Решил я поехать этой осенью в свою деревню на заготовку кедровых орехов.
Писали мне, что шишек в этом году уродилось много, у лесничества план большой, заготовители цену хорошую дают, а значит и подзаработать можно будет.
Как приехал, сразу к леснику дяде Саше зашёл. Договорились, что завтра он захватит меня с собой на пасеку к Петру. Там уже были все члены нашей бригады - сам Пётр с Валентиной, его тётка, баба Феня, и сестра Саши, Катерина, с мужем.
-В сопках у пасеки,- сказал дядя Саша,- кедрач в этом году очень обильный. Далеко за шишками ходить не надо. Пётр приспособление соорудил шишки колотить. Удобно! Натаскаете, наколотите, просеете, переберёте и ссыпаете чистые орешки в мешки. А я потом на машине приеду и увезу всё в посёлок. Ну, до завтра! Утром за тобой заеду.
Дома, узнав, что приехала её подружка Катерина, решила поехать на пасеку и моя тётка.
А потом и бабушка засобиралась.
-Я тоже поеду,- сказала она.- Вы будете шишки таскать, а мы с Феней поможем чистить и перебирать. Феню-то я давно не видала, а ить товарки мы с ей.
Утром на пасеке нас встретила баба Феня, сухощавая, приветливая, крепкая ещё старушка.
-Ой, Ульяна, какая ты молодец, что спроворила к нам!- сказала она после поцелуев, вытирая глаза уголком платка.
Бабушка растроганно спросила:
-А ты, что не зашла-то?
-Да мы поздно приехали, в ночь и прям сюда. Вон Катерина с мужем меня доставили.
Старушки сели на лавочке у омшаника и стали делиться новостями - о детях, внуках, соседях.
По случаю нашего приезда жена Петра Валентина накрыла праздничный стол во дворе под двумя огромными пихтами, что росли у самого дома. Деревья были сплошь увиты таёжным виноградом. Синие ягоды уже налились и свисали тяжёлыми гроздьями.
-Чё Петь виноград не оберёшь?- спросила бабушка.
Она сорвала кисть, попробовала:
-Сладкий, хороший. Ишь сколь много! И искать по тайге не надо. Иль привитой он?
-Нет,- ответил Пётр,- это тётка Марфа сажала его тут. Из тайги принесла. Он обсыпной каждый год.
-Это какая Марфа-то?
-Да ты что, Ульяна?- бабушка Феня всплеснула руками,- это жа Марфа, подружка наша, царствие ей небесное.
Старушки перекрестились. Глаза у обоих наполнились слезами.
-Давайте помянем. Удивительной души была женщина. Не хватает нам её,
ох, не хватает!
Бабушки прослезились.
-Сгубили лихоимцы, за доброту и сгубили!- вздохнула баба Феня.- И кто этим злыдням сбрехал про золотые шишки? Чей грех? Ведь самородка-то всего два и было. Дак их сразу в Траксин снесли. А вишь как обернулось! Через столь лет ктой-то решил, что ещё были. Жадны людишки, ох жадны! Да и времена нынче тяжёлые настали, ни старого, ни малого не щадят.
Бабушки долго ещё вздыхали, ругая нынешние времена и лихих людей.
Стоял сентябрь, но было ещё тепло. Вечером у костра я спросил Валентину, что это за Траксин и какие шишки отнесли туда бабушки?
-Да не Траксин, Дим, а Торгсин вроде бы эта организация называлась,- пояснил Пётр.- Туда, я слышал, золото сдавали и ценные вещи, а получали деньги и талоны на товары и продукты.
-В войну-то, если у кого и водились деньги, на них ничего купить нельзя было, а на эти торгсиновские талоны - можно,- сказала Валентина.- А про золотые шишки спроси-ка лучше бабу Феню. Вот, как сядем орехи перебирать, ты и спроси, она расскажет.
На следующее утро спозаранку я побежал на речку умыться. Погода стояла чудесная. Чистый, прохладный воздух бодрил. Было тепло и сухо. Ветерок раскачивал верхушки кедров, и шишки дождём сыпались на землю. Солнце, не спеша, поднималось из-за сопок. Сначала оно немного позолотило верхушки деревьев. Потом лучи его осветили склоны сопок, заплясали зайчиками по воде. Солнце глянуло в реку, как в зеркало. Решило, что оно вполне пригоже сегодня, и, наконец, поднялось в небесную высь. Ветер стих, убежал за дальние сопки. Всё вокруг проснулось, зашуршало, зазвенело, запело. Замелькали над водой стрекозы и бабочки.
Берег реки выглядел нарядным, праздничным. Ягоды лимонника, сплошь обвившего кусты черёмухи, горели рубинами. Обломки раковин перламутровиц, во множестве валявшихся среди чёрных валунов, переливались на солнце синими и зелёными огоньками. И вода в речке была такая чистая и прозрачная, что, стоя по колено в воде, я видел дно и рыбью мелюзгу, суетившуюся вокруг моих ног.
Часов в девять мы отправились на сопку в ближайший кедрач.
Пётр сказал:
-Сегодня, ребята, шишки возить будем на пасеку. Там их переколотим. А как дальше пойдём, то на месте колотить будем, а на пасеку уже орехи в кулях станем возить. Там до чистоты доводить будем.
Шишек за ночь нападало очень много - прям ковёр из шишек.
Надели рукавицы, чтоб руки в смоле не вывозить, и стали собирать шишки в большие китайские корзины. Заполненные корзины к обеду погрузили на тележки, повезли на пасеку и ссыпали под навес. После обеда решили обработать собранные шишки на приспособлении, напоминавшем большую ручную мясорубку. На этой мясорубке шишки переколотили быстро. Потом на ситах отбросили крупную шелуху. Осталось только очистить орехи от мелкого мусора.
К вечеру приехал дядя Саша. Приехал с ночёвкой.
-Вари лапшу, хозяйка, да жарь рыбу на ужин,- сказал он Валентине и передал ей здоровенную розовую икряную кетину и двух рябчиков, которых он подстрелил по дороге.
Тётка моя отправилась помогать Валентине готовить ужин, Пётр с дядей Сашей возились у машины, а мы с Катериной пошли в амбар, где старушки перебирали орехи. Баба Феня жаловалась моей бабушке на городскую жизнь - никак, мол, не привыкнет.
-Ну, так ты, Феня, боле туда не езди,- уговаривала её бабушка.- Дома-то лучше! Пётр с Валентиной тебя не оставят да и мы по суседству. Пётр, правда и зимой здеся, а Валентина-то ведь в посёлке учительствует. У нас и вода чистая, и дров сколь хошь, и свет ныне свой - мужики станцию наладили в старом гараже.
Бабушка ссыпала чистые орехи в мешок и набрала в лоток новую порцию для перебора.
-Счас-то легче, чем в войну было,- сказала баба Феня.- А и то всё вынесли. Одни бабы, почитай, тайгу валили, а работали аккуратно. Лес-то пилили ручной пилой! А как жа! Сами пилили и сплавляли. Что ещё-то в тайге было делать? Мужики на фронте все под чистую. Дома только хворые да калеки. А так бабы. Ой, тяжело было! Зимой, ох, люто! Снегу по пояс, мороз. До перевала на санях тракторных, а потом пешком до места. С потёмками вставали, с потёмками с работы возвращались. А дома детвора холодная, голодная. Дров-то и то вдоволь нету. Тайга - вот она, а дрова-то выписать надо, напилить, привезть, поколоть - всё самой.
Год сорок третий выдался самый тяжёлый. К декабрю одна картошка осталась, да и той вдоволь не у всех. Бабы, что у кого было, всё на базар снесли, поменяли на еду. У кого какой припас остался, берегли пуще глаза. Коровёнку кто держал, так сено почти кончилось. Картошкой делились да соломой подкармливали. Без молока-то дети и вовсе бы пропали! Да... О чём я сказывала-то?
Вот я и говорю - в тайгу на лесозаготовку далеко ходили. Холодно очень было. Все изорвались, фуфайки латанные-перелатанные, платки штопаны-перештопаны. Валенки дед Лапшов подшивал-подшивал да уж и не знал, как починять. Он сапожник был, дед Лапшов-то, с гражданской без ноги вернулся. Вся деревня к ему обутку чинить носила, а ещё - мужиков стриг. Он добрый был и баба Вера, покойница, у него добрая была, а сыны воевали.
Я улыбнулся:
-У вас, выходит, все добрые да хорошие были.
-А что? Плохой люд тут не приживался. Не любит тайга плохих-то!- сказала бабушка.
-Да! Нам-то, которы в тайге пластались, совсем тяжело было. Когда работаешь - пилишь аль сучки рубишь, жарко - весь мокрый. Остановилась - холодно, замерзаешь. Вот у костра снегу в котелок набьём, нагреем кипяток-то. А хлеб замёрз и картоха тоже. Ну, морожену картошку с кипятком едим, а что останется - детям несём. Мол, лисичка передала.
А жили дружно. Я помню Нинка, подружка наша, где-то кусочек медку в сотах добыла. Ктой-то угостил. Так она на крохи поделила и нам кажной в рот положила! И что скажу. Холодно, голодно, а жизть своё брала. Молодые ведь были! В свободно время у костра и плясали, и пели, и истории всяки хорошие сказывали. Марфа-то, что здеся виноград посадила, заводная, весёлая была. Пела задушевно. Голос у ей чистый, красивый был. Послушаешь бывало и на сердце легче станет.
Баба Феня умолкла, погрузилась в воспоминания. Бабушка без конца вытирала слёзы. Все молчали. Стемнело. Где-то захохотал и заухал филин. Пришла тётя и позвала всех ужинать.
Перед сном я вышел на крыльцо покурить. Тихо плескалась река, шумела тайга, и слышалось, как в ближнем кедраче с шумом падали, падали тяжёлые кедровые шишки.
На следующий день вечером, когда все мы опять уселись в амбаре перебирать орехи, Катерина спросила бабу Феню:
-Бабуль, ты вчера начала рассказывать про то, как в войну работали, про Марфу. Что дальше-то было?
-Да что было! Так и пластались в тайге. Всю войну и потом сколь ещё! И Марфа с нами.
-Да ты про золотые шишки расскажи.
-Ну, как жа! Было это как раз в конце декабря. У Аньки-вербованной накануне девчонка маленько приболела. Ну, мы порешили пораньше управиться с сучками. В кучу их стянули, поджечь на следующий день хотели. Сидим, ждём трактор с санями, холодно. А он всё нейдёт да нейдёт. Верка, бригадирша наша, и говорит:
-Новый год скоро! Надо бы ёлку нарядить детям. Давай у мужиков гаражных серебряной фольги попросим, чтоб игрушек сделать. А бабы и давай вспоминать про ёлку. Как до войны наряжали, каки подарки дарили в леспромхозе. Сейчас бы, мечтают, хоть штаны стёганы да валенки дали бы. А то холодно. Да откуда взять-то!
Верка говорит:
-Зиму перебедуем, а на Троицу, бог даст, хоровод водить будем! Может война кончится. Мужики вернутся. Расстараемся если, то и платья сошьём с оборками.
Бабы-то молодые. Давай про наряды вспоминать: каки пуговки, каки ленты. Забавляют друг дружку. А Марфа вдруг вышла, и хоть в драных валенках и верёвкой подвязана, а плясать стала. Снег утоптала и пляшет да частушки выводит. А мы-то хлопаем да подпеваем. Смеркаться стало. И тут ктой-то из баб как закричит:
-Тигра! Ой, бабы, тигра!
Глядим и правда. Стоит в кустах и на нас смотрит. Большой такой, полосатый, жёлтый. Мы в кучу. Перепугались. Голосим. Глаза позакрывали. Вдруг снежок скрип, скрип. Смотрим, парень из-за кедры вышел. Тигра к нему. Парень не нашенский, одет в мех, на лыжах широких коротких. Сам высокий, лицом светел, глаза раскосые зелёные. Тигру потрепал за шею и легко так ушёл и тигру увёл.
Мы переглянулись, перекрестились. Верка спрашивает:
-Видали бабы тигру?
-Тигру видали.
-А парня?
-Кто знат? Можа с устатку да перепугу померещилось!
После того трактора боле ждать не схотели. Решили пешком домой идтить. А Марфа и говорит мне:
-Давай, Феня, зайдём на поляну, смоляку возьмём, а то топить нечем. Здеся на старых заготовках-то есть и снегом не занесло.
Пришли втроём, стали выбирать каки поленья получше. Марфа нагнулась за поленом, смотрим, а в яме под выворотнем шишки, так, небольшой ворошок. А год-то пустой, шишек неурожай. Мы обрадовались. Марфа из ямы шишки вытащила, поделила их поровну, да уронила в яму рукавичку. Нагнулась поднять, глядь, а там ещё две махонькие шишечки обледенелые. Взяла их и говорит:
-Смотрите бабы, какие ещё две. Тяжёлые. Льдом покрылись, блестят. Я их на ёлку повешу.
Ну и пошли домой. В деревне она все свои шишки, кроме тех махоньких, Ане отдала, у неё, мол, дети малые. Ну и спать легла - ночь ведь глубокая. Утром проснулась, смотрит, а шишечки-то вроде как из стекла, а в нём крапинки, как орешки, золотом отливают.
Она ко мне прибегла. У меня материны серёжки были золотые, на чёрный день берегла. Мы сравнили. Похоже очень! Прибегли к деду Мельнику. Был у нас такой. Много чё знал. Учёный человек. Он глянул:
-Да,- говорит,- это золото. Надо отвезть в Траксин.
Ну, поехали втроём. Там спрашивают:
-Откуда?
А дед и говорит:
-Это подарок Марфе от старушки учительши, что недавно померла.
У нас и в правду была такая, старая совсем, по-деревенски Мулихой прозывали. Как в наши края попала, никто не знал. Да и не спрашивали. Приехала будто откуда-то с Сибири. Модная была бабка, в шляпке ходила. У ей ноги болели, так Марфа к ней по суседству заходила, помогала.
Ну вот, сдали мы золотые шишки. Нам целу кучу денег отвалили и талоны дали.
Марфа тут же всем нашим бабам закупила стёганы штаны, валенки, фуфайки новые, а на весну по отрезу ситца на платья. На Новый год стол хороший собрали, детям подарки справили - конфеты, пряники. Кое-чего осталось, так она и то отдавала. Кто заболеет, у кого дитё захворает - помогала. Так и жили.
Потом война кончилась. Мужики, кто живой, с фронта вернулись, в леспромхозе стали работать. Аня, суседка Марфы, замуж вышла и уехала. Потом и Нинка уехала, тож замуж вышла. А мы так здеся и состарились. Куды в чужие края-то? Само мило дело - дома!
А с Марфой беда случилась. В последни-то годы много к нам лихого народу понаехало. Кто-то и сказал злыдням, что у старухи, мол, должно золотишко припрятано. К ней и залезли. Она на огороде была. В избу зашла, а там воры шарят. Один-то её и толкнул. Она упала, о порог сильно ударилась, голову ушибла.
Лечили её, лечили, в город отвезли, а всё без толку. К концу лета умерла. Вся деревня по ней голосила. А когда хоронили - гроза была и ветер сильный.
Баба Феня вздохнула. Все молчали. Никто не хотел нарушать ночную тишину.
В эту ночь мне снился зеленоглазый Хозяин тайги, золотые кедровые шишки и весёлая певунья Марфа.