Горбачёва Татьяна Викторовна : другие произведения.

Вернись. И останься со мной

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История двух людей, рассказанная их дневниками...


   Самара, граница 2005-2006.
   13 сентября. Жизнь проходила где-то за окном. Проходила, бурлила, плещась и пенясь... Мимо меня. Я застряла на пустынном островке собственных переживаний и сомнений. Глупостей, наивностей, надежд и мечтаний, разбившихся вдребезги о циничный, грубый материализм, который являла окружающая действительность.
   "Моя душа, - говорила я сама себе, - напоминала зеленый луг. Красивый, чистый. Привлекательный в своей невинности и наивности. А потом пришел человек. И перепахал все, перевернул. И ничего не посеял. Оставил после себя безжизненную, изрытую ранами землю. Сколько должно пройти времени, прежде чем на этой земле снова что-то зацветет?!"
   Как сорванный цветок - его не приставишь на место, не заставишь снова расти там, где он был сорван, он не будет больше цвести и благоухать. Какая все это глупость! Что-то произошло со мной, внутри меня, что-то из-за чего я не могу вернуться в нормальное состояние, к нормальным человеческим отношениям. Я никогда не стану прежней. Больно. И холодно. Мрак...
   Я - это мой самый лучший собеседник. Безотказный. Всегда рядом. Правда, не всегда отвечает на вопросы. Но это не важно. Ведь оба меня знают на них ответы. По крайней мере, догадываются. Мы страдаем классическим раздвоением личности. С детства. Если бы мои родители сразу это заметили... Ничего такого сейчас бы не было. А так...
   Может быть, я чего-то не понимаю в жизни? Ты как думаешь? А? Не отвечаешь... Вот и я не знаю. Wer weiss? Niemand weiss. Как я писала в школе. Школа... Помнишь это золотое время? Да... Как же тогда было все просто! Но почему-то казалось таким сложным. Я была настоящей пай девочкой. И вовсе не потому, что так хотели родители. Просто я не умела по-другому. И не хотела. Нет, вторая-то я, наверное, и хотела, но другая оказывалась сильнее. Сидела ночами за уроками, за книжками, но, несмотря ни на что, так и не была отличницей. Просто хорошо училась, не более того. И активно теряла остатки своего и без того не Бог весть какого здоровья.
   Мы тогда частенько не соглашались друг с другом. Ругались даже. Иногда. И обе безумно любили одного парня. Обе. Я одна. Нет, пора заканчивать с этим. Нельзя разговаривать с несуществующим собеседником, который суть твое отражение. Оно не отвечает, а только кривляется. И все. Вот чего ты на меня так смотришь, как будто что-то понимаешь?! Не смотри. За умную сойдешь.
   Труднее, помню, всего давалась физика. Я ее ненавидела. Физически. Меня от нее тошнило. Буквально. Как за синий учебник сяду, так и тошнит. Но я старалась. Физику в нашем гуманитарном классе не любили все. Кроме учительницы. Она от своего предмета приходила в какой-то восторг на грани с экстазом. И все это нас смешило. Весь класс, а не только меня. Мы прозвали ее "Модулятор". За то, что она ходила по школе с растопыренными руками, будто проверила на себе все физические законы. Впрочем, думаю, у каждого в школе был подобный объект. Мне тоже было не весело. Учиться в престижном учебном заведении, где рядом с тобой учатся разряженные цацы, а ты ездишь сюда с другого конца города в бабушкиной шубе и вязаной шапке цвета "вырви глаз", как ни крути, тяжело. Так что даже на ухаживания одноклассника мне было отвечать как-то стыдно. Неприятно было, когда он смотрел на меня, в этот момент хотелось провалиться под землю, так отчетливо я представляла себе все свои недостатки.
   Я пряталась от него в трамвае, но он все равно видел меня и подходил. Всегда. И мы шли до школы вместе. Ужасно. Я не знала, о чем говорить, о чем даже думать. Дело сводилось к урокам и ни к чему больше. Тоже всегда. Как же его звали? Даже не помню. Впрочем, не добившись от меня чего-нибудь, он быстро утешился с другой девчонкой.
   Приходилось быть умной, чтобы меня хоть как-то ценили. И меня ценили. Со мной немного дружила староста класса, потому что в английском она была абсолютный швах, а я чуточку понимала, и не отказывала в помощи. Я никогда не отказывала в помощи. С начальной школы. Делала контрольные работы на два варианта, проверяла чужие диктанты, давала списывать все. Взамен - меня не обижал ни один мальчишка, ни одна девчонка не заносилась передо мной. Я была умной - и это знали, признавали. Но я не была заносчивой. И это ценили. Впоследствии моя безотказность сыграла со мной злую шутку. Но это потом.
   А тогда я была беспечна, временами весела, но замкнута и обособлена от своих сверстников. Равно как и от остальных окружающих, не исключая и моих родных. Я росла единственным ребенком в семье. Но моя единственность не делала меня центром вселенной, скорее, наоборот. Меня забывали, меня не замечали, и постепенно я с этим смирилась. Сначала мне было тяжело играть одной, а потом стало тяжело находиться в компании. Я привыкла к беседам наедине, привыкла к внутреннему голосу, критиковавшему все мои поступки. И постепенно перестала различать - где же я настоящая.
   Я могла часами играть под столом, накрытым специально для меня покрывалом до полу, чтобы не было видно. Там был мой мир. Мой мир грез и фантазий, куда так приятно было убегать от тягот обычной жизни. Потом у меня появилась своя комната, и мне стало нравиться находиться одной еще больше. Наверное, тогда появилась эта дурацкая привычка все записывать. Я начала вести дневник в десятом классе. Когда влюбилась. Естественно, мне не ответили взаимностью - кто же отвечает синему чулку? И я начала искать наслаждения в собственных переживаниях. Так мысли вылились на бумагу, потом туда же запросились мысли о смысле жизни. А забавно - форменная тавтология, а по-другому и не скажешь...
   14 сентября. Я снова отобрал у нее бумаги. Судя по дате, она долго их прятала. Бедняжка... А ведь чувство времени не потеряла! Знает, какой сегодня день. Впрочем, на бумаге, кажется, она ничего не потеряла. Я чувствую себя подлецом, когда забираю их. Прячет... Она знает, что я это делаю. А словно не замечает. Читал, что она пишет. Она будто живет там, а не здесь. Сам начал писать, как она. Анализирую все, выношу себе приговор. Мы давно уже не вместе, она живет рядом со мной как пленница, но у меня рука не подымается отправить ее от себя. Туда, где, знаю, ей будет только хуже. Что удерживает меня? Жалость? Или... Последнее время я ловлю себя на мысли: я хочу, чтобы она вернулась. Хотя, знаю, надежды нет.
   15 сентября. Я понял, откуда она узнает числа. Я же сам повесил календарь в ее комнате. Надо же... Там, внутри себя, она абсолютно нормальный человек. Но здесь, среди нас... Она не замечает ни меня, ни моей сестры, решившей помогать мне с Катей, чтобы не выносить сор из избы. Без Наты я бы не справился.
   Она не отвечает на вопросы, даже не смотрит в мою сторону. Зато наедине с собой разговаривает часами! Ее ничто не волнует, даже без пищи и воды она может пробыть сколь угодно долго, пока не накормишь ее насильно. Она не заметила, что Ната обстригла ее роскошные волосы, чтобы не возиться с ней в ванной. Она ничего не замечает! А самое главное, она совершенно ничего не помнит. Ничего из того, что натворила! Иногда мне кажется, что она и меня не помнит.
   16 сентября. Я, наверное, сам схожу с ума, раз снова сажусь писать. Как прилежный ученик записывает наблюдения в тетрадку, так и я сижу и забиваю файлы, делая вид, что работаю. Вчера опять был тяжелый разговор с Ингой. Она снова требует, чтобы я оставил Катю. А ведь я был всерьез настроен на развод тогда. Пока не увидел ее в таком состоянии. И теперь не могу поступить так с этой девочкой, которую когда-то сделал своей женой. Собрался с духом и все высказал.
   - Ой, посмотрите, какой он стал жалостливый! - кричала она.
   - Мне совесть не позволяет бросить ее! - я отчаянно оправдывался.
   - А меня мучить тебе совесть позволяет?!
   Я не нашел, что ей ответить. Боже, я подлец, я - подлец! Я женат на бедной сумасшедшей, которая, быть может, и разум-то потеряла не без моего участия. И я живу, уже давно, с другой женщиной, ничего ей не обещая и никак не оправдывая ее чувств ко мне. Сначала нас связывала только физическая близость, но с тех пор, как Катя живет в своем мире, Инга стала требовать все больше. Я и сам не заметил, как она вошла в мою жизнь и почти завладела мною. Почему? Ведь я не люблю ее. Да и она меня.
   - Димуль, ты мне не ответил! - голос Инги прервал мои размышления. - Если ты так боишься помещать свою дуру в дурдом, где ей и место, отправь ее родителям, и дело с концом. Ты же не обязан до конца своих дней содержать ее.
   - Родителям? Да они забыли о ее существовании, едва она появилась на свет. И где они сейчас? Инга, ради Бога, давай, прекратим этот разговор! К чему? Тебя всегда все устраивало. Что теперь?
   Она отошла в сторону и стала в позу. По-иному я назвать это не могу. Она всегда так делает - фиксирует каждое движение, каждый ее жест продуман до мелочей, словно она на показе. Ее внешность должна быть безупречна. Безупречность во всем. В такие минуты меня это просто раздражало. Я посмотрел на нее. Инга очень красива, просто до безумия красива. Не даром же мне завидуют все, кто нас знает. У нее есть все - рост, длинные ноги, большая грудь... Все. Она до того идеальна, что даже противно! Будто смотришь на обложку журнала, а не на живого человека.
   Картинка помолчала, сменила позу и холодно произнесла:
   - Просто я задалась вопросом: кто я тебе? Невеста? Любовница? Или вообще никто?
   Мне мучительно не хотелось отвечать. Хотелось, чтобы она ушла, чтобы ничего не было. Хотелось самому убежать и скрыться, только бы этот допрос прекратился. А Инга властно требовала ответа. Она всегда была холодной и властной, сначала меня это даже привлекало. Но с каждым днем начинало отвращать все больше. В конце концов, я - живой человек и мне хотелось нормальных, живых человеческих отношений! Кажется, это у меня могло быть, а я все потерял. Я попытался представить на месте Инги Катю. Нет, мой малышок был совсем другой... Не дождавшись ответа, Инга влепила мне картинную пощечину и вылетела, хлопнув дверью. Не успел я опомниться, как дверь открылась, и в нее просунулось гневное Ингино лицо.
   - Может, ты еще и любишь ее, раз так жалеешь?!
   Я снова не ответил, и дверь снова хлопнула. Вот и запутался. После того, что случилось, я почти возненавидел жену. И Инга была весьма кстати. Боже, только ради чего все это? Как я устал!
   14 сентября. Я хочу вспомнить, что... Что я хочу вспомнить? Иногда я забываю, что происходило вчера, а иногда моя забывчивость простирается на большее. Школа. Я писала про школу. Я тогда начала писать. Помню отрывками. Если я запишу все отрывки, все до последней сцены, может, вспомню все? Я буду писать, писать и вспоминать. Восстанавливать в памяти цепи событий. Цепи нашей общей с тобой жизни. Ты - моя вторая я, ты живешь во мне, живешь со мной. Ты лучше, честнее, правдивее, красивее меня. Во всех отношениях. Вот только не могу найти предыдущие записи. Надо положить так, чтобы потом найти.
   О чем я? Ах, да. Я одна, совсем одна. Я так привыкла быть одна, что страшусь людского общества. И, кажется, не могу разговаривать с людьми. Что-то мешает, будто разучилась. Хотя наедине с собой достаточно говорлива. Тебе пора перестать говорить вслух со мной. Иначе все подумают, что ты сошла с ума. А это же не так, верно? Помнишь, когда мы сдавали выпускные экзамены, а потом сразу вступительные, ты так переволновалась и перетрудилась, что перестала различать сны и реальность. Тогда я всерьез задумалась, а не поехала ли у меня крыша? Или это просто обилие де жа вю? Pulvis et umbra sumus - и ничего больше, как писал Гораций. Прах и тень. Кажется, я забываюсь.
   Одиночество - забавная стихия. На самом деле ты никогда не остаешься один. Рядом с тобой всегда кто-то есть, даже если ты окажешься в пустыне. Рядом есть ты. Всегда ты! Ты сам! Худший враг, какого только можно встретить! Ты сам ищешь и выслеживаешь себя, наказуешь и оправдываешь... Ты же начинаешь говорить, размышлять, задавать вопросы. Простые и сложные. Разные. У меня никогда не было друзей. Никогда. Я всегда придумывала их себе. Вот и тогда, когда ты появилась, я тебя придумала. Ты - такая, какой я никогда быть не могла. Ты общительна, я замкнута, ты красива - я серая мышка, ты успешна - я неудачлива. Я ненавидела себя тогда. Ненавидела. Это ужасно! Я и сейчас себя ненавижу! Только не помню, за что. Есть что-то, что тяготит меня, что я никак не могу вспомнить, за что я ненавижу себя. Что? Что? Что?!!!
   15 сентября. Вот, кажется, и новый день. Дни проходят, а я никак не соображу, что происходит. Вроде бы с утра соображаю, а потом - нет. Я ведь не одна, а одинока. Странно, как все странно... Господи, как живут другие люди, не отдаваясь чувствам, эмоциям?! Как сходятся и расходятся без сожалений, как умеют забывать боль и не страдать, не думать ни о чем?! Почему мне всегда надо больше, чем обычному человеку?! Если любить - то навсегда и до такой степени, что себя готова забыть. Если страдать - то так, чтоб света белого не видеть. Эта боль живет внутри меня и не дает покоя. Покой - то, к чему мы так всегда стремимся, и чего никогда не находим. Никогда! Как тяжело, как больно. Она почти физическая, какая-то пустота внутри, вот здесь, внизу... А я все стараюсь убежать, спрятаться в глубине себя, забыть. Ах, ведь я и так ничего не помню. Так плохо, что хочется кричать!
   Хорошо. Давай вспоминать. Сегодня пятнадцатое сентября. День идет за днем, и дни похожи друг на друга, как близнецы. Я сижу здесь одна и периодически...
   Ты снова здесь? О чем ты хочешь мне сказать? Оставь меня, я хочу все сама. Ты - это не я, и я - это не ты. Хорошо. Тогда, в школе, ты внедрилась в мою жизнь и застряла в ней. Мои любовные переживания ни к чему хорошему не привели. Я писала, плакала, страдала и мучалась, искала встречи и боялась. Так глупо. Я хотела после школы уйти в монастырь, все подготовила, выбрала - куда. Съездила туда на время. Как там хорошо и спокойно! Тихий, размеренный уклад, строгий выверенный порядок, складывавшийся веками и адаптировавшийся в условиях современной жизни. Огромные мачтовые сосны и высокое чистое небо. Такое же высокое, как мои тогдашние устремления.
   Благодарная память хранит картины, увиденные однажды и сохранившиеся навсегда. Источник в сердце чащи, бьющий из-под земли ключ, переходящий в мощный ручей. Сказочный мир среднеевропейского леса. Мшистые пни, живописные коряги, ковер из хвои под ногами... Длинные монастырские службы, послушания, - все казалось простым и понятным. Мне ведь ничего не нужно больше. Я создана для того, чтобы подчиняться. Это же так легко - вложи свою волю в руки мудрого человека и живи. Помнишь, даже Хайдеггер писал о том, что приказывать труднее, чем подчиняться... Я делала все, приготовила себя к любым лишениям, но...
   Но моя жизнь потекла по другому руслу. Через две недели мне пришлось уехать. Моя бедная бабушка, как она испугалась, узнав, что я решила не возвращаться. И верно, кто бы о ней позаботился? Где мои отец и мать? Не знаю. О них давно ничего уже не слышно. Они так упорно перебирались с места на место, что мы потеряли их след и уже несколько лет не имели с ними связи. Даже сейчас я не знаю, где бы они могли быть. С тех пор, как бабушка взяла тяготы моего воспитания на себя, они оставили нас. Что ж, стало быть, наука и открытия важнее детей и родителей.
   Странная же у нас семья! Вот и я такая же странная. Итак, я вернулась домой. Успела даже перейти на заочное отделение в пединститут. Решила, раз с монастырем дело не пошло, постараюсь найти себе достойное применение в школе. Быть учителем словесности не так уж и плохо. Одновременно пришлось найти работенку по силам. Такая вот непутевая дочка вышла у очень талантливых и охочих до научных изысканий родителей. А я даже фамилию взяла бабушкину. Нет, зла я на них не держала, не обижалась и оправдывала. Во всем и всегда. В конце концов, я была уже достаточно взрослая, чтобы позаботиться о себе самой. И оказать посильную помощь бабушке.
   И оказывала. Деньги не ахти какие, но все же. Была еще одна вещь, удержавшая меня от окончательного ухода в монастырь. Всю свою сознательную жизнь, начиная с самого малого возраста, я хотела быть матерью. Я хотела ребенка всегда, чтобы дать ему то, чего не было у меня - любовь, материнскую ласку, носить его на руках, быть рядом, когда он болеет, провожать за руку в первый класс... Мне так всего этого хотелось, когда я сама была маленькая! Я делала все, чтобы хоть как-то привлечь внимание матери. Так хотелось, чтобы рядом со мной были они оба. Чтобы отец носил меня на руках, а мама завязывала банты. Чтобы я могла поделиться самым сокровенным и услышать добрый совет. Чтобы со всеми бедами мне было к кому прийти... Я думала, что, если выйду замуж, рожу четверых, не меньше. Две девочки и два мальчика... Пеленки, распашонки, бантики...
   Представляешь, погода в этом году задалась. Осень красивая. Люблю осень, запах горьких осенних листьев, шуршат под ногами, укрывают землю золотым покрывалом, готовят к зиме... Я знаю, знаю, не говори ничего. Давай завтра поговорим. Я устала. Сегодня устала, все болит и в голове муть одна, и так каждый день. Когда уже это кончится?! Я рук не чувствую и глаза болят. Не хватает воздуха и света. Не хватает, не хватает...
   16 сентября. Вечер. Господи, как все сложно! Как я все запутал. И запустил. Возьму с понедельника недельный отпуск и куда-нибудь уеду. Один. Устал. Вокруг меня одни женщины, которые все время чего-то требуют! От Инги мне вообще хочется сбежать на край света. Хорошо, что сейчас она дуется, а значит, я могу отдохнуть хотя бы пару дней. На третий она обязательно позвонит. Что будет потом - посмотрим. Ай, махнуть бы на все рукой, и смотреть-то не хочется. На-до-е-ло!
   Теперь еще Ната на правах старшей сестры решила вправить мне мозги - как-никак, с Ингой они подруги, да еще какие! Ее бы энергию на обустройство личной жизни, так нет, она в мою с усердием лезет!
   - Димуля! - меня даже раздражает, когда они обе меня так называют. Как маленького.
   - Димуль, ну сколько можно?! - Ната в порывах нравоучений доходит до самозабвения. Это у нее от матери - главное, чтобы все правильно жили, да люди ничего плохого сказать не могли. - Перестань мучить девушку.
   Это она про Ингу. Я и сам замучался. Будто влез в трясину, и ноги застряли. Как теперь выбраться - ума не приложу. И продлевать наши отношения ни сил, ни желания нету, и окончить все раз и навсегда не могу. Коготок увяз - птичке пропасть. А не хочется.
   - Ната! - ей уже тридцать четыре, она старше меня на четыре года, а Ингу на все шесть (что не мешает им быть как неразлучники), в ее жизни была семья и полный развал. И, кажется, я понимаю ее мужа. Теперь она меня воспитывает. - Натусик, давай, ты перестанешь вмешиваться в наши ссоры. Я устал, хочу отдохнуть. Да, нам надо отдохнуть друг от друга...
   А зря я так сказал!
   - А знаешь, как мне хочется отдохнуть?! Знаешь, как я устала?! Возиться с твоей сумасшедшей - кормить и обихаживать ее, как малого ребенка! - такой я сестру еще не видел.
   - И что ты предлагаешь? Больница? Но она же никому зла не делает. Кроме того, разве ты забыла, что ей принадлежит половина квартиры, так что она здесь полноправная хозяйка. И я с самого начала хотел нанять человека, так ты же сама отказалась...
   - Не надо выносить сор из избы! Не надо, чтобы о наших проблемах знали посторонние. Твоя жена больна, а что на голову - никому знать не надо. Вот только в компании таких же тронутых ей было бы гораздо веселее, - Ната выпалила это как давно заученный урок. Я ясно представил Катюшку в больничной палате с решетками на окнах, и мне стало не по себе. Сестра помолчала и продолжила: - И сколько здесь будет жить "полноправная хозяйка"? Пока не спалит свою половину?
   - Нет, пока ей не станет лучше. Как только она сможет осознавать себя, мы и поставим все точки над i.
   - Осознавать себя? Лучше? Да там так все запущено, что чем дальше, тем только хуже! Ей никакие лекарства не помогают!
   - Сестренка, ну разве тебе не жалко бедную девочку? Посмотри на нее - это же несчастное существо, к тому же, совершенно безобидное.
   - Во-первых, я ее каждый день вижу, в отличие от тебя. Во-вторых, не такое уж это и безобидное существо. Или тебе напомнить, на что она способна? - сказала, как отрезала.
   Я оставил разговор и ушел. К ней. В голове не вязалось то, что мне было известно, и то, что я видел перед собой. А видел маленькую худенькую девушку, которая совсем еще ребенок, несмотря на свои двадцать три. Она сидела на полу и разбирала бумаги, которые я должен был забрать. Заберу, а она их потом опять искать начнет. Так похудела - почти ничего не ест. Я сел рядом. Она даже не подняла головы. Попытался заговорить.
   - Катюш, Катюша, малышонок, - будто не слышит. Она говорит во сне, говорит сама с собой, особенно вечерами. А с нами - молчит, словно ей что-то мешает выговорить хоть слово.
   Я тронул ее за подбородок и заглянул в лицо. Глаза как за пеленой, но там, глубоко внутри есть же разум... Оттуда, издалека смотрела на меня моя маленькая Катя. Стало так больно, что на глаза навернулись слезы. Я не выдержал и обнял ее. Сначала у меня в руках был только испуганный съежившийся комочек, а потом она прижалась ко мне, как ребенок. Нет, никому я не позволю обижать тебя, если надо, сам с тобой сидеть буду. Ты вылечишься, обязательно. Мы все выясним, и все будет хорошо. Тогда я впервые за год нашего брака подумал, что люблю ее. Люблю этого маленького человечка, у которого кроме меня, никого нет.
   Я забрал исписанные детским почерком листочки и оставил чистые. Читаю. Девочка... Помню, как я ее в первый раз увидел. Она действительно была ребенком, самым настоящим ребенком. Наивная мордашка с темно-зелеными глазами в пол-лица. И волосы, светлым облаком окутывавшие ее аккуратную головку, худенькие плечи и заканчивавшиеся где-то ниже, ниже хрупкой талии. Она часто распускала их. Ей было... пятнадцать? Может, чуть больше. А я институт заканчивал. Отличница. Серая мышка, мышонок...
   Через три года я получил от нее письмо, где Катюшка написала, что меня любит. Я не ответил. Забросил его куда-то и забыл. Я пытался брать от жизни все, все, что только мог, насколько у меня хватало сил и жадности. Престижная работа, друзья, девочки... Любые. В любом количестве. Хватало же меня на все! Никаких обязательств. Никакой привязанности. Семья, дети? Зачем? Когда ты молод и полон сил, у тебя есть средства и тебе хочется веселиться...
   А потом умерла мама. И я остановился. И впервые подумал, что я один. Ната еще была в ту пору замужем. Мне тоже захотелось иметь крепкий тыл, детей. Друзья еще все говорили, мол, кто за тебя пойдет, все знают, какой ты гуляка, да и надолго ли тебя хватит? Надолго ли? А я не хотел прекращать. И я поспорил. На нее. Вспомнил, что есть мышонок, который когда-то любил меня беззаветно, и который, знаю, до сих пор был один.
   Мне дали сроку месяц. Сделали ставки. Я сказал, что для меня это не проблема. Хвалился, что не просто женюсь, а возьму себе в жены девочку, чистенькую, как утренняя роса. И что с того, что серая мышка? Зато будет дома сидеть, пеленки стирать да мне щи варить. А я буду жить, как захочу и с кем захочу. Чем не удачный вариант?
   Расклад был верный. Грубо вошел в ее жизнь, вскружил ей голову. А она, дурочка, не могла поверить своему счастью. Вот ведь, дождалась своего принца! Через месяц она сказала "да". Бабушка ее еще радовалась - пристроила внучку! На свадьбу я не потратил из своих ни копейки. На все хватило выигранных денег. Я чувствовал себя подлецом? Нет. Нет! Наоборот, думал, что облагодетельствовал девчонку, большего у нее все равно бы в жизни не было...
   Помнит ли она это? Малышонок, давай же, вспоминай! Ты же стараешься, умница моя! Еще немного - и все получится... Что? "Всю свою сознательную жизнь, начиная с самого малого возраста, я хотела быть матерью". Ты... Но Катя, если ты всегда так хотела ребенка, зачем же ты его убила?!
   16 сентября. Опять это странное чувство. Словно бы проживаю один и тот же день. Каждый день я начинаю с того, что сдвигаю квадратик в календаре, а потом пытаюсь вспомнить и понять, что же со мной происходит. Утром. Пока голова ясная. Жизнь идет мимо меня. Мимо меня, а я как будто выпала из нее, сошла на станции и не успела обратно в вагон. Кручусь на одном месте. Нет мыслей, нет чувств, кроме пустоты и боли... Силюсь вспомнить хоть что-нибудь, но это также тяжело, как отвечать на вопросы. Словно передо мной огромная стена, а я все никак не могу ее преодолеть. Никак...
   "Человек не родится для счастья. Человек заслуживает свое счастье, и всегда страданием", - кажется, Достоевский сказал. Но мы же счастливы вдвоем! Ты и я. В нашем мире. Здесь всегда светит солнце, я так люблю солнце... Помнишь, ты в дневниках всегда писала про погоду? Помню. А как с погодой сегодня? Хорошо. Такая осень замечательная. Кажется, тепло и солнечно. Солнечно... Паутинки летят... Хорошо, когда есть с кем поговорить! Когда рядом кто-то есть, даже если это ты. Всегда ты! Чего ты хочешь от меня?! Почему не оставишь в покое?.. Тебя нет! Но тогда...
   Сегодня кто-то заходил. Кто-то? Кто-то - мой муж. Боже, ка... Как... Он... Он был здесь, со мной... И он плакал?.. Я видела?.. Как во сне... Вдруг, это и правда, сон?.. Все вокруг меня сон! Только сон! А я никак не могу проснуться! Не могу! Стой! Подожди! Давай: ты сидела и искала записи. Свои. Которые писала раньше. Они пропали. Куда-то. Он. Зашел. Что-то говорил, я знаю. Что? Назвал меня по имени. А я? Я не ответила. Почему? Как тяжело... Тогда он посмотрел мне в глаза и заплакал. И обнял меня. А я испугалась. Я боюсь его. Почему? Он такой теплый и родной... Что-то говорит. Я хочу ответить и не могу, сон! Сон! Или явь? Я так соскучилась... Митя...
   ...Я влюбилась в него не с первого взгляда. Но со второго точно. Митя намного старше меня, но иногда ведет себя как ребенок. Если случается что-то сложное, что-то, что требует усилий или серьезного разговора, он прячет голову в песок. Пытается сбежать, спрятаться, придумать что угодно, только бы не отвечать. Только бы избежать прямых вопросов. Милый, забавный... Его мама работала с моей бабушкой. Давно. Подруги были. Обе - были. Заезжала иногда к нам. Так я и узнала Митю. Так его мать звала. Он мне показался таким высоким и взрослым. Холодным, но было в его глазах что-то теплое, простое, что влекло и грело. Ясные голубые глаза с золотистыми искорками, будто отражающими солнце. Я училась в десятом классе, мне было пятнадцать, с половиной. Первый раз я увидела его зимой, на новогодние праздники.
   Был холодный январский вечер, огромное черное небо усыпано бисеринками звезд. Далеких, холодных. Ярких и притягательных. И снег - с горящими искорками в огнях вечерних фонарей. У нас на столе была маленькая елочка - искусственная, сколько себя помню, мы всегда ее ставили. Бабушка прихворнула, вот тетя Надя и пришла. С Митей.
   Мы почти не говорили в тот вечер. Я накрыла стол. Мне все казалось, что я хожу пунцово-красная. Так горели щеки. И, как сейчас, не могла выговорить ни слова. Конечно, я прекрасно осознавала, что я для него - лишь серая мышка, девчонка, школьница. Никто. Он - взрослый парень, красавец, с будущим... Старалась даже не смотреть на него. Он - тоже. Но когда уходил, бросил взгляд. Один. На меня. Из темноты прихожей. И этот взгляд запал мне в душу. Навсегда.
   Митя вышел раньше. Его мама чуть замешкалась в дверях, прощаясь с бабушкой. Я слышала, о чем они говорили.
   - Хорошая у тебя внучка, Лида, - заговорщически шептала тетя Надя. - Будет пара моему Митьке.
   - Так она же ребенок! - смутилась бабушка. - Он у тебя уже взрослый совсем, а Катюшка еще даже школу не закончила.
   Тетя Надя засмеялась:
   - Ну, пусть подрастет! Мы же не завтра ее замуж выдаем! Через пару годков - и за свадебку!
   С этих пор тетя Надя не забывала спрашивать обо мне, если меня не было, а если была - то не забывала рассказывать о своем Мите.
   - Хоть он и шалопай у меня, - говорила она мне, прихлебывая чай с бабушкиным вареньем. - А все же парень неплохой, добрый. И уважение к семье у него есть. Вот пообтесается немножечко, в годы войдет, успокоится, и заживете как Петр с Февроньей. Уважь уж меня, старуху, не откажи, хорошая ты моя. Катюш, нравится он тебе? Хоть капельку?
   Я не отвечала. Лишь смущенно опускала ресницы и багровела, казалось, до корней волос. Что тоже смешило тетю Надю. Смешливая она была. Хорошая. Добрая. И меня полюбила как родную. А когда совсем слегла, то только о том и просила, чтобы я не отказала, вышла замуж за Митю. Да что я? Разве ж от меня зависело?
   Мы довольно часто виделись. Для меня - часто. Каждая встреча была как праздник. Я жила воспоминаниями об этой встрече до следующих. Долго. Он не видел меня. Совсем. Не разговаривал со мной. Почти. А если говорил - то только наставлял, как нужно себя вести, чтобы хоть чего-нибудь добиться в этой жизни. Относился как к ребенку. Всегда.
   Как ножом по горячему сердцу
   Резанули - и брызнула кровь.
   От тоски моей некуда деться -
   Вспоминаю тебя вновь и вновь.
  
   Вспоминаю глаза голубые
   С блеском золота солнца зарниц...
   Вспоминаю и речи пустые,
   И твою похвальбу без границ...
  
   Глупый мальчик. Красивый, холодный...
   Твоим ядом себя я гублю.
   Но потухнет вдруг гнев мой бесплодный -
   Ведь тебя я как прежде люблю...
   Мне было девятнадцать, когда я это написала. Глупая была. И вообще много чего писала. О нем. Для него.
   Тетя Надя во мне души не чаяла, а Ната - старшая сестра Мити - казалось, скрыто ненавидела. Может, ты преувеличиваешь? Не знаю. Но мне так казалось. Я боялась ее. Она - очень сухая, властная, жесткая в общении и абсолютно непривлекательная как женщина. Нехорошо, конечно, так говорить, зная, что ты сама не ахти. Но Ната была замужем. Саша - ее муж - тихий скромный мужчина, ходил за ней как тень. И исчез так же, как тень. В один прекрасный день взял и ушел. К другой. Детей не было. Ната не хотела. А другая родила. Девчонок-близняшек. Потому и ушел. Слышала краем уха. А однажды видела его. В парке. Счастливого. С дочками. Он даже внешне изменился - стал как-то выше и шире в плечах. Видела. Когда была уже замужем за Митей. Замужем. Сколько лет прошло, прежде чем это случилось? И почему?
   После школы я решила уйти в монастырь. Постой. Ты же об этом писала! Когда? Не помню. Кажется, на днях. На днях? Ах, да, было дело. Кажется, было. Но... Тогда... Где... А может, это просто моя больная фантазия?.. Сон. Все - сон. Уже так поздно. Все спят. Кругом тишина, за окном - темнота. В соседних окнах погас последний свет. Тихо. Так странно. Совсем не хочется спать. Наверное, я уже сплю. Или нет? Хочется плакать...
   Когда бабушка с тетей Надей забрали меня из монастыря, последняя мне торжественно пообещала дело с Митей уладить. Но куда там... Глупо. Боже, как все глупо. Глупо и нелепо. Я не давала себе отчета в своих поступках. А надо бы.
   Мы виделись все реже. Его мать болела, да и на моей бабушке годы сказывались. Как-то, через пару лет, я его встретила на улице. Случайно. Неожиданно. Он не заметил меня. Или сделал вид. И я прошмыгнула мимо. Загруженная книжками и ученическими тетрадками, наспех причесанная, в юбке до пят и стоптанных туфлях. Пробежала, даже не поздоровавшись. Я чувствовала, как сердце бьется где-то в горле, как потеют ладошки и жар приливает к щекам. А ноги подкашиваются и одновременно несут, несут меня прочь... Я была больна им. Больна. Да. Любовь - это болезнь. Страшная, тяжелая и не поддающаяся никакому лечению. Болезнь, боль. Боль, которая завладевает всем твоим существом. Тупая, постоянная. Это холод, который живет внутри тебя и никак не дает согреться. Знаешь, когда ты говоришь "любовь", мне представляется красивая молодая девушка. В лохмотьях и с растрепанными волосами. С выколотыми глазами, из которых сочится кровь... Хм, она как голодный зверь ищет свою жертву... О чем ты?! Мне страшно...
   Вечером я решилась. Я полагала, что если откроюсь ему, то мне станет легче. По крайней мере, раз и навсегда получу ответ. А еще - внутри легким холодком теплилась надежда. Да, помню, именно так я и записала в дневнике. Тогда. Еще поиронизировала над фразой "холодком теплится". Сочетание несочетаемого. Как я сама. Собранная из противоречий.
   Ты слышишь, милый, капает капель...
   Пришла весна. Ты слышишь, милый?
   Взгляни: уже пришел апрель,
   И город вновь умытый и красивый.
  
   Ты слышишь - пенье соловья
   Прорежет скоро тишину в ночи...
   Ты слышишь, милый? Это я!
   Не слышит. Сколько не кричи!
  
   Я сердцу твоему кричу, не слуху!
   Но сердцем мне не внемлешь ты...
   И, чтоб совсем не пала духом,
   Я погружаюсь вновь в мечты.
   Я написала это после того, как он не ответил. Ничего не ответил. Совсем. Будто я не писала. Сначала думала - не дошло. А потом...
   Иногда я ненавидела его. Когда становилось особенно больно. И тогда мне хотелось, чтобы ему тоже было больно. Сделать хоть что-нибудь, чтобы он меня заметил! Как в тот день, в детстве, когда я нарочно упала с дерева. Чтобы моя мама вспомнила обо мне. А в результате со мной в гипсе возилась бабушка...
   Боже, прав был Ницше, тысячу раз прав, когда говорил, что любовь не спасает, а добивает. Добивает, отбирает все последнее. И у тебя, и у того, кого ты любишь...Счастливы те люди, что не умеют любить! Они подобны стоящим на вершине горы. Всегда там, наверху. А мы - здесь, у них под ногами. Что за тяжкое бремя, носить в своем сердце любовь! Зачем я так привязала себя к нему? Зачем мучила себя? Сама. Сама себе доставляла страдания. Умирая от боли, я наслаждалась ею. Зачем? Зачем...
   Когда он вдруг пришел к нам после смерти матери, я подумала, что сейчас небо обрушится на землю. Но небо осталось там, где оно и было. А земля ушла из-под ног. У меня. Это был сон. Прекрасный сон. Я наслаждалась жизнью и все боялась проснуться. Казалось, что тетя Надя исполнила обещанное уже оттуда, и Митя... Митя... Всегда такой далекий. Вдруг стал близким. Снизошел до меня. Нет. Не было высокомерия как прежде или чего-то еще. Просто. Мы ходили гулять. Он говорил красивые слова и держал меня за руку. Был нежен и внимателен. А потом вдруг сделал предложение. Неожиданно. Быстро. Будто торопился куда-то. Странно. Я... Я не знала, что мне делать. Мне всегда хотелось быть с ним рядом. Я хотела от него ребенка. Очень. Чтобы был похож на отца. С такими же голубыми глазами. И боялась. Чего? Не знаю. Так неожиданно. И странно. Я согласилась. И стала его женой. Чтобы всецело принадлежать ему.
   Я согласна идти на край света
   За тобой, за одним тобой...
   От заката и до рассвета
   Ты сияешь моей звездой...
   Так все странно... Было красивое платье. Была церемония. Не было храма и венчания. Мне было все равно, лишь бы с ним. Как он хочет. Бабушка радовалась. Стала часто болеть. А потом... На свадьбе Митя так напился, что в спальню его притащили друзья. Почти такие же. Что-то говорили про какие-то деньги. Смотрели на меня странно. То ли сочувствовали, то ли смеялись надо мной. А может, и то, и другое. Мне захотелось сбежать. Ему было не до меня. А идти было некуда. И я до утра тихонько проплакала в уголке. Задаваясь глупым вопросом: почему? Почему глупым? Потому что глупым...
   Сегодня плакал он. Смотрел на меня и плакал. Странно. Он никогда не говорил, что любит меня. Никогда. Даже когда делал предложение. Он плакал? Может, он любит меня? Хоть чуточку...
   17 сентября. Ната разбудила меня довольно рано и сказала, что уходит на полдня. На вопрос "куда" не ответила. Пусть идет, куда хочет. Мне все равно. Наплевать. На все наплевать. Я-то знаю, что идет она к Инге. Чтобы выяснить ситуацию у нее. Ей же надо знать все с двух сторон. Я не знаю, что мне делать. И не хочу думать об этом. Забыть. Забыть и не вспоминать.
   Перед уходом сестренка дала мне строгие указания. Для меня - салат в вазочке, для моей жены - каша в кастрюльке. На вопрос "почему" не ответила. Она вообще почти не разговаривает со мной. Обиделась, наверное. А за что? Что я ей такого сделал? Да ладно. Так даже лучше. Лекарства - на полочке, их ровно в два. Строгий порядок. У нее всегда и во всем строгий порядок. Педантка! Могла бы дать мне поспать в выходной! Написала бы записку... Или, если мне предстоит отдыхать всю следующую неделю, меня можно просто так, из вредности, будить ни свет ни заря? Ох, Наташка...
   Делать нечего. Я встал, умылся и заглянул к Кате. Она еще спит. Такая миленькая - как ребенок! Прижалась щекой к подушке... Настольная лампа горит, стопка бумаг. Похоже, всю ночь писала, надо будет забрать. Может быть, я хоть что-то пойму из ее записей, если слов от нее добиться невозможно...
   Я погасил свет и подошел к ней ближе. Стриженая как мальчишка, Ната постаралась. Она всегда Катю недолюбливала, а когда я на ней женился, стала не любить особенно. Странно, почему она тогда решила помогать нам? Очень все странно. У нее реснички мокрые. У Катюшки. Плакала... Малышонок...
   - Ты слышал, как падает осенний лист? - спросила она сквозь сон.
   Ее голос, такой тихий, робкий. Я вспомнил, она уже задавала мне этот вопрос. Незадолго до того, как все произошло. Я уходил, она не могла меня удержать. Тогда и спросила:
   - Ты когда-нибудь слышал, как падает осенний лист?
   Я не ответил, молча шнуровал ботинки. Она задумчиво продолжила:
   - Когда в лесу тихо, он отрывается от ветки с оглушительным треском, как бы оповещая всех о своей гибели. Только никто не слышит. А потом слетает на землю, шелестя и порхая, словно сопротивляясь потокам воздуха. Но он все равно падает. И умирает. Его затопчут ногами, потому что никто не слышал, как он упал. И он уже больше никому не нужен...
   Я не дослушал ее и ушел, так и не поняв, зачем она мне все это говорила... И не ответил ей, словно ее не было рядом.
   Если бы она могла мне все повторить сейчас! Не во сне, а глядя в глаза, наяву. Почему ты молчишь?.. Неужели, чтобы понять, как тебе дорог человек, нужно обязательно терять его? Как бы я хотел, чтобы она вернулась, я бы все исправил... Все. Я прилег с ней рядом, почувствовал запах ее кожи. От нее пахнет домом и уютом, теплотой и любовью, чем-то настолько родным и близким, что этого ощущения не описать словами. Снова почувствовал, что мне безумно дорог этот человечек, дорого все в ней, даже крохотная родинка на ее доверчиво раскрытой ладошке. Я обнял ее и, кажется, заснул.
   Не знаю, сколько мы проспали рядом, но солнце уже светило вовсю. Во сколько же она легла? Так крепко спит... Я погладил ее по щеке и тихонько поцеловал пухлые губки. А она проснулась. Открыла глаза и испуганно посмотрела на меня. Я улыбнулся:
   - С добрым утром!
   Катя не ответила, немного отстранилась от меня, села и закрыла лицо руками. Сначала я подумал, что напугал ее или обидел, придвинулся к ней и попытался заглянуть в глаза. Она еще крепче прижала к лицу ладони и замотала головой. Глупыш! Ты стесняешься своей заспанной мордашки! Да ведь сейчас в целом свете нет ничего милее... Стоп! Так она понимает, что я - это я! Значит, помнит меня. Хорошо, малыш... Но добиться слов от нее по-прежнему невозможно. Я не стал дальше мучить Катю и вышел. Но дверь оставил приоткрытой, чтобы ее было видно. Катюшка вылезла из-под одеяла, накинула поверх маечки халатик и подошла к календарю. Передвинула квадратик на сегодняшнее число, сложила аккуратно бумаги на столе и начала деловито прибирать постель. А Ната мне говорила, что все приходится делать ей! Странно... Все собрала, сама. Я перебрался на кухню, а Катя вышла из комнаты и проскользнула в ванную. Та-ак, это тоже интересно. В чем Ната мне еще солгала?
   Пока мой малышонок был в душе, я совершил набег на холодильник. Значит, так: вкусностей здесь на двоих хватит, а свою кашу пусть Ната ест сама. И потом, хватит Катю запирать в одной комнате, будет завтракать со мной. Ре-ше-но. В то время, когда я принимал такое важное решение, она вышла из ванной и скрылась за дверью своей комнатки.
   Кажется, что она все делает автоматически. Не обращает на себя внимания, совсем. Живет в себе, постоянно о чем-то думает, силится что-то вспомнить... И лишь то, что привыкла делать годами, делает, как запрограммированная. Я бы даже не удивился сейчас, если бы она занялась уборкой или стиркой, не запирай мы ее.
   Я вошел вслед за ней в комнату. Катя на меня реагирует! Едва я открыл дверь, она посмотрела на меня. Хорошо. Вот только заставить ее отложить свои бумажки и пойти позавтракать действительно практически невозможно. Поэтому, не объясняя ничего, я просто взял ее на руки и отнес на кухню. Легкая, как пушинка! Почти невесомая... И не сопротивлялась нисколько, только обхватила мою шею руками и положила голову на плечо. Я усадил ее за стол и поставил перед ней тарелку:
   - Катюш, давай, позавтракаем вместе? Составишь мне компанию? Посмотри, это - тебе.
   Она смущенно отодвинула ее. Хм, мы практически никогда не завтракали вместе. Не обедали и не ужинали. После так называемого "медового месяца", когда моя молодая жена мне основательно наскучила, я взялся за старое. Мы стали жить раздельно, я убегал рано утром, когда она еще спала, или делала вид, а приходить поздно. Так поздно, что иной раз открывал дверь собственной квартиры, ставшей таковой после удачного обмена квартир родительской и Катиной, когда соседи уже просыпались. А потом и вовсе перестал обращать на нее внимание. Любит она меня - не любит, больно ей или не больно - меня не интересовало. Даже перестал разговаривать, будто ее не было рядом. Как тень, она была как тень - не больше. В доме был уют и порядок, если я приходил - меня ждал горячий обед или ужин, время от времени я навещал ее - должен же у нас быть ребенок! И что теперь?..
   Я снова придвинул к ней тарелку и сел напротив. Тот же результат.
   - Катюша, так дело не пойдет, - я не выдержал. - Тебе надо поесть. Я тоже с тобой поем. Смотри, сколько здесь всего.
   В ответ она только покачала головой. Я решил изменить тон:
   - Ешь сейчас же! Или я уйду!
   Катюшка испуганно схватила вилку и умоляюще посмотрела на меня. Хорошо, теперь я знаю, за что мне цепляться - она не хочет, чтобы я уходил... Значит, будем работать. Что мне сделать, чтобы она заговорила?.. Сел с ней рядом.
   - Малыш, давай, вкусно же! Хочешь, я тебя покормлю, как маленькую? Хочешь? Нет? Сама? Ну, давай. Ведь вкусно?
   В самый разгар семейной идиллии вернулась Ната. Хорошо еще, что я скормил Катюшке почти все, что планировал, потому что она тут же выронила все из рук и сбежала к себе. Значит, она боится мою сестру. Я еще подумал, почему, но ответ был готов буквально через минуту.
   - Что ты делаешь?! - это мне. С места в карьер, не разуваясь, злющая как фурия. - Ты можешь объяснить мне, что ты делаешь?!
   - Завтракаю, - я попытался быть невозмутимым.
   Нату это только раззадорило:
   - Завтракаешь? А ты на часы смотрел? Третий час дня! И чем ты ее кормил? - заметила почти пустую Катину тарелку. - Почему не сделал так, как я сказала?!
   - Ната, остановись, ради Бога! Хватит кричать! Я прекрасно тебя слышу, незачем оповещать обо всем соседей, - все еще пытаюсь сохранять спокойствие. - Мы с моей женой завтракали. Мы оба. Нам незачем питаться раздельно, посмотри, на кого она стала похожа - дети Бухенвальда еще живы! На лице одни глаза!
   - Дима, мальчик мой, твоя жалость несколько запоздала, - от ее тона по спине пробежали ледяные мурашки. Ната сделала многозначительную паузу, я тоже молчал. Ее взгляд упал на полочку с лекарствами для Кати. - И, конечно, таблеток ты ей никаких не давал!
   Я почувствовал себя виноватым, что-то промямлил про то, что забыл, уже вслед летящей в комнату жены сестре. Я двинулся вслед за ней и застал живописную картину. Катюшка сидела на краю дивана, сбившись в комочек, а над ней грозным коршуном стояла Ната.
   - Я тебе сказала: пей! Бери сейчас же!
   Катя послушно взяла из ее рук таблетки и бокал с водой, выпила, показала Нате пустую ладошку. Та взялась за ее подбородок, силой открыла рот и проверила еще и там. Удостоверившись, что ее не обманули, сестра направилась к выходу и наткнулась на меня.
   - Что смотришь?! Осуждаешь? Считаешь меня жестокой? - она с презрением оглянулась на Катю, которая продолжала неподвижно сидеть, обхватив руками колени. - Мерзавка отказывается пить лекарства! Ей пытаешься помочь, а она сопротивляется!
   - Сопротивляется? - переспросил я.
   Ната не ответила. Я схватил ее за руку и вывел из комнаты.
   - Как ты ее назвала? Мерзавка? Это она-то мерзавка? - у меня не осталось желания играть пай-мальчика и захотелось спросить обо всем начистоту. - Что она сделала, чтобы заслужить такое? Почему ты так с ней обращаешься и почему врешь мне?!
   - Вру? О чем ты? - мне показалось, или мой вопрос действительно испугал сестру? Я продолжил:
   - О том, что тебе вовсе не приходится делать все за мою жену, ведь так? Она все делает сама, даже постель складывает, на автомате, как всегда. Зачем ты остригла ее? Почему обращаешься с ней, как с животным, почему питаться она должна как собака?
   Испуг Наты начал проходить и постепенно сошел на нет. Она выдернула свою руку из моей и свысока произнесла:
   - Дима, ты что, нашел новую игрушку? Зачем я ее остригла? Так ведь она даже не заметила, она же в зеркало не смотрится никогда. То, что она все делает автоматически, еще не значит, что она нормальная. Это больной человек, и обращаюсь я с ней соответственно. Понимаешь? Питание - это режим, я все ей расписала по часам, а ты выбиваешь ее из установленного порядка, благодетель нашелся! Лекарства - это тоже режим, необходимость, а она отказывается. От еды ведь она тоже отказывается?
   - Отказывается... - нехотя согласился я.
   - Вот видишь! А ты меня в экзекуторы записываешь! Один день с ней провел и уже выводы сделал! Это - живой человек, а не игрушка, поэтому на будущее: делай так, как я тебе сказала, и не выдумывай ничего. Тебе показалось, что с ней все в порядке? Мне тоже иногда так кажется. Но это только видимость, поверь. И я, как медик, знаю это. Можешь проверить, в голове у нее по-прежнему бардак. И начался он у нее задолго до того, как ты на ней женился. Не понимаю, зачем ты вообще с ней связался, зная, из какой она семьи? Вокруг тебя всегда было полно нормальных девушек. Вот Инга, например, была бы прекрасной женой. А ты ее так обижаешь...
   И я снова сбежал. За дверь. Как всегда. Ната говорила убедительно, не поспоришь. Но что-то в ее словах было не так. Что-то не сходилось. И почему она напугалась? Она вообще каждый раз напрягается, стоит мне заговорить о том, что Катю нужно бы показать врачу, даже если речь идет о Евгении Семеновиче, мамином докторе и друге семьи. Не хочет выносить сор из избы, она жутко стесняется того, что ее оболтус-брат женился на дурочке. Хотя, какая Катя дурочка? Мой малышонок... Стоп, а какой Ната медик? Она же только фармацевт, неплохой, конечно, но все же...
   Оттого, что я всегда сбегаю, мне самому иногда неприятно. Но я терпеть не могу копаться в себе, и слышать ничего не хочу про Ингу. Ее нет, нет и не надо! И лучше бы никогда не было... Что же я сделал?
   Катя медленно поднялась с дивана и как сомнамбула подошла к столу. Взялась за бумаги. Отложила в сторону вчерашнее, нашла ручку... Медленно, как неживое существо, словно не осознавая, что она делает. Что-то сказала, обращаясь явно не ко мне. Но ведь недавно это был совсем другой человечек! Живой, подвижный, нам даже было хорошо вдвоем... Я окликнул ее.
  -- Катя! - никакого результата. - Катюш, что-нибудь хочешь?
   Она даже не повернулась, словно не слышит. Я подошел к ней и забрал бумаги. Не заметила. Все как всегда. Тот же взгляд из-за пелены. Мне захотелось схватить ее на руки, кричать, кричать, чтобы докричаться до нее, чтобы то, что захватило ее, отдало мне мою Катю, вернуло... Но вместо этого я только забрал исписанные бумаги и вышел. Ната была права. Хорошее только кажется.
   ...Три месяца. Вот уже три месяца, как я вижу свою жену в таком состоянии. Не живой и не мертвой, как во сне. С тех самых пор... Мы не ссорились, просто я всегда уходил от разговора. Бросал ее, когда вздумается. Но вместе с тем, хотел, чтобы дома меня ждала моя семья - жена и ребятишки. Я захотел стать отцом тогда, когда не стало мамы. Рядом должен быть кто-то, твоя кровь и плоть, это так понятно. Про себя знаю - я безалаберный, но жену-то взял девочку чистенькую, здоровенькую, родители тоже - странные, конечно, но не алкоголики какие-нибудь, ученые... Все рассчитал, все продумал, ничего не упустил. Кроме чувств человеческих.
   С Ингой я познакомился у Наты. Что между ними общего - до сих пор не пойму. Она отчаянно флиртовала со мной, ну, и я не упустил возможности. Жена казалась мне пресной, неопытной. И близости боялась как чего-то запретного, каждый раз приходилось брать ее штурмом. А здесь... Так все закрутилось и понеслось. Инга пристроилась каким-то образом в нашу компанию, так что видеться мы стали гораздо чаще, и даже перестали скрывать наш роман на работе. Стали вместе появляться среди друзей, на общих посиделках. О разводе речь не заходила - нас обоих вроде бы все устраивало. И Катя, казалось, ни о чем не подозревала. Может, конечно, это только мне так казалось, я не задумывался. Не хотел задумываться.
   Все произошло неожиданно. Наш шеф, которого я долго и усердно подсиживал, наконец-то, решился отойти от трудов праведных. По этому поводу решено было устроить торжественные проводы, на которые все явились полноценными ячейками общества. Я был с женой, но недолго. Оставив Катю на попечение Наты (работаем-то мы все вместе), я умудрился улизнуть с Ингой в ее кабинет. Вдоволь насладившись друг другом, мы вышли в свет в самый разгар событий. Я заметил жену издалека: она стояла спиной ко мне, закрыв лицо руками, а Ната вроде бы утешала ее. Решил узнать, в чем дело и подошел ближе. В этот момент Катя обернулась, и наши глаза встретились. Мне до сих пор становится холодно, когда я вспоминаю этот взгляд. Сколько боли, отчаяния и даже злости. И я - как дурачок, ничего не понимающий. Еще секунда - и она с криком осела на пол. Все вдруг куда-то исчезли, сестра только что была рядом - ее нет, никого, кроме меня. Катюшка лежала на полу, прижав руки к низу живота и плача. Вокруг воцарилась тишина, все смотрели на нас, а я ничего не мог сделать. Наконец, подошла Ната и сказала, что вызвала скорую.
   Скорая приехала на удивление быстро. Врач - крепкий молодой мужчина - перекинулся парой слов с Натой, она что-то ему объяснила, Катю забрали, а я остался, ничего не понимая. Вечер был испорчен. Ха, а я вместо новой должности получил новую головную боль. Катей занялась Ната, я все узнавал от нее. От нее и узнал, что моя жена потеряла нашего ребенка. Потеряла по своей вине и желанию: принимала какую-то гадость, чтобы вытравить малыша. Сразу не получилось, а вышло, как вышло... Зачем?!! Почему она это сделала?!! До сих пор для меня остается загадкой. Я не навещал ее в больнице. Пришел только, когда ее выписывали с твердым намерением развестись, хоть в этот же день. Однако то, что я увидел, заставило меня изменить свое решение.
   Она сидела на краешке кровати, отрешенно уставившись куда-то в сторону окна. Когда я вошел, даже не обернулась. Ничего, никакой реакции. Я говорил с ней, зло обвинял ее, а она даже не обращала на меня внимания, словно бы меня не было рядом. Устав, я сел напротив нее.
   - Ты что, не можешь мне ответить? - я тронул ее за плечо. - Катя, что с тобой?
   Она подняла глаза. Тусклые, как за пеленой. Где-то там, в глубине, что-то вспыхнуло, словно искорка, и опять погасло.
   - Вы за ней? - меня отвлек мужской голос.
   - Да, я ее муж, - я рассеянно ответил и обернулся. Странно, ее лечил тот же врач, что и был на скорой. Тогда я об этом не подумал, только сейчас это пришло мне в голову. Действительно странно. Но продолжим.
   - Мне нужно сказать вам пару слов, - сделав знак следовать за ним, ответил врач.
   Мы оба вышли. Не дожидаясь моего вопроса, он начал прояснять ситуацию.
   - У вашей жены был выкидыш...
   - Это я уже знаю, - я злобно перебил его.
   - Разрешите, я продолжу, - терпеливо возразил он. - Это событие сказалось на ее психике. Во-первых, у нее частичная потеря памяти, она совершенно ничего не помнит о том, что с ней произошло и почему она здесь. Во-вторых, Екатерина Анатольевна... Вы сами видели, в каком она состоянии. Она абсолютно замкнулась в себе и, увы, тут уж я бессилен. Вот, могу лишь порекомендовать эти препараты - успокаивающие, не волнуйтесь, ваша сестра все знает. Ну, пожалуй, и все. Всего хорошего.
   Я вошел в палату. Катя была в том же положении. Позвал ее - безрезультатно. У меня в голове пульсировало: "Ты сама во всем виновата!", хотелось сбежать на край света, сделать что-нибудь, чтобы ничего этого не было... С трудом вернув себе самоконтроль, я подошел к жене. Посмотрел на нее - и мне стало так жалко этого хворобушка... Личико осунулось, темные круги залегли под глазами... Я взял ее за плечи и осторожно поднял.
   - Катя, мы идем домой, понимаешь?
   Видимо, она плохо себя чувствовала, потому что сразу попыталась сесть обратно. Я ей не дал, вывел за руку из палаты, потом из больницы... Под любопытные и сочувствующие взгляды. Она покорно брела за мной, только очень медленно. Возле машины Катя едва не упала, пришлось действовать быстро. Всю дорогу домой я думал только об одном: что же мне теперь делать? Катюшка спала. Глядя на нее, я никак не мог понять, в голове никак не укладывалось - зачем, зачем она это сделала? И отчего теперь она в таком состоянии, если сама же добивалась... Она убила моего ребенка. Моего! И я ничего, ничегошеньки не знал о нем, пока его не стало... Я разрывался от этого странного чувства, смеси обиды, злобы и презрения, и от жалости к ней. Надо было что-то делать? И я сбежал. Снова...
   Катя проспала почти сутки. Я переселил ее в комнату, которую планировал под детскую. В своей остался один, а в большую перекочевала Ната, сдав квартиру знакомым. Она с энтузиазмом взялась за Катино лечение, а я избегал ее. Она долго приходила в себя, много спала, потом... Потом взялась за писанину, но рвала почти все, что писала. Пока я не стал забирать ее листочки. Там были обрывки воспоминаний из детства, какие-то зарисовки, даже стихи... Лишь недавно она начала вести дневник. И я взялся за это дело вместе с ней. Кстати, надо бы посмотреть, что она вчера писала.
   Катя, Катя, бедная моя девочка... Что же я сделал с тобой? Ты хотела, чтобы я заметил тебя? Чтобы мне было больно? Куда уж больнее... Боже, я скоро сам сойду с ума! Зачем, ну зачем, глупенькая моя?.. "Ты когда-нибудь слышал, как падает осенний лист?" - только сейчас я понял ее вопрос. Нет, малыш, ты не осенний лист! Ты мне нужна!..
   17 сентября. Интересно начался день. Первое, что я увидела, проснувшись, - Митино лицо. Он был рядом. Со мной. Господи, как странно... Он пришел ко мне? А я? Я - спала. Потом - проснулась. Я не могла смотреть на него и все пыталась сообразить: я все еще сплю или это явь? Потом он ушел. Вспомню ли я когда-нибудь, что происходило в эти дни? Иногда я совсем ничего не соображаю, будто сплю. Сплю наяву... Сейчас он на кухне, я знаю. Стараюсь записать как можно больше, пока голова ясная...
   Боже, опять... Пока еще что-то могу, пока помню, пока могу... Мы были вместе, мы завтракали вместе, так, как никогда не было раньше... Все было хорошо... Что еще? Зачем ты здесь? Снова... Пиши. Пиши. Тяжело. Мутно все. Я так хочу вспомнить, что между нами произошло, и не могу! Не могу!!! Я снова как во сне. Иногда что-то прорывается в мой сон, но это сон, только сон.
   Митя был со мной рядом? Хорошо, если бы это было правдой. Была ли ты счастлива в браке? Наверное, была, немного. Недолго. Утром после свадьбы он извинялся. Когда обнаружил, что я спала в кресле. А он даже не раздевался.
   Потом был мой первый раз. Мне было страшно и больно. А он? Он? Говорил, что такого у него никогда не было. Говорил, что я глупая. Что не стоит бояться. Что потом мне понравится. А когда я заплакала, разозлился и ушел. Пришел утром. Ты жалела? Да. Его. Не себя. Тебе даже не было обидно? Было. Немного. Но я нашла ему оправдание. Вспомнила, как говорила бабушка: "Любовь, Катюш, это такое наказание. Когда любишь кого-то, все от него стерпишь, любую обиду".
   Я всегда находила ему оправдание. Поздно пришел? Устал, наверное. На выходные уехал с друзьями? Пусть отдохнет. Я его каждый день вижу... Каждый день? Почти. Нет, первое время все было хорошо. А потом заболела бабушка, и я почти все время стала проводить у нее.
   Она умерла рано утром. Прочитала молитву, попрощалась со мной и... "Ну все, родная, я полетела..." За руку меня держала. Жалела, что правнуков не дождалась. Митя приехал сразу, как я ему позвонила. Помог во всем. Утешал меня. Взял на себя все хлопоты. Так быстро все организовал. Я была почти в трансе. Ничего не замечала. Плакала...
   Хоронить бабушку мы поехали в ее родное село. Осень клонилась к закату. Красиво. Ты когда-нибудь видела, как небо ложится на землю? Степь - безбрежное пространство. Поля, холмы... Красноперые деревья, разбросанные вдалеке. Когда там, в глубине степи, идет дождь, небо такое низкое, что кажется, будто оно обнимает землю. Где-то клочьями разорвался туман. Такой холодный и грустный. Таинственный и глубокий. Густой и страшный. И одинокий. Как все мы.
   Этот стук. Такой ужасный. Пустой и гулкий. Самый страшный звук на земле. Стук о крышку гроба. Когда шесть гвоздей заколачивают от тебя дорогого человека. Тогда. Только тогда ты понимаешь, ясно понимаешь, что никогда, о, никогда больше ты не увидишь родное лицо. Никогда. Таким, каким привыкла видеть его рядом с собой годами. Мучительно страшно. Мне стало тяжело дышать, настолько, что, казалось, воздух не проходил в мои легкие. Я почти потеряла сознание. Я была одна. В целом мире. Хотя рядом стояли люди. Чужие. Чужие до моей боли, до меня... Даже Митя.
   Земля была холодной и мокрой. Такой холодной, что сводило пальцы. Жесткие комки с пустым стуком ударяли о дерево. Все закончилось так быстро. Словно и не начиналось вовсе. Деревянный крест над свежим холмиком. Хотелось кричать, но не было сил. Слезы пересохли где-то внутри. Уши перекрыла звенящая тишина. Мама должна была быть рядом! Должна!!! Но ее не было... Здесь земля навсегда забирала ее мать, а ее не было рядом. И я даже не знала, куда сообщить о том, что бабушки больше нет. Нет с нами. Я знаю, она есть где-то там. В другом мире. Но рядом со мной ее больше нет.
   Так хочется вспомнить что-нибудь хорошее... А ты помнишь, как мы с бабушкой еще жили в своем доме, до того как его снесли? Помнишь, как хорошо там было... Зиму я всегда любила больше других времен года. Тогда...
   Зима в нашем квартале была особая. Почти деревенская. Не по-городскому тихая. Знаешь, как пахнет деревянный дом зимой? Обложенный снегом извне и протапливаемый изнутри. У него совершенно особый запах. Так же, как и у утреннего морозного воздуха. Это ни с чем не сравнимое сочетание мерзлого снега и горящих дров в чьей-нибудь печке, тонкой струйкой дыма выходящих из трубы на крыше... Где-то подаст голос собака и твоя, спохватившись и загремев цепью, ответит ей хриплым лаем, почти не вылезая из будки...
   Утро. Так тихо, что внутри дома чувствуешь себя словно в ледяной пещере. А снаружи - снаружи весело искрится и скрипит под ногами свежий снег. И солнце - такое яркое, что слепит глаза. Изредка тишину нарушит стая галок, галдящих где-то в вышине. До сих пор, как их увижу - вспоминаю зиму. Ту зиму, нет, те зимы, которые остались далеко-далеко в моей памяти.
   Новый год... Новый год пахнет хвоей, старыми игрушками, извлекаемыми всякий раз из большой коробки, стоявшей в сенях. И мандаринами. А еще - новыми вязаными носками. Овечьей шерстью. Бабушка всегда пряла и вязала сама. А я любила смотреть, как в ее руках сначала безумно пляшет веретено, а потом проворно мелькают спицы. Раз-раз - и к новому году я неизменно получала новые носочки. Теплые и немного колючие...
   Еще зимой мы ходили в парк. Там ставили две, три... нет, целых шесть огромных елок! И они стояли там все новогодние праздники, все школьные каникулы... Яркие огни в ранние январские вечера, катания на лошадях вокруг покрытого льдом озера, горки, карусели, детвора... А перед сном - зимние сказки с голубых пластинок, вырезанных из журнала "Колобок", музыка новогодних снежинок и каша "дружба" со смородиновым вареньем...
   Как бы мне хотелось вновь туда вернуться! Хотя бы на минуточку... Уткнуться в теплые бабушкины руки и почувствовать себя самым счастливым ребенком на свете. И чтобы время длилось вечность. Это время... Время, когда ты настолько мал, что мир вокруг воспринимаешь огромным и добрым. Когда все кажется простым и ясным. Когда ты не замечаешь проблем, ссор, конфликтов... Когда в твоей маленькой головке еще не умещается мысль о том, что мир совсем не прост, как кажется. Когда для счастья надо так мало... Так мало, что даже спустя десятилетия это не кажется смешным. И если ты тогда довольствовался таким малым, то и теперь, сейчас, можешь находить счастье в сиюминутных радостях - в восходе солнца, в щебете птиц, в синем-синем небе... Во всем, что есть и окружает нас... И это так много, так много, что пренепременно хочется поделиться. Разделить со всеми, со всем миром. И так больно, что никого рядом нет...
   Как жаль, что время не повернуть вспять... Мне так ее не хватает! Иногда мне снится, что все, что со мной было, вся моя взрослая жизнь - лишь страшный сон, кошмар. И вот сейчас я сплю, на огромной перине, укрытая теплым бабушкиным одеялом. Вот уже лукавые солнечные лучи проникают сквозь тяжелые шторы и щекочут щеки. Сейчас подойдет бабушка и скажет, что завтрак готов, а я, соня, все валяюсь. Совсем рядом. Стоит только открыть глаза и... И ничего нет. Ничего. Только осенние капли сиротливо стучат по карнизу. И я снова одна. Такая же, как они. "Я одинок и ныне - как всегда..." Бунинские строки. Одиночество...
   Одиночество? Но... Он сегодня был рядом. Настолько рядом, что мне было страшно. Как голова болит... Когда я пытаюсь напрячься и вспомнить. Хотя бы то, что происходило сегодня. О том, что было давно, я помню спонтанно, практически не прилагая никаких усилий. А это... Так плохо... Мне было страшно, что я открою глаза - и снова ничего не будет. Что... Сон! Что все опять только сон и ничего больше! Или я все придумала! Сошла с ума! Как я устала! Господи, я устала... Господи, забери меня! Я не могу, не хочу так больше! Не осталось больше сил ни на что. Устала. Неимоверно...
   18 сентября. Вчера я долго не мог заснуть. Ната таки добилась серьезного и обстоятельного разговора со мной. Она все убеждала меня, что я неправ. Во всем: и в том, что возился с Катей, когда давно пора было оставить ее, и в том, что нагрубил ей, своей сестре ("Старшей, заметь!"), и, уж конечно, в том, что поссорился с Ингой. Ната обещала поговорить с ней, а с меня взяла слово никуда не вылазить из дома, выполнять все ее указания и дождаться Ингиного звонка, чтобы все уладить. Я молча согласился. Утром сестра снова ушла на весь день.
   Господи! Мне без пяти минут тридцать лет, а я веду себя не просто как мальчишка, а как самый последний идиот. За мной бегает, наверное, одна из самых красивых женщин планеты, а я? А я влюбился в свою серую мышку, в собственную жену. В человечка, которого я никогда не любил. Никогда и никто не вызывал во мне таких чувств. Не страсть, не желание, а что-то другое. Я просто хочу быть с ней рядом, сохранять эту хрупкость, заботиться... В сумасшедшую! Я влюбился в сумасшедшую! Должно быть, я сам сошел с ума! Если бы только она вернулась! Если бы могла поговорить со мной! Рассказать все... Сказать хотя бы слово, но мне! О Боже! Я как в вакууме. Будто бьюсь головой о стену. Ведь ничего нет! Ни-че-го нет!!! В ней ничего нет от человека, которого я знал! Знал и не ценил! Не видел. Как я устал... Устал и запутался. Кажется, она проснулась.
   Пока Катюшка была в душе, я забрал ее записки. Все как вчера - автоматически. Я помню, раньше она очень любила петь, и пела. Только вот меня стеснялась, и пела потихоньку в душе, если я был дома. Теперь молчит, как всегда. Музыку она очень любила, а под грустные песни всегда плакала... Особенно под "Close to the flame", помню... Почему я все пишу в прошедшем времени? Она же здесь, рядом, просто, в другой комнате...
   Насчет завтрака. Я выполнил все Наташкины предписания: Кате разогрел вчерашнюю кашу, сам обошелся макаронами с сосиской. Катю снова пришлось заставлять, чему я уже не удивлялся. Зная, как Ната готовит, и зная, что это каша. Чтобы подбодрить малыша я даже осмелился и, скрепя сердце, сам съел целых две ложки. Немного странная каша, с металлическим привкусом. Хотя, может быть, это из-за посуды? После завтрака отпустил ее снова писать, до двух часов еще есть время. Сам вот сижу, записываю, что происходит, читаю Катюшкины записи. Иногда все это заставляет меня себя ненавидеть и... У нее такая чувствительная и тонкая душа, что даже не удивительно, почему малышонок не хочет возвращаться. Я столько всего натворил тогда. Я понимал, что рано или поздно ее бабушка умрет, а потому нужно было заранее продумать, что будет с квартирой. Когда Лидии Петровны не стало, Катюшка будто потерялась. Пришлось все заботы взять на себя, Нату это поначалу взбесило. Но когда она узнала, что получит свою часть родительской квартиры гораздо раньше, чем предполагалось, успокоилась. Похороны прошли быстро на сельском кладбище. Катины родители не приехали, да и не знали, наверное. Никто не знает, где они. Я все сделал как надо. А параллельно тут же приискал квартирку, ту самую, где мы сейчас живем. Нужно было только Катино согласие.
   Она не хотела сначала, говорила, что мы можем жить у нее, а Ната может оставаться у себя, то есть, у нас. Тогда я повез ее в новый дом, показать, как здесь просторно. Больше всего ей понравилась детская. Я заливался соловьем, а она никак не могла поверить.
   - Катя, посмотри, здесь мы поставим кроватку, здесь есть место для манежа, здесь шкаф будет стоять. И посмотри, как светло, сколько здесь солнца. Нравится?
   Она закрыла глаза, представляя. Немного помолчала, потом робко ответила:
   - Нравится. Митя, только давай здесь вот еще диван для меня поставим. Когда малыш родится, первое время я буду спать вместе с ним, чтобы тебе не мешать...
   На этом диване она сейчас и спит. А до детской кроватки дело так и не дошло... Зато вместе с новой квартирой в мою жизнь вошла новая женщина. Инга. Зачем я согласился все уладить? Сам запутался и потерялся. Знать бы ответы на все вопросы, да только это невозможно. Ты пытаешься избежать одной ошибки, а вместо этого попадаешь в другую. И не знаешь, где хуже. Бедная моя Катя. Если бы я знал, как помочь тебе. Мне ведь тоже несладко. Что я могу? Только врать. Нагло и бессовестно. Помню, как-то она написала, читал в ее первоначальных записках:
   Твои глаза не смогут лгать,
   Они всю правду мне расскажут.
   Они не станут избегать
   Тех глаз, что правду знать так жаждут.
   Твои глаза не смогут лгать.
   А я мог! Мог и лгал! Глядя ей прямо в глаза. Вот сейчас подумал: а если она вернется, если все станет как прежде, буду ли я относиться к ней так же, как сейчас? Или это только чувство вины? Может, я зря себя терзаю и мучаю, а на самом деле ничего и нет? Как знать? Что случилось?..
   ...Слава Богу, теперь все закончилось. Сейчас почти вечер, но дать Катюшке лекарства не было никакой возможности. Да и не надо. Бедняжку тошнило так, что я думал, она умрет. Сначала я услышал топот ее ножек и как хлопнула дверь. Она закрылась, я стучался, просил открыть, спрашивал, чем помочь, она, естественно, ничего не отвечала. Да и не могла бы ответить, даже если хотела. Я не мог понять, что случилось, не мог никак помочь ей. И вообще не знал, что делать. Естественно, чувствовал себя виноватым. Единственная мысль, которая пришла мне в голову, было позвонить Евгению Семеновичу и спросить, что же мне делать. С трудом отыскал его номер в маминой еще книге. Кажется, сто лет не слышал его голос, практически с тех самых пор, как мамы не стало.
   - Митя? Какой Митя? Сомов? Надюшин сын? Ах, здравствуйте, молодой человек! По какому поводу звоните: просто решили проведать старика или по делу?
   - По делу, Евгений Семенович. Мне нужна ваша помощь, или, хотя бы совет. Катя, моя жена, ей плохо, я не знаю, что мне делать.
   - Митя, говорите яснее...
   - Да-да, - мне уже самому стало не по себе. - Ее тошнит. Сильно. Я не знаю, как помочь...
   - Токсикоз?
   - Чего?
   - Ваша жена беременна?
   - Н-нет... - меня бросило в пот. - Это я виноват, не надо было кормить ее этой кашей, я сразу заметил, что она странная. А сейчас, она и так не разговаривает, и дверь не открывает, и... Я.... Еще лекарства... Как теперь...
   - Молодой человек, вы меня запутали. Ваша жена, что - ребенок?
   - Евгений Семенович, понимаете, она больна. Давно уже. С тех пор, как потеряла ребенка. И с этих пор ничего не помнит и ничего не говорит. Ната говорит, что ей прописаны какие-то лекарства, я в этом ничего не понимаю. Она этими таблетками Катю поит, но, по-моему, нисколько они не помогают. А я сейчас остался с Катей один, и вот... Понимаете, она еще не ест практически ничего, ну и сейчас... Помогите, пожалуйста... - я сбивался, путался, что-то говорил, объяснял...
   Он немного помолчал, видимо, обдумывая, потом ответил:
   - Ну, Митенька, если дело только во вчерашней каше, то ничего страшного, хотя, конечно, организм вашей Катеньки и ослаблен. Промойте ей желудок, до чистой воды, и дело с концом. Но завтра приведите ее ко мне. Надеюсь, еще не забыли, где меня найти?
   - Не забыл. Спасибо вам большое. Мы обязательно придем.
   - Замечательно. И захватите с собой ее карточку и ту гадость, которой вы с сестрой ее пичкаете.
   Я высадил дверь. Малышок, по-моему, был в ужасе. Я бормотал что-то про то, что так надо, что врач сказал, поил ее теплой водой, потом все закончилось, потом я помогал ей в ванной, потом отнес в свою комнату и уложил в постель. Все как в тумане. А сейчас, когда она спит, сижу и думаю: неужели это был я? Все это делал я? Неприспособленный к жизни избалованный мальчишка. Какая самокритичность! Ловлю себя на мысли, что прислушиваюсь к ее дыханию, слежу за каждым вздохом. Эх, Митька, знал бы ты, как дорог тебе будет твой серый мышонок!
   Где-то через час после нашего разговора позвонил Евгений Семенович и спросил, как Катя себя чувствует. Я ответил, что она спит.
   - Ну, ничего. Даст Бог, все будет хорошо. А вы, все-таки, завтра придите. И еще, Митенька, скажите, почему вы сразу не обратились ко мне?
   - Не знаю, - я и вправду не знал. Мне тогда было абсолютно все равно, что происходит с моей женой. Я лишь хотел сбросить с себя проблему, чтобы ничего не мешало.
   - Хорошо, не важно. Я, конечно, не психиатр. Но я врач. Прежде всего. И, поверьте, ваш рассказ меня немного насторожил. Все очень даже интересно...
   - Евгений Семенович, скажите, пожалуйста, вот она все время почти пишет, дневники ведет. А я... Забираю. Просто, если не забрать, она порвет потом, чтобы не читал никто. А так, я хотя бы что-то узнаю, вдруг она что вспомнит...
   - Интересно, все очень интересно, - он будто разговаривал сам с собой. Потом обратился ко мне. - Знаете что, молодой человек, захватите и эти записки с собой. Думаю, надо будет посоветоваться. Мы же все-таки люди не чужие. Не хотелось бы терять связь поколений, так сказать. Ну, всего хорошего, жду вас завтра.
   Сходил поставил дверь на место. Сижу, пишу, пока Катюшка спит. Возился с ней, как с ребенком. А она почти сознание теряла. Бледная, как покойник. Сейчас хоть немного щечки зарумянились. Почему я раньше не видел, какая у меня жена красивая? Так странно. Ни о ком не думаю, кроме нее. И почему-то почти уверен, что все будет хорошо. Проснулась?..
   ... Боже, что сегодня за день! Кажется, что иногда события копятся целую жизнь, чтобы потом вывалиться на тебя в один прекрасный момент. Катя, моя Катя... Но обо всем по порядку.
   Она проснулась и села на постели. Огляделась, поняла, что не у себя. Я попытался с ней заговорить:
   - Как себя чувствуешь? Не тошнит? Температуры нет? - я дотронулся до ее лба. Нет, не горячий.
   Катя отрицательно покачала головой, осторожно убрала мою руку и попыталась встать. Я ее удержал.
   - Ты куда собралась? Оставайся здесь, лежи. Если что нужно, я принесу.
   Она села обратно и снова осмотрелась. Конечно, за время ее болезни наша спальная изменилась. Я сам огляделся - ну и беспорядок же я здесь устроил! Ната поддерживала чистоту, но далеко в свои владения я ее не пускал. Катюшка заметила на ее туалетном столике, рядом с моим бессменным ноутбуком, свои бумаги и протянула к ним руку, вопросительно взглянув на меня.
   - Да, это твои. Ничего, что я их забрал? Почитал одним глазом. Не обидишься?
   Малышонок покраснел и смущенно улыбнулся. Кажется, я сотню лет не видел, как она улыбается. Даже тенью улыбки, как сейчас. Катюшка похожа на маленького птенчика - немного растерянная, немного растрепанная, с огромными глазами, которые из-за ее худобы кажутся еще больше. Она все понимает, меня узнает, только не говорит. Что же тогда в ней ломается? Что происходит такое, из-за чего она сама не своя? Сейчас, когда я пишу, уже ночь. И целый день рядом со мной была моя Катя. Которую я едва не потерял.
   Мы выпили чаю. Я жутко проголодался, а Катя только пила, да съела кусочек вчерашнего хлеба. Впрочем, и это тоже неплохо. Ночевать сегодня мы будем вместе. Завтра, наконец, я добьюсь хоть чего-нибудь вразумительного относительно состояния моей жены. Сестре говорить ничего не буду, хватит с меня ее помощи. Что с ней-то в последнее время происходит? Все так запутано.
   Я оставил Катюшку в комнате, а сам был на кухне. Весь погруженный в свои мысли. Вдруг услышал знакомую мелодию. Инга! А я так благополучно о ней забыл! Секунду я раздумывал, стоит ли мне вообще отвечать. Но потом решил, что все-таки стоит. Нужно поставить все на свои места.
   Телефон разрывался. Когда я вошел в комнату, Катя вопросительно посмотрела на меня. Мне стало не по себе. Я взглянул, кто звонит. Не ошибся: Инга. Ответил.
   - Димуля, ты что, под землей?! Почему так долго не отвечал? Как вообще дела? - ласково-заигрывающе.
   - Нормально, - я решил, что буду сух и краток.
   - Ты что, дуешься? Не дуйся, а то лопнешь. Я соскучилась, - сказала она, понизив голос.
   В этот момент я ясно представил себе Ингу. Вот сейчас она сидит, обязательно напротив зеркала, положив ногу на ногу. В правой руке у нее телефонная трубка, а на левой она внимательно разглядывает наманикюренные ногти и одновременно прикидывает: а достаточно ли хорошо она выглядит. Ей даже не важны мои ответы. Она уже представила, как откроет мне дверь, а я упаду к ее длинным ногам. Я перехватил Катин взгляд: она напряженно всматривалась в мое лицо, будто пытаясь понять, с кем же я говорю. Инга, не дождавшись моего ответа, протянула:
   - Диму-улечка! Я соскучилась! Ну, прости, прости меня, пожалуйста... Я так хочу тебя видеть. И не только видеть... Приедешь?
   - Прямо сейчас? - у меня во рту пересохло.
   Катя встала с кровати и подошла ко мне.
   - А ты что, не можешь? Нату я сейчас отпущу. Ты устал, наверное, быть сиделкой? Приезжай, я сделаю все, чтобы ты забыл о неприятностях...
   - Я должен к тебе приехать? - я едва держал нить разговора и больше наблюдал за Катей. При этих словах она закрыла дверь и встала там, не выпуская меня. Еще секунда - и она заплачет. Меня лихорадило.
   - А что тебя смущает? - насторожилась Инга.
   - Я... Я подумаю...
   Катя умоляюще посмотрела на меня.
   - Скажи это, - неожиданно для себя я услышал собственный голос. Я думал, думал об этом все те секунды, когда, не отрываясь, смотрел на Катюшкино лицо.
   - Приезжай, - ответила мне Инга.
   Мне уже не было до нее никакого дела. Я отложил телефон в сторону. Катя заплакала.
   - Скажи, ну, говори! - почти потребовал я.
   - Димуля, ты с кем разговариваешь? Ты мне не ответил! Приедешь?! - требовательно донеслось из трубки.
   Малышонок испуганно взглянула на мобильник, потом на меня и теснее прижалась к закрытой двери.
   - Скажи это! Скажи! Ты же не хочешь, чтобы я уходил! Скажи - и я останусь! Или я уйду!
   Катя плакала, мотала головой, но молчала, будто что-то мешало ей говорить.
   - Димуля, я обижусь! - злобно надрывалась Инга.
   Я, почти ничего уже не соображая, схватил Катю за плечи.
   - Скажи! Скажи, или я уйду, прямо сейчас! - меня трясло, и голова разрывалась. Я вцепился в нее как клещ и пытался вытянуть хоть слово.
   - Не... Не уходи!.. - тяжело выговаривая, будто преодолевая препятствие, сказала Катюшка. Кошмар закончился.
   Я стоял в оцепенении, не веря своим ушам. Катя сквозь слезы повторила:
   - Не уходи, Митя...
   У нее подкосились ноги, я подхватил и прижал малышонка к себе. Инга, должно быть, бросила трубку. Наплевать. Может, это избавило меня от лишних объяснений. В тот момент я меньше всего думал о ней. Рядом со мной была Катя. Моя Катя, моя маленькая Катя. И, кажется, у меня никогда так не билось сердце. Я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Она заговорила! Со мной! Она все понимает! Все!
   - Малыш, не плачь, я здесь, я никуда не уйду. Не плачь, от слез женщины становятся некрасивыми. А ты у меня красавица, - я приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал. Она ответила.
   Мой слабенький малыш. Я так боялся, что она снова замолчит, и замучил ее вопросами. Катюшка отвечала медленно, будто вспоминая, как произносятся слова, и все старалась заменить ответы жестами. У меня ничего не спрашивала, даже - кто звонил и к кому я должен был уехать. Странно... Хотя, я, наверное, был настолько активен, что у нее сил на вопросы не осталось. Я выяснил, что она ничего не помнит. Даже того, что была беременна. Говорить об этом я побоялся - вдруг она опять замкнется в себе и уже больше не вернется. У меня такое безумное чувство, будто бы она все еще где-то там, в своем мире, но уже протянула мне руку, и в моих силах вернуть ее обратно.
   Я утомил ее. Она жаловалась на сильную головную боль и вскоре заснула. А я все сижу и записываю, боясь упустить любую мелочь. Собрал все на завтра. Катюшкину медицинскую карточку еле нашел, хотя точно знал, что она дома. Ната далеко ее запрятала. Только вот ни выписного листа, ни рецепта и рекомендаций врача там нет. Ладно, завтра разберемся. По всей видимости, моя сестренка осталась утешать Ингу и вернется не раньше завтрашнего вечера, после работы. Тем лучше. Мы займемся своими делами. Теперь я точно знаю, что мне нужно и, главное, кто мне нужен. И малышонка моего обижать не дам. Никому. А тем более, себе самому. Что-то спит она беспокойно...
   18 сентября. Вот и еще один день. Я живу, не видя смысла и не имея желания. День за днем... Митя?
   Я не знаю, сон ли это... Если это сон, то я не хочу просыпаться. Я постепенно перестаю видеть границы реальности. С утра болит голова, а когда она болеть прекращает, я уже не ощущаю себя. Как нормальный человек. Сегодня мы снова завтракали вместе. У меня совершенно нет аппетита. По-моему, я даже забыла, что такое чувство голода. Он меня кормит. Настойчиво. Сидит со мной. Как с ребенком... Он никогда таким не был. Никогда. Раньше. А теперь? Что произошло теперь? Может, это и правда, сон?
   Он говорит со мной. Все эти дни рядом. Последние. Вчера... Что же было вчера?.. Я точно помню, что вчера... Или мне кажется? Нет, мой муж был рядом со мной. А я? Я не могу и слова сказать. Боюсь, что он снова не услышит. Не услышит, как не слышал раньше. Когда я говорила с ним, а он молчал. И уходил. Всегда уходил. А я даже не спрашивала куда. Митя мне нужен, нужен! Если бы только... О, если только это не сон! Как плохо... Боже, но во сне не может быть так плохо... Физически плохо...
   19 сентября. Замечаю, что с каждым днем я пишу все больше. Ну, да ладно. События того требуют. На чем я вчера остановился? А, да. Вчера Катя действительно спала беспокойно. Что-то говорила, будто доказывала. Я сначала и не вслушивался, а, видимо, зря. Потому что Катюшка проснулась с криком: "Она убила моего ребенка!" Всегда понимаешь, что что-то упустил, когда уже поздно. Я едва ее успокоил.
   - Катюш, малыш, что случилось?! Кошмар?
   - Да... - она кивнула и закрыла лицо руками.
   - Что тебе приснилось? Что-то страшное? - я обнял ее, она вся дрожала.
   - Не помню... - Катя немного отстранилась и посмотрела на меня. - Совсем.
   - Ничего, ничего страшного, что не помнишь. Не надо о плохом помнить, успокойся, все хорошо. Водички принести? Не надо? Ну ладно, ложись, вот так. Я с тобой, с тобой, никуда не ухожу, не бойся, - она испуганно схватила меня за руку, едва я попытался встать с кровати.
   Малышонок снова быстро заснул. Почти как в первые дни после больницы. Она тогда засыпала моментально, и спала подолгу. Только теперь все гораздо лучше. Она все понимает, разговаривает со мной. И глаза не закрыты пеленой, как раньше. Катюшка прижалась ко мне и проспала так до самого утра. А я еще долго не мог заснуть. В голове никак не укладывалось все, что сегодня произошло. Я подумал: может, все дело было в этих таблетках? Если их Кате не давать, то и чувствовать она себя будет лучше. Ведь сегодня она ничего не пила, и все вот как обернулось. Но... Если дело в этом, почему тогда Ната так настаивает? Она же силком их в Катю всовывает. Может, все дело в переживаниях, и мне с самого начала нужно было просто быть с ней рядом?
   Утро принесло новые сюрпризы. Я так хорошо уснул под ровный стук ее сердца, что даже не слышал, как она проснулась. И встал гораздо позже. Меня уже ждал горячий завтрак и заплаканная Катя.
   - Доброе утро, Катюш. Почему меня не разбудила?
   - Ты спал... - так тихо и робко.
   - Малыш, что случилось? Ты боишься в больницу ехать? Голова болит?
   Она не ответила, только испытующе посмотрела на меня. И тут я все понял. Катюшка сидела передо мной уже собранная: одетая в светлую кофточку и какие-то брючки и... подумал - причесанная.
   - Ах, это... - я присел с ней рядом и обнял. - Ната говорила, что ты не заметишь, ты и не замечала...
   - Ната?
   - Да, Наталья. Я как-то пришел, - я замялся. - С работы. А ты... уже... Сейчас уже ничего, да и поначалу тоже было ничего, ты на Шинед О'Конор похожа была.
   - Я чувствовала. Но... Не осознавала. А сегодня... Посмотрела и... - она глубоко вздохнула. - Теперь я совсем как серая мышка, да?
   - Катюшка, - я растроганно прижался к ней щекой. - Ты у меня красивая. Давай, лучше завтракать будем, ладно? Ты со мной?
   Поела она опять неважно. Сказала, что голова болит. Я заметил, что при таком раскладе ее от ветра шатать будет, и спросил насчет одежды. Она согласилась, что все велико, а брюки, что на ней, она еще чуть ли не в школе носила. Я обещал что-нибудь придумать.
   ... Евгений Семенович ждал нас. Похоже, Катюшка на сегодня едва ли не единственный пациент.
   - Добрый день, молодые люди! - добродушный старик, он всегда казался мне похожим на доктора Айболита. Постарел очень. Давно я его не видел. - Значит, это ваша жена, Митенька? Здравствуй, здравствуй, девочка. Ничего, что я сразу на "ты"?
   Катя смущенно улыбнулась, но промолчала.
   - Ну, ничего. Как тебя зовут?
   Она оглянулась на меня. Я немного за нее испугался. Вроде же все было хорошо, и опять? Осторожненько взял ее за плечи и прошептал на ухо:
   - Катюш, не бойся, говори. Все же хорошо...
   Она взяла мою руку и, немного спотыкаясь, ответила:
   - Екатерина.
   - Хорошо, Катенька. А фамилия?
   - Сомова, - сказала она, уже проще.
   - Замечательно. Что ж, Катя Сомова, проходи, раздевайся, сейчас мы тебя посмотрим. Так-так, где у нас карточка? Вот это, значит, мы принимаем... Так-так... Интересно, все очень интересно. Молодой человек, вы... - Евгений Семенович одновременно обращался и к себе, и ко мне, и к Кате. - Ах, впрочем, оставайтесь. Сейчас подойдет мой коллега, и мы устроим, так сказать, консилиум. Мне все очень не нравится.
   Пока он осматривал Катю, задавал ей краткие вопросы, не касаясь запретной темы, в кабинет вошли медсестра и невысокий лысоватый человечек, тот самый коллега. Он сразу забрал у меня Катюшкины лекарства, спросил о болезни моей жены. Я рассказал все, что знал, показал ее записи. Потом оба доктора посовещались, и Евгений Семенович вывел меня из кабинета. На разговор.
   - Митя, ради Бога, объясните мне: как вы довели девочку до такого состояния? Только не оправдывайтесь.
   - Евгений Семенович, а что с ней?
   - И не уходите от темы. Вам повезло с женой: у нее на редкость здоровый организм. Иначе, простите, вам пришлось бы навещать ее совсем в другом месте.
   Я промолчал, не понимая. А Евгений Семенович продолжил:
   - Организм вашей жены отравлен. Отравлен и истощен. И понадобятся месяцы, месяцы, чтобы она смогла окончательно придти в себя! Возможно, конечно, память и вернется к ней раньше. И для этого есть все предпосылки. Это радует. Повторюсь, здоровьем Бог Катеньку не обделил. Но... Объясните, у кого рука поднялась назначить ей эти препараты?
   - Ей врач назначил... - мне было очень не по себе.
   - Хотел бы я посмотреть в глаза этому "врачу"! - в сердцах воскликнул старый доктор. - Это Бог знает что такое! Назначить бедной девочке, которая и так в отвратительном состоянии сильнейшие препараты, которые назначают буйным больным! Отсюда и все симптомы, которые вы описывали как болезнь: вялость, замедленные реакции, отсутствие аппетита, возможны были даже галлюцинации. Вы бы и сами таким стали, если попили эти чудодейственные таблеточки! Сейчас, конечно, будет болезненное отвыкание... Митя, вы никогда не обращали внимания на то, как ваша жена пишет?
   - Н-нет, - я почти переставал соображать от того, что услышал. Как? Как и почему? И моя сестра причастна к этому? Но... У меня до сих пор в голове не укладывается, для чего Ната, которой, как фармацевту, наверняка известно, что она дает моей жене, продолжала эту игру? Получается, что она травила Катю? Сознательно! Теперь понятно, почему она не отвечала на прямые вопросы и боялась показать Катюшку врачу. Но она же была в больнице? Кто этот человек, что сначала приехал на "скорой", а потом лечил моего малыша? Что это за сговор такой? Я бы мог поверить, если бы за этим всем стояла Инга. Но Ната?! Евгений Семенович прервал мои сумбурные размышления:
   - Каждый день делится на две части: до приема лекарств и после. Это очевидно. Но даже после того, как они начинали действовать, она мыслила вполне здраво. Она даже четко описывала свое состояние.
   - Но почему она не говорила? Она только вчера, впервые за три месяца, говорила со мной!
   - А как часто вы с ней общались за эти три месяца? Аутизм вашей жены обусловлен, во-первых, специфическими условиями, в которых она росла, во-вторых, тем прискорбным событием, что привело к депрессии и потере памяти, в-третьих, теми таблеточками, которыми Наталья, по непонятной мне причине, кормила Катю. И, в-четвертых, молодой человек, тем, что бедная девочка в который раз оказалась совсем одна. Один на один со своим горем. Кстати, не удивительно, что милосердная память поспешила избавиться от мучительных воспоминаний.
   - Что же мне делать? Она когда-нибудь станет прежней?
   - Навряд ли. Человек, переживший боль, никогда уже не будет прежним. Как писал наш русский философ Шестов, боль делает человека глубже, - задумался он. - Будем лечить ее. Привезите Катюшу завтра, возьмем у нее анализы. А пока - усиленное питание, здоровый сон и никаких больше таблеток. Все очень странно и запутанно в этой истории.
   - От меня что-то зависит?
   - Митенька! - даже удивился Евгений Семенович. - От вас зависит все! Будьте с ней рядом, говорите с ней, заботьтесь. Но только не пытайтесь просветить относительно того, что с ней было. Пусть вспомнит сама, не торопите ее. Пусть пишет, записывает все, если ей нравится. Может быть, действительно поможет. Берегите ее, вы ведь любите свою жену?
   Я кивнул.
   - Ну и прекрасно. Что было до этого - отбросьте. А через годик можете и маленького запланировать. Если, конечно, все хорошо пойдет. Завтра вас жду, без завтрака. Карточка останется у меня.
   Мы вошли в кабинет. Евгений Семенович сердечно попрощался с Катюшкой, сказал, что ждет ее завтра.
   Перед тем, как ехать домой, я решил завернуть в знакомый с детства магазин, разбитый теперь на клетушки разных отделов, среди которых затерялся офис моей сотовой компании. Надо было поменять номер. Ни к чему больше Инге мне звонить. На работу мне все равно только на следующей неделе, так что я могу спокойно отдыхать и заниматься здоровьем моей маленькой женушки. Катюшку я взял с собой, она согласилась. В офисе сидела молоденькая совсем девчушка, младше моей Кати, с курносым носиком и веснушками. Увидев меня, она улыбнулась и кокетливо поправила кофточку. Я оглянулся: малышу негде было бы присесть. Не ждать же ей здесь меня, стоя? Мне в голову пришла, как на тот момент показалось, неплохая идея.
   - Катюш, ты пока походи здесь, посмотри. И можешь купить все, что тебе понравится, хорошо?
   Она посмотрела на меня и напряженно улыбнулась. Я повторил вопрос:
   - Хорошо?
   - Хорошо, - тихонько ответила Катя.
   - Умница моя, - я поцеловал еще не закончившие говорить губки. - Иди, я быстренько.
   Катюшка вышла, а я присел за стол напротив маленькой кокетки и объяснил, что хочу попробовать новый тариф.
   - Сестра? - спросила она, принимая у меня из рук паспорт.
   - Жена, - ответил я, впрочем, удивившись вопросу.
   - Такая молоденькая! - искренне заметила девушка.
   - А я вроде бы не старый, - ее вопросы смешили.
   - Да нет, просто ей на вид лет шестнадцать...
   Болтала она быстро, а вот работала медленно. Мое оформление затянулось, и я начал беспокойно оглядываться. Девушка, заметив мои метания, улыбнулась:
   - Да не бойтесь вы, ваша жена не скупит весь магазин. Если только у вас маленького нет.
   - В каком смысле?
   - Ну, здесь теперь одни детские товары, - она протянула мне паспорт и взялась за телефон.
   Я непонимающе посмотрел на нее.
   - Здесь же всегда продавали всякие женские штучки: ну там одежду, белье, побрякушки разные...
   - Нет, - недовольно сморщив носик, продолжила девушка. - Там давно уже только коляски, кроватки, ползунки и памперсы.
   У меня неприятно похолодело внутри. А что, если? Боже, куда я отправил Катю?
   - Девушка, милая, а не могли бы вы побыстрее? - утирая капли внезапно выступившего холодного пота, взмолился я.
   - Вам что, нехорошо?
   Я кивнул. Вид у меня, наверное, был тот еще. Воротник сдавил горло, ноги стали ватными, но я готов был сорваться и бежать сломя голову в любую секунду.
   - Но я еще карточку не активировала, - недовольно протянула девушка.
   - Спасибо, я сам, - буквально выхватив из ее рук телефон, я рванул за Катей.
   Я увидел то, чего опасался. Не то, чтобы ей было совсем плохо, но что что-то произошло, я почувствовал сразу. Испуганно-сочувственные взгляды продавцов и покупателей были направлены на хрупкую фигурку, будто замершую у детской кроватки. Я тихо подошел и осторожно обнял ее за плечи. Она вздрогнула.
   - Катюш, не бойся, это я, все хорошо.
   Катя медленно повернулась. На ее лице была такая мука, что у меня невольно сжалось сердце. Она силилась сдержать слезы, которые без остановки текли из ее огромных глаз.
   - Я не уберегла его... - прошептала она сквозь слезы.
   Сначала я даже не понял, едва расслышал и переспросил:
   - Что?
   - Я не уберегла нашего ребенка! - сказала она уже громче и тверже. - Митя, я не уберегла нашего ребенка!
   У меня сердце колотилось где-то в горле. Она вспомнила? Она вспомнила! Но... Что именно? И что мне теперь делать? Я прижал ее к себе, а она все повторяла: "Я не уберегла нашего ребенка!" Если она так говорит, то... Хотя, после того, что я сегодня узнал от Евгения Семеновича, я не поверю ни одному Наташкиному слову. Попытался успокоить Катюшку:
   - Тихо, малыш, не плачь. Я все знаю. Все у нас будет хорошо, только не плачь. Я дурак, что отправил тебя сюда. Да еще одну. Прости меня, ладно? Давай, домой поедем? Давай?
   Она кивнула и обняла меня за шею, приподнявшись на носочки. Теперь я точно уверен, что моя жена меня слышит и понимает. Только вот давить на нее нельзя, как бы мне ни хотелось узнать правду. Иначе я могу все испортить и потерять ее навсегда.
   Катя больше не проронила ни слова, до самого дома. У меня у самого руки тряслись, так что я руль держал еле-еле и полз со скоростью черепахи, а язык прилип к небу. Да и слов не находилось. Она не плакала, нет. Только молчала. Так, что мне стало страшно. Катюшка сама прервала молчание, когда мы уже приехали. Так неожиданно, что я даже вздрогнул. Отвык от ее голоса.
   - Митя, - закрыв глаза и снова с трудом выговаривая слова. - Митя, скажи... Я... Я могу еще?
   - Что, малыш? - переспросил я, не поняв.
   - Я... У меня... У нас может быть ребенок? Еще?
   Внутри неприятно засаднило.
   - Конечно, малышонок, все будет хорошо. Только не держи ничего в себе, говори со мной, ладно? Евгений Семенович, ты же слышала, сказал, что тебе нужно подлечиться. А то ты у меня совсем слабенькая, - я присел рядом и погладил ее по щеке. - Надо, чтобы голова у тебя перестала болеть и щечки появились...
   Она отвернулась и закрыла лицо руками.
   - Как это случилось? - спросила Катя шепотом, не глядя на меня.
   - Ты не помнишь?
   Она отрицательно замотала головой.
   - Я не помню! Я ничего не помню!
   - Катя, Катюша, только не надо плакать, а то я сам заплачу... Маленький мой, все хорошо, все будет хорошо. Ты же вспомнила, вспомнила, что у нас был ребенок! Вспомнишь и остальное... Обязательно, - я осекся. - Только меня не спрашивай, я сам знаю не больше твоего.
   - Митя, я... Из-за этого... Заболела?
   - Да, - я обнял ее. - Катюш, давай не будем о грустном. Если мы будем сидеть и плакать, ни тебе, ни мне лучше не будет, согласись. Я рядом с тобой, ты рядом со мной, и это главное. Давай лучше подумаем, что у нас будет на обед. А то в холодильнике, кажется, шаром покати.
   - Но я мыши не видела, - вздохнув, сказала она.
   - Какой мыши? - не понял я.
   - Если бы у нас было так пусто, там бы мышь повесилась, - Катюшка смотрела на меня сквозь слезы, но уже веселее.
   Мы так хорошо провели сегодня время, что мне даже стало не по себе - страшно засыпать после такого дня. Есть вероятность проснуться и обнаружить, что все осталось на своих местах. Мы вместе обедали, а когда я надел фартук, чтобы самому помыть посуду, я услышал Катин смех. Кажется, я не слышал этого вечность. Гораздо дольше, чем три месяца. Пожалуй, за все время нашего брака она ни разу не смеялась.
   Она не жалуется, но я вижу, что ей нехорошо. "Болезненное отвыкание"... К тому же, малышонок устал за сегодняшний день. Столько событий после месяцев заточения. Вечером она заснула, положив голову мне на колени, когда мы смотрели какой-то фильм. По-моему, я даже не помню, какой, потому что больше смотрел на Катю, чем в телевизор. У нее такая нежная и гладкая кожа, и мне хочется гораздо большего, чем просто быть рядом. Но вот только я прекрасно помню, чем у нас все это кончалось. Не надо торопиться. Пусть спит, мой маленький ангел. А спать мы будем вместе, хоть и в нашей детской. Завтра я окончательно перенесу Катюшку на место.
   19 сентября. Сегодня новый день. Не продолжение вчера, как было до этого, а новый день. Совершенно новый... Митя разрешил мне писать. Сколько я захочу. Пока он работает. Сегодня понедельник. Но он остался со мной. Мне пока тяжело воспринимать все, как оно есть. Но все видится яснее. И нет той мути в голове. Хочется все записать. И хочется быть с ним рядом. Чтобы знать, что это не сон.
   Что было вчера? Вчера я совсем заболела. Мы завтракали. У меня напрочь отсутствует чувство голода. Даже сейчас. Митя сказал, что я должна съесть все. Извинился за то, что Ната плохо готовит. Ната... Хорошо, что ее нет. Мне сложно вспомнить, но, кажется, она все время была рядом. Она много кричала, заставляла есть и пить лекарства. А после приходила и разговаривала со мной. О чем? Я не помню... Как в тумане. Я прятала от нее листы. Пыталась прятать таблетки, но она все контролировала. Я ее даже боялась. Мити не было. Никогда не было... Мне некого было просить о помощи. И я даже не пыталась говорить с ними. Сначала я еще что-то думала, а потом... Потом стала все забывать. Словно куда-то падала. Утром болела голова, а позже я уже почти ничего не помнила... Вчера... Вчера в первый раз все было ясно. Только плохо. Мне было так плохо, что я подумала: Бог услышал мои просьбы и теперь уж я точно умру. Казалось, что внутри меня уже ничего не осталось, а все равно тошнило. Я не могла открыть дверь Мите. Сначала потому что жутко стеснялась его, а потом уже не было сил. И он ее сломал. Что-то говорил, гладил меня по голове, поил теплой водой... И мне уже не хотелось умирать. Мой муж так заботился обо мне. Как никогда. Искупал и уложил в постель. Кажется, я была совсем без сил... Я чувствовала, как бьется его сердце. Митя... Ведь кроме тебя у меня никого нет...
   Я спала. Не знаю, как долго. Наша спальная так изменилась, с тех пор, как мы живем раздельно. Митя спрашивал о моем самочувствии. Напоил чаем. Голова болела нестерпимо. Но это была такая мелочь по сравнению с тем, что я видела. Видела и чувствовала. Видела его глаза и чувствовала его заботу. Он... Такой... Так все странно! Он по-другому смотрит, по-другому касается меня. Ты ощущаешь тепло и покой рядом с ним. И словно растворяешься в своем огромном чувстве. Все вдруг так хорошо, что поневоле думаешь: а не сон ли это? И если сон, то... Лишь бы только не проснуться!
   Был уже почти совсем вечер, когда, как я думала, наступило неожиданное пробуждение. Зазвонил Митин телефон. Городского у нас нет, так что его мобильный - единственная связь с миром. У меня не было, потому что, как говорил Митя, подружек у меня нет, а он всегда возвращается домой, так что нечего отвлекать его от работы. Звонили не с работы. В воскресенье вечером, на ночь глядя, не звонят с работы. Мне стало неприятно. Вошел Митя. Я посмотрела ему в лицо. Мне показалось, что он прячет глаза. Как бы нехотя ответил. Мне было слышно, что звонит женщина. В памяти всплыло что-то болезненное. Отвратительное, как клубок змей на сердце. Я встала и подошла ближе. Мы смотрели друг другу прямо в глаза. Мне стало холодно. Холод, холод разлился по рукам и ногам. Сердце ледяным слитком колотилось где-то глубоко в груди. А может, и замерло совсем. Дыхание перехватило. Я поймала из разговора слово "приехать". Если он уйдет сейчас! Тогда... Тогда он никогда, никогда больше не... У меня не было сил дышать. Я прикрыла дверь руками. Митя, не отрываясь, смотрел на меня. Я готова была умолять его, но не могла.
   - Скажи это, - он со мной? Говорит со мной?
   Сердце забилось сильнее. Он пригрозил уйти, если я не отвечу. Словно что-то вязкое, липкое держит меня и не хочет отпускать. Я не немая! Я же могу говорить! В голове тысячу раз прокрутилось, что я сейчас должна сказать. Тысячу раз! Я умоляла его взглядом, слезы не останавливались. Он схватил меня за плечи.
   - Скажи! Скажи, или я уйду, прямо сейчас!
   Это не сон! Не кошмар! Явь! Ведь ты же сам не хочешь уходить!.. Голова кружилась и ноги подкашивались. Еще немного, и я уже ничего не смогу... Боже, дай мне силы! Ведь он же умоляет тебя, а ты... Внутри вихрем носились обрывки мыслей. Земля уходила из-под ног, я ничего не видела вокруг. Ничего. Кроме его лица. Его глаза...
   Я смогла... Что? Что мешало мне? Где и почему? Столько вопросов, на которые я не знаю ответов. Не нужно. Ничего не нужно. Кроме того, что... Он обнял меня и не отпускал. Говорил, что никуда не уйдет. Ни за что. Поцеловал меня. Так, как никогда не целовал раньше. Столько нежности... Митя боялся, что я снова замолчу. Он буквально завалил меня вопросами. Держал за руки, смотрел в глаза и спрашивал, спрашивал...Говорить тяжело. Мне до сих пор тяжело. Как будто я слова забыла. Но я же не забыла, я же пишу... Так странно.
   - Малыш, ты хорошо себя чувствуешь? Голова болит? Ничего. Мы завтра к Евгению Семеновичу съездим, он тебя посмотрит. Помнишь его?
   - Помню... Твою маму... Лечил? - я говорю как будто через многоточия. Обрывками фраз. И порой теряю нить разговора. Тогда Митя переспрашивает.
   Я помню Евгения Семеновича, он и к бабушке приезжал. Митя просил. Митя... Он добрый. Он очень добрый. Только вот нерешительный. Тоже очень. Да и я как слабая мышка. Он всегда говорил мне, что нужно быть сильнее. А у меня не получалось. Никак. И сейчас не получается. Мы говорили, говорили, и я даже не заметила, как заснула. Кажется, у меня был кошмар, но я не помню.
   Иногда я думаю, что лучше мне не вспоминать ничего вовсе. Каждый новый факт ранит все сильнее. Иногда так больно, что захватывает дыхание. Может быть, мне лучше было оставаться во сне? Хотя... Нет. Митя.
   Я проснулась раньше него. Он спал, как ребенок. Милый. Еле высвободилась из его объятий. Наверное, долго не спал. Даже не проснулся. Это мне постоянно спать хочется. И голова болит. Так что глаза режет. Решила привести себя в порядок и приготовить завтрак. Странно... Почему я раньше не обращала внимания на то, как изменилась внешне? Я едва не закричала, когда увидела себя в зеркале. Это была не я! Не я!!! Я смотрела на свое отражение стеклянными глазами и, казалось, не видела себя... На меня смотрела худющая угловатая девчонка с короткой стрижкой. Скорее даже мальчишка. Бесполое существо. Но не я. Смотрела моими глазами. Я дотронулась до зеркала. Потом до своего лица... Я всегда раньше думала, что мои длинные волосы - единственное, что есть во мне привлекательного. А теперь и этого нет. Наверное, Самсон чувствовал нечто подобное. Хотя, силы я лишилась гораздо раньше... За все время моего полусна-полуболезни я не только не чувствовала, я не видела себя. Почти не ощущала. И в моей комнате не было ни одного зеркала... Даже в ванной... Странно. Я вышла из комнаты, чтобы не разбудить Митю. Он вчера сказал, что я у него красивая... Он лгал мне? Нет, не мог. Хочу верить. Тогда что? Неужели любит? Боюсь даже думать об этом. Слишком нереально. Я... Нет. Нет. Я люблю его. Все также. Только внутри что-то саднит. Что-то было между нами. Нехорошее было. Не хочу вспоминать. Боюсь вспомнить. Может, и не надо. Он сейчас рядом. Такой близкий. Родной. Радость моя...
   Я все плакала, плакала. Пока взбивала яйца с молоком, пока яичницу готовила. Пока надевала свои институтские джинсы, потому что все остальное на мне висит и падает. Проснулся Митя. И словно принес краски в мой серый мир. Пожелал доброго утра и спросил, почему я его не разбудила. А потом заметил, что я плакала и сразу начал спрашивать, что случилось. Я смотрела на него и боялась спросить, что же со мной сделали, и когда. Наконец, Митя догадался сам.
   - Ах, это... Ната говорила, что ты не заметишь. Ты и не замечала.
   Я переспросила. А он ответил, что это его сестра постригла меня. Когда Мити не было дома. Он сказал, что был на работе. Но как-то странно... Я не поверила? Я не хочу не верить. Митя сел рядом, обнял, утешал, говорил ласковые слова... Я больше не хочу быть одна. Одна среди других. Одна рядом с ним. Быть рядом и не чувствовать этого. Не ощущать, что ты среди других людей. Что ты кому-то нужна. Я не хочу так больше. И не буду.
   После завтрака мы поехали к врачу. Евгений Семенович нас ждал. Оказывается, Митя вчера обо всем договорился. Я от волнения едва не забыла, как меня зовут. Кажется, я не выходила из дома вечность. Я забыла, что такое шум улицы, как разговаривают люди, как выглядит осеннее небо... Сегодня ясно. Ясно и тепло. Бабье лето. Солнце греет. Только ласковей и мягче, чем летом. Всюду полно слетевших сухих листьев. Раньше времени. Лето было сухое. А я его даже не помню... Пролетело мимо меня...
   Евгений Семенович тщательно осмотрел меня. Митя всегда говорил, что он похож на доктора Айболита. И я с ним согласна.
   - Проходи, Катенька, раздевайся. Сейчас мы тебя посмотрим.
   Посмотрел с головы до ног. Сказал, что завтра для полноты картины хорошо бы сдать анализы. Хотя бы общие. А потом пришел другой доктор. Александр Борисович. Они говорили с Митей, пока я одевалась. Потом долго спрашивали меня, что я помню, зачем я пила таблетки. Что я чувствовала, как чувствую себя сейчас... Мне было тяжело говорить. Я то и дело спотыкалась. Забывала, о чем меня спросили... Они очень по-доброму отнеслись ко мне. И сказали, что я обязательно выздоровею. Только вот я не помню, когда и как заболела. И почему...
   Все это так неважно по сравнению с тем, что было потом... Мы заехали в магазин, потому что Мите понадобилось сменить номер телефона. Он остался там, а меня отпустил побродить... Там детский магазин. Все для малышат. Одежда, игрушки, кроватки и коляски... Я думала, что теперь все, наконец, наладится. У нас будет маленький... Мне все равно, сынок или дочка... Главное, чтобы здоровенький и на Митю похож был... Я все думала, думала... Так неприятно заболело внизу... В магазин вошла пара. Оба такие красивые... Он - очень высокий, выше Мити, широкоплечий, темноволосый и сероглазый. Она - хрупкая блондинка. Он пользовался тростью при ходьбе, немного прихрамывая. Она - беременна. Практически не видно. Разве что по лицу. Искали кроватку для двойняшек... Такие счастливые...
   Со мной что-то случилось... Как щелчок. В голове всплыли картинки. Я... Была... Была в таком же магазине. Еще не появились листья на деревьях... Это как во сне. Я будто видела все со стороны. Сначала я делала тест. Положительный результат. Я его ждала. Он жил внутри меня. Совсем крошечный. Жил, рос... У него уже были глазки, волосики... Билось маленькое сердечко... Я даже на учет успела встать. Готовилась сказать мужу, что он будет отцом. Тоже была счастливой... Что же произошло?! Боль внизу живота стала почти невыносимой. Я потеряла его... Не уберегла. Не уберегла нашего ребенка! Вот за что я себя так ненавижу! Как я могла так?.. У меня закружилась голова и дышать стало тяжело. Я поймала ртом воздух и оперлась на стоявшую рядом детскую кроватку. Я пуста, как смоковница... И я не помнила?!! Как... Как я могла?!! У меня что-то спрашивали, я не слышала... Кто-то подошел сзади и обнял меня за плечи. Я обернулась - Митя... Кажется, я плакала, что-то говорила ему... Что он ответил? Что?..
   - Тихо, малыш, не плачь. Я все знаю. Все у нас будет хорошо, только не плачь. Давай, домой поедем? Давай?
   Я прижалась к нему. Он все знает? Почему? Слезы не останавливались. Я знаю, что он всегда хотел ребенка. Он ведь поэтому и женился на мне. А я... Домой мы ехали молча. Я хотела спросить, как же все произошло. И боялась. Очень. Митя тоже молчал. Я старалась не плакать. Уже дома, когда мы приехали, набралась смелости, чтобы начать разговор.
   - Митя, - мне было тяжело как никогда. Тяжело соображать, тяжело говорить, тяжело произносить каждое слово. - Митя, скажи... Я... Я могу еще?
   Мне так хотелось объяснить ему, что я бесконечно, бесконечно виновата... Что я хотела этого малыша больше всего на свете, но что-то пошло не так. И я даже не помню, что... И я не хотела останавливаться. Я хочу, хочу быть матерью. Наверное, это то, ради чего я все еще живу. Ради чего стоит жить. А получалось только так... Митя сказал, что знает о том, как все случилось, не больше моего. Еще сказал, что мне надо лечиться. А потом уже думать о маленьком.
   - Надо, чтобы голова у тебя перестала болеть и щечки появились...
   Он успокоил меня, и остаток дня мы провели очень хорошо. Нет, я хочу вспомнить. Хочу знать. Как все было. Какая роль была у каждого из нас. Я больше не буду слабой. Беспомощной. Я вернулась к жизни. Я люблю своего мужа, который самый замечательный мужчина на свете. И я никому не позволю отнять у меня то, что я сейчас имею.
   20 сентября. Всегда думаешь, что день уже закончен, но ночь все переворачивает. Я заснул относительно быстро, но спал недолго. Проснулся от того, что Катя начала ворочаться и как-то странно укрывать меня одеялом. В смысле, с головой. Я подал признаки жизни и выбрался из-под одеяльного плена. Хотел, было, спросить, что случилось, но Катюшка закрыла мне рот ладошкой и приложила палец к своим губам. Я осторожно убрал ее руку и спросил шепотом:
   - Ната пришла?
   Катя кивнула и добавила:
   - Она... Не одна...
   Мне стало смешно: сестрица привела кавалера? В мою квартиру? Но тут я услышал Ингин голос. Вот чего я не ожидал! Магомет пришел к горе. А гора ни сном, ни духом. Более того, Магомета ни сейчас, ни вообще когда-либо видеть не желает, и глупо надеялась, что уже все кончено. Из коридора донесся голос Наты:
   - Я тебе говорила: его нет. Опять куда-нибудь умотал с друзьями. А дуру свою, как всегда, на меня бросил! Ладно еще, все вроде бы на месте. Инга, мой братец - беспомощный и безалаберный. И если ты приберешь его к рукам - всем от этого будет только лучше. Выше нос! Завтра мы ему устроим головомойку!
   - А ты уверена, что он не с женщиной? - плаксиво протянула Инга.
   - А сама как думаешь?..
   Мне стало неприятно. Говорят обо мне, как о нашкодившем коте, и снова оскорбляют мою Катю. И ни одной в голову не придет, что я могу быть дома со своей женой. Маленькая горячая ручка скользнула по моей груди. Я посмотрел на нее.
   - Малыш, я не уйду, не бойся. Иди лучше ко мне. Поближе, - я придвинул ее к себе, обнял и почувствовал ответную легкую дрожь. - У кого-то мурашки? Я сейчас их все поймаю...
   - Митя, что ты делаешь? - она слабо отбивалась. Впрочем, я думаю, больше для проформы. - Нас могут услышать...
   Я удивленно вытащил голову из-под ее майки.
   - Екатерина Анатольевна, а вы, простите, мне кто?
   - Жена... - я увидел, как в темноте сверкнули ее зубы. Улыбаешься?
   - Тогда пусть слушают... - я поцеловал ее.
   Сегодня все было по-другому. Наверное, когда интимные отношения скрепляются чувством, все происходит по-другому. Ты не думаешь о себе. Я чувствовал каждое ее движение, ловил каждый вздох, каждый вскрик. Мне казалось, что я наверху вселенной. Так что едва не забылся.
   - Тебе было хорошо? - спросил я у нее, когда все закончилось.
   Она не ответила, лишь смущенно закрыла лицо руками.
   - Малыш, мы же не делали ничего противозаконного... Только не надо плакать. Прости, если я был груб.
   - Не-ет... - она открыла лицо, а потом, приподнявшись, посмотрела на свой мокрый живот.
   - Я сейчас все уберу! - я схватил первое, что попалось под руку. Это оказалась ее майка.
   Катя с тихим смехом откинулась на подушки. Готов поклясться, она смеялась! Она становится совсем живой.
   - Все... - я лег с ней рядом. - Катюш, ну скажи, тебе понравилось?..
   - Митя... - она нащупала мою руку под одеялом. - А у меня голова прошла, представляешь... Только спать очень хочется...
   - Тогда спи, малыш. Я буду с тобой рядом.
   Не знаю почему, но меня совершенно не интересовало и не интересует, что происходило за дверьми нашей спальной-детской. Кажется, хлопнула входная дверь, значит, Инга ушла. И мне ничуть не жаль ее. Для нее всегда наши отношения были лишь игрой. Она была со мной потому, что мы всегда балансировали на грани. Если бы я развелся с женой, как того хотела Ната, наша сводница, и поклялся в вечной любви Инге, я тут же перестал бы быть для нее интересен. А теперь я - лакомая и вкусная добыча, которой за последнее время она почти пресытилась - вдруг ускользнул из ее цепких коготков. Может быть, я подлец, бессовестный человек, кто угодно, но я не испытываю никаких угрызений совести по отношению к Инге. Может, и стоило серьезно поговорить, объясниться. А я, как всегда, спрятал голову в песок. Вернее, под Катюшкино одеяло.
   Катюшка! Ведь это они обе травили ее! У ближайших подруг ведь нет секретов. И уж кто-кто, а Инга - первый заинтересованный человек в устранении моей жены. К тому же, моя Ната, по большому счету, простушка. Она только мнит себя очень умной и опытной, а на деле совершенно другая. Да и я не лучше. Ната очарована Ингой. А Инга - совсем не такая. Это злой гений. Конечно, ее ума хватает только на то, чтобы обвести вокруг пальца такого простачка как я. И заставить Нату делать черную работу. Но почему? За что так ненавидеть эту хрупкую девочку? Она и так всю жизнь выступает в роли жертвы. Я дурак! Идиот! Чем больше начинаешь разбираться во всей этой истории, тем она оказывается запутаннее. Надежда только на то, что Катя вспомнит. Но, как бы то ни было, я должен был поговорить с сестрой.
   Утром я проснулся, услышав сквозь сон голос Наты:
   - Семейная идиллия. Спят, как голубки. Да не волнуйся ты так...
   Я предпочел остаться нераскрытым и даже глаз не разлепил. Только покрепче прижал к себе Катюшку. Она сквозь сон глубоко вздохнула и погладила мою руку. Ната вышла. Хорошо, что она еще здесь. Значит, поговорим. Будильник еще не звонил, и я отключил его, чтобы он не разбудил Катю, пусть поспит. Но она все равно проснулась.
   - Ты куда?
   - Я позавтракаю, а тебе заверну с собой, хорошо?
   - Хорошо, - она потянулась и завернулась в одеяло. - Можно, я еще чуть-чуть посплю?
   - Конечно, малыш. Спи, сколько хочешь, а когда надо, я тебя разбужу, - я подошел к ней и чмокнул в щечку.
   - Только ты не уходи... - она поймала мою руку.
   Я заверил ее, что без нее никуда не уйду, и отправился на кухню.
   - Выспался, кретин? - злобно спросила меня Ната, как только я вошел.
   - И это вместо "доброго утра"? Это ты кофе приготовила? - в ответ спросил я, увидев полную кофеварку.
   - Я, а что?
   - Тогда, пожалуй, я воздержусь. А то от того, что ты готовишь, последнее время всех тошнит, - я открыл холодильник и начал выкладывать все, из чего можно состряпать бутерброды.
   Ната посмотрела на меня так, будто пыталась сжечь взглядом. Я сделал вид, что не заметил и, намазав кусок хлеба маслом и положив сверху ломоть колбасы, снова задал свой первый вопрос:
   - Так ты не скажешь мне "доброе утро"? Будешь начинать скандал?
   - А что ты еще ждал? Я, как дура, пытаюсь из последних сил устроить его личную жизнь, а он, видимо, решил наплодить ублюдков!
   Пошло-поехало. Сейчас она начнет на меня давить, обвинять во всех смертных грехах. Ну хватит, сестренка, больше со мной так не прокатит.
   - Объясни, пожалуйста, дорогая сестричка, что ты имеешь в виду.
   - А тебе требуются объяснения? - на нее моя реплика подействовала как красная тряпка на быка. - Еще скажи, что вчера не трахал свою жену! И при этом не слышал, что Инга здесь!
   - А с каких пор, - я придвинулся к ней вплотную. - С каких пор спать с женой стало преступлением?
   - С тех пор, - она смотрела мне прямо в глаза, - как твоя жена сошла с ума, а у тебя появилась другая женщина. Которая тебя любит и готова быть твоей женой. Нормальной, а не тем, что у тебя есть.
   - Закончила? Теперь послушай меня. Во-первых, по-моему, мы с Ингой достаточно выяснили. Разбивать семью я не собираюсь и сохраню то, что имею. Во-вторых, никогда, слышишь, никогда не смей называть Катю сумасшедшей. Она абсолютно нормальна. И ты об этом знаешь даже лучше меня. И в-третьих...
   Я не закончил, потому что в ванную прошла Катя, держа в руках скомканную простынь. Ната тут же вылила всю злость на нее, кинувшись наперерез моей жене:
   -Так, я не поняла, куда ты ее тащишь? Я тебе ее постелила только на этой неделе! Не могла быть поаккуратней и выйти, если тебе плохо?
   Катя напряженно, но без прежнего страха, посмотрела на Нату. Потом перевела глаза на меня и тихо сказала:
   - Митя, у нас простыня грязная, я застираю быстренько, а потом поедем.
   Она улыбнулась и, спокойно отстранив Нату, зашла в ванную. Моя сестра молчала. Я наблюдал за сценой тоже молча. Выдержав паузу, спросил:
   - Ната, а откуда ты знаешь, что Катюшке было плохо? Что ты делала с ней все это время? Чем ты ее травила?
   Мои вопросы остались без ответа. Сестра ошарашено посмотрела на меня.
   - Ку... Куда вы едете?.. - сдавленно просила она.
   - К Евгению Семеновичу. У нас назначено. Ты мне не ответишь?
   - Мне... Мне пора на работу, - она схватила сумочку и открыла дверь. - Я... Опаздываю.
   Ната так быстро вылетела, что я даже не успел удержать ее. Она испугалась? Похоже, что да. Кажется, что внутри все переворачивается. Она же моя сестра! Самый мой родной человечек! Что с ней произошло? Что стало с милой и доброй Наташкой, которую я знал всю жизнь? За что она так ненавидит Катю?
   Катюшка вышла из ванной и присела рядом со мной, положив голову мне на плечо. Я обнял ее. Ну как можно ее ненавидеть?
   - Вы обо мне говорили? - вздохнув, спросила она.
   Я кивнул.
   - И о тебе немного. Не волнуйся, маленький, я не дам тебя обижать больше.
   - Я не волнуюсь, - она погладила мои волосы. - Ты позавтракать успел? Нет? Тогда доедай свой бутерброд, а я - одеваться.
   Я так и сделал. Когда мы уже выходили, я не удержался и заметил:
   - Катя, ты не была такой раньше. До болезни.
   - Просто я не хочу тебя терять. Больше, - я увидел в ее глазах свое отражение. - И не хочу быть одна среди людей.
   Я действительно люблю ее. Мне хочется не отходить от нее ни на шаг и все время быть рядом. Катя понемногу приходит в себя, я стараюсь больше разговаривать с ней, и она не молчит. Голова болит уже меньше, только устает она очень быстро. После больницы, где Катюшка мужественно отдала свою кровь на анализы, мы поехали прогуляться в парк. Подышать свежим воздухом и нагулять аппетит. Погода стояла хорошая, мы бродили по безлюдным аллеям, взявшись за руки, останавливались, чтобы покормить белок, слушали, как падают листья - их действительно слышно! - и целовались. Я брал ее на руки и чувствовал, что эта маленькая женщина рядом со мной - самое ценное сокровище во вселенной. И никто не в силах ее у меня отобрать.
   Мы мирно гуляли до тех пор, пока откуда-то из-за кустов на нас не выскочил с лаем огромный доберман.
   - Ганс, ко мне! - услышал я знакомый голос.
   Как тесен мир! Даже в огромном городе ты всегда наталкиваешься на тех, кого знаешь. Вслед за собакой вылетел ее хозяин - Серега, мой школьный товарищ. Да я его последний раз видел на нашей свадьбе, а после этого он куда-то пропал. Говорят, уезжал, воевал. Значит, вернулся. Я бы не сказал, что сильно обрадовался встрече. Не хотелось ворошить прошлого, да и моего брака на спор он не одобрял. Серега был единственный правильный из нашей компании. Был женат, недолго, после чего едва не остался без квартиры. С тех пор женщин за версту обходит, зато вот собаку завел.
   - Бог ты мой, кого я вижу! Митька! - он бросился обнимать меня. - А я только вот думал на днях навестить тебя! О стольком поговорить надо. Как жизнь?
   - Ничего, не жалуюсь. Гуляем вот, - я мучительно соображал, что буду отвечать.
   - Сколько же мы не виделись? - он снова направился ко мне с объятиями и тихонько спросил, чтобы Катя не слышала. - А это кто?
   Я засмеялся и обратился к Кате:
   - Катюш, это Сергей, помнишь, он был на нашей свадьбе? "Горько" громче всех кричал?
   Катюшка прижалась ко мне и тихонько сказала:
   - Здравствуйте.
   - Катя? Прости, не узнал. Богатой будешь!
   По-моему, его активность окончательно подавила Катюшку, потому что она прижалась ко мне еще крепче. Я тихонько погладил ее по спине и сказал:
   - Малыш, не бойся, все хорошо.
   - Ой, ребята, простите, - Серега догадался надеть поводок на выплясывающую вокруг него собаку. - Только ты его не бойся, он у меня не кусается. Сидеть, Ганс. Слушайте, раз мы так удачно встретились, давайте, зайдем в кафешку тут неподалеку. Кстати, нас с Гансом туда пускают обоих. Отказов я не принимаю: столько не виделись! И, Митька, честное слово, есть разговор.
   Я согласился и потом не пожалел. Серега действительно владел информацией, касающейся и меня, и последних событий. Но, чтобы не бежать впереди паровоза, запишу, как все было. По порядку, час за часом.
   Он привел нас в скромное уютное кафе и занял небольшой столик в углу.
   - Может, как-то отметим встречу? - последовало предложение.
   - Не, я за рулем.
   - А Катя?
   Катюшка тут же сделала испуганные глаза. Я ответил за нее:
   - Нет, она тоже не будет. Ей лучше что-нибудь горячее, а то она не завтракала. А с меня и кофе хватит.
   - Понял, не вопрос. Ждите, я мигом. Ганс, сидеть.
   Серега испарился, но через минуту появился рядом уже с подносом. Я полез, было, за деньгами, но он опередил меня:
   - Митька, брось свои фокусы, не каждый день видимся. Кстати, ребята, я-то думал, вы уже с коляской гуляете, а вы чего-то за... - он осекся, посмотрев на Катю.
   Катюшка отложила вилку, с трудом сдерживая слезы, нервно дернула головой и закрыла лицо руками. Я вскочил со стула и бросился к ней.
   - Катя, Катюша, маленький мой, все хорошо, все хорошо, не плачь, все хорошо. Тихо, тихо...
   - Господи, ребята, я не... Простите ради Бога! - Серега подал голос. - Говорят мне, чтобы я лучше молчал!
   Он отхлебнул пиво и начал ощупывать свои карманы, ища сигареты. Я снова повернулся к Кате. Она уже не плакала. Из-под стола вылез Ганс, положил голову ей на колени и заискивающе посмотрел на нас обоих.
   - Больше не будешь плакать, нет? - спросил я шепотом. - Не плачь, малыш, лучше покушай, а то все остынет.
   Она послушно кивнула.
   - Мить, выйдем, покурим? - хрипло предложил Серега. - А Ганс Катюшку посторожит. Охранять, Ганс.
   Пес понятливо улегся возле Катиного стула.
   - Ты же не куришь? - удивленно заметила она.
   - Не курю, малыш, не бойся. Мы маленько поговорим, а то вон, сколько не виделись. И чтобы, когда я вернулся, тарелка была пустая.
   Мы вышли на воздух. Серега молча закурил. Я нехотя начал разговор.
   - Ты извини, что не предупредил. Сам никак не привыкну. Мы потеряли ребенка. Месяца три назад. Катюшка только сейчас в себя приходит... Сегодня вот в первый раз с ней гуляем.
   - Да нет, это ты извини, - он вздохнул. - Слушай, Мить, а ты уверен, что во всем нет твоей вины?
   Я даже поморщился. Наступил мне на больную мозоль. Ему-то какое дело? Хотя, ведь прав он.
   - Да знаю я, Серег, у меня сейчас в голове такая неразбериха из-за всего этого.
   Он затянулся и понимающе кивнул. Потом положил руку мне на плечо и заговорщически произнес:
   - А я думал, у тебя все как всегда - семья дома, а ты налеве.
   Я улыбнулся.
   - Можешь не верить, но мне кроме жены никто не нужен.
   - Вот если бы кто другой сказал, или если бы тебя сейчас с ней не видел, не поверил бы, - он задумался. - Это хорошо. Только Инга тебя просто так не оставит.
   - Ты откуда все знаешь? - я насторожился. - С кем-то из друзей виделся?
   - Ведь красивая, стерва. До одури красивая. Сначала ходит вокруг тебя, круги наворачивает, задом вертит. Потом, не успеешь оглянуться, - а она уже у тебя в постели, о любви своей лепечет, - он будто не слышал меня. - А потом - хоп! И ты уже без штанов, без денег и без квартиры. Если бы не моя мамуля, Царствие ей Небесное, ночевал бы я сейчас где-нибудь под мостом. И у меня не то чтобы Ганса, пожрать бы не на что было.
   - Серег, я не понял, так Инга - это и есть твоя жена? - я не верил своим ушам.
   - Слава Богу, бывшая! - Серега даже перекрестился. Потом достал из пачки еще одну сигарету и снова закурил. - Митька, а ты думал, она за тобой из-за твоих красивых глазок бегает? Не ты первый, не ты последний. Ей нужен не ты, а твои квадратные метры. Как это, кстати, она тебя еще с Катей не развела?
   Я решился и рассказал вкратце все, что узнал за последние пару дней. Серега молча слушал. Когда я закончил, он, как бы раздумывая, сказал:
   - А ведь действительно. При разводе с Катей пришлось бы делиться метрами, потому она и не настаивала. И твоя жена ей ой как не нужна. Значит, сдать девчонку в дурдом и дело с концом? Вот сука! - он сплюнул и выбросил очередной окурок. - Она и меня тоже чем-то поила, пока мамуля не вмешалась... Умерла вот месяц назад.
   - Прости, я не знал...
   - Да никто не знал, - он смахнул слезу.
   - Одного не пойму, зачем все это Нате?
   - Да ни при чем тут твоя Наташка. По большому счету. Ладно, пойдем, а то Катюха нас, наверное, потеряла совсем.
   Когда мы вошли, Катюшка загадочно улыбалась, тарелка была пустая, но, судя по довольной морде Ганса, не без его помощи. Я изобразил возмущение:
   - Катюш, я не понял, и кто из вас это съел?
   - Мы оба, - смущенно ответила Катя. - Митя, давай, лучше домой поедем. Я что-нибудь вкусное приготовлю. И друга пригласи, там и поговорите. Подольше.
   Серега замялся, больше для приличия, потому что нам обоим хотелось продолжить разговор. Итак, мы поехали домой, по дороге загрузившись в магазине продуктами. Дома ждал не совсем приятный сюрприз. Записка от Наты и сумка с ее вещами. Записка гласила: "Дима, вижу, в моей помощи ты больше не нуждаешься. Сегодня переночую у Инги. За вещами зайду завтра в обед. Твоя старшая сестра". Как всегда театрально. Саня, ее муж, тоже жаловался на присущую моей сестре склонность к разыгрыванию сцен и показным жестам. Не знаю, почему они расстались, но это тоже сыграло не последнюю роль.
   Пока Катюшка крутилась на кухне, мы вернулись к незаконченному разговору. Серега рассказал, что с Ингой познакомился почти так же, как я. Влюбился без памяти, женился. Никто из нас ведь ее не видел, свадьбу Серега не устраивал. Да и показывать красавицу-жену не хотел - не ровен час, уведут. Когда я женился, они уже были в разводе. Инга все хотела, чтобы Серега прописал ее к себе - еще бы, хорошая квартира в центре. Он же, по настоятельному совету матери, все откладывал под разными предлогами. Тогда она через знакомого - небезызвестного мне врача, достала мужу отличное лекарство. То самое, что пила моя Катя. Таким вот образом Инга почти уладила дело с квартирой, как снова вмешалась свекровь и выгнала невестку поганой метлой. После чего привела сына в порядок и едва ли не за него подала на развод.
   Вскоре после развода Инга начала снова искать встреч с раскаянием. Но Серега был непреклонен и, от греха подальше, умотал воевать по контракту. Вернулся вот в связи с ранением, а тут еще мать умерла. Инга же по старым следам вышла на меня, лопуха. Как раз когда я обзавелся новой квартирой. На такое стечение обстоятельств я тогда даже не обратил внимания. А теперь все приобретает все более ясные очертания. И в фирму нашу она устроилась, как Серега выразился, "известно, каким местом". Неужели нельзя все было сделать по-человечески? Я еще совестью мучался и даже жалел ее... Хотя... Сам-то я тоже хорош! Меня волнует, при чем здесь Ната, впрочем, моя сестра взрослая девочка и прекрасно знает, как ей жить.
   Катюшка приготовила полноценный обед - первое, второе и даже десерт. Когда все успела? Серега обзавидовался, да и пес его был не в обиде. А действительно верно говорят: не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Из всех моих друзей самым близким оказался тот, на которого я бы меньше всего подумал.
   20 сентября. Так все странно последнее время. Я будто просыпаюсь, и пробуждение не приносит ни боли, ни разочарования. Мне немного не по себе оттого, что было сегодня ночью. Я никогда не переживала такого раньше. И писать об этом... Хорошо. Митя обещал больше не таскать у меня мои дневники. Поэтому... Стыдно мне, что ли? Но он - мой муж. Мне нечего стыдиться... И я люблю его. Очень.
   Я заснула раньше Мити. Я вообще почти постоянно сплю. Но вскоре проснулась. Было слышно, что в квартиру вошли. Под дверь нырнула полоска света. Я услышала голоса. Один из голосов принадлежал Нате, другой - тоже женский - показался мне знакомым. Хотя, ума не приложу, где я могла его слышать. Прислушалась. Они говорили о Мите. В его комнате его не было. Конечно, он же был со мной. Спал, как младенец. Обняв меня одной рукой и засунув голову под подушку. Мне вдруг подумалось, что они могут заглянуть сюда, найти Митю, он проснется и... Уйдет. Как всегда. Я аккуратно натянула на него одеяло. В темноте незаметно. К нашей двери подошли. Ната. Я притворилась, что сплю. Дверь открылась. Потом закрылась. Ушли.
   - Эта дура спит. Нет его, успокойся, - это Ната.
   Митя проснулся и вылез из-под одеяла. Я поспешила закрыть ему рот рукой, чтобы он не подал голоса, и подать знак, чтобы был потише. Он все понял и спросил шепотом:
   - Ната пришла?
   Я, было, кивнула, но сообразила, что не видно, и добавила:
   - Она не одна.
   Митя хотел спросить что-то еще, но снова заговорили. Он молча слушал, а я наблюдала за ним, насколько позволяла темнота. Даже не вслушиваясь в разговор. Хотя знала, что говорили о нем. Что они хотят? Зачем он им нужен? Даже если что-то было за время... Когда я... Сейчас он со мной, и я никому его не отдам. Если только он сам не уйдет... Я обняла его, пытаясь удержать. А он и не думал уходить. Прижал к себе.
   - Малыш, я не уйду, не бойся. Иди лучше ко мне. Поближе, - обнял меня и погладил по спине так, что у меня появились мурашки. - У кого-то мурашки? Я сейчас их все поймаю...
   Он залез ко мне под майку и начал целовать меня. Мурашек становилось только больше. Больше и больше. Так что захватывало дыхание. Я испугалась: вдруг нас услышат. И... Мне не хотелось, чтобы он прекращал.
   Сегодня все было так, как не было никогда. Никогда раньше. Никогда раньше Митя не был таким нежным. Никогда раньше мне не было так хорошо. Так хорошо, что хотелось кричать. Быть всецело в его власти. Не принадлежать себе. Чувствовать, что внутри тебя происходит взрыв. Так что кружится голова и хочется плакать. Потом он спрашивал, понравилось мне или нет. А я боялась ответить, что да. Стеснялась. Мне было немножко стыдно. За себя. За то, что я... Такая... Вдруг... Митя успокоил меня, сказав, что мы же не делали ничего противозаконного. Что все было хорошо. Все было действительно хорошо... У меня даже перестала болеть голова. Внезапно. Так странно... Я никогда не думала, что от этого может перестать болеть голова! Митя был нежным и ласковым до конца. Я снова уснула. Раньше. В его руках. Лучше, чем на облаке...
   Утром Митя встал раньше меня, а я выклянчила еще десять минут поваляться в постели. Но поспать не удалось. Я слышала, что он говорил на кухне с Натой. Мне хотелось подслушать. Признаюсь. Но я не стала. Может, зря, не знаю. В конце концов, я устала лежать и теряться в догадках. Вылезла из-под одеяла и обнаружила, что не в порядке не только моя майка, которой Митя... На простыне тоже было пятно. Значит, хватит прятаться. Нужно было срочно все застирать. Я собрала все и вышла. Так описываю, как будто произошло что-то важное, а на самом деле... Просто. Я всегда боялась Нату. Последнее время особенно. А тут нужно было набраться смелости и выйти. Какое-то время я стояла под дверью. Они заговорили тихо. Я слышала Митин голос. Там же Митя, чего я боюсь? Вышла. Хотела проскользнуть незаметно, но Ната не дала. Преградила дорогу. Что-то кричала. Я даже не разобрала, что. Поэтому не стала отвечать. Только пояснила мужу, куда и зачем иду. И нырнула за дверь. Пора перестать всех бояться. Бояться думать, бояться говорить, бояться жить. Это моя жизнь, и никто не проживет ее вместо меня! Кто знает, если бы я была тверже изначально, со мной ничего бы не произошло. Того, что я не помню. Говорят, память милосердна, она не хранит самые неприятные воспоминания. То, что ранит. Как бы то ни было, я хочу знать, что произошло со мной и моим ребенком. Нельзя начинать жизнь заново, если ты не знаешь, что было с тобой в прошлом. Да и Митя... В одном из разговоров он сказал, чтобы я сильно не переживала, потому что, по-видимому, в этом нет моей вины. Неужели, он думал, что я была способна пойти на аборт? Может, и так. Он не говорит. А я не помню. Нет, конечно, нет. Я даже боялась дышать, когда ждала его. Моего малыша. Нашего малыша. Он будет хорошим отцом, я знаю. Возможно, самым лучшим... Ни он, ни я не знаем, каким должен быть настоящий отец... Я даже почти не помню его лица. Моего отца. Только силуэт. Тень. Как в дымке. Любил ли он когда-нибудь меня? Хотел ли, чтобы я появилась на свет? Что он за человек? Не знаю. От него осталось только мое отчество. И все. Фамилия у меня Митина. И я не хочу другую. Я так прилепилась к нему. Особенно последнее время. Мой муж стал для меня всем. Может, так и нельзя. Не знаю.
   Сегодня мы гуляли. Гуляли вместе, как было до брака. Хотя, нет. Тогда было по-другому. Тогда мы были два разных человека. А теперь - словно один. Я чувствую его всем своим существом. Его настроение, его состояние, отношение... Митя держал меня за руку, как будто боялся, что я уйду, целовал, так нежно... Даже брал на руки и носил подолгу... Осень. Падают листья. Если прислушаться - их слышно. Они падают очень громко. С треском отрываются от родной ветки и, шурша, скользят по воздуху, пока не опустятся на землю. Мы слушали, как они укрывают парк рыжим покрывалом на зиму. Грело солнце, небо было еще синим. Но не таким синим, как летом, а каким-то пронзительно голубым. Одновременно ярким и бледным. И низким. Аллеи были пусты. Тихо.
   Мы встретились с Митиным другом. Случайно. Совершенно. Гулял в парке с собакой. Его зовут Сергей. Вывалился на нас откуда-то из кустов. Вслед за своей собакой. Его добермана зовут Ганс. Немного странное имя для собаки. Позже я спросила, почему. Он ответил, что собака досталась ему от приятеля. А тот очень любил Андерсена... Сергей обрадовался встрече и бросился обнимать Митю. Не знаю, но, по-моему, Митя не был так рад. Сначала. Потом, когда они разговорились... Как-то сблизились. Митя спросил меня, помню ли я Сергея:
   - Катюш, это Сергей, помнишь, он был на нашей свадьбе? "Горько" громче всех кричал?
   А я стояла как вкопанная и не могла сказать, что совершенно его не помню. Я всю свадьбу помню смутно. Как в тумане. После каждого "горько" Митя выпивал рюмку и только потом целовал меня. Поэтому... Я не узнаю его сейчас. Сергей предложил посидеть вместе в кафе. Его туда даже с собакой пускают. Он забавный, говорит много. Кстати, меня он поначалу не узнал. Понимаю, я сама себя с трудом узнала... Там он спросил, почему мы до сих пор гуляем одни. Без коляски... Меня словно обухом по голове огрели. Я попыталась улыбнуться, сдержать себя... Ничего не получилось. Слезы подобрались изнутри и хлынули наружу. Болит. Болит. До сих пор болит. Я ясно представила, чего лишилась. Не могу успокоиться. Не могу забыть. Потому что больно. Где он? Я даже не видела его крохотного тела! Не похоронила его! Его выбросили! Как мусор! Маленького человечка, в котором была жизнь. Моего сыночка. У меня должен был быть мальчик, я знаю. Чувствовала это... Теперь его нет. Нет...
   Митя бросился успокаивать. Встревоженный и тоже расстроенный. Я боялась открыть лицо. Чувствовала только его руки и голос. От этого стало легче. Я смогла отнять руки от лица и перестать плакать. Пес вылез откуда-то из-под стола, положил голову мне на колени и посмотрел прямо в глаза. Словно он все понимает. Так по-доброму.
   Сергей предложил Мите выйти покурить. Митя согласился, чтобы составить ему компанию и поговорить. Наверное, о чем-то важном. Мы с Гансом остались доедать горячее, называемое здесь "жаркое". Мне все еще тяжело. Не могу до конца прийти в себя. Сложно приводить мысли в порядок. Сложно контролировать эмоции. Пища почти не имеет вкуса. Да и о чувстве голода я почти забыла. А к головной боли почти привыкла. Евгений Семенович, врач, говорил, что мне трудно будет отвыкнуть от лекарств. Но сделать это необходимо. Ближе к середине дня головная боль усиливается так, что сводит пальцы и изнутри пробирает озноб. Если в это время ничем не заняться, можно сойти с ума. Есть тысячи видов головной боли. И, кажется, я испытала их все. Головная боль может давить изнутри. Давить так, что кажется, сейчас взорвется череп. Или вытекут глаза. Она может сверлить тебя от виска к виску, ползать внутри червем и обдавать жаром. А может вбиться гвоздем в лоб или затылок. Но это всегда больно, больно так, что перестаешь себя контролировать. Перестаешь ощущать, что ты живешь наяву, а не во сне. И, Боже, какое счастье, какое блаженство - почувствовать, что боль отступила... Когда пишешь, мысли гуляют где-то далеко. Восстанавливаешь в памяти цепь событий, цепляешься за все, что отвлекает тебя от боли. К вечеру становится легче дышать, напряжение отпускает.
   Я всегда жила в своем маленьком мире. Одна. Теперь в него вошел Митя. А сегодня пришлось раздвинуть границы для его друга. Мир больше. Гораздо больше, чем я его представляла раньше. Я жила одна. Совсем как мои родители. Сама для себя. Наедине со своей любовью. Со своей болью. Скажи по совести, кого ты любила больше - Митю или свое чувство? Если бы мне задали этот вопрос, честное слово, я не знала бы, что ответить... Словно была в скорлупе, не замечая проходящей мимо жизни. Мимо вовсе не потому, что меня сбросили с общего корабля или поезда. Просто я сама закрыла дверь. Оставшись наедине со своими призраками и страхами. И кто бы мне мог помочь, если я отвергала всякую помощь. Я все время копаюсь в себе, не замечая, не обращая внимания на то, что происходит вокруг, на тех, кто рядом со мной. Больше такого не будет. Потому что я этого не хочу.
   Митя и Сергей не возвращались достаточно долго. Я с удовольствием делилась с Гансом из своей тарелки. По-моему, он был очень даже не против. Лопал с удовольствием и просил еще. Митя, когда вернулся, ругал меня. Я предложила поехать домой и пригласить Сергея в гости. Дома приготовила обед. Впервые за долгое время. Сама. Я так боялась, что что-нибудь не получится, не выйдет. Но, даже если что-то было не так, мужчинам понравилось. Гансу тоже много чего перепало.
   Сергей очень интересный человек. Долго отсутствовал, служил по контракту. Недавно только вернулся. Воевал. Так странно... Официально - никакой войны нет. Мы живем в мире и благоденствии. А почти каждый день гибнут люди. Как его друг - хозяин Ганса.
   - Хороший ведь хлопец был, - говорливый Сергей рассказывал об этом тяжело, с натугой, - молодой совсем еще, Санькой звали. Александр. Из семьи хорошей. И чего его на войну потянуло? Может, с девчонкой чего не сложилось... Он не распространялся, да и я не лез. Представляете, сказки под подушкой держал. Говорил, о доме ему напоминают. О маме... Я этот томик его матери привез потом. Когда наш пункт обстреляли, он первый под пули попал. Не уберег я Саньку... Я и сам тогда едва ласты не склеил. Только меня вернули - мамуля отмолила. А его - нет...
   Он грустно улыбнулся, потрепал за ухом сидевшего рядом Ганса и продолжил:
   - Псину вот эту мне завещал. А он ведь чувствовал, что Санька не вернется. Тому уже уходить, вещи все собраны, а Ганс возле двери улегся и только что не плачет... Санька мне эту историю сколько раз рассказывал. "Представляешь, - говорит, - до сих пор его морда перед глазами стоит. Надо же, животное, а так чувствует..." А в ночь, когда Санек умер, выл до утра. И никто ведь успокоить его не мог. Видно, правда, чувствовал... Горевал, не ел ничего. Я когда пришел, мать Сашкина говорит: забирай, все равно, мол, без Санька подохнет. И так тошно - сына потеряли, а тут еще собака... Я думал - не пойдет. А он увязался за мной, как за родным. Живем теперь с ним. Вдвоем. Мамулю схоронили. До сих пор чувство, что она вместо меня на тот свет ушла. Дождалась, когда я вернусь и подлечусь, и...
   Грустные разговоры навели меня на мысль о том, что я на бабушкиной могиле не была, пожалуй, с ее похорон. Мити постоянно не было дома, просить меня отвезти туда я даже боялась. А потом случилось это... Событие. Что там, с ее могилкой? Вдруг крест покосился? Да и заросло там все, наверное... Я попросила Митю отвезти меня туда, к бабушке. Он обещал завтра. Сегодня он перенес все мои вещи в свою комнату. В нашу спальню. Сказал, что теперь мы всегда будем спать вместе. И все у нас будет хорошо.
   21 сентября. Клянусь, сегодня последний день, когда я сел писать. Больше не буду вести дневник. Потому что нет сил. Вчера все было так хорошо. А сегодня - уже нет. И я сам во всем виноват. Не знаю, смогу ли я все вернуть назад? Сможет ли она простить меня?
   Она все вспомнила. Все. Вспомнила гораздо больше, чем я предполагал. И знает она гораздо больше. Моя Катюшка, мое маленькое солнышко, к которому я так привязался, что не мыслю своей жизни без нее. Потому что люблю ее.
   Хорошо. Останусь верен себе и опишу, как все было в хронологическом порядке. Вчера вечером Катя попросила отвезти ее к бабушке на могилу. Год скоро, как она умерла. У мамы я давно не был. С тех пор, как Катя потеряла нашего ребенка. Я тогда уехал к ней, рассказал ей все, даже плакал. Ната ездила к маме часто. А я...
   Сегодня мы ездили в Березки. Светлое село, и кладбище там тихое, спокойное. Катюшка боялась, что могила заросла и крест покосился. А когда приехали - глазам своим не поверили: аккуратный ухоженный холмик, цветочки растут. И не просто так, а посадил кто-то. А потом мы узнали - кто...
   Рядом ковырялась какая-то бабулька, за своими присматривала. Катюшка спросила у нее:
   - Простите, а вы не знаете, кто за ней... присматривает?
   - Ой, не знаю, милая, врать не буду, - оживилась та. - Я сама-то не местная, раз в год к мамочке приезжаю, покуда силы есть. Видала, правда, что женщина какая-то здесь была, в черном вся. Дочь, наверное... На тебя, дочка, маленько похожа, такая же худенькая, только постарше намного...
   - Дочь... - эхом отозвалась Катя.
   - А вы покойнице, простите, кто будете? - полюбопытствовала старушка.
   - Ро... родственница, - почти задыхаясь, ответил малыш.
   Она схватилась рукой за горло, и мне показалось, что Катюшка не может дышать. Меня самого будто по голове ударили. Бабулька, видимо, что-то уяснив для себя, попрощалась кивком и ушла. Я не успел даже руки жене протянуть, как она словно подкошенная упала на могилу. И плакала, плакала, плакала... А я боялся тревожить ее. Здесь, где-то рядом была ее мать. Что должен чувствовать мой малышонок? И что я знаю о своей теще? Только то, что Катя никогда не была ей нужна.
   Поначалу она еще навещала дочь и мать, а когда малышонку исполнилось шесть лет, оставила Катюшку совсем. Только изредка писала письма. А последние лет шесть перестала и писать. И теперь она здесь. Бедная моя Катя...
   Катюшка приподнялась и протянула мне руку. Я присел рядом и обнял ее. Она крепко обхватила мою шею руками и прижалась мокрым от слез лицом к моей щеке.
   - Только ничего не говори, пожалуйста, - прошептала она. - А то я опять заплачу.
   Я молча кивнул. У меня и слов не было. Я даже не помню, о чем я думал в тот момент.
   Понемногу Катюшка успокоилась, вытерла слезы. Встала, перекрестилась и поцеловала крест. А потом испуганно замерла, будто увидела призрак. Я невольно обернулся в направлении ее взгляда. К могиле шла невысокая худая женщина в черном. Заметив нас, она остановилась и точно так же, как Катя, замерла, упершись взглядом в дочь. Катя немного похожа на нее, насколько можно заметить издалека. Я почему-то сразу понял, что это ее мать. И малышонок тоже понял. Секунд тридцать они неотрывно смотрели друг на друга. А потом Катюшка взяла меня за руку и сказала только одно слово: "Пойдем".
   Мы ушли в противоположную сторону. Тоже молча. Катюшка не проронила ни слова, пока мы не сели в машину. Там она закрыла лицо руками и отвернулась. Я попытался ее успокоить и тронул за плечо. Она вздрогнула.
   - Я испугалась, представляешь, испугалась... Я даже не знаю, что могу сказать ей, - взахлеб начала она. Потом будто споткнулась, всхлипнула, помолчала и спросила: - Ты меня осуждаешь?
   Так тихо и робко, что мне стало невыносимо жалко мою бедную девочку.
   - Катюш, маленькая моя, что ты такое говоришь? Я тебя люблю, - неожиданно для себя я осознал, что никогда раньше не говорил ей этого. - Я люблю тебя, малыш, только не плачь, пожалуйста, все хорошо. Поедем домой?
   Катюшка покраснела вся-вся и смущенно опустила ресницы. Я погладил ее по щеке и повторил вопрос:
   - Поедем?
   Она кивнула и посмотрела мне прямо в глаза. А потом поцеловала меня, сама. Мы поехали домой, все действительно было хорошо. Я старался не напоминать ей о том, что произошло на кладбище. А она, она, кажется, боялась вспоминать об этом. Кто знает, может быть, придет время, и они смогут говорить друг с другом? Я подумал о своем отце, что бы я сказал ему, если бы встретил? Мне было тринадцать, когда он нас оставил. Мама долго плакала по вечерам, а Ната обозлилась на весь мир. Или, по крайней мере, на мужскую его половину. Я прекрасно все понимал и решил взять весь груз ответственности за мать и сестру на себя. А на самом деле тащила нас всех мама. Всегда мама. Ей было тяжело, я видел. Видел и старался не огорчать ее, но все равно рос шалопаем, сам по себе. А мама находила утешение и поддержку у Катиной бабушки. И Катюшку она всегда жалела и любила как родную. Тогда, в тринадцать, я дал сам себе обещание, что свою семью я никогда не оставлю. Кто знает, может, это данное когда-то обещание удержало меня от развода? Теперь я точно жену не оставлю. Если только она сама меня об этом не попросит...
   Я завез Катю домой, все было хорошо. А пока ездил ставить машину в гараж, все вмиг переменилось. Подходя к дому, я увидел вылетевшую из нашего подъезда Ингу. Она была какая-то растрепанная и вся красная от злости. Я никогда раньше не видел ее такой. Заметив меня, Инга тут же надела на себя маску обиженной девочки. Мне стало не по себе, особенно, если учесть, что я узнал об этой женщине за последние два дня. Впрочем, наверное, это хорошо, что она здесь. Надо раз и навсегда поставить точку в наших отношениях. Инга поправила на ходу прическу (она все делает машинально) и подлетела ко мне:
   - Димуля, солнышко, нам надо поговорить, - она схватила меня за руку. Если бы я не знал ее, то сказал бы, что она продолжила, с трудом сдерживая слезы. Но, поскольку Ингу я хоть немного, но знаю, могу с уверенностью сказать, что слезы она скорее выдавливала из себя, чем сдерживала. По-моему, так она вообще не способна заплакать. Однако вернемся: - Я так больше не могу. Ты должен что-то решить. Решить относительно нас.
   Инга достала пудреницу и начала прихорашиваться. Меня это взбесило.
   - Инга, что ты тут делаешь?
   - Что я тут делаю? Я... Я... - она отвела глаза в сторону и тут же перевела разговор на меня. - Димуль, ты мне не ответил! Твоя жена не просто сумасшедшая, она - буйно помешанная! Представь, она выгнала меня, чуть не спустила с лестницы! Сейчас осень, у нее, наверное, сезонное обострение.
   Я схватил ее за руку и посмотрел прямо в глаза.
   - Инга, ответь мне, что ты тут делаешь?!
   - Дима, мне больно, что ты делаешь, отпусти! - она выпалила все на одном дыхании так, будто я действительно сдавил ей руку до синяков. - Ты что, меня не слышишь?! Ты бы лучше с женой своей ненормальной так обращался, а
   то она сейчас и с Натой что-нибудь сделает!
   - Инга, я тебя умоляю! - как же мне надоела эта ложь! - Прекрати лгать самой себе! Катя - не сумасшедшая! Я уже устал это повторять! Ты хочешь услышать от меня ответ? Какой? Что я, наконец, объявлю Катюшку недееспособной и упеку ее в больницу? Не услышишь! Я люблю свою жену. Не можешь представить? А ты напрягись! Люблю! Не тебя - ее! Только тебе ведь все равно, разве не так? Тебе наплевать на мои чувства и на меня в целом. Так же, как тебе наплевать было на своего мужа, которого ты едва не угробила! И не делай круглые глаза, я разговаривал с Серегой. Все! Достаточно тебе информации?
   Инга слушала меня молча. Видно, не нашла, что ответить. Я и не стал дожидаться. Предупредил ее на прощание, чтобы держалась от нас подальше, и мухой взлетел по лестнице. Дверь была приоткрыта, оттуда слышались женские голоса. Ната надрывно что-то доказывала, а Катя... Катя говорила ровно, спокойно, но твердо, что меня очень порадовало.
   - Наташ, прости, но я не позволю в очередной раз оскорблять себя, - услышал я ставший за последние дни таким родным голосок. - И вмешиваться в нашу с Митей жизнь тоже. Я имела вполне резонное право спустить ее с лестницы и выдрать волосы. Вместо этого я всего лишь попросила ее уйти...
   - Не строй из себя святую невинность! Думаешь, мой брат поверит тебе? Ты нормальная? Отлично! Значит, все это время ты всего лишь удачно притворялась! Чтобы тебя пожалели! Еще бы: бедная сиротка!
   Я пытался понять, что же произошло. Ната, Инга - все навалилось как снежный ком. Не надо было оставлять Катюшку одну. Ни на минуту. Я вошел в квартиру и закрыл дверь. Ната стояла ко мне спиной. Она так увлеклась отповедью Кати, что даже не обратила на меня внимания. А малыш? Мой малышонок... Она посмотрела на меня так, как смотрела тогда, в тот вечер. И мне стало страшно, словно оборвалось что-то внутри. Это длилось мгновение, а казалось - вечность. Катюшка побледнела, схватилась одной рукой за косяк, а другой расстегнула ворот кофточки.
   - Что ты о себе думаешь? Раз он твой муж, так всегда будет при тебе? Он муж тебе только на бумаге, а не на деле. Можно подумать, ты не знала, что он изменял тебе! Всегда! И всегда будет изменять! Как только ты в очередной раз ему надоешь! - не унималась Ната.
   - Ната, что ты мелешь?! - мне надоело это слушать. - Тебе никто не давал права лезть в нашу жизнь.
   - Что, разве не так, мой любимый братик? Еще скажи, что ты не гулял от жены. А я тебя прикрывала! - сестра обернулась ко мне, но лучше она бы этого не делала. Сколько злобы, сколько ненависти было на ее лице.
   Я перевел взгляд на Катю. Катюшка держалась за горло рукой, будто ей было тяжело дышать, и медленно оседала на пол. Оттолкнув Нату, я подбежал к ней.
   - Воды! Ната, принеси воды! Не видишь, ей плохо... - в моих руках малышонок совсем обессилел.
   - Сам посмотри, она же симулирует, - начала, было, Ната, но все же пошла на кухню.
   Я прижал Катюшку к себе, но она слабо отстранилась. Подошла Ната и протянула ей стакан. То, что произошло потом, объяснить мне трудно. Однако. Катя посмотрела на протянутую Наташкину руку со стаканом, и я почувствовал, будто ее изнутри ударило током.
   - Пей! - приказным тоном сказала Ната. - Или тебе уже полегчало?
   Катя выбила из ее рук стакан и встала.
   - Что было в стакане? - я никогда раньше не видел жену такой.
   - Вода, - пожала плечом Ната, поднимая упавший стакан. - И после этого она не сумасшедшая, а, Мить?
   Я смотрел на них обеих. Ната уже сто лет не называла меня Митей, а Катя... Катюшка повторила вопрос:
   - Ната, что было в стакане? Не сейчас, - она остановилась и глубоко вздохнула. - Что ты дала мне на той проклятой вечеринке? Что было в стакане?
   - В-вода... - повторила Ната вполголоса.
   Катюшка отвернулась и закрыла лицо руками. Мне в голову пришло страшное. Катя отняла руки от лица, она плакала.
   - Она убила моего ребенка... - сказала она мне шепотом.
   Мне показалось, что я это уже слышал. Ах да, совсем недавно, когда малышонок кричал во сне. Но... Ната?..
   - Что ты заставила меня выпить?! - почти кричала Катя. - Ты убила моего ребенка! За что?! Что? Что мы тебе сделали?!
   - Ты неспособна быть матерью. Так же, как твоя мать, - холодно ответила моя сестра. - Тебе вообще надо было трубы перевязать. Жаль, что мы этого не сделали!
   Она повернулась и, не глядя на плачущую Катю, вышла. Я, едва соображая, выскочил за ней.
   - Ната, стой! - я вцепился ей в плечи и посмотрел в глаза. - Или ты сейчас мне все объяснишь, или забудь о том, что у тебя есть брат.
   Она горько улыбнулась и убрала мои руки.
   - Дима, я никогда не была в восторге от твоего выбора, и ты об этом знаешь. И не делай вид, что не знаешь, почему. Это из-за нее, из-за ее матери отец оставил нас. А мама, зная все, всегда жалела эту дурочку! Сироткой ее оставили, как же! Я ее возненавидела, с самого начала возненавидела, ту, ради которой отец совсем забыл о нас. Я ночами не спала, думала, как сделать ей больнее... - она немного помолчала и зло, через слезы, продолжила: - А мой брат женился... на этой! Я ее ненавижу, ненавижу, понимаешь?! Она такая же, как ее мать, точно такая же!
   Ната нервно ударила меня в грудь кулаком и сбежала вниз по лестнице. Боже, как же это все... Я сейчас уже пытаюсь все осмыслить и не могу. Не получается. А в тот момент мне казалось, что я потерялся. Так все запуталось. Я вспомнил, что оставил Катю одну и вернулся к ней. Она сидела на кухне за столом и, отвернувшись, смотрела в окно. Не обернулась даже, когда я вошел. Вспомнил ее взгляд, как она отстранилась от меня, и все понял. Я подошел, сел на пол рядом и уткнулся ей в живот. Хотелось ощутить на себе ее руки, ее тепло... Она не пошевелилась, только шмыгнула носом и тяжело вздохнула. Я чувствовал себя последней сволочью на планете.
   - Катюш, малыш, я виноват, так виноват перед тобой... Прости, ради Бога, прости, - я поднял голову и увидел ее глаза, полные слез. - Я сволочь, подлец, дурак, идиот, называй меня как угодно, я все это заслужил. Только поверь мне, пожалуйста, Катя, я люблю тебя, действительно люблю, и мне никто кроме тебя не нужен...
   Не знаю, что я там еще городил, только Катюшка не проронила ни слова. Я стоял перед ней на коленях и умолял простить. Никогда, ни одна женщина не видела меня таким. Но ни с одной женщиной я не поступал так, как поступил с собственной женой. Я не считал ее за человека, а она просто была рядом. Терпела и ждала. И верила. Мне - верила! А я...
   Наконец, она прервала мой монолог. Погладила меня по щеке горячей ручкой, подвинулась, указав на место рядом с собой. Села в уголочке, обхватив руками колени.
   - Митя... - чуть помолчав, начала она. - Пожалуйста, не говори, не объясняй ничего. Я... Я все, все вспомнила. Как будто кино перед глазами прокрутилось... Я все, все расскажу, только не перебивай, пожалуйста, а то я собьюсь...
   Я кивнул и сел рядом. Хотел, было, обнять, но она так вжалась в угол, что я оставил эту мысль. Катя продолжила. Говорила она тяжело, спотыкаясь, то ли потому, что переживала все заново, то ли потому, что сами воспоминания давались ей с трудом.
   - Эта женщина... Она приходила уже... Сюда.
   - Какая женщина? Куда приходила? - я сначала не понял, о чем она говорит.
   Катя замахала на меня руками, чтобы я замолчал, но я сообразил, о ком идет речь, и спросил:
   - Инга?
   - Инга? - переспросила она. - Красивое имя... И сама она... Очень красивая. Был такой же день. Я ждала тебя. Как сегодня. Ждала, чтобы сказать. Что у нас... Будет ребенок.
   Она замолчала и отвернулась. Я тоже молчал. Катюшка продолжила:
   - В дверь позвонили. Я думала, это ты. А это - она. Спросила: "Дима дома?" Потом вошла. Что она говорила, Боже... Я... Не могла... Не хотела верить. Ей. И молчала, просто молчала. Она посмотрела на меня и сказала, что я ей не соперница. Засмеялась. Мне было так больно, и я... Сказала ей, что Митя от меня никуда не уйдет, потому что у нас будет ребенок... Она перестала смеяться, сказала: "Это мы еще посмотрим!" И ушла... Мне было больно и так плохо... Много думала...Я ничего тебе не рассказала в тот вечер. Потому что ты не пришел домой. А на следующий день принес мне красивое платье, был веселый и не хотел никаких серьезных разговоров. Просил отложить. Мы шли на вечеринку. Чтобы веселиться... Там мы недолго были вместе. Я потеряла тебя из виду уже через полчаса. Ната сказала, что тебе кто-то позвонил, и ты у себя в кабинете. Прямо по коридору, третья дверь налево... - она снова замолчала и посмотрела на меня. Я не выдержал и опустил голову. - Ты не видел и не слышал меня. Так был увлечен ею... А она... Знаешь, как она посмотрела на меня? У меня до сих пор эти картинки в голове крутятся. Знаешь, как слайды, сначала одна картинка, потом другая... Дыхание тогда перехватило. Захотелось убежать на край света. Меня остановила Ната, спросила, нашла ли я тебя. Я хотела ответить, что-то сказать... И не могла... Как будто у меня отобрали голос... Она что-то говорит, успокаивает меня... А потом дает стакан и говорит, чтобы я выпила. И мне станет легче. Я не хочу. А она говорит: "Пей! Все до последней капли!" Там была не вода... Я до сих пор помню этот привкус... Музыка гремит... Мне хочется уйти... Потому что голова кружится и хочется присесть... Уснуть... Ты... Пришел, как ни в чем не бывало. Будто не было ничего. Такой же веселый. Спросил, что случилось... Я не могу ответить, потому что язык прилип к небу и... Так больно, было так больно, что нет сил стоять на ногах. Ты был рядом, я помню. Только... Как потерянный. Ната привела врача. Она сказала... Сказала ему, что я беременна, но сохранять ребенка не имеет смысла... А он... Ответил, что все знает. Мне сделали укол и... И я больше ничего не помню!
   Катюшка заплакала. Я не знал, что говорить. Все слова потеряли смысл. Такое странное чувство. Если бы это все сделал другой человек, я бы убил его. Но это сделал я. Я! И как я смел в чем-то обвинять ее?! Как же... До чего же... Ненавижу. А чего я еще хотел?
   Плакал, просил прощения... Разве такое прощают?.. И после всего, что случилось, я имел наглость бросать ее здесь, одну! И жить, жить в свое удовольствие! Она просит оставить ее. Заперлась в своей комнатке. Снова одна. Если она не вернется, я себе этого никогда не прощу. Если бы только... Катя, родная, вернись, и останься со мной...
   21 сентября. Господи, какой сегодня день! Лучше бы он никогда не начинался! Лучше бы ничего этого не было! Лучше и не жить вовсе!
   Утром Митя отвез меня к бабушке. В Березки. Название у села - поэтическое. Красивое... День был теплый, но совсем не солнечный. Небо серое. Серое и пустое, как бывает в страшных снах, когда хочешь и не можешь проснуться... Дождя тоже не было. Зато было душно, нестерпимо душно, словно в комнате без форточек. Совсем по Достоевскому...
   Я не сразу нашла знакомый холмик. То ли оттого, что не помнила ничего тогда, то ли оттого, что все изменилось... Мы не ожидали увидеть могилку такой ухоженной. Цветочки по краю, а у креста - каменная роза. Бабушка так хотела, чтобы она росла у нее на могиле, а я не выполнила... Сердце тревожно забилось и комок подступил к горлу, стало тяжело дышать. Возле соседней могилки сидела, пригорюнившись, старушка. Я решила, что она из местных, значит, знает, кто приезжает к моей бабушке. И спросила ее, кто...
   - Ой, не знаю, милая, врать не буду, - ответила она. - Я сама-то не местная, раз в год к мамочке приезжаю, покуда силы есть. Видала, правда, женщину здесь, в черном. Может, дочь... На тебя маленько похожа, такая же худенькая, только постарше...
   Я почувствовала, что у меня земля уходит из-под ног и становится нечем дышать. Ноги стали ватными, и я слышала голос старушки так, будто та говорила из-под земли. Она что-то спросила, а я что-то ответила. Но не помню, что. Мои мысли были совсем не об этом. Совсем...
   Я сейчас даже не вспомню, что я в тот момент думала. Мне безумно, безумно хотелось увидеть мать. И я также безумно этого боялась. Мать... Странно... Я даже не могу назвать ее просто "мама". Она сама лишила себя этого. Потому что не хотела меня? Кто знает... Может быть...
   Нет сил держаться на ногах. Я упала на могилу. Плакала и не могла остановиться. Было так больно, больно и горько. За все прожитые без нее годы, за себя и за бабушку, которая плакала по ночам, уложив меня спать... Мне хотелось от всей души простить ее и быть рядом. Но я не знала, что это такое - быть рядом со своей мамой... Хотелось спросить, где же она была все эти годы, что делала, чем жила? Где, наконец, мой отец, о котором я тоже ничего не знаю?.. И я не знала, как... Даже не представляла...
   Слезы принесли облегчение. Неожиданно. Впрочем, когда плачешь, всегда становится легче... Митя был рядом, мне так нужно было, чтобы он был рядом... Я не смогла сказать ему ни слова, только протянула руку. Он сел рядом со мной и обнял. Это он, он мой родной человек, это его сердце заставляет мое биться ровнее, его руки поддерживают меня, когда не остается сил... Поддерживали... Или... Нет, тогда ничего не... Боже, как же все сложно...Мне он был нужен. Нужен, необходим в тот момент, и он почувствовал это... Обнял и успокоил. Родной... Родной...
   Наконец, я смогла взять себя в руки. Встать. И попрощаться с бабушкой. Я буду к ней ездить. Ездить чаще... Приложилась к могильному кресту, собиралась уходить и... Как же тяжело, Господи! Почти невозможно писать... Моя мама, я... Я увидела ее... И...Она видела меня, я знаю! Я чувствовала это. И, Боже, я испугалась! Я испугалась! Как призрак, как тень... Никогда, никогда я не думала, что увижу ее. Так ждала, так хотела этого и... боялась. Моя мама... Какая она? Я смутно ее помню. В детстве. Она мне казалась красивой и далекой. Недосягаемой... Так же и сейчас. Недосягаема. Она остановилась и посмотрела на меня. Мы молча смотрели друг на друга. Меня буквально сковал страх. Стучало в висках. Одновременно хотелось броситься к ней и убежать... Если бы она сделала первый шаг! Если бы только... Но... Нет... И я сбежала. Сбежала! Сбежала... Взяв за руку Митю.
   Очнулась и смогла прийти в себя только в машине. Я чувствовала его взгляд на себе. Он тоже все понял. Как же я могла? Так? Думала... Что он осуждает меня. В праве. В полном. А он... Он сказал, что любит меня. Так неожиданно. И просто. Может быть, я самая счастливая на свете женщина. Была. Так что, может быть, и нет. Но в тот момент меня переполнило чувство нежности, привязанности и благодарности к этому мужчине. Моему мужу... Мите... Кто знает, может, это и есть любовь?.. От переполнявших эмоций хотелось плакать. Я поцеловала его.
   Мы ехали домой. А у меня все стояла перед глазами картинка: мама, очень худая, вся в черном. Смотрит на меня. Сможем ли мы когда-нибудь говорить друг с другом? Хотя бы говорить... Почему, почему она не подошла к нам? Ведь она же узнала меня, поняла, кто я... Может, тоже испугалась... Сложно все. Так сложно, что я совсем запуталась. Митя отвлекал меня разговорами, не хотел, чтобы я грустила. Я старалась не грустить... Когда он сказал, что надо бы съездить к его матери на могилку, я подумала, что запросто называла бы ее мамой, будь она жива.
   Митя завез меня домой и уехал ставить машину. Я осталась. Внутри было какое-то гнетущее чувство. Я снова подумала, что между нами что-то произошло. Тогда. То, что я никак не вспомню, а Митя не хочет говорить. Нетрудно догадаться, что. Но, Боже, как трудно осознать и поверить. И жить с этим. Дальше. Я решила перебрать вещи в шкафу, навести порядок. Там было красивое платье. Мое платье. Только я его не помню... Или помню? Как яркая вспышка... Солнечный день. Митя... Веселый и довольный. "Сегодня вечером наденешь. Пойдем веселиться!" Вечер... Музыка... Звон бокалов... Поздравления... Тосты... Где Митя? Он уходит... Куда-то... Я его ищу... Звонок!
   Я подлетела к двери, думая, что вернулся муж, и, не глядя, открыла ее. За дверью стояла высокая красивая шатенка. Безупречно одетая, с красивой прической и немного вычурным макияжем. Она показалась мне знакомой. Вот только где я могла ее видеть? От ее взгляда стало неприятно.
   - Вам кого? - спросила я в надежде, что женщина ошиблась дверью.
   - Тебя, - с вызовом ответила та. - Ты ведь жена Димы? Значит, я к тебе.
   Я не успела ничего понять, как она уже вошла в квартиру. Без приглашения, с таким видом, будто она здесь хозяйка. Было чувство, будто все это уже происходило. Со мной. Я видела ее раньше. И говорила с ней. И голос ее знаком... Все это словно уже было. До того, как... Я посмотрела на нее. Властное лицо. Красивое. Но очень холодное... Как вспышка перед глазами предстала картинка: она и Митя. В его кабинете. Ее ноги, обвитые вокруг него, ее локоны на его спине и ее лицо - гордое и торжествующее. Я стояла и смотрела на них, не веря своим глазам, а Митя даже не услышал, как я вошла... Значит, все это время он... Был... С ней. Но... Мгновенно в голове у меня выстроилась цепочка последних событий. Вечерний звонок на днях, ее голос тогда за дверью (а это был ее голос, теперь я точно припоминаю), теперь - приход. Зачем? А Митя? Митя не поехал к ней, когда она звонила, был со мной, когда она была за дверью. Стало быть, между ними все кончено? Тогда ее приход - это скорее, жест отчаяния, нежели... Она хочет вернуть его? Наверное. А я? Что я могу думать и чувствовать?
   Секунда - всего секунда! И столько мыслей пронеслось внутри, столько всплыло в памяти... Господи, лучше бы этого никогда не было... Она осмотрела меня с головы до ног и усмехнулась:
   - А ты стала еще хуже, чем я тебя помню.
   - Почему-то мне кажется, что мой муж так не думает, - парировала я. Мне было неприятно до глубины души. Больно и противно одновременно. Хотелось заплакать и сбежать. Но это был бы совсем не лучший выход. Так что пришлось принимать бой.
   - А ты смелая... - она еще раз оглядела меня и встала напротив, приняв красивую позу. Немного склонив голову набок, продолжила: - Раньше слово боялась сказать, а теперь... Ишь ты, возражать научилась. А ты, дурочка, веришь, что Димочка святой? И что он твой? Как глупо!
   - Почему же глупо? Если было глупо, ты сюда бы не пришла, - я натянуто улыбнулась. В конце концов, я права. Внутри было холодно и гадко, к горлу подступил комок. Но мне чудом удавалось сохранять спокойствие.
   Соперница напряженно засмеялась.
   - Ты думаешь удержать его? Не боишься, что все получится, как в прошлый раз? Или ты до сих пор ничего не помнишь?! - она посмотрела мне прямо в глаза так, что мне захотелось сбежать. - Какая же ты дура! Он - мой, слышишь, мой! И не тебе со мной тягаться! Лучше на себя в зеркало посмотри!
   Все, хватит! Еще немного - и мы вцепимся друг другу в волосы. Пора было прекращать. Я набрала в легкие воздуха и выдавила:
   - Вон!
   - Что? - она словно очнулась. - Что ты сказала?
   - Я сказала: вон! Или ты не видишь, где дверь?! - мне уже хотелось вытолкать ее взашей.
   Слава Богу, она избавила меня от этого. Неловко повернувшись на каблуках и запнувшись на пороге, она молча вышла. Мне трудно описать, что я в тот момент чувствовала. Облегчение? Злость на Митю? Обиду? Ревность? А может, все вместе?..
   Мне хотелось закрыть дверь и никого больше не видеть. Посидеть, подумать, привести мысли в порядок и поговорить с Митей. Но не удалось. Едва я подошла к двери, как в нее влетела Ната, чуть не сбив меня с ног. Я не успела ничего сообразить, не то чтобы сказать, как она начала кричать на меня, обвиняя во всех смертных грехах.
   - Что ты себе позволяешь? Кто ты такая, чтобы выгонять моих друзей?
   - Наташ, может, для начала ты перестанешь кричать? - я изо всех сил пыталась сохранить спокойствие и удержаться на ногах. В висках стучало, и дышать становилось все тяжелее. Сил разговаривать не было, и слова Наты с трудом складывались во фразы в моем сознании. Перед глазами проносились образы моей матери, этой женщины, в секунду разрушившей с трудом установившееся семейное спокойствие... В памяти всплывало что-то глубинное, прочно забытое и болезненное...
   Я уже почти не обращала внимания на Нату, что-то отвечала ей... Как вдруг увидела за ее спиной Митю. Меня бросило в жар и ноги подкосились. Я снова увидела ту картину. Он и она. Ее лицо... И Митя... Митя не слышал, не видел меня... Как же это?.. Казалось, что я отключилась. Митя и Ната что-то говорили, выясняли, а у меня перед глазами прокатывался тот проклятый вечер. Словно я была не здесь. А там...
   Там. Узкий коридор, кабинеты... Они не прятались. Их было слышно. Мне хотелось умереть. Убежать, никогда его больше не видеть... И я носила под сердцем его ребенка! Казалось, будто меня разрывает на части. Больно, мучительно больно... Так больно, что я не могу даже плакать. Я с трудом брела, держась рукою за стену. У выхода в зал с бокалом в руках меня ждала Ната.
   - Что с тобой? На тебе лица нет. Нашла Диму? - мне показалось, что она как-то нехорошо улыбнулась.
   Я хотела ответить, что-то сказать, но не смогла. Слова застряли где-то в горле, будто я задохнулась, так что я даже схватилась за шею рукой. Ната повторила вопрос, но я снова не смогла ответить и лишь отрицательно покачала головой. Она положила руку мне на плечо, и мы вышли.
   - Ничего страшного, все наладится, - она доверительно посмотрела мне в глаза. - Вот, выпей, тебе станет легче...
   Я хотела, было, спросить, что там, в бокале, но Ната предупредила мой вопрос:
   - Это вода, чего ты боишься, дурочка? Пей! - закончила она уже повелительно.
   Я, как сомнамбула, повиновалась ей. На секунду почувствовала себя лучше. Вода? С металлическим привкусом... Ната продолжала что-то говорить, а я ощущала, как жидкость растекается по моему организму... Мне не хватало сил уйти. И не было сил оставаться. Хотелось лечь, ничего не слышать и заснуть вечным сном... Я увидела Митю. Не помню, что я тогда чувствовала, что думала. Наши глаза встретились, и мне стало холодно от его взгляда. Такого безразличного и далекого... Мне захотелось ударить его. Вместо этого резкая боль пронзила все мое тело, так что я вскрикнула и не удержалась на ногах. Боль внизу живота была настолько сильной, что я лежала на полу, не в силах разогнуться. Все, о чем я молила Бога - сохранить жизнь моему ребенку... Не случилось. Не помогло... Приехала "скорая". И я слышала, я отчетливо слышала, как она, как Ната... Боже!
   Я очнулась от резкого окрика:
   - Пей! Или тебе полегчало?!
   Я сидела на полу, и Митя придерживал меня. Не помню, как долго все это длилось... Передо мной стояла Ната и протягивала мне стакан с водой. Словно все повторяется. Вновь и вновь. Как болезнь, как страшный сон! Резкая боль напомнила о себе, будто внутри меня распрямилась пружина. Почти не помня себя, я встала и выбила стакан из рук Наты. Слезный комок закрыл горло, но у меня хватило сил спросить. Спросить все, что мучило и не давало ответа все те дни, все эти дни... Что гвоздем сидело в моей памяти... Она ненавидит меня. За что? Почему? Каким образом я могла навредить этой женщине? И при чем тут мой ребенок? Наш с Митей ребенок? Ее же племянник... Лучше ничего не вспоминать вовсе...
   Она ушла и Митя ушел за ней. Я видела ее в окно. Она плакала... Голова болела от того, что произошло за последний час... Зачем я появилась в этой семье? Появилась и разрушила все. Кто знает, может быть, Митя действительно был бы счастлив с этой женщиной. Раз они все равно были вместе...
   Митя вернулся. Стоял на коленях и просил прощения. Мне мучительно хотелось обнять его, почувствовать, что он рядом, рядом со мной и любит меня. И я боялась. Боялась снова сделать что-нибудь не так. Я смотрела на него, и мне было больно. Больно от того, что жила все это время в обмане. Больно от того, что внесла разлад между Митей и его сестрой, ведь они самые родные друг другу люди. Мне захотелось уйти, спрятаться... Я посмотрела ему в глаза, и мне стало еще больнее... Попросила сесть рядом и рассказала, как могла, все, все что сейчас вспомнила... Как будто резала себя по живому. Он слушал, потом снова просил прощения...
   Я сижу, запершись у себя в комнате. И не знаю, как буду жить дальше... Смогу ли я простить его? О Боже, я уже простила! Мы оба жили как во сне. И не моя ли вина в том, что мой муж изменял мне? Но нужно ли нам оставаться вместе дальше? Митя постучал в дверь и попросил разрешения войти... Хочет поговорить. Сказал, что любит меня и хочет, чтобы мы были вместе. Всегда. Могу ли я ему верить? А могу ли я поступить иначе?..

КОНЕЦ

  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
   1
  
  
  


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"