Моим родителям
***
Потихоньку выбираюсь на свободу,
Понемножечку - по каплям на окне,
По распахнутому настежь небосводу,
По трепещущим полотнищам Моне,
По улыбкам позабытых мной знакомых,
По далёкой, по запретной той черте,
Где так хочется к прекрасному Чужому
Улететь на ярко-розовом зонте.
И тихонечко, как издревле ведётся,
Оживает что-то спавшее весь год.
И вот-вот она опять во мне зажжётся,
Эта свечка, что пощады не даёт.
22 июня 1995
ГИТАРА
Романс (2)
Забытая, не слушалась меня.
Так удивлённо пробовала звуки,
Как будто бы невидимые руки
Ко мне тянула каждая струна.
Стоящая напротив у стены,
Лежащая на согнутом колене,
Она казалась призраком и тенью
Из той незабываемой весны.
А ветер завывал и завывал,
И в тон ему настраивались струны.
И, кажется, никто бы не признал
В гитаре этой - той гитары юной.
Повалит снег, и белые стихи
На музыку положатся случайно.
А звук зелёной первой чепухи
Забудется, как выданная тайна.
***
И сквозь страшную ночь темнючую
Раздавался резкий звонок.
Что-то влажное и колючее
Полусонных касалось щёк.
Что-то тощее в детских тапочках
В кухне прыгало егозой
И сияло: "Ну, здравствуй же, папочка!"
Пахло свежестью, льдом и кинзой.
Протирая глаза русалочьи -
К чёрту сон, одеяло, халат! -
Что-то сонное ело палочки
И сосало лукум-рахат,
Замерзая, дрожа от радости,
Просыпаясь чуть что опять.
И рыдая с бессильной яростью:
- Нет же, нет! Нет, только не спать!
29 апреля 1993
***
Мир сегодня - усталый, рассеянный,
И смешной, и немножко больной.
Вот стоит он, ветрами овеянный,
И беседует тихо со мной.
Над резной деревянной оградою
Свет фонарный играет с листвой.
И сама не пойму, что так рада я,
Что случилось сегодня со мной.
И печали мои не печалятся,
И тускнеет вчерашний кумир.
Он мне нравится, как мне он нравится,
Этот грустный, всезнающий мир!
***
"Кто из вас без греха, пусть..."
Еванг. от Иоанна, гл. 8
Благодарю, что ты меня так мало знаешь.
И что моих стихов не помнишь наизусть.
И прошлые грехи, не разобрав, прощаешь.
Кто невиновен, пусть...
Кто невиновен, пусть....
Благодарю, что ты быть не боишься проще,
Не обращаешь в злость нечаянную грусть,
За то, что ни беды,
ни счастья не пророчишь.
Кто невиновен, пусть...
Кто невиновен, пусть....
Благодарю тебя. И всё же есть минуты,
Когда отдать хочу всё, что теперь храним,
За тот парящий дух, ещё не знавший смуты.
Кто невиновен, пусть - останется таким!
Июль 1998
***
Как бессолнечные цепи чёрных скал
Предвещают заблужденье кораблю,
Так выходит из начала всех начал
Молчаливая громада "Не люблю".
Как взвывает на точиле чёрный нож,
Как галдят на всех помойках воробьи,
Так рождается из зимних шуб и кож
"Скорой помощи" сирена - "Не люби!"
Так бросают свои давние мечты,
Плача в тамбуре, но уезжая в путь.
На гудок последний:
- Как же можешь ты?!
Очень тихо отвечая: "Как-нибудь".
17 июля 1995
***
Судить тебя будут - по мастерству.
По силе любви твоей - любить.
Сумеешь ли так показать Москву,
Чтоб даже меня Москвой ослепить?
Меня - ненавидящую бензин,
Бетон домов и подъездов стыд,
Меня, которую ни один
Уж город не ослепит,
Поскольку мне не пятнадцать лет,
Уж всё я видела в первый раз!
Поскольку обуви в мире нет,
Не промокающей в нашу грязь!
Поскольку, вечно устав от дел,
Я всё спешу не-пойми-куда...
Как тонко голос её звенел,
Как отсекла она это "Да!".
А после - свет был, и свет был - звук.
И я не помню, о чём слова,
Но к горлу ком подкатился вдруг,
Когда предстала её Москва.
Я с тех недавних совсем времён
Брожу Москвою, живу Москвой.
И всё ловлю колокольный звон,
Как эхо дальнее рифмы той.
"Лезвие бритвы" -
(идея и название романа И.Ефремова)
Марине Цветаевой
Каким безумно оказалось длинным -
Длинней пути.
И даже ты едва до середины
Смогла дойти.
А разбегаться было так знакомо,
Так прост был бег!
Себе самой казалась невесомой,
Как белый снег.
Так были ярки солнечные вспышки
В стволах ольхи!
Так было жадно сквозь хрусталик льдышки
Глотать стихи.
Так было страшно первого - чужого -
Касаться лба,
Когда казалось малым даже Слово,
И вся судьба.
И преступленьем было бы разрушить
То взгляд, то смех.
Когда отдать, раздать хотелось душу -
На всех, на всех! -
Ещё странней, ещё бесповоротней,
Ещё нежней...
И ветка вербы - праздничной, субботней -
В руке твоей.
Рубцы в рубцы, порезы на порезы
И шрам - сквозь шрам.
И этот вкус холодного железа -
Ко всем стихам.
И этот ветер, ветер в грудь и в спину
Из темноты.
И вдалеке, на лезвии, Марина, -
Как вспышка - ты.
***
Сгорела ярмарка. Казалось бы, ну что ж?
Два бруса, три шатра, картонные палатки...
Вот мусор увезут - и будет всё в порядке,
И будет вид на пруд по-прежнему хорош.
...Я этою тропой любила возвращаться,
Погреться по зиме в палатках и в шатрах.
Я к этим продавцам ходила - улыбаться,
Когда у нас с тобой случался полный крах.
Я выбирала здесь на свадебное платье
Атлас и кружева, и ленты, и муар.
Здесь уличным певцам любила подпевать я
И знала наизусть весь их репертуар.
Я здесь все башмачки, все бусы примеряла,
Скупила б весь товар, когда бы не цена.
Молочнице одной я очень доверяла -
За булочным ларьком всегда стоит она.
Теперь хожу домой той тропкой, что короче,
На ярмарочный пруд гляжу - издалека.
В Москве опять - зима, и всё длиннее ночи.
И всё сильней в мороз по ярмарке тоска.
24 ноября 1999
ВАЛДАЙСКИЕ БАРАНКИ
"Ой, гляди, собьёт подковы
Дальняя дорога!
Здравствуй, барин чернобровый!
Задержись немного.
Нынче в воздухе тревога,
Тучи спозаранок.
Ой, нельзя тебе в дорогу
Без моих баранок!
Что ты колокол качаешь,
Не взглянувши в святцы?
Али сам не обучаешь
Девок целоваться?
Аль не приглянулась глазу
Чем-то валдаянка?
Аль не пробовал ни разу
Поцелуй-баранку?"
И протягивает губки
В хлебное колечко.
Под пушистым полушубком
Цокает сердечко.
И саму бросает в краску,
Обливает жаром.
"- Рубль - штука, десять - связка.
Поцелуй - задаром!"
11 августа 2000
***
Золотое солнце жмурится -
Ослепили купола.
Володимирская улица
Распахнула два крыла,
Протолкалась меж прохожими -
И помчалась вниз бегом!
И каштановые пёрышки
Разметались за углом.
Мы с тобой впервые в Киеве.
Мне становится теплей
От левобережных, ивами
Обжигающих аллей.
Фонари, брусчатка, лестницы,
Рыжих листьев мишура...
Володимирова крестница,
Выхожу я из Днепра.
А над Лаврой по-домашнему
Опускают темноту.
И горит окно монашее,
В эту жизнь впуская - ту.
И кивают нам, взираючи
Из иного бытия,
Володимир, Ярославичи -
Все Киянские князья.
Октябрь 1998
***
А лес вдоль Ярославского шоссе
Болеет астмой. (Или малокровьем?)
Больные сосны ищут изголовья
И клонятся к проезжей полосе.
Худые ветки, впалые глаза.
Лбы пышут жаром на машины наши.
И нехороший, с присвистами, кашель.
И даже форточку открыть нельзя!
А по ночам, когда - когда-нибудь -
Целебен станет воздух над дорогой,
Они вдыхают сколько могут много,
В изъеденную выхлопами грудь.
И силятся друг друга рассмешить:
Мол, перейдём в разряд икон и фресок!
И укрывают слабенький подлесок,
Который только начинает жить...
28 февраля 1999
***
В библиотеке им. Ленина, 1998г
И только солнце щекотало взгляд
И лапки положило на окошко,
Да мост напротив был чему-то рад,
Весь изогнувшись ластящейся кошкой.
И старый Кремль глядел не свысока,
Но с горделивым, старческим вниманьем.
И мне казалось - все свои века
Сейчас бы отдал он за тягу к знаньям.
А изнутри -
скорее бы успеть,
Отснять, списать, запомнить на неделю.
А тем, кто всё списали и успели,
Осталось только в Штаты улететь.
А если нет -
лохматые очки
И голос, выдающий тягу к пьянству.
И там, где мозг касается руки, -
Нелепейшее в мире графоманство.
Сентябрь 1998
***
Весна в Москве на Старой площади.
А я - не то чтоб влюблена,
Но в ливне солнечном полощутся
Проёмы каждого окна.
Дома забыли, как сутулиться,
Порозовели от тепла.
И на старинной узкой улице,
Как встарь, звонят колокола.
Холмы, упрятанные в лестницы,
В стоянки зданий и машин,
Сегодня чехардят и бесятся,
И бьют сосульками с вершин.
И у тебя я в этой шумности
Краду тихонько по пути
Влюблённость в жизнь -
до безрассудности,
До невозможности уйти!
Рождественская звезда
**1**
И на помощь никого не зови,
Стань решительна, нежна и тиха.
Потому что нет на свете любви -
Есть осколки божества и стиха.
Кто-то тихий их снимает с ветвей
И в рождественскую сумку кладёт,
И невидимой походкой своей
Будит за день запорошенный лёд.
А на севере мерцает звезда,
Отражается в разбуженном льду.
И какая-то большая беда
Отступает, заприметив звезду.
Ты смотри на это, долго смотри.
И потом - не говори ничего.
А когда погаснут все фонари,
Может, сплавишь со стихом божество.
16 декабря 1998
**2**
В темноте на пробег электрички
Всё еловые смотрят волхвы -
К величавой осанке привычка,
Снег - сияньем вокруг головы...
Всё им ведомо в нашем вагоне.
Долго в небе мерцает звезда -
То ли тучи над крышами гонит,
То ли гонит в ночи поезда,
То ли что-то кричит, объясняет,
Что важнее концов и начал.
И еловые старцы внимают
Напряжённым, тревожным лучам.
А потом - переглянутся молча,
Молча хвойные лапы пожмут,
И одна из грохочущих гончих
На мгновенье изменит маршрут.
Там, внутри, в освещённом вагоне,
Кто-то вздрогнет, взглянув за окно.
Все пространства шумов и гармоний
Для него вдруг сольются в одно.
И соседям покажется страшным
Поравнявшийся с вечностью взгляд.
А в двенадцать, приехав к домашним,
Он забудет, как звёзды кричат.
14 февраля 1999
Кассандра - Аполлону
Хороша награда для любимой -
Видеть всё, что будет впереди!
С каждым годом, что проходит мимо,
Нестерпимей боль в моей груди.
Cучьев треск - очаг ли то, костёр ли -
Не тепло мне дарит, не уют.
Для меня-то здесь уже всё стёрли
Треском этим в несколько минут.
Я кричу: "Очнитесь, люди, люди!"
Я молю: "Одумайся, Парис!"
Только знаю - это будет, будет,
Сколько я ни плачь и ни молись.
По ночам, глаза свои больные
Пряча в холодящей простыне,
Как я вам завидую, родные,
Что живёте, не поверив мне!
Ты, кто подарил мне это знанье,
А неверьем думал наказать,
Знаешь ли, как сладко наказанье
И как страшно, как мне страшно - знать?!
Декабрь 1998
***
"Живые не так приходят в дом"
А.Тарковский
- Покружу, покружу,
Потужу, отслужу, провожу.
На межу у дороги осенний букет положу.
И ещё погожу,
Меж людьми поброжу,
Погляжу.
У постели твоей посижу -
Вдруг тебя разбужу.
Вдруг тебя разбужу,
Расскажу тебе, всё расскажу!
Всё, что знаю теперь, всё, с чем я ухожу -
Покажу!
И от новой беды огражу!..
Задрожу. Охлажу.
И страницу Евангелья
в пятой главе заложу.
Ухожу...
Сентябрь 1999
***
Всё главное, что есть на этом свете -
Стихи и песни, и глаза друзей,
И - мокрые, распахнутые - эти
Глаза моих Апрелевских полей.
И всё, что есть и было в слове "мама".
И, может быть, за лесом - там, вдали -
В закатной дымке очертанья храма,
Что душу мне так долго берегли.
2000
***
А злые языки пусть говорят, что говорят -
Мы им с тобой не станем отвечать.
А мы пойдём встречать над Ловозёрами закат
И долго, взявшись за руки, молчать.
Нам скалы улыбнутся всеми складками гряды,
Заплачут всеми таяньями льдин.
Ведь мы-то понимаем, что у счастья и беды -
Один родник, и талисман - один.
ПАНТУН (малайский стих)
Не лес, не степь, не брег морской
Уводят нас, влекут, зовут,
И мы, пленённые, гурьбой
В один вплетаемся маршрут.
Уводят нас, влекут, зовут
Ущелья странных, диких гор.
В один вплетаемся маршрут
Страстям своим наперекор.
Ущелья странных, диких гор -
Здесь эхо вторит плеску вод.
Страстям своим наперекор
Мы молча движемся вперёд.
Здесь эхо вторит плеску вод,
Здесь громкий звук влечёт обвал.
Мы молча движемся вперёд,
Туда, на Чёрный перевал.
Здесь громкий звук влечёт обвал,
Неверный шаг приносит смерть.
Туда, на Чёрный перевал,
Несёт нас жизни круговерть.
Неверный шаг приносит смерть.
Но мы должны туда дойти.
Несёт нас жизни круговерть
Освоить новые пути.
Но мы должны туда дойти,
Где крики птиц, где зелень хвой.
Освоить новые пути
И новый скит построить свой.
Где крики птиц, где зелень хвой
Ещё счастливыми нам быть
И новый скит построить свой,
И горьких истин пригубить.
***
Есть мир другой, который иногда
Себя являет в виде совпадений.
Там время отмеряют не года,
А "нет" и "да" в излучинах сомнений.
Так, сколько б Маргарита ни жила,
Всё меньше, чем пред нею пролетело
В тот миг, когда решительно взяла
Она волшебный крем у Азазелло.
А то, бывает, за двенадцать лет,
В том мире не проходит и минуты.
Пока в душе не разразится смута -
И времени в том мире тоже нет.
И вот, в тот мир, как в зеркало, сама
Отважилась однажды посмотреть я.
И мне пришло письмо. ...За три столетья
Я не успела дочитать письма.
Шесть раз менялись очертанья стран,
Шесть раз рождались и стихали войны,
Шесть поколений отошли к покойным -
А я ещё глядела на экран.
Но так же, как двенадцать лет назад,
Я снова дать ответа не посмела.
И, приоткрывшись, хлопнул дверью ад.
И отвернулся рыжий Азазелло.
25 августа 2000
***
Как хорошо, что нынче - снег и свет,
Что я ничем не связана с богемой,
И что меня тошнит от сигарет,
И что измена мне ещё не тема,
И в светлом доме светлый человек
Меня встречает светлыми глазами...
Как хорошо, что нынче - свет и снег.
И это - всё, что было между нами.
Октябрь 1999
***
Глядя на бабушку, я понимаю,
что старость - это не так уж страшно.
Это - любовь,
которой, как туфли, малы слова.
В мире притихшем,
привычном, пионно-ромашном -
Грань единения с небом - и мастерства.
Это когда так сильно пахнет сирень -
должно быть, в последний раз.
Это когда так много яблок в саду -
должно быть, к беде, кто знает?
Это когда бродячие кошки
о ноги трутся, не сводят глаз,
Птицы едят с руки,
понимают язык и не улетают.
Это - почти предчувствие,
неизбежность немыслимой новой встречи
С тем, чьи глаза на снимке
говорят с тобой из других миров,
С тем, до кого
неизвестно сколько осталось ещё шагов,
Но их набор теперь,
по крайней мере, уже конечен.
Это - улыбка мамы,
совсем живая, так близко-близко...
- Мамочка, милая, как там вы все? Как ты?
Сны -
ото всех сокрытая переписка
С теми, кто нас встречает из темноты.
Июнь 2000
***
Я живу хорошо и ёмко.
Ну и ладно, и пусть не громко!
У меня есть большая ёлка
И Фейхтвангер на книжной полке.
А ещё у меня есть: роза,
Олимпийцы в античных позах
На картине в тяжёлой раме
(Кто не верит - взгляните сами).
Даже в дни, когда солнца нету,
Всё окрашено жёлтым цветом -
Это кресло, и лампа эта,
И обои с частичкой лета.
А когда просыпаюсь утром,
Вижу небо из перламутра
И улыбку одну - такую....
Я, как в сказке, её целую!
И всегда, при любой погоде,
Звуки музыки в доме бродят -
Даже в кухне, и даже - в душе!
(Кто не верит - зову послушать).
А ты смотришь, не понимая.
Удивляешься - как могла я?!
И печаль возводя до края,
Выплывает Луна больная.
Перекошенная от боли,
Всё глядит она, не моргая.
_____________
И тогда я шепчу: "Доколе?"
И стихами тебя встречаю.
***
Нет, не раскаяние даже. Я не знаю,
Такому чувству слова не дано.
Что чувствует художник, разрезая
Себе на холст чужое полотно?
Что чувствует сам ожидавший Чуда,
Сводя на нет чужие Чудеса?
До самой смерти были у Иуды
По-детски неподкупные глаза.
12 мая 1997
***
Когда Богом единым
станет каждый кусочек живой,
Не опасной для жизни земли -
без урана и фтора,
Может быть, этот мир,
где, с родною срастаясь толпой,
Мы считаем чужими
города и наречья, в которых
Не случалось ни разу ни с кем говорить о любви...
Может быть, этот мир
превзойдёт приграничные ссоры
И единою плотью
предстанет пред общей бедой.
Когда время to have
превратится сначала в have to,
А потом станет данником
юного can - "я умею",
Может быть, пустота,
что вокруг, победит пустоту
Что таилась в душе -
новый змей сменит старого змея -
И наступят века самой горькой и сильной любви...
Может быть, и сама я
когда-нибудь не пожалею,
Что однажды придётся
шагнуть через эту черту...
_________
А сейчас я стою
в тихом дворике. Крым. Звездопад.
В доме светятся окна,
там папа читает газету,
Делит новости с нами -
со мною и с мамой; он рад.
Мне не жалко, что век
на исходе, а жалко, что лета
Остаётся ещё дня четыре,
ну, может быть, пять.
А потом будет поезд,
Москва и дожди до Крещенья
(Потому что в природе
давно происходят смещенья,
И морозов теперь
до Крещенья приходится ждать).
Я стираю купальник,
белёсый от соли морской
И стараюсь не помнить
видений, что рвутся к бумаге,
Как и мусор вдоль пляжей,
пожары на Карадаге....
Мне - чуть больше, чем двадцать.
Идиллия. Счастье. Застой.
Август 2000
***
Вечер
после бокала муската
Делает мир таким,
как он был когда-то.
Так же
пляшут в деревьях световые птицы,
Так же
хочется жадно, "на все сто" - влюбиться.
Кажется
южным - тёплым и дерзким - воздух.
Смотрят
с небес по-детски большие звёзды.
Сами
легко танцуют ноги по тротуару.
Мир
становится добрым, знакомым старым -
Тем, с кем росли когда-то на Чёрном море,
Тем, кто таил надежду и власть во взоре,
Тем, кто был даже лучше, чем мне казался,
Тем, кто любил так сильно, что не признался -
И оттого на сердце - тепло и вечно.
Сколько у детства снов -
столько будет встреч нам.
***
на горе Кучук-Янышар, Коктебель
Этой границы нельзя перейти живому.
И с каждым годом - глубже её печать.
От Вашего старого дома - к новому дому.
Здравствуйте, Макс!
Мне можно Вас так величать?
Много ли переправило здесь столетье?
Было ли так при Вас, или этот холм -
Маятник, разделяющий жизнь со смертью -
Вы угадали зорким своим чутьём?
Там, за спиной - виноградники, пашни, дети,
Бабочки парусов, разноцветье крыш...
Здесь -
только серый, глинистый, душный ветер
И марсианских впадин цепкая тишь.
Этот пейзаж - недвижим и бесконечен,
Властен любую бурю смирить собой.
Шаг -...
но хватает ветер меня за плечи:
Этой границы нельзя перейти живой.
Дерево здесь - одно. На холме, в безумном
Солнечном откровеньи суша листы,
Дерево металлическим звоном струнным
Путника извлекает из суеты
Нижних прибрежных кафе, ресторанов, пляжей,
Набережных, шашлычных, филе, азу...
Макс! Вы ведь мне поверите? Вам бы даже
Чем-то понравился весь этот мир - внизу.
Только бы дом Вы перенесли на гору,
Чтобы вот так же - сверху - на всё смотреть,
Мне не известным, полумифическим взором
Медленно примиряя жизнь и смерть.
Август 2000
***
Что-то нет мне тёплого слова
От обугленных южных гор.
Мне мерещится север снова,
Просветлённый его простор,
Высь плато, по каким бродили,
Озирая рельеф долин.
Я нуждаюсь в спокойной силе,
Что сокрыта в коре Хибин,
В этом холоде, в этом долгом,
Не сдающемся ночи дне,
В обострившемся чувстве долга,
В притаившейся глубине,
В том радушьи, с каким из цирков
Нас встречали глаза озёр.
Я нуждаюсь в хорошей стирке
Запылённых душевных пор,
В чётких линиях, чьим узором
Выправляли судьбу мою.
И в бесстрашии - на котором
Всё основано в том краю.
Август 2000
***
И когда
не останется света и снега,
Не останется
мрака дремучих лесов.
И когда
не предложат прохожим ночлега
Ни костёр,
ни шалаш, ни соломенный кров,
И в осеннем,
прозрачном насквозь, редколесье
Нашу глупость
впитать не достанет земли,
И тогда
у кого-то останутся песни -
Камертоном,
звучащим в закатной дали.