Клара ненавидела репетиции, особенно по субботам, да еще в такой прекрасный весенний день, когда в Покровском переулке зацвела сакура. "Почему я должна сидеть в душном зале среди потных теток, и воняющих похуже любого козла стариканов" - думала Клара, смотря нотную партию. Она не понимала, почему вместо того, чтобы просто играть по нотам, весь оркестр куда-то понесся галопом, словно тысяча разъяренных чертей собралась утащить в Ад несчастных музыкантов вместе с их инструментами.
Палочка дирижера застучала по пульту, маленький, чуть полноватый мужчина вытер клетчатым платком со лба пот и обратился к рыженькой девушке в шифоновом платье:
- Клара, деточка, на улице уже зацвели каштаны, я умоляю, порадуйте нас - проснитесь от зимней спячки! - Одернув лацкан, уже начавшего местами лосниться фрака, дирижер продолжил: - Ну, сколько можно делать мне нервы, вы опять вступили позже на целых три такта.
- Лучше за своей Амалией следите, Семен Борисович, вот уж кто боится опоздать. - Молодая виолончелистка кивнула в сторону сорокалетней примы. - И я вам не деточка!
Вызывающи хамский ответ, недавно пришедшей оркестрантки, вызвал общее неодобрение. Оркестр загудел как растревоженный улей, и дирижер вновь взялся за палочку:
- Я вас умоляю! На носу концерт, и ни где-нибудь, а на сцене Академического оперного театра. Если подумать, у нас совершенно ничего не готово? Еще раз со второй цифры. И Клара, милочка, я вас прошу - будьте внимательнее!
Клару бесило абсолютно все: и бездарный, с ее токи зрения, дирижер, и старая дева Амалия, в которую тот тайно влюблен. Разумеется, об этом и знала вся филармония, но Семен Борисович продолжал тщательно скрывать свои чувства, чем вызывал ухмылки не только у Клары. Сделав лицо, словно у него заболели все имеющиеся в наличии двадцать три зуба, самозабвенно замахал палочкой, воображая, что руководит оркестром.
Клара отвернулась от скривившего кислую мину дирижера. Обладая абсолютным слухом и чувством такта, она приходила в ярость, когда по той или иной причине оркестранты начинали фальшивить. Именно по этой причине Клара прежде никогда не играла на публике. Ее воображение рисовало выразительную картину: оркестровая яма обратилась в наполненный бурлящей серой котел, а кривоногие бесенята подбрасывают под него свежие смолистые поленья. Клара с удовольствием бы отправила в тартарары весь оркестр, игравший кто в лес кто по дрова, но двести лет назад она лишилась такого права.
Инстинктивно Клара искала себе поддержку среди других оркестрантов, но те либо отворачивались, либо делали вид, будто изучают нотные партии. Тут ее взгляд застыл в чистых, словно апрельское небо, глазах "Фагота". Если кого Клара и не стала бы варить в кипящей смоле, так это его. На самом деле молодого оркестранта звали Феликс, но в день их знакомства, она назвала его - "Фаготом", а Клара никогда не изменяла своим словам. Сколько в ее земной жизни промелькнуло таких красавчиков, она и не вспомнила, но Фагот не был одним из них. Он одновременно манил и пугал ее. Простые, сказанные вскользь слова навсегда покорили Клару - "Надо иметь чувственное сердце и бунтарский дух, чтобы сродниться с виолончелью".
Музыка стихла. Клара очнулась от своих раздумий. Дирижер вновь стучал палочкой.
- Так уже намного лучше. На сегодня все. Не забудьте: завтра репетиция в это же время, и попрошу не опаздывать. Вас, Клара, это касается в первую очередь.
"Когда-нибудь я его собственноручно придушу", - подумала Клара, но после всех переживаний у нее совсем не осталось сил, а ведь ей предстояло тащить домой огромный футляр с инструментом. Клара провела рукой по обечайке виолончели и нежно погрузила свое сокровище в бархатное ложе, точно также как в тот день, когда впервые коснулась этого удивительного инструмента.
Огромные колеса повозки стучат по вымощенным округлыми камнями пыльным улицам Кремоны. Повозка тормозит на площади Коммуны напротив собора Вознесения Девы Марии. Пока, сидевший в повозке синьор беседует с местным торговцем, его юная спутница забилась в самый темный угол повозки. Ее не привлекает ни высоченная колокольня с астрологическими часами, ни статуи богоматери со спасителем на руках и склонившихся перед ней понтификов, стоящих между, словно выросшими из спин львов, колоннами балкона на фасаде собора, ни огромное похожее на гигантский цветок окно над ними. Наоборот, она дрожит, словно за стенами храма притаилось чудовище, готовое броситься и разорвать ее на мелкие кусочки, и успокаивается, когда повозка вновь тронулась, пробираясь сквозь лабиринт улиц, под неусыпным взором высоких окон, прикрываемых узенькими щелками ставен.
Повозка вновь остановилась у мастерской дома "Амати". Чуть сгорбленный мастер Николо, опираясь на трость, приветствует гостя. А вот внимание шустрого подмастерья Антонио привлекает девушка, выпрыгнувшая из повозки вслед за важным господином.
- Нравится?
Перепачканный клеем и стружкой парнишка вертит перед гостьей деку, работу над которой только что закончил.
- Что это?
- Будущая виола да гамба для австрийского герцога.
- А можешь сделать такую для меня?
- Спрашиваешь! - мальчик расплывается в белоснежной улыбке.
В тот день богатый ростовщик из Милана, помимо оговоренного квартета заказывает еще один инструмент для своей любимой дочери. Ровно через год вихрастый подмастерье помогает донести до кареты тяжелый футляр. А рыжая красавица чмокает Антонио в щеку. Никто, кроме этой чертовки не знает, что подмастерье превзойдет своего учителя и станет величайшим мастером в истории.
Черное нутро виолончели надежно скрывало вензель дома "Амати". Клара любила ее тембр, голос. За столетия совместных путешествий и приключений они сроднились, став единым целым. Футляр с инструментом оказался удивительно легким. Руки Фагота обнимали его так нежно, словно это сама Клара, а не оббитый кожей деревянный ящик.
- Клара, вы разрешите вас проводить?
- А если не разрешу?
- Тогда я похищу ваш бесценный инструмент.
- Похищайте!
Клара рассмеялась и с радостью отпустила футляр, а Фагот театрально сложился пополам. Это сейчас он казался смешным из-за провинциальной непосредственности, а в первый день знакомства он испугал Клару своим сходством с призраком человека спасшего ее в далеком прошлом. Она не понимала, как такое могло случиться, и боялась своих чувств, поэтому старалась держаться от него подальше. Но дни сменялись неделями, недели переходили в месяцы, и Клара сдалась на милость победителю.
Уже вошло в традицию, что после каждой репетиции Фагот провожал ее. Они спустились по Пушкинской к бюсту Александра Сергеевича. Вышли на Приморский, любуясь цветущими розовыми каштанами, сделали круг почета у Дюка. Поднялись по Екатерининской к Городскому саду, далее по Александровскому вышли на Жуковского, оттуда к Покровскому переулку. Когда желтые замшевые туфли Фагота стали бежевыми, они свернули к старому домику, спрятавшемуся в тишине уютного дворика. Поднялись по скрипучей деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, и долго болтали о погоде, ценах на Привозе, Семене Борисовиче и его Амалии, а потом Клара отперла дверь в свою крохотную комнату, зажгла лампу, включала чайник, и они пили чай с вареньем. Но наступила ночь, Фагот ушел домой к маме.
Клара стояла у открытого окна, вдыхая аромат города, совсем недавно ставшего ей родным. Виноват в этом был именно Фагот. Заняв ее сердце, он никак не хотел его возвращать. Впервые придя в филармонию, Клара столкнулась с ним в фойе. Он показался нескладным, как и его инструмент, выпавший, из внезапно раскрывшегося футляра. Они одновременно наклонились, чтобы его поднять, но ударились головами так, что из глаз посыпались искры. Чувства, легко разжигаемые в сердцах других, первый раз обожгли и ее. Прежде она с легкостью манипулировала теми, кого считала своей собственностью - мужчинами, готовыми взойти на эшафот ради одного ее благосклонного взгляда. Слезы капали на растрескавшуюся доску подоконника. Открыв футляр, Клара вынула свое сокровище, ей не было никакого дела ни до соседей, ни до кого-либо на этой планете.
***
За неделю до концерта всем оркестром выехали на пикник. Клара неравнодушная к шумным мероприятиям, вытащила и Фагота, который обычно избегал подобных компаний. Шашлыки, шампанское, ласковое море в закатных лучах. Кому-то пришла идиотская идея заплыва на дальность. Фагот плыл первым, Клара даже не заметила, как они остались вдвоем. Он никак не хотел сдаваться, и в итоге ей пришлось его спасать.
Они сидели на камнях на самом краю мола и смотрели на исчезающее в бирюзовой глади солнце.
- Какой же ты дурак, Фагот! Мог же запросто утонуть.
- Сам не знаю, почему вдруг ногу свело. У меня все-таки разряд по плаванью.
- Скажи лучше, побоялся проиграть девушке!
- Ничего я не боялся.
Клара вновь потерялась в глубоких как море глазах Фагота. Все, что она хотела, просто сидеть с ним рядом и болтать ногами в теплой, словно парное молоко, воде.
- Красивый закат. - Задумчиво прошептал Фагот.
- Кровавый! - приложив руку ко лбу, Клара всматривалась в узкую алую полоску облаков на горизонте. - Ночью будет гроза, а завтра холодно и ветрено.
- Ну и пусть! Зато, вечерняя заря, что твои кудри на ветру.
- А ты льстец, Фагот. - Клара рассмеялась. - Нет ничего красивого в волосах цвета морковки и веснушках по всему лицу.
Клара оказалась права, вспышка молнии осветила почерневший небосклон. К автобусу добежали мокрые до нитки. Уже в городе Фагот настаивал, что проводит Клару до дома, но она знала: возвращаясь домой, он опять попадет под ливень, простудится и не сможет играть на концерте. Поэтому буквально вытолкала Фагота из автобуса, когда тот остановился рядом с его домом.
Ругая себя за нерешительность, Клара стояла под аркой своего двора, смотрела, как прыгают по лужам одинокие прохожие. Сама не понимая, с чего она стала вести себя словно они давно и безнадежно женаты. Останься сейчас он с ней, никуда бы его не отпустила: "Пусть всю ночь он опять будет думать о маме, все лучше, чем одной - вот так под дождем". Внезапная боль оборвала мысли Клары. Браслет на руке раскалился, словно в него попала шаровая молния. Впервые за двести лет кто-то по ту сторону вспомнил о ней - лишенной силы изгнаннице. Фонари на улице словно притушили, а их свет стал призрачным. Клару по-прежнему окружал город, но совсем другой словно отраженный в кривом зеркале.
Клочки тьмы, выползавшие из пустых глазниц подвалов, обрели форму исполнителя приказов лорда Аластора. Пятьсот лет назад этот хитрый змей втянул Клару в свои интриги против президента лорда Форкасе. Она, как и многие примкнувшие к заговору, мечтала изменить Ад, но когда президент уснул, именно ей досталось больше других. Узурпировавший власть, Аластор сделал Клару главной заговорщицей и приложил свою склизкую лапу к решению об ее изгнании в мир людей. С того дня Кларе предстояло бесконечно рождаться и умирать, жить подобно смертным, при этом не имея права вмешиваться в дела людей.
- Твои поступки в изгнании измерили и взвесили, час расплаты близок! - фальцет демона показался Кларе знакомым. - Ты слишком заигралась со смертными, детка.
- Вашими стараниями, Аластор, я отличаюсь от них, лишь тем, что не могу навсегда умереть!
Бесконечные перерождения почти вытерли из памяти Клары прежние воспоминания. Не появись Аластор, она бы скоро забыла, что сама является порождением тьмы, и лишь временно пребывает в человеческом теле. Первые столетия изгнания Клара мечтала вновь вернуться в чистилище. В своих снах она истязала души окружавших ее людей, но сейчас все изобретения Ада казалось ей скучным и наивными. Люди умели издеваться друг над другом, куда изощреннее, да так, что ее демонический разум столбенел от ужаса.
- Для тебя это слишком легкий выход! И запомни: совет не верит, что изгнание на тебя подействовало должным образом! - Демон исчез, оставив после себя нечто похожее на ядерный гриб.
Клара очнулась в своей комнате, рядом сидел Фагот, а в углу стоял мокрый зонтик.
- Что случилось? Как ты здесь оказался?
- Это я хотел бы тебя спросить! Час назад я нашел тебя одну, мокрую, лежащую в подворотне!
Клара улыбнулась и притянула к себе Фагота, здесь и сейчас ей было все равно, что он подумает о ней, да и вообще, о чем он будет думать.
***
Выступление прошло прекрасно, никто не спешил и не отставал. Под занавес Семен Борисович поставил концерт для виолончели с оркестром Сен-Санса. Клара впервые играла соло. Зрители аплодировали, на сцену летели букеты. Семен Борисович индюшачьей походкой бегал вдоль рампы, отвешивая поклоны. Фагот от всей души поздравил Клару с дебютом. Из филармонии они вышли последними. Он, как всегда, нес футляр, а счастливая Клара, уткнувшись в огромный букет, казалось, ничего вокруг не видела.
Чувства, которые она испытала, когда весь зал поднялся, аплодируя ее игре, были несравнимы ни с какими прежними адскими наслаждениями. Самые жуткие страдания миллионов грешных душ не вызывали у нее таких эмоций. Клара впервые мечтала о новых концертах. Но дороже всего стал для нее букет, подаренный Фаготом. Самые страстные и искусные любовники никогда не пробуждали в ней таких чувств, как эти пять десятков гортензий. Клара мысленно благодарила Фагота и за букет, и за концерт, только из-за него она пришла в оркестр. Ведь год назад ей казалось, что частные уроки давали больше денег и доставляли меньше проблем.
Клара даже не заметила, как они сели в неизвестно откуда взявшийся ретро-трамвай. Тихонько стучали колеса, ветер играл шторами на окнах трамвая, а грозди акации, казалось, пытались заскочить в салон прямо на ходу. Где-то далеко позади остались и Ланжерон, и павильоны Одесской киностудии, и Малый Фонтан, и Ботанический сад. В закатном небе маячили новоделанные высотки Аркадии. "Неужели Фагот везет меня к себе домой" - успела подумать Клара.
- Конечная! Трамвай идет в парк, а там люстры! - Дребезжащий голос кондуктора заставил Клару вздрогнуть.
Одно единственное слово убило все ее благостные мысли. Из далекого прошлого вернулись совсем иные чувства: она вновь ощущала себя дичью, и гончие уже бежали по следу. Мир, словно старинная фотопластинка, раскололся на мелкие кусочки. Фагот остался где-то далеко позади, лишь его голос все еще звучал: "Твоя защита и спасение!
Осколки мира завертелись в гигантском калейдоскопе, и она оказалась в огромном зале похожем на тот, где она пару часов назад давала концерт. В его центре между полом и потолком висело нечто, словно облако на закате. Клара слышала, как острые на язычок суккубы шептались, что вот уже пятьсот лет президент лорд Форкасе пребывает во сне.
Единственным выходом из зала являлся коридор, в котором одна за другой вспыхивали подвешенные к потолку новенькие люстры. "Так вот, о какой расплате предупреждал Аластор!" - подумала Клара, чувствуя, здесь и сейчас будет решаться ее участь. Впервые она задумалась о своем прошлом, о том, как много желанного осталось лишь в мечтах. Только теперь Клара поняла, почему смертные так цеплялись за свою крохотную, казавшуюся ей никчёмной, жизнь.
Клара вспомнила свои прогулки в саду Тюильри, как смотрела с моста Руаяль на алеющую в закатных лучах Сену, представления в величественной Гарнье опера. Вспомнила аромат лип на площади Вогезов, жаркими июньскими ночами 1789 года. В те дни она была счастлива. Но пала Бастилия, из ее камней построили мост Революции, а Париж залило кровью. На аристократов, словно на диких зверей, объявили охоту. Потомки герцогов и маркизов заплатили кровью за прежнюю беззаботную и счастливую жизнь. Утром перед назначенной казнью лейтенант, совсем еще мальчик, распахнул двери камеры и отпустил всех приговоренных. Секунда поцелуя - стала всей ее благодарностью, в обмен на жизнь. Следующим утром ее спаситель сам взошел на эшафот.
Когда-то, она сама изобретала изуверские наказания для падших душ, но тот мальчик что-то поломал внутри нее. Во время казни голова лейтенанта упала мимо корзины и откатилась к ногам Клары, стоявшей в первом ряду. Невинные, словно полевые васильки, глаза смотрели в серое осеннее небо. Клара навсегда запомнила этот взгляд, и вопреки своей сущности воззвала тому, что наверху управляет миром, но ни грома, ни молний, никакой-либо иной кары палачам не последовало. Тогда она сама сделала то, о чем просила - заживо сожгла весь трибунал.
Если бы кто-то из смертных сделал это по ее наущению, никто бы и не заметил, но она напрямую использовала свою силу, хуже того, осмелилась обратиться с мольбой к творцу. В Аду такого не прощают, ее изгнание продлили, и в добавок лишили силы, даже не выслушав. Отвергнутой и забытой Кларе оставалось лишь влачить жалкий удел смертных, терпя вместе с ними невзгоды и лишения, но именно от них, прежде презираемых, она получила поддержку и помощь.
Освобожденная Варшава. Среди руин дома девушка оплакивает погибшую семью. В тридцать девятом пани Юстыся пожалела тащившую огромный футляр девчушку. Она и пан Янук прятали девочку все эти годы. Но тут, среди осколков кирпича и битой посуды, девушка видит черное пятно футляра с ее виолончелью, целой и невредимой. Присев на ступеньку разрушенной лестницы, девушка достает инструмент и играет. Среди развалин и дыма пожарищ звучит Сен-Санс. Идущие мимо беженцы и солдаты останавливаются и слушают, скоро толпа плотным кольцом обступает юную музыкантшу. Солдаты кормят девушку кашей из походного котелка, а ей кажется - нет ничего вкуснее.
Клара играла так же, как тогда в Варшаве и сегодня в Одессе. Чудесная акустика придавала особое звучание ее "Амати". С каждым движением смычка облако посреди зала трансформировалось, а лорд Форкасе все больше напоминал прежнего президента Ада.
Клара вздрогнула и остановилась, вновь услышав дребезжащий голос, который все больше напоминал фальцет Семена Борисовича:
- Эвен Максит! Решением совета твое изгнание завершено. Добро пожаловать в Ад, детка.
Внезапно вспыхнувшее багровое пламя, жар и запах серы заставили Клару вспомнить, что она - Эвен Максит, которую многие в совете боялись, и потому изгнали. Но вместо дирижера перед ней стоял укрытый огненной мантией исполнитель приказов лорд Аластор. Теперь она поняла, почему в земной жизни Семен Борисович вызывал у нее такое стойкое отвращение. Только думала она не о нем, а о Фаготе, о ночи проведенной со смертным: лишь слова и обжигающие прикосновения, но почему она - суккуб вспоминает об этом с такой страстью и нежностью. Ей вернули силу, теперь ей легко получить сердце любого смертного, только этого ли она желает. Демоническая сила несет людям горе и страдания, отдав свою любовь, Фагот получит лишь опустошение. Его любовь выше и сильнее, чем простое желание обладать ее телом. Нет, она больше не хочет и не желает оставаться Эвен.
- Вы как всегда дьявольски милы Аластор, но позвольте вернуться в мир людей.
- Принимать такие решения... - начал Аластор, но в этот момент президент Форкасе фыркнул, точно проснувшийся на печке кот, и исполнитель приказов тут же изменил тон. - Ты сама сделала свой выбор! Вновь войдя в мир людей, ты станешь смертной.
- Благодарю вас, лорд Форкасе!
Клара все еще не верила, что ее просьба исполнена, когда поняла, что стоит на трамвайной остановке, окруженной цветущей акацией, в объятьях своего любимого Фагота.