Canto VIII
|
Песнь восьмая
|
THE WORLD OF FALSEHOOD, THE MOTHER OF EVIL AND THE SONS OF DARKNESS
|
Мир Лжи, Мать Зла и Сыны Тьмы
|
|
|
Then could he see the hidden heart of Night:220
|
Затем он смог увидеть скрытое сердце Ночи:
|
The labour of its stark unconsciousness
|
Работа ее абсолютной бессознательности
|
Revealed the endless terrible Inane.
|
Раскрыла бесконечную ужасную Пустоту.
|
A spiritless blank Infinity was there;
|
Бездушная пустая Бесконечность была там;
|
A Nature that denied the eternal Truth
|
Природа, отрицающая вечную Истину
|
In the vain braggart freedom of its thought
|
В самодовольной хвастливой свободе своей мысли,
|
Hoped to abolish God and reign alone.
|
Надеялась уничтожить Бога и царствовать единовластно.
|
There was no sovereign Guest, no witness Light;
|
Там не было высочайшего Гостя или свидетельствующего Света;
|
Unhelped it would create its own bleak world.
|
Без помощи она творила свой собственный безрадостный мир.
|
Its large blind eyes looked out on demon acts,
|
Ее огромные незрячие глаза смотрели на демонические действия,
|
Its deaf ears heard the untruth its dumb lips spoke;
|
Ее глухие уши внимали лжи, которую произносили ее немые губы;
|
Its huge misguided fancy took vast shapes,
|
Ее чудовищная путанная фантазия принимала бессчисленные формы,
|
Its mindless sentience quivered with fierce conceits;
|
Ее бездумная чувствительность трепетала бешеным тщеславием;
|
Engendering a brute principle of life
|
Порождая животный принцип жизни
|
Evil and pain begot a monstrous soul.
|
Зло и боль дали рожденье чудовищной душе.
|
The Anarchs of the formless depths arose,
|
Поднялись Анархи бесформенных глубин,
|
Great Titan beings and demoniac powers,
|
Великие Титанические существа и демонические силы,
|
World-egos racked with lust and thought and will,
|
Мировые эго, терзаемые страстью, мыслью и волей,
|
Vast minds and lives without a spirit within:
|
Широкие умы и жизни, лишенные духа внутри:
|
Impatient architects of error's house,
|
Нетерпеливые архитекторы дома ошибки,
|
Leaders of the cosmic ignorance and unrest
|
Предводители космического неведенья и хаоса
|
And sponsors of sorrow and mortality
|
Творцы страдания и смертности
|
Embodied the dark Ideas of the Abyss.
|
Воплотили темные Идеи Бездны.
|
A shadow substance into emptiness came,
|
Какая-то темная субстанция проникла в пустоту,
|
Dim forms were born in the unthinking Void
|
Неясные формы были рождены в бездумном Вакууме
|
And eddies met and made an adverse Space
|
Сомкнулись вихри, и сотворили враждебное Пространство,
|
In whose black folds Being imagined Hell.
|
В чьих темных складках Существо вообразило Ад.
|
His eyes piercing the triple-plated gloom
|
Его глаза, пронзая трехслойный мрак,
|
Identified their sight with its blind stare:
|
Отождествили свой взгляд с его незрячим взором:
|
Accustomed to the unnatural dark, they saw
|
И привыкая к неестественной тьме, увидели
|
Unreality made real and conscious Night. 221
|
Нереальность, что сотворила реальную, сознательную Ночь.
|
A violent, fierce and formidable world,
|
Неистовый, жестокий, грозный мир,
|
An ancient womb of huge calamitous dreams,
|
Древняя утроба чудовищных, гибельных грез,
|
Coiled like a larva in the obscurity
|
Свернулась подобно личинке в этой непроглядной тьме,
|
That keeps it from the spear-points of Heaven's stars.
|
Что защищает ее от острых стрел звезд Неба.
|
It was the gate of a false Infinite,
|
То были врата ложной Бесконечности,
|
An eternity of disastrous absolutes,
|
Вечность гибельных абсолютов,
|
An immense negation of spiritual things.
|
Бесконечное отрицание духовных вещей.
|
All once self-luminous in the spirit's sphere
|
Все, что однажды было самопросветленным в сфере духа
|
Turned now into their own dark contraries:
|
Обернулось теперь своими собственными темными противоположностями:
|
Being collapsed into a pointless void
|
Бытие обрушилось в бессмысленную пустоту,
|
That yet was a zero parent of the worlds;
|
Которая была, все же, каким-то нулем, рождающим миры;
|
Inconscience swallowing up the cosmic Mind
|
Бессознательное, заглатывающее космический Ум,
|
Produced a universe from its lethal sleep;
|
Рождало вселенную из своего летаргического сна;
|
Bliss into black coma fallen, insensible,
|
Блаженство, погрузившееся в черную кому, бесчувственное,
|
Coiled back to itself and God's eternal joy
|
Свернулось на себе и вечная радость Бога
|
Through a false poignant figure of grief and pain
|
Какой-то жалкой ложной и фигурой страдания и горя
|
Still dolorously nailed upon a cross
|
Распятое в муках висела на кресте,
|
Fixed in the soil of a dumb insentient world
|
Что был вколочен в почву немого бесчувственного мира,
|
Where birth was a pang and death an agony,
|
Где рождение было болью, а смерть - агонией,
|
Lest all too soon should change again to bliss.
|
Чтобы не слишком скоро все могло вернуться вновь к блаженству.
|
Thought sat, a priestess of Perversity,
|
Мысль сидела, жрица Извращения,
|
On her black tripod of the triune Snake
|
На черном трехногом троне трехглавого Змея,
|
Reading by opposite signs the eternal script,
|
Читая задом наперед знаки вечного манускрипта,
|
A sorceress reversing life's God-frame.
|
Колдунья, переворачивающая Божественное устройство жизни.
|
In darkling aisles with evil eyes for lamps
|
В темных коридорах, с горящими злом глазами, вместо факелов,
|
And fatal voices chanting from the apse,
|
И роковыми голосами, поющими из под апсиды,
|
In strange infernal dim basilicas
|
В странных инфернальных смутных базиликах,
|
Intoning the magic of the unholy Word,
|
Читая нараспев магические формулы дьявольского Слова,
|
The ominous profound Initiate
|
Зловещая глубокая Инициация
|
Performed the ritual of her Mysteries.
|
Вершила ритуал своих Мистерий.
|
There suffering was Nature's daily food
|
Страдание там было повседневной пищей Природы,
|
Alluring to the anguished heart and flesh,
|
Привлекающее терзаемые сердце и плоть,
|
And torture was the formula of delight,
|
Пытка была формулой восторга,
|
Pain mimicked the celestial ecstasy.
|
А боль пародировала божественный экстаз.
|
There Good, a faithless gardener of God,
|
Там Добро, неверный садовник Бога,
|
Watered with virtue the world's upas-tree 222
|
Поливало добродетелью отравленное древо мира
|
And, careful of the outward word and act,
|
И, заботясь лишь о внешнем действии и слове,
|
Engrafted his hypocrite blooms on native ill.
|
Прививало свои лицемерные цветы на изначальное зло.
|
All high things served their nether opposite:
|
Все высокие вещи служили своей низкой противоположности:
|
The forms of Gods sustained a demon cult;
|
Формы Богов поддерживали демонические культы;
|
Heaven's face became a mask and snare of Hell.
|
А лик Небес стал маской и ловушкой Ада.
|
There in the heart of vain phenomenon,
|
Там в сердце напрасного феномена,
|
In an enormous action's writhen core
|
В бьющемся в корчах центре чудовищной деятельности,
|
He saw a Shape illimitable and vague
|
Он увидел безграничную, неясную Форму,
|
Sitting on Death who swallows all things born.
|
Оседлавшую Смерть, что заглатывает все рожденное.
|
A chill fixed face with dire and motionless eyes,
|
С холодным, застывшим ликом и ужасными, неподвижными глазами,
|
Her dreadful trident in her shadowy hand
|
Она, держа страшный трезубец в невидимой руке,
|
Outstretched, she pierced all creatures with one fate.
|
Пронзала все существа одной судьбой.
|
When nothing was save Matter without soul
|
Когда еще ничего не существовало, кроме бездушной Материи,
|
And a spiritless hollow was the heart of Time,
|
И безжизненная пустота была сердцем Времени,
|
Then Life first touched the insensible Abyss;
|
Тогда впервые Жизнь коснулась этой бесчувственной Бездны;
|
Awaking the stark Void to hope and grief
|
Пробуждая к надежде и печали абсолютную Пустоту,
|
Her pallid beam smote the unfathomed Night
|
Ее слабый луч поразил неизмеримую Ночь,
|
In which God hid himself from his own view.
|
В которой Бог спрятал себя от своего собственного видения.
|
In all things she sought their slumbering mystic truth,
|
Во всех вещах она искала их дремлющую, мистическую истину,
|
The unspoken Word that inspires unconscious forms;
|
Невысказанное Слово, что вдохновляет несознательные формы;
|
She groped in his deeps for an invisible Law,
|
Она искала наощупь в его глубинах невидимый Закон,
|
Fumbled in the dim subconscient for his mind
|
И нащупывала в смутном подсознательном его ум
|
And strove to find a way for spirit to be.
|
Стараясь найти способ для существования духа.
|
But from the Night another answer came.
|
Но из Ночи пришел другой ответ.
|
A seed was in that nether matrix cast,
|
Семя было брошено в эту низшую матрицу,
|
A dumb unprobed husk of perverted truth,
|
Немая неисследованная оболочка извращенной истины,
|
A cell of an insentient infinite.
|
Клетка бесчувственной бесконечности.
|
A monstrous birth prepared its cosmic form
|
Чудовищное рождение подготовило её космическую форму
|
In Nature's titan embryo, Ignorance.
|
В титаническом эмбрионе Природы, в Неведении.
|
Then in a fatal and stupendous hour
|
Затем в какой-то роковой, великий час
|
Something that sprang from the stark Inconscient's sleep
|
Что-то поднялось из сна абсолютного Несознательного,
|
Unwillingly begotten by the mute Void,
|
Неохотно рожденное безмолвной Пустотой,
|
Lifted its ominous head against the stars;
|
Оно подняло свою зловещую голову, заслоняя звезды;
|
Overshadowing earth with its huge body of Doom
|
Тенью своего гигантского Рокового тела покрывая землю,
|
It chilled the heavens with the menace of a face. 223
|
Оно заледенило небеса опасностью своего лика.
|
A nameless Power, a shadowy Will arose
|
Безымянная Сила, темная Воля поднялась,
|
Immense and alien to our universe.
|
Огромная и чуждая нашей вселенной.
|
In the inconceivable Purpose none can gauge
|
В непостижимой Цели, которую никто не может постичь,
|
A vast Non-Being robed itself with shape,
|
Беспредельное Не-существование облачилось в форму,
|
The boundless Nescience of the unconscious depths
|
Безграничное Неведение несознательных глубин
|
Covered eternity with nothingness.
|
Покрыло вечность небытием.
|
A seeking Mind replaced the seeing Soul:
|
Ищущий Ум заменил всевидящую Душу:
|
Life grew into a huge and hungry death,
|
Жизнь превратилась в гигантскую, голодную смерть,
|
The Spirit's bliss was changed to cosmic pain.
|
Блаженство Духа сменилось космической болью.
|
Assuring God's self-cowled neutrality
|
Обеспечивая завуалированный нейтралитет Бога,
|
A mighty opposition conquered Space.
|
Могучая оппозиция завоевала Пространство.
|
A sovereign ruling falsehood, death and grief,
|
Какой-то властелин, что правит ложью, смертью, горем,
|
It pressed its fierce hegemony on the earth;
|
Навязал земле свою жестокую гегемонию;
|
Disharmonising the original style
|
Нарушая гармонию изначального стиля
|
Of the architecture of her fate's design,
|
Архитектуры проекта ее судьбы,
|
It falsified the primal cosmic Will
|
Он исказил первоначальную космическую Волю
|
And bound to struggle and dread vicissitudes
|
И привязал к борьбе и страшным злоключениям
|
The long slow process of the patient Power.
|
Долгий неспешный процесс терпеливой Силы.
|
Implanting error in the stuff of things
|
Внедряя ошибку в субстанцию вещей,
|
It made an Ignorance of the all-wise Law;
|
Он сотворил Неведение из всемудрого Закона;
|
It baffled the sure touch of life's hid sense,
|
Он воздвиг препятствие истинному прикосновению скрытого чувства жизни,
|
Kept dumb the intuitive guide in Matter's sleep,
|
Заглушая интуитивного водителя во сне Материи,
|
Deformed the insect's instinct and the brute's,
|
Искажая инстинкт животного и насекомого,
|
Disfigured man's thought-born humanity.
|
И уродуя рожденной мыслью природу человека.
|
A shadow fell across the simple Ray:
|
Какая-то тень пересекла путь чистого Луча;
|
Obscured was the Truth-light in the cavern heart
|
Был затемнен свет Истины в пещере сердца,
|
That burns unwitnessed in the altar crypt
|
Что горит незримо в алтарном склепе
|
Behind the still velamen's secrecy
|
За неподвижным покровом тайны,
|
Companioning the Godhead of the shrine.
|
Наедине с Божеством храма.
|
Thus was the dire antagonist Energy born
|
Вот так была рождена ужасная враждебная Энергия,
|
Who mimes the eternal Mother's mighty shape
|
Что подражает форме могучей вечной Матери
|
And mocks her luminous infinity
|
И передразнивает ее сияющую бесконечность
|
With a grey distorted silhouette in the Night.
|
Серым искаженным силуэтом в Ночи.
|
Arresting the passion of the climbing soul,
|
Препятствуя страсти восходящей души,
|
She forced on life a slow and faltering pace;
|
Она навязывала жизни медленный, неверный шаг;
|
Her hand's deflecting and retarding weight 224
|
Тяжесть ее задерживающей, отклоняющей руки
|
Is laid on the mystic evolution's curve:
|
Наложена на траекторию мистической эволюции:
|
The tortuous line of her deceiving mind
|
Запутанную линию ее обманчивого ума
|
The Gods see not and man is impotent;
|
Не видят Боги, и человек ее бессилен изменить;
|
Oppressing the God-spark within the soul
|
Подавляя в душе Божественную искру,
|
She forces back to the beast the human fall.
|
Она принуждает человека вновь падать до состоянья животного.
|
Yet in her formidable instinctive mind
|
И все же своим зловещим, инстинктивным умом
|
She feels the One grow in the heart of Time
|
Она чувствует Единого, который растет в сердце Времени,
|
And sees the Immortal shine through the human mould.
|
И видит Бессмертного, сияющего сквозь смертную форму.
|
Alarmed for her rule and full of fear and rage
|
Боясь утратить свою власть, полная страха и ярости,
|
She prowls around each light that gleams through the dark
|
Она рыщет вокруг каждого проблеска света, который просачивается сквозь тьму,
|
Casting its ray from the spirit's lonely tent,
|
Бросая свой луч из одинокого шатра духа.
|
Hoping to enter with fierce stealthy tread
|
Она надеется войти яростной, скрытной поступью
|
And in the cradle slay the divine Child.
|
И убить в колыбели божественное Дитя.
|
Incalculable are her strength and ruse;
|
Неизмеримы ее хитрость и сила;
|
Her touch is a fascination and a death;
|
Ее прикосновение - это очарование и смерть;
|
She kills her victim with his own delight;
|
Она убивает свою жертву ее? собственным восторгом;
|
Even Good she makes a hook to drag to Hell.
|
И даже Добро делает крюком, чтобы затащить в Ад.
|
For her the world runs to its agony.
|
Благодаря ей мир движется к своей собственной агонии.
|
Often the pilgrim on the Eternal's road
|
Часто паломник, бредущий по дороге Вечности,
|
Ill-lit from clouds by the pale moon of Mind,
|
Чуть освещаемый из облаков бледной луною Ума,
|
Or in devious byways wandering alone,
|
Или блуждающий в одиночестве окольными путями,
|
Or lost in deserts where no path is seen,
|
Или затерянный в пустынях, где не видно пути,
|
Falls overpowered by her lion leap,
|
Падает, сраженный ее львиноподобным прыжком,
|
A conquered captive under her dreadful paws.
|
Побежденным пленником под ее ужасными лапами.
|
Intoxicated by a burning breath
|
Опьяненный каким-то пламенным дыханием
|
And amorous grown of a destroying mouth,
|
Все более влюбляясь в пожирающую пасть,
|
Once a companion of the sacred Fire,
|
Когда-то товарищ священного Огня,
|
The mortal perishes to God and Light,
|
Смертный гибнет для Бога и для Света,
|
An Adversary governs heart and brain,
|
Враг управляет его сердцем и мозгом,
|
A Nature hostile to the Mother-Force.
|
Природа, что враждебна Силе Матери.
|
The self of life yields up its instruments
|
Сила жизни отдает свои инструменты
|
To Titan and demoniac agencies
|
Титаническим и демоническим силам,
|
That aggrandise earth-nature and disframe:
|
Что искажают и безмерно возвеличивают земную природу:
|
A cowled fifth-columnist is now thought's guide;
|
Скрытый член пятой колонны теперь правит мыслью;
|
His subtle defeatist murmur slays the faith
|
Его пораженческий, тонкий ропот убивает веру,
|
And, lodged in the breast or whispering from outside, 225
|
И, поселяясь в сердце или нашептываяя снаружи,
|
A lying inspiration fell and dark
|
Ложное вдохновенье, падшее и темное,
|
A new order substitutes for the divine.
|
Подменяет божественный порядок каким-то новым порядком.
|
A silence falls upon the spirit's heights,
|
Безмолвие опускается на высоты духа,
|
From the veiled sanctuary the God retires,
|
Из невидимого храма уходит Бог,
|
Empty and cold is the chamber of the Bride;
|
Пустота и холод заполняют покои Невесты;
|
The golden Nimbus now is seen no more,
|
Золотой Нимб теперь уже не виден больше,
|
No longer burns the white spiritual ray
|
Уж больше не горит духовный белый луч
|
And hushed for ever is the secret Voice.
|
И тайный Голос умолкает навеки.
|
Then by the Angel of the Vigil Tower
|
А после Ангел Дозорной Башни
|
A name is struck from the recording book;
|
Вычеркивает имя из книги записей;
|
A flame that sang in Heaven sinks quenched and mute;
|
Пламя, что пело в Небесах угасает и замолкает;
|
In ruin ends the epic of a soul.
|
Среди руин заканчивается эпическое путешествие души.
|
This is the tragedy of the inner death
|
Это - трагедия внутренней смерти,
|
When forfeited is the divine element
|
Когда отобран божественный элемент
|
And only a mind and body live to die.
|
И жить продолжают только ум и тело ради того, чтоб умереть.
|
For terrible agencies the Spirit allows
|
Ибо Дух допускает существование ужасных средств
|
And there are subtle and enormous Powers
|
И есть тонкие и страшные Силы,
|
That shield themselves with the covering Ignorance.
|
Скрывающие себя покровом Неведения.
|
Offspring of the gulfs, agents of the shadowy Force,
|
Отпрыски бездн, агенты темной Силы,
|
Haters of light, intolerant of peace,
|
Ненавидящие свет и нетерпимые к покою,
|
Aping to the thought the shining Friend and Guide,
|
Изображая перед мыслью сияющего Друга и Водителя,
|
Opposing in the heart the eternal Will,
|
Противясь в сердце вечной Воле,
|
They veil the occult uplifting Harmonist.
|
Они скрывают оккультного, стремящегося ввысь Творца Гармонии.
|
His wisdom's oracles are made our bonds;
|
Путеводные нити его мудрости становятся нашими оковами;
|
The doors of God they have locked with keys of creed
|
Они запирают двери Бога ключами кредо
|
And shut out by the Law his tireless Grace.
|
И отгораживаются Законом от его неустанной Милости.
|
Along all Nature's lines they have set their posts
|
Они расставили свои посты вдоль всех дорог Природы
|
And intercept the caravans of Light;
|
И перехватывают караваны Света;
|
Wherever the Gods act, they intervene.
|
Повсюду они вмешиваются, где действует Бог.
|
A yoke is laid upon the world's dim heart;
|
ßрмо наложено на затемненное сердце мира;
|
Masked are its beats from the supernal Bliss,
|
Его биенья скрыты от небесного Блаженства,
|
And the closed peripheries of brilliant Mind
|
И сомкнутые границы сияющего Ума
|
Block the fine entries of celestial Fire.
|
Сдерживают прекрасные прорывы небесного Огня.
|
Always the dark Adventurers seem to win;
|
И кажется всегда выигрывают темные Авантюристы;
|
Nature they fill with evil's institutes, 226
|
Институтами зла они загромождают Природу,
|
Turn into defeats the victories of Truth,
|
Превращают в поражения победы Истины,
|
Proclaim as falsehoods the eternal laws,
|
Объявляют ложью вечные законы,
|
And load the dice of Doom with wizard lies;
|
И колдовским обманом утяжеляют игральные кости Рока;
|
The world's shrines they have occupied, usurped its thrones.
|
Они захватывают храмы мира и узурпируют его троны.
|
In scorn of the dwindling chances of the Gods
|
Насмехаясь над уменьшающимися шансами Богов,
|
They claim creation as their conquered fief
|
Они претендуют на творение, как на завоеванную ими вотчину
|
And crown themselves the iron Lords of Time.
|
И коронуют себя железными Лордами Времени.
|
Adepts of the illusion and the mask,
|
Адепты иллюзии и маскарада,
|
The artificers of Nature's fall and pain
|
Изобретатели боли и падения Природы,
|
Have built their altars of triumphant Night
|
Они возводят свои алтари торжествующей Ночи
|
In the clay temple of terrestrial life.
|
В глиняном храме земной жизни.
|
In the vacant precincts of the sacred Fire,
|
В пустых окрестностях священного Огня,
|
In front of the reredos in the mystic rite
|
Напротив запрестольной преграды в мистическом обряде,
|
Facing the dim velamen none can pierce,
|
Перед тусклым покровом, за который никто не может проникнуть,
|
Intones his solemn hymn the mitred priest
|
Увенчанный митрой жрец читает нараспев свой торжественный гимн,
|
Invoking their dreadful presence in his breast:
|
Призывая в свое сердце их страшное присутствие.
|
Attributing to them the awful Name
|
Наделяя их ужасным Именем,
|
He chants the syllables of the magic text
|
Он произносит нараспев слоги магического текста
|
And summons the unseen communion's act,
|
И вызывает действие незримой связи,
|
While twixt the incense and the muttered prayer
|
В то время как между курящимся ладаном и этой глухой молитвой
|
All the fierce bale with which the world is racked
|
Все бешеное зло, терзающее мир,
|
Is mixed in the foaming chalice of man's heart
|
Перемешивается в пенящейся чаше человеческого сердца
|
And poured to them like sacramental wine.
|
И наливается для них словно священное вино.
|
Assuming names divine they guide and rule.
|
Приняв божественные имена, они ведут и правят.
|
Opponents of the Highest they have come
|
Оппоненты Высочайшего, они приходят
|
Out of their world of soulless thought and power
|
Из своего мира бездушной мысли и силы,
|
To serve by enmity the cosmic scheme.
|
Чтобы своей враждебностью служить космическому замыслу.
|
Night is their refuge and strategic base.
|
Ночь - их убежище и стратегическая база.
|
Against the sword of Flame, the luminous Eye,
|
Против меча Пламени, сияющего Глаза,
|
Bastioned they live in massive forts of gloom,
|
Укрывшись за бастионами, они живут в огромных крепостях мрака,
|
Calm and secure in sunless privacy:
|
Спокойные и защищённые в своем бессолнечном уединении:
|
No wandering ray of Heaven can enter there.
|
Ни один странствующий луч Небес не может туда войти.
|
Armoured, protected by their lethal masks,
|
Покрытые доспехами, защищенные своими смертоносными масками,
|
As in a studio of creative Death
|
Словно в мастерской творческой Смерти,
|
The giant sons of Darkness sit and plan
|
Гигантские сыновья Тьмы сидят и планируют
|
The drama of the earth, their tragic stage. 227
|
Драму земли и сцены своих трагедий.
|
All who would raise the fallen world must come
|
Всякий, кто желает возвысить этот падший мир, должен войти
|
Under the dangerous arches of their power;
|
Под опасные своды их силы;
|
For even the radiant children of the gods
|
Ибо омрачать даже лучезарных детей богов
|
To darken their privilege is and dreadful right.
|
Их страшное право и привилегия.
|
None can reach heaven who has not passed through hell.
|
Никто не способен достичь небес, не пройдя через ад.
|
This too the traveller of the worlds must dare.
|
На это тоже путешественник миров должен был решиться.
|
A warrior in the dateless duel's strife,
|
Как воин в этом вечном поединке,
|
He entered into dumb despairing Night
|
Он вошёл в немую, лишающую надежды Ночь,
|
Challenging the darkness with his luminous soul.
|
Бросая вызов тьме своей сияющей душой.
|
Alarming with his steps the threshold gloom
|
Тревожа своими шагами порог мрака,
|
He came into a fierce and dolorous realm
|
Он вошел в жестокое и скорбное царство,
|
Peopled by souls who never had tasted bliss;
|
Населенное душами, никогда не знавшими блаженство;
|
Ignorant like men born blind who know not light,
|
Невежественные, как слепорожденные люди, не видевшие света,
|
They could equate worst ill with highest good,
|
Они могли приравнивать наихудшее зло к высочайшему добру,
|
Virtue was to their eyes a face of sin
|
Добродетель в их глазах была обличием греха,
|
And evil and misery were their natural state.
|
А зло и мука были их обычным состоянием.
|
A dire administration's penal code
|
Уголовный кодекс ужасной администрации
|
Making of grief and pain the common law,
|
Делающий всеобщим законом боль и горе,
|
Decreeing universal joylessness
|
Утверждающий всеобщую безрадостность,
|
Had changed life into a stoic sacrament
|
Превратил жизнь в священный символ стоицизма
|
And torture into a daily festival.
|
А пытку - в ежедневный фестиваль.
|
An act was passed to chastise happiness;
|
Акт был принят, что подвергает счастье наказанию;
|
Laughter and pleasure were banned as deadly sins:
|
Смех и удовольствие были запрещены как смертные грехи:
|
A questionless mind was ranked as wise content,
|
Несомневающийся ум считался мудрым,
|
A dull heart's silent apathy as peace:
|
Безмолвная апатия тупого сердца рассматривалась как покой:
|
Sleep was not there, torpor was the sole rest,
|
Там не было сна и единственным отдыхом было оцепенение,
|
Death came but neither respite gave nor end;
|
Смерть приходила, но не давала ни передышки, ни конца;
|
Always the soul lived on and suffered more.
|
Душа продолжала жить всегда и страдала все больше.
|
Ever he deeper probed that kingdom of pain;
|
Все глубже он исследовал это царство боли;
|
Around him grew the terror of a world
|
Вокруг него разрастался ужас мира
|
Of agony followed by worse agony,
|
Агонии, за которой следовала еще более худшая агония,
|
And in the terror a great wicked joy
|
И в этом ужасе великая, злая радость
|
Glad of one's own and others' calamity.
|
Наслаждалась своим собственным несчастьем и несчастием других.
|
There thought and life were a long punishment,
|
Там мысль и жизнь были долгим наказанием,
|
The breath a burden and all hope a scourge, 228
|
Дыхание - бременем, всякая надежда - бичом,
|
The body a field of torment, a massed unease;
|
А тело - полем пытки, скопищем тревог;
|
Repose was a waiting between pang and pang.
|
А отдых - каким-то ожиданием между страданиями.
|
This was the law of things none dreamed to change:
|
Таков там был закон вещей, который никто не думал изменить:
|
A hard sombre heart, a harsh unsmiling mind
|
Суровое, мрачное сердце и строгий неулыбчивый ум
|
Rejected happiness like a cloying sweet;
|
Отвергали счастье как пресыщающую сладость;
|
Tranquillity was a tedium and ennui:
|
Спокойствие было там тоскою и скукой:
|
Only by suffering life grew colourful;
|
И только благодаря страданию жизнь обретала краски;
|
It needed the spice of pain, the salt of tears.
|
Она нуждалась в остром вкусе боли и соли слез.
|
If one could cease to be, all would be well;
|
Если б можно было перестать существовать, все было бы прекрасно;
|
Else only fierce sensations gave some zest:
|
Иначе лишь неистовые ощущения вносили некоторую остроту:
|
A fury of jealousy burning the gnawed heart,
|
Бешенство ревности, сжигающее терзаемое сердце,
|
The sting of murderous spite and hate and lust,
|
Жало смертельной злобы, вожделения и ненависти,
|
The whisper that lures to the pit and treachery's stroke
|
Шепот, заманивающий в яму и удар предательства
|
Threw vivid spots on the dull aching hours.
|
Бросали яркие пятна на унылые часы, наполненные болью.
|
To watch the drama of infelicity,
|
Наблюдать за драмой этого несчастья,
|
The writhing of creatures under the harrow of doom
|
И корчами существ, страдающих под пыткой рока,
|
And sorrow's tragic gaze into the night
|
Трагический взор горя в ночи
|
And horror and the hammering heart of fear
|
И ужас, и лихорадочно бьющееся сердце страха
|
Were the ingredients in Time's heavy cup
|
Вот из чего состоял напиток в тяжелой чаше Времени,
|
That pleased and helped to enjoy its bitter taste.
|
Что доставляло удовольствие и помогало наслаждаться его горьким вкусом.
|
Of such fierce stuff was made up life's long hell:
|
Вот из такой жестокой материи был сотворен долгий ад жизни:
|
These were the threads of the dark spider's-web
|
Там были нити паутины черного паука,
|
In which the soul was caught, quivering and rapt;
|
В которые была поймана душа, трепещущая и захваченная:
|
This was religion, this was Nature's rule.
|
Это было религией, это было законом Природы.
|
In a fell chapel of iniquity
|
В ужасном храме беззакония,
|
To worship a black pitiless image of Power
|
Чтобы поклониться безжалостному черному изваянию Силы,
|
Kneeling one must cross hard-hearted stony courts,
|
На коленях надо было пересекать бездушные каменные дворы,
|
A pavement like a floor of evil fate.
|
И мостовую, подобную дороге злой судьбы.
|
Each stone was a keen edge of ruthless force
|
Там каждый камень был острым лезвием жестокой силы,
|
And glued with the chilled blood from tortured breasts;
|
Скрепленный запекшейся кровью из растерзанных грудей;
|
The dry gnarled trees stood up like dying men
|
Сухие, искривленные деревья стояли, словно умирающие люди,
|
Stiffened into a pose of agony,
|
Окаменев в позах агонии,
|
And from each window peered an ominous priest
|
Из каждого окна выглядывал зловещий жрец,
|
Chanting Te Deums for slaughter's crowning grace,
|
Поющий Тедеум? коронованной благодати массового убийства,
|
Uprooted cities, blasted human homes,
|
Разрушенные до основания города, и разнесенные взрывами дома людей,
|
Burned writhen bodies, the bombshell's massacre.
|
Сожженные скорченные тела, жертвы бомбардировки.
|
"Our enemies are fallen, are fallen," they sang, 229
|
"Наши враги пали, пали", пели они,
|
"All who once stayed our will are smitten and dead;
|
"Все, кто когда-то мешал нашей воле, повержены и мертвы;
|
How great we are, how merciful art Thou."
|
Как мы велики, как милосерден Ты ".
|
Thus thought they to reach God's impassive throne
|
Так они думали достичь невозмутимого трона Бога
|
And Him command whom all their acts opposed,
|
И управлять Им, кому противоположны все их действия,
|
Magnifying their deeds to touch his skies,
|
Возвеличивая свои дела, коснуться его небес
|
And make him an accomplice of their crimes.
|
И сделать его соучастником своих преступлений.
|
There no relenting pity could have place,
|
Там никакая смягчающая жалость не могла иметь места,
|
But ruthless strength and iron moods had sway,
|
Но правили лишь безжалостная сила и жестокие настроения,
|
A dateless sovereignty of terror and gloom:
|
Бесконечное владычество ужаса и мрака:
|
This took the figure of a darkened God
|
Все это облеклось в фигуру какого-то темного Бога,
|
Revered by the racked wretchedness he had made,
|
Которому поклонялись за те невыносимые муки, что он творил,
|
Who held in thrall a miserable world,
|
Он держал в рабстве этот несчастный мир,
|
And helpless hearts nailed to unceasing woe
|
И беспомощные сердца, прикованные к непрекращающемуся горю,
|
Adored the feet that trampled them into mire.
|
С любовью преклонялись пред ногами, что втаптывали их в грязь.
|
It was a world of sorrow and of hate,
|
Это был мир скорби и ненависти,
|
Sorrow with hatred for its lonely joy,
|
Скорбь и ненависть были его единственной радостью,
|
Hatred with others' sorrow as its feast;
|
Ненависть и горе других - его празднеством;
|
A bitter rictus curled the suffering mouth;
|
Кривящийся гримасой страданья рот;
|
A tragic cruelty saw its ominous chance.
|
Трагичная жестокость увидела свой зловещий шанс.
|
Hate was the black archangel of that realm;
|
Ненависть была черным архангелом этого царства;
|
It glowed, a sombre jewel in the heart
|
Она пылала в сердце темным бриллиантом,
|
Burning the soul with its malignant rays,
|
Сжигая душу своим зловредным излученьем,
|
And wallowed in its fell abysm of might.
|
И наслаждалась ужасной бездной своего могущества.
|
These passions even objects seemed to exude,-
|
Даже предметы казалось, излучали эти страсти, -
|
For mind overflowed into the inanimate
|
Ибо ум изливал себя в неживое,
|
That answered with the wickedness it received,-
|
Что отвечало злобою на то, что оно получало,-
|
Against their users used malignant powers,
|
Используя против своих хозяев злобные силы,
|
Hurt without hands and strangely, suddenly slew,
|
Они причиняли боль без рук и странно, внезапно убивали,
|
Appointed as instruments of an unseen doom.
|
Действуя как инструменты незримого рока.
|
Or they made themselves a fateful prison wall
|
Иль превращали себя в роковою тюремную стену,
|
Where men condemned wake through the creeping hours
|
Где люди были обречены бодрствовать на протяжении ползущих часов,
|
Counted by the tollings of an ominous bell.
|
Отбиваемых ударами зловещего колокола.
|
An evil environment worsened evil souls:
|
Злое окружение еще сильнее уродовало злобные души:
|
All things were conscious there and all perverse.
|
Все вещи там были сознательны и все извращены.
|
In this infernal realm he dared to press
|
В этом инфернальном царстве посмел он настаивать
|
Even into its deepest pit and darkest core,
|
Даже в его глубочайшей бездне и самом темном центре,
|
Perturbed its tenebrous base, dared to contest 230
|
Тревожа его мрачное основание, он посмел оспаривать
|
Its ancient privileged right and absolute force:
|
Его древнее право, привелегию и абсолютную силу:
|
In Night he plunged to know her dreadful heart,
|
Он погрузился в Ночь, чтобы познать ее страшное сердце,
|
In Hell he sought the root and cause of Hell.
|
В Аду он искал причину и корень Ада.
|
Its anguished gulfs opened in his own breast;
|
Его страдающие бездны раскрылись в его собственном сердце;
|
He listened to clamours of its crowded pain,
|
Он слушал ропот переполнявшей его боли,
|
The heart-beats of its fatal loneliness.
|
Удары ее фатального одиночества.
|
Above was a chill deaf eternity.
|
Над ним висел холод глухой вечности.
|
In vague tremendous passages of Doom
|
На темных, ужасных дорогах Рока
|
He heard the goblin Voice that guides to slay,
|
Он слышал Голос гоблина, который ведет, чтобы погубить,
|
And faced the enchantments of the demon Sign,
|
И столкнулся с колдовской магией демонического Символа
|
And traversed the ambush of the opponent Snake.
|
И прошел сквозь засаду враждебного Змия.
|
In menacing tracts, in tortured solitudes
|
В угрожающих пространствах и в мучительных безлюдьях
|
Companionless he roamed through desolate ways
|
Один он брел по заброшенным дорогам,
|
Where the red Wolf waits by the fordless stream
|
Там где красный Волк поджидает у реки, не имеющей брода
|
And Death's black eagles scream to the precipice,
|
И черные орлы Смерти пронизительно кричат над пропастью,
|
And met the hounds of bale who hunt men's hearts
|
И встречал гончих псов беды, охотящихся за сердцами людей,
|
Baying across the veldts of Destiny,
|
Лающих в широких степях Судьбы,
|
In footless battlefields of the Abyss
|
На нехоженных полях сражений Бездны
|
Fought shadowy combats in mute eyeless depths,
|
Он вел смутные битвы в немых, слепых глубинах,
|
Assaults of Hell endured and Titan strokes
|
Выносил Атаки Ада и удары Титана
|
And bore the fierce inner wounds that are slow to heal.
|
И жестокие медленно заживающие внутренние раны.
|
A prisoner of a hooded magic Force,
|
Пленник скрытой магической Силы,
|
Captured and trailed in Falsehood's lethal net
|
Захваченный и увлекаемый смертельными сетями Лжи
|
And often strangled in the noose of grief,
|
И часто задыхаясь в петле горя
|
Or cast in the grim morass of swallowing doubt,
|
Или брошенный в мрачную трясину всепоглощающего сомнения,
|
Or shut into pits of error and despair,
|
Или запертый в западнях ошибки и отчаяния,
|
He drank her poison draughts till none was left.
|
Он пил глотками ее отравленный напиток, пока ничего не осталось.
|
In a world where neither hope nor joy could come
|
В мире, куда не могли проникнуть надежда или радость,
|
The ordeal he suffered of evil's absolute reign,
|
Он вынес тяжкое испытание абсолютного господства зла,
|
Yet kept intact his spirit's radiant truth.
|
Но сохранил нетронутой сияющую истину собственного духа.
|
Incapable of motion or of force,
|
Не способный двигаться, лишенный силы
|
In Matter's blank denial gaoled and blind,
|
Заточенный и слепой в абсолютном отрицании Материи,
|
Pinned to the black inertia of our base
|
Пригвожденный к черной инертности нашей основы,
|
He treasured between his hands his flickering soul.
|
Как сокровище он нес в руках свою мерцающую душу.
|
His being ventured into mindless Void,
|
Его существо отважилось войти в лишенную мысли Пустоту,
|
Intolerant gulfs that knew not thought nor sense;
|
В безжалостные бездны, не ведающие мысли или чувства;
|
Thought ceased, sense failed, his soul still saw and knew. 231
|
Там где мысль прекращалась, обрывалось чувство, его душа все же видела и знала.
|
In atomic parcellings of the Infinite
|
В атомных частицах Бесконечного
|
Near to the dumb beginnings of lost Self,
|
Рядом с бессловесными началами потерянного Я,
|
He felt the curious small futility
|
Он ощущал загадочную, ничтожную тщетность
|
Of the creation of material things.
|
Этого творения материальных вещей.
|
Or, stifled in the Inconscient's hollow dusk,
|
Или, задыхаясь в пустых сумерках Несознательного,
|
He sounded the mystery dark and bottomless
|
Он постигал бездонную и темную мистерию
|
Of the enormous and unmeaning deeps
|
Громадных, бессмысленных глубин,
|
Whence struggling life in a dead universe rose.
|
Из которых в мертвой вселенной возникла борющаяся жизнь.
|
There in the stark identity lost by mind
|
Там в абсолютном отождествлении, которого не может достичь ум,
|
He felt the sealed sense of the insensible world
|
Он ощутил скрытый смысл этого бесчувственного мира
|
And a mute wisdom in the unknowing Night.
|
И безмолвную мудрость в Ночи неведения.
|
Into the abysmal secrecy he came
|
Он проник в бездонную тайну,
|
Where darkness peers from her mattress, grey and nude,
|
Где серая, обнаженная тьма выглядывает из своего укрытия
|
And stood on the last locked subconscient's floor
|
И стоял на последнем этаже запертого подсознательного,
|
Where Being slept unconscious of its thoughts
|
Где спало Существо, не осознающее своих мыслей,
|
And built the world not knowing what it built.
|
И творило мир, не ведая, что оно творит.
|
There waiting its hour the future lay unknown,
|
Там, ожидая своего часа, лежит неведомое будущее,
|
There is the record of the vanished stars.
|
И дремлет память исчезнувших звезд.
|
There in the slumber of the cosmic Will
|
Там в сонном забытии космической Воли
|
He saw the secret key of Nature's change.
|
Он увидел тайный ключ к изменению Природы.
|
A light was with him, an invisible hand
|
Свет был с ним, незримая рука
|
Was laid upon the error and the pain
|
Была наложена на страдание и ошибку,
|
Till it became a quivering ecstasy,
|
Пока они не превратятся в трепещущий экстаз,
|
The shock of sweetness of an arm's embrace.
|
И в потрясение сладостных объятий.
|
He saw in Night the Eternal's shadowy veil,
|
Он увидел темный занавес Вечности в Ночи,
|
Knew death for a cellar of the house of life,
|
Осознал смерть как подвальный этаж дома жизни,
|
In destruction felt creation's hasty pace,
|
В разрушении почувствовал торопливый шаг творения,
|
Knew loss as the price of a celestial gain
|
И понял, что потеря, - та цена, которую мы платим за небесный выигрыш
|
And hell as a short cut to heaven's gates.
|
И что ад является кратчайшим путем к вратам рая.
|
Then in Illusion's occult factory
|
Тогда на оккультной фабрике Иллюзии
|
And in the Inconscient's magic printing-house
|
И в магической типографии Несознательного
|
Torn were the formats of the primal Night
|
Разорваны были форматы изначальной Ночи
|
And shattered the stereotypes of Ignorance.
|
И разбиты вдребезги шаблоны Неведения.
|
Alive, breathing a deep spiritual breath,
|
Ожившая, дыша глубоким духовным дыханием,
|
Nature expunged her stiff mechanical code
|
Природа уничтожила свой жесткий, механистичный свод законов
|
And the articles of the bound soul's contract,
|
И параграфы контракта плененной души,
|
Falsehood gave back to Truth her tortured shape. 232
|
Ложь возвратила Истине ее измученную форму.
|
Annulled were the tables of the law of Pain,
|
Уничтожены были скрижали закона Боли,
|
And in their place grew luminous characters.
|
И на их месте проявились сияющие буквы.
|
The skilful Penman's unseen finger wrote
|
Невидимый перст искусного Писца начертал
|
His swift intuitive calligraphy;
|
Свою стремительную, интуитивную каллиграфию;
|
Earth's forms were made his divine documents,
|
Формы Земли стали его божественными свидетельствами,
|
The wisdom embodied mind could not reveal,
|
Мудрость воплотила то, что не мог обнаружить ум,
|
Inconscience chased from the world's voiceless breast;
|
Несознание было изгнано из безмолвной груди мира;
|
Transfigured were the fixed schemes of reasoning Thought.
|
Были преображены устойчивые схемы логичной Мысли.
|
Arousing consciousness in things inert,
|
Пробуждая сознание в инертных вещах,
|
He imposed upon dark atom and dumb mass
|
Он навязал темному атому и бессловесной массе
|
The diamond script of the Imperishable,
|
Алмазный сценарий Нетленного.
|
Inscribed on the dim heart of fallen things
|
На смутном сердце падших вещей он начертал
|
A paean-song of the free Infinite
|
Победную песнь свободного Бесконечного
|
And the Name, foundation of eternity,
|
И Имя, фундамент вечности,
|
And traced on the awake exultant cells
|
И на пробужденных, ликующих клетках написал
|
In the ideographs of the Ineffable
|
Иероглифами Невыразимого
|
The lyric of the love that waits through Time
|
Поэму любви, что ожидает сквозь Время,
|
And the mystic volume of the Book of Bliss
|
И мистический том Книги Блаженства,
|
And the message of the superconscient Fire.
|
И послание сверхсознательного Огня.
|
Then life beat pure in the corporeal frame;
|
Тогда чистая жизнь затрепетала в телесной форме;
|
The infernal Gleam died and could slay no more.
|
Инфернальное Пламя погасло и потеряло способность убивать.
|
Hell split across its huge abrupt faзade
|
Ад раскололся по всему своему огромному обрывистому фасаду
|
As if a magic building were undone,
|
Словно было разрушено магическое здание,
|
Night opened and vanished like a gulf of dream.
|
Ночь распахнулась и исчезла как бездна сна.
|
Into being's gap scooped out as empty Space
|
В этот пролом бытия, вычерпанный словно пустое Пространство,
|
In which she had filled the place of absent God,
|
Где она? занимала место отсутствующего Бога,
|
There poured a wide intimate and blissful Dawn;
|
Пролился широкий, сокровенный, счастливый Рассвет;
|
Healed were all things that Time's torn heart had made
|
Излечено было все то, что сотворило разорванное сердце Времени,
|
And sorrow could live no more in Nature's breast:
|
И горе не способно было больше жить в груди Природы:
|
Division ceased to be, for God was there.
|
Разделение прекратилось, ибо там был Бог.
|
The soul lit the conscious body with its ray,
|
Душа озарила своим лучом сознательное тело.
|
Matter and spirit mingled and were one.
|
Материя и дух слились и стали едины.
|
|
|
End of Canto Eight
|
Конец песни восьмой
|
|
|
|
|
|
|
|
|