Гоо Александр Валентинович : другие произведения.

Сум...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   Квартира Ивана Сергеевича...
   В формально-логическом исчислении здесь жили: он; зять; дочь; отец; муж; тесть; жена; они. Многовато для двух небольших комнат. Слава природе, формалистский подход совсем не соответствует действительному положению вещей. Три человека, размноженные логикой более чем в два раза, мирно уживались в двух комнатах с раздельными ходами. Как бы ни были обособлены комнаты, пути миграций квартирантов часто сходились в трех жизненных пунктах всякого человеческого жилища: сортир, кухня, ванная коморка, -- которые представляли, представляют и будут представлять необходимые и непреходящие сущности человека.
   Иван Сергеевич пожил не так много, чтобы смерть намекала ему на пренебрежение ее персоной. Однако Старуха явилась к нему, требуя немедленной аудиенции. Черт знает, до чего порой люди невежливы в общении с этой милой дамой! Уже все человек сделал, все понял, от всего отказался, все перерос - ложись и умри! Так нет же! Люди начинают бегать трусцой, перестают курить и более не лобзают пьянящие уста зеленого змия - и все для того, чтобы испытывать терпение окружающих! Вот право, какое это хамство: так пренебрегать обществом дамы! Я уверен до боли в зубах, что всякий джентльмен, дабы не заставлять Смерть ждать встречи - стреляется и погибает прежде собственной предустановленной кончины...
   Легко ли быть молодым, когда знаешь, что впереди - старость? Легко ли уходить из жизни, помня, что ты был молод?.. Этапы человеческого бытия очень легко показать сквозь призму эволюции половых органов: сперва это ассоциация с отправлением малой нужды; далее: это и еще что-то новое; затем: посредник удовольствия и ничего больше; и наконец, в старости: то же, что и в детстве плюс сладкие воспоминания о промежуточных вехах...
   Неужели люди бояться абсолютной тьмы смерти только потому, что девять месяцев во мраке материнской утробы несоизмеримо меньше даже самой короткой человеческой жизни в свете солнца? Привычка! Упрямимся помнить, что из мрака вышли, а результат - не хотим во мрак возвращаться...Это не праздные мысли: так думал Иван Сергеевич, открыв дверь своей жизни нагло нагрянувшей смерти. Вот уже вторую неделю он агонизировал. Врачи ему прямо сказали - позовите священника. Духовное лицо побывало в квартире, исповедало его и, после угощения, отбыло обратно в святую обитель уже с порозовевшим от водки одухотворенным лицом.
   У всякого человека есть свои границы человечности. Дочка Ивана Сергеевича носила в это время траур, плакала, плохо спала, мучалась грыжей души, и ее начал утомлять этот затянувшийся сценарий последнего прощания с отцом. Заглянуть к нему в комнату - жив ли? - она посылала мужа, сама не в силах видеть отца.
   --Ну что? - почти с надеждой спрашивала она супруга.
   --Живет. Просил выгнать муху. Она-де щекочет его смерть за пятки...
   --Господи! Ни туда, ни сюда! Я этого не выдержу!
   --А-а, да блюй ты на это, -- веселил он ее, подменяя букву в смысловом слове...
   Иван Сергеевич не умирал и тяготился этим состоянием заблудшести в междуречьи.
   --Не могу я помереть, -- говорил он дочери, прятавшейся за дверью. - Суетно у нас в доме...
   --Не шути так, папа... Не умирай!..
   --Но я хочу умереть! Это, наконец, мое право!
   --Не понимаю. Не можешь, но хочешь! Как это может быть?
   --Нечего в этом понимать! Бог подарил человеку чувство юмора - все остальное смертный изобрел сам. Разве не смешны слова, которые всегда говорят больше, чем ты хотел сказать и меньше, чем ты подумал!.. Я хочу... хочу умереть в тишине и одиночестве!
   --Что же мне делать?
   --Будь тактичной.
   --Не понимаю!
   Иван Сергеевич так разволновался, что его эмоциям позавидовал бы и молодой, здоровый человек.
   --Ну, не знаю, не знаю... Например, помри прежде меня... У каждого человека свое время... мое уже усыхается... десять, восемь, шесть... обратная прогрессия с шагом в два удара сердца... жизнь людей останавливается, когда сердце совершило определенное четное число ударов...
   --Почему "четное"?
   --Потому что за единицей следует двойка!
   --Но за ней - тройка!
   --А за ней - четверка!
   --Пятерка!..
   --Шестерка!..
   ...
   ...
   ...
   Так они досчитали до 1000666-ти и Иван Сергеевич уснул победителем... Ночью он кричал из своего сна: "Рвусь, как старый кондом!" Соседи справа, слева, снизу и сверху колотили по чугунным батареям доброжелательностью траурного минора.
   --Что мне делать? - спрашивала зятя дочь, отклоняя его амурные притязания.
   --Будто не знаешь! Твоя левая нога должна двинуться на запад, правая - на восток... Запад - это запад, а восток - это восток и вместе им никогда не быть... в супружеской жизни...
   Тонкое знание географического расхождения женских конечностей оставило жену зятя безучастной.
   --Как ты можешь говорить такое!
   --Я могу не только говорить...
   --Животное! За стеной папа умирает... Ты мне сейчас не нравишься! Отец застраховал каждого члена нашей семьи на случай смерти... Понимаешь, кто умрет и какой ценой нам достанутся эти деньги??? Он умирает! Умирает!...
   --Слышу, не глухой! Он громко умирает. Это не так, то не этак...
   --И это говорит мой муж!!! - единогласно выкрикнули жена зятя и дочь тестя. - Давай спать...
   Они потеребили себе сонливые носы и уступили друг другу тропинку нервного сна. Их сознания ушли гулять внутрь себя со знанием, что просыпаться гораздо глупее, нежели ложиться спать...
   Тишина раскинула в доме Ивана Сергеевича паутину, в которую изредка попадались назойливые звуки. За стеной, справа, в квартире соседей-молодоженов ритмично скрипела кровать... На первом этаже, в квартире N23 саморазбуждающе храпел лысый мужчина, но этого никто не слышал - он был накрыт тремя пуховыми одеялами, хотя Земля расположилась в летней четверти околосолнечного круга. В каждой квартире дома была своя человеческая особенность, но сон, уровняв, всех утилизировал...
   Бог создал в довременные поры Сам Себя - и человек сам высекает из глыбы жизни собственную смерть. Но! Одни работают кирками и в несколько присестов, другие - ювелирными инструментами. Иван Сергеевич помимо воли был зачислен Кем-то ко вторым, а ему так хотелось рубануть с плеча, чтобы, наконец, освободить смерть от последнего, тягостного, но самого тонкого и, быть может, чистого нароста жизни.
   Плохая примета у моряков: вспомнить перед отходом корабля историю Му-му. У подводников -- это добрый знак. Умирающий считает дурной приметой внезапное появление в сознании образа Гильгамеша, разрушающего умиротворенное состояние принятия своей конечности. Мозг Ивана Сергеевича генерировал в воображении какие-то размытые пятна, вроде тех, которыми заполняется засыпающий рассудок. Еще Иван Сергеевич оплакивал судьбу безымянного пальца. Безымянный - значит: не имеющий имени. Однако его имя - Безымянный! Эту диалектику одного пальца он отрешенно перенес на человеческую жизнь.
  
   Его медитацию прервал звонок в дверь. Кроме него в доме никого не было...
   Его дочь, подрабатывавшая лектором при городской консерватории, мелодекламировала работу профессора Выхухолева -- "Последние дни Достоевского" -- перед аудиторией душевно больных старушек. После лекции одна из старушек в момент редкого просветления спросила у чтицы: "Ну, про последние дни Федора Помпей я поняла. Это была феерическая трагедия... Но позвольте, кто же написал "Пиковую даму Чайковского"? Нос Евгении Ивановны поморщился, сделал сальто-мортале и рухнул ей на верхнюю губу. На выручку лекторше поспешила другая старица, помешавшаяся оттого, что всю жизнь берегла девственность для рыцаря, последний из которых был убит еще в XI -том веке любовником его верной жены. "Дура! Дура ты!" - набросилась старица на ту, что задавала вопрос. Эта осмысленная атака на глупость вернула Евгении Ивановне почти утраченную веру в человечество. Увы, не на долго, потому что атака вдруг превратилась в позорное бегство. Старушка встрепенулась, ее глаза потухли. "Чего это я? - виновато оглядывалась она по сторонам. - Это ж Зигмунд Юнг написал! Его кистей полотно!.. И чего это я?.." Евгения Ивановна попросила себе стакан воды, но ей шутки ради налили водки. Она выпила, совсем не заметив подмены.
   --А закусить? - через смех спросил ее шутник, жуткий пропойца и иногда консерваторский электрик Владимир Ильич.
   --Поводья уже закушены! - гордо сказала она и галопом понеслась сеять хорошее, вечное, доброе в клуб гинекологов. Им она собиралась прочесть лекцию, названную ею не без налета гениальности: "Мой пол, ты даром мне достался!"...
  
   И зятя не было дома. Редакция газеты "Трубадур" командировала его в один из областных колхозов, где свиноматка Урка, получившая это прозвище за регулярное нарушение режима, освинилась или опоросилась, или оматерилась ( на ваш выбор!) чудесным поросеночком с человеческим лицом. Колхозники сплетничали, будто этот розовенький феномен законов наследственности точь-в-точь был похож на здешнего зооотехника, некоего Гаврилу Филозо, обрусевшего итальянского коммуниста и принципиального холостяка. Через год, когда сходство приобретет привкус несомненного подобия, гражданин Филозо бежит из колхоза безлунной ночью, прихватив с собой "гадкого утенка" из семейства парнокопытных. Да-с, кровное родство выше общественных предрассудков...
  
   Итак, метафизические размышления Ивана Сергеевича в духе позднего Гегеля прервал звонок в дверь. Боли в спине отступили и Иван Сергеевич смог подняться открыть. По ту сторону двери кто-то ждал его участия, пусть даже это была ошибка номером или ограбление.
   --Входите, -- сказал он человеку в черном. -- Не церемоньтесь... в спальную, пожалуйста, мне надо прилечь...
   "Черный человек" неуклюже сжимал в руках широкополую креповую шляпу с большой красной пуговицей по левую сторону. Не дождавшись предложения, он придвинул к кровати стул и плавно опустился на него, будто лебединый пух. Стул, сперва поверивший в радость невесомого соприкосновения, недовольно заскрипел под тяжестью 86-ти килограмм и в который раз проклял свою подавляемую, доверчивую сущность.
   Пауза затянулась.
   --Я слушаю вас! - поглядев на часы, сказал навестившийся.
   --Что я должен говорить? Может: куда я спрятал карту сокровищ?
   --У меня оч-чень мало времени... Итак..?
   --Моего времени гораздо меньше, но я же не тороплю вас.
   --Послушайте...
   --Вот! Это уже соответствует ситуации: я слушаю вас. Кто вы и зачем пожаловали?
   --Ничего не понимаю!
   --Признаться, я тоже. Неужели у меня амнезия, а вы, мой школьный товарищ, пришли проведать умирающего?
   --Так это вы меня вызвали? - он вытер со щеки струйку пота.
   --Гм... боюсь, нет...
   --Странно.
   --Откуда вы? Уж не ангел смерти пришел за мной?
   Незнакомец протянул визитную карточку, но Иван Сергеевич отклонил его руку.
   --Прочтите вы...
   --Ритуальное бюро "Харон".
   --Знаете, если бы я не боялся второго инфаркта - немедленно бы скончался со смеху...
   --Кажется, начинаю понимать. Мерку с вас снимать, что ли?
   --Никаких "ли"! Делайте свое дело.
   Наконец, скрупулезное интегральное исчисление было закончено.
   --Вы башковитый. Математика на службе умирающих!
   Провожатый мертвых поднялся. Вежливо улыбнувшись, немного помялся на месте и дружески спросил:
   --Ну, если такой случай подвернулся... какой бы вы хотели гроб... себе... словом... цвет, драпировка, материал...
   --Это важно?
   --Не знаю, -- пожал он плечами. - Каждый человек хотя бы раз в жизни представляет собственные похороны.
   --Представлю и я... -- Иван Сергеевич закрыл глаза. - Гроб в форме шара. Белый, как сама идея белого цвета. Почему шар? Его не надо нести - можно катить. Очень удобно, правда? И вообразите себе кладбище: в землю зарывают шары, будто огромные семена, из которых когда-нибудь взойдут побеги великого таинства природы!..
   Хлопнула дверь. Иван Сергеевич открыл глаза. Он был один.
   --Есть еще совесть у людей! - довольно промурлыкал он и заснул или ему только показалось, что он заснул. Во сне он затосковал по Родине своей мечты и бредил одной фразой: "Остановите часы! Остановите часы!" Зубы Ивана Сергеевича выстроились на парадентоз и болели даже во сне, проникая туда в образах то разбитого стекла, то ямы, а то и холодящего ощущения падения с большой высоты... У него вдруг так за...пахло изо рта, что ему пришлось надеть противогаз... Боль никогда не дремлет...
   Вечер. За окном ворковал голубь, чуть слабее слышалось карканье вороны.
   --Я не умер! - громко сказал Иван Сергеевич.
   В дверях его комнаты показалась маска дочери.
   --Здравствуй, папа!
   --Не смеши меня! Какое, к черту, здравствуй! Усопствуй, папа, лучше бы сказала...-- Он улыбнулся. - Кстати... если не хочешь отстирывать белье принеси мне "утку".
   --Тебе нельзя птицу... ах, ты о другом!.. Но вчера ты сам ходил...
   --А теперь не могу... "В исподнем я отправлюсь в преисподнюю", -- напел Иван Сергеевич ненаписанный хорал Баха. - Ты принесешь "утку" или... мне раскрепоститься?...
   --Да, папа, несу, -- приглушенно фыркнула она.
   Когда дело кончилось, Иван Сергеевич, будто намазывая воздух медом слов, произнес:
   --По сути, я не виноват, что тебе достался такой папаша: не мог же я знать, что у меня появишься именно ты!
   В отхожее место он бы и сам добрался, но ему вдруг захотелось напомнить дочери о своем - если не существовании, -- то уж точно о присутствии. Этакое своеобразное экскрементарное приссутствие. Отвратительные запахи - великий испытатель родственных чувств... Да-с...
   Давно, очень давно у Ивана Сергеевича случился короткий разговор в рюмочной:
   "--Ты не простужаешься? - спрашивал его красноносый выпивоха.
   --Нет! Я ем свои сопли, -- в шутку отвечал матадор жизни. -- Все, что исторгается из человека - может принести ему вторичную пользу...
   --А?.. кушать... это... эти... ну, свои... не пробовал?
   --Этим я кормлю канализационную службу города. Косвенно, но кормлю. Это - их хлеб!
   --Веселый ты мужик, но с придурью!.." (Конец воспоминания.)
   Зять Ивана Сергеевича стал изредка заговаривать с ним, чего раньше не случалось. Он писал для редакции пространный очерк "Человек уходит".
   --Что вы чувствуете? Вам страшно? - вкрадчиво спрашивал зять.
   --Принеси мне "утку" и - страшно будет тебе!
   --Можно еще вопрос?
   --Изволь.
   --Если человек перед самой смертью сошел с ума - он и на том свете будет сумасшедшим?
   --Намек? Сумасшедшие не умирают... -- Иван Сергеевич решил позабавиться . - У меня в архиве есть фотография, на которой я запечатлен рядом с ослом.
   --Ему повезло!
   --Как ты думаешь: кто на ней - я?
   --Неужели оба? - принял игру зять.
   --Меня на снимке нет!
   --Но...
   --Я фотографировал тех двоих.
   --И вас, и осла?
   --Нет, осла и того, кто нас фотографировал...
   --Хорошенький вышел разговорчик! Двое глухих играли в пять рук на рояле...
   --Неудачный образ! С глухими очень интересно обсуждать музыку! Каждая нота для них - неоконченная симфония... Глухой никогда тебя не обманет, потому что ни от кого не слышит правды! Это божьи люди!..
   --Вы держитесь молодцом!
   --Был бы женщиной, держался бабой...
   --Э-эх, -- махнул рукой зять, не собрав для очерка никаких впечатлений, кроме абсурдных. - Пойду выпью.
   --Не пей слишком много, иначе в старости будешь завидовать самому себе... Теперь уходи...
   Наставала суббота. "Доживу хотя бы до понедельника, -- думал Иван Сергеевич, -- ведь умирать в воскресенье - кощунство!" В ожидании сна Иван Сергеевич, на случай смерти, скрещивал на груди руки и сжимал два внушительных кукиша...
   Национальность зятя была Зильберштейн. Редактор газеты, Попудренко, всегда очень тактично обрезал ножничками статьи не его зятя. "Это лишнее...", "это не к месту..." etc. Что бы не писал Зильберштейн в своем очерке - после оперативного вмешательства редактора текст оказывался до удивления лаконичен, настолько лаконичен, что ему позавидовали бы и сами жители Лаконы. Например, три страницы убористой писанины, подготовленные Зильберштейном к послезавтрашней аудиенции с Попудедренко, едва лишь послезавтра превратится в сегодня, облысеют до одного абзаца, составленного из коротких, жизнеутверждающих возгласов-призывов: "Только вперед!", "Ни шагу назад!", "Шаг назад - три вперед!". Между собой эти вдохновенные откровения гениального пера были сшиты вспышками лирических пояснений: "Воскликнул старик, превозмогая боль!", "Приподнялся старик, стиснув зубы, которые не сдвинулись за остальным телом!" Окончив правку, Попудренко похлопает Зильберштейна по плечу и грустно скажет уже в который раз: "Ах, прежде чем начать писать, надо отдать себе отчет, что ВСЕ уже написано и сказано, и, возможно, еще древними греками. Удел современного писателя - макать воск в мед и доказывать всем, что это свежие соты из заброшенных ульев.
   Если человек выпрашивает себе спокойной смерти, это значит, что он хочет спокойно пожить. В доме снова появился доктор Бондарь, которого Иван Сергеевич звал про себя "доктор Некролог".
   --Вас что-то беспокоит? - сердечно спрашивал он умирающего, не понимая всей глупой комичности вопроса.
   --Мое затянувшееся бессмертие - своеродный недуг, но он скоро пройдет. Это единственное беспокойство.
   --Может быть, немного морфия? - он задумался, на лице заблуждала улыбка.
   Иван Сергеевич заметил, что "доктор Некролог" хочет что-то рассказать, но никак не решится.
   --Говорите, говорите... у вас рот шевелится...
   --У меня в практике был презабавный казус. Некий субъект, буквально сжегший свой организм алкоголем, умирал мучительно. Я давал ему морфий. Боли на время отходили. Новый мой визит к нему он встречал радостно и требовал увеличить дозу... Все это закончилось тем, что он стал совершенным наркоманом и забыл о смерти. Человек, как говорится, восстал из мертвых. Ему настолько понравилось гробить свое здоровье морфием, что прожил он еще полноценных десять лет, дважды побывав в наркологической клинике... Ко мне даже пытались тогда привязать вину, дескать, сделал из человека наркомана... А я при чем? - "Некролог" переживал события заново. - Этот тип так любил порок, что перед ним и смерть сняла шляпу... Как-то я встретил на улице его жену... или в гастрономе?.. не важно... Она сказала: "Лучше бы он умер!", дала пощечину и, с полминуты нацеживая слюну, плюнула в меня... хорошо, не в лицо... "Дикость, наверное, -- думал Иван Сергеевич, -- людям важнее смерти ближнего - обелить себя в собственных неприятных воспоминаниях."
   --Ну, до свиданья.
   Иван Сергеевич уставился в потолок и молчал.
   --До свиданья!
   --Доктор, уходите поскорее!
   --Что? К чему вы?..
   --Я уже минуту накапливаю слюну...
   В один распрекрасный день солнце раскинуло широко свои объятия и едва не душило в них прохожих: один человек обмяк, ему вызвали неотложку; даже деревья мечтали спрятаться в собственной тени. И все же, это был день открытый для жизни и стеснявшийся смерти. Иван Сергеевич увидел вдруг себя со стороны. Это было какое-то мятежное ощущение, смешение сна, забытья и реальности. Около его постели как-то механически суетились дочь, зять и "доктор Некролог"; комната была скована стужей. Иван Сергеевич пытался крикнуть всем, что он жив и незачем одеваться в черное и прятать лица под масками почти детской растерянности. Окружающие, казалось, не слышали его, живописуя пространство иступленными мыслями: "Неужели это случилось с моим близким человеком? Следующий в очереди я..." Приглушенно звонил телефон. Дочь отвечала сухо, короткими фразами и совсем без интонации. Знакомый поп читал молитвы. Зять был разочарован неподдельно - он хорошо умел рассказывать, но не мог сочинять. Теперь его заметки обрывались вместе с жизнью тестя. "Да ведь я еще жив!" - кричала душа Ивана Сергеевича, но никто не слышал или, сговорясь, делали вид. Что-то в нем шевельнулось, по нему разлилось умиротворяющее тепло, дарующее неизведанное доселе спокойное чувство свободы. "Теперь я, кажется, счастлив, -- осознал Иван Сергеевич, будто с высоты рухнув в самого себя и вдруг, против всех законов природы воскреснув, победоносно крикнул: -- Я умер!!!" Этот возглас не остался незамеченным. Поп перекрестился и исчез; зять заулыбался; дочь подняли с пола; "доктор Некролог", засвидетельствоваший час тому назад смерть Ивана Сергеевича, выпивал водку и с редким достоинством, язвительно твердил: "Я знал, что этим кончится!"
  
   Воскресший сидел в кровати. Он взмок от испарины; рука была поднята, кулак сжат, дескать "Вот я вам!!!"
   С того дня Иван Сергеевич прожил еще без малого девяносто лет. Похоронил дочку, зятя, побывал на поминках "доктора Некролога", отпел своих внуков и теперь ухаживал за немощным правнуком...
   Смерть Ивана Сергеевича
  

6

  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"