Горбатых Сергей Анатольевич : другие произведения.

Гусарская сага

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Корнет Головинский принимает участие в боях в составе Десятого гусарского Ингерманландского полка
  
  
  
   Гусарская сага
  
   Часть вторая
   За веру, царя и отечество
   Глава вторая
  
  
  
   В начале октября 1914 года австрийцы начали массированное, хорошо подготовленное наступление на участке Добромиль - Самбор. Основной его целью было - прорыв русского фронта и снятие осады Перемышля.
  
   Тёмная ночь. По крыше стучит дождь. В халупу ворвался штабс-ротмистр Луговой:
  - Подъём господа, офицеры! Тревога! Седлать лошадей и выдвигаться к сборному пункту! Приказ командира полка.
  
   Издалека уже доносились звуки кавалерийской трубы:
  - Ту-ту-ту-ту! Ту-ту-ту! Ту-ту-ту-ту! Ту-ту-ту!
  
   После полуночи Десятый гусарский Ингерманландский полк в составе Десятой кавалерийской дивизии выступил на Перемышль.
  
   Темень... Разбитая дорога из глубоких ям и рытвин... Кони падали вместе с седоками. Проклятия... Крики, жалобное ржание лошадей. И дождь, дождь, дождь....
  
   "Салтан" шёл уверенно и спокойно, выбирая места, куда можно было ступать.
  - Умница! Красавчик! Мне с тобой очень повезло! - шептал на ухо своему коню Головинский.
  
   Расстояние в восемь вёрст они преодолели за пять часов. Утром полковник Чеславский сообщил, что в любой момент ожидается попытка гарнизона осаждённого Перемышля выйти из крепости для удара по армии генерала Селиванова, которой была временно придана Десятая кавалерийская дивизия.
  
   Кавалеристы расположились на хуторах и деревнях в Восточном секторе осады. Пять дней ждали выхода австрийцев из Перемышля, но гарнизон осаждённой крепости сидел тихо.
  - Затаились, подлюги! - прокомментировал поведение неприятеля штабс-ротмистр Булацель.
  
   За это время войска армии генерала Брусилова, отбив атаки австрийцев, перешли в контрнаступление.
  
   Десятая кавалерийская дивизия двинулась на Добромиль, Санок, Риманов. Неприятель, оказывал ожесточённое сопротивление.
  
   18 октября Десятая кавалерийская дивизия подошла к Риманову. Австрийцы укрепились на южных подступах к этому городу. Несколько русских атак захлебнулись. Головинский с удивлением отметил, что неприятель ведёт очень меткий ружейный огонь.
  - По данным разведки против нас воюют знаменитые альпийские стрелки. - Объяснил офицерам своего эскадрона ротмистр Барбович.
  
   Только после массированного огня русской артиллерии австрийцы оставили город.
  
  
  
  
   Ингерманландцы входили в Риманов. Широкая центральная улица, мощённая булыжником, почти все трактиры и магазины были открыты. Повсюду зеваки... Проезжая мимо книжной лавки, Головинский увидел в окне пачки картона для рисования, и у него сразу же возникла идея.
  - Это же просто, но почти гениально! - обрадовался Владимир.
  
   Офицеры трёх эскадронов остановились в большом каменном доме богатого местного еврея. После ужина они собрались в большой зале. Булацель, Васецкий, Эмних, Гуржин, Венцель сели играть в преферанс. Трегубов Второй и Кузмин- Караваев улеглись на диванчиках. Головинский, успевший посетить книжную лавку, где купил картон для рисования, хорошие кисти и прекрасную акварельную краску, а также ножницы, тридцать тетрадей и тридцать карандашей, сел за маленький столик у окна и, вырезав из картона несколько прямоугольных кусков размером с почтовую открытку, начал рисовать. На одном - он акварельной краской изобразил осенние Карпаты, а на обратной стороне написал: "Моя любимая тётушка, у меня всё хорошо. Здоров. Питаюсь прекрасно и собираю грибы в горных лесах. Целую. Владимир". На другом куске картона Головинский карандашом нарисовал "Салтана", пьющего воду из реки. На обратной стороне вывел: "Отец, спасибо за жеребца! Он стал мне настоящим другом. Обнимаю, сын". Сёстрам Владимир нарисовал акварелью двух белок с пушистыми хвостами, а маме - костёл в Риманове.
  
   Головинский вложил "открытки" в конверты и облегченно вздохнул: проблема с придумыванием писем теперь была решена навсегда!
  
  - Господа, господа! Слёзкин вернулся! - в залу ворвался Васецкий.
  - Да не может быть? - недоверчиво протянул Кузмин-Караваев.
  - Из штаба дивизии и опять в полк? - у Булацеля округлились глаза.
   -Что случилось, Пётр! - от неожиданности Головинский резко подскочил со стула.
  - Сидишь здесь, как монах в келье, а у нас радость! Юрий Слезкин в полк вернулся! Сейчас я тебе его представлю! Ты помнишь я о нём тебе неоднократно рассказывал.
  
  - Юрий! - просто сказал молодой стройный корнет с тоненькими изящными усиками, серыми пытливыми глазами и протянул Головинскому руку.
  - Владимир! - ответил Головинский и пожал тому руку.
  
   Юрий Слезкин выпустился из Елисаветградского кавалерийского училища или "Славной Южной Школы" ( так называли это учебное заведение его юнкера) в 1912 году. На год позже Петра Васецкого. В полку они стали большими друзьями. В ноябре 1913 года Слезкин был командирован в штаб Десятой кавалерийской дивизии для временного исполнения обязанностей старшего адъютанта.
  - Вы знаете, господа, никогда я и подумать не мог, что мои "временные обязанности" продлятся почти целый год. Вы себе даже представить не можете, как я тосковал по нашему гусарскому полку, по службе. Штаб, лично для меня, это вообще какая-то бюрократическая организация! - признался Юрий, окружившим его офицерам.
  
  
  
   Открылась дверь, и на пороге появился корнет Дунин-Жуховский.
  - Господа, у меня для вас скверная новость! - грустным голосом сообщил он.
  - Что случилось, корнет? - встревоженно поинтересовался Булацель.
  - В полк из госпиталя вернулся полковник Богородский. Полковник Чеславский назначен временно исполняющим обязанности командира Десятого драгунского полка.
  - Действительно, скверная новость! - согласился Головинский.
  - Дерьмовая, господа, дерьмовая новость! - Булацель от огорчения швырнул свои карты на стол.
  
   Василия Владимировича Чеславского в полку полюбили как солдаты, так и офицеры. Герой русско-японской войны, талантливый командир, не знавший страха, он никогда напрасно не рисковал людьми. Его приказы всегда были точны и очень коротки. Чеславский всегда думал , как лучше выполнить приказ командования и избежать напрасных жертв среди личного состава полка. Богородский же всегда боялся принимать самостоятельные решения, действовал только в рамках Уставов. Кроме этого, многих офицеров полка раздражало его постоянное пьянство. При каждом удобном моменте Богородский выпивал то с штабс-ротмистром Луговым, то в компании своего давнего друга подполковника Опатовича.
  
   У всех резко испортилось настроение.
  - Это нам наказание за грехи наши! - попытался пошутить Васецкий.
  - Если мы ничего не можем изменить, тогда давайте будем отходить ко сну! - предложил Головинский.
   С ним вяло согласились.
  
   Десятая кавалерийская дивизия с боями продвигалась к Дукленскому перевалу.
  
  
   26 октября была взята деревня Залуж. На следующий день, после упорного боя, австрийцы оставили местечко Прусик.
  
   1 ноября Десятая кавалерийская дивизия в авангарде Восьмой армии двинулась к городу Новый Сандец. Неприятель отступал...
  
   2 ноября Ингерманландцы вошли в деревню Врублик Крулевски, где остановились на отдых. На следующий день сюда подошёл 124-й стрелковый полк.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   4 ноября они совместно с пехотинцами выступили на город Жмигруд. Австрийцы оставили его после упорного боя вечером 6 ноября.
  
   День отдыхали... А на рассвете 8 ноября кавалеристов разбудили звуки кавалерийский труб:
  - Ту-ту-ту-ту! Ту-ту-ту-ту! Ту-ту-ту-ту!
  
  - Куда идём, господин ротмистр? - поинтересовался Головинский, когда во время марша с ним поравнялся Барбович на своём "Тегеране".
  - А вам что, корнет, не сообщили? - ухмыльнулся командир эскадрона.
  - Никак нет, господин ротмистр! - смутился Владимир.
  - На Старый Сандец! На Старый Сандец! - ответил Барбович и пришпорил коня.
  
   Неожиданно стал дуть северо-восточный ветер. Температура падала. Начался снегопад, который превратился в сильную бурю. В авангарде шёл Оренбургский казачий полк, за ним - уланы. Ингерманландцы двигались в арьергарде. Вскоре всадники и кони стали похожи на сугробы. Марш продолжался уже пять часов. Буря усиливалась. Неожиданно слева и справа показались халупы. Вошли в село. Астрийская застава увидев, что по улице движется колонна сугробов, бросила оружие и разбежалась.
  
   21 ноября начался бой за овладение городом Старый Сандец. Кавалеристы, спешившись, без артподготовки, прорвали австрийскую оборону и ворвались на юго-восточную окраину.
  - Петровский, проверяйте дом за домом! Не спешить! На крышах могут сидеть стрелки, а во дворах прятаться пулемётные расчёты. - Приказал Головинский.
  
   Австрийцы сопротивлялись около часа, а затем покинули город.
  
   Офицеры второго эскадрона разместились на постой в доме хозяина одного из местных трактиров.
  - Панам офицерам я жарить гусыка. - На ломаном русском языке неприветливо пообещала толстая неухоженная женщина в грязном переднике, показывая комнату Васецкому и Головинскому.
  
  
  
  - А кто эта "прекрасная фея"? - спросил Владимир у вошедшего Юрия Слезкина.
  - Как кто? Жена хозяина трактира.
  - Так почему тогда одного гусика? Мы что им насытимся? - вслух подумал Головинский.
  - Действительно, что для нас один гусёнок? - поддержал его Васецкий.
  - Вы правы, друзья мои! - согласился Юрий и вышел.
  
   Вернулся Слезкин минут через двадцать и, с прямо с порога, закричал:
  - Господа, у меня две новости! И все очень хорошие!
  - Давай, говори! Юрий, не томи! - в один голос воскликнули Васецкий и Головинский.
  - Хозяйка нам приготовит двух жирных гусей с яблоками и презентует бутыль хорошей сливовой водки.
  - Ура-а-а! - дурачась, завопели все находившиеся в комнате офицеры.
  - Сообщая вторую новость: заболел полковник Богородский. Исполнять обязанности командира нашего полка будет полковник Чеславский.
  - Ура-а-а !
  
  
  
  
   28 ноября, после упорного боя, Десятая кавалерийская дивизия овладела древним городом Новый Сандец, раскинувшемся по обоим берегам реки Дунаец. Все офицеры Десятого гусарского Ингерманландского полка разместились в двухэтажном каменном доме, расположенном в центре рядом с Базиликой Святой Маргариты.
  
   27 ноября - День Знамения иконы Знамения Божьей матери. Этот день являлся полковым праздником Десятого гусарского Ингерманландского полка. Отмечать его решили 29 ноября после взятия города Новый Сандец. После торжественного молебна состоялось награждение солдат и офицеров полка. Награды вручал командир Десятой кавалерийской дивизии генерал-лейтенант граф Келлер. Пятеро солдат взвода Головинского получили георгиевские медали. Унтер-офицер Петровский и ефрейтор Веселов - Георгиевские кресты четвёртой степени. Владимир был награждён орденом Святого Станислава третьей степени, с мечами и бантом. Такие же ордена получили корнеты Васецкий, Эмних, Дунин-Жуховский... Его другу Юрию Слёзкину был вручён орден святой Анны третьей степени, ставшим его уже третьей боевой наградой, а ротмистрам Барбович и Пальшау - ордена Святого Станислава второй степени.
  
   В этот раз, во время пирушки по случаю награждения, Головинский пил очень мало и стал единственным, который остался почти трезвым. На следующий день он встал рано , со свежей головой, облился холодной водой, сделал гимнастику и направился в местную гимназию, где в одном из классных помещений разместился его взвод. Сегодня Владимир хотел начать с солдатами цикл занятий по топографии. Головинский считал, что каждый их них должен уметь пользоваться топографическими картами- двухвёрстками..
  
   Владимир прошёл мимо ратуши. Рядом с ней, на площади, расположился огромный рынок: один из самых больших и известных в этих краях.
   Головинский хотел было пройти мимо, но любопытство взяло верх, и он решил посмотреть чем же там торговали.
  
   В первом ряду над прилавками висели связки колбас, окорока (цельные свинные ноги) в холщовых мешках, горы шпика, пересыпанного чёрным и красным перцем... В другом ряду продавалась глиняная посуда грубой работы и утончённые фарфоровые сервизы..
   Большие тыквы, корзины яблок, консервы...
  
   Владимир остановился перед ящиками, в которых аккуратно лежали большие спелые груши янтарного цвета.
  - Вкусные наверное! - подумал он .
   Головинскому захотелось прямо сейчас же впиться зубами в грушу и почувствовать на языке её сочную сладость.
  
  
  - Сударыня, здравствуйте! Почём груши? - вежливо осведомился Владимир у молодой румяной толстушки с длинной русой косой до пояса, в красивом полушубке.
  - Ой! Ой! - восторженно воскликнула она и, вытаращив на него свои бесстыжие зелёные глаза, на приличном русском языке выдохнула:
  - Такой молоденький, а уже офицер! Такой красивый! Ой!
  
   Головинского бросило в жар. Он резко повернулся и быстро, точно убегая, покинул рынок.
  
   В гимназии, где расположились первый и второй эскадроны резко пахло крепким табаком, портянками и ружейной смазкой. Владимир быстро нашёл класс, где находился его взвод и приказал расставить парты.
  
  - Ваше благородие, взвод в полном составе готов к обучению. Раненых и больных нет. - Доложил Петровский.
  
  - Солдаты, каждому из вас я сейчас выдам тетрадь и карандаш. Тетради свои вы обязаны использовать только по назначению, а именно для записи занятий, которые я с вами буду проводить. Запрещаю вырывать листы и употреблять их для других целей. Листы приказываю пронумеровать.
  Вопросы есть? - предупредил гусар Головинский, выложив на учительский стол тетради, купленные им в Риманове.
  - Никак нет, ваше благородие! - дружно, в один голос, ответили гусары и подскочили из-за парт.
  - Сидите, не вставайте! Ведите себя, как в школе. - Объяснил солдатам Владимир и, вдруг, с ужасом подумал: " А может быть они вообще не учились в школе? Может быть половина из
  
  
  
  них вообще неграмотные? А я этого не знаю! А я же командир взвода! И уже не первый месяц! Вот позор!".
  - Кстати, здесь все грамотные? - задал он вопрос.
  
   Через несколько минут выяснилось, что все солдаты его взвода умеют писать и читать. Многие закончили два-три класса церковно-приходской школы, а пятеро имеют полное начальное образование.
  
  - Очень хорошо! - прознёс Головинский, а сам почувствовал сомнение:" Одно дело уметь читать и писать, а чтобы приступить к изучению карт, надо иметь базовые представления о топографии вообще".
  Только сейчас Владимир понял, что за два или три урока он не сможет дать им необходимых знаний: " Но можно попытаться. Надо дерзнуть! Когда будет выпадать свободное время , буду заниматься с солдатами. Да и немецкий язык им необходим".
  
   Головинский успел рассказать только для какой цели служат географические карты, как на западной окраине города послышалась частая ружейно-пулемётная стрельба.
  
  - Ту-ту-ту-ту-ту! - раздалось пение полковых труб.
  
  
  - Занятия прекращаются! Всем на улицу! Бегом! - приказал Владимир.
  
   Гусары быстро надевали полушубки, папахи и разбирали свои винтовки, стоявшие тут же в козлах.
  
   Владимир, выбегая из здания, споткнулся и упал, сильно ударившись головой об стену.
   Он с трудом поднялся. Из пелены, стоявшей в глазах, появилась размытая фигура Петровского.
  - Ваше благородие, ваше благородие.... - испуганно повторял унтер-офицер, не в силах понять, что произошло с его командиром.
  
   На лестнице слышался топот сапог, бряцание оружия и матерная брань.
  
   Головинский пришёл в себя. Невзирая на сильную головную боль, он отдал приказ:
  - Взвод, за мной! Бегом! Марш!
  
   Головинский бежал с трудом. Его тошнило... Голова, казалось, сейчас лопнет от боли...
  
   В городе царил хаос. Со всех сторон слышалась ружейная и пулемётная стрельба. Опускались жалюзи магазинов и ресторанов.... По рыночной площади метались торговцы. Продавец колбасы, быстро кидал свои окорока в плетёную корзину и тихо ругался:
  - Пся крев... Пся крев...
  
   Под ногами гусар захрустели обломки глиняной посуды, а потом Головинский наступил на что-то мягкое и едва не упал. Он машинально посмотрел вниз. Булыжная мостовая была усеяна большими спелыми грушами.
  
  
   Навстречу им, со стороны ратуши, бежали человек десять новгородских драгун. Сзади, с реки, застучали пулемёты...
  
  - Молодец, Головинский! - обрадованно закричал Барбович, стоявший у штаба полка, когда увидел Владимира со своим взводом. - Давайте, бегом, к мосту через Каменицу! Держите его до подхода всего эскадрона!
  - Господин ротмистр, а где этот мост? -спросил Головинский, потерявший от сильной головной боли ориентацию.
  - Как где?! Прямо по этой улице! Давай, корнет, действуй! На тебя только и надежда...
  
   Они пробежали по пустынной улице один квартал. Затем второй, третий... Вот и мост. По нему, навстречу гусарам, бежали человек семь казаков Оренбургского казачьего полка. Четверо на полушубке тащили человека.
  
  - Стоять! Куда? - заорал на них Головинский.
  - Бегём, ваше благородие! - ответил ему урядник с рябым лицом. - Австрияк наступает... Их видимо, невидимо, как саранчи.
  - А это кто? - Головинский ткнул пальцем на лежащего на полушубке окровавленного человека.
  - Это хорунжий наш... Его пулемётной очередью срезало... Мёртвый.
  - Хорунжего кладите к стене дома и занимайте оборону моста с нами! - приказал уряднику Головинский.
  
   По мосту к ним бежало не менее двух взводов австрийской пехоты.
  
  
  - Гусары, казаки, в шеренгу! С колена, по неприятелю! Пли!- закричал Владимир.
  
   Головинский встал на правое колено, прицелился и принялся стрелять в бегущих на них австрийцев.
  
   Его примеру последовали гусары и казаки:
  - Бам-бам-бам !- раздались залпы...
   Потом ещё:
  - Бам-бам-бам-бам!
  
   Австрийцы ничком упали на брусчатку. Наступила тишина...
  
  - Что же сейчас они предпримут? Как нам здесь, на абсолютно открытом месте, обороняться? - пытался сообразить Владимир.
  
   На противоположном берегу, в самом начале моста, появились трое австрийцев. Они начали быстро устанавливать станковый пулемёт.
  - Сейчас они нас всех здесь и положат! - с ужасом догадался Головинский.
  - Пулемёт подтащили! Все в укрытия! Ищите себе укрытия! Все-е-е-е! - во всю мощь своих лёгких закричал он и прыжком метнулся за каменного льва, стоящего на задних лапах у входа
  
  
  
  на мост. К нему сейчас же бросился рядовой Спичакин. Остальные гусары и казаки укрылись за гранитным забором, тянущимся вдоль набережной реки и за львом, стоящим напротив.
  
   Австрийцы сделали поверх голов лежащих на мосту своих пехотинцев пристрелочную очередь. А затем последовал шквал пуль. Они выбивали искры из железных балок моста, вырывали куски гранита из забора набережной, делали дыры в каменных львах.....
  
   Вдруг стрельба прекратилась. И австрийская пехота поднялась и молча бросилась в атаку.
  
  - По наступающим ! Пли-и-и! - закричал Головинский и, высунувшись из-за каменного льва, принялся стрелять в атакующих.
  
   Раздался дружный залп гусаров и казаков, но австрийцы продолжали бежать.
  
  - Спичакин, у тебя гранаты есть? - спросил Владимир у солдата, лежавшего рядом с ним на холодной брусчатке.
  - Так точно, ваш благородь!
  - Сколько?
  - Две штуки, ваш благородь!
  - Давай сюда! - приказал Головинский.
  - Петровский, - закричал Владимир, у вас там с Нечаевым гранаты есть?
  - Есть, ваше благородие. Четыре штуки.
  - Петровский, слушай мой приказ! Сейчас я кидаю две гранаты и прячусь за львом. Затем появляешься ты из своего укрытия и, одну за одной, кидаешь четыре гранаты в австрийцев. Затем вы, вдвоём, с колена, открываете прицельную и быструю стрельбу по неприятелю! Понял?
  - Так точно, ваше благородие! - прокричал в ответ унтер-офицер.
  
   Австрийцы были уже в шагах двадцати. Головинский, пригнувшись, выскочил из-за каменного льва и швырнул в бегущих гранату.
  - Бах-ах-ах-ах....
  
   Владимир метнул вторую гранату. Она не разорвалась.
  
   Петровский, выскочил из-за каменного льва, стоящего напротив, встал в полный рост и спокойно, как на учениях, принялся кидать в австрийцев одну за другой гранаты.
  - Бах-а-а-ах! Ба-а-ах-ах! Ба-а-ах! Бах-ах-ах-ах! - мост затянуло синим дымом.
  
  - Спичакин,за мной! Стрельба с колена! Пли! - приказал Головинский и начал стрелять в облако синего дыма из своего нагана.
   Спичакин, палил с колена...
  
   Петровский, продолжая стоять в полный рост, напряжённо смотря вперёд...
  - Унтер-офицер, пригнись! Пригнись и стреляйте с Нечаевым с колена! Дурья башка, пригнись! Стрелять с колена! Стрелять! - орал на него Владимир.
  
   Нечаев, не выходя из-за своего укрытия, палил в "белый свет".
  
  
  - Петровский, пли! - вновь начал кричать на унтер-офицера Головинский.
  - Нечаев, вылезай из-за льва и стреляй с колена и прицельно! Стреляй! - в бешенстве орал на рядового Головинский.
  
   Петровский, наконец-то, очнулся очнулся: стал на колено и принялся стрелять.
  
  - Никто и никогда не учил кавалеристов вести уличные бои. Вот очередной раз приходиться платить за это. - С горечью подумалось Владимиру.
  
   Когда рассеялся дым от гранат, стало ясно, что австрийцы находятся в замешательстве. Часть из них ничком лежали на мосту, а другая - поспешно бросилась отступать.
  
  - Прекрасно! Великолепно! Просто замечательно! - обрадовался Головинский.
  
  - Ваше благородь, ваше благородь, смотрите! - Спичакин ткнул указательным пальцем на дом из красного кирпича, стоящий на их берегу.
  
   Из-за него появились человек двадцать австрийцев и начали быстро двигаться в их сторону.
  
  - Переправились через реку, вошли в город, сейчас будут стараться окружить нас, чтобы уничтожить. - Мгновенно сообразил Владимир. - Они сейчас в пяти-шести кварталах... Надо принимать решение!
  
  - Петровский, отступаем к парку! Раненых и убитых уносим с собой! Уводи гусар и казаков! Я вас буду прикрывать с Нечаевым и Спичакиным!
  - Слушаюсь, ваше благородие!
  
   На мосту было пустынно, а с правого фланга, перебежками, к ним двигались австрийцы.
  
  - Солдаты, делаем пять выстрелов и быстро отходим к парку. - Приказал Нечаеву и Спичакину Головинский.
  
  - Бам-ам! Ба-ам! Ба-ам! Ба-ам! Ба-ам!
  
   Австрийцы залегли.
  
  - Все за мной! - Владимир встал и побежал...
  
   В городском парке, на земле, под высокими голыми берёзами, лежали четверо убитых гусар. Пятеро раненых лежали на полушубках.
  
  - Раненых уносим с собой! Погибших оставляем здесь. Петровский, забрать у убитых все их личные вещи! - Владимир вытер со лба горячий пот.
  - Слушаюсь, ваше благородие! - тяжело вздохнул унтер-офицер.
  
  - Веселов, для чего тебе две винтовки? Одну отдай мне! - приказал Головинский, увидев на плече ефрейтора лишнюю винтовку.
  
  
  
  
  - Примкнуть штыки! За мной! - негромко сказал Владимир и направился по улице в сторону железнодорожной станции.
  
   Благополучно прошли один квартал.
  
  - Ваше благородие-е-е! Стойте! Стойте! - послышался голос откуда-то сверху.
  
   Из окна второго этажа старинного дома кто-то кричал.
  
  - Вы кто такие? - удивлённо крикнул Головинский.
  
  - Мы щас... Мы щас, ваше благородь, спустимся.
  
   Через минуту из дверей дома вышли пятеро улан из Одесского уланского полка.
  - Мы отступали от австрияков и спрятались в доме и... - начал объяснять Головинскому возглавлявший их ефрейтор.
  - Не надо мне ничего сейчас рассказывать! Потом доложите своему командиру! - грубо оборвал его Владимир. - Где сейчас наша дивизия, знаете?
  - Так точно, ваше благородие! На железнодорожной станции собираются все. Нам наш командир взвода приказали туда пробираться... Но мы почему-то в другую сторону пошли. Заплутались. Кругом австрияки, ваше благородие! Как они нас врасплох застали? Как?
  
  - Хватит болтать, ефрейтор! Все за мной! - приказал Головинский.
  
   Сейчас большего всего на свете Владимир боялся попасть в плен. Он - молодой здоровый офицер - в плену! От этой мысли ему стало зябко. Такого позора Головинский не вынесет!
  
   Владимир помнил, что железнодорожная станция было не так уж и далеко: сейчас надо повернуть направо, пройти ещё два квартала, повернуть налево, а затем всё время прямо...
  
  - Ваше благородие, австрияки! - тихо произнёс Петровский, махнув вперёд рукой.
  
   На углу улицы, спинами к ним, стояли человек пятнадцать австрийских пехотинцев.
  
  - За мной, молча, бегом! - негромко приказал Владимир и бросился к австрийцам.
  
   Услышав громкий топот сапог, австрийцы, все как один, обернулись и, как загипнотизированные, смотрели на бежавших к ним русских солдат.
  
   Головинский с хрустом вонзил штык в грудь высокому вражескому капралу. Одним движением вынул его и из всех сил ударил прикладом винтовки в лицо другому солдату. Тот пронзительно закричал и, как сноп, рухнул на брусчатку.
  
   Только сейчас австрийцы очнулись. Почти все бросились бежать, только несколько солдат попытались оказать сопротивление, но за несколько минут были переколоты штыками.
  
  - Головинский, где тебя черти носят? Дивизия уже начала отход, а тебя с твоим взводом нет! -
  
  
  
  обрушился на Владимира подполковник Опатович, которого он первым встретил на железнодорожной станции.
  - Господин подполковник, я выполняя приказ ротмистра Барбовича, удерживал мост через... - начал объяснять Головинский.
  - Корнет, какой мост? Ты это о чём? - оборвал его Опатович, - дивизия организованно отступает на новые позиции, а тебя нет! Потом расскажешь!
  
   С наступлением темноты Десятая кавалерийская дивизия остановилась в каком-то городишке. Солдаты вместе лошадьми ночевали на улице. Офицеры разместились в домах.
  
   Головинский лежал на соломе, брошенной на пол халупы, прижавшись к своим товарищам. В крошечной комнатёнке с трудом уместились все офицеры второго эскадрона.
  
   Несмотря на сильную головную боль и усталость, Владимир не мог заснуть. Он чувствовал себя виноватым за большие потери в его взводе.
  - Надо было действовать по-другому во время обороны моста! Надо было... А как надо было? - в который раз он спрашивал сам себя и не мог найти ответа.
   Головинский давно уже понял, что кавалеристы не были подготовлены для боёв в городских условиях: " Нас ведь в училище вообще этому не учили. Над этим мне необходимо подумать! Вообще до сегодняшнего дня мы, кавалеристы, больше воюем, как пехотинцы. Да, странная война...
  
   Откуда-то послышались ружейные выстрелы. Потом застучал пулемёт....
  - Бу-у-ух! - раздался взрыв снаряда.
  
  - Ту-ту-ту-ту! Ту-ту-ту-ту! - запели кавалерийские трубы.
  
  - Сбор! - закричал ротмистр Барбович, вскакивая с соломы, - всех лошадей в укрытие! Быстрее! Быстрее!
  
   Охрана коноводов Десятого гусарского Ингерманландского полка была поручена второму эскадрону ротмистра Барбовича.
  
   Всех лошадей быстро отвели в безопасное место за окраину города. Гусары выкопали себе в мёрзлой земле окопчики и засели в них.
  
   Головинский выпросил у эскадронного писаря ефрейтора Булавко флакончик с чернилами. Нашёл укромное место за толстым стволом старой сосны. Собрал кучу опавшей рыжей хвои и сел на неё.
  
   Владимир писал подробный рапорт на имя командира второго эскадрона ротмистра Барбовича о действиях вверенного ему взвода по обороне моста в городе Новый Сандец. Головинский подробно описал бой, перечислил заслуги всех его солдат, особо отметив при этом погибших и раненых. Закончил Владимир свой рапорт просьбой о том, чтобы командир эскадрона ходатайствовал перед вышестоящим начальством о награждении солдат его взвода.
  
   Морозный день... Запах сосны... Лёгкий ветерок... У Головинского наконец-то прошла головная боль, терзавшая его в эти дни. Он, несмотря на шум боя, идущего невдалеке
  
  
  
  
  неожиданно заснул.
  
  - Ваше благородие, ваше благородие! - кто-то тряс Владимира за рукав.
   Головинский открыл глаза. Перед ним стоял писарь Булавко.
  - Вы уж, ваше благородие, скляночку с чернилами верните! Скляночка эта к эскадронному имуществу относится! Мне, его благородие ротмистр Барбович, голову оторвут за скляночку. - монотонно бормотал писарь, виновато пряча свои глаза.
  - Булавко, забирай свои чернила! Спасибо, выручил! - отмахнулся от него Головинский.
  - Да, ещё... Его благородие, ротмистр Барбович вас к себе зовут! - добавил Булавко, бережно пряча чернильницу в карман своего тулупа.
  
  - Головинский, поступил приказ об отходе. Подошла наша пехота. Они продолжат бои здесь, - без предисловия сообщил Владимиру командир второго эскадрона. - Наш полк уходит последним. Следуем в арьергарде. Удели особое внимание на то, когда будут забирать лошадей. Чтобы прошло всё без хаоса!
  - Слушаюсь, господин ротмистр! - ответил Головинский и, не удержавшись от любопытства, спросил, - а куда теперь наш путь лежит?
  - Снова к Дукленскому перевалу.
  
   Когда Головинский увидел солдат пехотной бригады, пришедшей им на замену, он ужаснулся. Все в рваных сапогах, в прожжённых на кострах шинелях, худые, голодные небритые...
  
   Бригада подошла "налегке": их обоз вместе с полевыми кухнями где-то безнадёжно застрял...
  
  - Братцы, братцы, краюшку хлебца не подадите? Третий день ни крошки во рту. А братцы?- шамкал беззубым ртом худющий солдат в подпоясанной верёвкой шинели, обращаясь к гусарам.
  
   Полковник Чеславский немедленно распорядился, чтобы полковые кухни Десятого гусарского Ингерманландского полка срочно приготовили еду для пехотинцев.
  
   Через час солдатики уплетали гречневую кашу, обильно приправленную маслом.
  Вместе с ними из эскадронного котла ели и пехотные офицеры.
  
  - Господин штабс-капитан, вот я, лично, понять не могу почему гусарам приказ Главнокомандующего "как об стенку горох"? - быстро съев свою порцию каши, поинтересовался молодой подпоручик.
  - Ты это о чём, Киселёв? - продолжая жевать, спросил штабс-капитан с носом, похожим на большую спелую синюю сливу.
  - Все мы, пехотинцы, носим погоны защитного цвета, а гусары в золотых щеголяют! - подпоручик кивнул на Головинского, случайно проходившего мимо.
  - Киселёв, это же Десятая кавалерийская дивизия генерал-лейтенанта Келлера. Её офицеры, как и их командир, считают себя элитой армии. Воевать в парадных погонах на плечах - это для них особый шик! Своеобразная гордость, так сказать. А на приказ Главкома им, я думаю, чихать! - объяснил штабс-капитан и поинтересовался:
  - А чаю нам нальют? С сахаром?
  
   На пути к Дукленскому перевалу находились города, городишки и деревни, занятые австрийцами. Для того, чтобы расчистить себе дорогу Десятая кавалерийская дивизия должна была выбивать оттуда противника.
  
   10 декабря, рано утром, начался бой за деревню Сенява. Граф Келлер рассчитывал с ходу, одной мощной атакой, взять этот населённый пункт. Не была произведена разведка. Какие силы противостоят Десятой кавалерийской дивизии никто не знал.
  
   Атака была отбита массированным огнём двух австрийских батарей. Полки спешились, оставили лошадей коноводам и уже, после короткой артиллерийской подготовки, снова бросились на австрийские позиции.
  
   Десятый гусарский Ингерманландский полк наступал на правом фланге. Сегодня Чеславский, стараясь избежать больших потерь, приказал атаковать так, как это делают японцы: короткими перебежками от одного естественного укрытия к другому... И так - до самых австрийских окопов.
  
   По наступающим сразу же ударили вражеские батареи. Фонтаны мёрзлой земли вперемешку с грязным снегом взметнулись вверх. Гусары упорно двигались вперёд. Когда они подошли на расстояние шагов в двести, артиллерия противника замолчала, опасаясь своим же огнём накрыть австрийские позиции. По гусарам ударили из станковых пулемётов. Их было много и стреляли они без остановок:
  - Та-та-та-та-та-та-та-та-та-та-та....
   Казалось, что воздух состоял из летящих пуль. Всё вокруг гудело... Гусары залегли в чистом поле. Рядом лежали одесские уланы, наступающие по центру и новгородские драгуны, развивающие атаку на левом фланге. Невозможно было поднять головы. Полки несли потери...
  
  
  
  
   Драгунскому Новгородскому полку повезло больше всех. Его солдаты и офицеры оказались всего шагах в ста от австрийских позиций. Когда неожиданно замолчали пулемёты на левом фланге, драгуны моментально воспользовались этим обстоятельством : поднялись и бросились в атаку. За несколько минут они смяли однорядное слабое проволочное заграждение и ворвались в австрийские окопы. Началась рукопашная схватка. В этот момент генерал-лейтенант Келлер бросил в образовавшуюся брешь оренбургских казаков, которые находились в резерве. Австрийцы, услышав леденящие душу свист и крики, замешкались. А затем, увидев, что на них галопом несутся маленькие мохнатые лошадки, в сёдлах которых сидят знаменитые и страшные казаки, дрогнули и стали отступать.
  
   Сенява была взята. Все офицеры дивизии с удобством провели ночь в красивом замке князей Чарторыйских, а утром выступили.
  
   11 декабря Десятая кавалерийская дивизия подошла к селу Любачув, расположенном в месте слияния рек Любачувка и Солотва. По данным разведки было установлено, что Любачув защищают около трёх пехотных полков и две артиллерийские батареи. Оборонительные укрепления австрийцев состоят из трёх линий проволочных заграждений, "волчьих ям", вырытых перед ними и большого количества пулемётных гнёзд. Также, чтобы предотвратить возможность обхода позиций и удара с флангов, вдоль берега Солотвы на несколько вёрст протянулись хорошо оборудованные окопы с бруствером и бойницами для стрельбы.
  
   Было ясно, что фронтальные атаки на Любачув приведут к многочисленным потерям. Командир дивизии генерал-лейтенант Келлер приказал полковнику Чеславскому совершить глубокий фланговый обход укреплений противника, форсировать реку Солотва и нанести неожиданный удар по обороняющимся австрийцам с тыла.
  
   Для выполнения этого приказа командир десятого гусарского Ингерманландского полка полковник Чеславский сформировал ударную группу в составе четырёх эскадронов под командованием подполковника Опатовича.
  
   Было темно и холодно. Дул сильный ветер и сыпал в лица гусар колючий мелкий снег. Кавалеристы, чтобы не быть замеченными противником, двигались вдоль Солотвы на значительном удалении от берега.
  
   На рысях прошли пять вёрст. Остановились в сосновом лесу. Спешились. Ждали возвращения разведывательного дозора во главе с корнетом Дуниным- Жуховским.
  
  - Не курить! Не шуметь! Не разговаривать громко! - передали приказ Опатовича.
   Головинский гладил шею своего красавца "Салтана" и слушал, как шумит ветер в высоких кронах сосен...
  
   Появился Дунин-Жуховский.
  - Господин подполковник, окопы закончились. Теперь через каждые пятьсот шагов расположены сторожевые дозоры противника. Австрийцы мёрзнут. Жгут костры. По дымам я прикинул, что они тянутся ещё версты на три. - Доложил корнет.
  
  
  
  
  - По коням! - последовала команда Опатовича.
  
   Уже наступило зимнее утро без солнца с затянутым тучами небом, откуда продолжал сеяться мелкий колючий снег. Кавалеристы продвигались по лесу, стараясь избегать излишнего шума.
  
  - Стой! Спешиться! Командиров эскадронов - к господину подполковнику! - передали приказ.
  
   Ротмистр Барбович вернулся минут через десять и собрал командиров взводов своего второго эскадрона.
  - Господа офицеры, нам выпала честь найти место для форсирования реки Солотвы. Первый взвод во главе с корнетом Слезкиным начинает поиск брода здесь, - Барбович указал пальцем точку на голубой линии, обозначавшей Солотву на карте двухвёрстке, - в версте от него, вверх по течению, - корнет Васецкий, за ним - корнет Головинский. Господа офицеры, требую от вас предельного внимания, сосредоточённости и быстроты! Вы должны найти брод, переправиться на противоположный берег. Произвести там разведку и срочно доложить мне. Прошу выполнять, господа офицеры!
  
   Прежде чем выехать на широкий заснеженный луг, тянувшийся вдоль берега, Головинский приказал Петровскому срубить несколько молоденьких сосен и приготовить из них шесты, а сам прильнул к своему цейсу. Никаких признаков присутствия австрийцев на противоположном берегу он не заметил.
  
  - Рысью, за мной! - приказал он тихим голосом.
  
   Через несколько минут взвод был на берегу Солотвы. Река пенилась, гремела между каменистых берегов. Проехали с полверсты. Везде одно и тоже: крутой противоположный берег, бурное течение и глубина выше конской головы. Головинский начал терять терпение:
  - Что же делать? Что же придумать?
  
   Наконец Владимир остановил "Салтана" у поворота реки. Спешился и, подойдя к воде, начал осматриваться.
  - Петровский, дай мне шест!
  - Слушаюсь, ваше благородие! - унтер-офицер мгновенно выпрыгнул из седла и протянул шест корнету.
  - Помоги мне забраться на это вот валун! - приказал ему Головинский.
  
   Огромный кусок скалы лежал в русле реки. Течение ударялось об него, бросалось назад, гудя и сворачиваясь кругами...
  
   Поверхность валуна была мокрой и скользкой. Медленно, с помощью унтер-офицера, стараясь не оступиться, Владимир взобрался на него и опустил шест в воду.
  - Петровский, здесь пойдём! - громко сказал он.
  - Так течение сильное! Так и прёт! Повалит нас... - с сомнением в голосе ответил унтер-офицер.
  - Зато глубина здесь небольшая да и ширина реки всего шагов двадцать! Лучшего места не
  
  
  
  найдешь! - уверенно произнёс Головинский.
  
  - Значит пойдём, ваше благородие! Только верёвку надо натянуть. Пойдём пёхом, лошадей за собой поведём.
  - Правильно мыслишь, Петровский! Верёвка есть?
  - А как же, ваше благородие! Конечно же есть! - ответил унтер-офицер, не отрывая своего взгляда от бурлящей реки.
  
  - Всем спешиться! Веселов, твоя задача пройти на тот берег и привязать верёвку за толстую иву, которая находится как раз напротив нас. - Приказал Головинский.
  
  - Слушаюсь, ваше благородие! - каким-то странным глухим голосом ответил ефрейтор.
  - Ты, Веселов, раздевайся! Скидавай с себя всё! Голышом лезь в воду, а потом на себя наденешь сухое обмундирование! - приказал Петровский.
  - Правильно, унтер-офицер! Абсолютно правильно! Светлая у тебя голова! - похвалил того Головинский.
  
   Веселов разделся догола. Корчась от холода, он начал быстро и мелко креститься. Петровский повесил ему на шею моток толстой верёвки... Ефрейтор обреченно вздохнул, взял в руки шест и шагнул к реке. Боязливо ступил в воду и, как ошпаренный, выскочил на берег...
  
  - Уйди, Веселов! С тобой только время потеряем и приказа не выполним! - раздражённо крикнул Головинский.
  
   Владимир сбросил с себя полушубок, подошёл к ефрейтору, снял с него моток верёвки и повесил его себе на шею.
  - Вы что, ваше благородие?! - побледнел Петровский, - это ..
  - Унтер-офицер, шест дай мне! Быстро! Теряем время! Держи конец верёвки. Если упаду, сразу тащите меня на берег!
  - Слушаюсь, ваше благородие! - прошептал Петровский.
  
   Гусары напряженно наблюдали за своим командиром. Многие от волнения крестились. Головинский прыгнул в реку. Вода обожгла. От неожиданности он даже вздрогнул.
  - С Богом! - прошептал Владимир и, перекрестившись, сделал первый шаг.
  
   Течение сбивало с ног... Головинский, помогая себя шестом, сделал шаг, снял с шеи кольцо верёвки и бросил его в реку. Ещё шаг, второе кольцо вниз...Ещё , ещё... Холод сковал всё тело, ноги не слушались. В некоторых местах вода доходила ему до груди...
  - Ещё, Головинский! Дерзай, Головинский! Дерзай!!! - шептал Владимир, приказывая себя двигаться вперёд...
  - Ух! Всё! Вот и берег!
  
   Головинский, проклиная свои окоченевшие от холода пальцы, долго возился с верёвкой обвязывая её вокруг толстого ствола ивы.
  - Петровский, натягивайте верёвку и пошли! - крикнул он и подумал: "Хороший брод нашли! Мелкий участок реки! Повезло."
  
  
  
  
   Гусары разделись до гола. Закрепили обмундирование в сёдлах и стали форсировать Солотву. Каждый, одной рукой держался за верёвку, а другой вёл за собой за узду коня.
  Головинский напряжённо следил за переправой.
  - Ваше благородие, полушубок ваш! - появился Будкин, - накиньте, простужитесь! Холод какой, а вы весь мокрый.
  - Давай, спасибо! - согласился Владимир.
  
   Надев тулуп, он закричал:
  - Нечаев, не переправляться! Срочно, рысью, к командиру эскадрону Барбовичу! Доложи, что наш взвод на этом берегу. Также скажи, что переправа хорошая, и противника здесь не видно!
  - Слушаюсь, ваше благородие! - Нечаев спешно оделся и прыгнул в седло.
  
   Головинский осмотрел всю прилегающую местность в бинокль. В верстах двух, в направлении Любачува, на берегу был виден дым.
  - Костёр жгут. Австрийский сторожевой дозор. Посмотри! - Владимир протянул бинокль Петровскому.
  
   Когда отряд под командованием подполковника Опатовича переправился на противоположный берег, со стороны Любачува послышалась артиллерийская канонада.
  - Началось. - Тихо произнёс поручик Гурский и перекрестился.
  
   Отряд Опатовича на быстрых рысях двигался к Любачуву. Со стороны села до них доносился усиливающийся шум боя.
  
   Приближался дым... австрийцы, сидевшие у костра, увидели несущуюся на них кавалерийскую лаву и быстро скрылись в окопе. Оттуда раздалось несколько ружейных выстрелов. Головинский был уже рядом. Он увидел, как австрийский офицер, прижав телефонную трубку к уху, что-то истерично в неё орал. Владимир придержал "Салтана", нагнулся над окопом и резко рубанул шашкой по австрийцу сверху вниз. Отрубленная рука офицера вместе с телефонной трубкой отлетела на сажень в сторону.
  
   Гусарский отряд уже галопом нёсся к селу. Австрийцы, занимавшие оборонительные позиции вдоль берега Солотвы, при виде русской кавалерии, разбежались. Сторожевые дозоры куда-то спрятались. Уже хорошо были видны купола церкви...
  
  - Ещё немного и мы ворвёмся в Любачув с тыла, и размажем противника по улицам села! - азартно подумал Головинский..
   Свистел ветер, и колючий снег больно резал лицо. Впереди всех - Барбович на "Тегеране". Вот и окраина села...
  
  - Что это? - невольно вскрикнул Владимир, увидев перед собой бруствер окопа. - Австрийцы организовали круговую оборону! Хорошо, что колючей проволоки нет, а то...
  - Ура-а-а-а! - послышался впереди голос ротмистра Барбовича.
  - Вперё-ё-ёд! Не оста-на-на-вливаться! - донёсся откуда-то сзади крик Опатовича.
  
   "Салтан" легко перепрыгнул через окоп, и в этот момент по русским кавалеристам,
  
  
  
  оказавшимся позади Головинского ударили пулемёты:
  - Та-та-та-та-ата-та....
  
   Ржали и падали на землю кони, сражённые пулями. Кричали от боли раненые...
  - Та-та-та-та-та, - захлёбывались австрийские пулемёты.
  
   Часть отряда подполковника Опатовича прорвалась через траншею неприятеля.
  - Всем стоять! Стоять! - раздалась команда.
  - Эх, зря! Зря останавливаемся! Надо бы сейчас рвануть по этой широкой улице и ударить австрийцам в спину! - с огорчением подумал Головинский.
  
   Из окна второго этажа каменного дома по ним забил пулемёт:
  - Та-та-та-та-та-та.
  - Вьюк, вьюк, вьик.... - засвистели вокруг пули.
  
  - Рассеяться! За дома! За дома! Спешиться! - закричал ротмистр Барбович.
  
  - Взвод, за мной! - громким голосом скомандовал Головинский и направил "Салтана" к ближайшей халупе.
   Въехал во двор, повернул за стену и спрыгнул с коня. Через несколько минут здесь уже собрались все гусары его взвода.
  
  - Та-та-та-та-та... - продолжал захлёбываться пулемёт.
  - Вот сволочь! Высунуться не даёт! - выругался Петровский.
  
   Ротмистр Барбович собрал командиров взводов своего второго эскадрона.
  - Господа офицеры, согласно приказа господина подполковника, наш эскадрон в пешем порядке удерживает оборону между двумя этими улицами, - ротмистр рукой указал место обороны, - ситуация осложняется тем, что противник может атаковать нас как из центра села, так и с позиций, через которые нам удалось прорваться. Сейчас я вам укажу места каждого взвода. Корнету Головинскому с его гусарами я поручаю подбор места для обеспечения сохранности конского состава и охрану коноводов.
  
   Лошадей собрали в трёх дворах. Взвод Головинского занял круговую оборону. Владимир, укрывшись за забором, наблюдал за окрестностями. Серые деревянные халупы, пустынные улицы, покрытые слоем грязного снега. Не было слышно ни мычания коров, ни крика петухов... Даже не виднелись дымы из печных труб.
  -Жители, наверное, в подвалах отсиживаются, - подумал Владимир и принялся рассматривать в бинокль купола церкви. - Красивый храм! Ага... Ага! Нашёл! На колокольне оборудован наблюдательный пункт австрийцев. Всё правильно! Стратегическое место.
  
   Пустынную улицу перебежали несколько фигурок в сине-серых шинелях и залегли в канаве на обочине.
  
   Со стороны окраины села, где находилась линия обороны, через которую они прорвались, начала доноситься беспорядочная пулемётно-ружейная пальба.
  
  
  
  
  - Или австрийцы перешли в контрнаступление, чтобы нас уничтожить, или подошли основные силы нашего Десятого гусарского полка. Что делать мне? Выполнять приказ ротмистра Барбовича: обеспечить сохранность конского состава эскадрона! Задача очень важная, но мне так хочется в бой! - размышлял Владимир.
  
   С окраины доносился шум сражения. Что происходило там Головинский не знал. Его очень беспокоили австрийские пехотинцы, по- нескольку человек перебегавшие улицу и скрывающиеся за большим каменным домом в кварталах четырёх от них. Было ясно, что неприятель сосредотачивается, чтобы произвести атаку.
  
  - Одного "максима" достаточно было бы сейчас, чтобы обратить в прах их приготовления! - с сожалением прошептал Владимир.
  
   Ситуация, в которой они находились, ему жутко не нравилась: по-существу кавалеристы отряда подполковника Опатовича были окружены превосходящими силами противника. Неизвестно, где находился их Десятый гусарский Ингерманландский полк. Было совершенно неясно, как надо действовать в этой обстановке. Отступать некуда и нельзя...
  
   Санитары принесли первых раненых. Положили их на полушубки, растеленные на земле, и сразу же ушли.
  
  - Петровский, раненых занесите в халупу! Нечего им здесь на морозе лежать! - приказал Головинский.
  - Меня, ме-ня не надо, не надо в халупу, - тихо и хрипло прошептал усатый гусар из четвёртого взвода с развороченным животом, - хочу здесь помереть. Хочу на небо в последний раз поглядеть...
  
  - Петровский, его оставить здесь! Соломки принесите побольше и подстелите под него! А сверху накройте его этим! - Владимир быстро снял с себя полушубок.
  - Спа -спа-сибо, ваше благо- благо- благо... - попытался произнести раненый, но потерял сознание.
  
   Шум боя усиливался. Теперь он доносился со всех сторон. Головинский не мог больше лежать за забором. Он обходил дворы, где находились кони эскадрона Барбовича, подбадривал коноводов и гусар своего взвода. На сердце у Владимира было тревожно.
  
   Головинский поднёс к глазам свой цейс. Австрийцы продолжали концентрироваться за большим каменным домом.
  - Сейчас атакуют и снесут всех нас вместе с конями! Эх, пулемётик бы! Будем держаться до последнего солдата! Всем смертям не бывать, а одной не миновать!
  
  - Ваше благородие, вы весь инеем покрылись! - с ужасом в голосе произнёс появившийся Будкин.
  
   Владимир посмотрел на свой мундир:
  - Мать честная! - с удивлением прошептал Владимир.
   Действительно он весь был покрыт тонкой коркой льда.
  
  
  
  - А я то думаю, почему мне так холодно? - вслух сказал он.
  - Ваше благородие, не побрезгуйте! Возьмите мой полушубок! Нельзя вам обледеневшим находиться, а то заболеете! - предложил Будкин.
  - Давай, Семён! Спасибо! - согласился Головинский.
  
  - Петровский, для меня лишней винтовки не найдётся? - спросил Владимир у унтер-офицера.
  - Никак нет, ваше благородие! Нету! Но как только появится, я вам, ваше благородие, её доставлю!
  
   На окраине села, вдруг, перестали трещать австрийские пулемёты. Слышались только редкие ружейные выстрелы, а затем раздалось громкое и дружное русское "Ура-а-а-а!".
  
   По улице, в сторону центра, пробежали несколько десятков австрийских солдат, а за ними, рысью, следовали основные силы Десятого гусарского Ингерманландского полка.
  
   Через час Любачув был очищен от неприятеля.
  
   Головинскому было холодно. Так холодно, что у него тряслись пальцы рук и губы. Будкин помог корнету переодеться в сухое нижнее бельё и мундир, но озноб усиливался.
  
  - Володя, у меня чуток рома есть. Выпьешь? - предложил ему Юрий Слезкин, когда они разместились на ночлег в одной из комнат дома хозяина местной булочной.
  - Давай! - согласился Владимир.
  
   Но ром его не согрел. Головинский лежал на широкой хозяйской кровати. Слезкин укрыл его тремя полушубками и несколькими одеялами. Но озноб не проходил...
  
  - Ваше благородие, я вам, тута, молочка согрел и медку принёс. Давайте его с молочком горячим, а? - как ребёнка уговаривал своего командира Будкин.
  - Давай, Семён, выпью! - согласился Головинский.
  
   Горячее молоко с мёдом быстро согрело Владимира. Теперь ему сделалось нестерпимо жарко. Он скинул с себя все одеяла, тулупы и остался в нижнем белье.
  - Будкин, открой окна! Задыхаюсь! - приказал Головинский своему денщику.
  - Так мороз на улице, ваше благородие! Нельзя! Халупу выстудите! - испугался Семён.
  
   Головинский то ли спал, то ли бредил... Ему всё время казалось, что он идёт по хрупкому льду. Лёд под ним внезапно хрустит, и Владимир камнем идёт на дно. Но вода почему-то была горячей.
  
   Пришел старший полковой врач Гогин Валерий Иванович. Он потрогал лоб Головинского. Затем взяв руку корнета, померил пульс. Внимательно послушал лёгкие....
  - Жар. Очень сильный жар. Лёгкие чистые. Думаю, что это простуда. - Сделал он своё заключение.
  - Денщик, будешь давать господину корнету эти порошки. Три раза в день, перед едой. Ты понял меня?
  - Так точно, ваше благородие! - вытянулся Будкин.
  
  
   Утром дивизия выступила из Любачува. Головинского поместили в санитарную телегу. Он почти не приходил в себя. Был в забытьи. Только когда телега проваливалась в глубокую яму, Владимир начинал громко стонать. К нему сразу же бросался верный Будкин, ехавший рядом на своём коне.
  - Ваше благородие, может молочка? Горячего, а? Или чайку, а? Я веточек малины наломал. Заварю, а?
  - Потом, Семён... Вечером - слабым голосом отказывался Головинский.
  
   С наступлением темноты дивизия остановилась на ночлег в какой-то деревне. Владимир лежал на соломе, брошенной на земляной пол в бедной халупе. Рядом с ним находились Васецкий и Слезкин.
  
   Пришёл старший полковой врач Гогин.
  - Надежда только на его крепкий молодой организм, - сообщил он офицерам, - вы, господа, идите отдыхать, на рассвете выступаем. Денщик у корнета - толковый малый. Пусть смотрит за ним всю ночь. Если что - пусть ищет меня или доктора Горинова. Я ночую в штабе полка.
  
   У Владимира невыносимо горело всё тело. Голова, казалось, вот-вот расплавится от высокой температуры... Болела грудь и горло...
  
   Вдруг откуда-то появилась старуха. При тусклом свете свечи она показалась Головинскому ведьмой из русских сказок: седые волосы, впавшие щёки, крючковатый нос.
  
   Старуха о чём-то пошепталась с денщиком, а затем подошла к Головинскому. Погладила его по щекам, голове. Её руки были похожи на чёрные коряги, которые валяются на речных отмелях.
  
   Затем старуха что-то сказала Будкину.
  - Ты чё, карга старая, удумала? Ты чё удумала? Хочешь на тот свет отправить его благородие? - завопел, вдруг, Будкин.
  
  - Семён, не ори! Что случилось? - собрав все силы, спросил Владимир.
  - Она, ваше благородие, хочет, чтобы я вас в кадку с холодной водой посадил. Говорит, карга эта, что только так можно из вас жар вытянуть! Ведьма!
  - Делай так, как она тебе сказала! - приказал денщику Головинский.
  - Ваше благородие, так ведь это...
  - Выполнять! - оборвал Будкина корнет.
  
   Семён притащил большую кадку и наполнил её водой из колодца. Старуха помогла денщику раздеть Головинского.
  
   Владимир долго сидел в кадке с ледяной водой, которая ему казалась горячей.
  
  - Вытягиваем! - сказала старуха Будкину.
   Они вынули Владимира из кадки и положили его на пол, на солому.
  
   Старуха начала быстро растирать его тело шерстной тряпкой.
  
  
  
  - Одень его! - обратилась она через минут пятнадцать к денщику.
  - Пей! - старуха протянула Головинскому глиняную крынку.
  
   Владимир сделал глоток. Напиток был очень горьким.
  - Пей! Пей! Всё пей! - требовала старуха.
  
   Утром Владимир проснулся от звука кавалерийской трубы. Он чувствовал себя хорошо. Жар ушёл, только осталась сильная слабость во всём теле.
  
  - Семён, дай знахарке рублей тридцать! - приказал он денщику.
  - Этой карге и десяти хватит, ваше благородие! - недовольно ответил тот.
  - Тридцать, Будкин! Тридцать! - повысил голос Головинский.
  - Слушаюсь, ваше благородие!
  
   И снова лазаретная телега. Снова ухабы, снова ямы...
  - Слава Богу, что снегу здесь мало! Не прошли бы на колёсах! Сани нужны, а где их взять? - беседовал возница с Будкиным, ехавшим рядом с телегой.
  
  - Как вы себя чувствуете, Головинский? - спросил появившийся старший полковой врач Гогин.
  - Прекрасно, Валерий Иванович! - ответил Владимир.
  - Невероятно! Жара нет! Совсем нет! - искренне удивился врач, - это порошки вам так помогли!
   Владимир промолчал.
  
  - Корнет, несмотря на значительное улучшение состояния вашего здоровья, я вас всё таки эвакуирую в тыл. - Объявил вдруг Гогин.
  - Не надо, доктор! Я не хочу в тыл! Прошу вас, господин доктор! - взмолился Головинский.
  - Как это не надо, корнет? Вы что сможете принимать участие в бою? Командовать взводом? Да вас же ваша лошадь сразу на землю сбросит!
  - Мой "Салтан" меня никогда не сбросит! - улыбнулся Владимир. - Кони гораздо умнее, многих людей и не причиняют боль тем, кто их любит. Не хочу я в тыл, Валерий Иванович! Воевать надо! Такие события разворачиваются, а вы меня на больничную койку упечь хотите.
  - Ну, хорошо, Головинский. Давайте посмотрим, как вы себя в ближайшие дни будете чувствовать. Подождём... Если продолжится улучшение, вы остаётесь! Если нет - эвакуация в тыл!
  - Спасибо, Валерий Иванович! - обрадовался Владимир.
  
   Через два дня Гогин увидел Головинского, который верхом ехал на "Салтане".
  - Корнет, кто вам разрешил сесть в седло? - наигранно возмутился старший полковой врач.
  - Никто! Я сам себе разрешил, господин доктор! - улыбнулся Владимир.
  - Эх молодость, как же ты прекрасна! - воскликнул Гогин, - вопрос о вашей эвакуации в тыл отпал, но всё равно покажитесь доктору Горинову!
  - Слушаюсь! - козырнул старшему полковому врачу Владимир.
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"