Вопль человека разносился по бескрайней тайге. Разламывал ее. Временами утихал, рассеивался, и его совсем не было слышно. В крике слышалась ярость, то невыразимое отчаяние, будто из человека вытягивали жизнь. От этих звуков озноб по коже пробегал. Ужасным воплем был скручен весь мир. Я сорвал с плеча винтовку и бросился на помощь. Мой бег будто спрессовался в один отчаянный прыжок. Я не замечал препятствий в виде поваленных деревьев, выворотов корней, кустарника. Вопль раздавался все ближе и ближе. Крик отчаяния совсем рядом. Все. Бурный ручей, бежавший меж сопок, преградил путь. Передо мной открылась удивительная и нелепая картина. Подобную сцену я видел впервые. У ручья сидел человек, его лицо походило на сдобную лепешку, а глаза-щелочки были точно из другого мира. Я никогда не знал до этой минуты, что человеческое лицо может быть таким. Коротко подстриженные белокурые волосы дыбились, как шерсть на спине у собаки, чувствующей присутствие врага. Взгляд дикий, бессмысленный и отрешенный. Рой насекомых черной тучей носился над бедолагой и нападал на него, как только человек поднимал голову из ручья, где искал спасение от кровопивцев и истошно кричал. Отчаянно махал руками, еще более раззадоривал насекомых и провоцировал к нападению. Я набросил на голову накомарник. Подбежал к человеку, схватил его за руку и потащил прочь от ручья. Отбежали мы на приличное расстояние, с трудом оторвавшись от разъяренных насекомых, которые черным крылом неслись за нами.
Оказалось, что парень со своим другом подправлял старенькое отцово зимовье. Перекрывали крышу, конопатили мхом стены. Приятель ушел ручьем поохотиться за рябчиками. А он спустился к воде и, спасаясь от гнуса, набросил себе на голову старый мешок, что валялся у ручья. На его беду в том мешке осы себе за лето гнездо свили. Долго потом пришлось мне приводить парня в чувство, да и медвежье сало, что в зимовье нашлось, очень выручило. Оно укусы смягчает.