Бледно-розовый рассвет растворил темноту. Открыв глаза, я посмотрела на букет роз, стоявших на подоконнике. Небо подморгнуло сиреневым глазом.
- Привет! - сказало твоё ровное дыхание.
Я улыбнулась твоему сну и выскользнула из-под тёплого, цветного одеяла. С высоты пятнадцатого этажа город казался игрушечным. Толстые стёкла проглотили звук автомобилей, крики студентов нестройными рядами потянувшихся к автобусной остановке, и даже гул работающего крана, на строительной площадке напротив. Сердце щемила тяжёлая грусть: предчувствие разлуки толстым канатом перетянуло грудь, слёзы закипали. Обняв себя руками, оглянулась. Ты улыбался чему-то во сне, а невольная слеза замерла у переносицы и сторожила пробуждение...
Знакомство
Это было начало мая. Деревья прихорашивались, и нервно встряхивая с серых веток прошлогоднюю пошлость, торопились вырядиться в модные зелёные наряды. Ветер мыл дождями асфальты под веселое щебетанье воробьёв. Впустив весеннюю прохладу, я мыла окна, стоя на подоконнике, когда зазвонил телефон.
- Сегодня у моих друзей вечеринка, не хочешь пойти? Я уже направляюсь к тебе, так что если поедешь - одевайся, - затараторила подруга, - пожалуйста, поехали, - прибавила.
- Я подумаю, - пообещала.
Валентина стремительно вошла в квартиру и, кинув куртку на кресло, улыбнулась:
- Ты едешь? Умница!
Поезд громыхнул, пыхнул, остановился и, мы уже выходили к памятнику Гоголя на Чистых прудах.
Галька шуршала под ногами, мы шли к скамейке, на которой нас должны были ждать знакомые моего нового знакомого. Кто-то о чём-то говорил, задавали вопросы, я что-то отвечала, а сама, изучала прохожих, и ещё парочку музыкантов исполнявших песни Виктора Цоя. Один из поющих, смотрел отрешенным взглядом на людей, у его ног валялась пустая бутылка из-под пива, окурки, бумага. Длинные, вьющиеся, давно не мытые волосы опускались на худые плечи певца. Синие, потертые джинсы пузырились на коленях. "У-у-у восьмиклассница" - громко тянул.
- Поехали! - вернула к реальности Валентина.
И мы снова куда-то бежали по мраморным ступеням переходов, ехали в поезде и, наконец, вздохнули полной грудью загазованный воздух города. Нужно было ещё кого-то ждать, прежде чем мы могли идти на квартиру к девушке Николая - Марии. Маша и Валентина пели песни, а я смотрела на ребят, распивавших пиво у метро. Пыталась разгадать, чем же они живут, какие у них планы, и, кажется, даже для каждого придумала историю - там были и страдания из-за родителей алкоголиков, и изнасилование девушки, а потом, слёзы по ночам в подушку и неверие, что когда ни будь...- озлобленность и омерзение к миру.
- Я убью Глухова, когда он придёт! Сколько можно ждать? - произнесла Мария.
Я взглянула на часы: до полуночи оставалось несколько минут.
- Ещё полчаса и едем домой, - сказала Валентине.
Просьба остаться, запечатлелась в её взгляде. Наконец, те, кого мы ждали, приехали: из метро вышли два молодых, лет по двадцать парня и попросили прощение за опоздание. Один из них - светловолосый, с ясным, прямым, прикрытым длинными закручивающимися ресницами взглядом, заинтересовал меня. Я почувствовала странное волнение и нечто, похожее на стыд, сковало моё тело.
- Я так и знала! Ох уж эти водолеи, - засмеялась она.
Валентина любила разделять всех людей по знаку зодиака, и если она, к примеру, узнавала, что человек - "скорпион", никто и ничто не могло заставить её положительно относится к нему.
Серая дорога извивалась под нашими ногами и пряталась между деревьев. Чёрное, густое небо выпустило, словно по весне берёза, свой сок. Капли звёзд стыдливо прятались за мохнатые тучи и, подглядывая за нами, весело перемигивались.
Остановились у продуктового магазина. Нагруженные чужими сумками, рюкзаками, пакетами остались только: я и светловолосый мальчик, взгляд которого я ловила на себе всё чаще.
- Константин, - он протянул руку.
"...Константин - странное имя, связанное с костью, возможно уже умершего человека, чья душа летит в ад", - вспомнила строчку из когда-то прочитанного рассказа. Всё это успело промелькнуть в моей голове, когда я, отвечая Косте рукопожатием, ответила:
- Ольга.
Костя, отвечая на мои вопросы, рассказывал о себе и, во мне медленно просыпалось уважение к тому, что мой новый знакомый, приехавший из глубинки, сам пробивает себе дорогу в жизни, без помощи "волосатой лапы". К тому времени, когда ребята вышли из магазина, мы получили минимальное представление о том, кто, чем занимается. Пошли по узкому тротуару к дому Марии. У меня было мечтательное настроение, поэтому, отстав от компании, я погрузилась в фантазии.
На пути возникло здание, у входа в которое, стояли две железные, покрытые чёрной краской пушки. Я представила себя Петром I плывущим на корабле. И вот, на наш корабль напали пираты. Естественно, капитан пиратского корабля, был в повязке на одном глазу, с длинными, черными, заплетенными в тугую косу, волосами. Штиль. Зелёная поверхность воды серебрилась под прямыми лучами жаркого солнца. На моём корабле было золото в сундуке, а в грузовом отсеке, сосновые доски. Пиратский корабль подплыл к нам. Петр I, то есть - я, закричал своим громовым голосом:
- Орудие к бою!
Матросы забегали, исполняя мой приказ. Бах! И первое ядро, вылетев из дула пушки, упало на палубу пиратского корабля, сломав мачту. Раздался панический крик нашего врага...
- Ольга, ты чего так медленно? - услышала крик.
Оторвала взгляд от земли и увидела ребят. Кто я? - вспыхнуло удивление. Ах, да - вспомнила.
- Да, иду, - раздраженно крикнула в ответ.
Поймав на себе долгий, вопрошающий взгляд Константина, огорчённо подумала, что теперь, так и не суждено узнать, отбились ли мы от пиратов, и что же произошло дальше.
Квартира оказалась большой и просторной, и даже раскиданные повсюду вещи не мешали этому дому быть уютным. Прошли на кухню и вот, кто-то варил пельмени, кто-то накрывал на стол. Мне налили в бокал холодного пива, а я сурово сдвинула на переносице брови, потому что фантазии, вновь завели куда-то.
Костя отправился в зал раскуривать кальян, а я не в силах удержать в кулаке любопытство, направилась за ним: понаблюдать. Задавала вопросы, стараясь узнать как можно больше, а взгляды, говорили сами за себя: игра между мужчиной и женщиной, - так называемый флирт. Курили кальян, и, глотая яблочный дым, читали стихи. Ребята показались мне светлыми и молодо - наивными...
Память унесла в даль: кажется, тогда мне было лет семнадцать. В нашей маленькой деревне, находящейся далеко от города, практически вся молодежь курила. Только вот, не табак: конопля ценилась очень дорого. Моему бывшему однокласснику пришла повестка из военкомата. Решили устроить весёлые проводы Артёма в армию. На нескольких мотоциклах выехали в лес, к речке. Развели танцующий на сухих поленьях костёр и гуртом сели на сырую, продрогшую от ночной прохлады землю и, рассказывая байки, пили жгучую водку - "для сугрева". Артём достал из кармана брюк анашу. Разделили на несколько сигарет и курили "паровозиком", выпуская дым в рот другому человеку. Развеселились. Смеялись, танцевали, но наркотический "кайф", лёг на алкогольное опьянение и дал совсем неожиданный результат. Кому-то, что-то не понравилось, и он выхватил из-за пояса нож... оставшиеся в живых, рассказывали о случившемся сумбурно и сбивчиво. Артёму, так и не довелось служить в армии...
Небо побелело в ожидании пробуждения хозяйственного солнца, которое зальёт светом каждую улочку городов, разбудит небесных певцов - птиц, и начнется на земле жизнь. А я, решив, что не мешает перед началом нового дня, хотя бы немного предаться в объятья сна, ушла, оставив беседующих, на кухне. Костя опередил меня на пару десяток секунд и в зал вошёл первым. Лег поперек матраца на полу, заложив руки за голову. Я нырнула под шерстяное одеяло на диване и пристально смотрела на его обнаженные руки. Внезапно, во мне проснулось ощущение, что я знаю его очень-очень долго и он - самый важный человек в моей жизни.
Говорили о политологии, литературе, детстве, а из моей головы никак не исчезала мысль о том, что он важен и дорог мне. Ветер за окном шелестел листвой, по тёмно-синему небу гонял белые облака: звучала музыка природы. Слушала звук его голоса, напоминающий журчание ручейка сбегающего между огромных камней. Вода, бурлясь и пенясь, прыгала на гладких голышах, билась об берег, где распустился жёлтый подснежник, и маленький соловушка раскрыв клюв, жадно пил холодную воду. И вот, уже его звонкая трель полетела сладкой песней ввысь: над высокими, могучими деревьями, кустарниками и, в лесу, огромный медведь замер на мгновение, поднял голову, нюхая воздух и слушая песни соловья. Грозный орёл кружился в небесной вышине над скалой, выискивая зайчонка себе на завтрак. В облаках затерялся след белого самолёта уносящего людей в города и деревни и даже неподозревающих о существовании маленького, бурлящего ручейка, сбегающего по голышам, о котором я думала, слушая голос Константина.
Когда Валентина вошла в комнату с твердым намерением поспасть, первые лучи восходящего солнца уже грели края розового неба.
Во сне, я поднималась по лестнице, скрывающейся между облаков, и как только я ступила на облако, увидела море, окруженное забором через который я так и не смогла пройти к воде. Тёмной бронзой переливался песок на берегу, на горизонте дельфины играли в салочки, а я так и стояла на берегу, любуясь красотой.
Утром, Константина в квартире не было, он уехал в аэропорт встречать маму. Но я была уверена, что он обязательно позвонит, потому что-то, что возникло между нами, не могло бесследно исчезнуть.
.... А дома, в почтовом ящике, меня ждало письмо от друга из Владикавказа.
По ТУ сторону мира
...Суровый февраль морозил стёкла вагона, в котором я ехала в Сызрань. Карл Густав Юнг своей работой "Символическая жизнь" проглотил всё моё внимание.
- Вам интересно это читать? - услышала голос.
Оторвав взгляд от белых страниц книги, увидела молодого мужчину. Рыжеволосый, голубоглазый, улыбка и ямочки на щеках, - таким бы его описали в любом любовном романе. Все правильно. Но... Было что-то в его внешности располагающее и в то же время отталкивающее. То ли лицо, с глубокими ямками, угристое, местами воспалившееся. То ли тонкие губы, которые он нервно покусывал, тонкие пальцы, которые он все время заламывал, до хруста. То ли его привычка поднимать голову вверх и закрывать глаза, - так, словно он очень сильно устал, а потом, смотреть в глаза: ласково, с улыбкой, словно он знал что-то, чего я не узнаю никогда, в каких бы книгах не искала.
- Если было бы неинтересно, не читала бы, - не совсем вежливо, ответила.
Сейчас, будет говорить всякую чушь - подумала я. Но ошиблась. Сергей - так звали этого мужчину, был военнослужащим - в звании капитана. Он оказался очень интересным собеседником: образованным, опытным, наблюдательным. Мы заговорили о психологии и уже через час, стоя в прокуренном тамбуре, вели довольно откровенные беседы.
В окне нашего - последнего в цепочке поезда вагоне, было видно, как быстро убегает в даль полосатая, железная дорога. Поезд въехал на высокий мост над шумной, серой рекой, по которой наперерез нам, бежал катер, оставляя за собой две белые пенные полоски.
Стихло. Мирный стук колес вагона, мелькающие за окнами картины - движение. Наверное, на Сергея повлияла рассказанная мной история о смерти близких друзей, которую узнала совсем недавно и он, понизив голос, заговорил:
- Был я в отпуске. Тогда, служил в Чечне, и после ранения, попал в госпиталь, откуда отпустили на недельку домой повидаться с родственниками. Неделя пролетела незаметно, только вот знаешь, нервы сильно сдавали, потому что когда ты на войне, то всё остальное, происходящее на земле кажется таким простым и банальным, что над этим не следует и париться. А дома, сама знаешь, какие проблемы могут быть: - повысили квартплату, соседка бельё испачкала, ну, и тому подобная фигня. В Чечне, сдружился с одним бойцом - его тоже Серёгой зовут, командир взвода, такой классный парень, он никогда в беде не бросит. Был у нас такой случай: мы очень долго стояли за селом, и вроде уже было затишье, никаких боевых действий. Так вот, молодняк - ну, в смысле молодые бойцы, однажды решили сходить в деревню на бахчи, захотелось им арбузов. Но ребятам крупно не повезло - бахчи были заминированы. Один из них погиб сразу, а второй, остался на поле раненным. Сергею об этом происшествии доложили, и он сразу же, рванул туда. Вытащил на себе раненного, тому оторвало обе ноги. А ведь мог послать на выручку, кого ни будь из молодых, но он сам, отправился спасать.
Мы с Серегой дружили больше двух лет, дружба там - совсем не то, что на гражданке, сама понимаешь. Когда я был в отпуске, Серёга умудрился даже письмо мне передать, через командировочного, а я ходил по деревне, а у самого сердце не на месте - как там ребята. Настолько привыкаешь к ним, что за короткое время, умудряешься знать сильные и слабые стороны ребят, что-то наподобие книжки по психологии, которую ты сейчас читаешь, только вот моя книжка - война. Вернулся, я значит, в армию, приехал во взвод, спрашиваю: - Всё спокойно? А сам, себе чай завариваю. - Да, - говорят, - не бомбили, всё тихо. Сел на стул, в руках держу кружку с горячим чаем, обнимаю её так, греюсь, значит. - Только вот, - говорят, - у нас один погибший. Командир взвода - Сергей Кирюхин. А я, сначала и не въехал. - Да ну? - говорю, - Серёга?... Он же не мог. А что с ним? - Подорвался на мине, - отвечают. И ты знаешь, я столько смертей видел, что казалось, выдержу всё, а тут, кружка из рук выскользнула на пол. И я... - голос Сергея дрогнул, - вот, до сих пор не могу привыкнуть, что его нет. Нелепо всё так....А ты говоришь...
Мы говорили до пяти часов утра, а по прибытию в Москву - Сергей, должен был получить какой-то груз и ехать во Владикавказ, распрощались на Казанском вокзале, предварительно обменявшись номерами телефонов и адресами.
Так, мы стали друзьями. Серёжка по возможности звонил из Ингушетии, Грозного, мы писали друг другу длинные и весьма откровенные письма.
Заварив себе крепкого кофе, села на диван и вскрыла конверт.
"Здравствуй милая Ольга!
Получил твоё письмо! Класс! Если увижу книгу твоего издания, обязательно куплю. Так приятно: вернуться в палатку и перед сном, ещё раз перечесть письмо, как будто домом веет, родными, гражданской - мирной жизнью, и забываешься на какое-то время, что вокруг тебя...
У нас спокойно. Встаю в пять утра, собираюсь на выезд, в горы или в лес. С группой уходим и сидим в засаде до следующего утра и так неделя. Следующую неделю хожу командиром ОРРазма, то есть Отряд разведки и разминирования. Ищем фугасы на участке маршрута. Иногда бывают командировки в разные населенные пункты Чечни. Но это лучше так как, какое то разнообразие. За два года войны всё так надоело, то есть однообразие. Недавно приезжал человек с Округа и сказал писать рапорт на замену. Путин приказал больше двух лет не держать офицеров в Чечне. Долго думал куда писать. В Московский округ, жизнь дорогая, в Приволжско - Уральский не тянет, на Дальний восток слишком далеко, ведь мне тоже хочется нормально пожить. Уже с 94 года скитаюсь, нужно думать и об остановке, хотя бы на время. С 1 января вышел указ Президента, считать ветеранами войны, кто воевал в 1999 году. Так что я молодой ветеран войны...
Читаю сейчас Достоевского "Село Степанчиково", "Игрок", "Записки из подполья", прочитал Бальзака "Шагреневая кожа" и "Отец Горио" ты, наверное, думаешь, школьная программа, но в школе у меня не было интереса к Достоевскому..."
Письма Сергея навевали сомнения в правильности моей жизни. Его слова, советы, рассказы, делали меня сильнее, стоило только представить через какие трудности проходят юноши, становясь мужчинами. Они там - по ту сторону мира, видят страшные, суровые картины смерти, а я - здесь, часто думаю о том, как тяжело мне живется.... Несправедливо! - говорила сама себе и в очередной раз, вспоминая мудрый совет Сергея: "Радуйся жизни и живи, как подсказывает тебе сердце, а кто встанет на пути, просто перешагни", улыбалась. Все стерплю, все преодолею, а до цели своей доберусь!
Дождь бежал ручейками по молодому асфальту, стекая с тротуара на широкую автомобильную дорогу. Мокрая одежда неприятно липла к телу. Ты вышел мне навстречу из-под навеса, и кинув банальное:
- Привет! - я отвела в сторону взгляд, словно бегущие под зонтами люди, интересовали гораздо больше твоих серых глаз.
В кафе, куда мы зашли перед началом киносеанса, я, отпивая из пластикового стаканчика крепкий, чёрный кофе, говорила о формуле Времени, которую вывела прошлым летом. Ты улыбался, глядя на моё сумбурное состояние.
- Я говорю глупости?
- Продолжай, - вновь улыбнулся ты.
В полутёмном, большом зале кинотеатра, ты осторожно прикоснулся к моей руке и, наверное, почувствовал, как учащённо забилось моё сердце от обжигающего тело и душу чувства. На огромном экране, мелькали вампиры, люди, горы, города, которых я не видела. Ласковое прикосновение твоей руки доводило до безумия...
ПЕРЕМЕНЫ
Работа словно голодный зверь, не прожевывая, поглощала один за другим дни - близнецы. Сидеть в прокуренном кабинете, пить одну чашку за другой крепкого кофе, и, не отрывая взгляда, смотреть в монитор компьютера. Я забывала, какой сегодня день недели, какое число и только поздно вечером, выходя из офиса, вдыхала свежий воздух, оглядывала освещенную неоновыми вывесками улицу и радовалась тому, что я - счастливый человек, ведь у меня есть все! Любимый город, любимая работа, любимый институт и.... кажется....
Кажется, я влюбилась! Накануне вечером, Константин писал длинные смс из Подмосковья, обещая, привезти мне рюкзак полный звёзд. С ним, я становилась по-детски наивной, мечтательницей, чего раньше не могла себе позволить. Раньше, я не могла позволить себе многого...
...Мне было всего пятнадцать, когда я влюбилась в парня старше меня на семь лет. Разница в возрасте, пугала мою маму:
- Он взрослый, ему нужна семья, ты просто выйдешь замуж после школы и всё. Зачем это надо? Тебе ещё учиться, - уговаривала она.
Но разве молодость умеет прислушиваться к советам? Решив: "Я сама знаю", и вправду, вскоре после окончания школы, вышла замуж.
Поначалу, как это и бывает обычно: все было хорошо. Мы были влюблены друг в друга. Проводили практически все время вместе. Вместе вели хозяйство, вместе убирались в доме, вместе пололи траву в огороде, косили сено, собирали грибы. Нам было интересно. Быть вместе.
Но время шло. Хотя... вероятно, причина была не во времени, а во взрослении. Я увлекалась книгами. Я читала, что называется, запоями, и пробовала увлечь его. Но у мужа были другие увлечения. Другие запои...
Когда, в нашем доме собиралась компания любителей выпить, я старалась закрывать глаза и не замечать, эти перекошенные злостью и неприязнью, потные, красные, похожие на кусок свежей телятины, рожи. Напиваясь, как это случается практически всегда, мужики устраивали друг другу "прочистку мозгов", принимались размахивать кулаками, разбивая носы, и ломая челюсти. Не единожды я умоляла супруга прекратить этот шабаш. Он обещал, и тут же просил:
- Роди сына, навсегда стану примерным и даже курить брошу.
Я верила. Ему, обещаниям, самой себе.
Когда узнала, что под моим сердцем бьётся ещё одно - совсем крошечное, возрадовалась этому счастью, надеясь, что теперь жизнь наладиться.
Но всё получилось совсем не так, как мечталось. Супруг пил, почти каждый день, уходя в запои, пропивал все деньги. А мне - семнадцатилетней девушке, хотелось ласки и любви, - такой, какую её показывают в художественных фильмах. Смотря кино, плакала от того, насколько прекрасно это случается у других. Единственными самыми близкими друзьями были: дневник и не родившийся сын - Сашка. Им то я рассказывала всё. Прижимала руки к животу, прислушиваясь к шевелению, и обещала, что он будет самым счастливым мальчиком на земле. Но не тут то было:
- Не забудь, сука, чей ты хлеб жрёшь, - говорил горячо любивший муж.
И тот - постный суп, или гороховая каша, становилась в горле комом, когда чувствовала, на себе взгляд его красных вечно пьяных глаз. Брала тетрадь и писала письмо будущему сыну, стараясь проглотить боль и горечь, перетянувшие спазмами горло.
В тот день, на обед, он пришёл с работы, как всегда в последнее время - пьяным. Накрыв на стол, встала в сторонке, ожидая приказов.
- Чего смотришь? Опять, я вашему величеству чем-то не угодил? - начались придирки.
- Всё нормально...
- Что ты мне мой хлеб считать будешь? Ты думаешь, что если забеременела то всё: понукать можешь? - он кинул ложку на стол и встал...
У меня не хватило ни смелости, ни физической силы, против мужских рук и ног.... Да и потребовалось-то ему самая малость: намотав мои длинные, черные волосы, которыми я всегда гордилась, на руку, он прижал меня к стене, коленом ударив в живот. И только когда послышались удаляющиеся шаги, я попыталась выйти на улицу. Казалось, что боль, сжавшая все внутренности в тиски, заполнила меня всю. По ногам потекла кровь.... Открыв входную дверь, попыталась схватиться за косяк и медленно сползла на землю...
Когда перевели из реанимационного отделения в обычную палату, супруг пришёл с букетом красных роз.
- Уйди! - прошептала ему.
- Прости, я...
- Убийца! Я клянусь, что никогда не рожу тебе ребёнка, - отвернувшись к белой, больничной стене, заплакала...
После, было ещё три года совместной жизни: я не могла уйти от супруга: боялась, что найдёт и однажды, убьёт. Он продолжал пить. Поездка в реанимацию, повторилась. И только, когда поступила в Литературный институт, появилась возможность - сбежать, что я и сделала незамедлительно.
И вот, уже почти три года дикого одиночества и неверия, что смогу, когда ни будь полюбить, и верить...
Зажгла свечу, открыла окно и принялась выписывать воодушевленное, поэтическое настроение своей души в дневник. Свеча таяла, огонёк дрожал от холода, а моё неспокойно-сумбурное состояние всё пыталось найти выход: ручка бегала по клеткам чистого листа, спотыкаясь на запятых и точках, по щекам, текли слезы. Дыхание участилось - я не знала, что происходит, словно тревожило меня и прошлое, и страх перед будущим, и даже не сданный экзамен в институте, оставшийся "хвостом", тревожил в эту минуту, как никогда ранее. Внутренний голос тихонько шептал, что всё будет хорошо, что меня ждут перемены, о которых уже подозревала...
Смеясь, утро влетело в открытую форточку. Солнечный лучик прыгнул на постель и ладошками, пахнущими мёдом и полевыми цветами, принялся растирать мои щёки. Нежно поцеловав в губы, глаза, солнце ласково прошептало: - Просыпайся, тебя ждут дела.
Выпив чашку горячего кофе, отправилась на Ярославский вокзал, куда должен был приехать родственник моего друга - Андрея. Люди толпились у электронного табло расписания пригородных поездов. Пожилая женщина несла тяжёлую сумку, и выкрикивала:
- Горячие, свежие пирожки!
Пот мелким бисером покрыл лоб. Волосы, запорошенные сединой, руки, дрожащие от усталости, и глаза... - глубокая печать грусти и тоски. Взглянув в них, можно забыть о том, что на свете случается радость. Уголки губ опущены вниз, под глазами синели круги переживаний.
До тридцати лет Андрей жил в деревне: любил охоту, имел семью, и небольшое хозяйство. По весне вспахивал землю, чтобы чёрную пахоту засеять золотыми семенами пшеницы, а по осени собрать урожай. Надя - супруга, повязав платок, выходила ранним утром в сарай, к корове, садилась на скамеечку, ставила ведро, придерживая его ногами, и сдаивала горячее молоко. Цвырк -цвырк -цвырк, - пенилось оно шапкой. Наспех, подав завтрак мужу и дочери, Надя просила супруга затопить сегодня баню, на что Андрей, сдвинув брови на переносице, отвечал:
- Не когда мене, я на работу, чай ты не знаш?
- И мене на работу, - отвечала Надя, и начинался ежедневный спор, - хош сказать, что я опять должна всю работу по дому выполнять одна? Хоть чем бы помог!
- Завелась баба! - Андрей вставал из-за стола и, хлопнув дверью, уходил на работу - валить лес.
Надя, весь день стояла за прилавком в сельском магазине, а по вечерам, занималась домашней работой, хлопотала по хозяйству и учила вместе с дочерью уроки.
В тот день, они снова поругались. Андрей ушел на работу в плохом настроении.
- Всё бабы дуры! - рубанул он, мужикам.
- И правильно.
- Дело говоришь!
- Чай, со своей полаялся?
- Давай, Андрюха по пятьдесят грамм, чтоб душа не болела.
Но водка не успокоила совесть. Руки дрожали и чтоб удержать в них скачущую бензопилу, необходимо было приложить силы...
- Надежда! - кто-то истошно закричал.
Наспех обмакнув влагу с рук об тряпку, валявшуюся у печки, Надя выглянула в окно. В раскрытые ворота во двор, под узду вели лошадь. Надя испуганно всплеснула руками и побежала, запутываясь в полах своей длинной, в крупную клетку юбки, пряди волос выбились из-под платка. На крыльцо дома, вышла восьмилетняя девочка.
- Ты Надюш того, ты крепись, - сказал бородатый мужик, сгребая с головы большими, мозолистыми руками кепку.
Надя взглянула в телегу. Волосы Андрея слиплись запёкшейся кровью на лбу. Мертвенно - белое лицо с чёрными кругами под глубоко запавшими, закрытыми глазами. Изо рта к уху, тянулась тоненькая струйка чёрной крови.
- Андрюша! А-а-а, - закричала не своим голосом Надя.
Испуганно всполохнулся на деревянном, перекошенном заборе петух, закудахтали куры, разгребавшие навозную кучу во дворе дома, и дочь заголосила, побежав босая к матери. Надежда кинулась на грудь мужу, сорвав с головы платок и не было в её душе ни обиды, ни злости.
От прикосновения, по лицу Андрея пробежала нервная, больная судорога. Приложив ухо к груди, Надя вскрикнула:
- Живой!...
За перекошенным, деревянным забором с большими расщелинами между сухих, потрескавшихся от буйных ветров, мокроты дождей и растаявших снегов, от жарких лучей солнца и времени досок, лес, где маленькие птички красиво выводят свои грустные песни. Меж двух изумрудных полей убегает к горизонту пыльная дорога. В густоте леса, спряталось крестами и холмиками земли, кладбище. В верхушках деревьев, как птица в гнезде сидело уставшее солнце, окутанное белым пухом туч. Голубоглазое небо разлилось над деревней, и белели края облаков от лучей готовящегося ко сну солнца. Ветерок лениво шевелил лепестки высоких травинок.
Анатолий - брат Надежды, помог выкатить инвалидную коляску во двор, поправил ногу Андрея и, закурив сигарету, сплюнул на землю, пряча глаза. Поперёк лба, пролегла глубокая морщина.
- Андрюшенька - это лес, видишь? - спросила Надя и вытерла слезу.
Андрей посмотрел и там - в глубине, вспыхнул маленький огонёк интереса к жизни, было видно, что он предпринимает усилие к тому, чтобы вспомнить, кто эта женщина.
- Ма, давай я с папкой позанимаюсь, а ты иди дела делай, - сказала девятилетняя девочка, держа в руках "Азбуку".
- Толь, сёдня сено должны привезть, ты с мужиками подсоби мне скирдовать, - попросила Надежда брата.
- О чём речь? - ответил тот согласием.
- Папа, смотри это буква "А", - сказала девочка, проводив взглядом дядю и мать, вошедших в дом.
Через годы, Андрей смог не только читать, но и писать стихи. Пройдя полный школьный курс дома, подумал о том, что не плохо было бы получить высшее образование.
- Папа, а мы седня в классе опять твою книжку читали. Все хвалят, - сказала пятнадцатилетняя девушка, кинув сумку с тетрадями и книжками на кровать.
Андрей, благодарно взглянул на неё.
- Андрейка, я блинчиков напекла, тебе сюды пренесть? - крикнула из кухни, громыхнув железной дверкой в печке, Надежда, - ух ты, скока чада нанесла! Егоза, иди, поешь в школе-то чай, не кормят совсем.
- Кормят! - отозвалась из комнаты дочка, - ма! А че седня делать-то по дому? Можно, вечером в клуб сходить на танцы?
- Выросла! - шумно вздохнула, положив руки на плечи Андрею, - Иди! Непоседа, - не то с обидой, не то с веселостью, крикнула Надя. - Андрюш, сёдня с газеты звонили, когда вы с Толькой в лесу были, сказали, чтоб ты им позвонил, там те награда кака-то.
- Хорошо, завтра позвоню, - пообещал он, - Надь, а мне писем не было?
- Не, ты про то - московское? Андрюшка, а коли, не пришлют? Как?
- Пришлют! - уверенно махнул рукой, - я послал стихи, которые тебе посвятил, так что им понравится, - улыбнулся в густые, топорщившиеся усы, - а с Толиком мы договорились, - он поедет со мной, поступать в институт.
Именно там - в общежитии Литературного института, в Москве, будучи абитуриенткой, я и познакомилась с Андреем. Мы любили Андрея за его доброту, сверкавшую в голубых глазах, за веселый нрав и силу Духа, за то, что, оставшись инвалидом, не отчаялся, а смог продолжать жить, за его стихи и за любовь к жене. Никто из нас не был знаком с Надеждой, но все мы уважали её, за то, что она была настоящей Женщиной - верной своему мужу.
Мы дружили вот уже пять лет, писали друг другу письма, в которых отводили много места для разговоров о литературе. Приезжать в институт, Андрей мог только раз в год на весеннюю сессию, осенью же, Анатолию не давали отпуска, поэтому в осеннюю пору, всем курсом грустили и скучали за ним, звонили и кричали в телефонную трубку:
- Мы тебя любим Андрей! Нам без тебя плохо! Держись.
Осенью прошлого года, Надежда поехала в райцентр. В автобусе было жарко, а дорога по времени занимала чуть больше полутора часов. Надя почувствовала сильную головную боль, и закрыла глаза, решив немного поспать. Закрыла глаза, чтобы никогда не проснуться...
Не зная Надежду, плакали все. Было страшно представить себе, как там Андрей.
- Мы седня с Толиком хотели повесить занавеску, и я пошёл искать булавку, открыл шкатулку, а там Надькино письмо... она писала, как сильно любит меня, - рассказывал он, спустя несколько месяцев после смерти жены, - каждая лампочка в доме, каждая иголка - всё говорит о ней...
Я догадалась по судорожным вздохам, что он плачет. Вытирая быстрые ручейки своих слёз, стараясь придать своему голосу бодрость, быстро шептала:
- Андрюшенька ты только держись! Слышишь? Ты нам всем очень нужен! Мы любим тебя...
- Я письмо от него привёз, - сказал Анатолий, - поседел он очень, а какой худющий стал ты и представить себе не можешь.
- Я могу, чем ни будь помочь?
- Пиши ему почаще, чтоб не чувствовал себя одиноким, - грустно сказал Анатолий, - мне ведь тоже Надьки не хватат, чай сестра родная...
...Вечер в пустой и холодной квартире. Сидела, поджав ноги на безразличном к моему состоянию диване, и смотрела в темноту. Внутренняя тяжесть и беспокойство не хотело выходить даже слезами - окаменевшая от боли душа, зависла, налегая своим весом на сердце. Погрузившись в размышления, замерла, покусывая пальцы левой руки. Мысленно окинула взглядом жизнь и почувствовала, что на всей земле, нет человека, которому бы я была важна и нужна. И не к кому сейчас, в сию секунду написать о том, что мне безумно, безумно плохо и тяжело. Есть знакомые, друзья, но нет - Его: важного, нужного, необходимого, единственного, к которому можно убежать даже среди ночи....Неужели так будет всегда? Ледяная лапа одиночества будет сжимать горло и всё что будешь иметь - дневники?... Ни-ко-го! Звонким колокольчиком звенит это слово! Оно созвучно другому, более страшному - ни-ко-гда! Зазвонишь этими колоколами, послушаешь отзвук в душе - пу-сто-та! И закрываешь уставшие от жизни глаза. Чтобы разбить хрустальное одиночество не достаточно иметь жаждущего твоей ласки мужчину. Нужно нечто, гораздо большее: человек, который зазвенит в душе натянутой струной, и будет звучать музыка его сердца...
Маленький, серебристый мобильный телефон закрутился на месте - "А я по горло в ботанстве, уже голова кругом идёт. А ты?" - спросил Константин смс-кой. Вновь и вновь перечитывая это предложение, поняла, что не права: нужна! Нужна родителям, друзьям, нужна на работе, нужна на этой земле!
ПРОГУЛКА
По окончанию творческого семинара, на котором обсуждали мой рассказ, я вышла к кристально - чистому, радующемуся жизни фонтану, где, предварительно договорившись, встретилась с Константином.
- Привет! - сказал он, улыбнувшись тёплым взглядом.
- Привет! Извини, я не много не в обычном состоянии, - попросила прощение за то, что все мысли обращены к творчеству.
- Да, всё нормально. Хочешь, помолчим? - предложил.
Шли по направлению к Красной площади. Мимо серых кварталов, нищих просящих милостыню на тротуарах, мельтешащих автомобилей и спешащих людей. Говорили об учёбе, и я радовалась его близости, прислушиваясь к стыдливо - горячему стуку сердца. Вдруг, тело пронзило тысячами крошечных иголочек - наши руки соприкоснулись. Испуг вспорхнул птицей, в ответ - улыбка.
Не спеша, пересекли выложенную гладкими, истоптанными булыжниками Красную площадь и подошли к мосту через Москва - реку. По воде проплыл, разрезая воду, выкрашенный в цвета российского флага пароход, на палубе за круглыми столиками сидели люди, распивая напитки.
- С детства, глядя на обложку "Букваря", где была изображена Красная площадь, я мечтала побывать здесь. И когда впервые увидела эту красоту, думала, задохнусь от радости, - сказала я, - безумно люблю Москву.
- У меня нет, особой любви к ней, но здесь мне хорошо и спокойно.
- А как ты оказался здесь? - поймала его взгляд.
- Заканчивая школу, понял, что в родной Уфе делать нечего, надо куда-то двигаться дальше. Так получилось, что хоть и закончил с пятёрками, но медаль не получил. А дальше была Олимпиада по экономике, где занял третье место, поэтому и поступил без проблем в Высшую школу экономики, решив стать политологом. На третьем курсе, появилась возможность двум студентам поехать на несколько лет в Париж, по обмену. Плотно взялся за учёбу, и "вуаля", - мы уезжаем осенью. А в Москве, впервые побывал ещё совсем маленьким, с мамой приезжали сюда.
- А, где твой отец?
- Где-то там же - в Уфе, не знаю. Мама воспитывала меня одна, она у меня замечательная, - голос потеплел, - Когда было лет двенадцать - хотел найти отца, а потом, подумал: раз он никогда не искал встреч со мной, значит, я ему не нужен. Мама простила его, да и у меня нет обиды.
Он замолчал, погрузившись в себя. По воде плыло небольшое пятно бензиновой пленки, радужно переливающейся под солнечными лучами.
- Ой, смотри: волшебная рыба-камбала! - придумала я.
- Где?
- Вон, видишь пятно? Это волшебная рыба, она исполняет желания, загадывай! - весело воскликнула.
Он посмотрел на меня, улыбнулся и закрыл глаза. Я посмотрела вдаль. Над Кремлём повисло солнце, бросая сверкающую дорожку на неспокойную, рыбьими чешуйками извивающуюся воду. "Пусть это мгновение продлиться!" - загадала я.
- Я тебе соврал, - Костя замолчал, словно собирался с силами перед броском, - Ну, когда говорил об отце. Я виделся с ним. Мне тогда было двенадцать лет. Я мечтал увидится с ним, поговорить, узнать получше, что за человек - мой отец. Нашел его адрес и отправился в гости. Лучше бы этой встречи не было никогда, - Костя перегнулся через перила моста и смотрел на воду, - я так волновался, готовил заранее речь, подбирал слова, а.... Он вышел на лестничную площадку, увидел меня и резко спросил: - Что вам нужно? - Здравствуй папа! - только и успел сказать, а он махнул рукой и скрылся за дверью. Я даже растерялся немного и не знал, что теперь делать. Пока раздумывал, он снова вышел на площадку, и протянул мне деньги: - Вот, все чем я могу помочь. И попроси мать, больше не беспокоить меня, я не какой-то там олигарх, у меня нет возможности давать вам денег. И не приходи сюда больше никогда, пожалуйста.
- Ты ничего ему не объяснил? - осторожно спросила я.
- Попытался. Я только и успел, что сказать: - Папа я пришел познакомится с тобой, поговорить, но он закрыл передо мной дверь со словами, - мне не о чем с тобой разговаривать. И все. Мне, наверное, никогда в жизни не было так стыдно как в тот раз. Как будто я собака какая-то, или нищий, пришел клянчить у него денег, - Костя скривился. - Я еще тогда дал себе клятву, что обязательно стану большим человеком. Хочу, чтобы отец услышал обо мне, чтобы сам пришел просить о встрече, чтобы тысячу раз пожалел о том, что так с нами поступил. Я приложу все силы к тому, чтобы моя мать была счастлива. Чтобы она гордилась мной, ведь если бы не она...у меня нет ни ненависти, ни обиды. Бог ему судья, пусть живет, как знает! Пошли? Только, пожалуйста, ничего не говори! Я не хочу обсуждать эту тему.
Мы молча прошли к Храму Христа Спасителя, держась за руки, уловив в воздухе запах шоколада - на противоположном берегу Москва - реки фабрика "Красный Октябрь" откуда ветер и принёс сладость.
Я думала о том, что только что рассказал Костя. О силе его духа, его ранимости, глубине и... трезвости ума. О его скором отъезде в Париж. Нам оставалось всего два месяца. Так много и так мало одновременно.
- Устала играть и говорить, что я сильная и всё смогу преодолеть. Женщина всегда по своей сути остаётся нежным, ранимым существом и что бы она там не говорила, хочется ей в первую очередь любви и ласки. В мужчине я вижу стену, за которой хочется спрятаться...
- Так и должно быть, - услышала журчанием ручейка, голос.
Открыв глаза, поймала неприкрытое восхищение в его взгляде. Этот взгляд, я сохраню в своей душе и проведу его в свою вечность...
Возвращаясь домой по темным улицам, прислушивалась к грусти этого города. За чёрными квадратами окон, предавались спокойствию сна люди. Им - в их тёплых квартирах было светло и покойно, мне же... спросила себя - хватит ли сил ещё раз - поверить человеку? Сердце, испуганное переменами, жалобно заныло и глухо забилось в клетке одиночества и безразличия, которую сотворила сама.
ДЕД ДАНИЛО
Тридцать календарных дней стремительно пролетели и, помахав на прощание своими розовыми крылышками, скрылись в туманном "вчера", оставив в памяти следы своих крошечных, босых ножек. Солнце, почти также как и я, вставало для работы и только по ночам, сдавая смену луне, отдыхало.
Пыльная дорога пела под ногами, белоснежные голуби кружили над домом на самой окраине села. Из леса вышел старик с серебряной бородой, держа в руках сухую палку. Сев на когда-то спиленное дерево, достал из котомки вареное яичко, облупил и, перебирая сухими, похожими на кору деревьев, пальцами посыпал солью и, перекрестив себя, принялся за еду. Его высохшее тело обличали... - нет, это был не библейский старец, а всего лишь, одинокий, недавно похоронивший свою жену старик. Тёмная роба, вымазанная мазутом, землёй, и чем-то ещё, совсем не подходила к его волосам и бороде. Мохнатые брови, из-под которых, словно две оливки - чёрные глаза, смотрели с добротой, грустью, любовью. Смотрели понимающе, казалось, он заглядывает в самую серединку твоего сердца, и, вывернув наизнанку душу, протягивает её тебе. Впалая грудь, редко поднималась и опускалась, - он дышал так, словно это дышало само море: могучее и огромное. Борода пожелтела от табака - самосада, который дед курил частенько, а затем, никак не мог остановить свой глухой, булькающий внутри кашель. Ещё когда была жива его жена - Варвара, она частенько ругала деда:
- Данило, ты старый, совсем не понимашь ничаго? Зачем так много-то, ото сядит себе на лавку и смалит и смалит, кабут лёгкие казённы у тебя, можа надо беречь-то? Весь дом уж провонял.
- Да ладно тебе, - махал он рукой, и снова затягивался густым, вонючим дымом.
И белые занавески на пол окошка, висящие на нитке, и даже закопчённая паутина, под потолком пахла табаком. Баба Варвара обметала паутину, и каждый раз ругала деда, с которым прожила уже более сорока лет. А когда баба Варвара умерла, дед стал всё реже и реже появляться дома. Частенько засиживался допоздна у соседей, а дома только и делал, что лежал на кровати и пытался заснуть. Когда приехал из города его старший внук - Михайло, так называли его старики, и предложил, забрать к себе в город, дед Данило немного подумал и согласился.
Но в Москве, ему не понравилось. Ступая по мягкому, ворсистому ковру, к которому и ноги-то его, отродясь не привыкли, или сидя на мягком диване перед телевизором вместе с правнуками, дед не мог найти себе спокойствия. Сноха просила:
- Дед, вы бы не курили в доме, вон у нас балкончик общий есть, Миша вам там табуретку поставит.
- Во, то же мне хозяйка нашлась! Меня даже Варька никода о куреве не заикалась, - бесстыдно врал дед, блестя оливками глаз, - ни галанки ни протопить, ни хлеба сваво испечь, - ворчал он.
И решили Михаил с женой, купить деду домик в Подмосковье, всё же поближе и в гости можно приезжать гораздо чаще.
В Гжели деду понравилось: лес кругом, вода колодезная, да и церковь своя есть, где всегда можно поставить свечу за упокой души жены. Только вот, вместо русской печки и галанки, к которым дед привык, в домике - камин.
Я в гости к деду Данилу впервые приехала по приглашению Михаила, который был нам соседом по подъезду. И с той поры, на субботу, воскресенье садилась в электричку и ехала в Гжель, где мы с дедом Данилой гуляли по лесу в поисках спелых, красных ягод дикой смородины, а вечером, выходили во двор, садились на лавочку перед домом и могли часами разговаривать. Мне нравилось слушать долгие рассказы о его жизни. О том, как началась Великая Отечественная Война, и ему - девятилетнему мальчику, было страшно. О том, как в сорок третьем году, он залез в кабину, перевернувшегося грузового автомобиля, и, вытащив у раненного фашиста оружие, нашёл в себе силы и храбрости, чтобы прицелится в голову протягивающему руки к ногам мальчика фашиста, и... нажать на курок. О том, как они познакомились с Варварой на танцах, где её пригласил на танец тракторист Васька, а дед Данило, только вернулся из армии, отслужив свой положенный срок в артиллерийских войсках, отбил. Увидел Варвару и для себя решил, что она будет его женой. Решил и сделал. Прожили они вместе почти пол века, а он с любовью вспоминал её.
В этот раз, я приехала к нему за советом.
- Дед Данило, здравствуйте! - воскликнула, увидев его сидящим на пеньке.
Он стряхнул с колен скорлупу от яичка и протянул ко мне руки.
- Здравствуй дочка! Как поживашь?
- Я дедушка, кажется, влюбилась, - бухнула и села на зелёную траву, кинув свою сумочку на землю.
- О, как! Ты бы девка не садилась на землю, чаво застудишь!
- Да, нет, - махнула рукой, - только вот боюсь я дедушка.
- Он не хороший человек? - удивился дед Данило.
- Вроде хороший, - вздохнула, - любить боюсь.
- А-а, - улыбнулся, - а ты не бойсь, коли человек он хороший, так замуж выходи, в девках-то, небось, засиделась?
Голуби кружились в небе. "Гули-гули", - позвал из-за высокого, выкрашенного в зелёную краску забора, тонкий, девичий голосок.
- Хорошо им, - кивнула я головой на птиц, медленно опускавшихся во двор дома.
Ветер играл листвой деревьев, из леса тянуло свежестью и прохладой. Я сняла кроссовки и ступила на влажную траву, сорвав травинку, осторожно прикусила её
зубами, почувствовав шершавый лепесток, и кисленький сок.
- Это только поначалу всё хорошо: ходят влюблённые за ручки держатся, взгляда друг от друга оторвать не могут, воркуют точно как эти голуби, - сказала я, - а потом? Через время люди приедаются настолько, что и видеть друг друга не хотят. Он изменять начнёт, а ты должна ждать его дома и подушку слезами мочить?
- Вот я щас историю одну расскажу: - дед сел удобней на пеньке, - было мне по ту пору лет, двадцать пять. У нас с Варей уже и Саша - батька Михайла был и Танюшка, дочка маленькая была, и вот как-то, я на стройке, где тодысь камни ворочал, связался с одной поварихой. А мы хату новую получили, в Днепропетровске. И вот, Варя туда с детями и отправилась, там всё устроить, по-людски, в сад детей определить, в хате сделать всё как надо. А Тонька - повариха, толста така была, она без мужика жила. А мы, вместе работали. Ну, так оно и получилось. Ну, было у нас...- дед почесал затылок, виновато взглянув на меня, - но, тока, я ж не знал, что она - дура, поедет к Варьке и всё ей выложит. А я, в последние дни работы, смотрю, нет Тоньки нигде. Спросил у бригадира, а тот отмахнулся, мол, не приставай, я почём, мол, знаю. Ну, и забыл я про Тоньку-то. А как приехал домой, на вокзале встретил знакому одну - Степаниду, нас вместе с ней и определили в один город-то. Так она мне и говорит: - Ты, что ж Данило, кобель такой, наделал? Варьку свою совсем не жалешь. Оказалось, что приехала Тонька и сказала Варе, что мы с ней не просто так любились, а и пожениться собирамся. Мол, мы с Данилой порешили, что Саньку будем сами воспитывать, а Танька, мол, тебе достанется. Но Варя не растерялась, схватила дрын и погнала Тоньку со двора, а потом и разревелась. Я приехал, стучу в дверь, слышу шорох, ага, идет, значит. Она дверь открыла, а я глаза-то не знай куда деть, ну, думаю, щас начнётся. А она с порога: - Наблудился? Заходи, - а у самой глаза на мокром месте. Ну, я обнял её, говорю: - прости... она и простила. Ведь любил-то я её, а с Тонькой, просто так, связался, ради потехи. Вот, коли бы, не смогла бы она меня простить, так не только семья распалась, а и дети бы без отца росли, да и я, не смог бы я без неё. Так, что дочка, всяко в жизни случатся, но коли ты, человека всерьёз любишь, то всё вынесешь. Не будет чего дома поесть, один хлеб на двоих разломите и хватит вам, а быват и так, что навроде ты одна и стол ломится от еды, а кусок и в горло не лезет. Я после того случая, зарёкся и вправду никогда на сторону не ходил, боялся, а как оставит меня Варька. А она умная и ласковая была, прийдёшь, бывало уставший с работы, голодный и злой, как собака, по дорозе выпьешь с мужиками, где. А она не ругатся, а так, тока ласково посмотрит, - ох, горюшко ты моё луковое, - скажет и супчика горячего нальёт. А сама по голове рукой гладит так, всё, успокаивает, значит. И смотришь, уже ты через пять минут отошёл, подобрел, прижмёшь её к себе, и нет никого дороже и любимей быть не может. А как пьяным придёшь сильно, она детишек в комнату отгонит, чтоб батьку, значит, не разозлили ненароком, а то же подзатыльники вмиг раздам. Меня в комнату отведет, на кровать положит, лицо, руки, тряпкой обмоет и тихонечко из комнаты уйдёт, чтоб не мешать мне, спать. Дал мне Господь жену таку - не баба - благодать Божья.
Я смотрела в его ласковые, добрые, мудрые глаза и слушала рассказ о чужой жизни, представляя себе картины, и казалось мне, что именно так - правильно. Но как быть в современном мире, где все отношения строятся на плотском желании, вожделении, а о духовном, никто и знать не хочет?
Дед Данило, попросил меня рассказать о Константине, и я не торопясь, поведала обо всём: что вижу и в его глазах нечто большее, чем симпатию ко мне, и самой мне хочется быть с ним всегда. И о том, как недавно ходили в театр: "Новую Оперу", где, держа друг друга за руки, слушали концерт Верди. Толстая, почти квадратная женщина пела на итальянском языке арии. И было ещё несколько прогулок по ночной Москве...
- Не знаю я, как мне быть дедушка, - закончила рассказ.
- А чаго тут не знать, то о чём ты говоришь, люди давным-давно уже красивым словом назвали. В груди ёкает, када видишь его?
- Да, - краска залила мои щёки.
- А руки-то, небось, трясутся, и незнашь о чём говорить-то с ним?
- Да.
- И злишься порой так, что лутше и не видела б его вовсе? И бежать к нему хошь, когда в груди запечёт и злая тоска давай, нутро точить?
- Да!
- Ну-у, это благодать Божья, дочка, а не наказание. А вот некоторы люди, живут всю жизню и не знают таких чувств. А то, что он уезжат - ты не бойсь, это дочка, вас Господь проверят, вот коли, выдержите, значит, это и есть судьба. Я так тебе засоветую: поезжай с ним у церковь, приведёшь под Распятие, Господу помолишься, свечку поставишь за здравие там, за упокой. И коли, будет он рядом и сможет разделить молитву с тобою, значит, держись его, дочка. А коли, он откажется идти в Храм Божий, то отпусти его с миром, значит, не судьба он твоя, а так - проходящий. Значит, он сам не умеет любить, а тока так - хочет, штоб его тока любили.
- Спасибо тебе, дедушка, - поблагодарила деда Данила, - я так и сделаю. Вот и проверю, - вздохнула, улыбаясь.
"Ку-ку, ку-ку" - вторила нашей беседе кукушка. По дороге, оставляя позади себя клубы пыли, подпрыгивая на кочках, проехал грузовой автомобиль, гружённый свежескошенным сеном. Солнце клонилось к земле, тёмно-фиолетовое небо, улыбалось нашим спинам, удаляющимся к маленькому домику, в котором жил дед Данило.