - Не будет! Им слишком сложно жить в этом мире! - Он вскочил и забегал по комнате, пытаясь придумать хоть что-нибудь, чтобы от него отвязались.
И столкнулся с ним. А он как-то обхватил Саньку и прижал к себе... вроде как... обнял?
- Что ж вы из себя истеричку строите? Вы же нормальный, уравновешенный человек. Я же вас знаю.
Санька выдернулся и сделал вид, что ничего не было.
- Нифига. Вы меня не знаете. Только в детстве знали. А я вырос и в добрых дядечек больше не верю!
- Все равно. Почему вы меня даже не слушаете?
- Потому что он мне нафиг не нужен, и вы не нужны, и никто не нужен... А детей у меня правда не будет...
- Детям плохо, если их не любят. Вы не будете любить своих детей?.. Поймите, я был в том же положении, что и вы. Да, мы с отцом ссорились, но не до такой степени!
- Так у вас был нормальный отец. А у меня - сволочь.
- Поймите, я знаю Игоря больше тридцати лет! Он хороший человек и в чем-то любит вас.
- Он - меня? Не смешите мои тапочки.
- Скажите, вы его как ненавидите? Если бы он умер, вы бы радовались?
- Ну не знаю... нет, наверно.
- Так. А если бы он тяжело заболел?
- Ну... нет.
- А как вы его ненавидите?
- Я видеть его не желаю, говорить с ним не хочу.
- Это не ненависть, это просто неприязнь. Я говорил с ним, он тоже не испытывает к вам такой уж сильной ненависти, так что в теории вам помириться - легко.
- Всегда предпочитал практику.
- А на практике - должно случиться что-то очень серьезное, чтобы вы помирились. Что-то сближающее.
- И что вы предлагаете? Устроить аварию, чтоб он лежал в больнице, а я плакал: "Папа, пожалуйста, живи". Классическая история, как говорит Вано Рубинштейн.
- Это он - ваш... друг?
- Вы хотели сказать "любовник"? Были правы".
И тогда Санька нахально посмотрел своими карими лошадиными глазами прямо в болотно-зеленые глаза Олега Валентиновича. Но не смог расшифровать его взгляд...
Он до сих пор не мог понять, правда ли он нравится Олегу Валентиновичу или это так, придумано?
В принципе, это было возможно... Опять-таки классический случай - влюбился в сына своего бывшего... или настоящего любовника?
Нет, это потому что он нравился самому Саньке. Ну, в смысле, раньше. Ну, то есть он казался ему красивым. Хм, Саньке он нравился... как актер... гораздо больше чем отец. Но это было... Когда? Лет пять назад, или... Санька даже мечтал, чтоб Олег Валентинович был его отцом. Но мечтал ли он о чем-то большем? Сам не мог сказать.
"Не слишком ли это сложно - чтобы нравился один, любить другого, а соблазнять третьего? Я запутался. Прямо Холден Колфильд - он, помнится, тоже постоянно в себе запутывался".
Русский перевод "Над пропастью во ржи" был, конечно, хороший, но уж слишком прилипала к языку холденовская манера выражаться - чуть грубовато и с большим количеством преувеличений. Английский так не прилипал, поэтому Санька предпочитал оригинал. К тому же, он просто считал, что если у человека есть возможность читать оригинал, какого фига ему унижаться и читать перевод, который очень часто бывает некачественный? А возможность - образование - у Саньки была. Семь классов английской гимназии и потом еще четыре года в турецком лицее, где половина уроков шла на английском, а дополнительным был турецкий. Плюс поездки в Турцию и другие страны, интернат, четырехразовое питание, компьютеры с круглосуточным выходом в сеть... Классный был лицей.
Так что английский язык Санька знал великолепно, да еще прилично турецкий. С французским был облом - он его только три года учил в гимназии, ну и неинтересный же язык! Все по правилам, если это так читается, то это читается так всегда и без исключений! И "р" эта дурацкая! И еще он вечно путал английские слова с французскими. В общем, одно расстройство, а не язык. Он, не напрягаясь, мог вспомнить одну фразу: "Вуаси ун жардэн э дэ флёр". Это значило - "Вот сад с цветами". Нет, он мог, конечно, еще чего-то вспомнить, но в пределах первых 20 уроков Жерара Може. Единственное, что Саньку огорчало - невозможность прочитать "Фигаро" в подлиннике. Пришлось читать по-русски... А Перов бы и в подлиннике прочитал...
Б...ь, опять про Перова. Ну почему в голове так застрял этот сладкий красавчик? Только "Чупа-Чупсы" ему и рекламировать... Или средство для похудения. Ноги даже не стройные, а просто худющие... Ой, не надо сейчас про ноги. Санька понял, что Перов будет ему сниться. Ну и ладно, хоть не кошмары. А то они совсем задолбали уже - каждую ночь снятся! Про то, как того мужика убили. В подворотне.
"- Пацаны, мож не надо? Ну че он нам сделает?
- Это тебе он ниче не сделает, а нас заложить может. Он видел, как мы в ларек влезли.
- Вы ж его вырубили.
- А вдруг он оклемался и все видел? Мож, он щас в ментовку идет про нас стучать. И прости-прощай свобода на три-четыре года...
- Пацаны, можно я с вами не пойду?
- Нельзя.
- Почему?
- А вдруг ты настучишь? А так - все одной ниточкой повязаны будем.
- Я не настучу, честно-пионерско.
- Все равно. Пошли. Без базара.
В принципе, было бы все нормально. Ну постоял бы. Мог бы даже отвернуться незаметно, когда Лэр выстрелил бы. Лэр у них во дворе был самым сильным и поэтому - самым главным. По-нормальному, его Валерой звали. Говорили, у него дружки вообще братки, бандиты, типа мафии. (Потом его убили в тюрьме, год назад). Ну и отказаться было невозможно.
В смысле, когда они пришли, Лэр поручил ему сходить за мужиком и передать тому, что с ним хотят поговорить. А мужик был в ларьке. Пожилой такой мужик, лет сорока или пятидесяти. Бутылки из ящиков доставал. Ну, Санька подошел и понял. Что через несколько минут этого мужика не будет. Вообще! А у него, наверно, жена есть, дети, может, и внуки. А мужика не станет. И все из-за того, что Санька его позвал. Но представив, что может с ним сделать Лэр... Санька все-таки подошел к этому мужику, посильнее надвинув на голову капюшон.
- Здрасте, там с вами какие-то парни поговорить хотят, - выпалил он на одном дыхании, чтобы не запнуться.
- Какие парни?
- Откуда я знаю? Иду, а они, значит, подходят и говорят - позови нам того мужика из ларька.
- Насть, я на пять минут! - крикнул мужик толстой продавщице неопределенного возраста.
Санька подумал, что на самом-то деле этот мужик не вернется никогда. Вообще.
Мужик пошел, а Санька подошел к своим с другой стороны. Их было человек пять и даже если бы они стали с мужиком драться, у него шансов бы не было - на каратиста он не был похож. Но они решили просто его стрельнуть. В спину!
Все случилось меньше, чем за минуту. Мужик подошел, Лэр его стрельнул, и все убежали".
Пистолет был разобран на кусочки и раскидан по разным помойкам в разных районах. Санька спокойно держался и даже что-то весело говорил.
А дома его вырвало. А потом он долго лежал и ревел в голос, как младенец. Он, конечно, знал, что жизнь - жестокая штука. Но знал как-то так, по книгам и разговорам. А тут он увидел сам по себе. Что выстрелить человеку в спину - и не врагу на войне, а обычному человеку, продавцу из ларька - это так легко и просто. И это можно сделать недрогнувшей рукой.
А потом ему стали сниться кошмары. Иногда вся сцена, иногда только тот момент, когда мужика убили. Иногда он видел, как мужик заходит к нему в дом через окно и подходит к его кровати. "Выйди, там хотят поговорить", - говорит он замогильным голосом, и Санька знает, что те, которые хотят поговорить, убьют его, только больнее. Но опять не может ничего сказать против и идет...
Наверно, он не так был воспитан. На книжках. В дорогой гимназии. И все его выкрутасы и дружба с хулиганами - от пресыщенности. Это для него экзотика, поступки против правил - например, курить он начал в шестом классе. А для них это - повседневная жизнь, и может быть, тот же Лэр стрелял людей каждую неделю. Или каждый день. И ничего, жил.
Надо было Саньке сдаться ментам добровольно... Это ведь он виноват. Вот двадцать один год почти прожил - в июле стукнет - и ничего хорошего не сделал. Не спас никого, даже Ваньку не вылечил. А плохого сделал много. Ладно, первые два года откинем, ничего плохого сделать не успел. Потом... в три года? Что? Побил кого-нибудь деревянным грузовичком? Порвал мамино платье или папину книжку? Поцарапал папину машину? Да, наверно, все это было... в далеком детстве...
"- Игорь, а тебе не кажется, что малышу давно пора спать? - весело спрашивает Олег Валентинович, который пока что "дядя Олег". - А то совсем разленится. С такой развратной жизнью он скоро пить и курить начнет.
- Пусть только попробует, - грозится подвыпившая мама. - Я ему так всыплю...
- Не надо! - он сам. - Я пробовал.
- Что? - удивленно спрашивает отец.
- Пиво. Оно горькое. Совсем. Как майонез почти.
- Нифига себе детеныш! - на самом деле дядя Олег вместо "нифига" сказал другое слово, очень нехорошее. - Кто ж тебя пивом поил?
- На кухне стояло. Я думал, там квас. Они одинакового цвета".
На дворе, наверно, восемьдесят восьмой или девятый (просто, чтоб сориентироваться во времени). Перестройка в разгаре. Но каких-то особых признаков перестройки Санька не запомнил, хотя он помнил много из того времени. Он великолепно запоминал ситуации - кто где был, кто что говорил... вот одежда и мебель не запоминались.
"- Олег, уложи его пока на моей кровати, а потом отвезете их домой.
- Поехали, - дядя Олег подхватывает его на руки и понес в другую комнату.
- Не поехали, а полетели, - поправляет Санька. Нет, тогда еще Саша. Ему совсем не хочется спать. Все равно завтра суббота, и в садик не надо.
Дядя Олег откидывает покрывало и одеяло и укладывает Сашу в кровать. Тапочек на нем не было, и снимать их не надо. Вот здорово - если чего-то не надевать, то и снимать не надо! Например, если пойти в садик без куртки, то не только не придется снимать, но и заново надевать, когда пойдут гулять.
- Дядя Олег, ведь если пойти в садик без куртки, снимать не надо будет?
- Что снимать?
- Куртку.
- Нет, не надо.
- Вот здорово!
- Ты засыпай давай.
- А вы расскажете что-нибудь?"
Что Олег Валентинович тогда рассказал, Санька не помнил. Наверно, про Александра Македонского или Ганнибала или Джеймса Кука... Это были его любимые герои с детства - отца он тоже когда-то ими мучил... А, нет! Он рассказал:
"Когда-то, на одной планете, в одной стране, в одном городе жили-были два мальчика..."
И он рассказывал про этих мальчиков, как они играли, веселились и вообще как они жили. Это было интересней любой книжки. Только потом Санька понял, что он рассказывал ему про самого себя. И про его отца. А он так улыбался, когда рассказывал... Сколько ему было лет? Отцу двадцать шесть, значит, Олегу Валентиновичу лет двадцать семь или двадцать восемь. Старше, чем Санька сейчас. Но очень красивый. Он и сейчас красивый, несмотря на то, что старый. Сейчас ему сорок пять или около того. Но он почти не седой. Вот отец седой - а Олег Валентинович нет. Почему?
"Нет, я точно извращенец! У меня все мысли - только о мужиках. Ну какой из меня бисексуал, если я про девушек за весь вечер и не вспомнил? Охреневаю..."
Решил лечь спать и почитать Сэлинджера перед сном. (Оригинал, естественно). Но тут позвонил кто-то.
- Але.
- Привет, а я знал, что ты не спишь. - Ванька... солнышко. Мы пять часов назад расстались, а он уже звонит. Нет, это точно любовь.
- А ты чего не спишь?
- Я вообще не сплю.
- А его сегодня почти поцеловал. В смысле, Перова.
- А почему не поцеловал?
- Не знаю... Слишком быстро было бы. Сразу целоваться.
- Ну и как он отреагировал?
- Засмущался. Слушай, он мне кличку придумал. Кот. Говорит, так какого-то героя в кино звали.
- А, это в "Умножающем печаль". Я смотрел пару серий. Правда, про что, так и не понял.
- А Кот там красивый?
- Обалденный.
- Красивее меня?
- Нет, ты самый красивый на свете.
- Я такого ответа и ждал...
- Скучно тебе?
- Очень.
- Поиграем в "истории"?
- Я начинаю!
- Начинай.
- В общем, в седьмом классе, в конце года мы всем классом поехали за город. Шли, шли... Нашли озеро, остановились на берегу. Костер развели и сосиски жарили. И в волейбол играли. А я сидел и читал.
- Что?
- Сэлинджера. Читал, читал... жевал хлеб и сосиски. Мы веселились, песни пели... Потом поняли, что опаздываем на электричку, побежали со всех ног... Бежали, бежали... Не успели. Сидели на платформе - восемь человек на одной скамейке, пили лимонад и болтали. Целый час сидели, а казалось - целую жизнь. Так хорошо было... И все вместе... Мне было 12 лет...
- Идиллия... А мне было 14. Я шел в школу - ну, в свою, 46 - мимо вашей 92. Зима. Декабрь. На крыльце стоит пацан класса из шестого. В вашем форменном пиджаке - ну ты знаешь, серый такой. Без куртки. Стоит, курит. Я подхожу, мол, закурить не найдется? Он меня послал отборными матюгами. А мальчик интеллигентный такой, в дорогой одежде. Пиджачок заказной - я сразу заметил, сидел, как влитой. И этикетки не было. Я ему - какая некультурная молодежь. А он меня опять послал...
- Ну я по жизни несдержан на язык, прости! - извинился Санька. - А я не помню, странно...
Хотя вспомнил. И декабрь, и крыльцо, и хмурого парня. Он все помнил, только не осознавал этого. Игра в "истории" для того была ими и придумана, чтобы вспоминать забытое...
- Ладно, забыли. Ты хоть при Перове не ругаешься?
- Что ты! Я изображаю из себя таинственного кавалера...
- Ты его любишь, - вдруг заявил Ванька.
- С чего ты взял?
- Чувствую. Я же на психолога учусь... пытаюсь.
- Фигню ты чувствуешь! Ни капли я его не люблю!
- Ой, врешь... Сань, мне будет плохо... но не надо за меня держаться. Люби кого любишь.
- Я тебя люблю! - Тупой какой-то разговор.
- Тогда хорошо. Спокойной ночи.
И повесил трубку. Непонятный он сегодня. Он вообще непонятный по жизни - сложно разобраться в его душе.
Как думать-то не хочется!
Санька лег и сразу уснул, решив, что на сегодня раздумий хватит. Но кошмаров, слава богу, не было, только Перов.