|
Book Nine
THE BOOK
OF ETERNAL NIGHT
|
КНИГА ДЕВЯТАß
Книга вечной Ночи
|
|
Canto I Песнь первая
TOWARDS THE
BLACK VOID
|
К черной Пустоте
|
|
|
|
|
|
|
|
So was she left alone in the huge wood,
|
Так одна она осталась в огромном лесу,
|
|
Surrounded by a dim unthinking world,
|
Окруженная смутным, немыслящим миром,
|
|
Her husband's corpse on her forsaken breast.
|
С телом мужа - на своей покинутой груди.
|
|
In her vast silent spirit motionless
|
Неподвижная в своем обширном безмолвном духе,
|
|
She measured not her loss with helpless thoughts,
|
Она не измеряла утрату беспомощными мыслями,
|
|
Nor rent with tears the marble seals of pain:
|
Не орошала слезами мраморные печати страдания:
|
|
She rose not yet to face the dreadful god.
|
Она еще не поднялась, чтобы столкнуться лицом к лицу с ужасным богом.
|
|
Over the body she loved her soul leaned out
|
Ее душа склонилась над любимым телом
|
|
In a great stillness without stir or voice,
|
В великом безмолвии, не шевелясь и не произнося ни слова,
|
|
As if her mind had died with Satyavan.
|
Словно вместе с Сатьяваном умер ее ум.
|
|
But still the human heart in her beat on.
|
Но человеческое сердце в ней еще продолжало биться.
|
|
Aware still of his being near to hers,
|
Сознавая, что его существо пока еще близко к ней,
|
|
Closely she clasped to her the mute lifeless form
|
Крепко к себе она прижимала безжизненное безмолвное тело,
|
|
As though to guard the oneness they had been
|
Словно хотела сберечь то единство, которое их соединяло,
|
|
And keep the spirit still within its frame.
|
И удержать еще дух внутри его формы.
|
|
Then suddenly there came on her the change
|
Затем внезапно в ней произошла перемена,
|
|
Which in tremendous moments of our lives
|
Которая в страшные мгновенья нашей жизни
|
|
Can overtake sometimes the human soul
|
Может иногда охватить душу человека
|
|
And hold it up towards its luminous source.
|
И поднять ее в небеса, к ее светлому источнику.
|
|
The veil is torn, the thinker is no more:
|
Вуаль сорвана, мыслителя больше нет:
|
|
Only the spirit sees and all is known.
|
Только дух видит и все сразу становиться известно.
|
|
Then a calm Power seated above our brows
|
Затем спокойная Сила, что пребывает над нашими челом,
|
|
Is seen, unshaken by our thoughts and deeds,
|
Становится зрима, не обеспокоенная нашими мыслями и делами,
|
|
Its stillness bears the voices of the world:
|
Ее тишина выносит голоса мира:
|
|
Immobile, it moves Nature, looks on life.
|
Неподвижная, она движет Природой и взирает на жизнь.
|
|
It shapes immutably its far-seen ends;
|
Непреклонно она формирует свои отдаленные цели;
|
|
Untouched and tranquil amid error and tears
|
Незатрагиваемая и безмятежная среди заблуждений и слез,
|
|
And measureless above our striving wills,
|
И безмерная над нашими борющимися волями,
|
|
Its gaze controls the turbulent whirl of things.
|
Ее взор управляет бурным круговращением вещей.
|
|
To mate with the Glory it sees, the spirit grows:
|
Она видит, как растет дух чтобы соединиться с Великолепием:
|
|
The voice of life is tuned to infinite sounds,
|
Голос жизни настраивается на звуки бесконечности,
|
|
The moments on great wings of lightning come
|
Мгновения пролетают на великих крыльях молний
|
|
And godlike thoughts surprise the mind of earth.
|
И богоподобные мысли захватывают врасплох ум земли.
|
|
Into the soul's splendour and intensity
|
В великолепии и напряженном усилии души
|
|
A crescent of miraculous birth is tossed,
|
Раскачивается полумесяц чудесного рождения,
|
|
Whose horn of mystery floats in a bright void.
|
Чей мистериальный рог вплывает в сияющую пустоту.
|
|
As into a heaven of strength and silence thought
|
Словно небесами силы и безмолвия поглощается
|
|
Is ravished, all this living mortal clay
|
Мысль, вся эта живая смертная плоть
|
|
Is seized and in a swift and fiery flood
|
Захватывается, и стремительным, огненным наплывом
|
|
Of touches shaped by a Harmonist unseen.
|
Прикосновений ваяется незримым Скульптором.
|
|
A new sight comes, new voices in us form
|
Приходит новое зрение, новые голоса в нас формируют
|
|
A body of the music of the Gods.
|
Тело музыки Богов.
|
|
Immortal yearnings without name leap down,
|
Безымянные, бессмертные желания устремляются вниз,
|
|
Large quiverings of godhead seeking run
|
Несутся широкие вибрации божественного поиска
|
|
And weave upon a puissant field of calm
|
И ткут на могучем поле спокойствия
|
|
A high and lonely ecstasy of will.
|
Высокий и одинокий экстаз воли.
|
|
This in a moment's depths was born in her.
|
Все это было в ней рождено в глубинах мгновения.
|
|
Now to the limitless gaze disclosed that sees
|
Теперь безграничному, открывшемуся взору, что видит,
|
|
Things barred from human thinking's earthly lids,
|
Вещи, скрытые от земных глаз мыслящего человека,
|
|
The Spirit who had hidden in Nature soared
|
Дух, что скрыт в Природе, воспарил
|
|
Out of his luminous nest within the worlds:
|
Из своего сияющего гнезда внутри миров:
|
|
Like a vast fire it climbed the skies of night.
|
Как огромный огонь он взметнулся в ночные небеса.
|
|
Thus were the cords of self-oblivion torn:
|
Были разорваны путы самозабвения:
|
|
Like one who looks up to far heights she saw,
|
Как тот, кто устремляет взор на далекие высоты, она видела
|
|
Ancient and strong as on a windless summit
|
Словно на безветренной вершине над нею
|
|
Above her where she had worked in her lone mind
|
Где она работала в своем одиноком уме,
|
|
Labouring apart in a sole tower of self,
|
Трудясь в стороне в одинокой башне "я", древний и могучий
|
|
The source of all which she had seemed or wrought,
|
Источник всего того, что она ощущала или разрабатывала,
|
|
A power projected into cosmic space,
|
Силу, вошедшую в космическое пространство,
|
|
A slow embodiment of the aeonic will,
|
Медленное воплощение вечной воли,
|
|
A starry fragment of the eternal Truth,
|
Звездный фрагмент вечной Истины,
|
|
The passionate instrument of an unmoved Power.
|
Страстное орудие неподвижной Мощи.
|
|
A Presence was there that filled the listening world;
|
Присутствие было там, что наполняло собой внемлющий мир;
|
|
A central All assumed her boundless life.
|
Центральное Все приняло на себя ее безграничную жизнь.
|
|
A sovereignty, a silence and a swiftness,
|
Верховная власть, безмолвие и стремительность,
|
|
One brooded over abysses who was she.
|
Кто-то склонился над безднами, которыми она была.
|
|
As in a choric robe of unheard sounds
|
Словно в хоральной мантии неслышных звуков
|
|
A Force descended trailing endless lights;
|
Сила снизошла, неся с собою бесконечные огни;
|
|
Linking Time's seconds to infinity,
|
Сцепляя секунды Времени в бесконечность,
|
|
Illimitably it girt the earth and her:
|
Безграничным объятием она охватила ее и всю землю:
|
|
It sank into her soul and she was changed.
|
Она погрузилась в ее душу - и Савитри преобразилась.
|
|
Then like a thought fulfilled by some great word
|
Затем, словно мысль, исполненная какого-то великого смысла,
|
|
That mightiness assumed a symbol form:
|
Это могущество приняло символичную форму;
|
|
Her being's spaces quivered with its touch,
|
От его прикосновения затрепетали пространства ее существа,
|
|
It covered her as with immortal wings;
|
Оно накрыло ее словно бессмертными крыльями;
|
|
On its lips the curve of the unuttered Truth,
|
На его устах - отблеск невыразимой Истины,
|
|
A halo of Wisdom's lightnings for its crown,
|
Его корона - ореол молний Мудрости,
|
|
It entered the mystic lotus in her head,
|
Оно проникло в мистический лотос ее головы,
|
|
A thousand-petalled home of power and light.
|
В тысячелепестковый дом силы и света.
|
|
Immortal leader of her mortality,
|
Бессмертный вождь ее смертности
|
|
Doer of her works and fountain of her words,
|
Тот, кто свершает ее труды и источник ее слов,
|
|
Invulnerable by Time, omnipotent,
|
Неуязвимый для Времени, Всемогущий
|
|
It stood above her calm, immobile, mute.
|
Он стоял над ней спокойный, безмолвный, неподвижный.
|
|
|
|
|
|
|
|
All in her mated with that mighty hour,
|
Все в ней сравнялось с этим могучим часом,
|
|
As if the last remnant had been slain by Death
|
Словно был убит Смертью последний остаток
|
|
Of the humanity that once was hers.
|
Человеческого когда-то принадлежавшего ей.
|
|
Assuming a spiritual wide control,
|
Принимая духовное безграничное руководство,
|
|
Making life's sea a mirror of heaven's sky,
|
Делая море жизни зеркалом небес,
|
|
The young divinity in her earthly limbs
|
Юная божественность в ее земных членах
|
|
Filled with celestial strength her mortal part.
|
Заполнила ее смертную часть небесной силой.
|
|
Over was the haunted pain, the rending fear:
|
Исчезли преследующая ее боль и раздирающий страх:
|
|
Her grief had passed away, her mind was still,
|
Ее горе ушло, ум затих,
|
|
Her heart beat quietly with a sovereign force.
|
Ее сердце билось спокойно с полновластной силой.
|
|
There came a freedom from the heart-strings' clutch,
|
Пришла свобода от хватки сердечных струн,
|
|
Now all her acts sprang from a godhead's calm.
|
Теперь все ее действия исходили из божественного покоя.
|
|
Calmly she laid upon the forest soil
|
На лесную почву тихо она опустила
|
|
The dead who still reposed upon her breast
|
Мертвое тело, которое все еще покоилось на ее груди
|
|
And bore to turn away from the dead form:
|
И смирилась с тем, что надо покинуть мертвую форму:
|
|
Sole now she rose to meet the dreadful god.
|
Одна она поднялась теперь, чтобы встретить ужасного бога.
|
|
That mightier spirit turned its mastering gaze
|
Этот могучий дух обратил свой властный взор
|
|
On life and things, inheritor of a work
|
На жизнь и на существ, наследник работы,
|
|
Left to it unfinished from her halting past,
|
Оставленной ему незавершенной от ее остановившегося прошлого,
|
|
When yet the mind, a passionate learner, toiled
|
В те времена когда еще ум, страстный ученик, трудился
|
|
And ill-shaped instruments were crudely moved.
|
И еще незрело действовали плохо сформированные орудия.
|
|
Transcended now was the poor human rule;
|
Теперь это ограниченное человеческое правило было превзойдено;
|
|
A sovereign power was there, a godlike will.
|
Суверенная сила была здесь, богоподобная воля.
|
|
A moment yet she lingered motionless
|
Мгновение она еще помедлила без движения
|
|
And looked down on the dead man at her feet;
|
Глядя вниз на мертвого мужа, лежащего у ее ног;
|
|
Then like a tree recovering from a wind
|
Затем, как дерево, распрямляющееся после порыва ветра,
|
|
She raised her noble head; fronting her gaze
|
Она подняла свою благородную голову; ее взор столкнулся
|
|
Something stood there, unearthly, sombre, grand,
|
С чем-то, стоявшим там, неземным, величественным, мрачным,
|
|
A limitless denial of all being
|
Безграничным отрицанием всякого бытия,
|
|
That wore the terror and wonder of a shape.
|
Что несло ужасную, удивительную форму.
|
|
In its appalling eyes the tenebrous Form
|
В его ужасающих глазах мрачная Форма
|
|
Bore the deep pity of destroying gods;
|
Несла глубокую жалость убивающих богов;
|
|
A sorrowful irony curved the dreadful lips
|
Горькая ирония кривила зловещие уста,
|
|
That speak the word of doom. Eternal Night
|
Что произносят слово рока. Вечная Ночь
|
|
In the dire beauty of an immortal face
|
В жуткой красоте бессмертного лика,
|
|
Pitying arose, receiving all that lives
|
Сострадая, поднималась, принимая все то, что живет,
|
|
For ever into its fathomless heart, refuge
|
Навеки в свое бездонное сердце, - убежище
|
|
Of creatures from their anguish and world-pain.
|
Существ от мук и мировой боли.
|
|
His shape was nothingness made real, his limbs
|
Его форма - ничто, ставшее реальностью, его члены -
|
|
Were monuments of transience and beneath
|
Были монументами мимолетности и под бровями
|
|
Brows of unwearying calm large godlike lids
|
Богоподобные, спокойные, неутомимые, огромные глаза
|
|
Silent beheld the writhing serpent, life.
|
Безмолвно созерцали корчащуюся змею, Жизнь.
|
|
Unmoved their timeless wide unchanging gaze
|
Их безграничный, неизменный вечный взор бесстрастно
|
|
Had seen the unprofitable cycles pass,
|
Наблюдал, как проходят бесплодные циклы,
|
|
Survived the passing of unnumbered stars
|
Он переживал смерть бесчисленных звезд,
|
|
And sheltered still the same immutable orbs.
|
Но неизменным оставалось выраженье этих глаз.
|
|
The two opposed each other with their eyes,
|
Двое, противостояли друг другу своими взорами,
|
|
Woman and universal god: around her,
|
Женщина и вселенский бог: вокруг нее,
|
|
Piling their void unbearable loneliness
|
Обременяя своим пустым, невыносимым одиночеством
|
|
Upon her mighty uncompanioned soul,
|
Ее оставшуюся без друга могучую душу,
|
|
Many inhuman solitudes came close.
|
Многие нечеловеческие одиночества приблизились.
|
|
Vacant eternities forbidding hope
|
Пустые вечности, что убивают всякую надежду,
|
|
Laid upon her their huge and lifeless look,
|
Остановили на ней свой огромный, безжизненный, взор
|
|
And to her ears, silencing earthly sounds,
|
И у нее в ушах заглушая земные звуки
|
|
A sad and formidable voice arose
|
Раздался печальный, грозный голос,
|
|
Which seemed the whole adverse world's. "Unclasp", it cried,
|
Который казалось принадлежит всему злу мира: "Отпусти, -
|
|
"Thy passionate influence and relax, O slave
|
Он воскликнул, - свое страстное влияние, о рабыня
|
|
Of Nature, changing tool of changeless Law,
|
Природы, меняющееся орудие неизменного Закона,
|
|
Who vainly writh'st rebellion to my yoke,
|
Что тщетно корчится, восставая под моим ярмом,
|
|
Thy elemental grasp; weep and forget.
|
И ослабь свою природную хватку; поплачь и забудь.
|
|
Entomb thy passion in its living grave.
|
Похорони в живой могиле свою страсть.
|
|
Leave now the once-loved spirit's abandoned robe:
|
Оставь теперь сброшенные одежды некогда любимого духа:
|
|
Pass lonely back to thy vain life on earth."
|
Ступай одиноко назад в свою напрасную жизнь на земле".
|
|
It ceased, she moved not, and it spoke again,
|
Он смолк, она не двигалась, и он снова заговорил,
|
|
Lowering its mighty key to human chords,-
|
Снижая могучий тон своего голоса до человеческих аккордов, -
|
|
Yet a dread cry behind the uttered sounds,
|
И все же жуткий крик звучал за падавшими звуками,
|
|
Echoing all sadness and immortal scorn,
|
Отзываясь эхом безмерной печали и бессмертного презрения,
|
|
Moaned like a hunger of far wandering waves.
|
Стонущий, как голод далеких странствующих волн:
|
|
"Wilt thou for ever keep thy passionate hold,
|
"Ты надеешься навсегда сохранить свою страстную хватку,
|
|
Thyself a creature doomed like him to pass,
|
- Ты, сама, существо, обреченное уйти, так же как он -
|
|
Denying his soul death's calm and silent rest?
|
Отказывая его душе в покое и безмолвном отдыхе смерти?
|
|
Relax thy grasp; this body is earth's and thine,
|
Ослабь свою хватку; это тело - принадлежит тебе и земле,
|
|
His spirit now belongs to a greater power.
|
Но его дух принадлежит теперь более великой силе.
|
|
Woman, thy husband suffers." Savitri
|
Женщина, твой муж страдает". Савитри
|
|
Drew back her heart's force that clasped his body still
|
Убрала силу своего сердца, что еще удерживала его тело,
|
|
Where from her lap renounced on the smooth grass
|
Где скользнув с ее колен на мягкую траву
|
|
Softly it lay, as often before in sleep
|
Оно лежало тихо, как часто прежде во сне,
|
|
When from their couch she rose in the white dawn
|
Когда она поднималась с их ложа в бледном рассвете,
|
|
Called by her daily tasks: now too, as if called,
|
Призванная своими ежедневными хлопотами: так и сейчас, будто по зову,
|
|
She rose and stood gathered in lonely strength,
|
Она поднялась и стояла, собравшись в единую силу,
|
|
Like one who drops his mantle for a race
|
Как тот, кто сбросив накидку для бега
|
|
And waits the signal, motionlessly swift.
|
Ожидает сигнала, неподвижно стремительный.
|
|
She knew not to what course: her spirit above
|
Она не знала по какому пути: ее дух свыше,
|
|
On the crypt-summit of her secret form
|
На тайной вершине ее скрытой формы,
|
|
Like one left sentinel on a mountain crest,
|
Одиноким стражем на гребне горы,
|
|
A fiery-footed splendour puissant-winged,
|
Огненноногим великолепием, могучекрылым,
|
|
Watched flaming-silent, with her voiceless soul
|
Взирал, в пламенном молчании, в ее безголосой душе,
|
|
Like a still sail upon a windless sea.
|
Словно неподвижный парус в безветренном море.
|
|
White passionless it rode, an anchored might,
|
Белый, бесстрастный он мчался, схваченное могущество,
|
|
Waiting what far-ridged impulse should arise
|
Ожидая, что отдаленный остроконечный импульс поднимется
|
|
Out of the eternal depths and cast its surge.
|
Из вечных глубин и бросит свою волну.
|
|
Then Death the king leaned boundless down, as leans
|
Тогда царственная Смерть безгранично склонилась вниз, как склоняется
|
|
Night over tired lands, when evening pales
|
Ночь над утомленными землями, когда меркнет вечер
|
|
And fading gleams break down the horizon's walls,
|
И угасающие зарева сокрушают стены горизонта,
|
|
Nor yet the dusk grows mystic with the moon.
|
Пока сумерки еще не стали мистическими от луны.
|
|
The dim and awful godhead rose erect
|
Ужасное и смутное божество выпрямилось
|
|
From his brief stooping to his touch on earth,
|
И убрало свое краткое прикосновение к земле,
|
|
And, like a dream that wakes out of a dream,
|
И, как сон, что пробуждается от сна,
|
|
Forsaking the poor mould of that dead clay,
|
Покидая эту жалкую форму мертвой плоти,
|
|
Another luminous Satyavan arose,
|
Иной, светящийся, Сатьяван поднялся,
|
|
Starting upright from the recumbent earth
|
Устремляясь ввысь с распростертой земли,
|
|
As if someone over viewless borders stepped
|
Словно тот, кто пересек невидимую границу,
|
|
Emerging on the edge of unseen worlds.
|
Появившись на краю незримых миров.
|
|
In the earth's day the silent marvel stood
|
В земном дне предстало безмолвное чудо
|
|
Between the mortal woman and the god.
|
Между смертною женщиной и богом.
|
|
Such seemed he as if one departed came
|
Так казалось, словно появился умерший Сатьяван,
|
|
Wearing the light of a celestial shape
|
Неся свет своей небесной формы,
|
|
Splendidly alien to the mortal air.
|
Великолепно чуждой смертному воздуху.
|
|
The mind sought things long loved and fell back foiled
|
Ум искал приметы, так долго любимые, и отступал, сбитый с толку
|
|
From unfamiliar hues, beheld yet longed,
|
Незнакомыми чертами, но все же всматривался, желая страстно,
|
|
By the sweet radiant form unsatisfied,
|
Неудовлетворенный сладостной лучащейся формой,
|
|
Incredulous of its too bright hints of heaven;
|
Не доверяя ее слишком ярким небесным намекам;
|
|
Too strange the brilliant phantasm to life's clasp
|
Слишком чужд был сияющий призрак для объятий жизни,
|
|
Desiring the warm creations of the earth
|
Жаждущих теплых творений земли,
|
|
Reared in the ardour of material suns,
|
Взлелеяных пламенем материальных солнц,
|
|
The senses seized in vain a glorious shade:
|
Напрасно чувства цеплялись за эту чудесную тень:
|
|
Only the spirit knew the spirit still,
|
Только дух еще узнавал дух,
|
|
And the heart divined the old loved heart, though changed.
|
И сердце угадывало прежнее любимое хотя и изменившееся сердце.
|
|
Between two realms he stood, not wavering,
|
Меж двумя царствами он стоял, не колеблясь
|
|
But fixed in quiet strong expectancy,
|
В решительном и спокойном твердом ожидании,
|
|
Like one who, sightless, listens for a command.
|
Как тот, кто не видя, прислушивается, ожидая команды.
|
|
So were they immobile on that earthly field,
|
Так стояли они неподвижно на земном поле,
|
|
Powers not of earth, though one in human clay.
|
Силы, что не принадлежали земле, хотя одна воплощенна была в человеческой плоти.
|
|
On either side of one two spirits strove;
|
По разные стороны от Сатьявана два духа сражались;
|
|
Silence battled with silence, vast with vast.
|
Молчание билось с молчанием, безграничность с безграничностью.
|
|
But now the impulse of the Path was felt
|
Но вот почувствовав импульс Пути,
|
|
Moving from the Silence that supports the stars
|
Донесшийся из Безмолвия, что поддерживает звезды,
|
|
To touch the confines of the visible world.
|
Чтобы коснуться пределов зримого мира.
|
|
Luminous he moved away; behind him Death
|
Сияя, он двинулся прочь; позади Смерть
|
|
Went slowly with his noiseless tread, as seen
|
Шла медленно своей бесшумной поступью, казалось,
|
|
In dream-built fields a shadowy herdsman glides
|
Что призрачный пастух скользит в сотворенных грезами полях
|
|
Behind some wanderer from his voiceless herds,
|
Позади какой-то заблудшей звезды, отбившейся от безмолвных стад,
|
|
And Savitri moved behind eternal Death,
|
И Савитри шла позади вечной Смерти,
|
|
Her mortal pace was equalled with the god's.
|
Ее смертный шаг был равен шагу этого бога.
|
|
Wordless she travelled in her lover's steps,
|
Без слов она следовала по следам возлюбленного,
|
|
Planting her human feet where his had trod,
|
Ступая, там где ступали его ноги,
|
|
Into the perilous silences beyond.
|
В опасные безмолвия запредельного.
|
|
|
|
|
|
|
|
At first in a blind stress of woods she moved
|
Сначала она двигалась в слепой чаще леса
|
|
With strange inhuman paces on the soil,
|
Странными, нечеловеческими шагами касаясь почвы,
|
|
Journeying as if upon an unseen road.
|
Словно по невидимой дороге.
|
|
Around her on the green and imaged earth
|
Вокруг нее на зеленой, призрачной земле
|
|
The flickering screen of forests ringed her steps;
|
Мерцающий покров лесов обступил ее шаги:
|
|
Its thick luxurious obstacle of boughs
|
Густые, буйные заросли ветвей
|
|
Besieged her body pressing dimly through
|
Касались ее тела, когда оно проходило сквозь них, будто бы во сне
|
|
In a rich realm of whispers palpable,
|
В богатом царстве ощутимых шепотов,
|
|
And all the murmurous beauty of the leaves
|
И вся шелестящая красота листвы
|
|
Rippled around her like an emerald robe.
|
Трепетала вокруг нее подобно изумрудным одеждам.
|
|
But more and more this grew an alien sound,
|
Но все больше и больше все это становилось чуждым и далеким,
|
|
And her old intimate body seemed to her
|
Ее прежнее, знакомое тело казалось ей теперь
|
|
A burden which her being remotely bore.
|
Бременем, которое где-то в отдалении несло ее существо,
|
|
Herself lived far in some uplifted scene
|
Сама же она пребывала далеко в какой-то высоко поднятой над ним сцене,
|
|
Where to the trance-claimed vision of pursuit,
|
Где в подобном трансе видении погони
|
|
Sole presences in a high spaceless dream,
|
Одинокими присутствиями в высокой беспространственной грезе
|
|
The luminous spirit glided stilly on
|
Безмолвно скользил cветлый дух
|
|
And the great shadow travelled vague behind.
|
И позади него следовала великая темная тень.
|
|
Still with an amorous crowd of seeking hands
|
Еще множеством влюбленных ищущих рук,
|
|
Softly entreated by their old desires
|
Мягко призываемые своими старыми желаниями,
|
|
Her senses felt earth's close and gentle air
|
Ее чувства ощущали близость земли, и нежный воздух
|
|
Cling round them and in troubled branches knew
|
Овевал их, и в беспокойных ветвях узнавали они
|
|
Uncertain treadings of a faint-foot wind:
|
Неуверенную поступь слабых шагов ветра:
|
|
She bore dim fragrances, far callings touched;
|
Она ощущала неясные ароматы, ее касались далекие призывы;
|
|
The wild bird's voice and its winged rustle came
|
Крик дикой птицы и шелест крыльев касались ее слуха,
|
|
As if a sigh from some forgotten world.
|
Словно вздох из какого-то забытого мира.
|
|
Earth stood aloof, yet near: round her it wove
|
Земля стала чужой, но была еще близко: вокруг нее она ткала
|
|
Its sweetness and its greenness and delight,
|
Свою сладость, свою зелень и восторг,
|
|
Its brilliance suave of well-loved vivid hues,
|
Свое приятное, легкое великолепие ярких, любимых красок,
|
|
Sunlight arriving to its golden noon,
|
Солнечный свет золотистого полдня,
|
|
And the blue heavens and the caressing soil.
|
И голубые Небеса и ласковую почву.
|
|
The ancient mother offered to her child
|
Древняя мать предлагала своему дитя
|
|
Her simple world of kind familiar things.
|
Свой простой мир родных и знакомых вещей.
|
|
But now, as if the body's sensuous hold
|
Но сейчас, словно чувственная хватка тела,
|
|
Curbing the godhead of her infinite walk
|
Удерживающее божество от ее бесконечного путешествия,
|
|
Had freed those spirits to their grander road
|
Освободило для этих душ их более великую дорогу
|
|
Across some boundary's intangible bar,
|
За барьером какой-то нематериальной границы
|
|
The silent god grew mighty and remote
|
Молчаливый бог стал могучим и далеким
|
|
In other spaces, and the soul she loved
|
В иных пространствах, и душа, которую она любила,
|
|
Lost its consenting nearness to her life.
|
Утратила свою соглашающуюся близость к жизни Савитри.
|
|
Into a deep and unfamiliar air
|
В глубокий и неведомый эфир,
|
|
Enormous, windless, without stir or sound
|
Огромный, безветренный, без движения или звука,
|
|
They seemed to enlarge away, drawn by some wide
|
Они, казалось, уходят, притянутые какой-то обширной
|
|
Pale distance, from the warm control of earth
|
Бледнеющей далью, выходя из под теплой власти земли,
|
|
And her grown far: now, now they would escape.
|
Теряющейся вдали: вот, вот они вырвутся.
|
|
Then flaming from her body's nest alarmed
|
Тогда, пламенея, из гнезда ее тела, встревоженный,
|
|
Her violent spirit soared at Satyavan.
|
За Сатьяваном устремился ее неистовый дух.
|
|
Out mid the plunge of heaven-surrounded rocks
|
Подобно тому как среди отвесных, окруженных небесами скал
|
|
So in a terror and a wrath divine
|
В страхе и божественной ярости
|
|
From her eyrie streams against the ascending death,
|
Из своего гнезда стремительно вылетает свирепая орлица, противостоя карабкающейся смерти,
|
|
Indignant at its crouching point of steel,
|
Негодуя на ее пресмыкающееся преимущество стали,
|
|
A fierce she-eagle threatened in her brood,
|
Угрожающее ее выводку,
|
|
Borne on a rush of puissance and a cry,
|
И пикирует в натиске мощи и крика,
|
|
Outwinging like a mass of golden fire.
|
Обрушиваясь как масса золотого огня.
|
|
So on a spirit's flaming outrush borne
|
Так, в пылающем натиске духа
|
|
She crossed the borders of dividing sense;
|
Она пересекла границы разделяюшего чувства;
|
|
Like pale discarded sheaths dropped dully down
|
Словно бледные сброшенные оболочки, безвольно опустились на землю
|
|
Her mortal members fell back from her soul.
|
Ее смертные члены, отделившись от души.
|
|
A moment of a secret body's sleep,
|
Момент тайного сна тела,
|
|
Her trance knew not of sun or earth or world;
|
Ее транс не знал ни солнца, ни земли, ни мира;
|
|
Thought, time and death were absent from her grasp:
|
Мысль, время и смерть потеряли для нее смысл:
|
|
She knew not self, forgotten was Savitri.
|
Она не знала больше себя, Савитри была забыта.
|
|
All was the violent ocean of a will
|
Все было неистовым океаном воли,
|
|
Where lived captive to an immense caress,
|
Где жил пленненный необъятной нежностью,
|
|
Possessed in a supreme identity,
|
Охваченный высшей тождественностью,
|
|
Her aim, joy, origin, Satyavan alone.
|
Ее цель, ее радость, источник, ее единственный Сатьяван.
|
|
Her sovereign prisoned in her being's core,
|
Ее повелитель, заточенный в сердцевине ее существа,
|
|
He beat there like a rhythmic heart,- herself
|
Он стучал там, как ритмичное сердце, - он был ею,
|
|
But different still, one loved, enveloped, clasped,
|
Но все же иной, любимый, окутанный, объятый,
|
|
A treasure saved from the collapse of space.
|
Сокровище, спасенное от обрушения пространства.
|
|
Around him nameless, infinite she surged,
|
Вокруг него, безымянная, бесконечная, она поднималась,
|
|
Her spirit fulfilled in his spirit, rich with all Time,
|
Ее дух свершился в его духе, насыщенный богатствами Времени,
|
|
As if Love's deathless moment had been found,
|
Словно был обнаружено бессмертное мгновение Любви,
|
|
A pearl within eternity's white shell.
|
Жемчужина внутри белой раковины вечности.
|
|
Then out of the engulfing sea of trance
|
Затем из поглощающего моря транса
|
|
Her mind rose drenched to light streaming with hues
|
Ее ум поднялся, пропитавшись светом, струясь цветными красками
|
|
Of vision and, awake once more to Time,
|
Видения и, пробуждаясь снова во Времени,
|
|
Returned to shape the lineaments of things
|
Возвращаясь, чтобы сформировать очертания вещей
|
|
And live in borders of the seen and known.
|
И жить в знакомых и видимых границах.
|
|
Onward the three still moved in her soul-scene.
|
Дальше эти трое все еще продолжали двигаться на сцене ее души.
|
|
As if pacing through fragments of a dream,
|
Словно путешествуя через обрывки сна,
|
|
She seemed to travel on, a visioned shape
|
Она, казалось, продвигалась дальше, призрачная форма,
|
|
Imagining other musers like herself,
|
Вображенная другими грезящими, подобными ей,
|
|
By them imagined in their lonely sleep.
|
Или приснившаяся им в их одиноком сне.
|
|
Ungrasped, unreal, yet familiar, old,
|
Неуловимые, нереальные, однако близко знакомые, старые,
|
|
Like clefts of unsubstantial memory,
|
Как расселины бесплотной памяти,
|
|
Scenes often traversed, never lived in, fled
|
Сцены часто проходили перед ней, которые никогда не переживались, и проплывали
|
|
Past her unheeding to forgotten goals.
|
Мимо нее безразличные к забытым целям.
|
|
In voiceless regions they were travellers
|
Путники в безмолвных регионах
|
|
Alone in a new world where souls were not,
|
Одинокие в новом мире, где не было не души,
|
|
But only living moods: a strange hushed weird
|
Лишь живые настроения: безмолвная, странная, таинственная
|
|
Country was round them, strange far skies above,
|
Страна их окружала, над ними - далекие загадочные небеса,
|
|
A doubting space where dreaming objects lived
|
Неясные просторы, где жили грезящие объекты
|
|
Within themselves their one unchanged idea.
|
Внутри себя своей одною неизменною идеей.
|
|
Weird were the grasses, weird the treeless plains;
|
Таинственные травы, фантастические равнины без деревьев,
|
|
Weird ran the road which like fear hastening
|
Дорога таинственная, призрачная, подобная страху, спешащему к тому,
|
|
Towards that of which it has most terror, passed
|
Чего он более всего страшится, бежала
|
|
Phantasmal between pillared conscious rocks
|
Меж колоннами сознательных камней,
|
|
Sombre and high, gates brooding, whose stone thoughts
|
Угрюмые, высокие, как-будто погруженные в глубокое раздумье врата, чьи каменные мысли
|
|
Lost their huge sense beyond in giant night.
|
Теряли свой огромный смысл там, за пределами, в чудовищной ночи.
|
|
Enigma of the Inconscient's sculptural sleep,
|
Загадка скульптурного сна Несознательного,
|
|
Symbols of the approach to darkness old
|
Символы приближения к древнейшей тьме
|
|
And monuments of her titanic reign,
|
И монументы ее титанического царствования,
|
|
Opening to depths like dumb appalling jaws
|
Проход в глубины, подобные немой, ужасной пасти,
|
|
That wait a traveller down a haunted path
|
Что ожидают путника в конце исхоженной тропы,
|
|
Attracted to a mystery that slays,
|
Влекли к мистерии, что убивает,
|
|
They watched across her road, cruel and still;
|
За ней они следили, на её пути, безжалостные, тихие;
|
|
Sentinels they stood of dumb Necessity,
|
Как часовые безмолвной Неизбежности они стояли,
|
|
Mute heads of vigilant and sullen gloom,
|
Немые головы угрюмого и бдительного мрака,
|
|
Carved muzzle of a dim enormous world.
|
Как морда вычурная туманного, огромного мира.
|
|
Then, to that chill sere heavy line arrived
|
Затем они достигли холодной, тяжелой, суровой лнии,
|
|
Where his feet touched the shadowy marches' brink,
|
Где его ноги коснулись темных краёв границы,
|
|
Turning arrested luminous Satyavan
|
Оборотившись, плененный, сияющий Сатьяван
|
|
Looked back with his wonderful eyes at Savitri.
|
Смотрел на Савитри своими чудными глазами.
|
|
But Death pealed forth his vast abysmal cry:
|
Но здесь раздался бездонный, ужасный крик Смерти:
|
|
"O mortal, turn back to thy transient kind;
|
"О смертная, возвращайся назад к своему преходящему роду;
|
|
Aspire not to accompany Death to his home,
|
Не пытайся провожать Смерть до ее дома,
|
|
As if thy breath could live where Time must die.
|
Словно твое дыхание может жить там, где должно умереть Время.
|
|
Think not thy mind-born passion strength from heaven
|
Не думай, что твоя рожденная умом страстная сила небес,
|
|
To uplift thy spirit from its earthly base
|
Сможет оторвать твой дух от его земного фундамента
|
|
And, breaking out from the material cage,
|
И, вырвавшись из клетки материи,
|
|
To upbuoy thy feet of dream in groundless Nought
|
Поставить ноги твоих грез на не имеющее основание Ничто,
|
|
And bear thee through the pathless infinite.
|
И пронести тебя сквозь бездорожную бесконечность.
|
|
Only in human limits man lives safe.
|
Только в человеческих пределах может безопасно жить человек.
|
|
Trust not in the unreal Lords of Time,
|
Не полагайся на нереальных Властелинов Времени,
|
|
Immortal deeming this image of thyself
|
Считая бессмертным этот твой образ,
|
|
Which they have built on a Dream's floating ground.
|
Который они сотворили на зыбких песках грез.
|
|
Let not the dreadful goddess move thy soul
|
Не позволяй грозной богине управлять твоей душой
|
|
To enlarge thy vehement trespass into worlds
|
И вторгаться неистово в миры,
|
|
Where it shall perish like a helpless thought.
|
Где, твоя душа погибнет как беспомощная мысль.
|
|
Know the cold term-stones of thy hopes in life.
|
Узнай каменные, холодные пределы своих надежд в жизни.
|
|
Armed vainly with the Ideal's borrowed might,
|
Напрасно вооруженная заимствованной мощью Идеала,
|
|
Dare not to outstep man's bound and measured force:
|
Не пытайся превзойти пределы человека и отмеренную ему силу:
|
|
Ignorant and stumbling, in brief boundaries pent,
|
Невежественный, спотыкающийся, пленник тесных границ
|
|
He crowns himself the world's mock suzerain,
|
Человек себя венчает мнимым властителем мира,
|
|
Tormenting Nature with the works of Mind.
|
Терзая Природу работами Ума.
|
|
O sleeper, dreaming of divinity,
|
О спящий, грезящий о божественности,
|
|
Wake trembling mid the indifferent silences
|
Проснись, трепеща среди равнодушных безмолвий,
|
|
In which thy few weak chords of being die.
|
В которых утихают твои слабые струны.
|
|
Impermanent creatures, sorrowful foam of Time,
|
Мимолетные существа, печальная пена Времени,
|
|
Your transient loves bind not the eternal gods."
|
Ваша скоротечная любовь не свяжет вечных богов".
|
|
The dread voice ebbed in the consenting hush
|
Ужасный голос замолк в соглашающейся тишине,
|
|
Which seemed to close upon it, wide, intense,
|
Которая, казалось, захлопнулась за ним, широкая, напряженная,
|
|
A wordless sanction from the jaws of Night.
|
Бессловесная санкция пасти Ночи.
|
|
The Woman answered not. Her high nude soul,
|
Не ответила Женщина. Ее высокая обнаженная душа,
|
|
Stripped of the girdle of mortality,
|
Сорвав узы смертности,
|
|
Against fixed destiny and the grooves of law
|
Против установленной судьбы и колеи закона
|
|
Stood up in its sheer will a primal force.
|
Поднялась в своей абсолютной воле первозданной силе.
|
|
Still like a statue on its pedestal,
|
Неподвижная, как статуя на своем пьедестале,
|
|
Lone in the silence and to vastness bared,
|
Одна в молчании и открытая беспредельности
|
|
Against midnight's dumb abysses piled in front
|
Против громоздящихся впереди немых пучин полуночи,
|
|
A columned shaft of fire and light she rose.
|
Она поднялась колонной огня и света.
|
|
|
|
|
End of Canto One
|
Конец первой песни
|