Аннотация: Рассказ был опубликован в журнале "Реальность фантастики" Љ12 2005.
Сквозь щели в досках запрыгивали солнечные зайчики и скакали по всему чердаку, то зажигая белое оперение голубей, нетерпеливо топчущихся в клетке, то заставляя пламенеть глубоким алым цветом комсомольский значок на груди Ивана, широкоплечего блондина, уже с полчаса неподвижно наблюдавшего за своим пернатым коллективом. Наконец, его длинные, крепкие пальцы сняли замок и бережно извлекли из клетки птицу с самыми умными и пронзительными глазами.
- Иди сюда, Тузик! - сказал Иван, поднося голубя к своему худому загорелому лицу. - У меня к тебе будет просьба, Тузик, - горячо зашептал он. - Я иду на войну.
Птица, с трудом фокусируя зрение, неприспособленное к прямому взгляду, дрожала в его руках, кивала головой, раскрывала клюв, силясь в этот ответственный момент овладеть человеческим языком и сообщить хозяину, что все понимает.
- Ты умный, Тузик, я вижу, что ты меня понимаешь. Ты будешь моим лучшим другом, ты будешь моей личной почтой. Ты знаешь, кровинушка моя, как скверно работает полевая почта, письма пропадают, не найдя адресата; но мне некому писать, птичка ты моя ненаглядная, если только самому себе. Я, Тузик, круглая сирота, как и ты.
- Да, да, я тоже сирота, - сказал бы Тузик, если б умел говорить, - я тебя отлично понимаю, мой друг и хозяин, и буду тебе верно служить.
- Хорошо, - кивнул Иван, гладя голубя по маленькой пушистой голове. - Я буду писать письма себе. Тебя, Тузик, наверное, удивляет мое решение, но поверь, в этом нет ничего удивительного.
Голубь недоверчиво покосился на него правым глазом. Левый же глаз его щурился, словно туда попал яркий солнечный зайчик и сомкнутые веки не хотели выпускать его обратно.
- Не смейся, Тузик. Письмо от друга, которому небезразлична твоя судьба, который помнит о тебе и ждет твоего возвращения домой - это самое лучшее, что может ожидать солдата, исполняющего свой долг перед Родиной на кровавых полях сражений. Я, конечно, всего лишь человек, но я комсомолец и я - не один, нас много, и вместе мы разобьем фашисткую сволочь. А ты, Тузик, поможешь мне в том, чтобы я не ударил перед своими боевыми товарищами в грязь лицом. Ты будешь поддерживать мой боевой дух, Тузик. Я тоже буду получать письма, как и все, но гораздо оперативнее! Начнем прямо сейчас.
Иван вынул из кармана аккуратно отутюженных брюк свернутую бумажку и осторожно прикрепил ее черными нитками к ножке голубя.
"Дорогой друг! Сейчас, вероятно, ты находишься в эшелоне и едешь на фронт. Надеюсь, что у тебя все хорошо, и ты преисполнен решимости выполнить свой воинский долг и растерзать врага в клочья. Также надеюсь, что ты успел обзовестись хорошими товарищами, потому что на войне очень важно, чтобы рядом с тобой были надежные люди. А теперь мне пора бежать. Жду ответа, твой И."
- Я знаю, Тузик, что ты найдешь меня среди миллионов людей, - говорил Иван, шагая к чердачному окошку. - Ведь все люди разные, а у нас с тобой, Тузик, полное взаимопонимание. Вы, птицы, удивительные создания, мне кажется порой, что вы даже лучше, чем люди, зорче, наблюдательнее... Возвращайся через три дня, Тузик, и принеси мне письмо!
Пронзительным свистом он проводил птицу, быстро растворившуюся в тревожном московском небе.
Студент факультета славистики Фриц стоял у окна, смотрел во двор и слушал мать, сыпавшую тревожными трелями: "Ах, сынок... Эта война... А как же университет?".
Его отец сидел за столом с рюмкой клюквенной наливки и читал газету. Недовольно поморщившись, он солидно посоветовал:
- Заткнись, Гертруда.
- Заткнись, Гертруда, - автоматически повторил Фриц. - Все будет хорошо.
- Вот, посмотрите, что пишут, - поделился отец. - Наступление идет по всем фронтам. Взят Киев. Что такое Киев? Надо полагать, какой-то крупный промышленный центр, раз о нем пишут?
- Столица Украины, советского округа, - сказал Фриц.
- Здорово! Нет, правда, здорово... Сдается мне, сынок, что ты поспеешь лишь к шапочному разбору... Все-таки арийцы - удивительная раса; мне иногда кажется, что мы действительно лучше остальных рас, крепче, выносливее, талантливее. Хотя я, как хороший католик, с детства приучен считать всех людей одинаковыми, созданными по образу и подобию господнему.
- Ну, то что арийцы лучше жидов - это определенно, - сказала Гертруда. - Подумать только, эти мерзавцы Христа распяли.
- Христос тоже был евреем, - сказал Фриц. - Слабые расы всегда погибают. На Земле идет бесконечный естественный отбор.
- Христос был Богом, а не евреем, - возразил отец, - и если ты, поганый атеист, сейчас начнешь...
В оконное стекло что-то стукнуло.
- Не начну, - сказал Фриц, поворачиваясь к окну. - Бог мертв. О мертвых либо хорошо, либо никак.
По карнизу прохаживался белый голубь. Приглядевшись, Фриц увидел привязанную к его ноге бумажку. Он потянул раму на себя.
- Что там, сынок? - с тревогой спросила мать.
- Не твое дело, Гертруда, - отрезал Фриц.
Почесав загорелый лоб, он осторожно, чтобы не вспугнуть, протянул руки к птице, потом резко схватил ее и понес в свою комнату.
Вот уже полчаса Фриц неподвижно смотрел на клочок бумаги перед собой. Все это время голубь нетерпеливо топтался на словаре русского языка. В левом глазу пернатого почтальона читалось раздражение, в правом - любовь.
- Ладно... - пробормотал Фриц и подвинул к себе чернильницу.
- Чего ты вошкаешься?! - крикнул сержант. - Ты на сборы ходил? Ты комсомолец, блядь, или кто? Хочешь, чтобы по твоей вине здесь весь взвод полег?
- Нет...
- Ну так не еби мозги, выполняй приказ!
- Я стараюсь... товарищ сержант.
- "Я стараааюсь", урод ебаный!.. Ложись!
На бреющем полете прямо над их головами пронесся "мессершмитт" и осыпал бруствер свинцовым дождем.
- Чего рот раззявил? Сдохнуть хочешь? - сержант слез с Ивана. - Ты чего, блядь, не слышишь, что фашист летит? Или от наших отличить не можешь?
- Могу...
- Ну так, блядь, ныряй в окоп сразу! Нянчиться с тобой еще, пидорасом... Короче, чтобы через двадцать минут связь была. Выполняй.
- Есть, товарищ сержант!
В затянутом дымом небе появилась белая точка.
- А это что еще такое? - сержант с изумлением поднес к глазам бинокль.
Сердце Ивана заколотилось как бешеное.
- Голубь какой-то ебанутый... - сказал сержант, опуская бинокль на грудь. - Кругом, блядь, палят, а он порхает.
- Тузик, Тузик, - приговаривал Иван, разглаживая на птице перья. - Ты нашел меня, а я так ждал тебя, так ждал... Ну-ка, что ты мне принес? Никак весточку?
Он отвязал от лапки Тузика бумажку и развернул ее.
Его собственным корявым почерком, который он не мог спутать ни с чьим другим, в письме было написано:
"Дорогой друг! Ты немного не угадал. Я еще не совсем в эшелоне, но когда ты, по всей вероятности, получать это письмо, я уже быть там. Наверное ты к тому часу быть на фронте. Напиши какая у тебя должность. Меня хотеть зачислить как переводчик. Я надеюсь, что нам удасться встретиться. Я любить писать письма, но не очень-то уметь. Сейчас мне надо идти. Мне хотели устроить пышные проводы, но я не любил помпезность. Обязательно пиши как у тебя дела. Твой Ф."
- Что происходит, Тузик? - растерянно спросил Иван. - От кого это письмо? Оно написано моим почерком!
Тузик молча крутил головой.
Иван почувствовал, что мир вокруг него стал странно ирреальным, даже взрывы звучали как-то приглушенно.
- Ладно... - пробормотал он, пряча голубя за пазуху. - Вечером отвечу...
Пригнувшись, он побежал искать разрыв в линии.
"Дорогой друг! Я предполагал, что на фронте придется тяжело, но такого ужаса, честно говоря, не ожидал. Нам противостоят орды хорошо вооруженного противника. Вся рота охвачена страхом скорой смерти. Но наши души бережет ярость. Может, нам удасться выбраться из окружения. Кстати, отвечаю на твой вопрос: я - связист. Надеюсь что хотя бы у тебя все хорошо, дорогой Ф. И надеюсь, что тебе повезло с командирами. Меня немного достает сержант. Он хороший человек - заботится о своих подчиненных, но бывает порой излишне резок и груб. Может и по еблу врезать. Хотя, не скрою, это подстегивает, заставляет тебя скоординироваться. Нам приходится постоянно быть начеку. И знаешь, я рад, что у меня есть Тузик. Остальные ребята чертовски скучают без писем. Им порой кажется, что на всем свете осталась только наша рота. Жду ответа, твой И.".
На землю упал первый снег. Упал, сделал явными следы. Следы, ходы, тропы. Из снега торчали белые руки. Орешников пожимал эти жесткие руки: привет, ребята! Передайте привет предкам!
- Что ты делаешь? - возмущенно спросил Клещов. - Ты ебнулся что ли?
- Вовсе нет, - покачал головой Орешников. - Но ты сам посуди - когда еще доведется?
Дивизия шла по земле, занятой друзьями. Под ногами хрустели каски, кости, мертвые мечты. Солдаты использовали для обороны берега мелких речек, прозрачные для пуль сугробы, медвежьи берлоги, барсучьи норы.
"Дорогой друг! У меня пока действительно все хорошо. Мои коллеги по смертному ремеслу веселые ребята, хотя если положить руку на сердце - тупые неграмотные ублюдки. Во всей бригаде я единственный человек с почти высшим образованием. Остальные: безмозглая деревенщина из которой последние мозги вышибла пропаганда. А мой командир настоящий сука, блядь и сволочь. Хотя я думаю, что в мирной жизни это был бы самый обычный человек, добрый красноносый пьяница. Я тоже начинаю спиваться, но надеюсь, что когда все это закончится и я вернусь домой, мне удасться избавиться от неприятной зависимости. Пиши, твой Ф."
- Оставь докурить! - крикнул Клещов из своего окопа.
- Ладно, ползи сюда!
- Блядь, я не могу пулемет оставить!
- Хули не можешь? Рискни ради пары затяжек!
- А если эти пидоры щас попрут, че делать будем?
- Ладно...
Закинув автомат за спину и зажав бычок зубами, Иван пополз к соседнему окопу. Только он свалился туда, как в его собственный окоп угодил снаряд, осыпав все вокруг фонтаном грязи и комьев земли.
- Блядь, я хуею: как фе-но-ме-наль-но тебе везет! - сказал Клещов, отлежавшись. - И уже не в первый раз. Знаешь, че я думаю? Из всего взвода если кто и уцелеет, то это будешь ты.
- Где этот хрен очкастый?
- Зейгер, тебя зовут!
- Что угодно, господин обер-лейтенант? - развязной походкой, чувствуя подвох, Фриц подошел к командиру.
- Ты пойдешь.
- Я не сапер, - огрызнулся Фриц.
- Ты у меня договоришься, Зейгер! Вы, твари, окончательно распустились! - командир толкнул Фрица в грудь, потом взял себя в руки и попытался вразумительно объяснить: - Уже трое подорвались на этом сраном минном поле. Теперь пойдешь ты. Ты же у нас везунчик!
- Нет, я не пойду.
- Ты у меня под трибунал пойдешь, понял? - просто сказал командир.
- Господин капитан, а что вы будете делать, если вдруг лишитесь переводчика? Язык жестов осваивать начнете?
- Если сейчас все отделение подорвется, нам никакой переводчик на хуй не нужен будет. Вперед, солдат!
Когда Фриц достиг противоположного края поля, его товарищи радостно заулюлюкали. Фридрих поднял в воздух автомат, дал очередь, потом отставил задницу и несколько раз громко пернул.
- Я тебе сейчас этот автомат вставлю в жопу и проверну! - рявкнул обер-лейтенант. - Беречь патроны, я сказал!
- Ну, холостые можно не беречь! - склонив голову, музыкальный Фридрих пернул так оглушительно, что с его головы слетела каска.
"Дорогой друг! Мы вырвались из окружения! Или можно сказать так: отсиделись. Еще вчера вечером нас поливали огнем, и мы, засыпанные землей, боялись носу казать из окопа, а уже сегодня мимо моей головы проехал КВ! Вот ты сетуешь, что боишься спиться. Когда мы были в окружении, спирт закончился едва ли не мгновенно. Потом ребята просто сцепляли зубы покрепче и готовились умирать. Разумеется, у каждого в голове прочно сидела мысль, что и врагов с собой надо унести побольше. Мы были со смертью на "ты". Да что там спирт, смерть... Голод - вот наша главная беда. Мы голодали неделями. Поэтому предостерегаю тебя заранее: если будешь долго голодать, не накидывайся на жратву. Один парень кинул кони, проглотив два куска хлеба. Извини сейчас я уже совсем засыпаю а впереди меня ждет много смерти, поэтому я заканчиваю. Обязательно пиши в ответ, я твоих писем очень жду, ведь ты мой единственный друг. Ты и Тузик. Твой И."
- Как твоего голубя зовут? - спросил политрук, принимая из рук Ивана кружку горячего чая.
- Тузик.
Иван погладил Тузика по белой голове, ласково заглянул в его глаз, которым голубь повернулся к хозяину. Широкий зрачок светился серым светом терпимости.
- Блядь, только такой долбоеб, как ты, мог дать птице собачье имя, - захохотал ефрейтор Иващенко. - Чего у него глаза горят, как у кошки?
- Хотят - и горят, - Иван равнодушно пожал плечами. - Тебе-то что?
"Дорогой друг! Вот и у нас начался пиздец! Жрать нечего. Кажется, что именно меня сейчас нашпигуют свинцом и подадут на стол каким-то людоедам, которые любят костлявое мясо и металические приправы. Я заканчиваю письмо, больше не могу писать, настолько я ослабел. С нетерпением жду ответа. И славно, что лично у тебя дела идут на лад. Если останусь жив - отвечу. Твой Ф."
Западные дороги то замерзали, то превращались в студень. Фриц вынул ногу из сапога и поставил ее обратно. Его окликнули:
- Смотри, опять твоя собака по небу полетела. Сейчас на нее наградной лист, наверно, выпишут!
"Дорогой друг! Времени очень мало. Берем Варшаву, сейчас затишье. Я тароплюсь поскорее дописать письмо, пока не начался артобстрел. Не хочу чтобы именно сейчас, когда все хорошо, Тузик пострадал. Я думаю, что теперь-то ты можешь сказать, КТО ТЫ. Мне иногда кажется, что ты, это я. Но тот я, который живет не сейчас, не здесь, а в другом, лучшем мире. Если ты не хочешь, то не отвечай. В любом случае пиши как у тебя дела. Твой И."
"Дорогой друг! Пока еще я не могу написать тебе, кто я. Боюсь, ты будешь очень удивлен. У меня тоже мало времени, я валюсь с ног от усталости. Завтра ожидается жесткая стычка. Нас атакуют. Напиши сразу, как только сможешь. Твой Ф.".
- А прикинь, какой редкостью станет лет через сорок пять сорокапятимиллиметровый осколочный? - сказал Клещов, выковыривая из ноги кусок железа. - Этот кусочек говнеца хотел сдать меня в архив, а теперь я сдам его туда...
- Если бы мне было больно - я бы визжал, - засмеялся Клещов.
- Почему так? - недоуменно спросил Воганидзе, отсаживаясь подальше в сторонку.
- Потому что на моей груди висит комсомольский значок. Понял, рядовой?
"Дорогой друг! Так странно что твои ответы приходят ко мне теперь почти мгновенно, но с другой стороны это и к лучшему. Было невыносимо тяжко, когда приходилось ждать неделями! Но у меня нехорошие подозрения, будто я открыл свою темную половину. Или я - темная половина и есть? Или ты? Ладно, не отвечай на этот вопрос, если знаешь ответ. Просто пиши как у тебя дела. Мне очень важно это знать. Твой И."
Иван ступил в яму и провалился по грудь. Тузик уселся ему на пилотку.
- Что, уже принес? Ну, давай сюда.
"Дорогой друг! Никакую темную половину ты не открыл. Ты знаешь, что такое дуализм? Я когда-то знал, но уже забыл. Но это примерно то, что ты написал. Точных формулировок, если такие когда-то были, я уже не смогу припомнить. Я приму твое предложение не открывать свое лицо, и, вот что еще, дорогой И. У меня тоже имеются очень нехорошие пречувствия. Я чувствую, что в ближайшие дни мы оба пострадаем. Просто хочу предупредить тебя: будь осторожнее. Отнесись к моим словам с максимальной серьезностью. Твой Ф."
Вдали полыхали огни. Клещов кивнул радисту и бросил окурок в лужу.
- Рота... - глухо прохрипел Клещов.
Откашлялся.
- Ротааааааа!!! - гаркнул Клещов.
- Уаааааааааааааа!!!
Бойцы рванулись вперед, на выжженное пространство. Трассирующие следы пуль обильно перечеркнули поле. Из-за кустов выскакивали черные тени. Некоторые падали, некоторые вставали, чтобы упасть снова.
Перед Иваном вдруг мелькнуло худое черное лицо. Иван направил ему в левый глаз штык, - тот покорно выставил в ответ автомат и нажал на спусковой крючок. Мелькнули знакомые глаза, родинка на щеке. Осечка. Проскочив фашиста насквозь, Иван ткнул штыком в кочку. Повернулся. Фашист повернулся тоже. Встретившись глазами, оба стыдливо отвернулись. Какой позор! В ярости Иван занес приклад. "Так совестно, - подумал Фриц, - но надо воспитывать себя". Он выхватил пистолет. Высунувшись из окопа, Музыкальный Фридрих выстрелил в Ивана, и русский солдат покатился, держась за колено. Набежавший Клещов расстрелял пол-обоймы Фридриху в лицо. Фриц, держась за колено, упал.
- Не стрелять! Не стрелять! - приказал Шкаленко трансформировавшемуся пространству. Синий взрыв очаровал поле. Шкаленко упал на землю возле Фрица, из его глаза вытекала лестница.
- Ползи, фриц! - сказал Воганидзе. - Давай за мной!
"Дорогой друг, вот и случилось то, чего со мной еще не бывало - я ранен. Ранен в ногу. Но мне чертовски хочется дойти до Берлина, поэтому думаю что я в этом ебаном госпитале не залежусь. Кстати говоря, моему ранению сопутствовали странные обстоятельства, но я, пожалуй, не буду о них говорить. Уж слишком они странные, эти обстоятельства. Надеюсь, что ты был осторожней меня, и с тобой сейчас все в порядке. Пиши, твой И.
P.S. Тут есть одна симпатичная медсестра, полячка, которая как будто неровно ко мне дышит. Попробую ее выебать. Смеюсь через боль. Твой И."
- Тузик, а где письмо?
Белый голубь виновато прошелся по подоконнику и замер, растопырив крылья.
- Что ты мне хочешь сказать? Я не понимаю...
- Ваня! - девушка в белом халате подбежала и уложила Ивана на койку. - Тебе нельзя вставать!
Увидела голубя:
- Ой, какая прелесть!
- Видишь, прихорашивается! - усмехнулся Иван. - Ты ему нравишься...
"Дорогой друг! Тузик вернулся без письма. Видимо, потерял по дороге. Такого еще не бывало, но ведь все когда-то случается в первый раз! Беспокоюсь за тебя. Кстати, я завтра выписываюсь, пойду брать с ребятами Рейхстаг! Жаль, что не с нашей ротой, но ладно - Повстречаюсь с парнями в Берлине. Твой И."
- Куда ты деваешь письма, сучара?? Я отправляю уже пятое письмо, и ты пятый раз возвращаешься без ответа! Что за хуйня, блядь!
Голубь виновато посмотрел хозяину прямым взглядом в глаза. Иван почувствовал угрызения совести. В обоих глазах птицы читалась усталость. Иван сказал:
- Может быть, он получает письма, но не может ответить?
Сквозь гнилую щель струится слабой дневной свет. Фриц разворачивает свежее письмо и глядит на голубя, который висит на крыше как летучая мышь. Вниз головой.
- ТУЗИК, У МЕНЯ ПО-ПРЕЖНЕМУ НЕТ ЧЕРНИЛ ... - Фриц разводит руками.
- НАПИШИ ГОВНОМ: ПИЗДЕЦ! - советует Эрик.
- ТЫ НЕПЛОХО ВЫУЧИЛ РУССКИЙ ЯЗЫК... - усмехается Фриц. - ТОЛЬКО ГДЕ Я ВОЗЬМУ ГОВНО, ЕСЛИ МЫ МЕСЯЦ НИЧЕГО НЕ ЖРЕМ?
- НА НЕБЕСАХ НЕ ЖРУТ, - усмехается Эрик в ответ. - НО Я ТЕБЕ ВЫСРУ ПАРУ КАПЕЛЬ. ТОЛИКУ ВОСПОМИНАНИЙ. ТОЛЬКО ЧУР УГОВОР: НАПИШИ ОТВЕТ ЯЗЫКОМ.
"Дорогой друг! Мы уже в Берлине. Как жаль, что ты до сих пор не можешь мне ответить. Но пойми главное: это победа, победа! Твой И., радостный до безумия, счастливый до полусмерти."
Над охваченным дымом Рейхстагом взвился красный флаг.
Клещов обнял друга. По его грязным щекам струились слезы.
Сверху спикировал чистенький белый голубь.
- Ну что, блядь, птичка ты моя ненаглядная!!! - захохотал Клещов. - Прилетела, наконец! Ванька, гнида, вот и на твоей улице счастье! Как же я люблю тебя, мудила ты ебаная!
Иван развернул бумажку:
"Дорогой друг! Мы уже в Берлине. Как жаль, что ты до сих пор не можешь мне ответить. Но пойми главное: это победа, победа! Твой И., радостный до безумия, счастливый до полусмерти."
Иван обмяк, уронил автомат и неуклюже рухнул вслед за ним на горячий асфальт.
- Чего ты? Эй! - Клещов тормошил Ивана. - Ты чего, блядь!
- Вот ведь жизнь, - присел рядом замполит полка и осторожно перевернул Ивана на спину. - До Берлина дошел, а от кондрашки копыта кинул...
Мимо прошел немолодой уже боец и, смеясь, бросил:
- Это от счастья! Может, скоро очнется.