Горик Гай : другие произведения.

Всё

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
   Музыка... В божественном очарованье нежных звуков мы растворяем себя... Она прекрасна... Та настоящая музыка, которая надолго остаётся в нашем сознании. Её звук, как жидкость в сообщающихся сосудах, переливается от сердца к сердцу, из души в душу... Она ласкает, льстит, завораживает, чарует...Она уничтожает...
   Это говорю я, Валера Царёв, выпускник средней школы. Не просто выпускник, а будущий не потомственный юрист, в первом и единственном колене, семнадцати лет от роду. Хотя в том, что буду юристом, я глубоко сомневался. Так хотели мои родители. Если честно я всегда удивлялся одноклассникам, которые точно знали, кем они будут. В прошлом году я бредил институтом гражданской авиации и профессией бортинженера, который бороздил бы на самолётах небесное пространство. А в этом - географическим факультетом МГУ. Но МГУ далеко, а провинциальный университет рядом.
   Где-то в душе у меня теплилась надежда о самом лучшем ВУЗе страны. К сожалению, чем ближе выпуск, тем страшнее становилось за тот выбор, который сделали мои предки.
   А моё музыкальное образование? Я сносно играл почти на всех музыкальных инструментах. Но это никак не могло повлиять на меня, чтобы я серьёзно занялся музыкой. Рано, очень рано приходится избрать тот путь, по которому всю жизнь будешь топать. А потом неизвестно, правильно ли ты сделал свой выбор. Пожить бы, жизненного опыта набраться...
   С подносом в руках я стоял в очереди школьной столовой и смотрел на нежную шею одноклассницы Наташи с волосами пшеничного цвета, маленькую и хрупкую, со стрижкой а-ля Мирей Матье. Я вдруг представил, что в столовой кроме нас никого нет, и я губами мягко щекочу нежную кожу с еле заметными серенькими точечками. А она так смешно вдавливает шею в плечи, оборачивается и заливисто смеется.
   Я понял, что влюбился, и мне тут же расхотелось есть. Столовую пришлось покинуть, не дождавшись своей очереди. Я бросил поднос на свободный стол и спешно удалился.
   Войдя в аудиторию, именуемую классом литературы, я обнаружил, что там никого нет и, подавленный, сел за стол. Большая перемена... Всех как ветром сдуло на улицу. Майская весенняя карусель в виде солнечных зайчиков, мелькающих через стёкла дрожащих от ветра окон, на меня не действовала. Сердце усиленно билось.
   Почему я её раньше не замечал? И вдруг вспомнил её улыбку, которую она дарила всегда, её приглашения потанцевать на школьных вечерах, когда объявляли белый танец, и как она сама бегала к ди-джею, чтобы тот почаще объявлял белый танец. А потом вновь и вновь приглашала меня. А я совсем не обращал внимания. Вот балбес. Теперь все ухаживания, её внимание и осмысленные взгляды выстроились в определённую логическую цепочку. Я вздохнул. Внешне конечно она ... Обыкновенная. Очаровательная улыбка. По-восточному, очень сильные раскосые глаза, маленький прямой носик. Точно вылитая Комаки Курихара из старого, старого фильма "Москва - любовь моя". Но по темпераменту больше была похожа на Риоки Хироши из фильма "Вассаби". Только волосы русые... Её ноги... Да, её ноги... Слегка кривоватые, которые нельзя было закрыть школьным платьем, спускающимся не ниже колена, а длиннее не разрешали, и вне школы - скрытые джинсами или юбкой.
   Я вспомнил, как первого сентября мы с одноклассником стояли в коридоре и ждали когда откроют класс лингвистики. Недалеко от нас стояла она, а мы тайком рассматривали её ноги.
   -Я тебе говорю, что она в колготках, - убеждал меня Коля.
   -Да какие колготки, это она так загорела, - не соглашался я.
   -Слушай, а спроси у неё об этом.
   -Ну ты деятель, сейчас всё брошу и пойду спрошу, Наташа ты в колготках или без?
   -А что? Что тут такого?
   -Ну, пойди сам и спроси.
   -Не хочу. Скажу тебе одно, загорелые у неё ноги или она в колготках, но ноги у неё как у кавалериста.
   Какая разница, какие у неё ноги. Не всем же быть моделями. Сейчас это не столь важно, и я попытался себя убедить, что кривые ноги это не тот недостаток, который как-то мог повлиять на моё влюблённое состояние.
   Я даже не заметил, как аудитория стала гудеть от возбуждённых одноклассников, чинно заполняющих свои столы, и как прозвенел звонок. Только толчок локтем одноклассника Коли, соседа по парте, привёл меня в чувство:
   -Ты чего такой мрачный?
   -Да так.
   -Радуйся, последний урок.
   -Да уж... Ты подзабыл дружище... Ещё классный час, - сегодня к "дружище" я не добавил "Мюллер". Было просто лень шевелить языком. Но мы так любили к своим коллегам по партам приклеивать прозвища любимых героев из любимых фильмов.
   -Классный час, брат, это р-а-з-в-л-е-к-а-л-о-в-к-а, - нравоучительно произнёс он по слогам и добавил, - сегодня Эдик что-то из истории хард-рока будет рассказывать.
   -Музыку хоть слушать будем?
   -Будем... - он не успел закончить, как в аудиторию вошёл учитель литературы, и мы не стройно встав, поприветствовали его.
   Марк Иссакович Бердон (так звали нашего учителя русской литературы). Как всегда был любезен. Он был небольшого роста. Широкие залысины украшали его голову. А на толстом мясистом носу, где изредка появлялись два маленьких волоска, располагались очки с массивной оправой, за которыми блестели многократно увеличенные глаза - осторожные, подозрительные и всегда ждущие подвоха. Он не выговаривал букву "Р", что было странно для учителя литературы, и когда он здоровался, получалось очень весело:
   -Здавствуйте йебята!
   Но мы уже давно не смеялись над ним. Привыкли. Поэтому молча садились и внимательно его слушали. Он был в меру строг и требователен, и терпеть не мог, когда на его уроках болтали.
   -Мы вплотную подошли к выпускным экзаменам, - все ж он старался подбирать слова без буквы "р", - и поэтому сегодняшний, - он сделал паузу, дальше без "р" никак нельзя было обойтись, -уок, мы посвятим твойчеству Гибоедова и его изумительной, не ут`атившей своей актуальности комедии "Гойе от ума".Это очень часто вст`ечающееся пгоизведение для фогмигования тематики сочинений на выпускных экзаменах. Давайте вспомним, те обгазы, котогые вы в пгошлом году изучили. Я помогу вам вспомнить.
   Он принял позу оратора, опершись руками о спинку стула и начал рассказывать:
   -Импеатой Александг Пегвый панически боялся пгоникновения в Госсию йеволюционных идей. Он мог давать обещания на Евгопейском сейме, но на Године дело обстояло совсем не так. Гепгесии и гепгессии окутали Госсию. Погядок с помощью жестокой гуки Агакчеева был наведён. И этот погядок, это довоенное благоденствие, йазумеется, гадостно пгиветствовали люди типа Фамусова. Ну что вспомнили? Тепей я жду хагактегистик геоев. Пожалуйста, кто хочет выступить?
   Все посмотрели на Галю Бумкину, будущую медалистку. Когда она выходила к доске, каждый из нас, затаив дыхание, рассматривал её идеально-стройные красивые, смуглые ноги. Она носила в школе самую короткую юбку и не оставляла равнодушным никого. Если она становилась спиной к классу и что-то писала на доске, рука её медленно поднималась, и вместе с этим движением платье принимало более высокое положение, обнажая на верхней части бедра красивое родимое пятно размером в пятак.
   Галя вздохнула и пошла к доске. Грациозно откинув рукой прядь жёстких угольных волос, она затараторила:
   -Актуальность комедии "Горе от ума" заключается в том, что в ней главный герой Чацкий прямо, никого не стесняясь, говорит о политических преобразованиях и о новой морали, о стремлении к духовной и политической свободе...
   Все облегчённо вздохнули, и в аудитории наступил полнейший штиль, где корабль по имени Галя рассекал волны образованности.
   Я рассеянно смотрел на Галю и пытался сосредоточиться. Но нет. Впереди сидела Наташа, и её нежный затылок маячил передо мной, преследовал меня с момента ухода со столовой и не давал покоя. Где-то внизу подташнивало, то ли от голода, то ли от наплыва истомы. Я очень часто вздыхал и думал о том, что быстрее бы окончились уроки, и я бы вместе с ней отправился домой. Благо мы жили в одном доме, только в разных подъездах.
   -... и оборвалась блестяще начатая карьера: "Служить бы рад, прислуживаться тошно". В этой формулировке Чацкого важны и значимы обе части: он рад бы служить, он жаждет этого. Но государству, оказывается, не нужно самоотверженное служение, оно требует прислуживания. И Чацкий оставляет столицу, - Галя была явно в духе.
   -Ну и дурак, что оставил столицу, - тихо не согласился мой сосед по парте с Чацким. Слушай, а поехали съездим в Москву?
   -Это как это? - прошептал я.
   -А вот так, возьмём справки в поликлинике, да рванём дня на два, прикупим шмоток каких-нибудь, посмотрим столицу.
   -А что родителям скажем?
   -Да так и скажем. Поедем в Москву, посмотрим на неё. Даже более того, убедим, что такая поездка очень полезна для общего состояния... души, перед поступлением.
   -Поехали, - согласился я, а сам подумал, что как бы было бы здорово взять в Москву Наташу, - только я сомневаюсь, что мне справку дадут в поликлинике, я здоров как бык.
   Коля махнул рукой:
   -Я маму попрошу, она нам сделает.
   За разговором мы не заметили, как у стола учителя оказалась ОНА. Я нервно помахал рукой перед лицом Коли, чтобы он не мешал мне слушать Наташу. Сердце учащённо забилось, и я, не слыша о чём она говорит, уставился на неё. Просто заглатывал взглядом. Какая то судорожная волна тепловой энергии прошлась по всему моему организму. Она чем-то делилась с нами, а скорее с нашим учителем, о Молчалине:
   -...За время отсутствия Чацкого, Молчалин занял его место в сердце Софьи, именно он - счастливый соперник главного героя. И это только начало. Личное поражение Чацкого не исчерпывает его будущей драмы. Брошенные им слова "Молчалины блаженствуют на свете" оказываются пророчеством...
   Марк Иссакович увидел мой напряжённый взгляд и, наверное подумал, что я хочу высказать своё мнение о Молчалине, потому что когда Наташа закончила, а я не отрывал от неё внимательных глаз, произнёс:
   -Навейное Цагёв хочет поделиться с нами о Молчалине. Пгошу Валега, можно с места.
   Я удивлённо заморгал глазами, но делать было нечего, и пришлось отвечать. Но что? Начал вспоминать, кто это такой. В моей памяти возник какой-то смутный образ зла:
   -Молчалин это предатель.
   Все повернулись в мою сторону. Двадцать пар изумлённых глаз смотрели на меня, а потом появились не стройные смешки. Я сначала растерялся... Но неожиданно Марк Иссакович поднял руку вверх, призывая этим жестом мне не мешать, как бы поддержал меня:
   -Вы понимаете, что вы пъедъявили сейёзное обвинение нашему гегою. Вы сможете объяснить почему?
   Я долго думал. Пауза затягивалась. Вот ляпнул. Давай думай быстрей, с чего это Молчалин у тебя предателем сделался. Но я сдаваться не собирался, поглубже захватил носом воздух и выдохнул:
   -Начнём с того, что разберёмся в содержании предательства. Это зло, обман, коварство. Тогда становится понятным, что хитрый ум, изворотливость Молчалина, умение приспособиться к любой ситуации, найти "ключ" к влиятельному человеку, абсолютная беспринципность - это определяющие принципы героя. Эти качества, проявляются через зло и обман. Его жизненные установки, убеждения, вся система нравственных ценностей противостоит морали, идеям и идеалам Чацкого. Молчалин страшен именно своей глубочайшей безнравственностью: тот, кто готов вынести любые унижения в борьбе за власть, богатство, силу, дорвавшись до желанных вершин, будет не только сам унижать, но и уничтожать на своём пути. Это очень страшный человек. И в этом он предатель, потому что предал настоящие идеалы, те идеалы, которые проповедует Чацкий. И в этом Молчалин не отличается от всего фамусовского общества.
   Я не успел перевести дух, как кто-то из одноклассников начал апеллировать мне:
   -Он бросает вызов всему обществу.
   -Я не говорил всему обществу. Я сказал фамусовскому обществу, - тут же отреагировал я.
   -А если такое общество на 90 процентов фамусовское? Значит надо бросить вызов всем? - не сдавался кто-то.
   Я задумался, а потом твёрдо сказал:
   -Значит всем.
   Класс гудел, не соглашаясь со мной. Я увидел, как аккуратно поднялась рука Наташи и на фоне шума несогласных, прозвучал её голос:
   -А можно мне дополнить Царёва?
   Марк Иссакович кивнул головой. Судя по блеску в глазах, проступающему через стёкла очков, он явно был доволен разгоревшейся дискуссией. Все затихли.
   -А я полностью согласна с Царёвым. Только вызов такой бесполезен. Потому что Молчалин - дитя отлаженного государственного механизма, хоть и порочного. И он не допустит разлада этого механизма, тем более - его разрушения! На Молчалиных будет опираться власть, потому что они послушны, а власть, очень ценит послушных.
   -И что же делать? - кто-то спросил в тишине.
   Я благодарно посмотрел на Наташу и сказал:
   -А ничего. Сейчас ничего не сделаешь. Когда износятся механизмы государства, а они износятся очень быстро, потому что они бракованные, тогда и станет ясно, что их надо менять.
   - А почему Вы Цайёв говойите в настоящем въемени? - Марк Иссакович уставился на меня.
   Он что, в чём -то меня подозревает, подумал я, пожал плечами и произнёс:
   - Вы же сами говорили об актуальности этой комедии.
   -Она актуальна, но не в этом аспекте..., - Марка Иссаковича прервал звонок, и ему пришлось заканчивать. Он как-то странно посмотрел на меня:
   - Продолжим обсуждение на следующем уроке.
   Я отвернулся. Если честно, мне было не до Молчалина и его предательства. Я с нежностью лицезрел шею уже ставшей любимой мне Наташи. Было видно как запястья её нежных рук, скрытых под белыми кружевами рукавов платья, обнажались, когда она одну за другой укладывала тетрадки в сумку. Она вдруг резко повернулась и посмотрела на меня. От неожиданности я смутился и потупил глаза. А она очаровала меня улыбкой, подхватила сумку и направилась к выходу.
   Я остолбенел, и только Коля смог снять временное моё напряжение:
   -Давай, давай, двигай, чего уставился?
   Он пнул меня в спину, и я, всё ещё загипнотизированный красотой Наташи, под радостный гул одноклассников вышел из аудитории.
  
   --------------------
  
   Татьяна Дмитриевна - классный руководитель, женщина почти пенсионного возраста, всегда носившая маску обиженного на жизнь человека, - на этот раз улыбнулась и обратилась к Эдику Солонкевичу:
   -Эдуард познакомит сегодня нас с музыкальным творчеством одного из западных ансамблей.
   Эдик Солонкевич, в анфас вылитый Джо Дассен, такие же пухлые нарисованные губы и томный взгляд, только блондин, меломан до мозга костей, не просто обожал хард-рок, он жил в нём.
   Эдик вышел к учительскому столу, на котором стояла простенькая аппаратура, заботливо подвинул проигрывающий аппарат к себе и обстоятельно приступил к изложению биографии рок группы Deep Purple:
   - В далёком 1968 году на свет появилась группа Deep Purple в результате случайных знакомств друг с другом музыкантов, которые преклонялись перед творчеством The Beatles . Первоначальный состав группы Deep Purple был такой: Ричи Блэкмор - гитара, Род Эванс - вокал, Джон Лорд - клавишные и бэк-вокал, Иэн Пейс - ударные, Ник Симпер - бас-гитара и бэк-вокал. В этом составе группа выпустила два альбома. Однако балладный голос Рода Эванса не удовлетворял прежде всего Ричи Блэкмора, который хотел двигаться в другом направлении, и который уговорил группу расстаться с ним. Под горячую руку Блэкмора попал и басист. Так в составе появились Ян Гиллан и Роджер Гловер. Этот состав в последствии стал золотым.
   Всё это я неоднократно читал и перечитывал, и поэтому мне стало неинтересно. И я выбрал более занимательное дело. Стал созерцать любимую тонкую шейку Наташи. Так хотелось дотронуться носом и губами одновременно к этой чудной материи упругой кожи и вдыхать её неповторимый запах. Мне опять стало плохо, и я тоскливо отвернулся. Мои уши отдалённо нащупали штрихи легендарной рок группы:
   -...если добавить к этому агрессивный вокал Гиллана, который прославился в 1970 году блестящим исполнением партии Христа в рок-опере "Jesus Christ Superstar", твердый бас Гловера - и на музыкальном олимпе появился новый стиль группы, именуемый в последствии как тяжёлый рок. И по праву Deep Purple вместе с Led Zeppelin считаются отцами хард рока. Соединение звучания органа Лорда и гитары Блэкмора создают, наконец, "фирменное" лицо Deep Purple...
   Я уставился в окно. Весна. Первомайский праздник прошёл. На носу ещё один праздник - 9 мая. Так любимый нами. Во-первых, потому что один выходной день не помешает, а во-вторых ветераны, которых с каждым годом становилось всё меньше и меньше, создавали радостную атмосферу надёжной и беззаботной жизни. Нашей жизни... Жизни молодых... Они всегда улыбались, и выглядели такими чистенько-аккуратными, улыбающимися улыбками молодых. И поражаешься их жаждой жизни и волей к жизни. Вот бы нам их терпение и мудрость!
   За окном качались липы. Шелест их зелёных листочков врывался через открытые форточки на потоке весеннего прохладно - тёплого воздуха.
   Эдик, кажется, закруглялся. Его любимое дело двигалось к концу:
   -Песня Child in time имеет целенаправленно социальный подтекст. Группа откровенно выразила протест против войны во Вьетнаме. Наберитесь терпения... По времени она звучит примерно 11 минут... Послушайте её внимательно, - Эдик ткнул пальцем в какую-то кнопку незамысловатой аппаратуры и зазвучала музыка.
   Я быстро переключил своё сознание на воспроизведение моей любимой песни, услышанной и записанной моим мозгом ранее. Мне хотелось усилить стереоэффект и послушать её в режиме квадро.
   Ах да, я забыл сказать кое-что. Извини читатель. Мне природа дала уникальную возможность воспроизводить музыку, которую я когда-либо слышал. Мне не нужно проигрывающего устройства. Я слушаю музыку один раз, мой мозг её запоминает, а потом воспроизводит. Думаю, что если к моему мозгу подсоединить соответствующие слуховые мембраны, то от них по проводам или радиоволнам через усилитель к колонкам польётся вполне качественное звучание. Но, к сожалению, о моём даре никто не знает. А может быть - к счастью. Но если даже и узнает, то вряд ли поверит.
   Вот поэтому, чтобы увеличить локализацию звуков по глубине, и расширить площадь действия стереоэффекта, я каким -то немыслимым образом перестраиваю свой мозг - просто посылаю сигнал и полноценно ощущаю "атмосферу зала". Это здорово! Это не просто здорово, это настолько необычно, что у меня каждый раз захватывает дух.
   Начало действительно впечатляло. Орган Лорда безукоризненно и профессионально отстукивал первые аккорды, этакие молоточки колокольчики. Казалось, что крестьяне, покачивая головами, укрытыми нонами* (конический головной убор во Вьетнаме) собирают урожай риса на плантациях и дружелюбно переговариваются. Очень высокий и мягкий голос Гиллана - всё это создавало иллюзию мирной жизни вьетнамской деревни. Милое дитя времени... Закрой глаза..., пел Гиллан.
   Но нет, война...Взрыв... Гиллан перешёл на фальцет, но какой! Очень мощный. Истошные вопли убитых...Ритм марша. Всех - под ружьё! Приказ двигаться вперёд. Скоростная филигранная игра Блэкмора на гитаре. Невозможно даже понять, как возможно перебирать пальцами гитарные струны с такой скоростью. Моё сознание полностью перешло на квадрафоническую систему звуковоспроизведения.
   Где-то сзади я слышу взрывы и грохот барабанов-вертушек, выпускающих УРы** по домам крестьян, и уничтожающие целые деревни. Чуть правее истеричные звуки органа, - то детский плач и крики солдат. Рядом бухали басы, предвестники артиллерийской канонады.
   И вдруг всё смолкло. Тишина... И вновь нежнейшие колокольчики Лорда, и голос Гиллана... Но в его интонации появилась слабость, усталость от войны. Всё повторяется заново, только с большими эмоциями, с большей энергией и скоростью... Отчаяние и безнадёжный вопль Гиллана. Наконец, всё стихло.
   Все замерли. Мы настолько были поражены всем этим музыкальным действом, устроенным нам Эдиком, что слова здесь были неуместны. Минута молчания...
   Классная, выдержав трагическую паузу, отпустила нас по домам.
  
   --------------
   Подождав пока за ней не захлопнулась парадная дверь школы, я, как шпион, двинулся за ней.
   Уже в школьном дворе я нагнал её и задал глупейший вопрос:
   - Ты домой?
   -Да, - глупость она не приняла. Но хитро улыбнулась, словно знала, что я её догоню.
   Мы окунулись в школьную аллею зелени и озона. Листва лип и каштанов создавала непроницаемый для света туннель, в котором моментально пленили сумерки.
   -Ты всех сегодня поразил. Марку Иссаковичу очень нравится, когда на литературе неординарное мнение высказывают, - её узкие карие глаза с интересом смотрели на меня.
   -Тебе спасибо за поддержку. А откуда ты знаешь, что Марку Иссаковичу нравится?- мы вышли из туннеля, и я сощурился от царствования солнца.
   -Мама рассказывала, - она грациозно откинула голову, и мирейматьевская причёска заискрилась на солнце миллионами лучиков. Я от удовольствия зажмурил глаза.
   Меня распирало любопытство, и я спросил:
   -Мама?
   -Да.
   -А причём здесь мама?
   -Мама у меня работает в школе учительницей русского языка. А ты что не знал?
   -Не-е-е-т, - удивлённо протянул я, - вы хорошо законспирировались.
   -А зачем афишировать?
   -Действительно не стоит, - я подумал, что наши отношения стремительно потекли по доверительному руслу. Эта мысль меня очень обрадовала. Воодушевлённый, я перешёл в наступление:
   -Что ты делаешь сегодня?
   -Да ничего... Ну, если не считать уроков.
   -Да уроки уже становятся не актуальными.
   -А если хочешь, приходи ко мне, посмотришь, как я живу. Мы же соседи? А соседи друг к другу в гости должны ходить.
   Я захлопал глазами. Это ж надо, не успел перейти в наступление, как она перехватила инициативу. Пришлось сдаваться, и для приличия я спросил:
   -А родные не будут ругаться? Или стесняться?
   Она засмеялась:
   -Нет, не будут. Родители на работе, а брат в институте - он всегда приходит поздно. Мы, правда, ремонт делаем, но комнат много, и он нам не помешает.
   Мы остановились возле её подъезда. Как хотелось её обнять, прикоснуться к ней и почувствовать запах весны, а может быть приближающегося лета.
   -Приходи через полчаса, - через плечо бросила она и скрылась в тёмном дверном проёме подъезда.
  
   Четырёхкомнатная квартира с двумя туалетными комнатами была нескромно просторна. Немаленькая трёхкомнатная в которой я жил, по сравнению с её хоромами не могла вписаться в моё понимание квартир. Это был настоящий замок. Только одноэтажный.
   Полумрак широкого коридора скрывал множество арок и дверей.
   Я стоял и молчал, затаив дыхание, а потом перевёл взгляд на неё. Она была в джинсах и лёгком мохеровом пуловере тёмно-изумрудного цвета.
   К моим ногам кто-то прикоснулся и я вздрогнул.
   -Это Каська, моя кошка. Не пугайся... Брысь, - она аккуратно ногой отодвинула кошку,- проходи, не стой.
   Она излучала самую милейшую улыбку на свете:
   - У нас прохладно,- она провела по себе руками, как бы показывая, для чего одела свитер.
   -У вас сколько комнат? - я решил убедиться в нескромном наличии комнат.
   -Да всего лишь четыре, - и с гордостью показала на одну из дверей,- вот это моя комната. Но там, к сожалению, ремонт. Пойдем в зал.
   -Четыре? А кажется все десять.
   Она засмеялась:
   -Много дверей?
   -И арок.
   Мы прошли по длинному коридору свернули в какой-то маленький коридорчик, разделённый аркой, и очутились в просторной гостиной. Вообще то просторной она должна была бы быть, но не в этот раз. Зал был заставлен мебелью, собранной из всех комнат на время ремонта.
   -Смотри не зацепись, и не свали что-нибудь. Вон там кресла стоят, иди туда, - она мягко прикоснулась к моей спине и легонько подтолкнула меня в направлении кресел.
   -Ну что, рассказывай, как вы обустроились? - вопрос был непраздным, так как дом только сдали, и, наверное с полгода прошло, как мы все его заселили.
   -Да что рассказывать, поклеили обои в комнатах, да кухню перекрасили в белый цвет. Но это пока, - сказал я, садясь в мягкое кресло, - потом сделаем более...
   Я не договорил. Она сразила меня наповал своей непринуждённостью. Легко пристроилась на моих коленях, положила руки на плечи...
   Я ощутил запах весны - этот сумасшедший запах озоновой свежести и цветов, исходившей от её льняных волос. Я, задыхаясь от восторга, и не понимая почему же это произошло, нежно её обнял. Она смотрела на меня тёмно-янтарными глазами Комаки Курихары. И я, не успев приблизить себя к её лицу, ощутил упругую мякоть её приятных губ.
   А она умела целоваться! Да ещё как! Я потянулся к ней, и мы слились в едином порыве желания быть вместе, быть друг в друге...
   Жаль, что время быстротечно. Когда устали руки, когда устали губы, и стало понятно, что невозможно насытиться, мы еле-еле оторвались друг от друга. Утомлённо прильнув головой к моему плечу, она вздохнула.
   Я стал наслаждаться ароматом её волос. Мне казалось, что её сладковатый запах духов создавал благоухающий нимб восточных ароматов, окутавший нас. Моё обоняние наткнулось на совершеннейшую гармонию чувственных нот сандалового дерева и мускуса. Я ощущал, как её сердце учащённо билось, и вместе с ним билось и моё. Я впал в полуобморочное состояние, которое меня вполне устраивало и было мне приятно.
   Отдышавшись, она принялась рассматривать меня. Её улыбка проникала в меня и делала меня невольником её завораживающего взгляда.
   Я бережно взял её маленькую и сухую руку. Она была в мелких тоненьких порезах, и мне стало её жаль. Я губами нежно прикоснулся к её ладошке и послал ей волну музыкальной энергии. Она неожиданно вздрогнула и спросила:
   -Что это?
   -А что ты чувствуешь? - я улыбнулся.
   -Музыка какая то, - глаза у неё становились от изумления всё больше и больше.
   -Это не какая-то музыка. Это Шопен, прелюдия ми минор.
   -Откуда же она идёт? - она завертела головой по сторонам.
   -Наташ... - я внимательно посмотрел на неё.
   Говорить или прекратить этот, в принципе ненужный ни мне, ни ей эксперимент, но в последний момент я всё-таки решился:
   -Можешь верить или нет, но она исходит от меня.
   Она посмотрела на меня как на сумасшедшего:
   -Бред какой- то.
   -Послушай, - я сделал паузу. Ну, нет. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Пришлось объяснять по полной программе:
   - Когда отдали меня в музыкальную школу, а было мне восемь лет... Я не знаю как это случилось... Ну в общем... На сольфеджио, когда изучали ноты, учитель музыки решил проверить музыкальный слух, и поставил на прослушивание Токкату ре-минор Баха, а после первых тактов попросил воспроизвести по нотам... Ну я начал записывать ноты... Ты можешь представить моё состояние? Я ребёнок... И тут такое... Из ниоткуда появилась музыка... Я вначале не понял откуда она исходит. Проигрыватель молчал... Я подумал, что все тоже слышат, но все молча сидели сопели, выводили каракули в нотной тетради. И я испугался... Она и перестала звучать. А когда пришёл домой и подумал об этой токкате Баха, то она вновь зазвучала, и я, уже очарованный слушал органную музыку. А потом подумал, что это не так уж и плохо, и решил никому не говорить...
   Она молчала. На её лице появилась маска скорби и жалости ко мне.
   -Ты не веришь мне? - я пытался ввести её в нормальное состояние.
   Наконец, она вздохнула:
   -Ну почему? Дай мне твою руку. Давай попробуем ещё раз.
   Она вновь вздрогнула, но теперь без видимого изумления заулыбалась:
   -Здорово. Так ты волшебник!
   -Почти, - я начал успокаиваться и улыбнулся в ответ.
   -Отними руку.
   -Зачем?
   -Я хочу убедиться волшебник ты или нет...
   Я убрал руку. Она тут же начала моргать своими узкими глазами:
   -Действительно теперь не слышу. Дай-ка снова.
   Я тут же включил мозговую активность.
   -Слушай, вот здорово! Даже наушников не надо.
   -Ну я же не могу быть твоими наушниками всегда, - мне стало хорошо, и я окончательно успокоился.
   -А жаль. А как это получатся у тебя? Научи меня.
   -Не знаю, я сам хочу разобраться в этом. Вот разберусь, тогда и научу.
   -Слушай, а давай Каську, мою кошку, проверим. Как она отреагирует? - теперь она заговорщицки подмигнула мне, и, не дожидаясь моего ответа, позвала кошку:
   -Кась, Кась, кс-кс.
   Где-то в глубине квартиры раздалось почти истошное мяу.
   -А-а. Дверь же надо в зале открыть, - она спрыгнула с моих колен и помчалась дарить свободу своей кошке.
   Да, подумал я о закрытой двери, она предусмотрительно обеспокоилась о сегодняшней судьбе нашего свидания.
   С кошкой на руках она стояла передо мной... Свободы ей сегодня не видать. Черная красивая кошка с короткой шерстью и белым воротничком на грудке.
   -Давай прикоснись к ней, пошли ей что-нибудь, - озорно блеснули её глаза.
   -Наташ, - я попытался образумить её, - не будет ничего, это тоже самое, что надеть на неё наушники и неожиданно включить звук на полную громкость. Она испугается.
   -Ну давай, пожалуйста, - стала канючить она.
   -Ладно, - я не выдержал, встал и дотронулся к кошке одновременно посылая один из жутких тактов "Speed king" Deep Purple. Кошка от непредвиденной ситуации дёрнулась, боязливо мяукнула и вырвалась из Наташиных рук.
   -Я же говорил тебе, - я опустился в кресло.
   Она даже не стала уточнять, какую мелодию я впихнул её кошке.
   -Обыкновенная реакция. А я подумала, может быть, она будет слушать. Я где-то читала, что некоторые кошки с удовольствием слушают музыку.
   -Как же это происходит у тебя?- загадочно спросила она и сама как кошка прыгнула мне на колени.
   Я с нежностью прижал её плечи к себе и решил, что здесь и сейчас, раз она заинтересовалась моими способностями, надо начать исследование.
   -Давай вот порассуждаем. Биологию ведь учили?
   -Учили, учили...- она покачала головой и задумалась.
   -Ну вот. В коре мозга есть такая часть, которая отвечает за восприятие и распознавание звуков. По-моему она называется слуховой корой...
   -Да, точно, - она напряглась, - Но слуховая кора связана с речевыми процессами. У тебя сигнал-то записывается, кстати, с поразительной точностью, как на магнитофон...
   -Лучше...
   -В смысле?
   -Я говорю запись у меня лучше, чем на магнитофоне. У меня каждая нотка, каждый инструмент фиксируется... Как будто в определённой ячейке. Словно одной ноте присваивается определённый символ или цифра. Только я сам не понимаю, как это происходит.
   -Но... - она вдруг замялась, - ты только не обижайся... У нормальных людей сигнал идёт на речь...
   -Да я не обижаюсь. Я уж давно смирился со своей ненормальностью.
   -Так вот, нормальный человек воспроизводит звук или голосом... - она удивлённо задумалась и растерянно протянула, - или через пальцы на каком-нибудь музыкальном инструменте.
   Мне стало весело:
   -Или губы...
   -Почему губы? - она скептически улыбнулась.
   -А на горне ты как будешь играть?
   -А-а-а... Ну да, - согласилась она и продолжила своё исследование,- а ты воспроизводишь музыку как по проводам... Вот теперь можно выделить два главных момента.
   Она стала загибать пальцы:
   -Во-первых, у тебя уникальная слуховая кора, а во-вторых, ты каким-то образом можешь точно переносить записанное на слуховую кору другого человека.
   Она устало замолчала. Молчал и я. Обсуждать её эврику почему-то не хотелось.
   -Слушай, скоро твои родители придут, - мне хотелось показаться порядочным.
   -Да они уже, наверное, пришли,- весело сказала она.
   -Пришли? Мы же ничего не слышали. И, потом, что, им не интересно узнать где ты?
   Она засмеялась:
   -Валера... У нас изоляция хорошая... Да и родители увидели, что в прихожей находится чужая обувь... И всё поняли. А если я им нужна была позарез, то они бы постучали в дверь комнаты и позвали бы меня. Кстати хочешь чаю?
   -Наташ... Надо идти домой. Мои предки волноваться будут, они ведь не знают, где я.
   -Ну ладно, иди, так и быть, отпускаю, - она взяла мою руку и потащила меня по многочисленным коридорам замка.
   -----------------
   -Можно я его успокою? - я обратился к родителям ребёнка, который измывался над ними своим плачем.
   Коля с интересом посмотрел на меня, мол, ну-ну, давай, попробуй успокоить это чудо природы.
   Прекрасный уют и чистота плацкартного вагона поезда, следующего в Москву, совершенно не совмещалась, и более того, разрушалась ором ребёнка. Трёхлетний ребёнок, родители которого расположились напротив нас, уже с полчаса не давал никому в поезде уснуть. А хотелось приехать в Москву свежим и выспавшимся.
   Молодые папа и мама, чуть постарше нас, с надеждой в глазах посмотрели на меня и кивнули. Но папа засомневался:
   -Попробуй, если получится.
   Улыбнувшись, я протянул руки к маленькому мальчику:
   -Ну что ты, Малыш, так кричишь?
   Ребёнок на секунду замер, моргнул прозрачными от слёз большими глазами, и на децибел выше поднял свой крик. Коля весело хмыкнул, а родители стали ёрзать. Терпение мамы начало лопаться, как мыльный пузырь:
   -Лёша, успокойся или ща получишь по своей вредной заднице. У меня нет денег, чтобы купить тебе дорогущий автомобиль.
   Прозвучало несколько по блатному и так, как будто она отказала ему в приобретении БМВ последней модели. Папа молчал, а ребёнок перешёл на надрыв, интонация которого была насыщена полнейшим трагизмом.
   -Подождите, - уверенно сказал я, - пусть его задница пока отдохнёт.
   Я мягко взял руки Малыша и энергично послал первые такты какого-то прелестного волшебного танца, когда-то услышанного мною из балета "Щелкунчик" Чайковского. Он затих, встал с места, и подошёл ко мне. По мере того как музыка распространялась в его сознание, слёзы начали постепенно высыхать, а глаза округляться всё более и более.
   Наконец, он улыбнулся. Я уж очень боялся, что отниму руки, и он снова начнёт орать. Но то ли от усталости, то ли от позднего времени, а скорее и от того и от другого, он стал зевать.
   -Ну что малыш, будем спать? - спросил я осторожно.
   Но он зевнул, согласно кивнул и спросил:
   -Ты волшебник?
   -Да, я волшебник.
   -Здорово... А машину ты мне купишь?
   -Если спать ляжешь, то куплю,- врать не хотелось, но пришлось.
   -Хорошо. Я посплю, мы приедем в Москву, и ты мне купишь машину.
   -Конечно.
   В это время мама расстелила постель, взяла его за руку и сказала:
   -Поёдём пи-пи сделаешь.
   И он чинно и гордо, держась за мамину руку, удалился по делам.
   Мы быстро расстелили постели и залегли. А папе ребёнка я сказал:
   -Скажите малышу, что волшебник злой оказался - исчез.
   -Да не волнуйся ты, с утра он послушный бывает. Забудет, что ты ему обещал... Кстати, а с чего это он тебя волшебником обозвал? -вдруг поинтересовался молодой отец.
   -Не знаю, - не буду же я ему объяснять свои фокусы.
   Я уже начал засыпать, когда мама пришла с малышом, выражение её глаз я не видел, но по интонации шёпота, я понял, что ребёнок всё рассказал. Но мне уже было совсем не интересно, и под стук колёс поезда я уснул.
  
   ------------------------
  
   Рано утром, когда поезд медленно подбирался к Москве, пассажиры вагона, одетые и не выспавшиеся, терпеливо ожидали окончания путешествия. Но, судя по робким и редким, а главное заинтересованным взглядам в окна, и некоторому скрытому беспокойству, во всех сквозило нетерпение. Все хотели быстрее окунуться в объятья супермегаполиса.
   Я не хотел встречаться взглядом с ребёнком, и поэтому старался не смотреть на него. Ребёнок сидел насупившись, изредка тараща сонные глаза в окно. Вчерашнее волшебство он не вспоминал, а скорее всего о нём забыл. Ну и славненько!
   Вагон содрогнулся от неудачного торможения и замер.
   Мы спрыгнули с площадки тамбура.
   -Ты что сделал, что он перестал орать? - спросил Коля, когда мы почти вприпрыжку по перрону помчались в сторону метро.
   -Да ничего, - отмахнулся я от одноклассника, - просто взял за руки и мысленно сказал - успокойся. Вот и всё.
   Метро как муравейник кишело хаотично перемещающимися спешащими москвичами и гостями. Только эскалатор, как длинный ровный путь в никуда, нарушал своей симметрией этот неимоверный беспорядок.
   И вновь беспорядочная толпа вечно спешащих, толкающих тебя людей. Горячий воздух и запах подземелья, смешанный с запахом то ли мазута, то ли гари ударил в нос. Не скажу, что он был мне не приятен. В общем, специфическая атмосфера станций метро. Кто там был, тот знает.
   Мы приехали по адресу, где располагалось общежитие какого-то московского вуза. Адрес общежития мне дали мои родители. Они сказали, что там комендантом работает их бывший одноклассник. И уверенно заявили, что комендант Иванов Иван Иванович очень хороший человек, и он нас без проблем поселит.
   -Нам надо найти коменданта, - сказал Коля, открывая обшарпанную дверь общежития и тут же направил всё своё обаяние на мимо проходящую девушку, -девушка, а где комендант находится?
   -На втором этаже, поднимитесь по лестнице, вторая дверь на право... Да там написано "Комендант", - она улыбнулась и собралась было уходить, как Коля очень нежно дотронулся до её плеча:
   -А как вас зовут? А вы здесь живёте? А быть может вечером вы нам составите компанию?
   Такое количество вопросов её маленькая головка не в состоянии была переварить, поэтому она улыбнулась и как-то неумело и неуклюже помахала ему рукой.
   Стены лестничного пролёта непонятного грязно-серого или синего цвета уж давно требовали краски. Сморщившись мы очень быстро преодолели не столь дальнее расстояние.
   На дверях на деревянной табличке искусно было вырезано слово "КОМЕНДАНТ". Вместо букв О... М... НДА... зияли выжженные, очевидно сигаретными бычками, чёрные пустоты-глазницы. Поэтому на табличке значилось КЕНТ, а под ней гвоздём с большой шляпкой был прибит бумажный тетрадный листок, на котором было написано: КОМЕНДАНТ НА Б/Л.
   -М-да, - Коля почесал свою белокурую голову, - что бы это значило?
   -Болен он, - предположил я.
   -С чего ты взял?
   -Б/л - это значит на больничном листе, - неуверенно сказал я.
   -Да... Совсем по-русски, - озадаченно произнёс Коля.
   -По-русски или не по-русски, но нам что-то надо делать, - я дёрнул за ручку дверь, и к нашему великому удивлению она открылась.
   Перед нами в дальнем углу кабинета, если это помещение вообще можно было назвать кабинетом, за столом, заваленном какими-то папками восседало Нечто...
   Над бумагами виднелись грязно-белая майка, стянутая широкими подтяжками, толстая шея, бритая голова, и широкий как у жабы тонкогубый рот. Очевидно, обладатель этого помещения был небольшого роста и очень толстый. Можно было предположить, что где-то там, внизу, под столом болталось брюхо. Комната, в которой сидело Нечто была ему под стать. Стены требовали не просто ремонта, а ремонта капитального - в некоторых местах облезла штукатурка, да так, что был виден красный кирпич. С потолка вместо люстры торчали провода, а рама окна перекосилась и одна часть её не содержала стекла. Над Нечто висел портрет. Почему-то Ф.Э. Дзержинского... Наверно, человек длительное время проработал в органах, подумал я.
   Мы застыли на пороге в нерешительности.
   -Вам чего? -пророкотало Нечто.
   Коля толкнул меня в плечо и я нетвёрдо промямлил:
   -Я... Царёв...
   -Да хоть Королёв,- презрительно процедило Нечто и сузило и без того маленькие глазницы, - говори быстро, чё надо или проваливай... Не задерживай моё драгоценное время.
   -Понимаете, мои родители передают вам привет и просили..., - я не договорил, он жёстко перебил меня:
   -Кто твои родители?
   -Царёвы...
   -Не знаю таких... Всё? Проваливайте, - Нечто начало отмахиваться от нас как от назойливых мух.
   Тут, молчавший до этого Коля встрял:
   -А вы Иван Иванович?
   -Чивоооо? -протянуло Нечто.
   -Вы Иванов?
   -Петров, Сидоров, Козлов, - Нечто перешло на скороговорку, - Иванов давно туда подался, -он поднял голову вверх и следом руку, и стало не понятно то ли Иванов богу душу отдал, то ли на повышение пошёл. Но Нечто всё-таки уточнило:
   -Твоему Иванову, сынок, фамилию Козлов надо дать... Сволочь твой Иванов, вот и всё... Пару раз попарил в сауне начальство... Прогнулся, гад, а всё это говно мне оставил расхлёбывать...
   -Послушайте, -Коля тяжело посмотрел на Нечто, - нам в принципе всё равно сволочь Иванов или нет... Если вы комендант, то помогите нам... Мы приезжие...Дайте, пожалуйста, комнату на три дня... За проживание мы заплатим.
   У Нечто глаза заинтересованно расширились:
   -И что, у вас денег много?
   -Ну не много, но на оплату общежития должно хватить.
   Он молча начал нас рассматривать. Выражение его лица приняло вид пересоленного огурца. Кожа на лице начала раздуваться и зеленеть. Было видно, что какие-то извилины напряглись и начали шевелиться, что явно мешало его обычному состоянию: не думать. Установилась неприличная тишина. Наконец он громко выпустил воздух:
   -Хорошо, - как-то буднично согласился он, -есть у меня комната... На четверых... Там пока один дед живёт... Но комнатку ребятки заслужить надо...- он хитро стал поедать нас своими узкими глазами.
   -Вам надо заплатить сверх установленных ставок за проживание... - неуверенно начал я.
   Но Нечто хмыкнуло:
   -То, что ты, паренёк, называешь сверх того, мне всё равно не хватит даже на концерт Мадонны сходить, а вот поработать вы поработаете... Согласны?
   -А что надо делать? - спросил Коля.
   -Мебель перенести... Из одной комнаты в другую. Ну что согласны? - переспросил он.
   Я начал размышлять о прелестях дармового труда, рабской сущности и ещё о чём-то подобном, но полностью осмыслить унижение не успел. Коля ответил за нас двоих:
   -Согласны.
   Я как-то пространно глянул на него, но промолчал. В сущности нам надо было устраиваться, и побыстрее. Ездить по всей Москве, искать место где-то ещё не хотелось.
   Нечто повело нас на девятый этаж. Лифт не работал. Мы начали утопать в бесконечности убогих, обшарпанных стен. Наконец, мы достигли цели и оказались у двери. Повозившись с замком Нечто открыло двери и указало на мебельный хлам, лежащий по периметру всей комнаты.
   -Ну вот, пацаны, надо эту комнату освободить, - он весело оттянул свои подтяжки и хлопнул ими по своему пузу. Пузо не отреагировало.
   -Куда всё это нести? - устало посмотрел Коля на пузо Нечто.
   -На второй этаж. Рядом с моим кабинетом есть каморка. Вот туда всё и складируйте.
   -На второй...- Коля вздохнул,- без лифта...
   Нечто умиленно закивало.
   - Мы ж все три дня и будем таскать это барахло, - сказал я.
   -Справитесь... Справитесь и за день.
   Мы пожали плечами и принялись за работу. Какие-то панели, шкафчики, сломанные двери... В общем за два часа весь этот хлам оказался аккуратно сложен в его каморке на втором этаже. Мы получили ключи от комнаты и поплелись к ней.
   Длинный коридор на четвёртом этаже был застелен ковровыми дорожками, что должно было создавать подобие уюта, но не создавало. Пока мы шли к временному пристанищу наше обоняние схватывало запах жаренной картошки, выстиранного белья, помойных отходов и всего того, что уже сознание просто отказывалось принимать.
   Коля воткнул ключ в замочную скважину и начал нервно дёргать ключ. Он не поворачивался.
   -Чёрт, замок не работает. Нам ещё этого не хватало. Как не хочется к этому козлу идти снова, - раздражённо сказал Коля.
   -Не нервничай, - я начал его успокаивать, - может не всё так плохо, как тебе кажется. Я рукой толкнул дверь, и к Колиному изумлению она открылась.
   Четыре кровати с рядом стоящими тумбочками расположились возле стен, шкаф и фарфоровый умывальник - весь интерьер комнаты. Спиной к нам стоял одетый в спортивный костюм наш новоявленный сосед - седой мужчина, смотрящий в окно. Он так странно с некоторыми промежутками времени покачивал головой: влево, вправо... Что-то за окном привлекало его внимание, очевидно прелести пейзажа...
   -Здравствуйте, - громко сказал я.
   Мужчина никак не отреагировал и продолжал смотреть в окно. Мы с Колей недоумённо переглянулись.
   Он даже не обернулся, когда мы шумно побросали сумки на свободные кровати.
   -Глухой что-ли? - спросил Коля.
   Я пожал плечами:
   -Наверное...
   Наконец он шумно вздохнул и медленно начал поворачиваться к нам.
   -Если он ещё и слепой, то мы на время пребывания в Москве превратимся в проводников, - с видимой печалью в голосе сказал Коля.
   Мужчина с седыми волосами лет пятидесяти совсем не походил на деда, как нам его представило Нечто. К тому же он оказался зрячим:
   -А-а-а. З ...а...в...т... Яа... ух..о...ы...
   Я вообще очень плохо разбираю неразборчивую речь. Но Коля, невнятно сказанное соседом быстро перевёл и почтенно кивнул в его сторону. А мне сказал:
   -Это он поздоровался с нами... Слушай он действительно глухой.Сейчас проверим.
   И в адрес седого мужчины посыпалась отборная брань. Глухой никак не реагировал. А Коля продолжал измываться над ним, всё более и более входя во вкус.
   Мне стало как-то неудобно перед инвалидом:
   -Слушай, хватит издеваться над больными людьми, а то сами в таких превратимся.
   Коля на мгновение замер, наклонил голову через плечо и без слюны сплюнул:
   -Тьфу, тьфу, тьфу, - и тут же постучал по деревянной тумбочке.
   Моё замечание возымело на него действие - он прекратил материться.
   -Давай отдохнём с полчаса, - предложил я, - потом пойдём найдём где-нибудь перекусить, да рванём по магазинам... А то родители мне тут целый список дали.
   -Хорошо, - Коля, не раздеваясь бросил своё тело на кровать.
   Я тоже лёг. Меня обуяло здоровое любопытство по отношению к нашему соседу. Интересно, если я пошлю ему музыкальные волны, сможет ли он их услышать?
   Я сел на кровать. Коля слегка посапывал.
   Что же ему послать, размышлял я. Конечно же классику. Мне очень нравился Реквием Моцарта. Нет, нет, я не собирался хоронить ни его, ни естественно себя. У людей какое-то предубеждение, что Моцарт писал это музыкальное чудо с предчувствием скорой смерти. Может, так оно и есть. Но я так не думаю... Да, это заупокойная католическая месса. Но эта месса, - самое жизнеутверждающее произведение из всех известных. Да, оно отражает весь драматизм и состояние души композитора. Но именно Реквием является праведным голосом, зовущим через мощный хор басов, теноров и сопрано поколения жить и творить.
   Я посмотрел на седого соседа. Он сидел на кровати и читал какую-то книжку, с любовью перелистывая страницы, и изредка поглядывая на поллитровую банку с водой, стоящей на тумбочке. Из банки торчал край кипятильника, от которого тянулся провод к розетке.
   Я подождал, когда закипит вода в его банке и он заварит себе чай.
   После первого глотка чая, сделанного нашим соседом, я решил, что сейчас ему можно совместить приятное с полезным и послал фрагмент музыкальных волн жалостливой Lacrimoza*** из Реквиема.
   Сосед как-то странно тряхнул головой и почему-то посмотрел в окно. А потом на меня. Самое странное в его поведении было то, что он никак не отреагировал - не удивился. Я, не моргая уставился на него, не прекращая своего эксперимента. Он покачал головой и выдавил:
   -А..тит, а...тит. Яа ...ышу. В..ык..уча.
   Я понял, что хватит, и что музыку он слышит. Но он совсем не придал значения тому, что поток музыкальной энергии шёл из ниоткуда. Но если он сказал, что выключай, значит, он, скорее всего подумал, что у меня где-то есть проигрывающее устройство. Ну и ладно, настраивать его на обратное я вообще -то не собирался.
   И тут он поведал свою историю. Слова давались тяжело, но он старался выговаривать их отчётливо. Произносил он их громко, поэтому Коля приоткрыл глаза и начал прислушиваться. Я же с трудом улавливал его некоторые страницы из биографии.
   Из всего сказанного нашим соседом становилось понятно, что в причинах его глухоты никто не может разобраться. Никаких болезней или травм, отравлений, последствиями которых могла стать тугоухость, он не переносил. Он не совсем глухой, какие-то звуки различает, членораздельную речь очень плохо, а музыку он слышит хорошо, даже очень. Своей глухотой он давно интересуется, перечитал много литературы, но ни он сам, и никто из врачей не может понять причину. Полушария мозга, вроде бы, без опухоли, а вот правое, отвечающее как раз за музыкальное восприятие, врачи назвали странным. Во-первых, из-за расположения, - оно несколько смещено вниз, а во-вторых, его размеры несколько превышают обычные. Но он надеется, что первопричина его тугоухости всё-таки в патологии клеток внутреннего уха, по которым звук по слуховым нервам передаёт сигнал в мозг.
   Я видел, что рассказывал он с удовольствием, наслаждаясь своей речью.
   Он замолчал, отпил из чашки остывший чай, и уткнулся в книгу, осознавая, что диалога точно не получится. Мне по-человечески стало его жаль. Но я понимал, что информацию, которую он выложил, надо было осознать и переварить. Она для меня крайне важна. Возможно, я открою причину своей тайны. Но не сейчас.
   Я мысленно повторил всё сказанное соседом, понял, что подсознание все сведения положило на одну из полок моей памяти, и воззрел на Колю. Он громко, словно его начали резать, зевнул и спросил:
   -Он что какую-то музыку слышал?
   -Да наверно.
   -Странно, я ничего не слышал, - Коля подозрительно на меня посмотрел.
   Я с честными глазами возразил ему:
   -Ты ж спал.
   -------------------------------------
  
   Хаос Москвы одновременно и поражал, и возбуждал. Нет здесь ни размеренной жизни провинциальных городов, ни приветливости Петербурга, ни тем более деревенской тишины и свежего озонового воздуха. Да простят меня москвичи. Город вечно спешащих людей. И мы, сломя голову, вместе со всеми неслись по каким-то улицам, прыгали на эскалатор, мчались в метро... И опять улицы и магазины...
   На второй день после обеда, когда отдыхали мы и наши нечувствительные к внешним проявлениям ноги, я пробежался глазами по списку продуктов. С дерзким облегчением бумажный список я скомкал и, как баскетболист, выбросил в урну, стоявшую возле дверей. Всё что нужно было купить, я купил. С блаженной радостью подумал, что вовремя вспомнил о брате (кстати старшем), и что когда-нибудь он и обо мне побеспокоится, и в каком-то магазине, где была распродажа японских вещей, был куплен белый свитер из натуральной шерсти "под горло".
   -Слушай, Коля, завтра уезжаем, пошли хоть на Красную площадь сходим, - я сделал робкую попытку убедить одноклассника в посещении самой главной святыни нашей Родины.
   Коля молча пожал плечами. Думал он о другом, потому что прозвучавший вопрос был не из области туризма:
   -Слышь, а что ты родителям сказал, зачем едешь в Москву?
   Я улыбнулся:
   -Сказал, что хочу поехать МГУ посмотреть.
   -Зачем?
   -Вот, вот, и родители тоже самое...Задали вопрос, а зачем?
   -И что ты ответил?
   -Сказал, что узнаю какой конкурс на географический факультет, какие условия приёма иногородних.
   -И что... Они поверили?
   -Поверили или нет - мне не ведомо, но как видишь мы в Москве.
   -Ладно, поехали.
   -Куда?
   -На Воробьёвы горы, - как старожил Москвы, небрежно бросил Коля.
   -Зачем?
   -Как - зачем? МГУ смотреть, конкурс узнавать, - он хитро подмигнул.
   -Что ты узнаешь после обеда?
   -Поехали, а потом Красную площадь посетим.
  
   Уже через час мы были на Воробьёвых горах и глазели на тридцатипятиэтажное здание МГУ, украшенное громадным шпилем.
   -Вот бы подняться на этот шпиль - прошептал Коля.
   От сложнейшего архитектурного строения захватывало дух. Пока рассматриваешь фасад и выше всякие там башенки-цветочки, начинает кружится голова от всего этого великолепия.
   -Ну что, пойдём? Узнаем?
   Я в нерешительности долго молчал, а потом безнадёжно махнул рукой:
   -А-а-а... Поехали на Красную площадь.
   -Может быть здесь судьба твоя должна решиться,- пророчески заметил Коля, - потом будешь всю жизнь жалеть.
   -Может быть и так, - я опять махнул рукой.
   -Не рисковый ты человек... В жизни надо рисковать, вдруг повезёт, - как умудрённый опытом человек, произнёс Коля.
   -Рисковать надо с умом, - возразил я, - а насчёт поступления ... Я реально оцениваю свои шансы.
   -Шансы у всех одинаковые, просто один рискует и выигрывает, а другой, даже с мозгами и учёной степенью, всю жизнь будет улицу подметать, - с сожалением сказал Коля и добавил,- ладно поехали...
   Около шести вечера мы прогуливались в районе Манежки, Александровского сада, вечного огня и прочих достопримечательностей.
   Было жарко, было жалко - народу столько, что яблоку упасть негде, поэтому вход в Кремль был ограничен. Много молодёжи валялось вокруг фонтанов и на газонах. Но мы не стали уподобляться им, а пошли дальше...
   Красная площадь размерами впечатляла - больше трёхсот метров в длину и около 100 метров в ширину. Ноги приятно проваливались в стыки между тёмно-серыми камнями, уложенными на всей площади. Кто только по ней не ходил? Мы, осознавая всю историческую миссию Красной площади на протяжении многих веков, остановились возле лобного места.
   -Во... Здесь казнили непокорных, - сказал Коля.
   -Никого здесь не казнили, - пришлось его просвещать, - забыл, что рассказывала историчка? Лобное - это не значит, что здесь складывали лбы. Лоб - распространённое название крутых спусков к реке. Это место - начало Васильевского спуска к Москве-реке. И никого здесь никогда не казнили, потому что это место считалось святым. На нём оглашали царские указы.
   -Крутой какой, всё знаешь...
   - Ну так...
   - Слушай когда ж его уберут из саркофага? -Коля махнул рукой в сторону мавзолея.
   -Не богохульствуй.
   -Я богохульствую? - Это вот они богохульствуют, -кивнув в сторону Кремля Коля стал раздражаться, - положили прах в саркофаг... Христианин должен лежать в земле, и точка .
   -Коля, он был атеистом.
   -А-а-а... Атеист... Его крестили? Крестили. А то, что он крестик христианский сорвал со своей шеи, всё это фигня - бред пропаганды.
   Я промолчал. Значит согласился.
   Мы походили по Красной площади, поглазели на Собор Василия Блаженного, памятник Минину и Пожарскому, обошли почти весь Кремль и уставшие, когда уже начало темнеть, поехали в общежитие.
   К общежитию надо было добираться через густую лесопарковую зону. Выйдя из троллейбуса, мы прошли по маленькой части освещенной улицы. Проехал троллейбус с характерным стуком-шипением, рассыпая искры, и редкие прохожие испуганно шарахнулись. Какая-то парочка замерла в едином поцелуе, а рядом прогуливался старичок с маленьким пудельком. Наконец, мы окунулись в сплошной занавес темноты, которая через листву разнообразной флоры прерывалась неярким светом мерцающих звёзд.
   Мы шли не спеша, наслаждаясь тишиной, и глаза постепенно начали привыкать к ночной пелене, различая очертания уходящей в мрак пешеходной дорожки и силуэты скамеек.
   Вдруг где- то сбоку раздался шорох и шаркающий звук обуви об асфальт... И надменный голос спросил:
   -Курить есть, провинция?
   Мы обернулись на голос и увидели такого же, как мы тинейджера, а может быть и старше, бритого, в синих джинсах и кожаной куртке. Он подошёл так близко, что мы услышали запах перегара. Но на ногах стоял он крепко. Может быть пива хлебнул. Я вспомнил, как старший брат оправдывался перед мамой, и говорил, что даже от небольшого количества выпитого пива запах хуже, чем от водки или вина.
   -Это кто провинция? - Коля сразу полез на рожон.
   -Да ты чё? И кто ты есть? - с насмешливой жалостью и усталостью бросил лысый в наш адрес. И погодя добавил:
   -Смотри, нарвёшься...
   Было слышно, как Коля заскрипел зубами. Если бы всё это происходило днём, то, наверняка, можно было увидеть, как кровь бросается белобрысому Коле в его лицо. Если бы наш проситель сигарет узрел злое выражение лица моего одноклассника в этот момент, возможно он бы не хамил. Но, к сожалению, он ничего этого не видел.
   -Ты мне угрожаешь, - не спросил, а подтвердил Коля.
   -Юноша, я тебе не угрожаю, а спрашиваю, курить есть? - нагло продолжал бритый.
   -Для тебя нет, - язвительно и, главное, спокойно ответил Коля.
   И тут неожиданно кулак бритого врезался в челюсть моего одноклассника с силой отбойного молотка. У Коли подогнулись колени, но он устоял. Я как в тумане смотрел на всё это действо. У меня противно задрожали колени, стало подташнивать. Но я усилием воли взял себя в руки и попытался принять стойку боксёра. Бритый перевёл взгляд на меня и ухмыльнулся. Не стоило ему этого делать. Коля выпрямился и изо всей силы ударил его в лицо... Было слышно как треснули какие-то суставы. Бритый покачнулся, но не упал. Коля достал его левой... В неё он переместил центр тяжести своего могучего тела и вложил всю силу удара. Тот повалился, но не собирался сдаваться...Тут же начал подниматься...
   Я стоял как истукан, и не принимал участие в этой бойне. У меня мелькнула мысль, что Коля и сам справится с ним. Но тут до моих ушей стал доноситься топот. Я обернулся и увидел очертания двоих бегущих в нашу сторону, таких же бритых братьев- близнецов. Они явно мчались на подмогу, потому что до нас донёсся крик одного из них:
   -Сашёооооок! Мы ща-а поможем.
   Я на секунду повернул голову обратно и увидел, что Коля верхом сидел на лысом и сжимал его шею. Я окончательно пришёл в себя, и идея пришла сама собой. Получится, обязательно получится, уверенно сказал я себе.
   -Я задержу их, - крикнул я Коле, вытянул руки по сторонам, как бы преграждая им путь, медленно двинулся навстречу бегущим. Приблизившись на достаточное расстояние, они сначала остановились, а затем, не спеша в позах воинствующих самураев стали подбираться ко мне. Я надеялся, что мой странный вид их озадачит. Но надо было предпринимать и что-то другое:
   -Ну что, ребята, хотите послушать Чайковского или Рахманинова?
   Надо отдать им должное, соображали они быстро, да и мой вопрос их не застал врасплох:
   -Сейчас Шостаковича тебе покажем.
   Я улыбнулся:
   -О-о-о... Да вы любите классику! А как кстати сейчас прозвучала бы Седьмая симфония. Но нет, сегодня классику трогать не будем, а вот виолончели обещаю.
   И как только один из них сделал шаг в мою сторону, чтобы нанести удар, я мгновенно послал мощнейшую музыкальную энергетическую струю некоторых тактов Армагеддона финской группы Apocalyptica...
   Прелесть! Это стоило посмотреть!
   Зажав уши, бритый согнулся пополам, и как-то странно, по волчьи, стал выть:
   -У-у-у-у-у...
   Второй испуганно посмотрел на меня, развернулся и что есть мочи дал дёру.
   -Ну как классика? -спросил я, подходя к поверженному мною врагу. Я видел как по его рукам, судорожно сжимающим уши, текла какая-то жидкость. Кровь, подумал я, указательный палец воткнул в его лоб и толкнул. Он упал, и, не прекращая выть, стал кататься по земле.
   Я обратил взор к Коле. Ему было не до меня. Кулаки бритого беспорядочно тыкались в Колино лицо, но он мёртвой хваткой держал его, всё крепче и крепче сжимая горло.
   Я подошёл ближе. Силы оставляли лежащего. Неяркий свет взошедшей луны осветил распухшее лицо бритого. Оно стало похоже на украинский борщ, только вместо зелени - открытый рот и выпученные глаза. Из носа показались струйки крови.
   Пришлось мне вмешаться:
   -Коля оставь его ... Задушишь.
   Коля не реагировал. Я схватил его за плечи и принялся оттаскивать его от жертвы:
   -Коля... Всё... Оставь ты его... Их нет... Да ты ж задушишь его...
   Подействовало. Он отпустил его. Сплюнул в сторону и тяжело дыша поднялся:
   -Здоровый, гад.
  
   В последний день мы снова бросились в пучину беспорядочной стихии московского бытия, бегая по магазинам, и, выполняя заказы Колиных родственников. А вечером уже сидели в плацкартном вагоне поезда. И через час, предвкушая радость встречи с домом, на время забытым, под стук колёс, мы заснули, и ничто не могло помешать нашему беспробудному сну.
  
   ---------------------------------------------
   На перемене, с обиженным личиком, ко мне подошла Наташа:
   -Почему ты не сказал мне, что ты поехал в Москву?
   -Наташ, если бы твоя мама узнала, мне хана. И что бы подумала тогда классная? -оправдывался я.
   -Неужели ты думаешь, что я всё рассказываю маме?
   -Наташ, ну что же могло бы измениться, если бы я тебе сказал?
   -Я может быть с вами поехала, это во-первых, а во-вторых, я волновалась. Телефоны молчат. Только вечером дозвонилась к тебе домой, и твои родители мне всё рассказали.
   -Ну вот, ещё и предки меня выдали.
   -Да не переживай ты так. Я ж представилась и соседкой и одноклассницей одновременно. Мы с твоей мамой так хорошо поговорили. Она у тебя такая милая.
   Я поднял брови... Что-то загорелось в сознании хорошее и доброе и тут же потухло, поэтому я не нашёлся что сказать.
   -Как там в Москве?
   -Да нормально, купили продуктов, шмоток. Кстати, жили в пакостных условиях. Я даже не представляю, где бы ты жила.
   Она пожала плечами, глянула на часики с золотым браслетом, расположенным на изящной тоненькой ручке, усеянной маленькими еле заметными светлыми волосками и сказала:
   -Пошли в класс, сейчас звонок будет.
   И мы направились в класс с табличкой "Класс НВП". Табличку, кажется, десятки лет не меняли, подумал я. Во всяком случае, сколько себя помню в этой школе, она висела на протяжении всей моей сознательной школьной жизни.
   Последний урок военного дела. И последний школьный урок. А сколько уроков будет в жизни? Не школьных... Уроков жизни...
   Мы нестройно поднялись и поприветствовали нашего военрука.
   Военрук был маленького роста. Всегда носил форму майора авиации.
   Вспомнилась его дочь, год назад закончившая школу, когда кто-то из одноклассников указал на неё и сказал что это дочь нашего военрука, я несказанно подивился этому факту. Она была очень красивой и высокой (!) девушкой с большими выразительными и умными глазами. Длинные чёрные волосы аккуратно вились по спине, кончаясь где-то возле талии. Глядя на неё, мимо проходящей (а наши классы очень часто встречались, когда шла замена аудиторий), я расправлял плечи и мысленно сравнивал её рост со своим. Но всегда оказывался ниже. Это при том, что обувь она носила только на низком каблуке, а мой рост выше среднего.
   В общем, я даже не хотел и думать, что когда-либо могу в неё влюбиться или хотя бы предложить встретиться. Я иногда замечал, что она бросала на меня внимательные взгляды. Но не придавал этому никакого значения. Во-первых, она была старше, а во-вторых, дочерью строгого военрука.
   Уроки военного дела никак нельзя было пропустить. Иначе на следующем уроке военрук устраивал беспристрастный опрос по всему материалу, и обязательно разборку-сборку старенького АК на время. А ещё, надевание противогаза. Тоже на время. Посредственная или неудовлетворительная оценка была гарантирована, потому что такого напора вопросов и соответственно ответов никто не мог выдержать. Снисхождения не было никому. Было такое ощущение, что он готовит нас к третьей мировой войне. Мы его боялись и уважали, уважали и боялись. Странно, не правда ли? Тот учитель, который по настоящему к нам был добр, стеснялся ставить двойки, мог поговорить по душам и пожалеть, не заслуживал нашего внимания. Мы могли и его уроки проигнорировать, и просто не внимать его ни просьбам, ни вялым приказам. Вот она человеческая природа: подчиниться авторитету, силе и власти, и слепо преклоняться перед ней.
   В этот раз военрук улыбался.
   -Так... Оценку в аттестате себе никто не хочет испортить? -спросил он, открывая журнал, и тут же сам ответил:
   - никто.
   Водя пальцем по журналу, он несколько раз произнёс:
   -Пойдёт к доске... Пойдёт к доске...
   Мы затаили дыхание. Улыбка у военрука стала шире:
   - Зидельман...
   И мы грохнули от смеха. Военрук, понимая, что шутка удалась, тоже смеялся.
   Дело в том, что на протяжении двух лет наш военрук Мишу Зидельмана, когда вызывал того к доске, неизменно называл Зодельманом, делая ударения на букве О, хотя вторая буква в его фамилии была И. Миша всегда поправлял нашего военрука. Мы поначалу хихикали, и Миша обижался. Со временем Миша перестал обижаться, а мы привыкли и уже не обращали внимания на странный диалог, происходящий изо дня в день, из месяца в месяц. И так до самого выпуска. Звучало примерно так:
   -Пойдёт к доске Зодельман.
   -Я не Зодельман, я Зидельман.
   Военрук улыбался, а Миша гордо шёл отвечать.
   И надо же, военрук на последнем уроке, наконец, произнёс его фамилию правильно. Это была шутка века!
   Миша улыбнулся, счастливо вздохнул и пошёл отвечать.
   А я с любовью начал созерцать любимые пшеничные волосы Наташи. Я напрягся и послал в её сознание звон колокольчиков. Сегодня же последний звонок! Она повернула голову в мою сторону, покачала головой и лукаво улыбнулась.
  
   Спустя час мы стояли на школьной линейке и слушали звон, звук которого исходил из маленького колокольчика, сжимаемого маленькой ручкой первоклассницы, восседающей на плече Коли, гордо и чинно прошедшего перед нами. Надо было бы утереть слезу, но её не было. Только учителя как-то скорбно смотрели на нас.
   Я наклонился к уху Наташи и прошептал:
   -Придёшь ко мне сегодня?
   Она, не оборачиваясь, кивнула.
  
   ------------------------------------------------------
   Не успел я убраться в своей комнате, как раздался звонок.
   Наташа стремительно впорхнула в мои покои.
   -А что это такое? - Наташа взяла маленький листочек бумаги, лежащий на проигрывателе, на котором по-английски было написано: "It takes all sorts to make the world". Она окинула взглядом мою комнату и заметила:
   -Да у тебя он тут не один!
   - А ты переверни, - улыбнулся я.
   Она перевернула и прочитала:
   -Всякие люди бывают.
   -И что это значит? - спросила она.
   -Это я так английский учу. У предков сохранилось несколько подшивок журнала "Парус". В одном из них я прочёл интересную повесть "Милый Эп". Там герой, по совету своей девушки, именно так и изучает английский.
   -Слушай, здорово! Запоминается?
   -Ну конечно. Представь я изо дня в день эти листочки переворачиваю - английский, русский, английский, русский... И так - пока не запомню. Потом пишу новые.
   -А почему пословицы?
   -Да интересней так, - я подошёл к ней и одной рукой захватил талию, а другой нежно откинул прядь светло-янтарных волос.
   -Подожди...-она слегка отстранилась от меня, - здесь не совсем правильно переведено, - она вчиталась и начала медленно выговаривать слова:
   -Состоит...виды ... в мире...
   -Да не мучайся. Я в словаре смотрел значение слов. Дословно не переведёшь. Только по смыслу. Это ж пословица. По-другому это звучит как "Мир состоит из разных людей"...
   У неё был очень маленький лоб, расстояние от края волос до бровей не более трёх сантиметров. Я ранее не видел ничего подобного. Её губы бесстыдно приоткрылись, и я "о ничего подобном" моментально забыл. Губки, как спелые вишенки, желали, чтобы ими любовались, лелеяли их и медленно вкушали. Что я и начал делать. Я прикоснулся к ним... Она вспыхнула и открылась мне как багровый бутон розы, разбуженный утренним лучиком солнца. Её лицо покрывалось нежно-коричневым оттенком. Она медленно отвечала мне, едва касаясь моих губ. Я всматривался в узкий разрез глаз, и что-то внутри всё более и более растекалось сладкой негой и мелкой дрожью по всему телу.
   Я целовал эти чудные вишенки, а все мысли и взор были направлены на рядом стоящую тахту. Её руки всё крепче и крепче обнимали меня за шею.
   -Обними меня сильнее... Я хочу тебя... - прошептала она.
   Я поднял её на руки и исступлённо положил на тахту... Под жёлтой блузкой ничего не было. Она быстро освободилась от джинсов и осталась в чёрненьких трусиках с какими-то бледно-голубыми цветами...Её маленькая грудь на фоне несостоявшегося поздневесеннего загара восхитительно подчёркивала всю реальность происходящего. Вот она... Здесь, рядом... Я снова и снова прижимался к маленькой груди и восторгался той нежностью и добротой, исходящей от неё.
   В голове помутнело...Разум начал уходить... Рука скользнула по всему телу и куда-то вниз...Не осознавая, что делаю, я обнял её, и мягко прижался...
   Мы лежали, уставившись в потолок и молчали, осмысливая произошедшее.
   -Наташ, - я замялся, но всё-таки выдавил, - я у тебя не первый?
   -А что, это так важно для тебя? - с кислинкой в голосе произнесла она.
   -Да нет... Просто у меня первый раз...Вообще...
   Она прижалась ко мне:
   -Видишь, как хорошо нам... Тебе и мне...- помолчала, а потом перевела разговор на другую тему, - ты будешь меня учить передавать музыку?
   Я оживился:
   -Ты знаешь, боюсь, что этому не научишь, но попробовать можно. Мы в Москве жили с глухим стариком. Он рассказал нам, почему люди бывают глухими...
   Она приподнялась:
   -Давай оденемся...
   Мы стали не спеша одеваться, а я продолжал:
   -Понимаешь...Я долго думал над тем, что сказал мне в Москве этот глухой...И вот что интересно. Правое полушарие мозга отвечает за интуитивное развитие мышления. Я всё думаю, почему я могу посылать сигналы в виде услышанной музыки? У всех обычных людей левое и правое полушарие работают автономно. А у меня, видимо, нет. Они взаимосвязаны друг с другом, они дополняют друг друга. Картина получается занимательная, - она села ко мне на колени, обхватила шею маленькими ручками, - правое полушарие в подсознании создаёт образ услышанного и на волнах, скорее всего электромагнитных, передаёт информацию в левое полушарие. Каждый звук в правом полушарии мозга генерируется в определённый символ и передаётся на левое полушарие, которое отвечает за логику мышления, а затем происходит регенерация символов и обратная передача их в правое полушарие. Какая-то часть правого полушария, очевидно, необычная, то ли она, может быть, больше, то ли вещества белого больше, а, скорее всего расположение лобной извилины сформировано необычно.
   Она слушала, затаив дыхание.
   -Да, понятно... возможно так всё и происходит - задумчиво произнесла она. Но как же ты их передаёшь другим?
   -Если честно, я не знаю. Наверно сгенерированные цепочки звуков, созвучные услышанному, той же длины, с тем же ритмическим и звуковым рисунком передаются на волнах... - неуверенно начал я, - происхождение их мне неизвестно. Скорее всего, это какой-то синтез волн, имеющих небольшую частоту... Знаешь, как при гипнозе... Я кстати, очень часто слышу во сне музыку...
   Она вдруг хитро улыбнулась:
   -Гипноз, говоришь? Медитация - это самогипноз. Если ты... Или я... В общем, мы заставим активизировать моё правое полушарие... Оба полушария будут работать вместе... Гармония, - она задумалась, - точно... Должна быть гармония.
   -Слушай, - меня осенило, - я где-то читал, что в школе боевых искусств Шаолинь, - я подозрительно посмотрел на неё и решил уточнить, - это в Китае... Воинов с детства учат находить точку на своём теле... Она называется даньтянь или гуаньюань... Воины концентрируют внимание на ней и достигают в жизни полнейшей гармонии с природой, с другими людьми, а самое главное, с самим собой... И обладают мощнейшей энергией, которую могут направить и на врагов...Может быть, ты с её помощью и сможешь получить то, что ты хочешь...
   -А где она находится? Ну... эта точка? - спросила Наташа.
   Я хитро посмотрел на неё и сказал:
   -Ложись, покажу.
   Она спрыгнула с моих колен и покорно легла.
   Я присел подле неё, приподнял блузку и увидел розовый пупок с маленькой ямочкой. Расстегнул пуговицу на джинсах и до трусиков опустил молнию. Она улыбнулась и вздохнула:
   -Валера, ну что ты делаешь?
   -Подожди... Не мешай, - я провёл ладонью по животу, словно пыль смахнул. Встал, открыл ящик стола и достал линейку и карандаш.
   Она вытаращила глаза:
   -Ты что собираешься делать?
   -Точку искать, - я поспешил её успокоить, - китайцы говорят, что она находится от пупка строго вниз по животу на расстоянии 9,99 сантиметров.
   Она замерла, а я, положив линейку её на живот, начал измерять расстояние:
   -Слушай, 9,99 не обещаю, но десять точно, - и торжественно ткнул карандашом в живот.
   -Ой, - скорее для приличия, нежели от боли ойкнула Наташа.
   -Ну вот... - я положил ладонь на то место, где отметил, - я сейчас сосредоточу внимание на этой точке, а ты закрой глаза и думай о ней... Хорошо?
   -Хорошо.
   -И ещё. Я буду кое-что говорить, а ты одновременно думай о точке, и слушай, о чём я буду говорить.
   -Это как ? - не поняла она.
   -А вот так. Слушай, что тебе говорят, и не отвлекайся, - повелительно сказал я, - закрывай глаза.
   -М-мгу.
   -Ты можешь, ты умеешь, ты знаешь, -медленно начал я сеанс внушения, - твоя музыкальная память совершенна... Запоминает всё... Сохраняет всё... Воспроизводит всё...Ты в совершенстве владеешь чувством ритма, у тебя оригинальный слух...
   Я посмотрел на неё. Она улыбалась.
   -Наташ...Давай серьёзней...- я начал сердиться.
   Она не выдержала и откровенно засмеялась:
   -Не обижайся... ха- ха... Мне кажется всё это ерундой...
   -Ну как хочешь, - я моментально сдался.
   Просто не хотел свою энергетику применять впустую. Если человек не хочет что-либо делать, то и не стоит его заставлять это делать.
   Я сел в кресло и стал наблюдать, как она рассматривала отмеченное мною на своём животе место. Застегнула молнию и пуговицу, и весело сказала:
   -Давай, что-нибудь послушаем.
   -Давай, - я встал, подошёл к внушительной коллекции дисков и начал их перебирать, - что ты хочешь?
   -Я не знаю... Что-нибудь такое лирично-необычное... - она сначала сморщила лоб, а потом радостно воскликнула, - слушай...Мне мой папа говорил, что в семидесятых такой классный рок был...
   -Ты Pink Floyd хочешь послушать?
   -Нет... Я как-то слушала...
   -Не понравилось? - я перебил её.
   -Нет-нет... Здорово... Только я прослушала почти все альбомы. А хочется что-то новенькое...
   -Ну, не знаю тогда что тебе предложить... Rainbow или White snake, там лиричного ничего нет... Хотя некоторые песни достаточно спокойны и мелодичны, например Maybe next time Ричи Блэкмора.
   Она смотрела на меня и о чём -то думала. В узком разрезе её глаз ничего не читалось... И вдруг меня осенило, что ей надо:
   -Наташ, в семидесятых была такая венгерская группа Omega, чудный мягкий и необычный рок... Мой любимый альбом Idorablo и песня Ejfeli concerte, - я порылся в дисках, выстроенных в ряд на полочке, вытащил один из них и протянул ей:
   -Вот! Правда здесь на венгерском написано.
   Она взяла диск и принялась рассматривать его:
   -Да-а-а, - загадочно произнесла она, - интересно, а как переводится это Idorablo?
   -Не знаю, - пожал я плечами, - похоже на английское слово Adorable... Может быть так и переводится - очаровательный или скорее - очарование...
   -А как, ты сказал, песня называется?
   -Ejfeli concerte.
   -Ну, концерт понятно, а Эйфели - это что? - она начала переходить все пределы любознательности.
   -Эйфели - это горный массив где-то в Германии...
   -Ясно - концерт в горах Эйфели.
   -Возможно и так, - я не стал возражать.
   Она задумчиво посмотрела на меня:
   -Ты не ставь диск.
   -Почему? - удивился я.
   Она взяла меня за руку, загадочно посмотрела и прошептала:
   -Ты подари мне эту песню...
   Я помолчал, а потом усадил её в кресло:
   -Хорошо, моя хорошая... Я подарю тебе эту песню... Закрой глаза...
   Она закрыла глаза, и я вложил в её душу всё музыкальное очарование этой восхитительной рок-музыки...
   Где-то ближе к концу её глаза заблестели и на щеках показались струйки слёз... О чём она думала в этот момент, мне было не известно. Сентиментальна, подумал я, и услышал, как она сглотнула комок в горле:
   -Это просто чудо... Вот так бы слушала и слушала, - она долго молчала, не стесняясь слёз. Молчал и я. Разговор был почему-то неуместен. Наконец, она сказала:
   -Валер, поздно уже... Моя мама, наверное, пришла, а меня нет дома... Будет волноваться.
   -Возьми позвони, - возразил я.
   -Нет... Надо идти, - из кармашка джинсов ею был вынут платочек, которым она вытерла слёзы.
   Я пожал плечами. Она подошла ко мне, присела, взяла мою руку и положила её на свою голову:
   -Погладь меня... Ну не обижайся, - как ребёнок протянула она, - проводи меня.
   Мы встали, оба вздохнули и направились к выходу.
  
   ---------------------------------------
  
   Как хотелось быстрее закончить школу. Окунуться быстрее во взрослую жизнь. А разве кто-то из нас думает по-другому? Разве не всегда мы посмеивались над учителями, которые убеждали нас, что школьные годы мы будем вспоминать всю жизнь?
   Казалось, никогда не кончатся экзамены, и не наступит выпускной вечер. Они как долгое-долгое испытание. Но они мне нравились! Экзамены как лотерея. Для меня - беспроигрышная: я всегда был готов и был уверен, что плохая оценка мне не светит. Перед экзаменом чувство напряжённости и собранности, а после - возбуждённая радость и удовлетворённость от победы, пусть и маленькой.
   Но всему приходит конец. Вот и экзамены закончились. Все школьные тревоги, слёзы, шпаргалки - всё в прошлом. Наконец, классная собрала нас счастливо-радостных, перед выпускным вечером. Она стояла возле учительского стола и часто вздыхала. Лицо у неё покраснело, шея вздулась, а чёрные усики над губой стали взбрыкивать. Она приняла вид человека несчастного, крайне обиженного и готового заплакать:
   -Вот... Дети... И последний ваш школьный урок... Самый маленький, наверное...Извините, если что-то было не так, - она всхлипнула и по щекам покатились крупные слёзы.
   Нам стало неудобно, и мы стеснительно потупили глаза. Но она всё же заставила себя не плакать, вытерла платочком влажные глаза и щёки и сказала:
   -Мальчики как были недисциплинированными, так и остались. Сегодня всем срочно сфотографироваться для школьного альбома. Чтобы мы успели вам на выпускном вручить. Выпускной бал, как я вам говорила 25 июня, начало в семь часов. И не опаздывайте, пожалуйста... Мальчики свободны, а девочки останутся.
   Мы возбуждённо повыскакивали со своих мест.
   Когда все вышли за порог школы, кто-то из одноклассников сказал:
   -Слушайте, мужики, пошли сфотографируемся, а то альбом будет без нас... И все будут думать, что выпуск состоялся в женской гимназии...
   -Да... Надо... -нестройным гулом начали соглашаться все.
   -Надо то, надо, - сказал Коля, - только вот переодеваться надо, - в этом же не пойдёшь, - он провёл себя по спортивной майке и по джинсам. А как пойдём переодеваться, так обязательно кого-нибудь не досчитаемся.
   -Послушайте,- сказал Эдик, - у меня идея...То фотоателье, которое занимается нашим альбомом, находится возле дома Царёва... Слышь, Валерка... Иди домой, переодевайся, цепляй галстук... А мы тебя ждём...
   -Какой галстук? -спросил я.
   -Какой-какой... Чёрный... Чтоб к рубашке подходил и к пиджаку, - Коля положил руку на моё плечо.
   С полчаса после возникшей Эдькиной идеи, мы в салоне по очереди одевали мою рубашку и цветастый галстук (другого я у отца не нашёл) и фотографировались. Процедура сия требовала времени, а потому в холле салона мы шумно обсуждали перспективу выпускного вечера.
   -Официальная часть пройдёт, сразу сдёрну галстук, - сказал Миша Урбанович, - а то обязательно в салате он окажется.
   -В салате? В каком салате?
   - Ну, какой подадут. Обожаю салаты. Мама вот, как сделает целое ведро, мы как залезем туда - и полведра нет!
   - Миша... Не будет там салата, не настраивайся. Будешь довольствоваться печеньем, пирожными и чаем до умопомрачения, - иронично заметил Шурик Синькевич.
   -Ты ещё шампанского к салату закажи,- подсказал кто-то.
   Салат меня не занимал, выпускной пока тоже - в салоне звучала музыка Vangelis. Сначала мужественная Conquest of Paradise, а потом полилась нежнейшая La petite de la mer. И я погрузился в размышления. Интересно, а что будет, если я на своих волнах пошлю в проигрывающее устройство маленький заряд музыкальной энергии. Я об этом и раньше думал, но почему-то боялся проводить эксперименты на своей аппаратуре. А вдруг сломается? А чужого аппарата тебе не жалко? Ты будешь вредителем чужого имущества. Меня начала грызть совесть. Ладно, попробуй... Пошли что-нибудь из того же репертуара. Что именно? Вот... Прекраснейшую Psalmus ode. Там хор благозвучных голосов просто великолепен. Я посмотрел на колонки, музыкальный центр, стоявшие от меня на значительном расстоянии. То ли LG, то ли Panasonic. В общем, хорошая аппаратура. Жаль будет, если сломается. Ну, будем надеяться, что ничего страшного не произойдёт. Я решительно направил взор и музыкальную энергию звуков Psalmus ode на проигрывающее устройство.
   Ничего не произошло. Аппаратура работала исправно. Звучала мягкая музыка La petite de la mer. Я напрягся и бросил всю свою внутреннюю энерго-музыкальную силу на проигрывающий центр. Нет, не получается. К сожалению, на технику мои способности не распространяются. Сигналы сознания техника не принимает. Но почему? Техника, к счастью, серого вещества не имеет и эмоциями не живёт, в отличие человека...
   -Что с тобой? ... Как красный рак, которого заживо сварили,- начал тормошить меня Коля.
   Я внимательно посмотрел на него:
   -Коля... Раков заживо только и варят... Всё нормально... Задумался... Над смыслом жизни.
   -Странный ты какой-то в последнее время стал... Наверно влюбился...
   Я улыбнулся:
   -Наверно.
  
   -------------------------
  
   В строгом сером костюме без галстука я стоял возле подъезда и ждал Наташу. На выпускной бал мы с ней договорились идти вместе.
   Она появилась в проёме дверей подъезда и весело сбежала со ступенек крыльца. На ней было лёгкое голубое, почти прозрачное платье без видимых украшений. И только подкладка в тон платью скрывала тончайшие изгибы и линии её молодого тела, а золотые серёжки сверкали на вечернем солнце.
   Я растянулся в счастливой улыбке:
   -Ты просто великолепна! - я взял её руку, наклонился и поцеловал кончики пальцев.
   Она засмеялась:
   -А ты джентльмен!
   Я невозмутимо, а главное, скромно промолчал и галантно сделал жест, чтобы она взяла меня под руку.
   -Только перед школой давай ты меня отпустишь,- попросила она меня, сжав мой локоть.
   Я нехотя кивнул и повёл её к нашей альма-матер:
   -Не хочешь, чтобы нас вместе видели?
   -В общем-то да... Ну не обижайся... Зачем нам лишние сплетни слушать?
   Я пожал плечами:
   -Ну почему же...Напротив, никаких сплетен не будет, все будут знать, что мы с тобой встречаемся... А впрочем... Ладно, я согласен, - и перевёл разговор в другое русло, -а зачем классная вас оставляла после последнего урока?
   У неё появились на висках маленькие морщинки, украсившие её раскосые глаза, и сделавшие улыбку очаровательной:
   -Ты не поверишь...Попросила за вами присмотреть на впускном балу.
   -Зачем? - не понял я.
   -Чтобы не напились.
   -Бред какой-то... Да-а-а... За два года классного руководства она нас, к сожалению, так и не узнала.
   -Мы ей сказали, что наши мальчики никогда нас не подводили, и вообще вы все кавалеры... И настоящие мужчины.
   -Ну спасибо... Ты нас закомплиментила.
   -Как ты сказал?
   -Шутка. Переведу: заклеймила комплиментами, - я ещё раз улыбнулся.
   -Ещё интересней, - она покачала головой и убрала руку. За кронами деревьев показались окна третьего этажа нашей школы.
   -Родители твои там?
   -Ну да... Папа там, а у мамы - это часть работы. А твои?
   -Да... Тоже уже там, - я открыл дверь школы и пропустил её вперёд.
   Я на всякий случай уточнил, придав своему голосу толику печали:
   -Я надеюсь, что вечер мы проведём вместе?
   -Валера... -она с упрёком посмотрела на меня, - ну конечно вместе..., - она сделала паузу и добавила,- пойдём гулять по ночному городу... Я буду с тобой.
   И мы раздельно пошли смотреть на последний школьный прибой, который неотступно разбивался о берег родной школы, где каждый учитель надеется, что выпускники будут возвращаться к нему.
   Вот и долгожданное событие - выпускной бал. У нас, наверное как и везде, он начался с торжественной церемонии вручения аттестатов и наград.
   Официальная часть началась достаточно интригующе. Кто-то из родителей вспомнил российско-украинский конфликт и попытался сгладить все трения между братскими народами на местном уровне:
   -Поважанi друзi! - нас приветствовали на чистом украинском языке,- менi приемно поздоровити вас з закiнченiм школи. Шкiльнi роки - це сами щасливi днi вашоi юностi. Все що вы здобули в школi, нiколи не можуть забутися. Шкiльне життя - це все богатя, що вы маете, як стартовий капiтал. Щасливой дороги юнi друзi. Бажаю вам здоров'я, успiхiв в життi.
   -Браво,- крикнул кто-то и по залу прокатились бурные аплодисменты.
   С официальной частью, к счастью, мы покончили быстро. Нам вручили новенькие, пахнущие типографской краской, аттестаты о среднем образовании. Как и ожидалось, единственной медалисткой стала Галя Бумкина. Она не изменила своему правилу - одета она была в очень коротком платье. Она шла на сцену за золотой медалью как модель по подиуму. Ноги у неё действительно были восхитительно стройные.
   Сидевший со мной Коля не удержался и закряхтел:
   -М-да-а-а.
   -Так в чём же дело, Коля? - улыбнулся я.
   Он так странно посмотрел на меня и почему-то поперхнулся.
   -Тихо, - зашикали на нас.
   Счастливые родители не могли наглядеться на своих чад. Они вздыхали то ли с облегчением, то ли с сожалением.
   Не успел я положить во внутренний карман аттестат зрелости, как подошла моя мама и сказала:
   -Валера, аттестат дай нам. Мы его отнесём домой. К документам надо относиться бережно.
   Ну да, подумал я, протягивая маме заветную книжечку с хорошими и отличными оценками, выпускной бал не относится к мероприятиям, где можно вообще к чему-либо относиться бережно.
   -Вы с Наташей будете вместе? -спросила мама.
   -Ну да. А почему ты спрашиваешь?
   -Ну, во-первых, я должна знать с кем ты будешь, а во-вторых... - мама замялась, но потом всё же решилась, - ты точно уверен, что будешь с Наташей?
   -Мам, ну почему же ты спрашиваешь?
   -Не хочу тебя расстраивать, но возле Наташи постоянно крутиться один молодой человек.
   Я махнул рукой.
   -Мам, это её сосед. Они пришли вместе с её братом.
   -Ну, смотри сам. Это конечно не моё дело. Но смотрит она на него не по-соседски.
   Я снова махнул рукой, а мама укоризненно покачала головой:
   -Мы с папой пойдём. А ты не задерживайся...
   -Мам, мы ещё рассвет пойдём встречать...
   -Вот-вот, с рассвета и не задерживайся, - весело парировала мама.
   А потом началась торжественная часть вечера - весёлая и лиричная. Крутили школьные хроники. Кто- то вспоминал и рассказывал забавные истории на уроках. Зал взрывался смехом, а я тревожно посматривал на Наташу. Соседа и её брата рядом уже не было, и я вздохнул с облегчением.
   Директора мы приветствовали отдельно - подарили большой самодельный компас, чтобы школа и ее руководитель держали верный курс, а не плыли по течению.
   В школьной столовой столы уже ломились от яств. Правда, яства были сладкие. Салатов не было, спиртного тоже. Но это обстоятельство нас никак не огорчало и не мешало всеобщему праздничному настроению.
   Включили музыкальную аппаратуру и из мощных колонок забухали первые такты школьного вальса. Девчонки, из тех, кто не умел вальсировать, похватали друг друга и, покачиваясь из стороны в сторону, пустились по кругу. Остальные одиноко замерли по краям произвольной танцевальной площадки с какой-то мнимой надеждой быть приглашёнными на танец.
   "Мальчишеская сторона" площадки не долго пустовала. В общем "А" пошёл приглашать "Б", а "В" пошёл приглашать "Г", а может быть наоборот.
   Я одиноко созерцал танцующих. Некоторые пары действительно показывали мастерство вальсирования. Я и не заметил, как ко мне сбоку подошла Галя Бумкина и тихо спросила:
   - Ну что, Валера, не хочешь ли ты меня пригласить?
   Я удивлённо вытаращил на неё глаза, и подумал, а почему бы и нет:
   - Пожалуйста!
   Вальс танцевать я умел, но профессионалом не слыл, а потому шепнул Гале на ухо:
   -Только не будем спешить.
   Она в знак согласия медленно опустила голову и я ощутил лёгкое прикосновение жёстких угольных волос. Её тончайшую талию я мог бы рукой обхватить два раза. Мой нос легонько касался её чёрных бровей и ощущал запах апельсина. Притом настолько натурально, что я стал задыхаться. Запах несомненно приятный, но как мне казалось, не для моего восприятия... Я мысленно улыбнулся: Галя была в оранжевом вечернем платье, как продолжение темы запаха цитрусовых...
   Галя, нежно закинув мне руку за плечо и положив на лопатку, не спускала с меня глаз. Словно ожидала слов, а может быть чего-то иного? Чего? Ну, хорошо. И ты от меня хочешь чего-то особенного? Я нежно прижал её к себе и в унисон послал в её сознание такты вальса.
   Изумившись, она интуитивно притянула меня к себе, и мой нос оказался у неё между бровей. Моё сердце вздрогнуло, но я не отпускал её сознание из поля действия моей музыкальной власти. Но, по-моему, она ничего не поняла.
   Вальс закончился. И мы расселись за столы.
   Трапезничали, а скорее чаёвничали мы около получаса. Я сдержанно поглядывал на Наташу. Мне было до боли грустно. Я понимал, что как бы я ни бодрился и кому-либо не отдавался в танце, без ощущения близости и прикосновений Наташи эта грусть не пройдет.
   Вновь начала звучать мелодия. Только быстрая. Кто- то схватил меня за руки и втянул в круг коллективного ритмичного танца. Я даже перестал соображать, какая музыка звучит из колонок. Мне было всё равно. Потом дикий ритм сменился плавной мелодией, и я вновь оказался в паре с Галей.
   - Знаешь Валер...Хочешь по секрету? - шепнула она. - В классе все девчонки говорили, что ты странный... Какой-то не такой.
   - Интересно... А какой? - меня начало грызть любопытство.
   - Ну, в общем все заметили, что иногда, когда ты слушаешь музыку, у тебя взгляд становится непонятным...
   -Это как это?
   -Ну ты словно в прострации... Слушай, а может ты в это время медитируешь?
   -Медитирую? - переспросил я.
   -Ну да... Ну, в смысле погружаешься в себя.
   -А зачем? - спокойно спросил я и добавил, - музыка не требует медитации. Музыка - это и есть медитация. Только хорошая музыка, Галя.
   - Наверное, ты прав. Но сегодня я почувствовала, что от тебя исходит что-то.
   -Что же? - усмехнулся я.
   -Не знаю. У меня появилось такое чувство, как будто мы одни и нас обволакивает этот школьный вальс. Ну... В смысле мелодия школьного вальса.
   Я пожал плечами.
   -Знаешь, а ты мне нравишься, - добавила она тише, отведя глаза и, положила голову на моё плечо так, что её губы коснулись моей шеи.
   Я напрягся и начал покрываться холодной испариной. Моя голова раскололась на две части, но тем не менее, ещё пока соображала, что же мне делать, несчастному. Совсем не хотелось обижать Галю. Я вздрогнул от мысли, что Наташа что-то заметит. Полумрак зала на время танца размывал очертания танцующих тел. Нет, ничего не видно, и никто не видит.
   -Галя ...- с пересохшим ртом я еле-еле выдавил, - я люблю другую девушку.
   Она вздохнула и больше ни слова не произнесла. Молчал и я, пока танец не закончился.
   После изнурительных конкурсов и танцев, ближе к полуночи, мы обессилели.
   Выпускной бал близился к концу. Мы это уже чувствовали. В наших головах созревали пока несмелые планы об уходе из душного помещения. Это объяснялось и поздним временем, и тем, что конкурсы больше не проводились, ритмичных танцев более не было, всё больше медленные. В этих танцах пары определены, альтернативы им не было и кружилось их совсем немного.
   Начала звучать "Eros" Chris Spheeris. Безумная по своей лиричности мелодия. Просто восхитительная музыка. Я стоял и размышлял, а скорее мечтал о том, как мы сможем с Наташей после вечера вдвоём встретить рассвет, чтобы нам никто не мешал... Но мысли мои были прерваны... Изумительный по исполнению реверанс - приглашение на танец в исполнении Наташи поверг меня в некоторое замешательство.
   -А ты пользуешься популярностью у некоторых девушек! - она мягко положила руки на мои плечи и заискрилась лучезарной улыбкой, от которой у меня должна была закружиться голова, но её волшебные чары никак на меня не воздействовали:
   -А ты, можно подумать, приревновала?
   -Сомневаешься?
   -Если честно, то да.
   -Почему?
   -Потому что мне кажется, что ты какая-то легкомысленная.
   -Я легкомысленная? -она слегка отстранилась от меня - С чего ты взял?
   Я словно в рот воды набрал.
   -Ну что ты молчишь?
   Странное чувство. Я хотел её обнять, прижать к себе сильней и не отпускать. Только чтобы она была рядом со мной. И этот никчемный разговор, который собственно я и затеял. Ну почему она легкомысленная? Потому что она всем улыбается? Или потому что тебе кажется, что внимания уделяет остальным несколько больше, чем тебе? Вопросы для тебя, но не для неё. Я продолжал молчать. Она подозрительно посмотрела на меня, и ещё раз повторила вопрос:
   -Что ты молчишь?
   Я пожал плечами.
   -In for a penny, in for a pound**** - вдруг по-английски произнесла она.
   Я открыл рот от удивления и застыл, словно мелодия для меня остановилась.
   -Ну что, съел? - язвительно произнесла она, - не только ты английские пословицы знаешь...Что ты стал как вкопанный? Ты будешь танцевать или нет?
   -Да-да, - промямлил я и вновь повёл её в танце.
   -Знаешь, я наверно, должна обидеться... Но я не буду этого делать, всё таки праздник и у меня, и у тебя... А чтобы я тебе больше не казалась легкомысленной... В шумной компании встречающих рассвет я буду с тобой... - она помолчала, а потом добавила, - Надя Кумкова тоже будет с нами. Ты не будешь возражать?
   Разве я мог возражать после того, как она меня сделала дураком? Я и есть дурак. Сам себя загнал в угол. В знак согласия я помахал головой.
   Танцевать с ней было легко. Казалось, она угадывала мои движения, но в глубине души я понимал, что она на какую-то долю секунды опережает меня. Получалось, что не я её веду, а она меня. Это было странно и необычно. Потому что в танце лидерство всегда захватывал я. Но сейчас мне показалось неуместным верховодить. Я поддался её власти, и не испытывал ни сожаления, ни обиды на неё.
   -Всё, идём встречать рассвет, - кто-то крикнул уставшим голосом, после того как все обомлевшие и обессиленные стали обтирать стены зала.
   И мы нестройной гурьбой направились в ночную прохладу свежего воздуха.
   -Я сейчас быстро сбегаю домой, кое-что возьму, - шепнул я на ухо Наташе. Она схватила меня за рукав:
   -Что?
   -Сюрприз... Это для тебя... Потерпи немножко...- я мягко прикоснулся к её руке.
  
   Это для тебя Наташенька, мои конфетки, с нежностью думал я, догоняя ораву одноклассников с коробкой под мышкой, где на белорусском языке было написано "Бутэлькi з лiкёрам".
   Наш ночной город во всей своей прелести жёлтых сверкающих фонарей манил к себе. Мы гуляли по ночному городу!
   Все классы города разбрелись кто куда. Ну, а мы двинулись к городской площади. По пути пели песни. Постепенно нас становилось всё меньше и меньше. К нашему изумлению оказалось, что на площади только наш класс, вернее его половина, и один милиционер у входа в парк. Парк, раскинувшийся на берегу реки, через которую перекинут пешеходный арочный мост - место просто очаровательное.
   В парке запланированные пары разошлись по укромным местам. И мы остались втроём. Не спеша мы прогуливались по парку. Я держал открытую коробку, из которой как по мановению волшебной палочки одна за другой исчезали конфеты. Волшебной палочкой оказался рот Нади Кумковой, которая умяла почти всю порцию конфет.
   -Девочки, какая я пьяная, - пролепетала она.
   -Вообще-то тут и мальчики есть, - иронично заметил я, а Надя хихикнула в ответ на моё замечание.
   Наташа поёжилась от ночной прохлады июньской ночи:
   -Пошли на мост посмотрим, как солнце будет восходить.
   Я решительно снял пиджак, накинул на плечи Наташе, а её подруге сказал:
   -А ты, надеюсь, согреешься горячим ликёром от конфет.
   -Валер, ну перестань, ей тоже холодно.
   -У меня, к сожалению, пиджак один, - возразил я.
   -А-а-а м-м-не н-н-не холодно, - то ли от холода, то ли от хмеля она стала заикаться.
   Наташа сняла с себя пиджак и накинула его на плечи Нади, а в меня вдохнула горячее дыхание слов, бросающее в дрожь:
   -Обними меня.
   Я обнял и затрепетал... От чего, даже сам не понял. Было и холодно и приятно. Но я ликовал! Сейчас согреюсь, думал я, согреюсь от её прикосновений, от её запаха, от её горячего тела... Мы взошли на мост и опёрлись о металлические перила. В водной мёртвенно-бледной серой глади качалось несмелое отражение начинающей зари.
   -Пошли ей что-нибудь,- Наташины губы коснулись моего уха, и я от удовольствия съёжился.
   Я внимательно посмотрел на Наташу, как бы спрашивая: "Ты думаешь? Может быть не стоит?". Она медленно кивнула, заранее одобряя мои действия. Я улыбнулся и посмотрел на Надю. Та пыталась всматриваться в еле видимую речную рябь. Речной бриз слегка шевелил её волосы. Мне стало жаль её. Но разве можно не выполнить просьбу любимой? И я незамедлительно послал ей "Carino" Chris Spheeris.
   -Ой, - Надя с изумлением уставилась на нас,- я музыку слышу.
   -Да? - её подруга сделала удивлённое лицо.
   -Валер, а ты что-нибудь слышишь?
   Я отрицательно мотнул головой.
   -И я нет, - сказала Наташа.
   -Вы ничего не слышите? Всё, девочки... - она глянула на меня и добавила, - и мальчики. Я сошла с ума... Валерка, это всё от твоих конфет, - она ладошками зажала свои уши.
   -И что ты слышишь?- поинтересовалась Наташа.
   -Какой-то колокольный звон и приятная музыка... Кажется, на гитаре. На выпускном балу такую играли, вообще... - она не договорила. Вдруг, маленький край алого солнечного круга заставил нас на мгновение зажмурить глаза, а, открыв их, мы увидели, как заиграла вода, заискрилась, стала живой, а её прозрачная глубина звала к себе в неизведанные просторы природного чуда.
   -Ну вот, девочки, пора и домой, - с нетерпением произнёс я и, шутя добавил, - а то бутылочки с музыкой окончательно сведут с ума Надю.
   Шутки они не поняли.
   Наташа устало посмотрела на меня, потом на Надю, и с хрипотцой в голосе согласилась со мной:
   -Да, пора.
   И мы направились обратно по изведанным городским тропам под первыми утренними лучами июньского солнца.
   Почти всю дорогу молчали, только Наташа спросила у Нади, куда та собирается поступать:
   -Не знаю, - легкомысленно ответила она, - ещё не решила.
   -А я пойду на экономический, - уверенно заявила Наташа, - а ты?
   Она толкнула меня.
   -Ну ты же знаешь Наташ, - я не хотел обсуждать эту тему.
   -А я ещё раз хочу убедиться, - капризно протянула она.
   -На юридический, - нехотя выдавил я.
   Наконец мы оказались у подъезда Нади. Стянув мой пиджак с плеч, она вяло поблагодарила.
   -Не мне спасибо, а твоей подруге,- крикнул я в след медленно растворяющей в подъезде дома силуэта нашей одноклассницы.
   Не оборачиваясь, она помахала нам рукой. А через десять минут мы уже стояли в подъезде нашего дома между пятым и шестым этажами и неистово целовались. Я нежно сжимал её хрупкую спину и боялся причинить боль. Казалось, что я больше и больше проникал в её тело и вливался страстным потоком возбуждения и эмоционального неистовства.
   Через полчаса, когда у меня страшно болели губы, а у неё уже подкашивались ноги, Наташа на мгновение оторвалась от меня, провела кончиком языка по губам и сказала:
   -Я устала.
   -Я тоже.
   И тут же потянулись друг к другу, слились в едином порыве любовного и земного притяжения...
   Мы вздрогнули от какого-то шума. Я посмотрел на неё. Её указательный палец замер возле губ. Притаившись, мы почти не дышали. За стеной сначала закашляли, а потом послышался звук уходящей в канализацию воды. Мы тихонько прыснули.
   -Сейчас народ пойдёт на работу, - прошептал я.
   -Да... Мой папа тоже рано встаёт. Нам пора. Позвони мне завтра...- она провела рукой по моей щеке.
   -Завтра?
   -Ну да... А-а-а... Уже сегодня...
   Я стоял возле дверей квартиры и прижимал её талию к себе .
   -Я хочу быть с тобой, - с нотками надежды сказал я.
   -Ты и так со мной, - она тихо открыла двери, бросила на меня взгляд благодарности, проскользнула за дверь и исчезла...
  
   ----------------------------
   В знойный жаркий июльский день сквер всегда укрывал нас под тенью сплошной зелёной листвы дубов и лип. Там мы и расположились на одной из множества скамеек, и ели мороженое. Я любовался ею. Она кончиком языка слизывала белоснежную гладь мороженого и небольшую порцию его, если это вообще можно было назвать порцией, отправляла себе в рот.
   Интересно, думал я, сколько ей времени понадобиться, чтобы съесть мороженое?
   На ней были синие джинсы и жёлтая блузка на выпуск. Такие блузки мы называли расперденями. Её распердень был мне приятен. Как цыплёнок, клюющий... Что клюющий? Ага, мороженое... Сравнение мне не удалось, и я засмеялся.
   -Ты чего? - маленькие глазки слегка расширились, а веки быстро-быстро заморгали.
   -Да нет, ничего, на цыплёнка похожа.
   -А-а-а. Ну что, пойдём на пляж? - спросила она.
   -Конечно пойдём, ты только мороженое доешь.
   -Мгм, - промычала она.
  
   Мы шли вдоль стен старых, но ещё крепких домов, построенных в конце 19 - начала 20 веков. Я держал её под руку, она что-то рассказывала о себе и своих родителях. Я рассеянно слушал и задавал вопросы невпопад. Сладкая, приятная истома растекалась по всему телу и я думал о том, что как всё-таки с ней хорошо.
   Мы вышли к арочному мосту, на котором так недавно встречали рассвет. На набережной было многолюдно, а левый берег реки, ещё не заполненный отдыхающими-загорающими, переливался своими нежными жёлто- золотыми оттенками.
   -Пойдём на озёра, - попросила Наташа.
   -Пойдём, - согласился я.
   Озёра - это громко сказано. Недалеко от берега, в глубине берёзовой чащи располагались небольшие пруды, не более пяти метров в диаметре, но достаточно глубокие. Вода в них всегда была чистая и прохладная.
   Возле одного из таких прудиков Наташа забрала у меня сумку, вытащила покрывало и бросила его на сочную ярко-зелёную травку.
   -Помоги мне, - она начала поправлять покрывало.
   -Хороша подстилка, - улыбнулся я.
   -Не хай моё покрывало.
   Мы вдвоём натянули плотную ткань материи. Наташа тут же достала учебники, положила их на подстилку и разделась. Смуглый цвет её упругого тела заиграл, заискрился на солнце. Она подняла руки, и стала собирать короткие волосы в непонятный кулон. Показались её обритые подмышки, тёмно-синий купальник скрывал прелести, но я глазами уже раздевал её. Я вздохнул и попытался остановить надвигающееся возбуждение. Как же я теперь разденусь? Ей хорошо, у неё ничего не выделяется, не выпирает. Даже если она страстно захочет меня, никто и ничего не заметит. Если только её карие глаза не потускнеют, не затуманятся. Но взгляд ещё попробуй распознать, что за ним кроется. А у меня и без толкования всё видно. М-да, плавки такого напора не выдержат. И я судорожно начал думать о другом.
   -Чего ты не раздеваешься? - спросила она, сев, опёршись на руки и раскладывая ноги для загара.
   -Сейчас, - мне стало не по себе, и я стал уводить её от темы, - Слышишь, Наташ, я вот подумал, наверное, я вряд ли смогу у тебя развить такие способности...
   -А я то думаю, что это ты молчишь, ничего не говоришь... Да ты раздевайся.
   -Понимаешь... Это дар природы... Этому научить нельзя, способностям не учат, их развивают, если они есть - я потихоньку успокаивался и медленно начал опускать молнию на ширинке джинсов.
   -Ага... Ты особенный, а у меня таких способностей нет? Что ты как на стриптизе раздеваешься?
   -Я просто не знаю как такие способности можно приобрести? - я пропустил мимо ушей вопрос про стриптиз, приспустил джинсы и глянул вниз...Там было всё нормально. Я быстро снял джинсы и бухнулся рядом с ней на живот.
   -Послушай, - теперь можно было ей спокойно всё объяснить, - звук - это колебания воздуха, но он у меня закодирован... Мы об этом с тобой говорили... Я не знаю, как передаётся информация о звуках в уши... На каких потоках - тепловом, магнитном или электромагнитном, эти закодированные звуки пересылаются, я не знаю. Так вот, колебания воздуха появляются у вас непосредственно в ушных раковинах. То есть энергия, исходящая от меня преобразуется в колебания звука непосредственно в ушной раковине человека. Значит, этот какой- то поток несёт зашифрованную информацию и только встречая препятствие в виде ушей преобразуется в музыкальный звук...
   -Трансформация... Ничего не поняла, -она накрыла голову расперденем и легла.
   Чашечки купальника делали грудь больше. Я опустил взгляд ниже. Полоска трусиков натянулась между торчащими бугорками костей бёдер и обнажила тёмный выступ под впалым животом. Моя нерастраченная энергия, моё нетерпение неизбежно начало выпирать наружу.
   -Что ты замолчал? -спросила она, - продолжай.
   -Что? - растерялся я, - а-а-а, ну да... Так ты ж ничего не поняла?
   -Я поняла одно - учить ты меня не хочешь.
   -Не "не хочешь", а "не можешь"... То есть не могу, - я приподнял распердень. В волшебных лучах солнечного света её тёмно-карие глаза превратились в опаловые камешки. Я коснулся сначала щёк, красивого аккуратного носика, а потом просто впился в губы. Она потянулась, поддалась мне навстречу, и крепко захватила меня в объятья. Я целовал и сгорал от нестерпимого счастья близости.
   Что-то зашуршало... Она прижала мою голову к плечам:
   -Тихо... Замри...
   -Что там ?- шепнул я в маленькое ушко. Она пахла солнцем.
   -Не что, а кто... Сейчас пройдёт...
   И вновь прильнула к моим губам... Как-то бесстыдно, отдавая себя всю... А я уже опускался вниз, вынимал нагревшиеся от солнца маленькие груди, уютно пристраивал их к своим губам... И всё более и более прижимал её к себе... А вокруг покачивалась от лёгкого ветра высокая трава, прятавшая нас от постороннего вмешательства, и казалось, что нас ничто не может потревожить на этом так неожиданно возникшем необитаемом острове любви. Моё воспалённое и помутневшее сознание растворяло её очертания, откуда-то изнутри потекла неосмысленная мелодия, и я уже совершенно перестал понимать, что могу причинить ей боль своим навалившимся телом... Но она медленно раздвинула ноги и подарила нам свободу...
  
   Наташа лежала рядом со мной, сжимала мою руку и улыбалась. Она повернула голову и посмотрела на меня:
   -Я слышала музыку...
   Я от удивления вытаращил глаза:
   -Я не посылал тебе музыку...
   -Но я её слышала,- упрямо повторила она.
   -Странно...В какой-то миг я почувствовал, что что-то во мне есть...Но я сам не понимал что это музыкальные звуки... И что за мелодия? Напой, пожалуйста...
   -Ля-а-ля-ля-ля-а-а... Ля-а-ля-ля-ля-а-а... Ля-а-ля-ля-ля-а-а, - она правильно выстроила мелодию, а у меня в очередной раз промелькнуло в голове, что с музыкальным слухом у неё всё в порядке.
   -Господи... Это же моя мелодия,- изумился я.
   -Твоя? В смысле твоя?
   -Ну, я её сочинил. Надо как-нибудь её записать...
   -Записать?
   -Ну да... На ноты переложить... А можно просто сыграть... На гитаре или на фортепиано.
   Она посмотрела на меня и вздохнула:
   -Твоя музыка теперь во мне...- а потом подскочила и упёрлась в меня своим косым разрезом глаз, -слушай, раз ты мне не хочешь дать то, что есть у тебя, значит будем готовиться к вступительным экзаменам. Тебе же тоже математику сдавать?
   -Да... Послушай... Я не договорил... Я считаю, что в принципе, любой человек может приобрести любые способности - и я спешно, пока она меня не перебивает, начал убеждать её в своей правоте. Усилий для убеждения не требовалось. Она слушала, открыв рот.
   -У каждого человека есть своя сфера акустики, построенная на эмоциональном восприятии...
   -Не спеши и не кричи... А то все сбегутся, - перебила она меня.
   -Хорошо...Эта сфера у каждого человека закодирована... Ну, имеет свой особенный код, но расшифровать не каждому удаётся...
   -То есть, ты хочешь сказать, что ты свой код расшифровал?
   -Нет. У меня природа сама же для меня и расшифровала... У меня код для меня же и открыт. Как в доме, из которого ты никуда не выходишь. Открыла дверь в спальню, а закрыть забыла или не захотела. Ты просто знаешь, что в любой момент можешь эту внутреннюю дверь закрыть...
   -Ты хочешь сказать, что можно подобрать код к наружной двери?
   -Да, именно. Мой код открыт для меня, а для других он закрыт. Я им и пользуюсь. У тебя твой код закрыт и для тебя, и для других. Но его можно расшифровать. Но только тогда, когда расшифруют и мой, или кого-то другого... Я думаю, что в мире кроме меня, есть ещё такие, как я.
   -И что же дальше?
   -А дальше то, что ключ к такому коду у каждого человека индивидуален и зависит от его эмоционального внутреннего мира. Этот эмоциональный мир строится на системе мажорных и минорных тонов. Соотношение мажора и минора у каждого разное. Вот говорят "он сегодня в миноре". Значит печален.
   -Откуда ты всё это знаешь?
   -Мне просто было интересно, и я много времени в Интернете проводил, но там ничего нет... Это я сам к этому пришёл. Надо же как-то объяснить мои особенности...
   -Ну и какое отношение имеет к коду вся эта твоя мажорно-минорная система?
   -А самое прямое. Частички этого кода могут преобразовываться, очевидно, в какую-то определённую систему музыкального воображения... Эта система выступает сильнейшим орудием музыкального внушения...
   -Что? Ты хочешь сказать, что ты меня гипнотизируешь?
   -Ну да... Это один из способов гипноза... А по другому никак не дашь объяснения.
   -Я не поддаюсь гипнозу, - она надула губки, но всё-таки не утратила интерес к услышанному, - и как можно развить тогда эти способности?
   -Побуждением...
   -Побуждением чего?
   -Побуждением у себя музыкальных эмоций. Сегодня у тебя мажорное настроение. Ты максимально настраиваешь себя на мажорный лад и отдаёшься этому чувству. Для того, чтобы воспроизвести построенную систему музыкальных сигналов, ты мысленно синтезируешь их в пучок, который и посылаешь другому человеку...
   -У тебя всё так просто... Отдался...Воспроизвёл... Послал... - она засмеялась. Уголки глаз сощурились, и я увидел точную копию веселой Риоки Хироши, - опять к медитации возвращаемся... Ну ладно, допустим, я смогу сконцентрировать своё воображение и направить, как ты называешь, сигнал... Но что я буду направлять, если у меня в голове ничего нет? ...Ни единой нотки.
   -А это совсем просто... Тебе надо тренировать твою музыкальную память.
   -Ты хочешь сказать, что мне надо получить музыкальное образование?
   -Ничего тебе получать не надо. Ты не обременена музыкальной образованностью. У тебя сознание чистое, кора головного мозга не засорена. Ты свободна от излишеств! Ты любую мелодию схватишь. Начни с простой мелодии, внимательно прослушай её несколько раз, напой, повтори. Музыка имеет странную особенность оставлять след от прослушанного в душе каждого человека...
   -Ты хочешь сказать, что музыка воздействует на психику человека? - спросила она.
   -Ну конечно, устанавливается связь между услышанным и твоим внутренним состоянием...Ты ассоциируешь звуки с тем, что когда-то пережила или переживаешь. Мелодия, услышанная однажды, так или иначе в подсознании остаётся и может быть вызвана эмоциями... Негативными или позитивными. И ты всегда её вспомнишь. А вот...
   Она встряла в мои размышления вслух:
   -Если музыка плохая и мне она не нравится, я её вряд ли буду помнить.
   -Нет музыки плохой или хорошей, - я не согласился с ней, - Есть неосознанные переживания, которые возникают в любом случае, когда играют или поют... Кому то и рэп нравится... Хотя лично я не считаю, что это вообще музыка...
   -Ну да, читать текст под непонятную музыку...
   -Музыка там в принципе понятна - простой набор музыкальных звуков. А вот импровизированный текст не спетый, а сказанный, - это из разряда абсурда. И всё-таки, его же слушают...
   Я замолчал. Молчала и она. Наконец она задумчиво произнесла, как бы подытоживая рассказанное мной:
   -Услышав звук, мои уши - в шок, а потом я должна уловить благозвучие и смысл музыки... Хорош урок...Музыки, - и, встрепенувшись добавила, - нам сейчас надо другие уроки учить.
   И мы одновременно уткнулись в учебник математики...
   ---------------------------
   Математика была вторым экзаменом, который я сдавал при поступлении в университет. Пока успех сопутствовал мне.
   Сердце в очередной раз дрогнуло, когда я открыл массивную дверь университетского корпуса. Миновав лестничный пролёт, я вступил в длиннющий коридор, который был неуютно пуст. Только вдали, возле какой-то одной аудитории, стояло несколько человек. Мне нужна была 309. Подойдя ближе, я обнаружил, что именно возле нужной мне аудитории скопление абитуриентов создавало тихий робкий шум, дрожь и раболепие.
   -Здесь что, очередь? - обратился я в скопление.
   -Тихо, -ответил кто-то, - хочешь идти, иди... Смелый нашёлся.
   Я пожал плечами и открыл дверь в аудиторию:
   -Здравствуйте... Можно?
   -Да, да, пожалуйста... Берите билет и садитесь готовиться, - преподаватель был молод, но манеры у него были старомодными.
   Я потянул билет, спокойно сел за стол и взглянул на белую бумажку, где значились вопросы. Ничего особенного, подумал я и принялся думать.
   Отвечающие, входящие, садящиеся, готовящиеся... Все мелькали перед глазами неосознанными страницами происходящего.
   Как оказалось, моя очередь держать ответ перед экзаменатором подошла очень быстро.
   -Ну-с, молодой человек, пожалуйста первый вопрос, - внимательно посмотрел на меня преподаватель.
   И я обстоятельно по порядку изложил все вопросы.
   -Задача?
   -Решена, - и протянул ему исписанный листочек с формулами.
   Он посмотрел на этот листочек и, как мне почудилось, неудовлетворённо кивнул:
   -А теперь... -скептически улыбнувшись, преподаватель поднял брови, - докажите арифметическую прогрессию методом математической индукции...
   Я посмотрел на него и тоже улыбнулся... Улыбнулся я подавленной улыбкой. Собственно, что такое метод математической индукции я знал. А про арифметическую прогрессию минутами ранее я ему, как казалось, рассказал всё. Но тут я вспомнил, что такого вопроса в программе не было. Точно не было. А вопрос о методе математической индукции был помещён для школьников, изучающих "усиленный" курс математики. В этом я тоже был убеждён. И вместо того, чтобы начать размышлять, думать, пробовать доказывать, я пошёл на принцип:
   -Вы знаете, что такого вопроса в программе нет?
   Преподаватель удивленно посмотрел на меня и потянулся к какой-то книжечке:
   -Как это нет?
   Я молчал, а он медленно листал книжечку и внимательно просматривал страницу за страницей. Потом резко её захлопнул, вздохнул и твёрдо сказал:
   -Вы этот вопрос должны знать... Идите, "хорошо"...
   -До свидания, - я пожал плечами и пошёл вон из аудитории.
   ----------------------------
   Странные чувства, а самое главное страшные. На ватных ногах я долго стоял возле стенда, на котором висел большущий список зачисленных в университет, и пытался найти себя. В списках меня не было. Всё, это конец! Я не поступил. Родители страшно расстроятся. Одна проклятая математика перечеркнула все надежды на высшее образование. А я хотел ещё в МГУ поступать. Какое МГУ, если даже провинциальный университет тебе не покорился? Понурив голову, я медленно двинулся домой. Как я устал. Мне бы сейчас поспать.
   Мимо проезжали троллейбусы, автобусы и другая всякая транспортная дребедень, которой я не замечал. Зелень августовской флоры местами прерывалась осенней желтизной, плотно накрывала тротуары и не давала ни единого шанса поднять голову и раствориться взглядом в неизвестной небесной лагуне...
   Бесконечно долго поднимался лифт на девятый этаж дома. Я открыл дверь и сразу, даже не раздеваясь, бухнулся на тахту и беспомощно сомкнул веки...
   Открыв глаза, я взглянул на часы. Половина пятого. Ого! Я проспал без малого часов пять. Надо позвонить Наташе, спросить сможет ли она сегодня как-нибудь отвлечь от угнетающих меня мыслей. Ей хорошо, она поступила. Может быть, в кино предложить сходить... Действительно, отдохнём, думал я. Но при этом я ощущал себя как-то неуютно, ущербно. Она поступила, а я нет. Теперь весовые категории не те. Как быстро люди поднимаются по ступенькам социальной лестницы, и как быстро они опускаются.
   Я приложил трубку телефона к уху и набрал её номер. Долго, очень долго не поднимает трубку...
   -Алло, -голос Наташи был слегка раздражён.
   -Привет.
   -А, Валер, это ты... Привет... - устало произнесла она.
   -Слушай, пойдём сходим в кино...- мне ничего не хотелось объяснять. По крайней мере, сегодня. Если спросит, скажу. А так пока не буду говорить. К удивлению, она не спрашивала, хотя должна была спросить. Она вздохнула:
   -Валер, я заболела, поэтому давай отложим поход в кино...
   -Заболела? Что случилось?
   -Голова, что-то раскалывается. Наверное, простудилась...
   -Может, тебе таблетки какие-нибудь надо, давай принесу, - предложил помощь я.
   -Не надо. У меня есть всё необходимое...
   -Давай я приду, побуду рядом с тобой... - я все ж настаивал на помощи.
   -Валер, не надо... Сейчас мама придёт... Не совсем удобно будет.
   - Ну, как хочешь... Ладно, выздоравливай... Я тебе позвоню...Пока.
   -Пока.
   Заболела. Странно. Я задумался. Всё ж, если я буду рядом, ничего плохого в этом не будет. А её мама знает, что мы встречаемся, поэтому всё поймёт.
   Я выскочил из квартиры и помчался в соседний подъезд. Через несколько минут, не дожидаясь лифта, я влетел на шестой этаж и пальцем надавил на кнопку звонка.
   Дверь её квартиры открылась, и на пороге показался её отец.
   -Здрасте... А я к Наташе... Можно?
   -К Наташе? - удивился он, - а её нет...
   -Как нет?- у меня остановилась дыхание, - я же...- Я осёкся. Что-то здесь не так. Её папа наверно просто не в курсе последних событий. Поэтому я не стал его ставить в тупик странными вопросами о её болезни и просто спросил: - а где она?
   -Она ушла в кино.
   -В кино?
   -Ну да... -он улыбнулся и добавил, - она только вышла, молодой человек, вы её ещё догоните.
   -А-а-а. Хорошо... Наверно мы разминулись, - последние слова я бросил, когда летел с лестницы и был между четвёртым и пятым этажами подъезда.
   Выскочив из подъезда, я нырнул в арку, разделяющую наши подъезды. Мгновение поглотило мрак и холод арки. И я уже на освещенной нежарким августовским солнцем аллее. Мой взгляд устремился к остановке, на которой девушка с русыми короткими волосами сжимала руку молодого человека. Она или не она? Расстояние приличное, чтобы с точностью узнать, кто там стоит. Других девушек на остановке я не заметил. Подъехал троллейбус, и девушка с русыми волосами, всё таки очень похожая на Наташу, исчезла в толпе пассажиров. Транспортный поток заглотал этот троллейбус и растворил его в шуме городской автострады.
   Нет, не может быть. Это не она. Я стоял и не мог сдвинуться с места. Всё... Мой мир зашатался и стал рушиться...
   Кто-то меня толкнул:
   -Молодой человек, вы заняли тротуар и мешаете проходу.
   Очнувшись, я поплёлся домой. Ну и что же делать? Всё?
   -Прошла любовь, завяли помидоры, и не писай в мой горшок, - сказал я вслух. Мимо проходящая девушка шарахнулась от меня как от психбольного.
   Ладно, подожду. Ближе к вечеру позвоню ей и всё выясню.
   Вечером я не стал звонить. Родители неотступно опекали меня, успокаивали. И я на время просто вычеркнул из памяти этот неприятный для меня инцидент. Когда я вспомнил, что собирался звонить, было половина одиннадцатого. Поздно. А вообще то нет. Пусть пострадает. Я же переживал. Сжав до боли губы, я набрал номер мобильного:
   -Привет.
   -Привет. Как здоровье?
   -Лучше, мне лучше. Мама пришла...
   Я не выдержал и перебил её:
   -И вылечила... А я думал сеанс хорошего кино тебя поставит на ноги.
   Она замолчала. А что ж ей ещё говорить? Оправдываться будет? Нет, конечно.
   Она еле выдавила из себя:
   -Давай поговорим об этом завтра, - и выключила мобильник.
  
   ---------------------------------------
   На следующий день я проснулся рано утром и с каждой минутой приближал эту встречу. Она всё объяснит мне, раскается. И вдруг мелькнуло в голове, что Наташи рядом со мной не будет никогда.
   Родители ушли. Наскоро позавтракав, я помчался в знакомый подъезд. Дверь открыла её мама:
   -Валер, рано ты, спит она ещё... Но проходи, может разбудишь её...
   Она оставила меня одного в прихожей, окунувшейся в полумрак или полусвет ... И только в одном месте эта полутьма была разрезана ровным квадратом утреннего света, полный поток которого едва сдерживался большим матовым рельефным стеклом, вставленным в дверь. Это её дверь...В её комнату... Я в нерешительности замер. Открою и что дальше? А ничего, подумал я, и опустил ручку двери.
   Наташа лежала на кровати, укрывшись одеялом. Её лица не видно, только янтарные волосы рассыпались на подушке. Я окинул взглядом комнату. Мой взор упёрся в стол, стоящий возле окна. На нём стояла настольная лампа, к подставке которой прилеплены остатки жвачки. Не совсем приятная картина. Но я же не за этим пришёл. На цыпочках тихонько подошёл к ней и присел на краешек её постели. Она тут же повернула голову. В её глазах я увидел застывшие удивление и подозрительность:
   -Валера, я ещё сплю... Зачем ты так рано пришёл? - она приподнялась и села. Одеяло сдвинулось и открыло моим глазам прелесть чёрных трусиков с размытыми голубенькими цветочками и обнажило талию, которую я недавно обнимал. Мне так захотелось близости с ней, что я не выдержал, потянулся к ней и обнял. Она не оттолкнула меня. Я подумал, что она такая же прежняя и любимая. Потянулся к ней губами... Но её глаза послали отчуждение, пронзившее и перевернувшее неприятным холодом моё сознание наизнанку:
   -Подожди... Не сейчас...
   Она освободилась от моих объятий.
   -Что случилось? - с металлом в голосе спросил я.
   Она молчала.
   -Понимаю... Прошла любовь...- попытался пошутить я, но душа разрывалась на части, - как кино?
   -Послушай, Валер, наш бывший сосед... Ну, он учился вместе с братом, приехал из военного училища... Он нас пригласил в кино...
   -Ага... Вас? Только вчера вы впрыгнули в троллейбус вдвоём, а не с братом.
   -Да... Он зашёл за мной... Мы с детства знаем друг друга. А брат ждал возле кинотеатра... - она почти не оправдывалась. Но это "почти" смущало.
   -Это тот, который вместе с твоим братом был на выпускном балу?
   -Ну да!
   Я пристально посмотрел в её глаза. Искренне, ничего не скажешь.
   -Хорошо, будем считать это недоразумением... Сегодня мы сможем провести вечер вдвоём?
   Она долго рассматривала стенку. Потом вздохнула и мучительно произнесла:
   -Не обижайся Валер, но я не могу сегодня.
   Я кисло ухмыльнулся:
   -Завтра ты тоже не можешь?
   -Не могу...
   Она закусила губу. Лицо страдающей девушки. Только страдает ли? Вряд ли.
   -Будь здорова... - я поднялся, -Наташа...
   -Я позвоню тебе... - бросила она.
   -Зачем? - укоризненно спросил я и, не дожидаясь ответа, быстро вышел из комнаты. Но ответ я всё же услышал:
   -Просто так.
   Мне просто так не надо, натягивая кроссовки, подумал я. Ну, вот и всё..
   --------------------------------
   Я чувствовал себя лишним и обманутым. Зачем она меня обманула? Неужели нельзя было сразу сказать правду и не мучить меня. Я же любил её. Зачем она приблизила меня к себе, и так легко, как будто меня не было вовсе, ушла к другому? А может быть меня и не было? Я был просто игрушкой в её руках. А мои способности? Может быть, в этом причина? Я не смог ей дать то, чего она так желала и хотела. Из-за этого она стала несчастна со мной? Бред какой-то. Надо исчезнуть, провалиться сквозь землю... Но при этой мысли будоражило воспоминание о её вишнёвой мягкости губ, да так, что руки не хотели подниматься, а ноги отказывались идти. Нет, нет... Только ненависть к ней. В себе надо воспитывать ненависть. Да... Я ненавижу её. И я знаю, что когда-нибудь она пожалеет о том, что рядом меня не будет. Не сейчас, потом, всё равно это будет. А сейчас... Уважение к себе... Стремление к жизни...
   - Да что ты так убиваешься, твои невесты ещё в первый класс ходят, - в комнату вошёл брат. Старший брат недавно приехал из отпуска, и я с ним поделился своим несчастьем, - не для тебя она, ей старше мужик нужен и, желательно, побогаче.
   Вид, наверно, у меня был не ахти какой, если брат заметил мой подавленное состояние. Я махнул рукой в его сторону:
   -Отстань...
   -Не отстану. К тебе сосед Сашка приходил... Просил ему подкинуть дисков каких-нибудь послушать...
   Сосед Сашка жил с нами рядом на одной лестничной площадке. Был он меня на год моложе. Учился кое-как, об институте не мечтал. Говорил, что получит права и пойдёт работать водителем, и обязательно международных перевозок.
   Я взял первые попавшиеся на глаза диски и пошёл.
   -Ты чего такой хмурый? - спросил Сашка, принимая диски, и устремив взгляд на один из них, тут же забыл о чём спрашивал, - что ты мне принёс? О-о-о! - он прочитал на первом диске,- Deep forest... Слушай, мне говорили - классный музон. Спасибо!
   -Пожалуйста.
   Интересно, а Сашка что-нибудь может посоветовать в моей непростой любовной ситуации? Поделюсь...Чем больше я рассказываю о своих терниях, тем быстрее заживает моя душевная рана. То, что он мне предложил, повергло меня в некоторое замешательство:
   - А ты представь, что она на унитазе сидит.
   -И что?
   -А то... Сразу отвращение вызовет.
   -Придурок ты, Сашка.
   -Сам такой. Я тебе дело говорю. Забудешь сразу.
   Я махнул на него рукой:
   -А ты когда на очке сидишь, сам у себя не вызываешь отвращения?
   Он быстро-быстро заморгал глазами и протянул:
   -Не-е-ет.
   Больше ему нечего было сказать. Наверно, дошло.
   --------------------------------
  
   Наступила сентябрьская городская осень. Утром и вечером город погружался в плотный туман. Днём светило солнышко. А моя душа постепенно опускалась в бездонную печаль, когда идя на работу, я иногда видел впереди себя знакомый силуэт Наташи. Сердце сразу переходило в напряжённый режим работы, возникало желание догнать её, поговорить, но каждый раз я останавливал себя. Ну о чём я с ней буду говорить?
   Работал я в одной из торговых фирм экспедитором. Устраивая меня на эту работу, мама оптимистично сказала тогда:
   -Поработаешь, подготовишься... Папа договорится с отсрочкой... И поступишь.
   Труд экспедитора в принципе не требовал какого-либо образования вообще. Вместе с водителем грузовика отвозили в близлежащие деревни продовольственные и непродовольственные товары, разгружали, считали, учитывали производственный бой товара в стеклянной таре, я расписывался в накладной, и мы ехали обратно в город. Так протекали мои скучные трудовые будни, пока в фирму не прислали на практику двух студентов из торгового колледжа. Вернее студентку, которую звали Оля, и студента Мишу.
   Утром на планёрке директор представил студентов и сказал:
   -Царёв, возьмёте студентов, поедете в Клёнки и проведёте ревизию магазина.
   -Машину дадите? - спросил я.
   -Машину не дадим, поедете самостоятельно... Речной транспорт в эту деревню ходит исправно.
   На ревизию мы отправились на ракете на водных крыльях и в Клёнках мы были уже через час после того, как директор дал нам задание на проведение учёта в магазине. Настроение у меня было паршивое, студенты видимо тоже не слишком обрадовались первому дню практики в деревне, и поэтому мы молча, не обращая внимания на пейзажи деревенской жизни, доплелись до магазина.
   Завмаг встретила нас приветливо, торжественно повесила табличку на дверях "ПЕРЕУЧЁТ", и мы принялись пересчитывать весь товарный хлам. Около полудня Миша подошёл ко мне и тихонько шепнул:
   -Слышь, старик... Выручи... Здесь осталось совсем ничего, а мне позарез надо в город.
   -Зачем?
   Он вздохнул и укоризненно посмотрел на меня:
   -Ну что я тебе буду объяснять... С девчонкой мне надо встретиться...
   - Ну ладно... Иди.
   -Да, кстати... А Олька ничего девчонка, - он сжал кулак с поднятым вверх большим пальцем.
   Я ухмыльнулся:
   -Иди, иди... Разберёмся.
   А действительно, что станет, если я с ней поближе познакомлюсь? Утихнет боль? Я внимательно посмотрел на неё. Длинные светлые волосы были собраны в массивный хвост. Чуть ниже меня ростом. Она была в джинсах, которые не смогли скрыть полные и крутые бёдра. Под тёплым джемпером угадывалась немаленькая грудь. При всей полноте тела, она была легка и грациозна. Удивительно большие синие и печальные глаза, в которых читалось кокетство и распутство, смотрели на меня свысока и с иронией. Ну да, кто ж я? Никто, без образования, обыкновенный мальчишка, да ещё и моложе. А она студентка, хоть и колледжа, но всё ж студентка! Ну ладно, посмотрим сегодня, что ты из себя представляешь, студентка Оля.
   Около трёх часов всё было кончено. Мы подписали акт, который я поместил во внутренний карман куртки, предварительно сложив его вчетверо.
   -Ребятки... Теплоход-то в шесть пятнадцать... Может чайку попьёте. А могу и покрепче налить, если конечно захотите, - предложила завмаг.
   -Нет спасибо, - отказался я, соблюдая субординацию, -мы пойдём... Природа тут у вас красивая... Лес, река... Подышим свежим воздухом... Правда Оля? - я всмотрелся в её синие глаза.
   -Да, конечно... -снисходительно ответила она.
   Деревня была пустынна. Мы медленно шли по песчаной дороге. По одну сторону улицы - перекошенные деревянные дома, среди которых попадались и заброшенные. Одинокие куры, клюющие невидимый корм, сглаживали ощущение одиночества. Всё ж не мы одни здесь, живность хоть какая-то имеется. Интересно сколько народу здесь живет?
   По другую сторону улицы раскинулся небольшой луг, за которым стояла и пугала своей мрачной неизвестностью стена массивного леса.
   Выйдя за невидимые границы деревни, мы, не сговариваясь, направились в тёмную глубину густого леса.
   Погрузившись в лесные сумерки, время от времени прерываемые редкими лучами солнца, выходящего из облаков, я взял её руку и принялся бормотать какую-то несвязную чушь:
   -Оленька... Как хорошо на свежем воздухе... И комаров нет... А ты красивая девушка...
   Комары действительно куда-то спрятались, их не было. Почему-то становилось легко и весело. Я радовался такой ерунде, как отсутствие комариного писка, и что хоть они не будут мешать нашему незапланированному свиданию в лесу. Мы остановились возле могучей вековой сосны.
   Она как-то странно посмотрела на меня, сняла ветровку и тихо прошептала:
   -Давай сядем.
   Взгляд её покрылся прозрачной пеленой. Не видя ничего вокруг себя, кроме её вздымающихся грудей, вдруг показавшихся мне чрезмерно громадными, что не могла скрыть даже плотная шерстяная вязка свитера, я бросил куртку на землю. Она, сразу поняв, легла на возведённое мной ложе, бесстыдно раздвинув ноги, и с быстрой аккуратностью начала расстёгивать скрытые от глаз пуговички на джинсах, давая волю моим рукам ощущать её полное и соблазнительное тело...
   Её лицо излучало умиротворение. Было тихо. Но мой мозг почему-то отказывался воспринимать лесную тишину. Моё сознание помимо моей воли крутило "Летний день" Гершвина. Вздрогнув, она отстранилась от меня и испуганно спросила:
   -Что это?
   -Что такое? - я действительно был в недоумении, ведь я не посылал ей ни одного музыкального звука.
   -Какой-то гул... Страшный гул... И мои уши закладывает... - она зажала руками свои уши и тряхнула головой.
   Надо срочно подумать о другом. О чём? Да хоть о работе! Я кое-как заставил себя переключить мышление на прошедшую ревизию. Всё ли мы пересчитали? Да, всё! Акт подписали...
   Она разжала руки и улыбнулась:
   -Всё... Гул прошёл... А ты ничего не слышал?
   Чтобы её не смущать, я, пересохшими от волнения губами выдавил:
   -Слышал... Странно всё это... Пойдём отсюда.
   И потом до меня начало доходить, что кроме музыки Гершвина, где-то там далеко-далеко в подсознании вырывался наружу романс Свиридова "Метель". Одна мелодия спонтанно накладывалась на другую. Боже! За что мне такие напасти? Я уже перестаю себя контролировать...
  
   Теплоход был почти пуст. Мы стояли на корме, смотрели на бурлящий молочный след, тянувшийся за теплоходом, и молча переживали случившиеся. Когда теплоход подошёл к причалу, мы не глядя друг на друга, сбежали по трапу, и тут же на пристани, не прощаясь, разбежались в разные стороны.
  
   -----------------------------
   Декабрьская зима была мягкая, хотя морозы начались в конце ноября. Снега было очень мало. А если с неба он и начинал падать, то на земле не ложился плотным белым настом, а тут же превращался в неимоверную грязно-серую жижу.
   Как-то вечером мы случайно столкнулись. Она возвращалась из магазина, а я, напротив, туда шёл за покупками.
   -Привет, - совсем просто произнесла она.
   -Привет, - и я не стал страдать замысловатостью.
   -У тебя красивое пальто, - оценила она мою верхнюю одежду, недавно купленную родителями.
   -Да ты тоже неплохо одета, - комплимент получился не ахти какой.
   -Спасибо... Ну пока? - скорее спросила, чем попрощалась.
   -Пока, - обида, к сожалению, глодала меня.
   Мы отвернулись друг от друга, но я внутреннем чутьём ощущал, что что-то она мне хотела сказать. Но не сказала же?
  
   19 декабря у неё день рождения. Накануне она позвонила и пригласила меня. Голос спокойный и ровный. Я поблагодарил за приглашение и сказал, что подумаю.
   -Приходи, я приглашаю весь класс, - ещё раз попросила она.
   -Хорошо, я подумаю, - твёрдо повторил я и положил трубку. Да, конечно, она пригласила весь класс. Если бы она не пригласила весь класс, то не пригласила бы и меня. Ясно, как божий день!
  
   В тот день мела декабрьская метель, и я, прежде чем пойти к ней, почему-то пошёл бродить по улицам. А может не идти? Нет, очень хочется побыть рядом с ней... Ведь встреча будет не на улице. А в её квартире. Я буду видеть её, я буду радоваться её улыбке. Но виду, конечно, не подам.
  
   Дверь открыла Наташа. Я был поражён, когда увидел её. Похудела. Бледное лицо. А может быть, неяркий свет ламп отражает этот матовый оттенок её впалых щёк? Из раскосых глаз сочилась грусть. И голос не тот. Она потупила глаза, хотела скрыть те перемены, происшедшие с ней:
   -Здравствуй, Валера, - сказала она, - раздевайся и проходи в зал. Там уже все собрались.
   Она удалилась, а я стал снимать обувь. Одной ногой зацепил каблук туфли, надетой на другую ногу и провалился... Вот чёрт, ругнулся я. Каблук отвалился. Как же я уйду отсюда? А ладно, махнул я рукой в пустоту. Перевяжу шнурком... Дойду как-нибудь, здесь рядом.
   Я слышал, как раздавался её голос, какой-то неестественный, громкий, напыщенный, показушно-радостный...
   -О-о-о! Валерка! Штрафную ему...
   За столами собрался почти весь класс. Кто-то протянул фужер с шампанским, и я с этим фужером подошёл к Наташе, взял её руку, поцеловал и тихо произнёс:
   - Желаю Наташе счастья и любви к тому, кто по её мнению эту любовь заслужил.
   Все закричали "браво", а она, закусив губу, долго смотрела на меня. Она была в лёгком жёлтом платье, всё та же короткая стрижка. Те же раскосые глаза, излучавшие в этот момент смесь искусственного счастья и иронии.
   Все выпили и пир вступил в стадию разгара. В перерывах между танцами кто дурачился, а кто-то проявлял свой талант в части пародий, песен и стихов. После каждого такого импровизированного номера лился град аплодисментов.
   Мне было не до номеров, стихов и других импровизаций. Николая, с кем я мог просто поговорить о делах насущных, не было. Я подошёл к ней:
   -А Колю, что... Не стала приглашать?
   -Валер, я пригласила всех. Кто хотел, тот и пришёл.
   Я помотал головой. Мне было одиноко. Её старший брат Вася, увидев мою тоскливую физиономию, поманил меня пальцем. А я на правах младшего подошёл к нему, и не смог отказаться от предложения уединиться на кухне. Там мы выпили водки наверно, грамм по сто, не меньше. Я захмелел от непосильной для меня дозы, и потерялся совсем в этом хаосе гостей, закуски, смеха, тортов и чего-то ещё, о чём я уже смутно имел представление...
  
   Я сидел на кровати в её комнате и разглядывал размытые очертания интерьера. Вот та самая лампа, на которой была приклеена жвачка, стол, окно, закрытое плотной шторой... Мне было хорошо. Я сидел и раскачивался из стороны в сторону и не заметил, как кто-то подсел ко мне.
   Я медленно повернул голову и увидел её:
   -Наташа... Это ты... - язык заплетался, но я старался держаться, - дай я тебя поцелую... В последний раз...
   Она потянулась ко мне, прижалась... Её губы почти впились в мои... Я даже не надеялся на взаимность. Наконец мы вместе... Я же люблю тебя Наташенька! Всё внутри задрожало, заухало...Где-то в ногах вздрогнуло, моё сознание повернулось вспять и я моментально протрезвел. Я почувствовал какой-то прилив сил и всё крепче и крепче сжимал её. А из моего мозга выплёскивалось наружу какое-то невероятное скопление музыкальных звуков. Бах, Моцарт, Вивальди, Мусоргский, Сметана, Крутой, Савельев, Морриконе, Таревердиев...Фуги, сонаты, симфонии, увертюры, рок-оперы, песни...Всё смешалось в единый монотонный гул, казалось, что все существующие мелодии, произведения и другие творения в мире, накопленные моим сознанием, вырывались изнутри мощнейшим энергетическим кулаком невиданной доселе силы.
   Я увидел, как всё в квартире стало распадаться и разрушаться. Это было, как в кино- всё прямо на ладони. Только в этом киношном зале мы одни, а вокруг по всему периметру - экраны... Мебель разлеталась на куски в разные стороны. Все от неожиданности присели, кто-то лёг, закрыв голову руками. Эти руки покрывались белой пылью от штукатурки. Крошилась и мелкими осколками сыпалась облицовочная плитка. Пол ходил ходуном, коробился, а потом начал вздыматься. Из трещин, которые появились на стенах, забили как гейзеры, сильнейшие струи воды.
   Натяжные потолки прогнулись, с них обрывались и со страшным воем летели в образовавшиеся проёмы дорогущие люстры. Зеркала разрывались, и, как набат колоколов слышался сильнейший звон разбитого стекла...
   А-а-а-а... Повсеместно слышался крик. А может быть, это кричал я? В страшном грохоте нельзя было ничего разобрать. Внезапно весь пол поднялся, вспучился, лопнул и медленно начал уходить куда-то вниз. Наступила непроницаемая тьма. Я стоял с полными ужаса глазами, судорожно сжимая ботинок без каблука и погружаясь, проваливаясь в бездонную яму... Где Наташа, куда же она делась? Я растерянно пошарил руками в кромешной тьме-пустоте, и поняв, что её нет рядом со мной, беспомощно закрыл глаза...
  
   -------------------------------
   Открыв глаза, я увидел маму:
   -Ну вот, ты и проснулся. И слава богу.
   Голова была чиста, сознание ясное. Чувствовал я себя прекрасно. Только уши плотно были чем-то сжаты. Я потрогал. Бинт.
   -Что случилось, мам?
   -Ничего страшного, доктор сказал, что так бывает от переутомления. Ты просто потерял сознание, вот и всё...
   - А что с ушами?
   -Тоже ничего страшного, барабанные перепонки целы. Ты же слышишь меня?
   -Ну да. А зачем перебинтовали?
   -На всякий случай...Серая жидкость вытекла из ушей... Ты не волнуйся, мы провели обследование, и врачи отклонений не нашли. Доктор пошутил и сказал, что ты избавился от какой-то патологии. Всё хорошо, отдохнёшь, восстановишь силы. Папа завтра договорится насчёт отсрочки от армии...
   -Мам, - я перебил её, - не надо мне никакой отсрочки... Я иду в армию...
   --------------------------
   Спустя три года после этих событий, я, студент второго курса географического факультета МГУ, приехал домой в отпуск. Вечером, на пятый день своего драгоценного отпуска, откровенно скучая от безделья, я смотрел телевизор. Подошла мама со скорбным лицом и сказала:
   -Валера, сынок, ты только сильно не расстраивайся... Я тебе не хотела сразу говорить...- она сильно вдохнула воздух, и протянула, - в общем... Наташа вышла замуж...
   Я посмотрел на маму, криво улыбнулся, махнул рукой и стал откровенно смеяться. Зачем? А кто его знает. Но я точно знаю, что мы встретимся с ней через двадцать лет и она, как тогда на городском пляже, скажет мне: "А знаешь, твоя музыка звучит во мне...".
  
  
  
  
   * Нона - конический головной убор во Вьетнаме.
   ** Уры -управляемые ракеты
   *** лат. - душещипательный.
   **** англ. посл. "потратил пенни, потрать и фунт"; в русском варианте - "взялся за гуж, не говори, что не дюж".
  
  
  
   Октябрь 2006 - январь 2007
  
   Каждый день седовласый старик направляется к киоску и покупает там газету. Это разные газеты. Он не любит читать одни и те же газеты. Вчера это было "La Repubblica", ну а сегодня "Avvenire", а завтра может быть и "Affari Italiani". Он берёт газету в руки, шёл в сквер, садится на скамейку и вычитывает всё до корочки. А что ему делать ещё? Восемьдесят пять лет - хороший возраст для чтения газет и разгадывания кроссвордов. У него была красивая седая шевелюра, которой он гордился, когда смотрел в зеркало. Старик был худ, глубокие морщины прорезали его лоб и щёки. Только мудрые глаза выдавали в нём жизнерадостность. А почему ему не радоваться? Живёт он в достатке. Правда один. Но почему один? Вот газета. Сейчас он её откроет и узнает, какие дела творятся в его стране и, конечно же, у него, потому что он и его страна, как он считал - это цельный единый организм. Газета - тот мостик, связывающий его со своей Родиной. И он на этом мостике, как капитан... Поэтому он узнает, кто сегодня с ним разделит одиночество. Кто сегодня его огорчит? А кто-то порадует...Кто? А действительно - Chi?...
  
  
  
   ...-Chi e e qualle meta della visita?- спросил сидящий за окошком молодой чернявый чиновник итальянского посольства, ткнув пальцем в фотографию.
   Вот чёрт. Все итальянские слова, которые попытался выучить за два дня до этого, Потёмкин забыл. И вообще, какого чёрта...? Почему он на русском не говорит? Их что, не научили?
   -Он спрашивает, кто на фотографии, и цель вашего визита?- раздался высокой тональности голос позади спины Потёмкина.
   Тенор ты наш, подумал Потёмкин, повернулся и увидел совершенно блестящую и обритую станком голову широко улыбающегося мужчины. Потёмкин тоже лысый. Со стороны они смотрелись как два брата-близнеца. Только у близнеца Потемкина был едва заметный акцент. Можно было подумать, что человек приехал из российской глубинки. И поэтому некоторые слова произносились им с неким напуском фольклора. Ещё при входе в посольство Потёмкин обратил внимание, как тот придавал словам "ну сейчас", "первым будешь" различные смысловые оттенки, да и произносил он их скороговоркой. Надо же, Потёмкин не переставал удивляться прекрасному владению русским языком этого лысого человека, как будто в России родился. Ещё он умудрялся болтать со всеми, и советы давать, кому куда сесть.
   -Это брат будущего мужа моей кузины, к которой я еду на свадьбу, - выдавил Потёмкин.
   Чернявый удовлетворённо кивнул, и отдал документы.
   И что, нельзя было по-русски спросить, подумал Потёмкин, посмотрел на него и обнажил белые зубы в улыбке. Но внутри всё кипело. И не только от этого. Как оказалось, виза открыта была не тем числом, и на свадьбу он уже определённо опаздывал. Чёрт бы побрал этих итальянцев, ведь арабскими цифрами было написано с какого числа и по какое, но спорить не стал. Пересматривать документы они не будут, чего доброго ещё и откажут, если заикнёшься, что они там что-то не правильно сделали. А может плюнуть и не ехать! Бессилье начало давить Потёмкина? Нет, такого удовольствия он им не доставит. Поедет всё равно...
  
  
  
   -...Всё равно поедешь? - спросил друг.
   -Но ты же знаешь, зачем я еду.
   -Она же в Милане.
   -Я проездом буду.
   -Разве ты её там встретишь? -усмехнулся друг.
   -Я подышу тем воздухом, которым она дышит.
   -Смотри не задохнись...
  
  
  
   ...Дышать на перроне стало муторно от отработанных газов дизельного топлива, и Потёмкин зашел в здание автовокзала.
   Комфортабельный автобус "Неоплан" с немецкими номерами, где за лобовым стеклом размещалась вызывающе-огромная табличка с надписью по-русски "Неаполь", прибыл на посадку вовремя.
   Какой-то суетливый негр, громко разговаривая на французском и постоянно толкаясь, всё время извинялся: "Pardon madam". С этим "Pardon madam" все более-менее чинно заняли свои места.
   Мягко качнувшись, "Неоплан" резво набрал скорость и двинулся в сторону Бреста. Александру Васильевичу Потёмкину предстояло, как ему казалось, тяжёлое двухдневное изнурительное путешествие к величайшему городу мира - Риму.
   Август бывает как ранний сентябрь. За окном мелькали жёлто-зелёные краски. Пошёл дождь, крупные капли которого стучали о стекла автобуса, громко барабаня и смывая осенний пейзаж. Мокро и неуютно там за окном, а здесь, в автобусе, тепло от включённого кондиционера. И тогда за окном было мокро и неуютно, просто мерзко. Потёмкин укутал себя руками и закрыл глаза...
  
  
  
   ...Глаза были в напряжении от непроницаемой пелены дождливой суеты. Они ехали по мокрым осенним улочкам и молчали. Черные палки дворников усиленно вытирали влажное стекло, по которому тут же скатывались крупные капли дождя и смывались вновь с каждым их движением.
   Разведенный и неженатый мужчина Александр Васильевич хотел иметь семью и надеялся, что во второй раз ему повезет. Внешность у Потемкина, хотя и имела некоторое сходство с известным композитором Игорем Крутым, была заурядная, - лысоватый мужчина и потому всегда он был коротко острижен, среднего роста, темные большие пронзительные глаза. Однако... Александр Васильевич был пижоном: однотонный костюм, дорогие туфли, тон в тон к рубашке в клеточку или полоску подобран строгий галстук, и черные носки. С женщинами он всегда был в меру стеснителен, галантен, и от того обаятелен. Обаяние усиливала неиссякаемая, скромно преподносимая им эрудиция. Потемкин имел потрясающий талант свои обширные познания вложить в уста собеседницы.
   Он знал, что Светлана после работы двигается по направлению к остановке и некоторое время ждет троллейбус. Поэтому Александр Васильевич, как резидент иностранной разведки, глядя в спину удаляющей фигурки заместителя главного конструктора, десять минут выждал, а затем медленно двинулся за ней на своей немолодой "Мазде - 626".
   -Садитесь, Света, я вас подвезу,- окликнул Александр Васильевич Свету и, как истинный джентльмен распахнул перед ней дверь машины.
   Света была не замужем, а потому не стала противиться заманчивому предложению юриста.
   Это к незнакомым мужчинам не садятся в автомобиль. А юрист был мужчиной знакомым, подумала Света, и в распахнутую дверь скользнули тонкие и острые колени, на которых она неспешно поправила юбку.
   Александр Васильевич знал, где она живет, и давно просчитал возможные варианты длинных маршрутов.
   Обычно говорливый, толково-рассуждающий - наложенный отпечаток профессии юриста, сейчас он потерял дар речи.
   -Погода не очень, - наконец, выдавил, Потёмкин, чтобы прервать молчание.
   -Да, не очень, - как эхо, тихо и медленно повторила Света своим волнующим сопрано.
   -И ветреная, - добавил Потемкин.
   -Просто ужасная, - возникла новая пауза.
   -Она, должно быть, считает меня круглым идиотом, - думал Потёмкин, но при всех своих усилиях не мог больше ничего придумать.
   -Давай перейдем на "ты", - пошел в наступление Потемкин.
   -Да, перейдем,- она не шевелилась.
   Он остановил машину, выключил мотор и дворники. Стекло накрылось сплошной водной пеленой. Словно морской вал, в котором безмолвно отражалось существование двоих. Дождь... Его шум устранил смысл течения времени. Потёмкин включил магнитофон и из колонок появился этот резко-надрывный, и от того дерущий за душу, голос Эдит Пиаф:
   -Non je ne regrette...
   Ты не жалеешь ни о чём, и я тоже не жалею ни о чём, разве можно вообще о чём-то жалеть, подумал Потёмкин про Пиаф и прошептал:
   -У тебя очень красивые руки,- он взял её маленькие ладошки и начал рассматривать аккуратненькие пальчики, а потом, наклонившись, нежно их трогал своими губами. Света закрыла глаза.
   Потемкин просунул руки под тонкую материю плаща и накрыл своими губами ее губы. Она медленно поддалась навстречу ему. На мгновение, оторвавшись, он глянул на нее. Она сидела, слегка приоткрыв рот в улыбке, которая была направлена в никуда. Все больше и больше прижимая ее к себе, он неистово желал, чтобы она проникла в него. Они очень долго целовались, пока не устали.
   Теперь стало все ясно и понятно. Первая растерянность прошла, и Потемкин обрел прежнюю уверенность. Он ощущал, как где-то там, внутри, рождалась ласковая нега, заполняемая реальными мечтами бытия. Его "Мазда" стала крепостью, бастионом, маленьким миром, той звездочкой, вокруг которой буйствовала стихия мрака, а они укрылись внутри, загадочно направленные машиной времени сквозь тернистую вселенную.
   Света сидела, ссутулившись, словно действительно ее занесло из чужой галактики - таинственная и непокоренная. Потемкин стал говорить легко и непринужденно. Он рассказывал о себе, как он служил, о военных учениях и бригаде морской пехоты, которая курсировала по атлантическому океану, - все это он слышал от кого-то и уже не сомневался, что и вправду был там, как уволился в звании майора, как поступил на юридический, о своей бывшей жене, которая всё-таки обладала некоторыми достоинствами, и о своих пороках. Воспоминания переплелись с тоской по той неправдивой жизни и необъяснимым желанием внести в непонятные и пустые страницы своего тусклого бытия хоть немного ярких красок. Потом он объяснит, зачем безнадежно врал, но не сейчас, когда появилась хоть малая толика надежды на понятное будущее.
   Хорошо, что Свету не беспокоят мои внешние данные, подумал Потёмкин и вспомнил забавный случай. Он встречался с одной женщиной, и та однажды ему сказала:
   -Ты извини, но я не люблю лысых мужчин.
   Потемкин сначала остолбенел, а потом начал смеяться. Отсутствие комплексов заставило его долго смеяться. Собственно он смеялся над собой. Но она не поняла и оставила его одного. В городе, где по статистике восемь женщин на одного мужчину, с её стороны это было смелое заявление, если не сказать - опрометчивое.
   Он улыбнулся.
   Они ехали по умытым городским улицам. Ночные фонари рассеивали ночь желтым латунным светом. Было поздно, но дома еще мигали своими помутневшими оконными глазами, как пьяницы перед сном. Редкая машина попадалась им навстречу - непогода сделала свое дело.
   Света потянулась:
   -Ты знаешь, хорошо, когда машина есть. Я всегда хотела научиться водить машину. Представляешь, вот такими одинокими вечерами ты скользишь по пустынным улицам как во сне. И никто тебе не нужен.
   Потемкин удивленно повернул в ее сторону голову:
   - И разве ты не чувствуешь себя брошенным котенком, жаждущим материнского тепла?
   Она так глянула на него, как будто не поверила услышанному и пожала плечами:
   -Когда вечером одна дома, то да.
   К Потемкину вдруг пришла сногсшибательная идея, на грани безумства:
   -А хочешь покататься? Сама за рулем?
   У нее в глазах появились озорные огоньки:
   -Да, хочу, только ты научи меня!
   Потемкин остановил машину, и они поменялись местами. Маленький инструктаж не помешает, подумал он:
   -Любой человек умеет водить машину. Это очень просто. Главное научиться трогаться с места. Потемкин показал как выжимается сцепление, переключаются скорости и скомандовал:
   -Ну что, вперед, только не газуй, медленно, медленно отпускаешь сцепление... Не газуй!
   -Ой, мамочка, она едет... едет, - испуганно закричала Света.
   -А куда же ей деваться?
   -Останови ее, останови, я боюсь!
   -Сцепление, - Потемкин резко переключил рычаг коробки передач в нейтральное положение, - тормоз.
   Сцепление, конечно, она не выжала, поэтому машина дернулась и заглохла.
   Они несколько раз трогались с места и тут же останавливались, пока она не стала чувствовать уверенность и гордость за победу над сложной техникой.
   -Не бойся, я с тобой,- Потемкин вполне справлялся с ролью инструктора,- Успокойся... Смелее включай вторую... Газ...третью... газ...Спокойно... Руль держи ровнее... Четвертую... Не газуй.
   "Мазда" на солярке - это хорошая машина для начинающих. Но за рулем сидел водитель неопытный: Потемкина бросало то вправо, то влево, как на корабле в хороший морской шторм. Но постепенно машина начала выравниваться, и Потемкин, до того немного нервничающий, успокоился.
   В этом уличном бесконечном пространстве желтого света они вдруг стали близкими людьми, которые не знают горечь расставаний.
   -Мне так легко и хорошо с тобой, как будто я знаю тебя всю жизнь,- она медленно вздохнула, когда Потемкин уже вез ее домой...
  
  
  
   ...Домой она сегодня не пойдёт. Пусть этот старый козёл побесится. Правда, будет орать как недорезанный, каждые пять минут звонить. Ну и хрен с ним, пусть орёт. Хоть одну ночь спокойно посплю без него, и мило улыбнулась подруге:
   -Предложение остаться...принимается, расстилай постель.
   -Урааа! В кои-то веки я тебя уговорила остаться. Вот и поболтаем, - подруга радостно потёрла ладони и пошла в другую комнату.
   Света оглядела комнату. Хорошая квартирка. Не то что, у неё. Три комнаты, и какие! Огроменные! И в центре Милана. Никаких тебе "стенок" и ковров. Всё сделано со вкусом и, главное, очень просто. Посреди холла стеклянный столик, а вокруг расположилась мягкая кожаная мебель, в которой она утопала. А вот в большой вазе русские камыши. Интересно как она их привезла сюда?
   Света пощупала тонкую, цвета красного дерева, кожу дивана. Нежно-розовые стены, на которых висели неброские картины-пятна в авангардистском стиле. Впрочем, она не скажет, что у неё квартира плохая, хоть и на одну комнату меньше. Но дело же не в квартире, в конце концов. Боже, зачем и почему она очутилась здесь? Она же их не понимает, и они её тоже. Ну как так можно жить? Думала, что выучит их язык и будет думать как они. Нет, не получилось. Думает она всё-таки по-русски. Это выворачивающее наизнанку собственное нутро от тоски, от собственной слабости и бессилия, отчаяние что-либо изменить в этом бесконечном мире отчуждения. Безысходность, вот что преследует её последние дни. Дни? Месяцы. Скоро скажет себе: годы.
   Стоящая в полуарке подруга Мила нарушила тягостный ход её мыслей:
   -Свет, давай я заварю кофе.
   -Слышишь, Мил, ты как наши камыши провезла?- вместо ответа спросила она.
   -А почему ты думаешь, что они из России? Это мы с Антонио были в Австрии в каком -то парке, название не помню. А вот название озера я запомнила - Нойзидлер Зее. Повторяла несколько раз, чтобы выговорить. Представляешь, там, по берегам сплошные камыши, а в них цапли. Грандиозно! Я ему и говорю, Антонио, у русских есть такая привычка - камыши в большие вазы ставить. Ну, он втихаря три штуки и сорвал.
   -Счастливые! Вы, ездите хоть куда-нибудь, а моему уже не до поездок.
   -Сколькое ему?
   -Шестьдесят три.
   -Да нормально ещё. В этом возрасте вся Европа по Европе разъезжает. А что им делать на пенсии?
   -Да уж...Не хочет он никуда ездить. Ладно, давай кофе, - Светлана увела подругу от неприятной темы.
   Она снова осталась одна и закрыла глаза. Шестьдесят три, где уж нормально. Думала, что может ребёнка заведут. Не получилось. Что-то у него не в порядке. Заключение своё не показывает, гад, а говорит, что у него всё хорошо. Хорошо, что ума хватило не оформлять гражданство. Может быть, уехать домой? Господи, у неё же всё было. Квартира. Однокомнатная, но квартира! Работа. Не любимая, но работа! И любимый... Любимый ли? Какая разница? Теперь уже не любимый. Саша, Саша, где ты сейчас?
   У неё глаза превратились в размытые пятна непонятного цвета. Опять слёзы. Это слёзы обиды. На кого обижаться? Только на себя. Как устала она плакать. Услышав шум шагов, она быстро вытерла носовым платком слёзы и придала своим губам подобие улыбки.
   Мила принесла поднос, на котором стояли две чашечки ароматного кофе и маленькие белые шарики "Рафаэлло".
   -Свет, - Мила жеманно передёрнула плечами,- не будешь возражать, если мы пойдем в спальню. Я тебе в комнате постелила. В ванной белое полотенце для тебя. Если вдруг я усну, пойдешь к себе. Знаешь, люблю в постели кофе пить и телевизор смотреть.
   -Конечно, пошли. Слушай, а где твой Антонио?
   -А он в Швейцарии где-то. Обсуждают условия какой-то сделки, - она удобно устроилась на широкой кровати, а поднос пристроила на туалетном столике и включила бра.
   -Выключи свет, пожалуйста.
   -Не ревнуешь?- Света опустилась рядом в мягкое подобие кресла, отделанного каким-то белым пушистым мехом
   -К кому?
   -Ну мало ли, возможностей сколько угодно.
   -Ты знаешь, нет. После своих командировок он набрасывается на меня, как голодный волк на пойманного ягнёнка. Представляешь - и утром и вечером, и так до следующей командировки. А потом отдыхаем - я от него, а он, наверное, от меня.
   -Счастливая ты и здесь.
   -Да ладно, Свет всё у тебя образуется.
   Заиграла полифония в исполнении Эдит Пиаф. Светлана долго не смотрела на мобильный, словно хотела насытиться этим "Padam, padam". И звучало это "Padam, padam", разрывая последние натянутые нити скорбной души Светланы. Мила смотрела на неё, не моргая и не узнавая подругу, но молчала, боясь в эти "Padam, padam" встрять. Нарушить этот голос неизвестной надежды.
   Светлана поднесла "мобильник" к уху. Ушко у неё маленькое, с красивыми изгибами -линиями, такая небольшая морская ракушка цвета нежнейшего янтаря. И "мобильник" полностью закрыл эту морскую диковинку:
   -Алло.
   Она долго слушала, потом с натуженным спокойствием сказала:
   -Франческо, я не поеду так поздно. Я у подруги. Если не веришь, могу передать ей трубку.
   Она выразительно посмотрела на подругу. Та закивала головой.
   -Не надо за мной приезжать, сэкономь бензин.
   Она долго молчала, рассеяно слушая, бросив взгляд в никуда.
   -Франческо, я у подруги, - наконец выдавила она, и, опустив глаза, добавила с печалью,- пока.
   -Слушай, ну он и ревнивый у тебя, - сказала Мила, потягивая кофе, и откусывая маленькие кусочки от и без того крохотного "Рафаэлло".
   -Ты лучше покажи хоть одного итальянца не ревнивого, - усмехнулась Света.
   Мила сообразила, что с подругой эту тему лучше не обсуждать:
   -Слушай, а давай когда-нибудь в La Scala сходим, а?
   -Мил, там билеты дорогие.
   -Да ты что, это на открытие сезона до 2000 Евро. А так на балконы и за 10 можно достать билеты. Представляешь, там по предварительной записи, как у нас, продают.
   -Я не люблю оперу.
   -Пошли на балет. Сейчас как раз наши поставили "Баядерку" Чайковского. Итальянцы, кстати, без ума от нашей Захаровой.
   -Давай сходим, - Света устало зевнула и тут же прикрыла открывшийся рот.
   -Ах, Свет, -Мила удобно завернулась в одеяло, - а я так люблю просто придти к собору Duomo и посидеть в этой городской тишине, а потом вприпрыжку, как в детстве, по мозаичному тротуару к La Scala и в кафе Verdi, помечтать и попить кофейку. Там такой отличный кофе готовят, ты не представляешь, - она зажмурила глаза.
   -Хорошо тебе здесь, а я до сих пор не могу привыкнуть.
   -Давай возьмём, да на машине съездим куда-нибудь. На твоей или на моей. В Рим, например. Пойдём в Ватикан, посмотрим, это ж интересно,- подруга начала откровенно зевать.
   -Слушай, он как-то раз мне сказал, что я очень много трачу денег на бензин. Ты представляешь, какая сволочь! Купил мне машину, сказал: "Дорогая! Дарю её тебе". И сам на ней ездит. Я пару раз взяла её съездить на занятия, опаздывала. Так он такой скандал закатил. Так, я думаю, ладно, хорошо, буду записывать каждый свой шаг, сколько чего купила и куда потратила.
   -И пишешь? - слабым голосом спросила подруга.
   -Ну конечно, же. Целую тетрадку завела. Ты что, уже спишь?
   Подруга в ответ зевнула и, засыпая пролепетала:
   -Посмотришь, что он скажет, если ты ему все это предъявишь...
  
  
  
   ... - Предъявите документы, - сквозь дрёму услышал Потёмкин женский голос и разлепил веки.
   На белорусско-польской границе сотрудник таможни -полька собрала паспорта и предложила всем выйти наружу для проверки багажа..
   Водитель автобуса открыл крышку багажника автобуса, который тут же, жужжа как мухи, облепили пассажиры. Потёмкин стоял в стороне и смотрел на эту возню с известной долей иронии когда появились шум и крики людей, борющихся за право быть первыми для таможенного осмотра их чемоданов.
   Всех построили как солдат в ряд и начали выворачивать содержимое из чемоданов. Боже, как унизительно, презрительно подумал Потёмкин. Потёмкин открыл небольшую спортивную сумку, внутри которой аккуратно были уложены личные вещи:
   -У Вас что? - спросила полька в погонах.
   -Ничего.
   -Ничего?
   -Хотите посмотреть?
   -Ладно, не надо, - и она сделала шаг к соседям по шеренге - молодой паре.
   Залезала в их сумку с головой, долго копошилась там и, наконец, достала оттуда небольшой свёрток:
   -Что это?
   -Сало,- молодой человек растерянно смотрел на неё.
   -Сало нельзя.
   -Почему нельзя?
   -Контрабанда.
   Потёмкин не выдержал:
   -Давайте съедим сейчас всё это. Нам пяти минут хватит, чтобы этот кусочек съесть?- и, глядя на часы сам же ответил, - хватит.
   Молодая пара весело переглянулась между собой. Полька юмор не поняла, махнула рукой и пошла дальше.
   Границу покинули за полночь. Автобус гудел от негодования по поводу "шмона" на границе:
   -Нет, ты можешь себе представить, сало - контрабанда? - говорил кто-то кому-то. Действительно - глупость.
   Потёмкин глянул в окружающую за стёклами автобуса черноту- пустоту, в которой их временное пристанище на колёсах казалось космическим кораблём, прорезающим себе путь в неизведанный мир бесконечной вселенной.
   Спал Потёмкин крепко и проснулся, когда автобус резко затормозил перед светофором на перекрёсте какого-то города. Глянув на часы, а спал он часа три, решил, что они сейчас в Варшаве. Жёлтый свет фонарей освещал фасады зданий, которые бросались в глаза белым пластиком оконных рам. Видимо, намного дешевле, чем у нас, если люди сумели за такой короткий срок заменить все окна, подумал Потёмкин. Да, страна потихоньку богатеет. Улицы чисты и опрятны, почти уютны, вызывают острое желание побродить по ним. Вот это жизнь...
  
  
  
   ...На всю жизнь запомнил этот рабочий день Потёмкин. Он постоянно вспоминал его. Скорее оправдывал себя и свою неприязнь к глупости. Видимо, в тот день вся эта ограниченная умственная способность тех людей сконцентрировалась и выплеснулась на Потёмкина. Да-а-а. Человеческая глупость бесконечна.
   Сначала его срочно позвали на склад, где таможня обнаружила контрабанду... Упаковочную бумагу.
   На улицах грязно-серая с белыми разводами слякоть противно хлюпала под ногами. Быстрая смена погоды на Потемкина действовала угнетающе. Он шел и возмущался: вчера мороз, а сегодня плюсовая температура.
   Молодой таможенник с татуировками-пятнами на руках и грязью под ногтями в кабинете заведующего склада смотрел документы. На нем была потертая засаленная кожаная куртка, когда-то коричневого цвета, и сильно вытертые джинсы. Голова давно не знала стрижки. У него что, чёрная полоса в жизни?... Да вроде заработок позволяет следить за собой, и не только за собой... Как бомж, - подумал Потемкин, поздоровался и любезно спросил:
   -Что же у нас не так?
   -Мы ... это бл... конфискуем бл... вашу бумагу,- мало того, что слова-паразиты выскакивали в сокращенном варианте, так и запас слов у него был чуть больше, чем у ильфо-петровской Эллочки-людоедки.
   -Наверное, не конфискуете, а изымите. Вынести решение о конфискации имеет право только суд,- скептически заметил Потемкин.
   -А-а-а... одно и тоже, - безграмотно протянул таможенник.
   Потемкин посчитал ниже своего достоинства вступать в бесполезный диалог, и на грани брезгливости, подчеркнуто правильным русским языком, глядя в тупое выражение лица чиновника, обрамлённое свалявшимися волосами, произнес:
   -На основании чего вы будете осуществлять изъятие нашего товара?
   -У нас ... это... сведения есть бл... что товар... контрабанда бл...,- судя по интонации, слово "контрабанда" было единственным выученным им словом из всех имеющихся в таможенном кодексе.
   -Так сразу и контрабанда? А с каких пор бумага стала ценным товаром и запрещенным или ограниченным для перемещения через границу?
   -Дык никто бл... не запрещал. Незаконно бл... провезли,- выдохнул таможенник, и Потемкин вдруг почувствовал перегар, исходящий от него, и еле сдержал подошедший к горлу приступ тошноты.
   -Ну что ж, не забудьте составить акт изъятия и получить разрешение на изъятие товара у своего начальства, - Потемкин понял бесполезность разговора и понадеялся, что начальник его будет умнее.
   Таможенник кивнул, а Потемкин еще раз про себя отметил, что чиновнику разговорная речь даётся с трудом.
   Убил его в тот день договор аренды, вернее его условие. Арендодатель с фирменным наименованием, ассоциирующимся с пищеварением, - "Влад-Бекон", предлагал подписать договор, где было записано: "арендатор обязан запретить сотрудникам на рабочем месте прием пищи, кофе и др. продуктов питания, запретить чтение художественной литературы и газет...". В особенности произведения Достоевского на рабочем месте читать вредно, подумал Потемкин и устало закрыл глаза.
   Перед тем как открылась дверь, в нее аккуратно постучали. И так же аккуратно порог переступила Света. Потемкин расцвел. Вот как раз она сейчас ему и нужна.
   Обхватив её талию руками, Потемкин притянул ее к себе.
   -Саша, ну не здесь же... И не сейчас... Могут зайти... - она высвободилась. - Посмотри лучше доверенность. Приехал наш компаньон для получения образцов. Вот его доверенность. - И она протянула Потемкину фирменный бланк с текстом.
   Он неохотно взял и пробежался глазами по тексту. Машинально проверил дату выдачи, срок. И тут его глаза округлились:
   -О нет! Когда это уже кончится?
   -Что случилось? -испугалась Света.
   Потемкин посмотрел на нее кислым взглядом и ткнул пальцем в текст. Она наклонилась и прочитала: "Собственную подпись удостоверяю - генеральный директор...".
   Света улыбнулась и вскинула плечи к верху:
   -Хорошо, я им скажу, чтобы они переделали.
   Потёмкин уже думал о другом:
   -Давай сегодня встретимся?...
  
  
  
   ...Встретились они совершенно не случайно. На выставке показывали образцы моделей. Она презентовала эту выставку. Презентовала - это громко сказано. Представляла все эти порядком надоевшие модели. Рассказывала о технологии сборки. Когда закончила очередной экскурс, и группа удалилась, к ней подошёл представительный седовласый мужчина с искристыми глазами, и на ломаном русском тяжело выдавил:
   -Итальяно уомо хочеть знакомица русский девушка.
   Пока он коверкал русские слова, Света успела рассмотреть его. На нем красовался новый темно-серый костюм с еле заметной на лацканах строчкой, выдававший его богатое происхождение, новая голубая рубашка и строгий, бежевый в синюю полоску, галстук создавал вид очень респектабельного мужчины.
   Света с интересом всмотрелась в его чёрные глаза, окружённые густой паутинкой морщин и сказала на английском языке:
   -Говорите на английском, если знаете его.
   К его счастью, и чьему-то сожалению, он знал:
   -Я разведённый мужчина и ищу русскую девушку, чтобы потом она стала моей женой.
   Света ошарашено смотрела на него и ничего не понимала. Так сразу, без приглашений, без ухаживаний, почти что сделать предложение. И пока она соображала, что ему ответить, он улыбнулся:
   -Меня зовут Франческо, и я Вас приглашаю поужинать вместе со мной в Эридане.
   Она не стала противиться заманчивому предложению и согласилась.
   "Эридан" - маленький уютный ресторанчик в центре города, скрывающийся в тиши неавтомобильной улицы.
   Время полдника, и потому они были вдвоём. Звучала Эдит Пиаф "La foule". Она начинала преследовать её. И Света улыбнулась, когда вспомнила, что в первый раз она услышала Пиаф в машине Потёмкина. На приятную мимику Светланы Франческо отреагировал моментально:
   -Тебе нравится?
   Она кивнула. Эта Пиафовская La foule вместе с этим Франческом втиснулась, просто вклинилась в её жизнь. Зачем? Тогда она ответа не нашла. Этот благородный мужчина, как ей тогда показалось, в шикарном костюме из далёкой благополучной Италии действовал на неё магически. Она заворожено смотрела на этого вызывающего уважение человека и всё более и более поддавалась его обаянию. И преклонный возраст её почему-то не смущал. А ведь до этой встречи она любому старику рассмеялась бы в лицо, если бы тот принялся ухаживать за ней.
   И потом он подарил ей золотую цепочку-браслет. Естественно, ей было приятно. Такие дорогие подарки никто ей не делал. И предложений выйти замуж тоже никто не делал. А этот старый итальянец сделал. И она согласилась.
   И были бесконечные очереди в итальянском посольстве. Потом в нашем посольстве, уже там, в Италии, от которого требовалось разрешение на брак. А затем вся эта суета-погоня за видом на жительство. И, наконец, Франческо затащил её в какое-то здание организации, на стене которого висела табличка с большими буквами Ufficio di stato civile, где их и зарегистрировали. А затем ещё какие-то печати в местной префектуре. В общем, она поняла, что бюрократическая машина и здесь работает на всю катушку.
   Франческо категорически отказался венчаться. А как она хотела. В церкви, в подвенечном платье. И после венчания расположиться где-нибудь в небольшом ресторанчике, с хорошей развлекательной программой. Шумные гости. Все тебе улыбаются и завидуют. И, конечно, подарки.
   И тогда она просто отомстила ему. Когда он сказал, что можно оформить гражданство ей, она гордо отказалась:
   -Франческо, я буду оставаться гражданином своей страны.
   На что он пожал плечами и больше к этой теме не возвращался.
   Звучало пафосно и торжественно, но потом она всегда говорила себе, мало ли что произойдёт. Всегда можно вернуться домой и оградить себя от всяких заформализованных механизмов государственной машины.
   И вот первая ночь. Она долго мылась в душе. Очень долго. Чего-то боялась. Как будто в первый раз. Она боялась его и его старости. Красивое постельное белье небесного цвета с какими-то морскими пейзажиками. Эта мягкая постель её обволакивала и успокаивала. Это чужая по сути квартира, к которой надо было привыкать. Но она привыкла, благо к хорошему быстро привыкают.
   Первая ночь прошла незаметно. Мужик как мужик. Обыкновенный. Ничего сверхестественного. Ничего страшного. Она ощущала горячее дыхание, и прикосновение его губ. Он слишком мягко и нежно дотрагивался до линий её тела. Именно линий, не более того. Страстно обнимал и так же страстно клялся в любви. Она не совсем хорошо знала итальянский и все объяснения Франческо мысленно переводила на русский. Звучал бы такой перевод забавно:
   -Ciao caro,- шептал Франческо.
   Ну ласкаешь, ласкаешь меня... Я и так чувствую, говорила она себе. У нас же так не говорят: Я тебя ласкаю.
   -О, tesoro,- продолжал Франческо.
   А это что это такое? Интересно, интересно. Где-то она встречала подобное слово. Кажется с энциклопедией связано.
   -О, mio passerottо, - и Франческо всё крепче и крепче сжимал её.
   Ну, сейчас задушит её, и действительно превратится в нелепость, - она молча хихикала. Это потом она узнала действительное значение тех слов: дорогая, сокровище, воробышек.
   Но тогда она лежала и переводила. И чуть не прыснула от смеха, когда он, рыча, а это не переводилось, обессиленный упал подле неё. Вот почему она не обратила тогда внимание на его дряхлость-старость, изо дня в день преследующую её. Она была отвлечена переводом.
   На его запах она тогда совсем не обратила внимания, но про себя отметила, что он ей не совсем подходит. А потом этот запах стал для неё ужасным. Он появился из ниоткуда. Этот отвратительный запах пота. Возможно, его и не слышно на расстоянии. Но он-то к ней прикасался, обнимал, дотрагивался. А потом насиловал. Для неё это было уже не любовь, а насилие. Разве у неё было желание отдаваться ему? Конечно же нет.
   Почему же раньше она не замечала? Ах, да, она же его не видела, только ощущала. Все погрешности этой, как ей казалось, никчемной любви скрадывала непроницаемая темень комнаты.
   Но как-то он захотел её днём, и она с лёгкостью согласилась...
   Её всегда до тошноты передёргивало от воспоминаний того дня. Но она всё равно возвращала и возвращала свою память к тому событию, словно хотела себе сделать больно. Она так и звала себя: я мазохистка. И снова и снова в голове прокручивала тот день, словно царапала, рвала эту рану в душе.
   Всё было предрасположено к любви. И неяркий жёлтый летний свет, прорывающийся сквозь лёгкие прозрачные шторы. И в тон солнечному свету стены спальни. И мягкий хлопок белья на белоснежной кровати, отделанной замысловатой вязью резьбы ручной работы Она скользнула под охлаждённую кондиционером простыню, которая вызвала лёгкий озноб. И этот холод вызвал чувство тоски и одиночества.
   Она лежала и ждала Франческо. Она даже помнит, о чём она думала в тот день. Может быть, после этого раза она забеременеет, появится ребенок, и она будет занята его воспитанием. И будут в мире только она и её милое дитя.
   Но тут вошёл он и снял халат. Она посмотрела на него и у неё защемило сердце.
   Дряблое тело, сморщенные его части. Она же молодая женщина. Зачем ей нужен этот старик? Господи, помоги ей.
   Франческо взял её руку и поцеловал и выдохнул на неё горячий воздух, смешанный с запахом прелости и трухлявости. Ей стало страшно.
   Он забрался под простыню. И она почувствовала чужие волосатые ноги, от прикосновения которых её стало подташнивать.
   Франческо провёл по её телу руками:
   -Люби меня сегодня, - и так обнял, словно хотел натянуть её на себя.
   И полезли старые морщинистые руки искать её грудь, а она инстинктивно спрятала их под локти и начала задыхаться. Он это расценил, как восторг от его прикосновений, и стал грубо трогать её, как будто бросил все свои силы на эту любовь хищника. Этот старик, лишённый сил, так груб, что наверное, оставит синяки на теле, думала она. Она хотела одного - встать и уйти. А потом он попытался... Но у него не получилось. Когда же это кончится, сглатывала комок в горле Света. И вот новая попытка... Она закрыла глаза, а, открыв, увидела его непроизвольно дрожащие белые ягодицы, покрытые безобразными родимыми пятнами. От ужаса она закрыла глаза. Ей стало плохо. У него начали уставать руки. Они, лишённые молодости, не могли держать это вялое тело,
   Как на смертной казни, её посадили на кол, который медленно и медленно разрывал её на части. И, наконец, он откинулся, тяжело дыша. Животное, грубое животное, думала она и с сожалением рассматривала себя. Её молодое красивое и упругое тело, а рядом... Слов больше не было. Безобразный и отвратительный контраст.
   Франческо долго лежал, пока его дыхание не пришло в норму. Встав с кровати, он потянулся:
   -Я помолодел лет на двадцать.
   Она натужно и кисло скривила губы. Как же ей тяжело далось это подобие улыбки. А он заметил и спросил:
   -Тебе что, не понравилось?
   Она гордо мотнула головой и вызывающе, глядя ему прямо в глаза сказала:
   -Да, не понравилось...
  
  
  
   ... Не нравились Потемкину вечера по-русски, в том числе и новогодние. Все напивались, а потом откровенно начинали друг к другу приставать. Мужчины к женщинам, и наоборот.
   Но идти надо - приглашали весь аппарат управления, и ему совсем не хотелось казаться белой вороной. Да и со Светой договорились быть вместе на вечере.
   Новогодний вечер проходил в день католического рождества - 25 декабря, в арендованном банкетном зале какого-то развлекательного центра.
   Город завалило снегом совсем. Улицы вымерли - ни прохожих, ни машин. Только уборочные машины, как караван уставших верблюдов в снежной пустыне, расположился на отдых после многодневного похода.
   Потемкин вошел в просторный зал-фойе развлекательного центра. Ожидался концерт какой-то поп-звезды для всех работников завода. Потемкин попсу не любил, поэтому в очередной раз согласился с Шевчуком из ДДТ об отсутствии певческих талантов у всех без исключения поп-бездарностей .
   На вечере, что удивило Потемкина, присутствовали и гости из других конкурентных фирм. Он увидел знакомого коллегу юриста и приветливо кивнул ему головой.
   На втором этаже, возле большого окна стояла девушка в белом вечернем платье. Ее шея была закрыта причудливой игрой красиво закрученных снизу янтарными кудряшками волос, а ниже - обнаженная спина и плечи отдавали перламутром. И Потемкина как магнитом потянуло к ней. Он подошел к перилам, препятствующим доступ к стеклу, и молча уставился в окно. За окном, как угорелая, из стороны в сторону рвалась метель, с безнадежным желанием закрутить их в белой мгле.
   Она повернулась, посмотрела на Потемкина и улыбнулась той улыбкой, от которой сразу учащается пульс и появляются мурашки. Она была уверена в своем очаровании.
   -Да вас и не узнать, сударыня, - на старинный лад обратился Потемкин к Свете.
   -Вот как?- засмеялась она, - пойдем... Скоро концерт начнется...Можно тебя попросить? - она держала двумя руками сумочку, и поэтому Потемкин разочаровался от отсутствия шанса быть взятым под руку.
   -Ну конечно, - он внимательно посмотрел на нее.
   -Давай не будем афишировать наши отношения.
   Потемкин опешил. Странно, почему она боится, что их могут увидеть вместе? Но свои мысли вербально он не обозначил, а только глухо выдавил:
   -Хорошо.
   После концерта они сидели не вместе, напротив друг друга в маленьком банкетном зале. Стол ломился от закуски, выпивка была превосходна: водка, которую Потемкин не употреблял, а если и употреблял, то редко и в небольших количествах, и коньяк "Арарат" двадцатилетней выдержки.
   Часов в десять вечера, когда все изрядно нагрузились, Потемкин вышел на улицу подышать свежим воздухом. Снегопад закончился. Слева, метрах в пяти от себя, он увидел слабый огонек от сигареты:
   -Как дела, Саша? - то оказался коллега из конкурирующий фирмы.
   -Да нормально... Работаем.
   -Кстати, как поживает Света? Видел вас вместе... -хитро подмигнул коллега.
   -А ты ее откуда знаешь?
   -А кто ж её не видел на презентации? - в темноте обнажился оскал белых зубов, и Потемкин еле обнаружил его ехидную улыбку.
   -И что тут смешного? - он резко посмотрел на коллегу.
   -А ты что не знаешь? - коллега не переставал улыбаться.
   -И что я должен знать?
   -Да- а-а...Счастливчик... В смысле ничего не знаю и сплю спокойно...
   -Да в чем дело?- Потемкин стал раздражаться, - ты, может быть, скажешь, черт тебя подери, что все это значит?
   -Понимаешь, старик, наши только и делают, что судачат по поводу её встреч с итальянцем. Она ж собралась в Италию... Замуж, вроде так говорят.
   -Ну а я здесь причем? - зло спросил Потемкин, и почувствовал, как сердце сначала замерло, потом вздрогнуло и стало усиленно пульсировать. Не стучать, а именно пульсировать. Стало подташнивать и всё поплыло перед глазами.
   -Да так, подумал, что тебе будет интересно. Вы же вроде как встречаетесь.
   Потёмкин еле совладал с собой:
   -Так же, как и ты со всеми, кто подвернётся под ру... Или под что?
   -Да я человек женатый, и потому мне нет необходимости заводить любовные романы на стороне. Хотя подвернется возможность, шанс не упущу, сразу в постель потащу.
   -Это в тебе животные инстинкты говорят, - Потемкин начал выводить себя из болезненного состояния, - женщины любят, чтобы за ними поухаживали, подарки делали. На уши "давить" надо, а не на место между ног.
   Потемкин перевел разговор на философию женской любви. Он без всякого интереса, рассказывал о женской независимости, о покорности и ещё о чем-то. Он уже плохо соображал, что говорил. Внутри отдавало холодом. Ему совершенно стал безразличен собеседник. И не заботясь о том, что подумают о нем, резко попрощался.
   Когда он вошёл в зал, то обнаружил одиноко сидящую за столом Свету. Это его несколько успокоило. В зале наблюдалась безмятежная праздничная идиллия: кто-то просто сидел и слушал музыку, кто-то доедал салат, кто-то танцевал. Кто-то принёс кассету с Пиаф, и уже изрядно набравшийся директор попросил поставить Les mots d`amоurЉ.
   -Пошли, потанцуем, -Потемкин пригласил ее на танец.
   Она молча встала и пошла с ним.
   -И здесь Пиаф, - улыбнулась Света, - она нас просто преследует.
   Потёмкина волновало другое, и он согласился:
   -Пусть преследует. Так ты уезжаешь?
   -Да, - совсем буднично сказала она.
   -А как же я?
   -А что ты?
   -А я думал, ты меня любишь.
   -Где она, любовь? Ты её видишь, чувствуешь? Ты можешь предложить свою любовь, обеспеченную и беспроблемную?
   Потёмкин вытаращил глаза и не поверил, что перед ним стоит женщина, когда-то трепетно обнимавшая его. Он застыл и стал судорожно соображать, что же ему сказать. Попробовать убедить? Объясниться в любви? Так сейчас это делать бесполезно, и унизительно... Оставить все как есть? Промолчать? Дать понять, что равнодушен?
   Вот они Les mots d`amоur, и он глубоко вздохнул:
   -Я могу предложить любовь настоящую.
   Она промолчала.
   Вот и всё, подумал Потёмкин.
   Потом он гонял как сумасшедший по пустынным улицам города. И где-то бросил машину и долго бродил... Это была страшная ночь. Это была ненавистная ночь.
   Музыка прекратила своё существование. Она закончилась. Настала очередь мелодии отчуждения...
  
  
   ...Чужбина. Она сразу дала знать о себе, когда пересекли границу Польши с Германией. Исчезли польки, хорошо понимающие русский. Исчезла славянская безалаберность в виде брошенной или кое- как сваленной в деревнях домашней ненужной утвари. Появилась вылизанная Германия, страдающая или гордящаяся (?) своей неповторимой чопорностью. Там на ярко-зелёных лугах блестели от невообразимой чистоты коровы, чинно и не спеша щиплющие травку. Высоченные ветряные электродвигатели, как после тяжкой изнурительной работы, медленно размахивали громадными лопастями. Эти стальные роботы с их лопастями, двигающимися манерно, как из другого мира, из другой планеты, делали Потёмкина ущербным и лишенным чего-то. Чего? Наверное ярко обозначенного, нарисованного или выдуманного, какая разница каким образом сформированного, образа благополучной и обеспеченной жизни. Ведь у нас, проглатывая застрявший комок в горле, думал Потёмкин, такого нет. А быть то могло, и самое главное - быть то может! Но нет!
   Наблюдая за этими картинными сюжетами, мелькающими через стекло Неоплана, Потёмкин даже зажмурился, хотел сбросить этот инопланетный груз. Но у него не получилось. А когда стемнело, то испытание отсутствия достатка, только оказывается началось. Бесконечный поток машин, обгоняющих их автобус, и превращающихся в красные огоньки, как космические кораблики, двигался к ПЛАНЕТЕ успеха и самодостаточности. Это настолько усиливало чувство неизведанности и зависти, что он поперхнулся и закашлял.
   Была пятница, и машины-звездолёты везли счастливых немцев на weekendЫ. И это чувство уязвимости преследовало его до тех пор, пока уже поздно вечером не обогнули Мюнхен, и он, уставший от чувства обиды, наконец, уснул.
   У него было сильное желание хоть как-нибудь посмотреть на Альпы. Он никогда их не видел. И один раз, проснувшись, лицезрел какие-то очертания возвышенности, усеянные бледными огнями. Он прильнул к окну, всматривался, вдавливался в это стекло, но так ничего и не увидел. Не смог рассмотреть то, что могло бы дать осознание чувства захватывающего духа от новизны увиденного.
   Рано утром, когда первые солнечные лучи царапали небосвод, застеклённый лёгкой облачностью, они заехали на заправку. Первая остановка в Италии. Зайдя в туалет Потёмкин небрежно бросил так, как будто всю жизнь говорил на итальянском:
   -Quanto? - он даже решил, что "costa" здесь лишнее.
   И получил ответ, над которым долго соображал. А пока думал, клерк с трёхдневной щетиной этого пристойного заведения ещё несколько раз повторил:
   -Liberale, liberale... Liberale.
   В конце концов до него дошло, что цена здесь свободная и положил несколько мелких монет евро.
   Вот тебе и небритая Италия. В туалетах запах мочи и кала, а не дезодорирующего вещества. Горы неубранной туалетной бумаги. Грязная плитка на стенах, и плохо закрывающаяся дверь в кабине.
   Не вся она такая, не вся, успокаивал себя Потёмкин. Они же богаче, намного богаче, чем мы. Он точно уверен в этом.
   В восемь утра въехали в Милан. Вот и дыши этим воздухом, которым она дышит, сказал себе Потёмкин, достал мобильник и набрал её телефон. Потёмкин вспомнил завистливые глаза Ирины, подруги Светы, когда она давала её номер телефона. Да... С каким она удовольствием дала его. "Пусть моя корова не доится, но твоя совсем сдохнет", вот что прочитал в её глазах тогда Потёмкин. Странный народ вообще-то. Телефон был отключён.
   Богатый Милан изобиловал миниатюрными футбольными стадионами, огороженными металлическими решётками, домами, фасады которых отделаны какими-то незамысловатыми конструкциями в стиле модерн. Каждое окно дома снабжено наружными жалюзями, кое-где открытыми...
   Где-то в центре Милана сделали остановку на автостанции, вернее, её подобии. Здание автостанции отсутствовало. Обыкновенная автостоянка, огороженная незамысловатой металлической конструкцией. Вот тебе и Милан, дыши, сказал себе Потемкин, когда вышел из Неоплана. Ничего особенного. Воздух, как воздух, с каждой минутой наливающийся жаром.
   Ну, чувствуй её, помести её внутри себя, убеждал он себя. Не получается? Какого чёрта он хочет её видеть? А ведь хочет же! У Потёмкина заныло где-то внутри, и стало душно. Он покрылся испариной. Сейчас бы ему зимы, холодного декабря...
  
  
   ...Декабрь начался без снега, но на восьмой день ближе к вечеру как-то неожиданно повалил снег. Большие снежинки, как ресницы снегурочки, то опускались, то вновь поднимались, и уставшие от такой карусели медленно ложились на снежный наст. Потемкин продирался сквозь белые стены снегопада. Дороги не успевали чистить. Машина юлила на скользкой дороге, но Потемкина такая неприятность мало волновала. Машину он вел не спеша и уверенно.
   Света жила в небольшом девятиэтажном доме из трех подъездов. Потёмкин остановил машину прямо у подъезда. Белая "Мазда" слилась с причудливыми белоснежными кружевами и походила на белого медведя.
   В полумраке подъезда пахло мочой - быт и культура нашего времени. Потемкин зажал нос рукой. Господи как она здесь живет, с сожалением подумал он о ней.
   Она открыла дверь, и он почти ввалился к ней в квартиру:
   -Извини, не могу.
   -Да, к сожалению, у нас подъезды все проходные,- увидев зажатый нос, сказала Света, - в смысле, ходят ... все кому не лень.
   -Кофе будешь?
   -Если молотый, то буду.
   Потемкин, раздеваясь обратил внимание на уютную однокомнатную квартирку, необременённую мебелью.
   -Хорошо у тебя.
   -Да, ты знаешь, мне тоже здесь очень нравится.
   Потёмкин прошёл в комнату и уселся на диван.
   -Иди ко мне, - он усадил её рядом и обнял, - так у нас сегодня один из тех счастливых дней, когда мы вместе и одни?
   -Ну да, - она стеснительно пожала плечами, и попробовала отвлечь Потемкина от сладострастной темы, - представляешь, начальница хочет уйти, а директор не подписывает заявление.
   -Захочет - уйдет, а что ей так приспичило?
   -Предложили хорошую работу на Украине, зарплата в два раза больше, - она взяла Потемкина за руку и крепко сжала.
   У Потемкина перехватило дыхание, он заглянул в ее светло-карие глаза и только успел пробормотать:
   -У тебя есть шанс пойти на повышение, - он поднял её на руки, и уложив на диване, принялся нежно снимать с неё тёплый свитер...
   Щелкнул выключатель электрочайника, приглашая к кофейной трапезе, и Потемкин открыл глаза. Совсем про него забыли, подумал он.
   Сумеречный свет одинокого фонаря, рассеянный сквозь шторы, придавал матовый оттенок ее лицу. Она лежала рядом с Потемкиным, закинув руки за голову.
   -Слышишь, ветер скулит?
   -Да...
   Она встала, подошла к окну, приоткрыла штору, и вдруг вспыхнула от бледно-желтого света, обнажилась почти вся в дымке ночного комнатного мрака четким полуконтуром своего тела: слабое плечо и тонкая рука с острой чашечкой локтя, глубокий изгиб талии, неполное бедро, и дальше стройная ножка, очерченная узкой полоской сине-бледного света.
   Он подошел к ней и обхватил тонкую талию, которую, как ему казалось, он мог сжать пальцами.
   Они стояли у окна, метель облипала стекло, от ветра метались голые ветви лип, побелевшие от плотной завесы снега, и Потемкин почувствовал в этом обоюдном молчаливом взоре одну судьбу.
   Она отбросила голову назад, и янтарно-каштановые мягкие волосы нежно опустились, а затем прижались к его плечу. Она пахла лесом. Ему очень не хотелось, чтобы ночь кончалась. Вечность... Только вечность...Внутри у Потемкина что-то задыхалось, крутилось и так хотело выплеснуться наружу, и что-то держало.
   Неумолимое время несло их в бесконечном пространстве любви.
   -Мне холодно. Так я тебя и не угостила кофе. А у меня хороший кофе. Якобс...
   -Ничего страшного. Да я уж и расхотел, - соврал он, крепче ее сжимая.
   Потемкин, истосковавшись по близости нежной женской плоти, боялся шелохнуться. Сквозь сон он чувствовал её дыхание. Она вздрагивала, и каждый раз Потёмкин прижимал хрупкое тельце и смотрел на неё влюбленными глазами, и думал, что она - женское совершенство...
  
  
  
   ...Совершенно не могла понять, почему она с высшим экономическим образованием и не может работать по специальности в Италии.
   -Диплом нужно нострифицировать**. А нострифицируют или нет, это ещё вопрос, -сказал директор одной из фирм и отказал ей в работе менеджером по продажам.
   Бред какой-то. Работают даже и без образования. А, ну да, она же не гражданка Италии.
   И чтобы чем-нибудь себя занять, она пошла на курсы бухгалтеров. Потянулись бесконечные дни учёбы, на которых она оттачивала знание итальянского языка. Старый преподаватель, водрузив очки на кончик носа, медленно зевая, рассказывал о специфике проводок налогов. Она сидела и тихонько про себя повторяла сказанное, почти пародируя лектора.
   Может быть, её не брали потому что у неё сильный русский акцент?
   Ну слава богу, что сейчас хоть чем -то она занята. А после курсов разве она найдёт работу? Может быть и нет.
   Что же ей нужно было в этой Италии? Ну да. Красивая жизнь. Жизнь в достатке. А разве это главное? Франческо любит её. Но она то его нет. Стоп. Она его не любит. Вот её беда. И что с этого? Да ничего. Выбросит его из жизни, если что. Уедет домой. Но там же так неуютно. А здесь уютно ли и не скучно ли? Нет, обратной дороги нет.
   Она знает, что надо делать. Она станет стервой. Ничто её не будет тревожить. Она залечит все свои душевные раны. Она уничтожит сочувствие к нему. Она перестанет переживать за него, для него и по нему. Она убьёт в себе жалость к нему.
   А может быть ей найти молодого итальянца-любовника? Хотя бы молодое тело ощущать и получать от этого удовольствие. И чтоб богатый был. И пусть водит меня на открытие сезона в La Scala. Она станет настоящей стервой. Годы то идут. Ей уже 31. Ну и хрен с ними с этими тридцатью одним. Растолстеет? В фитнес-клуб! Морщины разукрасят? К косметологу! Плевать на всё. Она должна жить в своё удовольствие. А муж? А что муж, объелся груш!
   Мужа она будет дрессировать, этого старого козла, и как собачку на поводке будет водить и командовать им: "Рядом!" или "К ноге!". Куда он денется, будет слушаться, как миленький.
   Занятия закончились, и, подхватив папку с конспектами, а сегодня ей не удалось ничего законспектировать, она радостно пошла домой.
   -Наконец, я вижу на твоём лицо улыбку, - сказал Франческо, встречая и целуя её.
   Она улыбнулась в ответ, почти подставила щеку для поцелуя.
   -Давай сходим сегодня куда-нибудь, -попросила Света Франческо, снимая лёгкое пальто.
   -Куда, милая? - сегодня он порхал возле неё, впрочем как и всегда.
   -Давай сходим в какой-нибудь ресторанчик, посидим, хорошего вина выпьем, послушаем музыку. Просто отдохнём.
   Франческо, сжав губы, долго смотрел на неё. Сейчас начнётся, подумала Света, ну давай, жалуйся, что у тебя денег нет. Ожидание её не обмануло. Франческо слегка приоткрыл рот, и показалась вымученная улыбка:
   -Ты же знаешь, что мы ограничены в средствах, кредит надо выплачивать за квартиру, кредит за машину. Это очень большие деньги, милая. Ты понимаешь? Давай потерпим. Ты же умница у меня. Ведь так? - он замолчал, ожидая от неё ответного понимания.
   Света понимала всё. Только сколько ждать ей, всю жизнь? Она выходила замуж за обеспеченного мужчину или он её обманул?
   -Да, конечно, - она растянулась в улыбке.
   -Вот и хорошо... Ты знаешь, я так люблю, когда ты драники, - он с трудом произнёс русское слово,- готовишь, - он помолчал,- может ты приготовишь сегодня?
   Сегодня у неё явно не получится стать стервой. Она иронично посмотрела на Франческо, кивнула в ответ и молча поплелась на кухню.
   Пока слабый запах жаренной картошки, не ушедший через вытяжку, распространялся по кухне, Франческо молча рассматривал бутылку её любимого белого Martini. Интересно, может Martini её вдохновит?
   Сидя за столом, слабо улыбнувшись Франческо, она пригубила приятный напиток, и посмотрела в окно. Над крышами отливал багрянцем закат.
   -Хорошо у нас, Света, уютно - Франческо по-русски, без ножа, отрезал вилкой картофельную оладью, обмакнул её в сметане и, зажмурив глаза, опустил в рот, - по-моему, здесь можно сидеть, не выходя целыми неделями, и забыть обо всем, что творится на свете.
   Она улыбнулась:
   - Франческо, я не люблю сидеть дома.
   - Ну да, правильно, ты молода. Почему ты всё время мне намекаешь на мою старость, - он опрокинул бутылку Martini в фужер до полных краёв и с ненавистью стал всасывать прозрачную жидкость.
   - Франческо, почему ты слышишь то, о чём я не говорила, и даже не намекала? Почему ты всё время выдумываешь?
   - Судя по твоей интонации, ты так думаешь, - он постепенно приходил в ярость.
   - Откуда ты можешь знать, что я думаю?
   - Вот скажи честно, о чём ты думаешь сейчас? - он налил себе ещё, ей не предложил. Он пьянеет на глазах, подумала Света:
   -Тебе не много будет?
   -Нет, не много, - рявкнул он.
   -Франческо, тебе не кажется, что наш брак - это авантюра, - есть она не могла, а потому тарелку отодвинула от себя.
   Глаза у Франческо начали наливаться кровью. Он становился похожим на альбиноса - красные глаза на фоне седой шевелюры. Ещё один отвратительный эпизод в её жизни.
   -Я так и знал... Я же оказался прав...Если это авантюра, то в ней и ты замешана, -он злорадно посмотрел на неё.
   -Вот как? Ты хочешь правды? Ладно, слушай правду. Мне давно надо было изменить жизнь, поменять квартиру, иметь хорошую профессию, зарабатывать деньги. Но я не имела ни малейшей возможности этого сделать. И поэтому захотелось пожить какое-то время так, как нравится. Может быть, это не разумно. Мне сейчас всё равно.
   -Ты хочешь сказать, - губы у Франческо задрожали, - что ты поживёшь какое-то время со мной и сбежишь?
   -Ничего я не хочу сказать, Франческо, было время, когда я думала, что в моей жизни всё изменится. Мне всегда...-она сделала паузу, потому что стала думать как перевести на итальянский язык слово "талдычили" и вспомнила, что звучит это приблизительно как "ripetere la stessa cosa", но суть всё равно не та же, - талдычили одно и тоже, что надо экономить жалкие гроши, подыскать себе хорошее место работы и работать, работать, работать... Но я не могу так. Я думала, что с твоим приходом что-то изменится. Но я поняла, что в жизни моей ничего не изменилось, - у неё навернулись слёзы.
   Её слёзы ввели Франческо в состояние ступора. Дыхание его участилось. И он, как бык на корриде, с налитыми кровью глазами тупо смотрел на неё. Она, всхлипывая, продолжала:
   -Мне мой друг, там в России, всегда говорил, что он дышит мною, а я смеялась, и говорила, не задохнись, пожалуйста мною... Вот ирония судьбы, я здесь... И задохнулась...
   Слёзы потекли по щекам, и она заплакала по настоящему, по-женски, рыдая. Он попытался её успокоить. Она только махнула рукой:
   -Иди, Франческо... Я успокоюсь и приду к тебе. Извини меня. Ты ни в чём не виноват...
   Она подошла к окну. Внизу зажглись фонари. Она вдруг поняла, что первый раз подумала о Саше с тоской. Она представила, что он рядом и прикоснулась руками к его вискам. Было бы здорово здесь быть возле него, под мягким ватным одеялом. Он был очень нежен с нею. Он ведь действительно любил её. Ей было хорошо с ним, гораздо лучше, чем сейчас. А теперь... Теперь она даже представить не может, как вынырнуть из этой душераздирающей пропасти.
   Она отвернулась от окна. Опять эта посуда, которую мыть надо. Как она её ненавидела. В немытой тарелке - бездонная тьма грязи, в отражении которой она видела свою жизнь. Как она быстро смывала этот нелепый мрак, словно по-новому хотела начать жить. Но заново не получалось. Жизнь печальна и бессмысленна, как будто повисла в пустоте. Последняя тарелка оказалась в сушилке, но не последняя же в жизни. И это главное.
   Она вошла в комнату, где Франческо, развалившись в кресле, что-то смотрел по телевизору. Он был пьян.
   -Деньги делают женщин безумными, - его мутный взор пытался сосредоточиться на ней.
   -От твоих денег я уже сошла с ума, - она с чувством выполненного долга посмотрела на него и присела рядом. Он попытался её обнять. Рука скользнула по плечу и беспомощно опустилась рядом.
   -Деньги не приносят счастья, -он выдохнул на неё порцию спиртного воздуха.
   -Возможно, и не приносят, но они делают людей свободными и независимыми, -Света посмотрела на него.
   Он поднялся и шаркающей походкой пошёл в спальню. Она смотрела ему вслед и видела его морщинистый затылок, над которым расположился белый пух редких волос. Она долго смотрела телевизор не соображая, что же там показывают. И, наконец выключила его
   Вот её спальная кровать, такая мягкая и уютная, с тяжёлой ношей по соседству.
   Она нырнула под одеяло. И вскрикнула от неожиданности, когда нетрезвый Франческо навалился на неё. Что ж, вот такая судьба, подумала она, напряглась и представила, что это Саша. Нет, к сожалению, это не Саша, даже образ его создать невозможно.
   Этот нависающий живот и дрожащие руки. Она смотрела в темноту широко раскрытыми глазами и позволяла делать с собой всё, что угодно. Пусть трётся своим обрюзгшим животом и лапает её костлявыми руками, подумала она и спокойно предалась своим мыслям...
  
   ... Мысли о ней не покидали Потёмкина и тогда, когда они давно уж оставили Милан. На пути к Риму за окном промелькнули одетая в камень Болонья и утопающая в зелени Флоренция, где дороги усеяны скутерами, за рулём которых сидели молодые девушки. Флоренция! Потёмкин, затаив дыхание, печально созерцал колыбель Возрождения, с сожалением взирая на флорентийскую готику, которая мелькала сквозь окно автобуса. Это ж здесь творили Леонардо да Винчи и Микеланджело.
   На пути встретился указатель Лацио, и у Потёмкина защемило сердце. Он пытался повернуть ручку машины времени назад, переместить себя туда, в римскую республику к консулам и трибунам. Он представлял себя почтеннейшим квиритом, нет, сенатором в белой с пурпурной полосой тунике, важно решающим государственные дела.
   И вот Рим! Тибуртина - это железнодорожный вокзал, а рядом автостанция. Выйдя из автобуса Потёмкин был шокирован увиденным. Некрасивая, с крупными чертами лица молодая итальянка, на которой белые шорты резко контрастировали с чёрно-шоколадными ногами, сидя на корточках, как-то неестественно, не целовала, а обволакивала губами молодого человека, расположившегося на парапете и безвольно опустившего руки. Словно кобра заглатывает свою жертву, улыбнулся Потёмкин и пошёл в здание железнодорожного вокзала.
   -Uno bigllietto fino Bari, -обратился он к старому кассиру, который внимательно выслушал эту заученную фразу, слова которой были выужены из русско-итальянского словаря. А потом молча продал билет.
   Отправлялся поезд в 23 часа с Термини. Добрался он туда на метро, благо две остановки надо было проехать. Станции метро в Риме без архитектурных изысков - мрачные и непонятные, а вот вагончики, разукрашенные хулиганистыми руками подростков - какие то надписи на итальянском и полностью закрашенные окна вагонов, через которые очень трудно рассмотреть название станций метро.
   Он долго изучал расписание и увидел в нём отправление поезда до Бари в 16.48. Он с надеждой помчался к кассиру. Молодой парень на хорошем английском объяснил ему, что этот поезд отправляется с Тибуртины. Потёмкин обрадовался, что есть возможность поменять билет и, главное, надежда, что хоть к концу свадьбы он попадёт. И он как сумасшедший помчался на эту Тибуртину. И опять римское метро, где вагончики вымазаны простенькими граффити, создающее впечатление грязи и неуютности-отрешённости. И опять тот же старый кассир долго объяснял ему, что такого поезда нет. А он не понимал. Сзади стоящие терпеливо ожидали своей очереди, не возмущались и не спорили. Он понял, что задерживает очередь, и отошёл от кассы. Потом он устало опустился на какую- то скамью. До него, наконец, дошло, что поезда такого нет. И почему же тогда этот рейс указан в расписании, злился на итальянцев Потёмкин.
   Опять вымазанные вагончики метро. И, вновь, сверкающая в своей прозрачности стекла Термини. Потёмкин вдруг не поверил своим глазам. Поодаль от центрального входа лежащий на земле пьяный. Совсем как у нас, обрадовался Потёмкин. И никому он не нужен. И полицейских нет, чтобы навести порядок.
   Он то ходил по блистающему полу в Термини, то выходил на привокзальную площадь. А потом устало опустился на перроне на деревянную скамью и смотрел на грязное железнодорожное полотно, по которому шныряли мыши и крысы. Потёмкин очень удивился неожиданному соседству с грызунами. Ходил по полированному полу, заглядывал в магазинчики. Пил кофе в бистро. И, наконец, спустя некоторое время, изнурительно текшее, он оказался в вагоне поезда.
   Вагоны купе не такие как у нас, подумал Потёмкин. Для общего вагона этот просто шикарный. Каждое купе огорожено стеклянной перегородкой и рассчитано на шесть пассажиров. Места предназначены для сидения, но могут и раскладываться. Места обиты зелёной материей, которая смутила Потёмкина своей потёртостью и грязными пятнами. Потёмкин решил не обращать внимания на такие мелочи. Сиденья то мягкие, и подголовники есть, в общем, комфорт, да и только, подумал он и закрыл глаза. Соседи по купе - одна молодёжь. Из-за его неразговорчивости, они, очевидно, поняли, что он иностранец, и постеснялись перед ним забросить ноги, не снимая обуви, на сиденье напротив. Как это делают везде все итальянцы, если они перемещаются в вагонах поездов.
   Утром, не выспавшийся и с трёхдневной щетиной, он добрался до Бари.
   Долго искал автобусную станцию, чтобы уехать в Santeramo. Никто не мог подсказать. Все разводили руками. И уже отчаявшись уехать в этот городок, он устало прислонился к какому-то забору, когда к нему подошёл пожилой итальянец и начал предлагать себя извозчиком:
   -...Porti... Santeramo...Quaranta euro , - всё, что он смог разобрать. Это звучало и понятно, и так навязчиво, что Потёмкин засомневался. Сорок евро до Santeramo, каких - то 25 километров. Легальные таксисты до этого предлагали 70 евро, но он гордо отказался. А теперь решил, что другого шанса ему не представится, и потому не стал себя утруждать уговорами.
   Ехали молча. Зажав в руке разговорник, Потёмкин думал, что здесь тоже нелегальный извоз процветает. Первым не выдержал итальянец. Внимательно посмотрел на небритого Потёмкина и спросил:
   -Израело?
   -No, - ответил Потёмкин.
   -Арабо?
   -No, - ещё раз ответил Потёмкин и решил больше его не мучить, - Russia.
   - Russia, Russia, - задумчиво произнёс итальянец, - no capisce.
   -No capisce? - удивился Потёмкин.
   Он не понимает! Потёмкин полез в сумку за словарём.
   Извозчик смотрел то на дорогу, то на Потемкина.
   Теперь руки Потёмкина держали и словарь и разговорник. Не раскрывая эти талмуды, Потёмкин, взглянув на водителя, чётко произнёс:
   -Moscow.
   -Moscow? О, Moscow! О, russo!
   До Потёмкина, наконец, дошло, почему тот не мог понять его: итальянец не знал английских слов. А он английские слова к тому же искажал своим несовершенным итальянским произношением.
   Итальянец пытался что-то спросить, но на все вопросы Потемкин неизменно отвечал:
   -No capisce.
   Итальянец успокоился и только изредка себе под нос бубнил-возмущался:
   -No capisce... No capisce... No capisce... No capisce...
   Рассчитавшись с водителем, Потёмкин окинул взглядом маленькую небольшую площадь, укрытую листвой вековой фауны.
   Santeramo - маленький городок, поразил своей нежной и бережной чистотой. А установившаяся тишина, сохранившаяся со дня образования городка, располагала к творчеству. Здесь архитектура, как пришедшая музыка из 18 века. Словно Вивальди прикоснулся смычком к этим стенам эпохи возрождения, от которых местами отошла штукатурка. Но это не портило, напротив, создавало впечатление устоявшегося консерватизма, которого иногда нам порой не хватает. Верности незыблемому.
   Его, наконец, встретили. За ним приехали. Сестра Ольга, такая худенькая, миленькая и красивенькая. Прямо как Светлана его. Не его, к сожалению.
   Её муж - приятный молодой итальянец с благородными чертами лица и благозвучным именем - Массимо. Привлекательная пара, подумал Потемкин.
   Его привезли в какой-то частный отель, где он наскоро помылся и побрился. И вышел на летнюю большую террасу, к шведскому столу, за которым сидели все три сёстры- кузины.
   -Ну, вот хоть здесь все собрались, - широко улыбаясь, он направился к старшей. Обнял, почти заграбастал, и долго не отпускал. Сегодня радости предела нет. Всех расцеловал и уселся пить кофе.
   Всё, конечно, хорошо, размышлял Потёмкин. Но он здесь в Италии. И чувство одиночества... Нет-нет. Чувство ненужности... Тоже нет. Наверное чувство острой необходимости присутствия любимого человека и быть любимым. Да, вот что стало только сильнее и обострилось.
   Он рассеянно слушал старшую кузину о нелёгкой жизни с семьёй в Нью-Йорке. Он полностью отдавал себе отчёт, что к старшей он был более привязан, так как счастливые годы детства проходили именно в общении с ней.
   Поэтому он громко, чтобы все слышали, сказал:
   -Да я и приехал только для того, чтобы вот так вас вместе всех троих увидеть. Когда ещё такая возможность предвидится?
   Ну не будет же он говорить, что надеется в Риме встретиться с ней, что приехал ради неё, чтобы подышать тем же воздухом, которым дышит она.
   Поэтому он сидел и рассеяно слушал сестру, изредка кивая и задавая ей ничего не значащие вопросы.
   Обнимая Ольгу, Массимо что-то ей сказал по-немецки. Потёмкин удивился. Ах да, ведь они же в Штутгарте живут и не собираются жить в Италии, он совсем забыл.
   -Быстро собираемся и едем в Гиноса Ди Марина, к морю. Там уже заказаны номера. Места обеды завтраки, - Ольга говорила почти скороговоркой. Тараторка, Потёмкин умилялся своей младшей сестрой.
   Они быстро погрузились в машины и двинулись в направлении маленького городка, которого и на карте то нет -Гиноса Ди Марина, недалеко от Таранто.
   Массимо включил приёмник, а оттуда... Эдит Пиаф со своим L` еtranger.
   -О боже, - вскрикнул Потёмкин.
   Что случилось, Саша,- сестра смотрела на него изумлёнными глазами.
   -Да нет, Оленька, ничего, - Потёмкин вздохнул и подумал, как символично звучит эта песня с названием "Иностранец", а вслух мечтательно произнёс, - просто музыка прекрасна, а голос божественен.
   Ольга улыбнулась:
   -А здесь часто старые песни по радио передают.
   Он высунул голову в окно. Ветер приятно касался его лица... А над ними ласковое голубое небо, словно хотело их всех обнять и прижаться к ним. А где-то там, далеко, морская синь, к которой они едут.
   Пейзаж за открытым окном автомобиля впечатлял Потёмкина. Лимонные и мандариновые рощи, скорее всего раза четыре в год точно дарят урожай. Шикарные виноградные посадки по дороге. Ну почему летом всегда хочется зимы, а зимой лета? Они проехали мост...
  
  
  
   ...Мост, на котором они стояли, погрузился в светло-сиреневую пелену слабо колеблющегося колдовского света. Река, скованная льдом, белой полосой в сумерках уходила в ночную мглу. Света поёживалась от ледяного ветра. Сняла варежку и взяла руку Потемкина:
   -Пойдем, здесь холодно.
   Они спустились к набережной. В дрожащем серебре облачного свода плыл ярко-белый с видимыми серыми пятнами шар луны. Он то скрывался, то появлялся вновь, и, казалось, играл с ними в прятки: найдешь меня, и я покажусь.
   - Устала? - спросил Потёмкин.
   Она покачала головой и улыбнулась.
   Показывая на отдалённые огоньки кафе, он спрашивал её:
   - Может быть зайдём куда-нибудь?
   - Нет, нет... Не хочется.
   Неслышно-невидимый зов окликнул их и они, не сговариваясь, молча начали растворяться в зимнем тумане нереальности... И проплывали вместе с ними силуэт церкви с облаками-куполами и бесконечные караваны домов. Потёмкин заглянул в мерцающие глаза Светланы и увидел бесконечный свет фонарей:
   -Не уходи от меня, пожалуйста, не исчезай, - ему показалось, что она растает в тумане. Они остановились. Казалось, время умерло.
   Боже, какие у неё красивые и выразительные глаза, млел Потёмкин. Он не устоял, не выдержал. Она в этот миг потянулась к нему, длинные ресницы дрогнули и медленно опустились. Его губы нежно касались этих трогательных крыльев бабочки... ... Они целовались как иступлённые и не чувствовали мороза, который они так долго пытались согреть.
   -Замёрзнете, молодые люди! - послышался голос из ниоткуда.
   Потёмкин и Света вздрогнули. Света в недоумении посмотрела на него. Потёмкин заулыбался, и Света не выдержала. В её карих глазах замелькали искорки. Губы и плечи смешно начали подёргиваться. Он засмеялся, и Света уже не могла больше сдерживаться. Они вдвоём затряслись от хохота.
   -Пойдём отсюда, - сказал Потёмкин.
   Город как большой каток, по которому скользила армада техники: автобусы, грузовики, легковушки...Запорошенные снегом витрины магазинов делали город сказочным - в каждой снежной пещере теплится огонёк добра и надежды.
   Как она была прекрасна! Румянец на щеках становился всё ярче, а она - ещё более очаровательней.
   - Ты не устала? -- спросил Потёмкин.
   - Нет, не устала.
   Потёмкин посмотрел на часы. Она заметила и голосом феи произнесла:
   - Пойдём ко мне. Мы будем одни.
   Он не ответил. И они направились через сказку в сказку.
   Она открыла дверь и моментально включила свет. Он помог снять ей пальто и разделся сам.
   Света, поёживаясь, пошла на кухню:
   -Чаю... Хочу горячего чаю.
   -Хорошо у тебя здесь. Мне всегда нравилось у тебя. Мало мебели, и уютно.
   -Ты уже говорил об этом.
   -А я напоминаю. Хочу тебе комплимент сделать.
   Света улыбнулась.
   -Не люблю холод. Но зиму люблю, такую как сегодня. Странно, правда?
   -Ну почему же странно? - не согласился Потёмкин.
   Она медленно и грациозно потянулась. Сняла чайник с плиты и начала заваривать чай.
   Её маленькие руки с красивыми длинными пальчиками обнимали большую чашку. Белые от мороза, а может быть от напряжения, пальчики превращались в янтарные камешки. Она согревалась и Потёмкин смотрел на неё с умилением. От крепкого горячего чая Потёмкина начало морить.
   -Пойдём, - загадочно произнесла она.
   Они стояли у окна и смотрели, как у прохожих шёл пар изо рта. Там, за окном, это не его жизнь. Это его прошлое и ненастоящее. Бесцельная и пустая жизнь. Её больше нет. Зато перед ним она... Настоящая и любимая, почти завоёванная им.
   Они лежали под толстым слоем ватного одеяла - всё же в квартире было прохладно.
   -Слышишь, Свет? Метель воет.
   -Да...- прошептала она.
   Её лицо в оттенке бронзового света было матовым.
   -Ты - ночная фея в зимнем свете фонарей. - Потёмкин наклонился над ней. Она мотнула головой и Потёмкин опустился.
   Она привстала. Теперь матовая бронза переместилась на её тело.
   -Приходи ко мне почаще. Я хочу, чтобы ты был рядом, - она опустилась перед ним. А он обнял-подхватил, резко повернул её и положил рядом. Взглядом и словом очаровал:
   -Ты прекрасна, ты просто обворожительна. Одежда держит. А без одежды мы свободны. Как хорошо сейчас. И как жаль, что это не может продолжаться вечно.
   -Не надо сожалеть преждевременно, - тихо сказала она.
   Её глаза с любовью смотрели на него. А лицо, уже в который раз осветившееся бронзой, было очень близко. От неё к нему проникало дыхание тепла и нежности, полное необыкновенной страсти. Она долго держала его взаперти. Наконец, вздохнув, освободившись от какого-то груза, непонятного ни ей, ни ему, она медленно расступилась перед ним. Потёмкин поддался навстречу, притянул её к себе и окунулся в большую тёплую волну восторга и любви. Она захлестнула его, и всё погасло...
  
  
  
   ...Погас свет. Она задрожала как осиновый лист от предчувствия отвращения. И услышала, как дрожат и его пальцы. Эх, старик, она из жалости готова была отдаться. Голос его задыхался. Он был похож на большой пыхающий паровоз.
   Она уступила и не сопротивлялась. Очень быстро подчинилась его воле, чтобы скоро покончить с этой ненавистной близостью.
   И здесь она впервые ощутила острое чувство скуки, и стала наблюдать сначала за ним, а потом за собой.
   Франческо предавался любви с какой-то жадностью и неразборчивостью. Она грубо покачивалась вместе с ним. Как будто за обедом, боится не успеть распробовать все блюда, Светлану овладел стыд.
   ...Он моментально уснул. Она коснулась себя, и не узнала. Начала щупать. Чужое тело, совершенно не принадлежащее ей.
   Она принялась рассматривать его. Грудь вздымалась, а на ней редкие седые волосы казались маленькими могильными крестами на кладбище. Дряблые складки шеи расползлись по груди.
   Сейчас захрапит, подумала она. И точно, спустя минуту раздался хрип, причмокивание, вздыхания, а потом громкий занудливый храп, распространяющийся по всей квартире.
   Она вздохнула и подумала, как она одинока в этих четырёх стенах небольшой по европейским меркам, комнаты...
  
  
  
   ...Комната частного отеля в маленьком городке Гиноса Ди Марина, куда его поселили, была шикарна. Кондиционер - неотложное чудо техники, спасающее от жары. Небольшой душ, совмещенный с туалетом - чистенькое помещение со свежими полотенцами, увешанными везде: на кровати, на стульях в душевой. По домашнему заправлена постель. Жалюзи на внешней стороне окна приспущены.
   Он набрал её мобильный. Связь недоступна. Пока. Почему-то он уверен, что услышит её. И обязательно встретит.
   В дверь постучали.
   На пороге стояли старшая сестра с мужем.
   -Как устроился...Нравится? - спросила Ира.
   Строить предложения на русском языке ей давалось с трудом, заметил про себя Потёмкин и ответил:
   -Всё хорошо, не волнуйся.
   -Саш, я у тебя там видел "Комсомольскую правду", - муж сестры, Гена, вежливо дотронулся рукой до плеча Потёмкина, - дай мне почитать, пожалуйста.
   -Да, конечно, Ген, -Потёмкин достал сумку, вытащил оттуда "Комсомолку" и протянул ему.
   Вечером на балконе все сидели за импровизированным столом, заваленный фруктами, над которыми возвышалась бутылка коньяка "Хеннеси".
   Гена на правах старшего чинно начал беседу:
   -Интересно почитать газету, которая издана не в Нью-Йорке и куплена не на Брайтон бич, а непосредственно в России.
   -Что, очень сильно отличается? - смакуя бесподобный коньяк спросил Потёмкин.
   -Очень, - Гена поднёс рюмку коньяка к носу и вдохнул аромат "Хеннеси".
   -И чем же?
   -Во-первых, стиль другой, более живой, а во вторых, подход к описанию событий несколько иной.
   -Ну конечно, менталитет наших журналистов отличается от ваших.
   -Да, одно дело писать, глядя из окна небоскрёба Нью-Йорка, а другое - видеть и чувствовать жизнь, которая проникает в тебя, а не ты в неё.
   -Ген, а скажи, действительно ли существует проблема ненависти к негритянскому населению? - Потемкин положил в рот большую виноградину, с удовольствием раздавил её там и почувствовал, как коньячный тон вкусно смешался с виноградным.
   -Ха... Проблема? Это не проблема... Это беда... Когда мы приехали в Америку, у меня один американец спрашивает, вот скажи в том городе из которого ты уехал, сколько негров жило? Я ему отвечаю, ну два там или три. А он мне, знаешь с такой усмешкой - и ты оттуда уехал?
   Потёмкин засмеялся:
   -И что? За что же американцы их так не любят?
   -А за что их любить, если по статистике 95 процентов преступлений совершают нигеры?
   Сестра кивнула и поддержала мужа:
   -В Гарлем не сунешься. Убьют. Разорвут с потрохами.
   -А в фильмах так красиво... -Потёмкин опрокинул рюмку с остатками коньяка.
   -Ни один фильм не выйдет на экраны, если там не будет показана свободная лесбийская или гомосексуальная связь, а нигер - порядочный полицейский или семьянин. И обязательно проблему наркотиков поднимут, в которой герой или умирает от передозировки, или излечивается от них.
   -Ну и скажи, где же эта хвалёная ваша американская свобода? - Потёмкин налил коньяк себе и остальным.
   Остальные молча слушали светские разглагольствования.
   -Свобода в том, что я взял и приехал. А ты не можешь взять и приехать. Тебе надо визу оформлять.
   -Ген, я тоже взял оформил визу и приехал.
   -Да, но тебе же могут отказать? - он улыбнулся и снова пронёс рюмку коньяка перед носом.
   -Могут. Но не отказали же! - Потёмкин пригубил янтарный напиток.
   За разговором Потёмкина начало клонить в сон. Сказалась дальняя дорога. Организм требовал постели, в которой можно было вытянуть ноги и спокойно поспать.
   Попросив прощения, он удалился в предоставленные покои, в которых властвовал прохладный воздух, подаваемый из кондиционера.
   Раздевшись, Потёмкин обратил внимание на чугунные массивные батареи, точно такие как у них в России. Но то в России, где зимы морозные и холодные. И другое дело - тёплая Италия. Надо было удивиться теплолюбивым итальянцам, которые даже зимой, когда температура воздуха не опускается ниже десяти градусов тепла, всё же любят согретое состояние всегда и постоянно. Но удивляться было лень. Потёмкин с удовольствием расположился на белоснежной постели и моментально закрыл глаза. Когда он их открыл, то не понял, где он находится. И только спустя несколько минут до него дошло, что он выспался и сейчас находится в частном итальянском отеле...
   Два дня пролетело быстро. Два дня чистых волн ласкового Ионического моря, в перерывах - обеды с морепродуктами, так обожаемые итальянцами, вкуснейшие макароны, предварительно облитые жидким сыром, игра в мини футбол с друзьями Массимо. Присутствие сестёр, которых он так редко видит. И Потёмкин на время забыл, что она существует. Нет, он не забыл её. Его отвлекли от боли, от раны. И ведь начала затягиваться эта рана. Но как только впору было появиться слёзам расставания, он вспомнил, что приехал подышать тем же воздухом, которым дышит она. И не только. Он будет дышать ею. Если конечно встретит. Встретит, обязательно встретит.
   Ольга предложила Потёмкину купить билет до Рима предварительно, и они направились в какую-то фирму, продающие железнодорожные билеты.
   Худенькая молоденькая женщина- представитель фирмы очень сильно жестикулировала и что-то быстро говорила Ольге.
   -Что случилось, Оля? -спросил Потёмкин глядя на её расстроенное лицо.
   -Фермеры перекрыли железнодорожные пути. Все поезда стоят и билеты на поезд не продают.
   Потёмкин вздрогнул. Вот и начались приключения.
   -Слушай, пусть Массимо отвезёт меня на вокзал к поезду или автобусу, я как-нибудь уеду, - Потёмкин начал искать выход из непростой ситуации.
   -Да, что-то надо делать, - сказала Ольга.
   Массимо согласился с планом Потемкина. И как только стемнело, они поехали в Таранто.
   На железнодорожном вокзале автомат по продаже билетов не работал, кассы были закрыты.
   Массимо пошёл договариваться с дежурным по вокзалу, а Оля с неприязнью произнесла:
   -В Италии все кассы в девять часов закрываются,
   -Интересно,- сказал Потёмкин, - а если человеку надо уехать после девяти.
   -А в поездах есть контролёр, который и продаёт билеты.
   Подошёл Массимо и сказал:
   -Профсоюзы объявили забастовку.
   -И что, теперь из-за забастовки фермеров нельзя уехать? А если на самолёт или поезд опоздает человек?
   Массимо развёл руками:
   -Ничего не сделаешь. Это их право. И эти правом в Италии они на всю катушку пользуются.
   -Вот поэтому мы и не живём здесь, - встряла Ольга.
   -У нас такого нет. Не в ущерб же другим?
   -Ничего не сделаешь, закон.
   -Закон этот, Массимо, оторван от народа, - нравоучительно произнёс Потёмкин, и иронично добавил,- ...из курса марксизма-ленинизма... Это называется система управления государством, оторванная от народа и защищающая интересы господствующего класса, другими словами говоря - бюрократизм.
   - В общем, поезд стоит. Когда он поедет в Рим никто не знает. Но дежурный по вокзалу почему-то уверен, что через час-полтора он обязательно поедет! Я договорился с ним, что тебя можно посадить, а оплату за билет возьмёт проводник. Да, я предупредил, что ты иностранец, - он улыбнулся - поэтому во избежание международного скандала они согласились тебя взять. Проводник предупреждён тоже.
   -Ну, вот и отлично, - весело сказал Потёмки, - сажайте меня в поезд, а сами езжайте обратно. Нечего здесь вам делать.
   Они обнялись. Помахали друг дружке руками, утёрли невидимые слёзы и расстались.
   В вагонах мест не было. Потёмкин специально прошёлся по всем. В каждом купе четыре человека развалились-лежали на шести местах так, что даже встать невозможно было там, не говоря о том, что как-то можно было присесть.
   Потёмкин плюнул бродить по вагонам в поисках места, и тоскливо расположился на раскладном сиденье в проходе вагона.
   Через час поезд направился в Рим, и Потёмкин повеселел.
   Ночи в Италии холодные. Через открытые окна свирепый поток холодного воздуха заставил Потёмкина сначала закрыть окна. Но этого оказалось недостаточно. Пришлось молнию на летней куртке с коротким рукавом застегнуть и поднять воротник. Он съежился от холода. Восемь часов езды до Рима. Он вытерпит. Ведь он едет к ней.
   Потёмкин приготовил 24 евро на билет, но проводник несколько раз проходил мимо него, внимательно смотрел, но ничего не требовал и не говорил. В конце концов Потёмкина сморило. И в этом полусонном состоянии он мчался к Риму и думал о ней. А утром, приехав в Рим и покинув вагон, у него радостно пронеслось в голове, что он сэкономил на билете. Он мысленно поблагодарил проводника. Всё-таки не все чиновники предпочитают погрязнуть в канцелярщине и быть бюрократом...
  
  
  
   ...Обюрократились все. И чиновники, и не только они, возмущался Потёмкин. Не успел Потемкин переступить порог своего кабинета, как зазвонил телефон.
   -Да, - мягко ответил он.
   -Александр Васильевич, - звонил коммерческий директор, - у нас проблемы с подписанием договора купли-продажи. Договорились оплачивать в рассрочку, но продавец ссылается на какое-то положение, регулирующее индексацию платежей при рассрочке.
   -Да это индексируются платежи при приватизации объектов госсобственности. Нам же не продают объект приватизации?
   -Нет.
   -Так что они хотят?- Потемкин начал испытывать нервозность.
   -Ну что ж они еще хотят? ...Денег побольше,- нервозность тут же передалась коммерческому директору, - Александр Васильевич, они ссылаются на чиновника из министерства, который утверждает, что индексация вполне законна. Вы позвоните, пожалуйста, ему, вернее ей... Зовут её Алла Ивановна, да поговорите. Может быть, действительно есть нормативный акт, регулирующий наш случай.
   -Ладно, давайте, - вздохнул Потемкин, - но я думаю, что этот разговор будет напрасным. Чиновники, как правило, слушать не хотят и всегда убеждены в своей правоте. -Ну все же... Записывайте: Алла Ивановна, 227 01 02.
   Потемкин набрал номер телефона.
   -Здравствуйте, мне нужна Алла Ивановна.
   -Я Вас слушаю, - Потемкин услышал в трубке обыкновенный женский голос, не производящий никакого впечатления.
   Он изложил суть дела и на том конце телефонного провода услышал:
   -Да, индексация обязательна.
   -А на каком основании? - сейчас Потемкин точно был убежден в актуальности этого главного для юристов вопроса.
   -На основании положения, которое Вы и назвали.
   -Да, но в положении прописано, что оно определяет порядок индексации платежей в рассрочку за денежные средства при продаже объектов приватизации согласно статьи три Закона. А статья три Закона относит к объектам приватизации государственное и общественное жилье. Но это не главное. Главное то, что покупаемая нами недвижимость не относится вообще к объектам приватизации. Это положение никакого отношения не имеет к нашей сделке, - убеждал Потемкин.
   -Как это никакого, если часть акций предприятия-продавца принадлежит местным властям? - чинно вопрошал чиновник.
   -Алла Ивановна, если у открытого акционерного общества 30 процентов акций находится в собственности "Мэрии", оно является частным лицом, а не государственным, и само акционерное общество не выступает органом приватизации, - Потемкин откровенно начал уставать.
   Чиновник явно не понимал, да и не хотел понимать, хитросплетения законодательства, а потому задал вопрос, который чуть не свалил Потемкина с ног, и от которого он стал задыхаться и не понимал от чего, то ли от смеха, то ли от горечи:
   -А покажите, где написано, что не надо индексировать?
   Он решил, что умственная ограниченность чиновников будет преследовать его целый день, а потому надо расслабиться. Он помолчал, подумал, что она, наверное, больна, и тихо произнес:
   -Сходите в маркет и купите платье от "Versace" за 10 долларов, только там его нет.
   -Что?
   -Нет. Ничего.
   -Вы что, сами с собой разговариваете? - решила пошутить работник министерства.
   -Да, - рассмеялся Потемкин, - а что нельзя с умным человеком поговорить?
   -Можно. Ну, так что, не найдете?- допытывалась чиновница.
   -Ну почему же, -Потемкин начал искренне ухмыляться, - вот статья в гражданском кодексе "продажа товара в рассрочку" - там ничего не написано про индексацию.
   -А это не товар, - глупее ответ, к сожалению, она не смогла придумать.
   -А что это?
   -Недвижимость.
   -А что, недвижимость не является товаром, об этом тоже в кодексе написано, - веселился Потемкин.
   -А здесь речь идет о продаже товара в кредит, а Вам не продают в кредит, - не сдавалась она.
   - Продажа товара в кредит, Алла Ивановна, - саркастически заметил Потёмкин,- означает оплату товара через определенное время, то есть в рассрочку.
   Потемкину стало надоедать объяснять "азы" юриспруденции.
   Наступила небольшая пауза.
   -Я предлагаю в договоре записать: "Индексация осуществляется в соответствии с законодательством", - Потемкин искал хоть какую ту зацепку найти компромисс с тупым чиновником. Но кажется - это бессмысленное занятие, думал Потёмкин, и пока он думал, прозвучал ещё один сногсшибательный ответ:
   -Я не хочу сесть в тюрьму, я еще хочу поработать,- она, очевидно, всегда использовала эту избитую фразу, когда была бессильна в логике законов.
   Бред какой-то, подумал Потемкин, и понял, что пора заканчивать бестолковый разговор:
   -При чем здесь тюрьма? Какое отношение имеет ссылка на закон в условии договора к вашей работе?
   -Самое прямое, - она вновь не сообразила о чем идет речь, - в общем, не хотите индексировать - не надо, но и помещение тогда не купите, мы найдем покупателей.
   -Ладно... Все понятно, до свидания.
   Тот день всё-таки не был испорчен окончательно: позвонила сестра и пригласила его на свадьбу. Надо срочно заняться визой, подумал Потемкин, и обрадованный нежданным фактом отдыха за границей и возможностью встретить Свету, положил трубку...
  
  
  
   ...Трубка мобильного телефона проснулась. Потянулись длинные гудки томительного ожидания быть услышанным и услышать голос любимой.
   По ту сторону спутника, наконец, прозвучало:
   -Алло.
   -Свет, это я, - Потёмкин очень быстро назвал имя, будто боялся, что её голос затеряется в мобильной паутине.
   -Ты?
   -Да.
   -Ты как нашёл мой номер телефона? А впрочем это неважно...
   -Свет, я в Риме.
   -Ты-ы-ы в Ри-и-име? - её голос от удивления стал тянутся.
   Действительно было чему удивляться.
   -Т-ты к-как т-там ок-казался? - она от волнения стала заикаться.
   -Долго объяснять. Я в отеле INVICTUS, недалеко от улицы Венето. Приезжай. В Риме буду два дня. 31 августа автобус отправляется домой.
   -Улицу...Скажи мне улицу точно, - скороговоркой произнесла она.
   - QUINTINO SELLA, дом 15.
   -Ты сошёл с ума, Саша, - мягко сказала Света.
   -Нет, не сошёл. Я просто люблю тебя...
  
  
  
   -...Тебя что, надо уговаривать? - Франческо начал волноваться. Русское имя ему давалось с трудом, но он уверенно держал телефонную трубку и настойчиво спрашивал, почти допрашивал:
   -Милья, -коверкал русское имя Франческо, - ты должна сказать, где Света.
   -Франческо, ну как тебе ещё объяснить, - сказала Мила усталым голосом, и в очередной раз подумала, что случилось что-то невероятное.
   -Ты не можешь знать где она? - не унимался Франческо.
   -Нет, я уже тебе сказала.
   -А если хорошенько подумать... Ведь она твоя подруга.
   -Франческо, даже если она моя подруга, то она не всеми своими мыслями делится со мной.
   -А чувствами?
   Людмила подумала, что этот старый итальянец не так прост, как ей всегда казалось, и вздохнула:
   -Чувствами тем более...
   Франческо прекратил допрос с пристрастиями. Он понял бесполезность пустого разговора. Всё равно, она ничего не скажет, даже если и знает, где находится Света.
   -Ладно, чао, - произнёс он и положил трубку домашнего телефонного аппарата, и тут же выдернул из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон и набрал номер Давида Розетти. Давид, старый друг Франческо, бывший сотрудник службы безопасности, а ныне пенсионер, слыл преданным товарищем, готовым всегда придти на помощь друзьям. Тем более, как полагал Франческо, у него в списке друзей он значился не последним.
   -Давид, мне нужна твоя помощь, - Франческо даже не поприветствовал своего старого друга.
   -Если ты не здороваешься, значит, действительно что-то случилось, - Давид не обиделся, - весь во внимании...
   -Помоги мне... - начал Франческо, но Давид почему-то решил пошутить:
   -Воскреснуть?
   -Оставь шутки в покое. Светлана исчезла... Я даже не знаю, что и думать...
   Давид не стал слушать дальше, и стал задавать профессиональные вопросы:
   -Когда она исчезла? Сколько её нет по времени?
   -Послушай, Давид... -Франческо начал сумбурно объяснять ситуацию, - Обычно я прихожу к вечеру... Она дома, ждёт меня. Два часа прошло, как я появился дома... А её нет...
   -Да не волнуйся ты. Девочка решила отдохнуть, пошла погулять по городу... Встретила подругу...
   -Подруга не знает, где она, - встрял в рассуждения Давида Франческо.
   -А что у неё она одна?
   -Да, одна.
   -Франческо, да откуда ты знаешь? Одна, две или три... Она что, обо всех подругах тебе рассказывала?
   -Давид... Мила единственная подруга. Она бы точно знала, где Светлана.
   -Звонил на мобильный?
   -Звонил, не отвечает.
   -Ладно... Что ты хочешь от меня? Чтобы я её нашёл? Ты знаешь, что по статистике в мире исчезает тридцать человек ежедневно... Может, её похитили?
   -Не говори ерунды. Ты можешь узнать, кто звонил на её мобильный за последние сутки, и кому она звонила. И если можно установить, то откуда эти звонки поступали.
   Давид прокряхтел:
   -Постараюсь, - и отключился.
   Франческо большим пальцем вновь начал нажимать кнопки мобильного телефона. Долгое и нудное соединение. Ему не хватало терпения. "Абонент вне зоны действия", - услышал он и со злостью швырнул трубку. Раздался треск, кувыркнувшись несколько раз по полу, мобильный аппарат раскололся на две части. О чёрт, только этого ему не хватало, начал раздражаться Франческо.
   Он окинул взглядом пустую квартиру. Ну что ей не хватало? Разве он не дал того, что она хотела? Деньги у неё есть. Она два раза в год ездит к родителям. Машина и жильё есть. Сам он нормальный мужик... Всё ещё в норме.... Ну да, детей он не может иметь. Надо ей об этом говорить? А как она отреагировала бы? Закатила бы истерику? Франческо пальцами рук прижал виски. Покачиваясь из стороны в сторону, он доплёлся до прикроватной тумбочки, где в паспарту*** ручной работы разместилась фотография улыбающейся супруги. Там, на берегу Генуэзского залива Франческо сфотографировал Свету: она в соблазнительном купальнике с целомудренной улыбкой на загорелом лице смотрела в объектив фотоаппарата, а в это время лёгкий морской бриз в лучах восходящего солнца игриво теребил её волосы. Он не заметил, как за тягостными размышлениями взял в руки паспарту, и уже не с нежностью, а с накипающем гневом разглядывал эту в одночасье ставшую ненавистной фотографию. Руки противно стали дрожать. Почему же она не смогла его полюбить? В жизни рядом с ним всегда оказывалась женщина. Сначала жена, которая как-то быстро состарилась, располнела и перестала отвечать его требованиям супруги в браке, и которую он просто в последствии возненавидел. Потом просто женщины. Было их очень много. Всех их он и не упомнит. Но это не важно. Они же всегда восторгались им. Да, ему за шестьдесят. Но он здоров как бык! Он со злостью швырнул паспарту. Оно как осенний кленовый лист медленно опустился на пол. Погруженный в свои грустно-злобные мысли, он совсем перестал замечать, как на пол полетели какие-то безделушки. Он всё стал сметать на своём пути... Перевёрнутая мебель... Пол квартиры постепенно стал захламляться содержимым из мебели. Сорванные шторы... Многочисленные рамки с фотографиями, какие-то фужеры, - всё летело под ноги. Послышался звон стекла, от которого он вздрогнул и замер...
   Пресвятая Дева Мария, что же он делает, вдруг подумал он, надо умерить свой пыл. Ведь сердце не выдержит. Франческо устало опустился на кровать и зарыдал... Он такой сильный, всегда быстро принимал единственно верное решение. А сейчас? Он бессилен что-либо сделать. Старый, никому не нужный старик. Он всхлипнул. Надо взять себя в руки, он в очередной раз прокрутил в сознании желание успокоиться.
   Франческо достал платок из кармана костюма, громко высморкался. Взгляд начал блуждать по комнате. Среди беспорядка, он увидел паспарту. Подняв его с пола, рукавом стёр невидимую пыль, и стал вертеть в руках. Прекрасный облик русского лица... Не видя, не понимая, а лишь ощущая, что нахлынуло подобие сердечного приступа - беспокойство, озноб, удушливая и щемящая грудь память из глубины... И от этого - панический страх. Чего же он боится? Одиночества... Сердце заколотилось...Глухо, будто сквозь толщу воды, доходили до его сознания голоса и зовы детей, внуков... Когда он их в последний раз видел? Как они живут? После развода с женой и женитьбы на русской всех своих родственников почти стал забывать. Какая-то информация доходила до него через друзей, о чём -то он сам догадывался...
  
  
  
   ...Догадывается жена о его похождениях или нет, Франческо уже совершенно не волновало. Он настроился на развод. Решение было принято не спонтанно. Джованну он больше не любил. Это была раздавшаяся в ширину завистливая женщина, которая только и болтала о том, как соседи меняли машины одну за другой, да покупали загородные виллы возле моря. Джованна постоянно пеняла его многочисленных любовниц, которых она никогда сама в глаза не видела.
   Кто же ей мог нашептать, раздражённо думал Франческо. А собственно, в его нынешнем положении, данный факт не имеет никакого значения.
   Вечером, сидя на мягком диване, Джованна падко ловила каждое слово телеведущей, рассказывающей о принципах похудания. Детей дома не было, они гостили у его родителей. Они были одни, но не вместе. Странно, думал Франческо, вроде муж с женой, а, как в сущности ему одиноко.
   Джованна, хотя ей еще не было и тридцати пяти лет, выглядела на все пятьдесят пять. Внешность ее не соответствовала действительному возрасту, и потому она смотрелась как однородная масса взбитых сливок, посыпанных густым слоем шоколада. Она потеряла чувство меры в еде. А с тех пор, как она разжирела, в ней было убито всякое отвращение к любой пище. Она любила есть всё и помногу.
   Когда-то, совокупляясь со своим мужем, она вдруг поняла, что не испытывает, и не может испытать никаких страстных чувств, не говоря уже об оргазме. В тот раз ей показалось, что Франческо понял её состояние, потому что кончить он как не пытался, не смог. После этого сексом они не занимались, и их совместная жизнь стремительно начала превращаться в ад. Ад для двоих. Или ад двоих. А может быть ад у двоих? Может быть кто-то из них были исчадием ада?
   Единственное просветление души у Джованны наступало, когда она садилась перед телевизором и мечтала о том, как она похудеет. Но на самом деле мечты остались мечтами, а похудание за пределы рекомендаций из телевизора не выходило. Комплекс неполноценности всё более и более обволакивал её, и она, ничего не желая с собой делать, всё глубже погружалась в состояние беспорядка, разрухи и равнодушия. Даже отчаяние куда-то ушло из эмоционального поля Джованны. Она отлично понимала, что замужем, и убеждала себя в том, что муж никуда не денется, и от утвердившейся в сознании безысходности не остаться одной, она становилась равнодушной ко всем человеческим чувствам. И чем больше её чувства сходили на нет, тем больше у неё появлялся интерес к деньгам. Она клянчила у Франческо деньги на всякие безделушки и бельё. Бельё она покупала в неимоверных количествах, и почему-то на один-два размера меньше. Навязчивая идея похудеть была ею материализована в эти многочисленные трусы и бюстгальтеры, которые тут же лопались, как мыльные пузыри, стоило ей только надеть их. Как она их напяливала на себя, останется загадкой, но продолжалось это изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год их уже совместной, но несовместимой друг для друга жизни.
   Франческо с сожалением посмотрел на неё и медленно произнёс:
   -Джованна, нам надо развестись.
   Она моментально повернула голову в его сторону, с изумлёнными и выпученными глазами застыла, жадно глотая воздух, как рыба, которую выбросили на берег. И пока она театрально задыхалась, он гадливо смотрел в этот открытый рот и начал думать о том, что постепенно и почти каждый день он начал испытывать к ней растущую неприязнь. Некогда нежные и добрые чувства выливались в ненависть. Он всячески начал избегать общения со своей женой. Проходили недели, и им очень медленно овладевало необъяснимое омерзение. Было очень острое желание сбежать от Джованны как от чумы, от того мучительного созерцания её внешнего вида. Странные ощущения, которые томили его и не поддавались логике: чем больше он её ненавидел, тем больше он замечал, что Джованна к нему привязывалась ещё крепче. Она постоянно пыталась к нему прислониться своим толстым задом, погладить его лицо безобразными пухлыми руками. Стоило ему присесть, как она тут же подсаживалась к нему, донимая его своими противными ласками. В такие минуты ему нестерпимо хотелось грубо оттолкнуть её, но что-то его сдерживало. Где-то там, глубоко, он осознавал потаённую вину, в которой он не хотел признаваться ни себе, ни, естественно, окружающим. Вина в том, что он просто отказывался её понимать. В эти минуты ему становилось страшно. Возникал страх перед неизбежным одиночеством, который порождал страдания, вытесняющие из его души последние остатки добрых чувств. Он с удовольствием предавался злобным мыслям и становился все мрачнее, раздражительней. К чувствам окружающих он был почти безразличен. Вот это "почти" ссылалось на хаотическое удовлетворение своих естественных потребностей. Действительно, его могли спасти в это время только любовницы.
   Он вдруг вспомнил, как он пришел домой к какой-то... Открыв дверь спальни, её обладательница мягко усадила его на широченную кровать и принялась раздевать. Франческо в бессознательной истоме созерцал происходящее как бы со стороны ... Он совсем забыл как она выглядела... А вот картину, висящую напротив кровати он помнит... Тропа среди кипарисов плавно переходит в дорожку лунного света на глади воды. Очень красивая картина. Он ещё тогда спросил:
   -Кто написал такую красивую картину?
   Она улыбнулась и ответила:
   -Нравится? Мне тоже...Не знаю... Кажется какой-то русский художник...
   Он ещё подумал, что у женщины есть вкус, а кто автор её собственной картины, она знать не знает. Картину он хорошо помнит, а женщину словно вытерли из памяти, как пыль тряпкой... Он вздрогнул от крика жены:
   -Зачем ты меня обманывал столько лет? - это был скорее не крик, а визг.
   -Ну и сколько? -эмоциональный Франческо начал заводиться.
   -Ты всю жизнь мне искалечил, я пятнадцать лет с тобой живу, и ни одного ласкового слова от тебя не услышала...
   У Франческо начало дёргаться одно веко, кулаки сжимались. Убьёт, если не замолчит, подумал он.
   -Я искалечил? Ты посмотри на себя... - зло прошипел он.
   -Ты о детях подумал? - продолжала визжать жена.
   -Чего ты орёшь на меня?
   Всё, подумал Франческо, он сейчас не выдержит. Ярость всё больше и больше вселялась в его существо... Он злобно сверкнул глазами, и кулак глухо вдавился в глаз Джованны... Она вскрикнула и повалилась на пол. Ярость... Он более не владел собой. Он было занёс ногу над её головой, но что-то в последний момент его остановило. Нет, это не что-то, это был её рёв:
   -Ублю-ю-ю-ю-док, - дошло до ушей Франческо, и он, уже не задумываясь над последствиями, приложился ногой сначала к её спине, а затем методично стал пинать массивную тушу своей жены, приговаривая:
   -Ты всё высосала из меня... Ты посмотри на себя, зажравшаяся сука...
   Она истошно орала, пока последний сильный удар по её рукам, прикрывавшим лицо, не заставил её замолчать.
   Франческо прерывисто дышал. Увидев, что безобразная масса тела лежит неподвижно, он на ватных ногах дошёл до кресла и тяжело опустился. Подохла, ну и чёрт с ней, подумал он...
   -Всё, вопрос о разводе решён, - с оттенками цинизма сказал Франческо самому себе и его глаза лихорадочно сверкнули...
  
  
  
   ...Сверкающая люстра, свисающая с потолка небольшого ресторанчика, отражала дневной свет. Потёмкин щурился. У него стали болеть глаза. Он сидел и ждал Свету, то и дело поглядывая на часы. Где же она, нервно спрашивал он у самого себя. Нестерпимо хотелось встать, выйти на улицу и ждать её там. Томительные минуты перерастали в часы. Терпение лопалось, и он уже хотел уйти, как, наконец, появилась она. Улыбающаяся, почти счастливая, стройная и изящная, в лёгких светлых бриджах и голубенькой блузке, с её плеча свисала на тонкой длинной тесёмке маленькая лакированная беленькая сумочка...
   Потёмкин рванулся навстречу, потом почему-то замешкался... А она зачем-то смутилась... Но им двоим хватило всё-таки смелости бережно обняться. И исчезла та неловкость, которая всегда возникает при встрече с близкими людьми после долгой размолвки.
   Они сели напротив друг друга и молча принялись созерцать забытые черты лица, прикасаясь взглядами, словно хотели украдкой насытиться друг другом... Они восполняли в себе те утраченные чувства, от которых когда-то бросало в дрожь, как бросает в дрожь юных влюблённых, впервые познавших радость первого поцелуя...
   -Ну что? - спустя некоторое время после сладостного молчания совсем буднично спросила Света, - какие планы на сегодня?
   -План один, -пожал плечами Потёмкин, - наша встреча...
   Она вздохнула и грациозно поправила рукой свою короткую стрижку:
   -Мы встретились...
   -Да... Мы встретились... Давай поднимемся к нам в номер...
   -К нам?
   -К нам.
   -Ты заказал двухместный номер?
   -Специально для нас...
   Она растянулась в улыбке:
   -А если бы я не приехала?
   -Ну и что...
   -Ты бы переплатил... Можно было и одноместный номер заказать, а потом если что, переоформить...
   -Вот и ты стала считать копейки... Свет, не мелочись, разве сейчас деньги главное? Наша встреча - вот что сейчас главное, пойдём на верх...
   Она мотнула головой:
   -Нет, Саша... Я так не могу сразу... Мне надо привыкнуть к тебе..., - она внимательно посмотрела на него, а потом на часики, - сейчас полдень... Давай лучше побродим по Риму, а вечером...
   Она замолчала. Потемкин взял её руку и прижал к своей щеке:
   -Ну конечно... Тем более я сам хотел тебе предложить экскурсию... Слушай, а пойдём Ватикан посмотрим... Колизей хочу увидеть... Кстати, а ты сама была в Риме? А то может быть тебе неинтересно будет?
   Она смутилась от неимоверного количества предложений и вопросов, но всё же на вопросы она ответила:
   -Нет, я не была, это во -первых, а во-вторых, мне казалось что в Риме всегда будет интересно...
   - Ты никогда не была в Риме?
   Она отрицательно покачала головой. Глаза у неё стали печальными, и Потёмкину сталь жаль её.
   -Слушай, брось ты всё это, поехали назад в Россию... Прямо сейчас...
   Она покачала головой:
   -Нет, так сразу... Это будет просто нечестно. Мне надо его предупредить. Если я и брошу его, то я об этом скажу...
   -Света... - почти зло сказал Потёмкин, глядя на её тонкое лицо, - ну признайся же ты себе, что ты его не любишь...
   -Да откуда ты знаешь?
   -Ты бы не приехала сегодня ко мне...
   -Любишь, не любишь... Разве это важно? Он добр ко мне, он содержит меня... И, собственно, здесь другая жизнь...
   -Ну, какая другая? Свою жизнь мы делаем сами...- Потёмкин начал волноваться, - и теперь основа твоей жизни - это деньги и его содержание... Так получается?
   Она вздохнула:
   -Может быть... Давай закончим этот странный разговор, я совершенно к нему не готова...Поехали...
   Она встала. Следом поднялся и Потёмкин:
   -Идём.
   Они подошли к небольшому Мерседесу-кабриолету. Потёмкин не выдержал и восторженно присвистнул:
   -М-да... Хороша машинка... Ну конечно, теперь я понимаю, почему ты держишься за него...
   -Ты думаешь, ради машины? Глупый ты... Это вы, мужики, ради красивой машины готовы всё бросить...
   Потёмкин не слышал её, он несколько раз обошёл машину:
   -Кстати, ты на права быстро сдала?
   -Быстро... Ты же учил, твоя школа...
   -Да? -Потёмкин счастливо растянулся в улыбке, - ну и ладненько...
   Он помог ей сесть в машину, закрыл за ней дверь и сам сел за руль:
   - Покатаемся совсем немножко?
   Она кивнула:
   -Хорошо.
   - Куда поедем?
   - Просто так, поедем медленно по улицам. Все равно куда.
   -Медленно не получится. Сейчас час пик. Скорости возрастают...
   Потёмкин запустил мотор, а она провела рукой по коробочке с компакт-дисками, достала оттуда какой-то диск и повертела перед носом Потёмкина.
   -Что это?
   -А ты не догадываешься?
   -Эдит Пиаф?
   -Ну конечно...
   -Ставь быстрей, - заулыбался Потёмкин.
   Она вставила диск в проигрыватель, зазвучала величественная Hymne a l'amour и он тронул машину. Гидом был Потемкин, давно уже изучивший карту Рима.
   Нещадно палило солнце, но ветер нежно растворял его лучи, делая лихорадочные потоки воздуха более прохладными. Было время самого оживленного дневного движения. Двигатель работал совсем тихо, и они почти бесшумно скользили в потоке машин. Проплывали улицы, ярко освещенные солнечным светом фасады средневековых домов со скульптурами. И казалось, что над их взволнованным бытием большое без единого облачка ярко-голубое небо создаёт неповторимый таинственный нимб, украшающий Великий и Вечный Город и создающий атмосферу отрешённости. Так с безразличием к окружающим, они ездили, ходили, как в туманной дымке и чувствовали, что там за этой дымкой притаилось их прошлое и прошлое Великого и Вечного города. В этом единении душ - их и Рима, захватывало дух от надменной роскоши Ватикана, бессмертного Форума с колоннами, величественного, хоть и наполовину разрушенного и мрачного даже при солнечном свете Колизея, вечной магии всего города, в котором из поколения в поколение римляне умело создавали неповторимые сочетания древнего и современного.
   Они гуляли по окрестностям и вышли на холм Пинчо, откуда их взору открылся весь Рим, как на ладони. Они садились вновь в машину и катались...Мир камня и асфальта менялся зелёными островами. Так свернув с одной из наиболее шумных городских трасс - улицы Национале на улицу Маджарини они оказались на маленькой вилле в самом центре города - Альдобрандини, убежав от столичного шума и суеты на уровне городских крыш, вровень с башней Милиции и колонной Траяна. Они думали о том, что Рим невозможно познать до конца, он так и не раскрыл всех своих тайн и красот. Как мало у них времени и как мало места у них в сознании, чтобы оценить величавое спокойствие древних римских развалин, чтобы понять философскую суть теней зеленых деревьев и прохлады каменных церквей.
   Яркий багрянец заката опалил купол собора Святого Петра и они постепенно погружались в очарование римского вечера...
   Они очутились на площади Испании, а потом - на площади Навона. Здесь было оживленно и людно, выступали уличные артисты. А на площади Кампо де Фьори они печально осознали грусть исторического события: здесь был сожжен Джордано Бруно. Они поднялись на Авентинский холм. На площади Рыцарей Мальтийского ордена, в стене возле какой-то двери скопилось множество любознательных туристов. И они успели через круглую замочную скважину, как в установленную подзорную трубу, увидеть странное и завораживающее зрелище неожиданного ракурса купола собора Святого Петра.
   Сидя в одном из многочисленных кафе, они наблюдали, как летние сумерки передавали все оттенки заката, как алый цвет перетекал в золотистый, неизбежно превращающийся в медный... И, наконец, как ночь вошла в свои права.
   Они прогулялись вдоль фонтанов и направились в отель.
   Поднимаясь по лестнице в комнату отеля, Потёмкин взял руку Светы и спросил:
   -Устала?
   Она покачала головой и улыбнулась.
   Полумрак комнаты разрывался сказочной игрой фонарного света, проникавшего через полузакрытые портьеры. Через стёкла окон их комнаты замер напротив фасад здания с светло-жёлтыми окнами - очередного архитектурного изыска в стиле барокко. И Потёмкину почему-то почудилось, что это гигантский "Титаник" с ярко освещёнными каютами, двигающийся по направлению к своей величайшей трагедии ХХ века... Потёмкин мысленно сплюнул через левое плечо, и постучал по прикроватной тумбочке...
   -Ты чего? - прошептала она.
   Потёмкин приложил палец к губам. Она вдруг поняла, что его сознание подвластно ей... Они стояли, смотрели на воображаемый "Титаник" и молчали, пока волшебный туман постепенно рассеивался, но ещё некоторое время ощущался. Он посмотрел на Свету. Свет угасающего тумана отражался в её глазах.
   -Давай сядем, - тихо сказал Потёмкин, - а то я боюсь, что ты растворишься в тумане и исчезнешь...
   Она повернула к нему лицо, улыбнулась, и они сели. Через полуоткрытый рот он ощущал её горячее дыхание. Красивые глаза мерцали в ночи коньячными оттенками. Ему казалось, будто она смотрит сквозь него, туда, где есть волшебный мир любви и тепла, с жёлтым полем ромашек, с шумом дубрав и могучих сосен, достающих до неба, с шевелением высокой травы, будто она раскинулась на этой травяной перине и, закрыв глаза, улыбается нежданному счастью и таинственному зову добрых и ласковых эльфов...
   Потёмкин вдруг почувствовал в этой совершенно незнакомой комнате радость семейной ночи. Он откинул на постели угол покрывала, оголил простыни, и стал прикасаться губами к Светлане, мягко опусская её на кровать. Он долго целовал её холодные губы, и не сразу сообразил, что кондиционер он не выключал, и потому комната сохраняла прохладу сказочного леса и магию их любви. Её небольшие груди склонились к подмышкам, а черный пушистый треугольник между ног расплывался перед глазами, пока и вовсе не исчез...
   Она грустно с какой -то надрывной истомой говорила Потёмкину:
   -Ты не представляешь, Саша, как это хорошо, вот так просто лежать с любимым человеком, ощущать его прикосновения... Только сейчас я поняла, что с тобой мне легко и свободно, что тебе можно довериться как самому дорогому человеку. Только сейчас невыносимо осознавать, что я все больше и больше люблю тебя...
   -Почему? - удивился Потёмкин.
   -Да потому... Я на распутье... Хотя я точно знаю, что с ним больше не смогу жить.
   Потёмкин прерывисто дышал и не мог что-либо сказать в ответ. Он боялся поддержать её, потому что не хотел, чтобы она передумала. Ну а переубеждать её было бы глупо. И он затеял самый идиотский разговор на свете.
   - Слушай ... -он немного помялся и всё-таки продолжил, - а у Франческо, какой член? Ну там... Больше или меньше, чем у меня...
   -Да ты что? Ты серьёзно или шутишь? - не поверила она и засмеялась.
   -Ну да... Серьёзно.
   -Да ну тебя... Какая разница...
   -Ну, Свет... Просто интересно... Составлю психологический портрет...
   Она внимательно посмотрела на него, словно хотела рассмотреть на нём видимые признаки шизофрении, а потом всё-таки сказала:
   -Ну скажем так... У тебя немножко больше и толще...
   -Ага... А у него длиннее и острее...
   -Ну, наверно... Я под лупой не рассматривала и на вкус не пробовала. И вообще ты даже не можешь представить, как мне было противно заниматься с ним сексом.
   -Вот это есть нелюбовь, - всё-таки Потёмкин рискнул её поддержать.
   -Да тут ты прав... Ну и что с психологическим портретом? - с истинно женским любопытством спросила она.
   Потёмкин облокотился на подушку и медленно как на лекции произнёс:
   -Обладатель такого неординарного члена, не глуп, разумен, но часто бывает раздражителен... В это время он становится злым и вспыльчивым. Он должен чувствовать, что его любят. Ты для него авторитет в форме молодости, ты - его цель и стремление оттянуть старость на задворки. Если ты его отторгнешь, он падёт в глубокую депрессию...
   -Ну, вот видишь, нельзя мне его бросать... - заметила Света.
   -Чем раньше ты его бросишь, тем лучше для вас обоих... Это как болото... Медленно, но уверенно затягивает.
   -Слушай, и что, размер члена позволил тебе сделать такие сногсшибательные выводы? - скептически спросила она.
   Потёмкин улыбнулся:
   -Если честно, то нет... Начитался я когда-то книжек Эриха Фромма...Это ученик Фрейда...Всё очень просто... Твой Франческо стар, молодость его покинула, поэтому он хочет самоутвердиться. Он собой недоволен, и его преследует страх... Он просто боится быть отвергнутым. Вот брак с молодой и есть самоутверждение...
   -Мгу-у-у...
   -Что мгу-у-у?
   -Знаешь, а ты прав в некоторой степени...
   -Ну, вот видишь...
   -Он мне рассказывал, что он до меня познакомился с одной девушкой...Тоже молодой... Он говорил, что она даже моложе меня. И звали её... Кажется Наташа... Он тогда смеялся над одинаковыми фамилиями и спрашивал у меня: " У вас в России, что, все девушки с фамилией Петрова?"
   -И что дальше?
   -В подробности он, конечно же, меня не посвятил... Но что-то у них там не получилось... И они расстались...
   Потёмкин задумался, а потом медленно произнёс:
   -Значит, его один раз отвергли... Ты знаешь почему Каин убил Авеля?
   -Нет, - удивлённо сказала Света, -причём здесь Каин?
   -Бог отверг его дар, причём просто так, без объяснений, а у Авеля принял, и Каин боясь быть отвергнутым второй раз, убил Авеля... И бог, узнав об убийстве наказал Каина вечным отвержением...
   -Саша, причём здесь Каин... Авель...
   -Не знаю... Просто вспомнилась Библия...
   -Ты что всю Библию прочитал?
   -Да нет... Читаю... Но эта история в самом начале Библии.
   Она укоризненно вздохнула:
   -Надоел ты мне с этим Франческо.
   - И мне надоел... Поедем завтра вместе, не расставаясь...
   -Ну как? Это невозможно...Саша, милый, любимый Саша...
   Она потянулась, выгнулась как кошка, а потом прижалась к Потёмкину:
   - А я очень ненадёжный друг, Саша.
   - С чего ты взяла?
   - Я капризная и у меня часто меняется настроение.
   -Ну и что, я люблю капризных, а больше всего я люблю женщин, у которых каждый день меняется настроение.
   -Меня надо лелеять, меня надо ласкать, и вообще... Ты, может быть, в конце концов пожалеешь, что я рядом с тобой... Чтобы понять моё существо меня надо долго познавать...
   -Вот и прекрасно. Буду тебя изучать всю жизнь... Разве это не здорово? Выученная женщина быстро надоедает, а тебя я буду любить вечно...
   Ночью, когда она мирно посапывала с улыбкой на лице, Потёмкин вдруг проснулся. Он тихонько поднялся с кровати, отдёрнул штору и увидал, что напротив кое-где бледнели от слабого света окна растворившегося в ночи "Титаника". Он глянул вниз... Там, на тротуаре стояли молодые люди и отчаянно жестикулировали друг перед другом...Но их не было слышно...После России, где если ночью ругаются, то это слышно на всю округу, всё это казалось таким необычным.
   Света проснулась и шепотом спросила:
   -Что ты, милый? ... Иди ко мне... Мне что-то холодно...
   Он задёрнул штору и лег к ней под одеяло, согревая себя и её нерастраченным теплом. Она положила голову на его плечо и начала всхлипывать:
   -Да что ты, Света? - прижимая её к себе заволновался Потёмкин.
   - Не знаю, милый, - ответила она тихо. - Что-то нашло на меня... Сегодня ты уедешь, а я останусь одна... Дорога до Милана... И вечером опять эти четыре стены и недовольная рожа Франческо.
   -Вот-вот, пошли ты его к чёрту... Поедем со мной.
   -Нет, нельзя так сразу. Мне сейчас ругаться с ним совсем ни к чему. Но клянусь тебе, что я приеду, я брошу его, брошу Милан и Италию... - она очень сильно прижалась к Потёмкину и заговорщицки прошептала, - а Рим останется с нами навсегда... Знаешь, последний раз когда мы с ним выясняли отношения, я ему прямо в лицо сказала, что мне с ним не нравится...Ты не представляешь, какая злоба была у него в глазах... Он весь покраснел, седые волосы почему-то стали редкими... Я думала, что он убьёт меня... Нет... Всё кончено, я с ним больше не буду. Эта гостиница... Эта комната... И ты... Перевернули всю мою жизнь...
   Теперь она не прижалась к нему как прежде, а крепко обняла его и стала целовать так сильно, что его дыхание почти остановилось:
   -Света, ты...
   -Молчи...
   -Скажи одно, когда ты уедешь из Милана?
   -Немедленно, на следующий день после твоего отъезда...
   Занимался сияющий и чудесный рассвет... Над Римом поднималось утро...
  
  
  
   ...Утром, когда шасси самолёта мягко коснулись бетонки аэропорта Шереметьево Франческо Тотти с удовольствием подумал, что, наконец, после стольких лет одиночества он сможет встретить молодую и красивую девушку славянской внешности. Так начался российский этап в его жизни. Изнурительные перелёты из Рима в Москву, а потом переезды на машине на периферию. И так три- четыре раза в год. Джованна осталась с детьми. Он их содержал, но видеть их она ему не давала. Но он и не сильно стремился с ними проводить время. Ни дети, ни Джованна больше ему были не нужны.
   Франческо Тотти слыл бизнесменом средней руки, много не зарабатывал, но и к малообеспеченным не относился. Бизнес в России он открыл вместе со своим итальянским и российским партнёрами, получал свои дивиденды, которых ему хватало на вполне обеспеченную жизнь. Он понимал, что уже стар, но не считал себя изношенным и поэтому пытался не сдаваться в этой жизни. В его годы, рассуждал он, это ещё не предел, и потому он поставил перед собой цель найти в России молодую красивую женщину, которая могла бы разделить его одиночество.
   Его оптовая фирма пользовалась, как он считал, хорошей репутацией. При сомнительных сделках он действовал через посредника, а тот тоже через посредника... Ведь осторожность никогда не помешает. Все знают, что Франческо Тотти честный человек, он никогда никого не обманет... Конечно, это очень плохо, что порядочный человек должен так изворачиваться! Но его видимая часть чести для всего мира должна быть не запятнана. Ведь честь - это самое драгоценное для человека, имеющего свой бизнес. Пусть даже и скрытых от посторонних глаз настоящие его моральные качества и принципы жизни. Но что же делать? Клиентов терять не хотелось, потому что он не в том возрасте, чтобы можно было бы носиться за покупателями. Разве можно представить Франческо Тотти бегающим за покупателями и предлагающим купить его продукцию? Да он скорее умрёт, чем в свои шестьдесят два он будет подобострастно заглядывать в глаза клиенту и, заискивая перед ним, унизительно просить о покупке товаров его фирмы. Он жалел, что молодость ушла. Но деловая хватка осталась, его способности по соблазнению женщин сохранились. После развода он сказал себе, что с итальянкой он больше жить не будет, и, естественно, никогда на ней не женится. Хватит. Ему нужна была русская, которая довольствовалась тем, что у него есть, которая умела бы хорошо готовить, смогла бы ухаживать за ним и была бы не притязательна во всех отношениях. Россия большая, а красивых молоденьких и бедных женщин много.
   Стремительное время... И он, не задумываясь о последствиях для своего здоровья, вписывался в этот хаос скоростей, открытий и бешеной предприимчивости, которая вдруг накрыла всю Европу после объединения и больше всего Россию. Но в этой запутанной стихии он не забывал, что он должен встретить ту единственную, которая разделит его судьбу.
   Старик Тотти стоял у окна комнаты гостиницы и смотрел на реку, искрившую миллионами солнечных зайчиков под косыми лучами светила. Раздался звонок по мобильному телефону. Вот, подумал он, ещё одно чёртово чудо техники, которое тоже покоя не даёт. Звонил Антуан, его компаньон, и приглашал на ужин:
   - Хочешь вместе пообедаем?
   -Разумеется, - ответил Франческо.
   Они встретились в небольшом ресторанчике. Антуан сносно говорил по-русски. Франческо русский давался с трудом, но если говорили медленно, он кое-что понимал. В дверях Антуан подмигнул ему, кивнув на девушек-официанток:
   - Ну вот, выбирай любую, они все здесь потрясающие.
   Франческо пожал плечами:
   - Возможно... Посмотрим, посмотрим...
   Он засмеялся:
   -Давай, давай не стесняйся. Должен же ты, в конце концов, осуществить свою мечту.
   Старик Тотти засмущался, и они последовали к администратору. Они только сели за стол, тут же к ним, не спеша, направилась молоденькая официантка.
   Девушка была в костюме-униформе. Зелёная юбка чуть выше колена, белая блузка с короткими рукавами за лёгкой тканью которой притаилась небольшая грудь, скрытая ажурным лифчиком, который едва обозначился нежными, лёгкими контурами. У Франческо закололо возле сердца. При дневном свете ее шелковистые длинные смоляные волосы отливали туманной синевой. Прямая осанка, руки узкие, с длинными пальцами казались виноградной лозой. Большие глаза цвета ночи придавали овальному лицу выражение страстности и силы. Она была прелестна, как можно только представить всю прелесть женщины славянской внешности.
   Они заказали рассольник, картофель фри, по совету Антуана - котлету по-киевски, овощной салат и двести пятьдесят граммов водки.
   -Обедаем по-русски, - прокомментировал заказ Антуан.
   Франческо не возражал, он полностью положился на вкусы Антуана:
   -Ты прав, здесь русские женщины красивы... Даже очень. Особенно эта... Которая только что обслужила нас.
   -Её зовут Наташа Петрова...
   -Откуда ты знаешь? - вздрогнул Франческо.
   -Франческо... Франческо...- укоризненно покачал головой Антуан, - у неё на нагрудном знаке написано... Русский язык надо учить...
   Франческо облегчённо вздохнул и улыбнулся сжатыми губами.
   -Давай знакомься с ней... Я помогу...
   Антуан был грузным итальянцем, с большим лицом и густыми бровями. Он много и шумно говорил, был, как казалось, добродушен, как все люди, которым везёт в жизни.
   Антуан перевёл разговор на бизнес, а Франческо, как в молодости захлестнула волна радости, возбуждённости и всего того, от чего его сознание отказывалось им повелевать. Сердце трепетно билось, а руки начали подозрительно дрожать. Он постоянно крутил голову в сторону, откуда по его мнению должна была показаться Наташа Петрова.
   Наконец она вышла из двери кухни, держа в руках поднос с заказанными яствами. Грациозно подойдя к столу, она аккуратно расставила перед гостями блюда и также аккуратно разлила водку по рюмкам.
   Франческо решился. Он взял её руку и в течение одного мгновения держал её в своей и, почувствовав тёплое пожатие, на ломанном русском языке произнёс:
   -Наташья, хотеть мороженное...
   Она улыбнулась лучезарной улыбкой, мягко высвободив руку, спросила:
   -Крем-брюле, с клубникой или вишней?
   Франческо, сделав паузу для мысленного перевода и чуть подумав, быстро спросил у Антуана на итальянском, будет ли тот мороженное. Антуан отрицательно покачал головой.
   -Вишья, - сказал Франческо и заулыбался от осознания того, что его понимают.
   Она ушла, и внезапно наступила тишина. Они в зале ресторана вдруг оказались одни. Они молча выпили и Антуан сосредоточенно погрузился в трапезу, а Франческо почему-то расхотелось есть. У него было какое-то странное настроение. Словно время затаилось, как неподвижное озеро, отражающее все вехи его непростой жизни. Он ковырнул вилкой картофелинку с тёмной корочкой и нехотя отправил её в рот. Он почему-то вспомнил Джованну и тут же содрогнулся от нелепого сравнения с девушкой-официанткой. Он сначала посмотрел на Антуана, потом повернул голову в сторону, где предположительно должна была находиться Наташа Петрова, не увидел там никого, и вновь уставился в тарелку. Кое - как осилил еду и внезапно почувствовал мягкое озарение первого хмеля, согревающего кровь.
   Антуан откинулся на спинку стула и вновь повёл разговор о бизнесе. Чтобы не смутить друга свои невниманием, Франческо периодически кивал, но мысли были заняты только этой молодой девушкой. Но всё ж Антуан раскусил, что тот его не слушает, когда Франческо сказал: "Да-да".
   -Что да? Ты меня не слушаешь...
   -Извини Антуан...
   -Ладно... Понимаю...
   Они стали собираться. Наташа принесла счёт. Она стояла перед ним, слегка обнажив белоснежные зубы, гордо откинув голову назад. И он с замершим сердцем под небольшим давлением хмеля вновь дотронулся до её руки.
   Она слегка повернулась к нему и поглядела вопросительно. Франческо с дрожью в голосе и почти остекленевшим взглядом спросил:
   - Вы разрешить завтра позвонить вам?
   Она ответила не сразу. Её глаза сначала показали удивление, замешательство и, наконец, блеснули маленькой хитринкой. Она неслышно засмеялась:
   - Ну, хорошо... Пожалуйста, вот мой телефон 631 632.
   Антуан тут же вытащил ручку и педантично записал номер телефона в блокноте, появившемся как по мановению волшебной палочки из внутреннего кармана пиджака.
   Как только они вышли из ресторана, Франческо почувствовал неимоверное облегчение:
   -Как в юности... Сердце зашкаливает...
   -Ничего, - Антуан похлопал его по плечу, - это приятное, а не болезненное зашкаливание ...
   Франческо наполнялся новой силой, забывались убогие и отчаянные дни одиночества. Жизнь наполнялась радостью, новыми ощущениями и яркими впечатлениями, ожидающими его на корабле судьбы, плывущим навстречу будущему...
  
  
  
   ...Будущее рисовалось совсем не радужно. В сумерках, когда ещё рассвет не озарил багрянцем крыши домов, старик Тотти стоял у окна комнаты своей квартиры, ждал звонка Давида, и думал о том, что купленная квартира для них не стоит тех усилий, затраченных на поддержание существования своей молодой жены. И вот теперь у него перед глазами окна соседних домов, как большие белые дыры, и ему казалось, что он сам, как одна большая белая дыра, расплывающаяся в небытие, а он слишком стар и слаб, чтобы противиться столь мощному по силе растворению... У него от бессилия накапливался гнев, который нужно было когда-то выплеснуть. Он молча сжимал кулаки, пытался отвлечься. И тогда он на несколько мгновений предавался
   сладким грезам о том, что он, как прежде, силён, полон энергии, все женщины на него заглядываются, он галантен и нежен с ними. Да найдёт он ещё ни одну такую Свету, мечтал старик Тотти. Но стоило ему посмотреть на себя в зеркало, как призрачные видения исчезали, и старик Тотти становился всё боле подавленным и злым. Он отвернулся от окна, подошёл к дивану и грузно опустился на него.
   То обстоятельство, что в начале "российской эпопеи" был сделан неудачный и столь неуклюжий шаг с молодой официанткой, было ему совершенно и глубоко безразлично. Облик девушки -официантки совсем растаял в памяти. Но он помнил каждую минуту проникновения в неё, каждое движение на пути к величайшему достижению, данное природой. От таких воспоминаний он всегда возбуждался, и ему, как он считал, хватало этого мысленного удовлетворения... Но потом наступала такая апатия к жизни, такое совершенство неудовлетворённости, что его душа выворачивалась наизнанку.
   Наконец, затрезвонил звонок мобильного телефона. Он даже опешил от неожиданности. Звонил Давид.
   -Она в отеле INVICTUS... В Риме...
   -Откуда такие подробности? - не поверил Франческо.
   -Слушай, ты меня попросил, - я тебе сделал... Что ты от меня ещё хочешь? Звонили на её мобильный именно из этого места... - возмутился Давид.
   -Прости... Не хотел обидеть.
   -Ладно, прощаю. Смотри только глупостей не наделай.
   Глупости, какие глупости, подумал он. Глупости были уже сделаны. Он собирается и едет в Рим, тут же... Ночь прошла кое-как... Он глянул на часы. Пять утра...К полудню он будет в Риме...
  
  
  
   ... Рим погружался в мир невообразимых звуков. Такие звуки можно было услышать только утром... И больше никогда. Звон церковных колоколов, призывающих верующих на мессу, сливался с шумом машин и многочисленных мотороллеров, издающих пискляво-детское "бибиканье". Громкие звуки открывающихся роллетов призывали первых покупателей посетить магазины.
   Света еще спала. Потёмкин поднялся на локтях и посмотрел на неё. Она дышала ровно и глубоко. Ну, нельзя же будить её такую красивую, с горечью подумал он. Но иначе было нельзя, и Потёмкин нежно ладонью провёл по её щеке:
   -Света...
   Она что-то в ответ пробурчала.
   -Свет... - он злился на себя, - пора вставать.
   Она открыла глаза и по-детски улыбнулась... Потёмкин не выдержал, залез к ней под одеяло и прижался. Она была совсем теплой. Она закрыла глаза и несвязно пробормотала:
   -Я приеду к тебе... Я брошу всё... Я покину Италию... И Милан...
   Потёмкин быстро вылез из-под одеяла:
   -Ну, вот и отлично... Ты окончательно решила, и это главное... А что с ним?
   - Я скажу ему... Обязательно скажу...
   -Пойду быстренько приму душ... Просыпайся мой любимый котёнок...- он губами нежно дотронулся до её щёк.
   Она улыбнулась, потянулась... Но Потёмкин, к сожалению, этого не видел, он уже шумел напором включенной воды в ванной комнате гостиницы...
   Когда он вернулся, Света стояла у окна. Она была, как в день рождения...Утренний свет падал на плечи и освещал её худенькие ровные ножки.
   Подавляя искушение уложить её вновь в постель, он подошёл и дотронулся до плеч:
   -Иди милая... И пойдём позавтракаем...Ты же хочешь есть?
   Она резко повернулась и прижалась к нему:
   -Господи как мне сейчас тяжело...
   Потёмкин и Света сидели в маленькой кафешке, завтракали и осознавали радость безумной встречи, неземное притяжение друг к другу, нежность и ещё что-то, что не под силу было понять осознанной влюблённости, а скорее любви...
   Беспокойные зайчики от многочисленных открытых окон, витражей бегали по верхушкам деревьев, от которых к кронам и выше к небу через фризы и карнизы древних построек тянулась непомерная радость бытия.
   - Жарко? - спросил Потёмкин.
   Дёрнув плечами, она весело мотнула головой:
   - Пока нет. Но будет довольно жарко.
   -Да-а-а...Ты знаешь... - многозначительно сказал Потёмкин и улыбнулся, - ты же итальянка.
   Она покачала головой:
   -Русская я, Саша, русская... И останусь русской.
   - Мне хорошо с тобой, - сказал Потёмкин и улыбнулся.
   -Мне тоже.
   -Через четыре часа автобус, мне надо собираться.
   Потёмкин вдруг очень сильно захотел её. Словно каждый сантиметрик пространства его души поняло, что он больше её не увидит. Но это же не так. Он мысленно повторил то, что она сказала ему совсем недавно:
   -Я приеду к тебе, я брошу всё, я покину Италию, и Милан...
   -Пойдём... Поднимемся... Я жутко хочу тебя...
   Она поняла его, потому что не понять друг друга влюблённые не могут. Она улыбнулась, и немного помедлив, поднялась. Потёмкин встал вслед за ней, и они направились в номер гостиницы.
   Потёмкин открыл дверь. Замечательный вид гостиничной комнаты открылся перед глазами Светы и Потёмкина багрово-шоколадными красками интерьера. Полный набор удобств, начиная от телевизора и заканчивая кондиционером. Большая двуспальная деревянная кровать, отделанная искусной резьбой, прикроватные тумбочки и горы конфет на них.
   -Слушай, комната хороша... - она окинула взглядом комнату.
   -Да, неплохая, - подтвердил Потёмкин,- вообще-то странно, что сегодня с утра ты не заметила красивого интерьера и добротности этого отеля...
   -Знаешь, - она улыбнулась, - я как-то об этом не думала...
   -Закрой глаза, - тихо сказал Потёмкин, подхватил ее на руки, она прижалась к его груди. Беззащитный мягкий котёнок, свернувшийся в клубочек. Он медленно подошел к кровати и бережно опустил её. Они неистово скинули с себя летние одеяния и предались такой любви, которая ошеломляет и даёт непостижимое присутствие тепла и счастья...
   Он радостно смотрел на Свету и мысленно проговаривал, что он никогда не забудет это нежное, ласковое и красивое лицо, её линии немного пухлых губ, и как они тянулись к нему, как её сияющие глаза медленно-медленно угасали, закрывались и сдавались, как она в эти минуты сладостно открывала себя всю, так необычно раскидывала руки на ширину всей кровати, и в этот миг становилась такой беззащитной, словно доверяла свою судьбу только ему одному.
   А солнце настойчиво врывалось в их покои. Его лучи даже сквозь плотные шторы прокрадывались в комнату. Становилось всё жарче, и было жаль приближающегося часа отъезда Потёмкина.
   - Все-таки жарко! - сказал Потемкин и, подойдя к окну, отдёрнул штору. Солнечный свет, обрадовавшись покорению новой территории, накрыл всю комнату. Света зажмурилась и сладко потянулась.
   -А вид отсюда красивый.
   Света направилась к Потёмкину:
   - Совсем недурно. Главное, что здесь не так жарко, как там... Даже прохладно...
   -Кондиционер...
   - А знаешь, я люблю, когда тепло, -поёживаясь, сказала она, -не люблю холод и дождь.
   -Может быть и не имеет смысл тогда покидать Италию, - хитро прищурился Потёмкин.
   -Не издевайся, Саша... Между прочим, это одна из причин, которая толкнула меня поехать с ним...
   Потёмкин глянул на часы:
   -Господи... Котёнок... Мне осталось полтора часа...
   Она снова потянулась и принялась одеваться. Движения ее были очень красивы и грациозны. Потёмкин с сожалением осознавал, что время встречи неумолимо движется к завершающему этапу...
   Через час на автобусной станции Тибуртина они ожидали приезда автобуса из Неаполя и ничего не могли сказать друг другу. Потёмкин чувствовал странную горечь в рыдающей душе и смотрел на Свету. Она стояла перед ним красивая и молодая, полная надежды на счастливый эпилог в своей итальянской истории. Её голубая блузка сливалась с небом, и Потёмкину казалось, что она растворяется в небесной синеве и исчезает, чтобы никогда не вернуться в его жизнь. Он мотнул головой, чтобы рассеять гадкие мысли. Света заметила его странное движение и с некоторым испугом спросила:
   -Что ты, милый?
   -Нет... Ничего... Всё хорошо...
   Она внимательно посмотрела на него, что-то заметила у него на лице, достала из сумочки пахнущий непостижимым ароматом жасмина носовой платочек и вытерла невидимую пыль или грязь. Пленённый этим очаровательным запахом, Потёмкин взял её руку с платочком:
   -Оставь мне его...
   Она молча протянула, а он схватил его и быстро опустил в нагрудный карман рубашки.
   Подошёл автобус... Странно, но Потёмкин оказался единственным пассажиром в Неоплане, следующим из Рима в Россию. Он сел в кресло, порадовался холодному воздуху в салоне и уставился сквозь стекло на Свету. Она побледнела, но виду не подала. Помахала рукой, и когда, наконец, автобус тронулся, она действительно исчезла- растворилась в римском зное последнего дня августа.
   Он закрыл глаза и долго созерцал образ Светы, застрявший в памяти своей свежестью и неповторимостью, окутанный безнадёжной тоской по прошлому, и который даже и настоящим то по настоящему не насытился.
   Он не видел палящего огненного диска солнца, который неукоснительно следовал за автобусом, он не видел бирюзовой дымчатости неба. Он не мог видеть, что Света уже на автобусной станции Тибуртина не одна, и, конечно же, не мог слышать, что человек, который подошёл к ней, задал один единственный вопрос:
   -Проводила?...
  
  
  
   ...Провожать он её сегодня точно не будет, устало подумал Франческо. Полгода, потраченные на обхаживание Наташи Петровой, прошли впустую. Он мучительно и тяжело страдал. Его жестокий характер получил сильнейший заряд оскорбления, и потому у него разболелось сердце. Когда-то здоровое, оно в один миг превратилось в больное... Больное сердце старика.
   Сегодня он понял, что эта молодая девчонка двадцати пяти лет от роду вытащила почти все его имеющиеся деньги, которые он заработал в России. Она преследовала свои какие-то корыстные цели. Ехать с ним, а тем более выходить за него замуж она не собирается. Она как-то странно рассмеялась ему в лицо, когда он предложил ей хотя бы поехать в Милан вместе с ним и пожить там, посмотреть как люди живут. То, что она сказала ему в ответ, повергло его в ужас:
   -Франческо, я не собираюсь больше тратить своё время на совместное проживание с человеком, который намного старше меня.
   Возникшие оцепенение и страх он моментально отбросил. Он понял, что зря проживёт, если ему не удастся как-то возразить ей, а может быть убедить в неправоте, а лучше всего поставить её на место. Эта соплячка ещё ничего в жизни не познала, не прожила полноценную жизнь, а получила от него всё - машину, квартиру, и сейчас она насмехается над ним.
   Старик Тотти почувствовал, как бьется его сердце, и понимал, что бьется оно от вдруг нахлынувшей обиды. Он попытался вспомнить Джованну... Да... Та же женская алчность или жадность... У него непроизвольно сжались кулаки...
   Они сидели на опушке леса и молчали. Лес тонул в янтарном свете. Солнце заливало золотистым светом макушки берёз и сосен, а небо было таким голубым, что глаза наполнялись небесным пространством. От лесного озонового воздуха у Франческо слегка кружилась голова. Такой степенной прохлады, от которой холодно никогда не бывает, в Италии конечно же нет.
   Когда настало лето они очень часто выезжали в лес, побродить между берёзками, окунуть ладошки в тихую заводь небольшого озера. Озёр здесь было полно. И каждый раз он по карте искал новое, и они направлялись туда, где их никто не мог видеть. Они встречались, соблюдая полную конспирацию. В её новую квартиру он всегда приходил почти за полночь, а уходил на рассвете. Ему было тяжело, но так хотела она. Говорила, что не хочет преждевременно раскрывать знакомство с ним ни перед подругами и соседями, и тем более ни перед родителями, жившими где-то далеко в деревне. Он и не противился этим тайным встречам. Может, даже так и лучше. А сегодня он подумал, что как хорошо, что никто не будет знать о его позоре. Первый провал на пути к завоеванию сердца женщины.
   Город, где он вёл бизнес был провинциальным. Типичный областной центр, который никак не мог сравниться с итальянскими подобными городами, а тем более с Миланом. Скучные обшарпанные пятиэтажки, разбитые дороги и тротуары. Франческо недоумевал, чем может привлечь такой город красивую женщину. Красивая женщина и должна жить в красивом городе. А Милан красивый город, рассуждал Франческо. Почему же она не хочет поехать с ним? Ах, да, он стар... Но сколько стариков живут с молодыми? Чем он хуже остальных?
   Она стала для него изгоем... Нет, это он стал для неё изгоем... Злость всё больше и больше овладевала им. Сознание уплыло в небытие, и он стал подчиняться только инстинктам. Он повернул голову в её сторону. Её лицо было спокойно, и, казалось излучало умиротворение. Но она вдруг поёжилась под его взглядом и ощутила подсознательный испуг, озноб, как будто ее вдруг охватил забытый страх. Она посмотрела на Франческо и ужаснулась при виде его перекошенного от злобы лица. Этого мимолётного ужаса ему вполне хватило, чтобы сжать руками её шею...
  
  
   -...Шею не сверни себе, - сказал Франческо, держа руками плечи Светланы.
   -Отпусти меня... Пожалуйста... Я устала и мне надо отдохнуть.
   -Отдохнуть? А что, ты с ним разве не отдохнула? - он в очередной раз потряс её плечи.
   У Светы начали наворачиваться слёзы от усталости, которая нахлынула после изнурительной езды на автомобиле из Рима в Милан, от обиды на Франческо, обращающего с ней очень жестоко, от тоски, потому что Саша далеко и защитить её он не в состоянии.
   Почувствовав его губы на своей щеке, она отпрянула и задрожала. Все происходило настолько стремительно и быстро, что она не могла по-настоящему осмыслить своё положение. В ушах стоял шум работающего двигателя, перед глазами виднелась убегающая лента шоссе. Так чувствует себя человек, который хочет немедленно лечь в постель, поджать ноги к подбородку, свернуться калачиком и, укутавшись одеялом согреться, уснуть, а все проблемы решить завтра.
   -Франческо, мы очень быстро ехали, пожалей меня... Я очень устала, - умоляла она, - давай поговорим завтра.
   -Завтра? Скажи мне сразу. Скажи, уедешь ли ты... Чтобы я знал... Завтра может будет поздно...
   Она хотела ответить, что еще не знает этого, ведь ей нужны деньги, чтобы уехать, а их у неё нет. Но она не смогла. Она не смогла сказать неправду, когда он так смотрел на неё сквозь оболочки выпученных глаз.
   - Да, - сказал она, - я уеду... Я больше не останусь здесь. И ты должен понять меня...
   Его лицо оставалось неподвижным. Но внезапно оно перекосилось ужасной гримасой, словно гиена оскалилась на свою падаль-жертву. Он резко разжал пальцы на её плечах и отпустил её. Скрестив руки она потёрла свои плечи, как будто хотела побыстрее унять боль. Франческо засунул руку в карман пиджака и презрительно посмотрел на неё:
   -Тебе деньги нужны?
   -Да нужны... Если ты мне одолжишь, я буду тебе благодарна...
   -Одолжишь... - он покачал он головой, - теперь это так называется...
   Вдруг ей показалось, что он совсем не такой как прежде... А впрочем, она всегда подмечала в нём его потаённый гнев. Только сегодня тайное обернулось явью.
   Он улыбнулся, но эта была вымученная улыбка. Будь она повнимательнее, то заметила бы ухмылку.
   -Хорошо... Я тебе одолжу... - глухо сказал он и вытащил руку из кармана.
   -Что ты делаешь Франческо? - она опустила глаза и увидела, что его рука сжимает...
  
  
   ...Сжимая платочек, который он прижал к носу и вдыхал как свежий ветер её аромат жасмина, Потёмкин счастливый ехал домой, сбросив груз... Груз чего? Груз накопившейся усталости и переживаний, волнения и радости, любви и разлуки. Он хотел домой. Он очень хотел домой. Там его ждут. Ждут все русские девушки, он их всех готов любить. А если приедет она, он останется с ней, потому что он любит её. Но она приедет, он точно знает, что она приедет.
   Водитель автобуса включил приёмник. В эфире была Эдит Пиаф со своей песней Le vagabond****. Её пение очаровывало Потёмкина. Он даже не удивился, что Эдит Пиаф появилась как знамение, как предвестник чего-то. Он принял это как должное. Это ведь певица, песни которой связали их на всю жизнь.
   Он улыбнулся, закрыл глаза и увидел не увиденные Альпы и впервые за путешествие уснул и спал очень крепко, как после тяжкого длительного перехода через Альпы. Альпы они проехали ночью. Но теперь он не жалел, что не увидел их наяву. Он их видел! И не важно, что во сне.
   Он будет ждать её, ведь она обещала приехать. Она обязательно приедет. Она любит его. Это здорово!
   Рассеянно раскрыв газету, купленную вместе с "Комсомолкой" ещё перед поездкой в Италию в Минске и, пролежавшую без надобности в сумке на протяжении всего его итальянского турне. "Комсомолка" осталась там, в Италии, а эта у него. Он попытался что-нибудь просмотреть. Но буквы замирали в глазах и он так ничего не смог прочитать. Он бросил это бесполезное занятие, сложил газету вдвое и положил её в сеточку-ячейку, закреплённую на спинке переднего сиденья. На газете через сеточку виднелась какая-то фотография девушки, а рядом курсивом была помещена информация. Какие-то слова были закрыты верёвочкой сетки-ячейки, но некоторые вполне можно было разобрать:
   "Разыскивается Петрова Наталья Александровна, на вид 25-26 лет, ушла из дому... Была одета...".
   Но он ничего не видел, ему не нужна была газета. Он думал только о ней, и думал о том, что не нужен ей этот старик, не нужна ей чужая Италия, не нужен ей роскошный Милан...
  
  
   "...Милан. В этом городе обнаружены тела супругов. Полицейские прибыли в дом на улице Джузеппе Меркали. После звонка владельца небольшого магазина, расположенного по соседству. Он сообщил в полицию, что супружеская пара, покупающая у него продукты ежедневно на протяжении нескольких месяцев, уже несколько дней не появляется.
   Прибывшие на место патрульные увидели, что автомобиль супругов находится на стоянке, телевизор и кондиционер работают. Стражи порядка взломали дверь и вошли в квартиру. Тело владельца квартиры лежало на полу в комнате, труп его жены был найден под кроватью со следами крови.
   Молодая женщина, супруга шестидесятитрёхлетнего Франческо Тотти, прибывшая год назад из России, была не известна полиции. Полиция подозревает, что в данном случае речь идет об убийстве и последующем самоубийстве, хотя проверяет и другие версии".
  
   Прочитав эту последнюю хронику, смахнув слезу, ненароком появившуюся на дряблой щеке, седовласый старик, сидевший в сквере вздохнул, сложил газету, закрыл глаза, и подумал: "Несчастные... Эх, дела-то какие творятся в Италии..."
  
   *Итальянские дела
   **Нострификация - признание диплома иностранного государства.
   ***Паспарту - специальная картонная рамка под фотографию или гравюру.
   **** Бродяга
   Љ Слова любви
   Ноябрь 2006 -апрель 2007
  
   -Che e e perche va?- спросил сидящий за окошком молодой чернявый чиновник итальянского посольства, ткнув пальцем в фотографию.
   Вот чёрт. Все итальянские слова, которые попытался выучить за два дня до этого, Потёмкин забыл. И вообще, какого чёрта...? Почему он на русском не говорит? Их что не научили?
   -Он спрашивает, кто на фотографии, и куда вы едете?- раздался высокой тональности голос позади спины Потёмкина.
   Тенор ты наш, подумал Потёмкин, повернулся и увидел совершенно блестящую и обритую станком голову широко улыбающегося мужчины. Потёмкин тоже лысый. Со стороны они смотрелись как два брата-близнеца. У близнеца Потемкина был лёгкий акцент. Ещё при входе в посольстве Потёмкин обратил внимание, как тот придавал словам "ну сейчас", "первым будешь" различные смысловые оттенки, да и произносил он их скороговоркой. Надо же, Потёмкин не переставал удивляться прекрасному владению русским языком этого лысого человека, как будто в России родился. Ещё он умудрялся болтать со всеми, и советы давать, кому куда сесть.
   -Это брат будущего мужа моей кузины, к которой я еду на свадьбу, - выдавил Потёмкин.
   Чернявый удовлетворённо кивнул, и отдал документы.
   И что, нельзя было по-русски спросить, подумал Потёмкин, посмотрел на него и обнажил белые зубы в улыбке. Но внутри всё кипело. И не только от этого. Как оказалось, виза открыта была не тем числом, и на свадьбу он уже определённо опаздывал. Чёрт бы побрал этих итальянцев, ведь арабскими цифрами было написано с какого числа и по какое, но спорить не стал. Пересматривать документы они не будут, чего доброго ещё и откажут, если заикнёшься, что они там что-то не правильно сделали. А может плюнуть и не ехать, бессилье начало давить Потёмкина? Нет, такого удовольствия он им не доставит. Поедет всё равно...
  
  
   -...Всё равно поедешь? - спросил друг.
   -Но ты же знаешь, зачем я еду.
   -Она же в Милане.
   -Я проездом буду.
   -Разве ты её там встретишь? -усмехнулся друг.
   -Я подышу тем воздухом, которым она дышит.
   -Смотри не задохнись...
  
  
   ...Дышать на перроне стало муторно от отработанных газов дизельного топлива, и Потёмкин зашел в здание автовокзала.
   Комфортабельный автобус "Неоплан" с немецкими номерами, где за лобовым стеклом размещалась вызывающе-огромная табличка с надписью по-русски "Неаполь", прибыл на посадку вовремя.
   Какой-то суетливый негр громко разговаривая на французском и постоянно толкаясь всё время извинялся: "Pardon madam". С этим "Pardon madam" все более-менее чинно заняли свои места.
   Мягко качнувшись, "Неоплан" резво набрал скорость и двинулся в сторону Бреста. Александру Васильевичу Потёмкину предстояла, как ему казалось, тяжёлое двухдневное изнурительное путешествие к величайшему городу мира - Риму.
   Август бывает как ранний сентябрь. За окном мелькали жёлто-зелёные краски. Пошёл дождь, крупные капли которого стучали о стекла автобуса, громко барабаня и смывая осенний пейзаж. Мокро и неуютно, там за окном, а здесь, в автобусе, тепло от включённого кондиционера. И тогда за окном было мокро и неуютно, просто мерзко. Потёмкин укутал себя руками и закрыл глаза...
  
  
   ...Глаза были в напряжении от непроницаемой пелены дождливой суеты. Они ехали по мокрым осенним улочкам и молчали. Черные палки дворников усиленно вытирали влажное стекло, по которому тут же скатывались крупные капли дождя и смывались вновь с каждым их движением.
   Разведенный и неженатый мужчина Александр Васильевич хотел иметь семью и надеялся, что во второй раз ему повезет. Внешность у Потемкина, хотя и имела некоторое сходство с известным композитором Игорем Крутым, была заурядная, - лысоватый мужчина и потому всегда он был коротко острижен, среднего роста, темные большие пронзительные глаза. Однако... Александр Васильевич был пижоном: однотонный костюм, дорогие туфли, тон в тон к рубашке в клеточку или полоску подобран строгий галстук, и черные носки. С женщинами он всегда был в меру стеснителен, галантен, и от того обаятелен. Обаяние усиливала неиссякаемая, скромно-преподносимая им эрудиция. Потемкин имел потрясающий талант свои обширные познания вложить в уста собеседницы.
   Он знал, что Светлана после работы двигается по направлению к остановке и некоторое время ждет троллейбус. Поэтому Александр Васильевич, как резидент иностранной разведки, глядя в спину удаляющей фигурки заместителя главного конструктора, десять минут выждал, а затем медленно двинулся за ней на своей немолодой "Мазде - 626".
   -Садитесь, Света, я вас подвезу,- окликнул Александр Васильевич Свету и как истинный джентльмен распахнул перед ней дверь машины.
   Света была не замужем, а потому не стала противиться заманчивому предложению юриста.
   Это к незнакомым мужчинам не садятся в автомобиль. А юрист был мужчиной знакомым, подумала Света, и в распахнутую дверь скользнули тонкие и острые колени, на которых она не спешно поправила юбку.
   Александр Васильевич знал, где она живет, и давно просчитал возможные варианты длинных маршрутов.
   Обычно говорливый, толково-рассуждающий - наложенный отпечаток профессии юриста, сейчас он потерял дар речи.
   -Погода не очень, - наконец, выдавил, Потёмкин, чтобы прервать молчание.
   -Да, не очень, - как эхо, тихо и медленно повторила Света своим волнующим сопрано.
   -И ветреная, - добавил Потемкин.
   -Просто ужасная, - возникла новая пауза.
   -Она, должно быть, считает меня круглым идиотом, - думал Потёмкин, но при всех своих усилиях не мог больше ничего придумать.
   -Давай перейдем на "ты", - пошел в наступление Потемкин.
   -Да, перейдем,- она не шевелилась.
   Он остановил машину, выключил мотор и дворники. Стекло накрылось сплошной водной пеленой. Словно морской вал, в котором безмолвно отражалось существование двоих. Дождь... Его шум устранил смысл течения времени. Потёмкин включил магнитофон и из колонок появился этот резко-надрывный, и от того дерущий за душу, голос Эдит Пиаф:
   -Non je ne regrette...
   Ты не жалеешь ни о чём, и я тоже не жалею ни о чём, разве можно вообще о чём-то жалеть, подумал Потёмкин про Пиаф и прошептал:
   -У тебя очень красивые руки,- он взял её маленькие ладошки и начал рассматривать аккуратненькие пальчики, а потом, наклонившись, нежно их трогал своими губами. Света закрыла глаза.
   Потемкин просунул руки под тонкую материю плаща и накрыл своими губами ее губы. Она медленно поддалась навстречу ему. На мгновение, оторвавшись, он глянул на нее. Она сидела, слегка приоткрыв рот в улыбке, которая была направлена в никуда. Все больше и больше прижимая ее к себе, он неистово желал, чтобы она проникла в него. Они очень долго целовались, пока не устали.
   Теперь стало все ясно и понятно. Первая растерянность прошла, и Потемкин обрел прежнюю уверенность. Он ощущал, как где-то там внутри, рождалось ласковая нега, заполняемая реальными мечтами бытия. Его "Мазда" стала крепостью, бастионом, маленьким миром, той звездочкой, вокруг которой буйствовала стихия мрака, а они укрылись внутри, загадочно направленные машиной времени сквозь тернистую вселенную.
   Света сидела, ссутулившись, словно действительно ее занесло из чужой галактики - таинственная и непокоренная. Потемкин стал говорить легко и непринужденно. Он рассказывал о себе, как он служил, о военных учениях и бригаде морской пехоты, которая курсировала по атлантическому океану, - все это он слышал от кого-то и уже не сомневался, что и вправду был там, как уволился в звании майора, как поступил на юридический, о своей бывшей жене и, которая всё-таки обладала некоторыми достоинствами, о своих пороках. Воспоминания переплелись с тоской по той неправдивой жизни и необъяснимым желанием внести в непонятные и пустые страницы своего тусклого бытия хоть немного ярких красок. Потом он объяснит зачем безнадежно врал, но не сейчас, когда появилась хоть малая толика надежды на понятное будущее.
   Хорошо, что Свету не беспокоят мои внешние данные, подумал Потёмкин и вспомнил забавный случай. Он встречался с одной женщиной, и та однажды ему сказала:
   -Ты извини, но я не люблю лысых мужчин.
   Потемкин сначала остолбенел, а потом начал смеяться. Отсутствие комплексов заставило его долго смеяться. Собственно он смеялся над собой. Но она не поняла и оставила его одного. В городе, где по статистике восемь женщин на одного мужчину, с её стороны это было смелое заявление, если не сказать - опрометчивое.
   Он улыбнулся.
   Они ехали по умытым городским улицам. Ночные фонари рассеивали ночь желтым латунным светом. Было поздно, но дома еще мигали своими помутневшими оконными глазами, как пьяницы перед сном. Редкая машина попадалась им навстречу - непогода сделала свое дело.
   Света потянулась:
   -Ты знаешь, хорошо, когда машина есть. Я всегда хотела научиться водить машину. Представляешь, вот такими одинокими вечерами ты скользишь по пустынным улицам как во сне. И никто тебе не нужен.
   Потемкин удивленно повернул в ее сторону голову:
   - И разве ты не чувствуешь себя брошенным котенком, жаждущим материнского тепла?
   Она так глянула на него, как будто не поверила услышанному и пожала плечами:
   -Когда вечером одна дома, то да.
   К Потемкину вдруг пришла сногсшибательная идея, на грани безумства:
   -А хочешь покататься? Сама за рулем?
   У нее в глазах появились озорные огоньки:
   -Да, хочу, только ты научи меня!
   Потемкин остановил машину, и они поменялись местами. Маленький инструктаж не помешает, подумал он:
   -Любой человек умеет водить машину. Это очень просто. Главное научиться трогаться с места. Потемкин показал как выжимается сцепление, переключаются скорости и скомандовал:
   -Ну что, вперед, только не газуй, медленно, медленно отпускаешь сцепление... Не газуй!
   -Ой, мамочка, она едет... едет, - испуганно закричала Света.
   -А куда же ей деваться?
   -Останови ее, останови, я боюсь!
   -Сцепление, - Потемкин резко переключил рычаг коробки передач в нейтральное положение, - тормоз.
   Сцепление, конечно, она не выжала, поэтому машина дернулась и заглохла.
   Они несколько раз трогались с места и тут же останавливались, пока она не стала чувствовать уверенность и гордость за победу над сложной техникой.
   -Не бойся, я с тобой,- Потемкин вполне справлялся с ролью инструктора,- Успокойся... Смелее включай вторую... Газ...третью... газ...Спокойно... Руль держи ровнее... Четвертую... Не газуй.
   "Мазда" на солярке - это хорошая машина для начинающих. Но за рулем сидел водитель неопытный: Потемкина бросало то вправо, то влево, как на корабле в хороший морской шторм. Но постепенно машина начала выравниваться, и Потемкин, до того немного нервничающий, успокоился.
   В этом уличном бесконечном пространстве желтого света они вдруг стали близкими людьми, которые не знают горечь расставаний.
   -Мне так легко и хорошо с тобой, как будто я знаю тебя всю жизнь,- она медленно вздохнула, когда Потемкин уже вез ее домой...
  
  
   ...Домой она сегодня не пойдёт. Пусть этот старый козёл побесится. Правда, будет орать как недорезанный, каждые пять минут звонить. Ну и хрен с ним, пусть орёт. Хоть одну ночь спокойно посплю без него, и мило улыбнулась подруге:
   -Предложение остаться...принимается, расстилай постель.
   -Урааа! В кои-то веки я тебя уговорила остаться. Вот и поболтаем, - подруга радостно потёрла ладони и пошла в другую комнату.
   Света оглядела комнату. Хорошая квартирка. Не то что, у неё. Три комнаты, и какие! Огроменные! И главное, в центре Милана. Никаких тебе "стенок" и ковров. Всё сделано со вкусом и главное, что очень просто. Посреди холла, стеклянный столик, вокруг которого расположилась мягкая кожаная мебель, в которой она утопала. А вот в большой вазе русские камыши. Интересно как она их привезла сюда?
   Света пощупала тонкую, цвета красного дерева, кожу дивана. Нежно-розовые стены, на которых висели неброские картины-пятна в авангардистском стиле. Впрочем, она не скажет, что у неё квартира плохая, хоть и на одну комнату меньше. Но дело же не в квартире, в конце концов. Боже, зачем и почему она очутилась здесь? Она же их не понимает, и они её тоже. Ну как так можно жить? Думала, что выучит их язык, и будет думать как они. Нет, не получилось. Думает она всё-таки по-русски. Это выворачивающее наизнанку собственное нутро от тоски, от собственной слабости и бессилия, отчаяния что-либо изменить в этом бесконечном мире отчуждения. Безысходность, вот, что преследует её последние дни. Дни? Месяцы. Скоро скажет себе: годы.
   Стоящая в полуарке подруга Мила нарушила тягостный ход её мыслей:
   -Свет, давай я заварю кофе.
   -Слышишь, Мил, ты как наши камыши провезла?- вместо ответа спросила она.
   -А почему ты думаешь, что они из России? Это мы с Антонио были в Австрии в каком -то парке, название не помню. А вот название озера я запомнила - Нойзидлер Зее. Повторяла несколько раз, чтобы выговорить. Представляешь, там, по берегам сплошные камыши, а в них цапли. Грандиозно! Я ему и говорю, Антонио, у русских есть такая привычка - камыши в большие вазы ставить. Ну, он втихаря три штуки и сорвал.
   -Счастливые! Вы, ездите хоть куда-нибудь, а моему уже не до поездок.
   -Сколькое ему?
   -Шестьдесят три.
   -Да нормально ещё. В этом возрасте вся Европа по Европе разъезжает. А что им делать на пенсии?
   -Да уж...Не хочет он никуда ездить. Ладно, давай кофе, - Светлана увела подругу от неприятной темы.
   Она снова осталась одна и закрыла глаза. Шестьдесят три, где уж нормально. Думала, что может ребёночка заведут. Не получилось. Что-то у него не в порядке. Заключение своё не показывает, гад, а говорит, что у него всё хорошо. Хорошо, что ума хватило не оформлять гражданство. Может быть, уехать домой? Господи, у неё же всё было. Квартира. Однокомнатная, но квартира! Работа. Не любимая, но работа! И любимый... Любимый ли? Какая разница? Теперь уже не любимый. Саша, Саша, где ты сейчас?
   У неё глаза превратились в размытые пятна непонятного цвета. Опять слёзы. Это слёзы обиды. На кого обижаться? Только на себя. Как устала она плакать. Услышав шум шагов, она быстро вытерла носовым платком слёзы, и придала своим губам подобие улыбки.
   Мила принесла поднос, на котором стояли две чашечки ароматного кофе и маленькие белые шарики "Рафаэлло".
   -Свет, - Мила жеманно передёрнула плечами,- не будешь возражать, если мы пойдем в спальню. Я тебе в комнате постелила. В ванной белое полотенце для тебя. Если вдруг я усну, пойдешь к себе. Знаешь, люблю в постели кофе пить и телевизор смотреть.
   -Конечно, пошли. Слушай, а где твой Антонио?
   -А он в Швейцарии где-то. Обсуждают условия какой-то сделки, - она удобно устроилась на широкой кровати, а поднос пристроила на туалетном столике и включила бра.
   -Выключи свет, пожалуйста.
   -Не ревнуешь?- Света опустилась рядом в мягкое подобие кресла, отделанного каким-то белым пушистым мехом
   -К кому?
   -Ну мало ли, возможностей сколько угодно.
   -Ты знаешь, нет. После своих командировок он набрасывается на меня как голодный волк на пойманного ягнёнка. Представляешь - и утром и вечером, и так до следующей командировки. А потом отдыхаем - я от него, а он, наверное, от меня.
   -Счастливая ты и здесь.
   -Да ладно Свет, всё у тебя образуется.
   Заиграла полифония в исполнении Эдит Пиаф. Светлана долго не смотрела на мобильный, словно хотела насытиться этим "Padam, padam". И звучало это "Padam, padam", разрывая последние натянутые нити скорбной души Светланы. Мила смотрела на неё, не моргая, и не узнавая подругу, но молчала, боясь в эти "Padam, padam" встрять. Нарушить этот голос неизвестной надежды.
   Светлана поднесла "мобильник" к уху. Ушко у неё маленькое, с красивыми изгибами -линиями, такая небольшая морская ракушка цвета нежнейшего янтаря. И "мобильник" полностью закрыл эту морскую ракушку:
   -Алло.
   Она долго слушала, потом с натуженным спокойствием сказала:
   -Франческо, я не поеду так поздно. Я у подруги. Если не веришь, могу передать ей трубку.
   Она выразительно посмотрела на подругу. Та закивала головой.
   -Не надо за мной приезжать, сэкономь бензин.
   Она долго молчала, рассеяно слушая, бросив взгляд в никуда.
   -Франческо, я у подруги, - наконец выдавила она, и, опустив глаза, добавила с печалью,- пока.
   -Слушай, ну он и ревнивый у тебя, - сказала Мила, потягивая кофе, и откусывая маленькие кусочки от и без того крохотного "Рафаэлло".
   -Ты лучше покажи хоть одного итальянца не ревнивого, - усмехнулась Света.
   Мила сообразила, что с подругой эту тему лучше не обсуждать:
   -Слушай а давай когда-нибудь в La Scala сходим, а?
   -Мил, там билеты дорогие.
   -Да ты что, это на открытие сезона до 2000 Евро. А так на балконы и за 10 Евро можно достать билеты. Представляешь, там по предварительной записи, как у нас, продают.
   -Я не люблю оперу.
   -Пошли на балет. Сейчас как раз наши поставили "Баядерку" Чайковского. Итальянцы, кстати, без ума от нашей Захаровой.
   -Давай сходим, - Света устало зевнула и тут же прикрыла открывшийся рот.
   -Ах, Свет, -Мила удобно завернулась в одеяло, - а я так люблю просто придти к собору Duomo, и посидеть в этой городской тишине, а потом вприпрыжку, как в детстве, по мозаичному тротуару к La Scala и в кафе Verdi, помечтать и попить кофейку. Там такой отличный кофе готовят, ты не представляешь, - она зажмурила глаза.
   -Хорошо тебе здесь, а я до сих пор не могу привыкнуть.
   -Давай возьмём, да на машине съездим куда-нибудь. На твоей или на моей. В Рим, например. Пойдём в Ватикан, посмотрим, это ж интересно,- подруга начала откровенно зевать.
   -Слушай, он как-то раз мне сказал, что я очень много трачу денег на бензин. Ты представляешь, какая сволочь! Купил мне машину, сказал, дорогая, дарю её тебе, и сам на ней ездит. Я пару раз взяла её съездить на занятия, опаздывала. Так он такой скандал закатил. Так я думаю, ладно, хорошо буду записывать каждый свой шаг, сколько чего купила и куда потратила.
   -И пишешь? - слабым голосом спросила подруга.
   -Ну конечно, же. Целую тетрадку завела. Ты что, уже спишь?
   Подруга в ответ зевнула и, засыпая пролепетала:
   -Посмотришь, что он скажет, если ты ему все это предъявишь...
  
  
   ... - Предъявите документы, - сквозь дрёму услышал женский голос Потёмкин и
   разлепил веки.
   На белорусско-польской границе сотрудник таможни -полька собрала паспорта и предложила всем выйти наружу для проверки багажа..
   Водитель автобуса открыл крышку багажника автобуса, который тут же, жужжа как мухи, облепили пассажиры. Потёмкин стоял в стороне и смотрел на эту возню с известной долей иронии когда..........
   Всех построили как солдат в ряд и начали выворачивать содержимое из чемоданов. Боже, как унизительно, презрительно подумал Потёмкин. Потёмкин открыл небольшую спортивную сумку, внутри которой аккуратно были уложены личные вещи:
   -У Вас что? - спросила полька в погонах.
   -Ничего.
   -Ничего?
   -Хотите посмотреть?
   -Ладно, не надо, - и она сделала шаг к соседям по шеренге - молодой паре.
   Залезала в их сумку с головой, долго копошилась там и достала оттуда небольшой свёрток:
   -Что это?
   -Сало,- молодой человек растерянно смотрел на неё.
   -Сало нельзя.
   -Почему нельзя?
   -Контрабанда.
   Потёмкин не выдержал:
   -Давайте съедим сейчас всё это. Нам пяти минут хватит этот кусочек съесть?- и, глядя на часы сам же ответил, - хватит.
   Молодая пара весело переглянулась между собой. Полька юмор не поняла, махнула рукой и пошла дальше.
   Границу покинули за полночь. Автобус гудел от негодования по поводу шмона на границе:
   -Нет, ты можешь себе представить, сало - контрабанда? - говорил кто-то кому-то. Действительно глупость.
   Потёмкин глянул в окружающую за стёклами автобуса черноту- пустоту, в которой их временное пристанище на колёсах казалось космическим кораблём, прорезающим себе путь в неизведанный мир бесконечной вселенной.
   Спал Потёмкин крепко и проснулся, когда автобус резко затормозил перед светофором на перекрёсте какого-то города. Глянув на часы, а спал он часа три, решил, что они сейчас в Варшаве. Жёлтый свет фонарей освещал фасады зданий, которые бросались в глаза белым пластиком оконных рам. Видимо, намного дешевле, чем у нас, если люди сумели за такой короткий срок заменить все окна, подумал Потёмкин. Да, страна потихоньку богатеет. Улицы чисты и опрятны, почти уютны, вызывают острое желание побродить по ним. Вот это жизнь...
  
  
   ...На всю жизнь запомнил этот рабочий день Потёмкин. Он постоянно вспоминал его. Скорее оправдывал себя и свою неприязнь к глупости. Видимо в тот день вся эта ограниченная умственная способность тех людей сконцентрировалась и выплеснулась на Потёмкина. Да-а-а. Человеческая глупость бесконечна.
   Сначала его срочно позвали на склад, где таможня обнаружила контрабанду... Упаковочную бумагу.
   На улицах грязно-серая с белыми разводами слякоть противно хлюпала под ногами. Быстрая смена погоды на Потемкина действовала угнетающе. Он шел и возмущался: вчера мороз, а сегодня плюсовая температура.
   Молодой таможенник с татуировками-пятнами на руках и грязью под ногтями в кабинете заведующего склада смотрел документы. На нем была потертая засаленная кожаная куртка, когда-то коричневого цвета, и сильно вытертые джинсы. Голова давно не знала стрижки. У него что, чёрная полоса в жизни?... Да вроде заработок позволяет следить за собой, и не только за собой... Как бомж, - подумал Потемкин, поздоровался и любезно спросил:
   -Что же у нас не так?
   -Мы ... это бл... конфискуем бл... вашу бумагу,- мало того, что слова-паразиты выскакивали в сокращенном варианте, так и запас слов у него был чуть больше чем у ильфо-петровской Эллочки-людоедки.
   -Наверное, не конфискуете, а изымите. Вынести решение о конфискации имеет право только суд,- скептически заметил Потемкин.
   -А-а-а... одно и тоже, - безграмотно протянул таможенник.
   Потемкин посчитал ниже своего достоинства вступать в бесполезный диалог, и на грани брезгливости, подчеркнуто правильным русским языком, глядя в тупое выражение лица чиновника, обрамлявшее свалявшимися волосами, произнес:
   -На основании чего вы будете осуществлять изъятие нашего товара?
   -У нас ... это... сведения есть бл... что товар... контрабанда бл...,- судя по интонации, слово "контрабанда" было единственным выученным им словом из всех имеющихся в таможенном кодексе.
   -Так сразу и контрабанда? А с каких пор бумага стала ценным товаром и запрещенным или ограниченным для перемещения через границу?
   -Дык никто бл... не запрещал. Незаконно бл... провезли,- выдохнул таможенник, и Потемкин вдруг почувствовал перегар, исходящий от него и еле сдержал подошедший к горлу приступ тошноты.
   -Ну что ж, не забудьте составить акт изъятия и получить разрешение на изъятие товара у своего начальства, - Потемкин понял бесполезность разговора и понадеялся, что начальник его будет умнее.
   Таможенник кивнул, а Потемкин еще раз про себя отметил, что чиновнику разговорная речь с трудом дается.
   Убил его в тот день договор аренды, вернее его условие. Арендодатель с фирменным наименованием, ассоциирующимся с пищеварением "Влад-Бекон", предлагал подписать договор, где было записано: "арендатор обязан запретить сотрудникам на рабочем месте прием пищи, кофе и др. продуктов питания, запретить чтение художественной литературы и газет...". В особенности произведения Достоевского на рабочем месте читать вредно, подумал Потемкин и устало закрыл глаза.
   Перед тем как открылась дверь, в нее аккуратно постучали. И так же аккуратно переступила Света. Потемкин расцвел. Вот как раз она сейчас мне и нужна.
   Обхватив её талию руками, Потемкин притянул ее к себе.
   -Саша, ну не здесь же... и не сейчас... могут зайти, - она высвободилась, - посмотри лучше доверенность. Приехал наш компаньон для получения образцов. Вот его доверенность и она протянула Потемкину фирменный бланк с текстом.
   Он неохотно взял и пробежался глазами по тексту. Машинально проверил дату выдачи, срок. И тут его глаза округлились:
   -О нет! Когда это уже кончится?
   -Что случилось? -испугалась Света.
   Потемкин посмотрел на нее кислым взглядом и ткнул пальцем в текст. Она наклонилась и прочитала: "Собственную подпись удостоверяю - генеральный директор...".
   Света улыбнулась и вскинула плечи к верху:
   -Хорошо, я им скажу, чтобы они переделали.
   Потёмкин уже думал о другом:
   -Давай сегодня встретимся?...
  
  
   ...Встретились они совершенно не случайно. На выставке показывали образцы моделей. Она презентовала эту выставку. Презентовала - это громко сказано. Представляла все эти порядком надоевшие модели. Рассказывала о технологии сборки. Когда закончила очередной экскурс и группа удалилась, к ней подошёл представительный седовласый мужчина и искристыми глазами и на ломаном русском тяжело выдавил:
   -Итальяно уомо хочеть знакомица русский девушка.
   Пока он коверкал русские слова, Света успела рассмотреть его. На нем красовался новый темно-серый костюм с еле заметной на лацканах строчкой, выдававший его богатое происхождение. Новая голубая рубашка, и строгий, бежевый в синюю полоску, галстук создавал вид очень респектабельного мужчины.
   Света с интересом всмотрелась в его чёрные глаза, окружённые густой паутинкой морщин и сказала на английском языке:
   -Говорите на английском, если знаете его.
   К его счастью, и чьему то сожалению, он знал:
   -Я разведённый мужчина и ищу русскую девушку, чтобы потом она стала моей женой.
   Света ошарашено смотрела на него и ничего не понимала. Так сразу, без приглашений, без ухаживаний, почти что сделать предложение. И пока она соображала, что ему ответить, он улыбнулся:
   -Меня зовут Франческо, и я Вас приглашаю поужинать вместе со мной в Эридане.
   Она не стала противиться заманчивому предложению и согласилась.
   "Эридан" - маленький уютный ресторанчик в центре города, скрывающийся в тиши неавтомобильной улицы.
   Время полдника, и потому они были вдвоём. Звучала Эдит Пиаф "La foule". Она начинала преследовать её и Света улыбнулась, когда вспомнила, что в первый раз она услышала Пиаф в машине Потёмкина. На приятную мимику Светланы Франческо отреагировал моментально:
   -Тебе нравится?
   Она кивнула. Эта Пиафовская La foule вместе с этим Франческом втиснулась, просто вклинилась в её жизнь. Зачем? Тогда она ответа не нашла. Этот благородный мужчина, как ей тогда показалось, в шикарном костюме из далёкой благополучной Италии действовал на неё магически. Она заворожено смотрела на этого вызывающего уважение человека и всё более и более поддавалась его обаянию. И преклонный возраст её почему-то не смущал. А ведь до этой встречи, она бы любому старику рассмеялась бы в лицо, если бы тот принялся ухаживать за ней.
   И потом он подарил ей золотую цепочку-браслет. Естественно, ей было приятно. Такие дорогие подарки никто ей не делал. И предложений выйти замуж тоже никто не делал. А этот старый итальянец сделал. И она согласилась.
   И были бесконечные очереди в итальянском посольстве. Потом в нашем посольстве, уже там в Италии, от которого требовалось разрешение на брак. А затем вся эта суета-погоня за видом на жительство. И, наконец, Франческо затащил её в какое-то здание организации, на стене которого висела табличка с большими буквами Ufficio di stato civile, где их и зарегистрировали. А затем ещё какие-то печати в местной префектуре. В общем, она поняла, что бюрократическая машина и здесь на всю катушку работает.
   Франческо категорически отказался венчаться. А как она хотела. В церкви, в подвенечном платье. И после венчания расположиться где-нибудь в небольшом ресторанчике, с хорошей развлекательной программой. Шумные гости. Все тебе улыбаются и завидуют. И конечно, подарки.
   И тогда она просто отомстила ему. Когда он сказал, что можно оформить гражданство ей, она гордо отказалась:
   -Франческо, я буду оставаться гражданином своей страны.
   На что он пожал плечами и больше к этой теме не возвращался.
   Звучало пафосно и торжественно, но потом она всегда говорила себе, мало ли что произойдёт. Всегда можно вернуться домой и оградить себя от всяких бюрократических механизмов государственной машины.
   И вот первая ночь. Она долго мылась в душе. Очень долго. Чего-то боялась. Как будто в первый раз. Она боялась его и его старости. Красивое постельное белье небесного цвета с какими-то морскими пейзажиками. Эта мягкая постель её обволакивала и успокаивала. Это чужая по сути квартира, к которой надо было привыкать. Но она привыкла, благо к хорошему быстро привыкают.
   Первая ночь прошла незаметно. Мужик как мужик. Обыкновенный. Ничего сверхестественного. Ничего страшного. Она ощущала горячее дыхание, и прикосновение его губ. Он слишком мягко и нежно дотрагивался до линий её тела. Именно линий, не более того. Страстно обнимал и так же страстно клялся в любви. Она не совсем хорошо знала итальянский и все объяснения Франческо переводила на русский. Звучал бы такой перевод забавно:
   -Ciao caro,- шептал Франческо.
   Ну ласкаешь, ласкаешь меня... Я и так чувствую, говорила она себе. У нас же так не говорят: Я тебя ласкаю.
   -О, тesoro,- продолжал Франческо.
   А это что это такое? Интересно, интересно. Где-то она встречала подобное слово. Кажется с энциклопедией связано.
   -О, mio passerottо, - и Франческо всё крепче и крепче сжимал её.
   Ну сейчас задушит меня, и действительно превращусь в нелепость, молча хихикала она. Это потом она узнала действительное значение тех слов: дорогая, сокровище, воробышек.
   Но тогда она лежала и переводила. И чуть не прыснула от смеха, когда он рыча, а это не переводилось, обессиленный упал подле неё. Вот почему она не обратила тогда внимание на его дряхлость-старость, изо дня в день преследующие её. Она была отвлечена переводом.
   На его запах она тогда совсем не обратила внимания, но про себя отметила, что он ей не совсем подходит. А потом этот запах стал для неё ужасным. Он появился из ниоткуда. Этот отвратительный запах пота. Возможно, его и не слышно на расстоянии. Но он-то к ней прикасался, обнимал, дотрагивался. А потом насиловал. Для неё это было уже не любовь, а насилие. Разве у неё было желание отдаваться ему? Конечно же нет.
   Почему же раньше она не замечала? Ах, да, она же его не видела, только ощущала. Все погрешности этой, как ей казалось, никчемной любви скрадывала непроницаемая темень комнаты.
   Но как-то он захотел её днём, и она с лёгкостью согласилась...
   Её всегда до тошноты передёргивало от воспоминаний того дня. Но она всё равно возвращала и возвращала свою память к тому событию, словно хотела себе сделать больно. Она так и звала себя: я мазохистка. И снова и снова в голове прокручивала тот день, словно царапала, рвала эту рану в душе.
   Всё было предрасположено к любви. И неяркий жёлтый летний свет, прорывающийся сквозь лёгкие прозрачные шторы. И в тон солнечному свету стены спальни. И мягкий хлопок постели на белоснежной кровати, отделанной замысловатой вязью резьбы ручной работы Она скользнула под охлаждённую кондиционером простыню, которая вызвала лёгкий озноб. И этот холод вызвал чувство тоски и одиночества.
   Она лежала и ждала Франческо. Она даже помнит, о чём она думала в тот день. Может быть, после этого раза она забеременеет, появится ребенок, и она будет занята его воспитанием. И будут в мире только она и её милое дитя.
   Но тут вошёл он и снял халат. Она посмотрела на него и у неё защемило сердце.
   Дряблое тело, сморщенные его части. Она же молодая женщина. Зачем ей нужен этот старик? Господи, помоги ей.
   Франческо взял её руку и поцеловал и выдохнул на неё горячий воздух, смешанный с запахом прелости и трухлявости. Ей стало страшно.
   Он забрался под простыню. И она почувствовала чужие волосатые ноги, от прикосновения которых её стало подташнивать.
   Франческо провёл по её телу руками:
   -Люби меня сегодня, - и так обнял, словно хотел натянуть её на себя.
   И полезли старые морщинистые руки искать её грудь, а она инстинктивно спрятала их под локти и начала задыхаться. Он это расценил, как восторг от его прикосновений, и стал грубо трогать её, как будто бросил все свои силы на эту любовь хищника. Этот старик, лишённый сил, так груб, что наверное, оставит синяки на теле, думала она. Она хотела одного встать и уйти. А потом он попытался... Но у него не получилось. Когда же это кончится, сглатывала комок в горле Света. И вот новая попытка... Она закрыла глаза, а открыв, увидела его непроизвольно дрожащие белые ягодицы, покрытые безобразными У него начали уставать руки. Они, лишённые молодости не могли держать это вялое тело, которое откровенно придавило её к постели.
   Как на смертной казни, её посадили на кол, который медленно и медленно разрывал её на части. И, наконец, он откинулся, тяжело дыша. Животное, грубое животное, думала она и с сожалением рассматривала себя. Её молодое красивое и упругое тело, а рядом... Слов больше не было. Безобразный и отвратительный контраст.
   Франческо долго лежал, пока его дыхание не пришло в норму. Встав с кровати, он потянулся:
   -Я помолодел лет на двадцать.
   Она натужно и кисло скривила губы. Как же ей тяжело далось это подобие улыбки. А он заметил и спросил:
   -Тебе что, не понравилось?
   Она гордо мотнула головой и вызывающе, глядя ему прямо в глаза сказала:
   -Да, не понравилось...
  
  
   ... Не нравились Потемкину вечера по-русски, в том числе и новогодние. Все напивались, а потом откровенно начинали друг к другу приставать. Мужчины к женщинам, и наоборот.
   Но идти надо - приглашали весь аппарат управления, и ему совсем не хотелось казаться белой вороной. Да и со Светой договорились быть вместе на вечере.
   Новогодний вечер проходил в день католического рождества - 25 декабря, в арендованном банкетном зале какого-то развлекательного центра.
   Город завалило снегом совсем. Улицы вымерли - ни прохожих, ни машин. Только уборочные машины, как караван уставших верблюдов в снежной пустыне, расположился на отдых после многодневного похода.
   Потемкин вошел в просторный зал-фойе развлекательного центра. Ожидался концерт какой-то поп-звезды для всех работников завода. Потемкин попсу не любил, поэтому подумал, что Юра Шевчук из ДДТ не зря склоняет всех без исключения поп-бездарностей.
   На вечере, что удивило Потемкина, присутствовали и гости из других конкурентных фирм. Он увидел знакомого коллегу юриста и приветливо кивнул ему головой.
   На втором этаже, возле большого окна стояла девушка в белом вечернем платье. Ее шея была закрыта причудливой игрой красиво закрученных снизу янтарными кудряшками волос, а ниже - обнаженная спина и плечи отдавали перламутром. И Потемкина как магнитом потянуло к ней. Он подошел к перилам, препятствующим доступ к стеклу, и молча уставился в окно. За окном, как угорелая, из стороны в сторону рвалась метель, с безнадежным желанием закрутить их в белой мгле.
   Она повернулась, посмотрела на Потемкина и улыбнулась той улыбкой, от которой сразу учащается пульс и появляется мурашки. Она была уверена в своем очаровании.
   -Да вас и не узнать, сударыня, - на старинный лад обратился Потемкин к Свете.
   -Вот как?- засмеялась она, - пойдем... Скоро концерт начнется...Можно тебя попросить? - она держала двумя руками сумочку, и поэтому Потемкин разочаровался от отсутствия шанса быть взятым под руку.
   -Ну конечно, - он внимательно посмотрел на нее.
   -Давай не будем афишировать наши отношения.
   Потемкин опешил. Странно, почему она боится, что их могут увидеть вместе? Но свои мысли вербально он не обозначил, а только глухо выдавил:
   -Хорошо.
   После концерта они сидели не вместе, напротив друг друга в маленьком банкетном зале. Стол ломился от закуски, выпивка была превосходна: водка, которую Потемкин не употреблял, а если и употреблял, то редко и в небольших количествах, и коньяк "Арарат" двадцатилетней выдержки.
   Часов в десять вечера, когда все изрядно нагрузились, Потемкин вышел на улицу подышать свежим воздухом. Снегопад закончился. Слева, метрах в пяти от себя, он увидел слабый огонек от сигареты:
   -Как дела, Саша? - то оказался коллега из конкурирующий фирмы.
   -Да нормально... работаем.
   -Кстати, как поживает Света? Видел вас вместе... -хитро подмигнул коллега.
   -А ты ее откуда знаешь?
   -А кто ж её не видел на презентации? - в темноте обнажился оскал белых зубов, и Потемкин еле обнаружил его ехидную улыбку.
   -И что тут смешного? - он резко посмотрел на коллегу.
   -А ты что не знаешь? - коллега не переставал улыбаться.
   -И что я должен знать?
   -Да- а-а...Счастливчик... В смысле ничего не знаю и сплю спокойно...
   -Да в чем дело?- Потемкин стал раздражаться, - ты может быть скажешь, черт тебя подери, что все это значит?
   -Понимаешь, старик, наши только и делают, что судачат по поводу её встреч с итальянцем. Она ж собралась в Италию... Замуж, вроде так говорят.
   -Ну а я здесь причем? - зло спросил Потемкин, и почувствовал, как сердце сначала замерло, потом вздрогнуло и стало усиленно пульсировать. Не стучать, а именно пульсировать. Стало подташнивать и всё поплыло перед глазами.
   -Да так, подумал, что тебе будет интересно. Вы же вроде как встречаетесь.
   Потёмкин еле совладал с собой:
   -Так же, как и ты со всеми, кто подвернётся под ру... Или под что?
   -Да я человек женатый, и потому мне нет необходимости заводить любовные романы на стороне. Хотя подвернется возможность, шанс не упущу, сразу в постель потащу.
   -Это в тебе животные инстинкты говорят, - Потемкин себя начал выводить себя из болезненного состояния, - женщины любят, чтобы за ними поухаживали, подарки делали. На уши "давить" надо, а не на место между ног.
   Потемкин перевел разговор на философию женской любви. Он без всякого интереса, рассказывал о женской независимости, о покорности и ещё о чем-то. Он уже плохо соображал, что говорил. Внутри отдавало холодом. Ему совершенно стал безразличен собеседник. И не заботясь о том, что подумают о нем, резко попрощался.
   Когда он вошёл в зал, то обнаружил одиноко сидящую за столом Свету. Это его несколько успокоило. В зале наблюдалась безмятежная праздничная идиллия: кто-то просто сидел и слушал музыку, кто-то доедал салат, кто-то танцевал. Кто-то принёс кассету с Пиаф, и уже изрядно набравшийся директор попросил поставить Les mots d`amоur.
   -Пошли, потанцуем, -Потемкин пригласил ее на танец.
   Она молча встала и пошла с ним.
   -И здесь Пиаф, - улыбнулась Света, - она нас просто преследует.
   Потёмкина волновало другое, и он согласился:
   -Пусть преследует. Так ты уезжаешь?
   -Да, - совсем буднично сказала она.
   -А как же я?
   -А что ты?
   -А я думал, ты меня любишь.
   -Где она, любовь? Ты её видишь, чувствуешь? Ты можешь предложить свою любовь, обеспеченную и беспроблемную?
   Потёмкин вытаращил глаза и не поверил, что перед ним стоит женщина, когда-то трепетно обнимавшая его. Он застыл и стал судорожно соображать, что же ему сказать. Попробовать убедить? Объясниться в любви? Так сейчас это делать бесполезно, и унизительно... Оставить все как есть? Промолчать? Дать понять, что равнодушен?
   Вот они Les mots d`amоur и он глубоко вздохнул:
   -Я могу предложить любовь настоящую.
   Она промолчала.
   Вот и всё, подумал Потёмкин.
   Потом он гонял как сумасшедший по пустынным улицам города. И где-то бросил машину и долго бродил по улицам. Это была страшная ночь. Это была ненавистная ночь.
   Музыка прекратила своё существование. Она закончилась. Настала очередь мелодии отчуждения...
  
  
   ...Чужбина. Она сразу дала знать о себе, когда пересекли границу Польши с Германией. Исчезли польки, хорошо понимающие русский. Исчезла славянская безалаберность в виде брошенной или кое- как сваленной в деревнях домашней ненужной утвари. Появилась вылизанная Германия, страдающая или гордящаяся? своей неповторимой чопорностью. Там на ярко-зелёных лугах блестели от невообразимой чистоты коровы, чинно и не спеша щиплющие травку. Высоченные ветряные электродвигатели как после тяжкой изнурительной работы медленно размахивали громадными лопастями. Эти стальные роботы с их лопастями, двигающимися манерно, как из другого мира, из другой планеты, делали Потёмкина ущербным и лишенным чего-то. Чего? Наверное ярко обозначенного, нарисованного или выдуманного, какая разница каким образом сформированного, образа благополучной и обеспеченной жизни. Ведь у нас, проглатывая застрявший комок в горле, думал Потёмкин, такого нет. А быть то могло, и самое главное - быть то может! Но нет!
   Наблюдая за этими картинными сюжетами, мелькающими через стекло Неоплана, Потёмкин даже зажмурился, хотел сбросить этот инопланетный груз. Но у него не получилось. А когда стемнело, то испытание отсутствия достатка, только оказывается началось. Бесконечный поток машин, обгоняющих их автобус, и превращающихся в красные огоньки, как космические кораблики двигались к ПЛАНЕТЕ успеха и самодостаточности. Это настолько усиливало чувство неизведанности и зависти, что он поперхнулся и закашлял.
   Была пятница, и машины-звездолёты везли счастливых немцев на weekendЫ. И это чувство уязвимости преследовало его до тех пор, пока уже поздно вечером не обогнули Мюнхен, и он, уставший от притеснений чувства обиды, наконец, уснул.
   У него было сильное желание хоть как-нибудь посмотреть на Альпы. Он никогда их не видел. И один раз, проснувшись лицезрел какие-то очертания возвышенности, усеянные бледными огнями. Он прильнул к окну, всматривался, вдавливался в это стекло, но так ничего и не увидел. Не смог рассмотреть то, что могло бы дать осознание чувства захватывающего духа от новизны увиденного.
   Рано утром, когда первые солнечные лучи царапали небосвод, застеклённый лёгкой облачностью, они заехали на заправку. Первая остановка в Италии. Зайдя в туалет Потёмкин небрежно бросил, так, как будто всю жизнь говорил на итальянском:
   -Quanto? - он даже решил, что "costa" здесь лишнее.
   И получил ответ, над которым долго соображал. А пока думал, клерк с трёхдневной щетиной этого пристойного заведения ещё несколько раз повторил:
   -Liberare, liberare... liberare.
   В конце концов до него дошло, что цена здесь свободная и положил несколько мелких монет евро.
   Вот тебе и небритая Италия. В туалетах запах мочи и кала, а не дезодорирующего вещества. Горы неубранной туалетной бумаги. Грязная плитка на стенах, и плохо закрывающаяся дверь в кабине.
   Не вся она такая, не вся, успокаивал себя Потёмкин. Они же богаче, намного богаче, чем мы. Он точно уверен в этом.
   В восемь утра въехали в Милан. Вот и дыши этим воздухом, которым она дышит, сказал себе Потёмкин, достал мобильник и набрал её телефон. Потёмкин вспомнил завистливые глаза Ирины, подруги Светы, когда она давала её номер телефона. Да с каким она удовольствием дала его. "Пусть моя корова не доится, но твоя совсем сдохнет", вот что прочитал в её глазах тогда Потёмкин. Странный народ вообще-то. Телефон был отключён.
   Богатый Милан изобиловал миниатюрными футбольными стадионами, огороженными металлическими решётками, домами, фасады которых отделаны какими-то незамысловатыми конструкциями в стиле модерн. Каждое окно дома снабжено наружными жалюзями, кое где открытыми..
   Где-то в центре Милана сделали остановку на автостанции, вернее, её подобии. Здание автостанции отсутствовало. Обыкновенная автостоянка, огороженная незамысловатой металлической конструкцией. Вот тебе и Милан, дыши, сказал себе Потемкин, когда вышел из Неоплана. Ничего особенного. Воздух, как воздух, с каждой минутой наливающийся жаром.
   Ну, чувствуй её, помести её внутри себя, убеждал он себя. Не получается? Какого чёрта ты хочешь её видеть? А ведь же хочет! У Потёмкина заныло где-то внутри, и стало душно. Он покрылся испариной. Сейчас бы ему зимы, холодного декабря...
  
  
   ...Декабрь начался без снега, но на восьмой день ближе к вечеру как-то неожиданно повалил снег. Большие снежинки, как ресницы снегурочки, то опускались, то вновь поднимались, и уставшие от такой карусели медленно ложились на снежный наст. Потемкин продирался сквозь белые стены снегопада. Дороги не успевали чистить. Машина юлила на скользкой дороге, но Потемкина такая неприятность мало волновала. Машину он вел не спеша и уверенно.
   Света жила в небольшом девятиэтажном доме из трех подъездов. Потёмкин остановил машину прямо у подъезда. Белая "Мазда" слилась с причудливыми белоснежными кружевами и походила на белого медведя.
   В полумраке подъезда пахло мочой - быт и культура нашего времени. Потемкин зажал нос рукой. Господи как она здесь живет, с сожалением подумал он о ней.
   Она открыла дверь, и он почти ввалился к ней в квартиру:
   -Извини, не могу.
   -Да, к сожалению, у нас подъезды все проходные,- увидев зажатый нос, сказала Света, - в смысле ходят ... все кому не лень.
   -Кофе будешь?
   -Если молотый, то буду.
   Потемкин, раздеваясь обратил внимание на уютную однокомнатную квартирку, необременённую мебелью.
   -Хорошо у тебя.
   -Да, ты знаешь, мне тоже здесь очень нравится.
   Потёмкин прошёл в комнату и уселся на диван.
   -Иди ко мне, - он усадил её рядом и обнял, - так у нас сегодня один из тех счастливых дней, когда мы вместе и одни?
   -Ну да, - она стеснительно пожала плечами, и попробовала отвлечь Потемкина от сладострастной темы, - представляешь, начальница хочет уйти, а директор не подписывает заявление.
   -Захочет - уйдет, а что ей так приспичило?
   -Предложили хорошую работу на Украине, зарплата в два раза больше, - она взяла Потемкина за руку и крепко сжала.
   У Потемкина перехватило дыхание, он заглянул в ее светло-карие глаза и только успел пробормотать:
   -У тебя есть шанс пойти на повышение, - он поднял её на руки, и уложив на диване, принялся нежно снимать с неё тёплый свитер...
   Щелкнул выключатель электрочайника, приглашая к кофейной трапезе, и Потемкин открыл глаза. Совсем про него забыли, подумал он.
   Сумеречный свет одинокого фонаря, рассеянный сквозь шторы, придавал матовый оттенок ее лицу. Она лежала рядом с Потемкиным, закинув руки за голову.
   -Слышишь, ветер скулит?
   -Да...
   Она встала, подошла к окну, приоткрыла штору, и вдруг вспыхнула от бледно-желтого света, обнажилась почти вся в дымке ночного комнатного мрака четким полуконтуром своего тела: слабое плечо и тонкая рука с острой чашечкой локтя, глубокий изгиб талии, неполное бедро, и дальше стройная ножка, очерченная узкой полоской сине-бледного света.
   Он подошел к ней и обхватил тонкую талию, которую, как ему казалось, он мог сжать пальцами.
   Они стояли у окна, метель облипала стекло, от ветра метались голые ветви лип, побелевшие от плотной завесы снега, и Потемкин почувствовал в этом обоюдном молчаливом взоре одну судьбу.
   Она отбросила голову назад, и янтарно-каштановые мягкие волосы нежно опустились, а затем прижались к его плечу. Она пахла лесом. Ему очень не хотелось, чтобы ночь кончалась. Вечность... Только вечность...Внутри у Потемкина что-то задыхалось, крутилось и так хотело выплеснуть наружу, и что-то держало.
   Неумолимое время несло их в бесконечном пространстве любви.
   -Мне холодно. Так я тебя и не угостила кофе. А у меня хороший кофе. Якобс...
   -Ничего страшного. Да я уж и расхотел, - соврал он, крепче ее сжимая.
   Потемкин, истосковавшись по близости нежной женской плоти, боялся шелохнуться. Сквозь сон, он чувствовал её дыхание. Она вздрагивала, и каждый раз Потёмкин прижимал хрупкое тельце и смотрел на неё влюбленными глазами, и думал, что она женское совершенство...
  
  
   ...Совершенно не могла понять, почему она с высшим экономическим образованием и не может работать по специальности в Италии.
   -Диплом нужно нострифицировать. А нострифицируют или нет, это ещё вопрос, -сказал директор одной из фирм и отказал ей в работе менеджером по продажам.
   Бред какой-то. Работают даже и без образования. А ну да, она же не гражданка Италии.
   И чтобы чем-нибудь себя занять, она пошла на курсы бухгалтеров. Потянулись бесконечные дни учёбы, на которых она оттачивала знание итальянского языка. Старый преподаватель, водрузив очки на кончик носа, медленно зевая, рассказывал о специфики проводок налогов. Она сидела и тихонько про себя повторяла сказанное, почти пародируя лектора.
   Может быть, её не брали потому что у неё сильный русский акцент?
   Ну слава богу, что сейчас хоть чем -то она занята. А после курсов разве она найдёт работу? Может быть и нет.
   Что же ей нужно было в этой Италии? Ну да. Красивая жизнь. Жизнь в достатке. А разве это главное? Франческо любит её. Но она то его нет. Стоп. Она его не любит. Вот её беда. И что с этого? Да ничего. Выброшу его из жизни, если что. Уеду домой. Но там неуютно. А здесь уютно ли и не скучно ли? Нет, обратно дороги нет.
   Она знает, что надо делать. Она станет стервой. Ничто её не будет тревожить. Она залечит все свои душевные раны. Она уничтожит сочувствие к нему. Она перестанет переживать за него, для него и по нему. Она убьёт в себе жалость к нему.
   А может быть найти молодого итальянца-любовника? Хотя бы молодое тело ощущать и получать от этого удовольствие. И чтоб богатый был. И пусть водит меня на открытие сезона в La Scala. Она станет настоящей стервой. Годы то идут. Ей уже 31. Ну и хрен с ними с этими тридцатью одними. Растолстеет? В фитнес-клуб! Морщины разукрасят? К косметологу! Плевать на всё. Она должна жить в своё удовольствие. А муж? А что муж, объелся груш!
   Мужа она будет дрессировать, этого старого козла, и как собачку на поводке будет водить и командовать им: "Рядом!" или "К ноге!". Куда он денется, будет слушаться, как миленький.
   Занятия закончились, и, подхватив папку с конспектами, а сегодня ей не удалось ничего законспектировать, она радостно пошла домой.
   -Наконец, я вижу на твоём лицо улыбку, - сказал Франческо, встречая и целуя её.
   Она улыбнулась в ответ, почти подставила щеку для поцелуя.
   -Давай сходим сегодня куда-нибудь, -попросила Света Франческо, снимая лёгкое пальто.
   -Куда, милая? - сегодня он порхал возле неё, впрочем как и всегда.
   -Давай сходим в какой-нибудь ресторанчик, посидим, хорошего вина выпьем, послушаем музыку. Просто отдохнём.
   Франческо, сжав губы, долго смотрел на неё. Сейчас начнётся, подумала Света, ну давай, жалуйся, что у тебя денег нет. Ожидание её не обмануло. Франческо слегка приоткрыл рот и показалась вымученная улыбка:
   -Ты же знаешь, что мы ограничены в средствах, кредит надо выплачивать за квартиру, кредит за машину. Это очень большие деньги, милая. Ты понимаешь? Давай потерпим. Ты же умница у меня. Ведь так? - он замолчал, ожидая от неё ответного понимания.
   Света понимала всё. Только сколько ждать ей, всю жизнь? Она выходила замуж за обеспеченного мужчину или он её обманул?
   -Да, конечно, - она растянулась в улыбке.
   -Вот и хорошо... Ты знаешь, я так люблю, когда ты драники, - он с трудом произнёс русское слово,- готовишь, - он помолчал,- может ты приготовишь сегодня?
   Сегодня у неё явно не получится стать стервой. Она иронично посмотрела на Франческо, кивнула в ответ и молча поплелась на кухню.
   Пока слабый запах жаренной картошки, не ушедший через вытяжку, распространялся по кухне, Франческо молча рассматривал бутылку её любимого белого Martini. Нет, и Martini её сегодня не вдохновит.
   Сидя за столом, слабо улыбнувшись Франческо, она пригубила приятный напиток, и посмотрела в окно. Над крышами отливал багрянцем закат.
   -Хорошо у нас, Света, уютно - Франческо по-русски, без ножа, отрезал вилкой картофельную оладью, обмакнул её в сметане и, зажмурив глаза, опустил в рот, - по-моему, здесь можно сидеть, не выходя целыми неделями, и забыть обо всем, что творится на свете.
   Она улыбнулась:
   - Франческо, я не люблю сидеть дома.
   - Ну да, правильно, ты молода. Почему ты всё время мне намекаешь о моей старости, - он опрокинул бутылку Martini в фужер до полных краёв и с ненавистью стал всасывать прозрачную жидкость.
   - Франческо, почему ты слышишь то, о чём я не говорила, и даже не намекала? Почему ты всё время выдумываешь?
   - Судя по твоей интонации, ты так думаешь, - он постепенно приходил в ярость.
   - Откуда ты можешь знать, что я думаю?
   - Вот скажи честно, о чём ты думаешь сейчас? - он налил себе ещё, ей не предложил. Он пьянеет на глазах, подумала Света:
   -Тебе не много будет?
   -Нет, не много, - рявкнул он.
   -Франческо, тебе не кажется, что наш брак - это авантюра, - есть она не могла, а потому тарелку отодвинула от себя.
   Глаза у Франческо начали наливаться кровью. Он становился похожим на альбиноса - красные глаза на фоне седой шевелюры. Ещё один отвратительный эпизод в её жизни.
   -Я так и знал... Я же оказался прав...Если это авантюра, то в ней и ты замешана, -он злорадно посмотрел на неё.
   -Вот как? Ты хочешь правды? Ладно, слушай правду. Мне давно надо было изменить жизнь, поменять квартиру, иметь хорошую профессию, зарабатывать деньги. Но я не имела ни малейшей возможности этого сделать. И поэтому захотелось пожить какое-то время так, как нравится. Может быть это не разумно. Мне сейчас всё равно.
   -Ты хочешь сказать, - губы у Франческо задрожали, - что ты поживёшь какое-то время со мной и сбежишь?
   -Ничего я не хочу сказать, Франческо, было время, когда я думала, что в моей жизни всё изменится. Мне всегда талдычили одно и тоже, ( ripetere la stessa cosa -итальянск.) что надо экономить жалкие гроши, подыскать себе хорошее место работы и работать, работать, работать... Но я не могу так. Я думала, что с твоим приходом что-то изменится. Но я поняла, что в жизни моей ничего не изменилось, - у неё навернулись слёзы.
   Её слёзы ввели Франческо в состояние ступора. Дыхание его участилось. И он как бык на корриде, с налитыми кровью глазами тупо смотрел на неё. Она, всхлипывая, продолжала:
   -Мне мой друг, там в России, всегда говорил, что он дышит мною, а я смеялась, и говорила, не задохнись, пожалуйста мною... Вот ирония судьбы, я здесь... И задохнулась...
   Слёзы потекли по щекам, и она заплакала по настоящему, по-женски, рыдая. Он попытался её успокоить. Она только махнула рукой:
   -Иди Франческо... Я успокоюсь и приду к тебе. Извини меня. Ты ни в чём не виноват...
   Она подошла к окну. Внизу зажглись фонари. Она вдруг поняла, что первый раз подумала о Саше с тоской. Она представила, что он рядом и прикоснулась руками к его вискам. Было бы здорово здесь быть возле него, под мягким ватным одеялом. Он был очень нежен с нею. Он ведь действительно любил её. Ей было хорошо с ним, гораздо лучше, чем сейчас. А теперь... Теперь она даже представить не может как вынырнуть из этой душераздирающей пропасти.
   Она отвернулась от окна. Опять эта посуда, которую мыть надо. Как она её ненавидела. В немытой тарелке - бездонная тьма грязи, в отражении которой она видела свою жизнь. Как она быстро смывала этот нелепый мрак, словно по новому хотела начать жить. Но заново не получалось. Жизнь печальна и бессмысленна, как будто повисла в пустоте. Последняя тарелка оказалась в сушилке, но не последняя же в жизни. И это главное.
   Она вошла в комнату, где Франческо, развалившись в кресле, что-то смотрел по телевизору. Он был пьян.
   -Деньги делают женщин безумными, - его мутный взор пытался сосредоточиться на ней.
   -От твоих денег я уже сошла с ума, - она с чувством выполненного долга посмотрела на него и присела рядом. Он попытался её обнять. Рука скользнула по плечу и беспомощно опустилась рядом.
   -Деньги не приносят счастья, -он выдохнул на неё порцию спиртного воздуха.
   -Возможно, и не приносят, но они делают людей свободными и независимыми, -Света посмотрела на него.
   Он поднялся и шаркающей походкой пошёл в спальню. Она смотрела ему в след и видела его морщинистый затылок, над которым расположился белый пух редких волос. Она долго смотрела телевизор не соображая, что же там показывают. И, наконец выключила его
   Вот её спальная кровать, такая мягкая и уютная, с тяжёлой ношей по соседству.
   Она нырнула под одеяло. И вскрикнула от неожиданности, когда нетрезвый Франческо навалился на неё. Что ж, вот такая судьба, подумала она, напряглась и представила, что это Саша. Нет, к сожалению, это не Саша, даже образ его создать невозможно.
   Этот нависающий живот и дрожащие руки. Она смотрела в темноту широко раскрытыми глазами и позволяла делать с собой всё, что угодно. Пусть трётся своим обрюзгшим животом и лапает её костлявыми руками, подумала она и спокойно предалась своим мыслям...
  
   ... Мысли о ней не покидали Потёмкина и тогда, когда они давно уж оставили Милан. На пути к Риму за окном промелькнули одетая в камень Болонья и утопающая в зелени Флоренция, где дороги усеяны скутерами, за рулём которых сидели молодые девушки. Флоренция! Потёмкин, затаив дыхание, печально созерцал колыбель Возрождения, с сожалением взирая на флорентийскую готику, которая мелькала сквозь окно автобуса. Это ж здесь творили Леонардо да Винчи и Микеланджело.
   На пути встретился указатель Лацио, и у Потёмкина защемило сердце. Он пытался повернуть ручку машины времени назад, переместить себя туда, в римскую республику к консулам и трибунам. Он представлял себя почтеннейшим квиритом, нет, сенатором в белой с пурпурной полосой тунике, важно решающим государственные дела.
   И вот Рим! Тибуртина - это железнодорожный вокзал, а рядом автостанция. Выйдя из автобуса Потёмкин был шокирован увиденным. Некрасивая, с крупными чертами лица молодая итальянка, на которой белые шорты резко контрастировали с чёрно-шоколадными ногами, сидя на корточках, как-то неестественно, не целовала, а обволакивала губами молодого человека, расположившегося на парапете и безвольно опустившего руки. Словно кобра заглатывает свою жертву, улыбнулся Потёмкин и пошёл в здание железнодорожного вокзала.
   -Uno bigllietto fino Bari, -обратился он к старому кассиру, который внимательно выслушал эту заученную фразу, слова которой были выужены из русско-итальянского словаря. А потом молча продал билет.
   Отправлялся поезд в 23 часа с Термини. Добрался он туда на метро, благо две остановки надо было проехать. Станции метро в Риме без архитектурных изысков - мрачные и непонятные, а вот вагончики, разукрашенные хулиганистыми руками подростков - какие то надписи на итальянском и полностью закрашенные окна вагонов, через которые очень трудно рассмотреть название станций метро.
   Он долго изучал расписание и увидел в нём отправление поезда до Бари в 16.48. Он с надеждой помчался к кассиру. Молодой парень на хорошем английском объяснил ему, что этот поезд отправляется с Тибуртины. Потёмкин обрадовался, что есть возможность поменять билет и, главное, надежда, что хоть к концу свадьбы он попадёт. И он как сумасшедший помчался на эту Тибуртину. И опять римское метро, где вагончики вымазаны простенькими граффити, создающее впечатление грязи и не уютности-отрешённости. И опять тот же старый кассир долго объяснял ему, что такого поезда нет. А он не понимал. Сзади стоящие терпеливо ожидали своей очереди, не возмущались и не спорили. Он понял, что задерживает очередь, и отошёл от кассы. Потом он устало опустился на какую- то скамью. До него, наконец, дошло, что поезда такого нет. И почему же тогда этот рейс указан в расписании, злился на итальянцев Потёмкин.
   Опять вымазанные вагончики метро. И, вновь, сверкающая в своей прозрачности стекла Термини. Потёмкин вдруг не поверил своим глазам. Поодаль от центрального входа лежащий на земле пьяный. Совсем как у нас, обрадовался Потёмкин. И никому он не нужен. И полицейских нет, чтобы навести порядок. Он то ходил по блистающему полу в Термини, то выходил на привокзальную помощь. А потом устало опустился на перроне на деревянную скамью и смотрел на грязное железнодорожное полотно, по которому шныряли мыши и крысы. Потёмкин очень удивился неожиданному соседству с грызунами. Ходил по полированному полу, заглядывал в магазинчики. Пил кофе в бистро. И, наконец, спустя некоторое время, изнурительно текшее, он оказался в вагоне поезда.
   Вагоны купе не такие как у нас, подумал Потёмкин. Для общего вагона этот просто шикарный. Каждое купе огорожено стеклянной перегородкой и рассчитано на шесть пассажиров. Места предназначены для сидения, но могут и раскладываться. Места обиты зелёной материей, которая смутила Потёмкина своей потёртостью и грязными пятнами. Потёмкин решил не обращать внимания на такие мелочи. Сиденья то мягкие, и подголовники есть, в общем, комфорт, да и только, подумал он и закрыл глаза. Соседи по купе - одна молодёжь. Из-за его неразговорчивости, они, очевидно, поняли, что он иностранец, и постеснялась перед ним забросить ноги, не снимая обуви, на сиденье напротив. Как это делают везде все итальянцы, если они перемещаются в вагонах поездов.
   Утром, не выспавшийся и с трёхдневной щетиной, он добрался до Бари.
   Долго искал автобусную станцию, чтобы уехать в Santeramo. Никто не мог подсказать. Все разводили руками. И уже отчаявшись уехать в этот городок, он устало прислонился к какому-то забору, когда к нему подошёл пожилой итальянец и начал предлагать себя извозчиком:
   -...porti... Santeramo...quaranta euro , - всё, что он смог разобрать. Это звучало и понятно, и так навязчиво, что Потёмкин засомневался. Сорок евро до Santeramo, каких - то 25 километров. Легальные таксисты до этого предлагали 70 евро, но он им отказал. А теперь решил, что другого шанса ему не представится, и потому не стал себя утруждать уговорами.
   Ехали молча. Зажав в руке разговорник, Потёмкин думал, что здесь тоже нелегальный извоз процветает. Первым не выдержал итальянец. Внимательно посмотрел на небритого Потёмкина и спросил:
   -Израело?
   -No, - ответил Потёмкин.
   -Арабо?
   -No, - ещё раз ответил Потёмкин и решил больше его не мучить, - Russia.
   - Russia, Russia, - задумчиво произнёс итальянец, - no capisce.
   -No capisce? - удивился Потёмкин.
   Он не понимает! Потёмкин полез в сумку за словарём.
   Извозчик смотрел то на дорогу, то на Потемкина.
   Теперь руки Потёмкина держали и словарь и разговорник. Не раскрывая эти талмуды, Потёмкин, взглянув на водителя, чётко произнёс:
   -Moscow.
   -Moscow? О, Moscow! О, russo!
   До Потёмкина, наконец, дошло, почему тот не мог понять его: итальянец не знал английских слов. А он английские слова к тому же искажал своим несовершенным итальянским произношением.
   Итальянец пытался что-то спросить, но на все вопросы Потемкин неизменно отвечал:
   -No capisce.
   Итальянец успокоился и только изредка себе под нос бубнил-возмущался:
   -No capisce... No capisce... No capisce... No capisce...
   Рассчитавшись с водителем, Потёмкин окинул взглядом маленькую небольшую площадь, укрытую листвой вековой фауны.
   Santeramo - маленький городок, поразил своей нежной и бережной чистотой. А установившаяся тишина, сохранившаяся со дня образования городка, располагала к творчеству. Здесь архитектура, как пришедшая музыка из 18 века. Словно Вивальди прикоснулся смычком к этим стенам эпохи возрождения, от которых местами отошла штукатурка. Но это не портило, напротив создавало впечатление устоявшегося консерватизма, которого иногда нам порой не хватает. Верности незыблемому.
   Его, наконец, встретили. За ним приехали. Сестра Ольга, такая худенькая, миленькая и красивенькая. Прямо как Светлана его. Не его, к сожалению.
   Её муж - приятный молодой итальянец с благородными чертами лица и благозвучным именем - Массимо. Привлекательная пара, подумал Потемкин.
   Его привезли в какой-то частный отель, где он наскоро помылся и побрился. И вышел на летнюю большую террасу, к шведскому столу, за которым сидели все три сёстры- кузины.
   -Ну, вот хоть здесь все собрались, - широко улыбаясь, он направился к старшей. Обнял, почти заграбастал, и долго не отпускал. Сегодня радости предела нет. Всех расцеловал и уселся пить кофе.
   Всё, конечно, хорошо, размышлял Потёмкин. Но он здесь в Италии. И чувство одиночества... Нет-нет. Чувство ненужности... Тоже нет. Наверное чувство острой необходимости присутствия любимого человека и быть любимым. Да, вот что стало только сильнее и обострилось.
   Он рассеянно слушал старшую кузину о нелёгкой жизни с семьёй в Нью-Йорке. Он полностью отдавал себе отчёт, что к старшей он был более привязан, так как счастливые годы детства проходили именно в общении с ней.
   Поэтому он громко, чтобы все слышали сказал:
   -Да я и приехал только для того, чтобы вот так вас вместе всех троих увидеть. Когда ещё такая возможность предвидится?
   Ну не будет же он говорить, что надеется в Риме встретиться с ней, что приехал ради неё, чтобы подышать тем же воздухом, которым дышит она.
   Поэтому он сидел и рассеяно слушал сестру, изредка кивая и задавая ей ничего не значащие вопросы.
   Обнимая Ольгу, Массимо что-то ей сказал по немецки. Потёмкин удивился. Ах да, ведь они же в Штутгарте живут, и не собираются жить в Италии, он совсем забыл.
   -Быстро собираемся и едем в Гиноса Ди Марина, к морю. Там уже заказаны номера. Места обеды завтраки, - Ольга говорила почти скороговоркой. Тараторка, Потёмкин умилялся своей младшей сестрой.
   Они быстро погрузились в машины и двинулись в направлении маленького городка, которого и на карте то нет -Гиноса Ди Марина, недалеко от Таранто.
   Массимо включил приёмник, а оттуда... Эдит Пиаф со своим L` еtranger.
   -О боже, - вскрикнул Потёмкин.
   Что случилось, Саша,- сестра смотрела на него изумлёнными глазами.
   -Да нет, Оленька, ничего, - Потёмкин вздохнул и подумал, как символично звучит эта песня с названием "Иностранец", а вслух мечтательно произнёс, - просто музыка прекрасна, а голос божественен.
   Ольга улыбнулась:
   -А здесь часто старые песни по радио передают.
   Он высунул голову в окно. Ветер приятно касался его лица... А над ними ласковое голубое небо, словно хотело их всех обнять и прижаться к ним. А где-то там далеко, морская синь, к которой они едут.
   Пейзаж за открытым окном автомобиля впечатлял Потёмкина. Лимонные и мандариновые рощи, скорее всего раза четыре в год точно дарят урожай. Шикарные виноградные посадки по дороге. Ну почему летом всегда хочется зимы, а зимой лета? Они проехали мост...
  
   ...Мост, на котором они стояли, погрузился в светло-сиреневую пелену слабо колеблющегося колдовского света. Река, скованная льдом, белой полосой в сумерках уходила в ночную мглу. Света поёживалась от ледяного ветра. Сняла варежку и взяла руку Потемкина:
   -Пойдем, здесь холодно.
   Они спустились к набережной. В дрожащем серебре облачного свода плыл ярко-белый с видимыми серыми пятнами шар луны. Он то скрывался, то появлялся вновь, и казалось, играл с ними в прятки: найдешь меня, и я покажусь.
   - Устала? - спросил Потёмкин.
   Она покачала головой и улыбнулась.
   Показывая на отдалённые огоньки кафе, он спрашивал её:
   - Может быть зайдём куда-нибудь?
   - Нет, нет... Не хочется.
   Неслышно-невидимый зов окликнул их и они, не сговариваясь, молча начали растворяться в зимнем тумане нереальности... И проплывали вместе с ними силуэт церкви с облаками-куполами и бесконечные караваны домов. Потёмкин заглянул в мерцающие глаза Светланы и увидел бесконечный свет фонарей:
   -Не уходи от меня, пожалуйста, не исчезай, - ему показалось, что она исчезнет в тумане. Они остановились. Казалось, время умерло.
   Боже, какие у неё красивые и выразительные глаза, млел Потёмкин. Он не устоял, не выдержал. Она в этот миг потянулась к нему, длинные ресницы дрогнули и медленно опустились. Его губы нежно касались этих трогательных крыльев бабочки... ... Они целовались как иступлённые и не чувствовали мороза, который они так долго пытались согреть.
   -Замёрзнете, молодые люди! - послышался голос из ниоткуда.
   Потёмкин и Света вздрогнули. Света в недоумении посмотрела на него. Потёмкин заулыбался, и Света не выдержала. В её карих глазах замелькали искорки. Губы и плечи смешно начали подёргиваться. Он засмеялся, и Света уже не могла больше сдерживаться. Они вдвоём затряслись от хохота.
   -Пойдём отсюда, - сказал Потёмкин.
   Город как большой каток, по которому скользила армада техники: автобусы, грузовики, легковушки...Запорошенные снегом витрины магазинов делали город сказочным - в каждой снежной пещере теплится огонёк добра и надежды.
   Как она была прекрасна! Румянец на щеках становился всё ярче, а она - ещё более очаровательней.
   - Ты не устала? -- спросил Потёмкин.
   - Нет, не устала.
   Потёмкин посмотрел на часы. Она заметила и голосом феи произнесла:
   - Пойдём ко мне. Мы будем одни.
   Он не ответил. И они направились через сказку в сказку.
   Она открыла дверь и моментально включила свет. Он помог снять ей пальто и разделся сам.
   Света, поёживаясь, пошла на кухню:
   -Чаю... Хочу горячего чаю.
   -Хорошо у тебя здесь. Мне всегда нравилось у тебя. Мало мебели, и уютно.
   -Ты уже говорил об этом.
   -А я напоминаю. Хочу тебе комплимент сделать.
   Света улыбнулась.
   -Не люблю холод. Но зиму люблю, такую как сегодня. Странно, правда?
   -Ну почему же странно? - не согласился Потёмкин.
   Она медленно и грациозно потянулась. Сняла чайник с плиты и начала заваривать чай.
   Её маленькие руки с красивыми длинными пальчиками обнимали большую чашку. Белые от мороза, а может быть от напряжения, пальчики превращались в янтарные камешки. Она согревалась и Потёмкин смотрел на неё с умилением. От крепкого горячего чая Потёмкина начало морить.
   -Пойдём, загадочно произнесла она.
   Они стояли у окна и смотрели, как у прохожих шёл пар изо рта. Там, за окном, это не его жизнь. Это его прошлое и ненастоящее. Бесцельная и пустая жизнь. Её больше нет. Зато перед ним она... Настоящая и любимая, почти завоёванная им.
   Они лежали под толстым слоем ватного одеяла - всё же в квартире было прохладно.
   -Слышишь Свет? Метель воет.
   -Да...- прошептала она.
   Её лицо в оттенке бронзового света было матовым.
   -Ты - ночная фея в зимнем свете фонарей. - Потёмкин наклонился над ней. Она мотнула головой и Потёмкин опустился.
   Она привстала. Теперь матовая бронза переместилась на её тело.
   -Приходи ко мне почаще. Я хочу, чтобы ты был рядом, - она опустилась перед ним. А он обнял-подхватил, резко повернул её и положил рядом. Взглядом и словом очаровал:
   -Ты прекрасна, ты просто обворожительна. Одежда держит. А без одежды мы свободны. Как хорошо сейчас. И как жаль, что это не может продолжаться вечно.
   -Не надо сожалеть преждевременно, - тихо сказала она.
   Её глаза с любовью смотрели на него. А лицо, уже в который раз осветившееся бронзой, было очень близко. От неё к нему проникало дыхание тепла и нежности, полное необыкновенной страсти. Она долго держала его взаперти. Наконец, вздохнув, освободившись от какого-то груза, непонятного ни ей, ни ему, она медленно расступилась перед ним. Потёмкин поддался навстречу, притянул её к себе и окунулся в большую тёплую волну восторга и любви. Она захлестнула его, и всё погасло...
  
  
   ...Погас свет. Она задрожала как осиновый лист от предчувствия отвращения. И услышала, как дрожат и его пальцы. Эх, старик, она из жалости готова была отдаться. Голос его задыхался. Он был похож на большой пыхающий паровоз.
   Она уступила и не сопротивлялась. Очень быстро подчинилась его воле, чтобы скоро покончить с этой ненавистной близостью.
   И здесь она впервые ощутила острое чувство скуки, и стала наблюдать сначала за ним, а потом за собой.
   Франческо предавался любви с какой-то жадностью и неразборчивостью. Она грубо покачивалась вместе с ним. Как будто за обедом, боится не успеть распробовать все блюда, Светлану овладел стыд.
   ...Он моментально уснул. Она коснулась себя, и не узнала. Начала щупать. Чужое тело, совершенно не принадлежащее ей.
   Она принялась рассматривать его. Грудь вздымалась, а на ней редкие седые волосы казались маленькими могильными крестами на кладбище. Дряблые складки шеи расползлись по груди.
   Сейчас захрапит, подумала она. И точно, спустя минуту раздался хрип, причмокивание, вздыхания, а потом громкий занудливый храп, распространяющийся по всей квартире.
   Она вздохнула и подумала, как она одинока в этих четырёх стенах небольшой по европейским меркам, комнаты...
  
   ...Комната частного отеля в маленьком городке Гиноса Ди Марина куда его поселили была шикарна. Кондиционер - неотложное чудо техники, спасающее от жары. Небольшой душ, совмещенный с туалетом - чистенькое помещение со свежими полотенцами, увешанными везде: на кровати, на стульях в душевой. По домашнему заправлена постель. Жалюзи на внешней стороне окна приспущены.
   Он набрал её мобильный. Связь недоступна. Пока. Почему-то он уверен, что услышит её. И обязательно встретит.
   В дверь постучали.
   На пороге стояли старшая сестра с мужем.
   -Как устроился...Нравится? - спросила Ира.
   Строить предложения на русском языке ей давалось с трудом, заметил про себя Потёмкин и ответил:
   -Всё хорошо, не волнуйся.
   -Саш, я у тебя там видел "Комсомольскую правду", - муж сестры, Гена, вежливо дотронулся рукой до плеча Потёмкина, - дай мне почитать, пожалуйста.
   -Да, конечно, Ген, -Потёмкин достал сумку, вытащил оттуда "Комсомолку" и протянул ему.
   Вечером на балконе все сидели за импровизированным столом, который ломился от фруктов, над которыми возвышалась бутылка коньяка "Хеннеси".
   Гена на правах старшего чинно начал беседу:
   -Интересно почитать газету, которая издана не в Нью-Йорке и куплена не на Брайтон бич, а непосредственно в России.
   -Что, очень сильно отличается? - смакуя бесподобный коньяк спросил Потёмкин.
   -Очень, - Гена поднёс рюмку коньяка к носу и вдохнул аромат "Хеннеси".
   -И чем же?
   -Во-первых, стиль другой, более живой, а во вторых, подход к описанию событий несколько иной.
   -Ну конечно, менталитет наших журналистов отличается от ваших.
   -Да, одно дело писать, глядя из окна небоскрёба Нью-Йорка, а другое - видеть и чувствовать жизнь, которая проникает в тебя, а не ты в неё.
   -Ген, а скажи, действительно ли существует проблема ненависти к негритянскому населению? - Потемкин положил в рот большую виноградину, с удовольствием раздавил её там и почувствовал, как коньячный тон вкусно смешался с виноградным.
   -Ха... Проблема? Это не проблема... Это беда... Когда мы приехали в Америку, у меня один американец спрашивает, вот скажи в том городе из которого ты уехал, сколько негров жило? Я ему отвечаю, ну два там или три. А он мне, знаешь с такой усмешкой - и ты оттуда уехал?
   Потёмкин засмеялся:
   -И что? За что же американцы их так не любят?
   -А за что их любить, если по статистике 95 процентов преступлений совершают нигеры?
   Сестра кивнула и поддержала мужа:
   -В Гарлем не сунешься. Убьют. Разорвут с потрохами.
   -А в фильмах так красиво... -Потёмкин опрокинул рюмку с остатками коньяка.
   -Ни один фильм не выйдет на экраны, если там не будет показана свободная лесбийская или гомосексуальная связь, а нигер - порядочный полицейский или семьянин. И обязательно проблему наркотиков поднимут, в которой герой или умирает от передозировки, или излечивается от них.
   -Ну и скажи, где же эта хвалёная ваша американская свобода? - Потёмкин налил коньяк себе и остальным.
   Остальные молча слушали светские разглагольствования.
   -Свобода в том, что я взял и приехал. А ты не можешь взять и приехать. Тебе надо визу оформлять.
   -Ген, я тоже взял оформил визу и приехал.
   -Да, но тебе же могут отказать? - он улыбнулся и снова пронёс рюмку коньяка перед носом.
   -Могут. Но не отказали же! - Потёмкин пригубил янтарный напиток.
   За разговором Потёмкина начало клонить в сон. Сказалась дальняя дорога. Организм требовал постели, в которой можно было вытянуть ноги и спокойно поспать.
   Попросив прощения, он удалился в предоставленные покои, в которых властвовал прохладный воздух, подаваемый из кондиционера.
   Раздевшись, Потёмкин обратил внимание на чугунные массивные батареи, точно такие как у них в России. Но то в России, где зимы морозные и холодные. И другое дело - тёплая Италия. Надо было удивиться теплолюбивым итальянцам, которые даже зимой, когда температура воздуха не опускается ниже десяти градусов тепла, всё же любят согретое состояние всегда и постоянно. Но удивляться было лень. Потёмкин с удовольствием расположился на белоснежной постели и моментально закрыл глаза. Когда он их открыл, то не понял, где он находится. И только спустя несколько минут до него дошло, что он выспался и сейчас находится в частном итальянском отеле...
   Два дня пролетело быстро. Два дня чистых волн ласкового Ионического моря, в перерывах - обеды с морепродуктами, так обожаемые итальянцами, вкуснейшие макароны, предварительно облитые жидким сыром, игра в мини футбол с друзьями Массимо. Присутствие сестёр, которых он так редко видит. И Потёмкин на время забыл, что она существует. Нет, он не забыл её. Его отвлекли от боли, от раны. И ведь начала затягиваться эта рана. Но как только впору было появиться слёзам расставания, он вспомнил, что приехал подышать тем же воздухом, которым дышит она. И не только. Он будет дышать ею. Если конечно встретит. Встретит, обязательно встретит.
   Ольга предложила Потёмкину купить билет до Рима предварительно, и они направились в какую-то фирму, продающие железнодорожные билеты.
   Худенькая молоденькая женщина- представитель фирмы очень сильно жестикулировала и что-то быстро говорила Ольге.
   -Что случилось, Оля? -спросил Потёмкин глядя на её расстроенное лицо.
   -Фермеры перекрыли железнодорожные пути. Все поезда стоят и билеты на поезд не продают.
   Потёмкин вздрогнул. Вот и начались приключения.
   -Слушай, пусть Массимо отвезёт меня на вокзал к поезду или автобусу, я как-нибудь уеду, - Потёмкин начал искать выход из непростой ситуации.
   -Да, что-то надо делать, - сказала Ольга.
   Массимо согласился с планом Потемкина. И как только стемнело, они поехали в Таранто.
   На железнодорожном вокзале автомат по продаже билетов не работал, кассы были закрыты.
   Массимо пошёл договариваться с дежурным по вокзалу, а Оля с неприязнью произнесла.
   -В Италии все кассы в девять часов закрываются,
   -Интересно,- сказал Потёмкин, - а если человеку надо уехать после девяти.
   -А в поездах есть контролёр, который и продаёт билеты.
   Подошёл Массимо и сказал:
   -Профсоюзы объявили забастовку.
   -И что, теперь из-за забастовки фермеров нельзя уехать? А если на самолёт или поезд опоздает человек?
   Массимо развёл руками:
   -Ничего не сделаешь. Это их право. И эти правом в Италии они на всю катушку пользуются.
   -Вот поэтому мы и не живём здесь, - встряла Ольга.
   -У нас такого нет. Не в ущерб же другим?
   -Ничего не сделаешь, закон.
   -Закон этот, Массимо, оторван от народа, - нравоучительно произнёс Потёмкин, и иронично добавил,- ...из курса марксизма-ленинизма... Это называется система управления государством, оторванная от народа и защищающая интересы господствующего класса, другими словами говоря бюрократизм.
   - В общем, поезд стоит. Когда он поедет в Рим никто не знает. Но дежурный по вокзалу почему-то уверен, что через час-полтора он обязательно поедет! Я договорился с ним, что тебя можно посадить, а оплату за билет возьмёт проводник. Да, я предупредил, что ты иностранец, - он улыбнулся - поэтому во избежание международного скандала они согласились тебя посадить. Проводник предупреждён тоже.
   -Ну, вот и отлично, - весело сказал Потёмки, - сажайте меня в поезд, а сами езжайте обратно. Нечего здесь вам делать.
   Они обнялись. Помахали друг дружке руками, утёрли невидимые слёзы и расстались.
   В вагонах мест не было. Потёмкин специально прошёлся по всем. В каждом купе четыре человека развалились-лежали на шести местах так, что даже встать невозможно было там, не говоря о том, что как-то можно было присесть.
   Потёмкин плюнул бродить по вагонам в поисках места себе, и тоскливо расположился на раскладном сиденье в проходе вагона.
   Через час поезд направился в Рим, и Потёмкин повеселел.
   Ночи в Италии холодные. Через открытые окна свирепый поток холодного воздуха заставил Потёмкина сначала закрыть окна. Но этого оказалось недостаточно. Пришлось молнию на летней куртке с коротким рукавом застегнуть и поднять воротник. Он съежился от холода. Восемь часов езды до Рима. Он вытерпит. Ведь он едет к ней.
   Потёмкин приготовил 24 евро на билет, но проводник несколько раз проходил мимо него, внимательно смотрел, но ничего не требовал и не говорил. В конце концов Потёмкина сморило. И в этом полусонном состоянии он мчался к Риму и думал о ней. А утром, приехав в Рим и покинув вагон, у него радостно пронеслось в голове, что сэкономил на билет. Он мысленно поблагодарил проводника. Всё-таки не все чиновники предпочитают погрязнуть в канцелярщине и быть бюрократом...
  
   ...Обюрократились все. И чиновники, и не только они, возмущался Потёмкин. Не успел Потемкин переступить порог своего кабинета, как зазвонил телефон.
   -Да, - мягко ответил он.
   -Александр Васильевич, - звонил коммерческий директор, - у нас проблемы с подписанием договора купли-продажи. Договорились оплачивать в рассрочку, но продавец ссылается на какое-то положение, регулирующее индексацию платежей при рассрочке.
   -Да это индексируются платежи при приватизации объектов госсобственности. Нам же не продают объект приватизации?
   -Нет.
   -Так что они хотят?- Потемкин начал испытывать нервозность.
   -Ну что ж они еще хотят, денег побольше,- нервозность тут же передалась коммерческому директору, - Александр Васильевич, они ссылаются на чиновника из министерства, который утверждает, что индексация вполне законна. Вы позвоните, пожалуйста, ему, вернее ей... Зовут её Алла Ивановна, да поговорите. Может быть действительно есть нормативный акт, регулирующий наш случай.
   -Ладно, давайте, - вздохнул Потемкин, - но я думаю, что этот разговор будет напрасным. Чиновники как правило слушать не хотят и всегда убеждены в своей правоте. -Ну все же... Записывайте: Алла Ивановна, 227 01 02.
   Потемкин набрал номер телефона.
   -Здравствуйте, мне нужна Алла Ивановна.
   -Я Вас слушаю, - Потемкин услышал в трубке обыкновенный женский голос, не производящий никакого впечатления.
   Он изложил суть дела и на том конце телефонного провода услышал:
   -Да, индексация обязательна.
   -Так на каком основании? - сейчас Потемкин точно был убежден в актуальности этого главного для юристов вопроса.
   -На основании положения, которое Вы и назвали.
   -Да, но в положении прописано, что оно определяет порядок индексации платежей в рассрочку за денежные средства при продаже объектов приватизации согласно статьи три Закона. А статьи три Закона относит к объектам приватизации государственное и общественное жилье. Но это не главное. Главное то, что покупаемая нами недвижимость не относится вообще к объектам приватизации. Это положение никакого отношения не имеет к нашей сделке, - убеждал Потемкин.
   -Как это никакого, если часть акций предприятия-продавца принадлежит местным властям? - чинно вопрошал чиновник.
   -Алла Ивановна, если у открытого акционерного общества 30 процентов акций находится в собственности "Мэрии", оно является частным лицом, а не государственным, и само акционерное общество не выступает органом приватизации, - Потемкин откровенно начал уставать.
   Чиновник явно не понимал, да и не хотел понимать, хитросплетения законодательства, а потому задал вопрос, который чуть не свалил Потемкина с ног, и от которого он стал задыхаться, и не понимал от чего, то ли от смеха, то ли от горечи:
   -А покажите где написано, что не надо индексировать?
   Он решил, что умственная ограниченность чиновников будет преследовать его целый день, а потому надо расслабиться. Он помолчал, подумал, что она, наверное, больна, и тихо произнес:
   -Сходите в маркет и купите платье от "Versace" за 10 долларов, только там его нет.
   -Что?
   -Нет. Ничего.
   -Вы что, сами с собой разговариваете? - решила пошутить работник министерства.
   -Да, - рассмеялся Потемкин, - а что нельзя с умным человеком поговорить?
   -Можно. Ну, так что, не найдете?- допытывалась чиновница.
   -Ну почему же, -Потемкин начал искренне ухмыляться, - вот статья в гражданском кодексе "продажа товара в рассрочку" - там ничего не написано про индексацию.
   -А это не товар, - глупее ответ, к сожалению, она не смогла придумать.
   -А что это?
   -Недвижимость.
   -А что, недвижимость не является товаром, об этом тоже в кодексе написано, - веселился Потемкин.
   -А здесь речь идет о продаже товара в кредит, а Вам не продают в кредит, - не сдавалась она.
   - Продажа товара в кредит, Алла Ивановна, - саркастически заметил Потёмкин,- означает оплату товара через определенное время, то есть в рассрочку.
   Потемкину стало надоедать объяснять "азы" юриспруденции.
   Наступила небольшая пауза.
   -Я предлагаю в договоре записать: "Индексация осуществляется в соответствии с законодательством", - Потемкин искал хоть какую ту зацепку найти компромисс с тупым чиновником. Но кажется - это бессмысленное занятие, думал Потёмкин, и пока он думал, прозвучал ещё один сногсшибательный ответ:
   -Я не хочу сесть в тюрьму, я еще хочу поработать,- она, очевидно, всегда использовала эту избитую фразу, когда была бессильна в логике законов.
   Бред какой-то, подумал Потемкин, и понял, что пора заканчивать бестолковый разговор:
   -При чем здесь тюрьма? Какое отношение имеет ссылка на закон в условии договора к вашей работе?
   -Самое прямое, - она вновь не сообразила о чем идет речь, - в общем, не хотите индексировать - не надо, но и помещение тогда не купите, мы найдем покупателей.
   -Ладно... Все понятно, до свидания.
   Тот день всё-таки не был испорчен окончательно: позвонила сестра и пригласила его на свадьбу. Надо срочно заняться визой, подумал Потемкин, и обрадованный нежданным фактом отдыха за границей и возможностью встретить Свету, положил трубку...
  
  
   ...Трубка мобильного телефона проснулась. Потянулись длинные гудки томительного ожидания быть услышанным и услышать голос любимой.
   По ту сторону спутника, наконец, прозвучало:
   -Алло.
   -Света, это я, - Потёмкин очень быстро произнёс, будто боялся, что её голос затеряется в мобильной паутине.
   -Ты?
   -Да.
   -Ты как нашёл мой номер телефона? А впрочем это неважно...
   -Свет, я в Риме.
   -Ты-ы-ы в Ри-и-име? - её голос от удивления стал тянутся.
   Действительно было чему удивляться.
   -Т-ты к-как т-там ок-казался? - она от волнения стала заикаться.
   -Долго объяснять. Я в отеле INVICTUS, недалеко от улицы Венето. Приезжай. В Риме буду два дня. 31 августа автобус отправляется домой.
   -Ты с ума сошёл?
   -Нет, не сошёл. Я люблю тебя...
  
   (продолжение обязательно будет!)
  
   Не смотри на себя в зеркало
  
   Нас связывает невидимая нить,
   Над бездной потустороннего сознанья,
   А вдруг порвется? Но надо жить,
   Любить... хоть и отверженные мирозданьем.
  
   Как нам, иногда, хочется познать неосязаемое своё состояние, то, что психологи называют подсознанием, и хотя бы малую толику мыслей других, в особенности у женщин, поэтому...
   ...пришло время сказать, что...
   Я не люблю блондинок. Я не люблю женщин с внешностью кукол. Я не люблю заискивающих или масленых женщин. Я не люблю женщин, которые смотрят тебе в рот. Я не люблю женщин с искусственными улыбками. Я не люблю дур. Я не люблю пьяных женщин, потому что это противно. Я не люблю курящих женщин, потому что от них дурно пахнет изо рта. Я не люблю женщин с грязными или облупленными ногтями. Я не люблю неаккуратных женщин, и женщин у которых одежда с жирными пятнами или оторванной подкладкой. Я не люблю, когда от женщин пахнет пОтом.
   Простите, дамы полненькие. Но мне нравятся женщины худенькие и стройные, и с небольшой грудью. Но это уже дело вкуса. А еще мне нравятся женщины от которой исходит тот неповторимый запах, присущий только моему состоянию и разуму.
   Мне нравятся умные женщины, потому что у них богат духовный мир, и с ними есть о чем поговорить. Потому что появляется настоящая, действительная, "не показушная" возможность утвердить себя в её глазах. Это как игра. Неосознанное соревнование мужской логики и женской интуиции.
   Теперь понимаете, что моя жена может не волноваться, когда я уезжаю один на отдых в какой-нибудь санаторий или туристско-оздоровительный комплекс?
   Однако. Все мужики сволочи. Это говорит не женщина, это говорит мужчина. Не обижайтесь, мужики. Это тоже самое, что стерва, только в мужском роде. У нас на генном уровне заложены животные инстинкты. Инстинкты продолжения рода. Даже если ты женат, то обязательно не со своей супругой. Хорошо, если твои нравственные принципы вступают в противоречие с физиологией существования. И тогда со мной всегда мой рассудок - моя стража. А когда принципы начинают плавно переходить в другое состояние, и совпадать ...?
   В тот памятный для меня год, летом я почувствовал страшную усталость. Бизнес не пошел, и поэтому фирму пришлось продать. В институте тоже дела шли, хуже некуда. Директору института постоянно мерещилось, что я пытаюсь занять его директорское кресло. Как-то раз он всех предупредил, что он этот институт породил, он его и похоронит.
   В общем, я решил отдохнуть и купил путевку на Нарочь в туркомплекс с почти одноименным названием - "Нарочанский". Я там никогда не был, а название озера хоть и ни с чем не ассоциировалось, но очаровывало и притягивало своим мягким звучанием.
  
   Меня встретил промозглый моросящий не летний дождь. Озеро задохнулось в сплошной пелене серого водного мрака, сливаясь с небом и простираясь над головой. Но тьма не помешала мне радостно вдыхать лесной озоновый воздух, и ощущать блаженство встречи с природой. И я задохнулся вместе с озером.
   Мой возбужденное состояние, правда не надолго, омрачилось неожиданным дискомфортом номера. Туропертор, вообще-то, гарантировал, что меня ничто не будет стеснять. Но... Блок состоял из двух комнат. Старая и развалившаяся мебель, пропахшая застарелым нафталином и грязными носками. Стены, обклеенные невзрачными обоями, в некоторых местах оборванные, где отсутствовали целые куски. Обои использовали, очевидно, для практических целей: над своей кроватью я увидел, написанное ручкой: "хорошая бумага". В одной комнате расположились две молодые мамы с маленькими дочками, а в другой - я и какой-то налоговый инспектор из Столицы огромного телосложения, в общем толстый. Но что меня поразило, так это один санузел с душевой на всех. Боже, - подумал я,- хоть расписание пиши.
   На Нарочи, к сожалению, нет исторических, дендрологических или других достопримечательностей, поэтому я мысленно набросал план времяпровождения на белорусском курорте: утром - легкая пробежка или спортивная ходьба, до обеда и после - пляж, до ужина - волейбол, после - дискотека.
   Первым делом я узнал, где и когда играют в волейбол. А вечером помчался на танцы, которые начались сразу после ужина засветло на какой-то танцплощадке, где ди-джей пытался с помощью песен типа "ты меня любишь, а я тебя нет" завести народ.
   Дискотека внешне походила на танцы из фильма "Афоня". Жадные женские глаза вырывают тебя из толпы и томно просят-умоляют: подойди... подойди... пригласи и потанцуй со мной.
   На глаза попалась дама бальзаковского возраста, с городской внешностью и как будто пластичная. Я очень гармоничен в танце, и поэтому танцу отдаюсь полностью. Я люблю, чтобы партнерша хотя бы понимала, что танцевать надо в такт музыки. Я люблю, чтобы в каждом моем движении видели смысл окружающей нас действительности. Чтобы за моим па, синхронно следовало па партнерши. Поэтому, если партнерша не может постичь вместе со мной азы танца, второй раз я ее не приглашаю.
   Дама была скована, совершенно отказывалась усвоить, что с ней танцуют, а не строят перспективу дальнейших отношений, поэтому я моментально прекратил всякие попытки закружить ее в неповторимом восторге мужского толкования танца.
   Мне стало неинтересно, и я равнодушно повел беседу, чтобы хоть чем-то занять себя:
   -Как Вас зовут?
   -Хгаля, - у нее был невообразимый деревенский акцент, от которого я испытал легкий шок.
   -И откуда Галя приехала? - я постарался быть серьезным.
   -Из Лельчыц.
   -А где Галя работает?
   -У школе,- насмешки она не понимала. Полное отсутствие чувство юмора.
   -И кем Галя работает?
   -Дзетак у начальных класах учыт, - она коротко гоготнула.
   -А Галя не жадае са мной на беларускай мове паразмауляць? - мои познания в белорусском языке были почти что совершенны.
   -Не. Я худо разхгавариваю на беларускам.
   -Дрэнна, что Галя не ведае родную мову , - я с нетерпением ждал когда же закончится этот идиотский танец. Как обманчива внешность. И как эта внешность не соответствует внутреннему содержанию женщины. Ну что ж и такое бывает.
  
   В расстроенных чувствах я пришел в комнату и поделился своими впечатлениями с налоговым инспектором, который днями и ночами только и делал, что спал. Зачем человек приехал отдыхать? Он посмотрел на меня сонными глазами и посоветовал:
   -А сходите в санаторий "Приозерный", говорят, там неплохо организуют дискотеки.
  
   Вечером, на следующий день, после волейбола, дождавшись своей очереди помыться в душе, я поужинал и чинно последовал в санаторий "Приозерный".
   Судя по шлагбауму, современным корпусам, стоянке автомобилей, ухоженным газонам, теннисному корту, санаторий "Приозерный" относился к элитным.
   Действительно, организация культурного мероприятия здесь явно отличалась от вчерашней. Игры, конкурсы, хорошая музыкальная техника... И я согласился с предложенным мне устройством отдыха в вечернее время.
   Я пригласил какую-то женщину, тактично пытавшуюся подстроиться под меня и ритм танца.
   -Вы хорошо танцуете,- сделал она мне комплимент.
   -Спасибо,- сухо ответил я. Она о чем-то начала болтать, но сквозь повышенные децибелы музыки, я ее не слышал. Честно говоря, я и не хотел ее ни слышать, ни слушать. Поэтому я, всякий раз, вежливо кивал головой, когда она делала паузу.
   И вдруг до меня донесся мягкий и нежный голос, от которого неожиданно дернулся:
   -Как он красиво танцует...я бы...,- дальше я не разобрал, потому что обрывки слов резко ушли куда-то вверх...
   -Что с вами? - спросила партнерша.
   Я удивленно посмотрел на нее и пожал плечами:
   -Ничего.
   Нет, это не ее голос. Я начал вертеть головой, пытаясь определить, откуда я получил столь странное сообщение. Но рядом, все танцующие были заняты только собой. И я не заметил, чтобы в мою сторону кто-то смотрел. Только партнерша внимательно и одновременно слащаво поднимала глаза. А может со мной что-то не так?
   Было очень душно. Я решил отдохнуть и потому следующий танец пропустил. Сидя на скамье в гордом одиночестве, мой мозг снова зафиксировал:
   -Да, действительно, здесь не с кем танцевать...- мне стало страшно, ведь раньше со мной такого не было. И, наконец, мои глаза увидели то, что отразилось сознанием. Не увидеть ее было нельзя. По ту сторону шумной и веселой реки танцующих, на другом берегу, в том же состоянии одиночества, стояла она. Девушка лет двадцати трех. Черненькая со стрижкой каре. Издали она казалась такой чистенькой и аккуратненькой, с простыми чертами лица. На ней было черное платье с какими-то бледно-голубыми цветами, подчеркивавшее ее изящную фигурку. На фоне больших окон зала, за которыми качались вековые сосны, безнадежно опустив руки, она как безгрешная лесная нимфа, через мелькающие спины и лица танцующих, девственно и спокойно смотрела на меня.
   -Мне... Вами... потанцевать, - доносились куски фраз и мне стало жутко. Теперь я точно знал, что слышу слова, исходящие от нее. Господи, я читал ее мысли. Но ведь думы других мне не доступны. Я попробовал сконцентрировать взгляд на близ танцующей даме. Нет. Сигналов от нее я не получал. Это невозможно. Но это именно так. Успокойся. Иди пригласи ее и узнай, что за чертовщина.
  
   Она была очаровательна и великолепна. Моя правая рука бережно держала ее талию, и каждый миг танца выстраивался в осмысленную восхитительную гармонию.
   Духота так давила и ограничивала мои движения, что я с заметным стеснением начал оправдываться:
   -Вам, наверно, не совсем удобно... Я такой потный...
   Но она не дала мне ни единого шанса усомниться в ее серьезности получить удовольствие от мужского покровительства в искусстве пластики, да, и мгновенно рожденные мысли, я, к сожалению, читать еще не умел:
   -Но это ведь так естественно...
   Мы снова и снова отдавались движениям, и, наконец, насытившись неповторимым восторгом согласованного единства тел, перешли к познанию своих душ.
   Все то, что она говорила, я уже знал. Страх ушел, и появился азарт. Мне было очень интересно подтвердить свои наблюдения.
   Мы вышли из душного зала, и пошли по темным аллеям, освещенным неярким опаловым светом фонарей. Яркий диск луны таинственно качался над кронами деревьев и усиливал загадочность нашей необычной встречи.
   -Давай перейдем на ты,- я понял, что ей уже как-то странно было "выкать".
   -Конечно. А ты на чем-нибудь играешь? - она спросила на всякий случай, после того как мы выяснили, что она в детстве закончила музыкальную школу по классу фортепиано.
   Я глянул в ее глаза и в них заметил несмело проявляющийся серебряный блеск луны. Ее восточные глаза... Нет, нет, не раскосые - японские или китайские, а скорее татарские, отражали, еще не до конца мною опознанную, глубину ее мировоззрения. У нее были тонкие чувственные губки, на которых не помещалась губная помада. Это как раз и возбуждало. Очень хотелось ее поцеловать, но я знал, что она пока не готова на такие смелые поступки. Ее мир вдруг оказался настолько похожим на мой, что я невольно закрыл глаза:
   -Я, Оля тоже учился в музыкальной школе. На баяне. Играю на гитаре... И немножко на пианино. А ты любишь стихи?
   -Да ... Ахматову.
   Мы в это время вышли к озеру, и я с готовностью и удовольствием продекларировал:
  
   Была над нами, как звезда над морем,
   Ища лучом девятый смертный вал,
   Ты называл ее бедой и горем,
   А радостью ни разу не назвал...
  
   -Это из Полночных стихов. Из последнего, седьмого стихотворения, так и называется "И последнее". Красиво, правда?- прокомментировал я.
   Она, соглашаясь, опустила голову.
   -Знаешь, я на эти стихи написал музыку.
   -Так ты еще и музыку сочиняешь? - она была удивлена.
   -Да, к сожалению...
   -Здорово. Но почему к сожалению?
   -А потому что все равно никто не услышит твои творения, а чтобы получить удовлетворение от своих произведений, необходимо общественное признание.
   -Не обязательно. Узкий круг почитателей своего таланта, тоже воодушевляет. Вот запиши на кассету свою песню. Я послушаю и выражу свое признание.
   -Или непризнание.
   -Ну зачем ты так? - она не согласилась со мной. И мы разом посмотрели на озеро.
   Над озером и в озере... Плыла луна. И лежала, качаясь в мелкой ряби, не погасшая полоса бледно-желтого лунного света, пугливо освещая прибрежную черноту леса.
   -Потрясающе, - вместе с ее мыслями, почти в унисон прошептал я.
   Мы, как в состоянии нирваны, долго стояли и молчали, созерцая всю эту неповторимую ночную прелесть светящейся воды, нарисованную невидимой рукой бессонного художника.
   -Пойдем, ты меня проводишь. Уже поздно, и я немножко озябла,- она начала укутывать себя руками.
   Июльская ночь отдавала металлом прохлады, и мы направились к ее временному пристанищу.
   Возле корпуса мы присели на скамью, отделанную замысловатыми переплетениями из толстой декоративной проволоки, окрашенной в черный цвет. Ее черное платье при свете фонаря смешивалась с этим узором ночных красок. Органичность существования, подумал я. И вдруг мое сознание, уже в который раз, получило сигнал, воплощенный в реальность через ее уста:
   -Можно тебя кое о чём попросить,- ее серые с латунным оттенком глаза без тени кокетства скромно посмотрели на меня. Я уже приготовился выполнить ее просьбу и поэтому кивнул.
   -Обними меня. Мне очень холодно.
   При свете фонарей ее шелковистые волосы отливали синевой. Я очень близко увидел ее лицо. Прямой и правильный нос, небольшие, но умные глаза придавали овальному и смуглому лицу выражение чувственного влечения. Там, где-то внутри, была неведомая мне сила, но временно подавленная кем-то. Ее плечи не были хрупкими, но тонкие руки с музыкальными пальцами, на которых расположились коротко подстриженные маленькие ноготки без маникюра, - она казалась дюймовочкой в моих объятьях.
  
   Связь была прервана, как только она скрылась за дверьми, нелюбезно открытой сонным охранником санатория. Я понял, что читаю мысли только ее и только в ее присутствии. Большего мне дано. А больше и не надо.
  
   Итак, ее звали Оля. Она была совершенно правильной, а может быть правильно совершенной? Она была замужем, у нее была десятилетняя дочь, и ей было тридцать лет. Работала она в столице врачом в какой-то больнице. Казалось, что у нее все расписано, все сложено по полочкам: школа музыкальная, школа обыкновенная с золотой медалью, учеба в медицинском, замужество, ребенок, работа... А тут ворвался я. Как неожиданно подаренная книга. Книга, у которой открыли первую страницу и по аннотации поняли, что ее надо прочитать, и что она будет интересна. Но книга особенная. Книга, которой, к сожалению, нет места на полке библиотеки. Я был незапланированным явлением. И с ним нужно было что-то делать.
   Что-то нужно было делать и мне. Я был женат, у меня был совершеннолетний сын. Десять лет разницы. Один случай на миллион. Мои жестко выстроенные принципы, вдруг вписались в гармонию природного мирозданья. Барьеры нравственности начали потихоньку расшатываться.
  
   Противно липли комары, и мы решили, что этот вечер мы проведем на старой барже, переделанной под танцплощадку. Отмахиваясь от назойливых насекомых, мы почти взбежали на причал, вернее подобие причала - длинная металлическая конструкция похожая на пешеходный мост, заканчивалась баржей, где народ отдавался эйфории массовых развлечений. Один единственный небольшой корабль, переоборудованный под кафе и музыкальную рубку для капитана-ди-джея, понурив нос, надолго пришвартовался к этому несостоявшемуся пирсу.
   Было здорово смотреть на чернь бесконечной водной глади, разрезанной лунным потоком света, который выхватывал маленькие чуть видимые острова кувшинок. А под ногами, отдавая бледную, еле заметную желтизну песка, стелилось дно. Словно маленькая частичка солнца скрывалась в этой тьме, уходящей вдаль в бездонную глубину, где отражалось небо и белая дымка курчавых облаков.
   Какая-то юная поп-звезда запела про "зажигают звезды..." и мы пошли воплощать томительную энергию в медленные ритмы движений. Сдерживая выплескиваемую наружу страсть, и потому не смея прижаться к ней, я мягко вел её в головокружительный затон нового и неопознанного бытья.
   Когда луна ушла вверх и стала небольшим ярко-белым кругом, а ночь затаилась перед рассветом, мы возвращались. И болтали обо всем.
   -Я с большим уважением отношусь к людям в белых халатах, - я действительно преклонялся перед врачами.
   -А мне нравятся спортивные и подтянутые мужчины, - она улыбнулась и с лукавством заглянула в глаза, намекая на мое тренерское образование, - я видела как ты играл в волейбол. Очень красиво.
   -Ты хочешь сказать, что я именно тот, чей образ сопоставим с образом мужчины, созданным тобой.
   -Да.
   -Почему тебя потянуло ко мне?- ответ я знал, но мне хотелось проверить имеет ли она пороки.
   -Понимаешь, это нельзя объяснить. Ты какой-то необычный... Другой...
   -Из другого мира,- подсказал я. Она не обманывала.
   -Да ... То есть нет... В общем ты совсем не похож на моего мужа.
   -Ну еще бы.
   -А ты так красиво танцевал, и мне жутко захотелось, чтобы ты меня обнял и кружил, кружил со мной...
   Она замолчала.
   -Я вот, Оля, одного не пойму, как ты, такая правильная... Из порядочной семьи. Ты ведь ни с кем не собиралась знакомиться. И решилась на такой безумный поступок?
   Она удивленно выдержала паузу.
   -Ну, у нас с тобой пока ничего безумного нет, - педантично, наконец, произнесла она и тихо добавила, - это, во-первых, а во-вторых, я сама не знаю.
   Она действительно не знала. Но я -то знал, что курортным знакомством она точно не ограничится.
   -Ты плохо с мужем живешь?
   -Ну, я бы не сказала. Да, мы ругаемся часто. И это мне не очень нравится. Не нравится, что он курит.
   -В общем ты поругалась с мужем и решила отдохнуть от него, а тут подвернулся я.
   -Нет, не правда. Ты не подворачивался. А я не собиралась отдыхать от него. Ты - это что-то другое...Мне кажется, что у нас с тобою много общего. Мы так похожи друг на друга. И вообще, у меня такое чувство, что я тебя знаю тысячу лет.
   Она не обманывала меня. Стало очень легко на душе. Она познавала мой мир, не потому, что хотела угодить мне, а потому что видела во мне свое зеркальное отражение.
  
   Вот и закончились благодатные вечера. Она стояла возле автобуса и долго смотрела на меня пронзительным взглядом. А я читал в ее глазах Ахматову:
  
   По волнам блуждаю и прячусь в лесу,
   Мерещусь на чистой эмали,
   Разлуку, наверно, неплохо снесу,
   Но встречу с тобою - едва ли.
  
   Потом молча протянула листок, на котором были номера ее телефонов.
  
   Я вернулся в свой город. И судорожно принялся выискивать информацию о достижениях в сфере чтения мыслей. Ведь должно же быть хоть какое-то объяснение моим способностям.Собственно говоря ничего интересного, что меня могло бы вдохновить, я не нашел. На каком-то сайте я прочитал...
   "Ученые разработали способ чтения мыслей. Используя сканеры мозга, они обнаружили, что люди извлекают со дна памяти старые воспоминания, воспроизводя при этом строго определенные действия, сообщает The Guardian.
   Шон Полин из Университета Пенсильвании просил добровольцев вспомнить 90 разных объектов, от таких достопримечательностей, как Тадж-Махал и знаменитостей вроде Холли Берри, до обыденных предметов вроде пинцета. При демонстрации каждой картинки ученые задавали связанный с изображением вопрос (например: "Вам нравится Холли Берри?") и регистрировали мозговую деятельность обследуемого, думавшего о человеке, месте или предмете.
   Затем Полин и его коллеги использовали компьютерную программу для анализа этих мозговых кадров. У всех девяти испытуемых в определенных участках мозга повышалась активность. Но программа смогла уловить разницу в том, как люди думают. Наконец ученые попросили испытуемых вспомнить как можно больше из 90 объектов. Используя результаты предыдущего сканирования и компьютерную программу, ученые установили соответствие между первоначальной и новой мозговой деятельностью, когда люди рылись в памяти.
   Нам удалось увидеть, как мысли всплывают на поверхность", - сказал один из участников исследования, Кен Норман из Принстона. Когда люди вспоминали Тадж-Махал, их мозг демонстрировал ту же модель активности, как и тогда, когда им впервые показали картинку. Когда они начинали думать не о месте, а о предмете или знаменитости, исследователи наблюдали повышение активности других участков мозга до того, как человек извлекал воспоминание...
   "Люди обычно ничего не забывают, но некоторые воспоминания "спят" на протяжении длительного времени, а затем внезапно всплывают, когда возникает нужная ассоциация", - сказал Норман. Индивидуальные различия в мозговой деятельности дают некоторое представление о процессе создания ассоциаций".
  
   Интересно получается, - я погрузился в размышления. Может быть вся наша жизнь запрограммирована... Состоит из набора определенных ситуаций. И если два человека оказываются вместе в одной модели этих ситуаций, то становится, наверно, очень просто считывать одну и ту же линию поведения. Но почему тогда, она не может читать мои мысли? А может быть может? Да нет... Я бы сразу узнал об этом. Да-а-а. Вопросов больше, чем ответов. Вообще-то ответа ни одного. Какая-то обратная телепатия получается. А если эта модель развивается в определенных условиях обитания? А может быть одна и та же модель совпадает с условиями обитания? Тогда, что это за условия обитания? А самое главное, что же связывает два мозга? Разве что только электромагнитное поле...
  
   Август... Прохлада все более и более завоевывала земное пространство, и поэтому последние теплые дни уже пугались осени и безнадежно расставались с летом.
   Собственное существование - это целая проблема, а решать все равно некому, кроме меня самого.
   Я долго раздумывал. И оправдал себя тем, что не понял, что мною движет. И я решился. Я набрал ее номер мобильного телефона, где по ту сторону спутника прозвучал ласковый с легкой хрипотцой голос:
   -Алло...
   -Привет, это Сергей.
   Глубокая пауза.
   -Привет.
   -Я хочу видеть тебя.
   -Я тоже, - в ее голосе послышалась такая острая страсть, что я затаил дыхание,- если сможешь приехать в эту субботу, приезжай. Я дежурю в больнице. А муж в командировке...
   -Я приеду к тебе.
  
   От нее приятно пахло лекарствами. Ее черные волосы, уже не черные, а перекрашенные в темную вишню, весело игрались над аккуратным белым воротничком медицинского халата, а ее сердце готово было выпрыгнуть. Ее волнительное дыхание будоражило мое сознание, и я, вконец запутался, чьи мысли, ее или мои, толкали нас на обдуманные заранее поступки. Да, мы уже знали, что мы будем делать, хотя и не говорили об этом друг другу. Мы знали... И понимали, что это неправильно, непорядочно, нечестно перед нашими семьями. Низко и аморально. Но это красиво и гармонично. Идеальное духовное единение...
  
   В ординаторской было тихо и покойно. Последняя крепость целомудрия,- подумал я, глядя на ее идеально выглаженный стерильно-белый халат, и притянул ее к себе. Она всем существом, с легкостью коснулась меня, и я распознал, как вся ее душа благодарно растекается внутри меня.
   -Давай сядем,- она глазами показала на диван, и сняла халат.
   Я вдохнул ее аромат в себя и понял, что здравый смысл мною утерян.
   Она была в бордовой блузке и юбке, с длиной чуть выше колена. Мои руки коснулись ее смуглых и стройных ног, с нетерпением проникли дальше, и я услышал, как она вздохнула. Она была в боди.
   Почему женщины одевают боди цвета бордо? Потому что, если женщина надевает боди цвета бордо, знайте, она вас страстно желает, здесь и прямо сейчас. Не упускайте этот шанс. А я его упустил. Но упустил умышленно. Я любил комфорт. А ординаторская к моему пониманию комфорта, к сожалению, не относилась. Я посмотрел на нее и прочитал, что боди она одела скорее неосознанно. А вдруг? На всякий случай.
   Я прикоснулся к ее губам. И захватила, закрутила нас, та неведомая сила в бесконечной тишине зеркального отраженья двух душ.
  
   -Мы здесь не можем долго находиться, да и у меня рабочее время закончилось, - тяжело и с сожалением сказала она, отрываясь от меня.
   -Поедем куда-нибудь, - предложил я и, заглянув в ее глаза, понял, что она очень хочет меня. И у меня созрел план:
   -Мы сейчас с тобой поедем на Немигу... И в какой-нибудь гостинице снимем номер.
   -Ты что? Это так неудобно. Я стесняюсь... А потом, что подумают про нас работники гостиницы?
   -Да чтобы они не думали, это не их дело, - беспричинно возмутился я.
  
   Мы вышли из подземного перехода станции метро на Немиге. Латунные розы на мраморной плите черной памятью скорбели о пятидесяти двух погибших бессмысленной никому ненужной смертью. Сердце сжалось, и холодные мурашки пробежали по спине. Царство им небесное, подумал я.
   Мы направились в сторону Дворца спорта. А я не упустил возможность еще раз поглазеть на красоту Троицкого предместья. Оля что-то говорила, а я беспардонно глазел на исторические места. Сначала я крутанул голову назад и, посмотрев на Кафедральный собор, мысленно перекрестился.
   Да-а-а. Речушка... Ручеек Немига, давно уж, как Неглинная в Москве, упакована в трубы, но дух ее ощущается повсеместно. Никто это древнее место не назовет иначе как Немига. А в сильные ливневые дожди улица Немига заливается рекой Немигой, будто вспоминая прошлое, она вырывается из бетонных коллекторов, вызывая людской страх перед стихией-наводнением.
   Голубая рябь Свислочи давала изображение золота солнца. Многочисленные ярко-желтые шарики-зайчики, отражавшиеся от водной глади, заставляли щурить глаза, а озоновый воздух в центре города, как оазис в пустыне, пьянил нас от сытости всего великолепия.
   А там... На левом берегу Свислочи, через остров слез, где виднеется памятник воинам-афганцем, вы обязательно попадете в древний мир архитектуры времен классицизма. Я вспомнил, как когда-то ходил по этим старым улочкам, усеянными булыжником, и представлял себя барином, разъезжающим в карете, запряжённой тройкой маститых лошадей.
   Если вы не были в Троицком предместье, считайте, что вы не были в Минске. Я вспомнил, как на одном из сайтов, я нашел запись какого-то фотографа, который жаловался, что кроме Троицкого предместья в Минске и нечего фотографировать. Глупый, подумал я. Иди на площадь Независимости, где находится Красный костел, Октябрьскую площадь, площадь Победы... А церковь Александра Невского, куда в годы войны угодила бомба и не взорвалась, потому что рядом находилась икона Николая Угодника? А Екатерининская Церковь, неуютно чувствуя себя, среди современных высоток и серой громадины торгового центра "На Немиге"? Я мысленно начал возмущаться...
   -Ты меня слушаешь? - Оля дернула меня за рукав.
   -Извини, - я оторвался от тягостных мыслей, - любуюсь красотой...
   -Да, здесь действительно красиво.
   -Вот Оля, - я немного засмущался, - вон там гостиница... Решайся.
   Она долго молчала. А я воспользовался этим, и бесстыдно считывал ее мысли. Она не то, что хотела, она просто рвалась остаться со мной наедине, но внутренняя порядочность мертвой хваткой держала ее от необдуманного шага. И вдруг я почувствовал как она медленно, с большим усилием начала разжимать жесткие пальцы пуританского воспитания.
   -Пошли, - глухо произнесла она.
  
   Дорогу нам преградил молодой охранник, крутивший на указательном пальце связку ключей. Квадратная голова с тупым взглядом, и бесформенное болтающееся внизу брюхо-безобразие.
   -Вам кого?- вызывающе спросил он, почесав свой нос-картошку.
   -Нам необходимо номер снять, - я вежливо и внимательно заглянул в его глаза и увидел там глубокое отсутствие мысли.
   -У нас номера... Это... Слишком дорогие...,- с хамской интонацией ответил он, и я понял, что другая интонация ему неведома, потому что этой другой, к сожалению, не научили.
   На его брошенную фразу я почти не обратил внимания, если не считать быстро промелькнувшей мысли о том, что содержание моего кошелька ему уж точно неизвестно. Я двинулся было к администратору, но Оля ухватилась за меня и зашептала:
   -Пойдем отсюда.
   С ее мнением, я не мог не считаться. И мы вышли.
   -Идиот... - все, на что я был способен в этот день.
   -Поехали в парк Челюскинцев, - Оля мягко захватила мою руку, чтобы как-то скрасить плохое настроение и возникшую неловкость.
   -Поехали, - беспомощно произнес я.
   Уже в метро, успокоившись, я подумал, что форсировать события в отношениях с женщиной категорически нельзя.
   -Оля, почему ты вышла замуж за своего мужа? - ухватившись за поручень и мягко придерживая ее руку, я снова вернулся к своим экспериментам. Она долго молчала, и я понял, что она откажется отвечать, но она, в последний момент передумала, и под шум ветра и стука катков почти прокричала мне в ухо:
   -Ты знаешь, он мой бывший одноклассник. Я его знала еще со школьной скамьи. И когда я была на последнем курсе медицинского, а он к этому времени уже получил звание лейтенанта, он приехал ко мне в институт и сделал предложение. Наверное, мне не надо было торопиться выйти замуж. Но он так настаивал. А потом как-то думала, что он не так уж и плох будет в качестве мужа. Да он, в принципе, и сейчас не плохой.
   -Так ты его даже и не любила? - я, зная ответ, артистично удивился.
   -Ну... Он мне нравился.
   -В общем, с моим приходом в твою жизнь, ты поняла, что твой муж - это не твой тип мужчины.
   Теперь ее черед пришел удивляться:
   -Да. У меня такое чувство, что ты читаешь мои мысли.
   Я снисходительно посмотрел на нее.
  
   Мы вышли из метро и направились в чудесный уголок еще не стертой осенней непогодой сочной зелени парка.
   Никакого отношения парк не имел к дрейфу затертого во льдах Арктики и неприспособленного к плаванию в полярных условиях обыкновенного парохода и объявленного советскими властями ледоколом "Челюскин". Во всяком случае, отражение подвига челюскинцев парк не содержит.
   И все же... Прекрасное место для отдыха. Аттракционы старые, но еще любимы нами.
   -Пошли на Супер-8, - с места в карьер, я потащил ее на любимой мною аттракцион.
   -Да ты что, я боюсь.
   Но она не смела мне отказать, и молча согласилась.
   К ее счастью американские горки не работали.
   -Пошли просто погуляем,- предложила она.
   И мы пошли гулять по тропинкам, над которыми зеленой аркой нависала сплошная
   масса листвы, кое-где уже пожелтевшая.
   -Мы все обо мне и обо мне. Расскажи о своей жене. Она красивая?
   -Ты знаешь... Я считаю, что красивых людей нет. Если говорить о внешности, то моя жена без физических недостатков. Она добрый и отзывчивый человек. Она ... Умная женщина. Я ее очень уважаю. Скажем так... Она мне очень симпатична.
   -Так почему же ты... мы... все это...Зачем тебе это нужно? -она начала волноваться.
   -Понимаешь Оля, это трудно объяснить. Возможно, это твой случай. Наверное и мне не надо было жениться. Но тогда...Пятнадцать лет назад, я себе внушил, что если не женюсь, то не смогу жениться никогда. Я был молодой, и кстати стеснительный, боялся... и казалось, что я вряд ли найду кого-либо. Глупо конечно. Но это так.
   -А секс у Вас с женой нормальный?
   От этого вопроса, у меня остановилось дыхание. Она попала в самую точку. Она что, тоже читает мои мысли? Я сосредоточенно посмотрел в ее чистые серо-бирюзовые глаза, и не нашел ничего, чтобы заподозрить ее в моих способностях.
   -А вот с сексом, Оля, у нас с женой не очень. Она очень часто отказывает мне. А я от этого страдаю. Это наверно и есть главная причина.
   -А ты думаешь, я смогу понравиться тебе в сексе?
   -Hope for the better* , - я улыбнулся.
   -Давай сядем,- она уставшими глазами показала на скамью.
   Чтобы быть уверенным, что одежда останется чистой после пыльных лавочек, я открыл портфель и достал газету. И тут на глаза попалась аудио-кассета:
   -Господи, я совсем забыл. Оля ... Вот кассета... Я тебе не говорил...Лет семь назад я давно записал все свои песни. И здесь на кассете они все... Что-то около шестидесяти. На стихи Ахматовой, Мандельштама, диссидентки 80-х - Ирины Ратушинской. По одной песни Баратынского и Кольцова... Белорусских поэтов Скарынкина и Прокоповича... и других поэтов. В общем даю тебе послушать, оцени, и обязательно выскажи свое мнение... Понравилось или нет. В конце концов, ты же с музыкальным образованием, и вполне можешь профессионально оценить моё несостоявшееся композиторство.
   Она спрятала кассету в сумочке и долго смотрела на меня, не мигая, и верила в мой непогрешимый мужской авторитет. А затем твердым усилием воли опустила себя в реальный мир борьбы и противоречий:
   -Ты знаешь, ты очень нравишься мне, я бы хотела быть с тобой вместе, - вдруг откровенно сказала она,- но мне кажется, что нам не надо встречаться. Мне иногда бывает так стыдно, когда я думаю о том, что я изменяю мужу.
   Она замолчала. Мне сказать было нечего. И я, вторгшись в ее сознание, уже ждал Анну Ахматову. И Оля не обманула моих ожиданий. Она оптимистично и с большей долей надежды, нежели у Ахматовой, робко прочитала:
  
   Какое нам, в сущности, дело,
   Что все превращается в прах,
   Над сколькими безднами пела
   И в скольких жила зеркалах.
   Пускай я не сон, не отрада
   И меньше всего благодать,
   Но может быть, чаще, чем надо,
   Придется тебе вспоминать-
   И гул затихающих строчек,
   И глаз, что скрывает на дне
   Тот ржавый колючий веночек
   В тревожной своей тишине.
  
   -Я умираю... Так хочу тебя обнять. Пойдем куда-нибудь, где нас не будет видно.
   И мы зашли в темную чащу, подальше от людских глаз. Она так прижалась ко мне, что мне стало страшно за себя:
   -Оленька, я не вытерплю. Могу и не сдержать себя. Наброшусь на тебя. Что ты
   тогда будешь делать?
   Отпрянув от меня, она улыбнулась и погладила рукой, рядом лежащий большой валун:
   -Я хочу сесть к тебе на колени.
   Я сжал ее талию, а она, обхватив мою шею руками, нежно опустила голову на мое плечо. И была похожа на маленький воробышек, жаждущий покровительства и защиты.
   -Ты такая маленькая и беззащитная. Поэтому, я буду звать тебя ... Малыш... Не обидишься?
   -Нет.
   -Хоть и такое же имя как у героини в "Зимней вишне", но это то, что пришло сразу на ум, а значит правильное.
   Мы долго сидели, боясь шелохнуться, впитывая каждую частичку своей духовной материи, которая благодарно растекалась друг в друге и сливалась в единое русло где-то там наверху.
   Пошел мелкий противный дождик. И она, раскрыв зонтик, попыталась укрыть нас. Но безнадежно спугнув мгновения единого притяжения, дождь, вселив печаль, приблизил время нашего расставанья.
   Окрыленный встречей с ней, я возвратился домой и вновь усиленно начал рыскать по Интернету в поисках достижений копирования мыслей людей.
  
   "Юкиясу Камитани из вычислительной лаборатории неврологии и Френк Тонг из университета Принстона использовали систему магнитно-резонансной съёмки и специальную программу, чтобы определить - какие картинки видел испытуемый.
   В серии опытов добровольцам показывали одну из восьми картинок, на которых были полосы ориентированные различным образом. В этот момент снималась магнитная томограмма мозга. Оказалось, в ней есть небольшие отличия, зависящие от той или иной картины перед глазами.
   Авторы исследования сумели написать программу, которая выявляла такие отличия и в следующих опытах, когда испытуемым давали эти картинки в случайном порядке, машина точно определяла - на что человек смотрел.
   В том случае, если показывалось две картинки одновременно, человека просили сосредоточить своё внимание на одной из них. И этот выбор испытуемого также удавалось определить по анализу магнитно-резонансных изображений.
   Кроме того, в ряде опытов людям показывали две картинки последовательно, но первую- в течение долей секунды, так, что человек не успевал идентифицировать её.
   Компьютер, однако, чётко показывал какие именно картинки видел испытуемый, в том числе - определял реакцию мозга на изображение, которое сам человек не успевал осознать".
  
   Итак, машина считывает мысли, словно копирует то, что видит человек. Но как человек может прочитать мысли другого человека? Вот загадка. Ведь должна существовать определенная нить, протянутая между мозгом одного человека и мозгом другого. Может быть, родственные волны электромагнитного поля встречаются или совпадают с такими же волнами и создается одно единое поле... Двух любящих душ, я улыбнулся. Значит, это поле существует только при определенных условиях. Каких?
  
   Утоли же осень все печали. Вот и осень наступила, багрово-желтая и прохладно-теплая, дождливо-невыносимая, и от того мерзкая.
   От одной встречи до другой, я часто звонил ей. Но она сразу же перехватила инициативу телефонных разговоров. И я назвал это телефонной любовью.
  
   Поезд лениво тянулся вдоль стен гаражей, неотступно приближая нашу встречу. Я вдруг увидел корявую надпись на одной из стен, проплывающих мимо гаражей: "Революция- это оргазм. Занимайтесь революцией!". И рядом пририсована советская символика.
   Надо же, нынче у молодежи, извращенное понимание оргазма. А может быть революции?- подумал я.
   Поезд без опоздания пришел ровно в 8.20. И я вновь оказался в Столице. Выйдя на перрон, я моментально окунулся в людской поток мегаполиса.
  
   Сделав свои "командировочные дела" и устроившись в гостинице, в назначенное время я уже стоял возле станции метро "Немига" и с нетерпением ее ждал.
   Не один я думал, что Немига является удачным местом встреч. Вот, как и я, мужчина с цветами, только чуть постарше меня. Молодая девушка в белом: сапоги ботфорты, кожаная юбка, и колготки-сеточка, короткая курточка с такой же короткой розовой блузкой, открывающей прелесть голого загорелого пупка.
   Холодновато в такое время, вообще-то, живот показывать, - пронеслось в голове. Я, почти в упор, разглядывал ее. Она, не обращая внимания на меня, судорожно набирала номера телефонов, быстро о чем-то говорила, растерянно смотрела куда-то вдаль и снова большим пальцем тыкала в клавиатуру мобильного телефона.
   Оля, вся улыбающаяся неожиданно вышла из подземелья метро, и я почувствовал, как задрожало внутри, затрепетало от предчувствия близости с ней. Она была во всем в черном: резкий контраст на фоне, оставшейся позади, девушки в белом.
   -Ты сегодня в черном?
   -Ну да...Сергей, -она смущенно посмотрела на меня, - я тебя должна сказать одну вещь... В общем, возможно ты меня не захочешь. Ты даже можешь меня отвергнуть...
   -???
   Я остановился и уставился на нее:
   -Ты так говоришь, как будто у тебя отсутствуют конечности. Да вроде все на месте. Что-то случилось?
   -Пошли, пошли, -она взяла меня под руку,- ничего не случилось. Вернее случилось, только давно.
   - Ты меня пугаешь. Но мне кажется, нас уже ни что не остановит.
   Я попытался покопаться в ее сознании, но, как ни странно, в этот раз я не смог даже подступиться. Она была закрыта для меня. Скорее всего, она себе запрещает думать об этом. Интересно.
   -Давай я лучше все расскажу в гостинице.
   В глубокой пропасти молчания мы направились в моё место временного обитания. Я думал о том, что она, собственно, как и все женщины, мнительна.
  
   В номере, не раздеваясь, я, затаив дыхание, увидел, как она собралась с духом, и выпалила:
   -Сергей, у меня на спине большое родимое пятно, и тебе может быть это будет не приятно.
   -И это все? - я облегченно выдохнул.
   -Да. Это все.
   -Какая ерунда. Почему ты думаешь, что мне будет неприятно? Как я понимаю, твой
   муж не обращает внимания на твое пятно?
   -Ну... Это муж... А мы с тобой... вот так, наедине... в первый раз...
   -Малыш, успокойся, пожалуйста. Представь, что я от этого возбуждаюсь.
   Она как-то странно посмотрела на меня:
   -Ты не такой, как все.
   Я, улыбнувшись, пожал плечами.
  
   Я безропотно переносил ее отсутствие, пока она мылась в душе. Выскребет весь свой южный загар, - мне уже становилось в нетерпеж.
  
   Когда я вышел из душевой, она скромно сидела в кресле, поджав ноги. Ее руки покоились на коленях. А в ее смущенном взгляде читалась жажда обладать мною. На ней было красивое светло-фиолетовое белье, и я трепетно склонился перед ней на колени. И целовал ее всю и вдыхал её запах, а губами трогал ласковый шёлк сиреневой ткани. Свои руки, усеянные черной дымкой волос, она сначала подняла, а потом опустила их на мои плечи, и я ощутил, что этого ей мало - сухие кисти ее рук нежно захватили мою голову и держали, как большую чашу вина, которую надо выпить при евхаристии.
   Она ничем ни пахла. Скорее пахла стерильностью, от чистоты которой у меня помрачнели глаза и зашкаливало сердцебиение до невозможности вымолвить хоть слово.
  
   -Давай ляжем, - прошептала она, не отпуская меня. Подняв её на руки, я мягко опустил на ложе. Обнажая её всю, меня закрутило вихрем страсти, в надежде её бесконечности. Нежно, не спеша, растягивая удовольствие, освободить женщину от воздушного белья, - это получить неимоверный восторг от покорения той звезды, которую ты так долго искал.
   Она лежала вся бледная и беззащитная. Фигурка у нее была приятно-пропорционально сложена. Ничто её не портило: ни слегка широковатые плотные бёдра, ни кожа, вдруг ставшая гусиной от холода. А её груди, полно налитые молодой упругостью нехотя помещались в моих ладонях и совсем не были похожи на груди женщины, родившей ребенка. И я не удержался и восхищенно воскликнул:
   -У тебя очень красивая грудь!
   Она лежала не шелохнувшись, как будто боялась себя обнаружить. Ни малейшего движения. Только в глазах замерла некая потусторонняя застенчивость.
   -Оля что с тобой? - ведь я должен ощущать её движения...
   О черт, она стеснялась меня,- я вторгся в запредельную часть её сознания, -невероятно.
   Женщина вся предо мной на ладони, и стеснятся...
   -Все хорошо, ты не обращай внимания на меня, я должна привыкнуть к тебе.
   И я, теперь уже с новым вдохновением, принялся целовать её ланиты, шею, опускаясь все ниже и ниже, пока она меня, ухватив за голову, не остановила:
   -Сергей, я прошу тебя... Я пока не могу так,- к сожалению, она не стала непринужденной. И тут же потянулась ко мне:
   -Люби меня... Я хочу тебя...- она неистово обхватила меня руками. Но её ноги, бесстыдно раздвинутые, к сожалению, покоились. А хотелось большего...
  
   Я обессиленный упал подле её, пахнущей осенней жёлтой листвой, головы. Я вдруг вспомнил надпись на стене про оргазм. Я еле удержался от смеха. Жаль, что она его пока не испытала со мной.
   -Ты извини меня. Никогда не думала, что могу изменить мужу.
   -Все хорошо Малыш, - я не разочаровался в ней. Напротив, предстоят новые вехи познания ее душевных эмоций, - но ты так и не показала мне свою родинку.
   -Потом, когда-нибудь...
   Её стеснению предела нет,- мне стало весело.
   -Чему ты улыбаешься?
   -Просто хорошо с тобой, - я обманул её. Я не смог получить желаемого вожделения. Но не говорить же любимой женщине об этом? И потом, - я проницательно посмотрел в её небесные глаза и прочитал,- эта встреча не последняя.
   -А как твой муж в сексе?
   -О-о-о... Вот только в сексе у нас с ним замечательно...
   -Малыш, так может быть я и не нужен тебе? - я хитро посмотрел на неё.
   -Нет, нет... Ты - это другое... Ты моя душа...Ты -это ты... Ты мне очень нравишься...
   Я вздохнул:
   -Это конечно, прекрасно... А у меня вот с женой... В плане секса не очень... Мне очень часто хочется, но она мне постоянно говорит, что она устала, что у нее там что-то болит. И в общем, чаще чем раз в месяц у нас не выходит. Печально, но это так.
   -А может быть ты недостаточно нежно к ней относишься. Мне кажется, если любимый мужчина будет настойчив...Ему невозможно отказать. Вот попробуй жене подарить цветы, обними, поцелуй ее в шею... И она растает, - она откровенно начала прикладывать свои жизненные ситуации к моим отношениям с женой. Я принял ее откровения:
   -Неужели ты думаешь, что я всего этого не делаю?
   -И что... Она тебе отказывает?
   -Представь себе... Да.
   -Странно...- и она затихла.
   -Как тебе мои песни? Ты что-то молчишь.
   -Ты знаешь, я несколько песен послушала. Мне очень понравилось. Ахматовские стихи - это чудо. Особенно вот эта.
  
   Не на листопадовом асфальте
   Будешь долго ждать.
   Мы с тобой в Адажио Вивальди
   Встретимся опять.
   Снова свечи станут тускло-желты
   И закляты сном,
   Но смычок не спросит, как вошел ты
   В мой полночный дом.
   Протекут в немом смертельном стоне
   Эти полчаса,
   Прочитаешь на моей ладони
   Те же чудеса.
   И когда тебя твоя тревога,
   Ставшая судьбой,
   Уведет от моего порога
   В ледяной прибой.
  
   -Лет пятнадцать назад, да... До сих пор помню на сборнике год издания -1989. Мой друг подарил сборник стихотворений Ахматовой. И на эти стихи, как "И последнее", из полночных стихов, я тогда же и положил музыку. Я даже как-то и не думал вообще о мелодии. Прочитал, взял гитару... И пальцы сами начали трогать аккорды. Представляешь, мелодия сама исходит откуда-то изнутри. Это было так необычно.
   Оля взяла мою руку и прижала ее к своей груди:
   -Она чудесна. В эти выходные обязательно прослушаю всю кассету.
   Я обхватил ее ногами и принялся целовать ее шею, глаза... И вдруг вздрогнул от потока занимательной информации, исходящей от нее. Как волны обхватывают вас, когда вы только ступили в море, так и ее мысли обволокли мое сознание.
   -Что с тобой?
   -Ты знаешь, меня вдруг осенило. Я подумал, что ты меня уговариваешь, только для того, чтобы у меня все было хорошо с женой. Ты мысленно отвергаешь меня, и где-то там в душе хочешь, чтобы я тебе отказал... И в тоже время хочешь обладать мною. Не надейся. Я не откажу. Я хочу с тобой встречаться. Пока ты сама не остановишь меня.
   -Это трудно будет сделать...- она прижалась ко мне всем телом.
  
   Я смотрел на себя в зеркало и пытался завязать галстук. Зачем я его развязывал?
   Она подошла ко мне и ошарашила:
   - Не смотри на себя в зеркало.
   -Почему? - вытаращив глаза, я всматривался в её зеркальное отражение. И пока думал, что же ей сказать, она шёпотом произнесла:
   -Оно искажает, - и ещё тише добавила,- только в зазеркалье можно увидеть отраженье двух душ.
  
   Я открыл Интернет.
   "Японские ученые из нейролаборатории ATR Computational Neuroscience Laboratories и американские ученые из Принстонского университета при помощи удаленного сканирования человеческого мозга прибором магнитного резонанса смогли осуществить "чтение мыслей".
   Четырем испытуемым были продемонстрированы наборы параллельных линий в 1 из 8 возможных положений. При помощи аппарата удалось расшифровать мозговую активность в каждом из случаев и определить, куда был направлен взгляд.
   Также учеными из University College London был проведен эксперимент, когда изображения показывались добровольцу на очень короткий промежуток времени (15 миллисекунд), когда даже сам человек не мог осознать увиденное. И в этом случае изображение мозговой активности давала возможность определить, что увидел человек.
   Уже известно о подобных исследованиях с использованием имплантируемых в мозг электродов, но в данном случае все обошлось без хирургии".
  
   Нет, одного электромагнитного поля недостаточно, чтобы обладать свойством передачи мыслей. Я вдруг вспомнил Вернадского и его учение о ноосфере. Может быть на электромагнитном поле располагается и биополе. Аура... Но аура не может существовать сама по себе. Должен быть источник посыла сигналов.
   И я вдруг на одном из сайтов обнаружил: "Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к Родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге - везде окончательным фактом является мышечное движение".
   Это Сеченов изрек. Ага...Значит, мышечное движение мозга может отражать или излучать биоволны. Вся загадка в этих волнах. Узнать бы их природу...
  
   В позднем октябре меня вновь отправили в командировку.
   Мне нравится одна из старейших улиц Столицы - Партизанский проспект. Желто-каменный проспект с доступной озоновой оболочкой в районе зеленой лесо-парковой зоны. Здесь нет такого интенсивного движения техники и людей, как в центре. Тихо, мирно и покойно. Господи, когда же сбудется моя мечта, и я перееду в Столицу?
   Утренний октябрьский легкий морозец, и мне стало холодно. Поэтому я спустился вниз и долго ждал её в подземном переходе станции метро.
   Она, неожиданно появилась в людском низвержении, и я заметил, как она быстро лавировала в потоке, идущих рядом. Она также, как и я, резка в движениях, да и в разговоре тоже, - подумал я, - сдержанно-холерична. Где-то в глубине затаилась внутренняя энергия, готовая в любой момент вырваться наружу.
   Оля была в брючном костюме салатового цвета, который я тут же возненавидел.
   -Тебе не нравится мой костюм?- она подхватила мою руку.
   Я был поражен ее вопросом:
   - С чего ты взяла? Ты, что читаешь мои мысли?
   -Нет. Просто ты так жутко на него посмотрел.
   Я засмеялся:
   -У тебя просто дар какой-то, по мимике лица определять чужие мысли...
  
   В уютном современном номере гостиницы с мебелью стиля модерн, мы, как в последней схватке, безудержно обнялись. И я яростно, почти срывая, начал снимать с неё одежду. Упали на ковролиновое мягкое покрытие её противный костюм и блузка. Медленно, как легкий шелк на ветру, опустилась почти прозрачная ткань ее колготок. С кошачьей грациозностью двигались ее руки за спиной, мгновение, и она осталась в белоснежных трусиках с изумрудными кружевами. У меня помрачнело в глазах... И я невольно ощутил легкий толчок и опустился перед ней на колени. И целовал гладкую кожу, с неисчезнувшим загаром, слегка выпуклого животика, опуская себя к заветной территории любви, все больше и больше, вдыхая аромат её нежной кожи и тончайшего хлопка белья.
   А когда, освободившись от излишеств всей одежды, она легла, а я, обхватив её бедра и наклонившись к ней, обнаружил аккуратно подстриженную полоску сумрачного пуха, а под ним - тихую бледно-алую заводь озера любви и надежды...
   Время страсти мимолетно.
   Она, положив руку на мою волосатую грудь, в упор рассматривала меня. А я, уставившись в потолок, мечтал о том, как я переберусь в Столицу, и буду рядом с ней. А моя жена? Жена в принципе неплохой человек. И как женщина, красива и стройна как газель. Жена даже по фигурке лучше, чем Ольга, может быть даже и превосходит её, только впалые и тощие бедра портили мою жену. Но я к этому привык, и не обращал внимания. Под одеждой не видно. А обнаженную её вижу только я. Так что развод? Да нет. Ну, разведусь, а дальше что? Ольга, как-то намекнула, что встречи наши не желательны. Женщины странные... Она как-то говорила, что обнаружила однажды, что ей муж изменял.
   -Я была в шоке, -сказала она тогда мне, - я не знала что делать.
   -Взяла бы развелась, - посоветовал я. А она, помедлив, каким-то потерянным голосом ответила:
   -Я не готова была к этому.
   А сейчас? Ты готова к этому? И сейчас, Оленька, ты к этому не готова. Интересно то, что муж у неё хороший. Она так и говорит про него: "Он вообще-то хороший".Но голос при этом дрожит. Неуверенно как- то она говорит об этом. И обоснований никаких. Хороший и всё тут. А его пороки? О-о-о, да-а-а. О них она никогда не забывает. Всегда не преминет вскользь указать на них. Курит? Да. Пьёт? Редко, но да.
   У мужика одна радость в жизни: выпить и обкуриться сигаретами на рыбалке.
   Нет. Я не прав. У нее одно оправдание: он к дочери относится хорошо. Разве это оправдание? Даже не понимает, что она ОДНА в этом мире со своими проблемами, проблемами дочери. И муж, к сожалению, не служит той каменной стеной, за которой она может беспечно укрыться.
   Да было бы здорово, бросить все, приехать в Столицу и начать жизнь с ней, с чистого листа. У нее есть квартира, у меня на периферии тоже. Правда после развода придется все делить. Но если захотеть, кирпичик за кирпичиком, то можно построить дом счастья двух родственных душ. Так, всё, прекращай. Какие-то крамольные мысли. И потом все это не реально.
   Интересно, о чем она думает сейчас? Я прижался губами к ее уху и ничего не обнаружил. Словно в пропасть пустоты провалился. Непонятно что-то. И вообще, сегодня, её сознание было закрыто для меня, как будто на него, как на сарай повесили амбарный замок.
   Она мягко и несколько раз потеребила ладонью мои волосы на груди:
   -Отвлекись от своих тягостных мыслей, - в ее глазах, при этом, мелькнули, как мне показалось, злые огоньки.
   Я послушался её и захватил приятную мякоть её уха. Маленькое ушко было упругим и чуть- чуть оттопыренным. Меня это так возбудило, что я не удержался и прошептал:
   -Я хочу тебя...
   И здесь, я почувствовал, как её желание вливается в меня неисчерпаемым потоком её энергетического влечения, и я, не удержавшись, смущенно попросил её:
   -Стань, пожалуйста, на колени.
   Она покорно посмотрела на меня и повиновалась.
   На её шоколадной спине, как на портрете неизвестного художника, вырисовывался смутный образ-анфас воскресшей Девы Марии, - я обомлел от божественности её родимого пятна.
   Как любимую гитару, с которой невозможно расстаться, обхватив её талию и прижавшись к попке, от великолепия которой, у меня задрожали руки, мы начали парить в небесном лоне безудержного безумства влюблённых душ...
   Она уставшая и обессиленная упала, со счастливой улыбкой на лице.
  
   -Ты знаешь, мне очень понравилась твоя песня "И последнее". Если тебе не трудно прочитай эти Ахматовские стихи.
   Я не возражал, но при этом сделал усилие проникнуть в её сознание. Тщетно...Ничего...
  
   Была над нами, как звезда над морем,
   Ища лучом девятый смертный вал,
   Ты называл ее бедой и горем,
   А радостью ни разу не назвал.
   Днем перед нами ласточкой кружила,
   Улыбкой расцветая на губах.
   А ночью ледяной рукой душила
   Обоих разом. В разных городах.
   И никаким не внемля славословьям
   Перезабыв все прежние грехи,
   К бессонейшим припавши изголовьям,
   Бормочет окаянные стихи.
  
   -Слышишь, Сергей, а вы с женой ходите в театр?
   -Да. Раза два в год.
   -Вот видишь, у вас всё хорошо. А меня муж, мало того, что сам не предложит театр посетить, так еще и не пускает, - с сожалением сказала она.
   -Одну?
   -Да нет. На него я уже не рассчитываю, хотя бы с подругой... А вообще-то, я бы с удовольствием куда-нибудь с тобой сходила, а лучше всего съездила...
   -Так поехали, - улыбнулся я.
   Она тоже улыбнулась, понимая бессмысленность любого ответа.
   -А какие тебе фильмы нравятся? Какие ты смотришь?
   Она сумела открыть ворота моей стихии.
   -Исторические... Вот из американских фильмов, смотрю как раз только исторические. А на другое, они не способны. Нет, конечно, боевики они ставят прекрасно. Трюки, массовка сильная, компьютерная графика великолепная, но нет таких фильмов, чтобы душу тронуло. И этот юмор, где отрыгивают, и, я извиняюсь, громко пукают. Разве можно всё это смотреть? Ну, разве что только "Однажды в Америке". Так посмотри, кто там играет, все европейские актеры. Если уж смотреть, так французские или итальянские фильмы. И к английским, я скептически отношусь. А знаешь, обожаю фильм Михалкова "Урга". Сначала смотрел первый раз - не досмотрел, скучно стало, потом второй раз - снова не досмотрел. А в третий, разозлился на себя, думаю, дай-ка, посмотрю до конца. И не смог оторваться. И музыка Артемьева прекрасна...Настолько сильно раскрыты отношения супругов, их гармония и безысходность замкнутого мира семьи... в общем эта картина сильно впечатлила меня. А "Собачье сердце" с гениальным Евстигнеевым? Вообще я считаю, что русская школа актерства самая сильная в мире, и ни с какой другой не сравнима.
   Она пожирала меня глазами. Мне даже стало не по себе.
   -А любишь симфоническую музыку? - она резко перешла на другую тему, словно экспериментируя надо мной, плавно корректируя переходы от одних моих жизненных устоев к другим.
   - А с классической музыкой, я уже давно определился. Камерная - это только Вивальди, орган - конечно Бах, фортепианная - Бетховен и Шопен, ну а симфоническая -Моцарт.
   -А Чайковский?
   -Чайковский... Он, конечно, тоже гениален, но у него какая-то женственная музыка. Прислушайся к Балету "Щелкунчик": она вся порхает возле него...И если сравнивать с Рахманиновым или Шостаковичем, то получается ярко-выраженный контраст... Понятно, что есть допустим Верди, Гендель, Шуман, или из более поздних Гершвин со своим "Летним днем", но Оля - это все разовые произведения...,- я устало замолчал и потянул онемевшую руку, на которой лежала она. Она приподнялась, и я почувствовал, как по венам в руке хлынула кровь, возрождая ее подвижность.
   Чего это я так разоткровенничался? Со мной редко так бывает. Ну, разве когда выпью сто грамм. Так это бывает раз в год. Да и любые компании всегда, не подходящее место для признаний.
   Я опять попытался покопаться в ее запретной зоне сознания. Тишина. Ни строчки.
  
   Уже сидя в поезде, возвращаясь домой, я начал прокручивать в памяти нашу встречу, смакуя негу её прикосновений и моего проникновения. А потом начал осмысливать тот потусторонний мир, который мне был недоступен.
   Итак, электромагнитное поле создает энергию для биоволн, которые в свою очередь также действуют в едином поле. Когда я нахожусь рядом, поток энергии максимальный, и я получаю от нее информацию, а когда потока нет - то и информации нет. Мышечное движение ее мозга, на волнах биополя фиксировал мой мозг. Вот таким образом я и читал ее мысли. И если она запрещает себе фиксировать в сознании мыслительный процесс, то, к сожалению, доступ к ее подсознанию для меня закрыт. Любая волна, если, конечно, это волна, должна иметь частоту. Вот где разгадка. Мы находимся на одной частоте. Частота может существовать при определенных условиях: отрезок времени, общественные и социальные условия, схожая ситуация, то есть мы оба попадаем в одни и те же жизненные обстоятельства, и не последнюю роль, наверное, играют однотипные физиологические свойства человека: кровь, ДНК, психика двух почти одинаковых людей...
   Но сегодня я сигналов не получал. Почему? Если она выстроила защиту, то она обладает более сильным полем, более сильной энергией, чем я. О боже... Я похолодел от ужаса, внезапно осенившей меня мысли. Значит ее поле сильнее, чем мое. И тогда она, как с более сильной энергией может не только читать мои сигналы, но и корректировать их. И по моему даже и генерировать их. Господи... Она управляла мной... Вот почему я не мог читать ее мысли. Она просто перекрывала источник информации. Все мои порочные мысли она с легкостью считывала, а сегодня заставила меня рассказать то, что хотела услышать. Я начал судорожно вспоминать, о чем я думал. Нет поздно. А она, молчала и даже не сказала мне об этом. Ни слова не обмолвилась. А я? Тоже хорош. Ведь точно также поступил. А ведь её биоэнергия сильнее моей.
  
   Полгода телефонной любви. И ни одной встречи. Какие-то разговоры о работе, о сексе, о супругах и детях. Разговоры, как мне казалось, все более и более отдаляющие нас друг от друга. Она всегда говорила о том, что у меня прекрасная жена, и, что я сам не понимаю, что её люблю, что я самый замечательный из мужчин, которых она знает. Как-то спросила, не появилась ли у меня женщина вместо нее.
   И тогда на этот вопрос, вызвавший у меня немалое удивление, я спросил:
   -Ты что ревнуешь?
   -Да,- честно призналась она.
   Нет, Оля не появилась, и после тебя появиться не может.
   Однажды она позвонила и с болью в голосе произнесла:
   -Я устала... Я больше так не могу жить...
   -Давай я приеду...
   -Нет, нет. Тебе нужен секс со мной, а мне нужен ты...Ты даже не знаешь, что я чувствую. И не можешь знать.
   -Оля, я знаю, что ты чувствуешь, и ты прекрасно знаешь об этом.
   Затаив дыхание, она долго молчала.
   -Ты можешь приехать на следующей неделе в четверг?
   -Я постараюсь.
   -Я очень тебя жду.
  
   Я глянул из окна комнаты. Душный июльский поздний вечер. Над серыми крышами домов в еще оставшейся помрачневшей синеве неба, замерла, медленно превращающаяся в багровый шар, луна. Время остановилось...
   В сверкающей полутьме столичных огней, она как сошедшая с небес Венера, покрытая шоколадом, и нагая стояла предо мной. Я обнял ее, и с какой-то дерзостью положил на постель. Она настолько была близка, что я, забыв прелюдию, набросился на неё. И так хотел, сначала, чтобы она вся поместилась во мне, а потом нырнуть в ее безмятежные волны бесконечной любви. И мы, в едином порыве, с какой-то бесшабашной смелостью, ни о чём ни говоря, соединились вместе.
  
   И вот она, аллегория любви.
   - Ты знаешь, я не хочу в это верить, но мы не сможем встречаться, - сделав паузу, и, в какой-то пугающей меня прострации по философски добавила,- все должно умереть.
   Я в состоянии шока смотрел на неё и ничего не мог понять. Малыш полностью остановил течение моего сознания. Пауза затягивалась, но она, глядя прямо мне в глаза твёрдо сказала:
   - У меня есть дочь, которая любит отца, и я этой любовью не пожертвую никогда.
   Она, наконец, открыла свою душу для меня, и я почувствовал её всю. Мой мозг прокрутил многие вехи её жизни. Я видел ее страдания, боль, её желание обладать мной, быть со мной, и безнадежность её положения.
   Я терял последнюю надежду быть с ней вместе и начал хвататься за последнее... За то, за что можно было ухватиться. Окно моего сознания, как вы понимаете, с легкостью открылось. И было непонятно, разговариваем ли мы, или обмениваемся мыслями.
   -Я люблю тебя, - я наклонился к ее лицу и нежно прикоснулся к краешкам её губ.
   -Такими словами нельзя бросаться, - она сначала всем телом прижалась ко мне, а потом резко отстранилась от меня.
   -С чего ты взяла, что я бросаюсь, -я попытался обнять её, но она не позволила.
   -Любовь такой быть не может,- она на меня посмотрела так, как будто увидела в моих глазах отражение обманутой женщины, и со слезами в голосе, почти с надрывом продолжала, - разве может быть любовь просто постельная, разве можно отдаваться сегодня, а завтра не быть рядом, не чувствовать твое дыхание, не смотреть в твои глаза? И это ты называешь любовью?
   -Я не называл это любовью, Оля. Я сказал, что люблю тебя.
   -А что это не одно и тоже?
   -Нет, не одно и тоже. Любить - это, как там, на Нарочи, почувствовать, что ты любима, - я почти силой притянул её к себе.
   -Мне этого мало. Мне надо, чтобы ты был рядом. А я не могу быть с тобой, ты это понимаешь?- она почти прокричала.
   Она высвободилась из моих объятий, села на кровати, а своими ладошками обхватила лицо, и измененным голосом, как из глубины колодца, сказала:
   -И потом, я даже тебя толком не знаю.
   -Знаешь ты меня прекрасно, Оля. Помнишь, ты в первую встречу, сказала, что знаешь меня тысячу лет? А ведь ты не обманывала. Ты только закружила в танце со мной, и ты... я даже и не успел понять... Вытащила из меня всё, что нужно и не нужно...
   Я обнял её плечи, пахнущие виноградной лозой.
   -Не всё, не правда. Я не могу читать то, о чём ты не думаешь.
   -Ха... Я думаю всегда обо всём, поэтому, всё равно, можно догадаться.
   -Вот поэтому мы не сможем быть вместе. Неужели ты не понимаешь, что нам будет тяжело вот так? Мы, - она начала оправдываться, и поэтому повторила,- не сможем быть вместе только потому, что мы похожи. Мы будем знать каждый шаг друг друга, читать мысли друг друга. Нам станет просто невыносимо вдвоём.
   Она резко поднялась и принялась одеваться.
   -Малыш, только потому, что ты женщина, а я мужчина - мы совершенно разные. Но есть гармония существования. Вот и суждено нам быть в этой гармонии.
   -Нет, не суждено.
   С минуту помолчав, она вырвала из сердца:
   -Сегодня последняя встреча, и я больше не хочу тебя видеть. И прошу, не звони мне.
   Ухмыльнувшись, я скептически посмотрел на неё:
   -Зачем ты себя обманываешь?
   Её печальные глаза налились слезами.
  
   Зимой, на какой-то конференции, я вдруг перестал слышать лектора, в глазах потемнело, и её образ, как во сне, возник перед моими глазами. Как тогда, в последнюю нашу встречу, она была в светло-розовом летнем костюме, из тончайшего хлопка, от которого тотчас у меня наступило томительное исступление-желание обладать ею. Она долго-долго смотрела на меня, и потом дерзко и с той жёсткостью, на которую способны только женщины, вложила в моё сознание свою любимую и ставшую мне ненавистной Ахматову:
  
   За веру твою! И за верность мою!
   За то, что с тобою мы в этом краю!
   Пускай навсегда заколдованы мы,
   Но не было в мире прекрасней зимы,
   И не было в небе узорней крестов,
   Воздушней цепочек, длиннее мостов...
   За то, что всё плыло. Беззвучно скользя.
   За то, что нам видеть друг друга нельзя.
  
   И остался я у неё, той непрочитанной книгой, которой, к сожалению, не нашли места на полке бытия, и даже нереального.
  
  
  
  
   * Надейся на лучшее
  
  
   Июль, 2006
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"