Но тут в избу кто-то начал ломиться с улицы. Все участники парада вмиг пропали. Гроздья рассыпались, и "Аврора" скрылась в кукушкином домике. Всё стихло. Евсей рухнул на пол и только успел накрыться тулупом и замереть, как щеколда, держащая дверь, повернулась, и в комнату влетели двое. Евсей в щёлочку, которую он оставил, разглядел, что это были руководитель областного отделения РСХА-КГБ-ФБР-НКВД-ЦРУ-ООП-ГПУ- АБВГД почётный пионер Павлик Морозов, и известный всем американский шпион Джонни. Они прямиком направились к столу. Павлик молча наполнил два гранённых стакана мутноватой жидкостью из стоящей на столе бутыли и строго посмотрел на Джонни. Тот взял было свой стакан, но увидев, как Павлик сдвинул брови, поставил его на место.
"Рано ещё. Сначала о деле, а потом уже и того," - сказал почётный пионер - пример всем пионерам.
Джонни, как-то обмякнув, плюхнулся на свою табуретку.
"Наверное сейчас будут брать, - подумал Евсей лёжа на полу, - Вот и его песенка спета. Наверное даже будут стрелять." И он поплотнее закутался в свой тулуп. Он волновался не без причины. Вся округа знала, что Джонни американский шпион, но вида никто не показывал. Так было НАДО, и этим всё сказано. А дурачок Джонни думал, что он очень хорошо замаскирован, и никто не догадывается о его подлой сути. Однако то, что Евсей услышал, заставило его сильно захрапеть, чтобы замаскировать дрожь, которая пошла по его телу... .
"Так, -сказал Павлик, - теперь, когда ты свой, переходим к первому заданию... ."
Джонни вскочил и замер по стойке смирно.
"Да сиди ты, неугомонный какой. Сиди и слушай," - понизил голос Морозов. Агент приблизил своё ухо к бородатому лицу пионера и замер изогнувшись в виде вопроса.
"Вот сейчас можно брать," - пронеслось в голове у Евсея.
Вместо этого Павлик громко прошептал:
"Поедешь на Аляску..."
"За границу?!..." - воскликнул, падая обратно на табуретку, явно ошеломлённый шпион.
"Ох хитрецы!" - ещё сильнее храпя, подумал Евсей. Действительно, кто бы мог подумать, что самый простой способ избавиться от шпиона это, якобы не зная, что он шпион, завербовать его и отправить к нему же на родину. Тогда получается, что и волки сыты и овцы целы. А какой расход для вражеской разведки. Они готовят агента, готовят, тратят уйму денег, затем забрасывают; опять тратят уйму денег, и зарплату ведь надо платить, а его раз... и отправляют домой. Вроде он на службе, и зарплату опять же надо платить, а толку ноль - так ведь и разорить недолго. Всё это носилось в голове у Евсея, который восторженно храпел под своим тулупом, восторгаясь хитростью и мудростью отечественных сил по борьбе с засланными вражескими агентами. Однако то, что он услышал дальше, повергло его в ещё большую дрожь и, соответственно, храп.
"...Это пока она заграница. По секрету тебе скажу," - Павлик инстинктивно оглянулся проверяя как-бы кто не подслушивал. Агент тоже начал озираться, выказывая этим похвальную бдительность. Он даже отогнул край клеёнки лежащей на столе. Заметив недоумённый взгляд Павлика он прошептал:
"Служу Царю и Отечеству! - встав во фрунт выкрикнул Джонни и, после некоторого раздумья, добавил, - Социалистическому!"
Глаза Морозова заметно потеплели.
"Ладно не дёргайся, жучков нет, хата проверена, этого в расчёт не бери: видишь как храпит, а больше здесь никого нет."
В ходиках на стене яростно заклекотали, и через секунду из домика показалась голова Берии, которая прокричала:
"Девять часов!!! А нас что же -- на нет списали?!"
"Эт-то е-ещё кт-кто?" - заикаясь от страха, спросил завербованный.
"Глюки. Не обращай внимания. Фантомы прошлого, настоящего и будущего. Не опасны. Могут только ругаться и иногда гадить. А ну геть отсюда!!!" - заорал Павлик на запотевшего от злости очками Берию.
"Смелый какой с призраками бороться. Я бы тебе дал "геть" лет двадцать пять на Колыму, узнал бы где "рай земной", - зашипел тот.
На шум из домика вывалила вся толпа, которая естественно начала искать Михаила Горбачёва, чтобы опять намять ему бока. Не найдя, (очевидно тот всё-таки смотал во Флориду на отдых), подняли жуткий шум, ругаясь между собой и плюя друг в друга. Это вконец разозлило Павлика и он, сняв сапог, запустил им со всей силы в домик. Пущенный, как снаряд, сапог врезался в стену совсем рядом с домиком с такой силой, что бревенчатая стена задрожала как фанерная. Из домика же вышла нахохлившаяся кукушка и прошепелявила:
"Ты пошто пташку жабижаешь, шволочь?"
Хмурым взором она поглядела на Павлика и агента юниора, сплюнула и быстрыми клевками начала загонять всех выбежавших обратно в домик, приговаривая:
"Можем продолжать, - надевая сапог, сказал Павлик, -Так вот, поедешь на Аляску внедряться в окружающий мир. Как только Аляска станет нашей..."
"Это что же - война?" - дрогнувшим голосом спросил Джонни.
"Зачем война? Они её нам сами отдают."
"Кто? Америка?"
"Ну да. Уже и договорённость есть. Только ты смотри никому, а то у нас руки длинные... . Договорились уже обо всём и бумаги подписали: через пять лет Аляску -- нам."
"Are you kid"n?"
"Ты смотри, какой молодец и по аглицки молотишь! Лихой, видать, нам сотрудник достался. Через пять лет, как только передача состоится, будешь нам списки недовольных этим событием составлять. Так что недовольных быстро не станет."
"Прямо так, с населением и отдадут?" -чуть не плача, спросил новоиспечённый сексот.
"В этом-то и штука. Их демократичный президент в доверительной беседе заявил нашему Царю-батюшке, что не знают они, американцы в смысле, куда им деваться от чернокожего населения, количество душ которого растёт с геометрической прогрессией. Ну наш-то ему возьми и предложи:
вы, мол нам Аляску всё равно должны, так отдавайте с населением. Там же в баньке да под водочку и договорились, и бумаги подписали, и печати поставили. Так что через пять лет вся Америка станет белой."
"Ха-ха-ха," - засмеялся, успокоившийся Джонни, - так тебе и поедут все жить на Аляску. Там же холодно. Никто не поедет. Их что же, силой туда загонять будут?" Ему явно, явно полегчало, он даже ноги свои положил на стол и начал благодушно попыхивать сигареткой.
"На халявку-то жить? Все побегут! Там специальная программа будет. Можно будет ничего не делать и иметь кучу денег, но пять лет не выезжать. Вот увидишь как все рванут. А через пять лет - ку-ку - граница, паспорта и т.д. Недовольных -- в Сибирь, благо рядом - это уже твоя задача будет. Остальных -- на земли предков: в трюм корабля и в Африку. Они же говорят, что их оторвали от их культуры, вот мы и отправим их. Я думаю за недели две справимся. Баржи уже на стапелях - строятся. Только смотри никому, об этом знают всего трое - ихний президент, нашенский Царь-батюшка да банщик, который мой шурин, от него я и вот теперь ты."
"Как же это так, в трюме, ведь помрут все?!" - шпион уже не мог скрыть своего отчаяния.
"Не все! Самые сильные выживут - естественный отбор, ничего не сделаешь. Дарвина читать надо, у него всё написано. К тому же этим мы и дружественной Африке большую пользу принесём, а то они там вырождаются, мрут как мухи. Эпидемии, СПИД, голод, братоубийственные войны - сам понимаешь, народу осталось с гулькин нос, а тут мы им самых выносливых подбросим. Глядишь, через пару лет забегают, заголосят, расцветут... . Опять песни начнут петь, в там-тамы стучать - ляпота!"
Павлик аж зажмурился, представляя себе эту сладкую картину осчастливленной Африки.
Новоявленный же агент сидел окаменевший, с открытым ртом и, не мигая, смотрел сквозь Павлика остекленевшими глазами. Наконец, минут через пять, он выдавил из себя:
"А почему, собственно, именно я выбран для засылки на Аляску? Сразу и на такое ответственное дело?"
"Доверяем мы тебе безгранично," - широко улыбнулся начальник. Правда улыбки, из-за ещё более широкой бороды, видно не было, но глаза выдавали старого сотрудника охранки.
"Да и похож ты на них, как будто и ненашенский даже," - продолжил он.
"Это на кого я похож?" - посерел лицом агент-младенец.
"Да на негров же-ж! Посмотри: сам чёрный, губы толстые, нос широкий, волосы кучерявые, да и говоришь с акцентом, - подсовывая под нос новичку зеркальце, говорил Павлик, -- ведь если бы не анкета твоя чистая, что папа твой потомственный рабочий, а мама крепостная-колхозница, и прожили они всю жизнь в Тульской губернии в селе "Чёртова требуха" безвыездно и на оккупированных территориях не были; можно было бы подумать, что кто-то из них согрешил. А так всё чисто. Мы проверяли аж до твоих пра-пра-пра-пра-прадедов - чисто, не за что зацепиться. Но, так как мы все Дарвинисты и в чудеса не верим, то выходит, что кто-то из твоих где-то, тайно, встречался с арапом Петра Великого. Так что сам понимаешь, почему выбор пал на тебя."
Евсей, который всё время лежал без движения под тулупом, начал подавать признаки жизни. Этим он хотел привлечь к себе внимание Павлика, чтобы тот перестал поверять такие важные государственные тайны американскому шпиону.
"Ведь это ж чёрт и что получается. Ведь, зная такие тайны, весь мир может наперекос пойти," - думал Евсей. И чем сильнее он думал, тем больше убеждался, что происходит какая-то ошибка. Вместо того, чтобы завалить шпиона, ему доверяют самую страшную тайну, ту тайну, которую буржуины не смогли выпытать у Мальчиша-Кибальчиша. Мало этого, его ещё и отправляют обратно домой, якобы с заданием. "Нет, я должен положить этому конец. Родина-Мать зовёт!" Евсей аж дрожать начал от нахлынувших мыслей так, что на столе стаканы начали звякать, а из ходиков выскочили голенькие Ленин и Крупская и одновременно закричали:
"Десять часов, без трёх минут! Нечего нас отвлекать, у нас ещё три секс-минутки в запасе есть!" И они убежали обратно в домик.
Преисполненный гордостью за то, что надо совершить, Евсей хотел уже было подняться, как тут заметил, что Павлик держит под столом свой огромный кулак, который направлен в его Евсея сторону, и которым он, Павлик, медленно помахивает. Оценив данный намёк, Евсей затих. К счастью, Джонни ничего не заметил. Он сидел, тупо глядя прямо перед собой, и Павлик, разглядывая с улыбкой его одухотворённое лицо, кулак разжал и руку из-под стола вытащил.
На бедолагу Джонни страшно было смотреть. Как он вообще попал в нашу страну было абсолютно непонятно.
ПОДГЛАВКА "ВНЕДРЕНИЕ ДЖОННИ".
Джонни должен был лететь со спецзаданием в Сенегал, но толи работающий на компьютере ГПТУ-шник ЦРУ-шник что-то перепутал, толи сам компьютер дал сбой... . Короче его отправили к нам с хорошо подготовленной легендой, с паспортом на имя Еванько Баркула Кастратовича. Сам Джонни подготовлен к этому перевоплощению не был. Он готовился на вождя какого-то племени и сидел в самолёте У-2 голый, только с пальмовыми листьями на поясе, и с копьём и щитом в руках: ждал когда его сбросят в джунгли. Кстати в щите-то и был спрятан паспорт, он его поначалу не приметил. Заметил он паспорт только тогда, когда торчал уже на земле. Только вместо жарких африканских джунглей, куда его должны были сбросить с парашютом, он синел в покрытой снегом сибирской тайге, и щит свой он разрывал на части, чтобы сделать из него костёр. Увидев паспорт, Джонни позабыл про костёр и радостно побежал легализовываться, по ходу вспоминая все известные ему русские слова. Их было не мало - около десяти:
"матка -- клеб, матка -- яйки, матка -- млеко и посол на куй." В общем-то вполне достаточное количество, чтобы общаться с народом.
Побегав по тайге в поисках человеческого жилья этак с недельки три, вконец запыхавшийся Джонни, очутился в самом центре великой страны - в Подмосковье. Здесь-то он и наткнулся на забытую всеми потёмкинскую деревушку, в которой жила одинокая бабушка Максюша. Сухонькая старушонка, в возрасте девяноста пяти лет, была в отличной памяти и здравом уме. Она одинаково хорошо помнила и восстание Спартака, и восстание Декабристов, и восстание венгров в 1955 году. Неясно было как исхитрилась она сохранить свой ясный ум и прекрасную память, не видя людей годами. И вообще непонятно было как она скреблась по этой жизни в полном одиночестве. В её-то избушку и затарабанил Джонни, увидев в слюдяном окошке мерцающий свет лучины.
"Стой, кто идёт?!" - рявкнула голосом старшины в ответ на стук хиленькая старушонка.
Джонни затарабанил ещё сильней.
"Стой, стрелять буду!!!" - прогрохотала бабуля.
Ей совершенно не хотелось идти открывать дверь и отрываться от книги " Устав Вооружённых Сил СССР", которую она с упоением читала при свете лучины.
"Посол на куй!" - раздалось из-за двери.
Бабушка пружинисто соскочила с табуретки и рывком открыла тяжёлую дверь. Увидев Джонни бабуля обмерла, а в голове у неё пронеслось: "Хуже! Явно хуже татарина!".
Тяжёлая рука бабушки, поднятая чтобы наказать обидчика, опустилась тем более, что фраза, произнесённая Джонни, относилась не к ней, а к медведю. Косолапый был разбужен Джонни ещё когда тот бегал по тайге. С тех пор мишка ходил за Джонни как собачка, принюхиваясь и недоумённо качая большой головой.
"Посол на куй!" - опять заорал Джонни, выставив в сторону медведя своё копьецо. Мишка горестно вздохнул, сел и начал сконфуженно чесать свои бока. Отодвинув Джонни, оправившаяся от потрясения старушонка, подошла к медведю и, подсунув тому кулак под нос, ласково проговорила: "Иди, мишенька, спать. Чего тебя зимой холера носит? Иди, родной, а то сам знаешь, можно и по харе получить."
Медведь, порычав для приличия немного, поднялся, зевнул и отправился в тайгу досыпать. Видимо перспектива получения "по харе" ему не понравилась, а может быть в стальных глазах старушки он увидел и нечто более опасное для себя. Как бы там ни было, он сгинул к вящему удовольствию Джонни.
"Матка - клеб, матка - млеко," -вращая белками глаз и трясясь от холода, загудел неудавшийся вождь.
"Тю! - удивилась бабуля, -Чоой-ты милай? Война, чай уж лет пятьдесят как кончилась, а ты, бедолага, всё по лесам партизанов ловишь. Посмотри на себя, от времени почернел аж, пообносился весь. Идём-ка в избу я тебя покормлю, в баньке попарю и спать уложу. А копейко-то своё в избу не неси - здесь оставь. Я терпеть не могу оружия." И ловким, не заметным для глаз движением, она разоружила шпиона.
Покормив Джонни вчерашними кислыми щами и манной кашей, старушка затащила его в баньку. Она попыталась выбелить его, нещадно лупя берёзовым веником и окатывая кипящей и ледяной водой. Бедный американец пять раз пытался сбежать и скрыться в тайге, но бабушка Максюша каждый раз отлавливала его и на себе волокла обратно, приговаривая:
"Потерпи, потерпи, милай, сейчас побелеешь."
В итоге, вопреки всем правилам генетики, он действительно стал гораздо белее, что он с удивлением и отметил глядя на себя в зеркало и думая: "What an idiot was Michael Jackson when he made a surgery instead of coming here."-
Удовлетворённая проделанной работой старушка выдала ему пару кальсонов на шнурках, шапку-ушанку, фланелевую рубашку и валенки. Посмотрев на приодетого таким образом Джонни, Максюша прослезившись сказала:
"Вылитый кормилец мой - Артём Августович Балабайко, почивший в бозе в 1845 году. Просто как будто одна мама родила. Одна разница - кормилец мой завсегда выпимши ходил и козью ножку изо рта не вынимал. Хочешь покурить, сынок?"
Оценив непонимающее хлопанье глазами как знак согласия, бабушка скрутила козью ножку и, прикурив, дала Джонни.
"Обалдевший от первой же затяжки Джонни, после продолжительного откашливания радостно прохрипел:
"Drugs!!!"
"А как же,- согласилась старушка, - свой табачок, сами растим."
Затянувшись ещё пару раз Джонни, сначала начал хохотать затем, сосредоточив свой взгляд на бабушке, промямлил:
"Girls!!!"
Замшелая старушка, видя как развиваются события, решив ещё больше раззадорить случайного гостя, налила ему полный стакан перцовки. Джонни, радостно блестя помутневшими глазами, одним духом осушил стакан... .
...Описать что произошло затем невозможно, такое надо только видеть. Мгновенно из его глаз градом покатились слёзы. Несчастный вскочил, схватил себя руками за горло и забегал по комнате, жадно хватая воздух широко открытым ртом, точно рыба вытащенная на берег. Побегав так минут с десять, он вдруг остановился на середине комнаты, вытянулся в струну, приложил правую руку к сердцу, спел американский гимн и рухнул как сноп на дощатый пол, начав храпеть ещё в процессе падения.
"Н-да, - разочарованно протянула старушка, - далеко тебе до мово Артёма Августовича. Хиловат, а туда же - в шпиёны пошёл."
И забросив похожего на Шекил О"Нила Джонни на печь и убедившись, что он мирно спит, сухонькая старушонка, одёрнув юбку и поправив пилотку на голове, подошла к красному углу. Отодвинув висящую там иконку, бабуля сняла трубку с висящего там телефона-автомата, на котором было написано:
"Прямая связь - УВД, ГПУ, НКВД, ГКЧП, ВЧК, ЦРУ, ФБР, МОССАД, СКОТЛАНД ЯРД, СМЕРШ, КГБ и АБВГДейка." Бабушка начала набирать номер...
Порывшись в карманах юбки и убедившись, что необходимых двух копеек у неё нет, бабуля со всей силы треснула кулачком по автомату.
"Задание понял, - проскрипел тот же голос, - прямая связь с УВД, ГПУ, НКВД, ГКЧП, ВЧК, СМЕРШ, КГБ и АБВГДейкой включена. И нечего так лупить, у меня от этих ударов уже голова болит. Одолжи у кого-нибудь две копейки, гад."
Не обращая внимания на нахальство телефона-автомата, старушка официальным голосом начала докладывать:
"Здравия желаю Ваши Превосходительства товарищи генералы и клоун Клёпа! Докладывает почётный пограничник, участник трёх империалистических войн и Куликовской битвы, запорожский козак, старший сержант Максим Перепелица. Мною задержан до выяснения, американьский шпиён Джонни! Так точно! Наш агент - Медведь вывел его прямо на мою заставу. Медведь отправлен обратно в свою берлогу караулить тайгу. Джонни пребывает в отключке ... . Никак нет! Живой - спит. Не разоблачать?! Есть! Взять на крючок? Так точно! Одно "но" - он чёрного цвета. Так точно ошибка. Нет, в цирке ему работать рыжим не удастся, если только чёрным рыжим. Есть уверить его, что его пра-пра-пра-пра-пра-пра-бабка согрешила с арапом Петра Великого, проезжавшего мимо её избушки и попросившего водицы испить. Есть показать ему дуб посаженный в честь этого события. Есть, снабдить этот дуб мемориальной доской и установить рядом бюст этого арапа. Есть, слепить этот бюст с Джонни, чтобы был похож как две капли воды. Есть, поставить почётный караул из местной пионерской дружины. Есть, снабдить всех информацией, что так оно и было и если хоть одна сволочь... . Есть, передать наблюдение Павлику Морозову. Так точно! Всё будет сделано в лучшем виде. Комар носа не подточит. Бесплатные билеты в цирк дадим. Есть! Служу батюшке-Царю и Социалистическому Отечеству!"
Работа закипела. Наутро ничего не соображающий Джонни был отправлен домой - в другую губернию, в родное село, в избу его родителей, с нетерпением ожидающих своего сына, отправившегося в трёхлетнем возрасте шастать по бескрайним просторам могучей страны. Приютившая его сердобольная старушка Максим Перепелица, снабдила на дорожку домашними пирожками. Она долго махала платочком, переодически вытирая скупые мужские слёзы, стоя на крылечке и глядя вслед удаляющемуся Джонни. И столько было чувства и теплоты в её взоре, что чёрствое афро-американское сердце Джонни, не выдержало и заставило его обернуться один раз, когда он уже стоял на горизонте, и домик старушки со сторожевой вышкой и крупнокалиберным пулемётом на ней был едва-едва виден.
Это же самое большое дяди-Томовское сердце заставило его сорвать с головы рваную ушанку и, бешенно размахивая ею, заорать не своим голосом:
"Bye-bye, матка, bye-bye!!!"
Отчего старушка чуть было не лишилась нахлынувших чувств, успев однако дать из пулемёта длинную очередь по показавшемуся из ущелья отряду басмачей.
Отправив таким образом Джонни и отстрелявшись, заслуженный пограничник ещё раз решил позвонить. Он проделал ту же самую процедуру с иконой, что и в первый раз, но на сей раз начал набирать совершенно другой номер.
"Thirty five cents, - простуженным голосом прохрипел автомат и, откашлявшись, повторил, - Give me thirty five cents, ass hole."
"Damn you, - проревела бабуля, - где ж я тебе в этой глуши валюту найду, ирод. Сейчас кувалдой как дам по балде."
"You can kill me, but you won"t be able to kill all of us! - плюнул двухкопеечными монетами ему в ответ автомат, но заметив, что Максим поднимает с пола лежащую там кувалду, видимо специально приготовленную для подобных случаев, приятным женским голосом спросил:
"What can I do for you today, Sir?"
"То-то, - ухмыльнулся старший сержант, -соедени с ЦРУ и живо. Я звоню в "collect", пусть они платят."
"No problem, Sir. Thank you for using MCI, AT&T, Sprint and Московский Метрополитен, Sir."
Через секунду состоялся разговор:
"Secret agent "Maxim" speaking. Yes Sir! Fine! John is fine. Yes Sir! Don"t worry, be happy! Ai, Ai! Ten thousand? Good, very good! Thank you, Sir! Bye!"
Короткий деловой разговор закончился. Бабушка Максим явно вела двойную игру.
Что-то ещё назрело в её голове. Она хищно улыбнулась и, потирая руки, снова сняла телефонную трубку. На этот раз она ничего не набирала, а тихо ждала. Телефон тоже в почтении молчал. Наконец что-то тихо скрипнуло в трубке и негромкий твёрдый мужской голос произнёс:
"Shalom."
Бабушка запинаясь залапотала что-то на незнакомом языке, но её тут же прервали:
"Можете говорить по русски - мы разговариваем на всех языках мира."
О, как старушка была хитра, умна и проворна! О, какую тайную жизнь она вела сама того не подозревая! О, как жёстко она держала курс к неведомой ей цели! Да дорогой читатель, хоть это и не имеет никакого отношения к нашему повествованию мы должны задержаться здесь ненадолго.
ПОДПОДГЛАВКА "ГИДРА".
Да, бабушка Максим вела не двойную, а тройную игру. Как оказалось, она была тайным приверженцем самого тайного, самого страшного, самого тёмного общества всех времён и народов. Она была активным членом жидомасонской ложи, причём не догадываясь об этом. Той самой ложи, которая невидимыми нитями управляет всем нашим миром. Этот жуткий спрут, которым периодически пугают недоразвитую часть человечества, опутавший своими щупальцами наш бедный шарик, постоянно борется сам с собой. Вот до чего дошло его желание быть непобедимым. Эта самая ложа устраивала перевороты и сама сбрасывала режимы, обвинённые в тайных связях с ней. Она же устанавливала режимы, противоположные сброшенным, и тут же начинала борьбу против них. Но и это не удовлетворяло ненасытное чрево гидры: через некоторое время она обвиняла установленный ею же режим в связях с собою же и начинала с ним беспощадную борьбу. Выпускались из подвалов на вольнонаёмный выпас испитые мужички с плакатиками и безумные старушки с осатаневшими личиками. С пивной пеной у рта эти борцы за социальную справедливость начинали визжать, что новый режим, который они только что возносили до небес, тоже, как и предыдущий, продался тайной ложе. Замшелые старички в линялых сюртучках выкапывали покрытые плесенью якобы документы, подтверждающие эти связи ещё с дофараоновских времён, и... начиналась смута. В истинных же задачах и целях этой многоголовой твари никто не мог разобраться, и сама она ничего о них не знала. И невдомёк было всем этим старушкам, старичкам, мужичкам, твердолобым, с открытыми для кулачного боя лицами, молодым людям и их лидерам, что они и есть главные пособники этой не обнаруженной нигде организации. Все они были запрограммированны ею и выпускались на волю в точно назначенные сроки начала очередной борьбы против себя самой. Все, все люди на Земле служили ей верой и правдой даже не догадываясь об этом. Как кролики на удава, смотрели они на толстенький, с золотым перстнем, мизинчик этой ложи, пришедший из глубины средневекового мракобесья. Вот этим-то мизинчиком и вершились судьбы народов, дорогой друг.
Но мы отвлеклись от нашего повествования. Итак... .
"Спасибо за бдительность, брат Максим. Джонни наш человек. Медведь тоже наш медведь. Тайга тоже вся наша, да и парашют тоже наш, не говоря уже о командном составе двух ваших учреждений. Но всё равно, ещё раз спасибо - мы вас не забудем."
И точно, ровно через два дня, заслуженный пограничник получил сразу два повышения по службе и денежные премии. Разглядывая гербовые бумаги приказов, Максим обнаружил на них тайные водяные масонские знаки. Такие же знаки он обнаружил и на купюрах двух валют. Так он понял, что его не забыли.
Пока старушка получала награды, Джонни прошагал весь путь до своего "родного" дома. Войдя, он с удивлением обнаружил висящие по стеночкам свои детские фотографии, а также старенькое банджо. Он так растрогался, что пустил слезу благодарности, думая о той организации, которая заслала его в нашу страну. Здесь же он выяснил, что родители, не дождавщись своего заблудшего сына всего каких-то три часа, скончались, и все жители ждут его теперь на кладбище. Поплакав для приличия, ошарашенный Джонни после похорон попал на поминки своих родителей, где с удивлением узнал, что его знает и любит вся деревня. Особенно рады были его возвращению молодые девчата, которые тут же передрались между собой за право первой, проведённой с ним ночи. Практически полное отсутствие у него знания русского языка никого не смущало. А когда, после третьей, он полностью перешёл на английский было воспринято всеми как должное.
"С кем не бывает... . Такое горе... . Голос предков...", - говорили за столом.
Так он и легализовался в нашей великой стране на радость жителям деревни "Чёртова требуха", куда со дня его прибытия начали завозить в местный Сельпо товары первой и не первой необходимости, и где открыли валютный магазин "Берёзка", надеясь, что "шпиён" начнёт тратить валюту. Бабки молились за него, чтобы не замели его соколики в чёрный воронок, а с ним и кайф из Сельпо в виде спичек, хозяйственного мыла, керосина и итальянских женских туфель с открытым носком и на высоком каблуке, на которые всей деревней ходили смотреть, как на выставку, недоумевая куда их можно надеть-то. Сам же Джонни радостно тренькал, сидя на завалинке, на своём банджо в перерывах между увеличением народонаселения родного края.
КОНЕЦ ПОДГЛАВКИ.
Вот такова история внедрения в нашу спокойную жизнь суперагента Джонни, который сидел сейчас за столом и смотрел прямо перед собой неморгающими глазами.
"Ну что?-ухмыляясь, обратился к нему Павлик, - Вздрогнули?"
"Я больше не могу", - пролепетал, приходя в себя, Джонни.
"Не можешь - научим", - разливая по стаканам остатки первача, торжественно сказал старший товарищ и, вперившись своими зрачками в зрачки америкашки, многозначительно добавил, - не хочешь - заставим!"
Джонни вздрогнул, встал, поднял руку со стаканом и, шатаясь, невнятно произнёс:
"За батушку Цара и Соць, Соць, Соць, Соцьское Отечство!"
Из кукушкиного домика вышел Леонид Ильич и, держа сам себя, что-то промямлил насчёт правильной дикции.
Джонни залпом осушил стакан (научился таки, шельмец) и упал как подстреленный.
"Готов!" - удовлетворённо произнёс Морозов. Он встал и твёрдыми шагами прошёлся по комнате. По пути он пнул ногой притворяющегося Евсея:
"Не спишь? - зловеще спросил его Павлуша. - Ну смотри, смотри. Гляди у меня. Язык за зубами держи, чтобы жить спокойно".
Он опять принялся измерять площадь комнаты шагами, напряжённо о чём-то думая. Евсей в щёлочку со страхом следил за его перемещениями. Павлик ещё раз пристально посмотрел на лежащего Евсея, затем махнул рукой и сказал:
"Ладно, чёрт с тобой, лежи, только тихо, а мне работать надо".
Он достал из-за пазухи целую сеть проводов и быстро развесил её по стенам. Небольшую рацию, величиной с комод, он вытащил из своей папахи и, подсоединив её к генератору, замаскированному под Зингеровскую швейную машинку, начал накручивать обороты. Где-то через час на переносной рации загорелись несколько лампочек и трескающийся голос хмуро спросил:
"Чего надо, Павел? Совсем охренел - ночь на дворе".
"Ваше Превосходительство, товарищ генерал, задание выполнено. Деза прошла как по маслу. Джонни проглотил её как щука карася и завтра же на банджо отстучит всё в организацию "Чёрный Мастодонт", тайным членом которой он является. В Штатах начнётся восстание. Пора сажать казаков на струги. Пройдём насквозь как шило через валенок. Одна задача - не свалиться с другого берега. Сбудется вековая мечта гуронов и нанайцев об объединении. Как только поймаем Последнего из Могикан, победа будет за нами!"
Из радиоприёмника раздалось бравое покашливание генерала:
"Кх, кх, кх! Молодец! Возьми с полки пряник. Завтра же, в награду тебе, на волнах радиостанции "Старость" будет исполнен победный клич нанайцев".
"Служу батюшке Царю и Социалистическому Отечеству!!!"
Слёзы, величиной с кулак, покатились одна за другой по егo мужественному лицу. Так он простоял минут пять. Затем, всхлипывая, он спрятал радиостанцию обратно в папаху, свернул паутину антенн и подошёл к столу. Дрожащей от нахлынувших чувств рукой, он налил себе стаканчик мутненького. При этом горлышко бутылки сплясало на краeшке стакана канкан. Павлик выпрямился во весь свой могучий, метр с кепкой, рост и приложил левую руку к груди. Правой рукой он естественно поднёс гранённый стакан ко рту. Подышал немного над стаканом, за тем со словами:
"Нет, не могу один!" - поставил его обратно.
Он подошёл к лежащему Евсею и начал его трясти:
"Эй, вставай! Вставай, говорю. Всё равно ведь не спишь, хорош притворяться".
Евсей высунул голову из-под тулупа и испуганно посмотрел на склонившегося над ним сотрудником секретной службы.
"Не боись, идём к столу. Не могу я один пить. Составишь мне компанию. Заодно и поешь..." - затараторил Павлик.
"Как же? - подумал Евсей, прислушиваясь к своему, забурчавшему при упоминании еды, желудку. -Пучок укропа да луковица - вот и вся еда".
Однако он встал и пошёл к столу. Нельзя же, в самом деле, не помочь человеку, если тот один пить не может.
"Что я басурман какой, что ли? Только басурмане не помогут в таком деле. А я самый что-ни-на-есть настоящий ...".
Здесь он задумался: кто же он есть-то на самом деле. От напряжённого поиска своей сути он даже как-то болезненно сморщился и покрылся лёгкой испариной. Затем черты лица его распрямились. Он облегчённо вздохнул и додумал:
"Да какая разница? Человек, вот я кто. Человек, да ещё с большой буквы".
Евсей выпрямился, твёрдой рукой взял свой стакан и, преисполнившись гордостью, сказал:
"Ну что же, помогу я тебе, Павло. Не оставлю одного".
"Вот спасибо, родной, - воспрянул духом, приунывший было, старший секретный сотрудник, - спасибо, милай. Тут, понимаешь, какое дело. Они..., - он указал пальцем вверх, - откуда-то узнали, что я с четырёхлетнего возраста мечтал услышать победный клич нанайцев. Всякое доводилось слышать, но вот нанайцев - никак. Ну как, как они кричат?! Это мне не даёт покоя. Я не сплю ночами. Это для меня, как для тебя настучать на Ротшильдштейна, понимаешь?!"
При таком сравнении, Евсей сразу же всё понял и расчувствовался до слёз.
"Понимаю, брат, - сказал он, - давай, давай выпьем за нанайцев! За их победный клич! Пусть они покричат немного!"
Из домика кукушки высыпала целая толпа глюков и, построившись по голосам, запела:
"Ияа-уа, ияа-уа - якутяночка моя
Ияа-уа, ияа-уа - якутяночка моя!..."
"Кыш отсюда!!! - заорал Павлик, - мечту детства и ту норовят испохабить! Ничего святого нет, изверги. Брысь, а то сапогом запущу!"
"Мама! Мамочка!" - заголосили глюки.
Из домика выпрыгнула разъярённая кукушка:
"Пошто деток моих забижаешь, аспид?! Что же это им уже и спеть нельзя?! А хочешь прокукую сколько тебе жить осталось? - и не дождавшись ответа от помертвелого Павла, рявкнула во всё кукушье горло, -- Кар-р-р!!!"
Павлик схватился рукой за сердце:
"Не надо. Не надо, - захрипел он из последних сил, - я больше не буду!"
Толпа глюков, построившись в шеренги и развернув знамёна, с барабанным боем победно скрылась в домике.
"Эта птичка меня с ума сведёт", - тихим голосом пожаловался сексот Евсею.
"А выкинь ты их всех вместе с часами", - хрумкая луковицей, посоветовал Евсей.
"А я всё расскажу! А я всё донесу!" - заблеял, притаившийся за жёрдочкой домика, Лаврентий Павлович. Он радостно побежал в домик. Через секунду из домика раздались шлёпанье крыльев и наставляющий строгий голос кукушки:
"Сколько раз тебе говорила, Лавруша, стучать нельзя. С тобой никто дружить не будет. Не понимаешь? Ну я тебе через задние ворота счас внушу".
Шлёпанье усилилось.
"Они обещались домик наш вместе с нами выкинуть. Где мы только жить будем?!" - плачущим голосом заверещал Берия.
"Историю выкинуть нельзя. К тому же у вас у каждого свой инвентарный номер имеется. Отвечать придётся. А ну-ка, ребятушки, на первый второй рассчитайсь!" -скомандовала кукушка. Из домика послышалась какая-то возня, а затем началось:
Это без остановки продолжалось часов восемь. Всё это время, Евсей и агент сидели не шелохнувшись, широко открыв рты от удивления.
Когда пересчёт закончился Павлик очнулся первым:
"Никогда не думал, что их так много. Где же они все там помещаются? А ещё и кукушка сама?"
"Вот здесь, - Евсей постучал себя указательным пальцем по голове. - Здесь они все, родимые. Начиная от скифов и кончая Латышскими красными стрелками. Засели намертво. Окопались. Я лучше о них думать совсем не буду , а то такая каша в голове - без бутылки не разобраться. Кто свои?! Кто чужие?! Кто я сам?! Ничего не понять. И зло берёт. А вот когда грамм сто всадишь, сразу начинаешь разбирать кто свой, а кто враг. Примешь двести - готов всех врагов поубивать, а заодно и своих, чтобы под руку не попадали. После трёхсот успокаиваешься и количество своих резко возрастает. Четыреста - апогей. Там, где-то на горизонте только, чужие болтаются. Пятьсот?! Полный откат! Всех простил! Чужих и врагов нет! Все друзья! Шестьсот - любовь ко всему живому... и не живому. Со Сталиным готов целоваться взасос и кричать: "Спасибо родной за всё!" Кравчука - суку люблю, как родного брата. К Нерону только одна претензия. Что ж это он, гнида, занимался только Римом? Не мог сжечь Москву к ебене матери?! Вот здесь бы его осенило, ох как бы осенило! Семьсот - домой. Доскребстись бы как-нибудь. От жены отбрехаться, в любимую подошечку уткнуться и спать. Восемьсот - спать где угодно. Здесь же, мордой в тарелку, и спать. Ничего в голове - спать. Девятьсот - труба. Я похож на трубу, в которую дуют с другого конца. Вылетает всё с остатками пищи и выпитым. Любовь остаётся только к родному белому унитазу, если успеешь доползти. Ну, а если до литра доберёшься - всё. Только смутно лица в масках и белые халаты".
Евсей замолк, грустно глядя на дно пустого гранённого стакана, который он крутил в своей руке.
Они помолчали немного. Затем Евсей встрепенулся:
"Чего-ж это мы? Давай выпьем за нанайский победный клич. За..."
"Погоди, погоди, - перебил его агент-артельщик, - давай лучше выпьем за "ОРГАНИЗАЦИЮ!", -он поднял глаза, и указательным пальцем недвусмысленно показал вверх: - "Ты представляешь какая мощь у организации, если она узнала мою мечту, о которой я никому не говорил".
"Да-а, сила. Ну, давай за "ОРГАНИЗАЦИЮ".
"Счас, погоди. За организацию, это пить негоже. Тем более тут уже и нет ничего," - показывая на пустую бутыль из-под первача и доставая из нагольного полушубка бутылку " Tekila", сказал Павлик Морозов.
"Ой, текилку где достал?" - обрадованно спросил его Евсей.
"Сам понимаешь, контора работает. Алекс прислал Юстасу из "Максима" ящик Reposado. Ну и в виде премии раздали особо отличившимся. Видишь, с именной надписью на пробке". Павлик достал из кармана галифе лупу и, давая её своему собеседнику, продолжил:
"Читай, читай пока я пробку не отвернул".
"За особые заслуги перед Отечеством в борьбе за дело революции и контрреволюции Павлику Морозову," - на одном дыхании прочитал его товарищ и с грустью добавил, глядя на пустую банку, стоящую на столе:
"А у нас на заводе, если сам политуру не стибришь, ничего кроме матюгов от мастера не получишь".
"А ты иди к нам работать. Нам толковые люди во как нужны. Ты вона, как быстро всё прочитал, даже я так не смогу. У нас ещё и звания дают, я уже унтер-штабс-есаула получил вместе с этой бутылкой. К тому же если не пойдёшь я тебя расстрелять должен буду, чтобы ты не проговорился кому-нибудь о том, что сегодня здесь было. А так - ты свой, и вопросов ни у кого не будет".
"Звучит убедительно. Да и звание красиво звучит!"
"Ещё бы! Но это я тебе, как другу, по секрeту рассказываю. Для всех же я был и есть "секретный агент ноль целых ноль ноль восемь в кубе".
"Класс! - восхищённо прошептал собеседник унтер-штабс-есаула, - решено: иду к вам и даже жену спрашивать не буду. Тем более, что я холостой".
"Вот это правильно, что они понимаютЮ эти жёны? На подписывай анкету", - сказал агент ноль ноль восемь в кубе, доставая из сапога уже приготовленную анкету.
"Ух ты! Уже и анкета готовая есть!" - восхитился, взявший протянутую бумагу и гусиное перо будущий сотрудник учреждения.
"У нас, как в Греции, всё есть", - сказал Павлик, извлекая большую круглую печать из своей папахи.
"Ну давай, подписывай", - нежно дыша на печать, добавил он.
Его собеседник поставил жирный крест в углу анкеты, там, где стояла небольшая галочка.
"Ты чего это?"- строго сдвинул густые брови пример пионеров.
"Да я ни читать, ни писать не умею",- покраснел новоявленный сотрудник вездесучей организации.
"Не расстраивайся - научим!- бахнул печатью по анкете агент со стажем, и, открывая бутылку, добавил. -Теперь можно и выпить за "ОРГАНИЗАЦИЮ", и закусить. Не возражаешь господин-товарищ номер квадратный корень из триста двадцати пяти в кубе? Чего уставился? Это ты теперь сексот корень квадратный из трёхсот двадцати пяти в кубе."
"Ладно, мне всё равно, ты разливай эту скорей... . Ух, дух какой! Ты уверен, что это из Мексики? У меня шурин точь такую же варит".
"Шу-у-урин... Эх ты, темнота. Вот видишь, шервячок плавает. Ну где ты такого у нас найдёшь?".
"Н-да-а-а... таких не видал. А он что, закуска?"
"А чёрт его, знает может и закуска. Хотя погоди, у меня же инструкция есть, как её пить надо... .
Вот она... . Юстас специальный запрос Алексу отправлял, чтобы новички не опозорились. Так... ага... нашёл. Сначала лижут себе руку, затем сыплют соль..."
"Не сыпь мне соль на раны..."
"Подожди, потом споём. Ты слушай. Так вот, сыплют соль, там где лизали..." .
"А где лизали-то?"
"Руку, руку. Ты слушаешь или нет?! Потом слизывают соль..."
"Хорошо, что не жопу..."
"... потом выпивают и закусывают лаймом".
"Это ещё что за хрен?"
"Это не хрен, а что-то типа лимона, но точно никто не знает... ".
"А что такое лимон? Лимонка - это знакомо".
"... из Мексики должен был связной привезти, но его накрыли. Теперь сидит в Мексиканском допре - блох считает".
"А на чём же он завалился-то?"
"Дурачок был. На контейнерах с лаймами взял и написал: "Груз 5 особо секретно!!! Собственность ГКЧП!!!" - его и заловили. Теперь пытают, куда ещё четыре груза дел. Юстас застрелился, а Алекс скрылся в неизвестном направлении; как только узнал, что ему в награду за текилу и лаймы жену на свиданку отправили через двадцать пять лет после его заброски - серебрянную свадьбу отметить, так и сбежал. У него там пятеро детей от пяти женщин, да у неё здесь шестеро. Она божится, что все от Алекса. Младшенькому двенадцать уже стукнуло - весь в него. Алекс - точно Тихонов, а этот точно - Табаков, Шелленберг шельма. Эх, я бы тоже сбежал на его месте: алименты же надо выплатить за двадцать-то пять лет, да партвзносы", - мечтательно глядя на переливающуюся на солнце перламутром текилу, закончил агент со стажем.
"Опасная работа. За это надо выпить. Вот только чем закусывать будем - лимонов тоже ведь нетути?"
"Луком ё-маё. Учить тебя надо что-ли?! А лучше всего не закусывать. Я после первой - не закусываю, после второй - тоже, а после третьей - на кой чёрт зубы себе ломать, и так хорошо пойдёт. Ну, вздрогнули".
"... эх хороша текилка, а с солью и луком так вааще!"
"Да, дерьма не пьём-с, не та контора", сказал Павлик и, внезапно посуровев, встал, вытянулся в струну и торжественно произнёс: "А теперь выпьем за то, чтобы ты был всегда готов бороться за дело мира и процветанья, за победу революционной контреволюции, за батюшку царя и социалистическое отечество, за победу над внешним и внутренним врагом, за всех, кто с нами и за всех, кто против нас!"
Павлик стоял по стойке смирно, прижав левую руку к груди в области сердца, а правую, согнутую в локте и держащую гранённую стопку с текилой, отставив под прямым углом к своему гераклическому телу Кащея Бессмертного. При этом мизинчик правой руки тоже находился под прямым углом к стопочке. Во всей его фигуре чувствовалась такая целенаправленная на борьбу мощь военной выправки (со стороны правда казалось, что ему стало плохо с сердцем, и он принимает корвалол), такая мощь, что новоявленный рекрут тоже вскочил с места и, встав во фрунт, гаркнул: "Усегда готов!!!!!!!!"
При этом рекрут вскинул руку в пионерском салюте, только не правую, которая была занята стопариком, а левую. Постояв так с минуту, он глубоко вздохнул и залпом осушил упомянутый стопарик. От его крика очнулся Джонни. Он обвёл Павлика и Евсея мутным взглядом, медленно помахал правой рукой, как будто отгоняя привидения, затем взгляд его сконцентрировался на текиле. Он встал, кое-как подошёл к столу, пробормотал что-то типа: "Fuck them all!", - налил себе полный стакан, выпил его залпом и грохнулся обратно на пол, захрапев прямо на лету.
"Быстро же он сломался", - презрительно заметил новоявленный сотрудник.
"Н-да, ослаб мужик. А помнится он семьсот пятьдесят одним духом, и ни в одном глазу. Девки-то приучили его немного к беленькой, так он после первых ста грамм уже не падает. Я потому и закуску на стол не ставил, чтобы он быстрее накачался, но такой скорости я от него не ожидал," - презрительно заметил Павлик.
"Ладно, пускай себе спит. Так даже лучше. Поговорить спокойно сможем..."
"Погоди, разговаривать лучше, когда сыт", - с этими словами Павлик смахнул остатки пищи со стола и накрыл его хрустящей, белейшей, накрахмаленной скатертью. Скатерть эту он снял со своей ноги, где она служила ему в качестве портянки: "Вишь, пригодилась-таки. Не зря я её не снимал года два".
Из-за пазухи он достал две палки краковской колбаски, сало, кастрюлю варёной картошки, уже очищенную селёдку и головку швейцарского сыра. Из папахи вытащил круглый, ещё тёплый каравай. Из карманов полувоенного мундира: чёрную и красную икорочку, дымящийся на вертелах шашлычок, вино и пиво. Из карманов галифе - солёные огурчики, помидорчики, капусточку и грибочки. Соки, напитки и сладкое вытряс из сапог, а из висящей под мышкой кобуры, вытащил запотевшую холодную литровую бутылочку Перцовой. С каждым доставанием он многозначительно показывал пальцем вверх и произносил: "ОРГАНИЗАЦИЯ!"
Слюна текла ручьём по Евсеевой телогреечке, (он тулупчик на полу оставил, когда вставал, а телогреечка под тулупчиком была. Это для особо придирчивых читателей примечание автора), когда он смотрел на это доставаемое изобилие.
"Эх, - думал он, - хорошо, что я с ними связался. Хоть пожру, а если не заметят ещё и домой уволоку".
От этой мысли ему стало так весело, что он в восторге крикнул: "Давай Перцовочки за ОРГАНИЗАЦИЮ!!! "
"Давай!!! - в тон ему отозвался Павлик, - только на вынос мы не даём".
"Как догадался, - испугался Евсей, - вот спец! Да и хрен с ним."
Они хлопнули по стаканчику Перцовой, потом ещё по одному. Хорошо поели. Выкурили по сигаретке. Павлик распустил ремень, Евсей развязал верёвку на штанах. Откинулись на своих табуретках и так застыли в полулёжаподвешенном состоянии. На лицах у них были написаны умиление и благодать.
"Ну вот,- сказал Павлик,- теперь можно и песню спеть."
Он сделал торжественное лицо и, побагровев от усердия, запел голосом протодиакона: