Через час от монотонных движений у меня заболела спина.
Острая тоска превратилась в глухую печаль, та слилась с телесным дискомфортом, породила общее чувство неустроенности.
- А вот и тень твоя исчезла, - сказал брат Пон, и выключил свет.
- Интуиция подсказывает мне, что она появится снова, - пробурчал я, и тут мой телефон звякнул, сообщая о прибытии смс.
Открыв ее, я обнаружил рекламу от сотового оператора, но когда удалил, вспомнил, что вообще-то сегодня планировал встретиться с Толиком, взять у него денег взаймы...
Интересно, почему он не перезвонил?
Беспокойство зашевелилось внутри, словно толстая змея с колючей чешуей, и я спешно набрал номер.
- Привет, - сказал Толик точно так же как днем.
- Извини, что не появился, - затараторил я. - Тут форс-мажор, попал в... аварию...
В определенном смысле это было правдой.
- Машина цела? - спросил Толик. - Сам ходить можешь? Ну значит, все пучком. Слушай, тут такое дело... - в голосе его появилась несвойственная моему большому другу неуверенность. - Я сейчас в аэропорту...
- В каком? - не понял я.
- В Дон Мыанге, - сообщил Толик мрачно. - Через час у меня рейс в Москву.
Сердце у меня упало.
- Тут это, срочные проблемы на родине открылись, - продолжил он. - Беда ваабще. Так что извини, пока ничем помочь не смогу, а вот как вернусь, то вообще без вопросов. Обращайся.
- А когда тебя ждать назад?
- Через пару-тройку недель. Может, через месяц.
- Да, конечно. Удачно долететь, - сказал я, и положил трубку.
Брат Пон наверняка все понял, и поэтому я объяснять ничего не стал, лишь положил телефон на столик, откинулся в кресле и закрыл глаза: завтра вечером мне в лучшем случае переломают ноги, ну а в худшем просто оторвут их, ну и открутят еще парочку ненужных органов.
Даже если я решусь продать один из моих магазинов, за сутки это не сделать.
- Ну а ты чего ждал? - подал голос брат Пон. - Что вот так легко все поправишь? Тому, кто изучает Тантру Темноты, не суждено ходить легкими путями.
Возникло желание рявкнуть во всю глотку, сообщить, куда можно засунуть все эти пути и тантру тоже, но я воспринял это желание как нечто внешнее по отношению ко мне, и оно постепенно угасло, растворилось без следа.
- Но делать-то что? - только и сказал я, и сам поразился, как мертвенно, по чужому прозвучал мой голос.
- Для начала - отказаться от цепляния за собственность, за то, что считаешь своим, - брат Пон включил свет обратно, и я зажмурился, спешно прикрыл лицо рукой. - Насколько помню, ты без проблем отказывался даже от собственного тела, не говоря уже о каких-то вещах.
- Ну, тело - это одно, а дело - другое...
Если первый бизнес в Таиланде я построил с помощью других, то этот создал в одиночку, и может быть поэтому сама мысль о том, что его придется лишиться, вызывала у меня дискомфорт.
- Если ты все же хочешь добиться свободы, то выбора у тебя нет. И давно уже нет, - брат Пон мгновение помолчал. - Давай вспомним цепь взаимозависимого происхождения. Двенадцать звеньев.
Ее я затвердил намертво: круг из картинок, начиная со слепца и заканчивая стариком, что несет на спине мертвеца.
- И приложим ее к этой ситуации: невежество заставляет тебя верить, что эти магазины могут являться твоей собственностью; из него возникают формирующие факторы, создающие определенный набор образов, куда входят и такие вот "друзья"; сознание же твое хватается за них, пытаясь вообразить, что обладает контролем над ситуацией, но на самом деле находится во власти стихии...
Закончив перечисление, монах вновь сделал паузу, а потом спросил:
- Ну, с какого места мы начнем разрушать это безобразие?
- Полагаю, что с первого звена, - мрачно отозвался я.
- На это у тебя есть целая ночь - убеждай себя в том, что ты на самом деле ничем не владеешь, что магазины тебе не принадлежат, используй все доступные средства от "это не я, это не мое" до второй личности, которой нет особого дела до проблем первой.
- А спать когда? - с шутливым раздражением осведомился я.
Нет, я не забыл, что ждет меня завтра, но благодаря словам брата Пона перестал концентрироваться на грядущих неприятностях, отодвинул их на периферию восприятия.
- О, уверяю тебя, времени хватит на все... - уверил меня монах.
- Кстати, - я встрепенулся. - Вот цепь взаимозависимого происхождения, она же обернута вокруг индивидуального существа, вокруг личности... которой не существует! Значит ли это, что она накручена на пустое место?
- Совершенно верно, - на физиономии брата Пона возникла широкая ухмылка. - Очередной парадокс из тех, о коих не вредно подумать для того, чтобы слегка расшатать те стенки, внутри которых существует ум такой несуществующей личности как ты...
- А вы?
- А я личностью не являюсь, - сказал монах. - Как заявил по этому поводу Будда: "если бодхисатва имеет представление "я", представление "личность", представление "существо", то он не является бодхисатвой". Все проявления моего характера, привычек и прочего созданы исключительно для удобства существ, которым я оказываю помощь.
На мгновение я опешил, а потом дал "зеленый свет" вопросам, что настоящей толпой ринулись мне на язык:
- Как такое возможно? А откуда вы узнали о мальчике с ушами? Это ясновидение? Почему...
Брат Пон лишь смотрел на меня, выжидая, пока фонтан не иссякнет, а заговорил, лишь когда я пристыженно замолк:
- Когда спрашивали о Пути совершенства, Просветленный отвечал "Не надо совершенствоваться", когда интересовались путями освобождения, Просветленный осведомлялся "Кто связан путами"? Ответы на вопросы бывают четырех родов: категорические, ответы с оговоркой, с предварительным вопросом, и отказ от ответа. Последний обычно применяется, когда задающий вопрос человек находится в плену ложных представлений... например "ограничен ли мир во времени?" или "одно ли и то же жизнь и личность?". Нет мира, нет жизни и личности, поэтому ответить на вопрос невозможно... Но я позволю себе промолчать и сейчас, - тут монах нахмурился и погрозил мне пальцем. - Ты пытаешься любыми средствами увильнуть от поставленной перед тобой задачи, и это в момент, когда времени у тебя нет вообще! Немедленно за практику, немедленно!
Я покаянно вздохнул и принялся за дело.
Во сколько я заснул, я не знаю, но произошло это явно глубокой ночью.
Тем не менее, открыв глаза с первыми лучами солнца, я обнаружил себя отдохнувшим и безмятежным, словно в прошлом не лежали нерадостные события и впереди не громоздились неприятности.
Организм мой чесался сразу во многих местах, намекая, что все заживает, болела только лодыжка.
- Да, красавец, - сказал брат Пон, возникший на пороге моей спальни после того, как я посетил ванную. - Людям показывать тебя, конечно можно, но не детям и не беременным женщинам.
Я лишь плечами пожал - внешность интересовала меня в этот момент не особенно.
- До завтрака еще больше часа, - монах опустился прямо на пол. - Займемся делом. Мы с тобой не раз говорили о "семенах", которые сознание-сокровищница, алая-виджняна проращивает определенным образом, создавая фрагменты кокона восприятия, мысли, эмоции, элементы якобы внешней реальности.
- Помню, - подтвердил я.
Разговоры такие были и, судя по тому, сколько раз мы к этой теме возвращались, брат Пон считал ее исключительно важной.
- А ты никогда не думал, почему она проращивает каждое "семя" именно некоторым определенным, а не каким-то произвольным образом, и отчего это вообще происходит?
- Ну... - я наморщил лоб. - Наверняка это зависит от состояния моего сознания...
- Верно. А точнее - от содержащихся в нем тенденций, которые именую васанами. Перевести по смыслу это можно как "след-впечатление", хотя прямой перевод - "искурение"... Например, если я зажгу в этой комнате ароматическую палочку, а затем погашу, то след-впечатление в виде запаха останется... Васана - это энергия привычки, склонность к определенному типу поведения, возникшая в пределах потока восприятия. Поскольку наша цель состоит в том, чтобы "семена" более не прорастали, и новые не возникали...
Монах замолчал и выжидательно посмотрел на меня.
- Нам нужно от этих васан избавиться? - предположил я.
- Совершенно верно. Этот процесс мы начали с первого твоего дня в Тхам Пу, - сказал брат Пон. - Но пришло время сделать его более осознанным и целенаправленным.
Дальше он объяснил, что любая васана проявляет себя в каждом потоке, из которых состоит наше существо, что всякая из них всегда представляет комплекс из образа мыслей, эмоций, вида поступков, шаблонов осознания и даже телесных действий.
- Мы не замечаем собственные автоматические движения, не знаем, что всегда засовываем руку сначала в правый рукав куртки, и только потом в левый, что у нас есть стандартная реакция на многие внешние раздражители... Это же так удобно и привычно. Внимания не обращаешь, все само получается, энергия экономится.
Брат Пон немного подождал, давая мне ухватить концепцию, а затем добавил:
- Но поскольку ты уже опытен на пути к свободе, то ты знаешь, что для борьбы с чем-то подобным у нас есть лишь один вид оружия.
- Осознавание, - подтвердил я.
- Оно самое. А начинается оно со смрити. Приступай прямо сейчас, не тяни...
В полное осознавание я сумел войти к тому моменту, когда настало время отправляться на завтрак. И почти тут же начал регистрировать вещи, на которые ранее не обращал внимания - что усаживаясь, стул подвигаю всегда правой рукой, что постоянно тру переносицу, и что при виде красивой женщины у меня в голове возникает набор стандартных мыслей.
Как ни удивительно, но дискомфорт от повреждений в этом деле помогал, привлекал внимание к тем движениям, что я обычно воспроизводил безо всякого участия сознания!
Народу в ресторанчике при гостинице было немного, сплошь европейцы и американцы. Кормили настолько стандартно-безлико по-отельному, что и мысли не возникало, что ты в Таиланде - нарезка из колбасы и сыров, джем и масло, мюсли трех видов, вареные яйца и сосиски.
Осознав, что действия, связанные с едой, я выполняю почти на сто процентов на автомате, я загрустил.
- Но невозможно же ликвидировать все это! - с досадой проговорил я, когда дело дошло до кофе. - Чем дольше я буду наблюдать за собой, тем больше всякой пакости обнаружу!
- Очень хорошо и важно, что ты это осознал, - оживленно проговорил брат Пон. - Любой человек готов к пробуждению с самого начала, ибо его природа чиста и способна к просветлению. И чем больше он учится, пытается изменить ее, навязать ей нечто постороннее, тем дальше от цели он оказывается.
Я недоуменно посмотрел на него.
- То есть в тот день, когда мы столкнулись на автостанции в Нонгхае, я находился ближе к бодхи, чем сейчас?
- В определенном смысле так и есть, - признал монах.
- Но тогда к чему все это было? - я ощутил, что начинаю закипать: неужели я зря терпел ограничения почти монашеской дисциплины и сносил тяготы пути по джунглям и горам. - Упражнения? Медитации? Лекции и практики? Отказ от себя, от всего на свете?
- Чтобы ты мог от этих всех вещей тоже отказаться. Осознанно, зная о них.
Такой ответ поставил меня в тупик.
Брат Пон разглядывал меня, прихлебывая кофе, и откровенно наслаждался как напитком, так и зрелищем.
- Природа человека с самого начала содержит в себе все, даже просветление, - сказал он, когда я был готов разразиться очередной гневной тирадой. - Исполнять предписания и практиковать осознание, созерцать пустоту и избегать порождения новых "семян" - это все преднамеренные действия, а любая преднамеренность удаляет нас от свободы.
- То есть, чтобы добыть бодхи, нужно не иметь никакого стремления его добыть, - добавил монах, запутав меня окончательно. - И не надувайся ты так, а то лопнешь. Подумай лучше о том, что на самом деле отказаться можно лишь от того, что имеешь...
В номер я вернулся в состоянии ментального ступора, подогреваемого разочарованием и даже яростью.
Под всем этим крылось подозрение, что меня обманули.
Настроение не улучшилось и после того, как я час, не разгибаясь, просидел за компьютером - сделал заказы у поставщиков, ответил на письма клиентов, проконтролировал собственную доставку.
- Да, крепко я тебя загрузил, - сказал брат Пон. - Но ничего, это даже на пользу. Мы же будем следовать провозглашенному во время завтрака принципу, смачно плюнем на свободу, к которой якобы стремимся... и поедем на Ко Лан, как простые смертные, на пароме.
- Зачем!? - воскликнул я.
- Задавая этот вопрос, ты отодвигаешь себя от просветления, а это нехорошо, - монах откровенно издевался.
- Почему вместо того, чтобы тратить время на важное или полезное, я должен заниматься ерундой вроде поездки на Ко Лан?!
- Замечание твое имело бы смысл в том случае, если бы ты мог знать, что для тебя ерунда, а что нет, - нравоучительно заметил брат Пон. - Жил вот в древности один мудрец, желавший учиться непосредственно у бодхисатвы Майтрейи... Так вот для того, чтобы добиться контакта с бодхисатвой, он погрузился в медитацию на несколько лет. Только ничего не добился, преисполнился уныния и пошел куда глаза глядят... И почти тут же наткнулся на человека, напильником точившего скалу... На вопрос мудреца "что ты делаешь?" тот ответил, что хочет сделать иглу из скалы... Услышав такое, мудрец устыдился своего нетерпения и вновь окунулся в созерцание, еще более пристальное.
Но и во второй раз подвижник не достучался до Майтрейи, хотя упирался долго. После этой "сессии" он встретил другого человека, долбившего ломом подножие огромной скалы и, как стало ясно после обмена вопросами, собиравшегося перенести скалу на другое место, чтобы она не мешала солнечным лучам светить на огород.
И вновь мудрец закручинился по поводу собственной лености, и опять начал медитацию.
- Провел в ней еще несколько лет, и все без толку, - рассказывал брат Пон. - Раздосадованный, покинул он жилище в отдаленном лесу и пришел в близлежащий город...
На рынке мудрец увидел издыхающую собаку, которую заживо ели черви.
Сердце его исполнилось сострадания, и он подумал, что если ничего не делать, то смерть ждет собаку, если убрать паразитов, то смерть ждет их. И тогда он взял нож, отрезал кусок собственного мяса и одного за другим аккуратно переместил червей на него.
- И тут собака ррраз, и превратилась в бодхисатву, сияющего неземным светом! - воскликнул Пон. - Понятно, что спусковым крючком для появления Майтрейи послужило сострадательное деяние мудреца, но не медитируй тот много лет в лесу, это деяние ни к чему бы не привело. Поэтому я на твоем месте не стал бы так уверенно судить, что "ерунда", а что нет. А теперь пойдем, корабль без нас уйдет...
История запала мне в душу, и все время, что мы ехали на тук-туке, а затем плыли на пароме, я крутил ее в голове. Совершенно забыл про собственную ярость, и на землю Ко Лана вступил спокойным, как отобедавший удав.
- Ну что, теперь на пляж? - спросил я, не скрывая иронии.
- Вот уж нет, даже не мечтай, - отозвался монах. - Сейчас возьмем такси.
Поинтересоваться "зачем" я не успел, брат Пон уже стремительно топал в ту сторону, где туристы распихивались по тук-тукам, чтобы ехать в разные концы не такого и маленького острова.
Вскоре одна из машин подкатила к нам, и молодой водила радостно ухмыльнулся мне из кабины.
- Залезай, - велел монах, сидевший в кузове. - Поедем с ветерком.
Насчет последнего он не соврал, мы вихрем пронеслись через крохотный прибрежный поселок. Оставили за спиной местный храм, белоснежный, с алой крышей, и запетляли по узким дорогам.
За обочинами тянулись заросли кустарника, встречались огороженные участки. Машину немилосердно трясло, так что все мои ушибы и раны то и дело напоминали о себе, из-под колес летела пыль.
Но все равно это было классно, я держался за поручень и радостно щурился.
Тук-тук, ревя мотором, пер вверх, к перевалу, ловко уворачиваясь от столкновения с летевшими навстречу сородичами.
- Стоп! Стоп! - завопил брат Пон, и принялся лупить по кабине.
Машина встала, едва не зарывшись носом в землю, мы расплатились, и наше "такси" покатило дальше.
- Приехали, - сказал монах.
- Куда? - я огляделся.
С того места, где мы находились, я мог разглядеть поселок внизу, острова на глади моря и торчавшие из голубой дымки небоскребы Паттайи. С одной стороны от дороги поднимался склон, покрытый зеленой щеткой зарослей, а с другой виднелась укрытая в тени деревьев лачуга.
Сделана она была из досок, покрывали ее кое-как скрепленные листы шифера. Между деревьями располагалось нечто вроде калитки, украшенной бычьими рогами, и рядом с ней торчало корявое подобие вывески - длинная надпись на тайском и одно-единственное английское "tattoo".
- Настало время тебя слегка подлатать, - сообщил брат Пон. - А то едва ходишь. Тут живет тот, кто способен это сделать.
- Татуировщик?
- Колдун, - и, не дожидаясь новых вопросов, монах зашагал к калитке.
Мне ничего не оставалось, как двинуться за ним.
Брат Пон крикнул что-то на тайском, ему ответили, и из-за лачуги показался голый по пояс мужик средних лет, с длинными, едва не по пояс волосами, козлиной бородкой и даже усами.
Носил он рваные джинсы, сандалии и ожерелье из человеческих зубов.
- Хелло-хелло, - сказал он мне, оскалив собственные зубы, редкие, но очень белые. - Помогать?
Я смотрел на него с опаской, поскольку единственная моя встреча с колдуном, случившаяся на землях племени луа, приятных воспоминаний не оставила. Конечно, были еще девяностые на родине, когда чуть ли не каждый вчерашний комсомолец или коммунист стал экстрасенсом или магом, но они в счет не шли.
- Да, - согласился брат Пон.
Они о чем-то поговорили, и меня пригласили за хижину, где меж деревьев обнаружился гамак с кучей пивных банок под ним, а рядом что-то вроде верстака - первый служил местом отдыха нашего хозяина, второй, похоже, исполнял роль операционного стола.
Взгромоздился я на него не без опаски.
- Это точно нужно? - спросил я.
- И ты еще спрашиваешь? - брат Пон усмехнулся. - Все будет хорошо. Увидишь.
Колдун тем временем нацепил на голову повязку, сплетенную из множества разноцветных шнурков, украшенную стеклянными, металлическими и деревянными фигурками зверей и людей, и вооружился жезлом с круглым навершием, таким массивным, что им можно было глушить быков.
Последним штрихом стали очки в роговой оправе, солидные, но с трещиной в правом стекле.
- Помогать, - повторил колдун, на этот раз утвердительно, и принялся меня ощупывать.
Пальцы у него оказались ловкие и на удивление деликатные.
Повязка с ноги оказалась снята так стремительно и легко, что я этого не заметил. Затем обитатель хибары запел нечто монотонное, встряхивая своим жезлом, словно одиноким маракасом.
От этого вытья у меня помутилось в голове, все вокруг закружилось, мир превратился в набор серых, зеленых и бежевых полос. Меня завертело и понесло, я попытался выбраться из туманной пелены, в которой оказался, но сил не нашлось даже на то, чтобы пошевелить руками.
Потом слуха моего коснулись голоса, тяжелые, звучные, доносившиеся сверху: один принадлежал женщине, второй мужчине, и они о чем-то беседовали, хотя на каком языке, я понять не мог.
Вроде бы слова русские, но порядок странный, как в немецком...
Порыв холодного ветра ударил в лицо, и я заморгал, понимая, что лежу на столе, сквозь кроны жарит солнце, а рядом стоит брат Пон, довольный, как дорвавшаяся до курятника лиса.
- Вот и все, - сказал он, протягивая руку. - Тебя подлатали, можно идти.
Лодыжка больше не болела, хотя повязку я обнаружил на том же месте, ушибы и порезы не беспокоили совершенно, зато оказались покрыты бесцветной, резко пахнувшей мазью.
Поднявшись, я увидел, что колдун лежит в гамаке и курит длинную трубку, вырезанную из древесного корня.
- Спасибо, - пробормотал я по-английски. - Ему нужно заплатить?
- Уже заплачено, - брат Пон кивнул нашему хозяину, и мы пошли в сторону дороги. - Поскольку теперь ты здоров, обратно до парома мы прогуляемся пешком. Тут под горку. Красота...
Солнце поднялось в зенит и жарило немилосердно, поэтому идея меня не обрадовала.
Но спорить я не стал, поскольку и в самом деле мог идти, совсем не хромая.
- Как такое возможно? - спросил я, когда мимо нас с ревом промчался тук-тук.
- Человеческое существо можно представить как пучок нитей, на каждую из которых нанизаны бусинки-дхармы. И при некотором навыке определенные нити можно сдвигать, менять местами, хотя далеко не все и не всегда... свобода их перемещения как раз определяется кармой, нашими предыдущими деяниями и состоянием сознания в конкретный момент.
- И колдун шевельнул нити внутри меня?
- Именно, - подтвердил брат Пон. - Только не внутри, а принадлежащие тебе. Дхармы, образующие восприятие физического тела, под влиянием его манипуляций заколыхались и сформировали новый узор, в котором нет места тяжелому вывиху.
- А можно было совсем все убрать?
- Можно, но не нужно. Пусть болит и чешется, напоминает о мальчике с ушами, - монах посмотрел на меня с ехидцей.
Я же покраснел и отвернулся: вот он зачем он это сказал, а?
Светило палило с жуткой силой, и я, хоть и шагал нормально, но обливался потом. Зверски хотелось пить, но водой мы не запаслись, и предстояло терпеть до "Севен-елевена", находящегося рядом с пирсом.
Мы остановились в тени, передохнуть, и тут напомнил о себе телефон, спрятанный в кармане рюкзака.
Как ни странно, это оказался мой тайский консультант-законник.
Необычайно раздраженным голосом он сообщил мне, что если мы не привезем документы в Налоговый департамент сегодня же, то рискуем большим штрафом, и что вообще за мной числится недоимка в размере нескольких тысяч бат.
Проклятье, я совсем забыл про потерянные бумажки, а о недоимке услышал впервые!
За что я плачу этому типу и вообще, почему так много всего одновременно на мою голову?